«История испанской инквизиции. Том II»

Глава XXVII ПРОЦЕССЫ, ПРЕДПРИНЯТЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ РАЗНЫХ ГОСУДАРЕЙ И КНЯЗЕЙ

Статья первая ДОН ХАИМЕ НАВАРРСКИЙ, СЫН ПРИНЦА ВИАНЫ[1]

I. Не следует удивляться, что инквизиция не останавливалась перед тем, чтобы преследовать ученых, чиновников и святых: ведь она даже не страшилась нападать на государей, принцев и грандов. Усердие, внушаемое инквизицией судьям, было столь пламенно, что оно заставляло их не считаться ни с какими человеческими соображениями; именно это чувство, по крайней мере, воодушевляет их, когда они под покровом тайны разбирают судебные процессы. Некоторые писатели (особенно французские и фламандские) сильно преувеличивали все касающееся этой стороны деятельности инквизиции. Одни потому, что имели лишь смутные или неверные понятия о том, что лежало в основе того, о чем они говорили; другие находили удовольствие ругательствами и баснями расписать ту картину, которую они пожелали преподнести. Я пишу критическую историю инквизиции и стараюсь черпать материал в ее архивах и судебных делах; я должен, следовательно, держаться скорее того, что могут дать эти подлинные документы, чем рассказов лиц, не имевших тех данных, какие имелись у меня. Я соединяю в одной главе все, что есть достоверного о судебных процессах, которые святая инквизиция возбуждала против государей, властителей и других важных лиц.

II. Как только святой трибунал был учрежден в Арагоне, он начал применять свою власть против принца, имя которого было дон Хаиме Наваррский; одни называли его инфантом Наваррским, другие — инфантом Туделы. Этот принц был сыном покойного Гастона, графа де Фуа, и его вдовы Элеоноры, королевы Наваррской, по отцу сестры монарха, основателя инквизиции, жестокая политика которого допустила покушение на принца под видом ревности по вере. А за какой смертный грех? За благодеяние: убийство блаженного Петра Арбуеса, каноника кафедрального Сарагосского собора и первого инквизитора Арагона, совершенное в 1485 году, заставило многих жителей этого города бежать; один из беглецов отправился в наваррскую Туделу, резиденцию принца дона Хаиме, чтобы получить тайный приют в его доме на несколько дней, перед тем как перебраться во Францию. Инквизиторы, будучи осведомлены об этом гуманном поступке, велели в 1487 году арестовать принца и отправить в тюрьму как врага святой инквизиции. Они приговорили его прослушать стоя торжественную обедню в архиепископской церкви при большом стечении народа, в присутствии двоюродного брата дома Альфонса Арагонского (незаконного сына Фердинанда V, архиепископа Сарагосского, едва достигшего семнадцатилетнего возраста), и получить освобождение от церковных наказаний, которым предполагали его подвергнуть, после того как он перенесет наказание кнутом от руки двух священников и проделает все обряды, предписываемые в подобном случае римским требником. Город Худела зависел от сарагосской инквизиции по делам о преступлении ереси; он составлял часть Наваррского королевства, которым в то время управляли Жан д'Альбре и Катарина де Фуа, двоюродная племянница дона Хаиме, внучка Элеоноры, королев Наваррской.

Статья вторая ДЖОВАННИ ПИКО ДЕ ЛА МИРАНДОЛА[2]

В следующем, 1488 году инквизиция преследовала судом Джованни Пико де ла Мирандолу и де Конкордиа, принца, известного с двадцатитрехлетнего возраста как диво знания. Иннокентий VIII начал этот процесс, отправив Фердинанду и Изабелле бреве от 16 декабря 1487 года, в котором сообщал, что его уведомили о приезде Джованни Пико в Испанию с намерением поддерживать в университетах и других школах королевства ложную доктрину, некоторые тезисы которой уже успел опубликовать в Риме; принц тем более виновен, так как уже раз был изобличен и отрекся от этих ложных тезисов. Его Святейшество прибавлял, что более всего его огорчает то обстоятельство, что молодость принца, мягкость манер и занимательность беседы могут обольстить доверчивые умы и доставить ему большое число последователей; эти важные причины заставляют Его Святейшество предложить обоим монархам государства отдать приказ об аресте принца, когда тот прибудет в Испанию: быть может, страх смертной казни скорее будет способен удержать принца от преступления, чем страх церковного отлучения. Джованни Пико де ла Мирандола проведал, конечно, о том, что затевалось против него, и не стал подвергать себя опасностям этой поездки; в архивах я не видел ничего указывающего на его поездку в Испанию. Ученый историк Флери не знал о существовании папского бреве, поскольку утверждал, что дело принца де ла Мирандолы закончилось уничтожением его тезисов в Риме в 1486 году. Принц опубликовал и отстаивал девятьсот тезисов по богословию, математике, физике, каббале[3] и другим наукам, заимствованных у халдейских, еврейских, греческих и латинских авторов. На тринадцать тезисов поступил донос, и папа дал рассмотреть их богословам. Последние объявили их еретическими. В ответ на это принц опубликовал апологию и придал всем своим тезисам католический смысл, доказывая невежественность судей. Я не могу не упомянуть о том, что один из этих богословов на вопрос принца о значении слова «каббала» ответил, что это знаменитый ересиарх, который писал против божественности Иисуса Христа, и что все его приверженцы поэтому именуются каббалистами. Противники принца Пико де ла Мирандолы обвинили его в чародействе и стали утверждать, что столь великая глубина знания в таком раннем возрасте не может появиться иначе как с помощью договора с дьяволом. Надо согласиться с тем, что этот анекдот делает мало чести столице христианского мира, где безапелляционно выносится приговор в отношении всех богословских споров.

Статья третья ГЕРЦОГ ВАЛЕНТИНСКИЙ[4]

В 1507 году инквизиция, подстрекаемая Фердинандом V, предприняла преследование и арест Чезаре Борджиа,[5] герцога Валентинского, зятя Жана д'Альбре, короля Наваррского, на сестре которого, Шарлотте д'Альбре, он был женат. Принц, вероятно, был бы препровожден в секретную тюрьму инквизиции Логроньо, если бы не был убит 12 марта того же года перед городом Вианой, недалеко от Логроньо, кастильским дворянином из Агреды по имени Хуан Гарсес де лос Файас, защищавшим эту крепость, осажденную Чезаре Борджиа, главнокомандующим армий короля, своего зятя, против Людовика (Луи) де Бомона, графа Лерена,[6] коннетабля Наваррского и зятя Фердинанда V, который отказывался сдаться. Чезаре Борджиа был побочным сыном дома Родриго Борджиа, кардинала (позднее ставшего под именем Александра VI папой), и знаменитой Ваноццы.[7] Он сам был кардиналом, епископом Памплоны и архиепископом Валенсии; но в 1499 году его отец, уступая желанию французского короля Людовика XII,[8] усыновившего Чезаре, дал ему разрешение жениться на сестре короля Наваррского; тогда он получил титулы, имения и отличия, присвоенные Валентинскому герцогству, сан пэра Франции[9] и должность капитана лейб-гвардии своего приемного отца. Спустя немного времени после смерти родного отца, в 1503 году, его арестовали в Неаполе по приказу Гонсало Фернандеса Кордуанского, прозванного великим полководцем, вице-короля этой монархии, которому испанский король поручил это мероприятие под тем предлогом, что Чезаре нарушает спокойствие королевства. Он был перевезен в Испанию и после нескольких происшествий заключен в замок Медина-дель-Кампо, откуда бежал в Наварру при содействии герцога Бенавенте, пока Фердинанд был в Неаполитанском королевстве. Чезаре Борджиа от своего брака оставил только Луизу Борджиа, герцогиню Валентинскую, вышедшую в 1517 году замуж за Луи де Тремуйль, пэра Франции, а в 1539 году за Филиппа Бурбон-Буссе, из королевского дома Франции, внука Людовика Бурбонского, епископа Льежа. История являет нам мало людей столь дурных, как Чезаре Борджиа. Он был гораздо более достоин сожжения, чем все еретики, которым нельзя было ставить в упрек нарушение общественного спокойствия. Тем не менее я совсем не верю, будто именно рвение к католической религии внушило усердие, с каким его преследовали по обвинению в произнесении еретических богохульств и по подозрению в атеизме и материализме, что, впрочем, доказывалось его поведением. Фердинанд, видя, что королева Наваррская, его племянница, не желает выдать ему принца, решил взять его под стражу, пользуясь инквизицией и при содействии Луи де Бомона, коннетабля Наваррского, женившегося на его внебрачной дочери Хуанне Арагонской.

Статья четвертая КОРОЛЕВА НАВАРРСКАЯ И ЕЕ ДЕТИ, ГЕНРИХ И МАРГАРИТА[10] БУРБОНЫ

I. Я уже говорил, что испанская инквизиция не проводила процесса против памяти Карла V. Однако она в 1565 году принимала участие в преследованиях, направленных против Жанны д'Альбре, наследственной королевы Наваррской, вдовы Антуана Бурбона,[11] герцога Вандомского,[12] против ее сына Генриха Бурбона, принца Беарнского, герцога Вандомского, короля Наваррского, а затем французского, и против Маргариты Бурбон д'Альбре, сестры Генриха, которая вышла замуж за владетельного герцога Барского.[13] Святая инквизиция играла, впрочем, только пассивную роль в этом деле. Жанна д'Альбре в Мадриде была признана не королевой, а только принцессой Беарна. Фердинанд V захватил пять округов (merindades)[14] и королевства Наваррского и решил признавать Жанну и Генриха д'Альбре только государями Беарна, а не Наварры; принцу оставили лишь шестую мериндаду Наварры, столицей которой был город Сен-Жан-Пье-де-Пор, расположенный на севере Пиренеев. Все это было сделано в силу буллы Юлия II, изданной в 1512 году, копия с которой была прибита к стене соборной церкви Калаоры. Римская курия также отказала Жанне и Генриху в титуле и даровала его только в 1561 году. Первый, кому она его пожаловала, был Антуан Бурбон, благодаря стараниям Катерины Медичи,[15] в то время вдовствующей королевы Франции и опекунши своего сына Карла IX.[16] Этим способом она хотела добиться во Франции большего уважения к Антуану Бурбону, который в качестве первого принца крови был генерал-лейтенантом, командующим армиями короля в военных действиях против протестантов.

II. Карл V завещал рассмотреть, по праву ли наваррская корона принадлежит преемникам Антуана, и вернуть ее законным властителям, если будет признано, что она была приобретена несправедливо. В 1561 году Филипп, который еще и не думал исполнить волю своего отца, видя, что король Антуан склоняется к кальвинизму, вошел с ним в переговоры, чтобы привлечь его к католической партии и сделать открытым противником протестантов. Филипп обещал выхлопотать у папы расторжение брака Антуана с Жанной, которая была еретичкой, добиться, чтобы принцесса была отлучена от Церкви Его Святейшеством, который в то же время должен был лишить ее государства, передав правление ему, с согласия королей Испании и Франции, вернуть Наварру или в обмен дать остров Сардиния и устроить его брак с Марией Стюарт,[17] королевой Шотландской, вдовой Франциска II, короля Франции. Антуан принял условие, но в 1562 году умер при осаде Руана, и замыслы Филиппа II остались неисполненными. Несмотря на это, государь, не отказываясь от Верхней Наварры, намеревался завладеть другой частью королевства, а также Беарном и остальными владениями Жанны, расположенными между Пиренеями и Гаронной. Через своих агентов в Риме он добился решения, что Жанна будет отлучена от Церкви и объявлена упорной еретичкой, что ее владения будут предложены первому католическому государю, который пожелает завладеть ими и возьмет на себя обязательство изгнать еретиков. Действительно, 28 сентября 1563 года Пий IV издал буллу, отлучавшую королеву Жанну от Церкви за то, что она отреклась от католической веры, приняла ересь Кальвина, распространяла эту доктрину в своих владениях, преследовала католиков и препятствовала им исповедовать свою веру, о чем римская инквизиция узнала из показаний нескольких свидетелей, допрошенных главным инквизитором. Вследствие этого по требованию прокурора святой инквизиции Его Святейшество приказал королеве лично явиться в Рим в шестимесячный срок (вместо трех сроков по два месяца каждый) к главному инквизитору (после канонизованному под именем Пия V) для удовлетворительного ответа на обвинения прокурора; в противном случае королева может быть объявлена упорной еретичкой и подвергнута наказаниям, определенным в каноническом праве.

III. Катерина Медичи, регентша Франции, в то время примирившаяся с Анри Бурбоном, принцем Конде,[18] братом покойного короля Антуана, была очень недовольна римской инквизицией, потому что у нее были уже совершенно другие интересы. Желая остановить судопроизводство, она отправила к папе чрезвычайного посла, который представил очень искусную дипломатическую записку, впоследствии напечатанную вместе с буллой папы в Мемуарах принца Конде. В ней доказывалось, во-первых, что папа не имел права ни освобождать подданных от присяги на верность, ни позволять или осуждать то, что какой-либо из государей желает допустить или запретить в своих владениях отправление религиозного культа; во-вторых, что государи Европы должны действовать заодно, чтобы препятствовать превышению власти, последствия которого могли бы когда-нибудь пасть на них же самих; далее эта записка гласила: если бы даже инквизиция имела справедливые основания преследовать Жанну д'Альбре, этого было бы недостаточно для того, чтобы лишать ее детей прав на корону их предков, и король Франции был особенно, по словам записки, заинтересован в сопротивлении такой несправедливости не только в силу многочисленных уз родства, связывающих его с королевой и ее детьми, но еще и потому, что большая часть владений этой государыни — уделы, подчиненные французской короне; что касается Наварры, то это государство является промежуточным между Испанией и Францией, и испанскому монарху не подобает иметь владения на севере Пиренеев. Далее текст записки говорил: представляется весьма необычным, что римская инквизиция хочет обратить на себя внимание столь неожиданным решением, как требование личной явки королевы Наваррской на суд в Рим для проведения уголовного процесса, хотя инквизиция не сделала ничего подобного ни в отношении Елизаветы,[19] королевы Англии, ни в отношении германских принцев, которые гораздо раньше были повинны в том же; если подобные преследования действительно основаны на праве, то их следовало бы начать с государя, который первым подал пример принятия в своих владениях протестантской религии.

IV. Карл IX и его мать Катерина Медичи сообщили Филиппу II (в то время мужу Елизаветы Французской,[20] сестры Карла и дочери Катерины) о происшедшем и предложили действовать по общему согласию. Филипп ответил, что он не только осуждает действия римской курии, но и готов оказать помощь королеве Жанне против тех, кто пожелал бы лишить ее владений. Карл и Катерина сообщили это решение королеве Наваррской, которая, стремясь связать короля Испании его обещанием, собственноручно написала благодарственное письмо. Между тем доказано письмами Карла IX и кардинала д'Арманьяка, что Филипп в то время предложил свое содействие католическим подданным Жанны в подготовке восстания против нее и тайным образом ввел в эту страну испанских солдат. Это событие явилось причиной образования в августе 1564 года поддержанного Испанией союза между бароном де Кандалой и другими сеньорами, известного под названием Католической лиги. Этот союз вызвал во Франции длившуюся более тридцати лет гражданскую войну, подробности которой рассказаны в Истории де Варильяса[21] и секретных мемуарах де Вильруа.[22]

V. Испанский монарх попробовал получить через посредство испанской инквизиции то, в чем ему было отказано римской инквизицией. Кардинал дом Диего Эспиноса, главный инквизитор полуострова и епископ Сигуэнсы, в согласии с кардиналом Лотарингским, велел допросить нескольких свидетелей, чтобы доказать, что Жанна д'Альбре, принцесса Беарнская, ее сын Генрих Бурбон, герцог Вандомский, и дочь ее Маргарита Бурбон — еретики-гугеноты, что они заставляют всех своих подданных принимать новое учение и преследуют католиков, не разрешая отправлять их богослужения. Ввиду соседства их владений с Арагоном, Наваррой и частью Каталонии, испанскими провинциями, можно опасаться, как бы обычная торговля, которую ведут между собой жители обоих королевств, не распространила отравы ереси в Испании, нужно остановить столь великое зло, пока оно не усилилось. Эспиноса (делавший вид, будто не знает, что Филипп II осведомлен обо всех его поступках и оправдывает их) внушил совету инквизиции, что необходимо уведомить короля обо всем происходящем и просить его как покровителя католической веры во Франции и святой лиги, образовавшейся в этой стране против еретиков, оказать всемерную поддержку истинной религии, не только продолжая присылать войска во Францию, но еще употребляя все средства, имеющиеся в его власти, чтобы помешать Жанне, Генриху и Маргарите продолжать преследование католиков.

VI. Филипп II тайно управлял из Мадрида делами лиги Франции, поддерживая отношения с главами этой партии — кардиналом Шарлем Лотарингским, кардиналом Гиза Луи Лотарингским, Клодом Лотарингским, герцогом Омальским, Рене Лотарингским, герцогом Эльбефом (это четверо братьев Франсуа Лотарингского, герцога Гиза,[23] убитого в 1563 году гугенотами, во главе которых была Жанна, королева Наваррская), Луи Бурбоном, принцем Конде,[24] адмиралом Шатильоном[25] и некоторыми другими лицами, столь же искусно владевшими пером, как и шпагой. Главный инквизитор по приказанию Филиппа II составил план похищения королевы Наваррской и ее двух детей, немедленной отправки их в Испанию и заключения в тюрьмы сарагосской инквизиции. Он надеялся, что это удастся при помощи кардинала Лотарингского и других глав лиги.

VII. Французские историки, несовременники (аббат Сен-Реаль,[26] Мерсье и другие), не пожелавшие взять на себя труд отправиться за поисками истины к первоисточникам, приписали всю гнусность этого плана Филиппу II и знаменитому дону Фердинанде Альваресу Толедскому, герцогу Альбе. Так как истина есть душа истории и первый долг пишущих ее, я обязан сказать, что Гизы были главарями этого заговора. Николай де Невиль, сеньор Вильруа, министр и первый статс-секретарь при Карле IX, Генрихе III, Генрихе IV и Людовике XIII, оставил подробности этого дела в мемуарах, найденных после его смерти среди других бумаг и напечатанных вместе с ними под названием Тайны мемуаров де Вильруа. Я думаю, современник, осведомленный о тайнах французского правительства и не помышлявший о публикации своих трудов при жизни, заслуживает больше доверия, чем какой-либо другой историк.

VIII. Этот министр рассказывает, что главным организатором заговора был кардинал Шарль Лотарингский. Получив одобрение плана от Филиппа II, он поручил исполнение его некоему Диманшу, капитану роты солдат, находившейся в земле басков. Диманш отправился в Бордо, чтобы условиться с надежными людьми, он запасся письмами от кардинала и от его племянника Анри Лотарингского, герцога Гиза, который после смерти отца стал играть значительную роль в делах. Письма эти были адресованы барону Монлюку,[27] барону Анри д'Апремону,[28] виконту д'Ортесу, коменданту замка А[29] в Бордо, и другим именитым дворянам, которые были членами лиги и с рвением вступили в заговор; по крайней мере, именно желанием служить католической вере многие из них объясняли свое поведение. Диманш имел письма к Филиппу II и к герцогу Альбе: их извещали, что, если они помогут предприятию полками, находящимися в Барселоне, король будет скоро избавлен от всех протестов по поводу Наваррского королевства. Капитан Диманш проехал в Испанию, где герцог Альба дал ему письма для Филиппа, находившегося в то время в Монсоне, близ Лериды, где были собраны кортесы арагонской короны. Французский офицер заболел в Мадриде и был принят одним из своих соотечественников по имени Веспье, причисленным к штату королевы Изабеллы в качестве золотошвея; Диманш поверил ему тайну, уверяя, что не пройдет и двух месяцев, как принцесса Беарна и двое ее детей будут заключены в тюрьму святой инквизиции в Сарагосе. Для доказательства своего сообщения он показал Веспье письма, адресованные королю и герцогу Альбе герцогом Гизом.

IX. Веспье родился в Нерахе и, следовательно, был подданным Жанны д'Альбре, к штату которой он был когда-то причислен. Он поспешил сообщить тайну раздаятелю милостыни при королеве Испании; тот помог передать это известие принцессе, которая поспешила уведомить своего брата Карла IX, свою мать Катерину Медичи и барона де Сен-Сюльписа, в то время посланника Франции в Монсоне. Все три письма были поручены гасконцу, слуге раздаятеля милостыни, который приехал в Монсон раньше капитана. Посланник, узнав его приметы, велел следить за ним и убедился, что тот три раза за ночь входил к испанскому королю в сопровождении дона Франсиско д'Алавы, камергера Его Величества, а затем посланника во Франции и при других дворах. Он отправил письма Карлу IX и его матери вместе с собственноручным посланием королеве Жанне через доверенное лицо, своего секретаря по имени Руло. Королева поручила посланнику сообщить все подробности первому статс-секретарю де л'Обепину.[30] Хотя было бы очень легко задержать Диманша, этого не сделали, потому что парижский государственный совет был предан испанцам, как впоследствии уверял коннетабль Монморанси.[31] Как бы то ни было, замысел не удался, так как он был раскрыт, еще не осуществившись. Вот вся правда по этому историческому вопросу (вопреки тому, что писали французские авторы, которых я назвал), если бы даже изменить имена людей и способы, которыми заговор был раскрыт.

X. Филипп II старался извлечь выгоду из этой попытки, хотя исход ее не оправдал его надежд. Он красочно расписал папе, какой еретической опасности подвергаются его подданные в пограничных областях Франции; ему удалось получить приказ об отделении от епархии Байонны деревень Бастанской долины в королевстве Наваррском, а также деревень протоиерейского прихода Фуэнтеравии в провинции Гипускоа. Кардинал Эспиноса и совет инквизиции приказали допросить свидетелей, утверждавших, что епископ Байонны — признанный гугенот. Между тем в Риме объявили таковыми только кардинала Шатильона, архиепископа Экса и епископов Валянса, Труа, Памье, Шартра, Экса, Юзеса, Лескара и Олерона. Повторные настоятельные просьбы Филиппа доставили ему в 1568 году буллу от святого Пия V, по которой он отделял от епархии Байонны две названные выше территории и присоединял их к территории Памплоны, к которой они принадлежали до X века, о чем можно прочесть в подлинных грамотах, напечатанных мною в труде, озаглавленном Исторические сведения о трех баскских провинциях. Епископ Калаоры был назначен митрополитом этих областей. Таким образом жители были приближены к суду второй инстанции, который должен был разрешать их церковные тяжбы. Я имел случай рассматривать некоторые из этих дел, когда состоял генеральным викарием, официалом[32] и духовным судьей Калаорской епархии.

Статья пятая ПОСЯГАТЕЛЬСТВО НА ГЕРЦОГА ПАРМСКОГО И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

I. В 1563 году мурсийская инквизиция приговорила к унизительным наказаниям другого государя, по имени дон Филипп Арагонский, сына султана Феца и Марокко, отрекшегося от магометанства и принявшего крещение. Я говорил о нем в XXIII главе этой Истории.

II. В 1568 году скончался трагически дон Карлос Австрийский, принц Астурийский, единственный сын Филиппа II, предполагаемый наследник его престола. Процесс этого принца, если исключить допущенные ошибки, показался мне достаточно важным, чтобы занять отдельную главу.

III. В 1589 году принц Алессандро Фарнезе,[33] герцог Пармский, генерал-губернатор нидерландский и фландрский, правивший от имени Филиппа II, который был его дядей и братом Маргариты Австрийской, его матери, был оговорен перед инквизицией Испанского королевства, в котором воспитывался; в доносе сообщалось, что он заподозрен в лютеранстве и пособничестве еретикам. Утверждали также, что он помышлял о захвате верховной власти во Фландрии, где был губернатором, что для успеха этого предприятия связался с протестантами, одобрял большинство их нововведений и убеждал в том, что примет их сторону, если они попытаются стать независимыми. В Мадриде были получены показания нескольких свидетелей, но в этих показаниях не было ни одного доказательства личных еретических мнений, и дон Гаспар де Кирога, кардинал и архиепископ Толедский, велел прекратить преследование. Причина гонения на принца Фарнезе была, конечно, в большом количестве оговоров, которые постоянно выдвигали против него в этом и предыдущем году перед его дядей, подозрительный и недоверчивый характер которого ободрял людей, завидовавших славе второго Александра, которого история признала самым искусным и храбрым полководцем своего века. Несмотря на старания врагов погубить его, Филипп II сохранил за ним правление Нидерландами, хотя тот просил разрешения удалиться в Италию; Алессандро Фарнезе оставался у власти до своей смерти в 1592 году. Преемником его был граф де Фуэнтас. Утверждают, что Филипп приказал его отравить.

Статья шестая ПОПЫТКИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ВОЗБУДИТЬ ДЕЛО ПРОТИВ ДОНА ХУАНА АВСТРИЙСКОГО И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

I. Кардинал Кирога и совет инквизиции поступили недостаточно осторожно в отношении того, кто больше всех заслуживал их уважения и покорности: я имею в виду римского первосвятителя Сикста V, их главу, от которого они получили власть. Этот папа издал перевод Библии на итальянском языке; изданию предшествовала булла, в которой он советовал прочесть библейский перевод и заявлял, что это принесет большую пользу правоверным. Такое поведение папы противоречило всему, что постановляли буллы и декреты его предшественников со времен Льва X, когда появилось большое количество переводов Библии, сделанных Мартином Лютером и другими протестантами. Все догматические сочинения на национальных языках уже пятьдесят лет назад были запрещены правилами так называемого соборного Индекса[34] и инквизицей Рима и Мадрида; последнее постановление в этом отношении было сделано в 1583 году. Кардинал Кирога в Испании и кардинал Толедо в Риме, а также некоторые другие лица делали представление Филиппу II о том, что они предвидят великие бедствия для религии, если он не употребит своего влияния на папу, чтобы убедить его отказаться от своего намерения. Государь поручил графу Оливаресу, своему послу в Риме, сделать очень серьезные представления папе по этому поводу; граф повиновался, но едва сам не стал жертвой этого. Сикст V, взбешенный словами Оливареса, готов был лишить его жизни, не считаясь с международным правом и прерогативами посла. 25 августа 1592 года грозный первосвятитель скончался, что породило сильные подозрения в отношении Филиппа; утверждали, что он поручил кому-то дать папе медленно действующий яд, сокративший его жизнь. Неужели мы поверим, что это делалось для вящей славы Божией и для блага человечества? Тогда-то испанская инквизиция по получении свидетельских показаний, установивших, что непогрешимый оракул веры в действительности является преступным пособником еретиков, осудила Библию Сикста подобно тому, как она осудила Библии Кассиодора де Рейна и некоторых других. Я не буду останавливаться на вопросе о том, был ли Сикст V более достоин такого обхождения за издание перевода Библии, чем за другие поступки; отсылаю к истории этого папы и к тому, что о нем говорит Григорий Лети в Жизни Филиппа II.

II. Не стану также повторять басню об епитимье, наложенной на Филиппа III за то, что он проявил жалость к одному осужденному во время аутодафе. Я слишком осторожен, чтобы принимать на веру рассказы, выдуманные некоторыми путешественниками, и анекдоты, которые они опубликовали, чтобы потешить читателей.

III. Не таково предварительное следствие, начатое против дона Хуана Австрийского,[35] побочного сына Филиппа IV и брата Карла II, отложенное по приказу короля. Дон Хуан имел смертельного врага в лице Иоганна Эбергарда Нитгарда,[36] иезуита, главного инквизитора и духовника королевы-матери. Интриги этого священника оказались действенными и нашлись подлые люди, постаравшиеся в ноябре 1668 года угодить ему доносом на брата короля как на подозреваемого в лютеранстве, врага духовного сословия и духовных учреждений, в особенности иезуитов. Следствие вызвало лишь общие смутные предположения, не дававшие никакого повода к нареканию; но глава святой инквизиции прибавил к этому копию письма от 21 октября того же года, написанного принцем королеве-матери. Несколько фраз из этого письма он дал для определения богословам; они были изложены в следующем порядке: 1) «Я должен был бы убить отца Нитгарда для блага государства и для моего благополучия». 2) «Такой совет дали многие почтенные богословы, торопившие меня совершить это как действие дозволенное». 3) «Я не хотел совершить это, чтобы не участвовать в осуждении его на вечные муки, так как вероятно, что иезуит был бы тогда в состоянии смертного греха». Цензоры, которым главный инквизитор поручил это дело, объявили первую фразу ложной и еретической; вторую — необдуманной и оскорбительной, а суждение, которое она выражает, ложным и еретическим; третью — безрассудной, позорной и обидной для набожных ушей. Тайна соблюдалась плохо, в результате несколько иезуитов обнаглели до того, что с кафедры горячо говорили об опасностях, «которым подвергалось королевство из-за позорного и еретического поведения принца, жестокосердного настолько, чтобы преследовать католическую веру в лице ее служителей». Политические события монархического государства (повествование о которых чуждо моей теме) заставили королеву-мать приказать отцу Нитгарду подать в марте 1669 года в отставку и уехать в Рим. В 1672 году он был назначен в столице христианского мира кардиналом и титулярным архиепископом Эдесы.[37] После его отъезда король назначил главным инквизитором дома Диего Сармиенто Вальядареса, епископа Овиедо и председателя совета Кастилии, который велел тотчас прекратить дело, начатое против дона Хуана Австрийского.

IV. Эта глава посвящена тому, чтобы обратить внимание на смелость инквизиторов в преследовании принцев. Думаю, что мне разрешат включить в их число испанских грандов, так как Карл V объявил их принцами, равными в почестях владетельным государям Германии, имеющим право садиться и надевать шляпу на собраниях, на которых присутствовал монарх, например во время коронации императора. Независимо от этого существует несколько грандов Испании, которые действительно являются владетельными государями в своих владениях в Италии, Неаполе и Германии; таковы, например, герцоги де Мединасели, д'Альба, де л'Инфантадо, д'Альтамира и некоторые другие. Многие из них происходят из королевских домов Арагона и Кастилии по женской линии: таковы графы де Виамануэль, по мужской линии через инфанта Кастилии дона Мануэля, законного сына Фердинанда III, короля Кастилии и Леона.

V. Итак, я должен включить в список принцев, униженных инквизицией, маркиза де Приэго; графа де Кабра,[38] великого магистра военного ордена де Монтеса,[39] герцога де Гандина, св. Франсиска де Борха; блаженного Хуана де Риберу и достопочтенного дома Хуана де Палафокса.[40] Были и другие, которых в 1559 году преследовали в Вальядолиде и в Севилье по обвинению в лютеранстве вследствие показаний, данных в тюрьмах разными узниками, в особенности Доминго де Рохасом и Педро Касальей. В эту эпоху преследовали многих других грандов Испании, о которых я говорил в главе ХХIV. Участь знатных особ, о которых идет речь, разделили: графиня де Монтеррей и вдовствующая маркиза д'Алканисес, донья Эльвира де Рохас; замужняя маркиза д'Алканисес, донья Хуанна Борха, сестра св. Франсиско Борха; донья Анна Энрикес, дочь маркиза д'Алканисеса, супруга дона Хуана Альфонса де Фонсека Мехиа, барона де Сантофимиан; дон Антонио Манрике де Лара, герцог де Нахера, который умер; дон Фад-рике Энрикес де Рибера, брат маркиза де Тарифы, впоследствии герцога д'Алькалы, и дяди блаженного Хуана де Риберы; дон Бернардин де Мендоса из дома герцогов де л'Инфантадо, главного командира испанских галер; дон Альваро де Мендоса и донья Мария де Мендоса из той же семьи. Правда, почти ни один их этих судебных процессов не повлек за собой для жертв ни ареста, ни лишения связи с внешним миром; ограничились серьезным предостережением каждому оговоренному, за исключением вдовствующей маркизы д'Алканисес: по ее собственной просьбе местом заключения ей был назначен монастырь Св. Екатерины в Вальядолиде, где две ее дочери были монахинями. Она имела причины бояться заключения и избежала этого несчастья с помощью хорошего заступничества, которое сумела приобрести. Все эти лица ни в чем не повинны; подозрения, имевшиеся против них, были основаны лишь на том, что они были довольно тесно связаны с докторами Агостино и Педро Касалья, Домиником де Рохасом и доном Педро Сармиенто де Рохасом, братом доньи Эльвиры; их обвиняли также в том, что они слышали разговоры об оправдании (верою) и не донесли о них. Но могли ли они донести, если не знали, что эта доктрина еретическая?

Глава XXVIII ПОВЕДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ОТНОСИТЕЛЬНО СВЯЩЕННИКОВ, ЗЛОУПОТРЕБЛЯЮЩИХ ТАИНСТВОМ ИСПОВЕДИ ИЛИ ОБВИНЯЕМЫХ В ДРУГИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ТОГО ЖЕ РОДА

Статья первая СУДОПРОИЗВОДСТВО

I. С большей чем когда-либо суровостью преследуя мирных лютеран, испанская инквизиция была принуждена принять меры против католических священников, которые злоупотребляли таинством исповеди, чтобы побуждать кающихся к преступной связи. Однако политика инквизиторов в столь щекотливом деле была чрезвычайно осторожна, так кик они боялись дать лютеранам новое оружие против тихой исповеди священнику, а католикам предоставить предлог не прибегать к ней так часто. В самом деле, есть преступления, которые могли бы опозорить религию, если бы она не была превыше всяких нападок; святотатство, о котором я говорю, совершается в религиозном обряде, долженствующем дать жизнь душе через посредство человека, на которого сверхъестественная власть возложена Иисусом Христом, сказавшим апостолам: «Примите духа святого; кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся».

II. Это преступление может внушить лишь справедливое отвращение, тогда как я нахожу разумным пожалеть человека, который просто по заблуждению принимает мнение, противное католической религии, может быть, без упорства и только потому, что не читал и не слыхал ничего, что могло бы его образумить. Я никогда не стал бы одобрять христианина, не желающего смиренно подчинить свое суждение и свой разум авторитету католической Церкви, которая есть собрание всех верных христиан, соединенных с его видимым главою, первосвященником римским, преемником св. Петра, которому Иисус Христос поручил своих духовных овец, обязав время от времени утверждать их в вере. Дерзко было бы думать, что простой частный человек, каким бы ученым его ни считали, может легче раскрыть смысл Священного Писания, чем святые и прославленные Отцы Церкви, предшествовавшие ему и старательно исследовавшие этот предмет; ведь Иисус Христос просил отца своего за Петра, чтобы вера его не угасала. Некоторые папы обесчестили (насколько Бог это допустил) римский престол жизнью, полной скандалов; некоторые из них даже заблуждались в вере, как, например, Либерии,[41] Гонорий[42] и Иоанн XXII; другие способствовали ослаблению и упадку благочиния церковного. Но католическая вера непрерывно со времен св. Петра сохранялась римской Церковью которая не заслужила (как утверждали некоторые пылкие протестанты) названия Нового Вавилона, подобно тому как папа не заслужил имени Антихриста или Великого зверя из Апокалипсиса.

III. Я согласен, что враги католической Церкви иногда имели повод жаловаться; но справедливо ли ставить в вину религии дело нескольких человек? Пусть же они будут столь же беспристрастны, как и я: хотя их мнения были осуждены Церковью, они внушают мне только сожаление и желание видеть их возвращенными в лоно с католической Церкви путем смирения, без насилия и угнетения, даже с готовностью принять некоторые их справедливые утверждения. Но признаюсь, что преступление духовника, расставляющего сети невинности или раскаянию, должно внушать только ужас, и никакое наказание мне не кажется достаточным. Между тем тяжело видеть, что обычай узаконил иные принципы и поведение.

IV. 18 января 1556 года Павел IV направил к инквизиторам Гранады дому Мартину де Алонсо и дому Мартину де Коскохалесу бреве, в котором Его Святейшество сообщал о том, что некоторые духовники злоупотребляют своим званием до такой степени, что побуждают женщин к греху сладострастия на самом месте покаяния; папа приказывает инквизиторам преследовать священников, которых общественный голос обвиняет в столь великом преступлении, и не прощать ни одного из них. Он советовал убедиться в правоверности их учения о таинстве покаяния и при наличии достаточных оcнований держаться по отношению к ним так, как законы предписывают поступать с лицами, заподозренными в ереси. Оба инквизитора сообщили бреве Павла IV архиепископу Гранады дому Педро Гереро, а также совету инквизиции. 11 июля того же года совет написал им, что при существующих обстоятельствах оглашение буллы может создать затруднения, если будет сделано обычным порядком, и что следует действовать с большой осторожностью и сдержанностью. Это привело к тому, что архиепископ вызвал к себе приходских священников и других духовных лиц, а инквизиторы — прелатов монашеских общин, чтобы поручить им сообщение папского бреве всем духовникам, поведение которых в будущем должно быть крайне осторожным, так как народу не следует ничего знать о мероприятии, введенном Его Святейшеством, из опасения, как бы многие не отказались совсем от таинства. Одновременно были даны сведения о духовниках, которые своим поведением дали повод к подозрению, и было обнаружено несколько виновных среди монахов; ограничились тем, что их наказали тайно, объяснив эту меру совершенно иным мотивом, чтобы избежать опасности, о которой я только что говорил. Были также духовники, которые, узнав от некоторых своих кающихся, что те были побуждаемы к греху на месте покаяния другими священниками, не только не налагали на них обязанности донести об этом святой инквизиции, но довольствовались тем, что посылали их сделать монастырскому прелату неопределенное показание, без обозначения лиц, и убеждать его присматривать за поведением монахов-духовников. Иезуиты обратили на себя внимание, следуя другому правилу. Они давали отпущение грехов только после того, как заставляли кающуюся дать обещание донести о преступлении святой инквизиции с обозначением имени данного лица.

V. Эта мера доказала папе, что злоупотребление, о котором идет речь, не было особенностью лишь королевства Гранады и что необходимо было ввиду этого подчинить тому же закону и другие провинции королевства. 16 апреля 1561 года папа направил главному инквизитору Вальдесу буллу, которою уполномочивал его действовать против всех духовников королевств и владений Филиппа II, совершивших это преступление, как если бы они были повинны в ереси, поскольку Его Святейшество не представляет себе, как может считаться действительным католиком и правоверным человек, который так злоупотребляет таинством покаяния, установленным для отпущения грехов и для уменьшения их числа. Папская булла не касалась главных инквизиторов, которые должны являться преемниками Вальдеса, ее действие ограничивалось частным случаем, а именно — совращением в момент исповеди, поэтому впоследствии приходилось издавать новые буллы, и Пий IV подписал 6 апреля 1564 года подобную буллу, а за нею последовало много других.

VI. Мы видели, что существовал обычай ежегодно в первое воскресенье Великого поста читать указ о доносах в одной из церквей каждого города, где была учреждена святая инквизиция. По мере того как число проступков, о которых нужно было доносить, увеличивалось, к указу прибавлялись новые статьи. Инквизиторы некоторых провинций занесли в указ статью о священниках-совратителях. Регинальд Гонсальвий Монтанус писал в 1567 году о том, что произошло в Севилье, где указ был опубликован в 1563 году; он дал повод такому большому количеству доносов, что секретари святой инквизиции уже не могли справиться с их приемом; это заставило назначить тридцатидневный срок каждой женщине-доносчице для вторичной явки. Далее Монтанус говорит, что первая отсрочка сопровождалась еще несколькими и что понадобилось не менее ста двадцати дней для получения всех доносов; по словам того же автора, инквизиторы были вынуждены изменить план действий и отказались от преследования виновных. Среди пострадавших было несколько женщин известного происхождения и очень достойных уважения; они, сгорая от стыда за свое поведение, переодевались и покрывали голову вуалью, отправляясь к инквизиторам (занимающим замок Триана), из боязни встретиться с мужьями и быть узнанными; несмотря на эти предосторожности, многие были осведомлены о происходящем, и это чуть не подало повод к большим беспорядкам. Монтанус утверждает, что инквизиторы, видя такое большое число виновных, решили отказаться от своего предприятия, и люди злонамеренные распустили слух, будто священники и монахи послали папе крупную сумму денег, чтобы остановить преследования, но этот шаг якобы не имел ни малейшего основания, потому что римская курия не смогла бы их спасти, если инквизиторы пожелали бы преследовать виновных.[43]

VII. В этом рассказе Гонсальвия Монтануса есть некоторые фактические ошибки, основанные на неточных сведениях, доставленных ему из Севильи в Германию, где он писал. Указ был опубликован в Севилье не в 1563, а в следующем году. Доносы были гораздо менее многочисленны, чем он утверждает, а это обстоятельство не позволяет предполагать ни того, что виновные прибегали к Риму (средство, в которое сам Монтанус не верит), ни того, что инквизиторы решились прекратить преследование обвиняемых из-за их большого количества. Если эти доносы приостановились, то потому, что налагаемое на кающихся обязательство доносить на виновников преступления было снято по приказанию верховного совета. Совет, извещенный о том, что некоторые трибуналы продолжают присоединять эту статью к указу о доносах, обратился к ним с циркуляром от 22 мая 1571 года, предписывая более не публиковать его и устроить так, чтобы епархиальные благочинные поручили священникам, дав им на то полномочие, заставить тех кающихся, которые были побуждаемы к греху, заявить о преступлении, называя имя виновника. Это мероприятие не произвело почти никакого действия (потому что благочинные усмотрели в нем узурпацию их прав); 2 марта 1576 года совет вторично написал трибуналам святой инквизиции, чтобы к указу о доносах, публикуемому ежегодно, несмотря на все предыдущие приказания, прибавляли статью, о которой идет речь. Она была составлена в следующих выражениях: «Вы объявите, если знаете, что какой-нибудь духовник, белый священник или монах, каковы бы ни были его положение, звание и сан, домогался или пытался домогаться какой-нибудь особы женского пола во время исповеди, подбивая ее на позорные и непристойные поступки».

VIII. Это распоряжение сделалось впоследствии гораздо более обширным из-за новых мероприятий, предписанных в силу декрета главной инквизиции Рима, одобренного Климентом VIII, а также в силу буллы Павла V от апреля 1612 года и его декрета от 10 июля 1614 года, относящегося к инквизиции; другой буллы Григория XV,[44] от 30 августа 1622 года, и нескольких других апостолических резолюций, предшествовавших решениям Бенедикта XIV. Статья подверглась новой редакции, чтобы охватить большее число случаев; она была изложена так: «Вы объявите, если знаете, что какой-нибудь духовник, священник или монах (любого чина) во время исповеди, до или тотчас после нее, или по поводу ее, или под предлогом ее, в исповедальне или во всяком другом месте, годном для исповеди или назначенном для нее и известном как исповедальня, делая вид или давая понять, что он там для того, чтобы исповедовать, или же в то время, когда исповедовал, совратил женщину, либо пытался совратить, склоняя или побуждая женщину к постыдным и бесчестным поступкам либо с ним самим, либо с другими, или вел с женщинами непозволительные и соблазнительные разговоры. Мы убеждаем духовников и приказываем им предупреждать кающихся, которые были побуждаемы к греху, о возложенной на них обязанности доносить об упомянутых совратителях в святую инквизицию, которой принадлежит расследование проступков подобного рода».

IX. Преступление, о котором идет речь, облегчает клевету более, чем какое-либо иное, так как совершается обыкновенно втайне, и почти невозможно найти двух свидетелей, которые были бы согласны относительно самого факта, времени, места и обстоятельств, как это устанавливается для прочих преступлений. Таким образом, даже считая за свидетеля доносчицу, приходится ограничиться одним показанием, свидетельством женщины, почти всегда молодой и слабой, которая признанием в погрешностях, совершенных ею против шестой заповеди,[45] дает самый обыкновенный повод к действиям, в которых духовник становится виновным. Могущие от этого произойти затруднения составляют более чем достаточную побудительную причину для принятия мер, внушаемых осторожностью, чтобы не действовать опрометчиво против оговоренного, так как возможно, что женщина злоупотребляет данным ей правом доносить, чтобы сделать священника жертвой своей ненависти и мести, или сделаться орудием какого-нибудь врага, заинтересованного в гибели священника.

X. Это соображение побудило верховный совет обратиться ко всем трибуналам с циркуляром от 27 февраля 1573 года, которым запрещалось провинциальным инквизиторам преследовать оговоренного духовника, не удостоверившись через тайное предварительное следствие — не письменное, а непременно словесное, — честного ли поведения женщины-доносчицы, пользуются ли они хорошей репутацией и достойны ли они доверия. Другой указ верховного совета, от 4 декабря того же года, гласил, что инквизиторы должны вызвать епархиального благочинного и юрисконсультов святой инквизиции, чтобы они подали свои голоса при вынесении окончательного приговора, как это делается в процессах по делу ереси, и чтобы они представили свое решение на просмотр совета, отложив его исполнение. 4 февраля 1574 года совет приказал, чтобы все духовники округа каждого трибунала были предупреждены своим непосредственным начальством о том, что они должны спросить женщину, заявляющую, что ее уговаривали совершить преступное деяние, донесла ли она инквизиции на совратителя; в случае отрицательного ответа должны приказать ей это сделать, а отпущение грехов отложить до того времени, когда она вернется, чтобы сообщить об исполнении наложенного на нее обязательства.

XI. Ни один закон инквизиции не определил числа женщин-доносчиц, необходимого для доказательства вины оговоренного и даже не назначил секретную тюрьму для данного преступления. Поведение трибуналов в этом отношении чисто произвольно; надежды возлагаются на осторожность инквизиторов, которые должны тайком осведомляться о репутации, поведении, образе мыслей, характере, здоровье, дарованиях, имущественном положении и повседневной жизни оговоренного, и те же методы, за исключением некоторых мелких различий, применяются по отношению к обвиняющим его женщинам. Правда, никакого внимания не обращается на результат осведомления, когда дело идет о доверии к словам исповедующейся, потому что все кающиеся женщины имеют обыкновение утверждать, что они доносят не по причине ненависти или какой-либо другой страсти, а исключительно из-за послушания своим духовникам. Между тем опыт доказал, что они не всегда говорят правду; вот почему при показаниях под присягой, к которой приводят доносящую исповедницу, чтобы она признала и подтвердила свой донос, следует спрашивать о городе, церкви, об исповедальне и о более или менее точном времени, когда было совершено преступление. Я прочел несколько процессов, в которых била доказана клевета на священника, так как последний мог сослаться на то, что в то время, на которое указывала доносчица, он даже не был в названном ею месте. В других случаях видно, что инквизиторы были достаточно осторожны, не придав никакого значения свидетельству женщины, так как было известно, что священник находился не в той исповедальне, на которую указывала женщина. Иногда инквизиторы поступали с большой предусмотрительностью, считаясь с обстоятельствами места и времени и помня историю целомудренной Сусанны.[46] Это необходимо, когда священник пользуется репутацией человека благоразумного, а женщина бедна и подвергается обольщению богатого человека, желающего погубить ее духовника; точно такой же линии следует держаться, когда духовник ведет себя подозрительно, не будучи, однако, фактически преступным.

XII. Среди статей, которые я предложил главному инквизитору для преобразования судопроизводства в Записке, составленной по желанию главного инквизитора дома Мануэля Абад-и-ла-Сьерры, была статья, в которой говорилось: «Когда на кого-либо будет сделан донос, то о нем будет сообщено оговоренному; даже если оговоренный станет отрицать свое преступление, мы все-таки из этого получим известного рода моральную уверенность в том, что оговоренный не совершит более уже того проступка, поскольку будет знать, что не избежать ему секретной тюрьмы, если на него поступит вторичный донос». Реформа, которую я предлагал, не представляла других неудобств, кроме оставления священника безнаказанным один раз, если проступок действительно имел место, но я был убежден, как убежден и теперь, что было гораздо хуже для священника делать тайну из доноса, потому что ему как бы давалось время для отягчения своего проступка. Видя, что инквизиция приняла противоположное решение, нельзя воздержаться от мысли, что трибунал задается целью гораздо меньше предупреждать пороки, чем констатировать те, о которых ему доносили.

XIII. По современному порядку судопроизводства, когда трибунал получает донос, он приказывает навести справки; я уже указывал способ этого осведомления. Тем не менее, хотя в результате инквизиторы получали доказательство плохой репутации духовника в деле, о котором идет речь, они имели обыкновение откладывать дело до следующего случая оговора этого священника; тогда приступали к вторичному следствию; если результаты его были те же, то хватали духовника и препровождали его в секретную тюрьму, так как были убеждены, что два показания о двух однородных проступках устанавливают полуулику. Проступок преследовался, как в процессах из-за еретических тезисов: если обвиняемый признавал факты, его допрашивали о намерении, то есть спрашивали, считает ли он свое поведение невинным. В случае утвердительного ответа его считали еретиком; в противном случае ему нечего было опасаться. Почти все оговоренные объявляли, будто сознавали, что они совершили преступление, но смягчали свою вину, ссылаясь на человеческие слабости, подвергающиеся величайшим искушениям, и рассказывали об обстоятельствах, послуживших для побуждения к греху. Так поступали одни, другие же давали поступкам двусмысленное толкование, хотя исповедница приняла эти поступки как определенно дурные; наконец, были и такие, которые думали оправдать себя тем, что заявляли (и с большим основанием), что им не представлялись другие случаи согрешить. Этот случай был, действительно, самым обыкновенным.

XTV. Я делал критические изыскания по этому вопросу в секретариате придворной инквизиции. Я нашел, справляясь в подлинниках дел и выписках из книги реестров других трибуналов, что среди священников, оговоренных в этом преступлении в Испании и на прилежащих островах, приходится один белый священник-совратитель на десять тысяч; а среди монахов — один на тысячу из бенедиктинцев, бернардинцев,[47] премонстрантов,[48] иеронимитов, базилиан,[49] траппистов,[50] театинцев,[51] ораториан,[52] каноников-монахов Калатравы, Сант-Яго, Алькантары, Монтесы, св. Иоанна и св. Гроба;[53] один на пятьсот среди кармелитов, августинцев, матуринцев,[54] братьев Милосердия, доминиканцев, францисканцев и минимов,[55] св. Франциска из Паолы; один на четыреста среди босоногих братьев Милосердия и один на двести среди босоногих кармелитов, монахов ордена Алькантары и капуцинов.

XV. Сделав это наблюдение, я старался открыть причины таких различий и нашел, что их много. Первая и самая простая — это деньги, которые люди могли расходовать, чтобы предаваться своим склонностям, не пользуясь гнусным способом развращения при таинстве исповеди; ибо, вообще говоря, в этом источнике у представителей трех первых категорий недостатка нет. Вторая причина — гораздо большая свобода выхода в общество и вследствие этого легкость, с какою они находили случаи грешить, не прибегая к исповедальне. Третью причину я вижу в более или менее частом и привычном исполнении должности духовника. Здесь прогрессия, которую я устанавливаю, должна начаться с пятой категории и пойти назад до первой. Хотя и неопровержимо, что францисканцы и доминиканцы много исповедуют, я должен был поставить их в третью категорию, потому что они, особенно францисканцы, легко переезжают в одиночку из одного места в другое под предлогом или с поручением проповедовать слово Божие и не так подвержены опасности впадать в этот грех. Гораздо большее значение имеют бедность и уединение, в которых живут три ордена пятой категории; обычный недостаток денег (что составляет самое обыкновенное положение этих священников) и их постоянное прилежание к таинству исповеди довольно верно, мне кажется, объясняют загадку. Основание моего вычисления и его относительных различий неоспоримо; даже если предположить, что есть какая-нибудь причина изменить его в этом отношении, разница будет касаться только босых кармелитов, среди которых число совратителей гораздо больше, чем у капуцинов, а среди последних также больше, чем среди монахов ордена Алькантары, быть может, потому, что та же пропорция существует между числом представителей каждого из этих монашеских орденов или их священников, занимающихся исповедью.

XVI. От этого наблюдения я перешел к другому, анализируя ответы оговоренных. Принадлежащие к трем первым категориям обыкновенно отрицают факт и утверждают, что обвинение — сущая клевета; они указывают лиц, которые, как они предполагают, выдумали это, причины их плохого отношения и имевшуюся у них цель и предлагают представить доказательства. Принадлежащие к четвертой и пятой категориям обыкновенно признают сущность обстоятельств, которые, как они предполагают, были показаны в доносе; но они объясняют их так, чтобы уверить, что кающаяся их неверно истолковала. Если обстоятельства не позволяли признать достаточными эти объяснения, они прибегали к слезам; смиренно признавались в своем грехе и просили за него прощение.

XVII. Большая часть этих донесений делалась простыми и добросовестными монахинями, слабое воображение которых успокаивалось лишь после того, как они донесли на своего духовника, хотя бы по подозрению; при этом они не боялись скомпрометировать честь, свободу и благосостояние своего ближнего. Почти всегда эти показания не имеют никакого твердого основания и заслуживают только подозрения; поводом к ним служит дурной смысл, который эти кающиеся придали словам своих духовников. Если бы священники, исповедующие монахинь, видели бумаги святой инквизиции, они бы очень скоро приобрели отвращение к служению, которое иногда исполняют с таким удовольствием, не ведая угрожающей им опасности. К счастью, инквизиторы ближайшего к нам времени были уверены, что не следует придавать никакого значения показанию монахини, если оно не представляет собой определенно непристойного предложения или достоверных и неопровержимых фактов. В Испании эти попытки затруднительны из-за формы и расположения исповедален в женских монастырях; их помещают на виду у людей, посещающих церкви; духовник и кающаяся отделены стеной, открытой на уровне головы сидящего или стоящего на коленях, и это отверстие закрыто металлическим листом со щелями шириною в большой палец. Что касается плана какого-либо преступного предприятия, который кающаяся и священник могли бы составить в монастыре, то все знают, насколько трудно было бы его осуществление вследствие той особой тщательности, с которою следят за входом в монастырь несколько пожилых привратниц, строгих и почтенных, против которых невозможно было бы иметь хотя бы малейшее подозрение; точно так же мешают участникам подобных затей высота стен, окружающих монастырь, сад и внутренний двор, огромные железные перекладины на окнах келий и большое число других мер предосторожности, принятых настоятельницами монастырей, которым нельзя отказать в том, что они с огромным усердием поддерживают честь религии и монастырской жизни. Любители скандальных анекдотов не пропускают случая рассказывать истории про монахов и монахинь и воображают, что очень занимают своих слушателей. Разумеется, есть несколько пикантных и подлинных случаев; тем не менее я не боюсь смело утверждать, что подобные факты были чрезвычайно редки и что можно привести лишь два или три случая в течение столетия. Когда речь идет о деле, имеющем довольно серьезные последствия, недостойно справедливости беспристрастного читателя смешивать историческую правду с эпизодом романа или новеллы.

XVIII. Священники, сознающиеся в факте развращения, обыкновенно прибавляют, что никакое ложное верование не примешивалось к их покушению; что они были увлечены чрезвычайной склонностью к данной особе, силою страсти, которой слабость и немощь человеческой природы не могли сопротивляться, но что они никогда не сомневались, что их грех очень велик. Эта исповедь обыкновенно правдива; однако, если доносчицы передают какое-нибудь выражение, свидетельствующее о том, как священник пробовал убедить их, что поступок, который он хотел совершить, вовсе не грех или только легкий грех, тогда можно, по учению глав инквизиции, его подвергнуть пытке по вопросу о намерении и веровании. Между тем я не видел и не читал ничего доказывающего, что придворная инквизиция применила пытку к какому-либо духовнику или чтобы эта мера была употреблена в каком-либо другом трибунале в течение второй половины восемнадцатого столетия, ибо просвещение, несомненно, начало проникать в самую глубь святой инквизиции, несмотря на ее суровую систему.

XIX. Когда дело готово к рассмотрению, испанские инквизиторы между прочим приказывают, чтобы духовник произнес отречение в легкой степени от ереси, состоящей в том, что будто не следует смотреть как на смертный грех на всякую попытку склонения к бесчестным поступкам во время исповеди или при других обстоятельствах, изложенных в указе. Римская главная инквизиция заставляет делать отречение в сильной степени. Здесь впервые мы находим испанскую инквизицию более умеренной, чем какая-либо другая. Правда, следует сознаться, что справедливость на ее стороне, потому что нет, быть может, почти ни одного священника-совратителя, который бы не следовал в этом случае побуждению своей страсти, не имея возможности удовлетворить ее иначе из-за недостатка денег и отсутствия подходящего случая, так как очень редко встречаются такие распутные священники, которые прибавляют ересь к своим порочным склонностям, а те из них, которые являются еретиками, не имеют никакой охоты к должности духовника.

XX. Осужденного священника-соблазнителя на всю жизнь лишали возможности исповедовать. Наложенное наказание правильно: человек, злоупотребляющий самым святым служением, чтобы вливать в души яд вместо возвращения их к жизни, не достоин более исполнять столь благородные обязанности. Но слишком часто можно видеть, что нарушителям долга удается посредством просьб, обещаний, интриг и даже притворства получить восстановление доброго имени у главных инквизиторов, которые, будучи обыкновенно людьми пожилого возраста, позволяют обманывать себя и часто слишком доверяют одной лишь видимости раскаяния и добродетели.

XXI. Другое наказание священников-соблазнителей состоит в изгнании их из города, где они совершили преступление, а также из столицы, из всех королевских резиденций и из места пребывания осудившего их трибунала. Нельзя отрицать того, что первая часть этого наказания кажется в первую минуту справедливой; но не таковы две другие части, если суд не назовет особенных причин, послуживших основанием для них. Число проступков и важность сопровождавших их обстоятельств влияют на применение более или менее тяжелых наказаний: заключение в монастырь или в тюрьму, ссылка или отправка в пресидио[56] или в какую-нибудь крепость. Филипп Лимборх говорит о наказании работой на галерах и даже о релаксации, однако, если виновный исповедовал ложное учение о сущности побуждения его на дурной поступок и если не упорствовал в этом, инквизиторы никогда, я в том уверен, не доходили до этой крайности.

XXII. Проступок, о котором я говорю, не принадлежит к разряду тех, которые наказуются в публичном аутодафе, из опасений, как бы эта мера не отвратила христиан от частого повторения этого таинства. Осужденному читают его приговор в малом аутодафе, то есть в зале судебных заседаний трибунала; туда призывают духовников из белого духовенства, по два от каждого духовного учреждения, существующего в городе, и четырех от религиозного братства осужденного, если таковое здесь имеется. Не впускают при этом ни одного мирянина, кроме секретарей, остальные должностные лица трибунала из мирян устраняются ради чести священного сана. По прочтении приговора и его мотивов декан инквизиторов берет слово и побуждает осужденного признать вину; он подготавливает его отречься со смирением от всех ересей вообще, а в частности от той, в которой он заподозрен. Тот подчиняется; став на колени, он произносит исповедание веры и подписывает отречение. Инквизитор с предупреждением (ad cautelam) освобождает обвиняемого от заслуженных им наказаний. Этим заканчивается аутодафе; осужденного отводят обратно в тюрьму, а на следующий день ведут его в монастырь, где он должен оставаться запертым в течение срока своей епитимьи. Духовников, присутствовавших на церемонии, уведомляют о том, чтобы они дали ответ о только что происшедшем (не называя, однако; осужденного тем, кто его не знает), дабы напустить страх на пожелавших ему подражать.

XXIII. Уважение, которое я питаю к правде и к испанским священникам, обязывает меня прибавить, что, не отказываясь от теории относительно количества духовников, оговоренных по делу о совращении, одинаково неопровержимо и очевидно, что на сто из этих священников едва бывает десять действительно виновных в преступлении, за которое на них донесли; остальные были сочтены виновными только за то, что были неосторожны и нескромны в своих беседах, за то, что недостаточно принимали во внимание характер молодой женщины, ее хорошее мнение о своей личности, способность вообразить, что она поразила сердце духовника, и то легкомыслие, с которым она сообщает об этом второму священнику, отказывающему ей в отпущении грехов, если она тотчас не пойдет донести о первом духовнике. Священники, слушающие молодых женщин в исповедальне, не умеют принять достаточные меры предосторожности. Как бы ни был осторожен и сдержан духовник, он не может быть в безопасности, если, получив от природы интересное лицо, мягкий голос и приятное произношение, забывает о необходимости владеть чувствами сострадания или нежности, которые он, может быть, будет испытывать в духовных беседах с молодыми женщинами, оказывавшимися в плену у мистики. В мое время я видел процесс уважаемого мадридского духовника, который благодаря репутации набожного и ученого священника два раза выдвигался на должность епископа; из-за боязни позора его не заточили в секретную тюрьму, но предписали не выезжать из Мадрида и являться в трибунал по каждому вызову. Его допрашивали; простые и честные ответы оправдали его в глазах судей, которые убедились в том, что причина вызова его на суд святой инквизиции в том, что он был недостаточно осторожен в своих речах и в своем отношении к кающейся употреблял больше мягкости, чем суровости и осмотрительности.

Статья вторая ИСТОРИЯ ОДНОГО КАПУЦИНА

I. У меня на глазах произошло другое очень несходное с этим дело, касавшееся капуцина, перевезенного из Картахены Американской в Испанию на корабле, где он был заключен под стражу. Я должен умолчать о его имени, потому что дело его не было известно публике. Он исполнял в Америке обязанности апостолического миссионера, провинциала и несколько раз настоятеля. Он развратил целый дом бегинок и из семнадцати женщин он добился своей цели у тринадцати, внушив им свое вредное учение. Принятая им система защиты делает процесс любопытным. Система эта довела его до такой степени ослепления, что, если бы мне не удалось образумить его накануне разбирательства дела, инквизиторы сочли бы себя вынужденными самим законом приговорить его к релаксации.

II. Из процесса следовало, что, будучи руководителем совести и духовником всех женщин этого дома и слывя у всех за человека святого и озаренного, он в качестве духовника внушил им такое доверие к своему учению, что на него смотрели как на небесного оракула. Когда он заметил, что его речи, какой бы необыкновенный характер они ни носили, внушали слушательницам безграничное доверие и никто ни одной минуты не сомневался в нем, он стал внушать этим тринадцати богомолкам во время исповеди, что получил от Бога особенную, очень странную милость. «Господь наш Иисус Христос, — говорил он им, — возымел благость дать мне его узреть в освященной гостии во время ее возношения и сказал мне: „Почти все души, которыми ты руководишь в этом монастыре, мне угодны, потому что в них настоящая любовь к добродетели и они стараются идти вперед к совершенству; но особенно такая-то (здесь духовный отец называл ту, с которой он говорил). Душа ее столь совершенна, что она уже победила все свои земные страсти, за исключением одной — чувственности, которая очень ее мучает, потому что враг плоти очень силен над нею вследствие ее молодости, женственности и естественной прелести, которые сильно влекут ее к наслаждению. Чтобы наградить ее добродетель, а также чтобы вполне сочетать любовь ко мне с ее службой, требующей спокойствия, которым она не владеет, хотя и заслуживает своими добродетелями, я поручаю тебе даровать ей моим именем разрешение, которое нужно для ее спокойствия, сказав ей, что она может удовлетворить свою страсть, но только с тобой. Во избежание огласки она должна хранить на этот счет самую строгую тайну, не говорить никому об этом, даже другому духовнику своему, потому что она согрешит лишь с разрешения, которое я ей дарую ради святой цели видеть прекращение ее тревог и ежедневные новые успехи на пути к святости“». Были лишь четыре богомолки, которым настоятель не счел уместным сообщить это откровение; три из них были старухами, а четвертая была очень дурна собой.

III. Самая молодая из этих обманутых женщин, двадцати пяти лет от роду, опасно заболев, захотела исповедаться у другого священника. С разрешения больной и по ее собственному желанию этот священник отправился объявить святой инквизиции обо всем происшедшем за три предыдущих года и об опасениях больной, что все случившееся с ней произошло и с другими богомолками, судя по ее наблюдениям. Когда больная выздоровела, она сама донесла на себя инквизиции Американской Картахены, чистосердечно рассказав обо всем происходившем и прибавив, что никогда не могла в душе и совести поверить в подлинность откровения; в течение трех лет она имела преступную связь с духовником, будучи совершенно уверена, что оскорбляет Бога, но скрывала и делала вид, будто верит тому, что он ей говорил, и не краснея предавалась необузданным желаниям под личиной добродетели; она прибавила, что совесть не позволяла ей дольше скрывать правду, когда она почувствовала себя больной и ожидала смерти. Картахенская инквизиция проверила и установила, что преступная связь имела место с тринадцатью богомолками; для этого она пошла путем сбора сведений — способ, которым она всегда умела владеть более искусно, чем кто-либо иной на свете. Двенадцать других женщин не обнаружили столько искренности, как выздоравливающая; сначала они отрицали факт, затем сознались, но пытались оправдаться, говоря, что поверили в откровение священника. Их разослали в двенадцать разных женских монастырей королевства Санта-Фе-де-Богота;[57] самая молодая получила разрешение вернуться, потому что ей удалось отклонить обвинение в ереси, а это было главное для святой инквизиции.

IV. Что касается духовника, инквизиция полагала, что могут возникнуть серьезные политические осложнения, если арестовать его и препроводить в секретную тюрьму, потому что публика будет считать, что его дело связано с разлучением такого большого числа богомолок, принужденных стать помимо их воли монахинями, без видимого вмешательства в это инквизиции. Инквизиторы дали обо всем отчет верховному совету. Снесшись с главным инквизитором, совет решил обратиться к министру, чтобы наместник Картахены отправил виновного в Мадрид. Наместник должен был приказать капитану корабля, назначенного для доставки священника в Европу, сторожить его самым тщательным образом и тотчас по прибытии в какой-нибудь порт полуострова взять его с собой и сдать в мадридский капуцинский монастырь Терпения. Придворные инквизиторы, уведомленные обо всем, что должно было произойти, предупредили настоятеля, чтобы он проводил гостя в зал судебных заседаний; придя туда, настоятель покинул монаха в трибунале, где тот оставался никем не задержанный. Ему дали три обычных аудиенции увещания; он ответил, что совесть не упрекает его ни в каком преступлении касательно инквизиции и что он с изумлением видит себя арестованным. Прокурор обвинил его по уликам процесса.

V. Если бы обвиняемый ответил, что факты были действительны, а откровение ложно и выдумано для достижения цели, дело его было бы очень просто и не вышло бы за пределы этого рода поступков. Но монах предпочел другую систему оправдания; он признал несколько улик и, когда ему сообщили показания, сознался во всем, признавая и безошибочно указывая всех свидетелей; но он прибавил: если богомолки говорили правду, то и он тоже говорит правду, потому что откровение было достоверно. Ему дали почувствовать, что невероятно, чтобы Иисус Христос явился ему в освященной гостии для того, чтобы освободить его от одной из главных отрицательных заповедей Десятословия, которое обязывает всегда и навсегда. Он ответил, что такова также пятая заповедь,[58] а Бог между тем освободил от нее патриарха Авраама,[59] когда ангел повелел ему лишить жизни своего сына; то же нужно сказать о седьмой заповеди,[60] между тем как было разрешено евреям присвоить вещи египтян. Его внимание обратили на то, что в обоих этих случаях дело шло о тайнах, благоприятных для религии; он возразил, что в произошедшем между ним и его исповедницами Бог имел то же намерение, то есть хотел успокоить совесть тринадцати добродетельных душ и повести их к полному единению с своей божественной сущностью. Помню, что я сказал монаху: «Но, отец, весьма странно, что столь большая добродетель оказалась в тринадцати женщинах, молодых и красивых, но отнюдь не в трех старых и в одной, которая была дурна собой». Он ответил мне, не смущаясь, следующим местом из Священного Писания: «Святой Дух дышит, где хочет». «Да, — сказал я ему, — но тем не менее очень странно, что Святой Дух дарует эти разрешения женщинам молодым и красивым, а старым и некрасивым ничего». Несчастный монах, озабоченный своими софистическими рассуждениями и злоупотребляя всегда Священным Писанием (смысл которого он криво толковал, чтобы сделать места из него благоприятными для своего дела), не предвидел следующего. Когда настанет время произнесения приговора (и если несчастный будет с упорством поддерживать и основывать свою невиновность на мнимом разрешении во время откровения), не найдется ни одного судьи, который бы ему поверил; он будет сочтен всеми за отрицающего и нераскаявшегося грешника и неизбежно будет присужден к релаксации в силу необходимости применить самый решительный и самый точный закон святой инквизиции среди стольких других, позволяющих судьям по своей воле оправдать или осудить обвиняемых.

VI. Настал решительный момент. Оставалась только одна последняя аудиенция, та, на которой у осужденного спрашивают, не вспомнил ли он о каком-нибудь новом факте или не имеет ли он что-либо сказать, потому что его предупреждают во имя Бога и Святой Девы Марии сказать правду для успокоения совести; если он это сделает, святая инквизиция с присущими ей состраданием и снисходительностью воспользуется этим по отношению к нему как к обвиняемому, который искренне признается в своих проступках; в противном случае с ним поступят согласно с тем, что предписано справедливостью и сообразно с инструкциями и основным законом, так как уже все готово для окончательного приговора. Обвиняемый ответил, что ему нечего прибавить к уже сказанному, потому что он всегда говорил правду и признавал ее.

VII. Инквизитор Севальос, человек сострадательный, не мог хладнокровно слышать этих последних слов. «Что означает, — сказал он ему, — эта претензия на правдивость, тогда как мы все уверены в противоположном и во вреде, который вы себе наносите, поступая таким образом?» Тогда я взял слово, чтобы сказать почти иронически инквизитору: «Предоставьте обвиняемому следовать его системе: если батюшка скорее желает быть сожженным в качестве еретика, чем признать себя лицемером и лжецом, как мы можем его спасти?» Обвиняемый ничего не ответил, но по возвращении в свою тюрьму поразмыслил о моих словах и увидел опасность, о которой еще не думал, хотя чувство сострадания заставило судей для осведомления подсудимого относительно его участи сказать некоторые вещи, на самом деле загадочные, но все же более ясные, чем то, что приказы разрешают судьям говорить.

VIII. На следующее утро он попросил новую аудиенцию и получил ее. Он попробовал до некоторой степени удовлетворить обуявшую его гордость, продолжая злоупотреблять Священным Писанием. «То, что произошло вчера, — сказал он, — побудило меня ночью заглянуть в себя с большим старанием, чем я это делал до сих пор, и это заставило меня признать, что я впал в ошибку, упрямо настаивая во время процесса на своей невиновности, тогда как я должен был признать свою вину; признаюсь, что я виновен, раскаиваюсь в этом, прошу прощения и епитимьи; я был ослеплен, считая достоверным явление Иисуса Христа в евхаристии и разрешение шестой заповеди, потому что я должен был понять, что это лишь иллюзия, и признать себя недостойным столь великого благоволения. Моя вина подобна совершенной евреями, распявшими Христа; по этому поводу святой Павел говорит: „Они не узнали Господа славы; если бы они его узнали, то не распяли бы его“. Несмотря на это прорицание апостола Павла, святые отцы, согласно с Евангелием, говорят, что евреям нет извинения, потому что они видели чудеса, которых никто не мог совершить, кроме Сына Божия. Таким образом, ошибка евреев состояла в неведении, которое не было непобедимым; такова же была и моя ошибка». Тогда инквизитор Севальос сказал ему: «Ну, отец, вот вы спустились с плахи на одну ступень; не прикидывайтесь дурачком, смиритесь и спускайтесь с остальных ступеней; признайтесь, что все — ложь, даже то, что вы сейчас сказали, и на самом деле вы придумали все это как средство, показавшееся вам способным удовлетворить ваше сладострастие. Мы все действительно согласны подтвердить, что в этом деле нет ни еретика, ни человека обманутого, а налицо лгун, лицемер, сладострастник и соблазнитель, в данное время из высокомерия являющийся к тому же гордецом и клятвопреступником, который среди всех своих признаний забывает о том, в чем ему нужнее всего сознаться».

IX. Манера говорить с обвиняемым, к которой прибег Севальос, шла гораздо дальше, чем это разрешается судье. В данную минуту он исполнял обязанность адвоката, желавшего спасти подсудимого; но такое поведение свидетельствует о его доброте и делает честь его сердцу. Это-то меня и побудило познакомить с ним читателя. Капуцин не мог сдержать слез, несмотря на свое предубеждение и на присутствие духа, которое он сохранял на всех аудиенциях, куда являлся всегда с видом провинциального прелата апостолического миссионера, личности, уважаемой за доброе имя и хорошую репутацию. Не будучи в состоянии дольше сопротивляться силе правды и смущенный тем, что не мог убедить Севальоса, хотя старался это сделать, несмотря на грозящую опасность, капуцин заявил: «Благодарю вас, вы правы; наступает минута торжества правды; я лгал и во всем клялся ложно. Прикажите написать все, что вам будет угодно, я подпишу». Инквизитор придал этой аудиенции оборот, весьма благоприятный для обвиняемого; это обстоятельство вырвало капуцина из когтей неизбежной опасности и положило конец крайне мучительному беспокойству самого судьи. Вероятно, приговор релаксации вообще не был бы приведен в исполнение, потому что старая система уже перестала безраздельно господствовать, как я буду иметь возможность показать в другом деле; но капуцин был бы неминуемо приговорен к этому и его помилование явилось бы лишь чистейшей случайностью, противоположной закону, который не был отменен.

X. Епархиальный благочинный был уведомлен о том, чтобы явиться на следующий день в трибунал, где был объявлен приговор. Обвиняемый был приговорен к легкому отречению от ереси, к заключению на пять лет в монастырь своего ордена в королевстве Валенсия, где он родился, к лишению навсегда полномочий духовника и проповедника, к отбыванию нескольких епитимий со строгим воздержанием от пищи, к занятию последнего места в братстве, где он не мог, подобно другим монахам, пользоваться правом обсуждения и голосования по делам общины; кроме этого, он еще должен был выдержать в мадридском капуцинском монастыре Терпения наказание кнутом от руки всех монахов и бельцов вообще и каждого из них отдельно. Эта кара называется монахами «круговое наказание кнутом» (zurra de rueda) по своему сходству с военным наказанием прогона сквозь строй. Наказание должно было быть исполнено в присутствии секретаря инквизиции после того, как он прочтет приговор, который уже слышали в малом аутодафе; оно должно быть повторено в монастыре, куда его приведут, при тех же обстоятельствах; вследствие этого приговор и был направлен инквизиторам Валенсии. Осужденный просил разрешения провести пять лет своего заточения в тюрьмах святой инквизиции вместо отправки его в монастырь. Эта просьба изумила судей, так как в случае ее исполнения он считался бы гораздо более виновным. Постарались дать ему это понять во время аудиенции и убедить его в том, что он ошибается, прося такой перемены, и что он гораздо менее будет чувствовать потерю свободы, живя среди своих братьев по вере, которые, вероятно, окажут ему то внимание, какое внушают, к несчастью, состраданье и христианская любовь к ближнему. Он ответил: «Так как я был провинциалом и настоятелем, мне как никому другому известно, какому обхождению среди монахов подвергаются совершившие подобное преступление. Это будет стоить мне жизни». Главный инквизитор Рубин де Севальос счел неудобным разрешить монаху замену его наказания, и несчастный капуцин не ошибся относительно ожидавшей его участи: он умер на третий год своего заключения, вероятно потому, что не мог перенести милосердного обращения своих собратьев. О смерти его было сообщено придворной инквизиции валенсийским инквизиционным трибуналом.

Статья третья УКАЗЫ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

I. По-видимому, судьба богомолок — слепо доверять своим духовникам. Я прочел один циркуляр верховного совета от 25 октября 1575 года, обращенный к провинциальным трибуналам. В нем их просят предложить способы, которые могли бы прекратить злоупотребления, происходящие от свободы ношения дома монашеской одежды многими женщинами; не будучи подчиненными монастырскому режиму, эти женщины дают обет повиновения священнику, избранному ими своим духовным руководителем. Признаюсь, я не вижу необходимости инквизиции вмешиваться в это дело, пока такой порядок вещей не противоречит вере и долгу таинства покаяния.

II. Можно думать, согласно булле Григория XIII от 6 августа 1754 года, что в то время, о котором я говорю, не редкостью были простые миряне, выдававшие себя за священников и преподававших таинство исповеди. Папа поручил главному инквизитору и его уполномоченным преследовать с величайшей строгостью тех, кто, не являясь священником, будет застигнут при исполнении обязанностей этого служения, справляя обедню или отпуская грехи. Его Святейшество не может верить, что люди, способные совершить такое преступление, имеют правоверные взгляды на таинство священства. Испанские инквизиторы не ждали буллы, чтобы наказывать тот род преступлений, на который она указывает, так как мы видели, что они приговаривали к аутодафе людей, виновных в этом; однако, чтобы не вызывать препятствий со стороны епископов в преследовании этого проступка, они опубликовали буллу Григория XIII и к указу о доносах прибавили следующую статью: «Вы должны объявить, если знаете, что кто-нибудь, не будучи произведен в звание священника, служил обедню или преподавал таинства нашей матери святой Церкви».

III. Из подобного же побуждения главная инквизиция прибавила к булле статью о ереси иллюминатов или квиетистов, которую я поместил в другом месте, потому что она не была еще известна трибуналам.

IV. Таким образом знаменитый указ о доносах увеличился за счет множества новых пунктов; действительно, кроме статей относительно ересей иудейской, магометанской, лютеранской и иллюминатов, а также присвоения звания священника, склонения на дурной поступок во время исповеди и переправы лошадей во Францию,[61] указ содержал еще много других распоряжений, например следующие:

V. «Вы объявите, если услышите от кого-нибудь, что нет ни ада для злых, ни рая для добрых, или если кто-нибудь произнес еретические богохульства, как, например: „Я не верую, я отрекаюсь, я отступаюсь от своей веры“, или сказал что-либо против Бога, против Пресвятой Девы или против святых мужей и жен».

VI. «Если вы знаете или узнали, что известные лица имеют на службе приближенных демонов; призывают демонов, чертя круги, чтобы задавать им вопросы, и ждут затем их ответов; что они состояли или состоят в числе колдунов или ведьм; что они заключили явный или тайный договор с дьяволом, смешивая для этого священные вещи с мирскими и приписывая твари то, что может принадлежать лишь Творцу».

VII. «Вы объявите, если знаете или если слышали, что какое-нибудь посвященное духовное лицо или какой-нибудь постриженный монах женился; что кто-нибудь при жизни своей первой жены заключил два или несколько браков, не признавал обыкновенный блуд, клятвопреступление и ростовщическую ссуду грехами, утверждал, что лучше жить с любовницей, чем быть женатым».

VIII. «Вы также обязаны сказать, если видели или узнали, что кто-нибудь вел греховные разговоры о кресте, наносил какие-либо оскорбления этому священному символу нашего искупления или образам святых; отвергал догматы нашей веры или возбуждал сомнения на этот счет; пропускал год или больше того без просьбы об отмене отлучения от Церкви, презирая церковные наказания или действуя, как будто бы они не существовали».

IX. «Тот же долг вменяется вам, если вам известно, что кто-нибудь предсказывает будущее или неожиданные события, ведает прошлое и скрытую сторону настоящего, уверяя, что существуют наука и правила для достижения этого посредством гадательной астрологии, наблюдения звезд и планет, линий на руке или других подобных приемов; если вам известны лица, обращавшиеся к тем, кто пользуется этими способами, чтобы раскрыть тайны настоящего или будущего, — обо всем этом вы обязаны объявлять».

X. «Вы должны выдать также лиц, у которых, по вашим сведениям, были книги Лютера или других еретиков, Магомета или его секты, Библии на романском языке или какая-либо другая запрещенная книга; христиан, которые не сообщили в святую инквизицию о том, что они видели или слышали нечто противное католической вере; тех, которые способствовали тому, чтобы другие не сообщали известных им фактов, подкупали свидетелей, чтобы они делали ложные показания о мотивах отвода людей, свидетельствовавших в каком-нибудь процессе инквизиции; или употребили клевету против ближнего, чтобы повредить ему, скрывали или помогали еретикам избежать тюрьмы; мешали прямо или косвенно действиям и работе трибунала святой инквизиции; похитили или заставили похитить санбенито, выставленные в силу приказа инквизиции, или вешали другие знаки этого рода без чьего-либо приказания».

XI. «Каждый христианин должен также объявить, если ему известно, что заключенные в исправительной тюрьме не точно соблюдали свое заточение, не исполняли наложенных на них епитимий, не носили своих санбенито, уверяли, что их показания инквизиторам были ложны или внушены страхом, что осужденные были неповинны, что дети и внуки по мужской линии наказанных еретиков занимают почетные должности, — являются священниками или облечены каким-либо духовным саном; что они ездят верхом, носят шелковую одежду или имеют мебель, украшенную золотом, серебром, жемчугом или драгоценными камнями».

XII. «Если знают кого-нибудь, кто из суеверия носит на себе святую гостию, думая, что она предохранит от всякой опасности, что с нею позволено совершать любое преступление и что он застрахован от внезапной смерти или от смерти без покаяния; наконец, если известно, что какой-нибудь священник передал гостию для этой цели».

XIII. «Наконец, правоверный не может не донести в инквизицию на человека, виновного в противоестественном грехе, на того, кто задерживает дела или бумаги, принадлежащие инквизиции, или имущество, конфискованное у осужденных и ставшее собственностью святой инквизиции».

XIV. Это дополнение доказывает старание инквизиторов умножать статьи закона о доносах по мере того, как рос и увеличивался их авторитет. Можно даже прибавить, что со времени булл Бенедикта XIV о преступлении духовника, открывающего тайну исповеди или желающего знать соучастника в грехе сладострастия, инквизиторы получили все сделанные по этому поводу доносы, не передавая их, как полагалось, епархиальному епископу, потому что они сочли себя уполномоченными расследовать дела этого рода; они при этом говорили, что совершающие подобные преступления подозреваются в еретических взглядах на таинство покаяния и злоупотребляют им до такой степени, которая делает самое таинство ненавистным. Согласно этому принципу очевидно, что нет ни одного тяжкого преступления, которое не навлекало бы подозрения в ереси. Следуя этой же тактике, папы распространили свою духовную юрисдикцию на все вопросы и предметы права, где допускается присяга и где, следовательно, участвует внутренний суд совести. При каждом таком случае государи и епископы допускали возможность лишать трон и епископство их естественных и неотъемлемых прав.

Глава XXIX ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ ИСПАНСКИХ ПРЕЛАТОВ И ДОКТОРОВ, ЧЛЕНОВ ТРИДЕНТСКОГО СОБОРА

Статья первая ПРЕЛАТЫ

I. Усердие главных инквизиторов Вальдеса, Эспиносы и их преемников в царствование Филиппа II не ограничивалось преследованием лютеран, объявлявших себя таковыми в разговорах, писаниях и со своих кафедр. Гордясь необыкновенной властью, которую им даровал Павел IV, инквизиторы захотели обессмертить себя, предприняв сокрушение ливанских кедров и считая, конечно, тростники долины недостойными ударов. Великие люди, которые своими великими добродетелями и глубокими познаниями в богословии приобрели честь именоваться Отцами Церкви и докторами права на Тридентском соборе за борьбу против мнений лютеран, оказались подвергнутыми церковным наказаниям и преследованию как заподозренные в том, что исповедуют и поддерживают в душе мнения, с такой энергией опровергаемые ими в писаниях и речах. Виновниками этого преследования, в котором не меньше спеси, чем коварства, были люди, не изучившие Священного Писания так, как достопочтенные защитники истины, и не имевшие достаточного дарования для их опровержения, хулили то, чего не видали, по выражению св. Павла. История XVI века сохранила имена большого числа епископов и докторов богословия Испанского королевства, присутствовавших на Тридентском соборе и оказавших большую честь стране усердием к вере и обширностью знаний. Но их добродетели и ученость не внушили уважения святой инквизиции, осмелившейся предпринять тайно, во мраке своих архивов, процесс против этих героев веры и своей страны, чтобы заставить их страдать лично и уничтожить, если возможно, их высокую репутацию.

II. Восемь почтенных прелатов и девять докторов богословия из посланных Испанией в Тридент были отданы под суд инквизицией их страны. По стечению обстоятельств, а не по формальному желанию инквизиторов некоторые из этих дел были приостановлены раньше, чем было сделано какое-либо насильственное и скандальное посягательство на свободу этих богословов. Но это нисколько не должно ослабить строгого суждения о трибунале, в котором под покровом тайны зарождаются зависть, наглость и гонения и который не посмел бы ничего предпринять, если бы процессы шли публично к выгоде осужденных, что является для людей законом Бога и естественного разума. Я сейчас представлю несколько подробностей об этих жертвах инквизиции и об их процессах.

III. Мне следовало бы поместить здесь дело Каррансы де Миранды, архиепископа Толедского и примаса Испании;[62] но значение и интерес, которые представляет его процесс, заставляют меня составить из него три особых главы. Я буду говорить о других.

IV. Дом Педро Герреро, родившийся в Леса-де-Рио-Леса в Риохе, архиепископ Гранады, один из прелатов, пользовавшихся наибольшим доверием и влиянием на Тридентском соборе благодаря знаниям, добродетели, усердию и честности, был отдан под суд вальядолидской инквизицией за мнение, которое он высказал в году 1558 в пользу катехизиса дома Бартоломео де Каррансы, и за письма, которые он ему писал, а именно — за письма от 1 февраля и от 1 августа 1559 года. Знали также, что Герреро голосовал за него в комиссии Тридентского собора, которой было поручено рассмотрение его книги, а также в частной конгрегации того же съезда, одобрившей 2 июня 1563 года его поведение. Герреро предотвратил бурю, отрекшись от высказанного им мнения о Каррансе, когда узнал о распоряжениях Филиппа на этот счет. Его отречение произошло 30 марта 1574 года. Он высказал новое суждение о Каррансе, противоположное первому, будучи уверен, что его пошлют в Рим, как и случилось на самом деле, чтобы обострить дело Каррансы. Это засвидетельствовано письмом совета инквизиции к Филиппу II; в этом письме совет объявляет, что осуждения, которые Его Величество приказало потребовать от гранадского архиепископа, готовы и что существует крайняя необходимость отправить их в Рим, потому что можно опасаться, что дело скоро будет разбираться; процесс быстро[63] движется вперед благодаря той энергии, с которой он ведется, и что очень важно доставить документ, поскольку в Риме придают большое значение мнению гранадского архиепископа.

V. Было бы трудно составить себе правильное понятие о характере интриг и о количестве пружин, которые пришлось привести в действие, чтобы добиться от Герреро мнения, столь противоположного тому, которое у него было в самом деле. Кардинал Кирога, главный инквизитор, послал комиссаров и советников инквизиции с письмами от короля; одновременно с этим он просил в Риме приостановить процесс, пока верховный совет, ставший стороной-истцом против Каррансы, не будет в состоянии представить новые суждения, противоположные первым и данные личностями, столь сведущими и достойными уважения, что, без сомнения, они будут одобрены Его Святейшеством, особенно же суждения людей, уже раз подписавших благоприятный приговор, но убедившихся, что они недостаточно старательно рассмотрели сочинение ввиду высокого мнения, которое раньше имели об авторе. Папа особым бреве приказал, чтобы первые цензоры, благоприятствовавшие катехизису, рассмотрели его снова, произнесли о нем суждение и затем изложили свое мнение о некоторых других, неизданных сочинениях, представленных как принадлежащие Каррансе. Прибытие римского бреве породило новую придворную интригу. Кардинал Кирога, действовавший заодно с королем, спешно отправил доверенных людей к гранадскому архиепископу, чтобы убедить его возобновить свое осуждение, не объявляя, что он его делал по воле короля, но говоря, что он в данном случае исполнял приказание Его Святейшества. Эта интрига доказана тайной инструкцией, которую Кирога вручил своим комиссарам. Надо сознаться, что поведение гранадского архиепископа делает мало чести его памяти; но не следует забывать, насколько сурова была политика Филиппа II; нужно также принять во внимание преклонный возраст Герреро и то, что произошло между достопочтенным епископом Кордовы Осией и императором Констанцией.

VI. Дом Франсиско Бланке, уроженец Капильи в Леонской епархии, епископ Оренсе и Малаги, был отдан под суд как заподозренный в лютеранстве по тем же причинам, что и Герреро. Его процесс начался в Вальядолиде. Документом, послужившим поводом к его обвинению, было решение, вынесенное им в 1558 году в пользу труда, написанного и напечатанного Каррансой под заглавием Толкование на Катехизис христианского учения. Другие документы этого процесса представлены двумя письмами, написанными Бланке к архиепископу 5 апреля и 30 июля 1558 года, в которых он подтверждал мнение, высказанное им об этом труде. Наконец, некоторые узники вальядолидской инквизиции, арестованные за лютеранство, называли Бланке одним из защитников доктрины катехизиса. Арест Каррансы внушил такой страх Бланке, что он, не теряя времени, написал главному инквизитору и послал ему несколько других неизданных сочинений толедского архиепископа. Он получил приказ отправиться в Вальядолид, где поместился в монастыре августинцев. Он дал свои показания 14 сентября и 13 октября 1559 года, признал два своих одобрительных отзыва, но заявил, что не согласится их утвердить без нового рассмотрения, поскольку дал их недостаточно обдуманно и только потому, что репутация Каррансы импонировала ему. Нельзя читать показания и письма, которые он писал главному инквизитору, и не видеть того, что он был охвачен крайним страхом: чтобы выбраться из затруднения, он прибег к средствам, употребленным архиепископом Гранады, пример которого и приказ короля, поддержанные папским бреве, побудили его подписать отзыв против катехизиса и других сочинений Каррансы 23 апреля 1574 года в Малаге, где он был епископом, и 29 октября того же года, когда он только что был назначен на архиепископскую епархию Сант-Яго. Этот прелат умер 20 апреля 1581 года, написав различные сочинения, о которых Николас Антонио упоминает в своей Библиотеке.

VII. Дом Франсиско Дельгадо, родившийся в Вилья-де-Пун в Риохе, основатель майората графов де Берберана, сначала епископ Луго, а затем Хаэна, из отцов Тридентского собора, разделил участь тех трех лиц, о которых я только что говорил, поскольку был согласен с их мнением о катехизисе Каррансы и писал одобрительные письма. Он избег угрожавшего ему приговора, отрекшись и подписав 8 июня 1574 года новые суждения, противоположные первым. Этот прелат и оба архиепископа Гранады и Сант-Яго дошли до того, что назвали формально еретичными семьдесят два тезиса, а другие двести пятьдесят восемь — близкими к ереси или родственными ей. Эти тезисы были извлечены из различных сочинений Каррансы, которые им дали для просмотра. Они запятнали архиепископа Толедского подозрениями в ереси; чтобы оправдаться в своем одобрении в 1558 году его катехизиса, они заявили, что тогда они еще не читали других, ненапечатанных сочинений этого прелата и что придали католический смысл всем выражениям, допускающим это; в подлинном процессе Каррансы искусно плелись интриги мадридского двора, все нити которых были в руках верховного совета и некоторых других лиц, действовавших в Риме именем Филлипа II и главного инквизитора. Я извиняю слабость трех прелатов, боявшихся подвергнуться участи несчастного толедского архиепископа. Однако из уважения к истории, которой принадлежат эти события, я не могу освободить себя от их оглашения в качестве важной части моего исследования.

VIII. Дом Андреа Куэста, епископ Леона и один из отцов Тридентского собора, был привлечен к суду по той же причине. Архиепископ Севильский (бывший главным инквизитором) писал ему до ареста Каррансы, чтобы узнать, действительно ли он высказал благоприятное суждение о катехизисе Каррансы. Епископ ответил утвердительно, даже послал ему копию своего обоснованного мнения. Дом Фернандо Вальдес сохранил эту бумагу и не употребил ее, поскольку она не удовлетворяла его требованиям. Когда толедский архиепископ был уже арестован, сочли возможным начать процесс и против епископа Леонского. Главный инквизитор и верховный совет решили вызвать его на суд в Вальядолид, как епископа Оренсе дома Франсиско Бланке. Вальдес сообщил об этом королю, который написал Куэсте: все, что предпримут, будет сделано для дела Божьего и службы Его Величеству. Епископ Леона подчинился без сопротивления. 14 октября 1559 года его допрашивали в совете инквизиции в присутствии всех его членов. Ему представили отзыв, который он в 1558 году послал архиепископу Толедскому. Куэста признал его своим, но сказал: если он рассмотрит его снова, то увидит, не следует ли судить иначе об убеждениях Каррансы; пока еще придерживается прежнего мнения. Он вернулся в свою епархию и из Вильялона сообщил главному инквизитору новое мнение, благоприятное катехизису. Оно было основано на множестве ученых соображений и размышлений, которых он не привел в отзыве, посланном Каррансе. Его письма, заявления и суждения показывают сильную и смелую душу; это почти не позволяет думать ни того, что его отречение от собственных слов было вызвано в 1574 году, ни того, что его процесс возобновился около этого же времени, поскольку главный инквизитор и верховный совет, видя в 1560 году, что дело архиепископа Толедского доставляло им много хлопот и затруднений, решили отложить дело других епископов и известных лиц, которое они намеревались продолжать, когда выяснится результат только что начатого дела. Кто бы мог не восхищаться твердостью епископа Куэсты по сравнению со слабостью трех остальных прелатов, бывших по своему поведению во всем остальном людьми, достойными уважения?

Мне кажется, что Николас Антонио хотел сказать о другом лице, когда он в своей Испанской библиотеке называл Андрее де ла Куэста, родом из Ольмедо, профессора греческого языка в Саламанке и автора труда, озаглавленного Указание на неуважительный поступок, совершенный священником по отношению к некоторым канцелярским служителям дона Альваро д'Ока. Этот труд сразу после появления был запрещен как оскорбительный для священнического сословия и противный его привилегиям.

IX. Дом Антонио Горрионеро, епископ Альмерии, высказал в 1558 году благоприятное мнение о катехизисе Каррансы. Это и несколько писем, написанных им по тому же поводу (одно, между прочим, от 29 января 1559 года), были причиной того, что его привлекла к суду инквизиция Вальядолида. Тем не менее ему не запретили присутствовать на третьем созыве Тридентского собора, бывшем в 1560 году и в последующие годы. Система отсрочки была ему выгодна.

X. Дом Мельхиор Кано, родом из местечка Таранкон, в провинции Куэнса, отставной епископ Канарских островов, присутствовал на второй сессии Тридентского собора в 1552 году. Он принадлежал к ордену св. Доминика, как и дом Бар-толомео Карранса, и являлся его соперником по управлению и заведованию делами ордена, особенно с тех пор, как тот и другой были кандидатами на должность провинциала Кастилии, и Карранса одержал верх. Когда о катехизисе дома Бартоломео было донесено инквизиции, Бальдес поручил Мельхиору Кано рассмотреть дело, показывая будто благоприятствует автору выбором квалификаторов между монахами его ордена. В сущности, он не сомневался, что Кано противоположного с ним мнения, в чем он убедился благодаря нескольким частным беседам. Мельхиор применил богословскую отметку к нескольким тезисам катехизиса и других неизданных произведений архиепископа, попавших в руки инквизиторов по случаю процесса против схваченных лютеран. По-видимому, Мельхиор не сохранил тайны, порученной ему инквизиторами, поскольку Каррансе удалось узнать о том, что происходило во время его пребывания во Фландрии. Он воспользовался этими сведениями и написал Мельхиору; последний ответил ему из Вальядолида 28 января 1559 года. К этому-то времени Доминик Рохас, доминиканский монах (содержавшийся тогда в секретной тюрьме) и другие лютеране (о которых я говорил в этой Истории) свидетельствовали о некоторых фактах, породивших подозрения относительно Кано. Прокурор потребовал, чтобы Рохас подтвердил свои первые показания 3 октября 1559 года, потому что хотел его выставить в качестве свидетеля против разных лиц, которых он назвал; в том числе был и епископ Мельхиор Кано. Как улику включили в процесс его совет королю по поводу споров, которые этот государь вел с папой Павлом IV в 1555 году, а также тезисы, высказанные им в частных разговорах; некоторые из них имеются в его сочинении о богословских трактатах («De locis theologicis»). Тем не менее процесс не имел никаких последствий, потому что в тот момент, когда Кано должен был снова быть схвачен главным инквизитором, он имел ловкость предложить ему посвящение своего сочинения «De locis theologicis», которое было принято. Так как он не имел времени его издать, то решил завещать это сочинение незадолго до своей смерти в Толедо в 1560 году. Вальдес получил его и напечатал в Саламанке в 1562 году. Между тем впоследствии это сочинение попало в Индекс с требованием уничтожения одних статей и изменения других. Услуга, оказанная им главному инквизитору осуждением катехизиса Каррансы, и некоторые высказывания против архиепископа, делавшие подозрительной веру этого прелата, немало способствовали обеспечению ему безнаказанности. Диффамация, произведенная его речами, доказана в процессе против архиепископа свидетелями тайного следствия, которые были вызваны трибуналом для показаний без участия Каррансы и даже без уведомления его о происходящем. Вероятно, это обстоятельство дало повод думать, что Кано был его доносчиком. Брат Луис де ла Крус, доминиканский монах (заключенный в тайной тюрьме инквизиции Вальядолида по подозрению в лютеранстве, потому что, как говорили, он был увлечен примером Каррансы), будучи принужден дать объяснения относительно писем, которые он писал из Вальядолида 30 мая и 30 июня 1559 года, объявил 10 сентября, 22 ноября, 15 и 10 декабря: все, что говорили о Каррансе, было делом клеветы магистра Кано, его соперника, заклятого врага всякого блага, человека богатых дарований, но неугомонного. Он подтвердил свое показание 22 декабря того же года. Брат Хуан де Мануэль, монах того же ордена (который выступал в качестве свидетеля тайного следствия), объявил 18 октября 1560 года, что слышал, как брат Доминго Куэвас и брат Доминго Кальвете говорили, будто брат Антонио де Санто-Доминго, ректор коллегии Св. Григория в Вальядоли-де, утверждал, что архиепископ невиновен и так же несправедливо преследуем, как Иисус Христос, и убить магистра Кано было бы делом столь же угодным Богу, как служить обедню. Он объявил, что слышал, как тот же брат Антонио де Сан-Доминго говорил о Кано угрожающим тоном и произносил оскорбительные намеки против святой инквизации, потому что она дорожит подобным человеком. Магистр Гал-ло, профессор в Саламанке, один из богословов Тридентского собора, написал из Брюсселя графу де Фериа письмо от 24 апреля 1559 года, найденное в бумагах архиепископа; в нем есть следующий пункт: «Брат Мельхиор Кано — мой друг; это человек, на которого можно рассчитывать из-за многих известных мне хороших свойств; но я не могу оправдать всех его мнений, особенно того обстоятельства, что он не обнаружил больше умеренности в деле архиепископа, в деле, в котором я принимаю участие как человек, всецело преданный этому прелату. Я интересуюсь его участью со всем усердием настоящего слуги, и все лица моего положения настолько ему обязаны и благодарны, что ваше одобрение не может ничего прибавить к моей преданности; я написал архиепископу то, что откровенно высказал королю, и, надеюсь, он увидит, насколько я желаю ему успеха». Иезуит Педро де Рибаденейра писал из Рима 1 февраля 1560 года отцу Антонио Аросу, своему собрату, что там спорят о том, какое наказание можно было бы наложить на епископа Кано; между тем достоверно известно, что он скончался, не будучи судим.

XI. Дом Педро дель Фраго, епископ Хаки, преследовался инквизицией после того, как стал объектом клеветы, потому что верховный совет вел себя в этом случае необдуманно. Он родился в 1499 году в местечке Ункастильо, в епархии Хаки; его отец был Санто дель Фраго, а мать Мария Гарсес, оба из благородного сословия. Педро учился в Париже и стал доктором Сорбонны. Он научился еврейскому и греческому языкам и причислялся к лучшим латинским поэтам своего времени. Назначенный богословом Карла V на первый созыв Тридентского собора, он был там в 1545 году; на втором собрании в 1551 году он произнес латинскую проповедь в день Успения; эта речь составляет часть коллекции документов, относящихся к собору. В 1561 году Филипп II назначил его епископом города Альджеро в Сардинии, и он присутствовал в качестве такового на третьем созыве Тридентского собора. Несколько столетий тому назад епархия Хаки была присоединена к епархии Уэски, но их разделение было в то время предметом большого процесса. Так как Хаки выиграла его, то дом Педро дель Фраго был первым ее епископом в 1572 году; все жители Уэски, были очень недовольны жителями Хаки и их епископом из-за разделения епархии. Через год после этого назначения, когда дому Педро шел семьдесят четвертый год, совет инквизиции поручил инквизиторам Сарагосы навести справки об этом достойном прелате как заподозренном в ереси, потому что на него донесли, что неизвестно, исповедуется ли он, и что незаметно, чтобы он имел постоянного духовника; он служит обедню с недостаточной благопристойностью и делает многое другое, что послужило причиной доноса на него. Донос был составлен из четырех пунктов; последний был, очевидно, неприемлем: если бы в нем были верные факты против епископа Хаки, их бы выставили и более или менее четко определили бы. Не менее поражает то, что верховный совет до того забылся, что признал важным обстоятельством отсутствие сведений, кто является всегдашним духовником дома Педро, хотя ни один епископ не обязан иметь такового. Пункт о том, что неизвестно, исповедуется ли Педро дель Фраго, обнаруживает недоброжелательство со стороны доносчика, потому что епископы вовсе не обязаны более, чем остальные верные, исповедоваться открыто для того, чтобы публика была о том осведомлена. Что касается недостаточного благоговения при совершении литургии, в котором его упрекали, то не доказывает ли такое замечание о семидесятичетырехлетнем старике, что не было налицо никакого серьезного повода для его осуждения? Как осмелился совет поставить себя в такое смешное положение столь неосторожным поступком? Желание добиться права производить суд над епископами, имевшее, конечно, большое значение со времени буллы Павла IV от 1559 года, изданной по делу архиепископа Толедо, в преследовании советом дома Педро дель Фраго тоже играло важную роль; но тщеславие совета было посрамлено. В результате справок обнаружилось, что дом Педро дель Фраго посещал тогда свою епархию, чтобы организовать в ней пастырскую службу и ввести в действие указы и каноны Тридентского собора в крае, который из-за процесса с Уэской был долгое время лишен посещения своего первого архипастыря, — обстоятельство, затруднявшее для епископа установление нового порядка вещей. Филипп II, вознаграждая его услуги, назначил его в 1577 году епископом Уэски, где он основал епископскую семинарию. Дом Педро умер в 1584 году; тело его было перенесено на родину в больничную церковь, которой он был основателем. Он управлял в Уэске синодом и заставил принять основные законы, составленные и опубликованные им; он составил также Журнал самых замечательных происшествий, приключившихся на Тридентском соборе с 1542 до 1560 года, и написал несколько латинских стихотворений, доказывающих его большие познания в литературе. Память его еще глубоко чтится, и многие историки Арагонского королевства говорят о нем в своих летописях.[64]

Статья вторая ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ

I. Среди докторов богословия Тридентского собора, которых инквизиция преследовала и карала, первое место должен занять тот, чье дело кажется наиболее удивительным. Мы имеем в виду Бенедито Ариаса Монтануса; быть может, он является самым сведущим человеком своего века в восточных языках. Многие города Испании (Севилья, Херес-де-Лос-Кабальерос[65] и местечко Фрехеналь-де-ла-Сьерра) спорили о том, которому из них принадлежит честь быть местом рождения Ариаса Монтануса, подобно тому, как несколько городов Греции оспаривали право называться родиной Гомера. Ариас Монтанус был сведущ в еврейском, халдейском, сирийском, арабском, греческом и латинском языках; он знал французский, итальянский, английский, голландский и немецкий языки; он был раздаятелем милостыни при короле, рыцарем ордена Сант-Яго и доктором богословия в университете Алькалы. Так как в продаже больше не было экземпляров Библии Полиглотты кардинала Хименеса де Сиснероса, знаменитый Плантин, антверпенский печатник, представил Филиппу II соображения о пользе, какую принесло бы новое издание этого труда с поправками и дополнениями, а также с улучшенным печатным шрифтом. Филипп II одобрил план Плантина, обещавшего доставить хороший шрифт, и в 1568 году поставил доктора Ариаса Монтануса во главе этого предприятия. Этот ученый отправился во Фландрию, чтобы исполнить намерения монарха и составить список запрещенных книг, известный под именем Индекса герцога Альбы и изданный в 1571 году, как я сказал, в этой Истории. Чтобы придать большому труду перепечатки Библии Полиглотты наиболее совершенный вид, достали большое число неизданных экземпляров Библии на всех языках, выписав их из разных христианских стран. Это было тем легче сделать, что могущество Филиппа было весьма значительно и что папа издал несколько бреве для содействия исполнению этого предприятия.[66] Этот большой труд состоял из восьми томов форматом в лист. Первые четыре тома содержат книги Ветхого Завета на еврейском языке с латинским переводом, или Вульгатой; греческий перевод Семидесяти; латинское введение к нему и халдейский парафраз не только пяти книг закона (которые уже — с давних пор были в Комплутенской Бибнии,[67] но еще и остальной части Ветхого Завета, которая не была еще напечатана. Пятый том содержит Новый Завет на греческом языке с Вульгатой и на сирийском языке с латинским переводом, которого не было в комплутенской Библии. Три остальные тома известны под названием аппарата. Первый, то есть шестой, том всего труда, содержит Ветхий Завет на еврейском языке с латинским подстрочным переводом Ксантеса Паньино, ученого доминиканца, исправленным и более согласованным с еврейским оригиналом Ариасом Монтанусом, и Новый Завет на греческом языке с подстрочным переводом, слово в слово, того же Паньино. Второй том содержит грамматики и словари еврейского, халдейского, сирийского и греческого языков. Третий том (последний в этом издании) составлен из различных ученых трактатов Монтануса, необходимых для правильного понимания Священного Писания. Св. Пий V одобрил этот труд и способ его исполнения; Григорий XIII сделал то же, и оба изъявили свое удовлетворение особыми бреве, которые они послали своему нунцию во Фландрию. Доктор Ариас Монтанус, отправившись в Рим, сам поднес один экземпляр этого труда папе; его сопровождал посол Филиппа. Он обратился к Его Святейшеству с прекрасной речью на латинском языке, доставившей огромное удовольствие папе и кардиналам. Король подарил это издание всем христианским государям. Оно называется Королевской Библией, потому что было исполнено по приказанию короля; иногда также Филиппикой, по имени Филиппа II; Антверпенской, потому что оно вышло из печатных станков Плантина; Полиглоттой (многоязычной), потому что оно на нескольких языках; и Монтановской, потому что руководил работой Монтанус, хотя ему помогали несколько очень искусных ученых из университетов Парижа, Лувена и Алькала-де-Энареса.

