«Рожденная контрреволюцией. Борьба с агентами врага»

Андрей Александрович Иванов Рожденная контрреволюцией Борьба с агентами врага

Введение

Согласно энциклопедическим определениям контрразведка (контршпионаж) — это «деятельность, осуществляемая специальными органами государства для борьбы против разведок других государств»[1] или «работа по срыву покушений, шпионажа, диверсионной и подрывной деятельности иностранных разведывательных служб»[2].

Одним из основополагающих принципов деятельности контрразведывательных органов любого государства, независимо от общественно-политического строя, является «использование тайных, негласных методов и средств для решения законодательно закрепленных задач»[3]. Как следствие основная масса граждан страны находится в неведении относительно сущности работы спецслужб, что естественным образом порождает появление разнообразных слухов и сплетен, закрепляемых в массовом сознании в форме стереотипов.

Мировая практика показывает, что подобные стереотипы в основном носят весьма нелицеприятный для контрразведчиков характер, так как большинству людей от природы свойственно бояться неизвестных или непонятных им явлений, к которым относится и скрытая от глаз обывателей борьбы со шпионажем. Исходя из этого задача такой научной дисциплины, как история спецслужб, состоит в детальном описании деятельности органов государственной безопасности в прошлом для повышения их авторитета в настоящем и будущем.

В нынешних условиях дихотомического рассмотрения Гражданской войны в России требуется принципиальное переосмысление данного конфликта не под углом исключительно войны «красных» против «белых» или «белых» против «красных», а как одного из этапов развития отечественных спецслужб в конкретно-исторической ситуации противоборства ведущих военно-политических блоков внутри страны.

Глава 1 Становление отечественной военной контрразведки в период Первой мировой войны (1914–1918 гг.)

1.1. Контрразведка Российской империи в преддверии мировой войны

Начало XX века стало для России временем потрясений. Поражение в Русско-японской войне и последовавшая за ним революция 1904–1905 годов пошатнули основы самодержавия и породили в обществе страх перед будущим. В этих условиях все большую роль в жизни страны начинали играть органы государственной безопасности, призванные обеспечить незыблемость существующего строя.

Это происходило на фоне роста недоверия к Русской армии, оказавшейся не в силах противостоять японским вооруженным силам. Общественные деятели Российской империи стали ратовать за проведение широкомасштабных военных реформ, потеряв веру в боеспособность имперских войск. Издание Манифеста 17 октября дало им возможность открыто высказывать эти суждения в Государственной Думе, что подтолкнуло Николая II к началу преобразований.

В течение 1907–1912 годов в Российской армии были проведены следующие мероприятия. Во-первых, осуществлена реорганизация военного управления, способствовавшая его централизации путем сосредоточения контроля над армией исключительно в Военном министерстве. Во-вторых, введена территориальная система комплектования вооруженных сил, увеличившая их численность. В-третьих, создана Высшая аттестационная комиссия, на которую с 1906 года было возложено определение порядка назначения офицеров на высшие командные должности. В-четвертых, Военное министерство приступило к перевооружению армии современной техникой[4].

В ходе военных реформ помимо вооруженных сил претерпела заметные изменения и система отечественных спецслужб. Активная деятельность вражеской разведки в годы Русско-японской войны была сочтена одной из немаловажных причин поражения России[5]. Поскольку в Российской империи не существовало единого органа по борьбе с иностранным шпионажем, отсутствие четкого разграничения «сфер влияния» в этой области между Департаментом полиции (ДП), Отдельным корпусом жандармов (ОКЖ) и Отдельным корпусом пограничной стражи, а также бессистемность контрразведывательных мероприятий в значительной степени затрудняли выявление агентов противника. Разбалансированность системы государственных учреждений в области контршпионажа вынудила царское правительство пойти на создание специальной службы военного контроля, обеспечивающей борьбу с иностранными разведками как в мирное время, так и в период военных действий.

Следует заметить, что организация профессиональной службы военной контрразведки развернулась в России не на пустом месте. Так еще в 1903 году по инициативе военного министра генерала А. Н. Куропаткина и с согласия Николая II[6] было создано «Разведочное отделение Главного штаба» под руководством жандармского ротмистра В. Н. Лаврова. Это был, без сомнения, выдающийся для своего времени человек, которого характеризовали не только высокий профессионализм в области агентурной работы, но и «наблюдательность, дотошность, умение разбираться в людях и быстро находить выход из самых затруднительных ситуаций»[7].

Возглавляемое им отделение представляло собой немногочисленную (всего 21 сотрудник), хорошо законспирированную организацию, не имевшую, однако, филиалов на местах. Одной из ее задач стало негласное наблюдение за деятельностью иностранных шпионов и их агентов из числа русских подданных.

Конечно, называть это учреждение полноценной службой контрразведки было бы опрометчиво, так как оно далеко не во всем соответствовало основным признакам, превращающим контршпионаж в самостоятельный вид государственной деятельности:

1) возникновение обособленного в структурном отношении органа контрразведки;

2) постановка четких самостоятельных целей и задач перед данным органом;

3) специальное нормативно-правовое обеспечение его организации и деятельности;

4) формирование специальных сил, средств, форм и методов;

5) выделение в государственном бюджете отдельных статей финансирования.

Вообще создание «Разведочного отделения» шло в общем русле развития Европейских служб внутренней безопасности, вызванных небывалым ростом международной напряженности в начале XX века. Главным фактором в данном случае являлось усиление противоречий между Великобританией и Германией, повлекшее за собой серьезную активизацию немецкой разведки, что вынуждало правительства многих европейских стран уделять большое внимание борьбе с иностранными шпионами.

Франция сосредоточила свою контрразведку в ведении «Второго бюро» Генерального штаба, образованного в 1871 году[8]. В 1877 году в Англии с этой же целью был создан Криминалистический департамент расследований[9]. Несколько позже подобную деятельность стал вести и Генштаб Австро-Венгрии[10].

Российская империя серьезно отстала как от своих противников, так и союзников на поприще организации военно-контрольных ведомств, но все же успела создать их до начала мировой войны.

Необходимость создания такой организации, по мнению А. Н. Куропаткина, определялась тем, что «совершенствующаяся с каждым годом система подготовки армии, а равно предварительная разработка стратегических планов на первый период кампании приобретают действительное значение лишь в том случае, если они остаются тайной для предполагаемого противника; поэтому делом первостепенной важности является охранение этой тайны и обнаружение преступной деятельности лиц, выдающих ее иностранным правительствам»[11].

Для того чтобы точнее понять суть деятельности «Разведочного отделения», не лишним будет уточнить терминологический аппарат. Итак, согласно официальной трактовке начала прошлого века, военной разведкой считался «сбор всякого рода сведений о вооруженных силах и укрепленных пунктах государства, а также имеющих значение географических, топографических и статистических данных о стране и путях сообщения, производимый с целью передачи их иностранной державе»[12].

Исходя из этого определения контрразведывательная деятельность заключалась «в своевременном обнаружении лиц, занимающихся разведкой для иностранных государств, и в принятии мер для воспрепятствования разведывательной работе этих государств в России. Конечная цель контрразведки есть привлечение к судебной ответственности уличенных в военном шпионстве лиц на основании ст. 108–109 Уголовного уложения 1903 года или прекращение вредной деятельности названных лиц хотя бы административными мерами»[13].

К слову, названные статьи Уголовного уложения определяли наказанием за умышленный шпионаж в пользу противника смертную казнь, а за передачу секретных сведений вражеским агентам — бессрочную каторгу[14].

За первый же год своего существования подчиненные И. Н. Лаврова раскрыли разведывательную деятельность князя Готфрида Гогенлоэ-Шиллингсфюрста из Австро-Венгрии, немецкого барона фон Лютвица и подполковника Мотоиро Акаши, занимавшегося шпионажем в пользу Японии[15]. Тем не менее эти результаты не были в достаточной степени оценены царским правительством, и начавшийся процесс формирования самостоятельных контрразведывательных органов Российской империи не получил дальнейшего развития вплоть до окончания Русско-японской войны.

В 1906 году в нескольких военных округах была создана сеть специальных отделений, ведавших как разведкой, так и контрразведкой[16]. Однако совмещение этих функций в одних руках при недостаточной конкретизации целей и задач, неразработанности структурно-функциональных связей и малой численности сотрудников не позволило этим учреждениям приступить к полномасштабной борьбе с вражеским шпионажем.

К тому же законы Российской империи давали право производить обыски, аресты и предварительное дознание только работникам МВД и ОКЖ, поэтому штабным офицерам часто приходилось просить санкции на проведение оперативно-следственных мероприятий у местной полиции и жандармерии, что, конечно, затрудняло и усложняло работу. Между тем еще в 1905 году на территории России действовало до 15 германских и австрийских разведывательных организаций[17], и их число постоянно росло.

По данным Департамента полиции и Генерального штаба, «шпионство получило небывалое ранее развитие и в настоящее время уже не имеет, как прежде, случайного характера, а сделалось систематическим и постоянным, обнимая собою собирание самых разнообразных сведений о состоянии вооруженных сил»[18]. Вражеских агентов интересовала любая информация о «1) нравственном элементе русской армии; 2) командном составе; 3) обмундировании; 4) вооружении; 5) снаряжении; 6) воинском обучении; 7) дислокации войск; 8) воздухоплавании; 9) железных дорогах; 10) организации войск на случай войны; 11) русских крепостях; 12) интендантских складах и магазинах»[19] и т. д.

На этом поприще активно действовали не только германские и австрийские, но и японские разведчики. Например, в подобной деятельности русскими властями обвинялось общество «Кёрюминкай», объединявшее выходцев из Страны восходящего солнца на территории Сибири и Дальнего Востока: «общество является лучшей организованной системой шпионства: все пять тысяч японцев, живущих во Владивостоке, входят в постоянную связь через общество с официальным представителем своего государства», «общество служит японскому правительству орудием для собирания через членов общества всех необходимых сведений, благодаря своей массе и в связи с работой профессиональных шпионов»[20].

Несмотря на это, многие офицеры Русской армии были мало знакомы с методами работы иностранных разведслужб и воспринимали просьбы подданных других государств «за вознаграждение сообщать сведения, необходимые для военных целей» как форму литературного творчества, позволяющую зарабатывать по 12 копеек за строчку![21] В то же время Российская империя стала одним из важнейших объектов германской разведки[22], что требовало организации адекватного противодействия.

Тем не менее своеобразным препятствием на этом пути было отношение высших государственных чиновников к борьбе со шпионажем. В частности, по мнению небезызвестного П. А. Столыпина, «контрразведка, в сущности, является лишь одной из отраслей политического розыска»[23]. Военные же вообще считали нецелесообразным выделение в структуре силовых ведомств самостоятельного контршпионского органа, так как военный контроль воспринимался лишь как одна из форм разведывательной деятельности[24].

* * *

Для разрешения возникших противоречий в 1908–1910 годах состоялись два межведомственных совещания, в ходе работы которых все же было принято решение о создании в Российской империи единого органа контрразведки, непосредственно подчиненного Военному министерству, а не МВД, как предлагалось изначально. Тем не менее из-за недостатка денежных средств и бюрократических проволочек ведомства по борьбе со шпионажем получили собственный правовой статус, штатное расписание и финансовое обеспечение лишь в 1911 году после утверждения начальником Генерального штаба Я. Г. Жилинским и новым военным министром В. А. Сухомлиновым «Положения о контрразведывательных органах» и «Инструкции начальникам контрразведывательных органов»[25]. Эти документы составили нормативно-правовую базу, на основе которой развернулось строительство контрразведывательных отделений (КРО) на территории Российской империи.

Согласно «Положению» 1911 года, руководство контрразведкой было возложено на особое делопроизводство при отделе генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба, а на местах — на штабы военных округов. Задачи нового ведомства состояли в «обнаружении, обследовании, разработке и ликвидации в кратчайший срок всякого рода шпионских организаций и агентов, тайно собирающих сведения о наших вооруженных силах и вообще всякого рода сведения военного характера, дабы воспрепятствовать этим организациям и агентам действовать нам во вред». Для исполнения этих функций из государственной казны ежегодно предполагалось выделять 583 500 рублей, то есть 27 % всех «секретных» расходов Военного министерства[26]. Немаловажно, что эти средства не подлежали государственному контролю.

Вместе с тем сторонникам «столыпинской» точки зрения все же удалось частично отстоять свои убеждения, поэтому начальниками новообразованных КРО стали назначать исключительно офицеров российской жандармерии[27]. Этот шаг был одновременно и попыткой решить остро стоявший кадровый вопрос — ведь в империи отсутствовала система подготовки контрразведчиков, а чины ОКЖ обладали достаточным опытом агентурной работы.

Впрочем, несмотря на это, численный состав контрразведывательных отделений все равно не выдерживал никакой критики. Например, штатная численность КРО штаба Иркутского военного округа составляла всего 12 сотрудников, причем в самом Иркутске контршпионажем занимались только 5 агентов, а остальные были весьма неравномерно разбросаны по территории Сибири, организуя агентурное наблюдение за 104 подозреваемыми в шпионаже лицами[28]. Видимо, именно ограниченность кадрового потенциала заставила местных контрразведчиков придерживаться тактики пассивного наблюдения за выявленными агентами.

Также к недостаткам принятых в 1911 году документов можно отнести и чрезмерную секретность военно-контрольной службы. Созданные на территории Российской империи одиннадцать КРО были очень сильно законспирированы, что жестко декларировалось «Инструкцией» их начальникам: «Необходимо принимать все меры, чтобы секретные агенты ни в каком случае не обнаруживали бы своего участия в работе контрразведки и никоим образом не выяснили своей роли на предварительном следствии и суде»[29].

Если обнаруживать иностранных агентов было действительно легче «из подполья», то возбуждение уголовных дел за шпионаж и ведение судебного разбирательства по этим делам без участия контрразведчиков было практически бессмысленно. Отчасти именно из-за этого большинство «шпионских» дел не доходило до суда, а запятнавших себя иностранных подданных просто высылали за пределы страны. Так, из 150 шпионов, выявленных контрразведкой Варшавского военного округа, осуждены были только 29[30]. В Иркутском округе процент оказался еще ниже — из почти 50 подозреваемых, в конечном счете, перед судом предстал только один — японец Х. Кимуро[31].

Другой причиной малого количества судебных приговоров в отношении выявленных агентов были общие недостатки Уголовного уложения, на которые обратил внимание В. А. Сухомлинов в «Объяснительной записке к проекту об изменении действующих законов о государственной измене путем шпионства» от 3 марта 1912 года: «Наше уголовное законодательство дает возможность бороться не с самим шпионством, а лишь исключительно с его проявлениями — передачею и сообщением […] сведений о военной обороне государства». Настойчивость военного министра и его убежденность в своей правоте привели к тому, что Государственная Дума внесла соответствующие изменения в действующий законы уже через 5 месяцев — в июле 1912 года[32].

К главным положительным составляющим нормативных нововведений можно отнести более точную конкретизацию терминологического аппарата контрразведывательной работы. Так, шпионаж был отделен от неумышленного разглашения секретной информации, и уточнено определение сведений, составляющих военную тайну, — под ними понимались «сведения или предметы, касающиеся внешней безопасности России или ее вооруженных сил, предназначенные для военной обороны страны».

В целом можно заключить, что учреждение в 1911 году органов армейской контрразведки далеко не означало создания специализированной системы противодействия иностранному шпионажу. Во-первых, в Российской империи по-прежнему отсутствовал центральный аппарат управления военно-контрольной деятельности, координирующего борьбу с агентурой противника, но именно с момента утверждения «Положения о контрразведывательных органах» и создания КРО при штабах военных округов контршпионаж в России становится самостоятельным видом государственной деятельности.

В то же время отсутствие у службы военного контроля единого управляющего органа, а также удаленность многих КРО от Санкт-Петербурга приводили к значительному повышению уровня автономности контрразведывательных отделений. Деятельность отделений слабо контролировалась как генерал-квартирмейстерами военных округов, так и Главным управлением Генерального штаба. Что касается межведомственного взаимодействия в сфере контрразведки, то оно, по выражению историка Б. А. Старкова, «носило характер переписки по общим вопросам динамики иностранного шпионажа»[33].

Развитие контрразведки сдерживалось и факторами чисто психологического свойства. В частности, по словам историка Н. С. Кирмеля «менталитет кадрового офицерства изначально был негативен по отношению к любому виду оперативного поиска в своей среде»[34]. Это затрудняло выявление завербованных иностранными спецслужбами высокопоставленных офицеров русской армии.

Следует признать, что таких шпионов было не так уж и мало: за период с 1911 по 1913 год отечественная контрразведка смогла задержать полковника Штейна, пытавшегося продать немцам секретные карты Генерального штаба; полковника Лайкова, предлагавшего австрийским агентам мобилизационные планы российских вооруженных сил; а также полковника Леонтьева, решившего передать иностранным разведчикам планы наступления русской армии на случай войны с Германией и Австро-Венгрией.

Между тем иностранные спецслужбы постоянно усиливали свою активность в России. Например, немецкие агенты на Кавказе в одном только 1913 году потратили на организацию разведывательной сети около 10 миллионов марок.

Судьбоносный 1914 год становился все ближе…

1.2. Военная контрразведка России в 1914–1917 годах

Первая мировая война стала одним из важнейших событий XX века не только для России, но и для всей Европы. Принеся немыслимые бедствия и разорения большинству европейских народов, с другой стороны, она дала мощнейший импульс развития науке, искусству, военному делу. Аналогичное влияние она оказала и на контрразведывательные органы воюющих сторон. Российская империя не была исключением.

С первых же дней войны отечественные спецслужбы столкнулись с довольно высокой активностью иностранных разведчиков. К примеру, уже в конце августа 1914 года сотрудниками Департамента полиции в непосредственной близости от Архангельска был задержан немецкий пароход, имевший на борту радиотелеграфную станцию[35]. В том же месяце ГУГШ вскрыло шпионскую деятельность немецкого агента К. Бергхарда, работавшего под видом коммивояжера в Петрограде и Саратове.

Не бездействовала и австрийская агентура: разведшколы в Вене, Кракове и Кошице форсированно готовили профессиональных шпионов для засылки на территорию России[36]. А в октябре 1914 года Военное министерство засекло факты участия турецких дипломатов в ведении разведывательной деятельности и развертывании панисламистской пропаганды в разных концах страны[37].

Поскольку начальный этап военных действий характеризовался грандиозным всплеском патриотизма в Российской империи, это наложило свой отпечаток и на особенности контршпионской работы отечественных силовых структур. Многие русские солдаты и офицеры, завербованные иностранными спецслужбами, после попадания на территорию России тотчас же шли с повинной в контрразведку. Так, например, поступил подпоручик 23-го Низовского пехотного полка Я. Колаковский, признавшийся в получении от немцев заданий по подрыву моста под Варшавой и убийству великого князя Николая Николаевича[38]. Впрочем, несмотря на такие проявления верности присяге и долгу, случаи измены российских подданных в 1914 году также были весьма нередки. К примеру, переправкой австрийских шпионов через границу стали активно заниматься жители прифронтовой полосы, получавшие за это жалованье в размере 20 рублей.

Под воздействием официальной антигерманской пропаганды подобные случаи привели к тому, что в общественном сознании наметился «перенос комплекса отрицательных эмоций ненависти и ожесточения, связанных с образом внешнего врага, на образ врага внутреннего — „внутреннего немца“»[39]. В свою очередь, подобная экстраполяция повлекла за собой развитие шпиономании и доносительства. Жандармский генерал А. И. Спиридович отмечал, что с первых же дней войны «как-то странно сильно стали говорить в Петербурге о шпионаже немцев», а с фронта «шли слухи, что еврейское население чуть ли не сплошь занимается шпионажем»[40]. Последнее грозило превратиться в настоящую проблему, поскольку эту точку зрения разделяли даже члены Совета министров![41]

Высшее военное командование также попало под влияние антисемитских настроений, посчитав, что «евреи деятельно скрывают дезертиров, способствуют побегам нижних чинов и вообще стараются ослабить мощь русской армии»[42]. А если высокообразованный офицерский корпус стал воспринимать российских евреев как пособников противника, то чего же следовало ожидать от простых солдат? Согласно докладам полицейских чиновников, к концу 1914 года в действующей армии укрепилось твердое мнение, что Генеральный штаб Германии всячески использует евреев, свободно владевших немецким языком, для ведения разведывательно-диверсионной работы на территории России «из-за склонности многих из них к преступлениям всякого рода за деньги».

В итоге убежденность военных властей в наличии массового шпионажа со стороны евреев вынуждала контрразведывательные органы тратить львиную долю своего времени на детальную разработку почти каждого доноса о фактах разведывательной деятельности иудеев. По данным С. Гольдина, на начальном этапе войны евреи «фигурировали как обвиняемые или подозреваемые в 20–30 % дел, заведенных контрразведывательными отделами 2-й, 8-й, 10-й армий»[43].

Отчасти такая ситуация стала возможной вследствие недостатков кадрового комплектования военно-контрольной службы. По свидетельству современников, в органы по борьбе со шпионажем принимались строевые офицеры и прапорщики, некоторые из которых «не имели никакого понятия ни о существе розыска, ни о технической его стороне»[44].

Попадая под влияние предрассудков и стереотипов, такие сотрудники часто неадекватно воспринимали поставленные перед ними задачи по обеспечению безопасности войск и стратегических объектов. Страдало же от этого местное население, подозреваемое в таких тяжелых преступлениях, как измена и шпионаж, независимо от наличия или отсутствия доказательств, не говоря уже о фактической вине.

* * *

Из этого корня проистекали две главные проблемы военно-контрольной службы на начальном этапе войны. Во-первых, придание национального, и даже националистического, характера контршпионской работе. Поэтому, по словам историка Н. В. Грекова, аресты подозреваемых в шпионаже проводились не в соответствии с «наличием у контрразведки компрометирующих конкретное лицо сведений, а национальной принадлежностью» этих лиц.[45] Это подтверждается и данными А. В. Седунова[46].

Во-вторых, стремление контрразведчиков поставить знак равенства между изменой и германофильством[47] повлекло за собой составление списков прогермански настроенных россиян, приравненных к изменникам и шпионам. В данные списки попадали «директора заводов, генералы, инженеры, присяжные поверенные, студенты наряду с рабочими, людьми неопределенных профессий; были католики, православные, лютеране, буддисты, были русские, эстонцы, латыши, китайцы». При этом невиновность большинства этих лиц была очевидна, но для контрразведчиков «величина списков служила признаком продуктивности работы». Подозреваемые задерживались десятками[48].

Главное управление Генерального штаба, разумеется, всячески боролось с подобными проявлениями непрофессионализма собственных армейских и тыловых сотрудников. В издаваемых инструкциях и приказах подчеркивалось, что данные списки должны составляться «с самым строгим разбором, дабы в них заключались только действительно неблагонадежные […] лица, о коих имеются более или менее обоснованные сведения, что они занимаются военным шпионством»[49], но все эти меры пропадали втуне.

Что же до полноценной борьбы со шпионажем, то велась она крайне слабо во многом из-за того, что низкий уровень подготовки многих контрразведчиков и некоторая неопределенность их полномочий не позволяла в полной мере применять классические методы работы КРО. К тому же среди ряда сотрудников военного контроля бытовало мнение, будто «шпиона по роже видать»[50], а подобная точка зрения делала все тонкости агентурной работы попросту бессмысленными и ненужными. В результате «агенты контрразведки пошли по жандармскому пути и сумели дискредитировать все дело»[51]. Сотрудники военно-контрольной службы на фронте и в тылу арестовывали десятки подозреваемых в шпионаже, но большая часть этих людей никакой разведывательной деятельности не вела, поэтому их приходилось отпускать на свободу[52].

Эти факты не отрицают того, что агенты военной контрразведки на некоторых участках фронта, столкнувшись с активной работой вражеских шпионов, показали довольно высокую квалификацию в деле их обнаружения и обезвреживания. Например, военным контролем 3-го кавалерийского корпуса в январе 1915 года была задержана группа разведчиков, распространявших среди солдат корпуса антивоенные пропагандистские прокламации[53].

Несмотря на подобные частные случаи, к весне 1915 года генерал-квартирмейстер ставки Ю. Н. Данилов констатировал полный развал фронтового контршпионажа. Исследуя причины сложившейся ситуации, генерал М. Д. Бонч-Бруевич сделал ряд неутешительных выводов. Во-первых, «контрразведывательные отделения обычно не знали, какую именно операцию развивает фронт, армия, корпус […], поэтому они и не могли представить себе, какие именно районы наиболее нуждаются в прикрытии их контрразведкой». Во-вторых, «руководство контрразведкою уходило от начальников штабов, а это имело своим последствием полную оторванность контрразведки от оперативной деятельности войск». В-третьих, КРО «не имели представления о системе шпионажа со стороны противника», поэтому их работа «сводилась к улавливанию случайно попавшихся разведчиков и шпионов»[54].

Серьезные вопросы вызывала структурная подчиненность местных КРО и нормативная база борьбы с разведками противника: «С объявлением войны контрразведывательные органы штабов армий и военных округов на театре военных действий, естественно, вышли из ведения Главного управления Генерального штаба, перейдя под общее руководство штабов армий фронтов и отдельных армий. Причем, по-видимому, основы положения о контрразведывательных отделениях не соблюдаются и многие из таковых отделений […] вовсе этих положений не имеют. Между тем для успешности контрразведки необходимо, чтобы все органы ее как на театре военных действий, так и все его руководствовались какими-либо общими основаниями и поддерживали в известной степени связь между собой»[55].

* * *

По мнению современных исследователей, весь начальный период войны отечественные контрразведывательные структуры вынуждены были работать по собственным правилам и принципам, как, например, КРО Двинского военного округа, функционировавшее на основе специальных «Правил о ведении контрразведки», разработанных П. Г. Курловым[56]. Это, безусловно, снижало уровень взаимодействия между военно-контрольными органами, а значит, и уровень общей работы. Отдельный успехи, как задержание австрийского шпиона Ф. С. Посовина[57], были в большей степени достигнуты благодаря личным качествам контрразведчиков, а вовсе не эффективности службы в целом.

Забегая вперед, отметим, что в дальнейшем опора на личные достоинства сотрудников военного контроля была даже законодательно закреплена в «Инструкции наблюдательному агенту контрразведки». Согласно данному документу, «каждый агент должен быть идейно предан делу контрразведки, т. е. все его стремления должны быть направлены исключительно на это дело. Он неусыпно обязан обращать внимание на окружающих его лиц, знакомиться с жизнью всякого, быть разговорчивым в публичных и других местах, читать газеты и вообще быть деятельным и наблюдательным»[58]. Как говорится, комментарии излишни.

Однако дальше так продолжаться не могло — необходимость реформы назрела. Суть ее сводилась к пересмотру нормативно-правовой базы контрразведки. В первую очередь, для выполнения этой задачи в апреле 1915 года в Петроград руководителями региональных военно-контрольных учреждений были направлены все документы, регламентировавшие их работу[59]. На основе глубокого анализа этих «инструкций», «правил» и «положений» Ставкой при непосредственном участии генерала М. Д. Бонч-Бруевича, а также ряда сотрудников ГУГШ было разработано и утверждено «Наставление по контрразведке в военное время» от 6 июня 1915 года[60]. Позволю себе процитировать отдельные фрагменты данного документа.

Согласно статье 1: «Общая цель контрразведки заключается в обнаружении, обследовании, разработке и ликвидации в кратчайший срок — как в районе, занятом нашими войсками, и его ближайшем тылу, так и вообще на всей территории государства — всякого рода шпионских организаций и агентов, тайно собирающих сведения о наших вооруженных силах и вообще всякого рода сведения военного характера, дабы воспрепятствовать этим организациям и агентам действовать нам во вред».

Статья 3 гласила, что «Специальными органами контрразведки служат: контрразведывательные отделения штабов армий, входящих в состав фронтов, штабов фронтов, штабов военных округов на театре военных действий, штабов отдельных армий, штабов внутренних военных округов вне театра военных действий и Главного управления Генерального штаба».

А в статье 33 декларировались следующие положения: «Контрразведка, всеми мерами стремясь к достижению общей цели, указанной в ст. 1. данного наставления, в частности должна: а) ограждать войска, штабы, управления и заведения, обслуживающие армию, от проникновения в них агентов противника; б) освещать по получении особых указаний генерал-квартирмейстера личный состав штабов, управлений, учреждений и заведений; в) заблаговременно обнаруживать готовящиеся забастовки на заводах и фабриках, изготавливающих необходимые для армии и флота предметы и материалы»[61].

Кроме прочего, в «Наставлении» оговаривались вопросы полномочий, структурной подчиненности и форм делопроизводства КРО. Этот документ, несмотря на ряд недостатков, отмеченных такими исследователями, как В. Н. Венедиктов, А. С. Яковлев и А. А. Зданович[62], в целом оказал позитивное влияние на эволюцию отечественной контрразведывательной службы. Нормативная составляющая работы военного контроля была унифицирована, а опора борцов со шпионажем на «Наставление» в повседневной деятельности помогала избежать разнообразных недоразумений в процессе осуществления агентурных мероприятий.

* * *

Тем не менее ни «Наставление по контрразведки в военное время», ни «Инструкция наблюдательному агенту контрразведки», утвержденная 6 июня 1915 года не смогли искоренить изъяны КРО, впоследствии подмеченные директором Департамента полиции Р. Г. Молловым. Военно-контрольные органы оставались глубоко законспирированными учреждениями, что подтверждалось некоторыми положениями вышеупомянутой «Инструкции»: «Наблюдательный агент должен прибегать к личному задержанию подозреваемых, […] лишь в крайних случаях, поручая таковые при малейшей к тому возможности жандармским чинам или общей полиции, имея в виду, что задержание упоминаемых лиц самим агентом может обнаружить принадлежность последнего к контрразведке»[63]. То есть ведущей функцией контрразведывательной службы было определено лишь выявление вражеских агентов и координация действий по их обезвреживанию, что в значительной степени снижало значимость подобной организации.

Ввиду этих факторов далеко не все контрразведчики одобрили новые документы. Сотрудники столичного КРО, например, были недовольны ограничением своих полномочий противодействием лишь военной разведке противника, а экономический и дипломатический шпионаж выпадали из сферы ответственности контршпионских ведомств. По их словам, контрразведывательные отделения «влачат малополезное существование, так как деятельность их направлена исключительно лишь на борьбу с военным шпионством… И если иногда деятельность этих органов является успешной, то в большинстве случаев благодаря лишь постоянной и энергичной помощи жандармских управлений и охранных отделений, а также перлюстрационным данным, поступающим в ГУГШ»[64].

С этим не во всем можно согласиться, поскольку условия мировой войны далеко не благоприятствовали формированию столь разностороннего органа безопасности, а его создание повлекло бы за собой необходимость решать огромное количество управленческих конфликтов с полицией и жандармерией. Да и получившиеся в ходе такой реорганизации учреждения были обречены на излишнюю бюрократизацию и громоздкость руководящего аппарата вследствие чрезмерного количества функций и обязанностей. Подобного рода требования не отвечали интересам молодой российской контрразведки и вполне могли поставить крест на ее самостоятельном динамичном развитии.

К тому же при выдвижении лозунгов расширения сферы ответственности КРО не учитывалась известная мудрость: «Лучшее — враг хорошего». Ведь даже по признанию противников России, отечественная система противодействия иностранным спецслужбам была одной из лучших в Европе и опередила в своем развитии, скажем, немецкую контрразведку минимум на три года[65]. Историк спецслужб Л. С. Яковлев так сформулировал главное преимущество российских контршпионских ведомств по сравнению с их зарубежными аналогами: «удачно был выбран принцип создания самостоятельных органов контрразведки. Они создавались не в системе политического розыска, а отдельно от нее. Это создавало для контрразведки определенный положительный имидж и гарантировало ограждение от занятий несвойственными ей функциями»[66].

Однако желание военного командования во что бы то ни стало исправить имеющиеся в военно-контрольной службе недостатки до окончания Первой мировой войны в дальнейшем привело к созданию целого ряда комиссий и проектов по реформированию контрразведки. Первая из них относится к 1915 году, когда по инициативе Р. Г. Моллова и при содействии нескольких высокопоставленных сотрудников Министерства внутренних дел была составлена «Записка о мерах борьбы со шпионством».

В данном документе, представляющем собой интереснейший источник по истории российских спецслужб, отмечалось следующее: «контрразведывательные бюро, будучи учреждениями нелегализованными, должны работать как бы из подполья и скрывать свою деятельность и существование даже от воинских частей», в то время как «борьбу со шпионажем нужно сделать открытой, популяризировать ее, придать ей патриотический характер», вовлечь в контршпионскую деятельность «все слои общества, все правительственные учреждения независимо от того, к какому они принадлежат ведомству»[67].

Эти утверждения, конечно, носят весьма спорный характер, так как привлечение широких слоев населения к борьбе с профессиональными агентами иностранных разведслужб при всех очевидных преимуществах в области сбора информации автоматически приводило к повсеместному росту шпиономании в стране, что было доказано историком Н. В. Грековым[68] и подтверждалось всей контрразведывательной практикой спецслужб Российской империи.

Другим небезынтересным предложением Моллова была передача КРО в подчинение губернским жандармским управлениям (ГЖУ), хотя сам автор подчеркивал, что «к жандармским чинам военная среда вообще относится недружелюбно»[69]. Данный проект, по-видимому, должен был способствовать легализации контрразведывательных отделений и преодолению их структурной оторванности от других силовых ведомств России. Тем самым провозглашался курс на интеграцию контршпионской службы в систему политического сыска, что вряд ли было целесообразно. Ведь самым очевидным последствием утверждения данного предложения стала бы утрата отечественной контрразведкой своего главного достоинства — независимости, о чем уже говорилось выше. Скорее всего, аналогичная точка зрения разделялась и высшим военным руководством страны, поэтому проект был отвергнут.

Тем не менее работа подчиненных Моллова все же не была безрезультатной. Как верно заметил историк В. М. Мерзляков, сотрудники Департамента полиции и МВД одними из первых обратили внимание, что эффективной борьбе со шпионажем мешало «отсутствие реальной исполнительной власти у начальников КРО […], ибо санкцию на оперативные действия они должны были получать у чинов Генерального штаба, состоящих при соответствующих генерал-квартирмейстерах или у самих генерал-квартирмейстеров в случае необходимости наблюдения за офицерами. Начальнику КРО, как правило младшему офицеру, „добраться“ до генерала, загруженного текущей штабной работой, было непросто»[70], следовательно, ни о какой оперативной контршпионской работе на фронте не могло быть и речи.

Некоторые генерал-квартирмейстеры, вынужденные заниматься решением контрразведывательных проблем, отправляли командованию доклады с просьбами дать им возможность «заниматься стратегическими вопросами». Если же сотрудники армейских и фронтовых штабов уделяли чрезмерно большое внимание военному контролю, то часто «забывали все свои остальные прямые обязанности»[71].

Кроме принятия «Наставления по контрразведке в военное время» 1915 год остался в истории отечественных спецслужб еще и как год основания профессиональной военно-морской контрразведки. В конце сентября морской министр адмирал И. К. Григорович направил руководителю Военного министерства генералу А. А. Поливанову проект «Положения о морских контрразведывательных отделениях», выработанный Морским Генеральным штабом (МГШ)[72]. Согласно этому «Положению» на территории России учреждались 5 КРО: Балтийское, Черноморское, Тихоокеанское, Беломорское и Финляндское.

Задачи нового ведомства были определены как «борьба с военно-морским шпионством и вообще воспрепятствование тем мерам иностранных государств, которые могут вредить интересам морской обороны империи». То есть деятельность морских органов военного контроля должна была быть направлена не только на пресечение сбора секретной информации вражеской агентурой, но также на противодействие диверсионным и пропагандистским акциям иностранных шпионов[73], что выгодно отличало военно-морской контроль от его армейских аналогов.

Однако не обошло и без недостатков. К примеру, ведение контрразведывательной деятельности на местах возлагалось на сотрудников жандармских команд, что не может быть признано положительной практикой, так как местные жандармы оказались в подчинении одновременно двух силовых ведомств — ОКЖ и МГШ. В то же время отсутствие в вышеназванном «Положении» четко обозначенных форм взаимодействия военно-морского контроля с Департаментом полиции и Отдельным корпусом жандармов в дальнейшем привело к совершению контрразведчиками ряда ошибок, самой известной из которых стало печально знаменитое «дело „аскольдовцев“».

Толчком к этому делу послужило донесение начальника Архангельского ГЖУ, согласно которому моряки крейсера «Аскольд», находящегося на ремонте в Тулоне, готовились поднять на корабле бунт после его выхода в море. Дело было передано в Морской Генеральный штаб. В ночь на 21 августа 1916 года на крейсере произошел взрыв в кормовом погребе 75-миллиметровых снарядов. Несмотря на незначительность повреждений, взрыв был сочтен попыткой диверсии.

В ходе расследования комиссией, в состав которой вошли столичный военный следователь подполковник И. Найденов и офицеры корабля, было установлено, что взрыв был подготовлен по заданию германской разведки унтер-офицером И. М. Андреевым, сбежавшим с крейсера за 3 дня до диверсионной акции. Исполнителями были признаны четверо матросов крейсера, которым был вынесен смертный приговор, приведенный в исполнение 15 сентября 1916 года в Мальбурске[74]. Впоследствии выяснилось, что унтер-офицер И. М. Андреев к взрыву причастен не был, а расстрел матросов был необоснован ввиду недоказанности обвинений.

* * *

Несмотря на общие особенности и общие недостатки, анализ источников свидетельствует, что развитие военно-морской контрразведки на каждом российском флоте представляло собой самостоятельный процесс, поэтому органы морского контршпионажа на Черном, Охотском, Балтийском и Белом морях сильно отличались друг от друга.

Что касается Беломорского, Финляндского и Балтийского КРО, то их отличительной чертой служил факт отделения контрразведывательной службы от разведки с момента ее основания и до конца мировой войны[75], а это, без сомнения, нужно считать достоинством. Кроме того, хотя морская разведка в России и не являлась основным видом немецкого шпионажа вследствие общей пассивности русского флота, военно-морской контроль на Европейском Севере столкнулся с серьезной активностью кайзеровских агентов, использовавших такие методы, как минирование кораблей и диверсии[76].

Вот лишь некоторые факты, наглядно демонстрирующие высокую степень угрозы Русскому Северу со стороны немецких и австрийских разведчиков. В мае 1916 года в собирании сведений военного характера был уличены русский подданный из норвежцев О. Нильсен и торговец Сканке[77]. 6 июля 1916 года в городской черте Архангельска по «невыясненным причинам» произошел пожар, уничтоживший крупные запасы экспортных и импортных товаров[78]. В сентябре того же года сгорела кабельная станция в Александровске, обеспечивавшая телеграфное сообщение России с Англией. Причины пожара так и не были установлены, но он, скорее всего, был следствием диверсионного акта[79].

В октябре 1916 года в Архангельске у причала № 20 во время разгрузки, произошел взрыв парохода «Барон Дризен», прибывшего на Север прямым рейсом из Нью-Йорка с грузом военного снаряжения. На борту судна находилось 1600 т взрывчатых веществ, поэтому разрушения в порту были очень значительными. Повреждены оказались пароходы «Рекорд» и «Earle of Farfor», были уничтожены электростанция, а также десятки жилых домов и складских помещений, погибло и пропало без вести около тысячи человек, а число раненых составило 1166 человек[80]. Газета «Новое время» от 30 октября 1916 года писала по этому поводу следующее: «Начато следствие для исследования причины взрыва на пароходе „Барон Дризен“, причем власти уже в настоящее время имеют серьезные основания предполагать наличие злоумышления, организованного германскими эмиссарами».

Следственная комиссия пришла к выводу, что взрыв был подготовлен по заданию германской разведки боцманом П. Полько, против которого было возбуждено уголовное преследование. На суде боцман признался, что в Нью-Йорке был завербован германской разведкой и получил аванс за организацию взрыва на пароходе. Во время разгрузки судна в Архангельском порту он подложил в носовой трюм парохода бомбу с часовым механизмом. В итоге П. Полько был приговорен к смертной казни через повешение[81].

Финляндское КРО помимо выполнения своих основных обязанностей было вынуждено принимать участие в разоблачении финских националистических организаций, так как эти тайные общества спонсировались германскими спецслужбами[82] и использовались ими для организации полноценных разведывательно-диверсионных акций против русских и союзных военных кораблей на Балтике. То есть здесь контрразведка плотно смыкалась с политическим сыском. Опасность для местных вооруженных сил Российской империи представляла и деятельность солдат финского егерского батальона, сражавшегося в составе немецкой армии. В воспоминаниях генерала П. Талвела, проходившего военную подготовку в этом подразделении, содержится информация о том, что во время войны агентурной деятельностью и подрывными работами в Финляндии и на Кольском полуострове занимались 38 егерей[83].

Наиболее известными акциями финских диверсантов являлись взрыв склада военного имущества в Финляндии в июне 1916 года и попытка взорвать 5 принадлежащих Антанте судов, стоявших в финских гаванях. А информационные сводки, направляемые подпольщиками в Германию, содержали точную информацию о численности русских войск и местах их дислокации. В итоге контрразведчики стали оказывать всемерную поддержку Финляндскому ГЖУ, объявившему в розыск почти 300 человек. В дальнейшем по этому делу одной только контрразведкой было привлечено 45 финнов, 12 из которых были студентами Гельсингфорского университета[84].

На Черноморском флоте (ЧФ) ситуация была диаметрально противоположной. Начнем с того, что еще в 1915 году местное КРО получило собственное нормативно-правовое обеспечение, имевшее мало общего с «Положением о морских контрразведывательных отделениях». Задачи, структура и штатное расписание Черноморского военно-морского контроля определялись «Положением о разведывательном и контрразведывательном отделениях штаба ЧФ», утвержденным начальником штаба ставки генералов М. Н. Алексеевым[85].

Одним из главных вдохновителей идеи создания этого документа был офицер штаба ЧФ капитан I ранга К. Ф. Кетлинский, то есть инициатива отказа от навязанного Морским Генеральным штабом «Положения» исходила «снизу». Подобное проявление сепаратизма на флоте могло быть логически обосновано только несоответствием местных условий борьбы со шпионажем провозглашаемым «сверху» принципам работы КРО, но ничего такого на Черном море не существовало. Поэтому сознательное дистанцирование южной контршпионской службы от разработанных в столице правил и инструкций в дальнейшем сыграло роковую роль. Однако обо всем по порядку.

Трактовка целей и задач флотской контрразведки в утвержденном М. Н. Алексеевым документе несколько отличалась от «Положения» разработанного Морским Генштабом: «Целью учреждения контрразведывательного отделения Штаба Черноморского флота является охранение Черноморского флота, военных портов, учреждений и заведений Морского Ведомства Черноморского побережья от иностранного соглядатайства»[86]. Таким образом, морские контрразведчики на Юге России сознательно ограничили свои полномочия борьбой с вражескими разведками, что не замедлило сказаться на уровне обеспечения безопасности флота.

Ни Севастопольское ГЖУ, ни агенты военно-морского контроля не смогли предотвратить гибель новейшего российского линкора «Императрица Мария». Несмотря на то, что не было найдено прямых доказательств непосредственного участия вражеских диверсантов в этой трагедии, среди матросов ходили слухи, будто «взрыв был произведен злоумышленниками с целью не только уничтожить корабль, но и убить командующего Черноморским флотом, который своими действиями за последнее время, а особенно тем, что разбросал мины у Босфора, окончательно прекратил разбойничьи набеги турецко-германских крейсеров на побережье Черного моря».

