«Сталинградская Богородица»

Валерий Евгеньевич Шамбаров Сталинградская Богородица

Вместо пролога

Багрово и сумрачно коптило пламя пожарищ. Мертвые остовы зданий пялились на мир пустыми глазницами окон, раззявились черными пастями выщербленных воронок. Из осыпей битого кирпича прорастали и тянулись куда-то во тьму причудливые щупальца скрюченной арматуры. Колючий ветер безжалостно хлестал зарядами дождя и снежной крупы, перемешивал с едким дымом растрепанные клочья низких туч. А по студеной и гиблой волжской воде шевелилось течением и закручивалось омутами ледяное сало. Отблески пламени зловеще отсвечивали на лужах, превращая их в расплескавшуюся кровь. Отражались на замерзающей береговой кромке, будто и лед уже начинал тлеть углями пожара.

Но над картинами кромешного ада разливалось другое сияние – чистое, неземное. Высоко в небе, над Волгой, над хаосом исковерканной земли и сталинградских руин, стояла Она. Сама Пресвятая Богородица со Спасителем на руках. Такой иконы не писал никто. Но ее видело множество людей. Они вдруг оказались как раз на грани – с одной стороны, преисподней, отчаяния и ужаса, с другой – небесного простора и благодати. Об этом вспоминали солдаты, офицеры, местные жители. Ряд свидетельств записали сотрудницы музея-панорамы «Сталинградская битва» и Музея обороны Сталинграда. Уполномоченный Совета по делам церкви Украинской ССР Ходченко дисциплинированно доложил в московские органы госбезопасности, что целый полк из состава 62-й армии стал свидетелями знамения и распространял рассказы об этом.

А бойцы передавали друг другу: «Мы все такое видели – Божья Матерь была в небе! В рост и с младенцем Христом! Теперь точно порядок будет!», «Как увидел в небе Божью Матерь, душа была в возвышенном состоянии. Мне сразу стало ясно, что не погибну и живым вернусь домой. Уверенность в победе больше не покидала. Видение Божьей Матери в рост в осеннем небе Сталинграда как щит пронес сквозь всю свою жизнь на фронте» [31].

Но это был уже переломный момент Великой Отечественной. А поначалу-то были горечь, бедствия, позор. Поначалу был сорок первый…

1. Нашествие

Весной 1941 г. империя Гитлера достигла вершины своего размаха. Западные великие державы, Англия и Франция, близоруко понадеялись, что фюрер нацелит свои армии на русских, позволили ему без выстрелов проглотить Австрию, Чехословакию. Но в первую очередь досталось им самим. Немцы смяли их союзницу Польшу, вдребезги разнесли французов и англичан. Попутно, между делом, оприходовали Данию, Норвегию, Люксембург, Нидерланды, Бельгию. Прокатились по Балканам. Раздавили Югославию, Грецию, парашютные десанты высыпались на Крит. У Германии нашлось и немало союзников. Разве не полезно было дружить с потрясателями вселенной?

Основой коалиции стал Тройственный пакт с Японией и Италией. С огромным воодушевлением к ним примкнули Венгрия и Болгария. Они и в Первой мировой войне воевали на стороне немцев, сейчас возбудились расквитаться за прошлые поражения и унижения. Присоединилась Финляндия, она давненько косилась на российские земли. На грядущие завоевания раскатала губы Румыния. Гитлер чувствовал себя в Европе полным хозяином. Некоторые страны непосредственно включил в состав Третьего рейха – Австрию, Чехию. Присоединил ряд областей, которые принадлежали Германии до поражения в Первой мировой – западную часть Польши, французские Эльзас с Лотарингией. Словакию и Хорватию вычленил в отдельные марионеточные государства. Превратил в свою марионетку и Францию. Оставил правительству Петэна – Лаваля около трети территории со столицей в городке Виши, позволил распоряжаться там, сохранить колонии, армию и флот. Прочие земли управлялись оккупантами.

Независимые государства выделялись теперь на карте Европы отдельными исключениями – Испания, Португалия, Швеция и Швейцария. Уцелела и Англия. Отсиделась на островах, под бомбежками. Операцию «Морской лев» по форсированию Ла-Манша Гитлер счел слишком опасной. Но фюрер полагал, что она и не понадобится. В Первую мировую войну германский Генштаб разыгрывал план Шлиффена – Мольтке: сперва сокрушить Францию, а потом перебросить все силы против русских. Тогдашний план основывался на скрупулезных расчетах сроков мобилизации, пропускной способности железных дорог и др. В реальности эти расчеты поехали наперекосяк, и замыслы сорвались.

Гитлер намечал аналогичный план. Но строил его не на сомнительных вычислениях генштабистов, а на более надежных средствах, дипломатической лжи. Еще в 1933 г. он говорил приближенным: «Что до меня, то я, очевидно, не стану уклоняться от союза с Россией. Этот союз – главный козырь, который я приберегу до конца игры. Возможно, это будет самая решающая игра в моей жизни. Но нельзя начинать ее преждевременно и ни в коем случае нельзя позволять всяким писакам болтать на эту тему. Однако если я достигну своих целей на Западе – я круто изменю свой курс и нападу на Россию. Что за святая простота – полагать, что мы будем двигаться все прямо и прямо, никуда не сворачивая!» [111].

22 августа 1939 г., договорившись с СССР о заключении пакта Молотова – Риббентропа и намереваясь напасть на Польшу, Гитлер на совещании высшего командования подтвердил тот же план. Указал, что предстоит «сначала выступить против Запада, а потом уже против Востока. Нам нет нужды бояться блокады. Восток будет снабжать нас зерном, скотом, углем…», «С осени 1933 года… я решил идти вместе со Сталиным… Несчастных червей – Даладье и Чемберлена – я узнал в Мюнхене. Они слишком трусливы, чтобы атаковать нас… В общем, господа, с Россией случится то, что я сделаю с Польшей… Мы разобьем Советскую Россию. Тогда взойдет солнце немецкого мирового господства».

Англичан Гитлер считал родственным арийским народом. Был уверен, что с ними можно договориться. Он предлагал самые мягкие условия: британцам оставляют их колониальную империю, господство на морях. Но они, в свою очередь, должны признать господство немцев на континенте. Хотя Черчилль был отнюдь не глупым политиком и прекрасно понимал: при подобном раскладе Англии придется признать главенство Германии или ее задушат. Владея побережьем Франции, Бельгии и Голландии, немцы могут понастроить баз, сосредоточить побольше подводных лодок, блокировать острова и диктовать Лондону любые условия. Поэтому мирные инициативы Гитлера Черчилль отверг. Заявлял о готовности сражаться до последнего. Даже если падет Англия, останутся ее доминионы, колонии и продолжат войну.

Но фюрер строил прогнозы, что в Лондоне основные надежды связывают с Россией. Когда она падет, англичане согласятся мириться. 31 июля 1940 г., почти сразу после капитуляции французов, Гитлер поставил Генштабу задачу разработать план нападения на СССР с целью «уничтожения жизненной силы России». 9 августа 1940 г. начальник оперативного управления ОКБ (Верховного командования вермахта) Варлимонт выпустил первую директиву по подготовке удара против СССР. 26 августа начались переброски на Восток дивизий из Франции. В ноябре генерал Паулюс завершил разработку плана вторжения в Россию, Геринг утвердил план развертывания ВВС для предстоящей войны. А 18 декабря 1940 г. фюрер подписал директиву № 21, или «план Отто». Впоследствии для него придумали более громкое название. План «Барбаросса» [158].

В Москву о предстоящем нападении докладывали некоторые разведчики: Зорге, Ольга Чехова, группа Шульце – Бойзена и др. [25, 64]. К Сталину поступали предупреждения и от иностранных дипломатов, от Черчилля, Рузвельта. В общем-то, информации о подготовке вторжения было сколько угодно, слухи об этом носились по Европе и Америке, публиковались в прессе. Они дополнялись донесениями о появлении вблизи границ новых германских соединений.

Впрочем, современными исследователями установлено, что советскому руководству шли и доклады совершенно иного рода. От сетей агентуры, разбросанной по всему миру, в Москву стекалась мешанина самой противоречивой информации. А аналитический аппарат разведки работал в это время очень слабо. Не мог выделить главное, отсечь правду от домыслов. Британской информации Сталин имел весомые основания не доверять. Ведь та же Англия изначально нацеливалась использовать Гитлера против русских. Да и Америка немало потрудилась в данном направлении. Их предупреждения Иосиф Виссарионович оценивал однозначно как попытки столкнуть немцев с Советским Союзом. Но они и были такими попытками! Разве начало войны между Россией и Германией не соответствовало британским интересам? Именно из-за этого в Москве воспринимали с недоверием донесения агентуры о надвигающейся угрозе. Подозревали, что это плоды провокационной кампании, развернутой англичанами [12].

Для оценки решений Сталина накануне войны необходимо учитывать еще один фактор. В конце 1930-х ему многое стало известно об истинной подоплеке прошлой войны, Первой мировой. Советская разведка сумела похитить часть архива Троцкого. На судебных процессах над заговорщиками и врагами народа некоторые из видных троцкистов купили себе жизни исчерпывающими показаниями – Радек, Раковский, Сокольников. А знали они очень много, все трое были связаны с мировыми транснациональными корпорациями, обслуживали «святая святых», финансирование революции. Знали, как вовлекли Российскую империю в мировую войну, как ее подставляли и расшатывали собственные союзники, как обрушили ударом в спину [119, 155].

Чтобы избежать повторения прошлых бедствий, Сталин пытался поступать противоположно Николаю II! Франция и Англия проявляли себя еще более коварными партнерами, чем в 1914 г. Иосиф Виссарионович, в отличие от царя, не стал цепляться за альянс с ними. Удостоверившись, что они юлят и обманывают, переориентировался на Германию. Результаты вроде бы оказались блестящими. Без значительных усилий удалось присоединить Западную Украину, Западную Белоруссию, Бессарабию, Литву, Латвию, Эстонию. Огромные территории с населением 23 млн человек! Упорство проявила только Финляндия, отказалась выполнять русские требования. Война с финнами оказалась нелегкой, но советский альянс с немцами оставил их в изоляции, а в одиночку они не выстояли. Граница отодвинулась на 180 км от Ленинграда, на севере к СССР отошли полуострова Рыбачий и Средний, на Балтике был отдан в аренду полуостров Ханко.

Сталин был в курсе, что в германском руководстве существовало сильное прозападное крыло, подзуживало Гитлера изменить политику. Вместо того, чтобы атаковать Францию и Англию, заключить с ними союз против СССР. Причем разведка подтверждала, что тайные контакты англичан и нацистов не прекратились [9]. Это лишний раз убеждало Иосифа Виссарионовича в правоте собственных выводов о неискренности западных держав. Он полагал, что ведется борьба за выбор Гитлера. Силился переиграть противников. Если не избежать войны, то хотя бы отсрочить ее. Отсрочить до 1942 г. К этому времени предполагалось завершить перевооружение армии новой техникой. Да и переход на всеобщую воинскую обязанность осуществился в Советском Союзе слишком недавно, в сентябре 1939 г. Страна еще не успела накопить обученных резервистов.

Но на заблуждения Сталина наложилась и широкая кампания дезинформации, организованная Гитлером. Она была тщательно продуманной, и к тому же «многослойной». Советскому Союзу объясняли, будто концентрация войск на востоке – это грандиозный отвлекающий маневр перед вторжением в Англию. Предъявляли даже доказательства: например, штабы танковых корпусов и групп перебрасывались к советским границам без танков. Конечно, перебрасывали только для видимости! Хотя штабы без танков полным ходом вели разведку, рекогносцировку, прорабатывали грядущее наступление.

А во «втором слое», по секрету, немецким командирам разъясняли, что их перебрасывают на Восток для обороны от готовящегося нападения русских. Сообщения о «советских военных приготовлениях» появлялись и в германской печати. Делалось это очень хитро. Как вспоминает дипломат В. Бережков, сперва такие публикации появлялись в американских газетах (они инспирировались агентурой СД), а немцы их перепечатывали со ссылкой на американские [12]! Сталин считал вполне вероятным, что Гитлера вводят в заблуждение. Что «дезу» запускают те же англичане с американцами.

Советское руководство прилагало все усилия, дабы развеять это заблуждение, шло на уступки по любому спорному вопросу. 22 марта 1941 г. последовало секретное распоряжение Гитлера приостановить выполнение советских заказов на заводах Германии. Но Москва удовлетворилась отговорками, что задержки вызваны трудностями военного времени, и ответные грузы немцам отправляла даже с опережением графика. По поводу участка советско-германской границы от р. Игорки до Балтийского моря долгое время шли споры – но 12 апреля СССР безоговорочно принял немецкий вариант. А правительство Югославии при угрозе со стороны немцев лихорадочно искало, за кого бы зацепиться. Предложило Советскому Союзу заключить договор о дружбе. Но это уж было слишком похоже на ситуацию 1914 г. и на провокацию – договор подписали буквально накануне вторжения. Иосиф Виссарионович опять действовал противоположно Николаю II. Заступаться за Югославию не стал, безоговорочно уступил ее Германии [148].

Советская дипломатия прорабатывала вопрос о личной встрече Сталина и Гитлера. Считали, что это позволит развеять недоразумения. Но 10 мая 1941 г. весь мир всколыхнуло загадочное событие. Перелетел в Англию Рудольф Гесс, заместитель Гитлера по партии. А ведь он был одним из самых верных, подчеркнуто верных соратников фюрера… Завесу тайны приоткрыл в своих записках шеф американской разведки Аллен Даллес: провокацию организовали английские спецслужбы [37].

В верхушке нацистской Германии важное место занимали оккультисты. Сам Гитлер был убежденным приверженцем темных магических учений, это увлечение сближало с ним и Гесса, видного иерарха оккультного общества «Туле». Под его эгидой в партийной канцелярии окопалась целая плеяда магов и прорицателей во главе с профессором Карлом Хаусхофером, учителем Гесса. Они выступали консультантами партии во всех делах, но сохраняли и связи с зарубежными масонами, розенкрейцерами и прочими родственными структурами. В частности, Хаусхофер состоял в дружеской переписке с лордом Гамильтоном, одним из столпов шотландского масонства. В 1936 г., во время берлинской Олимпиады, с Гамильтоном близко сошелся Гесс.

А в 1941 г. Черчилль крайне встревожился наступлением немцев на Грецию, Крит, Египет. Опасался, а вдруг Гитлер отложит планы войны с СССР, бросит все силы против Англии? При подобном раскладе поражение было неминуемым. Было решено дополнительно подтолкнуть немцев на русских. Через Гамильтона и придворных оккультистов британская разведка стала опутывать Гесса. Ему внушили, если Германия объявит войну Советскому Союзу, то Англия готова немедленно подписать договор о мире. Было сфабриковано приглашение для переговоров за подписью Черчилля, переслано в Германию.

Астрологи и маги подтверждали, настал благоприятный момент для какого-то важного поворота, а Гессу суждена важная историческая миссия. Он уговорил Гитлера – британским жестам доброй воли можно верить. Да и в любом случае договориться с Англией было нелишне – наступая на Россию, быть спокойными за свои тылы. Миссия была строго секретной. Участие в ней Гитлера вообще скрыли, представили как личную инициативу Гесса. Раньше он был пилотом, вылетел на истребителе. В шотландском имении Гамильтона была специально оборудована посадочная полоса, принять единственный самолет. Но Гесс не сумел ее обнаружить. Покружился, израсходовал горючее, выпрыгнул с парашютом и был задержан патрулями местной самообороны.

Через некоторое время к нему прислали чиновника Министерства иностранных дел, и гость изложил привезенные условия мира: Англия должна выступить на стороне Гитлера в войне с СССР, вернуть Германии ее бывшие колонии. За это немцы прекращают боевые действия против британцев, сохраняют в неприкосновенности их колониальную империю. Гесса выслушали. Заверили, что Англия не отказывается от обещания подписать мир – как только начнется война с русскими, сразу выполнит. Но записи беседы с Гессом подредактировали и… переправили в Москву.

Между тем о сенсационном перелете раструбили британские газеты и радио. Гитлер понял – если тайна не соблюдается, значит, немцев надули. Он отрекся от миссии, велел министру пропаганды Геббельсу публично объявить, будто Гесс повредился в уме. Однако и расчеты Черчилля не оправдались. Подразумевалось – Сталин убедится, что немцы его враги. Начнет наводить мосты с Англией, примется готовить свою армию. Но именно эти факты можно подсунуть в обратном направлении, Гитлеру! На самом же деле советские спецслужбы имели в Англии великолепную агентуру, в том числе в британской разведке! От Черчилля Сталин получил протоколы предложений Гесса, но попутно получил и донесения, что перелет и переговоры состоялись по приглашениям самих англичан. Таким образом, провокация послужила лишним доказательством двурушничества Лондона, усилила недоверие Сталина к информации, поступающей из-за рубежа!..

Но предложения о личной встрече с Гитлером немцы спускали на тормозах. А наращивание сил возле советских границ становилось все более очевидным. К штабам танковых соединений начали прибывать танки. На это уже нельзя было не реагировать. Советские войска располагались несколькими эшелонами, в приграничных районах их было явно недостаточно. В конце мая из внутренних областей началось выдвижение 28 дивизий, четырех армейских управлений. Задачи им ставились сугубо оборонительные, а сами перевозки намечалось вести постепенно – чтобы не нагнетать атмосферу, не вызвать дипломатических обострений. В результате эти соединения не успели даже разместиться на новых местах. Многие части не успели и сдвинуться с прежних баз. Готовились к переездам, собирали имущество.

14 июня нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков представили Сталину крайне тревожный доклад. Напрашивался вывод – надо немедленно приводить войска в боевую готовность, иначе можно опоздать. Сталин ответил: «Вы предлагаете провести в стране мобилизацию, поднять сейчас все войска… Вы понимаете, что это означает войну?» Он сослался на печальный опыт царской России, на Первую мировую [44, 120]. Николай II попытался предотвратить войну демонстрацией силы, объявил мобилизацию. А Германия придралась к факту мобилизации и открыла боевые действия.

Сталин опять не последовал примеру царя. С мобилизацией решил обождать. Вместо нее изобрели, как представлялось, тонкий дипломатический и психологический ход. Последовало заявление ТАСС: «В иностранной прессе муссируются слухи о близости войны между СССР и Германией. Несмотря на очевидную бессмысленность этих слухов, ответственные круги в Москве все же сочли необходимым заявить, что эти слухи являются неуклюжей пропагандой враждебных СССР и Германии сил, заинтересованных в дальнейшем расширении и развязывании войны». Советский Союз демонстрировал свою верность договорам, хотел вызвать ответные заявления со стороны Германии. На столь откровенный жест немцы должны будут хоть как-нибудь отреагировать! Тут-то и приоткроются настроения… Нет, они не отреагировали. Никак. Промолчали.

А молчание само по себе служило угрожающим признаком. Становилось очевидным – воевать придется. Впрочем, мобилизация еще не объявлялась. Но дивизиям, выдвигаемым к границе, поступили команды – ускорить перебазирование. 19 июня последовали распоряжения наркома обороны – с 21 июня вывести управления округов на полевые командные пункты, замаскировать аэродромы и другие важные объекты, рассредоточить авиацию, перекрасить машины и танки в защитный цвет [130]. Увы, выполнить почти ничего не успели. И уж тем более поздно, 22 июня в 0 часов 30 минут в западные округа полетела директива: «В течение 22–23 июня 1941 г. возможно внезапное нападение немцев…» Хотя даже в этой директиве подчеркивалось: «Задача наших войск – не поддаваться ни на какие провокационные действия».

В Кремле и в военном руководстве надеялись, что войны еще удастся избежать. Правда, наши разведчики сообщали о сроках нападения, но таких сроков называлось уже несколько! Докладывали, что война начнется в апреле. Потом – 15 мая. Потом в конце мая. Сохранялась вероятность, что срок 22 июня тоже не подтвердится. А кроме того, самые ценные агенты в Берлине, группа Харнака и Шульце – Бойзена, имевшая доступ к самой секретной информации, докладывала, что войне будет предшествовать ультиматум. Гитлер потребует от России выступить против Англии [25]. Сталин ждал сперва ультиматума. Так или иначе, это открывало возможности для переговоров… Хотя никаких вариантов с предъявлением ультиматума в верхушке рейха даже не рассматривались. Очевидно, разведчики передали непроверенные слухи или еще одну дезинформацию, запущенную нацистами. Гитлеру вообще не требовались предлоги для войны. Вторжение давно было предрешено и началось без всяких предлогов. Без объявления войны.

В послевоенные годы по различным политическим причинам сформировалась картина некоего единоборства СССР и Германии. Точнее, даже не единоборства – ведь против Германии действовала целая коалиция. Прочие народы Европы было принято изображать жертвами немцев, чуть ли не сплошь антифашистами. Однако реальное соотношение сил было абсолютно иным! Гитлер сплотил под своей властью и повел на Россию почти всю Европу! Вместе с его войсками на нашу страну двинулись две румынских, две финских, венгерская, итальянская армии. У Словакии и Хорватии возможности были пожиже, но и они отправили на фронт по две-три дивизии. Из союзников Гитлера только болгарское правительство учло чрезвычайные симпатии своего народа к русским. Войну нам не объявляло, войск не посылало. Зато болгарский царь Борис III выделил свою армию для оккупации Югославии. А это высвобождало германские части для России.

Впрочем, даже если мы рассматриваем германские части – в немецкой форме и под немецким командованием, следует сделать немаловажную поправочку. Они состояли далеко не из одних немцев! Как уже отмечалось, ряд стран и областей были непосредственно включены в состав рейха. Здешние жители или их предки до 1919 г. являлись подданными Германии или Австро-Венгрии. Теперь они получали право заполнить соответствующие анкеты и возвратить себе германское гражданство. Но вместе с правами приобретали и обязанности, их призывали в армию.

В рядах вермахта и СС служили австрийцы. Служило и 500 тыс. поляков (в основном, из областей, ранее принадлежавших Германии – Познани, Поморья, Силезии). Проявили себя отлично. Нет ни одного упоминания об их ненадежности, переходах на сторону противника. В германскую армию призывали и чехов. Хотя чешское правительство оказалось менее откровенным, чем польское. Цифры своих солдат под знаменами со свастикой замалчивает. Но известно, что после войны в советском плену насчитали 70 тыс. чехов. Это не считая погибших или попавших в плен к западным союзникам. Призывались под ружье французские уроженцы Эльзаса и Лотарингии. Они тоже служили хорошо. Ну а как же! После разгрома они вдруг оказались в привилегированном положении, им предоставили возможность числить себя германскими гражданами. Ради этого можно было постараться!

Но хозяева Европы предоставили возможность выслужиться и другим французам, объявили набор добровольцев. Желающих нашлось сколько угодно! Из них создали легион (полк), направленный на восточный фронт. Позже началось формирование французской дивизии СС «Шарлемань». Аналогичным образом в германских войсках служило 15 тыс. норвежцев, 22 тыс. голландцев, 13 тыс. бельгийцев, 7,5 тыс. датчан, 3 тыс. граждан Люксембурга и Лихтенштейна. Три дивизии вермахта было укомплектовано добровольцами из хорватов (это не считая армии марионеточного Хорватского государства).

Испания считалась нейтральной, но Франко послал Гитлеру добровольческую Голубую дивизию, 19 тыс. солдат (всего за время войны в германской армии служило 50 тыс. испанцев). Нейтральной заявляла себя и Швейцария, но в составе вермахта и СС служило 1300 ее граждан. Нейтральная Швеция разрешила транзит немецких войск через свою территорию, с международными нормами нейтралитета это никак не согласуется. Вдобавок Швеция поставляла железную руду, на ней работала вся германская промышленность. Из шведских добровольцев было сформировано несколько полков, включенных в финскую армию.

Но и те европейские обыватели, кому не довелось надеть военные мундиры, помогали Гитлеру устанавливать «новый порядок». Промышленные гиганты Чехии, Франции, Бельгии, Австрии выплескивали с конвейеров потоки первоклассного оружия, машин, снарядов. Здешние инженеры, техники, рабочие были прекрасными специалистами, выполняли свою работу четко и качественно. Саботажа и диверсий не отмечено. Ни единого факта! Благодаря этому немцы получили возможность воевать в исключительных условиях! В фантастическом изобилии техники и боеприпасов. Ничего не надо беречь, не надо экономить. Выпускай очередями магазин в белый свет и вставляй другой! Засыпай неприятеля бомбами и снарядами – подвезут сколько угодно. Поломался или подбит танк, самолет – чепуха. Лишь бы уцелел экипаж, а из тыла уже везут новую технику. На Россию обрушилось не немецкое, а общеевропейское нашествие.

2. Июнь сорок первого…

Дата 22 июня 1941 г. запечатлелась в памяти нескольких поколений не в качестве какого-то отдельного дня. Она врезалась, как удар, переломивший жизнь на «до» и «после». Отбросивший в невозвратное и, кажется, уже нереальное прошлое все, что было раньше, – радости, печали, хлопоты. Перекинувший людей в совершенно иное измерение. С иными заботами, системами ценностей. Вся западная граница Советского Союза вдруг вскипела разрывами, взревела лавинами танков и машин. Солнечный свет затмил дым пожарищ, по небесной синеве с гудением ползли черные стаи бомбардировщиков…

Вооруженные силы Германии и ее сателлитов достигали 8 млн солдат и офицеров. Но это все вместе: и армии, и военно-морские силы, и жандармерия, и тыловые части. А на Восточном фронте немцы сосредоточили 120 дивизий – 4 млн бойцов, 4215 танков, 3909 самолетов, 43 тыс. орудий и минометов. К этому добавлялись 40 дивизий союзников – 850 тыс. человек, 402 танка, 964 самолета.

Вооруженные силы СССР насчитывали 5 млн. человек, 17 тыс. самолетов, 10 тыс. танков, 67 тыс. стволов артиллерии. Это, опять же, общие цифры. Из них в западных округах было сосредоточено 2,7 млн бойцов, 1800 средних и тяжелых танков – плюс 3–4 тыс. легких танков, танкеток и броневиков устарелых конструкций. В приграничных округах имелось до 40 тыс. орудий и минометов, 1540 новых самолетов и до 5 тыс. – старых образцов.

Германия не имела подавляющего численного преимущества, да и технического. Новейшие советские танки Т-34 и КВ-1 превосходили лучшие из немецких машин «Панцер-4» (русские называли их T-IV). В дивизиях вермахта хватало и устаревших конструкций «Панцер-2» и «Панцер-3» (с орудиями 20 и 37 мм). Использовались также чешские танки, даже трофейные, английские и французские. Новейшие советские истребители уступали в скорости германским мессершмитам, но в общем-то могли успешно бороться с ними. Хотя большую часть старых танков немцы накануне войны успели модернизировать, наращивали броню, устанавливали пушки помощнее.

Ну а кроме того, сравнивать силу армий только по показателям бронетанковой, авиационной техники, количеству стволов артиллерии является весьма некорректным. Некоторые виды снаряжения имеют на войне ничуть не меньшее значение. Например, очень слабым местом Красной армии был автотранспорт [17, 160]. Танки-то выпускали в первую очередь, а обычными грузовиками войска не обеспечили, оставляли на потом. Считалось, что в армию по мобилизации будет направлен транспорт гражданских организаций. Но своевременной мобилизации объявлено не было! А потом заводские, фабричные, колхозные машины пришлось задействовать под эвакуацию. Войска лишились возможности быстро перебрасывать подкрепления, подвозить снаряды, горючее.

Другой бедой стали средства связи. Это была стратегический просчет советского командования. По опыту Первой мировой опасность перехвата и расшифровки радиограмм преувеличивалась, а возможности радио недооценивались. В 1941 г. действовали инструкции, запрещавшие пользоваться радиосвязью в боевой обстановке [105, 140]! Даже в корпусах и дивизиях не имелось радиостанций достаточной мощности. Радистов и шифровальщиков не хватало, они были неопытными. Не хватало даже простых полевых телефонов и проводов. Не было собственных линий связи у командных пунктов фронтов и армий. В случае войны предполагалось задействовать линии наркомата связи, то есть обычную телефонную сеть. Но эта связь сразу же была выведена из строя германской авиацией и диверсантами. Оставалось узнавать обстановку и отдавать приказы через посыльных, а это вело к задержкам, ошибкам.

Не были радиофицированы самолеты, даже новейшие, что затрудняло взаимодействие между ними, получение целеуказаний. На новых танках уже ставили рации, но только на командирских. Таким образом, командирский танк четко обозначался антенной, а передать распоряжения подчиненным не мог. В бою нередко применяли метод «делай, как я» – командир шел в атаку первым, а подчиненные повторяли его маневры [84, 103]. Худо было и с минно-саперным делом. Применению мин не придавали большого значения – поскольку врага предполагалось громить «ворошиловскими» контрударами. Спохватились во время финской войны, понеся огромные потери на минных полях. Но сделать успели мало. На всю Красную армию имелось лишь несколько десятков миноискателей! Запас противотанковых и противопехотных мин был ничтожным. Даже среди саперов обученных взрывников было крайне мало [27].

Не хватало зенитной артиллерии. А в противотанковой обороне важнейшая роль, непосредственного прикрытия пехоты, возлагалась на «сорокапятки» – пушечки калибра 45 мм. Вроде бы, удобные, легкие, они прекрасно проявили себя на Халхин-Голе против японских машин. Но против германских, модернизированных, они оказывались неэффективными. Поражали танки только с близкого расстояния, или требовалось изощряться, снайперски стрелять по гусеницам, по смотровым щелям. Ко всему прочему, удар застал Красную армию в стадии реорганизации и перевооружения. Старая техника выработала ресурс, была снята с производства. А новую не успели освоить. Пилоты только-только переучивались летать на новых самолетах, танкисты – водить новые танки, поражать цели. Начали воевать кто во что горазд. Кто-то на старых раздолбанных машинах, постоянно ломавшихся. Кто-то на великолепных, не умея использовать их возможности.

Реорганизовывалась и вся система пограничной обороны. В 1930-е гг. генеральные штабы различных государств основывались на опыте Первой мировой войны. Считалось, что грядущая война тоже будет позиционной, поэтому все старались прикрыть свои границы укреплениями наподобие французской линии Мажино, германской линии Зигфрида, финской линии Маннергейма. Советский Союз в течение многих лет наращивал оборону по западным рубежам, иностранцы называли ее «линией Сталина». Она представляла собой цепь из 150 укрепрайонов – тысячи дотов, капониров, блиндажей. Но в пакте Молотова – Риббентропа, позволившем нашей стране воссоединиться с Западной Белоруссией, Западной Украиной, Бессарабией, был спрятан подвох. Граница-то сдвинулась, и все инженерные сооружения очутились в глубоком тылу. Их принялись демонтировать, сняли вооружение. На новых границах наметили строить так называемую «линию Молотова», но ее еще не было, работы только начались.

Стадия перемен сказалась и в подготовке личного состава. Всеобщую воинскую обязанность ввели в сентябре 1939 г. До того существовало некоторое количество кадровых дивизий, а основная часть – территориальные. Для службы в кадровых отбирали лишь часть призывников, а большинство попадало только на краткосрочные сборы. В случае войны территориальные дивизии развертывались за счет ополченцев, и боеспособность их была невысока. Теперь недостаток пытались исправить. Но со времени перехода на всеобщую воинскую обязанность миновал лишь год и 9 месяцев. Те, кто попал под первый призыв, завершали второй год службы. Те, кого призвали в 1940 г., были на первом году, а 800 тыс. солдат были зелеными новобранцами, их призвали в июне 1941 г. (кстати, перед Первой мировой войной генеральные штабы России, Франции, Германии при подсчете сил вообще не учитывали солдат первого года службы: считали, что они еще не стали настоящими бойцами).

Гитлер учитывал все эти факторы. Откладывать нападение ему было совсем не с руки – русские перевооружат войска новой техникой, понастроят укреплений на новой границе, из отслуживших солдат будет накапливаться запас подготовленных резервистов. У Третьего рейха армия была отмобилизованной, и по качеству она значительно превосходила советскую. Во Франции было впервые опробовано такое объединение, как танковая группа: свели вместе два танковых корпуса и один моторизованный. Результаты оказались блестящими, и для вторжения в Россию создали уже не одну, а четыре танковых группы. Бронированные силы подкреплялись мотопехотой (в танковых и моторизованных дивизиях было по 1,5–2 тыс. автомашин, по 1–1,5 тыс. мотоциклов). Каждая наступающая группировка имела сильную артиллерию, в том числе крупных калибров, дивизионы 105-мм пушек, 150-мм гаубиц. В ее состав включались саперные батальоны, способные и навести переправы через реки, и выставить минные заграждения. Включались зенитные дивизионы – они могли прикрыть район расположения на месте, вести огонь на ходу. Причем 88-мм зенитные пушки оказывались весьма эффективными в качестве противотанковых заслонов.

Надо сказать, что в СССР раньше, чем в Германии, додумались группировать танки в крупные кулаки, существовали танковые корпуса. Но потом вдруг попали под влияние французской военной науки, сочли, что эффективнее будут небольшие соединения. Расформировали корпуса по танковым бригадам. Когда немцы продемонстрировали массированное применение танков, советское командование осознало ошибку. Возобновилось создание механизированных корпусов, но к началу войны они только-только успели возродиться, фактически тоже находились на стадии реорганизации…

У Германии далеко не все дивизии были моторизованными. Хватало обычной пехоты, большая часть артиллерии перевозилась на лошадях. Но средства связи были на высоте. Это обеспечивало отличную управляемость войсками, возможность координировать усилия с соседями, вызвать артиллерийскую поддержку или удары авиации. Взаимодействие между различными родами войск было отработано в реальных боевых действиях. А Красная армия, за исключением ветеранов финской и японской кампаний, была необстрелянной. Это очень большое отличие от опытных солдат, хотя бы один раз побывавших в бою и преодолевших неизбежное в таких случаях состояние шока.

По плану «Барбаросса» группа «Север» фон Лееба нацеливалась на Ленинград. Группа «Центр» Браухича – на Москву, группа «Юг» Рундштедта – на Киев и Донбасс. А советское командование при оценке планов неприятеля допустило серьезнейшую ошибку. Полагало, что немцы не рискнут идти на Москву. Ориентировались на опыт 1918 г. – ведь тогда Германия считала главной целью отхватить Украину, богатую продовольственными и сырьевыми ресурсами. Львиная доля советских сил была сосредоточена на юге. Но у гитлеровцев основной являлась группа армий «Центр»! У Лееба и Рундштедта было по одной танковой группе, у Браухича – две.

Советские войска располагались тремя эшелонами – значительная часть оставалась в глубине страны. Выдвигать их начали лишь в конце мая и в июне. Многие соединения едва успели подтянуться к местам новой дислокации. Перевозились вторые эшелоны, отстали склады с боеприпасами, горючим, запчастями. Некоторые части задержались на прежних местах или находились в дороге. К моменту нападения в первом эшелоне в Прибалтике стояла 21 дивизия – на них нацеливались 34 германских. В Белоруссии границу прикрывали 26 дивизий – против них изготовились 36. Украину прикрывали 45 дивизий – а против них развернулись 57. Но и инициатива целиком принадлежала гитлеровцам. Они сами выбирали, где сконцентрировать войска, и на направлениях главных ударов обеспечили себе двадцатикратное превосходство! Чтобы остановить их было заведомо невозможно!

Именно это и случилось. На растерянные, неготовые войска обрушились удары такой силы, каких не то что выдержать, а даже ожидать-то не мог никто. Германская авиация в первую очередь проутюжила советские аэродромы. Причем те самые аэродромы, где базировались новейшие самолеты. Старые, менее опасные, можно было посшибать и позже. В первый же день было выведено из строя 1200 самолетов. Немцы захватили безраздельное господство в воздухе. Принялись систематически и почти безнаказанно обрабатывать штабы, дороги, станции.

Что ж, советские военные тоже были профессионалами. Существовали планы мобилизации, развертывания войск. Теперь эти механизмы были пущены в ход. Прибалтийский военный округ превратился в Северо-Западный фронт, его возглавил генерал-полковник Кузнецов. Белорусский округ – в Западный, им командовал генерал армии Павлов. Киевский округ стал Юго-Западным фронтом (командовал генерал-полковник Кирпонос). Одесский округ преобразовался в Южный фронт во главе с генералом армии Тюленевым. Правительство тоже переключалось на военные рельсы. Руководство всей экономикой и фронтом объединялось в Совете труда и обороны. Создавалась Ставка Верховного главнокомандования. Оба этих органа возглавил Сталин.

Но вражеский напор терзал боевые порядки, даже не позволяя им сорганизоваться. Планы сразу же оказались скомканы, началась неразбериха. Командующие фронтами и армиями плохо представляли, что происходит вокруг них. Передавали наверх ошибочные сведения. Или бодро сглаживали информацию, как испокон веков принято у всех военных – дескать, ситуация под контролем. Соответственно, и в Москве не осознавали реальную картину. Вроде бы на некоторых направлениях враг вклинился на нашу территорию, но на других участках войска успешно держались. 23 июня главное командование и Генеральный штаб разослали директиву – ввести в бой механизированные корпуса, выбросить противника с советской земли.

Однако командование фронтов принялось организовывать контрудары в страшной спешке. Почти ничего не знало о собственных частях, о противнике. Радиосвязь была не налажена, телефонные и телеграфные провода оказались перебиты бомбами или перерезаны диверсантами. Пока связной находил нужный штаб, передавал пакет с донесением, обстановка уже менялась. На основе неверных донесений составлялись ошибочные приказы. Новые связные везли их в войска – а обстановка продолжала меняться.

Получив эти приказы, танковые колонны двинулись на исходные рубежи для атаки. У многих машин был выработан моторесурс, они ломались по дороге. А в воздухе постоянно висела гитлеровская авиация, бомбила и расстреливала танкистов. Еще не вступив в бой, корпуса несли страшный урон. Мало того, немецкие летчики предупреждали свои наземные дивизии. Они успевали развернуться, выдвинуть артиллерийские заслоны. Атакующие танки нарывались на убийственный огонь.

Иногда все-таки опрокидывали неприятеля. Но выяснялось, что тот или иной корпус нацелили неправильно, на второстепенный участок. Его успех никак не сказывался на общем ходе сражения. Наступающие танки застревали где-нибудь без снарядов и горючего. Причем не знали, что рядом находятся склады горюче-смазочных материалов, боеприпасов. Охрана тоже не знала, что поблизости свои танкисты, бросала или взрывала склады. А личному составу злосчастного мехкорпуса оставалось только бросать танки и пешком, по лесам и болотам, выбираться к своим.

Красноречивую картину, что творилось в приграничных областях, рисуют, например, мемуары Симонова. Никто не знает, где свои, а где чужие. То и дело бомбят немецкие самолеты. Дороги завалены грудами машин и телег. Обтекая пробки и ямы, катятся потоки беженцев. В другую сторону маршируют колонны безоружных призывников, идут к уже не существующим полкам и дивизиям, прямо в плен. Немецкие танки возникают неожиданно, то там, то здесь [122]. Растекаются слухи про непонятные вражеские десанты, возникают импровизированные отряды. Одни хотят обороняться, другие найти своих, третьи уже спасаются.

Северо-Западный фронт начал было налаживать оборону в Литве под Алитусом. Но в лоб на него навалилась группа армий «Север». И здесь же, в полосе Северо-Западного фронта, началось наступление левого крыла группы армий «Центр». В Литву вторглось сразу две танковых группы, 4-я Гепнера и 3-я фон Гота. Советские полки, начавшие копать окопы, не могли выдержать таких ударов, их прорезали, как ножами.

Во исполнение приказа Москвы был нанесен контрудар, у городка Расейняй на немцев устремились два механизированных корпуса, около тысячи машин! Но часть танков вышла из строя или была уничтожена еще на марше. Остальные схлестнулись во встречном сражении с танковой группой Гота. Их жестоко расстреливали подтянутые на острие атак германские зенитные части, а танковая группа Гепнера обошла и вклинилась в русские тылы. Оба корпуса практически погибли. Командование Северо-Западного фронта приказало войскам отходить за Западную Двину. Но немецкие авангарды опередили. Проскочили за Двину раньше, чем наши части закрепились на рубеже реки. Ворвались в Ригу, заняли Даугавпилс.

На участке Западного фронта самым уязвимым местом являлся выступ границы возле Белостока. Это была «естественная» заготовка для окружения. Немцы наметили подрезать горловину и взять в кольцо две советских армии, 3-ю и 10-ю. Но и для командования этих армий угроза была очевидной. На горловину коридора сразу же были направлены лучшие соединения, несколько дней сдерживали натиск противника. А прочие войска выводились из наметившегося мешка. Только 28 июня гитлеровцы сломили оборону на флангах и замкнули окружение. Но другие армии оказались менее стойкими. В эти же самые дни враг проломил боевые порядки на соседних участках. Соединения 3-й и 10-й армий, выскользнувшие из белостокского окружения, угодили в котлы меньшего размера – под Берестовицей, Волковыском, Мостами.

Чтобы закрыть дыру, возникшую в центре Западного фронта, навстречу немцам спешно выдвигались стратегические резервы, еще две армии, 13-я и 4-я. Под Минском оставались старые укрепления «линии Сталина». Они были разоруженными, но бетонные доты и казематы никуда не делись. Если занять их войсками, можно было организовать очень прочную оборону. Однако в Литве, как уже отмечалось, вместе с группой армий «Север» наступала 3-я танковая группа Гота. После взятия Вильнюса она резко повернула направо. Двинулась по русским тылам, ее уже никто не останавливал. А навстречу ей с юга шла 2-я танковая группа Гудериана. Восточнее Минска они соединились. В новом грандиозном котле очутились и столица Белоруссии, и остатки войск, отходившие с запада, и второй эшелон, 13-я и 4-я армии…

На Юго-Западном фронте граница тоже имела выступ – возле Львова. Здесь германские стратеги готовили еще одно масштабное окружение. Подрубить под основание львовский выступ должна была 1-я танковая группа фон Клейста. Но на южном крыле советское командование располагало гораздо большими силами, чем в Белоруссии или Прибалтике. Наперерез Клейсту было брошено 6 механизированных корпусов, 2500 танков. В районе Дубно – Луцк – Броды разыгралось невиданное по масштабам танковое сражение. Советские силы в пять раз превосходили противника! Но использовали их крайне неумело. Корпуса вводились в битву по одному. Мало того, войска посылали в контратаки по мере подхода к фронту, и сами корпуса распылялись по бригадам. Не было налажено толковое взаимодействие между мехкорпусами и с другими войсками.

А Клейст грамотно манипулировал своим кулаком, отслеживал перемещения русских, давил корпуса и бригады по очереди. В их составе было много старых легких танков Т-26 и БТ-7. Они покрывали украинские поля и холмы россыпями коптящих костров. Самая мощная советская бронетанковая группировка оказалась растрепанной. Хотя германскую попытку окружения она сорвала. Советские части на Украине отходили в порядке, удерживали целостность фронта. И только здесь, на Юго-Западном фронте, удалось сформировать из саперов несколько подвижных команд с запасами взрывчатки. Они отступали вдоль железнодорожных магистралей, взрывали за собой тоннели, мосты [53].

Но в Белоруссии фронт рухнул окончательно. В котлах погибали 11 стрелковых, 2 кавалерийских, 6 танковых, 4 моторизованных дивизии. Некоторые части отчаянно дрались до конца, как защитники прославленной Брестской крепости. Другие пользовались тем, что окружения были не плотными – немецкие подвижные отряды перекрывали только дороги. Побросав технику и тяжелое вооружение, воины углублялись в чащобы и болота, голодали, изнемогали, хоронили друзей, но брели на восток, к своим. Впрочем, далеко не все вели себя подобным образом. Большинство командиров и солдат сломались морально. Именно это оказалось главной бедой Красной армии.

В 1917 г. царские войска были разрушены идеями «пролетарского интернационализма». Революционные агитаторы внушали, что воевать-то не за что. Отечество – пустой звук, а немцы – «братья по классу». Потом душу и психику народа калечили катастрофы Гражданской войны. А в 1922–1923 гг. была разгромлена православная церковь, уничтожили 15 тыс. священников, монахов, монахинь, православных мирян. Тысячи людей разослали по тюрьмам, переморили на Соловках. Но прихожан, пытавшихся защитить свои храмы и батюшек, оказалось не так уж много, большинство народа отнеслось к погромам равнодушно. Или благоразумно помалкивало.

Новые удары по церкви и верующим последовали в 1928–1931 гг. Третья разрушительная волна прокатилась в 1937 г. Правда, в это же время Сталин начал переосмысливать политику, менять курс Советского Союза. Начал поворот от революционного бреда в государственно-патриотическую систему ценностей, восстанавливать преемственность с прежней Россией, ее историей, культурой. В ноябре 1939 г. были прекращены и гонения на церковь. В декабре Берия доложил Сталину об освобождении около 24 тыс. человек, осужденных по «церковным» делам, и о намерении освободить еще 15 тыс. Но и в этом отношении перемены только намечались и начинались…

Случайное ли совпадение – в июне 1941 г. в армии служили солдаты 1922–1923 гг. рождения. Ровесники разгрома церкви! Дети, появившиеся в свистопляске кощунства, от блудных невенчанных связей, некрещеные. Они росли в атмосфере безбожия, отравлялись химерами «интернационализма», когда само понятие патриотизма воспринималось как оскорбление. А командирами и комиссарами у них были вчерашние комсомольские активисты – те, кто сам громил храмы, устраивал безбожные карнавалы, забрасывал грязью крестные ходы. Этому поколению не за что было стоять насмерть. Нужно ли драться и погибать, если немцы – братья по классу? Да и вообще, как можно погибать, если за гробом ничего не будет? Логика подсказывала обратное. Надо цепляться за эту жизнь. Единственную…

Хотя одновременно проявлялись иные явления. Многие жители Советского Союза крепко запомнили бедствия «красного террора», раскулачиваний, коллективизации, голодомора. В селах нередко встречали немцев колокольным звоном и хлебом-солью. Открывали заколоченные храмы, распускали колхозы, выбрасывали портреты вождей и доставали припрятанные иконы. Ну а солдаты поднимали руки вверх. У каждого это получалось по-своему. Один жаждал уцелеть. Второй выбивался из сил, живот подводило голодом, а в разбросанных листовках обещали накормить. Третий верил, что немцы пришли освобождать его от коммунизма. Разве трудно найти повод, чтобы оправдать себя?

Сталинский приказ № 0019 от 16 июля 1941 г. констатировал: «На всех фронтах имеются многочисленные элементы, которые даже бегут навстречу противнику и при первом соприкосновении с ним бросают оружие». В Белостокском и Минском котлах в плен попало более 300 тыс. человек. Из них 20 тыс. сами перешли на сторону немцев! Как раз такие прецеденты породили печально известный приказ № 270 от 16 августа, объявлявший добровольную сдачу в плен предательством.

Немало солдат просто разбегалось. В полосе одного лишь Юго-Западного фронта за неполный месяц с 22 июня по 20 июля 1941 г. был задержан 75 771 дезертир! А сколько ускользнуло по лесам и деревням? На разгромленном Западном фронте сосчитать дезертиров было вообще невозможно. Кто там разберет – дезертир, окруженец? Сотни тысяч солдат даже не пытались выходить к своим. Зачем? Снова под обстрел, под танки, в окружение? Они не поднимали руки вверх, но считали, что война для них кончилась. По деревням хватало вдов, солдаток. Дезертиры селились у них в «примаках», по хозяйству помочь, постельку погреть – всем хорошо, всем удобно.

А в итоге оказывалось, что упорную оборону немцы встречали лишь на отдельных участках. Наткнувшись на полк или дивизию, настроенную биться до последнего, прощупывали рядом. Разгоняли менее стойкие войска, и герои, удержавшие свои позиции, попадали в ловушку. 3 июля начальник германского Генштаба Гальдер записал в дневнике: «Не будет преувеличением сказать, что война выиграна в течение двух недель». Он был близок к истине. На центральном и северном направлениях фронт был взломан. Прикрывавших его армий больше не существовало.

3. О корнях нацизма

Торжество безбожия в XX в. не являлось особенностью одного лишь Советского Союза. Просто в России ослабевшую веру пытались доломать насильно. А на Западе ее подрывали и выхолащивали изнутри. Германия не была исключением. Еще в Средние века здесь распространялись ереси манихеев, николаитов, крестоносцев-тамплиеров. А в XVII в. заявил о себе орден розенкрейцеров. Он обращался к некой высшей мудрости древнего язычества – Египта, Вавилона, Греции. Утверждалось, что человек, обладающий тайными знаниями, может стать божеством. Ему откроется власть над силами природы и всем миром, путь к бессмертию. Розенкрейцеров взяли под покровительство германские императоры, князья, они породили несколько масонских течений.

Но немецким интеллектуалам казалось несправедливым заниматься только египетскими или древнееврейскими учениями. К каббалистике они добавили германскую руническую магию. Повальный ажиотаж вызвали труды Блаватской. Поисками мудрости и прародины ариев увлеклось даже духовенство. Настоятель австрийского монастыря Ламбах Теодор Хаген совершил большую поездку по Кавказу и Ближнему Востоку, привез множество старинных рукописей. На их основе монах Йорг Ланс фон Либенфельс создал в Вене «Орден нового храма». В 1908 г. от него отпочковался орден фон Листа, а потом в Германии была учреждена «Ложа Вотана». Она строилась по образцу масонских, но наполнялась германским языческим содержанием. В 1912 г. ложа была преобразована в более широкий Германский орден – подразумевалась его преемственность как от розенкрейцеров, так и от Тевтонского ордена крестоносцев.

Адепты ордена в полной мере разделяли и геополитические программы крестоносцев: экспансия на Восток, покорение «неполноценных» народов. Одним из активистов данной организации стал каббалист, астролог и масон Глауэр, он же барон фон Зеботтендорф. Он взялся создавать филиал Германского ордена в Баварии. Назвал его «Общество Туле» – на эмблеме изображались кинжал и свастика. В 1918 г. Германия потерпела поражение в мировой войне, рухнула в революцию. В этом хаосе Глауэр нацелил «Общество Туле» на политическую борьбу, «пока свастика не воссияет над холодом темноты». Призывал своих последователей на подвиги во имя языческой «троицы», «Вотана, Вили и Ви», «бога Вальватера, руны Ар». Была куплена газетенка «Мюнхенер беобахтер» («Мюнхенский обозреватель»), ее переименовали в «Фолькишер беобахтер» («Народный обозреватель»). Членам «Туле» Харреру, Федеру и Дрекслеру Глауэр поручил идти «в народ», учредить «Немецкую рабочую партию».

Правда, самого Глауэра его товарищи заподозрили в нечистоплотности, обвинили в пропаже общественных денег, и он предпочел исчезнуть – начал зарабатывать оккультными курсами то в Австрии, то в Турции. Но в «Немецкую рабочую партию» в сентябре 1919 г. вступил Адольф Гитлер, безработный ефрейтор, отиравшийся при политическом отделе баварского армейского округа. В 1921 г. эта партия объединилась с Немецкой национальной социалистической партией Юнга и Немецкой социалистической партией Шлейхера – возникла Национал-социалистская немецкая рабочая партия, НСДАП. Других лидеров Гитлер постепенно оттеснил на задний план. Впрочем, играть в политику в тогдашней Германии было легко. Изливай возмущение, ругай правительство, ностальгически вспоминай о былом величии родной державы – и тебе обеспечено множество единомышленников.

А возмущаться было чем. Победители в мировой войне не преминули отыграться на побежденных. Германию разоружили, обрезали ее территории, лишили колоний. Всячески старались «демократизировать», а это вылилось в бестолковщину, злоупотребления, повальное воровство, страну лихорадили кризисы. Германской союзнице Австро-Венгрии пришлось еще хуже, ее вообще расчленили на части. Нашлись обиженные и в лагере победителей. Япония нацеливалась захватить германские владения в Тихоокеанском регионе, по-хозяйски устроиться в Китае, но США, Англия и Франция не позволили. Обделили и Италию. Те же американцы с англичанами и французами не дали ей почти ничего из обещанных земель. Она надорвалась в войне, разгулялась преступность. Демократическое правительство погрязло в коррупции, покрывало откровенные хищничества. На заводах то и дело вспыхивали забастовки.

В такой обстановке возник фашизм – это слово означает «объединение», «сбор». Редактор левой газеты Бенито Муссолини принялся консолидировать всех, кто желал оздоровления страны. В октябре 1922 г. он провозгласил общий марш на Рим, армия стала переходить на его сторону, и король Виктор Эммануил предпочел договориться. Назначил Муссолини премьер-министром, фашистская партия стала правящей, парламент вручил Муссолини диктаторские полномочия, он принял титул дуче – «вождя». На первых порах он добился значительных успехов. Навел в стране порядок, прижал революционеров, разгромил даже мафию, крестные отцы косяками побежали в Америку.

Но в мировой войне не достигли своих целей и США. Точнее, американская «закулиса», финансовые и промышленные столпы. Они несказанно разбогатели на поставках оружия и товаров воюющим странам, и в окружении президента Вильсона вызрел так называемый «план Хауса». Америка нацеливалась ни больше ни меньше, как… на мировое господство. Были организованы революции в России, потом в Германии. При этом усиленно внедрялась версия, будто мировая война со всеми ее бедствиями разразилась из-за недостаточной «демократичности» европейских держав.

Чтобы предотвратить подобные вещи в будущем, требовалось расширять «демократию». А США, таким образом, превращались в мирового учителя и контролера «демократии». На этих принципах основывалась программа переустройства международных отношений Вильсона, принятая Версальской конференцией. Учреждалось «мировое правительство», Лига Наций, где должны были лидировать США [5].

Однако «старая» финансово-политическая «закулиса» Англии, Франции, Италии отнюдь не для того крушила Германию и плела заговор против России, чтобы посадить себе на шею Америку. Эта «закулиса» была опытнее американской, а в те времена и побогаче. Вильсон считал себя всесильным в Европе, но мину подвели у него на родине. Несколько лет назад он обманул американцев. Выиграл на выборах как противник войны, а став президентом, вступил в нее. Теперь европейские соперники подкормили оппозицию, в США раздули скандал. Вильсона обвиняли – он понапрасну погубил сотни тысяч американских парней. А если втянется в европейские дела, то США и впредь будут лить кровь и тратить средства на чужие проблемы. Сенат отказался ратифицировать Версальский договор и вступать в Лигу Наций. Президент пробовал бороться, от перенапряжения его хватил удар, и первый прорыв Америки к мировому господству сошел на нет. Но планы-то не забылись, они выглядели ох как лакомо!..

20 ноября 1922 г. в Мюнхене произошло незаметное, но весьма любопытное событие. Из Берлина приехал помощник американского военного атташе в Германии капитан Трумэн Смит. По адресу Георгенштрассе, 42, его ждали. Капитан составил отчет об услышанном: «… Парламент и парламентаризм должны быть ликвидированы. Только диктатура может поставить Германию на ноги… Будет лучше для Америки и Англии, если решающая борьба между нашей цивилизацией и марксизмом произойдет на немецкой земле, а не на американской или английской…» [9]. Собеседником Трумэна Смита был Гитлер. Хотя в 1922 г. он был еще никем. Лидер крохотной партии, в Германии такие плодились сотнями. Но все же американский офицер получил чей-то приказ, ехал в Баварию, писал доклад. Гитлера заметили. Обратили на него внимание…

А дальнейшие события показывают, что встреча не прошла бесследно. В сентябре 1923 г. посла США в Германии Хьютона посетил немецкий «металлургический король» Стиннес. Он говорил: «Надо найти диктатора и дать ему необходимую власть. Этот человек должен говорить понятным народу языком, и такой человек уже есть. В Баварии началось большое движение…» Описывался путь привода к власти: «Президент назначит диктатора, который покончит с парламентским режимом. С коммунистами безжалостно расправятся, и в Германии воцарится порядок. Тогда США смогут без опаски вкладывать капиталы в немецкую промышленность». Спустя 10 лет реализуется именно этот механизм. А бывший канцлер Германии Брюнинг в своих мемуарах сообщал: «Одним из главных факторов в восхождении Гитлера… было то обстоятельство, что он начиная с 1923 г. получал крупные суммы из-за границы» [9].

Но в это время дорваться до власти нацистам еще не удалось. Попытка Гитлера повторить поход Муссолини на столицу, «Пивной путч» в ноябре 1923 г., кончилась провалом и арестом. Хотя у него нашлись влиятельные покровители, и суд получился беззубым. За вооруженный мятеж, повлекший гибель 19 человек, глава нацистской партии получил 5 лет условно с испытательным сроком 4 года. А реально просидел в тюрьме Ландсберг 13 месяцев и 20 дней. Условия ему создали комфортабельные, он писал свою программную книгу «Майн кампф». Его товарищем по заключению стал один из сообщников Рудольф Гесс – человек образованный, очень эрудированный. Он взял на себя обязанности секретаря Гитлера, помогал в работе.

В тюрьму пускали гостей, и арестантов регулярно навещал наставник Гесса Карл Хаусхофер – мы о нем уже упоминали в первой главе. Личностью он был неординарной. Служил военным советником при японской армии, углубился в самурайские оккультные учения, был посвящен в тайный орден Зеленого дракона. Его допустили в закрытые буддийские монастыри, он побывал в Тибете, изучал черную религию бон. В Первую мировую он дослужился до генерала. Прославился своими способностями точных предсказаний – как будет развиваться та или иная операция, как завершится бой. После войны стал преподавать в Мюнхенском университете, основал Немецкий институт геополитики, издавал журнал «Геополитика».

Но устремления Хаусхофера нацеливались в иные сферы, магические. В больной атмосфере демократической Германии люди жадно тянулись к оккультным изысканиям, и из «Общества Туле» профессор выделил другую организацию, для более высокого уровня посвящения – «Орден Братьев Света». Позже его переименовали в «Общество врил». К структурам Хаусхофера присоединялись родственные организации «Господа черного камня», «Черные рыцари Туле», «Черное солнце». Экспериментировали с магическими ритуалами, искали контакты с потусторонними силами. Утверждалось, что существует другой мир, подземный, где светит «черное солнце», лежит «подземная евразийская империя ариев». Некоторые оккультисты отождествляли ее с Валгаллой, миром германских языческих богов и погибших героев. Считалось, что оттуда можно черпать «энергию врил», установить общение с «Высшими Неизвестными» или «Умами Внешними» [102].

В общем-то, в христианстве давно известно, как именовать этих «неизвестных» и чего от них можно ждать. Но адепты тайных знаний отмахивались от христианства. Теоретик «Общества Туле» Альфред Розенберг называл его «римско-сирийско-еврейским мифом». Еще одна активистка, Матильда Людендорф, вовлекшая в темные учения мужа, генерала Людендорфа, яростно доказывала, что Германию погубило христианство вместе с еврейством. Были и адепты вроде Гиммлера, допускавшие христианскую веру, но считавшие ее лишь «частным случаем», одним из проявлений некой глобальной мировой религии, доступной лишь посвященным.

Мы не знаем, о чем говорил Хаусхофер с двумя заключенными тюрьмы Ландсберг. Гитлера он считал «недоучкой». В списках «Общества Туле» он значился как «посетитель». Однако в нем отмечали очень сильные способности медиума – то есть человека, который может выступать посредником между земным миром и потусторонними сущностями. Существуют предположения, что Хаусхофер и подобные ему учителя раскрыли перед Гитлером некоторые секреты публичных речей – как готовить себя, как электризовать массы, манипулировать их настроениями. Во всяком случае в «Майн кампф» отразились программные документы «Общества Туле» и геополитические взгляды Хаусхофера. А впоследствии Гитлер утверждал, будто черпает свою энергию «из Валгаллы», да и решения ему подсказывают некие высшие силы…

Хотя о Германии не забывали и другие силы. Тоже темные, но вполне земные. В 1924 г. на Лондонской конференции стран Антанты представители США и Англии настояли, что огромные репарации, которые немцы платят Франции, мешают восстановить экономику Германии. А это ведет к нарастанию революционной опасности. Был принят американский план Дауэса, предусматривающий для Германии крупные кредиты. План являлся детищем высшей финансовой элиты США. К его реализации подключились Морган, Барух, Кан, Мельхиор, Рокфеллеры, Диллон, Варбурги. Кстати, все эти банкиры принадлежали к той же самой группировке, которая недавно стояла за президентом Вильсоном и содействовала проектам мирового господства. Теперь их кредиты привели к интенсивному внедрению американцев в немецкую экономику. Заокеанские компании становились совладельцами германских предприятий, создавали с немцами совместные фирмы. Когда программа плана Дауэса была исчерпана, был принят новый план Юнга…

Одним из разработчиков и проводников этих планов являлся дрезденский банкир Ялмар Горацио Грили Шахт. Впрочем, он был в большей степени американцем, чем немцем. Отец его был гражданином США, крупным предпринимателем. В США у Ялмара жили два брата и три дяди – все банкиры. А сам Шахт очутился вдруг рядом с Гитлером, стал его финансовым советником! У фюрера появился и экономический советник, Вильгельм Кепплер. Владелец 50 % акций заводов фотопленки «Один-верке». Вторая половина акций принадлежала американской фирме «Истмен-кодак». Наконец, возле Гитлера нарисовалась фигура Курта фон Шредера. Его родственникам принадлежали британский банк Scroders, американский банк J. Henry Scroder Bank amp; Trust Co. Шредеры были связаны с Морганами, Рокфеллерами. А упомянутый Курт фон Шредер, владелец кельнского банка «Штайн», являлся зятем Рихарда Шницлера, хозяина химического концерна «ИГ Фарбениндустри». Который, между прочим, состоял в картельной связи с рокфеллеровской компанией «Стандарт ойл». Куда ни кинь, мы всюду натыкаемся на «американский след» [9]!

Усилиями теневых «друзей» к финансированию нацистов были подключены многие фирмы. В 1926 г. Гитлер дважды выступал перед тузами немецкой промышленности, в 1927 г. написал брошюру «Пути к возрождению», где изложил свою программу для делового мира. «Отмывочной» структурой, через которую потекли деньги, стала партийная «касса взаимопомощи». Ведали ею Гесс и Борман, она предназначалась для выплат штурмовикам, пострадавшим в драках или арестованным. Но имела официальные счета и принимала пожертвования – мало ли кто захочет помочь покалеченным? Суммы переводились такие, что на предвыборные кампании хватало. Среди спонсоров были не только немцы. Историки называют британского нефтяного магната Детердинга, чьи субсидии Гитлеру достигли 10 млн марок, английского «газетного короля» Ротермира, австрийских Ротшильдов.

В 1929 г. в США разразилась Великая депрессия. Современные исследователи доказали, что она была организована искусственно. Причем среди авторов называют фамилии, уже мелькавшие выше, – Барух, Диллон, Кан, Варбурги, Морган. В самый день «черного вторника», 23 октября 1929 г., Барух привел на Нью-Йоркскую биржу своего друга, Уинстона Черчилля. Похоже, чтобы продемонстрировать собственное могущество – начало обвала акций, катастрофы мирового значения. Кризис помог группировке олигархов раздавить конкурентов, а кроме того, привести к власти Франклина Делано Рузвельта. Он был одним из выдвиженцев Вильсона. Режиссерами его предвыборной кампании в 1933 г. стали бывшие советники Вильсона Хаус и Барух. Они же вошли в «команду Рузвельта» вместе с Варбургами, Маршаллом и др.

Этот кризис немало способствовал и переменам в Германии. Она была слишком тесно связана с американским капиталом и пострадала очень сильно. Число безработных достигло 6,5 млн. Под предлогом чрезвычайных мер началось давление на президента Гинденбурга и канцлера Брюнинга, чтобы они отдали власть нацистам. Посольство США в Берлине 23 сентября 1930 г. доносило в госдепартамент: «Нет сомнения в том, что Гитлер получает значительную финансовую поддержку от крупных промышленников… В последнее время складывается впечатление, что влиятельные финансовые круги оказывали и оказывают на канцлера давление, чтобы предпринять эксперимент и допустить нацистов к власти… Как раз сегодня получены сведения из обычно хорошо информированных источников, что представленные здесь различные американские финансовые круги проявляют большую активность именно в этом направлении».

Бесценное свидетельство, исходящее от самих американцев! А канцлер Брюннинг писал, что «группа крупных предпринимателей», продвигавших Гитлера, наведывалась для совещаний к послу США в Берлине М. Секетту. В 1931 г. Гитлер поручил своему экономическому советнику Кепплеру организовать кружок тузов бизнеса, которые будут консультировать партию по всем экономическим и финансовым вопросам. В кружок вошли Шахт, Шредер, Хельферих (глава германо-американской фирмы «Эссо»), Бингель (глава связанного с американцами концерна «Сименс – Шуккерт») и др. 19 ноября 1932 г. эта когорта подала Гинденбургу коллективную петицию, решительно требуя передать власть Гитлеру.

Нацистов поддерживали германские военные – ведь Гитлер обещал отменить ограничения армии и вооружений, наложенные после Первой мировой. За НСДАП голосовали рабочие, крестьяне – им были обещаны всяческие льготы, выход из кризиса, возрождение великой державы. Но в этом же направлении развернули бурную деятельность оккультные круги! В 1932 г. Германский орден и другие родственные структуры предложили Гитлеру сан Великого магистра – и фюрер не отказался, принял его. Исследователи отмечали, что с этого времени на массовых действах Гитлер демонстрировал один и тот же жест, характерным образом скрещивал руки на груди. Именно так в документах Германского ордена описывается знак власти, ритуальный жест Великого магистра. Он известен и в манускриптах чернокнижников, розенкрейцеров – как «символ смерти и воскресения, используемый в ритуале вызывания мертвых» или «символ Осириса, который является синонимом Рогатого Бога или Бога Смерти…».

Фюрер таким образом показывал посвященным – ему надо повиноваться. Но и взывал к потусторонним силам, он вправе рассчитывать на их помощь. Кстати, основатель «Общества Туле» Глауэр-Зеботтендорф, ездивший в эти годы по Америке, тоже счел нужным прикатить в Германию. Он попытался примазаться к нацистам, накропал и издал книжку «Прежде чем пришел Гитлер», где выпячивал оккультную предысторию партии, заслуги «Туле». Поведал он и о возведении фюрера в сан Великого магистра. Правда, после победы нацистов тираж книги изъяли, а Глауэра арестовали. Но смело можно предположить, что он проболтался не случайно, а согласовал утечку информации с руководством НСДАП. Просто Глауэр оповестил Германию о таких вещах, о которых нельзя было оповещать официальным образом. Конфискация книги привлекла к ней внимание, стали расползаться слухи: Гитлер – не какой-нибудь функционер, а священный вождь нации! В пользу данной версии говорит тот факт, что Глауэра не устранили, не отправили в концлагерь. Он был принят на государственную службу в военную разведку, абвер. Получил важное и высокооплачиваемое назначение резидентом в Турции.

Наряду с оккультными интригами закручивались и политические. 4 января 1933 г. на вилле Шредера состоялась секретная встреча Гитлера с недавним рейхсканцлером (и другом Шредера) фон Папеном. На ней фюрер, банкир и его приятель выработали соглашение о конкретных условиях передачи власти. После чего, по уговорам Папена, впадающий в старческий маразм Гинденбург отправил в отставку правительство Шлейхера и назначил рейхсканцлером Гитлера… На 5 марта были назначены выборы в рейхстаг, и уж с деньгами для предвыборной кампании проблем не возникло. Шахт созвал финансистов и промышленников, и за несколько минут ему накидали 3 млн марок. Нацисты одержали победу, а Шахт стал президентом Рейхсбанка.

Правда, хозяйство ему досталось незавидное. Внешний долг Германии составлял 23,3 млрд марок. Только по процентам она платила каждый год 1 млрд. Крепко захомутали. Но Шахт в мае поехал в США. Встретился с президентом, его советниками, тузами Уолл-стрит. Произносил речи, что «нет в мире более демократического правительства, чем правительство Гитлера». В Германии уже царил террор, повальные аресты политических противников, страну покрыла сеть концлагерей. Однако американцы «поверили» Шахту, выделили дополнительные займы!

В июне Шахт прибыл на экономическую конференцию в Лондон. Встретился с директором Английского банка Норманом и тоже получил заем, миллиард фунтов. Его называли «финансовым чародеем», и он действительно творил «чудеса»! Добился сокращения, а потом вообще прекращения платежей по старым займам! Уж кто-кто, а западные банкиры всегда очень скрупулезно относились к долгам (о долгах царского правительства почти сто лет помнили). Но немцам с какой-то стати простили миллиарды! Одним махом!

В августе 1933 г. на прием к Гитлеру явилась первая делегация крупных дельцов США. Возглавил ее руководитель концерна «Интернэшнл телефон энд телеграф корпорейшн» Состенес Бенн. Его фирма уже широко сотрудничала с немцами, совместно с «Сименс – Шуккерт» основала свои филиалы «Лоренц» и «Стандарт электрик». От Гитлера «Стандарт электрик» получил выгодные военные заказы, а «Лоренц» приобрел 28 % акций заводов «Фокке – Вульф», которые вскоре начнут штамповать самолеты. Подсуетились и другие. Компания «Стандарт ойл» начала строить в Гамбурге огромный завод по производству авиационного бензина. Концерн «Дженерал моторс» входил в единый картельный организм с фирмой «Опель» (бронетранспортеры, тягачи, машины), вложил 30 млн долларов в предприятия «ИГ Фарбениндустри». Морган финансировал строительство авиационных заводов.

Картина-то открывается, мягко говоря, своеобразная! Большинство военных предприятий гитлеровской Германии стали совместными и так или иначе и связанными с США! И при этом все филиалы американских фирм в Германии исправно отчисляли положенную часть прибыли в «Фонд немецкой экономики имени Адольфа Гитлера» – средства из которого шли на вооружение. Значительно позже, во время Нюрнбергского процесса, в беседе с тюремным психиатром Джильбертом Шахт будет смеяться: «Если вы, американцы, хотите предъявить обвинение промышленникам, которые помогали вооружить Германию, то вы должны предъявить обвинение самим себе».

Спрашивается, ради чего предпринимались усилия? Французам и англичанам морочили головы – что Германия вооружается против СССР. Но в ближайшем окружении фюpep озвучивал совсем другие планы. Сперва сокрушить Запад, и только после этого повернуть на Восток! Именно это в полной мере устраивало заокеанских олигархов. Немцам предстояло сломать старый, европейский «мировой порядок», где первые скрипки играли Англия и Франция. Конечно, возвышение Германии для США тоже было неинтересно. Но фюрер намеревался схлестнуться с русскими. Пускай завязнет, измочалится в борьбе, а потом можно будет как-нибудь устранить его. Тогда-то откроются пути к установлению американского господства.

Разумеется, сам фюрер не представлял, что в планах американской «закулисы» ему отводится роль «ледокола». Но до поры до времени его планы совпадали с американскими. Поэтому Гитлеру прощалось все! Он перечеркнул Версальские ограничения, наращивал армию, флот. Разрастались структуры гестапо, функционировали Бухенвальд и Равенсбрюк – но мировая общественность этого «не замечала». Даже расовых Нюрнбергских законов «не заметила»! В 1936 г. в Германии прошли Олимпийские игры – ни одна страна не отказалась в них участвовать. Французская делегация, выйдя на стадион, изобразила нацистское приветствие, публика ответила ревом восторга. В 1937 г. Франция пригласила Германию принять участие во Всемирной выставке. Нацистских вождей приняли в Париже весьма радушно, никто не устраивал им обструкций, не выражал отвращения.

Британская газета «Дейли мейл» писала: «Выдающаяся личность нашего времени – Адольф Гитлер… стоит в ряду тех великих вождей человечества, которые редко появляются в истории». Фюрером восхищался Ллойд Джордж, приезжал в гости. Видный американский политик С. Уоллес провозглашал: «Экономические круги в каждой отдельной западноевропейской стране и Новом Свете приветствуют гитлеризм». Да и почему бы не приветствовать, если надвигающаяся война уже приносила колоссальные выгоды и сулила еще большие?

Здесь можно сопоставить два факта. Фюрер окончательно упрочил свое положение летом 1934 г. В «Ночь длинных ножей» истребил буйную оппозицию штурмовиков. Заодно перебил прочих неугодных деятелей. А престарелый Гинденбург засобирался в мир иной. 1 августа 1934 г. Гитлер издал закон о совмещении функций рейхсканцлера и президента. Стал единовластным хозяином Германии. Отныне никто не мог отправить его в отставку. Как вы думаете, случайное ли совпадение? В это самое время, 1 августа 1934 г., в Швейцарии был принят беспрецедентный закон о тайне банковских вкладов. Согласно которому тайна не может быть раскрыта никому, даже по решению суда. Отныне никто и никогда не мог узнать, какие средства и откуда потекут через швейцарские банки в соседнюю Германию.

Кстати, при изучении загадок Второй мировой войны обычно не обращают внимания на одну из самых явных. Почему Гитлер, захватив почти всю Европу, не тронул Швейцарию и Швецию? Другие нейтральные страны захватывал запросто, между делом. Но две сохранил. Одну с портами, через которые Германия могла получать товары откуда угодно. В том числе из держав противника! Вторую – с мощным узлом банков. В Базеле можно было перейти через улицу и попасть в другое государство. Или одна половина дома располагалась в Германии, а вторая в Швейцарии. В подобных условиях работало, например, «Бюро международных расчетов». Британские, французские, германские солдаты могли убивать друг друга, а британские, французские, немецкие, американские банки в мирном швейцарском городке проводили взаимные расчеты – здесь было тихо, выстрелы не мешали.

4. Где начиналась война?

Историческая наука далеко не всегда бывает объективной. Взять хотя бы вопрос – когда началась Вторая мировая война? Даже в таком, казалось бы, простом вопросе хватает разночтений. В СССР было принято рассматривать события с 22 июня. С одной стороны, для нашей страны серьезная война началась только с этой даты. С другой, до 22 июня Советский Союз выступал фактическим союзником Германии. Вспоминать об этом было не слишком приятно. Войну с финнами 1939/40 гг., походы в Западную Украину и Западную Белоруссию, Бессарабию, сражения на оз. Хасан и Халхин-Голе рассматривали не в рамках Второй мировой, а в качестве отдельных событий.

В международной традиции начало Второй мировой связывают с нападением на Польшу 1 сентября 1939 г. Вступились Англия, Франция – и покатилось… Но ведь до Польши были захвачены Австрия и Чехословакия. Правда, без крови. Их подарили немцам западные державы. Вот тут-то и загвоздка. Если брать дату 1 сентября 1939 г., то подарили еще в мирное время. Нацисты еще не были врагами «цивилизованного человечества», сотрудничество с Гитлером вроде не было преступлением. Ну мало ли, натравливали Германию на русских. Разве это серьезный грех?

На самом же деле сражения мировой войны загрохотали гораздо раньше. 18 сентября 1931 г. Япония вторглась в Китай (явные нестыковки официальная история решает чисто казуистически – дескать, 10 лет войны в Китае и сопредельных странах велись сами по себе и только потом стали частью Второй мировой). В Токио давно уже выжидали удобный момент. После Первой мировой западные державы обидели японцев, не позволили господствовать в Китае и на островах Тихого океана. Между тем Китай уже шесть лет раздирала гражданская война. Правящая партия Гоминьдан под руководством Чан Кайши подавляла самостийных генералов и маршалов, растащивших страну по провинциям. Потом яростно сцепилась с коммунистами.

А Америку и другие западные страны как раз корежила Великая депрессия, лопались банки, останавливались предприятия. Им было не до китайцев, и в Токио ситуацию сочли подходящей. Японцам принадлежала Южно-Маньчжурская железная дорога. Под видом охраны туда собрали войска. Объявили, будто китайцы устроили взрыв на железной дороге, одним махом захватили ближайшие города. Извлекли из политического небытия Пу И, последнего императора династии Цин, свергнутой в 1911 г., и объявили Маньчжурию (северо-восточную часть Китая) отдельной империей Маньчжоу-Го. Хотя Пу И только подписывал документы, подготовленные японскими советниками. А сама его империя стала плацдармом для дальнейших завоеваний.

Великие державы не предприняли никаких мер для обуздания агрессии. Правда, Англия и США оказывали покровительство Чан Кайши. Но… война сулила куда большие выгоды, чем просто покровительство! Китайцам теперь требовалось много оружия, боеприпасов, и зарубежные друзья выражали полную готовность продавать их. Только плати. А если нечем платить, рассчитывайся иными способами – предоставляй монополии, выделяй концессии. Но и для Японии Америка широко поставляла военные товары, а главное – нефть! У японцев нефти не хватало. Без американских поставок остановились бы двигатели их кораблей, автомобили, танки, самолеты [118]…

Но поставки шли без ограничений! Правда, Китай был слишком большой страной. Проглотить его одним махом Япония не могла. Она предпочла откусывать и переваривать постепенно, боевые действия перемежались перемириями. А занятые территории интенсивно осваивались. Японские фирмы прибирали к рукам здешние предприятия, рудники, основывали новые. Крестьян оккупанты облагали огромными налогами. Переписывали скот, землю и заставляли сдавать почти всю продукцию. Для снабжения городских жителей вводились карточки и жесткие нормы.

Ну а для окончательного закрепления в Китае японцы применили тот же метод, которым когда-то пользовались английские и французские колонизаторы. Наркотизацию. В любом городе, переходившем под контроль Японии, одним из первых приказов легализировалась продажа опиума. Расширялся его ввоз, всячески поощрялось производство на месте. Для крестьян Маньчжурии оккупационная администрация ввела особые нормативы по выращиванию мака. Лица, выполняющие их, освобождались от земельного налога. За перевыполнение предусматривались награды. В зависимости от площадей участка, занятого под опиумный мак, крестьяне освобождались от воинского призыва, получали почетные грамоты, самых активных производителей было велено ставить деревенскими и уездными старейшинами [118].

Города покрывались сетями опиумных притонов. Однако японцам посещать их строго запрещалось, за этим следила военная жандармерия. Хозяина притона, где обслужили японца, могли сразу же казнить. Наркотики оставляли на долю китайцев. Получалось очень удобно. Люди трудились до седьмого пота, чтобы заработать на дозу зелья. Витали в ядовитом дурмане, не доставляя никаких хлопот захватчикам. Неужели наркоман загорится освобождать родину? Китайцам предстояло постепенно вымирать – да еще и платить за это! Примерно так же, как в наши времена спиртом и наркотиками сводится в могилы население России…

В 1936 г. советская дипломатия сумела примирить Чан Кайши и коммунистов Мао Цзэдуна, сформировался единый антияпонский фронт. Однако японцы не стали ждать, когда Китай усилится. У них «война питала войну». Средства и продукция, которые выкачивались из захваченных областей, позволяли расширять военное производство, формировать новые соединения. В 1937 г. очередное перемирие было отброшено. Одна группировка ударила с севера, легко захватила Пекин. Вторая высадилась в Шанхае и с востока двинулась на Нанкин – в то время столицу Китая.

Войска Гоминьдана пытались обороняться, но на фронте царила неразбериха. Интервенты опрокидывали рыхлые и плохо обученные китайские армии ливнями снарядов, полками танков и броневиков. А к танкам и пушкам японские военные добавили еще одно оружие – ужас. Они не брали пленных, убивали всех китайских солдат, попавших к ним в руки. Оказавшиеся на пути города и села крушили артиллерией, бомбили с воздуха. Впереди наступающих захватчиков катилась волна дикой паники. 13 декабря 1937 г. они ворвались в Нанкин. И тут-то выяснилось, что прошлые кошмары – лишь «цветочки»…

Пленных китайцев гнали колоннами к реке, приказывали входить в воду и расстреливали. Или разбивали на партии поменьше, кололи штыками, рубили головы. Отряды японцев разошлись по кварталам. Грабили дома, убивали всех встречных. Женщин умерщвляли после чудовищных надругательств, кромсали тела, забивали колья между ног. Офицеры вспомнили какое-то старинное поверье – чем больше голов отрубишь, тем больше будет в тебе самурайской доблести. Соревновались, кто обезглавит больше людей? Это продолжалось не день, не два, а шесть недель! Превратив в царство смерти один район, солдаты планомерно переходили в следующий. В Нанкине было перебито более 200 тыс. человек, а по пригородам еще 150 тыс.

Но жуткие факты появились в зарубежной прессе, замелькали в донесениях дипломатов. Даже нацистское посольство в Китае доложило в Берлин о «зверствах японской армии», называло ее «дьявольской машиной». Для самих немцев подобные бойни были еще непривычными. А в Токио сочли, что скандалов лучше избежать, одернули своих военных. Впрочем, серьезных скандалов и не было! Публикаций о резне проскочило мало, они не вызвали никакого резонанса. Шокирующие фотоснимки со штабелями трупов и мертвыми изуродованными женщинами стали всплывать и тиражироваться только через четыре года. Когда Япония вступила в войну против США и Англии и пропаганда принялась демонстрировать облик врага. А поначалу-то японцы не были для них врагами. Они оставались политическими и торговыми партнерами! Стоило ли осуждать зверства собственных покупателей?

Ну а китайские войска после Нанкина дико боялись японцев. Как только неприятель начинал атаку или угрожал обходом, бросались прочь. Пали крупные города Ханькоу, Кантон. Снова были зверства, разве что масштабами поскромнее. Расстрелянных и зарезанных считали не сотнями тысяч, а просто тысячами. Некоторые китайские генералы склонялись к мысли, что сопротивление не имеет смысла, изменяли. Второе лицо в руководстве Китая Ван Цзинвэй тоже проповедовал, что надо сдаваться. Задумался и о том, что хватит быть вторым лицом, пора становиться первым. Перекинулся к победителям, и они учредили еще одно марионеточное государство, «Китайскую республику» Ван Цзинвэя.

Но к этому времени пожары войны уже занялись на других континентах. Муссолини возбудил Италию мечтами о возрождении Римской империи. Но как станешь их воплощать? Когда-то римские легионы маршировали по Европе, Азии, Африке, а в XX в. все было давно поделено. Единственным независимым государством в Африке оставалась Эфиопия, да и лежала очень удобно, между итальянскими владениями в Сомали и Эритрее. Если захватить, можно объединить их. Правда, Эфиопия была членом Лиги Наций, но предотвратить агрессию попытался только Советский Союз, прочие державы его не поддержали.

Осенью 1935 г. итальянцы с нескольких направлений навалились на Эфиопию. Она подняла все свои племена, 800 тыс. человек. Но многие были вооружены луками и копьями, в лучшем случае кремневыми ружьями или однозарядными берданами. А на них пустили танки, с воздуха громили стаями самолетов. Впрочем, итальянские армии проявили себя настолько отвратительно, что эфиопы все равно обращали их в бегство! Но взбешенный Муссолини отбросил Женевскую конвенцию, приказал применять химическое оружие. Летчики начали распылять над городами и селами иприт, фосген. На воинов смертоносный газ наводил суеверный ужас.

Весной 1936 г. сопротивление было сломлено. Эфиопию объединили с Эритреей и Итальянским Сомали в Итальянскую Восточную Африку. Ее население не сдалось, развернуло партизанскую войну. Но итальянцы закрепляли владычество строительством концлагерей. Каратели жгли деревни в непокорных районах, истребляли жителей. Население разбегалось кто куда, хозяйство было разрушено, в стране начался голод. В результате Эфиопия потеряла 750 тыс. жизней! 270 тыс. человек пали в боях, 180 тыс. уничтожили каратели или переморили в концлагерях, 300 тыс. унес голод. Но и эту трагедию «мировое сообщество» как бы не заметило. Лига Наций ввела против Италии чисто формальные санкции, но сама же отменила их через… две недели после падения Эфиопии!

А вслед за Азией и Африкой заполыхало в Европе – в Испании. Там на выборах победил Народный фронт из левых партий. Из тюрем выпустили политзаключенных, начались конфискации земельных владений, церковной собственности. Это выливалось в грабежи, погромы. Спасти страну решили военные, подняли мятеж. Поддержать Франко горячо вызвались Гитлер и Муссолини. А на помощь республиканцам со всего мира хлынули социалисты, анархисты, коммунисты. Втянули и Сталина. Уговорили, что дело важное и нужное. Однако участие Советского Союза в испанской авантюре обернулось грандиозной провокацией. Германия и Италия направляли туда куда больше войск и техники. Советских военных советников прошло через Испанию 5 тыс., а немцев и итальянцев – 90 тыс.! Но вся западная пресса разразилась шумихой о «коммунистической угрозе», о советской экспансии.

Зато действия Гитлера и Муссолини выглядели оправданными, благородными! Они-то выступали защитниками «цивилизации»! Выступали по-рыцарски, не требуя за это ничего! Хотя их участие в войне отнюдь не было бескорыстным. Они получили возможность испытывать новую технику, обучать военных специалистов. А что особенно важно, фюрер и дуче пускали пыль в глаза мировой «общественности». Теперь всем казалось очевидным, против кого они наращивают и вооружают армии. Германия не скрывала, даже выпячивала, против кого именно. В ноябре 1936 г. она заключила союз с Японией под выразительным названием «Антикоминтерновский пакт». В 1937 г. к нему присоединилась Италия. Война в Испании унесла полмиллиона человек. Но для Гитлера она принесла колоссальные политические дивиденды. Испания открыла ему дорогу к Мюнхенскому сговору с западными державами. Обеспечила те самые лакомые подарки: Австрию, Чехословакию.

В Азии аналогичным образом поощряли японцев. Намекали, не пора ли повернуть на север. В Токио тоже приходили к выводу, что надо испробовать русских на прочность. На границе участились стычки, провокации. В июле – августе 1938 г. в Приморье у озера Хасан они переросли в серьезные бои. С обеих сторон участвовало несколько дивизий. Японцев все-таки выгнали с нашей территории. Однако они сочли, что имеет смысл попробовать еще раз. Стянуть сил побольше и место выбрать поудобнее. Наметили участок в Монголии, у реки Халхин-Гол. У японцев рядом проходила железная дорога, а русским доставлять сюда подмогу было крайне трудно. От ближайшей станции больше тысячи километров через степи и пустыни!

В 1939 г. в Монголию вторглась 6-я японская армия генерала Огису. Не лишним будет отметить – в эти же самые дни, когда на Халхин-Голе разворачивалось сражение, британский посол в Токио Крейг провел переговоры с министром иностранных дел Аритой. Был заключен договор, согласно которому Англия… признала захваты Японии в Китае! И в эти же дни США продлили торговый договор с Токио о поставках нефтепродуктов. Как можно было расценить их шаги? Разве они не выглядели откровенным поощрением – идите на русских смело. С горючим проблем не будет! И тыл у вас обеспечен, мы не позволим Чан Кайши нападать на вас!

Однако Советский Союз все-таки смог перебросить в отдаленный угол Монголии достаточно войск, а командовать ими был назначен еще малоизвестный генерал Жуков. Армия Огису не просто была отбита. Ее почти полностью уничтожили. Только трупов было зарыто 45 тыс., японцы потеряли все танки, артиллерию [43, 53]. Такого разгрома Япония не знала еще никогда, после Халхин-Гола она весьма зауважала русских. К тому же не только англичане и американцы умели плести дипломатические интриги. Об их поползновениях сталинское правительство знало и реагировало адекватно. Жуков добивал армию Огису, а в Москве в это же время велись переговоры с немцами и был подписан пакт Молотова-Риббентропа. Что ж, в Токио согласились: политику надо менять. В 1940 г. к Сталину пожаловал министр иностранных дел Мацуока, между СССР и Японией был подписан пакт о ненападении.

5. Смоленское сражение

С началом Второй мировой войны США провозгласили нейтралитет, но дополнили его принципом – «плати наличными». За золото или твердую валюту они оставляли за собой право торговать с обеими сторонами. Рузвельт раздавал громогласные обещания – пока он является президентом, американские матери могут спать спокойно, их сыновья не окажутся на фронте. Хотя политическая позиция США выглядела далеко не нейтральной. Они не скрывали симпатий к «братской» Англии, а нацистов, которых сами же американцы помогли вскормить, объявляли агрессорами.

На поддержке «правого дела» заокеанские воротилы неплохо погрели руки. Когда англичан разгромили во Франции, им пришлось бросить под Дюнкерком всю боевую технику – США охотно отгрузили им новое вооружение, а за это подчистую откачали у «братьев» золотовалютные запасы, 4,5 млрд долларов наличными и 335 млн – в американских акциях [44, 138]. И только после того, как сейфы британского казначейства опустели, в декабре 1940 г., Рузвельт ввел закон о ленд-лизе. Оружие предоставлялось как бы в долг, а после войны подлежало возврату. В Конгрессе президент разъяснял – если сосед отбивается от вора, вполне оправданно одолжить ему ружье. Впрочем, Рузвельт умолчал, насколько справедливо снабжать одновременно и соседа, и вора. Ведь торговля с немцами отнюдь не прекращалась.

После германского нападения на СССР обстановка кардинальным образом изменилась. Уже 22 июня Черчилль заявил, что он был и остается противником коммунизма, но сейчас идеологические разногласия отходят на второй план. Все, кто воюет против Германии, – друзья Англии. 24 июня о поддержке советского народа заявил Рузвельт. Что ж, в катастрофической ситуации 41-го русские были рады любым союзникам, любой помощи. Сталин обратился к Черчиллю с просьбой об открытии второго фронта в Европе. Даже приглашал английские войска высадиться в Мурманске и Архангельске. В Англию и США пошли заказы на стратегические товары – истребители, автомашины, танки, зенитки. Но… все вопросы конкретной помощи и сотрудничества западные союзники обходили в это время деликатным молчанием. Они были уверены, что СССР скоро падет. Британские и американские дипломаты только пытались поточнее разузнать, сколько же он продержится? Две недели? Или месяц?…

Германские союзники вели себя куда более активно. Правда, воевали они все-таки похуже немцев. Были слабее вооружены, им не хватало выучки. Но их ружья и пушки ранили и убивали наших солдат так же, как немецкие. Румынский диктатор Антонеску бросил в наступление две армии. Однако Одесский округ был единственным, успевшим изготовиться к вторжению. Солдат удалось поднять по тревоге, рассредоточить авиацию по полевым аэродромам. У армейских частей было налажено взаимодействие с Черноморским флотом, с Дунайской флотилией. В Молдавии обе армии Антонеску крепко застряли.

Другая гитлеровская союзница, Финляндия, попыталась схитрить. Она вступила в войну чуть позже, чем ее партнеры. Убедилась, что немцы и впрямь побеждают, можно присоединиться к ним без опаски. Заодно и выждала, когда советское командование начнет забирать войска с ее участка на другие направления. Ко всему прочему, Финляндия силилась выставить себя невинной овечкой. С ее аэродромов немецкие самолеты начали бомбить русскую территорию, из ее портов выходили немецкие (и финские) корабли, ставили мины на русских коммуникациях. Но как только советская авиация ответила, нанесла удары по финским аэродромам и портам, в Хельсинки завопили, что на них напали. Стало быть, они находятся в состоянии «оборонительной» войны.

Впоследствии было сконструировало и другое оправдание. Дескать, бедная Финляндия, обиженная русскими в 1939–1940 гг., пыталась всего лишь вернуть отнятые у нее земли. Хотя в действительности финское руководство мечтало воплотить в жизнь проект Великой Финляндии – у Гитлера просили отдать Кольский полуостров, Карелию, Вологодский край. Уж эти земли можно было причислить к финским лишь в самых буйных фантазиях. Но для воплощения этих фантазий Финляндия не пожалела сил. Во Вторую мировую войну она поставила рекорд по проценту мобилизации. В строю оказалось 650 тыс. человек, 17,5 % всего населения. Одна армия развернула наступление на Ленинград, вторая вторглась в Карелию.

Но финны, выгадывая политические и пропагандистские козыри, потеряли фактор внезапности. Войска Северного фронта генерал-лейтенанта Попова ждали нападения с их стороны. Неприятели сумели оттеснить наши части от Выборга, но на старой границе в сохранившихся укреплениях они удержались и дали отпор. На территории самой Финляндии располагалась военная база на полуострове Ханко. Ее обороняли стрелковая бригада и артиллеристы береговой обороны – 25 тыс. человек. Маннергейм сосредоточил против Ханко две дивизии и части из шведских добровольцев. Но атаки захлебнулись в крови, врагу не удалось продвинуться ни на шаг.

На Кольском полуострове финны нанесли удар вместе с германской армией «Норвегия». Однако наши пограничники и армейские части отчаянно отбивались на рубежах полярных речек, в прибрежных скалах. Их поддержали моряки Северного флота, мощные корабельные орудия и крупнокалиберные батареи береговой обороны. Неприятель наседал яростно, остервенело. Но постепенно его натиск выдыхался, он принялся закрепляться, зарываться в землю. Завязались позиционные бои.

Хотя стабилизация фронта на северной и южной оконечностях, увы, не сказывалась на общем состоянии дел. Основная часть вооруженных сил была разгромлена за две недели! Были сняты со своих постов командующий Западным фронтом Павлов, его начальник штаба Климовских, командующий 4-й армией Коробов и еще несколько начальников. Их обвинили в измене. Конечно, они не были предателями. Они всего лишь натворили грубых ошибок. Но в Советском Союзе слишком часто сталкивались с преднамеренным вредительством и диверсиями. Павлов, Климовских, Коробов были осуждены и расстреляны.

Впрочем, это не было наказанием на поражение, поиском «козлов отпущения». Суровая кара коснулась только тех, кто проявил себя совсем уж плохо, утратил управление войсками, наломал дров неграмотными решениями. К командованию развалившегося Северо-Западного фронта таких обвинений не предъявляли. Да и на Западном большинство армий погибло, но их командующие выбирались из окружений, и их восстанавливали на высоких должностях. Но самого Западного фронта больше не существовало. На его месте расползалась хаотичная мешанина из неуправляемых частей и отрядов.

Сталин в сложившейся ситуации принял жестокое, но единственное остающееся решение. Отказался от попыток спасать массы войск, варившихся в котлах. Вместо этого создавался новый фронт по Западной Двине и Днепру. Резервы, выдвигаемые из глубины страны, было приказано останавливать на этом рубеже, строить оборону. Возглавил фронт нарком обороны маршал Тимошенко, но для более эффективного управления его разделили надвое. Южное крыло преобразовали в отдельный, Центральный фронт (командующий – генерал-полковник Кузнецов). Однако соотношение сил теперь еще больше изменилось в пользу немцев. Русских они повыбили крепко и на центральном, смоленском направлении превосходили по людям в 2 раза, по артиллерии – в 2,4 раза, по самолетам в 4 раза. И только танков на советской стороне до сих пор было больше в 1,3 раза [18].

Впрочем, даже такое решение Сталина и командования Красной армии осталось невыполненным. Чтобы новый фронт сорганизовался, требовалось некоторое время. Требовалось, чтобы окруженные группировки хоть немного задержали немцев. Но массы войск в котлах разбегались или сдавались, не создавая противнику никаких помех! Их собирали в плен вторые эшелоны, а ударные кулаки вообще не отвлекались на них. Едва замкнули кольцо под Минском, гитлеровская ставка поставила танковым группам Гота и Гудериана новую задачу. 10–12 июля они с двух сторон нацелились на Смоленск.

Бронированная лавина Гота ринулась со стороны Витебска. На пути у нее стояла 19-я армия генерала Конева. «Стояла» только на картах. Она лишь выдвигалась к фронту. Сам Конев прибыл к месту расположения, но войск в его распоряжении не было. Зато навстречу покатились отступающие, кричали о немецких танках! Командующий армией останавливал бегущих и сколачивал импровизированные отряды. Пришлось вспомнить даже старую специальность – в Первую мировую войну он был артиллеристом. На стоявшей поблизости артиллерийской батарее генерал заменил убитого командира, а потом и наводчика, стрелял по лезущим танкам [64]. По соседству с Коневым 22-я армия закрепилась заблаговременно. Но ей пришлось гораздо хуже, чем 19-й, – основной удар Гота прокатился как раз по ней. Продавил посередине и разорвал надвое, она очутилась в полуокружении. Потянулась выбираться из ловушки, бросила Невель, Полоцк.

2-я танковая группа Гудериана навалилась на русских южнее. С ходу овладела Оршей, обошла Могилев – возле этого города попали в окружение шесть советских дивизий. Что ж, обе танковых группы отлично знали свое дело. Не отвлекаться, прорываться быстрее и глубже. Мчались по дорогам, давили встречные русские подразделения и обозы беженцев. Всего через несколько дней, 16 июля, ворвались в Смоленск. В очередной котел попали три армии: 19-я, 16-я и 20-я. Связь с ними сохранялась лишь по узкому коридору и понтонному мосту у села Соловьево.

И все-таки многое отличалось от пограничных сражений. Окруженную группировку возглавил командующий 16-й армией генерал Лукин, она не развалилась, продолжила драться в кольце. Три армии контратаковали изнутри, пытались отбить Смоленск. А советское Верховное главнокомандование в спешном порядке организовывало контрудары извне. Танкистов Гота, разогнавшихся и захвативших Великие Луки, вышибли из города. С юга под основание прорыва ударили войска Центрального фронта.

В Прибалтике в это время германская группа армий «Север» доламывала русскую оборону по Западной Двине. 4-я танковая группа Гепнера вырвалась далеко вперед, захватила Псков. Но и здесь немцы нарвались на контрудары. Под Сольцами наши части впервые смогли окружить 8-ю танковую дивизию немцев. Она, правда, вырвалась, возвратилась к своим. Но германское начальство проанализировало подобные факты и сделало выводы – расчеты на неожиданность и на растерянность русских исчерпали себя. Подвижным соединениям было приказано не «зарываться», приостановиться и подождать общевойсковые армии.

Однако усилившееся сопротивление русских не вызывало в Берлине серьезных опасений. Сроки операции «Барбаросса», намеченные изначальными директивами, еще не сдвигались. Падение Москвы намечалось на конец августа, выход на рубеж Волги к началу октября, Баку и Батуми – ноябрь… Немцы действовали грамотно. Танковые кулаки догоняла пехота. В конце июля враг окончательно овладел Смоленском, перерезали горловину у Соловьево, замкнув кольцо вокруг группировки Лукина. Тем не менее замыслы неприятельских военачальников опять нарушались. Они ведь тоже ошибались, многого не учли. Недооценили мобилизационные возможности СССР, недооценили русский характер.

Западный фронт уже во второй раз признавали уничтоженным, но в тылу за ним опять выстраивался новый! Резервный фронт – пять армий. Правда, сейчас говорить об армиях можно было лишь условно. Маршал Рокоссовский вспоминал: на бумаге ему выделили стрелковые, танковую дивизию, приказали прикрыть Минское шоссе у Ярцево. Кратчайшую дорогу на Москву! А на деле вместо дивизий дали несколько автомашин, зенитных орудий и пару взводов пехоты – с ними предстояло сколачивать оборону из ничего. Из отступающих, отбившихся от своих. При атаке немцев эти бойцы, собранные с миру по нитке, привычно побежали. «Среди бегущих – солдат, такой усач из мобилизованных, хлебнувший первой войны. Он бежит и покрикивает: „Команду подай!.. Кто команду даст?… Команда нужна! – что-то созрело в нем, и он сам гаркнул – Стой! Ложись! Вон противник – огонь!“» [107].

Да, что-то созревало в солдатах, в командирах. Эти же самые импровизированные команды превращались в ходе сражений в боеспособные части. Созданная на пустом месте оперативная группа Рокоссовского не только отразила неприятелей, но и сама отбросила немцев, пробила брешь в окружении. Значительные силы 16-й и 20-й армий сумели выйти из кольца. Еще более эффективным оказался контрудар Центрального фронта. Он попал в уязвимое место, в стык вражеских групп армий «Центр» и «Юг». Были освобождены Рогачев, Жлобин, Кричев, Пропойск. Этим воспользовались остатки шести дивизий, оборонявших Могилев, вырвались к своим. Продвижение Центрального фронта оказалось спасительным и для многих других окруженцев – на этот участок выбирались по лесам солдаты из-под Минска, даже из-под Бреста.

Аналогичный контрудар нацеливался в стык германских групп армий «Север» и «Центр». Нанести его должны были четыре армии. Но три из них, потрепанные и измотанные, не смогли потеснить врага. Успеха добилась только 34-я армия генерала Качалова, специально выдвинутая из резерва. Она была кадровой, прекрасно укомплектованной и вооруженной. Опрокинула немцев, гнала их 40 км. Группа армий «Север» в это время возобновила наступление на Новгород и Ленинград, и вдруг русские проломились ей в тылы! Фон Лееб опять приостановил операцию, развернул танковые и моторизованные дивизии в противоположном направлении. И тут уж пришлось худо 34-й армии. Ее глубокий прорыв подсекли под основание, и армия сама очутилась в кольце. 18 тыс. человек попали в плен, остальные кое-как вырывались и просачивались.

В целом же положение Советского Союза выглядело безнадежным. Его терзала свора хищников, и готовы были подключиться другие. Япония до поры до времени воздерживалась. К договорам она относилась примерно так же, как Гитлер, но ей слишком крепко всыпали на Халхин-Голе. Японцы выжидали, когда немцы сокрушат русских, чтобы вмешаться на готовенькое. Для этого сосредоточили в Маньчжурии и Корее почти половину своих вооруженных сил. В Токио изучали карту Сибири. Обсуждался вариант, что граница с Германией должна пройти примерно по линии Омска. По мере немецких побед японцы принялись откровенно задираться.

В проливах Японского и Охотского морей останавливали и досматривали советские суда. Несколько пароходов было потоплено. На границе снова участились провокации. Наглецы пользовались тем, что наша страна не может себе позволить наказать их. Красноармейцев связали по рукам и ногам строжайшие приказы – не реагировать ни на какие выходки, даже не отвечать на обстрелы. Пытаться избежать войны любой ценой.

О былом союзе с немцами не забыла и Турция. Подписала соглашение о присоединении к Антикоминтерновскому пакту с Германией, Италией, Японией. Пока она оговорила для себя роль наблюдателя, но разворачивала на закавказской границе 26 дивизий! При этом темнила и лицемерила. Раскланивалась с англичанами. Объясняла, что готова выступить их союзницей. Готова захватить русское Закавказье, чтобы не дать его немцам. Но таким же образом Турция лгала и изворачивалась во время Первой мировой – напустила тумана, а потом напала. В результате Советскому Союзу приходилось держать шесть армий на Дальнем Востоке, три армии в Закавказье – как не хватало этих армий на западных фронтах!

Что же касается Англии и Америки, то и они в данный период обращались с нашей страной как с обреченной. В международных делах на нее даже не обращали внимания. В августе 1941 г. западные союзники провели Атлантическую конференцию, где вырабатывались принципы послевоенного устройства мира. СССР не сочли нужным пригласить туда или хотя бы посоветоваться. Приняли Атлантическую хартию, провозгласив «демократизацию» и прочие установки, продиктованные американцами. Хартия отказывалась признавать территориальные изменения, случившиеся во время войны. Но под этот пункт попадали не только завоевания Германии, а и присоединение к Советскому Союзу Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики, Бессарабии, районов, отвоеванных у финнов [20].

Ну а практическое сотрудничество с союзниками поначалу стало налаживаться вообще не против Германии. В дополнение к Турции на сторону Гитлера склонялся Иран. Там активно действовала агентура нацистов, в правительстве образовалась сильная прогерманская партия. По ее уговорам шах Реза Пехлеви замышлял напасть на британские нефтепромыслы у Персидского залива, на советскую Среднюю Азию. Армия Ирана пребывала в жалком состоянии. Она насчитывала 9 дивизий, но реально существовали только 5, да и они представляли собой толпы оборванцев. Однако выступление Ирана могло подтолкнуть к войне Турцию, возбудить Ирак – там тоже хватало сторонников Гитлера, англичанам пришлось подавлять его два месяца назад.

Обеспокоенный Черчилль обратился к Сталину, и Иосиф Виссарионович согласился с его опасениями. Получить еще один фронт для Советского Союза было совершенно ни к чему. Договорились охладить пыл иранцев, а заодно и пригрозить туркам – если ввести войска в Иран, союзная группировка выходила как раз в тылы турецким дивизиям, выдвинутым к нашей границе. Еще царская Россия имела в договоре с шахом особый пункт – в случае угрозы нашим южным рубежам наша страна имела право ввести к соседям войска. Этот пункт перекочевал и в договор Ирана с СССР. Теперь шаху предъявили ультиматум: допустить на свою землю советские и британские части.

Советники настроили его ответить отказом, доказывали, что бояться нечего, СССР вот-вот падет. На ультиматум ответили отказом. Но 26 августа в Иран вступили три советских армии, а с юга вошли 2 британских дивизии и 3 бригады. Иранское воинство разогнали за несколько дней, шаха свергли. 8 сентября страну разделили на две зоны оккупации, русскую и британскую. Характерно, что операция получила название «Согласие». По-французски «Антанта». Как бы намек на возрождение союза Первой мировой войны.

Что ж, лед «согласия» действительно тронулся. Когда договаривались о взаимодействии в Иране, стало неудобным уклоняться от обсуждения прочих вопросов. В августе с Советским Союзом стали заключаться соглашения о поставках стратегических товаров. Но отнюдь не бесплатно! Оговаривались суммы кредитов и даже годовые проценты, а оплата предусматривалась по клирингу – взаимным расчетом за «встречные» товары. Хотя какие товары мог поставлять СССР в условиях войны? Золото, драгоценности. В сентябре 1941 г. член американского правительства Г. Икес записал: «Зашел разговор о золотых запасах, которые могут иметь русские… Мы, по-видимому, стремимся к тому, чтобы они передали нам все свое золото в погашение за поставки товаров, пока оно не будет исчерпано. С этого момента мы применим к России закон о ленд-лизе» [44].

6. «Новый порядок»

В идеологии нацизма не было ничего нового. Еще перед Первой мировой войной Германию захлестнули теории пангерманизма. Утверждалось о «превосходстве германской расы», Франция объявлялась «умирающей», а славяне – «этническим материалом» и «историческим врагом». Начальник военно-исторического отдела Генштаба Бернгарди строил проекты: «Мы организуем великое насильственное выселение низших народов» [134, 142]. Подобными идеями увлекался и кайзер Вильгельм II, в 1912 г. он писал: «Глава вторая Великого переселения народов закончена. Наступает глава третья, в которой германские народы будут сражаться против русских и галлов».

Огромной популярностью пользовалась книга Ницше «Так говорил Заратустра». Кстати, в современных учебниках философии его упоминают в числе выдающихся мыслителей. Доказывают, будто в трудах Ницше не было ничего плохого, они представляли лишь протест против существующей «ханжеской морали». Что ж, Ницше и впрямь был своеобразным мыслителем, он умер в психиатрической лечебнице. А его работы протестовали против христианской морали. Они антихристианские. Воспевали жестокость, волю к власти. «Добей упавшего». «Отвергни мольбу о пощаде». «Война и смелость творит больше великих дел, чем любовь к ближнему». Идеал – «белокурая бестия». Бестия – означает «зверь». Так принято обозначать антихриста.

Уже тогда, в Первую мировую, немцы отличались страшной жестокостью. По распоряжениям командования целенаправленно внедрялся «превентивный террор». Это признавали рациональным, требовалось настолько запугать население, чтобы о сопротивлении не возникало даже мыслей. В бельгийских, французских, российских городах сотнями расстреливали заложников. Австрийцы, венгры и немцы буквально залили кровью Сербию. В Османской империи развернулся геноцид христианских народов, было вырезано 2 млн армян, айсоров, халдеев, сирийских христиан.

Задолго до нацизма разрабатывались и программы «германизации» захваченных земель. Первым полигоном для подобных экспериментов стали оккупированные западные области России. В рамках намеченных программ поляков и русских предполагалось куда-нибудь депортировать, а верхушку литовцев и латышей «огерманить». Русские, польские, латышские, литовские учебные заведения закрывались, преподавание разрешалось только на немецком языке. Он признавался единственным официальным языком во всех административных и общественных учреждениях. Для более успешной «германизации» на восток направлялись немецкие переселенцы. А прочим, «негерманизированным» жителям, предназначалась участь рабов. Их грабили повальными реквизициями, забирали на принудительные работы в Германию [142].

По собственному признанию, Гитлер не стеснялся перенимать идеи у других политических, религиозных, оккультных течений. Он говорил: «Я всегда учился у своих противников. Я изучал революционную технику Ленина, Троцкого, прочих марксистов. А у католической церкви, у масонов я приобрел идеи, которых не мог найти ни у кого другого» [95, 104]. Подобные теории обобщались и дорабатывались, чтобы наилучшим образом служить потребностям нацистов, и возводились в официальный культ. Геринг указывал: «Неправда, что нацизм создает новую религию. Он и есть новая религия». Новая германская религия была магической и неоязыческой. Символ свастики в круге означает огонь и жертвенник. А сами нацистские руководители в том мире, который они строили, отводили себе роль великих вождей древности. Таких же, какими были германские предводители-асы, обожествленные потомками: Один, Тор, Фрейр… Воюй, стяжай славу, а потом, среди морей жертвенной крови врагов, возносись в Валгаллу, где пируют аналогичные боги и герои.

Инструментом для преобразования мира и одновременно заготовкой будущего германского народа являлся орден СС. Изначально это была личная охрана Гитлера из 30 штурмовиков – Schutz Staffel («Охранные войска»). Но в 1929 г. командиром СС стал энергичный и мечтательный Генрих Гиммлер. Он задумал преобразовать отряд в подобие рыцарского ордена. Набирал к себе молодых широкоплечих спортсменов, ветеранов боевых действий. Но привлекал и другую категорию – интеллектуалов, ученых, аристократов. Идеей мистического братства он заинтересовал Гесса, Хаусхофера, а через них и Гитлера. Добился отделения от штурмовиков, СС превратились в некую партийную «гвардию». Гиммлер ввел для нее красивую черную форму, придумывал особую атрибутику, ритуалы, особую иерархию чинов – шарфюреры, штурмфюреры, штурмбаннфюреры и пр. А сам Гиммлер принял звание рейхсфюрера СС.

Использование «Охранных войск» сперва оставалось неопределенным. Но в 1931 г. Гиммлер принял в СС профессионального контрразведчика Рейнхардта Гейдриха – его уволили из военного флота за скандал: соблазнение дочки старшего офицера. Гиммлер с его помощью создал партийную службу безопасности, СД. А когда нацисты пришли к власти, рейхсфюрер СС подсуетился сформировать особую роту «Лейбштандарте Адольф Гитлер». Отобрал в нее самых рослых, видных красавцев. Рота понравилась Гитлеру, встала на посты в резиденции канцлера. Это было первое подразделение СС, получившее официальное право носить оружие. Вскоре его развернули в батальон, полк…

Между тем Гиммлер перетаскивал под себя еще одно благодатное поле деятельности. Доказал фюреру, что «продажную старорежимную полицию» надо отдать под контроль «лучших сыновей народа» – то бишь СС, поскольку было бы «справедливо, своевременно и необходимо бороться с врагом общими для всего рейха методами». Еще одним полем деятельности стали места заключения – по всей Германии и за рубежом растекались ужасающие слухи, как штурмовики мордуют арестованных, поднимались скандалы об убийствах. Гиммлер выступил вдруг ярым поборником законности и добился, чтобы в ведение СС отдали концлагеря. Для их охраны начали формироваться части «Тотенкопф» – «Мертвая голова». Они стали следующими, после «Лейбштандарте», кто нес государственную службу, получал оружие.

Тайную полицию, гестапо, придумал и создавал Геринг. Но со временем у него появились собственные вооруженные силы, люфтваффе. Блестящие летчики, грозная техника, аэродромы. Полицейское поприще выглядело по сравнению с этим грязновато, и Геринг уступил гестапо Гиммлеру. Рейхсфюрер СС объединил все ветви полиции с партийной контрразведкой СД, дополнил «СД-аусланд» для разведки и диверсий за границей, и возникло Главное управление имперской безопасности, РСХА. Руководить им был назначен Гейдрих.

Но функции СС не ограничивались карательными органами и спецслужбами. Это был магический круг «посвященных» внутри партии. По мере того как Гиммлер получал все большую власть, он совершенствовал свое детище. «Духовным центром» СС был выбран старинный замок в Кведлинбурге. Гиммлер полюбил его, специально уединялся в подвалах и верил, что общается там с духами мертвых. Кстати, духи пророчили ему великое будущее. По подсказкам предсказателей он даже поверил, что сам он – воплощение средневекового германского императора Генриха Птицелова. Здесь же, в Кведлинбурге, при свете факелов, в расписанных рунами и свастиками залах осуществлялись церемонии посвящения новичков. Ритуал заимствовали у крестоносцев, вручали эсэсовский кинжал – он символизировал рыцарский меч.

Кандидатов в СС Гиммлер поначалу отбирал лично, потом учредил специальную комиссию. Желающие должны были представить «арийскую» родословную с XVIII в., проходили проверки и испытания. Если члены СС вступали в брак, им следовало представить аналогичные документы о расовой чистоте невесты. Перед замужеством девушки проходили антропологические осмотры и медицинские проверки, подтверждая способность к рождению здорового потомства. Для эсэсовских жен были устроены обязательные курсы. Там преподавались политические дисциплины, «идеология, вытекающей из понятия расовой чистоты», домоводство, правила ухода за детьми.

Хотя супружеская верность и вообще создание семьи не считались обязательными. Ведь завоеванные земли надо было побыстрее заселить. В 1935 г. под эгидой СС была создана система «Лебенсборн» («источники жизни»). Забеременеть от случайных связей (но от арийца, желательно эсэсовца) признавалось отнюдь не позорным, а почетным. Женщина, зачавшая ребенка от мимолетного отца, могла обратиться в «Лебенсборн», за ней ухаживали, помогали родить, платили пособие. А ребенка принимали в государственный приют. В дальнейшем система расширялась. По разным городам организовывались благоустроенные домики для свиданий. Регистрировались энтузиастки, желающие родить солдат для фюрера, – студентки, одинокие дамочки, даже чьи-то жены. Это пропагандировалось как нормальное патриотическое явление, наподобие донорства. Солдаты, заехавшие на побывку с фронта, получали возможность бесплатно остановиться в этих учреждениях, выбрать подругу и провести с ней время, оставив в ее чреве свой «генофонд».

Особо стоит отметить, что деятельность СС поддерживалась не только Гитлером. Выше уже упоминался германо-американский промышленник Кепплер, экономический советник фюрера. Этот Кепплер и его правая рука Фриц Краннефус надумали учредить «кружок друзей рейхсфюрера СС». Вошли в него многие виднейшие промышленники и финансисты Германии – сам Кеплер, Шахт, директора и президенты «ИГ Фарбениндустри», «Дойче банк», «Дрезденер банк» и пр. «Кружок друзей рейхсфюрера СС» оказался закрытым клубом миллиардеров!

В «Дрезденер банк» появился счет «R», куда «друзья» переводили взносы на нужды СС. Сохранились письма Гиммлера к членам «кружка» с благодарностями за то, что «дали ему возможность выполнить некоторые задачи, для которых не хватало средств». Существовали и какие-то другие источники финансирования, поскольку выплаты со счета «R» превышали взносы «друзей» [9]. Как видим, эксперименты по построению «нового мирового порядка» не являлись безудержными фантазиями одного лишь Гитлера или Гиммлера. Они соответствовали заказам могущественных закулисных сил и ими же оплачивались.

Христианские конфессии в Германии не возбранялись. Немцы могли исповедовать свою традиционную веру, католическую или протестантскую, под Рождество наряжать елочки и умиленно петь святочные песенки. Нацисты даже установили связи с православными, с Русской карловацкой церковью (т. е. нынешней Зарубежной). Для нее в Берлине построили храм за государственный счет [102]. Это давало возможность выставить себя борцами с советским безбожием. Но нацистские вожди от церкви подчеркнуто отстранялись, в храмы не ходили. Коллективные богослужения в армии и на флоте не дозволялись.

Масонские структуры с 1935 г. были запрещены. Это косвенно ударило и по германским оккультистам, ведь они были переплетены с масонами, розенкрейцерами, иллюминатами. Членам СС и нацистской партии отныне возбранялось состоять в рядах Германского ордена и связанных с ним обществ, наподобие «Туле». Но эти организации больше не требовались. Нацисты уже взяли от них все, что видели полезным. Зачем были нужны рыхлые собрания интеллигентского Германского ордена, если его заменил железный орден СС?

А на основе «Общества врил» и других оккультных структур возникло общество «Аненербе» («Наследие предков»). Его также привлек под свою эгиду Гиммлер, собирая туда как научных работников, так и специалистов в области магических учений. Среди ордена «посвященных», СС, появился «внутренний круг». Предполагалось, что он обеспечит ордену мистическую силу. В рамках «Аненербе» создавались крупные институты, развернулись исследования в самых различных сферах. Организовывались экспедиции в далекие страны. Одна их них в 1938 г. отправилась в Тибет и Гималаи. Руководил ею Эрнст Шеффер, известный зоолог, но при этом штурмбаннфюрер СС. А задачи перед экспедицией ставились и научные, и оккультные, и даже дипломатические.

Она побывала в Лхасе, установила дружеские контакты с далай-ламой. Между Лхасой и Берлином была налажена радиосвязь. Проводились антропологические исследования, немцы искали доказательства, что здесь когда-то лежала «прародина ариев». Искали и Шамбалу, искали контакты с «Высшими Неизвестными». Для Гитлера и его окружения это было важно – накануне войны добиться покровительства потусторонних сил. Некоторые материалы экспедиции попали в фильм «Таинственный Тибет». Было много других киносъемок, фотографий. Впоследствии по ним было установлено, что нацистов крайне интересовала древняя тибетская религия бон, замешанная на черной магии. Эсэсовцы привезли в Германию различные мандалы – буддийские символические схемы, применяемые для медитации. Для наведения связей с этими самыми «неведомыми» и прочими «голосами». Далай-лама вроде бы благословил «короля Гитлера» на бранные подвиги. Или просто распускались слухи, что благословил.

Другие экспедиции посылали в Пиренеи и Альпы. Эсэсовские ученые и альпинисты лазили по развалинам замков альбигойцев – средневековой сатанистской секты. Искали величайшую святыню оккультистов, «чашу Грааля», якобы дающую своему обладателю власть над миром. Очень важным объектом изучения «Аненербе» стала и Антарктида. Опять же, интерес оказался многогранным. Военные загорелись – нельзя ли освоить хотя бы кусочек ледяного континента, устроить базу для подводных лодок? Но раскатали губы и оккультисты. По преданиям зороастрийцев, дьявол-Ахриман рухнул с неба где-то там, в Южном полушарии, пробил земную кору и застрял в недрах планеты. В Средние века эти легенды проникли и в Европу. Например, в «Божественной комедии» Данте описывается «падший ангел», сатана, врезавшийся в землю и завязший в ней. Нацистские светила относились к «падшему ангелу» куда более почтительно, чем Данте, намеревались поискать его следы.

Экспедиция отчалила на судне «Швабия». Вела разведку, геологические и метеорологические исследования. Довелось ли кому-нибудь из эсэсовских магов поближе пообщаться с сатаной, документальных свидетельств нет. Впрочем, неужели «падший ангел» и без них не отслеживал дела Третьего рейха? Неужели не регулировал людей, столь ревностно тянувшихся к нему? Возвращение экспедиции вызвало много шума. Нацистские руководители и газетчики заговорили, что обследованный район должен считаться собственностью Германии, появились даже карты Антарктиды, где обозначалась «Новая Швабия». Впоследствии эти карты породили целое направление желтых «сенсаций» с подземными гитлеровскими базами, летающими тарелками, гуманоидами. Но строить базы в вечных льдах – совсем не простое занятие. А дальнейшие плавания в Антарктиду перечеркнула война, на морях господствовала Англия.

Зато черные крестоносцы получили возможность проявить себя в боях. О роли полководца Гиммлер мечтал с детства и перед нападением на Польшу выпросил разрешение сформировать первые воинские части СС: несколько пехотных и моторизованных полков, один артиллерийский полк, пулеметные и разведывательные батальоны [39]. Геринг признал, что они выделились «образцовой храбростью», и рейхсфюреру было позволено создавать новые соединения общей численностью 100 тыс. человек. Орден становился действительно воинским.

Новую задачу возложили и на институты «Аненербе» – разработать проекты грядущего переустройства мира. Перекроить границы и демографическую карту Европы предполагалось в три этапа. Для этого разрабатывались планы «Европа-1», «Европа-2», «Европа-3». Составной их являлся план «Ост» – колонизации восточных земель [9]. Одни территории требовалось заселить немцами в первую очередь, другие – во вторую, третьи пока оставить, чтобы черпать оттуда рабов, но существовать они должны были под германским контролем.

Режим в оккупированных странах отличался в довольно широком диапазоне. В западных государствах он был относительно мягким. Здесь немцы силились выставлять себя «культурными» завоевателями. Впрочем, их «культура» выглядела своеобразно. Лучшим методом обеспечить покорность, точно так же, как в Первую мировую, признавался «превентивный террор». За нарушения приказов оккупационных властей вводились самые суровые наказания вплоть до расстрелов. Из гражданского населения набирали заложников. Объявляли, что в случае каких-либо враждебных актов их ждет смерть. Если совершалась или чудилась диверсия, если погибал немецкий солдат – может, убили, а может, сам угробился по пьяному делу, казнили 50-100 человек. В Дании порядки установились самые мягкие. Эта страна отдалась немцам вообще без боя, и Гитлер поощрил такое послушание. Распорядился в Дании за враждебный акт казнить не по 50-100, а всего по 5 заложников.

За Польшу взялись не в пример круче. Гиммлера в дополнение к прежним должностям назначили «комиссаром рейха по утверждению германской расы». Ему поручалось «германизировать Польшу», а также «устранять пагубное воздействие иностранной части населения, представляющей опасность для рейха и для сообщества германского народа» [39]. Первым делом было решено перебить всех, кто способен консолидировать поляков и поднимать на борьбу – враждебные Германии фигуры политических и культурных деятелей, аристократов, духовенства. Вместе с армией в Польшу двинулась айнзатцкоманда из тысячи сотрудников СД, гестапо, СС, арестовывала людей по спискам и уничтожила 6 тыс. человек [149].

Как уже отмечалось, западные районы страны присоединились непосредственно к рейху, часть жителей признали германскими гражданами. Но другую часть отнесли к «просто» полякам. 1,5 миллиона человек наметили выселить на восток, в «генерал-губернаторство». Эту операцию эсэсовцы осуществили суровой зимой 1939/40 г., и Гиммлер в выступлении перед дивизией «Лейбштандарт» вспоминал: «В Польше случалось так, что мы должны были гнать при 40-градусном морозе тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч. Там нам нужно было проявлять твердость, чтобы расстреливать тысячи видных польских деятелей… Господа, во многих случаях гораздо легче идти в бой, чем подавлять ставшее помехой население с низким уровнем культуры, осуществлять казни и гнать людей как скот или выгонять из домов истерично рыдающих женщин…» Сколько этих несчастных не дошли, погибли в пути, не знает никто. Но и в генерал-губернаторстве их никто не ждал! Устраивайся как хочешь, без работы, без денег. Люди умирали от голода, замерзали где-нибудь под забором.

На очищенную землю в западную Польшу переселили в три раза меньше немцев, 500 тыс. (им давали больше земли, чем было у прежних хозяев). А поляков изгнали не всех. Часть из них отправляли на работу в Германию или отдавали в работники хозяевам-немцам. 500 тыс. женщин определили прислугой в немецкие семьи (семьи членов НСДАП получали невольниц в первую очередь). Инструкции для рабов и рабовладельцев разрабатывал лично Гиммлер. Польским слугам запрещалось посещать общественные места, вступать в половую связь, хозяевам предоставлялось право (и обязанность) пороть их за мелкие проступки. А за «саботаж» или даже «вызывающее поведение» требовалось передавать в гестапо [39].

Сходная судьба ждала прочих поляков. Поставленный во главе генерал-губернаторства Ганс Франк указывал: «Поляки будут рабами германского рейха». О том же, о польских дешевых рабах, записал в дневнике начальник Генштаба Гальдер. Конечно, хватало недовольных. А экономика развалилась, люди голодали. Расцвели спекуляции, воровство, проституция. Тюрьмы были забиты, арестованных преступников, политических и уголовных, вывозили целыми поездами в германские лагеря. Наконец, Гитлер указал: «Нет никакой надобности оправлять подобные элементы в концентрационные лагеря рейха». Подходящее место нашли в Польше возле поселка Аушвиц (Освенцим). Предложением организовать здесь новый лагерь заинтересовалась фирма «И. Г. Фарбениндустри» и заключила с СС выгодное соглашение. Взяла на себя расходы по строительству лагеря, а рядом возводила огромные заводы по производству синтетического топлива и каучука. Фирма обеспечила себе дешевейший рабский труд!

Ну а в нашей стране режим предполагался еще суровее, чем в Польше. Для управления советскими территориями был создан новый орган, Остминистериум («Восточное министерство»). Глава этого учреждения Розенберг уточнил у Гитлера, как правильнее действовать: «Есть два способа управлять областями, занимаемыми на востоке, первый – при помощи немецкой администрации, гауляйтеров, второй – создать русское антибольшевистское правительство, которое было бы и центром притяжения антибольшевистских сил в России». Фюрер отрезал: «Ни о каком русском правительстве не может быть и речи; Россия будет немецкой колонией и будет управляться немцами» [7].

Нет, немцы шли не освобождать Россию от большевиков. За полгода до вторжения Гиммлер провел в Везельсбурге совещание с высшими чинами СС, поставил задачу «уменьшения биологического потенциала славянских народов». По его оценкам, требовалось «сократить» численность русских, украинцев и белорусов на 30 миллионов. А Гитлер в марте 1941 г. выступал перед своими военачальниками и поучал: «Война против России такова, что ее нельзя вести по законам рыцарства. Это прежде всего борьба идеологий и рас, поэтому ее необходимо вести с беспрецедентной, неумолимой жестокостью». Никто из генералов и фельдмаршалов не возражал против такой линии. Чего возражать, если они и сами настраивали подчиненных аналогичным образом!

Тогда же, в марте, штаб ОКБ разработал приказ, допускающий уничтожение пленных. 12 мая был издан «приказ о комиссарах» – о поголовном уничтожении политработников Красной армии. А 13 мая Гитлер и Кейтель выпустили директиву, где указывалось, что расправы над непокорными в России должны осуществляться даже без военно-полевых судов, по приказу любого офицера. Причем военнослужащих запрещалось привлекать к ответственности «в отношении проступков, совершенных против гражданского населения».

В этот же день, 13 мая, от лица Гитлера и Кейтеля вышла директива, распределявшая обязанности по освоению советских земель. На Геринга возлагалась «эксплуатация страны и использование ее экономических возможностей». А на Гиммлера выполнение «специальных задач по подготовке к политическому управлению Россией». Районы, где будут работать команды Гиммлера, требовалось закрыть от посторонних, вход и въезд туда строго запрещался. Что это означает, было уже известно по опыту Польши. Уничтожение всех непокорных, всех неугодных.

Но и тех русских, кто подчинится оккупантам, не ожидало ничего хорошего. Геринг, уполномоченный по «экономической эксплуатации», 27 мая 1941 г. издал приказ о полном ограблении захваченных земель. Все продовольствие, ценные товары и сырье подлежали вывозу в Германию. Хладнокровно пояснялось, что миллионы русских наверняка умрут от голода, но к этому надо относиться спокойно. Принимать какие-либо меры для помощи голодающим запрещалось. В беседе с итальянским министром иностранных дел Чиано Геринг философски рассуждал: «В этом году в России умрет от голода 20–30 миллионов человек. Пожалуй, хорошо, что так случится, ибо некоторые народы должны быть истреблены» [101].

7. Катастрофа под Киевом

22 июля германская авиация совершила первый налет на Москву. Ущерб был незначительным, но нацистская пропаганда раструбила – люфтваффе крушит русскую столицу! В Кремле задумались, нельзя ли ответить адекватно. Но фронт уже сдвинулся далеко на запад. Оценили возможности наших бомбардировщиков, и оказалось, что достать до Берлина можно только с Моонзундских островов – на Балтике, у берегов Эстонии. На самом большом из них, о. Эзель (Сааремаа), спешно оборудовали аэродром, сюда направили полк морских бомбардировщиков.

7 августа 1941 г. 15 машин ТБ-3 под командованием полковника Преображенского взяли курс на Берлин. Немцы не ожидали налетов с русской стороны. Светомаскировки не было. ПВО принимала самолеты за свои, заблудившиеся. Прожекторами подсказывала аэродромы для посадки. Самолеты беспрепятственно сбросили бомбы, и только после этого в Берлине погасло освещение, взбесились зенитки. Домой вернулись без потерь. А германское радио известило: «В ночь с 7 на 8 августа крупные силы английской авиации в количестве 150 самолетов пытались бомбить нашу столицу. Из прорвавшихся к городу 15 самолетов 9 сбито». Откликнулась радиостанция «Би-би-си»: «Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7–8 августа английская авиация над Берлином не летала».

Внесло ясность советское информбюро: бомбили русские. Немецкое руководство даже не хотело поверить в это, но удары повторялись. К морской авиации добавился полк армейских дальних бомбардировщиков. Теперь враг был уже настороже, наши летчики несли потери. К тому же самолеты были старыми, изношенными. Несколько машин погибли на старте, попытавшись взлететь с нагрузкой в 1000 кг бомб (хотя теоретически могли поднять ее). Нагрузку пришлось снизить. Но важен был сам факт бомбежек. О них сообщало радио, советские граждане ободрялись – не только немцы долбят нас! Мы тоже можем! А в Германии, да и по всему миру люди убеждались: нацистская пропаганда врет, Советский Союз отнюдь не сломлен.

Правда, налетов на Берлин удалось осуществить всего девять. Германская группа армий «Север», отразив контрудар на фланге, возобновила наступление. Пали Новгород, Чудово. А в Эстонии немцы вышли к Финскому заливу. Отрезали от своих советскую группировку в Таллине и Моонзундские острова. Самолеты пришлось перенацеливать против надвигающихся гитлеровских войск.

На противоположной оконечности советско-германского фронта, на юге, положение казалось относительно благополучным. Но именно отсюда Верховное командование забирало дивизию за дивизией, чтобы затыкать дыры на центральном участке. Боевые порядки ослаблялись. Пытаясь улучшить управление войсками, Ставка создала еще одну командную инстанцию, «направления», для координаций действий нескольких фронтов. Юго-Западное направление было поручено маршалу Буденному. В сложившихся условиях он и командующий Юго-Западным фронтом Кирпонос нашли разумное решение. Подступы к Киеву прикрывали укрепрайоны старой «линии Сталина». Если отвести армии на эти позиции, врага можно было остановить.

Но командующий группой армий «Юг» фон Рундштедт догадался о подобных замыслах. Отход в укрепрайоны требовалось сорвать. Рундштедт притормозил подчиненных, чтобы не подгонять русских. Быстро сосредоточил два кулака, и 1-я танковая группа фон Клейста ринулась на прорыв под Бердичевом. А южнее в советскую оборону врезались 17-я германская армия и отборный венгерский корпус. Буденный и Кирпонос сочли, что враг хочет захватить Киев. Собирали все резервы, выщипывали подразделения с других участков, перекрывали дороги к столице Украины. Однако немцы обманули, на Киев не пошли. Оба клина вдруг повернули навстречу друг другу и сомкнулись. Две армии, 6-я и 12-я, очутились в кольце возле Умани. Выйти было вполне возможно, и 11 тыс. бойцов вышло. Но добавились разброд, паника, а оба командующих армиями предпочли сдаться. Вместе с ними подняли руки 50 тыс. солдат и командиров [114].

Выручить окруженных мешали другие удары. Если румынам так и не удавалось одолеть советские боевые порядки в Молдавии, то им помогли. С территории Румынии развивала наступление 11-я германская армия Манштейна. Продавливала и обходила с фланга Южный фронт. Ему тоже пришлось пятиться. Неприятель вступил в Кишинев, а 5 августа авангарды немцев и румын вырвались к Черному морю. В Одессе оказалась отрезанной от основных сил Приморская армия. Она была маленькой, всего из трех дивизий. Но эта армия сумела опереться на ресурсы большого портового города, на помощь подошли корабли Черноморского флота. 4-я румынская армия под Одессой крепко застряла [55].

Впрочем, неудачи воспринимались интервентами всего лишь как досадные случайности. Серьезных причин огорчаться не было. Даже советские контрудары в лучшем случае задерживали врага, а потом оборачивались новыми бедствиями. В прошлых главах упоминалось, как погибла 34-я армия Качалова, вклинившаяся между группами армий «Север» и «Центр». Аналогичным образом между группами армий «Центр» и «Юг» вклинился Центральный фронт. Освободил ряд городов, занял чрезвычайно выгодное положение. Но подкрепить его было нечем, и фронт застопорился прямо между двух жерновов! Когда неприятели завершили операции под Уманью и Смоленском, они подтянули войска к образовавшемуся глубокому выступу. Навалились с двух сторон – и завязали еще один мешок, добавили сотни трофейных пушек, танков, многотысячные вереницы пленных.

Сталин и его военачальники лихорадочно искали, как же переломить ситуацию. Линия фронта все более явно выгибалась к Москве, и единственным выходом выглядело повторение ударов по флангам. Только подготовить их получше, сил собрать побольше. А на Украине начальник Генштаба Жуков предложил отвести армии за Днепр, закрепить оборону по линии полноводной реки. Но это означало сдать Киев, третий по значению и один из красивейших городов Советского Союза! Даже обсуждение такого варианта возмутило Сталина, он обругал Жукова. Тот вспылил, подал в отставку. Его отстранили от руководства Генштабом и назначили командовать Резервным фронтом [54]. Поручили готовить контрнаступление на «верхушку» дуги, нацелившейся на Москву. Еще две группировки сосредотачивались на флангах. На северо-западе, под Великими Луками должен был ударить Западный фронт, а на юге формировался новый, Брянский фронт генерала Еременко.

Но на фланги обратили внимание не только русские. 21 августа Гитлер издал директиву – приостановить наступление на Москву, провести операции вправо и влево, на Ленинград и Донбасс. Впоследствии германские генералы породили теорию, будто война была проиграна только из-за «роковых ошибок» фюрера, и одной из них дружно признавалась эта самая директива. Кстати, сразу оговоримся, генералы силились всего лишь перевалить вину с собственных персон. Сами по себе теории «ошибок» недорого стоят. В войне действуют массы людей, непредсказуемых факторов, поэтому ошибки неизбежны. А военное искусство именно в том и состоит, чтобы заметить промашки противника и воспользоваться ими. Допустим, если бы не «роковые ошибки» советского руководства, то немцы вообще не очутились бы под Москвой.

Что же касается данного решения Гитлера, то большинство исследователей сходится – оно было совершенно оправданным [43, 149]. Грубо просчитались сами генералы, составлявшие план «Барбаросса». Незыблемые правила военного искусства требуют концентрации сил, сходящихся ударов. А направления групп армий «Север», «Центр» и «Юг» расходились широким веером. Военная наука допускает подобные действия лишь в единственном случае. Если неприятель полностью разгромлен и необходимо побыстрее занимать территорию, пока он не сорганизовал новые силы. На это, собственно, и рассчитывалось. Уничтожить Красную армию возле границ – и вперед! А после разгрома армии рухнет и государство, как было в западных странах.

Однако Советский Союз оказался гораздо прочнее, чем прогнозировали в Берлине. И гораздо прочнее, чем демократические правительства Европы, валившиеся от первых же потрясений. Наша страна устояла, неимоверными усилиями реанимировала уничтоженные фронты и армии. Дальнейшее продвижение германских лавин становилось не легче, а труднее. Разведка доносила, что на флангах накапливаются крупные силы. Если развивать рывок на Москву, тут-то они вступят в дело. Натиск сорвется, придется снова отвлекаться, поворачивать танковые кулаки. Гораздо правильнее выглядело зачистить фланги, а уже потом, без помех, идти на Москву.

Танковую группу Гота фюрер на три недели «одолжил» группе армий «Север», а танковую группу Гудериана и 2-ю полевую армию – группе армий «Юг». Трех недель должно было хватить для уничтожения советских фланговых группировок. Однако три русских фронта, Западный, Резервный и Брянский, начали раньше, чем прогнозировало немецкое командование, – в тот же день, когда фюрер подписывал директиву, 21 августа. На центральном участке, под Ельней, две армии Резервного фронта нацеливались срезать выступ линии фронта, окружить стоявшие здесь четыре германских дивизии. Сюда было стянуто значительное количество артиллерии, танков. Войска Жукова смяли боевые порядки врага, освободили городок Ельню. Хотя ожидаемых результатов они не достигли. Окружение не удалось, немцы выскользнули из клещей. А наступающие части потеряли убитыми и ранеными треть личного состава, 30 тыс. бойцов.

На фланговых участках дело обернулось еще хуже. Ведь сюда разворачивались германские танковые группы. Брянский фронт как раз готовился к прорыву, обходить и окружать ядро группы армий «Центр». Но навстречу ему хлынули бронированные корпуса Гудериана, за ними выдвигалась 2-я германская армия. Советское командование не сразу сообразило, что происходит. Восприняло этот маневр как начало операции по взятию Москвы. Рассуждали, что немцы хотят обойти укрепления, построенные на Смоленском направлении, а потом повернут на север. Сюда начали спешно перебрасывать резервы.

Но лавина Гудериана неожиданно повернула не на север, а на юг! В глубокие тылы Юго-Западного фронта, все еще удерживающего Киев. И в это же время преподнесла сюрприз 1-я танковая группа фон Клейста. Она находилась гораздо южнее Киева, в низовьях Днепра. На левом берегу реки у немцев было захвачено несколько плацдармов. На одном из них, возле Кременчуга, саперы скрытно и быстро навели большой понтонный мост. Ночью, под проливным дождем, к Кременчугу подошли колонны фон Клейста. Сразу ринулись через Днепр и обнаружились там, где их никто не ждал. Устремились навстречу Гудериану!

На Юго-Западном фронте находился представитель Ставки маршал Тимошенко. Он понял, что назревает бедствие. Стал бить тревогу, докладывал в Москву – надо срочно отходить, оставить Киев. Но командующий фронтом Кирпонос помнил, что Сталин не хотел бросать столицу Украины, снял Жукова за такое предложение. Опасаясь прогневить Иосифа Виссарионовича, он принялся уверять, что отстоит Киев. Получая противоположные донесения, был сбит с толку и сам Верховный! Один военачальник убеждает, что все в порядке, а другой призывает спасаться!

Когда Сталин разобрался, что происходит на самом деле, он все-таки согласился, Киев надо эвакуировать. Но было слишком поздно. Клинья Клейста и Гудериана встретились, и очередной котел стал рекордным для всех войн до нынешнего времени. Возле Киева в кольцо попали четыре армии и управление Юго-Западного фронта – около 600 тыс. человек! А внутри кольца случилось самое худшее. Были потеряны управление и связь, покатилась неразбериха, армии превращались в толпы.

Кто-то выбирался к своим. Но вокруг лежали не леса, а открытые степи. Немцы расстреливали спасающихся с воздуха, рассылали на перехват подвижные отряды. Десятки тысяч бойцов погибли, в том числе командующий фронтом Кирпонос. 400 тыс. человек понуро потекли по дорогам в лагеря для пленных. И еще одна трагическая цифра. Среди трофеев, захваченных немцами, значилось всего… 50 танков! В летних сражениях была потеряна львиная доля боевой техники. Восполнить ее оказалось уже невозможно. Заводы в западных областях были захвачены врагом или эвакуировались на восток – на Урал, в Сибирь, Среднюю Азию. Им еще предстояло как-то устроиться на новых местах, налаживать производство. Да и как налаживать? Рабочие надевали шинели, брали в руки винтовки. Вместо них набирали женщин, подростков.

Перед немцами подобных проблем не стояло. Их обслуживали чехи, французы, бельгийцы, голландцы, датчане. Они вовсе не считали себя сторонниками Гитлера, коллаборационистами. Они всего лишь честно и добросовестно трудились. Они это умели, они так привыкли. А за это Гитлер позволил им жить, как они привыкли. Они получали неплохую зарплату. Могли зайти вечерком в любимое кафе. Поболтать с приятелями, выпить винца или пива. Могли прокормить семью, побаловать жену и детишек обновками, сводить в кино. Разве это плохо? С июня до конца 1941 г. германская армия одних лишь танков получила 5,5 тыс. – больше, чем у нее было к началу войны…

8. Схватка за Ленинград

Обилие техники и накопленный опыт позволили немцам выработать очень выигрышные тактические приемы. Сперва передний край неприятеля обрабатывала авиация. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 с ревом устремлялись к земле, клали бомбы с довольно большой точностью, потом выстраивались в «карусель». По очереди проносились над позициями с воем сирен, сыпали мелкие бомбы, обстреливали из пулеметов. «Карусель» могла кружить целый час, и иногда этого бывало достаточно. Уцелевшие защитники разбегались или сдавались.

После самолетов вступала в действие артиллерия, шли танки. Обычно они строились клином, буквой V. Но к противнику было направлено не острие, а широкая сторона клина. Он был очень вытянут в глубину, и такое построение позволяло сосредоточить на километре фронта 50–60 машин! Советская артиллерия распределялась равномерно, и получалось, что бронированной массе противостоят 1–2 орудия. В основном, легкие «сорокапятки». Танки проламывали оборону на узком участке и расходились в стороны, давили позиции по соседству.

В эти же дни, когда Гудериан повернула на юг, 3-я танковая группа Гота совершила резкий разворот на запад. А здесь советское командование собрало второй кулак для контрнаступления. Под Великими Луками 22-я армия уже поднялась в атаки, в жестоких схватках овладела германскими позициями и углубляла прорыв. В Москву понеслись доклады об освобожденных деревнях. Но танковые клинья Гота вдруг врезались во фланг армии. Рассекли ее в двух местах, охватывая в кольцо. 34 тыс. человек угодили в плен, остальные кое-как выбирались в полном беспорядке. Части Гота прогрохотали по улицам Великих Лук и соединились с группой армий «Север».

Советский Северный фронт в августе был разделен на два. Сражения в Заполярье и Карелии продолжал Карельский фронт генерал-полковника Фролова, а оборона города на Неве возлагалась на отдельный фронт, Ленинградский. Однако этот фронт с самого момента своего образования оказался расчлененным – как уже отмечалось, немцы отсекли от основных сил Таллин. Здесь располагалась главная база Балтийского флота, но армейских частей было мало, и к обороне с суши город никогда не готовили – никто не предполагал, что враг может дойти так далеко! Теперь спешно формировались бригады морской пехоты, ее поддержали орудия береговой обороны, крейсеров и эсминцев. Балтийцы дрались жестоко, умирали героями. В одной из контратак отбили останки своего товарища матроса Никонова – он попал в плен, отказался отвечать на допросах, и после нечеловеческих пыток немцы заживо сожгли его. С осажденным Таллином поддерживали связь гарнизоны на Моонзундских островах, на полуострове Ханко.

Ну а немцы, проскочив к берегу Финского залива, повернули свои танковые колонны не на Таллин, а в противоположном направлении – решили нахрапом промчаться до Ленинграда. Чтобы их остановить, перебросили курсантов пограничного училища. Точнее, остатки училища, оно уже несколько недель держало оборону под Лугой. Для подкрепления курсантов нашлось лишь несколько танков и орудий. Но командиры пограничников правильно оценили: бронированный поток сметет их и даже не заметит. Приняли другое решение, отошли в лес, замаскировались. Пропустили танки и машины мимо себя и набросились на вторые эшелоны. Немцы оказались в замешательстве, стали разворачиваться назад, отряд с боями откатился обратно в лес. Но задачу он выполнил, выиграл время – командование успело наскрести резервы, перекрыть шоссе на Ленинград.

Таллин продержался три недели. Но подходили свежие германские контингенты. Из донесений разведки стало известно, что немцы стягивают сюда всю 18-ю армию, намечают штурм. Отразить его надежды не было. Флот и защитников было приказано эвакуировать. Хотя выбраться стало уже сложно. Неприятель завалил Финский залив минами, выставил по берегам артиллерию. Однако иного выхода не было. На корабли удалось взять 28 тыс. военных и 13 тыс. гражданских лиц. 28 августа флот отчалил.

Взрывы загрохотали сразу же. Погибали тральщики, пытаясь расчистить фарватер в минных полях. В темноте напарывались на мины транспортные суда, боевые корабли. Наблюдатели пялили глаза, высматривая, что чернеется в волнах – мина или обломки судна, взлетевшего на воздух раньше. Когда рассвело, обнаружить угрозу стало легче. Смертоносные рогатые шары аккуратно отталкивали баграми, не позволяя соприкоснуться с бортом. Но появились вражеские самолеты, заговорили береговые батареи. Кренились и раскалывались корабли, волны покрывались россыпями плавающих людей, взывающих о помощи. Оказать ее могли далеко не всем. Останавливаться было нельзя. Под бомбами, под огнем орудий это означало погубить другие суда, увеличить количество жертв. За время перехода затонуло 15 боевых кораблей, 43 транспорта и вспомогательных судна. В водах Финского залива оборвались и захлебнулись последними криками 10–12 тыс. жизней. До Кронштадта дошли 145 кораблей и судов.

А у немцев высвободилась целая армия. На картах стрелы с нескольких сторон протянулись к Ленинграду. Финский президент Рюти провел особые переговоры с германским посланником в Хельсинки. Согласился с идеей Гитлера, что Ленинград должен быть уничтожен. Сошлись, что на месте города останется небольшая немецкая крепость, а границей Германии и Финляндии станет Нева. Впрочем, финны схитрили. Их очень уж крепко ошпарили советские доты и батареи на старой границе. Поэтому финское командование не проявляло активности под Ленинградом. Предоставило штурмовать его немцам, а само развивало наступление в Карелии – там занимать чужие земли оказывалось полегче.

Однако германское руководство не придавало значения таким виляниям союзников. Ведь Ленинград все равно считался обреченным. Сталинская Ставка изыскивала любые меры, чтобы его спасти. Город готовили к боям. Жители от мала до велика рыли окопы, противотанковые рвы. Оборудовалось несколько рубежей даже внутри Ленинграда. Самый мощный проходил по Обводному каналу. Командовать Ленинградским фронтом назначили маршала Ворошилова – в войсках его очень любили, надеялись, что он воодушевит бойцов. Он и попробовал воодушевить, как в годы Гражданской войны. Выхватил шашку, с криком «ура» позвал за собой бригаду моряков. Увидев маршала с шашкой, матросы удивились, но дружно обогнали его, заслонили собой и отбросили врага штыками.

А к западу от Ленинграда, под Ораниенбаумом, откатывались поредевшие остатки советской 8-й армии. На берегу Финского залива здесь располагался форт Красная Горка. Он предназначался для обороны с моря, прикрывал Кронштадт. Немцы почти беспрепятственно текли по дорогам, и гарнизон был уверен – Красную Горку придется бросить, орудия взорвать. Но перед этим решили расстрелять снаряды по врагу. Открыли шквальный огонь. Орудия были морскими, крупнокалиберными. Если снаряд даже не попадал в танк, а рвался поблизости, танк переворачивало, как спичечную коробку. Германские части отхлынули в ужасе. К форту стали стекаться ошметки фронтовых отрядов, укреплялись. И на том участке, который прикрывали орудия форта, удержался Ораниенбаумский плацдарм – 65 км в длину и 25 км в глубину. Немцы обтекли его, отрезали. Сообщение с Ленинградом осталось только по морю. Но и немцы не смогли ликвидировать этот пятачок.

Правда, неприятель не слишком переживал. Падет Ленинград, и куда денется Ораниенбаум? А его падение представлялось очевидным. После того, как оборона на подступах к Ленинграду была взломана, Гитлер даже счел целесообразным забрать из группы армий «Север» оба бронированных кулака – и 3-ю танковую группу Гота, и «родную» 4-ю группу Гепнера. В большом городе использовать массы танков было опасно: пожгут в уличных боях. Теперь их передавали под Москву, но у фон Лееба хватало сил, чтобы добить Ленинград. Финская армия продвигалась севернее Ладожского озера, перерезала Кировскую железную дорогу. А немцы вышли к Ладожскому озеру с юга, в районе Синявина. 8 сентября они овладели Шлиссельбургом. Таким образом, Ленинград отсекли от остальной России. В этот же день, 8 сентября, отряд немецких мотоциклистов под Стрельной ворвался на южные окраины города, изрешетил пулями городской трамвай с пассажирами.