II. Когда Ариас Монтанус вернулся в Испанию, приобретенное им уважение вызвало зависть, особенно среди иезуитов, потому что он не пользовался советами и не взял в сотрудники ни Диего Лайнеса, ни Альфонсо Сальмерона,[68] ни других богословов-иезуитов Тридентского собора. У него появился и другой враг — в лице Леона де Кастро; то был белый священник, профессор восточных языков в Саламан-ке; он был против Монтануса, потому что не принимал никакого участия в этой работе и потому что Монтанус не считал нужным советоваться с первым университетом Испании. Заступничество иезуитов, в котором он был уверен, побудило его донести на доктора Ариаса Монтануса главной инквизиции Рима. Этот донос был на латинском языке; другой, на испанском языке, он направил в верховный совет Мадрида. Доносчик обвинял Монтануса в том, что он дал еврейский текст, сходный с рукописью евреев, и сделал к нему толкование согласно мнениям раввинов, не принимая в соображение мнений Отцов Церкви, что оставляло бездоказательном большое число догматов христианской веры. Он обвинил автора в злонамеренности и назвал его заподозренным в иудействе, присваивающим себе звание раввина, то есть учителя. Это обвинение было простой клеветой, так как в тексте этой Библии, которую я видел, в конце каждого тома стоит подпись — «талмуд»,[69] что значит «ученик». Выдвигались против него и другие более или менее обидные упреки и ложные обвинения иезуитов. Говорили, что он пытался вставлять в текст как существенную часть толкования нескольких еретиков, знание которых он безмерно расхваливал в своих предисловиях и труды которых, использованные без разбора, помогли ему при выполнении этой работы. Леон де Кастро, с нетерпением ожидавший ареста и заключения Монтануса в секретную тюрьму, написал 9 ноября 1576 года дону Фернандо де ла Веге де Фонсеке, члену верховного совета, письмо, достойное стать известным, однако его размеры не позволяют мне поместить его здесь. В письме он возобновляет свой донос на Монтануса и ясно доказывает, что в нем преобладала досада на то, что его мнимое усердие так плохо вознаграждено. Ему покровительствовали люди, сильные при дворе, в особенности Родриго Васкес, председатель финансового совета. Почти нельзя сомневаться в том, что Ариас был бы заключен в тюрьму святой инквизиции, если бы не имел покровителем самого короля и если бы папа не одобрил его труда особым бреве. Столь сильные причины все же были недостаточны для его спокойствия, и он счел себя обязанным поехать для оправдания в Рим.

III. Леон де Кастро распространял экземпляры своих доносов, а иезуиты не преминули со свойственной им скрытностью делать то же. Такое поведение возмутило брата Луиса Эстраду, цистерцианского монаха, человека очень сведущего в восточных языках и основавшего коллегию своего ордена в Алькала-де-Энаресе. В 1574 году он обратился к Монтанусу с письменной речью, в которой он восставал против доноса Кастро и предсказывал его опалу. Педро Чакон, испанский ученый того времени, опроверг в своем сочинении этот донос. В статье он обращался к Леону де Кастро; он не ограничился уничтожением его доводов, но еще доказывал ему значительный вред, который нанесли бы христианской вере в случае признания, что все еврейские рукописи подделаны. Доносчик увидел себя обязанным издать сочинение под названием Апологетик. Он напечатал его, преодолев много затруднений, о которых говорит в предисловии, озаглавленном Острейший конфликт («Conflictus acerrimus»).

IV. Доктор Ариас Монтанус вернулся из Рима, и, так как он мог рассчитывать на благоволение короля, его не посмели арестовать и заставить перенести то же обхождение, какое перенес архиепископ Толедский. Ему определили в качестве тюрьмы город Мадрид; совет затем постановил, что ему вручат копию с доносов, сделанных против него, — ничто не может извинить инквизиторов, что они не приняли этой меры по отношению к Каррансе. Ариас Монтанус ответил на все, опроверг доводы своего противника и дал понять обиняками, что нападки на него были лишь результатом заговора иезуитов. Между прочим он сказал: «Леон де Кастро опирается на совет и защиту некоторых лиц, считающих себя единственно образованными и уверенных, что одни они живут честно и что никто в такой степени, как они, не ищет сближения с иезуитским орденом и не подражает ему; они хвастаются тем, что в своем исповедании разразились ненавистью против меня, ничего не сделавшего, чтобы заслужить ее; я ведь только самый малый и самый бесполезный из учеников Иисуса. Они злоупотребляют средствами и именем тех, которыми тайно управляют по собственному желанию, чтобы добиться своей цели. Я знаю их коварство; между тем я не могу сказать, к какой категории они принадлежат; воздержусь также называть их. В поведении и управлении делами они поступают весьма скрытно и тайно, хотя те, кто действует откровенно и искренне, легко обнаруживают их. Незамедлительно становится явной добродетель сумевшего выявить то, что скрыто в глубине сердца и окутано мраком. Тогда каждый найдет должную награду за свои дела».[70]

V. Главный инквизитор в согласии с верховным советом назначил квалификаторами по делу Ариаса различных богословов, которым вручили донос Кастро и его апологию, ответ обвиняемого и два сочинения Эстрады и Чакона. Главным цензором был Хуан де Мариана, иезуит, слывший за очень сведущего в восточных языках и в богословии. Этот выбор (в котором иезуиты принимали большое участие) заставил их думать, что Ариас не устоит. Мариана сознается, что до своего назначения квалификатором он старательно прочел труд Ариаса, чтобы быть в состоянии судить о нем. Тем не менее этот иезуит (твердый характер которого никогда не изменял ему) не оправдал надежд своего ордена. Он заявил, что антверпенская многоязычная Библия содержит погрешности и неточности, и указал их самым подробным образом, но не мог все же удержаться от признания, что они имеют мало значения и что ни одна не заслуживает богословской отметки; ввиду этого он не находит достаточной причины для запрещения этого труда; наоборот, есть основание надеяться, что чтение его принесет большую пользу. Это суждение Марианы было причиной того, что совет инквизиции высказался в пользу Ариаса, который скоро узнал, что выиграл процесс и в Риме. Филипп II имел настолько благоприятное мнение о Монтанусе, что в тот момент, когда его дело находилось в руках инквизиторов (1577 г.), поручил ему пересмотреть и привести в порядок королевскую библиотеку в Эскуриале, а также возобновить эту работу через два года, когда библиотека сделает новые приобретения. Иезуиты не простили своему собрату его непокорности и твердости, проявленных им против духа своего общества. В дальнейшем мы увидим, что они сделали его жертвой инквизиции.

VI. Доктор дон Диего Собаньос, ректор университета в Алькала-де-Энаресе, богослов третьего созыва Тридентского собора, не удовольствовался подачей благоприятного мнения о катехизисе Каррансы: своим влиянием на богословов этого университета он способствовал одобрению ими этого труда. Его процесс начался перед инквизицией Вальядолида; выставили его суждение о катехизисе, суждение богословов и письмо, которое он написал архиепископу 23 марта 1559 года, найденное в бумагах прелата. Он был присужден к денежному штрафу с предупреждением и освобожден от церковных наказаний, которые навлек на себя (как говорили) одобрением погрешностей катехизиса.

VII. Диего Лайнес, родом из местечка Альмасан, в епархии Сигуэнсы, второй генерал иезуитского ордена с 1556 года, года смерти его основателя св. Игнатия, до 1565 года, когда он сам умер, был оговорен перед инквизицией, как заподозренный в лютеранстве и в ереси, иллюминатов. Педро де Рибаденейра писал из Рима 1 августа 1560 года отцу Араосу, своему товарищу, и жаловался на то, что «некоторые члены испанской святой инквизиции, только что приехавшие в Рим и посланные главным инквизитором Вальдесом по делу архиепископа Толедского, говорили с меньшей осторожностью, чем подобает лицам, связанным клятвой, распуская слух, будто их генерал поражен свирепствовавшей тогда заразой; если бы даже это обвинение было обосновано, то осторожность ведь налагает долг молчания, потому что речь идет о человеке, который в значительной степени участвовал в работах собора, притом о человеке, которого папа особенно выделял и к которому относился с большим уважением». Далее Рибаденейра указывал, что для архиепископа Вальдеса не могло быть ни почетным, ни полезным, чтобы его подчиненные и эмиссары говорили о таком человеке с легкомыслием, поскольку все должны были думать, что они только повторяют слышанное ими от своего начальника. Иезуиты не простили Вальдесу преследования их генерала и способствовали отрешению его от должности в 1566 году. Диего Лайнесу, пребывавшему постоянно в Риме, удалось отклонить юрисдикцию инквизиторов Испании.

VIII. Брат Хуан де Регла, иеронимит, бывший духовником Карла V, провинциалом своего ордена в Испании и соборным богословом во время второго созыва Тридентского собора, был арестован по приказу инквизиции Сарагосы, по оговору иезуитов, как подозреваемый в лютеранстве. Он отрекся от восемнадцати тезисов, был оправдан и подвергся епитимье. Вследствие этого он питал непримиримую ненависть к иезуитам и распространял копии письма, которое ему написал из Саламанки епископ Мельхиор Кано 21 сентября 1557 года. В нем было сказано, что «иезуиты — иллюминаты и гностики[71] XVI века; что Карл V хорошо их знал и что Филипп II узнает их позднее». Это последнее обстоятельство заставило брата Габриэля Паласио, монаха реформированного цистерцианского ордена, в письме, которое он писал 16 марта 1558 года доктору Торресу, профессору в Сигуэнсе, бывшему затем епископом Канарских островов, сказать, как он был удивлен тому, что человек, присужденный инквизицией к наказанию и принужденный отречься от восемнадцати тезисов,[72] злоупотребляет влиянием духовника Его Величества.

Не могу разделять удивления Габриэля Паласио при виде доносов, которые брат Хуан де Регла сделал добровольно, не будучи вызван на суд инквизицией Вальядолида, 9 и 23 декабря 1558 года против архиепископа Каррансы, потому что эти доносы достаточно ясно доказывают, что Хуан де Регла был завистлив и не желал разбираться в истинности фактов. С другой стороны, известно, что Регла был человек большого таланта, но с характером, склонным к интриге, и со времени своей опалы вдался в лицемерие и ханжество. Этим он достиг того, что стал духовником Карла V и даже Филиппа II (по крайней мере, по жалованью и почестям) после того, как был наказан по подозрению в лютеранстве.

IX. Брат Франсиско де Вильальба, иеронимит из Монтамарты, уроженец Саморы, был одним из богословов второго созыва Тридентского собора и проповедником двух государей, Карла V и Филиппа II. Толедская инквизиция привлекла его к суду как заподозренного в лютеранстве; ему приписывали также происхождение от евреев. Он напутствовал императора в последние минуты жизни и произнес нагробную речь. Некоторые из его слушателей заявили, что у них волосы встали дыбом от его слов. Филипп II часто советовался с ним и изъявлял почтение к его советам, выраженным письменно. Другие монахи его ордена не могли без зависти видеть расположение, которым он пользовался у короля. Они прибегали к клевете, верному средству доносчиков, представив несколько тезисов, которые казались лютеранскими, и приписав их Вильальбе. С другой стороны, среди монахов его ордена пустили слух, будто он принадлежит к еврейской расе, по крайней мере по материнской линии. Собрался капитул ордена; был поднят вопрос о лишении его некоторых льгот, присвоенных королевским проповедникам, и эта мера была бы предпринята, если бы Филипп (предуведомленный об этом) не воспретил ее. Генерал и член капитула предприняли исследование генеалогии Вильальбы и открыли, что он происходит от старинных христиан, без примеси крови еврейской или мавританской или лиц, наказанных инквизицией. Протекция, публично оказанная Вильальбе королем, привела к тому, что его враги не смогли так быстро, как желали, добыть свидетелей, в которых они нуждались для установления достоверности факта ереси, что не позволило инквизиторам арестовать его до более полного осведомления. Между тем Вильальба умер в монастыре Экскуриала[73] в 1575 году, сохранив за собой среди добросовестных испанцев репутацию хорошего монаха и безупречного католика.[74]

X. Брат Мигуэль де Медина, францисканец, был приглашен в качестве богослова на третий созыв Тридентского собора. Уроженец Беналькасара, он был членом коллегии Св. Петра и Павла в университете в Алькала-де-Энаресе и настоятелем францисканского монастыря в Толедо. Он умер 1 мая 1578 года в секретной тюрьме инквизиции этого города до рассмотрения дела по подозрению его в исповедании учения Лютера. Это обвинение возникло из-за большого уважения, которое Медина оказывал богословским трудам монаха своего ордена Джованни де Феро. Некоторые из этих работ он напечатал в Алькала-де-Энаресе, приложив к ним примечания и поправки. В их числе были: Толкование на Евангелие от Иоанна и на его соборное Послание, Толкование на Послание св. Павла к Римлянам, которое уже было напечатано вне Испании со множеством ошибок, и Проблемы Священного Писания, опубликованные Франческо Джордже из Венеции. На эти труды поступил донос в инквизицию. Верховный совет выпустил 30 октября 1567 года циркуляр, предписывавший всем трибуналам инквизиции позаботиться об их аресте в подведомственных округах. 16 августа 1568 года он издал новый циркуляр, предписывавший аналогичную меру относительно Толкования на Екклезиаст того же автора. Брат Мигуэль де Медина взялся защищать его учение и опубликовал Апологию трудов брата Джованни де Феро. Это произведение возбудило много толков. Мигуэль, считавший нужным разъяснить свои взгляды, высказал много подозрительного и был арестован. Он умер в тюрьме святого трибунала после четырехлетнего заключения. Произведения его и брата Джованни де Феро были запрещены до исправления их. Эта мера побудила кардинала Кирогу, главного инквизитора, внести Апологию Медины в Индекс, опубликованный им в 1583 году. Николас Антонио поместил в своей Испанской библиотеке заметку о некоторых других трудах Медины, уверяя, что Медине удалось оправдаться по тезисам своего учения. Это утверждение неточно, так как Медина был объявлен заподозренным. Его виновность или невиновность являются спорными: его произведения были осуждены, он сам подпал бы под отречение и получил бы предупреждение, если бы смерть не прервала начатого процесса.

XI. Брат Педро де Сото, доминиканец, духовник Карла V и первый богослов папы Пия IV на третьем созыве Триде нт-ского собора, в 1560 году, был привлечен к суду инквизиторами Вальядолида как заподозренный в лютеранстве. Это подозрение было основано на показаниях, данных некоторыми сообщниками Касальи, в частности брата Доминика де Рохаса; на благосклонном суждении брата Педро о катехизисе Каррансы в 1558 году; на письмах, писанных им к этому архиепископу 9 марта и 23 апреля 1553 года; на его попытках побудить брата Доминика де Сото взять назад его первое мнение о катехизисе и одобрить его; оно было основано также на защите этой книги и на том, что он говорил и думал на соборных комиссиях, которым было поручено рассмотрение дела. Педро де Сото не был арестован, потому что он умер в Триенте в 1563 году, во время первых формальностей по его процессу. Он был уроженцем Кордовы. Филипп II возил его в Англию для улаживания церковных дел. Николас Антонио дал заметку о его трудах.

XII. Брат Доминик де Сото, доминиканец, профессор в Саламанке, присутствовал в качестве богослова на двух первых созывах Тридентского собора. Он имел большие познания в богословии, но история может осудить его за лживый характер и за отсутствие мужества; желая угодить сразу двум враждебным сторонам, он потерял уважение обеих. Я уже рассказал о его поведении в Севилье по отношению к доктору Эгидию, канонику-учителю этой церкви, избранному епископом Тортосы. Не более откровенно он поступил в деле его товарища по учению, архиепископа Толедского. Иквизиторы Вальядолида поручили ему рассмотреть и оценить катехизис Каррансы. Он отметил в качестве еретических, непристойных или благоприятствующих еретикам двести тезисов этой книги. Архиепископ, узнав об этом, написал в сентябре брату Педро де Сото, жалуясь на брата Доминика, и просил стать на его сторону и защитить его. Отсюда возникла переписка. Когда Карранса был арестован, в его бумагах нашли черновики писем Доминику и Педро де Сото; были еще найдены письмо по тому же делу к Луису де ла Крусу, мнение брата Доминика в пользу катехизиса и разные письма этого богослова от 14 и 30 октября, 8 и 20 ноября 1558 года, от 25 февраля и 23 июля 1559 года. Одно из них заслуживает особенного внимания — именно письмо от 20 ноября. В нем брат Доминик говорит об испытаниях, которые он претерпел от вальядолидских инквизиторов, и о насилии, учиненном над ним, чтобы принудить дать дурной отзыв о катехизисе Каррансы, хотя он признал его хорошим и согласным с здравым учением. Эти факты дали повод к его процессу; достоверно, что он был бы арестован и посажен в секретную тюрьму, но он умер 17 декабря 1560 года, когда его дело принимало серьезный оборот. Он догадывался об ожидавшей его участи, потому что его уже не приглашали в качестве квалификатора в процессах обвиняемых.

XIII. Брат Хуан де Луденья, доминиканец, уроженец Мадрида, настоятель монастыря Св. Павла в Вальядолиде, автор нескольких полемических сочинений против лютеран (которые упоминает Николас Антонио в своей Библиотеке), был привлечен к суду вальядолидской инквизицией в 1559 году по подозрению в лютеранстве, поскольку одобрил катехизис Каррансы. Он не увидал тюрьмы святого трибунала, однако был приведен на заседание трибунала для заслушивания обвинений. Он оправдался, заявив, что наспех прочел это произведение, по доверию к учености и добродетели автора, и не открыл в нем никакого заблуждения в отношении догматики. Он был присужден к тайной епитимье, не имевшей в себе ничего унизительного. Эта предосторожность, скрывшая от общества весть о процессе, позволила ему участвовать в третьем созыве Тридентского собора в качестве заместителя епископа Сигуэнсы и проповедовать перед отцами этого знаменитого собрания в первое воскресенье рождественского поста 1563 года. Если бы Луденья имел безрассудство защищать свой отзыв, он неминуемо был бы присужден к суровому наказанию.

Статья третья ДРУГИЕ АРХИЕПИСКОПЫ И ЕПИСКОПЫ

К этой галерее епископов и богословов, членов собора, подвергшихся преследованию со стороны инквизиции, я присоединю список других прелатов, испытавших ту же участь, чтобы убедительно доказать, что тайна святого трибунала есть средство страшное, непреклонное и опасное даже для епископов, законных судей в деле веры со времени утверждения христианства. В этом списке отмечено одиннадцать архиепископов и двадцать восемь епископов.[75] Я составил его в алфавитном порядке.

1. Абад-и-ла-Сьерра (дом Агостино), епископ Барбастро, брат главного инквизитора, архиепископа Силиврии, о котором буду говорить сейчас. На него донесли в Мадрид в 1796 году как на янсениста в связи с его перепиской с присяжными епископами Франции, которых поголовно обвиняли в янсенизме. Этот донос не имел никаких последствий. Вторично напали на него в Сарагосе в 1801 году. Доносчики обвинили его в том же; они припомнили его сношения с французскими епископами и вменили ему в преступление, что он соглашался на брачные льготы в силу королевского декрета 1799 года. Сарагосская инквизиция приказала произвести опрос свидетелей, чтобы установить истинность этого обвинения; однако дело не подвинулось дальше, может быть, вследствие частных писем какого-либо члена верховного совета, так как опыт доказал мне, что провинциальные инквизиторы имели привычку поддерживать дружескую переписку с некоторыми членами совета, не думая, что они этим нарушают тайну, в соблюдении коей они присягали, без сомнения, потому, что члены совета были связаны той же присягой. Они писали последним о важнейших процессах, которыми были заняты. Если подобное сообщение произошло, можно предположить, что член верховного совета написал инквизитору Сарагосы, что будет неудобно продолжать процесс, начатый против епископа Барбастро.

2. Абад-и-ла-Сьерра (дом Мануэль),[76] архиепископ Силиврии в стране неверных (in partibus infidelium),[77] бывший епископ Асторги, главный инквизитор Испании по смерти дома Агостино Рубина де Севальоса. В 1794 году Карл IV велел ему покинуть должность и удалиться в Сопетран, бенедиктинский монастырь в четырнадцати милях к северо-востоку от Мадрида. Дом Мануэль имел проницательный ум и был весьма образован; его воззрения стояли на уровне просвещенности века. В 1793 году этот прелат велел мне представить ему план назначения ученых и честных критиков квалификаторами для отзыва о книгах и лицах. Это поручение явилось результатом нескольких наших бесед на эту тему. Познакомившись с принципами, на которых я основывал свою систему, он поручил мне изложить недостатки судопроизводства святого трибунала и предложить такое, которое было бы полезнее для религии и для государства. Когда этот прелат перестал быть главным инквизитором, один фанатичный монах донес на него самого как на янсениста. Правда, донос был отвергнут; если бы непроницаемая тайна, господствующая в секретариате трибунала, не поощряла к преступлению глупых и злых людей без всякого риска и опасности для них и к сведению не принимался бы ни один анонимный или псевдонимный донос, вероятно, имена многих лиц, отмеченных здесь, были бы вычеркнуты из реестров.

3. Арельяно (дом Хосе Ксавье Родригес д'), архиепископ Бургоса и член чрезвычайного совета Карла III. Этот прелат составил много трудов по богословским принципам Сумм св. Фомы так, как они преподаются доминиканцами, и против морали иезуитских авторов. Приверженцы последних и некоторые друзья инквизиции донесли в Мадрид на архиепископа Арельяно, пока он принимал участие в прениях совета. Его обвинили в янсенизме, потому что он исповедовал мнения, благоприятствующие светской власти; он не руководствовался в этих случаях внутренним смыслом и буквальным выражением булл, противоречащих его образу мыслей, и обнаруживал те же тенденции, когда возникал вопрос о защите пределов власти гражданской, королевской или епархиальной против святого трибунала, власть коего он крайне суживал. Инквизиторы не могли извлечь никакой выгоды из доноса, сделанного для того, чтобы погубить архиепископа Бургосского, потому что в доносе не было обозначено и формально выражено ни одного конкретного тезиса, прямо противоречащего религии или деятельности святого трибунала. В прежние времена инквизиторы, вероятно, не были бы так осторожны. Но не разумнее ли закрыть навсегда доступ всякому необоснованному доносу о преступлении ереси? И даже в этом случае почему бы не обязать точно указывать тезис, который противоречит учению?

4. Буруага (дом Томас Саенс де). Он был архиепископом Сарагосы и членом чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Он подвергался той же опасности, что и Арельяно.

5. Мускис (дом Рафаэль де), уроженец Вианы в королевстве Наваррском. Он был подателем милостыни и проповедником королей Карла III и Карла IV, духовником королевы Марии-Луизы, жены последнего монарха, епископом Авилы и затем архиепископом Сайт-Яго. Он был замешан в деле дома Антонио де ла Куэсты, архидиакона Авилы, и его брата дома Херонимо де ла Куэсты, каноника-духовника того же собора. Для инквизиции больше ничего и не нужно было, чтобы начать против него процесс. О нем будет речь в главе XLIII. Этот прелат был одним из гонителей двух братьев. Документы его процесса были представлены Карлу IV. Этот государь признал интригу и присудил архиепископа к значительному штрафу и выговору, делающему ему мало чести. Так как инквизиторы не имели никакого интереса в утайке или подделке документов судопроизводства, то королю можно было видеть их полностью. Этот случай принадлежит к малому количеству тех, когда испанские короли приказывали представлять подлинные документы, составленные святым трибуналом. Правда, инквизиторы не преминули сказать, что министры злоупотребили своей властью, поскольку преувеличили объем своей юрисдикции, источник своей власти и сущность тайны, сопровождающей все их действия.

6. Св Хуан де Рибера, архиепископ Валенсии и патриарх Александрийский, — см. главу XXX.

7. Достопочтенный дом Фернандо де Талавера. Он был архиепископом Гранады. О его истории можно справиться в главах V, X,XIII и XXX.

8. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс, архиепископ Мексики, — см. главы XIII, XV и XXX.

9. Акунъя (дом Антонио), епископ Саморы, начальник одной из кастильских армий, собранных народом для войны коммун против угнетения фламандцев, управлявших Испанией от имени Карла V. Этот государь желал, чтобы епископ и священники, участвовавшие в этой войне в качестве рядовых, были наказаны испанской инквизицией по подозрению в ереси, поскольку следовали кровожадному учению, противному духу кротости, преподанной и рекомендованной Иисусом Христом апостолам, и противоречащему идеям католической Церкви, установившей для священников, которые убивают, даже когда они делают это неумышленно и в целях самозащиты, каноническое наказание в виде лишения сана. Несмотря на этот справедливый довод, Лев X воспротивился тому, чтобы епископ Саморы и священники, его товарищи по оружию, были наказаны инквизицией. Он утверждал, что это дело явится истинным скандалом и вполне достаточно, если епископ будет судим в Риме, а священники — епархиальными начальниками (см. главу XIII). Какой пример для испанских священников, которые стали атаманами разбойников во время недавних смут в Испании под предлогом защиты независимости родины и прав своего законного государя! Почти все брали с собой своих наложниц; все без исключения были общественными ворами и оправдывали множество убийств, совершенных над французскими солдатами, встречавшимися поодиночке и беззащитными. Некоторые из этих священников убивали французов собственными руками. Однако советники Фердинанда VII дали ему понять, что не только не следует налагать наказания на этих священников — распутников и душегубцев, но их следует вознаградить, даровать им именья и отличия. Какая сумятица в мыслях! Но ведь св. Павел сказал: Иисус Христос вчера и сегодня тот же.

10. Ариас д'Авила (Хуан), епископ Сеговии, брат первого графа де Пуньонростро, — см. главу VIII.

11. Аранда (дом Педро д'), епископ Калаоры, председатель совета Кастилии при католических королях Фердинанде и Изабелле, — см. гл. VIII.

12. Касас (дом Бартоломео де Лас), епископ Чиапы в Америке, — см. главу XXV.

13. Картахена Американская. История епископа этого города, занимавшего кафедру в 1686 году, находится в главе XXVI.

14. Клеман, епископ Версальский. Этот прелат находился в Испании, когда был еще только каноником и сановником кафедрального собора в Оксере, в то время как Карл III созвал чрезвычайный совет из архиепископов и епископов для рассмотрения дела иезуитов и некоторых других дел церковной администрации. Клеман находился в дружеских отношениях с графами Арандой, Флорида-Бланкой и Кампоманесом и с некоторыми епископами из этого совета. Он был оговорен перед инквизицией, как янсенист и враг святого трибунала. Подробности об этом французском духовном лице читатель найдет в главе XLII.

15. Клименте (дом Хосе), епископ Барселоны, — см. главу XLII.

16. Диас (дом Фроилан), избранный епископом Авилы, духовник Карла II, — см. главы XXVI и XXXIX.

17. Эгидий (доктор Хуан), избранный епископом Тортосы, — см. главы XVIII и XXI.

18. Гонсало (дом Викториан Лопес), епископ Мурсии и Картахены, — см. главу XLIII.

19. Ла-Плана-Кастильон (дом Хосе де Ла-Плана), епископ Тарасовы. Он был членом чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Инквизиторы отметили его как янсениста по тем же мотивам, что и Арельяно.

20. Мендоса (дом Альваро де), епископ Авилы. Он происходил из дома графа Тендильи, маркиза де Мондехара, гранда Испании, двоюродного брата герцога Инфантадо. Он был отмечен в реестрах инквизиции как заподозренный в ереси вследствие нескольких показаний, данных свидетелями в процессе архиепископа Каррансы.

21. Мендоса (дом Бальдассар),[78] епископ Сеговии и главный инквизитор в царствование Карла II и Филиппа V. Когда он отказался от своих обязанностей, инквизиторы занесли его имя в книгу заподозренных в ереси. О нем см. главы XXXIX и XL.

22. Малина (дом Мигузль де), епископ Альбарасина и член чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Его постигла та же участь, что и других членов совета, — см. статью Арельяно и главу XLII.

23. Палафокс (дом Антонио), епископ Куэнсы при Карле IV. Брат его граф де Монтихо был грандом Испании, — см. главу XLIII.

24. Тавира (дом Антонио де), раздаятель милостыни и проповедник при дворе королей Карла III и Карла IV, епископ-настоятель Уклеса в военном ордене Сант-Яго, затем последовательно епископ Канарских островов, Осмы и Саламанки, — слава испанской церкви, слава испанской нации, слава национальной литературы, — был отмечен, как янсенист. О нем см. главы XXV, XXVI и XLII.

25. Торо (дом Хосе Фернандес де), епископ Овиедо при Филиппе V, — см. главу X.

26. Торо (дом Габриэль де), епископ Ориуэлы, член чрезвычайного совета, созванного Карлом III. Он был отмечен как сторонник янсенизма, — см. статью «Арельяно» и главу XLII.

27. Трехо (дом Антонио де). Он был епископом Мурсии и Картахены при Филиппе IV и в 1622 году подвергся ужасному обращению со стороны инквизиторов, без малейшей видимости правосудия, — см. о нем главу XXVI.

28. Вальнарсель (дом Висенте де), епископ Вальядолида. Он был присужден к уплате штрафа и к получению выговора по случаю процессов Антонио и Геронимо де ла Куэста, каноников Авилы, за участие в заговоре против этих двух братьев, — см. статью «Мускис» и главу XLIII.

29. Вальядолид (епископ) в 1640 году — см. главу XXVI.

30. Вирусе (дом Антонио де), проповедник Карла V, епископ Канарских островов, был обвинен в лютеранстве, — см. гл. XIII и XIV.

Глава XXX ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ СВЯТЫХ И ДРУГИХ УВАЖАЕМЫХ ЛИЧНОСТЕЙ ИСПАНИИ

Статья первая СВЯТЫЕ

I. Ни одно обстоятельство, изложенное в Критической истории испанской инквизиции, не доказывает лучше всего изъянов и гнусности этого трибунала, как то, что произошло с некоторыми святыми и другими личностями, уважаемыми испанской Церковью. Хотя в летописях нет ни одного примера окончательного осуждения, произнесенного против них святым трибуналом, тем не менее нельзя не констатировать несправедливости существовавших законов. Инквизиция может довести невинность и добродетель до ужасных стонов в застенках под тяжестью позора с момента, когда на человека поступает донос, до того времени, когда донос признается лживым и когда обнаруживаются коварство или недостаточность мотивов для признания еретиком человека, чье правоверие неоспоримо.

II. Если бы дела, подведомственные инквизиции, велись так же, как и в других судах, и обвиняемые содержались в обыкновенных тюрьмах, истина не замедлила бы обнаружиться, сознание судей было бы просвещено как самим обвиняемым, так и свидетелями, чьи показания могли бы послужить к выяснению в благоприятном смысле фактов, явившихся материалом для процесса; тогда дело нередко даже не доходило бы до задержания оговоренного лица. В самом деле, если бы инквизиторы не обязывались присягою хранить тайну, они говорили бы свободно, без затруднений каждый раз, когда считали бы это нужным, и говорили бы с людьми, которые могли бы их просветить; из живой речи, из обмена письмами, сообщениями или даже из личных бесед с заподозренным они узнали бы гораздо больше, чем из предательского и комбинированного допроса.

III. Напрасно говорят, что эта система облегчила бы виновным возможность бегства и ни один из них никогда не попал бы в руки инквизиции. Я отвечу, что не считаю бегство несчастьем; я был бы рад этому, если бы был членом инквизиции, потому что при самоосуждении еретика на вечное изгнание цель, предположенная инквизицией, была бы фактически достигнута, при этом обвиняемый зачастую налагал бы на себя более тяжелое наказание, чем то, которое он боялся получить от трибунала. Впрочем, признано, что существенным принципом христианской политики, наиболее согласным с божеским и естественным законом, считается скорее устранение возможности безнаказанности виновных, чем наказание невинных. Законы святого трибунала при страшной гарантии, которую дает им тайна, имеют последствия диаметрально противоположные, так как они дают преимущество такой системе судопроизводства, которая не только делает невиновного виновным, но и сводит почти всегда на нет защиту обвиняемых перед судом, лишает обвиняемого возможности защищаться; даже в том случае, когда истине удается пробиться через множество препон, ее торжество слишком медленно, и узник уже много претерпел, если не умер в оковах, как донья Хуанна де Бооркиа, или как жертвы, сожженные в Вальядолиде, или, наконец, как многие другие невиновные.[79]

IV. Мы видели выше, что произошло с домом Фернандо де Талаверой, первым архиепископом Гранады; с достопочтенным Хуаном д'Авилой, прозванным Апостолом Андалусским; с св. Иоанном Божиим, основателем конгрегации братьев милосердия.[80] Мы узнаем о других святых, которые также стали жертвами инквизиционной системы. Мы начнем с св. Игнатия Лойолы, как с одного из первых. На него поступил донос в вальядолидскую инквизицию. Пока судьи собирались его арестовать, он покинул Испанию, переехал во Францию, затем в Италию и прибыл в Рим, где был судим и оправдан после того, как был оправдан и в Испании судебным приговором генерального викария епископа Саламанки. Мельхиор Кано, мнения коего о иезуитах мы изложили,[81] составил в 1548 году при жизни св. Игнатия труд, не увидавший печати, под заглавием Суждение об ордене иезуитов. «Я предполагаю, — пишет он, — говорить об основателях этого общества; оно имеет генералом некоего Иньиго, который скрылся из Испании, когда инквизиция решила его арестовать, как еретика секты иллюминатов. Он отправился в Рим и пожелал судиться у папы. Так как никто не явился для его обвинения, он был объявлен непричастным к делу, и обвинение было снято».[82]

V. Настоящее имя святого было Иньиго. Иезуит Иоганн Евсевий Ниремберг, который в истории родоначальника своего ордена захотел воспроизвести чудо св. Иоанна Крестителя, неправильно утверждает, что в то время, когда родители Лойолы не знали, какое имя дать ему при крещении, новорожденный заговорил и сказал: «Мое имя — Игнатий». Это имя, согласно Нирембергу, означает «мечу огонь» (ignern iacio), с намеком на то, что в будущем он должен был возжечь в душах огонь божественной любви. Имя Игнатий было затем сохранено его учениками — по причине ли вышеуказанной аналогии, или по другому, неизвестному нам мотиву. Многих коробило от принятия последователями Игнатия имени Общества Иисуса; оно было слишком нескромным; вот почему говорили, что имя иньигистов лучше подходило бы к ним.

VI. Верно, что св. Игнатий был арестован в Саламанке в 1527 году по приказанию генарального викария этой епархии как фанатик и иллюминат; он вернул себе свободу только через двадцать два дня. Ему было предписано воздерживаться в проповедях от квалификации смертных и отпустительных грехов, пока он не изучит богословия в течение четырех лет, — условие, довольно тяжелое для Игнатия, которому было тогда тридцать шесть лет. Правда также, что вальядолидские инквизиторы, узнав о пребывании в тюрьме святого, предписали составить опрос о делах и речах, на основании которых он признан иллюминатом. Отсюда позволительно вывести заключение, что он не избег бы секретной тюрьмы Вальядолида и пострадал бы как жертва до момента обнаружения его невиновности, если бы не положил конца следствию.

VII. Но неверно, вопреки свидетельству Кано, что Игнатий покинул Испанию, чтобы избегнуть приговора. Скорее, по-видимому, он привел тогда в исполнение план путешествия в Париж для изучения богословия в Сорбонне. Смирение святого было так велико, что, будучи оговорен вторично в этом городе перед апостолическим инквизитором Матье д'Ори, доминиканцем, как фанатик и иллюминат, он не только не ускользнул, как поступил бы виноватый, но отдался в его руки и без труда доказал свое правоверие.

VIII. Неверно и то, будто бы Игнатий находился в это время в Риме, потому что мы встречаем его в Париже еще в 1535 году; а затем он вернулся в Испанию, где пробыл год без всяких тревог, хотя много проповедовал в провинции Гипускоа, в Наварре, в Новой Кастилии и в королевстве Валенсии. Отсюда он переехал в Италию, сначала прибыл в Болонью, а затем в Венецию, где был оговорен в третий раз, как еретик, но без всяких последствий, так как добился оправдания у папского нунция и вскоре в том же городе получил священный сан. Игнатий прибыл в Рим только в 1538 году.

IX. Не лучше обстоит дело с доказательством того, что мотивом его оправдания в Риме было отсутствие обвинителей; ведь каждый преступник может быть преследуем официальным должностным лицом, предан суду и наказан. Правда, в Риме тогда еще не было особого трибунала инквизиции, но обыкновенные судьи могли расследовать преступление ереси, как и другие проступки, и был прокурор, который выдавал преступников властям. Здесь св. Игнатию предстояло быть еще раз оговоренным. Донос к Бенедикту Конверсино, губернатору Рима, поступил от испанца по имени Наварро. Доносчик показал, будто Иньиго был обвинен и изобличен во многих ересях в Испании, Франции и Венеции, и даже обвинил его во многих других преступлениях. Однако трое назначенных по этому делу судей признали его невиновность и оправдали его. Это были: Фриас, генеральный викарий Саламанки, Ори, парижский инквизитор, и Нигуранти, папский нунций в Венеции, которые, к счастью для св. Игнатия, находились тогда в Риме. Доносчик был изгнан навсегда, а три испанца, поддерживавшие его показания, были присуждены взять свои слова обратно.

X. Таким образом, епископ Мельхиор Кано был плохо осведомлен, когда писал десять лет спустя, будто Иньиго был оправдан за неименением обвинителя. Святой был невиновен, и это его спасло. Но он наверняка не избег бы инквизиции, если бы происшествие в Саламанке случилось в Вальядолиде; он, может быть, погиб бы там от последствий гибельной тайны. Если эту тайну можно было бы упрекать лишь за четыре процесса против св. Игнатия Лойолы, то ее и тогда следовало бы уничтожить; ведь нельзя забывать, что все четыре раза истина невиновности Игнатия торжествовала исключительно благодаря публичности его процессов.

XI. Св. Франсиско де Борха, ученик св. Игнатия и третий генерал его ордена, наследовал Лайнесу в 1565 году и умер в 1572 году. Он был преследуем вальядолидской инквизицией, как и два его предшественника. Он был четвертым герцогом Гандиа, грандом Испании первого класса и кузеном короля в третьей степени по своей матери Хуанне Арагонской, внучке католического короля.

XII. Желание посвятить себя Богу привело его к отречению от мира. Он принял духовный режим истинных учеников св. Игнатия. Добродетели, обнаружившиеся в его поведении, и усердие к спасению душ привлекли к нему множество лиц, обращавшихся с вопросами о христианской жизни. Для ответа на них и для пользы этого дела он доставал себе все сочинения и книги, которые ему советовали приобрести, как годные для назидания его самого и ближних. Этот образ действий снискал ему уважение здравомыслящих людей, но был дурно истолкован другими из-за почтения, которое Франсиско оказывал некоторым трудам.

XIII. В 1559 году инквизиция возбудила процесс против нескольких лютеран, которых она приговорила к сожжению или к епитимье. Некоторые из этих еретиков, думая оправдаться при помощи учения Франсиско де Борхи, добродетель коего была хорошо известна, передали некоторые речи и действия этого отца, верившего, подобно им, в оправдание души верою в страдания и смерть Иисуса Христа. К этому они прибавляли для подкрепления своей защиты авторитет некоторых мистических трактатов. Среди его невольных гонителей оказался брат Доминик де Рохас, доминиканец, его близкий родственник. Против него воспользовались прежним доносом на его Трактат о подвигах христианина, составленный им, когда он еще был известен в миру под именем герцога Гандиа.

XIV. Эта книга и толки Мельхиора Кано и доминиканцев повели к обвинению де Борхи в пособничестве ереси иллюминатов. Молва об этом деле достигла Рима благодаря стараниям эмиссаров главного инквизитора Вальдеса, занятого тогда процессом архиепископа Толедского. Это доказывается письмом иезуита Педро Рибаденейры, адресованным в августе 1560 года его собрату Антонио Араос, бывшему в Риме. Я привел его, говоря об отце Лайнесе, втором генерале Общества Иисуса. Автор письма говорил, что слуги испанской инквизиции уверяют, будто отец Франсиско де Борха проникнут заразой, господствующей в мире. Этим словом автор обозначает ересь Лютера.

XV. Говоря о иезуитах Лайнесе, Борхе, Рибаденейре и некоторых других известных в то время личностях, епископ Мельхиор Кано в 1557 году следующим образом характеризовал распространившуюся среди них ересь иллюминатов: «Я утверждаю (и это — правда), что они — иллюминаты и пагубные люди, которых дьявол столько раз вводил в ограду церкви со времени гностиков до наших дней; они существовали со времени — ее возникновения и до последних времен. Всем известно, что Бог благоволил просветить на этот счет Его Величество императора. Когда наш государь вспомнит, как Лютер начал свою работу в Германии, и примет в соображение, что искра, которую считали возможным игнорировать, произвела пожар, против коего бесплодны все усилия, он признает, что происходящее теперь среди этих новых людей (иезуитов) может стать таким великим злом для Испании, что императору и нашему королю, его сыну, будет не под силу смирить это зло, когда они этого пожелают».[83]

XVI. Выдающиеся добродетели и незапятнанная вера св. Франсиско должны были бы внушить другое представление о нем, чем то, какое имели епископ Кано и другие его враги. Однако ни заслуги, ни положение близкого родственника короля не спасли бы его от тюрьмы Вальядолида, если бы он не отправился в Рим, как только узнал, что процесс начался и что враги желают схватить его. Он избег инквизиции, но со скорбью видел, что его произведение дважды попало в Индекс — в 1559 и в 1583 годах.

XVII. Если бы трибунал испанской инквизиции относительно св. Франсиско де Борхи подражал поведению трибуналов Франции, Венеции и Италии по отношению к св. Игнатию, его ученик, подобно учителю, потребовал бы суда, и его невиновность была бы признана. Но тайные формы инквизиционного судопроизводства наносят чести обвиняемых тем более опасные удары, что пребывание в тюрьме святой инквизиции порождает на их счет предубеждения, которые ничто впоследствии не может уничтожить. Если бы испанские инквизиторы, получая добровольные признания еретиков, принимали жалобы подсудимых, требующих суда, как в других трибуналах, где путь состязаний открыт для обвиняемых, мы бы увидели, что св. Франсиско, сильный в чистоте помышлений и уверенный в своей невиновности, просил бы публичного суда и требовал бы, чтобы было законно установлено то, в чем его обвиняли.

XVIII. Но инквизиция — не трибунал, от которого можно ожидать подобной гарантии. Требование Борхи не было бы принято, и в стенах своей тюрьмы он не узнал бы ответа на свою просьбу. В то время как в первом случае судебная власть собирает через следователей факты для разъяснения дела, во втором случае инквизиторы ведут процесс так таинственно, что они, по-видимому, менее заняты установлением истинности фактов, чем подтверждением молвы и сплетен, господствующих среди мирян. Дело идет согласно инквизиционному формуляру. Этот метод наиболее пригоден для осуждения никогда не существовавших преступлений и наименее благоприятствует свидетелям, показывающим в пользу обвиняемого. Если в результате тайного осведомления подозрение в ереси подтверждается, обвиняемый, требовавший суда, вместо всякого ответа заключается в секретную тюрьму, так как судьи не могут освободиться от точного исполнения указов. Несчастная страна, где даже святые, узнав о дифамации, которая висит над их головой, и убежденные, что незапятнанная репутация необходима для воздействия их примеров и их учения, не могут, однако, обезоружить клевету перед судьями, не прослыв еретиками и не претерпев всех ужасов тюрьмы, где неизвестность будущего еще более усиливает страдания.

XIX. Блаженный Хуан де Рибера, патриарх Антиохийский, также был обвинен перед инквизицией Валенсии, когда он занимал архиепископскую кафедру этого города. Говоря по правде, к нему не применили никаких ограничений; с ним хорошо обходились инквизиторы. Но это не является доказательством в пользу трибунала, одно существование коего уже опасно, и эта опасность становится более или менее грозной, в зависимости от важности, придаваемой доносам, которые закон инквизиции позволяет толковать с наибольшей суровостью.

XX. Хуан де Рибера был внебрачным сыном дона Педро Афан де Рибера, герцога д'Алькалы, маркиза Тарифы, графа Молареса, губернатора Андалусии, вице-короля Каталонии и Неаполя. В 1568 году он перешел с епископства Бадахоса на архиепископство Валенсии. Его жизнь была совершенно безупречна; удивлялись его безмерному милосердию и мужественному усердию в поддержке дисциплины духовенства; это возбудило ненависть плохих священников и грешников, распутство которых он старался пресечь. Они объединились и составили план погубить во что бы то ни стало его честь и хорошую репутацию, которою он пользовался.

XXI. Декретом от 31 марта 1570 года Филипп II поручил ему ревизию университета Валенсии и преобразование некоторых частей его внутреннего распорядка.[84] Архиепископ приступил к работе, но так не угодил некоторым докторам, что они составили против него заговор. Они набрали лжесвидетельства и искусно распространили их в городе и даже во всей Испании. Не довольствуясь попреками в происхождении, они расклеивали на улицах и публичных площадях сатирические и оскорбительные плакаты в течение целого года. Они сочинили позорящие пасквили и опубликовали брошюры с выборками из Священного Писания, применив их самым ехидным образом. Дело зашло так далеко, что один монах из их клики, проповедуя в одной из церквей Валенсии, молился от имени народа об обращении архиепископа и просил для него у Бога благодати озарения верою, чтобы он мог избежать вечного осуждения за публично совершенные грехи. Монах называл один грех за другим с неизменной старательностью и злостностью. Чтобы не упустить ничего, что могло бы опозорить прелата, его враги донесли на него инквизитору как на еретика, фанатика и иллюмината.

XXII. Св. Хуан де Рибера, полный смирения, не жаловался никакому судье и не хотел требовать наказания своих клеветников. Но духовный прокурор, узнав, что некий Онуфрий Гасет, член городского духовенства, был главным зачинщиком этой интриги, счел долгом донести на него наместнику и генеральному викарию архиепископа, утверждая, что эта вольность, до сих пор безнаказанная, клонится к подрыву авторитета церковной власти, к большому вреду для дисциплины и даже к соблазну верных, которые сочтут себя покинутыми, находясь под руководством такого пастыря. Священник Гасет был изобличен и посажен в тюрьму по каноническому приговору. Архиепископ не одобрил этой меры. Ему казалось неправильным, что судья его собственного дома расследовал уголовное дело, которое касалось оскорблений, нанесенных его особе, и он желал бы, чтобы для устранения всякого подозрения в пристрастии дело было передано инквизиторам Валенсии, так как злоупотребление текстом Священного Писания в опубликованных против него пасквилях было так велико, что обнаруживало в их авторах убеждения, противные почтению к священным книгам, и, следовательно, ставило их под юрисдикцию инквизиционного трибунала.

XXIII. Св. Хуан де Рибера сообщил о своем намерении кардиналу Эспиносе, главному инквизитору, который приказал трибуналу Валенсии продолжить процесс. Инквизиторы уже начали предварительное следствие против архиепископа по сделанному на него доносу. Были свидетели, которые подтверждали его. Этому не следует удивляться, так как всякий доносчик намечает в качестве свидетелей для подтверждения своего показания людей, преданных его партии. Хотя донос священника Гасета был мотивирован, дело вдруг приняло неожиданный оборот. Вместо обычных форм проведения следствия главный инквизитор велел прочесть во всех церквах Валенсии декрет, которым предписывалось каждому мирянину доносить на лиц, употребляющих некстати и к соблазну народа места из Священного Писания, а также на пособников, соучастников и одобрителей такого поступка, под угрозой верховного отлучения, как виновных в непослушании, если они не донесут на преступников. Стали поступать доносы, и вскоре инквизиторы велели арестовывать священников и мирян. Дело велось в том же порядке, как по предмету веры; обвиняемых оставляли в неведении относительно имен свидетелей под предлогом, что они скомпрометировали могущественных лиц в городе, со стороны которых можно было опасаться актов мести. Уже несколько обвиняемых были осуждены, а другие ожидали этого, когда прокурор святого трибунала заявил, что возникли сомнения относительно компетенции инквизиторов и он считает необходимым снестись обо всем с римской курией; прокурор далее прибавил, что папа успокоит сомнения, одобрит уже сделанное и позволит трибуналу продолжать судопроизводство или, наконец, прикажет, что ему будет угодно.

XXIV. Трибунал одобрил это предложение, и папа Григорий XIII издал 17 июля 1572 года бреве, в котором было передано все вышесказанное и дано полномочие главному инквизитору и провинциальным инквизиторам произносить приговоры по делам, о которых шла речь, а также по связанным с ними обстоятельствам. В то же время папа санкционировал все сделанное инквизиторами, равно как и формы ведения процессов. Инквизиторы, сообразуясь с апостолическим бреве, приговорили нескольких обвиняемых: одних — к телесным наказаниям, других — к штрафам. Если они не обнаружили большой суровости, то это, по их словам, было сделано из уважения к архиепископу, который ходатайствовал о прощении виновных; он не желал, как сам заявил, чтобы кто-либо был наказан за причиненное ему зло. Такое расположение со стороны прелата не должно нас удивлять: он был чрезвычайно кроткого нрава и имел тонкую и нежную душу.[85]

XXV. Однако и тут нельзя было одобрить тайну, скрывающую имена свидетелей во время судопроизводства. В обыкновенных уголовных трибуналах часто видят герцогов, графов и других высокопоставленных людей, которым после допроса и обвинительного акта прокурора предъявляют подлинные документы процесса, причем жизнь свидетелей, давших показания на тайном следствии, не подвергается ни малейшей опасности, хотя показания обычно возобновляются в ходе судопроизводства, которое юрисконсульты называют пленарным заседанием. Все основательно убеждены, что свидетели находятся под покровительством закона и что всякое покушение на их личность будет приписано обвиняемым.

XXVI. Св. Тереза Иисусова, одна из самых знаменитых в Испании по своим дарованиям женщин, была обвинена перед севильской инквизицией. Она не была посажена в тюрьму, потому что судопроизводство было приостановлено после предварительного следствия, но она испытала большую душевную травму. Родившись в Авиле в 1515 году, она вступила в монастырь кармелиток[86] в этом городе. Режим его был многократно смягчен разрешениями, дарованными римской курией. Св. Тереза составила план его реформирования; получив разрешение основать несколько монастырей для монахинь, которые пожелают принять преобразование, она привела в исполнение реформу в новом монастыре Св. Иосифа в Авиле. Святой было тогда сорок шесть лет; из них двадцать шесть она провела в монашестве. К тревогам, нарушающим спокойствие ее жизни, надо причислить угрозу стать жертвой доноса по подозрению в ереси вследствие ее видений, плохо понятой набожности и воображаемых откровений. Св. Тереза не потеряла, однако, мужества и рассказывала впоследствии: «Это дело явилось для меня источником новых милостей, и я признаюсь, что оно не только не внушало мне чувства страха, но несколько раз заставляло смеяться над тем, что происходило; я отлично чувствовала в глубине души, что в деле веры я руководствуюсь предписаниями католической религии, я готова скорее тысячу раз претерпеть смерть, чем действовать или говорить против одной из истин, преподанных нам Церковью. Я убеждала моих дев совершенно успокоиться и говорила им, что преследование меня со стороны инквизиции не было бы большим несчастьем: если бы я действительно была виновна, я бы сама выдала себя; если же, напротив, все опубликованное — ложь, Бог возьмет на себя мою защиту и повернет дело в мою пользу. Я говорила об этом доброму отцу-доминиканцу; он так сведущ в этих вопросах, что я могла сослаться на него.[87] Я беседовала с ним о своих видениях, о своей манере молиться и о великих милостях, дарованных мне Господом. Я объяснялась с ним со всей серьезностью, на которую я способна, и просила его испытать меня и сказать, если он находит в моем поведении что-либо противное Священному Писанию. Он меня сильно успокоил; мне кажется, что эти беседы были не бесполезны для доброго монаха, потому что, хотя он сильно преуспел в благодатной жизни, впоследствии предался молитве с еще большим тщанием».[88]

XXVII. До сих пор св. Терезе только угрожали. Покинув Авилу для основания монастырей в Медина-дель-Кампо, Малагоне, Вальядолиде, Толедо, Пастране, Саламанке, Сеговии и Беасе, 26 мая 1575 года она в шестидесятилетнем возрасте прибыла в Севилью, где ей пришлось перенести больше огорчений, чем в Авиле. Сестры,[89] которые, приняв реформу, решили проводить св. Терезу и помочь ей основать монастыри в Севилье, Сарагосе и других местах, также стали жертвами этого нового гонения. Стараниями святой реформа уже была введена среди монахов ее ордена, и в 1568 году она основала монастырь Дуруэло, из которого несколько монахов было потом послано для основания новых монастырей. В их числе были Хоронимо Грасиан и Амбросио де Мариано, ученик св. Терезы. Севильский монастырь был основан первым, в 1573 году. Через два года св. Тереза в том же городе открыла обитель для кармелиток. Здесь одна послушница подняла бурю. Нравы этой девицы были чисты, но она отличалась непокорным нравом. У нее был желчный темперамент и меланхолический характер. Ей нравилось самой придумывать благочестивые упражнения и епитимьи, которые она предпочитала действиям, налагаемым на нее общим правилом. Св. Тереза, желавшая внушить своим монахиням дух послушания и смирения, который является душою всякой монастырской общины, не встречая покорности в послушнице, сочла необходимым смирять ее во многих случаях, чтобы укротить этот непокорный и горделивый характер. Но усилия остались бесплодны, так что настоятельница была принуждена удалить ее из монастыря.

XXVIII. Девица, пораженная некоторыми набожными приемами, которые она видела в монастыре, вообразила, что монахини находятся под властью демона. Одна статья правил обязывала каждую монахиню раз в месяц исповедоваться в присутствии всей общины в каком-либо из своих прегрешений. Послушница приняла этот акт смирения за настоящее таинство исповеди и сообщила об этом инквизиции. Епископ Тарасовы дон Диего Иенес[90] говорит в Жизни св. Терезы, что это показание было подтверждено священником, который в течение некоторого времени был духовником монахинь и поведение коего было безупречно, но он был мизантроп, мелочный человек и невежда, поэтому не следует удивляться, что он сам ошибался в этом случае. Послушница рассказывала ему на свой лад все, что видела в монастыре, и он счел нужным ради славы Божией сообщить инквизиции. Он рассказывал об этом повсюду; вскоре монахини были очернены в глазах всех жителей. Кармелиты, не желавшие допускать реформы, были враждебно настроены против св. Терезы и ее монахинь, как будто бы реформа опозорила их орден; они донесли на кармелиток святому трибуналу как на одержимых бесовским духом под обманчивой личиной химерического совершенства.

XXIX. Инквизиторы велели произвести тайное следствие по их процессу. Многие свидетели дали показания о том, что они лишь слышали. Но послушница была единственной, сообщившей достоверные и не допускающие возражений факты. Было решено подвергнуть монахинь допросу, чтобы узнать, следует ли их забрать из монастыря и арестовать. Инквизиторы действительно приступили к этому; но вместо того чтобы произвести это с обычной таинственностью, они придали этой части судопроизводства самую соблазнительную публичность. Судьи и асессоры въехали верхом в монастырь, альгвасилы и другие приспешники инквизиции овладели воротами, множество всадников гарцевало на улице. Священник, виновник гонения, прибежал, чтобы быть свидетелем этого зрелища и насладиться им. Он долго стоял в воротах монастыря; его присутствие привлекло толпу зевак, которым он рассказывал, что скоро отсюда поведут монахинь в инквизицию. Но случилось другое, и это заставило всех презирать этого священника. Вскоре стало известно, что при сравнении ответов монахинь с обвинительными пунктами предшествовавшего тайного следствия пришлось признать, что монахинь обвиняли в очень невинном обстоятельстве, дурно истолкованном, вследствие этого инквизиторы не продолжали процесса.

XXX. Торжество св. Терезы было незначительно, потому что она и община оказались под тяжестью публичного позора; из поведения трибунала все узнали, что существовал и, быть может, продолжал существовать против них процесс по делу веры. Таким образом предубеждения могли рассеяться только после публичного признания невинности св. Терезы и монахинь со стороны инквизиции. Ведь отсрочка доказывала, в сущности, лишь отсутствие достаточных обвинений и, по-видимому, говорила о возможности в будущем собрать новые улики для продолжения процесса.

XXXI. Совершившийся поворот был сначала более благоприятен для св. Терезы, чем для ее монахинь. Ей позволили уехать из Севильи для основания новых монастырей, но она должна была предварительно дать обещание, что вернется, как только получит приказание, или что явится в назначенный ей трибунал. Монахиням был запрещен выезд. Некоторые были даже вновь вызваны в святой трибунал и отданы под суд на основании показаний, имевшихся в руках судей. Это доказывается письмом, которое св. Тереза писала из Толедо дому Гонсало Пантохе, настоятелю Печерского (de la Cuevas) картезианского монастыря в Севилье, тому самому, который отдал дом для помещения реформированных кармелиток. Невзирая на секретность дела, она передала ему некоторые подробности о монахинях. «Мои бедные девицы, — писала она, — лишены всякого совета, потому что люди, которые могли бы их защищать, устрашены тем, что их заставили делать под угрозой отлучения от Церкви. Я полагаю, что они по легкомыслию и против собственного желания слишком далеко зашли в своих показаниях. Я нашла в процессе крайне лживые сведения: я была с девицами в то время, когда, как утверждалось, происходили эти случаи, хотя в действительности ничего подобного не было. Но я не удивляюсь, что дело приняло такой дурной оборот, потому что знаю, что одна из девиц была посажена в секретную тюрьму, где пробыла шесть часов. Так как она не очень умна, я думаю, что она сказала все, чего от нее добивались. Из этого обстоятельства я поняла, что полезно обдумывать ответы. Так как мы этого не делали, то не имеем права жаловаться. Господь хотел, чтобы это испытание продолжалось полтора года».[91]

XXXII. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс, епископ Осмы, сопроводил это письмо св. Терезы следующим превосходным примечанием: «Для того чтобы затеять ужасный процесс по поводу весьма невинного в сущности дела, — особенно против женщин, — достаточно немного дурного настроения у допрашивающего, немного желания доказать то, что отыскивают, у составляющего протокол, немного боязни у того, кто дает показание; из этих трех малых элементов проистекает чудовищное дело и ужасная клевета». В самом деле, достаточно прочесть произведения св. Терезы, чтобы признать, что она любила откровенность в добродетели и остерегалась всякого необычного пути, который мог бы привести ее к иллюзии. В письме к дому Альваро де Мендосе, епископу Авилы, она выражается так: «Мы были бы достойны большой жалости, если бы могли искать Бога только после того, как умерли для мира. Магдалина, самаритянка и хананеянка вовсе не были такими, когда они его нашли».

Что касается откровений, то она всегда восставала в письмах и речах против легкомыслия, с которым верят в них; во многих письмах она доказывала опасность этого, особенно у женщин, воображение которых, как она знает, легче воспламеняется ложными и фантастическими видениями. Поэтому, предприняв, по совету своих духовников, описание своей собственной жизни, где рассказывается о нескольких случаях этого рода, бывших с ней самой, она дает монахиням благоразумный совет не читать его. Такое расположение св. Терезы заставляло ее любить чистосердечие и прямоту, и она советовала избегать необычных путей, не обращая внимания на благие намерения, которыми можно считать себя вдохновленным. Поэтому, когда севильская буря утихла и рассеяла предубеждения, внушенные недоброжелательными людьми апостолическому нунцию против ее ордена, св. Тереза увидела себя вновь в опасности новых преследований по делу о происшествиях с кармелитками Малагона. Она писала им — «Пора нам избавиться от благих намерений, которые нам так дорого стоили».[92] Св. Тереза умерла 4 октября 1582 года, шестидесяти шести лет от роду.

XXXIII. Св. Иоанн Крестный (Juan de la Cruz),[93] который участвовал в работе св. Терезы по реформированию кармелитского ордена и по устройству новых монастырей, родился в Онтиверосе, в епархии Авилы, в 1542 году. Он привлекался к суду инквизициями Севильи, Толедо и Вальядолида. Последний трибунал вооружился всеми документами, составленными в первых двух, для материала процесса и для осуждения достопочтенного Иоанна Крестного. Та же участь готовилась брату Геронимо Грасиану, основателю монастыря босоногих кармелитов в Севилье, и нескольким другим благочестивым людям, которые следовали уставу монашеской жизни св. Иоанна. На него донесли как на фанатика и заподозренного в принадлежности к ереси иллюминатов. Различные гонения, перенесенные им от нереформированных монахов его ордена, спасли его от секретной тюрьмы Вальядолида, потому что первый донос не подтвердился достаточными уликами, и инквизиторы сочли нужным выждать, пока какое-нибудь обстоятельство доставит новые улики против него. Действительно, явились несколько доносчиков. Так как св. Иоанн Крестный постоянно выходил победителем из всех предварительных следствий, преследования затянулись, и судопроизводство не подвинулось далее. Св. Иоанн умер в Убеде 14 декабря 1591 года, после двадцати трех лет монашества. Он составил несколько сочинений о духовной молитве.

XXXIV. Св. Хосе де Каласанс, основатель ордена монахов-наставников христианских школ, был посажен в секретную тюрьму святого трибунала, как фанатик и иллюминат. Он убедительно ответил своим врагам и оправдал свое поведение и свои взгляды. Он доказал, что ничего не делал и не говорил против католической, апостольской и римской веры, вопреки поверхностным наблюдениям, которыми мотивировали его заключение. Он был объявлен непричастным к делу и вскоре умер, в девяностодвухлетнем возрасте. Он родился в 1556 году.

Статья вторая УВАЖАЕМЫЕ ЛИЧНОСТИ

I. Достопочтенный брат Луис Гранадский, родившийся в 1504 году, был учеником Хуана д'Авилы. Он принадлежал к ордену св. Доминика и оставил несколько трудов по религии и мистике. Он был впутан в процесс вальядолидских лютеран; против него затеяли особое дело по показаниям некоторых осужденных, между прочим, брата Доминика де Рохаса, который защищал свой образ мысли об оправдании верою в страдания и смерть Иисуса Христа, ссылаясь на убеждения многих уважаемых католиков, как, например, брата Луиса Гранадского, архиепископа Каррансы и многих других. Прокурор заставил брата Доминика возобновить свое показание, говоря, что он выставит его свидетелем в процессе, начатом против Луиса Гранадского. Этот документ помечен 3 октября, а пять дней спустя брат Доминик де Рохас был сожжен. Против Луиса Гранадского выставили также тот приговор, в силу которого главным инквизитором Вальдесом, архиепископом Севильи, были внесены в Индекс 17 августа 1557 года три труда брата Луиса: Руководитель грешников, Трактат о молитве и размышлении и Трактат о благочестии христианина.

II. В третий раз Луис Гранадский имел дело с инквизицией, как иллюминат, за то, что одобрил религиозное настроение и защищал стигматы[94] знаменитой португальской монахини, которая была объявлена лицемеркой и обманщицей и была наказана инквизицией. Брат Луис Гранадский вышел победоносно из этой третьей борьбы, как из двух первых, не будучи заключен в тюрьму, потому что, приглашенный в зал заседания святого трибунала, он отвечал на все откровенно и скромно. Таким образом инквизиторы признали его невиновность в отношении смысла напечатанных тезисов, а также крайнее чистосердечие, хотя и лишенное критики, в деле о стигматах.

III. Королева Португалии Анна Австрийская, сестра Филиппа II, хотела назначить Луиса Гранадского архиепископом Браги. Но святой человек отказался и предложил на эту должность дома Бальдоломеро де лос Мартиреса, который принял ее и затем был послан на Тридентский собор. Брат Луис умер спокойно в 1588 году в благоухании святости; поведение инквизиторов не помешало началу дела о его беатификации. Произведения брата Луиса Гранадского известны всему христианскому миру. Я замечу как исключительную вещь, что список запрещенных книг, в котором напечатано его осуждение, был впоследствии также запрещен Индексом, опубликованным в 1583 году кардиналом архиепископом Толедо, главным инквизитором домом Гаспаром де Кирогой. Французский исторический словарь знаменитых людей замечает, что брат Луис Гранадский напрасно поместил в своих произведениях некоторые историйки, которые не делают чести его критическому чутью.

IV. Достопочтенный дом Хуан де Палафокс-и-Мендоса, внебрачный сын дона Хаиме Палафокса, сеньора, а затем маркиза де Ариса, и доньи Марии де Мендоса (которая вскоре стала кармелиткой реформированного ордена в монастыре Св. Анны в Тарасоне, в Арагоне), родился в 1600 году. В 1639 году он был назначен епископом Пуэблы-де-лос-Анге-лос в Америке; затем — архиепископом и вице-королем Мексики; наконец, в 1653 году — епископом Осмы в Испании. Он умер 30 сентября 1659 года, оставив много трудов по истории, религии и мистике и такую высокую репутацию святости, что в Риме ожидает решения дело о его канонизации.

V. В Америке у него были большие разногласия с иезуитами о правах его сана, которых эти отцы затеяли его лишить. Наиболее важным из его сочинений является письмо к папе Иннокентию X, который до некоторой степени прекратил споры при помощи бреве от 14 марта 1648 года. Иезуиты не сочли себя побежденными. Они донесли на него как на еретика-иллюмината и святошу в три разных места — в Рим, Мадрид и в Мексику. Провинциальные инквизиторы последнего города обратились в верховный совет, и достопочтенный Палафокс претерпел от них все, кроме тюрьмы, куда они не дерзнули его заключить. Они осудили и запретили чтение сочинений, опубликованных архиепископом в свою защиту, в то время как допускалось свободное обращение книг его противников и некоторых других пасквилей, которые они распространяли с целью погубить дона Антонио Габиолу, прокурора инквизиции, открыто не одобрявшего поведения иезуитов.

VI. Прокурор написал 22 мая 1647 года Палафоксу, чтобы воодушевить его против страшных врагов. Он торопил его приложить все усилия, чтобы дело разбиралось в трибунале мексиканской инквизиции правильным образом, как в других судах, где сообразуются с духом этого учреждения. Он писал, что важно не допускать, чтобы эти недостойные служители злоупотребляли властью для удовлетворения своих страстей, как они поступили в настоящем деле и в других, не менее серьезных, о чем говорят со всех сторон.

VII. Что касается разных трактатов, составленных Палафоксом, то иезуиты своими интригами достигли внесения многих из них в Индекс, опубликованный в 1747 году домом Франсиско Пересом де Прадо, епископом Теруэля и главным инквизитором, который воспользовался советом иезуитов Карраско и Касани. Однако римская конгрегация Индекса впоследствии объявила, что книги Палафокса не содержат ничего заслуживавшего богословской цензуры и препятствовавшего беатификации их автора. Инквизитор был принужден вычеркнуть эти книги из списка.

Глава XXXI ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО ДОНА КАРЛОСА АВСТРИЙСКОГО, ПРИНЦА АСТУРИЙСКОГО

Статья первая ЖИЗНЬ И ХАРАКТЕР ЭТОГО ПРИНЦА

I. Вся Европа верит, что Филипп II пустил в ход испанскую инквизицию против своего единственного сына дона Карлоса Австрийского, принца Астурийского, предполагаемого наследника короны, признанного таковым под присягою представителями нации на генеральных кортесах, созванных в Толедо в 1560 году; инквизиторы сначала приговорили несчастного принца к смертной казни, но возникло разногласие в мнениях инквизиторов относительно рода казни, которая должна прекратить жизнь принца. Некоторые писатели дошли до того, что передают беседы на эту тему, происходившие между Филиппом II и главным инквизитором, между доном Карлосом и другими лицами, с такой уверенностью, как будто присутствовали при этих разговорах, и даже цитируют часть приговора, как будто читали его. Я не удивляюсь, что аббат де Сен-Реаль, Мерсье, Лангль и другие, так любящие придавать своим романам вид и характер подлинных историй, трактовали таким образом этот сюжет. Более всего меня удивляет Грегорио Лети. Как этот писатель (заявив, что не следует легкомысленно доверять рассказам о делах столь огромной важности) в конце концов мог принять всерьез вычитанные им неправдоподобные рассказы! Он рассказал об этом событии с такими подробностями, как будто был свидетелем мельчайших обстоятельств, сопровождавших его. Для меня истина есть единственная цель, которую я себе поставил, а потому я произвел всевозможные поиски в архивах верховного совета инквизиции и других местах, чтобы разыскать истину и поделиться ею; в этом я уверяю своих читателей. Я полагаю, что нашел правду об этом деле, и я смело заявляю своим читателям, что никогда не существовало ни судопроизводства инквизиции, ни ее приговора против дона Карлоса Австрийского. Было только мнение, высказанное против этого принца членами государственного совета, в котором председательствовал кардинал дон Диего Эспиноса, тогдашний фаворит короля. Этот человек был также главным инквизитором, что и породило молву об участии инквизиции в деле принца. Религиозные дела фламандцев и проект учреждения инквизиции в их стране играли также сначала роль в направлении общественного мнения; затем оказала влияние смерть графа Эгмонта,[95] маркиза Горна,[96] барона де Монтиньи, его брата, и маркиза Берга, которые были обезглавлены. Все они были крупными сеньорами Нидерландов. Двое первых были кавалерами ордена Золотого руна[97] и родственниками государей Европы; один был владетельным принцем третьего разряда в Германии.

II. Дон Карлос Австрийский потерял жизнь в силу словесного приговора, одобренного Филиппом II, его отцом; но святой трибунал не принимал в этом никакого участия. Этот факт мог бы меня избавить от дальнейшего изложения, так как я пишу не историю о политических событиях, происходивших в Испании, а лишь о том, что непосредственно касается истории инквизиции в Испании. Но ввиду того что почти все европейские писатели согласно утверждают, будто инквизиторы осудили дона Карлоса, я полагаю, что лучшим способом убедить всех в противном является раскрытие в подобных обстоятельствах фактической стороны дела.

III. Филипп II как отец имел право быть неумолимым. Однако я не могу одобрить его суровости, которая, мне кажется, оскорбляет природу. В каких бы преступлениях ни был повинен сын — разве пожизненное заключение не помешало бы ему совершать новые преступления? Но я твердо убежден, что смерть этого чудовища была счастьем для Испании. Я не обращаю внимания на то, что говорят некоторые пристрастные писатели, представляющие его молодым принцем с любезным характером, приписывающие ему качества, которых он никогда не имел, и отказывающие ему в тех, какими он обладал; эти писатели выдумывают его любовную интригу с мачехой, существовавшую только в воображении француза, возбудившего сомнения насчет добродетели королевы, честь которой не могла быть замарана ни малейшим пятном и смерть которой последовала от естественных причин, а не от яда. Филипп II был человек злой, лицемерный, бесчеловечный, хладнокровно жестокий и способный убить свою жену, если бы это было в его интересах или имелся бы какой-либо мотив к этому. Но эти черты характера Филиппа не доказывают, что он совершил подобное преступление по действительной или вымышленной причине. Этой причины не существовало, и королева Изабелла никогда не давала ни малейшего повода подозревать ее. Она не писала любовных записок к дону Карлосу, не посылала ему писем через доверенное лицо, не говорила с ним наедине. Французские авторы, известные своей разумной и осторожной критикой, как, например, президент де Ту,[98] старательно уклонились от засорения истории неуместными пустяками. Но романисты и поэты не побоялись приписать Филиппу сомнения, будто бы возникшие относительно добродетели французской принцессы, достойной всякого уважения. Я нарисую портрет дона Карлоса по подлинным и достоверным документам; тогда можно будет увидеть, согласно ли мое утверждение с истиной.

IV. Дон Карлос родился в Вальядолиде 8 июля 1545 года. Он потерял свою мать Марию Португальскую, принцессу Асгурийскую, через четыре дня после своего рождения. Карл V, его дед, совсем не видал его до 1557 года, когда он отрекся от престола и удалился в монастырь св. Юста в Эстремадуре. Когда Карл V, проезжая через Вальядолид, увидал своего внука, дону Карлосу уже исполнилось двенадцать лет. Неправда, что Карл V воспитывал этого принца и влиял на его характер. Как это могло быть, раз император в самые ранние годы дона Карлоса бывал в постоянных разъездах по Германии, Фландрии, Италии и Франции? Правда, император во время своих путешествий старался отыскать хороших наставников для своего внука. Эти факты не противоречат друг другу, так как юному принцу было девять лет, когда его отец в Коронье готовился отплыть в Англию, и Карл V написал из Германии письмо от 3 июля 1554 года, в котором (среди других учителей, назначаемых для внука) упомянул об Онорио де Хуане, валенсийском дворянине, камергере императора, одном из величайших гуманистов своего века, впоследствии епископе Осмы.[99] Дон Карлос не любил ученья. Доказательство этого имеется в письме его отца из Брюсселя от 31 марта 1558 года, в котором Филипп II благодарит учителя за старание, прилагаемое им, чтобы внушить своему ученику вкус к чтению и укрепить в нем начала нравственности. Он предписывает держаться того же плана и прибавляет: «Это должно продолжаться по-прежнему. Хотя дон Карлос не получает от этого Той пользы, какую можно было бы извлечь, оно не будет тем ие менее безрезультатно. Я уже писал дону Гарсии, чтобы он обращал внимание на выбор тех, кто видит и посещает принца. Было бы лучше, чтобы его приохотили к учению, чем ко многому другому».[100] Филипп с давнего времени составил себе плохое мнение о характере сына; он был осведомлен, что этот принц для забавы собственноручно резал кроликов, которых ему приносили с охоты, и, по-видимому, наслаждался зрелищем их судорог и агонии. Фавиан Эстрада писал, что это было замечено послом Венеции.[101]

V. Между Францией и Испанией разгорелась война, и в августе 1558 года все было готово к битве, но началось обсуждение условий мира на тайной частной конференции в аббатстве Корпан. Полномочные представители заключили предварительный договор. Одна из статей этого договора гласила, что дон Карлос женится, когда достигнет совершеннолетия, на Изабелле, дочери Генриха II, короля Франции. Принцу было тогда тринадцать лет, а принцессе двенадцать, так как она родилась 2 апреля 1546 года. Это обстоятельство, в связи с соблюдаемым в то время обычаем опубликовывать предварительные пункты мирного договора лишь в момент его заключения, опровергает все сказанное о любви юной двенадцатилетней принцессы к тринадцатилетнему принцу. Этот факт тем более невозможен, что она не видала даже его портрета и что до нее доходили весьма невыгодные отзывы о его воспитании. Карл V отметил, что его внук обнаруживает порочные наклонности. Их можно приписать воспитанию, полученному от дяди и тетки. Дядей был Максимилиан,[102] король Чехии,[103] а затем император, женатый на Марии, сестре Филиппа II; а теткой была Хуанна Австрийская, вдовствующая королева Португалии. Этим двум родственникам Филиппом II была поручена забота о сыне во время путешествий короля, он назначил их также правителями королевства. Они много занимались здоровьем и физическим воспитанием дона Карлоса, но пренебрегали подавлением его буйных наклонностей и целиком возложили заботу о формировании его характера на дона Гарсию Толедского, брата герцога Альбы, его гувернера, на дона Онорио де Хуана, его учителя, и на доктора Суареса Толедского, его первого раздаятеля милостыни.

VI. Тайные прелиминарии мирного договора привели к окончательному договору, заключенному в Камбре 8 апреля 1559 года. В этот промежуток времени произошло очень важное событие. Мария, королева Англии, жена Филиппа II, умерла 17 ноября 1558 года. Этот монарх стал свободным в тридцатидвухлетнем возрасте, когда его сыну дону Карлосу было едва четырнадцать. Генрих II, король Франции, решил улучшить участь своей дочери, отдав ее в жены королю Филиппу II. Последствия показали, что он был прав, так как Филипп II прожил с того времени сорок восемь лет,[104] что заставило бы принцессу долго ожидать короны. Итак, в двадцать седьмом пункте договора условились относительно брака Изабеллы с Филиппом II, и не было более речи о секретной статье, установленной в прелиминариях. Все, что говорилось об отвращении юной Изабеллы к Филиппу, не только пустая, но и неправдоподобная выдумка, потому что испанский король был не стар, хотя часто говорят противоположное. С другой стороны, надо думать, что принцесса ничего не знала о проекте ее брака с принцем, который еще не мог быть ее супругом по причине малолетства.

VII. Помолвленные были обвенчаны в Толедо 2 февраля 1560 года. Дом Франсиско де Мендоса-и-Бовадилья, кардинал-архиепископ Бургоса, дал им брачное благословение. Дон Карлос, королевский сын, был посаженым отцом, вдовствующая государыня португальская, сестра монарха, — посаженой матерью. Тогда были созваны генеральные кортесы королевства. Члены собрания присягнули на верность дону Карлосу 22 февраля и признали его наследником короны отца. Королева Изабелла не могла присутствовать на этой церемонии, потому что через несколько дней после свадьбы заболела оспой. Дон Карлос также захворал (на четвертый день) перемежающейся лихорадкой вскоре после приезда королевы в Испанию. Эта болезнь не помешала ему прогуливаться верхом и присутствовать на собрании кортесов в день принятия присяги, однако из мемуаров, оставленных современниками, явствует, что он был худ, слаб и бледен. Это обстоятельство лишает его мнимый портрет цветущего вида и делает сомнительным воображаемое путешествие, совершенное им, по словам Сен-Реаля и Мерсье, навстречу королеве до Алькала-де-Энареса. Филипп II чувствовал себя хорошо в тридцатилетнем возрасте, и королева не могла отказаться от блеска трона ради слабой или несуществовавшей склонности к принцу, лицо которого носило отпечаток бледности и болезни. С другой стороны, ей приходилось заниматься собственным положением, которое подвергало ее опасности навсегда потерять красоту.

VIII. Выздоравливая, королева, несомненно, узнала о небрежном воспитании принца, о его моральных качествах и нестерпимой надменности. Ей стало хорошо известно, что он дурно обращался со своими слугами и на словах и в поступках, что в сердцах и гневе он ломал все, что ему попадалось под руку. Вероятно, она была осведомлена и о том, как вел себя принц в день принесения присяги с почтенным герцогом Альбой. Ему был поручен церемониал открытия заседаний кортесов; множество хлопот, связанных с поручением в торжественный день, заставило его забыть подойти к дону Карлосу, когда тот должен был приносить присягу. Его искали и нашли, но юный принц, разгневанный, оскорбил его так сильно, что тот готов был потерять должное уважение. Отец принудил его извиниться, но это уже не имело значения: они всю жизнь смертельно ненавидели друг друга.

IX. Ни в одном из рукописных мемуаров, которые я мог достать, я не вычитал ничего, что указывало бы хоть на малейшую вероятность существования нежной склонности принца к королеве. В них не встречается абсолютно ничего, что могло бы породить мнение авторов повестей и романов. Время для обвинения их во лжи прошло, но они злоупотребили статьей предварительных соглашений 1558 года, которой, надо думать, принц никогда не знал. Все сказанное ими о портретах недостоверно; дон Карлос не мог влюбиться в королеву, не видя ее. Не более правдоподобно, чтобы это чувство родилось в его сердце во время приступов перемежающейся лихорадки.

X. Королева еще выздоравливала, когда принц уже поправился. Король послал его в Алькала-де-Энарес, дав в провожатые дона Хуана Австрийского, его дядю, и Алессандро Фарнезе, наследного принца Пармского, его кузена. При нем были также гувернер, учитель и священник, о которых я говорил, дворяне и необходимые слуги. Король имел намерение укрепить здоровье сына путешествием, в котором он дышал бы более чистым воздухом и жил бы среди полей, совершенно освободившись от стеснений придворного этикета. Монарх желал также, чтобы сын приохотился к учению, так как успехи его были так малы, что он не знал еще латыни; дон Онорио де Хуан, видя его отвращение к изучению другого языка, кроме родного, давал ему до сих пор уроки только по-испански.

XI. 9 мая 1562 года дон Карлос, будучи семнадцати лет от роду, упал с лестницы своего дворца. Он прокатился по нескольким ступеням и получил ранения в разных частях тела, главным образом в спинном хребте и в голове; некоторые казались смертельными. Король, узнав об этом случае, поехал к принцу на почтовых, чтобы оказать ему необходимую помощь. Кроме того, он приказал всем архиепископам, епископам и другим высшим духовным лицам, а также всем капитулам молиться Богу о выздоровлении сына. Полагая, что сын находится уже при смерти, Филипп II велел принести тело блаженного Диего, францисканского бельца, заступничеством коего, как говорили, Бог творил великие чудеса. Тело блаженного было возложено на тело дон Карлоса; с этого момента дон Карлос стал чувствовать себя лучше; это приписали покровительству св. Диего, который был вскоре канонизован по ходатайству Филиппа II. Я должен заметить, что принц пользовался уходом очень известного доктора Андреа Басилио, королевского медика, уроженца Брюсселя. Заметив, что раны и контузии, полученные доном Карлосом в голову, вызвали накопление значительного количества жидкости, доктор считал смерть неизбежной, если оперативным путем не освободить от этой жидкости больного. Андреа Басилио вскрыл череп, выпустил оттуда жидкость и спас больного. Принц, однако, выздоровел не вполне. Он остался подвержен болям в голове и страданиям, которые не только препятствовали ему прилежно заниматься, но и причиняли иногда расстройство в мыслях, что делало его характер еще более невыносимым. Неужели все это превосходное предрасположение для возбуждения нежного чувства в сердце добродетельной принцессы?

XII. Дон Карлос вернулся ко двору в 1564 году, избавленный от своих учителей. Филипп II вознаградил дона Онорио де Хуана, назначив его епископом Осмы. Твердое благочестие и мягкость характера этого прелата так пленили сердце дона Карлоса, что разлука между учителем и учеником не прервала дружбы и доверия, которые принц питал к епископу. Доказательство этого находится в его письмах, которые дают невыгодное представление о его дарованиях и образованности. Заметно, что он часто оставляет фразы неоконченными, вследствие чего получается не то, что он хотел выразить. Одно из своих писем к прелату он заканчивал следующими словами: «Я кончаю, 23 января 1565 года; ваш величайший, который исполнить все, что вы от меня потребуете, принц…» Вот полный текст другого его письма: «Моему учителю епископу. Мой учитель. Я получил ваше письмо в лесу. Я здоров. Бог знает, как я был бы восхищен посещением вас вместе с королевой.[105] Дайте мне знать, как вы на это смотрите и сколько это будет стоить. Я съездил из Аламеды в Буитраго, и это мне понравилось. Через два дня я ездил в лес; теперь через два дня я вернулся сюда, где я нахожусь со среды до сегодняшнего дня. Я здоров, я кончаю. Из деревни 2 июня. Мой лучший друг, которого я имею в мире, я исполню все, что вы потребуете; я, принц». Он кончает теми же словами другое письмо, писанное в Иванов день; конец его очень походит на варварский жаргон.[106]

XIII. Этот принц был так привязан к епископу, что выхлопотал у папы бреве, разрешившее ему пребывать в Мадриде полгода, чтобы пользоваться его обществом. Недомогания дона Онорио помещали ему воспользоваться этим разрешением. Они стали так часты, что свели его в могилу. Этот епископ употребил свое влияние на принца, чтобы преподать ему добрые советы, что обнаруживается в написанных к принцу письмах. Принц никогда не оскорблялся этой вольностью и, по-видимому, принимал эти советы как должное; но его поведение не отвечало этому. Без малейшей сдержанности он предавался порывистости своих страстей. Можно привести бесконечное число анекдотов, которые это доказывают. Необходимо передать некоторые из них, чтобы вывести из заблуждения тех, кто одобряет восторженные отзывы, расточаемые талантам и благородству дона Карлоса Сен-Реалем, Мерсье и другими.

XIV. Однажды принц был на охоте в лесу Асека. Он так разгневался на дона Гарсию Толедского, своего гувернера, что подбежал к нему, желая его поколотить. Этот сеньор, опасаясь, как бы не нарушить должного принцу уважения, спасся бегством и успокоился только в Мадриде, где Филипп II даровал ему некоторые милости, чтобы заставить забыть оскорбление, нанесенное ему принцем. Дон Гарсия, боясь новых инцидентов, умолял короля соблаговолить принять его отставку. Монарх согласился на это и назначил на его место Руи Гомеса де Сильву, принца Эволи, герцога де Франкавилью и де Пастрана, графа де Мелито. Этот сеньор также подвергался самым неприятным сценам вследствие неистовых приступов гнева, которым предавался дон Карлос.[107]

XV. Дом Диего Эспиноса (впоследствии кардинал и епископ Сигуэнсы, главный инквизитор и член государственного совета) был председателем совета Кастилии. Он выгнал из Мадрида комедианта Сиснероса, когда тот собирался представлять комедию в аппартаментах дона Карлоса. Принц, узнав об этом, потребовал от Эспиносы приостановки высылки Сиснероса до конца представления. Не получив благоприятного ответа, он побежал за ним во дворец с кинжалом в руке. Вне себя от гнева, он публично оскорбил его, сказав: «Как смеет этот попишка мне противиться, мешая Сиснеросу исполнять то, что я желаю? Клянусь жизнью моего отца, я хочу вас убить!» Он и поступил бы так, если бы некоторые гранды Испании, которые присутствовали при этом, не встали между ними и если бы председатель не решил удалиться.[108]

XVI. Дон Альфонсо де Кордова, брат маркиза де ла Навы, камергер принца, спал в своей комнате. Однажды случилось, что он не тотчас проснулся на звонок дона Карлоса. Тот в ярости вскочил с постели и хотел выбросить его в окно. Дон Альфонсо, опасаясь нарушить при сопротивлении уважение к принцу, поднял крик. Сбежались слуги. Камергер отправился тогда в аппартаменты короля, который, узнав о происшедшем, взял его на службу к себе.[109]

XVII. Принц часто манкировал почтением, которое должен был питать к возрасту и сану принца Эволи. При разных обстоятельствах он просто давал оплеухи слугам. Однажды его сапожник принес очень тесные сапоги. Принц велел изрезать их на куски и изжарить и принудил несчастного сапожника съесть это жаркое. Тот так расхворался, что боялся умереть. Принц выходил по ночам из дворца, вопреки советам не делать этого. Его поведение вскоре стало так беспорядочно и скандально, что представлялось сомнительным, способен ли он к браку и сохранила ли его голова рассудок, необходимый для управления государством по смерти его отца.[110] Кто мог бы думать, что королеве неизвестны эти многочисленные и публичные сцены? Если признать, что она была об этом осведомлена, как скорее всего и было, то неужели можно еще серьезно думать о наличии какой-то склонности с ее стороны к дону Карлосу?

Статья вторая ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДОНА КАРЛОСА

I. В 1565 году принц дон Карлос задумал тайно совершить путешествие во Фландрию, вопреки воле своего отца. В этом проекте ему помогали его камергеры, граф де Гельвес и маркиз де Тавара. Он имел намерение взять с собою принца Эволи, своего гувернера, не сообразив, что он был личным наперсником короля. Принц желал его общества, чтобы подумали, что он путешествует с согласия отца. Льстецы добыли ему сумму в пятьдесят тысяч экю и четыре костюма для выезда из Мадрида. Они были убеждены, что принц Эволи, раз начав это путешествие, вынужден будет его продолжать; в противном случае от него попросту отделаются. Но ловкий политик, каким был принц Эволи, расстроил проект удачными приемами, о которых говорит Кабрера в Жизни Филиппа II.

II. Епископ Осмы, наставник принца дона Карлоса, узнав о его дурном поведении и распутстве и получив тайные приказания монарха, решил употребить влияние, которое он имел на сердце этого принца, чтобы вернуть его на истинный путь. 10 мая 1566 года епископ написал ему длинное письмо, которое было напечатано фламандцем Кирхером.[111] Он давал наставления, как вести себя в отношении министров, короля, его отца, а также предсказывал неисчислимые бедствия, которые легко может повлечь за собою поведение, не соответствующее этим наставлениям. Однако епископ был осторожен и даже косвенно не давал понять, что принцу в данном положении его советы необходимы. Принц читал письмо со всеми знаками внимания к тому, что исходило от этого уважаемого прелата. Но он не последовал ни одному его совету.

III. Дон Карлос мало воспользовался уроками своего бывшего учителя и дал волю своей вспыльчивости, когда в 1567 году узнал, что его отец назначил герцога Альбу губернатором Фландрии. Когда этот вельможа явился откланяться принцу, тот сказал, что король напрасно назначил его на губернаторство, которое скорее приличествовало бы наследнику престола. Герцог отвечал, что король, несомненно, не желал обременять принца этой заботой и хотел оградить его от опасностей, которые он встретил бы в Нидерландах среди раздоров, возникших между крупными сеньорами. Этот ответ, который должен был бы успокоить дона Карлоса, еще больше вывел его из себя. Он вытащил кинжал и, собираясь вонзить его в герцога, сказал: «Я вам помешаю отправиться во Фландрию, потому что проткну ваше сердце прежде, чем вы уедете». Герцог избежал первого удара, отступив несколько назад. Принц в еще большей ярости продолжал нападать на него, и герцог не нашел другого средства избежать опасности, как схватить дона Карлоса и сжать его в своих руках. Несмотря на неравные силы, ему удалось приостановить бешеные попытки нанести удар; герцог держал принца почти в неподвижном состоянии. Однако дон Карлос все еще хотел действовать кинжалом. Во время этой возни произошел шум в комнате. Прибежали камергеры. Принц выскользнул из рук герцога и заперся в своем кабинете, поджидая исхода сцены, который мог быть неприятным, если бы его отец был уведомлен о случившемся.[112]

IV. Пороки дона Карлоса не могли убить в душе Максимилиана II, императора германского, его дяди, и императрицы Марии, его тетки, чувство любви, которое они всегда выражали со времени его детства, они знали его неспособным на зло. Эти государи задумали женить его на своей дочери Анне Австрийской. Эта принцесса была известна дону Карлосу с раннего детства, потому что она родилась в Сигалесе, в Испании, 1 ноября 1549 года. Филипп II согласился на этот брак и уведомил об этом императрицу, свою сестру. Несомненно, опасаясь причинить несчастье своей племяннице, если время не изменит характера и нравственности дона Карлоса, испанский монарх применил свою обычную медлительность в исполнении этого проекта. Можно также думать, что он разделял опасения насчет неспособности сына к браку. Не так дело обстояло с юным принцем. Узнав о проекте брака, он воспылал страстным желанием жениться на своей кузине как можно скорее. Для успешного осуществления этого он снова составил преступный план отправиться в Германию без согласия отца, надеясь, что его присутствие в Вене обяжет императора устранить все затруднения. С этой мыслью он занялся осуществлением плана и нашел помощь у принца Оранского,[113] маркиза Берга, графов Горна и Эгмонта и барона Монтиньи, глав фландрского заговора. Я принужден включить также дона Карлоса в число жертв этого заговора.[114]

V. Поведение дона Карлоса и черты его характера дали повод архиепископу Россано, папскому нунцию, написать кардиналу Алессандрии, что «принц Астурийский обладает невыносимым высокомерием и распущен в своих нравах; его рассудок слаб; он капризен и упрям; с полным основанием можно сказать, что он совсем морально не владеет собою и что с ним случаются приступы безумия».[115] Надо игнорировать все эти факты, чтобы допустить рассказы Сен-Реаля и других писателей о мнимых любовных отношениях королевы и этого принца.

VI. Маркиз Берг и барон Монтиньи отправились в Мадрид в качестве депутатов фландрских провинций. Они были посланы для урегулирования пунктов, относящихся к учреждению инквизиции в этой стране и к другим обстоятельствам, вызвавшим смуту среди жителей. Маргарита Австрийская,[116] герцогиня Пармская, побочная сестра короля, была тогда правительницей Нидерландов и дала согласие на это путешествие. Депутаты заметили, что дон Карлос был всецело занят вышеупомянутым проектом, и постарались укрепить в его мозгу решение осуществить план. Они предложили ему помочь отправиться в Германию для исполнения задуманного. Для этих предложений нужен был посредник, и они обратились к камергеру короля Вандому. Он обещал принцу объявить его независимым владетелем Фландрии, лишив гражданского управления принцессу Маргариту и военного герцога Альбу, если принц дарует свободу религиозных убеждений. Грегорио Лети говорит о письме дона Карлоса к графу Эгмонту, которое было найдено в бумагах герцога Альбы и послужило причиной того, что этот губернатор велел обезглавить обоих графов — Эгмонта и Горна. Он не мог подвергнуть той же участи принца Оранского, потому что тот уже бежал. Между тем косвенными путями старались наказать в Испании маркиза Берга и барона Монтиньи, которых заключили в два отдельных замка.

VII. Хотя два последних вельможи предложили юному принцу денежную помощь для путешествия, он не принял ее, так как рассчитывал достать деньги сам; сделанные им попытки в этом направлении помогли раскрыть заговор. Он написал почти всем грандам Испании, прося их поддержки в задуманном предприятии. Он получил благоприятные ответы. Большинство их содержало, впрочем, условие, чтобы это предприятие не было направлено против короля, его отца. Адмирал Кастилии (потомок королевской фамилии по прямой мужской линии) не удовлетворился этой предосторожностью. Таинственное молчание, которым было окутано это мнимое предприятие, и знание безрассудства принца заставили его подозревать, что план мог быть преступным. Чтобы устранить опасность, он передал монарху письмо его сына, когда дон Карлос уже все открыл дону Хуану Австрийскому, своему дяде, который сообщил тотчас об этом Филиппу II. Некоторые лица заподозрили, что в план заговора входило убийство короля. Но письма доказывают, что дело шло лишь о попытках получить деньги. Дон Карлос доверил это дело Гарсии Альваресу Осорио, своему лакею, который был его сообщником. Он поручил ему дать устные разъяснения относительно того, чего не было в посылаемых письмах. Наперсник сделал несколько поездок для исполнения поручений своего господина в Вальядолид, в Бургос и в другие города Кастилии. Принц не получил всех денег, на которые он рассчитывал, и написал из Мадрида 1 декабря 1567 года письмо к Осорио, контрасигнированное Мартином де Гастелу, его секретарем. Он писал, что получил только шесть тысяч дукатов по всем обещаниям и векселям, пущенным в оборот в Кастилии, и что ему нужно шестьсот тысяч для предполагаемого предприятия, что для этой цели он посылает ему двенадцать бланков, подписанных им на один и тот же срок, чтобы он заполнил их именами и фамилиями лиц, которым их вручит. В то же время принц приказывал ему отправиться в Севилью, где он мог бы продолжать начатые попытки и использовать эти письма.[117]

VIII. По мере того как у дона Карлоса появлялась новая надежда на получение денег и на осуществление путешествия, в душе он предавался еще более преступным планам. Еще не наступил день Рождества 1567 года, как он задумал ужасный план лишить жизни своего отца. Он готов был действовать без предусмотрительности, без всякого плана и без разумения. Этим он показал, что его предприятие исходило скорее от помешанного человека, чем от злодея и заговорщика. Он не обладал достаточной силой, чтобы хорошо хранить тайну, и не принимал никаких мер предосторожности против опасности, которой он себя подвергал этой попыткой. Филипп II был в Эскуриале, а вся королевская семья в Мадриде. Она должна была здесь исповедоваться и причащаться в воскресенье, 28 декабря, в день вифлеемских младенцев. Этот обычай был установлен при дворе для получения юбилейной[118] индульгенции, даруемой испанским королям папами. Дон Карлос исповедался в субботу 27 декабря у своего обычного духовника Диего де Чавеса, доминиканца (который был потом духовником короля). Принц вскоре рассказал нескольким лицам, что, объявив духовнику о намерении погубить человека, облеченного высоким саном, он не получил отпущения грехов, потому что не обещал отказаться от своего проекта. Дон Карлос обратился за тем же к другим монахам, но встретил отказ. Тогда он решил потребовать, чтобы брат Хуан де Товар, настоятель доминиканского монастыря Аточа (atocha — дрок), дал ему на следующий день неосвященную гостию. Он хотел уверить присутствующих при церемонии, что он причащается, подобно дону Хуану Австрийскому, Алессандро Фарнезе и остальным членам королевской фамилии. Настоятель легко распознал, что имеет дело с безумным. Убежденный в этом, он спросил принца, кого он хочет погубить, прибавив: если бы он знал, какой ранг имеет это лицо, то этого, возможно, было бы достаточно, чтобы не отказывать в его требовании. Это предложение со стороны настоятеля было очень смело, но он поступил так, чтобы принудить принца назвать человека, к которому он питал столь большую вражду. Результат соответствовал ожиданию настоятеля. Несчастный дон Карлос не поколебался назвать объектом своей ненависти того, кто дал ему жизнь. Такое же заявление он сделал дону Хуану Австрийскому, своему дяде. Один из приставов комнаты принца, который был свидетелем-очевидцем и вместе с тем деятельным участником этого дела, дал о нем точный отчет. Так как этот документ крайне важен и не был напечатан, я дам его копию, когда буду говорить об аресте принца, при котором этот пристав также присутствовал.

IX. Попытки Гарсии Альвареса Осорио в Севилье велись так активно, что он в скором времени достал много денег. Дон Карлос, узнав о его успехе, решился пуститься в путешествие в середине января 1568 года и предложил дону Хуану, своему дяде, сопровождать его, как было обещано. Дон Карлос сообщил Ему свой проект, как только придумал его, не сообразив за отсутствием достаточного ума, что дядя мог не соблюсти тайны и что он подвергает себя большой опасности, делая ему это секретное сообщение. То, чего следовало опасаться, случилось на самом деле. Дон Хуан не преминул тотчас же дать отчет королю о своих разговорах с его сыном. Дон Карлос надавал много обещаний своему дяде, который, со своей стороны, ответил ему, будто готов все исполнить, но опасается, что путешествие не осуществится вследствие представляющихся опасностей. Дон Хуан уведомил короля обо всем этом. Монарх был еще в Эскуриале. Он обратился за советом к нескольким богословам и юрисконсультам, чтобы узнать, может ли он по совести продолжать притворяться и делать вид, что ничего не знает, чтобы таким путем способствовать осуществлению путешествия своего сына. Мартин д'Альпискуэта (прославившийся под именем доктора Наварро, потому что он родился в королевстве Наварра) был в числе тех, с которыми советовался Филипп II. Он выступал против предложения о предоставлении дону Карлосу возможности уехать. Он говорил, что обязанностью каждого государя является предотвращение гражданских войн, которые могут возникнуть в результате подобного путешествия, когда верноподданные Фландрии, вероятно, вступят в борьбу с мятежниками; ведь история представляет этому несколько примеров, как то имело место в последний раз при Людовике XI,[119] короле Франции, когда он, будучи дофином, наследником Карла VII, своего отца, покинул двор, чтобы отправиться ко двору герцога Бургундского.[120] Кабрера рассказывает также, что по этому делу был запрошен Мельхиор Кано, бывший епископ Канарских островов; но этот историк ошибается: дон Мельхиор умер в 1560 году.[121]

X. Принц сообщил также о своем решении своему духовнику, брату Диего де Чавесу. Тот старался отговорить его от этого намерения, но безуспешно. Дон Карлос посетил жену дона Луиса де Кордовы, обершталмейстера короля. Эта дама узнала из нескольких вырвавшихся у него выражений, что он предполагает уехать. Она поторопилась сообщить об этом своему мужу, который находился в Эскуриале вместе с королем и передал Его Величеству письмо своей жены. Наконец, в субботу 17 января 1568 года дон Карлос послал приказ дону Рамону де Тасису, главному директору почт, держать наготове восемь лошадей на следующую ночь. Тасис боялся, что этот приказ скрывает какую-то тайну, вредную для королевской службы. Он знал характер принца и знаком был со слухами, циркулировавшими в Мадриде. Эти мотивы побудили его ответить дону Карлосу, что все почтовые лошади заняты, в результате он имел время сообщить королю об этом случае. Принц послал новый, более настоятельный приказ. Тасис, страшившийся невоздержанности принца, тотчас отправил всех свободных почтовых лошадей из Мадрида, а сам поехал в Эскуриал. Король прибыл в Пардо (замок в двух милях от Мадрида). Дон Хуан Австрийский, узнав о его приезде, также приехал туда. Дон Карлос, не знавший о поездке отца, решил посовещаться со своим дядей и доехал до Ретамара,[122] откуда послал за ним. Принц рассказал ему о своем путешествии. Он сообщил, что Гарсия Альварес Осорио приехал из Севильи с полутораста тысячами экю в счет шестисот тысяч, которые он хотел получить, и что он оставил необходимые приказы для получения остальной суммы векселями во время путешествия. Дон Хуан ответил, что готов отправиться вместе с ним. Но, расставшись с принцем, он вернулся к королю, чтобы дать отчет о слышанном. Монарх отправился тогда в Мадрид, куда прибыл вскоре после дона Карлоса.[123]

Статья третья АРЕСТ ДОНА КАРЛОСА

I. Прибытие короля немного расстроило планы дона Карлоса и помешало ему настоять на приготовлении лошадей в эту ночь. Он отложил все до следующего дня, чтобы подумать, что следует делать. В этот день (это было воскресенье, 18 января) король отправился к обедне и присутствовал на ней открыто с доном Карлосом и доном Хуаном. Последний подошел к принцу, который поспешно стал спрашивать о прибытии отца. Ответы дона Хуана были, несомненно, не очень удовлетворительны, потому что он был принужден вынуть шпагу для защиты от своего племянника и закричать о помощи. Пришли люди и положили конец сцене, которая могла стать трагической. Тогда король увидал, что он не может более откладывать принятие суровых мер против сына. Он посоветовался с несколькими лицами своего тайного совета; было решено арестовать принца в эту же ночь. Так и произошло. Взяли его бумаги, оружие и деньги. Луис Кабрера сообщил некоторые подробности об этом событии. Я предпочитаю сослаться на рассказ, записанный через несколько дней после этого события приставом комнаты самого принца.

II. «Несколько дней принц, мой господин, не мог насладиться ни минутой покоя. Он постоянно говорил, что желает убить человека, которого ненавидит. Он сообщил об этом намерении дону Хуану Австрийскому, но скрыл имя лица, к которому питал вражду. Король отправился в Эскуриал, откуда послал за доном Хуаном. Неизвестен предмет их беседы; думают только, что она касалась зловещих проектов принца. Несомненно, дон Хуан открыл все, что знал. Король тотчас отправил его на почтовых за доктором Валаско; беседовал с ним о его проектах и о работе в Эскуриале, отдал приказания и прибавил, что он вернется не так скоро. Между тем наступил день юбилея, когда весь двор обыкновенно получает что-либо в честь рождественских праздников. Принц отправился вечером в субботу в монастырь Св. Иеронима.[124] Я охранял его особу. Его королевское Высочество исповедался в этом монастыре, но не мог получить отпущения грехов из-за своих дурных намерений. Он обратился к другому духовнику, который ему также отказал. Принц сказал ему: „Решайтесь скорее“. Монах ответил: „Пусть Ваше Высочество посоветуется об этом с учеными“. Было восемь часов вечера. Принц послал свою карету за богословами монастыря Аточа.[125] Их прибыло четырнадцать. Он послал нас в Мадрид за двумя монахами Альбарадо: одним — августинцем, другим — матуринцем. Он спорил со всеми и упорно желал получить отпущение, постоянно повторяя, что он так зол на одного человека, что убил бы его. Все эти монахи заявили, что принц требует невозможного. Он придумал другое средство и захотел, чтобы ему дали неосвященную гостию, лишь бы двор подумал, что он исполнил свой христианский долг, как и другие члены королевской фамилии. Это предложение повергло монахов в величайший ужас. На совещании рассуждали и о некоторых других крайне щекотливых пунктах, которые мне нельзя повторять. Все складывалось плохо. Настоятель монастыря Аточа отвел принца в сторону и искусно старался выведать у него, каков ранг лица, которое тот хочет убить. Принц отвечал, что это лицо очень высокого положения, и этим ограничился. Наконец настоятель обманул его, говоря: „Государь, скажите, что это за человек. Может быть, можно будет дать вам отпущение, смотря по роду удовлетворения, которое Ваше Высочество желает получить“. Тогда принц сказал, что это король, его отец, против которого он питает злобу и которого хочет лишить жизни. Настоятель спокойно возразил: „Ваше Высочество, сами хотите убить короля, вашего отца, или при чьей-либо помощи?“ Принц твердо стоял на своем намерении, поэтому не получил отпущения. Эта сцена окончилась в два часа пополуночи. Все монахи удалились, удрученные горем, в особенности его духовник. На другой день я провожал принца при его возвращении во дворец. В Эскуриале послали уведомить короля о случившемся.