Слухи при этом имели под собой вполне реальную основу, так как предупреждения об интересе немцев к этому кораблю были направлены в МГШ еще в апреле 1915 года[87], то есть за много месяцев до катастрофы. Предотвратить данный теракт местные контрразведчики не смогли по нескольким причинам, главными из которых были слишком поздние сроки формирования КРО (октябрь 1916 года) и неспособность работников военно-морского контроля наладить качественное взаимодействие с контрразведывательными пунктами (КРП) Департамента полиции, охватывавшими своей деятельностью районы Одессы, Николаева, Новороссийска и Батума[88].

Не меньшую роль сыграл и отказ от принятия на вооружение «Положения о морских КРО», обязывавшего контрразведчиков предотвращать диверсионные акты на флоте. Эта ошибка стоила жизни 228 матросам «Императрицы Марии», а Российская империя потеряла один из мощнейших боевых кораблей. Одной-единственной диверсии оказалось достаточно для изменения баланса сил на Черном море, были сорваны планы А. В. Колчака по овладению турецкими проливами. Это стало печальным доказательством той непреложной истины, что именно грамотное составление нормативных документов, в конечном счете, определяет общую эффективность практически всех органов безопасности.

Таким образом, проанализировав историю становления, развития и функционирования органов военноморской контрразведки России в 1915–1916 годах, можно сделать суммарный вывод, что поздние сроки формирования военно-морского контроля, несовершенство его организационной структуры и недостатки нормативно-правовой базы обусловили довольно низкий уровень борьбы с вражеским шпионажем и диверсионной деятельностью на большинстве морских ТВД в Европе.

* * *

В несколько иные обстоятельства попала армейская контрразведка. Ее сотрудники, приспособившись к условиям мировой войны, к 1916 году приступили к активному и весьма массовому обезвреживанию вражеских агентов. Если в начальные годы войны всеми армейскими КРО было задержано около 90 германских шпионов[89], то за неполные три месяца 1916 года только контрразведкой Юго-Западного фронта было арестовано 87 агентов, а КРО 7-й армии смогло выявить еще 37 разведчиков[90]. Кроме того, в расположении 3-го кавалерийского корпуса был задержан австрийский шпион С. А. Пукача, на Западном фронте — генерал-майор Грейфен[91], а в Петрограде — банкир Д. Рубинштейн, заподозренный в связях с немецкими промышленниками[92].

Вполне возможно, что последнее обвинение было не совсем обоснованным, а явилось прямым следствием антисемитской направленности в работе КРО начального этапа войны. Ведь реформирование нормативно-правовой базы не смогло полностью искоренить эту пагубную черту в деятельности контршпионских ведомств Российской империи. Даже в конце 1915 — начале 1916 годов в официальных военных документах продолжали фигурировать следующие формулировки: «Предписываю предпринять безотлагательные меры к прекращению разъездов и путешествий евреев в районе от австрийской границы до Днестра. […] Нарушителей же арестовывать»[93]. Хотя, справедливости ради, необходимо заметить, что таких фактов становилось все меньше.

Помимо задержания вышеупомянутых агентов, контрразведкой были достигнуты определенные успехи на поприще вскрытия шпионской деятельности иностранных торговых фирм в России. В разных регионах страны были заведены уголовные дела против фирм «Ферстер и Геппенер», «Гергард и Гей», «Книп и Вернер», «Гейдеман», «Шмидт»[94] и др.

Тем не менее всех этих успехов, по мнению как военного командования, так и российского общества, было недостаточно. По словам известного общественного деятеля И. Солоневича, контрразведка работала «скандально плохо». Эту точку зрения разделяли многие обыватели, поскольку большинство из них не имели точных данных о секретной деятельности военного контроля. Выводы делались ими на основе слухов, сплетен и информации о нескольких шпионских скандалах, связанных с военным министром В. А. Сухомлиновым[95] и председателем Совета министров Б. В. Штюрмером. Свою роль сыграли и не утихавшие разговоры о шпионаже фаворита Николая II Г. Распутина и императрицы Александры Федоровны (Алисы Гессен-Дармштадтской) в пользу немцев.

Исходя из этого информационный вакуум, царивший вокруг работы контрразведки, вполне может служить своеобразным оправданием ошибочности общественного взгляда на военно-контрольную службу. К примеру, во избежание подобной ситуации спецслужбы Великобритании еще в октябре 1914 года сделали следующее заявление: «По причине естественного беспокойства, проявляемого общественностью, в связи со шпионской системой, на которую в значительной степени рассчитывала Германия, мы считаем целесообразным кратко сообщить о согласованных мерах, принятых Министерством внутренних дел вместе с Адмиралтейством и Военным министерством в этой области. Больше нет необходимости сохранять в секрете от общественности этот факт, который должен был храниться в тайне до сего момента»[96].

Так оперативная и своевременная работа английской контрразведки по формированию общественного мнения способствовала предотвращению естественным образом возникающих конфликтов между спецслужбами и обывателями, что выгодно отличало ее от коллег в Российской империю.

Однако суть проблемы заключалась в том, что аналогичные негативные суждения были широко распространены и в среде профессиональных военных: «Не только в том штатском обществе, в котором я постоянно вращался, не имели никакого представления о контрразведке, ее назначении и цели, но и среди военных было весьма смутное понятие о сущности этого крайне сложного и необходимого учреждения».

Недовольство работой контршпионских органов на фоне повышения качества их деятельности принимало все большие масштабы. Кульминацией этой парадоксальной ситуации стал доклад генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта генерала Н. Духонина своему непосредственному начальству, в котором отмечалось, что контрразведка фронта действует безуспешно: «Контрразведывательное отделение не дало за время войны сколько-нибудь останавливающего внимания материала. Возникавшие дела оказывались по обследованию и разработке не шпионскими и были ликвидированы; обследование и разработка материала, полученного отделением, иногда давали некоторые данные уличающего характера, но, главным образом, касались дел незначительных и в большинстве передавались в контрразведывательные отделения других округов и армий. Были случаи явно погасших дел, вследствие недостаточности, и, главным образом, несвоевременности их обследования и разработки; ликвидация дел в кратчайший срок, тесно связанная с качествами разработки первоначально добытых сведений, не могла быть при вышеназванных условиях успешной»[97].

Вынеся столь неутешительное суждение, Духонин предложил свой выход из создавшихся обстоятельств, который он видел в «ограничении круга ведения контрразведывательного отделения исключительно делами, имеющими отношение к контрразведке», более строгом подборе служащих и секретной агентуры, налаживании более широкого взаимодействия с ГЖУ и полицейскими структурами[98].

Большинство этих мер были вполне рациональны, но на практике малоосуществимы. Вообще представляется не совсем ясным, каким образом КРО Юго-Западного фронта должно было «придать более широкое развитие контрразведывательным пунктам» и «насадить во всех важнейших местах» секретную агентуру, учитывая, что его личный состав насчитывал чуть более 60 человек, а на вербовку осведомителей отводилась символическая сумма в 1500 рублей в месяц[99]. Для сравнения — в тылу на аналогичные нужды отдельные КРП тратили по 1700 рублей[100] при несопоставимых масштабах и значимости работы.

Что же до требования любыми мерами ограничить сферу ответственности органов контрразведки, то это была очередная крайность весьма популярная у генерал-квартирмейстеров Русской армии. Аналогичные требования отстаивал и М. Д. Бонч-Бруевич, курировавший работу КРО Западного фронта[101]. Эта позиция логически вытекала из первой статьи утвержденного летом 1915 года «Наставления по контрразведке в военное время». Однако практика показала, что частичное вмешательство некоторых военно-контрольных органов в несвойственные для них области (политический сыск, секвестрование имущества и т. д.) было напрямую связано с расширением информационного пространства контрразведывательной службы, позволявшего ей получать сведения о разведывательно-диверсионной деятельности иностранцев из самых разнообразных источников. Иными словами, как писал начальник КРО Северо-Западного фронта генерал Н. С. Батюшин, объектом работы контрразведки должны являться все сферы «материальной и духовной деятельности народов»[102].

Условия Первой мировой войны наиболее благоприятствовали постепенному расширению задач военного контроля, так как противники Российской империи использовали против нее разнообразные формы и виды разведывательной работы, как, например, политический шпионаж. К примеру, по данным ГУГШ, немецкое командование в 1916 году направило в Россию группу агентов с целью ведения «агитации по возбуждению революционного движения» на военных заводах и других промышленных предприятиях.[103]

Общий вывод был таков: «Шпионство не только имеет тесную связь с политическим движением в России, но можно с известной достоверностью сказать, что оно даже питает таковое движение»[104], а это требовало значительной диверсификации контрразведывательной работы.

* * *

Возложение дополнительных обязанностей на уже существующие КРО, с трудом справлявшиеся даже со своими непосредственными обязанностями в силу перегруженности, было нецелесообразно. Поэтому в 1915–1916 годах отечественные контрразведывательные отделения активно приступили к массированному созданию своих региональных филиалов. В частности, центральная контрразведка Иркутского военного округа сформировала 14 местных КРП, к числу которых относились Читинский, Омский и Харбинский.

Оформление столь разветвленной сети военно-контрольных учреждений требовало решения кадровых вопросов по их комплектованию. Нередко в течение нескольких месяцев штаты контрразведывательных пунктов увеличивались в 1,5–2 раза, а столь быстрый рост при общей нехватке в стране специалистов в области борьбы со шпионажем привел к назначению на ответственные посты в КРП мало подготовленных для этой работы офицеров.

Некоторые из них, как, например, ротмистр Н. Я. Чихачев, занимались арестами российских подданных «по обвинению в политической неблагонадежности»[105], напрямую вторгаясь в сферу ответственности ГЖУ, что вызывало развитие параллелизма в работе различных служб внутренней безопасности. Неквалифицированность многих сотрудников контрразведки не позволяла им уловить тонкую грань между противодействием политическому шпионажу и политическим же сыском, между предотвращением провоцированных немецкими агентами забастовок и борьбой с рабочим движением. Все это дискредитировало отечественную военно-контрольную службу, создавая весьма предвзятое отношение к ней не только современников, но и многих историков.

В частности, Н. В. Грековым было высказано мнение, что процесс эволюции военного контроля Российской империи к концу 1916 года «определялся уже не реальными потребностями армии и страны, а внутренней динамикой самого процесса», то есть контрразведка замкнулась сама в себе. С этим тезисом сложно согласиться, учитывая, что контршпионаж в любом государстве выполняет лишь ресурсосберегающие функции и даже в условиях военных действий не может иметь самодовлеющего характера[106].

При этом руководители военно-контрольных органов при проведении любых преобразований всячески обосновывали необходимость реформ с позиции повышения качества контрразведывательного обеспечения действующей армии, тыла и различных государственных учреждений. Так, например, поступил начальник КРО штаба Петроградского военного округа подполковник В. Якубов, аргументируя насущную потребность развития системы внешнего контршпионажа в Скандинавии.

В его докладе на имя главы штаба округа от 25 июня 1916 года отмечалось следующее: «Считая, что борьба с иностранным шпионством имеет своей целью не только принятие тех или иных общих мероприятий, препятствующих развитию в пределах России иностранного соглядатайства […], но, главным образом, агентурное освещение деятельности вражеских разведывательных органов и отдельных лиц за границей и в империи, полагалось бы особенное внимание в деле борьбы с иностранным военным шпионством уделить развитию местной и заграничной агентурной сети»[107]. Усиление внешней контрразведки также проходило в общем русле диверсификации работы КРО, будучи направленным на повышение их эффективности.

Параллельно с этим началось и исправление недостатков организационной структуры военно-морского контроля. В частности, в январе 1917 года был образован Мурманский особый морской контрразведывательный пункт во главе со штабс-капитаном А. Петровым.[108] Этот КРП был первым в своем роде, и в дальнейшем его, видимо, собирались преобразовать в самостоятельное КРО[109], однако существенные коррективы в планы Морского Генштаба внесла Февральская революция.

1.3. Отечественная контрразведка в период революционных потрясений (февраль 1917 — июль 1918 г.)

В феврале 1917 года в России пала монархия, не выдержавшая тягот мировой войны. К власти в стране пришло Временное правительство во главе с князем Г. Е. Львовым. Одновременно с этим свержение самодержавия стало катализатором создания по всей стране различных общественных организаций, наиболее многочисленными и влиятельными из которых были Советы рабочих и солдатских депутатов (СРСД). Так в России оформились два основных носителя революционного процесса, являвшиеся выразителями демократических тенденций. Отныне судьба отечественных контрразведывательных структур зависела от позиции руководителей данных учреждений.

В первые послереволюционные месяцы политика большинства Советов была направлена на распространение своего влияния почти на все сферы управления страной. Такой сферой стала и служба внутренней безопасности России, ведущими элементами которой к 1917 году были органы политического сыска и контрразведки.

Одной из немаловажных задач повсеместно создаваемых Совдепов было провозглашено противостояние попыткам реставрации в России монархии. Поскольку данный вид деятельности является одним из составных элементов системы государственной безопасности[110], можно сделать вывод, что произошло закрепление за советскими учреждениями функции обеспечения внутренней безопасности России. На практике это нашло свое отражение в создании под эгидой Советов разнообразных правоохранительных органов.

В Петрограде реализация данных функций была возложена на милицию, целью которой являлась как охрана правопорядка, так и защита завоеваний революции[111]. В Свеаборге при местном Совете существовала Секция охраны народной свободы. А на Европейском Севере России был создан «комитет общественной безопасности», взявший на себя обеспечение охраны Архангельского порта и поддержание порядка в городе[112].

Однако, несмотря на региональные особенности данного процесса, для всех местных Советов был характерен один вид деятельности — упразднение органов политического сыска России: Департамента полиции МВД и Отдельного корпуса жандармов. Причем эта деятельность встречала полную поддержку Временного правительства, законодательно закрепившего ликвидацию полиции и ОКЖ. По словам начальника КРО штаба Петроградского военного округа Б. В. Никитина, революция «с корнем вырвала не только политическую полицию, но все органы государства, ограждающие общество от всякого рода нарушений закона»[113]. Таким образом, Февральская революция спровоцировала начало распада едва сложившейся системы правоохранительных органов Российской империи.

* * *

Одной из немногих отечественных силовых структур, уцелевших в период революционных потрясений, стала служба военной и военно-морской контрразведки.

Что касается армейских органов по борьбе со шпионажем, то управление и контроль ими были возложены на Военное министерство[114]. А по отношению к военно-морской контрразведке было принято следующее решение: «Отпускать Морскому министерству потребные на ведение морской контрразведки в 1917 году суммы из казны в пределах ассигнованных на эту надобность, согласно положению бывшего Совета министров от 29 января 1917 года, 585 320 рублей, с тем, чтобы самое расходование указанных сумм, без его оглашения, производилось по правилам, выработанным начальником Морского Генерального штаба, по соглашению с государственным контролером»2. Таким образом, контрразведка не только не была ликвидирована новой властью, но даже не утратила прежнего уровня финансирования. Отчасти это было связано с тем, что Временное правительство приняло решение о продолжении войны с Германией[115] и жизненно нуждалось в обеспечении безопасности армии и флота.

Однако недоверие к бывшим сотрудникам службы политического сыска заставило Г. Е. Львова и военного министра А. И. Гучкова пойти на увольнение всех ранее зачисленных в КРО жандармских офицеров. Свои посты покинуло немало квалифицированных контрразведчиков из числа бывших жандармов. Так, например, были отстранены от должности начальник КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана подполковник П. В. Юдичев, начальник контрразведки 13-й армии полковник Б. В. Фок, глава столичного морского КРО полковник И. С. Николаев и др.[116].

По словам современников, «эта мера лишила контрразведку опытных работников, в некотором отношении даже незаменимых»[117]. К примеру, из Петроградской контрразведки было уволено 24 служащих, из КРО Черноморского флота — 34 человека.

Однако, если армейские военно-контрольные органы оказались в весьма непростой ситуации в связи с увольнением жандармов, контрразведка МГШ перенесла эти потери сравнительно легко. Бывших сотрудников ОКЖ в военно-морском контроле было немного, и их уход мало повлиял на состояние дел. Тем не менее необходимость заполнения образовавшихся кадровых «дыр» привела к привлечению на службу в КРО бывших гражданских чиновников. Так, в мае 1917 года в Мурманский контрразведывательный пункт был направлен зауряд-военный чиновник Н. П. Черногоров, ставший в июне того же года помощником начальника пункта[118]. А контрразведывательный пункт в Кронштадте возглавил чиновник Н. Д. Приселков[119].

Тем не менее проблем флотской контрразведке избежать все-таки не удалось. Исключение из общей системы борьбы со шпионажем такого структурного элемента, как жандармские управления, фактически разрушило систему противостояния вражеской агентуре на местах. Однако это, в свою очередь, спровоцировало начало формирования службой военно-морского контроля собственных местных подразделений. Так в разных концах страны появились Кемский, Николайштадтский, Белоостровский и др. военно-контрольные пункты. Кроме того, резко увеличилось число КРО: если в начале мировой войны общее число отделений военно-морской контрразведки в России составляло всего 5 единиц, то к осени 1917 года только на Черном море оно достигло 9, а на Балтике — 6 отделений[120]. Аналогичная деятельность велась и в отношении армейских контрразведывательных структур. В частности, штаб Омского военного округа вынашивал планы формирования военно-контрольных пунктов в Барнауле, Томске, Тюмени, Новониколаевске и Кургане[121].

* * *

Следующей вехой на пути реформирования службы по борьбе со шпионажем стала разработка новой нормативно-правовой базы. В частности, 23 апреля 1917 года было принято «Временное положение о контрразведывательной службе во внутреннем районе», согласно которому задача военно-контрольных органов состояла «исключительно в обнаружении и обследовании неприятельских шпионов, а также лиц, которые своей деятельностью могут благоприятствовать или фактически благоприятствуют неприятелю в его враждебных действиях против России и союзных с нею стран»[122]. Аналогичными были задачи этого ведомства и на театре военных действий.

Столь широкая формулировка целей и отсутствие конкретизации в определении объектов контршпионской деятельности являлись отражением тенденции к расширению полномочий военной контрразведки и включению в сферу ее ответственности борьбы с проявлениями национализма и сепаратизма, а также пацифистской и пораженческой пропагандой на фронте и в тылу[123]. В дальнейшем с этой же целью 5 мая 1917 года была утверждена и «Инструкция по организации и осуществлению негласного наружного наблюдения за лицами, подозреваемыми в военном шпионстве»[124].

Однако действие этих документов распространялось лишь на армейские органы контрразведки, военно-морской контроль по-прежнему функционировал на основе дореволюционного «Положения». В связи с этим, актуальным становился вопрос об унификации нормативно-правового обеспечения морских и сухопутных КРО. Для этого летом 1917 года было утверждено «Временное положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведывательной службы по производству расследований».

Согласно этому документу задачей сотрудников контршпионских ведомств было обнаружение «неприятельских шпионов и их организаций, а также лиц, которые своею деятельностью могут способствовать или благоприятствовать неприятелю в его военных или иных враждебных действиях против России и союзных с нею стран». «Временное положение» также давало контрразведчикам очень широкие полномочия, позволяя осуществлять весь комплекс следственных мероприятий наравне с работниками прокурорского надзора[125], а его главной положительной составляющей было наличие четко обозначенных форм взаимодействия военного контроля с другими правоохранительными структурами: милицией и прокуратурой. В частности, чины местной милиции могла быть привлечены для содействия в проведении обысков и арестов, а сотрудники прокуратуры имели права лишь наблюдать за производством расследований контрразведки, но не вмешиваться в их ход[126].

Одной из главных особенностей упомянутых документов было заметное расширение полномочий сотрудников военно-контрольных органов. По мнению Н. В. Грекова, причина таких действий Временного правительства заключалась в стремлении легализовать фактическую независимость контршпионских органов, бороться с которой ни Военное министерство, ни ставка, ни Генштаб были не состоянии[127]. Однако решающим фактором, по-видимому, была необходимость повышения качества борьбы со шпионажем вследствие масштабных сокращений личного состава КРО.

* * *

При этом бесконечная череда реорганизаций не отменяла необходимости ведения борьбы с вражеской агентурой, активность которой существенно возросла. Например, вот сводки контрразведки Иркутского военного округа за 1917 год: «Получены сведения, что во второй школе прапорщиков состоит в качестве парикмахера неизвестный японец, проживающий в городе Иркутске, угол Тихвинской и Баснинской улиц, в японской парикмахерской. Указанный японец, по сведениям, устроился в школе прапорщиков с целью военного шпионства»[128]. Схожая информация поступала и с Дальнего Востока: «Получены сведения, что проживающий в городе Чан-Чунь некий Морис Умлауф или Морис Миллер командирован германским консульством в Шанхае с целью собирания в России нижеследующих сведений: 1) Были ли американские и японские военные припасы отправлены во Владивосток и в Николаевск; 2) Закончена ли постройка Амурской железной дороги, если нет, то какая часть не закончена и сообщить приблизительно число дня открытия»[129].

Помимо этого, весной 1917 года на железнодорожной станции «Байкал» местными контрразведчиками был задержан подозрительный субъект, «при обыске у которого обнаружено 8 взрывчатых снарядов, план Кругобайкальской железной дороги, револьвер системы „Браунинг“ и 8 к нему обойм»[130].

Кроме того, шпионскую деятельность стали вести уже не только противники России, но и ее западные союзники. В Мурманске и Архангельске стали появляться английские и американские офицеры и всякого рода представители. Одним из них был консульский агент США, датский подданный Карл Леве. Находясь в 1917 году в Архангельске, Леве предпринимал попытки получения секретных карт фарватеров Северной Двины, Белого моря и Кольского залива, что не могло остаться без внимания контрразведки[131]. В ответ на последовавший протест Временного правительства Леве был отстранен от должности консульского представителя США в Архангельске, его место занял другой дипломат — Феликс Коул.

Помимо этого, сложности вызывали не только обнаружение и арест иностранных агентов, но и их содержание в тюрьмах, поскольку многие задержанные шпионы нередко силой освобождались из-под ареста революционными солдатами и матросами, видевшими в заключенных «защитников народа». Фактически эффективность контрразведывательных структур в таких условиях была сведена почти к нулю. Кроме того, отмена смертной казни за шпионаж и измену[132] ликвидировала определенные психологические барьеры, удерживающие граждан России от вступления в связь со спецслужбами других государств.

В то же время объем работы местных КРО сильно сократился, а качество добываемой информации становилось все хуже. В частности, по мнению Н. В. Грекова, в работе контрразведки «в 1917 году анализ фактов окончательно подменили оценочные, эмоционально окрашенные суждения, основанные на домыслах». Шпиономания принимала все более угрожающие масштабы. К примеру, по мнению начальника Генерального штаба М. А. Беляева, в своих разведывательно-диверсионных акциях против России Германия использовала австрийских сестер милосердия и других делегатов Красного Креста в Сибири, что не может не вызывать сомнений.

Однако реформы Временного правительства в области борьбы со шпионажем имели и свою положительную составляющую. Желание князя Г. Е. Львова и его преемников как можно скорее включить Россию в круг развитых демократических государств Европы предопределило тесное взаимодействие отечественных и иностранных военных ведомств, благодаря чему активно стала развиваться внешняя контрразведка. Подобная деятельность велась русскими агентами в Дании, Швеции, Голландии, Румынии, Швейцарии, Англии и Франции. При этом до лета 1917 года финансирование внешней контрразведки осуществлялось из сумм, выделяемых на разведку, и лишь 1 июля 1917 года заграничные борцы со шпионажем получили собственную ведомость расходов[133].

Согласно докладу обер-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба от 22 сентября 1917 года, для ведения внешней контрразведки в 7 государствах Европы было затрачено около 25 000 рублей, хотя в Англии к этому времени «самостоятельной контрразведки организовано не было», в Швейцарии «специальных контрразведывательных сетей не существовало» до конца июля, как и во Франции[134].

Тем не менее польза от ведения контршпионской деятельности за пределами России была очевидна и не вызвала сомнений у русского генералитета. Подтверждением может служить доклад начальника КРО Юго-Западного фронта подполковника Арнольдова: «Опыт настоящей войны показал, что базой для агентурной разведки противника являются нейтральные страны, прилежащие к неприятельской территории, так мы ведем свою агентурную разведку из Голландии и Швейцарии, а ранее вели ее и из Румынии, наши противники вели ее из Румынии и Швеции, а в настоящее время ведут из Швеции и Стокгольма. […] Вся работа контрразведки, не захватывающей такого важного центра как Стокгольм и вообще Швеция, не может дать тех плодотворных результатов, какие бы могла дать, если бы в Швеции нами была раскинута контрразведывательная сеть с пунктом в Стокгольме»[135]. Таким образом, члены Временного правительства осознали необходимость сохранения органов госбезопасности в условиях революционной нестабильности.

* * *

Важность сохранения контрразведывательных структур была очевидна и членам Петросовета, считавшим, что «необходимо надзор иметь, чтобы [не допустить шпионажа]»[136].

Одной из форм этого надзора стала интеграция членов советских учреждений в структуры военно-морского контроля. Например, начальником КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана стал член Архангельского Совдепа меньшевик прапорщик А. А. Житков, включивший некоторых советских служащих в состав военно-морской контрразведки. При этом отделение не испытывало особых неудобств и продолжало функционировать в штатном режиме[137].

Кроме того, заместитель начальника КРО штаба Иркутского военного округа капитан А. Н. Луцкий был избран в Харбинский Совет РСД[138]. А один из основателей российской военной контрразведки генерал М. Д. Бонч-Бруевич был «кооптирован и в Псковский Совет, и в его Исполком»[139].

Это позволяло советским учреждениям использовать органы военного контроля для решения собственных задач. К примеру, по просьбе Закавказского Совета РСД Петроградскими контрразведчиками был арестован дезертир Еремеев, бежавший в столицу из Тифлиса после обвинения в воровстве и враждебной пропаганде. Впоследствии члены Петросовета ходатайствовали об освобождении Еремеева, но, ознакомившись с материалами его досье, признали законность ареста. Для расследования этого дела была создана специальная комиссия, в состав которой наравне с членами Совета вошли представители столичной контрразведки[140].

Этот случай показателен во многих отношениях. Во-первых, он служит ярким примером сотрудничества органов военного контроля с советскими учреждениями. Во-вторых, подтверждает неконфликтный характер взаимоотношений советских лидеров с контрразведчиками. В-третьих, доказывает возможность компромисса между этими двумя организациями.

Приведенные факты позволяют сделать вывод о том, что отношения Советов РСД с контрразведывательными структурами в период «мирного развития революции» носили характер сотрудничества. Советские учреждения признали необходимость сохранения службы военного контроля для обеспечения безопасности государства и поддержания правопорядка.

* * *

Однако нарастание противоречий между Временным правительством и Петросоветом оказало серьезное воздействие на дальнейшее развитие контактов советских учреждений с органами военного контроля в разных регионах страны. Например, на территории Европейского Севера произошло некоторое ухудшение отношений данных структур. Член Архангельского Совдепа прапорщик А. А. Житков 16 июля 1917 года был снят с должности начальника Беломорского КРО, а его преемником на этом посту стал следователь Архангельского окружного суда коллежский асессор М. К. Рындин[141]. Таким образом, несмотря на продолжение сотрудничества между местными административными органами Временного правительства и Советами РСД, произошло изъятие некоторых элементов системы государственной безопасности из-под контроля Совдепов.

Более того, с этого момента контрразведчики в разных регионах России стали вести пристальную слежку за членами Совдепов, разделявшими идеи большевиков. Подобные факты впоследствии позволили Л. Д. Троцкому утверждать, что сотрудники военного контроля установили «во всей стране систему контрразведочного феодализма»[142].

Все это весьма негативно сказывалось на взаимоотношениях советских лидеров и борцов со шпионажем. Аналогичный эффект произвело и формирование после «июльского кризиса» 1917 г. контрразведывательного отдела Министерства юстиции[143]. Финансирование данного ведомства производилось из суммы в 100 тысяч рублей, которую Временное правительство ассигновало министру юстиции П. Н. Переверзеву «для расследования по делам о германском шпионаже»[144].

Этот орган, по словам его бессменного руководителя эсера профессора Н. Д. Миронова, имел своей целью «борьбу со шпионажем под политическим флагом и контрреволюционными попытками». Что же до необходимости создания такого учреждения, то она мотивировалась тем, что «чины военной контрразведки слишком мало были подготовлены для такой работы, не разбираясь в политических группировках, кроме того, при неопределенности политического положения часто не имели достаточной решительности»[145].

Несмотря на то, что штат контрразведки Минюста не превышал 8 человек, деятельность этой организации вызвала колоссальное негодование. Объяснялось это очень просто: сотрудники отдела, по большей части не имевшие никакого опыта агентурной работы, регулярно выдвигали беспочвенные обвинения в шпионаже против представителей политической оппозиции. Так в разработке контрразведки Миронова находились дела социал-демократа А. Ф. Аладьина, черносотенцев В. М. Пуришкевича и В. С. Завойко (ординарца и политического советника генерала Л. Г. Корнилова). Кроме того, в сношениях с германской разведкой были заподозрены член столичного Совета от партии эсеров В. М. Чернов и его однопартиец М. А. Натансон[146]. Все это делалось подчиненными Миронова публично, вызывая дальнейший рост недовольства представителей Совдепов.

Работа КРО Петроградского военного округа также не способствовала снятию напряженности в отношениях столичных контрразведчиков с Петросоветом. После того, как Б. В. Никитин был назначен генерал-квартирмейстером штаба округа, а отделение возглавил судебный следователь А. М. Волькенштейн[147], конфликты с советскими учреждениями стали возникать значительно реже, однако полностью не исчезли. Один из таких конфликтов был вызван арестом члена исполкома столичного Совета Ю. М. Стеклова. Вообще-то в июле — августе 1917 года аресты членов Петросовета контрразведчиками происходили довольно часто[148], но этот случай наиболее интересен для понимания тенденций развития отношений отечественных силовых структур с местными Советами РСД. Примечателен он тем, что именно Стекловым впервые был поднят вопрос о самом праве сотрудников органов военного контроля на арест депутатов Совета[149].

В результате вмешательства Керенского Стеклова освободили из-под стражи, а Волькенштейна — от занимаемой должности, что лишь усилило противоречия между контрразведкой и Совдепом. Место главы окружного КРО занял Миронов, совмещавший с этого момента руководство сразу двумя военно-контрольными учреждениями.

Под его руководством отделение продолжило разработку дела большевиков, по-прежнему остававшихся одним из главных объектов деятельности спецслужб. Агентами контрразведки были добыты сведения о планах РСДРП(б) по проведению очередного выступления, о чем был незамедлительно проинформирован А. Ф. Керенский.

* * *

Получение этой информации могло повлечь за собой очередную серию арестов представителей Петросовета, но свои коррективы в этот план внес «Корниловский мятеж».

Немаловажно, что данная попытка переворота могла быть успешно предотвращена подчиненными Миронова, если бы он придавал большее значение получаемой информации. В частности, еще в конце июля 1917 года вольноопределяющийся 11-го Сибирского стрелкового запасного полка Н. М. Палутис лично сообщил Миронову о готовящемся выступлении. В дальнейшем, согласно показаниям Палутиса, «Миронов мне ответил, что политическим сыском не занимается, и указал, что по поводу моего заявления он переговорит с А. Ф. Керенским и Борисом Викторовичем Савинковым. По предложению Миронова я явился к 12 ч. вечера в дом военного министра на Мойку, 67, просидел там до четырех часов утра, но ни Савинковым, ни Мироновым принят не был. […] Несколько дней спустя я звонил Миронову по телефону, который сообщил мне, что Савинсков по моему доносу ничего сделать и предпринять не может. После этого я неоднократно звонил Миронову, но он меня просил им не надоедать»[150]. Так некомпетентность контрразведки Министерства юстиции спровоцировала начало очередного кризиса Временного правительства.

Оправданием проявленной некомпетентности должен был служить тот факт, что «контрразведка Петр[оградского] воен[ного] округа была поставлена крайне слабо», а доставляемые ей сведения «иногда были ошибочны». Однако, даже принимая во внимание это обстоятельство, возникает вопрос, почему именно обращение Палутиса было оставлено без внимания, а согласно материалам Чрезвычайной следственной комиссии, расследовавшей обстоятельства «Корниловского мятежа», «выступление генерала Корнилова было для Н. Д. Миронова полной неожиданностью и никаких предвестников такового выступления он раньше не имел»[151].

Одной из главных причин «мятежа», по словам его инициатора, были полученные агентурой сведения о подготовке в столице большевистского восстания между 28 августа и 2 сентября: «Это восстание имеет целью низвержение власти Временного правительства, провозглашение власти Советов, заключение мира с Германией и выдачу ей большевиками Балтийского флота»[152]. Однако, не надеясь на сознательность Керенского, генерал решил покончить с надвигавшейся угрозой самостоятельно, о чем не преминул сообщить генералу А. С. Лукомскому: «По опыту 20 апреля и 3–4 июля я убежден, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут смещены, а если чудом Временное правительство останется у власти, то при благоприятном участии таких господ, как Черновы, главари большевиков и Совет рабочих и солдатских депутатов останутся безнаказанными. Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов во главе с Лениным повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать так, чтобы он нигде и не собрался».

Исходя из такой версии августовских событий, можно считать «Корниловский мятеж» антисоветским выступлением, что прекрасно понимали и члены Совдепов. Как следствие Временное правительство вполне могло рассчитывать на их поддержку в деле подавления «мятежа». С этой целью А. Ф. Керенский решил использовать контрразведку Минюста.

Для переговоров с Корниловым в ставку был направлен Б. В. Савинков в сопровождении Н. Д. Миронова. Последний намеревался произвести в ставке обыск и арестовать сторонников Корнилова, рассчитывая в этом деле на поддержку Могилевского Совета рабочих и солдатских депутатов[153]. Однако по прибытии на место у Савинкова и Корнилова состоялся разговор следующего содержания:

Савинков: «Александр Федорович поручил мне еще простить вас откомандировать в его распоряжение полковника Пронина».

Корнилов: «Пронина? Зачем. Я понимаю — скрытый арест. Пронина я не отпущу. Дайте мне доказательства, и я сам арестую Пронина».

Савинков: «Хорошо, я так и доложу Александру Федоровичу».

Корнилов: «Так и доложите. Керенский хочет арестовать достойного офицера Пронина, с вами он посылает профессора санскритского языка Миронова… Я знаю зачем. Миронов занимается политическим розыском. Он приехал сюда следить…»

Савинков: «Миронов приехал со мной. С моего разрешения. Керенский не знал даже, что он едет со мной».

Корнилов: «Все равно. Предупреждаю: я велю текинцам его расстрелять, если он посмеет здесь арестовать кого-либо».

Савинков: «Он никого не может арестовать без моего приказания. Приехал же он потому, что у него есть поручение от начальника штаба Петроградского округа к начальнику контрразведки в ставке».

Корнилов: «В контрразведке он ничего не понимает. Он занимается политическим сыском»[154].

Так что глава КРО Министерства юстиции оказался в безвыходном положении и поставленной перед ним задачи выполнить не сумел.

Тем не менее «Корниловский мятеж» был успешно подавлен и без участия контрразведывательных органов, а попытка Л. Г. Корнилова совершить государственный переворот снизила доверие населения к Временному правительству, одновременно вызвав рост авторитета РСДРП(б), в которой все больше стали видеть «действительный оплот революции». В середине октября Исполком Петроградского Совдепа принял решение о создании в своем составе Военно-революционного комитета (ВРК). Главной задачей ВРК была объявлена мобилизация солдат и матросов для осуществления вооруженного восстания[155], хотя на практике его функции были гораздо шире. В сущности, данный орган взял на себя реализацию мероприятий по интеграции старых силовых ведомств, к которым относилась и контрразведка, в структуру советских учреждений.

Свержение Временного правительства и приход к власти большевиков ознаменовали собой начало совершенно нового этапа в истории отечественных спецслужб. Однако, в отличие от общепринятого мнения, Октябрьская революция не положила конец деятельности прежних учреждений по борьбе со шпионажем. Благодаря работе ВРК органы военной контрразведки не были разгромлены, продолжая успешно функционировать.

С целью контроля над контршпионской деятельностью в окружное контрразведывательное отделение был назначен комиссар Военно-революционного комитета, которым стал поручик Н. Н. Асмус[156]. Для скорейшего налаживания нормальной работы КРО новыми властями был принят ряд мер: отделению возвратили автомобиль, отобранный революционными солдатами 25 октября, а комиссар отделения получил право пользоваться прямыми проводами штаба округа. Это говорит об осознании большевистскими лидерами важности сохранения органов по борьбе со шпионажем.

В итоге, согласно донесениям Асмуса, работа отделения в ноябре 1917 года шла «нормально и беспрерывно»[157]. Петроградские контрразведчики вели агентурную слежку за датским, шведским, румынским, китайским и японским посольствами, а также членами турецкой и австро-германской военных делегаций[158].

Несколько иная ситуация наблюдалась в военно-морском ведомстве. В частности, заместитель начальника КРО Черноморского флота С. М. Устинов считал, что «Россия погибла, став жертвою революции, созданной германскими агентами на германское золото»[159]. А начальник военно-морского контроля МГШ А. К. Абрамович «инстинктивно ненавидел большевиков»[160].

Точно так же приход к власти в стране членов РСДРП(б) был негативно воспринят морскими контрразведчиками и на Европейском Севере. Согласно свидетельству одного из сотрудников Мурманского КРП флагманского обер-аудитора В. К. Бондарева, сразу после октябрьских событий в Петрограде «между Советом и штабом был заключен договор двойного страхования, по которому штаб обязался поддержать Совет, если победит Временное правительство, а Совет, в свою очередь, обязался не дать в обиду адмирала Кетлинского (начальника Мурманского оборонительного района. — Авт.) и его сотрудников, если победят большевики»[161].

В дальнейшем установление на Мурмане советской власти способствовало усилению антагонизма между военными властями и местными Советами РСД. Отчасти это было связано с позицией, занятой контрразведчиками по отношению к новой власти. В частности, начальник Мурманского КРП коллежский асессор В. А. Эллен указывал, что после Октябрьской революции его подчиненные открыто вели антисоветскую деятельность, «при чем делали мотивировку, что критика власти в свободной стране не является преступной и не опорочивает лиц, ее критикующих»[162].

Однако, даже если контрразведчики в целом приветствовали новую власть, что было характерно, скажем, для Дальнего Востока России, их сильно беспокоил вопрос об отношении большевиков к военно-контрольным органам и дальнейшей судьбе отечественной контршпионской службы. К примеру, в начале 1918 года в штаб Иркутского военного округа поступила телеграмма от начальника харбинского КРП: автор считал, что, поскольку «на 1918 год смета на контрразведку может быть не утверждена… существование пункта подлежит сомнению»[163]. Это сомнение было вполне обоснованным, если учесть, что даже комиссар контрразведки МГШ Лукашевич называл контршпионскую службу «умирающим учреждением»[164].

Не добавлял оптимизма сотрудникам контршпионской службы и приказ исполняющего обязанности Верховного главнокомандующего А. Ф. Мясникова № 986, согласно которому «в наступивший период перемирия и ведения мирных переговоров органы контрразведки, имея меньшую напряженность работы, могут быть значительно сокращены и упрощены без существенного вреда для дела»[165]. Как следствие «был прекращен отпуск денег Главному управлению Генерального штаба на секретные расходы ввиду общего стремления сократить ассигнования денежных сумм на непроизводственные надобности»[166]. Причисление контрразведки к «непроизводственным» потребностям повлекло за собой масштабное увольнение контрразведчиков и сокращение числа КРО.

* * *

Но наряду с этим 20 декабря 1917 года в Советской России была создана Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК) под руководством Ф. Э. Дзержинского. В сферу ее ответственности входила и контршпионская деятельность.

В итоге уже в январе 1918 года в структуре чекистского ведомства было создано Контрразведывательное бюро (КРБ) во главе с А. К. Шеварой (Войцицким). Идеологическим обоснованием для формирования такого рода учреждений можно считать тезис В. И. Ленина, высказанный им еще в 1902 году. Суть этого предложения сводилась к тому, что большевистская партия «должна стремиться создать организацию, способную обезвреживать шпионов раскрытием и преследованием их»[167]. С приходом РСДРП(б) к власти этот тезис обретал огромную актуальность. Следовательно, образование чекистской контрразведки шло в общем русле ленинской идеологии.

КРБ было глубоко законспирированным, а решение о его создании не проходило ни через Совнарком, которому была подчинена ВЧК, ни через другие управленческие структуры РСФСР. Как следствие, у КРБ не было ни нормативно-правовых документов, ни штатного расписания, ни сметы финансирования. Однако А. А. Здановичу удалось установить, что на службе у Шевары состояло более 30 сотрудников, а финансовые расходы на их содержание и вербовку агентуры определялись в 80 тысяч рублей[168]. На первый взгляд это сумма была невелика, но на тот момент она превышала, к примеру, размер финансирования контрразведки МГШ в 7–8 раз.

Успешно созданное Контрразведывательное бюро стало своего рода подтверждением ненужности старых военно-контрольных органов, поэтому уже 26 января 1918 года Президиум ВЧК отдал распоряжение Д. Г. Евсееву и В. А. Александровичу ликвидировать аппарат контрразведки Генштаба. Этот приказ не был приведен в исполнение, но он продемонстрировал «старорежимным» контрразведчикам, что большевики в их услугах не нуждаются. В результате многие борцы со шпионажем стали активными участниками антибольшевистских организаций.

В 1918 году некоторые из них были расстреляны Советской властью «по подозрению в шпионаже в пользу англо-французских банд». Например, так закончили свою жизнь В. М. Окулов и Л. Н. Пашенный. В дальнейшем аналогичная участь постигла и видных работников контрразведки МГШ, обвиненных в сотрудничестве с британскими спецслужбами и антисоветской деятельности. По данным члена ВЦИК В. Э. Кингисеппа, «морская контрразведка за весь 1918 год не произвела ни одного ареста ни одного шпиона, не дала никаких сведений о противнике». Расследование показало, что ряд сотрудников военно-морского контроля входили в состав подпольной антисоветской организации «ОК», возглавляемой лейтенантом Р. А. Окерлундом и курируемой британским атташе в Петрограде Ф. Кроми[169]. В итоге наиболее активные члены организации были расстреляны.

Ввиду этих обстоятельств чудом уцелевшим контрразведывательным отделениям и пунктам становилось все сложнее поддерживать работоспособность. Их сотрудники зачастую не получали жалованье месяцами[170], хотя круг их обязанностей постоянно рос. При полном развале системы правоохранительных органов в стране помимо борьбы со шпионажем на контрразведчиков было возложено и противодействие растущей преступности: обнаружение и поимка «воров и убийц»[171].

Сложности в работе также вызывало и поведение солдат Красной Армии. Согласно докладам осведомителей контрразведки, «красноармейцами и лицами низшего командного состава очень открыто высказываются сведения военного характера о местонахождении штабов, частей войск на фронте и в тылу. Агентами во многих случаях указывается на явное злоупотребление своей осведомленностью чинов действующей армии и тыловых частей». Все это создавало весьма благоприятные условия для действий вражеской агентуры.