Баррикады и огневые точки, оборудованные на питерских улицах, грозили остаться невостребованными. Отступления и поражения уже воспринимались как нечто нормальное, естественное. Когда покатились слухи о немецких мотоциклистах, городское руководство переполошилось. Все вопросы обороны сразу были отброшены, как бы уже за ненадобностью. Закрутилась лихорадка по подготовке к уничтожению заводов. В войсках узнавали – Ленинград минируют. Чего же сражаться, если все кончено? В такой обстановке Ворошилов пал духом, сам попросил у Сталина сменить его.

Иосиф Виссарионович остановился на кандидатуре Жукова. Приказ о его назначении командующим Ленинградским фронтом был подписан 11 сентября, но в Ленинград об этом не сообщали. Попасть в окруженный город можно было только самолетом. Поэтому приказ должен был привезти сам Жуков – если не собьют, если долетит. Он долетел. Явился в Смольный на заседание военного совета, где обсуждалось уничтожение кораблей Балтфлота. Объявил, что повестку дня он отменяет: если корабли погибнут, то в бою, стреляя по врагу [54]. Жуков взялся налаживать оборону самыми энергичными мерами. Отступать без приказа категорически запретил. За самовольное оставление позиций предписывал расстрел. Наводился порядок, пресекались паника и пораженческие настроения. Но именно это оказалось главным! Врага остановили.

Как выяснилось, к 14–15 сентября немцы сами стали склоняться к отказу от штурма. Гитлер и раньше ставил задачу стереть Ленинград с лица земли. А если так, зачем его вообще брать, нести потери? Возникнут трудности с массами жителей, пленных… После того, как у Ладоги замкнулось кольцо блокады, у фюрера вызрело иное решение. Он запретил фон Леебу принимать капитуляцию Ленинграда, даже если таковая последует. Предписывалось запереть город в кольце, разрушить артиллерией и бомбежками, выморить голодом. Линия фронта замерла в 4–7 км от жилых кварталов и предприятий. Но вместо атак волна за волной накатывались воздушные налеты. Самым болезненным стало попадание бомб в Бадаевские продовольственные склады. Их охватило море огня. Полыхали хлеб, макароны, мука, расплавленный сахар растекался по улице горящими ручьями.

Но вскоре ведомство Геринга забило тревогу. Соединения люфтваффе несли слишком высокие потери. Оказалось, что германская разведка кое-что не заметила. Ленинград располагался совсем рядом с враждебной Финляндией, противовоздушную оборону тут отлаживали давно и серьезно. Она была сильнее, чем даже ПВО Москвы или Лондона! Вражеские стаи попадали в штормы зенитного огня, на перехват взмывали и истребители ПВО, и армейская, и флотская авиация. По ночам в небо поднимались махины аэростатов, перегораживали воздушное пространство джунглями тросов. Ночные бомбардировщики задевали о них, разбивались вдребезги. Зажигались букеты прожекторов, выхватывая цели для зенитчиков…

Командование люфтваффе прикинуло, что десяток-другой разрушенных домов и тысяча-другая убитых ленинградцев вовсе не окупают погибших самолетов и летчиков. Выделяло свои силы все реже, в меньших количествах. Но авиацию компенсировала тяжелая артиллерия. Ее в германской армии хватало, вплоть до шестидюймовых гаубиц. А из Германии специально выслали сверхтяжелые осадные орудия. Снаряды рвались послабее авиабомб. Зато падали неожиданно. О воздушных налетах оповещали посты наблюдения, звучали сирены, у людей имелись шансы добежать до бомбоубежища. Артиллерийские обстрелы гремели внезапно. Иногда по определенным целям, а то и по площадям, наугад. В большом городе куда-нибудь попадет!

Население Ленинграда в начале войны уменьшилось. Кто-то уходил в армию, уезжал с эвакуируемыми предприятиями. Но добавилось 300 тыс. беженцев из оккупированных районов. А многие горожане отказывались уезжать, бросать квартиры, менять устроенный быт на неизвестность. В блокаде очутилось 1,5 миллиона человек. Правда, окружение все-таки не было сплошным. Немцев и финнов не допустили встретиться, между ними лежало Ладожское озеро. По нему курсировали катера, баржи, возможность уехать еще была. Но за беззащитными речными суденышками гонялись немецкие, финские самолеты, расстреливая из пулеметов и пушек. А пропускная способность у них была низкой. Вывозили раненых, больных, детишек.

Подсчет продовольствия показывал, что положение катастрофическое. Степень надвигающейся угрозы пока представляют немногие, но Верховное главнокомандование оценивало ее верно. Первую попытку прорвать блокаду оно предприняло немедленно. Свежая, только что сформированная 54-я армия перевозилась к Ленинграду для подкрепления его обороны. Она опоздала, и ей изменили задачу. Поручили срезать Синявинский выступ линии фронта – тот самый выступ, занятый немцами, который протянулся до Ладожского озера. Навстречу, из кольца, должна была пробиваться Невская оперативная группа. Возглавил операцию маршал Кулик, но организовывал удар в страшной спешке, усугублял ее грубыми ошибками.

Эшелоны 54-й армии растянулись по перегруженным железным дорогам, прибывали по очереди. Кулик торопил наступать, пока немцы не закрепились. Как только выгрузилась и выдвинулась к фронту одна дивизия, ее сразу бросили в атаку. Но немцы знали от воздушной разведки, что к русским идут резервы. Дивизию ждали и отшвырнули. Лишь после этого к операции подключились еще две дивизии 54-й армии. Самоотверженными атаками потеснили врага на 6-10 км, их страшно повыбили, и они застряли, не в силах наступать дальше.

Между тем далеко на западе от осажденного Ленинграда удерживались еще две советских группировки – на Моонзундских островах и на полуострове Ханко. В обеих насчитывалось по одной стрелковой бригаде, моряки, артиллеристы. После падения Таллина они очутились за сотни километров за линией фронта. Бомбардировщики, летавшие на Берлин, получили приказ улетать. Пилоты увозили кого смогли из техников, механиков – впихивали как могли в кабины, бомболюки. Кто не поместился, вливались в число защитников Моонзундского архипелага. Ждать спасения им было неоткуда. А немцы выделили две дивизии, крупные соединения флота. Захватывать острова они наметили по очереди. Сперва сосредоточили все силы на острове Осмуссар, потом Вормси, Муху, Эзель (Сааремаа)…

Маленькие гарнизоны береговых батарей с жиденьким прикрытием пехоты упорно отбивались полтора месяца! Последним держался остров Даго (Хиумаа). Сюда собрались по дамбам и на лодках остатки защитников с других островов. Командование Ленинградского фронта и Балтфлота пыталось спасти хотя бы часть героев. Но немцы господствовали и на море, и в воздухе, их артиллерия простреливала подходы к острову. Проскочить ночью к Даго смогли только торпедные катера, вывезли около 500 человек на Ханко. А враг катера заметил, окончательно перекрыл подходы к острову. Вторым рейсом приблизиться к нему уже не получилось. Большинство наших воинов, дравшихся на Моонзундах, 23 тыс. человек, погибли или попали в плен. Хотя и неприятелям досталось. Немцы потеряли 26 тыс. убитых и раненых, 20 потопленных кораблей, 41 сбитый самолет.

Вторая база, на Ханко, выстояла больше пяти месяцев. После того, как финнов потрепали в первых боях, они прекратили атаки. Боевые действия ограничивались перестрелками, артиллерийскими и воздушными налетами, схватками десантных отрядов. Финны рассудили, что лишних жертв можно избежать, нужно лишь подождать зимы. Финский залив замерзнет, морское сообщение базы с родиной пресечется, а оборону можно будет обойти по льду. Это понимало и советское руководство. В конце октября было решено эвакуировать Ханко. Личный состав и имущество вывозили постепенно. Сперва тыловые части, потом стали снимать подразделения с позиций. Осеннее море штормило, появились льдины. Волны носили множество мин, сорванных штормами с якорей – и вражеских, и советских. А финны обнаружили эвакуацию, высылали свои корабли, обстреливали.

Невзирая на чрезвычайно тяжелые условия, операция протекала успешно. 2 декабря последние части покинули Ханко. Хотя напоследок не обошлось без трагедии. Турбоэлектроход «Иосиф Сталин», взяв на борт 5 тыс. человек, налетел на мины. Его тут же засекла финская береговая артиллерия, накрыла снарядами. 1740 человек удалось снять с корабля и вытащить из воды, но полузатопленный турбоэлектроход унесло к неприятельским берегам, и 3 тыс. человек попали в плен. В эпопее обороны Ханко эти потери были самыми серьезными. Гарнизон ушел непобежденным, в Кронштадт прибыли 22 тыс. человек, пополнив ряды защитников Ленинграда. Вывезли и богатейшие склады Ханко – продовольствие, горючее, боеприпасы. Для Ленинграда они стали поистине драгоценным подспорьем.

9. Еврейский вопрос

Для старой, кайзеровской Германии антисемитизм был чужд. Наоборот, в ходе Первой мировой войны немцы видели в евреях союзников! 17 августа 1914 г. под эгидой правительства был создан «Комитет освобождения евреев России» во главе с профессором Оппенхаймером. Верховное командование германской и австрийской армий выпускало официальные обращения, призывая евреев к борьбе против русских и обещая им привилегированное положение «на территории, которую оккупируют в будущем Центральные державы». На Украине, в Польше, Прибалтике многие евреи действительно симпатизировали немцам и австрийцам, активно сотрудничали с интервентами. В самой России еврейские деятели, деловые и общественные, сыграли важную роль в подрывных операциях против царского правительства.

Но когда в Германии запахло жареным, они повели себя аналогично. Очень крепко приложили руку к свержению кайзера и раздуванию революции. В Веймарской республике евреи заняли видные места в социал-демократических правительствах, в рейхстаге. Они были весьма заметны и среди бизнесменов, наживавших состояния на германских бедствиях, на разворовывании империи. Им принадлежала львиная доля средств массовой информации, воспевавших подобную «демократию». Теплым чувствам со стороны немцев это никак не способствовало. Зато для нацистов игра на антисемитизме значительно поднимала популярность. Обывателям нравилось, когда перемывались всем известные безобразия. А Гитлер и его присные еще и «научно» подкрепляли антиеврейскую тему, рассуждали о высших и низших расах. Такие выводы заимствовались из некоторых оккультных теорий – «четырех лун», «льда и пламени» и др. [96]. Но сами по себе теории были слишком сложными, и фюрер упростил их до предела. Ты – ариец, и этого уже достаточно, чтобы гордиться! Ты высший, лучший, все остальные ниже и хуже тебя! Что ж, ощущать себя высшим было лестно, приятно. А слышать, что все беды от евреев, тоже приятно. Получается – сами ни в чем не виноваты, несправедливо обижены.

Наверное, нелишним будет уточнить, что все эти построения о низших и высших не имеют никакого отношения к реальным этнографическим картинам. Ни один народ не может существовать, так или иначе не смешиваясь с другими народами. А уж немцы, обитающие в самом центре Европы, на перекрестках масштабных переселений, подвергались на своем пути особенно сильному смешению и с соседями, и с волнами инородных миграций, в том числе с евреями. В германских городах с незапамятных времен существовали большие колонии иудеев. С ними роднились торговцы, мастеровые, интеллигенция.

Но на такие «мелочи» не обращали внимания. Простолюдины ждали: когда Гитлер придет к власти, он приструнит еврейский разгул. А оккультисты поучали: чтобы обрести поддержку потусторонних сил из «подземной империи ариев», надо очистить нацию от чуждых влияний. Конечно, иудеи тоже имели в виду: нацисты их не любят. Причем стоит отметить – первыми начали задираться именно они. 24 марта 1933 г. рейхстаг предоставил вновь назначенному канцлеру Гитлеру чрезвычайные полномочия – и в этот же день сионистские организации в газете «Дейли экспресс» опубликовали заявление, что они «объявляют войну» режиму фюрера, призывают к бойкоту немецких товаров.

Выходка выглядела глупой и непонятной, явной провокацией. Однако нацисты запальчиво ответили. 1 апреля Геринг призвал к бойкоту еврейских товаров и магазинов [101]. Но летом 1933 г. сионисты созвали в Голландии конференцию, учредили Мировую Еврейскую Экономическую федерацию. Указали, что она создается «для координации сопротивления антиеврейским мерам в Германии». Президентом данной организации избрали американца Сэмюэла Унтермейера. Вернувшись на родину, 7 августа он разразился речью: «Мы вступаем в священную войну во имя человечества» (при этом иудеев назвал «аристократами человечества»).

Тут уж мы спотыкаемся о сплошные загадки. Проповедники сионизма объявляют «священную войну» – а в эти же самые дни крупнейшие банкиры США и Англии, близкие этим же самым еврейским организациям, заваливают Гитлера кредитами на возрождение промышленности и вооружение! Западные фирмы продолжали как ни в чем не бывало торговать с Германией. Впрочем, и немцы привычно ходили в еврейские магазины, пивные, увеселительные заведения. Тем не менее сионисты несколько раз повторяли «объявления войны». В январе 1934 г. их лидер Жаботинский в газете «Наша речь» указывал: «Борьба против Германии ведется уже на протяжении нескольких месяцев каждой еврейской общиной, конференцией, профсоюзом, каждым евреем в мире. Мы развяжем духовную и материальную войну всего мира против Германии».

Некоторые конфликты и в самом деле были. В Германии громили коммунистическую, социал-демократическую партию, профсоюзы. Среди активистов этих организаций было много евреев, некоторые из них угодили в тюрьмы и концлагеря. Прокатились чистки в государственных, муниципальных учреждениях, силовых структурах. Но сотрудников увольняли в основном по политическим признакам. Расовые чистки были весьма умеренными. Например, для нищего германского дворянства женитьба на дочках торгашей и ростовщиков считалась традиционным способом поправить дела. Поэтому в родстве с евреями состояли очень многие офицеры и генералы. Однако армию и флот прочистили вообще формально – по национальному признаку уволили всего 7 офицеров, 6 курсантов и 35 унтер-офицеров, солдат и матросов [149].

Но на будущее Гитлер надумал оградить своих подданных от чуждых влияний. Осенью 1935 г. в Нюрнберге съезд НСДАП принял расовые законы, а рейхстаг утвердил их. Провозглашалось, что гражданином Германии может быть только лицо, в жилах которого течет «значительная часть» германской «или родственной» крови. Евреи из гражданства исключались. Под угрозой каторги запрещались браки немцев с евреями, внебрачные связи, евреям строго возбранялось нанимать прислугу из немок младше 45 лет. Правда, приложения к законам уточняли, кого же следует понимать под евреями. Таковыми признавались лица, у которых трое из четырех дедушек и бабушек являлись евреями. Если же их было двое или один, то евреем считался лишь человек, принадлежащий к иудейской общине и посещающий синагогу. При этом вопрос о дедушках и бабушках оставался вообще неопределенным – кого из них относить к евреям, а кого можно причислить к немцам?

По сути, лицам смешанного происхождения предоставлялся выбор. Хочешь считать себя немцем – пожалуйста, будь им. Но в этом случае ты не еврей, не должен иметь ничего общего с еврейской общиной. Или, если хочешь, будь евреем. Но в этом случае ты не немец. Закон защищал права иудеев сохранять свою веру, носить национальную одежду. Они могли по-прежнему торговать, трудиться. Но им не разрешалось поступать на государственную службу или быть учителями у немецких детей. Разве может воспитывать детей человек чужой нации, чужой веры и морали?

Нюрнбергские законы не означали расовых преследований. Они только отделяли иудеев от немцев, признавали их чужеродными элементами. Но тут уж мировое «общественное мнение» вскинулось на дыбы! Газеты раскипятились обвинениями в антисемитизме. Тем не менее, скандал оказался мимолетным. Вмешались берлинские банкиры Оскар Вассерман и Ганс Привин, срочно телеграфировали в Нью-Йорк, умоляя коллег «прекратить распространение вредных и абсолютно безосновательных слухов» (об этом сообщает американский историк О. Блэк в своем исследовании «Передаточное соглашение», вышедшем в Нью-Йорке в 1984 г.) Подействовало. Чья-то невидимая рука дернула за ниточки «свободной прессы», и она мгновенно заглохла, будто никаких обвинений и не было!

А вопли о гонениях и впрямь были безосновательными. Германские евреи быстро и неплохо приспособились к Нюрнбергским законам. Если кто-то стремился к государственной карьере, он в анкетах писал своих предков немцами, и дороги для него были открыты. Но многие считали более выгодным не порывать с иудейской общиной. Это пресекало возможности для службы в полиции, судебных органах, на железной дороге, почте, в государственных школах… Но ведь и в армию не призывают! Связь с общиной помогала трудоустройству, бизнесу. Почти во всех городах действовали синагоги. Иудейские школы, отделившиеся от немецких, давали прекрасное образование. О каких гонениях можно говорить, если в Германию в этот период во множестве перебирались евреи из других стран. Особенно из Польши (их насчитывали 70 тыс.) У них на родине с правами было все в порядке, но они как раз искали, как бы откосить от военной службы, от уплаты налогов, пристроиться на хорошие заработки.

Однако в общинах ползли пугающие слухи, что добром дело не кончится, будут погромы. А кое-кого обидели расовые ограничения. Они продавали имущество, потянулись за границу. Кто был автором слухов? Известно, кто ими воспользовался. Сионисты. Дело в том, что в 1919 г., по решениям Версальской конференции, в Палестине была создана еврейская автономия, будущий Израиль. Но желающих заселять «историческую родину» оказалось слишком мало. Евреи неплохо устроились по разным странам, зачем им было тащиться за тридевять земель, в пустыни, терпеть лишения? Теперь легальная благотворительная организация «Джойнт» и нелегальная «Моссад ле-Алия Бед» развернули агитацию среди желающих покинуть Германию. Предлагали средства на дорогу и устройство, но только в случае, если они поедут в «Землю обетованную».

Хотя даже сейчас Палестина казалась эмигрантам слишком далекой и непривычной. Оседали где-нибудь поближе. И если польские евреи искать заработки в Германии, то для германских евреев оказывалось удобнее всего перебираться в Польшу Здешние чиновники и полиция легко и дешево покупались взятками, смотрели на эмигрантов сквозь пальцы. В огромных иудейских общинах польских городов приезжие находили родичей, знакомых, помогающих как-нибудь зацепиться.

Но весной 1938 г. нацисты захватили Австрию. Там покатились чистки, аресты, вводились расовые законы. Многие евреи тоже засуетились переезжать. В это же время от гражданской войны и репрессий разбегались жители Испании, за границей оказалось 600 тыс. человек. И в это же время произошла резня в Нанкине. Спасаясь от японских ужасов, по разным странам хлынули китайцы. Судьбами всех несчастных вдруг озаботился президент США Рузвельт. По его инициативе в июле была созвана Эвианская конференция по проблеме беженцев. Всех беженцев – китайских, испанских, еврейских.

Кстати, это был первый международный съезд со времен Версальской конференции, где дирижировала Америка! Собрались делегации от 32 стран. Но по неведомым причинам они зациклились только на одной категории беженцев, на евреях. Это могло бы показаться вполне логичным, ведь вокруг Рузвельта угнездилась теплая компания барухов, маршаллов, варбургов. Да уж какая логика! Америка вдруг объявила, что отказывается принимать евреев! Тем самым она задала тон другим. Англия развела руками – если принимать еврейских беженцев, то надо принимать и китайских, а их слишком много. Поэтому Англия не будет принимать ни тех ни других. В колониях принимать тоже не будет, в том числе в Палестине.

Отказали в пристанище и латиноамериканские страны, Австралия. А Германия озвучила идею Гитлера – переселить куда-нибудь всех евреев. Например, на Мадагаскар? Запротестовала Франция, Мадагаскар принадлежал ей. Заселишь остров евреями, а вдруг они отделятся? Единственным итогом конференции стало образование Межправительственного комитета по делам беженцев. Причем еще одна любопытная деталь, контроль над этим органом Рузвельт подтянул под себя. В целом же оказалось, что Эвианская конференция не разрешила проблему беженцев, а… создала ее! Задала установку: евреев отныне не принимать! А вслед за этим созданная проблема стала нагнетаться.

Осенью 1938 г. германская полиция воспользовалась перерегистрацией паспортов в Польше – стала высылать на родину польских евреев. Поляки в ответ стали высылать на родину германских евреев. Обменялись в ту и другую сторону несколькими тысячами человек и прекратили. Но отреагировала сионистская террористическая организация LICRA. Она и раньше отмечалась громкими преступлениями. Так, в 1935 г. боевик LICRA Франкфуртер убил руководителя швейцарского отделения нацистской партии Густлова. А в отместку за высылки еще один боевик, Гриншпан, застрелил в Париже советника немецкого посольства фон Рата.

Эхо от его выстрелов раскатилось по всей Германии. 9 ноября все нацистское руководство собралось в Мюнхене праздновать годовщину «пивного путча». На местах в эти дни осталось второстепенное начальство. Но по разным городам появились вдруг группы непонятных уполномоченных, по кабинетам чиновников и дежурных зазвенели телефоны, передавали приказ ответить на убийство фон Рата еврейским погромом. Поджигались синагоги, грабились еврейские магазины, шайки врывались в дома. Позже свидетели сошлись в одном – СС, полиция, армия, штурмовики в погроме не участвовали. Оправившись от неожиданности, они выступили защищать евреев. Даже простые немцы, жившие по соседству, помогали еврейским знакомым отогнать непрошеных гостей.

Действовали небольшие группы приезжих людей, появившихся неведомо откуда, и те граждане, которых они увлекли за собой. Был убит 91 человек, пострадало несколько сот домов. А основной ущерб составили витрины! Хулиганы двигались по торговым улицам и колотили стекла, абы побыстрее и побольше. Погром старались изобразить – ограниченными силами, но помасштабнее. Как раз из-за россыпей битого стекла ночь на 10 ноября 1938 г. назвали «Хрустальной» [101]. Анализируя эти факты, некоторые исследователи приходят к выводу – «Хрустальную ночь» устроили не нацисты.

Тогда кто? В первую очередь подозрение падает на сионистов – разыграли провокацию, чтобы очернить Германию. Но и в такой версии концы с концами не сходятся! Спецслужбы Германии были одними из лучших в мире: гестапо, СД, полиция, Абвер. Только «доверенных людей СД» (штатных осведомителей) насчитывалось 30 тыс. (не считая внештатных любителей). У Геринга имелся уникальный институт телефонного прослушивания, способный контролировать всю Германию. Но виновников «Хрустальной ночи» так и не нашли! Не поймали ни одного злоумышленника, распространявшего телефонные звонки и поднимавшего народ на погромы!

Нестыковки получают объяснение в одном единственном случае. Действия сионистов и нацистов регулировали одни и те же теневые силы. Удивляться этому не стоит. Эмиссары той же самой «мировой закулисы», которая привела к власти Рузвельта, занимали важное место в окружении Гитлера. О том, какое влияние они имели, откровенно высказался фон Шредер, назвавший себя и своих коллег «вторым правительством Германии» [9]. Через «кружок друзей рейхсфюрера СС», через структуры оккультистов они распространили влияние и на спецслужбы. Разве Эвианская конференция и «Хрустальная ночь» не выглядят звеньями единого плана? Вводится условие не принимать беженцев, и тут же нагнетается паника – бегите! Именно теперь понадобился только что созданный Межправительственный комитет по делам беженцев. Сразу после «Хрустальной ночи» Рузвельт поручил председателю этого комитета Рабли обратиться к… Ялмару Шахту!

Казалось бы, какое отношение имеет к беженцам президент Рейхсбанка, экономический диктатор Германии? Нет, подобное обращение сочли вполне нормальным и в Вашингтоне, и в Берлине. Встречу назначили в Лондоне, и Шахт от лица правительства Германии изложил условия – нацисты выпускают всех евреев за границу, если им заплатят 3 млрд марок (1,2 млрд долларов). Согласитесь, что озвученные условия тоже выглядели весьма странно для здравомыслящих политиков. Но Рабли почему-то не смутила такая постановка вопроса. Он доложил Рузвельту, принялся искать деньги. Хотя в США отлично знали, зачем немцам деньги, вооружение наращивалось чрезвычайными темпами. Однако идея выпускать евреев за плату забуксовала, а средства требовались немедленно. Тогда за дело взялся Геринг.

Он не без оснований обвинил в организации «Хрустальной ночи» самих евреев. Но участвовали в провокации какие-то тайные группы, а Геринг наложил штраф в 1 млрд марок на всех германских иудеев. Страховые выплаты владельцам пострадавших магазинов были конфискованы. 21 февраля 1939 г. Геринг объявил принудительный выкуп у евреев всех изделий из драгоценных металлов – по фиксированной государственной цене. А 25 февраля крупные еврейские общины получили предписание: каждая из них должна была еженедельно представлять в полицию списки на 100 человек, которые в течение 2 недель покинут Германию. Евреев попросту выгоняли куда глаза глядят. А выезд и вывоз имущества обставили такими условиями и пошлинами, что почти все состояние конфисковывалось. Вот и полились в казну недостающие денежки. Эти операции стали поистине «золотым дном», и Гиммлер позаботился прибрать их в свое ведомство. В составе РСХА было создано Центральное бюро еврейской эмиграции во главе с Эйхманом [39].

Стоит отметить, что финансистов и промышленников расовые законы вообще не коснулись, их «аризировали» за заслуги перед рейхом. Они наварили более чем солидные прибыли на милитаризации Германии, но и для них «Хрустальная ночь» стала сигналом – пора отходить в стороночку. Капиталы они заблаговременно перевели за границу и от грабительских конфискаций тоже ускользнули. Например, гамбургский «беженец» Зигмунд Варбург и «беженец» из Бреслау Генрих Грюнфельд перебрались в Англию и открыли там банк New Threading Company – один из крупнейших банков Лондона!

Впрочем, и для США наступила пора отойти в стороночку. В ближайшем окружении Рузвельта прекрасно знали – война надвигается. Скоро Гитлер окажется врагом «цивилизованного человечества». Надо дистанцироваться от него. А лучшим предлогом стали… ну конечно, «гонения на евреев»! До сих пор их словно не замечали, а в 1939 г. вдруг разглядели! Наперебой заголосили газеты, и Рузвельт изобразил осуждающее лицо, отозвал из Берлина своего посла. Демонстрировал всему миру: он не имеет с Гитлером ничего общего.

Хотя это ничуть не мешало президенту при необходимости присылать к немцам официальные миссии. А бизнесмены и представители американских фирм по-прежнему отирались в Германии. Некоторые крупные банкиры, в том числе советник Рузвельта Пол Феликс Варбург и его мать Фрида Варбург (Шифф), заключили с нацистами тайные соглашения о благотворительных акциях. Начали выкупать еврейских детей «для абсорбции их ишшувом». То есть для соответствующего воспитания и заселения грядущего Израиля. К реализации этих проектов подключились и британские коллеги Варбургов-Шиффов. В конце 1938 г. они согласились принять на содержание 10 тыс. еврейских детей, но без родителей, бабушек, дедушек.

Наверное, это диктовалось принципами гуманизма. Разве не так? Кого же спасать в первую очередь, как не детишек! Тем более что из детишек можно было вырастить новый народ. Совсем не похожий на прежних евреев, привыкших пристраиваться в чужих государствах и народах, выискивать для себя пусть маленький, но обязательно персональный «гешефт» – лавочку, парикмахерскую, часовую мастерскую. Нет, новым евреям предстояло стать иными! Тружениками, производителями, воинами. А престарелые, немощные и аморфная масса, привыкшая жить по старинке, были бесполезны для глобальных проектов. Мешающий балласт.

Что ж, усилия благотворителей были весьма своевременными. Распутать накрутившийся узел так и не удавалось. Евреев выгоняли из Германии и Австрии, но проглотили Чехию с Польшей. А там евреев проживало не меньше. В том числе выехавшие из Германии. Во время вторжения в Польшу множество иудеев хлынуло на восток, на советскую территорию. Сперва их принимали, но эмигрантов оказалось слишком много. На Украине и в Белоруссии раскинулись беженские таборы, мерзли и мокли под осенними дождями, распространялись болезни. Евреев пытались выпроводить обратно на родину, но немцы не пускали, стреляли прямо по людям.

А Гитлер и его правительство, взвесив ситуацию, приняли новое решение. Проживание евреев в Третьем рейхе запрещалось. В том числе на польских и чешских землях, вошедших в рейх. Иудеев предписывалось переселить в Польское генерал-губернаторство, сосредоточить по городам и выделить для них особые кварталы – гетто. Там вводилось свое, еврейское самоуправление, вот и пускай варятся в «собственном соку»! Создавалась даже еврейская полиция, довольно многочисленная (в Варшавском гетто 2,5 тыс. человек). Для нее ввели форму со знаком шестиконечной звезды, офицеров вооружали пистолетами, рядовых дубинками. Причем еврейская полиция взялась очень рьяно выслуживаться перед оккупантами! Проводила обыски, облавы, хватала тех, кто посмел проявить недовольство нацистами.

В польские гетто было решено отправить и евреев, оставшихся в Германии, Австрии, Чехии. Сразу перевезти такое количество было трудно. Создавались специальные лагеря. Сперва их строили как промежуточные пункты для последующих переселений. Но люди, собранные в гетто, оказались без работы, без еды. Слабели от недоедания, их косили болезни. Чтобы не умереть, воровали. Пытались сбежать, обзаводились поддельными документами. За такие проступки отправляли в «настоящий» концлагерь.

Однако нацистским руководителям в скором времени стало ясно – даже гетто не помогают решить проблему. Не успели разобраться с массой польских евреев, как добавились французские, бельгийские, голландские, датские, норвежские, югославские, греческие. А на очереди был Советский Союз… Но по мере успехов менялись и сами нацистские руководители. Они пьянели от роли «сверхлюдей», начинали считать, что для них нет ничего невозможного. И для них все позволено. Если евреев стало некуда изгонять, от них можно было избавиться совсем. Летом 1941 г. Гитлера подтолкнули к «окончательному решению».

Произошло это уже после того, как возникли планы массовых расправ над русскими. Задачу «сокращения биологического потенциала славянских народов» на 30 миллионов человек Гиммлер озвучил в январе 1941 г. В апреле – мае, перед вторжением в СССР, под руководством Гейдриха были сформированы айнзатцкоманды для кровавых чисток в нашей стране. А термин «окончательного решения еврейского вопроса» впервые появился в германских документах в июле 1941 г. в связи с новым назначением Гейдриха. В дополнение к прочим его должностям его определили «уполномоченным по окончательному решению».

Можно предположить, что одно решение нацистских руководителей стало следствием другого. Если славян предстояло сокращать и были созданы карательные механизмы, уже начавшие кровавую работу, – это подсказывало выход, куда девать евреев. Пускай ими займутся те же самые айнзатцкоманды. Где-то в ходе обсуждений добавили еще цыган, их тоже признали «вредным» народом.

10. Одесса и Крым

Румыния была своеобразной державой. В Первую мировую она лихо проституировала. Дважды перекидывалась с одной стороны на другую. Но члены правительства Румынии были первыми, переставшими скрывать свою принадлежность к масонам, в Париже и Лондоне их любили. Наградили более чем щедро, отдали венгерскую Трансильванию, болгарскую Добруджу, российскую Бессарабию. Король Кароль II и его министры отвечали западным странам взаимной любовью. Бухарест гордо называл себя маленьким Парижем – и действительно мог поспорить с Парижем в плане разврата и легкомыслия. Здесь колобродили иностранцы, вовсю грабившие Румынию, им не уступали местные хапуги. Беззакония и хищничество достигли невиданного размаха.

За оздоровление страны выступила группа молодых патриотов во главе с Корнелиу Кодряну. Они объединились в «Союз Архангела Михаила». Позже развернули его в более широкую организацию «Железная гвардия». «Легионеры», как они себя называли, пытались апеллировать к простому народу, к крестьянам. Для агитации ходили по селам пешком или ездили на конях, надевали живописные костюмы гайдуков – благородных разбойников, защитников народа. Брали пример и с немецких, итальянских националистов. Ввели у себя похожую форму, только рубашки были не коричневые или черные, а зеленые. Когда Кодряну или его соратники рассказывали на митингах – за 15 послевоенных лет в Румынии разворовано 50 биллионов лей, это обеспечивало успех. Но железногвардейцы ставили во главу угла православие. Считали свою организацию священным братством, истово молились вместе.

Стоило ли удивляться, что их, в отличие от Гитлера, не поддержали ни западные, ни отечественные банкиры и магнаты? Наоборот, им ставили всевозможные препоны, шельмовали в демократической системе, запутывали в судах. А в результате деятельность «Железной гвардии» стала скатываться к терроризму. Легионеры провозглашали, что казнят обидчиков народа. Их в ответ арестовывали или убивали без суда. В 1930-х удалось нащупать другие формы работы, началось создание трудовых артелей, сельскохозяйственных и торговых кооперативов. Это оказалось куда более продуктивным, чем террор. Железногвардейцы успешно конкурировали со спекулянтами, вытесняли с рынков. У движения появились деньги, умножались сторонники.

«Железной гвардией» заинтересовался начальник Генштаба Румынии, а потом министр обороны Ион Антонеску. Он был совсем другого поля ягодой, чем идеалисты Кодряну. Он был своим человеком в салонах крупных воротил, нефтепромышленников. Но многие из них тоже стали понимать – страна в тупике, и без коренных перемен не обойтись. Антонеску начал изображать из себя друга железногвардейцев, оказывать кое-какую помощь. Однако король силился удержать все по-старому. Возросшую популярность оппозиции он оценивал по-своему, но выйти из положения решил самым прямолинейным способом. В 1938 г. арестовал Антонеску и всю верхушку «Железной гвардии». Кодряну и 13 его соратников по приказу Кароля II были убиты якобы при попытке к бегству.

Но Антонеску был связан со слишком солидными кругами, его выпустили, арест только «примазал» его к борцам за народ. А в 1940 г. для Румынии пришла пора расплачиваться за прошлые грехи. Гитлер разгромил ее покровителей, Францию и Англию. Румын он заставил возвратить Трансильванию венграм, Южную Добруджу болгарам. Напомнили о себе и русские, отобрали назад Бессарабию. Это был крах всей политики либеральных властей, по стране закипело возмущение. Тут-то и сыграл Антонеску, присоединился к «Железной гвардии». Она взбудоражила Бухарест, вывела на улицы отряды. Но новый предводитель, Хория Сима, недотягивал до Кодряну, Антонеску подмял его и выдвинулся на главную роль.

Кароля II он вынудил отречься от престола в пользу сына Михая, а сам стал при нем диктатором. Политику круто изменил. Заключил союз с немцами, пустил в Румынию их войска. Хорию Симу поставил своим заместителем, провозгласил «национальное легионерское правительство». Но оно просуществовало лишь три месяца. Железногвардейцы были уверены, что пришла пора почистить страну от губивших ее воров и продажных чиновников. Арестовывали их, тащили в концлагеря. Нескольких бывших министров, особенно ненавистных в народе, сразу прикончили. Однако подобная революция ничуть не устраивала олигархов, стоявших за Антонеску. От него посыпались приказы прекратить аресты, освободить задержанных.

Вчерашний альянс раскололся, перерос во вражду и противостояние. В конечном счете арбитрами предстояло быть немцам. Железногвардейцы были уверены в их поддержке, они судили о нацистах по себе, считали чуть ли не братьями. Но 14 января 1941 г. Антонеску прикатил в Берлин на поклон к фюреру, выразил готовность слушаться, подписал экономическое соглашение на 10 лет – Румыния превращалась в сырьевой придаток Германии. Фюреру это понравилось, а ущемлять касту румынских магнатов ему было совершенно незачем. Они руководили нефтепромыслами, а для немцев нефтепромыслы были важнее всего.

Через несколько дней железногвардейцы выступили против Антонеску. Но нашлись провокаторы, перенацелили их громить евреев. Тем временем диктатор стянул в Бухарест войска, его сторону приняли и германские части. Мятеж разгромили, «Железную гвардию» запретили. Антонеску после этого присвоил себе чин маршала и титул кондукэтора – в переводе «вождя», «фюрера». Ну а за послушание Гитлер обещал ему немало. Возвратить Бессарабию, а вместо отнятой Трансильвании подарить гораздо большие и плодороднейшие территории от Днестра до Южного Буга. Никогда в истории эти земли не принадлежали румынам или каким бы то ни было их родичам.

Но Антонеску чрезвычайно вдохновился роскошным подарком. Новую провинцию Великой Румынии (а как же без «великой»?) заранее нарекли Транснистрией – то есть «за Днестром». Столицей Транснистрии предстояло стать Одессе. Великолепному городу, одному из основных портов Черного моря. Поистине жемчужина румынских приобретений! Заговорили, что надо переименовать Одессу в честь Антонеску. А брать город поручили 4-й румынской армии. Передавали ей лучшие соединения, почти все румынские танки с броневиками, большую часть боевых самолетов. Собрали и всю тяжелую артиллерию, имевшуюся в Румынии. На кварталы Одессы полетели крупнокалиберные «чемоданы». Грохотали и днем и ночью. А пехота с танкистами наседали атаками с нескольких сторон.

Но Приморская армия генерала Петрова стояла насмерть. В критические моменты на морском горизонте возникали крейсера и эсминцы Черноморского флота, на врага обрушивались их увесистые залпы. Моряки обеспечивали и связь Одессы с «большой землей». Подвозили снабжение, подкрепления, эвакуировали раненых. Из горожан формировались отряды ополчения, истребительные батальоны, выходили на позиции. На нужды фронта переключились местные заводы и мастерские. Приспособились изготовлять даже подобия танков, их называли «НИ» – «на испуг». Обшивали броней тракторы, устанавливали на них пулеметы или малокалиберные пушки.

Ценой огромных потерь румынам удавалось овладеть тем или иным поселком на подступах к городу. Но Петров перегруппировывал свои части и восстанавливал положение контратаками. Неприятельское командование злилось, понукало подчиненных. Потом принялось откровенно ныть. Доносило Антонеску о фантастических цифрах советских войск. Руки опустились даже у самого Антонеску. Он тоже стал ныть перед немцами. Умолял, чтобы ему выделили танковые дивизии или хотя бы германскую пехоту, иначе Одессу никак не взять.

Танковых и пехотных дивизий Гитлер ему не дал, лишних у него не было. Да и не хотел слишком баловать. Если мечтаешь владеть какими-то землями, сумей захватить их. Но в помощь румынам перенацелили все соединения люфтваффе с ближайших аэродромов. Они начали утюжить позиции Приморской армии, гоняться за транспортами в море, то и дело бомбы сыпались на порт, вспыхивали пожары. Между тем основная линия фронта откатывалась от Одессы все дальше на восток!

После разгрома под Киевом в советских боевых порядках возникла огромная дыра. 1-я танковая группа фон Клейста бодро покатила к Донбассу. 11-я армия Манштейна вышла на подступы к Крыму – в подчинение ему передали еще 3-ю румынскую армию. Оборонять полуостров должна была 51-я Отдельная армия. Но она неслучайно была «отдельной» – подчинялась не фронтовому командованию, а напрямую Ставке. Вплоть до сентября 1941 г. в советском руководстве и Генштабе не возникало даже мысли, что неприятель захватит всю Украину и доберется до крымских перешейков! Считалось, что Крыму могут угрожать только десанты. 51-я армия предназначалась для охраны тылового района.

Она была малочисленной, неукомплектованной. Подкрепления и дефицитная техника посылались не ей, а во «фронтовые» армии. Мало того, из 51-й забирали резервы и запасы оружия для обороны Одессы. А наличные силы предназначались как раз для отражения десантов. Их раскидали полками, а то и батальонами, ротами, по всему крымскому берегу. Когда колонны Манштейна подняли клубы пыли по дорогам Северной Таврии, командующий армией генерал Кузнецов растерялся. Прежнюю задачу, охраны побережья от десантов, ему никто не отменял. Для обороны перешейков начали выдергивать где-то роту, где-то взвод, из них составляли сборные команды.

Но эти контингенты приходилось еще и делить между несколькими дорогами, ведущими в Крым, – Перекопским перешейком, Чонгарским полуостровом, Арабатской стрелкой. Вспомнили и Гражданскую войну, как красные брали Крым обходом через Сиваш. Кузнецов обеспокоился, как бы немцы не повторили то же самое. Приказал рыть окопы по берегам Сиваша. Хотя танкам и машинам нечего было делать в сивашских болотах. Манштейн выбрал самый широкий путь, через Перекоп. Тут развернулись в атаку две дивизии. А против них оказалась россыпь случайных подразделений. Руководство на этом участке принял на себя заместитель командующего армией генерал Батов. Собрал кого смог, силился остановить врага огнем [8].

Но силы были слишком неравны, немцы скинули отряд с самого удобного рубежа обороны, Турецкого вала, установили на нем пулеметы и орудия, простреливали ровную степь. Правда, теперь направление прорыва обозначилось, и к Батову стали направлять войска с других участков. Закреплялись на Ишуньских позициях, перекрыли окопами дефиле между озерами [147]. Манштейн был уверен, что с ходу проскочит и этот рубеж, но тут-то нарвался на стойкое сопротивление, на встречные контратаки. За три дня жесточайших боев 24–26 сентября две его дивизии потеряли 16 % личного состава. Артиллерия полностью израсходовала снаряды, расстреляла даже «неприкосновенный запас».

А советская Ставка, пытаясь выправить катастрофу на юге, выдвигала под Ростов две свежих армии, 18-ю и 19-ю. Приказала им нанести удар во фланг группировке Манштейна. Впрочем, и эта операция обернулась плачевно. Немцы своевременно обнаружили угрозу, прекратили атаки в Крыму и резко принялись разворачивать свои соединения на восток. Вместо флангового удара наши армии столкнулись с ними в лоб. Тем временем командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт мастерски сманеврировал 1-й танковой группой Клейста. Экстренно вывел ее из боя и перекинул под Днепропетровск. Русская разведка эту переброску прозевала. Группировка под Ростовом навалилась на противника, теснила его, но при этом сама подставила Клейсту свой северный фланг.

Дальнейшее было делом техники. Германской бронированной техники. Она проломила слабое место и рванула в русские тылы, к Азовскому морю. Мотоциклетные и танковые части мчались стремительно. Когда они влетели на улицы Мариуполя, город был уверен, что враг где-то далеко. Никакой эвакуации не было, работали заводы, магазины, ходили городские автобусы [115]… В результате этого прорыва под Черниговкой образовался очередной котел. Погиб командующий 18-й армией генерал Смирнов, 60 тыс. человек попали в плен, было потеряно более 200 танков и 600 орудий. Немцы заняли Таганрог, ворвались в Донбасс.

Но становилось ясно и другое – теперь Манштейн навалится на Крым всеми своими силами, двумя армиями. А как и чем оборонять полуостров? Командование Черноморского флота выступило с предложением – оставить Одессу. Если падет Крым, она все равно будет обречена. Поддерживать ее из Новороссийска под ударами с крымских аэродромов будет слишком сложно. А для спасения Крыма защитники Одессы будут как нельзя кстати. После некоторых колебаний Ставка согласилась [69]. Между тем положение в Одессе выглядело совсем неплохо. Только что очередным контрударом Приморская армия круто потрепала и отбросила осаждающих. Румыны совсем пали духом. Поджали хвосты в окопах, зализывали раны.

Тем не менее обстановка требовала – город придется бросить. Эвакуация началась с 1 октября. Вывозили склады, госпитали, вторые эшелоны. Боевой состав генерал Петров наметил вывезти сразу, одним махом. Неприятеля обманывали, убеждали, будто готовится еще один контрудар. В город даже прибыла новая бригада морской пехоты. А враги знали, что моряки – ударная сила. Они поверили, зарывались в землю, усиливали охранение. Но моряков привезли только для того, чтобы прикрыть эвакуацию. В ночь на 16 октября Петров оставил на позициях пулеметчиков и специально выделенные подразделения. Они вели огонь погуще, грохотала и флотская артиллерия. А войска спешно перевозились или маршировали к причалам, грузились на суда. В последний момент снялись арьергарды. За одну ночь было взято на борт 38 тыс. человек. А всего удалось вывезти 86 тыс. военных и 15 тыс. мирных жителей, 570 орудий, 34 танка, 938 машин [55].

Румыны только на следующий день обнаружили – против них никого нет! Даже не сразу поверили, высылали разведку, запрашивали начальство. Почти через сутки после ухода советских войск они осмелились вступить в вожделенный город. Маршировали как победители! Шагали колонны пехоты, цокали лошади в упряжках орудий, генералы и офицеры красовались специально вычищенными мундирами. Но победа-то получалась липовой. Провозились 73 дня, не в силах сломить вчетверо меньший гарнизон! 17 румынских дивизий и 7 бригад были совершенно измотаны, повыбиты, потеряли 90 тыс. солдат и офицеров (русские потери составили 40 тыс. – из них 4 тыс. убитыми, 9 тыс. пропавшими без вести, остальные ранеными). После взятия Одессы 4-ю румынскую армию пришлось снимать с фронта, выводить на родину на переформирование.

Хотя и Приморской армии досталось несладко. Из Одессы-то ее вывезли, но к решающему сражению за Крым она опоздала. Ее только-только разгружали с судов, а 18 октября Манштейн начал второй штурм полуострова. Наши воины дрались упорно, но погибали, пятились. Немцы овладели Ишуньскими позициями, выбили обороняющихся вглубь Крыма. Приморской армии было приказано идти на помощь 51-й, контратаковать и выправить положение. Но привезенные из Одессы дивизии и полки разгружались в разных портах. К фронту они двинулись разрозненно и в контратаки кидались по отдельности, по мере подхода.

А удобные рубежи для обороны оказались уже потеряны. На открытых пространствах степной части Крыма немецкие танки и бронетранспортеры давили и разбрасывали нашу пехоту. Между тем Манштейн придерживал в запасе резерв, две свежих дивизий. Высмотрел самое уязвимое место, стык Приморской и 51-й армий, и 26 октября бросил резерв туда. Советские боевые порядки разорвали, и немцы без промедления запустили в брешь подвижные части, они устремились к крымским портам.

Севастопольский оборонительный район был укреплен очень основательно, главную базу Черноморского флота прикрывали мощные артиллерийские форты, береговые батареи, доты. Но к моменту прорыва неприятеля в городе вообще не осталось сухопутных войск! 30 октября береговая батарея № 54 у деревни Николаевки открыла огонь по колонне немецких танков, заставила их повернуть назад. А флотское командование спешно собирало на оборону всех кого можно – личный состав тыловых, учебных подразделений, обслуживающих частей. Набралось около 15 тыс. бойцов. Этого было мало. Но и противник выходил к Севастополю отдельными передовыми отрядами. Пока он только разведывал, прощупывал оборону, поэтому его удавалось обгонять [69].

Между тем продвигающиеся армии Манштейна оттесняли разгромленную 51-ю армию в восточном направлении, она отходила на Керчь. Ставка утвердила это решение, но Приморской армии приказала отходить на Севастополь, защищать флотскую базу. В пылу боев и отступлений командующий Приморской армии Петров вообще остался без связи с вышестоящим начальством. Про указания Ставки он не знал, но и сам принял такое же решение – идти к Севастополю. Марш через Крымские горы был очень трудным. Немцы преследовали, пытались проскочить наперерез и запереть армию на горных дорогах.

Однако войска Петрова пробились. К Севастополю они выходили крайне уставшими, поредевшими. Но основа обороны была уже создана моряками. Это спасло город. Части Приморской армии быстро вливались в эту жиденькую основу, закрепляли ее, цементировали. Хотя и немцы времени не теряли, к 9-10 ноября они полностью обложили Севастополь, и загремел общий штурм. Казалось, что накалялась сама земля, сама атмосфера. В эти дни прославились пятеро моряков во главе с политруком Фильченковым – бросились со связками гранат под танки, ценой собственных жизней сорвали атаку.

Солдаты Приморской армии дрались не хуже моряков, Одесса выковала из них умелых и опытных профессионалов. Несколько раз ситуация висела на волоске, но удержались. Натиск слабел. Наконец, прикинув свой урон, Манштейн приказал закрепляться и переходить к планомерной осаде. Но у соседей, у 51-й армии, дела обстояли значительно хуже. На перешейке Керченского полуострова имелись прекрасные позиции, отбиваться можно было долго – с моря прикроют корабли, из Тамани будет поступать снабжение. Но остатки 51-й армии перемешались, были морально надломлены. Стоило неприятелям как следует нажать, как они в полном беспорядке покатились прочь. Благо Керченский полуостров узкий. Значительную часть солдат удалось переправить на Тамань. Севастополь остался в Крыму единственным осажденным островком.

11. Измены и кары

В 1812 г., во время нашествия Наполеона, по мере продвижения к Москве вражеская армия заметно уменьшалась. В 1941 г. картина была иной. Гитлеровская армия непрерывным потоком получала пополнения. По всей Европе формировались новые части. Мало того, к неприятелям хлынули советские изменники.

Во Львове при приближении немцев подняли восстание украинские националисты. Освободили заключенных из тюрьмы, провозгласили свое «правительство». Восстание произошло и в Литве, в Каунасе. Мятежники громили советские учреждения, убивали служащих, красноармейцев. А особенно увлеклись расправами над евреями. Кстати, литовцам в данном отношении принадлежит приоритет. Они начали геноцид раньше, чем немцы. Обвинили, что именно евреи виноваты в присоединении Литвы к СССР. Логики в этом было маловато. Но уж больно интересным показалось грабить и истреблять беззащитных.

Впрочем, даже евреи нередко встречали гитлеровцев вполне дружелюбно. Руководитель подполья в Ровно Т. Ф. Новак вспоминал, что на Западной Украине многие из них отказывались эвакуироваться. Старики помнили, как хорошо относились к ним немцы и австрийцы в Первую мировую. Уговаривали соплеменников, чтобы те не поддавались на призывы уезжать. Дескать, немцы – представители высокой западной цивилизации [89]. А в Литве евреи искали у оккупантов защиты от местных погромщиков. В чужеземцах не видели зла и многие русские. Фельдмаршал фон Лееб докладывал – после окружения Ленинграда толпы жителей по ночам пытались пересечь линию фронта, выбраться в расположение германских войск. Но солдаты получили строгий приказ не принимать их, поливали очередями.

Желающих повоевать на стороне Германии нашлось немало. Студент Мартыновский под Лугой и лейтенант Рутченко под Порховом создавали антисоветские партизанские отряды. В г. Локте Брянской области еще до прихода немцев составился заговор. Инженер К. П. Воскобойников поднял всех недовольных, сверг советскую власть и провозгласил самоуправляемую «республику». Собирали брошенное советское оружие, началось формирование Русской освободительной народной армии (РОНА). Полковник Мальцев, успевший в 1938 г. побывать в тюрьме, служил начальником санатория ВВС в Крыму. Перейдя к немцам, он стал бургомистром Ялты, формировал добровольческие отряды, а потом пошел служить в люфтваффе и организовал боевую эскадрилью.

Русских изменников принимали и в части вермахта. Особенно после того, как возникла потребность компенсировать потери. Таких перебежчиков называли «хиви» («хильфсвиллиге» – «добровольные помощники»). Сперва их назначали обозными, подносчиками боеприпасов, санитарами. Потом доверяли оружие. Порой их насчитывалось до 10–12 на германскую роту. Появлялись и части «Остгруппен», целиком составленные из советских граждан. Они носили немецкую форму, и офицеры у них были немецкие. Командующим «Остгруппен» стал генерал Гельмих. Но он занимался не оперативным командованием, а вопросами учета и формирования. Эти части не превышали батальона, и вместе их не сводили. Преднамеренно распыляли по разным германским соединениям. Создавались грузинские, армянские, северокавказские, калмыцкие, туркестанские формирования.

Командир советского 436-го полка майор Иван Кононов перешел на сторону немцев и принялся зазывать пленных в казачью часть Kosaken Abteilung 102, позже она была преобразована в 5-й Донской полк. Правда, современники свидетельствовали, что полк Кононова «преимущественно состоит из народностей Кавказа». У крымских татар были свои счеты с советской властью. В 1920 – начале 1930-х гг. в Крыму при поддержке международной организации «Джойнт» пытались создать еврейскую автономию. У татар отбирали для нее лучшие земли, сады, виноградники. Татарских коммунистических руководителей, начавших протестовать, расстреляли за «национализм». Автономия провалился, евреи разбегались из колхозов по городам. А в 1938 г. Сталин похоронил проект, запретил деятельность «Джойнт» в СССР.

Но татары не забыли обид, активно поддержали немцев, численность их добровольческих отрядов достигла 20 тыс. человек. Прибалтам гитлеровцы доверяли больше, чем русским. В составе вермахта возникли эстонские, латвийские, литовские дивизии. Ну а молдаван Румыния вообще числила своими гражданами – в составе СССР они прожили лишь год. После захвата Молдавии здешних мужчин без долгих разговоров призвали в армию. Если кто-то не попал под советскую мобилизацию или уклонился от нее, пошел воевать за кондукэтора Антонеску и короля Михая.

Надеждами на крушение СССР возбудилась некоторая часть белой эмиграции. Генерал Петр Николаевич Краснов, талантливый литератор, но безграмотный и беспринципный политик, представил руководству рейха доклад об истории казачества, вызвался поднять казачье движение. Его поддержали «атаманы в изгнании», донской – Абрамов, кубанский – Науменко, терский – Вдовенко и астраханский – Ляхов. Осенью 1941 г. они обратились к немецкому командованию и МИДу, приветствуя «приближающиеся к границам казачьих земель победоносные германские войска».

Хотя немцы первое время отмахивались от эмигрантов, как от навязчивых попрошаек. Из белогвардейских организаций в армию взяли лишь 52 человека – в качестве переводчиков. Но затягивание войны и растущие потери все-таки подтолкнули гитлеровцев обратить внимание на русских изгнанников. В Югославии и Болгарии объявили призыв добровольцев в «Охранный корпус». Его возглавил бывший белый офицер Б. А. Штейфон (он успел получить гражданство Германии и служил в рядах вермахта). Разъясняли, что корпус станет зародышем освободительной армии, в его составе создавались казачьи сотни для отправки на Дон и Кубань.

Лихой партизан Шкуро выдвинул лозунг: «Хоть с чертом против большевиков!» Горел желанием повторить подвиги Гражданской войны, самолично подраться с красными. Говорил: «Мне бы только на Кавказ приехать, там меня каждый знает. Как приеду, сразу весь Кавказ подниму против большевиков». Не тут-то было! Краснова и Шкуро немцы использовали только как рекламные фигуры, им даже не позволили побывать на родине. «Охранный корпус» вместо России оставили в Югославии бороться с партизанами, стеречь важные объекты – чтобы высвободить для фронта германские части. Ну а большинство эмигрантов были настроены патриотически, не желали сотрудничать с оккупантами. «Охранный корпус» недотянул даже до бригады, насчитывал всего 2 тыс. человек.

Советских граждан присоединялось к неприятелю гораздо больше. Некоторые и впрямь верили, что наступает пора с германской помощью спасать Россию. Другие всего лишь силились сберечь свою шкуру, а то и очутиться в выигрыше, вовремя подстроившись к победителям. Из гражданского населения формировалась полиция, и желающих нашлось вполне достаточно. Полиция подчинялась германским комендантам и органам гестапо, привлекалась для охраны тыловых объектов, для борьбы с враждебными элементами, для карательных акций. На нее возлагался сбор продовольствия, фуража, германских солдат на такие задачи можно было не отвлекать. Измена проявлялась даже там, куда немцы еще не дошли. Самые буйные жители Кавказа сочли, что советская власть гибнет и с ней можно не считаться. Чеченцы и ингуши принялись разбойничать. Нападали на колхозы, угоняли скот. Убивали милиционеров, работников военкоматов. Взбунтовались карачаевцы, вырезали госпитали в Нальчике.

Но и среди тех советских людей, кто не изменял в открытую, настроения бродили шаткие. Задумывались – может, немцы и впрямь освободители? Это давало оправдания для собственной слабости. Как уже отмечалось, под Севастополем пятеро моряков ценой своих жизней сорвали вражескую атаку. Всего пятеро! Но десять тысяч бойцов при отступлении от Перекопа подняли руки вверх. Они не были ранены, не были окружены. Дорога назад была свободна, но решили, что хватит – устали, навоевались. Ждали и искали, кому бы сдаться… А когда знаменитую 316-ю Панфиловскую дивизию доставили на фронт, во всех трех ее полках отмечались весьма нездоровые высказывания: «Надо бросать воевать», «Сейчас 50 % колхозников настроены против советской власти…». Во всех полках докладывали о перебежчиках.

Однако нацисты не были освободителями. Украинские, литовские, латышские попытки организовывать свои «правительства» они сразу пресекли. На инициаторов цыкнули, что они много о себе возомнили. Ну а тем, кто рассуждал об избавлении от коммунизма или просто надеялся отсидеться в своей хате с краю, быстро пришлось раскаяться. Новая власть повсеместно начиналась с «превентивного» террора. Улицы захваченных городов оклеивались приказами, где любое прегрешение сопровождалось угрозой смерти: «саботаж», вредительство, нарушения комендантского часа. Расстрел обещали даже тем, кто не зарегистрирует домашних животных.

В Бресте арестовали всех, кого сочли подозрительными. Тысячи людей согнали на стадион «Спартак». Сортировали несколько дней, держали на трибунах, на солнцепеке, без еды и воды. Некоторых расстреливали здесь же, на футбольном поле. Других увозили в тюрьмы и лагеря. Третьих сочли неопасными, распустили по домам. Войдя в Минск, немцы в первый же день объявили диверсией какой-то оборванный провод, нахватали наугад заложников и расстреляли 100 человек. Украинские и белорусские деревни заполыхали еще без всяких партизан – для острастки. По колоннам германских войск из леса стреляли какие-нибудь окруженцы, и гитлеровцы отыгрывались на ближайшей деревушке. Или, понеся потери в бою, срывали злость на мирных жителях. Эти акции не были случайными, они являлись частью общей нацистской политики. Директива Гитлера от 22 июля предписывала «распространение оккупационными войсками такого террора, какой потребуется для искоренения любых попыток сопротивления среди гражданского населения».

Участь советских солдат, которые так бездумно сдавались «братьям по классу», оказалась жуткой. Возиться с ранеными немцы редко считали нужным. Недееспособных пристреливали. А здоровых или относительно здоровых строили в колонны и гнали пешком по дорогам – и под солнцем, и под дождями. На водопой в лучшем случае подпускали к реке. Еды не было. Кто выбился из сил и отставал – добивали. Иногда забавлялись. В Минске прямо на главной улице конвой стал бросать в большую колонну куски хлеба. Изголодавшиеся люди кинулись драться за еду, а по ним открыли огонь [90].

Но германское командование даже в самых смелых мечтах не ожидало такого количества пленных! 8 сентября 1941 г., после победы под Киевом, Верховное командование вермахта издало приказ за подписью Кейтеля, разрешивший «как правило» применение оружия против пленных. Иными словами, допускавший никуда их не вести, а расстреливать на месте. В войсках приказ восприняли с удовлетворением. Так было проще, удобнее. На всех фронтах затрещали очереди пулеметов, сметая в канавы и рвы сдавшихся русских.

Но и тех, кого довели до лагеря, ждали дальнейшие мучения. Их очередной раз сортировали. Коммунистов, политработников, евреев уничтожали. Иногда убивали и других «непонравившихся». Розенберг свидетельствовал: «При этом полностью игнорировались какие-либо политические соображения. Так, во многих лагерях пленных расстреливали, к примеру, всех „азиатов“. А большинство лагерей представляли собой лишь огороженные участки открытого поля, без крыши над головой, почти без еды. Люди объедали траву под ногами, коренья. Где-то местным жителям разрешали подкармливать узников, бросать через колючую проволоку картошку или свеклу, в других местах отгоняли. Потом началась осень с холодами, дождями… Пленные стали вымирать. Сбывались слова Евангелия: „Ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее“ (Матф. 16:25)».

16 июля, на совещании с Герингом, Кейтелем, Борманом, Розенбергом, Ламмерсом Гитлер определил предстоящие задачи: «Мы стоим сейчас перед необходимостью разрезать пирог в соответствии с нашими потребностями, чтобы иметь возможность, во-первых, доминировать на этом жизненном пространстве, во-вторых, управлять им, а в-третьих, эксплуатировать его». Ответственный за эксплуатацию, Геринг, инструктируя комиссаров оккупированных территорий, откровенно заявлял: «Я намерен грабить, и грабить эффективно». Устанавливались цифры обязательных поставок продовольствия, сырья. Их распределяли по селам, деревням. Опять же под угрозой суровых кар за неисполнение.

Вводилась трудовая повинность. На местных жителей возлагались ремонт дорог, мостов, расчистка от грязи и снега, перевозки грузов на своих лошадях и подводах. Гитлер указывал: «Что касается смехотворной сотни миллионов славян, мы превратим большинство из них в таких, какие нужны нам, а остальных изолируем в их собственных свинарниках, и всякого, кто говорит о снисхождении к местным жителям и их приобщении к цивилизации, следует направлять прямо в концлагерь». Ему вторил Борман, писавший Розенбергу, что славяне призваны работать на немцев, а если они не нужны, то могут умирать. Размножение он признавал нежелательным, а образование опасным – для русских, мол, достаточно считать до 100, а «каждый образованный человек – это будущий враг» [149].

Однако грабежи и террор являлись лишь первыми шагами на пути к «новому порядку». Под руководством Гиммлера разрабатывался Генеральный план «Ост» – освоения захваченных стран. Оригинал его не сохранился, был уничтожен. Но до нас дошла переписка по плану и рабочие материалы, позволяющие отчетливо представить этот проект. Гиммлер писал разработчику плана доктору Майеру: «В район заселения на Востоке следует включить Литву, Латвию, Эстонию, Белоруссию и Ингерманландию, а также весь Крым и Таврию…» (причем в понятие «Белоруссия» включались земли «вплоть до Орла и Твери»). «Упомянутые области должны быть тотально германизированы, то есть тотально заселены…»

Заселены немцами! Из коренных жителей некоторую часть признавали пригодной для германизации. Она должна была перейти на чужой язык, забыть о своем происхождении и превратиться в немцев. Другая часть сохранялась в подобии резерваций, для рабского труда. Остальных ожидало поэтапное «выселение». Предусматривалось «выселить» поляков – 80–85 %, литовцев, латышей и эстонцев – 50 %, западных украинцев – 65 %, белорусов – 75 %. А куда их предстояло «выселять», видно из того, что евреи «подлежали выселению» на 100 % [9].

Для «подготовки к политическому управлению Россией» планировались «специальные задачи». Если в Польше айнзатцкоманда уничтожала аристократов, политических и общественных деятелей, то и в Советском Союзе предусматривалось уничтожить всех, кто может сплотить людей и представлять угрозу для нацистской власти. Обобщенно их обозначили «коммунистическими активистами». Айнзатц-команд создавалось уже не одна, а четыре, А, В, С, D. Для Прибалтики, Белоруссии, Украины и Юга Советского Союза. Состав каждой команды определялся в 1000-1 200 человек. Из них 350 солдат и офицеров СС, 150 шоферов, 100 сотрудников гестапо, 30–35 от СД, 40–50 сыщиков криминальной полиции, а также служащие вспомогательной и военной полиции, переводчики, связисты.

Выше уже отмечалось, что руководство этими подразделениями возлагалось на Гейдриха. Он, кстати, наметил протащить через карательные акции многих высокопоставленных эсэсовцев, которых считал белоручками и «интеллигентами». Сотрудников центрального аппарата управления безопасности, кабинетных работников. Под предлогом, чтобы личный состав «не огрубел», включал и женщин – по 10–15 машинисток, канцелярских служащих. Надо сказать, что Гейдрих добился своего. «Интеллигенты» привыкали, превращались в циничных и матерых палачей. Из аккуратненьких фрау и фройляйн, скромненько стучавших на пишущих машинках в берлинских кабинетах, получались знаменитые эсэсовские «суки».

Каким образом должны осуществляться казни, Гейдрих расписал в подробных инструкциях. Оговаривалось, что перед расстрелом обреченные должны сдавать золото, ценные вещи, снимать одежду и обувь. Все имущество предписывалось отправлять в административно-хозяйственную службу СС для передачи в финансовое управление рейха. Хотя понятие «коммунистических активистов» оказывалось слишком расплывчатым. Если брать только членов партии, получалось маловато. А советскую иерархию немцы знали плохо, путались в ней. Для организации репрессий привлекали местных старост, бургомистров, полицаев. Они строчили доносы абы выслужиться, сводили личные счеты. К «активистам» причисляли депутатов захудалых сельсоветов, колхозных бригадиров и прочее мелкое начальство. Хватали «семьи красных командиров» – а в СССР в категорию «командиров» входили даже сержанты. Для количества добавляли комсомольских активистов, стахановцев – обычных рабочих или крестьян, удостоенных этого звания за перевыполнение трудовых нормативов.

В материалах Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков сохранились тысячи свидетельств, одно ужаснее другого. Очевидцами выступали военные, выходившие из окружения, бежавшие из плена, жители населенных пунктов, освобожденных в ходе контрнаступлений. Рассказывали о кошмарах Львова – как во дворе забитой узниками тюрьмы сотни людей были расстреляны или заколоты штыками. Рассказывали о лагере заложников под Минском: сюда притаскивали совершенно случайных граждан, задержанных в облавах, и так же, случайным образом, забирали их на смерть.

Спасшиеся окруженцы описывали «жен красных командиров», казненных под Белостоком, – нагие и изуродованные женские трупы были насажены на колья. В Бахмаче согнали в станционный склад триста «стахановок» с детьми и сожгли заживо. Под Ленинградом гитлеровцы использовали женщин и детей в качестве живого щита. Вели их перед собой в атаках возле городка Добруша, возле совхоза «Выборы». А похожие друг на друга свидетельства о нескольких десятках жителей, перебитых в том или ином селе, стекались со всех фронтов.

С этими расправами соединилось «окончательное решение еврейского вопроса». Этот новый «фронт работ» айнзатцкомандам добавили в июле. По примеру Польши советских евреев начали собирать в гетто. Здесь им предстояло подождать, когда настанет их черед. Айнзатцкоманды разрабатывали оптимальные маршруты своего передвижения, от города к городу. Прибыв на новое место, намечали подходящие места для акций. Чаще всего – противотанковые рвы, их понарыли много. Евреям объявляли – их будут куда-то перевозить, разрешали взять самое ценное имущество. Но привозили или приводили к месту расправы.

Постепенно вырабатывались наиболее удобные методы. Я. Карпук, очевидец казней под Ровно, описывал: «Я не раз видел, как гитлеровцы уничтожали советских граждан – украинцев, русских, поляков, евреев. Происходило это обычно так: немецкие палачи привозили к месту расправы обреченных, приказывали раздеваться донага и ложиться в яму лицом вниз. По лежащим гитлеровцы стреляли из автоматов в затылок, потом на трупы расстрелянных таким же образом клали второй слой людей и умерщвляли их, затем третий – до тех пор, пока яма не наполнялась. После этого трупы обливались хлорной известью и засыпались землей».

Аналогичным образом истребляли людей в Белостоке, Пинске, Житомире, Бердичеве, Замостье, десятках других городов. Конечно, 4 тыс. палачей никак не хватило бы для умерщвления миллионов обреченных. Но айнзатцкоманды выступали организующими центрами. А для непосредственного исполнения привлекали полицаев, подразделения армии. В Белоруссию специально для массовых казней привезли 8 литовских и 1 украинский полицейские батальоны. Использовали даже еврейскую полицию. Так, отряду из Вильнюсского гетто было поручено умертвить 1,5 тыс. соплеменников в Ошмянах. Начальник еврейской полиции Яков Генс согласился, но принялся торговаться с немцами и уломал их сократить количество. Ему позволили не убивать женщин и детей, а только стариков. Потом Генс оправдывался – старики все равно скоро умерли бы, так что и преступления серьезного не было.

В Киев немцы вошли 19 сентября. Но диверсионные группы НКВД перед оставлением города заминировали здания по главной улице, Крещатику. Рассчитали, что там разместятся германские штабы и администрация. Взрывы громыхнули 24 сентября. Нацисты сочли: в этом случае надо найти крайнего. Лучше всего евреев. Арестовали 9 раввинов, приказали им подписать воззвание: «После санобработки все евреи и их дети, как элитная нация, будут переправлены в безопасные места…» Уж кто поверил трогательной заботе об «элитной нации», кто не поверил, но толпы людей в назначенное время потекли к местам сбора. Их направляли дальше, к концлагерю, выстроенному возле урочища Бабий Яр. Лагерь был маленьким, но потоки вливались туда – и поглощались. Через репродукторы гремела музыка, маскируя нежелательные звуки. За двое суток, 29–30 сентября, там расстреляли 34 тыс. человек…

Впрочем, в последнее время возникла тенденция сводить злодеяния нацистов исключительно к холокосту. Надо сказать, тенденция странная. Претендовать на исключительность – перед кем? Перед лицом смерти? Мирового зла? Во всех европейских странах, вместе взятых, по разным оценкам, было истреблено 4–6 млн евреев. А в Советском Союзе погибло около 18 млн мирных жителей, и значительная часть из них – жертвы террора. Евреи составляли около 10 % этих жертв. В массовых захоронениях перемешивались кровь и разлагающаяся плоть русских, белорусов, украинцев.

Но, наверное, надо коснуться еще одной ошибочной тенденции – относить все зверства на счет немцев. Правда, итальянцы евреев не преследовали. Муссолини не считал нужным поддерживать антисемитскую линию своих союзников, Италия даже стала одним из немногих государств, принимавших еврейских беженцев! Дуче полагал, что выигрывает на этом, к нему притекают умелые ремесленники, образованные специалисты, а торговцы принесут на новую родину кое-какие капиталы. Не преследовали евреев и финны. У них иудаизм оставался уважаемой религией, в финской армии были даже раввины, окормлявшие еврейских солдат и офицеров. Зато с русскими финны обращались дико. Известны случаи, когда они мучили пленных пытками, сжигали их. О финских частях с содроганием вспоминали жители Смоленщины, считали их гораздо страшнее немцев – в селах, где они останавливались, устраивались расправы без всякого повода, только из ненависти к русским. Собирали мужчин и расстреливали или кололи штыками.

В захваченной Карелии развернулась финнизация. Местных карелов и финнов объявили «родственными», стали призывать в свою армию. «Нефинноязычное население», то есть русских, независимо от пола и возраста, загнали в лагеря. Среди иллюстраций фашистских зверств стала классической фотография – детишки за колючей проволокой показывают свои ручонки, где вытатуированы номера. Но обычно умалчивается, что на фото изображен не германский лагерь. Это финский лагерь в Кондопоге! Заключенных, в том числе и детей, гоняли на тяжелые работы, держали впроголодь, избивали. В лагерях одного лишь Петрозаводска умерло не менее 7 тыс. человек. Общее количество жертв в Карелии оценивают в 20–25 тыс.

Венгры бесчинствовали в Югославии. Сегедский корпус генерала Фекетхалми-Цейдлера «чистил» Воеводину от сербов – эта область раньше принадлежала Австро-Венгрии, значит, сербы захватили ее! По селам людей даже не расстреливали, а рубили топорами. А в январе 1942 г. «прочистили» город Нови-Сад. 3,5 тыс. человек согнали на берег Дуная, заставили на морозе раздеваться догола, выгнали на лед и расстреляли.

В России мадьяры вели себя не лучше. Например, в Севском районе только в трех деревнях они убили не менее 420 крестьян. Когда расстреливали мужчин, женщины и дети попрятались в лесу – их нашли и замучили. Баб и юных девочек насиловали перед тем, как зарезать или застрелить. Не пощадили совсем малышей, приканчивали вместе с матерями. В другой карательной операции, между Рославлем и Брянском, венгры согнали с мест проживания 12 тыс. жителей, их деревни сожгли, казнили более тысячи человек. В 1942 г. в Будапеште вышла книга свежих воспоминаний «Военный дневник». Один из авторов, взводный командир Шандор Криштоф, подробно расписывал, как он и его подчиненные помогали немцам в карательных акциях, какое удовольствие доставляло ему убийство женщин и детей. Имел наглость благодарить Бога, что смог поучаствовать в искоренении славянской и еврейской «заразы». Причем в Венгрии этой книге присудили литературную премию [38]!

А уж румыны выступили далеко не самыми доблестными воинами, зато в свирепости могли дать фору кому угодно! Антонеску наметил капитальную программу чисток на присоединенной территории. Первые кровавые акции развернули даже не на советской, а на собственной земле. 28 августа 1941 г. погромили евреев в Яссах, некоторых перебили, 8 тыс. выслали в концлагеря. В Молдавии репрессии обрушились на всех, кто так или иначе выдвинулся при советской власти, вел общественную работу, имел неосторожность хвалить компартию или русских. В каждом городе тюрьмы были забиты до отказа, гремели расстрелы. Крестьян арестовывали и пороли за организацию колхозов, за использование помещичьего инвентаря.

Взялись и за евреев с цыганами. Кстати, евреев во внутренних областях Румынии Антонеску… вообще не тронул.

С ними тесно переплелись те же самые группировки нефтепромышленников и спекулянтов, которым угождал и подыгрывал маршал. Но советские евреи были «чужими», можно было отлично прибарахлиться их имуществом, пополнить казну – а заодно и карманы румынских военных и полицейских начальников. По Молдавии евреев принялись сгонять в концлагеря.

В Одессе ночь на 18 октября, первая после вступления в город вражеских войск, стала ночью ужасов. Солдаты разбрелись по улицам. Грабили и раздевали случайных встречных, закалывая их штыками или забивая прикладами. Вламывались в дома, набрасываясь на женщин. Позже румынское командование разводило руками – дескать, солдаты «устали» от тяжелой осады, вот и поправляли нервы. На следующий день по приказу комендатуры появились повешенные на столбах и деревьях – за что, никто не знал. А войска начали систематически прочесывать город. Насобирали 3 тыс. пленных, по каким-то причинам не сумевших эвакуироваться или преднамеренно оставшихся. Их согнали на территорию старых артиллерийских складов. Сюда же приводили задержанных в облавах, которых сочли подозрительными. Но никаких разбирательств и выяснений личности не было. Всех людей, собранных здесь, начали расстреливать. Некоторых заперли в складах и сожгли заживо.

А потом случилась примерно такая же история, как в Киеве. Незадолго до эвакуации разведчики Приморской армии раздобыли любопытный документ: план размещения в городе румынских учреждений. Здание управления НКВД на Марзалиевской улице предназначалось для комендатуры и сигуранцы (контрразведки). Подвал дома заминировали. Оставшиеся в городе подпольщики сообщили, что в это здание съезжается начальство на совещание. Из Крыма по радио мину привели в действие [55]. Погибли комендант Одессы генерал Глогожану, два десятка румынских и немецких офицеров, охрана – всего 67 человек. Разъяренный Антонеску распорядился казнить по 200 человек за каждого убитого офицера и по 100 за солдата. Но перебили гораздо больше. По Марзалиевской и соседним улицам выгоняли из квартир всех жителей, целыми семьями. Некоторых сразу вешали на деревьях, других выстраивали возле домов и расстреливали. Потом по городу развернулось повторное прочесывание.

Забирали людей, так или иначе причастных к обороне Одессы, – фабричных рабочих, портовых грузчиков, врачей и медсестер городских больниц. К ним скопом добавляли евреев, их тоже объявили виновными. Возобновились расстрелы в артиллерийских складах. Второе место для массовых экзекуций выбрали на территории порта, там беспрерывно грохотали ружья и пулеметы. Когда убийцы пресытились кровью и устали, еще уцелело довольно много схваченных заложников. Их повели в концлагеря, организованные в Богдановке и Доманевке, некоторых добивали по дороге. В эти дни погибло 25–35 тыс. одесситов. Но расправы не прекращались и позже. В румынской зоне оккупации функционировало 49 концлагерей. Один из них, возле Тирасполя, специально предназначался для уничтожения цыган. Сюда их свозили из разных мест. Общее число жертв румынского террора оценивают в 350 тысяч…

12. «Тайфун»

Была ли Россия обречена? Да. Обречена однозначно. Враг превосходил ее по оснащенности вооружением, техникой. Превосходил промышленным потенциалом. Превосходил воинским мастерством. Впоследствии германские генералы оправдывались, что русские смогли одолеть их только количеством. Тупо, невзирая на потери, заливали немцев кровью и заваливали головами своих солдат. С нелегкой руки врагов России подобные теории загуляли по исторической литературе. Но если перейти от выдумок к фактам, то превосходства в людских ресурсах у нас тоже не было! С осени 1941 г., когда враг занял западную часть страны (самую густонаселенную), СССР уступал по численности населения Третьему рейху. А тем более – вместе с германскими союзниками и сателлитами. И вдобавок ко всему, наш народ разделился сам в себе. Разве это не было откровенным предвестником гибели? «Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет, и дом, разделившиеся сам в себе, падет» (Лк. 11:17).

И все же… нашествие со всеми ужасами вызвало и такие последствия, на которые враги никак не рассчитывали. Уже 22 июня в Москве под сводами Елоховского собора зазвучало обращение местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского): «… Не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божьей помощью он и на сей раз развеет в прах фашистскую силу. Наши предки не падали духом и при худшем положении, потому что помнили не о личных опасностях и выгодах, а о священном долге перед Родиной и Верой и выходили победителями…» [31].

Митрополит Сергий назвал войну «очистительной грозой». Очистительной! И ведь он был прав. Русскому народу в самом деле пришлось очищаться от богоборчества и прочих соблазнов, которых он нахлебался в предшествующие десятилетия. Пришлось неимоверными страданиями и потерями искупать то, что он натворил при попытках строительства «земного рая». 28 июня 1941 г. владыка Сергий сообщал экзарху Русской православной церкви в Америке митрополиту Вениамину: «По всей стране служатся молебны… Большой религиозный и патриотический подъем». И сам владыка молился в Москве «о даровании победы русскому воинству» – молился при огромном стечении народа.

Да и как было не обратиться к Господу матерям солдат, которых в это время перемалывали вражеские танки? Как было не обратиться женам или детям людей, уходивших в армию? Как было не обратиться к Нему самим солдатам? Протоиерей Георгий Поляков (участвовавший в боевых действиях в Чечне) пишет: «Кто побывал в смертельном бою и хоть краем глаза видел смерть, знает – никто не умирает атеистом. Когда дыхание смерти почувствуешь рядом, почувствуешь ее прикосновение и неминуемость прощания с жизнью… порой самые рьяные атеисты обращались к Богу» [102]. До нас дошли кадры старой кинохроники, фотографии, показывающие переполненные храмы. И среди прихожан – много военных. Солдаты, командиры молятся не таясь, открыто.

Церковь благословляла «предстоящий всенародный подвиг». Но и советское правительство призывало к всенародному подвигу. В общем-то, поворот страны из революционного в патриотическое русло уже начинался перед войной, с 1935–1937 гг. Была восстановлена историческая преемственность с царской Россией, возрождалась национальная культура. На библиотечные полки и в школьные учебники вернулись «изгнанные» классики русской литературы. Стали сниматься фильмы о святом Александре Невском, Минине и Пожарском, Петре I. Были отменены марксистские установки об отмирании семьи, запрещены аборты. Сталин реабилитировал казачество, заново расцветали донские и кубанские станицы. В Красной армии появились казачьи полки и дивизии. В войска вернулись упраздненные офицерские звания. Наконец, как уже упоминалось, стали сворачиваться гонения на церковь и духовенство.

Хотя эти меры осуществлялись с большим запозданием. На оплевывании собственного Отечества, на атеизме выросло целое поколение советской молодежи. Именно это поколение попало под первый удар. Погибало, сдавалось, вымирало в плену. Или предавало, чтобы выжить. А Сталин теперь еще более решительно переводил Советскую Россию в патриотическую систему координат. Саму войну он назвал Великой Отечественной. Над страной зазвучала песня, совсем не похожая на бравурные мотивчики предвоенных лет: «Идет война народная, священная война…».

В сражениях сорок первого возродилась русская гвардия. До революции под гвардией подразумевались особые войска, несшие службу при дворе государя, – солдат в эти части отбирали по росту, внешнему виду. Сталин предложил присваивать звания гвардейских уже существующим частям, отличившимся в боях. Первыми отметили участников освобождения Ельни. Полкам и дивизиям, проявившим себя в этом контрнаступлении, вручили гвардейские знамена, они получили новые номера. При прочих равных условиях гвардейские звания считались выше общеармейских. Гвардейцам полагались более высокие денежные оклады.

Наметились очередные сдвиги и в духовных вопросах. В сентябре 1941 г. Сталин разогнал Союз воинствующих безбожников, закрыл антирелигиозные журналы. А в Ленинграде в самый напряженный момент германского наступления к прилетевшему новому командующему, Жукову, обращались многие должностные лица – директора заводов, морское и городское начальство. Обратился и митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский). Попросил разрешения устроить вокруг города крестный ход с чудотворной Казанской иконой Божьей Матери. Жуков разрешил [31]. Крестный ход не афишировали, проводили ночью – врагов не привлекать, но и своих не «смущать». Но ведь в это же время немцы переменили планы, атаки приостановились!

Но менялась не только политика правительства, менялись сами люди. Они заново учились любви к своему Отечеству. Отбивая в контратаках населенные пункты, воочию видели следы нацистского хозяйничанья. Об ужасах оккупации рассказывали бойцы, выходящие из окружений, бежавшие из плена. Об этом широко оповещала советская пропаганда. Оказывалось, что без Отечества-то нельзя. Какое бы ни было, с какими бы недостатками, оно единственное! Солдаты дрались все более упорно. Все чаще жертвовали собой – заслоняли собой товарищей по роте, оставшуюся в тылу маму, невесту. Заслоняли собой незнакомых старушек и детишек в ближайшей деревеньке за спиной. А ведь тем самым они обретали Высшую Любовь! Ту, о которой говорил Спаситель: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин, 15:13). Любовь, в которой приходит ОН САМ! Поэтому беспросветной осенью 1941 г. перед русским воинством уже начали открываться дороги к грядущим победам…

Впрочем, даже разговоры о победах пока еще могли показаться пустословной болтовней. Германские армии выглядели неудержимыми. В данное время только специалисты могли определить – сдвиги все-таки имеются. Как ни крути, а план «Барбаросса» провалился. От одновременного наступления сразу по трем направлениям гитлеровцам пришлось отказаться. Их вынудили вернуться к классическим схемам ведения боевых действий, сосредотачивать силы на ключевых задачах. Но и такое утешение было слабым. Чему радоваться, если враг и по новым планам бил русских в хвост и в гриву?

Немцы быстро и эффективно зачистили фланги под Ленинградом и на Украине. Теперь войска, взятые с центрального направления, возвращались обратно, к ним добавлялись новые. В составе группы армий «Центр» оказалось уже не две, а три танковых группы, 2-я, 3-я и 4-я. Такой концентрации бронированной техники мировая военная практика еще не знала! Операция получила название «Тайфун» – удар всеми силами на Москву. В ставке фюрера были уверены: война этим завершится. Падение столицы подорвет дух русских, вызовет общий разброд. Развалится вся система железных дорог, завязанная на Москву. Ободрятся и вступят в войну Турция, Япония…

К броску готовились более миллиона солдат, 1700 танков, 14 тыс. орудий, 950 боевых самолетов. Русские силы на данном направлении значительно уступали. В войсках Западного, Резервного и Брянского фронтов насчитывалось 800 тыс. человек, 782 танка, 6800 орудий, 545 самолетов. К тому же немцы запутали советскую сторону своими перетасовками сил. Сталинское командование выискивало и рассылало резервы для прорыва блокады Ленинграда, для восстановления фронта на Дону. А 30 сентября «Тайфун» забушевал в самом центре России. Из района Шостки и Глухова танковые корпуса Гудериана вломились в боевые порядки Брянского фронта. Протаранили их и устремились к Орлу, обходя Москву с южной стороны. Из резерва Ставки наперерез неприятелю был брошен 1-й гвардейский корпус генерала Лелюшенко. Но он явно опаздывал.

Чтобы задержать врага, для ударов по танковым колоннам нацелили истребители ПВО Москвы, 300 бомбардировщиков дальней авиации. В Орле даже высадили воздушный десант – на своей территории, только бы успеть преградить дорогу. Танковых и механизированных корпусов в Красной армии больше не было. Сейчас для таких соединений не хватало техники. Остатки корпусов расформировали на бригады по 50–60 машин. Во время прорыва к фронту прибыла свежая 4-я танковая бригада генерала Катукова. Ее тоже кинули останавливать Гудериана. Силы были очень уж неравными. Но Катуков применил новую тактику, танковые засады. Машины маскировались возле дорог, подпускали колонну немецких танков поближе и расстреливали в слабо защищенные борта. Под Мценском врагов повыбили, заставили попятиться.

Однако 2 октября немцы перешли в наступление не только под Орлом, а еще и под Вязьмой. 3-я танковая группа Гота ринулась вперед от Духовщины, 4-я группа Гепнера от Рославля. Резервы были исчерпаны, подкрепить Западный и Резервный фронты оказалось нечем. Два бронированных кулака прокатились по расположению наших войск и 7 октября встретились. Три наших армии, 37 дивизий, очутились в котле. Да и Гудериана задержали ненадолго. У него в прорыв вслед за танками вливались моторизованные и пехотные дивизии. Догнали подвижные группировки, смяли или обходили узлы, где обозначилось сопротивление. Пали Брянск, Карачев, и образовался второй котел – в него попали еще три армии, 27 дивизий.

И вот сейчас перед страной разверзлась полная катастрофа. На подступах к Москве достраивалась Можайская линия обороны. Не покладая рук трудились сотни тысяч женщин, подростков, пожилых людей. Рылись противотанковые рвы, оборудовались полосы окопов, дзотов. Немцы, кстати, издевались. С самолетов раскидывали листовки: «Русские дамочки, не ройте ваши ямочки, все равно их перейдут наши таночки». И вдруг выяснилось, что листовки недалеки от истины! Ям понарыли о-го-го сколько, но для того, чтобы защищать эту линию, не было войск!

Сталин отозвал из Ленинграда Жукова – он уже приобрел репутацию лучшего военачальника, и его перекинули командовать Западным фронтом, спасать положение. Хотя фронта как такового не было, как и Резервного, Брянского. Уцелели лишь остатки частей почти без техники, без орудий. Для прикрытия столицы войска экстренно выдергивали отовсюду. Разворачивали назад подкрепления, отправленные на юг и к Ленинграду. В тылах поднимали новобранцев, еще находящихся на стадии формирования. Но ведь этих войск еще предстояло дождаться! Чтобы перевезти одну дивизию, нужно полсотни эшелонов. Их надо перегнать через перегруженную железнодорожную сеть. Дивизии надо выгрузиться, дойти от станций до передовой.

Чтобы выиграть время, по Москве и Подмосковью собирали народное ополчение – добровольцев, освобожденных от службы по состоянию здоровья, по возрасту. Вооружали винтовками, какие найдутся на складах, бутылками с горючей смесью. Имеющиеся танки и пушки распределял лично Сталин – поштучно, туда, где нужнее. Батареи зенитчиков отправляли встречать танки прямой наводкой. На передовую послали и курсантов военных училищ. Золотой фонд, без пяти минут командиров! Но доучиваться «пять минут» им уже оказалось некогда. Шли драться и умирать рядовыми. 8 отрядов были сформированы из служащих инженерных управлений и курсантов саперных училищ. Их распределили по 8 важнейшим шоссе. Они создавали зоны сплошного минирования, а при приближении врага подрывали дороги, превращая их в непролазные ямы, нагромождения камней и асфальта.

Впрочем, немалая заслуга в спасении Москвы принадлежала и окруженным группировкам. Они оружия не сложили. Командующий Брянским фронтом Еременко сам повел подчиненных на прорыв. Был ранен, но значительная часть его войск вышла к своим, заняла подступы к Туле. Танкистов Гудериана, разогнавшихся с ходу захватить город, побили и отбросили. Вторая советская группировка, под Вязьмой, несколько дней предпринимала отчаянные контратаки. 12 октября ей удалось пробить коридор, наши части начали выходить из котла. Но и немцы быстро отреагировали, перекинули на этот участок свежие силы, заново перекрыли проход. Тем не менее окруженные армии оттянули на себя 28 германских дивизий. Это ослабило и затормозило ударные клинья, нацеленные на Москву.

14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, митрополит Сергий (Страгородский) обратился с посланием к москвичам: «Вторгшийся в наши пределы коварный и жестокий враг силен, но „велик Бог земли русской“ – как воскликнул Мамай на Куликовом поле, разгромленный русским воинством. Господь даст, придется повторить этот возглас и теперешнему нашему врагу… За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших» [62]. Поверила ли паства своему архипастырю? Наверное, в большинстве своем… нет. Слишком невероятными, слишком чудесными выглядели его прогнозы. Такими же невероятными, как советские агитационные плакаты.

Между тем, на фронте становилось все хуже. Не успели остановить врага под Тулой и под Можайском, как 9-я германская армия и 3-я танковая группа Гота нанесли новые удары! На этот раз клещи наметились на северном фланге. 14 октября, в тот же самый праздник Покрова Божьей Матери, немцы ворвались в Калинин (Тверь). А 15-го было объявлено, что из Москвы эвакуируются заводы, правительственные учреждения. Это оказалось детонатором взорвавшейся паники. Городские, отраслевые, ведомственные руководители принялись издавать собственные распоряжения, усугубляя суматоху. Предприятия закрывались, рабочим выдавалась месячная зарплата – и идите куда хотите. Каганович распорядился готовить к взрывам метро.

Стали закрываться магазины, и кто-то из столичного начальства рассудил, что товары перед закрытием надо раздать населению. У магазинов началась давка. Оказавшиеся поблизости люди хватали кто что может. А сотни тысяч людей хлынули на вокзалы, куда-нибудь уезжать. Площади перед вокзалами, здания, перроны запрудили бесчисленные толпы. В давках искали, на какой же поезд можно сесть. Те, кто считал себя элитой, пытались качать права. Председатель Союза писателей Фадеев докладывал, как признанный автор «Священной войны» Лебедев-Кумач (существует и другая версия, что он использовал дореволюционное произведение) привез на вокзал две машины, нагруженные барахлом. Поднял скандал, что ему не разрешают вывезти столько вещей.

Разгулялись преступники. Грабили брошенные магазины, склады, полезли и по квартирам, покинутым хозяевами. К профессиональным ворам подключались «любители». Если соседи умчались, отчего не поживиться? Во взбаламученном городе обнаружилась вражеская агентура. Заявили о себе какие-то антисоветские организации. Среди москвичей стала распространяться брошюра «Как бороться с холодом» – а внутри был памфлет с призывами свергнуть «жидомасонскую клику Сталина».

Но из правительства и военного руководства в тыл отправляли лишь второстепенные структуры. Ставка и верхушка партии оставались. В народе живет предание, как Сталин ездил к святой Матроне Московской, спрашивал ее совета, удастся ли удержать столицу. Во всяком случае, доподлинно известно, что святая Матрона предсказывала многим – Москва устоит, и уезжать не надо. Объективные источники подтверждают и другое – сам Сталин не намеревался никуда бежать. Восстанавливать порядок он взялся лично, строго одернув Кагановича и других запаниковавших помощников. Минирование метро и прочие подобные меры были отменены, как и массовые увольнения. Налаживалась планомерная эвакуация людей со своими предприятиями и организациями.

20 октября Москва была объявлена на осадном положении. Бандитов, паникеров, вражеских агитаторов приказывалось расстреливать на месте. Город готовился драться. Витрины заложили мешками с песком, рубежи обороны строились уже и в самой Москве – по окраинам, Садовому кольцу. Впрочем, вскоре стало выясняться, что слова митрополита Сергия: «За нас молитвы всего светозарного сонма святых, в нашей земле воссиявших», – оправдываются в полной мере. Паника, охватившая Москву, опоздала! В те самые дни, когда столицу выворачивало наизнанку, положение уже выправлялось.

Три советских армии, стоявших в районе Твери, Ставка выделила в новый, Калининский фронт под командованием И. С. Конева. Ему приказали контратаковать, невзирая ни на что, и немцам на этом участке не позволили развить успехи, замкнуть очередное кольцо. А во второй половине октября залили беспрерывные дожди. Шоссейные дороги были разрушены, а раздолбанные машинами проселки затопило морями грязи. Немцы проклинали русское бездорожье. Русские тоже его проклинали. Надрывались, вытаскивая застрявшие машины, повозки, увязших до брюха лошадей. Хотя на самом-то деле передышка оказалась кстати для обеих сторон. Нашим войскам она предоставила то самое время, которое требовалось для восстановления рухнувших фронтов.

Но и немцы в наступлении выдохлись, понесли потери. Теперь подвозили по железным дорогам подкрепления, восполняли израсходованное топливо, снаряды. Ко всему прочему, дожди подорвали сопротивление советских армий, державшихся в окружениях. Снабжение к ним доставляли по воздуху, а сейчас самолеты не могли подняться с раскисших аэродромов. Кончались боеприпасы, и немцы оттесняли наших солдат в леса и болота. Они голодали, мокли и мерзли без крыши над головой, в летнем обмундировании. Больные и изнеможенные, падали духом. Поодиночке, группами, а потом сплошным потоком потекли сдаваться. В двух котлах, вяземском и брянском, немцам досталось еще 680 тыс. пленных. Всего же за первые полгода войны в немецком плену оказалось 3,9 миллиона человек! 80 % от довоенного состава Красной армии! Вооруженные силы приходилось создавать заново – из необученных новобранцев, ополченцев, досрочных выпусков училищ. А это, в свою очередь, вело к ошибкам, просчетам, лишним потерям. Кто мог спасти Россию, кроме Господа?

13. Битва за Москву

Распутица парализовала боевые действия не только под Москвой. На юге грязь развезло еще сильнее, и командующий группой армий «Юг» фельдмаршал Рундштедт рассудил, что кампания 1941 г. окончена. Приказал подчиненным войскам закрепляться на линии «Миус-фронта» – от Азовского моря по р. Миус. На строительство погнали окрестных жителей. Их дома бесцеремонно разбирали на бревна. Как люди будут зимовать, в каком овраге замерзать, оккупантов не интересовало. Зато сами они готовились зимовать со всеми возможными удобствами. Оборудовались блиндажи и казармы, прикрывались траншеями, дотами, минными полями.

Но на севере неожиданным образом задержалась солнечная погода. Орудия загрохотали на южном берегу Ладоги, советские войска во второй раз пытались прорвать блокаду Ленинграда. Вражеский прорыв под Москвой перечеркнул эти планы. Операцию отменили. Выделенные для нее дивизии срочно грузили в эшелоны и отправляли защищать столицу. Об этом узнал командующий группой армий «Север» фон Лееб и окрылился – вместо контрнаступления участок фронта возле Ладожского озера ослаблялся!

Ведь через озеро вела последняя трасса в Ленинград. Восточный берег оставался в руках русских, через Тихвин сюда подходила железная дорога. Лееб спланировал удар именно здесь. Перехватить железную дорогу, на реке Свирь встретиться с финнами и замкнуть второе кольцо блокады. Перекроется отдушина для подкармливания Ленинграда, и он погибнет. В состав группы армий «Север» как раз прибыли значительные подкрепления. В том числе Голубая дивизия, сформированная из испанских добровольцев. В СССР она сражалась очень лихо и доблестно. Правда, отличалась и отвратительной дисциплиной. Германские военачальники шутили: «Если вы встретили солдата в расстегнутом мундире, небритого и пьяного, не спешите его арестовывать. Может быть, это испанский герой».

Голубую дивизию фон Лееб поставил на острие прорыва. 16 октября она вместе с германскими частями форсировала Волхов, захватила плацдарм в районе Грузина. Командующий 4-й советской армией Яковлев растерялся. Промедлил организовать контратаки. На плацдарм переправлялись крупные силы, отшвырнули его войска. Захватили Большую и Малую Вишеру, быстро рванули в глубину нашей территории и влетели в Тихвин. Овладели единственной железной дорогой, доставлявшей грузы на Ладогу. В Ленинграде это сказалось сразу же. Пришлось уменьшать пайки. Снабжение по рабочей карточке снизили до 500 г хлеба, по иждивенческой – до 250 г. Начался голод.

Советская Ставка поняла, какими последствиями грозит прорыв. Яковлева заменили Мерецковым, приказали остановить врага любой ценой. Подмоги не было, все резервы направлялись к Москве. Под Тихвин выщипывали по батальону, по роте с более спокойных участков. Две дивизии взяли даже изнутри блокады, из Ленинграда. Вывозили через Ладогу катерами и баржами. Но финны, по своему обыкновению, вели себя эгоистично. Нажимали не там, где нужнее, а где полегче. Взяли Олонец, перерезали Беломорско-Балтийский канал. А на кратчайшем направлении к немцам русские стягивали силы, наращивали оборону. Понеся потери, финны тут прекратили усердствовать. Пускай немцы пробиваются навстречу. Но и немцы не пробились. Переброшенные наперерез советские части непрерывно контратаковали. Сами были обескровлены, но и противника вымотали. Войска фон Лееба чуть-чуть не дотянулись до Свири и до финских позиций [81].

Однако на подступах к Москве вызревало столкновение неизмеримо большего масштаба. Здесь изготовилась 51 дивизия, из них 20 танковых и моторизованных. А советское руководство стягивало сюда лучшие части с других фронтов, перевозило только что сформированные соединения из Сибири, Средней Азии. Бесценная информация поступила из Токио, от разведчика Рихарда Зорге. Он сообщил, что японская верхушка приняла решение – пока не вступать в войну с русскими. Это позволило снять значительные контингенты с Дальнего Востока [18].

По советской традиции 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, на Красной площади маршировали парады. В годы войны эту традицию вспомнили лишь один раз, в самой трудной ситуации, в 41-м. Враг объявлял Москву обреченной, даже союзники были уверены – дни Советского Союза сочтены. Но Сталин распорядился: парад проводить. Наша страна заявляла на весь мир, что сдаваться и погибать не собирается. Парад готовился в спешке, но и в глубокой тайне. Войска, следующие через Москву, вдруг задерживали, приказывали провести несколько занятий по строевой. Бойцы ворчали: зачем это? Военного дирижера Агапкина, автора знаменитого марша «Прощание славянки», вызвали к коменданту города, приказали провести репетиции с оркестром. Но тоже предупредили – никто не должен знать цели репетиций. Участников оповестили в последний момент. Идти на Красную площадь [151]!

Этот парад стал особенным, уникальным. Воины шагали совсем не в парадном обмундировании – в полушубках, потертых шинелях, валенках. Да и выучка слишком отличалась от традиционной парадной муштры. Маршировали как получилось. Зато лица светились! Не шагали, летели на волне душевного подъема. А старинная мелодия «Прощания славянки» провожала солдат прямо в бой. Провожала так же, как их отцов в Первую мировую… Психологический расчет оказался верным. Сообщения о параде подхватили все радиостанции, они разносились в устных пересказах. Солдаты на фронте воодушевлялись. Люди на оккупированных территориях ободрялись. Иностранцы брали на заметку – СССР гораздо прочнее, чем они считали. Враги ошалели, им будто надавали пощечин. Ну а в истории войны необычный парад стал как бы увертюрой к битве. Красивой и трагической увертюрой – как «Прощание славянки».

В это же время, в начале ноября, стало примораживать. В день парада повалил снег. В последующие годы гитлеровские военачальники приспособились сваливать поражения на «генерала Мороза». Совершенно игнорируя, что поначалу «генерал Мороз» подыгрывал им самим, а не русским! Замерзла грязища на полях, проселки, болота. Немецкие танки и машины смогли свободно обходить узлы обороны, перекрывшие дороги. Гуляет по литературе легенда и о том, будто Гитлер не позаботился заготовить зимнюю форму для своих войск. Настали холода, и армия очутилась в бедственном положении. Фальсификаторы наподобие Резуна (присвоившего себе кличку «Суворов») даже выставляют это в качестве доказательства, что немцы не намеревались захватывать Россию [123].

Хотя и такие утверждения не имеют ничего общего с действительностью. Предыдущие зимы германская армия провела в Польше, Румынии, Финляндии. Как она обходилась бы на морозе без зимней формы? И неужели в самой Германии военные ходили зимой в летних гимнастерках? Теплое обмундирование имелось. Другой вопрос, что Гитлер планировал закончить войну до зимы. Утеплять армию спохватились в ходе боевых действий, железные дороги были забиты, машины вязли в грязи. Войска на передовой не всегда вовремя получали вещи с тыловых складов. Но то же самое было у русских. Свежие части приходили из тыла в полушубках, ушанках, валенках. А те, кто держал фронт, мерзли в рваных шинелях, «хэбэшных» гимнастерках и пилотках. Поддевали под форму всякие «вшивники», топили в землянках самодельные печки.

Впрочем, морозец был еще не сильным, воевать не мешал. 16 ноября земля задрожала от залпов и разрывов на всей протяженности фронта. Теперь неприятель брал в клещи всю Москву. Танковая группа Гудериана давила и мяла оборону с юга, от Тулы. А группы Гота и Гепнера обтекали с севера, по Волоколамскому и Калининскому направлениям. Чтобы рассеять внимание русских, не позволить забирать войска с других участков, германское командование наметило вспомогательные удары.

Фон Леебу приказали возобновить атаки под Тихвином. Успеха он не добился, но связал и притянул к себе противостоящие советские армии. А Рундштедту Гитлер отменил зимовку на линии Миус-фронта, велел продолжить наступление. Танки с крестами на броне опять завели моторы, вломились в Ростов-на-Дону. В ставку фюрера летели победные реляции. Немецкие радиостанции выплескивали бравурные марши и трескучие речи, перечисляя павшие русские города. Казалось, все повторяется. Так же, как в прошлых сражениях. Перегруппировались, ударили, и русские фронты должны посыпаться на части, провалиться в гибельные котлы.

Разве могло быть иначе? Советские войска уже растеряли опытные и обученные кадры. Растеряли технику, вооружение. Красная армия должна была ослабеть, уже дальше некуда.

Но на самом-то деле сопротивление не слабело! Оно возрастало. Все отчетливее сказывались не количественные, а качественные перемены. В пламени бедствий сгорала идеологическая шелуха, портившая и разделявшая советских людей. Они снова сплачивались. Ошалелые комсомольцы проходили через такое, что уже не могли остаться прежними. Вбирали русский дух, которого раньше были лишены, прирастали к родной земле. Набирались и воинского мастерства. Учились на собственных бедах, на трагедиях сослуживцев. Кто не успел или не хотел научиться, массами погибали.

Но на смену перебитой или сдавшейся в плен молодежи призывались в строй резервисты старшего поколения. Те, кто воспитывался еще в царской России. Многие из них не утратили в душе идеалы Отечества, сохраняли и веру в Бога. Среди них были солдаты старой армии, ветераны Первой мировой. Они в свое время прошли огонь и воду, получили великолепную выучку, и они-то не обманывались насчет «братьев по классу». Они знали – если германец пришел в Россию, его надо бить. Но знали и то, как его бить. Таких ветеранов было много среди ополченцев, и происходило невероятное. Во все времена и во всех странах ополченские части считались второсортными, а в Великую Отечественную эти части, плохо вооруженные, состоящие из запасников старших возрастов, останавливали и побеждали врага, превращались в гвардейские. Много ветеранов было в сибирских дивизиях, которые начали прибывать на московское направление. Они и воевали по-старому: основательно, крепко, а комиссары делали вид, будто не замечают крестов на солдатских шеях.

Немало ветеранов было и в коннице. Когда в приграничных сражениях погибла почти вся советская техника, кавалерийские соединения остались самыми мобильными, их использовали для «латания дыр», бросали на самые опасные участки. Потери они несли очень серьезные. Но кавалерист не пехотинец, его за несколько дней не выучишь. На пополнение конницы направлялись казаки, бывшие драгуны, гусары и уланы императорской армии. Дрались они яростно, но и умело. Танковая лавина Гота лезла вдоль Волоколамского шоссе. На пути у нее встали стрелковая дивизия генерала Панфилова и кавалерийская группа Доватора. Вся страна узнала о подвиге панфиловцев у разъезда Дубосеково. Но по соседству с ними, у деревни Федюково, 19 ноября принял бой 4-й эскадрон 37-го Армавирского полка доваторовцев.

Эскадрон был уже повыбитым – 44 казака. А на них двинулись 10 танков и рота пехоты. Цепи германских солдат отогнали огнем пулеметов и винтовок, танки поджигали гранатами, бутылками с зажигательной смесью. Тогда гитлеровцы повернули на героев свой резерв, еще 15 танков. Потом добавили еще… В какой-то момент доваторовцы поняли – этот бой для них последний. По старинному казачьему обычаю отпустили на волю коней. Хозяевам они уже не понадобятся, зачем же погибать верным животным? Доватор узнал, что положение эскадрона безнадежно. Послал приказ отходить. Но когда посыльный сумел пробраться к месту схватки, он нашел лишь мертвые тела. А на поле горели 28 вражеских танков.

Но гитлеровцы, невзирая на потери, рвались дальше. Они вклинились в стык 5-й и 16-й советских армий, вырвались на берег р. Истры. 20 ноября под Павловской Слободой корпус Доватора нанес контрудар во фланг группировки Гота. Местные жители вспоминали, как по лесной дороге поскакали бравые колонны всадников в бурках, как загрохотало на опушках и завоняло гарью. Вспоминали и о том, что все пространство возле шоссе и речки было завалено трупами лошадей и казаков. Но немцы попятились. На этом направлении они не смогли пройти дальше [144].

А на южном фланге неприятель застрял под Тулой, где отбивалась 50-я армия генерала Болдина. Наконец немцы сочли, что разбивать себе лбы не имеет смысла. Лучше обойти. Разведали – восточнее города оборона оказалась значительно слабее. Танковая группа Гудериана вдруг совершила поворот, протаранила ее и беспрепятственно покатила на Каширу. Остановить врага было некому. Единственным соединением, способным успеть, был кавалерийский корпус Белова. Сталин приказал ему экстренно двигаться на перехват. Чтобы не терять времени и организовать оборону, Белов опередил свои эскадроны, помчался в Каширу на машинах. Осмотрелся и ахнул – в городе располагалась только зенитная батарея, пара взводов охраны Каширской ГРЭС и местный «истребительный» батальон из школьников и пенсионеров (задачей «истребителей» было охранять населенные пункты от диверсантов). Генерал эти отрядики расставил рыть окопы на подступах к городу.

26 ноября появилась немецкая разведка, ее обстреляли. Гитлеровцы в этот день легко могли овладеть Каширой. Но выстрелы и вид цепочки окопов заставили их затормозить. Они остановились в деревне Пятница, принялись высматривать, как организована оборона. Таким образом, Белов выиграл один день. К Кашире спешили две его дивизии. На усиление корпуса Сталин отдал все, что располагалось поблизости, – танковые, стрелковые части. Но, трезво оценивая ситуацию, Белов приходил к выводу: даже со всеми подкреплениями пассивная оборона не устоит. Неприятель навалится массой и прорвет, если не в одном месте, так в другом.

Вместо этого наметили контрудар. Не в лоб, по танкам, а во фланг и тыл – подрезать коммуникации вражеского скопища в деревне Пятница. Замысел полностью удался. Немцы совершенно не ожидали, что на них кто-то нападет. Переполошились, покатились назад. Бросили обозы, даже несколько танков. А кавалеристы не позволяли им опомниться, усугубляли неразбериху. Погнали, на ходу придумывали новые обходы. Белов и его бойцы еще не знали: они начали наступление под Москвой первыми! На 8–9 дней раньше, чем остальные войска Калининского, Западного и Юго-Западного фронтов. Отбили у врага самые первые километры, вернуть которые немцы уже не смогли. Первые километры на пути к Берлину [133].

План вызревал уже давно. Точно так же, как германские планы, он включал не только главные, но и вспомогательные удары на отдаленных флангах – отвлечь врага, не позволять перебрасывать под Москву дополнительные силы. Для этого как раз возникли подходящие условия. Группа армий «Юг» при взятии Ростова-на-Дону понесла серьезный урон, израсходовала боеприпасы. Но восполнить их и закрепиться на новых рубежах Рундштедту не позволили. Армии Юго-Западного фронта маршала Тимошенко почти без пауз навалились на неприятеля контратаками, выгнали из города.

Рундштедт просил разрешения отойти на старые позиции Миус-фронта. Гитлер запретил, требовал бороться за Ростов. Однако в голых степях немцам было худо. Советская конница и пехота клевали их с разных сторон, обтекали, перехватывая дороги в тыл. Танки оставались без горючего и снарядов, их пришлось бросать. Рундштедт не послушался фюрера, предписал отходить. Гитлер вспылил и отстранил его. Назначил командовать группой армий «Юг» Рейхенау. Но когда новый командующий изучил обстановку, он счел приказ своего предшественника самым разумным. Распорядился отступить на линию Миус-фронта. Русские двинулись было преследовать, но понастроенные здесь доты и дзоты хлестанули их ливнями свинца. Атаки захлебнулись.

А на севере советская группировка, созданная в ходе боев под Тихвином, была реорганизована в новый, Волховский фронт под командованием Мерецкова. Ему тоже приказали нанести контрудар. Бои разыгрались очень тяжелые. Наши части бросались в атаки, силились зажать врага с флангов. Но и немцы с испанцами держались стойко. Их оттесняли большой кровью, шаг за шагом. И все-таки дожали. Стала явно обозначаться угроза обхода, и неприятели сломались. Начали отходить, бросили Тихвин. Фон Лееб рассудил, что от попытки соединиться с финнами приходится отказаться, а удерживать леса и болота не имеет смысла. Приказал отводить войска на старую укрепленную линию по р. Волхов.

Ни Лееба, ни Рейхенау Гитлер не наказал. Было не до них. Все внимание ставки фюрера приковала Москва. Если с юга Гудериана попятили, то с севера немцы все-таки продвинулись к Дмитрову и Яхроме, овладели Клином и Солнечногорском. Били пушки и горели танки у деревни Крюково возле нынешнего Зеленограда. А группа мотоциклистов проскочила даже в Химки. По ступенькам командных инстанций прыгали наверх последние бравурные доклады. Хотя к этому моменту шансов взять Москву у неприятелей уже не было. На пути у них были взорваны водоспуски Истринского, Иваньковского водохранилищ, шлюзы канала Москва – Волга. А под прикрытием разлившихся искусственных морей и изнемогающих фронтовых частей Верховное главнокомандование развернуло пять свежих полнокровных армий.

Две из них было выдвинуто, чтобы усилить шатающуюся оборону. 1-я Ударная и 20-я вступили в схватку под Дмитровом и Яхромой, отшвырнули врага. Еще три армии выжидали в резерве. Гитлеровцы снова попытались маневрировать, переменить направление удара. Переводили поредевшие танковые корпуса на Киевское шоссе, сунулись прорываться под Апрелевкой. Но Жуков уже уловил момент – противник выдохся, запросил у Сталина разрешение на общее контрнаступление. Существует поверье, что одним из главных небесных защитников Москвы и всей Руси является святой благоверный князь Александр Невский. Ему молились в бедствиях татарских нашествий, в смертельных столкновениях с поляками, шведами, французами. И разве не знаменательно, что наступление советских войск началось в день святого Александра Невского, 6 декабря!

Накануне, 5-го, поднялись в атаки армии Калининского фронта. Они поредели в боях, у них не хватало танков, артиллерии. Но неприятельское командование встревожилось, принялось передергивать резервы к Твери. А 6-го включились основные силы, Западный фронт и правое крыло Юго-Западного. Налегли мощно, решительно, германские боевые порядки сразу затрещали по швам. Кстати, только теперь, в декабре, грянули настоящие морозы. Замерзали радиаторы машин, смазка немецких танков. Хотя и советским войскам морозы доставили очень много неприятностей. Застревали и не заводились машины. Многие солдаты обмораживались – ведь продвигаться приходилось по открытому пространству, немцы пожгли все деревни.

8 декабря Гитлер приказал переходить к обороне, но было поздно. Фронт уже прорвали в нескольких местах. Группировка противника в Клину очутилась в полуокружении, ее обтекали с флангов, и немцы бросили город. Старый солдат Конопля, воевавший в 1914-м, партизанивший в 1918-м и тяжело раненный в атаке на Клин, говорил военному корреспонденту Борису Полевому: «Я этой самой минуты, когда мы его тут попятим, будто праздника Христова ждал. Все думал: доживу до того светлого дня или раньше убьют? А шибко ведь хочется жить. А вот, товарищ майор, и дожил. Вперед пошли. Смерть-то что! Я с ней третью войну под одной шинелькой сплю. Мне бы только глазком глянуть, как он, германец, третий раз от нас почешет…» [98].

Да, почесал! Теперь это было видно уже не «глазком». После прорыва под Клином наши части начали обходить соседнюю вражескую группировку, под Калинином (Тверью). Она тоже откатилась вспять. В это же время немцев выгнали из Волоколамска, Тарусы. А на южном крыле развернувшейся битвы, под Тулой, была введена свежая 10-я армия. Ее наступление сомкнулось с продвижением конницы Белова – его корпус за проявленную доблесть стал 1-м гвардейским кавалерийским корпусом, а корпус Доватора – 2-м гвардейским. На некоторых участках враги ожесточенно огрызались, но на других порядок рушился, части перемешивались между собой, бежали. Были взяты Венев, Алексин, Боровск, Наро-Фоминск, Малоярославец, Белев. Под Ельцом впервые удалось поймать в котел и уничтожить две германских дивизии.

Фюрер был в страшном гневе и отыгрывался на своих военачальниках. Поснимал со своих постов главнокомандующего сухопутными войсками Браухича (эту должность Гитлер принял на себя), командующего группой армий «Центр» фон Бока, командующих танковыми группами Гепнера и Гудериана, десятки командующих армиями, корпусами, дивизиями, штабных работников. Отход он категорически запретил. Требовал «удерживать фронт до последнего солдата». Этот запрет обиженные генералы тоже потом причислили к «роковым ошибкам» фюрера. Впрочем, военные специалисты (даже советские) склоняются к противоположному мнению: в данном случае Гитлер снова оказался прав.

На московском направлении у немцев не было подготовленных рубежей в тылу, подобных Миус-фронту или линии по Волхову. Отход ничего не давал им. На новых рубежах пришлось бы принимать бой в еще худших условиях, растеряв при отступлении технику, тяжелое вооружение. Мало того, отход мог перерасти в неуправляемое бегство, и тогда-то германскую армию ждала гибель в русских снегах. Железная воля фюрера предотвратила такое развитие событий. После разносов и увольнений генералы с дрожью озирались на Гитлера, боялись хоть в чем-то нарушить его указания. Подстегивали своих подчиненных. А солдаты и офицеры, в свою очередь, сообразили, что надо цепляться за города и деревни – за тепло.

В Калуге они дрались десять дней. Укрепились в домах, развалинах, превратили в доты каменные подвалы. Вышибить их удалось лишь 30 декабря. Но стоявшие здесь части настолько измочалили, что они побежали уже без оглядки, утратили всякое управление. Никто даже не доложил о потере города, и 31-го из Германии прикатил в Калугу эшелон с рождественскими подарками солдатам.

Во второй раз война прокатилась по легендарному Бородинскому полю. При наступлении немцев тут шесть суток оборонялась 32-я дивизия полковника В. И. Полосухина. Одолеть ее враг так и не сумел. Дивизия отошла по приказу, когда враг обходил ее на соседних участках. Освобождать Бородино довелось той же дивизии. А в 4-ю германскую армию в числе подкреплений прибыл французский легион (полк). Его и послали занять позиции на Бородинском поле. Фельдмаршал фон Клюге, новый командующий группой армий «Центр», решил лично обратиться к легионерам. Объявил, что в 1812 г. французы и немцы «сражались здесь бок о бок против общего врага». Но французские приспособленцы 1941-го оказались куда более хлипкими, чем воины Наполеона. В первой же русской атаке легион полностью разгромили, его отправили в тыл на переформирование…

Наши бойцы продолжали гнать врага и под Тверью, и под Можайском, и под Калугой. Везде видели одно и то же. Пожарища на местах деревень, обгорелые печки и трубы. Но видели и россыпи вражеских тел. Видели дороги, забитые брошенными германскими машинами, повозками, орудиями. Видели, и не верилось – это сделали они! Это они попирают своими валенками металлолом со свастиками, которого так боялись! Идут мимо окоченелых трупов считавшихся непобедимыми врагов. По всему Советскому Союзу люди с замирающим сердцем слушали радио: «Разгром немецко-фашистских захватчиков под Москвой…» Заливались слезами, обнимались. А в Германии, да и в западных странах, растекалось ошалелое недоумение. Все случившееся выглядело неправильным, невозможным. Это можно было считать чудом. Но атеисты с их заштампованным мышлением не знают, что такое чудеса…

14. Африка и Югославия

Никакого серьезного движения Сопротивления в западных странах еще не было. В Польше возникла Армия Крайова, но это были не партизаны, а группы в городах. Они подчинялись эмигрантскому правительству, сидевшему в Лондоне, но фактически ими руководила британская разведка, собирала через них информацию. Самой результативной операцией стало похищение немецкой шифровальной машинки. В Англии ее изучили и сумели создать дешифровальную систему «Энигма». Открылась возможность читать любые германские радиограммы, дипломатическую переписку. Но если немцы догадаются, они могут сменить принципы кодирования. Поэтому «Энигма» была сверхсекретной. Расшифрованные материалы поступали только Черчиллю и верхушке армии и флота. Использовали их осторожно. Требовалось изобразить, что они получены иными средствами разведки. Например, узнав через систему «Энигма» о выходе в море неприятельских кораблей, англичане высылали в нужный район разведывательные самолеты и лишь после этого наносили удар.

Малочисленные подпольные группы в Норвегии и Голландии тоже создавались от лица правительств, сбежавших в Англию, но по сути были придатками британских спецслужб. Ну а в Бельгии и Дании правительства и короли капитулировали, и население подчинилось решениям своих властей, ни о какой борьбе с оккупантами даже не задумывались. Чехословакию сдали Гитлеру сами же англичане с французами. Но с началом войны, задним числом, тоже сформировали «правительство в изгнании» во главе с Бенешем. Однако чехи совсем не спешили считаться с таким правительством и конфликтовать с немцами. Западным державам они больше не верили, а в составе рейха им жилось достаточно неплохо.

Однако по планам нацистских геополитиков Чехия подлежала «огерманиванию». Предусматривалось, что часть чехов со временем растворятся в немцах, а другие превратятся в рабов или будут куда-нибудь выселены. Борман и прочие приближенные донесли Гитлеру, что протектор Богемии и Моравии Нейрат либеральничает с населением, мало наказывает. В результате чехи наглеют, воображают себя чуть ли не равными с немцами, а подготовка к «германизации» не ведется. В сентябре 1941 г. фюрер вызвал Нейрата в Берлин, обругал, обвинил в «недостатке твердости». Тот подал в отставку, и вместо него был назначен Гейдрих – при этом за ним были сохранены посты начальника управления имперской безопасности и ответственного за «окончательное решение еврейского вопроса».

Чехам Гейдрих предложил налаживать самое тесное сотрудничество с общественностью. Для этого привез с собой специального помощника, Торглера – до 1933 г. он был вторым лицом в компартии Германии. Но одновременно он взялся суровыми мерами искоренять вольнодумство и оппозиционные настроения. Доложил Гиммлеру, что намерен поочередно перебрасывать в Чехию батальоны СС, «чтобы производить здесь расстрелы и контролировать казни через повешение». За первые две недели правления Гейдриха было повешено 38 человек и расстреляно 153.

Выяснилось, что чехи и впрямь разболтались, слишком многое считают дозволенным. Студенты Пражского университета возмутились казнями, устроили демонстрацию протеста. Но Гейдрих показал, что на третьем году оккупации от подобных выходок пора отвыкнуть. Арестовал всех участников демонстрации, 1200 человек, 9 активистов повесил, а прочих скопом отправил в концлагерь Заксенхаузен. Этого оказалось достаточно. Чехи перепугались и больше не отваживались сердить хозяев.

Но наиболее ярко рабская психология западноевропейцев проявилась во Франции. Когда немцы громили ее, из окруженного Дюнкерка удалось вывезти в Англию 60 тыс. французских солдат. Из них можно было сформировать несколько армий. У французов оставались обширные колонии в Африке, Азии, оставались еще войска, многочисленный флот. Но правительство Петэна и Лаваля подписало в Компьене позорную капитуляцию. Заместитель министра обороны генерал де Голль объявил, что не признает таких условий мира, организовал комитет «Свободная Франция»… Не тут-то было! Колониальные власти, армейское и флотское командование подчинились не де Голлю, а правительству. Солдаты и офицеры, эвакуированные в Англию, теперь отказывались воевать и требовали отправить их домой. А де Голля объявляли нарушителем присяги и мятежником. В отряды «Свободной Франции» ему удалось набрать не более полка!

Впрочем, и англичане повели себя не лучшим образом. По условиям мира с немцами правительство Виши должно было вернуть свой флот на французские базы. Но вопросы господства на морях всегда воспринимались в Британии болезненно. Черчилль озаботился – если немцы захотят прибрать к рукам эти корабли, Франция ничего не сможет возразить. Принципы морали и чести отбросили, полетели приказы захватить или уничтожить французские эскадры.

На отряды кораблей, стоявшие в английских портах, напали подло, посреди ночи. Были убитые и раненые. А основное ядро флота находилось в Алжире. Сюда подошли крупные британские силы, предъявили ультиматум – идти куда-нибудь во владения Англии или затопить корабли. Французский командующий, вице-адмирал Женсуль отказался, двинулся на прорыв. С обеих сторон загрохотали орудия. Погибло 1300 французских моряков, затонуло несколько кораблей. Но большая часть французского флота все же пробилась. А по Франции покатилась волна возмущения – не против немцев, не против собственного правительства, а против англичан. Их выставляли коварнейшими врагами, пытавшимися присвоить французскую собственность.

Хотя положение самой Франции оказалось, мягко говоря, странным. Две трети государства жили по приказам оккупационных властей, а треть под властью «своего» правительства в Виши. Но на самом деле немцы распоряжались по всей стране. Обложили Францию огромными репарациями, забирали почти всю промышленную и сельскохозяйственную продукцию. Заодно грабили произведения искусства. Что-то забирали для германских музеев, но у экономического диктатора рейха Геринга взыграла вдруг и личная страсть к драгоценным шедеврам. Его агенты развернули настоящую охоту за коллекционными произведениями [101].

Французам ввели скудное снабжение по карточкам. Если хочешь кушать, купить одежду или хотя бы мыло – работай на победителей. Но побежденные и сами силились получше пристроиться к немцам, абы брюхо набить и прочие маленькие радости сохранить. Для вермахта Франция стала великолепной тыловой базой. Дивизии, измотанные на востоке, выводили сюда для отдыха и переформирования. О, солдаты оттягивались круто! Города, куда их привозили, считали огромными публичными домами, переворачивали их вверх дном пьяными дебошами. А во всех француженках видели бесплатный обслуживающий персонал. Но и к этому французы относились с пониманием. У солдатиков кровь играет, что с них взять? Не будешь же жаловаться! Если девушки и дамочки подцепили постоянных германских кавалеров, признавали, что им повезло. А те, кому не повезло, завидовали.

Но и репрессии не утихали. Их независимо друг от друга осуществляли разные структуры. Военные командующие и штабы различных рангов, коменданты городов набирали и расстреливали заложников, когда считали нужным. А параллельно разрастались структуры гестапо. Причем они заключили соглашение с французской полицией. Предоставили ей черновую работу – расследования, аресты, конвоирование, охрану. Себе оставили общее руководство, вышибание показаний на других людей и расправы [39].

На территории вишистского правительства гестапо и комендатур не было. Но оно и само готово было карать инакомыслящих. В 1941 г. оно ввело закон о смертной казни за «антинациональные происки» и учреждении чрезвычайных трибуналов. Под этот закон попадали сторонники де Голля и прочие антифашисты. Тут французская полиция ловила их вообще без гестаповцев. Французы заседали и в чрезвычайных трибуналах. Да и приговоры приводили в исполнение французы. Громыхали винтовками расстрельные команды, лязгали гильотины в тюремных дворах. Что ж – у каждого своя работа. Надо семью кормить, растить детишек… А Гитлер оценил такую лояльность. Позволил Франции сохранить уцелевший флот, значительную часть армии.

Муссолини и Франко подкатывались к фюреру, выпрашивая французские колонии в Африке. Но он отказал. Стоило ли обижать и отталкивать полезных рабов? Колонии он тоже оставил вишистскому правительству, а союзникам указал не на французские, а на английские владения – если хотите, отвоевывайте! Подобные уступки французам в общем-то оправдали себя. Де Голль тоже предложил англичанам план: по очереди занимать колонии. «Свободная Франция» обретет собственные территории, сможет формировать там войска. Дело выглядело простым – стоит лишь появиться отрядам де Голля, колонии будут переходить на их сторону. Но первая операция, в Сенегале, провалилась. К Дакару подошел английский флот с десантом, высадились парламентеры «Свободной Франции». А местные власти арестовали их и открыли огонь. Два английских линкора и два крейсера получили серьезные повреждения, и эскадра убралась.

Следующую операцию, в Габоне, проводили уже иначе. Вторглись через сухопутную границу, из британского Камеруна. Причем отряды «Свободной Франции» оказались слишком жиденькими, их использовали как знамя. А подкрепляли куда более крупные контингенты австралийских, южноафриканских солдат, камерунского ополчения. Французские гарнизоны в Габоне отчаянно отбивались три недели! Когда их все-таки сломили, губернатор Массон счел позором сдаваться изменнику де Голлю, покончил жизнь самоубийством! Его подчиненные капитулировали, но уговоры де Голля перейти в ряды «Свободной Франции» отвергли. Пришлось строить для них лагерь военнопленных! Из Габона деголлевцы стали продвигаться на другие колонии своей родины – в Экваториальную Африку, Чад.

Еще одну операцию нацелили на Сирию и Ливан. С двух сторон, из Ирака и Палестины, наступали английские и индийские соединения, а «Свободная Франция» смогла наскрести лишь 5 тыс. бойцов. Войска вишистской Франции снова оказали упорное сопротивление. 6,5 тыс. солдат и офицеров отдали свои жизни или были ранены – больше, чем против них сражалось деголлевцев. Но Сирию и Ливан провозгласили «освобожденной» французской территорией, и де Голль устроил в Дамаске собственную «столицу».

Но борьба развернулась не только вокруг французских колоний. Муссолини крайне вдохновило предложение фюрера попользоваться кусками Британской империи. Вот теперь-то и могла воплотиться давняя мечта дуче о Римской империи! В Африке итальянцам принадлежало несколько стран. На севере – Триполитания (Ливия), а на востоке – Эритрея, Сомали и недавно захваченная Эфиопия. С ними граничили английские колонии – Британское Сомали, Кения. Ну а между двумя итальянскими «островами» опять же лежали британские – Египет и Судан. Насколько соблазнительным выглядело соединить все это в одну «Римскую» зону [149]!

После катастрофы во Франции англичане собирали все силы для обороны собственных островов. В колониях оставались малочисленные гарнизоны и местное ополчение. А в Ливию перевезли две итальянских армии, 230 тыс. человек под командованием маршала Бальбо. В Восточной Африке под началом здешнего наместника, герцога Амедея Савойского, собрали 74 тыс. итальянских солдат и 180 тыс. человек вспомогательных туземных войск. Вот только на фронте это воинство показало себя ниже среднего. Мелкие наскоки британских танков и кавалерии вызывали панику. Раз за разом срывали подготовку к наступлению. Маршал Бальбо погиб рядом с собственной ставкой – его самолет при заходе на посадку сбила своя же зенитка.

Но все же кое-как сорганизовались, двинулись вперед. Полчища Амедея Савойского заняли Британское Сомали (там оборонялись всего 1,5 тыс. солдат), вторглись в Кению и Судан (там у англичан не было ни танков, ни артиллерии). А в Ливии злополучного Бальбо сменил маршал Грациани, направил армии на Египет. Британцы сражений не принимали, отходили. Муссолини уже видел себя великим завоевателем. За Египтом лежал Ближний Восток. Для полноты картины «Римской империи» дуче давно раскатывал губы на Грецию. Рассудил, что пришла пора. Даже не поставил в известность Гитлера, преподнес ему «сюрприз» – из Албании итальянские дивизии ринулись на греков…

Успех выглядел несомненным. Греческая армия значительно уступала по численности, а вооружена была просто отвратительно. Некоторым частям выдавались однозарядные французские винтовки гра чуть ли не столетнего возраста, другим – австрийские манлихеры Первой мировой. Для этого старья не хватало боеприпасов: они давно не производились. Выдавали по 30 патронов на винтовку. Но итальянская армия с новейшими винтовками, танками и авиацией оказалась еще хуже! Действовала бестолково, закупорила пробками горные дороги и сама же застряла. А греки ринулись в атаки, и завоеватели в полной неразберихе покатились обратно в Албанию.

В Египте Грациани немножко не дошел до густонаселенных районов, долины Нила. Очень боялся, что здесь-то англичане организуют настоящую оборону. Принялся подтягивать тылы, ждать подкреплений. А тем самым действительно подарил англичанам время укрепиться. Узнал об этом и не рискнул атаковать. Стоял на месте на целых полгода! А британцы подвозили контингенты из Индии, Австралии, Новой Зеландии. Они все еще уступали итальянцам. В Египте у генерала Уэйвелла была 31 тыс. человек. У Грациани только в первом эшелоне стояло втрое больше. Но Уэйвелл наметил коротенькую, пятидневную операцию – вытеснить врага из Египта. Изобразил атаки в лоб и послал одну дивизию в обход.

Но итальянцы переполошились и обратились в бегство! Вместо коротенькой операции началось преследование, армию Грациани почти уничтожили. Англичане взяли куда больше пленных, чем было их самих, – 130 тыс. человек, захватили 500 танков, 1240 орудий. Сами же потеряли всего 500 убитых и 1400 раненых… Видя такое дело, приободрились британские отряды в Восточной Африке. Тоже наметили уязвимые участки, спланировали контрудары. Результат стал аналогичным. Итальянцев повсюду опрокидывали и гнали. Сразу восстали эфиопы. Они не забыли, как их покоряли, травили газами и морили в лагерях. Племена брались за мечи и копья, вернулся изгнанный император Хайле Селассие. Эфиопия вновь провозгласила независимость и заключила союз с Англией.

Вместо побед все авантюры дуче обернулись позором! А Гитлеру пришлось спасать союзника, чтобы не скис и не изменил. На Балканы повернули две германских армии. Выделить крупные силы в Африку фюрер не мог. В Ливию были направлены несколько авиационных частей и одна легкая бронетанковая дивизия. Но командовал ею талантливый генерал Эрвин Роммель. Он принял и общее руководство союзным корпусом. От итальянцев уцелела лишь пара дивизий плюс свежая германская. Однако выяснилось, что под руководством немцев итальянцы могут воевать совсем неплохо. А англичане недооценили кулачок, оставшийся в Африке. Стали забирать отсюда войска в Грецию, на Крит.

Роммель обнаружил, что против него стоят только две бронетанковых бригады. Ударил он неожиданно и умело. Одну из бригад полностью уничтожил, вторую растрепал. Фронт во второй раз покатился в Египет. Но и Роммель до Нила не дошел, вынужден был остановиться. У него было слишком мало сил. Ждал, когда пришлют дополнительные войска, а их не присылали. Все силы вермахта двинулись на Россию. Специально для Африки стали формировать новые части, но на востоке немцы несли потери, и эти части перенацелили туда же. На полях под Москвой появились вдруг танки песочной окраски – их готовили для действий в пустыне. Зато англичане отлично использовали передышку. К ним продолжали прибывать новые контингенты.

Первыми это почувствовали итальянцы в Восточной Африке. Британские войска и эфиопы навалились на них с разных сторон. Фронт развалился на части. Самая крупная группировка войск под командованием самого Амедея Савойского была окружена и сдалась в мае 1941 г. Другой корпус, 40 тыс. солдат генерала Гульельмо Наси, занял оборону в труднодоступном районе Эфиопии, в окрестностях Кулквалбера и Гондэра. Перекрыл позициями дороги через горы и джунгли, отбивался несколько месяцев. Но у итальянцев кончились боеприпасы, продовольствие. Чтобы прокормиться, солдаты ловили рыбу в озере Тана. Колониальные части из туземцев стали разбегаться. А англичане теснили противников, брали их населенные пункты. В ноябре 1941 г. Наси капитулировал. Италия потеряла свои восточноафриканские колонии.

В Египте англичане собрали 118 тыс. солдат, 738 танков, 734 самолета. Эти войска преобразовали в новую, 8-ю армию, и 18 ноября началось наступление на Роммеля. Первые атаки обернулись плачевно. Возле Сиди-Резега немецкие танкисты крепко поколотили английских, а в районе Бир-эль-Гоби даже итальянцы сожгли 50 британских танков. Атакующая пехота попала под шквал артиллерийского огня и побежала. А Роммель поднял подчиненных преследовать англичан. Командующий 8-й английской армией лорд Каннингем считал, что все уже потеряно, и намеревался скомандовать общее отступление.

Но об этом узнало начальство и вовремя отстранило его от должности. Руководить сражениям принялся генерал Окинлек, британский главнокомандующий на Ближнем Востоке. Требовал остановиться и держаться до последнего. Танки Роммеля, разогнавшиеся давить бегущих, напоролись на индусов 4-й дивизии. Они не ударились в бега, дрались упорно. А у немецких танкистов стало кончаться топливо. Пока его везли, англичане успели подбросить свежие резервы. Перегруппировались и целенаправленно навалились на итальянцев.

Те не выдержали, повернули назад. А в результате немцев, вырвавшихся вперед, обошли и зажали в клещи. Выбирались кое-как, бросали технику. Чтобы восстановить фронт, Роммель приказал подчиненным отходить на старые укрепления, откуда он начинал операцию, на линию Эль-Газалы. Его корпус потерял 38 тыс. убитых и раненых, 300 танков, 500 самолетов. 30 тыс. человек попали в плен. Но и англичане, добравшись до укреплений Эль-Газалы, израсходовали снаряды и горючее. Подвозить через пустыню было далеко, сложно, войска остановились. Словом, Африканский фронт колебался, как маятник. То туда, то сюда.

Но в Европе в 1941 г. возник еще один фронт. Партизанский, на Балканах. Обстановка здесь сложилась довольно запутанная. Каждая страна искала какой-то собственный путь. Болгарию, как и Румынию, либеральные правительства обрушили в хаос беззаконий и хищничества. Несколько раз она оказывалась на грани революций. Дважды вмешивались офицеры-монархисты. Свергали либералов, громили коммунистов. Офицеры видели своим идеалом православную монархию, как в погибшей Российской империи. Но царь Борис III из немецкой династии Кобург меньше всего соответствовал такому идеалу. Его отец в Первую мировую уже втягивал Болгарию в союз с Германией и Австро-Венгрией, а Борис III был болезненным, коварным, мстительным, а вдобавок – горьким пьяницей.

По праздникам он, как положено болгарскому монарху, появлялся в православных соборах. Но его захомутали сектанты «Всемирного белого братства». Основатель этой ереси Петр Дынов объявлял, будто ему были некие видения, голоса и на него возложена высшая миссия, «формирование новой культуры и расы». Дыновисты во главе с Любомиром Лулчевым стали главными советниками Бориса III. А офицеров, спасавших Болгарию, царь боялся – подозревал, как бы у него не перехватили власть. Он разогнал в отставку всех, кто мог играть самостоятельную роль, и оставил в правительстве лишь таких, кто был целиком послушен Борису. В союз с Гитлером он полез с радостью, размечтался о победах, приобретениях.

А Югославию западные державы создали искусственно после Первой мировой войны. Объединили союзные Сербию и Черногорию, пристегнули к ним области, отобранные у проигравших, – Хорватию, Боснию, Герцоговину, Воеводину, Македонию. Национальные конфликты разыгрались здесь круто. У хорватов возникла террористическая организация усташей, устраивала диверсии, политические убийства. Ну а в Сербии не забывали вторжений немцев, австрийцев и венгров, массовые расправы над мирным населением. Сохраняли благодарную память о России, спасавшей их. Но были сильны и влияния западных держав, Франции и Англии.

Готовя наступление на Грецию, Гитлер нажал на югославское правительство Цветковича и принца-регента Павла (он правил от имени несовершеннолетнего королевича Петра). Заставил их заключить союз. Но действовала и британская дипломатия и агентура. В Белграде произошел переворот. Офицеры во главе с генералом Симовичем провозгласили королем Петра. А в народе взбурлили антигерманские настроения. В Белграде во время манифестации народ оплевал машину германского посла, разгромил немецкое информационное бюро. Демонстранты перебили стекла и подпалили кабинеты, жгли нацистские флаги. Новое правительство пыталось сгладить конфликт, но от союза отказывалось.

Гитлер пришел в ярость. Наряду с нападением на Грецию была спланирована операция с характерным названием «Наказание». На Белград по личному указанию фюрера было брошено 150 бомбардировщиков, они долбили город несколько дней, оставили груды развалин и 17 тыс. трупов. Ну а сама война стала образцом нацистского блицкрига. В апреле 1941 г. враги ринулись на Югославию из Венгрии, Болгарии, Албании и покончили с ней за 11 дней. Король и правительство бежали к англичанам. Вскоре к ним добавилось и правительство раздавленной Греции.

Судьба двух стран была различной. В Греции, как и во Франции, нашли соглашателей, составили из них марионеточную власть, разрешили ей создавать свои вооруженные отряды, «батальоны безопасности». Но страну поделили на германскую, итальянскую и болгарскую зоны оккупации. Поставки в Германию выгребали настолько круто, что в изобильной Греции начался голод, зимой 1941 г. умерло около 300 тыс. человек. А Югославию Гитлер в порыве ненависти растерзал на части. Македонию отдал Болгарии, Черногорию – Италии, Воеводину – Венгрии. Сама Германия присоединила Словению, оккупировала Сербию, а Хорватию выделила в отдельное государство. И именно Гитлер впервые в истории передал Косовский край албанцам! Американцы и либеральные правозащитники в конце XX в. воплотили в жизнь его замыслы…

В Сербии немцы тоже отыскали подходящих для себя изменников, сформировали марионеточную администрацию, создавали сербские части СС. Но расчленение страны обернулось погромами и резней. Усташи накинулись на сербов в Хорватии, венгры – в Воеводине. Разохотились грабить и убивать албанцы, боснийские мусульмане. А рекордный блицкриг, которым так гордились Гитлер и его окружение, имел последствия, о которых они не задумались. Когда вражеские колонны вломились сразу с трех сторон, миллионная армия Югославии даже не успела отмобилизоваться. Ее сразу разметали. Люди, призванные в строй, растекались по домам, многие уносили или прятали оружие. В горных районах укрылись совершенно не пострадавшие воинские части.

Даже главнокомандующий, генерал Дража Михайлович, избежал плена. Он связался с англичанами, с бежавшим королем и начал собирать отряды четников – добровольцев. Михайлович считал, что надо копить силы, дожидаться, когда союзники придут на помощь. А пока четники должны играть роль отрядов самообороны. Партизанскую войну он запрещал. Предостерегал, что немцы ответят репрессиями мирных жителей. Но кровь мирного населения уже лилась, атмосфера накалялась.

После нападения Германии на Советский Союз Сталин поручил Коминтерну развернуть борьбу в неприятельских и оккупированных странах. В Болгарию по морю и на парашютах забросили несколько групп руководителей и инструкторов. Но здесь были хорошо отлажены органы полиции, жандармерии, контрразведки. Подпольные структуры создавались трудно, их выслеживали и вылавливали. В Югославии положение было иным. Коммунистическая партия под руководством генерального секретаря Иосипа Броз Тито распространила призыв к восстанию – и люди, взбудораженные резней, поддержали его по всей Югославии. Старая власть рухнула два месяца назад, новая не утвердилась. По сути, ее не было. Повстанцы сразу же захватили под свой контроль значительную часть Сербии, Черногории, Боснии. Возникли «Ужицкая республика», «Дрварская республика», появились партизанские районы в Хорватии и Словении.

На Африканском фронте шли сражения всего лишь корпусного масштаба – 2 итальянских и 1 немецкая дивизии. Югославия оттянула на себя гораздо больше: 6 германских дивизий, значительную часть итальянской и болгарской армий, венгерский корпус, вспомогательные войска из хорватских усташей, сербских эсэсовцев. Генерал Михайлович со своими четниками присоединился к восстанию. Но он полагал, что законным властителем Югославии остается король Петр. Соответственно, борьбу с захватчиками должен возглавить он, главнокомандующий королевской армии. Однако коммунисты не испытывали никакого желания считаться со сбежавшим королем и подчиняться Михайловичу. Таким же образом было настроено большинство югославов. Уважать прозападный режим, приведший страну в полный тупик, получалось, совершенно не за что. А сейчас оглядывались не на короля и Англию, а на сражающуюся Советскую Россию.

Михайловича оскорбило, что его главенство не признают. Причем обида настолько захлестнула его, что он… вступил в переговоры с немцами. Предложил действовать против Тито вместе. Гитлеровцы не упустили столь выгодный расклад. В ноябре 1941 г. они замирились с Михайловичем и двинулись в наступление именно на тех участках, которые занимали четники. Те повернули оружие против коммунистов. В обороне повстанцев возникли дыры, пошло подавление освобожденных районов. Оно сопровождалось чудовищными расправами. Так, в городе Кралево германская 717-я дивизия расстреляла 7–8 тыс. человек, в Крагуеваце казнили 2323 человека. Всего же в ходе операции было уничтожено 20–30 тыс. мирных граждан.

Многие тысячи жителей усмиряемых городов и деревень согнали в концлагеря. Их устроили целую сеть – Ясеновац, Стара-Градишка, Баница, Саймиште, Шабац, Црвени Крст. Часть этих лагерей немцы отдали хорватам, и они превратились в кошмарные бойни. Усташи без всякого повода расстреливали заключенных, сколько захочется и кого захочется. Иногда развлекались, стреляли по толпе. Но особенно популярным стало холодное оружие. Кривой нож затачивали с внутренней стороны, как серп, чтобы перерезать горло. Его назвали «серборезом». В лагерях устраивались соревнования, кто лучше владеет им. Рекордсменом стал бывший студент Петар Брзица, за день он перерезал горло 1360 заключенным. Получил за это награду – золотые часы и серебряный сервиз, а также угощение – жареного поросенка и вино.

Тем не менее ликвидировать партизан не удавалось. Наоборот, люди видели, что их истребляют, и настраивались драться до конца. Кстати, в данном отношении Югославия опередила даже русских. В июле 1941 г. партия и правительство приняли решение развернуть на оккупированной территории партизанскую войну. Перед отступлением из тех или иных мест начали создавать подпольные райкомы и обкомы, готовить тайники с оружием и костяки будущих отрядов. Однако широкого партизанского движения поначалу не было. Оставленные отрядики еще не получили массовой поддержки, погибали или просто прятались по лесам.

15. Перл-Харбор и Сингапур

Япония постепенно, шаг за шагом, продолжала подминать Китай. Заняв побережье, оттеснила войска Чан Кайши от моря. Снабжение от англичан и американцев он теперь мог получать только по сухопутным дорогам – через британскую Бирму или через Французский Индокитай. Эта колония включала в себя Вьетнам, Лаос, Камбоджу. В Ханое сидел император Бао Дай из древней вьетнамской династии Нгуен. Образование он получил в Париже, был католиком. Вероисповедание ничуть не мешало ему «по-императорски» иметь пятерых жен, в том числе француженок. Но власти, в отличие от жен, он не имел вообще, все решало колониальное начальство. А Бао Дай оказывался для французов идеальной декоративной фигурой. Он был рафинированным интеллигентом, философом и даже кичился положением марионетки, которая ни за что не отвечает.

Когда немцы распотрошили Францию, японцы взялись так и эдак обхаживать Гитлера – не уступит ли своим восточным друзьям Вьетнам? Фюрер не возражал. Он полагал, что Японию надо покрепче привязать к союзу, а Индокитай лежал далеко, как бы местное начальство не перекинулось к де Голлю. Пускай лучше будет под присмотром. Германские и японские дипломаты надавили на Петэна, и он не посмел перечить. Подписал соглашение о вводе во Вьетнам 6 тыс. японских солдат. Впрочем, самолюбие французов пощадили. Японцев допускали как бы для охраны железной дороги, чтобы не перевозились грузы для Чан Кайши.

Но они направили гораздо больше войск, чем было оговорено. Взяли под контроль города, порты. Правительство Виши встрепенулось, пыталось протестовать. Однако японцы не стали его слушать, а немцы отмахнулись. Что ж, французам пришлось смириться, а японцы начали вести себя во Вьетнаме примерно так же, как в Маньчжурии или в Китае. При здешней администрации появились японские советники, сменили французов возле марионеточного императора, начали диктовать, какие принимать решения. Однако разыгравшиеся перемены окрылили и соседнее королевство, Таиланд. В конце XIX в. Франция отобрала у него Лаос и Камбоджу. Теперь Таиланд тоже загорелся воспользоваться разгромом колонизаторов. Потребовал вернуть его земли.

Не тут-то было! Французы у себя на родине стояли навытяжку перед немцами, во Вьетнаме перед японцами, но все еще считали себя великой державой! Претензии таиландцев возмутили их до глубины души. Колониальное командование подняло войска, на границе завязались бои. Французская эскадра ринулась на таиландцев и потопила весь их флот – два стареньких броненосца береговой обороны. Но… вступились миротворцы. Не кто иные, как японцы. Цыкнули на обе стороны и велели сесть за стол переговоров. Итоги переговоров определили они сами, приказали отдать Лаос с Камбоджей таиландцам. Французам деваться было некуда, отдали. В Таиланде пышно праздновали первую в истории победу над европейской державой. Воздвигли в честь этого события грандиозный монумент. Местный диктатор Плек Пибунгсонграм на радостях произвел себя из генерал-майоров сразу в фельдмаршалы. А за поддержку Японии он расплатился, заключил с ней тайный союз.

Еще больший интерес, чем Вьетнам, вызывала у Токио Нидерландская Ост-Индия (Индонезия). Там имелись столь нужные для японцев месторождения нефти. Нидерланды тоже были раздавлены, но их сбежавшее правительство сидело в Лондоне. Не заставишь подчиниться, как французов. Очень лакомыми выглядели и британские колонии Бирма, Малайя. Но их и подавно нельзя было ухватить без прямого столкновения с англичанами. А в Токио прикидывали – при таком столкновении неизбежно вмешаются США. В 1941 г. Япония очутилась перед выбором. Куда двигаться дальше?

На север? Вместе с немцами навалиться на СССР с двух сторон? Или на юг? Британцы забирали войска из этого региона, перебрасывали для прикрытия Англии в Африку. Покоренные народы можно было взбунтовать. Японские спецслужбы завязывали дружбу с индийскими, индонезийскими, бирманскими сепаратистами. Но и Германия летом 1941 г. принялась подталкивать Токио на юг. Гитлер опасался, что при развале России японцы отхватят слишком большой кусок. Поручил своим дипломатам убеждать союзников, что немцы справятся и без них. А потом не обидит друзей, отстегнет справедливую долю. В Берлине полагали более выгодным, чтобы Япония столкнулась с Англией, дополнительно отвлекла ее.

Через три месяца сражений фюрер осознал – пожалуй, он погорячился, осаживая японцев. Его дипломаты резко сменили пластинку. Стали уговаривать восточных партнеров, чтобы и они «внесли свою лепту в победу». Однако в Токио не спешили плясать под берлинскую дудку. Оценивали расклад по-своему. Южные колонии были богатыми, там в изобилии имелись продовольствие, сырье, рабочая сила. А оборона считалась не столь уж серьезной. На севере ждала Сибирь с колоссальными природными ресурсами, но в те годы большинство месторождений полезных ископаемых еще не было освоено, население было редким. На Дальний Восток продовольствие завозилось извне. Зато там стояли советские армии. В сражениях с ними можно было завязнуть и надорваться. А тем временем южные колонии захватит кто-то другой! Американцы или свои же друзья, немцы [62]!