III. Монарх прибыл в Мадрид в субботу.[126] На другой день он в сопровождении своего брата и принцев[127] пошел слушать обедню публично. Дон Хуан, страдая от горя, посетил в этот день дона Карлоса. Принц запер двери и спросил относительно предмета его беседы с королем, его отцом. Дон Хуан отвечал, что вопрос шел о галерах.[128] Принц много расспрашивал его, чтобы выведать еще что-нибудь. Когда он увидал, что его дядя ничего не говорит ему больше, он вытащил шпагу. Дон Хуан отступил к двери и, найдя ее запертой, встал в оборонительную позу со словами: „Ваше Высочество, остановитесь“. Бывшие снаружи, услыхав шум, открыли дверь. Дон Хуан удалился к себе. Принц, чувствуя недомогание, лег спать до шести часов вечера. Потом он встал и надел домашнее платье. Так как он ничего еще не ел с восьми часов, то велел принести вареного каплуна. В половине десятого он снова лег в постель. Я был в этот день на службе и ужинал во дворце.

IV. В одиннадцать часов вечера я увидал короля сходящим с лестницы. Его сопровождали: герцог де Фериа, великий приор,[129] помощник командира гвардии и двенадцать гвардейцев. Монарх имел оружие поверх орденов, а голова его была покрыта шлемом. Он направился к двери, у которой я стоял, и приказал мне запереть ее и не открывать никому. Все уже вошли в комнату принца, когда он закричал: „Кто здесь?“ Офицеры подошли к изголовью его ложа и забрали шпагу и кинжал. Герцог Фериа захватил также аркебуз, заряженный двумя пулями.[130] Принц стал кричать и сыпать угрозами. Ему заметили: „Здесь государственный совет“. Он хотел схватить оружие и защищаться и вскочил уже с постели, когда вошел король. Дон Карлос спросил его тогда: „Чего хочет Ваше Величество от меня?“ — „Вы узнаете это“, — отвечал ему монарх. Сейчас же заколотили окна и двери. Король приказал дону Карлосу спокойно оставаться в этой комнате, пока он не получит дальнейших приказаний. Затем он подозвал герцога Фериа и сказал: „Я вам поручаю особу принца, позаботьтесь о нем и постерегите его“. Затем он обратился к Луису Кихаде, графу де Лерме и дону Родриго де Мендосе:[131] „Я вам поручаю служить принцу, но ничего не делайте по его приказанию, предварительно не известив меня. Я приказываю всем под страхом объявления изменником надежно стеречь его“. При этих словах принц стал громко кричать: „Ваше Величество приказали бы лучше убить меня, чем держать пленником. Это большой скандал для королевства. Если вы этого не сделаете, я сумею умертвить себя сам“. Король возразил, что он не должен этого делать, потому что такие поступки совершают только сумасшедшие. Принц ответил: „Ваше величество так плохо обращается со мной, что принудит меня дойти до этой крайности не от безумия, а от отчаяния“. Было еще много наговорено с обеих сторон, но ничего конкретного. Ни время, ни место не дали возможности дойти до чего-либо определенного.

V. Король удалился. Герцог взял все ключи от дверей. Он отослал лакеев и других слуг принца. Он приставил к кабинету стражу: четырех горцев Эспиносы, четырех испанских алебардщиков и четырех немцев во главе с лейтенантом. Затем он подошел к двери, у которой я стоял, поставил здесь четырех других горцев и четырех гвардейцев и велел мне удалиться. Потом забрали ключи от письменных столов и сундуков принца; король велел принести их в свои апартаменты. Велели унести постели лакеев: герцог де Фериа, граф де Лерма и дон Родриго бодрствовали эту ночь при Его Высочестве. В другие ночи бодрствовало по два камергера, сменявшихся каждые шесть часов. Король поручил эту службу семи камергерам. То были: герцог де Фериа, Руи Гомес,[132] приор дон Антонио Толедский, Луис Кихада, граф де Лерма, дон Фадрике[133] и дон Хуанде Веласко.[134] Они были без оружия во время этой службы. Гвардейцы не позволили нам подходить ни днем, ни ночью. Два камергера ставили прибор. Мажордомы приходили за обедом во дворец. Не позволяли приносить ножей. Мясо приносили разрезанным. Не служили обедни в апартаментах принца, и он не слышал ее с тех пор, как находится в тюрьме.[135]

VI. В понедельник[136] король созвал в своих апартаментах все советы с их председателями. Каждому совету отдельно он сделал доклад об аресте своего сына. Он сказал, что арест состоялся по делу, касающемуся службы Богу и государству. Очевидцы уверяли меня, что монарх проливал слезы, говоря об этом. Во вторник Его Величество созвал также в своих апартаментах членов государственного совета. Собрание продолжалось с часу дня до девяти вечера. Неизвестно, чем оно занималось. Король вел следствие. Ойос[137] был секретарем. Монарх присутствовал при показаниях каждого свидетеля. Показания записаны и составляют тетрадь толщиною в шесть дюймов. Он передал совету привилегии майоратов,[138] a также короля и принца кастильских, чтобы члены совета с ними ознакомились.

VII. Королева и принцесса[139] были в слезах. Дон Хуан приходил во дворец каждый вечер. Однажды он пришел в простом траурном платье. Король упрекнул его, велел снять этот костюм и одеться по-прежнему. В понедельник Его Величество приказал предупредить всех лакеев, чтобы они удалились в свои жилища, обещая позаботиться о них. Он перевел на службу к королеве дона Хуана де Веласко и дона Фадрике, брата адмирала, бывшего мажордомом дона Карлоса». На этом кончается рассказ пристава.

VIII. Филипп II отлично понимал, что подобное событие не может остаться тайным и не преминет возбудить любопытство публики. Он подозревал, что оно даст материал для разных толков как в Испании, так и при иностранных дворах. Поэтому он счел нужным сообщить об этом прискорбном происшествии всем арихиепископам, епископам и другим прелатам, капитулам кафедральных соборов, королевским судебным палатам, гражданским и военным губернаторам провинций, городам и их коррехидорам, папе, императору германскому, некоторым государям Европы, Катерине Австрийской, королеве Португалии, вдове Иоанна III, сестре Карла V, тетке и теще Филиппа II, бабушке несчастного узника, тетке и бабушке — Анны Австрийской, на которой он женился. Столько титулов этой принцессы побудили Филиппа II написать ей собственноручное письмо, в котором он называет ее матерью и госпожой всей семьи. Этот монарх написал также Марии Австрийской, своей сестре, императрице германской, жене Максимилиана II и матери Анны. Луис Кабрера поместил в Истории Филиппа II это письмо, которое он считает адресованным императрице, но он ошибся: королева Португалии была единственная, кого можно было запросто называть матерью и госпожой всей семьи. В письме из Мадрида, адресованном папе и датированном 20 января, король говорил, что, несмотря на удручающее его горе, утешается тем, что сделал все возможное, чтобы дать хорошее воспитание сыну, и закрывал глаза на все, что могло произойти от его физической организации, но что теперь служение Богу и долг заботиться о благе подданных не позволяют дальше терпеть его поведение. Он кончает обещанием уведомить Его Святейшество об этом деле и просит помощи его молитв для счастливого исхода. В тот же день Филипп написал собственноручно другое письмо — королеве Катерине, своей тетке. Он сообщал ей о горе, разрывающем его отцовское сердце; он напоминал, что уже извещал ее о многих предшествующих событиях, которые заставляли бояться будущего; он заявлял также, что за арестом принца не должно следовать никаких наказаний, и что арест был решен, чтобы прекратить безобразия принца. Письмо к императрице, сестре монарха, было составлено почти в тех же выражениях.

IX. В письмах, адресованных государем городам, он говорил: если бы он был только отцом, то никогда не решился бы предпринять подобное мероприятие, но королевский сан не позволил ему поступить иначе; действуя таким образом, он, по его словам, мог пресечь зло, которое причинила бы государству его слабость в этом деле. Диего де Кольменарес поместил в истории Сеговии письмо, которое этот город получил от Филиппа II. Подобные же письма получили остальные города, губернаторы, судебные палаты, епископы и капитулы. Все они были включены в другое, адресованное коррехидорам. Я видел письмо, написанное коррехидору Мадрида; оно может дать понятие обо всех остальных. Филипп II сообщил этому магистрату, что в случае если муниципалитет вздумает выбрать депутатов или сделать представления в пользу его сына, он должен постараться отклонить подобное намерение ввиду того, что отец не нуждается в мольбах для дарования милости сыну. Он предписывает также: если возникнет вопрос об ответе, то следует поступить так, чтобы не входить в детали этого дела и довольствоваться лишь заявлением, что, по их убеждению, отец, решившись на такой серьезный шаг, руководствовался очень вескими и справедливыми мотивами. Все, получившие королевские письма, ответили на них, хотя различным образом, как это можно легко себе представить ввиду большого количества лиц, писавших эти ответы. Монарх все их прочел и собственноручно пометил на письме, полученном из Мурсии: «Это письмо написано осторожно и сдержанно». Из этого видно, что оно понравилось больше других. Этот довод и желание представить ненапечатанный документ побудили меня дать его копию. Из него видно, что пришлось по вкусу Филиппу, учитывая трагические обстоятельства дела.

X. «Священное, католическое и королевское Величество! Муниципалитет Мурсии получил посланное Вашим Величеством письмо. Он узнал о вашем решении относительно заключения нашего принца. Муниципалитет тысячекратно лобзает стопы Вашего Величества за выдающуюся милость, оказанную ему особым уведомлением об этом происшествии. Муниципалитет вполне убежден, что доводы и мотивы, руководившие Вашим Величеством, были очень важны и диктовались заботой об общественном благе и что вы не могли поступить иначе. Ваше Величество хорошо управляли королевством, содержали подданных в состоянии мира, дали великое распространение религии, поэтому естественно предположить, что в деле, так близко касающемся вас, вы решились на подобную меру, только имея целью служение Богу и общее благо народа. Город, однако, не может не испытывать истинного горя при виде важности причин, послуживших к новому огорчению Вашего Величества. Он не может думать без умиления, что имеет короля и государя, столь справедливого и столь заботящегося о благе своего королевства, которое ставит выше всего, и забывает для него нежную привязанность к своему родному сыну. Такое яркое доказательство этой любви должно обязать подданных Вашего Величества к засвидетельствованию их признательности путем покорности и верности. Город, всегда отличавшийся своим усердием, должен в эту минуту дать величайшее доказательство верности и спешит повиноваться всему, что Вашему Величеству будет угодно приказать. Бог да хранит католическую и королевскую особу Вашего Величества! В муниципальном совете Мурсии 16 февраля 1568 года».

XI. Папа св. Пий V и все другие лица, которым писал Филипп II, ответили — ему, выступая в защиту его сына. Они говорили: можно надеяться, что такое серьезное событие явится уздой, сдерживающей принца, и заставит его переменить поведение. Никто не делал больше настояний, чем Максимилиан II. Правда, он был заинтересован в браке, которым хотел связать свою дочь и принца. Он не только написал письмо, но и послал в Мадрид эрцгерцога Карла для этой цели. Это путешествие мотивировалось тем, что эрцгерцог должен был отправиться во Фландрию для установления там спокойствия, и во Францию с целью вести переговоры о браке другой дочери Максимилиана с Карлом IX. Филипп II был непреклонен в своем решении. Он не удовлетворился содержанием принца в тюрьме и показал, что намерен продолжить его заточение. Это легко заметить из того, что 2 марта он подписал указ относительно тюремного режима дона Карлоса. Он велел засвидетельствовать этот приказ секретарю Педро дель Ойо и доверил его исполнение Руи Гомесу де Сильве, принцу Эволи. Король назначил этого вельможу своим заместителем во всем относящемся к обслуживанию принца и подчинил его приказаниям других офицеров. Статьи этого указа гласили в главнейшем следующее:

XII. «Принц Эволи есть главный начальник всех лиц, используемых для обслуживания принца, для охраны, для снабжения его продовольствием, для его здоровья и для удовлетворения всех других нужд, которые он может испытывать. Он ночью и днем будет запирать дверь комнаты принца на щеколду, а не на ключ. Он не позволит Его Высочеству выходить оттуда. Его Величество назначает для охраны и обслуживания принца и для поддерживания компании с ним графа де Лерму, дона Франсиско Мандрика, дона Родриго де Бенавидеса, дона Хуана де Борху, дона Хуана де Мендосу и дона Гонсало Чакона. Никто другой, кроме вышеназванных лиц (за исключением врача, цирюльника и горца (montero),[140] приставленного для личных услуг принцу), не может входить в его апартаменты без разрешения монарха. Граф Лерма будет спать в комнате дона Карлоса. Если он почему-либо не сможет этого, то будет спать один из сеньоров, его товарищей. Один из них будет бодрствовать ночью; они распределят между собой исполнение этой обязанности попеременно. Днем они постараются быть все вместе в апартаментах, чтобы дон Карлос мог быть развлечен их компанией; они могут отлучиться от этой обязанности только по какому-нибудь делу. Эти господа будут говорить с принцем о незначительных вещах; они должны стараться никогда не вводить в беседу ничего относящегося к его делу и как можно меньше упоминать о том, что касается правительства. Они будут повиноваться всем приказаниям для обслуживания и удовлетворения его нужд; но они должны воздержаться от выполнения поручений к посторонним лицам или от последних к нему. Если случится, что дон Карлос введет в разговор что-либо относящееся к его заключению, они ему не ответят и сообщат принцу Эволи. Король настоятельно рекомендует им (если они не хотят нарушить верности, в которой присягали) ничего не передавать наружу из того, что делается или говорится внутри, не получив предварительно королевского согласия. Если кто-либо из них узнает, что об этом говорят или в городе, или в частных домах, он обязан доложить королю. Обедню будут служить в часовне, и принц будет слушать ее из своей комнаты в присутствии двух сеньоров, которым поручена его охрана. Ему дадут четки, молитвенник, Часослов и другие книги, которые он попросит, при том условии, что в них будет говориться о набожности, а не о других предметах. Шесть горцев, приставленных для охраны и обслуживания принца, принесут кушанья, предназначенные для его стола, в первую залу; они будут затем поданы Его Высочеству сеньорами из его охраны; горец возьмет блюда во второй комнате. Горцы будут служить днем и ночью, как распорядится Руи Гомес де Сильва. Двух алебардщиков поставят в тамбуре залы, ведущем во двор; они не позволят никому войти без разрешения принца Эволи. В его отсутствие они получат разрешение от графа Лермы; если же и его нет, они обратятся к сеньору, который будет исполнять обязанности начальника. Руи Гомес де Сильва уполномочен от имени короля предупредить испанских капитанов и немецких гвардейцев, чтобы они поставили восемь или десять алебардщиков снаружи тамбура. Эти люди должны также стоять на страже у двери принцесс. Двое из них будут помещены в апартаменты Руи Гомеса с момента открытия главного входа во дворец, до полуночи, когда закрывается комната принца и когда горцы начинают свою службу. Каждому из сеньоров, которые отправляют службу в комнате дона Карлоса, дозволяется иметь своего личного слугу; он выбирает из своих людей того, кто более заслуживает его доверия. Все эти люди принесут присягу перед принцем Эволи в точном исполнении каждым из них распоряжений этого указа. Руи Гомес, а в его отсутствие сеньоры, находящиеся под его начальством, дадут отчет королю обо всех допущенных оплошностях. Вышеназванный Руи Гомес уполномочен добавить к этому, что сочтет необходимым для обслуживания и что не было предусмотрено указом. Так как на него ложится вся ответственность, его приказания должны исполняться всеми людьми, подчиненными ему».

XIII. Секретарь Ойо прочел этот указ всем служащим вместе и каждому отдельно. Они присягнули в исполнении его содержания, как и восемь горцев, включенных в статьи этого регламента.

Статья четвертая ПРОЦЕСС ДОНА КАРЛОСА

I. В предыдущей статье мы видели из рассказа пристава комнаты принца дона Карлоса, что Филипп II приказал начать процесс против своего сына. Король, приступив к допросу свидетелей через секретаря Педро дель Ойо, создал специальную комиссию для рассмотрения этого дела. В ее состав вошли дом Диего Эспиноса, кардинал, епископ Сигуэнсы, член государственного совета, главный инквизитор, председатель совета Кастилии; Руи Гомес де Сильва, принц Эволи, герцог Франкавилья и Пострана, граф Мелито, член государственного совета, главный камергер короля; дон Диего Бривиэска де Муньятонес, член совета Кастилии и член тайного совета короля; председательствовал в комиссии король. Ведение процесса было поручено Муньятонесу. Филип II, желая придать этому делу вид судопроизводства по преступлению об оскорблении Величества, велел взять из королевского архива в Барселоне и привезти в Мадрид документы процесса, предпринятого Хуаном II, его прапрадедом, королем Арагона и Наварры, против его старшего сына Карлоса, нринца Вианы и Героны, признанного подданными его преемником. Монарх приказал перевести их с каталонского языка на испанский, чтобы их легче было понять.

II. Указ, касающийся тюремного режима дона Карлоса, соблюдался с такой строгостью, что, когда королева и принцесса Хуанна захотели посетить и утешить его, король не пожелал это разрешить. Монарх настолько не доверял никому, что жил как в заточении и прекратил привычные посещения своих загородных домов в Аранхуэсе, Пардо и Эскуриале. Он заперся в своих апартаментах и при малейшем шуме бросался к окну, чтобы узнать его причину и последствия, так опасался какого-либо смятения. Он постоянно подозревал, что фламандцы или другие лица являются сторонниками принца или, по крайней мере, притворяются таковыми.

III. Между тем несчастный дон Карлос, который не привык управлять своими страстями, не сумел использовать подобающих средств для смягчения своей опалы. Он постоянно пребывал в величайшем нетерпении. Он отказался исповедаться и привести себя в такое состояние чтобы суметь исполнить религиозный долг, который испанская королевская фамилия всегда выполняла в вербное воскресенье. Его бывший учитель, епископ Осмы, умер 30 июля 1566 года. Король приказал доктору Суаресу Толедскому, своему первому воздаятелю милостыни, посетить дона Карлоса, чтобы постараться его убедить. Хотя принц всегда обращался с этим духовным лицом чрезвычайно почтительно, его усилия не привели ни к чему. Суарес написал ему в день Пасхи (18 апреля) длинное и трогательное письмо, в котором доказывал, используя убедительные доводы и аргументы, что Его Высочество не предпринимает ничего для улаживания своего дела и не только не придает ему благоприятного оборота, но еще более ухудшает его. Он утверждает, что у принца нет более ни друзей, ни сторонников, и напоминает ему различные скандальные сцены, которые увеличили число его врагов. Его письмо кончалось следующими словами: «Ваше Высочество может вообразить себе, что сделают и скажут все, когда узнают, что вы не исповедуетесь, и когда откроются другие страшные вещи относительно вас. Некоторые ваши поступки таковы, что — если бы речь шла о любом другом лице, а не о Вашем Высочестве — святой трибунал принужден был бы расследовать, христианин ли человек, совершивший это. Я, наконец, заявляю Вашему Высочеству со всей искренностью и преданностью, что вы подвергаете себя опасности потерять свое положение и (что еще хуже) свою душу. Я обязан с прискорбием и болью в сердце сказать вам, что нет иного средства, и как вернуться к Богу и к вашему отцу, который представляет Господа на земле; это единственный совет, который я могу вам дать. Если Ваше Высочество пожелает следовать моим наставлениям, обратитесь к председателю и другим добродетельным людям, которые не преминут сказать вам правду и повести вас по пути добра». Это письмо имело успех не больший, чем все другие попытки вразумить принца, который упорно отказывался от исповеди.

IV. Отчаяние, в которое вскоре впал дон Карлос, привело к тому, что он не соблюдал ни малейшей правильности ни в пище, ни во сне. Владевший им гнев разжег его кровь, и его организм разгорячился до такой степени, что ледяная вода (которую он постоянно употреблял) не могла его успокоить. Он велел класть к себе в постель большое количество льда, чтобы умерить сухость кожи, которая стала невыносимой. Он ходил голым и босым и отказывался от всякой пищи; в течение одиннадцати дней он пил только воду со льдом. Он ослабел до того, что думал, будто ему не долго остается жить. Король, узнав о его состоянии, посетил его и обратился к нему с несколькими словами утешения. В результате принц стал есть больше, чем следовало в его положении. Его желудок лишился теплоты, необходимой для работы пищеварения. Это излишество породило злокачественную лихорадку, сопровождавшуюся припадками, выделением желчи и опасной дизентерией. За принцем ухаживал доктор Оливарес, первый врач короля, который входил один к больному и, выйдя из его комнаты, совещался с другими королевскими врачами в присутствии Руи Гомеса де Сильвы.

V. Следствие, которое производил дон Диего Бривиэска де Муньятонес, к июлю достаточно продвинулось вперед, так что можно было сформулировать упрощенный приговор, не выслушивая виновного, или назначить королевского прокурора, который обвинил бы принца в преступлениях, констатированных предварительным следствием. Принцу не предъявили никакого судебного уведомления. Были только показания свидетелей, письма и другие бумаги. Из документов вытекало, что согласно законам королевства приходилось осудить дона Карлоса на смертную казнь. Он был изобличен в преступлении оскорбления Величества по двум пунктам: 1) потому, что составил план и пытался совершить отцеубийство; 2) потому, что хотел узурпировать государственную власть над Фландрией посредством гражданской войны. Муньятонес доложил королю об этом, а также о наказании, установленном законами для подданных, которые повинны в подобных преступлениях. Он присовокупил, что особые обстоятельства и личность преступника могут позволить Его Величеству использовать свою верховную власть для объявления, что общие законы не касаются старших сыновей короля, которые подчинены другим законам, имеющим более возвышенный характер и проникнутым политическими государственными соображениями и высшими интересами общественного блага; наконец, что монарх может, для блага своих подданных, смягчать наказания, налагаемые законами.

VI. Кардинал Эспиноса и принц Эволи заявили, что они разделяют мнение советника Муньятонеса; Филип II сказал тогда, что сердце велит ему прислушаться к мнению советников, но что совесть не позволяет этого; он не думает, чтобы в результате вышло какое-нибудь благо для Испании; он полагает, напротив, что величайшее бедствие, которое могло бы случиться с его королевством, произойдет, если им будет управлять монарх, лишенный воспитания, таланта, рассудительности, добродетелей и полный пороков, страстей, особенно раздражительный, жестокий и свирепый; все эти соображения принуждают его, вопреки любви, связывающей его с сыном, и безысходной тоске, причиняемой этой страшной жертвой, продолжать судопроизводство по формам, предписанным законами. Невзирая на это и принимая во внимание, что здоровье сына вследствие уклонений от правильного распорядка находится в плачевном состоянии и нет никакой надежды на спасение, он полагает, что для смягчения последних страданий можно было бы несколько пренебречь оказываемым ему уходом, чтобы удовлетворить все его желания в питье и еде; судя по расстройству его мыслей, он не замедлит впасть в излишества, которые скоро приведут его к могиле. Единственное, что его занимает, говорил король, это необходимость убедить сына, что смерть неизбежна и ввиду этого ему непременно нужно исповедаться, чтобы обеспечить свое вечное спасение; это величайшее доказательство любви, которое он может дать своему сыну и испанскому народу.

VII. Документы процесса не говорят об этом решении короля. Нет никакого приговора, ни подписанного, ни написанного; есть только небольшая заметка секретаря Педро дель Ойо, в которой сказано, что судопроизводство здесь остановилось, так как принц умер от болезни; вследствие этого не было произнесено никакого приговора. Доказательство этого факта существует в других бумагах, где были описаны редкие детали и анекдоты современности. Хотя эти бумаги не являются подлинными документами, они заслуживают доверия, потому что исходят от лиц, служивших в королевском дворце, и согласуются с тем, о чем некоторые писатели говорят намеками. Правда, писатели не пожелали ясно изложить это щекотливое дело, но они сказали достаточно, чтобы мы могли открыть истину. Впоследствии я приведу отрывки из произведений некоторых из этих авторов; теперь же я последую за нитью моего рассказа.

VIII. Кардинал Эспиноса и принц Эволи, зная приговор, произнесенный устно Филиппом И, вообразили, что исполнят истинные намерения короля, если они ускорят момент смерти дона Карлоса. Они решили, что будет разумно, если они поручат врачу разъяснить принцу его состояние, не говоря ничего, что могло бы осведомить его о гневе короля и о судопроизводстве, послужившем причиной ареста; врач должен был подготовить принца выслушать увещания, которые нужно сделать в интересах его вечного спасения. Кардинал Эспиноса и Эволи надеялись этим средством убедить принца покорно выслушать советы об исповеди и приготовлении к смерти, которую Бог скоро пошлет ему для прекращения страданий. Принц Эволи имел совещание с доктором Оливаресом. Он говорил с доктором тем важным и таинственным тоном, который люди, опытные в придворной политике, умеют ловко употреблять, когда это нужно для целей государя и для их личных планов. Руи Гомес де Сильва отлично владел этим искусством, по мнению Антонио Переса, его друга и первого государственного секретаря, который был вполне осведомлен об этом происшествии. Он дал это понять в одном из своих писем, где говорит, что после смерти принца Эволи остается только он один, который посвящен в эту тайну.

IX. Доктор Оливарес очень хорошо понял, что от него требуют исполнения смертною приговора, произнесенного королем, но необходимо исполнить его таким образом, чтобы честь принца не была затронута; следует, чтобы это походило на естественную смерть, явившуюся результатом болезни. Он постарался выразиться таким образом, чтобы дать понять принцу Эволи, что уяснил его намерение и смотрит на него как на королевский приказ, исполнение коего поручается ему.

Статья пятая СМЕРТЬ ДОНА КАРЛОСА

I. 20 июля доктор Оливарес предписал лекарство, которое дон Карлос принял. Луис Кабрера, в то время служивший во дворце и часто видавший принца Руи Гомеса, говорит в своей Истории Филиппа II, что это лекарство не принесло облегчения. Так как болезнь казалась смертельной, врач объявил больному, что было бы хорошо, если бы он приготовился умереть по-христиански и принял таинства.

II. Дон Лоренте Ван дер Гамен рассказывает, что врач не без приказа и не без размышления дал принцу слабительное, от которого не получилось ничего хорошего, и что болезнь вскоре обнаружила смертельные симптомы.[141] Когда этот автор рассказывает о плане дона Карлоса совершить путешествие во Фландрию, о котором он сообщил дону Хуану Австрийскому, своему дяде, а тот в свою очередь передал его отцу, он говорит: «С этого времени Филипп стал принимать меры, чтобы помешать планам принца и спасти королевство; эти средства не дошли бы до той крайности, о которой всем нам известно, если бы король смог умерить разнузданные наклонности дона Карлоса или если бы принц решил отказаться от задуманного им плана».[142] Что означают эти слова: «эти средства не дошли бы до той крайности, о которой всем нам известно»? Каковы же были средства, до которых дошли и о которых все знали, когда писал современник этих событий, наш автор? Идет ли здесь речь об аресте и заключении принца? Это не было тайной; поэтому он мог писать об этом Открыто. Не так обстояло дело со смертью больного. Надо сопоставить это место со словами другого труда того же автора: «Врач дал ему слабительное, от которого не получилось ничего хорошего, но не без приказа и не без размышления, и болезнь вскоре обнаружила смертельные симптомы». Вскоре мы отыщем настоящий смысл обеих фраз.

III. Фавиан Эстрада сказал в своей истории фландрских войн: «После столь бедственно проведенного полугодия, в течение которого его непоколебимый отец все-таки не был смягчен посольствами всех европейских государей, дон Карлос умер от болезни, которая с ним приключилась отчасти вследствие его отказа принимать пищу, отчасти от излишеств в пище, от того также, что он клал снег в свое питье, и, наконец, от душевного горя, если действительно не было применено насилие… Я знаю, что вещи, которые я рассказываю, не понравятся тем, кто, не заботясь об истине, с радостью воспринимает в дурном смысле все сказанное о действиях государей… Но так как эти вещи скрыты и не легко в них проникнуть, я предоставляю их тем писателям, которые желают получить славу прорицателей и угадывать разные события при помощи толкований оракулов».

IV. Эта последняя фраза намекает на предсказание, которое Онмеро вывел при помощи числового значения букв одного стиха из первой книги Метаморфоз Овидия,[143] написанного следующим образом: «FILIus ante DIeM patrlos InqVivIt Inannos».

Смысл получается от сложения цифр, обозначенных капительными буквами этого стиха. Выходит число 1568, соответствующее году, когда принц дон Карлос замыслил покушение на жизнь своего отца.

V. Фавиан Эстрада прибавляет, что он не считает правдоподобными уже данные им некоторые детали о причинах опалы дона Карлоса. Но остановимся особенно на словах: «если действительно не было применено насилие». Сопоставим их с фразой, которой он старается ответить на аргумент тех, кто, не заботясь об истине, с радостью воспринимает в дурном смысле все сказанное о действиях государей. Он не хочет смешиваться с ними, потому что это вещи скрытые и в них не легко проникнуть.

VI. Луис Кабрера, историк Филиппа II, в своем рассказе о болезни и смерти дона Карлоса утверждает, что принятое им слабительное не дало полезного результата и болезнь стала казаться смертельной; далее этот историк прибавляет: «Об этом деле в Испании и вне этого королевства, а также в историях, написанных врагами Филлипа II и его соперниками, существует много рассказов. Я пишу то, что видел и о чем слышал тогда и после. Я могу это делать, потому что с детства был допущен в апартаменты государей. С годами эта доступность увеличилась благодаря частому общению с ними вследствие расположения, с которым некоторые министры были приняты королем, особенно принц Руи Гомес де Сильва и дон Кристобал де Мора, маркиз де Кастель-Родриго, влияние коего было выгодно для моего отца Хуана Кабреры де Кордовы. Все это, вместе с добротою, с какою Его Величество принял меня на службу, дало нам свободный доступ к важным лицам и возможность близкого общения с ними». Манера выражения Луиса Кабреры, заслуживает внимания. Он признает, что в Испании различно толковали о смерти дона Карлоса, но он хочет в то же время почтить память короля, сыну которого он посвящает свой труд. Поэтому он избегает всякого обсуждения, рассказывая о том, что видел и слышал в то время во дворце монарха, куда входил свободно и где видел также принца Эволи. Ясно, что этот наперсник Филиппа II остерегается открывать какой-либо его секрет без необходимости. Тем не менее Луис Кабрера полагал, что неприятные последствия лекарства и роковой оборот болезни могли явиться следствием специально принятых мер, потому что, если бы у него не было этой мысли, он не преминул бы энергично опровергнуть противоположное мнение, как и следовало делать.

VII. Истории, опубликованные Кабрерой, Ван дер Гаменом, Опмеро и Эстрадой, согласны с тайными мемуарами того времени, которые я читал. Поэтому неудивительно, что принц Оранский в своем манифесте против Филиппа II приписал ему гибель сына,[144] что Жак Огюст де Ту, французский историк-современник, впрочем, очень осмотрительный, делает то же самое на основании подробностей, сообщенных ему Луи де Фуа,[145] французским архитектором, строившим Эскуриал, и к этому приходит и Пьетро Джустиниане, венецианский дворянин, который долго жил в Испании, хотя он ошибся, допуская вмешательство святого трибунала в это дело и предполагая, что принц умер через несколько часов от действия яда; он высказывает и другие ошибочные мнения, излишне доверившись своим корреспондентам.[146] Я изумлен, что другие авторы, цитированные Грегорио Лети, наговорили столько противоречащих друг другу вещей, что они кажутся вышедшими из-под пера авторов повестей или романов. Кончина принца произошла от таинственного лекарства, и приказ о приеме его был отдан тайно. Поэтому никто не сомневался, что эта смерть была насильственна, и каждый строил предположения для того, чтобы угадать, как она произошла.

VIII. Однако права истины неотъемлемы; рано или поздно правда обнаружится. После двух с половиною столетий мы открываем столько фактов и деталей об этом событии, что их соединение вносит в наш ум внутреннее убеждение, что смерть дона Карлоса обладает всеми внешними признаками естественной смерти и что больной сам считал ее таковою. Рассказ некоторых благоразумных иностранных историков о последствиях лекарства уже опровергнут подлинными документами. Рассказ тех писателей, которые забавляются писанием романов под видом истории, опровергнут также. Поэтому, не останавливаясь долее на этом спорном предмете, я продолжу мой рассказ, излагая истину и пригласив читателей отбросить все, что они найдут противоречащего этому в других книгах.

IX. Дон Карлос, узнав от Оливареса, что его болезнь неизлечима и смерть близка, побуждаемый в то же время приготовиться к ней, пожелал, чтобы позвали брата Диего де Чавеса, его духовника. Его приказание было исполнено 21 июля. Принц поручил монаху попросить прощения от его имени у короля, его отца. Тот велел ему ответить, что от всего сердца дарует прощение, дает свое благословение и надеется, что раскаяние поможет ему получить прощение от Бога. В тот же день он принял с большим благоговением таинства причащения и соборования. С соизволения короля он оформил завещание, которое было написано Мартином де Гастелу, его секретарем. 22 и 23 июля он был в агонии. В этом состоянии он спокойно выслушал увещания дона Диего де Чавеса и доктора Суареса Толедского, подателя милостыни.

Министры предложили королю посетить сына и вторично дать ему свое благословение, представляя, что эта милость лучше всего утешит умирающего. Филипп II справился у двух вышеупомянутых духовных лиц. Те ответили, что дон Карлос сейчас хорошо настроен, но можно опасаться, что вид отца произведет смущение в его мыслях. Этот мотив на время удержал его. Однако, узнав в ночь с 23 на 24 июля, что его сын при последнем издыхании, он пришел в комнату и, простирая руку через плечи принца Эволи и великого приора, дал ему вторично свое благословение, не будучи им замечен. Сделав это, он вернулся весь в слезах. Вскоре после его ухода последовала смерть дона Карлоса, который испустил последнее дыхание в четыре часа утра 24 июля, накануне праздника св. Иакова, патрона Испании.

X. Смерти этого принца не скрывали; наоборот, его похоронили со всей пышностью, приличествующей его сану, в церкви королевского женского монастыря Св. Доминика в Мадриде, но надгробной речи не было произнесено. Филипп II оповестил о смерти дона Карлоса всех лиц и все корпорации, которые он уведомил о его заключении. У меня имеется копия письма, которое он написал толедскому капитулу 27 июля. Оно подписано монархом и контрасигнировано Франсиско де Эрасо, государственным секретарем. У меня есть также копия письма этого статс-секретаря к дону Диего Де Суньиге, коррехидору Толедо, от 28 июля. Он дает подробный отчет о начале, причинах и течении болезни дона Карлоса, о его безропотности и набожности в последние три дня жизни. Город Мадрид торжественно справил его заупокойное поминовение 14 августа. Проповедь была сказана братом Хуаном де Товаром, настоятелем доминиканского монастыря Аточа. Это он в ночь с 27 декабря предыдущего года обманул принца, заставив его объявить, кого он хотел убить. Наконец, в том же году напечатали длинную реляцию о болезни, смерти и погребении принца. Муниципалитет Мадрида поручил составить ее Хуану Лопесу дель Ойо, профессору латинского языка в столице.

XI. Испания горько оплакивала смерть дона Карлоса не только по причине предшествовавших ей страданий, но и потому, что у короля не осталось мужского потомства. Принц был единственным плодом первого брака короля с Марией Португальской. Он не имел детей от второго брака с Марией Английской. Его третий брак с Елизаветой Французской дал еще двух дочерей: Изабеллу-Клару-Евгению, родившуюся 12 августа 1566 года, и Катерину, родившуюся 10 октября 1567 года. Все надежды возлагались на третью беременность королевы, о которой стало известно незадолго до смерти дона Карлоса. Ожидание народа было обмануто, потому что добродетельная Елизавета умерла от выкидыша 23 октября 1568 года.

XII. Это несчастье (и дурное мнение, господствовавшее в Европе о Филиппе II, на которого смотрели как на государя лицемерного, жестокого и кровожадного) подало повод к обвинению его сначала принцем Оранским (а потом и многими другими) в насильственной смерти королевы. Во Франции были противоположного мнения, так как Карл IX послал в Мадрид чрезвычайного посла с выражениями соболезнования; Филипп II был действительно безутешен, видя себя без наследника, которого он ожидал от жены. Хуан Лопес дель Ойо опубликовал в 1569 году точный отчет о болезни и смерти королевы Елизаветы, где приводятся некоторые обстоятельства, несовместимые с употреблением яда, от которого, как говорили, она умерла. Известно, что принцем Оранским овладели ненависть и жажда мести. Нельзя верить в реальность преступления, у которого нет ни цели, ни мотивов, ведь Филипп был заинтересован в ожидании результатов родов королевы. Другие писатели, верившие в реальность преступления, старались открыть его причину, и явились на сцену авторы романов, которые думали отыскать ее в мнимой интриге дона Карлоса. Предположим, что она существовала в действительности. Но есть исторические доказательства, что она могла начаться только со времени возвращения принца из Алькалы, а в эту эпоху он горячо желал жениться на Анне Австрийской,[147] своей кузине. Эта принцесса стала четвертой женой Филиппа II и матерью Филиппа III, его преемника. Монарх женился на всех принцессах, предназначавшихся для его несчастного сына; такова, по-видимому, была его участь.

XIII. Наконец, Филипп II, желая сохранить воспоминание о правосудии, которое он проявил в деле своего сына, приказал собрать вместе и сохранить оригинал документов и перевод процесса, веденного в Барселоне против дона Карлоса, принца Вианы и Героны. Известно, что дон Франсиско де Мора, маркиз де Кастель-Родриго, наперсник короля по смерти Руи Гомеса де Сильвы, в 1592 году положил эти документы в зеленый ящик, и король отправил его запертым и без ключа в королевский архив в Симанкас, где он находится и сейчас, если его не перевезли в Париж по приказанию французского правительства, как об этом говорили в Испании.

Глава XXXII ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО ДОМА БАРТОЛОМЕО КАРРАНСЫ, АРХИЕПИСКОПА ТОЛЕДО, ДО ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ В ТЮРЬМУ

Статья первая ЖИЗНЬ АРХИЕПИСКОПА ДО НАЧАЛА ЕГО ПРОЦЕССА

I. Из многочисленных людей, ставших жертвами своеобразных форм, которым следовала испанская инквизиция при ведении начатых ею процессов, дом Бартоломее Карранса де Миранда, архиепископ Толедо, был, быть может, одной из самых знаменитых жертв. Судопроизводство, которое велось по его делу в Испании, копии документов, посланные из Мадрида в Рим, — все вместе образует не менее двадцати четырех томов в лист, а в каждом томе от тысячи до тысячи двухсот листов. Итак, можно с достоверностью утверждать, что, не считая следственных документов процесса, составленных в Риме, проверенные копии коих не были присоединены к мадридскому судопроизводству, число писаных листов превышает двадцать шесть тысяч. Если бы следствие и ведение этого процесса были публичны, обычны и согласны с естественным правом, с законами королевства, с уголовным кодексом, соблюдаемым в епархиальном церковном суде и в судебных палатах, двух тысяч листов было бы довольно для его объема, и не потребовалось бы трех лет для его окончания, несмотря на множество написанных архиепископом сочинений, которые приходилось рассматривать и обсуждать. Огромное количество писаного материала должно, несомненно, заключать много фактов, которые остались неизвестны дому Педро Саласару де Мендоса, канонику-судье Толедо, автору Жизни и приключений, счастливых и несчастных, дома Бартоломео Каррансы. Этот уважаемый и правдивый писатель произвел самые точные изыскания и (что не в обычае у людей очень богатых) не пожалел ни забот, ни затрат, чтобы открыть истину. Но эти издержки не помогли ему проникнуть в тайну, которая покрывает все действия инквизиторов. Я читал этот процесс и сделал из него извлечения, которые дают мне возможность дополнить упущения, существующие в труде этого ученого каноника, и исправить некоторые невольные ошибки, которые у него встречаются. Я уплачу этот долг публике.

II. Бартоломео Карранса родился в 1503 году в Миранда-де-Арге, городке королевства Наварра. Он был сыном Педро Каррансы и внуком Бартоломео, из дворян Миранды. Следовательно, его настоящая фамилия была Карранса, хотя доказано процессом, что, будучи доминиканским монахом, он назывался Миранда, по имени его родины. Когда он был назначен архиепископом, его стали называть Карранса де Миранда, чтобы показать тождество. Однако он подписывался «брат Бартоломео Толедский» (frater Bartholomeus Toletanus), согласно обычаю своего времени. Род Каррансы продолжался от отца к сыну до восемнадцатого столетия через Педро, брата архиепископа. Последнему было двенадцать лет, когда старанием его дяди Санчо де Каррансы, доктора университета в Алькала-де-Энаресе и противника знаменитого Эразма, он был принят в коллегию Св. Евгения, подчиненную этому университету. Когда он достиг пятнадцатилетнего возраста, он перешел в коллегию Св. Бальбины в том же университете для изучения того, что тогда называли философией и искусствами и что сводилось к общим понятиям о логике, метафизике и физике. В 1520 году он принял монашество в доминиканском монастыре Веналах в Алькарии, перенесенном впоследствии в город Гвадалахару. Как только он постригся, его отправили изучать богословие в Коллегию св. Стефана в Саламанке. В 1525 году он был помещен в коллегию Св. Григория в Вальядолиде.

III. Успехи, которые проявлял Бартоломео в столь юном возрасте, были поразительны. Доказательство этого имеется в его процессе. Брат Мигуэль де Сан-Мартин, доминиканец, в возрасте более сорока пяти лет, профессор коллегии Св. Григория в Вальядолиде, 19 ноября 1530 года донес на него инквизиции, говоря перед инквизитором Морисом, что два или три года тому назад у него было несколько разговоров с Каррансой по вопросам, касающимся совести, и он заметил, будто этот молодой монах сильно ограничивает папскую власть касательно церковных обрядов; некоторые его выражения, повторяемые несколько раз, заставили предполагать, что мнения Каррансы об этом предмете ложны и что ему следует сделать за них выговор. Из того же процесса вытекает, что, когда в 1527 году была создана комиссия для рассмотрения учения Эразма и этот важный вопрос сделался в 1528 году предметом всеобщих разговоров, Карранса был одним из тех, кто выразил мнение, противоположное общепринятому. 1 декабря 1530 года на него донес тому же инквизитору Морису брат Хуан де Вильямартин, член коллегии Св. Павла в Вальядолиде. Он говорил, что Карранса был горячим защитником Эразма даже относительно его учения о таинстве покаяния и о частой исповеди лиц, у которых имеется только отпустительный грех; когда ему противопоставили пример св. Иеронима,[148] он уверял, что нельзя подтвердить факт никаким достоверным церковно-историческим авторитетом; Карранса говорил также, что не следует осуждать Эразма за утверждение, что Апокалипсис — творение не св. Иоанна Богослова, но другого священника, носившего то же имя.[149]

IV. Эти два доноса были записаны под № 17 в реестре инквизиторской ревизии, произведенной в 1530 году в округе Вальядолида. Тогда ничего не предприняли против Каррансы, потому что не признали мотивы и улики достаточными для установления обвинения. Впоследствии перемена инквизиторов и секретарей предала все забвению, и о доносах вспомнили, когда архиепископ подвергся аресту. Когда следствие по его процессу двинулось вперед и были пущены в ход всевозможные средства для отыскания материала обвинительных пунктов, перерыли все реестры и все связки доносов и приостановленных следствий и нашли два вышеупомянутых доноса. Их внесли в число свидетельских показаний под номерами 94 и 95, тогда как, следуя порядку дат, им следовало быть под номерами 1 и 2.

V. Так как эти доносы были неизвестны вне инквизиции, ректор и члены совета коллегии Св. Григория в Вальядолиде представили в 1530 году Каррансу к званию профессора философии. В 1533 году его назначили помощником профессора богословия. В 1534 году, по смерти профессора этой кафедры брата Яго де Астудильо, Карранса занял его место. Затем вскоре он был назначен квалификатором святого трибунала вальядолидской инквизиции, который воспользовался несколько раз его услугами и отблагодарил его преследованием, составляющим предмет этой истории. В 1539 году он был послан в Рим для присутствия в генеральном капитуле своего ордена. Прибыв в этот город, он был избран для ведения диспута, что обыкновенно поручали лицам, способным провести его с наибольшим блеском. Он справился с этим поручением, к удовольствию своих начальников, в присутствии нескольких кардиналов, между прочим кардинала Караффы (впоследствии ставшего папой под именем Павел IV) и дона Хуана Манрике де Лары, маркиза д'Агилара, испанского посла. Обнаруженный им талант доставил ему степени доктора и магистра богословия, а папа Павел III разрешил ему читать запрещенные книги.

VI. По возвращении в Испанию он с величайшим успехом преподавал богословие в коллегии Св. Григория. В 1540 году его добродетели, милосердие и сочувствие бедным проявились весьма ярко. В этом году совсем не было урожая в горах Леона и Сантандера, и несчастные жители этой области во множестве пришли в Вальядолид. Карранса не только кормил в своей коллегии сорок этих бедняков, но делал для них сборы по городу и продал все свои книги, оставив только Библию и Суммы св. Фомы. В это время он был постоянно занят то в святом трибунале в качестве квалификатора, то у себя дома, просматривая книги, присланные ему верховным советом, то на городской площади, произнося проповеди на аутодафе, справлявшихся там, например на аутодафе Франсиско Сан-Романа, сына старшего алькальда Брибиэски, который был сожжен живьем как нераскаявшийся лютеранин. В том же 1540 году он был назначен в епархию Куско. Когда известие о его назначении было принесено ему доном Хуаном Бернардом Диасом де Луке, членом совета Индий (который был потом епископом Калаоры), Карранса ответил ему, что, если правительство желает послать его в Америку в качестве проповедника Евангелия, он готов повиноваться, но только не в должности епископа или приходского священника. Его отказ приняли во внимание.

VII. В 1545 году Карранса отправился на Тридентский собор в качестве богослова, посланного Карлом V. Он оставался там три года и много работал во всех конгрегациях под главенством папских легатов и испанского посла. Кардинал дом Пабло Пачеко, епископ Хаэна, а затем Сигуэнсы (декан испанских прелатов, присутствовавших на соборе), настоятельно предложил ему произнести проповедь об оправдании перед отцами собора, собравшимися в приходской церки Св. Лаврентия в Триенте. В 1546 году он напечатал в Риме один из своих трудов под заглавием Итог соборов, а в Венеции — Другой труд: Богословская полемика. В 1547 году он опубликовал трактат О резиденции епископов, доставивший ему множество врагов; на этот труд нападал брат Амброджио Катерине, доминиканец, а защищал его тоже доминиканец, брат Доминике Сото.

VIII. По возвращении в Испанию в 1548 году он был назначен духовником Филиппа II, тогда принца Астурийского. Император письмом из Германии дал ему знать о назначении, а принц Астурийский, который был тогда в Коллиуре, со своей стороны уведомил его об этом, послав приказ выехать в этот город, чтобы сопровождать его в путешествии по Фландрии и Германии. Карранса поблагодарил государей, но отказался от должности, считая себя недостойным ее, хотя брат Педро де Сото, его ученик, был тогда духовником Карла. В 1549 году монарх назначил его епископом Канарских островов; но Карранса отказался, извиняясь таким же образом, как он сделал в 1540 году при отказе от назначения епископом Куско. Доминиканцы Паленсии в том же году избрали его настоятелем своего монастыря. Он принял это предложение. В том же году он составил толкование на Послание св. Павла к Галатам. В 1550 году он был назначен провинциалом монастырей Кастилии и посетил свою провинцию, ревностно заботясь о восстановлении всех правил, если было введено послабление, а особенно годовщин, заупокойных обеден и других служб, установленных во спасение душ чистилища.

IX. Когда Тридентский собор был созван вторично в 1551 году, Карранса отправился туда по приказанию императора, снабженный полномочиями от дома Хуана Мартинеса Силисео, кардинала-архиепископа Толедо. Он присутствовал на всех собраниях и конгрегациях до 1552 года, когда собор был вторично приостановлен. В числе разных поручений, доверенных ему, было составление индекса. Для этой цели ему доставили множество книг, из которых он велел сжечь те, которые считал пагубными, а остальные отдал в доминиканский монастырь Св. Лаврентия в Триденте. По приезде в Испанию, когда окончился срок его должности провинциала, он вернулся в свою коллегию Св. Григория в Вальядолиде. В это время принц-регент королевства, советы Кастилии и инквизиции и святой трибунал Вальядолида были постоянно заняты обсуждением щекотливых и затруднительных дел. В числе прочих надо назвать произведенный домом Диего де Таверой (членом верховного совета, а затем епископом Хаэна) разбор нескольких Библий и работу над подготовкой той, которая была с большой точностью напечатана по-латыни и послужила образцом для последующих изданий.

X. Когда был решен брак Филиппа II с Марией, королевой Англии, брат Бартоломее отправился в это королевство в 1554 году, чтобы вместе с кардиналом Поло подготовить вступление этого королевства в лоно Церкви и признание им папы. Вскоре отправился туда и король. Было бы затруднительно дать точное представление о том, что Карранса сделал в Англии в интересах католической религии. Почти все время он проводил в проповедях и добился обращения великого множества еретиков. Он убедительно отвечал письменно или устно на аргументы колеблющихся и этим способом сумел утвердить их в вере. Когда Филипп II покинул Лондон в 1555 году, чтобы отправиться в Брюссель, Карранса остался при королеве, которой его помощь была полезна для укрепления католического учения в университетах и для завершения других дел крайней важности. По приказанию кардинала Поло, папского легата, он редактировал каноны, декретированные на национальном соборе. Он содействовал казни некоторых упорных еретиков, особенно Томаса Кранмера,[150] архиепископа Кентерберийского, примаса Англии, и Мартина Босера,[151] который трудился неустанно над разъяснением заблуждений не только лютеранских, но и своих. Усердие Каррансы часто подвергало его опасности потерять жизнь, исполняя апостолические обязанности.

XI. В 1557 году, отправившись во Фландрию, чтобы дать отчет Филиппу II обо всем, что он сделал в Англии, Карранса велел с большой старательностью собрать и сжечь книги, зараженные ересью Лютера и других протестантов. Так же он поступил во Франкфурте при помощи брата Лоренте де Вильявисенсио, августинского монаха, посланного в этот город в светском платье. Он простер свои заботы в этом отношении до Испании, внушив королю, что много вредных книг ввозилось через Арагон. Вследствие этого Филипп дал приказ главному инквизитору перехватывать все подобные произведения. Карранса, желая сделать эту меру более действенной, составил списки испанцев, уроженцев Севильи и других городов, бежавших в Германию и Фландрию и посылавших еретические книги в Испанию. Подлинник этого списка был найден в его бумагах при аресте.

XII. Дом Хуан Мартинес де Силисео, архиепископ Толедо, умер 31 мая 1557 года, и король назначил его преемником дома Бартоломео Каррансу. Тот не принял этого предложения и, наоборот, предложил трех лиц, сказав, что выбор короля должен был бы пасть скорее на них, чем на него. Эти три лица были: дом Гаспар де Суньига-и-Авельянада, епископ Сеговии, впоследствии кардинал и архиепископ Севильи; дом Франсиско де Наварра, епископ Бадахоса, а затем архиепископ Валенсии; дом Альфонсо де Кастро, францисканский монах, который умер, получив назначение архиепископом Сант-Яго. Отказ Каррансы, хотя и повторенный трижды, был бесполезен. Король стал говорить с ним как государь и приказал ему принять назначение, если он не желает отказать ему в повиновении как подданный. Из описи бумаг, захваченных у Каррансы при аресте, явствует, что, в них находился оригинал этого приказа. Павел IV хорошо узнал Каррансу де Миранду на Тридентском соборе; он знал, что Карранса был потом в Англии, Германии и Фландрии, и избавил от формальностей, которые римская курия обыкновенно предписывает исполнять назначенным епископам. 16 декабря 1557 года на пленарном заседании консистории он был провозглашен достойным епископского сана, и ему были посланы буллы. Педро де Мерида, каноник Паленсии, и дон Диего Бривиэска де Муньятонес, член совета Кастилии и королевского тайного совета, 5 марта 1558 года вступили во владение толедской кафедрой в силу полномочий, данных им в Брюсселе 15 января 1558 года. Педро де Мерида жил в Толедо для управления епархией до прибытия архиепископа. Вальядолидская инквизиция преследовала его впоследствии, найдя в бумагах этого прелата письма к архиепископу. Он был также скомпрометирован братом Домиником де Рохасом и другими сообщниками доктора Касальи.

XIII. Архиепископ Карранса был посвящен в Брюсселе 27 февраля 1558 года кардиналом Гранвеллой, Антуаном Перено, епископом Арраса, который впоследствии стал первым архиепископом Мехельна. Он напечатал в Антверпене свой катехизис на испанском языке под заглавием: Толкование преподобнейшего господина брата Бартоломео Каррансы де Миранды архиепископа Толедо, на христианский Катехизис; в четырех частях, содержащих все, что мы исповедуем при святом крещении, как видно на следующей странице; посвященное светлейшему господину, королю Испании и проч., нашему государю. В Антверпене, в типографии Мартина Нусио, в 1558 году, с королевской привилегией. Затем он отплыл в Испанию и 10 августа приехал в порт Ларедо, откуда он отправился в Вальядолид, где тогда пребывал двор. В том же месяце он присутствовал несколько раз на заседаниях совета Кастилии и совета инквизиции. Последнему он отдал отчет обо всех мерах, принятых им против бежавших во Фландрию испанских еретиков и против ввоза в Испанию книг, зараженных ересью. В середине сентября он уехал из Вальядолида, чтобы представить Карлу V отчет во всех делах, порученных ему Филиппом II, и чтобы явить знак уважения государю, уже удалившемуся в монастырь Св. Юста. Он прибыл туда в ту минуту, когда император был удручен бременем болезни, от которой умер через два дня. Я уже рассказал в главе XVIII, что произошло при этом посещении. Он отправился в свою епархию, прибыл в Толедо 13 октября и прожил там до 25 апреля 1559 года, когда он отправился в Алькала-де-Энарес, намереваясь произвести общий объезд своей епархии. В течение шести месяцев, пока он пребывал в столице, он служил для всех, особенно капитул, примером добродетелей, которые должны отличать епископа, тратя все свое время на проповедь, раздачу милостыни, посещение узников и больных и на наблюдение за тем, чтобы возносили молитвы за умерших. Его поведение было одинаково во всех местах, которые он посещал, до прибытия в Торрелагуну, где он был арестован по приказанию инквизиции 22 августа. Ему велели отправиться в Вальядолид, куда он прибыл 28 августа в два часа пополуночи. Вместо тюрьмы ему отвели часть дома, принадлежащего майорату дона Педро Гонсалеса де Леона, а другую часть его занял дом Диего Гонсалес, инквизитор, приставленный сторожить его. Мне показалось нужным выяснить, что предшествовало той мере, которая получила большую огласку и вызвала изумление, скандал и страх не только во всей Испании, но и в Италии, Германии, Англии и Фландрии.

Статья вторая ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ ПРОЦЕССА

I. Архиепископ Карранса навлек на себя вражду и ненависть некоторых епископов с 1547 года, когда опубликовал трактат О резиденции епископов. Я прибавлю: страсти легко проникают в людские сердца, и начиная с первых же заседаний Тридентского собора репутация ученого, которою он пользовался более некоторых других лиц, считавших себя его учителями в этом отношении, сделала их его врагами или, по крайней мере, соперниками. К этому числу принадлежал Мельхиор Кано, доминиканец, о котором я много говорил. Соперничество перешло в открытую зависть как со стороны Кано, так и со стороны брата Хуана де Реглы, иеронимита, духовника Карла V, как только Карранса был назначен архиепископом Толедо. Ненависть, вражда, досада и другие подобные настроения стали обыкновенными у многих священников, когда они узнали, что Карранса отказался от предложенного сана и предложил королю трех вышеупомянутых лиц, потому что они считали себя выше тех, кого назвал архиепископ. Мстительность, которую внушило им это предпочтение, приоткрывает часть их душевного состояния. К этому числу принадлежали: дом Фернандо Вальдес, архиепископ Севильи, главный инквизитор, дом Педро де Кастро, епископ Куэнсы, сын графа де Лемоса, гранда Испании первого класса; а особенно человек величайших достоинств — дом Антонио Агостино, епископ Лериды, архиепископ Таррагоны, светоч Испании в богословской литературе. Эти три личности прибегли к притворству для прикрытия своих истинных чувств, но слова и поступки вполне разоблачили их.

II. Кроме этого главного мотива заговора, составленного против архиепископа, можно предположить и другой. Прелат работал над катехизисом в несколько приемов и дал копию своего труда из нескольких разрозненных частей донье Эльвире де Рохас, маркизе Альканисес; отдавая в печать, он разделял свою работу на тетради по мере того, как они выходили из типографии; таким образом в феврале 1558 года труд был уже в полном виде в Вальядолиде, а в марте получено было несколько экземпляров из Фландрии. Маркиза Альканисес доверила этот труд некоторым доминиканцам, ученикам или сторонникам архиепископа, в частности брату Хуану де ла Пенье, брату Франсиско де Тордесильясу и брату Луису де ла Крусу. Этот труд был прочтен также Мельхиором Кано, который говорил о нем много дурного в разных беседах и давал весьма прозрачно понять, что в нем содержатся тезисы, рискованные, опасные, непристойные и отдающие ересью Лютера. Дом Фернандо Вальдес, главный инквизитор, узнав о случившемся, велел купить несколько экземпляров этого труда, передал их лицам, образ мыслей коих был ему известен, и посоветовал им внимательно прочесть эту книгу, указать, что им покажется заслуживающим богословской отметки, и доложить ему; однако они не должны были высказывать свое мнение письменно без вторичного совещания с ним. Избранные им лица были: брат Мельхиор Кано, брат Доминго Сото, брат Доминго Куэвас, магистр Карлос и брат Педро Ибара, провинциал францисканцев, брат одного инквизитора.

III. Этот труд был также отправлен дому Педро де Кастро, епископу Куэнсы, и можно сказать, что его ответ, посланный из Парехи 28 апреля 1558 года, послужил основанием для процесса Каррансы, хотя можно отыскать и другое в собрании фактов, содержащихся в различных документах, найденных у архиепископа. Из письма, посланного Кастро главному инквизитору, видно, что тот спрашивал его мнение о катехизисе. Кастро отвечает, что этот труд показался ему очень опасным; обещает высказать свои доводы и теперь уже заявляет, что в статье об оправдании есть тезисы, зараженные лютеранством; услыхав, продолжает он, как автор говорил в том же смысле на Тридентском соборе, он составил дурное мнение о его учении, хотя до сих пор не думал, что Карранса исповедует в душе эти ложные убеждения, но теперь он переменил мнение, потому что лютеранские тезисы встречаются здесь очень часто. Это доказывает, что автор проникся духом ереси. Дом Педро де Кастро прибавляет, что его мнение основывается еще и на других фактах, о которых он сообщил доктору дону Андреа Пересу, члену верховного совета.

IV. Из другой бумаги, подписанной тем же епископом 1 сентября 1559 года, видно, что его сообщение члену совета сводилось к следующим пунктам: находясь в Лондоне во время Великого поста 1555 года, он присутствовал на проповеди, произнесенной Каррансой перед королем, и заметил, что проповедник, представляя, что он видит на небе распятого Иисуса Христа, говорил об оправдании людей живою верою в страдания и смерть Иисуса Христа в выражениях, близких к лютеранству. Епископ высказал брату Хуану де Вильягарсии, спутнику Каррансы, как он возмущен этой проповедью, на что тот ответил, что дом Бартоломее произносил ее в прошлом году в Вальядолиде, и он сам нашел ее достойной порицания. Епископ Кастро прибавляет, что, высказав свой образ мыслей Каррансе, он приписал чувству смирения хранимое им молчание. В другом случае тот же проповедник, стоя на кафедре перед королем, заявлял, что есть непростительные грехи. Сначала он подумал, что ослышался, но затем сомнения исчезли, потому что этот тезис повторялся часто. В конце письма епископ говорит, что в другой проповеди, произнесенной перед королем, дом Бартоломее говорил таким образом, что можно было подумать, что за два реала (десять су, полфранка) покупаются индульгенции, даруемые буллою о крестовом походе; он подумал, что подобный способ выражения опасен в Англии среди еретиков. «Все сказанное мною, — заключил Кастро, — согласуется с показанием, данным 18 октября 1559 года братом Ангелом де Кастильо после ареста архиепископа. Там сказано, что он слышал, как Кастро рассказывал в Лондоне историю о проповеди; показание заканчивается словами: „Карранса проповедовал, как мог бы это сделать Филипп Меланхтон“.

V. Из этого письма видно, что сомнения в отношении Каррансы возникли у Кастро только через три года после путешествия в Лондон и что он счел себя обязанным сделать донос тогда, когда потерял надежду стать архиепископом Толедо. Если бы дом Бартоломео продолжал быть простым монахом, никто никогда на него не донес бы. Главный инквизитор передал письмо, полученное им от Кастро, для начала преследования; но он не упомянул о том, которое сам ему писал, и это доказывает, что оно не имело официального характера. Член совета дон Андреа Перес не заявил и не удостоверил ни одного из фактов, о которых упоминает епископ. Таким образом, в судопроизводстве не было показания, когда был дан приказ об аресте. Так как этого документа недоставало, то через полтора года сочли нужным дополнить судопроизводство письмом, подписанным епископом. Можно ли после этого подвергать сомнению злоупотребления, взращиваемые таинственными приемами инквизиции? Вот почему, когда материалы дела были получены в Риме, с величайшим изумлением увидали царивший в нем беспорядок, и процесс назвали: „необработанная и беспорядочная груда“ (rudis indigestaque moles).

VI. Брат Хуан де Вильягарсия, будучи уже в тюрьме, 17 сентября 1561 года заявил, что он вспомнил, будто слышал, как епископ Куэнсы говорил о проповеди, сказанной в Лондоне Каррансой, но не помнит, говорил ли Кастро, что он был возмущен этой проповедью или что она представляла собой что-либо способное произвести это действие. Впрочем, в этом можно убедиться, прочитав ее, так как она была переписана, как и все проповеди, произнесенные Каррансой. Он прибавил, что он, как старый товарищ Каррансы, участник всех его предприятий, поверенный его мнений, переписывавший все, что тот составил, может лучше кого-либо другого защитить чистоту его веры. Он старался убедить, что ни в проповедях, ни в катехизисе нет ни одного тезиса, смысл коего не был бы католическим, что судящие об этом иначе нанесут оскорбление добродетелям Каррансы и его горячему усердию к чистоте католической религии, которое он обнаружил на Тридентском соборе, в Англии, Германии и Фландрии.

VII. Итак, очевидно, процесс архиепископа Толедо обязан своим происхождением злобному чувству дома Фернандо Вальдеса, которое довело его до того, что он поступил в начале апреля 1558 года как человек, пожираемый завистью, и сам дал с преступным намерением прочесть труд Каррансы Мельхиору Кано, такому же врагу Каррансы, как и он сам, чтобы тот отыскал тезисы, послужившие материалом для доноса. Когда главный инквизитор был уведомлен Кано о существовании этих тезисов, он вручил ему книгу официально, как квалификаторам, Сото, Куэвасу и другим, чтобы они ее рассмотрели. Но эта операция была произведена позже, и мы увидим, что раньше в процессах против лютеран были случаи, которые, по-видимому, породили дело Каррансы, хотя этот факт совершенно ложен, как я докажу.

VIII. Главный инквизитор, находясь во власти злобных настроений и, с другой стороны, зная, что архиепископ имеет дружеские связи с маркизами Альканисесом и Позой, среди родственников и друзей которых были узники инквизиции, приказал инквизиторам Вальядолида выпытывать от узников все, что возможно, насчет верования Каррансы. Исподтишка распространили слух, которому некоторые поверили, о сходстве мнений Каррансы и Касальи. В этом настолько преуспели, что брат Амбросио де ла Серна, сторонник Кано, в проповеди, произнесенной в церкви Св. Павла в Вальядолиде во время ареста Касальи и его сообщников, осмелился заявить, будто отдан приказ об аресте архиепископа Толедского. Этот ловкий прием не замедлил произвести ожидаемое действие.

IX. 25 апреля 1558 года донья Антония Мелья (о процессе которой я дал подробности в главе XX) заявила, что Кристо-бал де Падилья давал ей читать несколько рукописных тетрадей, содержащих лютеранское учение, и говорил, что они составлены Каррансою. Это показание не повлекло никаких последствий и не было сообщено архиепископу при оглашении свидетельских показаний, потому что вскоре было доказано, что этот труд принадлежал не ему, а брату Доминго де Рохасу.

X. 17 апреля Педро де Сотело дал подобное же показание. Он прибавил: брат Антонио де ла Асенсион, настоятель доминиканского монастыря в Саморе, прочтя эти рукописи, сказал ему, что, вопреки утверждению Падильи, он не может думать, чтобы этот труд принадлежал Каррансе, потому что нельзя допустить, что человек, придерживающийся подобных взглядов, употреблял на соборе такие великие усилия для защиты противоположного учения.

XI. 23 апреля поступило показание доньи Анны Энрикес д'Альманса. В этот день она ничего не говорила против архиепископа. Но на допросе 29 апреля эта женщина заявила, что, спросив у брата Доминика де Рохаса, беседовал ли он об этих пунктах учения с архиепископом, получила ответ, что он этого не делал, потому что Карранса только что написал сочинение против лютеран. Она прибавила, что слышала от Франсиско де Виберо, что архиепископ будет гореть в адском огне, потому что, зная лучше, чем кто-нибудь другой, как правоверно учение Лютера, он осудил на сожжение в Англии нескольких лиц, принявших лютеранство. Франсиско де Виберо заявил, что не помнит этого разговора и считает его сомнительным, так как архиепископ всегда был римским католиком.

XII. Донья Катерина де Риос, настоятельница доминиканского женского монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде, 24 апреля показала, что слышала от брата Доминика де Рохаса, будто дом Бартоломео учил, что он не видит в Священном Писании очевидных доказательств существования чистилища. Она прибавила, однако, на следующий день: вопреки услышанному, она убеждена, что Карранса верит в существование чистилища; будучи провинциалом своего ордена, он увещевал монахов исполнять завещания относительно заупокойных обеден и делал другие благочестивые распоряжения относительно поминовений об упокоении душ усопших; его проповеди и протоколы объездов монастырей ордена полны тех же увещаний; спросив однажды у доньи Анны Энрикес, придерживается ли архиепископ тех же мнений, что и она, получила ответ, что он так далек от них, что написал книгу для их опровержения. Донья Бернардина де Рохас говорила ей, что узнала от брата Доминика де Рохаса, будто архиепископ советовал ему не очень увлекаться его талантам; Савино Астете, каноник Саморы, уверял ее, будто слышал, как брат Доминик свидетельствовал, что Карранса внушает ему величайшее сострадание, потому что не следует его мнениям. Это показание не было сообщено архиепископу при оглашении свидетельских показаний, потому что оно ничего не содержало против него. Из этих подробностей видно, какие средства защиты трибунал должен был предоставить подсудимому. Если бы показания такого рода были известны его защитнику, какую пользу он сумел бы извлечь из них для своего клиента! На запрос о тезисе, относящемся к чистилищу, брат Доминик де Рохас заявил 23 августа, что, беседуя однажды с домом Бартоломео о мучениях чистилища, он получил ответ, из которого можно было видеть его веру в существование чистилища, и он всегда говорил об этом предмете, как настоящий католик.

XIII. Брат Хуан Мануэлес, доминиканец, заявил 18 октября 1560 года, что девять или десять лет тому назад беседовал с домом Бартоломео по поводу одного лютеранина, осужденного на сожжение, и он не уверен, выставлял ли архиепископ следующий тезис: известно, что Священное Писание не удостоверяет нас в существовании чистилища. Это показание не только единственное, но и не подтверждающее факта. Кроме того, оно дано спустя год после ареста архиепископа. Неужели он не донес бы десять лет тому назад, если бы слышал это утверждение?

XIV. 4 мая 1559 года Педро де Касалья заявил, что слышал, как дон Карлос де Сесо отрицал в 1554 году существование чистилища и повторял этот тезис перед домом Бартоломео Каррансой, который казался возмущенным, но не счел нужным ни пристыдить его, ни донести на него. Свидетель сказал также, что брат Доминик де Рохас рассказывал, что, высказав Каррансе, как ему трудно примирить учение об оправдании с учением о чистилище, получил ответ, что невелико несчастие, если нет чистилища; на его возражение о решении Церкви его учитель прекратил спор словами: „Вы еще не способны хорошо понимать этот предмет“. Дон Карлос де Сесо на вопрос о первом пункте ответил 27 июня, что дом Барто-ломео говорил ему, что он должен верить в существование чистилища и полагаться на решение Церкви, и, если бы не настало время отъезда, он ответил бы удовлетворительно на все аргументы; свою беседу с Каррансой он сообщил только Педро де Касалье. Это дает основание думать, что обращенный к нему запрос вызван показанием Касальи, который сказал неправду. 20 и 23 августа брат Доминик заявил, что дом Бартоломео постоянно говорил о чистилище, как всякий настоящий католик. Следовательно, показание Педро Касальи было опровергнуто и уничтожено до приказа об аресте.

XV. 7 мая 1559 года инквизитор Гильельмо передал письмо, адресованное ему архиепископом Толедским по частному делу. В этом письме он упоминал о том, что случилось в 1554 Году с доном Карлосом Сесо; он признавал возможность вменить ему в вину, что он не донес на него, но прибавлял, что не сделал этого потому, что считал его не еретиком, а только впавшим в заблуждение; доказательство этого содержится в ответе, который дал ему Сесо; ответ этот был вызван упреком Каррансы и гласил, что он желает верить только в то, что Действительно согласно с католической религией, на что Карранса заметил ему, что именно так лучше всего поступать.

XVI. Гарсия Барбон де Бехега, альгвасил калаорской инквизиции, показал 12 мая, что, арестовав в этом городе брата Доминика де Рохаса, когда тот пытался покинуть Испанию, много беседовал с ним об увеличении числа лютеран. На вопрос его, не лютеранин ли Карранса, его учитель, Рохас ответил отрицательно и добавил, что хотел ехать к нему во Фландрию не по этой причине, а чтобы добиться у короля милости не быть опозоренным. Это показание также не было сообщено архиепископу при оглашении свидетельских показаний.

XVII. 13 мая брат Доминик де Рохас заявил, что брат Франсиско де Тордесильяс говорил, как он жалел о нем, когда слышал его разговоры об оправдании, к которым он примешивал фразы, имевшие лютеранский смысл, что случалось также с Каррансою. На вопрос об этом брат Франсиско ответил, что, переписывая некоторые труды архиепископа и переводя другие с латинского языка для маркизы Альканисес и разных других лиц, он поместил в рукописи предисловие к читателю, в котором было сказано, что средство не впасть в заблуждение при чтении этих трудов состоит в том, чтобы не приписывать автору больше того, что он намеревался сказать, а также понимать в католическом смысле некоторые тезисы его об оправдании, которые при поверхностном отношении могут быть истолкованы в противоположном смысле; все написаное Каррансой согласуется с духом католической религии, но есть несколько темных мест, которые могут быть истолкованы в дурном смысле, вопреки намерениям автора; он, свидетель, знает, что они чисты, потому что видел добрые дела Каррансы (пост, милостыня, молитва); все виденное и слышанное им в проповедях Каррансы и его Частной жизни совершенно согласуется с истинными принципами католической религии.

XVIII. Донья Франсиска де Суньига показала 2 июня, будто Карранса говорил ей, что она может причащаться без исповеди, раз она не в состоянии смертного греха; 13 июля она слышала, как брат Доминик де Рохас сказал, что Карранса думает подобно ему о некоторых мнениях Лютера, но не обо всех; монахини Вифлеемского монастыря якобы считали, что нет чистилища, потому что Педро Касалья сказал им, что таково мнение Каррансы. Брат Доминик ответил на запрос то, что я уже передал относительно чистилища. 21 марта 1559 года он прибавил, что дом Бартоломее всегда толковал свои тезисы в католическом смысле; он осуждал и отвергал все относящееся к лютеранскому учению, хотя в обоих исповеданиях веры употребляется одинаковый способ выражения; при первом возвращении с собора он часто беседовал со свидетелем об этом предмете, чтобы ближе ознакомить с ним; его рассуждения постоянно клонились к защите католической религии и к опровержению еретиков; если бы он, свидетель, всегда пользовался его толкованиями, то не впал бы в заблуждение. На вопрос о вифлеемских монахинях Педро Касалья ответил, что не помнит, чтобы он так говорил, но что он стал думать таким образом в отношении архиепископа с тех пор, как тот не донес на дона Карлоса де Сесо.

XIX. 13 июля инквизиторы приказали забрать у маркизы Альканисес все книги, труды и рукописи, составленные архиепископом Толедским. После некоторых инцидентов этот приказ был выполнен. 28 июля та же особа показала, что, прочитав Толкование на пророка Исайю, написанное Каррансой, она спросила брата Хуана де Вильягарсию, откуда автор почерпнул столько учености. Брат Хуан ответил ей, что в труде Лютера, что эта книга не может быть доверена никому, потому что у этих авторов хорошее часто смешивается с дурным. На запрос об этом брат Хуан де Вильягарсия ответил, что книга эта составлена не Лютером, а Эколампадием и что архиепископ постоянно держал ее в секрете; он действительно почерпнул в ней некоторые материалы для трактата, в котором толковал пророка Исайю, но он обыкновенно говорил, что не следует иметь ни малейшего доверия к авторам-еретикам, изливающим скрытый яд, которым они полны, когда меньше всего можно ожидать этого; архиепископ никогда не обольщался их учением, потому что всегда защищал католическую религию. Мы уже сказали, что Павел III даровал дому Бартоломее разрешение читать запрещенные книги. Бреве, содержавшее это разрешение, нашлось среди его бумаг.

XX. 31 июля Елизавета Эстрада показала, будто брат Доминик де Рохас говорил, что от дома Бартоломео зависит, чтобы маркиза Альканисес, его сестра, усвоила учение Лютера, так как она во всем доверяет его советам; он еще надеется, что эта перемена произойдет и тогда король и вся Испания примут эту религию. Свидетельница сказала также, будто узнала от самого брата Доминика, что дом Бартоломео читал произведения Лютера. Брат Доминик на вопрос об этом ответил, что ему часто случалось так говорить с монахинями, которые держались его мнения, а также с другими лютеранами, прибавив, что Карранса разделял его мнение по вопросу об оправдании и о чистилище; он, Рохас, составив Изъяснение членов веры согласно его личным убеждениям, подумал, что придаст больший вес своему сочинению, выдавая его перед монахинями и другими читателями за труд Каррансы. Он старался среди этих людей поддерживать мысль, будто принципы Лютера одобряются таким добродетельным и ученым человеком, как архиепископ; он считал это средство удобным для убеждения их в этом веровании и для его упрочения; но он никогда не говорил, что дом Бартоломео читал произведения Лютера, потому что он действительно не знал, делал ли это когда-либо Карранса. Свидетель прибавил, что перемена, происшедшая в его положении, обязывает его говорить правду, поэтому он уверяет, что архиепископ никогда не усваивал этого учения и постоянно придавал католический смысл тезисам, которые по сходству фраз или выражений можно понять в противоположном смысле.

XXI. 23 августа брат Бернардин де Монтенегро и брат Хуан де Месета (оба из францисканского монастыря в Вальядолиде) донесли по собственному побуждению на проповедь, которую слышали два дня назад от архиепископа Толедского в монастыре Св. Павла; некоторые выражения ее, хотя и католические, казались им согласными с теми, которые употребляют еретики. Архиепископ говорил также, что следует милосердно обходиться с обратившимися еретиками и что иногда называют некоторых людей еретиками, иллюминатами или квиетистами только потому, что видят их на коленях перед распятием, бьющими себя в грудь камнем. Проповедник призывал авторитет св. Бернарда для поддержки последнего предположения, которое (по словам доносчиков) нисколько не соответствовало тому, что он высказывал раньше. Впоследствии проповедь была найдена в бумагах архиепископа, рассмотрена квалификаторами, и в ней не нашлось ни одного тезиса, который заслуживал бы критики. Эти два монаха явили доказательство недоброжелательства, в особенности когда они включили в оговариваемые ими тезисы тот, который рекомендует милосердие к новообращенным. Однако инквизиторы осмелились официально запросить принцессу Хуанну, правительницу королевства, чтобы она соблаговолила сказать, что она думает об этой проповеди, при которой, как было известно, Ее Высочество присутствовала. Принцесса имела любезность ответить, что вспоминает только, будто слышала несколько положений, которые ей не очень понравились.

XXII. 25 августа Фернандо де Сотело донес на дома Бартоломео, что он сказал в присутствии Педро Сотело, его брата, и Кристобала Падильи, что попросит нотариуса составить акт отречения от всех своих добрых дел, если в минуту смерти у него будет нотариус. Педро и Кристобал были в тюрьме запрошены, говорили ли они по этому поводу с Фернандо де Сотело; на этот запрос они ответили, что ничего не помнят об этом. Но брат Доминик де Рохас показал 10 апреля 1559 года под пыткою, что вспоминает, как, будучи однажды в деревне Альканисес, слышал, что дом Бартоломео говорил, будто желал бы в минуту смерти иметь при себе нотариуса, который составил бы акт отречения от всех его добрых дел, потому что старается опереться на заслуги Иисуса Христа; будто он считал все свои грехи ничтожными, потому что Иисус Христос их искупил. Доминик прибавил, что дон Луис де Рохас, его племянник, рассказывал ему ту же историю, как случившуюся при его возвращении из Фландрии в свите короля. Все эти выражения не заставляли его смотреть на архиепископа как на лютеранина, потому что католики и лютеране различаются тем, что последние отрицают способность добрых дел человека искупать совершенные им грехи и приписывают это искупление единственно заслугам Иисуса Христа; между тем Карранса не говорил этого, но заявлял, что искупление добрыми делами грешника маловажно в сравнении с искуплением беспредельными заслугами нашего Искупителя и поэтому грешник может считать свои дела ничтожными, если он с истинным рвением просит применения к себе заслуг Спасителя нашего Иисуса Христа, умершего на кресте. Это не позволяет более сомневаться, что брат Доминик был автором оговоренного тезиса; он изъяснял его в пользу оговоренного лица в своем признании под пытками.

XXIII. 8 сентября брат Доминик показал в тюрьме, будто он слышал от архиепископа, что выражение „читать мессу“,[152] которое обыкновенно употребляют, неточно и что правильнее было бы говорить: „служить мессу“; он основывал свое мнение на том, что по-латыни говорится: „совершать священное делом“ (sacram rem facere); вследствие этого дом Бартоломео постоянно выражался так в своих рукописных сочинениях и с кафедры, прибавляя, что верные, присутствующие при таинстве евхаристии, совершают обедню вместе со служащим священником. Этого показания не было достаточно для приказа об аресте архиепископа.

XXIV. 23 сентября доктор Касалья показал, что слышал десять или двенадцать лет тому назад от брата Доминго де Рохаса, что дом Бартоломео следует учению лютеран. Брат Доминик на вопрос об этом пункте ответил отрицательно. Однако под пыткою он сознался, что несколько раз говорил, будто дом Бартоломео верует в учение лютеран, но признал, что говорил неправду: боязнь, что те, кого он хотел убедить, не поверят его уверениям и сочтут его за молодого, безответственного и неавторитетного человека, побудила его сослаться на очень высокий авторитет, но архиепископ в действительности никогда не принимал этого учения, хотя по некоторым богословским вопросам выражался, как лютеране, но придавал своим фразам вполне католический смысл.

XXV. Тот же доктор Касалья (на запрос по поводу того, что донья Франсиска Суньига утверждала, будто он преподал ей учение лютеран об оправдании) ответил, что эта дама и ее брат Хуан де Суньига говорили ему, будто дом Бартоломее был их наставником. Брат и сестра отвергли этот факт. Касалья, будучи подвергнут пытке 4 марта 1559 года, взял назад свое показание.

XXVI. 9 ноября брат Амбросио де Саласар, доминиканец, тридцати шести лет, принужденный ответить, правда ли, будто он сказал, что некоторые лица говорят словами германских еретиков, ответил, что это правда и что он подразумевал брата Доминика де Рохаса, Кристобала Падилью и Хуана Санчеса. Этот ответ показался неудовлетворительным. Его принудили назвать всех, на кого он намекал своими словами. Он сказал, что не помнит никого, кроме тех, кого назвал. Ему посоветовали старательно припомнить и на другой день явиться в трибунал инквизиции. Он явился, но не прибавил ничего к своему первому показанию. Ему сообщили, что инквизиторы осведомлены, будто он намекал на другое лицо, и велели постараться припомнить и прийти, когда его память будет лучше служить ему. Монах явился в инквизицию 14 ноября и сказал: ему стало ясно, что все предложенные вопросы имели в виду архиепископа, в особенности после распространившейся молвы о его процессе; до сих пор он, монах, будто был очень далек от такой мысли, потому что ему казалось невозможным обвинять в ереси самого ревностного защитника католической религии против лютеран, человека, речи которого соответствовали его сочинениям и который обратил множество еретиков и велел сжечь несколько других. Далее монах показал, что если архиепископ пользовался некоторыми фразами, которые зачастую употребляют лютеранские еретики, то он старался их изъяснять в правоверном смысле; в этом случае архиепископ подражал примеру некоторых святых; нередко последние, желая быть лучше понятыми теми, кого они желали обратить в истинную веру, стараются показать внутреннее соотношение между догматом и их мнениями, потому что это средство более привлекало еретиков к выслушанию истин вселенской религии; иначе они не могли бы внушить еретикам ни уважения, ни желания их знать, а это могло их убедить, насколько проповедуемые истины достойны почтения. Свидетель подкрепил свои слова указанием на примеры св. Иринея, св. Кирилла,[153] св. Епифания,[154] св. Августина, св. Иеронима и некоторых других. Можно сказать, что его показание было апологией архиепископа. Дом Франсиско Манрике де Лара, епископ Саламанки, заявил 10 октября 1559 года, что, услыхав в Нахере об аресте архиепископа по делу о его катехизисе, брат Амбросио сказал:

„Это не может быть единственной причиной, возможно, что вызвали сомнение его взгляды относительно чистилища“. В процессе не нашлось ни одного свидетеля, который показал бы то, что рассказывали о брате Амбросио. Но способы, при помощи которых инквизиторы добивались от обвиняемого нужных показаний, доказывают их старания нагромоздить факты для обвинения архиепископа.

XXVII. Когда произошло оглашение свидетельских показаний, этот свидетель не был назван и защитники подсудимого не знали, что он участвовал в предварительном следствии. Таким образом инквизиторы извращают в своих процессах естественное право, пряча все, что может обернуться в пользу защитника. По этому поводу я расскажу о своем разговоре с инквизитором Севальосом (человеком характера доброго и сострадательного). Я сделал ему при аналогичных обстоятельствах замечание против столь опасного обычая. Он старался защитить этот способ, говоря, что инквизиторы исполняют в отношении подсудимых не только долг судей, но и долг отцов, восприемников и попечителей; что характер деятельности налагает на них обязанность иметь перед глазами все документы защиты, хотя бы они и не были включены в оглашение свидетельских показаний. Если это так, возразил я, то бесполезно иметь защитника, так как его лишают знакомства с документами, которые ему могут доставить средства в пользу обвиняемого. Самым неправильным было то, что нередко читали документы процесса, когда шла речь о вынесении окончательного приговора; видели подлинники только тех документов, сокращенное изложение которых, сделанное секретарем, указывало, что их надо прочесть.

XXVIII. 9 декабря брат Хуан де Регла добровольно донес на архиепископа за выражения, которые этот прелат употребил перед Карлом V касательно отпущения грехов. Я уже говорил о последствиях этого дела в главе XVIII. 23 декабря этот модах снова донес на дома Бартоломео, будто он энергично поддерживал аргументы и авторитеты лютеран на второй сессии Тридентского собора, когда зашел вопрос о святом таинстве, причем архиепископ осмелился сказать: „Я положительно присоединяюсь к ним“ (ego haereo certe); это вызвало скандал среди многих отцов собора, между прочим, богословов его ордена; говоря по правде, оговоренный, по словам того же Хуана де Реглы, объяснил затем свои слова, но в отношении некоторых пунктов холодно и вяло. Этот монах был единственным доносчиком, отметившим этот факт. Дон Диего де Мендоса, испанский посол на Тридентском соборе, внимательно следивший за его заседаниями, на вопрос, обращенный к нему 28 сентября 1559 года, не мог припомнить это обстоятельство, которое раньше не было упомянуто ни одним из многочисленных соперников Каррансы, даже самим Хуаном де Реглой. Впрочем, донос сопровождался обстоятельствами, которые сильно подрывали его значение. Этот враг Каррансы был крайне уязвлен тем, что не мог получить епископства, несмотря на звание духовника Карла V. Зависть могла внушить ему сомнения через шестнадцать лет после происшествия. Следует прибавить, что он сам был осужден сарагосской инквизицией, отрекся от восемнадцати тезисов и преследовался иезуитами, ожесточенным противником которых он был вместе с Кано, тогда как дом Бартоломео питал к ним большое уважение. Поэтому Кано и доносчик старались унизить Каррансу и преследовали его как тайно преданного иезуитам. Лиценциат Орнуса, апелляционный судья округа города Сант-Яго, в письме от 15 октября 1559 года (то есть через полтора месяца после ареста архиепископа), которое было приобщено прокурором к процессу, говорит, что этот прелат представил Тридентскому собору несколько доводов в пользу Лютера, на что, по его утверждению, можно было основательно ответить. Свидетель прибавляет, что доктор Градос может подтвердить истинность его сообщения. Доктор Градос не был спрошен. Кто на самом деле поверит, чтобы Карранса или кто-нибудь другой осмелился так говорить на Тридентском соборе?

XXIX. 14 декабря брат Доминик де Рохас представил рукопись, содержащую признание в заблуждениях и просьбу о прощении. Относительно архиепископа он добавил, что, как он уже показывал, этот прелат постоянно придавал католический смысл выражениям, которыми пользовался по примеру лютеран; однако он обязан сказать: если бы у него и у многих других лиц ум не был затуманен ароматом лютеранских фраз, чтение книг ересиарха не произвело бы на них такого действия. Брат Доминик де Рохас говорил все это для облегчения своей вины и в надежде получить примирение с Церковью. Получив 7 октября 1559 года указание готовиться к смерти на другой день, в качестве проповедующего еретика, он попросил аудиенцию, чтобы заявить о том, что считал нужным для покоя своей души. Получив ее, он сказал, что „положение, в котором он находится, обязывает его показать, что он никогда не слышал из уст дома Бартоломео ни одного слова и ничего не узнал от него, что было бы противно тому, чему учит святая римская Церковь в своих соборах, решениях и предписаниях; напротив, каждый раз, как им случалось беседовать о мнениях лютеран, архиепископ говорил, что они полны коварства и заблуждений и кажутся ему порождением ада для обмана тех, кто не примет предосторожности против изливаемого ими яда. По словам Доминика де Рохаса, Карранса доказывал, в чем они ложны, и излагал основания римской Церкви, подкрепляя свое учение рассуждениями и цитатами; точно таким же образом он поступал при публичных чтениях. Все эти моменты побуждают его, Доминика де Рохаса, держаться того заявления, которое он сделал раньше в пользу дома Бартоломее; правда, фразы, которыми Карранса пользовался в сочинениях и проповедях, похожи на те, какие он, брат Доминик, читал в еретических книгах и слышал из уст лиц, составлявших лютеранскую общину Вальядолида, но архиепископ действительно придавал им католический смысл“.

Статья третья ПАПСКОЕ БРЕВЕ, РАЗРЕШАЮЩЕЕ АРЕСТОВАТЬ АРХИЕПИСКОПА. МЕРЫ, ПРИМЕНЕННЫЕ ДЛЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ЕГО ВИНОВНОСТИ

I. Мы только что видели, какие показания содержал процесс, возбужденный против толедского архиепископа, когда у папы попросили бреве для его ареста. Надо думать, что материалов было немного, потому что издание бреве Павла IV последовало 7 января 1559 года, а просьба об этом бреве была послана, видимо, не позднее начала декабря 1558 года. Однако оценка трудов Каррансы, произведенная Мельхиором Кано, Домингом Куэвасом, Доминго Сото, Педро Ибарой и магистром Карлосом, как и мнение, высказанное домом Пед-до де Кастро, епископом Куэнсы, также послужили для мотивирования этой просьбы. Вот список рукописных произведений архиепископа, которые приводятся вместе с печатным катехизисом в этой части судопроизводства:

II. 1) Заметки на толкование Книги Иова, сделанное другим автором.

2) Заметки на толкование стиха Слыши, дщи псалма 44, составленное достопочтенным Хуаном д'Авилой.

3) Изъяснение псалма 83 — Как вожделенны жилища твои, Господи сил.

4) Изъяснение псалма 129 — Из глубины взываю к тебе, Господи.

5) Изъяснение псалма 142 — Господи, услыши молитву мою.

6) Толкование на пророка Исайю.

7) Толкование Послания св. Павла к Римлянам.

8) Толкование Послания к Галатам.

9) Толкование Послания к Ефесянам.

10) Толкование Послания к Филиппинцам.

11) Толкование Послания к Колоссянам.

12) Толкование на соборное Послание св. Иоанна.

13) Трактат о любви Божией к людям.

14) Рассуждение о таинстве священства, с заметками о том же предмете.

15) Рассуждение о святой жертве литургии.

16) Рассуждение о безбрачии священников.

17) Рассуждение о таинстве брака.

18) Рассуждение о пользе и действенности молитвы.

19) Рассуждение о скорби праведных.

20) Рассуждение о христанской вдове.

21) Рассуждение о христианской свободе.

22) Заметки о заповедях Божиих и о смертных грехах.

23) Апология труда, опубликованного автором под заглавием Толкование на Катехизис.

24) Доказательства, извлеченные из Священного Писания для защиты Катехизиса, напечатанного на испанском языке.

25) Сокращение Толкования на Катехизис.

26) Проповеди на весь год.

27) Проповедь о любви Божией.

28) Проповедь на слова: На реках Вавилонских.

29) Проповедь о том, как надо слушать обедню.

30) Проповедь в Великий четверг.

31) Проповедь, произнесенная перед государем 21 августа 1558 года в церкви Св. Павла в Вальядолиде.

32) Проповедь на обрезание Господа нашего Иисуса Христа.

33) Проповедь, озаглавленная: Покайтеся.

34) Проповедь на слова: Если обратитесь и покаетесь, здравы будете.

35) Проповедь о молитве.

36) Проповедь на слова: Пора нам восстать от сна.

37) Проповедь на слова: Приготовьте путь Господу.

38) Проповедь на слова: Бог есть дух.

39) Проповедь на псалом: Из глубины взываю к тебе, Господи.

40) Проповедь на слова: Впрочем сын человеческий идет.

41) Сокращение двух проповедей, посланных из Фландрии лиценциату Эррере.

III. К процессу присоединили, чтобы подвергнуть квалификации как относящиеся к Толкованию на Катехизис рукописные тетради, переданные маркизе Альканисес и другим лицам до напечатания этого труда; они содержали то же самое, за исключением исправлений, сделанных автором позже. Одна из этих тетрадей, озаглавленная Первая, имела 566 листков без оглавления. Третья имела 263 листка. Четвертая имела 420 листков. Шестая имела 261 листок. Седьмая имела 557 листков. Нет никакого упоминания о существовании второй и пятой тетрадей. Маркиза Альканисес передала их дону Диего де Кордове члену верховного совета. Он был назначен епископом Авилы и вскоре умер. Рукописи были тогда взяты обратно св. Франсиско де Борхой, который написал Каррансе, вернувшемуся из Фландрии, что они находятся у него и нужны ему для составления порученной ему проповеди. Так как дом Бартоломее был арестован раньше, чем к нему вернулись эти тетради, св. Франсиско де Борха передал их главному инквизитору, у которого они затерялись. Из процесса видно только, что одна из них была найдена у него несколько времени спустя.

IV. Святой трибунал пытался поставить в вину архиепископу другие произведения, осужденные в процессе.

Таковы: 1) Толкование на члены веры, написанное братом Доминго де Рохасом.

2) Мнение о переводчиках Священного Писания, написанное Хуаном Альфонсо де Вальдесом, секретарем Карла V, принявшим ересь Лютера.

3) Рассуждение о молитве и размышлении, вышедшее, по-видимому, из-под пера какого-либо другого лютеранина.

4) Толкование на Книгу Иова. Карранса составил на этот труд только заметки, опровергавшие текст в нескольких местах.

5) Толкование на стих: Слыши, дщи. Только объяснительные заметки по некоторым пунктам принадлежат дому Бартоломео.

Сюда были отнесены также разные бумаги, которые распространяли брат Доминик де Рохас и Кристобал де Падилья, умышленно выдавая их за произведения дома Бартоломее, тогда как они на самом деле принадлежали брату Доминику и другим лютеранам. Что касается Толкования на соборное Послание св. Иоанна, то архиепископ заявил, что в том состоянии, в каком оно находится, он не признает его за свой труд; он сделал его словесно своим ученикам и впоследствии один из них записал его так, как могла восстановить его память; поэтому, хотя в основе сочинения лежит его преподавание, нельзя приписывать ему ни одной из ошибок, которые могли проскользнуть в изложение или в предметные тезисы.

V. Главный инквизитор сначала познакомился с одним из трудов архиепископа Толедского, с его катехизисом, квалификацию коего он поручил Кано, Куэвасу, Карлосу, Сото и Ибаре. Первый из них (сердце которого было полно ненависти) не нуждался в подстрекательстве к его осуждению; в главе XXIX мы видели, каково было его настроение. Относительно других мы можем судить по письмам от 30 октября, от 8 и 20 ноября 1558 года, в которых брат Доминик де Сото говорит, что затрудняется подвергнуть богословской критике некоторые тезисы, которые считает весьма правоверными. Можно ли ожидать встретить торжество правосудия и беспристрастия в трибуналах, когда судьи применяют такие средства для отыскания виновных? Из всех произведений Каррансы богословская отметка постигла те, которые обозначены под номерами 3, 4, 13, 27, 28, 29 и 30. Этот труд был поручен магистру Карлосу, а затем Кано и Куэвасу, не были более привлечены ни Ибаре, ни Сото.

VI. Так как среди лютеран были известные лица, связанные дружбой с архиепископом, и некоторые из них были даже его учениками, он не мог равнодушно относиться к их процессу. Он захотел осведомиться о состоянии их дел. Брат Хуан де да Пенья, брат Франсиско де Тордесильяс и брат Луис де ла Крус сообщали о них подробности во Фландрию брату Хуану де Вильягарсии, спутнику архиепископа. Таким путем архиепископ узнал, что решался вопрос об осуждении его катехизиса по двум причинам: 1) потому что он содержит несколько еретических тезисов; 2) потому что принцип, заставивший запретить в Испании Библию, переведенную на народный язык, ввиду особых обстоятельств, в которых находилось королевство, не мог позволить, чтобы на этом языке был создан труд об оправдании и по другим вопросам, которые стали спорными пунктами с лютеранами. Архиепископ поручил сначала брату Хуану де Вильягарсии, а затем иезуиту Хилю де Гонсалесу перевести его катехизис на латынь, прибавив толкования неясных тезисов. Этот труд был начат двумя богословами, но они его не закончили.

VII. Однако архиепископ совсем не предполагал, что могут подвергнуть нападкам его личное исповедание веры, когда он получил письмо от брата Луиса де ла Круса из Вальядолида от 21 мая 1558 года, в котором тот писал, что лютеране объявляют, будто он разделяет их мнения. Карранса ответил, что ему более досадно видеть, что они причинили себе несчастье, приняв ересь, чем лжесвидетельство против него. Так как он был внутренне убежден в чистоте своей веры, чему, как он полагал, дал достаточно доказательств усердием в борьбе с еретиками и их вредными учениями, он убедил себя, что оспаривают только смысл его толкования. Поэтому он отправился в Испанию в надежде решить этот вопрос в нескольких беседах с главным инквизитором. Он думал скорее достичь этого через одобрение своей книги несколькими наиболее известными испанскими богословами. Он имел в этом успех. Одобрительный отзыв дали: дом Педро Герреро, архиепископ Гранады; дом Франсиско Бланке, архиепископ Сант-Яго; дом Франсиско Дельгадо, епископ Луго и Хаэна; дом Андреа Куэста, епископ Леона; дом Антонио Горионеро, епископ Альмерии; дом Диего Собаньос, ректор университета в Алькала; брат Педро де Сото, духовник Карла V; брат Доминик Сото, профессор в Саламанке; Дом Фернандо де Горионеро, каноник-учитель и профессор в Толедо, и брат Мансио дель Корпус, профессор университета в Алькала; кроме того, несколько докторов Саламанки, Вальядолида и Алькала.

VIII. Во время пребывания в Вальядолиде, с середины августа до середины сентября 1558 года, архиепископ просил сообщить ему причины недовольства его катехизисом, ему это нужно было для того, чтобы ответить и дать полное удовлетворение, которого можно было от него потребовать. Он считал себя вправе заявить это требование по различным мотивам: 1) как автор; 2) как архиепископ — примас испанской Церкви; 3) как человек, смеющий надеяться на этот почтительный жест со стороны святого трибунала, для которого он много потрудился. Но главный инквизитор Вальдес (его тайный враг, хотя и скрывающий свою неприязнь) не только не пожелал удовлетворить его просьбу, но даже избегал дать точный ответ. Он ссылался на разные обстоятельства. Если бы даже и была правда в том, что говорили, то присяга, обязывающая хранить все дела инквизиции в тайне под угрозой прослыть клятвопреступником, не позволяет удовлетворить требование архиепископа; но Вальдес указывал и на то, что вообще не принято выслушивать авторов по поводу квалификации их трудов. Карранса думал тогда опереться на одобрительные отзывы вышеупомянутых известных богословов, которые почти все были отцами Тридентского собора; но он не мог добиться, чтобы их приняли, и получил отказ со стороны членов верховного совета. Тайна, связывающая всех членов этой корпорации, привела к тому, что он уехал из Вальядолида, к сожалению, не узнав, на чем основан его процесс.

IX. По некоторым одиночным сведениям, которые он смог получить, он, однако, понял, что на него нападали не только за катехизис, но что заслушали показания относительно его личного верования, что отзывы, полученные на его труд, квалифицировали его как содержащий ересь и тезисы, разжигающие ересь, клонящиеся к ереси и могущие ее породить. Вследствие этого Карранса выехал из Вальядолида, неспокойный насчет своей участи, хотя никому ничего не сказывал. Чтобы дать понятие о его душевном состоянии, я скажу, что 16 сентября он послал королю и папе доклад обо всем, что произошло между ним и главным инквизитором, и умолял их о покровительстве. Впоследствии в его бумагах нашли черновики этого рапорта и сопровождавших его писем.

X. 20 сентября Карранса прибыл в Юст в Эстремадуре. Легко представить себе, что щемящие душу размышления, поглощавшие его, сделали его осмотрительным в выражениях в присутствии Карла V, когда он беседовал с ним, чтобы оживить его надежду и утешить его в последние минуты. Невероятно, чтобы он прибег к такому способу выражения, на который донес брат Хуан де Регла, его соперник, и не прибавил ничего ограничивающего абсолютный смысл сказанного, который хотел придать его словам доносчик. 5 октября он снова писал королю по случаю смерти императора. Он не забыл также написать Руи Гомесу де Сильве, принцу Эволи и дому Антонио Толедскому, великому приору ордена св. Иоанна, которые пользовались уважением монарха и с которыми он был связан дружбой, особенно с домом Антонио. Последний всегда старался быть ему полезным, как можно видеть из переписки, которую он поддерживал до ареста Каррансы. Эта переписка была найдена в бумагах архиепископа. Там были также письма кардинала Караффы, Фриаса, епископа Овиедо и многих других лиц, живших в Риме и желавших оказать ему услугу. Папский нунций в Испании дал уже отчет римской курии о происшедшем, и там стали думать, что главный инквизитор действует заодно с королем. Поэтому, несмотря на уважение Павла IV к Каррансе, он не вмешивался в это дело, пока не убедился окончательно в том, что об этом следует подумать.

XI. Филипп II, пребывавший тогда в Брюсселе, был мало способен остановить течение процесса, предпринятого инквизиторами по делу веры. Он удовлетворился обещанием Каррансе своего покровительства, насколько оно согласно с католической религией. Удовлетворение просьбы Каррансы быть выслушанным до осуждения катехизиса являлось одной из милостей, которую можно было ему даровать. Но большим препятствием, по-видимому, стали показания свидетелей насчет его личного верования. Дом Фернандо Вальдес говорил об этом с принцессой Хуанной, правительницей Испании; он представил ей результаты свидетельских показаний в желательном ему освещении; читанные без обсуждения, притом человеком, настроенным недоброжелательно, эти показания представляли архиепископа действительным еретиком. Принцесса сообщила все королю, своему брату. Монарх, от природы подозрительный, осведомленный о том, что главный инквизитор питает вражду к Каррансе (как он сам об этом говорил дому Антонио Толедскому), принял решение, столь обычное для трусов, — ничего не делать и выжидать, пока время все выяснит. Неправда, что Филипп раскаивался в назначении дома Бартоломее на должность толедского архиепископа. Доказательство этого имеется в судопроизводстве. Он был благосклонно расположен к архиепископу, пока Вальдес и члены совета инквизиции не уверили его, что Карранса являлся под покровом лицемерия тайным еретиком. Абсолютная вялость характера этого государя и страшная и упорная деятельность Вальдеса были причиною несчастий толедского архиепископа.

XII. Последний решил, что следует покориться, чтобы избежать бесчестия. Не дожидаясь ответов из Брюсселя и Рима, он 21 сентября 1558 года послал дону Санчо Лопесу де Оталоре, члену совета инквизиции, просьбу, в которой он соглашался, чтобы его Толкование на Катехизис поместили в Индекс, только не называя автора; кроме того, он желал, чтобы это запрещение не простиралось за пределы Испании; при этом он ссылался как на довод на то, что этот труд написан по-испански. Он надеялся этим путем сохранить репутацию католического автора, единственную славу, которой он дорожил. 21 и 25 ноября он послал новые письма главному инквизитору, дону Хуану де Беге, председателю совета Кастилии, и дону Гарсии Толедскому, гувернеру принца дона Карлоса; 9 декабря он представил через брата Антонио де Санто-Доминго и брата Хуана де ла Пенью, ректора и руководителя классов в коллегии Св. Григория в Вальядолиде, ходатайства в совет инквизиции. Он настоятельно просил, чтобы для скорейшего прекращения всех затруднений был опубликован катехизис на испанском языке и чтобы автору дали его на предмет исправления, увеличения и перевода на латинский язык. Все эти действия оказались бесплодными. Вовсе не расположенный оказать услугу Каррансе, главный инквизитор выхлопотал папское бреве, исполнение коего увенчало опалу архиепископа. Тогда только он увидел, но слишком поздно, что лучше было бы последовать совету, который ему давали во Фландрии, а именно — поехать в Рим, а не в Испанию. Дом Франсиско Бланке, епископ Оренсе, дал ему понять, что в его деле речь идет о ереси. Карранса на это ответил: „Разве только это преступление вошло через рукав моей рясы так, что я не заметил этого. Милостию Божией я не виновен ни в чем подобном. Поэтому я предоставляю делу идти обычным ходом“.

XIII. 7 января 1559 года Павел IV объявил на пленарном заседании консистории: „Осведомленный о том, что ересь Лютера и его сторонников распространяется в Испании, он имеет основание подозревать, что некоторые прелаты следуют этому учению. Поэтому он уполномочивает главного инквизитора в течение двух лет, считая с этого дня, производить следствия против всех епископов, архиепископов, патриархов и примасов королевств; если после начала процесса, возникнут подозрения в попытке бегства с их стороны, велеть их арестовывать и брать под стражу, инквизитор же обязан тотчас дать об этом отчет верховному первосвященнику и отправить в кратчайший срок в Рим виновных с запечатанными материалами процессов“. Архиепископ был уведомлен об издании папского бреве письмом кардинала Театинского от 18 января. Главный инквизитор доложил о нем королю и просил полномочия для приведения его в исполнение. Письмо дома Антонио Толедского к архиепископу из Брюсселя от 27 февраля известило Каррансу, что Его Величество приказал главному инквизитору приостановить преследование до его прибытия в Испанию. Дом Антонио прибавлял, что монарх в настоящее время убедился в недоброжелательстве по отношению к архиепископу. Это настроение Филиппа не помешало Вальдесу возобновить его просьбу в марте и представить неудобной дальнейшую отсрочку, которая повлечет отправку виновного в Рим и посылку туда документов его процесса. Он рисовал в самых мрачных красках скандал, который получался оттого, что на свободе в качестве еретика видят архиепископа, уже утратившего свою былую репутацию. Он устроил так, что в апреле король разрешил привести бреве в исполнение, как мы увидим это дальше.

XIV. В это время вальядолидские инквизиторы продолжали получать всевозможные показания против архиепископа, чтобы оправдать этим направленное против него преследование. 20 февраля 1559 года брат Гаспар Тамдайо, францисканец из Саламанки, донес по собственному побуждению святому трибуналу на катехизис прелата. Он сказал, что ему кажется дурным, что автор в своем предисловии горячо убеждает верных читать Священное Писание, а не возносить молитвы Отче наш и Богородице дево. 11 апреля дон Хуан д'Акунья, граф де Дуэндиа, показал, что архиепископ советовал ему отказаться от молитв и просить заступничества святых тем способом, который он преподал в своей книге. Он сказал также, что он, его жена донья Франсиска де Кордова и вся его семья следовали этому совету, пока дом Педро Понсе де Леон, епископ города Сьюдад-Родриго, не побудил их прекратить это. Он прибавил, что знает, будто архиепископ давал подобные советы многим лицам, служащим в королевском дворце, главным образом дону Франсиско Манрике, камергеру короля. За этим показанием следовали показания графини, его жены, его капеллана Педро де Вальдеса и семи его главных слуг.