На этом фоне редкие успехи борцов со шпионажем на местах, обнаруживших деятельность японских военных агентов в Благовещенске[172], шпионскую работу японского консула Сугино в Иркутске, следивших за членами шведской миссии в Карелии[173], выглядят малоубедительно. Они свидетельствуют не столько об эффективности работы КРО, сколько об инициативности личного состава, преданного своему делу и готового вести борьбу с вражеским шпионажем даже в создавшихся невыносимых условиях — отсутствия финансирования, неопределенности прав и обязанностей, неясности ведомственного положения и давления со стороны ВЧК и местных Советов.

* * *

Что же до КРБ, то оно прекратило свое существование уже в марте 1918 года. На смену чекистской контрразведке пришли «отделения по борьбе со шпионством» (ОБШ) Высшего военного совета (ВВС) и Оперативное отделение Всероссийского Главного Штаба (ВГШ) и Военный контроль Народного комиссариата по военным делам (Наркомвоена). Впрочем, эффективность работы этих учреждений была далека от совершенства.

Поскольку основная масса сотрудников ВВС была представлена военспецами, а возглавлял этот орган уже упоминавшийся М. Д. Бонч-Бруевич, в рамках данной организации была предпринята попытка возрождения прежних контрразведывательных структур. Тем не менее составленный проект организации ОБШ не отвечал условиям 1918 года. К примеру, противодействием вражеской агентуре в каждой формируемой советской дивизии должны были заниматься 22 сотрудника, но из-за катастрофической нехватки кадров эту деятельность в воинской части численностью более 1500 человек нередко приходилось вести всего 4 контрразведчикам[174], то есть некомплект составлял до 80 %! Разумеется, ни о какой систематической работе по пресечению разведывательно-диверсионной деятельности противника не могло быть и речи.

В ВГШ ситуация была несколько иной. Ведением разведки и контрразведки занимался Военно-статистический отдел (ВСО) Оперативного отделения, образованный на базе Отдела 2-го генерал-квартирмейстера Главного управления Генштаба. Тем не менее организация контрразведывательной службы была для данного учреждения задачей второстепенной — из 12 отделов в структуре ВСО борьбой со шпионажем ведали только 3, в то время как разведывательной деятельностью — целях 7 отделов[175].

Личный состав контрразведки ВГШ был представлен опытными военспецами, многие из которых в свое время окончили Академию Генерального штаба. Однако эти лица «принципиально отказывались принимать участие в гражданской войне, мотивируя это тем, что контрразведка, как и армия, якобы должна стоять „вне политики“»[176]. Исходя из этого они не пользовались доверием высшего руководства РСФСР.

Кроме того, главным недостатком контршпионской службы Всероссийского Главного штаба было отсутствие сети местных филиалов, не переживших революционные потрясения 1917 года. Обладая большим потенциалом в сфере обработки и анализа поступающей информации, Военно-статистический отдел практически не имел возможностей для ее сбора, поэтому современные исследователи называли ВСО «головой без тела».

Фактически единственным полноценным органом советской военной контрразведки в этот период был Военный контроль (ВК) Оперативного отдела Наркомвоена. Главой данного ведомства был эстонский большевик М. Г. Тракман, а инициатива его создания исходила от начальника Оперативного отдела С. И. Аралова. Именно на этот орган, по задумке советских лидеров, должна была лечь основная нагрузка по противодействию иностранным спецслужбам и разведкам антибольшевистского движения. Отчасти по этой причине костяк контрразведки составили коммунисты, а на службу принимались лишь лица, получившие рекомендации от партийных комитетов.

Задачами сформированного учреждения были пресечение шпионажа Германии и стран Антанты, вскрытие подрывной деятельности в красноармейских частях, предупреждение диверсий, сохранение военных и государственных секретов, а также учет и регистрация мобилизованных в Красную Армию военспецов[177].

Однако из-за преобладающего политического подхода к формированию личного состава ВК Наркомвоена оказалось, что основная масса его сотрудников никогда не служила в контрразведке и имела мало представлений об организационном строительстве соответствующих органов. Помимо этого, даже, казалось бы, почти безупречная система подбора благонадежных кадров нередко давала сбои. К примеру, в состав центрального аппарата Военконтроля в Москве смог проникнуть анархист А. Бирзе, поддерживавший связь с членами контрреволюционной организации «Союз защиты Родины и Свободы», и данный случай не был единичным[178].

При этом некомпетентность многих сотрудников контрразведки Наркомвоена повлекла за собой передачу функций создания региональных отделений Военконтроля местным армейским командирам. В свою очередь, отсутствие централизованного контроля над процессами организационного строительства и кадрового укомплектования местных контршпионских подразделений на территории РСФСР привело в дальнейшем к многочисленным случаям измены принятых на службу сотрудников. Это было характерно для Москвы, Петрограда, Казани, Вологды, Восточного и Южного фронтов[179].

Однако, несмотря на перечисленные недостатки, ВК Наркомвоена смог добиться определенных успехов в деле борьбы с иностранным и белогвардейским шпионажем. К примеру, его сотрудники весной 1918 года задержали в Кяхте двух японских шпионов, направлявшихся в Иркутск для установления связи с местной резидентурой. А уже в самом Иркутске 17 апреля 1918 года при попытке получить доступ к документам Сибирского военного комиссариата были задержаны японские граждане Минами, Танака и уже упоминавшийся консул Сугино[180].

Что же до поимки разведчиков сил внутренней контрреволюции, то на этом поприще успехи работников Военного контроля были не так велики. В частности, атмосфера недоверия к бывшим офицерам и военспецам, царившая в 1918 году во многих советских учреждениях, спровоцировала несколько серьезных ошибок и просчетов в работе Военконтроля. Самым известным из них было печально знаменитое дело адмирала А. М. Щастного, обвиненного в шпионаже и подготовке антисоветского мятежа. За эти преступления командующий Балтийским флотом был расстрелян, хотя серьезных доказательств его вины так и не было представлено. В итоге адмирал был реабилитирован в 1990-е годы[181].

* * *

В апреле 1918 года Президиум Всероссийской чрезвычайной комиссии принял решение «взять в ведение ВЧК работу по военной контрразведке»[182], а уже через месяц в структуре Отдела по борьбе с контрреволюцией был образован военно-контрольный орган под руководством эсера Я. Г. Блюмкина[183]. По словам А. А. Здановича, при утверждении на эту должность высшие руководители ВЧК даже не навели «справок о нравственных и деловых качествах» будущего контрразведчика.

Причина назначения представителя небольшевистской партии на столь ответственный пост заключалась в увлеченности Блюмкина идеей создания контршпионского ведомства, по словам М. И. Лациса, «Блюмкин обнаружил большое стремление к расширению отделения в центр Всероссийской контрразведки и не раз подавал в комиссию свои предложения». Впрочем, по его же словам, социал-революционера чекисты «недолюбливали»[184]. Не во всем доверяя молодому эсеру, высшие руководители комиссии старались держать того под жестким контролем. По собственному признанию контрразведчика, «вся моя работа в ВЧК по борьбе с немецким шпионажем, очевидно в силу своего значения проходила под непосредственным наблюдением председателя Комиссии т. Дзержинского и т. Лациса. О всех своих мероприятиях (как, например, внутренняя разведка в посольстве) я постоянно советовался с президиумом Комиссии»[185]. Так контршпионский отдел ВЧК приступил к работе.

О деятельности данной структуры до нас дошли только обрывки информации — ведь главным источником по истории контрразведки Блюмкина являются его собственные показания[186], а также воспоминания людей, входивших в непосредственный контакт с контрразведчиками из ЧК. Изучив их, можно сделать вывод, что основной задачей вышеупомянутого отдела было наблюдение за «возможной преступной деятельностью» германского посольства в Москве, что, кстати, не осталось без внимания немецких дипломатов.

Однако у подчиненных Блюмкина напрочь отсутствовал необходимый для этой работы опыт: агентурная слежка велась ими слабо, информация поступала нерегулярно, а одной только идейной заинтересованности было мало. Конечно, сам Блюмкин с головой ушел в новый для него вид деятельности и был занят «допросами свидетелей целые ночи»[187]. Но, несмотря на это, вся работа отделения за июнь 1918 года позволила завести лишь одно уголовное дело.

Им было дело австрийского военнопленного Роберта Мирбаха — племянника немецкого посла в России В. Мирбаха. Родственник дипломата был заподозрен в контрреволюционной деятельности и после ареста подписал обязательство сообщать чекистам «секретные сведения о Германии и германском посольстве в России»[188]. Однако этим успехи Блюмкина и ограничивались.

Впрочем, молодой чекист был далеко не одинок в своих неудачах. В других контршпионских ведомствах РСФСР ситуация была не намного лучше. Неэффективность большинства контрразведывательных мероприятий создала предпосылки для начала реорганизации военно-контрольной службы. Первой вехой на этом пути стало внесение изменений в нормативную базу.

В целях унификации нормативно-правового обеспечения многочисленных советских контрразведок летом 1918 года было созвано заседание межведомственной Комиссии по организации разведывательного и контрразведывательного дела, в состав которой вошли представители ВГШ, ВВС, Наркомвоена, Морского Генштаба, штабов Московского и Ярославского военных округов, а также Северного участка отрядов «завесы». На одном из заседаний присутствовал и Блюмкин[189]. Выработанный Комиссией документ получил название «Общее положение о разведывательной и контрразведывательной службе». В нем систематизировались принципы функционирования контршпионских учреждений, определялись их права и обязанности и оговаривались суммы, выделяемые на ведение борьбы с разведывательно-диверсионной деятельностью противника.

Впрочем, несмотря на все это, «Общее положение» не оказало на многочисленные советские контрразведки серьезного влияния, поскольку сохраняло децентрализацию соответствующих органов. Кроме того, дальнейшие события сильно подпортили репутацию некоторых составителей данного документа: делегат от Северного участка «завесы» В. Ф. Гредингер был арестован за измену, а Я. Г. Блюмкин совершил убийство В. Мирбаха и оказался вынужден бежать на Украину, будучи заочно приговорен к 3 годам заключения[190]. Возглавляемый им отдел контрразведки, разумеется, был закрыт. В таком состоянии РСФСР вступила в Гражданскую войну.

Таким образом, отсутствие единой стратегии в деле формирования военно-контрольных служб оказывало на них негативное воздействие. Склонность советских лидеров к своеобразному сепаратизму в области государственного управления спровоцировала установление бессистемного параллелизма в сфере контршпионажа. А это затрудняло выявление вражеских агентов. Ситуация усложнялась и тем, что процесс организационного строительства отечественных спецслужб с 1918 года утратил единство, так как осуществлялся участниками Гражданской войны по разные стороны фронта. Поскольку противостояние советских и антибольшевистских сил носило региональный характер[191], а военно-контрольные учреждения на местах часто оказывались независимы от центра, каждый фронт и каждый регион становился самостоятельным военно-политическим конструктом. А значит, выявление общих тенденций развития контрразведывательных органов России в 1918–1920 годах возможно только индуктивным путем (от частного к общему) — через изучение деятельности контршпионских органов противоборствующих сторон на каждом конкретном фронте.

Глава 2 Белая и Красная контрразведка в Гражданской войне (1918–1920 гг.)

2.1. Контрразведывательные службы противоборствующих сторон на Северном фронте

Главной особенностью генезиса Гражданской войны на Севере России был тот факт, что свержение советской власти и формирование белогвардейских государственных органов происходило при активном вмешательстве интервентов. Это проявлялось в самых разных сферах общественной жизни: экономике, политике, военном строительстве и т. д. В связи с этим серьезному воздействию подверглись и органы отечественной военной контрразведки на Русском Севере.

Отношение к данной силовой структуре со стороны членов РСДРП(б) было весьма негативным. Доминирующая точка зрения по этому вопросу была озвучена большевиком Т. Д. Аверченко, назвавшим контрразведывательную деятельность «грязным делом»[192]. Однако необходимость ведения непрерывной борьбы с разведслужбами Германии, Финляндии и стран Антанты на Севере привела к сохранению на территории Архангельской губернии дореволюционных органов военного контроля. В дальнейшем этот шаг ускорил процесс превращения Русского Севера в один из очагов Белого движения, по большей части спровоцированный иностранной военной интервенцией, официальной датой начала которой принято считать 6 марта 1918 года.

Основными целями военного вмешательства иностранных держав в данном регионе были определены восстановление Восточного фронта, разрушенного большевиками, и охрана складов экспортного военного снаряжения в Мурманске и Архангельске от немцев и финнов. Борьба с большевизмом была для союзников задачей второстепенной и являлась причиной интервенции лишь опосредованно[193].

В любом случае, реализация этих планов силами одних только союзников была трудноосуществима, поэтому они избрали путь взаимодействия с местными административными органами для обеспечения безопасности региона. Ведущим из них весной 1918 года был Мурманский краевой Совет рабочих и солдатских депутатов во главе с А. М. Юрьевым. Это учреждение было заинтересовано в ликвидации оппозиции своей власти со стороны рабочего движения[194], поэтому его руководители, со своей стороны, старались заручиться поддержкой союзников. Благодаря этому, взаимоотношения русских и иностранных властей на Мурмане в первые месяцы интервенции носили характер взаимовыгодного сотрудничества.

Одной из немаловажных составляющих этого сотрудничества стало взаимодействие русских и иностранных контрразведывательных органов. Инициаторами подобной интеграции были вовсе не интервенты, а местные контрразведчики. Первым эту идею озвучил начальник Военно-контрольного пункта при штабе Кольского оборонительного района, считавший, что «при изменении положения Мурманского края развитие контрразведывательной службы абсолютно необходимо»[195].

Следует признать, что эта мера поддерживалась сотрудниками контрразведки, так как вселяла надежду на улучшение финансирования их деятельности. Ведь в январе и феврале 1918 года работники пункта не получали жалованья[196] и испытывали постоянное давление со стороны членов местных военно-демократических организаций, стремившихся то ликвидировать контрразведку, то выселить ее сотрудников из занимаемых помещений[197].

В итоге на основе контрразведывательного пункта было создано Военно-регистрационное бюро (ВРБ) Мурманского края, в состав которого приняли ряд новых сотрудников: с английской стороны — лейтенанта Кольдера, а с французской — лейтенанта Шарпантье[198]. Помимо базовых функций борьбы со шпионажем и диверсиями на новую организацию была также возложена регистрация всего населения края с целью выявления «нежелательного элемента»[199].

Контрразведывательная деятельность этого органа была направлена большей частью на противодействие финской разведке. К примеру, весной 1918 года в районе Печенги по обвинению в шпионаже были задержаны 11 финнов, которых под арестом отправили в Мурманск[200]. В то же время пресекались и попытки союзнических агентов вести разведывательную деятельность на территории края без согласия Совдепа. В частности, официальная нота Мурманского Совета рабочих и солдатских депутатов обязывала британского адмирала Т. У. Кемпа «принять меры к недопущению фотографирования, зарисовки и т. п.» военных объектов края[201].

* * *

Данная оперативная работа Военно-регистрационного бюро встречала полную поддержку со стороны Совдепа[202], взявшего курс на разрыв с центральным Советским правительством. А. М. Юрьев считал невозможным защитить подконтрольный ему регион и обеспечить его всем необходимым без иностранной помощи, несмотря на официальные протесты и распоряжения Совета народных комиссаров.

В связи с этим, вновь остро вставал вопрос о финансировании органов военно-морской контрразведки, официально состоявших на довольствии Морского Генерального штаба РСФСР[203]. В результате в начале апреля 1918 года Военно-регистрационное бюро было в одностороннем порядке передано под юрисдикцию краевого Совета[204].

Этот шаг был закономерным продолжением сепаратистской политики мурманских властей, стремившихся выйти из подчинения большевистского Петрограда. Как следствие контрразведчики старались свести контакты со столицей к минимуму, но при этом тесно взаимодействовали с архангельскими коллегами. Правда, инициаторами этого взаимодействия выступали архангельские борцы со шпионажем, привыкшие считать работников Мурманского ВКП своими подчиненными, что наложило отпечаток на характер переписки между данными органами. Фактически она сводилась либо к отдаче распоряжений, выполнение которых в новых условиях было необязательно, либо к простому обмену информацией.

К примеру, начальник Архангельского Военно-морского контроля М. К. Рындин уведомлял сотрудников Военно-регистрационного бюро, что на контролируемую ими территорию были посланы иностранные диверсанты для «порчи военных судов»[205]. А комиссар Беломорского военного округа А. И. Геккер даже требовал от мурманских контрразведчиков воспрепятствовать проникновению на Север немецких агентов, направленных в этот регион с целью помешать формированию Красной Армии[206].

Схожие сообщения поступали к работникам ВРБ и от их британских коллег. По данным союзников, немецкие разведслужбы завербовали шестерых китайцев, нанятых для участия в строительстве Мурманской железной дороги, дав им задание ликвидировать нескольких русских и иностранных официальных лиц[207]. Благодаря своевременному получению этой информации вражеские агенты были оперативно обезврежены, что свидетельствует о создании на Мурмане единого информационного пространства в области борьбы со шпионажем.

В то же время начало антисоветского этапа интервенции летом 1918 года, отчасти спровоцированного обострением отношений краевого Совдепа с центральными властями РСФСР[208], повлекло за собой изменение функций и союзной контрразведки. Ее сотрудники стали уделять все большее внимание перехвату телеграмм, направляемых в Мурманск из Петрограда[209], с целью нарушить связь местных сторонников советской власти с центральным правительством большевиков. Союзники все больше расширяли свое вмешательство во внутренние дела края, начав подготовку антисоветского этапа интервенции.

* * *

Однако, несмотря на общность задач, взаимоотношения сотрудников Военно-регистрационной службы с британскими и американскими коллегами складывались весьма непросто. Одним из главных противоречий между ними была проблема распределения обязанностей и полномочий. Несмотря на то что по соглашению лидеров Совдепа с союзниками «условия въезда и выезда в Мурманский край определяются Мурманским краевым Советом»[210], данную функцию самовольно взяли на себя сотрудники спецслужб Великобритании[211]. Этот факт вызывал недовольство русских контрразведчиков, однако зависимость Мурмана от иностранной военной и финансовой поддержки вынуждала их примиряться с таким положением дел.

Союзники все больше расширяли свое вмешательство во внутренние дела края. Летом 1918 года в Мурманском крае находилось уже 13 000 иностранных солдат[212], и начался набор добровольцев в Славяно-британский легион, где русские солдаты служили под командованием английских офицеров. Эти мероприятия интервентов вызывали протест со стороны моряков крейсера «Аскольд» и других военных кораблей, базировавшихся в Кольском заливе. Они открыто выражали недовольство деятельностью А. М. Юрьева, но, не обладая реальной властью, не могли повлиять на политику Совдепа. В итоге было принято решение физически устранить ряд неугодных морякам краевых руководителей[213].

В начале июля 1918 года было совершено неудачное покушение на начальника штаба Кольского укрепленного района Г. М. Веселаго, что повлекло за собой арест большинства оппозиционеров из числа «аскольдовцев». Впоследствии некоторые сторонники установления Советской власти на Мурмане совсем иначе описывали этот эпизод истории края: «Набившая руку на диверсиях и провокациях английская контрразведка […] инсценировала покушение на капитана 2-го ранга Веселаго. Это и послужило предлогом к развертыванию широчайшей волны белого террора»[214].

Данный факт наглядно демонстрирует уровень доверия населения к иностранным спецслужбам, проникшим практически во все сферы общественной жизни Мурманского края. А в связи с усилением интервенции на Севере заметно активизировались агенты британской разведки, занятые подготовкой захвата важных в военном отношении населенных пунктов. Как уже отмечалось, их наибольшее внимание привлекал Архангельск.

В этих условиях командование Беломорского округа во главе с Ф. Е. Огородниковым было вынуждено приступить к решению новых задач по организации противодействия вражеской агентуре. К решению этой проблемы были привлечены работники местного Военно-морского контроля. Данный орган был образован на основе Беломорского контрразведывательного отделения, созданного еще в период Первой мировой войны и сохраненного новой властью.

В итоге к июню 1918 года по обвинению в шпионаже контрразведчиками было арестовано 154 человека[215], но заметных изменений это не принесло. Причина крылась в том, что основная масса сотрудников Военно-морского контроля вошла в состав подпольной антибольшевистской организации, заняв пассивно-выжидательную позицию и, фактически, парализовав противодействие подготовке интервенции.

Это наглядно проявилось в ходе инспектирования работы штаба Беломорского округа членами Коллегии ВЧК летом 1918 года. Входивший в ее состав Д. Г. Евсеев отмечал, что «до сего времени даже не поставлена контрразведка»[216]. Необходимость внесения изменений с систему контрразведывательных органов на Севере становилась все очевидней.

В сложившейся ситуации функцию борьбы со шпионажем взяла на себя архангельская губернская Чрезвычайная комиссия, образованная 24 июня 1918 года. Аналогичные учреждения в этот период создавались в разных регионах страны, что в определенной степени было вызвано стремлением Президиума ВЧК создать к структуре комиссии собственную контрразведывательную службу. Возглавил архангельских чекистов член коллегии Народного комиссариата по военным делам М. С. Кедров. Согласно официальным докладам его подчиненными в конце июня 1918 года был задержан целый «букет союзнических агентов», а также несколько японских шпионов[217]. Кроме того, по обвинению в сношениях с английской разведкой чекистами был расстрелян командир 1-го Архангельского полка Иванов[218].

Справедливости ради следует отметить, что большинство такого рода успехов были достигнуты во многом благодаря случайностям, а не использованию классических методов контрразведки, поскольку штаты чрезвычайных комиссий формировались преимущественно по классовому принципу с категорическим отрицанием преемственности кадров прежних спецслужб[219]. Сотрудники ЧК не имели необходимого опыта в области борьбы со шпионажем, поэтому, несмотря на эпизодические успехи архангельских чекистов в противодействии разведорганам интервентов, общий уровень борьбы со шпионажем в рамках ВЧК на Севере был не слишком высок.

В связи с этим 6 июля 1918 года председатель Чрезвычайной комиссии по разгрузке Архангельского порта С. Н. Сулимов в одной из докладных записок в Высший военный совет требовал «организовать правительственную контрразведку из опытных юристов, следователей, представителей народного контроля»[220]. Это свидетельствует о том, что ряду руководящих работников на Севере была очевидна необходимость использования старых специалистов в области борьбы с разведывательной деятельностью, а уровень подготовки чекистских кадров для этой работы вызывал определенные опасения. Впоследствии эти опасения подтвердились.

* * *

В 20-х числах июля сотрудниками ЧК была получена информация о подготовке антисоветского восстания в Архангельске. С этой целью в город была переброшена целая группа агентов британской военной разведки[221], вступивших в контакт с членами контрреволюционного подполья. В состав этой организации, созданной под эгидой «Союза Возрождения России», входили бывшие офицеры Балтийского флота, кадеты Морского инженерного училища и Отдельных гардемаринских классов[222], а также ряд советских военспецов. Именно из-за их приказов красноармейские части были выведены из Архангельска прямо перед началом антисоветского вооруженного восстания. Одновременно с этим интервенты высадили в городском порту вооруженный десант, довершив захват города. Командование Беломорского военного округа эвакуировалось в Вологду, и 2 августа 1918 года в Архангельске было образовано Верховное управление Северной области (ВУСО) во главе с Н. В. Чайковским. На Севере началась Гражданская война. Командование Беломорского военного округа было вынуждено эвакуироваться в Вологду, ставшую с этого момента главным центром формирования советской военной контрразведки на Русском Севере. Для организации отпора белогвардейцам и интервентам 6 августа был сформирован Северо-Восточный участок отрядов «завесы», в дальнейшем преобразованный в VI армию.

К этому моменту Север, по утверждению начальника штаба этого участка А. А. Самойло, был «наводнен английскими и американскими агентами»[223]. В связи с этим Высший военный совет обязал командование участка «немедленно приступить к организации самой тщательной разведки и контрразведки»[224]. Непосредственная реализация этого распоряжения стала прерогативой Вологодского отдела Военного контроля (ВК) Народного комиссариата по военным делам.

Однако некоторые сотрудники этого учреждения, как и их коллеги в Архангельске, вошли в состав подпольной организации, снабжая антибольшевистски настроенных офицеров пропусками для беспрепятственного попадания на оккупированную интервентами территорию. Эта организация была разоблачена чекистами в середине августа 1918 года, вследствие чего 20 сотрудников Военконтроля из числа бывший офицеров были расстреляны за контрреволюционную деятельность[225]. Этот случай не был единичным — аналогичные факты измены работников ВК встречались и на других фронтах, создавая предпосылки для реформирования контрразведывательной службы.

Отправной точкой назревавшей реформы стало образование в сентябре 1918 года Реввоенсовета республики (РВСР), объединившего основные звенья советского военного управления[226]. Это автоматически повлекло за собой и централизацию органов военной контрразведки. Центральные аппараты военно-контрольных органов Высшего военного совета и Всероссийского Главного штаба были ликвидированы, а их региональные отделения влились в структуру Военконтроля[227]. Фактически процесс централизации проходил в форме поглощения Военным контролем Народного комиссариата по военным делам смежных контрразведывательных учреждений ВГШ и ВВС.

Основным нормативно-правовым документом нового ведомства стало утвержденное в октябре 1918 года «Положение о Военном контроле РВСР». Этот документ сужал сферу деятельности органов военной контрразведки до «изучения системы и методов действий иностранных разведок и обнаружения и пресечения деятельности иностранных военных шпионов, а также организаций и лиц, деятельность которых, преследуя враждебные интересы иностранных государств, направляется во вред военным интересам России». Тем самым противодействие иностранным разведорганам было для сотрудников Военного контроля ведущей задачей, в то время как борьба с аналогичной деятельностью сил внутренней контрреволюции являлась их обязанностью лишь опосредованно.

Подобная трактовка целей и задач службы военной контрразведки, по мнению ряда исследователей, не во всем соответствовала объективным условиям Гражданской войны в России. Тем не менее она была вполне приемлема для тех ТВД, где доминирующую роль играли вооруженные силы и спецслужбы интервентов, а не Белого движения. Таким театром военных действий как раз и был Север России.

* * *

Реформирование советской контрразведки проходило на фоне усиления военной активности антибольшевистского движения. Одной из главных задач ВУСО была провозглашена «ликвидация большевизма», однако небольшой по размерам и слабо заселенной Северной области было тяжело рассчитывать на успех в военном противоборстве с Советской Россией даже при поддержке стран Антанты. Поэтому план военной кампании 1918–1919 годов предусматривал наступление белогвардейских частей в направлении Котласа для соединения с Сибирской армией А. В. Колчака. Однако его реализация натыкалась на упорное нежелание солдат вести военные действия. Так, согласно рапорту командующего Онежским фронтом полковника де Граве, на одном из участков фронта близ деревни Порог из 200 дислоцированных там солдат только 65 были готовы идти в наступление. По мнению де Граве это было результатом ведущейся среди солдат большевистской агитации[228]. Командующий союзными войсками генерал Ф. Пуль издал приказ, запрещавший любую пропаганду в пользу большевиков под угрозой смертной казни[229], но заметных изменений это не принесло.

Сложившаяся ситуация вынудила белогвардейское правительство и военное командование интервентов для поддержания дисциплины в войсках прибегнуть к услугам сотрудников северной контрразведки. Подобные решения были характерны и для других центров антибольшевистского движения, но наиболее эффективными они оказались именно в Северной области.

В частности, одной из проблем Белого движения на Юге России и в Сибири была необходимость формировать свои разведывательные и контрразведывательные органы без какой-либо формальной преемственности с ранее существовавшей системой. — Это во многом было вызвано развалом системы КРО Российской империи в период Февральской революции и последовавшего большевистского переворота.

Первые попытки создания органов белогвардейской контрразведки на Восточном и Южном фронтах Гражданской войны не приводили к заметным успехам. Например, отделения военного контроля при штабах гарнизонов, корпусов и командующих войсками корпусных районов армии А. В. Колчака были созданы на основе органов контрразведки, существовавших еще до свержения советской власти в Сибири при тайных офицерских организациях. Это привело к тому, что деятельность военного контроля вплоть до осени 1918 года была направлена в основном на решение правовых и организационных вопросов, а не на исполнение своих прямых обязанностей[230].

В то же время в Добровольческой армии отсутствовало формальное разделение функций разведки и контрразведки в течение первого года ее существования, что не могло не сказаться на качестве работы военного контроля на Юге. Необходимость выполнения такого сложного комплекса задач, как получение надежной информации о политических и военных событиях в стране, поддержание контактов с представителями стран Антанты в России и раскрытие стратегических и тактических планов военного командования противника, приводила лишь к росту коррупции среди чинов контрразведки. В итоге результаты работы КРО Добровольческой армии в большей степени определялись волей случая, нежели личными качествами сотрудников или продуманностью организационной структуры[231].

По мнению ряда исследователей, именно тот факт, что органы военного контроля в армиях А. В. Колчака и А. И. Деникина слабо использовали практический опыт и принципы формирования секретных служб Российской империи, отрицательно сказался на качестве их работы.

Несколько иную картину можно наблюдать в антибольшевистской Северной области. Несомненно, революционные потрясения оказали определенное влияние на деятельность русских спецслужб на Севере. Существовавшая до февраля 1917 года система контрразведывательного обеспечения линии границы России с Финляндией от Балтийского до Баренцева моря была разрушена. Некоторые военно-контрольные пункты были закрыты, как Кемский[232], или бездействовали, как Беломорский. Тем не менее северная контрразведка сохранилась организационно, что не было характерно для других очагов Белого движения. Претерпели изменения лишь выполняемые ей задачи.

* * *

В условиях Гражданской войны служба военной контрразведки постепенно трансформировалась в военно-политическую, что нашло отражение в изменении ее базовых функций. Помимо выполнения своих основных обязанностей — противодействия сбору секретной информации вражеской агентурой, предотвращения терактов и диверсий и т. д. — добавились такие функции, как наблюдение за политическим настроением войск и борьба с антивоенной агитацией среди солдат. Данная трансформация была характерна не только для Белого Севера, но и для других крупных центров антибольшевистского движения: Сибири и Юга России и являлась прямым следствием ликвидации отечественных органов политического сыска в период нахождения у власти Временного правительства.

Для наиболее эффективного выполнения указанных задач за основу нормативно-правового обеспечения военного контроля антибольшевистской Северной области было взято «Положение о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведки по производству расследований», разработанное еще летом 1917 года.

Целями Военно-регистрационной службы (ВРС) были определены борьба с неприятельским шпионажем, охрана складов, военных объектов, путей сообщения и мест дислокации воинских частей, а также осуществление контроля за перемещением населения по территории области[233].

Таким образом, спецслужбы Белого Севера не стали идти по пути инноваций, а взяли на вооружение успешно действовавший документ, дополнив его рядом инструкций. Кроме того, утверждение данного «Положения» вполне могло быть связано с тем, что на его основании до сентября 1918 года действовали и контрразведывательные органы антибольшевистского движения в Сибири[234], соединение с которым являлось одной из основных задач Северной армии.

Существенной особенностью принятого «Положения» было серьезное расширение прав сотрудников службы военного контроля, позволявшее им осуществлять весь комплекс следственных мероприятий в области борьбы со шпионажем. На практике принятие данного документа способствовало налаживанию тесного взаимодействия между контрразведывательными структурами и военно-судебными органами Северной области[235].

После оформления нормативно-правовой базы военного контроля следующим шагом на пути создания профессиональной службы белогвардейской контрразведки стало формирование ее центрального аппарата и системы местных подразделений.

В итоге на основе Беломорского КРО в Архангельске было создано Военно-регистрационное отделение Военного отдела ВУСО, в дальнейшем переданное в подчинение военной канцелярии генерал-губернатора.

Это учреждение стало центральным органом военной контрразведки Белого Севера. В подчинении у него находились как уже существовавшие на Севере контрразведывательные пункты: Кемский, Беломорский и др., так и созданные впоследствии: Чукуевский, Селецкий и Обозерский [236].

Для ведения контрразведывательной деятельности в малонаселенных или удаленных районах области, где создавать самостоятельные военно-контрольные пункты было нецелесообразно, приходилось прибегать к услугам отдельных агентов[237]. К примеру, на Соловецких островах контрразведкой занимался всего один военно-контрольный офицер[238]. Часто их донесения давали весьма ценную информацию — благодаря одному из таких отчетов в ноябре 1918 года в деревне Химанево была раскрыта подпольная большевистская организация, целью которой было воспрепятствование размещению в деревне вооруженных интервентов[239].

Помимо этого, для проведения профилактических акций в районах, не охваченных действиями агентуры, контрразведкой, как правило, использовались отряды чинов военно-контрольной команды. Один из подобных отрядов некоторое время действовал на Мурманской железной дороге[240].

Фактически описанная структура представляла собой расширенный вариант организационного построения органов военного контроля России в период нахождения у власти Временного правительства.

Кроме того, на Севере наблюдалась и преемственность личного состава органов военной контрразведки. В частности, Беломорское КРО из-за его удаленности от столицы с февраля по октябрь 1917 года стало прибежищем старослужащих, уволенных из Петроградского военно-морского контроля. Многие из этих людей и составили костяк формируемого Военно-регистрационного бюро. В свою очередь, обязанности главы северной контрразведки исполнял коллежский асессор М. К. Рындин, назначенный на эту должность еще в июле 1917 года[241].

Серьезное влияние на кадровую политику белогвардейской контрразведки оказало принятие в июне 1919 года «Временного положения о полевом военном контроле», разделившего все ВКП на полевые, осуществлявшие контрразведывательное обеспечение районов дислокации войск, и тыловые отделения. При этом начальниками полевых пунктов военного контроля назначались армейские офицеры, а тыловых — военные чиновники. Следует отметить, что подобная практика не была инновационной, так как еще в начальный период Первой мировой войны для замещения вакантных должностей офицеров Генерального штаба на службу в армию принимались юристы, народные учителя, мелкие служащие и др.[242].

* * *

Приведенные факты, характеризующие формы структурной организации, состав и методы оперативной работы военно-контрольной службы, позволяют сделать вывод о достаточно высоком уровне преемственности спецслужб Российской империи и Временного правительства на территории антибольшевистской Северной области. Причиной этого был тот факт, что на Европейском Севере России в значительной степени наблюдалась эксплуатация практического опыта Российской империи Белым движением. Этот процесс был характерен для различных сфер государственного, общественного и военного управления области, что также нашло свое отражение, к примеру, в заимствовании системы местного самоуправления[243].

При этом эволюционное развитие службы военного контроля Белого Севера тормозилось отношением местной белогвардейской администрации, слабо финансировавшей собственную контрразведку. В частности, в конце 1918 года Мурманский ВКП не получал денег, вследствие чего его работники не могли выполнять «даже элементарных заданий контрразведывательной службы»[244]. А на содержание 186 сотрудников военной контрразведки в Архангельске властями выделялось всего 28 000 рублей в месяц[245], что, к примеру, было не намного больше суммы, выделенной на содержание Мурманского таможенного надзора, личный состав которого был представлен всего 25 сотрудниками[246].

Недостаточное финансирование, в свою очередь, означало невозможность создания на территории Северной области обширной агентурной сети, являвшейся наиболее эффективной и рациональной мерой борьбы со шпионажем.

Помимо этого, отсутствие необходимых средств предопределило и слабое развитие внешней контрразведки. Подобная деятельность велась только на территории Норвегии, куда в течение 1918 года были поочередно направлены агенты М. Мамырев, И. Якшин, Г. Коробов и Д. Розанов. В свою очередь, отсутствие на территории Советской России надежных источников информации о проникновении большевистских шпионов и агитаторов на территорию Северной области существенно сужало возможности белогвардейской контрразведки по борьбе с вражеской агентурой. Аналогичное влияние оказывала и деятельность Союзного военного контроля (СВК).

После захвата интервентами Архангельска и образования ВУСО параллельно с русским военным контролем были созданы 4 иностранных отделения Военно-регистрационной службы: английское, французское, американское и бельгийское, возглавляемые офицерами спецслужб этих стран.

Главной задачей нового ведомства стало очищение Северной области от лиц, «запятнавших» себя сотрудничеством с советской властью. В их число попали все сотрудники советских учреждений, бывшие красноармейцы и работники Чрезвычайной комиссии по разгрузке Архангельского порта. К примеру, союзной контрразведкой был арестован бывший комиссар флотилии Северного Ледовитого океана М. Ф. Волков[247].

Для эффективного осуществления этой задачи на территории Европейского Севера России были созданы отделения СВК в Онеге, Исакогорске, Холмогорах, Березнике, Пинеге, на станциях Холмогорская и Обозерская и в ряде других населенных пунктов. Подобные отделения создавались по мере необходимости и в зависимости от значения районов боевых действий. В состав союзнической контрразведки вошли в основном сотрудники английской разведки МІ-1k, а также чины американского Управления военно-морской разведки и Отдела военной информации[248]. Однако вследствие того, что их численность была недостаточна для осуществления полного комплекса контршпионских мероприятий на территории антибольшевистской Северной области, в военный контроль интервентов был принят ряд новых сотрудников.

К примеру, в СВК помимо профессиональных работников контрразведки служили и гражданские лица. Одним из них был бывший московский коммерсант французский лейтенант Бо, являвшийся представителем контрразведки интервентов в лагере для военнопленных на острове Мудьюг в Белом море. Кроме того, интервенты принимали на службу бывших русских контрразведчиков. Так, членом английского отделения военного контроля стал агент В. Фадеев, уволенный из Мурманского контрразведывательного пункта «за непригодность», а также бывший начальник этого же пункта коллежский асессор В. А. Эллена[249]. Существовал и ряд русских чиновников, занимавших в структурах иностранной контрразведки далеко не последнее место. К ним относился, например, М. М. Филоненко — в прошлом верховный комиссар Временного правительства в Ставке Верховного главнокомандующего, которого управляющий отделом внутренних дел ВПСО В. И. Игнатьев называл «надеждой союзной контрразведки»[250].

Для расследования преступлений, совершенных солдатами интервентов, в Архангельске было создано Главное управление Право-Маршала под руководством майора Э. Ф. Строгама. На практике же через это учреждение проходили все арестованные и центральными органами контрразведки, и военно-контрольными пунктами на местах[251].

Описанная организационная структура СВК была по большей части скопирована с аналогичных спецслужб Великобритании и США почти без учета местной региональной специфики. Таким образом, нельзя говорить о высоком уровне военного взаимодействия либо взаимовлияния интервентов и Белого движения на территории Северной области. Это, в свою очередь, серьезно снижало эффективность противостояния большевистской агитации и шпионажу.

* * *

В начале февраля 1919 года на территории Северной области интервентами была введена цензура «для контроля над всеми телеграммами, письмами и посылками, проходящими через Мурманскую телеграфную службу». Согласно «Положению о военной цензуре в почтово-телеграфных учреждениях Мурманского края» цензорская деятельность передавалась в ведение союзного военно-контрольного бюро, а главным цензором был назначен английский капитан Э. Г. Дель-Стротер. Однако работа цензорской службы не всегда приводила к заметным успехам. Самый крупный из них был достигнут лишь летом 1919 года, когда благодаря информации, полученной из письма рядового В. Е. Ушакова, был предотвращен переход 10-й и 11-й рот 2-го Северного стрелкового полка на сторону Красной Армии[252].

Помимо цензуры, интервенты осуществляли контроль за радиоэфиром в Северной области. Этим в основном занимались телеграфисты английского крейсера «Аттентив», имевшего на вооружении самую мощную радиостанцию на Европейском Севере России. Тем не менее члены Архангельской подпольной организации имели возможность поддерживать прямую радиосвязь с Москвой и Петроградом, несмотря на противодействие иностранных телеграфистов[253].

Кроме того, агенты СВК вели наблюдение и за местными русскими властями. Например, глава французского отделения военного контроля граф де Люберсак почти ежедневно давал заметки послу Франции в России Ж. Нулансу о деятельности Игнатьева, а британские контрразведчики следили за главой Военного отдела Мурманского края полковником Костанди[254].

При этом контрразведчики интервентов производили обыски и аресты самостоятельно, не согласуя свои действия с русскими властями, а лишь ставя их об этом в известность, несмотря на тот факт, что все аресты русских подданных следовало в обязательном порядке согласовывать с губернскими комиссарами ВПСО[255]. Чтобы избежать арестов, офицерам Северной армии, заподозренным в шпионаже, нередко приходилось покидать Мурман даже в случае своей полной невиновности.

Вследствие всех этих мероприятий значительная часть населения Северной области по подозрению в сочувствии советской власти была подвергнута тюремному заключению или смертной казни. По словам очевидцев, «одно неосторожно брошенное слово уже служило достаточным поводом для ареста с препровождением в контрразведку»[256].

Для содержания заключенных интервентами была создана сеть каторжных тюрем, куда въезд для русских чиновников и офицеров был запрещен. Эти тюрьмы были подведомственны СВК[257], и в них содержались лица, арест которых интервенты желали скрыть от русских властей.

Деятельность союзной контрразведки вызывала серьезное недовольство как белогвардейской администрации, так и представителей земской оппозиции. К примеру, гласные губернского земского собрания выражали протест против ущемления свободной печати, проявлявшегося в запрете публикации газет «без разрешения союзного военно-контрольного отдела»[258]. В свою очередь, по мнению главнокомандующего русскими войсками на Севере генерала В. В. Марушевского, союзный военный контроль имел чисто политическое значение и был создан исключительно для охраны интересов союзных войск в Северной области[259]. Таким же образом отзывался об СВК и главный полевой прокурор Северной области С. Д. Добровольский[260].

Помимо этого, сотрудники иностранных контрразведок постоянно конфликтовали со своими русскими коллегами. Эти конфликты являлись прямым следствием того факта, что структурные подразделения СВК финансировались на порядок лучше белогвардейских контршпионских органов. К примеру, на одного сотрудника союзного военного контроля выделялось около 552 рублей в месяц, а на русского контрразведчика — только 455[261]. При этом выделяемые на содержание СВК суммы постоянно увеличивались. Если в ноябре 1918 года Мурманское отделение союзной контрразведки получало 8300 рублей в месяц, то в декабре того же года — уже 10 886 рублей, а в январе 1919 года — 12 149 рублей[262]. Это не могло не задевать сотрудников белогвардейской Военно-регистрационной службы, темпы увеличения финансирования которой часто не поспевали за растущей инфляцией.

* * *

Тем не менее зависимость Северной области от поддержки интервентов способствовала сохранению существовавшего порядка. Союзники были доминирующей силой в регионе, поэтому СВК не был подвергнут реформированию в соответствии с требованиями общественности. К тому же нельзя сказать, что приведенные оценки полностью соответствовали действительности.

Во-первых, не все офицеры союзного военного контроля злоупотребляли своими полномочиями. Например, глава английского отделения СВК полковник К. Д. М. Торнхилл, по свидетельству одного из деятелей Белого движения на Севере Г. Е. Чаплина, «был зачастую заступником русских офицеров перед английским командованием»[263].