Решили наступать на юг. Про Сибирь не забывали. В Маньчжурии по-прежнему стояла Квантунская армия. Она играла роль тыловой базы и учебной команды для подготовки солдат и офицеров, формирования новых частей. Когда СССР окончательно рухнет, прихватить Сибирь будет легко и безопасно. Вооруженная мощь Японии разворачивалась против Англии. США сохраняли нейтралитет, хотя в Токио не обманывались, Тихоокеанский регион они без боя не уступят, и сил у них было немало. Но Америка лежала далеко, за океаном. Вызрел дерзкий план – первыми ударить по флоту США. Одним махом подорвать его мощь, и этого будет достаточно. Американцы не смогут перевозить войска, мешать японским операциям.

Одна из самых грязных тайн Второй мировой войны состояла в том, что в Вашингтоне… знали о японских планах. Правительства Англии и США связывали и политические симпатии, и масонское братство. Связывали и долги за поставки вооружения. В результате Черчилль предоставил американцам сверхсекретную систему дешифровки «Энигма». А японцы пользовались немецкими шифровальными машинками. Тексты радиоперехватов ложились на стол Рузвельта даже раньше, чем их читали в японском посольстве. Но… правящую клику США вполне устраивало нападение на британские и голландские колонии! Мало того, вполне устраивало нападение на американцев!

Дело в том, что для установления американского «нового порядка» требовалось разрушение «старого» – колониальной системы. Пускай японцы разрушают! Но ведь и Америке, чтобы строить «новый порядок», требовалось вступить в войну, стать лидером антигитлеровской коалиции. Однако именно это оказалось для Рузвельта чрезвычайно затруднительным. Вся его политика обернулась ложью. Под флагом антикризисных мер он разорил простых американцев похлеще, чем сами кризисы. Провозглашал, что защищает мелких и средних предпринимателей, а на самом деле набирали вес олигархи, 100 банков стали контролировать 50 % активов страны. В 1940 г. Рузвельт выдвинул свою кандидатуру на третий срок (тогда это допускалось), но среди избирателей накопилось изрядное недовольство его правлением [44].

Однако в Европе и Азии уже гремела война. А главным советником Рузвельта и руководителем его предвыборной кампании являлся один из ведущих банкиров США Бернард Барух. Он взялся раскручивать агитацию – президент спас американцев от вступления в общую бойню! Сам Рузвельт заявлял: «Пока я остаюсь президентом, я могу гарантировать американским матерям, что их дети ни в коем случае не будут посланы ни на какую войну, ведущуюся за пределами США». Подействовало. На волне пацифистской шумихи Рузвельта избрали. Во исполнение обещаний он подписал закон о нейтралитете. Отныне США не имели права отправлять свои войска кому-нибудь на помощь.

Но… оставался еще один путь вступления в войну – если на американцев нападут первыми. Современными исследователями доказано: удар Японии был преднамеренно спровоцирован. Занимался этим тот же Барух. По его инициативе в Калифорнии в конце 1930-х была проведена военно-морская игра под кодовым названием «14» – в ней моделировалось нападение японцев на Перл-Харбор, главную базу американского флота на Гавайских островах. Результаты были строжайше засекречены, их не довели даже до заместителей министра обороны. Командующий Тихоокеанским флотом адмирал Ричардсон трезво оценивал, что база в Перл-Харборе слабо защищена. Засыпал Вашингтон тревожными докладами, но в 1940 г. его без объяснения причин сняли с должности.

Различные ведомства США, подконтрольные Баруху, начали исподтишка злить японцев. Когда их войска появились в Индокитае, в Америке стали скандалить, что нарушены решения Вашингтонской конференции о сферах влияния на Востоке. Под разными предлогами арестовывались счета японских фирм, было установлено эмбарго на ряд товаров. Но не на нефть! Поставки нефти в Японию продолжались. Рузвельт глубокомысленно объяснял, что их прекращение может послужить толчком к ссоре и войне. Оставляя в тени одну «мелочь» – без нефти война оказалась бы невозможной! Только за счет американских поставок Япония смогла накопить стратегические запасы топлива. В том числе для удара по США. И для захвата голландских нефтеразработок в Индонезии…

Танкеры с нефтью один за другим причаливали в японские порты, а Америка в это же время задирала Токио. 26 ноября 1941 г. она предъявила «ноту Хэлла» – в ультимативной форме потребовала уйти из Китая и Индокитая, отказаться от всех многолетних завоеваний. Соглашалась сохранить только Маньчжурию. Вдобавок ко всему Рузвельт грубо оскорбил Японию. Заставил ее посла 20 часов прождать в своей приемной и отказался встретиться с ним. Выходки достигли цели, японское руководство возмутилось. Ноту Хэлла оно восприняло именно так, как рассчитывали американцы, – в качестве ультиматума [118].

Войну сочли неизбежной. А на такой случай как раз и готовился упреждающий удар. И цель намечалась именно та, которую исподволь подсказывали, – Перл-Харбор. Планы были отработаны давно, проводились тренировки, учения. Теперь эскадра адмирала Нагумо вышла на боевое задание. В ее составе было 6 авианосцев, на своих палубах они несли 441 самолет. Для действий в мелководной гавани были специально построены карликовые подводные лодки. Каждой из них управлял один человек, а к Перл-Харбору их должен был доставить отряд обычных подводных лодок. Напасть предстояло без предупреждения – весь расчет строился на том, чтобы американцы не успели изготовиться.

Но в Токио желали хотя бы формально «сохранить лицо». Послу в Вашингтоне 6 декабря начали передавать «воздушное послание» для президента США. Оно было длиннющим, из нескольких частей. Лишь к концу можно было понять – Япония начинает войну. Прикидывали: когда посол передаст ноту, уже поздно будет что-либо предпринять. Система «Энигма» свела на нет эти хитрости. Рузвельт узнал содержание заранее. Он вполне успевал поднять флот по тревоге. Но не поднял. Позже оправдывался – пытался избежать провокаций, ведь объявление тревоги могло стать поводом к войне. Впрочем, кое-что было сделано. Буквально накануне нападения «по случайности» из Перл-Харбора ушли авианосцы, главная сила флота. Ушли и новейшие линкоры. Под бомбы и торпеды подставили что постарее и похуже.

Воскресенье, 7 декабря, было на Гавайях великолепным солнечным днем. Большую часть моряков, зенитчиков, летчиков отправили в увольнение в город. На кораблях проветривали помещения, открыли верхние люки. Правда, радиолокационные станции обнаружили, что к Перл-Харбору приближаются какие-то самолеты. Но сочли, что это свои. Обслуживающий персонал радаров не стал докладывать о них командованию, мешать воскресному отдыху. Между тем надвигалась первая волна бомбардировщиков и торпедоносцев, поднявшихся с японских авианосцев. Взрывы и пожары начались в порту, в городе, на кораблях.

Из 32 зенитных батарей огонь открыли лишь 8, но на них посыпались бомбы, хлестанули очереди авиационных пушек и пулеметов. Половину сразу же подавили. А за первой волной самолетов нахлынула вторая, добавила огня и грохота. На рейде появились карликовые подводные лодки, пускали торпеды в упор. Полыхали и переворачивались корабли. Затонули 4 линкора, 2 эсминца и минный заградитель. Еще 2 линкора и 3 крейсера получили серьезные повреждения. Погибло 2400 человек, на аэродромах было уничтожено более 300 самолетов – и все это при ничтожных потерях со стороны японцев: 29 самолетов, 5 сверхмалых подводных лодок, 55 человек.

Но теперь уже никто в Америке не стал вспоминать о нейтралитете, о предвыборных обещаниях Рузвельта. На США напали – подло, исподтишка. Граждане были возмущены. И кто мог осудить президента, в тот же день объявившего войну Японии? А заодно, как бы попутно, и Германии. Впрочем, кто мог в декабре 1941 г. задумываться о закулисной подоплеке войны? Вина Японии была очевидной. Мало того, она не ограничилась Перл-Харбором. Полдюжины армий изготовились к броску на владения Англии и Голландии.

Основной британской базой в Китае был Гонконг. Сейчас он очутился посреди территорий, захваченных японцами. Большой город располагался на острове, его можно было превратить в сильную крепость. Но англичане, невзирая на угрозу, почти ничего не предприняли для этого. Нападение было внезапным, без объявления войны. 8 декабря над Гонконгом завыли тучи самолетов. Рвались бомбы, рушились дома, шли ко дну корабли. В порту вместе с британскими судами стояли советские пароходы «Майкоп» и «Перекоп». Флаги ясно обозначали их государственную принадлежность, видимость была прекрасной. Тем не менее оба парохода были потоплены.

Предложение о капитуляции британские власти отвергли, у них было 10 тыс. солдат. Но усилить свои части, мобилизовать местных жителей они даже не пытались. А оборона была организована отвратительно. Японцы без труда определили слабые места, 19 декабря высадили на остров десанты. С мерами противодействия англичане запоздали, и противник сумел переправить 30-тысячную армию. В боях за порт и городские кварталы защитники держались 6 дней. Но скисли не они, а их начальство. В ночь на Рождество Христово, 25 декабря, губернатор колонии Янг напыщенно объявил: «С гордостью и восхищением шлю я рождественское поздравление всем, кто сражается и благородно трудится, чтобы Гонконг выстоял в бою с врагом. В бой!» И в этот же день Янг передумал. Отдал приказ о капитуляции и сам сдался первым. Из его подчиненных только отряд китайцев принял иное решение. На катерах и лодках они покинули остров. Английские и канадские части послушно сложили оружие.

В это же время другие японские соединения двинулись из Вьетнама в Таиланд. На границе произошли стычки, но они стали плодом недоразумения. Таиландский диктатор Пибунгсонграм хранил союз с Токио в слишком глубокой тайне. Точнее, он пытался заигрывать с обеими сторонами. Англичан тоже уверял в дружбе. Но сейчас пришла пора выбирать, и Пибунгсонграм разъяснил подданным – японцы пришли как друзья, а Англии объявил войну.

Ну а важнейшим форпостом британского владычества на Востоке являлся Сингапур. Жемчужина Азии, гигантский порт, перекресток морских путей между Тихим и Индийским океанами. Эта крепость считалась мощнейшей, она стояла на острове, ее форты ощетинились крупнокалиберными морскими орудиями во вращающихся башнях. В гавани дежурило «соединение Z» – линкор «Принц Уэльский», линейный крейсер «Рипалз» и ряд кораблей поменьше. Когда обстановка стала накаляться, на усиление гарнизона прибыли австралийские и новозеландские части. Но настроения царили шапкозакидательские. Японцев с какой-то стати представляли слабым противником. Пускай только сунутся!

Начало операции англичане вообще проморгали. Обнаружили в море эскадру, транспорты с десантом и почему-то предположили, что они идут для захвата Таиланда. Однако эскадра приблизилась к берегам Малайи и начала беспрепятственно высаживать войска в заливе Кота-Бару. Только тогда британцы спохватились. Из Сингапура выступили пехота и артиллерия, отчалило «соединение Z» – разогнать и перетопить японские транспорты. Но «соединение Z» легкомысленно оставили без воздушного прикрытия. Неприятельские самолеты не заставили себя ждать. Несколькими бомбами они отправили на дно оба гигантских корабля, «Принца Уэльского» и «Рипалз».

А пока британские сухопутные части шагали к месту высадки, японцы уже высадили крупные силы и двигались навстречу. Столкнулись на узких дорогах через джунгли. Британцы перегораживали эти дороги позициями, силились оборонять. Но противник легко обтекал их через чащобы, куда сами англичане не лезли. Обходы вызвали панику, войска покатились назад. На тех же лесных дорогах застревали в пробках, теряли всякий порядок. Генерал Ямасита со своими солдатами насел и подхлестывал их, не позволяя опомниться. К отступающим частям в ужасе присоединялись толпы гражданских беженцев. Хлынули в Сингапур, и город окунулся в общую неразбериху.

Местное правительство и командование заседали непрерывно. Изнемогали от споров, но не могли принять ни одного толкового решения. Заговорили о светомаскировке. Но стояла тропическая жара, и кто-то возразил – если отключить электричество, не будут работать вентиляторы. В общем-то, это был предмет роскоши, вентиляторы стояли только у богатых европейцев и китайцев. Но начальство решило не лишать себя удобств. А ближайшей ночью налетела вражеская авиация, отбомбилась по ярко освещенному городу. Следом появились полки Ямаситы, от Сингапура их отделял только пролив. И тут-то выяснилось, что мощные форты крепости не предназначены для обороны с суши! Башни с орудиями развернули, но траектория снарядов не позволяла поражать цели на таком близком расстоянии! Когда в Лондон доложили, что город не готов к осаде, Черчилля ввергли в настоящий шок.

Вместе с беженцами в Сингапуре собралось больше миллиона людей. Но точно так же, как в Гонконге, никто не подумал о мобилизации. Правда, и без того англичане обладали весомым превосходством, у них было 85 тыс. солдат. Численность японцев британская разведка оценивала в 60 тыс. Однако о том, что преимущество можно использовать, организовать контрудар, тоже никто не заикнулся. Полки тупо и равномерно распределяли по берегу. Велели рыть окопы, хотя и это не получалось. Остров был низким, ямы сразу заполнялись водой. А у моряков было свое начальство, оно было настроено пессимистично и отдало приказ взрывать портовые сооружения. Когда в гавани загрохотало, дух защитников совсем упал.

На самом же деле у генерала Ямаситы было не 60 тыс. а всего 36 тыс. Но и численность англичан японская разведка очень недооценила, считала, что их 30 тыс. На 8 февраля Ямасита назначил штурм. Боеприпасов у него было очень мало, но генерал в азарте поклялся победить и велел снарядов не жалеть. У британцев, наоборот, боеприпасов хватало в изобилии, но… они принялись рассуждать о долгой осаде. Предписали расходовать в день не более 20 снарядов на орудие. На шквал японского огня английские батареи ответили реденько и жиденько, а в результате их расстреляли.

Ну а прожекторный полк имел инструкции беречь прожектора, включать их только по особому приказу. Такого приказа полк не получил. В темноте японские плоты и лодки двинулись через пролив. К утру на острове уже находилось 10 тыс. солдат, танковые подразделения. Британское командование принялось собирать к месту прорыва подкрепления. Теперь-то спешило, гнало их побыстрее. Батальоны и роты прибегали на угрожаемый участок, и японцы уничтожали их по очереди. Пушки Ямаситы начали бить по жилым кварталам. Заполыхали пожары, было много жертв среди населения, забушевала паника. А место, где высадились японцы, оказалось очень удачным. Они в первый же день захватили основные склады продовольствия, боеприпасов, горюче-смазочных материалов, аэродром, резервуары с запасами пресной воды.

Все-таки у Ямаситы было слишком мало солдат. Они теснили англичан шесть дней, но овладели только окраинами острова и предместьями Сингапура. Сам огромный город еще лежал впереди, а японцы совершенно измучились, потеряли 4,5 тыс. человек, достреливали последние снаряды. Ямасита уже озадачился, каким образом можно вывести войска с острова. Но колониальные власти совсем пали духом. Их автомобили остались без бензина, пришлось ходить пешком, и это стало последней каплей. Зазвучали доводы, что дальнейшая оборона только разозлит японцев, приведет к большим жертвам.

Ямасита как раз собирал подчиненных командиров – обсудить, как выкрутиться из затруднительного положения. И в этот момент появился парламентер: осажденные предлагали переговоры об условиях сдачи города. Для Ямаситы это оказалось полной неожиданностью, но он сориентировался мгновенно. Потребовал, чтобы к нему явился самолично британский командующий генерал Персиваль, предъявил ему условие – полная капитуляция, причем немедленно! Тот пробовал торговаться, просил отсрочку. Но Ямасита понимал: англичане могут разобраться, что японцам приходится туго. Насел на Персиваля, орал, и он сломался. Тут же, из вражеского штаба, отдал приказ сдаваться. Японцам достались более 80 тыс. пленных, колоссальные запасы оружия и имущества. Победу праздновала вся Япония – ее признавали куда более грандиозной, чем взятие Порт-Артура в 1904 г.

Впрочем, победы сыпались на Страну восходящего солнца повсюду. Ее армии вторглись в Бирму, в Индонезию. У голландцев здесь располагалось 65 тыс. солдат, разбросанных по многочисленным островам. Японцы выделили на это направление 50 тыс. штыков, но они действовали компактными группировками и захватывали острова по очереди. Борнео, Целебес, Амбон, Бали, Суматру. На помощь голландцам стали прибывать английские, австралийские, американские войска. Но японцы не уступали инициативу, продвигались стремительными прыжками от острова к острову. А у союзников царила неразбериха. У тех же голландцев, англичан, американцев были свои командиры, договаривались между собой кое-как. Союзные эскадры тоже представляли собой сборную солянку. Японский флот дважды разгромил их в Яванском море и Зондском проливе, уничтожил полдюжины крейсеров. А 3 марта капитулировал гарнизон Явы, самого большого индонезийского острова. В плен попало 60 тыс. человек.

Точно так же, как в Китае, наступление на британские и голландские колонии ознаменовалось разгулом ужаса. После взятия Сингапура было решено истребить «антияпонские элементы». К таковым причислили местных китайцев – они в большинстве поддерживали англичан. Была организована специальная операция «Сук Чинг» («чистка»). По городу устроили сеть фильтрационных пунктов, через них пропускали всех совершеннолетних мужчин. Тех, кого признавали враждебными, вывозили на окраины и ставили под пулеметы. Но разбираться оказывалось долго, и на расстрелы стали отправлять всех китайцев подряд. Расправы покатились и по прилегающим к городу районам. По разным оценкам, умертвили от 50 до 100 тыс. человек.

В Индонезии главным призом была нефть. При обороне острова Таракан голландские командиры и инженеры взрывали и поджигали нефтедобывающие установки. За это японцы казнили всех военных и гражданских лиц, захваченных на Таракане. Начали оповещать в листовках и по радио: за уничтожение промыслов и складов продукции кара везде будет аналогичной. Защитники острова Баликапан не послушались, подожгли скважины. На этом острове тоже истребили всех – как военных, так и мирное население.

Во всех оккупированных странах крестьян заставляли сдавать почти всю продукцию. Жителей массами мобилизовали для прокладки дорог, строительства аэродромов, укреплений. Для походов принудительно набирали возчиков, носильщиков. О них никто не заботился. Если умрут где-то в болоте, в ближайших деревнях возьмут других. Мобилизовали по разнарядке и молодых женщин. Их направляли служить на так называемые «станции комфорта». Еще в 1930-х японское военное командование пришло к выводу, что беспорядочные половые связи расшатывают дисциплину, осложняют отношения с местным населением и чреваты венерическими заболеваниями. В местах сосредоточения войск стали создавать упомянутые станции. Через них прошло до 300 тыс. женщин. Этот персонал называли «нигуичи». В переводе «29 к 1». Такова была дневная норма одной женщины – 29 солдат.

16. Керчь и Вязьма

В Великой Отечественной решались судьбы не армий, не каких-то спорных территорий, не политической системы. Решалась судьба всего нашего народа и страны – быть им или не быть? Но и велась война не только на фронте. На врага поднималась вся страна! Все вместе и каждый сам по себе. Руководство народным хозяйством и вооруженными силами было централизовано в едином органе, Совете труда и обороны. Выдвигался лозунг «Все для фронта, все для победы». Затягивались пояса. Люди жили по карточкам, впроголодь. Не было самого необходимого. Зато армию удавалось снабжать, вооружать, кормить. Не хватало мужчин – их места занимали женщины, подростки. Эвакуированные предприятия выгружались из эшелонов где-нибудь в уральской или сибирской глуши. Еще не было ни цехов, ни жилья. Но наскоро цементировались фундаменты под станки, пробрасывалась электропроводка, и под открытым небом, под временными навесами, заводы начинали выпускать продукцию.

К концу 1941 г. на фронт снова начали поступать боеприпасы, орудия, танки. Верховное главнокомандование получило возможность восстанавливать крупные бронированные соединения, механизированные корпуса. Впрочем, пока еще техники было мало. Зато кавалерийские корпуса великолепно проявили себя, и было решено увеличить их число. Для этого широко привлекали казаков. Это было похоже на сбор ополчений в стародавние времена. Например, в станицу Урюпинскую приехал здешний уроженец, генерал СИ. Горшков – и по окрестностям понеслось известие: «Начдив приехал, Аксиньи Ивановны сын, Сережка. Казаков скликает». К нему стали съезжаться степенные бородачи, молодежь, колхозы давали лошадей.

52-летний С. К. Недорубов в 1930-х успел посидеть в тюрьме, потрудиться на строительстве Беломорканала. Но тревога за Отечество оказалась сильнее обид на советскую власть. Он сам сформировал сотню, взял на войну и 17-летнего сына. Никакого офицерского образования у него не было, зато практического опыта хватало – полный георгиевский кавалер за Первую мировую. Ему присвоили звание младшего лейтенанта, и он стал командовать своей сотней. Точно так же 62-летний П. С. Куркин привел 40 казаков… А на Кубани ездил и скликал добровольцев генерал Н. Я. Кириченко. 63-летний казак М. Ф. Грачев пришел к нему служить с шестью сыновьями, Г. А. Зубенко – с женой, сыном и двумя дочерьми [115, 144]

А всего к сражениям 1942 г. готовились 9 резервных армий. Но разгром немцев под Москвой советское командование переоценило. Само себя опьянило убеждениями, что враг надорвался. Теперь надо только не слезать с него, не позволять прийти в себя. Возросшее сопротивление объясняли – немцы вводят в бой последние резервы. Надо лишь перемолоть их, и неприятели сломаются. Останется только гнать их, а дальше вся Европа восстанет против Гитлера, как когда-то поднялась против Наполеона. Было запланировано общее наступление от Черного моря до Балтийского.

На юге было решено высадить крупные контингенты в Крыму. Заставить немцев снять осаду Севастополя, соединиться с обороняющейся там Приморской армией. А дальше через крымские перешейки выйти в тылы вражеского Миус-фронта, который никак не удавалось взять в лоб. Тут-то и рухнет весь южный фланг неприятельского фронта. Но немцам Севастополь и без того доставлял слишком много неприятностей. Связал по рукам и ногам группировку Манштейна из 11-й германской и 3-й румынской армий, мешал использовать Крым в качестве моста на Кавказ. В декабре Манштейн получил сильные подкрепления и бросил свои войска на второй штурм города.

Его засыпали снарядами и бомбами, проломили передовые оборонительные рубежи. Защитники изнемогали, отражая атаку за атакой. По приказу Ставки в Севастополь прибыли два крейсера и эскадра эсминцев, высадили бригаду морской пехоты. Она бросилась в контратаку, корабли поддержали огнем, сметали наступающих врагов снарядами крупнокалиберных орудий. Тем временем транспортные суда успели подвезти и выгрузить свежую стрелковую дивизию, немцев и румын остановили. А 26 декабря Манштейну стало не до штурма. В портах Кавказа сосредоточились две армии, и под Керчью было высажено несколько десантов – у мыса Хрони, горы Опук, Эльтигена.

Неприятельские части на Керченском полуострове возглавлял командир корпуса генерал Шпонек. Он приказал своим частям контратаковать. Но наши воины цепко удерживали клочки побережья. Их прикрывали огнем черноморские корабли, подвозили подкрепления. Ну а через три дня последовал удар в другом месте. Капитан Бобровников на эсминце «Незаможник» прорвался под огнем артиллерии прямо в порт Феодосии, высадил отряд матросов на причал. Следом подоспели другие наши подразделения, а немцев в городе было мало, все войска Шпонека завязли в драках под Керчью. Овладев Феодосией, русские выходили им в тыл. Шпонек приказал отступать. Манштейн за это отстранил его от должности и отдал под суд. Трибунал под председательством Геринга приговорил Шпонека к расстрелу, но Гитлер все же смягчил наказание, заменил на шесть лет тюрьмы.

Но разбирательства происходили уже позже. А в Крыму немцы очутились на грани катастрофы. Корпус Шпонека в беспорядке откатывался на запад, в Керчь перевозили 51-ю армию, в Феодосию 44-ю. Их объединили в новый Крымский фронт под командованием генерала Козлова. Перед ним открывалась дорога прямо в тылы вражеской группировке под Севастополем. Высаживались и вспомогательные десанты. Один захватил Судак, второй, батальон моряков, выбил румын из Евпатории, сюда подошли крымские партизаны, поддержали местные жители, город был освобожден. Для Манштейна намечались явные клещи. Его могли отрезать – или ему пришлось бы повторять проступок Шпонека, отступать.

Однако начались грубые ошибки. 44-я армия из Феодосии повернула не на запад, в преследование гитлеровцев, а на восток, навстречу керченской 51-й армии. Неприятелю дали время выдвинуть резервы, восстановить фронт. Перевозки в Крым велись непродуманно. Поскорее грузили на суда пехоту, танки, а зенитную артиллерию оставили «на потом». А немцы бросили всю авиацию задержать русских. Она целыми днями висела в воздухе, парализуя передвижения.

Впрочем, и сам Козлов медлил с наступлением. Ждал, когда к нему переправят все войска. Его соединения топтались на месте, но и не закрепились. Зачем надрываться, рыть землю, если завтра идти вперед?

Разведку вели плохо, были уверены – разбитые немцы думают только о том, как спасаться. Между тем Манштейн прекратил атаки Севастополя и немедленно развернул ударные силы на восток. Крымский фронт еще чесался и раскачивался, когда начинать наступление, и вдруг кулак германских танков и пехоты врезался в стык 44-й и 51-й армий. Ошалевшие соединения Козлова хлынули прочь, немцы захватили Феодосию. В самой узкой части Керченского полуострова неприятеля все-таки остановили. Подоспели корабли Черноморского флота, с моря загрохотали их пушки, простреливая перешеек насквозь. А вдобавок ударил сильный мороз. Керченский пролив сковало льдом. Наша пехота, еще ожидавшая перевозки в Тамани, двинулась в Крым по льду, форсированными маршами успела подкрепить фронт.

Но десанты в Судаке и Евпатории немцы и румыны уничтожили. Худо пришлось местным жителям, осмелившимся выступить против оккупантов. Кто сумел, ушел партизанить. С помощью местных татар их вылавливали, их семьи сгоняли к расстрельным рвам. А Крымскому фронту пришлось заново готовиться к наступлению. В его состав передали еще одну армию – 47-ю. Ее забрали из Ирана, через Закавказье спешно перебрасывали в Крым. В конце февраля на Керченском полуострове загремела артподготовка, пехота поднялась в атаки. Чтобы облегчить их, оттянуть немцев на себя, предприняли вылазки защитники Севастополя. Однако неприятелю тоже оказалось удобно закрепляться на узкой горловине перешейка. Ее сплошь перекопали траншеями, устлали минами.

Советские армии не могли использовать свое численное превосходство, сбивались на ограниченном пространстве, а враг утюжил их снарядами. Но и на Крымском фронте артиллерии хватало, она накрывала противника шквалами огня. Румынская дивизия, стоявшая на одном из участков, побежала. В панике кинулась на свое же минное поле, устилая его подорванными трупами. Наши части ринулись в прорыв и налетели на то же поле, подрывались целыми подразделениями. А на следующий день залили дожди и превратили всю местность в непролазную грязь, застревали даже трактора и танки. Наступление заглохло [115].

Эта трагедия с минами была не единственной. В Красной армии до сих пор плохо умели обращаться с ними. В Севастополь пришлось посылать специалистов из Москвы. Они везли с собой эшелон взрывчатки. Выпуск мин наладили в Ростовском университете, в деревянных корпусах. А севастопольцев инструкторы из Главного инженерного управления стали обучать, как ставить мины, как правильно создавать минные поля [27].

Основные сражения по-прежнему гремели на московском направлении. Здесь наши войска отбросили врага на 100–200 км, газеты публиковали фотоснимки с кладбищами гитлеровских машин, танков, орудий. Хотя можно было отметить настораживающие обстоятельства. Трупов среди машин попадалось не так уж много. Побросав технику, неприятель спас значительную часть живой силы. Гитлер уберег дисциплину и стойкость войск. Их цементировали свежими частями, собираемыми со всей Европы. А советский натиск выдыхался. Наша техника в снегах тоже застревала и ломалась. Кроме убитых и раненых было много обмороженных и заболевших. Но считали, что эти трудности временные. Надо напрячься, не ослаблять усилий.

В советском контрнаступлении глубже всего продвинулись фланговые группировки, наносившие главные удары. Один прорыв прорисовался от Каширы и Тулы к Калуге, второй от Калинина. Между ними образовался выступ. Казалось очень заманчивым подсечь его с двух сторон, и ядро группы армий «Центр» попадет в кольцо. Вот тут-то гитлеровцам придет полный конец, их боевые порядки совсем развалятся. С севера должен был вбивать клин Калининский фронт Конева, с юга – Западный фронт Жукова. Их поддерживали Северо-Западный и Брянский фронты. Ударный кулак Конева из 29-й, 39-й армий и 11-го кавалерийского корпуса навалился на немцев 8 января.

Подключились соседи, 3-я и 4-я ударные армии Северо-Западного фронта генерала Курочкина. Он не участвовал в сражении за Москву, его соединения были неплохо укомплектованы, накопили запасы снарядов и горючего. А участок возле озера Селигер имел репутацию спокойного, немцы не ожидало здесь активности. Обе советских армии прошибли неприятельскую оборону, стали продвигаться на Холм и Торопец, прямо в промежуток между группами армий «Север» и «Центр». Они выходили во фланг вражеской группировке, отбивавшейся от армий Калининского фронта, и эта группировка тоже начала пятиться. Войска Конева тоже стали успешно продвигаться, обходили Ржев и с севера нацеливались на Вязьму [54, 64].

Командование группой армий «Центр» забило тревогу, перекидывало сюда все свои резервы, но 10 января перешел в наступление Западный фронт. Второй кулак, из 33-й армии генерала Ефремова и 1-го гвардейского кавалерийского корпуса устремился на Юхнов и поворачивал на Вязьму с юга, намереваясь завязать мешок. Чтобы связать немцев, советские войска поднялись в атаки и на других участках. Выступ, зажатый нашими фронтами, сужался, как тающая льдина. Но радужные идеи наступать по всему фронту сказались на операции самым пагубным образом. По всему-то не получалось, сил не хватало. Генштаб под руководством маршала Шапошникова подсказал Сталину, что на Вяземском выступе скопились «лишние» войска. Кроме пяти армий и двух корпусов, вклинивающихся на флангах, еще пять армий действовали между ними. Они добросовестно теснили противника, освободили Можайск, Верею, Медынь, Сухиничи. Но ведь немцев намечали не вытеснять, а окружить!

Сочли, что на вершине выступа сил можно оставить поменьше. Вопреки возражениям Жукова у него забрали две армии. 16-ю перекинули на юг, а 1-ю ударную под Демянск, там обозначился еще один котел для немцев. Но давление на группу армий «Центр» сразу ослабело. Ее командующий Клюге принялся манипулировать своими контингентами. А Гитлер после русских прорывов поснимал всех командующих армиями на данном направлении. 9-ю возглавил Модель. Он считался большим специалистом по обороне, и ему поручили общее руководство войсками внутри Ржевско-Вяземского выступа. Как ни парадоксально, но помогла ему… русская зима. Модель и Клюге сообразили, что в здешних лесах и ржевских болотах, заваленных глубокими снегами, удерживать территорию вовсе не обязательно. Кто владеет дорогами, может диктовать волю противнику.

Рокадные дороги, проходившие вдоль линии фронта, превращались в сплошные линии обороны. Их утыкали дотами, пулеметными точками, расставили танки и подвижные резервы, способные быстро подоспеть в ту или иную точку. Другие дороги, из германского тыла, действовали бесперебойно. По ним подтягивались новые дивизии, разгружались на ближайших станциях. А русские армии, углубившиеся на неприятельскую территорию, связывали с тылами только разъезженные проселки. Те самые, где сами наступающие утрамбовали снег ногами и колесами. По мере наступления они удлинялись. Но прикрыты были слабо. Если оставлять отряды по всей дороге, кто же в наступлении останется? Но глубокие прорывы сами по себе опасны. Их можно подрубить под основание.

Правда, продвижение ударных группировок выглядело надежно защищенным. Кулак Калининского фронта подкрепляли соседние армии Северо-Западного, кулак Западного – соседние с ним армии Брянского. Однако немцы додумались подсекать советские клинья не извне, а изнутри выступа! Свежие контингенты вливались в почти готовое окружение, сосредотачивались. Наше командование не выявило опасности. 26 января острия клещей Конева и Жукова ринулись к Вязьме. Чтобы замкнуть кольцо, Ставка выделила из своего резерва 4-й воздушно-десантный корпус. В 25 км от Вязьмы высадилось 7373 парашютиста. Им предписывалось оседлать железную и шоссейные дороги Вязьма – Смоленск и держаться, пока с двух сторон не подойдут основные силы.

Но немцы успели укрепиться очень основательно, ворваться в Вязьму или перерезать дороги не позволили. А несколько дивизий, собранных Моделем в районе Ржева, ударили по коммуникациям ядра Калининского фронта, далеко оторвавшегося от своих. 39-я армия с 11-м кавалерийским корпусом сами очутились в окружении. В это же время другая германская группировка перерубила коридоры к углубившимся войскам Западного фронта. Здесь образовалось сразу два котла. В один попала 33-я армия Ефремова, в другой – гвардейский кавкорпус Белова – к нему присоединились и десантники [133]. На вспомогательном направлении 3-я и 4-я ударные армии продолжали наступать довольно успешно, вышли на подступы к Великим Лукам, Велижу, даже к Витебску. Но в боях они поредели, растянулись на пространстве в 300 км, и четыре германских дивизии, переброшенных из Франции, остановили их.

Впрочем, и у Клюге не хватало сил покончить со всеми окруженными. Решили уничтожать по очереди. Поначалу стянули побольше сил против армии Ефремова. Налегли на нее с разных сторон, оттеснили в болота. Жуков в это время был назначен командующим Западным направлением, сохранив и пост командующего Западного фронта. Двум армиям, Голубева и Захаркина, он приказал расчистить дорогу к Ефремову. С неимоверными трудностями, по снегам и распутице, сосредотачивали артиллерию, выдвигали пехоту. Но это был кратчайший путь к окруженным, немцы ждали атак именно тут. Превратили в крепость каждую деревушку, прошивали поля ливнями свинца. Попытки выручить 33-ю обернулись только жестокими потерями.

Следующее наступление Жуков подготовил в конце марта. Калининский фронт западнее Ржева нацеливался пробиваться к 39-й армии и 11-му кавкорпусу. А к Ефремову на этот раз прокладывала коридор 50-я армия генерала Болдина. Она должна была продвигаться не с востока на запад, а заворачивать дугой, с юга на север. Предусматривалось, что 33-я будет прорываться навстречу, соединится со вторым окруженным островком в лесах, кавалерией Белова и десантниками, и совместными силами фронт будет взломан. Этот сдвиг участка прорыва и в самом деле оправдал себя. Враги ожидали атак на прежнем направлении, армия Болдина успешно сбила их с позиций.

Жуков требовал, чтобы 33-я без промедления атаковала на юг, на Киров. Здесь готовы были поддержать войска Белова, сюда приближались авангарды Болдина. Но 33-я армия изнемогала в боях и голодала, Ефремов полагал, что двигаться окольной дорогой у нее не хватит сил. Через голову Жукова связался непосредственно со Сталиным, просил разрешения выходить по кратчайшему маршруту, на восток. А 13 апреля связь со штабом 33-й армии оборвалась, и пошла неразбериха [43].

Наступление 50-й армии тормозилось весенней распутицей, а немцы замедляли ее продвижение бомбежками, перекрывали позициями дороги с твердым покрытием. Тем временем они собирали подкрепления с более спокойных участков. К 15 апреля войска Болдина находились всего в 2 км от армии Ефремова. Но встречного удара не последовало. Зато с флангов уже сосредоточились германские соединения, обрушились контратаками. Вынудили наши авангарды отойти. Ну а армия Ефремова в эти же дни двинулась на восток, к Угре. Хотя немцы даже выманивали ее именно сюда, нарочно показывали, будто оборона слаба. Подготовили ловушку, куда и влезла 33-я. Ее принялась утюжить артиллерия, из засад поползли танки и мотопехота.

16 апреля Гальдер записал в дневнике – «русская 33-я армия ликвидирована». Он немного ошибся. Армия развалилась, но ее осколки пробовали просочиться через линию фронта. Хотя их перехватывали, всюду дежурили заслоны. Раненый генерал Ефремов застрелился. Из его подчиненных выбралось лишь 889 человек. После этой трагедии наши войска получили приказ переходить к обороне. Вообще Ржевско-Вяземская операция стала одной из самых кровопролитных в истории войны. Безвозвратные потери Красной армии составили 270 тыс. человек – это погибшие и пленные. Сотни тысяч получили ранения.

Но и у немцев было выбито и переранено около 300 тыс. человек. Ликвидировать другие окруженные группировки они уже не могли. 39-я армия Масленникова и корпус Белова занимали обширные районы в вяземских лесах. Собирали вокруг себя партизан. С помощью местных жителей сумели наладить снабжение продовольствием и фуражом, с ними была установлена воздушная связь. В Ставке оценили, что эти два плацдарма угрожают важным дорогам и опорным пунктам, оттягивают на себя значительные силы. А сами плацдармы могут пригодиться в следующих наступлениях. Масленникову и Белову было приказано пока оставаться в глубине оккупированной территории.

17. Дорога жизни

В осажденном Ленинграде по репродукторам стучал метроном. Кто это придумал – неизвестно, существуют разные версии. Но он стучал постоянно. Стучал, будто сердце больного. С одной стороны, вроде бы успокаивая – человек еще жив. С другой – заставляя настороженно прислушиваться. Если обстановка была безопасной, метроном стучал размеренно, в такт часам. А во время воздушных налетов или артобстрелов пульс резко учащался.

Замкнуть второе кольцо блокады врагам не позволили, Тихвин отбили. Но на Ладоге начался ледостав, волнами носило льдины, сообщение по озеру пресеклось. В Ленинграде пришлось во второй раз снижать нормы снабжения. Для рабочих – 250 г хлеба в день, для иждивенцев – 125 г. С ноября на улицах стали появляться трупы умерших от голода. Холода принесли с собой новые бедствия. Отопления не было. В квартирах обогревались жестяными печками-«буржуйками», ломали на дрова заборы и мебель, жгли книги. Замерз водопровод. Прекратилась подача электроэнергии, остановились трамваи. А бензином заправляли только военные и правительственные машины. К месту работы ходили пешком, за водой – к прорубям на Неву или ближайшие каналы. Это отнимало последние силы. Кто-то падал по дороге. Другие впадали в прострацию и лежали дома, пока не доконает голод. Или, ослабев, переставали топить и замерзали.

В конце ноября на Ладожском озере установился сплошной лед. По нему выезжали машины с мукой, бензином, патронами. Для этого были созданы специальные автомобильные отряды. Шоферы там были гражданскими. Пожилыми или не призванными по болезни. Но каждая поездка становилась боем – как вылет военного самолета. Ладога коварна, волны взламывают лед, образуя полыньи. А на южном берегу были немцы, установили дальнобойные батареи. Над озером носились их самолеты. Полыньи, проруби от бомб и снарядов схватывало тонкой корочкой, присыпало снежком. Машины проваливались. Если шофер не успевал выскочить из кабины, шел под лед вместе с грузовиком, и шансов вынырнуть почти не было. Стали оставлять открытыми дверцы, а потом вовсе снимать их.

Снимали и лобовые стекла. Ночью ехали без фар, водитель высовывался из кабины и всматривался во тьму. Если у него был напарник, он ехал на подножке, силился разглядеть полыньи. Сотни машин погибали. Другие все-таки доставляли драгоценные грузы, обратными рейсами вывозили ленинградцев, в первую очередь детей. Ими были переполнены госпитали и эвакуационные пункты во всех городах поблизости от Ладоги. Но некоторые совсем ослабели, и вытащить их с того света уже не получалось. Были и такие, для кого первая порция еды после голодания становилась смертельной.

Дорога жизни пролегала в нескольких километрах от вражеского берега. Сохранялась опасность, что немцы вышлют отряды по льду, перережут ее. Для прикрытия вдоль дороги оборудовались опорные пункты. Прямо на льду из снега возводились укрепленные позиции. Их поливали водой, превращая в ледяные, размещали зенитки, подразделения солдат. Тем не менее немецкие бомбежки и артобстрелы постоянно нарушали Дорогу жизни. Капризничала погода, ломая лед. Грузов перебрасывали совершенно недостаточно. В начале января 1942 г. для Ленинграда настали самые черные дни. Иждивенческие карточки вообще не отоваривались. Смерть разгулялась вовсю. Покойники валялись в подъездах, на улицах, и к этому стали относиться спокойно. Прохожие шагали мимо. Остановиться и нагнуться значило истратить последние силы. Умершему уже не поможешь, а сам свалишься рядом.

Советское правительство очень остро переживали за судьбу вымирающего города. Как только немцев отбросили от Москвы, Ставка возобновила операции по спасению Ленинграда. Прежние удары наносились там, где петля блокады оставалась самой узкой, – возле берега Ладожского озера, у Синявина. Но и немцы чрезвычайно сильно укрепили этот район. Понастроили дотов и дзотов, переплели зарослями колючей проволоки, сплошь замостили минами. Следующее наступление наметили южнее, у Любани. Пояс территории, занятой врагом, был на этом участке гораздо шире, но и прорыв должен был стать полегче. Волховскому фронту генерала Мерецкова Ставка выделила из своего резерва две свежих армии, 59-ю армию и 2-ю ударную. Вспомогательный удар намечался еще южнее, у Старой Руссы. Две армии Северо-Западного фронта генерала Курочкина, 11-я и 34-я, должны были взломать фланги 16-й германской армии и окружить ее. Наши войска прорвутся в тылы всей группы армий «Север», немцам придется оттягивать сюда войска. В любом случае это облегчит снятие блокады.

Но советское командование слишком спешило выручать ленинградцев. И слишком увлеклось идеей общего наступления – надеялось, что враг ошалеет, растеряется, не сможет подкрепить все направления сразу. Оба удара назначили на 7 января, одновременно с наступлением на Ржевско-Вяземский выступ. Но обеспечить одновременность оказалось невозможно, железные дороги были перегружены. На Волховский фронт успели прибыть только некоторые дивизии 2-й ударной и 59-й армий. Артиллеристам подвезли лишь четверть боекомплекта, а на разведку противника и местности времени уже не было. Тем не менее переносить операцию не стали. Сочли, что все недочеты компенсирует неожиданность. Надо наступать, пока немцы еще не пронюхали о появлении новых армий.

Артподготовку вели по площадям – и расстреляли снаряды впустую. Пустили танки, но они уперлись в сплошные вековые леса. А здешние болота, как выяснилось, не промерзли даже зимой. Немцы окатили атакующих огнем неподавленных батарей и пулеметных точек, форсировать Волхов не позволили. По мере подхода свежих частей 2-й ударной и 59-й армий атаки возобновились. Но враги уже ждали их, яростно отбрасывали.

Наступление Северо-Западного фронта также не принесло ожидаемых результатов. Две его армии не смогли взять Старую Руссу, город был слишком сильно укреплен. Зато по соседству обозначился успех. Как отмечалось в прошлой главе, две других армии Северо-Западного фронта, 3-я и 4-я ударные, углубились далеко на запад, на Холм и Торопец. В результате образовался выступ возле поселка Демянска в Новгородской области. Почти готовый котел! Подрезать его основание выглядело очень соблазнительным. На помощь Северо-Западному фронту Ставка начала перебрасывать 1-ю ударную армию с Вяземского направления.

Командующий группой армий «Север» фон Лееб был старым и опытным воякой. Он видел, насколько опасно положение его войск. Если Волховский фронт осуществит прорыв под Любанью, будет отрезана вся группировка у Ладоги. Та самая группировка, которая удерживает горловину блокады. А если Северо-Западный фронт перережет основание Демянского выступа, окажется в кольце стоявший там 2-й корпус. Лееб предложил отвести обе группировки назад, на рубежи Волхова и Ловати. Но Гитлер категорически запретил. Лееб был дисциплинированным человеком, нарушать приказы не желал. Но и брать на себя ответственность за гибель войск тоже не желал. Он подал в отставку.

Назначили фон Кюхлера, однако доставшееся ему «наследство» казалось незавидным. Советский Северо-Западный фронт получил дополнительную армию, несколько отдельных корпусов. Возобновил наступление, явно нацеливаясь окружить Демянск. А войска Волховского фронта сумели под шквальным огнем перемахнуть по льду на левый берег Волхова, захватить первую линию обороны. Правда, за ней была вторая, и пока русские приходили в себя после жаркой схватки, подтаскивали артиллерию на новые позиции, немцы спешно строили за второй линией третью. Штурмуйте – а траншеи мы еще выкопаем. Наступление оборачивалось кровопролитным и медленным прогрызанием обороны.

Ставка и Генштаб поняли, в какую гиблую игру втянулись войска Мерецкова. Потребовали сменить тактику. Позиции 59-й и 52-й армий растянули, а 2-я ударная генерала Клыкова сконцентрировалась между ними на узком промежутке. Ей передали несколько дивизий и огневые средства из других армий. В конце января она предприняла новый рывок и прошибла вражеские позиции на всю глубину. Если перед этим за две недели проползли всего 10 км, то теперь за 5 дней углубились на 30 км. До расположения Ленинградского фронта оставалось еще 30…

Кюхлер рассудил, что самое опасное место здесь, под Любанью. Группировка под Демянском помощи не получила, 8 февраля котел захлопнулся. В нем были заперты 6 дивизий, около 100 тыс. человек. Но командира этой группировки Брокдорфа – Олефельда Кюхлер и сам Гитлер заверили, что не бросят его на произвол судьбы. Снабжение окруженных взял на себя Геринг. Внутри котла было оборудовано два аэродрома, на них ежедневно садились 100–150 самолетов. За сутки в среднем доставляли 265 тонн грузов, 200–300 человек подкреплений. А советских войск, как выяснилось, под Демянском было недостаточно. Они блокировали массу неприятелей, но раздавить их уже не могли. Растянулись по двум обводам окружения, внешнему и внутреннему, атаки получались слабыми.

Тем временем Кюхлер повыдергивал войска со всех второстепенных участков и остановил наступление под Любанью. Точно так же, как его коллеги из группы армий «Центр», он отлично понял особенности войны в лесах и болотах. Бороться надо не за территорию, а за дороги, без них никуда не пройдешь. Но 2-я ударная продвигалась вдоль единственной грунтовой дороги! Кюхлер бросил на эту дорогу имеющуюся авиацию, а на пути 2-й ударной каждый населенный пункт превращался в укрепленный узел – обойти его было невозможно. Армия застряла. Мало того, ее соседи, ослабленные в боях, отдавшие 2-й ударной лучшие части и артиллерию, вообще не сумели продвинуться вперед. Поэтому армия очутилась в глубоком выступе. Ширина коридора у деревни Мясной Бор составляла всего 12 км. Соседние армии, 52-я и 59-я, получили приказ расширить эту горловину, снова и снова возобновляли атаки. Жесточайшие бои кипели за мелкие деревушки, но враг стягивал сюда свежие силы, раздвинуть проход никак не получалось.

И все-таки эти операции сказались на судьбах Ленинграда. Немецкий «воздушный мост» у Демянска и попытки сдержать прорыв Волховского фронта отвлекли всю неприятельскую авиацию. Прекратились массированные налеты на Дорогу жизни. Машины по ней шли теперь непрерывно, отрабатывались самые удобные методы транспортировки. А с другой стороны, количество едоков в городе значительно сократилось. Одни умерли, других эвакуировали. В феврале доставка и расход продовольствия наконец-то пришли в равновесие. А потом подвоз превысил потребление. Карточки стали отоваривать полностью. Качество хлеба улучшилось, из него исчезли всевозможные примеси. Впервые с начала осады ленинградцам выдали мясо.

Весной Дорога жизни функционировала до последней возможности. Лед проседал, его заливало водой. Последние колонны машин рассекали волны, как катера. Но на складах сумели накопить некоторый запас продовольствия на время ледохода. Осенняя трагедия не повторилась.

Однако на фронте все зимние успехи были нейтрализованы. К Кюхлеру прибывали сильные подкрепления. В составе группы армий «Север» появились голландские, бельгийские, скандинавские, эстонские, латвийские части СС. Для спасения Демянской группировки в Старой Руссе был собран кулак из трех дивизий под командованием генерала Зейдлица. 21 марта он нанес удар с внешней стороны. Одновременно войска Брокдорфа – Олефельда ринулись пробиваться изнутри. Нет, наши солдаты дрались не хуже неприятелей. Моторизованная дивизия СС, действовавшая на острие прорыва, потеряла больше половины личного состава. Только крайним упорством и жертвами в кольце разомкнули брешь, Рамушевский коридор.

Но немцы не стали выводить свои дивизии из котла. Теперь линия фронта вокруг Демянска представляла большой выступ, углубленный в советскую территорию. Германское командование полагало, что он может стать хорошим плацдармом для будущих операций. Вместо эвакуации по пробитой дороге потекли подкрепления вовнутрь выступа. Нашим войскам было приказано заново перекрыть горловину. Они несколько раз повторяли атаки. Но враг наращивал оборону под Демянском, здесь собралась почти вся 16-я германская армия, и сражения оборачивались только большой кровью.

А 2-ю ударную армию Кюхлер решил окружить. На нее посыпались контратаки то на одном, то на другом участке. Однако немцы этими наскоками только отвлекали ее. Основные силы скрытно собирались на флангах. Они хлынули внезапно, сбили охранение и перерезали коридор у Мясного Бора. Мерецков экстренно принялся спасать положение, перекинул сюда дивизии соседних армий, приказал с ходу контратаковать. Генерал Клыков развернул подчиненных и нажал изнутри. Неприятелю не позволили закрепиться на захваченных километрах, расчистили проход. После этого встал вопрос – что делать со 2-й ударной? Выводить? Этот казалось слишком обидным. Армия так близко подошла к позициям ленинградцев! Ставка приняла другое решение – направить на Волховский фронт резервы и возобновить наступление.

18. Катастрофы сорок второго

Нет, силы Германии отнюдь не были исчерпаны. Для летней кампании она сосредотачивала на Восточном фронте 170 дивизий – 6,2 млн человек, 3 тыс. танков, 43 тыс. стволов артиллерии, 3,4 тыс. самолетов. Техника по-прежнему поступала широким потоком, и танковые группы впервые в истории преобразовывались в танковые армии. Гитлер нажал и на союзников, потребовал от них более активного участия в войне. К боям готовились 72 дивизии сателлитов: 27 румынских, 20 финских, 13 венгерских, 9 итальянских, 2 словацких, 1 испанская дивизии, голландская и бельгийская бригады.

Ну а советской стороне дорого обошлась переоценка собственных побед и недооценка врага. К апрелю резервы оказались исчерпаны, накопленные техника и боеприпасы израсходованы. В Ставке заговорили о переходе к стратегической обороне. Заново собраться с силами, а уж потом навалиться. Но чисто по-человечески останавливаться было жалко. Почти у каждого военачальника имелись в запасе какие-то выигрышные решения. Получилось так, что все командующие фронтами горячо одобряли передышку, но для себя просили исключения на том или ином участке.

У начальника Генштаба пожилого маршала Шапошникова перегрузки совсем подорвали здоровье. Бывший полковник императорской армии, герой Первой мировой войны, слег тяжело больным, его место занял начальник оперативного управления Василевский. Он предостерегал против разброса сил. Но Василевский еще не обладал заметным авторитетом. А Сталин и сам был не против еще продвинуться вперед, освободить несколько городов и районов. Там же страдают наши советские люди. Выслушав разные мнения, он принял компромиссное решение. Переходить к обороне, но разрешить частные наступательные операции. В конце концов, на местах лучше знают свои возможности. Если уверены, что смогут одолеть, пускай дерзают.

К маю 1942 г. на фронте находилось 5,5 млн советских бойцов, 4 тыс. танков, 43 тыс. орудий и минометов, 3 тыс. самолетов [18]. Вопиющие недочеты, проявившиеся в прошлых операциях, устранялись. Было обращено усиленное внимание на минное дело. Главное инженерное управление Красной армии разработало соответствующие наставления. Обучение минированию и разминированию развернулось не только в саперных и инженерных частях, но в пехоте, артиллерии, кавалерии, среди танкистов. Ставилась задача, чтобы специалисты-минеры имелись в каждой роте и батарее [27].

До войны советские военные теоретики отбросили даже траншеи – зачем тратить лишние силы, если революционные войска должны наступать? По уставам Красной армии предусматривалась «ячеечная» система обороны, рылись цепочки одиночных окопов. Но в окопе солдат оставался один в аду бомбежки и артобстрела! Не видел товарищей, не мог получить помощи или оказать ее. Это становилось одной из причин паники и бегства. Уже с лета 1941 г. Конев, Рокоссовский, Тимошенко и прочие начальники, прошедшие Первую мировую, учили подчиненных оборудовать траншеи. Назначали инструкторами солдат и офицеров, которым довелось зарываться в землю в прошлой войне. В 1942 г. забытый опыт распространили на всю армию [107].

Авиацию стали сводить в воздушные армии по примеру германских воздушных флотов. Крайним напряжением ресурсов наращивалось производство танков, началось создание четырех танковых армий. Но они еще были в стадии формирования или вообще только на бумаге. А единственный завод, выпускавший тяжелые KB, находился в Ленинграде. Значительную часть танков составляли легкие Т-70 или полученные от англичан. Да и в авиации широко использовались зарубежные самолеты. Хотя западные друзья поставляли далеко не лучшую технику. Британские танки работали на бензине и вспыхивали, как факелы. Английские истребители «харрикейны» имели слишком слабое вооружение. Американские «аэрокобры» вооружались мощно, но аэродинамические характеристики были отвратительными. Они легко срывались в штопор и не выходили из него [86]. Зато иностранные танки и самолеты были радиофицированными, а советские – нет. Даже в штабах армий по-прежнему не хватало радиостанций, радистов, шифровальщиков.

Из перебросок неприятельских сил на восток советское командование делало правильный вывод: готовится новое наступление. Но и это обстоятельство убеждало Сталина не отменять частных операций. Представлялось выгодным смешать карты противника, не упускать инициативу. Пускай он дергается и реагирует на наши удары, а не мы на германские. Одну из таких операций предложили командующий Юго-Западного направления Тимошенко и член Военного совета Хрущев. В зимних боях в районе Изюма образовался Барвенковский выступ. Выдвигалась идея нанести два удара, с вершины выступа и от Волчанска. Взять в клещи и раздавить противостоящую группировку немцев.

Во фронте образуется широкая брешь, бросив в нее войска, можно освободить Харьков, а дальше, развивая успех, всю Левобережную Украину. Тимошенко и Хрущев просили дополнительно выделить им крупные контингенты. Василевский и специалисты Генштаба возражали, что наступать из выступа очень опасно – это значит лезть в готовый мешок. Но командование Юго-Западного направления доказывало, что победа гарантирована. Сталин взвесил «за» и «против» и опять пришел к компромиссу. Операцию дозволил, только сузил масштабы. Приказал действовать имеющимися силами, разгромить германскую группировку под Харьковом, а на дальнейшее пока не закидываться…

Выглядела очевидной и необходимость выручать Ленинград. Столь же очевидной казалась операция в Крыму. Здесь-то сил хватало! Три армии под Керчью, одна в Севастополе. Проломить фронт на Керченском полуострове, и армия Манштейна снимет осаду. Преследуя ее, четыре армии выплеснутся из Крыма в тылы всей системы немецкой обороны на юге, она рухнет! Хотя в итоге все эти планы перечеркивали решение о стратегической обороне!

В Крыму Манштейн после двух неудачных штурмов Севастополя перешел к планомерной осаде. Ему подвезли сверхтяжелые орудия. Некоторые из них лежали в арсеналах законсервированными с прошлой войны. На позициях устанавливались длинноствольные гиганты и жабообразные огромные мортиры калибрами 305, 350, 420, 600 мм. А калибр чудовищной пушки «Дора» составлял 800 мм. В глубоком секрете ее смонтировали в горах, и на Севастополь полетели ее снаряды – один из них пробил скалу толщиной 30 м. Хотя раскаты «Доры» ревели недолго. Вспышки ее выстрелов засекли летчики Черноморского флота, точно накрыли бомбами, и она замолчала навеки.

Но к обстрелам, бомбежкам и стычкам на передовых позициях в Севастополе привыкли. Ждали, когда скажет решающее слово фронт на Керченском полуострове. Здесь была предпринята третья попытка наступать. Она захлебнулась так же, как и вторая. Готовить четвертую. Командующий Крымским фронтом Козлов показал себя довольно мягким и нерешительным человеком. К нему прислали представителя Ставки, начальника политуправления Красной армии Мехлиса. Вот он-то был чересчур решительным! Властным, жестоким, придирчивым. Сталину показалось, что это позволит восполнить недостатки Козлова.

Вышло наоборот. Обстановка в штабе Крымского фронта стала больной и нервной, Мехлис склочничал, ябедничал в Москву. Сталин пришлось самому вмешиваться, одергивать его. Но при подготовке наступления Мехлис круто наломал дров. Сам он был очень храбрым человеком. Но при этом был склонен обвинять в трусости других. Требовал от начальников гнать войска поближе к передовой. Козлов не смел спорить с ним, и в результате все три армии вывели в первую линию. А командующих армиями и политработников Мехлис чуть ли не каждый день выдергивал в штаб фронта на совещания. Им оказывалось некогда поработать в войсках, заняться разведкой, подготовкой подчиненных. Ну а Козлов, наоборот, старался избегать споров, садился на коня и уезжал на передовую, запустив работу в штабе.

Между тем немцы отлично знали о подготовке русского наступления. Зато наши командиры не знали – враг уже готовит встречную операцию «Охота на дроф». Манштейн обстреливал Севастополь из невиданных калибров, а пехотные и танковые части тайком снимал с севастопольского участка на керченский. В его распоряжение был специально переброшен 9-й воздушный флот Рихтгофена. Русских опередили на неделю. 8 мая в воздухе вдруг завыли карусели бомбардировщиков, изрыгнула залпы германская артиллерия. Командные пункты Крымского фронта и армий давно не менялись, немцы отслеживали их расположение и разбомбили в первую очередь. Уничтожили также узлы телефонной и телеграфной связи, а на Керченском полуострове воевали все еще по старинке, про радиосвязь забыли. Управление войсками было потеряно.

А сами войска по понуканиям Мехлиса сгрудились на передовой! За ними не было ни вторых эшелонов, ни резервов. Ливень бомб и снарядов хлестал по массе солдат, забивших окопы и землянки. Ситуация усугублялась и составом солдат. 44-я и 47-я армии формировались в Закавказье, изрядная доля бойцов была из грузин, армян, азербайджанцев. А 51-ю формировали в Средней Азии, там хватало узбеков, таджиков. Сейчас их крушили, связи с командованием не было, они метались под огнем. А потом в их мешанину врезались германские танки, прорезали фронт с южной стороны, вдоль морского берега.

Лавина солдат хлынула спасаться. Задержать врага на каком-нибудь промежуточном рубеже уже не смог никто. Даже наладить планомерный отход оказалось уже проблематично. Люди бессмысленно и механически бежали назад, к Керчи. Сохранили порядок только моряки. Корабли стреляли по вражеским танкам и бронетранспортерам, отгоняя их от города. Тех, кто появлялся на пристанях, грузили на суда и перевозили на Тамань. Но в общем хаосе далеко не все попадали в порт. Многие сбивались с пути, прятались в ужасе по ямам, подвалам. Или оставались ждать немцев, чтобы сдаться.

В плен попало 170 тыс. человек. Десятки тысяч погибли при бомбежках и обстрелах, утонули. Немецкие самолеты густо бомбили Керченский пролив, засыпали его минами, шли на дно переполненные баржи, пароходы, лодки. Очевидцы описывали, как волны выплескивали на пляжи целые россыпи солдатских шапок [115]. Ставка в общем-то правильно вскрыла причины катастрофы. Действия Козлова, Мехлиса и их помощников были квалифицированы как преступная халатность. Хотя в сорок втором за такую вину уже не расстреливали. Поснимали с должностей, на несколько ступеней понизили в званиях.

Но в народе говорят – беда не ходит одна. 12 мая, в эти же самые дни, когда погибал Крымский фронт, два других фронта, Юго-Западный и Южный, начали наступление на Харьков. Вклинились в неприятельскую оборону с Барвенковского выступа, теснили под Волчанском. В Москву летели победные реляции. Сталин даже попенял Василевскому – дескать, полюбуйтесь, из-за ваших страхов чуть не отменили такую великолепную операцию!

Однако вскоре выяснилось, что гитлеровцы и здесь перехитрили. Они сами намеревались наступать на этом участке! По соседству, возле Славянска и Краматорска, сосредоточилась танковая армия фон Клейста, 11 дивизий. Тимошенко и Хрущев проморгали ее. Но командование группы армий «Юг» обнаружило перемещения наших войск, догадалось о намеченном ударе и нарочно решило подождать его. Пускай русские двинутся с укрепленных позиций в голую степь и сами подставят фланг под бронированный кулак. Впрочем, германские планы висели на волоске. На Юго-Западном направлении было больше танков, чем у Клейста! Пять механизированных корпусов и несколько бригад. Если пустить такую лавину в прорыв в тылы неприятелей, им стало бы не до ловушек. Наоборот, пришлось бы самим спасать из ловушки армию Клейста.

Но… Тимошенко берег механизированные корпуса. Сдерживал во втором эшелоне, за пехотой. Они толкались в тылах, закупорив дороги многокилометровыми пробками и мешая перевозкам. Общевойсковые армии оторвались от танков, в ходе наступления растянулись. А 17 мая армия Клейста пришла в движение. Случилось именно то, от чего предостерегал Генштаб. Барвенковский выступ стал почти готовым котлом. Его даже прикрыли-то плохо. На южном фасе выступа на 300 км фронта было выставлено всего 11 км проволочных заграждений. Мин не ставили совсем. Зачем расходовать мины и колючую проволоку, если собирались идти вперед?

Танки Клейста с ходу вломились под основание выступа, в расположение 9-й армии Южного фронта. Получив донесения об этом, Генштаб забил тревогу, требовал прекратить наступление, разворачивать ударную группировку навстречу обозначившейся угрозе. Но Тимошенко и Хрущев до сих пор чувствовали себя победителями, хвастливо перечисляли освобожденные пункты. Оценивали действия врага как рядовую контратаку и заверяли Сталина, что ситуация под контролем, сил против немцев хватит. Наверное, и в самом деле хватило бы. Но механизированные корпуса на Клейста не повернули. Они же предназначались для взятия Харькова! К месту прорыва направили 57-ю армию. Неужели вместе с 9-й не справится?

Но стальной поток, затопивший степные дороги, уже вдавил 9-ю в степную пыль. Части 57-й столкнулись с врагом на марше и тоже были раздавлены. Только после этого, 19 мая, Тимошенко отменил прежние приказы ударной группировке, велел разворачиваться. Сталин утвердил его решение. Но было уже поздно. Немцы перерезали основание выступа на всю глубину. В окружение попали пять армий. Причем о своих бронетанковых частях в неразберихе вспомнили в последнюю очередь. Принялись перенацеливать их, но оказалось, что танки успели израсходовать горючее. Колонны бензовозов в хаосе окружения потерялись. Армейские склады захватывались немцами или взрывались. Три механизированных корпуса и пять танковых бригад достались противнику вообще без боя! Экипажи бросили свои машины, смешались с пехотой. Но и налегке, через степь, выбралась к своим только часть воинов. Пленных насчитали 230 тыс.

Под Ленинградом положение тоже резко ухудшалось. Когда растаяли снега, все вокруг залило водой. В зимнем наступлении армии Волховского фронта переправились на западный берег Волхова, теперь река вскрылась и разлилась. Нарушился подвоз продовольствия и боеприпасов. Особенно худо было во 2-й ударной, углубившейся в леса. Единственная дорога, ведущая в тыл, превратилась в непролазное болото. Войска голодали. Выскребали крошки сухарей и варили из них суп. Для лошадей распаривали молоденькие ветки деревьев. Вывезти раненых стало невозможно, госпитали и эвакуационные пункты были переполнены. Кончились перевязочные материалы. Санитарки снимали с убитых нижние рубахи, кипятили и рвали на бинты. Вместо одеял собирали шинели с убитых.

В апреле намечалось возобновить наступление на Любань. Для усиления 2-й ударной направлялись свежие пехотные и кавалерийские дивизии. Для снабжения вдоль грунтовой дороги прокладывали рельсы узкоколейки. Навстречу должна была пробиваться 54-я армия Ленинградского фронта. Для координации их действий был прислан представитель Ставки, Ворошилов. Но немцам было нетрудно догадаться, на каких участках будут наступать русские. Их укрепили на совесть. Солдаты 54-й армии в блокаде недоедали, были ослаблены. Прорвать оборону врага они не смогли.

А во 2-й ударной построенную узкоколейку непрерывно бомбила авиация, каждый день выводила из строя, грузов подвозили крайне мало. Лошади дохли от бескормицы. Голодные люди утопали в грязи, постоянно были мокрыми, болели. Взяли несколько деревенек и застопорились. Чтобы разобраться в причинах неудачи, во 2-ю ударную вылетела комиссия под руководством заместителя командующего фронтом генерал-лейтенанта Власова. Она нашла армию в плачевном состоянии, а командарм Клыков лежал тяжело больным. Вывод был правильным – армия к дальнейшему наступлению непригодна. Нужно или выводить ее назад, либо подкреплять крупными резервами.

Клыкова отправили в тыл, вместо него Власов предложил назначить начальника штаба. Но Ставка и командование фронтом не согласились, поставили во главе армии самого Власова. Ведь он имел блестящую боевую репутацию. Увы, вскоре выяснилось, что репутация была дутой. Хотя выводы комиссии в Москве одобрили. Планы прорыва на Любань отменили. В конце апреля Сталин разрешил отвести 2-ю ударную из опасного выступа. А Ворошилов предложил объединить Волховский и Ленинградский фронты, в будущих операциях по прорыву блокады один командующий лучше сумеет согласовать усилия. Эти доводы также сочли резонными. Командующего Волховским фронтом Мерецкова перевели на другую должность, общее руководство возложили на командующего Ленинградским, Хозина.

Но такое решение оказалось далеко не лучшим. В двух фронтах было 9 армий, раскиданных на огромном пространстве. Условия боевых действий в кольце блокады за его пределами очень отличались. А пока Хозин разбирался в обстановке, руки до 2-й ударной у него дошли не сразу. Выводить из «мешка» ее начали 12 мая. Сперва эвакуировали раненых, тылы. Но немцы обнаружили – русские отходят. С 22 мая они перешли в атаки. Командующий фронтом опять не уделил операции достаточного внимания, не подкрепил вовремя части, державшие горловину. 6 июня враг во второй раз прорвал фланги и перехватил дорогу в тылы. В кольцо попали 7 дивизий и 6 бригад.

Сталин за допущенные ошибки отстранил Хозина, вновь разделил фронты. На Ленинградский послал Говорова, на Волховский вернул Мерецкова. Вместе с ним послал начальника Генштаба Василевского, выручать 2-ю ударную. Но на месте открылось, что выручать почти нечем. Волховский фронт в попытках прорыва к Ленинграду вымотался, израсходовал все ресурсы, а теперь все резервы отправляли на юг. На весь фронт имелось лишь 20 самолетов! Для спасения окруженных пришлось буквально выщипывать по батальону пехоты, по 1–2 танка от разных армий, разных дивизий. Но отчаянными атаками проход ко 2-й ударной все-таки пробили [81]. Он был узеньким, пару километров. Враг простреливал его с двух сторон, сжимал атаками до 300–400 м, несколько раз вообще перекрывал.

Но наши солдаты бросались в штыки и гранаты, расчищали дорогу у Мясного Бора. Окруженцы выходили подразделениями, поодиночке. Кто-то выбирался под покровом ночи, кто-то выползал под огнем. Василевский и Мерецков недоумевали, почему эвакуация ведется так беспорядочно. Однако спасшиеся командиры ничего толком не знали, какие меры предпринимает генерал Власов. Истина выявилась позже. Командующий армией впал в прострацию и эвакуацией вообще не занимался. Предоставил войскам действовать как получится. Они и выбирались как получится. А остановиться и удерживать фланги оказалось некому. Немцы очередной раз закрыли коридор. 24 июня Василевский передал Власову приказ – одновременно с атакой извне навалиться изнутри, одним махом вывести оставшееся ядро армии.

Но Власов отдал подчиненным противоположный приказ. Разбиться на группы и спасаться кто как может. Для 2-й ударной это стало смертным приговором. Последние очаги обороны рассыпались. Бойцы Волховского фронта все-таки откинули немцев, неуправляемый поток вытекал у Мясного Бора еще сутки. 25 июня кольцо замкнулось окончательно.

Но и после этого солдаты просачивались через фронт. Отыскивали лазейки, появлялись из болот за десятки, а то и сотни километров от мест окружения. 27 тыс. человек немцы насобирали в плен. О судьбе командарма беспокоился сам Сталин, велел спасти его во что бы то ни стало. Указание об этом передали партизанам, в тыл врага заслали несколько разведгрупп. Но Власов как в воду канул. А потом стали поступать сведения, которым не сразу поверили, – что генерал преднамеренно оторвался от всех сослуживцев и сдался.

В это же время разыгрался второй акт драмы под Вязьмой. Две группировки в тылу врага, Белова и Масленникова, успешно развернули партизанскую войну. Высылали отряды для диверсий, разрушали железные и шоссейные дороги. Постепенно расширяли освобожденные районы, очищая села от немцев и полицаев. Но к лету подсохли лесные дорожки, стали проходимыми для техники. После освобождения из блокады Демянска у немцев высвободилась группа генерала Зейдлица. Ее усилили армейскими и охранными частями, подняли всю местную полицию, русские добровольческие отряды из Локотской «республики» на Брянщине.

В июне Зейдлиц принялся обкладывать с разных сторон группировку Белова – гвардейский кавкорпус и десантников. Сперва им удавалось отбиваться и маневрировать. Но враг навалился, зажимал все крепче. Однако само значение плацдармов за линией фронта уже сходило на нет. Их сохраняли для будущих наступлений, но теперь-то о наступлениях думать уже не приходилось. Белов получил разрешение пробиваться к своим. Это оказалось нелегко. Даже это оказалось очень трудно. Железные дороги и Варшавское шоссе, лежавшие на пути, были превращены в укрепленные рубежи, простреливались перекрестным огнем. Пробиться сумела лишь часть кавалеристов и парашютистов. Других отбросили назад. Немцы прочесывали леса, добивали рассеявшиеся отряды. Кто сумел ускользнуть, подались в партизаны.

После этого Зейдлиц перебросил свои силы на северную группировку, 39-ю армию Масленникова и 11-й кавкорпус полковника Соколова. Повторилось то же самое. Окружение и натиск с разных направлений, тяжелый рейд на прорыв. Генерал-лейтенант Масленников был ранен, его вывезли самолетом. Половина его подчиненных сумела пробиться к войскам Калининского фронта. Остальных отсекли, уничтожали, вылавливали в плен. А в своей совокупности все эти катастрофы перечеркнули плоды зимних побед. Обстановка на фронте снова напоминала сорок первый…

19. «Мрак и туман»

Миллионы пленных, ошалело, а нередко и с облегчением поднявших руки в 1941 г. и полагавших, что война для них окончилась, вымерли в первую же осень и зиму. Вымерли от болезней, холода и голода в неотапливаемых бараках, на голых полях, огороженных колючей проволокой. Нацистские лидеры спохватились позже. Война непредвиденно затягивалась, призывались новые контингенты, в промышленности и сельском хозяйстве остро не хватало рабочих рук. А тут вдруг миллионы молодых мужчин погибли впустую!

28 февраля 1942 г. Розенберг сетовал в письме к Кейтелю: «Судьба русских военнопленных в Германии – есть трагедия величайшего масштаба. Из 3 млн 600 тыс. пленных лишь несколько сот тысяч еще работоспособны. Большинство из них истощены до предела или погибли из-за ужасной погоды». Вопиющую бесхозяйственность признавал и Гиммлер. В одном из выступлений перед высшими чинами СС он говорил: «В то время мы не ценили многочисленные людские ресурсы, как ценим их сегодня в качестве сырья, в качестве рабочей силы. То, о чем не следует сожалеть, мысля категориями поколений, но что нынче представляется неразумным в смысле потери рабочей силы, то есть гибели пленных десятками и сотнями тысяч от истощения и голода».

В марте 1942 г. был отменен приказ Кейтеля, разрешающий «как правило» уничтожать пленных на месте. Вместо этого вышел другой приказ – клеймить пленных, как рабов. Детально и хладнокровно уточнялось, что клеймо в виде буквы V должно выжигаться каленым железом на правой ягодице. Вместо пули и голода пленным теперь предстояло умирать от непосильного труда на голодном пайке (из советских пленных, захваченных в годы войны, до победы дожила лишь шестая часть). Что же касается возникшего дефицита рабочей силы, то для его восполнения имелись способы, опробованные еще в Первую мировую. Немцы стали угонять в рабство мирных граждан. Заместитель начальника политического департамента Остминистериума Бройтингам докладывал: «Сейчас сложилось парадоксальное положение, когда мы вынуждены набирать миллионы рабочих рук из оккупированных европейских стран после того, как позволили, чтобы военнопленные умирали от голода, словно мухи».

Во всех захваченных советских городах объявлялась обязательная регистрация молодежи, ее брали на заметку и обязывали явиться в назначенный день. Набивали в эшелоны и под охраной отправляли на запад. Часть «остарбайтеров» (т. е. «восточных рабочих») попадала на завод или фабрику. Другие – в домашнюю прислугу, на фермы. Сохранились многочисленные свидетельства, как добропорядочные немецкие хозяева держали прислугу в сараях, кормили отбросами. Как фермеры по вечерам, после рабочего дня, в присутствии собственных жен и детей деловито пороли русских девушек за те или иные провинности [98]. Как на беглецов целой деревней организовывали охоты с собаками.

Тем, кто попадал на заводы, приходилось еще хуже. Например, на предприятиях Круппа трудились тысячи пленных и «остарбайтеров». Заводской врач Эйгер описывал, что все они жили в жутких условиях, «более других страдали татары и киргизы. Они гибли как мухи от плохих условий проживания, низкого качества и недостаточного количества пищи, непосильной работы без отдыха. Даже снабжение водой для них иногда прекращалось на срок от 8 до 14 дней…»

В последующие годы западными державами и отечественными либералами распространялось обвинение, будто Советская Россия «предала» своих пленных, отреклась от них. Не подписала Женевской конвенции, и из-за этого русским приходилось гораздо хуже, чем пленным других национальностей, они не могли получать помощи через Красный Крест, а при возвращении домой их ждал только ГУЛАГ. Все это грубая пропагандистская ложь. Причем родилась она не в 1941 г., а в 1914-м, когда воюющими странами правили не Гитлер и Сталин, а Вильгельм II и Николай II! Уже тогда содержание русских пленных было гораздо хуже, чем западноевропейских, они не получали ни писем, ни посылок через Красный Крест, их гоняли на тяжелые работы и внушали, будто родина от них отказалась, а при возвращении домой их ждет Сибирь. В данном случае дело было совсем не в Сталине, не в советской системе, а в попытках сломить душу пленных. Одни и те же методы использовались и в царское, и в коммунистическое время.

Кстати, утверждение о поголовном осуждении всех наших солдат и офицеров, побывавших в плену, – тоже вранье. Тех, кто сумел бежать или был освобожден при наступлении наших войск, действительно подвергали проверкам. Мурыжили по нескольку недель, а то и месяцами. Но ведь шла война, а противник подобным способом порой засылал своих агентов. Почта ходила медленно – пока доставят запросы к местам прежней службы и жительства, пока на них ответят. Но если от мифов о ГУЛАГе обратиться к реальным послужным спискам фронтовиков, то можно увидеть – почти все, кому посчастливилось выбраться из неволи, снова возвращались в строй. Да и Родина вовсе не отрекалась от воинов, попавших в плен. В ноябре 1941 г. Молотов через нейтральные страны заявил официальный протест против истребления русских военнопленных в германских лагерях. В апреле 1942 г. последовал еще один дипломатический протест – против использования Германией подневольного труда на военных предприятиях. Однако нацистские вожди, разумеется, не отреагировали.

Но и в Западной Европе, невзирая на ее полное послушание, гайки «нового порядка» закручивались все туже. Разрастались структуры гестапо, выслеживая «врагов рейха». Повсюду они отметились самыми свирепыми зверствами [39]. Применялись и обычные избиения, и пытка бессонницей, прижигания сигаретами, паяльной лампой. Допрашиваемых подвешивали за отведенные назад руки, ставили босиком на битое стекло – а потом на соль. Иногда погружали в ледяную ванну и топили, пока не начнет захлебываться. Потом давали отдышаться, а при отказе отвечать повторяли. Использовались вырывания ногтей, пытки бормашиной, электрическим током – один электрод крепили к ноге, а другой к половым органам, соскам женщин и другим особо чувствительным местам. Во Франции гестаповцы изобрели особую, местную пытку: сажали жертв на бутылки из-под шампанского.

Из западных стран тоже стали широко набирать подневольную рабочую силу. Для этого министр военной промышленности Шпеер или сами промышленники обращались к Гиммлеру – срочно нужны люди на такие-то предприятия или шахты. Рейхсфюрер СС отдавал соответствующее распоряжение начальнику гестапо Мюллеру. Катился приказ – например, переместить 35 тыс. заключенных из французских тюрем в те или иные германские концлагеря. Персональная судьба каждого из этих 35 тысяч никого не интересовала. Кто-то сидел за мошенничество, а кого-то задержали в облаве – показались подозрительными документы. Всех скопом грузили в поезда и увозили неведомо куда.

А 7 декабря 1941 г. был издан специальный приказ Гитлера и Кейтеля «Нахт унд небель» – «Мрак и туман». В европейских странах предписывались новые кардинальные чистки. Все лица, кого признавали опасным для Германии, подлежали аресту, хотя бы они не совершили никаких преступлений и не заслужили никаких наказаний. Указывалось, что они должны просто исчезнуть без следа, раствориться «во мраке и тумане». Нацистские вожди считали, что это закрепит у рабов чувство покорности – любой неугодный проваливается в небытие, таинственно и неотвратимо! Но притягивала и мистическая подоплека операции. Само словосочетание «мрак и туман» позаимствовано из оперного цикла Вагнера «Кольцо нибелунга». Это была еще одна ниточка связи с Валгаллой. С древними германскими воинами, погребальными курганами, потусторонними силами мрака и тумана.

Нацистские лидеры уже считали себя всемогущими, как языческие божки. Они перешагнули грань добра и зла. Мановением руки стирали с лица земли города, рушили государства! Их вело «провидение», и сверхлюди готовы были щедро благодарить помогающие им потусторонние силы. Принести им в жертву даже не отдельных людей, а целые народы! Правда, при более детальном рассмотрении сами германские лидеры не слишком тянули на образы сверхчеловеков и героев Вагнера. По внешности они никак не соответствовали нордическим воинам и вряд ли сумели бы предоставить справки о своем «арийском» происхождении. Геринг страдал наркоманией и ожирением. Руководитель Трудового фронта Лей был запойным алкоголиком. Глава Рейхсбанка Функ и предводитель молодежного гитлерюгенда Ширах отличались гомосексуальными наклонностями. А министра пропаганды Геббельса выставляли перед народом как образцового мужа и отца, главу многодетной семьи. Но в более осведомленных кругах его прозвали «бабельсбергским бычком» – всех германских актрис он числил своим «стадом», их по очереди таскали на загородную виллу министра в Бабельсберг.

Впрочем, и у Гитлера на моральной почве было не все ладно. За ним числился болезненный роман с собственной племянницей Гели Раубаль, которая была на 19 лет младше его. Страсть разыгралась бурно. Уже будучи руководителем нацистской партии, Гитлер даже вспомнил о своем юношеском художественном мастерстве – рисовал племянницу обнаженной. Потом случилась то ли ссора, то ли разочарование, то ли Гели ошалела от ревности – в 1931 г. при фюрере появилась Ева Браун, а жить втроем показалось обидным. Роман оборвался самоубийством Гели. На Гитлера удар подействовал не совсем понятным образом. Как раз тогда, переживая над трупом племянницы, он стал вегетарианцем.

Но ведь героям простительны маленькие слабости. Языческие боги тоже были им подвержены… Хотя нелишним будет отметить и другое. Подобные отклонения можно считать вполне закономерными. У тех, кто стремится к общению с темными силами, обычно прорываются их собственные страсти. Где имеется скрытая слабость, там она и выплескивается наружу. Самым ярким подтверждением этой закономерности становились высшие чины СС. Гейдриха, как уже отмечалось, выгнали с флота за сексуальные похождения. На посту шефа имперской безопасности у него выплеснулась полнейшая половая распущенность в сочетании с ярко выраженным садизмом. Он любил лично смотреть на казни, стремился замарать в крови всех подчиненных.

Его преемнику Кальтенбруннеру были присущи аналогичные черты. Он, например, требовал демонстрировать ему различные способы умерщвления мужчин и женщин. Но у него подобные черты дополнялись алкоголизмом и патологической трусостью – он панически боялся даже зубного врача [148]. Ну а рейхсфюрер СС Гиммлер любил изображать из себя строгого и благопристойного наставника, был похож на школьного учителя. Но из-под этой маски лезли такие же ущербные комплексы. В исследованиях «Аненербе» его всегда тянула сексуальная тематика. Он любил приходить на медосмотры эсэсовских невест. Изображая профессиональный долг, разглядывал, как голых «ариек» обмеряют и взвешивают. При посещении Парижа пожелал увидеть аналогичные обмеры француженок. Потом представил фюреру глубокомысленный доклад, что идеологи ошибаются и на самом деле вырождаются еще не все француженки.

Но отклонения представлялись оправданными некими высшими соображениями. В свете оккультных построений даже миссия эсэсовцев и гестаповцев по истреблению людей выглядела отнюдь не унизительной. Они были не палачами. Они были жрецами, допущенными обслуживать алтари «высших неизвестных». Поить их жертвенной кровью, а взамен они подпитают рейх энергией своих черных солнц… В Советском Союзе крови лилось особенно много. Здесь обходились без «мраков и туманов», без таинственных исчезновений. Здесь функционировали настоящие конвейеры смерти.

Только одна из четырех айнзатцкоманд, «Отряд А», оперировавший в Прибалтике и Белоруссии, на 31 января 1942 г. уничтожила 229 тыс. человек. Ее командир, интеллигентный и обаятельный Шталеккер, придумал собственную форму отчетности – посылал в Берлин диаграммы в виде гробиков. Побольше – количество людей, которое запланировано перебить. Поменьше – уже перебитое. Шутку оценили, Гиммлер показывал диаграммы Гитлеру. А Шталеккер работал усердно, к 1 июля добавил еще 55 тыс. трупов.

«Отряд D» под командованием Олендорфа действовал на юге, в полосе армии Манштейна. Олендорф посылал своих уполномоченных в Одессу, поделиться опытом с румынами. А Манштейн обратился к эсэсовцам с просьбой не устраивать массовые казни поблизости от его штаба. Но при этом высказал еще одну просьбу – выделить несколько тысяч часов для награждения отличившихся офицеров. Что ж, Олендорф уважил. Почему не уважить?! Часов было собрано много, отряд уничтожил 90 тыс. человек. Прислали Манштейну, и герои сражений получали подарки, совсем недавно тикавшие на руках и в карманах убитых. В свою очередь и военные откликались на просьбы карателей – выделить солдат, машины, горючее, патроны [84, 101]. Но «объем работы» оказался слишком большим. Нужно было и провинившихся наказывать, и заложников ликвидировать, и биологический потенциал славян сокращать, и еврейский вопрос решать! Уже в 1941 г. стало ясно – расстрельными командами справиться со всеми этими задачами невозможно.

В концлагерях начали оборудовать стационарные бойни. Сперва для этого использовали старые, уже существующие лагеря. Но пропускная способность таких «мясорубок» оказывалась недостаточной, и возникало множество накладок. Начальник гестапо Мюллер 9 ноября 1941 г. выговаривал подчиненным: «Начальники концлагерей жаловались, что от 5 до 10 % советских граждан русской национальности, приговоренных к смерти, прибывали в лагеря полумертвыми либо уже умершими… При этом отмечалось, что, например, при передвижении от железнодорожной станции в лагерь значительное число их падало в обморок от истощения, умирало или было при смерти и их приходилось бросать на машины, следовавшие за колонной. Иногда очевидцами подобных сцен становились представители местного немецкого населения… С сего дня советские русские, находящиеся на грани смерти и неспособные в силу этого совершить даже короткий переход, должны исключаться из числа направляемых в концлагеря для казни».

Для массового уничтожения людей наметили Освенцим, расширяли его, модернизировали. Кроме того, в Польше принялись строить несколько специальных лагерей – Белжец, Треблинку, Вользек, Собибор. Выбирали места, достаточно уединенные, но и близкие от железной дороги, чтобы обеспечивать беспрерывный подвоз человеческого «сырья». В выборе мест участвовали и специалисты-оккультисты. На основе своих магических теорий высчитывали, где массированные выбросы негативной энергии от человеческих страданий не нанесут вреда рейху, где они пойдут на пользу [96]. Неслучайным было лишение заключенных христианских имен, замена их номерами. Неслучайна процедура сжигания трупов – как положено при жертвоприношениях.

Для умерщвления пробовали разные методы. В августе 1942 г. Гиммлер приехал в Минск и пожелал увидеть массовый расстрел. В тюрьмах набрали сотню заложников, «партизанок» с детьми. Здешний эсэсовский начальник, группенфюpep Бах-Зелевски, знал о вкусах шефа, постарался, чтобы среди обреченных было побольше девушек, молодых женщин. Раздетую толпу построили перед дулами автоматов, по телам хлестанули пули, люди забились в муках. А когда солдаты опустошили магазины, две девушки, обливаясь кровью, стояли и не падали. Рейхсфюреру стало дурно. По словам Бах-Зелевского, он «сомлел, как заурядный интеллигент» [149].

После этого Гиммлер стал убежденным противником расстрелов. Издал приказ, что многие солдаты – люди женатые, имеют детей и участие в экзекуциях может дурно повлиять на их психику, нарушить половые функции. Распорядился, что для умерщвления женщин и детей надо найти другие способы. Инженер Беккер изобрел для этого «газен-ваген» – «душегубку». Кузов машины сделали герметичным и завели туда выхлопную трубу. Испытания прошли в Таганроге: при разных режимах работы двигателя, разной загрузке кузова, разной погоде, на людях разных возрастов. Результаты напрямую докладывались рейхсфюреру. Но «газенваген» уничтожал лишь по 15–25 человек за рейс, возникала и проблема выгрузки трупов.

Куда более эффективными показали себя стационарные газовые камеры. Их можно было строить в комплексе с крематориями – и вопрос с трупами легко решался. Эту технологию Гиммлер тоже проверил лично, в начале 1943 г. посетил концлагерь Собибор. Специально к приезду рейхсфюрера сюда доставили 300 отборных девушек. Гиммлер наблюдал в глазок, как они умирают от газа, и на этот раз в обморок не падал. Остался доволен, наградил коменданта Вагнера медалью. А в небольших лагерях, где газовых камер не было, для казней стали использовать местную полицию, «недочеловеков».

Хотя стоит отметить, люди как-то приспосабливались даже в концлагерях. Сохранились воспоминания поляков, сидевших в Освенциме – не в лагере смерти, а в обычном, как его называли, «для арийцев». Их гоняли на работы, но существовали и свои «радости». Иногда устраивались футбольные матчи, действовал даже публичный дом. Он был маленьким, 60 женщин принимали клиентов по непрерывному конвейеру. Талоны в публичный дом служили средством поощрения, а также внутрилагерной «валютой», наряду с сигаретами. За них можно было купить все что угодно.

Вопреки кинофильмам, где концлагерь переполнен эсэсовцами, немцев там было мало. Любой немец являлся для заключенных очень высоким, недосягаемым начальством. Вся внутренняя администрация состояла из самих заключенных. Эти начальники, капо, обладали значительными полномочиями. Они сами распределяли людей на работы, следили за порядком, наказывали провинившихся. Зачастую и на смерть посылали сами. В лагерь прибывали новые партии узников, их распределяли по баракам, но количество продуктов оставалось фиксированным. Поэтому старшины бараков сами принимали решения или даже совещались с другими заключенными – сколько человек и кого именно отбраковать в газовые камеры.

Те же газовые камеры с крематориями обслуживали не немцы, а узники. Для такой работы в лагерях смерти некоторым обреченным временно сохраняли жизнь. Они трудились вовсю, умерщвляя товарищей по несчастью, только бы оттянуть собственный конец. А жестокостью нередко превосходили немцев. Злились на свою судьбу и срывали эту злость на других жертвах. В общем, нацисты создавали жуткие механизмы, которые начинали функционировать сами по себе. Оставалось только контролировать и регулировать их.

Но и оккупированные государства переделывались в такие подконтрольные механизмы. Греки вымирали от голода, а марионеточное правительство продолжало выгребать продовольствие для немцев. Французов тоже грабили, уничтожали неугодных во «мраке и тумане». Но они продолжали усердно прислуживаться к гитлеровцам. В том числе подключились к «окончательному решению». Правительство Петэна – Лаваля издало «Положение о евреях» – вводилась особая регистрация, обязательное ношение желтой звезды. Евреи ограничивались в гражданских правах, местах проживания. В Париже и в Виши обосновался филиал Бюро по депортации евреев под руководством Данеккера. Было организовано несколько пересыльных лагерей. Сюда начали собирать всех евреев для постепенного вывоза в Польшу, на уничтожение. Причем арестовывали их и охраняли пересыльные лагеря не гестаповцы, не солдаты вермахта. Этим занималась французская жандармерия.

Да что уж говорить о Франции! Многие здешние евреи пытались спастись в нейтральной Швейцарии, тайком перебраться через границу. Но швейцарская полиция арестовывала их и неизменно выдавала обратно. Считай – на смерть. Ведь беглецов отправляли в лагеря смерти в первую очередь. Однако Швейцария разводила руками: нелегальная эмиграция нарушает законы, принять таких беженцев государство не может. А дразнить Гитлера не хочет…

А особенно послушной проявила себя Чехия. Даже казни и депортации, развернутые Гейдрихом, не встряхнули ее. Наряду с кнутом давали понюхать и пряник, чего ж обижаться? Но в Англии в это время уже озаботились своими сферами влияния в послевоенном мире. Считали, что в Польше все схвачено, там действует Армия Крайова, которой управляют из Лондона. В окружения Черчилля и спецслужбах разрабатывались проекты создать антифашистские структуры и в Чехии. Причем такие структуры, чтобы тоже находились под контролем англичан. Подключили чешское эмигрантское правительство, стали засылать к чехам агентов. Но они предпочитали не рисковать, в подпольные группы удавалось завербовать лишь единицы.

Тогда в Лондоне вызрела провокация – убить Гейдриха. Немцы наверняка ответят на такой теракт массовыми репрессиями, чехи озлобятся, тут-то и можно будет формировать организации Сопротивления. На парашютах в Чехию забросили диверсантов, Яна Кубиса и Йозефа Габека. Они изучили обстановку, и в Англию полетели растерянные доклады. Агенты просили отменить операцию, поясняя, что пострадает мирное население. Но ведь именно это и требовалось! Кубис и Габек получили категорическое подтверждение – выполнять приказ.

29 мая Гейдрих ехал с загородной виллы на службу. На крутом повороте, где машина сбавляла скорость, ее обстреляли и бросили бомбу, Гейдриха тяжело ранили. Для расследования в Прагу экстренно направили лучшие силы гестапо. Начались повальные облавы. Чешскую столицу разделили на секторы и прочесывали, как загонщики. Всех, кто имел причины скрываться от властей, постепенно сгоняли в кучу. Люди, связанные с подпольной организацией Кубиса и Габека, укрылись в подвале церкви Карла Барраммеуса. Их обнаружили. На пощаду они не рассчитывали, дрались до последнего – 120 человек погибли, в том числе участники покушения.

Но в облавах задержали и множество других людей. 1988 человек из них было казнено. А 4 июня Гейдрих скончался, и Гитлер потребовал образцовой мести. Всплеснула вторая кровавая волна. Из евреев, содержавшихся в концлагере Терезиенштадт и не имевших никакого отношения ни к Гейдриху, ни к англичанам, отобрали 3 тыс. человек для отправки на смерть в Освенцим. Еще 3 тыс. жертв набрали в камерах чешских тюрем, перестреляли и перевешали. Кроме того, было решено показательно покарать какой-нибудь населенный пункт. По случайным соображениям выбор пал на шахтерский поселок Лидице в 20 км от Праги. Его уничтожили дотла. Из жителей 172 мужчины расстреляли, 172 женщины и 105 детей разослали по концлагерям.

Словом, задумка британских политиков и разведки исполнилась в полной мере – диверсия вызвала именно такую реакцию нацистов, на которую рассчитывали. Кровь, смерть, истребление невиновных… Но ожидаемых результатов это не дало. Расправы абсолютно не подтолкнули чехов подниматься на борьбу. Наоборот, они перепугались. Демонстрировали безоговорочную дисциплину, поджались тише воды, ниже травы. Ругали не убийц, а террористов.

Случайно или нет, но широкое партизанское движение поначалу охватило только православные страны. По-прежнему полыхала Югославия. Отсюда антинацистские группы и отряды стали распространяться на Грецию, Болгарию. А весной 1942 г. загремело и по захваченным областям России. Здесь-то террор куда как далеко перехлестнул любую из западных стран. Казалось, все население должно парализовать страхом. Но русская психология очень отличалась от западной. Люди видели и осознавали – это не жизнь… Основу партизанских отрядов составили не старики, не детишки. Это были здоровые мужчины зрелого возраста. Те самые мужчины, кто в период отступления и поражений уклонился от призыва. Или бывшие окруженцы, дезертиры, окопавшиеся у баб «примаки».

Раньше они считали – «отвоевались», а сейчас сами, без повесток приходили к убеждению: нет, надо воевать. До конца, до победы или до смерти. Они доставали спрятанные винтовки. Когда потеплело и стало возможно ночевать под открытым небом, потянулись в леса. Одно и то же происходило повсюду – на Псковщине, Смоленщине, в Белоруссии, на Украине. Раньше партия и правительство прилагали неимоверные усилия, чтобы формировать или засылать искусственные зародыши отрядов. Теперь оставалось только поддерживать и направлять возмущенную народную стихию.

20. В полярных морях

Западные поставки стратегических товаров были для СССР чрезвычайно важными. Хотя переоценивать их не стоит. Британский министр Эрнест Бевин откровенно признавался: «Вся помощь, которую мы были в состоянии оказать, была незначительной по сравнению с громадными усилиями советских людей». Разумеется, поставки не могли «компенсировать» русскую кровь, льющуюся на фронтах. А количество их составило лишь 4 % от вооружения и техники, произведенных самим Советским Союзом [112, 141]. Кстати, зарубежные авторы, силящиеся доказать решающее значение ленд-лиза в наших победах, допускают несколько натяжек. Они оперируют только суммарными цифрами. Но если разложить их по времени, то окажется – основной поток грузов стал нарастать с 1943 г., когда исход войны был уже ясен, отечественная промышленность наращивала производство, а западным державам требовалось доказать, что они тоже вносят значительный вклад в победу. Но в самый трудный период войны, когда на счету был каждый танк и самолет, объемы поставок оставались крайне незначительными.

Да и термин «ленд-лиз» в современных трудах о войне применяется некорректно. Напомню, он относился к бесплатной помощи, оружие и технику давали как бы в долг. Англия начала бесплатные поставки с сентября 1941 г. – она была непосредственно заинтересована поддержать боеспособность СССР, немцев отделял от нее только Ла-Манш. Был согласован первый союзный протокол о поставках до июля 1942 г. Но США распространили на нашу страну закон о ленд-лизе только в ноябре 1941 г., и даже после этого бесплатными были далеко не все товары. В 1941 г. они составили лишь 0,1 % от общего объема американских поставок. Остальное оплачивалось золотом – тем золотом, за которое гробились заключенные на Колыме. Тем золотом, которое собирали на нужды обороны семьи фронтовиков, сдавали обручальные кольца, серьги…

Одна дорога для перевозок в Советский Союз пролегла через Иран и Азербайджан. Но она была долгой, неудобной, пропускная способность низкой. Американские суда везли грузы во Владивосток, но война с Японией пресекла этот путь. А самая удобная дорога вела через северные моря, в Мурманск и Архангельск – нужно было миновать берега Дании и Норвегии с германскими морскими базами, аэродромами. Бороться с подобной опасностью уже научились, при перевозках через Атлантику была выработана система конвоев. Транспортные суда шли большими группами под охраной военных кораблей.

Конвои в Советский Союз получили обозначение PQ. Они формировались у берегов Исландии. Суда сопровождали крейсера и эсминцы, отражали вражеские самолеты и подводные лодки. На время прохождения конвоев в море выходили на дежурство сильные эскадры – на случай, если немцы вышлют на перехват крейсера или линкоры. На подступах к Мурманску конвои встречали советские корабли, прикрывала авиация Северного флота. В обратную сторону, из Советского Союза, следовали конвои QP. Система охранения оказалась довольно эффективной. Первые конвои проследовали вообще без потерь.

Англичане прислали в Мурманск и свою авиационную часть из двух эскадрилий. Воевала она неплохо, ее показывали журналистам как иллюстрацию «боевого братства» [115]. Хотя такое «братство» выглядело слишком уж символическим, как бы напоказ, ради галочки. А поступающих грузов было мало. При согласовании протоколов о поставках Англия и США уполовинили заявки Москвы. Объясняли, что в 1942 г. они откроют второй фронт в Европе, для этого нужно накопить ресурсы. Но союзники заведомо лгали. В их планах никакой второй фронт не значился [10, 70]. Зимой 1941/42 гг.

Черчилль составил меморандум для начальников штабов, где прямо указывал: «Главным фактором в ходе войны в настоящее время являются поражения и потери Гитлера в России… Ни Великобритания, ни Соединенные Штаты не должны принимать никакого участия в этих событиях, за исключением того, что мы обязаны с пунктуальной точностью обеспечить поставки снабжения, которые мы обещали».

Советский посол в Лондоне И. М. Майский приходил к выводу, что англичане, конечно, не желали поражения России. Но и не хотели ее победы. «Идеальным, с точки зрения Черчилля, было бы, если бы и Германия, и СССР вышли из войны сильно потрепанными, обескровленными и на протяжении по крайней мере целого поколения бродили бы на костылях, в то время как Англия пришла бы к выигрышу с минимумом потерь и в доброй форме европейского боксера» [72]. А представитель Рузвельта в Москве А. Гарриман в последующих интервью не скрывал, что он «делал в России важный бизнес» – пусть Советский Союз «разобьет силы Гитлера, и нам не придется самим выполнять эту грязную работу. Рузвельт не хотел допустить, чтобы войска США снова, как в Первой мировой войне, подверглись кровопусканию».

Впрочем, у американцев слово «бизнес» по отношению к войне выглядело оправданным и вполне допустимым. В правящей верхушке это были почти синонимы. Как только США вступили в войну, на советников и покровителей Рузвельта хлынули выгоднейшие назначения и приобретения. Барух стал экономическим диктатором, получил под контроль всю американскую промышленность и внешнюю торговлю. Точно такие же полномочия он получил от Вильсона в Первую мировую, за несколько лет стал одним из богатейших людей планеты. Теперь получил возможность повторить.

Начальником штаба армии США стал Маршалл – родственник банкиров (и сионистов) Маршаллов. Финансовые советники Рузвельта Варбурги унаследовали «семейную традицию». Их дядюшка Макс Варбург был не только банкиром, но и одним из руководителей разведки кайзеровской Германии, их отцы Пол и Джеймс Варбурги были связаны со спецслужбами Англии и США, участвовали в операциях по разрушению России. Теперь и их потомки Пол Феликс Варбург, Эрик Варбург заняли важные посты в военной разведке, Джеймс Пол Варбург стал заместителем директора Управления военной информации.

При таких руководителях спецслужб стоило ли удивляться, что некоторые стороны «бизнеса» никогда не открывались, а только гуще покрывались тенью? Американские фирмы и банки даже после вступления в войну не прервали своих связей с родственными предприятиями в Германии, Италии. Как раз теперь деньги, вложенные в этих странах в 1920-30-х гг., приносили основную прибыль, и финансисты США через швейцарские банки исправно получали свою долю. Иногда скандальная информация прорывалась наружу. Так, в 1943 г. официальный доклад межминистерского комитета по вопросам связи указывал на нечистые дела концерна «Интернешнл телефон энд телеграф корпорейшн», которому переводились солидные прибыли от дочерних структур в странах фашистской оси [9]. Но такие доклады и донесения слишком бдительных контрразведчиков оставлялись без внимания.

Ну а с другой стороны, после вступления в войну американская «закулиса» смогла приступить к реализации своих глобальных геополитических планов. Весной 1942 г. вместо мертворожденной вильсоновской Лиги Наций Рузвельт провозгласил новую систему, Объединенных Наций. Кому же, как не Америке, предстояло стать лидером в этой системе? Англия постепенно втягивалась в зависимость от США. А Советскому Союзу были позарез нужны вооружение и техника, и ему предложили закрепить союз, тоже вступить в Объединенные Нации. В ходе войны русские совсем ослабеют, тут-то и пригодится заготовка «мирового правительства», начнет регулировать и контролировать объединившиеся нации.

Поставки по ленд-лизу американцы обещали расширить. Однако стали сказываться другие факторы. Немцы разобрались, какое значение имеет дорога в полярных морях. В Норвегию перебрасывались подводные лодки, авиация, отрабатывались более эффективные методы нападений. Конвои начиная с PQ-8 стали нести потери. К тому же кончалась полярная ночь. Выслеживать и атаковать суда в светлое время было гораздо проще. В конвое PQ-13 насчитывалось 17 транспортов, из них враг потопил 5. А обратным рейсом из Мурманска на крейсер «Эдинбург» было погружено золото. Оплата за поставки, которую союзники содрали с нашей страны. Но немцы отправили «Эдинбург» на дно.

Эти потери (и особенно золота) переполошили англичан. Черчилль настаивал, что морские перевозки надо вообще прекратить до следующей полярной ночи! Предложил вместо этого увеличить поставки через Иран. Сталин протестовал. Ручеек грузов через Иран никак не мог сравниться с морским. На советских фронтах разгорались самые жаркие сражения, а поток военных грузов оборвется на целых полгода! Иосиф Виссарионович указывал, что потери в войне неизбежны и наша страна несет гораздо больший урон в сражениях [94]. В данном вопросе Сталина поддержал Рузвельт. Уж его-то потери английского флота совершенно не смущали. Кое-как договорились продолжать перевозки.

Но отношения в антигитлеровской коалиции оставались очень далекими от искренности. В тяжелейшей обстановке начала войны наша страна была рада любым друзьям. В частности, естественной союзницей выглядела Польша. Эмигрантское правительство, сидевшее в Лондоне, числилось в состоянии войны с Германией. В английских вооруженных силах были части из поляков. Правда, и с русскими сохранялось состояние войны – с тех пор, как СССР занял Западную Украину и Белоруссию. Многие польские солдаты и офицеры попали в советские лагеря военнопленных. В присоединенных областях прошли и политические «чистки». Те, кого признали врагами Советского Союза, угодили в ГУЛАГ. Но от немцев в нашу страну хлынули сотни тысяч беженцев. Их распределили по многочисленным «спецпоселениям» и «спецколхозам» на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке (это не были места заключения, поселенцам давали жилье, работу, но разъезжаться куда бы то ни было не дозволялось). Да и из пленных большую часть перевели в «спецпоселения», а солдат с Западной Украины и из Белоруссии распустили по домам.

Еще до войны Берия выступил с идеей – на случай столкновения с Германией создать армию из поляков. Для этого подобрали ряд генералов и офицеров, вели подготовительную работу. А в июле 1941 г. советский посол в Лондоне Майский провел переговоры с премьер-министром Польши Сикорским, подписали соглашение о мире и союзе [72].

Начиналось формирование армии. Командующим польское правительство определило генерала Андерса. Из «спецпоселений» было освобождено более 260 тыс. человек, из мест заключения 50 тыс., из лагерей военнопленных 26 тыс. Как ни трудно приходилось Советскому Союзу, он выделил свыше 400 млн руб., продовольствие, оружие, боеприпасы, обмундирование. В Оренбургской и Саратовской областях развернулось обучение воинских частей.

Предполагалось, что будут сформированы 2 дивизии и запасной полк, выступят на фронт. Но… сразу начались интриги. Уже в августе 1941 г. Черчилль говорил с Сикорским – полякам нежелательно воевать плечом к плечу с русскими. Стали исподволь составляться планы о выводе армии в районы, контролируемые англичанами. Андерсу поступили инструкции не допускать среди подчиненных «советской пропаганды», искать любые предлоги для эвакуации с советской территории. В декабре в Москву приехал Сикорский, подписал декларацию о дружбе и взаимопомощи, подтвердил обязательство «воевать рука об руку с советскими войсками». Но вместо того, чтобы послать свою армию на фронт, выпросил разрешение довести ее до 7 дивизий, 96 тыс. человек. А район дислокации переместили в Узбекистан – поляки убеждали, что там будет проще прокормить армию.

В 1942 г. разыгрались тяжелейшие сражения. Войск не хватало. Верховное командование обратилось к полякам – пора бы отправить на передовую хотя бы готовые части. Сикорский и Андерс наотрез отказались. Заявили, что армия выйдет на фронт только в полном составе. В общем, масса солдат сидела в тылах, потребляла дефицитное продовольствие, получала оружие, но от фронта уклонялась. Органы госбезопасности отмечали, что в войсках Андерса нагнетаются антисоветские настроения, говорят о нежелании подчиняться советскому командованию. Вопрос был поставлен ребром – кормить дармоедов Советскому Союзу трудно, люди в тылу голодали. Тут-то поляки и западные союзники использовали предлог: если трудно кормить, можно отправить к англичанам.

В марте 1942 г. на переговорах Сталина и Андерса договорились – для поляков оставляют 44 тыс. пайков, остальных эвакуируют в Иран (в армии насчитывалось 73 тыс. военных и 30 тыс. гражданских лиц). Иосиф Виссарионович видел, к чему идет дело, выразился откровенно: «Если поляки не хотят здесь воевать, то пусть прямо и скажут: да или нет… Обойдемся без вас. Можем всех отдать. Сами справимся. Отвоюем Польшу и тогда вам ее отдадим. Но что на это люди скажут…» Нет, Андерс и Сикорский заверили – они остаются союзниками. Просили продолжать формирование. Обещали завершить подготовку армии в июне.

Но и в последующие месяцы направлять своих подчиненных на фронт Сикорский и Андерс отказались. В июне русским приходилось совсем жарко, но вместо исполнения обязательств последовало обращение к советскому правительству – вывести в Иран всю польскую армию. Андерс объяснял это расплывчато – «стратегический центр тяжести войны передвигается в настоящее время на Ближний и Средний Восток». Видимо, не мог придумать ничего более толкового. Из донесений разведки Сталин знал, что инициатива принадлежит не только польским политикам и военным, манипулирует ими Черчилль. Да и американцы прозрачно намекали, что вывод поляков в Иран был бы полезен. Препятствовать не стали. Целая армия, сформированная на русский счет, ушла к англичанам. Хотя добрым отношениям с Польшей это никак не способствовало. Москва расценила данный шаг однозначно, как нарушение союзного договора.

И в это же время оборвались поставки союзников. Германские адмиралы правильно оценили, что англичане крайне встревожены высокими потерями при перевозках в СССР. Разработали операцию «Ход конем». Выбрать один из конвоев, целиком уничтожить его, и Англия скиснет, прекратит отправку грузов. Из германских портов в Норвегию были переведены линкор «Тирпиц», «карманные линкоры» «Адмирал Шеер» и «Адмирал Хиппер», несколько крейсеров.

В качестве жертвы наметили конвой PQ-17. Он был огромным – 34 транспорта и 2 вспомогательных судна. Но и защиту ему выделили сильную. Отряд охранения адмирала Гамильтона насчитывал 4 крейсера и 3 эсминца, отряд непосредственного прикрытия – 6 эсминцев, 2 корабля ПВО, 4 корвета, 7 тральщиков. А против тяжелых кораблей врага в море была выслана эскадра адмирала Тови – авианосец, 2 линкора, 2 крейсера и 14 эсминцев. Вдоль норвежских берегов развернулась завеса из 13 подводных лодок, перехватывать германский флот. Вышли на позиции и советские подводные лодки. Плавание PQ-17 началось благополучно. Появившиеся германские самолеты отгоняли зенитками. При подозрении, что близко германские субмарины, море обрабатывали глубинными бомбами.

Однако 4 июля британская воздушная разведка доложила: «Тирпица» нет в гавани. Казалось бы, опасаться нечего. Ведь силы британцев превосходили, и они предназначались именно на случай нападения крупных неприятельских кораблей. Но первый лорд адмиралтейства Паунд созвал экстренное совещание и радировал отряду охранения Гамильтона – оставить конвой и уходить к эскадре Тови. А транспортам рассеяться, добираться до портов назначения поодиночке. Чем было вызвано такое решение, историки спорят до сих пор. Боязнью сразиться с «Тирпицем»? Глупостью? Или политическим заказом? Приказ Тови очень уж хорошо подыграл желанию определенных кругов приостановить поставки Советскому Союзу.

Адмирал Гамильтон, получив этот приказ, еще и перевыполнил его. Он не только увел к Тови свои крейсера и эсминцы, а по собственной инициативе забрал с собой отряд, предназначенный для непосредственного прикрытия транспортов! Беззащитные грузовые суда были брошены на произвол судьбы. Хотя «Тирпиц» так и не появился. Донесение о его выходе в море оказалось ошибочным. Самый большой германский линкор просто перебрался на другую базу. О движении конвоя PQ-17 немцы узнали с запозданием. «Тирпиц» промешкал, готовясь к рейду на перехват. Отчалил, но его подстерегла советская подводная лодка К-21 капитана Лунина. Позицию она занимала не слишком удобную. Выпустила две торпеды и, видимо, не попала. Тем не менее линкор поспешил отползти обратно в гавань. А потом немцы обнаружили, что в море дежурит эскадра Тови, передали приказ всем своим надводным кораблям укрыться на базах.

Однако конвой PQ-17 уже рассредоточился. Суда разбредались кто куда. Вот тут-то над ними загудели германские самолеты, в волнах мелькнули перископы подводных лодок. Истребляли легко и безнаказанно. Взрывались и уходили под воду то один, то другой транспорт. Узнав о бедствии, из Мурманска вышли советские боевые корабли. Кого-то подбирали, кого-то спасали. Но до цели добрались немногие – погибло 24 судна. По сути, замысел германских адмиралов исполнился даже без участия тяжелых кораблей! Англичан трагедия потрясла. Они начали расследование и прекратили дальнейшую отправку конвоев.

А немцев успех настолько воодушевил, что они решили заодно перекрыть Северный морской путь. Внутреннюю дорогу России вдоль берегов Северного Ледовитого океана. В летнюю навигацию этим путем перевозились грузы из Сибири, с Дальнего Востока. Здесь суда тоже собирались большими конвоями, но этого требовали климатические условия – отряды ледоколов проводили караваны через ледяные поля. Советское командование Северного флота и Северного морского пути понимало, что вражеские корабли способны напасть на Заполярье. Вооружались гражданские пароходы и ледоколы, строились береговые батареи. Но орудий не хватало, оборонительные работы оставались незавершенными.

Между тем неприятель разработал операцию «Вундерланд» – «Страна чудес».

Намечалось разгромить советские полярные порты, метеостанции, потопить пароходы и ледоколы, действующие на здешних трассах. 16 августа 1942 г. из Норвегии вышел «карманный линкор» «Адмирал Шеер» в сопровождении стаи подводных лодок. Скрытно, в режиме полного радиомолчания, он миновал Баренцево море, проник в Карское. По данным германской разведки, навстречу шел конвой из 19 советских судов и 4 ледоколов. «Шеер» стал поджидать их возле полуострова Таймыр.

Но первым на врага наткнулся старенький ледокольный пароход «Сибиряков». Он направлялся на Северную Землю, вез смену персонала и грузы для полярной станции. На борту находилось 104 человека, коровы, собаки, топливо. На «Сибирякове» стояли две пушки калибра 76 мм, две 45 мм и два зенитных пулемета. 25 августа был замечен огромный военный корабль. «Шеер» попытался обмануть. Поднял американский флаг, стал запрашивать о ледовой обстановке. Заподозрив неладное, капитан Качарава попытался свернуть, уйти к о. Белуха. Рассылал радиограммы, оповещая о неожиданной встрече. Тогда немцы потребовали сдаться и прекратить радиопередачи. Но советский кораблик повел себя смелее, чем британские линкоры и крейсера, бросившие PQ-17. Он открыл огонь.

«Шеер» имел шесть орудий калибра 283 мм, восемь 150 мм и шесть по 106 мм. Шквал снарядов разбил русские пушки, разнес машинное отделение. Взорвались 300 бочек с бензином, судно охватил пожар. «Сибиряков» стал тонуть. Комиссар корабля Элимелах и механик Бочурко открыли кингстоны, ушли на дно вместе с судном. Большинство пассажиров и команды тоже погибли. На воду сумели спустить две шлюпки. В одной неприятели нашли 28 человек. Матрос Матвеев пробовал драться и был расстрелян, несколько человек выскочили из шлюпки, предпочли смерть в воде, 19 попали в плен. Другую шлюпку немцы изрешетили пулями и сочли уничтоженной. Но она дрейфовала полузатопленной, на ней спасся кочегар Вавилов. Он добрался до острова Белуха. Кое-как устроился на полярном берегу и без припасов, без какого-либо снаряжения прожил 32 дня. Подавал сигналы, Вавилова заметили с парохода «Сакко», и за ним был выслан самолет.

Подвиг «Сибирякова» оказался не напрасным. Его радиограммы были услышаны. Советские суда, находившиеся в опасной зоне, спешно укрывались в бухтах и портах. Немцы поняли, что подкараулить конвой уже не получится. Тогда они решили высадить десант на острове Диксон и уничтожить ключевую полярную базу в здешних краях. «Шеер» подкрался к ней в утреннем тумане 27 августа. Грохнули крупнокалиберные орудия. Море и берег вздыбили разрывы. В гавани находились сторожевик «Дежнев», пароходы «Кара» и «Революционер». Вооруженным был лишь «Дежнев» – он имел две 76-миллиметровки и четыре 45-миллиметровки. Ответил огнем, хотя бой оказывался таким же неравным, как с «Сибиряковым».

На Диксоне была и береговая батарея, но как раз перед нападением ее демонтировали. Сочли, что немцам куда сподручнее нанести удары по Новой Земле. За нехваткой орудий на Диксоне сняли две шестидюймовых пушки (152 мм). Но отправить еще не успели, они стояли на причале в ожидании погрузки. Старший лейтенант Корняков собрал нескольких матросов, развернул одно из орудий и начал стрелять по линкору. Стрелял метко, были попадания. А такой оборот неприятелям совсем не понравился. Они прикрылись дымовой завесой, отошли в море. Повторили атаку, но опять получили точные снаряды. На высадку десанта не отважились, повернули прочь. С советской стороны погибло 6 матросов, «Дежнев» с пробитым бортом сел на грунт. В поселке Диксон снаряды разнесли один жилой дом, баню и подожгли бочки с отработанным машинным маслом. Операция «Страна чудес» фактически провалилась [69].

Но и полярные конвои из Англии и Америки не приходили. Союзники ссылались на трагедию PQ-17 и откладывали отправку до глубокой осени. Впрочем, к опасениям потерь добавились иные сложности. Срок первого протокола о поставках истек в июне 1942 г. Он остался невыполненным. Например, США, выполнили свои обязательства по поставкам танков и самолетов на 30 %, автомашин – на 19 %. Завязались переговоры о подписании нового протокола. Но США и Англия сократили объемы поставок даже по сравнению с первым протоколом. Снова сослались на собственное обязательство открыть второй фронт, а для этого им нужны и вооружение, и боеприпасы. В самые критические месяцы 1942 г. русских оставили почти без поддержки…

21. Филиппины, Бирма, Мидуэй

Весной 1942 г. западные союзники затеяли очередную операцию по захвату французских колоний. Нацелились на Мадагаскар. Сценарий оставался прежним. Отрядам «Свободной Франции» предстояло переманивать на свою сторону войска вишистского правительства. Но уже было известно, что французы не горят желанием подчиняться деголлевцам. «Освободителей» подкрепила английская эскадра из 50 кораблей, пехотная дивизия и две бригады из новозеландцев, южноафриканцев, индусов.

На острове располагалось 8 тыс. колониальных войск с французами-офицерами и солдатами из сенегальцев и мальгашей. Против огня линкоров и крейсеров устоять им было трудновато. Десант высадился благополучно. Но точно так же, как в других колониях, местное начальство и офицеры категорически отказались освобождаться от Гитлера и предательского правительства. Бросили своих чернокожих солдат в драку, а сражались они отлично. Мадагаскар отбивался от подавляющих сил англичан и деголлевцев целых полгода!

А в Восточной Африке, казалось бы, с итальянскими войсками покончили. Но выяснилось, что итальянцы, всюду проявлявшие себя отвратительными солдатами, умеют быть отличными партизанами. Многие офицеры, рядовые, гражданские служащие отказались сдаваться. Возникли отряды лейтенанта Гийе, майора Гобби, капитана Алоизи. Создавались организации для объединения мелких отрядов – «Фронт сопротивления», «Сыны Италии». Общее руководство борьбой против англичан в Восточной Африке принял на себя начальник фашистской милиции генерал Муратори.

Партизаны и подпольщики действовали дерзко и смело. Прославился капитан Мартини – он сформировал отряд из моряков, совершал нападения на лодках, в Массауа взорвал крупный склад боеприпасов. А на главный склад англичан в Аддис-Абебе сумела проникнуть женщина-врач Роза Данелли. Жертвуя собой, подорвала его – только чудом осталась в живых. Ситуация усугублялась сложными взаимоотношениями местных народов. Они испокон веков враждовали друг с другом. Если эфиопы поддержали англичан, то другие племена были с эфиопами на ножах, а англичан ненавидели. Они принимали сторону итальянцев, укрывали партизан, брались за оружие. Вместо ожидавшегося замирения британцам пришлось перебрасывать в Восточную Африку дополнительные войска из Судана, Кении.

А в Северной Африке оставался недобитый корпус Роммеля. Командующий 8-й британской армией фельдмаршал Окинлек рассудил, что достаточно всыпал неприятелю, можно передохнуть, пополнить запасы горючего, снарядов. Но передышку он затянул на шесть месяцев! А Роммель из остатков своих войск заново сформировал устойчивую оборону. После разгрома его корпуса Гитлер тоже понял, что выделил в Африку слишком мало сил. Надо или совсем свернуть здешний фронт или сражаться серьезно. Но сворачивать было уже нельзя – англичане из Египта двинутся в итальянскую Ливию, а потом и во французские Тунис, Алжир.

Из Италии и Германии отправлялись подкрепления, у Роммеля собралось уже не 3, а 11 дивизий, 140 танков. Располагая такими силами в прошлых операциях, он давно водрузил бы флаг со свастикой над египетскими пирамидами. Ну а теперь фельдмаршал Окинлек откровенно прозевал угрозу. Ударная группировка Роммеля скрытно изготовилась под Эль-Газалой и 27 мая таранным натиском прорезала позиции противника. Началась паника. Англичане, новозеландцы, поляки, индусы перемешались между собой. Большая толпа отступающих войск повернула в Тобрук.

В предшествующих наступлениях итальянцев и немцев этот город уже дважды выдерживал долгие осады. Но сейчас Роммель выделил подвижную группировку, чтобы насесть на хвост бегущих. Она с ходу ворвалась в Тобрук, прижала к морю 25 тыс. человек и заставила поднять руки. Остальные английские соединения откатывались в Египет. Части Роммеля, преследуя их, готовили понтоны и лодки для форсирования Нила. Захват Египта считали уже предрешенным. Изучали карты Суэцкого канала, Палестины, говорили об Ираке. А у британцев настроение совсем упало. Они начали эвакуацию ценностей и учреждений из Каира, Александрии.

Но готовились и к сражению. Полиция оцепляла базары, забирала на оборонительные работы приехавших туда крестьян, их мобилизовывали целыми деревнями. Гнали в пустыню, сколько людей там умерло от зноя, недоедания, нехватки воды, знает один Господь. Но египтяне были трудолюбивыми. Перелопатили массы песка и земли. В 70 км от Александрии, под Эль-Аламейном, протянулись траншеи, рвы, линии дзотов, проволочные заграждения. Правым флангом позиция упиралась в море, а левым в безводную впадину Каттара с отвесными известняковыми обрывами. Обойти ее получалось невозможно.

Отходившие войска успели занять окопы. Авангарды Роммеля 1 июля с разгона налетели на укрепления и споткнулись. Стали ждать основные силы и артиллерию. Но англичане в это время приводили в порядок побитую армию, в Александрии разгружались и вывозились на позиции свежие дивизии. Когда немцы и итальянцы повторили удар, они крепко получили по зубам. Маятник Африканского фронта в третий раз качнулся на восток до Египта – и в третий раз остановился. Сюда прибыл сам Черчилль. Окинлека он отстранил. Назначил командующим Готта. Но он не долетел до Египта, самолет был сбит немецким истребителем. 8-ю армию возглавил Монтгомери.

Однако все взбучки, которые союзники получали в Африке, блекли по сравнению с Азией. Японское наступление расплескалось широко и неудержимо, в различных направлениях. На Тихом океане были намечены ключевые острова, где можно устроить базы и аэродромы. Для их захвата выделялись значительные силы флота, войска, авиационная поддержка. У американцев и англичан гарнизоны на островах были малочисленные, а служба налажена из рук вон плохо. Глушь, начальство не видит, зато есть выпивка и доступные туземки. Отряды японских кораблей разлетелись по океану, высаживали десанты. Союзники не успели опомниться, как уже были заняты Алеутские, Соломоновы, Андаманские острова, Гуам, Уэйк, острова Гилберта.

Эскадра адмирала Нагумо нацелилась уничтожить британские базы и в Индийском океане, на острове Цейлон. Система чтения радиоперехватов «Энигма» не подвела англичан, они узнали о готовящемся ударе. Принялись рассредоточивать корабли в другие порты. Но Нагумо по непредвиденным причинам задержался. Британцы сочли, что операцию отменили, расслабились, их корабли стали возвращаться на Цейлон. А японская эскадра очутилась тут как тут. В ее составе было 6 авианосцев, с палуб взмыли волны бомбардировщиков и торпедоносцев. Раздолбили англичан почти так же круто, как Перл-Харбор. Были уничтожены авианосец, 2 крейсера, 2 эсминца, корвет, 23 транспортных парохода. Японцы вернулись домой без потерь.

Филиппинская республика находилась под официальным покровительством США, и ее армия была объединена с американской под общим командованием генерала Макартура. Силы набрались немалые – 151 тыс. человек. Хватало танков, артиллерии, авиации. Для непосредственной поддержки этой армии предназначался Азиатский флот США из 3 крейсеров, 12 эсминцев, 28 подводных лодок и других кораблей. Еще в предвоенные годы американские стратеги составили план обороны Филиппин. За исходное условие бралось, что враг нападет значительно превосходящими силами. Все войска требовалось отводить на полуостров Батаан.

Местность позволяла перегородить перешеек сильными позициями, держаться можно было долго.

Японцы высадили на Филиппинах втрое меньшие силы – 14-ю армию генерала Хоммы, около 50 тыс. солдат. Но они напористо ринулись в атаки, американское командование ошалело и… ввело в действие имеющийся план. Разослало приказ всем своим соединениям отходить на Батаан. Столица Филиппин, Манила, досталась неприятелю вообще без боя. Японцы настолько вдохновились, что полезли на Батаан вслед за американцами. Несколько батальонов переплыли на лодках по морю и высадились в тылу оборонительных позиций. Но они угодили в сплошную массу войск, их перебили. А части Хоммы на перешейке нарвались на шквальный огонь.

Положение японцев осложнилось тем, что они слишком распылили свои армии, наступали одновременно и повсюду. С одной стороны, это позволяло не упускать инициативу, не давать противникам опомниться. Но происходили и накладки. В частности, застопорилось продвижение в Индонезии. Захватить нефтепромыслы считалось важнее, чем Филиппины, Хомме приказали помочь соседям. Основную часть его войск срочно грузили на суда, перевозили в Индонезию. Блокировать американцев и филиппинцев на Батаане осталась всего одна бригада! Японская разведка ошиблась, полагала, что там заперто 25 тыс. человек. В действительности скопилось более 100 тыс. Но они ни разу не попытались вырваться! Окапывались, ждали штурма. Хотя вместо штурма разыгралась эпидемия малярии, кончались продукты.

Бедствиями солдат озаботился сам Рузвельт. Распорядился вывозить их в Австралию или на другую базу, на остров Коррехидор. Австралия была далеко, суда медленно оборачивались туда и обратно. Коррехидор лежал рядышком, но японцы обнаружили перевозки. Напустили свою авиацию, прислали флот. Эвакуация срывалась, но боевой дух войск она совсем подорвала. Про оборону больше не думали, только ждали, когда же их спасут. А через месяц из Индонезии вернулась армия Хоммы. На перешейке ударили пушки, пехота с криками «банзай» поднялась в атаки. И оказалось, что за месяц боеспособность сошла на нет. Через пять дней оборона развалилась. Командующий группировкой на Батаане генерал Кинг сдался со всеми подчиненными – пленных насчитали 78 тыс.

Еще 11 тыс. находилось на Коррехидоре. Здесь же собралось армейское начальство во главе с Макартуром, филиппинское правительство. Но японский флот блокировал подступы к острову. Гарнизон сидел в полном унынии. Думали не о сопротивлении, а только о возможности спастись. Макартур с высшими чинами штаба и местными министрами ускользнул на подводных лодках. На них не забыли погрузить и золотой запас Филиппинской республики. Для солдат подводных лодок, конечно, не хватило. 1 мая японская авиация, корабли и дальнобойная артиллерия обрушили на остров яростную бомбардировку. В ночь на 6 мая высадились два батальона пехоты. Вечером того же дня генерал Уэйнрайт, которого Макартур оставил вместо себя руководить обороной, обратился к генералу Хомме, просил о капитуляции.

Но тот не принял! Поставил условие – капитуляция должна быть общей для всех союзных войск на Филиппинах. Что ж, Уэйнрайт почесал в голове и согласился. 8 мая издал приказ сложить оружие всем американским и филиппинским частям. В том числе и на островах, где японцы еще не высаживались. Некоторые подразделения не подчинились, ушли в горы. Но большинство защитников дисциплинированно выполнили распоряжение начальства. Япония, потеряв 1700 человек погибшими и 1100 ранеными, набрала более 100 тыс. пленных.

Эта массовая сдача обернулась трагедией. Японцы вообще презирали американцев, европейцев, австралийцев, считали их изнеженными, не настоящими воинами. Иногда на них тренировались в умении владеть штыком или самурайским мечом, сносить головы одним ударом. Особенно жестоко истязали белых женщин – штабных служащих, медсестер, жен офицеров и чиновников. Их насиловали до смерти, кромсали на части. Позорное поведение американцев на Филиппинах подтвердило убеждение японцев: белые жалки и трусливы, они не заслуживают уважения. А понятие милосердия в японский кодекс морали не входило.

Пленных, захваченных на Батаане, повели в лагеря пешком, по 35 км в день. Для японских солдат такие переходы были обычными. Но американцы и филиппинцы изголодались, было много больных. Гнали под палящим солнцем без воды, без еды. Кто отставал или падал – кололи штыками, давили танкетками. Дорогу устлали тысячи трупов. Потом местных жителей заставили убирать их и закапывать.

А группы солдат, попрятавшиеся по джунглям, начали партизанскую войну. В основном это были филиппинцы – они находились на родной земле. Примкнули и некоторые американцы, кто посмелее и посообразительнее. О нападениях на японцев речи не было. Искали в глухомани деревни, где можно пристроиться, прокормиться. Однако у японцев методы борьбы с партизанами вырабатывались еще с Гражданской войны в России, а потом совершенствовались в Китае. Организовывались карательные экспедиции. Деревни, заподозренные в помощи партизанам, сжигались дотла, население поголовно уничтожалось.

Впрочем, обвинять в зверствах только японцев и немцев было бы несправедливым. Англичан, например, очень напугала партизанская борьба итальянцев в Восточной Африке, и с повстанческими селениями они расправлялись не менее жестоко. А усугубил эти страхи рейд эскадры Нагумо в Тихий океан. Строились панические прогнозы – если японцы вдруг высадятся в Восточной Африке, то итальянцы поддержат их! В здешних городах итальянцев было довольно много, Эритрея и Сомали принадлежали им больше полувека. Но британцы не остановились перед массовой «превентивной» акцией. Принялись арестовывать всех итальянцев, не исключая женщин и детей. Сотни тысяч людей заперли в концлагерях. В грязных переполненных бараках начались болезни. Узники во множестве умирали от лишений, от недоедания. Но Англия сочла подобные меры оправданными. К ответственности никого не привлекали – ни в годы войны, ни после нее.

Нет, японцы в Африке не высадились. Им и Азии хватало. Наряду с операциями в Тихом океане они продолжали теснить Чан Кайши в Китае. Поставки, поступающие к нему от западных держав, сокращались. А катастрофы Советского Союза подорвали авторитет нашей страны даже среди китайцев! Они приходили к выводу, что Россия обречена, помочь им не может, так зачем с ней считаться? В правительстве Чан Кайши с советскими представителями обращались грубо и высокомерно, ехидничали над поражениями. Но и коммунистическое руководство Китая вело себя так же! В ставке Мао Цзэдуна были уверены в скорой гибели СССР, пытались переориентироваться на американцев. Хотя подобное отношение вылезло боком самим китайцам. Потому что гоминьдановцев с коммунистами, вечно ссорящихся, умела мирить только Москва. Теперь стало некому. Японцы на этом играли, по очереди лупили тех и других [15, 22].

А 15-я японская армия нацелилась на Бирму. Она была небольшой, всего две дивизии. У англичан в Бирме тоже располагалось две дивизии. Но британское командование было уверено, что неприятель вторгнется на севере – здесь пролегали более-менее проезжие дороги, сюда и собрали войска. А японцы пошли на юге, вообще без дорог, тропинками через джунгли. Неожиданно вынырнули из лесов, захватили первый бирманский город, Тавой, и объявили о формировании «Армии независимости Бирмы». Местные жители симпатий к колонизаторам не испытывали, в «независимые» отряды потекли добровольцы.

Ошеломленные англичане принялись перебрасывать войска с севера, силились прикрыть столицу, Рангун. Но к Рангуну стремительно двигалась и японская армия. Появилась, когда ее еще не ждали, бросилась в атаку. Среди защитников поднялась паника. Они побежали. Взорвали мост через реку Ситаун – а за рекой осталась почти вся 17-я индийская дивизия, половина британских сил в Бирме! Она была перебита или очутилась в плену. Издавались приказы защищать Рангун, но их никто не слушал. Растрепанные войска катились прочь, и столицу бросили без боя.

Дальнейшая война развернулась вдоль единственного шоссе, пересекавшего Бирму с севера на юг. Англичане несколько раз останавливали свои отступающие части, привлекали местных крестьян, перегораживали шоссе позициями. Но происходило одно и то же. Японцы обходили позиции по джунглям и болотам, и англичане снова бежали. На помощь позвали китайцев. Напомню – через Бирму сохранялся последний путь для снабжения Чан Кайши оружием и боеприпасами.

Он прислал две армии, 5-ю и 6-ю. Хотя армиями они были только по названию. В обеих вместе насчитывалось 42 тыс. солдат. Да и солдаты оказались далеко не лучшими.

С японцами отчаянно схлестнулась лишь одна 200-я китайская дивизия. На две недели задержала врага, дралась в кольце и с трудом пробилась к своим. Остальные китайские соединения не выражали желания геройствовать, при малейшем натиске отходили. Под контролем британцев остались только северные районы Бирмы. Удержаться они уже не надеялись, стали взрывать нефтепромыслы в Енанджауне, сжигать склады.

Основной силой англичан оставалась 1-я бирманская дивизия, но японцы вывели на фронт свою «Армию независимости Бирмы», и пошло дезертирство бирманцев. А взаимодействие с китайцами нарушилось, британцы и их союзники пеклись только о себе. Японцы этим воспользовались. Сперва навалились на остатки 1-й бирманской дивизии, прижали к реке. Она ринулась наутек. Побросала артиллерию, госпитали. С ранеными и больными японцы возиться не стали, перекололи штыками. Потом совершили еще один бросок, окружили китайскую 55-ю дивизию. Пленных не брали, перебили всех до единого. После этого желающих оборонять Бирму не осталось. Англичане отступали на запад, в Индию, китайцы – на север, на родину.

А в Токио уже прорабатывали вторжение в Австралию. Из Индонезии и с Филиппин такая операция виделась вполне реальной. Промежуточным трамплином должна была стать Новая Гвинея. Здесь тоже высадились японские десанты, заняли плацдарм на побережье. И все-таки в цепочках побед Страны восходящего солнца стал намечаться перелом. Американцы и англичане приспосабливались к особенностям войны на островах. Все жарче разворачивались схватки за проливы. На переправы между островами нацеливалась авиация, высылались военные флотилии. Перевозки нарушались, шли на дно десантные баржи, транспортные суда.

В мае 1942 г. японцы наметили овладеть столицей Новой Гвинеи, Порт-Морсби. Чтобы поддержать наступление с моря и с воздуха, выслали сильную эскадру с 2 авианосцами. Но в США из радиоперехватов узнали об этом. К Новой Гвинее повернула американская эскадра с 2 авианосцами. В Коралловом море впервые разыгралось морское сражение, где корабли не сделали друг по другу ни единого артиллерийского выстрела. Обменивались только налетами с воздуха. У тех и у других по 1 авианосцу было потоплено и по 1 повреждено. Разошлись вничью, но неприятели на Новой Гвинее застряли, Порт-Морсби взять не смогли.

А летом японцы наметили захватить атолл Мидуэй. На небольшом острове у американцев располагались аэродром, метеостанция, подразделения обслуживания, их прикрывали зенитные батареи. Операция представлялась простенькой, таких осуществили уже десятки – нагрянут подавляющие силы флота, сотрут базу в порошок, и все… Но американцы узнали о цели нападения из перехваченных радиограмм. На аэродроме Мидуэя изготовились летчики и зенитчики, командующий флотом США адмирал Нимиц выслал в этот район мощную эскадру.

3 июля японцев обнаружили. С атолла поднялись бомбардировщики, волнами налетали на неприятельские корабли. Попадая в плотную завесу зенитного огня, сгорали, как мотыльки. Над морем закружились и японские истребители, сшибая противников. Но то же самое происходило над островом – на него обрушивались японские самолеты, гибли от огня американских зениток и истребителей. А потом добавились новые волны самолетов, к сражению подключились американские авианосцы.

Для японцев появление нового противника и атаки с авианосцев стали неожиданными. Они растерялись. По инерции продолжали выполнять прежнюю задачу, атаковать остров. Лишь позже начали перенацеливать самолеты на эскадру США. Американцы с самого начала сосредоточили удары на одной цели – на кораблях, и именно авианосцах. Это и определило исход сражения. Потрепанная японская эскадра повернула назад. Она потеряла 250 самолетов, тяжелый крейсер. А главное, все 4 авианосца получили серьезные повреждения и вскоре затонули. Урон американцев составил 1 авианосец и 150 самолетов. Между тем авианосцы уже проявляли себя основной силой в борьбе за океан. Японские потери у атолла Мидуэй во многом сказались на дальнейшем ходе боевых действий.

Но стоит отметить – все сражения на африканских и азиатских фронтах не могли никоим образом компенсировать второго фронта в Европе. Русских не переставали убеждать, что в скором времени он будет открыт. И действительно, 19 августа британские флотилии замаячили возле французского порта Дьепп. Морские орудия ударили по германским укрепленным пунктам, появились тучи авиации. Пользуясь их поддержкой и внезапностью, на берег выплеснулся канадский полк из 6 тыс. солдат. Немцы оправились, стягивали к Дьеппу войска. На десант посыпались бомбы, контратаки.

Но… за канадцами не оказалось вторых эшелонов. Их даже не числилось ни в каких планах, полк послали в единственном числе! Через 4 часа после высадки он вместо подкреплений получил приказ отступать. Выбирались как придется, полк потерял погибшими и пленными 60 % личного состава, 3600 человек. Британская авиация недосчиталась 106 самолетов. Что же это было? Что за странный убийственный десант? Ответ напрашивается единственный. Черчилль пожертвовал канадцами и сотней самолетов, чтобы показать – он пытался выполнить обещание, открыть второй фронт. Но это оказалось слишком тяжело, к этому надо готовиться долго и основательно.

22. Ни шагу назад!

Советское Верховное главнокомандование и Генштаб были уверены, что летом 1942 г. Германия повторит наступление на Москву. Ведь немцы на центральном участке все еще располагались в 200–250 км от столицы. Они успели здесь разведать местность и дороги, а взятие Москвы сулило победу во всей войне. Наша Ставка тоже стягивала побольше сил на центральный участок. Но и Гитлер знал об этом. Он очередной раз перехитрил. В Баку и Грозном находились основные советские нефтепромыслы (месторождения в Сибири и Башкирии еще не были разведаны). Фюрер решил наступать на юге: русские, оставшись без горючего, не смогут воевать. А к немцам при прорыве в Закавказье наверняка присоединится Турция.

По плану «Блау» группа армий «Юг» разделялась на две, «А» и «В». Главная задача возлагалась на группу армий «А» – двигаться на Кавказ. Группа «В» должна была прикрыть ее с фланга – выйти к Сталинграду, откуда на Кавказ вели железные и шоссейные дороги. А заодно пресечь сообщение по Волге – в Советском Союзе она оставалась важнейшей транспортной артерией. На взятии Сталинграда сперва внимание не заострялось. Предписывалось разрушить его бомбежками и артиллерией, «чтобы он потерял свое значение как центр военной промышленности и узел коммуникаций». Разгром под Харьковом Южного и Юго-Западного фронтов создал для плана «Блау» такие предпосылки, что лучше не придумаешь. Дыры в линии фронта латались наспех. Чтобы восстановить Юго-Западный фронт, перебрасывали соединения с соседнего, Брянского.

Но на этом участке готовилась к удару 4-я танковая армия фон Гота. Советская разведка вовремя обнаружила ее, и на Брянский фронт также были направлены сильные резервы, 4 механизированных корпуса, несколько бригад. Однако наша Ставка оценивала опасность в рамках собственных построений: дескать, немцы намерены прорвать фронт, чтобы повернуть на Москву. Резервы расположили в глубине, перекрыли дороги на север. 28 июня армия Гота пришла в движение. Под грохот орудий и лязг стали проутюжила советские траншеи, ослабленные перебросками к соседям. Но повернула не на Москву, а на юго-восток, на Воронеж. Мало того, в коридор, пробитый танковой армией, хлынули еще две – 2-я германская и 2-я венгерская.

Впрочем, здесь необходимо сделать некоторые уточнения. Фальсификаторы истории Великой Отечественной очень лихо манипулируют цифрами – сколько советских дивизий сражалось против одной германской, сколько армий против германской армии. А выводы делают однозначные: Советский Союз воевать не умел и брал верх только численным превосходством, «закидывал головами». Хотя на самом-то деле механическое сопоставление цифр имело смысл только в июне 1941 г. В данное время советские дивизии по своей боевой мощи примерно соответствовали германским, а советские фронты являлись аналогами групп армий.

К 1942 г. соотношение стало иным. Войсковые объединения дробились, соединения уменьшались. Теперь немецкая дивизия по численности примерно соответствовала русскому корпусу, а армия – фронту. В первые дни войны в советских механизированных корпусах насчитывалось по 400–500 танков. В 1942 г. действовали уже другие штатные расписания – в корпусе по 183 танка. А реальное число всегда было меньше. Для сравнения – в германской танковой дивизии насчитывалось 209 боевых машин. В 4-й танковой армии Гота таких дивизий было 5, около тысячи танков. А рядом, в 6-й германской армии, наступал 40-й танковый корпус – еще две танковых дивизии.

Четыре советских мехкорпуса, вместе взятых, тоже представляли внушительный кулак. Когда обозначился поворот немцев на Воронеж, командующий Брянским фронтом генерал-лейтенант Голиков получил приказ снять этот кулак с московского направления и нанести контрудар. Но при прорыве неприятеля оказались порушены командные пункты, линии связи. Штаб фронта не сумел грамотно сорганизовать контрудар. Получив приказ, корпуса двинулись сами по себе. Выбирали одни и те же дороги, забивая их пробками и мешая друг другу И по очереди, по одному сталкивались с многократно превосходящей стальной лавиной немцев. Ко всему прочему, неприятель применил новые самоходные орудия и весьма эффективные новые снаряды, сочетающие бронебойную болванку и зажигательное вещество. Поля и дороги покрывались сотнями догорающих советских танков.

Этот разгром потряс советскую Ставку. В ее резерве, прикрывая Москву, стояла 5-я танковая армия Лизюкова. Несмотря на номер, это была первая укомплектованная танковая армия в нашей стране, пять сотен боевых машин. Ее спешным порядком выдвинули к Ельцу. Нацелили грамотно, не на бронированный таран немцев, а под основание прорыва. Раздавить пехотные части, следующие за танковой массой, перерезать коммуникации, и группировка, вклинившаяся в наше расположение, попадет в ловушку. Но в общем развале план поехал наперекосяк. Штаб Брянского фронта где-то выбирался по дорогам отступлений, потерял связь с войсками. Армия Лизюкова застряла под Ельцом, не получая приказов, не зная обстановки. Руководить ею начали непосредственно из Москвы. Но взаимодействие с фронтом так и не наладилось, армия осталась без поддержки артиллерии. Не было и авиации, она перебазировалась от немцев на другие аэродромы.

А замыслы врага наше командование до сих пор не представляло. Казалось бы, теперь неприятель однозначно рвется на восток, на Воронеж. Но для гитлеровцев это направление было вспомогательным. Под Воронежем армию Гота должна была сменить пехота, а ударная группировка поворачивала резко на юг, в тылы советского Юго-Западного фронта. Осуществляя эту рокировку, Гот остановил свои дивизии, некоторые даже отводил назад, и в результате армия Лизюкова налетела не на тылы, не на пехоту, а прямо на основное танковое ядро врага. Дралась она ярко, отважно, но советские командиры не имели никакого опыта действовать массами боевой техники. Снова атаковали по очереди, корпусами и бригадами, а их перемалывали. Через неделю боев танковую армию из трех корпусов пришлось свести в один. Но и его немцы разорвали на части. Командарм Лизюков сам сел в танк, как командир роты или батальона. Повел группу машин выручать окруженные подразделения. Танк подбили, генерал погиб.

Беспорядочное сражение 5-й танковой помогло лишь выиграть время. Из отступавших и резервных войск Ставка успела сформировать новый, Воронежский фронт, его возглавил генерал Ватутин. Немцы и венгры возобновили наступление, ворвались в Воронеж. Но в упорнейших боях наши войска удержали восточную половину города, за речкой Воронеж. Впрочем, неприятельское командование не придавало этому большого значения. Под Воронежем требовалось только прикрыть фланг основных операций.

Советский Юго-Западный фронт маршала Тимошенко и без того пятился под натиском 6-й вражеской армии. А сейчас танковая армия Гота повернула на юг и выплеснулась ему в тыл. От такого удара Юго-Западный фронт вообще развалился. Командование и штаб потеряли связь со своими армиями, они перемешались между собой. В сложившейся ситуации Сталин и Генеральный штаб приняли решение расформировать этот фронт. В излучине Дона создавался новый, Сталинградский. Сюда откатывались остатки двух армий Юго-Западного фронта. Три свежих армии Ставка выдвигала из своего стратегического резерва. Командование новым фронтом принял тот же Тимошенко.

Но три других армии Юго-Западного фронта оказались отрезаны от своих, германский прорыв отбросил их не на восток, а на юг. Их передали в состав Южного фронта генерал-лейтенанта Малиновского. Но и с Южным фронтом соединиться этим армиям не удалось. Гитлер дополнительно усилил армию Гота, передал ей 40-й танковый корпус из состава 6-й армии. 7 бронированных дивизий катились неудержимо, возле Миллерово встретились с авангардами 1-й танковой армии Клейста, и 14 советских дивизий попали в котел. Правда, окружение было неплотным. По степям выбралась к своим россыпь полков, батальонов, рот, из них удалось воссоздать 9 дивизий. 5 дивизий погибли полностью.

А у немцев теперь действовали вместе сразу две танковых армии! Им даже передышки не потребовалось. Предоставив пехоте добивать Юго-Западный фронт, они врезались в боевые порядки Южного. Малиновский силился вытащить подчиненных из смертоносных клещей, отводил их с Дона на юго-восток. Намечал закрепиться по рубежам рек Кагальник и Сал, но немцы наседали следом, не позволяли оторваться. Наши солдаты истекали потом, откапывая позиции. Но лязгали гусеницами и разворачивались к атакам полчища танков, обтекали, прорывали. Окопы приходилось бросать, снова и снова отходить. А в воздухе висел воздушный флот Рихтгофена, 1200 самолетов. Отступающие части в степях были великолепными мишенями! По дорогам громоздились разбитые обозы, горящие автомашины.

В сражениях на Дону и Кубани получили боевое крещение кавалерийские корпуса, сформированные из казаков-добровольцев. В донесениях командиров отмечалось: «Рвение казаков в бой неумолимо высоко… оставление территории без боя отражается крайне болезненно на состоянии казаков, которые желают до последней капли крови отстаивать свою донскую и кубанскую землю». Ветеран трех войн К. К. Недорубов в схватках на Кагальнике лично уничтожил более 70 гитлеровцев, стал Героем Советского Союза – звезду Героя он носил рядом с четырьмя Георгиевскими крестами.

Под Кущевской кавалеристам придали танковую бригаду, они нанесли контрудар. Советские танки погибли почти все, но казаки продолжали отстреливаться из противотанковых ружей и пушек, бросались к вражеским танкам на конях с бутылками горючей смеси в руках – пока тебя не сразят, успеть доскакать и разбить. Отходили только по приказу, да и то неохотно. Героизм в этих боях стал обыденным явлением. Например, военфельдшер Маруся, которую казаки звали Малышкой, вывозила тяжелораненых. Уложила сколько могла в кузов полуторки, в кабину, а сама 100 км ехала на крыле. На разбитых ухабах машину кидало, и, чтобы не завыть от нестерпимой боли, да еще и при женщине, раненые затянули песню: «Скакал казак через долину…».

Однако и теперь сказывались такие же особенности, как в начале войны. Некоторые части дрались жестоко, упорно. А другие обращались вспять, открывая дорогу противнику. В итоге солдаты, державшиеся до конца, оказывались в ловушках. Южный фронт постигла та же судьба, что Юго-Западный. Вдребезги растерзанный, он был расформирован. Поредевшие остатки войск Ставка передала в Северо-Кавказский фронт. Его командующий, маршал Буденный, намечал восстановить прочную оборону по рубежу полноводной Кубани. Не тут-то было! Немцы взялись ломать и этот фронт вслед за Южным. А наши деморализованные части приучались отступать уже по инерции. Останавливались только до тех пор, пока не появится противник. Атак не дожидались, сразу катились дальше.