XV. 11 апреля брат Доминик де Рохас непосредственно после пытки показал, что маркиз Поза, его отец, спросил у дома Бартоломео, не лучше ли будет заказать тысячу обеден о спасении души при жизни, чем по смерти, на что архиепископ ответил: „Если маркиз пожелает мне поверить, он закажет эту тысячу обеден до своей смерти“. Он прибавил еще, что архиепископ, отправляясь в Тридент для присутствия на втором созыве собора и находясь среди лютеран, сопровождавших короля Чехии, вступил в спор с одним из них в присутствии дома Гаспара де Суньиги, епископа Сеговии. Хотя казалось, что он одержал верх в споре, он затем сказал наедине брату Доминику: „Никогда я не чувствовал себя так стесненно, как сегодня. Хотя я хорошо владею богословием, я не так начитан в Священном Писании, как этот лютеранин, а он простой мирянин“. Свидетель сказал еще 13 апреля, что архиепископ читал и одобрил Толкование членов веры, труд свидетеля, и что он поместил часть его в свой катехизис. Мы уже видели, что брат Доминик взял это показание обратно накануне своей казни.

XVI. 5 мая донья Катерина де Кастилья, содержавшаяся в тюрьме святого трибунала, показала, что она полагает, будто архиепископ следует учению лютеран. Эта дама, почувствовав потом угрызения совести за свои слова, 29 мая попросила аудиенцию и сказала, что она берет назад показание; она знает, что Карранса говорил ее мужу Карлосу де Сесо, что, отрицая существование чистилища, он впадает в самое пагубное заблуждение. 12 июня она продолжала настаивать на отказе от показания.

Статья четвертая ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ И ПРОЦЕДУРА, ПРЕДШЕСТВОВАВШАЯ АРЕСТУ АРХИЕПИСКОПА

I. Я предоставляю читателям судить, давали ли при таком состоянии процесса свидетельские показания повод к объявлению архиепископа виновным в преступлении ереси. Вальдес составил 8 апреля протокол о принятии полномочий, дарованных ему папою; лиценциат Камино, прокурор совета инквизиции, представил 6 мая главному инквизитору обвинительный акт, в котором требовал приведения в исполнение папского бреве и заявлял, что назовет в свое время и в надлежащем месте лицо, на которое оно должно обрушиться. Вальдес составил постановление, в котором известил, что готов применить правосудие, когда это потребуется. В тот же день прокурор представил другой обвинительный акт, в котором говорилось, что дом Бартоломее Карранса, архиепископ Толедский, проповедовал, разъяснял, писал и поучал в своих речах, проповедях, катехизисе и других книгах и сочинениях многие ереси Лютера; это видно из свидетельских показаний, из книг и бумаг, которые он представляет в подкрепление своего доклада, оставляя за собою право обвинить его потом более формальным образом. Вследствие этого он требовал ареста архиепископа, заключения его в секретную тюрьму, секвестра его имущества и доходов в распоряжение главного инквизитора. Последний, посоветовавшись об этом с верховным советом, приказал, чтобы прокурор представил документы, о которых говорит в своем обвинительном акте. Прокурор предъявил:

1) Толкование на катехизис с квалификациями, сделанными Кано, Куэвасом, Сото и Ибарой; 2) две переплетенные рукописи, в которых находились Толкование членов веры (труд брата Доминика де Рохаса) и произведения Каррансы, приведенные мною под номерами 3, 4, 13, 27, 28, 29 и 30, с квалификациями, произведенными богословами; 3) сокращения двух проповедей Каррансы, посланные из Фландрии лиценциату Эррере, судье процессов по делам о контрабанде, арестованному тогда в качестве лютеранина; 4) свидетельские показания относительно архиепископа с сокращением, содержащим их результат, и с мнением прокурора; 5) письмо епископа Куэнсы дома Педро де Кастро, о котором я говорил; 6) письмо архиепископа к доктору Касалье из Брюсселя от 18 февраля 1558 года в ответ на поздравление с произведением в архиепископы; в нем он предлагал Касалье просить для него у Бога просвещения, необходимого ему для хорошего управления епархией, и прибавлял, что следует больше, чем прежде, просить об этом для тех, кто составляет Церковь Божию; 7) два письма Хуана Санчеса, арестованного в это время в качестве лютеранина, к донье Катерине Ортеге, оба из Кастро-Урдиалеса от 7 и 8 мая 1558 года, в которых он говорит, что едет во Фландрию, где надеется встретить хороший прием у архиепископа.

II. Все эти формальности были исполнены в один день, и нет сомнения, что этот заговор был устроен с общего согласия прокурором, главным инквизитором и несколькими членами совета. Если бы это было не так и дело шло бы обычным ходом правосудия, то понадобилось бы по крайней мере три дня для представления двух обвинительных актов, постановления первого дня, совещания с советом на другой день и урегулирования с прокурором исполнения приказов на третий день. Вследствие этого 13 мая главный инквизитор постановил вместе с советом, что он пошлет архиепископу Толедскому повестку о вызове в суд, чтобы тот явился лично для ответа на обвинения прокурора по вопросам вероучения.

III. Когда король разрешил преследовать архиепископа, он потребовал, чтобы с ним обращались со всем уважением, приличествующим его сану. Монарх послал даже 30 марта и 4 апреля Каррансе письма, в которых обещал ему свою поддержку. За ними последовали два других: одно — от принца Эволи от 6 апреля, другое — от брата Франсиско Пачеко от 20 апреля. Приказ, о котором я говорил, заставил приостановить исполнение мандата до тех пор, пока будет получено новое распоряжение Его Величества. Монарх, получив от кардинала Пачеко письмо с сообщением о просьбе архиепископа, чтобы дело о его катехизисе разбиралось в Риме, адресовал ему 21 апреля из Брюсселя ответ, составленный в следующих выражениях: „Вы были правы, доложив мне о выступлениях архиепископа перед папой по поводу его книги. Я распорядился в Испании, как следует поступать в этом отношении. Я рекомендовал относиться к нему со всем уважением и почтительностью, которые ему приличествуют“. Это королевское письмо привело к тому, что 19 мая главный инквизитор написал письмо государю, в котором извещал о принятых мерах, прибавляя, что, как он полагает, повестка о вызове в суд будет более мягкой, более сдержанной, менее унизительной и более тайной мерой, чем арест вооруженной рукой через альгвасилов. Однако король еще оказывал уважение архиепископу, так как он не одобрил этого решения. В это время дом Антонио Толедский продолжал писать Каррансе. Он сообщил ему 17 мая и 17 июня, что не похоже, чтобы дело приняло благоприятный оборот, которого он ожидал, но, несмотря на все дурные доклады, которые делали королю, он полагает, что у государя есть» привязанность к нему.

IV. Наконец 26 июня король послал главному инквизитору ответ, которым он давал согласие на все, что постановлено, выражая надежду, что исполнение этой меры будет сопровождаться всем уважением, соответствующим заслуге и сану архиепископа, которым Карранса облечен. Прелат был извещен об этом письмом дома Антонио Толедского от 27 июня. После того как 10 июля было получено королевское согласие, прокурор 15 июля представил второй обвинительный акт, в котором настаивал на приведении в исполнение первого акта об аресте Каррансы и конфискации его имущества. Он говорил, что следствие по делу доставило улики, которые были сочтены достаточными 13 мая, что он присоединяет к ним показание, данное 14 июля доньей Луисой де Мендоса, женою дона Хуана Васкеса де Молины, королевского секретаря. Эта дама показала, будто маркиза Альканисес говорила ей со ссылками на наставления архиепископа, что лишать себя удовольствий — дело, не заслуживающее награды в очах Божиих, и что носить цилиций[155] не нужно. На вопрос об этом маркиза заявила, что ничего подобного не говорила; она сказала лишь, что все эти вещи мало похвальны; она связана дружбой с архиепископом более двадцати лет и исповедовалась у него, но за все это время она никогда не слыхала от него речей против веры.

V. 1 августа главный инкизитор в согласии с верховным советом и несколькими юрисконсультами составил постановление, согласное с обвинительным актом прокурора. В это время Филипп II написал принцессе Хуанне, своей сестре, правительнице государства, о том, что во избежание скандала и неудобств, сопряженных с мерой, которую готовится привести в исполнение святой трибунал, следовало бы пригласить архиепископа ко двору под каким-либо благовидным предлогом. Дом Антонио Толедский, узнав об этом, постарался сообщить Каррансе в письме от 19 июля; это было последнее письмо, которое написал ему этот верный друг. В бумагах архиепископа нашли еще несколько писем, писанных другими лицами, которых впоследствии недостаток мужества перетянул в ряды его врагов, — между прочим письмо от дома Франсиско Бланке, епископа Оренсе, от 30 июля и другое, от дома Педро Герреро, архиепископа Гранады, от 1 августа. Нашли также черновик представления на латинском языке, сделанного папе от имени толедского капитула, в котором капитул умолял Его Святейшество перенести процесс в Рим и не разрешать его разбора святому трибуналу Испании, потому что его члены позволяют себе руководствоваться человеческими побуждениями вместо действительной заботы о благе религии. Недостоверно, что петиция была послана римской курии; но правда, что капитул вел себя по отношению к прелату с большим благородством и великодушием, как я впоследствии покажу.

VI. Принцесса-правительница написала архиепископу 3 августа письмо, в котором говорила, что он, несомненно, должен знать о скором прибытии короля, и ей нужно обсудить с ним заранее некоторые дела и поэтому она приглашает его как можно скорее в Вальядолид. Она прибавляла: «Так как малейшее замедление в вашем приезде может иметь неприятные последствия, я буду очень рада, если вы приедете запросто, без свиты; помещение для вас будет устроено приличное. Я чрезвычайно рада, что вы сами просили об этом в данных обстоятельствах, потому что это согласуется с моим желанием и с тем, что может быть полезно в настоящее время. Поэтому мне нужно знать, когда вы намереваетесь быть здесь. Чтобы вам не терять времени и известить меня о вашем приезде, я посылаю дона Родриго де Кастро, подателя этого письма».

VII. Этот дон Родриго был братом епископа Куэнсы, первого доносчика на архиепископа. Со временем он стал архиепископом Севильи и кардиналом. Он отправился из Вальядолида 4 августа; 6-го он передал письмо архиепископу. 7 августа архиепископ ответил принцессе, что он готов исполнить ее приказания. Действительно, он велел отправить тотчас в Вальядолид экипажи, часть своего хозяйства и деньги для меблировки. Затем он отдал другие необходимые распоряжения, связанные с путешествием, которое он совершал, однако, медленнно, посещая местечки и деревни своей епархии, по которой проезжал. 9 августа принцесса-правительница получила письмо архиепископа от 7-го числа.

VIII. В этот промежуток дон Родриго де Кастро написал несколько писем дому Фернандо Вальдесу, а именно: одно из Аревало от 4 августа и четыре из Алькала-де-Энареса от 7, 9, 10 и 14 августа. Главный инквизитор счел отсрочку в неделю слишком длинной и таящей какое-то дурное намерение; он прикинулся, что опасается, как бы Карранса не решил скрыться, чтобы отправиться к королю и при успехе в этом предприятии отплыть в Рим.

IX. Отсюда видно, до каких крайностей доходили люди под влиянием своих страстей, так как дом Бартоломео находился под наблюдением дона Родриго де Кастро, который помещался в том же доме и не терял его из виду. Этот предлог, как бы он ни был ничтожен, был достаточен для того, чтобы Вальдес составил 17 августа постановление, которым назначал инквизиторами округов Толедо и Вальядолида дона Родриго де Кастро и дома Диема Рамиреса де Седеньо (бывшего потом епископом Памплоны). Он поручил им и начальнику альгвасилов вальядолидской инквизиции арестовать архиепископа и секвестровать его имущество с составлением описи.

X. Этот приказ был исполнен в Торрелагуне 22 августа ранним утром, когда архиепископ был еще в постели. Когда ему объявили, что он арестован, он спросил, в силу какого приказа его арестуют. Ему предъявили приказ главного инквизитора и папское бреве. Он ответил, что бреве носит общий характер и что нужно специальное поручение с расследованием дела, которое вне компетенции главного инквизитора; кроме того, не соблюдены в отношении его условия, предписанные папским бреве, которое намечает арест только в случае опасения побега — опасения химерического, которое могло быть порождено только злобными чувствами; по всем этим соображениям он протестует против приказа главного инквизитора и насильственного порядка его мероприятий и требует у папы удовлетворения за нанесенное им оскорбление. Не будучи в состоянии немедленно исполнить сказанное, архиепископ попросил Хуана де Ледесму, нотариуса святого трибунала, присутствовавшего при его аресте, составить акт о его ответах инквизиторам и о его покорности, которую он мотивировал намерением избегнуть дурного обращения.

XI. Архиепископ просил, чтобы при составлении описи особенно поберегли его бумаги, из которых некоторые были очень важны, потому что касались процессов архиепископской кафедры, именно: одного — с королевскими прокурорами о правах короны; второго — с маркизом Камарасой, грандом Испании, о недействительности отчуждения сеньории Касорла и селений ее округа, называемого аделантамиенто,[156] и других с различными лицами и коммунами относительно прерогатив — и пользования угодьями и некоторыми правами. Ему обещали исполнить его просьбу.

XII. 23 августа, накануне своих именин, он выехал из Торрелагуны и прибыл в Вальядолид 28 августа. Его заключили в дом майората дона Педро Гонсалеса де Леона. Его портфель и шкатулка, содержавшие бумаги, были переданы главному инквизитору, который 29 августа поторопился вскрыть их и велел составить опись предметов. 6 сентября главный инквизитор послал королю письмо с докладом об аресте, дав фактам особое освещение и мотивировав арест мнимым опасением бегства Каррансы. Он прибавил, будто ему казалось, что архиепископу известно было об этих мероприятиях. Эта вероломная инсинуация могла обойтись недешево дому Антонио Толедскому, чья переписка попала в руки главного инквизитора. Последний весьма спешил ознакомиться с бумагами, посланными вскоре из Рима и из Фландрии.

Глава XXXIII ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОГО ЖЕ ПРОЦЕССА ДО ПУТЕШЕСТВИЯ АРХИЕПИСКОПА В РИМ

Статья первая НОВЫЕ СВИДЕТЕЛИ

I. После ареста толедского архиепископа произошло два инцидента в его процессе. До начала рассказа мне кажется целесообразным представить картину новых свидетельских показаний, добытых врагами Каррансы с намерением оправдать свое поведение. Их побуждали к этому не только мотивы, породившие преследование, но также чисто личные интересы. Вальдес и его помощники основательно боялись восстановить против себя общественное мнение, если бы при вынесении окончательного приговора не была доказана всей Европе действительная виновность архиепископа.

II. Для достижения своей цели инквизиторы допросили девяносто шесть свидетелей. Но, к несчастию для них, большинство показаний не прибавило ничего к добытым уликам. Большинство удостоверили чистоту католического исповедания Каррансы. Некоторые свидетели, враждебно настроенные к нему, дали показания в отношении других лиц, которые не подтвердили их или даже опровергли. Следует отметить, что большинство свидетелей, говоривших в пользу архиепископа, сделало свои показания, находясь в застенках инквизиции, под пыткой или после пытки, когда они могли опасаться возобновления ее и возможности стать жертвами самого жестокого обращения со стороны судей, планы которых они расстраивали. В то время как эти несчастные обнаружили такое мужество, епископы, архиепископы и другие богословы, стремившиеся к епископскому сану, вели себя трусливо и без колебаний брали обратно свое первое истинное мнение и объявляли сильно заподозренным в лютеранстве того человека, которого сами называли почти что апостолом в отношении одного и того же произведения, и это только вследствие процесса против него. Если бы мое звание историка не обязывало меня напомнить факты, столь нелестные для репутации прелатов, поведение которых, в других обстоятельствах, достойно уважения, я полагал бы, что у меня есть достаточно мотивов, чтобы обойти молчанием их поведение в этом деле.

III. 30 августа 1559 года Мартин Гутьерес, иезуит, показал по собственному побуждению и без запроса, будто слышал от брата Луиса де ла Круса, что в юности он однажды помогал дому Бартоломео служить обедню. Последний, держа святую гостию пальцами, спросил его: «Хочешь съесть этот хлеб?» Брат Луис отвечал, что он не исповедался, на что Карранса сказал ему: «Ты слишком мнителен» и дал ему причастие.

IV. Брат Луис на вопрос об этом факте показал 26 июня 1560 года, что правда только то, что дом Бартоломео однажды, беседуя с ним о духовных дарах евхаристии, сказал: «Когда я буду потреблять гостию, я хотел бы пригласить вас к святой трапезе». На это свидетель ответил: «Дай Бог, чтобы я был готов к этому, как вы». Тот же свидетель повторил это показание 2 июля.

V. Антонио Лопес, врач из Торо, на допросе 4 сентября показал, что семь или восемь лет тому назад слышал, как архиепископ в проповеди, сказанной в церкви Св. Севастиана в этом городе, высказал приблизительно следующее: «Есть столь испорченные люди, что сохраняют за собой в течение нескольких лет звание публичных грешников. Христиане ли такие люди? Неизвестно даже, веруют ли они. Предположим, что они веруют» и проч. Этот свидетель был единственным, давшим такое показание. Поднимался, однако, вопрос о публично сказанной проповеди.

VI. 19 сентября лиценциат Агостино Сурухано показал, будто слышал от Фавиана Сальвадора рассказ о том, как архиепископ Толедский в проповеди в Лондоне говорил, что люди не совершают никакого греха, не посещая мессы, не исповедуясь и не причащаясь. Свидетель добавил, что Фавиан Сальвадор говорил, как Франсиско Монтеро (который вместе с ним присутствовал при проповеди) был возмущен, слыша от проповедника подобные выражения.

VII. Этот Фавиан Сальвадор не был допрошен. Франсиско Монтеро, пехотный капитан, отвечал, что он не помнит об этом. Его энергично побуждали припомнить факт, но безуспешно: он упорно стоял на своем. Определение смертный или тяжелый при слове грех, не расслышанное свидетелем, было достаточно для того, чтобы это место проповеди считать правоверным; если бы оно не было произнесено, тезис, несомненно, был бы оговорен многими другими лицами из слушателей.

VIII. Блаженный Хуан де Рибера, тридцати лет от роду, вызванный 27 сентября для дачи показания в севильский святой трибунал, в присутствии епископа Тарасовы, заместителя главного инквизитора, сказал, что он читал в Саламанке сочинение под заглавием Мнение касательно переводчиков Писания, относительно которого ему был сделан запрос; он заметил три тезиса, которые не показались ему католическими. Первый: не следует опираться на мнения святых отцов для понимания Священного Писания. Второй: мы можем быть уверены в нашем оправдании. Третий: оправдание достигается горячей верой в страдания и смерть нашего Спасителя. Свидетель прибавил к своему показанию, что он слышал в то время, будто это сочинение принадлежит дому Бартоломео Каррансе, но потом узнал, что оно составлено другим автором.

IX. Брат Луис де ла Крус (который хорошо знал все дела архиепископа), несколько раз допрашиваемый об этом предмете, до последней минуты заявлял, что Мнение представляет часть письма, которое Вальдес (задолго до того времени, когда он был признан еретиком) писал архиепископу, бывшему тогда профессором богословия в коллегии Св. Григория в Вальядолиде. Он прибавил, что потом узнал, будто этот труд сначала был напечатан в Христианских наставлениях Таулера; что он (а не дом Бартоломео) списал из письма Вальдеса и включил в труд Каррансы, озаглавленный Толкование на Послание св. Павла к Филиппийцам, копии которого передал в разные руки; что он прибавил по собственному побуждению и чистосердечно прилагательное благочестивое к существительному мнение; это должно быть приписано его молодости и недостатку познаний, которые он приобрел лишь в более зрелом возрасте, продолжив изучение. Это сочинение находится, быть может, в Толковании (хотя оно не составляет его части), потому что дом Бартоломео обычно имел его перед глазами, когда объяснял некоторые пункты из этого произведения. Он никогда не давал этого Мнения ученикам в виде урока; никогда не читал его содержания с кафедры таким образом, как читают письма или книгу, но делал дополнения, изменения и исправления, внушаемые ему познаниями; он не старался удаляться от толкований, данных святыми отцами насчет истинного смысла Священного Писания, и изъяснял его, следуя тому, что находил у св. Августина, св. Иеронима и других; наконец, он в своей коллегии заставлял по этому предмету вести публичные диспуты, один из которых содержал следующий тезис: в Священном Писании существуют некоторые темные и трудные для понимания места, поэтому надо прибегать к толкованию их, данному учителями и Отцами Церкви.

X. 28 сентября допрашивали дона Диего Уртадо де Мендосу, бывшего послом на Тридентском соборе и при римской курии, члена государственного совета и королевского камергера, исполнявшего эту обязанность во время путешествия короля в Англию и Фландрию. От него потребовали показать, что он заметил относительно веры толедского архиепископа. Этот допрос произошел после того, как главный инквизитор удостоверился, каким образом и в каком духе будет отвечать Мендоса. Он писал Мендосе 2 сентября, и дон Диего в своем ответе останавливался на важности, которую он придавал (во время его пребывания в Венеции при подготовке Тридентского собора) тесному единению, связывавшему Каррансу с Маттео Приоли, епископом Брешиа,[157] донато Рулло Кадавересом, неаполитанцем, Антонио Фламинио и М. Карнесекой, кардиналами Поло и Мороной, Атаназио Колонной и другими, с которыми он имел тайные совещания. Дон Диего в своем письме говорил, что этих людей не в чем упрекать и с внешней стороны они не давали повода ни к какому подозрению, но они шли путем, проложенным только для очень небольшого числа лиц. Главный инквизитор знал, что все эти люди были отмечены как еретики, некоторые из них подверглись преследованию и были осуждены. Он имел на этот счет частные разговоры с доном Диего де Мендоса и вынудил его потом дать об этом показание под присягой. Тот повторил переданные мною выше слова и прибавил, что это обстоятельство заставляло его сомневаться в чистоте веры архиепископа Толедского; что не одобрял его катехизиса, так как он не отвечает на некоторые аргументы еретиков; правда, опровергает другие, но слабыми доводами; между тем он представлял доводы противников во всей их силе и трудности, как он уже говорил королю во Фландрии. Этот свидетель подтвердил свое показание 20 октября. Он также сказал, что до запрещения катехизиса советовал герцогу д'Аркосу и дону Фернандо Карильо де Мендосе не читать его, потому что катехизис не является правоверным, что принц Эволи имел одно дело, которое должно было разбираться архиепископом Толедским, и он, свидетель, писал Лосилье, секретарю принца, чтобы поспешили выполнить это как можно скорее; он это сделал потому, что предвидел арест прелата.

XI. Доктор Хулиано де Перниа, другой свидетель, был согласен со всем сказанным. Он показал 15 октября, что слышал от дона Фернандо Карильо де Мендосы старшего сына маркиза де Приэго, будто бы дон Диего де Мендоса во Фландрии предсказал арест архиепископа как заподозренного в лютеровой ереси.

XII. Брат Бернарде Альварадо де Фреснеда, францисканец, пятидесяти лет от роду, духовник короля (потом член государственного совета, главноуполномоченный крестового похода, епископ Кордовы и архиепископ Сарагосы), в тот же день сообщил о дружеских отношениях Каррансы с кардиналом Поло, кардиналом Морона, архиепископом Кентерберийским, епископом Приоли, которые потом все были объявлены еретиками, а также с доктором Мурильо из провинции Арагон, который согласно показанию брата Хулиана де Туделы говорил: если правда, что он стал еретиком, то виновником этого является Карранса.

XIII. Брат Хулиано не был допрошен. Но брат Хуан де Вильягарсия в ответ на обращенный к нему в тюрьме запрос о характере отношений, существовавших между Каррансой и еретиками, упомянутыми Мендосой, и о содержании некоторых писем этих лиц, найденных в бумагах Каррансы, дал простые и ясные объяснения. Он сказал, что они не только не допускали малейшего подозрения в ереси, но, наоборот, Доказывали, что архиепископ прилагал величайшие усилия и обнаруживал огромное усердие к убеждению еретиков и к погашению ереси или, по крайней мере, к прекращению ее распространения в Англии, в Оксфордском университете и других школах этого королевства, соглашаясь с еретиками лишь в отношении того, что не затрагивало определенного догмата; делалось это с тем, чтобы различие в мнениях казалось менее значительным и таким образом легче было бы вернуть еретиков к единству католической веры.

XIV. Мы не должны забывать, что дон Диего де Мендоса был единственным сообщившим этот факт и свидетелем, которого склонили дать показания, потому что не было ни одного конкретного случая, который мог бы мотивировать его показания.

XV. 15 ноября доктор Акоста показал, что однажды в октябре он обедал у принца Эволи, у которого в ту пору были принцесса, граф де Лерма, епископ Куэнсы, его брат дон Родриго де Кастро и другие лица. Иезуит Тавларес во всеуслышание заявил: «Вскоре увидят, еретик ли архиепископ Толедский; но легко заметить, что у него много соперников».

XVI. Эти слова, сказанные в присутствии дома Педро и дона Родриго де Кастро, глубоко обидели их, как и инквизиторов, допрашивавших доктора Акосту.

XVII. 29 ноября Диего де Дуранго, слуга графа де Миранды, показал, что он слышал в проповеди, произнесенной, как он думает, домом Бартоломео Каррансой, следующий тезис: «Какую пользу можно извлечь из сотни Богородиц и даже из трехсот? Не так следует беседовать с Богом». Среди допрошенных не было других свидетелей в подкрепление этого показания.

XVIII. Доктор Савино Бернарде Астете, каноник Саморы, был допрошен 6 декабря относительно веры и поступков Каррансы. Знали, что он переписал несколько неизданных произведений и проповедей этого прелата. Он показал в этот день и 12 декабря, передавая список известных ему произведений, что он считает архиепископа настоящим католиком; что в продолжение многолетней дружбы он не слыхал от него ни одного тезиса, который нельзя было бы или не следовало бы объяснить в католическом смысле. Это было не то, чего добивались инквизиторы.

XIX. 10 июня 1560 года дон Хуан де Вильяреаль, командор военного ордена Сант-Яго, показал, будто он слышал, как архиепископ Толедский в проповеди, сказанной в Лондоне в присутствии короля, выставил тезис, что повеления об исповеди и причастии не были известны в таком виде, как их обыкновенно понимают в наши дни, до времени собора, который он назвал. Свидетель добавил, что он был этим возмущен и сказал графу де Чинчон и дону Хуану Маусино, жителю Бургоса, что король должен был бы приказать проповеднику сойти с кафедры; свидетель говорил также, что, прибыв в 1558 году в Вальядолид, он обедал однажды с архиепископом у дона Бернардино Пиментеля, маркиза де Тавара; на этом обеде присутствовали отец Франсиско де Борха, бывший герцог Гандиа, и дом Диего де Рохас, толедский каноник; за обеденным столом архиепископ рассказывал разные анекдоты о еретиках, наказанных в Англии, а именно — об одном, который казался более закоренелым, чем другие; этот еретик, стоя у костра, просил, чтобы его не привязывали, потому что он останется посреди пламени нетронутым; и на самом деле он казался неподвижным, как будто не был сожжен. Свидетель добавил, что этот рассказ показался ему неосторожным, и он говорил об этом канонику Рохасу.

XX. Этот дворянин показал в первом случае, что он невежда, а во втором — что у него мало сообразительности. Архиепископ не говорил вовсе, что еретик не был тронут огнем; он говорил только, что он казался неподвижным. Свидетель должен был знать, что фанатизм также имеет своих героев.

XXI. Дом Педро д'Агостино, епископ Уэски, прислал 19 октября 1560 года помеченное тем же днем письмо, в котором он показывал, что слышал в Триденте от дома Бартоломео Каррансы (во время бесед по делам собора), что следует к литаниям,[158] которые поются обыкновенно за мессой Святому Духу в начале каждой сессии, прибавить следующее прошение: «Избави нас,[159] Господи, от собора нашего времени» («A concilio hujus temporis libera nos, Domine»). Основанием этого было то, что на соборе не допускалось подобающей свободы голосования, по мнению многих благочестивых и ученых людей, так как папа, легаты и государи стремились порабощать мнения в своих личных целях; отсюда проистекали скандальные сцены между кардиналами и епископами.

XXII. Свидетель не был так щепетилен во время описываемых событий и, несомненно, смотрел на это так же, как и Карранса. Взгляд его переменился с тех пор, как архиепископ потерял благосклонность государя и свободу. Прочтите письма Франсиско де Варгаса, и вы найдете там более резкие истины, которые противоречат не сущности догматов, а лишь тем пунктам дисциплины, где интересы папы, епископов и королей вступали в противоречие друг с другом. Дом Педро был братом бессмертного дома Антонио д'Агостино, архиепископа Таррагоны, светоча Испании по достоинству его трудов; но, к несчастью, проникся завистью вследствие того, что не был назначен на толедскую кафедру и даже не попал в число кандидатов, предложенных государю Каррансой. Может быть, он был достойнее других; но его достоинство не извиняет такого поведения. Далее мы увидим другие следствия его мстительности; здесь я замечу только, что его брат был небезупречен в этой системе дискредитирования архиепископа в известных пунктах, которые, как он отлично понимал, содержали не ересь, а только тезисы, способные особенно повредить Каррансе, когда бы бумаги его процесса ни были посланы в Рим.

XXIII. 20 декабря 1560 года брат Херонимо де Порас, францисканец, показал в святом трибунале Калаоры перед инквизитором Ибаре, братом квалификатора трудов архиепископа, что слышал от одного человека (имени которого он не помнил), как дом Бартолемео, возвращаясь с собора в 1552 году, произнес проповедь в Тафалле, не обращая к Святой Деве приветствия: «Прииди, Создатель Дух»,[160] и это, по-видимому, показывало, что он не верит ни в заслуги, ни в заступничество святых.

XXIV. 4 января 1561 года брат Франсиско д'Ирибарен, настоятель францисканского монастыря в Тарасоне, сказал, что рассказанный случай произошел, когда он был настоятелем в Тафалле; хотя он не присутствовал при проповеди, но от многих слышал, что Карранса проповедовал, как святой; правда, один человек выразил неудовольствие, что не было сказано приветствия Деве Марии, но он, свидетель, на вопрос о причине этого новшества получил ответ: Карранса следовал в этом обычаю собора.

XXV. Ни один из этих двух свидетелей не показал того, что он видел или слышал сам. Предполагая факт достоверным, настоятель не дает ему злостного толкования, придуманного другим монахом.

Статья вторая РАЗБОР ПОКАЗАНИЙ

I. Согласно результату процесса, который мы видели до сих пор, можно утверждать, что уже на предварительном следствии, хотя произведенном инквизиторами в служебном порядке без участия Каррансы и даже без его ведома, рассыпались все факты, доказывающие, что Карранса лютеранин. Теперь я сведу их к небольшому числу тезисов.

II. Первый относится к существованию чистилища. Брат Доминик де Рохас, дон Карлос де Сесо и донья Катерина де Риос доказывают своими показаниями и своими произведениями, что архиепископ говорил, писал и давал распоряжения при объездах в качестве провинциала своего ордена, как человек, верующий в чистилище, и что он даже упрекнул дона Карлоса де Сесо в его неверии на этот счет.

III. Оправдание верою. Из показаний вышеупомянутых свидетелей, а также маркизы д'Альканисес, брата Хуана де Вильягарсия, брата Хуана де ла Пеньи, брата Франсиско Торо де Сильяс, брата Луиса де ла Круса и доктора Савино Бернарде де Астете видно, что Карранса всегда питал большое доверие к добрым делам и что единственный вывод, который можно извлечь из совокупности показаний, заключается в том, что он мало ценил их в сравнении с заслугами страданий и смерти Господа нашего Иисуса Христа, в которые следует горячо верить.

IV. Заступничество святых. Дон Хуан де Акунья, граф де Буэндиа, донья Франсиска де Кордова, его жена, Педро Вальдес, их капеллан, и главные слуги семьи этого гранда Испании показывают, что Карранса советовал прибегать к покровительству святых; единственное, чего он не одобрял в этих молитвах, это прибавления к ним Отче наш и Богородице дева радуйся, которые обращены к Иисусу Христу и его матери, а не к святым.

V. Евхаристия. Брат Доминик де Рохас, брат Луис де ла Крус, иезуит Мартин Гутьерес, донья Франсиска де Суньига и другие удостоверяют его веру в это таинство, хотя Карранса утверждал, что не нужно исповедоваться для приступления к святой трапезе, если только человек не находится в состоянии смертного греха.

VI. Толкование Священного Писания. Брат Луис де ла Крус, брат Доминик де Рохас, брат Франсиско де Тордесильяс, доктор Астете и некоторые другие говорят, что Карранса признавал нужным обращаться к святым учителям и Отцам Церкви для понимания темных и сомнительных мест Библии и что он прибавлял этот пункт к тому, что утверждал Хуан Вальдес.

VII. Лютеранское учение вообще. Все перечисленные мною монахи, доктор Астете и брат Амбросио де Саласар удостоверяют, что он не только не исповедовал еретического учения, но, проникнув в глубину этих заблуждений, показывал, в чем они состоят, чтобы уберечь от них неблагоразумных людей; его поступки были настолько противоположны лютеранству, что он обратил много еретиков, а других велел наказать как неисправимых; а если он дружил с прелатами, заподозренными в ереси, то делал это только с тою целью, чтобы кротостью вернуть их к Церкви, так как кротость является единственно надежным средством влиять на подобных людей.

VIII. Лютеранский способ выражения. Свидетели говорят, что относительно некоторых пунктов учения способ выражения у католиков одинаков с лютеранами; Карранса изъяснял свое учение в католическом смысле, чтобы не подать никакого повода к двусмысленности; его труды и личное поведение постоянно были в согласии с его речами и никто не мог упрекнуть его ни в малейшем противоречии.

IX. Факты и особенные тезисы, близкие к лютеранству. Нет ни одной улики ни в поступках, ни в сочинениях, которые могли бы подтвердить это обвинение или действие которых не было бы уничтожено тем, что вытекает из предшествующих положений.

X. Печатные труды. Катехизис — единственный труд, из которого извлекли некоторые инкриминируемые статьи. До и после своего напечатания этот труд был рассмотрен и одобрен многими богословами и прелатами, которые заслужили на Тридентском соборе репутацию людей ученых и добродетельных. Этого вполне достаточно, чтобы защитить намерения автора, потому имеющий недобрые намерения не станет подвергать свои труды цензуре стольких судей с выдающимися познаниями.

XI. Неизданные произведения. Их нельзя защищать таким же образом; но святой трибунал ознакомился с ними и отдал их для оценки только по окончании процесса. Более ничего не надобно для доказательства того, что их содержание не играло никакой роли в причинах преследования Каррансы, потому что оно было еще неизвестно. Я должен добавить, что даже после разбора богословская отметка коснулась лишь очень небольшого числа их и что доктор Астете, брат Альфонсо де Кастро, доминиканец, и некоторые другие показали, что ни в одном из них не заметили ни малейшего заблуждения.

XII. Итак, какой же мотив послужил к аресту и заключению в тюрьму святого трибунала примаса Испании — к скандалу всей Европы? Недоброжелательство главного инквизитора и некоторых других дурных людей, возбужденное завистью. Новые доказательства этой истины мы увидим в том, что мне еще остается сказать об этом процессе.

Статья третья ИНЦИДЕНТЫ ПРОЦЕССА

I. 26 августа, то есть за два дня до прибытия архиепископа в Вальядолид, главный инквизитор передал свои полномочия членам совета Вальтодано и Симанкасу, оставив за собою право произнесения окончательного приговора. В то же время он уполномочил вальядолидских инквизиторов Бака, Риего и Гонсалеса сделать надлежащие распоряжения об охране архиепископа и о секвестре его имущества.

II. Когда прелат вступил в дом, который должен был служить ему тюрьмой, его спросили, сколько слуг он желает иметь. Он назначил шесть, а ему предоставили только двух — брата Антонио д'Утрилью, заслуживающего уважения за неизменную верность своему господину, и Хорхе Гомеса Муньоса из Каракосы. Он просил членов совета Вальтодано и Симанкасу беречь и никому не показывать некоторые бумаги и письма папы, брата Фернандо де Санто-Амбросио и лиценциата Сеспедеса, потому что они касаются процесса сеньории округа Касорла. Он ходатайствовал о той же мере для связки королевских писем по частным делам, публикация коих была бы неудобна. Он просил, чтобы ему передали подлинники сделанных им справок и некоторых ответов, благоприятных для его катехизиса, потому что желал представить их папе, единственному компетентному судье его процесса, и другие документы, относящиеся к конференциям, происходившим на Тридентском соборе, в Англии и во Фландрии, и содержащие доказательства его стараний для защиты и поддержки католической религии.

III. 1 сентября члены совета Вальтодано и Симанкас потребовали от архиепископа принести присягу в том, — что он будет говорить правду. Прелат отвечал, что исполнит это, когда получит приказ папы или короля; он протестует против всего сделанного до сих пор как недействительного по причине некомпетентности; он никоим образом не признает главного инквизитора судьей, пока тот не будет облечен специальными полномочиями; даже предполагая достаточными его полномочия, он не думает, что допустимо передавать их другим; он лучше докажет свои слова, если ему сообщат папское бреве, копию которого он просил показать. 2 сентября исполнили его просьбу. На другой день главный инквизитор после совещания с советом объявил себя компетентным судьей с правом передачи полномочий. Однако он сообщил, что будет лично присутствовать вместе с советом на заседаниях трибунала. Действительно, он явился на заседание 4 сентября и потребовал, чтобы архиепископ принес присягу в том, что будет говорить правду против себя или против кого-либо другого, предупредив, что с ним поступят милосердно, если он покажет все, что ему известно; в противном случае с ним будут обращаться по всей строгости правосудия. Он сказал также: если архиепископу неприятно отвечать в присутствии всего совета, ему разрешат сделать это перед одним или двумя членами совета или перед вальядолидскими инквизиторами. Карранса дал тот же ответ, что и 1 сентября, и прибавил, что не уверен, говорили ли правду, когда ходатайствовали о папском бреве, так как в ту пору не было в Испании подозрения и дурной молвы ни об одном прелате; если же имели в виду его личность, то тогда он был не в Испании, а во Фландрии, где занимался работой для защиты и во славу католической религии и по обращению еретиков; он старался погасить там ереси и для большего успеха доложил королю, что еретические книги продаются у самых ворот его дворца; он прибавил, что монарх по его ходатайству отдал необходимые приказы для пресечения зла и они в большинстве случаев были удачны, как он может доказать свидетельством самого короля и главных придворных вельмож.

IV. Архиепископ не ограничился этими доводами. Он отвел главного инквизитора по мотивам, изложенным им на том же заседании, в присутствии отводимого; 5 сентября и следующие дни он продолжал письменно излагать свой отвод. Пункты, на которые он опирался, были многочисленны и очень важны. Дон Педро Саласар де Мендоса приводит, в частности, связь Вальдеса с маркизом де Камарасой, но это одно из незначительных соображений. Обвиняемый выставил несколько отдельных фактов, упомянул о лицах, вопросах и доводах, которые давали ему возможность представить Вальдеса как человека завистливого, мстительного и вероломного; утверждал, что он постоянно злоупотреблял властью для удовлетворения своей мести, и это можно доказать одним из зарегистрированных документов. Он напоминал неправомерное по отношению к нему поведение Вальдеса в августе прошлого года; привел несколько фактов, касавшихся его лично, и старался доказать, что главный инквизитор прикрывает свою ненависть к нему маской лицемерного усердия к религии; эта неприязнь внушена ему завистью и досадой с тех пор, как он, Карранса, был назначен толедским архиепископом и опубликовал свой труд о резиденции епископов. Наконец, он заполнил восемь больших листов мелким письмом, излагая все мотивы отвода Вальдеса; он прибавил еще мотивы для отвода в отношении членов совета Переса и Куэваса, обещая доказать правильность своей позиции.

V. Архиепископ избрал своими адвокатами людей, которых считал наиболее способными его защитить. Но при помощи интриг добились их отказа в услуге прелату; равным образом разделались с теми, кого он мог пригласить взамен их. Таким образом он был принужден обратиться к адвокатам, которые защищали в апелляционном суде права его кафедры на владение несколькими селами, хотя они не имели никакого понятия о делах инквизиции. Были назначены арбитры для суждения о законности его отвода. Со стороны архиепископа это был дон Хуан Сармиенто де Мендоса, член совета Индий, а со стороны прокурора — лиценциат Исунса, судья гражданского суда в Вальядолиде. 23 февраля 1560 года они объявили, что приведенные мотивы справедливы, основательны и доказательны. Прокурор Камино, недовольный этим результатом, счел нужным апеллировать в Рим. Но вскоре он отказался от этой меры. В самом деле: как главный инквизитор мог послать в Рим документы процесса, оглашение которых покрыло бы вечным позором главу святого трибунала и других лиц, достигших впоследствии самых высоких чинов в церкви? Однако верно, что эта апелляция произошла позже, после множества усилий и интриг. Но тогда Вальдес уже не был главным инквизитором.

VI. Помещение, назначенное архиепископу, не было ни удобно, ни приятно, ни вентилируемо; хотя дом был обширен, ему отвели две наиболее дальние комнаты. Этому нетрудно поверить, когда узнаешь, что 21 сентября 1561 года в Вальядолиде был сильный пожар, продолжавшийся полтора дня и уничтоживший более четырехсот домов в соседнем квартале, и прелат тем не менее не слыхал ни криков, ни шума, сопровождавших это событие. Он узнал об этом только в Риме, долгое время спустя после прибытия в этот город. Позаботившись сперва о том, что касалось его отвода, он затем пожаловался, как он имел на это право, на свое помещение, но не получил большего удовлетворения, чем следовало ожидать от трибунала, привыкшего совершать самые кричащие беззакония под личиной судебной процедуры. 13 октября прокурор представил протокол, констатировавший, что дом большой и удобный. Его утверждение было правильно, потому что он не указывал части дома, занимаемой архиепископом, а характеризовал весь дом в целом. Мартин де Сантакара, врач, и Диего Гомес, аптекарь, сделали доклад, который был по вкусу святому трибуналу. Они говорили об этом доме как об одном из лучших в Вальядолиде и даже служившем для помещения кардинала Лоайсы, главного инквизитора и архиепископа Толедского, — как будто эти подробности доказывали, что Карранса жаловался неосновательно, и как будто не было известно, что ему предоставили две комнаты без окон на улицу или поле и в этом помещении он должен был жить вместе с сопровождавшим его монахом и пажом. Это лишение воздуха и свободы движений привело к перемежающейся (через три дня) лихорадке, которая значительно ослабила его, но не внушила инквизиторам гуманности для перевода его в более приличное помещение. Они сильно боялись, чтобы он не сообщил правды королю или папе. Конечно, этот поступок не повлиял бы на монарха, которого Вальдес в частных беседах успел уверить, показав ему извлечения из судопроизводства инквизиции от 8 октября, что Карранса действительно еретик и что все поступки против сектантов Англии и Фландрии были лишь средством скрыть истинные убеждения.

VII. Хотя главный инквизитор продолжал упорствовать в утверждении, что он имеет право передоверять свои полномочия для преследования архиепископа, многие члены совета, в частности Бака де Кастро, были совершенно иного мнения. Это принудило Вальдеса обратиться к папе. Павел IV умер, и 25 декабря 1559 года ему наследовал Пий IV. 23 февраля он подписал бреве, которым подтверждал полномочия Вальдеса, данные его предшественником 7 января 1559 года, и право делегировать достойных доверия людей, избранных среди лиц, получивших церковные саны, для ведения процесса толедского архиепископа. Это бреве не могло возыметь действия, потому что арбитры объявили в тот же день, что мотивы отвода, выставленные архиепископом, справедливы и законны. По этой причине Его Святейшество 5 мая 1560 года издал другое специальное бреве, которое подтверждало все сделанное до сих пор, если это не противоречило закону. Папа уполномочивал Филиппа II избрать от своего имени судей, каких ему угодно; этим судьям Филипп дал полномочие продолжать процесс с данного момента и до тех пор, пока наступит время его обсуждения, в течение двух лет, начиная с 7 января 1561 года, годовщины двухлетнего срока, данного для этой цели Павлом IV в 1559 году. Таков был способ истолкования папского бреве в Мадриде; то расширение, которое ему дали, было настолько своеобразно, что в Мадриде вообразили, будто могут здесь решить окончательно процесс Каррансы. Узнав об этом, папа 3 июля послал четвертое бреве, которым он не одобрял такого толкования своего предшествующего бреве и приказывал выслать ему в определенный срок документы процесса, расследованного, но нерешенного.

VIIL Филипп II привел в исполнение папское бреве, назначив судьей с правом передачи своих полномочий дома Гаспара де Суньига-и-Авельянеду, архиепископа Сант-Яго. Выбор понравился Каррансе, потому что этот прелат был одним из лиц, которых он предложил в 1557 году для толедской кафедры. Действительно, Карранса испытал некоторое облегчение — от перемены стражей и от некоторых других мер. Но Суньига назначил судьями членов совета Вальтодано и Симанкаса, начавших процесс. Карранса уже думал их отвести как голосовавших за его арест; узнав, однако, слова короля, что, если это обстоятельство является мотивом к отводу, всякий приказавший арестовать подсудимого не мог бы более быть его судьей, он оставил свое намерение.

IX. Право, которым прелат хотел воспользоваться, теперь признано за принцип всеми цивилизованными нациями. Благодаря ему возник институт присяжных.[161] В самом деле, опыт доказывает, что судья, составивший предварительное следствие и велевший арестовать подсудимого, смотрит на него уже как на виновного. Он становится заинтересованной стороной в процессе, начатом им, и почти не замечает ошибок и погрешностей, которые он сам или его уполномоченные совершили. Правда, двое уполномоченных Суньигой не имели права окончательного решения, но они должны были подготовить все обвинения для его вынесения; в этом была опасность, потому что (как говорил достопочтенный Дом Хуан де Палафокс), «чтобы извратить процесс вопреки мотивировавшему его происшествию, как бы ни были благонамеренны те, кому это поручено, надо только немного дурного настроения со стороны того, кто допрашивает, немного желания отыскать улики со стороны того, кто составляет протокол, и немного боязни со стороны свидетеля, дающего показания; соединение этих трех малых элементов порождает чудовищное дело и самую ужасную клевету».[162]

X. Процесс начался более чем через два года после ареста подсудимого. Тогда только разрешили ему, по специальному королевскому указу, иметь четырех защитников по его выбору. Он назначил дона Мартина д'Альпискуэта, более известного под именем доктора Наварро; доктора дома Антонио Дельгадо, одного из моих предшественников в сане каноника и инспектора школ в Толедо, который после стал епископом Асторги; доктора Сантандера, архидиакона Вальядолида, бывшего аудитора в апелляционном суде этого города, и доктора Моралеса, адвоката при том же суде. Двое первых из этих юрисконсультов получили разрешение видеть архиепископа, но ни одному из четырех не были предоставлены документы. Следовательно, им нельзя было доказать недостаточность улик в обвинительных показаниях, сделанных свидетелями. Правда, ответы архиепископа были решительны и доказательны.

XI. Неквалифицированные произведения Каррансы и даже часть квалифицированных поручили брату Диего де Чавесу, доминиканцу, духовнику сначала принца дона Карлоса, а потом короля; брату Хуану д'Ибаре, францисканцу; брату Родриго де Вадильо, бенедиктинцу, бывшему потом епископом Кефалонии,[163] и брату Хуану де Асолоросу, иеронимиту, бывшему потом епископом Канарских островов. Богословы квалифицировали как еретические некоторые тезисы, содержащиеся в трудах, не принадлежавших архиепископу, но найденных в его бумагах. Другие были квалифицированы как близкие к ереси и способные ее породить, и автор был объявлен сильно заподозренным в ереси. Опубликовали указы, осуждавшие катехизис и толкование на соборное Послание св. Иоанна.

Статья четвертая ПОВЕДЕНИЕ ОТЦОВ ТРИДЕНТСКОГО СОБОРА ОТНОСИТЕЛЬНО АРХИЕПИСКОПА И ЕГО ПРОЦЕССА

I. Когда Тридентский собор был созван в третий раз, Вальдес боялся, что на нем займутся делом Каррансы, и убедил короля, что очень важно в интересах прав его короны не допускать, чтобы это собрание занималось расследованием процесса. Поэтому Филипп II, назначив послом на собор дона Клавдио Фернандеса де Киньонеса, графа де Луну, вручил ему 30 октября 1562 года инструкции, в которых поместил главу о том, что он осведомлен, будто имеется намерение составить общий индекс книг, нуждавшихся в одобрении или запрещении, из числа внесенных в Индекс Павла IV, который подал повод ко многим протестам; все это будто проектируется с тем, чтобы соборный декрет имел силу закона и чтобы все другие решения были аннулированы. Король прибавлял, что не может позволить распространение такой меры на Испанию, которая имеет Индекс и частные распоряжения, и что подобного рода исключение приложимо также к другим христианским королевствам ввиду того, что бывают некоторые книги, которые могут не быть опасными в одной стране и часто становятся опасными в других в силу особых обстоятельств данной страны. Согласно этим соображениям король определенно рекомендовал своему послу не терять из виду происходящего на соборе, и противиться всеми силами подобному решению, потому что не подобает допустить в Испанию в качестве одобренных такие книги, которые уже запрещены в королевстве, тем более что некоторые лица подозревают, будто этот проект скрывает особые цели. Это побудило короля поручить своему послу в Риме и маркизу де Пескара употребить усилия, чтобы убедить папу расстроить подобные планы, насколько возможно выполнить это осторожно.

II. Эта статья инструкций, переданных послу, указывает достаточно ясно, что в Мадриде сильно боялись, как бы Тридентский собор не одобрил катехизиса Каррансы и Толкования на соборное Послание св. Иоанна, уже запрещенные в Испании без выслушивания автора. Процесс Каррансы вообще приковывал к себе внимание Тридентского собора, так как отцы, недовольные тем, что архиепископ так долго находится в руках инквизиторов, несколько раз обращались к папе с протестом против действий инквизиции и даже против испанского короля; в своем недовольстве они дошли до того, что не вскрывали посланных им королем писем, говоря, что их отказ читать королевские послания продлится до тех пор, пока король не загладит оскорбления, нанесенного епископскому сану в лице одного из членов собора. После многих попыток, произведенных в этом направлении перед легатами, отцы собора объявили, что прекратят собрание, если Его Святейшество не прикажет послать в Рим документы процесса и самого архиепископа Толедского, поскольку его бесчестие падает на всех епископов. Папа, только что продливший срок, данный для следствия (который без этой меры истек бы 7 января 1563 года), отвечал, что напишет Филиппу II и потребует от него выдачи обвиняемого и посылки документов его процесса в апреле. Для доказательства того, что он близко принимает к сердцу удовлетворение желания отцов собора, он послал свое письмо через Одескальки, которому дал титул чрезвычайного нунция.

III. Филипп II ответил 15 августа неожиданно энергично. Он высказал изумление, что отцы собора занимаются больше частными делами, чем теми, которые интересуют религию вообще; повелительные распоряжения бреве, представленного ему нунцием, противоречат его державным правам и чести его особы; поэтому он надеется, что Его Святейшество не найдет ничего плохого в том, что не прикажет опубликовывать этот папский документ и будет продолжать ведение процесса, заслуживающего его внимания. Папа опасался рассердить Филиппа, и без того уже очень недовольного тем, что посол Франции получил право старшинства перед испанским послом, и потому предоставил испанскому королю требуемую отсрочку. Одновременно папа поручил кардиналу-легату, председателю собора, успокоить отцов собрания, пообещав от его имени, что он прикажет отправить в Рим архиепископа Толедского со всеми документами по его процессу, когда дело будет расследовано. Легат должен был также уверить отцов собора, будто папа не делает этого уже в данный момент лишь потому, что так требуют интересы религии, даже интересы собора, обязывающие его вести себя осторожно с таким могущественным государем, каким является испанский король.

IV. Однако Пий IV в своем бреве о продлении срока приказывал обращаться с архиепископом Толедским с большей мягкостью, чем было до сих пор. Дом Гаспар де Суньига запросил Его Святейшество относительно смысла этой фразы. Папа ответил 8 сентября, что ее следует толковать без ущерба для судопроизводства.

V. Эта папская резолюция успокоила на время отцов собора. Но вскоре они занялись другим делом, не менее неприятным для испанского короля. Епископы и богословы, которым был поручен разбор книг, квалифицировали катехизис Каррансы и признали его учение католическим. Они сообщили об этом решении архиепископу чешской Праги,[164] который был председателем конгрегации индекса.[165] Тот созвал собрание 2 июня. В его состав вошел этот архиепископ и патриарх Венеции; архиепископы Браги в Португалии, Ланчиано и Палермо в Сицилии; епископы Шалона-на-Соне, Коломбрии, Модены, Вицины в Венгрии, Невера и генерал августинского ордена. Все эти богословы одобрили катехизис и постановили, что архиепископу будет послан акт их одобрения, чтобы он воспользовался им для своей защиты. Это доказывают их письма, писанные на другой день: одно — Мучио Калино, а другое — нунцием Висконти-а-Санто Карло Борромео, опубликованные Балюзом,[166] кроме отмеченного в актах этого почтенного собрания. Действительно, секретарь в тот же день выдал подлинное удостоверение, и папа 26 июня разрешил напечатать катехизис в Риме. Одобрительный декрет должен был быть подтвержден общим собранием и получить таким образом силу соборного декрета. Когда стало известно, что это произойдет 29 июля, пришлось прибечь к насилию, чтобы воспрепятствовать этому.

VI. Испанский посол, узнав об этом, энергично протестовал против этой резолюции. Он говорил, что катехизис Каррансы запрещен испанской инквизицией как содержащий еретические тезисы и что осмелиться объявить его учение истинным и правоверным означало бы смеяться над авторитетом его государя и верховного совета. Вследствие этого он требовал отмены декрета конгрегации. Дом Антонио д'Агостино, епископ Лериды (впоследствии архиепископ Таррагоны), был членом конгрегации индекса, но не присутствовал на собрании 2 июня. Это обстоятельство привело к тому, что он примкнул к требованию графа де Луны и старался подкрепить его некоторыми доводами. Но его неприязнь к толедскому архиепископу и желание угодить королю заставили его так неумеренно бороться против резолюции, что он осмелился сказать, будто конгрегация одобряет ереси, так как они находятся в катехизисе. Архиепископ Пражский, дорожа защитой чести своей и своих коллег, послал папским легатам формальную жалобу против епископа Лериды как от своего имени, так и от имени всей конгрегации; он требовал публичного удовлетворения за оскорбление, нанесенное им, заявляя, что в случае отказа никто из них не будет присутствовать на собраниях. Кардинал Морона употребил свой авторитет для посредничества в этом неприятном и опасном инциденте и сумел примирить две партии; он предложил отсрочить подтверждение декрета, благоприятного для катехизиса, воспретить выдачу письменной копии и поручить графу де Луне изъять у агента архиепископа ту, которая была ему выдана, при условии, что епископ Лериды принесет публично извинения прелатам конгрегации, в частности архиепископу Пражскому, ее председателю. Епископ исполнил, что требовалось от него, и графу удалось наконец при помощи просьб, хлопот и обещаний получить от агента Каррайсы переданный ему документ;[167] но он уже послал удостоверенную копию в Испанию.

VII. Дом Педро Гонсалес де Мендоса, епископ Саламанки, член собора, автор книги заметок об исключительных происшествиях этого времени, передает инцидент, только что рассказанный мною. Он прибавляет: епископ Лериды и граф де Луна для доказательства недействительности декрета ссылались на то, что он вынесен не в день заседания и что члены конгрегации не были созваны; епископ сильно оскорбил председателя, но последний доказал, что выдаваемое за ересь таковой не являлось и что решение состоялось в среду 2 июня, в день, назначенный для очередного заседания каждой недели и в обычный час; таким образом, если кто-то не присутствовал, то можно приписать это забывчивости или небрежности, а никак не какому-либо дурному намерению.[168]

VIII. Филипп II был очень раздражен; этого следовало ожидать, если вспомнить, что он уже не любил Каррансу. Вместо того чтобы быть довольным таким беспристрастным отзывом, он видел в этом решении средство, направленное против мер святой инквизиции его королевства, которой он сам был неспособен противостоять.

IX. Государь, узнав о декрете 2 июня, написал 2 августа графу де Луне письмо, в котором он выражал сильное недовольство происшедшим и поручал ему представить папе и собору, что это решение является результатом интриги, клонящейся к покровительству частным целям, таким же оскорбительным для папы, как и для него самого, и разъяснить составителям декрета, что ни их решение, ни его обнародование не позволяют надеяться на успех их намерений, так как король никогда не допустит этого, особенно если они рассчитывали в результате добиться отправки архиепископа и документов его процесса на собор, «так как (говорил монарх) это самое важное и самое серьезное дело, какое мы могли бы иметь на этом собрании; мы его считаем таким, и как таковое вы должны его разбирать».

X. 26 октября граф де Луна послал государю подробности всех своих выступлений и их результаты. Он говорил об этом, стараясь оправдаться в том, что не знал о решении, какое должны были вынести о катехизисе Каррансы 2 июня. Он уверял, что по получении инструкции 20 октября 1562 года он немедленно приложил все усилия к упразднению комиссии индекса или, по крайней мере, к аннулированию результата ее решений относительно книг, запрещенных в Испании, но кардиналы-легаты ответили ему, что его просьбу нельзя исполнить, потому что комиссия создана собором, а не папой; поэтому он должен был обратиться непосредственно к общему собранию, от которого, впрочем, не рассчитывал получить благоприятного результата и мог ходатайствовать лишь о деле, не противоречащем вынесенным декретам, то есть о том, чтобы комиссия не выходила из границ своих полномочий.

XI. Граф де Луна также передавал государю, что епископ Лериды, член конгрегации индекса, взял на себя ту же заботу на двух заседаниях, проходивших еженедельно; хотя эта комиссия, писал де Луна, должна рассматривать только книги, содержащиеся в Индексе Павла IV, она получила, однако, от папы Пия IV отдельное бреве для расширения своей работы на все книги, запрещенные другими христианскими индексами; дело, касающееся катехизиса Каррансы, было проведено без ведома епископа Лериды и доктора Педро Сумеля, каноника Малаги, облеченного полномочиями архиепископа Севильи и епископа Малаги перед собором и комиссара инквизиции по всем интересующим ее делам; исходя из этих соображений епископ Лериды и дом Хуан Томас де Сан-Фелисес, епископ Кавы, апеллировали против декрета конгрегации и просили объявить его недействительным и несостоявшимся. Граф сам писал тотчас же герцогу де Сесо и лиценциату Гусману, пребывающим в Риме, чтобы они выставили все доводы перед Его Святейшеством; он мог еще заявить протест на заседании собора, но после зрелых размышлений отказался от этого намерения из опасения, как бы это выступление не причинило больших неприятностей.[169] Граф де Луна прибавлял, наконец, что старались внушить, будто это случилось вследствие оплошности испанских епископов, но их нельзя упрекать в этом и виною происшествия была поддержка, оказываемая Каррансе у папы кардиналом Лотарингским, которому содействуют архиепископ Браги, епископ Модены и некоторые другие.

Статья пятая УСИЛИЯ ФИЛИППА II И ИНКВИЗИЦИИ ПОМЕШАТЬ ОТПРАВКЕ АРХИЕПИСКОПА И ДОКУМЕНТОВ, ЕГО ПРОЦЕССА В РИМ

I. Эти подробности более чем достаточны для обнаружения того, что все ведение процесса Каррансы в Испании было действием интриги, так как иностранцы, разбиравшие это дело беспристрастно, не находили в трудах Каррансы ни ереси, ни тезиса, способного ее породить. Но если отцы собора одержали верх в этом отношении, они потерпели поражение в том смысле, что не могли добиться, чтобы к ним был прислан сам Карранса с его процессом. Как только собор был распущен, главный инквизитор, видя, что ему остается бороться только с папой, надеялся получить через посредство короля бреве Его Святейшества для окончания этого дела в Испании.

П. Он поручил совету инквизиции просить короля переговорить с папой и представить ему, насколько пример этого необычайного приговора, вынесенного в Испании, был бы полезен для католической религии вследствие страха, который он не преминул бы внушить всем испанцам, принявшим ересь; испанский король более чем другой заслуживает этой милости, так как он единственный государь христианства, который употребляет все усилия для искоренения ересей; разрешение на суд по уголовным процессам в местах, где совершено преступление, согласуется с древними канонами; если процесс Каррансы будет перенесен в Рим, то будут разглашены имена свидетелей, и это будет иметь серьезные последствия. Далее в представлении говорилось, что в Риме не поймут процесса, если его не перевести на латинский или итальянский язык, а это дело затяжное; кроме того, никогда не будет хорошо чувствоваться сила выражений, употребляемых свидетелями, потому что одни лишь испанцы на нее способны, переводы же подвержены неточностям и подлогам; указывалось и на то, что прокурор святого трибунала Испании, как лицо действующее и истец, будет принужден отправиться в Рим, где, возможно, не будет не только выслушан, но и принят, потому что там есть люди высокого положения, горячо отстаивавшие интересы архиепископа. Преступления, в которых обвиняется Карранса, совершены раньше достижения им епископского сана; неудобно, чтобы он был увезен из пределов Испании, как бы ни настаивали на этом, а один лишь процесс без присутствия на нем Каррансы, при посылке всего материала в Рим, будет очень плохо вестись. По этим мотивам было бы хорошо, если бы верховный первосвященник соблаговолил уполномочить лиц, пользующихся папским и королевским доверием, судить Каррансу в согласии с советом испанской инквизиции.

III. С своей стороны доктор Мартин д'Альпискуэта, защитник архиепископа, обрисовал королю дурное обращение, которое тому приходится испытывать, и просил, чтобы подсудимый и документы его процесса были немедленно посланы в Рим. В этом ходатайстве примечательны некоторые места, например следующее: «Архиепископ умоляет ваше величество соблаговолить принять во внимание, что, будучи осведомлен до ареста кардиналами и некоторыми другими лицами из Рима и Испании о готовящемся против него преследовании, он мог бы избежать его, найдя приют у папы. Но он не сделал этого, потому что Ваше Величество приказали ему в письме, написанном вашей собственной рукой, не обращаться ни к кому, кроме вас, и иметь доверие к вашему покровительству». Архиепископ, видя, как ведется процесс и как с ним самим обращаются, полагает, что может произнести слова, сказанные Господом нашим Иисусом Христом Богу Отцу с высоты креста: «Боже мой, Боже мой, векую мя оставил еси?» Переходя затем к несправедливостям, которые пришлось испытать архиепископу, Альпискуэта начинает с напоминания об аресте, который был решен безо всяких улик против Каррансы: если говорить о выставленных тезисах, то всякий беспристрастный человек увидит, что нельзя доказать, чтобы хотя один был еретическим; если речь идет о катехизисе, достаточно сказать, что собор рассмотрел его и одобрил даже после его запрещения и что его читают как разумный и полезный во всех христианских странах, кроме Испании, где живут его враги.

IV. Защитник выставляет на вид, что его клиенту дали судей, являющихся креатурами его врага и объединенных желанием погубить его; только боязнь не угодить Его Величеству помешала ему отвести их.

V. Далее Альпискуэта заявлял, что Карранса несколько раз хотел обратиться к папе и королю, чтобы разъяснить тайно затеваемые против него козни, но его враги, пользуясь пленом архиепископа, никогда не разрешали ему этого.

VI. Обвинительный акт разделили на пятнадцать или двадцать частей, удваивая и умножая одни и те же обвинения более чем в четырехстах статьях, чтобы показать важность процесса, тогда как он может и должен быть сведен менее чем к тридцати пунктам.

VII. Его обвиняли в выставлении нескольких еретических тезисов, тогда как они вполне католические.

VIII. Одно обвинение последовательно нагромождали на другое, чтобы посмотреть, не ошеломят ли они его клиента и не заставят ли его противоречить в ответах самому себе.

IX. Ему сообщали копии ходатайств прокурора лишь тогда, когда истекал уже срок для ответа, чтобы архиепископ либо затянул свое заключение, прося новых отсрочек, либо отвечал, за отсутствием времени, необдуманно.

X. Защитник говорил также, что архиепископу приписали чужие произведения, которые квалифицировались как принадлежащие ему, а также некоторые сочинения, никоим образом не заслуживающие квалификации; богословы потратили столько времени на эту операцию, что его душа стала почти неспособна выносить такую несправедливую и бесполезную медлительность.

XI. Он не надеется, что будет судим беспристрастно, если только его не пошлют в Рим вместе с документами его процесса.

XII. Архиепископы и епископы не считают для себя позором или оскорблением, когда апеллируют к римской курии на приговоры, вынесенные ими в процессах по делу бенефиций; следовательно, святой трибунал не должен считать себя оскорбленным в аналогичном случае.

XIII. Король не должен верить окружающим его льстецам, поскольку, вопреки тому, что они могут ему сказать, вся Испания возмущена манерой ведения процесса и обращением с архиепископом-примасом, а вне Испании об этом выражаются еще резче.

XIV. Никто не может спокойно смотреть на дерзость, которая придает больше веса мнению судей и свидетелей процесса, чем мнению самого Тридентского собора; подобная дерзость имеет много сходства с ересью лютеран, сторонники которой являются предметом преследования тех же судей.

XV. Особенно очевидна была их пристрастность, когда в Испании было получено известие об одобрении катехизиса собором; вместо того, чтобы обрадоваться, что испанская книга была признана правоверной, эти судьи открыто выразили свое величайшее неудовольствие; подобное поведение предполагает дурное расположение судьи, потому что всякий беспристрастный судья должен радоваться, когда подсудимые объявляются невиновными; судьи же архиепископа не испытывали этого чувства и были настолько недовольны, что даже скрыли от архиепископа резолюцию собора, так что остается сообщить ему об этом юридическим путем.

XVI. Тот же защитник продолжает: «Судьи были так раздосадованы решением собора, что один из них, говоря об этом деле после получения его подтверждения, сказал раздраженным тоном моим двум коллегам и мне: „Весь собор неспособен защитить два тезиса, находящихся в книге“. На мою просьбу уточнить их он привел один, католический смысл коего я вскоре доказал ему и прибавил: если бы у меня была власть главного инквизитора, я, может быть, донес бы на него, ибо я нахожу, что так же еретично считать католический тезис еретическим, как и признавать еретический тезис католическим; с другой стороны, конечно, ересью является предполагать, что собор может одобрить, как католическое, такое учение, которое на самом деле не представляется таковым».

XVII. Лютеране иностранных государств смотрят во все глаза на этот процесс; когда они узнают, что король имеет больше доверия к трибуналу испанской инквизиции, чем к верховному первосвященнику, они возгордятся и будут еще более упорствовать в своих мнениях, которые так противоречат тому, что следует думать о святом престоле; теперь они скажут, будто король лишь внешним образом представляется верующим и подчиняет свою веру личным целям; если бы его вера была настоящей, он не питал бы недоверия к Его Святейшеству.

XVIII. Ему открыли по секрету, что настоящий план людей, ведущих это дело, состоит в том, чтобы никогда его не решить; будучи убеждены, как они стараются уверить, в виновности архиепископа, они считают меньшим злом уморить его в тюрьме, чем видеть, как на Испанию падет позор иметь своим примасом объявленного еретиком.

XIX. Далее защитник говорил в письме, что такие приемы являются крайне неправильными и наводят на мысль, будто виновники несправедливости растрачивают в свою пользу доходы архиепископства, как они и делают в действительности, причем никто не требует у них отчета, кроме того, подобный план равен осуждению, так как все поверят, что архиепископ безусловно должен быть еретиком, раз инквизиторы его не судят; что это «оскорбит честь Вашего Величества, потому что будут говорить, будто вы мягко обращаетесь с еретиками высокого положения, между тем как казните тех, звание которых не может вам импонировать».

XX. «Наконец, — говорит Альпискуэта, — мы, защитники этой святой личности, считаем законными все пункты, которые он представил, и подписали их как таковые; лично я уверен, что он не только будет в Риме объявлен невинным, но и получит там больше почестей, чем кто-либо другой; это отличие прославит Ваше Величество, так как вся вселенная узнает, каково то лицо, которое вы столь возвеличили… Итак, я подвожу итог, христианнейший король, мой государь, и заканчиваю, говоря, что советующие и желающие, чтобы этот важный процесс разбирался в Испании, быть может, имеют много усердия, но не имеют правильного суждения; поэтому важно, чтобы Ваше Величество приняли достойное решение, отобрали это знаменитое дело из рук людей, увлеченных своими страстями, и передали его тому единственному, который должен его решить; докажите, что ваше правосудие взвешивает на одних и тех же весах великих и малых и таким образом действий внушает почтение недоброжелательству, старающемуся своими донесениями омрачить славу вашего имени, которую я молю Бога умножить навсегда на небе и на земле. Аминь».

XXI. Мартин д'Альпискуэта, несомненно, был человеком очень ученым и говорил великие истины королю. Но он не знал характера государя, так как его письмо к папе от 15 апреля доказывает, что он стал так же несправедлив, как и судьи, и, может быть, даже больше. Будучи убежден, что Карранса действительно еретик, Филипп II возгордился собой, демонстрируя всему свету, что если он сумел вознаградить заслуги высшим саном в Испании, то он способен и карать преступление даже тех своих сановников, которых наиболее возвысил.

XXII. Вследствие этого государь решил послать кого-нибудь в Рим, чтобы испросить у папы разрешение судить Каррансу в Испании. Для этого поручения он избрал дона Родриго де Кастро, члена совета инквизиции, которому он передал 24 ноября 1564 года инструкции, утвержденные на пленарном заседании совета, и другие, тайные, без даты, подписанные его собственной рукой, а также шифрованный алфавит для тайной переписки Кастро с королем; король отдал также приказ дону Гарсии Толедскому, начальнику испанских галер, обязывая его помочь Кастро переправить в Италию вверительные грамоты папе и письмо, относящееся к цели его путешествия. Он имел при себе также письма к кардиналам Пачеко, Борромео, Вители, Медичи, Мантуи, Альтана, Гонсаго, Морона, Св. Климента, Триента, Аосты, Св. Марии Арачели, Лесиса, Арагона и Амулио, а также к послу дону Луису де Рекесенси-Суньиге, великому командору Кастилии.

XXIII. Предвидя события, к которым могло подать повод это путешествие, король передал своему посланнику письма к королю и королеве Франции, к коннетаблю этого королевства, к дону Франсиско д'Алаве, своему послу в Париже, к дону Гомесу Суаресу де Фигеросу, своему послу в Генуе, к герцогу д'Алкале, вице-королю Неаполя, к дону Габриэлю де Кауве, губернатору Милана, к великому герцогу Тосканскому[170] и к князю Марко Антонио Колонне.[171]

XXIV. Среди статей этих инструкций замечательна следующая: «Хотя следует надеяться, что Бог вразумит верховного первосвященника надлежащим образом, не должно пренебрегать средствами, предлагаемые нам миром для успеха в столь справедливом предприятии, в котором замешана честь короля и святого трибунала Испании. Поэтому надо постараться узнать связи лиц, могущих более всего повлиять На это дело, каково бы ни было их звание, и привлечь их на свою сторону всеми возможными средствами». Кто хорошо знает римскую курию, тот сумеет оценить смысл этих слов и поймет, как страстно желали помешать тому, чтобы документы процесса, начатого с таким произволом, были посланы в Рим.

XXV. Дон Родриго де Кастро устроил так, что Пий IV согласился оставить в Испании документы процесса и самого Каррансу. В консистории, заседавшей 13 июля 1565 года, он назначил судей, которые должны были отправиться в это королевство. Это были: кардинал Буонкомпаньи (впоследствии ставший папой под именем Григория XIII) с титулом чрезвычайного легата, архиепископ города Россано (который был папою под именем Урбана VII),[172] аудитор Роты Альдобрандини (впоследствии кардинал) и генерал францисканского ордена (впоследствии ставший папой под именем Сикст V). Верховный первосвященник уведомил Филиппа об этих назначениях своим бреве от 21 августа.

XXVI. Папские посланцы прибыли в Испанию в ноябре. Филипп II выехал навстречу легату к воротам Алкалы и оказал ему самый лестный прием, чтобы побудить его согласиться на предложение присоединить к судьям из Рима членов совета испанской инквизиции. Легат, достаточно знавший их, чтобы предвидеть неудобство этой меры, отказался.

XXVII. По приказу короля для успеха этого дела были пущены в ход многочисленные и серьезные интриги, но все было безрезультатно. Между тем узнали, что папа умер в ночь с 8 на 9 декабря. Буонкомпаньи, желая присутствовать на конклаве, тотчас отправился на почтовых в Рим, никого не предупредив, даже короля; он оставил архиепископа и его процесс в том положении, в каком они были в 1562 году.

XXVIII. 17 января 1566 года был избран св. Пий V. Кардинал Буонкомпаньи узнал об этом в дороге и остановился в Авиньоне.[173] Филипп послал чрезвычайного курьера к новому папе, чтобы просить его подтвердить распоряжения его предшественника. Он получил то, чего желал. Его Святейшество в то же время послал бреве кардиналу, чтобы он вернулся в Испанию. Кардинал отвечал ему, что до исполнения его приказаний он считает нужным иметь с ним частный разговор, и продолжал путь. По прибытии в Рим он дал отчет новому папе в том, что происходит в Испании, и доказал ему, что процесс Каррансы не может быть там проведен беспристрастно, хотя бы даже судьями, посланными из Рима. Пий V принял тогда два решения. Первое состояло в том, что архиепископ Толедский должен быть отправлен в Рим вместе с документами всего процесса. Вторым решением дом Фернандо Вальдес был отставлен от должности главного инквизитора. Последняя мера показалась ему необходимою на тот случай, если потребуется выслушать новых свидетелей в Испании.

XXIX. Саласар де Мендоса утверждает, что Филипп II послушался немедленно. Но этот писатель не видел истории процесса. Он ошибается, говоря о немедленном подчинении; на самом деле известно, что с обеих сторон возникли споры, причем Пий V держался твердо, и Филипп II, несмотря на свою гордость, принужден был уступить после папской угрозы отлучения короля от Церкви интердиктом на все королевство. Документы процесса существуют; я ссылаюсь на эти документы.

Статья шестая ОТЪЕЗД АРХИЕПИСКОПА В РИМ

I. Король назначил на должность главного инквизитора дома Диего Эспиносу, члена государственного совета, председателя совета Кастилии, впоследствии кардинала, епископа Сигуэнсы. Верховный первосвященник 9 сентября того же года послал буллу, в которой говорил, что ввиду преклонного возраста Вальдеса он счел нужным дать ему помощником дома Диего Эспиносу. Этот помощник будет исполнять при жизни Вальдеса обязанности заместителя, с определенной оговоркой, что он будет управлять делами главной инквизиции лично, не отдавая в этом отчета Вальдесу. Для этого он давал Эспиносе те же полномочия, которыми пользовались Вальдес и его предшественники. Эти папские распоряжения были опубликованы, чтобы не опозорить Вальдеса. Но Его Святейшество сообщил Эспиносе свои тайные намерения в бреве от 1 октября, переданном ему епископом Фьезоле, на которого он должен был полагаться, как на него самого, во всем, что тот скажет ему. Бреве по существу говорило, что он должен старательно избегать разговоров с Вальдесом о процессе архиепископа.

II. Возвращаясь к процессу Каррансы, надо сказать, что папа отправил в Испанию в качестве чрезвычайного нунция Пьетро Камайяни, епископа Асколи, с самым категорическим приказом не возвращаться в Рим без архиепископа и документов его процесса. 30 июля он адресовал ему бреве, которое заслуживало бы быть помещенным здесь, так как оно очень важно. Но оно слишком длинно, я чувствую необходимость сократить рассказ о деле, которое и обширно и сложно. В этом бреве сказано, что медлительность, проявленная в следствии по процессу Каррансы, равно как и его содержание в тюрьме являются предметом скандала не только в Европе, но и во всем христианском мире. Папа приказывает нунцию под угрозой отлучения и других кар, назначенных для ослушников, объявить, как только он прибудет в Мадрид, с угрозой теми же наказаниями, архиепископу Севильи, совету инквизиции и другим лицам, заинтересованным в процессе Каррансы, полную отмену полномочий, дарованных им по делу архиепископа, и приказ, под угрозой отлучения во всем его объеме, немедленно выпустить его на свободу, без промедления и протеста, не требуя от него никакой гарантии, и передать в руки нунция подлинные документы процесса целиком, чтобы он мог увезти их в Рим; подвергнуть тем же карам всех держателей бумаг, относящихся к этому делу, если они не поспешат их выдать; передать архиепископу, как только он будет на свободе, приказ отправиться лично в Рим, чтобы там продолжался и решался его процесс, с обязательством по адресу Каррансы назначить до отъезда администратора его епархии.

III. Нунций прибыл в Мадрид. Вопреки строгости приказов и угроз из папских распоряжений ничего не вышло. Архиепископ не был выпущен на свободу. Король послал в Вальядолид отряд своей гвардии как бы для того, чтобы служить Каррансе эскортом до Картахены, откуда ему было назначено отплыть. Он был задержан в Вальядолиде, и здесь было проявлено столько медлительности в распоряжениях по отъезду архиепископа, что он мог быть в Риме только накануне праздника Тела Божия, 29 мая следующего года.

IV. Что касается документов процесса, то достаточно сказать, что понадобились новые угрозы отлучением со стороны нунция, чтобы добиться их отправки; это задержало архиепископа в Картахене на целых четыре месяца. Воспользовались неведением комиссара и тайной, с которой велось дело, для того, чтобы передать только часть документов процесса. Остальную часть затребовали из Рима после того, как заметили, что отсутствует часть документов; вследствие этого произошла новая проволочка, продолжавшаяся не менее года. Все эти обстоятельства ясно показывали желание инквизиторов оттянуть решение дела до смерти архиепископа. Толедский капитул продемонстрировал самую мужественную преданность. Он назначил во время задержания своего главы двух человек для оказания ему всевозможных услуг, и поручил им не покидать его ни на одну минуту ни во время путешествия, ни во время пребывания в Риме.

V. Наконец наш прелат вышел из тюрьмы 5 декабря 1566 года, после семи лет трех месяцев и двух недель заключения, проведенного в двух комнатах, откуда он не мог видеть ни поля, ни улицы и где ему можно было говорить только с двумя слугами и двумя защитниками. Я не говорю о судьях и чиновниках инквизиции, вид коих мог быть ему только неприятен.

VI. Обвиняемому отказали в разрешении назначить администратора епархии, хотя приказ об этом определенно находился в папском бреве. Мотивом, выставленным для оправдания нарушения папского распоряжения, явилось следующее обстоятельство: Его Святейшество, приказывая это, не знал, что администратор уже был назначен королем и что Павел IV подтвердил это назначение.

VII. Карранса путешествовал в носилках в сопровождении дома Диего Гонсалеса, вальядолидского инквизитора, и дома Лопе д'Авельянеды, который был назначен домом Гаспаром де Суньигой в 1561 году для его караула. Последняя предосторожность доказывает, что он не был свободен.

VIII. Архиепископ прибыл в Картахену 31 декабря, и ему отвели помещение в крепости. С этого времени он находился на ответственности наместника провинции, вследствие чего Гонсалес и королевская гвардия вернулись в Вальядолид. Не дали бы подобного эскорта прелату, если бы инквизиторы верили в преподаваемое ими учение об отлучении, которым папа поражает строптивых, отказывающихся подчиниться приказам, выраженным в его буллах.

IX. В воскресенье, 27 апреля 1567 года архиепископ Толедский отправился из Картахены на первой неаполитанской галере. Его поместили в люке, потому что кормовая каюта была занята герцогом Альбой, губернатором фландрских провинций.

X. Кроме его слуг и главного стража Авельянеды, его сопровождали члены совета инквизиции; дом Диего де Симанкас, избранный епископом Сыодад-Родриго, и дом Антонио Пасос, который был назначен епископом Пати в Сицилии по прибытии в Рим; калаорский инквизитор дом Педро Фернандес де Теминьо, впоследствии епископ Авилы; дом Херонимо Рамирес, прокурор совета инквизиции, умерший в Риме; Севастиан де Ландета и Альфонсо де Кастельон, секретари вальядолидской инквизиции, а также другие чиновники, которые все путешествовали за счет прелата. С ним были также его защитники дон Мартин д'Альпискуэта и дон Альфонсо Дельгадо, каноник и инспектор школ толедской церкви, бывший потом епископом Асторги.

XI. Когда галера прибыла в Геную, герцог Альба высадился, чтобы отправиться во Фландрию, а другие пассажиры для того, чтобы неделю отдохнуть. Архиепископ перешел в кормовую каюту 18 мая, в день Троицы. 25 мая прибыли в Чивитавеккью, где их ожидали испанский посол Рекесенс и Паоло Вислерсио, племянник папы и капитан его гвардии. Посол завладел особою архиепископа, согласно королевскому приказу, и передал его в Риме 29 мая в руки папы. Саласар де Мендоса утверждает, что это событие произошло 27 мая. Мы должны в этом случае более доверять Херонимо Лонгомарсинио, который был в Риме, где написал комментарии к письмам Джулио Поджиано.

Глава XXXIV КОНЕЦ ПРОЦЕССА АРХИЕПИСКОПА ТОЛЕДО. СМЕРТЬ ПРЕЛАТА

Статья первая ИНТРИГИ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ НОВЫХ ОТСРОЧЕК

I. Когда архиепископ Толедский прибыл в Рим, папа назначил ему местом заключения апартаменты, занимаемые верховными первосвященниками в замке Св. Ангела. Это помещение, более обширное, чем то, которое Карранса занимал в Испании, дало ему свободу движений, в которой он нуждался; теперь он мог наслаждаться видом Тибра и лугов, украшающих его берега. Его здоровье поправилось, и силы восстановились. Ему было позволено иметь прислуги на три человека больше, чем в Вальядолиде. Святой отец запретил говорить с ним о его деле. Пока процесс продолжался, ему не было разрешено ни причащение, ни служение обедни. В Испании он не имел свободы исповедоваться; в Риме ему даровали эту милость в юбилей, следовавший за его прибытием, и затем четыре раза в год.

II. Пий V назначил шестнадцать юрисконсультов процесса, а именно: кардинала Ревиву, сицилианца, архиепископа Пизы,[174] патриарха Константинопольского[175] и епископа Сабины;[176] кардинала Пачеко, испанца, первого архиепископа Бургоса, покровителя испанских церквей; кардинала Гамбайю, итальянца, епископа Витербо (все трое были главными инквизиторами); кардинала Кьезу, миланца, префекта папской сигнатуры[177] по делам правосудия; дома Гаспара де Сервантеса, испанца, архиепископа Таррагоны и впоследствии кардинала; дома Диего де Симанкаса, испанца, епископа Сьюдад-Родриго, а затем Бадахоса и Саморы, члена совета испанской инквизиции; дома Антонио Мориса де Пасоса, испанца, епископа Пати в Сицилии, затем епископа Авилы и Кордовы, председателя совета Кастилии; дома Родриго де Вадильо, испанца, епископа Чефалу, бывшего генерала бенедиктинского ордена, одного из квалификаторов процесса; дома Педро Фернандеса де Теминьо, члена совета испанской инквизиции и затем епископа Авилы; брата Томаса Манрике, испанца, доминиканца, гофмейстера апостолического дворца; Хуана Антонио Сарторио, архиепископа Санта-Северины, депутата испанской инквизиции, потом кардинала и председателя папского епитимийного суда; Феликса Перети, епископа Санта-Агата де Готи, затем кардинала и папы под именем Сикст V; Эвстаджо Лукателли, епископа Ареццо; доктора Артимо, аудитора по делам апостолической камеры, и Пьетро де Камайяно, епископа Фьезоле. Папа назначил обвинителями прокурора совета инквизиции, двух секретарей-итальянцев и двух приехавших из Испании. Он приказал перевести весь процесс на итальянский язык; на этот труд пошел остаток 1567 года и часть следующего.

III. Толедские каноники представились папе и вручили ему письмо от 8 нюня, которое толедский капитул адресовал Его Святейшеству, умоляя верховного первосвященника принять во внимание заслуги архиепископа и его высокое положение, а также честь и утешение их церкви, которая в течение восьми лет была лишена своего пастыря. Он надеялся, что святой отец соблаговолит оказать прелату милость, совместимую с правосудием и религией. Пий V ответил 20 июля толедскому капитулу, что с удовольствием прочел его письмо, потому что оно обнаруживает благороднейшие чувства и трогательный интерес к участи прелата. Он обещает капитулу исполнить просьбу, в особенности приказать быстрый разбор процесса, как только будет окончен перевод документов. Он рекомендует ему умолять о помощи Святого Духа для счастливого конца этого дела. Вследствие этого, хотя капитул предварил путешествие своих депутатов девятидневкой торжественных месс и несколькими крестными ходами, он распорядился отслужить утроенное число обеден и совершить много благочестивых дел, чтобы вымолить милость Неба.

IV. Когда было замечено, что произведения и рукописи Каррансы остались в Испании, Его Святейшество приказал своим бреве от 7 ноября выслать их тотчас в Рим. Почему эти бумаги не были посланы вместе с остальными документами процесса? Разве они не составляли его части? Разве не предвидели, что папа потребует их? Преступное желание продлить судопроизводство было настоящей причиной этого упущения и множества других беззаконий, на которые можно было жаловаться. Папская булла, приказывавшая отправку документов всего процесса целиком, была плохо исполнена, как видно из этого обстоятельства, которое не было последним, так как в Риме обнаружили, что недостает еще других бумаг, о которых упоминается в заметках и актах судопроизводства. Их потребовали; они были посланы в 1570 году, что породило новое промедление. Поверим ли мы, что подобное неповиновение папским приказаниям, даже под угрозой отлучения, не имело иной причины, кроме небрежности секретарей и других низших чиновников святого трибунала?

V. Когда перевод документов был закончен и начались конференции юрисконсультов, прокурор потребовал, чтобы они происходили в присутствии папы. Эта просьба излишне затянула обсуждение дела, так как верховный первосвященник, у которого было много других дел, часто отсутствовал. Тот же прокурор отвел Томаса Манрике, гофмейстера апостолического дворца, сказав, что он доминиканец и друг Каррансы. Папа уважил отвод и назначил на место Манрике доктора Толедо, иезуита, проповедника Его Святейшества и затем кардинала, которого прокурор также счел нужным отвести по причине его родственных связей с домом Антонио Толедским, великим приором ордена св. Иоанна, другим другом архиепископа.

VI. Дом Гомес Теллес Гирон, администратор епархии, умер в это время, и толедский капитул вторично написал папе 23 июля 1569 года, выражая крайнее желание видеть наконец решение процесса архиепископа. Его Святейшество ответил 19 августа с особой благосклонностью, излагая мотивы задержки, на которую жаловались, и оправдываясь некоторым образом своими многочисленными занятиями и сущностью этого дела, препятствующей ускорить его решение. «Однако, — прибавлял Пий V, — мы надеемся, что это дело будет скоро закончено. Оно уже достаточно продвинулось, чтобы уверить нас, что больше не будет промедлений в вынесении приговора, который должен его закончить, и мы поторопимся, как делали это до сих пор».

VII. При просмотре документов обнаружили большой беспорядок, царивший в судопроизводстве. Открыли, что некоторые листы документов были изъяты и что этим намеревались скрыть истину. Пий V, убежденный, что ему нелегко и даже невозможно без больших затруднений изложить письменно свои мысли об этом предмете, послал в Испанию Хуана де Бедойю, агента совета инквизиции, с бреве от 11 февраля 1570 года, предназначенным для короля, в котором, не называя предмета поручения своего посланного, он говорил между прочим: «Мы поручили ему [Хуану де Бедойе] сделать от нашего имени Вашему Величеству некоторые сообщения, относящиеся к святому трибуналу инквизиции, о которых мы не сочли удобным писать вам. Мы просим во имя Господа Ваше Величество поверить рассказу Бедойи и выслушать его с обычной вашей благожелательностью и добротой. Мы уверены, что, Ваше Величество, чья любовь к нашему Искупителю хорошо известна, ничего не пощадит для быстрого и постоянного исполнения того, что имеет целью служение всемогущему Богу».

VIII. Неизвестно, что говорил Бедойя королю. Но заверено процессом, что этот государь велел отыскать бумаги, относящиеся к процессу, и некоторые из них были вручены главным инквизитором королю для отсылки в Рим. Эти документы имели большое значение. Здесь были квалификации и показания, благоприятные архиепископу. Изъявшие их были настолько ослеплены страстью, что не обратили внимания на то, что они были упомянуты в других документах, уже отправленных. Вопреки категорическому требованию папы и Филиппа об отсылке всех бумаг, относящихся к Каррансе, в Испании удержали все рукописные тетради катехизиса, взятые у маркизы д'Альканисес и послужившие для квалификации этого труда, а также вторые и третьи экземпляры неизданных произведений, переданные братом Альфонсо де Кастро, доминиканцем, и доктором Астете, каноником Саморы. Это упущение на первый взгляд, по-видимому, не содержало никакого коварного плана, так как послали в Рим печатные экземпляры катехизиса и экземпляры других неизданных произведений, тетради, найденные у архиепископа, изъятые у маркизы д'Альканисеса, у брата Доминика де Рохаса, у брата Хуана де Вильягарсии, у брата Франсиско де Тордесильяса, у брата Луиса де ла Круса и в женских монастырях — Вифлеемском и св. Екатерины в Вальядолиде. Но позже признали, что эти бумаги были задержаны в Мадриде для того, чтобы воспользоваться ими при каком-либо другом случае, который действительно и представился, и чтобы породить мотивы новых отсрочек, если бы эти бумаги были затребованы папой.

IX. В течение того же года в Мадрид прибыл кардинал Алессандрии, племянник Его Святейшества. Он приехал по делам лиги, образованной против Оттоманской империи, следствием чего явилась знаменитая победа, одержанная доном Хуаном Австрийским в заливе Лепанто. Нельзя сомневаться (хотя это мнение не основано ни на каком письменном документе), что кардиналу было поручено переговорить с королем о деле архиепископа Толедского. Процесс так подвинулся, что можно было бы его решить к выгоде Каррансы в том же году, если бы папа, который первый составил проект лиги против турок, не изменил своей линии в деле Каррансы.

Папа исходил из того, что он может надеяться на величайшую помощь со стороны Филиппа II в деле создания лиги, и не считал себя связанным относительно этого государя соображениями, имевшими непосредственное отношение к процессу Каррансы.

Статья вторая ОПРАВДАНИЕ АРХИЕПИСКОПА В СИЛУ НЕОПУБЛИКОВАННОГО ПРИГОВОРА

I. Св. Пий V подготовил окончательный приговор, но он счел удобным не выносить его до тех пор, пока не узнает взглядов испанского короля, с которым он хотел ладить. В приговоре он объявил, что обвинение прокурора против архиепископа не доказано, и оправдал прелата. Что касается рассмотренных произведений, он приказал, во-первых, вернуть катехизис его автору для перевода его на латинский язык, для внесения всех необходимых исправлений и ля изъяснения в католическом смысле отмеченных цензурой тезисов. Во-вторых, приказал удержать запрещение этой книги главным инквизитором Испании, пока она не будет снабжена разъяснениями; запрещения Толкования соборного Послания св. Иоанна не отменять и не позволять печатать и опубликовывать рукописные труды Каррансы, пока автор не внесет необходимых изменений и не изъяснит их таким образом, чтобы пресечь опасность ложного толкования.

II. Папа послал этот приговор испанскому королю через Алессандро Казали, своего камерария. Он считал, что государь с удовольствием увидит, что в существенном признали невиновность обвиняемого, и успокоится относительно его книг, узнав, какое средство применено для устранения опасности. Папа плохо знал характер Филиппа II; это и вызвало сделанный им ошибочный шаг. Этот государь убедил себя, что он и испанская инквизиция будут опозорены, если признают невиновность архиепископа. Он написал Его Святейшеству с намерением доказать, что невозможно, чтобы автор книг, содержащих такое большое количество лютеранских заблуждений, мог не быть еретиком. Поэтому он просил папу отсрочить приговор Каррансы до возвращения его камерария, которому он передаст для Его Святейшества важные документы, подтверждающие истину сказанного.

III. Вследствие этого король велел составить опровержение апологии катехизиса Каррансы; апология эта, как известно, принадлежала докторам Альпискуэте и Дельгадо, защитникам Каррансы; кроме того, по повелению короля был опубликован труд доктора Бальваса, аббата в Алькала-де-Энаресе, озаглавленный Новая квалификация катехизиса Каррансы и веры его автора. В процессе имеются письма епископа Овиедо к этому аббату от 22 апреля и от 20 мая 1571 года, где идет речь об этом деле.

IV. Филипп II послал эти два сочинения в 1572 году через Алессандро Казали. Когда последний прибыл в Рим, св. Пий V, его господин, уже умер, и Григорий XIII, его преемник, получил эти документы и велел приобщить их к процессу.

V. Имеются указания, которые, по-видимому, дают право говорить, что смерть папы была не естественной, но вызванной агентами испанской инквизиции, желавшими противодействовать приговору по делу Каррансы. Я не доверяю догадкам, но существуют письма, содержащие рискованные предположения. Одно из них говорит: «Следует придавать мало важности смерти человека, который показывает такое расположение к монаху-доминиканцу, своему собрату, и компрометирует своими разговорами честь испанской инквизиции. Последняя много выиграла бы, если бы такой папа умер».

Статья третья НОВЫЕ ИНТРИГИ

I. В это время Филипп II поздравил нового папу с его вступлением на кафедру Св. Петра и воспользовался этим обстоятельством для просьбы о приостановке решения процесса архиепископа Толедского, пока папа не ознакомится с мнением четырех испанских богословов, которых он собирается послать к нему, чтобы дать новое освещение этому делу квалификацией некоторых неизданных сочинений Каррансы. Эти богословы были: дон Франсиско Санчес, профессор богословия в Саламанке; брат Диего де Чавес, духовник короля; брат Хуан Очоа и брат Хуан де ла Фуэнте, магистры богословия.

II. Приехав в Рим, четыре богослова квалифицировали 14 января 1573 года Толкование на Послание к Галатам; 25 февраля — Толкование на Пророка Исайю; 5 марта — Толкование на соборное Послание св. Иоанна и 6 марта — Толкование на Послание к Филиппийцам. Они передали папе подлинник квалификаций и послали копии в совет испанской инквизиции, который велел их приобщить к процессу. Доктора Альпискуэта и Дельгадо говорили на суде в пользу своего клиента против этих цензур, но их авторы возразили, что не удовлетворены.

III. Видя, какой оборот принимает дело, Филипп II сделал последнее усилие, а члены совета инквизиции привели в действие самые могущественные средства для получения отречения уважаемых богословов, высказавших мнение, благоприятное катехизису, до ареста его автора. Они употребили для этого террор и убеждение: террор заставлял богословов опасаться ареста в качестве заподозренных в исповедании заблуждений, которые они одобрили, а путь убеждения давал им благовидный предлог, для того чтобы переменить свое первое суждение о Каррансе и как бы открыть в его неизданных произведениях большее количество тезисов, которые можно понимать в лютеранском смысле.

IV. Первым попавшим в ловушку был человек, действительно достойный уважения за свои познания, добродетели, происхождение и другие выдающиеся качества; преклонней возраст и страх очутиться в тюрьме святого трибунала извиняют его слабость, как и слабость достопочтенного Осии. 17 февраля 1574 года Альфонсо Дорига, секретарь совета инквизиции, вручил по приказу короля доктору Альфонсо Серрано, докладчику совета, пакет для дома Педро Герреро, архиепископа Гранады, содержавший следующие произведения:

1) печатный катехизис Каррансы;

2) рукописные тетради под № 1, 2, 3,4, 5,6 и 7;

3) толкования, помеченные в моем каталоге в главе XXXII под № 4, 5,6, 7 и 12;

4) девять проповедей, означенных у меня под № 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39 и 40.

V. 30 марта архиепископ Гранады объявил ложными семьдесят пять тезисов того самого печатного катехизиса, в котором раньше он не нашел ни одного, заслуживающего богословской цензуры. Он прибавил, однако, что эти погрешности произошли от редактирования труда по-испански; если бы он был опубликован по-латыни, то, по его заявлению, следовало бы вычеркнуть, исправить или объяснить тридцать один тезис. Этот прелат говорил также, что находит двести девяносто две погрешности в рукописных тетрадях, а именно: сто одиннадцать в третьей, восемьдесят шесть в шестой, девяносто девять в седьмой и шестьдесят шесть в толкованиях и проповедях. Отсюда он и сделал заключение, что автора можно заподозрить в ереси.

VI. Докладчик Серрано с торжеством вернулся в Мадрид, и из письма, адресованного советом королю 8 августа, видно, как он был доволен этим достижением. «Следует неотложно послать эту квалификацию в Рим, потому что активность, с которой ведут дело Каррансы, заставляет опасаться, что оно будет скоро решено; эта мера особенно важна, поскольку там придают большое значение мнению архиепископа Гранады».

VII. Это письмо сопроводили кратким содержанием цензур, в котором говорилось, что Герреро осудил триста тридцать тезисов как ложные, в том числе семьдесят два как еретические. В этом подсчете заключается ошибка и коварство. Ошибка потому, что, подводя итог, мы находим четыреста тридцать три тезиса; коварство потому, что двести девяносто два тезиса рукописных тетрадей не должны браться в расчет, так как эти тетради только черновики печатного катехизиса, в котором найдено семьдесят два тезиса. Итак, был только сто тридцать один тезис, осужденный, но не как еретический. Я не могу не сделать этого замечания, потому что оно показывает ожесточение совета против Каррансы и упорное желание выставить его еретиком.

VIII. Серрано отправился затем к дому Франсиско Бланке, епископу Малаги. Этот прелат 29 апреля взял назад свое мнение, высказанное в 1558 году, когда он был епископом Оренсе. Он осудил шестьдесят восемь тезисов катехизиса, хотя раньше хвалил эту книгу. Серрано тотчас уведомил об этом совет и известил его, что епископ квалифицировал Каррансу сильно заподозренным в ереси. В это время стало вакантным архиепископство Сант-Яго, и король назначил туда этого прелата.

IX. Дом Франсиско Дельгадо, епископ Хаэна, одобривший в 1558 году катехизис, уступил соображениям, высказанным его коллегами; он оказался послушным воле короля. 8 июня 1574 года он осудил триста пятнадцать тезисов, говоря, как и другие, что это сделано из повиновения приказу короля, который велел передать ему неизданные произведения архиепископа через брата Франсиско д'Орантеса, провинциала францисканцев, и брата Хуана де ла Фуэнте, уже вернувшегося из Рима. Дом Франсиско Дельгадо вскоре получил архиепископство Сант-Яго по смерти Бланке, но не намного пережил его и не мог даже вступить в управление своей новой епархией.

X. Брат Хуан де ла Фуэнте доложил королю извлечение из квалификаций, сделанных им и тремя его товарищами в Риме. Этот документ был подписан 12 мая братом Диего де Чавесом. В августе постарались получить подобные отречения и новые осуждения от доктора Фернандо де Бариоверо, каноника-учителя и профессора богословия в Толедо, а 11 сентября — от брата Мансио дель Корпуса, доминиканца, профессора в Алькале. Король не послал в Рим (вопреки настояниям совета инквизиции) квалификаций этих прелатов. Он счел более подходящим написать папе, будто он осведомлен, что архиепископы Гранады и Сант-Яго могут сделать важные разоблачения относительно Каррансы и что он надеется получить распоряжения Его Святейшества о том, как следует поступить при подобных обстоятельствах.

XI. 7 августа того же года Григорий XIII издал бреве, которым поручал Дому Гаспару де Кироге главному инквизитору (потом он был кардиналом и преемником Каррансы на толедской кафедре), принять перед нотариусом и в присутствии свидетелей подкрепленные присягою показания архиепископов Гранады и Сант-Яго и послать их в Рим запечатанными. 17 октября святой отец велел послать подобное же бреве епископу Хаэна, канонику-учителю Толедо, и профессору Мансио. Главный инквизитор назначил для этой цели комиссаров, которым он вручил письменные инструкции. Комиссарам было предписано потребовать от них присягу говорить правду и хранить тайну; обязать их заявить, что мотив, по которому они одобрили катехизис в 1558 году и переменили мнение впоследствии, был основан на более серьезном и более глубоком изучении этого труда, а также на знакомстве с другими сочинениями автора; заставить их изложить в отдельном документе, как они судят теперь о произведениях и вере Каррансы, остерегаясь говорить, будто они делают это по приказу короля, как они сообщали в первый раз, но, наоборот, заявляя, что действуют в силу папского бреве.

XII. Комиссары исполнили поручение в течение сентября, октября и ноября, и труд их был послан в Рим в декабре. Я замечу, что дом Франсиско Бланке, осудивший 29 апреля шестьдесят восемь тезисов катехизиса, 29 октября признал ложными двести семьдесят три тезиса, как в катехизисе, так и в других сочинениях, и шестьдесят три тезиса из этого числа назвал еретическими.

XIII. Эта необычайная перемена взглядов пяти лиц, теперь утверждавших то, что ими раньше не признавалось, объяснялась в их заявлениях как продиктованная справедливостью, совестью, ревностью к католической вере и намерением угодить Богу. Именно эти чувства будто бы заставили богословов объявить, что они считают себя обязанными, чтобы быть верными закону Божию, обнаружить свои убеждения и тем обеспечить торжество истины и правосудия. Интрига не преминула произвести в Риме результат, горячо желаемый королем, членами совета и всеми агентами святого трибунала, в которых ненависть будила желание гибели архиепископа.

Статья четвертая ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

I. Показания пяти новых значительных свидетелей, приобщенные к процессу, переведенные на латинский язык, с осуждениями, рассматриваемыми как их составная часть, совершенно изменили процесс. Они доставили прокурору инквизиции, испанским юрисконсультам и некоторым подкупленным юрисконсультам Рима оружие тем более страшное, что имена Герреро, Бланке и Дельгадо пользовались бесконечным уважением со времени Тридентского собора и их показания были подкреплены довольно большим числом доводов, убеждающих, что мотивы для перемены их мнения были искренни и законны.

II. Григорий XIII попал в западню, которой ему действительно трудно было избежать, так как интрига имела своим главою такого могущественного государя, как Филипп, а агентами — членов такой искусной и страшной корпорации, как испанская инквизиция. Григорий хорошо распознал в Мадриде пружины, приводимые в действие для гибели Каррансы, и уверил Пия V, что нельзя справедливо решить этот процесс, если бы даже это было поручено иностранным судьям. Но он был далек от мысли, что в Риме недоброжелательство против Каррансы проявится, быть может, еще более активно.

III. Папа любил справедливость. Он думал, что поступает согласно ее требованиям, когда он приказал 14 апреля 1576 года, накануне Вербного воскресения, дому Бартоломео Каррансе, архиепископу Толедскому, отречься от всех ересей вообще и в частности от шестнадцати лютеранских тезисов, в которых его объявили заподозренным. В наказание за проступки, подавшие повод к этому приговору, ему было запрещено на пять лет отправление должности архиепископа; он был присужден к заключению на этот срок в доминиканском монастыре в городе Орвието в Тоскане, а пока в доминиканском монастыре Минервы в Риме, где на него наложили в виде духовной епитимьи некоторые благочестивые упражнения, между прочим посещение в один день семи церквей: Св. Петра, Св. Павла, Св. Иоанна Латеранского, Св. Креста в Иерусалиме, Св. Севастиана, Св. Марии Великой и Св. Лаврентия. Запрещение инквизиции чтения его катехизиса на испанском языке было удержано.

IV. Лютеранские тезисы, от которых Карранса отрекся и в которых его объявили заподозренным, были следующие:

1) Дела, совершенные без духа любви, какого бы свойства они ни были, суть грехи и оскорбляют Бога.

2) Вера есть первое и главное средство обеспечить свое оправдание.

3) Человек безусловно оправдан правосудием Иисуса Христа; этим правосудием Иисус Христос проявил заслуги для нас.

4) Никто не получает правосудия Иисуса Христа, если он не верит твердо и положительно, что он получил его.

5) Находящиеся в состоянии смертного греха не могут понять Священного Писания и рассуждать о предметах веры.

6) Естественный разум противоречит вере в том, что имеет отношение к религии.

7) Зародыш греха существует в крещеных с качеством греха.

8) Истинная вера не существует более в грешнике, утратившем благодать через грех.

9) Покаяние равно крещению и есть не что иное, как новая жизнь.

10) Господь наш Иисус Христос искупил наши грехи так действенно и так полно, что от нас не требуется никакого искупления.

11) Вера без дел достаточна для того, чтобы быть спасенным.

12) Иисус Христос не был законодателем, и в его намерение не входило создание законов.

13) Поступки и подвиги святых служат нам только примером, но святые никоим образом не могут нам помогать.

14) Употребление святых икон и почитание мощей святых суть чисто человеческие обычаи.

15) Теперешняя церковь не имеет ни озарения, ни авторитета в такой степени, в какой это было в первобытной церкви.

16) Положение апостолов и монахов ничем не отличается от обыкновенного положения христиан.