Во-вторых, союзная контрразведка далеко не всегда манкировала своими прямыми обязанностями. В конце 1918 года за антивоенную агитацию среди своих сослуживцев ею был задержан американский солдат Дж. Хиггинс, связанный с большевистским подпольем. Военный суд признал его виновным в «принадлежности к большевикам и подстрекательстве солдат к неподчинению» и приговорил Хиггинса к 20 годам тюремного заключения[264]. За подобную же деятельность был арестован и американский матрос М. Смит, а также сербские солдаты С. Никитич, А. Андреевич и С. Лапайне. А в период с марта по апрель 1919 года за аналогичные преступления сотрудники СВК арестовали свыше 500 американских и французских солдат, 40 из которых впоследствии были расстреляны[265].

В-третьих, следует также учитывать тот факт, что многие случаи вмешательства контрразведки интервентов во внутренние дела Северной области происходили по инициативе самих лидеров Белого движения. Так, например, члены Онежской Земской управы были арестованы интервентами по просьбе министра юстиции ВПСО С. Н. Городецкого, который не хотел брать ответственность за этот акт на себя[266].

Что же до политической составляющей деятельности иностранных спецслужб на Севере, то она по большей части была направлена не на устранение политических оппонентов, а на противодействие пропаганде социалистических партий по срыву мобилизации в Белую армию[267].

Все эти случаи подрывали авторитет власти в глазах местного населения и формировали негативное отношение к союзникам вообще и контрразведке Белого Севера в частности.

При этом, несмотря на деятельность иностранных контрразведывательных органов, пропагандистская работа большевиков в войсках интервентов не встречала эффективного сопротивления. В период Первой мировой войны союзники применяли антивоенную пропаганду против австрийцев и немцев, но сами они не обладали необходимым опытом противодействия подобным методам разложения войск. Большевистская агитация велась систематически ввиду отсутствия на Севере непрерывной линии обороны, что способствовало проникновению вражеских агентов на территорию Северной области.

* * *

Схожие трудности испытывали и по другую сторону фронта — советская контрразведка в этот период все еще находилась в стадии формирования. Вследствие того, что «Положение о Военном контроле» исключало ВЧК из сферы борьбы со шпионажем, оно было крайне негативно воспринято Президиумом комиссии. К тому же Военный контроль не во всем соответствовал представлениям членов РКП(б) о контрразведке первого в мире государства рабочих и крестьян.

Сотрудники ВК Наркомвоена были противниками политизации военной контрразведки, в отличие от Ф. Э. Дзержинского, неоднократно подчеркивавшего политический характер контрразведывательной деятельности[268]. Многих большевиков раздражало также и чересчур масштабное привлечение военспецов к ведению борьбы со шпионажем в РСФСР, несмотря не нередкие случаи предательства с их стороны. Кроме того, вызывала нарекания подотчетность региональных филиалов контрразведки Наркомвоена. К примеру, по утверждению М. С. Кедрова, начальник отдела Военного контроля в Вологде «отказывался передавать фронтовому начальству получаемые сведения и считал себя подчиненным только центру»[269].

Как уже отмечалось, для реорганизации Военконтроля была образована специальная комиссия, осуществившая в декабре 1918 года ревизию ВК Южного фронта. По результатам ее работы был подготовлен доклад, содержавший предложение объединить контрразведывательные подразделения ВЧК и РВСР в единый орган по борьбе со шпионажем и контрреволюцией. Этот проект был одобрен Реввоенсоветом, а затем утвержден Бюро ЦК РКП(б)[270]. Так в Советской России появились Особые отделы ВЧК.

Создание централизованного военно-контрольного ведомства преследовало цели повышения эффективности борьбы со шпионажем, однако восприятие РСФСР как единого военного лагеря привело к отказу от применения дифференцированного подхода в области реорганизации советских органов госбезопасности. Как следствие выработанный в центре план реформирования не всегда отвечал задачам улучшения контрразведывательного обеспечения Красной Армии на местах, это было характерно для Северного фронта.

Специфика противостояния советских и белогвардейских спецслужб на данном театре военных действий имела несколько особенностей, практически нивелировавших все преимущества от объединения контрразведок ВЧК и РВСР. В частности, военное командование антибольшевистской Северной области уделяло внимания ведомств военной разведки, находившихся под контролем интервентов. При этом безразличие населения Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний к идеям антисоветской борьбы[271] привело к отказу белых от подготовки контрреволюционных выступлений путем политической агитации. В связи с этим включение в сферу ответственности Особого отдела VI армии одновременно борьбы со шпионажем и с контрреволюцией было малообоснованно. При этом начальник Особого отдела VI армии И. Воронцов подчеркивал, что его отдел даже не имел налаженной связи с центральным аппаратом ВЧК: «Наши запросы оставались совершенно без ответов, а если и отвечали, то с крайней медлительностью»[272].

Причина сложившейся на Севере ситуации заключалась в том, что этот фронт считался советским военным командованием второстепенным[273], а эксперимент по слиянию армейских ЧК с отделами ВК Реввоенсовета проходил на примере Южного фронта, серьезно отличавшегося по своим условиям от зоны боевых действий VI армии. Принятие решения о глобальном реформировании всей системы контрразведывательных органов РСФСР не должно было приниматься без детального рассмотрения региональных составляющих работы этих учреждений, учета характерных особенностей ТВД и специфики контрразведывательной деятельности на местах, обусловленной доминирующими угрозами безопасности Красной Армии на каждом конкретном фронте. Вследствие этого формы и методы объединения аппаратов контрразведки РВСР и ВЧК не во всем соответствовали потребностям контршпионской службы на Севере России.

В этих обстоятельствах подчиненным И. Воронцова было крайне сложно наладить эффективное противодействие агентуре противника. В то же время, будучи наделенными широкими полномочиями в области проведения контрразведывательных мероприятий, но не имея должного опыта их осуществления, «особисты» были вынуждены прибегать к использованию репрессивных мер для борьбы с белогвардейскими и иностранными шпионами… В частности, летом и осенью 1919 года под личным руководством М. С. Кедрова сотрудники Особого отдела VI армии проводили в Вологде массовые аресты, поквартальные обыски и облавы в домах местного населения и монастырях[274]. Кроме того, известный публицист С. П. Мельгунов в своей книге «Красный террор в России», ссылаясь на воспоминания очевидцев, приводит факты организации М. С. Кедровым «карательных экспедиций Особого отдела ВЧК» на Севере[275].

Следует признать, что подобные меры приносили определенные положительные результаты. К примеру, в ходе такого рода акций «особистами» был задержан агент британской разведки Гиллеспи[276], а также сотрудник белогвардейской контрразведки Н. М. Фарколин. Кроме того, за все время Гражданской войны на Севере не произошло ни одного крупного контрреволюционного выступления[277]. Тем не менее контрразведывательную деятельность Особого отдела VI армии, основанную на применении репрессивных мер, нельзя назвать безупречной. «Особисты», к примеру, не смогли предотвратить антисоветские восстания в Карпогорах и Верколе[278], результатом которых стало успешное наступление Белой армии, завершившееся захватом территории общей площадью около 400 000 км[279].

* * *

Что же до белогвардейских контрразведывательных структур, то главную угрозу для них, как и для всех войск Северной области, представляла антивоенная пропаганда, ведение которой было определено как одна из задач VI армии[280]. Данная агитация призывала белогвардейских солдат к неподчинению офицерам, а также отказу от ведения боевых действий.

На начальном этапе Гражданской войны на Севере большевистская агитация не носила систематического характера, поскольку на контролируемой белыми территории не существовало подпольных организаций. Пропагандистской работой занимались в основном одиночки, обнаружение которых не представляло затруднений для профессиональных контрразведчиков. К примеру, работники Мурманского пункта уже в середине августа 1918 года провели в домах нескольких портовых рабочих ряд обысков, изобличивших двоих из них в ведении большевистской агитации, а также критике военных властей. В подобной же агитации контрразведчиками был уличен и член отдела труда местного Совета рабочих и солдатских депутатов С. В. Шувалов[281].

Однако уже к сентябрю 1918 года ситуация претерпела серьезные изменения.

Во-первых, на территории Северной области были созданы сразу две группы подпольщиков, возглавляемые профсоюзными лидерами К. И. Теснановым и Д. Прокашевым. Эти организации занимались в основном распространением среди населения пропагандистских листовок, призывавших белогвардейских солдат к отказу от ведения боевых действий и неподчинению офицерам, а местных крестьян — к уклонению от мобилизации[282]. Последнее было особенно актуально, поскольку планы ВУСО по созданию армии на основах добровольчества потерпели крах, а крестьяне, недавно вернувшиеся с фронтов мировой войны, не горели желанием возвращаться на военную службу. Так что агитация находила живой отклик у местного населения.

Во-вторых, агитационные методы воздействия на солдат противника были взяты на вооружение VI Красной Армией. Ведение пропаганды на вражеской территории было определено как одна из ведущих задач ее Политотдела[283], поэтому уже к концу 1918 года на территории Северной области действовало около 100 штатных агитаторов, организовывавших переброску пропагандистской литературы в тыл противника[284]. В итоге, с 18 ноября по 9 декабря 1918 года на одном только Плесецком направлении было распространено свыше 117 000 разнообразных листовок и воззваний.

Обе агитационные группы действовали независимо друг от друга, не имея единого управляющего центра, что сильно затрудняло борьбу с ними силами малочисленной Военно-регистрационной службы. Осложнения вызывал и тот факт, что помимо большевиков аналогичную агитацию в северных деревнях вели и эсеры, не связанные ни с архангельскими подпольщиками, ни с VI армией.

Об этом было прекрасно известно военному командованию белогвардейцев и интервентов. Английский генерал Э. Айронсайд знал о наличии большевистских агентов в Архангельске, указывая на то, что отсутствие на севере непрерывной линии обороны способствовало проникновению агитаторов на территорию Северной области[285].

По заявлению Г. Е. Чаплина, одной из причин недовольства союзного командования правительством Н. В. Чайковского была неспособность наладить в области борьбу с антивоенной агитацией[286]. В итоге 6 сентября 1918 года ВУСО было свергнуто и заменено Временным правительством Северной области. Этот шаг был чисто политическим, но именно после сентябрьского переворота активность военного контроля серьезно возросла. Причина этого, по-видимому, лежала в ужесточении методов работы контрразведчиков. В целях поимки большевистских агентов из местного населения сотрудники ВРС стали арестовывать их родственников, проживавших на территории Белого Севера[287]. Встречались случаи освобождения большевистски настроенных крестьян для выявления их сообщников или просто неблагонадежных лиц.[288]

После переворота активность контрразведки действительно несколько возросла. Уже в следующем месяце были разоблачены агитаторы А. Морозов — кочегар тральщика Т-15 и Е. Курбатов — машинист тральщика Т-28[289]. Однако, даже несмотря на эти факты, эффективность борьбы с пропагандой большевиков по-прежнему оставляла желать лучшего.

Коренной перелом наступил в ноябре 1918 года, когда должность главы Военного отдела ВГТСО занял бывший начальник Генерального штаба России В. В. Марушевский. Именно его деятельность на этом посту во многом способствовала активизации работы контрразведывательной службы. Предпринятые им меры сам Марушевский называл репрессивными[290], но именно они дали желаемый результат.

К примеру, в целях поимки большевистских агентов из местного населения сотрудники ВРС стали арестовывать их родственников, проживавших на территории Северной области[291]. Встречались и случаи освобождения большевистски настроенных крестьян для выявления их сообщников или просто неблагонадежных лиц. Благодаря этим мероприятиям до конца января 1919 года контрразведчики произвели более 480 арестов[292]. Хотя, справедливости ради, следует заметить, что большевистских агитаторов среди арестованных было не так уж много. Самый крупный успех на этом поприще был достигнут работниками ВРС в ноябре 1918 года, когда за большевистскую пропаганду среди солдат, возвращавшихся с Западного фронта в Россию на пароходе «Стеффен», были задержаны сразу 15 матросов[293].

Недостаточно высокая эффективность противодействия антивоенной агитации повлекла за собой реформирование контрразведки. В начале февраля 1919 года она была выведена из подчинения Штаба командующего войсками Северной области и передана в ведение Военной канцелярии генерал-губернатора[294]. Следующим шагом на пути реформ стало утверждение в июле 1919 года генерал-губернатором Северной области К. Е. Миллером нового «Положения о военном полевом контроле», а также инструкции начальникам отделений полевого военного контроля в войсковых районах Северной области. Данные нормативно-правовые документы были утверждены с целью повышения статуса военной контрразведки и эффективности ее работы, вызванной ликвидацией союзного военного контроля, а в их основе лежали еще дореволюционные «Положения», регламентировавшие организацию борьбы со шпионажем в Российской империи[295]. Вскоре эта реорганизация принесла свои плоды.

В течение марта 1919 года сотрудниками ВРС были арестованы глава архангельских большевиков К. И. Теснанов и активные члены подпольной организации: Я. Розенберг, Ф. Антынь, К. Близнина и др. Фактически контрразведке удалось обезглавить партийную организацию в Архангельске[296]. В том же месяце за «участие в сообществе, содействовавшем неприятелю в его враждебных действиях» были расстреляны чины военно-контрольной команды Пухов и Шереметьев, а также солдаты Глазунов и Сывороткин. Вместе с ними за подготовку перехода своей воинской части на сторону противника были осуждены солдаты 2-го отдельного артиллерийского дивизиона Н. Поздеев и А. Прудов[297]. По обвинению в шпионаже в пользу Красной Армии в начале апреля были арестованы и приговорены к смертной казни старший унтер-офицер И. Склепин и гражданин П. Каминский[298]. На основе этих фактов можно сделать вывод, что февральская реорганизация способствовала повышению эффективности работы ВРС по поимке большевистских агитаторов.

* * *

Однако все эти успехи были достигнуты исключительно в тылу Белой армии, в то время как работа контрразведки на фронте по-прежнему не была далека от совершенства. Наиболее заметно это стало весной и летом 1919 года, года факты дезертирства распропагандированных солдат стали принимать систематический характер. Первый случай массового перехода солдат на сторону Красной Армии произошел в апреле 1919 года, когда 300 бойцов 3-го Северного стрелкового полка с оружием в руках перешли на сторону противника. В июле 1919 года произошло восстание солдат 8-го Северного стрелкового полка в Пинеге и восстание Дейеровского батальона, а 5-й Северный стрелковый полк перешел на сторону Красной Армии почти в полном составе[299].

Конечно, нельзя утверждать, что фронтовая контрразведка была совсем неспособна бороться с пропагандой большевиков и ее последствиями. Например, в Селецком районе был раскрыт заговор в 7-м Северном полку[300], хотя этот успех все же был единичным и никоим образом не влиял на ситуацию в целом. Сотрудникам ВРС становилось все труднее сдерживать развал Белой армии из-за возросшего агитационно-пропагандистского давления на нее. Только с апреля по май 1919 года в Москве для нужд Северного фронта было отпечатано около 170 000 экземпляров газет, агитационных воззваний и брошюр[301]. Именно эта литература и сыграла одну из важнейших ролей в падении дисциплины белогвардейских войск.

Вместе с тем агитационно-пропагандистская деятельность большевистских агентов привела к началу разложения и войск интервентов. Вот свидетельство одного из участников Архангельской экспедиции корреспондента Дж. Кьюдахи: «Большевики превзошли сами себя в пропаганде, используя это коварное оружие, которым они владели с таким совершенством. Тысячи тысяч листовок, воззваний, плакатов, призывов, прокламаций, громадное количество едкой и красноречивой литературы разбрасывались ими по всем дорогам и тропам следования даже отдельных партизанских дозоров в снежных лесах Севера. […] Одни из этих воззваний действовали на все грубые чувства человека, понуждая его к переходу на сторону красных войск, другие затрагивали его более утонченно, основываясь на отличном знании и использовании ими всех человеческих слабостей, страстей и предрассудков»[302]. Весьма примечательно, что в составлении этих листовок участвовали и взятые в плен иностранные солдаты, например, капрал Х. Шрёдер[303].

По свидетельству западных историков, подобная агитация не была в достаточной степени эффективной, поскольку «большинство британских добровольцев мало заботила политическая сторона их миссии, они воспринимали ее как работу — способ избежать бедности»[304].

Тем не менее нельзя не признать, что подрывная деятельность большевиков спровоцировала дезертирство и неподчинение иностранных солдат приказам командования. К примеру, в феврале — марте 1919 года выполнять приказы офицеров отказались бойцы 13-го йоркширского пехотного полка, 310-го инженерного полка и 339-го американского пехотного полка. Эти факты свидетельствовали о том, что военное командование интервентов стало постепенно утрачивать контроль над собственными войсками. Зачастую не имея возможности арестовать агитаторов, офицеры союзной контрразведки задерживали их близких родственников. Так интервентами была арестована и расстреляна жена одного из командиров Красной Армии П. Г. Аксенова[305], но даже этот метод не оказывал должного воздействия.

В итоге на фоне солдатских бунтов в июле 1919 года Северную область начали покидать войска интервентов. Отчасти это было связано с обострением политической ситуации на Западе, отчасти — с поражениями белых армий. Первыми ушли американские, французские, итальянские и сербские части. Последними, в октябре 1919 года, эвакуировались англичане.

* * *

Окончание иностранной интервенции спровоцировало очередной виток реформы белогвардейских спецслужб.

Во-первых, в структуре центрального аппарата ВРС были сформированы Общая канцелярия, Отдел дознаний и Регистрационная часть. Во-вторых, по предложению М. К. Рындина на территории Северной области были созданы 9 отделений военного контроля: Архангельское, Холмогорское, Пинежское, Двинское, Онежское, Тарасовское, Железнодорожное, Мезенское, Тыловое и Мурманское (образовано последним). А отдельные контрразведывательные пункты (как Селецкий и Обозерский) были преобразованы в отделения Полевого контроля войсковых районов[306]. Таким образом, контрразведка антибольшевистской Северной области приобрела жесткую пирамидальную структуру, способствовавшую налаживанию четких структурно-функциональных связей между ее отдельными элементами. Во-вторых, было увеличено финансирование контрразведывательных органов. К примеру, сумма содержания Онежского ВРБ возросла на 34 %[307].

Эвакуация интервентов была воспринята многими жителями Северной области как один из предвестников ее скорого падения. Начался бесконтрольный выезд населения за рубеж, очередная серия солдатских волнений на фронте. Последнее обстоятельство было особенно важно, поскольку белогвардейское военное командование планировало начать в ноябре 1919 года крупномасштабное наступление, но неблагонадежность многих воинских частей могла поставить крест на этих планах.

Необходимость скорейшего очищения вооруженных сил от распропагандированных солдат и агитаторов повлекла за собой рост репрессивной составляющей в работе сотрудников ВРС. Вот как это описал управляющий отделом внутренних дел ВПСО В. И. Игнатьев: «Особенно безобразничали офицеры так называемых контрольных пунктов — отделений на местах контрразведки, пьянствовали, арестовывали крестьян, избивали, истязали, издевались над арестованными социалистами»[308]. А вот как отзывался о методах дознания контрразведчиков председатель Архангельской губернской земской управы П. П. Скоморохов: «Помещение военного контроля. Допрос нескольких солдат, допрашивают офицеры военно-регистрационной службы. Требуют назвать определенные фамилии. Солдаты не знают. Ругань. Беспощадное битье. […] Окровавленных и истерзанных, одних выводят, других вытаскивают»[309].

Все это объяснялось следующими причинами. Во-первых, неспособностью контрразведчиков Северной области переориентировать свою деятельность на противостояние антивоенной пропаганде, опыта борьбы с которой у них не было, и нашло свое отражение в использовании репрессивных методов. Во-вторых, применение контрразведки как инструмента «белого террора» было характерно и для других центров антибольшевистского движения. В частности, террористическая составляющая превалировала в работе контрразведки Вооруженных Сил Юга России[310]. В-третьих, причины такого поведения контрразведчиков лежат в области психологии самого Белого движения.[311]

Отчасти благодаря использованию таких мер наступление было проведено вполне удачно: войска Северной области сумели захватить территорию общей площадью около 400 000 км² и взять в плен порядка 14 000 красноармейцев[312]. Определенных успехов добились и тыловые контрразведывательные пункты. В частности, в конце ноября 1919 года в Мурманске была арестована группа моряков, входивших в состав подпольной пропагандистской организации. А уже в середине декабря арестовали и агитаторов В. Грасса, М. Филиппова, П. Антонова и С. Чехонина, осуществлявших подготовку большевистского переворота[313].

Максимальное усиление репрессий в Белой армии после окончания иностранной интервенции позволило контрразведчикам временно приостановить развал фронта. Конечно, случаи массового дезертирства солдат еще имели место. Например, в конце декабря 1919 года на сторону большевиков перешли 220 бойцов 2-го Северного стрелкового полка[314]. Тем не менее большинство заговоров, спровоцированных большевистской агитацией, успешно обнаруживались и подавлялись работниками ВРС. В начале января 1920 года был раскрыт заговор солдат Шенкурского батальона, подговаривавших офицеров своей части к неподчинению приказам ВПСО[315]. В Архангельске был обезврежен большевистский агент, прибывший в город для ведения разведки и пропаганды. Он выдавал себя за белого офицера-перебежчика, но был разоблачен контрразведкой и своевременно арестован[316]. В конце месяца по обвинению в подстрекательстве своих сослуживцев к уклонению от ведения боевых действий были арестованы несколько солдат 6-го Северного стрелкового полка[317].

* * *

Казалось, что обстановка на агитационном фронте стабилизировалась, но в условиях Гражданской войны даже одна ошибка контрразведчиков могла оказаться фатальной. 6 февраля 1920 года контрразведка, благодаря сведениям, полученным от лежавшего в лазарете матроса, смогла раскрыть заговор в одной из морских рот Архангельского фронта. Целью этой подпольной группы, связанной с большевиками в 3-м Северном стрелковом полку, было открытие фронта в момент наступления Красной Армии. 11 заговорщиков были арестованы, но их сообщники в 3-м полку подняли восстание и перешли на сторону противника. В ходе последовавшего наступления частей VI армии фронт был прорван на одном из самых важных участков, что предопределило падение Архангельска[318]. Город был занят частями Красной Армии 19 февраля 1920 года, что вынудило членов ВПСО в срочном порядке эвакуироваться.

Известие о падении Архангельска, полученное в тот же день радиотелеграфистами Иокангской базы, стало толчком к началу вооруженного восстания в Мурманске, Александровке и других населенных пунктах Северной области[319]. Сотрудники Мурманского ВКП в своих сводках и отчетах предупреждали об опасности вооруженного выступления моряков и портовых рабочих[320], но эта информация не была оценена по достоинству. В итоге повстанцы относительно легко подавили сопротивление милиции и ополчения. Ими были захвачены здание штаба, вокзал, почта и радиостанция. Члены белогвардейской администрации были задержаны восставшими. На территории Северной области была восстановлена советская власть.

Бывшие работники военного контроля в большинстве своем были арестованы и расстреляны. К примеру, агент Мурманского ВКП в Печенге В. Данилевич была убита, оказав сопротивление при аресте[321]. В Архангельске та же участь постигла и начальника военного контроля М. К. Рындина. В свою очередь, Особый отдел VI армии стал использоваться как карательный орган по отношению к бывшим солдатам, офицерам и чинам администрации антибольшевистской Северной области. Многие из них как «сознательные враги Советской власти» были арестованы и направлены в концентрационные лагеря, где их след теряется. Это положило конец антибольшевистскому сопротивлению на Русском Севере.

2.2. Военная контрразведка противников на Восточном фронте

История органов контрразведки на Восточном фронте российской Гражданской войны не является новой для отечественной науки. За последние годы вышло достаточно большое количество публикаций, посвященных этой теме, среди них труды В. Ж. Цветкова, Н. В. Грекова, Е. А. Корневой, Н. С. Кирмеля и др.

Однако все эти работы, увы, посвящены исследованию лишь белогвардейских контршпионских ведомств, в то время как аналогичные советские структуры в Сибири почти не затронуты в исторической литературе[322]. Такой подход создает нездоровую историографическую ситуацию, когда органы по борьбе со шпионажем по одну сторону фронта изучаются в ущерб рассмотрению спецслужб противника.

Особенно это характерно для Восточного фронта как зоны противостояния белых и красных. С одной стороны, адмирал А. В. Колчак, особенно после недавно показанного на экранах нашей страны фильма, импонирует общественности. С другой стороны, советская власть, всячески боровшаяся с многочисленными проявлениями сепаратизма на Востоке страны[323], также не может не вызывать уважения. К тому же, будучи в конце 1917 — начале 1918 годов единственной хотя бы формально легитимной властью в стране вообще и на территории Сибири в частности[324], она довольно позитивно выглядела на фоне местных антибольшевистских правительств, спонсируемых из-за рубежа и опиравшихся на иностранную военную поддержку.

Таким образом, во избежание идеализации любого из противоборствующих лагерей (в каждом из которых можно найти и светлые, и темные стороны) необходимо деполитизированное, объективное и непредвзятое рассмотрение их участия в Гражданской войне. Подобное исследование целесообразно осуществить на примере истории органов государственной безопасности на Восточном фронте, во-первых, вследствие важности их деятельности для повышения эффективности систем военно-политического управления противников и, во-вторых, ввиду значимости самого Восточного фронта как стратегически важного ТВД в контексте общего противоборства антибольшевистского движения и советской власти. Обратимся к фактам.

Начало вооруженной борьбы сторонников и противников РСДРП(б) на Востоке России относится к ноябрю 1917 года, когда на путь сопротивления новой власти встало Оренбургское казачье войско во главе с атаманом А. И. Дутовым[325]. Казаки создали свой орган власти — «Комитет Спасения Родины и Революции», разоружили гарнизон Оренбурга и приступили к формированию антибольшевистских добровольческих отрядов. Однако отсутствие у них широкой поддержки местного населения и общая пассивность утомленных мировой войной казачьих частей привели к тому, что Оренбург был захвачен войсками РСФСР уже в конце января 1918 года, а сторонникам А. И. Дутова пришлось отступить в глубь Сибири[326].

Тем не менее даже эта неудачная попытка организации отпора продвижению советской власти на Восток страны свидетельствует о наличии определенных предпосылок к развертыванию широкомасштабной антибольшевистской борьбы на данной территории. Об этом же говорит и создание в Томске на рубеже 1917–1918 годов сразу нескольких органов управления, оппозиционных Советам рабочих и солдатских депутатов. Речь идет о Сибирской областной думе, избираемом ей Сибирском областном совете (СибОС), Временном правительстве автономной Сибири[327] и Западно-Сибирском комиссариате[328].

Некоторые из этих учреждений, в конечном счете, потерпели поражение в столкновении с большевистскими Совдепами. Но, несмотря на это, данные органы, состоявшие в основном из эсеров и провозглашавшие одной из своих целей борьбу с большевизмом[329], отражали общую тенденцию к неприятию сибирской военной и политической элитой политики РСДРП(б).

В свою очередь, разгон членами Томского Совета депутатов СибОС наглядно продемонстрировал необходимость налаживания исключительно подпольной работы по подготовке свержения Советской власти. Это становилось тем более актуально, если принять во внимание, что весной 1918 года на подконтрольной большевикам территории начинается создание местных чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией. Такие ЧК создавались в Омске, Новониколаевске, Екатеринбурге и других городах региона. Помимо этого местные органы государственной безопасности РСФСР были представлены и филиалами Военного контроля Наркомвоена при штабах военных округов.

В таких обстоятельствах создать сколько-нибудь многочисленную тайную организацию было весьма затруднительно, но местным офицерам это удалось. По данным историка Н. С. Ларькова, общая численность антибольшевистских подпольщиков к весне 1918 года составляла 6000 человек[330], охвативших своей деятельностью почти 50 населенных пунктов Западной и Восточной Сибири.

Их работа не была вскрыта местными чекистами и сотрудниками Военконтроля по нескольким причинам. Во-первых, отказа ВЧК от использования секретной агентуры, являвшейся наиболее рациональным и эффективным средством обнаружения контрреволюционеров и заговорщиков. Во-вторых, слабости Военного контроля, не имевшего сил и средств для вскрытия преступной деятельности подпольщиков и вынужденного сосредоточить свою работу исключительно на пресечении иностранного шпионажа[331], как того требовали нормативные документы. В-третьих, наличия почти в каждой офицерской ячейке собственной контрразведки, осуществлявшей контроль благонадежности повстанцев[332].

* * *

Тем не менее даже создание достаточно мощного антибольшевистского подполья не гарантировало возможности свержения советской власти, опиравшейся на формируемые в срочном порядке части Красной Армии[333]. Толчком к началу вооруженного выступления послужил мятеж Чехословацкого корпуса в мае 1918 года, поддержанный антибольшевистскими силами в Сибири и в прилегающих районах. В результате советская власть была свергнута на огромной территории, а РСФСР оказалась отрезана от необходимых ей природных ресурсов. Так на стратегических картах Гражданской войны появился Восточный фронт, протянувшийся от Урала до Поволжья.

Начало открытого противостояния красных и белых на Востоке России имело несколько ведущих последствий для отечественных спецслужб в данном регионе. Первым из них была активизация антибольшевистских разведывательных групп, состоявших из 5–10 агентов, занятых сбором информации о советских вооруженных силах и проникновением в аппараты государственных органов РСФСР[334]. В связи с этим требовалось создание разветвленной контрразведывательной сети на территории Советской Республики.

В то же время отсутствие единого управляющего центра, осуществлявшего руководство контршпионажем в Красной Армии, привело к тому, что эта функция на Восточном фронте первоначально оказалась закреплена за следственным отделом Комиссариата публичного обвинения[335], военными комиссариатами Уральского и Приволжского округов[336] и другими учреждениями, напрямую не связанными с противодействием разведывательно-диверсионной деятельности. Борьба со шпионажем велась ими слабо[337], что вкупе с неудачами Красной Армии позволяло чешским и белогвардейским войскам занимать все большие территории.

Летом 1918 года в захваченной антибольшевистскими войсками Самаре был создан Комитет членов Учредительного собрания (Комуч), распространивший свое влияние на большую часть Поволжья и даже претендовавший на придание своей власти общероссийского характера[338]. В связи с этим закономерным становился вопрос о создании в подчинении Комуча собственных вооруженных сил, получивших название «Народной армии», которая, впрочем, не пользовалась поддержкой местного населения[339].

Не во всем доверяя русским офицерам, чей менталитет зачастую противоречил идеологии социалистов из состава Самарского правительства[340], Комуч пошел по пути интеграции русских и чешских воинских частей в единую армию. Основной же его вооруженной опорой стали части Чехословацкого корпуса численностью около 10 000 человек[341]. Разумеется, это не могло не наложить отпечаток и на местные органы военной контрразведки.

Вследствие того, что большинство эсеров и меньшевиков к спецслужбам относились как к отжившему репрессивному инструменту Российской империи, воссоздание контршпионских учреждений, по их мнению, могло привести к падению демократичности собственного правительства и «возврату к старому режиму», поэтому главной опорой Комуча в области борьбы с большевистскими агентами стали разведструктуры Чехословацкого корпуса[342].

Возглавили это учреждение комендант Самары Ребенда и поручик Глинка, под началом которых служили как чешские, так и русские контрразведчики. Заместителем Глинки был ротмистр Л. Н. Канабеев[343]. В то же время возможности привлечения бывших сотрудников отечественных военно-контрольных органов к обеспечению безопасности «Народной армии» были серьезно ограничены, поскольку отношение многих офицеров к власти Комуча определялось тезисом: «Мы не хотим воевать за эсеров. Мы готовы драться и отдать жизнь только за Россию»[344]. К тому же в распоряжении Комуча практически не было опытных офицеров Генштаба[345], способных наладить систематическое противодействие красноармейским шпионам, диверсантам и агитаторам.

Ввиду ограниченности кадровых ресурсов Самарское правительство оказалось вынуждено привлекать на службу любых лиц, имевших военный опыт и согласных добровольно вступить в ряды «Народной армии». Так, «в Военное ведомство стали проникать нежелательные элементы и начались подготовки к различным заговорам, которые были обнаружены не изнутри Военного ведомства, а извне его»[346].

Отчасти из-за этого центр тяжести в сфере противодействия агентуре Красной Армии на контролируемой Комучем территории был перенесен в военно-судебные учреждения и «штабы охраны» МВД[347]. Данные силовые структуры, однако, не оправдали доверия, превратившись из правоохранительных ведомств в карательно-репрессивные органы. Так, «на периферии, в отделении от комучевского правительства царил полный произвол».

К примеру, в Стерлитамаке ситуация характеризовалась «бесчинствами контрразведки», осуществлявшей массовые расстрелы, а в Самаре и ее пригородах сотрудники «штабов охраны» брали взятки за освобождение из-под стражи бывших работников советских учреждений.

В итоге, по признанию членов Комуча, им приходилось прибегать к отправке на места разнообразных комиссий для ликвидации «всех безобразий», творимых военно-полевыми судами и спецслужбами[348]. Таким образом, желание социалистов всячески дистанцироваться от прежних органов госбезопасности, их практического опыта и кадрового потенциала негативно сказалось на качестве работы созданных в Самаре контрразведок. При этом если после поражения Комуча тактика опоры на иностранные вооруженные силы была признана ошибочной[349], то схожие действия в отношении спецслужб даже не рассматривались, что говорит о недооценке лидерами Самарского правительства значимости службы военной контрразведки в условиях Гражданской войны.

* * *

Что касается аналогичных органов РСФСР, то и они были весьма далеки от совершенства. Если военно-контрольные структуры ВВС и ВГШ не приобрели на Восточном фронте большого значения, то контрразведка Наркомвоена оказалась не в состоянии эффективно бороться с разведслужбами противников. Конечно, к ее несомненным успехам и достижениям можно отнести арест Военконтролем 1-й армии нескольких белогвардейских шпионов в Казани, а также вскрытие заговоров в 3-й и 4-й армиях[350]. Вместе с тем советские борцы со шпионажем не смогли своевременно обнаружить деятельность эсеровской подпольной организации в Самаре, подготавливавшей свержение в городе советской власти и оказавшей поддержку наступающим чешским частям. Не сумели контрразведчики вскрыть и преступную деятельность эсера Ф. Е. Махина, внедрившегося в органы военного управления Красной Армии на Восточном фронте, благодаря чему части «Народной армии» смогли практически без боя захватить Уфу[351].

И без того непростая ситуация в области борьбы с разведывательно-диверсионной деятельностью на Востоке России осложнялась и недостаточной бдительностью местных военных и гражданских руководителей, часто не осознававших важность и необходимость этой работы. К примеру, председатель Оренбургского губернского исполкома А. А. Коростелев, обнаружив факты передачи консулом США важных в военном отношении сведений своему непосредственному начальству в Москву[352], счел нужным доложить об этом не в контрразведку и не в ЧК, а главам Народных комиссариатов иностранных и внутренних дел. При этом его возмущение вызвал не сам факт передачи этой информации, а содержание перехваченной телеграммы, негативно описывавшей политику большевиков в Сибири.

Другим аналогичным случаем была выдача официального разрешения советских властей капитану английской разведки Хиксу на ознакомительную поездку по территории Сибири летом 1918 года. Полученные в ходе этого путешествия данные разведчик в дальнейшем передал в специальный «Разведывательный комитет для изучения русского вопроса», созданный в США с началом Чехословацкого мятежа, что также не встретило сопротивления местной советской администрации. Подобная беспечность во многом объяснялась тем, что по заявлениям американских дипломатов, «все консулы и дипломатические представители Соединенных Штатов в России и Сибири имеют прямые указания от президента Соединенных Штатов воздерживаться от вмешательства в какую-либо партийную или фракционную политику. Задача официальных представителей Соединенных Штатов в России — соблюдать полный нейтралитет»[353].

Однако, несмотря на это, следует признать, что официальный (и далеко не искренний) отказ диппредставителей США от вмешательства во внутрироссийский конфликт между белыми и красными вовсе не отменял необходимости противодействия их разведывательной работе. Ведь международное положение РСФСР было довольно неустойчивым, а значит, собранные иностранными агентами данные вполне могли быть впоследствии использованы против Вооруженных сил Советской России, что и показали дальнейшие события.

Что же до местных Чрезвычайных комиссий в начальный период Гражданской войны на Восточном фронте, то их работа не могла содействовать разоблачению иностранных и белогвардейских агентов в силу чрезмерной занятости ЧК выполнением своих непосредственных обязанностей, а именно: борьбой с контрреволюционными проявлениями на фронте и в тылу.

* * *

Весной и летом 1918 года почти всю территорию Сибири, Урала и Поволжья охватили восстания крестьян, рабочих, казаков и даже солдат Красной Армии. Такие бунты имели место в Тюмени, Невьянске, Верх-Исетске, Ижевске и других промышленных центрах региона[354]. Поднял восстание и 1-й московский продовольственный полк численностью около 1000 человек. К этому же периоду относится и восстание казаков под Челябинском[355].

Однако самым крупным выступлением антибольшевистской направленности по праву можно признать Ижевско-Воткинский мятеж, отчасти спровоцированный подпольной организацией «Союз фронтовиков» и охвативший сразу несколько уездов. Этот эпизод истории Гражданской войны наглядно демонстрирует все недостатки работы ЧК, вызванные явными пробелами в агентурной подготовке их сотрудников.

В августе 1918 года чекистами была засечена деятельность белогвардейских агитаторов в непосредственной близости от зоны боевых действий 2-й армии Восточного фронта[356]. Антисоветская пропаганда в данной области, по признанию самих чекистов, вполне могла претендовать на успех, так как на этой территории до сих пор не существовало Советов депутатов[357], а «население живет в страшной темноте, питается ложными слухами и страшно запугано грабительскими наклонностями красноармейских частей»[358]. Тем не менее добытая информация не была оценена по достоинству, поэтому восстание рабочих Ижевска в начале августа 1918 года стало для городских властей неожиданным сюрпризом.

Толчком к началу восстания послужил приказ местного военкомата о мобилизации всех бывших участников мировой войны для захвата Казани, недавно занятой частями Чехословацкого корпуса[359]. Учитывая, что отношение к чехам в этой местности оценивалось, как «сочувственное, даже восторженное», а авторитет Красной Армии был не слишком высок, данный приказ воспринимался весьма негативно. Попытка местной администрации восстановить порядок репрессивными мерами ни к чему не привела, лишь спровоцировав бывших фронтовиков на ответную агрессию.

В результате были убиты руководители почти всех силовых ведомств в городе: военный комиссар П. Лихвинцев, председатель трибунала В. Михайлов, начальник милиции И. Рогалев и председатель ЧК А. Бабушкин[360], на ком и лежала ответственность за неспособность властей оперативно и заблаговременно ликвидировать мятеж. В дальнейшем повстанцы приступили к формированию собственных вооруженных сил и даже смогли нанести ряд поражений частям 2-й армии[361].

В конце концов, мятеж был успешно подавлен в ноябре 1918 года, хотя ради этого потребовалось привлечь к операции войска стразу двух армий Восточного фронта, а также Нижегородский батальон корпуса войск ВЧК[362]. Данный случай наглядно показал важность агентурных мероприятий для обеспечения безопасности действующей армии и тыла, а также для повышения суммарной эффективности наступательных и оборонительных операций вооруженных сил.

* * *

Однако если в РСФСР к этому очевидному выводу пришли на основе горького опыта, заработанного в том числе в ходе борьбы на Восточном фронте, то Белое движение с первых же дней своего существования в Сибири приступило к организации полноценных контрразведывательных органов. Этим с лета 1918 года занимался военный министр Временного Сибирского правительства А. Н. Гришин-Алмазов[363], издавший постановление о передаче функций борьбы со шпионажем Отделу военного контроля (ОВК) при штабе Сибирской армии[364].

Данная политика не встретила понимания общественности, ратовавшей за отказ от «преследования за политические убеждения»[365], однако эскалация вооруженного конфликта, отягощенного идеологическим противостоянием большевиков и антибольшевистских сил, вынуждала правительство пойти на формирование военного контроля.

Фундаментом для этого учреждения и его филиалов послужили уже упоминавшиеся контрразведки, существовавшие при подпольных офицерских организациях. Следовательно, как совершенно верно отметил историк А. А. Рец, «создание контрразведывательных структур в Сибири происходило не сверху, а снизу»[366]. Данное обстоятельство не могло не повлиять на особенности формирования и функционирования антибольшевистских контршпионских органов.

В частности, ввиду малочисленности подпольных борцов со шпионажем в состав органов ОВК стали массово привлекаться солдаты и офицеры Чехословацкого корпуса. Так, главой Отдела военного контроля был назначен чешский капитан И. Зайчек, а его сослуживцы заняли посты начальников местных КРО. То есть первоначальное развитие контршпионских структур Белого движения в Сибири пошло по тому же пути, что и на территории, контролируемой Комучем. Это легко объяснимо, если принять во внимание, что оба региона в течение 1917 года лишились практически всех контршпионских ведомств и вынуждены были развернуть строительство соответствующих органов практически на пустом месте.

Разница заключалась в том, что лидеры антибольшевистского движения в Сибири имели возможность привлекать на службу опытных контрразведчиков, ранее работавших в военно-контрольных службах Российской империи и Временного правительства. Как следствие в первые месяцы Гражданской войны на Восточном фронте ОВК получил собственное нормативно-правовое обеспечение, представленное «Временным положением о правах и обязанностях чинов сухопутной и морской контрразведки по производству расследований», что выгодно отличало его от контрразведки в Поволжье.

Следующим шагом на пути организации контршпионских служб стало создание системы местных КРО, подчиненных центральному аппарату Отдела военного контроля. Такие учреждения появились в большинстве наиболее крупных городов Сибири и Урала: Томске, Иркутске, Красноярске и т. д.[367] Тем не менее на первых порах в документах никоим образом не декларировались принципы формирования подобных отделений, поэтому они создавались почти повсеместно в зависимости от значимости района боевых действий и по личной инициативе армейских командиров.

К тому же А. Н. Гришин-Алмазов отказался от создания «разветвленного аппарата Военного министерства, распределив его функции между штабами Сибирской армии и Западно-Сибирского военного округа»[368], вследствие чего проблему структурной подчиненности военно-контрольных органов решить было еще сложнее. В итоге на приведение этих КРО в стройную систему у белогвардейского военного командования ушло несколько месяцев, поэтому, по словам современных исследователей, работа означенных структур летом — осенью 1918 года «была в основном направлена на решение организационных и правовых вопросов»[369].

К недостаткам созданных контрразведывательных учреждений можно отнести несколько факторов.

Во-первых, помимо контршпионажа ОВК и его филиалы занимались также организацией военной разведки на территории противника, контролем за политическими настроениями населения и войск, а также арестами бывших сотрудников советских административных органов[370], что, безусловно, снижало эффективность непосредственного противодействия разведслужбам противника.

Во-вторых, на вооружение белогвардейскими контрразведчиками была взята довольно громоздкая система работы с осведомителями: «Данные негласной агентуры передавались агентам наружного наблюдения, которые занимались выяснением подлинности информации и сбором дополнительных данных об объектах слежки. Данные негласной агентуры и агентуры наружного наблюдения передавались в канцелярию, где их анализировали прикрепленные к ней офицеры контрразведки»[371]. Малейший сбой в любом из элементов этой системы автоматически приводил к потере важной информации и мешал проведению оперативных контршпионских мероприятий.

Однако отступление Красной Армии под давлением Чехословацкого корпуса и белогвардейских войск в глубь РСФСР вплоть до сентября 1918 года дало контрразведке необходимое время для налаживания структурно-функциональных связей между отдельными подразделениями военно-контрольной службы и вербовки агентуры.