На Сталинградском фронте события развивались иначе. Три свежих армии, 62-я, 63-я и 64-я, заняли оборону в излучине Дона, по речкам Чир и Иловля. Через их позиции выходили в тылы ошметки разгромленных частей. А 17 июля выскочили германские авангарды. Этот день принято считать началом Сталинградской битвы. Передовые отряды отшвырнули, за ними стали подтягиваться основные силы 6-й армии фон Паулюса. Но танковая армада Гота удалилась на кавказское направление, и немцы лишились своего главного тарана. Три дня кипели бои только за первую полосу обороны, а за ней лежала вторая, основная. Паулюс перегруппировал свои войска, навалился на флангах. Ценой больших потерь ему все-таки удалось продавить вторую полосу, отсечь от своих и окружить три советских дивизии. Остальные соединения Сталинградского фронта стали уходить за Дон, закрепляться по восточному берегу.

В такой обстановке 28 июля вышел приказ Сталина № 227 – «Ни шагу назад!» Приказ, подвергшийся дружному охаиванию послевоенных западных историков и отечественных «правозащитников». Хотя имеет ли смысл воспринимать всерьез заказные оценки? В катастрофических ситуациях суровые меры бывают не только оправданными, но и единственно возможными. Такими мерами спасали положение на фронтах французский маршал Жоффр в 1914 г., Клемансо и Фош в 1917 г. Никто и никогда не относил их действия к преступным – в отличие от Сталина. Наоборот, их чествовали как спасителей отечества.

Если же поинтересоваться мнениями не чуждых критиков, а самих воинов Великой Отечественной, то они восприняли приказ № 227 как крик боли, крик правды, крик откровения [41, 115, 147]. В первый раз без обиняков им указывали – оставив врагу Украину, Белоруссию, Прибалтику, западные области России, мы потеряли 70 млн человек населения! Потеряли сотни миллионов пудов хлеба в год, 10 миллионов пудов стали. Отдали все это в распоряжение гитлеровцев. А продолжающееся отступление еще больше ослабляет Советский Союз и усиливает неприятеля. Наступил предел, страна балансирует на краю пропасти. Отсюда и следовал вывод – инерцию бегства пора пресечь. Ни шагу назад!

Как этого достичь, было ясно. В первую очередь – подтянуть порядок и дисциплину. Командиры и комиссары, отступившие без приказа, приравнивались к предателям. На каждом фронте предписывалось создавать штрафной батальон, в каждой армии – штрафную роту. Туда направляли солдат и офицеров, бросивших позиции из трусости или паники. А из самых надежных подразделений в каждой армии создавалось по 2–3 заградотряда численностью около 200 человек. Им ставилась задача останавливать бегущих, пресекать панику. Меры предписывались самые решительные, вплоть до расстрелов на месте. Кстати, настоящие фронтовики восприняли это с удовлетворением. Кинорежиссер Г. Чухрай, автор «Баллады о солдате», а в войну боевой офицер, писал: «А заградительные отряды… Мы о них и не думали. Мы знали, что от паники наши потери были большими, чем в боях. Мы были заинтересованы в заградотрядах» [139]. Потому что фронтовикам, сражавшимся честно и самоотверженно, надоело, когда кто-то по соседству удирал и из-за этого приходилось отступать или выбираться из окружений.

Ну а либеральные байки о свирепости «сталинских» отрядов являются всего лишь пропагандистской ложью. В этих подразделениях служили такие же солдаты, как на передовой. Чаще всего пойманные ошалелые беглецы отделывались вообще без наказаний – их заставляли прийти в себя, предупреждали об ответственности и возвращали обратно в строй. Известна статистика по Сталинградскому фронту. С 1 августа по 15 сентября заградотряды задержали 140 755 человек! Этого хватило бы на три армии! Из них 131 094 было возвращено в свои части, 2961 направлен в штрафбаты, 3980 арестовано и 1180 расстреляно.

Впрочем, ни штрафбаты, ни заградотряды, ни пронзительный трагизм приказа «Ни шагу назад!» не смогли сразу переломить ситуацию. В ставке Гитлера обратили внимание, что 6-я армия Паулюса застопорилась у Дона. Но на Кавказе советские войска продолжали отступать, оторвались от соседей. В калмыцких степях между Сталинградским и Северо-Кавказским фронтами образовалась дыра в сотню километров. Фюрер и его генштабисты загорелись воспользоваться эдаким подарком судьбы. 4-ю танковую армию Гота повернули с кавказского направления на сталинградское, прямо в возникшую дыру. Приказали ускоренным маршем выскочить в русские тылы, встретиться с Паулюсом, и Сталинградский фронт попадет в очередной мешок. 31 июля колонны Гота запылили по степям выполнять новую задачу.

Но и советское командование уже осознавало, откуда угрожает беда. На огромную брешь во фронте указывали начальник Генштаба Василевский, командующий бронетанковых войск Федоренко [18]. Сюда было решено выдвинуть три стрелковых дивизии, танковую бригаду. Прикрытие в общем-то получалось слабеньким, но… немцы разохотились катиться вообще беспрепятственно! Головные части 14-й танковой дивизии гордо доносили, что поставили рекорд. За день промчались по русской территории 150 км. Однако при этом танки и мотоциклы израсходовали бензин. А возле крошечной станции Абганерово они столкнулись с советской танковой бригадой – 44 новеньких машины Т-34.

Наши танкисты первыми заметили врага, встретили меткими снарядами. Вражеские танки и автомобили заполыхали. Другие подались назад, просили подкрепить их и подвезти топливо. Потом попытались обойти советскую бригаду. Но теперь-то угроза нарисовалась явно, советское командование тоже выдвигало сюда подмогу. Линия фронта под Абганерово задергалась туда-сюда. Прибывали свежие части гитлеровцев, меняли направление ударов и продвигались на несколько километров. Но подходили и наши части, отгоняли неприятеля контратаками. Гитлеровцев задержали на три недели.

В последующих мемуарах германских военачальников одновременное наступление на Сталинград и Кавказ попало в разряд «роковых ошибок» Гитлера. В перечень «роковых» вошли и манипуляции 4-й танковой армией – сперва на Кавказское направление, потом обратно. Но достаточно взглянуть на карту, чтобы увидеть бессмысленность подобных обвинений. При прорыве только на Сталинград немцы получили бы фланговый удар всей советской группировки, скопившейся на Кавказе. А при прорыве только на Кавказ левый фланг оказывался очень уязвимым со стороны Сталинграда. Двойное направление было неизбежным. В данном случае следовало бы ставить вопрос по-другому – начинать ли вообще масштабное наступление на Юге. Однако такого вопроса никто не поднимал. Генералы, как и фюрер, были уверены в успехе.

Что касается маневрирования армией Гота, то и оно при внимательном анализе оказывается толковым и грамотным. Ее поворот на юг, к Кавказу, позволил немцам переломать три советских фронта подряд! Но и обратный поворот был вполне оправдан. Бронированная лавина была наиболее эффективной в степях, а в горах танки теряли свои преимущества, становились весьма уязвимыми. Ну а германские генералы за разборами «роковых ошибок» почему-то умалчивают о главной. Они снова недооценили доблесть советских людей, внутреннюю силу России. Снова все головы, от фюрера до рядовых, сладко кружились в эйфории успехов…

23. Севастополь, Ржев, Кавказ

Майский разгром Крымского фронта стал приговором для Севастополя. Выгнав и перетопив три армии под Керчью, Манштейн стянул все наличные силы против осажденного города. 7 июня грянул третий штурм. Аэродромы в Севастополе простреливались артиллерией, и советским самолетам приходилось летать издалека, с кавказского берега. Над полем боя они находились недолго, прикрыть Севастополь не могли. А неприятель крушил город из сверхтяжелых орудий, бомбил с воздуха. Германские самолеты перекрыли и морские подступы, кидались стаями на приближающиеся суда. 17 июня враг прорвал внешний пояс обороны, вышел к подножию Сапун-горы, Мекензиевым высотам. Отсюда он начал простреливать бухту.

Тем не менее защитники дрались яростно, раз за разом поднимались в контратаки. В германских ротах осталось по 39–40 солдат. Но за пехотой выдвигались полевые батареи, ползли самоходные орудия. Советские огневые точки расстреливали прямой наводкой или взрывали. 29 июня немцы проникли в северную часть города. А наши бойцы абсолютно вымотались. Многие впадали в прострацию. Кидались в последние штыковые и погибали. Или ничего больше не воспринимали, оставляли позиции и брели в тыл. Хотя и тыл был условным понятием, несколько километров. Но эвакуация стала невозможной. На причалах рвались снаряды, немецкие самолеты дежурили над морем.

Ставка приняла решение из соображений жестокой целесообразности. Приказала вывезти руководство Приморской армии и Севастопольской морской базы, а основной массе солдат, матросов, офицеров – сражаться до конца. Когда возможности для сопротивления будут исчерпаны, уходить в партизаны. Командующий обороной генерал Петров хотел остаться с подчиненными, но приказ был категорическим – пришлось вместе со штабом грузиться в подводную лодку [55]. Вместо него был оставлен командир дивизии генерал Новиков. Но это была уже агония, оборона распадалась на отдельные очаги. Пробиться в горы, к партизанам, удалось немногим.

Основная часть защитников отступила на мыс Херсонес. По ночам к берегу приближались советские корабли, но только мелкие: подводным лодки, катера. Забрали несколько тысяч человек. Некоторые уходили в море на лодках или плотах. Кто-то утонул, других прибивало к берегу, немцам в плен. Третьим повезло, подбирали русские корабли. Скопище людей на Херсонесе немцы поливали снарядами и бомбами. Наконец, двинули танки, а у наших воинов уже не было патронов, еды, воды. Они стали сдаваться. Манштейн набрал 78 тыс. пленных. Общие советские потери с начала осады Севастополя составили 156 тыс. человек. Но и неприятелю победа далась совсем не дешево. Германские и румынские войска недосчитались 300 тыс. убитых и раненых.

Чтобы выправить катастрофическое положение на юге, советское руководство собирало сюда дополнительные силы. Переброски были делом трудным и хлопотным – дороги перегружены, немцы бомбят пути и станции, эшелоны застревают. Но ведь можно было и самим отвлечь врага на другие направления. Как уже отмечалось, основные контингенты наших войск к лету 1942 г. сосредоточились для прикрытия Москвы, наступление гитлеровцев ожидали именно здесь. А после зимних сражений сохранялась причудливая конфигурация линии фронта, Ржевско-Вяземский выступ. Напрашивалась идея все-таки выполнить планы, не реализованные зимой, прорубить фланги и замкнуть окружение. Гитлер будет вынужден ослабить контингенты на юге, перекидывать их на центральный участок.

Но местность тут была труднейшей, леса и болота, а враг наращивал оборону уже полгода. Высотки и проходы между болотами перекрывались окопами, минными полями, дебрями колючей проволоки. Деревни превратились в мощные опорные пункты. Тем не менее разведчики высматривали места послабее, готовилась артиллерия, завозились снаряды. 30 июля загремела артподготовка на Калининском фронте. Командующий, генерал Конев, бросил в атаку две армии, 29-ю и 30-ю. Немцы знали, что русских громят на юге, и никак не ожидали, что удар обрушится на них самих. Наши войска овладели первой полосой обороны, углубились на 9 км, продвигаясь к Ржеву. Неприятель опомнился, кинул наперерез резервы. И к тому же хлынули проливные дожди. Советские самолеты не могли взлететь, машины вязли в грязи. К армиям, ушедшим вперед, не могли подвезти боеприпасы и продукты, на старых позициях застряла артиллерия.

Западный фронт Жукова должен был ударить 2 августа. Но Георгий Константинович из-за дождей попросил у Сталина отсрочку. Его 20-я армия ринулась на врага 4 августа. Немцы-то оттянули все силы к Ржеву, и поначалу казалось, что оборону вообще прорвали. За два дня наши передовые части продвинулись на 20 км, Жуков ввел в бой подвижную группу из двух танковых и кавалерийского корпусов. Но и германское командование сообразило, где главная опасность, развернуло сюда свои резервы, три танковых дивизии. Обойти друг друга по болотам было невозможно. Девятьсот танков столкнулись на узких дорогах в лоб, измочалили друг друга.

А пехота оказалась и без танков, и без отставшей артиллерии. Лезла вперед, ее косили пулеметы. Навстречу подходили германские части, кидались в контратаки. Возникали жуткие болота смерти, переходившие из рук в руки. Окопы, ямы, воронки были завалены разложившимися на жаре мертвыми телами. Смрад стоял такой, что люди теряли сознание, сходили с ума. Но по трупной жиже приходилось ползти в разведке, перебегать в новые атаки. Успехи, по сути, кончились. За следующий месяц жестоких боев врага потеснили всего на 5–6 км.

Советское командование приостановило наступление. Два фронта заново готовились к ударам, вели перегруппировку, сосредотачивали для прорыва артиллерию. Штурм последовал в сентябре, и армии Конева отбросили врага, ворвались на улицы Ржева. Но и Гитлера озаботил русский натиск на группу армий «Центр». Фюрер направил сюда 12 дивизий – только что сформированных, полнокровных. В Вязьме и Смоленске непрерывно разгружались эшелоны. Волны свежих солдат нахлынули на советские части, повыбитые и не успевшие закрепиться. Вышибли их из Ржева, и сражение выдохлось примерно на тех же рубежах, где оно начиналось. Наши войска потеряли 50 тыс. человек погибшими, 140 тыс. ранеными, немцы – около 60 тыс. убитыми и ранеными.

На севере, в осажденном Ленинграде, ситуация была гораздо лучше, чем зимой. Теперь продовольствие подвозилось регулярно, в самом городе возделывались огороды. Но гитлеровцы все-таки не оставляли надежд покончить с Ленинградом. Сперва они вознамерились взять под контроль Ладогу и перекрыть Дорогу жизни. Перебросили на озеро большое количество катеров и десантных барж – тех, которые в свое время строились для высадки в Англии. Но сосредоточение плавсредств обнаружила наша воздушная разведка. Бомбардировщики и штурмовики поработали так хорошо, что от катеров и барж остались груды обломков. А то, что уцелело, немцы предпочли увезти на Черное море.

Но разгром 2-й ударной армии и пленение генерала Власова, выложившего всю известную ему информацию о Волховском и Ленинградском фронтах, вдохновило врага на сухопутную операцию. Планировалось ударить от Шлиссельбурга на север, вообще отрезать Ленинград от Ладожского озера и соединиться с финнами. Отдушина для снабжения перекроется, и городу придет конец. А немцы вместе с финнами двинутся на Русский Север, на Вологду. Москву будут охватывать с двух сторон, от Ленинграда и Сталинграда. Операция получила название «Северное сияние».

Однако и сталинская Ставка не теряла надежды разомкнуть блокаду. Решила воспользоваться именно тем, что у неприятеля львиная доля сил занята на юге. Во второй раз было намечено срезать Синявинский выступ у Ладожского озера, перекрывший доступ в Ленинград. Навалиться с двух сторон и пробить коридор. После боев по выводу из окружения остатков 2-й ударной армии Василевский доложил в Москве о плачевном состоянии Волховского фронта. 2-ю ударную переформировали заново, а фронту были выделены значительные силы артиллерии, танков, резервные стрелковые соединения. Германская разведка засекла перевозки к Ленинграду и вывод сделала верный: русские собираются наступать.

Фюрер и его военачальники обеспокоились. Прорыв блокады не только перечеркнул бы усилия по взятию города. Поражение на этом участке могло напугать Финляндию. Союзница была жадной, но ненадежной, себе на уме. Типпельскирх писал: «Учитывая интересы финнов, нельзя было ослаблять тесное кольцо вокруг Ленинграда…» Это подхлестнуло операцию «Северное сияние» [81]. Правда, лишних контингентов в распоряжении Гитлера не было. Но в Крыму как раз высвободилась 11-я армия Манштейна. Многочисленная, натренированная в прорыве мощной обороны – даже со сверхтяжелыми осадными пушками. Изначально предполагалось направить ее на Кавказ. Однако в июле – августе 1942 г. германский генералитет пребывал в уверенности, что исход кампании на юге уже определился. Зачем же там еще одна армия? Румын из Крыма забрали под Сталинград, прикрыли растянувшиеся фланги прорыва. А 11-ю армию нацелили к Ленинграду.

Советское командование о неприятельских замыслах не подозревало. 19 августа командующий Ленинградским фронтом Говоров отдал приказ начинать сражение. Его 55-я армия ринулась через речку Тосну, захватила несколько плацдармов на восточном берегу. Противник остервенело отбивался. Но навстречу ленинградцам, с речки Черной, поднялись две армии Волховского фронта – 8-я и 2-я ударная. Они сумели подавить неприятельскую оборону, вклиниться в нее на 9 км. Между двумя фронтами осталось всего 6 км! Германская группировка в Шлиссельбурге и на побережье Ладожского озера вот-вот могла быть окружена.

Однако немцы цеплялись за каждое строение и каждый окоп. Бросили в драку даже экспериментальный батальон новейших тяжелых танков «Тигр» с пушками калибра 88 мм и сверхпрочной броней толщиной 100 мм. А окопами и траншеями была перепахана вся местность. Атаки захлебывались под перекрестным огнем. Между тем на ближайшие станции прибывали дивизии Манштейна. Их сразу же гнали на позиции, и перед нашими солдатами невесть откуда стали возникать новые полки, артиллерийские и минометные батареи. Командующий Волховским фронтом Мерецков пытался все же дожать. Ввел в сражение второй, а потом и третий эшелон.

Но гитлеровцы усиливались и чувствовали себя настолько уверенно, что сами перешли в контратаки. А на фланге Манштейн скрытно собрал сильный кулак и 21 сентября ударил под основание прорыва. Обе наступавших армии оказались отрезаны от своих. Причем 2-я ударная – во второй раз подряд! Но командовал ею уже не Власов, а Ставка Верховного главнокомандующего быстро отреагировала. Дальнейшее наступление отменила, приказала Мерецкову спасать окруженных. Были сформированы несколько специальных отрядов, пробивали и удерживали коридоры. Большую часть войск удалось вытащить из мешка. В плен попало 12 тыс. человек. Число погибших в этом сражении достигло 30 тыс., раненых – втрое больше. Германский урон составил 50 тыс. убитых и раненых, это оказалось тоже чувствительно. Операцию «Северное сияние» пришлось отменить.

Впрочем, кровопролитные бои под Ленинградом и Ржевом принесли еще один результат. Важнейший, стратегический! Из состава групп армий «Север» и «Центр» германское командование не сняло на юг ни единого солдата. Мало того, 12 дивизий из резерва Гитлера было направлено в центр, а не на юг! А 5 дивизий Манштейна забрали с юга! Солдаты в кошмарных ржевских болотах и в грязи ладожских речушек не могли знать, что их страдания и смерть уже готовили грядущие победы…

Но неприятели пока не чувствовали этого. Для них выглядело очевидным, что на юге дополнительных сил не требуется. На главном, Кавказском, направлении Красная армия бежала или погибала.

В августе германские войска взяли Ставрополь, Краснодар, Армавир, Майкоп, Анапу. На Таманском полуострове располагалась многочисленная группировка, дальнобойная артиллерия – опасались, что немцы высадят десант из Керчи. Здесь же базировалась Азовская военная флотилия. Когда враг стремительно обошел через Краснодар, эта группировка была отрезана от своих. Флотилия ночью пошла на прорыв через Керченский пролив. Германская артиллерия и авиация караулили ее, перетопили часть кораблей. А защитники Тамани спасались на баржах, буксирах, лодках. Или прятались по болотам и плавням, а немцы их вылавливали.

Природные условия Кавказа заставили врага еще раз разделить группу армий «А». Одна лавина повернула вдоль Черного моря, на Новороссийск и Туапсе. Другая двинулась в долину Терека – к Каспийскому морю. В промежутке между ними на кручи Кавказа были направлены специально обученные соединения: 49-й германский горнострелковый корпус, две румынских горнострелковых дивизии. Они захватили Марухский, Санчарский перевалы, вышли к Клухорскому. 21 августа немецкие военные альпинисты водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса. Это был не только пропагандистский, но и магический ритуал. Гитлер был уверен – покорение самой высокой точки Европы приведет к быстрому падению всей Европы. То есть областей и стран, еще не покорившихся флагу со свастикой.

Однако нацистская магия не сработала. А поздравления и награды оказались преждевременными. Сдавать Кавказ наше правительство не собиралось. В качестве представителя Ставки сюда был назначен Лаврентий Павлович Берия. Грузин, прекрасно знающий местные условия, и руководитель советских спецслужб – умный, волевой, жесткий. Он одним махом поснимал целый ряд армейских командиров, впавших в депрессию и неспособных организовать отпор. Отстранил от должностей и паникующих тыловых начальников. По республикам Закавказья развернулось формирование ополчения [13]. Из альпинистов и жителей горных районов создавались отряды численностью от роты до батальона, их рассылали перекрыть труднодоступные участки. Заодно и с Эльбруса немцев сшибли, флаг заменили.

Перед авиацией была поставлена задача ежедневно вести разведку перевалов. Их закупорили дотами, пулеметными точками, минировали – в случае прорыва врага готовились обрушить скалы. Навстречу немцам выдвигались войска Закавказского фронта генерала армии Тюленева. Разгромленный Северо-Кавказский, как и его предшественники, был расформирован, его остатки влились в Закавказский. Немцы еще сумели ворваться в Новороссийск, заняли большую часть города. Но на восточной окраине их остановили. Наткнувшись на стойкую оборону, они попытались обойти через перевалы на Туапсе, но и здесь были отражены.

Вторая группировка, на Тереке, застряла у Малгобека. Вот тут-то и пригодились бы дивизии, растрепанные на второстепенных направлениях. Но теперь германскому руководству оставалось манипулировать наличными силами. Оно приостановило атаки на Тереке, сосредоточило кулак помощнее под Туапсе. Ударило – и ничего не получилось. Прекратили натиск на Туапсе, снова перебрасывали части на Терек – нет, не удалось. Гитлер был возмущен, что блестящее наступление застопорилось. Отстранил командующего группой армий «А» фон Листа, взялся лично руководить операциями. Хотя сам-то он сидел далеко, в своей ставке. Фактическое командование легло на плечи начальника штаба группы армий «А» Грейфенберга. Ни к чему хорошему эти перетасовки не привели. На пути захватчиков Кавказ стал неодолимой стеной.

24. Сталинград

Попытка окружить советские войска на подступах к Сталинграду не удалась. 6-ю армию Паулюса остановили на рубеже Дона, 4-ю танковую Гота – под Абганерово. В ходе боев обе стороны постепенно наращивали силы. В Сталинграде действовал крупнейший тракторный завод. В войну он переключился на танки Т-34, и потери бронетехники быстро восполнялись новенькими машинами. А Сталинградский фронт теперь растянулся на пространстве в 800 км. Для удобства управления Ставка разделила его. В составе Сталинградского остались армии, стоявшие против Паулюса. А те, которые держались на южном участке против Гота, стали Юго-Восточным фронтом под командованием Еременко.

Но сил у немцев было еще предостаточно. Они отвлекали русских демонстрациями, а сами скрытно собрали две ударных группировки. 19 августа танковые кулаки немцев стали теснить войска Еременко под Абганерово. А Паулюс изображал, будто хочет атаковать с нескольких захваченных плацдармов за Доном. Однако подготовил форсирование в другом месте, под Клетской. В ночь на 22 августа реку покрыли тысячи надувных лодок. Наши солдаты открыли огонь. Но рывок был дружным, массовым. Немцы выплеснулись на берег. Саперы и понтонные парки ждали наготове, мгновенно навели мосты. По ним через Дон ринулся 14-й танковый корпус. Разметав оборону, помчался на восток, к Волге.

Сталинград был большим городом. В 1930-е здесь был построен ряд крупных предприятий, вокруг них разрослись жилые кварталы, площади, набережные. Население составляло 400 тыс. человек. Из них успели вывезти лишь 100 тыс. Ведь германское наступление развивалось очень быстро, а большинство сталинградцев были связаны с оборонными предприятиями. А 23 августа немцы бросили на город тучи бомбардировщиков. Советская авиация поредела в боях, большинство зениток забрали на передовую, против танков. Враг вываливал бомбы куда хочется, в этот день на Сталинград было сделано 2 тыс. самолетовылетов. Рушились здания, кричали от ужаса и боли обезумевшие люди. Тучи черного дыма было видно за десятки километров. Полыхала даже Волга от растекающейся по ней горящей нефти.

Прежний город исчез. На его месте громоздились остовы зданий, горы битых кирпичей. На улицах и под завалами осталось лежать 40 тыс. мертвых. Больницы и госпитали переполнили раненые, искалеченные. Десятки тысяч людей пребывали в шоке, потеряв родных, близких, жилье, все имущество. Их собирали и отправляли за Волгу, в импровизированные таборы для беженцев. И в эти же часы, когда Сталинград оказался парализованным, лавина Паулюса вырывалась к его окраинам. 14-й танковый корпус севернее города достиг Волги, отрезав 62-ю армию от основных сил Сталинградского фронта. За этим корпусом спешили пехотные и моторизованные части, а танковые соединения развернулись и ринулись к городу.

Возле поселка Гумрак их встретили батареи 1077-го зенитного полка подполковника Гармана – в основном полк был укомплектован девушками. Они ударили с короткой дистанции, на прямую наводку. Несколько раз неприятели откатывались назад, оставляя за собой подбитые машины, и все же прорвались по раздавленным зениткам, по девичьим трупам. К вечеру танки с крестами появились возле тракторного завода, начали обстреливать его. Хотя завод продолжал собирать и ремонтировать танки. «Тридцатьчетверки», только что сошедшие с конвейера, стали отвечать огнем прямо с заводской территории. Экипажи составились из рабочих, вывели танки в бой, отгоняя немцев.

В это время командующий 62-й армией Чуйков, областной и городской комитеты партии спешно собирали любые резервы. Составили батальон из курсантов здешнего военно-политического училища. Формировали ополчение из рабочих, милиционеров, старшеклассников. Из этих разрозненных подразделений кое-как составляли фронт внутри города. А командующий Сталинградским фронтом Тимошенко выдернул с разных участков три стрелковых дивизии, танковый корпус, нацелил их вдоль Волги – срезать вражеский прорыв. Эта группировка врезалась в слабо прикрытый фланг немцев, проложила коридор к Сталинграду. Но 6-я армия Паулюса подтягивала новые соединения, они навалились и перехватили коридор.

Прорыв к Волге праздновался по всей Германии. По радио торжественно пели фанфары. Объявлялось, что «крепость большевиков у ног фюрера». Да и в самом деле падение Сталинграда представлялось вопросом нескольких дней. Немножко запоздав после Паулюса, с юго-востока приближалась армия Гота. Защитников оттеснили из предместий в жилые и заводские кварталы. Но массированные бомбежки сослужили врагу плохую службу. Перед ним лежали сплошные развалины. Танки остановились. Из руин метко били винтовки и пулеметы, легкие орудия. Закипели схватки за дома, подвалы, заводские комплексы. Теперь и к германским начальникам посыпались совсем не приятные доклады – их роты и батальоны страшно редели.

Чтобы восполнить потери, слали подкрепления, вводили в Сталинград свежие части. Ждали, что надо напрячься еще чуть-чуть, и русские сломаются. Они не ломались. А лабиринты руин всасывали в себя полк за полком, дивизию за дивизией. Повторюсь, изначально на взятии Сталинграда внимание не акцентировалось. Требовалось только вывести из строя центр военной промышленности и прикрыть фланг группы армий «А» на Кавказе. Но теперь становилось ясно, что советская группировка, собранная в низовьях Волги, обязательно будет контратаковать. Поэтому задача уточнялась: разгромить эту группировку и надежно защититься широкой Волгой. То есть овладеть Сталинградом. А после того, как в сражение втягивались новые и новые контингенты, здешнее направление выдвигалось выше и важнее кавказского.

Впрочем, это выглядело обоснованным. На Кавказе наступление завязло, до нефтепромыслов не дотянулись. Но взятие Сталинграда перекроет дороги для транспортировки нефти. А Гитлера с его оккультными убеждениями влекло само название города. Поражая Сталинград, он рассчитывал магически поразить Сталина. Строились расчеты и на вполне земные последствия. Кавказ и Закавказье будут отрезаны от остальной страны, заполыхают антирусскими мятежами. Успех подтолкнет к вступлению в войну Турцию, Японию…

Но и в Москве знали о позиции турок и японцев, о забурлившей анархии чеченцев, ингушей, карачаевцев. Для перевозок нефти проложили запасные пути. Из Баку ее танкерами отправляли через Каспийское море, эшелоны цистерн двигались через Среднюю Азию и Урал. Но объездные маршруты были далекими и неудобными. Требовалось не только удержать Сталинград, но и отбросить врага от города. Фронты были реорганизованы. Сталинградский, отрезанный от Сталинграда, переименовали в Донской, его возглавил Рокоссовский. А 62-ю армию, оборонявшуюся в городе, передали Юго-Восточному фронту, он стал Сталинградским. Для координации их действий Сталин направлял лучших военачальников, Василевского и Жукова – при этом для Георгия Константиновича была учреждена новая должность, первого заместителя Верховного главнокомандующего.

Напряженность боев в городе не утихала. Настоящими крепостями становились элеватор, вокзал, заводы, отдельные здания – Дом Павлова, «Г-образный дом». Советская тяжелая артиллерия поддерживала защитников из-за Волги, с левого берега. А от вражеских бомбежек солдаты приспособились прижиматься поближе к немцам – летчики опасались ударить по своим. Иногда позиции располагались в 10 метрах. Нередко располагались и друг над другом. В подвале наши – сверху гитлеровцы. На первом этаже немцы, на втором наши. Связь 62-й армии с тылами сохранялась через Волгу. Немцы простреливали ее из орудий, минометов. То и дело налетали самолеты. Каждый рейс лодки или парома был смертельно рискованным. Но через всплески разрывов через реку перевозились подкрепления, обратными рейсами эвакуировали раненых.

К 14 сентября неприятели захватили Мамаев курган, огромное здание элеватора и вышли к Волге внутри города. Армию Чуйкова разорвали пополам. Паулюс уже придумал почетную нашивку за взятие Сталинграда, велел изобразить на ней как раз элеватор. Однако в ночь на 15 сентября с левого берега стали переправляться морская пехота и 13-я гвардейская дивизия генерала Родимцева. На набережной уже были немцы, встретили убийственным огнем. Но моряки и гвардейцы форсировали Волгу! На лодках, а то и вплавь добирались до берега. Закидали врагов гранатами, кинулись в штыки. Отбили набережную, сюда стали причаливать вторые эшелоны. Один из полков дивизии Родимцева с ходу развернулся в контратаку, овладел зданием вокзала. На следующий день противника скинули с Мамаева кургана, 62-я армия воссоединилась в единое целое.

Донской и Сталинградский фронты несколько раз предпринимали контрнаступления. Но немцы ждали этого, наращивали позиции по степным речушкам и курганам. Атаки захлебывались или ограничивались ничтожными успехами. Жуков, Василевский и командующие фронтами, анализируя причины неудач, пришли к общему мнению. Главная беда – спешка. Всем хочется побыстрее добиться перелома. Как только из резерва прибывают несколько свежих дивизий, сразу же организуется операция. Дивизии бросаются в схватки, расходуют боезапас, несут потери. Приходится переходить к обороне, просить у Ставки новые резервы, и все повторяется [18, 43].

Напрашивалось иное решение – не распылять силы, накопить кулаки помощнее. Куда их нацелить, подсказывала конфигурация фронта, вытянувшегося к Сталинграду длинным выступом. Доложили Сталину, он велел проработать идею. Было составлено несколько вариантов плана. Более осторожные военачальники предлагали не увлекаться, прорывать фронт поближе к Сталинграду и брать в клещи только немецкую группировку, находившуюся непосредственно в городе. Но именно такие операции уже несколько раз проваливались. Когда удар наносился рядышком, Паулюс быстро перебрасывал к угрожаемому месту силы из этой же самой группировки.

Между тем разведка вскрыла следующую картину. Сталинградская мясорубка перемалывала германские соединения. Войска с прилегающих участков фронта постепенно втягивались в город. А эти участки, более спокойные, прикрывали войсками венгров, итальянцев, румын. Прорывать их позиции было легче, чем немецкие. Кроме того, Жуков и Василевский предлагали прорывать на таком расстоянии от Сталинграда, чтобы немецкие танковые и моторизованные части не сразу подоспели на выручку. Операция получалась очень внушительной. Но и подготовка требовалась солидная, задействовались все имеющиеся ресурсы. Директива о контрнаступлении была издана 7 октября. К Донскому и Сталинградскому фронтам потянулись железнодорожные составы с пополнениями, техникой, боеприпасами [107, 151].

Ожесточенные сражения продолжались не только под Сталинградом. На Кавказе осенние дожди, туманы, скользкая грязь на крутых дорогах очень затруднили боевые действия. Но командующий 1-й танковой армией фон Клейст как раз и задумал ошеломить русских. Нагрянуть, когда не ожидают. Он в обстановке глубочайшей секретности сосредоточил свои корпуса под Нальчиком. Наметил внезапным натиском пробить фронт, а потом стремительно бросить бронированные колонны в двух направлениях, на Грозный и по Военно-Грузинской дороге на Тбилиси. В общем-то, Клейст надеялся, что наши войска поведут себя так же, как летом. Достаточно взломать боевые порядки, и оборона развалится, останется только гнать и давить бегущих.

Наша разведка и в самом деле прозевала танковую армию. Удар застал русских врасплох, армада танков протаранила позиции и поползла на Орджоникидзе (Владикавказ). Но теперь не было ни паники, ни бестолковщины. Танковые соединения в горах не могли развернуться, растянулись колоннами по дорогам. Их принялась клевать авиация. Наперерез выдвигались отряды из соседних мест, закупорили дороги минами, противотанковыми и зенитными батареями. На подступах к г. Орджоникидзе армия Клейста застряла длинной узкой полосой. А командование Закавказского фронта собрало в общем-то небольшие силы – две танковых и три стрелковых бригады. Выбрало на этой полосе место послабее, да и перерезало ее атакой с фланга. Головная дивизия немцев очутилась в кольце. Солдаты стали бросать технику, выбираться по горам обходными тропинками. Потери составили 5 тыс. человек, 140 танков, 70 орудий.

Но в Сталинграде в это время приходилось тяжелее всего. 14 октября, в праздник Покрова Пресвятой Богородицы, гитлеровцы возобновили яростный штурм по всему обводу обороны. Грохотали взрывы, обрушивая причудливые скелеты домов. В подвалах, в ущельях переулков штурмовые группы схлестывались в рукопашных. Докладывали о победах – одном занятом доме или этаже. Но приток пополнений в 62-го армию значительно сократился. Сократилась и поддержка авиации, тяжелой артиллерии. Все свежие контингенты теперь направлялись для подготовки контрударов. Туда же повернули перевозки снарядов, бомб, патронов.

На запросы защитников города следовали похожие ответы: выделяем сколько можем. Держитесь! Они держались. А в ноябре начала замерзать Волга, по течению несло «сало» – застывающие льдины. Сообщение через реку почти совсем прекратилось. Пересекать ее рисковали только отдельные лодки. И вот тут-то стало совсем худо. Раненые копились в подвалах на берегу, умирали, и их не могли вывезти. Боеприпасы сбрасывали только с самолетов, с маленьких ночных бомбардировщиков По-2. Но скинуть на «свою» территорию было трудно. Патронов и гранат не хватало. Воины старались экономить их, дрались штыками и прикладами.

Немцев снабжали вполне исправно, хорошо кормили. Они засыпали наши позиции снарядами и минами. Поднимаясь в атаки, поливали свинцом все пространство перед собой. Поредевшую армию Чуйкова разрезали на три части. Они цеплялись за клочки земли возле самого берега, и эти узенькие островки простреливались насквозь. И именно сейчас, в период наивысшего героизма и отчаяния, когда казалось, что остается лишь умереть, рухнуть в разверзшуюся вокруг преисподнюю – воинам-сталинградцам явилась Сама Пресвятая Богородица. Явилась в ночном небе 11 ноября. Потрясая, укрепляя, вдохновляя. Сама Пречистая пощадила многогрешных русских людей, пришла им на выручку. Сама окрылила их надеждой. Сама засвидетельствовала, на чьей стороне правда…

Это был не только переломный момент битвы. Это был переломный момент всей войны. Сталинградцы выстояли. Они еще не знали, что готовится контрудар. Сосредоточение войск осуществлялось с беспрецедентными мерами по сохранению тайны. Германская агентурная, военная, авиационная разведка проморгали такие грандиозные передвижки! Неприятельское командование по-прежнему тешило себя иллюзиями и высчитывало, когда падет Сталинград. Завтра? Послезавтра?

А 19 ноября, через 8 дней после явления Божьей Матери, загрохотало в степях севернее, на Дону. У города Серафимовича войска Юго-Западного и Донского фронтов обрушились на позиции 3-й румынской армии, смяли их. Германское командование заметалось. Срочно развернуло на помощь румынам танки Гота. Но 20 ноября началось наступление и на южном фланге, как раз на позиции Гота. Оборону прославленной 4-й танковой армии, совсем недавно ломавшей фронт за фронтом, прошибли за один день! 23 ноября советские части, продвигавшиеся с севера и с юга, встретились возле г. Калач. 6-я армия Паулюса и многочисленные соединения, отброшенные при прорыве в ее сторону, угодили в кольцо.

План операции «Уран» предусматривал сразу же, без перерыва, расчленить окруженную группировку врага, уничтожить ее, и после этого «Уран» переходил в другую операцию, «Сатурн». Армии Донского и Сталинградского фронтов поворачивали на запад, в огромную брешь, открывшуюся в германских боевых порядках. Должны были рвануться на Ростов, и попадала в окружение вся вражеская группа армий «А» на Кавказе! Однако для конкретной обстановки конца 1942 г. подобные замыслы оказались слишком дерзкими. В армии Паулюса удержались полный порядок и дисциплина. Она оттянулась к городу, замкнув оборону по курганам и балкам. Попытки с ходу прорезать неприятельскую территорию нарвались на шквалы огня и контратаки. Впоследствии открылось, что советская разведка и командование ошиблись в оценке численности противника. Полагали, что окружили 85–90 тыс., а их было втрое больше.

Ставка скорректировала задачи. Ликвидация группировки Паулюса возлагалась на Донской фронт Рокоссовского. Ему передавались 62-я армия Чуйкова и другие войска, которые непосредственно участвовали в окружении. Остальным армиям Сталинградского фронта вместе с Воронежским и Юго-Западным предписывалось действовать в рамках операции «Сатурн», развивать наступление на запад. Фронт отодвинется подальше – глядишь, у Паулюса поубавится желания сопротивляться.

Но и германское руководство уже предпринимало экстренные меры. Геринг заверил Гитлера, что для снабжения окруженных он наладит такой же удобный «воздушный мост», как для Демянского котла, опыт был уже отработан. А для спасения Паулюса создавалась группа армий «Дон» Манштейна. Ему передавались 4-я танковая армия Гота, две румынских армии и все прочие силы, которые удалось стянуть на этот участок. Набралось 30 дивизий. Еще 8 свеженьких дивизий, в том числе 4 танковых, были высланы к Манштейну из Германии и Западной Европы. Но он понимал – спрятать в зимних степях такую массу войск невозможно. Русские уже догадываются о его намерениях. Если потерять время, то и они успеют подготовить серьезный отпор.

Манштейн решил ударить имеющимися войсками. Для начала их должно было хватить, а остальные догонят, нарастят усилия. Румынами он прикрыл фланги, а лучшие дивизии выдвинул на участок 51-й советской армии. В предшествующих боях она поредела, в ней оставалось 34 тыс. солдат и 77 танков. Утром 12 декабря на нее вдруг двинулись 500 танков. За ними разворачивались к бою 76 тыс. германских солдат. 51-я вступила в неравный бой. Погибала, пятилась. Артиллеристы и пехотинцы заливали снег своей кровью, силясь хотя бы задержать врага.

Но к этому времени уже выяснилось, что в Сталинграде заперто гораздо больше вражеских сил, чем считалось изначально. Чтобы добить их, Донскому фронту была выделена 2-я гвардейская армия Малиновского. Она формировалась под Тамбовом, и как раз сейчас три полнокровных корпуса, два стрелковых и механизированный, находились по дороге к Сталинграду. На фронте находился начальник Генштаба Василевский, он предложил перенацелить 2-ю гвардейскую против Манштейна. Взвесив все «за» и «против», Сталин согласился [18].

Кроме того, были внесены поправки в планы операции «Сатурн». Воронежскому и Юго-Западному фронтам наметили наступать не на Ростов, а поближе – прорвав оборону, повернуть в тылы группировки Манштейна. 16 декабря шквалы артподготовки перетряхнули позиции итальянской 8-й армии, румын, германской оперативной группы «Холлидт». Советские армии по льду устремились через Дон, заняли плацдармы на правом берегу. Манштейн догадался, что его пытаются отвлечь от Сталинграда, но не поддался. Останавливать и раздергивать свою основную группировку не стал. Она добивала остатки 51-й армии, раздавила и отбросила несколько советских дивизий, наскоро переброшенных ей наперерез. Казалось, что путь к Сталинграду открылся.

Однако на степных полустанках уже разгружалась 2-я гвардейская армия. Когда Малиновский получил новый приказ, остановить Манштейна, у него из 165 железнодорожных составов прибыло на место лишь 60, две стрелковых дивизии. Но им сразу приказали выступать навстречу врагу, занять оборону по речке Мышкове. Колонны солдат торопились по морозным степям, рыли окопы, долбили окаменевшую землю. Немецкая авиация заметила появившиеся в снегах цепочки траншей. Налетела, обрабатывая бомбами. 20 декабря показались танки. До расположения Паулюса им оставалось 30–35 км. Можно было проскочить за пару часов… Не проскочили.

Немцы таранили страшно, упорно. Две дивизии, вставшие на острие вражеских атак, потеряли больше половины личного состава. Но подступы к окопам устилали неприятельские трупы, все обширное поле прекратилось в кладбище танков. За два дня побоища противник совсем выдохся. А в это же время в тылах разворачивались остальные силы 2-й гвардейской армии, механизированный корпус. Ставка придала Малиновскому еще два мехкорпуса, и 24 декабря вперед двинулись наши войска. Теперь уже Манштейн пробовал зацепиться в обороне – уж слишком близко он был от цели, слишком жалко отказываться.

Но развивалось наступление и с севера, на которое Манштейн не счел нужным отреагировать. Воронежский фронт за несколько дней вдребезги расколотил 8-ю итальянскую армию. Она превратилась в беспорядочные толпы, бежала, бросая оружие и замерзая в донских степях. Наши части углубились на сотню километров, вышли к Миллерово. 24-й танковый корпус генерала Баданова вырвался вперед и под Тацинской захватил огромный аэродром – на летном поле и стоянках насчитали 300 самолетов. Тех самых самолетов, которые обеспечивали снабжение армии Паулюса!

Как уже отмечалось, к Манштейну тоже прибывали свежие дивизии из резерва, 4 танковых и 4 пехотных. Но их пришлось повернуть не на усиление основной группировки, не на Мышкову, а навстречу Воронежскому фронту, затыкать возникшую дыру Эти дивизии нанесли контрудар, отрезали от своих корпус Баданова. Но он сумел дозаправиться на вражеском аэродроме – вместо дизельного топлива танкисты смешали с машинным маслом авиационный бензин. Трофейные самолеты сожгли и вырвались назад. А ударное ядро Манштейна, застрявшее на Мышкове, мехкорпуса Малиновского обходили справа и слева, оно еле выбралось. Недосчиталось больше половины личного состава, потеряло все танки и артиллерию. Попытка выручить армию Паулюса была похоронена.

Других резервов у Германии в самый нужный момент не оказалось. Впрочем, это было неслучайно. Советская Ставка специально позаботилась отвлечь противника, запланировала для этого две операции. 3-я ударная армия Калининского фронта должна была взять Великие Луки. А главным силам Калининского и Западного фронтов предписывалось повторить наступление на Ржевско-Вяземский выступ. Для руководства этими операциями из-под Сталинграда отозвали Жукова. Но даже Жуков, первый заместитель Верховного главнокомандующего, не знал, что военные замыслы были переплетены со сверхсекретной игрой спецслужб.

Лишь в конце XX века эту тайну открыл в своих мемуарах руководитель советской разведки П. И. Судоплатов. Гитлеровской СД подсунули группу офицеров, якобы из Генштаба, изобразив их тайными оппозиционерами. Кроме того, удалось перевербовать нескольких арестованных германских агентов. По различным каналам, как бы независимо друг от друга, немцев принялись убеждать – русские готовят решающий контрудар не на юге, а на центральном участке, под Ржевом и Вязьмой. Была допущена и утечка информации о назначении Жукова. Гитлеровские генералы отлично понимали, что Жукова всегда ставят на главные направления. Поверили [124, 125]…

Под Великими Луками оборонялись две неприятельские дивизии. Но 24 ноября началось наступление, и командование группы армий «Центр» немедленно перебросило сюда еще восемь! Пришлось и Сталину, Жукову, Коневу наращивать силы, вводить новые контингенты. Все-таки удалось повторить сценарий Сталинграда, хотя и в меньших масштабах. Великие Луки взяли в кольцо. Попытки разомкнуть осаду были отражены. Но части, засевшие в городе, дрались с крайним упорством. Гитлер даже пообещал переименовать Великие Луки в Зассенштадт – в честь коменданта, подполковника фон Засса, возглавившего оборону. Только через полтора месяца жестоких боев сопротивление сломили, остатки гарнизона капитулировали.

Но на Ржевско-Вяземском выступе третье сражение оказалось таким же неудачным, как два предыдущих. Наложился тот самый стратегический ход разведки. Ни рядовые солдаты, ни офицеры, ни сам Жуков не подозревали, что свои же спецслужбы фактически выдали планы врагу [54]! Неприятели ожидали на этом участке главный удар русских, изготовились, направили сюда 5 свежих дивизий – 4 танковых и 1 моторизованную. Бойцы Западного фронта падали в снег на подступах к сожженным лесным деревушкам, обвисали на линиях колючей проволоки, но прорвать оборону вообще не смогли. Калининский фронт сумел вклиниться в неприятельские позиции через замерзшие болота, пустил в пробитую брешь механизированный корпус. Но германские танковые дивизии караулили прорыв и отрезали его. Пришлось контратаками вызволять мехкорпус из окружения.

15 декабря Жуков прекратил наступление. Однако теперь разохотились немцы! Полезли отбивать несколько утраченных городков и деревенек. Прекратили, когда измочалили друг друга. Советские потери составили 70 тыс. погибших и пленных, вдвое больше раненых и больных. Грустно было. Гибло, уныло. Победы были не здесь, а на юге, на Волге и Дону. Но оплачивали их кровью и здесь тоже. Под Великими Луками, под Ржевом. 72 дивизии группы армий «Центр» так и остались на месте! Не подкрепили своих товарищей, рвавшихся на Сталинград и Кавказ. А для отражения русского наступления сюда еще и добавили этакую силищу! 800 танков! Ох, как пригодились бы они Манштейну…

25. Индийский голодомор

Верхушка японских политиков в общем-то понимала, что одними лишь собственными силами господствовать над всей Азией будет проблематично. Появился лозунг «Азиатской сферы взаимного процветания». Этакого братства азиатских народов. Руководить братством, конечно, предстояло Японии – она выставляла себя освободительницей от белых колонизаторов. Правда, сами же японцы рушили эти пропагандистские схемы. В Китае, Малайе, на Филиппинах отметились такими зверствами, что поверить в освободительную миссию было трудновато. Никак не увязывалось с «взаимным процветанием» и повальное ограбление подвластных стран. Люди чесали в головах и соображали: под белыми жилось все-таки полегче, чем под желтыми. Но там, куда японцы еще не дошли, многие люди и впрямь верили, что Токио поможет им освободиться.

Основой Британской империи оставалась Индия – отсюда англичане черпали значительную долю своих богатств и ресурсов. Хотя самим индусам жилось совсем не сладко. С началом войны подати, и без того высокие, выросли, для снабжения метрополии широким потоком вывозились сырье и продовольствие. Мужчин призывного возраста забирали в армию, за время войны через британские вооруженные силы прошло 2,4 млн индусов. Сражались они хорошо. Но активисты освободительного движения полагали, что ситуацией надо воспользоваться для облегчения положения народа и обретения независимости.

Относительно методов мнения резко разделились. Руководство партии Индийский национальный конгресс не теряло надежды, что с Англией можно договориться. Она нуждается в поддержке, и индусы готовы постараться. Но пускай и англичане проявят ответную благодарность. Например, предоставят права самоуправляемого доминиона, как Южной Африке или Австралии. Другая политическая группировка, которую возглавлял Субхас Чандра Бос, в добровольные уступки англичан не верила. Считала, что независимость можно обрести только при разгроме Британской империи.

Бос порвал с Индийским национальным конгрессом, жил в эмиграции и заключил союз с японцами. Его признали главой «правительства». Из индусов, попавших в плен, в Сингапуре началось формирование «Индийской национальной армии». Бос ездил и в Германию. Связи с Индией очень заинтересовали самого Гитлера, Гиммлера, нацистских оккультистов и геополитиков. В Берлине открылось представительство «независимой Индии». А сам Бос вступил в СС. Тех индусов, которые в африканских боях угодили в германский или итальянский плен, тоже начали вербовать в «национальные» войска, Индийский легион СС.

Между тем японские соединения, поколотив англичан в Бирме, выходили к границам самой Индии. В нее хлынули отступающие воинские части, беженцы. Колониальные власти пребывали в раздрае и панике. Объявляли внеочередные мобилизации. Оборудовались полосы укреплений, строились аэродромы, прокладывались дороги. Для этого насильно собирали всех окрестных крестьян. Никакой оплаты не предусматривалось, даже покормить не удосуживались. Зато с населения трясли дополнительные поборы на оборону. Росли цены. Обстановка накалялась.

Руководители Индийского национального конгресса – Махатма Ганди, Джавахарлал Неру и др. – вступили в переговоры с британским колониальным правительством [33]. Пытались в угрожающей ситуации выторговать гарантии создания индийского государства. Однако надежды найти взаимопонимание оказались тщетными. Инструкции из Лондона поступали однозначные, и любые формы уступок отвергались. Англичане отделывались расплывчатыми обещаниями всего лишь «рассмотреть» вопрос о статусе Индии – где-нибудь потом, в неопределенном послевоенном будущем. К чему приведет подобное «рассмотрение», было заранее ясно.

8 августа 1942 г. Ганди и его соратники прервали переговоры. Призвали людей к общенародным акциям гражданского неповиновения (Ганди проповедовал непротивление злу насилием). К англичанам обратились с требованием: «Оставьте Индию!» Колонизаторы отреагировали жестко. 9 августа вся верхушка Индийского национального конгресса была арестована. Но это стало детонатором взрыва. По Индии забурлили митинги, манифестации. Рабочие бастовали. А насилие, в отличие от Ганди, отрицали далеко не все. Поджигались полицейские участки, отделения почты и другие государственные учреждения. Шли в ход самодельные бомбы. Рубились столбы линий связи, электропередач. Крестьяне кирками и лопатами разбирали полотно железных дорог.

Но англичане никогда не церемонились с мятежниками. Если в боях с японцами их войска проявили себя слишком бледненько, то безоружные толпы громили очень лихо. По официальным докладам, воинские части 538 раз применяли оружие по скоплениям народа. Убитых насчитали 1028 человек, раненых – 3200. Это, опять же, по официальным докладам, прозвучавшим в Лондоне. Сколько людей на самом деле попали под пули или удары сабель, были потом впопыхах закопаны на пустырях, никто не знает. Полиция развернула облавы и аресты оппозиции. Было разгромлено 143 региональных отделения Индийского национального конгресса. Захватывали стачечные, забастовочные, крестьянские комитеты. Общее число арестованных перевалило за 60 тыс. 43 человека расстреляли по обвинениям в измене. Остальным суды щедро распределяли различные сроки каторжных работ, тюремного заключения. С сентября волнения пошли на спад.

Но теперь при вражеском вторжении власти ожидали восстания – с японцами придет армия Боса, индусы присоединятся. Из прифронтовой полосы жителей стали выселять. 180 тыс. человек выгнали на все четыре стороны. Они хлынули в города, ошалелые, лишившиеся домов и всего имущества. Но из Бенгалии (восточных областей Индии) англичане принялись вывозить и продовольствие. Основным продуктом питания здесь был рис. Второе место в рационе занимала рыба. Бенгалия – водный край, дельта Ганги с многочисленными реками, протоками, лодки здесь служили основным видом транспорта.

Теперь деревни, которые участвовали в волнениях, облагались огромными штрафами – их взимали рисом, овощами и прочей продукцией. Но и для тех деревень, которые остались лояльными, колониальная администрация ввела принудительную скупку сельскохозяйственной продукции. Отличалась она от штрафов только тем, что за продукты полагались кое-какие деньги по заниженным фиксированным ценам. В обоих случаях для сбора продуктов посылались воинские и полицейские части, выгребали все подчистую. Заготовки сопровождались грабежами, отряды оставляли за собой погромленные селения, избитых хозяев, изнасилованных жен и дочерей.

Это было целенаправленной тактикой выжженной земли. Ставилась цель лишить продовольствия японцев. Ну а попутно подрывались силы индусов, их способность к восстанию. Только об этом не говорили вслух. С этой же целью, помешать продвижению японцев, было решено конфисковать все лодки вместимостью более 10 человек – в итоге отобрали 66,5 тыс. парусников, шхун, барж, больших лодок.

Это парализовало внутренние перевозки по Бенгалии, подорвало рыболовный промысел. Осенью 1942 г. Восточную Индию охватил голод. Крестьяне, оставшиеся без еды, стягивались в города. Но заработков не было. Даже те, кто имел деньги, быстро тратили их – цены на продукты подскочили до небес.

Люди умирали прямо на улицах, на рынках, площадях. Но в демократической Англии с ее хвалеными свободами слова информация о чудовищном бедствии напрочь затиралась. Любые попытки публикаций о голоде запрещались военной цензурой. А тревожные нотки, мелькнувшие было в парламенте, пресек государственный советник по делам Индии Эмери. Заверил, что это ложные слухи. Даже в самой Индии катастрофу как будто не замечали! Верхушка колониального истеблишмента по-прежнему устраивала приемы, балы с танцами. Любимой забавой в Калькутте оставались скачки породистых лошадей. На ипподром съезжались чиновники, бизнесмены, офицеры. Дамы демонстрировали наряды, кокетничали. А по улочкам, по которым их коляски и машины ехали к ипподрому, валялись трупы…

Впрочем, с чего было печалиться высокопоставленным джентльменам и леди? Колониальное начальство так или иначе было связано с деловыми кругами и прокручивало сногсшибательные спекуляции продовольствием. А какими выгодными были операции по конфискациям и перепродажам выморочных домов, земель, деревень! Что же касается голодающих, то администрация исправно исполняла служебный долг, снаряжала команды собирать и закапывать мертвых. Правда, бедствие подхлестнуло новые эксцессы мятежей, но уже отдельные и слабенькие. Голодным и умирающим бунтовать несподручно.

В блокадном Ленинграде погибло 650 тыс. человек – от голода, бомбежек, артобстрелов. Индию не бомбили, не обстреливали, и в блокаде она не была. Богатейшая тропическая страна! Даже в период голода продовольствие сюда не завозили, а продолжали вывозить, кормить Англию. Но по очень заниженным британским данным, в Индии вымерло 1,5 млн человек. Калькуттский университет провел более объективные исследования и установил: голодомор в восточных и северных областях Индии унес 3,5 млн жизней. А вдобавок к этому хроническое недоедание привело к массовым заболеваниям – их перенесло 46 % населения Бенгалии, многие на всю жизнь остались инвалидами.

Но в эти же самые недели и месяцы, когда британские солдаты разряжали винтовки в митингующих индусов, когда чьи-то родители, жены, детишки угасали в муках голода, их родственники продолжали сражаться под знаменами Англии. Военная цензура позаботилась, чтобы трагические известия до них не доходили… В Египте под Эль-Аламейном 30 августа Роммель предпринял новое наступление. Его сослуживцы как раз прорвались к Волге, торжествовали на Кавказе – хотелось и самим блеснуть, добавить прорыв к Нилу. Но командующий 8-й британской армией Монтгомери знал о предстоящем ударе и подстроил ловушку. Нарочно изобразил, будто на южном участке оборона слабая.

На самом же деле там были оборудованы обширные минные поля, скрытно сосредоточены резервы, большое количество артиллерии. Немцы с итальянцами тоже были уверены, будто изготовились очень скрытно. На штурм они двинулись ночью и влезли на мины. Начали было расчищать проходы, а их накрыли огнем сотни орудий, налетела авиация. Британские резервы прорезались с фланга, стали обходить атакующую группировку. Она побежала в полном беспорядке, бросала танки, пулеметы, винтовки. Англичане имели возможность в этот день полностью уничтожить корпус Роммеля. Но у Монтгомери взыграла чрезвычайная осторожность – он забеспокоился, что это ловушка, запретил преследование.

Хотя масштаб этих сражений не шел ни в какое сравнение со Сталинградом или Ржевом. Сталин и советские дипломаты все более настойчиво напоминали союзникам об их обязательствах открыть Второй фронт. США и Англия тоже понимали – им надо бы более активно включиться в боевые действия против Гитлера. С одной стороны, держаться в сторонке получалось слишком уж некрасиво. С другой, вдруг Советский Союз не выдержит, сломается? Надо было хоть как-то поддержать его. Но высадку во Франции Черчилль заведомо отвергал, схлестнуться с Германией в полную силу его совсем не тянуло. Он же специально бросил канадцев в Дьепп, чтобы отбрыкаться от советских требований. Он предложил высаживаться в Северной Африке.

Здесь лежали французские колонии Марокко, Алжир, Тунис. Их обороняли войска вишистского правительства. Если даже будут драться, то послабее, чем немцы. А с США, в отличие от Англии, французы не ссорились. Американцы их пока еще не обижали, не пытались отобрать флот и колонии. Сохранялась надежда, что они сумеют перетянуть вишистов на сторону антигитлеровской коалиции. После того, как союзники овладеют Северной Африкой, перед ними откроются дороги на Балканы, в Италию. Рузвельт, изучив эти проекты, поворчал, что вторжение в Африку может не облегчить, а отодвинуть открытие второго фронта в Европе – будут израсходованы ресурсы, связаны силы. Но возражал президент только на словах. Интересам США подобный план соответствовал в полной мере. Под их влияние втягивались Франция, африканские страны. Да и англичанам пришлось согласиться действовать под их руководством. Главнокомандующим союзными войсками был назначен американский генерал Эйзенхауэр. Операция получила название «Торч» – «Факел».

Одновременно англичане намеревались наступать и в Египте, довели армию Монтгомери до 220 тыс. солдат и офицеров, 1100 танков. У противника было 115 тыс. человек, около 300 танкеток и танков (в основном легких, почти все средние и тяжелые танки воевали в России). К тому же заболел Роммель. Сдал командование генералу Штумме и уехал лечиться на родину. В ночь на 24 октября тысяча британских орудий открыла шквальный огонь, завыли моторы бомбардировщиков, залязгали по камням гусеницы. На направлении главного удара англичане обеспечили себе перевес в живой силе в 4 раза, в танках и самолетах в 5 раз. Генерал Штумме в первые же часы канонады умер от сердечного приступа. Роммель срочно прилетел обратно.

Невзирая на огромное численное превосходство, англичане целую неделю не могли одолеть оборону. Неприятельские пулеметы и снаряды косили их, заставляли зарываться в песок. Немецкие танки вылетали в контратаки, поражали наступающих из засад. Но в этих схватках у Роммеля оставалось все меньше пушек, зениток, танков. Оценив, насколько поредело его воинство, он приказал отходить. Рассчитывал, что Африканский фронт всего лишь очередной раз качнется назад. Англичане, как обычно, выдохнутся. А его подчиненные зацепятся на каком-нибудь промежуточном рубеже, дождутся подмоги.

Но в драках под Эль-Аламейном немцы и итальянцы надорвались, остановить их уже не удавалось. Они в полном хаосе отступали в Ливию. А 7 ноября противник появился не только с востока, но и с запада. Американцы начали высадку в Марокко и Алжире. У французов здесь располагалось 60 тыс. солдат, батареи береговой артиллерии, два десятка военных кораблей. А в Тулоне стояли главные силы французского флота, более 100 кораблей – в том числе авианосец, 3 линкора, 7 крейсеров, 30 эсминцев. Бесчисленные американские и английские эскадры привезли десантные контингенты численностью 74 тыс. человек. В их числе была и бригада «Сражающейся Франции» де Голля. Она очередной раз попыталась провозгласить освобождение Франции и ее владений.

Да какое там освобождение! Французские офицеры в колониях служили правительству Виши, получали от него жалованье, повышения, награды. Какое им было дело, что оккупанты расстреливают их соотечественников, сажают в гестапо на бутылки от шампанского? Похотливо изучают их соотечественниц, глубокомысленно рассуждая, вырождаются они или нет? Какое дело, что их родину грабят подчистую? Они получили приказ и усердно исполняли. Под Касабланкой французские корабли и береговые батареи встретили союзный флот снарядами. Отстреливались до последнего, пока орудия линкоров и бомбардировщики не отправили эти корабли на дно, а батареи превратили в груды разбитого железобетона. Когда на берег хлынули десанты, французы отступали в Касабланку и отбивались в городе еще два дня. Лишь после того, как стало ясно – сопротивление бессмысленно, подняли белый флаг.

В Оране и Алжире первые попытки высадить десанты были вообще отбиты. Оран пришлось бомбардировать три дня, подавляя огонь. А в Алжире 400 антифашистов из подпольных организаций сопротивления подняли восстание. Захватили ключевые пункты в городе, вывели из строя крупнокалиберные пушки береговой обороны. Вишистское командование повернуло часть войск против мятежников, завязались уличные бои. Союзники воспользовались, ринулись в атаку и овладели городом Алжир. Во время этой заварухи попался в плен адмирал Дарлана. Он считался одним из главных коллаборационистов, в правительстве Виши был вторым лицом, главнокомандующим вооруженными силами. В Алжир он прилетел совершенно случайно и угодил в руки повстанцев.

Между тем американцы и англичане лихорадочно пытались переманить на свою сторону кого-нибудь из французских начальников. Было уже ясно – де Голля во Франции не любят. Наметили старого генерала Жиро. Он слыл патриотом, сидел в лагере, ему специально устроили побег, вывезли за границу. Предложили ему возглавить новую власть в колониях. Но Жиро вдруг запросил гораздо больше. Пост главнокомандующего всеми союзными войсками в Африке! От такой наглости американцы и англичане опешили. Усомнились в здравомыслии Жиро и переговоры с ним свернули. За неимением других кандидатур обратились к пленному Дарлану. Тот зашелся от радости. Шутка ли – вместо тюремной камеры, а то и виселицы, возглавить новое правительство Франции?

Он соглашался на любые условия, войскам разослал приказы прекратить огонь, а флоту – покинуть Тулон и идти в Африку. Казалось бы, проблемы решились наилучшим образом! Но с Дарланом поцапался де Голль, объявлял его изменником и не желал подчиняться ему. Причем командующий флотом Франции адмирал Лаборде тоже объявил Дарлана изменником. Не за службу немцам, а за переход в антигитлеровскую коалицию. Отправиться в Африку вместе со всем флотом Лаборде счел унизительным для своей чести и на приказ ответил единственным словом: «Дерьмо!» А потом молодой французский антифашист Ла Шапель застрелил Дарлана за сотрудничество с гитлеровцами.

Ничего не поделаешь, союзники снова обратились к генералу Жиро. Он образумился, больше не запрашивал лишнего. Американцы и англичане, со своей стороны, пообещали считать его полноправным главой правительства, не вмешиваться во внутренние дела французов. О, тут-то Жиро разошелся! Руководителей антифашистского мятежа в Алжире, обеспечивших высадку десанта, он арестовал за… нарушение присяги. Ла Шапеля за убийство Дарлана предал трибуналу, его расстреляли. Союзники обещание выполнили, в разборки не вмешались. Здешние антифашисты больше не требовались, почему было не пожертвовать ими?

Ну а пока французские патриоты грызлись между собой, Гитлер пришел к выводу, что Франция ненадежна. Решил ликвидировать «свободную» южную зону, подконтрольную «национальному» правительству. Группе армий «Г» генерала Бласковица было приказано оккупировать эти области. У Бласковица имелось две армии, но армиями они числились только по названиям. Все резервы уже ушли в Россию. Во Франции у немцев оставалась единственная полноценная дивизия, 7-я танковая. Остальное – ошметки разбитых частей, выведенных с фронта на переформирование. Из них нащипали батальоны и роты, присоединили к 7-й танковой и бросили вперед. Помогли итальянцы, направили свои войска по берегу Ривьеры. У вишистского правительства в метрополии было 50 тыс. солдат. Но кабинет Петэна позволил себе только в самых вежливых тонах выразить дипломатический протест против «нарушения перемирия 1940 г.».

Войска, в отличие от Африки, вели себя более чем смирно, и германские танки проехали через «свободную» Францию без единого выстрела. Правда, адмирал Лаборде обиделся, что его верность присяге не оценили и немцы идут к Тулону. Но в Африку все равно не пошел. Изобразил еще один глупый жест в лучших традициях офицерской чести. Приказал затопить флот. Подчиненные послушно выполнили. Подрывали, открывали кингстоны. 77 кораблей бессмысленно и гордо забулькали на дно – линкоры, крейсера, эсминцы. Около 40 кораблей нарушили приказ, были переданы немцам в полной исправности. Личный состав французского флота дисциплинированно построился и зашагал в лагеря военнопленных. И только 5 подводных лодок вышли в море, направились в Африку или нейтральную Испанию.

В Северной Африке после воззваний Дарлана и Жиро во французских войсках пошел разброд. Некоторые части склонялись подчиниться новому правительству. Но другие так и не сложили оружия, отступали в Тунис. Правительство Виши приказывало стоять до конца, направляло дополнительные контингенты. Здесь собралось 70 тыс. французских солдат и офицеров. Но права Франции на Тунис больше никого не интересовали. Распоряжаться здесь начали немцы. Спешным порядком, транспортными самолетами, сюда перевозились три германских и две итальянских дивизии. А французов выгоняли на позиции в качестве вспомогательных войск.

В штабе Эйзенхауэра не знали об экстренных воздушных перебросках немцев. Кинули свои войска в погоню за бегущими французами. Боев американцы не ожидали, ехали походными колоннами. Но в горах влетели в засады, их зажали с нескольких сторон. Союзники откатились, как ошпаренные, только убитыми потеряли более 20 тыс. человек. А тем временем с востока, из Ливии, в Тунис отходил еще и корпус Роммеля. Соединился с обороняющимися контингентами, и Роммель принял над ними общее командование. Разведка донесла ему, что американцы на перевале Кассерин стоят беспечно, дозоры и наблюдение налажены плохо. Энергичный фельдмаршал вдохновился переломить ход африканской кампании.

В январе 1943 г. на американские позиции неожиданно выплеснулись германские танки. Сшибли оборону, погнали. Но у итальянцев уже царили слишком кислые настроения. Их начальники взвыли, что не готовы поддержать немцев. Операцию приостановили. А пока заново прорабатывали и готовили удар, американцы учли ошибки. Подвели дополнительные силы, на опасных направлениях замаскировали побольше артиллерии. Когда неприятель сунулся снова, его засыпали ливнями снарядов, пожгли танки. После этого даже у Роммеля опустились руки. Он отправился в ставку Гитлера и доложил, что удерживаться в Африке бессмысленно, войска надо эвакуировать. Фюреру такие мысли не понравились, он заменил Роммеля генералом фон Арнимом.

Между тем начало нового года ставило новые задачи как перед военными, так и перед политиками, дипломатами. С советской стороны звучали предложения, что планы на предстоящую кампанию надо бы вырабатывать совместно – учитывая интересы всех союзных держав. Возразить было трудно, и Рузвельт с Черчиллем не только согласились, но и перехватили инициативу. Объявили: для полноценной координации действий нужны не просто встречи военных или дипломатов, а конференции на высшем уровне, глав государств. Тогда решения и впрямь станут обязательными для каждой державы. Первую такую конференцию назначили в январе 1943 г., на нее пригласили и Сталина.

Но… реальный вес нашей страны в антигитлеровской коалиции оставался очень низким! Немцы-то были еще на Волге, на Кавказе. Представители США и Англии изображали перед Советским Союзом дежурные улыбки, но на деле обращались с ним как с второстепенным государством. Водили за нос с армией Андерса, с поставками военных грузов. А для конференции определили столицу Марокко, Касабланку. Интересно, каким образом сумел бы Сталин добраться туда! Полетел бы над неприятельской территорией? Или поплыл бы морем с полярными конвоями? Место выбрали такое, чтобы он однозначно не появился. А без него Рузвельт с Черчиллем обо всем легко договорились.

Американский президент вообще заявлял, что для его страны основная война идет на Тихом океане, а операции в Европе вторичны. Что же касается высадки во Франции, то участники конференции пришли к выводу – решающую роль играет материальное обеспечение. Снаряды, бомбы, горючее, техника. Чтобы накопить нужное количество, надо сперва обезопасить перевозки через Атлантику от немецких подводных лодок. Ну а до тех пор, пока с подводными лодками не сладили и запасов не накопили, говорить о втором фронте рано. На 1943 г. надо довольствоваться более скромными планами – добивать немцев в Африке, наступать на Италию [10].

26. «Искра» и «кольцо»

Если сделать хотя бы один шаг к Господу, Он сделает десять тебе навстречу. Эту истину знает любой верующий. А в годы войны это происходило со всей нашей страной. Народ исцелялся от атеистического мракобесия. Но и сталинское правительство исподволь, неофициально, действовало в том же направлении. Офицеры госбезопасности, ведавшие делами церкви, получали иные инструкции. Не давить, а опекать, поддерживать. Весной 1942 г. впервые за годы советской власти было объявлено о праздновании Светлой Пасхи Христовой. Объявили не на уровне правительства, а от лица военных властей. Но ясно, что без ведома правительства (точнее, без персонального указания Сталина) это не могло осуществиться. В Москве и других крупных городах приказами комендантов в праздничную ночь отменялся комендантский час. Люди свободно шли в храмы, открыто и радостно поздравляли друг друга: «Христос воскресе!»

Кстати, Пасха в 1942 г. совпала с годовщиной Ледового побоища, разгрома псов-рыцарей святым благоверным Александром Невским – и как бы предвозвестила грядущие победы. В блокадном Ленинграде под видом куличей люди приносили освящать кусочки черного хлеба, но в какой стране и в какие времена пасхальные куличи были более святы? Митрополит Алексий (Симанский) пережил со своей паствой все 872 дня осады, бомбежек, обстрелов, лишений – и служил каждый день. Несколько питерских священников умерли от истощения. В таких условиях люди особенно тянулись к вере, поддерживали себя молитвами.

На службы регулярно приходил командующий Ленинградским фронтом маршал Л. А. Говоров. Между прочим, он единственный из крупных советских военачальников оставался беспартийным. Только теперь, когда он возглавил оборону Ленинграда, его все-таки уговорили подать заявление в партию. О том, что он был верующим, знали фронтовые политработники, знали в Москве, но этот вопрос обошли деликатным молчанием, в партию приняли. К Господу обращались и другие полководцы, хотя и не афишировали свою духовную жизнь. Она оставалась как бы личной. Впрочем, может ли быть личным делом вера или неверие человека, руководящего действиями сотен тысяч и миллионов подчиненных [88]?

Маршал A. M. Василевский сам был сыном священника, закончил духовную семинарию. В 1930-х, в период гонений на церковь, он для видимости порвал отношения с отцом. Но после перевода в Генштаб получил за это выговор от Сталина, забрал престарелого отца к себе в Москву. Известно, что впоследствии Василевский бывал в храмах, ездил причащаться в Троице-Сергиеву лавру. Недавно обнародованы свидетельства, касающиеся маршала Г. К. Жукова. Еще в 20-х, будучи командиром полка, он навещал последнего оптинского старца святого Нектария, получил от него благословение и наставление: «Ты будешь сильным полководцем. Учись. Твоя учеба даром не пройдет». В народе живет предание, что Жуков, выезжая на самые угрожаемые участки фронта, брал с собой Казанскую икону Божьей Матери. Каждый ли раз брал и какой из списков иконы, мы не знаем. Но в Ленинграде именно Жуков в критические дни штурма дал разрешение митрополиту Алексию устроить крестный ход вокруг города с Казанской иконой.

После Сталинграда глубоко верующим стал генерал Чуйков. Возможно, что и он удостоился со своими солдатами видеть Пресвятую Богородицу. Однако сталинградское явление было не единственным. До нас дошло немало свидетельств о чудесах, совершавшихся по молитве воинов и гражданских людей, о явлениях Божьей Матери, Николая Чудотворца и других святых, помогавших в беде [31]. Видели их и немцы. Так, 28 сентября 1942 г. очевидцем чуда стал офицер СД, летевший на самолете над Белоруссией. Ему явилась Сама Пресвятая Владычица, повелела совершить посадку и остановить расправу над жителями села Рожковки – их должны были расстрелять каратели. Потрясенный офицер выполнил Ее приказ. Под впечатлением чуда он поручил художнику-солдату изобразить Божью Матерь, как видел Ее, отвез икону в храм спасенного села. Эта икона получила название Рожковской, 28 сентября введен официальный день ее празднования.

А иерархи Русской православной церкви в 1942 г. впервые после Октябрьской революции получили официальные государственные назначения. Местоблюститель патриаршего престола Сергий (Страгородский), митрополит Киевский и Галицкий Николай (Ярушевич) были включены в Чрезвычайную комиссию по расследованию преступлений оккупантов. Духовная сила и авторитет церкви противопоставлялись злодеяниям нацистской бесовщины.

Наряду с духовными сдвигами правительство по-прежнему прилагало усилия по восстановлению лучших воинских традиций России, их расчистке от революционного хлама. В октябре 1942 г. в Красной армии наконец-то утвердилось единоначалие. Была ликвидирована «вторая власть», институт комиссаров. Они превращались в заместителей командиров по политработе, их полномочия были значительно урезаны. В начале 1943 г. изменилась форма одежды. На плечи военных вернулись погоны – примерно по такому же образцу, как в царской армии. Вместо обозначения «командиры» постепенно внедрялся оплеванный термин «офицеры». Официальные обращения «красноармейцы» и «краснофлотцы» вытеснялись в обиходе старыми – солдаты, матросы. А вместе с тем возрождались и понятия офицерской, солдатской чести. Учреждались новые ордена – Суворова, Кутузова, Александра Невского, позже – Богдана Хмельницкого, Ушакова, Нахимова. Новые ордена в честь героев славного прошлого. Появился и аналог Георгиевского креста – орден Славы трех степеней. Он изготовлялся в виде звезды, но на черно-оранжевой георгиевской ленте. Появились аналоги кадетских корпусов – суворовские и нахимовские училища.

Каждый шажок России к Господу, к своим державным и национальным истокам мог показаться незначительным. Но все они вместе поддерживали и обеспечивали колоссальный духовный и моральный перелом. Причем оценить его можно очень даже ощутимо и наглядно. В прошлых главах уже отмечалось, что в 1941 г., за первые полгода войны, в плен попало 3,9 млн советских солдат. За первую половину 1942 г. пленных было тоже немало, около 900 тыс. Но дальше, невзирая на жесточайшие сражения, их количество стало резко сокращаться. За остальные три года войны в германский плен попало, по разным оценкам, 650–900 тыс. человек. Разве не очевидно, насколько разительно изменились настроения в армии?

Но для победы одного лишь настроения было недостаточно. Требовалось еще и умение. Повторюсь, опытные кадры, погибшие в первых столкновениях с врагом и в плену, заменяли недоученные призывники, выпускники ускоренных курсов и училищ. Генерал-лейтенант СИ. Мельников вспоминал о совещании, проходившем у Сталина 21 сентября 1942 г. с участием командующего бронетанковыми войсками Федоренко и командующих танковыми армиями. Был поднят вопрос о живучести танков. Оказалось, что средняя живучесть советского танка – 1–3 атаки. А германского – 5-15 атак. Была выявлена и главная причина столь вопиющего различия: слабая подготовка экипажей. На обучение управлению танком выделялось всего 5-10 «моточасов», после чего экипаж бросали в бой [80].

Сходное положение было в авиации. Советский ас А. И. Покрышкин описывал, как их потрепанную часть отводили в тыл на переформирование и на аэродром прибыл полк из новичков. Командир попросил Покрышкина пару раз сводить их на задание. Но от второго вылета он отказался: молодежь проявила полнейшее неумение действовать в воздухе [97]. То же самое было в артиллерии, пехоте. Где-нибудь срочно требовались подкрепления, наскоро сколоченные части грузили по вагонам и отправляли в пекло. И вот таким солдатикам, собранным с миру по нитке, неопытным, приходилось драться с натренированными профессионалами!

Это сказывалось в полной мере. Например, при освобождении Великих Лук удалось перебить, переранить и набрать в плен 50 тыс. немцев – советские потери были вчетверо больше. При неудачном зимнем наступлении Калининского и Западного фронтов на Ржевско-Вяземский выступ соотношение потерь оказалось таким же, 4:1 в пользу неприятеля. И все-таки качество войск постепенно стало меняться. Чудовищные котлы и массовые сдачи в плен наших войск сошли на нет. Дивизии, полки, батальоны становились стабильными, слаженными организмами. В сражениях они редели, хоронили убитых. Но другие офицеры и солдаты набирались опыта, превращались в матерых фронтовиков. Они принимали новичков, доучивали их воевать и выживать на передовой.

А германских профессионалов перемалывали. До поры до времени враги восполняли урон, привлекая союзников или набирая «хиви» – добровольных помощников из русских перебежчиков. Однако колоссальные потери в Сталинграде, а потом и окружение целой армии Паулюса сломали баланс. Теперь немцам приходилось выискивать, чем затыкать бреши в боевых порядках. Например, ставка фюрера обратила внимание на десятки тысяч солдат, безбедно служивших в авиации, – охрану и обслуживающий персонал тыловых учреждений, аэродромов, складов. Более правильным было бы раскидать их по пехотным частям. Но воспротивился Геринг, не хотел отдавать своих подчиненных. А Гитлер не желал обижать заслуженного соратника. Нашли компромисс – формировать «авиаполевые» дивизии. Они получились слабенькими. Вооружение только стрелковое, без штатной артиллерии, солдаты и офицеры не умели действовать в качестве пехоты.

Зато они сохранили подчинение Герингу. Таким же образом на фронте появились охранные, полицейские части.

А Советский Союз к зиме успел накопить значительные резервы. Сталинградом контрнаступление не ограничилось. 12 января 1943 г. армии Ленинградского и Волховских фронтов ударили навстречу друг другу. Уже в третий раз били в самом узком месте, на берегу Ладожского озера. Участок прорыва был выбран совсем узенький, операцию назвали «Искра». Намеченный коридор сплошь перепахали бомбами и снарядами. Но немцы превратили весь здешний выступ в огромный укрепрайон, разрыли траншеями, переплели колючей проволокой. Полностью подавить такую оборону было невозможно. После каждой бомбежки и артналета она оживала, хлестала струями огня и свинца.

Однако атаки с двух сторон повторялись непрерывно, днем и ночью. Выбитые подразделения подкрепляли другие. Пушки подтаскивали на прямую наводку, расстреливая доты. Крови пролилось очень много. Но 18 января на берегу Ладоги передовые отряды двух фронтов встретились. Блокада была пробита! Наши воины навалились расширить приоткрытый коридорчик. По крайней мере занять железную и шоссейную дороги, протянувшиеся южнее озера. Куда там! Немцы вцепились намертво, по самим рубежам дорог тянулись полосы мощной обороны. Но еще кипели бои, а саперы и железнодорожники уже начали прокладывать новую дорогу – прямо по освобожденной кромочке берега, а в некоторых местах даже по льду. Ветка рельсов и шпал протянулась совсем рядом с передовой. Ее обстреливали вражеские орудия. Однако повреждения мгновенно исправлялись, и в Ленинград покатили железнодорожные составы.

В эти же дни благоприятная ситуация сложилась на Дону и Северском Донце, на участке Воронежского и Юго-Западного фронтов. После того как они разгромили 8-ю итальянскую армию, неприятель беспорядочно перебрасывал сюда подкрепления, растягивал позиции соседних армий, возникла неразбериха. Командующие фронтами, Ватутин и Тимошенко, предложили воспользоваться этим, представили план Острогожско-Россошанской операции. В Ставке согласились – выигрыш может быть серьезным, выделили им дополнительные силы. Наметили ударить 13 января, а 12-го назначили разведку боем. Нескольким армиям приказали выделить по батальону, после артподготовки поднять их в атаку, заставить врага обнаружить свои огневые точки.

Но получилось иначе. Немцы обратились в бегство. Вместо разведки передовые батальоны ворвались на неприятельские позиции. Командование быстро сориентировалось, бросило за ними основные силы. С севера вражескую группировку стала охватывать 40-я армия с 4-м танковым корпусом, с юга в прорыв была введена 3-я танковая армия с 7-м кавалерийским корпусом. В клещах очутились 15 дивизий – несколько германских, значительная часть 2-й венгерской армии и итальянский альпийский корпус. Они переполошились, кинувшись выбираться из котла. Мешали друг другу, закупорили дороги. А наши танкисты и кавалеристы разошлись веером, подметая зимнюю степь. Дорожные пробки добивала авиация.

В результате в линии фронта опять возникла дыра. Советские ударные группировки углублялись в нее, выходили во фланг и тыл соседней группировке противника, скопившейся под Воронежем. Ставка сразу оценила, какие перспективы это сулит. Одна победная операция на ходу перешла в другую – Воронежско-Касторненскую. Прорвавшийся подвижный кулак довернули, и в следующие клещи угодила 2-я германская армия с прилепившимся к ней венгерским корпусом. Тоже принялись лихорадочно выбираться, а их преследовали и колотили. 2-я германская выскользнула очень растрепанной, а 2-я венгерская перестала существовать. Из 205 тыс. солдат уцелело 54 тыс. Они бросали оружие, выходили из повиновения. На станциях набивались в эшелоны и требовали увозить их куда угодно, лишь бы подальше.

Фронт откатывался на восток, но жесточайшее сражение в Сталинграде до сих пор не затихало. Впоследствии германские генералы обвиняли Гитлера в еще одной «роковой ошибке» – в том, что он запретил Паулюсу пробиваться из окружения. Впрочем, факты показывают, что и это решение фюрера было верным со стратегической точки зрения. В голых степях русские танки и авиация быстро сломили бы 6-ю армию. Она погибла бы в снегах и морозах точно так же, как итальянцы или венгры. А в Сталинграде Паулюс имел возможность опереться на те же позиции, которые ему довелось штурмовать, – курганы и балки вокруг города, руины. Солдаты могли отсидеться в подвалах, как-то обогреться.

Группировка Паулюса связала 7 русских армий. Если бы они тоже ринулись на запад, в образовавшиеся прорывы, для Германии это обернулось бы полной катастрофой. Но Донской фронт Рокоссовского застрял у Сталинграда надолго. Когда стало ясно, что нахрапом врага не возьмешь, пришлось готовить отдельную операцию, «Кольцо». Заново намечались удары, подтягивалось побольше артиллерии, завозились боеприпасы. Наступление возобновилось 10 января. Казалось, что стороны поменялись местами: русские силятся взять развалины города, а немцы упорно обороняют их. Успехи опять отмечались десятками метров, отдельными захваченными курганами или зданиями.

Однако немцы, в отличие от наших защитников города, находились в полном кольце. Обещание Геринга о поддержании воздушного моста нарушалось. Сказалась потеря 300 самолетов под Тацинской. А над степью теперь господствовали советские истребители, сшибали германские транспортники и бомбардировщики. Тем временем армии Донского фронта теснили врага. Каждый шаг прокладывали залпами пушек и минометов, отбирали одну за другой ключевые позиции. Наконец, заняли два аэродрома, оборудованных немцами. Закрылась последняя отдушина к спасению. Боеприпасы и продукты стали сбрасывать с воздуха, но территория 6-й армии сжималась. Самолеты с грузами появлялись все реже, и все чаще они падали в расположении наших войск.

Германские солдаты изголодались, обовшивели. Паулюс доложил Гитлеру: остатки армии обречены, возможности сопротивления исчерпаны. Запросил разрешения на капитуляцию. Вместо ответа фюрер произвел его в фельдмаршалы. Это был откровенный намек на самоубийство – до сих пор германские фельдмаршалы в плен не сдавались. Но Паулюс предпочел намек «не понять». Очередным натиском войска Рокоссовского разрезали 6-ю армию надвое, и 30 января фельдмаршал сдался. Северная группировка последовала его примеру, стала складывать оружие. Южная еще упрямилась. Но на нее посыпался следующий шквал снарядов, и 2 февраля она вывесила белые флаги, начала выползать из подвалов. В окружении погибло более 140 тыс. немцев, 91 тыс. попала в плен.

Впрочем, выстрелы в развалинах звучали еще несколько дней. В безнадежных схватках умирали или кончали с собой русские «хиви». Их у Паулюса насчитывалось 20 тыс. На плен они не надеялись. Наши солдаты, встретив изменников, обычно не считали нужным даже вести их в особый отдел, приканчивали не месте. Но и в цифры германских потерь они не вошли. Сгинули без следа. Никому не нужные, безымянные… В Германии был объявлен национальный траур. По всей стране звонили погребальные колокола. О пленении Паулюса умалчивалось. Фельдмаршала и всю его армию причислили к павшим в бою. Но одновременно была объявлена тотальная мобилизация. В армию призывали тех, кого раньше освободили от службы по тем или иным причинам, призывали старшие возрасты вплоть до 50-летних. Правда, таких солдат направляли в спокойные тыловые части. Но тем самым высвобождались контингенты помоложе и поздоровее.

27. Харьков и «Голубая линия»

В то время как Донской фронт добивал Паулюса, его сосед, Сталинградский фронт Еременко, уже оторвался от Сталинграда на 200 км. Его переименовали в Южный и нацелили взять Ростов. А советский Закавказский фронт генерала армии Тюленева снова был разделен на два. Из пяти армий, сражавшихся на западном участке, под Туапсе и Новороссийском, был возрожден Северо-Кавказский фронт генерал-полковника Масленникова. При взятии Ростова германская группа «А» оказалась бы отрезанной на Кавказе. А войска Тюленева и Масленникова наносили сходящиеся удары, расчленяя на части и уничтожая окруженную группировку. Немцам грозил разгром похлеще сталинградского [18, 151].

Однако неприятель осознал угрозу. В группу армий «Дон» Манштейна подтягивались из тыла резервы, опоздавшие к прорыву на Сталинград. И если выручить Паулюса он не смог, то для кавказских сослуживцев сделал много. Цеплялся за донские станицы и замерзшие степные речки, тормозил продвижение Южного фронта. Удерживал горловину наметившегося мешка. А под прикрытием его заслонов фон Клейст принялся спешно вытаскивать 1-ю танковую армию с Терека к Ростову.

Закавказский фронт должен был насесть ей на хвост. Но он был слабее, чем фронты, действующие под Сталинградом или Воронежем, не хватало тяжелого вооружения, техники. Вклиниться в боевые порядки фон Клейста и сорвать планомерный отход армии Тюленева не сумели. Только теснили неприятелей и двигались следом за ними. А германская 1-я танковая оставила Ставрополь, но оторвалась от преследования и соединилась с Манштейном [43].

Северо-Кавказский фронт должен был прорываться навстречу Закавказскому и Южному. Но под Туапсе немцы понастроили оборону в горах, отразили атаки. Основательно укрепили и Новороссийск. Для освобождения города наметили два десанта через Цемесскую бухту. Вспомогательный высадится на полуострове Мысхако, отвлечет на себя противника. Этим воспользуется основной, захватит плацдарм у села Озерейки, и отсюда наши войска будут пробиваться во фланг и тыл вражеским линиям обороны.

Эффект неожиданности сработал. Батальон морской пехоты Цезаря Куникова выскочил в ледяную воду с торпедных катеров, переколол штыками и перестрелял немцев на Мысхако. Но второй, главный, десант противник встретил ливнем снарядов и мин, над морем закружилась авиация. Высадка не удалась. Однако и германские попытки смять горстку наших воинов на Мысхако ни к чему не привели. Перепахивали пятачок артиллерией, кидались в атаки, все было тщетно. В расположении врага застряла, будто осколочек, Малая Земля – плацдармик шириной 4 км и глубиной 2,5.

Но сорвавшиеся удары под Туапсе и Новороссийском притянули к себе и связали 17-ю германскую армию генерала Енеке. А ее сосед, фон Клейст, не слишком оглядывался на Енеке. Соединившись с Манштейном, он развернул свои танки в противоположном направлении, навстречу наседающему Южному фронту. Отбросил его от Ростова, отбил Батайск. Но в результате между 17-й и 1-й танковой армиями наметился разрыв. Советское Верховное главнокомандование заметило слабое место. После освобождения Ставрополя 37-й армии Закавказского фронта было приказано не продолжать погоню за Клейстом, а резко повернуть на запад – в стык двух вражеских армий.

Эта армия начала по степям обходить Краснодар. Немцы в городе запаниковали и 12 февраля бросили его без боя. Но советские части не задерживались, вылетели прямо к Азовскому морю. Германская армия Енеке оказалось отрезанной от Манштейна и Клейста, стала откатываться к Таманскому полуострову. Но и Манштейну с Клейстом уже припекало. Пока они отражали Южный фронт, Юго-Западный обтекал их с севера. 18 февраля немцы бросили Ростов, Манштейн отвел свою группировку на старые позиции, которые прошлой зимой возводились по р. Миус. Часть траншей и дзотов успела обвалиться, но их быстро привели в надлежащее состояние, освежили проволочные заграждения и минные поля, и советские войска, измотавшиеся в предыдущих боях, напоролись на капитальную оборону.

Советская Ставка и Генштаб полагали, что упускать инициативу нельзя. Плоды достигнутых успехов надо использовать в полной мере. Очередной раз обратили внимание на Демянский выступ в Новгородской области. Немцы целый год не позволяли подрезать его. Через каждые 300 м понаставили доты и дзоты, плотность мин достигала 1,5 тыс. на километр. Наращивали и силы, в выступе располагалась почти вся 16-я германская армия. Но тем заманчивее было ее окружить. Советское командование рассчитывало, что все неприятельские резервы отвлечены на юг, под Демянск подкреплений не будет. Волховскому и Северо-Западному фронтам поставили задачу все-таки нанести удары под горловину выступа.

Из тех же соображений Калининскому и Западному фронтам было приказано повторить операцию против злосчастного Ржевско-Вяземского выступа. Дожать его и взять в тиски 9-ю германскую армию. Но на этот раз операцию на флангах решили подкрепить более глубоким ударом. После уничтожения армии Паулюса высвободился Донской фронт. Его преобразовали в Центральный. Управление и четыре армии перебрасывали и вводили в промежуток между Брянским и Воронежским фронтами. Намечался прорыв на Брянск и Орел, а потом наступающая группировка должна была повернуть на Смоленск, в тылы Ржевско-Вяземского выступа.

А самые заманчивые перспективы открывались под Воронежем и Харьковом. После того как здесь перемесили 2-ю германскую армию и венгров с итальянцами, в боевых порядках зиял пролом в 300 км! Враг наспех затыкал его разрозненными частями. Воронежский и Юго-Западный фронты нацеливались прямо в этот разрыв. Должны были гнать неприятеля без оглядки, не позволяя опомниться и сорганизоваться.

Но и немцы правильно оценивали – резервы у них не резиновые, на все направления не хватит. Соединения, оборонявшиеся под Демянском и Ржевом, до сих пор не могли восполнить потери после прошлых сражений. А сейчас руководство вермахта лихорадочно выискивало, откуда бы забрать войска. Оба выступа считались стратегически важными, Ржевско-Вяземская дуга вытягивалась прямо к Москве. Но когда от разведки стали поступать сведения, что русские готовят на этих участках новые наступления, ставка фюрера приняла решение – удержать эти два плацдарма будет слишком трудно. В сложившейся ситуации будет правильнее оставить их, сократить фронт, это позволит перераспределить силы для иных задач.

Чтобы замаскировать и прикрыть отход, на передовую вывели самые надежные подразделения. Основные силы отступали. Угоняли с собой местных жителей, на тыловых рубежах их поставили рыть новые окопы, прокладывать дороги. Советская разведка и партизаны обнаружили – враг уходит. Из Москвы полетели приказы фронтам – срочно начинать наступление, перехватить немцев. Не тут-то было. Доты и дзоты под Демянском привычно изрыгнули струи свинца – и плевались до тех пор, пока вся 16-я армия не проскочила через горловину. Неприятельские заслоны под Ржевом тоже дрались насмерть, не позволили перерезать отход 9-й армии. Ржев наши солдаты нашли пустым и разрушенным. В нем насчитали лишь 150 жителей, спрятавшихся от немцев по сараям и подвалам.

Оба выступа, щедро политые и советской, и германской кровью, были освобождены вообще без серьезных сражений. Но Северо-Западный, Калининский и Западный фронта начали продвигаться дальше и уткнулись в новые полосы обороны. Те самые, которые строило подневольное население. Вражеские части уже засели в свежих траншеях и блиндажах, боевые порядки уплотнились. Наступающие части споткнулись. Пришлось останавливаться, заново начинать подготовку к прорыву.

Правда, теперь должны были помочь соседи. Как уже упоминалось, Брянскому и Центральному фронтам предписывалось нанести удар с поворотом на Смоленск. Но их операция задержалась. Из-под Сталинграда до Ельца по перегруженным железным дорогам армии перевозились медленно. Наступления несколько раз сдвигали. Потом сочли, что дальнейшие отсрочки уже недопустимы. Приказали начинать, хотя в составе Центрального фронта не хватало половины войск. Однако на здешнем участке вражеская оборона оказалась послабее. Сталинградцы Рокоссовского и Брянский фронт генерала Рейтера уверенно проломили ее. Были освобождены Брянск, Севск. Ну а южные их соседи, Воронежский и Юго-Западный фронты, вообще безудержно разогнались. Заняли Курск, Белгород, Харьков, обтекали и окружали вражескую группировку в Донбассе…

Однако немцы уже готовили ответные меры. Фельдмаршал Модель очень понравился Гитлеру долгой и упорной борьбой за Ржевско-Вяземский выступ. Теперь ему поручили налаживать оборону на всем центральном участке. Другим любимцем фюрера стал Манштейн, спасший кавказскую группировку. Его назначили командовать группой армий «Юг» и приказали организовать контрудар. В его распоряжение собирали все резервы с менее важных направлений, из Западной Европы перевозили 2-й танковый корпус СС. Это было любимое детище Гиммлера, в него отбирали лучших солдат, а по численности он стоил армии. Включал не две, а три танковых дивизии: «Рейх», «Адольф Гитлер» и «Мертвая голова» – 300 танков, в том числе 28 новейших «тигров». Плюс артиллерийские, зенитные, моторизованные части.

Гитлер самолично прилетел в штаб Манштейна. Напутствовал, что целью контрудара должен стать Харьков. Фельдмаршал пытался юлить, выкручиваться – дескать, лучше для начала ставить более скромные цели. Причины для сомнений были у него весомые. Дивизии 2-го танкового корпуса СС начали выгружаться из железнодорожных составов как раз под Харьковом, но русские продвигались слишком быстро, чуть не окружили их. Манштейн велел срочно вытаскивать корпус назад, к Краснограду.

Но наложились ошибки советского командования. Разведка донесла – немцы вывозят танковые части из-под Харькова, происходят и другие крупные передвижки. В штабах фронтов приходили к выводу: враг намерен отходить за Днепр, укрыться за широкой рекой. Командующий Юго-Западным фронтом Ватутин предложил операцию «Скачок». Стремительно прорываться к Днепру и повернуть вдоль реки, занимая переправы. Вся германская группировка на Левобережной Украине будет окружена, а после ее разгрома военная мощь Германии окончательно сломается. Ставка и Генштаб оценивали перспективы более осторожно. Но поведение немцев на Северном Кавказе, под Демянском, под Ржевом вроде бы подтверждало прогнозы Ватутина – немцы спрямляют фронт, бросают опасные выступы. Значит, и из Донбасса намерены ускользнуть. Надо опередить, перехватить пути отхода.

План утвердили. Была создана подвижная группа генерала Попова из трех танковых корпусов (137 танков) и двух стрелковых дивизий. Вторая группа, генерала Борисова, формировалась на основе 8-го кавалерийского корпуса, ему придали стрелковые части, орудия, танки. Войска Юго-Западного фронта расшвыряли две поредевших пехотных дивизии вермахта, и подвижные соединения ринулись в неприятельские тылы. Танки Попова лихо домчались почти до самого Запорожья. Всего 20 км не дотянулись – оторвались от тылов и остановились ждать горючее. Свою пехоту тоже далеко обогнали.

И тут-то из-под Краснограда поползла туча танков – 2-й корпус СС. А под Красноармейским зашевелилась еще одна лавина – 48-й и 40-й танковые корпуса вермахта. Группа Попова была смята и погибла в окружении. Выяснилось, что и на других участках враг скрытно изготовился к контрударам. Прорыв 8-го кавалерийского корпуса подрубили с флангов и взяли в кольцо под Дебальцево. Остатки во главе с генералом Борисовым попали в плен. На Южном фронте попал в ловушку вырвавшийся вперед 4-й гвардейский мехкорпус. А на Центральном фронте 2-й гвардейский кавалерийский корпус дошел с боями до Новгорода-Северского. Но сюда выдвинулись и поджидали его 3 немецких и 3 венгерских дивизии. Навалились, окружили. Пришлось контратаками пробивать коридор, спасать кавалеристов. Они потеряли 15 тыс. человек, больше половины личного состава.

От таких успехов окрылился сам Манштейн. Отбросил недавнюю осторожность, загорелся не только брать Харьков, но и гнать русских дальше. Раздавив советские подвижные группировки, его танковые дивизии по льду форсировали Северский Донец, под Харьковом врезались в левое крыло Воронежского фронта, растянувшееся и ослабленное в наступлении. Снова крушили, перемалывали. Хотя советское командование, в отличие от летних неприятельских прорывов, удержало управление соединениями и частями. Выводило их из наметившихся клещей, тормозило врага импровизированными заслонами. В эти дни прославился взвод лейтенанта Широнина из 78-го гвардейского стрелкового полка. 25 бойцов защищали железнодорожный переезд у села Тарановка под Харьковом, выдержали атаку 35 танков. Из них остались в живых лишь шестеро, но было сожжено 16 неприятельских танков, перебито более 100 солдат. Все воины-широнинцы были удостоены звания Героя Советского Союза.

Невзирая на отчаянное сопротивление, Харьков пришлось оставить. В Германии раструбили о его взятии как о величайшей победе! Ставили наравне со Сталинградом. В Харьков примчался Гиммлер. Собрал офицеров и отличившихся солдат эсэсовского корпуса в Харьковском университете, раздавал награды. А дивизии Манштейна продолжали теснить русских, ворвались в Белгород. И все-таки одержанные победы не имели такого значения, какое придавала им нацистская пропаганда. Она силилась всего лишь ободрить свою страну и армию после катастроф. Немцы в контрударе тоже выдыхались, но советские боевые порядки так и не взломали. Между тем из резерва советской Ставки уже спешила 1-я танковая армия Катукова. Столкнулась с авангардами Манштейна, отбросила их, и линия фронта могла еще раз покатиться в обратную сторону. Но грянула весенняя распутица и развела противников.

Однако в это же время, когда северные и центральные области России утонули в грязи, стали подсыхать дороги на юге. 17-й армии генерала Енеке, застрявшей на Таманском полуострове, Гитлер приказал во что бы то ни стало удержать свои позиции. Тамань служила как бы естественным мостом из Крыма на Кавказ, фюрер не терял надежды воспользоваться им для будущего наступления. Ведь Кавказ занимал особое место и в геополитических, и в экономических, и в магических теориях нацистов. Енеке получил сильные германские подкрепления и целую румынскую армию. Численность его группировки достигла 400 тыс. человек. Тыловое снабжение было организовано из Крыма. В Керчи немцы сосредоточили сотни самоходных паромов, десантных барж – сюда перебазировали те самые плавсредства, которые в свое время строились для вторжения в Англии. Намечалось даже строительство железнодорожного моста между Крымом и Таманью.

На подступах к Тамани возводились несколько полос укреплений. Немцы называли их «Готтенкопф» («голова гота»), русские – «Голубой линией». На северном фасе позиции проложили по приазовским болотам, протокам дельты Кубани, южный фланг прошел по кавказским предгорьям. А в Новороссийске в руки врага попали главные цементные заводы России со складами готовой продукции. Немецкие военные строители прямо на месте во множестве отливали бетонные колпаки дотов, штамповали противотанковые надолбы.

Наше руководство хорошо понимало, насколько опасен неприятельский плацдарм на Кавказе. Он связал пять советских армий, 600 тыс. солдат. Неужели эти солдаты не пригодились бы на других направлениях? Северо-Кавказский фронт возглавил в это время герой Одессы и Севастополя, генерал-полковник Петров, ему было приказано готовить решительное наступление. Представителем Ставки сюда был прислан Жуков. Но и немцы разгадали советские замыслы. Енеке решил упредить их частным ударом – уничтожить плацдарм на Малой Земле и тем самым смешать карты русским. Ставка фюрера одобрила его план. На всем остальном протяжении фронта как раз установилось затишье, и возникла идея собрать на Тамани побольше авиации. Это же не танки, их можно было перебросить в считаные дни.

Из-под Харькова сюда направили 4-й воздушный флот Рихтгофена, повыдергивали с разных участков истребительные, бомбардировочные части. Добавили до кучи союзников – несколько румынских, словацкую, хорватскую эскадрильи. 17 апреля на Малую Землю посыпались снаряды, а небо закрыли сотни самолетов. Однако с авиацией вышла неудача. Вдруг выяснилось, что она не может бомбить пятачок, русские позиции вплотную прижимались к германским. Воздушная лавина обрушилась на батареи тяжелой артиллерии, которые поддерживали плацдарм огнем через Цемесскую бухту. Их буквально перемешали с пылью и камнями.

Готовясь к наступлению, наша Ставка тоже собирала воздушные силы. Поддержать атаки Петрова должны были 4-я воздушная армия Северо-Кавказского фронта, 5-я воздушная армия Закавказского и авиация Черноморского флота. Но после прошлых сражений в строю оставалось мало самолетов. Аэродромы располагались в 150–200 км от передовой. К тому же в трех авиационных группировках были свои начальники, они действовали несогласованно. Германскими летчиками управляло общее командование, аэродромы лежали в Крыму и на Тамани – в 50-100 км от поля боя. Самолеты могли дольше находиться над линией фронта, быстрее дозаправиться и пополнить боекомплекты.

В первые дни сражения верх брали немцы. Поджигали русские самолеты, отгоняли их, чтобы самим бомбить прицельно и беспрепятственно. Изношенные советские машины выходили из строя из-за аварий и поломок. Но Жуков напрямую докладывал Сталину о вскрывшихся недостатках, их исправляли в считаные дни. Из резерва Ставки на Кубань было выделено три свежих авиационных корпуса, более 300 самолетов. Командование воздушными силами объединили. Все полки 5-й воздушной армии передали в 4-ю, для руководства Сталин прислал командующего ВВС маршала авиации Новикова.

Вместе с Жуковым они впервые разработали план «авиационного наступления». Операции бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей увязывались и согласовывались между собой. Инженерные и саперные части были брошены на строительство аэродромов поближе к линии фронта. Оборудовались промежуточные «аэродромы подскока». В 20-х числах апреля активность германской авиации стала снижаться. К этому времени заглохли бои и на Малой Земле. Немцы устлали обводы плацдарма кучами трупов, но продвинулись всего на километр. Остановились, заново зарывались в воронки снарядов и мин.

Но 29 апреля началось советское наступление. Ключевой пункт «Голубой линии» лежал у станицы Крымской, здесь сходились дороги, связывающие воедино систему неприятельской обороны. Именно здесь Северо-Кавказский фронт наметил главный удар. Но и немцы ждали его здесь, встретили ливнями огня и металла. С новой силой возобновилась и битва в воздухе. В смертоносных воздушных каруселях порой кружилось по 50–80 самолетов сразу. А всего с обеих сторон в схватке участвовало до 2 тыс. самолетов. Но теперь перевес был у советской авиации. Она нанесла несколько массированных ударов по вражеским аэродромам, все более эффективно прикрывала наземные войска. Из-за облаков или со стороны солнца сваливались дерзкие стайки истребителей, набрасывались на армады юнкерсов. Рушили им строй, вынуждали сбрасывать бомбы куда попало, а то и на своих.

Прорвать германскую оборону у Крымской так и не удалось. По мере угасания боев на земле стало поспокойнее и в воздухе. Но в конце мая Северо-Кавказский фронт предпринял еще одну попытку взломать «Голубую линию». На этот раз атаковали у Киевской и Молдаванской, и снова неудачно. Этот штурм сопровождался третьим раундом авиационного побоища. Немцы успели получить подкрепления. Но и русские летчики чувствовали себя уверенно. Бомбардировщики и штурмовики опять утюжили неприятельские аэродромы, истребители отмечали победы нарисованными на бортах звездочками. По советским данным, в сражениях на «Голубой линии» немцы потеряли 1000–1200 самолетов, наши вооруженные силы – 750. И как раз после этих боев превосходство в воздухе стало переходить к нашим летчикам.

28. Курская дуга

Борьба Советского Союза становилась ориентиром для других народов. Они привыкали оглядываться на нашу страну, связывать с русскими надежды на собственное освобождение. В Югославии никакие зверства не помогали задушить партизан. В 1942 г. гитлеровцы, итальянцы, болгары, хорватские усташи, а также и сербские четники, превратившиеся в их союзников, организовали вторую масштабную операцию против повстанцев. Оцепили мятежные районы, планомерно сжимали их. Штаб Тито приказал своим бойцам уходить в Боснийску Краину Партизаны прорывались окружений штыками и гранатами, просачивались горными тропинками.

Но на маршах разобщенные и поредевшие отряды стягивались вместе. Присоединялись крестьяне и горожане, возмущенные бесчинствами карателей. Бегство превратилось в наступление! Повстанцы очистили от неприятелей значительную территорию в западной Боснии и Словении, возникла так называемая Бихачская республика. Развернулось формирование уже не отдельных отрядов, а бригад Народно-освободительной армии. Потом бригады стали сводить в дивизии. В ноябре 1942 г. в Бихаче было созвано Антифашистское вече народного освобождения. Четники, сторонники прежнего королевского правительства, окончательно себя скомпрометировали, и вече приняло решение – власть в стране передается народу, сражающемуся против фашистских захватчиков и их пособников. Вместо королевства провозглашалось образование Народной республики Югославия.

В Польше наряду с Армией Крайовой, ориентирующейся на лондонское эмигрантское правительство, появились структуры коммунистической Гвардии Людовой, ею руководили из Москвы. Произошло здесь и первое открытое восстание против оккупантов, в Варшавском гетто. Основную часть еврейского населения, около 300 тыс. человек, осенью 1942 г. отправили в Треблинку на уничтожение. Немцы оставили 60 тыс. евреев покрепче и помоложе, которых использовали на разных работах. Но и их со временем намечали ликвидировать.

Евреи догадывались, что терять им нечего. Сионистские подпольные группы объединились с коммунистическими, доставали оружие. Возникли формирования численностью около 500 человек. Ликвидацию гетто немцы не без издевки назначили на 19 апреля 1943 г., вечером этого дня начинался Песах, иудейская Пасха. Но когда подразделения вермахта, литовские и украинские батальоны СС вошли в гетто, по ним был открыт огонь, они понесли потери. Гитлеровцы не стали штурмовать гетто. Они вызвали бомбардировщики, сформировали команды саперов и факельщиков. Принялись планомерно поджигать дома, выкуривая евреев. Повстанцы укрывались в канализационной системе, перебирались по трубам. Их обрабатывали ядовитым газом, закидывали колодцы полуразложившимися трупами.

В ночь на 14 мая помогла советская авиация. Два часа бомбила казармы СС. Это отвлекло врагов, позволило некоторым евреям выбраться. Пыталась помочь и польская Гвардия Людова. Но надо сказать, что пробританская Армия Крайова никакой поддержки евреям не оказала. А многие варшавяне собирались просто поглазеть на редкое зрелище. Толпились и любовались, как горят дома, как мечутся полыхающие живые факелы. Даже подсказывали германскому оцеплению, где из домов выскочили люди, куда открыть огонь. С удовольствием глазели и на тех, кого захватили в плен – среди карателей прошла установка, будто молодые еврейки прячут пистолеты в нижнем белье, и их раздевали догола. К 16 мая с восстанием было покончено. При подавлении было убито 18 немцев и 93 ранено. Украинские и литовские потери не считали. В гетто перебили и сожгли 12–13 тыс. человек, 56 тыс. отправили в концлагеря. Около 3 тыс. сумели вырваться из ада и скрыться.

Но даже такие вспышки не шли в сравнение с партизанской войной, расплескавшейся по оккупированным территориям СССР. Поначалу враги строили прогнозы, что она должна пойти на спад к зиме – в лесах станет холодно, голодно. Партизаны станут расходиться по деревням, и их нетрудно будет выловить. Но лесные воины вырабатывали опыт выживания в зимних условиях. А вместо того чтобы рассыпаться, они начали объединяться в крупные соединения. Тут-то сыграли ключевую роль партийные органы – подпольные обкомы, райкомы. У них была связь с Москвой, из-за линии фронта прилетали самолеты, сбрасывали снабжение, строились лесные аэродромы. Появились признанные вожди, настоящие народные герои – Ковпак, Бегма, Вершигора, Федоров и др.

Блокировать партизанские районы не удавалось. Крупные соединения прорывали заслоны и применили новую тактику – выступали в дальние рейды. Зимовали в дороге, передвигаясь от села к селу, разгоняя полицейские гарнизоны [60, 135]. В 1943 г. сменилась и главная партизанская специальность. Москва нацеливала партизан осваивать профессию подрывников. Через фронт посылали инструкторов, краткие и доходчивые наставления. В отрядах создавались специальные курсы. Взрывчатку тоже присылали с «Большой земли» или добывали на месте, собирали по местам боев неразорвавшиеся снаряды, бомбы. А ведь вражеские железнодорожные коммуникации растянулись на сотни километров от границ до передовой! Теперь они очутились под ударами. На перегонах загремели взрывы, громоздились обломками воинские эшелоны, товарные поезда.

Что же касается друзей и сателлитов Гитлера, то для них зимние сражения 1942/43 г. обернулись отрезвляющим душем. Казалось – выбрали выигрышную сторону, победа гарантирована, можно заранее примерять и оценивать приобретения. Но химеры вдруг стали таять. Засуетились японцы. Настаивали, что необходимо срочно мириться с СССР, а еще лучше – заключить с ним союз и воевать с западными державами. В Италии после гибели в России 8-й армии прокатились массовые забастовки и демонстрации. Люди писали на транспарантах: «Хлеба, мира и свободы». Муссолини согласился с японцами, обратился к Гитлеру и доказывал, что со Сталиным надо заключать мир и перебросить все силы против США и Англии. Прикрыть от вторжения Италию, отбить утраченные африканские колонии.

Антонеску никак не хотелось возвращать Молдавию, Транснистрию, поэтому он ухватился за противоположную идею – предлагал мириться с Вашингтоном и Лондоном, а с русскими продолжать войну. Крепко призадумалась Финляндия. Маннергейму вдруг приспичило лечиться в Швейцарии. Здесь он через представителей нейтральных стран принялся наводить контакты с американцами. В руководстве Венгрии одна группировка заговорила о примирении с русскими, другая – с Западом, и Хорти тоже засобирался «лечиться» в Швейцарию. Словакия вывела из России свой разгромленный корпус. Уклониться от дальнейшего участия в войне не осмелилась, но после переформирования направила на восток уже не корпус, а одну «Быструю дивизию» из добровольцев.

Выискивая подкрепления, Гитлер надумал привлечь к операциям в России Болгарию. Но советники и «пророки» царя Бориса из «Всемирного белого братства» отчетливо соображали, что дело пахнет жареным. Внушали ему, что выгоднее выступить миротворцем. Борис прилетел к Гитлеру, о чем-то беседовал, а на обратном пути почувствовал себя плохо и скончался. Одни исследователи полагают, что немцам не понравились предложения Бориса и его отравили. Другие – что его отравили собственные приближенные. Третьи – что сердце Бориса, и без того расшатанное алкоголем, не выдержало взбучки от фюрера.

Недовольство стало проявляться даже в самой Германии. В Мюнхенском университете обнаружилась подпольная организация «Белая роза». Правда, она состояла лишь из шести человек, только один раз составила и раскидала листовки. Всех участников сразу взяли и обезглавили на гильотине. Но случай был вопиющим для Третьего рейха, до сих пор не наблюдалось ничего подобного! Ко всему прочему, для восполнения потерь в России выскребали не только солдат. Забирали зенитки, истребители из тыловых районов. А в Англию как раз стали прибывать эскадрильи американских «летающих крепостей». С весны 1943 г. союзная авиация начала регулярные бомбежки немецких городов. Поддержанию «духа нации» это никак не способствовало.

Но Гитлер даже не рассматривал пути к примирению ни на западе, ни на востоке. Он все еще верил в «волю Провидения», в потусторонние силы, которые рано или поздно приведут его к победе. Конечно, он тоже получал донесения, что подданные начинают роптать, а союзники вообще зашатались. Исправить ситуацию можно было только одним способом – снова наступать. Чтобы было, как раньше: прорывы, котлы, массы пленных. Народ Германии опять почувствует себя непобедимыми «белокурыми бестиями». Ободрятся сателлиты.

Возможно ли это было? Нацистское руководство верило, что возможно. Разве не взламывали советские фронты в 1941, в 1942 г.? Объективные расчеты дополнялись агитационным самоотравлением. Вся машина нацистской пропаганды внушала немцам – они самые смелые, стойкие, умелые. Они способны потрошить и пленять толпы «недочеловеков». А побеждают русские только зимой, им помогает «генерал Мороз». Этот поток самовосхвалений и самооправданий влиял не только на рядовых немцев, но и на авторов. Руководство рейха тоже заражалось уверенностью: летом все должно быть иначе…

Хотя соотношение сил слишком отличалось от прошлых победоносных наступлений. Германским генштабистам уже не приходилось замахиваться на операции по всему фронту или хотя бы на нескольких направлениях. Планы строились еще более узкие, чем прошлым летом. Войска и ресурсы концентрировались на единственном участке. Самым перспективным местом выглядела Курская дуга. В ходе советских ударов и немецких контрударов линия фронта образовала здесь выступ шириной около 200 км и глубиной 150 км. Город Курск в центре был освобожден русскими, на флангах Орел и Белгород остались за немцами. План выглядел очевидным. Прорвать фланги, и в мешок попадут два фронта, Центральный и Воронежский. Снова откроются дороги вглубь России. Хочешь – выходи с юга на Москву, хочешь – поворачивай на юг.

Эту идею начали обсуждать еще в марте, когда схватка Манштейна с русскими резервами захлебнулась в талой весенней грязи. Предлагалось пополнить горючее и боеприпасы, а как только минует распутица, Манштейн возобновит атаки от Белгорода. Группа армий «Центр» поможет ему, ударит навстречу от Орла. Но при более детальных проработках выяснилось – обе группы армий обескровлены. Чтобы ставить перед ними новые серьезные задачи, надо очень значительно пополнить их. Замысел отложили на лето.

Со временем повышалось мастерство не только советских военных, но и стратегической разведки. План операции «Цитадель» лег на рабочий стол Сталина на три дня раньше, чем его утвердил Гитлер [13, 124]. С ним ознакомили военачальников. Командующий Воронежским фронтом Ватутин предложил упредить немцев, ударить первыми. Жуков и Василевский отстаивали другое решение. В полной мере использовать возникшую паузу, изготовиться, измотать врага в жесткой обороне, а уж потом перейти в наступление. Сталин согласился с ними. Впервые за годы войны фронты застыли на одном месте. Обе стороны обменивались поисками разведчиков, окапывались, наращивали минные поля. Миновал апрель, май…

Немцы намечали операцию «Цитадель» на начало июня. Но когда фюрер собрал командующих армиями уточнить планы, большинство из них неожиданно воспротивились. Указывали, что войска еще не оправились от зимних боев. Ссылались на мощную оборону русских. Высчитывали, что требуется еще больше боеприпасов и бронетехники. Модель вообще выступал против наступления. Уговаривал повторить такую же тактику, как на Ржевско-Вяземском выступе. Пускай русские наступают, а немцы будут их перемалывать. Но отсиживаться в обороне гитлеровцам было никак нельзя. Если русским отдать инициативу, то фронт они все равно прорвут – не в одном месте, так в другом. Гитлер и его генералы сошлись на том, чтобы отложить «Цитадель» на начало июля.

Хотя отсрочки оказались для немцев весьма опрометчивыми. Наша страна использовала их гораздо лучше! Как раз в 1943 г. вышли на полную мощность эвакуированные заводы. Завершилось перепрофилирование предприятий, прежде выпускавших мирную продукцию. А в итоге советская промышленность обогнала неприятельскую. Это было невероятно, немыслимо! Это было еще одним настоящим чудом! Голодные бабы, оборванные старики и ребятишки, стоявшие за станками, обогнали всю Европу, вместе взятую, – Германию, Италию, Францию, Бельгию, Голландию, Чехию, Польшу! Благодаря их самоотверженному труду Советский Союз смог выставить для летних сражений 6,4 млн солдат, 99 тыс. орудий и минометов, 2200 катюш, 9,5 тыс. танков и САУ, 8,3 тыс. самолетов. Германия с ее союзниками собрала на Восточном фронте поменьше: 5,3 млн солдат, 54 тыс. орудий и минометов, 5800 танков и штурмовых орудий, 3 тыс. самолетов.

Но распределялись эти силы очень неравномерно. Львиная доля стягивалась к Курской дуге. На ее флангах немцы сосредоточили 17 % пехотных, 30 % моторизованных и 70 % танковых дивизий (900 тыс. человек, 2700 танков, 2 тыс. самолетов). Особые надежды возлагались на новейшие танки «Тигр», «Пантера», самоходные орудия «Фердинанд». Для советских пушек калибра 45 мм лобовая броня «Тигра» была вообще неуязвимой. Трехдюймовые противотанковые орудия и танки Т-34 могли поражать ее только с коротких дистанций, с 200–400 м. Сам же «Тигр» имел возможность расстреливать «тридцатьчетверки» с безопасного для себя расстояния 2 км. Усовершенствовались авиационные средства борьбы с русскими танками. Пикирующие бомбардировщики Ю-87 оборудовались противотанковыми пушками, на базе истребителя ФВ-190 был создан штурмовик.

Выдержать вражеский удар готовилась группировка из Центрального и Воронежского фронтов – 1,3 млн человек, 20 тыс. орудий, 3300 танков и 2650 самолетов. А в ближайших тылах стоял еще мощный резерв, Степной фронт – 580 тыс. человек, 1600 танков, 9 тыс. орудий. Когда неприятель надорвется в атаках, этот свежий кулак предполагалось подключить для наступления. А для того, чтобы немцы надорвались покрепче, наши солдаты потрудились на совесть. На северном фасе дуги было понарыто более 6 тыс. км траншей, на южном фасе 5 тыс. км. Противотанковые пушки больше не раскидывали поодиночке, а группировали в противотанковые опорные пункты – в каждом два десятка орудий, способных вести огонь в разных направлениях. Создавались особые противотанковые истребительные полки, в них отбирали лучших артиллеристов и тренировали в снайперской стрельбе: если невозможно поразить лобовую броню «Тигра» или «Пантеры», то ведь можно попасть по гусеницам, стволу пушки, смотровым щелям.

Время шло, и росло напряжение – почему же немцы не начинают? Может быть, они раскусили русские планы? Перенесли удар в другое место? Ватутин убеждал Сталина, что мы теряем летние месяцы, самые удобные для наступления. Но Жуков, Василевский и командующий Центральным фронтом Рокоссовский настаивали – надо еще выждать. Разведка сообщала, что неприятель вот-вот начнет. Называлась дата 5 июля. Впоследствии открылось, что немцы и в самом деле пронюхали – русские укрепляются, подводят дополнительные силы. Но они восприняли подобную информацию весьма легкомысленно. В прошлых кампаниях первый, самый страшный удар, проламывал любую оборону. Подкрепления русских только увеличивали количество пленных.

В ночь на 5 июля наши разведчики, караулившие на нейтральной полосе, уничтожили группу немецких саперов, разминировавших проходы. Одного взяли в плен, и солдат подтвердил: начнется сегодня в 3 часа утра. Для неприятеля был подготовлен сюрприз, артиллерийская контрподготовка. Намечалось упредить немцев, выпустить четверть боекомплекта снарядов по тем местам, где они будут сосредотачиваться перед атакой. Находившиеся на фронте представители Ставки, Жуков и Василевский, приняли решение – открыть огонь. В 2 часа 20 минут ночь осветилась всполохами залпов и разрывов. Шквал снарядов посыпался на вражеские траншеи, батареи, на прилегающие к передовой балки и овражки. Впрочем, с контрподготовкой несколько поспешили. Начни на полчаса позже, и как раз накрыли бы скопища германской пехоты и техники. А в два часа немецкие командиры только начали будить солдат в блиндажах и землянках, потери оказались незначительными.

Но контрподготовка вызвала изрядную неразбериху. Где-то повредила провода, радиостанции. Германская артиллерия принялась отвечать, и германские начальники сочли, что русские сами пошли в атаку. Но разрывы улеглись, связь наладили. Разобрались, что русские вроде бы не наступают. Посыпались указания действовать по старому плану, только сдвинуть время. А в эти часы и в советских штабах гадали: что произошло? Неужели немцам так досталось, что они отменили операцию? Но германская артиллерия с запозданием снова взревела во весь голос, в 6 часов утра зарычали моторы танков.

Стальные лавины привычно разворачивались клиньями, рыхлили перед собой землю снарядами. Но с первого же дня, с первых часов битвы чудовищный натиск вдруг начал стопориться. Широкие поля под Орлом и Белгородом сплошь коптили факелами пылающих танков. На отдельных участках командиры докладывали об успехах, но успехи-то оказывались мизерными! Удавалось только вклиниться в первую полосу русской обороны. А за ней лежали еще две! Расчеты советских батарей отстреливались до последнего. Оглушенные пехотинцы, выползая из раздавленных танками окопов, встречали выстрелами и гранатами цепи немецких солдат.

Но расчеты советской стороны базировались именно на упорстве, на стойкости солдат. Командование оценивало, что операция развивается по плану. Даже намечалась предварительная дата, 12 июля, когда сложатся предпосылки для контрнаступления. Впрочем, допускались и ошибки. На второй день было принято решение облегчить положение изнемогающей пехоты, остановить противника контрударами. На северном фасе Рокоссовский бросил вперед 2-ю танковую армию Родина. Увы, маневр оказался преждевременным и неудачным. На этом направлении 9-й германской армии Модели была придана тысяча танков. Армия Родина попала под лобовой удар этой лавины. Досталось так круто, что ее пришлось вывести из боя.

На южном фасе, на участке Воронежского фронта, для контрударов были выделены 5-й гвардейский Сталинградский танковый корпус генерала Кравченко и 2-й гвардейский Тацинский танковый корпус Бурдейного. 5-й Сталинградский сперва действовал грамотно, выбрал укрытые позиции, намереваясь расстреливать неприятельские танки из засад. Но Ватутин передал корпус в подчинение 6-й гвардейской армии, которую в это время давили немцы. В штабе армии паниковали, послали своих офицеров в корпус Кравченко. Те привезли приказ немедленно атаковать. Понукали, угрожая арестами и расстрелами, погнали в бой без артиллерийской и авиационной поддержки, а вдобавок сообщили неверные сведения о противнике.

По этим данным предполагалось, будто корпус нацеливается во фланг танковой дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер». На самом же деле он вылетел в лоб на дивизию СС «Дас Райх». Немцы обнаружили его первыми и сделали то же самое, что намеревался предпринять сам Кравченко. Замаскировали свои танки и артиллерию и принялись лупить русских из засад. Из 213 наших танков погибли 128. Другому корпусу, 2-му Тацинскому, никто не мешал, и он действовал куда более успешно. На день задержал танковую дивизию СС «Мертвая голова» и отошел в полном порядке. Его потери составили 17 танков из 166.

И все-таки, невзирая на отдельные неудачи, советский план исполнялся. На северном фасе армия Моделя вместе с приданными ей бронированными кулаками за неделю сумела продвинуться всего на 12 км и при этом была измочалена. Командующий группой армий «Центр» фон Клюге тужился продавить оборону во что бы то ни стало. Начал перекидывать к Моделю дивизии от соседей, от стоявшей севернее 2-й танковой армии. Но советское командование выжидало именно этого, чтобы немцы растрепали резервы. Пока Центральный фронт удерживал бурю ударов, к северу от него изготовились Брянский и Западный фронты. Ослабление противостоящих войск врага стало для них лучшим подарком. 12 июля эти два фронта перешли в наступление и опрокинули немцев! Выходили прямо в тылы ударной группировке Моделя.

Но на южном фасе Курской дуги неприятели еще атаковали. В советскую оборону вгрызлись 48-й танковый корпус (674 танка и САУ) и 2-й танковый корпус СС (334 танка). Один из этих кулаков, 48-й корпус, перехватила под Обоянью 1-я танковая армия Катукова. Применила уже испытанную тактику танковых засад, закружила и связала в бронебойных дуэлях. Но 2-й танковый корпус СС сумел преодолеть все три полосы советских позиций, выходил на оперативный простор. Наше командование решило задействовать стратегические резервы из состава Степного фронта, двинуло на угрожаемый участок 5-ю общевойсковую армию Жадова и 5-ю танковую армию Ротмистрова.

В этот же самый день, когда на северном фасе Курской дуги русские войска переходили в наступление, армия Ротмистрова приближалась к селу Прохоровка. Но вражеская авиация засекла советские танки, предупредила наземные части. А местность здесь оказалась очень удобной для обороны. Излучина реки Псел и глубокие овраги оставляли для прохода лишь узкую полосу. Немцы успели выдвинуть сюда артиллерию, и наши колонны попали под убийственный огонь. Под Прохоровкой находились два корпуса армии Ротмистрова – третий двигался другой дорогой. Развернуться было негде. Силясь прорваться через дефиле между речкой и оврагами, Ротмистров по очереди посылал в атаки свои танковые бригады, подкреплял их пехотой.

Эсэсовцы отражали их жестоким огнем. Лишь через пять часов, подбив часть вражеских орудий, наши танки ворвались в неприятельское расположение. Но тогда и немцы пустили в контратаку свои танковые части. На открытом поле «тридцатьчетверки» схлестнулись с «тиграми» и T-IV, били в упор из пушек, с грохотом сшибались на таран. Экипажи, покинув разбитые машины, в тучах дыма и пыли сталкивались с такими же спасшимися вражескими танкистами, стрелялись из пистолетов, резались ножами. К ночи обстановка оставалась неясной. Полыхало месиво машин, советских и германских. Оба корпуса Ротмистрова страшно поредели, в 29-м выбыло из строя 60 % танков, в 18-м – 30 %. Но к Прохоровке повернул третий, свежий корпус танковой армии. Подходили и части 5-й общевойсковой армии. А во 2-й танковый корпус СС с начала Курской битвы пополнения вливались уже дважды! За пять дней! Больше пополнять его было нечем. Под покровом темноты повыбитые германские дивизии оставили Прохоровку, начали откатываться назад.

Это и был окончательный перелом. К сражению подключились не только регулярные войска. 3 августа началась партизанская операция «Рельсовая война». На железнодорожное полотно по единому плану выплеснулись отряды Украины, Белоруссии, Смоленщины, Орловщины. Для оккупантов это оказалось ошеломляющим и неожиданным. Повсюду заполыхали взрывы, рушились мосты, летели под откос поезда. В самый напряженный момент, когда на фронте как воздух требовались резервы, техника, боеприпасы, поток перевозок сократился на 35–40 %, а дороги через Белоруссию были вообще парализованы.

Между тем Западный и Брянский фронты обтекали северный фас Курской дуги, нацеливались в тылы армии Моделя. Он задергался. Прекратил атаки на главном направлении, стал снимать отсюда войска, чтобы закрыться от прорыва на севере. Но тогда перешел в наступление и Центральный фронт Рокоссовского. Группировку гитлеровцев возле Орла с трех сторон зажимали в явный мешок. Но Модель и Клюге совсем не стремились повторять судьбу Паулюса. Они принялись вытаскивать свои соединения из наметившегося окружения. 5 августа советские войска освободили город Орел.

Но на южном фасе Курской дуги германский удар доставил нашим армиям побольше неприятностей, чем на северном. Пришлось приводить их в порядок, пополнять. Воронежский и Степной фронт перешли в наступление позже Центрального. Но выяснилось, что и немцев они перемололи сильнее. На этом участке вражеские контингенты уже не выдерживали натиска, отступали или бежали. 5 августа одновременно с Орлом был взят Белгород.

Когда об этих успехах было доложено в Кремле, Сталин вдруг вспомнил – в царской России столь выдающиеся победы отмечала вся страна. Служились молебны, звонили колокола. Впрочем, благодарственные молебны служились и сейчас, но обращаться к церкви на государственном уровне Иосиф Виссарионович все-таки не хотел. Он предложил чисто светскую традицию – заменить колокола салютами. Над Москвой они загрохотали впервые. Правила еще не выработались, в небо лупили холостыми зарядами артиллерийские и зенитные орудия, взлетали ракеты, строчили трассерами пулеметные установки.

Хотя германское руководство даже теперь не смирилось с разгромом. Оно предприняло еще одну попытку переломить ситуацию. Под Харьковом лихорадочно строились позиции. Остатки танковых корпусов и армий переформировывались прямо на ходу. С заводов подвезли новенькие танки, экипажи разбитых машин на станциях получали свежую технику. Воскресающие бронированные дивизии кинули в контрудар, отбрасывая разогнавшихся русских. Но к наступлению Воронежского и Степного фронтов тоже подключились соседи – Юго-Западный и Южный. Точно так же, как под Орлом, они стали обтекать и брать в клещи ударное ядро противника. 23 августа группа армий «Юг» предпочла бросить Харьков и выбираться восвояси. Небо над Москвой расцветилось новым салютом…

29. Итальянский фронт

Блестящие победы очень непосредственно и ощутимо сказывались на авторитете нашей страны. Еще в конце 1942 г. союзники считали возможным щелкнуть русских по носу, назначить конференцию глав государств в Касабланке. Но весной 1943 г. отношение стало очень заметно меняться. Англичане уже не осмелились прервать на лето отправку полярных конвоев. А Рузвельт прислал вдруг в Москву своего уполномоченного Дж. Дэвиса с весьма конфиденциальной миссией. Предлагал… тайный сговор против англичан. Пояснял, что после войны Великобритания будет не в состоянии удержать свою гигантскую колониальную империю, поэтому имеет смысл заранее поделить ее между США и СССР. Кстати, Сталин повел себя честнее американцев. Отказался строить интриги против союзников.

Собственные достижения Англии и Америки по сравнению с русскими пока выглядели бледновато. Но все-таки и они начали одерживать победы. Японцев губила чрезмерная жадность. Они хотели захватить все сразу и побольше, раскидав силы по разным направлениям. Уж на что худо приходилось Чан Кайши! Оккупация Бирмы перекрыла дорогу для поставок британских и американских грузов, не хватало оружия и боеприпасов. Не хватало еды, голодные солдаты дезертировали. В марте 1943 г. Чан Кайши издал указ о мобилизации в армию женщин от 18 до 45 лет. Но японцы оказались не в состоянии окончательно разгромить китайцев и захватить их временную столицу Чунцин. Ограничивались «рисовыми наступлениями». Прикидывали, в каких районах вызрел урожай, и бросали туда войска – подкормить своих солдат и заставить голодать китайских.

А после сражения у атолла Мидуэй к нехватке войск у японцев добавилась нехватка авианосцев. Американцы и англичане сообразили, какое преимущество у них появилось. Теперь их авиация отгоняла японские эскадры, тем самым обеспечивая господство не только в воздухе, но и на море. Воспользовались этим для удара в самой южной точке продвижения японцев. Их 18-й армии, высаженной на Новой Гвинее, отрезали морское сообщение с родиной, оставили без пополнений, без подвоза боеприпасов. В это же время американцы и австралийцы завозили побольше войск, артиллерии, танков. В начале 1943 г. навалились на 18-ю армию и нанесли ей тяжелое поражение, она потеряла 20 тыс. человек убитыми.

Второй удар последовал в самой северной точке японских захватов на Алеутском архипелаге. На острове Атту у них располагалось 2,5 тыс. солдат. 11 мая подошла американская эскадра. Взревели крупнокалиберные орудия, с палуб авианосцев взмыли самолеты. Остров перепахивали снарядами и бомбами в течение двух недель. Но когда к берегу устремились баржи и амфибии с десантниками, затрещали японские пулеметы и винтовки, остатки гарнизона с криками «банзай» ринулись в штыки. Американский огонь покосил их. Погибли почти все, в плен попало лишь 28 раненых. Но и десантникам досталось, потери достигли 4 тыс. человек.

На острове Киска укрепился более крупный отряд – 8,5 тыс. японцев. Однако американское командование тоже поднатужилось, готовило новый удар целых 2 месяца. Собрало 100 боевых кораблей, 236 самолетов, 40 тыс. морской пехоты. Но в Токио поняли, что гарнизон обречен, приказали эвакуировать его. Пользуясь туманами, эскадра адмирала Кимуры сумела мастерски проскочить через вражеское оцепление, 28 июля сняла всех защитников и так же скрытно удалилась. Американцы пребывали в уверенности, что японцы на месте. Киску они завалили взрывчаткой и сталью еще и похлеще, чем Атту. Бомбардировали три недели, потом начали хитроумную операцию. На восточном берегу высадили ложный десант, на западном – настоящий. Двинулись вперед, расчищая каждый шаг огнем. Во время прочесывания перестреляли друг друга, погибло 56 человек. И лишь на третий день обнаружили, что неприятеля нет.

Ну а в Африке немцы с итальянцами напрягали все усилия, как бы удержать Тунис. Не просто последний плацдарм в Африке – отсюда еще и пролегал весьма удобный «мост» на Сицилию и в Италию. Мобилизовывались под ружье местные жители, копались линии траншей. Да как тут удержишь! Средиземное море покрылось армадами британских и американских кораблей, на африканские аэродромы стягивались тучи авиации. Перекрылось и морское, и воздушное сообщение с Тунисом. А в апреле 1943 г. на оборонительных позициях забушевала огненная буря. Пришла в движение масса союзных войск.

Защитники под командованием фон Арнима отбивались две недели. Но они были рыхлыми и разношерстными. Остатки растрепанных немецких дивизий, итальянцы, французы, местное арабское ополчение. Фронт стал расползаться и рухнул. 7 мая союзники вошли в города Тунис и Бизерту. Перемешавшиеся толпы противников бежали на полуостров Бон. Но ждать помощи было неоткуда. Союзные линкоры, крейсера и бомбардировщики превратили полуостров в полный ад. Окруженные стали сдаваться. Насчитали 230 тыс. пленных, хотя для многих из них плен стал недолгим. В западных армиях старались использовать любые контингенты.

Англичане зазывали к себе попавшихся среди солдат вермахта поляков, чехов, греков, русских «хиви». Жиро и де Голль подгребали вчерашних вишистов.

Между тем Италия совсем пала духом. Дурман о возрождении Римской империи оборачивался слишком тяжким похмельем. Одна армия погибла в России, еще одна в Африке! Военные, сановники, промышленники, банкиры засуетились, не пора ли сменить курс? У союзников в Италии нашлась и неплохая опора в лице мафии, разгромленной Муссолини. Ведь крестные отцы потянулись в 1920-х гг. за океан именно от фашистских преследований. Американская разведка установила с ними самую теплую дружбу. Через гангстеров и по масонским каналам наводились мосты с высокопоставленными итальянскими заговорщиками. Возглавил их сам король Виктор Эммануил, ему давно надоел дуче, подмявший под себя всю власть. К королю примкнули даже ближайшие помощники Муссолини, Большой фашистский совет.

А уж Сицилия была вотчиной мафии, крестные отцы сохраняли здесь огромное влияние. Остров обороняло 340 тыс. солдат, из них лишь 40 тыс. немцев, остальные итальянцы. Войска здесь стояли второсортные, плохо вооруженные – имелось лишь 147 танков устаревших моделей и 220 орудий. Союзники выделили против них две армии, 7-ю американскую и 8-ю британскую общей численностью 470 тыс. солдат и офицеров. Сперва предлагалось высадить армии в разных местах, взять неприятельскую группировку в клещи, отрезать от Италии и пленить. Но сочли – слишком опасно. Вдруг разобьют поодиночке? Решили высаживать рядышком.

5 июля грянула битва на Курской дуге. Это был наилучший момент – немцы не могли подкрепить итальянцев ни единым взводом. 10 июля весь горизонт вокруг Сицилии закрыли россыпи кораблей, а небо застлал ковер самолетов. За шквалами огня и осколков к побережью заскользили стаи десантных барж, с воздуха посыпались парашютисты и десантные планеры. Некоторые защитники принимали неравный бой, метко поражали атакующих. Другие ошарашенно бросали позиции. Но и у союзников хватало неразберихи. Английский десант на планерах выбросили неточно, ветром его снесло в открытое море. Многие десантники утонули. А американские воздушные эскадры, летевшие к Сицилии с парашютистами, британский флот принял за немецкую авиацию. Накрыл зенитным огнем, да так метко, что посшибал 23 самолета, наполненных людьми. Потери при высадке составили 25 тыс. человек.

Но превосходство союзников было подавляющим. Флотская артиллерия и авиация стирали в пыль форты и батареи, осмелившиеся отвечать огнем. Мафия подготовила почву среди населения, оно встречало незваных гостей дружески. А решение не окружать противника оказалось мудрым. Пути к отступлению лежали свободными, и итальянские войска хлынули спасаться. Сказали свое слово и заговорщики в Риме. 25 июля король вызвал к себе Муссолини и неожиданно объявил, что отстраняет его от должности премьер-министра, назначает маршала Бадольо. Едва дуче вышел от Виктора Эммануила, как был арестован.

Гитлер, узнав о перевороте, был взбешен. Порывался немедленно ударить на Рим. Но его охладили – ударить-то было нечем! Все силы увязли под Курском. Причем измена гнездилась не только в Италии, но и в самом Берлине. Начальник абвера Канарис поддерживал весьма плодотворные контакты с маршалом Бадольо, посылал своих представителей на переговоры итальянцев с западными державами. Но от фюрера сведения об этих переговорах скрывал. Лгал, что в Италии произошли только персональные перестановки. Бадольо тоже пытался вешать лапшу на уши, будто отставка Муссолини не скажется на политике итальянцев, они остаются верными союзниками Германии.

В Берлине ему не верили, но и что-либо предпринять было невозможно. В Италии у немцев располагалось всего 8 дивизий. Слишком мало по сравнению с итальянской армией, флотом, карабинерами. С правительством Бадольо обменялись вежливыми реверансами, изображали, будто в восторге от его обещаний. Старались хотя бы потянуть время, не подтолкнуть к открытой измене. Меры предосторожности принимались только исподволь. До сих пор объединенной группировкой в Италии командовали итальянские военачальники, только авиацией руководил фельдмаршал Кессельринг. Теперь все германские части на здешнем театре вывели из подчинения итальянцам, передали под начало Кессельринга.

Ему слали тайные инструкции о бдительности, о готовности действовать против ненадежных партнеров.

Ну а в Сицилии переворот усугубил развал. Всякое сопротивление рухнуло. Продвижение англичан и американцев сдерживала уже не оборона, а напрочь забитые дороги! Итальянские и немецкие толпы протискивались в порты, чтобы выбраться с острова. Такие же толпы катились навстречу – сдаваться в плен. Сталкивались, создавая многокилометровые пробки. Наконец разобрались. 140 тыс. человек капитулировало, примерно столько же отчалило на материк. 17 августа англичане и американцы дождались, пока из порта Мессины отчалят набитые пароходы. В город вошли без боя.

А переговоры западных держав с правительством Бадольо завершились 3 сентября. Подписали секретное соглашение о перемирии, и в этот же день союзники принялись высаживаться в Италии. Новое правительство приказало своим войскам не оказывать сопротивления. Таким образом, секреты становились уже очевидными. Возмутились дипломаты Риббентропа, засыпав Рим запросами и нотами. 8 сентября правительство Бадольо сбросило маски, официально объявило о разрыве с Германией и перемирии с ее противниками. В итальянских портах стали причаливать английские и американские пароходы, выгружать солдат, машины, танки.

Между прочим, эта операция выглядит довольно некрасиво не только с военной, но и с моральной точки зрения. Если бы высадка осуществилась на севере полуострова или в районе Рима, то 8 дивизий Кессельринга, стоявшие на юге Италии, оказались бы отрезаны и погибли. В ставке Гитлера это считали само собой разумеющимся – ведь противники не страдали умственной неполноценностью, чтобы действовать иначе. Вечером 8 сентября упомянутые 8 дивизий уже списали как «безвозвратно потерянные» [149]. Кроме того, при высадке на севере силы союзников значительно пополнились бы, вобрав в себя итальянскую армию. Была бы захвачена мощная промышленность Северной Италии, работавшая на Германию.

Но… в штабе Эйзенхауэра было принято иное решение – высаживаться только на южной оконечности полуострова. К 10 сентября, когда это обозначилось, в Берлине вздохнули с чрезвычайным облегчением. Сочли настоящим чудом. Фронт уцелел и удержался! 6 из 8 германских дивизий бросились в контратаки на высадившихся американцев, даже чуть не скинули их в море. А прочими силами Кессельринг получил приказ оккупировать изменившую Италию. На помощь к двум дивизиям, оставшимся у него, наскребли все что могли: охранные роты и батальоны из Франции, команды новобранцев, несколько разгромленных частей, выведенных из России на переформирование.

Вооруженные силы Италии многократно превосходили их, находились на родной земле! Но правительство боялось немцев. Король и Бадольо, объявив о выходе из войны, сразу сбежали из Рима в Бриндизи – на юг, под крылышко к новым покровителям. Войска остались в подвешенном состоянии. С американцами и англичанами замирились, но и немцы были вчерашними друзьями, о каких-то боевых действиях против них приказов не поступало. Сидели и ждали: что делать? А вчерашние друзья не церемонились, брали напором и наглостью. Ничтожные команды немцев оцепляли итальянские казармы, требуя разоружиться. И слушались! Целые полки и дивизии дисциплинированно строились, шагали в места, отведенные для пленных.

В гаванях Ла-Специи и Генуи стоял итальянский флот – 206 кораблей. При подписании перемирия его судьбой озаботились англичане, требовали, чтобы флот не попал к немцам. Поэтому моряки, в отличие от армейских частей, получили указания сбежавшего правительства уходить в Северную Африку. 9 сентября ядро флота – три линкора, отряд крейсеров и миноносцев – покинуло порты. Немцы выслали бомбардировщики, линкор «Рома» был уничтожен, погибло 1300 офицеров и матросов. Часть кораблей ремонтировалась, не могла выйти в море, и правительство распорядилось затопить их. Хотя к портам уже спешили немцы. Матросов и офицеров, отправивших свои корабли на дно, они расстреливали до единого человека.

Множество итальянских частей неожиданные перемены застали на разных фронтах. На них вдруг сваливались известия об отставке дуче, а потом о выходе из войны и… о том, что они стали предателями для немцев. Судьба этих войск, разбросанных по Европе, была различной. Во Львове стоял итальянский полк, его разоружили и предложили принести новую присягу, служить Германии. Полк отказался. Все 2 тыс. солдат и офицеров были расстреляны. Аналогичным образом истреблялись некоторые части в Польше, на Балканах. Кое-где итальянцы не соглашались разоружаться, оказывали сопротивление. Но их окружали, пугали танками и пушками, и они скисали.

В Албании итальянские войска получили сразу несколько противоположных требований. Правительство Бадольо прислало указания допустить в порты англичан, разоружаться. Греческие и югославские партизаны закидывали предложения сдавать оружие им и переходить на их сторону. Соответственно, немцы выставляли ультиматумы сдавать оружие им и никому другому. Местное начальство выбрало третий вариант, приказало подчиненным разоружаться только перед немцами, передать им албанские города и объекты.

На острове Корсика вместе с итальянцами располагались части французского вишистского правительства. Они уже успели оценить, что продолжать службу нацистским прихлебателям не стоит, пора менять ориентиры. А тут как раз и итальянцы зависли в непонятном положении. Французы сговорились с ними, напали на немецкие отряды на Корсике, кого-то взяли в плен, кого-то вынудили бежать.

Одна из итальянских дивизий прикрывала греческие острова в Эгейском море – Родос, Самос, Лерос и др. Англичане сочли, что перед ними открылась великолепная возможность захватить острова под свой контроль. С итальянскими командирами нашли общий язык, договорились действовать вместе. Гарнизоны повернули оружие против немцев, к ним присоединились греческие повстанцы. Стали прибывать британские и южноафриканские контингенты под командованием генерала Тилни. Но с высадкой на ключевом острове, Родосе, англичане промешкали. Гитлер немедленно бросил на остров парашютистов, они раздавили итальянцев до появления союзников.

Одновременно германское командование полным ходом двинуло к Греции и Криту стаи подводных лодок, перебазировало авиационные части. Один за другим стали тонуть десятки транспортов, подвозивших на острова войска и снаряжение. Морскую дорогу на время перекрыли. А немцы сняли из Греции и высадили на острова свою 22-ю дивизию. Ее хватило, чтобы распотрошить всю группировку Тилни. Немногих англичан удалось эвакуировать, остальные сдались. Но итальянские гарнизоны в плен не брали. Вся дивизия, стоявшая на Эгейских островах, была расстреляна.

Впрочем, ситуация в Италии продолжала запутываться. Спецслужбы Гиммлера вычислили отель «Альберго-Рифуджио» в Апеннинских горах, где содержали арестованного Муссолини. 12 сентября отряд Отто Скорцени совершил здесь посадку на планерах и освободил дуче. Он пребывал в подавленном состоянии, считал, что его политическая карьера завершилась. Но его доставили к Гитлеру, и тот постарался вдохновить соратника. Напомнил об ответственности за судьбы Италии, которая уже превращается в поле боя. Дуче воспрянул, согласился снова возглавить народ. Удравшего короля он провозгласил низложенным, а Италию объявил «социальной республикой». Ее еще называли «республикой Сало» – по городку, где обосновалось правительство Муссолини.

Но теперь в Италии распоряжались немцы. Под командованием Кессельринга формировалась группа армий «С» из двух армий, 10-й и 14-й. Правда, армиями они были только по названиям. 10-я состояла из единственного неполного корпуса. А в 14-ю перебросили с востока 2-й танковый корпус СС – после Прохоровки и боев под Харьковом от него мало что осталось. Против этих весьма скромных сил союзники высадили полтора миллиона солдат! Англичан, американцев, индусов, арабов, французов, сюда же направили польскую армию Андерса (она стала 2-м польским корпусом).

Но по отрогам Апеннинских гор стекали к морю речки – одна за другой. Кессельринг принялся организовывать по ним рубежи обороны. Сперва западные армии споткнулись на «линии Вольтурно». Преодолели ее – уперлись в «линию Барбара», за ней оказалась «линия Бернхардта». Союзники готовили штурмы, бомбардировали, атаковали. На «линии Бернхардта» только одна из армий, 5-я американская, потеряла 16 тыс. солдат. Но эти рубежи были лишь вспомогательными, предназначалось задержать наступающих. А тем временем позади оборудовалась основная «Зимняя линия». Она состояла из четырех полос обороны, и на первой же, «линии Густава», союзники окончательно застопорились.

Фронт разделил две Италии, два правительства. Королевское действовало под откровенную диктовку американцев и англичан. Однако и власть Муссолини теперь оказалась чисто номинальной. По сути, немцы установили свой оккупационный режим. Прежде в Италии допускалось некоторые вольности. Рабочие даже позволяли себе забастовки, демонстрации. Напомню – Италия принимала и еврейских беженцев. Теперь здесь появились отделения гестапо. По городам прокатывались облавы, печатали шаг немецкие патрули. Политических противников тащили в тюрьмы, отправляли в концлагеря и на казни. Появились нацистские уполномоченные по депортациям евреев. Эшелоны с шестиконечными звездами на вагонах покатились в Маутхаузен, Треблинку, Освенцим.