V. Из показаний девяноста шести свидетелей нельзя заключить, чтобы архиепископ Толедский когда-либо высказал какой-нибудь из этих шестнадцати тезисов. Однако все эти свидетели в судебном порядке, без посредства и даже без ведома подсудимого, были допрошены людьми, привыкшими заставлять свидетелей говорить больше, чем они хотят. Я не читал произведений, которые послужили материалом для процесса, но я знаю их квалификации. Из них не видно, чтобы Карранса утверждал хотя бы один из этих шестнадцати тезисов; но текст некоторых из них заставил цензоров поверить, что он исповедовал их и многие другие, так как его не обязали отрекаться ни от многих сотен тезисов, которые сочли нужным осудить, ни от семидесяти двух, квалифицированных еретическими. С другой стороны, нельзя утверждать, что он высказывал устно или выражал в письменной форме какой-либо из шестнадцати тезисов, которые были сочтены лютеранскими, и я без колебания говорю, что этот приговор не может заслуживать одобрения добросовестных людей.

VI. Архиепископ выслушал свой приговор со смирением и был оправдан с предостережением (ad cautelam). Он служил обедню в четыре первых дня Страстной недели и в понедельник на Пасхе 23 апреля посетил все семь церквей. Он отказался от носилок, которые предложил ему папа, как публичное доказательство своего уважения и участия. На другой день он служил обедню в церкви Св. Иоанна Латеранского — в последний раз в своей жизни. Задержав мочу, он потом не мог уже ее выделить. Он умер 2 мая в три часа утра в семидесятидвухлетнем возрасте, проведя восемнадцать лет в полном заключении.

VII. Узнав 30 апреля о серьезности положения архиепископа, папа послал ему полное отпущение грехов и освобождение от наложенной на него епитимьи. Святой отец действовал по своей доброй воле для утешения больного и, если возможно, для восстановления его здоровья. Это известие дало архиепископу большое удовлетворение, вследствие чего он принял спокойно и даже радостно три таинства — исповедь, причащение и соборование.

VIII. Он составил завещание в присутствии одного из секретарей процесса и назначил душеприказчиками своего верного друга дома Антонио Толедского, великого приора ордена св. Иоанна и шталмейстера короля; докторов Мартина де Альпискуэта Наварро и Альфонсо Дельгадо, своих защитников, которые его никогда не покидали; дома Хуана де Наварра-и-Мендосу, регента и каноника Толедского собора (он был сыном графа Лодосы и происходил по мужской побочной линии от королей Наварры); брата Фернандо де Сан-Амбросио, его попечителя, который был предан ему со времени получения архиепископских булл, и брата Антонио д'Утрилью, являвшегося истинным образцом верности и преданности и добровольно разделявшего с архиепископом его восемнадцатилетнее пленение. Он не получил разрешения, в котором нуждаются епископы для составления завещания; но так как папы располагали тогда доходами с экономии, Григорий XIII одобрил и приказал исполнить все благочестивые распоряжения архиепископа.

IX. 30 апреля, после того как прелат получил отпущение грехов, до молитвы перед принятием напутствия он сделал по-латыни, в присутствии трех секретарей его процесса, многих испанцев и нескольких итальянцев, следующее заявление, которое произнес медленно и отчетливо, чтобы могли слышать все:

X. «Принимая во внимание, что я был заподозрен в приписанных мне заблуждениях, считаю своим долгом обнаружить свои убеждения на этот счет в том состоянии, в котором я нахожусь. С этим намерением я велел пригласить четырех секретарей моего процесса. Итак, я беру в свидетели небесный суд и в судьи владыку Господа, который пришел ко мне в принятом мною таинстве, ангелов, которые его сопровождают и которых я избрал постоянными заступниками моими перед ним. Я клянусь всемогущим Богом, последней минутой моей жизни, отчетом, который скоро я должен буду дать Богу, что в то время, когда я преподавал богословие в моем ордене, а потом писал, поучал и проповедовал в Испании, Германии, Италии и Англии, я всегда имел целью торжество веры в Господа нашего Иисуса Христа и борьбу с еретиками. Его божественное величие соблаговолило прийти мне на помощь в этом предприятии, так как я обратил в Англии действием его благодати многих еретиков в католическую веру, когда я прибыл в это королевство с королем, моим господином. Я велел с его согласия вырыть трупы величайших еретиков того времени и сжечь их для удостоверения могущества инквизиции. Католики, как и еретики, постоянно называли меня первым защитником веры. Я могу поистине удостоверить, что постоянно был одним из первых, работавших на благо святого дела, поступая по приказанию короля, нашего государя. Его Величество был свидетелем части моих поступков. Я любил его и действительно люблю еще теперь; ни один сын не имел и никогда не будет иметь к нему большей преданности, чем я.

Я удостоверяю также, что в течение моей жизни мне никогда не приходилось излагать, проповедовать и поддерживать ересь или что-либо противоположное истинному верованию римской Церкви. Никогда я не впадал в заблуждение, в котором меня объявили заподозренным, придавая моим словам смысл, совершенно отличный от того, который я давал им сам. Я клянусь всем сказанным и самим Господом, которого беру в судьи, что мне никогда не приходила в голову ни одна из вышеупомянутых мыслей и из тех, которые были показаны в возбужденном против меня процессе; что я никогда не имел ни малейшего сомнения ни в одном из пунктов вероучения; наоборот, учил, писал, наставлял и проповедовал святую веру с такой же твердостью, как исповедую ее теперь, в минуту моей смерти.

Я не перестаю признавать справедливым вынесенный мне приговор, потому что он произнесен наместником Иисуса Христа. Я принял его и считаю законным, поскольку он вынесен человеком, соединяющим со званием наместника Иисуса Христа звание судьи, одаренного мудростью и истинным прямодушием. Я прощаю в минуту своей смерти, как я делал это всегда, все оскорбления, нанесенные мне, какого бы свойства они ни были. Я прощаю также тех, кто выступал против меня в моем процессе и принимал в нем хотя бы малейшее участие. Я никогда не питал зла против кого-либо из них; напротив, я поручил их Богу. Я делаю это искренно в настоящее время, любя их от всего сердца, и я обещаю, если попаду туда, куда надеюсь попасть волею и милосердием Господа, что ничего не потребую против них, но буду молить Бога за всех».

XI. Гробница архиепископа была установлена 3 мая на солее церкви монастыря Минервы рядом с двумя кардиналами из фамилии Медичи, по бокам которых находились мраморные статуи пап Льва X и Климента VII из той же фамилии. Григорий XIII, объявивший его заподозренным в ереси, велел выгравировать на камне гробницы надпись противоположного содержания. Может быть, он приказал это сделать ввиду заявления Каррансы в час смерти.

XII. Вот эта надпись:

«Deo optimo maximo. Bartholomeo Carranza, Navarro, dominicano, archiepiscopo Toletano, Hispaniarum primata; viro genere, vita, Doctrina, Contione, atque eleemosinis claro; magnis muneribus a Carolo V imparetore et a Philipo II rege catholico sibi commissis egregie functo; animo in prosperis modesto et in adversis aequo. Obiit anno 1576 die secundo mail, Athanassio et Antonino sacro; aetatis suae 73».

XIII. «[Слава] Богу милостивому и великому. Бартоломео Каррансе, родом из Наварры, доминиканцу, архиепископу Толедскому, примасу Испании; мужу, знаменитому происхождением, жизнью, учением, проповедью и милосердием; отлично исполнившему многие служения, порученные ему императором Карлом V и католическим королем Филиппом II; скромному в счастии и терпеливому в несчастии. Скончался в 1576 году, 2 мая, в день святых Афанасия и Антонина, в возрасте 73 лет».

XIV. Если папа назвал Каррансу человеком, знаменитым своим учением и своей проповедью, невероятно, чтобы он считал его книги и проповеди полными ересей.

XV. Папа уведомил толедский капитул о приговоре и о дне, когда он был вынесен; затем он сообщил о смерти архиепископа и поручил молиться Богу об упокоении его души. Сначала ему устроили торжественные похороны в Риме; несколько времени спустя еще торжественнее справили их в Толедо, где после него кафедру занимал дом Гаспар де Кирога, главный инквизитор, епископ Куэнсы, бывший потом кардиналом. Этот прелат (бывший каноником Толедского кафедрального собора) держал в своих руках синод и провинциальный собор.

XVI. Он счел неудобным, чтобы портрет его предшественника не был помещен в зале заседаний рядом с портретами других архиепископов. Он велел расположить его рядом с портретом кардинала дома Хуана Мартинес Силисео. Это доказывает, что он не краснел при мысли, что когда-нибудь поместят его собственный портрет рядом с портретом дома Бартоломео.

XVII. Было в обычае писать эпитафии всех архиепископов на двери храма. Капитул дал доказательство умеренности, удовлетворившись краткой надписью: «Prater Bartholomeus de Carranza et Miranda, ordinis predicatorum, archiepiscopus Toletanus obiit postridie Galendas maii anno MDLXXVI». Это значит: «Брат Бартоломео де Карранса-и-Миранда, из ордена проповедников архиепископ Толедский, умер на другой день майских календ 1576 года». Пример папы должен был бы, по-видимому, побудить его с большим почтением говорить о своем архиепископе, так как это неприятное упущение поражает взор среди похвальных эпитафий других архиепископов. Разве не прославляли Элипанда? Всем, однако, известно, что Элипанд был осужден как рядовой еретик и даже как учитель-еретик.

XVIII. Вопреки несправедливой победе, одержанной святым трибуналом в процессе Каррансы, инквизиторы были недовольны, что он не был лишен сана архиепископа Толедского. Пятилетнее устранение от должности показалось им карой исключительно легкой. Они опасались даже, что папа освободит его от этого наказания, как он и сделал действительно через неделю после произнесения приговора.

XIX. Их досада вылилась в письмах, находящихся среди документов мадридского процесса, писанных из Рима на первый, второй и третий день после приговора. Среди множества вещей, которые там встречаются и которые в настоящее время опозорили бы писавших их, замечателен совет, данный королю, не допускать ни под каким предлогом, чтобы Карранса вернулся в Испанию, в особенности не разрешать ему управлять епархией, даже по истечении пятилетнего срока наказания. Зависть и ожесточение заставляют их предполагать, что было бы скандалом и позором для толедской Церкви видеть в составе своих священнослужителей и в епархии человека, осужденного инквизицией; эти же чувства толкали их на заявление, что было бы лучше, если бы король уговорил папу убедить Каррансу выйти в отставку с сохранением пенсии для помещения затем на эту кафедру человека, более достойного ее занимать. Богу было угодно вскоре прервать смертью архиепископа депо, чреватое новыми интригами, так как я со скорбью видел, что противники архепископа, не желая прекращать преследования, готовили против него новое гонение.

XX. Неужели нужно, чтобы усердие к религии, к вящей славе Божией и его Церкви всегда служило предлогом к отвратительным поступкам? «Сколько зол может [советовать] вызвать религия [Tantum religio potuit suadere malorum]!» — сказал поэт.[178] Этот злобный выкрик является клеветой, потому что религия не советует никому причинять зла. Но людская порочность толкает на злоупотребление самыми святыми и самыми непорочными вещами.

Глава XXXV ПРОЦЕСС АНТОНИО ПЕРЕСА, МИНИСТРА И ПЕРВОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ КОРОЛЯ ФИЛИППА II

Статья первая СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ ПРОЦЕССУ, ВОЗБУЖДЕННОМУ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ АНТОНИО ПЕРЕСА

I. Мы увидим другую знаменитую жертву инквизиции и дурного характера Филиппа II в лице его министра и первого государственного секретаря Антонио Переса. Несчастия этого испанца начались, когда Филипп умертвил Хуана Эсковедо, секретаря дона Хуана Австрийского. Перес успел ускользнуть из Мадрида, еще страдал от последствий пытки, и убежал в Арагон, где надеялся жить спокойно под покровительством политической конституции этого королевства, которая не давала монарху другого права в судах, кроме права иметь прокурора или уполномоченного обвинителя. Я не буду останавливаться на передаче всего, что Перес вытерпел в Мадриде в течение двенадцати лет, то есть с 1578 года, года смерти Эсковедо, до 18 апреля 1590 года, дня бегства самого Переса. Все эти подробности можно прочесть в труде, опубликованном этим министром под заглавием Реляции, в рассказе, который был помещен Антонио Вальядаресом де Сотомайором в Ученом еженедельнике («Semanario erudito»), и в книге в восьмую долю листа, появившейся в 1788 году под заглавием Уголовный процесс Антонио Переса. В этом труде отсутствуют разъяснения. Некоторые из них я дал в Истории этого министра, которую, быть может, некогда опубликую и которая обрисует подробнее царствование Филиппа II и историю Генриха IV, короля Франции, и Елизаветы, королевы Англии. Здесь я ограничусь представлением обстоятельств процесса, возбужденного против него инквизицией, изложив некоторые события, происшедшие в Арагоне и послужившие ему причиной.

II. Когда Антонио Перес удалился в Арагон, Филипп II издал приказ о его аресте. Его арестовали в Калатаюде. Перес протестовал против этой меры и потребовал привилегии манифестации. Он был переправлен в Сарагосу и заключен в тюрьму, которая называлась тюрьмой королевства или тюрьмой свободы. Заключенные в ней находились под непосредственным покровительством короля и зависели только от судьи, называемого верховным судьей (justiza mayor) Арагона. Тюрьму эту называли также тюрьмой фуэро, или конституционной, потому что политическая конституция того королевства обозначалось именем арагонского фуэро. Тюрьма эта называлась иногда тюрьмой манифестированных (manifestados). В нее принимали только тех, кто сам являлся туда или сам требовал ее, заявляя, что он ищет покровительства конституции, чтобы не быть заключенным в королевскую тюрьму, и подчиняется законам королевства, взывая к содействию его привилегий. Привилегия узника в обстоятельствах, схожих с положением Переса, состояла в том, что он не мог быть подвергнут пытке; он получал свободу, если давал обещание под присягою являться для ответа на обвинения; даже присужденный к смертной казни каким бы то ни было судьей и за какое бы то ни было преступление, он имел право апеллировать на это в суд верховного судьи Арагона,[179] который рассматривал, не противоречит ли исполнение приговора какому-либо фуэро королевства. Этот род трибунала имел некоторое сходство с тем, что во Франции именуется кассационным судом.

III. Филипп II после многочисленных настойчивых, но безуспешных попыток добиться у постоянной депутации королевства того, чтобы Перес был возвращен в Мадрид, велел послать в Арагон начатое дело и дал своему прокурору в Сарагосе необходимые полномочия для обвинения Переса в этом королевстве как виновного в представлении королю лживых донесений, на основании которых Его Величество счел нужным умертвить секретаря Хуана Эсковедо; Перес обвинялся также в фальсификации писем кабинета и в раскрытии тайн государственного совета. После множества инцидентов и выступлений Перес поставил короля перед необходимостью отказаться от преследования; публичный акт об этом, исходивший от королевской власти, имел место 18 августа. Государь думал этим путем избежать позора видеть Переса оправданным в окончательном приговоре.

IV. Указ Филиппа II гласил, что, несмотря на отказ от иска, Его Величество оставляет за собою право воспользоваться возможностью и предъявить свои права в такой срок и таким образом, как он сочтет удобным; вследствие этого и с целью воспрепятствовать Антонио Пересу получить полную и совершенную свободу он велит начать против него перед управляющим королевской аудиенцией Арагона новый процесс в форме анкеты (розыска). Это старинное выражение арагонского языка; оно заимствовано из французского (enquete), который извлек его из латинского слова inquisitio (розыск). Этот термин в кодексе фуэросов уподобляется судебному решению, произносимому против лиц, занимавших магистратуру или другую общественную должность и ставших виновными в злоупотреблении властью, вероломстве и других преступлениях при исполнении обязанностей. В Кастилии это называется судом розыска (juicio de visita).

V. Для начала нового обвинения поставили на вид, что фуэросы Арагона отменили привилегии домашней прислуги короля и представили Его Величеству абсолютную, свободную и неограниченную власть над личностями слуг для наказания погрешностей и преступлений по службе; Антонио Перес был личным служителем короля в должности государственного секретаря и существенно нарушил верность своему господину; что по этим соображениям король поручает управляющему королевским судом Арагона приступить к суду розыска и обращаться к Его Величеству по всем важным или затруднительным вопросам, которые возникнут в течение судопроизводства. Антонио Перес утверждал, что должность государственного секретаря — публичная, государственная должность, не имеющая ничего общего с обязанностями домашнего служителя короля; если даже предположить, что она включена в этот разряд, закон может относиться только к государственному секретарю Арагона, а он был государственным секретарем Кастилии, и только по делам этой части Испании, так как Его Величество в качестве короля Арагона имел секретарем дона Мигуэля Клементе, протонотария этого королевства; конституция говорит только о домашних слугах короля, арагонцах по происхождению, а это обозначение к нему не подходит, разве только к его семье и его предкам. Никто не может быть судим дважды двумя различными судами по одному и тому же делу, а он был уже судим в Мадриде в 1582 году путем розыска секретариатов и предпочел тогда безропотно покориться дурному обращению с ним, но не отвечать на обвинения, разглашая тайные письма короля, имевшиеся в его руках. Наконец, несмотря на захват многих полезных для его защиты бумаг, произведенный у его жены в 1585 году обманными средствами, у него есть еще достаточно документов для полного оправдания.

VI. Действительно, Перес припрятал и сохранял в своем владении несколько записок короля, которых было достаточно для его оправдания, как те, которые он представил в процессе Хуана Эсковедо; он косвенным путем доставил копии этих записок дону Иньиго де Мендосе, маркизу д'Альменару (бывшему тогда комиссаром короля в Арагоне для поддержки прав своего господина в вопросе, обязан ли Его Величество избирать вице-короля Арагона из числа арагонцев); дому Андреа де Кабрере Бовадилье, архиепископу Сарагосы и брату графа де Чинчон (тогдашнего королевского фаворита) и другим лицам высокого ранга, которые были преданы Его Величеству.

VII. Перес велел им передать, что, узнав, будто король болезненно относится к предъявлению в суде его писем (хотя Перес хотел избежать этого, написав самому королю и его духовнику прежде, чем дойти до этой крайности), он желает в настоящее время избавить государя от нежелательного представления других подлинных документов, где найдутся более щекотливые тайны о некоторых лицах; однако, если будут, несмотря на такое его намерение, продолжать преследовать его вопреки высказываемому им совету, он предъявит документы суду, потому что он более не в состоянии приносить бесплодные жертвы в ущерб своей жене и семерым детям.

Статья вторая СУДОПРОИЗВОДСТВО ИНКВИЗИЦИИ ДО ДЕКРЕТА О ЗАКЛЮЧЕНИИ В ТЮРЬМУ

I. Средство, которое употребил Перес, заставило прекратить розыск. Он воспользовался этим, чтобы потребовать освобождения на слово или на поруки, но получил отказ от регента. Перес сослался тогда на применение привилегий королевства против насилия перед судом верховного судьи, который обошелся с ним не более благосклонно.

II. По-видимому, Перес составил тогда вместе со своим товарищем по путешествию и по несчастию Джованни Франческо Майорини план бегства и перехода в Беарн. Их план был раскрыт в ту минуту, когда они готовы были его осуществить, потому что они посвятили в это дело слишком большое число лиц. Они были выданы одним из доверенных людей, который оповестил регента королевского суда. Но Перес вел себя так ловко, что казалось, будто он не принимал в этом деятельного участия и не был согласен на бегство, так что все сводилось относительно его к простому подозрению.

III. Информация свидетелей, заслушанных регентом, послужила предлогом к другому процессу Переса перед инквизицей; это обстоятельство было очень кстати для двора, потому что не было средств затягивать дольше суд розыска. 19 февраля 1591 года регент написал инквизитору Молине следующее письмо:

IV. «В месте заключения Антонио Переса стало известно, что он и Джованни Франческо Майорини намеревались бежать из тюрьмы и отправиться в Беарн и в другие части Франции (где находятся еретики) с намерением сделать то, о чем вы можете узнать из свидетельских показаний, удостоверенные копии коих я вам посылаю. Так как здесь речь идет о деле, которое могло бы принести большой ущерб делу Бо-жию и делу короля, нашего государя, я счел долгом сообщить вам, чтобы вы и ваши коллеги познакомились с этим делом и приняли его в соображение. Регент Химинес».

V. Улика, о которой говорится в этом письме, есть недатированное удостоверение, выданное секретарем Хуаном Монтаньесом, в котором были скопированы восьмая глава первых приложений и пятая глава вторых, выставленных королевским прокурором в качестве главного пункта обвинений против Антонио Переса, а также показания, полученные в их подкрепление от Хуана Луиса де Луны, Антонио де ла Альмуниа и Диего Бустаманте. В этих главах хотели доказать, «что Антонио Перес и Джованни Франческо Майорини думали убежать из тюрьмы, говоря, что они уедут в Беарн к Вандому[180] и его сестре[181] и в другие части королевства Франции, где они встретят много еретиков, врагов Его Величества; они надеялись найти у них хороший прием и самое благосклонное обращение, потому что Перес знает правительственные тайны, которые может им сообщить. Они присоединяли к этим речам другие предположения, не менее преступные и оскорбительные для короля, нашего государя, и собирались причинить ему всевозможное зло».

VI. Свидетель Хуан Луис де Луна, арагонский дворянин, содержавшийся в тюрьме королевства, показал, что он слышал от Майорини, что он не сделал бы этого, если бы ему пришлось бежать одному; но что он не поколебался бы бежать, если бы был уверен, что отправится вместе с Пересом, потому что привез бы его к принцу Беарнскому,[182] и этот ловкий маневр доставил бы ему много денег.

VII. Антонио де ла Алмуниа из Сарагосы, другой узник той же тюрьмы, показал, будто Майорини сказал в его присутствии, что он думает бежать и увести с собою Антонио Переса.

VIII. Диего Бустаманте из Кихасы в Сантильянской Астурии (который, после того как восемнадцать лет состоял на службе у Антонио Переса, покинул его, потому что был подкуплен обещаниями и намеками маркиза д'Альменара) показал, что слышал от своего господина, что, «если его апелляция не будет принята, он переедет во Францию, чтобы просить у принцессы Беарнской[183] спокойного убежища, и поедет, куда пошлет его эта принцесса; он завязал сношения по этому поводу с Майорини, который занимает соседнюю камеру». Однажды Перес приказал свидетелю написать Майорини, чтобы он исполнил наконец свое обещание и показал ему, что следует делать, не надо ли позвать дьявола на помощь; но он признает, что эти слова его господина были только шуткой. Перес, беседуя однажды с другим слугой (Вильгельмом Стареем, голландцем, племянником командира голландского флота), сказал ему, что, «если бы он поехал во Францию, он послал бы его на родину с поручением к его дяде приготовить корабль для перевоза его в Голландию».

IX. Возможно ли, что подобные показания явились достаточными для доноса в святой трибунал на Антонио Переса как на виновного в преступлении ереси? Мог ли бы я об этом подумать, если бы сам не видел свидетельствующих об этом документов? Ничего не забыли в этой интриге, чтобы объяснить задержание Переса такой причиной, которая сделала бы его арест законным. Регент Хименес де Арагуэс получал приказы маркиза д'Альменара, которому ежедневно сообщал все происходившее с узником. Маркиз посылал корреспонденцию графу де Чинчону, а тот сообщал ее королю. Они условились навсегда лишить свободы Антонио Переса и даже умертвить его, а если возможно, присудить его к смерти с видимостью правосудия.

X. В этот план можно поверить, если мы припомним, что произошло в Мадриде, особенно после смертного приговора, вынесенного 1 июля 1590 года: бегство Переса в Арагон, указ об отправке документов его процесса в Сарагосу и, наконец, результат этих недостойных происков, так ярко обнаруживший его невиновность, что король счел себя обязанным отказаться от требования казни. Если ко всем этим обстоятельствам прибавить, что другое дело, а именно дело розыска, угрожало Пересу смертной казнью, я думаю, что самая суровая критика не поколеблется допустить, что обвинение в ереси было только политическим средством, придуманным четырьмя агентами короля, которые сумели использовать показания, доставленные им случаем. Правда, они не осмелились представить их как окончательные. Но они воображали, что, как только святой трибунал начнет процесс, появятся новые средства усилить обвинения и сделать положение Переса более критическим.

XI. Инквизиторами Сарагосы были дом Альфонсо Молина де Медрано и дом Хуан Уртадо де Мендоса. Последний был кузеном маркиза д'Альменара. Другой инквизитор — человек безнравственный и интриган, стремившийся любым способом добиться епископства. Маркиз поэтому оказывая ему даже больше доверия, чем своему родственнику, который был менее образован, тем более что добрый характер делал его негодным для роли гонителя. Действительно, дом Хуан избегал, насколько было возможно, принимать какое-либо участие в этом деле и вскоре даже стал исполнять обязанности инквизитора в другом трибунале.

XII. Молина получил от регента письмо и сопровождавшие его показания. Вместо того чтобы сообщить их трибуналу, он с первым курьером послал их главному инквизитору дому Гаспару де Кироге. Маркиз д'Альменара уведомил об этом графа де Чинчона, а тот — короля, который, посоветовавшись с кардиналом, приказал принять надлежащие меры для констатирования проступков, совершенных Пересом против религии, с целью подвергнуть его за это каре. Эти распоряжения монарха неизбежно должны были повлечь за собою гибель Антонио Переса. Таким образом, мы узнаем, что искать убежища против несправедливого преследования своего государя в иноземной стране, где живут еретики, есть настоящее преступление ереси. Как земля может носить на себе чудовища, которые изобрели эти принципы? Однако они живут безбоязненно и умирают без угрызений совести. 5 марта кардинал Кирога предписал сарагосскому трибуналу, чтобы инквизитор Молина один принимал показания свидетелей, а инквизиторы рассмотрели бы их без участия епархиального благочинного и юрисконсультов и послали их в Мадрид со своим мнением.

XIII. 20 марта допрошено было десять свидетелей. Антонио Перес знал имя и звание некоторых из них, даже (согласно тому, как он передает в своих Реляциях) сущность их показаний.

Однако он никогда не узнал главных обвинений, которые послужили основанием для его процесса. Диего Бустаманте, его слуга, и Хуан де Басанте, учитель латинского языка, которые часто видели его в тюрьме, привели тезисы, которые в целом ничего не доказывали против него; будучи изолированы, они представляли смысл, способный придать видимость справедливости намерению, принятому против Переса.

XIV. Трибунал передал осведомление главному инквизитору, а тот — брату Диего де Чавес, духовнику короля, им же государь воспользовался в 1574 году для квалифицирования Каррансы еретиком и в 1585 году для захвата у жены Переса писем, которые Его Величество писал ему, когда тот был министром. Брат Диего де Чавес выбрал из этого документа четыре тезиса, приписанных Пересу, для их квалификации против автора, и один тезис Майорини с тем же намерением.

XV. Тезис Майорини сводился к непристойным словам, которые итальянцы в раздражении имеют привычку произносить, намекая на детородные органы Бога, pota di Dio, род божбы, которая вырывалась у Майорини во время проигрыша, или pota di Madonna. Эти слова, вырвавшиеся у Майорини, были квалифицированы как еретическое богохульство, достаточное, чтоб мотивировать заключение подсудимого в тюрьму святого трибунала; таким образом, его процесс составлял одно целое с процессом Антонио Переса, против которого квалификатор Чавес установил следующую оценку.

XVI. Первый тезис, извлеченный из показаний Диего де Бустаманте: «Некто говорил Пересу, чтобы он не отзывался дурно о доне Хуане Австрийском; Перес отвечал: „После того, как король упрекнул меня, извратив смысл написанных мною писем и нарушив тайну совета, справедливо и дозволительно мне оправдываться, никого не уважая и не щадя. Если бы Бог Отец захотел помешать этому, я бы ему отрезал нос за то, что он допустил, что король выказал себя таким непорядочным рыцарем по отношению ко мне“». Квалификация: «Этот тезис богохулен, скандален, оскорбляет благочестивый слух и отзывается ересью вальденсов, которые предполагают наличие тела у Бога Отца». Ересь, о которой говорит квалификатор, находится в Священном Писании, которое, приспособляясь к нашей заурядной манере говорить, дает Богу руки, глаза, ноги и голову. Какое злоупотребление тайной судопроизводства!

XVII. Второй тезис, извлеченный из показания Хуана де Басанте: «Антонио Перес, видя плохое положение своих дел, сказал однажды в горе, в печали и в гневе: „Может быть, я вскоре перестану верить в Бога. Можно сказать, что Бог спит во время хода моего процесса; если он не произведет чуда в мою пользу, я готов потерять веру“». Квалификация: «Этот тезис скандален, оскорбляет благочестивый слух и подозрителен в смысле ереси, потому что он предполагает, что Бог может спать; этот тезис имеет внутреннюю связь с предыдущим, в котором говорится о Боге, как будто он имеет тело».

XVIII. Третий тезис, взятый из второго показания Диего Бустаманте: «Однажды, когда, как это часто бывало, Перес мучился тревогой, в особенности если ему передавали, что страдают его жена и дети, он воскликнул, удрученный скорбью: „Что же это такое? Бог спит или все разговоры о нем не более как обман; значит, неправда, что существует Бог?“» Квалификация: «Первая часть этого тезиса подозрительна в смысле ереси в том, что она отрицает провидение Божие и его заботу о делах этого мира, а вторая и третья часть — еретические».

XIX. Четвертый тезис извлечен также из второго показания Бустаманте: «Антонио Перес в раздражении от несправедливого, по его мнению, обращения с ним и от участия, которое принимали в его преследовании лица, которые, как он предполагал, должны были поступать иначе, но которые тем не менее пользовались уважением, внушаемым безупречным поведением, сказал однажды: „Я отрицаю лоно, питавшее меня. Разве это означает быть католиком? Если бы это было так, я не веровал бы больше в Бога“». Квалификация: «Первая часть скандальна, вторая — богохульна и оскорбляет благочестивый слух. Если ее соединить с другими, она подозрительна в смысле ереси как внушающая мысль, что существование Бога — обман».

XX. Неправдоподобно, чтобы Перес не веровал в существование, духовность и провидение Бога. Ясно видно, что тезисы, в которых его укоряют, даже при предположении, что он их высказал, вырвались у него в тяжелую минуту от приступа скорби и отчаяния. Совет инквизиции в своих инструкциях и указах признает, что это возможно. Особенно важно отметить, что специальный закон его статута, статья пятая пятой севильской инструкции 17 июня 1500 года, определенно высказывается в этом отношении: «В отношении того, что инквизиторы приказывают иногда арестовывать за незначительные проступки, не заключающие ереси, когда дело касается только слов, которые являются скорее богохульством, чем ересью, и которые были произнесены от нетерпения или раздражения, мы приказываем, чтобы впредь никто не арестовывался по подобному мотиву». Я прибавлю к этому доводу, что налицо был недостаток в уликах, так как второй тезис был основан на одном только показании Басанте. Относительно трех других тезисов (которые шли от Бустаманте) отмечу третью статью четвертой толедской инструкции 1498 года, гласящую: «Мы приказываем также инквизиторам быть осторожными, когда возникает вопрос о чьем-либо аресте, и издавать постановление об аресте только после получения достаточных улик в преступлении ереси, вменяемом подсудимому».

XXI. Но так как настоящее дело велось по интригам и намерениям двора, а религия была только предлогом, верховный совет, ознакомившись с квалификацией, постановил 21 мая перевести Антонио Переса и Джованни Франческо Майорини в секретную тюрьму инквизиции, где они должны содержаться под строгим надзором; кроме того было решено произвести это как можно быстрее, чтобы никто не мог ни узнать, ни даже заподозрить эту меру до приведения ее в исполнение. Намерения совета были исполнены, и главный инквизитор с такой поспешностью отправил декрет совета, что курьер проделал в два дня путь от Мадрида до Сарагосы, то есть пятьдесят испанских миль, равных французским девяноста лье.[184]

Статья третья МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ И ОТЪЕЗД АНТОНИО ПЕРЕСА ВО ФРАНЦИЮ

I. 24 мая инквизиторы выдали главному альгвасилу святого трибунала приказ об аресте двух обвиняемых. Привратник тюрьмы королевства сказал, что он не может их выдать без приказа верховного судьи Арагона или одного из его помощников. Когда инквизиторы узнали об этом, они написали в тот же день помощникам верховного судьи и приказали им под угрозой отлучения, штрафа в тысячу дукатов и многих других кар выдать через три часа обоих узников, причем фуэро манифестации не должно этому препятствовать, так как применение его не может иметь места в процессах по преступлению ереси; инквизиторы по этой причине должны его отменить или аннулировать, они фактически отменяют и аннулируют такое толкование фуэро, как препятствующее свободному отправлению службы святого трибунала. Секретарь представил это письмо верховному судье дону Хуану де ла Нуса на публичном заседании, в присутствии пяти судей, составлявших совет, и всех служащих трибунала. Верховный судья решил подчиниться требованию инквизиторов и отдал приказ о выдаче узников. Они были отвезены в инквизицию, каждый в отдельной карете. Впоследствии узнали, что курьер, привезший в Сарагосу приказ из Мадрида, передал также письма графа де Чинчона маркизу д'Альменару; последний имел тайный разговор с верховным судьей, чтобы убедить его не применять закона королевства в пользу обвиняемых, а два письма инквизиторов были написаны в ту же ночь, хотя и помечены 24-м числом, потому что они узнали от маркиза д'Альменары о том, что должно произойти.

II. Антонио Перес, предвидевший беду, сообщил свои опасения графу Аранде и другим кавалерам, которые приняли твердое решение воспротивиться этой мере как нарушению драгоценнейшего права королевства. Если допустить, рассуждали они, один раз, чтобы во время спора о деле — которое довело человека до того, что он укрылся под гарантию манифестации, — подсудимый был взят для перевода в другую тюрьму по приказу власти, не зависящей от верховного судьи, то привилегия королевства станет иллюзорной и никто не станет взывать к ней.

III. Перес рассказывает по этому поводу в своих печатных Реляциях, что граф д'Аранда, отец того, который жил в его время, боясь попасть в руки инквизиции, явился, как узник, в трибунал верховного судьи, призывая фуэро манифестации; ему назначили город Сарагоссу вместо тюрьмы; когда через некоторое время инквизиторы потребовали его явки в зал заседаний, он отказался повиноваться, ссылаясь на свой арест и говоря, что замок Альхаферия (где пребывала инквизиция) находится вне города. Немного раньше дон Бернарде де Кастро, выдающийся арагонский дворянин, был присужден к релаксации святым трибуналом; его друзья и родственники поставили его под охрану манифестации, когда уже светский суд захватил его для того, чтобы подвергнуть смертной казни. Этой меры было достаточно, чтобы приостановить исполнение приговора до тех пор, пока трибунал верховного судьи решит, не противоречит ли поведение инквизиторов привилегиям королевства. Осужденный был казнен только после того, как было объявлено, что их поведение не представляло никакого беззакония. В то же время депутация королевства жаловалась в Риме на злоупотребления цензурами, к которым прибегал святой трибунал в подобном деле против Антонио Гамира.

IV. Этот испанец был в тюрьме манифестированных. Инквизиторы потребовали его выдачи. Но заместитель верховного судьи, который должен был разбирать еще не законченное дело, отказался, в согласии с другими членами трибунала, уступить требованию святого трибунала. Инквизиторы отлучили от Церкви заместителя. Постоянная депутация королевства, принявшая на себя защиту судьи как связанную с защитой своих привилегий, была подвергнута той же анафеме. Она обратилась к папе, который отказался выслушать ее посланников и велел ей обратиться к главному инквизитору. Между тем папа умер; а когда его преемник Григорий XIII вступил на престол первосвященника, депутаты возобновили свои настояния.

В 1572 году верховный первосвященник послал главному инквизитору специальное бреве. Анафема, выпущенная два года тому назад против депутатов, не была снята. Так как заместитель главного судьи умер в этот промежуток, инквизиторы строго запретили дать ему церковное погребение. Депутаты велели забальзамировать его тело и сохранили его в этом состоянии, пока добивались в Риме исхода своего дела, которое уже стоило им более ста шестидесяти тысяч франков. Наконец они получили декларацию, которая разрешала им оказать покойному почесть христианского погребения. Эта церемония произошла в 1573 году с большой торжественностью, между тем как принципиальный вопрос оставался отложенным до генерального собрания кортесов, которое должно было происходить под председательством Филиппа II в городе Монсоне в 1585 году. Депутаты нации жаловались королю на злоупотребления инквизиции властью, случившиеся при них и происшедшие раньше, о которых они помнят. Было постановлено, что до истечения шести месяцев будут назначены арбитры со стороны инквизиции и депутации для прекращения разногласий; если инквизиторы не захотят войти таким путем в соглашение, депутаты обратятся к главному инквизитору; они пошлют ему изложение своих жалоб, и если он тоже откажется их удовлетворить, то они обратятся к самому папе. Дело на том и остановилось. Когда поднялся вопрос о посылке комиссаров в Рим, инквизиторы использовали все средства, чтобы провалить этот план.

V. Антонио Перес сообщил обо всем этом графу д'Аранде и другим лицам, чтобы они позаботились о средствах воспрепятствовать нарушению прав, которое им угрожает. Дон Диего Фернандес де Эредиа, барон де Барволес (брат и предполагаемый наследник графа де ла Фуэнтеса, гранда Испании), который был тесно связан дружбой с этими людьми, показал впоследствии (в уголовном деле, которое привело его к эшафоту), что граф и Перес условились убить маркиза д'Альменара, потому что король и граф де Чинчон в случае убийства маркиза д'Альменара откажутся от плана посылать в Арагон вице-королем кастильца, который не преминет уничтожить одну за другой все наиболее важные привилегии королевства.

VI. Когда Антонио Перес вышел из тюрьмы королевства для того, чтобы быть перевезенным в тюрьму святого трибунала, он поручил двум своим слугам уведомить об этом дона Диего Фернандеса де Эредиа и многих других дворян. При этом известии арагонцы возбудили население Сарагосы к мятежу криками: «Измена, измена! Да здравствуют привилегии! Смерть изменникам!» Меньше чем через час более тысячи вооруженных людей отправились к маркизу д'Альменару и были так свирепо настроены, что убили бы его совсем, если бы он не был отведен поспешно в королевскую тюрьму, где умер на четырнадцатый день вследствие нанесенных ему ран. Повстанцы угрожали также архиепископу, обещая лишить его жизни и поджечь его дом, если он не добьется от инквизиторов возвращения Переса и Майорини в тюрьму королевства. Тем же они угрожали вице-королю, епископу Теруэля. Собравшись в числе более трех тысяч, они стали поджигать замок Альхаферию (старинный дворец мавританских королей Сарагосы), крича, что следует бросить в огонь инквизиторов, если они не отдадут узников. В тот день произошло много значительных событий в городе, потому что дом Альфонсо Молина де Медрано упорно старался обуздать мятежников, несмотря на дважды возобновленные настояния архиепископа, епископа вице-короля, графов д'Аранды и де Мораты и некоторых других дворян из высшей знати Арагона. Однако, видя, наконец, что народное брожение и опасность быстро увеличиваются, он, по-видимому, уступил и объявил, что не позволит вернуть свободу узникам, но заменяет им тюрьму святого трибунала тюрьмою королевства и поручил епископу вице-королю и графу д'Аранде перевести их туда, что и было исполнено в тот же день, то есть 24 мая.

VII. Инквизиторы уведомили обо всем этом верховный совет. Многие из их сторонников, опасавшиеся за свою жизнь в Сарагосе, прибыли в Мадрид. Они помогали маркизу д'Альменаре в его интригах и в усилиях к приведению в исполнение намерений короля вопреки фуэросам королевства. В их числе находились секретарь этого агента короля, его мажордом и его конюший, доставившие ему свидетелей против Переса и постаравшиеся подкупить его слуг, чтобы заставить их дать показания против него, как Перес доказал это впоследствии перед коррехидором Сарагосы.

VIII. Инквизиторы, считая свое положение тем более критическим, что они не могли никого арестовать, написали несколько писем комиссарам святого трибунала Арагона. К некоторым письмам было приложено специальное извещение комиссии, поручение, переданное помощникам верховного судьи, а также декрет последнего для доказательства того, что они не врывались в тюрьму королевства, а удовлетворились принятием лиц, выданных им верховным судьей. Другие письма сопровождались буллою св. Пия V от 1 апреля 1569 года относительно противящихся отправлению службы святого трибунала и повелевали, чтобы те, кто навлек на себя церковные кары, добровольно явились с просьбой об отпущении и объявили себя виновными, а также сообщили о других лицах, которые находятся под угрозой того же отлучения. Они предполагали обнародовать указ, чтобы объявить отлученными поименно некоторых лиц, уже отмеченных в реестрах святого трибунала, как препятствовавших исполнению приказов, данных инквизиторами, но архиепископ отсоветовал это делать. Между тем в Мадриде выслушали как свидетелей лиц, прибывших из Сарагосы и известных своей преданностью делу короля. Из их показаний вытекало, что графы д'Аранда и де Мората, бароны де Барволес, де Бьескас де Пурой, де ла Лагуна и некоторые другие из числа местной знати с самого начала побуждали народ к мятежу и разжигали смуту, убеждая, что король посягает на фуэросы Арагона.

IX. Постоянная депутация королевства, в круг обязанностей которой входила защита политической конституции, полагала, что ее могут обвинить, по крайнее мере, в пренебрежении своими обязанностями. Поэтому она попыталась заранее оправдаться, заявляя, что не представляет собою ни вооруженной организации, ни судебной власти, ее обязанности ограничиваются представительством нации и по этой причине она не имела возможности пресечь народный мятеж. Депутация сочла нужным объявить через комиссию юрисконсультов, что те, которые выдали инквизиторам содержавшихся в тюрьме королевства обвиняемых, нарушили ее привилегии. В самом деле, нашлись юрисконсульты, которые это утверждали: 1) потому что одно из прав манифестации для того, кто искал ее покровительства, состояло в избавлении его от пытки, тогда как, переходя под закон другой власти, он подвергался опасности быть подвергнутым пытке; 2) потому что другое право королевства даровало узникам свободу на основании их клятвенного ручательства, после ответа на обвинения, и эта привилегия была нарушена выдачей узников в руки постороннего судьи; 3) потому что третье право требовало, чтобы процессы были окончены без отсрочек, что было бы невозможно, если бы обвиняемые были переведены в тюрьму святого трибунала; кроме того нельзя гарантировать истину, если инквизиторы выдадут обвиняемых в руки светской власти.

X. Однако тайные интриги инквизиторов, архиепископа, вице-короля и верховного судьи велись весьма искусно, и некоторые члены депутации заметили, что не хватит четырех адвокатов, чтобы заняться делом, в котором ставится вопрос о правах короля и святого трибунала. Это наблюдение привело к тому, что назначили девять других юрисконсультов, и было постановлено, что они могут принять решение большинством в три голоса. Они объявили, что инквизиторы превысили свои полномочия, заставив аннулировать манифестацию подсудимого, потому что нет власти на земле, которая имела бы право это сделать, кроме короля и депутатов, собравшихся в кортесы; если бы инквизиторы потребовали от верховного судьи, чтобы узники были выданы и действие привилегии манифестации было приостановлено, пока инквизиция будет вести и окончит этот процесс, то можно было бы предоставить узников в их распоряжение, потому что эта мера не представляет ничего противоречащего правам королевства. В изложении этого решения имеется только вторая часть консультации, потому что первая была поддержана лишь шестью голосами против семи. Эти дебаты, занимавшие депутацию и юрисконсультов много дней, расшевелили продажных придворных интриганов, которые и одержали верх. Другая партия, менее могущественная, но многочисленная и готовая на все, наводнила улицы и площади памфлетами, в которых раскрывались тайные уловки, изобличались планы их виновников и опасность, которой они подвергались. Антонио Перес написал депутации, представляя ей, что его дело является делом всех арагонцев. Некоторые из его друзей взяли на себя труд доказать, что приостановка не менее нарушает привилегию, чем аннулирование, так как узник может быть подвергнут пытке, лишен права сохранить свободу под клятвенным поручительством и подвергнуться несчастию нескончаемого процесса. Эти попытки остались безуспешны. Было тайно решено, что инквизиторы вторично потребуют выдачи узников; их требование не должно содержать ни приказов, ни угроз, но ограничиться одной целью — приостановить действие привилегии. Королю дали понять, что будет полезно, чтобы Его Величество написал герцогу де Вильяэрмосу, графам д'Аранде, де Морате и де Састаго, чтобы призвать их оказать вооруженную помощь вице-королю Арагона при посредстве их родственников и друзей и помочь установленным властям, если эта помощь будет необходима. Филипп II последовал этому совету, и письма, написанные им этим вельможам, были так любезны и льстивы, как будто он не знал об участии, которое графы д'Аранда и де Мората принимали в последних событиях.

XI. Перес видел спасение только в бегстве. Он все устроил, чтобы вырваться из тюрьмы. Успех увенчал бы его усилия, если бы вероломный Хуан де Басанте, его лжедруг и сообщник, не выдал его за несколько часов до исполнения плана отцу Роману, иезуиту, который разрушил все, известив еще три других лица.

XII. Выдачу Переса подготовили на 24 сентября. Она должна была произойти при участии инквизиции, вице-короля, архиепископа, депутации королевства, муниципалитета и двух губернаторов, гражданского и военного. Инквизиторы вызвали в Сарагосу множество чиновников инквизиции, взятых из соседних городов. Военный губернатор дом Рамон Сердан выставил три тысячи вооруженных солдат. Это мероприятие должно было произвести так, чтобы жители ничего об этом не знали. Но бароны де Барволес, де Пурой и де Бьескас и некоторые другие частные лица проведали об этом. В момент, когда узники готовы были выйти из тюрьмы в присутствии властей города, а улицы и площади, по которым они должны были следовать, были наполнены солдатами, яростная толпа мятежников прорвала ряды, убила множество людей, рассеяла остальных, устрашила и обратила в бегство власти и овладела тюрьмой королевства, откуда вывела Антонио Переса и Джо-ванни Франческо Майорини. Она с торжеством несла их по улицам с криками: «Да здравствует свобода! Да здравствуют привилегии Арагона!» Антонио Перес и Майорини были приняты в доме барона де Барволеса. Когда они немного отдохнули, их вывели из города. Отправившись разными дорогами, они заботились только о том, чтобы уехать подальше.

XIII. Антонио Перес прибыл в Таусту, решив переправиться через Пиренеи Ронкальской долиной; однако, так как границы хорошо охранялись, он решил вернуться в Сарагосу. Он вошел в нее переодетым 2 октября и скрывался в доме барона де Бьескаса до 10 ноября. Тогда он решил, что для него опасно оставаться дольше в городе, потому что дон Альфонсо де Варгас приближался с армией для взятия города и наказания мятежников. Это событие передано во многих отдельных историях весьма неточно.

XIV. О присутствии Переса в Сарагосе, хотя оно было тайным, начали, однако, подозревать вследствие нескольких писем из Мадрида, которые Басанте видел и о которых сообщил; о некоторых других он рассказал еще раньше. Инквизиторы произвели самый тщательный обыск у барона де Барволеса и в других домах. Дом Антонио Морехон, второй инквизитор, более ловкий, чем Молина,[185] заподозрил, что барон де Бьескас знает убежище Переса, и понуждал открыть его, обещая хорошо обойтись с ним, если Перес явится добровольно. Перес несколько раз заявлял устно и письменно, что он не побоялся бы стать узником святого трибунала, если бы почти наверняка его не перевели в Мадрид, где его процесс перед инквизицией быстро закончится и он будет передан в распоряжение правительства, которое не преминет исполнить приговор 1 июля 1590 года, присудивший его к смертной казни, причем его даже не захотят выслушать. Попытка Морехона осталась безуспешной, и Перес 11 ноября отправился в Сальен в Пиренеях, на земли, находящиеся во владении барона Бьескаса.

XV. 18 ноября он написал принцессе Беарнской Маргарите Бурбон, прося у нее убежища во владениях короля Генриха IV, ее брата, или, по крайней мере, позволения проехать через них, чтобы удалиться в какую-либо другую страну. Текст этого письма и другого, написанного им 9 декабря Генриху IV, в то время как он был в Париже, доказывает ошибку или обман Антонио Аньоса, его слуги, который рассказал в Мадриде, что Перес показывал ему три письма, писанные этим государем, чтобы убедить множеством обещаний присоединиться к нему. Если бы дело было так, он не писал бы в таких выражениях, в каких он это сделал, прося убежища. Письмо, написанное Пересом принцессе, было передано ей Хилем де Мессой, арагонским дворянином, старинным и верным другом Переса, который постоянно разделял его судьбу, приняв деятельное участие в его бегстве из Мадрида и Сарагосы. XVI. Маргарита приняла Переса в государстве своего брата 24 ноября, в то время как барон де Конкас дон Антонио де Бардахи и барон де ла Пинилья дон Родриго де Мур прибыли в Сальен с тремястами человек для его захвата. Они предложили инквизиторам выдать Переса, и те обещали им амнистию. Первый должен был судиться инквизицией как виновный в контрабанде лошадей через этот пункт границы, а второй должен был быть казнен за мятеж при попытке такого же рода. Инквизиторы, знавшие о прибытии Переса в Сальен, выдали новый приказ об аресте, подписав с Родриго де Муром вышеупомянутое соглашение.

XVII. Принцесса Беарнская благородно ответила, что Перес и его свита будут хорошо приняты в государствах ее брата. Это побудило Переса направиться в По, куда он прибыл 26 ноября. Во время его пребывания в этом городе инквизитор Морехон снова обратился к барону де Бьескас-и-Сальену дону Мартину де ла Нуса, чтобы он убедил Антонио Переса отдать себя в руки инквизиции. Перес отвечал, что он готов это сделать, если ему обещают судить его в Сарагосе, а не посылать в Мадрид; что относительно первого пункта он просил бы, как предварительного акта справедливости, способного дать ему надежду на получение других, освобождения его жены и детей, которых лишили свободы, несмотря на их невиновность. Инквизиторы обратились тогда к Томасу Пересу де Руэде, дворянину Таусты, который содействовал первому бегству Антонио и по этой причине находился в тюрьме трибунала. Они поручили ему написать и убедить Переса, как полезно для самых дорогих ему интересов вступить в соглашение. Ответ Переса от 6 января 1592 года был такой же, какой он дал барону де Бьескасу.

Статья четвертая ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОЦЕССА АНТОНИО ПЕРЕСА ДО АУТОДАФЕ

I. Для удовлетворения желания принцессы Маргариты и любознательности жителей этой страны Перес составил два небольших произведения — первое под заглавием Исторический отрывок о происшествии в Сарагосе арагонской 24 сентября 1591 года, а другое под заглавием Краткий рассказ о приключениях Антонио Переса с начала его первого задержания до выезда из владений католического короля. Эти два сочинения были напечатаны в По в 1591 году без имени автора. Когда инквизиторы узнали о них, они подвергли их богословскому разбору и отыскали в них новые обвинения для процесса, потому что квалификаторы отметили несколько тезисов инквизиционной цензурой.

II. Филипп II и инквизиторы предложили амнистировать приговоренных к смертной казни и обещали должности, деньги и почести всякому преступнику, который лишил бы Антонио Переса жизни или вернул бы его узником в Испанию. Я отсылаю читателя по всем подробностям этого пункта истории к труду, который Перес опубликовал через несколько лет под заглавием Реляции и в котором он принял имя Рафаэля Перегрино. Перес получил от короля Генриха IV разрешение отправиться в Лондон. Королева Елизавета и ее первый министр граф Лейстер[186] ласково приняли его. Затем он вернулся во Францию и устроился в Париже, где провел остаток своей жизни, постоянно тоскуя по жене и детям. Между тем 15 февраля 1592 года инквизиторы объявили Антонио Переса беглецом. Они велели вывесить указ на стене митрополичьей церкви Сарагосы и приказали ему явиться через месяц. Эта мера возмутительна по своей несправедливости, так как они хорошо знали, что Перес живет в стране, находившейся тогда в состоянии войны с Испанией, и что уставы святого трибунала дозволяли годичную отсрочку, смотря по расстоянию, которое должен преодолеть обвиняемый. Распоряжения указа были так противозаконны и так мало согласовались с практикой, бывшей в ходу до этого времени, что чтение этого документа будет предметом соблазна для всякого, кто захочет его разобрать.

III. Показания свидетелей, допрошенных в Мадриде в 1591 году, после первого мятежа Сарагосы, и показания, полученные в этом городе после вступления в него королевских войск, особенно усилили обвинения против Антонио Переса, потому что его слуги Диего де Бустаманте и Антонио Аньос, его лжедруг Хуан де Басанте и несчастный барон де Барволес (который со многими другими лишился головы на эшафоте) обнаружили факты, которым не придали бы ни малейшего значения, если бы речь шла о других лицах и о других событиях. Но дело касалось Антонио Переса, и этого было вполне достаточно, чтобы квалифицировать их богословски дерзкими, подозрительными в отношении ереси или другими выражениями, заимствованными из инквизиционного кодекса. Этот акт датирован 9 апреля. Я не стану останавливаться на доказательстве его необоснованности Я передам только третий из квалифицированных тезисов. Он составлен в следующих выражениях: «Говоря о нашем короле Филиппе II и о Вандоме, Антонио Перес сказал, что король — тиран, а Вандом — великий монарх, потому что он превосходный государь и управляет страной к удовольствию всех; он радовался, когда слышал о его победах, и говорил, что нет ереси в том, чтобы с ним встретиться и говорить». Квалификация: «Обвиняемый показывает себя нечестивым относительно дел Божиих и святой католической веры, пособником ереси и сильно заподозренным в ереси, так как он живет теперь среди еретиков, которых хвалит, что доказывает, что он сам еретик».

IV. Инквизиторы, весьма расположенные к введению в материал процесса Антонио Переса всего, что могло бы более или менее способствовать его гибели и этим содействовать планам двора, с преступным доверием приняли неясный слух, который сообщил им низкий льстец из числа их чиновников, будто бы Антонио Перес был потомком еврейской расы, потому что в местечке Ариса, соседнем с Монреалем, откуда происходила его семья, жил некто Хуан Перес, новохристианин, которого инквизиция сожгла как иудействующего еретика. Инквизиторы тотчас навели справки в реестрах святого трибунала; там нашли, что 13 ноября 1489 года некий Хуан Перес из Фарисы, пожив некоторое время в этом городе, а затем поселившись в Калатаюде, там был предан релаксации и сожжен как иудействующий еретик, сын и потомок евреев, и что Антонио Перес из Фарисы, священник и брат осужденного, умер иудействующим еретиком, согласно показаниям, полученным 7 июня и 17 августа 1488 года.

V. 16 апреля 1592 года инквизиторы поручили Паскалю Гильберту, священнику, комиссару святого трибунала, удостовериться в кратчайший срок, существует ли какая-либо степень родства между Антонио Пересом и осужденными и не происходил ли Гонсало Перес, секретарь императора, отец Антонио Переса, от этого Хуана Переса. Комиссар обратился с этой целью к одному чиновнику инквизиции и к двум лицам из народа и написал, что выяснил, будто все лица, носящие фамилию «Перес», происходят из той же семьи, что и Антонио. Прокурор представил обвинительный акт 14 числа и потребовал назначения комиссии для выслушивания свидетелей.

VI. Инквизиторы постановили произвести допрос 27 апреля. 5 мая комиссар передал трибуналу показания шести свидетелей, наиболее уважаемых в Монреале по своему происхождению, возрасту и достоинствам. К их числу принадлежали: дон Антонио Палафокс, шестидесяти с лишним лет от роду, брат барона де Ариса дона Франсиско (который был впоследствии первым маркизом де Ариса); Педро Перес дель Куэнде и Хулиано де Торрес — члены дворянского сословия. Они единодушно показали, что семья Гонсало и семья Антонио Переса из Фарисы разные. Комиссар прибавил, что он расспрашивал других свидетелей почтенного возраста, названных в его письме, между прочим двух сельских священников и одного городского, показания коих он не желал передавать, потому что они не отличаются от других. Некоторые из этих свидетелей восходили к предкам Гонсало Переса и говорили, что отец его был в свое время секретарем инквизиции Калаоры и что они знали Доминго Переса, дядю Гонсало.

VII. Инквизиторы не удовлетворились результатом этого опроса. Они поручили комиссару собрать информацию не только в Монреале и Арисе, но и в соседних городах. Комиссар последовал указанным ему путем и допросил трех свидетелей. Один, восьмидесятилетний, отвечал, что он ничего по этому делу не знает. Он знал только, что вышеупомянутый Антонио Перес из Фарисы, иудействующий священник, имел дочь замужем за Доминго Обехой. Другой священник, комиссар святого трибунала, семидесяти пяти лет от роду, заявил, что он, кажется, слышал, будто Антонио Перес происходил из этой семьи. Третий свидетель, пятидесяти одного года, сказал, что отцом Гонсало Переса был Доминго Обеха, а матерью его сына — Мария Перес, дочь иудействующего священника. Комиссар отослал эту информацию 15 мая и написал, что использовал все возможности для получения показаний, но не мог добыть других.

VIII. Это показание заслуживает мало доверия по причине явного несоответствия: Гонсало Перес, согласно ему, носит фамилию своей матери, дочери иудействующего священника и племянницы человека сожженного, вопреки общему правилу, по которому сын носит фамилию отца. Я уже не говорю о недостаточном возрасте свидетеля и о почти абсолютном молчании членов семей других городов, у которых безуспешно наводили справки о генеалогии Переса.

IX. Прокурор инквизиции не мог этого не видеть. Но так как он зашел далеко вперед, то поручил новому выбранному им комиссару отправиться в Монреаль, найти там жителей, которые удостоверили бы своими показаниями, что происхождение Переса таково, как было ему желательно. Этот агент выслушал трех свидетелей 25 мая. Первый, родившийся в 1512 году, следовательно, имевший восемьдесят лет от роду, сказал, что он знал Хуана Переса из Фарисы, того самого, который был сожжен, и его брата Антонио Переса из Фарисы, священника. Но он умер в 1488 году, за двадцать четыре года до рождения свидетеля, а Хуан был сожжен в 1489 году, то есть за двадцать три года до этого времени. Надо ли было еще что-нибудь, чтобы отбросить показание о том, что священник Антонио оставил дочь, которая была замужем за Доминго Мартинесом Обехой, и от этого брака родился Гонсало Перес! Двое других свидетелей, семидесяти лет, сообщили об этом последнем обстоятельстве, хотя знали о нем только понаслышке. Ни один не подписал своего показания, и секретарь удостоверил, что они были безграмотны. Комиссар говорит в своем докладе о труде, с которым он отыскал лиц, могущих дать нужное показание, потому что мнение жителей противоречит тому, что они желают установить, и даже имеющимся трем свидетелям, надо было дать время припомнить и подумать над ответами.

X. Все, что можно точно сказать о генеалогии Антонио Переса, это то, что он был внебрачным и единственным сыном Гонсало Переса и доньи Хуанны д'Эсковар и был узаконен рескриптом Карла V; его дедом с отцовской стороны был Бартоломее Перес, секретарь калаорской инквизиции, признанный дворянином в этой местности, а бабушкой была жена Бартоломее донья Луиса Перес дель Иерро, которая происходила из дворянской фамилии Сеговии; он был правнуком Хуана Переса, жителя местечка Монреаля, и его жены Марии Тирадо, без связей родства ни прямого, ни косвенного, ни непосредственного, ни отдаленного с семьей Хуана и Антонио Пересов из Фарисы, живших одно время в Фарисе, а затем в Калатаюде. Этот факт был вполне доказан вдовой и детьми министра, государственного секретаря Антонио Переса, как мы увидим дальше. Мне достаточно заметить: если бы инквизиторы хотели осведомиться об этом, они могли это сделать, начиная в первый же день, потребовав из Мадрида копию брачного контракта Антонио Переса с доньей Хуанной Куэльо, где сказано, что его отец родился в Сеговии. В этом городе, в Калаоре и даже в верховном совете они нашли бы его настоящую генеалогию. Но, не имея другой цели, кроме зла, они отказались научиться способу творить добро,[187] по выражению пророка-царя, который будто именно их имел в виду.

XI. Однако прокурор злоупотребил тайной в обвинении, которое выставил против Антонио Переса 6 июля, предполагая, что он происходит от евреев и иудеиствующих еретиков, с целью подкрепить подозрение в ереси, согласно системе и обычаю трибунала. Обвинение состояло из сорока трех статей, одна туманнее другой, единственно основанных на тезисах, произнесенных без размышления, в раздражении и в крайней скорби, не имеющих никакого отношения к догмату и даже не удостоверенных двумя свидетелями, которые были бы согласны относительно времени, места и обстоятельств. Я приведу некоторые.

XII. «Седьмая статья мотивирована похвалою, которую Антонио Перес делал Вандому, и тем, что он сказал, что королева Англии, великий герцог Флоренции, Венецианская республика и даже папа Сикст V содействуют Генриху и желают, чтобы он был королем Франции, потому что он обладает качествами хорошего государя; эта политика разумна и все государи Италии поступили бы верно, если бы оказали ему помощь в этом предприятии, чтобы ослабить могущество Филиппа II и усилить могущество Генриха, который достоин быть монархом целого света. Перес своими разговорами старался воодушевить слушателей, чтоб, когда он покинет Испанию для отъезда в Беарн, они были готовы следовать за ним в эту страну и принять религию Вандома, который является протестантом».

XIII. «Восемнадцатая статья основана на том, что Перес, видя, как святой трибунал намеревается наказать его в качестве еретика, сказал: „Если бы я присутствовал на первом собрании кортесов в Монсоне, то предложил бы уничтожение трибунала инквизиции, поскольку это — возмутительное беззаконие, что он наказывает как еретиков испанцев, переправляющих лошадей во Францию“; эти выражения достаточно указывают на помощь, которую Перес хотел оказать еретикам, и нельзя не порицать их, как преступные, согласно буллам святого престола, которые запрещают под угрозой отлучения от Церкви доставлять помощь врагам святой католической веры».

XIV. Согласно восемнадцатой статье, Перес, раздраженный дурным обращением со стороны Филиппа II, по-видимому, хвастал, что закажет ковры и покрывала, где были бы изображены железные кольца и цепи, вышитые по углам, крепости и тюрьмы на каймах и пыточная кобыла посреди, с девизом: Блаженство в награду (gloriosa pro praernio); внизу другой девиз: Дешевое разочарование (barato desengano), a вверху: отличия за верность (decora pro fide). «Это не что иное, как оскорбительная сатира на короля, вопреки учению церкви, которая учит почитать и уважать государя».

XV. Тридцатой статьей он обвинялся в желании в качестве еретика осквернить церкви и надругаться над иконами Девы Марии и святых, так как он говорил, что в случае бегства он пришлет сарагосской Мадонне Колонны (del Pilar) самую большую серебряную лампаду, какой там не видали, с надписью: «Узник по обету пожертвовал за избавление и подарит еще больше за освобождение жены и детей от варварского народа, от гнева неправедного короля и от власти судей ханаанского семени» («Captivus pro euasione ex voto reddidit, majora redditurus pro uxoris natorumque liberatione de populo barbaro, iraque regis iniqui et de potentia judicum, semen, Ghanaan»).

XVI. Единственно серьезная и действительно отвратительная статья, если бы она была доказана (так как она основана только на показании Басанте), была тридцать вторая. Ему вменялось в преступление, что он жаловался на то, будто интриги маркиза д'Альменары и инквизитора Молины лишили его писца Антонио Аньоса, красивого пятнадцатилетнего мальчика, которого послали в Мадрид; он дал понять, что их взаимоотношения заставляли опасаться, как бы не успели его развратить и причинить ему большое зло, потому что этот подросток — сластолюбивый красавчик, способный вызывать чувственность (distillabat amores). Статья гласила также, что Хуан де Басанте, услыхав это, спросил его, состоял ли он в близких отношениях с мальчиком Аньосом; на это Перес ответил, что все ограничивалось некоторой вольностью в обращении, чем этот мальчик был доволен, и что педерастия была ходячей монетой при дворе, так как зловещая звезда итальянцев простирала свое дурное влияние на Испанию; он назвал несколько лиц, отмеченных как преданные этому пороку, и заявил, что, если бы Басанте был священником, он рассказал бы ему вещи, которые очень удивили бы его; он, Перес, не был ни содомитом, ни педерастом, но он без удивления видел, что много людей были ими, несмотря на множество прекрасных женщин, но ведь можно быть уверенным, что красивый мальчик не обманет, тогда как влюбленный в женщину обыкновенно воображает, что берет руку, а прикасается к свиному салу, думает поласкать лицо, а встречает маску. Прокурор выводил из этого разговора, что Перес были виновен в позорном преступлении и совершал его со многими лицами, в частности с Антонио Аньосом, который в ту пору умер, судя по тому, что сказано в процессе. Но этот пункт обвинения основан только на показании Хуана де Басанте, и достаточно подумать минуту об этом разговоре, чтобы видеть, что из него следует заключить противоположное тому, что прокурор хотел приписать обвиняемому.

XVII. 14 августа прокурор потребовал, чтобы было произведено оглашение свидетельских показаний, а 16 августа квалификаторы снова собрались для оценки отмеченных тезисов вместе с теми, которые были напечатаны в По и копия которых находится в процессе. Они квалифицировали шестнадцать из них как дерзкие и ложные, некоторые, как богохульные и близкие к ереси; они вывели заключение, что Антонио Перес подозревается в самой сильной степени, и даже больше, как и по поводу печатных тезисов, также квалифицированных 9 апреля. Они все находятся в Реляциях Переса, где можно с ними ознакомиться и увидеть, показали ли судьи себя справедливыми, мне же противно останавливаться на доказательстве презрения, которого заслуживает эта оценка.

XVIII. 18 августа прокурор потребовал, чтобы Антонио Перес был объявлен заочно осужденным, так как он не явился для ответа на обвинение, и дал заключение о произнесении окончательного приговора. Судьи сочли дело достаточно расследованным и 7 сентября, пригласив епархиального благочинного, разных советчиков богословов и юрисконсультов (среди них находился доносчик дон Урбан Хименес де Арагуэс, регент королевского суда), голосовали за казнь в изображении. 13 октября верховный совет утвердил это решение, и 20 октября судьи вынесли окончательный приговор. Перес был объявлен формальным еретиком, уличенным гугенотом, упорно нераскаивающимся, присужденным к релаксации живьем, как только можно будет его захватить; а пока он должен подвергнуться этой казни фигурально (в изображении), с санбенито и митрой. Его имущество было конфисковано, и приговор обрекал на позор его имя в детях и внуках по мужской линии, кроме других законных кар, вытекающих из приговора, который был приведен в исполнение в тот же день. На этом аутодафе появилось множество лиц, о которых я буду говорить в следующей главе. 13 ноября инквизиторы объявили, что преступление ереси, за которое Перес был присужден к конфискации имущества, было совершено в начале марта 1591 года; это показывает, что еретический смысл придали тому, что у него вырвалось в тюрьме среди его скорбей. Какая жестокость! Однако мы увидим еще худшие вещи.

XIX. Изображение Антонио Переса носило следующую надпись: «Антонио Перес, секретарь короля нашего государя, родившийся в Монреале д'Ариса и пребывающий в Сарагосе; изобличенный еретик, беглец и рецидивист». Нельзя сомневаться, что последняя часть этой надписи лжива. Позднее это было признано другими инквизиторами, как я отмечу дальше. Она доказывает, что автор реляции мадридского процесса, опубликованной Вальядаресом, был фанатик, невежда и низкий льстец. Родина Переса не была указана более точно: он происходил из Монреаля, но родился в Мадриде.

Статья пятая СМЕРТЬ АНТОНИО ПЕРЕСА И РЕАБИЛИТАЦИЯ ЕГО ПАМЯТИ

I. Перес был в Англии, когда был присужден к смертной казни. Здесь открыли заговор испанцев против его жизни. Та же попытка была возобновлена в Париже доном Родриго де Муром, бароном де ла Пинильей, о котором я говорил в начале этой главы. Он показал, что был послан для его убийства доном Хуаном Идиакесом, министром Филиппа II.

II. Смерть этого государя и вызванные ею перемены в планах правительства внушили Пересу надежду уладить дела в Мадриде. Но несчастие быть преследуемым инквизицией сделало все его попытки безуспешными. Это преследование явилось препятствием, которое он не мог преодолеть, чтобы получить амнистию от Филиппа III; без сопротивления инквизиторов Филипп III, несомненно, даровал бы Пересу амнистию. Касательно всего, что относится к этой части истории Переса, отсылаю читателя к его Реляциям и к его печатным письмам.

III. Когда Генрих IV, его покровитель, умер в 1610 году, Пересу шел семьдесят первый год. Это обстоятельство усилило его желание вернуться в Испанию, увидать свою жену, конечно, достойную быть помещенной иезуитом Лемуаном в его Галлерее знаменитых женщин, и своих детей — Гонсало, Антонио, Рафаэля, Элеонору, Марию и Луису. Его старшая Дочь Грегория уже умерла, расточив заботы нежной матери своим братьям и сестрам, которые были моложе ее.

IV. Перес хорошо знал в Париже брата Франсиско де Сосу, генерала францисканского ордена, тогда бывшего епископом Канарских островов и членом совета инквизиции. Он говорил несколько раз, что Перес может надеяться на примирение с Церковью, если добровольно отдастся в руки инквизиторов. Перес отвечал, что он охотно сделал бы это, что он этого даже желал бы; но его отвращает от этого намерения справедливое опасение быть арестованным по приказу правительства, после того как с него будет снято обвинение инквизицией; за этой бедой неизбежно последует его смерть, так как он был приговорен к смертной казни. Coca пытался убедить его, что он избежит этой опасности, если добудет охранную грамоту от главного инквизитора и верховного совета, в которой будет обещано, что он может отправиться куда угодно, когда его процесс будет закончен инквизицией. Coca тогда мало знал инквизицию, членом которой стал впоследствии.

V. Антонио снова написал епископу Сосе относительно столь важного для него предложения. 29 июля 1611 года епископ Канарских островов ответил ему, и его письмо склонило Переса сообщить ему 22 сентября, что он готов предстать перед инквизицией Сарагосы или Барселоны, если ему пришлют охранную грамоту. В то же время он послал своей жене прошение для представления в верховный совет, в котором он возобновлял свое обещание и просил той же гарантии. Жена представила его в совет 24 ноября. Она присовокупила докладную записку от своего имени, чтобы вызвать интерес судей в пользу своего мужа. Все усилия остались безуспешны, и Перес умер 3 ноября того же года в Париже; он дал несколько доказательств своей верности католицизму, которыми сумели воспользоваться его дети для оправдания его памяти и получения отмены приговора, осудившего его в Сарагосе в 1592 году. Подробности этой реабилитации никем не даны, и я считаю себя обязанным привести их в своем труде как существенную часть истории этого знаменитого человека и его семьи.

VI. 21 февраля 1612 года шестеро детей Антонио Переса доложили совету инквизиции, что их отец тихо почил, прожив настоящим католиком в Париже; он постоянно выражал желание предстать перед инквизицией для ответа на обвинения, предъявленные прокурором против его правоверия, хотя он никогда не заблуждался в вере; его дети имеют право быть выслушанными относительно этого обстоятельства жизни их отца, потому что оно имеет значение для их чести и репутации; но они дошли до крайней нищеты вследствие конфискации имущества, так что им нельзя отправиться в Сарагосу, поэтому они просят перенести дело в Мадрид и допустить их к оправданию его памяти. Совет постановил выдать копию этой просьбы прокурору, и тот не успел еще ответить, как дети Переса представили 10 апреля второе ходатайство, говоря, что для придания большего веса предшествовавшему прошению они доставляют различные документы, присланные из Парижа, достоверность коих они готовы доказать присягой и другими законными средствами. VII. В числе этих документов находятся:

1) Удостоверение богословского факультета Сорбонны, подписанное его секретарем 6 сентября 1603 года, которое свидетельствует чистоту учения Переса относительно католической религии.

2) Папское бреве от 26 июня 1607 года, которым Его Святейшество, в уважение просьбы Антонио Переса, условно освобождает его от всех церковных наказаний, которые он мог навлечь на себя во время сношений с еретиками, хотя постоянно был католиком.

3) Завещание Переса, составленное в Париже 29 октября

1611 года, доказывающее, что он — католик, в котором он просит погребения в церкви монастыря целестинцев[188] служения обеден об упокоении его души.

4) Информация, полученная в Париже в начале февраля

1612 года перед аудитором апостолического нунция, по просьбе Хиля де Месы, испанца, придворного кавалера короля Франции, его камергера, соотечественника, друга, родственника и душеприказчика Антонио Переса. Из нее видно, что викарий его приходской церкви св. Павла, два священника и три других свидетеля (из которых один был Мануэль Донлопе, сарагосский дворянин, замешанный в процессе вместе с Хилем де Месой) показали, что Перес с давнего времени вел в Париже жизнь не только католическую, но крайне назидательную, и принимал часто таинства исповеди и причащения в приходской церкви св. Павла и в церквах целестинского и доминиканского монастырей; за три года до смерти, когда слабость ног не позволяла ему выходить в Церковь, он с разрешения папы велел построить молельню в своем доме на улице де-ла-Сризе, чтобы слушать обедню и принимать таинства; во время своей предсмертной болезни он исповедался и получил отпущение грехов от брата Андре Гарена, доминиканца, одного из свидетелей, который не покидал его дома последние дни его жизни, преподал напутствие с разрешения приходского священника, присутствовал при соборовании, утешал при смерти и убежден, что он почил мирно с мыслью о Господе, вследствие его благочестия и набожности. Три других свидетеля добавляют, что слышали от него неоднократно о его желании уехать в Испанию, чтобы доказать чистоту своей веры, что в своей предсмертной болезни он был сильно огорчен тем, что не мог исполнить намерения уничтожить «клеймо позора, тяготеющее на его жене и детях»; но это несчастие не помешало ему умереть настоящим католиком, каким он был всегда. Мануэль Донлопе прибавил, что неоднократно слышал, что он удивляется, как протестанты, так хорошо осведомленные в Священном Писании, защищают и проповедуют заблуждения, потому что слово Божие само изобличает их неправоту; это заставляло его думать, что проповедники не верят собственным словам. Свидетель вспоминал также, что во время многократных бесед с покойным по разным делам он передал, что слышал от многих лиц, будто он, Антонио Перес, должен был получить пенсию в двенадцать тысяч ливров, которую Генрих IV хотел ему дать вследствие его преклонного возраста, недугов и неимения средств к существованию. На это Перес ответил, что не жалеет о неисполнении данного ему обещания; наоборот, если бы подобное предложение было ему сделано вновь, он ответил бы на него вторичным отказом, чтобы доказать, что он не обманывал, говоря столько раз о верности испанскому королю, своему государю; он надеется, что подобное поведение поможет получить его милость, прибавляя, что среди своих бедствий он имел, по крайней мере, утешение видеть, как знаменитый коннетабль Кастилии дон Бальдассар де Суньига, посол Испании во Франции, и Анджело Бадуарио, нунций Венеции, не забыли, как он держал себя с ними в этом деликатном деле; скрестив руки, он поручал себя всемогущему Богу и милости своего государя.

VIII. 5) Подлинные письма преосвященнейшего Роберто, епископа и папского нунция в Париже, от 6 февраля 1612 года, в которых он говорит, что хорошо знал Переса, дал ему разрешение на постройку молельни в его доме, которой, как он уверен, Перес пользовался до своей предсмертной болезни; он был свидетелем чувств благочестия, набожности и привязанности к католической религии, с которыми он умер; неоднократно слышал, как он несчастлив из-за того, что не получил охранной грамоты католического короля для безопасного возвращения в Испанию и явки в святой трибунал, постоянного предмета его желаний, для доказательства своей невиновности в деле религии.

IX. Прокурор верховного совета ответил 9 июля 1612 года отрицательно и утверждал, что Антонио Перес был действительно еретик-гугенот и упорствовал в этом до самой смерти; этот факт совместим с тем, что содержится в представленной информации, поскольку ересь есть заблуждение разума. Наконец, он говорил столько нелепостей, что для дискредитации совета было достаточно скопировать и опубликовать то, что сказал его прокурор. Совет постановил передать документы в стол докладчика. Этот декрет вызвал отрицательную реакцию, потому что докладчик не желал пустить в ход эти документы, считая, несомненно, ниже своего достоинства заниматься участью шести сирот и вдовы. 27 сентября Хуанна Коэльо посетила главного инквизитора, который обязал ее доставить выписку из документов. Донья Хуанна поспешила повиноваться, и главный инквизитор отдал перевести завещание Антонио Переса на испанский язык Томасу Грасиану Дантиско, сыну секретаря Диего Грасиана и первому секретарю-переводчику.

X. 3 ноября докладчик еще ничего не сделал, и дон Гонсало Перес представил подлинную декларацию, которую его отец продиктовал и подписал 3 ноября 1611 года, незадолго до своей смерти. Она была написана рукою Хиля де Месы и составлена в следующих выражениях: «Декларация, сделанная мною, Антонио Пересом, в час моей смерти. Не будучи в состоянии держать перо, я просил Хиля де Месу написать ее своей рукой, согласно форме и содержанию, которое я ему продиктую.

XI. В положении, в котором я нахожусь, готовый отдать отчет Богу в своей жизни, я заявляю и клянусь, что жил и умираю христианином и верным католиком, в чем беру Бога в свидетели. Я уверяю моего короля и природного государя, все короны и королевства, которыми он владеет, что я не переставал быть его верным слугою и подданным, как может засвидетельствовать сеньор коннетабль Кастилии вместе со своим племянником доном Бальдассаром де Суньигой, которые это неоднократно от меня слышали в наших продолжительных разговорах и знали о моем согласии отправиться, куда мой государь пожелает меня послать, чтобы там жить и умереть его верным и лояльным подданным. Наконец, с помощью того же Хиля де Месы и другого доверенного лица я писал в верховный совет инквизиции и преосвященнейшему кардиналу Толедскому, главному инквизитору, преосвященному епископу Канарских островов, члену совета главной инквизиции, предлагая предстать перед святым трибуналом для оправдания от взведенного на меня обвинения и прося у них охранной грамоты, с обещанием уехать, куда мне будет приказано, в чем я ссылаюсь на свидетельство вышеупомянутого епископа. Так как все это правда, я заявляю, что умираю в этом королевстве лишь потому, что ничего не мог добиться, а также вследствие пассивного положения, до которого меня довели мои болезни; я уверяю, что не лгу, и умоляю моего короля и природного государя соблаговолить припомнить, в его великой милости и королевской благости, услуги, которые мой отец оказал его отцу и деду, и прошу, чтобы моя жена и мои дети, сироты и обездоленные, получили какое-либо смягчение несчастий и чтобы эти жалкие и несчастные дети не лишились благоволения и милости, которую они заслуживают, как верные и лояльные подданные, потому что их отец уехал умирать в чужую страну; я советую своим детям жить и умереть верными подданными. Я не могу больше говорить и подписываю эту декларацию собственной рукою и своим именем, в Париже, 3 ноября тысяча шестьсот одиннадцатого года. Антонио Перес».

XII. 3 декабря 1612 года совет приказал сличить подписи всех документов, представленных семьей Антонио Переса. Для этой цели пригласили несколько человек, которые были в переписке с ним и сберегли его письма. Они были сравнены с почерком последних бумаг, посланных Пересом. В числе этих свидетелей отметим дома Франсиско Сосу, епископа Канарских островов, члена верховного совета; Алессандро Торелли, парижского банкира, уроженца Лукки в Тоскане, который был одним из шести свидетелей информации, полученной аудитором апостолического нунция в Париже, а тогда находился случайно в Мадриде. Епископ Coca много распространялся насчет католичества Переса, его желания предстать перед святым трибуналом, препятствий, помешавших исполнению его плана, и средств, которые он хотел предпринять для обеспечения своей защиты. Прокурор 7 января 1613 года ответил на все сказанное в пользу Переса, еще противясь пересмотру процесса. Однако совет постановил пересмотреть дело, если это постановление получит одобрение короля. Справка была представлена Его Величеству 22 января, и Филипп III написал свое согласие на полях доклада совета, который известил об этом сарагосский трибунал, уведомив дона Гонсало Переса, что он может отправиться в этот город и начать там дело по реабилитации.

XIII. 15 февраля дети Антонио Переса снабдили одного из братьев, дона Гонсало доверенностью на защиту памяти их отца. Дон Гонсало прибыл в Сарагоссу и 24 февраля передал свои полномочия Антонио Латасе, который представил их через два дня в трибунал с плохо написанной докладной запиской, так как он не упоминал в ней ни об обращении к совету, ни о принятом им решении, а просил аудиенции во имя милости, не выставляя других доводов, кроме сострадания, которое должна внушать участь его клиентов, — как будто этот способ защиты детей Антонио Переса мог произвести впечатление на душу инквизиторов. Инквизиторы решили, однако, заняться этим новым ходатайством и воздать справедливость по заслугам. Дон Гонсало Перес представил 12 марта новый доклад, в котором ввиду нищеты, до которой дошла его семья, жаловался на промедление, проявленное при пересмотре процесса его отца. 12 мая инквизиторы постановили передать ему копию обвинения прокурора против покойного, чтобы назначить адвоката, который, как и он, обязался бы присягой хранить тайну судопроизводства.

XIV. 12 мая дон Гонсало подал представление, что его адвокат не может отвечать на обвинение, если ему не сообщат улик, на которых основаны обвинения против его отца. Ему выдали извлечение, известное под именем оглашения свидетельских показаний, для пользования в течение двадцати дней, снова налагая на него обязательство хранить тайну. Адвокат (один из означенных поименно святым трибуналом) доказал, что он не менее черств, чем другие слуги этого трибунала. Бедность дона Гонсало тормозила его действия, и он не обрел в себе силы защищать его, согласуясь с чувством чести и гуманности. Дон Гонсало принужден был подать жадобу трибуналу, чтобы отменить поручение, данное его адвокату, и получить новое. 9 ноября он просил сообщить ему содержание полученных из Франции бумаг, полезных для защиты его отца. Инквизиторы, вместо того чтобы уважить его просьбу, удовлетворились тем, что разрешили защитнику ознакомиться с ними в трибунале.

XV. 14 ноября защитник представил, наконец, прошение, известное на языке трибунала под именем защитительной записки. Она состояла из 1) ста двадцати одной статьи, с обозначением на полях свидетелей, которых следовало расспросить относительно их показаний, согласно формуляру святого трибунала; 2) списков, или реестров, с которыми следовало справиться для установления их свидетельств, и 3) архива, где можно было их разыскать. В заключительных выводах адвокат просил трибунал соблаговолить объявить не имеющим силы приговор 20 октября 1592 года или, по крайней мере, кассировать его как основанный на ложных данных.

XVI. В подкрепление своего прошения адвокат семьи Переса представил четыре документа, с которыми я должен познакомить читателя, потому что ни один автор их не цитировал, ибо, по-видимому, ни один не знал об их существовании.

XVII. Первый — диплом, подписанный Карлом V, королем Испании, в Болонье 26 февраля 1533 года, в котором государь приводит многочисленные доказательства преданности и верности, обнаруженных Гонсало Пересом, отцом Антонио, и оказанных им важных услуг, за которые назначает его кавалером ордена золотой шпоры[189] и дарует навсегда звание дворянина и кавалера всем его потомкам.

XVIII. Второй документ — это еще один диплом того же государя, данный в Вальядолиде 14 апреля 1542 года. Карл V говорит в нем, что осведомлен, будто Гонсало Перес, его государственный секретарь, уроженец Сеговии, имеет внебрачного сына, рожденного от одной девицы, совершеннолетней, как он; принимая во внимание его заслуги, государь дарит его детям все права законных наследников и делает их правоспособными к получению почестей, наследованию и пользованию другими гражданскими преимуществами.

XIX. Третий документ — это исполнительный указ, выданный трибуналом верховного судьи Арагона 7 мая 1544 года в силу приговора по процессу, вчиненному к постоянной депутации королевства, из которого явствует, что Гонсало Перес, государственный секретарь Карла V, урожденный и законный сын Бартоломее Переса, уроженца Монреаля в Арагоне, секретаря секвестров святого трибунала инквизиции в Калаоре, и доньи Луисы Мартинес дель Иерро, его законной жены, уроженки Сеговии; что Гонсало должен считаться арагонцем и, следовательно, имеющим возможность пользоваться всеми правами королевства; хотя он родился в Сеговии, городе в Кастилии, но это обстоятельство должно быть сочтено случайным, так как его мать временно оказалась в этом городе, когда родила его, а отец покинул Монреаль только по делам королевской службы.

XX. Четвертый документ был информацией, произведенной в Калаоре 7 февраля и в последующие дни этого месяца 1567 года перед светским королевским судом по прошению Елизаветы Перес, родом из Сеговии, и Антонио Переса, ее племянника, государственного секретаря Филиппа II, относительно их дворянского звания и чистоты их крови. Из информации вытекает, между прочим, что Бартоломео Перес, секретарь инквизиции, отец Елизаветы (Изабеллы) и ее брата Гонсало и дед ее племянника Антонио, предъявил в Калаоре доказательства, что его семья благородного происхождения, что он был признан как дворянин и кавалер и имел право присутствовать на собраниях городского дворянства. Один из свидетелей прибавил еще, что Доминго Перес, уроженец и житель Монреаля, брат Бартоломее, отправился в Калаору и поссорился со своим братом из-за дворянского титула, который каждый из них хотел удержать для себя.

XXI. Этот документ совпадает с тем, что показали многие свидетели, выслушанные по требованию прокурора, когда он взялся доказать, что Перес происходит от еврейских предков. Они заявили, что знали Доминго Переса, дядю Гонсало; последний, проезжая через Монреаль, чтобы отправиться в Монсон на собрание кортесов вместе с императором, остановился не у него, а в доме другого родственника, которого они называли Доминго Тирадо. Действительно, он был дядей его отца Бартоломее Переса, через Марию Тирадо, мать последнего. Наконец, было доказано в результате следствия, что упрек в еврейском происхождении Переса был лишь клеветой.

XXII. Инквизиторы обещали в своем декрете сделать для вдовы и детей Антонио Переса все зависящее от трибунала, что будет отвечать справедливости. Но они не выполняли своего обещания с 14 февраля (дня их последнего решения) до 25 октября, когда первый свидетель был выслушан в Сарагосе. Пусть сравнят эту медленность с поспешностью, приложенной к декретированию в Мадриде 21 мая 1591 года мер об аресте и заключении Переса в тюрьму святого трибунала, которые были исполнены на другой день на расстоянии в пятьдесят миль. Дон Гонсало протестовал 10 марта, 28 апреля, 9 июня, 29 августа, 17, 24 и 27 сентября, 1 и 21 октября против такого медленного движения правосудия. Но судьи, тираны и бесчувственные люди, равнодушно взирали на слезы нищеты и жалобы оскорбленной чести. Своим плохо скрываемым презрением к Гонсало, которого они видели в бедности, принуждали его отказаться от розыска бумаг и от расспросов свидетелей, чьи показания требовались, потому что их считали важными. Все так и шло, и инквизиторы не принимали во внимание ни одной из многочисленных докладных записок, представленных доном Гонсало. Они должны были радоваться успеху интриги, так как увидали, что дон Гонсало отказывается от своих претензий и удовлетворяется показаниями свидетелей, которых можно отыскать в Сарагосе, только бы скорее довели его процесс до рассмотрения и вынесли окончательный приговор о реабилитации, чтобы он мог вернуться в Мадрид, где его несчастная мать лежала больною и боялась умереть, как ее муж, оставив детей под бременем заклеймившего их приговора.

XXIII. Первоначальные уставы инквизиции повелевали, чтобы инквизиция заботилась о содержании детей мужского пола и о браке дочерей, присужденных к релаксации. Но инквизиторы не обращали никакого внимания на это распоряжение, потому что их гордость была бы сильно задета разговорами о том, что трибунал ошибся. Их пристрастность была так очевидна, что 12 апреля прокурор имел жестокость обвинить Гонсало в том, что он носит одежду из тонкой материи, что, по его словам, было запрещено ему как жертве приговора, осуждавшего его отца на позор. Этот варвар не подумал даже о том, что законодатель инквизиции не мыслил наказание так широко и что закон был составлен для преступника, а не для его детей.

XXIV. Наконец, было решено выслушать свидетелей в Сарагосе и других городах ее округа. Результат этой меры укрепил уже полученные доказательства, что Антонио Перес не был незаконным сыном дона Гонсало и не происходил из еврейской расы; в остальном он был вполне оправдан документами, предъявленными его детьми, а адвокат с помощью извлечения из оглашенных свидетельских показаний и обвинений прокурора показал, что шесть или восемь статей, расследование коих принадлежало святому трибуналу, были основаны на показании лишь одного человека; если бы даже они были верны, это говорило бы лишь об отчаянии, свойственном удрученным душам, а не о продуманных и своевольных убеждениях. Но что можно было бы сказать, если бы можно было видеть процесс в подлинных материалах и читать документы, пропущенные в этом извлечении, потому что они были слишком благоприятны для подсудимого?

XXV. Казалось согласным с законом, чтобы прокурор, увидав результаты протоколов, согласился на отмену первого приговора. Однако, когда дело было достаточно исследовано, он сказал 11 февраля 1615 года, что, узнав, будто судьи готовы пригласить юрисконсультов и вынести окончательный приговор, потребовал отсрочки его, потому что предполагает написать речь, опирающуюся на юридические доказательства, и сообщить ее юрисконсультам. В самом деле, 14 марта он представил ее. Но этот документ доказал только невежество общественного обвинителя, его лживую логику и злоупотребление разрозненными тезисами и даже именами регистраторов святого трибунала, которые были другого мнения, чем он. Так как судьи разделяли его мнение, они голосовали 16 марта против ходатайства детей Переса. Я с изумлением читаю, что судьи были единодушны в своем решении, поскольку встречаю среди юрисконсультов знаменитого доктора дона Хосе де Сесе, регента королевской аудиенции Арагона, человека действительно ученого, которого впоследствии инквизиция преследовала за труды. Правда, этот юрисконсульт был мало знаком с сущностью процессов по делу ереси.

XXVI. Инквизиторы ничем не пренебрегли, чтобы убедить верховный совет, что они внимали только голосу правосудия в вынесенном приговоре. Но этот трибунал состоял тогда из людей, не похожих на судей 1592 года и способных видеть лучше, чем инквизиторы Арагона, что политические причины, заставлявшие преследовать Антонио Переса, более не существуют. Верховный совет кассировал приговор 7 апреля и заявил следующее: «Ввиду новых документов, полученных в процессе, отменяется приговор, осуждавший Антонио Переса, и все в нем содержащееся и выраженное; его память объявляется оправданной, его детей и их потомство восстановленными в праве пользования служебными местами и почетными должностями, так что обвинительный акт прокурора и его последствия не нанесут никакого ущерба чистоте их крови и чести происхождения». 10 апреля 1615 года совет представил свой декрет на санкцию короля, доказывая, что считает его справедливым при том условии, если он согласуется с тем, что Его Величество повелит как более надлежащее. Филипп III написал своей рукой на полях этого документа: «Исполнить, что содержится в этом декрете, так как сказано, что он согласуется со справедливостью».

XXVII. 2 мая верховный совет отослал сарагосским инквизиторам процесс с принятой резолюцией, приказав ознакомиться с ним для приговора, который они должны вынести в присутствии производивших тайное следствие, ознакомить с ним стороны и выдать акт тому, кто его потребует. Этот приказ совета не понравился сарагосским инквизиторам, которые, верные своим принципам, оттянули его исполнение до 6 июня. Дон Гонсало Перес потребовал акт декрета верховного совета докладной запиской, в которой он изложил, что намерен воспользоваться им, чтобы опубликовать и сделать известными невинность его отца и справедливость, возданную его памяти. Этот документ был ему вручен, и он велел его напечатать, чтобы раздать экземпляры. Инквизиторы донесли на этот поступок верховному совету, который велел отобрать все экземпляры, бывшие в руках Гонсало и у типографа, и поручил инквизиторам сделать ему выговор за то, что он действовал без разрешения святого трибунала; трибунал, однако, предписал, чтобы этот выговор был дан только устно. 9 июля послали за Гонсало, чтобы привести его в зал заседаний трибунала инквизиции, но он 1 июля уехал в Мадрид. Экземпляры, найденные у типографа, были отобраны, и ему было запрещено печатать что-либо относительно дел святого трибунала без разрешения инквизиторов.

XXVIII. 16 мая 1616 года дон Гонсало взял подлинные документы, которыми пользовался в трибунале, оставив там копию каждого документа, заверенную двумя секретарями. Вероятно, потомки Антонио были обязаны доказать (неизвестно, при каких обстоятельствах) чистоту и благородство своей крови, потому что в процессе Антонио Переса мы находим заметку, которая гласит, что им было выдано удостоверение, в силу приказа совета инквизиции от 3 июля 1654 года.

XXIX. Может быть, дон Гонсало Перес нуждался в удостоверении для хлопот о восстановлении пенсии, которой он пользовался со времени своего детства в силу бреве Григория XIII. Пенсия была возложена на архидиаконат Аларкона, владение сановника кафедрального собора Куэнсы. Носитель этого сана дом Фернандо Эскобар был родственником Антонио. Его отец Гонсало сначала поместил его в качестве чиновника в первый государственный секретариат из уважения к донье Хуанне Эскобар, матери Антонио. Дом Фернандо обязался выплачивать эту пенсию из своей пребенды, которую получил от щедрости Антонио. Однако когда его благодетель впал в немилость, он забыл свой долг по отношению к его семье и принял меры, чтобы лишить дона Гонсало пенсии, несмотря на бедность других детей и их матери, имущество которых было конфисковано вместе с имуществом ее мужа. Из этого дела возник значительный процесс, который разбирался в Мадриде и Риме. Встал вопрос, утрачивалась ли церковная пенсия, полученная раньше объявления неправоспособности, когда эта кара определена. Невозможно, чтобы дон Гонсало был осужден. Впрочем, если бы его право не было признано, он мог бы для достижения правосудия извлечь выгоду из только что одержанной победы, которая доставила донье Хуанне Коэльо, его матери, утешение видеть своих детей реабилитированными после пятилетних хлопот о приговоре, что в других судах или у епархиального благочинного не потребовало бы больше пяти недель.

Глава XXXVI НЕСКОЛЬКО ПРОЦЕССОВ ИНКВИЗИЦИИ, ВОЗНИКШИХ ИЗ ПРОЦЕССА АНТОНИО ПЕРЕСА

Статья первая ПРЕСЛЕДОВАНИЕ НЕКОТОРЫХ ЛИЧНОСТЕЙ

I. Дело Антонио Переса послужило причиной множества других процессов, возбужденных против лиц, принимавших участие в мятежах 24 мая и 24 сентября 1591 года, а также в побеге этого знаменитого испанца и его спутника Майорини. К ним применили церковные наказания и кары, определенные в булле св. Пия V от 1 апреля 1569 года и назначенные для тех, кто противится отправлению службы святого трибунала.

II. Генерал дон Альфонсо де Варгас вступил 12 ноября 1591 года в Сарагосу во главе своей армии. Жители были поражены этим, они выходили из города для сопротивления королевским войскам и для защиты своих вольностей. Эта экспедиция явилась для инквизиторов благоприятным поводом восстановить авторитет в городе, и они заняли свои места с таким пылом, словно пытались восстановить власть, сильно пошатнувшуюся в предшествующие месяцы. Трибунал повел тайное следствие против зачинщиков мятежа, хотя он знал руководителей восстания 24 мая из показаний, данных в Мадриде и позволявших думать, что те же лица были подстрекателями мятежа 24 сентября.

III. Прокурор святого трибунала подал 8 января 1592 года жалобу на всех мятежников вообще как на заподозренных в деле веры и составил список зачинщиков и участников мятежа. Этот список почти тогда же возрос до трехсот семидесяти четырех лиц, скомпрометированных своими поступками или разговорами. В том числе было семнадцать священников, четыре монаха, две монахини, четыре женщины, сорок кавалеров или дворян, шестнадцать адвокатов, пять судей из совета верховного судьи Арагона, пятнадцать второстепенных служащих даже из трибунала инквизиции, двадцать нотариусов и других судейских, пятнадцать купцов, десять студентов, тридцать ремесленников и сто двадцать четыре хлебопашца. Впоследствии это число стало значительнее.

IV. Инквизиторы решили заключить в секретные тюрьмы сто семьдесят из них, и все было подготовлено для новых арестов по мере установления виновных или получения улик против заподозренных. Из этого числа было арестовано только сто двадцать три человека, потому что одни были уже посажены в королевские тюрьмы по приказу командира Варгаса для того, чтобы предстать перед судом доктора Ланца, миланского сенатора, которого король назначил специальным комиссаром, а другие покинули королевство прежде, чем можно было их поймать. Некоторые из этого числа принимали лишь косвенное участие в движении, и суд над ними принадлежал, по праву предварения, сенатору. Они получили разрешение содержаться под домашним арестом. Из массы судопроизводств, предпринятых против мятежников, я выберу те, которые мне показались более достойными внимания по званию и имени обвиняемых.

V. Дон Хуан де ла Нуса, верховный судья Арагона, никогда не противился отправлению службы святого трибунала, скорее его можно упрекнуть в том, что он уступал их притязаниям более, чем позволяли привилегии королевства, охрана и защита коих были ему поручены. Однако он попал в положение мятежника, потому что в наступившей борьбе имел несчастие не быть самым сильным. Присяга, данная королем в сохранении привилегий, не позволяла ему вводить в эту страну более пятисот солдат. Постоянная депутация Арагона, извещенная о том, что генерал Варгас прибыл в Агреду с кастильской армией и готовится вступить в Тарасону и Борху,[190] сделала представление королю, что спокойствие, царящее в стране, делает эту меру бесполезной. Филипп велел ответить, что войска предназначены для Франции. Депутаты написали вторично и сообщили об опасности, которую представляет переход армии через Сарагосу. Им возразили, что нечего опасаться этой военной операции и что армия пробудет в городе только срок, необходимый для возвращения правосудию авторитета и силы, почти совершенно утраченных во время последних мятежей.

VI. Депутаты Арагона, получив последний ответ правительства, запросили мнение тринадцати адвокатов о смысле фуэросов королевства. Юрисконсульты объявили, что эти права нарушаются вступлением королевских войск в Арагон и все арагонцы обязаны противиться и препятствовать ему. Циркуляры были посланы во все города; написали постоянным депутациям Каталонии и Валенсии, чтобы просить у них помощи, предусмотренной договорами на случай, если одной из этих стран будет угрожать вторжение. Главным вождем арагонской армии назначили верховного судью Арагона, которого закон королевства призывал к этому. Ему было приказано тотчас встать во главе войск. Когда кастильцы очутились в шести милях от Сарагосы, верховный судья оказался с такой горстью людей, что удалился и оставил свободным проход для королевской армии, которая вступила в город.

VII. 28 ноября дон Франсиско де Борха, маркиз де Ломбай (старший сын герцога де Гандиа и внук св. Франциска), прибыл в Сарагоссу с полномочиями королевского комиссара. Ему было поручено вести переговоры с постоянными депутатами и главными дворянами королевства о пунктах привилегий нации, которые будто бы были нарушены. Было несколько совещаний, которые кончились ничем, потому что депутаты не позволяли открывать конференций, пока Арагон занят чужеземными силами, лишающими страну и депутацию свободы; они заявили, что можно будет, однако, созвать представителей городов, чтобы принять изменения договора 1588 года в пунктах, касающихся апелляции к народу за национальную свободу, но король не должен требовать, чтобы обсуждение этого происходило в присутствии чересчур многолюдного собрания.

VIII. Филипп II назначил вице-королем графа де Мората, который публично въехал в город 6 декабря, к большому удовольствию арагонцев: вице-король, епископ дом Мигуэль Химено, удалился в Теруэль, устрашенный опасностью, которой подвергался. Радость жителей была непродолжительна. 18 декабря дон Гомес Веласкес, рыцарь ордена Сант-Яго и шталмейстер принца Астурийского, прибыл с зловещим поручением арестовать множество лиц и с специальным приказом отрубить голову верховному судье Арагона, как только он вступит в город, и известить об этом в первом же письме. Веласкес приложил такое старание в деле исполнения приказаний двора, что 20 декабря Хуан де ла Нуса более не существовал. Весь Арагон был подавлен известием об этой казни. Нельзя выразить, насколько должность верховного судьи Арагона внушала уважение народу, особенно в последние полтораста лет, когда ее без перерыва занимали представители знаменитой фамилии, к которой принадлежал Нуса. Многие дворяне, видя в этом событии прелюдию ко множеству других подобных, поспешили покинуть родину и искали убежища во Франции и Женеве. Те, которых неразумная доверчивость располагала остаться, не замедлили в этом раскаяться.

IX. Герцог де Вильяэрмос, граф де Рибагорса дон Франсиско Арагонский не мог избежать преследования, несмотря на преимущество королевской крови и происхождение от Хуана II, короля Арагона и Наварры через сына этого государя дона Альфонсо Арагонского, магистра ордена Калатравы. В процессе, предпринятом против него инквизицией, ни одно показание не установило, чтобы он препятствовал службе трибунала во время двух восстаний или принимал хотя бы малейшее участие в мятеже. Только доктор Хуан Франсиско Торальба, заместитель верховного судьи (лишенный должности в силу постановления семнадцати присяжных королевства вследствие серьезных жалоб Переса), утверждал, что герцог ввиду своего происхождения был врагом и противником святого трибунала, потому что он происходит от евреев, сожженных или подвергшихся епитимье через Эстенгу Конехо, еврейку, которая приняла после крещения имя Марии Санчес и была затем наложницей или женой дона Альфонсо Арагонского, первого герцога Вильяэрмоса и деда того, на кого он доносил. Торальба изложил в мельчайших подробностях доказательства всего высказанного. Когда жители Сарагосы решили воспротивиться вступлению кастильской армии в город, герцог явился к верховному судье и предложил ему, как истый арагонец, свои услуги.

X. Читая теперь хладнокровно подробности процесса, не находишь там ни малейшей видимости преступления, ибо законы королевства налагают на всякого боеспособного ара-гонца обязанность поднимать оружие на защиту задетых привилегий. Юрисконсульты решили, что вступление иностранной армии в город вынуждает народ поднять законное восстание. Депутаты приняли это толкование и издали воззвание к верховному судье, дворянам и городам. Таким образом, это решение налагало на герцога, как и на других, обязанность повиноваться. Сочли за преступление, что он поднял оружие против государя. Однако политическая конституция королевства предвидела этот случай, и такое выступление не только допускалось, но и вменялось в обязанность. В предыдущих веках верховный судья перед принесением присяги королю говорил ему от имени нации: «Мы, которые значим столько же, сколько вы, и сильнее вас, делаем вас нашим королем при условии, что вы будете уважать наши привилегии; в противном случае — вы не король наш». Другая статья гласила: «Если король нарушит привилегии, нация может избрать другого, даже если он не будет христианином». Арагонцы пользовались до известной степени этим правом не раз, диктуя, например, условия королю Педро IV или отказывая Матье, графу де Фуа, мужу старшей дочери Хуана I, и ставя на его место Мартина,[191] его брата, или предлагая корону Фердинанду I,[192] сыну его сестры, скорее, чем графу Урхелю, его родственнику по мужской линии.

XI. Королевский комиссар не ограничился процессом, возбужденным инквизицией против герцога де Вильяэрмоса. 19 декабря он велел арестовать его в связи с приказом, привезенным из Мадрида. Он отправил его в Кастилию, вопреки другой статье фуэро. Герцог подвергся смертной казни в Бургосе как изобличенный в измене своему государю. Его имущество было конфисковано, и король назначил на вакантное герцогство того, кто имел право на наследование титула.

XII. Граф д'Аранда дон Луис Хименес де Урреа был арестован в один день с герцогом де Вильяэрмосом, то есть 19 декабря. Он умер в тюрьме местечка Алаэхос 4 августа 1592 года, избежав таким образом ожидавшей его смерти на эшафоте. Из процесса, начатого против него инквизицией, видно, что немедленно после заключения Антонио Переса в тюрьму королевства он объявил себя его покровителем во исполнение обязательства, принятого в Мадриде перед доньей Хуанной Коэльо, его женой; он был одним из главных подстрекателей народных волнений в Сарагосе: повлиял на мнение адвокатов, объявивших незаконным и противным привилегии акт, которым Перес был вторично передан в руки инквизиции; принимал, наконец, участие в военных распоряжениях, сделанных по городу для отражения королевских войск. Диего Фернандес де Эредиа показал, что граф и Антонио Перес составили заговор против жизни маркиза д'Альменара. Это обстоятельство не доказано в процессах инквизиции, хотя дон Диего разоблачил сообщников и показал, что предприятие рухнуло только потому, что он сам переменил решение в минуту исполнения долга пасхального причащения, отвратив одного из убийц от совершения преступления. Его показаний не было в документах процесса, но он уверял, что показал уже все перед сенатором Ланцем, когда был в тюрьме этого магистрата. Впрочем, оставим в стороне все, что относится к этому заговору, и спросим: если другие обстоятельства составляли сущность преступления, то почему Филипп II после первого мятежа повелел ему оказать помощь властям для облегчения перевода Антонио Переса? Почему после восстания 24 сентября король писал ему вторично, чтобы поблагодарить за исполнение поручения? Кто не вознегодует, видя, как могущественный монарх обманывает своих подданных и наказывает их путем хитрости, противоречащей его достоинству?