Осенью 1918 года ситуация коренным образом изменилась: белогвардейская контрразведка вступила в новую фазу своего развития, спровоцированную комбинацией внутренних и внешних факторов. Ведущим из них было создание так называемой Уфимской Директории, или Всероссийского Временного правительства (ВВП), объединившего разрозненные антибольшевистские силы на Восточном фронте Гражданской войны[372]. Данный орган состоял из представителей разных политических сил, вследствие чего взгляды на будущее как вооруженных сил, так и спецслужб «сибирской контрреволюции» у его членов были иногда диаметрально противоположны.

Несмотря на это, Директория смогла выработать единую политическую программу, закреплявшую такие стремления правительства по военному вопросу, как «возрождение сильной боеспособной единой Российской Армии, поставленной вне влияния политических партий», а также «недопустимость политических организаций военнослужащих и устранение армии от политики»[373]. Обеспечением практической реализации данного тезиса за неимением в Сибири профессиональных органов политического сыска, разгромленных еще в начале 1917 года, была вынуждена заняться служба контрразведки.

В связи с этим требовалось принципиальное переосмысление роли и места данной службы в системе военно-политического управления антибольшевистскими силами на востоке России. Коренной переработке подверглись и нормативно-правовая база, и организационная структура военного контроля. Взамен успешно действовавшего «Временного положения…» было принято «Положение о военно-контрольных отделениях», согласно которому задача ОВК была сведена к борьбе с военным и политическим шпионажем, а также воспрепятствованию «тем мерам, которые могут вредить интересам Родины»[374].

Обращает на себя внимание особенность формулировки целей и задач, включавшая сравнительно новый для отечественных контрразведывательных органов термин «политический шпионаж»[375]. В предшествующий период он не значился ни в документах военного контроля Российской империи, ни Временного правительства. Под ним, видимо, подразумевалась враждебная деятельность политических партий в армии, включавшая помимо сбора разведывательной информации агитацию среди солдат и направленная на инспирирование восстаний и бунтов в вооруженных силах.

В этом проявилась общая для всех фронтов Гражданской войны тенденция к превращению военной контрразведки в военно-политическую, однако Восток России в этом отношении имел ряд особенностей. Главная из них заключалась в том, что инициатором данной трансформации выступало не антибольшевистское движение, а советская власть — к этому ее вынуждала как низкая эффективность работы местных органов ВК Наркомвоена, так и необходимость разграничения функций Военконтроля и армейских ЧК, появление которых началось именно на Восточном фронте[376].

При этом еще летом 1918-го в советских директивах и постановлениях стало фигурировать понятие «политическая контрразведка», а в дальнейшем широкое распространение получил и термин «политический разведчик»[377]. Это требовало организации адекватного ответа со стороны антибольшевистских сил, что и было закреплено в «Положении о военно-контрольных отделениях».

Причина подобной трансформации заключалась еще и в том, что, вопреки расхожему мнению, реформированием контрразведывательных органов Сибирской армии занимались не только и не столько профессиональные военные (обычно эту функцию приписывают генералу П. П. Иванову-Ринову[378]), сколько политические руководители Директории.

В частности, историку М. В. Шиловскому удалось установить, что задача реорганизации контршпионских ведомств по постановлению ВВП была поручена начальнику милиции эсеру Е. Ф. Роговскому[379]. Тем самым члены Всероссийского правительства наглядно продемонстрировали свой дилетантизм в области обеспечения государственной безопасности, поручив ее организацию политически благонадежному, но совершенно непрофессиональному в этой области руководителю. При этом не был учтен тот факт, что спецслужбы Комуча, в состав которого некогда входил и Роговский, оказались не в состоянии защитить «Народную армию» и правительство от разведывательно-диверсионной и подрывной деятельности советских спецслужб.

Что же до Иванова-Ринова, то ему принадлежит идея разделения территории Сибири на несколько «корпусных районов», заменявших прежнюю территориальную систему комплектования антибольшевистских войск. Таких районов изначально было пять, а при их штабах были развернуты самостоятельные КРО, осуществлявшие «охрану государственного порядка»[380]. Кроме того, в Сибири был взят курс на воссоздание существовавших до 1917 года военных округов — первыми были сформированы Иркутский и Западно-Сибирский[381], при штабах которых также действовали контрразведывательные отделения.

В целом можно заключить, что в течение 1918 года контрразведки антибольшевистских правительств на Востоке России по своей структуре, формам и методам работы во многом напоминали военно-контрольные органы Российской империи в предвоенный период. Их схожесть заключалась в фактическом отсутствии единого управляющего центра (в Сибири он появился только в конце ноября 1918 года[382]), способного осуществлять полноценное руководство контрразведывательной работой на местах, а также некоторой хаотичности и бессистемности нормативно-правового обеспечения, вследствие чего ОВК, как и его имперские предшественники, был вынужден прибегать не к аресту подозреваемых в шпионаже, а высылке их за пределы ТВД[383].

Сходство нашло свое отражение даже в тексте документов, регламентировавших работу сотрудников контрразведки. К примеру, согласно «Инструкции начальникам военно-контрольных отделений», агентам филиалов ОВК было необходимо приложить свои усилия к пресечению шпионской деятельности иностранных посольств и консульств[384], хотя в отношении главного противника антибольшевистского движения — РСФСР — это было совершенно не актуально ввиду очевидного отсутствия советских дипломатических представительств на территории «белой Сибири».

В то же время процесс строительства белогвардейских силовых структур на Восточном фронте «не был стопроцентным копированием органов безопасности царской России»[385]. Главным отличием служил факт нетрадиционной структурной подчиненности контрразведывательной службы, изъятой из ведения генерал-квартирмейстера ГУГШ в пользу Осведомительного отдела Главного штаба и Военного министерства[386].

В дальнейшем и это отличие было ликвидировано — контрразведка перешла в подчинение 2-го генерал-квартирмейстера Генштаба, что, однако, принесло военно-контрольной службе новые сложности: «это отрицательно повлияло на анализ и обобщение сведений о политической ситуации в регионе, так как новый порядок составления сводок ориентировал на регистрацию информации о подрывной деятельности противника, поэтому вся информация, касающаяся непосредственного политических настроений населения, в основном продолжавшая поступать из отделений и пунктов действующей армии и округов, в обзорную сводку попадала в незначительном количестве»[387].

Все вышеперечисленное делалось в основном для того, чтобы облегчить процесс перекладывания на контрразведку чуждых ей функций политической полиции, что, несомненно, принесло результаты. Например, тыловым военным контролем Белой армии осенью 1918 года была засечена большевистская агитация в Бийске[388], а в Красноярске арестованы несколько руководителей местного подполья: В. Ф. Матушевский и А. С. Сисин[389]. Большевики вынуждены были констатировать, что подполье понесло серьезные потери от работы контрразведки[390].

* * *

По другую сторону Восточного фронта ситуация была довольно схожей. Советская военная контрразведка находилась в состоянии реорганизации, вызванной необходимостью централизации различных контршпионских органов и унификации их нормативно-правовой базы, что нашло свое отражение в создании ВК РВСР. В то же время не меньшую, а подчас и большую, роль в противодействии белогвардейской агентуре в данном регионе в конце 1918 года играли местные органы ЧК.

Первые попытки их вовлечения в сферу борьбы со шпионажем на Востоке России были предприняты еще весной 1918 года, когда при Пермской губернской Чрезвычайной комиссии появилось контрразведывательное бюро. Осенью того же года оно было передано под юрисдикцию Отдела по борьбе с контрреволюцией в качестве подотдела[391]. Несмотря на неопытность многих сотрудников ввиду классового принципа формирования местных ЧК пермские контрразведчики продемонстрировали достаточно высокий уровень агентурной подготовки.

В частности, наружная агентура использовалась не только для обнаружения контрреволюционеров, шпионов и заговорщиков, но и для наблюдения за собраниями и митингами, благодаря чему только в ноябре 1918 года было задержано 28 белогвардейских разведчиков и контрреволюционеров[392]. Как следствие вооруженные силы Директории при планировании наступательных операций оказались вынуждены опираться на данные не агентурной, а полевой разведки[393], да и их приходилось перепроверять[394].

В то же время существенным отличием чекистского контршпионажа от антибольшевистского являлись цели и задачи военно-контрольных структур. Если на территории «белой» Сибири и Поволжья контрразведка была совмещена с военной разведкой, то по другую сторону Восточного фронта борцам с белогвардейским шпионажем приходилось заниматься изъятием золота и серебра у населения, конфискациями огнестрельного оружия и т. д.[395]

Несмотря на это, 1918 год наглядно продемонстрировал возможность использования как армейских, так и тыловых Чрезвычайных комиссий в качестве органов противодействия разведывательно-диверсионной деятельности противника. Эти успехи были достигнуты чекистами Восточного фронта во многом благодаря М. И. Лацису — одному из главных сторонников идеи сосредоточения военной контрразведки в ВЧК, курировавшему их работу на данном ТВД с июня по ноябрь 1918 года[396]. При этом сразу же после назначения М. И. Лациса председателем ЧК Восточного фронта его подчиненными на Урале был арестован за шпионаж и впоследствии расстрелян телеграфист А. Стенин[397].

В свою очередь, возможность применения высшей меры наказания, проистекавшая из постановления Совнаркома о введении в РСФСР красного террора, позволяла чекистам более эффективно, чем их коллегам из Военконтроля Реввоенсовета, бороться с вражеским шпионажем на Востоке России.

Весьма важно, что страх перед полномочиями ЧК одновременно вызвал к ним гораздо большее уважение, чем то, которым пользовались в Красной Армии сотрудники Военного контроля. В частности, в официальных документах чекистов сохранились сведения о не слишком благосклонном отношении красноармейцев и командного состава к контрразведке РВСР 3-й армии: «Частями Свод-Камского производится мародерство. Отбирают у жителей лошадей, даже у коммунистов, находящихся на фронте. На предложение сотрудника Военконтроля о прекращении мародерства последний ответил: „Полевой контроль мне не хозяин и указывать не имеет права“»[398].

* * *

Приход к власти адмирала А. В. Колчака, свергнувшего Директорию[399], вновь поставил вопрос о дальнейшей судьбе контршпионских ведомств Белого движения. Существенным элементом контршпионской системы Колчака являлись иностранные органы военного контроля, получившие в Сибири гораздо большее влияние, чем на других фронтах Гражданской войны. Активно действовала контрразведка Чехословацкого корпуса, занятая в основном арестами бывших членов антибольшевистских административных органов, не признавших власть Директории, а затем и власть А. В. Колчака. Так, был арестован заместитель министра внутренних дел СибОС А. А. Грацианов[400], а также предпринята неудачная попытка подвергнуть тюремному заключению уже упоминавшегося Гришина-Алмазова[401].

При этом размах данной деятельности был совершенно неконтролируем, и единственным способом ограничения полномочий чешского военного контроля по применению таких репрессий была лишь вооруженная защита обвиняемых[402].

Кроме того, в Сибири существовала и американская контрразведка под руководством генерала У. С. Гревса. Она занималась выявлением большевистских шпионов и агитаторов, будучи совершенно автономной и не встроенной в общую систему контршпионажа. К примеру, военный контроль США имел собственную службу военной цензуры[403], во многом дублировавшую функции белогвардейского Военно-цензурного бюро. Подобный параллелизм наблюдался и в области агентурной работы.

В результате возникшая система противодействия разведывательно-диверсионной и агитационной деятельности большевиков и их сторонников часто «буксовала» из-за собственной громоздкости. Например, в одном только Томске борьбой со шпионажем одновременно занимались местное Управление государственной охраны, контрразведка Омского военного округа, военная контрразведка при штабе 2-й дивизии и чехословацкий военный контроль[404].

В РСФСР подобная структура была окончательно ликвидирована в начале 1919 года после создания сети Особых отделов. Отличительной особенностью Восточного фронта в этом отношении являлась специфическая кадровая политика местных «особистов». Если в других областях страны в процессе объединения армейских ЧК и подразделений Военконтроля большинство опытных специалистов-контрразведчиков были вынуждены оставить службу, в пяти армиях на Востоке России такого не произошло.

В частности, начальником Особотдела 3-й армии стал Т. П. Самсонов (Бабий), до этого возглавлявший контрразведку РВСР в этой армии[405]. То же самое относилось к инструктору М. Д. Берману и следователю З. Б. Кацнельсону, перешедшим из Военконтроля в ВЧК. Эти агенты всячески старались преодолеть многочисленные недостатки Особых отделов, проявлявшиеся в ходе их работы. Так, в апреле 1919 года «особисты» 2-й армии Восточного фронта самовольно монополизировали военную цензуру[406], формально находившуюся в подчинении Реввоенсовета.

Кроме того, местные контрразведчики всячески противились установлению в подчиненных им органам невероятно сложной системы делопроизводства Особых отделов, часто нивелировавшей все их усилия по поимке белогвардейских и иностранных шпионов. Заключалась эта система в том, что аресты подозреваемых «производились секретно-оперативной частью Особого отдела. После этого арестованных со всеми делами принимала комендатура. Она передавала все материалы старшему следователю, который направлял дела в регистрационную часть для регистрации, а затем по каждому делу выносил постановление о приеме его и начале производства следствия. […] Старший следователь распределял дела между следователями, которые обязаны были иметь тетради для учета для регистрации полученных дел и арестованных. После расследования следователи возвращали дела со своими заключениями снова старшему следователю, который передавал их на утверждение начальнику Особого отдела»[407]. Чекисты Восточного фронта были против такой многоступенчатой бюрократизации и, благодаря богатому опыту, научились производить все эти операции без стопроцентного следования инструкциям.

* * *

В антибольшевистском движении в деле комплектования собственных контрразведок власти пошли по пути привлечения бывших жандармов к контршпионской работе. С одной стороны, далеко не все из этих сотрудников имели большой опыт контршпионской работы, как, например, начальник центрального КРО армии Колчака полковник Н. П. Злобин[408], поэтому непосредственная борьба со шпионажем в Сибири, на Урале и в Поволжье отошла для них на второй план. Благодаря этому командование Красной Армии на Восточном фронте имело возможность регулярно получать довольно точные данные агентурной разведки о численности и состоянии антибольшевистских вооруженных сил на разных участках фронта[409]. Немаловажен в этом отношении тот непреложный факт, что именно в период отсутствия этой информации в июне — сентябре 1918 года[410] вооруженные силы РСФСР на данном направлении потерпели несколько крупных поражений и провели крайне неудачное наступление.

С другой стороны, опора на жандармов позволяла военному контролю более эффективно бороться с политической пропагандой большевиков в тылу и на фронте. Учитывая, что Гражданская война помимо военного противостояния детерминировалась еще и социально-политическим конфликтом, эта деятельность приобретала колоссальное значение. Ведь именно благоприятное или негативное отношение населения к власти обусловливало ее внутреннюю устойчивость[411], что было характерно для всех противоборствующих сторон.

Так, большинство заговоров в армии оперативно обнаруживались и предотвращались. Контрразведка получала от информаторов сведения не только о деятельности большевистских агитаторов в войсках, но даже об отношении солдат и офицеров к власти Колчака[412]. При этом фронтовые части проявляли гораздо большую лояльность антибольшевистскому режиму, чем тыловые гарнизоны и гражданское население, что подтверждалось восстанием 46-го Сибирского стрелкового полка в Томске и двух полков 8-й дивизии в Красноярске[413] — то есть городах, расположенных в отдалении от зоны боевого столкновения Красной и Белой армий на Восточном фронте.

Кроме того, тыловыми КРО были разгромлены большевистский подпольный военно-революционный штаб в Челябинске, а также подполье в Екатеринбурге, Омске и Новониколаевске[414]. Впрочем, несмотря на это, отдельные восстания в городах региона (Челябинске, Тюмени, Семипалатинске, Барнауле, Томске, Иркутске и др.) все же имели место. В целом же отношение основной массы гражданского населения к идеям антибольшевистской борьбы, по данным контрразведки, характеризовалось как «равнодушное»[415], что было недалеко от истины. Ведь даже по советским данным главным идеологическим союзником РСФСР в Сибири были рабочие промышленных предприятий, стремившиеся путем поддержки советской власти улучшить свое социально-экономическое положение.

* * *

Касаясь работы советских Особых отделов на поприще отражения политических настроений населения и войск, следует признать ее удовлетворительной. Это было обусловлено комбинацией позитивных и негативных факторов.

Во-первых, чекистские агенты очень чутко реагировали на малейшие изменения политической позиции сибирских и поволжских крестьян, своевременно информируя об этом военное командование[416], благодаря чему Красная Армия получала возможность определять, в каких районах она получит поддержку в случае наступления. Так, весной 1919 года армиями Восточного фронта был проведен целый комплекс успешных наступательных операций: Бугурусланская, Уфимская, Белебейская, Пермская, Екатеринбургская и др.[417] Белые оказались вынуждены отступить в глубь Сибири.

Во-вторых, «особисты» продемонстрировали высокий профессионализм в деле вскрытия антисоветских заговоров в сельской местности, в том числе и спровоцированных белогвардейской агентурой. Вот отрывки из сводок Особого отдела 3-й армии за 1919 год: «В селе Сепыче за участие в заговоре против Советской власти расстрелян бывший полицейский и два крестьянина-кулака», «в Путинской волости открыт заговор пяти контрреволюционеров, которые арестованы и объявлены вне закона, в селе Екатерининском замечен заговор. Приняты меры к выяснению заговорщиков», «обнаружены в селе Путине контрреволюционеры […], которые вели среди местного населения агитацию, чтобы хлеб не давать в Красную Армию, и натравливали крестьян на Совет», в селе Дуброво Осинского уезда «открыт заговор из местных кулаков. Арестованы восемь человек. Все расстреляны».[418]

В то же время чекисты проявили неспособность предотвратить, к примеру, мятежи в Ставропольском и Сенгилейском уездах, пресечь передвижение белогвардейских агитаторов по территории Казанской губернии[419] и т. д. Кроме того, «особисты» зачастую халатно относились к своим обязанностям, идя на поводу у региональных администраций.

Один их таких случаев произошел летом 1919 года в тылу 3-й армии, когда заведующий отделом управления Вятской губернии А. С. Целищев направил в контрразведку записку следующего содержания: «Отдел управления губернией просит Особый отдел выяснить, что, если к указанным гражданам не предъявляется особенных обвинений, кроме того, что они бывшие чины полиции, то полагаем, что ввиду наступающих полевых работ, а также и надвигающегося сенокоса они могли [бы] быть от тылового ополчения освобождены»[420].

Так, задержанные контрразведчиками лица получали возможность выйти на свободу и продолжать антисоветскую деятельность. Между тем, это являлось прямым нарушением постановления ВЧК, гласившего, что на такие категории арестантов, как бывшие полицейские и жандармы, «черносотенцы», шпионы и контрреволюционеры, провокаторы и т. д., даже не распространяется амнистия[421]. Ведь еще в начале 1918 года в газете «Известия ВЦИК» была опубликована статья, содержавшая следующий текст обращения к населению РСФСР: «Всероссийская ЧК не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, саботажниками и прочими бандами, кроме беспощадного уничтожения их на месте преступления»[422]. Следовательно, действия чекистов на Востоке России шли вразрез с общей политикой Советского государства.

Другим существенным недостатком системы Особотделов в области борьбы с политическим шпионажем было отсутствие полноценной сети местных отделений, вследствие чего контршпионскую работу приходилось перекладывать на военно-революционные комитеты при городских и областных Совдепах[423]. Это открывало огромные возможности для разнообразных злоупотреблений: грабежа и мародерства, сведения личных счетов под предлогом противодействия разведывательно-диверсионной деятельности противника и т. д. В частности, в Вятской губернии сотрудниками исполкомов допускались «самовольные обыски, конфискации разного рода имущества»[424]. По словам историка С. А. Дианова, почти в каждом информационном бюллетене за 1919–1920 годы можно обнаружить «факты злоупотреблений и проступков членов исполкомов волостей губернии, сведения о проникновении в исполкомы „шпионов Колчака“ и т. п.»[425].

Справедливости ради необходимо признать, что подобные случаи имели место и среди профессиональных чекистов. Например, весной — летом 1919 года о сотруднике ЧК на Восточном фронте Баканове писали, что он «пьянствует, ведет себя как жандарм, из-за него люди выходят из партии», а председатель Александро-Гайской ЧК С. А. Вышкин был арестован своими же коллегами за изнасилование и жестокое обращение с арестованными.

Впрочем, Чрезвычайные комиссии всячески старались воспрепятствовать проникновению в свои ряды неблагонадежных лиц, некоторые из которых на поверку оказывались белогвардейскими агентами. Так, в конце 1919 года одними только пермскими чекистами за различные преступления были расстреляны четверо их сослуживцев, один из которых — за шпионаж[426].

* * *

По другую сторону фронта ситуация была диаметрально противоположной. В отличие от ВЧК, пронизывавшей всю систему советского государственного управления[427], белогвардейская контрразведка была ориентирована в основном на обеспечение безопасности армии и правительства от угроз, исходивших «снизу».

Борьба с коррупцией среди высших чиновников, снижавшей авторитет власти в глазах народа, на военный контроль не возлагалась. Это была прерогатива МВД, несмотря на то, что именно работники данного министерства в наибольшей степени запятнали себя злоупотреблением полномочиями. В итоге коррупция в «белой» Сибири достигла таких масштабов, что даже взяточничество перестало считаться поводом для отстранения от должности[428].

Контрразведчики предупреждали колчаковских министров и военных руководителей о том, что коррупция представляет собой серьезную угрозу безопасности управленческих структур Сибири и может быть использована для организации большевистской пропаганды[429]. Однако к этим предупреждениям мало кто прислушивался, и, более того, чиновники стали активно препятствовать работе военного контроля[430], почувствовав в нем опасность.

Попытки преодоления коррумпированности в высших эшелонах власти оказывались безрезультатны, лишь вгоняя правительство в кризис. Это не могло не отразиться на морально-психологической устойчивости армии и тыла, и без того сильно подорванной чередой поражений на фронте. Так, к концу 1919 года органы контрразведки были вынуждены констатировать полную деморализацию действующей армии[431], а отношение крестьянского населения к антибольшевистским силам выражалось фразой: «Раньше у красных был непорядок — их гнали, а теперь у белых — их гоним»[432]. Это же нашло отражение и в сводках Особых отделов, где данные о просоветском настроении крестьянства[433] стали появляться заметно чаще, чем раньше.

Это стало поводом для активизации большевистских агитаторов, численность которых в тылу армии Колчака, благодаря деятельности Сибирского бюро ЦК РКП(б) в 1919 году, была доведена до 200 человек[434]. В результате, согласно докладам начальника белогвардейского Военно-цензурного бюро полковника Н. К. Павловского, «настроение тыловых частей неустойчивое ввиду того, что солдаты кадровых полков живут под сильным давлением большевистской подпольной пропаганды»[435]. Фронт разваливался на глазах, и контрразведка была бессильна это предотвратить.

Итогом сложившейся ситуации стал ряд поражений Белой армии в декабре 1919-го — январе 1920 года, что, в конечном счете, привело к полному поражению антибольшевистских сил. Остатки армии Колчака бежали за границу, а самого Верховного правителя свергли в результате восстания в Иркутске, а потом расстреляли.

Так закончилась кровопролитная Гражданская война на Востоке России, давшая немало материала для дальнейшего осмысления места и роли спецслужб в системе военного управления государств с разными социально-политическими системами, хотя цена получения этой информации была непомерной.

2.3. Контрразведывательные органы противоборствующих сторон на Южном фронте

Гражданская война в России представляла собой сложный и многогранный феномен, повлекший разрушение ранее существовавшего государственного устройства, с одной стороны, и целую комбинацию новых социокультурных процессов — с другой. Раскол страны в условиях образовавшегося вакуума легитимной власти привел к перерастанию политического конфликта между приверженцами большевиков и их противниками в военное противостояние, ареной которого стала вся Россия. Это противостояние носило ожесточенный характер и реализовывалось в разнообразных формах, одной из которых стал массовый террор по отношению к идейным врагам, их сторонникам и даже мирному населению, пассивному к вооруженной борьбе.

На современном этапе многие историки придерживаются мнения, что красный террор имел классово-целенаправленную форму, а белый — реваншистско-истероидную. То есть корни террористической деятельности сторонников антибольшевистского движения лежали в области психологии и психопатологии белых, в то время как такие же действия большевиков, родившись из «стихийного самосуда толпы рабочих», в ходе Гражданской войны регламентировались политическими установками правящей партии и правительства[436]. Последнее было актуально и для так называемого черного террора анархистов, обусловленного в основном политико-экономическими мотивами.

Общеизвестно, что одну из немаловажных ролей в осуществлении красного, белого и даже черного террора сыграли контрразведывательные службы противников, что было характерно для большинства участников Гражданской войны практически во всех регионах страны. Несмотря на это, история участия органов по борьбе со шпионажем в массовых репрессиях в течение 1918–1920 годов пока еще не нашла детального отражения в научной литературе. Постараемся исправить это упущение, рассмотрев террористическую составляющую в работе контрразведывательных органов противоборствующих сторон на Южном фронте Гражданской войны, так как именно на этой территории данный вид деятельности осуществлялся всеми без исключения противниками в наибольшем масштабе.

Факты участия контрразведок в белом, красном и черном терроре хорошо описаны в литературе[437], поэтому не станем на них заостряться. Собственные контрразведки имели и Вооруженные силы Юга России (ВСЮР), и Красная Армия, и партизаны под командованием Н. И. Махно, что облегчает выявление общих тенденций развития органов по борьбе со шпионажем, предопределивших их превращение в инструмент осуществления репрессивной политики.

* * *

Первые органы профессиональной военной контрразведки (военного контроля) появились на Юге России еще в 1911 году. Они были представлены Киевским и Одесским контрразведывательными отделениями, подчинявшимися Главному управлению Генерального штаба русской армии. В годы мировой войны на их основе были образованы военно-контрольные отделения при штабах фронтов и армий, действовавших на данной территории. Помимо этого в 1916 году на Юге России были сформированы контрразведывательные пункты Департамента полиции в Одессе, Николаеве, Новороссийске, Мариуполе и Батуме[438], а также военно-морская контрразведка Черноморского флота.

Цель армейского военного контроля заключалась в «обнаружении, обследовании, разработке и ликвидации […] всякого рода шпионских организаций и агентов, тайно собирающих сведения о наших вооруженных силах и вообще всякого рода сведения военного характера»[439]. Подобная формулировка свидетельствует об отсутствии у контрразведывательных структур функции преследования политических оппонентов действующей власти. В 1917 году ситуация коренным образом изменилась.

Февральская революция спровоцировала начало распада единой системы отечественных правоохранительных органов. Наиболее губительное влияние она произвела на службу политического сыска, сущность работы которой сводилась к противостоянию попыткам насильственного изменения государственного устройства страны. В России эта служба была представлена такими учреждениями, как Департамент полиции и Отдельный корпус, жандармов, но уже к середине марта 1917 года их филиалы на Юге были ликвидированы представителями новой власти. В частности, Кубанское ГЖУ было закрыто, а «жандармы и полиция разоружены»[440].

Устранение этих ведомств из общей системы внутренней безопасности страны привело к передаче их функций единственному органу государственной безопасности, уцелевшему в революционном хаосе, — службе военного контроля. Многие местные филиалы контрразведки были закрыты или разгромлены наравне с жандармскими управлениями (например, по решению Севастопольского Совдепа был расчленен аппарат контрразведки Черноморского флота[441]), но военно-контрольная служба смогла сохраниться организационно.

Несмотря на это, организационное строительство контрразведки ВСЮР, по признанию большинства специалистов, осуществлялось бессистемно и без какой-либо формальной преемственности с ранее существовавшими органами, развернувшись на основе подпольных офицерских организаций. Так на территории Юга России появились контрразведывательные пункты в Киеве, Харькове, Николаеве, Херсоне, Сухуме и других городах региона, выполнявшие также и функции военной разведки[442].

Параллельно с ними аналогичную работу выполняли паспортные пропускные пункты в Новороссийске, Севастополе, Одессе, Керчи, Феодосии и Батуме. Кроме них контрразведку вела и неправительственная организация «Азбука», созданная по инициативе В. В. Шульгина и практически неподконтрольная военным и гражданским властям Белого движения[443]. В дальнейшем разнообразные независимые контрразведки стали создаваться практически во всех воинских частях и населенных пунктах. К примеру, «в Новороссийске контрразведкою называлось сразу несколько учреждений. […] Где кончалось одно и начиналось другое учреждение, сказать не берусь: тут все переплелось и перемешалось»[444].

По мнению Н. С. Кирмеля, «появление многочисленных, не контролируемых верховной властью спецслужб, доставляло немало проблем белогвардейскому командованию. Действуя лишь по указанию своего непосредственного начальства „самостийные“ контрразведки нарушали законность»[445].

Это понимали и сами лидеры антибольшевистского движения, согласно докладам которых «мешая друг другу, все эти учреждения препятствуют порядку и процветанию. Они подрывают авторитет как власти, так и военных»[446], «борьба с самочинными контрразведчиками должна быть беспощадной, так как ничто так не подрывает авторитет Добровольческой армии, как беззаконные действия этих самочинных органов власти»[447].

Попытки ограничения полномочий контрразведывательных служб ВСЮР были предприняты П. Н. Врангелем. Контршпионским ведомствам вменялось в обязанность «сообщать без промедления прокурорскому надзору военного или военно-морского ведомств — в прифронтовой полосе и гражданского ведомства в тыловом районе — а) о приступе к дознанию и б) о всяком заключении под стражу и об освобождении из-под таковой». Однако оказалось уже слишком поздно — антибольшевистским властям не удалось обуздать вышедшую из-под контроля контрразведку.

Таким образом, децентрализация военно-контрольных органов повлекла за собой рост репрессивной составляющей в их работе. Общее мнение о военно-контрольной службе выразил министр внутренних дел белогвардейского правительства А. А. Хвостов: «Институт контрразведки в том виде, в каком он ныне существует в Добровольческой армии, совершенно не достигает своей цели. Он терроризирует тех, на кого Добровольческая армия могла опереться, и недостаточно энергично, если не сказать более, занимается своим прямым делом — поиском коммунистов»[448]. С этим нельзя не согласиться, учитывая, что предоставляемые контрразведчиками сведения носили самый общий характер и почти не давали фактической информации о действиях агентуры противника[449].

* * *

Схожая ситуация наблюдалась и в РСФСР. Придя к власти, большевистское руководство не имело четко разработанного плана реорганизации контрразведывательных структур, поэтому реформирование данного ведомства было по большей части обусловлено субъективными взглядами на него представителей новой власти. В итоге весной 1918 года в РСФСР было создано сразу несколько контрразведывательных служб под эгидой Народного комиссариата по военным делам, Высшего военного совета и Всероссийского Главного штаба[450]. Эти органы во многом были построены на основе и по принципам дореволюционных учреждений, поэтому не принимали активного участия в «красном» терроре.

В сентябре 1918 года после образования Революционного военного совета республики[451] эти службы были объединены в Военный контроль РВСР. Несмотря на то, что цель данного органа заключалась лишь в «обнаружении и пресечении деятельности иностранных военных шпионов, а также организаций и лиц, деятельность которых, преследуя враждебные интересы иностранных государств, направляется во вред военным интересам России», Военный контроль на Южном фронте имел и некоторые репрессивные функции. В частности, на него возлагалась слежка за военными специалистами, с тем чтобы «в случае измены или предательства со стороны кого-либо из этих подчиненных должны быть немедленно приняты меры к аресту членов его семьи»[452].

Отчасти это могло быть связано с циркулярным письмом Центрального комитета партии большевиков, содержавшим следующее постановление: «Нужно железной рукой заставить командный состав, высший и низший, выполнять боевые приказы ценою каких угодно средств. Не нужно останавливаться ни перед какими жертвами для достижения тех высоких задач, которые сейчас возложены на Красную Армию в особенности на Южном фронте. Красный террор сейчас обязательнее, чем где бы то ни было и когда бы то ни было, на Южном фронте — не только против прямых изменников и саботажников, но и против всех трусов, шкурников, попустителей и укрывателей. Ни одно преступление против дисциплины и революционного воинского духа не должно оставаться безнаказанным»[453]. Тем не менее масштабы данной деятельности были сравнительно невелики. Перелом произошел в конце 1918 года, когда члены Президиума ВЧК инициировали кампанию по дискредитации Военконтроля и передаче его функций региональным Чрезвычайным комиссиям.

Для урегулирования возникшего конфликта на Южный фронт была направлена специальная комиссия во главе с М. Я. Лацисом[454], в результате работы которой был сделан вывод о низкой эффективности местного отдела контрразведки РВСР[455] и необходимости его объединения с армейскими и фронтовыми ЧК для повышения качества контршпионских мероприятий. Тем не менее историк А. А. Зданович доказал, что эксперимент по слиянию этих учреждений на Юге России был проведен с серьезными ошибками и недостатками, поэтому выработанные в его ходе формы и методы реорганизации не отвечали объективным потребностям военно-контрольной службы[456].

Несмотря на протесты начальника контрразведки Южного фронта Е. А. Трифонова и многих видных сотрудников РВСР, после долгих ведомственных споров в начале февраля 1919 года было утверждено «Положение об Особых отделах при ВЧК», задача которых сводилась к «борьбе контрреволюцией и шпионажем в армии и на флоте». В структуре Особых отделов были организованы так называемые тройки, обладавшие правом вынесения внесудебных решений (вплоть до расстрела)[457]. При этом Особые отделы на Южном фронте «действовали без всякой связи между собой»[458].

К тому же после создания Особотделов в феврале 1919 года в РСФСР была ликвидирована контрольно-ревизионная коллегия, осуществлявшая контроль над деятельностью органов ВЧК с ноября 1918 года[459]. Как следствие масштабы их репрессивной деятельности были неподконтрольны центральной администрации, что и повлекло за собой развертывание широкой волны красного террора на Юге России.

* * *

Изучение истории участия контрразведывательных служб противоборствующих сторон в массовом терроре было бы неполным без рассмотрения деятельности органов военной контрразведки партизан-махновцев. Несмотря на то, что сторонники Н. И. Махно были против создания ЧК, ассоциировавшихся с дореволюционными охранными отделениями[460], они оказались вынуждены сформировать собственные органы безопасности.

Этот шаг стал своеобразным подтверждением тезиса начальника контрразведки Петроградского военного округа Н. Д. Миронова о том, что «ни один режим — от самодержавного до анархического — не может не заботиться о самосохранении»[461]. Однако отсутствие у руководителей движения четких представлений о современных организационных формах борьбы со шпионажем способствовало превращению контрразведки в практически независимый орган, не контролируемый руководством.

Структура повстанческой контршпионской службы была предельно проста — руководство ей осуществлял оперативный отдел штаба повстанческой армии, а местные КРО находились при штабах отдельных воинских частей и в занятых городах. Военно-контрольная служба делилась на тыловую и полевую контрразведки, в задачи которой входило выполнение контрольно-пропускных функций в занятых махновцами районах[462].

Помимо военной контрразведки существовало гражданское отделение одноименной службы, выполнявшее функции политического сыска. Данная организация не была замечена в широком применении репрессий, но, по признанию самого Махно, этому органу были даны почти неограниченные полномочия на захваченных территориях[463]. А поскольку «политические заговоры на восстание разоблачались в своем большинстве прежде, чем они созревали»[464], можно с уверенностью говорить о регулярных чистках, проводившихся ее сотрудниками в рядах махновцев.

При этом помощь в обнаружении заговорщиков оказывали не только и не столько штатные агенты, сколько добровольцы, не получавшие жалованья за свои донесения и работавшие «скорее по призванию». Основную массу таких помощников составляли старики, женщины и дети от 14 до 15 лет[465]. Что же до военной контрразведки, то, по воспоминаниям лидеров анархического движения, ее осведомителем был каждый десятый боец в армии Н. И. Махно.

Создание столь обширной агентурной сети свидетельствует о наличии у основателей военно-контрольной службы определенных познаний о принципах работы соответствующих учреждений. Отчасти это подтверждается М. Кубаниным, по свидетельству которого в архивных документах ВЦИК содержатся сведения об организации А. Черняком (одним из наиболее активных махновских контрразведчиков) органов по борьбе со шпионажем на Юго-Западном фронте еще в начале 1918 года. А сторонники Черняка, прибывшие в распоряжение Н. И. Махно, «имели до того большой стаж в области контрразведки»[466]. Последнее утверждение вызывает некоторые сомнения, поскольку исследователь выдвигает его без каких-либо ссылок на источники, но факты косвенно подтверждают правоту автора.

Созданная при участии А. Черняка, Я. Глагзона и К. Ковалевича контрразведка не была механически скопирована ни с Особых отделов, ни с белогвардейских контршпионских ведомств, а скорее представляла собой творчески переработанный вариант военно-контрольной службы Российской империи, адаптированный к условиям партизанской войны. Однако в любом случае на начальном этапе развития движения Н. И. Махно, когда закладывались основы контрразведывательной службы, органы по борьбе со шпионажем не испытывали влияния указанных лиц.

Первые контршпионские операции были проведены махновцами еще в 1918 году в период немецкой интервенции на Украине и имели антигерманскую направленность. Именно к этому периоду относится начало террора по отношению к мирному населению, поскольку гражданские немцы стали расстреливаться махновцами по обвинению в шпионаже наравне с выявленными военными агентами. Отчасти для выполнения этого вида деятельности контрразведка была превращена в орган внесудебной юстиции, самостоятельно проводивший следствие, выносивший приговоры и приводивший их в исполнение[467]. Так военный контроль стал полностью автономным.

Несмотря на то, что в 1919 году было принято решение о создании комиссии «в целях разъяснения и улаживания всякого рода нареканий и недоразумений, с одной стороны, и контрразведывательными органами, с другой», местные отделения военно-контрольной службы, например в Мариуполе и Бердянске, оказались абсолютно независимы, получив почти неограниченные полномочия. Для утверждения смертного приговора, вынесенного контрразведкой, требовалось лишь одобрение соответствующих действий командиром воинской части махновской армии. При этом попустительство самого Н. И. Махно, нередко поощрявшего террористические акции по отношению к офицерам ВСЮР, «буржуям» и сотрудникам деникинских спецслужб, а в каждом красноармейце видевшего шпиона[468], во многом благоприятствовало развертыванию «черного» террора. По свидетельству очевидцев, в анархической контрразведке допускались «расстрелы, избиения совершенно невинных людей», и она «была ужасом» даже для сторонников Махно[469].

* * *

Ошибки, допущенные в процессе оформления организационно-штатной структуры военно-политических контрразведок противоборствующих сторон спровоцировали их трансформацию из контршпионского в террористическое учреждение. Другой важной причиной такого превращения были особенности кадровой политики противников при комплектовании данных учреждений.

Трансформация службы военной контрразведки в военно-политическую требовала привлечения к ведению данной деятельности как специалистов по борьбе со шпионажем, так и опытных работников политической полиции. Однако многие лидеры антибольшевистского движения на Юге России, среди которых был и А. И. Деникин, не доверяли бывшим жандармам и старались не привлекать их на службу[470].

В органы контрразведки стали проникать авантюристы и мошенники, не имевшие ни опыта агентурной работы, ни устойчивых моральных принципов. Они шли в контрразведку с целью наживы и грабежа, часто занимаясь фабрикацией дел, вымогательством, хищением денежных средств и реквизициями у местного населения, нередко сопровождавшимися расстрелами[471].

При этом оплата услуг контрразведчиков не соответствовала сложности их работы, а постоянные задержки выплат жалованья привели к тотальному уходу опытных контршпионских работников со службы.

Редким исключением в этом отношении были органы военного управления на Черноморском побережье Кубани, где «на кадровые должности были назначены опытные чины прежней жандармерии и полиции»[472]. Но даже несмотря на это, «то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена Средневековья»[473].

Воспоминания участников антибольшевистской борьбы на Юге России полны весьма нелестных отзывов о работе контрразведывательных служб ВСЮР. В частности, вот мнение В. В. Шульгина: «Про „контрразведку“ я не могу рассказать многого… Я не был в достаточном курсе дела. Но общее у меня сложилось впечатление, что если бы ее совсем не было в Добр[овольческой] Армии, то было бы лучше», «контрразведка быстро обросла маньяками, мошенниками и бандитами, среди которых большевистские агенты плавали, как у себя дома. Порядочные люди попадали в контрразведку не густо»[474]. По словам П. Н. Врангеля, «произвол и злоупотребления чинов государственной стражи, многочисленных органов контрразведки и уголовно-розыскного дела стали обычным явлением».

А вот какую характеристику сотрудникам крымских органов по борьбе со шпионажем дал генерал Я. А. Слащов: «Полковник Кирпичников, личность крайне темная, так же темно был убит за каким-то темным делом темными личностями из белых же. Полковник Астраханцев, личность тоже достаточно темная, в момент одесской эвакуации уехал из Крыма с казенными деньгами будто бы в Новороссийск с докладом, а на самом деле, скупив валюту, бежал за границу»[475]. Г. Я. Виллиам был еще резче: «деникинская контрразведка представляла собой […] что-то ни с чем несообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное»[476].

С последним нельзя не согласиться, учитывая, что пьянство действительно было сильно развито среди работников военного контроля, а их методы дознания трудно назвать гуманными. К примеру, согласно мемуарам члена Сочинского Окружного исполкома Н. В. Вороновича, при попытке предотвращения делегатского съезда крестьян Черноморской губернии деникинские борцы со шпионажем применяли весьма своеобразные средства получения информации: «Один делегат Новороссийского и два делегата Сочинского округов были арестованы чинами контрразведки и подверглись жестокой порке шомполами, так как отказались выдать имена организаторов съезда и назвать деревню, в которой он был назначен»[477].

Ввиду приведенных фактов в августе 1919 года о работе контрразведки был сделан неутешительный вывод: «Личный состав в большинстве случаев был совершенно несоответствующий, теперь начинает улучшаться, но и сейчас имеет много совершенно неподготовленных к работе в контрразведке»[478].

Мало того, нередко сотрудники военно-контрольной службы оказывались советскими шпионами. К примеру, это было актуально для контрразведывательных органов антибольшевистского движения на Кубани: «Коммунисты, под видом мелких агентов контрразведки, государственной стражи и поставщиков интендантства, проникли во все штабы и знали все секреты Добрармии, информируя своих московских товарищей о всем происходящем в тылу и прифронтовой полосе. В этом я имел возможность убедиться летом 1920 года во время моего кратковременного пребывания в занятом большевиками Сочи, где один из таких агентов смеясь рассказывал мне, как он служил в Добровольческой контрразведке, благодаря чему имел возможность подробно сообщать о составе, численности и расположении Деникинских войск»[479].

Мариупольский чекист Кокута устроился на работу в военный контроль ВСЮР в качестве фотографа, что позволяло ему снабжать советских «особистов» фотографиями вражеских агентов. Благодаря его деятельности было раскрыто более 60 шпионов и диверсантов[480]. Как говорится, комментарии излишни.

* * *

Что касается сотрудников советских Особых отделов на Юге, то, по словам М. Я. Лациса, там служили «чекисты, которых выбрасывали из центрального аппарата ВЧК как малоспособных и малонадежных»[481]. К тому же после объединения подразделений Военконтроля с Чрезвычайными комиссиями из образованных органов были исключены «примазавшиеся элементы»[482] — в основном опытные военспецы.