По указам дуче стала формироваться Национальная республиканская армия. Но обучали ее и фактически руководили немецкие офицеры. Заново ставили в строй тех же самых итальянских солдат, которых только что разоружали и разгоняли по лагерям для пленных. Большинство из них продолжало службу как ни в чем не бывало. Будто миновало досадное недоразумение, и все возвращалось на свои места. А если кого-то расстреляли, кому какое дело? Ведь не тебя. Поначалу было создано четыре отборных дивизии, потом их количество росло. Численность новой армии достигла 800 тыс. человек! Из идейных фашистов формировались добровольческие «черные бригады» (по количеству они бригадам не соответствовали, насчитывали по 200–300 человек).

И все-таки оказалось, что не все итальянцы готовы смириться с оккупацией, казнями, насилием. В горах появились партизаны – коммунистические «Гарибальдийские бригады», католические группы «Зеленое пламя». Кстати, как это ни парадоксально, но в это же время другие итальянские партизаны продолжали драться против англичан. В Восточной Африке ожесточение нарастало. Итальянские женщины и дети вымирали от болезней и голода в британских концлагерях. А на землях племен, дружественных итальянцам, английские каратели вели себя ничуть не лучше немцев в Белоруссии или японцев на Филиппинах – оставляли за собой пепелища деревень, завалы трупов. Но и партизаны сражались смело, отчаянно. Император Эфиопии Хайле Селассие, напуганный размахом их операций, даже пытался вступить в переговоры, нащупать пути к примирению. Однако постепенно у итальянцев иссякли даже винтовочные патроны. А после того как антигитлеровская коалиция овладела всей Африкой, развеялись надежды на помощь. Партизаны начали уходить за границу.

Но самые упорные не опускали рук. Один из самых удачливых командиров, лейтенант Амедео Гийе (англичане прозвали его «командиром-дьяволом») решил восстановить связь с родиной. По поддельным документам пересек несколько стран и морей, добрался до Италии. Просил военное министерство выделить самолет, нагруженный боеприпасами, представил «План партизанских атак в Эритрее». Но… в министерство он попал 3 сентября 1943 г. В тот самый день, когда подписывалось перемирие и англичане прекращались в союзников. Вместо самолета с боеприпасами Гийе получил совсем иные указания. В Восточной Африке британские власти постарались пошире распространить известия о новом курсе короля и правительства Бадольо. Принялись налаживать отношения с итальянцами, освободили их из концлагерей, объявили амнистию партизанам. В октябре 1943 г. война стала угасать.

Но в заключение стоит вернуться к загадке, почему же американцы и англичане высадились на самой южной оконечности Италии? Что им мешало «подрубить» полуостров ближе к основанию? Вся страна досталась бы им одним махом… Эйзенхауэр впоследствии глубокомысленно объяснял, что высадку десантов в центральной или северной Италии организовать было невозможно, туда не доставал радиус действий истребителей с Сицилии. Эта отговорка сгодилась для лопоухого западного обывателя, но серьезной критики не выдерживает. При подавляющем превосходстве военно-морских и воздушных сил США и Англии данный фактор не был определяющим. У западных держав имелись авианосцы, способные прикрыть высадку в любой точке. И к тому же авиация могла воспользоваться аэродромами в самой Италии.

Нет, разгадка кроется в другом. Именно в том, что при высадке на севере Италия почти сразу была бы занята союзниками. Но при подобном повороте немцы повзрывали бы многочисленные заводы Милана, Турина, Генуи. А владельцы этих предприятий были тесно связаны с королем и правительством Бадольо. И не только с Бадольо. Акционерами и совладельцами промышленных гигантов Северной Италии являлись… американские банкиры. Убытки им были абсолютно не интересны.

Но нешуточная опасность нависала не только над заводами. При падении Италии Гитлеру пришлось бы восстанавливать фронт по Альпам. А для этого он наверняка двинул бы войска в Швейцарию! Такой план был уже разработан, операция получила название «Зильберфукс» («Серебряная лиса»). Нетрудно понять, что захват Швейцарии с ее банками и подавно не устраивал круги «мировой закулисы».

Направления ударов подправили таким образом, чтобы избежать нежелательных последствий. Фронт в Италии удержался. А теневое окружение фюрера было связано с той же «закулисой» – шахты, шредеры, кепплеры, шпееры. Позаботились, подсказали, что для Германии выгоднее сохранить Швейцарию нейтральной. Очевидно, и сам Гитлер смекнул, что покушение на соседнюю чистенькую республику заденет интересы слишком уж могущественных группировок. Операцию «Зильберфукс» он отменил.

В общем, все урегулировалось оптимальным образом. Союзные армии ползли по полуострову, от рубежа к рубежу. Промышленные гиганты источали ручьи прибылей от военных заказов. А через швейцарские банки эти прибыли без помех переводились куда нужно. На чьей совести остается миллион убитых, раненых и пропавших без вести на итальянском фронте? На чьей совести остаются сотни тысяч жителей Италии, репрессированных в период германской оккупации? Оставляю вопрос открытым.

30. Власов и власовцы

Заказы на похоронные кресты германская армия размещала в столярных мастерских оккупированных городов, их серийно изготовляли и военно-строительные части. Но крестов не хватало, под каждым закапывали по 5–6 солдат

[98]. Не хватало и маршевых пополнений, чтобы восполнить урон. Привлечение «хиви» стало обычным явлением. Командир занижал цифры потерь, получал лишнее довольствие, боеприпасы, а воевали вместо убитых русские изменники. Фельдмаршал Мильх запросил 10 тыс. пленных для зенитной артиллерии – из Германии небось не убегут, а стрелять по самолетам легче, чем по соотечественникам на передовой. Но и на фронте росло количество частей из советских граждан – русских, украинских, татарских, калмыцких, кавказских. Эстонские, латвийские, литовские части хорошо зарекомендовали себя в боях с русскими и в карательных акциях, Гиммлер распорядился формировать из них дивизии СС.

Изрядную подпитку добровольцев немцы получили на Дону, Кубани, Северном Кавказе. Казаки не забыли геноцида Гражданской войны, репрессий, голодомора. Среди них широко распространялись воззвания Краснова и Шкуро. В Новочеркасске возник Донской казачий комитет под руководством генерала Павлова и сотника Доманова, началось создание добровольческих частей. Аналогичные органы возникли в Краснодаре. Общее количество советских людей в составе германских войск достигло 800 тыс., а некоторые исследователи приводят цифру в 1 млн (возможно, если считать с полицаями). Возникла идея готовить из пленных и перебежчиков административные кадры для захваченных земель. В Циттенхорсте и Вустрау для этого были созданы специальные «учебные лагеря».

Но это абсолютно не означало смягчения оккупационной политики. О равноправии русских с завоевателями даже речи не было! Совершенствовались лишь механизмы использования рабов. Полицаев и «остгруппен» направляли на самые грязные акции вроде массовых казней. Поощряли спиртом, самогонкой. Разрешали поживиться кое-какими вещами жертв, не самыми ценными – самые ценные принадлежали хозяевам. Всякое возвышение «неполноценных» подручных было относительным. В гетто еврейская полиция тащила провинившихся в гестапо, собирала соплеменников для пересылки в лагеря. Хотя при ликвидации гетто и их самих отправляли туда же. В Крыму татарские батальоны рьяно выискивали по горам советские отряды, с издевками выводили на расстрелы семьи партизан и еврейское население.

Но не знали, что они тоже обречены – по плану «Ост» Крым входил в зону «тотальной германизации». Татар там не предусматривалось [9].

С существованием антисоветской «республики» в Локотском районе Брянской области германское командование кое-как мирилось, не хотело создавать себе проблем в ближних тылах. В донесениях группы армий «Центр» эту «республику» квалифицировали в качестве эксперимента, отмечали положительные стороны, разрешали формировать свою Русскую освободительную народную армию. Но распространять влияние на соседние районы не позволили. Сидите в своем углу и не рыпайтесь.

На уровне «эксперимента» осталась и казачья автономия. Точнее, на уровне пустых деклараций. Оккупанты никакими обещаниями себя не стесняли. На Кубани, в Армавире, они расположили еще одну «автономию», армянскую, во главе с Драстаматом Канаяном, его «легионеры» вовсю грабили и притесняли казаков. Грабили и сами немцы, румыны. Обирали хутора и станицы подчистую. Да и не только обирали. Заявления о «сотрудничестве» с казаками абсолютно не мешали дикому террору. На Кубани скопилось множество эвакуированных сюда лечебных учреждений. Чтобы не возиться с ними, захватчики скопом расстреливали их – и медицинский персонал, и больных, в том числе детишек. Некоторым выпал иной род смерти. Именно здесь, в Краснодаре и Таганроге, испытывали машины-душегубки. И не случайно Государственная чрезвычайная комиссии по расследованию гитлеровских преступлений начала свою работу как раз на Кубани [73].

В общем, надежды на «германских избавителей» рассыпались. Но в это же время стали распространяться идеи иного рода, о некоем «третьем пути», не советском и не гитлеровском. Эмигрантский Народно-трудовой союз провозгласил «борьбу на два фронта, с завоевателями извне и с тиранией изнутри». Предлагал воспользоваться войной, чтобы поднять в России «национальную революцию». Для этого около 200 активистов были направлены на Восток. Они поступали на работу в различные учреждения германской администрации, в немецкие фирмы, посылавшие своих представителей для освоения захваченных районов. Некоторые ехали нелегально, с поддельными документами.

Было создано 120 групп в 54 городах. Они вели агитацию, выпускали листовки. Старались связаться с партизанами и вывести их из-под влияния коммунистов. Вербовали сторонников в частях «Остгруппен», среди угнанных в Германию «остарбайтеров». Агитаторы НТС сумели внедриться в упомянутый «учебный лагерь» в Вустрау, распространяли свои идеи среди преподавателей и курсантов, которых немцы готовили себе в помощники. Формально членам НТС запрещалось служить в полиции и других карательных органах, но на деле это нарушались. Так, эмиссар НТС Э. Вюрглер, руководивший заброской активистов в Россию и поддерживавший связь с ними, работал в эсэсовском «Зондерштабе-Р» в Варшаве (этот штаб вел разведку против партизан) [91].

Сторонниками «третьего пути» выставляли себя и бандеровцы, они объявили «войну на два фронта». Нацисты даже посадили Бандеру в тюрьму. Правда, содержали со всеми удобствами, а украинские националисты в бой с немцами не вступали никогда. Поучали, что требуется «копить силы» для борьбы за Украину. Под флагом пробуждения украинской свободы по селам развернулась жуткая резня поляков. А боевые действия нацеливались только против советских партизан и тоже выливались в чудовищную резню – при налетах на «партизанские» деревни бандеровцы истребляли людей целыми семьями. В домах оставались груды человеческого мяса, распластанного на части. Германские гарнизоны приспособились отвечать националистам взаимностью, тоже не трогали их. Впрочем, нейтралитетом не ограничивались. Известны многочисленные случаи, когда немцы и бандеровцы договаривались о совместных операциях против партизан [54, 135].

А в руководстве рейха в 1942 г. постепенно вызрела идея, что для подъема антисоветских сил в России требуется авторитетный лидер. Правда, его предназначение оценивали по-разному. Гитлер и его окружение полагали, что это нужно только в пропагандистских целях, для разложения Красной армии. Но были и сторонники смягчения оккупационной политики. Считали, что необходимо сократить размах террора, расчленить СССР на формально «независимые» национальные образования со своими «правительствами» – а для этого требуется русский «вождь». Одной из кандидатур считался пленный Яков Джугашвили, сын Сталина, – видать, немцы так представляли русскую психологию, что после отца народ признает «законным наследником» сына, наподобие Лжедмитрия. Однако Джугашвили предпочел смерть предательству.

Вторым кандидатом стал генерал Лукин, герой битвы под Смоленском. Попав в плен, он и сам обращался к германскому командованию с подобным проектом – создать антисоветское правительство.

Но Лукин пережил в лагерях страшную зиму 1941/42 гг., когда вымерли миллионы пленных, и однозначно осознал, что союз с нацистами невозможен. Когда его доклад изучили и с запозданием предложили сотрудничество, Лукин наотрез отказался. (Кстати, после освобождения органы госбезопасности доложили Сталину о его нелояльном поведении в плену. Но Иосиф Виссарионович оценил патриотизм военачальника и запретил трогать, восстановил в генеральском звании).

Третьим кандидатом стал Андрей Андреевич Власов. Он был сыном священника, учился в Нижегородской семинарии. Правда, после революции о духовном воспитании больше не вспоминал. Пошел в Красную армию, закончил высшие командные курсы «Выстрел», вступил в партию. Преподавал в Ленинградской военной школе, был военным советником в Китае. Успел послужить начальником военного трибунала в Киеве и довольно активно поучаствовал в репрессиях 1930-х. Войну он встретил командиром 4-го механизированного корпуса. Попав в первый раз в окружение, Власов не сумел или не смог организовать прорыв. Приказал рассредоточиться и выходить мелкими группами. Сам выходил по вражеским тылам вдвоем с любовницей, военврачом Подмазенко. Кстати, нелишним будет характерный штрих к психологическому портрету Власова. Приблизившись к деревне, он посылал в разведку свою подругу, хотя она уже была беременной. Сам наблюдал из укрытия, а когда выяснялось, что опасности нет, присоединялся к ней.

До своих добрались благополучно, и генерала назначили командующим 20-й армией. В битве под Москвой штаб этой армии спланировал операции и начал громить врага без Власова, он еще подлечивался в госпитале после выхода из окружения. Тем не менее его армия отличилась, и имя командующего зазвучало в победных сводках вместе с другими героями. Его назначили заместителем командующего Волховским фронтом. Подмазенко он отправил в тыл, она родила ребенка. Но исследователи выявили еще один любопытный штрих к характеристике генерала. Его законная жена и любовница не знали о существовании друг друга. А Власов писал им совершенно одинаковые письма, слово в слово. Чтобы не напрягаться и не придумывать лишнее, менял только имена…

Как уже отмечалось, против своей воли он очутился в роли командующего 2-й ударной армией и в трудной ситуации проявил себя не на высоте. Так же, как в 1941 г., не стал организовывать прорыв, приказал войскам спасаться кто как сможет. Генерала искали. Сам Сталин распорядился во что бы то ни стало спасти его. Лишь позже узнали, что Власов преднамеренно распустил даже офицеров и солдат штаба, снова побрел по тылам с женщиной-врачом, очередной любовницей. Похоже, что теперь он разуверился в советской победе и заведомо решил сдаваться. В деревне Пятница принялся расспрашивать жителей, как найти старосту. Обратился к нему, попросил устроить на ночлег поближе к дороге. Власов не знал, что староста был связан с партизанами. Очевидно, хотел, чтобы о нем сообщили немцам.

Однако германские машины появились и без старосты. Услышав шум моторов, Власов сам вышел на дорогу и сдался. Между прочим, многие неприятельские военачальники (в том числе Паулюс), попав в плен, отказывались предоставлять информацию о своих войсках, ссылались на присягу. Власов в штабе генерала Линдемана сразу же выдал исчерпывающие сведения о Советской армии, ее силах, планах. Потом он был отправлен в лагерь высшего комсостава под Винницей и вместе с командиром 41-й дивизии Боярским составил доклад, что большинство населения и армии приветствовали бы свержение советского режима. На доклад обратили внимание.

Сперва операция с Власовым проходила по ведомству отдела «Вермахт-пропаганда». Его «опекуном» стал капитан Штрик-Штрикфельдт. Он был из прибалтийских немцев, успел послужить в царской армии. Гитлеровских взглядов на оккупационную политику капитан не разделял, но верил, что ее можно изменить. За подписью Власова была выпущена листовка к советским солдатам и декларация, будто в Смоленске создан «Русский комитет» и формируется РОА – «Русская освободительная армия». Это была пропагандистская ложь, никакого комитета не существовало. Листовки предназначались, чтобы разбрасывать их с самолетов над советскими позициями, спровоцировать сдачи в плен. Но Штрик-Штрикфельдт договорился с летчиками, чтобы часть тиража высыпали над оккупированной территорией – пускай возникнет «освободительное движение», а потом можно будет поставить командование перед фактом [152].

Частная инициатива капитана вызвало довольно значительный резонанс. Листовки подбирали люди, распространялись слухи. В Смоленск, на адрес мифического комитета, пошли письма, приезжали ходоки. А «хиви» и солдаты «Остгруппен» оживились. Теперь-то они получались не предателями, а «освободителями». У них появилось «правительство» (о котором никто толком не знал). Солдаты сами себя начинали величать «власовцами», прикрепляли на мундиры нашивки «РОА». Ждали, когда же их переведут в «свою» армию.

Но германское верховное командование никаких «русских комитетов» создавать не позволило. Слухи о «своей» армии так и остались слухами. Единственным реальным шагом в данном направлении стало учреждение «школы пропагандистов» в Дабендорфе (под Берлином). Предполагалось готовить что-то вроде комиссаров для работы в частях «Остгруппен», среди пленных и «остарбайтеров». Эта акция тоже была экспериментом, курсантов набрали лишь 100 человек. Но начальником школы стал Штрик-Штрикфельдт, и под ее крышей обосновался центр «Русского освободительного движения» (РОД). Тут пристроились Власов и ряд других перебежчиков – Зыков, Жиленков, Малышкин, Трухин.

Когда прорабатывали символику РОД, германское начальство запретило двуглавого орла и бело-сине-красное знамя – сочло, что они связаны с «традициями российской державности». Поэтому для нарукавных нашивок и эмблем приняли символику морского, Андреевского флага. Ее немцы признали «нейтральной» и дозволили. А идеология РОД была крайне запутанной. Среди власовцев были коммунисты, но объявлявшие себя антисталинистами, как бывший секретарь райкома Жиленков. Главным идеологом и пропагандистом стал Зыков, он же Цезарь Вольпе, один из ближайших помощников Бухарина. Значительную роль сыграл НТС, внушая идеи «народно-трудового строя» и «третьего пути».

Однако стоит задаться вопросом – а был ли он возможен в условиях войны, «третий путь»? Ответ напрашивается однозначный и сугубо отрицательный. Даже при гипотетическом успехе «национальной революции» выиграли бы отнюдь не национальные силы, а чужеземные. Можно еще раз вспомнить, какие последствия вызвали в годы Первой мировой войны Февральская и Октябрьская революции. В годы Второй мировой внутренний взрыв грозил еще более страшными и необратимыми последствиями…

Что же касается мешанины и непоследовательности во власовском движении, то они были отнюдь не случайны. Ведь и сами антисоветские формирования оказывались совершенно неоднородными. В них собирались и бывшие белогвардейцы, и коммунистические оппозиционеры. Все это густо разбавлялось отребьем, которому было без разницы, кому служить, абы погулять и пограбить. Для многих пленных вступление в подобные формирования являлось лишь способом выжить, вырваться из лагерей. Такие записывались куда угодно. Приезжал вербовщик от казаков – объявляли себя казаками, от украинцев – «хохлами». Иногда вступали во вражеские войска в самообмане, что это способ при удобном случае вернуться к своим. Некоторые и впрямь перебегали. Другие задумывались – у своих-то придется отвечать. А здесь жив, сыт, одет. Участвовали в боях, в карательных акциях, после чего путь к своим был отрезан. Сделали первый шаг, а дальше плыли по течению, куда вынесет. Откололись от одного берега и не пристали к другому – потому что его не было…

И все-таки, невзирая на свой разношерстный состав, власовские и прочие антисоветские формирования представляли серьезную опасность. Снова, как в 1917 г., враги раскалывали советские народы, натравливали друг на друга. Отчасти это удалось. При отступлении немцев с Кавказа с ними потянулись многокилометровые обозы «союзных» чеченцев, калмыков, карачаевцев. Потянулись и обозы казаков-«шкуринцев», поверивших в «освобождение». Новые партии беженцев, «красновцев», добавились на Дону. Один из обозов, 15 тыс. человек, попал в окружение вместе с немецкими частями. Бывший белогвардейский сотник Доманов повел казаков в отчаянную атаку, прорвал фронт и помог выбраться немцам, Доманова за это наградили Железным крестом. Кубанцев и донцов разместили под Новогрудком, объединили в «Казачий стан», нечто среднее между войсковым соединением и беженским табором.

Еще одну казачью дивизию начали формировать на территории Польши из пленных. По лагерям снова возили Краснова и Шкуро, чтобы выступали с речами. Но от командования казачьих лидеров опять оттерли. Во главе дивизии поставили генерала фон Паннвица. Он был родом из Силезии и до революции знал казаков, донцы охраняли границу поблизости от имения Паннвицев. Всю жизнь он прослужил в германской армии, однако новая роль, судя по всему, генералу понравилась – нацепил поверх гитлеровского мундира бурку с папахой, подчиненные орали ему «любо!», величали «батькой Паннвицем».

Задурить головы удавалось не только казакам. Солдаты Донского фронта Рокоссовского, зачищая развалины Сталинграда, проклинали «хиви». Битва закончилась, бойцы могли наконец-то вздохнуть с облегчением – они уцелели в сталинградском кошмаре! Но изменники, в отличие от своих немецких хозяев, не надеялись на пощаду. Из руин гремели остервенелые выстрелы, обрывая чью-то радость победы и жизни. А когда сталинградские ветераны погрузились в эшелоны и прибыли на Центральный фронт, они столкнулись вдруг с тем же самым! Под Севском над неприятельскими позициями услышали русские матюги. Ударили пушки и минометы – русские! Появились даже танки Т-34 и Т-70 с непонятными эмблемами «Русской освободительной народной армии».

Это немцы, латая дыры, потребовали вывести на фронт войска брянской «республики» Локотского района. Под командованием инженера Каминского состояло пять пехотных полков, артиллерийский дивизион, батальон отремонтированных танков, брошенных нашими частями при отступлении. Под Севском и Дмитровском «Русская освободительная народная армия» дала свое единственное сражение. Она никого не освободила, но дралась жестоко. Однако вчерашние сталинградцы были настроены не менее жестоко. Бить врага они научились гораздо лучше, чем локотские дезертиры и ополченцы. А пушек и танков у них было больше. Вражескую бронетехнику пожгли, орудия передавили. Один полк перебили полностью, остатки других ускользнули. Локотская «республика» прекратила существование, и к отступающим немцам пристроился еще один огромный обоз – 50 тыс. беженцев.

Но о реальном смягчении отношения к русским Гитлер даже теперь не помышлял. Ведь подобное смягчение означало бы отказ от самых заманчивых, центральных идей нацизма – идей господства над миром. В данном отношении с фюрером был абсолютно согласен Гиммлер. В 1943 г. он продолжал самозабвенно трудиться над планами германского заселения восточных территорий. Это могло выглядеть несуразицей, бредом, но именно теперь, когда положение на фронтах становилось хуже и хуже, руководство СС принялось воплощать в жизнь свои демографические и геополитические разработки.

Началось строительство военизированных переселенческих колоний. Тех самых колоний, которые в будущем распространятся на все завоеванные земли и станут контролировать их. Первая такая колония под руководством обергруппенфюрера СС Глобочника была создана в марте 1943 г. возле Замостья в Восточной Польше. От коренного населения очистили 293 деревни, повыгоняли 100 тыс. человек. Из них 17 тысяч расстреляли, 20 тысяч отправили в концлагеря, а маленьких детей отобрали у родителей и передали в заведения «Лебенсборн» для «германизации» [9].

Если терзали и добивали покорную Польшу, что уж было говорить о налаживании отношений с русскими? Но многие нацистские военные и чиновники, особенно ветераны Первой мировой, соглашались, что было бы чрезвычайно заманчивым усугубить раскол в России, снова довести ее до революций. Этим воспользовались покровители Власова. Договорились весной 1943 г. об агитационных поездках генерала в прифронтовую полосу. Сперва повезли его в Смоленск, Могилев и Бобруйск, потом в Ригу, Псков, Лугу, Гатчину. Он выступал перед жителями, говорил о создании «независимого национального государства», о том, что немцы «в союзе с русскими» помогут сбросить «диктатуру Сталина» так же, как русские помогли Германии освободиться от Наполеона. На одном из собраний даже спросил слушателей, хотят ли они быть рабами немцев? Аудитория дружно кричала: «Нет!» Хотя Власов тут же пояснил, что рабами они станут, если будут защищать коммунизм. Если же выступят против коммунизма, превратятся для Германии в «друзей» [3].

Но подобные речи генерала понравились не всем немцам. Гестапо составило подборку цитат из выступлений Власова, доложило Гиммлеру. Рейхсфюрер СС и начальник гестапо Мюллер возмутились и встревожились. Ведь в промышленности и сельском хозяйстве Германии трудилось уже 5 млн пленных и русских невольников! А если возомнят себя равноправными «союзниками», выйдут из повиновения? Гиммлер доложил Гитлеру, и тот устроил выволочку своим генералам. После нее Кейтель издал приказ: «Ввиду неквалифицированных бесстыдных высказываний военнопленного генерала Власова во время поездки (…), происходившей без ведома фюрера и моего, перевести его немедленно в лагерь для военнопленных».

Покровители кое-как выгородили Власова, добились замены лагеря домашним арестом. Но 8 июня 1943 г. на совещании в Бергхофе Гитлер четко разъяснил свою позицию в данном вопросе: «Мы никогда не создадим русской армии, это чистая химера». Он распорядился сохранить «власовское движение» только в рамках пропагандистской акции. Власову запретили набор добровольцев и поездки на оккупированные территории. А русские части, которые уже были сформированы, предписывалось использовать не на фронте, а в тылу, против партизан. Гиммлер доказывал, что их легче будет держать под контролем и проверить лояльность в карательных операциях.

Однако эти перетасовки принесли совсем иные результаты. На фронте солдаты «Остгруппен» убеждали себя, что они и в самом деле героически борются с коммунизмом, со «сталинской тиранией». А сдача в плен для них оказывалась разве что способом самоубийства. Но в тылу они воочию видели зверства оккупантов. Тут уж меркли любые эксцессы прошлых раскулачиваний и коммунистических репрессий. Мало того, теперь самих этих солдат посылали жечь деревни, казнить женщин со стариками. Некоторые втягивались – если сами пропали, чего других жалеть? Катились по наклонной, превращались в палачей, извращенцев, алкоголиков. Но у других брала верх не бесовщина, а природная русская душа. Убегали к партизанам, предупреждая о готовящихся ударах. Вместо расстрела соотечественников открывали огонь по немцам. Погибать – так уж красиво. А может, и не погибнешь? Спасенные замолвят словечко, повоюешь у партизан, заслужишь прощение.

В Берлин посыпались жалобы, и Гиммлер счел их подтверждением своих выводов о ненадежности русских. В сентябре 1943 г. он представил Гитлеру доклад о дезертирстве из частей «Остгруппен», убийствах немецких командиров и солдат. Фюрер настолько вознегодовал, что приказал расформировать все части из советских граждан, а солдат разослать в работу на шахты и заводы. Тут уж схватилось за голову армейское командование. Оно не могло оправиться после Курской битвы, получило новый фронт в Италии, а распоряжение Гитлера вырывало из рядов вермахта чуть ли не миллион бойцов!

Но та же самая измена итальянцев и необходимость каким-то образом заменить их подсказала компромиссный выход. Фюрера кое-как уломали смягчить решение. Не расформировывать русские части, а перебросить на Запад. «Казачий стан» отправили в Италию, казачью дивизию Паннвица – в Югославию, остатки локотской «Русской освободительной народной армии» вывели в Польшу. Аналогичным образом растасовали прочие части «Остгруппен». Их набралось 500 батальонов. По количественному составу – 50 дивизий!

Некоторые попали на итальянский фронт, другие во Францию, охранять «Атлантический вал» от высадок десанта, охранять склады, аэродромы. Немецкие части, прежде выполнявшие эти задачи, переводились в обратном направлении, на восток. Части были не лучшего состава, старших возрастов. Считали, что они-то будут служить в спокойном месте, но и им пришла пора отправляться под русские снаряды и танки.

Что касается эмигрантского Народно-трудового союза, то он попытался воспользоваться немецким отступлением для своей «национальной революции». Будоражить людей, когда немцы сбежали, а советские органы еще не утвердились. В нескольких городах были организованы митинги, печатались листовки. Выдвигались лозунги «Покончим с Гитлером, возьмемся за Сталина!», «За свободную Россию без немцев и большевиков». Но уж такого нацисты не потерпели. В 1943–1944 гг. гестапо круто взялось за НТС и разгромило его структуры как в оккупированных странах, так и в самой Германии.

31. Битва за Днепр

В пламени сражений горели не только чудища «тигров» и «пантер». Издыхали и лопались, смрадными пузырями химеры «белокурых бестий», корчились и отступали темные духи, вызванные из потустороннего мрака нацистскими вождями и магами. А наша страна преображалась, принимала древний и величественный облик Святой Руси! Церковь снова была с народом. Они снова были неразрывны – церковь, народ, воины. В одном строю. Так, архиепископ Лука (Войно-Ясенецкий), ныне причисленный к лику святых, в 1941 г. находился в ссылке и обратился к Калинину, чтобы ему разрешили работать по «старой специальности» – он был врачом-хирургом высочайшей квалификации. Разрешение было получено, он трудился в госпиталях, спас тысячи раненых, за свои разработки по медицине стал лауреатом Сталинской премии.

На средства, собранные верующими, были построены танковая колонна им. св. Дмитрия Донского, авиационная эскадрилья им. св. Александра Невского. Конечно, дело было не только в нескольких танках или самолетах. Местоблюститель патриаршего престола Сергий пояснял, что церковь через эти танки и самолеты посылает русскому воинству свое зримое благословение – точно так же, как святой Сергий Радонежский послал Дмитрию Донскому святых иноков Пересвета и Ослябю. Главным же вкладом церкви в победы оставалось ее молитвенное служение. Она объединяла людей, просыпающихся от безбожного кошмарного сна. Помогала им очиститься, вела вместе с собой. Нарастали потоки молитв к престолу Всевышнего. А разве могли противостоять Ему самые извращенные премудрости нацистских магов и «высшие неизвестные»?

Союз с церковью Сталин решил закрепить и расширить. Сразу после Курской битвы, 4 сентября 1943 г., на его дачу в Кунцево были приглашены Молотов, Берия и три митрополита: Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский) и Николай (Ярушевич). Иосиф Виссарионович выразил церкви благодарность за помощь фронту. Завел речь о созыве Поместного собора для избрания Священного синода и патриарха. Когда митрополиты заметили, что для подготовки требуется около месяца, пока архиереи со всеми транспортными трудностями доберутся до Москвы, Сталин распорядился доставить их самолетами – и собор был назначен на 8 сентября.

Была высказана и просьба об открытии богословских курсов. Сталин готов был пойти дальше. Спрашивал – почему курсы? Лучше учредить духовную академию, семинарии. Но Сергий возразил: «У молодежи не сформировалось нужное мировоззрение для такого образования». Решили начать с курсов, а уж потом открывать высшие учебные заведения. Сталин согласился и с другими просьбами митрополитов: об издании журнала Московской патриархии, об открытии храмов, освобождении священнослужителей, все еще находившихся в заключении и ссылках. А со своей стороны сделал предложения, о которых его гости даже не смели просить. Распорядился выделить церкви финансовые субсидии, обеспечить патриархию продуктами, предоставить ей несколько автомашин. Велел отдать ей особняк бывшего германского посольства в Чистом переулке, оборудовав его мебелью и имуществом. Был также создан государственный орган, Совет по делам церкви. 8 сентября 1943 г. на Поместном соборе патриархом Московским и всея Руси был избран Сергий (Страгородский) [65, 112].

Свобода веры открылась не только для православных. В октябре 1943 г. в Ташкенте было создано Центральное управление мусульман. В том же году были восстановлены центры буддистов, бурятским ламам вернули два дацана. Не обижали и иудеев. Был создан Еврейский антифашистский комитет, действовавший в тесном контакте с раввинами и зарубежными еврейскими организациями.

Духовное преображение страны и победы на фронте оказывались как бы двумя сторонами одного и того же процесса. Кстати, дальнейший поворот советского руководства в русло патриотизма сказался даже в названиях боевых операций. Если в конце 1942 г. выбиралась «планетарная» тематика – «Уран», «Сатурн», «Марс», то теперь Сталин дал операциям имена прославленных русских полководцев. Контрнаступление на северном фасе Курской дуги, на Орел, получило обозначение «Кутузов», контрнаступление на южном фланге, под Белгородом, – «Румянцев». А в это же время правое крыло Западного и Калининский фронт начали операцию «Суворов», с двух сторон нацеливали клещи на Смоленск.

Правда, артиллерии, техники и ресурсов им было выделено гораздо меньше, чем на главное направление. А враг укрепился основательно. Построил три полосы обороны с проволочными заграждениями, минными полями, умело использовал болота и речки. Калининский фронт генерала А. И. Еременко своей артподготовкой сумел порушить только первые линии траншей, пехота зацепилась за них и застряла. В бесплодных атаках падали убитые и раненые, не в силах продвинуться ни на шаг, и Ставка приостановила это наступление. Но с участка соседнего, Западного фронта В. Д. Соколовского командующий группой армий «Центр» фон Клюге принялся снимать дивизию за дивизией, затыкая дыры, возникшие под Орлом. Боевые порядки здесь оказались ослаблены, и четыре советских армии продавили оборону.

Клюге засуетился, начал срочно перебрасывать войска обратно из-под Орла. Наши воины уже углубились на 30–40 км, взяли Спас-Демянск. Но стали подходить новые соединения вермахта, яростными контратаками откидывали уставшие и повыбитые в штурме части Западного фронта. 20 августа этому фронту тоже было приказано прервать наступление, получше подготовить следующий бросок. Но ведь теперь стало легче южнее, под Орлом, откуда Клюге позабирал часть дивизий! Брянский и Центральный фронты успешно опрокидывали оставшиеся там войска, развивали наступление – и при этом стали обходить группировку, скопившуюся перед Западным фронтом.

А тем временем Западный подтянул отставшую артиллерию, разведал цели и 28 августа нанес повторный удар, прорвал вторую полосу неприятельской обороны. Он еще раз споткнулся, на третьей полосе. Но у группы армий «Центр» больше не было резервов. Гитлеровцам приходилось перекидывать туда-сюда одни и те же имеющиеся у них контингенты. Центральный фронт Рокоссовского и Брянский Попова продвигались на Брянск, Гомель, Чернигов. Клюге опять перебрасывал наперерез соединения с северных участков. Однако 7 сентября в третий раз поднялись в наступление Калининский и Западный фронты, и теперь-то они прорвали вражескую оборону на всю глубину.

В ставке фюрера понимали, насколько важны сейчас свежие подкрепления. Выгребали что можно из тыловых гарнизонов, подлечившихся раненых, новобранцев, приказывали грузить продукцию военных заводов. Но 19 сентября по железным дорогам загрохотал партизанский «Концерт» – второй этап «рельсовой войны». Полетело под откос больше тысячи эшелонов. А в Белоруссии партизаны выходили на железную дорогу целыми отрядами, каждому выдавалась толовая шашка, ее быстро крепили к рельсу и поджигали запал. Рельсы гнуло и рвало, дорога выходила из строя. Подкрепления, если не погибали, застревали на тыловых станциях. Наши солдаты продвинулись на 150–200 км, освободили Смоленск, Дорогобуж. Но залили осенние дожди, дороги стали непроезжими. 2 октября советское командование приказало войскам на западном направлении остановиться.

После разгрома врага на Курской дуге победоносная волна покатилась и на юг. На Дону неприятели еще с зимы засели за мощными укреплениями «Миус-фронта». Все атаки Южного и Юго-Западного фронтов на эти позиции захлебывались. Но когда пал Харьков, армии Степного и правого крыла Юго-Западного фронтов стали обходить германскую оборону с севера. Командующий группой армий «Юг» Манштейн был вынужден жонглировать своими войсками точно так же, как Клюге. Начал выдергивать резервы с тех участков, которые выглядели надежными. Но в результате эти участки переставали быть надежными…

Командующий Южным фронтом Толбухин воспользовался тем, что неприятель против него ослаблен. Корабли Азовской флотилии внезапно высадили десант в тылу неприятельской обороны, дерзкой атакой был освобожден Таганрог. «Миус-фронт» оказался взломанным на самом южном фланге, советские войска теперь обтекали его с двух сторон. Немцы предпочли бросить свои неприступные укрепления. Правда, в тылу у них, на реке Молочной под Мелитополем, уже строился новый рубеж, не менее сильный, чем «Миус-фронт». 2–3 полосы обороны, множество дотов, минные поля. Армии Южного фронта, разогнавшиеся преследовать неприятеля, снова были остановлены.

Но разгорелось сражение еще южнее, на «Голубой линии». Из Северо-Кавказского фронта генерала Петрова часть войск забрали для решающих сражений, в составе фронта осталось 316 тыс. солдат. Теперь 17-я армия Енеке даже превосходила по численности, на Тамани по-прежнему сидело 400 тыс. немцев и румын. И все-таки было принято решение покончить с этой группировкой. Направление главного удара снова перенесли. На этот раз наметили прорывать фронт в самом Новороссийске. Оборона тут была чрезвычайно сильная, но неприятель не ожидал удара. Запланировали штурмовать с моря, высадить десант прямо в порту. Вспомогательные атаки готовились со старого плацдарма Малой Земли и от Туапсе.

В ночь на 10 сентября в Цемесскую бухту влетели отряды торпедных катеров. На причалах и молах неприятель оборудовал многочисленные огневые точки – по ним шарахнули торпедами. Страшные взрывы поднимали бетон вместе с дотами и капонирами. А с катеров и сторожевиков выскочил первый эшелон десанта, полк морских пехотинцев. Немцы быстро разобрались, что происходит, перенесли на бухту огонь всей артиллерии, даже танков и зениток. Советские кораблики лавировали в сплошных частоколах взрывов. Их поджигали, решетили снарядами. Высадка второго эшелона сорвалась, а на морскую пехоту, засевшую в порту, полезли немецкие цепи.

Но они слишком увлеклись, стянув сюда все силы и перенацелив огневые средства. С Малой Земли удар должен был стать вспомогательным, отвлекать противника. А получилось наоборот. После артподготовки солдаты и матросы поднялись в штыки и… прошибли фронт. То же самое произошло на Туапсинском направлении, вспомогательная группировка овладела германскими позициями. С двух сторон советские части ворвались в Новороссийск. А мешанина неприятельских войск, пытающихся очистить порт, вдруг обнаружила, что ее берут в клещи, бой разгорается в тылу, и справа, и слева. Переполошившиеся враги бежали прочь из города, стали отходить на Темрюк и Тамань.

Слух о падении Новороссийска покатился по всей «Голубой линии». Немцы и румыны в ужасе озирались, как бы им не перерезали дороги назад. А советские армии засыпали их снарядами и поднялись в атаки по всему фронту. Оборона, доселе считавшаяся неприступной, сломалась. Командование Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота действительно замышляли сорвать противнику отход в Крым. Возле Темрюка высадились десантники, перехватили дорогу к портам. Но их было слишком мало, 1600 человек. Отступающая армия Енеке отшвырнула их. Однако появление десанта усугубило панику. Германские и румынские дивизии перемешались в неуправляемые толпы. Запрудили дороги и портовые городки, давили друг друга за посадку на пароходы и паромы…

Что ж, прорыв «Голубой линии» стоил колоссальных усилий и жертв. Но пришла пора пожинать плоды. Над Таманью висели наши самолеты, засыпая обезумевшие массы врагов бомбами, пулеметными и пушечными очередями. Их расстреливали черноморские корабли, батареи дальнобойной артиллерии. В Керченском проливе шли на дно суда, битком набитые неприятельскими солдатами. 9 октября все было кончено. Как отмечалось в приказе по фронту, «на Кубани и Таманском полуострове не осталось ни одного живого немца, кроме пленных». Какую-то часть 17-й армии неприятель сумел вывезти, но таманские берега и болота смердели залежами трупов. Автомашины и обломки загромождали все дороги и прибрежные пляжи. Наши войска захватили 184 склада с имуществом, 2 тыс. вагонов, более 550 орудий и минометов.

Ну а самые весомые и заметные плоды своих побед осенью 1943-го пожинали те самые фронты, которые стояли на Курской дуге. Центральный, Воронежский, Степной. Они были самыми многочисленными, оснащенными, а противостоящего врага растрепали. Хотя и здесь немцы сурово огрызались. Командование 2-й германской армии правильно вычислило, куда нацеливается ударная группировка Центрального фронта. Поснимали войска откуда можно, получили кое-какие резервы. Кулак, собранный под Севском и Новгородом-Северским, ринулся навстречу войскам Рокоссовского, жестокими контратаками остановил их. Но, усиливая одно направление, противник опять ослабил другие.

В это же время 60-я армия Черняховского относительно легко раскидала немцев на второстепенном участке, под Глуховом и Рыльском, углубилась на 60 км. Узнав об этом, Рокоссовский сам вылетел на самолете к месту прорыва, осмотрелся и перенес на этот участок главный удар, велел срочно поворачивать в пробитую брешь 2-ю танковую и 19-ю общевойсковые армии, 9-й танковый корпус. Когда они вошли в прорыв, германская 2-я армия вообще развалилась. Войска Центрального фронта стали продвигаться стремительными темпами, по 30–50 км в сутки.

Гитлер и его военачальники силились выправить положение, экстренным порядком погнали сюда резервы – 2 танковых, 3 пехотных дивизии. Но роли переменились. Когда-то русские спешили латать дыры, теперь спешили немцы. Едва на фронт прибывали свежие соединения, их бросали в бой. А русские давили их по очереди или обходили с флангов, заставляя бежать. Советское Верховное главнокомандование тоже подкрепило три основных фронта резервами, но не отдельными дивизиями, а выделило им по одной-две свежих армии, предписав наращивать успехи, Центральному наступать на Гомель, Воронежскому на Киев, Степному на Кременчуг.

Но и фюрер не ограничивался этими подкреплениями. Он кардинально менял планы. Еще 11 августа, когда стало ясно, что наступление под Курском провалилось, он издал директиву о строительстве мощнейшей позиционной обороны по всему фронту. На севере намечалась линия «Пантера» от Финского залива через Псков и по реке Великой. Далее, по Днепру, возводился «Восточный вал». Лишь в нижнем течении он отходил от Днепра – Гитлер хотел удержать крымские перешейки. Поэтому «Восточный вал» уходил на левый берег Днепра, пролегал по р. Молочной и упирался в Азовское море.

Исполнять директиву начали немедленно. На возведение укреплений были брошены саперные части, военно-строительная организация Тодта. Использовали и пленных, подневольное местное население. А 7 сентября вышел приказ Гитлера при отходе не оставлять за собой ничего. Пусть русское наступление выдохнется в мертвой пустыне. В войсках создавались специальные команды подрывников и поджигателей-факельщиков. Рушили заводы, станции, железные дороги. Палили села. Скот угоняли или пристреливали. От людей тоже требовали уходить вместе с собой. А если некогда было возиться, походя поливали автоматными очередями.

Но картины пепелищ, убитых старух и детишек удесятеряли силы наших солдат. Они рвались расквитаться. Пойманных факельщиков в плен не брали. Вычисляли их по запаху гари и бензина и расстреливали на месте [98, 115]. Чтобы спасти еще не сожженные села, советские части ускоряли движение. Шли, преодолевая усталость, без привалов, месили грязь и пыль без дорог. Германское руководство вдруг обнаружило, что грандиозные оборонительные работы на Днепре могут остаться незавершенными. А отступающие войска вообще не доберутся до них, будут уничтожены раньше.

15 сентября Гитлер потребовал от группы армий «Юг» выходить из боя, отрываться от преследования и побыстрее отходить на «Восточный вал». 12 свежих дивизий, переброшенных из Германии и Франции, уже не отправили на передовую, выгрузили на Днепре. Но и в советской Ставке осознавали, каким непреодолимым рубежом станет широкая река, если правый высокий берег превратится в крепость. Во всех фронтах и армиях было приказано сформировать подвижные отряды. Передать им танки, автотранспорт, запасы горючего. Этим отрядам предписывалось избегать столкновений с неприятелем, обходить узлы обороны. На всей скорости спешить к Днепру и с ходу преодолеть его. Таким образом, форсирование намечалось в разных местах и на широком пространстве – 300 км. Чтобы внимание неприятеля рассеялось, чтобы он не смог сконцентрировать имеющиеся силы для отражения этих ударов. В этом «беге к Днепру» выиграли все-таки русские. Не позволили соединениям вермахта оторваться от преследования, как следует закрепиться в обороне.

Первым отличился Центральный фронт. Он освободил Конотоп, Нежин, Чернигов, а 13-я армия Пухова 22 сентября выскочила к Днепру и стала переправляться, заняла довольно большой плацдарм в районе Чернобыля. Воронежский фронт значительно отставал от Центрального. Но командующий, генерал Ватутин, выделил в подвижную группу 3-ю танковую армию Рыбалко и конницу. Они на 40 км обогнали главные силы своего фронта и 23 сентября перемахнули за Днепр, заняли Букринский плацдарм южнее Киева. Степной фронт Конева еще больше отставал. Чтобы связать его, немцы нарочно оставили в Полтаве сильный гарнизон, поставив ему задачу драться до конца. Войска Конева окружили город и застряли, не в силах взять его. Ставка и Генштаб подсказывали командующему – он поддался на неприятельскую уловку. Конев это тоже понял, блокировал Полтаву заслонами и бросил армии к Днепру.

Понтонные парки отстали, тащились где-то в тылах. Но каждый командир и солдат осознавал – время работает на врага, он оборудует на берегу новые батареи и доты, роет траншеи, ставит минные поля. Вырвавшись к Днепру, старались переправиться сразу же, искали рыбачьи лодки, сооружали плоты. В нескольких местах удалось перескочить реку неожиданно, без выстрелов. Чаще плыли под огнем. Но даже и в этих случаях было ясно – если не сейчас, то потом будет еще труднее, прольется еще больше крови.

Чтобы облегчить форсирование, Верховное главнокомандование наметило 24 сентября высадить за Днепром воздушно-десантный корпус, 9 тыс. парашютистов. Увы, замысел скомкался. Столь масштабная высадка с воздуха за время войны осуществлялось только один раз, в начале 1942 г. под Вязьмой. Чаще десантникам приходилось сражаться в качестве пехоты. Ну а теперь, когда появилась возможность снова применить их по назначению, уже не удалось набрать достаточное количество летчиков, имеющих опыт десантирования. Первый эшелон выбросили над своими войсками и над Днепром. Второй, 5 тыс. человек, высыпали над неприятельской территорией, но рассеяли слишком широко. Мало того, их высыпали прямо над танковыми дивизиями немцев, которые в это время выдвигались к Днепру. Наших парашютистов разнесло друг от друга на значительном пространстве, и большинство из них было сразу перебито. Лишь некоторые группы и отдельные бойцы сумели пробраться обратно через фронт или найти партизан.

В эти месяцы среди наших военных резко возросло количество Героев Советского Союза – правительство постановило присваивать высшее почетное звание государства за форсирование Днепра в среднем и нижнем течении и других рек, равнозначных ему. Конечно же, присваивали не всем, а только первым солдатам и офицерам, сумевшим на своих участках под ливнями свинца и стали перемахнуть ширь реки и зацепиться на противоположном берегу. Но и таких воинов набрались десятки тысяч. К концу сентября на правом берегу Днепра было захвачено 23 плацдарма. Хотя оказывалось, что рывок через реку – только начало смертельного испытания. Враг обрушился на захваченные пятачки яростными контратаками.

На лодках и плотах удавалось перевезти в лучшем случае пушечки-сорокапятки, минометы, пулеметы. Худо было и с воздушным прикрытием. В период быстрого наступления наша авиация не успевала перебазироваться на новые аэродромы. Их же требовалось разминировать, отремонтировать, перевезти запасы горючего, ремонтное оборудование. С отдаленных аэродромов истребители если и долетали до плацдармов, то на короткое время, вынуждены были возвращаться назад. Германская авиация безнаказанно резвилась над Днепром, засыпала бомбами переправы и отбитые клочки берега. К плацдармам стягивалась вражеская артиллерия. Их перепахивали вдоль и поперек, на них ползли танки. Наши солдаты в буквальном смысле зарывались в землю, отбивались гранатами, отбрасывали противника отчаянными штыковыми.

Для их поддержки командование первым делом вывело тяжелые батареи поближе, на левый берег Днепра. На плацдармах появились корректировщики с рациями, через реку полетели крупнокалиберные снаряды. Представитель Ставки Жуков и командующие фронтами подхлестнули авиационных начальников. Всеми мерами ускорялось перебазирование, оборудовались промежуточные «аэродромы подскока». Над переправами появились наши истребители, разгоняя обнаглевшие стаи юнкерсов. Появились и штурмовики, бомбардировщики. Между тем саперы наводили паромные переправы. Героями здесь были все. С подвигом сжились, даже переставали замечать. Саперы трудились под постоянным обстрелом. Сильные налеты пережидали, словно непогоду. Под обстрелом понтоны курсировали через Днепр. Оттуда везли раненых. Туда – свежие подразделения, пушки, грузили легкие танки.

Уже не немцы теснили наших солдат к кромке воды, а русские отвоевывали новые метры и километры. Строились понтонные мосты, по ним пошли машины, танки. Казалось заманчивым предоставить войскам передышку, подтянуть тылы, получше подготовиться к следующему рывку. Но Ставка и Генштаб отвергли этот вариант. Решили продолжать наступление без пауз. Потому что и немцы не сидели сложа руки. Осознав, что остановить русских на линии Днепра не удалось, они принялись наращивать оборону перед плацдармами. Окружали их системами огневых точек, сосредотачивали вокруг дополнительные силы.

В это же время развернулся еще один капитальный грабеж Украины. Грузилось в эшелоны и вывозилось все, что еще можно было вывезти, – материальные и культурные ценности, сырье, продовольствие, промышленное и сельскохозяйственное оборудование. Начались новые принудительные мобилизации молодежи в Германию. Попутно «разгружались» переполненные тюрьмы. Арестованных делили на две категории. Одних отправляли в западные концлагеря, других вели на расстрелы, эсэсовцы и полицаи «трудились» до изнеможения. Но в это же время спохватились заметать следы прошлых злодеяний. В Киеве команды заключенных осенью 1943 г. выделили в Бабий Яр. Приказали раскапывать места массовых захоронений и сжигать останки.

Но полностью избавиться от улик оккупанты не успели. Наступление на Киев планировалось с Букринского плацдарма южнее города. Здесь сосредоточилась ударная группировка Воронежского фронта, 3-я танковая армия Рыбалко и две общевойсковых армии. Вспомогательный удар наносился с Лютежского плацдарма (в 30 км севернее Киева). Однако неприятель раскусил замысел, собрал на направление прорыва множество артиллерии, танковые соединения. Два раза наши части бросались на штурм, но их захлестывали ливнями огня, отбрасывали танковыми контратаками. Убедившись, насколько прочно засели немцы, Жуков предложил иное решение. Перенести направление удара. С Букринского плацдарма сняли танковую армию, кавалерийский и стрелковый корпуса, артиллерийский корпус прорыва. Скрытно, по ночам, эту массу войск отводили назад за Днепр. Кружным путем их направляли на Лютежский плацдарм. А немцам показывали, будто третья попытка прорыва готовится там же, на Букринском. Там выходили в эфир радиостанции со старыми позывными, орудия вели пристрелку, саперы снимали мины [43, 80].

Грандиозную перегруппировку сумели провести буквально под носом у врага, Но он ни о чем не подозревал, оборона на Лютежском плацдарме оставалась гораздо слабее, чем на Букринском. 3 ноября ударила артподготовка, и ошеломленное германское командование уже не сумело отреагировать на переменившуюся обстановку. Кулак тяжелой артиллерии раздробил неприятельские позиции, в траншеи ворвалась наша пехота. А за нею в прорыв устремились танки Рыбалко с кавалерией. Стали обходить с севера Киев, одну за другой перехватывали дроги. Вот-вот город могли вообще отрезать, и гитлеровцы бросили столицу Украины, беспорядочно хлынули прочь.

Ряд зданий успели заминировать, поспешно взрывали. К старым руинам 1941 г. добавлялись свежие завалы. 6 ноября в Киев вступили советские войска. Из развалин выбирались уцелевшие жители. Заливаясь слезами радости, встречали освободителей. До сих пор не верили, что кошмары оккупации позади. Не верили, что они остались живы… Кстати, среди ценностей, вывезенных захватчиками из Киева, была чудотворная Гербовецкая икона Божьей Матери. Впоследствии ее отбили у фашистов, и маршал Жуков лично возвратил святыню церкви [88].

32. Тегеран-43

Западный и Калининский фронты осенью 1943 г. несколько раз возобновляли прерванное наступление, нацеливали удары на Оршу и Витебск. Но сказался именно тот фактор, которого удалось избежать на Днепре. Передышку осенней распутицы немцы использовали гораздо лучше русских. Понарыли траншей, понастроили по удобным рубежам огневых точек, оплели их зарослями колючей проволоки. Проутюжив врага артподготовками, наши воины цеплялись за какие-то высотки или деревни. Но за первыми линиями лежали вторые, и прорвать неприятельские позиции не получалось. Впрочем, для этого было недостаточно сил и средств. Львиная доля техники, боеприпасов, пополнений направлялась на главное направление, на Украину.

После освобождения Киева армии генерала Ватутина были брошены развивать прорыв. Углублялись на запад, очищали город за городом. Однако неприятели уже опомнились. Гитлера падение Киева взбеленило. Он велел во что бы то ни стало возвратить город. Тот самый кулак, который держали южнее Киева, против Букринского плацдарма, экстренным порядком оттянули в глубину, добавили несколько резервных дивизий, и под Винницей во фланг нашим частям врезался мощный контрудар. Скомкал и раздавил авангарды, отшвырнул назад. Вместо триумфального марша по Украине пришлось зарываться в оборону, отбиваться от наползающих полчищ 4-й танковой армии врага.

Отбивались на тех же самых рубежах, что в 1941 г. Раскапывали оплывшие траншеи, занимали осевшие и потрескавшиеся доты Киевского укрепрайона. Но наши солдаты были уже другие. Опытные, уверенные в себе. Вражеские атаки уже не были для них сгустками ужаса. Это была лишь досадная помеха. Обидная, болезненная, обрывающая жизни друзей, но в общем-то преодолимая. Как горят немецкие танки, советские бойцы отлично изучили. Как брать на мушку германских пехотинцев, как всадить в них штык или долбануть прикладом, тоже успели научиться. Группировка Манштейна толкалась на месте и сама же истекала кровью.

Между тем сражение за Киев оттянуло все ресурсы группы армий «Юг». Но войска Степного фронта успели захватить несколько плацдармов на правом берегу Днепра гораздо южнее, под Днепропетровском. Командующий фронтом, Конев, оценил, что германские боевые порядки на этом участке ослабли, а промежутки между плацдармами оказались почти готовыми мешками. С разных плацдармов его армии нанесли удары навстречу друг другу. Враги заметались, кинулись выбираться из наметившихся клещей. Плацдармы под Днепропетровском объединились в обширный освобожденный район.

А еще южнее Юго-Западный фронт Малиновского взял немцев в клещи у Запорожья. С огромными потерями германская 1-я танковая армия вырвалась, отошла на укрепления «Восточного вала». Напомню, что от Запорожья эти укрепления поворачивали от Днепра, прикрывали перешейки Крыма и тянулись по реке Молочной к Азовскому морю. Этот участок обороняла 6-я германская армия, воссозданная после гибели под Сталинградом под командованием Холидта. Южный фронт Толбухина, остановленный на Молочной, понадеялся, что неприятели, отступая от Миуса, еще не успели как следует закрепиться на новом рубеже. Толбухин сделал только короткую паузу, подтянув артиллерию, и нанес удар на северном фланге, во взаимодействии с Юго-Западным фронтом.

Не тут-то было. Немцы уже изготовились к сражению. Атаки разбивались, словно волны о камни. Толбухин приостановил наступление. Но от разведки и пленных он узнал, что неприятель держится с трудом, Холидт стягивает войска с других участков. Толбухин переиграл его. Всеми мерами принялся изображать, будто намерен возобновить атаки там же, а сам скрытно и быстро передвигал основные силы на южный фланг. Этот удар оказался для врага совершенно неожиданным. Позиции пробили, в брешь сразу же ринулась подвижная группа «Буря» из 4-го кавалерийского корпуса и механизированных частей, понеслась по степям Таврии.

У немцев покатился переполох. Русские могли перерезать им дороги в тыл, переправы через Днепр. Дивизии 6-й армии хлынули кто куда. Одни спешили уходить за Днепр, другие поворачивали в Крым. Вмешался сам Гитлер. Приказал соседней, 1-й танковой армии, помочь войскам Холидта, во что бы то ни стало удержать Никополь и Кривой Рог со стратегическими месторождениями марганца и высококачественной железной руды, удержать и пути сообщения с Крымом. Русских все-таки остановили, на левом берегу Днепра враг сумел отстоять плацдарм возле Никополя.

Но южнее подвижная группировка Южного фронта проскочила к устью Днепра, отрезав этот плацдарм от Крыма. Преследуя бегущих немцев, наши части с ходу ворвались и в Крым. Овладели Перекопом, перемахнули Сиваш. Правда, углубиться на полуостров не получилось. Навстречу начали выдвигаться соединения 17-й германской армии, стоявшей в Крыму. Разогнавшиеся передовые отряды советской кавалерии и мотопехоты не смогли опрокинуть многочисленные контингенты немцев и румын. Пришлось самим окапываться, цепляться за достигнутые рубежи.

Однако теперь ситуация выглядела подходящей, чтобы штурмовать Крым с нескольких сторон. Силами Северо-Кавказского фронта и Черноморского флота были запланированы два десанта. Основной, севернее Керчи, и вспомогательный, южнее, у поселка Эльтиген. Неприятельские части, засевшие в Керчи, с двух сторон возьмут в клещи и уничтожат. Откроется дорога на полуостров с востока. А Южный фронт нажмет с севера, от Перекопа и Сиваша. Торопились ударить, пока 17-я германская армия не оправилась после разгрома на Тамани, сроки подготовки сократили до минимума.

Хотя в данном случае, в отличие от броска через Днепр, спешка пошла совсем не на пользу. Северо-Кавказский фронт был второстепенным, резервов получил мало, не успел восполнить потери после прошлых сражений. А осень на Черном море – время суровых штормов. Разыгравшаяся буря сорвала высадку основного десанта. Высадился лишь вспомогательный, у Эльтигена. Немцы встревожились, стали перекидывать против него все силы из ближайших населенных пунктов. Прижали наших воинов на узкой полоске берега, простреливали ее вдоль и поперек, не позволяя поднять головы. Правда, при этом оголились другие участки побережья. Через Керченский пролив с запозданием удалось перебросить основной десант, целую дивизию. Но фактор внезапности был уже утрачен. Командующий 17-й армии Енеке собирал к Керчи все наличные войска.

Второй плацдарм тоже блокировали. На десантников посыпались контратаки. На основном плацдарме они обошлись врагу очень дорого. Дивизия хорошо окопалась, с Тамани ее прикрывала огнем наша тяжелая артиллерия, поддерживала авиация. Под Эльтигеном высадилось всего несколько батальонов стрелков и морской пехоты. Дальнобойные орудия сюда не доставали. А враг бросал в бой танки, уставил окрестные высоты артиллерийскими батареями, окружил зенитными установками. Плацдарм постоянно поливали огнем, русские самолеты отгоняли. Через шквалы огня прорывались только катера, подвозили боеприпасы, еду, пополнения. В этом аду десант продержался больше месяца. Но даже поддерживать его было слишком тяжело, а на какие-то дальнейшие успехи под Эльтигеном расчитывать не приходилось [30].

Из нескольких вариантов эвакуации советское командование выбрало самый неординарный. Наши части на плацдарме нащупали слабое место в боевых порядках противника и среди ночи внезапно напали на этот участок. Погромили и проскочили позиции немцев, быстро двинулись в глубину их расположения. Поднялись по склонам горы Митридат, очутились возле стоявшей здесь германской тяжелой артиллерии. С налета уничтожили батареи, а потом ворвались на окраины Керчи. Удерживать их не пытались, советских бойцов было слишком мало. Но до Керчи уже доставали наши крупнокалиберные орудия с Тамани, поддержали ливнем снарядов. Подошли корабли и сняли остатки отряда с крымского берега. Эпопея Эльтигенского десанта помогла закрепить основной плацдарм у Керчи. Но операцию по освобождению Крыма пришлось отложить.

Нет, удавалось не все. И все-таки итоги летнего и осеннего наступления были впечатляющими. От врагов очистили сотни городов, десятки тысяч сел, поселков, деревень. Немцы, кстати, так и не смогли в полной мере воспользоваться захваченными богатствами, наладить работу заводов и фабрик, эксплуатацию угольных месторождений Донбасса. Русские слишком отличались от европейцев. Не желали трудиться на поработителей. Теперь начиналось восстановление разрушенных предприятий, шахт, электростанций. Под власть советского правительства возвращались миллионы людей. В армию вливались новые контингенты призывников. Сейчас уже никому не требовалось разъяснять, почему и за что надо драться. Ни матерым фронтовикам, шагающим через выжженные села и испоганенные города. Ни тем, кому довелось пожить под оккупантами.

Основную тяжесть борьбы с Гитлером и всей его коалицией Советский Союз по-прежнему вытаскивал на своих плечах. Боевые действия в Италии даже сами союзники не называли вторым фронтом. Масштабы были явно не те, достижения и подавно не те. А русские солдаты стали называть «вторым фронтом» американскую тушенку. В сорок первом – сорок втором вспоминали о нем с болью, с трагизмом: где же они, товарищи по оружию? Теперь боли и трагизма не осталось. Сами справлялись. Ну а союзнички выразили солидарность, подкинули консервов – и на том спасибо [115].

Но по мере побед умножалось число реальных товарищей по оружию. Из чешских добровольцев, эмигрантов и пленных, был сформирован батальон. Многочисленный, отлично вооруженный, по своей силе он стоил полка. Возглавил его полковник Людвиг Свобода, он и в Первую мировую успел послужить в русской армии, участвовал в Брусиловском прорыве. Батальон сохранял значительную политическую автономию, но в оперативном отношении подчинялся советскому командованию, отлично проявил себя в сражениях под Харьковом. Хотя основная его функция была, разумеется, политической и пропагандистской. Готовилась почва для грядущего освобождения Чехословакии, предстояло заранее строить с ней дружеские отношения.

Впрочем, и в польской армии Андерса не все военные выполнили приказ о перебазировании в Иран. Некоторые отказывались участвовать в грязной интриге. Группа офицеров во главе с полковником Зигмундом Берлингом обратилась к советскому правительству, просила возобновить формирование польских войск. Но уже новых войск, которые пойдут освобождать Польшу вместе с русскими. Сталин откликнулся. Под Рязанью началось формирование 1-й польской дивизии им. Костюшко. Здесь собрались единомышленники Берлинга, ушедшие из армии Андерса, созывали в строй соплеменников. Командных кадров не хватало, но помогла Советская армия, к Берлингу перевели ряд офицеров и сержантов польского происхождения.

Осенью 1943 г. дивизия им. Костюшко была направлена на фронт. По мере освобождения Украины ее пополняли поляками из числа местных жителей, партизан, и появилась возможность развернуть дивизию в 1-ю армию Народного войска польского. Чтобы не давать зацепок для антисоветской агитации, армия преднамеренно создавалась не коммунистическая. Существовал аппарат политработников, но при этом были сохранены традиции Польши, в полках и дивизиях имелись штатные католические священники. Главный капеллан армии Лопацинский имел чин полковника. Пропагандистская работа в войсках также нацеливалась не в коммунистическое русло, но обязательно в пророссийское. Солдат настраивали в духе дружбы и боевого братства с русскими. В 1943 г. на фронте появилась также французская эскадрилья «Нормандия» из 72 добровольцев (14 летчиков, 58 авиационных техников и механиков). Советское правительство выделило самолеты, недостающее количество обслуживающего персонала. Впоследствии эскадрилью развернули в полк, за время войны через его ряды прошли 96 французских летчиков.

Что же касается западных держав, то победы сорок третьего кардинальным образом изменили их отношение к нашей стране. Давненько перед Россией так не заискивали. Наверное, с 1914 г. Вот теперь-то поставки по ленд-лизу полились широким потоком. Правда, сейчас уже свои заводы действовали на полную мощность, и отечественные танки и самолеты были лучше импортных. Но кое в чем союзники действительно очень помогли. «Студебеккеры», «доджи» и прочие машины позволили решить проблему автотранспорта в войсках. Поступали очень нужные средства связи, медикаменты, сырье. А для обсуждения планов на 1944 г. снова было решено организовать конференцию на высшем уровне. Но сейчас позаботились подыскать такое место, чтобы было одинаково удобным для всех участников.

Выбрали Иран. С одной стороны, он был нейтральной страной, ничьей. С другой, его контролировали советские и британские войска, могли обеспечить безопасность. В конце ноября 1943 г. в Тегеране Сталин, Рузвельт и Черчилль впервые собрались втроем. Восседали вместе, фотографировались для газет. Хотя единство оставалось в значительной мере показным. Рузвельт во второй раз, теперь уже лично, подкатывался к Сталину с тайным предложением – заранее договориться о разделе британской колониальной империи. Иосиф Виссарионович опять отказался от нечестного сговора. Впрочем, Рузвельт вряд ли был искренним до конца. Если бы СССР согласился обсуждать данный вопрос и изложил свои запросы, можно было раскрыть их англичанам, попугать русскими аппетитами.

Под Францию Англия и США копали вместе. Выдвигали проект считать ее союзницей Гитлера. После войны лишить колоний и передать под управление Контрольного совета, как и Германию. Но тут уж воспротивился Сталин. Настоял, что комитет де Голля «Свободная Франция» должен быть признан правительством в изгнании, и Советский Союз первым пошел на такое признание. Соответственно, Францию признавали членом антигитлеровской коалиции. Заслуживала ли она подобный статус – другой вопрос. Но Иосиф Виссарионович видел, что уже начинается борьба за послевоенное устройство мира. Было совсем не лишним создать противовес США и Англии, не позволить им монопольно распоряжаться судьбами планеты.

Но будущие проблемы пока обозначались вскользь. Главным предметом споров оставался второй фронт в Европе. Черчилль по-прежнему доказывал, что даже в 1944 г. высаживаться во Франции нельзя. Ссылался на мощную оборону «Атлантического вала», на большое количество германских войск. Отсюда он делал вывод – второй – второй фронт надо открывать не во Франции, а на Балканах [138]. Стоит отметить, что все аргументы Черчилля являлись заведомой ложью. Имея в своем распоряжении систему дешифровки «Энигма», он прекрасно знал, что «Атлантический вал» существует только в проектах. А при высадке на Балканах повторилась бы такая же ситуация, как в Италии, – союзники застряли бы на горных хребтах и перевалах.

Просто Черчилль пытался гнуть свою старую линию, чтобы Германия и СССР продолжали изматывать друг друга. А тем временем англичане приберут под влияние Юго-Восточную Европу. Сталин снова протестовал, и Рузвельт на этот раз твердо поддержал его. Нет, он не испытывал ни малейшей любви к России. Он был тонким, коварным политиком и отстаивал интересы финансовой «закулисы» США. Но усиление влияния Англии, в том числе и на Балканах, заокеанских тузов не устраивало. И к тому же становилось ясно: СССР способен разгромить Гитлера даже без второго фронта. А для утверждения будущего господства США требовалось американское присутствие в ведущих европейских странах – Франции, Германии. Черчилля заставили согласиться, что второй фронт будет открыт все-таки во Франции. Определили и срок – май 1944 г.

33. «Десять сталинских ударов»

По мере того, как советские фронты нацеливались на новые задачи, их переименовывали, реорганизовывали. Эти перемены осуществлялись в несколько этапов – в октябре 1943 г., зимой и весной 1944 г. Воронежский фронт Ватутина перед штурмом Киева стал 1-м Украинским. Степной фронт Конева – 2-м Украинским. Юго-Западный (Малиновского) – 3-м Украинским, а Южный (Толбухина) – 4-м Украинским. Северо-Кавказский фронт свернули в Отдельную Приморскую армию. Центральный фронт Рокоссовского переименовали в Белорусский. Чуть позже он стал 1-м Белорусским. Брянский фронт был расформирован, армии поделили между 1-м Белорусским и Западным фронтами. Западный при этом разросся, и его, в свою очередь, разделили на два – 2-й Белорусский (Петрова) и 3-й Белорусский (Черняховского). Калининский фронт стал 1-м Прибалтийским. Из войск Северо-Западного фронта и переведенного сюда управления Брянского был переформирован 2-й Прибалтийский. На базе Волховского фронта позже был создан 3-й Прибалтийский. Ленинградский и Карельский фронты сохранили старые наименования.

А боевые операции Советского Союза в 1944 г. в исторической литературе известны как «Десять сталинских ударов». Впрочем, нужно учитывать, что это обозначение в определенной мере пропагандистское. Уж больно хорошо звучало круглое число, «десять ударов». На самом деле операций было больше. Группировали их условно, собирая в один «удар» сражения, близкие по времени и по местам, где они разворачивались. Опять же, в начале года никто еще не мог знать, сколько будет ударов. Но общий стратегический замысел закладывался изначально. Переносить усилия то на одно, то на другое направление. Не позволять опомниться, сосредоточить силы в одном месте. Пускай мечется, дергается.

Первый из десяти ударов сотряс замерзшие реки и болота под Ленинградом. Год назад блокаду пробили по самой кромочке Ладожского озера. В остальном линия фронта группы армий «Север» оставалась неизменной. На ближних подступах к Ленинграду сосредоточилась 18-я армия, наиболее многочисленная и оснащенная. Фланг и стык с группой армий «Центр» прикрывала 16-я. За два с половиной года они укрепились ох как основательно! Но теперь у советских войск хватало сил преодолеть эту оборону. К операции привлекались три фронта, Ленинградский под командованием Говорова и Волховский Мерецкова готовили основной удар. 2-му Прибалтийскому генерала Попова был поручен отвлекающий. Ему требовалось атаковать 16-ю армию и изображать, будто он намерен подсечь всю группу армий «Север».

Этот замысел поначалу удался. 12 января на 2-м Прибалтийском загрохотала артиллерия. Командующий группой армий «Север» фон Кюхлер поверил, будто русские намереваются обойти обе его армии, двинул в 16-ю свои резервы. Между тем Ленинградский и Волховский фронты готовили клещи для другой, 18-й армии. Для прорыва позиций выбрали совершенно необычное решение. Западнее Ленинграда, на берегу Финского залива, с 1941 г. сохранялся плацдарм возле Ораниенбаума. Он был отрезан от своих. Сообщение с ним поддерживалось только по морю, а зимой по льду. Германское командование никак не могло ожидать, что русское наступление начнется с этого изолированного пятачка.

В преддверии операции на плацдарме строилось множество блиндажей, землянок, укрытий. В атмосфере глубочайшей тайны сюда перебазировали 2-ю ударную армию, большое количество артиллерии, танки. Все передвижения войск и их расположение тщательно маскировались. Перевозки осуществлялись только в темноте, с рассветом все замирало. Заметались даже следы на снегу. Ни воздушная, ни агентурная разведка неприятеля не обнаружили перебросок. Свою оплошность враг обнаружил только 14 января. На него посыпались снаряды кораблей Балтийского флота, фортов Ораниенбаума, тяжелых и полевых батарей, в воздухе сменяли друг друга волны штурмовиков и бомбардировщиков. А потом на неприятельские укрепления, перемешанные в завалы мерзлой земли, хлынули солдаты 2-й ударной.

Немцы спохватились, перекидывали наперерез части с соседнего участка, из-под Ленинграда. Но и там, из района Пулкова, поднялась в наступление 42-я советская армия. Образовались клещи, нацеливаясь навстречу друг другу. И в этот же день, 14 января, перешел в наступление Волховский фронт. Он тоже ударил двумя группировками и тоже применил неожиданный маневр. Одна группировка навалилась на германские позиции с плацдарма на реке Волхов, севернее Новгорода, а вторая ночью ринулась по льду через озеро Ильмень. Пересекла его и вынырнула южнее Новгорода, наводя панику. Тут нарисовались вторые клещи.

20 января обе пары этих клещей замкнулись. Соединения Ленинградского фронта, продвигавшиеся от Ораниенбаума и Пулкова, встретились у Ропши. Германские части, не успевшие выбраться из створа между клиньев, очутились в кольце и погибали. Аналогичным образом ударные группировки Волховского фронта с двух сторон ворвались в Новгород, окружив немецкие войска, попавшие в промежуток. В обоих местах, под Ленинградом и Новгородом, образовались бреши. В них устремились войска двух фронтов – и получились третьи, огромные клещи, охватывающие всю 18-ю армию.

Фон Кюхлер принялся спешно вытаскивать ее назад. Но советские части обнаружили отход, кинулись в преследование. В результате 18-я армия вообще развалилась. 5–6 дивизий, потерявших связь между собой и со старшим начальством, откатывались на запад, к Нарве. Основная часть, 14 дивизий, потекла на юг, к Луге. Ранее уже отмечалось, что с осени 1943 г. по приказу Гитлера возводилась единая система долговременной обороны – днепровский «Восточный вал» продолжался на севере линией «Пантера» – по реке Великой, Чудскому озеру и р. Нарве до Финского залива. Города Остров, Псков, Нарва и подступы к ним были превращены в сплошные укрепрайоны.

30 января Кюхлер прибыл к Гитлеру, просил разрешения отводить войска на эту линию. Фюрер запретил, потребовал удерживать промежуточный рубеж у Луги. Кюхлер доказывал, что это невозможно, и был снят. Группу армий «Север» возглавил лучший специалист по обороне Модель. А требование не сдавать Лугу было неслучайным. Именно здесь должны были сомкнуться клещи Ленинградского и Волховского фронтов. Но Модель собрал под Лугу все боеспособные войска, которые смог наскрести. Требовал отбиваться до последнего, бросал в контратаки, а сам выводил из окружения толпы подчиненных.

На руку неприятелю сыграли недочеты 2-го Прибалтийского фронта. Впоследствии выяснилось, что командующий, генерал Попов, слишком увлекался спиртным, а наступление организовал отвратительно. Перед ним не было сплошных позиций, оборона 16-й немецкой армии представляла собой цепь укрепленных деревень, дзотов. Но грамотно нацелить орудия при артподготовке не удосужились. Распределили огонь равномерно по фронту и высыпали снаряды по пустым местам. Опорные пункты остались неподавленными, косили атакующую пехоту пулеметами. Продвигались медленно и даже оттянуть германские силы на себя не смогли. Наоборот, Модель снимал войска 16-й армии для спасения 18-й. Сталин отстранил Попова от должности, понизил в звании.

Но Лугу наши войска сумели взять только 12 февраля. К этому времени остатки перемешавшихся германских дивизий побросали в мешке артиллерию, обозы, танки, но значительная часть живой силы все-таки ускользнула. Силясь выправить катастрофу, Гитлер и его генштабисты гнали к Моделю подкрепления – в том числе голландские, бельгийские, норвежские дивизии СС. Уцелевшие ошметки 18-й армии экстренно переформировывали. Ленинградский фронт попытался развивать преследование, развернул свои армии на Нарву. Но советские части выдохлись и поредели в боях. А Гитлер придавал Нарве особое значение, назвал ее «воротами в Германию». Наши войска уткнулись в многополосную оборону, ощетинившуюся огнем дотов и дзотов, опоясанную лесами проволочных заграждений.

Точно так же армии Волховского и 2-го Прибалтийского фронтов споткнулись при попытках штурмовать укрепрайоны Пскова, Острова, Идрицы. Ставка Верховного главнокомандования приказала прекратить атаки и переходить к обороне. При этом Волховский фронт расформировали. Его воссоздали под названием 3-го Прибалтийского. Возглавил его генерал-полковник И. И. Масленников, а 2-й Прибалтийский – А. И. Еременко. Изначальных целей операции достичь не удалось. Ведь при окружении и уничтожении 18-й армии должна была рухнуть вся северная оконечность советско-германского фронта. Тем не менее победа была впечатляющей. Наши войска полностью сняли осаду Ленинграда, продвинулись на 200–280 км, разгромили 26 неприятельских дивизий и 3 дивизии уничтожили совсем. Мало того, сражение на севере сказалось и на юге. Под Нарву и Псков мчались эшелоны с германскими войсками и техникой – выручать группу армий «Север». А в это же время был нанесен второй из «сталинских ударов».

Германская попытка отбить Киев выдохлась. 1-й Украинский фронт Ватутина перемолол в обороне наседавшие на него соединения и в январе 1944 г. снова двинулся вперед, освободил Житомир, Бердичев, вышел к Виннице. Южнее наступал 2-й Украинский фронт Конева, занял Кировоград. Для координации их действий прибыл заместитель Верховного главнокомандующего Жуков. Но и неприятель не смирился, что русские выигрывают битву за Украину. Гитлер выделял командующему группой армий «Юг» Манштейну свежие подкрепления, он сколотил группировку для нового контрудара – 10 пехотных и 6 танковых дивизий.

Немцы вломились в стык 1-го и 2-го Украинских фронтов. Прорвались к Каневу и Корсуню-Шевченковскому – там все еще удерживались германские гарнизоны. В результате между фронтами Ватутина и Конева образовался глубокий провал до самого Днепра. Манштейн продолжал контратаки, силясь прорвать фланги этих фронтов, происходили ожесточенные встречные столкновения. Но германское командование, увлекшись этим боданием, совершенно забыло, что у него тоже есть фланги.

Жуков, Ватутин и Конев разработали операцию на окружение. На каждом из фронтов был сформирован ударный кулак из одной танковой и двух общевойсковых армий. 24 января они устремились навстречу друг другу. Вот тут-то Манштейн спохватился. Запоздало развернул к местам прорывов свои танковые дивизии, приказал контратаковать. Германские танкисты свое дело знали, воевали жестоко и грамотно. Даже вышли в тыл наступавшей 6-й танковой армии генерала Кравченко, отрезали ее от своих. Но шел уже не 41-й год. Наши танкисты тоже воевали грамотно. Они не стали оглядываться на немцев, появившихся за спиной. Ломанули вперед, и 28 января возле Звенигородки клинья 1-го и 2-го Украинских фронтов сомкнулись. В котле под Корсунем-Шевченковским очутились более 10 германских дивизий, его назвали «Маленьким Сталинградом».

Гитлеровцы схватились за головы. Разумеется, они использовали весь свой опыт и все ресурсы для спасения попавших в беду. Манштейн опять сколачивал бронированные тараны, принялся прошибать коридор. Командующий окруженной группировкой генерал Штеммерман дергался пробиваться изнутри. Но войска 1-го Украинского фронта уплотняли внешний обвод окружения, 2-го Украинского – внутренний. Контратаки отражали, а неприятельскую территорию постепенно сжимали. За две недели она сузилась до пятачка в 10–15 км. Его простреливала наша тяжелая артиллерия, бомбила авиация. Геринг, как и под Сталинградом, пробовал снабжать окруженных по воздуху. Но поблизости расположились несколько советских истребительных полков, сшибали германские транспортники на подступах. Скопившиеся в мешке войска стали голодать, у них кончались горючее и боеприпасы.

Отчаянным рывком с внешней стороны вклинилась 1-я танковая дивизия СС, заняла плацдарм на р. Гнилой Тикич. Навстречу ей из последних сил рванула дивизия СС «Викинг», захватила село Шендеровку Друг до друга им оставалось всего несколько километров. Штеммерман в общем-то правильно рассудил – таких шансов больше не будет. Поднял все войска. Среди глубоких снегов пройти можно было только по дорогам, и в ночь на 17 февраля по ним вытянулись многокилометровые колонны. В голове поставили лучшие части, последнее топливо слили в баки нескольких танков, сам Штеммерман шагал с подчиненными пешком. Но и советское командование догадывалось – немцы готовятся к прорыву. Где именно будут пробиваться, вычислить было несложно.

К Шендеровке Конев стянул побольше артиллерии, минометов, в окрестных лесах расположил 5-й Донской казачий корпус и танковые части. Огромные колонны немцев двигались под покровом метели. Вывалились из мрака и снежных вихрей на советские окопы. Атаковали остервенело – возвращаться им было уже некуда, а сзади напирали новые толпы. Оборону продавили массой, но их стали расстреливать батареи, расставленные по соседним высотам, из леса появилась кавалерия, танки. Порядок нарушился, колонны перемешались. Некоторым повезло, проскочили через смертельный коридор к своим. Другие находили конец под снарядами, гусеницами, шашками. А тех, кто пытался прятаться по лесам, добивал жестокий мороз. Наутро дорога между деревнями Журжинцы и Почапинцы представляла собой жуткую картину – ее загромождали сплошные завалы трупов. Среди них отыскали и тело командующего, генерала Штеммермана. 18 тыс. человек насобирали в плен [98].

И даже попытки спасти Корсунь-Шевченковскую группировку обернулись для немцев новыми катастрофами. Ведь Манштейн выдергивал для этого дивизии с соседних участков. Южнее неприятель все еще удерживался на левом берегу Днепра, не желал отдавать Никополь и Кривой Рог с бесценными месторождениями марганца и железной руды, цеплялся за надежды восстановить сообщение с Крымом. С севера, со стороны Запорожья, над этим районом нависал 3-й Украинский фронт Малиновского. С юга и востока вытянулся 4-й Украинский фронт Толбухина. Когда неприятель забрал отсюда ряд соединений, в том числе танковых, они воспользовались.

30 января оба фронта перешли в наступление. 3-й Украинский перехитрил врага. Малиновский начал атаки в направлении Кривого Рога. Направлял сюда технику, большое количество грузов. Этот участок усиленно обрабатывала фронтовая артиллерия. Немцы поверили, подтянули сюда последний резерв, две танковых дивизии. Но основная группировка Малиновского, две армии с механизированным корпусом, обрушилась на врага на другом направлении, на Апостолово, мощным рывком преодолела германскую оборону. Манштейн понял, что дело совсем худо. Развернул назад соединения, ушедшие на выручку Штеммерману. Но было уже поздно. Войска 3-го Украинского углубляли прорыв, одну за другой перехватывали дороги в тыл.

2 февраля стало ясно: назревает катастрофа еще и похлеще, чем под Корсунем-Шевченковским. Ведь 6-я германская армия оставалась за Днепром! Отрежут – и конец. Возвращенные танковые дивизии бросили в контратаки. Они несли страшные потери, снежная степь чадила горящими машинами. Такой ценой удерживались дороги, по которым с плацдарма выводили 6-ю армию. Но на переправах через Днепр царил кромешный ад. Отступающие войска забили все подступы к мостам и паромам. А советская авиация налетала беспрестанно, бомбила и расстреливала их. Возникали чудовищные пробки из полыхающих машин, повозок. Немецкие солдаты сбивались в толпы, мечущиеся в диком ужасе. На плацдарме побросали все тяжелое вооружение, автотранспорт. Но и за Днепром продолжалось бегство. 8 февраля немцы оставили Никополь, оставили и Кривой Рог. Разгромленными оказались 12 дивизий, потери превысили 40 тыс. человек.

Резкие перемены обозначились и в северо-западных районах Украины. В те же самые дни, когда армии левого крыла 1-го Украинского фронта удерживали окружение под Корсунем-Шевченковским, было приказано перейти в наступление правому крылу этого фронта – отвлечь на себя противника. Но выдергивания и переброски вражеских контингентов сказались здесь в полной мере. Наши воины неожиданно встретили весьма слабое сопротивление, опрокинули немцев. В прорыв вошли два гвардейских кавалерийских корпуса, 1-й и 6-й. Перед ними лежали дебри Полесья, а там фронта вообще не было – глухомань, болота, гарнизоны только по городишкам и деревням. Но болота замерзли, кони обходили укрепленные пункты без дорог. Корпуса двигались по 40–50 км в день, а враг даже не подозревал о них. Лавина конницы очутилась в тылу у германских частей, готовившихся оборонять Ровно и Луцк. Свалилась, будто снег на голову, с ходу овладела обоими городами.

Конечно, и наши войска несли потери. На площадях освобожденных городов, за околицами сел оставались скромные пирамидки со звездочками. Война не щадила даже командующих фронтами. Один из лучших советских полководцев, Николай Федорович Ватутин, по дороге из 13-й в 60-ю армии случайно нарвался на отряд бандеровцев. Они обстреляли появившиеся машины, Ватутин был тяжело ранен. Его лечили лучшие врачи, генерал шел на поправку. Но в рану попала инфекция, началась гангрена. Спасти его не удалось. Представитель Ставки Жуков отлично знал обстановку и временно принял командование 1-м Украинским – чтобы смена командующего не задержала продолжающихся операций и не повлияла не них.

Положение складывалось чрезвычайно выгодное, назревало еще одно стратегическое окружение. Прорыв наших войск на Луцк и Ровно охватывал с севера всю германскую группу армий «Юг». И как раз здесь, под Луцком и Ровно, быстро сосредоточили ударную группировку из двух танковых и двух общевойсковых армий. 4 марта она врезалась в боевые порядки немцев, еще не оправившихся после прошлых поражений. Стала продвигаться с севера на юг – к Тернополю, Проскурову. Однако и Гитлер уже отдавал себе отчет: дело на Украине пахнет полным разгромом. Сюда уже спешным порядком перегоняли резервы откуда только можно: из Франции, Италии, Югославии, Венгрии. По-прежнему играл огромную роль промышленный потенциал всей Европы. Из танкистов, выписанных из госпиталей, из наскоро добавленных к ним пополнений в короткие сроки реанимировались бронированные соединения.

Манштейн не стал распределять прибывающие к нему резервы для затыкания прорех. Он в который раз формировал кулак для контрудара. Получилось внушительно – 9 танковых и 6 пехотных дивизий. Стальная армада столкнулась с нашими танковыми армиями, давила попавшуюся на пути пехоту. Наше командование, в общем-то, ожидало контрудара, но его масштабы и мощь превзошли все прогнозы. В войска полетели приказы Жукова приостановить наступление, отразить немцев в обороне. Снова окапывались, снова ловили в артиллерийские прицелы наползающие стальные коробки. А эти коробки с бегущими следом автоматчиками покрывали уродливой россыпью все горизонты, наполняли воздух лязгом и грохотом. Драка была упорной с обеих сторон. В 1-й танковой армии Катукова почти полностью погибли два полка самоходок. Для расследования столь серьезных потерь приехал сам Жуков. Но командующий армией пригласил его взглянуть на поле, усеянное обломками немецких танков, и у Георгия Константиновича больше не возникло ни одного вопроса [57].

И опять же, Манштейн стянул все наличные силы против 1-го Украинского фронта. Но ведь были и другие участки. Перед 2-м Украинским оставались 8-я и 6-я германские армии. Одна так и не оправилась после Корсунь-Шевченковской катастрофы, другая – после Никопольской. А позволять им оправиться Иван Степанович Конев не позволил. Он тоже подготовил клещи. На прорыв ринулись сразу две танковых армии, 2-я и 6-я. Хотя замысел окружения сорвался. Рыхлый неприятельский фронт рассыпался сразу же. Германские войска бросили позиции, побежали прочь. Управление было потеряно, катились как придется.

Немцы не остановились даже на рубеже Южного Буга. Переправлялись как могли – по мостам, на паромах, лодках – и беспорядочно продолжали отступать. Преследуя неприятелей, наши солдаты перемахнули Южный Буг без боев, даже без остановки. С удивлением узнали, что они вступили на территорию «Транснистрии», подаренной Гитлером румынам, как бы в другое государство. Но теперь особый статус «Транснистрии» никого не интересовал. Изменилось только то, что в немецкие толпы стали вливаться целыми полками румынские солдаты. Присоединялись оккупационные учреждения, запрягали телеги со скарбом предатели, неосторожно пристроившиеся к интервентам.

Эти потоки солдат и беженцев хлынули к переправам через Днестр. Давили друг друга, погибали под бомбежками, тонули. А следом мчались русские танки. Раскидывали хилые заслоны. Но чаще при их появлении немцы и румыны сами разбегались, танкам оставалось только сшибать с шоссе загромоздившие его машины и повозки. Они с разгону, по мостам, проскочили через Днестр, вздувшийся от весеннего паводка. А вражеские войска обогнали! Неприятели отстали за Днестром, вместо того чтобы останавливать русских на такой прекрасной позиции. Теперь их прижимали к реке, добивали и брали в плен. Победоносные армии Конева за неделю преодолели 250–300 км, вступили в Молдавию и Румынию.

В это же время их соседи на 1-м Украинском фронте отразили натиск Манштейна. Германские танки выползали в атаки все меньше и все реже. А Жуков уже вел перегруппировку, собрал вместе сразу три танковых армии – в советских войсках такое количество бронетехники сосредотачивалось впервые. 21 марта растрепанные боевые порядки немцев были опрокинуты. Наши танковые части ворвались в Каменец-Подольск и Черновцы. Германскую 1-ю танковую армию и еще целый ряд соединений отрезали от своих войск и прижали к Карпатским горам. Правда, добить окруженную труппировку не получилось. Она оказалась слишком большой, 23 дивизии, из них 10 танковых. А советские войска измотались и поредели в непрерывных боях, вторые эшелоны отстали – весна развезла украинские дороги непролазной грязищей.

Противник на этот раз действовал оперативно и не стал ждать, пока русские подтянут силы и раздавят его. Вся группировка сразу же собралась в кулак и ломанула из кольца. Протаранила себе дорогу по берегу Днестра, на стыке между 2-м и 1-м Украинским фронтами. Жуков тоже отреагировал, немедленно бросил на этот участок танки, артиллерию. Брешь зажали с флангов, простреливали. Но немцы выбирались под огнем по узенькому коридорчику, устилая его мертвыми телами и грудами техники. Позже преподносили словно победу – вырвались! Умалчивая, что из этих самых 23 дивизий выбралось меньше половины личного состава.

За разгром группы армий «Юг» лишился своего поста Манштейн. Впрочем, группы «Юг» больше не было. Она оказалась разорванной на две – «Северная Украина» и «Южная Украина». Но к войскам, выбравшимся из мешка, продолжали прибывать подкрепления. Снова бросались в контратаки, под их прикрытием строились укрепленные позиции. Местность для этого была более чем удобная: горные склоны Карпат, стекающие с них реки. Советские войска были на пределе своих возможностей, израсходовали боезапас и топливо. Верховное главнокомандование приказало 1-му и 2-му Украинским фронтам перейти к обороне.

34. Океания, Индия, Рим

Американцы на Тихом океане все более уверенно разворачивали наступление. Вслед за Алеутскими островами пришел черед островов Гилберта и Маршалловых. На островах Гилберта располагалось 6 тыс. японцев. 19 ноября 1943 г. подошел флот США. Орудия линкоров изрыгнули тонны металла и взрывчатки, в воздух поднялись 900 самолетов. После того, как на островках живого места не осталось, высадились 22 тыс. десантников. Уцелевшие японцы дрались крайне упорно, бросались в контратаки, и пленных почти не было.

Впрочем, американцы боялись их, в плен не брали. Считали, что безопаснее пристрелить.

На Маршалловых островах японцев было 8 тыс. В январе 1944 г. на них двинулось 217 американских боевых кораблей, из них 12 авианосцев с 700 самолетами на борту. Для десанта было выделено 64 тыс. солдат – восемь на одного. Острова трое суток крушила авиация и артиллерия. Перепахали до такой степени, что сопротивление было оказывать почти некому. При этом были полностью уничтожены местные деревни. Жители погибли даже раньше, чем японские солдаты, – у них не было окопов и блиндажей. Их просто смахнули с лица земли, как случайную помеху. Мертвые острова, превратившиеся в лунный пейзаж, изрытый кратерами воронок, захватили без каких-либо проблем. Кстати, в двух операциях на двух архипелагах число японских пленных составило лишь 141. О численности перебитого населения американские документы и историки деликатно умолчали.

Направление дальнейшего наступления США и их союзников прорисовалось достаточно определенно – к Филиппинам. А по пути лежали Марианские и Каролинские острова. Было ясно, что они станут объектами следующих ударов. Для обороны этих архипелагов японцы решили сформировать новую, 31-ю армию генерала Обата и новый флот – Центрально-Тихоокеанский под командованием адмирала Нагумо. Для воздушного прикрытия сюда был переброшен 1-й воздушный флот, 672 самолета. Но у Японии уже ощущалась нехватка кораблей, авиации. Центрально-Тихоокеанский флот так и не сформировался. А в июне у Марианских островов появилась армада США из 282 кораблей, одних лишь авианосцев насчитывалось 15.

Основные японские силы были сконцентрированы на острове Сайпан. Его, как водится, стали перемешивать в грязь. У японского командования возник замысел разбить и отогнать американский флот – при этом десант автоматически сорвется. Для подкрепления малочисленной флотилии Нагумо к Сайпану были брошены главные морские силы Японии – в том числе 9 авианосцев. Строились расчеты, что вместе с 1-м воздушным флотом силы соберутся вполне достаточные. Возле Марианских островов разыгралось сражение и на море, и в воздухе. Однако проявилась нехватка не только боевой техники. В прошлых сражениях оказались повыбиты лучшие кадры летчиков. За штурвалами бомбардировщиков, торпедоносцев, истребителей сидела неопытная молодежь.

За два дня непрерывной драки американцы недосчитались 106 самолетов, а японцы 218, у них пошли на дно 3 авианосца. Многие другие корабли получили повреждения, растрепанные эскадры Страны восходящего солнца удалились восвояси. Дальше США и их союзники действовали беспрепятственно. Началась высадка десантов. Кроме бомб и снарядов дорогу им расчищали моря пламени. На Сайпане американцы впервые применили напалм. Выжгли остров дотла. Защитники погибли полностью, включая нескольких адмиралов и генералов. За Сайпаном последовали острова Гуам, Тиниан, Пелелиу, Ангаур, Яп, Улити…

На Марианских и Каролинских островах было истреблено 63 тыс. японцев. Опять же, при неизвестном количестве мирных жителей. Судьбы местных рыбаков, женщин, детишек, разорванных в клочья, избитых осколками или сожженных, никого не интересовали. Были – и нету. Американцы обозначили свои потери в 9,5 тыс. убитых. Хотя в этом позволительно усомниться. Очевидно, цифры занижались, чтобы не пугать «общественность», не омрачать бравурный тон радио и газет. Японцы-то были отличными солдатами и безответно уничтожать себя не дозволяли. Их винтовки и пулеметы били очень метко, а их рукопашных ударов американцы не выдерживали. Выигрывали только подавляющим огневым превосходством.

В Китае Япония до сих пор одерживала победы, заняла еще несколько районов. Но Китай был большой, покорять его подобными темпами можно было долго. А от марионеточных союзников толку оказалось мало. В армиях прояпонского правительства Китая, Маньчжоу-Го, Внутренней Монголии собирались дезертиры из войск Чан Кайши, бродяги и прочий сброд. Что с них возьмешь? В Бирме главой правительства и главнокомандующим «национальной армии» оккупанты поставили лидера местных коммунистов Аун Сана. Он в прежние годы громче всех ругал британских колонизаторов, и сочли, что он станет надежной опорой японцев. Численность его армии достигла 12 тыс. человек. Но в Бирме было много индусских деревень. Из индусов состояла значительная часть торговцев, ремесленников. Бирманцы традиционно конфликтовали с ними, национальная вражда дополнялась религиозной – индийцы тут были в основном мусульманами. Теперь Аун Сан бросил свои банды на «национальную революцию»: громить, резать и грабить индусские селения.

Соответственно, поссорился с «Индийской национальной армией» Боса. Ее численность колебалась вокруг той же цифры, около 12 тыс. Эту армию периодически посылали на фронт. Но ведь она состояла главным образом из пленных и доблестью совершенно не отличалась. Англичане громили армию, часть солдат перебегала к ним обратно, остатки отводили в тыл и принимались формировать заново. Линия фронта на границе Бирмы и Индии тоже колебалась туда-сюда больше года. У японцев не хватало сил для масштабного вторжения. Да и англичане позабирали отсюда контингенты на более важные фронты. Периодически гремели стычки сугубо местного значения, и только в феврале 1944 г. британское командование наметило более крупную операцию – расчистить дорогу в Китай для снабжения армий Чан Кайши.

Из Индии ударили две дивизии и бригада, а навстречу им 70 тыс. китайских солдат. Особенного успеха добилась 77-я индийская бригада. Она считалась удалой и доблестной, носила прозвище «чиндиты» (чудовища бирманской мифологии). Сбила части противника, быстро стала продвигаться. Но японцы перекинули на этот участок подкрепления, зажали бригаду. Удалые «чиндиты» потеряли треть личного состава и покатились восвояси. Еще одну индийскую дивизию захватили в кольцо, она еле вырвалась. А после того, как прогнали англичан, японские войска развернулись на китайцев и тоже задали им взбучку. Стремительная и эффектная победа настолько окрылила японское начальство, что оно решило немедленно развивать успехи, идти на Индию…

План был, в общем-то, авантюрой. В наличии имелась 15-я армия генерала Мутагути всего из трех дивизий да «Индийская национальная армия» сомнительного качества. Но строились прогнозы – разгромленные англичане отступают, надо двигаться в погоню, добивать, и Индия взорвется восстаниями. Мутагути отдал команду – «вперед», и на первых порах казалось, что сбываются самые радужные надежды. Две британо-индийские дивизии и парашютная бригада, пытавшиеся остановить вторжение, были раскиданы в разные стороны. Японцы заняли стратегически важную дорогу и перевал у города Кохима, осадили город Импахал.

Но в Индии у англичан имелись и другие войска. По железным дорогам и автомашинами их быстро подвозили к прорванному участку фронта. В Кохиму и Импахал успели доставить сильные подкрепления, и взять эти города японцы не смогли. Не оправдались и расчеты на восстание: Индия еще не оправилась от голодомора, вся оппозиция сидела по тюрьмам и концлагерям. К тому же британцы великолепно умели играть на раздорах многочисленных народов, населявших Индию. С племенем нага, обитавшим в приграничных джунглях, они вовремя стали заигрывать, настроив против японцев и отрядов Боса.

В результате японцы застряли в опустошенной местности, стали голодать. На захваченных у англичан джипах колесили по деревням, искали продовольствие. Но если что-то и было, жители прятали. Между тем англичане подтягивали все больше войск, обложили районы японского расположения с разных сторон, стали наседать атаками. Три дивизии 15-й армии день за днем редели, изматывались. Командир одной из этих дивизий, генерал Сата, первым решился приказать своим подчиненным – отступать. Доложил начальству, что другого выхода все равно нет. Командование армией и Генштаб возмутились. Предложили Сата, как уважающему себя самураю, вспороть себе живот. Но генерал вдруг отказался. Для Японии это было неслыханным нарушением приличий! Чтобы замять скандал, привлекли врачей и составили заключение, будто Сата сошел с ума.

Хотя он оказался одним из немногих здравомыслящих. Отход и без того начался слишком поздно. Когда измученные войска потекли назад к границе, англичане ринулись в преследование, и они окончательно сломались. 15-я армия, по сути, прекратила существование, потеряла 55 тыс. человек – из них 14 тыс. убитыми, а остальные умерли от голода, свалились больными, попали в плен. Британцы не преминули воспользоваться, вступили в Бирму, и сейчас противостоять им было некому! Уцелевшие японские отряды спешили оторваться от погони и откатывались без боя. Вся северная часть Бирмы досталась англичанам за здорово живешь!

Но, конечно, азиатские фронты по своему масштабу и накалу не шли ни в какое сравнение с европейскими. Сражения за Индию, Бирму или острова Тихого океана никак не дотягивали даже до партизанской войны на Балканах. К концу 1943 г. она охватила уже все здешние страны. Умножались партизанские отряды в Греции, Болгарии. Албанцы в прошлые годы довольно неплохо находили общий язык с итальянскими властями. Режим был мягким и безалаберным, связи с итальянцами были давними, к ним привыкли. Но теперь их разоружили, в Албанию вошли немцы. Ввели свои порядки с реквизициями, расстрелами заложников. Албанцам это совсем не понравилось, они стали браться за ножи и ружья. Достать повстанцев в горах было трудно, а казни мирных жителей отозвались ответным ожесточением. В идеологиях темные горцы не разбирались, но из Югославии подпитывали коммунистов, и албанские отряды стали коммунистическими.

Ну а в самой Югославии партизаны сумели воспользоваться развалом Италии, метаниями и разоружениями ее войск. Они перехватили под свое влияние значительные районы в итальянских зонах оккупации в Черногории, Косовском крае, завладели большим количеством итальянского оружия. Народно-освободительная армия Тито контролировала половину Югославии, ее численность достигла 56 бригад. Был создан даже «военно-морской флот» – эскадра вооруженных лодок. Они успешно вели бои с военными катерами и сторожевиками Хорватии, занимали десантами острова в Адриатическом море. В ноябре 1943 г. во второй раз было созвано Антифашистское вече Югославии, съехалось 150 делегатов от разных областей. Было принято несколько ключевых решений. Само вече провозглашалось высшим органом власти до конца войны, а Национальный комитет освобождения Югославии получил статус временного правительства. Правительство в изгнании, сидевшее в Лондоне, объявлялось незаконным. Королю Петру II запрещалось возвращаться на родину.

Подобные настроения приходилось учитывать западным державам. В Греции британские агенты заводили дружбу с командирами коммунистических отрядов. А в Югославии союзники признали Национальный комитет освобождения законной властью. При штабе Тито появились британские представители, с итальянских аэродромов сюда начали доставлять оружие, боеприпасы. Иногда присылали бомбардировщики – проучить наступающих немцев. Разумеется, это не значило, что Черчилль и Рузвельт воспылали симпатиями к коммунистам. Но выпускать Балканы из-под влияния не хотелось, а сбежавшие король и правительство утратили всякую популярность – слишком уж напакостил им союз Дража Михайловича с гитлеровцами.

Тем временем немцы продолжали карательные операции, продолжали и репрессии. Но подобные меры не приносили никакого ощутимого результата. В лучшем случае партизаны, выбитые из тех или иных долин, горными тропами перетекали в другие. Получалось, что Гитлеру надо заново покорять Югославию. А для этого уже не было сил. Придумали иной выход – обезглавить повстанцев. Выбросить воздушный десант прямо на штаб Народно-освободительной армии, уничтожить Тито и прочих руководителей. Глядишь, единое партизанское движение развалится.

Гитлеровская разведка разузнала, что штаб располагается в Боснии, в селении Дрвар. Для удара выделили парашютный батальон «СС 500» и части элитной дивизии СС «Принц Ойген». Произвести точную высадку парашютов и планеров среди скал и ущелий оказалось чрезвычайно трудно. Некоторые планеры с десантниками разбивались вдребезги. Но все-таки приземлилось достаточно солдат. Они бросились к штабу. Однако охрана и обслуживающие подразделения приняли бой не на жизнь, а на смерть. Под их прикрытием Тито и других командиров вывели из Дрвара и укрыли в пещере. А после этого вся операция потеряла смысл. Кому было нужно само захолустное селение? Но большинство эсэсовцев так и не узнали, что они геройствовали напрасно. Подоспела 3-я ударная бригада югославов, окружила десант и почти полностью перебила.

На другом фронте, в Италии, против немцев собралось неизмеримо больше войск, чем в балканских партизанских отрядах. Полтора миллиона солдат и офицеров. Они удерживали полное превосходство в воздухе, танки и орудия считали тысячами. Но вся эта масса людей, брони, артиллерии увязла у «Зимней линии», построенной немцами и итальянскими фашистами по отрогам Апеннин. Она состояла из четырех полос обороны. Первая из них называлась «линией Густава», и в январе 1944 г. союзные армии попытались преодолеть ее. Три недели подряд на разных участках бросали в атаки дивизию за дивизией. Но враг простреливал горные склоны шквальным огнем. Ущелья и овраги, заросшие высокой травой, были усеяны минами, ловушками, замаскированными заграждениями из колючей проволоки. В атакующих частях оказалось повыбито до 80 % личного состава, и союзники прекратили операцию.

Второй штурм назначили на 15 февраля. Ключевое позицию на «линии Густава» занимал древний монастырь Монте-Кассино. 142 американских бомбардировщика высыпали на него 1150 тонн бомб, и от памятника архитектуры VI в. мало что осталось. Но для немецких пулеметчиков и минометчиков развалины были еще более удобными укреплениями, чем стены и башни. Атакующих по-прежнему ошпаривали огнем. Хотя американцы с англичанами уже сделали кое-какие выводы. На самых опасных участках бросали в сражение индусов, марокканцев, французов. На монастырь Монте-Кассино послали поляков, те самые части, которые вывели из России с армией Андерса. Теперь им довелось сражаться далеко от родины, класть головы вместо английских и американских солдатиков. Под Монте-Кассино польских голов полегло очень много, но монастырь они не взяли. Штурм захлебнулся.

Третий загрохотал 15 марта. Атаковали восемь дней подряд. Дивизии индусов и новозеландцев оказались при этом совсем растрепаны, их пришлось вывести на переформирование, но они все же сумели зацепиться за некоторые важные высотки. Четвертый штурм готовили полтора месяца. В ночь на 12 мая загрохотали 1600 орудий. Потом 5-я американская армия пустила вперед французов, 8-я британская – снова поляков. Дрались двое суток беспрерывно, днем и ночью, и на нескольких участках союзники овладели позициями «линии Густава». Кессельринг начал отводить войска на вторую полосу обороны. Она была еще сильнее, называлась «линией Гитлера».

Правда, сам Гитлер незадолго до штурма велел переименовать ее в «линию Зенгера» – вдруг все-таки не выдержит, падет? Что ж, переименование оказалось нелишним. Линиято была сильной, но англичане с американцами располагали почти неограниченными резервами. Когда те или иные соединения надрывались, их заменяли другими. У Кессельринга таких ресурсов не было. У него вообще не хватало немецких солдат, их приходилось ставить только на самые ответственные места, цементировать итальянских фашистов. После четырех штурмов в германских и итальянских батальонах осталось по 100–200 солдат. Эта жиденькая цепочка не выдержала.

23 мая поляки все еще бросались в самоубийственные атаки на Монте-Кассино, а на западном фланге, на морском побережье у Анцио, 6-й американский корпус генерала Траскота прошел через неприятельские боевые порядки. Союзные планы предусматривали именно такой вариант. Вливаясь в дыру, Траскот сразу же повернул свой корпус на восток. Двинулся на Вальмонтоне, перехватывая дороги отхода противника. Кессельринг скомандовал подчиненным немедленно бросать позиции, отступать. Но было ясно – приказ опоздал. Вся группа армий «С» попадала в кольцо. Чтобы замкнуть его, требовался лишь один день. Один день – и все! Полное уничтожение противника.

Но очередной раз случилось нечто непонятное. Командующий 5-й американской армией генерал Кларк вдруг приказал Траскоту повернуть не на восток, а на северо-запад, идти прямо на Рим. Тот выполнил. Немцы, кстати, подыграли. Объявили Рим «открытым городом». То есть по международным законам заранее оповещали, что оборонять его не будут. Американцы торжественно вступили на улицы Вечного города. А в это же время восточнее, в обход Рима, спешно ускользали остатки 10-й и 14-й армий Кессельринга, чудом спасшиеся от неминуемой гибели.

Проскочили, успели. Севернее Рима германо-итальянские колонны снова развернулись, восстановили фронт по «линии Тразимене». Она была слабенькой, окопчики на скорую руку. Но на этих окопчиках части Кессельринга опять сдерживали противника, отступая от рубежа к рубежу. Тем временем к ним подходили пополнения. А в тылу, возле Флоренции, уже строилась мощная «Готская линия».

«Чудо» под Римом, как и прочие «чудеса» в Италии, стало предметом исторических споров. Его списали на честолюбие генерала Кларка. Дескать, очень уж хотел прославиться взятием Рима. Однако подобная отговорка представляется слишком уж примитивной. Согласно планам союзного командования, Рим в любом случае лежал в полосе наступления армии Кларка. Да и почему же штаб Эйзенхауэра не одернул самовольного командарма, сорвавшего без пяти минут «Сталинград»? Куда более вероятным представляется иное объяснение. Причины поворота корпуса Траскота были такими же, как и странный выбор места для высадки в Италии. Закулисные круги США, Германии и Италии не желали превращения Северной Италии в поле боя, нарушения нейтралитета Швейцарии. Не исключено, что оставление без боя Рима тоже стало частью тайного сговора. Мы вам – целенький Рим, а вы выпустите отступающие войска.

Львиная доля войск под началом Кессельринга по-прежнему состояла из итальянцев. Тем не менее англичане и американцы провозглашали не оккупацию, а «освобождение» Италии. В Рим вернулось королевское правительство, союзники относились к нему подчеркнуто уважительно. Но вели себя в Италии еще хуже, чем немцы. Марокканские полки в составе американской армии доблестно дрались при прорыве «Зимней линии», зато потом сочли, что имеют право вознаградить себя. Они рассыпались бандами по итальянским деревням. Грабили, насиловали не только женщин, но и мальчишек, дико пытали людей, вымогая деньги и ценности. В других соединениях тоже отмечались хулиганства, изнасилования, пьяные дебоши. А тыловое начальство уверенно занялось бизнесом. На черном рынке голодным итальянцам предлагали консервы, галеты, сигареты – в обмен на золото, антиквариат, произведения искусства.

35. «Транснистрия» и Карелия

О так называемой «антигитлеровской оппозиции» в Германии исписана масса литературы, снята куча фильмов и передач. Впрочем, если рассматривать не домыслы и теоретические схемы, а конкретные факты, то картина оказывается далеко не однозначной. Эта оппозиция сформировалась еще в 1930-е годы. Среди военных, аристократов, рафинированной интеллигенции уже и в те времена хватало людей, недовольных фюрером. Против нацизма они ничего не имели, но казалось обидным, что государством руководит безродный выскочка, вынырнувший неведомо откуда.

Когда Гитлер отбросил ограничения Версальского договора, принялся возрождать армию, а потом и расширять границы Третьего рейха, к персональной неприязни добавился страх. Генералы и высокопоставленные чиновники на ухо друг другу предрекали, что повторятся бедствия Первой мировой. Но рисковать своими чинами и жизнями оппозиционеры отнюдь не спешили. Дальше пустых разговоров дело не шло. Лишь две узких группы решились на какие-то действия. Одна сформировалась в дипломатических кругах, другая – в руководстве военной разведки во главе с самим адмиралом Канарисом.

Хотя и эти заговорщики даже не пытались бороться с нацизмом. Вместо этого они вступили в тайные переговоры с англичанами. Принялись торговаться – если Германия избавится от Гитлера и заключит мир с западными державами, позволят ли ей сохранить захваченные Австрию, Чехию, Польшу? А вдобавок пускай предоставят «свободу рук» в Восточной Европе, против русских. Британские партнеры соглашались, что это возможно. Подобный вариант поддержал и папа Римский. Но обсуждения остались чисто теоретическими. Ни на какие шаги для свержения фюрера оппозиционеры не отваживались. А абверовцы, чтобы подстраховаться на случай поражения, дошли до прямой измены. Стали регулярно извещать противника о сроках и планах предстоящих операций [149].

Однако даже предательство не смогло помешать триумфам фюрера. Франция рухнула, части вермахта маршировали по скандинавским и балканским странам, битых англичан загнали на их острова. Гитлер не забыл своих военачальников, щедро отблагодарил их фельдмаршальскими и генеральскими чинами, новыми высокими назначениями – и вся оппозиция развеялась, как дым! Те же военачальники напрочь забыли собственные предсказания бедствий. Теперь им казалось, будто и они были сторонниками дерзкой политики фюрера. Когда двинулись на Россию, катастрофу не пророчил никто! Все были уверены в успехах. Задумываться стали позже, когда планы стали ломаться, а потери расти.

До нас дошло несколько рассказов, будто военные и в самом деле намеревались совершить переворот. Хотя достоверность их остается очень невысокой. Эти рассказы записывались из уст немногих уцелевших заговорщиков – которым по понятным причинам хотелось преувеличить свои заслуги. Обычно они ссылались на погибших товарищей, и проверить их слова невозможно. А сами истории о перевороте изобилуют сомнительными деталями. Взять хотя бы случай, как Гитлер в августе 1941 г. прилетел в Борисов, в штаб группы армий «Центр». Генерал фон Тресков с тремя единомышленниками якобы собирался арестовать его по дороге с аэродрома в штаб. Но от замысла пришлось отказаться, потому что… вдруг обнаружилось, что у фюрера есть охрана. Да – ни больше ни меньше. Оказывается, не знали, что главу государства охраняют! Если же убрать из рассказа весь пафос и навороты, то остается – Тресков и его приятели просто почесали языки, что хорошо было бы арестовать фюрера.

По мере военных неудач число недовольных подпитывалось генералами, которых Гитлер обидел – поснимал, поувольнял, переменял их решения. Ожили и прежние группировки заговорщиков, снова взялись наводить связи с западными державами. Только теперь первую скрипку в подобных играх стали играть не англичане, а американцы. Работу в данном направлении возглавил Уильям Джозеф Донован, личность весьма важная и непростая. В годы Гражданской войны он был американским представителем при ставке Колчака, активно поучаствовал в международных заговорах против России. В мирное время стал юристом, но чрезвычайно высокого уровня – Донован являлся адвокатом Баруха, Черчилля и других подобных фигур. В 1940 – начале 1941 гг. Рузвельт назначил его своим представителем на Балканах. Как раз перед германским вторжением он закручивал интриги с греками, югославами, потом стал личным координатором президента по делам разведки, а в 1942 г. возглавил только что созданное Управление стратегических служб – будущее ЦРУ.

А непосредственные контакты с германской оппозицией осуществлял будущий шеф ЦРУ Аллен Даллес. Он, как и Донован, выдвинулся в окружении Вильсона, был племянником госсекретаря США Лансинга и весомой фигурой в масонских кругах. В Первую мировую он работал в посольстве США в Австро-Венгрии, потом в Швейцарии, в самом эпицентре закулисной дипломатии. Теперь Даллес снова обосновался в Швейцарии, и к нему в «гости» потянулись представители Канариса, генеральской оппозиции. Еще одним центром встреч и переговоров был Стокгольм. Здесь посредниками в наведении мостов стали банкиры Маркус и Яков Валленберги [148].

На путь предательства встал не только Канарис. Независимо от него удочки на запад принялся забрасывать и Гиммлер. Хотя удивляться тут, в общем-то, нечему. Глава государства всегда получает сильно подредактированную информацию – такую представляли и Гитлеру. Например, данные о потерях под Сталинградом ему занизили в несколько раз. Советская разведка даже сделала любопытный ход. Через своих агентов, захваченных гестаповцами и задействованных в радиоигре «Красной капеллы», переслало истинную сводку германских потерь. Гиммлер доложил ее фюреру, и тот учинил страшный разнос командованию вермахта. Обвинил, что генералы бессовестно врут [132]. Кстати, этими заниженными цифрами до сих пор пользуются западные историки. Но нацистские руководители спецслужб были куда более информированными, чем рядовые немцы и сам фюрер, они уже к весне 1943 г. осознавали: дело худо.

Гестапо и СД работали квалифицированно, Гиммлер знал о генеральских и великосветских кружках заговорщиков. Но не трогал их, даже тайно встречался с активистами оппозиции. Почему бы и нет? Одно из течений недовольных генералов и офицеров полагало, что лучшим вождем Германии вместо Гитлера будет именно Гиммлер! Пускай он берет власть со своими эсэсовцами, заключает мир на западе и продолжает войну на востоке. У рейхсфюрера накапливались и доказательства измены Канариса. Впрочем, и у Канариса копился компромат на Гиммлера. Между собой они враждовали, но покрывали друг друга. Знали, что у конкурента тоже имеются улики. Если прижмешь его, всплывет кое-что против тебя самого.

Что же касается военных заговорщиков, то о покушении на Гитлера они начали задумываться после Сталинграда.

Точнее, принялись рассуждать, каким образом устранить его. Пришли к выводу, что лучший вариант – бомба замедленного действия. Но тут же спохватились – немецкие бомбы не годятся, они перед взрывом издают шипение. Озадачились, что нужны только английские. Полковник Лахузен из абвера сумел достать несколько штук. 13 марта 1943 г. Гитлер прибыл на совещание в Смоленск. Фон Тресков и Шлабрендорф подошли к летчикам его самолета, передали бомбы под видом двух бутылок коньяка для берлинских друзей (на персональном самолете фюрера даже груз не досматривался!). Прикидывали: не лучше ли убить Гитлера здесь же, на совещании? Но рассудили, что при взрыве могут погибнуть генералы и офицеры, которых заговорщики намеревались привлечь на свою сторону. Привлечь позже, когда смерть вождя освободит их от присяги. О том, что фюрера можно просто застрелить, почему-то вообще не задумывались. Ну а бомбы полетели в Берлин вместе с Гитлером и благополучно не сработали.

Еще об одном «покушении» поведал историкам полковник Гернсдорф. Все свидетели, на которых он ссылался, погибли. Гернсдорф рассказывал, что после неудачи в Смоленске он вызвался пожертвовать собой. 21 марта фюрер собирался посетить выставку трофейного вооружения, фон Тресков дал Гернсдорфу две бомбы замедленного действия, полковник положил их в карманы шинели, должен был подойти поближе к Гитлеру и подорваться вместе с ним. Но взрыватель, по своей конструкции, мог сработать лишь через 15–20 минут, а Гитлер сократил осмотр выставки до 8-10 минут, и от покушения пришлось отказаться. Хотя спрашивается, если офицер в самом деле решился пожертвовать собой, если он имел возможность положить в карманы две мины, почему он не мог взять обычную гранату? Или пистолет [149]?

В сентябре 1943 г. генерал Штифф вызвался пронести бомбу на совещание в Растенбурге, в ставке фюрера. Но в последний момент он струсил. А потом весь склад английских бомб, хранившихся у Штиффа, случайным образом взорвался. Тех самых бомб, которые в нужный момент имели привычку не взрываться. А когда не стало бомб, то и о покушениях говорить перестали… Не знаю, как у других, но у меня сложилось впечатление, будто подобные замыслы рождались на офицерских застольях. После некоторого количества рюмок все казалось простым и исполнимым. А когда доходило до дела, участники скисали. Начинали выискивать причины, как бы отъехать в сторону.

Переговоры с западными державами протекали куда более интенсивно. Но и они зацикливались на бесконечных обсуждениях – на каких условиях может быть заключен «мир без Гитлера». Причем стоит отметить, что ни о каких принципиальных изменениях нацистской политики речь не шла. Лидер заговорщиков генерал Бек поучал: «Плохо не то, что делает Гитлер, а то, как он это делает». От США и Англии оппозиция хотела получить гарантии, что немцам будут оставлены все их завоевания в Центральной Европе, сохранена «свобода рук» на Востоке. А еще лучше – вместе выступить против русских… И нелишним будет отметить, что дипломаты и эмиссары западных союзников отнюдь не отвергали подобные переговоры. Встречались, уточняли пункты и формулировки возможных соглашений. Не побрезговали вступить в диалог даже с Гиммлером. От его лица на международной арене подвизался начальник внешней разведки СД Шелленберг. Он установил связи с Даллесом, с британским генеральным консулом в Цюрихе Кейблом.

В декабре 1943 г. Шелленберг приехал в Стокгольм, Яков Валленберг устроил ему встречу с официальным представителем Рузвельта Хьюитом. Буквально накануне, на Тегеранской конференции, СССР, США и Англия подтвердили взаимное обязательство, что война должна вестись до безоговорочной капитуляции противника и никакие сепаратные переговоры о мире не допускаются. Если враг сделает такие предложения одной из союзных держав, она обязана немедленно сообщить другим. Но Хьюит об этих обязательствах как будто «не знал». И даже о союзе с СССР совершенно «забыл». Он говорил, что «следует переместить как можно больше войск вермахта на Восток, чтобы остановить русских, одновременно заключив мир с западными державами» [148]. Хьюит пообещал Шелленбергу прозондировать этот план в Вашингтоне, и если он будет одобрен, в течение февраля 1944 г. в шведской газете «Тиднинген» появится объявление: «Продаются ценные аквариумные золотые рыбки – 1524 кроны». Валленберг выразил готовность посодействовать по своим каналам.

Но после Курской дуги, после прорыва обороны на Днепре Гитлер тоже с запозданием пришел к выводу – на западе надо попробовать заключить мир. По его поручению министр иностранных дел Риббентроп отправился в Испанию, тайно общался с британскими дипломатами. Но об этих контактах узнала советская разведка. В «Правде» была опубликована заметочка о состоявшихся переговорах со ссылкой на «корреспондента в Каире». Хотя американцы с англичанами хорошо знали – никакого корреспондента в Каире у «Правды» нет. Следовательно, публикацию в главной советской газете мог инициировать только Сталин. Дело получалось слишком уж скандальным. Черчилль 24 января 1944 г. быстренько написал Иосифу Виссарионовичу, оправдывался: «Мы и не думали о заключении сепаратного мира даже в тот год, когда мы были совсем одни…» Выступил и Рузвельт, заверил в полной лояльности США [94]. Переговоры с Риббентропом не получили дальнейшего продолжения. А Шелленберг так и не дождался объявления о продаже рыбок…

В лихорадочных поисках выхода метались не только немцы. Эмиссары венгерского диктатора Хорти тайком от Берлина ездили в Швейцарию, Турцию. Встречались с советскими, британскими, американскими представителями, давали понять – их правительство желало бы выйти из войны. Но гитлеровские спецслужбы пронюхали об этих переговорах, донесли Гитлеру. Повторения итальянского сценария он не допустил. Насел на Хорти и в марте 1944 г. вынудил его подписать соглашение о вводе в Венгрию германских войск. Вроде бы и в самом деле требовалась помощь – русские выходили к Карпатам, к венгерским границам. Но части СС расположились рядышком с Будапештом, взяли его под присмотр. Да и вообще вторжение очень напоминало оккупацию. Кроме воинских частей в Венгрии появились структуры гестапо, СД. Причем с правительством Хорти эти гости не слишком считались.

В противовес Хорти они настояли на легализации запрещенной организации «Скрещенные стрелы» во главе с Салаши. Принялись подпитывать ее, сами себе создавали опору в лице венгерских фашистов. Вместе с салашистами немцы взялись регулировать министров, арестовывать неугодных деятелей. Евреев Хорти не жаловал. В Венгрии были приняты расовые законы, сходные с Нюрнбергскими, – для иудеев исключалась государственная служба, браки с венграми. Но каких-либо репрессий до сих пор не было. Теперь в Будапешт прибыл гиммлеровский уполномоченный Эйхман. Через венгерское министерство внутренних дел были изданы указания создавать в городах гетто, собирать туда евреев. А из гетто началась «разгрузка» в Освенцим. Впрочем, нацистские спецслужбы крупно наживались на этой кампании. Например, владельцам венгерского концерна «Манфред Вайс» разрешили выехать в Португалию, если они «подарят» свои предприятия в собственность СС. Аналогичным образом могли выкупить себя другие промышленники, финансисты, крупные торговцы.

Для того чтобы удерживать в союзе Румынию и Финляндию, Гитлеру пока не требовалось столь радикальных мер. Конечно, в Бухаресте и Хельсинки тоже осознавали, насколько ухудшается их положение. Но им очень уж хотелось удержать захваченные земли. Одним – Транснистрию, другим – Карелию. Транснистрия было любимым детищем Антонеску. Она получила особый статус, что-то наподобие колонии. Как немцы строили планы германизации, так и в Бухаресте выдувались проекты «романизации» новых земель. Ученые мужи и правительственные чиновники захлебывались рассуждениями о «культурно-просветительской миссии» румынского народа среди темных славян. Для Транснистрии даже издавались особые школьные учебники на русском языке со множеством грамматических ошибок и с ярым прорумынским содержанием.

Реальная «романизация» стала более прозаичной. Когда под власть Румынии вернулась Бессарабия, все земли и предприятия были возвращены прежним хозяевам. А «Транснистрия» 20 лет пробыла в составе СССР, хозяев не осталось! Она стала клубком невиданного хищничества, румынские деляги ринулись хапать что плохо лежит. Плодороднейшие земли! Одесса! Тут было чем поживиться. От дельцов и хапуг щедро кормились подношениями административные, военные чины. Что касается культурно-просветительных мер, то они не ограничивались учебниками (кстати, и учебники были выгодным делом, кто дорвался к изданию, хорошо погрел руки). А ради пущего просвещения славян в Транснистрии были официально введены телесные наказания.

Антонеску по-прежнему добросовестно исполнял заказы крупных торговцев и промышленников. В прошлых главах уже отмечалось, что румынских евреев не коснулись кампании гонений – они обрушились только на «чужих» евреев в Молдавии и Транснистрии. А с 1943 г., когда запахло жареным, антисемитская кампания прекратилась даже на оккупированных территориях. Уцелевших евреев начали выпускать из концлагерей. Мало того, румыны стали давать убежище евреям, спасающимся из германской зоны оккупации. Словом, Антонеску взялся устранять помехи для примирения с Америкой и Англией. Неужели румынские деловые круги не сумеют по-хорошему договориться с западными коллегами?

Однако договариваться оказалось уже поздно. «Третий сталинский удар» в 1944 г. нанесли 3-й, 4-й Украинские фронты и Отдельная Приморская армия. После сражения за Никополь и Кривой Рог 4-й Украинский был выведен из общей линии советских фронтов. Его оттянули назад и развернули против Крыма. А 3-й Украинский Малиновского продолжил наступление вдоль черноморского побережья.

Разбитая 6-я германская армия катилась прочь, но навстречу ей из «Транснистрии» выдвинулась 3-я румынская армия. Вместе остановились, взялись готовить оборону в низовьях Южного Буга и по Бугскому лиману. Попробуй-ка преодолеть такую преграду! Но 6-я германская, выбираясь с плацдармов за Днепром, побросала там свои танки, артиллерию. А восстановить силы советские части ей не дали. Наседали на пятки и с ходу ринулись на штурм Николаева. Вместо того, чтобы задержать русских на подступах к Бугу, немцы повалили за Буг. Правда, другой берег реки и Бугского лимана ощетинился румынскими батареями и пулеметами. Но севернее через Буг уже перемахнули две танковых армии 2-го Украинского фронта, стремительно углублялись в расположение неприятеля.

Германское и румынское командование нервничало. Стало выдергивать войска с южного участка, чтобы хоть как-то залатать прорыв. А Малиновский воспользовался. В конце марта армии 3-го Украинского фронта с боем форсировали Буг, опрокинули врага. Вот теперь Транснистрии приходил полный конец. Румынские власти объявили об эвакуации Одессы. Однако удрать уже не удалось. В составе 3-го Украинского фронта не было танковых армий. Имелся лишь механизированный корпус и кавалерия, но их хватило. Малиновский приказал им обойти Одессу. Слабые отряды неприятеля они сметали, от серьезных боев уклонялись. Вырвались к Очакову, и вся группировка немцев и румын, скопившаяся в Одессе, попала в окружение. 3-й Украинский развернулся, прижимая ее к морю. Неприятели пали духом. Отбивались, но надолго их не хватило. 9 апреля наши солдаты заняли северные окраины города. Ночью последовал общий штурм, и к утру 10 апреля Одесса была освобождена.

В эти же дни развернулось сражение за Крым. Уже 5 месяцев немцы поддерживали связь с полуостровом только по морю и по воздуху, но Гитлер требовал удерживать Крым во что бы то ни стало. Он представлял собой непотопляемый «авианосец», мешавший советским перевозкам по Черному морю. А его падение открывало русским дорогу к берегам Румынии и Болгарии, должно было сказаться и на политических настроениях в этих государствах. 17-я армия Енеке до сих пор представляла собой внушительную силу из 5 германских и 7 румынских дивизий – около 200 тыс. солдат, 3600 орудий, 215 танков.

Советские войска зацепились за Крым в нескольких местах, 4-й Украинский фронт Толбухина на Перекопе и Сиваше, Отдельная Приморская армия – у Керчи. Неприятель постарался укрепиться, окружил плацдармы сильными позициями. 8 апреля начали штурм армии Толбухина. Враги жестоко отбивались, каждый метр приходилось прогрызать с боем. Но атаки перемежали повторными артподготовками, подавляли огневые точки противника. На третьи сутки, 10 апреля, в обороне удалось взломать достаточную брешь. Толбухин ввел в нее 19-й танковый корпус. По крымским степям боевые машины ринулись на Джанкой и Симферополь.

А на плацдарме под Керчью перешла в наступление Отдельная Приморская армия. Вражеские позиции перед ней были сильнейшие, но сейчас 19-й танковый корпус выходил им в тыл. Немцы и румыны побросали свои траншеи и доты, начали отход. 13 апреля были освобождены Феодосия, Симферополь, Евпатория. 14 апреля – Судак и Алушта. Основная масса вражеских войск стягивалась в Севастополь. Занимали старые советские укрепления, спешно достраивали новые.

15 апреля к Севастополю вышли наши передовые части. Сунулись с ходу, как в другие крымские города, но напоролись на шквальный огонь, навстречу выплеснулись контратаки. А в это время в порту полным ходом началась эвакуация, солдат грузили на суда. Но даже из тех, кому посчастливилось попасть на борт, спасались далеко не все. На подступы к Севастополю вышли подводные лодки Черноморского флота, поднялись в воздух бомбардировщики и торпедоносцы. Переполненные транспорты и баржи шли на дно. У румын после этих перевозок уцелела лишь третья часть грузовых судов и боевых кораблей. У немцев погибли огромные пароходы «Тотила» и «Тейя» – вместе с ними море поглотило 8 тыс. солдат и офицеров.

Ну а советское командование приостановило наши войска у Севастополя. Подвезли тяжелую артиллерию, прорывавшую фронт у Перекопа и Керчи, пополнили боезапас. 5 мая загрохотал общий штурм. Немцы и румыны дрались с упорством обреченных. Гитлер даже вспомнил, как русские обороняли Севастополь полгода. Указывал, что немцы должны превзойти их. Енеке пытался объяснить, что это невозможно, и был снят с должности. Хотя для него отставка обернулась спасением, он получил возможность улететь восвояси. А его подчиненные вместо полугода продержались четыре дня. 9 мая исковерканный город был очищен от неприятеля. Уцелевшие враги бежали на мыс Херсонес. Перемешались здесь, их расстреливали из орудий, бомбили. 17 мая остатки 17-й армии сложили оружие. В плен попала 61 тыс. солдат и офицеров. Примерно столько же было уничтожено.

Северному партнеру Гитлера, Финляндии, пока доставалось не так крепко, как венграм или румынам. Но после того как немцев отогнали от Ленинграда, возникла надежда, что финские политики и военные должны образумиться. Сталин решил припугнуть их. Поручил командующему дальней авиацией Голованову нанести несколько воздушных ударов по Хельсинки. В феврале 1944 г. было совершено три масштабных налета, и Голованов вспоминал – если бы бомбили непосредственно финскую столицу, она просто исчезла бы с лица земли. Но Сталин запретил удары по жилым кварталам и центру города, велел бомбить только порт, железнодорожный узел, военные объекты в предместьях. Он не желал, чтобы нарастало озлобление, намеревался лишь подтолкнуть противников к переговорам.

Увы, даже столь весомого «намека» финны не поняли. Наоборот, они бурно радовались, что город цел. Значит, русская авиация не умеет бомбить, ее можно не бояться! 16 марта пожелание о выходе Финляндии из войны прозвучало в речи Рузвельта. Это было весьма многозначительно. Финнам давали понять, что их согласны не рассматривать вместе с нацистами, вести отдельный диалог. Президента США все-таки услышали. В Москву в секрете от немцев отправилась финская делегация. Сталин высказал очень умеренные условия. Восстановить довоенную границу, выгнать из Финляндии или интернировать находящиеся там германские войска. А за ущерб, нанесенный Советскому Союзу, в пятилетний срок заплатить репарации в 600 млн долларов.

Нет, финнов подобные требования не устроили. В Финляндии располагалась 200-тысячная германская армия. Разве она согласится уйти без боя? Платить тем более не хотелось. А возвращать захваченную Карелию было совсем жалко. Финское руководство рассудило, что от русских можно отсидеться за линией Маннергейма. В 1939–1940 г. она держалась больше трех месяцев, а теперь ее наращивали два года. Настолько же мощные позиции оборудовали в Карелии, перекрыли ими дефиле между озерами и болотами. Потычутся русские, разобьют лбы, глядишь, и вовсе прекратят атаки. А дальше вдруг что-нибудь изменится? На советские предложения последовал однозначный отказ.

Ну что ж, коли так, был подготовлен «четвертый сталинский удар». Командующий Ленинградским фронтом Говоров хитро ввел противников в заблуждение. Он показывал, будто намеревается наступать на Нарву. Об этом допускались утечки информации. Изображалось, будто здесь появляются подкрепления. На самом же деле армии Ленинградского фронта скрытно отводились в тыл, грузились на поезда и суда Балтийского флота, перевозились обратно к Ленинграду. 9 июня на Карельском перешейке загрохотала масса артиллерии. Артподготовка длилась 10 часов и была прекрасно спланирована. Полевые и тяжелые орудия различных калибров обрабатывали разные рубежи, заранее разведанные цели.

Под прикрытием ливней снарядов и мин на 11 участках линии Маннергейма началась разведка боем. Батальоны поднимались в атаки, при этом проявлялись еще не известные огневые точки врага. Их долбили новыми артналетами. Но в двух местах наши солдаты ворвались на неприятельские позиции, обозначились участки прорывов. Говоров вообще отработал эту операцию детально и крайне пунктуально. Отверг авантюры, отверг варианты «а вдруг». Продвижение намечалось по этапам. Расчистить бросок артиллерией, овладеть рубежом – и снова подтянуть артиллерию, расчищать. С фланга прикрывал Балтийский флот, высаживал десанты, они взламывали оборону со стороны моря. Средний темп наступления определялся в 12 км в сутки. Таким образом, вся операция должна была занять 10 дней [32].

Надежды финнов на повторение сценария 1939 г. поползли по швам. Какие уж там три месяца обороны! План Говорова выполнили точка в точку, ровно за 10 дней. 20 июня наши части вошли в Выборг. Финское правительство и командование были в шоке. Лихорадочно собирали все силы на третью, последнюю линию обороны – она проходила по старой государственной границе. Перебрасывали сюда войска из Карелии. Но это оказалось на руку Карельскому фронту Мерецкова. Он начал наступление как раз 21 июня. Возведенные тут мощные укрепления взламывали снарядами таким же образом, как линию Маннергейма. 28 июня был освобожден Петрозаводск [81].

Правда, обстановка немного успокоилась. Третью полосу линии Маннергейма, за Выборгом, советские войска не прорвали. Финская пропаганда расшумелась о «чуде», славила своих бойцов, спасших отечество. Однако в действительности никто третью полосу всерьез не штурмовал. Финнов по-прежнему принуждали к миру. Перед Ленинградским и Карельским фронтами была поставлена задача освободить только свою территорию. На финские земли СССР не претендовал, и губить воинов в новых прорывах было незачем.

36. Еще раз о преступниках

По мере того как Вторая мировая война уходила в прошлое, на описания исторических событий накладывались те или иные искажения, менялись оценки. В частности, развивалась тенденция относить все преступления только на счет нацистской верхушки и карателей из СС, гестапо. Тенденция была чисто политической. Федеративная Республика Германия вошла в блок НАТО, стала в холодной войне союзницей США и Англии. Поэтому злодеяния списывали на узкий круг лиц, плодились мифы о честных офицерах и генералах, противостоявших Гитлеру. Аналогичным образом Германская Демократическая Республика стала союзницей СССР, и рождались легенды о рабочем подполье.

Действительности не соответствовало ни то, ни другое. Черные потусторонние духи, вызванные и вскормленные нацистами, захватили под свое влияние не кучку, не касту, они закружили в безумных вихрях миллионы людей. Охрану Освенцима несли не только подразделения СС, но и вермахта. Да и массовым истреблением пленных в 1941 г. отличились обычные армейские части. Кому сдались «недочеловеки», те их и расстреливали. А для конвоирования и охраны пленных строевые воинские части старались не отвлекать. В 1941–1942 гг. эту задачу возложили на военно-строительную организацию Тодта, куда призывали граждан старших возрастов. Именно «стройбатовцы», почтенные отцы семейств, гнали пленных к лагерям, пристреливая по дороге отставших, морили голодом на огороженных клочках поля.

Армейские части широко привлекались к карательным акциям. А при отступлении, как уже отмечалось, появились особые команды факельщиков. Но бесчинствовали не только они. Битые немцы сплошь и рядом срывали свою злость на мирных жителях. Так, под Одессой в Куяльнике бегущие подразделения 6-й германской армии принялись хватать всех, попавшихся под руку, и расстреливать в глиняном карьере. Перебили более 400 человек – в их числе было 30 младенцев, умерщвленных вместе с матерями. Город Старый Крым был освобожден партизанами, но появились части 98-й немецкой дивизии, отступавшей от Керчи к Севастополю. Выбили партизан, а перед тем как удрать, обошли дома и убили всех, кого застали, – 584 жителя. Комиссия по расследованию злодеяний оккупантов собрала свидетельства о сотнях подобных трагедий.

Генералы вермахта разрабатывали бесчеловечные проекты, ничуть не уступающие эсэсовским. Например, 12 июня 1944 г. командование группы армий «Центр» и штаб 9-й германской армии представили министру восточных территорий Розенбергу план «Сенокос». Сообщали, что они намерены захватить 40–50 тыс. подростков 10–14 лет и направить в Германию для работы учениками и подмастерьями. Пояснялось, что «эта мера направлена не только на предотвращение прямого пополнения численности армий противника, но и на сокращение его биологического потенциала» [8].

В предшествующих главах уже рассказывалось, что немцам ничуть не уступали в зверствах их союзники – венгры, финны, румыны, хорваты. А уж Япония в данном отношении могли дать фору гитлеровцам. Здесь никаких эсэсовцев в помине не было, но армейские офицеры, унтер-офицеры, солдаты то и дело устраивали кошмарные массовые расправы. Флотским офицерам гораздо реже, чем в армии, приходилось встречаться с противниками лицом к лицу. Но и они жаждали почувствовать себя настоящими самураями, омыть мечи живой человеческой кровью. Среди подводников действовал приказ – не удовлетворяться торпедированием неприятельских судов, а стараться истреблять всех, кто находится на борту: команду, пассажиров. Сохранились свидетельства, как это происходило после потопления пароходов «Дзисилак» и «Жан Николет». Подводная лодка всплывала. Людям, спасшимся на шлюпках, под угрозой наведенной пушки приказывали причалить к подводной лодке и подняться на палубу. Связывали, кололи штыками, а офицеры практиковались во владении мечом, отсекали головы, руки, ноги. Этим занимались инженеры, штурманы, офицеры медицинской службы [118].

Японский воинский кодекс внушал, что сдаваться в плен вообще позорно. Захваченных противников презирали. Поиздеваться над ними, потешить самолюбие выглядело нормальным и естественным. А тех пленных, кого все-таки не прикончили, распределяли на тяжелые работы – строить и ремонтировать дороги, мосты. Кормили более чем скудно, за невыполнения заданий наказывали. Люди умирали от лихорадок в тропическом климате. За мелкие провинности их избивали, за более серьезные проступки рубили головы перед строем. Всего за время войны погибло 27 % американцев и англичан, попавших в японский плен. Для солдат и офицеров других национальностей данные отсутствуют.

В отношении медицинских опытов над живыми людьми японцы значительно опередили немцев. Еще в 1932 г. в Маньчжурии был создан «отряд 731», начавший разработки бактериологического оружия. Для экспериментов использовали пленных китайцев. Иногда, если срочно требовалось «сырье», их просто похищали в ближайших селениях. Но японские ученые предполагали, что смертоносные бациллы могут по-разному действовать на людей различных рас и народов. А применять бактериологическое оружие предполагалось в основном против русских. Что ж, в Маньчжурии проживало много эмигрантов. Прав у них было еще меньше, чем у китайцев, и по заявкам «отряда 731» полиция поставляла требуемое количество мужчин, женщин, детей. Всего русские составили около 30 % подопытных.

Их заражали теми или иными бациллами, отслеживали, как протекает болезнь. Если жертва выживала, ее использовали для последующих опытов – живыми из «отряда 731» не выходили. Кроме бактериологических программ развернулись и другие исследования. Людей помещали в барокамеру, исследуя смерть от понижения давления. Доводили до гибели от перегрева, переохлаждения, изучали воздействие ядов, провоцировали гангрену. Иногда подвергали людей вивисекции, удаляли заживо различные органы вплоть до головного мозга, чтобы изучить их «свежими». Персонал «отряда 731» насчитывал 3 тыс. медиков, служащих, охранников. А за время существования в его лабораториях, по разным оценкам, оборвались жизни от 3 до 10 тыс. жертв.

Наряду с «отрядом 731» возник другой, «отряд 516», он занимался разработками химического оружия. Третий, «отряд 100», создавал бактериологические средства для заражения животных и сельскохозяйственных растений. В этих центрах также осуществлялись опыты над людьми. Впрочем, подобные изуверства совершались не только в сверхсекретных институтах. Ими увлеклись и обычные военные врачи. В гарнизонах Новой Гвинеи и Индонезии они устраивали для любознательных сослуживцев уроки анатомии. Вскрывали еще живых пленных, показывая и рассказывая, как функционирует тот или иной орган [118].

Выше уже отмечалось, что основатель общества «Аненербе» профессор Хаусхофер был посвящен в тайное самурайское общество «Зеленый дракон». Стоит ли удивляться, что институты «Аненербе» подхватили самурайские методики? Впрочем, нравственный уровень оказался примерно одинаковым как у адептов средневековой восточной мистики, так и у культурных европейцев. На Западе об использовании подопытных людей первыми заговорили ученые с мировыми именами – министр здравоохранения Италии Конти и профессор Шиллинг. Они возглавляли малярийную комиссию при Лиге Наций и обратились к Гиммлеру, предложили провести на заключенных исследования по разработке лекарств и прививок против малярии. Рейхсфюреру СС идея понравилась. Эксперименты по заражению людей малярией развернулись в Дахау – из-за того, что рядом были медицинские кафедры Мюнхенского университета.

Работу признали весьма полезной, и спектр исследований стал расширяться. Да и само общество «Аненербе» постепенно разрослось до 50 крупных институтов. Гиммлер и его сотрудники подгребали под себя самые престижные темы – разработки новейших систем вооружения, ракет, радиоэлектронного оборудования, ядерных устройств. Медицинское же поприще стало особенно благодатным. Ведь под эгидой СС соединились лучшие ученые и карательные органы. Миллиардеры из «кружка друзей рейхсфюрера СС» обеспечивали финансирование. Все это вместе позволило проводить такие исследования, которые нигде больше были невозможны!

Развернулись программы по изучению воздействия на людей отравляющих веществ, по заражению тифом и гепатитом, по искусственному загрязнению ран и провоцированию гангрены, по пересадке костей. По заявкам люфтваффе в лице фельдмаршала Мильха начались исследования по влиянию на организм низкого давления – подопытных сажали в барокамеры и откачивали воздух. А в северных морях, у берегов Норвегии, сбитые германские летчики нередко падали в воду. Поэтому люфтваффе заказали изучить переохлаждение в ледяной воде, различные методы отогревания и возвращения к жизни.

Потом начались массовые обморожения на русском фронте, и добавились программы по «сухому» замораживанию людей на воздухе и в снегу. При этом центр медицинских исследований СС переместился из Дахау в Освенцим – в Польше зимы были холоднее, чем в Баварии. Кстати, на данном поприще тоже проявились болезненные комплексы Гиммлера. Ссылаясь на одну из германских легенд, он настоял – среди методов реанимации замерзших надо провести серии экспериментов по их отогреванию обнаженным женским телом, половым актом. Специально для этого выделили партию заключенных-проституток [149].

Рейхсфюрер СС весьма озаботился и вопросами скорейшего размножения германской расы. По распоряжению Гиммлера его любимец доктор Рашер начал в Освенциме эксперименты над женщинами разных национальностей, родившими двойню. Искали, чем их организмы отличаются от других женщин. Снова оплодотворяли – повторится ли аналогичный эффект? А под руководством доктора Покорны развернулись противоположные опыты, по стерилизации мужчин и женщин. Выдвигалось обоснование, что надо сохранить рабочую силу побежденных народов, но остановить их размножение. Испытывались растительные, химические препараты, различные виды облучения [39]. «Подопытный материал» в любом случае на свободу не выходил. Тех, кого сочли ненужным для дальнейшей работы, уничтожали.

Были и другие направления исследований. Доктор Халленворден из медицинского института в Дилленбурге создал огромную коллекцию мозгов убитых людей. А профессор Страсбургского университета Хирт заинтересовал Гиммлера идеей составить коллекции черепов, скелетов и заспиртованных трупов мужчин и женщин, принадлежащих разным народам, – славян, «азиатов», евреев. К проекту подключили всемирно известного зоолога Эрнста Шефера (он возглавлял экспедицию «Аненербе» в Тибет). Теперь Шефер ездил по концлагерям, выбирая типичных представителей тех или иных наций. 115 человек, намеченных им, привезли в Страсбург, умертвили и передали Хирту для препарирования.

Кстати, после войны американцы сочли преступления Шефера «незначительными», его освободили без суда. Оправдали и энтузиаста стерилизации «недочеловеков» доктора Покорны, не нашли «состава преступления». Но вообще в экспериментах над людьми приняли активное участие многие видные медики: профессор Хольцлехнер из Киля, профессор Ярек из Инсбрука, профессор Зингер из Мюнхена, доктора Руф, Румберг, Замерштранг, Вельтц, Мадаус, Брак, Гебхардт, Фишер, Сиверс, Бонг, Майер, начальник медслужбы люфтваффе Хиппке, Финке, Герта Оберхойзер, Катценелленбоген. Добавим, что при каждом из докторов действовала бригада ассистентов и младшего медперсонала. Еще больше врачей знало об изуверских экспериментах. Результаты публиковались в специальной литературе, обсуждались на научном уровне – и никаких протестов не вызывали. Наоборот, многие медики считали эти работы очень ценными.

Скажем, в октябре 1942 г. профессора Хольцлехнер и Финке, написав для ВВС отчет «Эксперименты по замораживанию человека», провели в Нюрнберге научную конференцию по данной теме. Присутствовали 95 ученых, включая знаменитостей. По содержанию докладов было предельно ясно – в рамках работы много людей было доведено до смерти. Но вопросы задавались только научного плана. Ни малейших признаков возмущения не было. А в мае 1943 г. Гебхардт и Фишер прочли в военно-медицинской академии лекцию по провоцированию газовой гангрены у заключенных. Их выслушали с огромным вниманием. Присутствовавший профессор Зауэрбрух, светило немецкой медицины, сделал единственное замечание – мол, «хирургия лучше сульфаниламида». Так кого же правильнее относить к разряду нацистских преступников? Только руководителей бесчеловечных исследований? Или широкие круги германских медиков, так или иначе причастных к злодеяниям? И не только германских. В Страсбургском университете подручными Хирта стали французские врачи, лаборанты, медсестры.

Впрочем, стоит ли зацикливаться на медицинских работниках? А германские промышленники, предприниматели? Разве они были виноваты только в том, что производили оружие, боеприпасы и загребали на этом сверхприбыли? На одних лишь заводах Круппа трудились тысячи пленных, заключенных и «остарбайтеров». Заводской врач Эйгер описывал собственный небольшой концлагерь, где под охраной эсэсовцев содержались 600 женщин. Они ходили босиком, единственной одеждой им служили мешки с отверстиями для рук и головы, все были истощены и больны, многие умирали [149].

Аналогичное положение было на заводах других фирм, на шахтах и рудниках. Концерн «И. Г. Фарбениндустри» специально построил цеха рядом с Освенцимом, чтобы иметь под рукой рабочую силу. А немецких рабочих, трудившихся на тех же предприятиях, подобное положение ничуть не возмущало. Ни одного факта протестов, забастовок и других проявлений «классовой солидарности» не зафиксировано. Да и зачем им было возмущаться? Они имели на военных заводах броню от фронта, получали пайки и очень хорошую зарплату (за счет использования рабов).