XIII. Граф де Мората дон Мигуэль Мартинес де Луна, вице-король Арагона, сын графа дона Педро, был оговорен перед святым трибуналом после восстания Сарагосы. Судя по материалам процесса, он порицал действия трибунала в отношении Антонио Переса, поведение помощников верховного судьи, исполнивших приказ инквизиторов, и одобрял происшествие, которое принудило их вернуть Переса в тюрьму королевства. Некоторые свидетели предположили, что он был одним из главных зачинщиков первого восстания, но, узнав, что Филипп II сказал, будто Перес был неверным министром, перестал его защищать. Здесь, конечно, историческая ошибка. Заявление короля о неверности министра относится к августу 1590 года, — согласно акту, которым Его Величество прекращает процесс, относящийся к смерти Эсковадо, — а волнения в Сарагосе произошли в мае 1591 года. Переворот, совершившийся в душе Мартинеса де Луны, должен был иметь другой мотив. Некоторые обстоятельства его процесса доказывают: он был уведомлен о том, что происходило в Мадриде в совете, обсуждавшем дела Арагона; он, несомненно, предвидел серьезные последствия, и это заставило его переменить мнение.

XIV. В самом деле, король назначил его вице-королем Арагона в ноябре 1591 года, и инквизиция отменила предварительное следствие процесса и постановление о заключении его в тюрьму как врага святого трибунала. Я безбоязненно заверяю, что в мнении инквизиции граф де Мората был виновнее множества несчастных крестьян, которые были опозорены на аутодафе в октябре 1592 года. Но этому не следует удивляться, потому что, по испанской пословице, законы идут туда, куда хотят короли.[193] Применение буллы св. Пия V об отлучении, по-видимому, зависит от воли инквизиторов, действующих согласно политическим расчетам, как мы наблюдаем в этом случае. Трибунал владел другой информацией против графа с 1577 года, предметом коей были некоторые непристойные тезисы; но слабость улик не позволила дать ей ход.

XV. Вопреки снисхождению, которое инквизиторы оказали графу, было заметно, пока он являлся вице-королем, что он не был предан их партии. Его равнодушие привело к тому, что прокурор имел дерзость 7 декабря 1592 года внести жалобу против него и потребовать постановления о его заключении. В обоснование своего обвинения он приводил следующий факт: когда главный инквизитор Кирога 23 ноября опубликовал последний льготный указ в пользу тех виновных, которые не были арестованы и вследствие этого были освобождены от церковных наказаний, и когда этот документ до его публикаций был сообщен графу, то последний презрительно отозвался в нем, говоря, что он дерзок, бесполезен и смешон. Прокурор представил эти слова как доказательство ничтожного значения, какое граф придавал церковным наказаниям, которых, по мнению прокурора, граф заслуживал сам как главный виновник первого мятежа, чему он предлагал представить доказательства. С целью придать больше веса своему обвинению, он рассказал, что, когда указ был торжественно опубликован за крестным ходом (в котором он нес хоругвь с господином Пуэйо и господином Клаверо, членами совета королевской аудиенции, служившими ему аколитами), граф де Мората упрекнул их, говоря, что эта публикация не должна бы состояться без его разрешения. Оба советника ответили, что потеря невелика, ввиду большого уважения, которым окружен трибунал. На это граф возразил, что оно не так сильно, как уважение к королевской аудиенции. Это доказывает, по словам прокурора, ненависть к инквизиции графа де Мораты.

XVI. Можно быть уверенным, что граф де Мората дон Мигуэль Мартинес де Луна не избежал бы мести инквизиторов, если бы не был вице-королем Арагона. Когда он оставил свою должность, в трибунале были другие люди, и это дело потеряло значение и устарело, чтобы привлечь внимание их преемников. Мнение графа о церемонии, которую он осуждал, было справедливо, потому что эта льгота была дарована только после того, как инквизиция справила 20 октября самое торжественное аутодафе, на котором она сожгла семьдесят девять жителей города и осудила на фактический позор большое число почетных граждан под предлогом публичного освобождения их от церковных наказаний и, кроме того, лишила прощения тех подсудимых, которые были посажены в тюрьму.

XVII. Погубив верховного судью Арагона герцога де Вильяэрмоса и графа д'Аранду, король даровал 24 декабря 1592 года общую амнистию, исключив, однако, из амнистии ряд лиц как зачинщиков и руководителей мятежа. Эти изъятия были крайне многочисленны. Среди амнистированных все же встречаем: дона Хуана де Монкайо Арагонского, зятя графа де Састаго; дона Хосе Арагонского, кузена герцога де Вильяэрмоса; дон Франсиско д'Альтарипа-и-Алагона, барона де Уэртоса; дона Мартина Эспеса, барона де Лагуну, депутата королевства; дона Годофрио Бардахи; дона Диего де Эредиа, рыцаря ордена св. Иоанна, брата судьи города Хаки; дона Геронимо, другого его брата; дона Мигуэля де Сесо; дона Луиса де Гурреа; дона Педро и дона Франсиско Фернандеса де Ихара, из семьи герцогов д'Ихару, и много других, менее известных кавалеров, которые не показывались во главе мятежников и не ознаменовали себя никаким убийством. Это распоряжение спасло жизнь многим тысячам местных жителей, в числе которых можно насчитать не менее тысячи из Сарагосы. Смягчающие обстоятельства позволили впоследствии избавить от смертной казни исключенных из общей амнистии и подвергнуть их другим, менее суровым карам.

XVIII. Барон де Барволес дон Диего Фернандес де Эредиа, брат и предполагаемый наследник дона Карлоса, графа де Фуэнтеса, гранда Испании, должен был быть арестован по приказу инквизиции как виновный в сопротивлении службе святого трибунала. Но он был арестован раньше, по приказу генерала Варгаса, призвал на помощь фуэро королевства и был заключен в тюрьме манифестированных, откуда он вышел 9 октября 1592 года на казнь; ему отрубили голову сзади как изменнику. Он дал несколько показаний перед сенатором Ланцем, из которых сообщили инквизиторам то, что могло служить для процесса Антонио Переса. Его допрашивали дважды, и он показал множество фактов, свидетельствовавших, что он сам возбудил народное восстание, поддерживал мятеж вместе с графом д'Арандой и другими вождями и ввязался в мятеж, чтобы убить маркиза д'Альменара. Но этот план внушил ему спасительные угрызения совести, и он отменил данное приказание. Однако несколько свидетелей инквизиции показали, что 24 мая его видели на дороге к тюрьме воодушевлявшим убийц, которые ранили маркиза д'Альменара. Барон де Барболес заявил также, что он был главным виновником жалобы, принесенной Антонио Пересом светскому судье Сарагосы на секретаря, мажордома и конюшего маркиза д'Альменара и некоторых других лиц, которых он обвинял в подкупе, по приказанию маркиза, свидетелей, — жалобы, полученной святым трибуналом в марте 1591 года. Целью подкупа было заставить их показать против Антонио Переса некоторые факты, в которых инквизиторы нуждались и расследование коих принадлежало им. Он говорил далее, что вызвал и направлял попытки и разнообразные усилия найти свидетелей, которые подтвердили бы своими показаниями статьи жалобы, и что он сам показывал то, о чем он знал только по отчету агента Антонио Переса.

XIX. В трибунале инквизиций существовала другая анкета против дона Диего, полученная в апреле и мае 1591 года. Он был отмечен в ней, как прибегавший к некромантии для открытия кладов и как переправлявший лошадей во Францию.

XX. Судья Торальба показал: он слышал, будто дон Диего был арестован по приказу инквизиции Валенсии за то, что скрывал одного мориска, которого разыскивал альгвасил по приказу инквизиции, чтобы арестовать его и доставить в тюрьму. Он прибавил: не следует удивляться, что дон Диего был врагом инквизиции, так как, хотя его семья не осквернена еврейской кровью, это не распространяется на его детей, потому что его жена баронесса д'Алькарас происходит от еврейской расы по женской линии фамилии Серрас из Каталонии, которая была еврейской; что доказательство этого существует не только в нескольких уголовных процессах, возбужденных против этой семьи, но и в Зеленой книге Арагона, написанной господином Макенте.

XXI. Филипп II решил доказать графу де Фуэнтес, что он умеет и вознаграждать верных подданых, и сурово наказывать виновных. Он назначил его губернатором-наместником Нидерландов, где власть была в руках Алессандро Фарнезе, владетельного герцога Пармского, племянника короля, только что умершего. Граф не любил Антонио Переса, смотрел на него как на причину несчастий барона де Барболеса. Поэтому неудивительно, что он принял весьма деятельное участие в заговоре, составленном против жизни бывшего министра. Эта попытка не удалась: два заговорщика были преданы суду и казнены по требованию английского прокурора, которому королева Елизавета приказала преследовать виновников заговора. Подробности этого дела находятся в Реляциях Антонио Переса.

XXII. Барон де Пурой дон Хуан де Луна, член депутации королевства от дворянства, подвергся той же участи, что и барон де Барболес, с той разницей, что палач отрубил ему голову спереди. Его казнь произошла в один день с казнью барона де Барболеса. Его главное преступление состояло в том, что он принимал активное участие в двух мятежах жителей Сарагосы, в усилиях этого города воспротивиться королевской армии и в составлении приглашений, которые были посланы депутатами представителям Каталонии и Валенсии, чтобы просить у них помощи против того, кого они называли общим врагом. Относительно его проступков в отношении инквизиции (кроме переданного мною) было доказано, что дон Хуан де Луна был виновником решений, принятых в комитете депутации для энергичной защиты в Сарагосе, в Мадриде и в Риме независимости тюрьмы манифестированных против притязаний инквизиторов, а также для принятия меры, ограничивающей их юрисдикцию одним преступлением ереси, и лишения их права расследования фактов по делу мятежа или другого подобного проступка, за которые они брались под предлогом, что в них участвовали люди, которые хотели воспротивиться исполнению обязанностей. Дела этого рода, говорил он, должны судиться хунтою трех епископов. Наконец, дон Хуан де Луна был виновен в том, что содействовал подкупу свидетелей, которые были допрошены коррехидором Сарагосы по делу Антонио Переса против заслушанных в розыске инквизиторов. Дон Хуан был юрисконсультом, и это звание дало ему большой перевес в обсуждениях комитета постоянной депутации.

XXIII. Барон де Бьескас дон Мартин де ла Нуса, владетель Сальена и городов в долине Тена, скрылся во Францию. Затем он вернулся в Испанию, надеясь ускользнуть от строгости правительства и розысков инквизиции. Он был арестован в городе Туделе Наваррской по приказу генерала Варгаса, и ему отрубили голову. Было установлено в процессе, предпринятом инквизицией, что независимо от преступлений, совершенных другими мятежниками, барон де Бьескас виновен в принятии и в сокрытии в своем доме Антонио Переса до его отъезда во Францию. С другой стороны, он проник с отрядом беарнских войск в долину Тена и в другие пункты испанской территории Пиренеев, говоря, что сложит оружие только после того, как прогонит кастильскую армию из королевства Арагон и отомстит за смерть своего родственника дона Хуана де ла Нуса, верховного судьи.

XXIV. Другие испанцы, присужденные к смертной казни сенатором Ланцем, были: дон Мигуэль Гурреа, кузен герцога де Вильяэрмоса; дон Мартин де Болеа, барон де Сьетамо; дон Антонио Феррис де Лисана; дон Хуан Арагонский, зять графа Састаго; Франсиско Айерве, Денис Перес де Сан-Хуан и некоторые другие, менее известные дворяне, кроме хлебопашцев и ремесленников, совершивших убийства во время мятежа. В числе последних мы встречаем палача Хуана де Мигуэля; он был повешен своим помощником, который унаследовал его должность.

XXV. Сенатор Ланц осудил на смерть также других мятежников, которые избежали эшафота, удалившись во Францию или Женеву. К таковым принадлежали: дон Хуан де Торельяс Бардахи, зять графа Састаго; дон Педро де Болеа, кузен графа де Фуэнтеса и дед графов д'Аранда; дон Фелипе де Кастро-Сервельон, из семьи графов де Бойль; дон Педро де Сесо, сын дона Мигуэля и отец регента дона Хосе барона де Сердан; дон Хуан Коскон, дон Хуан д'Агостино, дон Денис де Эгварас, Мигуэль де Фонсильяс, Хиль Иваньес де Урос; Хуан де Грасия, капитан стражи тюрьмы королевства; Хаиме д'Ургель, Хиль де Меса, Мануэль Донлопе и Херонимо Вальес, секретарь инквизиции. Все эти арагонцы и много других местных дворян, которых я не называю, остались в изгнании до смерти Филиппа II. Преемник его, Филипп III разрешил им вернуться на родину и аннулировал все статьи приговоров и наказаний, противоречившие интересу семейств казненных. Король объявлял, что никто не был виновен в измене государству, и признавал, что каждый был обязан защищать права своей родины.

XXVI. Жестокость инквизиторов не насытилась вышеупомянутыми казнями, и число жертв, погибших 20 октября, не казалось им достаточным. Они заявили верховному совету, что не решаются потребовать от генерала Варгаса узников, хотя их дело было бы вернее в руках инквизиции; однако кажется полезным, чтобы им передали, по крайней мере, барона де Барболеса, потому что его казнь сильнее устрашила бы виновных, если бы он был выдан инквизицией в руки светской власти. Верховный совет отверг просьбу инквизиторов.

XXVII. Отказ, полученный слугами инквизиции, не помешал им задержать в своих тюрьмах людей знатного происхождения. Таковыми были: дон Диего де Эредиа, рыцарь ордена св. Иоанна Иерусалимского, кузен барона де Барболеса; дом Висенте д'Агостино, приор митрополичьей церкви, брат дона Хуана, осужденного на смерть; дом Геронимо Гамир и дом Педро Торрельяс, каноники того же капитула. Все эти арагонцы принадлежали к высшему местному дворянству. Инквизиторы выдали также мандаты для заключения в тюрьму дона Галасиана Сердана, который был коррехидором в предшествующем году; дона Антонио Бардахи, барона де Конкаса; дона Родриго де Мура, барона де ла Пинильи; дона Дениса де Эгвараса, прелата монастырей минимов и тринитариев, и некоторых других священников. Женщины также были предметом их проскрипций, между прочим, донья Херонима д'Артеага, жена Мигуэля де Фонсильяса, и две монахини из монастырей Св. Веры и Св. Инессы.

Статья вторая АМНИСТИЯ, ДАРОВАННАЯ ИНКВИЗИЦИЕЙ, И СВОЕОБРАЗНЫЕ АНЕКДОТЫ, КОТОРЫЕ ИЗ НЕЕ ПРОИСТЕКЛИ

I. Инквизиторы опубликовали льготный указ; явилось более пятисот человек, просивших освобождения от церковных наказаний, которые они могли навлечь на себя в связи с событиями, разразившимися по делу Антонио Переса. Они обещали под присягою являться на службу святой инквизиции каждый раз, когда понадобится. Каждый проситель исповедался в совершенном им грехе, что позволяет нам узнать забавные подробности.

II. Мария Рамирес, вдова Мельхиора Бельидо, показывает, что, видя, как Антонио Переса ведут в инквизицию, она воскликнула: «Несчастный! Продержав его столько времени в тюрьме, они еще не нашли в нем еретика».

III. Кристобал де Эредиа, слуга графини д'Аранда, исповедуется, что он желал, чтобы Антонио Перес выпутался из дела.

IV. Донья Херонима д'Артеага — что она произвела небольшой сбор пожертвований среди сострадательных лиц, чтобы помочь Антонио, который не мог пользоваться своим имуществом.

V. Луис де Антон — что он был попечителем Переса и сделал несколько попыток услужить ему.

VI. Мартина де Аластуси, вдова Антонио Аньоса, — что она готовила у себя дома пищу Антонио Пересу и что сын ее Антонио Аньос, слуга узника, относил ее в тюрьму.

VII. Дон Луис де Гурреа просит отпущения только для успокоения своей совести, которая, впрочем, ни в чем его не упрекает.

VIII. Дон Мигуэль де Сесо просит его также для успокоения своих сомнений.

IX. Дон Мартин де Эспес, барон де Лагуна, член депутации королевства от дворянства, исповедуется, что в комитете представителей он голосовал за обращение к папе по поводу декларирования договора, заключенного с святым трибуналом и утвержденного Его Святейшеством.

X. Доктор Мурильо — что он посещал Антонио Переса в тюрьме, когда тот был болен.

XI. Мария Гарсия, жена Хиля Иваньеса де Уроса, — что, торгуя свинцом, пулями и порохом, она продавала свои товары всем, кто приходил их покупать, со стороны ли инквизиторов для охраны замка Альхаферия, со стороны ли тех, кто выступал против кастильской армии.

XII. Как видно, многие из этих мнимых грехов только смешны важностью, которую им придают; другие — настоящие дела милосердия. Если этого было достаточно, чтобы навлечь церковные кары со стороны инквизиции и если все это может служить предметом отпущения, то очевидно, что прокурор должен был донести, как на заподозренного в ереси, на вице-короля графа де Мората, который не просил отпущения греха, совершенного принятием деятельного участия в волнении, возбужденном в пользу Переса.

XIII. История того же процесса представляет и другие обстоятельства, диаметрально противоположные этому постыдному и низкопоклонному духу колебания и трусости.

XIV. Доктор дом Грегорио де Андиа, викарий прихода Св. Павла, узнав, что один священник отказал в отпущении более чем двумстам людям, потому что они просили об отпущении после публикации буллы папы св. Пия V, не удержался, чтобы не сказать: «Этот священник — невежда. Пусть эти люди, а также все участвовавшие в мятеже, придут ко мне; я разрешу их от всех грехов с удовольствием, не опасаясь ни на минуту этой меры». Смелость викария повлекла за собой его арест, и он был заключен в секретную тюрьму. Много других лиц разделили его участь. Некоторых из них я назову по поводу высказанных ими мнений.

XV. Ипполит Феррер — за то, что сказал: если бы принц Астурийский явился на собрание кортесов Арагона, чтобы быть признанным наследником короля и принять присягу на верность, он дал бы ее только, если бы присягнул предварительно, что пресечет зло, которое инквизиторы творят ежедневно.

XVI. Хуан де Серио, чиновник святого трибунала, — потому что, услыхав, будто арагонцы не потерпят долее инквизиции, отвечал: «Что касается меня, они могут сжечь дом, тюрьмы, документы и даже инквизиторов; я ничего не возражу».

XVII. Хуан де Вильякампа, священник митрополичьей церкви, — за то, что однажды сказал: «Жив Бог, несправедливо так поступать с Антонио Пересом. Я видел однажды вечером, в начале минувшего марта, как маркиз д'Альменара и инквизитор Молина, переодетые, бегали по улицам Сарагосы, отыскивая свидетелей, которые показали бы перед инквизицией против Антонио Переса».

XVIII. Гаспар де Сегура, сарагосский аптекарь, — за то, что высказал следующее соображение о мятеже в этом городе: «Событие чудесно. Бог взял дело в свои руки и не захотел допустить, чтобы Антонио Перес стал жертвой лжесвидетелей». Слушатель Гаспара возразил, что «умершие при защите инквизиции счастливее погибших под проклятием отлучения». «Какая глупость! — сказал аптекарь. — Разве Святая Троица может одобрить отлучения, налагаемые судьями, которые поступают по преступным побуждениям души?»

XIX. Монах-тринитарий — за то, что, узнав, будто кастильцы хотят ограничить права арагонцев и уничтожить их привилегии, осмелился сказать: «Если бы Иисус Христос был кастилец, я больше не веровал бы в него».

XX. Марко де Пленас, хлебопашец, — потому что, понуждаемый просить прощения у инквизиции за то, что участвовал в деле 24 сентября, воскликнул: «Как! Вы мне советуете идти просить прощения у инквизиции! Я предпочел бы иметь дело со всеми адскими чертями. Я буду разговаривать с папой». Ему возразили, что Его Святейшество откажется его выслушать, так как он сам установил власть инквизиции; на это он возразил: «Ну что ж! Мне не в чем сводить счеты с подобными людьми; пусть берут меня». Пленас недолго ждал и дорого заплатил за свою неосторожность.

XXI. Мартин Гиральдо — за то, что, находясь 24 мая вместе со многими другими вооруженными мятежниками у ворот замка Альхаферия, закричал инквизиторам, которых заметил на террасе: «Низкие кастильцы, лицемеры, единственные еретики на свете, верните свободу узникам или вы сгорите в огне, которым вы сжигаете других».

XXII. Мигуэль Ургель, прокурор королевской аудиенции, сознался, что, выслушав заявление четырех членов совета, согласно которому передача узников в руки инквизиции была бы нарушением привилегий, сказал: «Письма инквизиторов достойны смеха. Если король их поддерживает, он — тиран. Освободимся от него и изберем королем уроженца Арагона, так как мы имеем на это право».

XXIII. Педро Гуиндо — за то, что, узнав о приближении к Сарагосе генерала Варгаса с войском, сказал: «Горцы Хаки помогут нам преградить ему путь. Позволят ли арагонцы, как мы, ограничить свои права изменнику, который продал Португалию? Позволят ли они это сделать королю, отлученному, как Иуда, потому что он клятвопреступник относительно наших прав, уважения коих требует папа под угрозою отлучения? Нам было бы лучше с Вандомом в Арагоне, и наваррцам также было бы лучше в Наварре, которую похитил кастилец».

XXIV. Хиль де Меса, арагонский дворянин (который потом был камергером короля Генриха IV и одним из тех, которые активно участвовали в движении в пользу Антонио Переса, ежеминутно с пренебрежением подвергая свою жизнь опасности), сказал одному из своих друзей, упрекавших его в безрассудстве: «Я надеюсь, что никто не переломает мне костей, потому что я ношу на себе бумагу, данную мне итальянским кармелитом, на которой написано обетование Священного Писания: „Кости его не сокрушайте“». Если бы этот милый дворянин вернулся из Парижа в Сарагосу со своим талисманом, он мог бы подвергнуть его испытанию, потому что сенатор Ланц осудил его на смерть, а инквизиторы приговорили к релаксации.

XXV. Хуан де Саланова, узнав, что инквизиторы пошлют Переса в Мадрид, если не удастся взять его, осмелился так сказать чиновнику инквизиции: «Передайте инквизитору Молине, чтобы он готовился к смерти. Если это случится, я убью его собственноручно, хотя бы меня повесили. Зачем король посылает к нам кастильских инквизиторов? Мы увидим, как они поступят, и наведем порядок».

XXVI. Педро де Сеговиа по случаю мятежа 24 сентября выразился следующим образом: «Если бы мне поверили, инквизитор Молина был бы в тюрьме Переса и был бы счастлив, что не случилось хуже, потому что этот мерзавец заслуживает смерти».

XXVII. Антонио д'Аньос, чиновник святого трибунала, — за то, что, разговаривая о результатах дня 24 мая, дерзнул сказать: «Смотрите, как Бог благ! Кто спас невинного? Антонио де ла Альмуниа, лжесвидетель в розыске против Антонио Переса, умер, и я узнал, что он кончил жизнь в безумии, отрицая Бога. Вот что сталось с человеком, который по-отечески покровительствовал девицам в домах терпимости. Вот свидетели, которые нужны инквизиции, называющей себя святою. Очевидно, Молина мечтает о митре; он ожидает ее, как награду… А этот плут Торальба, помогавший в поисках лжесвидетелей, без места и изгнан из королевства. Что стало с подлым маркизом д'Альменарой? Он сошел в преисподнюю. Карета, которую он предложил для перевозки узников в застенки инквизиции, послужила для доставки его трупа в Мадрид. Бог показывает себя, он защищает свое дело».

Статья третья ИСТОРИЯ ХУАНА ДЕ БАСАНТЕ И ДРУГИХ ЛИЦ

I. Хуан де Басанте, профессор латинской и греческой грамматики в Сарагосе, был также преследуем инквизицией, потому что был другом Переса в тюрьме манифестированных. Но он заслужил часть испытанного им страдания, потому что изменил доверию Переса своими разоблачениями, которые внушило ему пустое сомнение и, в не меньшей степени — вероломство. Он был допрошен 12 марта 1592 года перед инквизицией, после того как на него сослался Диего де Бустаманте. Он говорил в этом случае откровенно и без дурного намерения. Вопреки усилиям инквизитора Молины он не сделал ни одного серьезного показания против Переса. Он припомнил только высказанное им и уже квалифицированное положение, которым Перес, по-видимому, хотел сказать, что Бог спит. При этом Басанте старался смягчить обвинение. Однако 27 ноября, когда Перес был в По, а кастильская армия — в Сарагосе, Басанте написал трибуналу вещи, которых никто от него не требовал и которые доказывают, что он гнусно вел себя с Пересом с половины сентября, а теперь ожидал награды за свое предательство. Он сказал, что Перес ничего не скрывал от него и говорил о плане перепилить решетку тюрьмы, но остерегся сказать, что он сам помогал ему, как показал это 6 января 1592 года Томас Перес де Руэда (который также приложил к этому руку). Басанте прибавил, что, когда оставалось перепилить место не толще ножа, на него напали сомнения; он почувствовал смущение и обратился к своему духовнику, отцу Роману, иезуиту, который потребовал его согласия, чтобы сказать об этом ректору и отцам Эскриве и Гаресу.

II. Четыре священника решили, что следует сообщить об этом святому трибуналу. Отец Эскрива взял на себя это поручение, получив от инквизиторов и вице-короля обещание прощения для сообщника Басанте. Иезуит, сделав доклад тому и другому, все обещал от имени инквизитора Морехона и вице-короля, и поручил Басанте поддерживать по-прежнему дружеские отношения с Пересом и его друзьями, чтобы узнать их разговоры и планы. В результате этой меры побег Переса не состоялся, а инквизитор Морехон узнал обо всем, что происходило. Когда Антонио Перес покинул 24 сентября Сарагосу, он поручил Басанте вскрывать письма, приходившие к нему из Мадрида, и в продолжение нескольких месяцев он исполнял это поручение.

III. Басанте объяснил шифр, которым пользовались в этой переписке, и указал имена лиц, знавших секрет. Он прибавил, что, получив два письма со времени отъезда Переса и передав их дону Мартину де ла Пусе, он узнал, что Перес был в Сарагосе, и уведомил об этом инквизитора Морехона. Перес был бы тотчас арестован, если бы случай не доставил в руки Мануэля Донлопе письмо инквизитора к дону Педро Франкесу, государственному секретарю, которое и решило отъезд Антонио Переса, потому что дало понять дону Мартину де ла Пусе, что Баcанте предал своего друга и инквизитор просит для него награды за предательство. Эти показания Басанте были не единственными, расположившими инквизиторов оказать ему милость. Через него стало известно множество частных подробностей насчет Переса, которые послужили к усилению обвинений его процесса. 8 января 1592 года он прибавил к ним новые разоблачения о других обстоятельствах поведения Переса, например многочисленные пасквили, появившиеся в августе и сентябре, содержание коих принадлежало бывшему министру, а стихотворная форма — Басанте.

IV. Когда Басанте дал это последнее показание, он боялся быть арестованным, так как, говоря об обещанной ему большой награде, он утверждал, что ничего другого не просит, кроме того, чтобы жить спокойно и не быть притянутым к ответственности за памфлеты, которые он составлял вместе с Пересом и за которые он извинялся как мог. Но несчастный Томас Перес де Руэда был тогда в секретной тюрьме и показал на допросе, что Пересу помогали в подготовке бегства он сам и Басанте, так что последний был сочтен за давшего неполное признание и имевшего дурные намерения. Он сразу погубил результат своих разоблачений, поскольку инквизиторы убедились, что он действовал из-за выгоды, а не из-за стремления исполнить обязанности христианина, так как он скрывал свои собственные погрешности. Молчание о памфлетах, которое он долго хранил, было воспринято не как забывчивость, а как результат дурного намерения. Его арестовали, но без излишней суровости; посадили в обыкновенную тюрьму 15 января. Подозрения, возникшие на его счет, увеличились, когда были получены из Мадрида показания Диего Бустаманте и Антонио де Аньос. 24 февраля он уже был в секретной тюрьме, где он дал новое показание и еще другие — 25 марта, 17 апреля и 12 августа. Наконец сдержали данное ему обещание не выставлять его на позор появления в качестве публично кающегося на аутодафе; удовольствовались изгнанием его из Сарагосы и лишением должности.

V. Басанте приписал поведению Переса на последнем допросе какую-то загадочность, которую некоторые обстоятельства позволяют мне скорее рассматривать как простую выдумку этого доносчика. Он притворился, будто не знает ее смысла, но сказал, что постарается его отгадать. Загадка состояла из строчки, составленной из одиннадцати цифр и точек; последние должны быть заменены цифрами. Вот эта строчка:

10…0..5..

VI. Загадка представляла затем восемь строк из букв или точек. На место точек надо было поставить буквы и образовать стихи в семь или одиннадцать слогов. Я прилагаю здесь вид этих строк, составленных из букв и точек.

Quien ponga lo que falta En este onceno numero pintado, Y mirando……….. Mostrare…………………. Y que…………… Probare…………. Promete demostrar una gran cosa A toda nuestra Espafia pro vechosa.

To есть:

Тот, кто дополнит то, чего недостает В числе одиннадцать, начерченном здесь, И смотря…………. Покажет……………………….. И кто……………. Докажет………….. Обещает обнаружить важное дело, Для всей нашей Испании полезное.

VII. Способ решения загадки состоял в постановке на месте каждой точки в строке цифры — по выбору Эдипа, и на каждой точке строк со словами — каких угодно буквенных знаков, лишь бы строчки образовали стихи с неизвестным смыслом, рифмы коих были бы одинаковы с первыми двумя строчками. Вся тайна этой загадки заключается в числе одиннадцать, толкуемом и применяемом различным образом. В результате этой комбинации строчка из одиннадцати цифр заполняется следующими цифрами, поставленными на место точек:

10,000,000, 502, 10,157,011,524.

Этим цифрам соответствуют одиннадцать букв, расположенных так: Felipe II Rey, то есть Филипп II, король.

VIII. Филипп II приближался к шестидесяти шести годам, так как родился в 1527 году. Этот возраст равен шести годам, взятым одиннадцать раз, — мистическое число для короля. Строчка из одиннадцати цифр должна заполниться по указанному мною методу, потому что шестьдесят шесть лет, представляющие — возраст короля, будучи умножены на 1527, год его рождения, дадут в итоге 100 782. Это число, будучи возведено в квадрат, даст 10 157011 524; из этих цифр образована строчка цифр. Восемь строк с буквами заполняются следующим образом:

Quien ponga lo que falta En este onceno numero pintado, Y mirando esfera alta Mostrare de Felipe el triste estado, Y que saturnal hado Probare que le asalta. Promete demostrar una gran cosa A toda nuestra Espana pro vechosa.

Эти испанские стихи нельзя перевести на французский с числом букв, равным точкам, стоящим в загадке. Я ограничусь передачей их смысла.

Тот, кто дополнит то, чего недостает В числе одиннадцать, начерченном здесь, И, смотря на высокую сферу, Покажет печальное состояние Филиппа, И кто докажет, что влияние Сатурна Его застигает, — Обещает обнаружить важное дело, Для всей нашей Испании полезное.

IX. Показание дает понять, что это важное дело (gran cosa), которое должно быть так полезно для Испании, есть смерть Филиппа на шестьдесят шестом году его возраста (6 х 11), следовательно, когда он не достигает полных шестидесяти шести лет.

X. Для доказательства этого автор комбинирует одиннадцать букв и одиннадцать цифр с одиннадцатью небесами и указывает влияние каждого из них на личность короля в следующем порядке:

XI. Первая буква F со своей цифрой 1 соответствует первому небу — Луны, непостоянство коей заметно в Филиппе.

XII. Вторая буква Е соответствует небу Меркурия. Ему приписывают мудрость. Но Филипп не знает настоящей мудрости, состоящей в завоевании сердец своих подданных; поэтому эта буква стоит рядом с нулем.

XIII. Третья буква L относится к небу Венеры. Король имеет некоторую удачу в этом отношении; поэтому эта буква имеет спутником единицу.

XIV. Четвертая буква I соответствует небу Солнца, могущество которого простирается далеко; с ней соотносится цифра пять.

XV. Пятая буква Р соответствует Марсу. Филипп при помощи дона Хуана Австрийского и герцога Альбы одержал большие победы; поэтому эту букву сопровождает цифра семь.

XVI. Шестая буква Е указывает на небо Юпитера, верховное божество коего распространяет, как золотой дождь, все земные блага. Но так как Филипп очень далек от подражания ему, шестая буква имеет в соседстве нуль.

XVII. Седьмая буква есть первый числовой знак I, относящийся к Сатурну, печальное влияние которого вступает в силу, потому что Его Величество вступает теперь в возраст шестидесяти шести лет, представленных седьмой цифрой I; когда они исполнятся, он подвергнется сатурновой участи.

XVIII. Восьмая буква есть второй числовой знак, соответствующий хрустальному небу, особенность коего — освещать предметы. Король мало расположен проявлять доброту, приличествующую государю, потому что он предпочитает, чтобы его скорее боялись, чем любили. Поэтому здесь стоит единица.

XIX. Девятая буква R соответствует небу, известному у астрономов под именем колеблющегося или дрожащего. Нельзя отрицать, что робость один из недостатков Филиппа II. Она делает его государем нерешительным и несмелым; поэтому ему достается в удел цифра пять.

XX. Десятая буква E означает десятое небо, или твердь. Его характер — постоянство. Филипп обнаруживает его в политике, заставляющей скрывать свои истинные намерения под лживой маской, хотя эти средства часто остаются без результата. Здесь уместна цифра два, так как она означает две степени совершенства в этом качестве короля и в то же время отсутствие многих других.

XXI. Одиннадцатая, и последняя, буква Y соответствует одиннадцатой сфере, или эмпирею, символу верховного возвышения. Ее сопровождает цифра четыре, указывающая, что Филипп II обладает не много более чем третьей частью достоинства, которое ему приличествует, так что, не имея почти двух частей того, что ведет к славе этого возвышения, к возрасту шестидесяти шести лет, он никогда не достигнет эмпирея.

XXII. Деля шестьдесят шесть лет, составляющих возраст короля, на шесть периодов мистического числа одиннадцать и комбинируя их с шестью планетами, им соответствующими, автор находит другую аналогию с цифрами своего счета.

XXIII. Так, Филипп II в свои первые одиннадцать лет был непостоянен, как луна, и ее цифра 1 отмечает этот недостаток.

XXIV. В промежуток от одиннадцати до двадцати двух лет он упорно отказывался от учения из пренебрежения к влиянию Меркурия, что сделало из этого государя нуль в деле литературных познаний.

XXV. С двадцати двух до тридцати трех лет он привязался, но слабо, к культу Венеры, что означается цифрою 1.

XXVI. С тридцати трех до сорока четырех лет он блистал, как солнце, вне и внутри своего государства. Цифра 5 ему приличествует в этом отношении.

XXVII. От сорока четырех до пятидесяти пяти лет он был в некотором смысле подобен богу Марсу, ибо с помощью своих генералов, совершил большие военные экспедиции в Перу,[194] в Португалию, во Фландрию и в залив Лепанто; на этом основании можно с ним соотнести цифру 7.

XXVTH. С пятидесяти пяти до шестидесяти шести лет в нем не замечается ни одного из прекрасных поступков, которые составляют славу Юпитера, величайшего, совершеннейшего владыки богов. Поэтому этот период его жизни можно пометить только цифрою ноль.

XXIX. Эту работу (к которой можно приложить выражение поэта: сколько в мире пустяков, quantum est in rebus inane) надо рассматривать только как развлечение Хуана Басанте, тридцатилетнего молодого человека, который воспользовался несколькими книгами философии перипатетиков и астрологическим гримуаром,[195] так как Перес был неспособен заниматься подобными нелепостями. Этот документ не принадлежит какому бы то ни было процессу. Я нашел его в деле Антонио Переса. Он писан рукою Басанте. Однако его содержания не вменили в преступление ни тому, ни другому. Это доказывает, что это была простая шутка между инквизиторами и Басанте; если бы этот род сочинения был настоящим, его было бы достаточно, чтобы мотивировать серьезнейшее обвинение, которое прокурор поместил бы в свой обвинительный акт.

XXX. Томас Перес де Руэда, арагонский дворянин, один из самых искренних друзей Антонио, был релаксирован на общем аутодафе 20 октября 1592 года. Он был арестован 1 января. Я расскажу, как это произошло, потому что это дело заслуживает быть известным. Доминго Айербе, его сообщник и лжедруг, купил безнаказанность своего преступления за счет своей чести и жизни людей, веривших, что он принадлежит к их партии. Он удалился в горы Хаки и в долину Тена, чтобы соединиться с беглецами. Он был свидетелем того, что говорили Кристобал Фронтин, Томас Перес де Руэда и другие товарищи. Он сообщил об этом канонику Уэски, доктору Кортесу, комиссару святого трибунала, который велел арестовать его вместе с Томасом и другими, менее известными лицами. Кристобал Фронтин, выдающийся дворянин Таусты, также попал бы в его руки, если бы Хуан де ла Каса, которому было поручено произвести арест, не посоветовал ему поскорее достигнуть французской границы, что он и сделал на лошади Доминго Айербе. Каноник, знавший эту тайну, хотел косвенными средствами побудить этого предателя также бежать. Но он отказался: инквизиторы, узнав о его аресте, написали канонику, чтобы он вернул ему свободу на слово, потому что его дело отличалось от других. Утверждение бесстыдное, так как весь Арагон знал обратное. Томас де Руэда дал откровенное показание обо всем происшедшем. Но эти признания не могли его спасти, потому что он был одним из тех, кого надо было изъять из амнистии, хотя список подсудимых был составлен в Мадриде по заметкам, посланным из Сарагосы.

XXXI. 9 января Доминго Айербе сделал подробный доклад обо всем, что видел и слышал в горах, и сообщил трибуналу множество обстоятельств и отдельных фактов, которых они никогда не узнали бы без этого свидетельства. Они относились к процессам его компетенции или к другим делам, расследование коих принадлежало сенатору Ланцу, которому инквизиторы сообщили без судебных формальностей все, что они узнали, с обязательством сделать это по форме, если он потребует. Великодушие, которому трудно найти другие примеры, кроме святого трибунала, но которое было потрачено не даром, так как сенатор комиссар отвечал на это соответствующим горячим усердием.

XXXII. Донья Хуанна Коэльо и юные дети, которых оставил ей муж, стали также жертвами сарагосских событий. Они были заключены в замке местечка Пинто, в двух милях от Мадрида, с апреля 1590 года, когда эта героиня ценой своей свободы облегчила побег своего мужа. Второе бегство Переса, который покинул Сарагосу, чтобы вступить во Францию, сделало их заточение более суровым. Показания Диего Бустаманте, Хуана Басанте и некоторых других свидетелей научили инквизиторов, что ничто не печалит так сильно Переса, как мысль, что его жена заключена в тюрьму вместе с ни в чем неповинными детьми, так как Перес женился в 1578 году, и его старшая дочь донья Грегория родилась только в 1579 году. Доказано многими статьями процесса, что Перес неоднократно говорил в своей тюрьме, что ничто в мире не может заставить его отказаться от привилегии тюрьмы королевства, чтобы отдаться добровольно в руки инквизиции, кроме положительного заверения в том, что его жене и детям предоставят свободу и что единственной надежды на разбор его дела в Сарагосе было бы достаточно, чтобы побудить его произвести эту попытку; но, к сожалению, он не смеет ожидать справедливости и убежден, что его пошлют тотчас в Мадрид, где он погибнет на эшафоте.

XXXIII. Эти подробности привели к тому, что инквизиторы писали в Мадрид в конце сентября и в начале октября 1591 года, рекомендуя притеснить больше жену и детей Переса, потому что последний не замедлит узнать это и, может быть, добровольно вернется в тюрьму королевства. Эти догадки инквизиторов были основаны на сведениях, доставленных вероломным Басанте, доверенным лицом Переса для его переписки с Мадридом. Действительно, в последнем письме, пришедшем из этой столицы для Переса в конце октября, его извещали, что семья его переведена в род башни или бастиона замка Пинто, гораздо бодее неудобное помещение, чем ее прежняя тюрьма. Однако Хуанна Коэльо советовала мужу не думать о ее безопасности, потому что известия о его побеге достаточно для того, чтобы она и его дети чувствовали себя лучше. Как извинить инквизиторов за участие, которое они осмелились принять в этой омерзительной интриге? Донья Хуанна Коэльо и ее дети остались в тюрьме, и с ними обходились с большей или меньшей суровостью при жизни Филиппа II, который, умирая, посоветовал своему преемнику выпустить их на свободу.

Статья четвертая ПОКУШЕНИЯ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ КОНСТИТУЦИЮ АРАГОНА

I. Все вышеупомянутые события вызваны были процессом Антонио Переса. Но действительной причиной их была сильная привязанность арагонцев к привилегии, которую Филипп II хотел уничтожить как ограничивающую его деспотизм. Они не забыли, что государь использовал инквизицию в политических целях, и держались на страже, наученные попытками, сделанными двадцать лет назад, о которых я считаю удобным поведать читателям.

II. В то время как дон Матиас де Монкайо служил в городе Теруэле в звании главного командира, а дон Бернарде де Болеа, вице-канцлер королевства Арагона, был в этом городе королевским комиссаром для упорядочения некоторых пунктов, относящихся к муниципальным привилегиям города и его округа, король отменил право, полученное жителями от Карла V за две тысячи экю, которые были им возвращены. Иезуиты мечтали тогда устроить коллегию в Теруэле. Дон Бернарде де Болеа, по наущению отца Романа, предложил употребить эту сумму на перестройку разрушавшейся церкви, с тем чтобы отдать ее иезуитам. Предложение Болеа было отвергнуто. Покидая город, комиссар сказал, что эти две тысячи экю возрастут до семидесяти тысяч. Эта угроза стала началом бедствий Теруэля. Когда Болеа прибыл в Мадрид, он внушил королю, что этот город пользуется особенными привилегиями, отличными от привилегий Арагона, и в силу одного из этих прав, утвержденного Педро IV на кортесах в Монсоне в 1372 году, жителям дана льгота обращения по их делам к верховному судье Арагона; следовательно, надо воспрепятствовать им пользоваться против королевской прерогативы правом фирмы (firma), или управления доходами с имущества, а также правом привилегиады (privilegiada), которое давало узнику свободу под поручительство, и правом, известным под именем манифестации, еще более суживающим власть государя. Болеа не сказал королю, что привилегия Теруэля была муниципальная и применялась в частных делах, не освобождая округ, часть коего Теруэль составлял, от обязанности повиноваться общим законам королевства.

III. 26 июля 1562 года король выпустил указ, запрещавший жителям Теруэля в каком бы то ни было случае обращаться к верховному судье Арагона. Заинтересованные в этом жители сильно запротестовали. Но губернатор Монкайо, видя, что недовольство людей, которых лишали их прав, достигает высокого напряжения, прибег для их усмирения к величайшим насилиям и даже казням. Угнетенные обратились к верховному судье и к постоянной депутации, которые, желая исполнить свой долг, дали Монкайо случай сделать свою тиранию еще более невыносимой. Так как его притеснения поддерживались мадридским двором, которому он давал отчет о своих операциях, он дошел до самого бесчестного плана, какой может составить человеческая испорченность, — возбудить народный мятеж, чтобы иметь оправдывающую причину для лишения области ее привилегий. Организованные им многочисленные аресты, введенные строгости относительно заключенных, непомерные денежные штрафы, наложенные на жителей, и, наконец, дурное обращение всякого рода, которым он угнетал их, довели до крайности оскорбленное население — и в результате вспыхнуло восстание, в котором погиб Хуан де Ориуэла, один из чиновников инквизиции Валенсии.

IV. Король поручил дону Франсиско Арагонскому, герцогу де Сегорбе (происходившему от короля Фердинанда I через инфанта дона Энрихо Арагонского, его сына), рассматривать область Теруэля как находящуюся в состоянии мятежа, и быстро собрать под свое начальство гарнизонные войска Молины, Морельи, Херики, Калатаюда, Дароки и других городов. Герцог (характер которого, к сожалению, был жесток, несправедлив, высокомерен и тем более опасен, что он мог самовластно распоряжаться) склонил главного инквизитора послать в Теруэль инквизитора из Валенсии, который и прибыл туда вместе с ним. Это был доктор Сото де Кальдерой. Они совершили свой въезд в город в Великий четверг, а на другой день все тюрьмы были уже наполнены жителями, а дома превращены в камеры. Я не стану рисовать ужасов, совершенных герцогом де Сегорбе, вопреки протестам вице-короля Арагона, его кузена, дома Фернандо Арагонского, архиепископа Сарагосы, внука короля Фердинанда Католического, прелата, чья доброта, справедливость и миролюбие делали его бесконечно дорогим для жителей, называвших его своим ангелом-хранителем. Жестокость герцога, его беззакония и насилия описаны (с слишком большой сдержанностью для справедливого суда над его памятью) знаменитым историком Арагона Леонардо Арренсола в отдельной истории, печатание коей не было разрешено из сочувствия к королю Филиппу II.

V. Между тем инквизитор Сото де Кальдерой велел арестовать множество лиц и заключить в секретную тюрьму Валенсии, в то время как герцог де Сегорбе отослал других в приходскую церковь Св. Иоанна. Булла, полученная обманом у папы, разрешила ему осквернить ее, сделав из нее каторжную тюрьму под предлогом, что она была покинута, потому что находилась в соседстве с неприятельской территорией.

Мигуэль Перес Арналь, главный попечитель местечек и деревень, составлявших округ Теруэля; Геронимо Эспехо, городской голова, и Мигуэль Хуан Мало, депутат по апелляционным делам при верховном совете, все трое — чиновники святого трибунала, были отправлены в инквизицию Валенсии как виновные в том, что не помешали убийству Хуана де Ориуэла, и более покровительствовали слугам арагонских фуэросов, чем слугам инквизиции.

VI. Антонио Гамис, депутат, представитель города и округа Теруэля перед вице-королем Арагона, поспешил приехать в Теруэль, когда был уведомлен, что все эмигранты и отсутствующие должны вернуться в область под угрозой смерти и явиться по судебному вызову, который будет им сделан, для ответа на обвинение прокурора в участии, принятом ими в мятеже. Хотя Гамис не имел никакого повода для опасения, он повиновался приказу коменданта. Но эта предосторожность ни к чему не привела, потому что преступление, за которое его хотели покарать, состояло в защите привилегий его страны. Он явился в обыкновенную тюрьму, находившуюся в ведении губернатора дона Матиаса де Монкайо. Инквизитор Кальдерой велел его арестовать, и его отвели в монастырь ордена Милосердия (где помещался сам Кальдерой). Затем он был заключен в новую тюрьму св. Иоанна по приказу, данному герцогом. Когда его туда вели, он заметил в толпе Хуана де Сайту, служащего при верховном судье королевства. Он тотчас потребовал привилегии тюрьмы манифестированных и протестовал против насилия, творимого над ним, заключением его в другую тюрьму, которая не была общественной. Чернь взбунтовалась. Одни принялись защищать комиссара инквизиции; другие стали на сторону представителя верховного судьи. Слуга инквизитора выстрелил из пистолета в Гамиса и промахнулся. Последний был отведен в обыкновенную тюрьму, и Хуан де Сайта не замедлил послать его в сарагосскую тюрьму манифестированных.

VII. Инквизитор велел арестовать и отправил в инквизицию Валенсии Хуана де Амбеля, члена муниципалитета Хуана де Аркадуса, священника Луиса Хуана Мало, Хуана де Вальеса, Педро де Рода, Педро де ла Мату и Хуана Кальбо. Церковный судья Теруэля расположен был поступить так же с некоторыми священниками, направив их в Сарагосу, от которой Теруэль зависел, как часть ее епархии; но он не мог получить на это разрешения, и их заключили в секретную тюрьму святого трибунала. Герцог и инквизитор условились уговорить доктора Луиса де Кутанду, декана теруэльской церкви, шурина Антонио Гамиса, отправиться в Сарагосу, чтобы заставить последнего отказаться от фуэро манифестации, обещая ему, что на этом условии его дело быстро окончится к его выгоде. Декан вернулся в Теруэль, не добившись успеха у Гамиса. Он тотчас же был взят по приказу инквизитора и заключен в монастырь Св. Троицы, откуда его перевели в тюрьму святого трибунала в Толедо в цепях, на неоседланном муле. Его заставили сделать это путешествие с такой предосторожностью, что конвой шел только ночью, а по утрам останавливался в какой-нибудь крепости. Узник не видел никого, с кем мог бы поговорить. Это поведение инквизитора возбудило ропот в Теруэле, за что он отомстил значительным увеличением числа арестов среди священников и мирян и отправкой узников в тюрьмы святого трибунала Валенсии.

VIII. Инквизиторы Арагона (к которым обратились инквизиторы Валенсии, чтобы им был выдан Антонио Гамис) получили отказ со стороны господина Хуана Мартинес де Веры, заместителя верховного судьи, который заявил, что эта мера противоречит привилегиям страны, поскольку продолжается процесс, по которому Гамис содержится в тюрьме королевства; как только это дело закончится, он не будет больше чинить препятствий для выдачи его в их распоряжение. Инквизиторы написали второе письмо и отлучили Мартинеса. Верховный судья, узнав об этом, передал дело на обсуждение своего совета, и было признано, что его заместитель действовал законно и что следует доложить о поведении инквизиторов депутации королевства, чтобы она подумала о защите его привилегий. Это она и сделала на самом деле; досада инквизиторов довела их до отлучения самих представителей. Они стали защищать себя, заявляя, что, если бы дело (которым занимались инквизиторы) касалось католической веры, его первым приняли бы в соображение, приостановив действие привилегии и выдав инквизиции подсудимого, но что в данном случае они не должны принимать этого решения, так как проступок, вменяемый в вину Гамису инквизиторами, и их обида принадлежат компетенции светских судов и не могут содействовать приостановке процесса, по которому он помещен под охрану привилегий королевства. В 1559 году постоянная депутация Арагона имела подобный раздор с инквизиторами, которые отлучили ее, как и в этом случае.

IX. Архиепископ вице-король Дом Фернандо Арагонский, видя, что дух крамолы и недовольства ежедневно дает новые плоды в королевствах Арагона и Валенсии как неизбежное последствие последних событий, вообразил, что пресечет зло, убедив Гамиса отказаться от фуэро манифестации при обещании, что его дело и дело его шурина, декана Теруэля, уладят полюбовно и что все другие разногласия останутся открытыми до первого собрания кортесов. Гамис ответил архиепископу: если бы это соглашение могло зависеть от слова дома Фернандо Арагонского, то он охотно согласился бы на это предложение, несмотря на недавние дурные примеры предательства и недобросовестности, данные герцогом де Сегорсе и вице-канцлером доном Бернарде де Болеа; но обещание, даваемое им как вице-королем, неспособно внушить ему доверие. Этот ответ побудил вице-короля побеседовать о нем с вице-канцлером, который находился тогда в Сарагосе. Было условлено, что инквизиторов убедят не отягчать церковных наказаний, как они готовы были поступить, потому что этот новый акт суровости произведет больше зла, чем добра. Инквизиторы обещали исполнить просьбу, но лишь на время, пока они запросят главного инквизитора и верховный совет. Этот род соглашения не помешал инквизитору Кальдерону отправлять ежедневно новых узников в Валенсию с тех пор, как тюрьмы Теруэля не могли их более вместить.

X. Депутация отправила в Рим дворянина Херонимо д'Альбиона с господином Ромеро, его асессором, и дона Херонимо Кабреру, в качестве комиссара для Мадрида. Между тем заместитель Мартин де Вера умер. Депутация велела забальзамировать его тело, которое оставалось в течение нескольких месяцев помещенным в зале, великолепно обтянутой черной материей, пока д'Альбион получил в Риме разрешение дать ему церковное погребение. Бреве ясно говорило, что ни заместитель де Вера, ни депутаты Арагона не навлекли на себя церковных кар. А когда государственный совет Филиппа II разобрал дело Гамиса, король отдал следующий приказ: так как Руи Гомес де Сильва, принц Эволи, взял на себя посредничество по просьбе своего друга дона Хуана де Бардахи, то пусть он быстро покончит с деталями по условленной форме, а главное дело пусть будет отложено до первого собрания кортесов.

XI. Принц Руи Гомес (может быть, единственный из фаворитов короля, который постоянно употреблял свое влияние для блага других и никому не вредил) сообщал в письме Гамису 17 декабря 1572 года: «Сеньор дон Хуан де Бардахи писал мне несколько раз, что связан дружбой с вами и сильно желает, чтобы ваши дела благополучно окончились. Поэтому он просил меня ввиду соединяющей нас дружбы взяться за дело, касающееся в данный момент вас. Я сообщил дону Хуану, какие обстоятельства мне мешали действовать, когда он обратился ко мне в первый раз. Теперь я в курсе вашего дела и думаю, что смогу помочь вам в положении, в котором вы находитесь. Для достижения этого необходимо, чтобы вы отказались от привилегии тюрьмы королевства и приехали сюда как можно скорее. Вы остановитесь прямо у меня, и ничто не должно внушать вам малейшего опасения; когда вы будете у меня, я намечу поведение, которого вы должны будете держаться, чтобы ваш процесс окончился почетным и удовлетворительным для вас образом. Сеньор дон Хуан скажет вам остальное».

XII. Несмотря на последние слова этого письма, Руи Гомес 18 декабря написал другое: «Для того чтобы вы могли приехать сюда свободно, я велел написать инквизиторам, чтобы немедленно после выдачи вас заместителями святому трибуналу они приказали вам явиться в двадцатидневный срок в совет инквизиции. Сегодня я посылаю извещение через курьера; таким образом, вы можете отказаться от фуэро тюрьмы манифестированных, которым воспользовались, и согласиться на передачу вас в руки инквизиторов, которые, не задерживая вас, позволят отправиться сюда. Когда вы сюда приедете, с вашим делом покончат быстро со всем уважением, надлежащим вашей репутации. Итак, вы можете выразить ваш отказ и безопасно прибыть сюда под гарантией моего слова, с уверенностью, что все будет так, как я вам сообщаю, так как я взял это дело на себя, получив уверение в нем, которое имею и теперь».

XIII. Антонио Гамис отправился в Мадрид. Совет инквизиции назначил ему город вместо тюрьмы. Он оставался там до 7 августа 1573 года. Его процесс был окончен в том же году. Приговор гласил, что ввиду долгого пребывания Гамиса в тюрьме он присуждается только к отъезду из Теруэля на год или на более короткий срок, согласно решению главного инквизитора, и к уплате судебных издержек. Надо согласиться, что при условии виновности Гамиса манера обращения с ним была очень мягкая; но не надо забывать, что по системе святого трибунала тот виновен, кто противится даже самым несправедливым вещам, которые делаются в интересах инквизиции.

XIV. Тот же дух руководил инквизиторами в деле декана Теруэля. После трех лет заключения ему дали свободу вернуться к себе домой. Но он принял эту меру за издевательство, потому что она не сопровождалась публичным удовлетворением, на которое он имел право, и он настойчиво требовал суда. Он был судим, но иначе, чем мог надеяться. Инквизиторы изгнали его на полгода из Арагонского королевства и говорили о своем приговоре как об акте благосклонности, которую они мотивировали долгим пребыванием декана в тюрьме.

XV. Почти так же закончились процессы других узников Валенсии и Сарагосы. Я должен, однако, сделать исключение относительно дел Хуана де Сайты, Хуана Переса и Луиса Хуана Мало. Эти трое подсудимых получили свободу, доставив денежное обеспечение (которое равнялось полутора тысячам экю для двух первых и пятистам экю для третьего), и не захотели более являться для выслушивания — приговора, содержавшего унизительные статьи. Они потеряли деньги, но их оставили в покое.

XVI. Общий спор о неприкосновенности тюрьмы манифестированных даже со стороны инквизиции остался нерешенным и был приостановлен до ближайшего общего собрания кортесов королевства. Оно было созвано королем и начало свою работу в Монсоне в 1585 году. На нем пришли к соглашению, что до истечения шести месяцев будут назначены арбитры со стороны инквизиции и депутации; им будет поручено устранить затруднения и предложить соглашение; если инквизиторы откажутся назначить комиссаров, депутаты королевства обратятся к главному инквизитору и к совету инквизиции, а если эта попытка останется безуспешной, то напишут верховному первосвященнику. В самом деле, святой трибунал отказался назначить арбитров, и в комитете постоянной депутации часто поднимался вопрос об обращении к папе. Но различные мотивы не позволили дойти до этой крайности. Главный состоял в том, что депутаты королевства еще только год исполняли свои обязанности и не желали наживать врагов. Огромные потери, причиненные теруэльскими событиями, заставляли их опасаться новых затрат, если бы решено было войти в сношение с римской курией. Заранее было известно решение, которое примет верховный совет после бесконечных отсрочек, которые легко было предвидеть. Все эти обстоятельства сильно замедляли дело и внушили к нему чувство равнодушия. Таково было положение дел, когда процесс Антонио Переса напомнил прежние насилия, совершенные инквизиторами вопреки привилегии тюрьмы манифестированных, и расположил умы к народным мятежам, смутившим спокойствие Сарагосы.

XVII. Восстание арагонцев представило Филиппу II удобный случай, которого он долго ждал: он стал абсолютным государем Арагона, уничтожив посредствующую магистратуру верховного судьи королевства и все фуэросы первоначальной конституции, которые ограничивали объем его власти. Другой причиной арагонского восстания была политика, которая повергла в опалу и постоянную тревогу все знатные фамилии этого славного королевства и множество семейств второстепенных дворян и простого народа. Очевидно, что эти бедствия явились следствием действий инквизиторов, всегда готовых унизить и оскорбить тех, кто не целует ног самого ничтожного из них, и принести в жертву всех людей, которые по неосторожности не признают их трибунала святейшим учреждением и единственным оплотом веры, как они трубят об этом и разглашают через своих сторонников, хотя в глубине души уверены в обратном.

Глава XXXVII ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА III

Статья первая ИЗГНАНИЕ МОРИСКОВ

I. Филипп II умер 13 сентября 1598 года и оставил корону своему сыну Филиппу III, которого воспитание сделало более годным для жизни под рясой доминиканца, чем способным к управлению монархией. Инквизиция была тогда так же страшна и так же могущественна, как до законов 1561 года. Новый монарх желал иметь главного инквизитора по своему выбору; воспользовавшись тем, что булла Климента VIII обязывала всех епископов пребывать в их епархиях, главному инквизитору дому Педро Порто Карреро[196] предложили удалиться в Куэнсу, епископом которой он был; до тех пор он занимал кафедры Калаоры и Кордовы. Филипп III в 1599 году назначил его преемником на посту инквизитора дома Фернандо Ниньо де Гевару (Гвевара),[197] кардинала римской Церкви, которого он вскоре назначил архиепископом Севильи. Этот прелат отправился управлять своей епархией в 1602 году, отказавшись от обязанностей главного инквизитора в силу королевского приказа, который выхлопотала римская курия, чтобы наказать прелата за его поведение в деле иезуитов города Алькалы.[198] Его преемником был дом Хуан де Суньига,[199] епископ Картахены, умерший в том же году; Хуан Бауиста де Асеведо,[200] епископ Вальядолида, занял его место и умер при исполнении своих обязанностей в 1607 году в звании патриарха Индий. Его преемником был дом Бернарде де Сандобал-и-Рохас, кардинал, архиепископ Толедо, брат герцога Лермы, первого министра и фаворита короля.

По смерти его в 1618 году испанская инквизиция увидала своим главой дома Луиса де Алиагу,[201] доминиканца, духовника короля и архимандрита Сицилии, которого Филипп IV, вступив на престол, принудил отказаться от своих обязанностей. Привязанность, которую Филипп III питал к своему духовнику, заставила его создать место в совете инквизиции для доминиканцев, — вещь неслыханная в предшествующую эпоху, вопреки мнению некоторых иностранных авторов, которые впали в ошибку, утверждая, что первый главный инквизитор Торквемада был монахом этого ордена.

II. Я рассказал, что произошло в 1602 году в Алькалы по поводу диспута иезуитов о том, следует ли верить, что Климент VIII действительно наместник Иисуса Христа. Тот же вопрос был возбужден несколько времени спустя, в правление папы Павла IV. 4 января 1606 года Хуан Пабло Видаль из Эспарагуэры в Каталонии взялся публично участвовать в диспуте на следующую тему: «Мы обязаны бесспорно верить, что Климент VIII был законно избранным и настоящим первосвященником; но только морально достоверно, что Павел V действительно наместник Иисуса Христа». Папа, узнав об этом, предписал главному инквизитору воспретить подобные дискуссии. Это запрещение было послано в Алькалу 30 апреля 1606 года.

III. Филипп III созвал в 1607 году кортесы королевства в Мадриде, где они оставались более года. Эти представители доложили монарху, что «в 1579 и 1586 годах они просили устранения злоупотреблений, совершаемых трибуналом инквизиции, чтобы положить конец значительным и постоянным потерям, которые причиняет его подданным узурпированное инквизиторами право расследовать некоторые преступления, чуждые ереси; Филипп II, его отец, обещал отыскать средство для устранения зла, на которое жаловались, но вследствие внезапной смерти его обещание не было исполнено. Поэтому они возобновляют перед Его Величеством ту же просьбу, тем более что зло все увеличивается и уже давно пора узаконить, чтобы никто не был арестован и посажен в секретную тюрьму инквизиции по другим преступлениям, кроме ереси. Громадное число испанцев не в состоянии различать мотивы арестов и смотрит на всех узников как на еретиков. Такой взгляд подвергает имевших несчастие быть арестованными святым трибуналом опасности не иметь возможности заключать браки, потому что их считают опозоренными, как действительных еретиков. Средством устранить беспорядок, введенный в законы, должен быть приказ, чтобы отныне подсудимые по другим преступлениям, а не по делу ереси, заключались в ожидании приговора в обыкновенные тюрьмы».

IV. Филипп III отвечал кортесам, что он примет надлежащие меры для удовлетворения их жалоб. В 1611 году, когда были созваны новые кортесы, штаты опять сделали государю представления. Ответ государя был тот же, что и раньше, но он, как и первый, не имел результата. Инквизиторы изо дня в день становились заносчивее и продолжали вызывать ужас, покрывая по своей прихоти позором людей и наполняя тюрьмы жертвами.

V. Архиепископ Валенсии, патриарх Антиохии, св. Хуан де Рибера, которому папа даровал честь беатификации, доложил Филиппу III, что нельзя совершить истинного обращения морисков королевства Валенсии, хотя это дело было начато при Карле V, что их упорное отстаивание своих заблуждений и их ловкость в земледельческих работах и ремеслах справедливо вызывают опасения, что они возмутят общественное спокойствие с помощью мавров из Алжира и других государств Африки, с которыми они находятся в единомыслии и постоянных сношениях; эти соображения побуждают его предложить Его Величеству изгнать их совершенно из королевства, чтобы сохранить в нем чистоту веры и мир среди народа.

VI. Дворяне, насчитывавшие множество морисков среди своих вассалов, указали монарху на огромный ущерб, который причинит им эта мера, так как она лишит их данников, которые составляют силу их владений и являются весьма полезными людьми. Если морисков вынудят к эмиграции, говорили они, то она оставит страну почти без жителей и земледельцев.[202] К этим доводам они прибавляли, что рассказ архиепископа св. Хуана де Риберы сильно преувеличен, так как трибунал инквизиции не упускал случая карать тех, которые впадали в ересь, он открывал их через своих узников или шпионов, постоянно занятых выискиванием виновных, так что можно удостоверить, что число плохих католиков гораздо меньше, чем объявлено, хотя инквизиция не прибегала к мерам чрезвычайной строгости в отношении морисков.

VII. Король созвал государственный совет. Главный инквизитор, бывший его членом, голосовал за изгнание морисков, и эта мера была одобрена многими членами собрания. Выслушав множество докладов, мнений и дискуссий, приняли решение об удалении морисков из королевства Валенсии 11 сентября 1609 года, а всех остальных — 10 января следующего года.

VIII. Благодаря этой эмиграции Испания потеряла миллион полезных и трудолюбивых жителей, которые переправились в Африку. Хотя они просили у Франции, чтобы их приняли и поселили в ландах[203] Гаскони, Генрих IV поставил им условием исповедание католической веры; они не решались дать такое обещание, так как боялись сделаться когда-нибудь предметом такого же преследования, как это случилось на их родине, в Испании. Обстоятельства выхода морисков из Испанского королевства заслуживали бы отдельного исследования, составленного с большей критикой, чем истории брата Маркоса де Гвадалахары и брата Хаима Бледа. Но это не относится непосредственно к моему сюжету. Я скажу только, что инквизиторы сильнее всего повлияли на решение Филиппа III и отметили в качестве подозрительных в вере тех, кто осудил эту политическую меру, между прочим герцога д'Оссуна, которого они привлекли к суду. Это дело не имело громких последствий, потому что сущность процесса не представляла никакого тезиса — еретического или благоприятствующего ереси, хотя некоторые положения квалифицировались, как дерзкие, скандальные и оскорбительные для благочестивого слуха. Герцог был назначен вице-королем Неаполя и несколько лет исполнял эти обязанности; но затем был отстранен от должности и посажен в тюрьму по королевскому приказу.

IX. Инквизиторы ухватились за этот случай, чтобы припомнить прежние обвинения. Но надежда стольких врагов была обманута, так как герцог умер в тюрьме до произнесения окончательного приговора по его главному делу.

Статья вторая СЕКТА КОЛДУНОВ

I. 7 и 8 ноября 1610 года инквизиторы Логроньо справляли самые торжественные аутодафе, присудив пятьдесят два человека: одиннадцать к релаксации, двадцать — к примирению с Церковью и двадцать одного — к разным епитимьям. Из числа релаксированных шесть были сожжены живьем и пять фигурально, с вырытыми из земли их останками. В числе других находилось шесть богохульников, восемь высказавших подозрительные положения, шесть иудействующих, один омусульманившийся, один лютеранин, два вора, мнимые слуги святого трибунала и восемнадцать колдунов.

II. Я уже говорил, что каждый трибунал инквизиции ежегодно справлял по крайней мере одно аутодафе с более или менее значительным числом жертв. Я мог бы поэтому не упоминать об этом аутодафе, но счел своей обязанностью говорить о нем, потому что оно представляет обстоятельства, достойные особого внимания. Одиннадцать человек, присужденных к релаксации, и восемнадцать примиренных составляли часть секты колдунов. Их показания были откровенны и пространны, чего нельзя было добиться от шести человек, присужденных к релаксации. Выяснилась сущность этой ассоциации, ее система и действия. Подробности, данные ими, так многочисленны и разнообразны, что несмотря на то, что я упоминал уже в другом месте об этом предмете, скажу о нем здесь, чтобы выяснить, если возможно, предмет, который во все времена давал материал для множества небылиц. Если можно полагаться на признания восемнадцати примиренных и Марии де Сусайя, которая была релаксирована как проповедующая еретичка, двадцать девять осужденных происходили из местечка Вера и поселка Сугарамурди в долине Бастана, в королевстве Наваррском, на границе Франции. Они называли свое собрание акеларре[204] — гасконским словом, означающим Козлиный луг, потому что собрание происходило на лугу, где дьявол обыкновенно показывался им в виде этого животного.

III. Понедельник, среда и пятница каждой недели были назначены для собраний, сверх больших церковных праздников, какова Пасха, Пятидесятница, Рождество. Эти дни специально и торжественно посвящены почитанию, воздаваемому христианами Богу. Поэтому и дьяволу угодно было, чтобы его поклонники выбирали те же дни для его особенного почитания. На каждом собрании колдунов, а особенно при приеме нового сочлена, дьявол принимает вид человека скучного, сердитого, мрачного и безобразного. Он сидит на высоком троне, который отчасти позолочен, отчасти черен, как эбеновое дерево, и снабжен принадлежностями, которые придают ему величие. Он носит корону из небольших рогов, два больших рога сзади головы и третий — посредине лба. Последним он освещает место собрания; свет его ярче света луны, но слабее солнечного света. Глаза, блестящие и ужасные, велики, круглы и широко открыты. Борода похожа на козлиную; он наполовину человек, наполовину козел. Ноги и руки похожи на человеческие, пальцы ровны с невероятно длинными ногтями, законченными острием. Руки его на конце согнуты наподобие когтей хищных птиц, а ноги заканчиваются гусиными лапами. Его голос похож на ослиный, хрипл, нестроен и грозен. Слова неотчетливы, произносятся басом, сердито и беспорядочно, с манерой важной, суровой и надменной. Его физиономия выражает мрачное и желчное настроение.

IV. При открытии собрания все бросаются на землю и поклоняются дьяволу, называя его своим владыкой и своим богом и повторяя слова вероотступничества, произнесенные при приеме в секту. Каждый целует его в ногу, руку, левый бок, задний проход и мужской член. Собрание начинается в девять часов вечера; оно кончается обыкновенно в полночь и может продолжаться лишь до пения петуха.

V. В главные годовые праздники, в дни святой Девы и св. Иоанна Крестителя, важнейшие из членов секты исповедуют дьяволу свои грехи, состоящие в том, что они присутствовали за обедней и при других обрядах христианской религии. Он делает им суровые упреки, запрещает вновь впадать в этот грех и дает отпущение, когда они пообещают исправиться. Нередко он наказывает ударами кнута своих исповедников через посредство одного колдуна, который исполняет обязанности палача.

VI. За этой церемонией следует другая, являющаяся дьявольским подражанием мессе. Внезапно появляются шесть или семь чертей, которые ставят престол и приносят чашу, дискос, служебник, графинчики и другие необходимые предметы. Они устраивают балдахин или часовню. Там нарисованы фигуры чертей, напоминающие облик сатаны, который он принимает для церемонии. Они помогают ему надеть митру, облачиться в подризник, ризу и другие украшения, которые черны, как украшения престола. Дьявол начинает мессу. Он прерывает ее для увещания присутствующих никогда не возвращаться к христианству и обещает им рай лучше предназначенного для христиан. Они получат его, и радость их будет тем более велика, чем больше старания приложат они к совершению дел, на которые христиане смотрят как на запрещенные в этой жизни. Он принимает дары, сидя на черном троне. Главная ведьма (которую называют царицей ведьм) сидит справа от него, держит хлеб, на котором вырезана фигура дьявола; по левую руку сидит первый из колдунов (который считается их царем) с чашей в руке. Главные из присутствующих и другие посвященные приносят дары, соответствующие их желанию и их средствам. Женщины предлагают пшеничные лепешки. Затем целуют хлеб, становятся на колени перед дьяволом и еще раз целуют его задницу, из которой он испускает зловонный запах, а один из прислуживающих держит его хвост поднятым. Месса продолжается. Дьявол освящает сначала некую черную и круглую вещь, похожую на башмачную подошву, со своим изображением, произнося посвятительные слова над хлебом, а затем — чашу содержащую противную жидкость. Он причащается и дает причащение в двух видах: то, что он дает есть, черно, жестко, трудно для жевания и проглатывания; жидкость черна, горька и тошнотворна.

VII. Когда месса окончена, дьявол вступает в плотское сношение со всеми мужчинами и со всеми женщинами. Потом он приказывает им подражать ему. Это половое общение оканчивается свальным грехом, без различия брачных или родственных связей. Прозелиты дьявола считают за честь быть в числе первых приглашенными к исполнению этих дел; привилегия царя — приглашать выбранных им, а царицы — звать женщин, которых она предпочитает.

VIII. Сатана отсылает всех после церемонии, приказывая каждому делать как можно больше зла христианам и даже колдунам, которые его оскорбили, и портить все плоды земли, превратившись для этого в собаку, кошку, волка, лисицу, хищную птицу или в другие живые существа, и употребляя для этого отравленные порошки и жидкости, которые приготовляются из воды, извлеченной из жабы, которую носит с собой каждый колдун и которая есть демон, повинующийся своему начальнику в этом превращении с тех пор, как он был принят в секту. Вот как происходит этот прием.

IX. Мужчина или женщина, пригласив кого-нибудь стать колдуном, приводит его на первое собрание. Дьявол говорит: «Я буду обращаться с ним хорошо для того, чтобы подобно ему явились другие, но ему следует отречься от своей веры и принять мою». Кандидат, отступник от Бога, Иисуса Христа, Пресвятой Девы, всех святых и христианской религии, обещает не призывать более имен Иисуса Христа и Марии, не освящать себя, не креститься, не совершать ничего христианского. Он признает дьявола своим единственным богом и владыкой. Он поклоняется ему, как богу, обещает ему послушание, верность и постоянство до смерти, отрекаясь от неба, от славы и вечного блаженства христиан для наслаждения в этой жизни всеми удовольствиями, которые он может обрести в секте колдунов, и обещанным раем. Господь (так именуют и призывают дьявола) метит тогда посвящаемого ногтями своей левой руки на какой-либо части его тела. В то же время он ставит печать золотой монетой на зрачке левого глаза, не причиняя никакой боли, в виде микроскопической фигуры жабы, которая служит всем колдунам знаком для узнавания, и передает ему через приемного отца или приемную мать, смотря по полу воспринимаемого, одетую жабу, приказывая заботиться о ней, кормить, часто ласкать, стараться, чтобы никто не видел ее, не обижал, не овладевал ею, чтобы ее убить, ввиду того, что все его благополучие зависит от нее, потому что он дарит ему в виде этого маленького животного могущественный дух, при помощи коего он может летать по воздуху, переноситься в короткий срок и без усталости в самые отдаленные местности, превращаться в то или другое животное, в какое найдет удобным, причинять зло тому, кто ему не понравится. Ее тело доставит ему жидкость, нужную для мазей, которые сделают его невидимкою и дадут возможность летать. Дьявол, однако, остерегается доверять животное прозелиту; он передает его в руки приемного отца или приемной матери и поручает им заботу о нем до тех пор, пока станет возможным доверить его прозелиту.

X. Костюм жабы состоит из небольшого мешка с открывающимся капюшоном, из которого выглядывает голова животного. Против живота этот мешок сквозной; отверстие имеет в середине нитку, служащую поясом. Ткань безразлична; обыкновенно, как говорят, употребляется зеленое или черное сукно или бархат. Пища жабы состоит из хлеба, вина, мяса и вообще того, что едят ее господа. Они должны давать ей пищу из своих рук, лаская ее; если они этого не сделают или сделают небрежно, жаба принимается резко распекать своего господина, говоря, что придет ей в голову. Служба жабы — разбудить своего господина, если он заснул, когда пора отправляться на собрание, и напоминать ему, когда он забудет о нем, чтобы уберечь его от ударов, которые сатана непременно раздает всем запаздывающим или не являющимся.

XI. Колдун становится посвященным, когда доклад приемного отца докажет, что он уже совершил столько кощунств против христианской религии, что нельзя уже сомневаться в действительности его отступничества; он сообщает об этом главным лицам собрания. Дьявол тогда дает ему своеобразное благословение: он поднимает вверх свою левую руку, наполовину закрытую, затем быстро опускает верхнюю часть руки и касается пальцами своего члена. Он повторяет первое движение, описывая круги справа налево, как бы распуская нитки в обратную сторону, после этого он передает кандидату жабу, которую до этого времени берег восприемник.

XII. Одно из средств, употребляемое для увеличения числа колдунов и для выставления себя с выгодной стороны в мнении дьявола, заключается в том, чтобы приводить на собрание малых детей свыше шести лет в дни, когда там танцуют под звуки флейты, бандуры, мавританской трубы или тамбурина. Можно надеяться, что удовольствие этого увеселения побудит испытавших его приводить других детей, которые будут приходить туда танцевать и привыкнут к этому. Однако следует опасаться, чтобы они не рассказали, что увидят, и статья распорядка собрания поручает надзирателю над детьми устраивать всевозможные игры и развлечения, но держать детей вдали от центра, чтобы они не могли видеть того, что делают дьявол и колдуны, поскольку не следует ни понуждать их к отступничеству, ни делать им никакого другого щекотливого предложения, пока они придут в разумный возраст, когда можно будет приподнять край покрова, заметить их наклонности и, узнав их вкус к собранию, внушить им, что следует сделать, чтобы быть допущенными к ученичеству. Только после долгого промежутка дают этим ученикам жабу секты и доверяют тайны великой важности. Следует подождать, пока восприемник, изучающий характер просителя, удостоверит его обещания и его решимость.

XIII. До отбытия на собрание колдун старательно намазывает свое тело жидкостью, которую извергает жаба и которая получается следующим образом: колдун хорошо кормит жабу и затем начинает стегать ее тонкими розгами, пока бес, сидящий в животном, не скажет: «Довольно, он надулся». Тогда колдун прижимает жабу к земле ногой или рукой, пока животное не сделает движение, чтобы выпустить через горло или через задний проход то, что его стесняет. Он кладет жабу таким образом, что принимает в небольшой сосуд эту зеленоватую и противную жидкость. Колдун сохраняет ее в бутылке и пользуется ею для натирания ступней ног, ладоней рук, лица, груди и детородных частей, чтобы быть в состоянии потом улететь с животным, которое он носит при себе. Иногда колдун идет пешком, и жаба, предшествующая ему, делает такие прыжки, что в несколько минут они проходят большие расстояния. Это происходит только по ночам, до пения петуха, возвещающего зарю. При этом сигнале животное исчезает, и колдун возвращается в свое обычное состояние. Жаба оказывается в том месте, где ее обыкновенно держат.

XIV. Искусство составлять смертельные яды неизвестно всем колдунам, даже посвященным. Этот особенный дар дьявол дает самым совершенным из секты, то есть тем, которых привязывает к нему самая интимная близость. Состав делается так: дьявол указывает день и место, где надо будет добывать материалы и составные части ядов. Это жабы, ужи, ящерицы двух видов, улитки, другие пресмыкающиеся и насекомые, не считая нескольких растений, которые он описывает. Их находят в изобилии, с помощью дьявола, который сопровождает иногда колдунов. Ему предоставляют все, что собрали. Он благословляет животных и растения. Колдуны сдирают зубами кожу с жаб и других пресмыкающихся. Так как это затруднительно, дьявол приходит им на помощь. Они разрезают их на куски, пока те еще не издохли, кладут в горшок вместе с мелкими костями и мозгами умерших людей, вырытых из церковных могил. В эту смесь они наливают зеленоватую воду бесовских жаб и кипятят все до превращения в известь; затем все растирают в порошок и смешивают его с водою пресмыкающихся. Этот состав есть ядовитая мазь, и каждый колдун берет себе часть, на которую имеет право. Иногда состав остается порошком, потому что опыт доказал некоторым колдунам, что в этом состоянии он приносит больше вреда, особенно когда хотят повредить урожаю хлебов и плодов. В этом случае дьявол вторично благословляет этот порошок. Его посылают тем, кто будет трудиться над плодами земли, которые от этого быстро чахнут и гибнут, целиком или отчасти, по желанию этих страшных служителей сатаны. Когда речь идет о причинении вреда людям, яд одинаково действует в обоих видах сообразно обстоятельствам его применения. Им пользуются в виде мази, когда возможно физическое соприкосновение с лицом, которому желают повредить, или в смеси с каким-нибудь веществом, которым он должен питаться. Порошки этого состава действуют таким же образом и предназначаются еще для действия на дальние расстояния и для отравления напитков и припасов путем смешения с ними.

XV. Из всех обрядов, любимых дьяволом, больше всего ему нравится видеть, как его поклонники вынимают из церковных гробниц тела христиан; есть их и давать есть другим мелкие кости, носовые хрящи и мозг, приготовленные на воде жаб, благословленных сатаной. Когда колдуны захотят приготовить это ужасное угощение, самое приятное для их владыки, они разыскивают вместе с ним тело младенца, умершего и погребенного без крещения; они отрезают у него руку, которую зажигают, как факел. При помощи его света они видят все вокруг, тогда как их никто не видит. Они проникают ночью в церкви, открывают могилы, извлекают оттуда все, что им нужно, и старательно закрывают их. Находку они представляют дьяволу, который ее благословляет. Когда кушанье готово, их владыка питается с удовольствием этим приношением и раздает остатки, как очень вкусные, особенно если блюдо было изготовлено из трупов христиан, умерших насильственной смертью от порчи.

XVI. Для того чтобы муж мог быть колдуном без ведома жены, а жена — ведьмой без ведома мужа, дьявол поручает своим слугам принимать, когда нужно, вид этого лица и находиться вместо него ночью в спальне, днем же — во всем доме, пока действительное лицо присутствует либо на общем собрании, либо на частном свидании с дьяволом на Козлином лугу, либо в каком-нибудь другом месте. Другая выгода, которую получает дьявол от этого средства, состоит в оскорблении святости брака через инкубов или суккубов,[205] проистекающего по небрежности мужей или жен. Часто также агенты дьявола по его приказу насылают столь глубокий сон на человека, которого надо провести, что он просыпается уже после того, как все кончено. В других случаях лицо находится у себя дома, окружено всеми домашними, — и все-таки дьявол, пользуясь своей невидимостью, доставляет себе преступное наслаждение, а присутствующие ничего не замечают.

XVII. Влечение ко злу так естественно в дьяволе, что, если колдун долго не вредит ни людям, ни животным, ни плодам, он резко упрекает его на собрании и приказывает своему палачу сечь его терновником; это исполняется с такой жестокостью, что боль и синяки остаются в течение нескольких дней, если он не исцелит их после наказания особой красной мазью, которая успокаивает боль и сглаживает рубцы от ударов. Дьявол хранит в секрете состав этого смягчающего средства. Такая суровость имеет самые неприятные последствия, потому что многие из колдунов, мечтавшие жить спокойно, из страха перед наказанием пускаются на стезю зла и причиняют его так же много, как и другие, а иногда даже больше, чтобы заставить дьявола забыть их прошлую бездеятельность.

XVIII. Подробности, которые я передаю, и многие другие, которые я опускаю, стали известны из показаний Марии де Сусайя, умершей в раскаянии, и восемнадцати других ведьм, избежавших сожжения за то, что все разоблачили с самого начала. Собрание колдунов Сугарамурди было открыто маленькой французской девочкой, которую поместили у одной местной женщины. Та была ведьмой и часто водила на собрание этого ребенка, еще слишком малолетнего, чтобы быть допущенным к ученичеству. Когда ее взяли обратно в семью, одна из ее соотечественниц подтолкнула ее сделаться ведьмой. Решившись отречься от католической религии, она осталась, однако, верна почитанию Пресвятой Девы; то был единственный член веры, от которого она не отреклась. Через полтора года она сильно заболела, раскаялась и получила отпущение от епископа Байонны. Вернувшись затем в Сугарамурди, она увидала там Марию Хурретегую и сказала, что ей известно, будто она ведьма. Муж ее узнал об этом и укорял ее. Та отрицала факт. Однако француженка дала очевидные доказательства, что они несколько раз ходили вместе на Козлиный луг, и Мария, видя себя изобличенной, во всем призналась, искренне раскаялась и открыла перед инквизицией Логроньо все, что происходило у колдунов. Ей велели надеть санбенито во время аутодафе, следовавшего за ее приговором, и она получила разрешение жить в своем доме безо всякой епитимьи, кроме той, которой она подверглась во время заключения, где с ней обращались мягко за искренность ее раскаяния.

XIX. Мария де Хурретегуя, жена Эстевана де Навалькорреа, будучи изобличена француженкой, обратилась к вере, созналась в своем прегрешении перед инквизицией Логроньо и объяснила весь строй секты, собрания которой она посещала. Ее рассказ был потом подтвержден восемнадцатью ее соучастниками. Она сообщила, что стала ведьмой с детства; ее водили на собрания ее тетки с материнской стороны Мария и Хуанна Чипиа. Будучи арестованы, Мария и Хуанна исповедались в своем преступлении и были примирены на том же аутодафе. Мария рассказала, что, когда она была ведьмой, она никогда ясно не видела освященной гостии, что случалось и с другими членами собрания, потому что какой-то туман застилал им глаза; когда она исповедалась приходскому священнику в Сугарамурди, она стала видеть ее. Она сообщила, что она причинила много зла разным лицам, у которых просила прощения по совету священника; дьявол, узнав о ее обращении, стал преследовать ее через колдунов Козлиного луга, которые всячески старались опять заманить ее на собрания; у нее не было никакого оружия против этих невидимых нападений, кроме креста, четок, которые она носила на груди, и призывания имен Иисуса и Марии, обращавших в бегство ее врагов, но через некоторое время они возвращались, возобновляя свои нападения; наконец дьявол оставил ее. Покидая ее, он нанес ей напоследок левой рукой сильные удары в грудь и продолжал мстить ей, заставляя колдунов выдергивать капусту из ее сада, истребляя яблони и причиняя большие убытки мельнице ее свекра, которой она пользовалась. Далее она рассказывала, что в детстве тетка, желая увести ее из дому, заставляла пролезать в дверные щели, когда дверь была заперта; она спрашивала у тетки, зачем она уменьшила величину своего тела, так как следует знать, что все ведьмы верят в это сокращение тела при известных обстоятельствах, хотя, быть может, дьявол старался увеличить отверстия, через которые они проходили.

XX. Мария де Сусайя была релаксирована, хотя она удовлетворила инквизиторов своими показаниями и обнаружила полное раскаяние. Она наставляла почти всех своих сообщниц, и судьи не сочли возможным даровать ей иную милость, кроме избавления от сожжения живьем, которому подверглись пять нераскаявшихся колдунов. Она была задушена и сожжена уже после смерти. В показании о своих преступлениях она сказала, что ее каждую ночь посещал дьявол, который заменял ей мужа в продолжение нескольких лет, и что она видела его даже днем. Однажды ночью, когда Мария де Сусайя отправилась на Козлиный луг, соседка пришла занять у нее хлеба, — дьявол принял ее вид, отвечал за нее и дал женщине то, о чем она просила. Она причинила много зла людям, которых она назвала, заставляя их чарами своего колдовства испытывать сильные страдания и длительные болезни; она портила плоды земли, употребляя отравленный порошок против груш, яблок, орехов, каштанов и других плодов; посредством яйца, в которое она вложила немного того же порошка, она причинила смерть одному человеку, скончавшемуся в страшных коликах; она часто издевалась над священником, который любил охотиться за зайцем: принимала вид этого животного и утомляла священника долгим пробегом.

XXI. Мигуэль де Гойбуру, царь колдунов Сугарамурди, рассказал о том, что происходило на собраниях его секты. Он показал: когда общество отправилось на собрание колдунов, бывшее во Франции, по соседству с границей, там было более пятисот человек. Эстевана де Тельечеа, ведьма из Сугарамурди, воскликнула: «Иисусе, сколько народа!» Тотчас же все исчезло, и каждый вернулся к себе домой, потому что собрание не могло состояться. Мария Эскайн убедила одного моряка сделаться колдуном; он пришел на первое собрание и, увидав дьявола в его обычном виде, сказал: «Иисусе, как он безобразен!» И тотчас все рассеялось, как и в первом случае. В другой раз дьявол объявил, что прибывают шесть кораблей, и приказал вызвать бурю; Гойбуру и много других колдунов прошли около двух миль по морю у города Сен-Жан-де-Люс и увидали корабли. В эту минуту дьявол прыгнул около них в море, дал им благословение и трижды произнес слово «ветер». Сейчас же поднялась ужасная буря, которая, казалось, должна была разбить корабли один о другой или о берег, и никакая человеческая помощь не могла этому помешать, но матросы призвали имя Иисуса и сделали в воздухе знак креста, — дьявол исчез при виде этого, а Гойбуру и его товарищи не имели силы противиться и удалились к себе домой. Он исповедался, что часто впадал в плотский грех, любезный дьяволу, с другими колдунами то пассивно, то активно; что он несколько раз осквернял церкви, вытаскивая трупы из могил, чтобы сделать дьяволу приношение из человеческих костей и мозгов. Несколько раз он сходился с дьяволом, чтобы накликать бедствия на поля. В качестве царя колдунов он носил кропильницу из черной кожи с освященной водой, то есть с зеленоватой водой жабы, смешанной с порошком, приготовленным в качестве яда. Дьявол благословлял и произносил хриплым голосом: «Пусть все погибает»; иногда он налагал проклятия на половину плодов земли, иногда на ту или другую часть сообразно поставленной им цели. Дни удушливой жары дьявол предпочитал для выхода в долину. Мигуэль сознался, что он умертвил много детей, причем называл их отцов; он высасывал детскую кровь их тел, проткнутых булавкой, иногда из задницы или детородных частей: хотя он делал это из мести или злобы, случалось иногда, что он руководился при этом лишь одним желанием угодить дьяволу, который очень любил смотреть, как колдуны сосут кровь детей, и побуждал их к этому словами: «Сосите, сосите, это полезно для вас». Таким образом он погубил своего племянника, сына своей сестры.

XXII. Хуан де Гойбуру, брат Мигуэля, муж Грасианы де Барренечеа, царицы ведьм, и отчим Марии и Эстеваны Ири-арте Барренечеа, которые все были примирены на том же аутодафе, исповедал то же, что и другие, в общих чертах. В виде подробностей, касающихся его лично, он прибавил, что на собраниях он играл на тамбурине во время танцев колдунов и ведьм, а особенно мальчиков и девочек. Однажды он продлил свою игру после пения петуха; его жаба исчезла, и он принужден был вернуться пешком в Сугарамурди, которое отстоит на две мили от Козлиного луга. Несколько раз он откапывал мертвых, приготовлял их кости для еды вместе с дьяволом и имел половые сношения с другими колдунами и колдуньями, хотя это происходило и не в день собрания; убил своего ребенка, похоронил его и через некоторое время выкопал из земли для приготовления из его костей угощения, на которое он пригласил нескольких колдунов, которых назвал поименно.

XXIII. Грасиана де Барренечеа, жена Хуана Гойбуру, была царицей ведьм. Она созналась, что, ревнуя Марию Хуан де Ориа из-за любви дьявола к этой женщине, она всячески старалась расстроить их отношения. Достигнув своей цели, она просила у дьявола позволения умертвить свою соперницу и, получив согласие, совершила это убийство, когда ее жертва спокойно спала в своей комнате; в ночь, когда не было собрания, она посыпала ее тело ядовитым порошком, причинившим Марии страшную болезнь, от которой она умерла через три дня. Она уморила нескольких детей из ненависти к матерям, которых она назвала. Она губила жатвы и причиняла болезни при помощи порошка и мази. Ее первый муж Хуан де Ириарте не был колдуном, как и ее третья дочь не была ведьмой. Зять ее, муж третьей дочери, также не был колдуном, и она таилась от них. Это не помешало ей, однако, давать им есть кости, хрящи и мозг вырытых из земли мертвецов.

XXIV. Мария де Ириарте Барренечеа, ее дочь, показала, что видела дьявола, которого ей представила мать; он делал с нею что хотел, вследствие чего она почувствовала сильные боли, за которыми последовало кровотечение. Она пожаловалась матери, а та велела ей не тревожиться, потому что то же случилось с ней самой в детстве, когда ее отдали в руки дьявола. Она исповедалась, что умертвила девять детей, высасывая их кровь через детородные части, трех мужчин и одну женщину, которых назвала, — она отравила их порошком; кроме того, она уничтожила четверых людей зеленоватой жидкостью, прикосновение коей убивает сразу. Дьявол однажды пил эту жидкость в ее присутствии, побуждая ее выпить и уверяя, что ей нечего бояться, так как он не умер от этой жидкости. Однако этот довод не мог ее убедить; она отказалась пробовать. Эстевана, сестра Марии, созналась в тех же преступлениях.

XXV. Хуан де Сансин, кузен царя колдунов Мигуэля де Гойбуру, показал, что он играл на флейте на собраниях Козлиного луга, когда дьявол имел половые сношения с мужчинами и женщинами, так как было время, когда это развлечение доставляло ему удовольствие; только через некоторое время он стал заниматься теми, о которых я говорил.

XXVI. Мартин де Вискай показал, что он был надзирателем над девочками и мальчиками, приходившими на собрание; его обязанность состояла в предоставлении им возможности свободно веселиться, с тем чтобы держать их вдалеке от того, что делалось колдунами и их владыкой. Впервые изнасиловав его, дьявол нанес ему значительную рану, от которой он потерял много крови. Его жена, которая не была ведьмой и не знала о его принадлежности к этой секте, увидав, в каком состоянии находятся его сорочка и штаны, спрашивала о причине этого. Он сказал ей, что упал на острый кол и поранился.

XXVII. Эстевана де Тельечеа созналась, что она многих умертвила, прикасаясь к ним под разными предлогами и натирая их шею и другие части тела смертоносной мазью, которую она держала между пальцами, потому что, по особой милости дьявола, она не имеет силы над самими колдунами. Из убийств, совершенных ею, она указала на убийство ребенка, сказавшего ей: «Старая дура, дьявол свернул бы тебе шею!» Она убила также одну из своих внучек за то, что та замарала ее новое платье, когда она носила ее на руках. Эстевана примешала ядовитый порошок к пище и причинила ребенку болезнь, которая скоро унесла его.

XXVIII. Хуанна де Тельечеа, сестра ее, сказала, что, следуя старинному обычаю, жители Сугарамурди собрались вечером Иванова дня для избрания короля христиан и короля мавров, которые должны командовать христианами и маврами в разыгрываемых боях, которые происходили несколько раз в году для увеселения народа. Ее муж был избран королем мавров на 1608 год, и она не могла отправиться на Козлиный луг в эту ночь, потому что к ней пришло много людей, чтобы поздравить ее мужа, который не принадлежал к секте; она должна была заняться угощением. Несмотря на благовидную причину отсутствия, дьявол велел отстегать ее на первом же собрании своему палачу Хуану Эчаласу.

XXIX. Этот самый Хуан Эчалас, кузнец, бывший тайным палачом на собраниях Козлиного луга, поведал, что, когда он был принят в ученики, дьявол отпечатал свой знак на его желудке, и это место стало непроницаемым. Инквизиторы велели воткнуть туда большие булавки; но все усилия были тщетны, хотя их острия проникали без затруднения во все другие части тела. В первую ночь, когда он появился на собрании, колдуны, выходившие для потрав на поля, производили такой шум, как сорок испуганных лошадей, и этот гул походил на гром. В удивлении он воскликнул не подумавши: «Иисусе, что это такое?» Мгновенно все исчезло, и луг стал таким пустынным, как будто никогда не бывало там никакого собрания и никакой церемонии.

XXX. Мария Эчалеко, ведьма, показала, что царица Грасиана де Барренечеа раз подняла ее в воздух и опустила на поле, где оставила в одиночестве, так что ей пришлось войти в соседнюю пещеру. Вскоре пришли царица и Эстевана де Тельечеа, между ними находился дьявол, которого они обнимали. Его вид показался ей таким страшным, что она от охватившего ее ужаса воскликнула: «Ах, Иисусе!» Эти слова рассеяли видение. Она очутилась в одиночестве и распознала, что находится на лугу, называемом Берроскоберро, на котором происходили собрания и которому колдуны давали название Акеларре, или Козлиного луга.

XXXI. Мария Хуанчо, другая ведьма, передала, что несколько детей из местечка Вера, разгласивших то, что видели на собраниях, куда их приводили отцы, были так жестоко высечены на следующем собрании, что заболели и стали чахнуть; это побудило местного викария отчитать их. Эти дети рассказали, что знали, и не хотели больше возвращаться на луг. Их преследовали ведьмы, которые так же плохо обращались и с другими детьми, отказывавшимися туда ходить. Эти женщины связывали их и носили по воздуху, а потом возвращались и клали их обратно в постели, пока викарий местечка Вира не принял предосторожности укладывать на ночь в своей комнате детей, не достигших разумного возраста, число которых было больше сорока. Две ночи он не сделал этого, и ведьмы вытащили их и перенесли на луг, где жестоко высекли. Через несколько времени те же дети, будучи в школе, увидали двух проходящих женщин, которых они признали за секших их ведьм. Они выбежали и стали кидать в них камни, громко объясняя, почему они так поступают. Дело дошло до суда, и дети смело подтвердили перед судьей свои слова. Последняя часть этого происшествия была доказана на процессе инквизиции и признана соответствующей рассказу Марии Хуанчо. Эта обвиняемая и ее сестра Мария Рессона сознались также, что, когда дьявол выбранил их за то, что они давно уже никому не делали зла, они решили убить двух своих маленьких детей порошком сатаны из желания угодить своему владыке, который остался очень доволен этой жертвой.

XXXII. Такова краткая история процессов ведьм в Логроньо, история коих была хорошо известна трибуналу, так как он в 1507 году покарал более тридцати колдунов, а в 1527 году еще полтораста. Первое дело побудило дома Мартина д'Андосилью, каноника кафедрального собора Памплоны, и архидиакона Вальдорбы, напечатать в Париже в 1517 году латинскую книгу: О суевериях против порч и чар, о которых так много везде толкуют. Второе дело повлекло другой труд, опубликованный на испанском языке в 1529 году братом Мартином де Кастаньегой. Наконец, третье происшествие, о котором я дал отчет, было предметом трактата, который заслуживает печати. Автор его Педро де Валенсия, ученый богослов, послал его кардиналу, главному инквизитору. Он разбирал с беспристрастной критикой затруднения, которые могли и даже должны были возникнуть относительно фактов и истинности показаний девятнадцати человек, которые исповедались перед инквизицией Логроньо в чарах и порчах, что составило ббльшую часть этой главы. Автор сначала определил три главных мнения богословов на этот счет. По первому, все эти мнимые истории колдунов — чистые басни, и обвиняемые удостоверяют их либо потому, что надеются ускользнуть от инквизиции с тем большей легкостью, чем откровеннее признают, что все обвинения доносчиков и свидетелей верны, либо потому, что боятся быть осужденными и наказанными как запирающиеся. Сторонники второго мнения допускают достоверность установленных фактов, особенно если они признаны обвиняемыми, которые должны понести за них наказание. Богословы третьей группы верят историям колдунов по существу, но не могут доверять чудесным обстоятельствам, их сопровождающим. Автор вышеназванной книги признает, что сам верит, будто злые духи могут переносить человеческие тела из одного места в другое и что эта власть принадлежит также добрым ангелам, когда им повелевает это Бог, но, не дерзнув верить, чтобы Бог это допустил, автор старается доказать свое мнение разными местами Священного Писания, которые приводит и тщательно толкует. Он желал бы, чтобы инквизиторы допрашивали обвиняемых и свидетелей в процессах по делу о колдовстве, ничем не показывая, что они верят чудесам волшебников; наоборот, они должны делать вид, что считают их неправдоподобными, потому что, слишком предаваясь предрассудку, заставляющему допускать их, они задают вопросы таким образом, что внушают обвиняемым мысль, будто те угодят инквизиторам, если будут умножать истории о колдунах и чудесах чародеев.

XXXIII. Автор цитированного труда, возвращаясь к обстоятельствам процесса, которым он занимается, излагает также три взгляда. Первый позволяет видеть во всех феноменах этого рода только действия естественных причин, без помощи и активного мистического влияния демонической силы, если не считать таковой ту силу, которая довела обвиняемых до совершения преступлений и толкнула этих людей, одержимых желанием угодливости или мести, удовлетворить эти чувства средствами чисто человеческими; но эти человеческие чувства они объясняют деяниями сатаны, для того чтобы иметь подражателей и умножить число сообщников. Второй взгляд предполагает реальность договора с дьяволом ввиду вероотступничества колдунов и приобретенного ими познания ядов и смертоносных мазей; но этот взгляд отвергают путешествия и появления колдунов на ночных сборищах, хотя сами колдуны думают, будто они действительно там бывали; их перелеты по воздуху с одного места на другое отрицаются этим взглядом, хотя сами колдуны и воображают, что дело так происходит; наконец, отвергаются все чудеса, которые колдуны рассказывают о своих собраниях и которые им кажутся неоспоримыми. Приверженцы этого взгляда думают, что употребление колдунами мазей и порошков повергает их в сон и дьявол пользуется этим временем, чтобы запечатлеть в их мозгу видения, в действительность которых они верят после своего пробуждения. Наконец, по третьему взгляду богословов все происшедшее есть результат договора, как удостоверяют свидетели и признают обвиняемые, по попущению Бога, намерения которого не дано знать людям.

XXXIV. Автор убедительно доказывает следующее: как католики, мы должны признать, что Бог может допускать факты, о которых идет речь, но необходимо, однако, отвергнуть, что они случаются так часто, как можно было бы думать на основании той важности, которую трибуналы придают этому роду дел; они не могут произойти без стечения чрезвычайных обстоятельств, которые служат для исполнения планов провидения ради спасения душ, торжества религии, уничтожения греха и обращения грешников. Но ничего подобного не видно ни в собраниях колдунов, ни в их действиях; наоборот, несомненно, что в этой шайке все ведет к массе самых чудовищных преступлений (по крайней мере, по намерению) против Бога и святых, против людей и природы.

XXXV. Изложенные доводы приводят автора сочинения к мысли, что среди случаев, о которых рассказывают колдуны, некоторые достоверны и реальны, но произведены естественными средствами; другие — только плод воображения, вроде сновидений, видений умалишенных и бреда больных. Люди, с которыми происходят эти иллюзии, верят в реальность неотвязно преследующих их призраков, поэтому те, которых называют кающимися, так добросовестно передают факты. Наконец, есть вещи, которые не случались на самом деле и не являются плодом больного воображения, но о которых, однако, некоторые повествуют, чтобы сделать свою историю более поразительной и удовлетворить свое тщеславие, — мотив, столь могущественный у всех людей и столь часто заставляющий их предпочитать постыдные химеры более прочным благам.

XXXVI. К разряду вещей совершенно реальных, которые являются делом колдунов, следует отнести убийства людей, потому что можно быть убийцей, не будучи колдуном, употребляя смертоносные соки растений, порошки, мази, жидкости или другие вещества. Когда воображение совершившего преступление вновь обретает обычное спокойствие, возможно, он начинает думать, будто использовал дьявольские приемы в своих самых естественных действиях, и эта мысль овладевает его умом.

XXXVII. Второй род явлений, вменяемых в преступление колдунам и не выходящих за пределы естественного порядка вещей, — путешествия по воздуху для прибытия на ночные сборища и подробности относительно того, что там происходит. Автор напоминает, что Андреа Лагуна, врач папы Юлия III, говорит в четвертой главе 96-й книги своего Комментария на Диоскорида[206] по поводу корня одного вида соланума,[207] драхма коего в отваре с вином возбуждает в воображении самые приятные представления. Он прибавляет, что в 1545 году, когда он лечил во Франции герцога Гиза Франсуа Лотарингского, там арестовали, как колдунов, мужа с женой, живших в сельском доме в окрестностях города Нанси. У них нашли горшок с зеленой мазью. Лагуна выяснил, что мазь составлена из разных экстрактов цикуты,[208] соланума, белены,[209] мандрагоры[210] и других наркотических и усыпляющих растений. Он предписал употребление этой мази для жены палача, которая была поражена бешенством и не могла уснуть. Когда намазали этой мазью тело женщины, она проспала тридцать шесть часов, и сон ее длился бы дольше, если бы не решили ее разбудить, употребляя очень сильные средства, между прочим банки. Она горько жаловалась, что ее вырвали из рук молодого человека, любезного и сильного.

XXXVIII. Мифология рисует нам Ореста,[211] видящего при своем пробуждении фурий,[212] преследующих его, чтобы покарать за убийство матери. Женщины в Греции, посвящавшие себя культу Реи,[213] матери богов, утверждали, что беспрестанно слышат гул барабанов и других музыкальных инструментов и видят пляски фавнов,[214] сатиров[215] и других призраков. Чтобы более полно наслаждаться этим зрелищем, они добирались до гор и лесов, где, по их уверению, можно ощутить верх наслаждений. Так же говорят и колдуны о своих ночных собраниях.

XXXIX. Свидетели в делах о колдовстве не должны внушать большого доверия, как бы ни были они многочисленны и важны. Мы знаем: когда римские императоры преследовали христиан, многие свидетели согласно показывали, что христиане убивают детей, собираются по ночам, чтобы их есть, и в потемках совершают ужасные гнусности. В числе этих свидетелей находились люди, которые могли знать истину, так как были христианами и присутствовали на их собраниях до своего отступничества; были рабы христиан, которые видели их поведение и знали, что они исповедуют христианство. Однако в действительности ничто не было достоверно, хотя судебная улика кажется нам полной и совершенной, потому что отступники, которым была обещана награда, если они разыщут христиан, пользовались клеветой без боязни понести кару. С своей стороны, рабы доносили на своих господ, чтобы избежать смерти, которая угрожала им, если бы они объявили себя христианами.

XL. Мнение, что дьявол представляет иногда колдуна, принимая его вид, приводит к большим затруднениям. Или надо предположить, что дьявол завладевает ложем супруга, или надо согласиться, что муж его занимает, а дьявол отправился играть роль колдуна на собраниях или в другом месте. Первый случай влечет двойное невольное преступление плотского общения, так как дьявол может быть инкубом и суккубом без ведома жены или мужа. Второй случай делает невозможным доказательство преступления. В самом деле, как бы многочисленны ни были факты, выставленные против обвиняемого, последний может сказать: «У меня нет большего врага, чем дьявол. Он принял мой вид, чтобы я прослыл виновным; потому что я был у себя дома, и докажу свое алиби».[216] Никогда запирающийся обвиняемый не мог быть осужден на законном основании, как были осуждены в Логроньо пять человек, выданные в руки светской власти.

XLI. Педро де Валенсия закончил свою докладную записку словами: нет ни одного процесса, который требовал бы больше критики и рассудительности, чем процессы, возбужденные против колдунов и ведьм; для этих случаев следовало бы составить особую инструкцию для инквизиторов; он не считает разумным присуждать к релаксации запирающихся обвиняемых, какие бы улики ни были собраны для доказательства их преступления, потому что все они крайне недостоверны; при сомнении лучше пощадить виновного, чем покарать невинного, или наказать его суровее, чем он заслуживает.