Штаты ЧК формировались преимущественно по классовому принципу с категорическим отрицанием преемственности кадров прежних спецслужб, а главным требованием, предъявляемым к сотрудникам, была партийная благонадежность, а не профессионализм[483]. Например, начальниками армейских Особых отделов на Юге были: Б. А. Бреслав (большевик с 1907 года), Н. А. Скрыпник (большевик с 1897 года), С. Е. Богров (большевик с 1901 года), В. Н. Манцев (большевик с 1906 года), К. И. Ландер (большевик с 1905 года) и др.[484]

По словам О. М. Санковской, «чекисты отказались от дальнейшего использования многих опытных уже контрразведчиков. В связи с этим нарушалась преемственность, в том числе и в использовании специфических методов и тактических приемов борьбы со шпионажем. Данное обстоятельство не лучшим образом сказалось на эффективности противодействия белогвардейским и иностранным спецслужбам. Контрразведка, как правильно организованная и сориентированная система работы, основанная, прежде всего, на активном применении агентурных методов, отошла на задний план»[485].

Это подтверждалось и самими чекистами, по воспоминаниям которых, «работа особого отдела строилась вначале главным образом на устных заявлениях да на письмах трудящихся»[486]. К тому же получение информации о работе вражеской агентуры в Красной Армии было затруднено и объективными факторами — перлюстрация корреспонденции после создания Особых отделов осталась в компетенции РВСР, поскольку ее ведение регулировалось «Положением о военной цензуре» от 23 декабря 1918 года[487]. А отсутствие четкого взаимодействия между региональными отделениями ВЧК и Реввоенсовета ограничивало возможности «особистов» в области контрразведывательной работы. К слову, белогвардейские спецслужбы на Юге России таких проблем не испытывали, так как цензурный контроль находился в ведении контрразведки ВСЮР[488].

Важным являлся и вопрос об уровне подготовки чекистов. До июля 1919 года инструкторские курсы при ВЧК обучали будущих работников комиссий всего за 3 недели, а контрразведка отсутствовала в учебном плане до окончания Гражданской войны. При этом штатная численность Особых отделов постоянно повышалась, и они испытывали дефицит опытных сотрудников. К примеру, кадровый состав Особого отдела армии за годы Гражданской войны вырос с 32 до 67 человек, что вынуждало чекистское руководство прибегать к методу партийных мобилизаций для укомплектования отделов согласно штатам[489]. Схожие проблемы испытывали не только чекисты Юга России, но даже их столичные коллеги[490].

В результате, по утверждению делегатов съезда начальников Особых отделов, прошедшего в декабре 1919 года, в чекистские органы в армии и на флоте попали люди, не способные в них работать[491]. Отсутствие у них знаний и опыта в области агентурной деятельности привело к использованию в повседневной работе единственного доступного им метода выявления и пресечения преступлений — репрессий.

* * *

Подобная ситуация наблюдалась и в контрразведывательных органах повстанческой армии Н. И. Махно. Сотрудники службы по борьбе со шпионажем набирались согласно их политическим воззрениям, а не опыту соответствующей работы. К тому же должности начальников военно-контрольных учреждений были выборными: так, на службе в контрразведке оказались токарь Л. Голик, кузнец Н. Воробьев, парикмахер М. Чередняк, рабочий Ф. Глущенко, крестьянин Г. Василевский и др.

Однако такие исследователи, как В. Азаров, полагают, что эти лица обладали определенными познаниями в области контрразведывательной работы, полученными в период их участия в дореволюционном анархическом терроре, апеллируя к наличию в махновщине террористическо-экспроприаторских традиций[492]. То есть сведение контрразведывательной деятельности в рядах повстанцев к физическому устранению вражеских агентов и реквизициям денежных средств у буржуазии вовсе не требовало наличия у сотрудников военно-контрольных органов глубоких познаний в сфере агентурной работы. Контрразведчикам-анархистам было достаточно владеть простейшими навыками обнаружения и выявления идеологических противников Н. И. Махно. По свидетельству бессменного начальника штаба махновцев В. Ф. Белаша, контрразведке оставалось только аккуратно выполнять любые поручения батьки[493].

Именно подобное отношение к контрразведывательным органам позволило привлекать к столь важной деятельности упомянутых лиц, которых украинский исследователь В. Н. Чоп называл «личностями социального дна». Эти люди не имели ни малейшего представления о тонкостях агентурной и контрразведывательной работы и, обладая беспрецедентно широкими полномочиями, сосредоточились не на противодействии шпионажу и диверсиям, а на грабеже.

К тому же сотрудникам контрразведки часто приходилось выполнять задачи, никак не связанные с их обязанностями: организовывать диверсионные акты в тылу противника, закупать медикаменты для армии и т. д. В остальном работа КРО по большей части сводилась к насильственным действиям по отношению как к прямым противникам, так и к местному населению. В таких условиях вряд ли можно говорить о систематической борьбе с вражеским шпионажем.

Одним из редких случаев исполнения контрразведчиками-анархистами своих непосредственных задач являлся арест и расстрел коммуниста Е. Полонского и нескольких его сообщников, готовивших покушение на Н. И. Махно[494]. Вот как это случай описан в документах партизанского военного контроля: «По постановлению военно-полевой контрразведки, утвержденному командирами Донецкого и 3-го Екатеринославского корпусов, расстреляны приехавшие под видом болезни из Никополя: 1) командир 3-го Крымского повстанческого полка, ныне Стального кавалерийского, Полонский; 2) бывший большевистский инспектор, засевший в упомянутый полк и разлагающий движение, адъютант Полонского, подпоручик Семенченко; 3) бывший председатель трибунала при Екатеринославском полку Вайнер и 4) сожительница Полонского — актриса, взявшая на себя отравить батьку Махно. Основание расстрела: протокол контрразведки от 2 декабря 4 часа дня 1919 года»[495].

Немаловажно, что исполнение приговора прошло в форме ночного убийства, а это, безусловно, не добавило контрразведчикам популярности. Подобные акции обычно угнетающе действуют на войска и население, внушая страх и недоверие к органам безопасности, а значит, лишая их поддержки агентов-добровольцев. Профессиональные работники военного контроля, конечно, учли бы эту ошибку, но таких сотрудников в распоряжении Н. И. Махно попросту не было. В результате негативный опыт «дела Полонского» был повторен в ноябре 1920 года, когда контрразведкой были расстреляны семеро чекистов под руководством Ф. Мартынова, посланные из Харькова с целью «разложить махновщину изнутри, а в случае неудачи — террористическими актами снять отдельных ее руководителей»[496].

При этом, по данным О. И. Капчинского, в рядах сторонников Н. И. Махно в течение 1919 и 1920 годов действовали по меньшей мере 2 глубоко законспирированных советских агента: М. Спектор (Бойченко) и П. Сидоров-Шестеркин. Оба не были обнаружены органами безопасности анархистов и сыграли немаловажную роль в конечном разгроме партизанского движения. Так непрофессионализм контрразведчиков и скатывание к «черному» террору оказались одной из причин поражения махновцев.

* * *

Немаловажную роль в нарастании репрессивной составляющей в работе контрразведок сыграла и психологическая подоплека данного вида деятельности.

В частности, многие работники местных ЧК отличались мессианским самосознанием: «У нас новая мораль. Наша гуманность абсолютна, ибо в ее основе славные идеалы разрушения всякого насилия и гнета. Нам все дозволено, ибо мы первые в мире подняли меч не ради закрепощения и подавления, но во имя всеобщей свободы и освобождения от рабства»[497]. Такая точка зрения далеко не одобрялась чекистским руководством. К примеру, вот высказывание М. Я. Лациса по данному поводу: «Как бы честен ни был человек и каким бы кристально чистым сердцем он ни обладал, работа Чрезвычайных комиссий, производящаяся при почти неограниченных правах и протекавшая в условиях, исключительно действующих на нервную систему, дает себя знать»[498]. Ощущение безнаказанности открывало в чекистах низменные стороны натуры, поэтому к мирному населению в годы Гражданской войны ими часто применялись жестокие карательные меры.

Схожие проблемы испытывали и контрразведчики в белогвардейском лагере: усталость от мировой войны, бытовая изнанка боевого героизма и внутренние противоречия антибольшевистского лагеря выразились в так называемом белом терроре на Юге[499]. Кроме того, свою роль сыграло и желание отомстить большевикам и махновцам за расстрелы своих сослуживцев… К примеру, в одной только Одессе летом 1919 года «за службу в добровольческой контрразведке» были казнены 7 человек[500]. По словам историка Н. А. Почешхова, «для многих определяющим стал принцип „кровь за кровь“, „око за око“. […] Достаточно было произвести плохое впечатление на офицера, агента контрразведки, какого-нибудь члена государственной стражи, как судьба этого человека была решена»[501].

Заключение

События 1917 года разделили не только российское общество и государство, но и внесли раскол в каждый конкретный элемент этих структур. Как следствие революционные потрясения открыли новую страницу в истории отечественных органов государственной безопасности.

Даже поверхностное сравнение спецслужб России до и после 1917 года демонстрирует серьезные различия, а при их детальном сопоставлении напрашивается вывод о коренной внутренней и внешней перестройке силовых ведомств по борьбе со шпионажем. Главный вопрос в данном случае состоит в том, оказала ли эта реорганизация позитивное или негативное влияние на отечественные органы госбезопасности.

Проведенное исследование позволяет прийти к заключению, что раскол страны на несколько противоборствующих лагерей, каждый из которых представлял собой самодостаточный военно-политический конструкт, дал спецслужбам возможность на практике проверить эффективность различных методов и средств противодействия агентурной разведке. То есть противостояние контрразведывательных органов антибольшевистского движения и советской власти представляло собой не что иное, как борьбу конкурирующих между собой тенденций развития контршпионских ведомств, в различной степени реализованных по разные стороны фронта.

При этом важно отметить, что военно-контрольные службы красных и белых были качественно новыми органами государственной безопасности, объединявшими в себе функции политического сыска и контрразведки, что оказало влияние на их основные элементы: организационно-штатную структуру, нормативно-правовую базу и кадровый состав.

Формирование подобных ведомств являлось первым шагом на пути создания единого органа внутренней безопасности, объединяющего в себе функции сразу нескольких ведомств, что позволяет производить диверсифицированную агентурную работу по поддержанию в стране стабильного государственного и общественного устройства.

Исходя из этого период революций и Гражданской войны можно счесть вполне позитивным для развития российской службы военной контрразведки благодаря сделанным в эти годы шагам по превращению существовавших специальных служб в более сложные образования, органично встроенные в отечественную систему государственного управления.

Созданные после 1920 года органы госбезопасности являлись логическим продолжением предшествующих спецслужб и отличались достаточно высокой степенью эффективности.

Список сокращений

ВВП — Всероссийское Временное правительство

ВВС — Высший военный совет

ВГШ — Всероссийский Главный штаб

ВК (Военконтроль) — Военный контроль

ВКП — Военно-контрольный пункт

ВПСО — Временное правительство Северной области

ВРБ — Военно-регистрационное бюро

ВРК — Военно-революционный комитет

ВРС — Военно-регистрационная служба

ВСО — Военно-статистический отдел

ВСЮР — Вооруженные силы Юга России

ВУСО — Верховное управление Северной области

ВЦИК — Всероссийский центральный исполнительный комитет

ВЧК — Всероссийская чрезвычайная комиссия

ГЖУ — Губернское жандармское управление

ГУГШ — Главное управление Генерального штаба

ДП — Департамент полиции

Комуч — Комитет членов Учредительного собрания

КРБ — Контрразведывательное бюро

КРО — Контрразведывательное отделение

КРП — Контрразведывательный пункт

МВД — Министерство внутренних дел

МГШ — Морской Генеральный штаб

Наркомвоен — Народный комиссариат по военным делам

ОБШ — Отделение по борьбе со шпионством

ОВК — Отдел военного контроля

ОКЖ — Отдельный корпус жандармов

Петросовет — Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов

РВСР — Революционный военный совет республики

РКП(б) — Российская коммунистическая партия (большевиков)

РСДРП(б) — Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков)

РСФСР — Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика

СВК — Союзный военный контроль

СибОС — Сибирский областной совет.

Совет РСД (Совдеп) — Совет рабочих и солдатских депутатов

ТВД — театр военных действий

ЦК — Центральный комитет

ЧК — Чрезвычайная комиссия

Именной указатель

Аверченко Т. Д. — из крестьян, в марте 1917 года вступил в партию большевиков. В сентябре 1917 года избран членом Мурманского Совета рабочих и солдатских депутатов, председателем Мурманского ревкома.

Аладьин А. Ф. — общественный и политический деятель, депутат I Государственной думы, корреспондент газет «Биржевые ведомости» и «Новое время». В годы 1-й мировой войны получил звание лейтенанта британской армии. После Февральской революции назначен консультантом Ставки, участник Корниловского мятежа. Примкнул к антибольшевистскому движению, затем эмигрировал.

Алексеев М. Н. — военный деятель, генерал-адъютант. Начальник штаба Юго-Западного фронта, командующий Северо-Западным фронтом, начальник штаба Верховного Главнокомандующего. В 1917 году — Верховный главнокомандующий. Участник антибольшевистской борьбы на Юге России. Умер в 1918 году в Екатеринодаре.

Антонов П. П. — писарь комендантской команды, член военной организации, готовившей восстание в Мурманске. Арестован контрразведкой в декабре 1919 года.

Аралов С. И. — военный и политический деятель, большевик с 1918 года. Участник 1-й мировой войны. В годы Гражданской войны — военный комиссар полевого штаба РВСР, начальник Разведуправления РВСР. В дальнейшем — член Реввоенсовета 12-й и 14-й армий.

Арнольдов В. Н. — подполковник, участник 1-й мировой войны, помощник начальника отделения генерал-квартирмейстера штаба Юго-Западного фронта. В годы Гражданской войны — сотрудник штаба войск Новороссийской области (ВСЮР), в дальнейшем — начальник Центрального разведывательного пункта при штабе войск Новороссийской области в Одессе.

Асмус Н. Н. — из рабочих, поручик. Большевик, участник трех российских революций. Делегат I Всероссийского Съезда Советов. После октября 1917 года — комиссар и начальник КРО Петроградского военного округа.

Батюшин Н. С. — из дворян, генерал-майор, участник 1-й мировой войны. Начальник разведывательного отделения штаба Северо-Западного фронта, генерал для поручений при Главнокомандующем армиями Северного фронта, глава комиссии по борьбе со шпионажем при штабе Северного фронта. Участник антибольшевистской борьбы на Кавказе. Эмигрировал в Европу, умер в 1957 году в Бельгии.

Беляев М. А. — из дворян, генерал от инфантерии, участник Русско-японской и 1-й мировой войн. Делопроизводитель в разведывательном отделении Главного управления Генерального штаба, начальник Генерального штаба Русской армии, помощник военного министра. После Февральской революции — военный министр, в 1918 году арестован и расстрелян органами ЧК.

Блюмкин Я. Г. — член партии левых эсеров, начальник контрразведывательного отдела ВЧК в июне — начале июля 1918 года. Принял участие в убийстве немецкого посла в РСФСР графа В. Мирбаха, после чего бежал на Украину. Амнистирован в апреле 1919 года, с 1923 года — агент внешней разведки ОГПУ. Расстрелян в ноябре 1929 года «за измену делу пролетарской революции».

Богров С. Е. — чекист, член РСДРП с 1901 года, начальник Особого отдела 9-й армии.

Бондарев В. К. — флагманский обер-аудитор, сотрудник Мурманского особого морского контрразведывательного пункта в 1917 году.

Бонч-Бруевич М. Д. — из дворян, генерал-майор, участник 1-й мировой войны. Генерал-квартирмейстер штаба 3-й армии и штаба армий Западного фронта, начальник штаба армий Северного фронта. После Февральской революции — член исполкома Псковского Совдепа, командующий Северным фронтом. Добровольно вступил в Красную Армию, назначен руководителем Высшего военного совета, начальником полевого штаба РВСР. Умер 3 августа 1956 года в Москве.

Бреслав Б.А. — из рабочих, член РСДРП с 1903 года. В период Октябрьской революции — комиссар 7-го сводного Кронштадтского отряда. В годы Гражданской войны — председатель Московской ЧК, начальник Особых отделов 3-й и 12-й армий.

Василевский Г. С. — из крестьян, анархист-коммунист с 1910 г., участник махновского движения. Адъютант Н. И. Махно, сотрудник контрразведки бригады Махно, член Комиссии антимахновских дел. Убит в бою с красными в январе 1921 г.

Воробьев Н. — из семьи рабочего-кузнеца, с 1919 года — член союза анархистов Гуляйпольского района. Активный террорист, помощник начальника контрразведки повстанческой армии Н. И. Махно.

Воронович Н. В. — член Сочинского Окружного исполкома в годы Гражданской войны.

Веселаго Г. М. — старший лейтенант, офицер оперативной части штаба Черноморского флота. С октября 1917 года — исполняющий обязанности начальника штаба Мурманского укрепленного района. Впоследствии — управляющий делами Мурманского краевого Совета. С августа 1919 года в белых войсках Восточного фронта. Эмигрировал в Мексику, затем в США.

Волков М. Ф. — комиссар флотилии Северного Ледовитого океана в 1917–1918 годах. В 1919 году арестован белогвардейской контрразведкой.

Воронцов И. А. — чекист, помощник комиссара по уголовно-следственным делам в Москве, начальник Особых отделов 6-й и 14-й армий. Расстрелян в 1937 году.

Волькенштейн А. М. — юрист, с июня по июль 1917 года — начальник КРО штаба Петроградского военного округа.

Врангель П. Н. — из дворян, генерал-майор, участник 1-й мировой войны. Командовал 1-м Нерчинским полком Забайкальского казачьего войска, 1-й бригадой Уссурийской конной дивизии, Сводным кавалерийским корпусом. Участник антибольшевистской борьбы на Юге России, командующий Кавказской армией ВСЮР, командующий Добровольческой армией. В дальнейшем — главнокомандующий ВСЮР. Эмигрировал из Крыма в Константинополь, один из основателей Русского общевоинского союза. Умер 22 апреля 1928 года в Брюсселе.

Глагзон Я. — сотрудник махновской контрразведки.

Глущенко Ф. — рабочий, с 1917 г. — контрразведчик Повстанческой армии Н. И. Махно. С 1920 г. — агент ЧК, расстрелян махновцами.

Голик А. — рабочий-токарь. Анархист-коммунист с 1917 года, участник махновского движения с конца 1918 года. Начальник разведки Повстанческой армии Махно. Убит 30 ноября 1920 года в бою с красными в Мелитопольском уезде.

Грасс В. Д. — участник 1-й мировой войны, член партии большевиков с 1918 года. В 1919 году — солдат Мурманской комендантской команды, руководитель военной организации, готовившей восстание в Мурманске. Арестован белогвардейской контрразведкой в декабре 1919 года.

Гучков А. И. — общественно-политический и военный деятель, участник Англо-бурской и Русско-японской войн. Лидер «Союза 17 октября», депутат III Государственной думы, военный и морской министр Временного правительства, в дальнейшем — один из организаторов Добровольческой армии. По распоряжению А. И. Деникина уехал во Францию.

Данилевич В. А. — служащая английской контрразведки, затем — контрразведки антибольшевистской Северной области, погибла во время Мурманского восстания в феврале 1920 года.

Данилов Ю. Н. — из дворян, генерал от инфантерии. Генерал-квартирмейстер штаба Верховного главнокомандующего, командир 25-го армейского корпуса, начальник штаба Северного фронта. При Временном правительстве — командующий 5-й армией. Участник антибольшевистской борьбы на Юге России — начальник военного управления ВСЮР. Эмигрировал во Францию.

Дель-Стротер Э. Г. — капитан британской армии, сотрудник Союзного военно-контрольного бюро на Севере России, в феврале 1919 года назначен начальником Военно-цензурного отделения, главный цензор.

Деникин А. И. — генерал, один из руководителей антибольшевистского движения, участник Русско-японской и 1-й мировой войн. Генерал-квартирмейстер 8-й армии А. А. Брусилова, командир 17-го пехотного полка. В 1917 году — командующий Юго-Западным фронтом, осенью 1918 года — Главнокомандующий Вооруженными Силами Юга России и заместитель Верховного правителя России А. В. Колчака. В апреле 1920 года эмигрировал во Францию, затем в США.

Дзержинский Ф. Э. — военный и политический деятель, член ЦК РСДРП(б), член Президиума ВЦИК. Глава Петроградского Военно-революционного комитета, основатель и первый руководитель Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности (ВЧК). Председатель Комитета обороны Москвы, народный комиссар внутренних дел РСФСР, председатель Высшего совета народного хозяйства. Умер 20 июля 1926 года.

Духонин Н. Н. — из дворян, генерал-майор. Командир 165-го пехотного Луцкого полка, генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта. После Февральской революции — начальник штаба армий Западного фронта, начальник штаба Верховного Главнокомандующего. Убит солдатами в 1917 году.

Евсеев Д. Г. — из рабочих, политический и военный деятель, член РСДРП с 1910 года. Член Президиума Иваново-Вознесенского Совета рабочих депутатов, член Петроградского Военно-революционного комитета, работник Коллегии ВЧК. Инициатор создания корпуса войск ВЧК, первый начальник Инструкторских курсов при ВЧК. Умер 13 февраля 1942 года в Ташкенте.

Жилинский Я. Г. — из дворян, участник испано-американской и 1-й мировой войн, генерал от кавалерии. Начальник 14-й кавалерийской дивизии, глава Генерального штаба, варшавский генерал-губернатор. В 1915–1916 годах— представитель русского командования в Союзном совета во Франции. Арестован и растерял в 1918 году.

Житков А. А. — прапорщик, член партии эсеров. С февраля по июнь 1917 года — начальник Беломорского КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана.

Завойко В. С. — крупный помещик и предприниматель, уездный предводитель дворянства в Подольской губернии. Летом 1917 года добровольцем поступил в Кабардинский полк, ординарец генерала Л. Г. Корнилова. Эмигрировал в Лондон.

Кедров М. С. — военный и политический деятель, по образованию врач, член РСДРП с 1902 года. Член Военной организации при ЦК РСДРП(б), редактор газеты «Солдатская правда». С мая по сентябрь 1918 года — командующий Северо-Восточным участком отрядов «завесы», глава Архангельской губернской ЧК В дальнейшем — начальник Военного и Особого отделов ВЧК, особоуполномоченный ВЧК в Вологде. Расстрелян в октябре 1941 года.

Кемп Т. У. — контр-адмирал британского военно-морского флота. В годы 1-й мировой войны командовал союзной эскадрой в северных русских водах. Главный британский морской начальник на Белом море в 1915–1919 годах, один из организаторов интервенции на Севере, где находился до 30 октября 1918 года.

Керенский А. Ф. — юрист, депутат IV Государственной думы, трудовик, затем эсер. В 1917 году заместитель председателя Петросовета, министр юстиции, затем военный и морской министр, с июля — председатель Временного правительства. В июне 1918 года выехал за рубеж, жил во Франции и США, где и умер.

Кетлинский К. Ф. — контр-адмирал, участник обороны Порт-Артура, преподаватель Николаевской Морской академии. В годы 1-й мировой войны — флаг-капитан по оперативной части штаба Черноморского флота, затем — командир крейсера «Аскольд». С 1917 года — начальник Мурманского укрепленного района. Убит в Мурманске 28 января 1918 года.

Ковалевич К. — сотрудник махновской контрразведки.

Колчак А. В. — русский адмирал, один из руководителей антибольшевистского движения. 18 ноября 1918 года в результате переворота установил военную диктатуру в Сибири, на Урале и Дальнем Востоке. Принял титул Верховного правителя Российского государства. После поражения его армии в январе 1920 года арестован и впоследствии расстрелян по решению Иркутского ВРК.

Корнилов Л. Г. — генерал от инфантерии, участник Русско-японской и 1-й мировой войн, в июле — августе 1917 года — верховный главнокомандующий Русской армией. Арестован Временным правительством по обвинению в контрреволюционном перевороте, в ноябре 1917 года бежал на Дон, где возглавил Добровольческую армию.

Коробов Г. — агент Мурманского контрразведывательного пункта в 1918 году.

Костанди Л. В. — полковник Генерального штаба, участник 1-й мировой войны. Служил в штабе вооруженных сил антибольшевистской Северной области, затем возглавил Мурманский военный отдел. При сдаче Архангельска оставлен командующим войсками Архангельского военного округа, в марте 1920 года арестован и впоследствии расстрелян.

Курлов П. Г. — генерал-лейтенант, из дворян. Помощник начальника Двинского военного округа, особоуполномоченный по гражданскому управлению Прибалтийского края, в 1916 году — товарищ министра внутренних дел.

Ландер К. И. — военный и политический деятель, по профессии учитель, член РСДРП с 1905 года. В 1917 году председатель Военно-революционного комитета Западного фронта. Нарком государственного контроля РСФСР, особоуполномоченный ВЧК на Северном Кавказе, начальник Особого отдела Кавказского фронта. Умер в 1937 году.

Лацис (Судрабс) М. И. — из латышских крестьян, военный и политический деятель. Руководитель Бюро комиссаров при Петроградском ВРК, член Коллегии ВЧК и глава отдела по борьбе с контрреволюцией, председатель ЧК Восточного фронта и Всеукраинской ЧК. Расстрелян в феврале 1938 года.

Ленин (Ульянов) В. И. — общественно-политический деятель, лидер РСДРП(б). Обвинен контрразведкой Временного правительства в шпионаже в пользу Германии. После Октябрьской революции — председатель Совета народных комиссаров.

Лукомский А. С. — генерал-лейтенант, участник 1-й мировой войны. Командир 32-й пехотной дивизии, генерал-квартирмейстер Ставки Верховного Главнокомандующего. После Февральской революции — начальник штаба Верховного главнокомандующего, арестован за участие в «Корниловском мятеже». Участник антибольшевистской борьбы на Юге России — помощник командующего Добровольческой армией, начальник Военного управления ВСЮР, председатель Особого совещания, затем — глава правительства при командующем ВСЮР. После окончания Гражданской войны эмигрировал во Францию, умер 25 января 1939 года в Париже.

Луцкий А. Н. — военный деятель, участник русско-японской и 1-й мировой войн. С1916 года — сотрудник разведывательного отделения штаба Иркутского военного округа, в 1917 году — помощник начальника КРО и председатель Совета военных депутатов Иркутского военного округа, в дальнейшем — Харбинского контрразведывательного пункта, член Военного Совета Приморского правительства. Предположительно убит японскими интервентами в мае 1920 года.

Львов Г. Е. — князь, крупный помещик. Депутат I Государственной думы, глава двух первых составов Временного правительства и министр внутренних дел. В октябре 1918 года эмигрировал в США, затем жил в Париже.

Манцев В. Н. — чекист, заместитель председателя Московской ЧК, с конца 1919 года — начальник Особого отдела Южного и Юго-Западного фронтов. Расстрелян летом 1938 года.

Марушевский В. В. — генерал-майор, участник русско-японской и 1-й мировой войн, начальник Генерального штаба Русской армии. 19 ноября 1918 года был назначен помощником генерал-губернатора антибольшевистской Северной области и помощником командующего русскими войсками. В августе 1919 года выехал с особой миссией в страны Скандинавии, умер в эмиграции.

Махно Н. И. — анархист, один из видных деятелей и активных участников Гражданской войны на Украине. Вел борьбу с немецкой оккупацией в 1918 году, в дальнейшем — воевал как против Красной Армии, так и ВСЮР. В 1921 году бежал в Румынию, затем переехал в Польшу и во Францию, где и умер.

Миллер Е. К. — генерал-лейтенант, участник 1-й мировой войны, командир 26-го армейского корпуса. В августе 1917 года назначен представителем Ставки при итальянском главном командовании. С января 1919 года являлся генерал-губернатором антибольшевистской Северной области, главнокомандующим Северным фронтом. В эмиграции принял на себя власть правительства Северной области. Похищен в Париже сотрудниками НКВД, доставлен в Москву, судим и расстрелян 11 мая 1939 года.

Милюков П. Н. — общественно-политический деятель, основатель Конституционно-демократической партии, депутат III и IV Государственных дум. Инициатор создания Прогрессивного блока. Министр иностранных дел в первом составе Временного правительства. В годы Гражданской войны примкнул к Добровольческой армии, в ноябре 1918 года выехал в Европу.

Миронов Н. Д. — общественный и политический деятель, эсер, профессор. Работник комиссии по ревизии дел Департамента полиции. Летом 1917 года возглавил созданный при Министерстве юстиции контрразведывательный отдел, впоследствии назначен начальником КРО штаба Петроградского военного округа.

Моллов Р. Г. — военно-политический деятель, из дворян. Прокурор Одесской судебной палаты, с 1915 г. — директор Департамента полиции Российской империи. В дальнейшем — член Главного управления по фабричным и горнозаводским делам.

Никитин Б. В. — подполковник, участник 1-й мировой войны. Адъютант штаба Кавказской туземной конной дивизии, помощник ст. адъютанта отдела генерал-квартирмейстера штаба 7-й армии. После Февральской революции — начальник КРО штаба Петроградского военного округа, генерал-квартирмейстер штаба округа. Начальник контрразведки Кавказского фронта, участник антибольшевистского движения на Кавказе. Эмигрировал во Францию.

Николаев И. С. — полковник, участник 1-й мировой войны. Возглавлял Свеаборгскую жандармскую крепостную команду, с сентября 1917 года — начальник Петроградского морского КРО. Отстранен от должности после Февральской революции.

Нуланс Ж. — политический деятель Франции, юрист, дипломат. В 1917–1918 годах посол Франции в России. Один из организаторов антисоветской интервенции. С 1924 г. член комиссии французского парламента по русскому вопросу.

Огородников Ф. Е. — генерал-лейтенант, участник 1-й мировой войны. Служил начальником 26-й и 125-й дивизий Юго-Западного фронта. В феврале 1918 года одним из первых генералов добровольно вступил в Красную Армию. С весны 1918 года — командующий Беломорским военным округом. В августе 1918 года назначен помощником начальника снабжения Западного фронта. С 1920 года на преподавательской работе.

Переверзев П. Н. — политический и общественный деятель, присяжный поверенный. После Февральской революции — прокурор Петроградской судебной палаты, Министр юстиции Временного правительства, генерал-прокурор. Эмигрировал во Францию.

Поливанов А. А. — генерал от инфантерии, военный и политический деятель. Член Государственного Совета, Военный министр и председатель Особого совещания по обороне государства. После Февральской революции — председатель Особой комиссии по построению армии на новых началах, перешел на сторону Красной Армии.

Полонский Е. — матрос Черноморского флота, член РКП(б) с 1918 года, участник махновского движения. Командир 3-го Крымского корпуса, организатор покушения на Н. И. Махно. Разоблачен и расстрелян контрразведкой Повстанческой армии.

Пуль Ф. — генерал-майор, участник Англо-бурской и 1-й мировой войн. Возглавлял британскую миссию снабжения в Петрограде. С мая 1918 года — британский военный представитель в России. Один из главных разработчиков и исполнителей планов интервенции в РСФСР. В октябре 1918 года назначен британским военным представителем в штабе генерала А. И. Деникина. В 1920 году вышел в отставку.

Пронин В. М. — полковник, участник Русско-японской и 1-й мировой войн. Помощник старшего адъютанта отдела генерал-квартирмейстера штаба 3-й армии, штаб-офицер для поручений в управлении генерал-квартирмейстера штаба Верховного главнокомандующего. После Февральской революции — один из основателей «Союза офицеров Армии и Флота», участник «Корниловского мятежа». В дальнейшем — участник антибольшевистской борьбы на Юге России, помощник начальника управления Генерального штаба Добровольческой армии. Эмигрировал в Югославию, затем — в Бразилию. Умер 30 января 1965 года в Сан-Паоло.

Потапов Н. М. — генерал-майор, участник 1-й мировой войны. Старший адъютант штаба 38-й пехотной дивизии, помощник военного агента в Вене, военный агент в Черногории. В 1917 году — генерал-квартирмейстер Главного управления Генерального штаба, одним из первых военных специалистов перешел на сторону Советской власти. Впоследствии — управляющий делами Народного комиссариата по военным делам, член Высшего военного совета, председатель Военно-законодательного совета при РВСР. Умер в феврале 1946 года.

Пуришкевич В. М. — политический деятель, лидер «Союза русского народа» и «Союза Михаила Архангела», депутат II, III и IV Государственных дум. В период Февральской революции выступал за сохранение самодержавия, арестован в январе 1918 года за подготовку контрреволюционной акции, амнистирован. Сотрудничал с антибольшевистским движением на Юге России. Умер в феврале 1920 года от тифа.

Приселков Н. Д. — чиновник государственного военного контроля Кронштадтской крепости, в 1917 году — начальник Кронштадтского морского контрразведывательного пункта.

Рындин М. К. — коллежский асессор, следователь Архангельского окружного суда. Летом 1917 года назначен начальником Беломорского КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана, в дальнейшем — глава отдела Военно-морского контроля в Архангельске. Участник антибольшевистской борьбы на Севере России, бессменный начальник белогвардейской контрразведки. Расстрелян органами ЧК в начале 1920 года.

Савинков Б. В. — политический и военный деятель, член партии эсеров. При Временном правительстве — комиссар Юго-Западного фронта, военный генерал-губернатор Петрограда, член Совета Союза казачьих войск. Участник создания Добровольческой армии, руководитель «Союза защиты Родины и свободы». Арестован органами ОГПУ в 1924 году, в мае 1925 года покончил с собой.

Самойло А. А. — из дворян, генерал-майор. Занимал должности делопроизводителя в разведывательном отделении Главного управления Генерального штаба, штаб-офицер управления генерал-квартирмейстера Ставки Верховного Главнокомандующего, помощник генерал-квартирмейстера штаба армий Западного фронта. После Февральской революции — генерал-квартирмейстер и начальник штаба 10-й армии. В 1918 году добровольно вступил в Красную Армию, назначен начальником штаба Беломорского военного округа и командующим сухопутными и морскими силами Архангельского района. В дальнейшем — начальник штаба 6-й армии, после войны — помощник начальника штаба Красной Армии, на преподавательской работе. Умер в Москве в 1963 году.

Сидоров-Шестеркин П. М. — чекист, член РСДРП с июля 1917 года. С1919 года — советский разведчик в составе махновского движения. После Гражданской войны — сотрудник Народного комиссариата финансов. Умер в 1961 году.

Скрыпник Н. А. — чекист, кандидат в члены ЦКРСДРП(б), член комиссии Совета народных комиссаров по организации ВСНХ. Начальник отдела по борьбе с контрреволюцией и секретно-оперативного отдела ВЧК, глава Особых отделов Юго-Восточного и Кавказского фронтов. Народный комиссар Рабоче-Крестьянской инспекции УССР, член исполкома Коминтерна. Покончил с собой в июне 1933 года.

Слащов Я. А. — из дворян, полковник, участник 1-й мировой войны. В 1917 году — командующий Московским гвардейским полком, с декабря 1917 года в Добровольческой армии. Командир Кубанской пластунской бригады, командующий 3-го армейского корпуса, организатор обороны Крыма. С 1922 года — преподаватель тактики школы комсостава «Выстрел». Убит 11 января 1929 года в помещении школы.

Спектор (Бойченко) М. — чекист, советский разведчик в составе махновского движения. Адъютант начальника Политотдела повстанческой армии Н. И. Махно. В годы Великой Отечественной войны — начальник Особого отдела Северного флота. Умер в 1985 году.

Спиридович А. И. — генерал-майор, начальник Киевского охранного отделения, губернатор г. Ялты.

Стеклов (Нахамкес) Ю. М. — политический деятель, участник революции 1905–1907 годов, депутат III и IV Государственных дум. Во время Февральской революции избран членом Исполкома Петросовета, один из редакторов газеты «Новая жизнь».

Строгим Э.Ф. — майор британской армии, участник военной интервенции на Севере России. Начальник Главного управления Право-Маршала.

Сулимов С. Н. — политический деятель, в 1918 году — член Архангельского Совдепа, глава Чрезвычайной комиссии по разгрузке Архангельского порта. Арестован сотрудниками ЧК за злоупотребления, в дальнейшем — заключенный Бутырской тюрьмы.

Сурнин А. А. — подполковник, уроженец Санкт-Петербургской губернии. В годы 1-й мировой войны— начальник КРО штаба 5-й армии, начальник КРО штаба Петроградского военного округа. Призван на службу большевиками, являлся начальником статистического отдела мобилизационного управления штаба Уральского военного округа. Перешел в ряды антибольшевистских сил. После окончания Гражданской войны — эмигрант, проживал в Шанхае.

Сухомлинов В. А. — из дворян, генерал-адъютант. Военный министр и член Государственного Совета. В 1915 году попал под следствие по обвинению в «противозаконном бездействии, превышении власти, служебных подлогах, лихоимстве и государственной измене». Освобожден по амнистии в 1918 году.

Торнхилл К. Д. М. — британский полковник, участник 1-й мировой войны. В 1916–1918 годах — военный атташе в Петрограде. С 1918 года — начальник разведки и контрразведки союзных войск на Севере России.

Тракман М. Г. — из крестьян, член РСДРП(б), по профессии врач. В 1917 году — член исполкома солдатских депутатов 12-й армии, в дальнейшем — начальник военной контрразведки Наркомвоена. С 1919 года — сотрудник Главного Военно-санитарного управления Красной Армии.

Трифонов Е. А. — полковник, военный и политический деятель, член РСДРП с 1904 года. В 1918 году — военный комиссар Южного участка отрядов «завесы», начальник отдела Военного контроля Южного фронта. Командир Донской кавалерийской дивизии. Умер в 1937 году.

Троцкий (Бронштейн) Л.Д. — общественно-политический и военный деятель, член РСДРП(б) 1917 года, член ЦК партии. После Октябрьской революции занимал должности: народного комиссара иностранных дел, народного комиссара по военным делам и председателя Революционного военного совета республики. В 1927 году исключён из партии, в 1929 году выслан из СССР. Убит в Мексике 20 августа 1940 года.

Фадеев В. — сотрудник белогвардейской контрразведки на Севере России, после увольнения поступил на службу в английское отделение союзного военного контроля.

Фарколин Н. М. — из крестьян, сотрудник военной контрразведки антибольшевистской Северной области, арестован Особым отделом 6-й армии 16 сентября 1919 года.

Филоненко М. М. — адвокат, политический деятель, правый эсер. Участник 1-й мировой войны. Слета 1917 года — комиссар Юго-Западного фронта, в дальнейшем — верховный комиссар Временного правительства в Ставке Главнокомандующего. В 1918 году активно сотрудничал с английской контрразведкой на Севере России, в ноябре 1918 года эмигрировал во Францию.

Фок Б. В. — полковник, участник 1-й мировой войны, начальник КРО 13-й армии. Отстранен от должности и арестован в марте 1917 года.

Чайковский Н. В. — эсер, один из руководителей Всероссийского союза городов, после февраля 1917 года член исполкома Петросовета. Глава Союза возрождения России, в августе 1918 — феврале 1920 годов председатель Верховного управления Северной области, Временного правительства Северной области. Затем — член Южнорусского правительства при генерале А. И. Деникине. Умер в Лондоне.

Чаплин Г. Е. — капитан 1 ранга, участник 1-й мировой войны. Один из руководителей белогвардейского переворота в Архангельске в августе 1918 года и первый командующий войсками антибольшевистской Северной области. В августе 1919 года назначен командующим озерных и речных флотилий, возглавив работу всех флотских подразделений в полосе Северного фронта. С 1920 года в эмиграции.

Чередняк М. — парикмахер, анархист-коммунист с 1904 года, активный участник террористических актов в Белостоке и других городах в 1905–1907 годах. Весной 1919 года присоединился к махновскому движению — командир полка бригады Махно, затем начальник отдела формирования при штабе бригады, начальник контрразведки в Бердянске. С окончанием гражданской войны эмигрировал.

Чернов В. М. — политический деятель, эсер, депутат II Государственной думы. Участник Циммервальдской конференции. Член исполкома и товарищ председателя Петросовета и ВЦИК, министр земледелия в коалиционном Временном правительстве. Председатель Учредительного собрания, глава Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧ) в Уфе. В 1920 году эмигрировал во Францию.

Черняк А. — рабочий, анархист-синдикалист. Участвовал в профсоюзном движении в США. С января 1919 года — в махновском движении, с марта 1919 года — начальник отдела формирования и начальник контрразведки бригады Махно. Участвовал в партизанском движении в Сибири, в анархическом подполье на территории Советской России. Арестован в 1921 году в Петрограде, умер после 1937 года.

Черногоров Н. П. — зауряд-военный чиновник, в мае 1917 года направлен для прохождения службы в Мурманский особый морской контрразведывательный пункт. В июне 1917 назначен помощником начальника пункта. Участник антибольшевистской борьбы на Севере России, начальник Пограничной стражи Мурманского района антибольшевистской Северной области.

Чхеидзе Н. С. — политический деятель, меньшевик. Депутат III и IV Государственных дум, в феврале 1917 года — член Временного комитета Государственной думы, в дальнейшем — председатель Исполкома Петросовета, председатель ВЦИК. После Октябрьской революции — председатель Закавказского сейма. С 1921 года в эмиграции.

Штюрмер Б. В. — политический деятель, председатель Совета министров Российской империи. Министр внутренних и иностранных дел.

Шульгин В. В. — из дворян, политический деятель, националист. В период Февральской революции — член Временного комитета Государственной думы, один из организаторов Добровольческой армии. В годы Гражданской войны — начальник контрразведывательной организации «Азбука». После окончания войны — в эмиграции.

Эллен В. А. — коллежский асессор, с 1917 года — чиновник особых поручений Мурманского особого морского контрразведывательного пункта, впоследствии — начальник пункта. В период Гражданской войны на Севере России — сотрудник английской контрразведки в Архангельске.

Юдинев П. В. — подполковник, сотрудник Петроградского охранного отделения, в годы 1-й мировой войны — начальник Беломорского КРО при штабе флотилии Северного Ледовитого океана, отстранен от должности после Февральской революции.

Якубов В. М. — полковник, сотрудник Санкт-Петербургского губернского жандармского управления, помощник начальника разведки 7-й армии, начальник КРО штаба Петроградского военного округа.

Список литературы

Материалы архивов

1. Российский государственный военный архив (РГВА).

2. Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА).

3. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ).

4. Государственный архив Мурманской области (ГАМО).

Сборники документов

1. Архив новейшей истории России. Т. 7, 8. М., 2001.

2. Борьба за власть Советов в Вологодской губернии: Сборник документов (1917–1919 гг.). Вологда, 1957.

3. Борьба за торжество Советской власти на Севере. Сборник документов (1918–1920). Архангельск, 1967.

4. Борьба за установление и упрочение Советской власти на Мурмане: Сборник документов. Мурманск, 1960.

5. Борьба за установление и упрочение Советской власти на Севере: Сборник документов и материалов (март 1917 — июль 1918 гг.). Архангельск, 1960.

6. Военные моряки в борьбе за власть Советов на Севере (1917–1920 гг.): Сборник документов. Л., 1982.

7. ВЧК — ГПУ: документы и материалы. М., 1995.

8. Гражданская война на Южном Урале. 1918–1919 гг. Челябинск, 1962.

9. ГРУ: дела и люди / Сост.: В. М. Лурье, В. А. Кочик. М., 2002.

10. Дело генерала Л. Г. Корнилова: Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. В 2 т. М., 2003.

11. Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957.

12. Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920): Сборник документов. М., 1969.

13. Директивы командования фронтов Красной Армии (1917–1922 гг.): Сборник документов. В 4 т. М., 1971.

14. Допрос Колчака. Л., 1925.

15. Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии (1917–1921 гг.): Сборник документов. М., 1958.

16. Интервенция на Севере в документах. М., 1933.

17. История советской политической цензуры: документы и комментарии. М., 1997.

18. КПСС о вооруженных силах Советского Союза: Документы. 1917–1968. М., 1969.

19. Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков. М., 2004.

20. Ленин и ВЧК: Сборник документов. М., 1987.

21. Лубянка: Органы ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-КГБ. 1917–1991. Справочник. М., 2003.

22. Партизанское движение в Сибири: Сборник документов. Т. 1. Л., 1925.

23. Российский архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX веков. Вып. 8. М., 1998.

24. Российское законодательство X–XX веков. В 9 т. Т. 9. М., 1994.

25. Петроградский военно-революционный комитет: Документы и материалы. В. 3 т. М., 1966.

26. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году: Документы и материалы. В 5 т. Т. 1. Л., 1991.

27. Программы политических партий в России. Выпуск 1. — М., 1917.

28. Программы политических партий России. Конец XIX — начало XX вв. М., 1995.

29. Протоколы заседаний Совета Народных Комиссаров. — М., 2006.

30. Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957.

31. Северный фронт. Борьба советского народа против иностранной интервенции и белогвардейщины на Советском Севере (1918–1920): Документы. М., 1961.

32. Сибирский архив. Вып. 1 / Под ред. Н. К. Шестаковой. Иркутск, 2000.

33. Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. 1918–1939. Документы и материалы. В 4 т. Т. 1. М., 2000.

34. Советско-американские отношения. Годы непризнания. 1918–1926. — М., 2002.

35. Хрестоматия по отечественной истории (1914–1945 гг.). / Под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. М., 1996.

Мемуары

1. Архив русской революции. Т. 4, 7. М., 1991.

2. Архив русской революции. Т. 18. М., 1993.

3. Батюшин Н. С. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002.

4. Белаш А. В., Белаш В. Ф. Дороги Нестора Махно. Киев, 1993.

5. Белый Север. В 2 т. Архангельск, 1998.

6. Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! М., 1964.

7. Бонч-Бруевич М. Д. Потеря нами Галиции в 1915 г. Ч. 2. М.; Л., 1926.

8. Ботмер К. С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записки и документы. М., 1997.

9. Букар Р. За кулисами французской и германской разведок. М., 1943.

10. Ветошкин М. К. Революция и Гражданская война на Севере. Вологда, 1927.

11. Гражданская война в России: Борьба за Поволжье. М., 2005.

12. Гражданская война в России: Война на Севере. М., 2004.

13. Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сборник воспоминаний и документов. Мурманск, 2006.

14. Гражданская война в России: оборона Крыма. М., 2003.

15. Григорович И. К. Воспоминания бывшего морского министра. М., 2005.

16. Данилов Ю. Н. На пути к крушению. М., 1992.

17. Заброшенные в небытие. Интервенция на Русском Севере (1918–1919) глазами ее участников. Архангельск, 1997.

18. За Советский Север. К сорокалетию освобождения Севера от интервентов и белогвардейцев: Сборник документов и воспоминаний. Вологда, 1960.

19. Интервенция на Советском Севере. 1918–1920: Сборник. Архангельск, 1939.

20. Кедров М. С. Без большевистского руководства. М., 1930.

21. Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. М., 1993.

22. Курлов П. Г. Гибель Императорской России. М., 1992.

23. Лацис М. И. Два года борьбы на внутреннем фронте. М., 1920.

24. Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003.

25. Махновщина / Сост.: С. Шумов, А. Андреев. М., 2005.

26. Милюков П. Н. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. Нью-Йорк, 1955.

27. Никитин Б. В. Роковые годы. М., 2000.

28. Ронге М. Разведка и контрразведка. СПб., 2004.

29. Россия антибольшевистская: из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995.

30. Руднев В. В. Махновщина. Харьков, 1928.

31. Самойло А. А. Две жизни. А., 1963.

32. Спиридович А. И. Большевизм: от зарождения до прихода к власти. М., 2005.

33. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг. В 3 т. Т. 1. Нью-Йорк, 1960.

34. Тепер И. Махно. От «единого анархизма» к стопам румынского короля. М., 1924.

35. Тимофеев В. А. На незримом посту. М., 1989.

36. Троцкий Л. Д. История русской революции. В 2 т. Т. 1.: Октябрьская революция. Часть 1. М., 1997.

37. Устинов С. М. Записки начальника контрразведки (1915–1920). Берлин, 1923.

38. Фомин Ф. Т. Записки старого чекиста. М., 1964.

39. Черчилль У. Мировой кризис. М.; Л., 1932.

40. Этапы большого пути: Воспоминания о Гражданской войне. М., 1963.

41. Quartered in hell: The Story of the American North Russia expeditionary force, 1918–1919. Missoula, MT: GOS, 1982.

Монографии и сборники статей

1. Абрамов В. Контрразведка. Щит и меч против Абвера и ЦРУ. М., 2006.

2. Алексеев М. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Книга II. М., 1998.

3. Алексеев М. Военная разведка России. Первая мировая война. Книга III. Часть вторая. М., 2001.

4. Армия и общество: 1900–1941: Статьи и документы. М., 1999.

5. Бахрушинские чтения. 2001 г. / Под ред. В. И. Шишкина. Новосибирск, 2001.

6. Белая книга российских спецслужб. М., 1996.

7. Белый Мурман: Сборник статей. Мурманск, 2004.

8. Велидов А. С. Коммунистическая партия — организатор и руководитель ВЧК (1917–1920 гг.). М., 1967.

9. Военно-исторический сборник. Вып. 4. М., 1920.

10. Военные контрразведчики. М., 1978.

11. Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 2002.

12. Воронцов С. А. Спецслужбы России. Ростов-на-Дону, 2006.

13. Галвазин С. Н. Охранные структуры Российской империи: Формирование аппарата, анализ оперативной практики. М., 2001.

14. Гвишиани Л. Н. Советская Россия и США (1917–1920). М., 1970.

15. Голдин В. И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918–1920 гг. М., 1993.

16. Голдин В. И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х — 90-е годы). Архангельск, 2000.

17. Голдин В.И, Журавлев П. С., Соколова Ф. Х. Русский Север в историческом пространстве российской гражданской войны. Архангельск, 2005.

18. Голинков Д. Л. Крах вражеского подполья (Из истории борьбы с контрреволюцией в Советской России в 1917–1924 гг.) М., 1971.

19. Головин В. В. Таможенное дело на Мурмане. Историкоправовой очерк. К 80-летию Мурманской таможни. Мурманск, 1999.

20. Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987.

21. Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг.: шпиономания и реальные проблемы. М., 2000.

22. Джингерадзе В. История политического сыска, разведки и контрразведки в России до 1917 г. М., 1946.

23. Дзидзоев В. Д. Белый и красный террор на Северном Кавказе. Владикавказ, 2000.

24. Долгополов Ю. Б. Война без линии фронта. М., 1981.

25. Дэвис Д. Э., Грани Ю. П. Первая холодная война. Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях. М., 2002.

26. Жаров Л.И, Устинов В. М. Интернациональные части в боях за власть Советов в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны в СССР. М., 1960.

27. Зданович А. А. Отечественная контрразведка (1914–1920): Организационное строительство. М., 2004.

28. Злоказов Г. И. Петроградский Совет на пути к Октябрю. М., 1978.

29. Золотарев В. А., Саксонов О. В., Тюшкевич С. А. Военная история России. М., 2001.

30. Иоффе Г. З. Семнадцатый год: Ленин, Керенский, Корнилов. М., 1995.

31. Исторический чтения на Лубянке. 1997 год. Российские спецслужбы: история и современность. М., 1999.

32. Исторические чтения на Лубянке. 2002 год. М., 2003.

33. История Белой Сибири. Кемерово,1995.

34. История Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков): Краткий курс. М., 1945.

35. История. Право. Образование: материалы II региональной научной конференции молодых историков. Ч. 1. Нижний Тагил, 2006.

36. Катков Н. Ф. Агитационно-пропагандистская работа большевиков в войсках и тылу белогвардейцев в период 1918–1920 гг. Л., 1977.

37. Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов белогвардейских правительств и армий в годы Гражданской войны в России (1918–1922 гг.). М., 2007.

38. Киселев А. А., Климов Ю. Н. Мурман в дни революции и гражданской войны. Мурманск, 1977.

39. Кузнецов Н. А. Александр Васильевич Колчак. М., 2007.

40. Маймексулов А. Н., Рогожин А.И, Сташис В. В. Всеукраинская чрезвычайная комиссия. Харьков, 1971.

41. Мельгунов С. П. Красный террор в России: 1918–1923. Берлин, 1924.

42. Минц И. И. Английская интервенция и северная контрреволюция. М., 1931.

43. Мымрин Г. Е. Англо-американская военная интервенция на Севере и ее разгром. Архангельск, 1953.

44. Наука и образование — 2003: Материалы Всероссийской научно-технической конференции. В 5 ч. Ч. 2. Мурманск, 2003.

45. Овсянкии Е.И. Архангельск в годы Революции и военной интервенции. Архангельск, 1967.

46. О Михаиле Кедрове: Воспоминания, очерки, статьи. М., 1988.

47. Остряков С. З. Военные чекисты. М., 1979.

48. Петров М. Н. ВЧК — ОГПУ: первое десятилетие (На материалах Северо-Запада). Новгород, 1995.

49. Плотников М. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. Ростов-на-Дону, 1998.

50. Плотников М. Ф. Героическое подполье. М., 1968.

51. Ратьковский И. С. Красный террор и деятельность ВЧК в 1918 году. СПб., 2006.

52. Савченко В. А. Авантюристы гражданской войны: историческое расследование. Харьков, 2000.

53. Сайерс М., Кан А. Тайная война против Советской России. М., 2007.

54. Самойло А. А., Сбойчаков М. И. Поучительный урок (Боевые действия Красной Армии против интервентов и белогвардейцев на Севере России в 1918–1920 гг.). М., 1962.

55. Саттон Э. Уолл-стрит и большевистская революция. М., 1998.

56. Сейдаметов Д., Шляпников Н. Германо-австрийская разведка в царской России. М., 1939.

57. Сибиряки в борьбе за власть Советов, за защиту Социалистического Отечества. Новосибирск, 1990.

58. Синиченко В. В. Криминальная составляющая миграционных процессов на восточных окраинах Российской империи. Иркутск, 2003.

59. Советский энциклопедический словарь М., 1987.

60. Софинов И. Г. Очерки истории ВЧК. М., 1960.

61. Спирин А. М. Классы и партии в Гражданской войне в России (1917–1920 гг.). М., 1968.

62. Спирин А. M. Разгром армии Колчака. М., 1957.

63. Старков Б. А. Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи 1903–1914. СПб., 2006.

64. Страницы истории советского общества. Факты, проблемы, люди. М., 1989.

65. Тарасов В. В. Борьба с интервентами на Мурмане в 1918–1920 гг. Л., 1948.

66. Токарев Ю. С. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте — апреле 1917 г. Л., 1976.

67. Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М., 1975.

68. Труды Общества изучения истории отечественных спецслужб. Т. 1. М., 2006.

69. Флот в Белой борьбе. М., 2002.

70. Хесин С. С. Октябрьская революция и флот. М., 1971.

71. Чекисты: Сборник. М., 1987.

72. Черняк Е. Б. Пять столетий тайной войны. М., 1991.

73. Чуев П.В. Архангельское подполье. Архангельск, 1963.

74. Чураков Д. О. Бунтующие пролетарии: Рабочий протест в Советской России (1917—1930-е гг.). М., 2007.

75. Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. М., 2002.

76. Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Материалы Международного научного симпозиума. Киров, 1997.

77. Шубин А. Анархия — мать порядка. М., 2005.

78. Энциклопедия секретных служб России. М., 2004.

79. Bradley J. F.N. Allied intervention in Russia. London, 1968.

80. Haigh R. Н., Morris D. S. Peters А. R. Unhappy landings: British-Soviet relations, the Russian civil war and interventionism 1917–1920. Sheffield, 1984.

81. Halliday E. M. The ignorant armies: the Anglo-American Archangel expedition: 1918–1919. London, 1961.

82. Jackson R. At war with the Bolsheviks: the Allied intervention into Russia, 1917—20. London, 1972.

Диссертации

1. Дианов С. А. Политический контроль в Пермском крае в 1919–1929 гг.: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Пермь, 2007.

2. Кашинский О. М. ВЧК: организационная структура и кадровый состав. 1917–1922 гг.: Дисс. … канд. ист. наук. М., 2005.

3. Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК в процессе становления Советского государства. 1918 — начало 1922 гг.: На материалах Пермского Прикамья.: Дисс. … канд. ист. наук. М., 2005.

4. Лапандин В. А. Комитет членов Учредительного собрания: структура власти и политическая деятельность.: Автореф. дисс. на соиск. ст. канд. ист. наук. Самара, 1997.

5. Почешхов Н. А. Социально-экономические и военно-политические проблемы в Северо-западных районах Юга Европейской России в период Гражданской войны (1917–1921 гг.): Автореф. дисс. … докт. ист. наук. Ростов-на-Дону, 2006.

6. Рец А. А. Формирование и функционирование органов контрразведки, военного контроля, МВД антибольшевистских правительств Сибири (1918–1920 гг.): Дисс. … канд. ист. наук. М., 2006.

7. Санковская О. М. Формирование кадров Всероссийской чрезвычайной комиссии, 1917–1922 гг. (На материалах центрального аппарата ВЧК): Дисс. … канд. ист. наук. Архангельск, 2004.

8. Седунов А. В. Обеспечение общественной и государственной безопасности в XIX — первой половине XX века (На материалах Северо-Запада России): Автореф. дисс. … канд. ист. наук. СПб., 2006.

9. Чертищев А. В. Политические партии и массовое политическое сознание действующей Русской армии в годы Первой мировой войны (июль 1914 — март 1918 гг.).: Автореф. дисс. … докт. ист. наук. М., 2007.

Периодическая печать

1. Алексеев А. Россия в 1914–1915 годах. Война на два фронта // Наука и жизнь, 2007. № 9.

2. Бажанов Д. А. Структура русской морской контрразведки в 1917 году // Новый часовой. 2002. № 13–14.

3. Бакулин В. И. Организация тыла в прифронтовой полосе: Вятская губерния зимой — летом 1919 года. // Отечественная история. 1997. № 4.

4. Балмасов С. С. Функционирование органов власти антибольшевистских правительств Сибири // Белая гвардия. 2001. № 5.

5. Белоусов Ю. За кордоном // Восточно-Сибирская правда. 1998. 19 апреля.

6. Бортневский В. Г. Белая разведка и контрразведка на Юге России во время Гражданской войны. // Отечественная история. 1995. № 5.

7. Валерьев С., Викторов А. Шпионы, пришедшие с юга. // Независимое военное обозрение. 2003. 25 июля.

8. Веденеев Д. У колыбели российской контрразведки. // В мире спецслужб. 2004. № 8.

9. Гальперина Б. Д. Февральская революция и права солдат. // Вопросы истории. 2000. № 10.

10. Ганин А. В. Судьба генерального штаба полковника Ф. Е. Махина // Военно-исторический журнал. 2006. № 6.

11. Герасимов Д. А. Вопрос о финской угрозе в политике мурманских властей в первой половине 1918 года. // Наука и бизнес на Мурмане. 2003. № 3.

12. Гиленсен В. М. Германская военная разведка против России (1871–1917 гг.) // Новая и новейшая история. 1991. № 2.

13. Глобачев К.И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения // Вопросы истории. 2002. № 10.

14. Голдин В. И. Интервенты или союзники? Мурманский «узел» в марте — июне 1918 года // Отечественная история. 1994. № 6.

15. Журавлев В. В. К вопросу о легитимации антибольшевистских правительств Сибири (май — ноябрь 1918 г.). // Сибирская заимка. 2007. № 1.

16. Журавлев В. В. Судебная система сибирской контрреволюции // Сибирская заимка. 2000. № 2.

17. Зданович А. А. Военная контрразведка в Народно-революционной армии Дальневосточной республики. 1920–1922 гг. // Военно-исторический журнал. 2005. № 7.

18. Зданович А. А. Как Л. Д. Троцкий и Реввоенсовет Республики «потеряли» контрразведку. // Военно-исторический журнал. 1996. № 3, № 5.

19. Зданович А. А. Как «реконструировали» контрразведку в 1917 году. // Военно-исторический журнал. 1998. № 3.

20. Иванов А. А. Военная контрразведка Белого Севера в 1918–1920 гг. // Вопросы истории. 2007. № 11.

21. Иванов А. А. Военно-морская контрразведка на Русском Севере (1914–1917) // Московский журнал. История государства Российского. 2007. № 3.

22. Иванов А. А. Особенности формирования и деятельности органов военно-морской контрразведки Российской империи (на примере Европейского Севера России, 1914–1917) // Оперативник. 2006. № 4.

23. Каримов О. В. Советская военно-морская разведка в годы Гражданской войны // Вопросы истории. 2004. № 7.

24. Кирмель Н. С. Русская контрразведка — Отечества страж // На боевом посту. 2001. 22 сентября.

25. Кирмель Н. С. Становление военной контрразведки Российской империи // Военно-исторический журнал. 2006. № 2.

26. Корнева Е. А. Контрразведка А. В. Колчака: организация и освещение политических настроений населения и войск. // Новый исторический вестник. 2000. № 1.

27. Коровин В. Н., Свиридов В. А. Народные учителя, мелкие служащие, зажиточные крестьяне… получили статус «ваше благородие» // Военно-исторический журнал. 2004. № 2.

28. Кочик В. Советская военная разведка: структура и кадры // Свободная мысль. 1998. № 5.

29. Крамар В. Контрразведчик эпохи войн и революций // Независимое военное обозрение. 2004. 29 октября.

30. Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии // Вопросы истории. 2001. № 10.

31. Литвин А. Л. Красный и белый террор в России, 1917–1922 // Отечественная история. 1993. № 6.

32. Логинова О. Ю. Печенга в 1917–1920 годах // Наука и бизнес на Мурмане. 2003. № 3.

33. Луков Е. В. Почему Томск не стал столицей «белой» Сибири // Труды Томского государственного университета. Серия: История. Томск, 2005.

34. Мухачев Б. И. Новые документы и материалы об А. Н. Луцком // Россия и АТР. 2005. № 4.

35. Мышанский А. А. Отношение населения Сибири к «белому» режиму в период колчаковщины // Сибирская заимка. 2002. № 2.

36. Наумов И. «Кто шпионил в Тунке…» // Восточно-Сибирская правда. 2002. 23 февраля.

37. Нестеров О. В. От красногвардейских отрядов до регулярных частей Красной Армии // Военно-исторический журнал. 2005. № 3.

38. Опалев В. А. О некоторых базовых категориях теории обеспечения национальной безопасности // Вестник Российской академии естественных наук. 2004. Т. 4. № 3.

39. Павлов Д. Б. Российская контрразведка в годы русско-японской войны // Отечественная история. 1996. № 1.

40. Перевалов А. Японское консульство в Иркутске // Паритет. 2006. № 1.

41. Потапов Н.М. Записки о первых шагах советского военного строительства // Военно-исторический журнал. 1968. № 1.

42. Седунов А. В. Губернская администрация и контрразведка Северного фронта в годы Первой мировой войны. // Вестник молодых ученых. Серия: Исторические науки. 2005. № 1.

43. Сергеев Е. Ю. Военная разведка России в борьбе с Японией (1904–1905 гг.). // Отечественная история. 2004. № 3.

44. Симонов Д. Г. Органы военного управления «белой» Сибири (1918 г.). // Проблемы истории местного управления Сибири XVII–XX вв. Вып. 2. Новосибирск, 1997.

45. Соболев В. А. Роль разведки и контрразведки в принятии решений руководством страны и вооруженных сил. // Геомилитаризм, геополитика, безопасность: альманах. 2002. № 7.

46. Тамура А. Общество японцев на Дальнем Востоке России // Вестник ДВО РАН. 2006. № 5.

47. Ушаков И. Ф. Белый Мурманск. Становление города в 1918–1919 годах // Наука и бизнес на Мурмане. 2002. № 1.

48. Ушаков И. Ф. На переломе. Кольский Север в 1914–1917 годах // Мурманский Вестник. 1997. 24 июля.

49. Цветков В. Ж. Спецслужбы (разведка и контрразведка) Белого движения в 1917–1922 годах // Вопросы истории. 2001. № 10.

50. Шиловский М. В. Всероссийское Временное правительство (Директория). 23 сентября — 18 ноября 1918 г. // Сибирская заимка. 1999. № 1.

51. Шумихин В. С. В. И. Ленин и большевистская агитация среди войск интервентов в годы гражданской войны. // Вопросы истории КПСС. 1982. № 2.

52. Яковлев А. С. Разведки Четверного Союза и контрразведка России в Первой мировой войне // Геомилитаризм, геополитика, безопасность: альманах. 2002. № 7.

53. Lockley А. Propaganda and the first cold war in North Russia, 1918–1919 11 History Today. 2003. September 1.

Интернет-ресурсы

1. Газета «Чернівці»,

2. Государственный музей истории Санкт-Петербурга,

3. Ежемесячный научно-публицистический журнал «Лехаим».

4. Исследовательский центр «Агентура»,

5. Межрегиональные исследования в области общественных наук (Иркутск), mion.isu.ru

6. Социально-гуманитарное и политологическое образование.

7. Проект «Военная литература»,

8. Электронный журнал «Сибирская заимка», zaimka.ru

Приложения

Из воспоминаний Н. С. Батюшина

Образцом отрицательной постановки контрразведки является ее работа в Добровольческой армии. Причиной тому было нежелание использовать опыт сведущих лиц императорского режима в лице хотя бы уцелевших чинов жандармского корпуса, то есть введение и в это специальное дело узкой партийности. Это обстоятельство в связи с отсутствием каких-либо инструкций по контрразведке и ставило борьбу с неприятельскими шпионами в безнадежное положение. Между тем в гражданской войне контрразведке должно быть отведено более даже важное место, чем в войне с внешним противником благодаря легкости проникновения шпионов. Только этим обстоятельством и можно объяснить наличие в рядах белых армий таких изменников, как Монкевиц, Добровольский, Достовалов, Скоблин и др., «имена же их Ты, Господи, веси».

Неразборчивость в делах привлечения лиц для занятия контрразведкой привела к целому ряду своевольных их деяний, дискредитировавших самую идею Белого движения. В конечном результате эта трагичность положения заставила штаб Добровольческой армии приняться за упорядочение этого важного дела, начав с разработки «Положения о контрразведке». Для рассмотрения проекта была создана комиссия из военных и гражданских лиц под председательством управлявшего военным отделом (военным министерством) генерала Вязмитинова. В нее был приглашен и я, хотя начиная со 2 января 1918 года мне не находилось в Добровольческой армии места по партийным, конечно, соображениям. Открыв заседание комиссии, генерал Вязмитинов передал председательствование в ней мне. Комиссия эта рассмотрела проект Положения о контрразведке, который и представила затем на утверждение Главнокомандующему генералу Деникину. Положение о контрразведке мало улучшило ведение ее в Добровольческой армии, так как ее верхам не удалось побороть разъедавшую партийность и привлечь к работе сведущих в этом деле лиц.

Источник: Батюшин Н. С. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002. С. 114.

Из воспоминаний А. И. Деникина

За войсками шла контрразведка… Никогда еще этот институт не получал такого широкого применения, как в минувший период Гражданской войны. Его создавали у себя не только высшие штабы, военные губернаторы, почти каждая воинская часть, политические организации, донское, кубанское и терское правительства, наконец, даже… отдел пропаганды… Это было какое-то поветрие, болезненная мания, созданная разлитым по стране взаимным недоверием и подозрительностью. Я не хотел бы обидеть многих праведников, изнывавших морально в тяжелой атмосфере контрразведывательных учреждений, но должен сказать, что эти органы, покрыв густою сетью территорию Юга, были иногда очагами провокации и организованного грабежа.

Особенно прославились в этом отношении контрразведки Киева, Харькова, Одессы, Ростова (донская). Борьба с ними шла одновременно по двум направлениям — против самозваных учреждений и против отдельных лиц. Последняя была малорезультатна, тем более что они умели скрывать свои преступления и зачастую пользовались защитой своих, доверявших им начальников. Надо было или упразднить весь институт, оставив власть слепой и беззащитной в атмосфере, насыщенной шпионством, брожением, изменой, большевистской агитацией и организованной работой разложения, или же совершенно изменить бытовой материал, комплектовавший контрразведку.

Генерал-квартирмейстер штаба, ведавший в порядке надзора контрразведывательными органами армий, настоятельно советовал привлечь на эту службу бывший жандармский корпус. Я на это не пошел и решил оздоровить больной институт, влив в него новую струю в лице чинов судебного ведомства. К сожалению, практически это можно было осуществить только тогда, когда отступление армий подняло волны бешенства и вызвало наплыв юристов. Тогда, когда было уже поздно…

Источник Деникин А. И. Поход на Москву. Мн., 1991. С. 39–40.

Из воспоминаний В. В. Шульгина

Про «контрразведку» я не могу рассказать многого… Я не был достаточно в курсе дела. Но общее у меня осталось впечатление, что если бы ее совсем не было в Добр. Армии, то было бы лучше.

По моему скромному разумению, если желать избегнуть безобразий, то необходимо не смешивать разведывательный аппарат с аппаратом «хватающих людей». Другими словами, сыщики только выслеживают и доносят. Хватает же полиция по ордеру следователя, хватает и передает четвертому разряду людей — тюремщикам… Тюремщики передают пятому сословию — судьям.

В революционное время все эти инстанции могут быть до крайности упрощены, но смешение все же не должно быть допускаемо. Иначе непременно выйдет нечто в стиле чрезвычайки, которая совмещает в себе и сыщиков, и следователей, и полицию, и тюремщиков, и судей, и палачей. Если же такое несчастье произойдет и чрезвычайка в той или иной форме заведется, то нужно направить туда отборнейших и идеальнейших людей, памятуя, какая страшная власть им дается над тем самым населением, ради которого весь сыр-бор и загорелся.

Мы это, по-видимому, плохо понимали, а если понимали, то натолкнулись и здесь на отсутствие людей. По крайней мере, контрразведка быстро обросла маньяками, мошенниками и бандитами, среди которых большевистские агенты плавали, как у себя дома. Порядочные люди попадались в контрразведку не густо. Поэтому я и думаю, что это учреждение принесло нам больше вреда, чем пользы.

Источник: ГАРФ. Ф. 5974. Оп. 1. Д. 18. Л. 259.

Из воспоминаний В. Ф. Белаша

Иное место в этой деятельности занимала контрразведка. Кроме разведывательных функций, ей были вменены и карательные. Она проводила работу среди войск и гражданского населения, распадаясь на два отдела. Разведывательный ее аппарат среди войск был невысоким по уровню подготовки, но довольно многочисленным по составу сотрудников: последних было примерно 1 к 10. Это значит, что кроме командира отделения и его помощника-практиканта контрразведка имела своего человека (секретного агента) на каждые 10 человек повстанцев. Гражданский отдел контрразведки стремился к большей насыщенности своих агентов среди гражданского взрослого населения. Такие лица состояли на службе не по расчету, а скорее по призванию: жалованья они не получали, но, видимо, доносили о всем замеченном противомахновском вполне аккуратно. Так, политические заговоры на восстание разоблачались в своем большинстве прежде, чем они созревали. Не обходилось и без провокаций агентов контрразведки, как дальше увидим.

Что касается деятельности военной контрразведки на занятой армией территории, то она сводилась к работе среди своих частей и в среде гражданского населения, дополняя этим работу гражданского отдела по выявлению оставшихся белогвардейцев. Расстреливался всякий, кто служил у Деникина в качестве: офицера, жандарма, тюремного надзирателя, контрразведчика, провокатора и других, имеющих то или иное непосредственное отношение к карательным или следственным учреждениям. Этих «других» немало было среди торговой, помещичьей, промышленной буржуазии, служащих капиталистических и государственных предприятий. Деятельностью (в смысле карательных функций) контрразведки непосредственно руководил сам батька Махно.

Будучи жестковатым по характеру, он дал такое направление контрразведке, что почти каждый смертный акт рассматривался секретариатом «Набата», Союзом Гуляйпольской группы анархистов или ВРПС, как классовый черный террор, иногда, правда, получавший свое развитие в безмотивный террор: «бей потому, что он офицер, судья, жандарм или просто буржуй-эксплуататор, от которого любой ценой следует избавиться».

На этой почве бывали серьезные скандалы. Всей деятельностью военной контрразведки в тылу противника руководил оперативный отдел штарма. Там шла большая разведывательная, террористическая и экспроприаторская работа. В городах, поселках и крупных селах — всюду были подпольные, осведомительные узлы. Их резиденции находились в разных местах: в артели, гостиницах, приезжих домах, столовых, ресторанах, у сапожников, портных и вообще там, где чаще всего встречались военные. Разведка имела некоторый штат в армии, на заводе, фабрике, руднике и прочих местах, откуда получала сведения, пересылая их в штарм. О состоянии Добрармии и ее тыле мы были хорошо осведомлены. Вместе с тем, случались провалы нашего разведывательного аппарата, после которых приходилось все восстанавливать.

Источник: Белаш А. В., Белаш В. Ф. Дороги Нестора Махно. Киев, 1993. С. 349–350.

Из показаний А. В. Колчака

Ко времени моего приезда наблюдалось, что в самых, казалось бы, маленьких отрядах создавались особые органы — контрразведки. Создание этих органов было совершенно самочинное, так как контрразведка может быть только при штабах корпусов. В таких отрядах могут быть лишь разведочные отделения, но контрразведка, как орган, направленный для борьбы с противником, может существовать лишь в штабе корпуса. Между тем, контрразведки существовали во всех таких отрядах, в особенности в таких отрядах, которые создавались сами по себе. Там, где впоследствии воинские части создавались на основании всех правил организации, их, конечно, не было, но во всех самостоятельно образовавшихся отрядах контрразведка была.

Эти органы контрразведки самочинно несли полицейскую и главным образом политическую работу, которая заключалась в том, чтобы выслеживать, узнавать и арестовывать большевиков. Нужно сказать, что эти органы контрразведки большей частью состояли из людей, совершенно неподготовленных к такой работе, добровольцев, и основания, по которым производились действия органов контрразведки, были совершенно произвольными, не предусматривались никакими правилами. Обыкновенно все контрразведочные органы должны стоять в тесной связи с прокуратурой и во всех случаях обязаны действовать, оповещая ее. Здесь же никакой связи с прокуратурой не существовало, и самое понятие «большевик» было до такой степени неопределенным, что под него можно было подвести что угодно.

Я помню, значительное число людей бывало арестовано по совершенно неосновательным причинам. Когда это выяснялось, то их отпускали. Но те лица, которые были персонально известны воинским частям, конечно, не выдавались, и с ними воинские части расправлялись сами совершенно самочинно. В тех же случаях, когда было только подозрение, они выполняли это требование и передавали прокурорскому надзору, которым и производилось расследование, большою частью не приводившее ни к каким результатам. Контрразведка при штабе у меня была, но контрразведки при отрядах действовали совершенно самостоятельно.

С точки зрения всех военных чинов, это было средство борьбы. Они говорили: «Мы защищаемся, мы ведем борьбу и считаем необходимым применить ту же меру, которую применяли и в отношении нас».

Нужно сказать, что в Харбине ходило много рассказов относительно деятельности этих органов. Это был сплошной кошмар…

Источник: допрос Колчака. Л.: Государственное издательство, 1925. С. 128–130.

Из воспоминаний В. Владимировой

Вакханалия убийств на улице была столь велика, что в первый же день Комуч издал приказ № 3 с требованием их прекратить. Однако, по существу, учредиловцы идеологически и практически возглавляли белый террор. Климушкин в докладе съезду эсеров призывал: «В настоящее время политика власти должна быть твердой и жестокой». Другой учредиловец, эсер Алмазов, тоже уговаривал: «Не остановимся перед проведением жестокой политики!». […]

И политика, которая творилась с благословения Комуча, была жестокой за все короткое время его существования. Это был массовый белый террор: убивались сотнями все красноармейцы, рабочие-латыши, матросы и рабочие. Тов. Сокольников, бывший при занятии Ижевска и Воткинска (в начале ноября) 2-й Красной армией, сообщил тогда же в печать: «В тюрьмах и баржах Ижевска томились сотни товарищей коммунистов, рабочих и советских сотрудников. Заключенные содержались в темных тюрьмах и получали по полфунта хлеба в день. Из 800 заключенных спаслось 500 чел., 300 было убито. Я, — говорит тов. Сокольников, — видел эти трупы. Ни на одном из них не было огнестрельной раны. На многих трупах можно было насчитать от 30 до 40 штыковых ран. Многие трупы без единой раны были закопаны в землю. Весьма понятно, что население этого округа встретило Красную армию как своих избавителей и что зверства белогвардейцев послужили лучшей агитацией в пользу советской власти». […]

Что эти зверства не только идеологически оправдывались членами партии эсеров, но и производились с ведома и при непосредственном участии самих членов Комуна, видно из следующего разоблачения, сделанного управляющим делами Комуна Дворжецем. Он пишет: «Было известно только одно. Из подвалов Робенды, из вагонов чехословацкой контрразведки редко кто выходил… В нашем штабе охранки официально арестованных было очень немного, но я знаю, что имели место словесные доклады начальника охраны Климушкина о том, что за истекшую ночь было ликвидировано собрание большевиков, ликвидирован заговор или обнаруженный склад оружия. В результате этих „ликвидаций“ арестованных не прибавлялось, а если вопрос задавался, то получался ответ, что было оказано сопротивление, и „в результате перестрелки все участники были убиты“. В то же самое время с „нашей“ стороны не было даже раненых. Характерно, что всем этим ведал Климушкин… Ни разу не была сделана попытка поставить какое-либо дело перед судом. Число „ликвидаций“ все более и более возрастало; число „выведенных в расстрел“, „оказавших сопротивление“ было все больше и больше».

Источник: Владимирова В. Год службы «социалистов» капиталистам. М.—Л., 1927. С. 326–327.

Из воспоминаний Г. Я. Виллиама

Контрразведка в Добровольческой армии была многообразна и многогранна. Она имела много различных наименований; разветвлялась на множество учреждений; но имела и некоторое единство в одном: большевики умело и удачно использовали ее как верное прибежище для своих шпионов и агитаторов.

Шпионаж и контрразведка на войне считаются необходимыми органами армий. В районе генерала Деникина контрразведка представляла собой, выражаясь словами Бурачка-старшего, «что-то отдельное», что-то ни с чем не сообразное, дикое, бесчестное, пьяное, беспутное. Главное командование, а вместе с ним и «Особое совещание», то есть правительство, со своей стороны, казалось, делали, что могли, чтобы окончательно разнуздать, распустить эту кромешную банду провокаторов и профессиональных убийц. Вот несколько иллюстраций, характеризующих деятельность контрразведки «деда Антона», как звали Деникина в среде его подчиненных.

После занятия одного города в Крыму большевики расстреляли военного врача. Вскоре им пришлось очистить город, в свою очередь. Вдова расстрелянного пошла и указала добровольческой контрразведке убийц своего мужа. Их арестовали и «пустили в расход». […]

В Новороссийске контрразведкою называлось несколько учреждений, между прочим, и уголовный розыск. Была другая контрразведка, выдававшая пропуска отъезжающим, и другой уголовный розыск, ведавший всякие воровские дела. Где кончалось одно и начиналось другое учреждение, сказать не берусь: тут все переплелось и перемешалось.

Главная и, должно быть, подлинная контрразведка помещалась на краю города, около так называемой «станички», за которой начинались горы и владения зеленых. Двор этого заведения, охраняемый часовыми, был почему-то всегда полон унылыми фигурами красных. Неподалеку находилась и тюрьма.

Говорили, что по ночам здесь слышались стоны и вопли; вообще, было известно, что то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало самые мрачные времена Средневековья.

Источник: Виллиам Г. Я. Побежденные //Архив русской революции. Т. 7. М., 1991. С. 231–232.

Примечания

1

Советский энциклопедический словарь. М., 1987. С. 623.

(обратно)

2

Звонарев К. К. Агентурная разведка. Киев, 2005. С. 637.

(обратно)

3

Белая книга российских спецслужб. М., 1995. С. 96.

(обратно)

4

Золотарев В. А., Саксонов О. В., Тюшкевич С. А. Военная история России. М., 2001. С. 484–485.

(обратно)

5

Павлов Д. Б. Российская контрразведка в годы русско-японской войны // Отечественная история. 1996. № 1. С. 14.

(обратно)

6

Российский государственный военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2000. Оп. 15. Д. 18. Л. 98.

(обратно)

7

Щербакова Е. И. Владимир Николаевич Лавров: путь в контрразведку // Исторические чтения на Лубянке. 2002 год. М., 2003. С. 119.

(обратно)

8

Букар Р. За кулисами французской и германской разведок. М., 1943. С. 10.

(обратно)

9

Черняк Е. Б. Пять столетий тайной войны. М., 1991. С. 479.

(обратно)

10

Ронге М. Разведка и контрразведка. СПб., 2004. С. 16.

(обратно)

11

Яковлев А. С. Российской контрразведке — 100 лет // Исторические чтения на Лубянке. 2002 год. М., 2003. С. 91.

(обратно)

12

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 26. Л. 125.

(обратно)

13

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 32.

(обратно)

14

Российское законодательство X–XX веков. В 9 т. Т. 9. М., 1994. С. 303–304.

(обратно)

15

Старков Б. А. Охотники на шпионов. Контрразведка Российской империи 1903–1914. СПб., 2006. С. 49.

(обратно)

16

Яковлев А. С. Российской контрразведке — 100 лет… С. 93–94.

(обратно)

17

Веденеев Д. Указ соч. С. 6.

(обратно)

18

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 8.

(обратно)

19

Там же. С. 14.

(обратно)

20

Тимура А. Общество японцев на Дальнем Востоке России. // Вестник ДВО РАН. 2006. № 5. С. 167–168.

(обратно)

21

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 8. Л. 42, 53.

(обратно)

22

Гиленсен В. М. Германская военная разведка против России (1871–1917 гг.) // Новая и новейшая история. 1991. № 2. С. 157.

(обратно)

23

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 26. Л. 176.

(обратно)

24

Алексеев М. Военная разведка России от Рюрика до Николая II. Книга II. М., 1998. С. 49.

(обратно)

25

Крамар В. Контрразведчик эпохи войн и революций // Независимое военное обозрение. 29 октября 2004 г.

(обратно)

26

Кирмель Н. С. Становление военной контрразведки Российской империи // Военно-исторический журнал. 2006. № 2. С. 51.

(обратно)

27

РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 662. Л. 3.

(обратно)

28

Синиченко В. В. Криминальная составляющая миграционных процессов на восточных окраинах Российской империи. Иркутск, 2003 // Режим доступа: mion.isu.ru/pub/sin/2_4-html

(обратно)

29

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 46.

(обратно)

30

Старков Б. А. Охотники на шпионов… С. 191.

(обратно)

31

Синиченко В. В. Указ. соч. // Режим доступа: mion.isu.ru/pub/sin/2_4.html

(обратно)

32

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 6–8.

(обратно)

33

Старков Б. А. Охотники на шпионов… С. 189.

(обратно)

34

Кирмель Н. С. Становление военной контрразведки… С. 52.

(обратно)

35

Анин Б., Петрович А. Радиошпионаж. М., 1996. С. 250–251.

(обратно)

36

Клембовский В. Н. Организация военного шпионства в Австрии во время войны 1914–1918 гг. // Военно-исторический сборник. Вып. 4. М., 1920. С. 98.

(обратно)

37

Валерьев С., Викторов А. Шпионы, пришедшие с юга. // Независимое военное обозрение. 25 июля 2003 г.

(обратно)

38

Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. 1914–1917 гг. В 3-х т. Т. 1. Нью-Йорк, 1960. С. 106–107.

(обратно)

39

Чертищев А. В. Политические партии и массовое политическое сознание действующей Русской армии в годы Первой мировой войны (июль 1914 — март 1918 гг.).: Автореф. дисс… докт. ист. наук. М., 2007. С. 35.

(обратно)

40

Спиридович А. И. Великая война… С. 16, 31.

(обратно)

41

См.: Яхонтов А. Н. Тяжелые дни. // Архив русской революции. Т. 18. М., 1993. С. 42.

(обратно)

42

РГВИА. Ф. 2134. Оп. 7. Д. 60. Л. 12.

(обратно)

43

См.: Гольдин С. Евреи и шпиономания в Русской армии в годы Первой мировой войны // Лехаим. 2007. № 3.

(обратно)

44

Курлов П. Г. Гибель императорской России. М., 1992. С. 181

(обратно)

45

Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг. // Режим доступа: -l.pdf

(обратно)

46

Седунов А. В. Губернская администрация и контрразведка Северного фронта в годы Первой мировой войны // Вестник молодых ученых. Серия: Исторические науки. 2005. № 1. С. 30.

(обратно)

47

См.: Алексеев А. Россия в 1914–1915 годах. Война на два фронта // Наука и жизнь. 2007. № 9.

(обратно)

48

Седунов А. В. Губернская администрация, и контрразведка… С. 29.

(обратно)

49

РГВИА. Ф. 2000. Оп. 15. Д. 270. Л. 2.

(обратно)

50

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 37.

(обратно)

51

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 525.

(обратно)

52

См.: Курлов П. Г. Гибель императорской России. М., 1992. С. 211.

(обратно)

53

РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 274. Л. 212.

(обратно)

54

Бонч-Бруевич М. Д. Потеря нами Галиции в 1915 г. Ч. 2. М.; Л., 1926. С. 230.

(обратно)

55

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 524.

(обратно)

56

Седунов А. В. Губернская администрация и контрразведка… С. 28, 30.

(обратно)

57

РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 398. Л. 56.

(обратно)

58

Алексеев М. Военная разведка России… С. 170.

(обратно)

59

Здановин А. А. Отечественная контрразведка… С. 26.

(обратно)

60

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 27–29.

(обратно)

61

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 525–527.

(обратно)

62

Из очевидных недостатков «Наставления» можно назвать объединение в одних и тех же органах функций разведки и контрразведки, отсутствие жесткой системы иерархической подчиненности и структурно-функциональных связей между отдельными КРО; См.: Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 30–32.

(обратно)

63

РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 687. Л. 52.

(обратно)

64

Мерзляков В. М. Об организации контрразведывательных органов России // Исторические чтения на Лубянке. 1998 год. М., 1999. С. 11.

(обратно)

65

Яковлев Л. С. Разведки Четверного Союза и контрразведка России в первой мировой войне. // Геомилитаризм, геополитика, безопасность: альманах. 2002. № 7. С. 233.

(обратно)

66

Яковлев Л. С. Российской контрразведке — 100 лет… С. 100–101.

(обратно)

67

Галвазин С. Н. Охранные структуры… С. 82.

(обратно)

68

См.: Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг.: шпиономания и реальные проблемы. М., 2000.

(обратно)

69

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 41.