Регулировал эти потоки невольников очень интеллигентный Альберт Шпеер – еще один представитель «интернациональных» финансовых кругов наряду с Шахтом, Шредером, Кепплером. Он был начинающим архитектором, довольно талантливым. Но обладал еще одним ценным качеством – приходился родственником американским банкирам Шпеерам. Непонятным образом он очутился рядом с Гитлером, сумел завоевать его личную дружбу. В годы войны осторожный Шахт начал помаленьку отодвигаться от правящей верхушки рейха. Шпеер, наоборот, возвысился. С какой-то стати молодой, никому не ведомый архитектор был назначен министром вооружений и боеприпасов, вошел в Центральный комитет по планированию Германии. По сути, перехватил у Геринга функции экономического диктатора [150]. Соответственно, был допущен в «святая святых», знал о ручьях прибылей, текущих через Швейцарию к американским совладельцам германских предприятий.

Позже в тюрьме он написал очень «гуманные» мемуары, изобразив себя чуть ли не врагом гитлеровского режима. Но с карательной системой он был связан напрямую. Заказывал остарбайтеров и пленных на стройки военных и промышленных объектов, самолично издавал приказы, предписывая подневольным работникам «суровые наказания» за лень и «саботаж». Ну а тех, кто уже не в состоянии полноценно трудиться, Шпеер требовал отсылать обратно в концлагеря. То есть на смерть [101].

К массовому уничтожению людей приложили руку и германские инженеры, техники, конструкторы. Когда был объявлен конкурс на строительство крематориев в Освенциме, поучаствовать в нем нашлась масса желающих. Выиграла компания «Топф и сыновья», специализирующаяся на поставках отопительной аппаратуры. По данному поводу была обнаружена обширная переписка, причем назначение конструируемых систем отнюдь не скрывалось. Фирма писала в Освенцим: «Мы подтверждаем получение вашего заказа на 5 тройных печей, включая 2 электрических подъемника для поднятия трупов и 1 запасной подъемник. Заказ включает также установку для загрузки угля и устройство для транспортировки пепла…» А другие фирмы были рады урвать контракты на строительство и оборудование газовых камер.

Словом, можно себе представить обычную атмосферу конструкторского бюро. Инженеры на технических совещаниях спорят, какой запас прочности придать каким-нибудь штырям для подъемников. Роются в справочниках конструкционных материалов, советуются с технологами, как будут влиять температурные условия, насколько опасны человеческий жир и пепел с точки зрения коррозии. Находят оптимальные решения. Пожилые обстоятельные чертежницы и вертихвостки-машинистки готовят проектную документацию, клерки пересылают ее на производство. Специалисты фирм-изготовителей приезжали в лагеря, участвовали в монтаже и отладке систем, присутствовали при испытаниях. Уточняли режимы эксплуатации, писали акты приемки и свои инженерные отчеты с указанием выявленных недостатков, предложениями по усовершенствованию.

Изготовление смертоносного газа «Циклон-Б» находилось в ведении концерна «И. Г. Фарбениндустри» (с которым благополучно поддерживала картельные связи американская «Стандарт ойл оф Нью-Джерси»). Патенты на производство этой отравы получили у концерна фирмы «Теш и Штабенов» в Гамбурге и «Дегеш» в Дессау. Ну кому же не хотелось урвать кусочек от пирога? Берлинская компания «Заводы Дидье» боролась за контракт на поставку печей для сжигания трупов в Белградском лагере. С ней соперничала фирма «С. Н.

Кори», которая уже построила 4 печи для Дахау и 5 для Люблина. Она писала в хозяйственное управление СС: «Ссылаясь на наши устные переговоры относительно поставки оборудования упрощенной конструкции для сжигания трупов, мы настоящим представляем чертеж наших усовершенствованных кремационных печей, действующих на угле, которые до сих пор полностью удовлетворяли заказчиков».

Контракт на изготовление «автомобилей 3» – «душегубок» получила автомобильная фирма «Заурер». Несколько фабрик поставили на конвейер производство дубинок для лагерных надзирателей, плетей, хлыстов. А Данцигский технологический институт занялся проблемами «утилизации» человеческих тел. После ряда экспериментов составлялись заключения: «Человеческая кожа, лишенная волосяного покрова, весьма хорошо поддается процессу обработки, из которой, по сравнению с кожей животных, можно исключить ряд дорогостоящих процессов». Жир рекомендовался для производства мыла. Для этого был изобретен специальный котел с электрическим подогревом и выработан оптимальный рецепт: «12 фунтов человеческого жира, 10 кварт воды и от 8 унций до фунта каустической соды… все кипятится в течение 2–3 часов и затем охлаждается… После остывания сваренную массу выливают в обычные, привычные публике формы, и мыло готово» [101].

Война и «новый мировой порядок» приносили немалые выгоды и немецким крестьянам. Правительство скупало у них по хорошим ценам всю продукцию без остатка. В Западной Польше, а потом и в германизируемых областях Восточной Польши немецкие колонисты получали значительные наделы плодородной земли. Правда, с фронта покатились похоронки, рабочей силы становилось все меньше. Но в хозяйства немецких фермеров-бауэров поступало все больше невольников и невольниц. Рабовладельцами становились очень охотно, не отказывался никто. Между прочим, некоторые концлагеря додумались продавать пепел сожженных в качестве сельскохозяйственных удобрений – и его покупали! Удобрение хорошее, продают дешево, отчего ж не купить?

Впрочем, стоило бы коснуться и всей массы немецких обывателей. Очевидцы, побывавшие в годы войны в Германии, описывали – там было хорошо! Спокойно, никакой преступности, отношение друг к другу доброжелательное. Снабжение установилось нормированное, по карточкам. Но их отоваривали четко, без обманов. А рабочих, пожилых людей, солдатские семьи, многодетных мам поощряли особыми ордерами на промышленные и продовольственные товары. По дешевке или вообще бесплатно можно было получить хорошие пальто, костюмы, платья, очки, сумки, обувь… Немцы примеряли вещи, которые какие-то другие люди сняли с себя перед расстрелами. Или перед тем, как войдут в газовую камеру. Славили фюрера и правительство, заботящихся о народе. С удовольствием вертелись перед зеркалом – хорошо ли сидит на тебе плащ неведомого покойника? Фрау деловито притоптывали, не жмут ли туфли незнакомой покойницы. Радовались за дочку, которой достались чьи-то сандалики…

Начальник административно-хозяйственной службы СС обергруппенфюрер Поль издал приказ, чтобы ничего не пропадало понапрасну. В концлагерях у обреченных женщин распорядился даже обрезать волосы длиннее 5 см. Из них начали изготовлять особые стельки для моряков-подводников. Об этом узнало железнодорожное ведомство и тоже заказало для своих служащих. Волос было много, на всех хватало.

А разве не приятно было получить посылку от родных, служивших в оккупированных странах? Бруски сала, банки меда, отрезы тканей и прочее барахло, награбленное неизвестно где. Неужели не радовались немцы? Еще как радовались! Сынок вспомнил, подкормил вкусненьким… Или муж расстарался, ох, какое платье прислал, духи!.. Или папа ребенка побаловал. Вон, какую красивую куклу упаковал в посылку! Неужели хоть кто-нибудь задумывался, что стало с девочкой, прежде лелеявшей и баюкавшей эту куклу?

Хотя рядовые немцы получали лишь крохи от награбленного. Основные потоки направлялись в Рейхсбанк. Здесь приходовались ценности из банков и казначейств захваченных стран. Сюда стекалась добыча от всевозможных поборов, контрибуций. Стекалась выручка от продажи рабов – ведь и фермеры, и промышленники отстегивали за их использование определенную плату. В Рейхсбанк поступали прибыли от продукции концлагерей, от реализации конфискованных товаров. Поступали и самые ценные вещи, изъятые у казненных: золотые часы, серьги, кольца, браслеты, зубные коронки.

Банковских служащих это ничуть не смущало. Однажды, например, обергруппенфюрер СС Поль и президент Рейхсбанка Функ устроили для германских финансистов и работников банка банкет. В перерыве повели гостей к сейфам, где продемонстрировали эти самые груды сережек и зубных коронок, после чего вернулись к столам и продолжили веселую трапезу. Такие ценности приходовались под шифром «Макс Хейлигер». Но тайна была шита белыми нитками, поскольку с 1942 г. Рейхсбанк стал закладывать эти «трофеи» в муниципальные ломбарды, дабы обратить их в наличные. Поток золота из концлагерей нарастал, и операции достигли такого размаха, что к началу 1944 г. Берлинский ломбард оказался переполнен золотыми предметами. Известил руководство Рейхсбанка, что он не в состоянии больше принимать эсэсовские драгоценности.

Однако это уже и не требовалось. Итоги войны обозначались все более определенно, и золотые ручьи стали менять направление. Потекли из германских банков в швейцарские. Здешние директора и служащие тоже не отличались брезгливостью. Принимали все. А беспрецедентный закон о тайне вкладов надежно закрыл от всех посторонних, что и откуда пришло, куда ушло… Вторая мировая война сопровождалась колоссальным ограблением всех оккупированных стран. Но и в Германии из награбленных богатств почти ничего не осталось. Утекло в другие сейфы, в другие страны. В какие? Достаточно взглянуть, какая держава вышла из войны не обедневшей, а наоборот, сказочно обогатившейся. Такая держава была только одна…

37. «Оверлорд» и «Валькирия»

Заговор против Гитлера, бестолково варившийся пять или шесть лет, начал приобретать реальные черты только весной 1944 г., когда стало очевидным – западные державы вот-вот откроют второй фронт. К оппозиции стали примыкать новые видные фигуры, в их числе оказался даже Ялмар Шахт. Это было своеобразным показателем, обозначавшим позицию банковских и промышленных кругов. А центром заговора стал штаб Резервной армии. Эта армия объединяла все тыловые гарнизоны Германии, учебные заведения. Офицеры и солдаты, приезжающие на родину в отпуск или лечившиеся в тыловых госпиталях, также числились в Резервной армии. Она предназначалась для формирования пополнений. А на случай, если в Германии восстанут миллионы остарбайтеров и пленных, существовал план «Валькирия» – курсантов, гарнизонные части, отпускников поднимали на усмирение бунта. Оппозиция решила использовать готовый план для переворота. Сохранила и название «Валькирия».

Собственные замыслы согласовывали с США и Англией. В мае 1944 г. лидер заговорщиков генерал Бек переслал в Швейцарию Даллесу совсем уж иждивенческий доклад. Просил, чтобы американцы высадили 2–3 дивизии воздушным десантом в Берлине, добавили морские десанты в Гамбурге и Бремене, и тогда скажет свое слово германская оппозиция, арестует Гитлера. Однако войну с русскими Бек требовал продолжать! А оборона Франции возлагалась на группу армий «Б» фельдмаршала Роммеля. В его штабе уже вырабатывались конкретные условия перемирия – немцы отведут войска из Франции, но и западная коалиция не пересечет границу Германии, остановится. Новое немецкое правительство возглавит Бек, оно заключит «конструктивное мирное соглашение» с американцами и англичанами, а на Востоке продолжится война.

Кстати, Рузвельт в это же время предложил союзникам принять совместное заявление, что война ведется не против германского народа, а против «гитлеризма». Сталин и Черчилль поддержали. Заявление выглядело справедливым. Неужели мстить женщинам и детишкам? Но в свете сказанного истинная подоплека генеральского заговора приобретает весьма грязный оттенок. Гитлер свое дело сделал, и его следовало убрать. А когда его не станет, западные державы получат отличный повод вступить с немцами в переговоры о мире. Советский Союз начнет протестовать – но это уж будут его проблемы…

Операция по высадке союзных армий во Франции получила название «Оверлорд», и при ее подготовке можно отметить немало фактов довольно странного свойства. Кое-какие из них откровенно смахивали на предательство. Германские разведчики в 1944 г. работали очень квалифицированно, передавали донесения – высадка намечается в Нормандии. Но руководство абвера во главе с Канарисом и военное командование во Франции объявили: это неприятельская дезинформация. Десант будет не в Нормандии, а в районе Кале, в самой узкой части пролива Ла-Манш. Здесь сосредотачивали резервы, танковые соединения. Угадать время высадки, хотя бы приблизительно, тоже было легко. Скрыть настолько масштабную подготовку было невозможно. Стягивались огромные силы, грузились на суда сотни тысяч солдат… Нет, немцы прошляпили. Как раз накануне вторжения многих офицеров отпустили на выходные в тыл. Некоторые части отправили на учения, а командиров вызвали на совещание.

6 июня армады кораблей покрыли все море, с ревом наплывали лавины самолетов. Высадка началась именно там, где указывала разведка, в Нормандии. Пролив тут был пошире, чем возле Кале, зато широкие прибрежные пляжи идеально подходили для выгрузки техники и развертывания пехотных частей. На гарнизоны немецких береговых укреплений сыпались ураганы снарядов и бомб, они просили помощи. Но из вышестоящих штабов им приказывали не паниковать. Разъясняли, что у них осуществляется всего лишь отвлекающий маневр, основное десантирование будет в другом месте [149]. С изрядным запозданием все-таки уяснили – наносится не отвлекающий удар, а главный. Но… одновременно выяснилось, что германские планы по отражению вторжения никуда не годятся!

Неприступного «Атлантического вала», о котором шумела немецкая пропаганда (и англо-американская тоже), на самом деле не существовало. Строительные ресурсы рейха ушли на возведение полос укреплений по Днепру, в Прибалтике, Белоруссии. А оборона побережья Атлантики основывалась на опыте Дюнкерка. Высадившиеся войска противника сразу же, пока они не закрепились, предполагалось контратаковать танковыми дивизиями – и сбросить их в море. Хотя танковых дивизий во Франции было всего четыре, слабенького состава. Да и располагались они севернее, возле Кале, где ожидался десант. Теперь их развернули в Нормандию. Они спешно двинулись к месту высадки, растянулись.

По частям, по мере подхода бросались в бой. Но плацдармы на нормандских пляжах прикрывались мощнейшим огнем всего союзного флота! Танки расстреливали, как в тире.

Ну а германская пехота во Франции в основном состояла из «остгруппен». Нужно ли было погибать за Гитлера русским, кавказцам, узбекам? На советском фронте они дрались яростно. Возбуждали себя, будто борются с коммунизмом, а сдача в плен для них фактически исключалась. Но англичане и американцы не были коммунистами. Наоборот, у них можно было спастись! Солдаты убивали своих немецких командиров, сдавались целыми ротами и батальонами. Оборона рухнула. Союзники взяли 250 тыс. пленных – большинство было из «остгруппен». Многие из них выражали желание продолжить войну в американской или британской армиях. Надеялись выслужить иностранное гражданство. Их охотно принимали, пускай воюют. А насчет гражданства видно будет…

Союзные войска триумфально двигались по Франции. И именно теперь для германской оппозиции настало время осуществить переворот. Теперь было с кем договориться о мире, о разграничении интересов в Европе. Роммель 15 июля составил послание Гитлеру. Доказывал, что война неотвратимо идет к концу и срочно требуются «политические решения». Отправил письмо – и сказал приближенным: «Я дал ему последний шанс. Если он не воспользуется им, мы начнем действовать». Как мы видим, один из основных заговорщиков выступал даже не против Гитлера. От всего лишь силился перебороть упрямство Гитлера и его нежелание трезво оценить ситуацию. Пусть заключает мир на Западе или уйдет в отставку, откроет дорогу к миру своим преемникам. А если по-прежнему заупрямится, «начнем действовать». Впрочем, самому Роммелю действовать не пришлось. На дороге он попал под авиационный налет и был ранен.

Но и других офицеров, способных на какие-то активные действия, во всей германской армии нашлись считаные единицы. Вся так называемая оппозиция оказалась годной лишь на пустую болтовню. Организацией переворота пришлось заниматься одному-единственному человеку, полковнику Штауффенбергу. К «западникам» он не принадлежал. В закулисных связях с англичанами и американцами не участвовал. Штауффенберг полтора года провел на Восточном фронте, занимался формированием частей «остгруппен», и у него родился фантастический проект союза с русскими антисоветчиками. Немцы сбросят Гитлера, а власовцы – Сталина. Воцарится демократия, мир и дружба. Из России Штауффенберг попал в Африку, под бомбежкой потерял руку и глаз. Но его считали ценным офицером, не уволили, назначили начальником штаба Резервной армии.

Здесь он развил бурную деятельность. Помощников у него не находилось. Сам составлял планы, договаривался с другими заговорщиками. Бомбу фюреру тоже должен был подкладывать сам. Кстати, очень похоже, что Штауффенберга просто подставляли. Он был слишком «чужим» для прочих оппозиционеров. Вот его и подталкивали все делать одному. Чтобы после убийства Гитлера уничтожить Штауффенберга, а самим остаться «чистенькими». Вроде даже не будет никакого переворота. Вместо фюрера к власти придет новое законное правительство, вступит в переговоры с Западом.

Первый раз выступление намечалось на 11 июля, когда Штауффенберга вызвали в Оберзальцберг для доклада фюреру о подготовке армейских резервов. Но на совещание не пришел Гиммлер. Штауффенберг позвонил в Берлин, намеками посоветовался с Беком и другими руководителями заговора – взрывать бомбу или отложить покушение. Генералы высказались – отложить. Рассуждали, что необходимо дождаться более удобного случая, пускай все нацистские лидеры соберутся вместе – Гитлер, Геринг, Гиммлер. Словом, нашли предлог, чтобы снова пойти на попятную. Штауффенберг понял это. Он принял решение – в следующий раз взрывать в любом случае. Однако при очередном его докладе о резервах, 15 июля, Гитлер ушел раньше времени. Для следующего доклада Штауффенберга вызвали в Растенбург на 20 июля…

Позиция «героев сопротивления» представляется довольно характерной. Многие из офицеров и генералов, извещенных о предстоящем перевороте, вообще не пошли на службу в этот день. Сказались больными и сидели дома, выжидая развития событий. А в Растенбурге Штауффенберг оставил на столе портфель с миной и вышел. Полковник Брандт, разглядывая карту, переставил портфель за тумбу стола. Это и спасло Гитлеру жизнь. Штауффенберг не знал, что он уцелел. Вместе с начальником связи ставки Фельгибелем он увидел взрыв и помчался на аэродром. Фельгибель передал в Берлин условный сигнал – фюрера больше нет.

Штауффенберг летел в столицу 3 часа и еще 45 минут ехал с аэродрома в штаб Резервной армии. Но за все это время остальные путчисты пальцем о палец не ударили! Генералы Ольбрихт и Гепнер пьянствовали «за успех», другие слонялись без дела. Лишь после того, как появился Штауффенберг, «Валькирия» зашевелилась. Заговорщики принялись звонить единомышленникам в разные штабы, разные города. Отреагировали на эти указания только в Париже. Генерал Штюльпнагель по звонку из Берлина арестовал 1200 гестаповцев и эсэсовцев.

Больше никто договоренностей не исполнил. Не были заняты ни телефонная станция, ни радио. А между тем в Растенбурге Гитлер оправлялся от контузии и шока. В эфире прозвучало обращение Геббельса. Позже выступил и фюрер, опровергая слухи о своей смерти. Основная часть оппозиционеров сразу поджала хвосты. Пост главнокомандующего после переворота должен был занять фельдмаршал Вицлебен. Но он весь день просидел дома, только под вечер заглянул в штаб. Развел руками – дескать, ничего не получилось – и ушел. Ну а другие заговорщики нашли для себя выход. Принялись подавлять мятеж, пытаясь замять собственную вину.

Командующий Резервной армией Фромм и подполковники Гербер и Хайде арестовали своих товарищей, находившихся в штабе. Бека заставили застрелиться, а Штауффенберга, генерала Ольбрихта, полковника Мерца и лейтенанта Хефтена быстренько, без суда, расстреляли во дворе – заметали следы, чтобы самим выйти сухими из воды, а заодно показать верность фюреру. Остатки путча были ликвидированы всего одним батальоном майора Ремера и горсткой эсэсовцев Скорцени, занявших штаб Резервной армии и взявших под контроль центр Берлина. А в Париже заговорщики, узнав о провале в Германии, сами выпустили арестованных гестаповцев и эсэсовцев. Мало того, устроили с ними совместную гулянку в отеле «Рафаэль». Назюзюкавшись, братались с ними и пили на брудершафт.

Однако ни брудершафты и извинения, ни даже участие в подавлении и расстрел собственных сослуживцев не спасли оппозиционеров. Гитлер вознамерился вырвать с корнем любые враждебные элементы. Теперь он не доверял даже Гиммлеру, поскольку тот не раскрыл вовремя возню военных. Расследование было поручено персонально начальнику РСХА Кальтенбруннеру и начальнику гестапо Мюллеру. Арестовывали не только офицеров, причастных к «Валькирии», но и интеллигенцию, аристократию, перемывавшую кости фюреру в своих салонах. Подключились доброжелатели, сыпали доносы. Многие арестованные в тщетной надежде выкрутиться закладывали друзей. Ко всему прочему, немецкие оппозиционеры оказались отвратительными конспираторами. При обысках были найдены списки организаций, планы, протоколы собраний. Услышав об этом, Канарис сокрушенно ахнул: «Эти типы из Генерального штаба не могут обойтись без писанины».

Впрочем, еще раз подчеркнем, что всерьез говорить о какой-либо борьбе против нацизма в Германии не приходилось. Например, один из заговорщиков, фельдмаршал фон Клюге, предпочел аресту самоубийство, принял яд. В предсмертном письме он обратился к Гитлеру: «Я всегда восхищался Вашим величием… Если судьба сильнее Вашей воли и Вашего гения, значит, такова воля провидения… Покажите себя столь же великим и в понимании необходимости положить конец безнадежной борьбе, раз уж это стало неизбежно». Можно ли считать такое лакейство «германским сопротивлением» – решайте сами.

«Заговорщиком» считали и фельдмаршала Рундштедта. Во всяком случае, Бек с единомышленниками твердо рассчитывали на его поддержку. Но как только запахло жареным, он по собственной инициативе вызвался стать председателем Офицерского суда чести. Этот орган изгонял из армии всех лиц, причастных к оппозиции, и передавал их для расправы Народному суду. Гудериан в мемуарах тоже изобразил себя ярым оппозиционером. Умолчав, что и он добровольно вошел в состав Офицерского суда чести. Из кожи вон лезли фельдмаршал Браухич, гросс-адмирал Редер и прочие военачальники, находившиеся в опале. Не дай бог самих заподозрят! Они выступили в печати с гневными осуждениями мятежников, заверяли, что они-то преданы фюреру до гробовой доски.

Между тем положение Германии стремительно ухудшалось. С востока ее громили русские. Американские и британские армии приближались к Парижу. А массы боевых кораблей и десантных средств, высвободившиеся после операции «Оверлорд», перебазировались из Атлантики в Средиземное море. В Италии союзные войска все равно безнадежно застряли возле германских позиций у Флоренции. Отсюда было решено снять 21 дивизию. Их перевозили в порты, грузили на транспорты, и 15 августа началась вторая высадка, в Южной Франции. Германская группа армий «G», прикрывавшая эти районы, была вообще хиленькой. Ее сопротивление подавили первыми же бомбардировками. Союзные десанты выплеснулись курорты Лазурного Берега между Тулоном и Каннами. Французское правительство Виши бежало вместе с немцами.

И только сейчас, с четырехлетним опозданием, у французов неожиданно всплеснули идеалы национальной чести. До сих пор кружки Сопротивления были малочисленными и задачи перед собой ставили скромненькие – вели агитацию, помогали укрываться сбежавшим пленным, евреям. Только на границе с Италией свободолюбивые горцы-савойцы начали создавать партизанские отряды. Теперь забурлило по всей стране. Люди вооружались чем попало, объединялись в группы «макизаров». Стреляли в спины отступающим немцам. В хаосе эвакуации налетали на брошенные германские учреждения, грабили склады, казармы. Гитлеровцы пытались мстить. Например, за похищение и убийство штурмбаннфюрера СС Кемпфе генерал Ламмердинг направил батальон полка «Дер Фюрер» покарать поселок Орадур. 197 мужчин расстреляли, 240 женщин и 205 детей заперли в церкви и сожгли заживо.

Но Орадур стал исключением. Обычно макизары смелели уже после того, как немцы обращались в бегство. Самое крупное восстание произошло в Париже, против немцев выступило 4 тыс. партизан. Уточним – нацисты к этому моменту успели покинуть Париж, а запоздавшие мечтали только об одном – как бы вырваться. Поэтому восставать против них было почти безопасно. 21 августа в Париж вступили союзные колонны, встреченные массовым ликованием.

Правда, даже ужасы оккупации могли показаться цветочками по сравнению с ужасами освобождения! О том, как вся Франция несколько лет кормила и вооружала Германию, как выслуживалась перед победителями, старались забыть. Теперь французы наперебой ринулись доказывать, насколько они ненавидели гитлеровский режим! Распаленные толпы громили дома и квартиры людей, объявленных «коллаборационистами». То есть сотрудничавших с прежними властями, сумевших пристроиться при германских и вишистских учреждениях. Расправами занимались самозваные «комитеты», «штабы» макизаров, просто банды обывателей. Если на улице на кого-то указывали как на «коллаборациониста», никто особо не разбирался, правда ли это. Хватали, вешали, рвали на части. Особым предметом издевательств становились женщины, объявленные «немецкими подстилками». Их остригали наголо, обнажали и таскали по улицам, терзая и избивая. Чужими жизнями и позором французский народ пыжился смыть собственный позор и трусость. А восторженные француженки спешили продемонстрировать патриотизм и другими способами – распахивали гостеприимные постели американцам, англичанам.

Они казались всесильными. Две группировки, наступавшие из Нормандии и от Средиземного моря, соединились. Германские части, не успевшие выскочить в створ между ними, оказались отрезаны на юго-западе Франции, начали сдаваться. Вся линия фронта рухнула. Немцы лихорадочно собирали хоть каких-нибудь защитников, объявили тотальную мобилизацию. Формировались части фольксштурма, в них призывали мальчишек с 15 лет, отцов семейств от 50 до 60 лет. Отменялись брони по болезням. Могли ли молокососы и инвалиды остановить бесчисленные колонны танков, машин, пехоты, широким валом катящиеся вперед?

Но… произошло очередное «чудо». Во всяком случае, немецкие генералы квалифицировали случившееся именно таким образом. В сентябре 1944 г. вся масса союзных армий вышла к границам Германии и… остановилась. Затормозила перед жиденькой обороной, которую только-только начали организовывать. Эйзенхауэр объяснял – войска устали, растянулись коммуникации для подвоза горючего и боеприпасов. Но ведь в итоге реализовались примерно такие же условия, какие предлагал Роммель и прочие генералы-заговорщики! О том, что союзники займут Францию, но не будут вторгаться в Германию. А вести активные действия и лить кровь пускай продолжают русские. Западный фронт замер.

Между тем по Германии продолжались крутые расправы. Всего было арестовано около 7 тыс. человек. Из них казнили 5 тыс. Это не считая оппозиционеров, кончавших жизнь самоубийством. В берлинской тюрьме Моабит бесперебойно работала гильотина, по разным городам гремели расстрелы. Для фельдмаршала Вицлебена и прочих руководителей путча постарались буквально исполнить требование Гитлера – «повесить как скот». Перебрасывали через мясницкий крюк проволочную петлю, надевали на шею и подтягивали над полом, пока не задохнутся.

Роммель был очень популярен в армии, да и фюрер прежде любил его. Поэтому позволил сделать исключение, уйти из жизни не изменником, а героем. Лежавшему в госпитале фельдмаршалу дали яд и объявили, что умер от ранения. А Гиммлер уберег от общей участи Канариса и его приближенных – они слишком много знали о контактах с Западом. Их отправили в концлагерь и казнили в апреле 1945 г. Потихонечку, без суда и без допросов, где они потянули бы в пропасть самого Гиммлера. Но один из важных заговорщиков почему-то уцелел. Шахт. Он также избежал суда, в концлагере содержался в отличных условиях и благополучно дожил до конца войны. Могущественные закулисные силы сочли нужным уберечь своего эмиссара, и невидимые «пружинки» сработали. Прочие банкиры и промышленники, связанные с оппозицией, также остались целыми и невредимыми. Следствие вообще обходило их стороной.

Среди казненных оказался Альбрехт Хаусхофер – старший сын нацистского геополитика и оккультиста Карла Хаусхофера. Он был поэтом, и в его кармане нашли окровавленную записку с незаконченным предсмертным стихотворением: «Все зависело от того, чтобы затолкать демона в его темницу. Отец сломал печать, он не почувствовал дыхания лукавого. Он выпустил демона в мир…» Конечно, Альбрехт преувеличивал вину и способности отца. Мог ли один колдунишка, невзирая на свои степени посвящения, обрушить мир в бедствие? «Ломали печать» различные группировки политиков, идеологов, олигархов. Демона не просто выпустили по неосторожности. Его настойчиво вызывали, вскармливали, надеясь, что он послужит тем или иным интересам… Но загнать разгулявшиеся адские силы обратно в преисподнюю немецким интеллигентам было и впрямь не под силу. Это сумели сделать только русские – с Божьей помощью.

38. Операция «Багратион»

В конце 1943 – начале 1944 г. Советская армия добилась наибольших успехов на Украине. Враг предполагал, что летом основная битва грянет здесь же. Германский генштаб строил прогнозы, что русские будут прорывать фронт под Ковелем. Это позволит выйти к Карпатам и рассечь немецкие боевые порядки надвое. После этого советские войска смогут повернуть на юг, к нефтеносным месторождениям Румынии. Смогут повернуть и на север, к Балтике, углубляясь в тылы группам армий «Центр» и «Север» и пытаясь отрезать их от Германии. Наша Ставка не разубеждала неприятеля. На тот самый участок, где ожидалось наступление, прибывали дополнительные силы. 1-й Украинский стал самым крупным из фронтов, в его составе было 10 армий, из них 3 танковых и 1 воздушная.

В советском военном руководстве произошли некоторые изменения, Жуков командовал 1-м Украинским только временно, на этот фронт назначили командующего 2-м Украинским Конева. Остальные командующие тоже как бы «сдвинулись». На 2-й Украинский перешел с 3-го Украинского Малиновский. На 3-й Украинский – Толбухин. 4-й Украинский принял Петров. После освобождения Крыма этот фронт высвободился, и его тоже начали перебрасывать на Украину, в Прикарпатье. Вводили между 1-м и 2-м Украинскими. В общем, у гитлеровских стратегов не было оснований сомневаться – основной удар будет именно тут. Сюда собирали львиную долю резервов, наращивали группу армий «Северная Украина». Строились три оборонительных полосы по рубежам прикарпатских рек и речушек. Под Ковелем заранее сосредотачивался кулак для контрударов – 7 танковых и 2 танково-гренадерских дивизии, 4 батальона тяжелых танков «Тигр».

Хотя советское командование переиграло врагов. Один из «сталинских ударов» действительно готовился на Украине. Но… не ближайший удар. Не «пятый», а «шестой». Если на Украине и в Прибалтике наши войска значительно продвинулись вперед, то между ними линия фронта практически не сдвинулась с осени 1943 г. Враг упорно наращивал здесь оборону, города Витебск, Оршу, Могилев и Бобруйск Гитлер объявил крепостями. Только на участке 3-й танковой армии под Витебском на строительстве оборонительных сооружений было задействовано 20 тыс. подневольных горожан и крестьян. Несколько попыток советских фронтов ворваться в Белоруссию кончились ничем. В результате центральное направление значительно отстало от флангов, образовался огромный выступ, «Белорусский балкон».

Вот тут-то и намечался «пятый сталинский удар», ему предстояло стать главным. Вслед за «Кутузовым», «Румянцевым», «Суворовым» этой операции было присвоено название «Багратион». Замысел был классическим, похожим на другие крупные операции на окружение. На флангах конструировались две пары клещей, прокусывали по изрядной дыре во вражеской обороне. А потом эти две пары образовывали одни огромные клещи, захватывая всю попавшую в них неприятельскую группировку. Впрочем, в предшествующих операциях замыслы по окружению редко удавалось реализовать до конца. Дожать противника обычно не хватало сил. Теперь для этого были задействованы четыре фронта! 1-й Прибалтийский, 3-й, 2-й и 1-й Белорусские. Но и в кольцо намечалось захватить не корпус, не армию, а целиком группу армий «Центр»! В грандиозном сражении должны были схлестнуться 4 млн человек, более 40 тыс. орудий, 6 тыс. танков и 6 тыс. самолетов.

Подготовка началась за два месяца, с апреля. Велась планомерная разведка неприятельских позиций. Только на одном 1-м Прибалтийском фронте и только воздушной разведкой были выявлены 1100 огневых точек, 300 артиллерийских батарей, 600 блиндажей [6]. Все это дополнялось сведениями армейской и агентурной разведки, данными от партизан. Наши части поочередно отводились с передовой в тыл, тренировались преодолевать вражескую оборону. Для этого оборудовали участки траншей с проволочными заграждениями, дотами, имитацией минных полей – все как у немцев.

Некоторые планы корректировались. На южном участке, на 1-м Белорусском фронте, 65-я армия генерала Батова должна была атаковать вдоль шоссе на Паричи. Но и противник перекрыл шоссе несколькими оборонительными линиями, деревни и станции превратил в укрепрайоны. Зато по соседству раскинулись Полесские болота, на картах их обозначали непроходимыми. Разведчики 65-й армии облазили болота и доказали – пройти можно, а сплошной обороны у немцев там нет. Батов предложил сместить удар, командующий фронтом Рокоссовский и Ставка согласились. Принялись готовить прорыв как раз на этом участке. Через топкие места и речки строились мосты, через трясину прокладывались гати [8].

Все это осуществлялось в обстановке беспрецедентной секретности. Радиостанции на белорусских фронтах обменивались только ложными позывными или сообщениями, разработанными нашей контрразведкой. Никаких упоминаний о предстоящем наступлении не допускалось по телефонам. Любая информация передавалась только лично. А солдаты рыли и рыли окопы. Сколько раз изматерили начальство! Едва откопали линию траншей, как сваливается приказ копать новую… Разве можно было разъяснить каждому рядовому и младшему офицеру, что это всего лишь меры дезинформации? Что немцев убеждают: русские не собираются наступать на этом направлении. Выдвижение войск, артиллерии, танков всячески маскировались. Специально выделялись офицеры Генштаба, летали на самолетах над расположением своих армий, отслеживали, не заметно ли чего-нибудь лишнего.

Данные мероприятия в полной мере достигли цели. Германское командование продолжало гипнотизировать себя догадками об ударе на Украине. А группе армий «Центр» предсказывали «спокойное лето». За три дня до начала сражения ее командующий фельдмаршал Буш даже отпросился в отпуск! Срок операции согласовали с союзниками. Рассчитали, что американцы с англичанами будут наступать во Франции, а Советский Союз в это же время нажмет, и немцы не смогут перебрасывать свои части на запад. Хотя стоит оговориться – Гитлер и его военачальники ни разу не подумали о перебросках с востока на запад. А результаты операции «Багратион» значительно превзошли «Оверлорд».

Началось сражение не на фронте, а в германских тылах. К этому времени в Белоруссии в рядах партизан насчитывалось 200 тыс. бойцов – не считая помощников и сочувствующих среди населения. В ночь на 20 июня разыгрался третий акт «рельсовой войны». По единому плану партизаны хлынули на железные дороги, за одну ночь установили 10,5 тыс. мин. Тысячи лесных воинов налетели и на линии связи, рубили столбы, кромсали провода. На какое-то время все передвижение по неприятельским коммуникациям и связь между гарнизонами оказались парализованными. А 22 июня, в годовщину начала войны, земля на многие километры затряслась от артиллерийской канонады.

На северном фасе «Белорусского балкона» советские войска брали в клещи Витебск. С севера атаковала ударная группировка 1-го Прибалтийского фронта генерала Баграмяна, с юга – 3-го Белорусского фронта Черняховского. Артподготовка настолько точно и мощно перетряхнула вражеские позиции, что уже в первый день наши воины захватили ряд ключевых пунктов. А на второй день стало ясно – одолеваем! Германский 6-й корпус, сражавшийся южнее Витебска, буквально разорвали надвое. В прорыв была введена 5-я гвардейская танковая армия с кавалерийским корпусом Осликовского. Ринулась на Оршу, Борисов.

В Минск прилетел начальник германского Генштаба Цейтлер, доложил Гитлеру, что 3-ю танковую армию под Витебском берут в кольцо. 25 июня фюрер разрешил оставить в городе-крепости одну дивизию, а остальным прорываться из окружения. Но было уже поздно. В этот же день клинья двух советских фронтов встретились и завязали мешок вокруг 6 вражеских дивизий. Они заметались. 22 раза кидалась прорываться из ловушки! Нет, не получалось. В этих попытках немцы только измочалили свои войска, а после контратак снова нажимали русские. В воздухе безраздельно господствовала наша авиация, любые германские передвижения оставляли за собой завалы искореженных машин.

Через два дня этого избиения, 27 июня, командир окруженной группировки генерал Гальвитцер капитулировал с двумя командирами дивизий. Витебск был освобожден.

В этот же день были ликвидированы два маленьких котла по соседству. Генерал Писториус с остатками окруженцев пытался уйти лесами. Но когда пересекали шоссе, появились колонны советской 33-й зенитной дивизии. Она передвигалась на машинах и прямо с кузовов ошпарила немцев огнем зениток. Часть солдат соскочила с машин, кинулась в атаку. Писториус был убит, его подчиненные сдались или рассеялись. За пять дней северный фланг группы армий «Центр» был уничтожен! Из окружения под Витебском выбрались лишь 200 человек. Более 50 тыс. погибли и попали в плен.

На южном фланге «Белорусского балкона» оба удара наносил один фронт, 1-й Белорусский. Но залили дожди, не позволяя действовать авиации. Из-за этого наступление отложили на два дня. Фактор внезапности был утрачен. Правый захват клещей должна была составить 3-я армия Горбатова, усиленная танковым корпусом. Враг оказался уже настороже, сурово отбивался. Командующий германской 9-й армией Йордан бросил в драку свой главный резерв, полнокровную 20-ю танковую дивизию. Она контратаковала яростно, попятила назад соединения Горбатова.

Но немцы никак не ожидали, что левая часть клещей, 65-я армия Батова, двинется через болота! У немцев там стояли лишь отдельные опорные пункты. За день армия передавила их и углубилась на 10 км. В прорыв были введены танкисты, 1-й Донской гвардейский корпус, и конно-механизированный корпус Плиева. Вот тут уж Йордана припекло. Других резервов у него не было. Он принялся разворачивать свою 20-ю танковую дивизию на участок прорыва Батова. Получив новый приказ, бронированные части срочно выходили из боя. Форсированным маршем покатили на другое направление, растянулись по дорогам. Но войска Батова узнали об их приближении. Изготовились и принялись громить вражеские колонны по очереди, по мере появления. Дивизия потеряла половину танков и отползла прочь.

Тем временем ее уход с прежних позиций открыл дорогу армии Горбатова. Она тоже проломила фронт, в прорыв вошел 9-й танковый корпус. 27 июля передовые части двух клиньев встретились, в мешок возле Бобруйска попала вся 9-я германская армия. Разгневанный Гитлер снял Йордана, назначил вместо него Формана. Но выручать окруженных, пробивать к ним коридор оказалось нечем. А сама 9-я армия в мешанине сражений утратила управление, распалась на несколько котлов. 35-й германский корпус очутился в кольце восточнее Бобруйска. Он уничтожил все вооружение и имущество, которое не мог унести, пробовал прорваться к соседней, 4-й армии. Но его раздавили танками и отбросили назад, лишь отдельным группам удалось проскользнуть между нашими частями – их вылавливали и добивали партизаны.

В Бобруйске засел 41-й танковый корпус. К нему собирались осколки других соединений. Вечером 28-го вся масса выступила на прорыв. На острие атаки бросили сохранившиеся танки. За ними перемешались строевые, тыловые части. Офицеры шли как рядовые. Эта лавина сумела проломить заслоны наших пехотинцев. Но утром налетела авиация. Прицельно уничтожала последние вражеские танки. А советские танкисты, кавалерия, стрелковые дивизии навалились с флангов. 29-го был освобожден Бобруйск. Из неприятельской группировки, попавшей в окружение, погибли или попали в плен 74 тыс. солдат и офицеров. Среди пленных оказались и оба командира корпусов.

14 тыс. немцев вырвались, добрались до своих. Вздохнули с облегчением – но совсем ненадолго. Ведь теперь были взломаны оба фланга группы армий «Центр». Ее обтекали с двух сторон. А на центральном участке, в вершине Белорусского выступа, наступал 2-й Белорусский фронт генерала Захарова. Он был гораздо слабее по составу, чем фланговые фронты, и выполнял вспомогательную задачу. Связать немцев, стоявших против него, 4-ю армию Типпельскирха. Впрочем, даже вспомогательный фронт получил достаточно орудий и боеприпасов. Сами немцы признавались, что их роты, попавшие под шквал артподготовки, сократились в 5 раз. В них уцелело по 15–20 человек.

На 2-м Белорусском тоже были организованы клещи, хотя и более скромного масштаба. Боевые порядки врага прорвали в двух местах, южнее и севернее Могилева. Город окружили, взяли 2 тыс. пленных. Типпельскирх отдал приказ своей армии отходить к Борисову и Березине. Но многие части в неразберихе не получили его приказов. Погибали или откатывались куда глаза глядят. Войска 2-го Белорусского фронта медленно продвигались следом. От них и не требовалось быстроты. Гнать 4-ю германскую армию никто не намеревался. Было выгоднее, чтобы она задержалась, пока захлопнется ловушка. Типпельскирх тоже осознал угрозу. Торопил уходить за Березину, на Минск.

Однако в распоряжении его армии осталась единственная дорога – грунтовка от Могилева. Она была забита воинскими частями. Возле Березины началась давка. Регулировать переправу должна была военная полиция, но озверевшие фронтовики прорывались за реку с оружием. Полиция перепугалась, что ее перестреляют, и сбежала. После этого переправу закупорило пробками из обозов, машин. Из леса их поливали пулями партизаны, в воздухе висели советские штурмовики и бомбардировщики, довершая разгром. В общем, Березина обошлась немцам даже дороже, чем Наполеону.

Гитлер отстранил от должности командующего группой армий «Центр» фон Буша, на его место назначил специалиста по обороне Моделя. Полетели распоряжения соседям – спасать то, что еще удерживалось в Белоруссии. С Украины сюда забирали резервы. А группе армий «Север» было велено нанести от Полоцка контрудар во фланг наступающим русским. Да какой там контрудар! Командующий группой армий «Север» Линдеман только начал выдергивать с разных участков войска, сосредотачивать их в Полоцке, а к городу уже выходили армии 1-го Прибалтийского фронта. С ходу разметали так и не собранный кулак, овладели Полоцком (за это фюрер сместил и Линдемана).

С Украины успели перебросить лишь 5-ю танковую дивизию. Она считалась сильной, в строю было 159 машин, из них 45 «тигров», 76 «пантер», 21 новейшая самоходка «Ягдпантера». Но к решающим боям сумели перевезти не всю дивизию, а только танковые части, без пехоты. Время уже не терпело, и на месте вместо своей пехоты танкистам придали полицаев, охранные батальоны. Кинули под Борисов, наперерез ударной группировке 3-го Белорусского фронта. Германская бронированная армада грамотно притаилась в засадах. Побила прицельным огнем авангарды 5-й гвардейской танковой армии Ротмистрова. Но вместе с Ротмистровым действовал конный корпус Осликовского. В лоб на танки казаки не полезли, обошли их. Стали рубить полицаев и тыловиков, те разбежались. А немецкие танки остались без пехоты, их окружали. Повернули выбираться назад, при этом понесли жестокие потери. Перегруппировавшись, «тигры» и «пантеры» вступили в бой на другом рубеже, но повторилось то же самое. За два дня от дивизии осталось 18 танков.

Танковая армия Ротмистрова с кавалерией двинулась к Минску с севера. А с юга к нему выходили два танковых корпуса и кавалеристы Плиева с 1-го Белорусского фронта. 3 июля они с разных сторон вступили в Минск. Город лежал в развалинах. Многие здания были разрушены немецкими бомбежками еще в 1941 г., а сейчас неприятели задумали поквитаться напоследок, начали взрывать центральные улицы. Но боеспособных германских войск к этому времени в городе находилось мало, около 1800 солдат. Было еще несколько тысяч военнослужащих оккупационных, хозяйственных, карательных учреждений, перемешанных, бестолково мечущихся. Серьезной силы они не представляли. Минск освободили за несколько часов.

Зато восточнее белорусской столицы попали в кольцо вся 4-я армия и примкнувшие в ней соединения 9-й, 3-й танковой, более 100 тыс. человек! И как раз теперь, летом 1944 г., наши солдаты заговорили – «немец стал не тот». Впрочем, германские солдаты по-прежнему дрались упорно, свирепо. Тем не менее что-то незримо изменилось. Лучшие кадры армии таяли, разбавлялись второсортными добавками. В операции «Багратион» подобные перемены стали уже достаточно ощутимыми. Под Сталинградом армия Паулюса сражалась в окружении два месяца. Под Корсунем-Шевченковским группировка Штеммермана отбивалась в кольце три недели. А котлы под Витебском и Бобруйском продержались лишь по паре дней.

Под Минском агония тоже была короткой. Командующему 4-й армии Типпельскирху не захотелось повторять судьбу Паулюса или Штеммермана, он со своим штабом удрал в первую очередь, назначив вместо себя командира 12-го корпуса генерала Мюллера. Тот пытался сорганизовать подчиненных, бросал их пробиваться из котла. Но атаки отражались, окруженный пятачок простреливала советская артиллерия, бомбила авиация. У немцев кончались боеприпасы, горючее. Точнее, они имелись на окрестных станциях и складах, но перемешавшиеся в хаосе части СС и вермахта не знали об этом. Бросались в бой со штыками, кинжалами. В общем, было очень похоже на ту же Белоруссию в 1941-м, только роли переменились.

Спасать окруженных не пытался никто. Контингентов для этого поблизости не было. Сперва 4-й армии было 50 км до своих. За несколько дней фронт отодвинулся до 150 км. Снабжения по воздуху не присылали – германская авиация была слишком повыбита. 5 июля из котла была отправлена последняя радиограмма: «Сбросьте с самолета хотя бы карты местности, или вы уже списали нас?» На следующий день 4-я армия разделилась на две части. Одну возглавил сам Мюллер, вторую генерал Траут. Он отчаянно повел отряд на прорыв, но его солдаты почти полностью полегли под шквальным многослойным огнем. Траут сдался. Мюллеру карты так и не сбросили. Он несколько дней скрывался по лесным чащобам. 8 июля, ориентируясь по грохоту советских батарей, выбрался из дебрей. Капитулировал сам и подписал приказ 4-й армии прекратить сопротивление. До 12 июля советские воины и партизаны прочесывали леса. Под Минском было перебито 72 тыс. немцев, 35 тыс. попали в плен.

Ну а в целом германские потери в Белоруссии достигли 400 тыс. солдат и офицеров, пленными – перевалили за 100 тыс. 16 июля в Минске прошел уникальный парад – Партизанский. По центральным улицам, наскоро расчищенным от обломков, шагали народные герои. Развевались знамена отрядов и соединений. Гарцевали на лошадях легендарные командиры, чьи имена наводили ужас на оккупантов, а головы оценивались в фантастические суммы.

А на следующий день состоялся другой уникальный парад – в Москве. В западной прессе уже в те времена стали проявляться потуги подтасовать картину войны. Посыпались ядовитые замечания, что результаты побед в Белоруссии, конечно же, раздуты «коммунистической пропагандой». Но скептикам наглядно продемонстрировали эти результаты. Операцию не без иронии назвали «Большой вальс» – по названию популярной музыкальной комедии. Часть пленных доставили в Москву, и 17 июля по улицам провели 57 600 человек, из них 19 генералов. Шествие продолжалось насколько часов, а за колоннами ехали поливальные машины, отмывали улицы от «гитлеровской нечисти». Картина оказалась настолько впечатляющей, что зарубежным журналистам и историкам (как и политикам) возразить было нечего. Примолкли на несколько десятилетий.

Между тем фронт в Белоруссии оказался полностью взломанным. В нем образовалась дыра в 400 км. Советское командование требовало от подчиненных войск продвигаться решительнее, пока сопротивление ослабело. Гитлеровский начальник Генштаба Цейтлер предлагал бросить Прибалтику и отвести назад группу армий «Север», чтобы залатать фронт. Гитлер не согласился. Это подтолкнуло бы Финляндию к выходу из войны. А немецкие моряки указывали – если русские овладеют эстонскими и латвийскими портами, окажутся под ударами перевозки жизненно важной железной руды из Швеции.

Цейтлера уволили, и новый начальник Генштаба Гудериан вместе с «гением обороны» Моделем взялся реанимировать фронт по линии Вильнюс – Лида – Барановичи. От группы «Центр» уцелела единственная армия, 2-я. Ее боевые порядки растянули. А для подкрепления и уплотнения с других фронтов и с тыла вытаскивали 46 дивизий. Но их подвозили разрозненно, разогнавшиеся русские давили их с ходу. Группа армия «Север» получила приказ выдвинуть свои соединения на восток, прикрыть Литву и сомкнуться с остатками «Центра». Однако наладить оборону эти соединения не успели. Армии 1-го Прибалтийского фронта смяли их, овладели городом Шауляй. Баграмян обнаружил, что справа у него обозначился неприкрытый участок. Собрал вместе все свои танковые и механизированные части и бросил туда. Они развернулись на 90 градусов, влетели в Латвию – и проскочили к берегу Балтики. Группу армий «Север» отсекли от Германии!

3-й Белорусский фронт наступал на Вильнюс. Гитлер объявил его очередной «крепостью», сюда наскребли 15 тыс. солдат. Но это были разрозненные растрепанные части. Армии Черняховского за день сломили оборону и окружили столицу Литвы. Три дня продолжались напряженные уличные бои. Здесь германское командование все-таки организовало удар, чтобы пробить окружение. Из «крепости» ускользнуло 3 тыс. человек, 5 тыс. попали в плен, остальных перебили. А войска Черняховского устремились на Каунас.

Его тоже начали обходить с двух сторон. Но котлы уже вызывали у немцев ужас. Едва обозначилась угроза окружения, город бросили без боя.

Войска 2-го Белорусского фронта заняли Новогрудок, Гродно, Белосток, а 1-го Белорусского – вышли к Барановичам. Сюда начали прибывать германские дивизии, переброшенные с Украины. Наши авангарды, вырвавшиеся вперед, были отброшены контратаками. Разведка доносила, что на станцию Барановичи подходят и разгружаются новые эшелоны, она забита войсками. Но советская Ставка и Жуков, координировавший действия разных фронтов в операции «Багратион», нацелили на это скопище ресурсы нескольких воздушных армий, 500 бомбардировщиков. Вскоре станция и ее окрестности превратились в хаос полыхающих цистерн, раскуроченных машин и танков. А то, что уцелело после массированных налетов, атака 1-го Белорусского фронта обратила в бегство. Преследуя их, наши армии устроили немцам еще один котел, под Брестом захватили в кольцо три дивизии. Но в наступлении советские войска поредели, артиллерия и тылы отставали. Немцы положили 7 тыс. своих солдат, но пробились из этого мешка.

Но в это же время яростное сражение закипело по соседству. В Белоруссию перебрасывались резервы из ближайшей группы армий «Северная Украина». Из того самого кулака, который враг держал под Ковелем. А здесь выжидал своего часа 1-й Украинский фронт. Правда, перед ним была понастроена мощная позиционная оборона. Но опыт по ее преодолению уже имелся, использовали и опыт предшественников. В штабе Конева вспомнили о Брусиловском прорыве – он осуществлялся в этих же местах. Из военно-исторического отдела Генштаба запросили все документы о наступлении 1916 г., изучали их, заимствовали полезное. Многие указания Конева чуть ли не дословно повторяли приказы Брусилова – о ведении разведки, мерах маскировки, рекогносцировках [16, 64]. А сил и средств у Конева было побольше, чем у Брусилова.

1-й Украинский фронт провел полную воздушную фотосъемку неприятельских позиций. Командиры вплоть до рот и батарей получили карты-бланковки своих участков с нанесенными на них вражескими траншеями, огневыми точками. Артиллерия заранее начала пристрелку – одиночными выстрелами отдельных орудий, чтобы не насторожить врага. А 13 июля, когда эшелоны с немецкими танками потянулись от Ковеля в Белоруссию, грянул «шестой сталинский удар». Шквальные удары тяжелых батарей и катюш перемешали с землей первые линии обороны. Пехота первыми же атаками овладела этими линиями, завязала бой за вторые. Одно острие прорыва нацеливалось на Рава-Русскую, другое на Львов.

Из германской резервной группировки под Ковелем оставалось всего две танковых дивизии. Их двинули в контратаки на львовском направлении. Но партизаны и воздушная разведка предупредили вовремя. Появившиеся танки накрыл сосредоточенный огонь артиллерии, налетели штурмовики. А потом Конев пустил в сражение свои танковые армии – Катукова, Рыбалко, Лелюшенко. За пять дней советские войска взломали вражескую оборону на всю глубину, форсировали Западный Буг, а под Бродами попали в кольцо 8 неприятельских дивизий (в том числе 14-я дивизия СС «Галичина» из украинских националистов и изменников). Эта окруженная группировка продержалась четыре дня. К 22 июля с ней покончили. 17 тыс. забрали в плен, 30 тыс. трупов закопали.

А пока их добивали, наши танковые армии углублялись на запад. Упорные бои завязались на подступах к Львову. Но Конев поправил действия своих танковых командующих – потребовал не штурмовать, а обходить. Бронированные колонны повернули, обтекая Львов с севера и с юга, и немцы сами засуетились бежать из клещей. Подожгли огромные склады горючего, взрывали аэродромы, железнодорожные станции. В тучах черного дыма и поднятой пыли рычали потоки машин, стучали телеги обозов, выбирающиеся из Львова. 27 июля город заняли танкисты Катукова. А танки Рыбалко уже продвинулись на 350 км западнее, в этот же день заняли Перемышль. Германскую группу армий «Северная Украина» разорвали надвое, ее потери достигли 140 тыс. человек.

Теперь 1-й Украинский фронт наступал вровень с 1-м Белорусским. Выплеснулись к Висле, захватив плацдармы на ее западном берегу. Войска Конева – у Сандомира, Рокоссовского – у Магнушева и Пулавы. 2-я танковая армия генерала Радзиевского (он временно замещал раненого командующего Богданова) повернула с юга на Варшаву. Но именно здесь, по Висле, Гудериан и Модель наметили очередное восстановление фронта. Здесь они собирали запоздавшие подкрепления. Помешать переправе через реку не успели. Однако под Радзимином сосредоточился кулак из пяти танковых и нескольких пехотных дивизий – 600 танков, 51 тыс. солдат. О приближении 2-й танковой армии немцы не знали, как и 2-я танковая о них. Ее силы уступали вдвое, но она, разогнавшись к Варшаве, наскочила и разметала неприятельскую пехоту, даже взяла в плен командующего всей вражеской группировкой генерала Франека. Но после этого советский 3-й танковый корпус влетел в промежуток между немецкими бронированными соединениями, на него навалились с флангов. Наши танкисты понесли тяжелые потери и откатились назад.

А немцы атаковали русские плацдармы за Вислой, силясь ликвидировать их. Под Сандомиром появился батальон новейших танков «королевский тигр». Они были защищены толстенной броней, вооружены длинноствольной 88-мм пушкой, способной поражать любые танки. Но «королевский тигр» получился слишком тяжелым и неповоротливым. Узнав о новинках, наше командование выдвинуло против них тяжелые самоходки и модернизированные танки Т-34-85. На них тоже стояли мощные пушки, калибра 85 мм. Но они были гораздо более подвижными, чем «королевские тигры», маневрировали и били их с бортов. Три гиганта из-за своей массы увязли во влажном грунте, сели «на брюхо». Наши танки обстреливали их. Башни германских махин не успевали поворачивать за «тридцатьчетверками». Броню сотрясали попадания, оглушая экипажи, и они сбежали. Танки были захвачены целыми.

Однако плацдармы продолжали засыпать снарядами, на них раз за разом лезли танки и пехота. 8-я гвардейская армия Чуйкова, державшая Магнушевский плацдарм у Варшавы, за три недели потеряла 35 тыс. убитыми и ранеными. Постепенно немецкий натиск слабел, контратаки выдохлись. Хотя и советские части израсходовали заготовленные боеприпасы, поредели, крайне устали. 29 августа 1-му Украинскому и трем Белорусским фронтам было приказано перейти к обороне.

39. О подлецах, лжецах, жертвах

В ходе советского наступления далеко не всем пособникам врага удавалось удрать. В прошлых главах уже рассказывалось, как взбунтовались карачаевцы, вырезали раненых и медицинский персонал в госпиталях. Когда пришли немцы, дружественно встречали их, создавали добровольческие формирования, вызвались быть проводниками в горах. А после того, как нацистов вышибли с Кавказа, карачаевцы принялись разбойничать, угонять скот, грабить колхозы. Осенью 1943 г. сталинское правительство приняло решение – нельзя допускать разрастания мятежей, карачаевцев надо удалить из родных мест. 69 тыс. человек были переселены в Казахстан и Киргизию [20, 112]. За ними последовали калмыки. Уж чем их-то обидела советская власть, трудно сказать. Предоставила автономию, наладила систему образования, здравоохранения, отдала часть казачьих земель. Но немцы сумели привлечь многих калмыков на службу, из них сформировали десяток батальонов, и в карательных акциях они проявляли такую жестокость, что удивляли даже эсэсовцев. В декабре 1943 г. Калмыцкую автономную республику упразднили, народ переселили на Алтай и в Красноярский край.

В феврале – марте 1944 г. настала очередь чеченцев и ингушей. Они еще в 1941 г. фактически вышли из повиновения. 50 % чеченцев и ингушей, призванных в армию, уклонились от мобилизации. По селениям создавались банды, совершали вылазки на казачьи районы, резали, грабили. Была создана «Национал-социалистская партия кавказских братьев» под руководством Хасана Исраилова. Депортация вылилась в серьезную операцию с боями и перестрелками. Арестовали 2 тыс. бандитов, 6 тыс. скрылись в горах. Было изъято 20 тыс. единиц оружия – винтовки, пулеметы, автоматы. А два народа, 493 тыс. человек, переселили в Казахстан и Киргизию. Вместе с ними за такие же прегрешения отправили 37 тыс. балкарцев.

В мае 1944 г. взялись за крымских татар. Они-то при немцах вообще разошлись, в операциях против партизан и в расстрелах заложников выступали самыми ревностными исполнителями. Плечом к плечу с германскими и румынскими войсками обороняли Крым. Но на пароходах для них места не нашлось, бросили. Антисоветские отряды попрятались, войскам пришлось вычесывать их по горам. За участие в тех или иных преступлениях было арестовано 5 тыс. человек. 181 тыс. татар депортировали в Узбекистан, Таджикистан, Казахстан. Кроме того, по обвинению в сотрудничестве с неприятелем из Крыма выселили 37 тыс. болгар, греков и армян (а заодно, так сказать до кучи, в Казахстан и Среднюю Азию отправили из Грузии турок-месхетинцев: они были связаны с родственниками в соседней Турции, промышляли контрабандой, из их среды турецкая и германская разведки вербовали шпионов).

Все эти акции полощут в либеральной прессе и в западных трудах как вакханалию крайней жестокости. Нет, я не буду спорить, насколько оправданны коллективные наказания, правильно ли наказывать весь народ, если изменила только половина. Однако необходимо отметить, что оценивать реалии одной эпохи с точки зрения законов другой совершенно неправомочно. Все перечисленные депортации осуществлялись в военное время, прифронтовые и тыловые области очищались от враждебных и ненадежных элементов. На Кавказе пришлось подавлять масштабное вооруженное восстание. Да и ситуацию с крымскими татарами трудно было квалифицировать иначе.

А в подобных случаях не церемонилась ни одна держава. Англичане, например, жесточайшим образом подавляли мятежи в Индии, на Ближнем Востоке, в Восточной Африке. Пулеметные очереди по толпе и концлагеря для всех неблагонадежных считались вполне оправданными. Индусов «на всякий случай» переморили голодом. О диких расправах французов со своими коллаборационистами и говорить не приходится. Советский Союз действовал куда более гуманно. Переселенцев никто не истреблял, не запирал в концлагерях. Их обеспечивали питанием на дорогу, на новых местах проживания выделяли землю, материалы для строительства спецколхозов и спецпоселков. Для сурового военного времени это было не так уж мало. Но почему-то об английских или французских жертвах не вспоминает никто, а россказни о «сталинских злодеяниях» оказываются чрезвычайно популярными.

Кстати, сами немцы слишком пренебрежительно относились к потенциальным друзьям из жителей нашей страны. Возможность подпитать партизанскую войну они упустили. Только после того, как на фронтах совсем худо, они начали задумываться, что надо бы как-то заинтересовать сочувствующих. В ноябре 1943 г. в Берлине была опубликована «Декларация казачьего правительства». Кроме атамана Краснова, ее подписали начальник Верховного командования вермахта фельдмаршал Кейтель и министр восточных территорий Розенберг. Само это правительство, Главное управление казачьих войск «как политический и административный орган Дона, Кубани и Терека», было создано только в марте 1944 г. – как будто в насмешку, когда Дон, Кубань и Терек остались далеко за линией фронта. Причем даже сейчас казачьим атаманам не дали реальной власти. Оговаривалось, что Управление подчиняется командующему частями «ост-группен» генералу Кестрингу.

А вскоре нашелся другой руководитель, Гиммлер. Он продолжал наращивать собственную армию, СС. Примерял на себя роль военачальника, рождались волнующие мысли о будущей борьбе за власть. В числе прочих рейхсфюрер СС подмял под себя национальные формирования. Правда, и здесь не все ладилось. В 1941 г. среди французов, бельгийцев, голландцев, жителей скандинавских стран было сколько угодно желающих поучаствовать в походе на Россию. Но немцев столь массовый энтузиазм смутил, они набирали лишь ограниченные контингенты добровольцев. Теперь принимали всех. Но число желающих резко упало. Тем не менее на фронтах действовали французская дивизия СС «Шарлемань», бельгийские «Лангемарк» и «Валлония», скандинавские «Викинг» и «Нордланд», голландская «Лансторм Нидерланд», чешская «Валленштайн». Прежние требования «расовой чистоты» эсэсовцев были отброшены. Появились албанская дивизия СС «Скандербег», хорватская дивизия «Кама», мадьярская кавалерийская дивизия СС, Индийский легион СС.

Гиммлер взял в свое ведение и казаков. Дивизию фон Паннвица развернули в 15-й кавалерийский корпус СС. А при главном штабе войск СС был образован «казачий резерв» во главе со Шкуро. Создавались также 13-я мусульманская дивизия СС «Ханашар», 15-я и 19-я латышские, 20-я эстонская дивизии СС, 14-я и 16-я украинские. Они, кстати, проявили себя отвратительно. В сражении под Бродами немцы жаловались, что 14-я дивизия СС «Галичина» побежала первой, тем самым подставила под обход соседние германские соединения. А в окружении не слушала приказов, забилась в болото, где ее и уничтожили.

Однако Гиммлер воссоздал погибшую «Галичину», набрал в нее бежавших украинских полицаев и прочих подобных воинов. А Бандеру немцы выпустили из тюрьмы, стали заигрывать, надеясь развернуть партизанскую войну в советских тылах. Хотя Бандера был себе на уме, от официальных договоренностей уклонялся. Он же видел, куда клонится война. Стоило ли перекрывать себе дорогу сговориться с американцами, англичанами? Украинское повстанческое движение действительно возникло. Но до уровня советских партизан ему было слишком далеко. Националисты не были едиными. Кроме бандеровцев создавали свои отряды мельниковцы, бульбовцы и пр. Лидеры враждовали, делили между собой районы влияния, доходило до вооруженных столкновений.

Впрочем, и сама идея борьбы за независимость оказывалась дутой. Подавляющее большинство украинцев ничего дурного от русских не видели. Малочисленные идейные националисты обрастали любителями пограбить, дезертирами, обманутыми. Операции сводились к налетам на беззащитные села, зверским убийствам крестьян, якобы «продавшихся москалям». На дорогах нападали на обозы, на отдельные машины или мелкие группы военнослужащих, отбившиеся от своих. Но боев с более крупными подразделениями не принимали, исчезали в лесах. В свою очередь, и советские войска не могли покончить с ними. Фронт уходил на запад, в тылу оставалось недостаточно сил. Ликвидация бандеровцев отложилась.

О предстоящих переменах задумывались не только украинские предводители. В Эстонии зашевелились деятели старого буржуазного правительства и старых политических партий, распущенных советской властью. В феврале 1944 г. бывший премьер-министр Улуотс объявлял себя «исполняющим обязанности президента в изгнании». Вместе с несколькими другими активистами он образовал Национальный комитет Эстонской республики. Вступили в переговоры с эстонскими начальниками оккупационной администрации, Мяэ и Лицманом, и обе группировки нашли общий язык.

Администрация разрешила деятельность Национального комитета. А за это комитет поддержал мобилизацию эстонцев в германскую армию. Сам себя комитет объявил «предпарламентом», ставил перед собой задачу сформировать органы власти независимой Эстонии. Хотя подобные заявления не понравились гестапо. Со своими эстонскими шавками немцы не слишком считались, в апреле арестовали нескольких членов комитета. Остальные перепугались, попрятались. Но летом 1944 г. на фронтах обозначилась полная катастрофа, и оккупанты махнули рукой. Освободили арестованных политиков, снова разрешили им собираться, вдруг чем-нибудь помогут? 1 августа Национальный комитет провозгласил себя «носителем высшей государственной власти в Эстонии», началось формирование правительства во главе с Отто Тийфом. А с нацистами за их снисходительность эстонские демократы расплатились чем могли. 19 августа Улуотс по приглашению немцев выступил по радио, призвал народ приложить все силы для борьбы с Красной армией, вступать в ряды вермахта и СС.

Подобные «независимые» организации возникли и в Латвии, Литве. Но круче всего завернулись интриги в Польше. Эмигрантское правительство в Лондоне (после гибели в катастрофе Сикорского его возглавил Миколайчик) однозначно рассматривало Советский Союз в качестве врага. Ранее уже отмечалось, что с 1939 г. создавались отряды Армии Крайовой (АК), подчиненные лондонскому правительству. Однако никаких активных выступлений они не предпринимали. В приказах прямо указывалось, что главное – «копить силы». Из Лондона в Польшу был прислан командующий АК, генерал Коморовский по кличке Бур. В частности, он запретил поддерживать восстание в варшавском гетто. Мало того, некоторые еврейские группы вырвались из гетто и пытались партизанить в лесах – Бур-Коморовский требовал уничтожать их, называя «бандитскими». А русских считал более опасными врагами, чем немцы.

Осенью 1943 г. он разъяснял: «Мы не можем допустить восстания в то время, когда Германия все еще держит Восточный фронт и защищает нас с той стороны. В данном случае ослабление Германии как раз не в наших интересах. Я вижу угрозу в лице России… Чем дальше от нас находится русская армия, тем лучше для нас. Мы не можем вызвать восстание против Германии до тех пор, пока она держит русский фронт, а тем самым и русских, вдали от нас…» Это было не только личное мнение Коморовского. 1 октября 1943 г. лондонское правительство разработало для АК инструкцию на случай «несанкционированного вступления на территорию Польши советских войск»! Указывалось: «Польское правительство направит протест Объединенным Нациям против нарушений польского суверенитета – вследствие вступления Советов на территорию Польши без согласования с польским правительством – одновременно заявляя, что правительство с Советами взаимодействовать не будет».

Вот так! Если хотите нас освобождать, согласуйте! А мы будем кочевряжиться! Амбиции правительства Миколайчика заносились до такой степени, что дальше некуда! В январе 1944 г. оно прислало в Польшу меморандум: «Польской военной целью на востоке является сохранение границ 1921 г. – при включении Литвы в Польшу и максимальном ослаблении России путем отрыва от нее Украины и Белоруссии и привязка их в политическом и военном плане к Польше». В общем, грезили не только о возвращении Западной Украины и Западной Белоруссии! Нет, всей Украины и Белоруссии, еще и Литвы! Возродить Речь Посполитую, какой она была в XVII в., до Богдана Хмельницкого!

И если с немцами АК до поры до времени не воевала, то с советскими партизанами предписывалась жестокая борьба. В секретных документах предусматривалась также война против Красной армии, если она войдет в Польшу. Причем для этого не только допускалось, а даже прямо предписывалось «использование польской полиции, ныне официально находящейся на службе у немцев». Для разжигания вражды против русских были разработаны специальные рекомендации. Сами по себе они представляются весьма любопытными. От пропагандистов АК требовалось внушать народу следующие тезисы: русские хотят захватить Польшу, закрыть все костелы, обратить поляков в православную веру, а несогласных отправить в Сибирь. Советская агентура в Англии переслала в Москву массу подобных документов. Они ложились на стол Сталина и никак не способствовали симпатиям к правительству Миколайчика.

А в преддверии летнего наступления советских войск польские стратеги в Лондоне разработали план «Буря». Армия Крайова должна была уловить момент, когда немцы уже побегут, а русские еще не придут. Поднять восстания, захватить власть и встретить русских «в роли хозяев». Причем встретить «на неразобранных баррикадах». Командиры АК при этом выступали представителями законного правительства, и советским командирам предстояло договариваться с ними. Да еще попробуй договорись! Для АК допускалось только «разовое» взаимодействие. В остальном требовалось диктовать свои условия. Если же русские не захотят считаться с ними, применят силу, предписывалось сопротивляться на тех же «неразобранных баррикадах», начинать партизанскую борьбу.

Польское правительство подхватит факты «нарушений суверенитета», будет раздувать протесты на международной арене, и считалось вероятным, что американцы с англичанами поддержат поляков, даже откажутся ради них от соглашений Тегеранской конференции. Словом, готовилась подлая и грандиозная провокация. Вся война против Германии вместо победного завершения оказалась бы скомканной. Острие вражды перенацеливалось на русских. Зато в результате должна была образоваться Великая Польша. Британские политики и военачальники знали об этих проектах. Одобрения не выказывали. Но и не пресекали, Москву не предупреждали. Антисоветские выходки считались в любом случае полезными.

Развитие операции «Багратион» ошеломило польских руководителей. Столь быстрого и масштабного разгрома немцев они никак не ожидали. Советские армии надвигались стремительно. Бур-Коморовский и его помощники занервничали и заторопились с подготовкой «Бури». В первую очередь направили отряды боевиков в Вильнюс и Львов. Города выбрали не случайно – пыжились застолбить хотя бы старые границы, существовавшие до 1939 г. Восстания должны были обозначить, что Западная Украина и часть Литвы принадлежат полякам.

Сам Бур-Коморовский готовил выступление в Варшаве. Ее предусматривалось захватить хотя бы за 12 часов до прихода советских войск. Командование АК обратилось к англичанам, чтобы по сигналу восстания прислали авиацию и польскую парашютную бригаду из армии Андерса. Быстренько прилетит и Миколайчик с правительством. После этого с русскими пойдет совсем другой разговор. Дозволят ли им пройти через польскую территорию, на каких условиях? Со Сталиным и его военачальниками планы «Бури», конечно, не согласовывались. Наоборот, вся соль состояла в том, чтобы поставить их перед фактом.

В Вильнюсе 4 тыс. бойцов АК выступили в ночь на 6 июля. Но они были уверены, что немцы уже бегут, а выяснилось, что Гитлер приказал оборонять город. Как раз накануне прибыли подкрепления, и гитлеровцев вдруг оказалось вчетверо больше, чем повстанцев. Поляков обложили, они были обречены. Но через день подошли передовые части 3-го Белорусского фронта и несколько литовских партизанских отрядов, выручили бойцов АК. Рядовые повстанцы о политических интригах не подозревали. Воодушевленно подключились к штурму, освобождали Вильнюс вместе с русскими и литовцами.

Во Львове момент выбрали более удачно. Германские части хлынули из города в ночь на 23 июля. Бойцы АК принялись обстреливать уходящие колонны, даже захватили несколько танков. Заняли предместья Львова, развесив на улицах свои флаги. Советские части подошли 25 июля. С боем очистили центр города, где еще оставались гитлеровцы. На домах появились красные флаги, но и польские, бело-красные, не снимали. По улицам ходили советские патрули, а рядом повстанческие. Приветствовали друг друга, если нужно – легко договаривались о помощи. Но идиллии быстро пришел конец. Сталинскому правительству была известна истинная подоплека восстаний. А по радио зазвучали трескучие заявления правительства Миколайчика, будто Вильнюс и Львов освободили отряды АК, а русские «только помогали».

Однако советское руководство уже подготовило собственные меры для нейтрализации провокаций. В Москве собрали представителей польских левых партий, и был сформирован Польский комитет национального освобождения. Его направили в первый польский город, освобожденный нашими войсками, Хелм. Здесь созвали Крайову Раду Народову («народный совет страны»). Было официально объявлено о формировании национальных вооруженных сил, Войска Польского. Главнокомандующим стал М. Жимерский, генерал старой польской армии, ветеран Первой мировой войны. А самому Польскому комитету Рада предоставила полномочия временного правительства.

Из Хелма оно перебралось в более крупный город Люблин, отсюда второе название – «Люблинское правительство». 26 июля оно подписало соглашение с СССР. Признавалось, что в районах боевых действий вся полнота власти принадлежит советскому военному командованию, а в тыловых районах Польши – комитету национального освобождения. Руководителей вильнюсских и львовских отрядов АК вызвали на переговоры. Выполняя инструкции Миколайчика, они уперлись, что Вильнюс и Львов принадлежат Польше. Поэтому их арестовали, а их бойцов разоружили. Предложили всем желающим поступать в Войско Польское. Многие согласились, отказавшихся интернировали – держать в ближних тылах антисоветские формирования было не самым лучшим вариантом.

Но оставалась еще Варшава. Даже англичане оценивали, что восстание имеет мало шансов на успех, зато чревато многочисленными жертвами среди мирного населения. Однако лидеры буржуазной Польши были уверены, что даже неудача пойдет им на пользу, всколыхнет народ, настроит соответствующим образом мировое «общественное мнение». Черчилль все-таки уговорил Миколайчика лететь в Москву и договариваться со Сталиным о взаимодействии. Сама по себе восставшая Варшава станет неплохим козырем, и у русских можно будет что-нибудь выторговать.

А тем временем из Варшавы началась эвакуация тыловых немецких учреждений, закрутилась обычной неразберихой. Добавились известия о покушении на Гитлера. В штабах АК сочли, что Германия уже рушится. Пролетела команда – начинать! 1 августа выступили 15–20 тыс. человек. Но из них лишь 5 тыс. были вооружены. Остальным предписывалось с топорами, кирками, ножами нападать на немцев, вооружаться трофеями. Захватили ряд гражданских учреждений и жилых кварталов. Но казармы, аэродромы, склады и все прочие военные объекты удержались, отшвырнули полубезоружных поляков автоматными и пулеметными очередями.

А с оценкой положения командование АК крепко ошиблось. Гитлеровцы вовсе не намеревались оставлять Варшаву. Наоборот, сюда прибывали свежие соединения, и буквально за два дня до восстания, 29 июля, советскую 2-ю танковую армию потрепали и отбросили под Радзимином. Все успехи поляков объяснялись только тем, что оккупанты растерялись. Но опомнились они быстро. Уже не повстанцы атаковали их, а они навалились на повстанцев. В первый же день погибло 2 тыс. бойцов, а 5 тыс. ошалело под пулями, сообразило, что легкой победы не предвидится, и разбежалось. Правда, вместо них примыкало множество случайных людей. Восстание разлилось на всю Варшаву.

Но и Бур-Коморовский быстро осознал – дело худо. Взывал к англичанам, напоминал о своих заявках прислать польскую десантную бригаду. Куда там! Британцы отмахнулись, что бригада занята на фронте. На второй день Бур-Коморовский вспомнил о русских. Принялся требовать, чтобы они быстрее наступали. Но о помощи просил довольно своеобразно. К нему для связи были переброшены офицеры из штаба 1-го Белорусского фронта – командующий АК отказался даже принять их. Все запросы к русским он направлял только через Лондон. А Миколайчик как раз в это время прилетел в Москву и пробовал качать права. Указывал, что Варшава находится в руках его «войск» и сам он едет в свою столицу.

Сталин охладил его, обрисовал истинную ситуацию. Вскоре и Миколайчик стал просить о помощи для повстанцев. Иосиф Виссарионович предложил начать с нормализации отношений. Он выдвинул ряд условий – Лондонское и Люблинское правительства объединятся, создадут совместное правительство. А будущая граница СССР и Польши пройдет по линии Керзона – отделит районы, где большинство населения составляют поляки, от украинцев и белорусов. Примерно так же, как проходила граница в 1941 г. Миколайчик категорически отверг то и другое. Настаивал, что власть принадлежит только его правительству, а Западная Украина и Западная Белоруссия должны быть возвращены Польше.

Дальнейшие переговоры потеряли смысл. Что касается восстания, то Сталин характеризовал его как авантюру, а его предводителей называл безответственными преступниками. Но все-таки русское сердце жалостливое. И грузинское тоже не осталось чуждым к страданиям варшавян. Помогли, еще как помогли! Советская авиация произвела на Варшаву 5 тыс. самолетовылетов. Из них 1300 – на бомбежку и штурмовки германских войск. 2500 – со сбросом для повстанцев оружия, боеприпасов, продовольствия, медикаментов. Войска 1-го Белорусского фронта на плацдармах за Вислой предпринимали атаки. Но в долгом наступлении они выдохлись, прорвать неприятельскую оборону были не в состоянии.

Впрочем, сражения на Висле подарили повстанцам отсрочку. Германские танковые дивизии давили их лишь «транзитом» – прокатывались по варшавским кварталам по дороге к советским плацдармам. На непосредственное подавление кинули всякий сброд. Русскую бригаду Каминского из Локтя-Брянского, части «Казачьего стана», азербайджанские батальоны, украинских эсэсовцев, карательный полк Дирлевангера из уголовников. Такие герои охотно потрошили дома, насиловали, резали, но под пули не слишком стремились.

Тем не менее в сентябре восстание стало клониться к гибели, раздробилось на отдельные очаги. Но к этому времени советские войска совершили перегруппировку и предприняли самую серьезную попытку спасти город и население. Участок фронта напротив Варшавы занимала 47-я армия. Сюда же перебросили 1-ю армию Войска Польского. Им выделили массу артиллерии – пять артбригад, шесть дивизионов крупнокалиберных орудий Резерва Главного Командования. Прислали понтонные парки, полученные по ленд-лизу десантные машины-амфибии.

10 сентября грянула артподготовка. Польские и советские солдаты преодолели несколько линий неприятельских траншей и ворвались в Прагу – часть Варшавы на правом берегу Вислы. Немцы отошли на левый берег, взорвав за собой мосты. Соединения Войска Польского переплывали следом, захватили несколько плацдармиков на набережной. Но и враг стягивал сюда новые силы. Река и пятачки плацдармов простреливались насквозь. Все понтоны и амфибии были потоплены или разбиты, десанты редели. 19 сентября операцию пришлось прекратить. Остатки войск, находившиеся за Вислой, по ночам эвакуировались обратно – на лодках, плотах. С ними уходили присоединившиеся отряды повстанцев.

Неудачное наступление обеспечило Варшаве еще две недели отсрочки – немцы оттянули все свои части против атакующих. К 23 сентября плацдармы в городе были ликвидированы, и теперь-то германские войска развернулись добивать восстание. Поняв, что надеяться больше не на что, Бур-Коморовский вступил в переговоры с противником. Выговорил условие, что бойцов АК признают военнопленными, не расстреляют как партизан. 2 октября подписал приказ о капитуляции. За время боев погибло 10–17 тыс. повстанцев, 17 тыс. сдалось. Немцы выполнили обещание, отправили их в лагеря для пленных.

Но безопасность мирных жителей в условиях капитуляции не оговаривалась! На них и отыгрались немцы. Гитлер велел стереть Варшаву с лица земли. Особые команды саперов размечали город по квадратам и подрывали. Другие команды грабили, расстреливали. Всего в ходе подавления восстания и «наказания» Варшавы было истреблено 150 тыс. человек, 60 тыс. вывезли в концлагеря, 140 тыс. – на принудительные работы в Германию. Около 500 тыс. просто выгнали из уничтожаемых домов. Иди куда хочешь, замерзай, подыхай с голода. Такова была цена авантюры, которую в нынешней Польше квалифицируют как подвиг…

Потери самих немцев в боях с повстанцами ограничились очень скромной цифрой в 3 тыс. солдат. Видимо, без учета русских, украинских, азербайджанских и прочих «союзников». Кому было нужно их считать? Их использовали, и не более того. Кстати, смягчать отношение к русским нацистское руководство стало в последнюю очередь – после прибалтов, кавказцев, «хохлов». Про Власова оно вспомнило только осенью 1944 г. К этому времени генерал и его окружение впали в полную депрессию, круто налегали на спиртное. Власов даже позволил немецким покровителям женить себя на вдове эсэсовца Адели Биленберг – а вдруг поможет? (Хотя в СССР у него остались жена и «полевая походная жена», одна получила 8 лет лагерей, другая – 5).

Но Гиммлер решил, что теперь и Власов пригодится. Вызвал к себе и разрешил создать Комитет освобождения народов России (КОНР) – что-то вроде антисоветского «правительства». Хотя встал вопрос: где же его создавать? Из России, как и с Украины, Белоруссии, немцев уже вышибли.

Выбрали Прагу. Город «славянский», вроде как «родственный». В ноябре 1944 г. здесь открылась первая (и единственная) конференция КОНР. Сборище получилось еще то! Вынутые из нафталина представители старой эмиграции. Красочные казаки с лампасами на немецких брюках. Националисты разных мастей в татарских халатах, вышитых украинских рубахах. Слушали доклады, чесали языки в прениях. Спорили, вырабатывая «Манифест КОНР». По мере выделенных средств сопровождали заседания банкетами.

Хотя большинство участников отдавало себе отчет, что конференция и порожденные ею бумажки не имеют никакого значения. Германия дышала на ладан. У власовцев втайне от немцев рождались наполеоновские планы: объединить все антисоветские силы, сформировать 20–25 дивизий, дождаться падения Германии (которое предполагалось осенью 1945 г.), проломить фронт и прорываться в Россию, начинать гражданскую войну [3]. Однако даже по этим проектам видно, что «освободители» гипнотизировали себя собственными химерами. Иначе призадумались бы – возможно ли «кулаком» из 20–25 разношерстных дивизий «проломить» фронт победоносных советских армий? И поддержит ли таких «освободителей» народ? А вскоре даже такие мечты пошли прахом – немцы уточнили, что позволят Власову создать лишь 2 дивизии. Бандера, кавказцы, прибалты сотрудничать с власовцами отказались. Ну а Гиммлер выразил «потепление» к русским только в одном приказе. По просьбе КОНР запретил телесные наказания для угнанных в Германию русских рабочих и работниц. Это он расщедрился уже 26 января 1945 г.

40. Гитлеровская коалиция рушится

Западный мир во все времена конструировал изощренные маски культуры, юриспруденции, психологии, но на самом деле воспринимал единственный аргумент – силу. А международное право во все времена прятало под собой единственный принцип – наложить лапу самому и не дать другим, особенно русским. Как поднималась на дыбы вся Европа в XIX в., в Первую мировую, силясь не допускать Россию распространять сферы своих интересов на Балканы! Но победы 1944 г. подняли авторитет СССР настолько высоко, что западные державы сами, без каких-либо просьб с нашей стороны, предложили забрать целый ряд государств под свое влияние.

В Москву прилетел Черчилль. Сперва не знал, как подступиться к деликатному вопросу, ходил вокруг да около. А потом без обиняков, в открытую, написал на бумажке: в Румынии 90 % влияния получает Россия, а 10 % – остальные союзники, Англия и США. В Греции наоборот – 90 % остальные, а 10 % Россия. В Югославии и Венгрии – 50:50, а в Болгарии 75 % России – 25 % остальным. Сталин повертел бумажку, попыхтел трубкой и поставил карандашом галочку. Дескать, согласен. Черчилль очень гордился, что сумел договориться с ним таким простым образом [138].

Но и Гитлер не намеревался уступать Балканы. Этот регион был слишком важным, особенно румынская нефть. Фюрер лично пообещал Антонеску – его страну будут защищать так же, как саму Германию. В Молдавии сосредотачивалась германская группа армий «Южная Украина». Однако методика «сталинских ударов», переноса усилий с одного направления на другое, в полной мере оправдала себя. Три Белорусских и 1-й Украинский фронты были «на излете», а 2-й Украинский маршала Малиновского и 3-й Украинский Толбухина как раз успели передохнуть, пополниться и изготовились к «седьмому сталинскому удару».

Условия для этого сложились подходящие. Восстанавливая фронт по Висле, Гитлер, Кейтель и Гудериан были вынуждены забирать войска со всех «спокойных» участков. В том числе сняли 12 дивизий из Молдавии. А вдобавок неприятеля обманули. Запустили дезинформацию, что наши войска намереваются брать Кишинев. На этом направлении мелькнули позывные свежих частей, напоказ проводились рекогносцировки, началась разведка боем. Немцы клюнули, принялись стягивать сюда оставшиеся резервы. На самом же деле удар 2-го Украинского намечался у Ясс, 3-го Украинского – под Бендерами. 20 августа заговорила артиллерия. Она накрыла противника настолько мощно и точно, что первую линию обороны просто смели. По свидетельствам очевидцев, окопы в полный рост превратились в канавки по колено.

А уцелевшие блиндажи были забиты мертвецами – солдаты погибали от ударной волны, перепада давления.

Гитлеровское командование дало команду остановить русских контратаками. Но в образовавшиеся прорывы сразу же вошли ударные группировки двух фронтов – 6-я танковая армия генерала Кравченко, несколько танковых и кавалерийских корпусов. Они легко откидывали с дороги разрозненные контратаки, мчались вперед. Уже на второй день сражения, 21 августа, командующий группой армий «Южная Украина» Фриснер приказал войскам отступать за реку Прут. Но он опоздал! Клинья двух фронтов сомкнулись, и в котел у Кишинева угодили 18 немецких и румынских дивизий.

Молниеносный разгром потряс Румынию. Антонеску задергался. В конце концов, можно было повторить опыт Первой мировой, перекинуться на другую сторону. Что ж, румынская деловая элита давно обдумывала подобный выход. Но… она не собиралась спасать Антонеску. Наоборот, диктатором следовало пожертвовать, чтобы подстроиться к победителям. Переворот осуществили вполне легитимно. Король Михай был понятливым, с олигархами согласился. 23 августа он велел арестовать Антонеску, отправил в отставку его министров и привел к власти новое правительство из либералов, социал-демократов и коммунистов.

Это правительство первым же актом объявило о выходе из войны и потребовало от германских войск покинуть Румынию. Гитлера предательство взбеленило. По его приказу 24 августа немецкая авиация отбомбилась по Бухаресту. Поблизости от румынской столицы находились только зенитные германские части, прикрывали нефтепромыслы в Плоешти. Теперь фюрер велел зенитчикам двигаться на Бухарест и навести там порядок. Но ведь поблизости уже была другая сила! Михай с новым правительством громогласно объявили Германии войну и запросили помощи у СССР. Что ж, русские не отказались. 50 наших дивизий устремились в глубь Румынии, для зенитчиков это было многовато. Еще 34 дивизии остались добивать окруженных. Это не заняло много времени. В котле царил полный хаос, и 27 августа группировка, зажатая под Кишиневом, была ликвидирована. На следующий день перехватили и уничтожили несколько вражеских дивизий, сумевших выскользнуть из клещей на другой берег Прута. Пленных насчитали 106 тыс. человек, в их числе было 27 генералов!

От Гитлера отпала не только Румыния. Началось восстание в Словакии. Крайне озаботилась Турция. Она ведь тоже являлась членом «Антикоминтерновского пакта» с Германией, Италией, Японией, в самый тяжелый период войны откровенно готовилась к вторжению в Закавказье. Теперь забеспокоилась, как бы не поплатиться. Принялась налаживать дружбу с англичанами и американцами, в августе 1944 г. объявила, что присоединяется к антигитлеровской коалиции, и прекратила поставки в Германию хромовой руды. А Турция была главным ее поставщиком, без хрома было невозможно изготовление высокосортной стали. Министр вооружений Шпеер сообщил, что через полгода германская военная промышленность начнет «голодать», а через год остановится [150].

Между тем после Ясско-Кишиневской операции войска Малиновского и Толбухина стали расходиться в разных направлениях. 2-й Украинский фронт поворачивал на запад, на Венгрию. А 3-й Украинский выходил на юг, к границе Болгарии. Ее положение оставалось довольно своеобразным. Болгария находилась в состоянии войны только с Англией и США. Опасаясь симпатий своего населения к русским, правительство так и не объявило войну СССР. Но при этом направляло войска против югославских партизан, а гитлеровцы пользовались железными дорогами, аэродромами, портами Болгарии. Сейчас из румынских портов в болгарские перебирались германские подводные лодки, катера, баржи, плыли пароходы, набитые спасающимися солдатами. Через Дунай уцелевшие германские части тоже уходили на болгарскую территорию.

Москва воспользовалась таким предлогом, прозвучала недвусмысленная нота – поведение Болгарии расценивалось как враждебное. В Софии задергались, попытались выкрутиться. Министр иностранных дел Драганов 26 августа заявил, что отныне Болгария будет нейтральной, а немецкие войска в ближайшее время покинут страну или будут разоружены. Но советское руководство признало его заявление недостаточным, 5 сентября объявило Болгарии войну. Впрочем, маршалу Толбухину заранее подсказали – спешить с наступлением не надо, а планировать артиллерийские и воздушные удары вообще не стоит.

В Болгарии было уже много партизанских отрядов. Через местных коммунистов велись переговоры с военными, с политическими партиями. Многие из них тоже признавали, что союз с Гитлером – грубая ошибка и преступление. 8 сентября советские части двинулись через границу. Двинулись без выстрелов. Но и болгарские войска не стреляли. Отходили или вступали в переговоры. А 9 сентября в Софии забурлили антифашистские манифестации, их поддержало большинство населения. Правительство было свергнуто. К власти пришло правительство Отечественного фронта. Оно сразу же предложило Советскому Союзу заключить мир и объявило войну Германии.

Но в это же время на другой границе, румыно-венгерской, бои загремели даже раньше, чем туда успели советские авангарды. Тут уж сказалась жадность румын. Конечно, они отдавали себе отчет, что с Молдавией и «Транснистрией» им придется распрощаться. Зато на западе лежала спорная Трансильвания, которую Гитлер отдал Венгрии! Под Кишиневом окруженные румынские части еще погибали и сдавались вместе с немцами, однако новое правительство даже не стало ждать окончания этих боев. Подняло 4-ю армию генерала Аврамеску из 10 дивизий и кинуло наступать на запад, захватить побольше соседних земель. Надо сказать, что румынские солдаты и офицеры восприняли столь резкие кульбиты с редким спокойствием. Приказали дружить с немцами – очень хорошо, приказали драться с ними – начальству виднее.

Однако и венгры уступать Трансильванию не собирались. У них там стояла 2-я армия генерала Вереша из 6 дивизий. К ней присоединили 30 батальонов пограничников, а немцы добавили Вересу 6 своих растрепанных дивизий. Румын вместо успехов и триумфов опрокинули, погнали прочь. Малиновский узнал, что новых союзников лупят, приказал 6-й танковой армии выручать их. Она промчалась форсированным маршем 250 км, неожиданно вынырнула перед венграми и немцами, отшвырнула их обратно. Вслед за танковой подтягивались две общевойсковых армии, присоединились и румыны. Но в Карпатах неприятели перекрыли перевалы.

Горючее, продовольствие, боеприпасы приходилось теперь подвозить далеко, через всю Румынию, а осенние дожди развезли дороги грязью. Наступление застопорилось и в конце сентября было приостановлено.

Еще одна союзницу, Финляндию, немцы всячески обхаживали, чтобы не изменила. В Хельсинки гостил Риббентроп, сулил любую поддержку авиацией, войсками, противотанковыми средствами. А за это предлагал подписать договор не заключать сепаратный мир. Финны согласились, хотя щелочку себе оставили. Вместо договора президент Рюти подписал единоличное письмо, что он сам и его правительство не будут искать мира без Германии. Но и Советский Союз добавил весомые аргументы. С восточной стороны, в Карелии, укреплений на границе больше не осталось, все были прорваны. Сталин приказал подтолкнуть соседей, и в августе 1944 г. войска Карельского фронта совершили еще один бросок, вступили на территорию самой Финляндии.

В Хельсинки намек поняли. Президент Рюти со всеми своими обещаниями ушел в отставку. Парламент, нарушив все процессуальные нормы, быстренько привел к президентской присяге Маннергейма. В Москве это оценили. Через Стокгольм забросили предложение, что переговоры о мире можно бы возобновить. Но… наложились очередные перемены на фронте. Русское наступление в Польше удалось остановить, и кулак из пяти танковых дивизий, собранный под Варшавой, Гитлер и Гудериан решили использовать в другом месте. Сотни боевых машин в глубочайшем секрете перевезли в Восточную Пруссию. Они внезапно обрушились на «перемычку» советских войск, отрезавшую Прибалтику от Германии. Проломили ее и открыли дороги к группе армий «Север».

Финны сразу встряхнулись. Вдруг удача снова склоняется на сторону немцев? На секретные переговоры с русскими финская делегация опоздала на целую неделю, принялась спорить и торговаться. Но именно здесь, в Прибалтике, Ленинградский и три Прибалтийских фронта готовили «восьмой сталинский удар». Самые мощные укрепления гитлеровцы понастроили на рижском направлении и под Нарвой.

Что ж, командующий Ленинградским фронтом Говоров собрал под Нарвой свои главные силы, 8-ю и 2-ю ударную армии, массу артиллерии. Но… он очередной раз мастерски перехитрил врага.

Еще зимой, в прошлом наступлении, наши войска перескочили по льду Чудское озеро и заняли плацдарм на западном берегу. Сейчас на него не обращали внимания – неужели опасен пятачок земли за широким водным пространством? Между тем 2-я ударная армия скрытно уходила с позиций под Нарвой, и 25-я отдельная бригада речных кораблей по ночам перевозила ее через Чудское озеро. 100 тыс. человек, тысячу орудий и множество автомашин удалось перебросить на плацдарм быстро, а главное – тайно. Враг ничего не заподозрил!

14 сентября все четыре советских фронта перешли в наступление. Как и предполагалось, немцы отчаянно отбивались. Под Нарву они стянули резервы, не позволял продвинуться ни на шаг. Но через трое суток, 17 сентября, неожиданно загрохотали батареи за Чудским озером и ринулась на штурм 2-я ударная. Она прорвала неприятельские позиции в первый же день. Начала продвигаться прямо в тылы группировки, собранной под Нарвой. Назревало окружение. Командование группы армий «Север» принялось срочно отводить войска из-под Нарвы. Но этого выжидала 8-я советская армия. Как только немцы бросили свои траншеи и доты, она бросилась в преследование.

Теперь в неприятельские тылы углублялись уже две армии, грозили отрезать всю Эстонию. Германское командование засуетилось. Пока не перекрыли дороги, приказало своим соединениям выбираться из Эстонии, отходить на юг, в Латвию. В Таллине эвакуация грянула как гром среди ясного неба, начался общий хаос. В общей неразберихе вдруг всплыл Национальный комитет Эстонии. Он провозгласил республику независимой, утвердил «правительство» Тийфа. Хотя большинство населения даже не узнало о его существовании. «Правительство» существовало два дня и совершило два дела. Накропало декларацию о «нейтралитете в войне» и повесило на башне «Длинный Герман» эстонский сине-черно-белый флаг. Хотя повесили его рядом с нацистским, со свастикой. По размерам он был меньше нацистского и висел ниже – отличная иллюстрация «независимости».

После этого «правительство» благоразумно разбежалось. Приближались советские войска. Наше командование дипломатично пропустило вперед 8-й Эстонский стрелковый корпус. Серьезного сопротивления больше не было, подвижные авангарды корпуса за сутки промчались 100 км и застали Таллин врасплох. В порту захватили «тепленькими» 15 пароходов, не успевших отчалить. В трюмах были советские пленные, а палубы и пассажирские каюты забили немцы и их эстонские приспешники с чемоданами, семьями. Сине-черно-белый флаг с «Длинного Германа» слетел вместе со свастикой – был поднят советский.

Прорыв в Эстонии оказался последним толчком и для Финляндии. Ведь из эстонских портов русские могли высадить десанты в любой точке побережья! 19 сентября было подписано перемирие. Сталин согласился вдвое снизить репарации, до 300 млн долларов. Разрешил финнам выплачивать их не сразу и не валютой, а в течение шести лет погашать поставками различных товаров. Но и о замирении на старых границах речь больше не шла. Если финны упустили такое предложение – сами виноваты. К Советскому Союзу отходила область Печенги (Петсамо) с никелевыми месторождениями. Кроме того, он получал в аренду на 50 лет полуостров Порккала рядом с Хельсинки – великолепное место для морской базы, контролирующей вход в Финский залив (Хрущев в 1956 г. вернет столь завидный приз Финляндии, просто так, ни за что).

Что же касается немцев, то правительство Маннергейма обязалось изгнать их со своей территории или интернировать. В общем-то, финны больше не хорохорились. До них все же дошло, что СССР имел полную возможность захватить их страну, но пощадил ее. К такому выводу пришли и аналитики Конгресса США: «Будь СССР жизненно заинтересован в этом, нет сомнения, что финская независимость была бы уничтожена. Финляндия вышла из войны с пониманием этого факта и намерением создавать новые конструктивные отношения с СССР».

А тем временем в Прибалтике продолжалось упорное сражение. 1-й, 2-й и 3-й Прибалтийские фронты должны были тремя клиньями взломать оборону врага на Рижском направлении и окружить стоявшую перед ними группировку. Однако клещи не удались. Немцы понастроили укрепленные линии по рубежам здешних рек, перекрыли промежутки между озерами и болотами. Войска несли большие потери, атаки захлебывались. Только одному из трех фронтов, 1-му Прибалтийскому Баграмяна, удалось преодолеть несколько таких позиций, приблизиться к Риге.

Но в Эстонии вражеская оборона совсем развалилась, и Ставка постаралась использовать достигнутый успех. Значительная часть войск 3-го Прибалтийского фронта сдвигалась туда, в образовавшуюся дыру. Вместе с Ленинградским фронтом он начал обтекать германские укрепрайоны с севера. А Баграмяну было приказано перенести удар южнее. Он в короткие сроки перебросил свои ударные соединения и львиную долю артиллерии из Латвии в Литву, к городу Шауляй. 5 октября войска 1-го Прибалтийского возобновили наступление на новом направлении. Немцы ждали, что их снова будут атаковать под Ригой – а под Шауляем удар совершенно ошеломил их. Фронт прорвали сразу же.

Баграмян, не теряя ни единого часа, ввел в пробитую брешь механизированные корпуса и конницу. 10-го они вышли к Мемелю (Клайпеде) и Балтийскому морю. Группу армий «Север» отрезали от Германии во второй раз, и теперь окончательно. Вражеское командование переполошилось, пыталось расчистить коридор. Повыдергивало дивизии из-под Риги, кинуло в контратаки. Но Баграмян закреплял перемычку свежими войсками. Не только удерживал, а оттеснял врага. Ширина перемычки достигла 50 км. А другие фронты воспользовались ослаблением неприятеля под Ригой, поднажали. 13 октября Рига была освобождена.

Группа армий «Север» отступила на Курляндский полуостров, закрепилась вдоль рек. Образовался Курляндский котел, где было заперто 400 тыс. солдат и офицеров. Еще три германских дивизии с примкнувшими частями засели на Моонзундских островах. Их зачищали до ноября 1944 г.

41. «Крепость Европа»

Осенью 1944 г. гитлеровская пропаганда ухватилась за лозунг «крепость Европа». Внушалось, что западные народы должны сплотиться, спасти «ценности цивилизации» от орд русских «варваров». А уж «варваров» ведомство Геббельса постаралось изобразить более чем красочно – полузвери, дикие азиаты, истребляют мирных жителей, поголовно насилуют женщин. Но одной болтовней дело не ограничивалось. На того же министра пропаганды Геббельса была возложена «тотальная мобилизация». За счет призыва юношей, льготников, старших возрастов удалось поставить в строй полмиллиона новобранцев. А Гиммлер нарастил силы СС до 38 дивизий, 4 бригад и 45 отдельных частей. Кроме того, его назначили командующим Резервной армией, отдали под контроль СС все тыловые контингенты. Это было неслучайно. Для пресечения дезертирства 10 сентября Гитлер издал приказ, обрекавший на смерть не только самого беглеца – в тылу расстреливалась вся его семья. Приказ доводили под расписку до каждого солдата.

Однако ни пропаганда, ни репрессии не помогали. «Крепость Европа» расползалась новыми трещинами. В Словакии значительная часть населения относилась к немцам весьма прохладно, сочувствовала русским. Из украинских партизанских соединений сюда направляли инструкторов, создавали словацкие отряды. Когда фронт подошел к Карпатам, начали самолетами перебрасывать оружие. Причем местная жандармерия смотрела на партизан сквозь пальцы. В горных селениях они начали действовать уже открыто, вербовать людей в свои формирования.

Словацкое правительство Тисо спохватилось, что дело зашло слишком далеко. Приказало своей армии подавить партизан. Но приказ сыграл роль детонатора. Солдаты и офицеры отказывались воевать против соотечественников, переходили на сторону повстанцев. Страна раскололась. Некоторые воинские части сохранили верность Тисо, под его властью осталась столица, Братислава, важнейшие дороги и промышленные центры. Словацкие нацисты создавали отряды «Глинковой гвардии». Но надежды на это воинство было мало, сюда срочно перекидывали германские войска.

А восстание охватило горные области, «столицей» стал город Банска Бистрица. Число партизан и примкнувших к ним солдат достигло 60 тыс. Возглавил эту армию подполковник Голиан, начальник штаба лучшей в Словакии «Быстрой дивизии». Эмигрантское чехословацкое правительство Бенеша, сидевшее в Лондоне, тоже подсуетилось, прислало своего военного министра генерала Виеста, он принял общее командование. Но Бенеш и Виест русофобских провокаций не устраивали, обратились в Москву с просьбой поддержать их. Сотрудничество наладилось самое искреннее. Был оборудован аэродром «Три дуба», на нем регулярно садились советские самолеты с грузами. К повстанцам перебросили целую десантную бригаду, сформированную в СССР из чехов и словаков.

Шатания обозначились и в Венгрии. 76-летний регент Хорти все еще надеялся перехитрить Гитлера. Весной 1944 г. он вынужден был согласиться с вводом германских войск на свою территорию, но все более убеждался – надо выходить из игры. В августе он отправил в отставку прежнее правительство и назначил премьер-министром генерала Лакатоша, сторонника разрыва с Германией. Снова поехали эмиссары для переговоров с русскими, американцами.

Все эти события создали предпосылки для «девятого сталинского удара». Как уже отмечалось, из Крыма в Прикарпатье был перебазирован 4-й Украинский фронт генерала Петрова. Нарушил порядок номеров, его ввели между 1-м и 2-м. Этому фронту и левому флангу 1-го Украинского предписывалось наступать через Карпаты в Словакию. Соединиться с повстанцами и выйти с севера к границам Венгрии. С востока, из Румынии, на Венгрию наступал 2-й Украинский фронт Малиновского. А 3-й Украинский должен был ударить на Югославию, очистить ее от гитлеровцев, а потом повернуть на Венгрию с юга. Если Венгрия в подобной ситуации тоже отпадет от Гитлера, рушилась вся оборона нацистов в Центральной Европе.

В предстоящих боях должны были участвовать и новые союзники, причем под русским командованием. Малиновскому кроме шести советских армий были подчинены две румынские армии и два корпуса. Толбухину – три болгарских армии. В Москву прилетел главнокомандующий Народно-освободительной армией Югославии Иосип Броз Тито. С ним договорились о совместных действиях, о привлечении к операции болгар – в Югославии их привыкли воспринимать как врагов.

8-9 сентября 4-й Украинский и соседняя группировка 1-го Украинского двинулись на штурм Карпатских перевалов. Войска 3-го Украинского и болгары сосредоточились на югославской границе попозже. Толбухин нацелил главный удар на своем правом фланге, вдоль Дуная. В оперативное подчинение ему была передана Дунайская флотилия, а он еще на Азовском море удачно взаимодействовал с моряками. 28 сентября грянула артподготовка, поднялась в атаки пехота. Бронекатера и мониторы обходили неприятельские позиции по воде, расстреливали из своих орудий, высадили десанты в тылу врага.

В это же время по всей Югославии перешли в наступление партизаны. Их бригады и дивизии спускались с гор, атаковали неприятельские гарнизоны, пути сообщения. Германские планы обороны скомкались. Резервы раздергивались туда-сюда, подкрепления не могли попасть в нужные места, а с фронта налегали советские и болгарские войска. Позиции неприятеля были прорваны. Германская армейская группа «Сербия» еще пыталась остановить наши войска на перевалах Восточно-Сербских гор, потом на реке Мораве. Но советская 57-я армия генерала Гагена упорно продвигалась на Белград. К ней присоединились два югославских корпуса. А после форсирования Моравы Толбухин ввел в бой свою главную ударную силу, 4-й механизированный корпус.

Организовывать новые рубежи обороны врагу не дали. Смяв германские заслоны, танки за двое суток преодолели сотню километров, 14 октября прорвались к Белграду и завязали бои на окраинах. Но выяснилось, что и германское командование уже отводило сюда всю армейскую группу «Сербия», намеревалось засесть в большом городе. Хотя в югославскую столицу успела добраться лишь часть неприятельских войск. Прорыв 4-го мехкорпуса отрезал основное их ядро юго-восточнее Белграда, оно укрепилось вокруг горы Авала. Одновременно с ожесточенными уличными боями пришлось отделить ряд соединений против окруженной группировки. Лишь к 20 октября ее удалось уничтожить. Белград был освобожден.

Его взятие обернулось катастрофой не только для группы «Сербия». Через столицу Югославии проходили основные дороги из Центральной Европы в Грецию – железнодорожная магистраль и шоссе. Теперь их перехватили на широком участке. Оказалась, по сути, отрезанной германская группа армий «Е», стоявшая в Греции. 8 дивизий ринулись спасаться, пока им не закупорили последние отдушины. Оставили Грецию и двинулись труднопроходимыми горными дорогами через Албанию, Черногорию, Боснию. Бросали танки, орудия. Сталкивали в пропасти машины и обозы, застрявшие в осенней грязи и забившие дорогу. Окончательной зачисткой Югославии занялась Народно-освободительная армия Тито. Фронт Толбухина разворачивался на Венгрию.

К сожалению, не все замыслы исполнялись. Венгерские и германские соединения стойко дрались в Южных Карпатах (они же Трансильванские Альпы), затормозили 2-й Украинский фронт. А 4-й Украинский фронт с левым крылом 1-го Украинского застряли в Восточных Карпатах. Это горы высокие и обрывистые, заросшие лесом, а редкие в здешних местах дороги осенние дожди превратили в месиво вязкой глины. Немцы и венгры заперли эти дороги укрепрайонами, минными полями, простреливали с гор вдоль и поперек. Наши воины карабкались под огнем на кручи. Иногда приходилось лебедками или тягачами втаскивать по откосам танки. Машины по грязи не проходили. Снаряды и патроны подвозили на передовую на вьюках, а то и таскали вручную. Причем таскали по ночам – подступы к позициям тоже простреливались с гор. Вражескую оборону прогрызали буквально по шагам. За полтора месяца были заняты Дуклинский и Лупковский перевалы, армии 4-го Украинского фронта вступили в Закарпатскую Украину и словацкие деревни.

Но и немцы спешили раздавить Словацкое восстание до подхода русских. Сюда перевезли свежие формирования СС и многочисленную орду карателей, высвободившуюся после усмирения Варшавы. Повстанцев теснили, селения выжигали, жителей истребляли. Особыми зверствами выделялась дивизия СС «Галичина», ее в Словакии надолго запомнили.

Но германское командование целенаправленно поощряло зверства. В листовках, по радио, через всевозможных «миротворцев» мятежникам внушали – это они виноваты в страданиях населения. Словацкие военные падали духом. Среди разнородных отрядов и руководителей восстания нарастали разногласия.

Правда, все могло измениться. Тайные переговоры с Хорти завершились успешно, 15 октября он объявил, что Венгрия выходит из блока с Гитлером, заключает перемирие с СССР. Не тут-то было! Нацистские спецслужбы давно присматривали за престарелым диктатором. На случай его измены был разработан четкий план. Из германских войск, присланных помогать венграм, отборные танковые части СС неслучайно дежурили возле Будапешта. Как только прозвучало заявление Хорти, они сразу вошли в город, заняли ключевые пункты. Диктатору мгновенно отключили связь с внешним миром, а отряд Скорцени захватил в заложники его сына. Жертвовать собой и близкими старичок не решился. Он подписал подсунутое немцами отречение, передал власть лидеру венгерских фашистов Салаши. После этого Хорти с семьей вывезли в Германию, где и содержали под арестом – впрочем, с удобствами.

Венгрия осталась союзницей Гитлера, и для Словацкого восстания это обернулось приговором. Немцы могли не отвлекаться на свой тыл, нанесли очередной удар и 27 октября захватили столицу освобожденного района, Банска Бистрицу Повстанцы, перемешавшись с гражданскими беженцами, хлынули кто куда. Коммунисты и партизанские командиры предлагали пробиваться навстречу русским или укрыться в глухих горах. Но это было слишком трудно: в грязи и дождях, без еды, в условиях надвигающейся зимы. Генерал Виест и Голиан пощадили воинские части, отделились от партизан. Сообщили немцам, что согласны вступить в переговоры. Но когда явились в назначенное место, их вероломно схватили. Кстати, стоит отметить – Бур-Коморовский с польскими русофобами дожили в лагере до конца войны. К Виесту, Голиану и прочим словацким офицерам отношение было иным. Немцы их перевешали [98]. Наступление 4-го Украинского фронта после разгрома восстания было приостановлено.

Хотя неудачи могли разве что отсрочить падение «крепости Европы». По Балканам еще катились отголоски «девятого сталинского удара», а на Крайнем Севере грянул десятый. В Финляндии стояла германская 20-я горная армия генерала Рендулича. А правительство Маннергейма подошло к выполнению мирных соглашений весьма своеобразно. Понимало, что уходить по-хорошему немцы из Финляндии не захотят. Изгонять их или интернировать – дело небезопасное. Но германские войска стояли в основном на севере, на Кольском полуострове, прикрывали стратегически важные никелевые рудники у Петсамо (Печенги). А Петсамо с рудниками все равно предстояло отдать русским! Пускай русские и выгоняют немцев.

Из районов, где базировались части Рендулича, финское правительство заранее стало эвакуировать жителей в другие области. Гитлеровцам при этом подсказывали – скоро обстановка переменится. Когда же наступил срок исполнять договор с СССР, с немцами постарались разойтись вежливо. Германским самолетам, находившимся на финских аэродромах, позволили взлететь, германским судам в финских портах – отчалить. Германским частям, расположенным во внутренней Финляндии, предоставили возможность уйти на север, к своим. А финские части с севера выводились. Деликатненько, избегая столкновений с германскими.

Чтобы оправдаться перед Москвой, финны вдруг вспомнили, что у них непомерно большая армия и содержать ее тяжело. Перед советскими дипломатами разводили руками – нам надо демобилизовывать войска, разоружать и интернировать немцев мы не можем. Но у немцев с понятиями деликатности обстояло туго. Они оскорбились. Корабли германского флота попытались захватить остров Гогланд. Зачем – историки недоумевают до сих пор. В сложившейся обстановке остров был немцам совершенно не нужен. А подразделения, уходившие на север, стали по пути разорять деревни.

Тогда и финны обиделись, стали выпроваживать их войсками. Эти события назвали «Лапландской войной». Хотя она ограничивалась мелкими стычками. Обе стороны избегали боев. Но немцам слишком хотелось отомстить, они пожгли в северных районах все деревни и город Рованиеми. Впрочем, в Хельсинки только порадовались. Жителей отсюда успели эвакуировать, зато Финляндия приобрела полное право выставлять себя в числе стран, пострадавших от нацизма, претендовать на международную помощь.

Ну а русских армия Рендулича надеялась удержать. На Севере фронт почти всю войну стоял на месте, в скалах были вырублены мощные убежища, понастроены линии дотов, тяжелых батарей. Но 14-я армия Карельского фронта и моряки Северного флота изготовились к штурму. 7 октября заговорили более 2 тыс. орудий и минометов, с моря поддержали пушки крейсеров и эсминцев. Снаряды крушили противника три с половиной часа. Неприятельскую оборону успели разведать досконально, и артиллеристы прицельно раздолбили большую часть огневых точек. Когда пехота и матросы поднялись в атаки, они смогли за один день преодолеть две линии германских позиций – по речкам Титовка и Западная Лица [137]. Авангарды 14-й армии двинулись к третьей линии, прикрывавшей Печенгу (Петсамо). Рендулич стягивал сюда все силы, но их обошли с двух сторон.

Специально для наступления были сформированы два легкострелковых корпуса – они не имели никакого тяжелого вооружения и техники, состояли из лыжников. Эти корпуса без дорог, через полярные горы и тундру обогнули неприятельскую оборону и вынырнули к Печенге с юга. А с севера к городу примыкал порт Лиинахамари с мощнейшими батареями. Прямо в гранитной толще мыса Крестовый немцы вырубили глубокие казематы, установили крупнокалиберные орудия. Их не взял бы никакой снаряд. Но через Мотовский залив дерзко подлетели вплотную советские катера, выскочили отряды разведчиков майора Барского-Емельянова и лейтенанта Леонова. Ворвались прямо в подземный форт, поливая ошеломленных немцев из автоматов и закидывая гранатами. Батареи были парализованы, а через залив уже спешили корабли с десантом, высадили его на причалы Лиинахамари.

Печенгу окружили с трех сторон, и путь для морской эвакуации оказался отрезан. Неприятели хлынули выбираться по единственной оставшейся дороге, на северо-запад. Их преследовали, вдоль побережья сопровождал флот. Когда враги пытались зацепиться на том или ином рубеже, корабли утюжили их огнем, высаживали в тылу десанты, вынуждая откатываться дальше. После жаркого боя был занят город Никель. Дивизии Рендулича стали уходить в Норвегию. Минировали и взрывали за собой дороги, тоннели, разрушили подвесной мост через Яр-фьорд. Но советские части форсировали его на машинах-амфибиях и на рыбачьих лодках. Через другой фьорд, Эльвенес, навели переправу на плотах.

Советские войска вступили на норвежскую землю, 22 октября освободили город Киркенес. От немцев очистили и прилегающие районы, 14 городков и поселков. А остатки 20-й германской армии уже думали только о том, как бы оторваться от русских. Побросали все имущество, артиллерию, машины. Удирали до ближайших пристаней, где им удалось погрузиться на пароходы и отчалить прочь. Да и то сказать, погрузить их было уже нетрудно. Из 56 тыс. подчиненных Рендулича 30 тыс. погибли, свыше 10 тыс. попали в плен. Около тысячи отбились от своих, уходили по тундрам на юг. Их переловили финны, объявили пленными и восславили свою победу в «Лапландской войне».

На севере наконец-то воцарился мир. А в Европе у Германии теперь оставалась единственная союзница – Венгрия. Здесь действовали последние у нацистов нефтяные промыслы. Гитлер лично встретился с Салаши и дал обещание – венгерскую землю он будет защищать так же, как немецкую. Правда, аналогичное обещание уже давалось Антонеску. Но сами венгры оказались настроены куда более воинственно, чем румыны. Сказалась их вековая вражда к славянам и России. Да и новые лозунги о высокой миссии, защищать «крепость Европу», находили среди них благодатную почву. А фюрер дурманил им головы жадностью, великодержавными амбициями – соглашался отдать земли Словакии, Румынии, Западной Украины, Югославии. Отдать в будущем, после гипотетических побед. Но ведь так приятно было грезить о победах!

Венгерские солдаты самозабвенно кидались в схватки в Трансильванских Альпах, не позволяя продвигаться 2му Украинскому фронту. Но Малиновский обратил внимание – самое жаркое сражение разгорается на южном крыле фронта. Здесь действовала основная группировка наших войск с 6-й танковой армией. Противник тоже стягивал сюда все больше сил. Тогда Малиновский сманеврировал. На время приостановил атаки, быстро и скрытно передвинув свой ударный кулак на северное крыло. Следующий рывок опрокинул врага. Армии 2-го Украинского прокатились на 150–200 км вперед, форсировали Тису, овладели вторым по величине венгерским городом, Дебреценом.

Но Гитлер сдержал слово: в Венгрию двигался поток пополнений. Группа армий «Юг» генерала Фриснера достигла 35 дивизий, из них 9 танковых. Вокруг Будапешта возводились три полосы обороны, упирающиеся флангами в Дунай. 2-й Украинский фронт вышел к передовым рубежам этих укреплений и 29 октября попытался прорвать их. Шквал артиллерийского огня сосредоточили на узком участке, пехота захватила перемешанные с землей позиции, и Малиновский запустил в пробитую брешь два механизированных корпуса. Они устремились вглубь неприятельской обороны, казалось – до Будапешта рукой подать. Куда там! Немцы бросили наперерез три танковых и моторизованную дивизию. Они полезли в контратаки, прижали наших танкистов с флангов. Пришлось с тяжелыми боями выбираться назад.

Ставка Верховного главнокомандования скорректировала планы. Приказала брать Будапешт в клещи совместными ударами двух фронтов, 2-го и 3-го Украинских. Полосы наступления требовалось расширить, чтобы враг не смог маневрировать силами. Повторный удар подготовили 11 ноября. Снова ревели орудия, полки советских бомбардировщиков перепахивали вражескую оборону. Но немцы и венгры стойко отбивались. 2-й Украинский фронт за две недели непрерывного сражения продвинулся на 100 км, и выяснилось, что он преодолел только передовые оборонительные линии! Возле Будапешта наши войска уперлись в сплошные лабиринты траншей, бетона, колючей проволоки. Командование опять дало передышку солдатам. Заново вело разведку, подтягивало тяжелую артиллерию, гнало к фронту сотни эшелонов со снарядами.

Враг и в самом деле постарался превратить столицу Венгрии в крепость. Военные предприятия и часть населения вывезли в Австрию. Улицы перекапывали, возводили баррикады. У старинных зданий с толстенными стенами закладывали окна, превращая в амбразуры. В городе было введено осадное положение. Конфисковывалось все продовольствие, автомашины, лошади, ослы. Эсэсовцы и салашисты патрулировали улицы, обшаривали дома. За нарушения комендантского часа, пораженческие настроения, невыполнение предписаний об эвакуации и прочие прегрешения расстреливали на месте. Ловили и дезертиров – ошалелых ополченцев, разбежавшихся от артобстрелов и бомбежек, уклонившихся от повальной мобилизации мальчишек или стариков. Их вешали на ближайшем столбе или дереве. Разыскивали их семьи, чтобы тоже казнить. А если дезертиров находили в чьей-то квартире, убивали всех обитателей, невзирая на пол и возраст [38]. В это же время завершилась трагедия будапештского гетто, часть евреев вывезли в польские лагеря, остальных салашисты истребили. Заодно было казнено более 30 тыс. цыган.

Советское руководство понимало, что штурм Будапешта будет стоить большой крови, да и сам город серьезно пострадает. Существовал логичный выход, как избежать этого. Ведь половину неприятельских войск составляли венгры. Советские дипломаты и политработники провели переговоры с трезво мыслящими политиками в самой Венгрии. В декабре в Дебрецене собралось альтернативное правительство. Оно было совершенно не коммунистическим. Наоборот, составилось из видных фигур хортистской Венгрии. Возглавил его генерал Милош, в правительство вошли лидер крестьянской партии Эрдеи, граф Телеки, бывший военный министр и начальник Генштаба Венгрии генерал Вереш. Они приняли постановления о перемирии с Советским Союзом, а Германию обвинили в оккупации своей страны, объявили ей войну.

Нет, даже это не сработало! Повернуть на свою сторону венгерские войска или хотя бы расколоть их не получилось! На сторону Дебреценского правительства переходили лишь отдельные военные. Подавляющее большинство сохранило верность Гитлеру и Салаши! Это могло показаться диким, невероятным. Нацисты и салашисты обрекли страну на неимоверные бедствия, заливали ее кровью. Но венгры слепо и остервенело готовились отражать «варварское нашествие»! А перед лицом «варварского нашествия» жертвы выглядели вполне оправданными. Так и надо трусам, предателям! Так и надо семьям трусов и предателей!

В декабре советские войска предприняли третье наступление на Будапешт. Армиям Малиновского удалось вклиниться в оборону на северном фланге. А войска 3-го Украинского фронта еле-еле прогрызались вдоль Дуная. Но Толбухин внезапно изменил направление удара. Не на север, к Будапешту, а на запад, за Дунай. Бронекатера Дунайской флотилии неожиданно ринулись в тыл противника. Возле поселка Герьен полили из пушек и пулеметов заметавшихся вражеских солдат, с катеров соскочили 400 морских пехотинцев. Столь вызывающая высадка вогнала неприятелей в шок, вызвала неразбериху. А пока они опомнились, десантники уже закрепились на плацдарме, на него стали переправляться новые силы. Прорвали фронт и двинулись к озеру Балатон, обтекая Будапешт с юго-запада. 2-й Украинский фронт продолжал обходить город с севера.

Фриснер срочно выдвинул танковые резервы. Авангарды обоих фронтов столкнулись с ними лоб в лоб. После яростных встречных боев как Малиновскому, так и Толбухину пришлось очередной раз прерывать операцию, пополнять боезапас, перегруппировывать войска. Следующее, уже четвертое наступление, началось 20 декабря, и 26-го кольцо вокруг Будапешта наконец-то замкнулось. Оно захлестнуло 190 тыс. солдат и офицеров. Наше командование предприняло еще одну попытку избежать лишних жертв и сохранить великолепный город. 29 декабря послало окруженным ультиматум о капитуляции. Но «защитники цивилизации» не считали нужным соблюдать кодексы воинской чести, парламентеров расстреляли. Грянул штурм…

Так завершался 1944 год. Для Германии он стал даже более катастрофичным, чем 1941-й для русских. Было полностью уничтожено 70 гитлеровских дивизий, примерно столько же наголову разгромлено. Наши солдаты освободили весь Советский Союз (за исключением Курляндии), Балканские страны, восточные районы Венгрии, Чехословакии, Польши, Северную Норвегию. «Крепость Европа» обваливалась.

42. Греция и Арденны

Из невеселого опыта прошлых сражений в Токио разработали новую стратегию против американцев – требовалось навязать им войну на истощение. Заставить брать остров за островом, а островов-то было много. Если каждый заливать кровью, глядишь, призадумаются. В войска рассылались новые инструкции. Запрещалось отвечать на неприятельскую артподготовку и тем самым выдавать свои позиции. Запрещалось бросать солдат в «банзай-атаки» против десантов – они становились самоубийственными.

Но и американцы меняли стратегию. До сих пор захватывали острова беспорядочно, какие полегче. Сейчас наметили генеральное направление для наступления: Филиппины – Окинава – и Япония. На пути к Филиппинам лежали острова Палау. На самом крупном из них, Пелелиу, располагался большой японский аэродром и стояла пехотная дивизия, 11 тыс. человек. В коралловых кряжах острова было много пещер. Чтобы приспособить их к обороне, привезли корейских рабочих. Прорубили амбразуры, тоннели. Понаставили в этих укреплениях десятки мелкокалиберных пушек, сотни пулеметов. Берег прикрыли проволочными заграждениями, их оборудовали даже под водой.

Американцы прислали на разведку подводную лодку, она высадила группу пловцов. Но японцы заметили лодку. Пловцы запутались в колючей проволоке и угодили в плен. Это стало предупреждением – надо ждать нападения. 7 сентября остров принялись бомбить больше сотни самолетов США. За ними появилась армада кораблей, 10-го к авиации добавился огонь линкоров и крейсеров. Только 15-го грохот прекратился. На остров стали высаживаться три пехотных дивизии, танковые части. Но японцы выполняли новые инструкции, на обстрел они не ответили. И оказалось, что восемь суток ураганной бомбардировки не смогли подавить оборону! Японцы позволили неприятелю выйти на пляжи, после чего их батареи и пулеметные гнезда ударили в упор. Потопили 60 десантных катеров и барж, пожгли все высадившиеся танки, покосили морскую пехоту.

Пришлось повторять артподготовку, уже прицельно. Высадилась вторая волна десантников, подкрепила остатки первой. Японцы пытались сбросить противника в море контратакой, но она запоздала. На берегу уже было достаточно сил, флотская артиллерия прикрыла их и расстреляла японские цепи. Тем самым дорога для десантников расчистилась, они прорвались вглубь острова, заняли аэродром. Американское командование сразу этим воспользовалось. На Пелелиу стали садиться самолеты США. За несколько дней здесь уже обосновалось 11 авиационных групп. По заявкам пехоты они поднимались в воздух, долбили указанные им цели. Особенно эффективными стали напалмовые бомбы. Горящий напалм затекал в подземные укрытия и выжигал их.

Но японцы дрались самоотверженно. Их главный опорный пункт располагался на горе Умбурброгал – американская морская пехота целую неделю ползла под огнем по склонам этой горы. А в целом штурм Пелелиу вместо запланированных нескольких дней затянулся на два с половиной месяца, американцы потеряли 10 тыс. человек. Японцы погибли почти все. 24 ноября у коменданта острова полковника Накагавы осталось 59 солдат. Он радировал начальству: «Наш меч сломан, а наши копья закончились». Сжег знамя дивизии и совершил харакири (посмертно его произвели в генерал-лейтенанты). 25 его подчиненных кинулись в штыки и были перебиты. Правительство США торжественно объявило – «битва за Пелелиу» завершена. Хотя лейтенант Ямагути с 33 солдатами скрылись в пещерах. Они нападали на американцев больше двух лет! Только в марте 1947 г. на остров догадались привезти японского адмирала, он разъяснил отряду, что война закончилась, и приказал прекратить боевые действия.

К следующему броску, на Филиппины, готовилась 6-я американская армия Макартура, ему подчинили австралийские, новозеландские соединения. Ради «пушечного мяса» правительство США постаралось вовлечь в войну Мексику. Ее армию тоже передали Макартуру. Но и японцам не трудно было понять, куда обрушится удар. Они направляли сюда дополнительные войска, мобилизовали марионеточных союзников – группировка на Филиппинах достигла 350 тыс. человек. Кроме того, в Токио наметили дать морское сражение. 2-й флот сосредоточился в Сингапуре, 5-й флот на Тайване, 3-й флот в Хиросиме. В них насчитывалось 1 тяжелый и 3 легких авианосца (100 самолетов), 9 линкоров, 19 крейсеров, 34 эсминца.

Предполагалось дождаться, когда неприятель начнет высадку. Тут-то и нагрянут три флота. Малочисленным авианосцам отводилась роль приманки. Они должны были оттянуть на себя американские боевые корабли и авиацию. А эскадры линкоров и крейсеров прорвутся на дистанцию артиллерийского огня и перетопят караваны транспортных судов, перевозящих войска и технику. Сорвут десант, затруднят будущие аналогичные операции. План был очень рискованным. На карту ставились лучшие оставшиеся корабли. Но риск считали оправданным – при утрате Филиппин от Японии могли отрезать нефтяные месторождения в Индонезии.

Хотя американцы читали расшифрованные радиограммы и знали обо всех замыслах противника. Они собрали куда большие морские силы – 16 авианосцев (1,5 тыс. самолетов), 10 линкоров, 9 крейсеров, более 140 эсминцев и кораблей сопровождения. И к тому же опередили неприятеля. Японцы прикидывали, что операция начнется после завершения боев на Пелелиу. А Макартур не стал ждать. Как только получил в свое распоряжение аэродром и базу, можно было двигаться дальше.

Американский флот еще только приближался к Филиппинам, а с авианосцев взмыли тучи самолетов и ринулись на неприятельские аэродромы. Японские посты ПВО оповестили об опасности, но техника в Стране восходящего солнца была не самого лучшего качества. Случились какие-то неполадки на линиях связи, и до авиационных частей предупреждение не дошло. Американцы застигли японские самолеты на стоянках, некоторые начали выруливать на летную полосу, да не успели. Пробомбили их круто, в одном налете было уничтожено две трети истребителей, множество бомбардировщиков.

А сухопутные силы японцев растянулись по всему побережью Филиппинских островов. Попробуй угадай, где будет высадка? Американский флот и самолеты распотрошили позиции подразделений, стоявших у залива Лейте, 20 октября здесь начали выгружаться потоки пехоты, машин, орудий. Командующий японской авиацией на Филиппинах генерал Ониси приказал оставшимся у него летчикам таранить неприятельские корабли. Идти сквозь зенитный огонь и врезаться – даже если тебя уже подобьют. Ониси пояснял: «Я не думаю, что есть еще какой-то способ выполнить стоящую перед нами задачу». Хотя никаких задач они не выполнили. Атаки первых камикадзе смогли только повредить два крейсера, оба остались в строю.

Ну а японские моряки прозевали начало операции. Засуетились, вышли в море неполными силами. По пути их караулили американские подводные лодки, торпедировали несколько кораблей. Причем три флота действовали вразнобой. Адмирал Курита со 2-м флотом обогнал японские авианосцы. Появился в зоне сражения 24 октября и попросил, чтобы его прикрыла авиация с Филиппин. Но от нее уцелело лишь несколько самолетов. Камикадзе опять поднялись на самоубийственные тараны, даже потопили легкий американский авианосец, но при этом погибли последние самолеты наземного базирования. 2-й флот остался без воздушного прикрытия. Американская авиация заклевала его, топили то линкор, то крейсер, и Курита повернул прочь.

5-й японский флот разделился на две эскадры. Когда приблизилась головная, адмирала Нисимуры, американцы даже не стали отвлекать на нее авиацию. Дали порезвиться своему надводному флоту. Шесть новейших американских линкоров орудиями главных калибров изрешетили и отправили на дно два стареньких японских линкора. Потом подоспела на помощь вторая эскадра, адмирала Симы, но помогать было уже некому, он двинулся восвояси.

А 3-й флот адмирала Одзавы, где были все японские авианосцы, добросовестно начал исполнять роль приманки. Маневрировал туда-сюда, пускал дымы, сыпал в эфир радиограммы. После того как американцы растрепали остальные эскадры, они навалились на Одзаву. У него было 108 самолетов, но летчики молоденькие, плохо подготовленные. Они даже не научились садиться на палубу. Им приказали после взлета и боя лететь на Филиппины и приземляться там. Многие не долетели. Японские авианосцы, получая американские бомбы, горели, опрокидывались, исчезали под волнами.

Тем временем вмешалось главное командование японского флота. Приказало отступившим соединениям Куриты и Симы вернуться, «атаковать с верой в божественное Провидение». Они ринулись на ядро американского флота. Это оказалось неожиданным, японцы смогли подскочить на дистанцию артиллерийского огня, накрыть противников несколькими залпами. Но им еще раз всыпали и прогнали прочь. В общем-то, американцы тоже действовали из рук вон плохо. Они упустили возможность полностью истребить японский флот. Однако исход битвы стал однозначным. Япония потеряла все 4 авианосца, 3 линкора, 8 крейсеров, 12 эсминцев. США потеряли 1 тяжелый и 2 легких авианосца, 3 эсминца.

Между тем соединения армии Макартура стали продвигаться по Филиппинам. Встретив рубеж японской обороны, они останавливались. Сосредотачивали артиллерию, подводили флот. Бомбардировали несколько дней – и делали следующий шаг. До нового рубежа обороны. Отрядики филиппинских партизан, прятавшихся в горах и джунглях, стали в это время разрастаться. Забирали под контроль селения, нападали на тылы японцев. Японцы мстили, срывали злобу на мирном населении, и в тылах погибало больше людей, чем на фронте.

На Филиппинах располагались и лагеря военнопленных. В основном это были солдаты и офицеры, которые сдались здесь же в 1942 г. Кормили их отвратительно, гоняли на работы, свирепствовали болезни. Правда, за хорошее поведение поощряли – дозволяли получать посылки через Красный Крест, пользоваться библиотекой, играть в пинг-понг и баскетбол. Но за нарушения режима пороли перед строем, оставляли без еды. Всех узников разбивали на десятки и объявляли, что за побег одного казнят десятерых. В лагере Кабанатуан двое американцев попытались скрыться, их обезглавили вместе с 18 товарищами. Больше попыток не было – заключенные бдительно стали следить друг за другом.

Когда высадились союзники, участь пленных была различной. В лагерях на острове Палаван их загнали в бомбоубежище, залили бензином и сожгли заживо. Из лагеря Кабанатуан основную часть увезли на оборонительные работы, осталось около 500 человек. При очередном прорыве американцев охранники переполошились. Собрали пленных и предупредили, чтобы никуда не уходили, иначе их казнят за побег. А сами удрали. Узники послушно сидели две недели без всякой охраны, только взломали склады продуктов. Мимо катились отступающие японские части, пленных игнорировали – разве что отбирали еду. Но фронт до Кабанатуана не дошел, остановился. О лагере кто-то вспомнил, прислали другую охрану, загнавшую людей обратно в бараки. Заключенные пали духом. Ждали, что их перебьют.

А партизаны сообщили о лагере генералу Макартуру Объясняли, что освободить пленных легко, но что с ними делать потом? Можно вывести к морю, а американцы пришлют штук 30 подводных лодок и увезут. Макартур засомневался, счел такое количество подводных лодок чрезмерным. В январе 1945 г. партизаны снова напомнили о пленных – от линии фронта до лагеря оставалось всего 40 км. К Кабанатуану выступили 140 разведчиков-рейнджеров и 250 партизан. Договорились с летчиками, и в условленное время прилетел самолет, начал выписывать в воздухе разные фигуры. Охрана засмотрелась на него, американцы с филиппинцами подползли вплотную и напали. Японцев перебили и разогнали. Но пленные, услышав стрельбу, сочли, что уже начался общий расстрел. Разбежались по хижинам, залезли в канавы, даже в отхожие места. Их вытаскивали, а они в ужасе сопротивлялись. Пришлось выгонять тумаками и пинками. Японцы опомнились, открыли огонь, было 2 убитых и 4 раненых, 1 пленный умер от сердечного приступа. Остальных благополучно вывели в расположение американцев.

Наверное, о столь мелкой операции не стоило упоминать, если бы не последующее эхо в западной культуре. Макартур представил всех участников рейда к высоким наградам, но заинтересовался и Рузвельт. Самолично рассказывал об этом по радио, устроил для отряда рекламное турне по городам США. Вскоре был организован еще один подобный рейд, удалось освободить 2147 пленных, и по инициативе Рузвельта стала раскручиваться легенда: США никогда не оставляют в беде своих граждан, готовы всей мощью прийти им на выручку. По мотивам данных событий были созданы книги «Великий рейд на Канабатуан», «Солдаты-призраки», фильмы «Назад в Батан», «Великий рейд». Да и культовый фильм «Спасти рядового Райана» родился в рамках той же пропагандистской легенды, хотя сюжет разворачивался уже не на Тихом океане, а в Европе.

Впрочем, осенью 1944 г. в Европе американцам было нечем похвастаться. Фронт на три с лишним месяца застыл на месте. Стороны обменивались только воздушными ударами. Как уже отмечалось, с весны 1943 г. американские «летающие крепости» В-17 начали регулярные бомбардировки Германии. Ответить адекватно немцы были не в состоянии. Бомбардировщики позарез требовались им на фронтах. Но примерно тогда же, в 1943 г., под руководством Вернера фон Брауна были созданы самолето-снаряды (крылатые ракеты) Фау-1. Гитлеру оружие понравилось: пускай на англичан обрушатся беспилотные аппараты со взрывчаткой!

Развернулось серийное производство Фау-1, они полетели на Лондон. Англичане назвали их «жужжащими бомбами». Но они были очень несовершенными. Часть самолето-снарядов ломалась или взрывалась на стартовых позициях, в полете. Из 10 тыс. запущенных Фау-1 достигли Англии лишь 3200, а Лондона – 2400. Но и из них половину сбивали истребители и зенитки. От этих обстрелов погибло около 6 тыс. англичан, 18 тыс. было ранено. А дальность полета оставалась низкой – 250 км. Поэтому пусковые установки располагались во Франции. Когда союзные войска заняли эту страну, удары «Фау-1» по Англии прекратились. Немцы стали запускать самолето-снаряды по портам и другим объектам в Бельгии, Голландии.

Зато для союзников стало еще удобнее бомбить Германию с французских или бельгийских аэродромов. Была также разработана методика «челночных рейдов». Пролетев над немцами и отбомбившись, английские и американские самолеты садились на советских аэродромах. Заправлялись, отдыхали и летели обратно. Правда, исследователи обратили внимание на закономерность – крупные военные заводы под бомбежки не попадали. Те самые заводы, акционерами которых оставались американские компании. Конечно, пилоты и штурманы «летающих крепостей» не знали таких тонкостей. Но ведь кто-то знал. Кто-то в вышестоящих штабах регулировал, какие цели указать в приказах, а какие обойти молчанием.

Выли сирены и рушились жилые дома в Берлине, Гамбурге, Киле. Однако и Гитлер, потрясая кулаками перед публикой, давно уже стращал противника каким-то невиданным «оружием возмездия». 8 сентября 1944 г. в Лондоне в районе Чизвик раздался сильный взрыв. Воздушного налета не было, и сочли, что взорвалась газовая магистраль. Нет, взрывы стали повторяться. Наконец, возле воронки нашли часть патрубка ракетного двигателя. Это и было «оружие возмездия», ракеты Фау-2. Они, кстати, вызвали немалую панику среди англичан – смерть настигает внезапно, без всякой воздушной тревоги, в любое время дня и ночи. Хотя при более внимательном анализе «возмездие» оказалось в значительной мере символическим.

В период самого интенсивного использования Фау-2 немцы запускали на Англию 30 ракет в сутки – 24 т взрывчатки. А союзная авиация сваливала на них за сутки 300 т взрывчатки. Да и эффективность ракет оставляла желать много лучшего. Половина выходила из строя при запуске или в полете. Точность наведения была низкой, в круг диаметром 10 км попадало 50 %. А стационарные стартовые позиции союзники быстро обнаружили и разбомбили. У немцев оставались только подвижные установки для запуска Фау-2. Всего на Англию стартовало 4300 ракет, долетело около 2 тыс., от них погибло 2700 человек. Куда больше жизней унесло изготовление Фау-2. На заводе, где их собирали, трудились невольники из концлагеря «Дора», и впоследствии нашли 25 тыс. трупов людей, умерших от истощения, антисанитарных условий. Еще 5 тыс. эсэсовцы расстреляли, прежде чем бросить завод.

Что же касается активного продвижения союзных войск, то осенью 1944 г. оно обозначилось только на Балканах. В Греции партизанское движение по своему размаху почти догнало Югославию. Народно-освободительная армия ЭЛАС насчитывала 120 тыс. бойцов, контролировала обширные районы. С ними не могли сладить ни германские дивизии, ни марионеточное правительство Раллиса с коллаборационистскими «батальонами безопасности» и греческими формированиями СС. А наступление 3-го Украинского фронта в Югославии окончательно перевернуло здешнюю обстановку, группа армий «Е» поспешно двинулась выбираться из Греции, чтобы не быть отрезанной. В города, оставляемые оккупантами, входили партизаны. А 4 октября высадились небольшие английские воздушные десанты.

Высадились вообще без боев и за немцами не погнались. Напомню, при встрече Черчилля и Сталина была достигнута договоренность, что Греция остается в британской зоне влияния [138]. Десанты выбрасывались только для того, чтобы «застолбить» ее. Более крупные контингенты стали прибывать морем, привезли с собой эмигрантское правительство короля Георгиса II, привезли греческие части, сформированные под британским началом. Прибыли-то они на готовое, страна уже освободилась. Но встречали их с на волне общих восторгов, коммунисты и руководители ЭЛАС согласились войти в коалиционное временное правительство.

Но в Афинах вдруг было разыграно торжественное вступление в столицу англичан и подконтрольных им греческих частей – а партизанам в параде участвовать не позволили… Дальше – больше. Британское командование и королевские министры принялись восстанавливать административные структуры и для этого… широко привлекли коллаборационистов. Служивших при немцах полицейских, чиновников. Арестовали только руководителей изменнического правительства Раллиса, Цолагоклу, Логофетуполоса, да и то ненадолго. Даже не судили. Под их управлением десятки тысяч людей были казнены, 80 тыс. увезены в Германию на принудительные работы, не менее 300 тыс. умерло от голода. Но они оправдывались, что боролись с «коммунистической опасностью»!

Король и его западные покровители сочли такое объяснение удовлетворительным. Они и сами начинали действовать в том же направлении. Британский командующий в Греции генерал Скоби издал приказ разоружить и распустить ЭЛАС. 2 декабря коммунисты и партизанские командиры объявили, что они не подпишут закон о роспуске ЭЛАС и в знак протеста выходят из правительства. На следующий день в Афинах состоялась массовая демонстрация, но Скоби и королевское правительство приказали своим войскам и полиции открыть огонь по безоружным толпам. Возмущение взорвалось. Полиция-то была еще гитлеровской, вместе с гестапо работала, а теперь стреляла в людей! Повстанцы хлынули по полицейским участкам, истребляя всех, кого поймали. Английские войска в Афинах оказались окруженными.

Руководить подавлением взялся лично Черчилль. С Итальянского фронта перебросил в Грецию две свежих дивизии. Кроме того, англичане принялись перевооружать те же самые «батальоны безопасности» и греческих эсэсовцев, которые раньше действовали против партизан. Теперь их снова выпустили против ЭЛАС, только в другой форме и под другими знаменами. А в воздухе безраздельно и безнаказанно действовала английская авиация. За полтора месяца она произвела 1665 боевых вылетов на греков, бомбила и расстреливала мятежные селения, колонны партизан. Но Сталин честно выдержал договоренность с западными державами, вмешиваться в греческие дела не стал. Англичане и их сторонники стали одолевать.

Хотя греческие события в декабре невольно отошли на второй план. Гитлер преподнес западным державам весьма неприятный сюрприз. Конечно, он тоже осознавал: шансов у Германии почти не осталось. Почти… Выход он придумал неожиданный. Американцы с англичанами стояли спокойно, позволяя немцам забирать войска с запада против русских. Однако фюрер убедился, что слабое звено в коалиции именно они, американцы с англичанами. Требовалось разгромить их и вывести из игры, хотя бы на время. А после этого можно будет повернуть против русских все силы. Это обеспечит отсрочку. А отсрочка, глядишь, приоткроет какой-нибудь новый выигрышный ход…

На западе сосредотачивались лучшие войска, миллион солдат и 900 танков. План операции фактически повторял удачный маневр, обеспечивший разгром Франции и Англии в 1940 г. Прорваться в Арденнах, отжать противника к морю, заставить эвакуировать свои войска, захватить важнейшие порты и базы, через которые снабжался союзный фронт. Все факторы вроде бы благоприятствовали немцам. Американцы и англичане три месяца бездельничали на позициях, расслабились. С Атлантики натянуло снегопады и туманы, парализовавшие превосходство союзников в авиации. Они оказались лишенными и воздушной разведки. И, кроме того, немцы единственный раз за время войны догадались ввести режим полного радиомолчания! Система «Энигма», питавшая западное командование самой точной информацией, не предупредила…

16 декабря 1944 г. две танковых и одна общевойсковая армии под общим командованием Моделя вдруг хлынули на прорыв на узеньком участке, который обороняли две американских пехотных дивизии. Конечно, их смяли. Предусматривалось захватить мосты через Маас и гнать противника дальше, к портам Голландии и Бельгии. Главное – гнать стремительно, не позволяя опомниться. Чтобы не терять темпов, запасы горючего следовало пополнить на складах, захваченных у американцев, – немцы знали, что они располагались в Льеже и Намюре.

За несколько дней лавина Моделя углубилась на 90 км. В правительствах и командовании западной коалиции взыграла если не паника, то, во всяком случае, очень нервозные настроения. Черчилль воззвал к Сталину, умолял выручить, пораньше начать наступление на востоке [94]. Хотя сценарий разгрома под Дюнкерком не повторился. Соотношение германских и союзных сил очень уж отличалось от 1940 г. Когда-то французы и англичане от одного сокрушительного удара теряли головы и бежали спасаться. Теперь американцы преодолели растерянность, выдвигали навстречу врагу резервы. 7-я американская танковая дивизия пять дней удерживала городок Сен-Вит. Все-таки не удержала, но затормозила врага. 101-я воздушно-десантная дивизия засела в городке Бастонь, германская 5-я танковая армия дергалась в бесплодных атаках, но так и не взяла его. А в Бастони пересекались семь главных дорог в Арденнах!

Такие задержки, такие неудачи оказывались для гитлеровцев недопустимыми. Стала улучшаться погода. Правда, немцы организовали блестящий налет на аэродромы противников, пожгли 260 самолетов. Но при подавляющем преимуществе воздушных сил США и Англии эти потери не сыграли серьезной роли. В небе над Арденнами загудели стаи самолетов, засыпали бомбами все дороги. Подвоз горючего и боеприпасов на передовую пресекся. А до складов в Льеже и Намюре немцы так и не дошли. До мостов через Маас они тоже не дошли. В 6 км от реки их танки остановились без топлива. Германское командование начало получать тревожные донесения и с востока: русские готовятся к новым ударам. Резервы, предназначенные для развития прорыва в Арденнах, пришлось разворачивать в противоположную сторону.

Время оказалось потеряно, наступательный порыв иссяк, а союзники уже собрали на флангах сильные кулаки для контрударов. Германскую танковую дивизию, вырвавшуюся к Маасу, взяли в кольцо две танковых дивизии и уничтожили полностью. А 3-я американская армия пробилась с юга к осажденной Бастони. Таким образом, весь клин гитлеровского прорыва оказался подрубленным. Группировка Моделя стала поспешно выбираться назад, пока ее совсем не отрезали. Ширина коридора оставалась всего 40 км, его с двух сторон простреливали тяжелой артиллерией. Немцы потеряли и побросали 600 танков, массу орудий и другой техники [149].

В январе Гитлер нанес еще один удар, в Эльзасе. Но эта операция была всего лишь вспомогательной. Немцы старались отвлечь противника от своей группировки в Арденнах, чтобы она смогла оторваться и привести себя в порядок. Однако в Эльзасе радиомолчание не соблюдалось… 19-я германская армия рванулась в атаку. Вроде бы американцы покатились отступать. Нацисты торжествовали, браво докладывали, они продвинулись на 30 км. Но ведь союзное командование заранее знало время и место наступления! Немецкая армия сама лезла в западню. Под Колмаром ее поджидали превосходящие силы, захлестнули с нескольких сторон и разгромили. Преследуя разбитых немцев, западные союзники вступили на территорию Германии.

А за перенесенные страхи и потери они мстили ковровыми бомбардировками – массы самолетов рассыпали бомбы равномерно, накрывая город полностью. Три дня американские и британские воздушные эскадры обрабатывали один из красивейших германских городов – Дрезден. Военного значения он не имел. Кроме фугасных, применили напалмовые бомбы, разлилось море пламени. Было разрушено больше половины зданий, погибло около 130 тыс. человек. Массированным бомбежкам подверглись также Лейпциг, Хемниц, Эссен, Кельн, Мюнхен. Не забыли и Нюрнберг. Уж здесь-то и подавно не было военной промышленности, никаких военных объектов. Старинные замки, памятники германского Средневековья. Но когда-то здесь проходили съезды нацистской партии, принимались расовые законы. Американцы держали это на заметочке, отомстили городу. 2 января 1945 г. так пробомбили, что за один день в центральной части Нюрнберга было уничтожено 90 % зданий.