XLII. Кардинал представил дело колдунов Логроньо в совет инквизиции, где оно долго обсуждалось. Вскоре совет послал инструкцию провинциальным инквизиторам, рекомендуя действовать собразно этой инструкции и точно следовать ее духу в процессах этого рода, которыми им придется заниматься впредь. Он указывал большое число предосторожностей, которые нужно принимать при допросе свидетелей и при признаниях и показаниях обвиняемых. Эти меры не были безуспешны, так как я не думаю, чтобы с этого времени справлялось хоть одно общее аутодафе вроде аутодафе 1610 года. Другим результатом этой счастливой перемены было ослабление пыла, который прилагали к доносам на колдунов, и падение вкуса к колдовству. С этой эпохи просвещение увеличилось и число колдунов сократилось вместе с числом простофиль, веривших в их чудеса. Если бы Педро де Валенсия жил в наши дни, он радовался бы своему заявлению о том, что колдовство представляет феномены достоверные, но чисто естественные, действия воображаемые, но рассматриваемые как реальные, и другие, имеющие основанием обман.

XLIII. Я писал в другом месте о многих процессах инквизиции, разбиравшихся в царствование Филиппа III. Я ограничусь здесь только упоминанием о процессе дона Антонио Манрике, графа де Мораты, сына дона Педро, обвиненного в 1603 году за то, что он высказал еретические тезисы. Он произнес отречение, не подвергаясь позору аутодафе. Я видел его процесс в Сарагосе в 1812 году вместе с процессом множества лиц из высшего дворянства. Часть их я назвал. Среди других отмечу дона Хуана де Гуреа, сеньора д'Аргавьесо, обвиненного в 1559 году; Хуана Переса д'Оливана, члена совета инквизиции, судимого в 1559 году; дона Хуана де Каласансы, сеньора де Кларава-лье, арестованного в 1564 году; Дениса де Реус, сеньора де Ма-лехана и де Лусеника, оговоренного в 1581 году; дона Франсиско де Палафокса, сеньора и первого маркиза де Арисы, оговоренного в 1586 году, и господина Габриэля де Хуана, регента Майорки, дело которого относится к 1534 году.

Глава XXXVIII САМЫЕ ИЗВЕСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ И АУТОДАФЕ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА IV

I. Филипп IV вступил на престол 31 марта 1621 года и умер 17 сентября 1665 года. За сорок четыре года его царствования Испания последовательно имела главными инквизиторами: 1) в 1621 году дома Андреа Пачеко,[217] который наследовал дому Луису де Алиаге, подавшему в отставку 23 апреля под давлением короля; 2) в 1626 году, по смерти Пачеко, кардинала дома Антонио де Сепата-и-Мендоса; 3) в 1632 году, когда он оставил свою должность, дома Антонио де Сотомайора, архиепископа и королевского духовника; 4) в 1643 году дома Диего де Арсе-и-Рейносо,[218] епископа Туи, Авилы и Пласенсии, после того как его предшественник также отказался от должности. Дом Диего умер в один день с испанским королем Филиппом IV.

II. Многие события должны были дать почувствовать мудрому правительству необходимость уничтожения трибунала инквизиции, как неполитического, покушающегося на чужие права и противного судебному порядку и общественному спокойствию, или если не полного устранения, то, по крайней мере, ограничения его власти одними процессами по делам несомненной ереси, о чем неоднократно просили кортесы королевства, и подчинения формам, установленным для светских судов, чтобы в корне уничтожить безмерные злоупотребления тайного судопроизводства. Но вялость Филиппа IV не позволила произвести столь полезную реформу. Этот государь, наоборот, разрешил инквизиторам в 1627 году расследовать дела о контрабанде, относящиеся к вывозу медной монеты, и распоряжаться четвертой долей того, что попадет в их руки. Эта мера не менее скандальна, чем принятая против переправки лошадей из Испании во Францию.

III. В числе самых известных аутодафе эпохи Филиппа IV есть некоторые, история которых лежит у меня перед глазами; я передам их как наиболее важные.

IV. 21 июня 1621 года инквизиция, желая отпраздновать на свой лад восшествие Филиппа IV на престол, предложила в виде зрелища для народного увеселения аутодафе Марии де ла Консепсион, святоши и известной лицемерки предшествующего царствования. Она сначала обманула много народа своими мнимыми откровениями, притворной святостью, частыми приобщениями и многочисленными экстазами; наконец, она впала в самое разнузданное распутство с духовниками и другими священниками. Ее обвинили в заключении договора с дьяволом, а также в том, что она впала в заблуждения Ария, Нестория,[219] Эльвидия, Магомета, Лютера, Кальвина, материалистов и в безбожие. Ей велели появиться на аутодафе в полном санбенито, с митрой на голове и кляпом во рту. Она получила двести ударов кнутом и была приговорена к пожизненному заключению в тюрьме. Признаюсь: если бы я мог одобрить существование такого трибунала, как инквизиция, то разве лишь для того, чтобы он мог карать виновных, вроде Марии де ла Консепсион и других ханжей и лицемеров, приносящих больше зла католической религии, чем скрытые еретики, которые не придают никакого значения тому, чтобы найти себе прозелитов.

V. 30 ноября 1630 года севильская инквизиция справила общее аутодафе из пятидесяти осужденных. Из них шесть были сожжены фигурально (в изображении) и восемь живьем, как виновные в принятии ереси иллюминатов; тридцать человек примирены, а шесть получили условное (с предупреждением) отпущение или епитимью, как сильно заподозренные.

VI. 21 декабря 1627 года в Кордове было общее аутодафе из восьмидесяти одного осужденного. Четверо иудействующих были сожжены живьем. Одиннадцать фигурально: были сожжены их вырытые из земли кости; там же были статуи двух других иудействующих еретиков в одежде примиренных, потому что они умерли, получив эту милость. Пятьдесят восемь других осужденных были примирены по тому же мотиву. Затем было два богохульника, один многоженец и три колдуньи. В числе последних была Анна де Ходар из Изнаторафе, которая жила в Вальянуэва-дель-Арсобиспо. Она «портила» людей, призывая имена Вараввы[220] и Вельзевула.[221] Вторая ведьма — донья Мария де Падилья, знаменитая толедская женщина, вдова командовавшего коммунами, которые восстали против фламандцев, управлявших Испанией при Карле V, — смешивала пепел от печатных изображений канонизованных святых с серой, агатовым порошком, мужскими и женскими волосами, восковыми фигурами людей и другими подобными вещами, чтобы вызвать любовь. К подобным нелепостям порочные люди не прибегали бы, если бы не было такого множества легковерных. Третьей ведьмой была Мария де Сан-Леон-и-Эспехо, поселившаяся в Кордове. Она предавалась тому же суеверию и занималась им по ночам, наблюдая созвездия, в особенности одно, которому приписывала больше влияния, чем другим. Мария говорила ему: «Звезда, пробегающая от одного полюса до другого, я заклинаю тебя именем ангела-волка привести меня в то место, где находится такой-то; приведи его ко мне, где бы он ни был, и устрой так, чтобы я была в его сердце, куда бы он ни пошел; звезда, я заклинаю тебя, приведи его ко мне больным, но не смертельно, и я тебя проткну изо всей силы». При этих словах ведьма втыкала нож в землю до черенка, обратив глаза к звезде. Альфонсо Лопес де Акунья, уроженец Пенья-де-Франсиа, португалец по происхождению, иудействующий, был релаксирован фигурально. Он удавился в тюрьме веревкой, сплетенной из листьев пальмовой щетки и суконных нитей своих штанов, ссученных с помощью инструмента для растиранья, который он успел достать.

VII. В 1632 году в Мадриде состоялось общее аутодафе, на котором присутствовал король с королевской фамилией. Было пятьдесят три осужденных, из коих семь были сожжены живьем, четверо фигурально и сорок два примирены. Почти все они были иудействующие португальцы и дети португальских родителей. Одно обстоятельство делает это аутодафе очень примечательным. Мигуэль Родригес и его жена Изабелла Мартинес Альбарес были владельцами дома, где осужденные собирались, как в синагогу, для отправления обрядов иудейского культа. Их обвинили в том, что они бичевали плетью изображение Иисуса Христа, распинали его и всячески издевались над ним, как бы мстя за все зло, которое христиане заставляли переносить их единоверцев. Трибунал инквизиции велел срыть этот дом и поставил на пустыре надпись для увековечения воспоминания. Он был расположен на улице Принцесс, где потом был выстроен дом капуцинов, который назвали монастырем Терпения, в память оскорблений, которые Спаситель мира претерпел в своем чтимом образе. Тогда пустили слух, что распятие трижды взывало к евреям, но они не поколебались его сжечь. Этот последний факт не так достоверен, как та тщательность, которую приложили в Мадриде и в других городах королевства к служению торжественных месс в искупление совершенного кощунства. Все осужденные были португальцы или уроженцы Португалии.

VIII. 22 июня 1636 года в Вальядолиде было другое общее аутодафе из двадцати восьми осужденных. Из них было десять иудействующих, восемь плутов, которые были названы колдунами, три двоеженца, три богохульника, одна женщина-лицемерка, один бродяга, выдававший себя за служителя инквизиции, и две статуи. Наказание, которому подвергли евреев, мне кажется совершенно новым, и я ничего подобного не встречал ни в одном другом процессе. Им пригвоздили по — одной руке к поперечной балке деревянного креста; в таком состоянии они выслушали среди аутодафе отчет о своем процессе и приговор, осуждавший их на пожизненное тюремное заключение в санбенито за то, что они волочили образа Иисуса и Марии, которых осыпали богохульствами. Святоша, появившаяся на том же аутодафе, известная под именем Лоренсы, была из города Симанкаса. Ее преступление не отличалось от многих подобных. Она выдумывала видения дьявола, Иисуса Христа, Марии и бесчисленные количества откровений. Но в сущности она была женщиной, предавшейся распутству и не помышлявшей, что она оскорбляет Бога своими разнузданными наклонностями.

IX. Я укажу, как на еще более прославившуюся, в вальядолидском трибунале святошу, монахиню из обители Св. Клары в Каррион-де-лос-Кондес, по имени Луиса де ла Ассенсион. Г-н Лавалле в своей Истории инквизиции, напечатанной в Париже в 1809 году, говорил о кусках креста, принадлежавшего этой женщине. Этот автор (прибавивший только некоторые новые ошибки к тому, что опубликовали по этому поводу за два последних столетия Марсолье[222] и другие писатели) утверждает, что этот крест был одним из тех, которые инквизиторы возлагали на шею осужденных. Автор ошибается: такой обычай никогда не был известен инквизиции. Крест, о котором идет речь, принадлежал монахине. Что касается надписи на нем, г-н Лавалле плохо истолковал фрагменты. Я видел один из этих крестов целиком. На верхней части стоят буквы I.N.R.I. - инициалы слов Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum (Иисус Назарей Царь Иудейский); у подножия — другие слова, которые я перевожу: «Иисус, Пресвятая Мария, зачатая без первородного греха. Сестра Луиса де ла Ассенсион, недостойная раба сладчайшего Иисуса». Эта монахиня раздавала подобные кресты всем поверившим в ее святость и приходившим поручить себя ее молитвам в своих духовных или телесных нуждах. Таким способом она удовлетворяла желание людей, которые ее посещали, и хотели унести с собой какую-нибудь принадлежавшую ей вещь. Надпись на кресте была помещена случайно и без всякого особенного намерения. Принужденная несколько раз отдать крест, она соглашалась на это, но непременно делала другой для собственного употребления под предлогом, что надпись беспрестанно напоминает ей обеты преуспеяния в совершенстве и постоянства в послушании Иисусу Христу. Раз она дала такой крест, у нее стали просить еще, и она их раздала в большом числе. Желание получить от нее крест стало настолько всеобщим, что решили их делать очень много; это и послужило поводом и предметом процесса. Инквизиция велела отобрать все кресты, какие можно было отыскать; несколько таких крестов было в Вальядолиде и Мадриде.

X. Не надо, однако, путать сестру Луису де ла Ассенсион с такими лицемерками и ханжами, как Мария де ла Консенси-он в Мадриде, сестра Лоренса из Симанкаса, Магдалина де ла Крус в Кордове и подобные им. С большим основанием можно сравнить ее со святошей из Пиедранты и с несколькими другими, жизнь коих была чиста, невинна, религиозна и нелицемерна, и рассматривать возникшие на ее счет подозрения как результат ее иллюзий или ее чистосердечия в духовной жизни. Известная добродетель Луисы (кроме ее тщеславия) была признана монахинями Св. Клары в Каррионе и не только жителями этого города, но и жителями округ?. Слава погубила ее: люди расположены скорее подозревать притворство и лицемерие, чем верить в святость. Есть памятные записки, которые вопреки процессу вальядолидской инквизиции против Луисы де ла Ассенсион уверяют, что эта монахиня была образцом святости и стала жертвою чрезмерного усердия одних и недостатка рассудительности других. Если предположить, что ее иллюзия была реальна, ее нельзя упрекать ни в недобросовестности, ни в преступном намерении.

XI. 23 января 1639 года в Лиме, столице Перу, на общем аутодафе было семьдесят два осужденных. Из них трое были осуждены за то, что облегчали узникам средства сообщения друг с другом и с посторонними лицами; один двоеженец; пять по делу о колдовстве и шестьдесят три обвиненных в иудаизме. Они были португальцы или дети евреев этой страны. Одиннадцать были выданы в руки светской власти и сожжены живьем, как нераскаянные; один был сожжен фигурально, потому что повесился в тюрьме. На этом аутодафе появились с почетом, сидя на возвышении с пальмами кавалера, шесть человек, которые были арестованы вследствие показаний лжесвидетелей и успели доказать, что их несправедливо обвинили и что они постоянно были настоящими католиками. Среди упорствующих евреев был один, очень сведущий в Священном Писании, он просил, чтобы ему дали возможность поспорить с богословами, и привел в замешательство многих, которые были только невежественными схоластами. Другие, однако, доказали ему истинный смысл пророчеств, приводя их в связь с событиями, совершившимися после эпохи пророков.

XII. В Толедо было справлено аутодафе 30 ноября 1661 года. Оно состояло из тринадцати человек. В их числе были: один колдун, один богохульник, один мошенник, мнимый служитель инквизиции и восемь иудействующих португальцев или лиц португальского происхождения. Двенадцать были примирены. Тринадцатый — богохульник — был выдан королевскому судье Даймиэля, получив условное отпущение церковных наказаний: он был уже осужден на повешение за убийство своего тестя.

XIII. В Куэнсе инквизиция устроила 29 июня 1654 года общее аутодафе из пятидесяти семи осужденных. Десять из них были сожжены, остальные примирены. Они были иудей-ствующие, за исключением одного лютеранина; почти все они прибыли из Португалии. Сожженные были испанцы, с детства воспитанные евреями в законе Моисеевом. История некоторых из этих осужденных интересна по особым обстоятельствам их процесса. Таковы: 1) доктор Андреа де Фонсека, адвокат королевских советов, уроженец Миранды в Португалии, поселившийся в Мадриде, где он был одним из знаменитейших защитников своего времени. Он был уже примирен вальядолидской инквизицией, отрекшись в 1624 году как сильно заподозренный; однако он так талантливо и удачно сумел защитить себя в этом случае, что удовольствовались тем, что его объявили легко заподозренным и изгнали из Мадрида и Куэнсы на десять лет, заставив заплатить штраф в пятьсот дукатов. 2) Донья Изабелла Энрикес, его жена, уроженка Сан-Феличес-де-лос-Гальегос близ Сьюдад-Родриго, уже примиренная в Мадриде в 1623 году, разделила участь своего мужа и заплатила штраф в триста дукатов. Ее крепкое телосложение помогло ей вынести без последствий пытку, во время которой она упорно все отрицала. Она поженила юношу и девицу, детей португальских евреев, и была у них посаженой матерью. Хваля эту чету, она сказала: «Эти молодые люди — счастливчики: они соблюдают закон Божий». Из показаний нескольких осужденных вытекало, что это был пароль и лозунг евреев, чтобы узнавать друг друга, когда они видятся впервые. 3) Симон Нуньес Кардосо из Лам его в Португалии, житель Пастраны, доктор медицины в университете Саламанки, штатный врач в Сифуэнтесе, примиренный инквизицией Коимбры. Он отрицал приписываемый ему рецидив иудаизма и противостоял мучениям пытки. Единственное его показание состояло в том, что его ложно обвинили в заключении договора с дьяволом и что поводом к этой молве послужило то, что в ухо к нему залетел большой слепень, который беспрестанно твердил: «Не говори о религии». Нуньес произнес отречение, как легко заподозренный, и был присужден к штрафу в триста дукатов и некоторым епитимьям. 4) Бальдассар Лопес, уроженец Вальядолида, сын португальских родителей, шорник королевских конюшен. В юности он ездил в Байонну, чтобы свободнее следовать Моисеевой религии. В 1645 году он вернулся в Испанию и привлек к иудаизму одного из своих родственников, приводя ему в доказательство того, что Мессия еще не приходил, октаву из поэмы Араукана Алонсо д'Эрсильи,[223] которая кончается следующим стихом: «До времени, когда Бог позволит ему появиться».

XIV. Он был задушен и сожжен по смерти. Обладая веселым характером, он шутил, даже когда шел на казнь. Один из сопровождавших его монахов увещевал его воздать благодарность Богу за то, что он войдет в рай бесплатно. «Что вы говорите, отец! Разве конфискация не забирает у меня двести тысяч дукатов, причем я даже не уверен, что сделка состоится?» Стоя на костре, он увидал, что палач плохо справился с удушением двух осужденных, и сказал ему: «Педро, если ты удушишь меня так же плохо, как этих бедняков, лучше тебе сжечь меня живьем». Когда его поставили перед столбом, палач хотел связать ему ноги. «Клянусь Богом, — сказал в раздражении Бальдассар, — если ты меня привяжешь, я не верю больше в Иисуса Христа. Возьми это распятие», — и с этими словами Бальдассар бросил его на землю. Монах вернул его к более христианским чувствам, и осужденный попросил тогда прощения у Иисуса Христа за нанесенное оскорбление и выразил раскаяние. Когда палач начал его душить, духовник, давший ему отпущение, спросил его, действительно ли он скорбит о своих грехах. Несмотря на то что Бальдассару было трудно говорить, он с живостью ответил палачу: «Разве, отец, вы думаете, что теперь время для шуток?» Отпущение было ему дано, его удушили, и он был сожжен. Если святой трибунал не достигает более искренних обращений, я не сомневаюсь, что он получает их во множестве из-за внушаемого им страха.

XV. 6 декабря 1654 года инквизиция Гранады справила аутодафе из двенадцати человек, наказанных за иудаизм. На нем была также статуя женщины, уже присужденной к епитимье кордовской инквизицией, изгнанной на десять лет из этого города, из Гранады и Мадрида и удалившейся в Малагу. Она была арестована вторично, потому что ее заподозрили в возвращении к прежней ереси. Она умерла внезапно в секретной тюрьме. Трибунал постановил вынести на аутодафе ее статую с санбенито примиренных. Я не читал ничего, что указывало бы, чтобы этот род изображения появлялся на казнях инквизиции до царствования Филиппа III. Процессы этого рода оканчивались вместе с жизнью обвиняемых, и этот обычай был даже основан на одном распоряжении верховного совета, декретированном 22 января 1582 года по случаю процесса Мигуэля Санчеса, умершего в тюрьме после осуждения. Правда, прокурор мог возбудить дело против памяти, погребения и имущества умершего, но в этом случае он был обязан вызвать родственников умершего, которые имели право его защищать. Когда это средство не употреблялось, дело не шло дальше. Изображения примиренных есть изобретение, оскорбительное для чести семейств; его виновники имели целью увеличение количества жертв. Этот результат может подтвердить общее мнение о духе, который не перестает вдохновлять руководителей инквизиции.

XVI. 13 апреля 1660 года инквизиция Севильи справила общее аутодафе из сотни осужденных. Здесь были: два двоеженца, три колдуна, один лжекомиссар инквизиции и девяносто четыре еврея. Из последних трое были сожжены живьем как нераскаявшиеся, четверо задушены и тридцать три казнены фигурально; примирено было сорок шесть, семеро произнесли отречение, как сильно заподозренные, была также принесена статуя умершего примиренным.

XVII. Кроме публичных аутодафе и процесса, о котором я упоминал в главах XXIV, XXV и XXVI, при Филиппе IV было несколько частных дел, которые заслуживают стать известными из-за имени и ранга участвовавших в них лиц. Дон Родриго Кальдерой, маркиз де Сиете-Иглесиас (Семь церквей), секретарь Филиппа III, был привлечен к суду инквизицией, которая не успела его осудить, потому что он был обезглавлен в Мадриде в 1621 году в силу приговора королевских судей. Инквизиторы обвиняли его в употреблении колдовства и наваждения для возвращения королевского благоволения. Этот пункт был воспроизведен в обвинении прокурора мадридского трибунала, но судьи не придали ему никакого значения; они поступили совершенно правильно, так как маркиз, желая доказать, что он не употреблял никакого дьявольского приема, или если и употреблял его, то без результата, умолял короля из своей тюрьмы объявить некоторые факты, которые могли служить к его защите. Но монарх, без сомнения, не испытавший никакого влияния колдовства, сказал меньше, чем желал обвиняемый. Известно, что маркиз был жертвой придворной интриги и что граф-герцог Оливареc[224] нанес непоправимый ущерб своей чести, хладнокровно глядя на казнь человека, который во время своего фавора оказал ему большие услуги.

XVIII. Дом Луис Алиага, архимандрит Сицилии, духовник Филиппа III и главный инквизитор, отказался от последней должности в 1621 году по приказу Филиппа IV. Вскоре после того как его преемником стал кардинал Сапата, он был привлечен к суду мадридской инквизицией за некоторые приписанные ему тезисы, заподозренные в лютеранстве и материализме. Алиага умер в 1626 году, и его процесс не пошел далее предварительного следствия. Можно думать, что при продолжении дела Алиага доказал бы, что стал жертвой интриганов, обманывавших короля, как было это в 1620 году при Филиппе III, когда маркиз де Сиете-Иглесиас был обвинен в отравлении Алиаги. Это обвинение судьи отвергли как не основанное ни на каких доказательствах. Если справиться с мемуарами того времени, этот монах заслужил свою опалу. Креатура герцога Лермы,[225] он стал по своей низости и вероломству причиной падения этого вельможи и, вследствие этого, маркиза де Сиете-Иглесиаса, который был наказан за свои и чужие интриги преследованием, предпринятым против него этим презренным человеком.

XIX. В 1645 году состоялся процесс дона Гаспара де Гусмана, графа-герцога Оливареса, фаворита и первого министра Филиппа IV. Он был привлечен к суду мадридской инквизицией при главном инквизиторе доме Диего де Арсе, который ему был обязан епископствами Туи, Авилы и Пласенсии. Дом Диего не забыл своего благодетеля; его мудрости герцог обязан благоприятным исходом дела, которое в других руках могло бы иметь самые гибельные последствия. Герцог Оливарес впал в немилость в 1643 году. Вскоре к королю посыпались докладные записки с жалобами против бывшего министра, в которых он был обвинен в величайших преступлениях, что доказывает испанскую пословицу: «Каждый ломает ветку с упавшего дерева». В то же время предпринято было преследование герцога трибуналом, который принял все ложные донесения. Он был оговорен как верящий в гадательную астрологию, потому что советовался с несколькими лицами, слывшими за искусных в разгадывании будущего по положению созвездий. Его представили также врагом католической Церкви, несмотря на все его старания спрятать под лицемерным покровом свои истинные чувства. Это пытались доказать, уверяя, что он хотел отравить папу Урбана VIII. Называли даже аптекаря во Флоренции, который изготовил яд, и итальянского монаха, который взял на себя исполнение этого гнусного заговора. Наконец, предлагали представить доказательства всех злодеяний, в которых его обвиняли. Инквизиция велела начать предварительное следствие. Но дело шло медленно и появилась необходимость достать показания свидетелей из Италии, что затянуло первые формальности процесса, который еще не позволял выпустить приказ об аресте, когда герцог-граф умер.

XX. Сочинения иезуита Хуана Баутиста Поза были предметом занятий испанской и даже римской инквизиции почти все царствование Филиппа IV, в частности с 1629 по 1636 год. Я говорил в XXV главе этой Истории, в статье Бальвоа, о мемуаре, представленном университетом Саламанки против иезуитов. Целью его было помешать помещению в университете императорской мадридской коллегии, руководимой этими отцами.

Поза написал в защиту претензий своих собратьев. Его раскритиковали. На его ответ последовало возражение. Иезуит опубликовал новые доклады и, наконец, том этих статей — по-латыни — для Рима и по-кастильски — для Испании. Все эти сочинения были осуждены декретом римской инквизиции от 9 сентября 1632 года. Враги иезуитов желали, чтобы испанская инквизиция предприняла подобную же меру. Она давно отказывалась из боязни не угодить графу-герцогу Оливаресу, который пользовался тогда большим весом и духовник коего был иезуит. В это время Франсиско Роалес, уроженец Вальдеморо, доктор университета Саламанки, податель милостыни и советник короля, профессор математики и преподаватель кардинала инфанта дона Фернандо, опубликовал 5 октября 1633 года сочинение, наделавшее много шуму. Автор докладывает католической Церкви вообще и каждому ее члену, в частности верховному первосвященнику, другим епископам, трибуналам инквизиции и всем католическим государям, что сочинения Позы еретические и запятнаны атеизмом. Он рассказывает, что решил доказать истинность этого приговора самому Позе в частных беседах, а затем в присутствии семи иезуитов, назначенных их начальниками для присутствия при этой дискуссии по приказу короля, при герцогах Лерме и де Ихар, графах де Салинас и де Салданья и многих других грандах Испании. Он доказал на их глазах ложность ссылок и авторитетов, на которые опирается иезуит Поза. Этого выступления оказалось недостаточно, и он донес публично, под свою ответственность, испанской инквизиции на его учение как на еретическое, а автора и иезуитов, его защитников, заподозрили в ереси. Последние прибегли к преступным средствам для искажения истины; поэтому он считает необходимым опубликовать это сочинение и обвинить Позу и его защитников в формальной ереси и уклонении от суда. Он готов доказать это перед папой, королем, епископами, инквизиторами и согласен подвергнуться каре по закону возмездия, если вводил кого-либо в заблуждение, как только обвиняемые захотят явиться сами и вызвать его в суд перед каким бы то ни было трибуналом и в каком угодно месте. Он заявляет: если они откажутся от этой дискуссии, он будет продолжать оповещать на латинском языке весь католический мир, что Хуан Баутиста Поза — реформатор, фальсификатор, явный еретик, пропагандист и epecuapg. Он берется обнаружить это и доказать, что в отношении к своим апологиям Поза злонамеренно, а не по неведению защищал и продолжает защищать еретические тезисы, истинность которых он пытается доказать в глазах невежд, уродуя и искажая тексты Священного Писания, соборов и Отцов Церкви. Он берется также доказать, что руководители иезуитов и ученые ордена не только одобряют учение Позы, но еще назначили его учителем для публичного наставления в их императорской мадридской коллегии и что они стараются дискредитировать перед королем и советами Его Величества декреты конгрегации кардиналов главной римской инквизиции, чтобы принизить их значение. Наконец, в таком щекотливом деле он не может не обвинить их как подозреваемых в ереси в высшей степени.

XXI. Узнав об этом, Урбан VIII решил было объявить Позу еретиком. Но он не сделал этого из боязни не угодить мадридскому двору, первый министр коего был явным покровителем иезуитов. Он только лишил Посу звания профессора и потребовал, чтобы он был отправлен в иезуитский монастырь какого-нибудь городка Кастилии с запрещением проповедовать, учить и писать. Хотя иезуиты, произнося свой четвертый обет, обещают повиноваться папе без оговорки и, говоря вообще, являются чрезмерными сторонниками его неограниченной власти, они, однако, отказались повиноваться Урбану VIII, потому что видели поддержку в мадридском дворе. Вне Испании был незамедлительно опубликован труд Альфонсо де Варгаса, о котором я говорил в XXV главе этой Истории и в котором автор раскрыл перед всеми изощренную хитрость, политическое вероломство и порочность учения иезуитов, генерал которых, стараясь извинить в Риме непослушание двух монахов, ссылался на невозможность исполнить приказания Его Святейшества ввиду запрета испанского короля.'Таково было положение вещей, когда герцог Оливарес впал в немилость. Тогда запретили в Испании, так же, как давно уже сделали в Риме, произведения Позы. Сам он был приговорен к отречению от ересей, к которым, по-видимому, приводили некоторые его тезисы. Они, однако, не так часто встречались и не так подталкивали к опасным выводам, как утверждали его враги. Но последние были вдохновлены чрезмерной заботой о чести школы Св. Фомы и думали, что она уронит свое значение, если иезуиты добьются принятия для императорской мадридской коллегии предположенного ими учебного плана. Обе стороны неистово отстаивали свои интересы, католическая же религия была только предлогом этих скандальных выступлений. Слишком обыкновенный результат всех дискуссий, возникающих среди школьных богословов.

XXII. Процесс другого иезуита, известного безнравственностью своих произведений, окончился гораздо удачнее. Я имею в виду Джованни Никколо де Диану, уроженца города Кальяри в Сардинии. Он был привлечен к суду инквизиторами этого острова за проповедь, произнесенную им в день праздника св. Люцифера,[226] архиепископа Кальяри, пришедшийся в этот год на Троицкое воскресенье. Данное обстоятельство в связи с историей этого святого и отношением, которое он имел к арианской ереси, привело проповедника к тому, что он высказал несколько тезисов, сочтенных еретическими. Инквизиционный трибунал Сардинии повелел взять их назад. Но иезуит опубликовал свое оправдание и покинул остров, чтобы явиться в Испанию. Он предстал перед главным инквизитором и потребовал суда верховного совета. Тот, выслушав нескольких квалификаторов, аннулировал 19 декабря 1653 года приговор, произнесенный в Сардинии, и, не довольствуясь оправданием иезуита, избрал его одним из своих квалификаторов.

XXIII. В Сицилии был другой процесс, более щекотливого свойства — Али Арраэса Феррареса, прозванного ренегатом. Это был тунисский мавр, уважаемый монархом этой страны, командир. Его взяли в плен и отвезли в Палермо, но он был выкуплен и вернулся в Тунис.[227] Христианские рабы, жившие в этом городе, узнав о его прибытии, были удивлены тем, что с отступника взяли выкуп, а не отправили его в тюрьму святого трибунала. Трибунал, узнав о разговорах этих рабов-христиан, заявил, что ему было неизвестно, будто Али Арраэс Феррарес был христианином до исповедания магометанства и что он носил прозвище ренегата, которое могло родить подозрение. Али был захвачен вторично в 1624 году; хотя не было другого доказательства его отступничества, кроме молвы, он был заключен в тюрьму сицилийской инквизиции. Для установления улик его преступления выслушали множество свидетелей — сицилийских, генуэзских и других, которые знали его лично и видали в Тунисе и других местах. Все единодушно показали, что Али имел прозвище ренегата, а некоторые добавили, что они по слухам знают, что он был христианином. Али отрицал этот факт. Однако трибунал признал его изобличенным и присудил к релаксации. Верховный совет решил, что преступление доказано не полностью, уничтожил приговор и приказал подвергнуть подсудимого пытке для получения новых улик и вынесения нового приговора. Али вытерпел мучения пытки и по-прежнему упорно все отрицал. Он нашел способ уведомить тунисского властителя о своем положении. Мавританский монарх получил его письмо в то время, как к нему привели пленников — брата Фернандо де Рейна, брата Бартоломео Хименеса, брата Диего де ла Торре и трех других кармелитов, которых захватили, когда они направлялись в Рим, чтобы дать отчет генералу их ордена по делам монастырей в провинции Андалусия. Тунисский монарх велел им написать сицилийским инквизиторам, чтобы те выпустили Али на свободу и получили выкуп, и объявить им, что в случае отказа он заключит в тесные тюрьмы и подвергнет пытке всех христианских рабов, находящихся в его власти. Монахи извинились, говоря, что они не знают инквизиторов, и выставляя другие доводы. Дело на этом и замерло. Между тем сицилийские инквизиторы задумали перевести своего узника в тюрьму, называемую Викария, но верховный совет приказал посадить его в застенок и заковать. В августе 1628 года Али воспользовался новым случаем написать тунисскому государю и сообщил ему, что он заключен вместе с христианским капитаном в темную и вонючую тюремную камеру, где им приходится удовлетворять свои естественные нужды; они терпят самое дурное обращение и почти умирают от голода. Когда письмо Али дошло до африканского монарха, испанские монахи вступили в переговоры о выкупе. Государь призвал их и, держа в руках письмо Арраэса (согласно тому, что писали они, с его разрешения, 2 сентября того же года сицилийским инквизиторам), сказал им: «Зачем хотят мучениями заставить этого ренегата стать христианином? Если не уничтожат инквизицию или, по крайней мере, если инквизиторы не пошлют этого человека вскоре на галеры с другими рабами, я велю сжечь всех христиан, которые находятся у меня в плену. Напишите им об этом от меня». Три монаха исполнили это приказание и добавили в своем письме: если правосудие и религия требуют смерти узника, инквизиция не должна бояться угроз, потому что они готовы, хотя бы в оковах, скорее претерпеть мученичество, если это нужно, чем одобрить дело, противное правосудию и религии. Тунисский монарх затем согласился на выкуп шести монахов. Однако Али Арраэс был еще в тюрьме в 1640 году, упорно отрицая, что он был крещен; к концу шестнадцати лет его заточения инквизиторы не получили больше доказательств, чем в первые дни. Тунисский государь предложил обмен Али на пленного священника. Сицилийская инквизиция отказалась принять это условие, говоря, что выкуп священника лежит на обязанности его родственников, а выпустить нераскаявшегося ренегата на свободу значило бы принять прямое и активное участие в его твердости в магометанстве и в его вечном осуждении. Инквизиторам представили, что их отказ может иметь самые пагубные последствия для всех христианских рабов в Тунисе. Это соображение было бесплодно и не тронуло их, как будто шестнадцатилетнего заключения не было достаточно, чтобы доказать инквизиторам, что Али умрет магометанином в их застенке. С другой стороны, разве не являлась великим беззаконием отсрочка суда над ним после такого продолжительного времени под предлогом, будто они ожидают новых обвинений, вопреки тому, что формально требует устав святого трибунала?

XXIV. Дело совершенно иного характера, наделавшее много шума в свете, занимало тогда в Мадриде верховный совет. В этом городе находился новый монастырь бенедиктинок во имя Св. Плакиды, в околотке прихода Св. Мартина. Первым духовником монастыря был брат Франсиско Гарсия, монах того же ордена, который в среде своей братии считался человеком умным и святым. Донья Тереза де Сильва (которая принимала активное участие в основании монастыря и в течение четырех предыдущих лет ничего не предпринимала без советов брата Франсиско) была назначена его настоятельницей, хотя ей исполнилось тогда только двадцать шесть лет. Это отличие было как бы наградой за ее хлопоты по учреждению монастыря, который своим возникновением был обязан щедрости ее семьи и протонотария Арагона, основавшего монастырь для нее. Община состояла из тридцати монахинь, которые, по-видимому, были добродетельны и избрали монашескую жизнь по собственному желанию, без всякой уступки тем семейным соображениям, которые приводят в монастырь других. В то время как новый монастырь пользовался хорошей репутацией, поступки и слова одной монахини заставили думать, что она находится в сверхъестественном состоянии. Брат Франсиско Гарсия прибег к заклинаниям бесов. 8 сентября 1608 года, в день Рождества Богородицы, объявили, что она одержима. Вскоре некоторые другие монахини оказались в таком же состоянии. В день ожидания родов Пресвятой Девы[228] настоятельница монастыря донья Тереза впала в него сама. То же почти тотчас же приключилось с четырьмя или пятью другими монахинями. Наконец, из тридцати монахинь двадцать пять были охвачены этой заразой. Можно судить о необычайных вещах, происходивших в общине тридцати женщин, заключенных в одном доме с двадцатью пятью бесами, настоящими или мнимыми, завладевшими их телом. Один из них по имени Перегрино был их главою, остальные ему повиновались. Относительно состояния девиц шли совещания между учеными и уважаемыми за добродетели людьми. Все думали, что монахини были действительно одержимы. Их духовник ежедневно повторял заклинания. Так как необыкновенные припадки участились и внушали иногда опасения, духовник не только приходил в монастырь, но и проводил там ночи и дни для возобновления заклинаний. Наконец он решил принести из дарохранительницы Святые Дары и выставить их в зале, где община собиралась для работы; перед ними молились в продолжение сорока часов. Эта исключительная сцена повторялась неизменно в течение трех лет. Было бы трудно сказать, когда бы это прекратилось, если бы не вмешалась проведавшая об этом инквизиция. В 1631 году она велела посадить в секретную тюрьму города Толедо духовника, настоятельницу и нескольких монахинь, которых вскоре разослали по разным монастырям. Брат Франсиско был оговорен как еретик-иллюминат; к этому прибавили, что монахини, которых он развратил, хотели скрыть свое состояние, прикинувшись одержимыми. После отвода, который выставили против главного инквизитора и некоторых членов верховного совета, и после нескольких жалоб королю, расследованных министрами, дело разбиралось в 1633 году. Духовник и монахини были объявлены заподозренными в ереси иллюминатов. На монаха падало сильное подозрение, на монахинь легкое. Их подвергли разным епитимьям и распределили по другим монастырям. Настоятельница была сослана, лишена права совещания в течение четырех лет и права голоса на двойной срок. По истечении его она вернулась в монастырь Св. Плакиды. Так как видели, что она ежедневно совершенствуется в добродетели, ее начальники приказали ей, под страхом наказания за непослушание, обратиться в верховный совет с просьбой о пересмотре процесса. Несмотря на свое смирение, настоятельница повиновалась, сказав, что она делает это не в защиту собственной чести, но ради чести всех монахинь и монастырей бенедиктинского ордена. Предприятие представляло большие затруднения; однако их преодолели благодаря сильному весу протонотария Арагона и графа-герцога Оливареса, который значил еще больше. Прошение доньи Терезы дышит чистосердечием и смирением. Рискуешь впасть в заблуждение в вопросах этого свойства, когда читаешь подобные писания. Тереза жалуется не на осудивших ее, но на брата Альфонсо де Леона, бенедиктинского монаха, который после долгой дружбы с братом Франсиско Гарсией стал его врагом и использовал этот случай для мести ему; на дома Диего Серрано, которому верховный совет поручил допросить монахинь и который, следуя советам брата Альфонсо, заставлял монахинь писать и подписывать то, что из-за спешки и страха они не отличили от своих действительных показаний, благодаря коварству Серрано, который утверждал, что это одно и то же; при допросе монахини заявляли, что брат Альфонсо обманывал их. Наконец, Тереза жалуется на трех монахинь, которые по частным причинам были недовольны ею и ее подругами. Когда был разобран вынесенный приговор, стало очевидно, что можно войти в обсуждение процесса с тем большей уверенностью, что, как бы ни судить о факте одержимости, ясно и бесспорно одно: здесь не только не было ни ереси, ни вредного учения, ни какого-либо повода подозревать его, но не замечалось даже малейшей непристойности или чего-либо не подходящего к характеру монахинь; всякое действие этого рода было невозможно, потому что брат Франсиско нигде и никогда не оставался наедине ни с одной из них, кроме исповедальни, и что, наоборот, ужас и скорбь монахинь были так велики, что, когда брат Франсиско бывал в монастыре, двадцать пять одержимых постоянно желали быть вместе на его глазах и действительно почти все находились с ним. Верховный совет признал в 1642 году полную невинность монахинь, но не брата Франсиско, потому что этот монах имел неосторожность — для удовлетворения своей любознательности о других вещах — вступать в сношения с бесами прежде их изгнания из тела монахинь. По вопросу о том, были ли они действительно одержимы или только прикидывались такими, Тереза сказала, что она может говорить только о том, что касается ее. Рассказав, что случилось с тремя из ее товарок, она присовокупила: «Находясь в этом состоянии и испытывая внутри столь необыкновенные движения, я подумала, что их причина не может быть естественной. Я прочитывала много молитв, прося Бога избавить меня от такого ужасного страдания. Видя, что мое состояние не изменяется, я неоднократно просила приора меня отчитать. Однако он не желал этого делать; он старался меня уговорить, что все рассказанное мною есть плод моего воображения. Я делала все, что от меня зависело, чтобы поверить его словам, но страдание заставляло меня ощущать обратное. Наконец, в день Богородицы „О“[229] приор надел епитрахиль, много помолившись в этот день и попросив у Бога, чтобы он указал мне, находится ли бес в моем теле, обнаружил его или заставил перестать причинять страдания и боль, которые я испытывала внутри себя. Долго спустя после заклинаний, когда я чувствовала себя счастливой от ощущения свободы, потому что не испытывала более ничего, я вдруг впала в своего рода подавленность и бред, делая и говоря то, мысль о чем никогда не приходила мне в голову. Я начала испытывать это состояние, когда я положила на голову древо креста (lignum crucis). Оно, казалось, давит меня, как башня. Так продолжалось в течение трех месяцев, и я редко бывала в своем естественном состоянии. Природа дала мне такой спокойный характер, что даже в детстве я не была бойка и не любила ни игр, ни резвости, ни подвижности, обычных этому возрасту. Поэтому нельзя было не смотреть как на сверхъестественное дело, что, дойдя до двадцатишестилетнего возраста и став монахиней и даже настоятельницей, я стала делать сумасбродства, на которые никогда не была способна… Иногда случалось, что бес Перегрино, который играл роль старшего, находился в спальне второго этажа, когда я была в приемной, и он говорил: „Донья Тереза находится с посетителями? Скоро я заставлю ее прийти“. Я не слыхала этих слов. Я тем более не видала Перегрино. Но я испытывала внутри невыразимую тревогу и быстро прощалась с посетителями. Я делала это, ничего не соображая. Я чувствовала присутствие беса, который был в моем теле. Без размышления я бросалась бежать, бормоча: „Господин Перегрино меня зовет“. Я шла туда, где был бес. Еще не дойдя туда, я уже говорила о предмете, о котором там разговаривали и о котором я не имела раньше никакого понятия. Некоторые люди говорили, что мы из тщеславия притворялись, что находимся в таком состоянии, я якобы делаю это с целью привязать к себе монахинь. Но для того, чтобы убедиться, что не это чувство заставляло нас так поступать, достаточно знать, что из тридцати монахинь двадцать пять были в этом состоянии, а из пяти других три были моими лучшими подругами. Что касается посторонних лиц, мы более заставляли их бояться нас и бежать от нас, чем любить и добиваться… Были ли мои действия и мои слова свободны, один Бог может ответить за мое сердце. Он знает, как мало я заслужила, чтобы меня обвиняли. В это дело вложили столько злобы, что хотя каждое выражение и каждый факт были верны, если их разобрать отдельно и независимо друг от друга, вместе они образовали такую лживую и опасную совокупность, что я была не в силах рассказать откровенно все произошедшее, для доказательства невинности моей души. Таким образом, я чистосердечно давала оружие против самой себя, позволяя делать лживые и коварные выводы из моих слов. Однажды дом Диего Серрано, допрашивая меня, сильно оскорблял брата Франсиско и сказал мне: „Хотя вы считаете его человеком хорошим и святым, вы сослужите большую службу Богу, если расскажете, что знаете о нем, потому что слово или действие в связи с другим действием помогает открыть истину“. Для удовлетворения его желания я постаралась припомнить, что могло быть принято в дурном смысле. Я вспомнила, что до принятия монашества я ему однажды сказала, что училась математике из повиновения воле родителей, на что он возразил: „Я очень рад этому; через эти познания ты вскоре приобретешь сведения о многих вещах, относящихся к натуральной философии“. Он указал некоторые из этих вещей и прибавил: „Как можешь ты думать, что естественно, чтобы голая женщина меньше стыдилась показаться перед мужчиной, чем перед другой женщиной и наоборот?“ Серрано велел секретарю записать эти слова и следующие как относящиеся ко мне: подсудимая выслушала и сочла это за верное и истинное учение. Я ему отвечала: „Я не принимала этого за учение, я только выслушала как тайну природы. Я не поверила этому и не придала никакого значения, только это и следует записать“. Дом Диего, выслушав меня, сказал: „Это все равно“. На это я ничего не ответила. Когда мне предложили подтвердить мои слова, я была в приемной с двумя доминиканцами. Мне стало так стыдно, что я потеряла голос и была не в состоянии видеть или слышать то, что мне читали; я ничего не отвечала. Когда затем меня перевезли в Толедо, я убедилась, что моим словам не желают поверить. С этой мыслью я решила говорить только чистую правду; я так и поступила. Если мне возражали, я всегда отвечала: „Пусть пишут, что хотят, потому что я не знаю, что говорю“. Это была правда, потому что мой ум был сильно подавлен. Сам дьявол не мог бы более превратно истолковывать некоторые факты. Однажды, когда я была на исповеди, я хотела посоветоваться с духовником о некоторых моих сомнениях; стыд удерживал меня и сковывал уста. Брат Франсиско побуждал меня объясниться. Я отвечала ему, что не могу говорить, потому что краснею от того, что хотела сказать. „Чего ты краснеешь, — сказал он мне, — имеющий в сердце любовь не смущается и не стыдится признания, каково бы оно ни было“. Это была истина, выраженная наивно. Однако ее превратили в преступление, извлекая из нее положение: когда любят, не стыдятся. Оно содержало уже недобрый смысл. Таким же образом злоупотребили выражением „мягкость в обращении, единение“ и другими подобными, чтобы обвинить меня в постыдных делах, которых никогда не было».

XXV. Этот рассказ подтверждает слова достопочтенного Палафокса, которые я постоянно вспоминаю в этой истории: «Чтобы создать процесс, далекий от истинных событий, как бы ни было похвально намерение тех, кому это поручено (особенно если речь идет о женщинах), достаточно немного дурного настроения со стороны того, кто допрашивает, немного желания доказать то, что хотят, со стороны секретаря и немного боязни со стороны того, кто отвечает. Из этих трех малых элементов вскоре вырастают чудовищное дело и клевета». Доказательство этого мы найдем в истории процесса, возбужденного против покровителя монахинь Св. Плакиды.

XXVI. Дон Херонимо де Вильянуэва, протонотарий Арагона, то есть государственный секретарь короля по делам этого королевства, в юности был секретарем инквизиции. Он был привлечен к суду этим трибуналом в эпоху опалы графа-герцога Оливареса, как его креатура и главный наперсник. Его обвинили в еретических тезисах, что послужило мотивом к его аресту в 1645 году. Он был посажен в секретную тюрьму и присужден к отречению. Приговор был исполнен 18 июня 1647 года. Как только он получил свободу, которую ему вернули, потому что он выполнил свою епитимью, он апеллировал к папе Иннокентию X, жалуясь на несправедливое обращение и на лишение средств защиты и заявляя, что он подчинился вынесенному против него приговору с целью удовлетворить пламенное желание выставить свои права перед беспристрастным трибуналом. Поэтому он просил пересмотра своего процесса судьями, назначенными Его Святейшеством. Дон Педро Наварро, богатый дворянин, друг Вильянуэвы, предпринял путешествие в Рим из сочувствия к нему, чтобы обеспечить успех дела. Хотя Филипп требовал от папы через своего посла высылки Наварро из Рима, Его Святейшество не только отказался исполнить это требование, но не захотел даже позволить, чтобы он был арестован и передан в распоряжение испанского посла. Он послал бреве с поручением епископам Калаоры, Сеговии и Куэнсы, уполномочивая всех вместе и каждого отдельно потребовать под угрозою отлучения документы процесса, расследовать их и судить Вильянуэву, подтвердив или отменив в целом или частично приговор, вынесенный против него толедскими инквизиторами и утвержденный верховным советом. До произнесения приговора они должны выслушать прокурора и обвиняемого и принять показания и улики, которые могут быть представлены с обеих сторон. Король, узнав об этой папской резолюции, уступил внушениям главного инквизитора дома Диего де Арсе и запретил епископам 3 сентября 1647 года принимать апостолическое поручение, если оно им послано, потому что оно противоречит правам его короны. У меня перед глазами ответ, посланный королю епископом Калаоры 8 сентября с обещанием точно исполнить его волю. Другие епископы дали такое же обещание. Это побудило папу перенести дело в Рим и приказать, чтобы туда были посланы материалы дела. 7 февраля 1648 года верховный совет сделал представление о том, что не надо обращать никакого внимания на посланный из Рима приказ, потому что он угрожает независимости испанской инквизиции, признанной и подтвержденной буллами различных пап. Король велел представить все это папе, но безуспешно, так как второе бреве подтвердило распоряжения первого. Верховный совет 17 июля 1649 года сделал королю новые представления. Он говорил об опасности того, что требуемые бумаги могут затеряться в пути, и выставил другие подобные доводы. Филипп IV велел послать папе все эти соображения, и Его Святейшество ответил, приказав изготовить буквальную копию со всех документов процесса и послать ее в Рим. Главный инквизитор продолжал упорствовать в своем противодействии папским приказам. Король назначил его председателем совета Кастилии в надежде, что, после того как он откажется от обязанностей главного инквизитора, будет легче выполнить без обиды для него требование папы. Но дом Диего де Арсе предпочел уступить этим претензиям, чем отказаться от своей должности. Процесс был послан в Рим, где Вильянуэва был оправдан. Противодействие и несправедливости, на которые папа натолкнулся в связи с этим процессом, побудили его послать второе бреве т 24 июня 1653 года, в котором он заявлял, что обнаружил большое количество нарушений в судопроизводстве по делу Вильянуэвы и обязывает главного инквизитора впредь наблюдать, чтобы правила точно соблюдались и чтобы в приговоре по процессам было больше справедливости, серьезности и осмотрительности. Несмотря на это последнее папское предостережение, вскоре возникли новые споры между римской курией и мадридским двором. Для достижения соглашения папа отправил в Мадрид нунция Франческо Манчини. Тот не мог добиться аудиенции у короля и был принужден обратиться 16 августа 1654 года от имени Его Святейшества к главному инквизитору. Последний взялся доказать, что своими действиями папа оскорбил короля, а относительно протонотария Арагона утверждал, что судопроизводство испанской инквизиции было исправно, окончательный приговор был продиктован правосудием, что признал сам папа. Но если это обстоятельство верно, надо думать, что папа выразил такое мнение до ознакомления с процессом, то есть до 1650 года. Когда судопроизводство очутилось в руках римского трибунала, то скоро открыли нарушения и беззакония. Здесь нечего удивляться, если припомнить случившееся с процессом Каррансы. Процесс Вильянуэвы без труда доказывает: дух инквизиции при Филиппе IV был тот же, что и при Филиппе II, трибунал веры являлся орудием в руках придворных интриганов; он постоянно пребывал в страхе, как бы процессы не попали в руки посторонних судей; наконец, это показывает, что инквизиторы не потеряли привычки подделывать или искажать подлинные документы, когда эти ухищрения служили их целям, несмотря на нелогичность, которая могла отсюда произойти, как это было видно в процессах Каррансы и Вильянуэвы.

XXVII. В это царствование было несколько других процессов, которые заслуживают упоминания только по имени обвиняемых. Это были: в 1629 году процесс дона Хуана Санса де Латраса, графа д'Атареса; в 1660 году процесс дона Хаиме Фернандеса де Ихары, герцога Ихары. Оба разбирались сарагосской инквизицией. Эти вельможи были обвинены в произнесении еретических тезисов; но улики, несомненно, были недостаточны, так как даже не было постановления о заключении в тюрьму оговоренных. Третий процесс — дона Педро д'Арруэго, сеньора де Лартоса, — относится к 1634 году. Этот испанец был оговорен как склонный к суевериям и лжебесноватый. Четвертый процесс был возбужден против Мигуэля Човера, который убил дома Хуана де Лесаэта, сарагосского инквизитора, имевшего близкую связь с его женой. Это событие относится к 1647 году. Обвиняемому пришлось много вытерпеть в тюрьме. Он избежал виселицы, отрицая факт, в котором его обвиняли, даже под пыткой, которой он подвергался несколько раз. Я видел в Сарагосе эти четыре процесса и множество других, о которых я не счел нужным говорить, чтобы не выйти из границ моего труда.

Глава XXXIX ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА II

Статья первая ПРОЦЕСС КОРОЛЕВСКОГО ДУХОВНИКА

I. Карл II наследовал своему отцу 17 сентября 1665 года, в четырехлетнем возрасте, под опекой и регентством своей матери Марии-Анны Австрийской. Этот государь умер 1 ноября 1700 года после тридцатипятилетнего царствования. Главным инквизитором в это царствование после дома Диего де Арсе был кардинал дом Паскаль Арагонский, архиепископ города Толедо, которого назначила королева; но он недолго занимал эту должность, потому что королева отставила его, доверив его полномочия своему духовнику, отцу Иоганну Эбергарду Нитгарду, немецкому иезуиту. Он вступил в должность в 1666 году и покинул службу через три года по приказу регентши. Он был замещен домом Диего де Сармиенто де Вальядаресом, епископом Овиедо и Пласенсии, который управлял инквизицией до своей смерти, происшедшей 23 января 1695 года. В том же году его заместил дом Хуан Томас де Рокаберти, архиепископ Валенсии и генерал ордена доминиканцев. Он умер 13 июня 1699 года. Королева поставила во главе инквизиции кардинала дома Альфонсо Фернандеса де Кордова-и-Агиляра, не отправлявшего обязанностей, к которым был призван, ввиду смерти вскоре после назначения. Обязанности главного инквизитора были поручены дому Бальдассару де Мендоса-и-Сандобалу, епископу Сеговии, который вступил в должность 3 декабря 1699 года.

II. Младенчество короля Карла II, честолюбие его брата дона Хуана Австрийского, надменный характер королевы-матери Марии-Анны Австрийской и макиавеллизм иезуита Нитгарда (который впоследствии был архиепископом Эдессы и кардиналом) послужили причиной многих скандальных происшествий этого царствования. Особенно следует отметить систему тайных средств, по-прежнему соблюдаемую инквизицией и благоприятствующую распространению клеветы. Она внушила Нитгарду смелость в злоупотреблении правами службы, дошедшую до преследования в качестве еретика королевского брата без всякого другого повода, кроме желания отомстить за некоторые личные оскорбления, допущенные этим принцем и заслуженные иезуитом. В XXVII главе я дал сведения об этом процессе, который мог иметь очень серьезные последствия, если бы Нитгард пробыл дольше в должности главного инквизитора. Слабость правительства сделала заносчивым поведение инквизиторов Кордовы, Гранады, Валенсии, Лимы и Картахены Американской и способствовала Множеству подобных покушений, в которых они были виновны и о которых я умалчиваю как о менее важных, чтобы не переступать границ моего труда.

III. Когда Карл II женился в 1680 году на Марии-Луизе Бурбон, дочери герцога Орлеанского и племяннице Людовика XIV, жестокость инквизиторов была так велика, а чувства народа так низменны, что думали угодить новой королеве и оказать ей достойную ее почесть, приурочив к брачным торжествам зрелище большого аутодафе из ста восемнадцати жертв, значительное число коих должно было погибнуть в огне и осветить последние моменты торжеств. К сожалению, в истории Испании уже были подобные примеры. В 1560 году в городе Толедо был дан подобный праздничный спектакль королеве Елизавете Валуа, а в 1632 году в столице Испании аналогичное торжество происходило по поводу рождения принца, сына королевы Елизаветы Бурбон.[230] По-видимому, для удовольствия французских принцесс не находили ничего лучшего, как представление им этих ужасных зрелищ, о которых говорили, что они внушаются ревностью к вере. Но я не верю, чтобы эти царственные француженки с удовольствием присутствовали при казнях, которые должны были возмущать их чувствительность, неспособную переносить то, что с давнего времени соответствовало испанским нравам.

IV. Из ста восемнадцати осужденных, появившихся на аутодафе, десять произнесли отречение от ереси как находящиеся в легком подозрении; в том числе были: два лицемера, которые под покровом напускной порядочности совершили очень серьезные проступки, две колдуньи, четыре двоеженца, женатый священник и один человек, который, не будучи священником, служил обедни. Другой осужденный произнес отречение от ереси в качестве сильно подозреваемого. Было там пятьдесят два иудействующих еретика, все португальцы или дети португальцев. Девятнадцать человек были выданы в руки светской власти: из них восемнадцать иудействующих, нераскаянных или рецидивистов, и один отступник, принявший магометанство. На этом аутодафе сожгли тридцать четыре изображения. Из них два с санбенито примиренных, потому что осужденные, раскаявшись, умерли в тюрьме. Из остальных тридцати двух было восемь изображений евреев, одно — лютеранина, одно — иллюмината и двадцать два — бежавших евреев. Лютеранин и иллюминат умерли в тюрьме нераскаянными.

V. Среди этих жертв я не встречаю ни одной, достойной быть отмеченною по своему рангу или положению в обществе. Я должен сказать то же самое о жертвах другого, частного аутодафе, проведенного в церкви королевского женского монастыря Св. Доминика 28 октября того же года. На нем появилось пятнадцать человек иудействующих примиренных, двое были присуждены к выдаче в руки светской власти, в силу окончательных приговоров, произнесенных перед общим аутодафе, но их казнь была отложена, потому что в ночь на 29-е они пожелали принести покаяние и просили о примирении. Некоторые рукописные заметки указывают, что многие другие осужденные избежали своей участи посредством подкупа второстепенных служителей трибунала. Я убежден, что это утверждение не имеет никакого основания, потому что служащие, о которых идет речь, имеют очень мало возможностей противодействовать окончательному приговору после ареста подсудимых.

VI. Самым знаменитым процессом, возбужденным инквизицией в царствование Карла II, был процесс духовника этого государя, брата Фроилана Диаса, доминиканского монаха, избранного епископом города Авилы. Обычная слабость здоровья государя и отсутствие детей, несмотря на желание их иметь, разделяемое королевой Марией-Анной Нейбургской,[231] второй супругой короля, и всем народом, родили подозрение, что Карл II болен и страдает половым бессилием, вследствие сверхъестественного действия колдовства. Кардинал Портокарреро, главный инквизитор Рокаберти и духовник сочли такое положение дел результатом колдовства и, убедив в этом короля, просили его разрешить им отчитать его по церковному требнику. Карл согласился на это предложение и подвергся экзорцизмам своего духовника. Новизна этого средства подала повод ко множеству толков во всей Испанской монархии; Фроилан узнал, что другой доминиканский монах заклинал в городе Кангас де Тинео (в Астурии) монахиню с целью освободить ее от демонов, которыми она считала себя одержимою. Королевский духовник, по соглашению с главным инквизитором, поручил экзорцисту бесноватой при помощи обрядовых формул приказать демону объявить, правда ли, что Карл II околдован, и в случае утвердительного ответа заставить его открыть сущность этого колдовства: пожизненно ли оно или связано с тем, что король ел или пил, с изображениями и другими предметами, где можно их отыскать и, наконец, нет ли какого-либо средства для уничтожения его действия. Духовник прибавил еще несколько других вопросов и предписал экзорцисту повторять заклинания извести их со всей настойчивостью и энергией, которых требуют интересы короля и благо государства.

VII. Доминиканец города Кангас сначала отказался спрашивать демона, ссылаясь на то, что это запрещено Церковью; однако, получив уверение главного инквизитора, что это Действие не будет преступно в данных обстоятельствах, экзорцист точно выполнил все, что от него требовалось. После великого множества отговорок демон открыл (как говорят) через посредство одержимой, какого рода была порча, напущенная на короля поименованным лицом; прибавляли, что это разоблачение сопровождалось множеством крайне щекотливых подробностей. Согласно тайным заметкам того времени виновным оказывался агент венского двора; но кардинал Портокарреро и духовник Диас были сторонниками Франции в деле наследования испанского престола.

VIII. Королевский духовник был сильно встревожен и решил усилить заклинания, чтобы выяснить средства для уничтожения мнимого колдовства. Эта новая процедура еще не закончилась, как Рокаберти заболел и умер. Его преемником стал дом Бальдассар де Мендоса, епископ Сеговии, сторонник австрийского дома, который дал понять королю, что все происшедшее являлось единственно делом неразумного усердия его духовника, которого необходимо удалить. Король последовал этому совету и назначил Фроилана на епархию города Авилы. Но новый инквизитор, не довольствуясь задержкой в изготовлении буллы, велел привлечь Диаса к суду, как заподозренного в ереси за его суеверие и как виновного в следовании учению, осужденному Церковью, так как он допускал доверие к демонам и пользовался ими для обнаружения сокровенного. Мендоса руководил этим обвинением рука об руку с новым королевским духовником Торресом Пальм о-сом, уроженцем Германии, противником Фроилана Диаса в управлении делами доминиканского ордена. Торрес, который не менее Мендосы желал гибели Фроилана, передал Мендосе письма, полученные из города Кангас во время процедуры с заклинаниями и найденные в бумагах Диаса.

IX. Мендоса велел заслушать свидетелей и, соединив важную часть их показаний с краткой сводкой из писем экзорциста и допросом обвиняемого, решил воспользоваться всем этим для доказательства виновности Диаса. Он собрал пятерых преданных ему богословов и дал им в председатели дома Хуана Арсеменди, члена совета инквизиции, а секретарем сделал дома Доминго де ла Кантелью, чиновника секретариата верховного совета. Однако, несмотря на интриги главного инквизитора, пять квалификаторов заявили единодушно, что процесс не представляет ни одного тезиса и ни одного факта, который заслуживал бы богословского осуждения.

X. Этот результат очень не понравился Мендосе, но, сильно рассчитывая на свое влияние в совете, он предложил все-таки арестовать Диаса. Эта попытка не удалась, как и первая: члены совета отказались одобрить эту меру как несправедливую и противную законам инквизиции, долженствующей действовать согласно решению пяти квалификаторов. Это сопротивление разозлило главного инквизитора, который решился написать приказ, подписал его и отправил в совет, распорядившись зарегистрировать его по обычной форме. Члены совета ответили, что они не могут исполнить эту формальность, которая кажется им незаконной, так как резолюция не была принята большинством голосов. Произошел конфликт между советом и его начальником.

XI. Между тем Диас, боясь за свою жизнь, решил бежать в Рим. Мендоса, рассчитывая на влияние королевского духовника, через его посредство убедил государя, что бегство Диаса является новым покушением на права его короны, ввиду того что всякое обращение к папе против испанской инквизиции запрещено его подданным. Благодаря этой интриге Мендоса добился письма от Карла II к его посланнику в Риме, герцогу Уседе, которому было поручено задержать Диаса и переправить его под усиленной охраной до порта Картахены.

XII. Анонимный автор анекдотов римской курии утверждает, что Диас ездил в Рим для того, чтобы показать папе завещание Карла II, которым этот государь передавал испанскую корону Филиппу Бурбону,[232] и что его возвращение на полуостров в качестве пленника явилось следствием придворной интриги. Ничто не доказывает, чтобы утверждение автора было верно, и я предпочитаю думать, что аноним ошибся. Главный инквизитор велел заключить Фроилана Диаса в инквизиционную тюрьму Мурсии и отдал приказ инквизиторам привлечь его к суду. Инквизиторы назначили квалификаторами девять самых ученых богословов епархии, которые единогласно голосовали, подобно квалификаторам верховного совета; вследствие этого решили, что не было повода к приказу об аресте Диаса. Главный инквизитор, раздосадованный более чем когда-либо, отправил в Мурсию множество чиновников инквизиции, которые доставили пленника под военной охраной в Мадрид, где он был заключен в келью доминиканского монастыря Св. Фомы.

XIII. Мендоса перенес дело в высшую инстанцию и приказал прокурору совета инквизиции дону Хуану Фернандо де Фриасу Саласару обвинить Диаса как еретика и даже учащего ересиарха за то, что он утверждал, будто позволительно иметь сношение с демоном, чтобы научиться искусству исцеления больных, и доверял могуществу этого отца лжи,[233] убеждая людей подчиняться его ответам и исполнять его предписания.

XIV. Между тем Карл II умер, и прошло много времени, пока Филипп V получил возможность внимательно заняться раскрытием всех хитростей и интриг главного инквизитора; этому препятствовала война, которую он принужден был вести против австрийского эрцгерцога Карла, впоследствии императора германского.[234]

XV. Наконец, послушав нескольких своих близких советников, 24 декабря 1703 года, он передал дело кастильскому совету. 24 января следующего года члены совета доложили королю, что приказ об аресте Диаса состоялся вопреки закону и обычаю, вопреки уставу и правилам святого трибунала, по деспотическому злоупотреблению властью, и просили Его Величество обуздать это насилие, объявив недействительным все сделанное после суждения квалификаторов. Они прибавили, что процесс должен рассматриваться как находящийся на той стадии, на которой его оставила квалификация, и продолжаться согласно закону, причем следует потребовать под страхом самого сурового наказания, чтобы главный инквизитор передал в совет инквизиции все документы судопроизводства в Мурсии и Мадриде. Согласно этому решению был изготовлен королевский указ, и верховный совет определил, чтобы Фроилан получил свободу и был освобожден от суда.

XVI. При всем этом процесс представляет несколько анекдотов, достойных замечания. Демон, владевший бесноватою города Кангас, «утверждал, что Бог допустил околдование особы короля и не позволяет теперь снять его, потому что святейшее таинство евхаристии происходило в церкви без свечей и лампад, потому что монашеские братства умирали с голоду, потому что госпитали были закрыты и потому что души в чистилище страдали с тех пор, как не служили больше заупокойных литургий о них, и потому что король не отправлял правосудия в пользу Распятого, который этого требовал». Демон другой бесноватой, заклинаемый в Мадриде, предлагал сказать правду относительно виновника околдования в часовне Богородицы доминиканского монастыря в Аточе; он прибавлял, что это послужит к увеличению поклонения иконе Богородицы в этой церкви, которая тогда не пользовалась известностью. Третий демон был спрошен в Германии. Но, кажется, три бедняги черта были между собой согласны только в покровительстве церквам и братствам доминиканских монахов — может быть, потому, что главный инквизитор Рокаберти, королевский духовник Диас и три экзорциста были доминиканцами. Один из трех демонов внушал, что королева сама принимала участие в колдовстве; но надо думать, что это обстоятельство не помешало бы королю восстановить возможность иметь детей. Процесс состоит из четырех документов более чем в тысячу листов; если бы его напечатать, он навел бы на многие размышления.

Статья вторая ОБСУЖДЕНИЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ, СОВЕРШАЕМЫХ ИНКВИЗИТОРАМИ

I. В царствование этого же государя была созвана великая хунта, составленная из двух членов государственного совета, двух членов от каждого из советов Кастилии, Арагона, Италии, Индии, военного и финансового управления, королевского секретаря и помощника секретаря канцелярии северного государства. Министр-секретарь короля выразился следующим образом: «Пререкания, происходящие в делах всякого рода между инквизиторами и светскими королевскими судьями по вопросам юрисдикции и привилегий, настолько умножились, что возникли значительные затруднения, которые тревожат спокойствие народов и препятствуют отправлению правосудия, как это заметно в некоторых провинциях, вследствие постоянных протестов, к которым прибегают их власти, действуя одна против другой. Эти мотивы побуждают короля поручить собранию выработать точное, ясное и определенное правило для предупреждения подобных злоупотреблений, правило, способное обеспечить трибуналу инквизиции должное уважение и в то же время послужить преградой для инквизиторов, которые пожелали бы вмешаться в дела, посторонние установлению святого трибунала». Король приказал, чтобы шесть советов, которые послали каждый по два человека для образования хунты, сообщили ей все бумаги по предмету, предложенному королем для их обсуждения.

II. 21 мая 1696 года великая хунта сделала доклад, в котором говорилось следующее: «Хунта из разбора доставленных ей бумаг убедилась в давности и общности для всех владении Вашего Величества, где учреждена инквизиция, беспорядка, царящего в различных юрисдикциях вследствие неутомимого старания инквизиторов постоянно расширять свою власть с таким произволом и с такой несдержанностью в отношении обычая, обстоятельств и лиц, что они почти ничего не оставляют для светской юрисдикции, захватывая власть тех, кто должен отправлять правосудие. Нет такого рода дел (как бы ни были они чужды учреждению и их прерогативам), расследования которых они не присвоили бы себе под каким-либо более или менее призрачным предлогом. Нет ни одного человека (как бы он ни был независим от их власти), с которым они не обходились бы так, как если бы он был им непосредственно подчинен, принуждая его повиноваться их декретам, приговаривая его к церковным наказаниям, штрафам, тюрьме и (что еще более пагубно) покрывая его имя бесчестием, неразрывно связанным с этими карами.

III. Ничтожнейшее оскорбление, малейшая несправедливость по отношению к их слугам порождают месть, и они сыплют наказания, как будто бы было налицо преступление против религии, не соблюдая ни правил, ни меры. Они не только распространяют свою юрисдикцию на собственных чиновников и зависящих от них лиц, но с подобной же суровостью применяют ее к делам, относящимся к их рабам. Для них недостаточно избавления от всякой повинности и налога личности и имущества их должностных лиц, как бы ни были велики привилегии, дарованные тем и другим. Они претендуют еще на то, чтобы их дома пользовались правом убежища, чтобы ни один преступник не мог быть там задержан, даже в силу приказания суда. Если, вопреки их притязаниям, светская власть захочет воспользоваться своим правом, повелевая схватить преступников, они дерзают жаловаться на это, как на церковное святотатство.

IV. Они обнаруживают в ведении дел и в стиле официальной переписки намерение ослабить в умах народа должное уважение к светским королевским судьям и даже заставить презирать власть высших магистратов. Они заслуживают порицания не только по отношению к вопросам спорным и касающимся правосудия; они присваивают себе какую-то независимую манеру рассуждать о вопросах управления и государственного хозяйства, заставляющую их не признавать прав государя.

V. Действие стольких злоупотреблений породило жалобы со стороны подданных, распри среди министров, уныние в судах и необходимость тягостных забот, которые Ваше Величество часто возлагало на себя для решения споров и взаимных претензий. Такое положение уже в начале деятельности инквизиции показалось настолько невыносимым императору Карлу V, что в 1535 году он счел необходимым приостановить пользование светской юрисдикцией, которую король Фердинанд, его дед, даровал инквизиторам. Эта приостановка длилась десять лет в королевствах Испании и Сицилии, до той поры, когда принц дон Филипп, управлявший монархией в отсутствие своего отца, восстановил святой трибунал в его правах, хотя с ограничительными мероприятиями, которые, впрочем, плохо соблюдались впоследствии. Крайняя умеренность, проявляемая в обращении с инквизиторами, внушила им смелость кичиться этой терпимостью и настолько забыть о благодеяниях, полученных от благочестивой щедрости наших королей, что они с чрезвычайным упорством осмеливаются утверждать, будто юрисдикция, которой они пользуются по отношению к делам и личностям их служителей, должностных лиц, чиновников и слуг, есть апостолическая, церковная, независимая ни от какой светской власти, как бы могущественна она ни была. Эту претензию трибуналы инквизиции предъявляют для расширения своих привилегий и власти над личностями, предметами и вопросами, которые от них не зависят; поэтому они обычно применяют церковные наказания в делах, не относящихся к церковной дисциплине, чтобы обходить королевские резолюции, законы и приказы.

VI. Однако, государь, вся юрисдикция, используемая судами инквизиции над мирянами в делах, не касающихся ни нашей святой католической веры, ни христианской религии, принадлежит Вашему Величеству. Она только ваша уступка, чисто временная и подчиненная ограничениям, изменениям и отменам, которые Ваше Величество может внести в силу своей независимой и суверенной воли. Эта истина настолько ясна и очевидна, что она может казаться темной только тому, кто закрывает глаза, чтобы не видеть света.

VII. Неблагодарные, они не признают особенной милости, полученной ими; они отрицают свою зависимость от Вашего Величества, от которой только вы можете их освободить. Отказываясь подчиняться каноническим законам, которые они знают, апостолическим буллам, которые они видели, и королевским приказам, имеющимся в их архивах, они выдумывают доводы и вздорные предлоги, не имеющие никакого основания для оправдания своих посягательств и покушений.

VIII. Хунта, принимая во внимание, насколько предпринятые до сих пор меры оказались недейственными… не колеблется ни на одно мгновение предложить как последнее средство отмену прав, которые святой трибунал получил от предшественников Вашего Величества…[235] Но, придерживаясь того, что более в ваших намерениях, она предлагает Вашему Величеству на первый раз приказать, чтобы в вопросах и делах, не догматических, не церковных и не имеющих своим предметом веры… инквизиторы не могли действовать путем отлучения и церковных кар, а только согласно форме и порядкам, известным и соблюдаемым королевскими судьями… Когда пользование светской юрисдикцией в трибуналах инквизиции будет подчинено правилам, очень важно предписать, чтобы все лица, которые будут арестованы по распоряжению инквизиции (по поводам, посторонним вере и вопросам, к этому относящимся), были помещаемы в королевских тюрьмах в качестве узников святого трибунала и чтобы с ними обращались установленным инквизиторами образом сообразно сущности дел и обстоятельств. Благодаря этому средству подданные избегнут непоправимого ущерба, причиняемого им, когда по гражданскому или уголовному делу, не зависящему от предметов веры, их заключают в тюрьмы святого трибунала. Ибо от быстрого распространения слухов, что они арестованы по приказу инквизиции и находятся в ее тюрьме, без возможности судить о поводе и секретности заключения, проистекают для них и их семейств потеря доверия и большие затруднения при желании получить должности и почести.[236]

IX. Ужас, внушаемый всем одной только мыслью о тюрьмах святого трибунала, так велик, что в 1682 году, когда служители этого трибунала прибыли к одной женщине в Гранаде с намерением ее арестовать за то, что она вела некоторые маловажные разговоры с женой секретаря инквизиции, она настолько испугалась, что во избежание ареста кинулась из окна и сломала себе обе ноги: смерть ей казалась менее ужасной, чем несчастие попасть в руки святого трибунала. Хотя верно, что некоторыми распоряжениями инквизиция обязывалась иметь двоякого рода тюрьмы: одни, предназначенные для заключенных по делу ереси, а другие для обвиняемых в различных проступках, тем не менее известно, что инквизиция не сообразовалась с данными ей предписаниями; вместо того чтобы обращать внимание на важность дел, инквизиторы руководствовались только чувством злопамятства и личной ненависти, часто ввергая в свои самые ужасные тюрьмы людей, которые не совершили иного проступка, кроме обиды или неуважения к некоторым близким инквизиции лицам.

X. Все лица, арестованные в силу резолюций советов Вашего Величества и государственного совета или по вашему личному приказу, заключаются в королевские тюрьмы. Нет повода иначе обращаться с лицами, которых арестовывают инквизиторы, когда идет речь о делах чисто гражданских, и терпеть гибельные последствия, испытываемые множеством уважаемых фамилий. Противоположное поведение, которого придерживаются инквизиторы, не имеет другого повода, кроме поддержания (даже при этих обстоятельствах) совершенной независимости, которую они всюду демонстрируют.

XI. Другой пункт, не менее существенный, состоит в том, чтобы Ваше Величество соблаговолили приказать, чтобы в случаях, когда инквизиторы… употребят путь церковных наказаний, заинтересованные лица могли жаловаться на это как на злоупотребление… и чтобы по требованию прокурора Вашего Величества трибуналы королевских судебных палат приняли на себя расследование этих апелляций и выносили приговор, сообразуясь с обычаем и с формами, принятыми при жалобах на церковных судей, выходящих из границ их юрисдикции… Судам Вашего Величества необходимо поручить расследование апелляций против злоупотреблений не только когда речь идет об ограничении юрисдикции инквизиторов (это хунта предлагает сейчас) в обстоятельствах, когда они превысят свои полномочия, употребляя церковные наказания в делах чисто гражданских, но и во всех случаях, когда эта мера нужна в отношении церковных судей. Совет Кастилии, проникнутый важностью этого мероприятия, несколько раз уже предлагал это на ваше благоусмотрение.[237]

XII. Третий пункт, необходимый для пресечения постоянных пререканий между инквизиторами и судами Вашего Величества, состоит в определении точным образом, какие лица имеют право пользоваться привилегиями инквизиции, и в установлении практики этого пользования, чтобы устранить беспорядок и злоупотребления в этом деле. Для этого нужно разделить всех лиц на три класса. Первый должен состоять из родственников, слуг и сотрапезников инквизиторов, второй — из чиновников святой инквизиции, третий — из должностных лиц, штатных служителей и служащих в трибунале по найму.

XIII. Что касается первых, хунта должна обратить внимание Вашего Величества на то, что, согласно имеющимся у нее документам, наиболее частые и наиболее сильные пререкания между трибуналами инквизиции и королевскими судами возникают из-за лиц, близких к инквизиторам и воображающих без всякой разумной причины, что они, подобно самим инквизиторам, должны пользоваться всеми активными и пассивными привилегиями инквизиции. Таким образом, если кто-нибудь позволит себе по какому бы то ни было поводу нанести самое легкое оскорбление кучеру или лакею инквизитора; если рассыльный или служанка инквизитора ходят на рынок за покупками и им не дают товаров лучшего сорта; если прислугу заставляют дожидаться или говорят с ней менее вежливо, чем с другими, — во всех этих случаях инквизиторы немедленно начинают говорить об арестах, заключениях в тюрьму и церковных карах. Так как суды Вашего Величества не могут отказаться от защиты своих прав и терпеть, чтобы ваши подданные, переносящие такие нападки и преследования, подвергались другому суду, то часто вытекают отсюда споры, послужившие поводом для величайших соблазнов в государствах Вашего Величества…

XIV. Эта привилегия не может иметь никакого полезного последствия для авторитета инквизиции и не может сделать службу в ней более выгодной. Она была и теперь еще является причиной самых плачевных сцен, когда инквизиторы позволяют себе поступки, весьма далекие от осмотрительности, с какою они должны себя вести, и даже от приличия, которое им никак не позволительно забывать. Поэтому следовало бы устранить опасность, которой они подвергают себя и которая так часто компрометировала их репутацию; следовало бы уничтожить во всех государствах Вашего Величества злоупотребление, являющееся причиной того, что ливрея лакея инквизитора дает отличие и вводит во владение привилегиями, которые ставятся выше страха и уважения к судам Вашего Величества; необходимо положить конец тому, что различные юрисдикции вовлекаются в беспрерывную борьбу из-за права вмешательства, которого не существует в наших законах и которое причиняет столько раздоров при отправлении правосудия…

XV. Государь, хунта признает, что посягательства, которые позволяют себе трибуналы инквизиции, делают необходимыми самые энергичные мероприятия. Ваше Величество, вы помните доклады, доставленные вам уже давно; вы ежедневно получаете сообщения насчет новшеств, которые инквизиторы стремятся ввести и действительно устанавливают во всех владениях монархии, и насчет беспокойства, в котором они держат контрагентов вашей власти… Сколько несчастий могло бы возникнуть как последствие того, что произошло в Картахене Американской, в Мексике, в Пуэбло, а также в окрестностях Барселоны и Сарагосы, если бы неутомимое внимание Вашего Величества не устранило их самыми действенными мерами. Однако инквизиторы упорствуют в своей системе, потому что они уже привыкли все позволять себе и считают повиновение необязательным.

XVI. Судам, которые являются свидетелями этих незакономерностей, надлежит обратить внимание Вашего Величества на то, что лучше всего согласуется со службой вам. Что касается хунты, то она полагает относительно предмета, предложенного Вашим Величеством на ее обсуждение, что она исполнит возложенную на нее обязанность, если предложит четыре следующих главных пункта: 1) чтобы инквизиция в гражданских делах не могла употреблять церковных наказаний; 2) чтобы в случае, если она их применит, суды Вашего Величества были уполномочены воспротивиться этому находящимися в их власти средствами; 3) чтобы привилегии инквизиционной юрисдикции были введены в тесные границы по отношению к служителям и чиновникам инквизиции и к родственникам инквизиторов; 4) чтобы были установлены приемы для быстрого производства дел о подсудности и о взаимных претензиях».

XVII. Граф Фригильяна, член государственного совета, присовокупил, что следовало бы обязать инквизиторов вести отчетность сумм, принадлежащих святому трибуналу. Будучи наместником королевства Валенсия и желая применить эту меру к инквизиторам своей области, он не мог ничего добиться; как будто имущества, конфискованные ими, не принадлежали королю по тому же праву, по какому принадлежали ему поступившие в государственную казну в силу решений других трибуналов. Эти замечания и проект, представленный чрезвычайной хунтой, остались без последствий, потому что главный инквизитор Рокаберти сумел при помощи интриг, поддержанных королевским духовником Фроиланом Диасом, который был подчинен ему как монах, получить благосклонность короля. Что произошло бы, если бы хунта добилась исполнения суровых мер, которые считала необходимыми?

XVIII. Это совещание, которое, по-видимому, было устроено для возвращения порядка ведения дел к истинным правоосновам, само допускает несколько ошибок в юриспруденции. Так, например, оно утверждает: если узурпации инквизиторов, которые они себе позволяют в отношении светских судов, одобрены буллами, то их позволительно совершать. Но это не должно удивлять, ибо эпоха, о которой я говорю, была временем господства крайне ультрамонтанских мнений в канонической юриспруденции. Следует гораздо более изумляться тому, что все вышеизложенное могло быть высказано среди стольких заблуждений и что нашлись достаточно сведущие люди для поддержки принципов, которые очень немногие из испанских юрисконсультов того века осмелились бы защищать.

Статья третья ПРОПОВЕДЬ, СКАЗАННАЯ ИНКВИЗИТОРАМ САРАГОСЫ

I. В 1693 году позволили напечать указ главного инквизитора, запрещавший чтение произведений Барклая как содержащих несколько еретических тезисов, между прочим тот, который утверждает, что папа не имеет права низлагать королей и освобождать подданных от присяги в верности, и другой, который ставит верховного первосвященника ниже Вселенского собора. Таково было расстройство, царившее в сфере идей и в состоянии знаний в несчастное царствование Карла II. В подтверждение сказанного я приведу проповедь этой эпохи, которая была сочтена достойной чести напечата-ния. Она была произнесена братом Мануэлем Геррой Риберой, матуринским монахом, доктором богословия, профессором Саламанкского университета, королевским проповедником, синодальным экзаменатором Толедской архиепископии и трибунала апостолической нунциатуры. Он произнес эту проповедь в церкви францисканского монастыря в Сарагосе перед арагонскими инквизиторами 1 марта 1671 года, в воскресенье Великого поста, в день чтения ежегодного указа о доносах. Основой проповеди он избрал положенное на этот день место из Евангелия, которое повествует об изгнании Иисусом немого демона и о негодовании фарисеев, утверждавших, что он делает это именем и силою Вельзевула, князя бесовского. Вся его речь была рядом аллегорий, составленных в похвалу святого трибунала и соединенных с возмутительной непристойностью и с нелепым искажением слов Евангелия.

II. Пусть судят об этом по следующим выдержкам. Вступление гласит так: «В первый день марта Моисей открыл скинию, Аарон облачился в первосвященнические одежды, и старейшины колен обещали повиноваться его законам, потому что в первый день марта надлежало открыть церковь Св. Франциска Ассизского в Сарагосе для обнародования апостолических декретов, повелевающих доносить на еретиков инквизиторам, наместникам верховного первосвященника; первые жители города должны были дать здесь обещания верно исполнять эти приказы. Аарон был инквизитором закона, и ныне его представляют инквизиторы Арагона. Иисус Христос был обвинен в суеверии — это преступление инквизиторов. Итак, я сведу свою речь к двум пунктам: первый — обязанность доносить; второй — святость службы судьи-инквизитора…

III. Первый пункт. Религия есть войско; каждый солдат должен извещать своего начальника, если он знает, где находятся враги; если он этого не делает, он заслуживает наказания как изменник. Христианин — воин; если он не доносит на еретиков, он изменяет; по справедливости он будет наказан инквизиторами. Св. Стефан просил Бога, когда его били камнями, не вменять его гонителям их греха. Но эти люди совершили два греха: они согрешили против него, избивая его камнями, и против инквизиции, противясь Духу Святому. Он просит милости у Бога к своим врагам за преступление его умерщвления, и он может это делать. Но он не старается получить для них прощения за другой грех, потому что он видит инквизицию и грех уже объявлен самому Богу. Иаков покидает дом своего тестя Лавана с Рахилью, не прощаясь с ним. Почему он не оказывает уважения, приличествующего зятю? Потому что Лаван — идолопоклонник. Когда идет речь о вере, надо предпочесть религию человеческим соображениям; следовательно, сын должен донести инквизиции на отца, если тот оказался еретиком. Моисей стал инквизитором против своего деда по усыновлению фараона, утопив его в море, потому что он был идолопоклонником, и против своего собственного брата Аарона, упрекая его за согласие на литье золотого тельца; итак, когда существует проступок против инквизиции, не следует принимать во внимание родство. Иисус Навин стал инквизитором против Ахана, повелев его сжечь за то, что он похитил часть добычи из Иерихона, которая должна была быть сожжена; итак, справедливо, что еретики умирают в огне. Ахан был начальником колена Иудина; тем не менее на него был сделан донос; итак, на всякого еретика следует доносить, хотя бы это был принц королевской крови…

IV. Второй пункт. Петр был инквизитором против Симона-волхва;[238] итак, уполномоченные и заместители наместника Петра должны карать волхвов. Давид стал инквизитором против Голиафа и против Саула; он был суровым инквизитором по отношению к первому, потому что Голиаф своевольно издевался над религией; он был снисходителен ко второму, потому что Саул действовал не вполне свободно, так как был одержим злым духом; инквизитор Давид смягчил суровость своего правосудия, услаждая приятными звуками арфы слух Саула; итак, камень и арфа означают меч и оливу службы инквизитора. Книга Апокалипсиса запечатана семью печатями, потому что она изображает судопроизводство инквизиции, которое ведется так тайно, что кажется запечатанным семью тысячами печатей, только лев может их открыть, и он становится затем агнцем. Можно ли видеть более поразительный образ инквизитора? Для открытия преступлений — это лев поражающий; по открытии их — это агнец, который обходился со всеми преступниками, занесенными в книгу, с добротою, кротостью и состраданием. Старцы предстоят со склянками, а не с бутылками, и эти склянки имеют узкое горлышко; итак, инквизиторы и служители должны говорить немного. Эти запахи приятны: св. Иоанн говорит, что они изображают молитвы святых; это не кто другой, как инквизиторы, которые молятся перед произнесением приговоров. Текст гласит, что служители носят шпинеты;[239] почему бы им не быть лютнями и гитарами? Потому что это им не подходило бы; струны этих двух музыкальных инструментов выделываются из шкур животных, а инквизиторы ни с кого не сдирают кожи. Шпинеты имеют металлические струны; поэтому инквизиторы обязаны употреблять железо и применять его сообразно обстоятельствам и нуждам виновных. Гитары касаются рукою — символом деспотической власти; шпинет приводится в действие пером — символом знания; так и должно быть, потому что инквизиторы руководствуются знанием, а не деспотизмом. Рука зависит от тела и от его влияний; перо есть предмет, который нельзя разнять и который независим от влияний; итак, подобает, чтобы это был шпинет, а не гитара, потому что приговор, выносимый инквизитором, не продиктован никаким посторонним влиянием».

V. Я не продолжу дальше этих выдержек, вдохновленных безумием и появившихся под титулом евангельских проповедей. Я надеюсь, что меня извинят за представление их образчика, если поймут, что они дают понять состояние просвещения и вкус, господствовавший в литературе в царствование Карла II. Не стоит удивляться, видя инквизиторов, взявших на себя столько скандальных посягательств, поскольку очевидно, что они до известной степени были могущественнее монарха, как это доказывают распри, о которых я говорил в главе XXVI.

VI. Среди частных процессов, с которыми я ознакомился в Сарагосе, я нашел только три замечательных. Один относится к 1680 году; он был возбужден против дома Мигуэля де Сетины, каноника митрополичьей церкви и сановника-казначея собора города Тарасовы. Другой процесс был возбужден в 1688 году против дома Мигуэля д'Эстевана, регента митрополичьей церкви Спасителя в Сарагосе. Наконец, третий, в 1700 году, был направлен против дона Хуана Фернадеса д'Эредиа, брата графа де Фуэнтеса. Ни один из этих процессов не сопровождался приговором, потому что еретические тезисы, приписанные им доносчиками, не были доказаны при расследовании.

Глава XL ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА V

Статья первая АУТОДАФЕ И ЧИСЛО ЖЕРТВ

I. Карл II Австрийский умер бездетным, и корона Испании перешла 1 ноября 1700 года его племяннику Филиппу V Бурбону, внуку его сестры Марии-Терезы и Людовика XIV, короля Франции. Хотя Филипп V отрекся от престола 20 января 1724 года, но в том же году он снова принял бразды правления по смерти своего сына Луиса I, происшедшей 31 августа, и продолжал царствовать до конца жизни, то есть до 9 июля 1746 года.

II. Главными инквизиторами в эту эпоху были: дом Бальдассар де Мендоса-и-Сандобал, епископ Сеговии, который отказался от должности в начале 1705 года по приказу Филиппа V, назначившего его преемником дома Видаля Марине, епископа Сеуты. По его смерти 10 марта 1709 года его преемником стал дом Антонио Иваньес де ла Рива-Эррера, архиепископ Сарагосы. Он умер 3 сентября 1710 года, и должность главного инквизитора была поручена кардиналу дому Франческо Джудиче, который принужден был отказаться от нее в 1716 году. Преемником его стал дом Хосе де Молинес, аудитор церковного суда в Риме. Это обстоятельство явилось причиной того, что он не мог вступить в должность потому, что австрийцы задержали его в Милане как военнопленного, и он умер в этом городе. В 1720 году преемником его стал дом Диего д'Асторга-и-Сеспедес, епископ Барселоны. Был назначен дом Хуан де Арсаменди, но он умер до вступления в должность. В том же году место освободилось вследствие отставки дома Диего, который был назначен архиепископом Толедо. Его преемник дом Хуан де Камарго, епископ Памплоны, стоял во главе инквизиции до самой смерти 24 мая 1733 года. На его место был назначен дом Андреа де Орбе-и-Ларреатегуи, архиепископ Валенсии. По смерти его 4 августа 1740 года начальником инквизиции стал дом Мануэль Исидор Манрике де Лара, который был раньше епископом Хаэна, а в то время занимал кафедру архиепископа Сант-Яго. Он умер 1 февраля 1745 года; его заместил дом Франсиско Перес де Прадо-и-Куэста, епископ Теруэля, который состоял еще в должности в то время, когда Филипп V перестал царствовать.

III. Двор всегда так благосклонно относился к инквизиции, что инквизиторы думали угодить новому королю, отпраздновав его восшествие на престол торжественным аутодафе, которое произошло в 1701 году. Но Филипп не захотел последовать примеру своих четырех предшественников, которые опозорили себя фанатизмом, и отказался присутствовать при варварской сцене, которая могла нравиться только людям, вкус которых был испорчен слушанием проповедей или чтением книг, изданных еще при Филиппе II и совершенно противоречивших тому, чему верили при Фердинанде V и Карле I и даже в первую половину царствования Филиппа II.

IV. Однако Филипп V не перестал покровительствовать святому трибуналу и остался верен правилу, вбитому ему в голову дедом Людовиком XIV. Этот государь (который в последние двадцать лет своей жизни был одним из самых фанатичных людей среди святош) советовал испанскому монарху защищать инквизицию как средство для поддержания спокойствия в государстве.

V. Эта система приобрела особую важность в глазах государя вследствие указа, обнародованного в 1707 году главным инквизитором Видалем Марине. Этот указ обязывал всех испанцев под страхом смертного греха и отлучения, разрешаемого только епископом, доносить на тех, кто утверждает, что позволительно нарушить присягу на верность, данную королю Филиппу V; он обязывал всех духовников удостоверяться у кающихся при таинстве исповеди, сообразуются ли они с тем, что им предписано на этот счет, и не разрешать их от грехов раньше, чем они послушаются или согласятся, чтобы их духовники сами донесли на преступников, которых узнают. Это предположение не заставило ожидать последствий. Я прочел в Сарагосе несколько процессов, возбужденных инквизицией по делу клятвопреступления. Ни один, однако, не сопровождался окончательным приговором, потому что общее мнение среди арагонцев было против этой меры и инквизиторы ввиду этого не осмелились дать дальнейший ход этим делам. Послание инквизиции Мурсии от 27 июля 1709 года гласит, что там только что привлекли к суду брата Урбана Мальте, францисканского монаха из монастыря Эль-ды, который наставлял своих исповедников, что присяга на верность, данная королю Филиппу V, не обязательна и что позволительно восстать против этого государя.

VI. В царствование Филиппа V почти совсем угас иудейский культ в Испании, где он весьма распространился (хотя тайно) вторично со времени присоединения Португалии к этой монархии. Однако вплоть до смерти государя все трибуналы ежегодно торжественно справляли публичные аутодафе; некоторые устраивали их дважды в год; в 1722 году в Севилье и в 1723 году в Гранаде было даже по три аутодафе в один год. Таким образом, не говоря о казнях, происшедших в Америке, Сицилии и Сардинии, в это царствование насчитывается 782 аутодафе в трибуналах Мадрида, Барселоны, Канарских островов, Кордовы, Куэнсы, Гранады, Хаэна, Льерены, Логроньо, Майорки, Мурсии, Сант-Яго, Севильи, Толедо, Валенсии, Вальядолида и Сарагосы.

VII. У меня находятся перед глазами записи о пятидесяти четырех церемониях, результаты коих таковы: семьдесят девять человек сожженных живьем, семьдесят три сожженных фигурально и восемьсот двадцать девять наказанных церковными епитимьями; в общем число жертв равно девятистам восьмидесяти одному. На этом основании можно установить для каждого года подсчет в три сожженных жертвы (из коих две живьем и одна фигурально) и в пятнадцать других, которые подверглись епитимьям в каждом трибунале испанской инквизиции в царствование Филиппа V.

VIII. Итог жертв для всех трибуналов ежегодно доходил до тридцати четырех сожженных живьем, семнадцати сожженных фигурально и двухсот пятидесяти пяти епитимийцев, так что число лиц, караемых инквизицией ежегодно, доходило до трехсот шести.

IX. Стало быть, в сорок шесть лет царствования Филиппа V было жертв инквизиции: тысяча пятьсот шестьдесят четыре первого разряда, семьсот восемьдесят две второго разряда, одиннадцать тысяч семьсот тридцать третьего разряда, а всего четырнадцать тысяч шестьдесят шесть.

X. Стало довольно обычным мнение, будто инквизиция начала с меньшей суровостью свирепствовать против еретиков, когда на трон Испании взошли принцы из дома Бурбо-нов. Я не разделяю этого взгляда, потому что мне кажется бесспорным, что другие причины содействовали в царствование этой династии уменьшению числа жертв, которое было, однако, значительно и в эпоху Филиппа V. Я буду говорить об этом в следующих главах.

XI. Почти все лица, сожженные живьем инквизицией, и девять десятых из епитимийцев были осуждены по делу об иудаизме; другие были богохульники, двоеженцы, суеверы и мнимые колдуны. Среди последних встречаем Хуана Переса де Эспехо, который был наказан в Мадриде в 1743 году как лицемер-богохульник и колдун. Этот испанец заслуживает упоминания, потому что, приняв имя Хуан де Сан-Эспириту (Иоанн Святодуховский), он стал основателем Конгрегации братьев милосердия имени божественного пастыря, которая существует доныне. Он был присужден к двумстам ударам кнута и к десятилетнему заключению в крепости.

Статья вторая СЕКТА МОЛИНОСА

I. Среди осужденных имеется несколько молиносистов, потому что Молинос до своего переселения в Рим собрал в Испании несколько учеников, которые распространили там его учение. Видимость духовного совершенства, соединенная с системой, которая допускала свободный полет душевной страсти, привлекла людей, которые не отдались бы заблуждению, если бы не престиж, которым окружил его основатель этой теории. За это вредное учение дом Хосе Фернандес де Торо, епископ города Овиедо, был арестован, препровожден в Рим, там заключен в замке Св. Ангела и присужден к низложению в 1721 году. За принятие этих же взглядов инквизиция Логроньо сожгла дома Хуана де Каусадаса, священника-пребендария города Туделы, ближайшего ученика Молиноса, проповедовавшего с великим усердием и энтузиазмом догматы его мистицизма. После Хуана де Каусадаса заблуждения Молиноса поддерживал его племянник Хуан де Лонгас, белец из монастыря босых кармелитов, известный поныне под именем брата Ивана в областях Наварры, Риохи, Бургоса и Корин, где он посеял много зла.

II. Его вредное учение не замедлило распространиться и имело успех в нескольких других частях Испании. Инквизиторы Логроньо в 1729 году подвергли его наказанию двумястами ударов кнута и послали на десять лет на галеры, откуда он должен был выйти лишь для пожизненного заключения в тюрьме. К сожалению, несколько монахов его ордена приняли его убеждения и передали их многим монахиням монастырей в Лерме и в Корелье, что произвело сильное волнение в инквизициях Вальядолида и Логроньо.

III. Процессы трибунала Логроньо, читанные на разных малых аутодафе с 20 октября по 22 ноября 1743 года, подали повод к появлению нескольких рукописных реляций, которые циркулируют в Испании и возлагают на меня как на историка обязанность беспристрастно напомнить факты. Я начну с женщины, которая по преимуществу фигурирует в этой ужасной трагедии. Она звалась донья Агуэда де Луна и была уроженкой города Корельи в Наварре. Ее родители принадлежали к аристократии этого города. Она поступила монахиней в кармелитский монастырь в Лерме в 1712 году с такой непорочной репутацией, что на нее смотрели как на святую. В 1713 году она приняла учение Молиноса и следовала догматам ереси со всей преданностью самой решительной сектантки. Она провела более двадцати лет в монастыре, и слава ее увеличилась рассказами о ее экстазах и чудесах, искусно распространяемыми братом Хуаном де Лонгасом, приором монастыря в Лерме, провинциалом и другими монахами высокого ранга, которые все были соучастниками надувательства матери Агуэды и заинтересованы в усилении молвы о ее святости.

IV. Возник вопрос об основании монастыря на ее родине, и монастырские власти назначили ее основательницей и настоятельницей. Она продолжала там свою порочную жизнь, не теряя хорошей репутации, которой она пользовалась, но еще более увеличивая ее изо дня в день. Со всех сторон по соседству стекались к ней, ища ее покровительства перед Богом, жаждущие божественной помощи в своих нуждах. Так как местечко Ринкон-дель-Сотто (моя родина) находится в двух с половиной милях от города Корельи, мои родители решили отправиться к ней с целью поручить ее заботам больного ребенка, которого она и обещала исцелить прикладыванием к нему одного из своих камней и с помощью некоторых других средств. Но действительность доказала тщетность ее обещания, так как ребенок вскоре умер.

V. Одним из фальшивых чудес матери Агуэды, которое возбуждало крайнее удивление и которое рассматривали как причину множества других чудес, была способность этой мнимой святой выделять камни. Одна из ее соучастниц делала их из истолченного в порошок кирпича с примесью некоторых ароматических веществ; на одной стороне камня был виден отпечаток креста, а на другой — звезды, то и другое цвета крови. В народе шла молва, будто Бог, желая вознаградить удивительную добродетель матери Агуэды, даровал ей исключительную милость, в силу которой она могла выделять камни, чудотворные при исцелении больных, через мочевой канал, испытывая при этом боли, похожие на боли рожениц. Эти боли действительно не были неизвестны донье Агуэде, которая переживала их неоднократно то в Лерме, то в Корелье; боли происходили от абортов, которые она себе делала, или от естественных родов, причем за ней ухаживали ее соучастники-монахи и соблазненные ею монахини.

VI. Как одна бездна влечет обыкновенно в другую бездну, так и мать Агуэда (которая сильно желала новых чудес, чтобы сделать свою репутацию более блестящей) вызвала демона. Если верить сообщениям, сделанным во время процесса, она заключила с ним договор, отдавая ему свою душу формальным актом, писанным ее рукой, почитая его своим господином, истинным, всемогущим богом и отрекаясь от Иисуса Христа, его религии и его учения.

VII. Наконец, когда жизнь матери Агуэды наполнилась тысячью тайных неправд, прикрытых покровом поста и других внешних знаков святости, на нее поступил донос в инквизицию Логроньо, которая велела заключить ее в свою секретную тюрьму. Она умерла там от последствий пыток прежде, чем ее процесс был подготовлен для приговора. Она созналась среди мучений, которым ее подвергли, что ее мнимая святость была обманом, раскаялась в последние минуты, исповедалась и получила отпущение грехов.

VIII. Брат Хуан де ла Вега, родившийся в Льерганесе в горах Сантандера, провинциал босых кармелитов, появился на малом аутодафе 3 октября 1743 года. С 1715 года, когда ему было тридцать пять лет, он был духовником и одним из соучастников матери Агуэды. Согласно уликам его процесса, он имел от нее пять детей. Его беседы развратили других монахинь, он уверил их в том, что его советы ведут к истинной добродетели. Он написал биографию своей главной ученицы, в которой говорил о ней как об истинном образце святости; он рассказывал множество чудес и все, что могло служить его целям. Он сам приобрел такую репутацию, что его называли восторженным. Монахи, его соучастники, повсюду разглашали, что со времени св. Иоанна Крестного не было в Испании большего монаха-подвижника, чем он. Он велел нарисовать портрет матери Агуэды, который был выставлен в алтарной части церкви; под ним было помещено двусмысленное четверостишие, сущность коего такова:

«Иисусе, пусть твоя рука посадит в моем сердце цветок; Плод придет в свое время, ибо почва очень хороша».

XI. Многие соучастницы из невинных монахинь и другие лица заявили, что брат Хуан де ла Вега также заключил договор с демоном; но обвиняемый упорно отрицал этот факт, даже под пыткой, которую он вынес мужественно, несмотря на свой преклонный возраст. Он сознался только, что в качестве провинциала он получил деньги за одиннадцать тысяч восемьсот неотслуженных обеден. Он был объявлен заподозренным в высшей степени и отправлен в пустынный монастырь в Дуруэло, где вскоре умер.

X. Провинциал и тогдашний секретарь, как и два монаха, занимавшие эти должности в ордене в предыдущие три года, отрицали факты. Они были впутаны в показания, арестованы, подвергнуты пытке и разосланы по монастырям своего ордена на Майорку, в Бильбао, Вальядолид и Осму. Летописец ордена, однако, признал преступление и за это был избавлен от ношения санбенито на аутодафе.

XI. Донья Висента де Лойя, племянница матери Агуэды, была принята в девятилетнем возрасте в монастырь города Корельи, когда ее тетка стала там настоятельницей. Она передала племяннице свое вредное учение при содействии провинциала брата Хуана де ла Веги. Эти уроки имели такой успех, что она собственными руками держала свою племянницу, когда провинциал лишал ее девственности, чтобы (как говорила она) это дело имело более заслуг в очах Божиих. Как только донья Висента была взята, она созналась без пытки во всех своих прегрешениях и объявила грехи лиц, которых она считала виновными. Она уверяла только, что никогда не допускала в свою душу никакого еретического заблуждения, которое она признавала осужденным Церковью, хотя считала позволительным все, что делала, потому что в этом убеждали ее духовники и тетка, а она имела самое высокое представление о добродетели этих лиц, а особенно тетки, которая слыла за святую. Откровенность доньи Висенты заслужила ей милость: она появилась на аутодафе без санбенито, в которое были облечены четыре другие монахини, которые даже под пыткой отрицали совершение преступлений, и лишь одна призналась, что узнала вредное учение в детстве от брата Хуана де Лонгаса.

XII. Я не стану останавливаться на передаче всех подробностей, которые я нахожу в моих заметках о процессах, повод к которым дало это дело; они не подкреплены ничем, кроме показаний невинных монахинь этого монастыря, которые образовывали враждебную партию и, следовательно, были расположены верить множеству неправдоподобных, даже невероятных вещей.

XIII. Тем не менее нельзя подвергать сомнению историю камней, которыми будто бы разрешалась от бремени мать Агуэда, так как инквизиция набрала их великое множество. Я должен об этом сказать, как и о ее родах, потому что донья Висента де Лойя указала место, где младенцы были умерщвлены и погребены тотчас после рождения. Произвели розыски, и открытие нескольких скелетов доказало истинность заявления.

XIV. Монахини, признанные виновными, были разосланы по нескольким монастырям, и состав общины был обновлен по приказанию святого трибунала, настоятельницей стала игуменья монастыря в Оканье, и из разных монастырей ордена были вызваны другие монахини. Следовало бы пожелать, чтобы для предупреждения подобных сцен главный инквизитор поставил этот монастырь под наблюдение епархиального благочинного, как было поступлено по менее серьезному поводу в отношении монастыря босых кармелиток Св. Иоакима в Тарасоне, когда туда перевели нескольких монахинь из монастыря Св. Анны, чтобы поддержать порядок и мир в общине. Раз инквизиция вмешивается в то, что происходит в монастырях, изумительно, что после стольких беспорядков в этом роде (сведениями о коих полны архивы, а их непристойность не позволяет мне приводить здесь повествование о них) она не пришла к решению отнять у монахов управление женскими монастырями. Иезуиты были всегда достаточно предусмотрительны в своей политике, боялись этого управления и избегали отягощать себя им.