(обратно)

70

Мерзляков В. М. Указ. соч. С. 10.

(обратно)

71

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 310, 337.

(обратно)

72

Иванов А. А. Военно-морская контрразведка на Русском Севере (1914–1917 гг.) // Московский журнал. История государства Российского. 2007. № 3. С. 10.

(обратно)

73

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 53.

(обратно)

74

Крестьянинов В. Я., Молодцов С. В. Крейсер «Аскольд». СПб., 1993. С. 186–187.

(обратно)

75

Бажанов Д. А. Структура русской морской контрразведки в 1917 году. // Новый часовой. 2002. № 13–14. С. 29.

(обратно)

76

Иванов А. А. Военно-морская контрразведка… С. 11.

(обратно)

77

Российский Государственный Военный архив (РГВА). Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 404.

(обратно)

78

Флот в Первой мировой войне. В 2 т. Т. 1. М., 1964. С. 608–609.

(обратно)

79

Звонарев К. К. Агентурная разведка. Киев, 2005. С. 515–516.

(обратно)

80

Катастрофы на море: Сборник. — СПб., 1998. С. 57–58.

(обратно)

81

Там же. С. 68.

(обратно)

82

См.: Вишневский Д. В. Егерское движение в Финляндии и российская военная разведка. // Геомилитаризм, геополитика, безопасность: альманах. 2002. № 7. С. 254.

(обратно)

83

Новикова М. Н. Причины возникновения егерского движения в Финляндии в годы Первой мировой войны. // Военно-исторический журнал. 2004. № 9. С. 39.

(обратно)

84

Вишневский Д. В. Указ. соч. С. 255.

(обратно)

85

Козлов Д. Ю. Штабы морских сил (флотов) накануне и в годы Первой мировой войны: опыт организационного строительства и функционирования. 1908–1917 гг. // Военно-исторический журнал. 2006. № 7. С. 37.

(обратно)

86

Веденеев Д. Указ. соч. С. 9.

(обратно)

87

Зданович А. А. Организация и становление спецслужб Российского флота // Исторические чтения на Лубянке. 1997. Российские спецслужбы: история и современность. М., 1999. С. 12.

(обратно)

88

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 59.

(обратно)

89

РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 726. Л. 7.

(обратно)

90

Яковлев Л. С. Разведки Четверного Союза… С. 234.

(обратно)

91

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 216.

(обратно)

92

Российский Архив: История Отечества в свидетельствах и документах XVIII–XX веков. Вып. 8. М., 1998. С. 283.

(обратно)

93

РГВИА. Ф. 3520. Оп. 1. Д. 398. Л. 328.

(обратно)

94

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 406.

(обратно)

95

Сейдаметов Д., Шляпников Н. Германо-австрийская разведка в царской России. М., 1939. С. 21.

(обратно)

96

Иванов А. А. Контрразведка в российском общественном мнении (1914–1917) // Свободная мысль. 2008. № 2. С. 160–161.

(обратно)

97

Алексеев М. Военная разведка России… С. 171.

(обратно)

98

Там же. С. 171–172.

(обратно)

99

Веденеев Д. Указ. соч. С. 10.

(обратно)

100

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 402.

(обратно)

101

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 26.

(обратно)

102

Батюшин Н. С. Тайная военная разведка и борьба с ней. М., 2002. С. 19.

(обратно)

103

Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг. // Режим доступа: -4.pdf

(обратно)

104

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 44.

(обратно)

105

Греков Н. В. Германские и австрийские пленные в Сибири (1914–1918 гг.) // Немцы. Россия. Сибирь. Омск, 1997. С. 166.

(обратно)

106

Васильев И. М., Зданович А. А. Спецслужбы в зеркале социологии // Труды Общества изучения истории отечественных спецслужб. Т. 1. М., 2006. С. 34, 41.

(обратно)

107

Алексеев М. Военная разведка России… С. 178.

(обратно)

108

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 18.

(обратно)

109

Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 38.

(обратно)

110

Опалев В. А. О некоторых базовых категориях теории обеспечения национальной безопасности // Вестник Российской академии естественных наук. 2004. Т. 4. № 3. С. 4.

(обратно)

111

Токарев Ю. С. Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в марте — апреле 1917 г. Л., 1976. С. 67.

(обратно)

112

Овсянкин Е. И. Архангельск в годы Революции и военной интервенции. Архангельск, 1967. С. 43.

(обратно)

113

Никитин Б. В. Роковые годы. М., 2000. С. 7.

(обратно)

114

Архив новейшей истории России. Т. 7. М., 2001. С. 133.

(обратно)

115

Милюков П. Н. Воспоминания. В 2 т. Т. 2. Нью-Йорк, 1955. С. 339.

(обратно)

116

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 59.

(обратно)

117

Устинов С. М. Записки начальника контрразведки (1915–1920). Берлин, 1923. С. 26.

(обратно)

118

ГАМО. Ф. 134-и. Оп. 1. Д. 24. Л. 134.

(обратно)

119

Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 36.

(обратно)

120

Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 38.

(обратно)

121

Греков Н. В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг. // Режим доступа: -1.pdf

(обратно)

122

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 73.

(обратно)

123

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 74.

(обратно)

124

Воронцов С. А. Спецслужбы России. Ростов-на-Дону, 2006. С. 204.

(обратно)

125

Архив новейшей истории России. Т. 8. М., 2002. С. 325–327.

(обратно)

126

Архив новейшей истории России. Т. 8. С. 325, 327.

(обратно)

127

Греков Н.В. Русская контрразведка в 1905–1917 гг. // Режим доступа: -3.pdf

(обратно)

128

РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 725. Лл. 31об.

(обратно)

129

РГВИА. Ф. 1468. Оп. 2. Д. 725. Л. 33об.

(обратно)

130

Наумов И. Кто шпионил в Тунке… // Восточно-Сибирская правда. 2002. 23 февраля.

(обратно)

131

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 9. Л. 119.

(обратно)

132

Деникин А. И. Очерки русской Смуты. Крушение власти и армии. Февраль — сентябрь 1917 г. // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 115.

(обратно)

133

Алексеев М. Военная разведка России… С. 196.

(обратно)

134

Алексеев М. Военная разведка России… С. 196–197.

(обратно)

135

Там же. С. 180–181.

(обратно)

136

Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов в 1917 году: Документы и материалы. В 5 т. Т. 1. Д., 1991. С. 455.

(обратно)

137

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 402.

(обратно)

138

Белоусов Ю. За кордоном. // Восточно-Сибирская Правда. 1998. 19 апреля.

(обратно)

139

Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! М., 1964. С. 130.

(обратно)

140

Никитин Б. В. Роковые годы. М., 2000. С. 69–70.

(обратно)

141

Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 35.

(обратно)

142

Троцкий А. Д. История русской революции… С. 98.

(обратно)

143

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 87.

(обратно)

144

ГАРФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 28. Л. 52об.

(обратно)

145

ГАРФ. Ф. 1780. Оп. 1. Д. 28. Л. 54.

(обратно)

146

Зданович А. А. Отечественная контрразведка (1914–1920)… С. 89.

(обратно)

147

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 60.

(обратно)

148

Никитин Б. В. Роковые годы. М., 2000. С. 137.

(обратно)

149

Там же. С. 145.

(обратно)

150

Дело генерала Л. Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. В 2 т. Т. 2. М., 2003. С. 262.

(обратно)

151

Там же. Т. 1. М., 2003. С. 9.

(обратно)

152

Керенский А. Ф. Россия на историческом повороте. М., 1993. С. 266.

(обратно)

153

Никитин Б. В. Роковые годы. М., 2000. С. 177.

(обратно)

154

Дело генерала Л. Г. Корнилова. Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. В 2 т. Т. 1. М., 2003. С. 189.

(обратно)

155

Злоказов Г. И. Петроградский Совет… С. 293.

(обратно)

156

Петроградский военно-революционный комитет: Документы и материалы. В 3 т. Т. 1. М., 1966. С. 509.

(обратно)

157

Там же. Т. 2. М., 1967. С. 99.

(обратно)

158

Долгополов Ю. Б. Война без линии фронта. М., 1981. С. 20.

(обратно)

159

Троцкий Л. Д. История русской революции… С. 98.

(обратно)

160

Кобяков С. Красный суд // Архив русской революции. Т. 7. М., 1991. С. 263.

(обратно)

161

Военные моряки в борьбе за власть Советов на Севере (1917–1920 гг.): Сборник документов. Л., 1982. С. 65.

(обратно)

162

Тарасов В. В. Борьба с интервентами на Мурмане в 1918–1920 гг. Л., 1948. С. 48–49.

(обратно)

163

РГВА. Ф. 39515. Оп. 1. Д. 151. Л. 23.

(обратно)

164

Известия ВЦИК. 1919. 11 апреля.

(обратно)

165

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 99–100.

(обратно)

166

Кочик В. Советская военная разведка: структура и кадры // Свободная мысль. 1998. № 5. С. 97.

(обратно)

167

Ленин В. И. Полное собрание сочинений. Т. 7. М., 1967. С. 17.

(обратно)

168

См.: Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 114–115.

(обратно)

169

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 304.

(обратно)

170

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 23, 31.

(обратно)

171

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 36.

(обратно)

172

РГВА. Ф. 39515. Оп. 1. Д. 163. Лл. 6–7.

(обратно)

173

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 19.

(обратно)

174

РГВА. Ф. 488. Оп. 1. Д. 61. Лл. 167, 263.

(обратно)

175

Кочик В. Советская военная разведка… С. 99.

(обратно)

176

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 28.

(обратно)

177

Военные контрразведчики. С. 31.

(обратно)

178

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 304.

(обратно)

179

Там же. С. 321.

(обратно)

180

См.: Перевалов А. Японское консульство в Иркутске. // Паритет. 2006. № 1.

(обратно)

181

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 320–321.

(обратно)

182

Леонов С. В. Рождение советской империи: государство и идеология. 1917–1922 гг. М., 1997. С. 251.

(обратно)

183

Абрамов В. Контрразведка. Щит и меч против Абвера и ЦРУ. М., 2006. С. 16.

(обратно)

184

Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 264.

(обратно)

185

Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 297.

(обратно)

186

Там же. С. 295–308.

(обратно)

187

Красная книга ВЧК. В 2 т. Т. 1. М., 1989. С. 264.

(обратно)

188

Савченко В. А. Авантюристы гражданской войны: историческое расследование. Харьков, 2000. С. 311.

(обратно)

189

Кочик В. Советская военная разведка… С. 101–102.

(обратно)

190

Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 463.

(обратно)

191

Петров М. Н. ВЧК — ОГПУ: первое десятилетие. (На материалах Северо-Запада). Новгород, 1995. С. 4.

(обратно)

192

Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев. Мурманск, 2006. С. 36.

(обратно)

193

См.: Halliday Е. М. The ignorant armies: the Anglo-American Archangel expedition: 1918–1919. London, 1961.; Bradley J. F. N. Allied intervention in Russia. London, 1968.; Jackson R. At war with the Bolsheviks: the Allied intervention into Russia, 1917—20. London, 1972.; Haigh R. Н., Morris D. S., Peters А. R. Unhappy landings: British-Soviet relations, the Russian civil war and interventionism 1917–1920. Sheffield, 1984.

(обратно)

194

Ушаков И. Ф. Белый Мурманск. 1918–1920 // Белый Мурман: Сборник статей. Мурманск, 2004. С. 27.

(обратно)

195

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 43.

(обратно)

196

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Ал. 23, 31.

(обратно)

197

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 13.

(обратно)

198

Голдин В. И. Интервенты или союзники? Мурманский «узел» в марте — июне 1918 года // Отечественная история. 1994. № 6. С. 76.

(обратно)

199

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 44.

(обратно)

200

Герасимов Д. А. Вопрос о финской угрозе в политике мурманских властей в первой половине 1918 года. // Наука и бизнес на Мурмане. 2003. № 3. С. 14.

(обратно)

201

Военные моряки в борьбе за власть Советов… С. 124.

(обратно)

202

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 3.

(обратно)

203

Каримов О. В. Советская военно-морская разведка в годы Гражданской войны // Вопросы истории. 2004. № 7. С. 131.

(обратно)

204

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 17. Л. 245.

(обратно)

205

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 17. Л. 8.

(обратно)

206

Там же. Д. 9. Л. 80.

(обратно)

207

Там же. Лл. 35, 40.

(обратно)

208

Ушаков И. Ф. Белый Мурманск… С. 27.

(обратно)

209

Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сборник воспоминаний и документов. Мурманск, 2006. С. 125.

(обратно)

210

Интервенция на Севере в документах. М., 1933. С. 11.

(обратно)

211

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 7.

(обратно)

212

Ушаков И. Ф. Белый Мурманск… С. 40.

(обратно)

213

ГАМО. Ф. П-102. Оп. 1. Д. 29. Л. 128.

(обратно)

214

Там же. Д. 28. Лл. 131–132.

(обратно)

215

Мымрин Г. Е. Англо-американская военная интервенция на Севере и ее разгром. Архангельск, 1953. С. 48.

(обратно)

216

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 4.

(обратно)

217

Советско-американские отношения: Годы непризнания. 1918–1926. М., 2002. С. 42.

(обратно)

218

РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 74. Л. 176.

(обратно)

219

Санковская О. М. Указ. соч. С. 85.

(обратно)

220

Директивы командования фронтов Красной Армии (1917–1922 гг.): Сборник документов. В 4-х т. Т. 1. М., 1971. С. 214.

(обратно)

221

Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК. М., 1960. С. 51.

(обратно)

222

Флот в Белой борьбе. М., 2002. С. 31.

(обратно)

223

Самойло А. А. Две жизни. Д., 1963. С. 247.

(обратно)

224

РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 40. Л. 303.

(обратно)

225

Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК. М., 1960. С. 129.

(обратно)

226

РГВА. Ф. 38988. Оп. 1. Д. 2. Л. 75.

(обратно)

227

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 34.

(обратно)

228

Интервенция на Севере в документах. М., 1933. С. 24–25.

(обратно)

229

Борьба за торжество Советской власти на Севере. Сборник документов (1918–1920). Архангельск, 1967. С. 52.

(обратно)

230

Цветков В. Ж. Спецслужбы (разведка и контрразведка)… С. 124.

(обратно)

231

Бортневский В. Г. Белая разведка и контрразведка… С. 88–89.

(обратно)

232

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 33.

(обратно)

233

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 151. Л. 95–95об.

(обратно)

234

Там же. Ф. 39617. Оп. 1. Д. 54. Л. 19.

(обратно)

235

Там же. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 14. Лл. 63–65.

(обратно)

236

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 21.

(обратно)

237

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 17. Лл. 7, 19.

(обратно)

238

Ильин В. Н. Специальные службы Мурманского края в Гражданской войне на Севере России. 1918–1920 гг. // Гражданская война в России: региональные проблемы. Мурманск, 2004. С. 67.

(обратно)

239

Северный фронт. Борьба советского народа против иностранной интервенции и белогвардейщины на Советском Севере (1918–1920): Документы. М., 1961. С. 44.

(обратно)

240

Тарасов В. В. Борьба с интервентами на Мурмане в 1918–1920 гг. Л., 1948. С. 151.

(обратно)

241

Бажанов Д. А. Указ. соч. С. 35–36.

(обратно)

242

Коровин В. Н., Свиридов В. А. Народные учителя, мелкие служащие, зажиточные крестьяне… получили статус «ваше благородие» // Военно-исторический журнал. 2004. № 2. С. 36–37.

(обратно)

243

Голдин В. И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918–1920 гг. М., 1993. С. 72.

(обратно)

244

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 8. Л. 42.

(обратно)

245

Там же. Д. 1. Л. 4.

(обратно)

246

Головин В. В. Таможенное дело на Мурмане. Историко-правовой очерк. К 80-летию Мурманской таможни. Мурманск, 1999. С. 101.

(обратно)

247

За Советский Север. К сорокалетию освобождения Севера от интервентов и белогвардейцев: Сборник документов и воспоминаний. Вологда, 1960. С. 174.

(обратно)

248

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 6–7.

(обратно)

249

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 154.

(обратно)

250

Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги четырех лет Гражданской войны // Белый Север. В 2 т. Т. 2. Архангельск, 1998. С. 131.

(обратно)

251

Игнатьев В. И. Некоторые факты… С. 151.

(обратно)

252

Борьба за установление и упрочение Советской власти на Мурмане: Сборник документов. Мурманск, 1960. С. 350–351.

(обратно)

253

Жаров Л. И., Устинов В. М. Интернациональные части в боях за власть Советов в годы иностранной военной интервенции и гражданской войны в СССР. М., 1960. С. 125–126.

(обратно)

254

РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 10. Л. 235.

(обратно)

255

Тучков Д. И. Должность губернского комиссара в системе государственного управления Северной области (1918–1919 гг.). // Наука и образование — 2003: Материалы Всероссийской научно-технической конференции. В 5 ч. Ч. 2. — Мурманск, 2003. С. 77.

(обратно)

256

Потылицын А. И. Белый террор в уездах // Интервенция на Советском Севере. 1918–1920: Сборник. Архангельск, 1939. С. 111.

(обратно)

257

Гражданская война на Мурмане глазами участников и очевидцев: Сборник воспоминаний и документов. Мурманск, 2006. С. 155.

(обратно)

258

Голдин В. И., Журавлев П. С., Соколова Ф. Х. Русский Север в историческом пространстве российской гражданской войны. Архангельск, 2005. С. 202–203.

(обратно)

259

Гражданская война в России: Война на Севере. М., 2004. С. 61.

(обратно)

260

Там же. С. 228–229.

(обратно)

261

Посчитано по: РГВА. Ф. 40311. Оп. 1. Д. 17. Лл. 81–81об, 195–195об.

(обратно)

262

Там же. Лл., 75, 79, 81.

(обратно)

263

Чаплин Г. Е. Два переворота на Севере. // Белый Север. В 2 т. Т. 1. Архангельск, 1998. С. 62.

(обратно)

264

Жаров Л. И., Устинов В. М. Интернациональные части… С. 128.

(обратно)

265

Там же. С. 405, 558–559.

(обратно)

266

Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги четырех лет Гражданской войны // Белый Север. В 2-х т. Т. 2. Архангельск, 1998. С. 153.

(обратно)

267

Чаплин Г. Е. Два переворота на Севере // Белый Север. В 2-х т. Т. 1. Архангельск, 1998. С. 67.

(обратно)

268

Козичев М. Михаил Сергеевич Кедров // Чекисты: Сборник. М., 1987. С. 133, 147.

(обратно)

269

Кедров М. С. За Советский Север. // Этапы большого пути: Воспоминания о Гражданской войне. М., 1963. С. 280.

(обратно)

270

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 128, 131.

(обратно)

271

Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД. 1918–1939. Документы и материалы. В 4-х т. Т. 1. М., 2000. С. 166.

(обратно)

272

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 165.

(обратно)

273

РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 43. Л. 34.

(обратно)

274

Викторов И. В. Организатор обороны Севера // О Михаиле Кедрове: Воспоминания, очерки, статьи. М., 1988. С. 96.

(обратно)

275

Мельгунов С. П. Красный террор в России. 1918–1923. Берлин, 1924. С. 95.

(обратно)

276

Смирнов М. А. Ликвидация заговора в тылу фронта. // О Михаиле Кедрове: Воспоминания, очерки, статьи. М., 1988. С. 122–123.

(обратно)

277

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 78.

(обратно)

278

Голдин В. И. Интервенция и антибольшевистское движение на Русском Севере. 1918–1920 гг. М., 1993. С. 162.

(обратно)

279

РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 100. Л. 6.

(обратно)

280

РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 100. Л. 6.

(обратно)

281

Борьба за установление и упрочение Советской власти на Мурмане: Сборник документов. Мурманск, 1960. С. 310.

(обратно)

282

Чуев П. В. Архангельское подполье. Архангельск, 1963. С. 37.

(обратно)

283

РГВА. Ф. 6. Оп. 4. Д. 100. Л. 6.

(обратно)

284

Катков. Н. Ф. Агитационно-пропагандистская работа большевиков в войсках и тылу белогвардейцев в период 1918–1920 гг. А., 1977. С. 119.

(обратно)

285

Заброшенные в небытие. Интервенция на Русском Севере (1918–1919) глазами ее участников. Архангельск, 1997. С. 258.

(обратно)

286

Чаплин Г. Е. Два переворота на Севере // Белый Север. В 2 т. Т. 1. Архангельск, 1998. С. 67.

(обратно)

287

За Советский Север… С. 158.

(обратно)

288

Там же. С. 172.

(обратно)

289

Военные моряки в борьбе за власть Советов… С. 217, 220.

(обратно)

290

Гражданская война в России: Война на Севере. М., 2004. С. 122.

(обратно)

291

За Советский Север… С. 168.

(обратно)

292

Минц И. И. Английская интервенция и северная контрреволюция. М., 1931. С. 191.

(обратно)

293

Военные моряки в борьбе за власть Советов… С. 235.

(обратно)

294

РГВА. Ф. 39450. Оп. 1. Д. 151. Лл. 95–95об.

(обратно)

295

Ильин В. Н. Специальные службы в Гражданской войне… С. 21.

(обратно)

296

Овсянкин Е. И. Архангельск в годы Революции… С. 196.

(обратно)

297

Борьба за торжество Советской власти на Севере. Сборник документов (1918–1920). Архангельск, 1967. С. 59.

(обратно)

298

РГВА. Ф. 1267. Оп. 1. Д. 69. Л. 4 об.

(обратно)

299

РГВА. Ф. 188. Оп. 4. Д. 364. Л. 94.

(обратно)

300

РГВА. Ф. 1267. Оп. 1. Д. 69. Л. 4 об.

(обратно)

301

РГВА. Ф. 9. Оп. 4. Д. 27. Лл.168–169.

(обратно)

302

Самойло А. А., Сбойчаков М. И. Поучительный урок (Боевые действия Красной Армии против интервентов и белогвардейцев на Севере России в 1918–1920 гг.). М., 1962. С. 78–79.

(обратно)

303

Quartered in hell: The Story of the American North Russia expeditionary force, 1918–1919. Missoula, MT: GOS, 1982. P. 295.

(обратно)

304

Lockley А. Propaganda and the first cold war in North Russia, 1918–1919. // History Today. 2003. September 1.

(обратно)

305

Мымрин Г. Е. Англо-американская военная интервенция на Севере и ее разгром. Архангельск, 1953. С. 112.

(обратно)

306

РГВА. Ф. 40767. Оп. 1. Д. 2. Л. 33.

(обратно)

307

РГВА. Ф. 40313. Оп. 1. Д. 1. Л. 4.

(обратно)

308

Игнатьев В. И. Некоторые факты и итоги четырех лет Гражданской войны // Белый Север. В 2 т. Т. 2. Архангельск, 1998. С. 138.

(обратно)

309

Ответное письмо П. П. Скоморохова генералу Е. К. Миллеру // Белый Север. В 2 т. Т. 2. С. 434–435.

(обратно)

310

Мельгунов С. П. Красный террор в России: 1918–1923. Берлин, 1924. С. 11.

(обратно)

311

Голдин В. И. Россия в гражданской войне. Очерки новейшей историографии (вторая половина 1980-х — 90-е годы). Архангельск, 2000. С. 171.

(обратно)

312

Голдин В. И. Интервенция и антибольшевистское движение… С. 163.

(обратно)

313

Ушаков И. Ф. Февральская революция на Мурмане // Вечерний Мурманск. 2004. 17 февраля.

(обратно)

314

Северный фронт… С. 77.

(обратно)

315

Данилов И. А. Воспоминания о моей подневольной службе у большевиков // Белый Север: Мемуары и документы. В 2 т. Т. 2. Архангельск, 1998. С. 270.

(обратно)

316

Там же. С. 292.

(обратно)

317

Интервенция на Севере в документах. М., 1933. С. 88.

(обратно)

318

Шамбаров В. Е. Белогвардейщина. М., 2002. С. 403.

(обратно)

319

Киселев А. А., Климов Ю. Н. Мурман в дни революции и гражданской войны. Мурманск, 1977. С. 193.

(обратно)

320

Борьба за установление и упрочение Советской власти на Мурмане: Сборник документов. Мурманск, 1960. С. 380.

(обратно)

321

ГАМО. Ф. П-102. Оп. 1. Д. 40. Л. 52.

(обратно)

322

См.: Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК в процессе становления Советского государства. 1918 — начало 1922 гг.: На материалах Пермского Прикамья.: Дисс. … канд. ист. наук. М., 2005.; Дианов С. О месте и роли ГубЧК в формировании системы политического контроля (на примере деятельности Пермской ГубЧК в 1919–1921 гг.). // История. Право. Образование: материалы II региональной научной конференции молодых историков. Ч. 1. Нижний Тагил, 2006.

(обратно)

323

ГАРФ. Ф. 6605. Оп. 1. Д. 6. Л. 4.

(обратно)

324

Дэвис Д. Э., Трани Ю. П. Первая холодная война. Наследие Вудро Вильсона в советско-американских отношениях. М., 2002. С. 309.

(обратно)

325

Гражданская война в России: Борьба за Поволжье. М., 2005. С. 114–115.

(обратно)

326

Там же. С. 120–121.

(обратно)

327

Луков Е. В. Почему Томск не стал столицей «белой» Сибири / / Труды Томского государственного университета. Серия: История. Томск, 2005. С. 132.

(обратно)

328

ГАРФ. Ф. 176. Оп. 2. Д. 5. Л. 3.

(обратно)

329

ГАРФ. Ф. 175. Оп. 1. Д. 2. Л. 3.

(обратно)

330

Ларьков Н. С. Основные этапы и особенности довоенного строительства в Сибири в 1918 г. // История «белой» Сибири. Кемерово, 1995. С. 4.

(обратно)

331

Мухачев Б. И. Новые документы и материалы об А. Н. Луцком // Россия и АТР. 2005. № 4. С. 140.

(обратно)

332

РГВА. Ф. 39515. Оп. 1. Д 25. Л. 8.

(обратно)

333

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 138. Л. 34.

(обратно)

334

Цветков В. Ж. Спецслужбы (разведка и контрразведка)… С. 122.

(обратно)

335

Гражданская война на Южном Урале. 1918–1919 гг. Челябинск, 1962. С. 54.

(обратно)

336

РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 15. Л. 17.

(обратно)

337

См.: Тимофеев В. А. На незримом посту. М., 1989. С. 203–204.

(обратно)

338

ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 2. Л. 18

(обратно)

339

ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 2. Лл. 76–77.

(обратно)

340

ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 2. Л. 81.

(обратно)

341

РГВА. Ф. 39617. Оп. 1. Д. 160. Л. 154.

(обратно)

342

Цветков В. Ж. Спецслужбы (разведка и контрразведка)… С. 122–123.

(обратно)

343

Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов… С. 52.

(обратно)

344

Волков С. В. Трагедия русского офицерства. М., 2002. С. 236.

(обратно)

345

Там же. С. 268.

(обратно)

346

Россия антибольшевистская: из белогвардейских и эмигрантских архивов. М., 1995. С. 48.

(обратно)

347

Там же. С. 45.

(обратно)

348

Там же. С. 49.

(обратно)

349

ГАРФ. Ф. 6323. Оп. 1. Д. 2. Лл. 28–29.

(обратно)

350

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 31.

(обратно)

351

Ганин А. В. Судьба генерального штаба полковника Ф. Е. Махина // Военно-исторический журнал. 2006. № 6. С. 54.

(обратно)

352

См.: Советско-американские отношения… С. 36.

(обратно)

353

Гвишиани А. Н. Советская Россия и США (1917–1920). М., 1970. С. 100.

(обратно)

354

Чураков Д. О. Бунтующие пролетарии: Рабочий протест в Советской России (1917–1930-е гг.). М., 2007. С. 172–173.

(обратно)

355

РГВА. Ф. 39613. Оп. 1. Д. 1. Л. 1.

(обратно)

356

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 35.

(обратно)

357

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 15.

(обратно)

358

РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 303. Л. 20об.

(обратно)

359

Гражданская война в России: Борьба за Поволжье. М., 2005. С. 196.

(обратно)

360

Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 224.

(обратно)

361

Гражданская война в России: Борьба за Поволжье. М., 2005. С. 205.

(обратно)

362

Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ— НКВД… С. 105.

(обратно)

363

РГВА. Ф. 39617. Оп. 1. Д. 58. Л. 249.

(обратно)

364

Рец А. А. Формирование и функционирование органов контрразведки, военного контроля, МВД антибольшевистских правительств Сибири (1918–1920 гг.): Дисс… канд. ист. наук. М., 2006 С. 139.

(обратно)

365

Омский вестник. 21 июня 1918 г.

(обратно)

366

Рец А. А. Указ. соч. С. 127.

(обратно)

367

РГВА. Ф. 40308. Оп. 1. Д. 67. Л. 4.

(обратно)

368

Симонов Д. Г. Органы военного управления «белой» Сибири (1918 г.). // Проблемы истории местного управления Сибири XVII–XX вв. Вып. 2. Новосибирск, 1997. С. 59–60.

(обратно)

369

Корнева Е. А. Контрразведка А. В. Колчака… С. 67.

(обратно)

370

РГВА. Ф. 39617. Оп. 1. Д. 241. Л. 267.

(обратно)

371

Рец А. А. Указ. соч. С. 140.

(обратно)

372

Кузнецов Н. А. Александр Васильевич Колчак. М., 2007. С. 24.

(обратно)

373

Хрестоматия по отечественной истории (1914–1945 гг.) / Под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. М., 1996. С. 203.

(обратно)

374

Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов… С. 27.

(обратно)

375

РГВА. Ф. 40308. Оп. 1. Д. 67. Л. 6.

(обратно)

376

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 31.

(обратно)

377

РГВА. Ф. 106. Оп. 3. Д. 17. Л. 102.

(обратно)

378

Рец А. А. Указ. соч. С. 140.

(обратно)

379

См.: Шиловский М. В. Всероссийское Временное правительство (Директория). 23 сентября — 18 ноября 1918 г. // Сибирская заимка. 1999. № 1.

(обратно)

380

Плотников И. Ф. Александр Васильевич Колчак. Жизнь и деятельность. Ростов-на-Дону, 1998 // Режим доступа:

(обратно)

381

ГАРФ. Ф. 176. Оп. 2. Д. 26. Л. 9.

(обратно)

382

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д. 1. Л. 32–32об.

(обратно)

383

Рец А. А. Указ. соч. С. 134.

(обратно)

384

Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов… С. 27.

(обратно)

385

Рец А. А. Указ. соч. С. 136.

(обратно)

386

РГВА. Ф. 40218. Оп. 1. Д.19. Л.46.

(обратно)

387

Корнева Е. А. Контрразведка А. В. Колчака… С. 69.

(обратно)

388

Плотников И. Ф. Героическое подполье. М., 1968. С. 49.

(обратно)

389

Там же. С. 63.

(обратно)

390

ГАРФ. Ф. 296. Оп. 1. Д. 15. Л. 279.

(обратно)

391

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 47, 49.

(обратно)

392

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 137, 163–164.

(обратно)

393

РГВА. Ф. 39498. Оп. 1. Д. 13. Л. 7.

(обратно)

394

РГВА. Ф. 39498. Оп. 1. Д. 8. Л. 25.

(обратно)

395

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 175, 184.

(обратно)

396

Санковская О. М. Указ. соч. С. 243.

(обратно)

397

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 163.

(обратно)

398

РГВА. Ф. 30215. Оп. 1. Д. 62. Л. 64.

(обратно)

399

РГВА. Ф. 39597. Оп. 1. Д. 14. Л. 232.

(обратно)

400

ГАРФ. Ф. 189. Оп. 1. Д. 2. Л. 27.

(обратно)

401

ГАРФ. Ф. 176. Оп. 3. Д. 6. Л. 39.

(обратно)

402

ГАРФ. Ф. 189. Оп. 1. Д. 2. Л. 42–43.

(обратно)

403

Советско-американские отношения… С. 76.

(обратно)

404

Ларьков Л. С. Томская «охранка» в период колчаковщины // История Белой Сибири. — Кемерово, 2001. С. 186.

(обратно)

405

ГРУ: дела и люди / Сост.: В. М. Лурье, В. А. Кочик. М., 2002. С. 129–130.

(обратно)

406

РГВА. Ф. 25889. Оп. 1. Д. 35. Л. 263.

(обратно)

407

Маймексулов Л. Н., Рогожин А. И., Сташис В. В. Всеукраинская чрезвычайная комиссия. Харьков, 1971. С. 98–99.

(обратно)

408

ГАРФ. Ф. Р-5793. Оп. 1. Д. 1. Л. 138.

(обратно)

409

РГВА. Ф. 185. Оп. 3. Д. 30. Л. 5.

(обратно)

410

Директивы Главного командования Красной Армии (1917–1920): Сборник документов. М., 1969. С. 117–118.

(обратно)

411

Мышанский А. А. Отношение населения Сибири к «белому» режиму в период колчаковщины // Бахрушинские чтения. 2001 г. / Под ред. В. И. Шишкина. Новосибирск, 2001. С. 109.

(обратно)

412

ГАРФ. Ф. 1700. Оп. 2. Д. 17. Л. 87.

(обратно)

413

Спирин Л. М. Разгром армии Колчака. М., 1957. С. 153.

(обратно)

414

Плотников И. Ф. Героическое подполье. М., 1968. С. 161, 168 177,194.

(обратно)

415

Партизанское движение в Сибири: Сборник документов. Т. 1. Л., 1925. С. 69.

(обратно)

416

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 62. Л. 32.

(обратно)

417

Гражданская война и военная интервенция в СССР: Энциклопедия. М., 1987. С. 116–117.

(обратно)

418

Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД… С. 114, 116.

(обратно)

419

Там же. С. 120, 128.

(обратно)

420

Бакулин В. И. Организация тыла в прифронтовой полосе: Вятская губерния зимой — летом 1919 года. // Отечественная история. 1997, № 4, С. 156.

(обратно)

421

Из истории Всероссийской Чрезвычайной комиссии (1917–1921 гг.): Сборник документов. М., 1958. С. 217.

(обратно)

422

Известия ВЦИК. 23 февраля 1918 г.

(обратно)

423

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 160.

(обратно)

424

Советская деревня глазами ВЧК — ОГПУ — НКВД… С. 116.

(обратно)

425

Дианов С. А. Политический контроль в Пермском крае в 1919–1929 гг.: Автореф. дисс. … канд. ист. наук. Пермь, 2007. С. 19.

(обратно)

426

Кобелева Е. А. Место и роль органов ЧК… С. 194.

(обратно)

427

Белая книга российских спецслужб. М., 1995. С. 35.

(обратно)

428

Рец А. А. Указ. соч. С. 102.

(обратно)

429

ГАРФ. Ф. 147. Оп. 8. Д. 34. Л. 110.

(обратно)

430

См.: Сибирский архив. Вып. 1 / Под ред. Н. К. Шестаковой. Иркутск, 2000. С. <47–53.

(обратно)

431

ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 1. Д. 327. Л. 1.

(обратно)

432

Корнева Е. А. Контрразведка А. В. Колчака… С. 71.

(обратно)

433

РГВА. Ф. 32015. Оп. 1. Д. 63. Л. 30.

(обратно)

434

Катков Н. Ф. Агитационно-пропагандистская работа… С. 71.

(обратно)

435

РГВА. Ф. 39499. Оп. 1. Д. 143. Л. 2.

(обратно)

436

Голдин В. И. Россия в гражданской войне… С. 171.

(обратно)

437

См.: Мельгунов С. П. Красный террор в России: 1918–1923. Берлин, 1924.; Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии. // Вопросы истории. 2001. № 7–10.; Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК. М., 1960.; Остряков С. З. Военные чекисты. М., 1979.; Долгополов Ю. Б. Война без линии фронта. М., 1981.; Махновщина. / Сост.: С. Шумов, А. Андреев. М., 2005.; ВЧК — ГПУ: документы и материалы. М., 1995.; Дзидзоев В. Д. Белый и красный террор на Северном Кавказе. Владикавказ, 2000. и др.

(обратно)

438

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 59.

(обратно)

439

Лемке М. К. 250 дней в царской ставке. 1916. Мн., 2003. С. 525—

(обратно)

440

Революционное движение в России после свержения самодержавия. М., 1957. С. 271.

(обратно)

441

Устинов С. М. Записки начальника контрразведки. Берлин, 1923. С. 26.

(обратно)

442

РГВA. Ф. 40238. Оп. 1. Д. 1. Л. 55.

(обратно)

443

Цветков В. Ж. Спецслужбы (разведка и контрразведка)… С. 131.

(обратно)

444

Виллиам Г. Я. Побежденные // Архив русской революции. Т. 7. М., 1991. С. 232.

(обратно)

445

Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов… С. 23.

(обратно)

446

Бортневский В. Г. Белая разведка и контрразведка… С. 95.

(обратно)

447

РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 236. Лл. 24–24об.

(обратно)

448

Бортневский В. Г. Белая разведка и контрразведка… С. 96.

(обратно)

449

См.: РГВА. Ф. 39749. Оп. 1. Д. 1. Лл. 1–10.

(обратно)

450

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 27–30.

(обратно)

451

РГВА. Ф. 38988. Оп. 1. Д. 2. Л. 75.

(обратно)

452

Критский М. Красная Армия на Южном фронте // Архив русской революции. Т. 18. М., 1993. С. 270.

(обратно)

453

Долгополов Ю. Б. Война без линии фронта. М., 1981. С. 57.

(обратно)

454

РГВА. Ф. 24394. Оп. 1. Д. 2. Л. 115.

(обратно)

455

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. И. Л. 321.

(обратно)

456

См.: Зданович А. А. Как Л. Д. Троцкий и Реввоенсовет Республики «потеряли» контрразведку. // Военно-исторический журнал. 1996. № 3. С. 68–69.

(обратно)

457

Лубянка: Органы ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МГБ — КГБ. 1917–1991. Справочник. М., 2003. С. 330, 332.

(обратно)

458

Зданович А. А. Отечественная контрразведка… С. 167.

(обратно)

459

Маймексулов А. Н., Рогожин А. И., Сташис В. В. Указ. соч. С. 115.

(обратно)

460

РГВА. Ф. 33987. Оп. 3. Д. 5. Л. 282.

(обратно)

461

Дело генерала Л. Г. Корнилова: Материалы Чрезвычайной комиссии по расследованию дела о бывшем Верховном главнокомандующем генерале Л. Г. Корнилове и его соучастниках. В 2 т. Т. 2. М., 2003. С. 249.

(обратно)

462

Белаш А. В., Белаш В. Ф. Дороги Нестора Махно. Киев, 1993. С. 213.

(обратно)

463

Шубин А. Анархия — мать порядка. М., 2005. С. 272.

(обратно)

464

Белаш А. В., Белаш В. Ф. Указ. соч. С. 349.

(обратно)

465

Кубанин М. Махновщина // Махновщина. 1 Сост.: С. Шумов, А. Андреев. М., 2005. С. 160.

(обратно)

466

Кубанин М. Махновщина. С. 204.

(обратно)

467

Андриенко И. Секретные службы махновской армии. // Режим доступа: -11-26/71.html

(обратно)

468

Белаш А. В., Белаш В.Ф. Указ. соч. С. 121.

(обратно)

469

Кубанин М. Махновщина… С. 113.

(обратно)

470

Глобачев К. И. Правда о русской революции. Воспоминания бывшего начальника Петроградского охранного отделения. // Вопросы истории. 2002. № 10. С. 70.

(обратно)

471

Кирмель Н. С. Деятельность контрразведывательных органов… С. 46–47.

(обратно)

472

Воронович Н. В. Меж двух огней. // Архив русской революции. Т. 7. М., 1991. С. 102.

(обратно)

473

Виллиам Г. Я. Побежденные… С. 233.

(обратно)

474

ГАРФ. Ф. 5974. Оп. 1. Д. 18. Л. 259.

(обратно)

475

Гражданская война в России: оборона Крыма. М., 2003. С. 120.

(обратно)

476

Вильиам Г. Я. Побежденные… С. 232.

(обратно)

477

Воронович Н. В. Указ. соч. С. 110.

(обратно)

478

РГВА. Ф. 39660. Оп. 1. Д. 236. Л. 1.

(обратно)

479

Воронович Н. В. Указ. соч. С. 108.

(обратно)

480

Маймексулов Л. Н., Рогожин А. И., Сташис В. В. Указ. соч. С. 154–155.

(обратно)

481

Санковская О. М. Указ. соч. С. 175.

(обратно)

482

Софинов П. Г. Очерки истории ВЧК. М., 1960. С. 166–167.

(обратно)

483

Санковская О. М. Указ. соч. С. 100.

(обратно)

484

Военные контрразведчики. М., 1978. С. 39.; Энциклопедия секретных служб России. М., 2004. С. 596, 614.

(обратно)

485

Санковская О. М. Указ. соч. С. 47.

(обратно)

486

Фомин Ф. Т. Записки старого чекиста. М., 1964. С. 37.

(обратно)

487

РГВА. Ф. 4. Оп. 3. Д. 49. Лл. 264об—265.

(обратно)

488

РГВА. Ф. 39457. Оп. 1. Д. 343. Лл. 47, 61.

(обратно)

489

Велидов А. С. Коммунистическая партия — организатор и руководитель ВЧК (1917–1920 гг.). М., 1967. С. 167–168.

(обратно)

490

См.: РГВА. Ф. 33. Оп. 12. Д. 5. Лл. 40–45.

(обратно)

491

Санковская О. М. Указ. соч. С. 95.

(обратно)

492

Тепер И. Махно. От «единого анархизма» к стопам румынского короля. М., 1924. С. 50.

(обратно)

493

Белаш А. В., Белаш В. Ф. Указ. соч. С. 331.

(обратно)

494

Руднев В. В. Махновщина. Харьков, 1928. С. 55.

(обратно)

495

Белаш А. В., Белаш В. Ф. Указ. соч. С. 363.

(обратно)

496

Белаш А. В., Белаш В. Ф. Указ. соч. С. 487.

(обратно)

497

Санковская О. М. Указ. соч. С. 162.

(обратно)

498

Лацис М. Я. Два года борьбы на внутреннем фронте. М., 1920. С. 11–12.

(обратно)

499

Голдин В. И. Россия в гражданской войне… С. 171.

(обратно)

500

Красный террор в годы гражданской войны. По материалам Особой следственной комиссии. // Вопросы истории. 2001. № 10. С. 14–15.

(обратно)

501

Почешхов Н. А. Социально-экономические и военно-политические проблемы в Северо-западных районах Юга Европейской России в период Гражданской войны (1917–1921 гг.): Автореф. дисс… докт. ист. наук. Ростов-на-Дону, 2006. С. 41.

(обратно)

Оглавление

Введение

Глава 1 Становление отечественной военной контрразведки в период Первой мировой войны (1914–1918 гг.)

  1.1. Контрразведка Российской империи в преддверии мировой войны

  1.2. Военная контрразведка России в 1914–1917 годах

  1.3. Отечественная контрразведка в период революционных потрясений (февраль 1917 — июль 1918 г.)

Глава 2 Белая и Красная контрразведка в Гражданской войне (1918–1920 гг.)

  2.1. Контрразведывательные службы противоборствующих сторон на Северном фронте

  2.2. Военная контрразведка противников на Восточном фронте

  2.3. Контрразведывательные органы противоборствующих сторон на Южном фронте

Заключение

Список сокращений

Именной указатель

Список литературы

Приложения X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?