Ну а тем временем англичане завершали усмирение Греции. Наверное, одними лишь военными операциями не усмирили бы. Но в умах царила мешанина. Британцы прикрывались «законным» правительством короля, внушали, что война с немцами продолжается. ЭЛАС против англичан – значит, за Гитлера? Коммунистов втянули в переговоры. Доказывали, что главное – внутреннее примирение, а потом обещали устроить всеобщие выборы, тут-то и определится, чего хочет большинство греков. Лидеры ЭЛАС согласились. 12 февраля в Варкизе было подписано соглашение о прекращении гражданской войны. С 28 февраля армия ЭЛАС объявлялась распущенной, сдала 100 орудий, 200 минометов, 2 тыс. пулеметов, 50 тыс. винтовок. Бойцы расходились по домам, но… королевское правительство с англичанами принялось арестовывать их. Тысячи партизан расстреляли без всякого суда. Остальные спохватились, снова потекли в горы. Но безоружных было уже легче громить и вытеснять в безлюдные районы.

43. От Вислы до Одера

Чрезвычайными усилиями Германия кое-как восполняла численность вооруженных сил. К началу 1945 г. в действующей армии набралось 5,3 млн человек. Но их приходилось делить на несколько фронтов. Против русских стояло 3,1 млн солдат, 28,5 тыс. орудий и минометов, 4 тыс. танков, 2 тыс. боевых самолетов. А Советский Союз не в сорок третьем, не в сорок четвертом, а только сейчас добился ощутимого превосходства над врагом. К завершающим сражениям готовились 6 млн бойцов, 91,4 тыс. стволов артиллерии, 3 тыс. катюш, 11 тыс. танков и САУ, 14,5 тыс. самолетов. Еще 320 тыс. солдат, 5200 орудий и 200 танков выставили румыны, югославы, болгары. У Германии нарастали трудности со снабжением. С Украины, Белоруссии, с Балкан, из Франции перестали приходить составы с награбленным продовольствием. Народу пришлось затягивать пояса. Заводы начали буксовать из-за нехватки сырья и топлива. Бомбежки вызывали перебои на транспорте. Зато линия фронта сократилась. Немцы смогли уплотнить боевые порядки, опираться на многочисленные города, укрепленные полосы.

Но уплотнялись и советские боевые порядки. Некоторые фронты были расформированы – 3-й Прибалтийский, 2-й Прибалтийский, Карельский. За счет их армий усиливались группировки на основных направлениях. Произошли и некоторые изменения в высших эшелонах командования. Возглавить 1-й Белорусский фронт, нацеленный на Берлин, Сталин поручил Жукову (сохранив за ним и пост заместителя верховного главнокомандующего). Это стало своеобразной наградой лучшему полководцу за все его заслуги в ходе войны. Маршал Рокоссовский оказался несколько обиженным, его перевели командовать 2-м Белорусским. Этот фронт был значительно меньше по составу, занимал менее важный участок.

Теперь 1-му Белорусскому с 1-м Украинским предстояло нанести главный удар по Германии. На левом фланге их наступление прикрывал небольшой 4-й Украинский фронт. На правом 2-й и 3-й Белорусские фронты с частями 1-го Прибалтийского готовили еще один удар – по Восточной Пруссии. За два месяца передышки войска пополнились, сотни железнодорожных составов подвозили для будущих сражений запасы снарядов, топлива, продовольствия.

Между тем германское командование успело раздергать свою группировку, которая осенью остановила русских на Висле. Отсюда забирали дивизии для обороны Венгрии, Пруссии, для наступления в Арденнах. Правда, компенсировали пополнениями, но гораздо худшего качества. Компенсировали и фортификационными работами. По всей линии фронта оборудовались оборонительные линии. Варшаву, Модлин, Радом, Краков, Лодзь, Быгдощь, Бреслау, Шнайдемюль объявили крепостями, окружали мощными позициями. Еще более масштабные работы развернулись в Восточной Пруссии. На стройках трудилось местное население, пленные, «остарбайтеры». Каждый городок и поселок превращались в укрепрайоны.

Начало советской операции на Висле планировалось 20 января, в Пруссии – 8 февраля. Но после прорыва немцев в Арденнах Черчилль и американцы взмолились о помощи. Советский Союз союзнические обязательства выполнял честно. Сталин обратился к командующим фронтами: смогут ли они начать пораньше? Впрочем, оговаривал, что перенос сроков не должен нарушить наши замыслы и привести к неоправданным потерям. Взвесив все факторы, сочли возможным несколько сократить подготовку, нанести удары 12–15 января. Первым на врага обрушился 1-й Украинский фронт Конева. 12 января грянула артподготовка на Сандомирском плацдарме за Вислой. Шквальный огонь был организован четко и грамотно. Пехота первой же атакой зацепилась за измолоченные неприятельские позиции. В скором времени в германских боевых порядках удалось расчистить сквозную дыру, и Конев ввел в нее сразу две танковых армии, бронированные лавины вырвались на оперативный простор.

На следующий день началось наступление в Пруссии. Здесь у немцев были построены мощнейшие укрепления по линии Мазурских озер, еще в Первую мировую войну они заслужили репутацию неприступных, а теперь их усилили, модернизировали. 2-й Белорусский фронт должен был обойти их с запада, а 3-й Белорусский Черняховского – с востока. Но на участке 3-го Белорусского германская разведка сумела разузнать не только направление главного удара, а даже точное время. 13 января на рассвете загрохотала вражеская артиллерия. Снаряды посыпались на места сосредоточения наших войск. Правда, контрподготовкой неприятельские батареи выдали свое расположение. В воздух взмыли советские ночные бомбардировщики. Наши артиллеристы скорректировали цели, накрыли врага массированными залпами. Эта канонада сотрясала землю два часа, и постепенно огонь становился односторонним, вражеские батареи замолкали. Пехота оправилась от неожиданного артналета, поднялась в атаку. Но немцы хорошо изготовились, наступление развивалось очень трудно.

А на 2-м Белорусском фронте выдалась плохая погода. Густой туман закрыл обзор артиллерии, приковал к земле авиацию. Рокоссовский попросил перенести наступление и внезапность тоже потерял. 14 января его армии поднялись в атаки с Ружанского и Сероцкого плацдармов на реке Нарев. Их встретили ливни свинца и снарядов, вжимали в землю.

Но на стороне советских войск было подавляющее огневое превосходство. Как только вражеские узлы обороны обнаружили себя, их смешали с грязью повторными артподготовками. На второй день войска, наступающие с обоих плацдармов, все-таки преодолели разрушенные полосы обороны, и обе группировки встретились. Во фронте образовался разрыв в 60 км. Рокоссовский ждал этого, двинул в распахнувшиеся ворота 5-ю гвардейскую танковую армию генерала Вольского. Дальнейшие события стали раскручиваться стремительно. Танкисты устремились вперед, за ними хлынули две общевойсковых армии. Укрепленный район Млавы они обошли стороной и блокировали. Крепость Модлин с ходу захватили, бегущие немцы просто не успели занять оборону. Войска 2-го Белорусского вырвались к Балтике – и Восточная Пруссия оказалась отрезанной от остальной Германии.

1-й Белорусский фронт 14 января перешел в наступление с Магнушевского и Пулавского плацдармов за Вислой. Немцы догадывались о предстоящем ударе. Если все фронты наступают, неужели главный останется в бездействии? Германское командование правильно определило, где будут прорываться русские. Заранее подтянуло танковые резервы для контратак. Но тем самым погубило их. Наша воздушная разведка выявила бронированные кулаки. Их накрыли дальнобойной артиллерией, налетами бомбардировщиков и штурмовиков. Контратаковать стало нечем. Оборону взломали таким же образом, как на других фронтах, – ожившие огневые точки мгновенно брались на заметку, подавлялись шквалами снарядов и мин.

То, что уцелело от танковых кулаков, командующему группой армий «А» генералу Гарпе пришлось использовать для затыкания дыр. Но даже это не удалось. Русские прорвались на обоих плацдармах, с двух сторон обтекали Варшаву. Отчаянные просьбы о подкреплениях полетели к Гитлеру отовсюду – и из Польши, и из Пруссии. Когда фюрер и его начальник штаба Гудериан осознали, что творится на востоке, они схватились за головы. Распорядились забрать из Арденн 6-ю танковую армию СС. С этого момента сражения с американцами и англичанами, по сути, сворачивались. На Западе не осталось сил, способных сдержать их. Но и выправить положение в Польше танковая армия не успела. Уже 16 января Гарпе доложил, что Варшаву удержать невозможно.

Гудериан уклонился от ответственности. Предложил командующему группой армий «А» определить самому, драться или отступить. Уклонился он по понятной причине. Гитлер, узнав о докладе, пришел в бешенство, сдавать Варшаву запретил. Но связь с защитниками города уже оборвалась. Они бежали сами по себе, куда глаза глядят. 17-го в Варшаву вошли русские и Войско Польское. За это слетели со своих должностей Гарпе и командующий 9-й армией Лютвиц. Но отставка спасла их от дальнейшего позора – на следующий день фронт в Польше вообще развалился. Размеры пролома достигли 500 км. Перемешавшиеся солдаты разных полков и дивизий набивались в поезда и машины, чтобы выбраться на запад. Их догоняли советские танки, давили колонны переполненных грузовиков. Или обгоняли, перехватывали узлы дорог и вынуждали сдаваться.

В Южной Польше немцы готовили к обороне большие города, в первую очередь Краков. Старинные каменные замки, дворцы и церкви могли стать крепким орешком. А сама древняя столица Польши при штурме оказалась бы разрушенной. Но Ставка поставила задачу командующему 1-м Украинским фронтом маршалу Коневу – надо постараться уберечь исторические памятники. А Конев правильно рассчитал, насколько чувствительными стали неприятели к обходам. Он приказал танковой армии Рыбалко и подвижным частям 5-й армии Жадова повернуть, захлестывая вокруг Кракова глубокую петлю. Навстречу им продвигались войска 4-го Украинского фронта. Немцы поняли, что вот-вот окажутся в мешке, и бросили город без боя.

Преследуя врага, фронты Конева и Жукова без особых затруднений преодолели промежуточные рубежи германской обороны – вартовский и познанский. За три недели освободили всю Польшу, вдребезги разгромили 35 неприятельских дивизий. Пленных набрали 150 тыс. Еще больше закопали в раздолбанных окопах, в воронках по обочинам дорог. 60 тыс. вражеских солдат и офицеров оказались окруженными в Познани. Они настроились отбиваться до конца, и сам Гитлер провозгласил «Посен» (Познань) неприступной крепостью. А русские выплеснулись к Одеру. С разгону захватили на левом берегу несколько плацдармов – у Штейнау, Бреслау, Оппельна, Кюстрина.

Но на Одере Германия все-таки смогла восстановить сплошной фронт. А наши солдаты израсходовали боезапас и горючее, отстала артиллерия, надо было перебазировать авиацию на более близкие к фронту аэродромы. 8 февраля наступление 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов было приостановлено. На левом фланге 4-й Украинский продолжал операцию еще 10 дней. Он продвинулся на 200 км, освобождая Южную Польшу и Чехословакию. Но неприятель решил во что бы то ни стало удержать промышленный район Моравска-Остравы. Оборудовал мощные укрепленные рубежи, стянул отборные войска. На этом участке тоже пришлось остановиться.

В эти же дни, когда развивалась Висло-Одерская операция, не прекращалась другая жестокая битва, в Венгрии. Под Будапештом 3-й Украинский фронт составил внешнее кольцо окружения, 2-й Украинский образовал внутреннее. Для непосредственного штурма города была выделена группа войск генерала Афонина – три стрелковых корпуса и девять артиллерийских бригад. Такая насыщенность артиллерией была, конечно, не случайной. В Будапеште реализовался тот самый сценарий, которого удалось избежать в Кракове. 190 тыс. немцев и венгров отбивались в старинном городе, за массивными каменными стенами зданий. Приходилось по очереди крушить снарядами городские кварталы, а потом зачищать их.

Гитлер лично распорядился пробить кольцо осады. В Венгрию перебрасывали подмогу. По соседству функционировали чешские заводы, с их конвейеров по-прежнему сходила новенькая боевая техника. Три раза с внешней стороны организовывались контрудары. Да еще какие! Впору было вспомнить 41-й или 42-й год! На километре фронта наползали по 50–60 танков! Но наши бойцы и полководцы хорошо научились встречать стальные полчища. Разведка действовала прекрасно, своевременно выявляла подготовку прорывов. Командующий 3-м Украинским фронтом Толбухин приказал оборудовать несколько линий обороны, ее глубина составила 25–50 км. Опасные направления перекрывали противотанковыми опорными пунктами. На километре фронта сосредотачивали огонь 160–170 орудий, на атакующего врага обрушивалась авиация.

Каждый контрудар оборачивался для врага только огромными потерями. Но группировка в Будапеште яростно сопротивлялась. Был ранен сам командующий штурмующими войсками Афонин, его сменил генерал Манагаров. Однако разрушенные кварталы постепенно переходили под контроль наших солдат. К 18 января неприятелей перебили в восточной части города, Пеште. Стали сжимать гарнизон в западной части, Буде. Громить баррикады, расстреливать и штурмовать укрепленные дома пришлось полтора месяца! Только 13 февраля остатки гарнизона стали сдаваться. Выбросил белый флаг и комендант Будапешта, обергруппенфюрер СС Пфеффер-Вильденбрух. Окруженная группировка прекратила существование.

Не менее упорный характер приобрело сражение на противоположной оконечности советско-германского фронта – в Восточной Пруссии. Теперь на Балтийском побережье стало уже два котла, в Курляндии и вокруг Кенигсберга. С остальной Германией их связывало море, и ставка фюрера решила вывезти хотя бы часть отрезанных войск, перекинуть к Берлину. Но на морских коммуникациях развернули охоту корабли и летчики Балтийского флота. Особенно отличилась подводная лодка С-13 капитана 3-го ранга Маринеско. 30 января она потопила огромный транспорт «Вильгельм Густлоф», на борту которого находилось 5 тыс. вражеских солдат и офицеров. 9 февраля Маринеско отправил на дно еще один крупный пароход, «Генерал фон Штойбен». А всего в ходе этих операций было уничтожено 7 боевых кораблей и 32 транспорта противника. Но на суше 3-й Белорусский фронт по-прежнему продвигался медленно, брал с жестоким боем каждый поселок.

К концу января он вышел только к внешним обводам обороны Кенигсберга. Черняховский приостановил свои армии. Собрал артиллерию на узких участках, сконцентрировал ударные кулаки. Новый удар стал очень мощным и нацелен был мастерски. Позиции противника перевернули вверх дном ураганами огня, наши войска вклинились на этих направлениях и расчленили вражескую группировку на три части. Основная из них, около 20 дивизий, оказалась зажатой около Хайльсберга, юго-западнее Кенигсберга. 5 дивизий отрезали в самом Кенигсберге и 4 дивизии севернее, на Земландском полуострове. Однако даже это не сломило оборону. Наоборот, рассеченные части гарнизона с разных сторон кинулись в свирепые контратаки. Прошибли коридоры в Кенигсберг, даже сумели окружить советские соединения, влезшие в промежутки между тремя группировками. Силясь переломить ход сражения, Черняховский постоянно находился в войсках. 18 февраля по дороге между двумя армиями он попал под артобстрел и был смертельно ранен.

Что ж, защитники верили – они выполняют свой священный долг. Пропаганда внушала: они обороняют родные дома от извергов, насильников, безбожников. Хотя психологи давно уже отметили закономерность – любой человек склонен обвинять других в собственных грехах. Они ближе, понятнее. В Великую Отечественную эта закономерность подтвердилась особенно ярко. Что уж говорить об извергах и безбожниках! От самой Москвы, Сталинграда, Кавказа русские солдаты очищали землю от нечисти. Самой натуральной нечисти! Это было наглядно, зримо, осязаемо. Воины шагали по опоганенным городам, опустошенным селам. Руины, пепелища, смрад бесчисленных трупов, виселицы. Картины какого-то иного, кошмарного мира.

В этом извращенном мире не только гибли люди, но и ломались души. У пленных и убитых врагов находили множество жутких фотографий – бравые немецкие парни любили позировать, как они расстреливают, жгут, вешают, измываются над обреченными женщинами. Пойманные каратели даже не понимали толком, что же они натворили. Пожимали плечами: служба есть служба. Захваченные предатели ничтоже сумняшеся лебезили перед победителями. Почему-то полагали, что их можно пощадить, рассыпались в заверениях, что они исправятся, оправдают доверие. А по дорогам и развалинам бродили другие люди с искалеченными душами. Старухи, в одночасье потерявшие всех родных и лишившиеся рассудка; девушки, превратившиеся от ужаса в старух; седые одичавшие дети…

В Чрезвычайную комиссию по расследованию злодеяний оккупантов стекались все новые свидетельства. В армейских политотделах, в партийных органах освобожденных областей составлялись протоколы о найденных массовых захоронениях. О дичайших пытках в застенках германских комендатур и гестапо [73, 75]. О солдатских публичных домах и расстрелах девушек «за неисполнение распоряжения властей» – отказ идти в подобные заведения [98]. Об обнаруженных концлагерях с изможденными заключенными, вымирающими от эпидемий [8]. Поначалу лагеря попадались небольшие, местного масштаба. Но по мере продвижения на запад русские как будто углублялись в царство тьмы. Попали в места, где нечисть успела похозяйничать в полной мере.

Зазвучали доселе малоизвестные названия фабрик смерти – Тростянец, Саласпилс, Львовский лагерь. А потом Освенцим, Треблинка, Майданек, Собибор, Биркенау. Даже бывалые фронтовики, сотни раз смотревшие смерти в глаза, оказывались в полном шоке. Надолго теряли сон, увидев толпы еще живых скелетов в полосатых робах. Пораженно смотрели на крематории, с недогоревшими черепами и костями в топках. На груды еще не сожженных истощенных тел. Особенный ужас вызывали даже не трупы, а огромнейшие склады одежды, педантично разобранной обуви – мужской, женской, детской, игрушек, колясок, очков, упакованные тюки женских волос. А вокруг – черный снег. Скрипучий от особенного, человеческого пепла…

Но тьму рассеивает свет. И чем гуще копится мрак, тем ярче и радостнее прорезают его лучи рассвета и воскресения. Наших солдат благословлял Спаситель, и они сами становились спасителями! С маленькой буквы, но все-таки. Воскрешали из небытия целые страны и народы. Возвращали жизнь массам обреченных, кто уже мысленно распрощался с ней. Перепачканные и прожженные советские шинели целовали и обливали счастливыми слезами миллионы спасенных русских, украинцев, белорусов, евреев, прибалтов, поляков, французов, голландцев, бельгийцев. Их обнимали советские девчонки-«остарбайтерши» – искали земляков, братьев, отцов, наперебой щебетали обо всем, что довелось вытерпеть в рабстве.

Спасали и свое же награбленное имущество. По мере углубления в неприятельские владения его находили все больше – угнанные стада племенного скота, вывезенные из СССР музейные коллекции, сельскохозяйственное и заводское оборудование. В Белоруссии один из священников пожаловался Жукову, что немцы сняли и увезли колокола его храма. Маршал не забыл. Через некоторое время на имя священника прибыли платформы с колоколами. Чтобы они четко и беспрепятственно дошли по назначению, их сопровождал взвод автоматчиков.

Советская армия спасала от гибели исторические и культурные центры. Наши танки и колонны пехотинцев засыпали цветами жители Белграда – город уцелел только благодаря русским. Немцы уже готовили его к уничтожению, и прямо во время уличных боев 7 саперных батальонов сняли 3 тыс. мин, 30 тонн взрывчатых зарядов, обезвредили 7 складов взрывчатки. В бессильной злобе нацисты намеревались превратить в груду развалин и Краков, заминировали всю центральную часть города. Русские разведчики и подоспевшие передовые отряды предотвратили катастрофу, уберегли архитектурные реликвии и гордость Польши.

В это же время до нашего командования дошли сведения, что гитлеровцы готовятся уничтожить одну из величайших христианских святынь – Ченстоховскую икону Божьей Матери. В подвалах Ясногурского монастыря, где она хранится, сложили авиационные бомбы и установили мины замедленного действия. Когда Ченстохов займут русские, монастырь должен был взлететь на воздух, а ответственность предполагалось свалить на «безбожников», появился бы отличный повод возбудить ненависть поляков. Маршал Конев, узнав об этом, срочно выслал в монастырь офицера политотдела подполковника Николаева.

Он вылетел на самолете вслед за передовыми частями армии Рыбалко, проскочившими Ченстохов без остановок. На месте Николаев нашел саперов, команду возглавил старший сержант Константин Корольков. Обследовав монастырь, он доложил: «А мины-то он, сволочь, точно под алтарь подложил, под самый контрфорс с расчетом на эту икону». Сапер был опытным, взрывчатку обезвредил (заряд составлял 36 авиабомб). Святыня была спасена. Настоятель Ясногурского монастыря вручил Королькову католическую индульгенцию с полным отпущением грехов. Существует поверье, что молящимся перед Ченстоховской иконой иногда предстает подлинный лик Божьей Матери. И действительно, Пресвятая Богородица явила Свой лик перед участниками операции. Одним из них был военный корреспондент Борис Полевой.

Он оставался атеистом, пытался объяснить увиденное с рациональных точек зрения. Но корреспондентом был добросовестным, зафиксировал уникальное свидетельство [98]. Описал Деву Марию, явившуюся советским воинам: «Икона, во всяком случае, лик и рука Богородицы будто бы покрылись туманом, растаяли, а потом из тумана стало прорисовываться другое лицо: округлое, совсем юное. Оно проступало не сразу, как бы отдельными частями – сначала губы, брови, потом нос, глаза, прядь волос, выглядывающая из-под оклада. И вот уже совсем иной образ смотрел на нас из искрящейся бриллиантами ризы… Она не была похожа ни на одну из известных богородиц или мадонн, не напоминала ни одну из картин итальянского Возрождения, и если что-то и роднило Ее с теми образами, то это черты человеческой чистоты. Это была смуглая Девушка ярко выраженного восточного типа, Девушка лет пятнадцати, шестнадцати. Здоровье, физическое и духовное, как бы проступало сквозь смуглоту кожи. Продолговатые глаза, большие, миндалевидные, несколько изумленно смотрели на нас…»

44. Ялта, Померания, Кенигсберг

Зависимость авторитета от побед оставалась однозначной. Для следующей конференции Большой Тройки не искали даже «нейтральных» мест. Сталин пригласил союзников к себе, и Рузвельт с Черчиллем сочли за честь, прилетели в Крым. 4 февраля 1945 г. открылась Ялтинская конференция. Точнее, она проходила в Ливадии, в загородном дворце Николая II. Это было символично. Советский Союз становился преемником Российской империи и успешно завершал войну, которую не удалось завершить государю.

Согласовывались последние удары, чтобы добить Германию. Но Япония могла сопротивляться еще долго. США и Англия были заинтересованы, чтобы Советский Союз присоединился к боевым действиям против нее. Что ж, причин заступаться за японцев у нашей страны не было. Сталин пообещал, что СССР вступит в войну через четыре месяца после капитуляции Германии.

Обсуждались и проблемы послевоенного устройства Европы. Намечали зоны, которые предстояло оккупировать советским, американским, британским, французским частям, шли споры по поводу государственных границ. Например, Люблинское правительство Польши, созданное под эгидой Москвы, уже подписало соглашение, что граница с СССР должна пройти по «линии Керзона» (примерно совпадающей с границей 1941 г.). Эту границу признала и Тегеранская конференция. Но лондонское правительство Миколайчика до сих пор настаивало на возвращении Западной Украины и Белоруссии. Исподволь подобные требования поддерживал Черчилль. По его поручению был даже разработан секретный план о последующей войне против русских в защиту поляков – а на сторону Англии и Польши предполагалось привлечь побежденных немцев.

Но Рузвельт почти во всех спорных вопросах принимал сторону Сталина. Он согласился с советским вариантом польских границ. Согласился с правом СССР взыскать с Германии репарации в 10 млрд долларов для возмещения ущерба, использовать труд пленных для восстановления разрушенного хозяйства. Сталин стал считать Рузвельта более дальновидным и миролюбивым политиком, с которым проще найти общий язык. Хотя действительности это не соответствовало. Рузвельт протаскивал тот самый план, ради которого американская «закулиса» затевала мировую войну. В целом, он исполнялся. Западную Европу разорила война и оккупация. Германия превращалась в развалины. Британская империя трещала по швам, надорвалась и влезла в долги, в колониях разгоралось освободительное движение. Советский Союз понес такие человеческие и материальные потери, оправиться от которых было проблематично.

А Соединенные Штаты точно так же, как в Первую мировую, невиданно разбогатели на военных поставках. Бомбы на их территорию не падали. Урон вооруженных сил был не слишком ощутимым. Осталось использовать эти предпосылки, пожать политические плоды. Воплотить старую масонскую идею о глобализации и «мировом правительстве», где будут заправлять США. Рузвельт поддерживал Сталина в разногласиях с Черчиллем – потому что Америку абсолютно не интересовало усиление Англии, ее влияние на Польшу, как и на любую другую страну. Но ведь и Сталин должен был реагировать на доброжелательную позицию Рузвельта, поддерживать в ответ американские инициативы.

Иосиф Виссарионович считал эти вопросы второстепенными, но для США именно они играли ключевую роль. Была принята «Декларация об освобожденной Европе» – во главу угла ставились принципы демократии. А для поддержания «демократических ценностей» создавалась Организация Объединенных Наций. Рузвельт благодушно согласился, чтобы в эту организацию вошел не только Советский Союз, но и две его республики, понесшие наибольшие жертвы, Украина и Белоруссия. Почему бы не согласиться, если США и их партнеры в любом случае обеспечили себе в ООН большинство голосов! Получили возможность под флагом «демократии» регулировать другие государства.

Кроме того, в Ялте были подписаны соглашения о наказании военных преступников. Для главных организаторов злодеяний создавался особый орган, Международный трибунал, куда войдут судьи и обвинители от СССР, США, Англии и Франции. Преступников меньшего ранга постановили выдавать государствам, где они совершали свои бесчинства. Обязательной выдаче на родину подлежали изменники, коллаборационисты. А пленных и депортированных стороны договорились возвращать по домам.

Впрочем, в данный момент основные преступники все еще заправляли Германией. Готовы были жертвовать новыми морями крови, чтобы продлить собственные жизни и власть на лишний месяц, неделю, день. В общем-то, советская Ставка, планируя наступление от Вислы до Одера, намечала развивать его и дальше, на Берлин. Задержка на Одере считалась кратковременной. Надо было всего лишь пополнить боезапасы, перегруппировать силы и ударить – до гитлеровской столицы оставалось около 100 км! Однако и Германия выжимала оставшиеся ресурсы. Солдат и население подбадривали, что война еще не проиграна. Счастье переменчиво, ведь и немцы недавно стояли на пороге Москвы…

В сорок первом русские добились перелома, ударив зарвавшегося врага по флангам. Теперь фронты Жукова и Конева тоже выдвинулись вперед. Линия фронта выгнулась дугой. Гитлеровское командование не было бы профессионалами своего дела, упустив такой шанс. На левом фланге образовавшейся дуги сосредотачивалась группа армий «Центр» фельдмаршала Шернера. Опираясь на узлы крепостей Бреслау (Вроцлав), Глогау (Глогув) и Лигниц, готовилась к контрудару. Но основной кулак стягивался на правом крыле, в Померании – группа армий «Висла». В армейских генералах Гитлер уже разочаровался, спасать Германию поручил Гиммлеру. Он поднимет все силы своего черного ордена, с их помощью мобилизует население. И неужели магический орден Германии не поддержат потусторонние силы, «высшие неизвестные»?

Но и советское командование было профессионалами своего дела. Оно отдавало себе отчет – штурм Берлина будет очень тяжелым. А данные разведки показывали: как только 1-й Украинский и 1-й Белорусский фронты ввяжутся в сражение, на них обрушатся удары с двух сторон. Взвесив все за и против, пришли к выводу – бросок на Берлин надо отложить. Сперва сокрушить группировки на флангах, а уже потом, без помех, брать «логово зверя». Очистить правый фланг, Померанию, предписывалось 2-му Белорусскому фронту, а левый – 1-му Украинскому.

Армии маршала Конева разворачивались на Силезию. 8 февраля они атаковали неприятеля с плацдармов, захваченных на Одере. Но тут-то и выяснилось – Шернер сосредотачивал кулак для контрнаступления на этом же направлении. Наши войска нарвались на значительные силы неприятеля и были остановлены. Только в двух местах, севернее и южнее Бреслау, вклинились в расположение противника. Но и здесь немцы ожесточенно отбивались, продвижение тормозилось. Не дожидаясь окончательного прорыва обороны, Конев ввел в бой 3-ю и 4-ю танковые армии. Они наконец-то продавили позиции врага, ринулись вперед.

Не тут-то было. Как оказалось, Шернер еще не успел собрать все войска, предназначенные для контрудара. Некоторые соединения как раз находились на подходе к фронту. Теперь они кинулись в контратаки. За танкистами продвигались две наших общевойсковых армии – немцы отсекли их от танков и отбросили назад. 12 февраля Конев совершил неожиданный маневр. Развернул на 180 градусов 3-ю танковую армию Рыбалко, ушедшую далеко на запад. Она вдруг вылетела с тыла на дивизии Шернера, раскидала их. Общевойсковые армии предприняли повторный рывок, взяли в кольцо крепость Бреслау.

Хотя даже сейчас накал битвы не уменьшился! На острие прорыва осталась одна 4-я танковая армия Лелюшенко. Она вышла к реке Нейсе, захватила плацдарм на левом берегу. Но немцы за ней сомкнули фронт, окружили и насели с разных сторон. На выручку снова поспешила армия Рыбалко – ей во фланг врезались три вражеских дивизии. Однако вслед за танкистами уже выдвигались наша пехота и артиллерия. Атакующих немцев перемололи. К 24 февраля 1-й Украинский фронт утвердился на Нейсе. Но после тяжелых боев он был снова вынужден остановиться [64].

Маневрировать силами пришлось и на другом фланге, у Балтики. По изначальным планам, 2-му Белорусскому фронту вообще предстояло наступать не на запад, а на восток. После прорыва к морю он должен был двигаться на Кенигсберг. Вместе с 3-м Белорусским фронтом навалиться на эту крепость с нескольких сторон. Когда стало известно, что в Померании изготавливается группа армий «Висла», 2-й Белорусский получил приказ развернуться в противоположном направлении. Рокоссовский блестяще справился с задачей. Несколько армий, массу техники и артиллерии он сумел скрытно и буквально за несколько дней перебросить за 200 км. За эти же считаные дни командирам и штабам предстояло разработать планы новой операции.

Очень непростой операции. Перед нашими войсками лежали укрепления «Померанского вала» – он строился еще до войны по границе с Польшей, а теперь наращивался. Этот «вал» состоял из трех полос обороны. Первая – из 5 линий траншей с дотами и капонирами, вторая из 2 линий. В распоряжении Гиммлера имелось 30 дивизий, из них 8 танковых. Плюс батальоны фольксштурма. Побережье прикрывали огнем линкоры и крейсера германского флота.

Но советские армии хорошо освоили искусство прорыва обороны, даже самой мощной. 10 февраля ударила артподготовка. За пять суток упорных боев наши части преодолели первую полосу «Померанского вала». Пять дней – пять линий. Был захвачен город Хойнице, где сходились 8 шоссейных и 6 железных дорог. Единая система обороны оказалась расчлененной. Однако враг опомнился, Гиммлер бросил всю массу своих соединений в контратаки. Столкнулись в жарких встречных схватках, войска Рокоссовского с трудом сдерживали напор, на некоторых участках попятились [107].

Сталин, Жуков и генштабисты обсудили ситуацию и сошлись во мнении, что затягивать операцию или оставлять ее незавершенной совершенно не в наших интересах. Решили, что лучше сдвинуть бросок на Берлин еще на пару-тройку недель, но группировку Гиммлера раздавить окончательно. На север, на Померанию, были повернуты пять армий 1-го Белорусского фронта, в том числе две танковых. Они нахлынули прямо во фланг германским клиньям, таранящим войска Рокоссовского. Но даже такая весомая добавка не принесла перелом в сражении. Гиммлер быстро перегруппировал подчиненных, и навстречу советской бронированной лавине швырнул свою, 6 танковых дивизий. Она столкнулась в лоб с русскими авангардами, отбросила их на 10–12 км.

Теперь остановились оба фронта, Рокоссовского и Жукова. Но остановились только для того, чтобы подтянуть к передовой побольше тяжелой и сверхтяжелой артиллерии, получше организовать ее удары. 24 февраля 2-й Белорусский обрушил на немцев море огня, возобновил натиск. Гиммлер клюнул, снова развернул на него свои резервы, а 1 марта 1-й Белорусский подал куда более мощный голос. На нескольких участках оборону сломили. Танковые армии стали продвигаться вперед, и возле Бельгарда наконец-то обрисовался первый котел. В него попали четыре дивизии СС, их добивали три дня. Гиммлер засуетился затыкать дыры. Перед нашими наступающими войсками стали возникать датские, голландские, французские части СС, офицерские и унтер-офицерские школы, штрафные батальоны. Но их с ходу опрокидывали штыками, плющили танковыми гусеницами. 5 марта танковая армия Катукова затормозила у Балтийского моря. Группу армий «Висла» рассекли надвое [57].

Оба вражеских скопища растерянно заметались, а их дробили дальше. Несколько корпусов окружили возле Альтдама. Ликвидировали за пять дней – около 40 тыс. неприятелей перебили, 12 тыс. сдались. Немцы стали отходить к портовым городам. В надежде, что их эвакуируют, жестоко отбивались. Бои на подступах к Кольбергу продолжались две недели. А штурмовать город пришлось пять суток – без перерывов, днем и ночью. Порт Гдыня был укреплен еще сильнее. Его опоясывали долговременные позиции, каменные дома в городе были превращены в огневые точки, улицы перекрыты баррикадами. По нашим войскам вели огонь 10 германских кораблей и 12 батарей береговой артиллерии. Но Гдыней овладели за три дня, взяли 18 тыс. пленных.

А самой мощной крепостью в Померании был Данциг (Гданьск). Но его форты раздолбили бомбами и тяжелыми снарядами, специально подготовленные группы саперов подбирались к казематам, взрывали их. Город взяли за два дня. Остатки 2-й германской армии откатились на косу Хель в устье Вислы. Они дрались с отчаянием обреченных, и было решено прекратить атаку. Просто блокировать косу – и куда они денутся? Так и просидели до конца войны. В целом же, группа армий «Висла» только убитыми потеряла 90 тыс. солдат и офицеров. 100 тыс. набрали в плен. Насчитали 850 трофейных танков, 5,5 тыс. орудий, 430 самолетов, 3 крейсера и 20 других кораблей.

Кстати, быстрое падение Гдыни и Данцига вогнало германское командование в шок. На города-крепости возлагались очень большие надежды. В тылу 1-го Белорусского фронта оставалась Познань с 60-тысячным гарнизоном, в тылу 1-го Украинского – Бреслау (80 тыс. защитников) и Глогау (18 тыс.). В ставке фюрера строили расчеты, что русским придется выделить для осады значительно превосходящие контингенты. Крепости свяжут их, а держаться смогут долго, истребляя атакующих. Но подобные надежды не оправдались. Неприятельские гарнизоны в тылу и впрямь доставляли нашим войскам немало хлопот. Однако сил они оттянули гораздо меньше, чем котлы под Сталинградом или Корсунем-Шевченсковским. Под Познанью была оставлена 8-я гвардейская армия, под Бреслау – 6-я, под Глогау – несколько дивизий 3-й гвардейской.

Теперь сказывалось советское превосходство в артиллерии и авиации, а для взятия твердынь копился изрядный опыт. Создавались штурмовые отряды – стрелковой роте или батальону придавались несколько танков, орудия, минометы, саперные подразделения с запасом взрывчатки. Они продвигались систематически, по общему плану. Огневые точки подавляли. Прочные каменные стены, которые не брали снаряды полевых орудий, взрывали. Немцев, зажатых в тесном пространстве города, поражали артобстрелы и бомбежки, и получалось, что осажденные несли гораздо большие потери, чем осаждающие. Бои в Познани шли месяц, город пал в День Советской армии, 23 февраля. Под Глогау войск было мало, и немцы держались до 1 апреля.

Ну а самой крупной крепостью, если не считать Берлина, был Кенигсберг. Сюда отступило полмиллиона солдат, около 200 тыс. местных жителей призвали в отряды фольксштурма. Весь город был превращен в сплошной узел обороны. Улицы перекрыли баррикадами – для их строительства вкапывали и бетонировали рельсы, противотанковые стальные ежи, закладывали стальную основу бревнами и мешками с землей. Подступы к баррикадам минировали. В каменных стенах зданий зияли прорубленные амбразуры, окна были заложены кирпичом и мешками с песком.

После гибели Черняховского Сталин поручил возглавить 3-й Белорусский фронт начальнику Генштаба маршалу Василевскому. Он прекратил кровопролитные лобовые атаки. Для следующего удара начал капитальную подготовку. Как уже отмечалось, 3-му Белорусскому должен был помогать 2-й Белорусский фронт, но его повернули в Померанию. Вместо этого Василевский получил другие значительные подкрепления – Ставка расформировала 1-й Прибалтийский фронт и объединила с 3-м Белорусским. Решающую роль в предстоящем штурме Василевский отводил артиллерии. В Пруссию было доставлено 1500 эшелонов со снарядами различных калибров. А три неприятельские группировки, образовавшиеся под Кенигсбергом, было намечено уничтожать по очереди.

Тысячи советских орудий и минометов выплеснули тонны снарядов 13 марта. Там, где немцы проложили коридоры между своими группировками, их обрубили сразу же. Шесть наших армий навалились на самое крупное сосредоточение гитлеровцев, остатки двадцати дивизий возле Хайльсберга. Они оборонялись упорно, но их заваливали снарядами и бомбами. 26-го группировка стала распадаться. Немцы принялись вывозить повыбитые части на Земландский полуостров, но многие отряды, измученные и ошалелые, уже не думали об эвакуации, тупо и обреченно складывали оружие. Капитулировало 46 тыс. солдат, погибло вдвое больше, 93 тыс.

А шесть советских армий высвободилось. Три из них Ставка забрала, их грузили в поезда и отправляли брать Берлин. Три развернули на Кенигсберг, уплотнили боевые порядки стоящих здесь войск. Василевский предоставил своим войскам неделю передышки. За это время массу артиллерии перевезли на новые позиции, изготовили к стрельбе по новым целям, пополнили боекомплект. 6 апреля загрохотал штурм самого города. Крепость, которую всерьез величали неприступной, продержалась всего три дня! Штурмовые отряды пришли в движение, стискивая гитлеровцев к центру города. А здесь их принялись истреблять. Только в одной 18-й воздушной армии Голованова и только за один 45-минутный налет вечером 7 апреля 516 бомбардировщиков сбросили на Кенигсберг 3742 крупнокалиберных бомбы. А вместе с 18-й воздушной врага громили 4-я воздушная армия, авиация Балтийского флота, бушевал артиллерийский ураган [18].

В такой обстановке начальник гарнизона генерал Лаш запросил разрешения пробиваться из Кенигсберга на Земландский полуостров. Гитлер запретил. Ведь падение города стало бы колоссальной моральной катастрофой для всей Германии. Наоборот, группировке на Земландском полуострове полетел приказ пробиваться и спасать Кенигсберг. Но наша авиация и артиллерия пресекли атаки с Земландского полуострова почти без участия пехоты. Развеяли вулканами огня и осколков. А окруженным стало совсем невмоготу. 9 апреля они стали выбрасывать белые флаги. Лаш приказал прекратить борьбу. Гитлер за это приговорил его к смерти, но заочно. Генерал был уже в плену вместе с 94 тыс. своих подчиненных. Более 40 тыс. остались мертвыми под руинами Кенигсберга. Гауляйтер Восточной Пруссии Кох сумел сбежать на корабле в Данию. А Василевский опять дал войскам передохнуть, его артиллерийские кулаки опять сменили позиции. Грянула атака на Земландский полуостров и последний прусский порт, Пиллау. Его взяли 25 апреля.

Еще одна вражеская группировка по-прежнему сидела в Латвии на Курляндском полуострове. После расформирования всех Прибалтийских фронтов окружение здесь удерживал Ленинградский фронт Говорова. Выше уже отмечалось, что гитлеровское руководство начало использовать эти контингенты в качестве резервов, по мере возможности вывозить в Германию. Выпускать их из ловушки не хотелось, и войска Говорова предприняли несколько попыток уничтожить неприятеля. Но Ленинградский фронт стал второстепенным. У него было недостаточно артиллерии, не имелось танковых корпусов. А немцев в Курляндии оставалось много, около 300 тыс. Их удавалось только потеснить, но они закреплялись на новых рубежах. Однако после того, как советские армии овладели портами Померании и Пруссии, вывозить осажденных стало слишком далеко и нереально. Группировка больше никому не мешала. Атаки прекратились, русские ограничивались блокадой, и котел в Курляндии стали называть «лагерем военнопленных с оружием».

45. Манила, Иводзима, Рейн

Американская тактика на Тихом океане – наступать на единственном главном направлении – оказалась очень действенной. При прорыве на остров Пелелиу, а потом на Филиппины оказались отрезанными от Японии гарнизоны на островах Яп, Бабелдаоб, Каролинских островах, на Бугенвиле, Новой Гвинее, Новой Британии. Американцы поначалу планировали тоже штурмовать их. Но по здравом размышлении спохватились – а зачем вообще их брать? Авиация с аэродромов на Пелелиу и Филиппинах пресекла морские перевозки. Эвакуировать войска, застрявшие на дальних архипелагах, стало проблематично. К этим войскам прекратился подвоз горючего, боеприпасов, они начали голодать.

Пытались держаться по-самурайски, невзирая ни на что, и в порыве доблести вполне официально дошли до каннибализма. 10 декабря 1944 г. штаб 16-й японской армии издал приказ, что военнослужащим разрешается поедать мясо убитых неприятелей и пленных. Но своих соотечественников кушать запрещалось, за это предписывалась смертная казнь. К людоедству призывал солдат и командир 41-й дивизии генерал Ароцу. Впрочем, в японской армии подобные факты отмечались даже в благополучной обстановке. В самурайских орденах существовали каннибальские ритуалы, в них участвовали офицеры, даже генералы и адмиралы – рубили мечом пленного и торжественно вкушали его печень. Вроде бы это приобщало к древним героям, помогало взращивать в себе некую высшую доблесть.

Но против превосходящих сил авиации и флота черная магия не слишком помогала. Провалилась и тактика добиваться распыления американцев. Распыленными оказались сами японцы. Значительные контингенты остались в стороне от эпицентров сражений. Даже на Филиппинах японцев завязло гораздо больше, чем их противников! Защитников было 300 тыс., но они рассредоточились по разным островам, пытались прикрыть всю территорию. У Макартура было 170 тыс. Но он сам выбирал, где ему ударить, и вовсе не собирался занимать всю территорию. Он шаг за шагом захватывал ключевые позиции. В начале февраля 1945 г. стало ясно, что американцы нацеливаются на столицу Филиппин, Манилу, и что удержать ее не получится. Японское командование и административные учреждения перебрались в город Багио, а Манилу наметили уничтожить. Полностью!

Выпустили воинские части, распределив между ними кварталы. Солдаты методически обходили дома, поджигали или взрывали их. А жителей сгоняли в большие толпы и расстреливали. Многих запирали в домах, сжигали заживо. А насчет женщин японские военные всегда были рады выплеснуть самые черные инстинкты. Сохранились свидетельства о жутких надругательствах, фотографии филиппинок с отрезанными молочными железами, изувеченными детородными органами. Ворвавшись в больницу Красного Креста, солдаты перебили весь медицинский персонал и больных, включая детей. Испания вроде бы считалась дружественной немцам и японцам. Многие люди в надежде спастись набились в испанское консульство. Но нагрянувшие убийцы вытаскивали людей в сад и кололи штыками. Остальных сожгли в здании консульства. Позже оценили, что резня в Маниле и ее окрестностях унесла 111 тыс. жизней.

Зачем, ради каких черных духов проливались реки крови? Никакого рационального объяснения бойня не имела! Отыгрались на беззащитных за собственные синяки и шишки? Отомстили филиппинцам за то, что они предвкушали скорое освобождение? Хотели напакостить американцам? Но чем? На ходе боевых действий этот кошмар никак не отразился. Части Макартура не особо торопясь выходили на подступы к Маниле, а флот и десантные контингенты США совершили очередной «прыжок» в направлении Японии.

Целью стал остров Иводзима. Здесь у японцев располагались аэродром и радиолокационная станция. Если овладеть островом, открывалась дорога для воздушных налетов на саму Японию. В Токио представляли, насколько важное положение занимает Иводзима. Гарнизон усилили, он насчитывал 23 тыс. человек, 28 танков, 550 орудий и минометов. Оборудовались бункеры, убежища, подземные ходы сообщения, отливались бетонные доты. С декабря 1944 г. Иводзиму начали бомбить американские самолеты. А 16 февраля показалась армада из 170 кораблей, привезла 3 дивизии морской пехоты. Линкоры и крейсера открыли огонь, с 6 авианосцев поднялись самолеты. Начальник гарнизона Курибаяси запретил отвечать на артподготовку. Морские береговые батареи не послушались приказа пехотного генерала, принялись стрелять, и их тут же превратили в металлолом. После трех суток обстрела и бомбежки на острове сгорела вся растительность, земля покрылась слоем пепла, как после извержения вулкана.

19 февраля на берегу появился первый эшелон десанта. Двинулся вглубь острова – и с разных направлений попал под перекрестный огонь. Высадившиеся полки за несколько часов потеряли 25 % личного состава, из 56 выгруженных танков 26 были разбиты. Но на заговорившие батареи и пулеметные гнезда посыпались ливни снарядов. Под их прикрытием высаживались свежие части. Они обложили гору Сурибати, где располагались самые сильные неприятельские позиции. По опыту прошлых боев морскую пехоту специально обучали подавлению японской обороны. Блиндажи и пещеры забрасывали гранатами, выжигали огнеметами. Взрывали выходы, хороня противника заживо. Япония пыталась помочь защитникам острова. Выслала стаю из 32 камикадзе. Они уничтожили один авианосец, другой повредили. Но облегчения это не принесло. 22 февраля американцы овладели горой, потом заняли аэродром, с 4 марта на нем стали приземляться самолеты США. А радиолокационная станция на Иводзиме служила важнейшим звеном системы ПВО всей Японии – она первой обнаруживала приближение самолетов, передавала на родину предупреждение об опасности. Сейчас станция была уничтожена, а авиационная база стала американской.

Воспользовались этим без промедления. В ночь на 8 марта эскадры «летающих крепостей» совершили массированный налет на Токио. В ту эпоху огромный город очень отличался от европейского. В нем было мало каменных зданий. Основная часть домов строилась по японской традиции, из деревянных рам, обтянутых бумагой. Американцы обработали Токио по «ковровой» схеме. Отряды самолетов рассыпали «ровным слоем» фугасные бомбы, а вперемежку с ними множество мелких зажигательных. Результат оказался ошеломляющим. Японская столица вспыхнула сразу и на обширной площади. Погасить такой пожар было невозможно. Жители, проснувшиеся среди ночи, не могли выбраться из моря огня. За одну ночь погибло 90 тыс. человек. В общем, вполне сопоставимо с бойней в Маниле, но гораздо эффективнее, на более высоком техническом уровне. 12 марта последовал «ковровый» налет на город Нагоя, 13 марта на Осаку.

На Японию теперь летали через Иводзиму, иногда садились на здешнем аэродроме. Хотя Курибаяси с уцелевшими солдатами еще удерживали часть острова, совершали вылазки. Американцы пытались зачистить весь остров, но их косили метким огнем из подземных убежищ. Морская пехота продвигалась по 200–300 м в сутки, переползала между воронками от взрывов. 15 марта генерал-лейтенант Смит браво доложил в США, что остров взят. Но он ошибся или прихвастнул. Защитники еще были живы. Но у них кончалась вода. Курибаяси сжег японский флаг, отправил прощальную радиограмму начальству.

21 марта японский Генштаб напоследок повысил его в звании и приказал всему гарнизону совершить самоубийство. Кирибаяси этот приказ не получил, у него вышла из строя рация. В ночь на 26 марта он вместе с подчиненными вышел в последнюю атаку. Присоединился и морской начальник, контр-адмирал Итимару. Он написал и нес на груди «письмо Рузвельту», возложив на него ответственность за развязывание войны. Перебили их почти всех, в том числе командиров. Всего же в сражениях за Иводзиму полегло 22 тыс. японцев, около тысячи взяли в плен. Американские потери составили около 30 тыс., из них 7 тыс. убитыми.

Что же касается европейского театра боевых действий, то для американцев и англичан сложились такие условия, что лучше и не придумаешь. Гитлер сам растрепал свои войска ударами в Арденнах и Эльзасе. А из оставшихся соединений лучшие забирали на восток. Союзное командование специально приурочило наступление к Ялтинской конференции – показать русским, что не они одни побеждают. 8 февраля пришли в движение 8 армий – 5 американских, британская, французская и канадская. Против них стояли остатки германских групп армий «В», «Н», «G». Это были именно остатки. Рыхлая кисея поредевших кадровых частей, заштопанная на живую нитку ополченскими, охранными, полицейскими батальонами.

Они пытались отбиваться. Метко били по танкам германские артиллеристы и зенитчики, ошалело опустошали магазины винтовок мальчишки из гитлерюгенда. Но хиленькую оборону перепахивали бомбами, и по дорогам ползли колонны американских танков, бронетранспортеров, грузовиков. Впрочем, даже сейчас триумфальный марш не удался. Препятствия оказывались для западных военных слишком сложными. 10 февраля германские войска взорвали шлюзы и плотины на реке Рур, и 9-я американская армия остановилась на целых две недели! Скучала, бездельничала, развратничала и хулиганила по окрестностям. Лишь после того, как вода спала, решили двигаться дальше. В других местах немцы ничего взорвать не сумели (или забыли о подобной возможности). Но хлынули затяжные дожди, залили низменные участки, размыли дороги – и наступление 1-й и 3-й американских армий тоже застопорилось.

Тем не менее, со всеми спотыканиями, союзные войска выбрались к «Линии Зигфрида», которую немцы возводили вдоль своих границ еще в 30-х годах. Тут хватало мощных дотов, подходы к ним прикрывали сплошные поля противотанковых надолбов. Еще несколько месяцев назад на таких позициях можно было надолго остановить западные армии. Но в феврале и марте удерживать «Линию Зигфрида» стало уже некому. Если какие-то полки и дивизии стойко принимали бой, то рядом оказывались сводные команды непонятного качества. Под обстрелами и бомбежками они разбегались. Преследуя отступающих, американцы и англичане без особых трудностей преодолели реки Мозер, Саар, Киль. В Кельне немцы успели взорвать мосты через Рейн, и союзные армии встали. Но в городке Ремаген мост через Рейн никто не удосужился уничтожить. 7 марта на левый берег со всеми удобствами хлынула 1-я американская армия.

10 марта, с большим запозданием, германское руководство сообразило – удерживать территории за Рейном невозможно, да и бессмысленно. Войскам, до сих пор оборонявшимся на левом берегу, полетел приказ – уходить за реку, прикрыться водной преградой и восстановить сплошную линию фронта. Но и отойти оказалось уже сложно. Часть переправ уничтожили сами же немцы, часть оседлал противник! Оставалось переправляться на подручных средствах, под снарядами и бомбами. Форсировать реку под огнем, чтобы попасть в собственный тыл! Вот тут-то немецкие солдаты совсем пали духом. Стали сдаваться, дезертировать. Правда, за это могли расстрелять семью, но кто узнает в неразберихе, утонул ты или сбежал?

Из раздерганных частей и подразделений, сумевших уйти за Рейн, германское командование взялось сколачивать новый фронт, но не успело. 24 марта американцы осуществили воздушно-десантную операцию таких масштабов, каких еще не знала военная история. В ней участвовали 8 тыс. самолетов! 3320 бомбардировщиков утюжили германские аэродромы и расположение воинских частей, в это время 1700 транспортных самолетов выбросили 1300 планеров и море парашютистов. Их прикрывали и патрулировали над районами высадки 3 тыс. истребителей. За Рейном высадилась 21 тыс. человек, и попытка воссоздать оборону по рубежу реки пошла прахом.

Последнюю крупную группировку на западе немцы собирали для защиты Рурского района, основного промышленного района Германии. Возглавил ее Модель. Под его начало были переданы две армии, одна из них танковая. 430 тыс. солдат и ополченцев. Но только танков в танковой армии больше не было. Зато у американцев и англичан танков было сколько угодно. Четыре их армии обтекали группировку Моделя с севера, а три армии с юга. Контратаковать и останавливать потоки западной бронетехники ему было нечем. 14 апреля клещи замкнулись. Отбиваться до конца, как его сослуживцы в Будапеште, Познани, Бреслау, Модель не стал. 17 апреля он приказал своему разношерстному воинству прекратить сопротивление, а сам застрелился. 317 тыс. человек сдались в плен.

Почему Модель так поступил – тайну он унес с собой. Может быть, подсказали весьма влиятельные хозяева Рурских заводов. Ведь в затяжных боях их предприятия были бы разрушены. А может быть, из-за того, что на него наступали не русские. Сдать им Германию выглядело совсем не худшим выходом. Многие германские военные склонялись к убеждению, что так и нужно действовать, удерживать фронт на востоке, но открыть на западе. Впрочем, и высшее руководство Германии до сих пор не теряло надежды, что с американцами и англичанами можно примириться – причем за счет России. В январе 1945 г. в Стокгольме появился представитель Риббентропа Хессе. Пытался исподволь завязать переговоры с американскими и английскими дипломатами, но сведения об этом проникли в печать, и контакты пришлось свернуть. Кстати, это был обычный метод советских дипломатов и разведчиков: чтобы спутать закулисные махинации неприятеля (и союзников), их «засвечивали» в каких-нибудь нейтральных газетах.

Но особенную активность в конце войны проявляли Гиммлер и его подручный Шелленберг. Их посланец Хеттль встречался в Швейцарии с шефом американской разведки генералом Донованом и с Даллесом. Обсуждался все тот же вариант – сепаратный мир на западе и продолжение войны на востоке. Еще одним каналом для переговоров стали еврейские организации. С ними нацистские спецслужбы уже давно поддерживали контакты, даже вели своеобразный «бизнес» – ведь как раз через Гиммлера, Шелленберга, Кальтенбруннера осуществлялся выкуп некоторых иудейских деятелей.

На этот раз рейхсфюрер СС и Шелленберг связались с президентом Еврейского союза Жаном Мари Мюзи и доктором Штернбрухом – членом исполнительного комитета союза раввинов США. Мюзи получил гарантии полной безопасности и несколько раз приезжал в Германию. Чтобы убедить сионистских лидеров в желании сотрудничать, Гиммлер для начала приказал остановить уничтожение евреев в концлагерях. А после этого руководители СС согласовали с Мюзи «миротворческий» план. На первом этапе предполагалось освобождать евреев. Ясное дело, не всех, а привилегированных, и не бескорыстно – за это были обещаны деньги или военные поставки. Кроме того, организация раввинов Америки должна была обеспечить в прессе благожелательные публикации о Гиммлере.

В феврале в Швейцарию было доставлено 1200 евреев, за них нацисты получили 5 млн швейцарских франков, и огромная статья, выставляющая Гиммлера в лучшем свете, появилась в «Нью-Йорк таймс». Но дальше должен был последовать второй этап. Германия заявит о своих «благородных намерениях» и согласится перебросить через линию фронта всех евреев и граждан западных стран, находившихся в немецких лагерях. Для этого она потребует у западных держав четырехдневное перемирие. Мюзи подтвердил – «если бы такое перемирие было предложено союзникам по официальным дипломатическим каналам», оно вполне могло быть принято.

План получался поистине дьявольским. Если западные страны «из гуманизма» примут такое перемирие, они тем самым нарушат соглашение с СССР – не заключать сепаратных договоренностей с Германией. Если Сталин будет протестовать (отметим, что об освобождении советских узников никакой речи не было), то на русских обрушится «общественное мнение» – мешают спасению людей! А что касается четырехдневного перемирия, его нетрудно было продлить. Попробуй-ка за четыре дня собрать всех заключенных и доставить к фронту. Можно было подвозить их небольшими порциями, получив на западе мир «де-факто» и перебрасывая силы на восток. Шелленберг округло писал: «Дальнейшие переговоры могли привести к общему компромиссу, который бы принес пользу не только непосредственно заинтересованным в этом странам» [148]. Однако информация об освобождении евреев дошла до Гитлера, он рассердился и оборвал интриги.

Но полностью прекратить закулисное сотрудничество было невозможно. Как тут прекратишь, если вся экономика и финансы нацистской Германии глубоко уходили корнями в заокеанскую почву? Накануне гибели Третьего рейха за границу лихорадочно хлестали потоки награбленного золота. Весной 1945 г. вице-президент Рейхсбанка Эмиль Пуль направился в Швейцарию, вел переговоры с владельцами крупнейших банков о судьбе нацистских ценностей, которые уже переместились в их сейфы. 6 апреля он докладывал в Берлин, что швейцарские партнеры «сохраняют в вопросах о золотых вкладах свою независимость» и «деловые отношения сохраняются» – невзирая на военное и политическое положение. В дополнение к прежним вкладам Пуль отправил в Швейцарию еще 3 тонны золота [9].

Еще один узел интриг завязался вокруг Италии. Группа армий «С» Кессельринга из нескольких германских и итальянских корпусов по-прежнему удерживала «Готскую линию» на севере страны. Американцы и англичане забирали отсюда войска во Францию, Грецию. Но вместо них прибывали другие. Например, в число победителей решила войти Бразилия, прислала экспедиционный корпус. Осенью 1944 г. союзное командование наметило преодолеть «Готскую линию» и взять город Болонью. Но атакующие соединения влезли на минные поля, попали под перекрестный обстрел немецких батарей, умело расставленных по горам. Побитые союзники отхлынули прочь, и кому-то из штабных пришло в голову удобное название. Провозгласили тактику «наступательной обороны». Сидеть спокойно и выжидать подходящей ситуации.

Между тем в Италии стала разгораться гражданская война. Множились коммунистические отряды гарибальдийцев. Другие, под флагом королевского правительства, помогали формировать англичане. В жаркие схватки с ними кидались бригады фашистов-чернорубашечников. Без всякой пощады истребляли друг друга, казнили пленных. Но Муссолини уже впал в прострацию, писал мемуары. Приближенным заявлял, что конец близок и он чувствует себя не «актером», а «зрителем». Это чувствовали и его солдаты. Среди них росло дезертирство. Но и англичане с американцами чувствовали: противник слабеет. В феврале 1945 г. они еще раз испробовали на прочность «Готскую линию». Бросили на штурм «расходный материал» – бразильцев, поляков, индусов, негров. Заняли некоторые важные позиции. Операция была частной, развития не получила. Однако теперь можно было прогнозировать – следующего штурма защитники не выдержат.

А положение группы армий Кессельринга становилось ох каким опасным! Дороги в Германию сохранялись только через Австрию. Еще немного, и наступающие советские войска могли совсем отрезать ее от родины. Но в это время подали голос весомые местные круги, владельцы заводов и банков Северной Италии. Им совершенно не улыбалось, чтобы их собственность очутилась в зоне сражений. Или в зоне революции. Крупнейшие промышленники Оливетти и Маринетти и камергер папы Римского иезуит Парилли вызвались быть посредниками между немцами и американцами. Помогли выработать предварительные договоренности, и в Швейцарию отправился заместитель Кессельринга обергруппенфюрер СС Вольф. Он и у Гиммлера являлся доверенным лицом, долго возглавлял его штаб.

Через Даллеса командование группы армий «С» передавало предложение – оно сдает Италию без боя, а за это американцы должны обеспечить войскам свободный проход в Германию, чтобы они могли сражаться на восточном фронте. Правда, Вольф превысил свои полномочия. Обнаружив, что американцы настроены дружелюбно, он отбросил и Кессельринга, и Гиммлера, повел собственную игру. Даллесу сговорчивый эсэсовец тоже понравился. Они настолько увлеклись, что принялись составлять списки будущего германского правительства (для Вольфа застолбили должность министра внутренних дел). Но эти плодотворные встречи были раскрыты советской разведкой. 23 марта и 4 апреля 1945 г. последовали два письма Сталина Рузвельту [94]. Ссориться с Иосифом Виссарионовичем президент США не желал – для Америки договоренности о вступлении СССР в войну против Японии были крайне важными. Доновану и Даллесу приказали прекратить эту возню.

Да куда там! Рвались одни связи – тут же переплетались другие. Кальтенбруннер встречался с президентом Meждународного Красного Креста Бурхардтом. Гиммлер и Шелленберг начали переговоры с представителями Всемирного еврейского конгресса Шторхом и Мазуром. Затравкой, как и раньше, служили судьбы еврейских узников в концлагерях, а от них протягивались мостики, что надо бы примириться с западными державами, привести к власти в Германии новое правительство, готовое дружить с США и Англией. Разве можно найти для этого лучшего лидера, чем Гиммлер? Культурный, интеллигентный, в его руках имеется реальная сила – СС и группа армий «Висла». Опять же, не чужд сакральных оккультных учений. Разве не подходящая фигура?

Какую-то роль в этих интригах играли промышленники и финансисты из «кружка друзей рейхсфюрера СС». Он заседал вплоть до января 1945 г. Обращает на себя внимание, что разработки, которые оплачивали эти господа, не погибли. При вступлении на территорию Германии американские спецслужбы развернули настоящую охоту за учеными и научной документацией. Очень похоже, что их наводили, и они заранее знали, что и где искать. Все немецкие ценные специалисты вовремя выехали из восточных районов в будущую зону американской оккупации. Туда же перевозились результаты их работы, опытные образцы, отчеты. В общем, институты «Аненербе» хорошо потрудились на Америку.

Ну а если вернуться к итальянским делам, то 9 апреля союзные армии повторили штурм «Готской линии». Как и предполагалось, она не выдержала. Но основная часть группы армий «С» все-таки спаслась. Англичане и американцы не наседали на нее, медленно продвигались следом. Реализовалась та самая схема, которую предлагал Кессельринг. Его войска отпустили в Германию! А 25 апреля, когда костяк немецких дивизий покинул Италию, Партизанский комитет освобождения объявил о всеобщем восстании. Вот тут уж забушевало! Повсюду выплеснулись буйные толпы, называвшие себя антифашистами, громили правительственные учреждения, грабили, истребляли противников.

Муссолини пробовал вступить в переговоры с руководителем Сопротивления генералом Кадорной. Но общаться с ним никто не желал. Начнешь переговоры – вдруг тебя самого обвинят в попустительстве фашистам? Муссолини со своей любовницей Кларой Петаччи решил уехать в Швейцарию. У вчерашнего кумира Италии разбежались и помощники, и охрана. Восемь человек катили на двух легковых машинах. А по дорогам творилось не пойми что. Муссолини присоединился к грузовикам немцев – 200 солдат тоже направлялись к границе. Но у деревни Муссо колонну остановили партизаны. Геройствовать и вступать в бой они не стремились. Сказали, что немцев пропустят, но итальянских «изменников» задержат.

Германский лейтенант хотел спасти дуче, переодел его в форму унтер-офицера люфтваффе, посадил в кузов грузовика. Но лицо Муссолини было слишком известно, его узнали. А немцам, как и партизанам, совсем не хотелось рисковать. Они выдали Муссолини со спутниками и спокойно отправились дальше. Деревенский отрядик явно не ожидал такой удачи. Ошалел от радости. Дуче, его подругу и шестерых сопровождающих разместили в местной гостинице со всеми возможными удобствами, доложили начальству. Сенсационное известие дошло до союзных штабов, глав государств и вызвало немалую нервотрепку.

Дело в том, что Муссолини слишком много знал о механизмах вызревания войны, о связях Италии и Германии с правительствами западных держав, деловыми кругами. Исследователи сообщают о личной переписке Муссолини с Черчиллем, способной серьезно скомпрометировать британского премьера. Известно и о том, что Черчилль уже высказывался о необходимости устранить эту фигуру. Во всяком случае, британская разведка подключилась оперативно. Одна из повстанческих организаций, связанная с англичанами, «Корпус добровольцев свободы», срочно выслала отряд полковника Аудизио. Его сопровождали сотрудники Интеллидженс сервис. Аудизио забрал арестованных у партизан, но довез только до соседней деревни Меццегра. Расстреляли сразу, пока из уст Муссолини не прозвучало ни одного слова. А уж потом трупы дуче и Клары Петаччи отвезли в Милан, повесили вверх ногами у бензоколонки. На этом месте в 1944 г. были повешены 15 партизан – и расправу свалили на партизанскую месть.

46. Балатон и Вена

Идеалы Третьего рейха вроде бы оставались прежними. Но в конце войны они стали карикатурно искажаться, как собственные отражения в кривом зеркале. Гитлер строил великую языческую империю, вел Германию в мир древних богов и героев. Но теперь вдруг вспоминалось, что германская мифология завершается общей глобальной катастрофой, «гибелью богов». Немцы видели себя хозяевами мира и господами над «недочеловеками» – а сейчас их мир сжимался, и звучали отчаянные призывы защитить его от «недочеловеков». Совсем недавно гордились ницшеанским образом «белокурой бестии», то есть зверя. Сейчас этот образ подхватили в разных странах. Говорили о нацистских зверствах. О том, что настала пора добить зверя в его логове.

Раньше Германию вдохновлял и увлекал за собой культ фюрера. От него исходила бешеная энергия, способная электризовать массы. Его влиянию безоговорочно подчинялись миллионы людей. Он поражал окружающих прозорливостью. Поражал дерзкими неожиданными решениями, неизменно приносившими выигрыш. Теперь все это исчезло. Приближенные шептались, что «провидение» покинуло Гитлера. Он перестал получать эту самую «энергию из Валгаллы». Наоборот, расплачивался за все, что черпал оттуда раньше. Он дряхлел буквально на глазах, день ото дня. Превращался в полную развалину, и врачи его поддерживали только сильнодействующими препаратами.

Однако нацистские вожди до сих пор цеплялись за надежды – ситуацию еще можно изменить. Русские громили группу армий «Висла» в Померании, а ставка фюрера снова ухватилась за группу армий «Центр» фон Шернера. Ее-то, в отличие от «Вислы», советские войска не добили! К Шернеру гнали все возможные подкрепления. Организовывались два контрудара. Один в Венгрии, второй в Верхней Силезии – врезаться во фланг нашим фронтам, нацеленным на Берлин, сорвать их наступление.

Но для двух одновременных операций ресурсов уже не хватало. Изготовиться сумели только на одном участке, в Венгрии, у озера Балатон. Это было в стороне от главного направления, но было важно удержать последних союзников и последние нефтяные месторождения, не допустить русских в Австрию. А кроме того, германские военачальники соблазнились возможностью «красивой» и масштабной победы. Позиции 3-го Украинского фронта выгнулись дугой, а на флангах стояли союзники: 1-я болгарская армия генерала Стойчева и 3-я югославская армия генерала Наджа. Ну прямо как у немцев под Сталинградом! Смять болгар с югославами, и целый фронт попадет в мешок!

В Венгрию прибыла отличившаяся в Арденнах 6-я танковая армия СС, ряд других соединений. Всего удалось собрать 430 тыс. солдат, около 900 танков, 6 тыс. орудий, с воздуха прикрывали 850 самолетов. В это время 3-й Украинский фронт готовился к броску на Вену. Но разведка известила – готовятся клещи. Толбухин решил выждать и перемолоть врага в обороне, Ставка одобрила такое предложение. Во вторые эшелоны, за союзниками, скрытно выдвигались три русских армии и подвижные резервы, на опасных направлениях было оборудовано 66 противотанковых районов.

В ночь на 6 марта венгерская пушта затряслась от артиллерийских залпов и танковых гусениц. Эсэсовцы таранили страшно, на участках в 1–2 км лезло по 70 танков! Они давили траншеи болгар и югославов, столкнулись с советскими частями. Толбухин бросил в драку свои резервы, танковый и кавалерийский корпуса. Выдвинул на направление вражеского прорыва целую общевойсковую армию. Но и неприятели ввели в сражение вторые эшелоны. Напоровшись на прочную оборону, выискивали места послабее. Натиск не слабел, а усиливался. Теперь на пространстве в полтора километра бросалось в атаки больше ста тяжелых танков!

Упорнейшие схватки грохотали 10 суток, не стихали ни днем ни ночью. Немцы и венгры сумели продавить русскую оборону на 15–30 км, но все эти километры покрылись россыпью мертвых тел и дымящихся танков. А потом неприятели как-то сразу сломались. Причем сломались лучшие, эсэсовские части. Некоторые подразделения все еще силились продвинуться. Но по соседству целые дивизии ошалело останавливались. Без команд, ничего уже не соображая, стали откатываться… Когда доложили фюреру, он разъярился. Приказал спороть нарукавные повязки у побежавших дивизий СС «Лейбштандарт», «Дас Райх», «Гитлерюгенд». Это воспринималось таким позором, что многие солдаты рыдали, кончали жизнь самоубийством.

Так завершилось последнее контрнаступление нацистов. Для второго удара, в Верхней Силезии, Шернер не успел собрать достаточный кулак. По соседству, в Словакии, начал наступление 4-й Украинский фронт генерала Петрова. Одним из главных промышленных центров Третьего рейха являлся город Моравска-Острава с месторождениями угля, железной руды, десятками крупных заводов. Советское Верховное главнокомандование поставило перед 4-м Украинским задачу прорвать вражескую оборону, на четвертый день операции овладеть Моравска-Остравой, а дальше двигаться на Прагу. Однако за этим фронтом закрепилась репутация «невезучего». После освобождения Крыма на его счету не было значительных побед. Фронт был второстепенным, сил ему выделялось гораздо меньше, чем на основных направлениях. А участок для наступления выпал очень тяжелый – Карпаты. Кроме того, Петрову достался «тяжелый» член военного совета, Лев Захарович Мехлис. Постоянно склочничал, жаловался на командующего в Москву [55].

В наступлении на Моравска-Остраву опять «не повезло». Вражеская разведка сумела разузнать о направлениях и сроках удара. Немцы решили избежать потерь от артподготовки и в ночь на 10 марта отвели свои войска с первой линии обороны на вторую. Ко всему прочему, под утро разыгралась снежная буря. Видимость не превышала 100–200 м. Командующие армиями Москаленко и Гречко обратились к Петрову, просили доложить в Ставку и перенести операцию. Но Петрову, блестяще проявившему себя в сражениях за Одессу, Севастополь, Кавказ, не хватало смелости в обращении с начальством. Он опасался очередных доносов Мехлиса, опасался вызвать недовольство Сталина. Москаленко и Гречко он ответил: «Сроки утверждены Ставкой, они окончательные, просить о переносе времени не будем».

3 тыс. орудий и минометов грохнули вслепую. Выбросили сотни тонн боеприпасов по пустым местам, где немцев и в помине не было. Поднялась в атаки пехота, и ее встретил неподавленный убийственный огонь германских дотов и батарей. А неприятельская пехота и танки с тыловых позиций посыпались контратаками – за два дня их насчитали 39! Преодолеть неприятельскую оборону не удалось. Потолкались-потолкались на месте, полили землю кровью, да и отменили атаки. За ошибки, допущенные в организации наступления, и за то, что не попросил о переносе, Петров был снят, его заменили генералом Еременко.

Хотя получилось так, что 4-й Украинский помог соседу, 1-му Украинскому. К этому времени к маршалу Коневу стали стекаться данные, что у него на левом фланге, вокруг города Оппельн, накапливается германская группировка. Очевидно, для контрудара. Он принял решение упредить врага, взять в клещи. 15 марта армии 1-го Украинского ударили в двух местах, севернее и южнее Оппельна. Они встретили жесточайшее сопротивление. Немцы неожиданно применили новинку, одноразовые гранатометы «панцерфауст» – фаустпатроны. Они были дешевыми и очень простыми в изготовлении. В короткие сроки на различных германских предприятиях было налажено массовое производство.

Пользоваться ими было легко, фаустпатронами стали вооружать ополченцев из фольксштурма. Кумулятивная граната прожигала броню любого танка. На броне оставалась крошечная язвочка – танкисты называли ее «засос ведьмы», а экипаж погибал. Его убивала ударная волна в замкнутом пространстве, разлетающиеся капли расплавленного металла. Правда, дальность эффективного поражения была коротенькой, 30 м. Но в населенных пунктах, для стрельбы из засад, фаустпатрон был страшным оружием. Всего за несколько дней советский 7-й механизированный корпус потерял треть своих танков, 31-й танковый корпус – четверть.

Но 4-й Украинский фронт как раз в эти дни оттянул на себя резервы группы армий «Центр». Подкрепить оборону неприятельское командование не смогло. Невзирая на потери, противника дожали. 18 марта наши части замкнули кольцо вокруг Оппельна, в него попали 5 дивизий, к 20 марта их уничтожили. А в линии фронта возникла брешь. Конев такого «подарка» не упустил, двинул в прорыв танковые и кавалерийские части. Они с ходу овладели несколькими городами – и наметилась петля куда более масштабная. Она охватывала всю Верхнюю Силезию. Это были районы сплошных шахт и заводов. Если бы их пришлось очищать шаг за шагом, с боями, наступление обошлось бы очень дорого. Но Конев не торопился замкнуть большое кольцо. Подсказывал противнику, пускай убегает. Расчет оправдался в полной мере. Осознав, что Верхнюю Силезию окружают, гитлеровские соединения бросили ее и ринулись выбираться из ловушки. Министр вооружений Шпеер сокрушенно писал, что с потерей этой области Германия одним махом утратила четверть своего промышленного потенциала.

Ну а в Венгрии в эти же дни двинулись вперед два наших фронта. 2-й Украинский поворачивал на Братиславу и Брно – помочь застрявшему 4-му Украинскому и вместе с ним освобождать Чехословакию. Задача 3-го Украинского фронта осталась прежней – брать Вену. Переход к наступлению Толбухин готовил в строгой тайне прямо во время оборонительного сражения. Немцы только что остервенело лезли напролом и никак не ожидали, что русские обрушатся на них немедленно, без всякого перерыва. 16 марта забушевала артподготовка такой силы, что вогнала неприятеля в полный шок. Наша пехота, поднявшаяся в атаку, вообще не встретила сопротивления. Уцелевшие враги были деморализованы, удирали или сдавались.

Правда, германское начальство очень быстро пришло в себя. По личному приказу Гитлера к Балатону уже двигались подкрепления, еще три танковых дивизии и одна пехотная. Но и советское командование узнало об этом. Ставка забрала из состава 2-го Украинского фронта 6-ю танковую армию Кравченко и передала 3-му Украинскому. Она двинулась навстречу вражеским бронированным резервам и в суровом столкновении отбросила их. Обозначились два клина, подсекающих и обтекающих ядро неприятельской группировки, 6-ю танковую армию СС. А вот это врагу очень не понравилось, эсэсовскую армию принялись вытаскивать их клещей.

Но она стала отходить беспорядочно. Снялись с позиций те части, которые удерживали фланги. Наши войска поднажали, и коридор мешка сузился до 2,5 км. Его с двух сторон простреливали не только пушками, но и минометами, пулеметами. Остатки 6-й танковой армии СС выбирались под огнем, загромоздили дорогу брошенными обозами, пушками, трупами. Полного уничтожения все-таки избежали, однако фронт стал распадаться. Ставка фюрера и штаб Шернера надеялись восстановить его по реке Рабе. Здесь уже строились линии дотов, траншеи, проволочные заграждения. Но правое крыло 3-го Украинского фронта – танкисты Кравченко, 5-й гвардейский кавалерийский корпус Горшкова, авангарды стрелков на автомашинах – стремительно рвануло вперед. Они обогнали перемешавшиеся колонны вермахта, СС, венгерских солдат. Перескочили через реку, разогнали копошившихся строителей и овладели линиями укреплений, и впрямь очень сильных, но… пустых. Вражеские войска не успели занять их.

Гитлеровская верхушка психовала и дергалась. Сыпались очередные отставки, сыпались новые указания. Фюрер требовал во что бы то ни стало удержать нефтеносный район Надьканижа. Сюда начали перебрасывать 2-ю танковую армию. Но и наши военачальники отлично представляли, что враг будет цепляться за этот район. Нетрудно было предвидеть и другое. В ходе сражений нефтеносные скважины, трубопроводы, запасы добытой нефти разольются морями пожаров. Однако Толбухин постарался предотвратить подобное развитие событий. Он направил в дерзкий рейд кавалерийский корпус Горшкова.

Донские казаки двинулись через болота, считавшиеся непроходимыми. На этом участке русских не ждали, стояло лишь жиденькое прикрытие. Корпус ухитрился проскочить через линию фронта быстро и скрытно, проскакал по неприятельской территории 70 км и вынырнул прямо за спиной у неприятельских дивизий, собиравшихся оборонять Надьканижу. Эффект оказался именно таким, как рассчитывали. Когда разнеслось известие, что в тылу разгуливают казаки, все войска, наспех стянутые сюда, обратились в бегство. Надьканижу со всеми месторождениями и нефтеперегонными заводами захватили в полной сохранности.

Столь же успешно наступал северный сосед Толбухина – 2-й Украинский фронт Малиновского. Он сокрушил германскую полосу обороны на реке Грон, в прорыв вошла 1-я гвардейская конно-механизированная группа Плиева – кавалерийский и танковый корпуса. Немцы пробовали восстановить фронт по рубежам других притоков Дуная, сперва на Нитре, потом на Ваге. Однако казаки и танкисты мчались вдоль Дуная, сминая заслоны, опережая бегущих врагов. Вместе с ними, по реке, двигалась Дунайская флотилия, поддерживая наступающих своей артиллерией, подвозя снабжение. А с воздуха прорыв Плиева прикрывали полки 5-й воздушной армии, расчищали дорогу бомбежками и штурмовками. Немецкие самолеты вообще не смели встречаться с русскими. При одном лишь появлении наших истребителей спешили убраться подобру-поздорову.

1 апреля войска 2-го Украинского вышли на подступы к Братиславе. Гитлеровцы и местные нацисты из «глинковой гвардии» мобилизовали население на оборонительные работа, понарыли рвов, окопов, понаставили огневых точек. Но оборону готовили впопыхах, и укрепления сгрудились с восточной стороны города – откуда ожидали штурм. Обнаружив это, Малиновский приказал обойти Братиславу с северо-запада. Гарнизон переполошился. Принялся перекидывать войска с восточной окраины на противоположную. Но начался разброд. Одни защитники отбивались и отстреливались. А другие смекнули, что русский маневр отрезает их от своих. Озирались, как бы ускользнуть из окружения. За два дня оборону подавили. 4 апреля по улицам Братиславы шагали наши солдаты. Им летели букеты весенних цветов. Много цветов. Они были на танковой броне, на кабинах машин, в руках солдат и офицеров, сыпались на мостовые, под кирзовые сапоги и гусеницы…

В Вене цветов не было. Огромный город готовился к смертельной схватке. Вокруг возникли настоящие ущелья противотанковых рвов, выросли леса бетонных надолбов и проволочных заграждений, раскинулись минные поля. Минировались мосты через Дунай и его притоки. Улицы перекрылись сотнями линий ежей, надолбов, баррикад, дома и подвалы приспосабливались к длительной обороне. Хотя воинство для сражения за Вену представляло собой сборную солянку. Сюда откатились ошметки 8 танковых и 1 пехотной дивизий из состава 6-й танковой армии СС, к ним присоединили курсантов местной военной школы, сформировали 4 полка из полицейских и 15 батальонов фольксштурма.

С севера на Вену повернула 46-я армия 2-го Украинского фронта. А с трех сторон ее обкладывали войска 3-го Украинского. 4-я гвардейская армия приближалась с юго-востока, 6-я танковая – с юга и юго-запада, а 9-я гвардейская обходила с запада, окружая обороняющуюся группировку. С 5 апреля завязались бои на подступах, и сразу же они приняли исключительно упорный характер. 46-ю армию гитлеровцы к Вене не подпустили, замкнуть кольцо вокруг города не позволяли. Советские соединения, выдвигавшиеся к австрийской столице с южной и восточной стороны, тоже уперлись в сплошные полосы укреплений, попали под ливни огня и продвинуться не могли.

Но глубокий обход 9-й гвардейской армии оказался для защитников неожиданным. Случилось примерно то же, что в Братиславе. О том, что русские могут появиться с западной стороны, в горячке сражения не задумывались, силы гарнизона оттянулись на противоположные окраины. Гвардейцы опрокинули противостоящие части, углубились на 16–18 км. Толбухин немедленно использовал обозначившийся успех, двинул на этот же участок 6-ю танковую армию. 7 апреля она совершила марш вокруг города, соединилась с 9-й гвардейской, прошла через массив Венского леса и ворвалась на окраины Вены.

Немцы ошалело силились выправить промах, перетасовывали свои силы. Но передвижки заметили другие советские армии, нажали на своих участках. Оборона стала поддаваться. За трое суток непрерывных атак врага стиснули в центре города. И тем не менее поредевший гарнизон продолжал отчаянно отбиваться. Из мостов остался невзорванным один, Имперский. Через него пролегала последняя дорога, связывающая защитников Вены с остальной Австрией и Германией, через него еще просачивались подкрепления. Командование фронта попыталось перекрыть эту дорогу. Бронекатера Дунайской флотилии под шквальным огнем высадили батальон десантников. Но добраться до моста им не дали. Пришлось залечь и окапываться в 400 метрах от моста.

Положение обсудили на Военном совете фронта и наметили предпринять общий штурм – одновременно ударить всем армиям, действующим в Вене. Были уточнены цели для артиллерии и авиации. Они заранее начали обрабатывать основные узлы сопротивления. А 13 апреля развернулись совместные атаки с разных сторон. Возле Имперского моста высадился второй десант и все-таки захватил его. Предотвратил взрыв заминированных пролетов и устоев, перекрыл последнюю отдушину гарнизону. Измученные и повыбитые вражеские отряды начали поднимать белые флаги. Сперва робко, потом их становилось все больше. Жители тоже вывешивали из окон любые предметы, способные заменить белые флаги: простыни, наволочки, полотенца.

47. Берлин

Пропаганда Геббельса поддерживала дух германских обывателей байками о сверхсекретном чудо-оружии. Дескать, вот-вот его пустят в ход, и все переменится. Цеплялись и за другие соломинки. При берлинском представительстве «Индийского правительства» Субхаса Чандра Боса собирали факиров, жрецов и прочих добровольцев из индийских сект, тибетских последователей черной религии бон. Теперь их одели в эсэсовскую форму, создавали некое особое подразделение. Правительственные и эсэсовские начальники, допущенные к высшим секретам, посматривали на индусов и тибетцев уважительно. Вдруг и впрямь помогут, достучатся до «высших неизвестных»? Должны же они рано или поздно прийти на выручку своим избранникам! Нет, и потусторонние силы не откликались. Довели до катастрофы и бросили.

В нацистской верхушке обсуждались проекты «Альпийского редута». Предполагалось, что высокогорный район в юго-восточной Германии и Австрии – естественная крепость. Ее надо дополнительно усилить системами фортификации, стянуть надежные войска, завезти запасы. Сюда переберется правительство, можно будет продержаться несколько лет. А за это время в мировой политике произойдут благоприятные перемены. Вожди отдавали себе отчет, что остальная часть страны так или иначе будет оккупирована. Еще в сентябре 1944 г. было принято решение создавать подпольную армию «вервольфов».

В германских легендах это жуткие оборотни. Люди, по ночам превращающиеся в волков и выходящие на охоту за человеческой кровью и жизнями. Как видим, Гитлер и его окружение считали нечисть чем-то близким для себя, героическим. Возглавил «Вервольф» обергруппенфюрер СС Прютцман. Он служил на Украине, руководил карательными операциями против партизан, и рассудили, что опыт у него подходящий. Формировались штабы, отделы обеспечения, пропаганды, разведки, диверсий. Планировалось создавать отряды по 5-10 человек, в них записывали подростков, стариков, инвалидов, организовывали краткие курсы обучения.

Информация о том, что нацисты намерены продолжать борьбу, попала в донесения англо-американской разведки, вызвав немалый переполох. Справка об «Альпийском редуте», составленная для союзного верховного командования, читалась просто потрясающе: «Здесь под прикрытием естественных оборонительных препятствий, усиленных самым эффективным секретным оружием из когда-либо созданных человеком, уцелевшие силы руководства Германии положат начало ее возрождению; здесь на заводах, расположенных в бомбоубежищах, будет изготовляться оружие; здесь в обширных подземных нишах будет храниться продовольствие и снаряжение, а специально сформированный корпус из молодых людей будет обучаться ведению партизанской войны с тем, чтобы целая подпольная армия была подготовлена и направлена на освобождение Германии от оккупировавших ее сил» [149].

Начальник штаба Эйзенхауэра Беделл Смит ломал голову, как же брать ужасающий «Альпийский редут»? По собственному признанию, только после окончания войны он понял, что все это – не более чем мыльный пузырь. Нацистские руководители тешили сами себя сказками о «редутах» и «вервольфах». Западные шпионы и службы радиоперехвата читали их сказки, дорисовывали в лучших традициях фантастических романов. Хотя для строительства грандиозных сооружений уже не было ресурсов, никто этим всерьез не занимался. Не было и войск, чтобы оборонять неприступный «редут». Не хватало даже обычного оружия, не говоря уж о сверхсекретных новинках. 12 апреля немцам пришлось взорвать два последних пороховых завода. С этого времени им осталось лишь достреливать имеющийся запас патронов и снарядов [59].

Кстати, советская разведка была гораздо лучше осведомлена об истинном положении дел. Наше командование подобными химерами не впечатлялось. А насчет «вервольфа» советские военачальники предсказывали: партизанского движения в Германии не будет [98]. Они оказались правы. Самоотверженно, не жалея себя, человек может сражаться лишь за высокую идею. Но какая же идея была у нацистов? Идея высшей расы? Порабощения остальных народов и господства над ними? Эти идеи показали свою несостоятельность, расползались в тлен. А на их останках угнездился страх – боязнь ответственности за то, что натворили. Для подвигов желания уцелеть маловато…

Глупые юнцы действительно вбивали себе в голову, что они защищают родину от «азиатских орд». Выпускали из развалин фаустпатрон и тут же погибали. Стойко дрались солдаты – традиционная дисциплина была у них в крови. Но бой завершался, и уцелевшие немцы быстро трезвели. Верх брала та же самая традиционная дисциплина. Продвижение русских по Германии и Австрии везде сопровождалось белыми простынями и полотенцами, вывешенными из окон. Люди послушно шли регистрироваться в комендатуры, сдавали охотничье, коллекционное, спортивное оружие. Сдавали и своих знакомых эсэсовцев, членов нацистской партии. По всей Германии за 1945 г. было зарегистрировано лишь полтора десятка террористических актов с обстрелами или убийствами русских или союзных военных. Очевидно, срывал злобу кто-нибудь из фанатиков.

Что же касается истинной стратегии Гитлера весной 1945 г., задача ее оставалась только одна – любыми мерами выиграть время. А дальше все-таки вмешаются потусторонние силы, произойдет чудо. В ставке фюрера раз за разом вспоминали историю Фридриха Великого – он был разгромлен в Семилетней войне, балансировал на волосок от гибели. Но умерла царица Елизавета, и союз против Пруссии сразу распался, удалось заключить выгодный мир. 12 апреля умер Рузвельт – в окружении Гитлера это стало настоящим праздником. Последним всплеском бурной радости. Гитлер кричал, что долгожданное чудо все-таки произошло, сравнивал со смертью Елизаветы, велел подавать шампанское…

На западном фронте германское командование почти прекратило сопротивление, забирало на восток дивизию за дивизией. Правда, в Ялте была утверждена демаркационная линия между советской зоной оккупации и союзниками, она проходила по реке Эльбе. Но Черчилля уже обуял политический зуд. Он подталкивал американцев и своих генералов, что надо бы захватить побольше – а если получится, прибрать к рукам даже Берлин. Сокрушался, что в противном случае русские возомнят слишком много о своем вкладе в победу. Впрочем, американское руководство не спешило нарушать договоренности и ссориться со Сталиным в угоду Черчиллю. Союз с русскими оставался для США слишком важным – против Японии.

А Иосифу Виссарионовичу исправно докладывали о поползновениях Черчилля. Но действовали и иные соображения. Самому Советскому Союзу было абсолютно не интересно затягивание войны. Страна устала. Каждый лишний день войны ложился на казну и народ колоссальными издержками, экономика страдала без рабочих рук, семьи – без мужей и отцов. Надо было поскорее кончать с нацистской нечистью. К решающему удару готовились три фронта. 1-й Белорусский должен был брать Берлин в лоб по кратчайшему расстоянию, с Кюстринского плацдарма. 1-й Украинский – отсечь город от германских войск с южной стороны, 2-й Белорусский – с северной.

Враг укреплял свою столицу и подступы к ней в течение нескольких месяцев. Подготовка наших войск тоже была невиданной по масштабам. Шесть раз проводилась общая аэрофотосъемка неприятельской обороны, изучались данные разведки, размножались карты и схемы. Для штаба 1-го Белорусского фронта был изготовлен даже точный макет Берлина и его пригородов. Для беспрерывного подвоза войск и боеприпасов железные дороги до Одера перешили с западноевропейской на русскую колею. Строились мосты, паромные переправы.

С войсками проводились учения и тренировки. Распространялся полезный опыт. Например, танкисты пробовали навешивать на броню сетки, чтобы ослабить поражающее действие фаустпатронов. Это оказалось малоэффективным. Зато выработали некоторые тактические приемы. В городских условиях танки стали пускать только после того, как пройдут дозоры пехоты. Танки шли «елочкой» – по разные стороны улицы. Экипаж правой машины следил за окнами слева, левой – за окнами справа. Ну а самым надежным способом считалось остановиться метров за 200 от подозрительного дома и расстрелять его из пушки – фаустпатрон поражал только на 30 м.

14 апреля 32 батальона на разных участках провели разведку боем. А 16 апреля в 5 часов утра (по московскому времени) на Кюстринском плацдарме взревели 9 тыс. орудий, 1500 катюш. Били в темноте, за 2 часа до рассвета, но цели были заранее пристреляны. Перемалывали оборону на участке 27 км, а через 25 минут перенесли огонь в глубину, и вдруг включились 143 зенитных прожектора. Они осветили дорогу пехоте, а противника слепили и ошеломляли – немцы сочли, что русские применили какое-то новое оружие. Правда, эффект от прожекторов оказался смазанным. Артподготовка подняла в воздух тучи пыли, и снопы яркого света перепугали немцев только на переднем крае. Но передний край был и без того перепахан снарядами, пехота захватила его без особого труда.

Ко всему прочему, немцы уже хорошо знали, что такое русские артподготовки. Они держали на первой полосе мало войск. Основные силы у них развернулись на второй полосе, пролегавшей по Зеловским высотам. Причем здесь позиции строились по обратным скатам высот, укрытые от артиллерии. Они остались неподавленными. Наша пехота нарвалась на ураганный огонь и вжималась в землю, не могла больше продвинуться ни на шаг. А германское командование срочно принялось перебрасывать на обозначившийся участок наступления все оперативные резервы.

У Жукова также имелись значительные резервы, в том числе две танковых армии, 1-я и 2-я. Их предполагалось ввести в бой после того, как во вражеской обороне будет пробита брешь. Но Георгий Константинович, скрепя сердце, приказал им вступить в сражение немедленно – для самого прорыва. Это вело к большим потерям, танки вынуждены были в лоб атаковать артиллерийские батареи, их поджидали мины, фугасы, затаившиеся фаустники. Но иначе погибала пехота, оборона на Зееловских высотах была слишком уж мощной. Даже после того, как к атакам подключились сотни танков, вражеские позиции прогрызали буквально по метрам [54].

Но 16 апреля, одновременно с 1-м Белорусским, начал наступление 1-й Украинский фронт. Конечно, маршалу Коневу тоже хотелось принять участие в штурме Берлина. Хотя по первоначальному плану на него возлагались только вспомогательные задачи – отрезать защитников германской столицы от группы армий «Центр» в Южной Германии и Чехии. Тем не менее Конев приказал своему штабу прорабатывать план в двух вариантах. Основной, соответствующий директиве Ставки. Но и запасной – если все-таки понадобится повернуть на Берлин [64].

Участок у 1-го Украинского тоже был очень сложный. Предстояло форсировать реку Нейсе, а враг основательно укрепился на противоположном берегу. Однако германские войска были распределены очень неравномерно. Перед 1-м Белорусским фронтом на участке 175 км стояли 23 дивизии, из них 14 перед Кюстринским плацдармом. А когда началось сражение, они сгрудились еще уже. Перед 1-м Украинским фронтом 25 вражеских дивизий растянулись гораздо шире – на 390 км. Экспериментов с прожекторами Конев не проводил, он применил другой прием. Во время артподготовки по всему фронту была поставлена дымовая завеса. К тучам дыма и пыли от разрывов добавились клубы тысяч дымовых шашек, совсем закрыли видимость. Но артиллеристы, саперы, пехота отлично знали свои цели. Тащили к берегу понтоны, лодки, на реку вылетели бронекатера Днепровской флотилии. Мгновенно было наведено 133 переправы. Ошеломленные враги еще не пришли в себя после бомбардировки, а русские уже перемахнули Нейсе, прочесывали траншеи очередями автоматов, в уцелевшие блиндажи летели гранаты.

За день германская оборона оказалась разгромленной. Одна группировка – 52-я советская армия и 2-я армия Войска Польского – устремилась на Дрезден. Другая, две танковых и три общевойсковых армии, двинулась обходить Берлин с юга. Но Конев доложил в Ставку – если нужно, он готов повернуть часть сил на Берлин. Сталин взвесил напряженную ситуацию на Зеловских высотах и изменил план. В ночь на 18 апреля он приказал перенацелить на германскую столицу 3-ю и 4-ю танковые армии. Поставил им задачу не ввязываться в затяжные бои, вообще не входить в крупные населенные пункты. Главное – действовать стремительно, дерзко, рассекать боевые порядки врага и углубляться в его тылы [122].

Этот маневр стал окончательным приговором для защитников Берлина. Танковые армии разворачивались на девяносто градусов, на север. Ринулись вперед, преодолевая по 35–50 км за день. Неприятельское командование растерялось. Принялось перекидывать резервы с восточных обводов обороны на южные и западные. Но и армии 1-го Белорусского фронта поднажали. 18 апреля они овладели Зеловскими высотами. На двух участках стали продавливать третью, последнюю полосу обороны. А между этими остриями прорыва в клещах очутился германский 56-й корпус генерала Вейдлинга. Его обтекали, и он начал пятиться в Бердин. Завязались бои в пригородах и на окраинах.

2-й Белорусский фронт начал наступление позже, чем фронты Жукова и Конева. Он только что завершил Восточно-Померанскую операцию, брал Гдыню и Данциг. Для выдвижения на новые рубежи Ставка выделила фронту 1900 автомашин. Но дороги были разбиты в боях и передвижениях танковых колонн, размыты весенней распутицей. Машин не хватало, солдаты шагали пешком, увязая в грязи, вытаскивали из жижи застрявшие повозки и грузовики. Тем не менее маршал Рокоссовский и его подчиненные совершили, казалось бы, невозможное. За 10 дней четыре армии удалось перебросить на 350 км, развернуть на исходных позициях по Одеру.

Немцев здесь было меньше, чем у Берлина, на участке 120 км оборонялись 7 дивизий и 13 отдельных полков. Зато препятствия впереди лежали такие, что озадачили бы кого угодно. Одер в устье разделялся и впадал в море тремя руслами. При весеннем половодье они слились вместе, ширина достигла 6 км! Наши солдаты говорили: «Два Днепра, а посередине Припять» [8]. А зарубежные генералы уважительно сравнивали эту операцию с форсированием Ла-Манша. Впрочем, у Рокоссовского не было таких сил флота и авиации, как на Ла-Манше. Но русские полководцы и воины нашли решения даже для самых сложнейших ситуаций. Как раз в устье, где разлив Одера напоминал море, немцы чувствовали себя в полной безопасности, никак не ожидали нападения.

Посреди широкого водного пространства остались островки и дамбы, где сидели германские посты и гарнизоны. С 17 по 19 апреля штурмовые отряды 65-й армии Батова по ночам начали выдвигаться на лодках. Захватили все эти промежуточные опорные пункты. А 20 апреля грянуло общее наступление, и армия Батова с ходу преодолела Одер. Саперы, работая по горло в ледяной воде, в первый же день навели две переправы. Через реку пошли орудия, танки. Вместе с 65-й сумела форсировать Одер и соседняя, 70-я армия. Но выше по течению река была гораздо уже – однако и враг оказался наготове. Встретил атаку 49-й армии жестоким огнем, топил лодки, плоты, понтоны. Форсирование сорвалось. Рокоссовский вышел из положения быстрой и смелой рокировкой. Он снял всю 49-ю армию с ее участка, направил в полосу 70-й армии. Приказал перейти Одер по переправам соседей, а на другом берегу вернуться в свою полосу наступления. Вот тут уже неприятельская оборона окончательно сломалась. В прорыв вошли два танковых корпуса. Германскую группу армий «Висла» стали отжимать от Берлина к северу, к морю [107].

В это же время были разрезаны неприятельские боевые порядки к югу от Берлина. 21 апреля 3-я танковая армия Рыбалко ворвалась в Цоссен, где располагался германский Генштаб, основные центры связи и управления войсками. Обслуживающий персонал и охрана разбежались. Ряд зданий и подземных бункеров впопыхах повзрывали, но главный узел связи вермахта уцелел. Его лишь засыпало кирпичами и обломками, а о четверых дежурных связистах все забыли. Они оказались погребенными заживо. Четверо солдат считали себя обреченными, сбили замок с помещения офицерского буфета, нашли ящики с вином и перепились. Через некоторое время наши бойцы обнаружили провода под напряжением, заинтересовались, куда они ведут, и откопали помещение. Аппаратура исправно работала, связисты валялись в отключке. А рядом собрали красноречивые ленты последних переговоров, которые вел генштаб Третьего рейха – то бишь четыре пьяных солдата.

...

Эдельвейс – генералу Кребсу: Вручить немедленно. Отсутствием всякой информации вынужден ориентироваться обстановке радиопередачами англичан. Сообщите обстановку. Введите курс дальнейших действий. А-19.

Ответ: Вручить не могу. Вызвать кого-либо тоже. Погребены могиле…

Эдельвейс: Что за глупые шутки? Кто у провода? Немедленно вызвать старшего офицера. А-19.

Ответ: Офицер насалил пятки. Все насалили пятки. Замолчи, надоел.

Эдельвейс: Какая пьяная скотина отвечает? Немедленно позвать дежурного офицера! У провода генерал!

Ответ: Поцелуй в… свою бабушку, вонючее дерьмо… заткнись.

К аппарату У-16, требует М-11: Весьма срочно.

Ответ: Не торопись в петлю.

М-11: Не понял, повторите.

Ответ: Не торопись в петлю, вонючий идиот… Все драпанули. Над нами ходят иваны. К тебе еще не пришли?

М-11: Снова настаиваю на связи с Кребсом. Сообщите обстановку Берлине.

Ответ: В Берлине идет мелкий дождик. Отстань.

М-11: Кто со мной говорит? Назовите фамилию, звание.

Ответ: Подавись… Надоел. Все удрали. Понял? Танки иванов над нашей головой [98].

После захвата Цоссена развалилось единое управление вооруженными силами Германии. Различные группировки начали действовать сами по себе. А из Берлина выползали на запад колонны машин, эвакуировались партийные и государственные учреждения. Куда эвакуировались – никто не знал. Называли Баварию, Австрию, мифический «Альпийский редут». Но и проехать куда-либо было очень трудно. На дороги выплеснулись беспорядочные массы беженцев. Захлестнули шоссе, бессмысленно текли не пойми куда. Над Берлином в эти дни повисли густые облака дыма, ветер разметал по улицам груды пепла. Уничтожались документы. Конечно, не все. Уничтожить все бумаги, которые государство наплодило за 12 лет, было невозможно. Но от некоторых улик избавиться не забыли. Исчезли все документы, касающиеся финансирования нацистской партии. Пропал архив нацистского казначейства, возглавляемого рейхсляйтером Францем-Ксавером Шварцем. Вот и гадай, сколько откуда поступало, сколько в какие банки вывезли. Исчезли и архивы Фонда экономической помощи имени Адольфа Гитлера, «Кружка друзей рейхсфюрера СС». По мнению исследователей, были сожжены [9].

А 22 апреля клинья 1-го Украинского и 1-го Белорусского фронтов соединились. Берлин должна была оборонять 9-я армия Буссе, но ее рассекли на несколько частей. Непосредственно в столицу откатился только корпус Вейдлинга. Основную часть армии, 200 тыс. солдат, отрезали от города и окружили к юго-востоку от него. Она бросалась в контратаки, пыталась вырваться, но уже не в Берлин, а в других направлениях. Только бы самим спастись. Вырваться им не удавалось, контратаки отражали, а столица Третьего рейха лишилась основного ядра своих защитников.

48. Агония нечисти

В последний раз нацистская верхушка собралась вместе 20 апреля, в день 56-летия Гитлера. Отмечали скромненько, в подземном бункере, оборудованном при рейхсканцелярии. С поздравлениями прибыли Геринг, Геббельс, Гиммлер, Риббентроп, Борман, Дениц, Кейтель, Йодль, Кребс и прочие высшие лица. Фюрера подбадривали потоками откровенной лести. Хотя сама обстановка не позволяла забывать: надвигается конец. Гости были напряженными, нервно переминались в приемной, даже застолье не принесло оживления. Потом Гитлера повели во двор рейхсканцелярии – здесь руководитель гитлерюгенда Аксман преподнес вождю «подарок», батальон 15-летних юнцов. Фюрер обходил строй, с улыбкой трепал их по щекам. А окружающие видели, насколько он одряхлел. Как шаркают ноги, трясется рука, да и улыбка смотрелась ненатуральной, вымученной.

В это время в городе грохнуло. Затем рвануло снова. Преподнесла «подарок» советская армия – дальнобойная артиллерия начала обстрел Берлина. Ссутулившийся, поникший Гитлер заковылял обратно. Вниз, под землю. Из логова он выбирался живым последний раз. Видел небо в последний раз. Отныне его окружала та «валгалла», которую он построил себе сам. Мрак, бетон, сырость. Как бы насмешка над оккультной «подземной империей ариев», населенной духами героических предков. Впрочем, сперва для фюрера намечалась иная штаб-квартира. Предполагалось, что после дня рождения он переберется в свою альпийскую резиденцию Оберзальцберг, будет оттуда руководить страной и армией.

Но он был уже не способен ничего предпринимать. Боялся – если узнают о его отъезде, Берлин сразу падет. Не доверял приближенным. Чем они здесь займутся без него? Не соблазнятся ли пожертвовать им, перехватить власть? Сказывался и физический, моральный упадок. Гитлер прирос к бункеру. Здесь был удобный, безопасный мирок. Осколочек прежнего привычного мира – посреди внешнего хаоса. Он заявил, что останется в Берлине. Вместо переезда фюрера было решено создать два запасных центра управления, на севере и на юге.

На север выехали командующий флотом гросс-адмирал Дениц и Гиммлер, на юг, в Баварию, вылетел Геринг. Однако и прочие приближенные засуетились исчезнуть, подыскивали уважительные поводы. Уехал Риббентроп, наобещав какие-то сногсшибательные политические маневры, «дипломатический переворот». Хотя на самом деле он спрятался на своей вилле и пытался найти убежище, где можно «залечь» на долгое время. Поисками укрытия занялся и руководитель «трудового фронта» доктор Лей. Присматривал домик где-нибудь в горах, в безлюдной местности.

Начальник штаба СС Бергер выпросил ответственное задание: умертвить или эвакуировать именитых пленных, иностранных государственных деятелей, сидевших в нацистских лагерях. Вылетел в Баварию – но в действительности принялся через этих деятелей договариваться о собственном спасении. Срочно понадобилось лететь в Баварию и начальнику Имперского управления безопасности Кальтенбруннеру, он объявил, что займется мобилизацией свежих сил СС. Но вместо полков и дивизий устроил только большой госпиталь СС – и лег туда сам под чужим именем. Планировалась пластическая операция. Однако садист Кальтенбруннер был еще и патологическим трусом. Он панически боялся даже зубного врача. А операции настолько испугался, что сбежал из госпиталя, и подчиненные выдали его американцам.

Некоторые нацистские иерархи остались с Гитлером. Чтобы укрыться от обстрелов и бомбежек, в бункер переехали Борман, Геббельс с женой и шестью детьми. Генералы уговаривали фюрера все-таки уехать. Но фюрер говорил, что все его предали и он останется до конца, лично возглавит оборону Берлина. Заявлял: если ему суждено погибнуть, то лучше встретить смерть в столице, чем где-нибудь на дорогах, скитаясь по лесам. Хотя фразы о гибели пока еще выглядели красивой позой. В окружении фюрера цеплялись за надежды удержать Берлин.

22 апреля у Гитлера состоялось совещание высших армейских чинов. Приняли решение – стягивать для спасения столицы все оставшиеся силы. Фланговый удар по прорвавшимся русским должна была нанести армейская группа Штейнера. Но и всей группе армий «Центр» фон Шернера предписывалось подключиться к контрнаступлению. Организовать операцию поручалось Герингу, находившемуся в Баварии. Еще один удар предписывался 12-й армии генерала Венка, оборонявшейся против западных союзников. Она должна была вообще бросить фронт перед американцами и англичанами и развернуться выручать Берлин. К Венку вылетели начальник штаба Верховного командования Кейтель и начальник оперативного отдела Йодль.

Но подобные проекты были уже неосуществимыми. Группа армий «Центр» еле-еле отбивалась от 3-го, 2-го и 4-го Украинских фронтов. А 12-я армия Венка приказ выполнила. Развернулась спиной к армиям западных держав и сунулась выручать столицу. Однако советские войска в это же время нацеливались охватить Берлин огромным кольцом. Для этого выдвигались 4-я танковая и 13-я армии. 24 апреля они столкнулись с колоннами Венка. Заполыхали встречные бои. Обнаружив появление нового противника, командование срочно бросило на этот участок подкрепления. Для поддержки наших танкистов и пехоты был выделен 1-й штурмовой авиационный корпус генерала Рязанова. Над неприятелем полк за полком понеслись советские Илы, поливая эрэсами и пушечными очередями. Армия Венка была с ходу разбита и отброшена прочь.

Между тем бункер Гитлера превращался в некую извращенную, искаженную реальность. Он начал жить слухами и химерами, которые рождались здесь же, в замкнутом безысходном пространстве. Нацистские руководители вчитывались в старые гороскопы, пытаясь найти надежды на спасение. Два таких гороскопа, составленных известными астрологами в 1918 и в 1933 гг. (для Гитлера, в день его прихода к власти), предрекали, что Германии придется хуже всего как раз в апреле 1945-го. Потом наступит затишье, а в августе снова возобновится война – и тогда же наступит мир. После этого Германии предстоят трудные года, но с 1948 г. начнется возрождение. Обсуждали, демонстрировали друг другу… Как ни удивительно, но предсказания исполнились. Хотя к самим нацистским лидерам они уже не относились.

Нет, о худшем старались не думать. Каждый день ждали спасения то от группы Штейнера, то от армий Буссе или Венка. О них ничего толком не знали. Разными путями им пересылали приказы и почему-то подразумевали – эти приказы исполняются. На картах переставлялись флажки, проносились вдруг радужные слухи, что Штейнер или Венк близко, прорвался на окраины… Последующее разочарование оказывалось еще страшнее. Вокруг Гитлера завязывались абсолютно ирреальные разговоры. Например, он принимался рассуждать о боевых качествах индийского легиона. Или впадал в мрачный экстаз, изрыгал распоряжения взрывать все подряд, чтобы врагу ничего не досталось. А после этого настаивал на введении многоженства, чтобы после войны Германия смогла восполнить численность населения и армии. Или опять кто-нибудь приносил восторженные известия, что русские разгромлены частями Штейнера, Буссе, Венка [56]…

В этой больной атмосфере до последнего момента закручивались интриги. Один из врачей Гитлера, Брандт, переправил жену в Тюрингию, занятую американцами. Об этом узнала подружка вождя Ева Браун, ее сестра Гретель и муж сестры, генерал Фегеляйн. Наябедничали Гитлеру и добились для Брандта смертного приговора. Но Фегеляйн скис, пристрелить доктора у него оказалась кишка тонка. Пока дергался, кто приведет приговор в исполнение, о случившемся пронюхал Гиммлер. Приказал прислать Брандта к нему (у Гиммлера возникла мысль, чтобы врач подписал заключение о недееспособности Гитлера – и появится законный повод отстранить его от власти) [148]. А через пару дней из бункера сбежал Фегеляйн. О нем сразу донесли. На поиски выслали гестаповцев и нашли генерала в его квартире. Фегеляйн уже переоделся в штатское, а квартал должны были вскоре захватить русские. Притащили в рейхсканцелярию, и Гитлер не пощадил «почти родственника», дезертира расстреляли во дворе.

Ну а к Герингу в Баварию прилетел генерал Коллер и сообщил – Гитлер намерен до конца оставаться в Берлине. Значит, он обречен. Стал уговаривать Геринга принять на себя руководство Германией и начать переговоры с Эйзенхауэром. Рейхсмаршал колебался, советовался с юристами, с рейхссекретарем Ламмерсом. Извлекли закон от 29 июня 1941 г., согласно которому преемником Гитлера в случае его гибели определялся Геринг. Сошлись, что в данной ситуации можно считать – закон вступает в силу. 23 апреля Геринг отправил Гитлеру запрос: если фюрер остался в Берлине и не может руководить военными и государственными делами, то согласен ли он, чтобы рейхсмаршал принял власть на себя? А если до 22 часов ответа не последует, то «я буду считать само собой разумеющимся, что Вы утратили свободу действий и что возникли условия вступления в силу Вашего декрета».

Запрос был выдержан в очень верноподданнических тонах. Но Борман воспользовался им, чтобы подвести мину под Геринга. Преподнес Гитлеру, будто «наци номер два» предал его, прислал ультиматум. Сперва на фюрера даже это не подействовало, он устало махнул рукой: «Хорошо, пусть Геринг вступает в переговоры о капитуляции. В конце концов, не имеет значения, кто этим займется». Но Борман настойчиво и умело подкрутил озлобление Гитлера, последовала вспышка бешенства. Родился приказ, что Геринг за «государственную измену» заслуживает смерти и лишь с учетом прежних заслуг его милуют, лишая всех должностей и званий. Впрочем, Борману этого тоже показалось мало, он от себя приписал в Баварию эсэсовскому начальству, чтобы Геринга арестовали.

Но одновременно с Герингом и Гиммлер рассудил, что с фюрером, оставшимся в Берлине, можно больше не считаться. Взялся уверенно прокладывать мосты к американцам. На роль посредника вызвался вице-президент шведского Красного Креста (и видный масон) граф Бернадот. Через него и министра иностранных дел Швеции Гюнтера Гиммлер передал Эйзенхауэру декларацию о капитуляции на Западе и продолжении войны на Востоке. Бернадот и Гюнтер согласились выполнить подобную миссию. Условия о продолжении войны с русскими они сочли вполне нормальными. Бернадот загорелся самолично ехать к Эйзенхауэру, и Гиммлер почему-то был уверен в успехе. Обсуждал с Шелленбергом, как ему назвать новую правящую партию, когда он окажется во главе государства. Сошлись на названии «Партия национального единства». Рейхсфюрер СС был озабочен и тем, как ему правильнее себя вести при встрече с Эйзенхауэром: «Должен ли я только поклониться или надо подать ему руку?» И тут как раз прилетело известие о смещении Геринга! Гиммлер вообще окрылился. У него не осталось весомых соперников! Он выдвигался на роль законного преемника фюрера!

А 25 апреля произошло сразу несколько знаменательных событий. Войска 5-й гвардейской армии 1-го Украинского фронта вышли к Эльбе и встретились с американцами. Переплывали через реку на лодках. Некоторые бросались даже вплавь. Политики и политиков здесь не было. Встретились союзники! Друзья! Дорогие, долгожданные. Обнимались, знакомились, появлялись фляжки с виски и водкой. Остатки территории Третьего рейха теперь были расчленены надвое.

И в этот же день замкнулось кольцо советских войск вокруг Берлина. В городе оказалась заперта довольно крупная группировка – не менее 200 тыс. бойцов, 3 тыс. орудий, 250 танков. Но гарнизон был совсем не лучшего качества. Растрепанные дивизии 56-го танкового корпуса, разрозненные подразделения пехоты и эсэсовцев. А к ним добавились солдаты противовоздушной обороны, охранные части, пожарные, полиция, старички и мальчишки фольксштурма, сводные отряды из штабных работников, недолечившихся раненых. На командира 56-го корпуса Вейдлинга Гитлеру тоже насплетничали – дескать, изменил. Раскипятившийся фюрер приговорил его к смерти. Но Вейдлинг не побоялся явиться в рейхсканцелярию, встретился с фюрером и полностью оправдался. Неуравновешенная натура метнулась в противоположную сторону, и Вейдлинга объявили одним из немногих «верных», назначили командовать обороной Берлина.

Но эта оборона уже рушилась. С разных сторон по улицам продвигались шесть армий 1-го Белорусского фронта и три армии 1-го Украинского. Дорогу прокладывала артиллерия всех калибров от легоньких «сорокапяток» до гаубиц «особой мощности» – в штурме участвовал дивизион орудий калибром 280 мм, вес снаряда составлял 256 кг. Бомбежками и обстрелами в Берлине были разбиты правительственные и военные радиостанции. Чудом уцелела лишь флотская линия связи. Через нее рейхсканцелярия кое-как поддерживала связь с внешним миром. А сведения о положении на фронтах и даже в самом Берлине черпали из западных радиопередач, сводок Советского информбюро.

В воздухе господствовала русская авиация. Знаменитая летчица Ханна Райч и ее муж генерал Грейм сумели проскочить на маленьком спортивном самолете. Над городом их все-таки подбили, Грейма ранили, но Ханна сумела приземлиться на изрытой снарядами улице. Они стали последними, кто попал к Гитлеру извне. В этот день, 26 апреля, русские снаряды стали падать на саму рейхсканцелярию, рвались во дворе. Фюрер разбушевался, требовал выявить и подавить советские дальнобойные батареи. От него скрыли, что обстрел вели уже не дальнобойные, а обычные полевые орудия. Войска Жукова и Конева приближались к правительственным кварталам. Ханна Райч убеждала фюрера, что сумеет вывезти его на своем самолетике. Он отказывался. Заходился в истериках, проклинал свой народ и армию, якобы предавших его.

Через несколько минут забывал об этом, требовал узнать, где находятся армии Венка, Гиммлера, Шернера, поторопить их. Впрочем, не только сам фюрер не желал покидать Берлин. Его настроение умело поддерживали двое самых «верных» соратников, Геббельс и Борман. Они опасались выпустить Гитлера из-под своего влияния! Силились, чтобы именно они очутились в роли наследников. Причем тешили себя иллюзиями – когда не станет Гитлера, можно будет сыграть на этом и заключить перемирие с русскими. Специально удержали в бункере начальника Генштаба Кребса – он до войны служил военным атташе в Москве, хорошо знал русских, изучал их язык [79].

28 апреля всех ошеломило известие об измене Гиммлера. Его предложение о мире, переданное Эйзенхауэру на обломках рейха, было настолько глупо, что западные державы его не просто отвергли. Об этих предложениях как о каком-то курьезе раструбила радиостанция «Би-Би-Си». Для Гитлера это было страшным ударом. Его «верный Генрих» тоже предал! Зато для Геббельса с Борманом сообщение стало настоящим подарком! Самый могущественный их конкурент так неосторожно подставился! Они выходили на первый план. Но живой Гитлер был им больше не нужен. Он мешал предпринять собственные политические шаги. Фюрера принялись подталкивать к самоубийству.

Между тем Берлин превращался в развалины. Остатки гарнизона стиснули с двух сторон на узкой полосе, 15–20 км по фронту и 2–3 км в ширину. Ее, в свою очередь, начали разрезать на части. Бои шли не только на поверхности, немцы использовали для передвижений и вылазок тоннели канализации и метро. Туда же, на станции метро, укрыли госпитали, стекались прятаться от обстрелов многие тысячи горожан. Но и советские солдаты обнаружили подземные коммуникации. Штурмовые отряды двинулись по тоннелям, очутились совсем рядом с рейхсканцелярией. Узнав об этом, Гитлер распорядился взорвать шлюзы, в метро хлынула вода реки Шпрее. Захлебывались скопившиеся там берлинцы, раненые. Немецких солдат утопили гораздо больше, чем русских. Зато предотвратили прорыв, отсрочили развязку на день или два.

Вечером 28-го состоялось бракосочетание Гитлера и Евы Браун. Режиссировал Геббельс. Участники церемонии вспоминали, что министр пропаганды и Борман не забывали «душевно» намекать фюреру – дескать, семейный уход из жизни будет достойным заключительным аккордом, вполне в духе древних германских легенд, опер Вагнера! Мертвый вождь, верная жена, кончающая с собой рядом с ним, пышные декорации горящего Берлина… Ночью были составлены два завещания, политическое и личное. Своим преемником, президентом и верховным главнокомандующим Гитлер назначил гроссадмирала Деница (он говорил, что армия, СС и люфтваффе его «предали» – остался только флот). Рейхсканцлером назначался Геббельс, для Бормана вводился новый пост «министра партии». Вдобавок он назначался личным душеприказчиком фюрера. Однако политические ориентиры не менялись. В завещании указывалось: «Нашей целью по-прежнему должно оставаться приобретение для германского народа территорий на Востоке» [56].

Да уж какие территории, если германский народ терял последние клочки собственной столицы! Наши солдаты рвались к Рейхстагу. В политической жизни Германии он не играл никакой роли, парламент не созывался в 1935 г. Все управление страной было сосредоточено в рейхсканцелярии. Но огромное помпезное здание считали как бы символом Берлина. Помнили и о провокации с пожаром Рейхстага, ознаменовавшей приход Гитлера к власти. Именно здесь, над куполом Рейхстага, было намечено водрузить Знамя Победы. Таких знамен изготовили несколько. Сперва предполагалось, что на острие наступления будет находиться 2-я танковая армия Богданова, ей и поручалось овладеть рейхстагом. Но 2-я танковая отстала в уличных боях. Вопреки ожиданиям, к центру города стала выходить 3-я ударная армия Кузнецова. Ей отводилась второстепенная роль, но Кузнецов на начальном этапе штурма сумел сохранить значительные резервы, это и обеспечило ему успешное продвижение. Знамя Победы передали в 3-ю ударную.

29 апреля генерал Вейдлинг доложил Гитлеру, что надежд больше нет. По его оценкам, русские должны были достигнуть рейхсканцелярии не позднее 1 мая. Он еще раз предложил прорываться. О том же просил Аксман – обещал, что Гитлера со всех сторон прикроют собственными телами мальчишки из гитлерюгенда. Но Борман постарался похоронить эту инициативу, подсунул другое решение – пускай пробиваются те, кто посильнее и помоложе, поторопят армию Венка. Гитлер согласился. С генералами и чиновниками, собиравшимися прорываться, передали гневное письмо Кейтелю – раз он до сих пор не помог, то фюрер и его ставил в один ряд с изменниками. К Деницу разными дорогами послали троих курьеров с копиями завещания. Разослали и приказы покарать предателя Гиммлера. А Ханне Райч и Грейму фюрер велел улетать, поднять все силы люфтваффе и бросить на русских. Хотя никто не представлял – что осталось от люфтваффе?

Но и Геббельс с Борманом спешили. Завещание уже было оформлено, чего ж тянуть? Фюреру доложили о судьбе Муссолини и Клары Петаччи. Красноречиво обрисовали, как их трупы повесили вверх ногами на потеху толпе. После этого фюрер решился. Распорядился отравить свою овчарку Блонди и застрелить еще двух собак, раздал ампулы с ядом секретаршам. Созвал обитателей бункера на церемонию прощания. Перед ним проходили длинной чередой офицеры, чиновники, женщины. Гитлер что-то говорил им или просто кивал. Потом он с молодой женой удалился в свои покои. А толпа, проводив своего вождя в вечность… хлынула в бар. Откупоривали бутылки, полилось спиртное. Кто-то завел патефон, начались танцы! Шум, музыка, звон посуды и визги дам донеслись до фюрера. Он был возмущен, послал адъютанта прекратить безобразие.

Но ожидавшегося самоубийства еще не случилось. Утро 30 апреля началось как обычно. Вейдлинг доложил о военном положении. Под контролем нацистов в Берлине остались лишь Тиргартен (зоопарк) и правительственный квартал. Бой кипел в здании Рейхстага. Советские подразделения ворвались туда, но из соседних зданий эсэсовцы отсекли их огнем от своих, загремели перестрелки и атаки между залами, пролетами лестниц. А в рейхсканцелярии во время обеда Гитлер вдруг озаботился, что русские, находящиеся на Потсдамской площади, могут обстрелять его резиденцию снарядами с каким-нибудь усыпляющим газом! Захватят всех живыми. Обед сразу скомкался, и началась вторичная церемония прощания. Вице-адмиралу Фоссу фюрер напоследок сказал: «Я понял, какую непоправимую ошибку совершил, напав на Советский Союз». Он опять отправился с Евой Браун в личные покои. Его жена приняла яд. Гитлер, по одной версии, застрелился, по другой, тоже отравился [56].

Согласно завещанию, останки должны были сжечь – как древних германских героев. Но даже погребальные костры выглядели жалкой насмешкой над языческими легендами. Трупы наспех вытащили во двор, кинули в воронку от снаряда, полили бензином. Однако начался новый артобстрел, поблизости стали рваться снаряды. Охрана и приближенные подпалили мертвецов и убежали под своды бункера [58]. Зато у Геббельса и Бормана теперь оказались развязаны руки. Они попытались выступать в роли властителей государства, отправили генерала Кребса на переговоры с советским командованием.

Но даже завязать контакты удалось далеко не сразу. Воздух сотрясался непрерывными разрывами и стрельбой, хлестали ливни пуль и осколков, рушились дома. Привлечь внимание русских или хотя бы высунуться было невозможно. Пытались связаться по рации – куда там! Эфир переполняла мешанина позывных и переговоров различных частей, танков, самолетов. Только в темноте, когда пальба несколько улеглась, офицерам Кребса удалось привлечь внимание передовых советских подразделений – кричали, махали белыми флагами. Гитлеровского генерала встретили наши офицеры. 1 мая в 3 часа 50 минут его доставили на командный пункт 8-й гвардейской армии Чуйкова.

Было доложено Жукову, он отправил на переговоры своего заместителя Соколовского и позвонил Сталину. Сообщил, что Гитлер покончил самоубийством. Иосиф Виссарионович констатировал: «Доигрался, подлец! Жаль, что не удалось взять его живым». Но Геббельс прислал письмо с предложением о перемирии, на этот счет реакция Сталина была однозначной – никаких переговоров, кроме безоговорочной капитуляции. Кребс доказывал, что вопрос о капитуляции сможет решить только правительство Деница. Требуется перемирие на несколько дней, чтобы оно могло собраться. Жуков в ответ выставил ультиматум: если до десяти утра не будет согласия на капитуляцию, «мы нанесем удар такой силы, который навсегда отобьет у них охоту сопротивляться». Было решено установить с Геббельсом прямую связь, для этого с Кребсом отправили советских связистов с полевым телефоном [43].

Казалось, битва завершается. Над куполом Рейхстага уже алело Знамя Победы, поднятое разведчиками Егоровым и Кантарией. Огонь прекратился, зависла напряженная тишина. Но… Геббельса с Борманом вариант безоговорочной капитуляции совершенно не устраивал. Они-то надеялись, что им позволят собрать новое правительство – то есть спокойно выехать из Берлина. А уж дальше торговаться, на что они согласны, на что нет. Опять же, поиграть на противоречиях между СССР и Западом. Но Сталин и Жуков лишили их такой лазейки. Русские связисты без дела посидели в бункере, и их отправили обратно. А в 10.40, не получив ответа на ультиматум, наша артиллерия открыла шквальный огонь по последним очагам сопротивления (всего за время штурма по Берлину было сделано 800 тыс. артиллерийских выстрелов, выпущено 36 тыс. тонн взрывчатки и металла).

В бункере после смерти Гитлера дисциплина совсем рухнула. Некоторые офицеры и сотрудники перепивались до бесчувствия. Многие советовали принять капитуляцию. Но против выступил Борман. Сейчас он принялся возбуждать личный состав – надо пробиваться! Известил Деница, что вскоре прибудет к нему «с подробными инструкциями». Впрочем, ход был азартным. Хромому Геббельсу с многочисленной семьей пробиваться было явно не под силу. Борман переступал через него! Становился единственным «доверенным лицом» покойного Гитлера, мог трактовать как угодно его завещания. Ну а Геббельсу не осталось ничего иного, кроме как уйти вслед за фюрером. Пробыл канцлером всего сутки… Его супруга Магда подтвердила репутацию образцовой нацистской жены. Геббельс вместе с ней распорядился, чтобы доктор Штумпфеггер сделал смертельные инъекции шестерым детям. В 20.30 Геббельсы поднялись в сад и велели дежурному эсэсовцу прикончить их выстрелами в затылок.

Прорываться собрались 500–600 человек: Борман, Аксман, статс-секретарь Науманн, вице-адмирал Фосс, адъютанты, остатки охраны и «подарочного» батальона гитлерюгендовцев. Выступили, когда стемнело, в 22 часа. По развалинам и тоннелям пробрались к участку, где держалась группа танков бригаденфюрера Монке. Дальше двинулись вместе. Но отряд обнаружили, на углу Фридрихштрассе стали расстреливать. Головные танки были подбиты. Вереницы пеших людей, шагавших за танками, кинулись кто куда. Пытались просочиться другими улицами и переулками. Некоторых переловили советские солдаты, другие были убиты. Борман в темноте сбился с пути и принял яд. Долгое время считалось, что он скрылся, но в 1972 г. были обнаружены его останки, а в 1988 г. генетическая экспертиза подтвердила – это был именно Борман [59].

В рейхсканцелярии после ухода на прорыв осталось несколько десятков человек. Одни валялись пьяные, другие кончали жизнь самоубийством. Среди застрелившихся был и Кребс. Старшим из военных начальников остался Вейдлинг. Утром 2 мая он выслал парламентеров, просил прекратить огонь. Одновременно подписал приказ о капитуляции берлинского гарнизона. Его начали передавать через советские громкоговорители. Стрельба прекращалась. Воцарялась тишина. После недели, а для многих воинов даже двух недель, непрерывного грохота эта тишина оглушала, ошеломляла. Немецкие солдаты и фольксштурмисты выползали сдаваться…

49. Прага

Если Венгрия оказалась самой самоотверженной соратницей Гитлера, то Чехия – самой добросовестной его служанкой. Как уже отмечалось, чехи неплохо служили в рядах вермахта, из них была сформирована дивизия СС «Валленштайн». А весной 1945 г. Третий рейх держался только благодаря чешской промышленности. Немцы уже лишились предприятий во Франции, Венгрии, Польше, Австрии, останавливались заводы в самой Германии. Но чешские гиганты функционировали на полную мощность, на них изготовлялась и ремонтировалась большая часть германских танков, самоходок, бронетранспортеров. Прикрыть их старались понадежнее, Чехию и Саксонию удерживала группа армий «Центр» фон Шернера: 900 тыс. солдат, 1900 танков, 10 тыс. орудий.

В те самые дни, когда 1-й Украинский, 1-й и 2-й Белорусский фронты ринулись к Берлину, на 2-й Украинский фронт Малиновского и 4-й Украинский фронт Еременко была возложена задача раздавить Шернера. Войскам Малиновского предписывалось от Братиславы развивать удар на Брно. А войска Еременко после прошлых неудач сместили свое наступление западнее – чтобы воспользоваться успехами соседнего, 1-го Украинского фронта. Перед ними стояла старая, невыполненная задача – овладеть Моравска-Остравой, а дальше двигаться навстречу Малиновскому.

Удары двух фронтов нацелились так, чтобы с двух сторон подрубить выступ, где стояла германская 1-я танковая армия. Ранее уже отмечалось, что в Моравска-Остраве располагалось множество промышленных предприятий различного профиля – металлургических, машиностроительных, химических. А в Брно – гигантские заводы «Шкода», одни из самых крупных мировых производителей оружия. До присоединения Чехии к Германии они поставляли вооружение в различные страны, в том числе в СССР. Действовали они и сейчас, склады были переполнены продукцией.

Германское командование осознало, что русские охватывают чешскую группировку в клещи. Наступление 2-го Украинского фронта Шернер попытался остановить по реке Мораве. Взорвали мосты, собирали сюда любые резервы, какие могли наскрести: две танковых дивизии, несколько пехотных, одну кавалерийскую дивизии, разношерстную россыпь отдельных частей. Но и Малиновский узнал о выдвижении вражеских войск. После взятия Братиславы немедленно бросил к Мораве конно-механизированную группу Плиева и подвижные части 53-й армии. Немцев на рубеже реки было еще мало, и наши бойцы переправлялись на подручных средствах, окапывались. Когда появились крупные силы противника, было поздно, русские закрепились на плацдармах.

А тем временем 3-й Украинский фронт взял Вену, Ставка забрала у него 6-ю танковую армию Кравченко, возвратила 2-му Украинскому. Ее быстро перебазировали на Мораву. Здесь были сосредоточены ударные кулаки артиллерии, и оборону взломали одним могучим приступом. Войска Малиновского стали углубляться в Чехию. Шернер еще раз силился остановить и отбросить их. Повыдергивал дивизии с других участков, бросил наперерез. Напряженное сражение разыгралось у Праценских высот, под Аустерлицем. На том самом поле, где в 1805 г. Наполеон разбил армию Александра I. Возможно, немецкие командиры выбрали место неслучайно. Таили суеверную надежду, что оно неудачное для русских. Нет, в 1945 г. поле под Аустерлицем стало «удачным». Врага опрокинули, армии 2-го Украинского с нескольких направлений обошли Брно. Город был взят, и конвейеры заводов «Шкода» наконец-то прекратили питать немцев.

Зато репутация «невезучего» подтвердилась для второй половины клещей – 4-го Украинского фронта. Он прорывался на стыке с 1-м Украинским, обтекал Чехию с западной стороны, и перед ним оказались старые укрепления на чешско-германской границе. Мощнейшие укрепления, которые чехи возводили и наращивали в 1920-е и 1930-е годы. В 1938 г. состоялся Мюнхенский сговор. Чемберлен и Даладье объявили, будто спасают мир от войны. Чехословакии, намеревавшейся защищаться, велели отменить мобилизацию, сдать без боя приграничную область с этими самыми укреплениями. Потом позволили скушать остатки Чехословакии. При этом чехи показали себя очень покорным народом – им приказали сдаться и распрощаться с независимостью, они подчинились. Только один офицер, капитан Павлик в городе Мистек, приказал своей роте вступить в бой. Перестреливались 40 минут, было убито 6 немцев, ранено 2 или 3 чеха, на Павлика насело собственное начальство, и рота сложила оружие.

Хотя на самом-то деле Англия и Франция не спасали мир от войны. Они близоруко готовили войну, подталкивая Гитлера на русских. Армия Чехословакии была больше и лучше вооружена, чем германская. В составе вермахта в то время был только один танковый корпус со слабо бронированными машинами T-I (с пулеметным вооружением) и Т-П (с малокалиберной пушкой). Снарядов для обычной полевой артиллерии было заготовлено всего на две недели боев. Именно «Шкода» и остальная промышленность Чехии позволила нацистам оснастить свои полчища. А на пограничных укреплениях Гитлер вообще должен был разбить себе лоб!

Именно сейчас, в апреле 45-го, отчетливо раскрылось, какого разгрома избежали нацисты благодаря попустительству западных держав. Немцам-то подарили без боя, но 4-му Украинскому пришлось преодолевать эти укрепления. Они представляли собой чудо инженерной мысли и строительной техники. Многочисленные бетонные доты были врыты в землю и великолепно замаскированы – можно было ходить по крыше и не подозревать, что под тобой каземат в несколько этажей, с гарнизоном в сотню солдат, пушками, пулеметами. Стены и перекрытия выдерживали попадания 152-миллиметровых снарядов! Некоторые огневые точки даже не имели амбразур в сторону противника (куда можно попасть). Амбразуры смотрели во фланги и в тыл. Система была продумана настолько хитро, что доты прикрывали подступы друг к другу, образовывали огневые ловушки – вроде бы, ты прорываешься, а тебя расстреливают с нескольких сторон.

Первые атаки этих твердынь захлебнулись. Повторяли артподготовку, воздушные удары, но толку было мало – попробуй-ка попади в точечные цели, расковыряй толщи бетона. В составе фронта действовал Чехословацкий корпус Людвига Свободы. Среди его подчиненных нашли нескольких офицеров, которые до войны служили в здешних гарнизонах. Привлекли в качестве консультантов, узнавали у них особенности обороны, слабые места. Артиллерию вплоть до самых крупных калибров стали выводить на прямую наводку. В штурмовые отряды включали стрелковую роту, отделение саперов с запасом взрывчатки и нескольких химиков с дымовыми шашками – выкуривать врагов. Невзирая на все эти меры, наступление шло очень туго. 38-я армия Москаленко, действовавшая на направлении главного удара, за трое суток сражения сумела разрушить лишь 10 больших дотов и 18 пулеметных точек.

Но постепенно немцев продавливали, в системах укреплений появились проходы. Теперь гарнизонам еще не взятых казематов пришлось уходить, чтобы бункеры не стали для них ловушками. 30 апреля части 4-го Украинского фронта в Моравска-Остраву и двинулись навстречу 2-му Украинскому. Германская 1-я танковая армия, зажатая между ними, хлынула прочь из наметившегося мешка. Дальше предполагалось разворачиваться на Прагу, для этого специально выдвигался Чехословацкий корпус.

Однако 5 мая наложилось неожиданное событие, восстание в Праге. В общем-то, на чехов это было похоже. В Первую мировую они предали Австро-Венгрию, в Гражданскую войну в России – предали Колчака. Гитлеру послужили верой и правдой, но теперь, когда пал Берлин, объявили себя антифашистами. В какой-то мере ситуация напоминала авантюру в Варшаве. Эмигрантское правительство Бенеша загорелось овладеть столицей до прихода русских – и тем самым подтвердить собственную власть. Но, в отличие от поляков, чешское правительство боялось Москвы и не хотело с ней ссориться. Бенеш заверял Сталина в дружбе, а его эмиссары в Праге сговорились с коммунистами, сколачивали совместные отрядики.

Захватив чешское радио, они передали призыв к восстанию. Изготовившиеся отрядики напали на нацистские учреждения, быстро обрастали добровольцами. Забурлили окрестные городки, села, жители браво объявляли себя «партизанами». Овладеть германскими казармами в Праге повстанцам было не по зубам, их только оцепили. Зато гражданским немцам пришлось худо. «Освободители» кинулись громить их дома и квартиры, хватали немцев на улицах. Было убито не менее 800 беззащитных людей.

Но известие о мятеже возмутило фельдмаршала Шернера. Опираясь на столицу Чехии, он надеялся если не обороняться, то поторговаться с противником. Боеспособные войска еще имелись, Шернер бросил на Прагу эстонскую дивизию СС, чешских эсэсовцев, добавил ближайшие части вермахта. И тут-то взвыли повстанцы! Надеялись, что сами «освободятся», но профессиональные военные без труда разгоняли их отряды. А русским до Праги было еще далековато. Чехи рассылали отчаянные призывы о помощи. Советское правительство и командование поначалу были удивлены. Уточняли – что еще за восстание? Почему руководители не сочли нужным согласовать свои планы с СССР? Но ситуация все-таки отличалась от Варшавы. Пражане обращались к русским. По радио кричали по-русски – помогите! Как же было не откликнуться?

Хотя поблизости оказались и другие русские. Как уже отмечалось, генералу Власову было позволено сформировать всего две дивизии. А вооружить сумели только одну, 1-ю под командованием Буняченко (она же 600-я гренадерская дивизия вермахта). Ее передали в состав 9-й армии Буссе, обороняющей Берлин. 13 апреля бросили в контратаку на советский плацдарм на Одере. Дивизию потрепали настолько круто, что она замитинговала, отказалась от дельнейших атак. Немцы грозили расправами, но вскоре им стало не до власовцев. Началось сражение за Берлин, а русские «союзники» нацистов окончательно вышли из повиновения. Власов наметил через Чехию двигаться на запад, к американцам.

В момент восстания 1-я дивизия случайно оказалась рядом с Прагой. Появились переполошенные чехи, звали «русских братьев» на выручку. Буняченко пробовал связаться с Власовым, чтобы получить инструкции, но солдаты сами, без командиров, побежали помогать пражанам. К немцам у них накопились свои счеты, злоба за постоянные унижения, пренебрежение. А сейчас вдруг окрылились, что можно заслужить прощение. Для эсэсовцев атака власовцев стала полной неожиданностью, они отступили [4]. После этого Буняченко попытался вступить в переговоры с руководителями восстания, но те схватились за головы. Они-то готовились договариваться с советским правительством! Зачем им нужно было связываться с изменниками? Чешское начальство уклонилось от контактов с власовцами, подталкивало их убираться. Видя такое отношение руководителей, обнаглели и чешские «партизаны», начали исподтишка нападать на власовцев.

Буняченко поднял дивизию и ушел на соединение с остальными войсками Власова. Хотя пражских лидеров трудно было считать принципиальными. Бродячую русскую дивизию они спровадили, но при этом панически боялись, что теперь их раздавят. Они завели переговоры с германским военным губернатором Туссеном. 8 мая заключили соглашение, что восставшие разоружатся, разберут баррикады и свободно выпустят немецкие части, которые очутились запертыми в Праге. А за это нацисты пообещали не разрушать город. Надо сказать, они чрезвычайно обрадовались. Ринулись из чешской столицы побыстрее. Потому что до них уже дошли известия – приближаются советские войска.

Сталин отреагировал на призывы чехов, приказал спасать их. С востока ускорили движение армии 4-го Украинского. Но время не ждало, люди погибали, и на Чехию были развернуты дополнительные могучие силы – освободившийся 1-й Украинский фронт. Операция была в своем роде уникальной, и Конев провел ее блестяще. В предельно сжатые сроки из-под Берлина в Саксонию перебросили 3-ю и 4-ю танковые армии. Германская оборона была уже хиленькой, ее прошибли одним таранным ударом. Танковые лавины Рыбалко и Лелюшенко устремились на судетские перевалы, в Чехию. Двигались быстро, по дорогам. Впереди мчались на полной скорости авангардные отряды, захватывали и не позволяли взорвать горные тоннели, мосты.

Прорыв развивался настолько быстро, что враг даже не успевал отреагировать. В глубине расположения немцев о наступлении не знали, русские сваливались неожиданно. Германские части, попавшиеся на дороге, танки сметали на ходу, не останавливаясь. И точно таким же образом на шоссе в горах авангарды армии Рыбалко наскочили на колонну немецких военных машин – грузовики, несколько легковушек. Их расплющили походя, между делом, посбрасывали в кюветы ударами разогнавшихся «тридцатьчетверок» и понеслись дальше, не придав особого значения случившемуся. Одной колонной больше, одной меньше… Хотя в этой колонне переезжал штаб группы армий «Центр». Его уничтожили – и рассыпалась вся группировка Шернера [80].

Утром 9 мая танки 1-го Украинского фронта ворвались в Прагу, встреченные буйным ликованием народа. Через несколько часов с другой стороны подошли передовые отряды 4-го Украинского. В последней операции Великой Отечественной войны немцы потеряли 40 тыс. убитыми, 860 тыс. попало в плен. Советских солдат полегло 11 тыс., из них в Праге и ее окрестностях лишь 30 человек. Власовцев в боях за Прагу погибло около 300. Немецких солдат вместе с чешскими и эстонскими эсэсовцами – примерно тысяча. Из повстанцев и чешского населения отдали жизни полторы тысячи, столько же оказалось ранеными и искалеченными.

Германский гарнизон, отступивший из Праги, около 7 тыс. солдат и офицеров под командованием обергруппенфюрера Пюклер-Бургхауса двинулся на запад. Присоединился огромный табор гражданских беженцев. Западная часть Чехии уже была оккупирована американцами, но они отказались пропустить остатки пражского гарнизона в свое расположение. Отряды Пюклер-Бургхауса остановились возле демаркационной линии, окопались у деревни Сливовице. 11 мая их окружили советские части. Сдаваться немцы отказывались, и их накрыли огнем катюш. Тысячу человек перебили, Пюклер-Бургхаус застрелился, а его подчиненные подняли руки вверх.

Но участь военных, уныло шагающих в советский плен, оказалась далеко не самой худшей. Народ, отличившийся образцовым послушанием чужеземцам, теперь выплеснул низость и злобу, в полной мере достойную рабского бунта. В Праге еще до войны проживало много немцев, потом их число увеличилось. Селились служащие германских учреждений, офицеры привозили жен и детей – спасали от бомбежек в Германии. Торжествующие «повстанцы» ринулись расправляться с безоружными. Возбужденные толпы заливались пивом, плясали, пели, орали о свободе и тут же измывались и терзали немок, мирных немецких соседей, с дикой жестокостью умерщвляли и «предателей», служивших в германской администрации, полиции. Число таких жертв значительно перехлестнуло количество жертв восстания, за несколько дней в Праге перебили около 10 тыс. человек.

Однако и это оказалось лишь «цветочками». Из Лондона прилетело правительство Бенеша. Оно сперва обосновалось не в Праге, а в Пльзене – предпочло базироваться в американской зоне оккупации. Респектабельный демократический президент Чехословакии не только благословил зверства, но и принялся раздувать их. Из-под крылышка американского командования он начал рассылать призывы: «Беда, беда немцам, трижды беда! За свои преступления горько поплатятся! Ликвидируйте их!» Кстати, и американцы почему-то не поправили Бенеша, сидевшего у них в гостях, предоставляли ему средства связи.

12 мая он провозгласил задачу: «Немецкую проблему в республике мы должны окончательно ликвидировать». Правительство в Пльзене один за другим издавало декреты о национальной дискриминации. То ли списывало у Гитлера, то ли силилось переплюнуть его. В Чехословакии испокон веков проживали миллионы немцев, существовали области, где они составляли большинство населения. Но отныне им предписывалось постоянно носить нашивки с буквой «N» или со свастикой, запрещалось иметь радиоприемники, телефоны, автомашины, запрещалось пользоваться общественным транспортом, посещать театры, кино, рестораны, пивные и прочие публичные места. Запрещалось даже ходить по тротуарам! Наконец, последовал «итоговый» декрет. Все лица немецкой и венгерской национальности лишались чешского гражданства. Лишались его и все чехи, которые в период оккупации тем или иным образом получили германское или венгерское гражданство. Данные категории людей изгонялись из Чехословакии, а их имущество конфисковывалось.

Все эти притеснения сопровождались новыми вспышками погромов. В городе Усти на Лабе взорвался склад боеприпасов, погибло 43 человека. Впоследствии историки уличили в диверсии агента чешских спецслужб Бедржиха Покорны – цель состояла именно в том, чтобы спровоцировать волну ненависти и оправдать перед «мировой общественностью» изгнание немцев. А по городу стали кричать, что действуют германские «вервольфы». На улицах хватали немцев, бросали с моста в Лабу. Бросили и коляску с младенцем вместе с матерью. Она подхватила дитя, пробовала выплыть – с моста открыли огонь. Потом отряды «революционной гвардии» прочесали город, немцев собирали партиями и расстреливали. Эта бойня унесла 2700 жизней. Известны и расправы в других местах. Например, в Пршерове остановили колонну немецких беженцев, 265 человек. Всех убили – в их числе было 74 ребенка, самому младшему исполнилось 8 месяцев.

Для массовых депортаций были созданы концлагеря Постолопорты, Доупов, Тоцов, Подборжаны, Скларна. Немцев из разных городов собирали сюда, чтобы постепенно по железной дороге отправлять за границу. Во всех этих лагерях зафиксированы избиения, пытки, изнасилования. А дороги от тех или иных населенных пунктов до лагерей или от лагерей до станций погрузки нередко превращались в «марши смерти». Людей подгоняли побоями, отставших пристреливали, проламывали головы прикладами. Самым кровавым стал Брюннский марш – конвоиры прикончили 1691 человека.

Общим счетом из Чехословакии было изгнано в Германию и Австрию 3 миллиона немцев. Число погибших оценили в 19 тыс. Из них 5,5 тыс. было убито, 6,5 тыс. умерли в концлагерях, 3,5 тыс. в отчаянии покончили жизнь самоубийством и более 2 тыс. скончались «при транспортировке» – то есть задохнулись или умерли от жажды в битком набитых вагонах. Но это только официальные чешские данные. Общественные организации судетских немцев доказывают, что они занижены в несколько раз. Кроме погибших, нелишним будет вспомнить о сотнях тысяч искалеченных, больных.

Да и те миллионы людей, которых довезли до пунктов назначения, никто не ждал. Чехи просто вышвыривали их за границу, ограбив до нитки – без всяких средств, не позволяя взять ничего из личного имущества. На вымирание. В разгромленных германских и австрийских городах вокруг вокзалов выросли огромные таборы. Кто-то умирал от голода, но в чешские статистики таких уже не включали. Продолжались и самоубийства, их тоже не считали. Другие как-то выживали. Вставали в очереди к советским полевым кухням, подкармливающим голодающее население. Пристраивались на новых местах, искали знакомых, работу…

Между прочим, из Чехии было депортировано вчетверо больше людей, чем все народы, переселенные Сталиным, вместе взятые. Никто для них не организовывал «спецпоселений», не обеспечивал средствами к существованию. Это происходило в самом сердце Европы. На глазах западных держав и при полном их покровительстве. Происходило не в разгар войны, а после ее окончания. Но почему-то депортации мятежных чеченцев или крымских татар мировая «демократия» с негодованием вспоминает до сих пор, а изгнание чешских и судетских немцев не интересует никого…

В Чехии завершилась и история несостоявшейся власовской армии. Две дивизии, штабы, пропагандистская школа остановились возле Будейовиц и замка Шлюссельбург. Отсюда Власов связался с американцами, стал договариваться, чтобы его воинству предоставили политическое убежище. Но в данное время Соединенные Штаты отнюдь не намеревались нарушать ялтинские договоренности с СССР. Изменники подлежали выдаче на родину, и американцы закрыли перед власовцами свои контрольно-пропускные пункты. Впрочем, имеются все основания предполагать, что союзники готовы были втайне сделать исключение для самого генерала. Без подчиненных. Русские солдаты им не требовались. А Власов мало ли куда исчез? Потом пригодится [54, 130].

Некоторые руководители власовского движения действительно сумели «потеряться» на западе – Артемьев, Штифанов, Галкин, Зайцев, Штрик-Штрикфельдт, Казанцев, Кромиади, Богатырчук, Норейкис. В период холодной войны всплыли, писали мемуары. Попытался исчезнуть и сам Власов. Его укрыли в машине под коврами, повезли в американскую зону. Но рядом с ним уже находились советские агенты, отслеживали каждый шаг. Спецоперацией генерала захватили. Лагеря его подчиненных оцепили войсками и большинство их переловили. Некоторые разбежались по лесам, но их находили и убивали чехи. 2-я власовская дивизия во главе с Меандровым все-таки перешла в американскую зону без разрешения – обошла стороной контрольно-пропускные пункты.

«Казачий стан» из Италии отступил в Австрию. Сюда же вышла из Югославии казачья дивизия СС фон Паннвица. Они сдались англичанам, были размещены в лагерях под Лиенцем. Казаки соглашались перейти на британскую службу, ехать в колонии, просили только не выдавать их, иначе угрожали драться насмерть. Но англичане объявили, что зачисляют казаков на службу, даже выдали свое обмундирование. Однако оружие попросили сдать – якобы для замены британским. Вызвали всех офицеров на совещание и арестовали. Обезглавленные лагеря окружили танками, казаков и их семьи давили, избивали и заталкивали в грузовики.

Советскому Союзу выдали и казаков, и власовцев, и солдат «остгруппен». Выдавали даже таких, кто успел послужить в союзных армиях. Англичанам и американцам они были больше не нужны. Выдавали и белогвардейцев, наподобие Шкуро. Они-то никогда не были гражданами СССР, под ялтинские соглашения не попадали. Но теневые круги Запада сочли, что подобные деятели будут полезнее в качестве мертвых героев. Зато украинских, литовских, латвийских, эстонских эсэсовцев не выдавали. Их причисляли не к изменникам, а «обслуживающему персоналу», наравне с «остарбайтерами». Если хочешь – езжай домой, не хочешь – оставайся. Приберегали на будущее. На то самое будущее, которое грянет с перестройками и расчленениями СССР.

50. День Победы

Среди верующих упорно ходил слух, что в конце войны Господь даст людям Свое Знамение – она завершится в один из великих христианских праздников. Именно так и случилось. Нацистская Германия окончательно сломалась, когда Церковь праздновала высший из праздников! Светлую Пасху Христову! В 1945 г. она пришлась на 6 мая, день святого великомученика Георгия Победоносца. В храмах звонили колокола, радостные и одухотворенные люди встречали Христово Воскресение – и встретили мир [31, 63].

Правда, уже начали проявлять норов западные союзники. Попытались щелкнуть русских по носу! 7 мая американцы и англичане приняли в Реймсе капитуляцию от правительства Деница. Москву они известили в самый последний момент. Так подгадали, чтобы посылать в Реймс высокопоставленную делегацию было поздно. При ставке союзного командования находился советский представитель, генерал Суслопаров. Но его «вес» не шел ни в какое сравнение с Эйзенхауэром и Монтгомери, рядом с ними наш генерал выглядел слишком бледненько. На этом и строился расчет – при подписании акта о капитуляции оставить СССР «в тени».

Но Сталин на поводу у западных держав не пошел. Суслопарову соответствующих полномочий не дали, поручили присутствовать на церемонии в качестве наблюдателя, а США и Англии был заявлен резкий протест. Ссориться было рановато, и союзники пошли на попятную. Реймсскую капитуляцию признали предварительной, процедуру договорились повторить в ночь на 9 мая в пригороде Берлина Карлхорсте. Советскую делегацию возглавил маршал Жуков. Хотя союзники опять вильнули. Пытаясь принизить ранг события, прислали туда второстепенных генералов. Но в Кремле рассудили, что получилось-то вполне справедливо. В конце концов, СССР внес львиный вклад в победу, разве не достоин Жуков распоряжаться всей церемонией? В ночь со вторника на среду Светлой недели акт о безоговорочной капитуляции Германии был подписан. В Москве полыхал в небе победный салют, а по всей стране в православных храмах приветствие «Христос воскресе!» дополнялось поздравлением «С Победой!» [102].

Хотя выстрелы еще гремели. Как уже отмечалось, 11 мая пришлось добивать германские части в Чехии. В этот же день, 11 мая, сдались неприятельские дивизии под Данцигом на косе Хель. 15 мая капитулировала группировка на Курляндском полуострове – в ней оставалось 250 тыс. человек. Но даже теперь, после крушения Германии, смирились не все. Местные, прибалтийские фашисты, сидевшие в Курляндском котле, уходили группами в лесные чащобы, к ним примыкали некоторые немцы. А командир 6-го корпуса СС Крюгер размечтался начинать партизанскую войну в Германии, поднимать народ на восстание. Собрал большой отряд и повел в Пруссию. Но 22 мая их перехватили. Крюгер покончил с собой. Его солдаты сложили оружие.

Крюгер был далеко не единственным, кто подводил в эти дни черту под собственной жизнью. Над Россией звучало «Христос воскресе!», по храмам пели пасхальные стихиры: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его. Яко исчезает дым, да исчезнут», – а среди нацистских руководителей, военных, эсэсовцев разразилась настоящая эпидемия самоубийств! Вместе с Гитлером, Геббельсом, Борманом ринулись в «валгаллу» их соратники и помощники. Конечно, это было неслучайно. Они отдавали себя служению темным силам, и сейчас их покровители забирали свое, затягивали их к антихристианскому финалу самоубийц. Расточалась смрадным дымом горящих останков сама попытка построить мировую магическую империю.

Отряд из индийских и тибетских колдунов, собранных в Берлине, по сути, совершил коллективное самоубийство. Они дрались свирепо, насмерть, а если кого-то не добили пули и осколки, кончали с собой. В руинах правительственного квартала наши солдаты с удивлением находили трупы эсэсовцев экзотической внешности, с причудливыми непонятными талисманами. Уходили во мрак и оккультные учителя нацистов. Основатель ложи «Туле» и Немецкой рабочей партии Глауэр-Зебботендорф в это время находился в полной безопасности, в Турции. Но катастрофа рейха и теорий, которым он посвятил жизнь, настолько потрясли его, что 9 мая, в самый День Победы, он утопился в Босфоре. Профессор Хаусхофер, по словам казненного сына «выпустивший демона в мир», прожил еще несколько месяцев, но и он засобирался в потусторонние края. Вспомнил о своем посвящении в самурайскую магию «Зеленого дракона». Предложил жене выпить яд, а сам совершил обряд сэппуку, вспорол себе живот японским мечом…

Над главой черного ордена СС Гиммлером судьба напоследок посмеялась (или нечисть потешилась). Он уже воображал себя хозяином Германии! 30 апреля в его ставку в Любеке приехал гроссадмирал Дениц, но Гиммлер даже не сразу пустил его в кабинет. Заставил подождать в приемной – пускай знает, кто начальник. Однако вечером этого же дня Борман сумел переслать Деницу радиограмму, что он стал главой правительства. Теперь командующий флотом вызвал к себе на ковер рейхсфюрера СС. Дал прочитать ему полученную шифровку. Гиммлер побледнел. Совладав с собой, принялся поздравлять Деница и подлизываться: «Разрешите мне быть вторым лицом в государстве?» Ответ был отрицательным. Гроссадмирал объяснил, что будет создавать «аполитичное» правительство. Правда, его правительство просуществовало лишь несколько дней и отправилось за решетку.

Адъютанты Гиммлера и офицеры его штаба предпочли не ждать ареста. Стрелялись, травились – что кому по вкусу. Сам он попытался скрыться. Сбрил усы, надел повязку на глаз и форму рядового полицейского, обеспечил себе безупречные документы. Но на английском КПП между Гамбургом и Бременхафеном стояли русские солдаты, то ли из пленных, то ли из «остгруппен», перешедшие в британскую армию. Мимо катился поток беженцев. Показывали солдатам какие-нибудь рваные справки, у большинства документов не было вообще, и их пропускали. Гиммлер же предъявил новенькие, непотрепанные корочки. Это вызвало подозрение. Его задержали. Направили в лагерь. Может, еще обошлось бы. Мало ли кого задерживали на КПП? Но нервы у рейхсфюрера не выдержали. Он попросился к коменданту и объявил: «Я – Генрих Гиммлер, имею важное сообщение для фельдмаршала Монтгомери». Вскоре выяснилось, что ему предстоит вовсе не беседа с Монтгомери, а допрос сотрудников контрразведки. Гиммлер разгрыз ампулу с ядом, спрятанную во рту.

После ареста покончил с собой руководитель «трудового фронта» доктор Лей – повесился в камере на бачке унитаза. «Наци номер два» Геринг просидел на скамье подсудимых в течение всего Нюрнбергского процесса. Но когда выслушал смертный приговор, виселицы не дождался. Принял яд (очевидно, переданный через адвокатов) [101].

Ну а наша страна далеко не сразу приходила в себя после страшной схватки. Привыкала к ярко освещенным окнам, витринам, улицам после отмены светомаскировки. Привыкала, что на почте иссякает поток похоронок… Ощупывала собственные раны и оценивала, насколько же сильно она пострадала. В руинах лежали 1710 городов и поселков городского типа, было уничтожено свыше 70 тыс. сел и деревень, 65 тыс. км железнодорожных путей, 32 тыс. заводов и фабрик, 1135 шахт, 427 музеев, 43 тыс. библиотек. Поголовье свиней сократилось на 65 %, лошадей на 58 %, крупного рогатого скота на 20 %. Материальный ущерб составил третью часть всех национальных богатств нашей страны. Советский Союз лишился шестой части населения. В Белоруссии относительные потери были еще больше, там погиб каждый четвертый [20].

Впрочем, цифры потерь в ходе Второй мировой войны стали предметом беспардонных исторических фальсификаций. Причем одной из главных фальсификаций. Отрицать победу Советского Союза невозможно, это факт. Но… какой ценой? В годы войны германская пропаганда всячески преувеличивала урон русских. Тут удивляться не приходилось, на то она и пропаганда. Если просуммировать русские потери из неприятельских сводок, все наши вооруженные силы оказались бы уничтоженными не один раз, а многократно. Однако западные идеологи подхватили именно германские данные, ничего общего не имеющие с действительностью. Принялись строить собственные «оценки» – абы побольше. Подхватили отечественные прихлебатели недругов России. Пишут о 40, 50, 60 миллионах погибших [121]. А при таком раскладе правомерно ли вообще говорить о победе? Какая победа, если положили по 40 или 60 наших солдат за 1 немца?!..

Что ж, бумага стерпит. Хотя стоило бы обратиться к элементарной логике. Все население СССР составляло 180 млн! Вот и рассудите – к чему привела бы гибель трети населения? А если исходить из обычного соотношения убитых и выбывших по ранениям, еще треть (по крайней мере) должна быть искалечена. При этом необходимо учесть – львиную долю погибших и инвалидов составляли юноши и мужчины зрелого возраста. Тогда кто же уцелел в Советском Союзе? Женщины, старики и дети? Стоп! Но если картина выглядела именно таким образом, неужели наша страна смогла бы восстановить разрушенное хозяйство? И не просто восстановить, а несколько десятилетий соперничать в холодной войне со всем западным миром? Неувязочка получается…

Конечно, рассуждения о 40–60 миллионах погибших можно считать полным бредом. Или будет правильнее употребить настоящие названия – подлость и ложь. Потери Советского Союза и без того были колоссальными, чтобы еще и искусственно завышать их. Война унесла 26,5 миллиона жизней. Только и здесь нужно внести ясность. Это не количество павших солдат. Военные потери хорошо известны, опубликованы и составляют 8 668 400 человек. Данная цифра охватывает всех убитых, умерших от ран, в плену, от болезней, погибших в период службы от несчастных случаев, казненных по приговорам трибуналов [34]. Остальные жертвы приходятся на гражданское население. Почти 18 млн жизней советских людей унесли репрессии оккупантов, голод, эпидемии, бомбежки, концлагеря, германская каторга.

О том, насколько катастрофически прокатилась война по мирным жителям, говорит и другая цифра. После войны женщины в нашей стране составили 56 % населения. Превысили количество мужчин, но не слишком значительно. Учтем, что на фронте погибали почти одни мужчины – женщин там было мало. Зато на оккупированной территории под расправы карателей попадали в первую очередь женщины и дети. На них сыпались бомбы на страшных дорогах эвакуации, в тыловых городах. Они умирали от голода на захваченной территории, в блокадном Ленинграде – в то время как их мужья или сыновья все-таки получали солдатский паек.

Но фальсификации имеют и другую сторону. Данные о потерях немцев и их союзников западные историки тоже берут из германских документов. Хотя сейчас однозначно доказано – в Третьем рейхе собственный урон беспардонно занижался. Он занижался не только пропагандой, а даже в официальных докладах военного командования. Сама система учета потерь была отлично приспособлена к подтасовкам. Например, в стандартных формах донесений вообще не существовало графы уничтоженных танков. Только «поврежденные». Вроде как незначительная поломка, ремонтники подлатают – и снова в бой. Если «поврежденный» танк пришлось отправить на переплавку или бросить на поле боя, сводки об этом умалчивали. И лишь десятки тысяч танков, поступающих в войска с заводов, свидетельствовали – их уничтожали, да еще и как уничтожали!

Аналогичное положение с другими цифрами. Если в авиационных соединениях просуммировать понесенные потери и оставшиеся самолеты, то результаты абсолютно не совпадают с изначальной численностью! Впору даже удивиться, неужели германское руководство настолько плохо знало арифметику, не замечало вопиющих расхождений? Капитально редактировались и потери личного состава. Нередко можно прочесть панические донесения или письма солдат, что в ротах осталось по 30–40 человек. И тут же, в официальных сводках, приводятся скромненькие, чисто символические цифры. Подразделения союзных войск, иностранных добровольцев, русских «хиви» в обобщенные данные не включали. На заключительном этапе войны не включали и фольксштурмистов. Зачем портить доклады?

Несмотря на эту путаницу, настоящие потери Германии и ее сателлитов тоже известны. У них погибло 11,4 млн солдат и офицеров. Из них на советско-германском фронте – 8,6 млн [18]. Боевые потери получаются равными. Нет, я привожу эти соотношения отнюдь не для того, чтобы манипулировать столь страшными цифрами. Но в наше время оказывается необходимым подчеркнуть и поддержать истину. Кто воевал и как воевал. Кстати, в прошлых главах отмечалось, что в первый период войны Советская армия действительно несла гораздо больший урон. Даже в победных сражениях русские потери в три-четыре раза превышали немецкие. Но потом соотношение стало меняться в обратную сторону, и чем дальше, тем больше.

Это было закономерно. Советская армия все лучше оснащалась техникой, боеприпасами, рос профессионализм личного состава. Немцы, наоборот, теряли лучшие кадры, заменяли наспех обученными новобранцами. Как вспоминал маршал А. В. Василевский, при штурме Кенигсберга советским войскам кроме частей вермахта и СС противостояли всяческие сборные команды: отряды СД, штурмовиков СА, ФТ (охранные части), спортивного союза «Сила через радость», ФС (добровольные стражники), зипо (гестапо и криминальная полиция), НСНКК (нацистская транспортная организация), ГФП (тайная полевая полиция). Дрались отчаянно, многие – фанатично. Но фанатизм не заменяет мастерства. А германское командование в данный период уже не имело возможности разыгрывать оптимальные решения боевых задач. Оно силилось как-то отреагировать на удары, навязанные русскими. Отсюда и результаты.

Приведу два примера. Один – из записок Константина Симонова, проследившего боевой путь произвольно выбранной 107-й, впоследствии 5-й Гвардейской Краснознаменной Городокской стрелковой дивизии. В 1941 г. при взятии заштатного городишки Ельни она уничтожила 28 танков, 65 орудий и 750 солдат противника. Сама потеряла убитыми и ранеными 4200 человек. В 1943 г., в боях за Гомель и Городок, захватила и уничтожила 44 танка и 169 орудий, потеряла 5150 убитых и раненых. Но в 1944 г., как отмечает автор, наступает «решительный перелом в соотношении между потерями и результатами боев». В Белорусской операции дивизия освободила 600 населенных пунктов, захватила 98 танков и 9300 пленных – потеряла 1500 человек. А при штурме Кенигсберга заняла 55 кварталов, пленила 15 100 вражеских солдат – сама потеряла 186 человек убитыми и 571 ранеными [115].

Второй пример – из биографии летчика-аса Николая Скоморохова. За несколько лет войны, с 1942 по ноябрь 1944 г. (до окружения Будапешта), он сбил 22 вражеских самолета. А за оставшиеся несколько месяцев до мая 1945-го сбил еще 22. Хотя, с другой стороны, почти все, с кем он начинал войну, погибли [116]. То есть на первом этапе войны советскому командованию приходилось бросать в сражения плохо подготовленных пилотов. А на заключительном этапе в германской авиации были повыбиты лучшие кадры, немцы использовали неоперившуюся молодежь, и русские летчики сшибали ее, как куропаток.

Дорогой ценой далась победа. Со слезами на глазах. Но какой грандиозной она была! Такой победы до сих пор не знала вся мировая история. Еще раз подчеркнем – Советский Союз разгромил не только Германию, он сокрушил нашествие всей Европы! Когда солдат и офицеров, очутившихся в нашем плену, переписывали по национальностям, расклад получился весьма красноречивым. Немцев насчитали 2 млн 390 тыс., австрийцев – 157 тыс., венгров 513 тыс., французов 23 тыс., чехов и словаков 70 тыс., поляков 60 тыс., итальянцев 49 тыс., голландцев 5 тыс., бельгийцев 2 тыс., финнов 3 тыс., югославов 22 тыс., румын 187 тыс., молдаван 14 тыс., люксембуржцев 1600, испанцев 450, столько же датчан, пару сотен норвежцев и шведов, 10 тыс. евреев. Да-да, евреев. Пока они служили в германской или венгерской армиях, очевидно, числились немцами или венграми. А в плену сразу вспомнили – они евреи, пускай их не путают с немцами.

Кстати, если даже не считать армии союзных Гитлеру государств, а только «интернациональные» дивизии вермахта и СС, то в них служило 800 тыс. жителей различных европейских стран. Вспомним и 800 тыс. советских изменников. Между прочим, они-то попали в цифры не германских, а советских потерь! Их учитывали как погибших, пропавших без вести, сгинувших в плену. А немцы их со своими погибшими не учитывали. Они не вошли и в сводки пленных, взятых нашими войсками. В плен их обычно не брали. Широкий поток хлынул только по окончании войны, когда их брали скопом и поехали эшелоны выданных союзниками. Разруха и большие потери спасли жизни большинству из них. Рабочих рук катастрофически не хватало. Казнили только предводителей и персональных участников злодеяний. Основную массу разослали в лагеря – трудиться на стройках, рудниках, шахтах.

Что же касается судьбы военнопленных, то она оказалась очень неодинаковой. В последние дни войны германские части отнюдь не случайно пытались пробиться на запад, к англичанам или американцам. В советском плену их участь определяла та же самая разруха. На Ялтинской конференции было признано право нашей страны использовать захваченных неприятелей для восстановления хозяйства. Сами напакостили – сами потрудитесь. Обращались с ними неплохо. Кормили вполне достаточно. Известны случаи, когда в голодные послевоенные годы советские люди пристраивались и подкармливались при лагерях пленных. Большинство осталось живыми. Но они задержались в СССР на десять лет – только в 1955 г., после визита в Москву канцлера ФРГ Аденауэра Хрущев отпустил всех пленных на родину.

Тех, кому посчастливилось попасть в британский или американский плен, использовали для расчистки развалин в городах, ремонта дорог. Но вскоре последовало тайное указание Черчилля, что немецкие солдаты и офицеры могут пригодиться против русских. Им улучшили содержание, переодели в британскую форму, возобновили обычные военные занятия. Примерно то же было в американской зоне оккупации. Уже вскоре после победы пленных начали распускать по домам – сперва военнослужащих вермахта, потом и СС. На их основе принялись восстанавливать полицию, армейские структуры Западной Германии…

Зато как же смотрели на русских солдат – и в Германии, и по всей Европе! Нет, совсем не так, как на американцев или англичан. Впоследствии это оказалось погребено под нагромождениями грязных сплетен. Но ведь смотрели с колоссальным уважением! Как на эпических героев. Как на воинов не от мира сего. Да и было за что уважать их! Они сделали невозможное! А сами наши воины за годы войны очень заметно изменились. Взгляните на фотографии солдат и офицеров 41-го. Лица напряженные, поникшие. В глазах тоска и растерянность, невысказанный вопрос – «за что?». Их жаль. Они – жертвы… Но взгляните на лица 45-го! Бравые, бодрые, уверенные в себе. Мало того – одухотворенные! Победу добывали уже не те солдаты, которые начинали войну. Добывали другие. Победителями стали те, кто приходил на место погибших. А уцелевшие преображались внутренне, они тоже становились совсем другими.

Преобразилась и вся наша страна. Война стала для России карой за те гадости, в которые наш народ окунулся в ходе революции. Но она же стала и покаянием. А покаяние и очищение делают сильнее! Невероятно? Чудо? Но дело обстояло именно так! Россия начинала войну довольно отсталым государством «второго сорта», а завершала могучей мировой сверхдержавой!

В ходе всенародного подвига воскресла Русская православная церковь. Во время войны и в первые послевоенные годы в СССР было открыто более 14 тыс. храмов, 85 монастырей, 8 духовных семинарий, 2 академии. Сталин по-прежнему покровительствовал церкви. Еще в 1591 г. папский Рим и иезуиты сконструировали для православия страшного и коварного врага – Украинскую униатскую церковь. Но в ноябре 1944 г. умер униатский митрополит Украины Шептицкий – ярый русофоб, еще в Первую мировую войну работавший на Германию и Австро-Венгрию, и советское руководство «рекомендовало» униатам слиться с православной церковью. Преемник Шептицкого Слипый и еще несколько иерархов были осуждены за сотрудничество с оккупантами. Но значительная часть униатского духовенства в этот период тоже желала воссоединения церквей, хотела перейти под эгиду Московской патриархии – так же, как западные украинцы после нескольких веков разделения воссоединились с восточными собратьями. Сталин подобные настроения поддержал, и на Львовском соборе униатская церковь была ликвидирована.

И все-таки Сталин не сделал последний и решающий шаг для поворота России к прежним духовным ценностям. Находился на самой вершине своего авторитета, но не сделал. Не повернул открыто и официально народ к православию. Не отменил революционных установок марксизма-ленинизма. Не хотел ломать фундамент, на котором возвысился сам? Или не смог? Опасался потрясений в государстве, раскола в собственной партии? Или переоценивал сам идеологический фундамент? Придавал ему большее значение, чем он имел на самом деле? Как бы то ни было, процесс остался незавершенным.

Ну а символически завершить войну с Германией было решено Парадом Победы. Его наметили устроить в Берлине, договорились с англичанами и американцами. Нет, союзники еще раз покрутили хвостами. Маршировать по городу, который брали русские (и фактически маршировать под русским руководством), им не захотелось. В последний момент отказались. Хотя все это тоже получилось символично. На параде в поверженной вражеской столице прошагали только русские части, и сам он превратился в довольно малозначительное событие. Главный Парад Победы оказался только один. 24 июня в Москве, на Красной площади.

И опять он пришелся на один из величайших христианских праздников, на День Святой Троицы! По православной традиции это день торжества жизни. Храмы нарядно украшаются пышной зеленью березок, благоухают скошенной травой. Верующие на коленях читают особые молитвы, о ниспослании Святого Духа. Вряд ли Сталин назначил дату парада случайно, церковный календарь он хорошо знал. В храмах звонили праздничные колокола – а по Красной площади на великолепных лошадях гарцевали наши военачальники. Рокоссовский командовал парадом, Жуков принимал. Возносились молитвы в честь Святой Троицы, и в это же время величественно шагали сводные полки от всех советских фронтов и военно-морского флота.

Но и здесь сказалась незавершенность духовного поворота. Нацистские знамена в конце парада полетели к подножию не христианской, а идеологической «святыни». К Мавзолею Ленина. По иронии судьбы – большого друга Германии и политического авантюриста, помогавшего рушить Россию.

А над Москвой, над колоннами победителей, над массами празднично одетых людей раскинулось ясное, яркое и мирное небо. Будто купол огромного храма Святой Троицы, даровавшей эту победу. Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа…

51. Индокитай и Окинава

Невзирая на разгром Гитлера, японское правительство и командование до сих пор не считали свое положение безнадежным. Рассчитывали, что Советский Союз после одной войны далеко не сразу вступит в другую. Пока соберется, пока перебросит войска из Европы на Восток. Потом русских можно остановить на мощных полосах укреплений, понастроенных по северной границе Китая. Американцев предполагалось обескровить, измотать потерями. А дальше, глядишь, что-нибудь переменится. Существовали проекты применить новейшее оружие, бактериологическое и химическое.

В конце концов, японцы удерживали огромные территории – большую часть Китая, Корею, Индокитай, Индонезию. Существовал союзный Таиланд, марионеточные правительства Маньчжурии, Китая, Внутренней Монголии, Бирмы, Филиппин, Индии. Японцы оказали покровительство индонезийским националистам во главе с Сукарно, помогали формировать боевые отряды. Если сплотить под своими знаменами всех азиатов, создать многочисленные армии, то пускай попробуют белые их сломить!

В Китае японцам напоследок улыбалась удача. Правительство Чан Кайши совсем рассорилось с коммунистами Мао Цзэдуна. Японское командование прикинуло, что коммунисты не станут выручать конкурентов, поснимало войска, действовавшие против них, и обрушило все силы на Чан Кайши. Гоминьдановцев обратили в бегство. Был взят целый ряд крупных городов. В Чанша, Хэняне, Квилине и Лючжоу разразились ужасы, напоминавшие Нанкинскую резню 1937 г. Японцы массами расстреливали и кололи штыками пленных, потрошили городские кварталы, истребляя жителей, валялись растерзанные тела женщин, росли кучи отрубленных голов.

Но эти же дикие расправы рушили сказки об «Азиатской сфере взаимного процветания». Какое тут взаимное! И какое процветание! В Бирме фронт катался туда-сюда, были порушены дороги, мосты, дамбы. Прекратилась торговля. Наступающие и отступающие войска, бродившие повсюду банды жгли и грабили деревни. Крестьяне разбегались, посевы и скот погибали, торговля прекратилась. Бирму охватил голод. Однако бедствия охватили не только области боевых действий. Вся японская «сфера взаимного процветания» превратилась в зону сплошной катастрофы! В Индонезии, на Филиппинах, в Малайе остановились промышленные предприятия, мастерские, прекратились рыболовецкий и сельскохозяйственные промыслы, замерли порты. Беднота осталась без средств к существованию. На крестьян обрушились грабительские налоги, выгребалась вся продукция без остатка. Эта система разоряла и страны, доставшиеся захватчикам без боя, – Вьетнам, Лаос, Камбоджу. Голод и нищета становились всеобщими. А в случае неурожая люди начинали умирать – запасов-то не оставалось.

Среди оккупированных стран Вьетнам занимал особое положение. Здесь-то японцы делали ставку на белых, на французских колонизаторов. Сохранилась фигура марионеточного императора Бао Дая, философствующего интеллигента без каких-либо полномочий. Но если раньше от лица императора распоряжались французы, то теперь власть стала «многоступенчатой». Французская администрация подчинялась правительству Виши, но любое решение и ей, и императору диктовали японские советники.

Однако французов во Вьетнаме и без того не любили. Сейчас они откровенно пресмыкались перед японцами, и к тому же существовало второе французское правительство, де Голля. С 1941 г. возникло освободительное движение Вьетминь. Центральное место в нем занимали коммунисты под руководством Хо Ши Мина, присоединялись и другие кружки интеллигенции, молодежи. Примкнули организации буржуазии и крестьян, отпочковавшиеся от китайской партии Гоминьдан. На севере страны, в горах, целые районы отказывались признавать колониальные власти, платить налоги. Оккупанты и французы подавляли сопротивление вместе.

В 1943 г. масштабную карательную экспедицию по северным районам организовали японцы. В боях повстанцев громили без труда – у них не было оружия. В лучшем случае кремневые ружья, основная же часть бойцов имела лишь бамбуковые копья и луки со стрелами. Выжигались деревни, уничтожалось население. Но люди прятались по джунглям, выловить их было невозможно. В 1944 г. карательную экспедицию провела французская администрация. Однако солдаты уходили, и борьба возобновлялась. На конференции Вьетминя было принято решение создавать регулярную армию и готовить общее восстание. Оснащение первого «регулярного» отряда составляли 1 ручной пулемет, 17 винтовок, 2 пистолета, 14 кремневых ружей. Остальное – копья. Оружие оставалось слабым местом. Стволы учитывали поштучно! Например, спасли сбитых американских летчиков, вывели через джунгли в безопасное место – за это американский представитель расплатился 6 револьверами. Десяток-другой винтовок удалось получить от китайцев.

Между тем положение во Франции менялось. Правительство Виши испарилось, в Париже утвердилось правительство де Голля. Вьетминь предложил ему заключить союз: совместными силами очистить страну от вишистов и японцев, но с условием – через пять лет после их изгнания Вьетнам получит независимость. Однако правительство «Свободной Франции» говорить об освобождении колоний не пожелало, на обращения Хо Ши Мина вообще не ответило.

Но и японцы озаботились. Местные французы пока что были верными. А дальше? Не перекинутся ли к противникам, не ударят ли в спину? Ко всему прочему, пропаганда Страны восходящего солнца усиленно взялась поднимать азиатов против белых – а при таком раскладе альянс с французскими колонизаторами выглядел явно лишним. Японцы обратились к императору Бао Даю, потребовали, чтобы он провозгласил Вьетнам независимым. Но при этом пускай официально объявит о вхождении в японскую «сферу процветания». Красноречиво намекнули – в противном случае они найдут другую кандидатуру. Бао Дай согласился, и 9 марта 1945 г. французской администрации был предъявлен ультиматум: сложить с себя полномочия, колониальным войскам разоружиться. 10 марта казармы оцепили японские солдаты.

Их было мало, несколько батальонов, а армия Вьетнама насчитывала 37 тыс. штыков. Из них 7 тыс. французов (командный состав) и 30 тыс. вьетнамцев. Большинство офицеров послушно подчинилось, приказало солдатам не сопротивляться. Полки зашагали в лагеря для интернированных. Лишь 5 тыс. человек не выполнили требований, вырвались (без особого труда) и двинулось на север. Некоторые присоединились к партизанам, остальные отправились дальше, в Китай, к армии Чан Кайши.

Но вся «сфера взаимного процветания» уже начинала разваливаться. Марионеточные фигурки, найденные японцами, не оправдали возложенных на них надежд. Бао Дай абсолютно не годился для роли правителя, он никогда не руководил страной. Впрочем, он любил свой народ, делал все от него зависящее, чтобы не допустить карательных операций. В Бирме глава правительства и главнокомандующий Армии независимости Аун Сан оказался куда более решительным. Но он уже в 1943 г. сделал выводы, что Япония скатывается к поражению. Налаживал подспудные связи с англичанами и создавал тайное «движение сопротивления». Кстати, случай был поистине уникальный – глава государства организовывал «сопротивление» собственному правительству и сам же руководил «сопротивлением»!

В марте 1945 г. Аун Сан рассудил, что наступило время менять ориентиры. Объявил вдруг войну «фашистскому правительству японских варваров». Положение этих «варваров» в Бирме и без того было отчаянным. Англичане, индусы и китайцы теснили их поредевшие дивизии. И вдобавок изменила Армия независимости Бирмы, которую Япония вооружила и обучила на свою голову! Остатки японских войск покатились восвояси, бросили Рангун.

5 апреля 1945 г. во всей картине боевых действий обозначился новый поворот. Советский Союз денонсировал пакт о нейтралитете с Японией. Становилось ясно – через некоторое время он вмешается. Японское командование заранее принялось готовиться к отражению удара, наращивать контингенты на севере Китая. Снимались войска из южных и юго-восточных провинций, перевозились в Маньчжурию. На китайских фронтах положение сразу облегчилось. А через Бирму к Чан Кайши снова потекло американское и английское оружие. Теперь уже китайцы двинулись в наступление, занимали города.

Японцы выводили свои части и из Вьетнама. Императору Бао Даю указали, что подданных у него много, надо формировать национальную армию. Легко сказать – формировать. Император завис вообще без какой-либо опоры. Французские органы управления и колониальные войска только что порушили. Новые, «императорские», едва начинали создаваться. А сейчас и японцы забирали свои контингенты, оставляя лишь гарнизоны в ключевых городах. Сказались и личные качества Бао Дая. Его-то выдвигали именно в качестве идеальной декоративной фигуры, не способной ни на какую самостоятельность! В возникшем «вакууме» власти набирал силу Вьетминь, партизанские отряды распространялись по всей стране. Из Вьетнама повстанческое движение перекинулось на соседние Лаос и Камбоджу.

Падение Германии лишило Японию еще одних союзников. После провалившегося вторжения в Индию «национальная армия» Субхаса Чандра Боса пребывала в полном унынии. Потери понесла серьезные, мечты о победоносном возвращении домой пошли прахом. Бос поддерживал подчиненных только надеждами на Гитлера. Появлялся перед ними в эсэсовской форме, распускались слухи о победах Индийского легиона СС в Европе, о новых формированиях в Берлине. Рисовались радужные перспективы, как немцы отблагодарят индусов, помогут сокрушить всех врагов. Но в марте 1945 г. на Западном фронте Индийский легион был разгромлен, сдался американцам и французам. А потом докатились известия, что Германии больше нет, и берлинское представительство «Свободной Индии» с ее отрядами тоже погибло. Это стало последней каплей. Индийская национальная армия вышла из повиновения Босу и сдалась англичанам. Сам Бос не питал иллюзий, что британцы его помилуют. Он вылетел на самолете в Японию, но где-то по дороге исчез. То ли погиб в катастрофе, то ли японцы сочли, что он отыграл свою роль, а знает слишком много…

Вот таким образом далекие, европейские победы Советского Союза, и один лишь дипломатический демарш о разрыве пакта с Японией стали менять обстановку в Азии. Но на островах все еще шли напряженные бои. На Филиппинах японцы отходили с побережья во внутренние районы. Рассчитывали, что американцы лишатся поддержки своего многочисленного флота, а от авиации войска укроются в тропических лесах, горных долинах. Однако США не спешили добивать их. Захватив прибрежные города, они устроили там укрепленные базы. Блокировали неприятельские соединения внутри островов – а со временем враг вымотается и сломается.

Основные силы союзников продолжали наступление по главному направлению – после Филиппин и Иводзимы был подготовлен «прыжок» на остров Окинава. От него до Японских островов оставалось не слишком далеко по океанским масштабам, 500 км. Но Окинава уже считалась территорией самой Японии. Остров был довольно большим, 400 тыс. жителей. В Токио понимали, что Окинава лежит как раз на пути американского продвижения. Понимали и ее значение – «ступенька» на пороге Японии. На острове разместилась целая армия, 32-я, из местного населения мобилизовали всех боеспособных мужчин. Численность защитников достигла 130 тыс. Многих женщин и девушек привлекли работать в госпиталях. По опыту прошлых сражений оборудовались подземные убежища, на Окинаве было много пещер. В них устраивались склады продовольствия, боеприпасов.

Но и союзники направили сюда колоссальные силы, объединенный флот США и Англии. 600 кораблей! Из них 40 авианосцев, 18 линкоров, 32 крейсера, 200 эсминцев. Артподготовка и воздушная бомбежка длились 10 суток! В первые же дни города и селения были стерты с лица земли, но и после этого остров перепахивали снарядами и бомбами, заливали озерами напалма. Когда Окинава превратилась в клокочущий вулкан, американские десанты начали высадку на соседние мелкие острова. Уничтожили стоявшие там японские посты, установили 155-миллиметровые орудия «длинный Том», подключившиеся к обстрелу.

1 апреля пехотные и танковые части США стали высаживаться на Окинаву. Их поразила тишина. Никто не стрелял, не мешал занимать плацдармы. Селения лежали выжженные и пустые. Десантники находились в страшном напряжении. Заметив любое шевеление, открывали бешеный огонь. Но это оказывались ошалевшие от ужаса животные или прячущиеся жители, несколько раз открывали и пальбу по своим. Неприятель как сквозь землю провалился. Он и в самом деле отсиживался под землей. Японцы усовершенствовали ту же тактику, которую испробовали на Иводзиме. Отвели войска с побережья в горную часть острова, укрыли в пещерах и казематах.

Американцы ничего не знали о противнике несколько дней. Начали продвигаться вглубь Окинавы, подниматься на хребет Какадзу и внезапно нарвались на шквал огня, их покосили и отбросили прочь. Как раз по этому хребту проходила основная линия укреплений. А верховное командование Японии тоже отслеживало, что происходит на Окинаве. Когда закипело сражение, бросило на подмогу защитникам все резервы авиации и флота. На американские и английские эскадры устремились отряды камикадзе. Причем наряду с летчиками были созданы подразделения смертников-моряков. Некоторых выпускали взрывать цели на специально сконструированных «живых торпедах». Но таких аппаратов было мало, и смертников сажали в обычные лодки, набитые взрывчаткой.

Из Японии вышла эскадра адмирала Ито – ее возглавлял самый большой в мире линкор «Ямато». Этот рейд по сути тоже был самоубийственным. «Ямато» и сопровождающим кораблям поручалось прорваться к Окинаве. Если они получат в бою повреждения, их требовалось посадить на мель возле берега. Гигантские орудия «Ямато» калибром 460 мм, как и прочая артиллерия погибающих кораблей, будут вести огонь до конца, поддерживая оборону, а излишек матросов и офицеров сойдет на берег, чтобы драться там и погибнуть. Но даже таким планам, продать жизни и корабли подороже, не дано было осуществиться. За подступами к японским базам наблюдали американские субмарины. Они сразу засекли выход в море «Ямато», вызвали бомбардировщики. На линкор и корабли сопровождения начались воздушные атаки. Два дня эскадра отстреливалась, посбивала несколько десятков самолетов, но и корабли получали серьезные поломки. Наконец одна из бомб точно прошибла палубу «Ямато», он взорвался, погиб вместе со всем экипажем. Были также потоплены крейсер и четыре эсминца.

В это же время не прекращалось сражение вокруг англо-американского флота. От сплошных разрывов кипели море и воздух, из туч дыма одна за другой сваливались стаи камикадзе. Но смертники были совершенно неопытными пилотами. Их набирали из вчерашних курсантов, студентов, выпускников школ. Обучить как следует уже не могли, но считали, что для камикадзе это не обязательно. Научился водить самолет – и вперед! Маневрировать они не умели. Истребители и зенитки союзников расстреливали их без труда. Взрывающимся лодкам и подавно не позволяли приблизиться к кораблям. Итоги стали плачевными для Японии. За несколько дней она погубила большую часть своей авиации, 1465 самолетов. Им удалось уничтожить 12 эсминцев, 15 десантных барж и 9 других небольших судов. Крупным кораблям, линкорам и авианосцам, нанесли некоторые повреждения, но не смогли потопить ни один.

Хотя на Окинаве 32-я японская армия успешно отбила натиск американцев. Окрылилась этим и… не выдержала. 12 апреля японцы сами кинулись в атаки. Тут-то их и перемолотили лавинами снарядов. Нет, неприятельское командование не поняло своей ошибки. Еще два дня посылало солдат в штыковые и положило свои лучшие контингенты. 19 апреля американцы начали второй штурм хребта Какадзу. В артподготовке участвовали 324 орудия армейской артиллерии, к ним опять подключился весь флот, позиции неприятеля обрабатывали 650 бомбардировщиков. Но и на этот раз ничего не получилось. Японскую оборону проутюжили по площадям, крушили скалы, выжигали напалмом джунгли, а укрытые огневые точки не подавили. Когда вперед двинулись американские танки, их раздолбили, а морская пехота захлебнулась в крови.

Однако японцы упорно наступали на одни и те же грабли. Отразив неприятеля, снова полезли контратаковать. А для поддержки своей вылазки выдвинули артиллерию на открытые позиции. Эта артиллерия быстро была превращены в металлолом, солдаты устлали поля трупами. Причем японские войска изматывались, а американцы меняли свои части. Уставшие и понесшие потери отводили на отдых. После жаркого сражения возле Окинавы главнокомандующий военно-морскими силами США адмирал Нимиц даже счел целесообразным отправить в отпуск весь командный состав 5-го флота, заменил другими офицерами.

11 мая начался третий штурм Какадзу, в пекле боев у американцев погибли два генерала. Но японцы уже слабели, и их позиции удалось продавить на флангах – там, где они упирались в море, и наступающих поддерживала артиллерия кораблей. Неприятель начал отводить войска на вторую линию обороны, но организованно осуществить отход японцам уже не удалось. 32-я армия поредела. Американцы двинулись следом и разорвали ее на части. Отрезали эти группировки друг от друга, окружили в пещерах. Хотя и союзникам пришлось несладко. Залили муссонные дожди, вся местность превратилась в моря грязи. В непролазном болоте разлагались десятки тысяч трупов, распространяя нестерпимый смрад.

Японцев выкуривали из пещер дымовыми шашками, заливали туда напалм, закидывали гранаты. Вместе с военными туда набилось гражданское население. Люди страдали от голода и жажды, шалели от взрывов, дыма, стекающего в щели напалмового пламени. Лезли наверх – а американцы не особо разбирались, кто лезет. Встречали ливнями пуль. Прекращали огонь только после того, как обнаруживалась явная ошибка, возле пещеры вырастала груда детских и женских тел. О подобных мясорубках японские офицеры рассказывали остальным жителям. Внушали, что белые варвары будут всех мучить и умерщвлять. Раздавали гранаты, чтобы совершать коллективные самоубийства. Но крестьяне не умели пользоваться гранатами, убивали своих близких камнями, дубинами, душили.

И все-таки сопротивление угасало. Захват Окинавы стал первой операцией, в ходе которой японцы начали сдаваться в плен большими партиями, сотнями и тысячами. 22 июня генералы Усидзима и Те, возглавлявшие оборону, вместе со всем штабом 32-й армии вспороли себе животы. Усидзима запретил харакири только полковнику Яхаре, приказал «потерпеть временный стыд», чтобы рассказать людям о битве за Окинаву (позже Яхара написал об этом книгу). Американские потери составили 60 тыс. убитых и раненых. Кроме того, 14 тыс. человек пришлось демобилизовать из армии с тяжелыми нервными и психическими заболеваниями. Было уничтожено 225 танков, 36 кораблей.

В японской армии погибло 110 тыс. человек, 7400 попало в плен. Но число жертв среди мирного населения оказалось еще больше – больше трети жителей Окинавы, 142 тыс. человек. Пышный тропический пейзаж исчез. Очевидцы писали, что он превратился «в огромное поле, состоящее из грязи, металла и гнили». От зданий и строений на острове уцелело 10 %. Что ж, Окинава стала великолепным плацдармом на подступах к Японии. Но теперь союзное командование озадаченно прикидывало, во что обойдется штурм самой Японии? И что делать с японскими армиями в Китае, Корее, Индокитае, на Филиппинах? Это были не клочки островков, которые можно напрочь опустошить напалмом и взрывчаткой. Какие моря крови предстояло пролить?

52. Потсдам и Хиросима

После войны пройдет совсем немного времени, и западная пропаганда начнет раскручивать теории о сталинском завоевании Восточной Европы, о коммунистической экспансии, примется сопоставлять культурную оккупацию демократических союзных армий с «русскими зверствами». Подобные теории окажутся благодатной почвой для зарубежных журналистов, идеологов, их подхватят всевозможные советские диссиденты, российские либералы, и нарастет огромнейший пласт фальсификаций.

Хотя клевета опровергается более чем просто. Во-первых, сферы влияния в Европе делились по согласованию с союзниками (напомню, Черчилль сам подсунул Сталину соответствующее соглашение) [138]. А во-вторых, если взглянуть не на домыслы, а на исторические факты, то в государствах, освобожденных нашей армией, возникло всего лишь одно коммунистическое правительство! В Югославии. Потому что там коммунисты возглавляли борьбу с оккупантами. В Болгарии, Польше, Румынии, Венгрии, Чехословакии, Восточной Германии целенаправленно создавались отнюдь не коммунистические, а коалиционные правительства! На основе демократических буржуазных партий в союзе с коммунистами. Изменилась политическая ситуация только в 1947–1948 гг.! Когда уже началась холодная война, Америка и Англия откровенно сколачивали антисоветский блок, то и Москва ответила аналогично – принялась формировать собственный лагерь. Компартии Восточной Европы начали оттеснять от власти другие партии, провозглашать социалистическую ориентацию [20].

Что же касается зверств, то западные исследователи и их российские прихлебатели откровенно позаимствовали материалы у доктора Геббельса. Впрочем, и он пользовался чужими, очень давними байками. Запугивание немцев «русскими ордами» началось еще в XVI в., когда Иван Грозный пытался отвоевать Прибалтику. Те же самые байки неприятельская пропаганда доставала из нафталина во времена Петра I, Семилетней войны, Наполеоновских войн, Первой мировой. Дескать, русские режут людей направо и налево, разбивают черепа младенцам. Казаки порют людей нагайками, едят детей. А женщин поголовно насилуют вплоть до старух. И ведь верили! В Первую мировую доходило до абсурда. В прусском городе Омелефоффенне дама бросилась перед казаками на землю, со слезами о чем-то умоляла. Они не понимали, чего она хочет. Но мимо шел офицер и перевел – немка просит не кушать ее ребеночка. Если нужно, пускай лучше съедят ее. Ошалелые казаки перекрестились и шарахнулись прочь.

Во Вторую мировую всплыли те же легенды. Правда, германские города стирали с лица земли не советские, а западные бомбардировщики. Тем не менее немцев запугивали нашествием русских. Потоки беженцев хлынули в одном направлении – на запад. Наслушавшись радио и начитавшись нацистских газет, разносили ужасающие слухи, приукрашивая их выдумками. Особенно стойкими оказались байки об изнасилованиях, уж больно интересная тема! Она настолько зашкаливала в пропагандистских излияниях, будто русским вообще было нечего делать и они пробивались в Германию только для того, чтобы перепортить немок. Сами немки до крайности возбуждались этими легендами, в последующие годы западные журналисты без особого труда находили ущербных дамочек, распалявшихся собственными фантазиями, как их насиловал целый батальон, а то и полк.

Но опять же, если от больных фантазий обратиться к реальности, то в Советской армии насильников расстреливали перед строем. Такие преступления были единичными. Хотя участники войны вспоминали о фактах иного рода. Некоторые немки с трепетом ожидали грядущего изнасилования! Едва в дом заходил офицер или солдат, хозяйка, не говоря ни слова, скидывала с себя одежду, плюхаясь на спину. Военные ошарашенно моргали или брезгливо отворачивались от такого проявления покорности. Иногда и соблазнялись после длительного воздержания – вроде бы сами предлагают. А политработники, получая сигналы о повторяющихся ситуациях, были озадачены. Появилась гипотеза о диверсии. Вдруг отступающие нацисты преднамеренно оставляют женщин с венерическими болезнями? На всякий случай предостерегали личный состав от такой опасности со стороны «вервольфов».

Ну а под всеми наворотами лжи о советских зверствах оказалась погребена картина, что же на самом деле происходило в Германии в мае – июне 1945 г. Простые немцы, только что безоглядно катившиеся на запад, потянулись в обратном направлении! В советскую зону оккупации! Потому что там кормили! Наше руководство приложило колоссальные усилия и тратило огромные средства, чтобы спасти побежденную страну от голодной катастрофы. Из резервов правительства, из армейских запасов выделялось продовольствие. Сразу же по окончании боев в любом городе военные комендатуры налаживали учет жителей, организовывалась выдача пайков. На улицы выезжали полевые кухни. Робко выходящим к ним германским обывателям давали борщ, кашу. В полуразбитый Берлин по личному распоряжению Сталина прислали несколько эшелонов натурального кофе, его выдавали по 100 граммов на человека! Немцы восприняли кофе как несказанное чудо. Они с начала войны и «затягивания поясов» забыли вкус и запах напитка [43, 151]…

Для сравнения – в зонах оккупации западных держав снабжением населения никто не заморачивался. Предприимчивые офицеры и солдаты пользовались этим для чрезвычайно выгодного бизнеса. Меняли пайковые продукты на золотишко, антиквариат, произведения искусства. Некоторые работники тыловых органов и штабов сколачивали целые состояния. Другие тут же спешили прокутить выручку. Злачных заведений пооткрывалось очень много. Победители оттягивались круто, с немцами обращались крайне пренебрежительно. В рестораны и кабаре вообще не допускали, могли избить под настроение.

А сексуальный разгул, в отличие от советской зоны, царил откровенный и циничный – в западных странах уже прочно внедрились учения фрейдистов, что животные потребности надо удовлетворять. На забавы солдат и офицеров с немками начальство смотрело сквозь пальцы. К ответственности привлекали только за самые серьезные преступления. 70 человек получили суровые приговоры военных судов за изнасилования с убийствами. Безнаказанных осталось гораздо больше. Найдут мертвое тело, и кто будет искать виновных? Правда, западным солдатам безобразничать и принуждать женщин было вовсе не обязательно. Голодные немки отдавались за пачку галет. А если американцы подмяли девку, не спрашивая согласия, ей давали сигарету. Это была своеобразная юридическая уловка. Им-то курево выдавали каждый день, а в разоренной Германии сигарета была немалой ценностью. Стало быть, солдаты «оплатили услугу», изнасилования не было.

Послевоенным переустройством мира победившие державы занялись вместе. Основные принципы этого переустройства были уже выработаны в Тегеране и Ялте. Во исполнение принятых решений в апреле 1945 г. в Сан-Франциско открылась учредительная конференция Организации Объединенных Наций. Хотя смысл и значение ООН участники понимали по-разному. В Москве надеялись, что это будет орган коллективной безопасности, который не удалось создать перед Второй мировой войной. США и Англия рассчитывали совсем на другое, на реализацию масонских проектов «мирового правительства».

А для уточнения послевоенных границ, судьбы поверженной Германии и прочих накопившихся вопросов было решено еще раз собраться главам государств СССР, США и Англии. Третья и последняя конференция столь весомого формата открылась 17 июля 1945 г. в пригороде Берлина Потсдаме. Однако персональный состав «Большой тройки» поменялся. Из участников прошлых совещаний остался только Сталин. Вместо умершего Рузвельта прилетел новый президент США Трумэн. Ну а Черчилль представлял Великобританию только в начале конференции. Англичане были слишком практичными людьми, а чувством благодарности они никогда не отличались. Твердое правление Черчилля спасло их державу в критической ситуации, довело до победы. Следовательно, Черчилль больше не требовался. Можно было найти политиков послабее и помягче. В июле как раз состоялись выборы, и партию консерваторов дружно прокатили. К власти пришли либералы, и в Потсдам прикатил новый премьер-министр Эттли.

Атмосфера на конференции тоже заметно отличалась от Тегерана и Ялты. Обозначились серьезные трещины противоречий. Сталин связывал это с приходом Трумэна, более жесткого и враждебного к СССР, чем Рузвельт. Эта оценка вошла и во многие исторические труды, но она ошибочна. Курс Трумэна абсолютно не расходился с курсом Рузвельта. Точнее, никакого нового курса не было. Трумэн являлся ближайшим помощником Рузвельта, был у него вице-президентом. При нем сохранилась прежняя команда советников – Барух, Варбурги, Маршаллы, Морган и др. Просто на прежних конференциях американцы лицемерили. Спорные вопросы оставляли в тени, откладывали на будущее. Сейчас они начали всплывать.

В общем-то, в Потсдаме столкнулись не две, а три стратегических линии. Англия стремилась к реанимации довоенного положения, сохранению собственной гигантской империи. В Лондоне отдавали себе отчет, что роль лидера в мировой политике удержать невозможно, но допускали разделить эту роль с США. Сталин не намеревался идти на поводу у британцев. В его предложениях отчетливо обозначилась стратегия, которую Иосиф Виссарионович намечал еще до войны, при попытках альянса с Германией. Он держал курс на возрождение Российской империи. Предстояло не только утвердить возвращение ее территорий, но и былого статуса одной из ведущих мировых держав, восстановить отнятые у России сферы влияния. Линия США противостояла и советской, и английской. Америка нацеливалась на мировой господство и не намеревалась делить его ни с кем.

А разногласия, возникающие между русскими и англичанами, были американцам на руку. Трумэн охотно выступал верховным арбитром, по каждому вопросы пытался навязать собственное мнение. Относительно судьбы поверженной Германии стороны договорились достаточно просто. Пришли к соглашению, что она остается единым государством, хоть и поделенным на четыре зоны оккупации. Подтвердили прежние выводы, что Германию требуется разоружить, демократизировать, «денацифицировать», а главных военных преступников надо наказать. Для этого создавался особый орган, Международный трибунал. Но США под различными предлогами подсуетились подмять организацию трибунала под себя. Заседать ему предстояло в американской зоне оккупации. Получалось, что оплотом справедливости выступали они же, американцы. А для заседаний они определили Нюрнберг (уж наверное, еще разок припомнили Нюрнбергские расовые законы) [101].

По решениям Ялтинской конференции, в компенсацию за нанесенный ущерб русские имели право конфисковать и вывозить оборудование германских заводов, научных учреждений. Это американцам не слишком нравилось, но от недавних договоренностей было неудобно отказываться. Зато вокруг германского флота возник жаркий спор. СССР настаивал, что его надо поделить между победителями на три примерно равных части. Но вопрос морского могущества во все времена болезненно воспринимался Англией, ведь различные части ее колониальной империи были связаны между собой морскими трассами. Если пресечь их, империя распадется. Черчилль и его помощники с пеной у рта доказывали, что британский флот помогал и американцам, и русским. При этом понес большие потери, и будет справедливым отдать Англии все германские корабли. Но Трумэн вовсе не намеревался укреплять Британскую империю. В данном вопросе он принял сторону Сталина. Немецкий флот поделили [69].

Проекты передела границ исходили в основном от Советского Союза. В Первую мировую войну Российская империя рухнула, во Второй мировой она воскресала. Воскресала на новом уровне, еще более могущественная, чем империя Романовых. Факты показывают – Сталин попытался стать собирателем российских владений. Возвратить то, что оказалось утраченным в катастрофах предательств и революций. Мало того – вернуть утраченное русскими царями. Осуществить геополитические планы, которые в прежние времена не увенчались успехом.

Вопрос о присоединении к СССР республик Прибалтики и Бессарабии больше никто не поднимал. Западные державы признали эти приобретения. В свою очередь, и Сталин не выдвигал претензий на некоторые владения прежней России – Финляндию и Польшу. Осознавал, что возвратить их будет уже слишком сложно, да и ни к чему. В Финляндии он удовлетворился военной базой рядом с Хельсинки, и финнам становилось совсем несподручно враждовать. А Польшу предстояло перетянуть в новое политическое русло. Из нее постоянно делали врага России. Надо было превращать ее в друга. Западную Украину и Западную Белоруссию Советский Союз удержал за собой (кое в чем уступил, вернул Перемышль, Белосток). Но взамен отторгнутых земель полякам предоставлялась щедрая компенсация за счет Германии – Силезия, Померания, две трети Пруссии.

Традиционной сферой влияния Российской империи считались Балканы, за исключением Греции. Сейчас эта сфера восстановилась и даже расширилась на Венгрию, Чехословакию. Кстати, это примерно соответствовало планам, которые обсуждались в царском правительстве в Первую мировую войну. Тогда они не реализовались, а сейчас претворялись в жизнь [48, 142]. Восстановился фактический протекторат над Северным Ираном, там, как и в начале XX в., стояли русские гарнизоны.

Еще одним основным вопросом Потсдамской конференции была война против Японии. Советский Союз подтвердил обещания, что он скоро выступит. Щадить японцев у нашей страны не было ни малейших причин. Еще не забылись нападения на Хасане и Халхин-голе, да и нейтралитет Токио в годы войны выглядел слишком сомнительным. Из разведывательных и дипломатических документов хорошо известно, что Япония готовилась нанести удар, только выжидала для этого благоприятный момент. На Дальнем Востоке приходилось держать значительные силы, а японцы в самый тяжелый период сражений с Германией совсем обнаглели – знали, что русские сейчас не ответят. Действительно, не отвечали. Даже на откровенные провокации не отвечали, силясь избежать столкновения.

Только в 1943 г., когда немцев попятили, Москва заявила дипломатической протест, представила длиннющий список враждебных инцидентов. Перечислялось множество вторжений японских самолетов в советское воздушное пространство, сотни нарушений границы или обстрелов с сопредельной территории – в том числе с человеческими жертвами, убитыми и ранеными пограничниками. Японской авиацией и военными кораблями были потоплены 9 советских пароходов, несколько десятков рыболовных сейнеров и прочих малых судов. Причин и поводов для войны было более чем достаточно. Однако Сталин добавил к ним счеты царской России. Полагал, что пришла пора расквитаться за давнюю Русско-японскую войну. Еще в Ялте было выдвинуто условие – Советскому Союзу должны быть возвращены базы и территории, отнятые японцами в те годы: Южный Сахалин, Порт-Артур, Дальний.

Мало того, было обращено внимание на более ранние утраты нашей державы. Одной из таких потерь являлись Курильские острова. С XVIII в. они принадлежали России, местные жители приняли подданство русским царям. Но японцы не соглашались, считали островитян своими подданными. Высылали экспедиции, собирая дань, устраивали на островах собственные заставы. В свою очередь, русские направляли отряды солдат и казаков, разоряли их опорные пункты. Япония в ту эпоху была неизмеримо слабее России, и конфликты не разрастались. Однако при Александре II в правительство дорвались «реформаторы» – масоны и прочие «перестроечники». Патриотизмом они совсем не страдали. Прокрутили ошеломляющую аферу с продажей американцам Аляски. А Курилами пожертвовали еще легче. Как бы разменялись с японцами. Те согласились, что Южный Сахалин – владение России, и за это Курилы были признаны владением Японии.

Хотя решение оказалось крайне неудачным. Острова имеют стратегическое значение. В ходе Русско-японской войны на них были устроены береговые батареи, наблюдательные пункты, маяки, метеостанции. Во Вторую мировую появились радиолокационные станции, аэродромы. Они держали под контролем дороги к советским берегам, с них можно было наносить удары по нашим портам. Наконец, по международному праву от принадлежности Курил зависит сам статус Охотского моря! Если острова русские, то и море считается внутренним. Если же нет, то море оказывается открытым для любых других стран. Все, кто хочет, могут ловить здесь рыбу. Могут добывать нефть, обнаруженную на шельфе. Могут вводить военные эскадры. Сталин четко осознал, какую промашку (или что иное) допустили дипломаты Александра II, и наметил исправить ее. Включил Курилы в список территорий, которые должны вернуться к России.

Еще одной областью, намеченной для присоединения к СССР, стал изрядный кусок Восточной Пруссии. Его рассматривали как гнездо агрессии, откуда нацеливались нападения на соседей еще со времен крестоносцев. Впрочем, и он был утраченной территорией! В Семилетнюю войну Кенигсберг отвоевали наши войска, была учреждена новая российская губерния. Сумасбродный Петр III не сохранил ее, вернул своему кумиру Фридриху Великому. Петр III отдал, а Сталин решил не отдавать, удержать.

Но в Потсдаме Иосиф Виссарионович причислил к союзникам Гитлера не только Японию, а еще и Турцию. Скрытую союзницу, не решившуюся на агрессию. Но ведь и она вела себя отнюдь не нейтрально! Точно так же, как Япония, концентрировала войска на границе, оттягивая на себя советские контингенты. Закрыла проливы Босфор и Дарданеллы для держав антигитлеровской коалиции. Хотя суда Германии, Италии, Румынии, Болгарии пропускала. Как уже отмечалось, Турция до осени 1944 г. снабжала нацистскую промышленность хромовой рудой. За эти враждебные акции Сталин требовал удовлетворения. А именно – в 1921 г. Ленин уступил туркам Карсский и Ардаганский округа, ранее принадлежавшие России. Сталин указал, что они должны быть возвращены. Кроме того, Турция должна пустить русских на Босфор, выделить где-нибудь рядом с проливом место для устройства военной базы (это был проект Николая II, он прорабатывался в Первую мировую) [13, 142].

На конференции подобные претензии вызывали споры. Но западным державам очень уж сильно требовалась помощь Советского Союза в войне с Японией. После боданий и пререканий большая часть предложений Сталина была принята. США и Англия категорически отвергли только требования, касающиеся Турции. Дружно взяли ее под покровительство, ни о каком привлечении к ответственности даже слышать не желали. А при этом запугивали и подзуживали турок, вовлекали в грядущий союз. Словом, возможность появления русских на Босфоре осталась для западных стран таким же кошмаром, как в царские времена.

Из присоединенной Восточной Пруссии Сталин отдал Мемель (Клайпеду) в состав Литвы, а остальная территория с Кенигсбергом вошла в Российскую Федерацию. Была учреждена новая область, она так и называлась Кенигсбергской. Только в марте 1946 г. город переименовали в Калининград, и область, соответственно, стала Калининградской. Между прочим, при всех передвижках и перекраиваниях границ национальные проблемы решались по-разному. Поляки в доставшихся им регионах взялись круто притеснять немцев. До таких масштабных зверств, как в Чехии, дело не доходило, но местные власти унижали их, ущемляли при решении любого вопроса. А хулиганы и распоясавшиеся мужики отыгрывались на вчерашних господах. Если немцев избили, ограбили, изнасиловали, найти защиту было невозможно. Полиция и суды в любом случае принимали сторону поляков. Немцев целенаправленно выживали, и они стали уезжать.

В советской Кенигсбергской-Калининградской области ничего подобного не наблюдалось. Здесь не было ни депортаций, ни бесчинств. Сюда направляли русских переселенцев, но с немцами они находили общий язык. Вместе работали, заново отстраивали порушенные города. Только в 1948 г. правительство Германии обратилось с просьбой переселить соплеменников к ним, пополнить население своей страны, слишком уж поредевшее. Советское правительство согласилось. Кенигсбергских немцев постепенно и без каких бы то ни было эксцессов стали вывозить на запад. Никаких жалоб с их стороны не зафиксировано. Даже пропагандисты холодной войны не наскребли никаких «зверств».

Впрочем, это будет позже. А в Потсдаме готовились перелистнуть последнюю страницу Второй мировой войны. США, Англия и СССР выработали Потсдамскую декларацию, требующую от Японии безоговорочной капитуляции.

К декларации присоединились Китай, Франция. Правда, Советский Союз еще не поставил своей подписи. Намеревался поставить ее через несколько дней, когда сам вступит в войну. Но даже в этом отношении единства между союзниками уже не было. Военные аспекты все теснее переплетались с соображениями послевоенной политики.

В те же самые дни, когда «Большая тройка» изображала вежливые реверансы друг другу, на американском полигоне в штате Алабама была взорвана первая в мире ядерная бомба. Трумэну доложили об успешных испытаниях условной телеграммой: «Ребенок родился здоровым». Он не преминул сразу же показать, какой козырь у него появился. Высказал Сталину – отныне в распоряжении США имеется оружие неслыханной разрушительной силы. Американские и британские политики в своих мемуарах не скрывали, зачем было сделано такое предупреждение. Припугнуть русских. Но Сталин отреагировал весьма спокойно. Трумэн даже растерялся. Предполагал – советский лидер не понял, о чем идет речь. Хотя имеются свидетельства – он понял. Поручил Берии и Курчатову ускорить ядерные разработки [13, 54].

Но американцы не ограничились словесными предупреждениями. Обретенную мощь надлежало продемонстрировать воочию, на весь мир. Трумэн отдал приказ о ядерных бомбардировках Японии. Кроме устройства, взорванного в Алабаме, в данное время имелось лишь две готовых бомбы. При выборе целей для ударов военные объекты сразу же были отброшены. Вдруг промахнешься? Рассудили, что надо достичь максимального психологического эффекта. Откровенно ставилась задача: «Первое применение оружия должно быть достаточно значительным для международного признания его важности». Чтобы весь мир содрогнулся перед ядерной дубинкой!

Столица Японии, Токио, для таких задумок не годилась. Ее уже сожгли обычными бомбами. Для ядерной сперва наметили древнюю столицу, Киото. Но военный министр США Стимсон в молодости провел там медовый месяц, и ему стало жалко своих воспоминаний. Киото он вычеркнул. На первое место в списке целей вышла Хиросима. Ночью 6 августа с аэродрома на острове Тиниан взлетела группа самолетов В-29, один из них нес ядерное устройство. Другие должны были вести фото– и киносъемку. Японские радары засекли самолеты, была объявлена воздушная тревога. Но вскоре разобрались, что группа маленькая. Сочли, что летят разведчики, и тревогу отменили. У японцев уже было очень худо с горючим, не хватало истребителей. На перехват отдельных самолетов и небольших групп они не вылетали. А в 8.15 атомная бомба была сброшена над центром Хиросимы. Мощность взрыва составила 13–18 килотонн тротилового эквивалента. Территорию 11 квадратных километров захлестнул сплошной огненный смерч. Город исчез. Над морем пожара и смерти взвихрился чудовищный гриб, поднявший в небеса тучи пыли.

9 августа опять разразился ад. Ядерный гриб в несколько километров вздыбился над городом и портом Нагасаки. В Хиросиме в момент взрыва и ближайшее время после катастрофы погибло около 100 тыс. человек, в Нагасаки около 70 тыс. Хотя позже стало открываться, что ужас и смерть вовсе не ушли. Они только затаились. Люди были поражены радиоактивным излучением и не знали этого. Они дышали зараженной пылью, пили зараженную воду. К концу года скончались еще 120–140 тыс. Даже сами американцы еще не представляли, насколько опасно их новейшее оружие. После войны они расположили в этих городах крупные гарнизоны, в Хиросиме 40 тыс. солдат, в Нагасаки – 27 тыс. Они тоже стали умирать, повезли по домам лучевую болезнь…

Насколько оправданной была ядерная бомбардировка с военной точки зрения? Судите сами. Погибло лишь несколько сотен солдат и матросов, случайно находившихся в тыловых городах. Да и расчеты на решающий психологический эффект провалились. Поначалу японцы вообще не поняли, что произошло. Полагали, что Хиросиму и Нагасаки подвергли обычной ковровой бомбардировке, как Токио. Что уж говорить о потрясающем эффекте, если прежние бомбардировки по количеству жертв оказывались сопоставимы с ядерными? Они вызывали не панику, не отчаяние, а новую волну озлобления. Правительство Японии приняло решение поостеречься на будущее. Рассредоточить население из больших городов, эвакуировать в сельскую местность. Вопрос о капитуляции в эти дни вообще не поднимался. Атомные бомбы не стали толчком для таких обсуждений.

Но и сами американцы не считали, что они сломили противника. Главнокомандующий на Тихоокеанском театре военных действий Макартур прямо указывал: «Победа над Японией может быть гарантирована лишь в том случае, если будут разгромлены японские сухопутные силы». Трумэн намечал продолжить ядерные бомбардировки, когда будут готовы новые бомбы – одна к концу августа, три в сентябре. Но Военное министерство возражало. Настаивало, что бомбы надо копить. Пустить в ход, только когда начнется операция «Даунфул», то есть вторжение в саму Японию. Специалисты Генштаба доказывали, что в противном случае ядерное оружие не даст никакого ощутимого выигрыша.

Цель бомбардировок Хиросимы и Нагасаки, как и эффект, которого удалось достичь, оказались чисто политическими. Всему миру, и в первую очередь Советскому Союзу, показывали, кто выходит на роль мирового лидера. Недвусмысленно предупреждали – на пути у Америки становиться не нужно. Надо слушаться ее и пристраиваться к ней.

53. На сопках Маньчжурии

В течение всей войны советско-китайскую границу прикрывали два фронта. Дальневосточный был создан еще в 1938 г., в период боев на озере Хасан. В сентябре 1941 г., когда ожидалось вторжение японцев, был выделен небольшой Забайкальский фронт. В оперативное подчинение Дальневосточному фронту входили Тихоокеанский флот, Амурская флотилия. Служба здесь была тяжелой. В постоянном напряжении, в ожидании провокаций. Войска снабжались по скудной тыловой норме. Техники и артиллерии выделяли по минимуму. Полки и дивизии были некомплектными, армии малочисленными. В самые тяжелые периоды войны лучшие соединения отсюда забирали под Москву, Сталинград. Иногда забирали и командный состав. Считалось, что нужно стажироваться в действующих войсках, приобретать опыт современных боев. Так, командующий Дальневосточным фронтом генерал армии Апанасенко был переведен на должность заместителя командующего Воронежским фронтом, погиб от раны в Курском сражении. Командующий Забайкальским фронтом генерал-полковник Ковалев тоже был отличным военачальником, в Первую мировую командовал батальоном, в финской кампании – армией. Из Забайкалья он отправил сражаться с немцами 16 дивизий. А самого его не пустили. Возвращали рапорты и указывали – на востоке он нужнее.

Но задолго до падения Берлина на восточные окраины стало обращаться пристальное внимание. Генштаб начал прорабатывать предстоящие операции против Японии. А Сталин учел, что здешний театр боевых действий далеко оторван от Москвы. Для лучшего управления войсками предложил учредить отдельное главнокомандование на Дальнем Востоке. На пост главнокомандующего еще в октябре 1944 г. был определен маршал Василевский. Когда он возглавлял 3-й Белорусский фронт и брал Кенигсберг, то уже знал о своей будущей задаче, продумывал ее, изучал обстановку.

В конце 1944 г., после разгрома Финляндии и германской группировки в Заполярье, был расформирован Карельский фронт. Его штаб и органы управления во главе с маршалом Мерецковым были направлены на Дальний Восток. Туда же перевозили часть войск этого фронта. В Карелии и на Кольском полуострове они прекрасно научились действовать в горах и тайге, прорывать мощную оборону. Здесь природные условия были сходными, а японцы понастроили позиции еще мощнее, чем финны. Дальневосточный фронт разделялся надвое. Новый, под командованием Мерецкова (1-й Дальневосточный), разворачивался в Приморье. Старый, под командованием Пуркаева, становился 2-м Дальневосточным, он сдвигался и занимал более узкую полосу, на Амуре.

С весны 1945 г. поток перевозок нарастал. На огромные расстояния, свыше 10 тыс. км, перебрасывались три общевойсковых армии, одна танковая, две воздушных, несколько отдельных корпусов. Когда Германия капитулировала, на восток было переведено управление еще одного фронта, 2-го Украинского под командованием Малиновского. Для него тоже учли «привычную» специфику и накопленный опыт – глубокие прорывы по степям и горам Украины, Румынии, Венгрии. Примерно то же предстояло повторить. Как ни обидно было командующему Забайкальским фронтом Ковалеву, ему пришлось уступить руководство Малиновскому, а самому переместиться на пост его заместителя. Однако и масштабы фронта неизмеримо выросли – вместо двух армий в нем стало семь (в том числе одна танковая, одна воздушная и одна армия ПВО), конно-механизированная группа.

В общей сложности для ударов по японцам разворачивались 10 общевойсковых, одна танковая, три воздушных армии – 1,5 млн человек, 25 тыс. орудий, 5400 танков, 5 тыс. самолетов. Строились тысячи километров новых дорог, десятки аэродромов, завозились огромные запасы горючего, снарядов, бомб, продовольствия, обмундирования. Полностью скрыть такую подготовку было невозможно. Но советское командование всячески старалось замаскировать время, направление операций, их размах. Например, 1-й Дальневосточный фронт до поры до времени скромно именовался Приморской группой войск. Маршалы Василевский, Малиновский, Мерецков выступали на Дальнем Востоке под псевдонимами, им «снизили» воинские звания. Доходило до курьезов. Некоторые бывшие сослуживцы, знавшие маршалов в лицо, видели их с генеральскими погонами и шарахались прочь. Сочли, что человек угодил в опалу – разжаловали, сослали в глушь. Между тем «генералы-маршалы» объезжали войска, корректировали планы. В частности, Василевский и Малиновский продумали, каким образом можно ускорить продвижение Забайкальского фронта.

Противник был очень серьезным. В Маньчжурии стояла Квантунская армия. Слово «армия» в данном случае условно, она включала в себя три фронта, 6 армий. К ней примыкала группировка в Корее. Общие силы насчитывали 31 дивизию, 9 пехотных, 2 танковых бригады и бригаду смертников. Кроме того, командованию Квантунской армии подчинялись вооруженные силы Маньчжоу-Го (2 пехотных, 2 кавалерийских дивизии и 12 бригад) и Внутренней Монголии князя Де Вана (4 пехотных и 5 кавалерийских дивизий). К сражению с русскими готовились 1,3 млн солдат и офицеров, 6200 орудий, 1155 танков, 1900 самолетов, 25 кораблей [18].

Японские солдаты давно уже зарекомендовали себя чрезвычайно храбрыми, дисциплинированными и умелыми. А системы обороны в Маньчжурии наращивались более 10 лет! На строительные работы пригоняли пленных китайцев, мобилизованных крестьян. Потом их нередко уничтожали «для соблюдения тайны» [118]. Вдоль границ вытянулись 17 укрепрайонов общей протяженностью в 1000 км. Они перекрывали все дороги и долины, где считалось возможным вторжение значительных контингентов. Железобетонных дотов и артиллерийских капониров насчитывалось свыше 8 тыс., для укрытия от огня служили многоэтажные подземные казармы.

Потсдамскую декларацию о безоговорочной капитуляции Япония отвергла. Она до сих пор полагала, что Советский Союз вмешается не сразу. Пока русские раскачаются, перевезут войска через всю Сибирь. Но если и начнут, достаточно будет сдержать их месяц-другой. Начнутся суровые осенние непогоды, сибирская зима. Боевые действия заглохнут до весны. В Токио жила и надежда, что Сталин отомстит западным союзникам за затяжку со вторым фронтом. Формально объявит войну, но с активными операциями будет тянуть. Ну а противоречия между СССР и западными союзниками будут накапливаться, вот и откроется лазейка к спасению. Кстати, американцы тоже побаивались: вдруг русские расквитаются за второй фронт и прочие обманы? Впрочем, военные эксперты в Вашингтоне и Лондоне уверенно заявляли, что скорого окончания войны не предвидится, она еще потребует колоссальных жертв и затрат. Оптимисты прикидывали, что реально победить Японию получится в конце 1946 г. Пессимисты прогнозировали – в 1948 или 1949 г. [48, 67].

Хотя Сталин даже не рассматривал варианты с преднамеренным затягиванием войны. Он не уподоблялся британским или американским политикам, держался выше. Весь мир устал от войны, и наша страна в первую очередь. Мир сулил гораздо больше пользы, чем любые интриги. Прочный мир, когда люди вздохнут спокойно. Миллионы мужчин вернутся к семьям, к нормальному повседневному труду. Примутся восстанавливать разрушенное и созидать новое, рожать и растить детей. Мир нужен был поскорее. А для этого предстояло поскорее сокрушить японцев. Свалить их с ног одним ударом – с размаха, в полную силу.

8 августа 1945 г. СССР расторг дипломатические отношения с Японией. Объявил ей войну и присоединился к Потсдамской декларации, требуя полной капитуляции. А на следующее утро три советских фронта ринулись вперед. Забайкальский и 1-й Дальневосточный должны были подрезать Квантунскую армию с флангов, сомкнуться и окружить ее. 2-й Дальневосточный наносил вспомогательный удар посредине, рассекал японскую группировку надвое. Советский Тихоокеанский флот был в то время молодым, небольшим по составу. Всего 2 крейсера, дюжина эсминцев, 80 подводных лодок, остальное – торпедные катера, тральщики, сторожевики. Куда уж мериться с американцами или хотя бы с остатками японского флота! Но морские силы Японии были оттянуты на юг, и наши моряки постарались отрезать Квантунскую армию от ее родины. Корабли вышли на морские трассы, флотская авиация бомбила порты [69].

В Приморье перед 1-м Дальневосточным фронтом оборона была самой мощной. Здесь ощетинилось амбразурами и распласталось полями минных и проволочных заграждений 8 укрепрайонов. А на направлении главного удара в ночь перед наступлением разразилась буря, страшная гроза. О поддержке авиации говорить не приходилось, даже артиллерия не могла бить прицельно. Но Мерецков принял дерзкое решение атаковать вообще без артподготовки. Пускай прикрывает непогода! В ночной темноте, под сплошными потоками дождя передовые отряды пограничников и пехоты переплыли Уссури. Японцы никак не ждали появления русских в такое ненастье, наблюдатели попрятались. Но слепящие вспышки молний отразились вдруг на остриях штыков, из шквалов бури вынырнули солдаты, мокрые и неукротимые. Сваливались в укрытия и блиндажи, в унисон с оглушительными раскатами грома загрохотали гранаты. К утру наши воины уже углубились в неприятельскую оборону на 10 км [81].

В пробитые бреши ринулась 5-я советская армия. Суньфыньхэйский укрепрайон пал за один день. На флангах фронта буря не подыграла, завязались серьезные сражения. Но методы прорыва были хорошо отработаны. Долговременные огневые точки расстреливали тяжелой артиллерией или саперы подрывали их. Севернее 5-й наступала 1-я армия. Она серьезно отстала – ей пришлось без дорог пробираться через горы и пади, покрытые зарослями тайги. Кое-как расчищая себе путь, войска ползли по 5 км в день. Но и японцы не предполагали, что на этом направлении может пройти армия. Продравшись через леса, она резко увеличила скорость. Бросилась догонять 5-ю армию и с ходу влетела в большой город Муданьцзян. Здесь пересекались дороги, связывающие воедино все восточное крыло японского фронта! Неприятельское командование спохватилось, стало перекидывать сюда резервы. Яростной контратакой они выбили из города советские авангарды. Но подтягивались другие соединения 1-й армии, за Муданьцзян закипели упорные бои.

Однако основной сюрприз врагу преподнес Забайкальский фронт. Тут оборона была пожиже, опорные пункты располагались реже. Японцы пребывали в уверенности, что крупным войсковым объединениям в здешних краях наступать невозможно, да и незачем. К границе прилегала знойная пустыня Гоби, горы Большого Хингана. Перекрыть перевалы в горах было не так уж сложно. Неужели сюда полезут русские? Даже когда стало ясно, что СССР вскоре вступит в войну, японское командование считало этот участок безопасным.

Оно даже не прекратило других операций. Раньше громило войска Чан Кайши, а сейчас переключилось на коммунистов. Справедливо рассчитало, что Чан Кайши отплатит Мао Цзэдуну за прошлые подвохи, выручать не будет. Японцы развернули наступление на 8-ю китайскую армию (коммунистическую), окружили ее под Линцюанем. Уже неделю она сидела в блокаде, и неприятели вели перегруппировку, чтобы совсем добить ее.

Но именно отсюда, с западной стороны, СССР наметил прорезать глубокие тылы Квантунской армии. Войска Забайкальского фронта выдвигались на исходные позиции очень скрытно. Японцы не подозревали, какая масса войск накапливается в Даурии и Монголии. А в ночь на 9 августа пришли в движение единственная на Дальнем Востоке танковая армия (6-я генерала Кравченко), четыре общевойсковых армии, конно-механизированная группа Плиева – в ее состав вошла и армия союзной Монголии. Укрепрайоны противника, Халун-Аршанский и Хайларский, не атаковали. Их блокировали сильными заслонами и обошли. Наши штурмовые отряды смели японские заставы в промежутках между опорными пунктами, в прорыв сразу вошла танковая армия, на полной скорости устремилась к горам Большого Хингана [77].

В первый же день части Забайкальского фронта углубились в неприятельскую оборону на 50–60 км. Общевойсковую 53-ю армию Василевский и Малиновский пустили не впереди танковой, а за ней, «в затылок», чтобы закреплять прорыв. А впереди них 12-я воздушная армия месила узлы связи, штабы, железнодорожные станции. У японцев в самом начале сражения сломалось управление войсками. Где-то разбило радиостанции, где-то порвало телефонные и телеграфные провода. Посыльные не могли добраться до цели, по дорогам пылили русские танки. Покатилась неразбериха. Гарнизоны укрепрайонов намеревались стоять насмерть, под Хайларом в дотах и капонирах засела целая дивизия, жестоко огрызалась. Но сюда подвезли побольше артиллерии, в том числе гаубичный полк большой мощности. Стали долбить эти доты и капониры по очереди – прицельно, как в тире.

Тем временем 6-я танковая мчалась без остановок. Японцы уже оставили в покое 8-ю китайскую армию, прекратили трепать ее и лихорадочно перекидывали войска на перехват русских. Грузили в эшелоны пушки и солдат, набивали пехоту в машины, колонны взмыленных солдат топотали по дорогам бегом. Силились закупорить перевалы Хингана. А советские танки надо было задержать, пока подоспеют эти войска и организуют оборону. Для этого выставляли наспех надерганные отряды, команды смертников. Их вооружали минами – обвязываться ими и бросаться под танки. Или подсовывать мины на бамбуковых шестах под гусеницы.

Но затормозить целую армию было трудновато. Японские отряды давили на ходу. А неприятельские контингенты, назначенные перекрыть перевалы, опоздали. Вот их-то затормозила наша авиация. Бомбила, разгоняла с дорог, загромождала их разбитыми грудами машин и повозок. 6-я танковая благополучно проскочила перевалы, хлынула вниз со склонов Хингана. За пять дней операции она преодолела 450 км, двигалась по глубоким тылам Квантунской армии. Правда, у танкистов Кравченко иссякло горючее, а тылы безнадежно отстали. Но после того, как они вырвались из горных теснин, можно было остановиться. Со снабжением помогла авиация. Погодные условия были сложными, над Маньчжурией гуляли грозовые фронты. Посадочных площадок не было. Тем не менее летчики сумели за два дня доставить танкистам 940 тонн горючего.

Как уже отмечалось, 2-му Дальневосточному фронту отводилась вспомогательная роль. Он располагался между Забайкальским и 1-м Дальневосточным фронтами. Войск у него было меньше, на Амуре сосредоточились две армии и отдельный стрелковый корпус. Но артиллерии и авиации ему выделили вполне достаточно, свыше 6 тыс. орудий, 1300 самолетов. Кроме того, фронту помогали 126 кораблей – мониторы, канонерские лодки и бронекатера Амурской флотилии. 9 августа 2-й Дальневосточный тоже начал сражение. Мощная поддержка артиллерии и авиации сыграла свою роль. Ливни снарядов и бомб ошеломили и подавляли неприятеля. Наши солдаты форсировали Амур, за три дня очистили от противника правый берег. На этом направлении местность была тоже очень сложной для наступления – болота, горы Малого Хингана. Но ударный кулак 2-го Дальневосточного, 15-я армия, двинулась вдоль реки Сунгари. Ее сопровождала Амурская флотилия. Расчищала путь огнем сотен орудий, подвозила грузы. Наткнувшись на линии обороны, корабли высаживали десанты в тылу и на флангах японцев, вынуждая их отходить.

Тихоокеанскому флоту в ходе сражения была поставлена задача захватить порты Кореи. Перекрыть окна для эвакуации разбитых японских войск на родину. Сил у флота было не так уж много, но десанты высаживались цепочкой, по очереди. Сперва нацелились на порт Юки, ближайший к нашим границам. Его бомбила морская авиация, нанесли удар торпедные катера. В гавани потопили 12 транспортов. После этого корабли подвезли батальон морской пехоты. Японцы не стреляли, и десантники обнаружили, что они бросили город.

Следующим, без всяких пауз, атаковали порт Расин. Как только неприятели поняли, что намечается десант, они оставили отряд прикрытия, а основные силы гарнизона и японские учреждения ринулись из города прочь. Защитники пробовали отстреливаться, но их утюжили артиллерией и авиацией. Четыре сотни японцев перебили, столько же взяли в плен. С нашей стороны потери были только случайные – за несколько дней до операции американские самолеты набросали в море мин, на них подорвались и получили повреждения пароход, несколько катеров. Один из катеров затонул, погибло 7 человек.

Однако легкие успехи расслабили флотское командование. Оно понадеялось, что и следующая высадка, в Сейсине, станет подобием «прогулки». Этот порт, как и предыдущие, несколько раз навестили советские самолеты и торпедные катера. Находившиеся там неприятельские суда горели у причалов, тонули. Десант наметили в два эшелона, авангард и основные силы. Но авангард растянулся, одни подразделения уже отправились на высадку, другие только готовились к погрузке. 13 августа в Сейсине появился отряд из разведчиков и роты морской пехоты – 181 человек. Казалось, что даже этого достаточно, японцы растерялись. Матросы заняли порт и прилегающие кварталы.

Но Сейсин был большим городом, гарнизон составлял 4 тыс. солдат, и как раз сюда стала отходить 3-я японская армия, разгромленная в Приморье. Враг навалился на десант. Контратаками его разорвали надвое и отсекли от берега. Обе части были окружены. К вечеру подоспел второй советский отряд из 7 катеров, привез пулеметную роту, 90 матросов. Она тоже высадилась, но пробиться к своим не смогла, закрепилась на причалах. На следующее утро корабли Тихоокеанского флота доставили более крупную партию, батальон морской пехоты. Он ринулся на берег, отчаянной атакой отшвырнул японцев на два километра.

Но в это время возле города появились отступающие части 3-й японской армии. Их с марша послали в контратаку, они загнали батальон обратно в порт. Причем он не сумел соединиться с тремя остальными отрядами. Возник четвертый очаг боя. Корабли, привезшие десантников, остались в Сейсине, помогали огнем своих пушек. Из их экипажей сформировали отряд в 25 человек, ушел на берег подкрепить защитников плацдармов. За ночь отразили 14 японских контратак. Держались еле-еле, кончались патроны. А на третий день появилась свежая эскадра советских кораблей. Прибыли основные силы десанта, бригада морской пехоты. Однако к японцам подошли куда большие подкрепления, отборная дивизия императорской гвардии. Схлестнулись, и одолеть не смог никто.

Наконец, к нашим морякам прибыла десантная баржа с 7 танками Т-26 и 2 бронемашинами. На Сейсин направили значительные силы авиации, они били по скоплениям неприятеля, уничтожили бронепоезд, разгромили железнодорожную станцию. Танковая атака и скоординированный огонь кораблей принесли перелом в сражении. Японцы потекли прочь из города. В схватке за Сейсин погибло 250 советских воинов, но и задачу они выполнили важнейшую. Оказались перерезанными Приморское шоссе и железная дорога, связывающие корейские порты. Организованный отход Квантунской армии через Корею и вывоз ее в Японию были сорваны.

Страна восходящего солнца пребывала в полном трансе. Квантунскую армию, самую грозную ее силу, раскатали в пух и прах меньше чем за неделю! Вот теперь-то становилось ясно – даже потянуть время и продержаться подольше уже невозможно. Держаться стало нечем… В правительстве взяли верх сторонники примирения. Хотя они еще пытались как-то выкрутиться, обойти стороной условия общей капитуляции. 14 августа сановники со звукозаписывающей аппаратурой пожаловали к императору Хирохито. Он произнес высочайшее обращение к народу, 15 августа запись прозвучала по радио. Монарх говорил о необходимости прекратить бойню, но… слово «капитуляция» не промелькнуло в его речи ни разу.

В общем-то, император по японской традиции считался живым богом, говорить о капитуляции было для него даже неприлично. Но и никаких конкретных указаний армии и флоту не последовало. А военное командование брезгливо отвернулось от скисших министров. Войска продолжали сражаться. Известия о выступлении императора дошли до советских командиров. Они запрашивали вышестоящие инстанции, как на это реагировать. Василевский разъяснял, что прозвучало всего лишь декларативное заявление. Реальных шагов к миру еще нет, а значит, и оснований для изменения планов тоже нет [18].

На Забайкальском фронте 6-я танковая армия, дозаправившись топливом, 15 августа возобновила движение в глубину неприятельской территории, на Шэньян и Чанчунь. На 1-м Дальневосточном под Муданьцзяном линия фронта на некоторое время замерла. То наши соединения теснили врага, то подходили свежие японские дивизии и отбрасывали их. Но Мерецков остановил эти дергания. К Муданьцзяну, кроме 1-й армии, он повернул еще и соседнюю, 5-ю. Подтягивали артиллерию, катюши, танковые части. Японцы измочалились в контратаках, а потом на них обрушился массированный удар. Муданьцзян пал. А тем самым юго-восточная группировка Квантунской армии (17-й фронт и часть 1-го) оказалась отрезанной от своих. Войска 1-го Дальневосточного вырвались на оперативный простор, ринулись на Гирин и Харбин. 2-й Дальневосточный фронт приближался навстречу им, его армии надвигались на Харбин с севера – и еще раз расчленяли боевые порядки врага.

После этого даже японский командующий генерал Ямада пришел к выводу – брыкаться дальше не имеет смысла. 17 августа он обратился по радио к советскому руководству, предложил начать переговоры о перемирии. Ему ответили – условия японцам известны, они оговорены в Потсдамской декларации: безоговорочная капитуляция. Потребовали дополнить его заявление приказом войскам: прекратить огонь и сдаваться. 18 августа Ямада подписал такой приказ. В свою очередь, и Василевский отдал распоряжение: на тех участках, где неприятель складывает оружие, прекратить боевые действия.

В эти же дни, 17–19 августа, советские воздушные десанты высадились в крупных китайских городах Мукдене, Харбине, Гирине, Порт-Артуре, Даляне (Дальнем). Один из десантов был выброшен прямо на аэродром в Чанчуне, где располагался штаб Квантунской армии. Тут же, на взлетной полосе, захватили самолет, готовившийся подняться в воздух. На борту находилась группа офицеров и человек в штатском. Как выяснилось, это был император Маньчжурии Пу И. Плен он воспринял с явным облегчением, даже с радостью. Первым делом попросил, чтобы его отделили от японцев – боялся, что от него избавятся, как от лишнего свидетеля.

А на чанчуньский аэродром сел советский самолет, привез официальную миссию во главе с полковником Артеменко. После коротких переговоров Ямада подписал акт о капитуляции Квантунской армии. Артеменко настоял, чтобы неприятельский командующий немедленно выступил по радио, оповестил своих подчиненных. После этого обращения японцы начали сдаваться уже массово – целыми полками, дивизиями… Кстати, еще раз подтвердилась закономерность, отмеченная в событиях Великой Отечественной. Япония тоже сломалась в один из величайших православных праздников. Ведь 19 августа – день Преображения Господня.

54. Последние аккорды. Сахалин и Курилы

Одна из армий 2-го Дальневосточного фронта, 16-я, не участвовала в наступлении в Маньчжурии. Ее соединения были разбросаны на огромных расстояниях, прикрывали побережье Охотского моря, Северный Сахалин, Камчатку. Но и ей суждено было внести свой вклад в победу. В прошлых главах уже отмечалось, что СССР намеревался возвратить Южный Сахалин, утраченный в прошлой войне с Японией, а также Курилы – ведь договоры об их уступке, подписанные в 1855 и 1875 г., нарушили сами же японцы, когда напали на русских в 1904 г. Передача этих территорий нашей державе была утверждена в Ялте и Потсдаме, но было ясно, что никто их не преподнесет на блюдечке. Отбирать их предстояло силой.

Советскую и японскую половины Сахалина соединяла между собой единственная дорога, пролегавшая по болотистой долине реки Поронай. Неприятель перекрыл ее Котонским укрепрайоном, упирающимся в сопки и трясины. Здесь были оборудованы 17 крупных дотов и десятки мелких, 28 укрепленных артиллерийских позиций и 18 минометных. На усиление обороны была выдвинута пехотная дивизия, пограничные и жандармские части, отряды резервистов. В общей сложности защитников насчитывалось около 30 тыс.

Для штурма был определен 56-й стрелковый корпус генерала Дьякова. Он был смешанного состава – стрелковая дивизия всего одна, но две отдельных стрелковых бригады, артиллерийская бригада, танковая бригада и два отдельных танковых батальона. С воздуха поддерживала смешанная авиационная дивизия из 106 самолетов. К операции подключались также пограничники, корабли Тихоокеанского флота. Систему неприятельской обороны изучили досконально, продумали порядок действий. Операция началась на два дня позже, чем в Маньчжурии, 11 августа. Наши части завязали бой за передовой опорный пункт Хонда, после артиллерийских ударов захватили несколько дотов. Японцы взорвали мост через Поронай. Но в течение ночи удалось построить из бревен временную переправу, по ней двинулись танки. Драки были яростными, доходили до рукопашных. Но врага подавляли, теснили.

179-й советский полк был направлен по болотам в обход укрепленных позиций. Ему пришлось продираться через сплошные заросли леса и кустарника, солдаты брели по пояс и по грудь в воде, несли оружие над головой. Они внезапно появились возле опорного пункта Муйка и овладели им. Из соседних опорных пунктов открыли жестокий огонь, перехлестнув свинцом дорогу и не позволяя по ней продвигаться. Но полк опять свернул в болота и 13 августа вышел к городу и станции Котон (ныне Победино). В системе укрепрайона он был ключевым узлом сопротивления. Японцы тоже подводили сюда резервы, кинулись в контратаки. Схватки за Котон продолжались двое суток, и город был взят. В результате вся полоса укреплений оказалась взломанной. Теперь через Котон неприятеля обходили с тыла. А с фронта налегали основные силы 56-го корпуса. Батареи выводили на прямую наводку, уничтожая доты и дзоты.

Чтобы японцы скорее сломались, командующий 16-й армии генерал Черемисов наметил более глубокий обход. Корабли Северной Тихоокеанской флотилии взяли на борт стрелковую бригаду и 16 августа высадили ее в городе Торо (Шахтерске). После обстрела с моря наши солдаты и морская пехота одной атакой овладели портом и городом. Система японской обороны стала рушиться. Некоторые части спешили выбраться из ловушек. Другие еще сражались, но их окружали и добивали или вынуждали сдаться.

Становилось очевидно, что удержать Сахалин японцы уже не смогут. Добавилось обращение по радио императора Хирохито, а потом и заявление генерала Ямады о капитуляции. Но… все эти декларации и приказы как будто вообще не коснулись Сахалина! Здешние войска продолжали драться. Под натиском русских отходили постепенно и организованно, старались зацепиться на каждом удобном рубеже. Сперва у селения Китон (ныне Смирных – в честь геройски погибшего при штурме командира батальона). Потом возле городка Сикука (Поронайска). Потом у Мотомомари (Восточного), у Отиай (Долинска).

Дело было в том, что в Токио догадывались – русские намерены забрать Сахалин насовсем. Воинским контингентам на острове по секрету внушали: надо продержаться сколько можно. А под их прикрытием с Сахалина вывозилось все, что представляло какую-либо ценность. Оборудование мастерских, шахт, склады продукции, сельскохозяйственный инвентарь, скот. Да и сами японские части, постепенно оттягиваясь на юг, грузились на пароходы и отчаливали на родину.

Чтобы пресечь эти перевозки и заставить японцев бросить промежуточные рубежи обороны, 20 августа корабли Тихоокеанского флота высадили еще один десант – в Маока (Холмске). А 25 августа был высажен воздушный десант в Тойохара (Южно-Сахалинск), где неприятели силились организовать круговую оборону. В этот же день советская эскадра появилась у главного сахалинского порта Отомари (Корсаков). Как раз отсюда велась эвакуация имущества и войск. Японцы уже пали духом, сопротивления не оказывали. Гарнизон сдался. А после занятия Отомари выбраться с острова стало вообще проблематично. Остатки защитников сложили оружие – всего насчитали 18 тыс. пленных.

На континенте приказ о капитуляции тоже выполнили не все японские военные. Фанатики кричали, что это измена. Собирали вокруг себя добровольцев и бросались в бой, чтобы погибнуть. Хватало и самоубийц, в данном плане национальная традиция оказывалась прочной. Офицеры резали себе животы, стрелялись. Летчики взмывали в небо и пикировали, расшибаясь в лепешку. Некоторые части и подразделения еще пытались как-то избежать сдачи. Тихоокеанский флот продолжил цепочку десантов по корейским портам – от советской границы все дальше на юг. После Сейсина была захвачена пристань Дзесин. А следующей целью был намечен Гендзан (Вонсан), самый крупный порт Северной Кореи.

Когда прибыли советские корабли с десантом, они застали в городе много японских войск. Одни уже находились на пароходах, другие ждали погрузки. Огонь они не открыли, но капитулировать отказались. Когда высадились десантники, японцы окружили их. Сутки держали друг друга на прицеле, вели переговоры. Японское начальство все-таки поняло, что деваться некуда, их все равно не выпустят. Приказало сдаваться. Но подчиненные не спешили выполнять это распоряжение. Сидели по своим казармам и лагерям, тянули время. Происходили мелкие стычки, перестрелки. А кое-кто разбивался на маленькие отрядики и разбегался. Хотя шансов уцелеть у них почти не было. Корейцы и китайцы относились к японцам крайне враждебно. С мелкими группами расправлялись без всякой жалости.

Зато русских встречали бурями восторга. Да и то сказать, кончилось их рабство! Китайцы на севере своей страны жили под японским игом уже полтора десятилетия, а корейцы и того больше, со времен Русско-японской войны. Это иго казалось вечным, японское могущество – несокрушимым. И вдруг его одним ударом разнесли в пыль! Пройдет 20–30 лет, и китайцы начнут переписывать свою историю. Будут внушать детишкам, что Советский Союз нарушил… суверенитет Китая! Вторгся на его территорию без спроса! Японцев-то победил, но для китайского глаза было оскорблением присутствие чужеземных войск на родной земле. Оставлю подобные рассуждения на совести идеологов Мао Цзэдуна. Хотя в какой-то мере им можно было посочувствовать. Придумать более умную и логичную ложь на данную тему было невозможно. Главное – хоть чем-нибудь замалевать память о бурной радости освобождения в августе 1945 г.

Избавление пришло не только к китайцам. В Маньчжурии наши войска обнаружили большие лагеря, где содержались более 70 тыс. пленных американцев, англичан, голландцев. В их числе оказалась целая плеяда союзных военачальников, старшим числился американский командующий на Филиппинах генерал Уэйнрайт, сдавшийся в 1942 г. В лагерях тоже хватало восторгов, заверений в вечной дружбе. А русские вели себя так же, как привыкли в подобных случаях. Жалели, искренне стремились помочь. Принялись кормить, подлечивать. Известили американцев, что они могут забирать своих соотечественников хоть сейчас. Те и впрямь не заставили себя ждать. На ближайших аэродромах стали приземляться самолеты США. Вывезти всех пленных было непростой задачей, но Уэйнрайта с прочими генералами забрали мгновенно – как бы в порывах благодарности не наговорили лишнего.

И совершенно особенную радость эта победа вызвала у русских. В Маньчжурии их проживало очень много. Еще при царе сюда ехали предприниматели, мастеровые. Харбин строился на русские деньги и считался «русским» городом. Русские кварталы появились и в других городах. В Гражданскую войну к соплеменникам хлынули белогвардейцы, массы беженцев. При японцах им досталось ох как не сладко! Оккупанты установили своеобразную национальную иерархию, и русским досталось последнее место – после японцев, корейцев, маньчжуров, китайцев. Им в последнюю очередь отоваривались продовольственные пайки. Их унижали, грабили налогами и реквизициями, мобилизовали на принудительные работы. Могли и просто убить, если не угодили.

А сейчас бывшие белогвардейцы, переселенцы, беженцы рыдали от умиления, слыша родную речь! Они-то покидали Россию больную, умирающую в крови смуты и террора, в разрухе и голоде. Нынче Россия сама пришла к ним. Другая, преобразившаяся. Сверкающая золотыми погонами на плечах! Звенящая наградами за Берлин, Будапешт, Вену. Грохочущая по мостовым колоннами танков, автомашин, бесчисленных орудий. Насколько же высоко и гордо звучало имя русских! Насколько почетным было ощущать причастность к русским! Дети белогвардейцев оказывались самой надежной и активной опорой советских комендатур. Вооружались трофейными винтовками, помогали патрулировать улицы, поддерживать порядок, выявлять, где еще прячутся японцы и их пособники.

Правда, и среди русских нашлись пособники. Если в Европе некоторые эмигрантские лидеры силились подстроиться в союзники к Гитлеру, то на востоке в альянс с Японией вступили генералы Г. М. Семенов, А. П. Бакшеев, руководители политических организаций К. В. Родзаевский, А. Ф. Власьев, Б. Н. Шепунов, И. А. Михайлов. Провозглашали, что Токио поможет освобождению России от большевиков, но в рамках «освобождения» вместе с чужеземными офицерами прорабатывали проекты создания марионеточного образования Сибирь-Го. Для себя в этом «свободном государстве» примеряли роли правителей. А для реализации подобных планов помогали создавать разведывательные и диверсионные отряды, даже казачьи части для предстоящего вторжения в СССР. Во время войны эти формирования не сыграли никакой роли. Но советские спецслужбы держали руководителей на заметке. При вступлении в Маньчжурию оперативные группы всех взяли.

Если же кого-то не успели взять, то позаботились сами японцы. Например, в 1938 г. к ним перебежал начальник управления НКВД по Дальневосточному краю Генрих Самуилович Люшков. Выдал советскую агентуру и другие секреты, помогал организовывать разведывательные операции, поучаствовал в кампании разоблачений «сталинского террора». Но 16 августа 1945 г. его вызвал начальник Дайренской военной миссии Такэока и предложил совершить самоубийство. Люшков энтузиазма не проявил, и Такэока велел то ли пристрелить, то ли удушить его.

В досье советских органов госбезопасности давно копились материалы и о японском центре по разработке бактериологического оружия, «отряде 731». Была подготовлена операция по его захвату. Правда, японское начальство очень быстро отреагировало на разгром своих войск, принялось заметать следы. Большую часть подопытных людей и документации уничтожили, основные преступники сбежали. Младший персонал пытались вывезти, но когда выяснилось, что дороги перекрыты русскими, сотрудников заставили принять яд. Тем не менее улик собрали немало, они были представлены миру на Хабаровском процессе в 1949 г.

От захватчиков очищались не только Китай и Корея. От сокрушительного удара русских рухнула вся гигантская империя, которую Япония сколачивала сталью, кровью и неимоверными человеческими страданиями. В Индонезии националисты во главе с Сукарно успешно пользовались покровительством японцев. Но теперь они разорвали отношения с оккупантами. Вооруженные отряды, созданные под эгидой Японии, принялись разоружать ее гарнизоны. Впрочем, и под власть Нидерландов индонезийцы возвращаться не спешили, Сукарно провозгласил независимость.

Верхушка Таиланда заранее навела тайные связи с американцами и англичанами, а потом разыграла политический спектакль. Здешний диктатор Пибунсонграм слишком уж нагло обманул западные державы в 1941 г., перекинувшись от них в союз с японцами. Сейчас Пибунсонграм объявил об отставке, пустил на свое место Алайвонга, и исчезли препятствия для обратного кульбита. Новое правительство сразу заключило союз с Англией и США. Хотя при этом из состава Таиланда выпали Лаос и Камбоджа, подаренные токийскими хозяевами. Вернуться под управление Франции они тоже не стремились, здешние партизаны объявляли свои страны свободными.

А во Вьетнаме обстановка получилась вообще сложная. В южных портах высадились англичане. Появились и представители деголлевской Франции. Но вьетнамцы налюбовались, как французы лебезили перед японцами, и смотрели на них косо. В северные районы страны вошли китайские войска Чан Кайши. Точнее, вошли части, состоявшие в основном из вьетнамцев. Те самые, которые при разоружении колониальной армии ушли к китайцам. Чан Кайши с западными державами ни в коей мере не ссорился, признавал, что собственность должна вернуться к прежним владельцам.

Партизанские контингенты Вьетминя отступили от гоминьдановцев. Но, покидая северные районы, они двинулись к столице, Ханою. Хо Ши Мин призвал народ к всеобщему восстанию и революции. Однако философствующий император Бао Дай ничего плохого вьетнамцам не сделал, и коммунист Хо Ши Мин сделал ловкий ход – пригласил его «советником» в свое правительство. Император согласился, поэтому переворот прошел легко. Войска Бао Дая вливались в армию Вьетминя, 25 августа было объявлено о создании Демократической республики Вьетнам. После катастрофы Квантунской армии стали сдаваться и японские войска на Филиппинах. Во внутренних районах островов они могли держаться еще долго, но держаться стало незачем.

Но в одном месте бои разыгрались как бы с запозданием. На Курилах. На этих островах у японцев были устроены военные базы, пристани, аэродромы. Общая численность гарнизонов составляла 80 тыс. солдат и офицеров. В их распоряжении было 200 орудий, 60 танков. Особенно сильно были укреплены самый северный остров, Шумшу, и соседний с ним, Парамушир. От Шумшу до Камчатки всего 6,5 мили, и японское командование правильно оценивало – этот остров самый уязвимый для десантов. А потом можно двигаться от острова к острову, по цепочке.

Шумшу превратили в крепость, не хуже Иводзимы или Окинавы. Тут построили 34 больших бетонных артиллерийских дота и 24 дзота, 310 пулеметных укреплений, бетонированные убежища глубиной до 50 м, все это связывалось воедино системами подземных ходов. На Шумшу располагались все 60 танков, около 100 орудий. А силы Советского Союза были велики – но все-таки небезграничны. Основные контингенты нацеливались для решения самых трудных задач, в Маньчжурии. Можно было подождать, пока они высвободятся, потом перевезти на Камчатку, но это заняло бы много времени. Начнутся осенние штормы и ураганы. Играли свою роль и главные опасения, по поводу международной обстановки. Не изменится ли она?

Наступление на Курилы было решено организовать весьма ограниченными силами, так сказать, «местными», войсками Камчатского оборонительного района. Конечно, их подкрепили пополнениями, артиллерией. Для десантирования выделялись стрелковая дивизия, гаубичный полк, батальон морской пехоты, команды пограничников. В общем-то соотношение оказывалось неожиданным. К штурму готовилось 15 тыс. наших солдат и матросов. В 5 с лишним раз меньше, чем японцев на Курилах. И даже меньше, чем на двух северных островах. Не было преимущества в артиллерии. Не было таких грозных эскадр, как у американцев, – высаживать и прикрывать десанты предстояло кораблям Петропавловской военно-морской базы: 2 сторожевика, минный заградитель, плавучая батарея, тральщики, катера, десантные баржи, вспомогательные суда [18, 69].

Из-за этого наступление все-таки отложили. Выжидали момент, когда Японию уже сломят, – существовала надежда, что гарнизоны на островах сопротивляться не будут и операция обойдется вообще без крови. Вроде бы такой момент настал. Прозвучали заявления японского правительства, командования Квантунской армии. В ночь на 18 августа советские береговые батареи, стоявшие на оконечности Камчатского полуострова, начали артиллерийскую подготовку. Снаряды дальнобойных орудий перелетали через пролив, рвались на Шумшу. Цели были разведаны и рассчитаны заранее. Нанесла удар и советская авиация. Хотя в большей мере должен был сработать психологический эффект. Обстрел подтолкнет японцев, что и им пришла пора вывешивать белые флаги.

Утром из Петропавловска подошла флотилия с десантом. Однако благие надежды не оправдались. Курилы считались территорией самой Японии. Гарнизоны намеревались оборонять их, невзирая ни на какие заявления высокого начальства. Вместо белых флагов ударили пушки и пулеметы. Снаряды попадали в корабли, рвались на палубах, где скопились десантники. Эскадра ответила всей артиллерией. Пронеслась команда на высадку. Но у петропавловских моряков не было опыта в подобных операциях. Капитаны опасались посадить корабли на прибрежные камни и мели, а выйти из-под обстрела стремились побыстрее. Личный состав высаживали за 100–150 м от берега. Совсем рукой подать, но люди были обвешаны оружием, боеприпасами. Некоторые не выдерживали груза, тонули.

Невзирая на эти трудности и на вражеский огонь, передовой отряд выбрался на остров. Их было 1300 человек – пограничники, морская пехота и стрелковый полк. Неприятель оказался в замешательстве. Он явно не ждал столь дерзкой высадки. Посты и охранение, стоявшие на берегу, откатились назад, к своим дотам и батареям. Пользуясь этим, наши воины захватили ближайшие к морю линии окопов и блиндажей. Но неприятельское командование опомнилось. Принялось грамотно управлять своей артиллерией. Она сосредоточила огонь на советских кораблях и била весьма точно. Потопила 3 катера, 7 десантных барж. Еще 8 судов получили различные повреждения.

А на десантников неприятели обрушили контратаки, выпустили все свои танки. На Шумшу начали перебрасывать подкрепления с соседнего острова Парамушир. Поднялись самолеты с курильских аэродромов, пытались бомбить нашу флотилию. Подоспела наша авиация, отгоняла японскую. Но помочь десанту она не могла из-за тумана, бомбила японские объекты только на Парамушире. Тем не менее засевшие во вражеских окопах солдаты и матросы дрались героически. Японскую пехоту встречали пулями, схлестывались с ней в яростных рукопашных. Наползающие танки подрывали гранатами, подстреливали из противотанковых ружей. Потом наладили связь со своими кораблями, начали корректировать их огонь по танкам.

К вечеру на подступах к плацдарму чадили 40 мертвых танков, вокруг них во множестве валялись тела неприятельских солдат. А тем временем к острову подошел еще один отряд кораблей, в темноте стал высаживаться второй эшелон десанта – стрелковый и артиллерийский полки. Когда на плацдарме появились гаубицы и минометы, положение сразу упрочилось. На следующий день японцы уже не отваживались на вылазки. Наши войска начали планомерно очищать остров. Сосредотачивали весь огонь полевых орудий и кораблей на тех или иных огневых точках противника. Разбивали их, брали и нацеливались на следующие. Потери сразу снизились, и японцы поняли – это конец.

Появился парламентер, передал просьбу своего командования начать переговоры о капитуляции. Огонь прекратился. Но этим же вечером летчик-камикадзе спикировал и врезался в советский тральщик, потопив его. А 20-го корабли с советской делегацией направились для переговоров к неприятельской базе. Неожиданно японские батареи ударили по ним, были убитые и раненые. В ответ последовала авиационная бомбардировка и возобновился штурм. Но он длился уже недолго. Неприятели прислали новых парламентеров, соглашались на капитуляцию. 23 августа на острове Шумшу сложили оружие 12 тыс. японцев, на Парамушире 8 тыс.

Как выяснилось, операция по захвату Курил оказалась не только оправданной, но и весьма своевременной. Спохватились американцы! Они тоже сообразили, какое исключительное положение занимают острова у восточных берегов России. Вспомнили и про статус Охотского моря. Напомню – если все берега принадлежат одному государству, то море считается внутренним. Если же хоть один остров принадлежит другому государству, море открытое, туда могут заходить любые корабли.

18 августа, когда наши бойцы отбивались от японских танков на кромке острова Шумшу, к Сталину вдруг обратился президент Трумэн. С одной стороны, он вроде бы подтвердил согласие уступить Курилы Советскому Союзу. Но при этом вдруг потребовал отдать один из островов США под авиационную базу для «военных и коммерческих целей». 22 августа Сталин ответил с предельной откровенностью. Указал, что выделение на Курилах острова для американцев «не было предусмотрено решением трех держав ни в Крыму, ни в Берлине и ни в коей мере не вытекает из принятых там решений. Во-вторых, требования такого рода обычно предъявляют либо побежденному государству, либо такому союзному государству, которое само не в состоянии защитить ту или иную часть своей территории и выражает готовность ввиду этого предоставить своему союзнику соответствующую базу. Я не думаю, чтобы Советский Союз можно было причислить к разряду таких государств».

Да уж, к беззащитным странам СССР никак нельзя было причислить! Кампанию на Дальнем Востоке по праву можно было считать самой блестящей операцией Второй мировой войны! За неделю лучшие войска Японии были уничтожены! Только убитыми неприятель потерял 84 тыс. человек, 650 тыс. попали в плен! При этом урон советских войск оказался весьма скромным. В сражениях полегло 12 тыс. наших воинов, около 20 тыс. получили ранения. С таким успехом приходилось считаться даже Трумэну. Отпор, полученный от Сталина, он вынужден был проглотить. Смолчал и о претензиях на чужое больше не заикался.

А советские флотилии и воинские части после взятия северных Курильских островов стали высаживать десанты на следующие. По очереди – остров Анциферова, Онекотан, Маканруши, Матуа. В это время высвободились морские и сухопутные силы, действовавшие на Сахалине. Отсюда также были высланы отряды, занимали южные острова – Уруп, Итуруп, Кунашир, Шикотан. Боев больше не было. Некоторым гарнизонам удалось эвакуироваться в Японию, другие сдавались. Присоединение Курил к России стоило жизни свыше 500 нашим воинам, около тысячи получили ранения. Японцы потеряли около тысячи убитых и раненых, 50 тыс. пополнили ряды пленных.

2 сентября на борту линкора «Миссури» Япония подписала акт о безоговорочной капитуляции. А Сталин по данному поводу еще раз подчеркнул – возрождается великая Российская империя. Первая мировая разрушила ее. В горниле и страданиях Второй мировой она воскресла. В обращении к гражданам о капитуляции Японии Иосиф Виссарионович подтвердил эту преемственность. Он говорил: «Поражение русских войск в 1904 г. в период Русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и знал, что настанет день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старшего поколения, этого дня. И вот этот день наступил…» [112].

Этот день наступил. 3 сентября был установлен новый государственный праздник, День победы над милитаристской Японией. Впрочем, операция на Курилах еще продолжалась. Там были мелкие островки, где у японцев располагались отряды по 10–20 солдат – посты, наблюдатели, обслуживающий персонал маяков, метеостанций. Наши войска поначалу на такие островки не отвлекались. Но и японцы в суматохе разгрома забыли о своих постах. Выделять суда, чтобы вывезти их на родину, не считали нужным. Моряки Тихоокеанского флота и десантники занимали эти острова уже в середине сентября.

На Дальнем Востоке для руководства морскими силами находился народный комиссар военно-морского флота адмирал Н. Г. Кузнецов. В телефонном разговоре с ним Сталин поинтересовался: «Все еще воюете?» Пошутил: «На Хоккайдо высаживаться не следует». Кузнецов так же в шутку ответил: «Без приказа не будем». Этот диалог адмирал без задней мысли привел в своих мемуарах [69]. Мог ли он предвидеть, что с юмором у западных историков туговато? На основе двух шутливых фраз впоследствии была раздута одна из антисоветских сенсаций. Дескать, Сталин хотел вторгнуться в саму Японию, планировал десант на Хоккайдо, но в последний момент отменил…

Заключение

Над земным шаром наконец-то воцарилась тишина. Он устал от грохота разрывов. Все человечество устало – от страха, напряжения, состояния неуверенности и непредсказуемости. Война наполнила недра планеты миллионами человеческих тел. Она оборвала, по различным оценкам, от 60 до 80 млн жизней. О советских потерях уже говорилось. Возможно, они оказались самыми большими – 26,5 млн человек. Я оговорился «возможно», потому что очень разнятся данные о потерях Китая. Обычно приводят цифру в 10 млн, но сами китайцы оценивают количество жертв гораздо больше – до 35 млн. Война, оккупация и связанные с ними бедствия опустошали страну полтора десятилетия, и жертвы никто не считал, особенно среди мирного населения.

В других государствах основной урон тоже приходится на мирное население. И особенно пострадали та его часть, которая побывала под пятой оккупантов. В Польше погибло 6 млн человек. В Югославии – 1 млн. Это результаты репрессий, карательных экспедиций, разрухи. По Индонезии фронт прокатился быстро. Но интервенция развалила хозяйство, разразился голод. Добавились эпидемии, а с распространением опасных заболеваний японцы боролись так же, как с партизанами, – сжигали деревни вместе с жителями. Погибло 4 млн. Аналогичным образом Французский Индокитай (Вьетнам, Лаос, Камбоджа) потерял 2 млн, Бирма – 1,1 млн, Филиппины – 1 млн. В Эфиопии погибло 860 тыс. человек. Тут постарались обе стороны, как англичане, так и итальянцы. А в Индии никаких оккупантов не было. Зато были хозяева-колонизаторы, и страшный голодомор унес 3,5 млн жизней.

Потери западных держав были довольно умеренными. США – 400 тыс. человек, Англия – 380 тыс. Правда, они всегда занижали свой урон, чтобы не расстраивать граждан. К тому же в цифры потерь не включали союзников и сателлитов, сражавшихся под их знаменами. А ведь они тоже погибали. Канадцев полегло 40 тыс., австралийцев 23 тыс., новозеландцев 11 тыс., южноафриканцев 9 тыс. В составе англо-американской коалиции воевало значительное число индусов, бирманцев, поляков, малайцев, греков, филиппинцев, арабов, мексиканцев, но их учитывали далеко не всегда.

Государства, развязавшие войну, были потрепаны очень сильно. Германия потеряла около 12 млн человек, Япония – около 2 млн на фронтах и 700 тыс. в тылу (от бомбежек), Румыния – около миллиона, Венгрия – 600 тыс., Италия – 400 тыс. А в некоторых странах разобраться с потерями оказывается не так-то просто. В Чехословакии на германской службе погибло куда больше солдат, чем воинов, сражавшихся против Германии в составе русских или британских войск. Примерно такая же картина у французов, бельгийцев, нидерландцев, датчан, норвежцев. В тылу сотни тысяч французов и чехов, десятки тысяч бельгийцев и голландцев погибали от рук оккупантов. А на фронтах множество их соотечественников полегло на стороне оккупантов. Кстати, даже среди эсэсовцев, устроивших бойню во французском Орадуре, больше половины составляли эльзасцы. То есть французы…

Вторая мировая война перетряхнула всю планету, и ее отголоски принимали разные формы. Например, в Греции она почти без перерыва перетекла в гражданскую. Снова по горам шла пальба. Снова каратели истребляли население. Только теперь карателей посылали не немцы, а англичане. Масштабная гражданская война всколыхнулась и в Китае. Во Вьетнаме, Индонезии, Палестине, Ираке, Алжире, Марокко разгорались освободительные войны. Забурлила Индия…

А в это же время на Украине развернулись операции против бандеровцев. Жестокие бои продолжались до 1950 г., когда остатки националистических «куреней» ломанулись спасаться, прорываться за границу. Аналогичным образом в Польше безобразничали отряды Армии Крайовой. Их отлавливали, громили. В Прибалтике война против «лесных братьев» затянулась до 1953 г.

Ну а на Тихом океане еще долго обнаруживались «забытые» японские отряды. Последним продолжал Вторую мировую войну младший лейтенант Хиро Онода на Филиппинах. Он скрывался в джунглях 29 лет, убил и ранил 130 человек. В 1974 г. его встретил японский студент Норио Судзуки. Онода пояснил, что не может нарушить присягу. В Японии удалось разыскать его командира майора Тинигути, давно находившегося в отставке. Его привезли на Филиппины, он лично отдал приказ младшему лейтенанту, и тот сдался. При нем была винтовка «арисака» в отличном состоянии с 500 патронами, 4 гранаты и самурайский меч.

Но это было уже искаженное эхо былых битв, героическое превращалось в абсурдное. А в 1945 г. люди ликовали. Самая страшная война в человеческой истории завершилась. Казалось само собой разумеющимся, что виновники чудовищной катастрофы должны быть наказаны. Казалось очевидным, что мир должен измениться. Разве он не вынесет уроки из перенесенных бедствий? Разве не станет мудрее, добрее, чище? Разве не должна сама история повернуть на иной путь, светлый и безоблачный?… Подобные чаяния вроде бы начали исполняться. Государства с различным общественным устройством выражали готовность дружить, вырабатывать общую политику. Для этого возникла Организация Объединенных Наций. А для расследования механизмов агрессии и наказания виновных были сформированы два Международных трибунала. В Нюрнберге, для германских деятелей, и в Токио, для японских.

Но западные державы, вырабатывая уставы Международных трибуналов, позаботились ввести пункт, запрещавший затрагивать вопросы, способные дискредитировать победителей. Объяснили – в противном случае подсудимые и защита смогут использовать подобные факты для вбивания клиньев между союзниками, сорвать правосудие. Что ж, у Советского Союза в данном отношении тоже было не все ладно. Он когда-то пытался дружить с Германией, заключал пакт Молотова – Риббентропа. Наша страна согласилась, что о таких страничках прошлого лучше не вспоминать. Однако для англичан и американцев данный пункт оказался гораздо важнее! Они не только избежали упреков в попустительстве Гитлеру, в уступках ему Австрии и Чехословакии. Они заведомо отсекли причастность западных теневых кругов к приводу нацистов к власти. Оставили за кадром связи Германии с заокеанскими фирмами и банками. Имеются сведения, что в последующие годы выделялись значительные суммы для целенаправленного уничтожения информации о соучастии США в подготовке войны.

Что касается самого Нюрнбергского процесса, то он длился около года. Перед трибуналом прошли сотни свидетелей, были рассмотрены тысячи документов, доказаны факты преднамеренной агрессии, чудовищные планы в отношении порабощенных народов, вскрыты улики массовых зверств [101]… Но можно отметить еще одну особенность. Нюрнбергский процесс обошел молчанием не только финансовые связи нацизма, но и его оккультные корни, хотя таких фактов было предостаточно. Никто не касался сатанистской «новой религии», мистических увлечений руководителей Третьего рейха, черных магических обрядов СС. Как отмечает автор работ на данную тему о. Сергий (Кондаков), «это молчание красноречивее всех слов свидетельствует, что тайна беззакония уже в действии» [63].

Международный трибунал осудил нацизм, СС, гестапо и еще ряд преступных организаций. Однако число персональных подсудимых ограничилось двумя десятками. Их специально подбирали таким образом, чтобы каждый из них представлял те или иные ведомства Третьего рейха. Двое из них, Геринг и Лей, «меча Немезиды» не дождались, покончили с собой. Десятерых повесили. Семерых приговорили к тюремному заключению, от 10 лет до пожизненного. Троих трибунал, невзирая на «особое мнение» советской стороны, оправдал. Ганса Фриче – он был второстепенным сотрудником отдела пропаганды и всего лишь «замещал» мертвого Геббельса. Франца фон Папена – видного политика и масона, одну из главных фигур в операции по приведению к власти Гитлера. Третьим стал банкир Ялмар Шахт. «Мировая закулиса» своих эмиссаров не обидела, взяла под покровительство.

В Нюрнберге по обвинению в заговоре против мира предполагалось также судить руководителей германских концернов. Эту касту на скамье подсудимых должен был представлять Густав Крупп. Но американские врачи определили, что он тяжело болен, перед трибуналом предстать не может. Его выпустили без суда. Обвинение промышленников решили выделить в особый процесс. При этом госсекретарь США Бирнс направил секретное указание главному обвинителю в Нюрнберге американскому генералу Тэйлору: «Соединенные Штаты не могут официально предстать в роли государства, не желающего организации такого процесса… Но если планы этого процесса провалятся то ли вследствие несогласия между остальными тремя правительствами, то ли вследствие того, что одно… из правительств не согласится на условия и требования, которые необходимы с точки зрения интересов США, то тем лучше» [101, 118].

Так и случилось. Процесс над олигархами исподволь развалили. Сперва вместо одного процесса решили проводить несколько, над разными концернами. Потом уточнили – процессы станут не международными, их проведут силами только американцев. А из Вашингтона последовала директива американским трибуналам: «Принять как прецедент приговор, по которому был оправдан Шахт». Даже при всем желании оправдать оказалось непросто. По делу компании Круппа перед судом предстал Альфред Крупп, наследник Густава, фактически руководивший фирмой отца, и девять директоров. Всплыл собственный концлагерь, вымершие от истощения тысячи пленных и «остарбайтеров». Альфред Крупп получил 12 лет с конфискацией имущества, его концерн было решено расчленить. Но вскоре конфискацию отменили. Крупп вышел на волю в 1951 г. Его фирма не только избежала расчленения, но в условиях послевоенного хаоса скупила новые предприятия. Аналогичным образом закончились дела «И. Г. Фарбениндустри», Флика и др.

В Токио прошел процесс, аналогичный Нюрнбергскому. На скамье подсудимых оказались японские военные и политики. Шестерых казнили, несколько человек отправили за решетку [118]. Но и здесь многие важные аспекты остались в тени. Явное поощрение японской подготовки к войне со стороны США, обеспечение Японии нефтью и прочими стратегическими материалами, грязные провокации Перл-Харбора. Некоторым странам позволили самим расправиться со своими лидерами, помогавшими Гитлеру. В Румынии казнили Антонеску, в Венгрии – Салаши.

Но проходило и множество второстепенных судебных процессов, на них «мировая общественность» уже не обращала внимания, и наказания оказывались мягче. Казнили немногих, большинство подсудимых отделались разными сроками заключения – а потом одна за другой пошли амнистии, сокращавшие эти сроки. Так, на процессе руководителей айнзатцкоманд, осуществлявших массовые расстрелы в СССР, Польше и других странах, к смерти было приговорено 14 человек, но приговоры привели в исполнение только четверым, остальным смягчили. Один из начальников айнзатцкоманд, доктор Сикс, получил 20 лет – но уже в 1952 г. вышел на свободу. На другом процессе руководитель рейхсканцелярии Ламмерс, причастный к распоряжениям о массовых убийствах, тоже получил 20 лет – а на свободе очутился в 1951 г. Смягчали меры наказания и на процессе врачей, производивших эксперименты над людьми [149].

Часть нацистских преступников передавали «германскому правосудию», и многие из них вообще избежали наказания. Правда, Ялмара Шахта немцы все-таки судили, дали ему 8 лет «за участие в создании и в деятельности национал-социалистского государства насилия, принесшего бедствия многим миллионам людей в Германии и во всем мире». Но очень быстро переговоры пересмотрели, смягчили. А потом и вовсе объявили Шахта невиновным и выпустили. Сразу после освобождения он основал в Дюссельдорфе мощную банковскую фирму «Шахт и Ко». «Германскому правосудию» был передан и главный банкир Гитлера Курт фон Шредер. Он за «преступления против человечности» получил… три месяца заключения. Может, дали бы и меньше, но он три месяца просидел под следствием, вот и приговорили, чтобы с учетом предварительного тут же освободить.

Жену коменданта Бухенвальда Ильзе Кох, прозванную «Бухенвальдской сукой» – жуткую садистку, которая убивала людей, собирая коллекцию татуировок и изготовляя абажуры из человеческой кожи, приговорили к пожизненному заключению. Вскоре срок сократили до четырех лет. А в 1951 г. она обрела свободу. Обергруппенфюрер СС Бах-Зелевский руководил карательными акциями в Белоруссии. Именно он устраивал для Гиммлера показательный расстрел в Минске и давал об этом свидетельские показания на Нюрнбергском процессе. Но за кровавые дела на Востоке Бах-Зелевский не понес никакого наказания. Его судили лишь за то, что в 1934 г., в «Ночь длинных ножей», он убил активиста СА Хоберга. Получил четыре года. А в отношении оберштурмбаннфюрера Кристмана, командовавшего карателями в Краснодаре, было начато следствие, долго тянулось и в 1974 г. было прекращено. Материалы о массовых убийствах на Кубани, представленные советской Генпрокуратурой, германские судебные органы сочли «недостаточными» [73]…

Кстати, избежали наказания и японские ученые из «отряда 731». Те из них, кто сумел улизнуть от советских оперативников, выскочить в Японию или Южную Корею, попали в руки американских властей. К ответственности их не привлекали. Данные, полученные в изуверских опытах над людьми, признавались весьма ценными, их с интересом изучали американские коллеги. А самих японских специалистов привлекли к аналогичным разработкам в США, к программам создания бактериологического и химического оружия против русских. Дело-то нужное, квалифицированные кадры на дороге не валяются.

В 1950-х начали выходить из заключения и бывшие руководители Третьего рейха, осужденные Нюрнбергским трибуналом. Выпустили приговоренного к пожизненному заключению гросс-адмирала Редера. Выпустили Функа – бывший президент Рейхсбанка, переправлявший ценности в Швейцарию, вместо пожизненного заключения отсидел 11 лет. И только одному осужденному пришлось действительно сидеть до конца жизни. Рудольфу Гессу. Видать, чересчур много знал, вот и сочли, что лучше ему умереть в тюрьме.

В общем-то, пересмотры приговоров и изменение отношения к нацистским преступникам были неслучайными. Резко менялся международный климат. Розовые мечты человечества о мудром и справедливом мире быстро рассеивались. Соединенные Штаты единолично и откровенно, ни с кем не считаясь, стали предъявлять претензии на роль мирового хозяина. Тут-то и открылось, что Организацию Объединенных Наций Америка рассматривает только в качестве собственного инструмента международного регулирования.

Она перешагнула даже через англичан. В Вашингтоне негласно поддерживали освободительное движение в колониях, готовы были поощрять и националистов, и коммунистов. Пускай Британская империя рушится, как и французская, голландская! А Америка начала подминать под себя и освобождающиеся страны, и европейские державы. Родился «план Маршалла» – втягивания Европы в экономическую зависимость от США. Наряду с ним появился «план Баруха» – от всех государств потребовали признать ядерную монополию США, отказаться от разработок в данной области. Нетрудно понять, к чему это вело. Америка возвышалась над земным шаром, пощелкивая ядерным бичом и угрожая любому непокорному…

Но нет! Не получилось! Камнем преткновения на пути этих проектов оказался Советский Союз. По сути, произошло еще одно чудо. Великое чудо. Невзирая на колоссальные жертвы, на катастрофические материальные затраты, наша страна вышла из войны отнюдь не «на костылях». Не ослабленной, а наоборот – усилившейся! Нет, Россия усилилась не богатствами в банковских сейфах. Не изобилием барахла, не бытовыми благами и ассортиментом доступных удовольствий. Какие уж богатства, какие блага! Страна жила впроголодь, люди затягивали пояса, отказывая себе во всем. Зато Россия была сильна духом. Сильна общим воодушевлением. Она находилась на небывалом патриотическом подъеме и была готова преодолеть любые преграды!

Свою колоссальную, небывалую до сих пор силу она блестяще продемонстрировала и в последних сражениях с Германией, и в войне против Японии. Но неизмеримая мощь всенародного подвига продолжала сказываться и дальше! Господь по-прежнему помогал русским! В невероятные сроки, всего за одну пятилетку, удалось не только преодолеть послевоенную разруху, но и совершить ошеломляющий рывок. Уровень производства на 73 % превысил довоенный! А в августе 1949 г. Советский Союз провел успешные испытания собственной атомной бомбы. Вот и получилось, что глобальные американские планы о достижении мирового господства опять провалились. Старый многополярный мир действительно оказался разрушенным. Но он не стал однополярным. Он превратился в двухполярный. Тем самым начиналась новая эпоха – холодной войны. Кстати, этот термин придумал наш «хороший знакомый», Бернард Барух – автор кризисов, провокаций, главная теневая опора Вильсона, Рузвельта, Трумэна…

Что остается добавить? Все-таки мы с вами говорим о прошлом. Великом, блестящем прошлом. Но Советская сверхдержава, невзирая на весь этот блеск и величие, оказалась непрочной. Как уже отмечалось, Сталин не сделал главного и решающего шага по возвращению к традициям Российской империи. Не отверг революционные установки марксизма-ленинизма. Правда, он не позволял своим идеологам возобновить гонения на церковь, но и не осудил прошлых гонений. Не повернул народ к истинным духовным ценностям, к Богу. А что может быть прочным без Бога?

Все достижения оказались обратимыми. Умер Сталин, и до власти дорвался Хрущев. Одна за другой покатились разрушительные кампании «второй коллективизации», «второй индустриализации», культурной революции. Забурлили водовороты реформ, разваливающих Вооруженные Силы. Грянули и новые богоборческие ураганы… Периоды буйных ломок сменялись «застоями», потом приходили новые реформаторы, снова ломали. Ну а плоды пожинала западная «закулиса»! Уж она-то вовсю помогала ломать, умело направляла разрушительные процессы. А в 1990-х, после крушения СССР, давние цели транснациональных олигархов наконец-то исполнились. Мир на самом деле стал однополярным. Советский Союз расчленили на части и стравили их враждовать между собой. Россию добивают водкой и развращением молодежи. Спивайтесь, подыхайте, сами хороните друг друга и еще оплачивайте собственное убийство! Гораздо чище, выгоднее и удобнее, чем айнзатцкоманды и концлагеря.

Даже родная история забывается и искажается. В том числе история Великой Отечественной. Последние ветераны умирают. Правда засоряется канализацией мифотворчества. «Вечные огни» гасятся за неоплаченные счета газовым компаниям. Многочисленные памятники со статуями солдат или подешевле, без статуй, ветшают, покрываются трещинами облупленного гипса, обваливаются. Для ремонта у местных властей не хватает денег, а часто и желания. Надписи «Никто не забыт и ничто не забыто» тускнеют и выцветают.

Грустно? Да, грустно. Но и закономерно. Ведь сами эти слова, «никто не забыт и ничто не забыто» – всего лишь поэтическая гипербола. Человеческая память смертна, как и сами люди. А «вечные огни» – не более чем языческие символы, перенятые в советское время из западных масонских традиций. Кстати, даже памятники в нашей стране начали строить только в относительно позднюю эпоху, с XVIII столетия. Для православных обычаев они чужды. На Руси не считали нужным тратить средства и силы на установку бесполезных истуканов. А тем более умножать их десятками тысяч! Зачем? Роль памятников всегда играли храмы. Их возводили в честь тех или иных свершений. Тем самым благодарили Господа, на службах поминали погибших и усопших. Но одновременно обозначали ясный ориентир для потомков…

Это и есть вечное. Через храм связываются воедино разные поколения – прошлые, настоящие, будущие. Они вместе, они части одного целого. Каждый храм сам по себе может быть закрыт, уничтожен, но он неразрывно связан с другими, и в целом церковь нерушима. Вечен и подвиг нашего народа. Информация о нем может стираться или уродоваться. Но сам подвиг уже совершен, и он никуда не денется. Он отмечен у Господа. Ведь наши с вами предки спасли целый мир! Одолели и загнали в преисподнюю нечисть и бесовщину, не позволили ей восторжествовать над земным шаром. Разве этого мало?

Они защитили Русь, защитили своих близких. Защитили своих потомков, нас с вами – но одновременно послужили и Богу. Они и уходили не в потусторонние «валгаллы», не во тьму кромешную, а туда же, к светлым и благодатным небесным покровителям Руси. Туда вереницами и потоками шли безвестные страдальцы, обратившиеся к Господу в ужасе и мучениях. Многие обращались, как евангельский разбойник, уже будучи обреченными на своих крестах. Другие со Христом поднимались в схватку и уподоблялись Ему Самому, жертвуя собою за други своя. Сколько их было!.. А Господь принимал их. Населял и умножал ими Свое Царство.

Оно и сейчас рядом с нами, Царствие Небесное. Вечное. Неизменное и незыблемое. Над ним не властны никакие земные бури, никакие реформы, фальсификации. Его невозможно расшатать, извратить, отравить. Царствие Небесное – это очень красиво и очень легко. Настолько красиво и настолько легко, что этого нельзя выразить словами. Наш язык слишком беден, в нем нет слов, способных хотя бы приближенно отобразить его. Его можно только почувствовать – иногда. Если позволит Господь. Если Он пожелает лишний раз вразумить нас и подсказать – вот оно, Его Царство. Совсем-совсем близко.

Неизменен и Сам Господь. Он Тот же, что приходил к людям для проповеди Нового Завета, для Своей Жертвы Распятия. Тот же, что приходил вразумить русский народ и призвать к покаянию в годы войны. И Он же приходит теперь. Приходит в каждом храме, на каждой Литургии в чаше Св. Причастия. А рядом с Ним всегда – Его Мать. Своим вечным взором, теплым и участливым, Она глядит на многие поколения людей с древних икон. Кого-то Она вдохновляла на подвиги и труды, кого-то укрепляла и поддерживала в беде, а кого-то укоряла, наставляла, оплакивала. Знаменуя чудо грядущих побед, Она явилась нашим воинам над руинами Сталинграда. И точно так же Она обращается к нам с вами. Зовет нас к Себе и за Собой. Зовет к Своему Сыну. А неужели существуют хоть какие-то силы, способные устоять против Них?

Собор Архистратига Михаила и прочих Небесных Сил бесплотных, 21 ноября 2013 г. от Рождества Христова

Список литературы

1. Святое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, Синодальное издание.

2. Алещенко Н. М. Они защищали Одессу. М.: ДОСААФ, 1970.

3. Андреева Е. Генерал Власов и Русское освободительное движение. М.: Странник, 1993.

4. Артемьев В. П. Первая дивизия РОА. Лондон: Онтарио, 1974.

5. Архив полковника Хауза, с предисл. А. И. Уткина. М.: ACT, 2004.

6. Баграмян И. Х. Великого народа сыновья. М.: Воениздат, 1984.

7. Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. СПб.: Всемирное слово, 1992.

8. Батов П. И. В походах и боях. М.: Воениздат, 1974.

9. Безыменский Л. А. Разгаданные загадки Третьего рейха. М.: АПН, 1984.

10. Безыменский Л. А. Тайный фронт против второго фронта. М.: АПН, 1987.

11. Бережков В. М. Рядом со Сталиным. М.: Вагриус, 1999.

12. Бережков В. М. С дипломатической миссией в Берлин, 1940–1941 гг. М.: АПН, 1966.

13. Берия С. Мой отец – Лаврентий Берия. М.: Современник, 1994.

14. Большая советская энциклопедия. Т. 1–30. М., 1970–1978.

15. Борисов О. Б., Колпаков Б. Г. Советско-китайские отношения. М., 1972.

16. Брусилов Л. А. Мои воспоминания. М.: Воениздат, 1983.

17. Буденный С. М. Пройденный путь. М.: Воениздат, 1959.

18. Василевский A. M. Дело всей жизни. М.: Политиздат, 1974.

19. Вержховский Д. В., Ляхов В. Ф. Первая мировая война 1914–1918 гг. М., 1964.

20. Верт Н. История Советского государства. М.: Прогресс-академия, 1994.

21. Вершинин К. А. Четвертая воздушная. М.: Воениздат, 1975.

22. Владимиров П. П. Особый район Китая. 1942–1945. М.: АПН, 1977.

23. Волков А., Славин С. Адмирал Канарис – «Железный» адмирал. Смоленск: Русич, 1998.

24. Воронов Н. Н. На службе военной. М.: Воениздат, 1963.

25. Воскресенская 3. Под псевдонимом Ирина. Комментарии полк. Э. П. Шарапова. М.: Современник, 1997.

26. Всемирная история в 24 т. Т. 19–22. Минск: Литература, 1997.

27. Галицкий И. П. Дорогу открывали саперы. М.: Воениздат, 1983.

28. Геббельс Й. Последние записи. Смоленск: Русич, 1993.

29. Герцштейн Р. Э. Война, которую выиграл Гитлер. Смоленск: Русич, 1996.

30. Гладков В. Ф. Десант на Эльтиген. М.: Воениздат, 1981.

31. Гнев на милость. Сборник статей на духовно-патриотическую тему. М., 2010.

32. Говоров Л. А. В боях за город Ленина. М.: Воениздат, 1945.

33. Горев А., Зимянин В. Неру. М.: Молодая гвардия, 1980.

34. Гриф секретности снят. М., 1993.

35. Гудериан Г. Воспоминания солдата. Смоленск: Русич, 1998.

36. Громыко Л. А. Памятное. Т. 1–2. М.: Политиздат, 1988.

37. Даллес А. Асы шпионажа. М.: Центрполиграф, 2004.

38. Дарваш Й. Город на трясине. М.: Воениздат, 1972.

39. Деларю Ж., История гестапо. Смоленск: Русич, 1993.

40. Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР. М.: Сов. Россия, 1992.

41. Жадов А. С. Четыре года войны. М.: Воениздат, 1945.

42. Жолудев Л. В. Стальная эскадрилья. М.: Воениздат, 1972.

43. Жуков Г. К. Воспоминания и размышления. Т. 1–2. М.: АПН, 1974.

44. Иванян Э. А. Белый дом: президенты и политика. М.: Политиздат, 1979.

45. Иосиф Виссарионович Сталин. Краткая биография. М.: Госполитиздат, 1949.

46. История внешней политики СССР. Т. 1, 1917–1945. М., 1976.

47. История военного искусства. Сборник материалов. Вып. III. М., Воениздат, 1952.

48. История России, XX век / Под ред. В. П. Дмитренко. М.: ACT, 1996.

49. История Русско-японской войны 1904–1905 гг. М.: Наука, 1977.

50. Кабанов П. А. Стальные перегоны. М.: Военздат, 1973.

51. Каганович Л. Памятные записки. М.: Вагриус, 1996.

52. Кардашев В. Рокоссовский. М.: Молодая гвардия, 1972.

53. Карпов В. Маршал Жуков. М.: Вече, 1994.

54. Карпов В. Жуков на фронтах Великой войны. М.: Вече, 1996.

55. Карпов В. В. Полководец. М.: Вече, 1994.

56. Карышев М. Последние дни бункера / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

57. Катуков М. Е. На острие главного удара. М.: Воениздат, 1974.

58. Кемпка Э. Я сжег Адольфа Гитлера. М.: Раритет, 1991.

59. Килзер Л. Предавший Гитлера: Мартин Борман и падение Третьего рейха. М.: Эксмо, 2002.

60. Козлов В. И. Люди особого склада. Минск, 1973.

61. Колесников М. Таким был Рихард Зорге. М.: Воениздат, 1965.

62. Комин В. В. Белая эмиграция и Вторая мировая война. Калинин, 1979.

63. Кондаков С. За нас молитвы светозарного сонма святых, в земле российской воссиявших // Витязь. – № 1, 2005.

64. Конев И. С. Записки командующего фронтом. М.: Голос, 2000.

65. Косолапов Р. И. Слово товарищу Сталину, М.: Алгоритм, 2002.

66. Красовский С. А. Жизнь в авиации. М.: Воениздат, 1960.

67. Кредер А. А. Новейшая история зарубежных стран. М.: Центр гум. образования, 1998.

68. Кромиади К. Г. За землю и волю. Сан-Франциско, 1980.

69. Кузнецов Н. Г. Курсом к победе. М.: Голос, 2000.

70. Кулиш В. М. История второго фронта. М.: Наука, 1971.

71. Кульков Е. Н., Ржешевский О. А., Челышев И. А. Правда и ложь о Второй мировой войне. М.: Воениздат, 1988.

72. Майский И. М. Воспоминания советского дипломата. М., 1971.

73. Майоров Н. Краснодарский процесс / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

74. Макаренко Я. И. Белые флаги над Берлином. М.: Воениздат, 1976.

75. Максимов С. С. История одного предательства / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

76. Малиновский Р. Я. В большом наступлении. М.: Воениздат, 1964.

77. Малиновский Р. Я. На службе военной. М.: ДОСААФ, 1971.

78. Манштейн Э. Утерянные победы. М.: ACT, 2002.

79. Мельников Д. Е., Черная Л. Б. Преступник номер один. Нацистский режим и его фюрер. М.: АПН, 1981.

80. Мельников С. И. Маршал Рыбалко. Киев: Политиздат, 1980.

81. Мерецков К. А. На службе народу. М.: Политиздат, 1970.

82. Меркулов Д. Н., Бобровник В. М. Контрреволюция и национальная идея России. М.: 2003.

83. Минаков В. И. Фронт до самого неба. М.: ДОСААФ, 1977.

84. Мирецкий С. Преступники в фельдмаршальских мундирах / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

85. Митчем С. Фельдмаршалы Гитлера и их битвы. Смоленск: Русич, 1998.

86. Муравьев В. К. Испытатели ВВС. М.: Воениздат, 1990.

87. Мюллер В. Я нашел подлинную родину. Записки немецкого генерала. М.: Прогресс, 1974.

88. Непознанный мир веры. М.: Изд. Сретенского монастыря, 2011.

89. Новак Т. Ф. Пароль знают немногие. М.: Воениздат, 1975.

90. Новиков И. Г. Руины стреляют в упор. Минск, 1965.

91. НТС. Мысль и дело. М.: Посев, 1999.

92. Оглашению подлежит, СССР – Германия. 1939–1941. Документы и материалы. М.: Моск. рабочий, 1991.

93. Павленко П. П. Мартин Борман: «Серый кардинал» III рейха. Смоленск: Русич, 1998.

94. Переписка председателя Совета министров СССР с президентом США и премьер-министром Великобритании во время Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. в 2-х т. М.: Политиздат, 1976.

95. Пикер Г. Застольные разговоры Гитлера. Смоленск: Русич, 1993.

96. Повель Л., Бержье Ж. Утро магов. М.: Русский раритет, 1992.

97. Покрышкин А. И. Познать себя, М.: ДОСААФ, 1986.

98. Полевой Б. Эти четыре года. Т. 1–2. М.: Молодая гвардия, 1974.

99. Полищук Б. Д. Вызывает «401-й». М.: ДОСААФ, 1979.

100. Полководцы и военачальники Великой Отечественной войны. М.: Воениздат, 1971.

101. Полторак А. И. Нюрнбергский эпилог. М.: Воениздат, 1969.

102. Поляков Г. Военное духовенство России. М.: ТИИЦ, 2002.

103. Радо Ш. Под псевдонимом Дора. М.: Воениздат, 1973.

104. Раушнинг Г. Говорит Гитлер. Зверь из бездны. М.: Миф, 1993.

105. Ржевская Е. М. Берлин, май 1945. М.: ДОСААФ, 1975.

106. Риббентроп И. Тайная дипломатия III рейха. Смоленск: Русич, 1999.

107. Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М.: Воениздат, 1968.

108. Руге В. Гинденбург. М.: Мысль, 1981.

109. Руге В. Как Гитлер пришел к власти. М.: Мысль, 1985.

110. Самойлов Е. От белой гвардии – к фашизму / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

111. Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. Послесл. и коммент. М. Назарова. М.: Русская идея, 1998.

112. Семанов С. Н. Сталин. Уроки жизни и деятельности. М.: ЭКСМО-Алгоритм, 2002.

113. Сергеев Ф. Тайные операции нацистской разведки. М.: Политиздат, 1991.

114. Симонов К. М. Сто суток войны. Смоленск: Русич, 1999.

115. Симонов К. М. Разные дни войны. Собр. соч. в 10 т., т. 9. М.: Худож. литерат., 1983.

116. Скоморохов Н. М. Боем живет истребитель. М.: Воениздат, 1975.

117. Скорцени О. Секретные задания РСХА. / Короли диверсий. М.: Прибой, 1997.

118. Смирнов Л. И., Зайцев Е. Б. Суд в Токио. М.: Воениздат, 1978.

119. Советские полководцы и военачальники. Сборник. М.: Молодая гвардия, 1988.

120. Советский энциклопедический словарь. М.: Сов. энциклопедия, 1987.

121. Соколов Б. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши. Минск: Радиола-плюс, 2000.

122. Соловьев Б. Г. Суходеев В. В. Полководец Сталин. М.: ЭКСМО, 2003.

123. Суворов В. Очищение. М.: ACT, 1998.

124. Судоплатов П. А. Разведка и Кремль. М.: Гея, 1996.

125. Судоплатов П. А. Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930–1950 годы. М.: Олма-пресс, 1997.

126. Spence Richard В. Trust no one the secret world of Sidney Reilly. Feral House, Los Angeles.

127. Сто сорок бесед с Молотовым. Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.

128. Сухомлин В. Гитлеровцы в Париже // Новый мир. – № 11–12. – М., 1965.

129. Сьюард Д. Наполеон и Гитлер. Смоленск: Русич, 1995.

130. Титов Ф. Клятвопреступники / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

131. Токарев М. В замкнутом круге / Неотвратимое возмездие. М.: Воениздат, 1979.

132. Треппер Л. Большая игра. М.: Политиздат, 1990.

133. Успенский В. Д. Поход без привала. М., 1977.

134. Уткин А. И. Вторая мировая война. М.: Алгоритм, 2002.

135. Федоров А. Ф. Последняя зима. М.: Сов. писатель, 1981.

136. Филиппов И. Ф. Записки о Третьем рейхе. М.: Международные отношения, 1970.

137. Худалов Х. А. У кромки континента. М.: Воениздат, 1974.

138. Черчилль У. Вторая мировая война. Р-н-Д.: Феникс, 1997.

139. Чухрай Г. Н. Моя война. М.: Алгоритм, 2001.

140. Шамбаров В. Е. Агенты Берии в руководстве гестапо. М.: Алгоритм, 2008.

141. Шамбаров В. Е. Антисоветчина. Оборотни в Кремле. М., 2008.

142. Шамбаров В. Е. Последняя битва императоров. М.: Алгоритм, 2012.

143. Шамбаров В. Е. Гитлер – император из тьмы. М.: Алгоритм, 2013.

144. Шамбаров В. Е. Казачество. Путь воинов Христовых. М.: Алгоритм, 2012.

145. Шамбаров В. Е. Нашествие чужих. Заговор против империи. М.: Алгоритм, 2007.

146. Шамбаров В. Е. Оккультные корни Октябрьской революции. М.: Алгоритм, 2006.

147. Шафаренко П. М. На разных фронтах. М.: Воениздат, 1978.

148. Шелленберг В. В паутине СД. Минск: Радиола-плюс, 1999.

149. Ширер У. Крах нацистской империи. Смоленск: Русич, 1998.

150. Шпеер А. Воспоминания. Смоленск: Русич, 1992.

151. Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1975.

152. Штрик-Штрикфельдт В. Против Сталина и Гитлера. Франкфурт-на-Майне: Посев, 1970.

Оглавление