Статья третья ПРОЦЕСС ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА И ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОЦЕССА, ВОЗБУЖДЕННОГО ПРОТИВ МАКАНАСА

I. Не менее шума наделал, хотя по другому поводу, процесс, возбужденный против дома Бальдассара де Мендоса-и-Сандобала, епископа Сеговии и главного инквизитора. Таков результат ослепления, которое иногда поражает поддавшихся страстям людей, что путь, на который они вступают для удовлетворения этих страстей, приводит их к гибели. В предыдущей главе мы видели несправедливое поведение этого прелата в отношении дома Фроилана Диаса, избранного в епископы города Авилы и духовника короля Карла II. Так как верховный совет отказался — вполне справедливо и столь же энергично — санкционировать огромное злоупотребление властью главного инквизитора, которое хотел совершить Мендоса, то последний приказал арестовать трех наиболее оппозиционных членов совета. Он посредством лживого доклада потребовал от короля увольнения дома Антонио Самбраны, дома Хуана Арсамени и дома Хуана Мигуэлеса и отослал последнего в оковах в Сант-Яго, в Галисию. Он придумал безрассудный план отнять у совета инквизиции право вмешательства в процессы, приговор которых выносился на его решение, а у членов совета — право голосования окончательного приговора.

II. Невозможно было, чтобы этот деспотический переворот не послужил предметом королевской резолюции. Филипп V благоразумно полагал, что следует узнать мнение совета Кастилии, и 24 декабря отправил это дело на рассмотрение членов совета. Приговор, вынесенный собранием 21 января 1704 года, замечателен своей мудростью. Совет предлагал как необходимую меру восстановление верховного совета в правах, которыми он пользовался со времени учреждения инквизиции, и вызов трех членов совета, которые были уволены со службы. Король приказал исполнить решение совета Кастилии и выразил желание, чтобы Мендоса отказался от своей должности и выехал из Мадрида.

III. Следует, я думаю, помнить, что этот прелат перед смертью Карла II был более расположен к австрийскому дому, чем к династии французских Бурбонов. Упорство епископа Сеговии, поддержанное апостолическим нунцием, с которым он был в дружбе, довело его до жалобы, обращенной к папе, который написал королю через посредство своего нунция письмо, где жаловался на характер обращения с одним из его уполномоченных высокого ранга. Нунций, желая содействовать папе со своей стороны, довел до сведения Филиппа свой протест, продиктованный ультрамонтанским духом, самым несовместимым с правами верховной власти. Король твердо держался принятого решения и настоял на том, чтобы главный инквизитор подал в отставку и удалился в свою епархию. Мендоса вынужден был повиноваться; его дело закончилось более удачно, чем он заслуживал, так как наказание почти нисколько не было соразмерно с злоупотреблением властью, которое он совершил, преследуя Диаса и членов верховного совета. Если бы светский судья позволил себе так поступать со своими подчиненными, гражданская власть не поколебалась бы предъявить свои права и подвергнуть его крайне суровому наказанию. Из всех бедствий человеческой жизни едва ли хоть одно может сравниться с несчастием видеть обеспеченную безнаказанность могущественных преступников в то время, когда гонение падает на голову слабого человека, лишенного защиты.

IV. Король вскоре дал новое доказательство твердости в защите прав короны своим поведением с главным инквизитором Джудиче в деле дона Мельхиора де Маканаса, о котором я говорил в XXVI главе. Преступление этого прокурора состояло в том, что он осмелился мужественно защищать власть своего государя против невыносимых притязаний римской курии по многим пунктам юрисдикции и против притязаний испанского духовенства относительно личных и судебных привилегий. Он не только был судим и осужден за жалобы и представления, которые делал королю против папских посягательств, но и вынужден был добровольно уйти в изгнание, чтобы избежать секретной тюрьмы святого трибунала, которую главный инквизитор по соглашению со своим советом предназначил для него.

V. Правда, Филипп V не обнаружил в этом случае столько энергии, как в деле Мендосы, потому что интриги имели другой объект и направление их переменилось. Иезуит Добантон, заместивший Робинэ в должности королевского духовника, и новая королева Изабелла Фарнезе, которая действовала через кардинала Альберони, дружившего тогда с Джудиче, изменили положение политических дел, так что поведение Маканаса, который держал себя как подданный, полный усердия и верности своему господину, представлялось теперь преступным.

VI. Римская курия не преминула содействовать этой интриге, горячо жалуясь через своего нунция и третируя Маканаса как подозреваемого в исповедании ошибочных взглядов Марка Антония де Доминиса и протестантов. Эта тактика не нова: она была в употреблении со времени Филиппа III против каждого испанского юрисконсульта, который отваживался выступать против папских захватов и против злоупотребления властью.

VII. Маканас был жертвой слабости испанского правительства до тех пор, пока после смерти Филиппа V Фердинанд VI не вызвал его в Испанию и не запретил главному инквизитору Пересу де Прадо беспокоить его по поводу его процесса с инквизицией. Вскоре он назначил Маканаса своим чрезвычайным посланником на Ахенский конгресс.

VIII. Удивительнее всего было видеть, как Филипп V получил от совета инквизиции оскорбление, за которое не отомстил, несмотря на то, что оно было так нестерпимо. Этот государь пожаловался на декрет, подписанный кардиналом Джудиче в Марли (близ Парижа) в 1714 году и запрещавший чтение произведений Маканаса. Члены верховного совета имели дерзость ответить королю, что король властен упразднить инквизицию, если считает это необходимым; пока же она существует, Его Величество не имеет права препятствовать ее действиям, сообразным с апостолическими буллами.

IX. Ответ был удобен в применении к запрещению книг, данному инквизиторам в силу одного указа Филиппа II. Но взгляды изменились. Самые ревностные защитники прав короны не знали в ту эпоху в точности, о чем было договорено; между тем уверенный тон, принятый ультрамонтанами, убеждал, что право, которое присваивали себе инквизиторы, было существенно и присуще первосвященнической власти.

X. Тем не менее совет Кастилии, прежние рассуждения которого предоставляли достаточно данных для открытия истины, предложил королю 3 ноября 1714 года решительные доводы в пользу декрета об упразднении святого трибунала. Указ о его уничтожении был заготовлен, и удар был бы нанесен, если бы не было интриг, о которых я говорил и которые велись королевой, иезуитом Добантоном и кардиналом Альберони. Они напомнили монарху правило, рекомендованное его дедом Людовиком XIV, и вскоре он издал новый указ, который аннулировал распоряжения первого. Этот документ датирован 28 марта 1715 года. В нем государь признает, что он слишком много уделял внимания зловещим советам вероломных министров, одобряет запрещение инквизицией произведений Маканаса (которые благоприятствуют прерогативам его короны), восстанавливает отставленных членов верховного совета и хвалит поведение кардинала Джудиче.

XI. Указ инквизиции против сочинения Маканаса охватывал тем же запрещением и труды Барклая и Талона,[240] потому что они защищают права государя против притязаний римской курии, и Филипп V имел слабость позволить и это в ущерб своему авторитету.

XII. Такое скандальное поведение не позволяет удивляться тому, что инквизиторы занялись в то время квалифицированием как достойного осуждения письма достопочтенного Палафокса к папе Иннокентию X (я его нашел в Сарагосе), чтобы подготовить его запрещение. Нечего удивляться и тому, что в 1732 году они обнародовали другой декрет, который в труде епископа Мельхиора Серо под заглавием О богословских местах вычеркивает тезис, по которому возможны случаи, когда братское исправление позволительно без доноса на еретика.

XIII. Подобное решение позволяет думать, что евангельское учение не имеет никакого веса в делах религии, несмотря на всеобщее значение заповеди, данной Иисусом Христом.

XIV. Святой трибунал недолго медлил с продолжением своих несправедливых действий. 6 февраля 1744 года он запретил чтение напечатанного в трех томах в лист труда Николаса де Хесу Беландо под заглавием Гражданская история Испании, посвященного королю Филиппу V. Автор потребовал, чтобы его выслушали на суде, но это требование привело только к его аресту инквизицией. Дом Хосе Кирос принял на себя его защиту и вскоре разделил его участь. О них можно справиться в статьях Беландо и Кироса в главе XXV.

XV. Эта суровость поражает тем более, что видишь, как в то же время инквизиторы действуют крайне умеренно, когда идет речь о наказании чудовищного множества детоубийств, совершенных монахами и монахинями города Корельи и доказанных юридически. Если свидетели говорили правду, там было более двадцати абортов и более тридцати убийств, совершенных над новорожденными, большинство которых, по показаниям свидетелей, не были крещены. Другие суды не преминули бы послать на эшафот всех сознавшихся в таких ужасных проступках, чтобы устрашить новых возможных преступников. И однако, при этом обстоятельстве, достойном быть отмеченным как единственное в истории инквизиторов, они обнаружили благость и милосердие, так часто восхваляемые в их постановлениях, тогда как за единственный пункт юрисдикции, который дом Хосе Кирос осмелился защищать против их правил, они ввергли этого несчастного в подземную тюрьму, сырую, способную в три месяца погубить самого здорового человека. Они поражают Маканаса изгнанием на тридцать лет и лишают других должностных лиц их должностей, отличий, имуществ и их семейств.

XVI. Среди процессов, с коими я ознакомился в Сарагосе, я открыл один, очень похожий на процесс Корельи. Он был возбужден в 1727 году против монахинь из местности Касбас и против брата Мануэля де Валя, францисканского монаха. Однако в этом процессе мы не встречаем таких преступлений, как детоубийство, договоры с дьяволом и вообще ничего такого, что могло бы внушить ужас. Это только результаты слабости, сопровождаемые попытками скрыть их от людей.

XVII. Среди осужденных р эту эпоху мы находим: дома Мануэля Мареса, каноника-дудовника в Сарагосе, в 1716 году, дома Франсиско де Миранду, каноника в городе Тарасоне, в 1719 году, дома Франсиско де Хименеса, священника-настоятеля в Ансаниго, в 1736 году. Обвинения против них явились скорее средством невежества и фанатизма доносчиков, чем результатом вредного учения обвиняемых, которым вменили в вину только еретические положения о прелюбодеянии.

Глава XLI ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VI

Статья первая СЧАСТЛИВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ ВО ВЗГЛЯДАХ И ИДЕЯХ

I. Умирая, Филипп V оставил корону Фердинанду VI, своему сыну от первого брака с Габриэллой Савойской. Этот государь царствовал с 9 июля 1746 года до 10 августа 1759 года, когда он умер бездетным. Преемником его был Карл III, король Неаполя, сын Филиппа V и Изабеллы Фарнезе, его второй жены. Когда Фердинанд вступил на престол, инквизиция королевства имела своим главой дома Франсиско Переса дель Прадо, епископа города Теруэля. По смерти этого прелата в должности главного инквизитора выступил дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала, который оставался на этом посту до смерти Фердинанда VI.

II. Хороший вкус в литературе в Испанском королевстве, подготовленный при Филиппе V, особенно распространяется с царствования Фердинанда VI. На этом основании установился взгляд, что восшествие Бурбонов на престол Испании произвело переворот в системе святого трибунала. Однако эти государи не издали никакого нового закона об инквизиции; они не внесли никаких изменений в ее старинный кодекс и, следовательно, не препятствовали жертвоприношениям многочисленных аутодафе, которые имели место в их царствование. Но Филипп V создал в Мадриде королевские академии испанской истории и испанского языка по образцу парижских и покровительствовал дружеским и литературным сношениям нескольких испанских ученых, известных хорошим вкусом, с теми, которыми обладала Франция со времени возрождения наук и искусств в царствование Людовика XIV.

III. Дон Хуан де Феррерас, дон Хуан де Сантандер, дон Хуан д'Ириарте, дон Франсиско Перес Байер — главные библиотекари короля; дон Грегорио Майянс, дон Луис де Саласар, дон Бенито Фейхоо, дон Феликс Масонес де Лима, герцог Сотомайор, посол в Лиссабоне, а затем председатель королевского совета военных орденов, его брат дон Хаиме, граф де Монтальво, посол в Париже, главный директор инженерной части и многие другие великие люди, которые блистали, покровительствуемые Фердинандом VI, получили образование при его предшественнике Филиппе V. Майянс и Фейхоо наметили путь хорошего вкуса, который другие должны были расширить, выравнять и осветить; на их примере сформировалось великое множество ученых критиков, которые сделали честь царствованию Карла III.

IV. Конкордат, подписанный в 1737 году с римской курией относительно контрибуций, наложенных на имущество духовенства, и относительно некоторых пунктов дисциплины, сделал более редкими случаи обращения в Рим. Стали считаться разумными очень многие мысли, которые невежество и суеверие, с одной стороны, и недоброжелательство — с другой, представляли до сих пор как мало религиозные и благоприятствующие неверию. Учреждение еженедельных листков познакомило с иностранными трудами, прежде никому не известными, а также с решениями многих католических государей по вопросам, относящимся к духовенству, которые несколько раньше народ счел бы за покушение против религии и ее служителей, как мы видели это, когда говорили о случае с произведениями Маканаса, Барклая и Талона. Публикация периодического издания, известного под названием Дневника литераторов («Diario de los literates») и редактируемого доном Хуаном Мартинесом де Салафранкой и двумя другими учеными в царствование Филиппа V, открыла глаза великому множеству людей, которые до этой счастливой эпохи не имели никакой возможности ознакомиться с хорошими книгами и обладать достойными руководствами для суждения о подобных книгах.

V. Все эти обстоятельства, а равно и другие причины, имевшие место в царствование Филиппа V, подготовили интересный переворот, совершившийся в испанской литературе при Фердинанде VI. Как хорошо растущее дерево, хотя еще слабое, она на глазах у всех выросла, приобрела силы, расширилась и расправила свои ветви с 1753 года, с эпохи, когда новый конкордат с римской курией особенно ослабил принцип юридических уступок в пользу церковной власти, предоставляя монарху распоряжение всеми церковными доходами. Благодаря этому многие юрисконсульты усвоили учение, противоположное ультрамонтанским принципам и благоприятствующее правам монарха, учение, которое сто лет тому назад не поколебались бы назвать еретическим. Тогда увидали, что в Риме поддерживается мнение Галилея,[241] преданное вместе с его автором анафеме инквизицией столетием раньше, подобно тому, как теперь можно увидеть, что сам св. Августин допускает существование антиподов[242] со времени открытия Америки без боязни нарушить уважение к Священному Писанию.

VI. Эти счастливые перемены были великим благом для человечества, потому что инквизиторы, а следовательно, и все второстепенные служащие святого трибунала начали замечать, что чрезмерная ревность к чистоте католической религии рискует принять ошибочные мнения за истинные. Уже учение Маканаса перестало быть предметом соблазна для умов; уже спокойно выслушивали все написанное по поводу жалоб на насилие, без опасения анафемы, ежегодно выпускаемой папою в булле На вечери Господней («In coena Domini»); уже не устрашали толки о том, что скоро в Испании будут пользоваться правом апелляции против злоупотреблений, правом, которое, как было известно, действовало во Франции, потому что оно почти не отличалось от того права, которым пользовались испанцы против насилия посредством действия от имени церковных судей. Этот быстрый поворот, запечатлевшийся во взглядах, не замедлил показать, как несправедливо и жестоко было осуждение Мура, Сесо Себальоса, Сальгадо, Рамоса дель Мансано и стольких других испанских юрисконсультов прошлого столетия, и внушил больше осмотрительности инквизиторам в подобных случаях, если бы таковые представились; они заставляли бы их опасаться немилости двора, который назначал пребенды и бенефиции. Я признаюсь, однако, что, несмотря на все это, на дона Бенито де Фейхоо поступил донос в святой трибунал как на подозреваемого в неверии, как я рассказывал об этом в главе XXV, в статье об этом знаменитом испанце.

VII. Действие новых идей и совершившихся перемен в мнениях особенно дает себя знать в уменьшении числа процессов по делу об иудаизме и, следовательно, числа аутодафе, так как во все царствование Фердинанда VI не только не было ни одного общего аутодафе, но и частные казни этого рода стали очень редки. Большое количество евреев, которые были переданы в руки светской власти или подверглись епитимьям при Филиппе V, после казней, совершенных над представителями этой нации в царствования Филиппа III, Филиппа IV, Карла II и Филиппа V, явилось причиной того, что впоследствии не было открыто почти ни одного иудея. На протяжении пяти или шести лет едва справляли одно публичное аутодафе, да и на нем появлялись только богохульники, двоеженцы и мнимые чародеи.

VIII. Факты, о которых я только что говорил, совершившийся переворот в идеях, который постепенно приобрел новые силы, знания, накоплявшиеся вследствие указанных обстоятельств людьми, призванными к должности инквизиторов, имели столь любопытный результат, что число жертв при Фердинанде VI нисколько не соразмерно с числом людей, осужденных в течение предшествующего царствования. Я не думаю, чтобы при этом государе было более тридцати четырех аутодафе, более десяти сожженных живьем и более ста семидесяти епитимийцев. Первые принадлежали к иудействующим рецидивистам, а остальные были подвергнуты епитимьям за проступки того свойства, о которых я говорил несколько выше; среди этих жертв я не нахожу ни одной, история которой могла бы заинтересовать читателя.

IX. Янсенизм и франкмасонство занимали инквизиторов в царствование Фердинанда VI, иезуиты обозначили именем янсенистов тех, которые не следовали мнению Молины относительно благодати и свободной воли, и даже канонистов, которые ставили каноны и соборы первых восьми веков Церкви выше папских булл. Между тем их противники дали им и их приверженцам имя пелагиан. Ненависть, которую питали друг к другу обе эти партии, доводила их до взаимного обвинения в защите тезисов ошибочных, ложных, неприличных, ведущих к заблуждению, благоприятствующих ереси и даже еретических. Но иезуитская партия торжествовала в Испании, потому что духовниками Филиппа V и Фердинанда VI были иезуиты и доверие к ним было очень велико у этих двух монархов. Немногие испанцы осмелились бы принять учение, противное учению господствующей партии, потому что пришлось бы отказаться от всякой общественной должности и от церковных санов. Это сделало доносы на молинистов крайне редкими, тогда как их противников было легко преследовать. Однако малое число последних и их безупречное поведение устранили преследование. Естественно, что иезуиты заставили осудить все книги, учение коих было противно учению Молины. Отсюда те скандальные происшествия, которые возникли в 1748 году и в следующих годах между доминиканцами и верховным советом. Речь шла: 1) о включении, которое иезуиты Карраско и Касани сделали украдкой и собственной властью, нескольких католических трудов (как отмеченных янсенизмом) в Индекс, опубликованный главным инквизитором Прадо в 1747 году; они притом злоупотребляли поручением, которое было им дано, а именно — редактировать каталог книг, запрещенных предыдущими указами; 2) о запрещении трудов кардинала Нориса, на которое августинские монахи жаловались папе Бенедикту XIV (последствия этого выступления см. в главе XIII); 3) о такой же мере, употребленной против сочинений достопочтенного Палафокса, которую инквизиторы принуждены были отменить, когда папа объявил, что они — католические и не должны служить препятствием к канонизации их автора.

Статья вторая О ФРАНКМАСОНСТВЕ

I. Франкмасонство явилось объектом совершенно новым для инквизиции. Папа Климент XII[243] издал в 4-е календы мая, то есть 28 апреля 1738 года, буллу В высоком, в которой он отлучал франкмасонов. Вследствие этой меры Филипп V велел обнародовать в 1740 году королевский указ против франкмасонов, довольно большое число которых было арестовано и приговорено к галерам. Инквизиторы воспользовались этим примером для такого же сурового обращения с членами ложи, открытой в Мадриде. Несомненно, это страшная кара — служить в оковах на галерах, исправлять там службу гребцов безо всякого вознаграждения, употреблять самую плохую пищу, часто получать палочные удары и другие столь же суровые наказания. Однако это положение менее страшно, чем смертная казнь, которая была декретирована указом 1739 года кардиналом, наместником Рима от имени первосвященника Бога мира и милосердия. Бенедикт XIV возобновил буллу Климента XII в 5-е число июньских календ (18 мая) 1751 года, дополнив ее другою, которая начиналась словами: Заботы римских первосвященников. Брат Хосе Торрувиа, занимавшийся разбором книг для святого трибунала, донес о существовании франкмасонов. Король Фердинанд VI велел обнародовать против них новый указ 2 июля того же года. В нем было сказано, что все, кто не сообразуется с его распоряжениями, будут наказаны как важнейшие государственные преступники. Брат этого государя Карл III Испанский, тогда король Неаполя, в тот же день запретил масонские собрания, называя их опасными и подозрительными. Я дам сведения об одном процессе этого рода, разбиравшемся в Мадриде в 1757 году.

II. Господин Турнон, француз, родившийся в Париже, поселился в Мадриде. Он был приглашен в Испанию правительством и награжден пенсией. Ему было поручено организовать фабрику медных пряжек и научить их производству испанских рабочих. В 1757 году на него поступил в святой трибунал донос как на подозреваемого в ереси от одного из его учеников, который в этом случае только повиновался обязательству, наложенному на него его духовником во время пасхального причащения.

III. Донос, сделанный 30 апреля, гласил: 1) г. Турнон призывал своих учеников вступать в общество франкмасонов, обещая, что парижский Великий Восток пришлет ему полномочие для принятия их в число братьев ордена, если они пожелают подчиниться испытаниям, которые он на них наложит, чтобы удостовериться в мужестве и спокойствии их души; дипломы об их приеме будут высланы из Парижа; 2) некоторые из этих молодых рабочих изъявили свое согласие вступить в число франкмасонов, но только после того, как г. Турнон ознакомит их с целью этой организации; для удовлетворения их желания г. Турнон беседовал с ними о многих сверхъестественных явлениях и показал им рисунок, изображавший архитектурные и астрономические инструменты; они вообразили, что эти фигуры имеют отношение к магии; в этой мысли утвердили их слова г. Турнона о проклятиях, сопровождающих клятву, которую они должны будут дать в том, что сохранят в глубочайшей тайне все увиденное или услышанное в ложах их братьев, франкмасонов.

IV. Вследствие тайной информации были получены показания трех свидетелей о том, что г. Турнон — франкмасон. 20 мая он был заключен в секретную тюрьму. В протоколе первого из трех увещательных заседаний, которое происходило в самый момент заключения подсудимого, мы находим следующий небезынтересный диалог.

Инквизитор. Клянетесь ли вы Богом и этим святым крестом говорить правду?

Г. Турнон. Да, я клянусь.

Инквизитор. Как вас зовут?

Турнон. Пьер Турнон.

Вопрос. Откуда вы приехали?

Ответ. Из Парижа.

В. По какому поводу вы прибыли в Испанию?

О. Я приехал сюда для устройства фабрики медных пряжек.

В. С какого времени вы живете в Мадриде?

О. Я живу уже три года.

В. Знаете ли вы, почему вы арестованы и препровождены в тюрьму святого трибунала?

О. Нет, но предполагаю: это произошло потому, что сказали, будто я франкмасон.

В. Почему вы это предполагаете?

О. Потому что я говорил своим ученикам, что я франкмасон, и опасаюсь, что они на меня донесли. С некоторого времени я заметил в их разговорах со мной какую-то таинственность, и их вопросы заставляют меня думать, что они смотрят на меня как на еретика.

В. Вы сказали им правду?

О. Да.

В. Итак, вы франкмасон?

О. Да.

В. С каких пор?

О. С двадцати лет.

В. Присутствовали вы на собраниях франкмасонов?

О. Да, когда жил в Париже.

В. Вы встречались с ними в Испании?

О. Нет, я даже не знаю, есть ли здесь ложи франкмасонов.

В. Если бы они были, вы присутствовали бы на них?

О. Да.

В. Вы христианин, римский католик?

О. Да. Я был крещен в церкви Св. Павла в Париже, в приходе моих отца и матери.

В. Каким образом, являясь христианином, дерзаете вы находиться в масонских собраниях, когда вы знаете или должны знать, что они противны религии?

О. Я никогда этого не знал. Я даже теперь не знаю, так ли это, потому что я там не слышал и не видел ничего противного религии.

В. Как вы можете это отрицать, раз вы знаете, что франкмасонство исповедует безразличие в деле религии, которое противоречит члену веры, научающему нас, что люди могут спастись, лишь исповедуя католическую, апостольскую и римскую религию?

О. Среди франкмасонов вовсе не исповедуют этого безразличия. Правда лишь то, что для приема в число франкмасонов безразлично, является ли принимаемый католиком.

В. Итак, франкмасонство есть антирелигиозная корпорация?

О. Это тем более не так. Цель его учреждения состоит не в оспариваний или отрицании необходимости и пользы религии, но в практике благотворения относительно несчастного ближнего, к какой бы религии он ни принадлежал, а особенно если он — член общества.

В. Доказательство, что индифферентизм составляет религиозный характер франкмасонства, заключается в том, что франкмасоны не исповедуют Святую Троицу, Бога Отца, Бога Сына и Бога Духа Святого, три отличные лица Единого Истинного Бога, но признают только одного Бога, которого они называют Великим Зодчим вселенной. Это все равно, что сказать вместе с еретическими философами-натуралистами, что нет другой истинной религии, кроме естественной религии, в которой верят в существование одного Бога Творца, как создателя природы, смотря на все остальное, как на чисто человеческую выдумку. Так как г. Турнон заявил, что он исповедует католическую религию, то мы требуем, во имя почтения, которое он должен иметь к господу нашему Иисусу Христу, истинному Богочеловеку, и к Его Святейшей матери, Деве Марии, Богородице, сказать и объявить истину, согласно обещанию, которое он дал под присягой. Таким образом, он очистит свою совесть, и будет позволительно употребить по отношению к нему милосердие и сострадание, которое всегда проявляет святой трибунал к грешникам, раскаивающимся в своих прегрешениях; в противном случае, при запирательстве, с ним будет поступлено по всей строгости правосудия, сообразно со святыми канонами и законами королевства.

О. В масонских ложах не занимаются ни утверждением, ни оспариванием тайны Святой Троицы, ни одобрением или опровержением религиозной системы философов-натуралистов. Бог обозначается там под именем Великого Зодчего вселенной по одной из тех многочисленных аллегорий, которые представляют масонские названия и которые имеют отношение к архитектуре. Таким образом, для исполнения данного мною обещания говорить правду я не могу сделать ничего лучшего, как повторить, что в ложах не поднимают вопроса ни о какой религиозной системе, благоприятной или противной членам католической веры, что там рассуждают о предметах, посторонних всем религиям, под аллегориями архитектурных работ.

В. Верите ли вы, как католик, что смешивать святые и религиозные вещи с мирскими предметами значит совершать грех суеверия?

О. Я недостаточно осведомлен обо всех частностях, которые запрещены как противные чистоте христианской религии, но я до сих пор думал, что тот, кто по пренебрежению или по суетному верованию смешивал бы одно с другим, чтобы произвести из этой смеси сверхъестественные результаты, стал бы виновным в грехе суеверия.

В. Правда ли, что на церемониях, сопровождающих прием нового масона, показывают изображение Господа нашего Иисуса Христа, распятого вместе с человеческим трупом, мертвой головой и другими оскверняющими предметами в том же роде?

О. Генеральные статуты франкмасонства не предписывают ничего подобного; если иногда эти предметы употребляются, то, несомненно, это происходит вследствие какого-либо частного обычая, принятого при этом случае, или какого-либо произвольного распоряжения членов корпорации, которым поручено приготовить все для принятия кандидатов, ибо каждая ложа имеет свои обычаи и свои особенные церемонии.

В. Вас спрашивают не об этом. Отвечайте, правда ли, что все это наблюдается в масонских ложах?

О. Да и нет, сообразно распоряжениям, сделанным теми, кому поручены церемонии посвящения.

В. Дело происходило так, когда вы были приняты?

О. Нет.

В. Какую клятву надо давать, чтобы быть принятым во франкмасонство?

О. Клянутся хранить тайну.

В. Относительно чего?

О. Относительно вещей, обнародование которых могло бы иметь неприятные последствия.

В. Эта клятва сопровождается заклятиями?

О. Да.

В. В чем они состоят?

О. Соглашаются терпеть все бедствия и все страдания, могущие удручить тело и душу, если нарушат обещание, данное под присягой.

В. Какое значение может иметь это обещание, раз считают возможным и приличным давать столь страшное заклятие?

О. Соблюдение добропорядочности в обществе.

В. Что происходит в этих ложах такого, что обнародование этого может произвести неприятные последствия, если бы оно случилось?

О. Ничего, если смотреть без предвзятости и без предрассудков. Но так как обыкновенно заблуждаются относительно этого, то следует избегать давать повод к превратным толкованиям. В это злоупотребление впадет тот, кто будет рассказывать, что происходит в ложах в дни собраний братьев.

В. Что делают в ложах с распятием, если принятие франкмасона не рассматривается как религиозный акт?

О. Его предлагают для того, чтобы душа прониклась самым глубоким уважением в момент, когда ученик (novice) будет произносить клятву.

В. Зачем приносят мертвую голову?

О. Чтобы мысль о смерти внушила больше ужаса клятвопреступнику.

В. С какой целью там показывают человеческий труп?

О. Чтобы представить полнее аллегорию о Хираме, строителе Иерусалимского храма, убитом, как говорят, предателями, и чтобы внушить большее отвращение к убийству и к другим порокам, губительным для ближнего, для которого мы должны быть братьями-благотворителями.

В. Правда ли, что в ложах празднуют день св. Иоанна и что масоны избрали этого святого своим патроном?

О. Да.

В. Какое поклонение оказывают ему в день его праздника?

О. Никакого, чтобы не смешивать его с чисто мирскими развлечениями. Торжество ограничивается братской трапезой, после которой читается речь, чтобы склонить сотрапезников к практике благотворения в отношении к их ближним, в честь Бога, Великого Зодчего, творца и блюстителя вселенной.

В. Правда ли, что в ложах почитают солнце, луну и звезды?

О. Нет.

В. Правда ли, что там выставляются их изображения или символы?

О. Да.

В. Зачем?

О. Чтобы сделать более ощутимыми аллегории великого, постоянного и истинного просвещения, которое ложи получают от Великого Зодчего мира, и потому, что эти изображения наставляют братьев и побуждают их к благотворительности.

В. Г. Турнону замечают, что все данные им объяснения фактов и церемоний, происходящих в ложах, ложны и отличаются от того, что он неоднократно говорил добровольно в присутствии лиц, достойных доверия. Его призывают снова, из почтения к Богу и Святой Деве, сказать правду и исповедаться в ереси индифферентизма и суеверных заблуждениях, которые заставили его смешивать святое со скверной, а также в заблуждении идолопоклонства, приведшем к почитанию звезд. Эта исповедь нужна для очищения его совести и для блага его души. Если он исполнит ее с раскаянием в совершении этих преступлений и покажет свое отвращение к ним, смиренно прося прощения (прежде чем прокурор обвинит его как преступника в этих ужасных грехах), святому трибуналу позволительно будет выказать в отношении его сострадание и милосердие, которые он обычно проявляет к преступникам, кающимся и признающимся во всех своих прегрешениях. Если он подаст повод к судебному обвинению, нельзя будет избавить его от преследования по всей строгости, которую предписывают святые каноны, апостолические буллы и законы королевства против еретиков и врагов нашей святой католической религии.

О. Я говорил правду во всех моих ответах; если есть свидетели, которые показали противное, они ошиблись в толковании моих слов. Я никогда не рассуждал о предмете, о котором меня допрашивают, ни с кем, кроме рабочих моей фабрики, и никогда в другом смысле, чем тот, который я изложил сейчас.

В. Не довольствуясь тем, что вы сами франкмасон, вы убеждали других лиц вступать в орден и принять заблуждения, еретические, суеверные и языческие, в которые вы впали?

О. Правда, что я побуждал этих людей стать франкмасонами, потому что думал, что им будет очень полезно, если они, отправившись в иностранные земли, встретят там братьев, готовых прийти им на помощь в непредвиденных и трудных обстоятельствах. Но ложь, будто я пытался их вовлечь в заблуждения, противные католической вере, принимая во внимание, что ни одно заблуждение не проникло во франкмасонство, так как там никогда не занимаются догматическими вопросами.

В. Было уже доказано, что существование этих заблуждений не химерично. Поэтому пусть г. Турнон примет во внимание, что он был учащий еретик и что ему важно в этом сознаться, смиренно признать это и просить прощения и отпущения церковных наказаний, которые он навлек на себя. Если же он будет продолжать упорствовать, то сам послужит причиной своего бедствия вследствие гибели тела и души. Так как ему сейчас дана первая увещательная аудиенция, ему советуют старательно поразмыслить о своем положении, чтобы приготовиться к двум другим аудиенциям, предоставленным ему по состраданию и милосердию, которые святой трибунал всегда проявляет к обвиняемым.

V. Г. Турнон был отведен в тюрьму. Он упорствовал в своих ответах на первой и на второй аудиенциях. Прокурор представил свой обвинительный акт, который, согласно обыкновению трибунала, был разделен на статьи, сообразованные с показаниями свидетелей. Обвиняемый признал факты, которые он истолковал и объяснил, как делал это раньше. Ему предложили избрать адвоката, если он желает защищаться, установить свои доказательства или отвести лиц, о которых он думает, что они показали против него по ненависти, из выгоды или вследствие какого-либо другого частного побуждения. Г. Турнон отвечал, что причиной его несчастий является дурной смысл, приданный происшедшему; что испанские адвокаты незнакомы с масонскими ложами; они разделяют относительно их предрассудки публики и не сумеют защитить его дела. Это соображение заставляет его вернуться к самому себе и к последствиям, которые может иметь его теперешнее положение. Он полагает, что самое разумное решение, которое он может принять, это признать свою виновность, свое неведение или опасный дух статутов и обычаев франкмасонства. По этому побуждению он подтвердит свои показания, поскольку он никогда не думал, что в том, что он делал в качестве франкмасона, было что-либо противное католической вере. Так как он мог ошибаться вследствие незнакомства с некоторыми частными догматами, он готов проклясть все ереси, в которые он, может быть, впал, и просит отпущения церковных наказаний, предлагая исполнить назначенную ему епитимью. Он надеется, что это наказание будет умерено в уважение к обнаруженной им добросовестности, которую он сумел сохранить, видя, как в ложах постоянно рекомендуется и практикуется благотворение без отрицания или оспариваний какого-либо члена католической веры.

VI. Прокурор согласился с просьбой обвиняемого. Приговор был произнесен и предъявлен г. Турнону в декабре 1757 года. Он гласил:

VII. 1) Г. Турнон находится в легком подозрении, что он впал в еретические заблуждения индифферентизма, следуя в своем поведении среди франкмасонов заблуждениям натурализма; в заблуждения суеверия, противные чистоте святой католической религии, мешая мирские вещи со священными предметами и религиозные почитания святых и икон с веселыми банкетами, заклятиями и масонскими церемониями; наконец, в языческие заблуждения, почитая изображения светил.

VIII. 2) Подсудимый стал виновным во многих очень важных преступлениях, соглашаясь и давая свое одобрение нечестивому обычаю приносить человеческие трупы на церемонии лож и безрассудному взгляду на страшные заклятия, сопровождающие масонскую присягу как на якобы дозволенные, в особенности стараясь представить эти заблуждения догматами и советуя хорошим католикам принять их, становясь франкмасонами.

IX. 3) Святые каноны и апостолические буллы поражают отлучением, разрешаемым только епископами, и многими другими очень строгими церковными карами, а испанские законы — разными гражданскими наказаниями, между прочим тем наказанием, которое предназначено для людей, ставших важнейшими государственными преступниками, например, образующих тайные сообщества без разрешения и соизволения короля.

X. 4) Г. Турнон заслужил строжайшее наказание за совершение этих проступков, а особенно за попытку совратить испанских католиков. Тем не менее, принимая во внимание, что означенный преступник родился не в Испании, сознал заблуждение, которое может быть извинено его неведением, и смиренно просил прощения и милости быть примиренным с Церковью путем епитимьи, он присуждается вследствие сострадания и милосердия святого трибунала только к годичному заключению в тюрьме, занимаемой им теперь; по окончании же этого срока — к отправке под охраной служителей святого трибунала до французской границы и к изгнанию из Испании навсегда с подтверждением, что он будет строго наказан, если когда-либо вернется в Испанское королевство без разрешения короля и святого трибунала.

XI. 5) Если у г. Турнона нет денег, то будет продана часть его секвестрированных вещей, чтобы оплатить издержки, которые он уже сделал или сделает, а также и расходы по его путешествию до границ королевства.

XII. 6) В первый месяц своего тюремного заключения он совершит духовные упражнения и общую исповедь перед священником, духовником, который будет ему назначен инквизитором-деканом; для лучшего исполнения возложенного на него обязательства он будет употреблять ежедневно полчаса утром на чтение размышлений в книге св. Игнатия Лойолы О духовных упражнениях[244] и полчаса вечером на чтение рассуждений отца Иоганна Евсевия Ниремберга в его книге О различии между временным и вечным.

XIII. 7) Пусть г. Турнон ежедневно проходит хоть часть четок с молитвой к Богородице Деве Марии и часто повторяет молитвенные воззвания веры, надежды, любви и сокрушения.

XIV. 8) Пусть он потрудится выучить наизусть катехизис отца Астете и приготовится к получению отпущения грехов в праздники Рождества, Пасхи и Пятидесятницы (он хорошо поступит, если это обыкновение сохранит на всю жизнь).

XV. 9) Для того чтобы г. Турнон был извещен об этом приговоре и всех его распоряжениях, будет устроено частное аутодафе в залах суда, при открытых дверях, в присутствии секретарей тайного следствия, служащих святого трибунала и лиц, которым инквизитор-декан позволит присутствовать.

XVI. 10) Г. Турнон появится на аутодафе без санбенито и дроковой веревки и выслушает стоя чтение своего приговора и своих прегрешений; он получит предостережение от инквизитора-декана; затем на коленях он произнесет отречение от всех ересей, в частности от заблуждений, в которых он признан легко подозреваемым; он прочтет и подпишет свое отречение, а также свое исповедание веры, согласное с верой католической, апостольской и римской, с обещанием никогда не присутствовать на собраниях франкмасонов, не представляться и не вести себя, как брат ордена; он — согласится, в случае если он будет снова арестован святым трибуналом, на то, что будет рассматриваться как рецидивист и будет подвергнут наказаниям, предназначаемым для тех, кто вторично впадает в то же преступление.

XVII. Все распоряжения этого приговора были выполнены. Я считаю бесполезным приводить какие-либо соображения об этом акте, о мотивировавших его взглядах и о других обстоятельствах процесса. Не найдется ни одного читателя (будет ли он приверженец или противник франкмасонства), который по только что прочитанным подробностям процесса не мог бы составить себе мнение о здравом смысле инквизиторов и об обширности их познаний. Г. Турнон вернулся во Францию и, кажется, не возвращался в Испанию, так как случившееся с ним несчастие не могло внушить ему мысли о вторичном путешествии туда.

XVIII. Франкмасонским обществом занимались ученые, начиная с половины семнадцатого столетия, и огромное множество басен, опубликованных относительно его цели и его действий, запутало этот вопрос и принесло много зла. Каковы бы ни были его происхождение и первые работы, известно, что его таинственные посвящения впервые отмечены в Англии в царствование Карла I,[245] который погиб на эшафоте в 1649 году. Враги Кромвеля[246] и республиканской системы установили тогда степень великого мастера английских лож, чтобы подготовить умы франкмасонов к восстановлению монархии. Это предприятие они довели до благополучного конца, возведя на престол Карла II,[247] сына обезглавленного монарха. Король Вильгельм III[248] был франкмасоном. Несмотря на перемену династии, происшедшую при Георге I,[249] франкмасонство нисколько не казалось подозрительным в Англии. В 1723 году оно проникло во Францию. В 1728 году шотландский кавалер Рамзай[250] учредил в Лондоне особую ложу и объявил, что общество было основано в 1099 году Готфридом Бульонским, королем Иерусалима;[251] оно было сохранено тамплиерами и перенесено в Эдинбург, столицу Шотландии, где оно было узаконено королем Робертом I[252] при жизни нескольких тамплиеров, избежавших преследования французского короля. В 1729 году оно проникло в Ирландию. Голландская республика приняла его в 1731 году. В этом же году оно открыло первые ложи в России. В 1733 году оно появилось в Бостоне (в Северной Америке) и во многих других городах этой части света, подчиненной тогда Англии. В этом же году оно было учреждено во многих городах Италии, а два года спустя франкмасоны появились в Лиссабоне.

XIX. Я полагаю, что первая мера строгости, употребленная против франкмасонов в Европе, была декретирована 14 сентября 1732 года полицейской камерой Шатле[253] в Париже. Она запретила собрания франкмасонов и присудила г. Шапло к тысяче ливров штрафа за то, что он допустил масонские собрания в своем жилище на Рапе; дверь его дома была замурована на шесть месяцев. Людовик XV[254] приказал лишить права приезда ко двору пэров Франции и других дворян, если доказано, что они были членами масонской ложи. Лорд Арнаустер, великий мастер парижских лож, принужден был покинуть Францию; он созвал собрание франкмасонов для выбора своего преемника. Людовик XV, осведомленный об этом, сказал: если выбор падет на француза, он пошлет его в Бастилию.[255] Несмотря на это намерение короля, был избран герцог д'Антэна, и он принял этот орденский сан. Угроза Людовика XV не только не имела последствий, но в 1743 году, по смерти герцога д'Антэна, его преемником стал Луи Бурбон, принц де Конти.[256] В 1771 году другой принц крови Луи Бурбон, герцог Шартрский,[257] был избран главой Великого Востока.

XX. В том же 1737 году правительство Голландии в виде предупредительной меры запретило собрания франкмасонов, заявив, что эта мера не вызвана никаким преступным посягательством с их стороны. Несмотря на это распоряжение, члены одной ложи собрались; они были арестованы и преданы суду. Они защищались с такой энергией и успехом, что правительство велело их освободить, отменило принятые меры и даже даровало свое покровительство франкмасонству.

XXI. В это же время курфюрст Рейнского Пфальца[258] запретил франкмасонство в своих владениях. Встреченное им сопротивление заставило арестовать всех франкмасонов, собравшихся в Мангейме.

XXII. Джованни Гастоне, великий герцог Тосканы,[259] последний отпрыск дома Медичи, в том же году велел опубликовать декрет об упразднении масонских лож. Этот государь умер вскоре после этого, и масонские собрания возобновились. На них поступил донос папе Клименту XII. Этот первосвященник назначил во Флоренции инквизитора, который посадил в тюрьму нескольких членов общества. Франц Лотарингский,[260] ставший великим герцогом, выпустил их на свободу; он даже объявил себя покровителем ордена и основал несколько лож во Флоренции и в некоторых других городах своего государства.

XXIII. Кажется, это обстоятельство побудило Климента XII прекратить преследование масонских обществ, так как было неправдоподобно, чтобы великий герцог Тосканы, государь католический, притом заботящийся о том, чтобы мир царил в его государстве, согласился покровительствовать франкмасонам, если бы они действительно предлагали уставы или предпринимали действия суеверные либо разрушительные для общественного порядка. Однако мы видели, что 28 апреля 1738 года папа велел опубликовать запретительную буллу против франкмасонов, и кардинал-наместник даже запретил под страхом смерти масонские собрания в столице христианского мира.

XXIV. Какой причине, если не действиям инквизиции, следует приписать подобные меры? Инквизитор прибыл во Флоренцию и, несомненно, нашел здесь людей, способных дать ложные показания, которые взращиваются и процветают под сенью тайных процессов. Это случилось с инквизиторами Римской империи, когда они возбудили преследование христиан. Свидетели этой эпохи заявляли, что называвшие себя учениками Иисуса вкушали мясо ребенка на своих ночных сборищах; они клеветали на христиан и рассказывали нелепые вещи, лживость коих засвидетельствовал еще некогда Плиний[261] в докладе, адресованном императору Траяну.[262] Запрещения, сделанные постепенно папами и королями, были естественным результатом отчетов инквизитора Флоренции, которым папа имел слабость поверить и которые были распространены невежественными священниками и монахами, полными предрассудков и фанатизма, число которых всегда было очень велико во всех частях света.

XXV. Может быть, подумают, читая эту часть моей Истории, что я сам адепт франкмасонства и что я защищаю здесь свое собственное дело. Я заявляю, что это предположение будет заблуждением. Я не состою членом ни одной ложи; я даже никогда не имел претензии быть туда допущенным. Не потому, что это общество казалось мне противным католической религии, которую я исповедую, или мудрой политике, которую монархическое правительство должно поставить себе целью (так как я не думаю, что масонство противоречит той и другой), а лишь потому, что я не хотел бы принадлежать ни к какому обществу, о котором я не могу свободно писать или говорить с другими людьми. Это ограничение, налагаемое на франкмасонов, не нравится мне; однако я никогда не был и никогда не буду ни врагом, ни чрезмерным критиком установления, основание которого покоится на принципе филантропии, хотя меня неприятно поражают некоторые из обычаев и церемоний франкмасонов. Если бы я был членом общества, я употребил бы все усилия, чтобы устранить поводы для мыслей и разговоров инквизиторов и других духовных лиц, будто священное и мирское смешиваются в масонской деятельности, в частности те предметы, которые я назову и которые упоминаются в печатных трудах.

XXVI. В шестой степени, именно доверенного секретаря, обозначаемого также именем английского мастера по любознательности, для масонских аллегорий заимствуется из 9-й главы Третьей Книги Царств история Хирама, царя Тирского, и употребляется также и слово Ягве,[263] неизреченное имя Божие, для священного пароля франкмасонства. Этот обычай встречается с легкими изменениями во многих других степенях.

XXVII. В восемнадцатой степени, называемой розенкрейцеры[264] Герадома из Кильвининга,[265] встречаем изображение колонн с надписями; верхняя гласит: Во имя Святой и неразделимой Троицы; средняя: Пусть спасение наше будет вечно в Боге; нижняя: Мы имеем счастие быть в мирном единении со священными числами. К этому относят рассказ из 2-й главы первой книги и из 19-й главы второй книги Ездры. Паролем между двумя масонами той же степени избрали I.N.R.I, что некоторые принимают за надпись: Iesus Nazarenus Rex Iudaeorum (Иисус Назарей, Царь Иудейский). Этот обычай имеется во многих других степенях. Прибавляют также к этому условное слово для узнавания друг друга — Эммануэль, означающее — с нами Бог. Подтверждение находят в тексте 1-й главы Евангелия от Матфея.

XXVIII. Степень розенкрейцеров (братьев розового креста) во франкмасонстве шотландского обряда охватывает все совершенство ордена; этот смысл развертывается в пятнадцати секциях. В пятой пользуются священными аллегориями гор спасения; они заимствуются от названия гор Мориа и Голгофа. Первая используется из-за жертвоприношений Авраама, Давида и Соломона; вторая — из-за жертвы Иисуса из Назарета. Другие аллегории относятся к Святому Духу, обозначаемому именем «Божие величество», который сошел на скинию и на храм в момент его освящения. В двенадцатой секции показывают святую гору, на которой стоит большая церковь в форме креста, простираясь от востока до запада, в соседстве с большим городом, образом небесного Иерусалима. В тринадцатой — три великих светила, символы закона естественного, закона Моисеева и закона Иисуса Христа, и кабинет мудрости, обозначаемый названием хлева быков, где находится верный рыцарь со своей святой женой, и священные имена Иосифа, Марии и Иисуса. В четырнадцатой секции есть намек на сошествие Иисуса Христа в ад после смерти, причиненной позорной казнью на кресте, в тридцатитрехлетнем возрасте, на его Воскресение и на его Вознесение на небо, чтобы умолять за нас Отца вместе со Святым Духом. Наконец, пятнадцатая секция провозглашает слово «совершишася», которое Иисус произнес на кресте. Все эти аллегории имеют своим объектом изъяснение или смысл степеней ученика, товарища, обыкновенного мастера, шотландского совершенного мастера и рыцаря Востока.

XXIX. В двадцать седьмой степени великого командора храма делают крестное знамение на челе брата большим пальцем правой руки,[266] священный пароль — I. N. R. I.; перевязь имеет четыре креста командора; диск, золотой треугольник с еврейскими буквами неизреченного имени Божия Ягве.

XXX. В двадцать восьмой степени рыцаря солнца семь франкмасонов называются херувимами; они представляют семь ангелов, начальствующих над семью планетами и называющихся: Михаил, Гавриил, Уриил, Зерахиил, Крамалиил, Рафаил и Цафиил. Священный пароль — Адонаи.[267]

XXXI. Для двадцать девятой степени великого шотландца св. Андрея Шотландии, известного также под наименованиями патриарха крестовых походов и великого мастера света, украшают ложу, помещая в каждом из четырех углов крест св. Андрея. Священные пароли: Ардарель — ангел огня, Касмаран — ангел воздуха, Таллиуд — ангел воды, Фурлак — ангел земли.

XXXII. В тридцатой степени великого надзирателя (которого некоторые именуют великим избранником, другие — рыцарем Кадошем[268] или также рыцарем белого и черного орла) декорация ложи составляется изо всех иероглифов смерти Жака де Моле,[269] гроссмейстера ордена тамплиеров (храмовников), казненного 11 марта 1314 года, и проекта мести за его смерть, что новый член общества должен представить розовым крестом и кинжалом. Пароль этой степени состоит в том, что извлекают кинжал из ножен и делают вид, что кого-то им поражают. При приеме в эту степень происходит следующая сцена.

Вопрос. В котором часу начинается уголовное совещание?

Ответ. В начале ночи.

В. Каких лиц вы знаете?

О. Двух, которые отвратительны.

В. Как их зовут?

О. Филипп Красивый[270] и Бертран де Го, который принял, ставши папой, имя Климента V.

XXXIII. Печать ордена имеет в числе девизов своего гербового щита крест, ковчег завета, пылающую свечу на подсвечнике с каждой стороны и наверху надпись: «Laus Deo» (хвала Богу).

XXXIV. Все эти черты и много других, которые намекают на священную историю Иерусалимского храма, выстроенного Соломоном, восстановленного Эздрой, возобновленного христианами, защищаемого рыцарями-тамплиерами, представляют опасность смешения, удобного для толкования, подобного тому, которое дали свидетели флорентийской информации, бывшей первою из апостолических осуждений, возобновленных при папе Пие VII в указе, опубликованном в Риме кардиналом Консальви[271] 13 августа 1814 года.

XXXV. Франкмасоны (которые не могли не знать, что все тайные общества подозрительны и запрещаются, начиная со времени римлян) должны были бы понять, что единственным средством сохранения их общества было его упрощение и освобождение от всего противоречащего уважению, которое должны иметь христиане к Священному Писанию, чтобы отнять у духовных лиц и у монахов всякий предлог понимать в дурном смысле и доносить как на опасное на то, что имело своею целью благо в намерении франкмасонов.

XXXVI. Также неуместно было устанавливать присягу с заклятием в хранении пресловутого масонского секрета, так как критики не могли открыть его содержания, помимо того, которое уже более не существует, что можно видеть из следующего факта. Джованни Марко Ларменио (тайный преемник великого магистра ордена тамплиеров, по словесному назначению несчастного Жака де Моле, который просил его принять этот сан) создал, в согласии с другими рыцарями, избегшими гонения, различные символы (слова или действия) для взаимного опознавания и для тайного принятия новых членов ордена по степеням ученичества и первого произнесения обетов. Эти степени были совершенно не связаны со всеми тайными целями, которые имело в виду общество (и которые состояли в сохранении ордена, в восстановлении его в прежнем славном положении и в мести за смерть его великого магистра и рыцарей, погибших вместе с ним), до той поры, когда уже хорошо узнали качества нового члена и считали возможным доверить ему, под самой страшной клятвой при втором произнесении обетов, — великий секрет, столь важную тайну ордена.

XXXVII. Тайные знаки, служившие рыцарям для их распознавания, были изобретены непосредственным преемником великого магистра Моле. Эта предосторожность была необходима, чтобы не допустить в число братьев тех тамплиеров, которые образовали раскол во время гонения, удалились в Шотландию и отказались признать великим магистром Джованни Марко Ларменио, заявляя притязание на то, что они сами восстановят орден тамплиеров. Эта претензия была отвергнута капитулом законных рыцарей; вследствие этой меры новый тайный глава выпустил грамоту 13 февраля 1324 года, и его преемники последовали его примеру, доходя до тайного сана великого магистра ордена тамплиеров во Франции. Каталог великих магистров до 1776 года был напечатан. В 1705 году Филипп Бурбон, герцог Орлеанский,[272] регент королевства, был облечен этим саном; в 1724 году — Луи-Огюст Бурбон, герцог Мэнский;[273] его преемником в 1737 году был Луи-Анри Бурбон-Кондэ.[274] В 1745 году этот сан получил Луи-Франсуа Бурбон-Конти; в 1776 году — Луи-Анри-Тимолеон де Коссэ-Бриссак,[275] а в 1814 году — Бернар Раймон Фабр.

XXXVIII. Тамплиеры, удалившиеся в Шотландию, основали там в 1314 году особое учреждение под покровительством короля Роберта Брюса. Цель и средства их были те же самые; они скрывались под аллегорией и наименованием строителей (архитекторов). Таково было истинное начало той филиации, которая впоследствии приняла имя франкмасонства. Она не замедлила (как и тайное общество, которое сохранило имя ордена тамплиеров) забыть самую преступную часть заклинательной присяги, которую она заставляла давать своих членов, так как смерть Климента V, Филиппа Красивого, обвинителей и врагов Жака Моле и других осужденных рыцарей, заставила оставить первоначально составленный план мести, и целью ее стало восстановление чести ордена Эта новая идея вскоре испытала участь первой, и не прошло еще века, как ее упустили из виду по смерти ее провозвестников и их первых учеников. Новые рыцари в цели ордена видели только аллегории, естественным результатом коих явилось внушение неумеренного вкуса к использованию текстов Священного Писания. Из всего этого вытекает, что заклинательная присяга в масонских ложах в настоящее время не имеет ни основания, ни смысла, ни цели.

Глава XLII ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА III

I. Карл III наследовал своему брату Фердинанду VI на испанском престоле 10 августа 1759 года и умер 17 ноября 1788 года. Главными инквизиторами в это царствование были: дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала; дом Филипе Бертран, епископ Саламанки, и дом Агостино Рубин де Севальос, епископ Хаэна. Характер этих трех человек был гуманный, сострадательный и склонный к благожелательству. Эти качества сильно содействовали уменьшению числа публичных аутодафе, так что если сравнить царствование Карла III с царствованием его отца Филиппа V, то покажется, что они отделены промежутком в несколько столетий. Прогресс просвещения шел быстрыми шагами в этот период, и даже провинциальные инквизиторы, хотя и не наступило никакого обновления в законах инквизиции, усвоили принципы умеренности, незнакомые им при владычестве государей из австрийского дома. Правда, время от времени проявлялась некоторая суровость по незначительным поводам. Но я прочел процессы этого царствования, которые было приказано приостановить, хотя улики в них были более убедительны, чем те, которых в царствование Филиппа V было бы достаточно, чтобы присудить обвиняемых к сожжению.

II. Надо, однако, признать, что, несмотря на эту систему умеренности, число процессов было еще огромно. Принимались все доносы, а затем, не теряя времени, приступали к разбору показаний свидетелей предварительного следствия, чтобы видеть, не получится ли отсюда какого-либо обвинения такого свойства, которое предрассудки века считали важным. Если бы на сто начатых процессов было только десять приговоров, то число епитимийцев превзошло бы численность их при Фердинанде V; но трибунал был не тот. Почти все процессы были приостановлены к моменту декретирования ареста людей, на которых поступили доносы. События научили инквизиторов действовать с мудрой медленностью, и они очень часто ограничивались заслушанием улик — метод, неизвестный во времена Торквемады и его первых преемников. Пользовались всегда умеренными средствами, чтобы тот, на кого поступил донос, отправился в местопребывание трибунала под предлогом какого-либо дела. Его тайно вводили в залу заседаний святого трибунала; ему показывали улики, констатированные предварительным следствием; он отвечал на них и возвращался к себе, дав обещание появиться на суде вторично, когда он будет уведомлен. Иногда сокращали судопроизводство и заканчивали его приговором, налагавшим на осужденного тайную епитимью, которую он исполнял так, что никто, кроме комиссара трибунала, об этом не знал, и без утраты уважения, которым он мог пользоваться в свете. Нельзя удержаться от одобрения этой меры, которая спасала честь личностей и их семейств; следует сожалеть, во имя блага человечества, что она не стала всеобщей.

III. Несколько процессов, начатых против видных лиц, не пошли далее предварительного следствия. К ним принадлежали процессы маркиза де Роды, государственного секретаря, министра помилований и юстиции; графа д'Аранды, председателя совета Кастилии и наместника Новой Кастилии, который затем был послом в Париже и, наконец, первым министром государства; графа де Флорида-Бланки, в то время прокурора совета Кастилии по гражданским делам, а потом преемника маркиза де Роды и первого министра государства; графа де Кампоманеса, прокурора по уголовным делам, а затем управляющего тем же советом; архиепископов Бургоса и Сарагосы и епископов Тарасовы, Альбарасина и Ориуэлы, которые состояли в чрезвычайном совете 1767 года и двух следующих лет по делу об изгнании иезуитов.[276] Процессы всех этих выдающихся личностей имели одно и то же происхождение.

IV. Епископ Куэнсы дом Исидор де Карбахал-и-Ланкастер, уважаемый за свою принадлежность к фамилии герцогов д'Абрантес, за свой сан и безупречное поведение, за свое милосердие к бедным, был менее сведущ в истинных принципах канонического права, чем ревностен в поддержке церковных привилегий. Руководясь этим побуждением, он имел неделикатность сделать представление королю о том, что Церковь гонима в своих правах, в своих имуществах и в своих служителях, причем правительство Карла III в его изображении походило на правительство императора Юлиана.[277] Король поручил совету Кастилии исследовать, не подали ли повода к справедливым жалобам меры, принятые относительно духовенства, и предложить совету средства для исправления ущерба, который они могли нанести. Два прокурора совета дали очень умные ответы, в которых были ярко обнаружены невежество епископа и неприличие его чрезмерного усердия. Эти два доклада были напечатаны по приказанию короля вместе с представлением епископа и извлечением из документов, собранных в делопроизводстве совета Кастилии. Хотя их критика могла заслужить только похвалу и хотя они получили всеобщее одобрение, нашлись монахи и священники, проникнутые прежними мнениями, которые, сожалея о непомерном господстве священства, теперь погибшем, донесли на некоторые положения этих двух трудов как на лютеранские, кальвинистские или защищаемые другими партиями, враждебными римской Церкви. Меры, принятые относительно катехизиса Мезангюи, опубликованного в Неаполе; протесты, которые произвело бреве, выпущенное римской курией против владетельного герцога Пармы; изгнание иезуитов и декларация правительства о том, что расследование процессов по делу о двоеженстве входит в компетенцию светского суда и что, следовательно, они должны быть разбираемы этим судом, — все эти события дали повод маркизу де Роде и графам д'Аранде, Флорида-Бланке и Кампоманесу доказать, что они были выше предрассудков, и широко распространить просвещение, в то время как невежество рисовало их современными философами и атеистами.

V. Два архиепископа и три епископа, члены чрезвычайного совета, которые голосовали за то, чтобы потребовать от папы уничтожения общества иезуитов, также стали предметом доноса как заподозренные в исповедании нечестивого учения философов, принятого ими будто бы из макиавеллизма и из желания понравиться двору. Получив поручение расследовать некоторые дела, относящиеся к иезуитам, они по этому случаю заговорили об инквизиции и выдвинули принципы, противоположные ее системе. Инквизиторы, не исключая главного инквизитора Кинтано, были все преданы иезуитской партии как ставленники этого общества; поэтому нельзя изумляться тому, что святой трибунал получил такое множество доносов. Исключительное право римской курии судить епископов никогда не препятствовало инквизиторам тайно допрашивать свидетелей против них, потому что эта процедура служила им предлогом, чтобы писать папе и просить разрешения на ее продолжение. Хотя обычно святой престол переносит процессы епископов на свой суд и вызывает в Рим лиц, ставших объектом доносов, верховный совет испанской инквизиции всегда выдвигает и заставляет действовать своего прокурора, чтобы оправдать свое поведение, когда он сам желает преследовать епископов, как мы это видели в процессе Каррансы.

VI. Доносы, направленные против прелатов чрезвычайного совета, не имели того действия, на которое рассчитывали их враги, потому что в них не нашли ни одного отдельного и независимого тезиса, который противопоставлялся бы догмату, а только разрозненные и общие части, которые, будучи сведены в целое учение, были представлены как язык философского ума, близкого к неверию и благоприятствующего врагам Церкви. В менее просвещенный век эти нападки предали бы пять прелатов инквизиции, которая не преминула бы их умертвить, но при тогдашних обстоятельствах ей казалось опасным показать свою суровость, потому что двор научился энергично опровергать все прежние учения, которые благоприятствовали претензиям духовенства в ущерб королевской власти. Это и случалось при последних процессах, в которых постоянно руководствовались истинными принципами власти и независимости государей, что можно видеть из дела по поводу некоторых выводов из канонического права, напечатанных прежде защиты их домом Мигуэлем Очоа в университете города Алькала-де-Энарес. Среди этих выводов не было ни одного, который не был бы благоприятен для папы и для церковной юрисдикции в смысле декреталий папы Григория IX и его преемников. Эти тезисы были доложены совету Кастилии, который решил, по требованию двух своих прокуроров, чтобы Очоа был принужден поддерживать тезисы, противоположные напечатанным, под страхом сурового наказания, а для предупреждения возврата к подобным попыткам было постановлено в каждом университете королевства иметь королевского цензора, без одобрения коего ни один тезис не мог быть напечатан или поддержан публично.

VII. Энергия и настойчивость, которые правительство вложило в поддержку своего нового плана действий, сделали так, что инквизиторы не осмелились судить епископов чрезвычайного совета. Однако последние, встревоженные намерениями монахов, священников и даже мирян из партии иезуитов, сочли нужным отвести грозу и обратились к дому Хоакину де Элете, королевскому духовнику, который потом стал епископом Осмы. Это был невежественный францисканец, суеверный и известный своим слепым уважением к римской курии. Они сказали ему, что осуждают некоторые тезисы, выставленные двумя прокурорами в их труде, озаглавленном Беспристрастное суждение о пармском послании, написанном по королевскому приказу, потому что они считают их выдвинутыми с целью нанести удар правам Церкви. Сделав это заявление, они все привели в движение, чтобы духовник убедил Карла III, что не следует обнародовать напечатанные экземпляры и что надо перепечатать этот труд, изъяв из него некоторые тезисы.

Главный инквизитор и верховный совет были об этом уведомлены, дело изменило вид, и партия иезуитов успокоилась.

VIII. События, о которых я только что говорил, подвергли большой опасности человека, добровольно ввязавшегося в них, не подозревая этого: г. Клеман, французский священник, казначей собора в городе Оксере, впоследствии епископ Версальский, прибыл в Мадрид в 1768 году, в момент, когда вышеизложенные вопросы занимали всех. Он имел несколько разговоров по этому поводу с министром де Родой, прокурорами совета Кастилии и епископами Тарасоны и Альбарасина.[278]

Ревность этого богослова к чистоте учения во всех пунктах дисциплины, связанных с догматом, заставила его сказать, что следовало бы воспользоваться добрым расположением, в котором, по-видимому, находится мадридский двор. Для осуществления надежды, которую позволительно было питать, он предлагал три средства. Первое состояло в том, чтобы поставить инквизицию в зависимость от епархиального епископа, который был бы ее главою с решающим голосом, и присоединить к нему двух инквизиторов с совещательным голосом. Второе — в том, чтобы обязать всех монахов и монахинь признавать своим главою епархиального епископа и повиноваться ему, причем следовало отказаться от всех привилегий, противных этому распоряжению. Третье — не допускать никакого различия в богословских школах, какими бы наименованиями они ни прикрывались — томистов, скоттистов, суаристов[279] или другими; все университеты и семинарии должны были пользоваться одной и той же системой богословия, основанной на принципах св. Августина и св. Фомы.

IX. Достаточно знать Испанию и положение монахов в эту эпоху, чтобы предвидеть, что автор этого проекта сразу окажется под угрозой; ведь он вооружил бы против себя две такие могущественные корпорации, как инквизиторы и монахи, если бы предложенный им проект стал известен. Трудно было допустить, что проект останется неизвестным, после того как он был сообщен епископам Тарасовы и Альбарасина, прокурорам Флорида-Бланке и Кампоманесу, министру де Роде, председатели) д'Аранде и нескольким другим лицам. Королевский духовник и главный инквизитор были об этом уведомлены своими политическими шпионами, и многие монахи донесли на г. Клемана святому трибуналу как на еретика-лютеранина, кальвиниста, врага всех монашеских орденов. Оговоренный заподозрил интригу, слыша толки доминиканца, с которым он находился в частных сношениях.

X. Инквизиторы, видя г. Клемана принятым при дворе, не осмеливались его арестовать; они довольствовались тем, что поручили своему главе потребовать, чтобы его обязали покинуть королевство. Казначей Оксера сообщил о своих опасениях графу д'Аранде и маркизу де Роде. Маркиз де Рода, связи которого при дворе позволяли ему знать все происходившее там, оставил г. Клемана в неведении относительно того, что ему было бесполезно знать, но посоветовал ему лучше удалиться от двора. Г. Клеман, как человек благоразумный, воспользовался советом министра; хотя он имел намерение переехать в Португалию, он предпочел быстро вернуться во Францию, чтобы избегнуть сбиров инквизиции, которые могли бы его арестовать по его возвращении из Лиссабона, если бы система двора переменилась. Действительно, после его отъезда умножились доносы на него, но без большой огласки; описывая свои путешествия, он не знал об имевшихся против него намерениях.

XI. Дело г. Клемана и все касающиеся его обстоятельства были тайной для публики. Не так обстояло дело с тем, что произошло по случаю апостолического бреве, которое запрещало чтение катехизиса Мезангюи, ибо Карл III, еще будучи королем Неаполя, приказал пользоваться им при религиозном воспитании Карла IV. Открыто и справедливо жаловались на то, что главный инквизитор не подождал согласия короля на обнародование папского бреве и на запрещение в Испании чтения этого произведения. Принятая инквизиторами мера привела к ссылке главного инквизитора и ко всем событиям, рассказанным мною в девятой главе. Опала должна была бы сделать его более благоразумным; однако в марте 1769 года, отвечая королю по поводу некоторых мер чрезвычайного совета пяти епископов, он выдал за истинные некоторые положения, лживость или недостоверность которых могла бы быть доказана самими реестрами верховного совета, если бы маркиз де Рода навел в них справки. Кинтано осмелился сказать королю: «С тех пор как в королевстве был учрежден трибунал инквизиции, он постоянно испытывал сопротивление; оно кажется свойственным святости этого учреждения.[280] Даже в настоящее время самым жестоким образом злоумышляют против святого трибунала.[281] Кроме тайных процессов, которые возбуждают сильное противодействие и не могут закончиться, потому что всеобщий враг не перестает сеять плевелы, чтобы заглушить, если возможно, чистейшее зерно Веры в королевстве… все другие процессы, уголовные или гражданские, ведутся и разбираются публично.[282] Совет все делает открыто, кроме процессов по делу ереси, в которых он пользуется строжайшей тайной, которой он не мог доверить никому. Но ничто не скрыто от Вашего Величества, неограниченного властителя, короля и покровителя святого трибунала. Вам дадут отчет о положении обвиняемых. Когда дело идет об аресте какого-либо выдающегося подданного, члена министерства или всякого другого лица, состоящего на службе Вашего Величества, как только окончится предварительное следствие и из него выяснится состав преступления, Вашему Величеству об этом сообщают…[283] Когда главный инквизитор велит справить какое-нибудь публичное аутодафе, он представляет Вашему Величеству и передает в ваши королевские руки экстракт приговоров…[284] Во всяком случае, так как неведением этого почтительного образа действий по отношению к государю страдает множество людей, злонамеренность коих мешает им об этом осведомиться, то с целью рассеять этот туман, которым они стараются испортить репутацию святого трибунала, распространяя чрезмерные слухи, что в нем все совершается в секрете[285] и с полной независимостью,[286] — мне кажется, государь, что, если бы Вашему Величеству было благоугодно, вы могли бы назначить духовное лицо своим секретарем для ежедневного присутствия в совете и для доклада о том, что вы пожелаете узнать».

XII. Это предложение было лукаво; можно отметить также неопределенность вступительных фраз. Нельзя найти довода для оправдания нужды короля в отыскании среди священников секретаря, которого ему предлагают посылать на тайные заседания трибунала, тогда как в канцеляриях трибунала служат секретари, которым разрешается видеть процессы, потому что они присягой обязаны хранить тайну, и даже два члена совета Кастилии являются членами совета инквизиции. Однако и священнический и мирской сан бессильны против мошенничества. То же можно сказать о принятом решении послать двух мирян из совета Кастилии присутствовать при обсуждениях верховного совета, потому что в делах, в которых замешана интрига, как, например, когда есть конфликт юрисдикции, или в других подобных обстоятельствах члены совета собираются в доме у главного инквизитора и условливаются, что их глава скрепит своей частной печатью все, в чем достигнуто соглашение в данном деле.

XIII. Самое решительное доказательство полной независимости, которой сумела добиться инквизиция при помощи тайны, существует в двух законах короля Карла III относительно двоеженства и запрещения книг. Я говорил о них в главах IX, XXV и XXVI. Их было недостаточно, чтобы заставить инквизиторов не выходить за пределы их юрисдикции. Они продолжали преследовать и арестовывать людей, оговоренных в многоженстве, если они не были уже в руках светского правосудия. Они продолжали запрещать книги, не выслушивая их авторов, когда те были живы, и не назначая защитника, когда те отсутствовали или умерли. То же злоупотребление проявлялось в применении инквизицией церковных наказаний, когда она старалась поддержать права юрисдикции, считавшиеся ею затронутыми, особенно в важном пункте об аресте, постановлять который ей определенно запретил Карл III, даже в процессах по делам веры, «без очевидной улики в существовании преступления». Мотивом этого мудрого распоряжения явилось то, что король не мог позволить подвергать своих подданных опасности быть опозоренными, кроме удостоверенного случая ереси.

XIV. Несмотря на эти злоупотребления, я не боюсь сказать, что инквизиторы, современные царствованиям Карла III и Карла IV, обнаружили крайнюю осмотрительность и чрезвычайную сдержанность, если их сравнить с инквизиторами Филиппа V, а особенно предшествующих царствований. Я сам получил очевидное доказательство этой истины из множества процессов, которые я сравнил и которые заключали в себе те же тезисы, факты и улики, но дали совершенно различные результаты в смысле окончательного приговора инквизиции. Это подтверждается очень небольшим числом аутодафе, справленных в эти два царствования, с осужденными разных разрядов, общее количество коих не превышает десяти. Из этого числа четверо были сожжены; было пятьдесят шесть епитимийцев, хотя период этих двух правлений продолжался двадцать девять лет.[287] Все другие процессы заканчивались единичными аутодафе: осужденного одного приводили в церковь для чтения приговора, утвержденного верховным советом, не дожидаясь большего числа приговоренных для устройства частного аутодафе. Некоторые процессы заканчивались малым аутодафе в зале заседаний трибунала. Таких было большинство. Бесспорно, позор благодаря этому роду кары был менее публичным (хотя присутствовало много свидетелей), чем при каком-либо ином наказании, особенно если малое аутодафе происходило при закрытых дверях и тайно и имело свидетелями только служащих святого трибунала и ограниченное число лиц, приглашенных присутствовать. Другой, еще более мягкий способ наказания осужденных состоял в отправлении аутодафе в присутствии только секретарей инквизиции; снисхождение не могло идти дальше.

XV. Единичное аутодафе было декретировано в двух знаменитых процессах царствования Карла III. Первый процесс — дона Пабло Олавиде, городского судьи Севильи; второй — дома Франсиско де Леон-и-Луны, священника и кавалера военного ордена Сант-Яго. В XXVI главе я рассказал историю Олавиде.[288] Леон был осужден как сильно заподозренный в иллюминатской ереси Молиноса и как виновный в обольщении нескольких женщин, в причащении большим числом гостий по суеверному мотиву и в проповеди ложной мистики монахиням и другим женщинам, которые были одурачены его заблуждением и своей собственной бесхарактерностью. Он был заключен на три года в монастырь; ему было приказано удалиться из Мадрида на семь лет по отбытии первой епитимьи и отказаться навсегда от обязанностей духовника. Совет орденов просил короля лишить Леона креста и звания кавалера ордена Сант-Яго, согласно статутам, предписывающим эту меру для тех его членов, которые становятся виновными в проступке, влекущем за собою бесчестие. Но совет должен был знать, что для подведения под эту кару Леон должен был бы быть объявленным виновным в ереси и что подозрения в этом преступлении не имелось, так как трибунал удостоверяет, по просьбе осужденных этого рода, что приговор не препятствует получению должностей и почетных званий.

XVI. В Сарагосе маркиз д'Авилес, управляющий Арагона, был обвинен перед инквизицией в чтении запрещенных книг. Эта попытка не имела никакого последствия. Епископ Барселоны дом Хосе де Клементе был оговорен перед мадридской инквизицией как янсенист. Трибунал предал забвению этот донос и принял подобное решение по нескольким другим делам того же рода.

Глава XLIII ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА IV

Статья первая СОСТОЯНИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ В ИСПАНИИ. НЕКОТОРЫЕ ПРОЦЕССЫ

I. Карл IV вступил на престол 17 ноября 1788 года. Он отрекся от короны 19 марта 1808 года вследствие волнений, происшедших в Аранхуэсе, процарствовав в Испании двадцать лет. Он думал сохранить свою жизнь, жизнь своей жены-королевы и Князя мира отречением от своих державных прав в пользу своего старшего сына Фердинанда, принца Астурийского, которого представители нации признали возможным наследником монархии.

II. Главными инквизиторами в царствование Карла IV были: дом Агостино Рубин де Севальос, епископ Хаэна, умерший в 1792 году; дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, бывший епископ Асторги, который по приказанию двора принужден был подать в отставку; кардинал-архиепископ Толедо дом Франсиско де Лоренсана,[289] отказавшийся от своих обязанностей в 1797 году; дом Рамон Хосе де Арсе,[290] сначала архиепископ Бургоса, а затем архиепископ Сарагосы и патриарх Индии.

III. Просвещение начало проникать в Испанию в царствование Филиппа V; оно сделало некоторые успехи при Фердинанде VI и Карле III и значительно усилилось в правление Карла IV. Два препятствия, мешавшие до сих пор его распространению, не существовали более со времени реформы шести больших коллегий Кастилии и изгнания иезуитов. До этого переворота должности каноников кафедральных соборов и судебные магистратуры давались только членам или преподавателям этих коллегий, и в то же время огромное влияние иезуитов отстраняло от должностей и почестей тех, кто не был их учениками или светскими иезуитами (jesuites de robe courte). Эти два разряда составляли как бы третье сословие Общества Иисуса. Маркиз де Рода был главным виновником этой двойной политической меры, которая навлекла на него ненависть членов коллегий и учеников св. Игнатия. Но имя этого министра заслужило почетное место в истории, потому что, давая всем классам награду по заслугам, он возбудил общее соревнование, результатом чего явилось распространение просвещения и интереса к наукам. Это позволяет сказать, что возрождение испанской литературы было делом маркиза де Роды, который произвел эту удачную перемену в 1770 году применением мер, урегулировавших состояние и способ преподавания в университетах и коллегиях, когда народное просвещение в королевстве вышло из-под власти иезуитов. Я думаю, однако, что можно отнести с большей точностью начало настоящей литературы в Испании ко времени Филиппа V, ибо в это царствование на полуострове показались ростки просвещения, которые произвели вскоре таких людей, как Рода, Кампоманес, Флорида-Бланка и многие другие не менее просвещенные испанцы.

IV. В течение двадцати лет, предшествовавших восшествию на престол Карла IV, сформировалось множество выдающихся людей, действовавших в царствование этого государя, и их усилия, бесспорно, привели бы Испанию к соперничеству с Францией в хорошем вкусе и совершенстве литературных трудов, если бы одно из самых бедственных событий истории не остановило импульса, данного этими великими людьми. Французская революция породила массу произведений о правах человека, гражданина, народа и наций; эти принципы не могли не встревожить короля Карла IV и его министров. Испанцы с жадностью читали эти произведения, порожденные духом свободы, и новые идеи быстро распространились по всем провинциям. Министерство боялось заражения новым политическим учением; желая остановить его, оно заставило отступать назад человеческий дух. Оно поручило главному инквизитору запретить и арестовать все французские книги, листки и журналы, относящиеся к революции, и рекомендовало всем своим агентам тщательно наблюдать, чтобы воспрепятствовать тайному ввозу их в королевство. Вторая мера, употребленная правительством, состояла в упразднении в университетах и других учебных заведениях кафедр естественного и международного права.

V. Граф Флорида-Бланка был тогда первым министром и государственным секретарем. Это поведение окончательно погубило его в мнении народа. Его упрекали, что он только новичок в административном деле, что он не знает действительных средств к предохранению Испании от революции и умеет употреблять только меры, способные отсрочить зло, но не воспрепятствовать ему, так как, говорили, запрещение не только усиливает любопытство, но и делает более беспокойным и более горячим желание удовлетворить его.

VI. Инструкции, данные правительством инквизиторам, послужили к тому, что комиссары святого трибунала получили формальный приказ противодействовать ввозу книг, составленных приверженцами новой философии как противных государственной власти, причем в опубликованных указах было сказано, что они осуждаются Священным Писанием, в частности св. Петром и св. Павлом, и было велено доносить на лиц, о которых знают, что они сочувствуют принципам восстания.

VII. Было бы трудно сосчитать число доносов, последовавших за мерою, которую предприняло правительство Карла IV. Большинство оговоренных были молодые студенты Саламанки и Вальядолида; их было много и в других городах и университетах королевства. Кто любил сочинения о революции, опубликованные во Франции, презирал запрещение инквизиторов и употреблял все средства, чтобы добыть их. Поэтому естественное и международное право тогда изучалось более, чем в эпоху, когда не была упразднена эта часть преподавания. Результатом административной строгости явилось возникновение почти бесчисленного множества процессов против оговоренных, и предварительное следствие по этим делам напрасно отнимало время у комиссаров и нотариусов святого трибунала, потому что процессы приостанавливались за неимением улик, если только не увеличивалось число доносов и свидетелей какого-нибудь разговора, заслуживающего богословской критики.

VIII. Многие испанцы знатного происхождения или выдающихся познаний явились предметом тайных следствий как подозреваемые в безбожии и философствовании, в частности дон Николас д'Асара, посол в Риме; дон Антонио Рикардос, главнокомандующий каталонской армии; граф де Труильяси-Торрепальма; дон Бенито Байльс, профессор математики в Мадриде; дон Луис Каньюэло, адвокат королевских советов; дон Хосе Клавихо Фахардо, директор кабинета естественной истории; дон Томас Ириарте, начальник архива первого секретариата государственного министерства; дон Феликс Мария де Саманьего, барон и сеньор д'Аррайя; дон Грегорио де Висенте, доктор и экстраординарный профессор Вальядолидского университета; дон Рамон де Салас, профессор Саламанкского университета. В главах XXV и XXVI я рассказал историю их процессов.

IX. Происходили также дознания и тайные опросы свидетелей против множества других испанцев, которые были не менее достойны уважения нации по своему рангу, должностям, талантам и добродетелям и которые были оговорены как янсенисты. В числе жертв этого смешного обвинения отметим дома Антонио Тавиру, бывшего последовательно епископом Канарских островов, Осмы и Саламанки; дома Антонио Палафокса, епископа Куэнсы; донью Марию Франсиску де Портокарреро, графиню де Монтихо, грандессу Испании; дона Хосе де Йереги, наставника инфантов дона Габриэля и дона Антонио дома Хосе де Линасеро, толедского каноника, воспитателя кардинала Бурбона; дома Антонио Куэсту, архидиакона Авилы; дома Херонимо Куэсту, его брата, каноника-пенитенциария той же церкви; дома Хуана Антонио Родригальвареса, архидиакона Куэнсы, брата Мануэля Сентено, августинца, человека выдающихся заслуг. Историю преследования этих знаменитых испанцев читатель найдет в указанных главах.

X. Процесс марсельца Мишеля Мафра де Рье также относится к царствованию Карла IV. Сюда же принадлежат процессы мадридского хромого, который выдавал себя за чародея, человека, отрицавшего существование демонов (о нем я говорил в главах V и XI), — белого священника, который оказался виновным благодаря своему чересчур нежному, почти любовному разговору во время исповеди невежественных и легковерных монахинь; капуцина, притязавшего на сверхъестественные откровения, о котором я говорил в главе XXI. Было еще много других. Но так как я решил не описывать всех процессов, разбиравшихся в это царствование, я ограничусь теми, которые кажутся наиболее интересными.

XI. Дон Бернардо Мария де Кальсада, пехотный полковник, шурин маркиза де Манка, привлек мое внимание своим несчастием, когда он был арестован герцогом де Мединасели, главным судьей святого трибунала. Я сопровождал его в качестве секретаря, так как секретарь секвестра заболел. У дона Бернарде было много детей, доведенных до нищеты, и я страдал, видя печальное положение их матери. Я предполагаю, что эта дама не забыла того, как я держал себя в эту грустную ночь и при вторичном посещении на другой день. Несчастный Кальсада, которому его жалованья чиновника в военном министерстве не хватало для содержания многочисленной семьи, занялся переводом некоторых французских произведений и составил один труд сатирического характера, доставивший ему врагов в среде фанатиков и монахов, которые под видом горячего усердия к самой строгой морали обнаружили свою нетерпимость ко всему, что не согласно с их мыслями. Они погубили своими доносами эту семью, глава которой, проведя несколько времени в тюрьме святого трибунала, подвергся отречению в легкой степени, которое почти равнялось отпущению, за проступки, касающиеся веры, и был затем изгнан из Мадрида, отказавшись от своей должности и от надежды на повышение.

XII. Придворная инквизиция проявила большую снисходительность к маркизу де Нарросу. Хотя многие свидетели показали, что слышали, как он поддерживал еретические тезисы Вольтера и Руссо, которых, судя по его словам, он читал, а также Монтескье, Мирабо, барона Гольбаха[291] и других философов той же школы, его избавили от позора тюрьмы и публичного покаяния. Нашли более приличным попросить графа де Флорида-Бланку, бывшего тогда первым министром и государственным секретарем, послать ему через обыкновенного курьера провинции Гипускоа, где он тогда жил, извещение, что король приказал ему явиться в Мадрид по правительственным делам. Маркиз поспешил отправиться ко двору, тем более удовлетворенный получением приказа, что он надеялся на назначение помощником гувернера принца Астурийского, нынешнего Фердинанда VII. Об этом он говорил своему родственнику герцогу де Гранаде, у которого остановился по прибытии в столицу. На другой день он получил приказ о невыезде из Мадрида и о явке, когда получит извещение, в зал заседаний инквизиции. Вскоре он сознался в предъявленных ему обвинениях и даже добавил несколько признаний, заявляя, однако, что не переставал быть настоящим католиком и что желание прослыть за самого образованного человека в стране было единственным мотивом, заставившим его высказать эти тезисы. Он произнес отречение как слегка заподозренный; на него наложили тайную епитимью, и его дело было известно только очень небольшому числу лиц. Если бы трибунал всегда следовал этому правилу, ни один выдающийся человек не опасался бы, что будет опозорен, ибо все явились бы перед судьями, заявляя, как маркиз де Наррос, о чистоте своих намерений. Личного интереса было бы достаточно для избежания диффамации; тогда в числе узников увидали бы только людей из простонародья, которым нечего терять через побег и которые поэтому не решались уезжать из Испании вместо явки в трибунал для ответа на обвинения.

XIII. Инквизиторы Валенсии привлекли к суду брата Агостино Кавадеса, начальника монастыря ордена милосердия, профессора богословия в университете Валенсии. Он вышел из тюрьмы святого трибунала и произнес отречение. Когда он очутился на свободе, то потребовал пересмотра приговора, и верховный совет признал справедливость его апелляции. Брат Агостино был реабилитирован в своей чести и должности, и вынесенный против него приговор был объявлен недействительным и не имеющим последствий в будущем. Досадно видеть, что совет, следуя духу своего века и прогрессу просвещения, в большинстве процессов не имел мужества предложить королю, чтобы каждый подозреваемый, ответив на обвинение прокурора, освобождался под свое клятвенное ручательство. Нельзя сомневаться, что множество обвиняемых доказало бы свою невиновность и с пользой для себя отвело бы свидетелей предварительного следствия.

Статья вторая ПРОЦЕСС, ВОЗБУЖДЕННЫЙ ПРОТИВ ДОНА МАРИАНО ЛУИСА ДЕ УРКИХО, ПЕРВОГО МИНИСТРА И ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ

I. Дон Мариано Луис де Уркихо, первый министр и государственный секретарь Карла IV, был также предметом преследования святого трибунала. При врожденной необычайной силе духа тщательное образование помогло ему усвоить познания своего века и возвысило его над заблуждениями эпохи. С ранней юности он получил известность благодаря переводу Смерти Цезаря (трагедии Вольтера), опубликованному им вслед за Предварительным рассуждением о возникновении испанского театра и его влиянии на нравы. Это произведение, обнаруживавшее только благородное желание славы и пламенную гениальность его автора, возбудило внимание святого трибунала. Тайные розыски были направлены относительно религиозных убеждений кавалера Уркихо, в глазах которого одна внешняя практика не заменяла добродетели. Трибунал удостоверился, что он обнаруживает большую независимость мыслей и, имея решительную склонность к философии, всецело предается изучению этой науки, которую инквизиция квалифицировала как учение неверующих. Вследствие этого намеревались заключить его в тюрьму, когда граф д'Аранда, первый министр и государственный секретарь, убедившись в его способностях и заметив его имя в списке выдающихся молодых людей, предназначенных к дипломатии графом Флорида-Бланкой, его предшественником, предложил королю приобщить его к государственным делам. Карл IV назначил его в 1792 году чиновником первого государственного секретариата.

II. Инквизиторы изменили ход ведения дела, видя возвышение человека, которого они наметили своей жертвой. Их политика в эту эпоху внушала им к министерству уважение, которого они не имели в предшествующие века. Постановление о заключении в тюрьму они обратили в другое, названное слушанием улик, по которому кавалер Уркихо должен был тайно являться в трибунал придворной инквизиции по каждому вызову. Приговор свелся к объявлению его слегка заподозренным в разделении заблуждений новых неверующих философов. Он был условно освобожден от церковных наказаний, и на него наложили некоторые духовные епитимьи, которые он мог отбыть тайно. Трибунал потребовал его согласия на запрещение переведенной им трагедии и составленного им предварительного рассуждения. Как на замечательное свидетельство уважения, надо указать на то, что он не был назван в указе ни как автор, ни как переводчик. Не захотели довести о нем до сведения толпы, которая вообще мало сохраняет почтения к заслуженным людям, чьи произведения запрещены святым трибуналом.

III. Если сличить процесс кавалера Уркихо с процессом архиепископа Каррансы, не без удивления устанавливаешь политическую осмотрительность новых инквизиторов и суеверную варварскую тиранию, которую прежние инквизиторы развили против достопочтенного примаса испанской Церкви. Правда, инквизиторы нашего времени редко обнаруживают такую сдержанность, какую они проявили в 1792 году, и надо сознаться, что боязнь оскорбить графа д'Аранду (который ненавидел инквизицию) была тайным мотивом их поступков в этом случае.

IV. Достойный ученик графа д'Аранды, кавалер Уркихо в царствование Карла IV дошел постепенно до звания первого министра в тридцатилетнем возрасте. Одаренный искусством оценивать эпоху и распознавать людей, полный достоинства и властности, способный повелевать людьми, он приложил все усилия к искоренению всякого рода злоупотреблений и к уничтожению заблуждений, противодействующих прогрессу просвещения и благополучию родины. Гордый, деятельный, непреклонный в отстаивании прав своего народа, он проявлял неустанную заботу о внутреннем порядке: злоупотреблениям некуда было укрыться. Везде он поощрял промышленность и искусство. Мир обязан ему бессмертным трудом барона Гумбольдта.[292] Наперекор всем испанским обычаям, он открыл этому знаменитому путешественнику в 1799 году доступ в Америку и дал ему могущественную поддержку первого министра, увлекающегося науками и искусством. С помощью своего друга адмирала Масарредо он поднял флот. Он первый в Европе составил проект уничтожения рабства. Он ввел в обычай — принцип обмена военнопленных с маврами действующим поныне трактатом, заключенным между королем Испании и султаном Марокко. В 1800 году, когда, по-видимому, судьба покровительствовала французским армиям и французское правительство преследовало династию Бурбонов, он устроил королевский престол в Этрурии[293] для принца этой знаменитой фамилии, женатого на дочери Карла IV, и подписал в Сан-Ильдефонсе трактат с генералом Бертье,[294] который после стал принцем Ваграмским.

V. Смерть папы Пия VI послужила для него благоприятным случаем ослабить в некоторой степени зависимость Испании от Ватикана. Благодаря ему король подписал 5 сентября 1799 года декрет, возвращавший епископам пользование правами, узурпированными римской курией вопреки канонам. Этот декрет освобождал испанский народ от ежегодной траты многих миллионов на получение брачных льгот в близких степенях родства и других булл и бреве.

VI. Этот смелый шаг должен был привести к преобразованию инквизиции, этого бича человечества, которая своим устарелым и чудовищным устройством противоречила духу Евангелия и принципам Церкви и противодействовала государственному благу и благополучию народа. Министр хотел было упразднить ее совершенно и ее имущество отдать на учреждения благотворительности и общественной пользы. Он заготовил декрет и представил его к подписи Карла IV. Если это великое дело и не было тогда совершено, то министру, по крайней мере, удалось убедить монарха в необходимости урегулировать власть святого трибунала по принципам, более согласным с правосудием, запретив этому трибуналу арестовывать кого бы то ни было без королевского соизволения и разрешив узникам после судебного допроса получать всякое сообщение и предъявление всех документов их процесса и свидетельских показаний, как это бывает в других судах.

VII. В числе многочисленных мудрых решений, внушаемых кавалером Уркихо королю, есть одно, которое нельзя опустить в этой Истории. Это решение было опубликовано 11 октября 1799 года в форме указа о свободе и независимости всех книг, бумаг и вещей иностранных консулов, поселившихся в приморских портах и торговых городах испанских владений. Указ был издан по случаю опрометчивого обыска, произведенного комиссарами инквизиции Аликанте в доме Леонгарда Стука, покойного голландского консула, и в Барселоне у французского консула.

VIII. Эти счастливые мероприятия испанского двора прервались с падением министра, который был их инициатором. Жертва интриги, он испытал судьбу, выпадающую на долю великих людей, которым не удалось уничтожить заблуждения и предрассудки, против которых они боролись. Своекорыстие, тщеславие, низкие страсти, задетые разоблачением и подавлением злоупотреблений, ничего не прощают тому, кто поднял завесу, а еще менее тому, кто, никогда не произнося слов предательства или лжи, встречает их ухищрения с откровенностью и мужеством безупречной души. Кавалер Уркихо был заключен и постоянно содержался в строжайшей тайне в сыром застенке Памплонской крепости. Лишенный всего, не имея возможности добыть книги, чернила, бумагу, огонь, свет, он претерпел в долгом заточении беззаконное обращение.

IX. Фердинанд VII при своем вступлении на престол объявил несправедливым и незаконным все сделанное относительно его в минувшее царствование. Кавалер Уркихо, забыв ужасы восьмилетнего гонения, благословил в Фердинанде государя, который желал необходимых реформ и добровольным актом положил предел испытанному им ужасному обращению. Он отправился в Витторию, когда государь, направляясь в Байонну, остановился в этом городе. Он все пустил в ход, чтобы отвратить короля от этого гибельного путешествия. Письма, написанные им по этому поводу его другу генералу Куэсте от 13 апреля, 8 мая и 5 июня 1808 года (вечный памятник проницательности и глубины взглядов этого действительно государственного человека), содержат точное предсказание всех несчастий, постигших Испанию, и указывают средства, которые могли бы их предупредить.[295] Личные советники Фердинанда отвергли эти мудрые предостережения, предохранившие бы монархию от бедствий, которые навлек этот неосторожный шаг.

X. Полный привязанности к испанской королевской фамилии, кавалер Уркихо отказался явиться в Байонну, вопреки троекратному приказу Наполеона, пока не появились акты отречения Карла IV, Фердинанда VII и принцев его семьи.

Только после того, как все эти королевские особы покинули этот город, он прибыл туда. Он любил свою родину; он ничего не упустил, чтобы убедить Наполеона не приводить в исполнение его планов в отношении Испании, но его энергичная логика не имела успеха.

XI. Избранный секретарем хунты испанских нотаблей, собравшихся в Байонне, и вслед за тем назначенный министром и государственным секретарем, Уркихо принял эту должность. На его благородных намерениях незачем долго останавливаться: они известны всем. Он видел, что монархия низвергнута и погружена в анархию. Тогда, уступая насилию, воспламеняясь надеждой с пользой послужить нации, он отдал ей свое просвещение и пожертвовал своим покоем. Он всячески старался отвратить бедствия, которые готовы были обрушиться на нее. Он хотел предупредить народные восстания, осквернение храмов, разрушение городов, пожары домов, разорение семей — одним словом, вырвать страну из бедствия гражданской и международной войн, удержать целость ее границ и сохранить за ней то высокое положение, которого требовала национальная честь.

XII. Находясь на этом высоком посту, в каждом несчастном он видел своего брата, и среди бед, каких Испания не испытывала никогда, этот министр (в чьем характере было чувство презрения ко всему бесчестному и неразумному и в котором серьезное отношение к своим обязанностям и любовь к общественному благу горит пожирающим пламенем, подавляющим другие страсти или соединяющим их в одно чувство) стал не менее известен своими дарованиями, которые развил размышлением и трудом, чем своей прежней крайней филантропией. Наконец, он имел счастие видеть во время своего министерства появление декрета, упразднявшего страшный трибунал святой инквизиции и объявлявшего его посягающим на государственную власть.

XIII. Похвала этому великому человеку только что сделана энергичным и откровенным пером. Публика прочтет ее с удовольствием и интересом. Я ограничусь тем, что скажу, что в течение четырех лет кавалер Уркихо жил в Париже среди знаменитых друзей, которых он очаровал, судя по их сожалениям в связи с его смертью. Смерть прервала его жизненную карьеру после шестидневной болезни. Он умер, как жил, полный мужества и необыкновенной безмятежности, философии и глубокого чувства добродетели, которые свойственны честному и мудрому человеку. Его тело было похоронено 4 мая 1817 года на восточном кладбище Пер-Лашез, где поставили из белого каррарского мрамора великолепный памятник в виде круглого храма, украшенного восемью колоннами. В центре над могилой стоит кенотафий[296] со следующими надписями.

На южном фасаде главная надпись по-французски:

«Ici repose

Marianno Louis de Urquijo,

Ancien ministre

Et premier secretaire d'Etat

D'Espagne,

Decede a Paris le 3 Mai 1817,

Age de quarante neuf ans,

Vrai philosophe chretien;

Modeste dans la prosperite,

Fort dans l'adversite,

Politique eclaire,

Savant,

Protecteur des sciences et des arts,

Bon fils,

Fidele a l'amitie

Compatissant pour les malheureux.

Ses amis,

La famille desolee,

L'humanite entiere,

Particulierement l'Espagne,

Sa bien-aimee patrie,

Le regretteront toujours.

Terre, sois lui legere».

На северном фасаде та же надпись по-испански:

«Aqui Descansa

Don Marianno Luis de Urquijo,

Antiguo ministro

Y Primer secretario de estate

De Espana.

Fallecio en Paris as 3 de мауо 1817,

De e dad de 49 anos.

Verdadero filosofo cristiano;

Modesto en la prosperidad,

Tuerte en la adversi dad,

Politico illustrado,

Sabio, Protector de ciencias у artes,

Buen hijo,

Fiel a la amistad,

Compasivo con los infelices.

Sus amigos,

Su familia descon solada,

La humanidad entera,

Particularmente Espana,

Su mui amada patria,

Sentiran siempre su falta.

I tierra, sele ligera!»

To есть: «Здесь покоится Мариано Луис де Уркихо, бывший министр и первый государственный секретарь Испании, умерший в Париже 3 мая 1817 года, сорока девяти лет от роду. Истинный христианский философ; скромный в благополучии, твердый в злополучии, просвещенный политик, ученый, покровитель наук и искусств, добрый сын, верный друг, сострадательный к несчастным. Его друзья, его безутешная семья, все человечество, особенно Испания, его любимая родина, будут всегда сожалеть о нем. Да будет ему легка земля».

На восточном фасаде:

«A la memoire

Du chevalier de Urquijo»,

то есть: «Памяти кавалера Уркихо».

На западном фасаде:

«Il fallait un temple a la vertu, un asile a la douleur»,

то есть: «Нужен был храм для добродетели, убежище для скорби».

На карнизе:

«Concession a perpetuite,

XVI Metres, l'an MDCCCXVII»,

то есть: «Уступленное навеки место, 16 метров, 1817 год».

Статья третья ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КНЯЗЯ МИРА И ДРУГИХ ЛИЦ

I. В 1792 году сарагосские инквизиторы получили донос и заслушали свидетелей против дома Агостино Абад-и-ла-Сьерры, епископа Барбастро. Он был оговорен как исповедующий янсенизм и одобряющий принципы, послужившие основанием для гражданской конституции французского духовенства во время Учредительного собрания.[297] Пока это дело находилось в руках сарагосских инквизиторов, брат епископа дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра был назначен главным инквизитором. Сарагосские судьи не осмелились продолжать следствие и оставили процесс под сукном. Когда дом Мануэль был отставлен от должности главного инквизитора, он сам был оговорен как янсенист, лжефилософ и макиавеллист. Однако против него не было затеяно процесса.

II. Епископ Мурсии и Картахены дом Викторин Лопес Гонсало был также оговорен в 1800 году перед инквизицией как подозреваемый в янсенизме и некоторых других ересях за то, что одобрил и разрешил защищать в своей семинарии тезисы о приложении святого таинства литургии и некоторые другие аналогичные богословские пункты. Процесс епископа не пошел далее сокращенного дознания, потому что, узнав об интригах некоторых схоластических докторов иезуитской партии, он защитил себя перед главным инквизитором с такой энергией и ученой эрудицией, что остановил движение, которое совет хотел дать его делу. Торжество епископа было, однако, непродолжительно, так как члены верховного совета велели продолжать процесс против тезисов, когда заметили, что они благоприятствуют другим выводам о чудесах, защищавшимся 1 и 2 июля 1801 года в семинарии, против коих высказались почти все квалификаторы.

III. Дело янсенизма возбудило необычайное брожение в королевстве. Иезуиты, вернувшиеся в Испанию в силу разрешения, данного им в 1798 году, вскоре приобрели для своей партии множество друзей, обзывая янсенистами тех, кто не принимал их мнений и ультрамонтанских правил. Присутствие их нарушило спокойствие, в котором находилась страна со времени изгнания иезуитов. Их поведение было так неполитично, что их принуждены были вторично изгнать из королевства. За короткое время, которое они провели в Испании между одним изгнанием и другим, их интриги посеяли раздор на целое столетие и наполнили святой трибунал доносами. Они были виновниками преследования, направленного против графини де Монтихо, епископов Саламанки, Куэнсы и Мурсии, каноников Родригальвареса, Линасеро и других вышеназванных лиц. Епископ Куэнсы дом Антонио Палафокс в 1801 году нанес удар их интригам. Родригальварес и Посадас, каноники Св. Исидора в Мадриде, в том же году возмутились поведением своего собрата дома Бальдассара Кальво, который имел наглость донести в церкви на мнимое сборище янсенистов и местом их собрания назвать дом графини де Монтихо, который нельзя было не распознать по обозначенным им признакам. Действия брата Антонио Герреро, настоятеля монастыря Четок в Мадриде, были почти так же дерзки. К сожалению, Пий VII, плохо осведомленный своим нунцием Кассони, послал братьям Кальво и Герреро бреве, в котором хвалил их усердие к католической религии, радовался их преданности святому престолу и убеждал быть стойкими в своих усилиях на пользу доброго дела. Гордые этим свидетельством, которое ложные донесения вырвали у верховного первосвященника, они увеличили свою активность до такой степени, что трудно сказать, насколько бы разгорелся зажженный ими пожар, если бы Князь мира не принял мер, помешавших продолжению беспорядка.

IV. Обвинение в янсенизме братьев дома Антонио и дома Херонимо де ла Куэста, которых приговорили к заключению в тюрьму и о которых я писал в главе XXV, повлекло за собой предание суду инквизиции дома Рафаэля де Мускиса, архиепископа Сант-Яго, духовника королевы Луизы, жены Карла IV.

V. Когда этот прелат был епископом Авилы, он показал себя отъявленным врагом обоих Куэста и стал преследовать этих двух безукоризненных людей при содействии дома Висенте де Сото Вальнарселя, каноника и инспектора школ Авилы, бывшего потом епископом Вальядолида.[298] Энергичная защита дома Херонимо де ла Куэсты вынудила Мускиса отвечать на обвинения в клевете. Он сделал представления, которые ухудшили его дело, так как он оскорбил инквизиторов Вальядолида и даже главного инквизитора, обвиняя их в пристрастии и в сговоре с Куэстой. Это безрассудство подвергло его опасности быть арестованным инквизицией, как навлекшего на себя церковные наказания и кары буллы св. Пия V, назначенные для тех, кто оскорбляет инквизиторов при исполнении их обязанностей. Сан архиепископа предохранил его от насилия со стороны святого трибунала, но он был присужден к уплате штрафа в восемь тысяч дукатов, а епископ Вальядолида к штрафу в четыре тысячи дукатов. Мускис был бы наказан суровее, если бы не воспользовался покровительством одной особы, добившейся содействия Князя мира, который помог замять это дело. В Мадриде публично говорили, что это стоило Мускису миллион реалов мелкой монетой, данных даме, оказавшей ему услугу. Я не знаю, верен ли факт или он принадлежит к числу сплетен, обычных при дворе.

VI. То же обвинение в янсенизме подало повод к преследованию в 1799 году инквизицией дона Хосе Эспиги, подателя милостыни при короле и члена трибунала нунциатуры. Доносчики выставили его виновником декрета 5 сентября этого года, который по смерти Пия VI запрещал обращаться в Рим за получением брачных льгот, обязывал епископов разрешать их, пользуясь своим естественным правом, и регулировать остальные пункты церковной дисциплины до избрания нового папы. Эспига был тогда самым близким другом министра Уркихо. Но тот не допускал ничьего влияния в делах, касающихся его должности. Нунций Кассони делал королю тщетные представления относительно декрета. Однако он до известной степени добился желаемого при помощи политических интриг. Хотя все епископы обещали исполнять королевский указ, большинство из них избегало разрешать просимые льготы, а других приверженцы римской курии отметили, как преданных делу янсенизма. Инквизиторы, хотя и продались нунцию и иезуитам, опасались скомпрометировать себя приемом доносов этого рода. Поэтому дело Эспиги не пошло далее тайного следствия, и он продолжал спокойно пользоваться своей свободой до тех пор, пока его покровитель и друг дон Мариано Луис де Уркихо не перестал быть первым министром и государственным секретарем. Тогда он был принужден покинуть Мадрид и поселиться при кафедральном соборе Лериды, коего он был сановником. Я замечу, что правительство, по-видимому, само решило опалу Эспиги, но инквизиция получила большую выгоду от этой меры в том смысле, что ей теперь не надо было действовать исподтишка, чтобы сделать его гибель неминуемой.

VII. 1796 год отмечается процессом, возбужденным против Князя мира, кузена короля и королевы по его жене донье Марии-Терезе Бурбон, дочери инфанта дона Луиса. Понятно, что немало надо было ловкости и интриг, чтобы напасть на лицо, пользовавшееся таким прочным фавором. Три доноса были представлены в святой трибунал против этого первого министра, фаворита короля и королевы. Он был выставлен подозреваемым в атеизме, потому что в течение восьми лет не исполнял долга исповеди и пасхального причащения; был связан браком одновременно с двумя женщинами и вел со многими другими такую жизнь, которая давала повод к большим скандалам. Три доносчика были монахами, и есть основание предполагать, что ими командовали руководители обширной дворцовой интриги, целью которых было довести князя до опалы, ссылки и потери огромного доверия, которым он пользовался в лоне королевской семьи.

VIII. Главою инквизиции был тогда кардинал Лоренсана, архиепископ Толедский, человек простой и легко поддающийся обману, но слишком робкий и настороженный против всего, что могло не понравиться королю и королеве. Хотя доносы были представлены ему, он не осмелился допрашивать ни свидетелей, ни даже доносчиков. Дом Антонио Деспуиг, архиепископ Сеговии (потом кардинал), и Дом Рафаэль де Мускис, духовник королевы, тогда бывший епископом Авилы, стояли во главе этой интриги и не пренебрегали никакими средствами, чтобы побудить Лоренсану назначить тайное следствие, вынести постановление об аресте князя с согласия верховного совета и добиться одобрения короля; они были уверены, что получат это одобрение, если они докажут ему, будто его фаворит исповедует атеизм. Эта попытка не согласовалась с характером Лоренсаны. Двое заговорщиков, заметив это, условились, что Деспуиг побудит кардинала Винченти, своего друга, бывшего нунцием в Мадриде, известного интригана, склонить Пия VI написать Лоренсане, упрекнув его в равнодушии, с которым он смотрит на соблазн, столь вредный для чистоты религии, которую исповедует испанская нация. Винченти получил от папы просимое письмо, так как, по-видимому, Лоренсана обещал исполнить их требование, если папа решит, что эта мера обязательна. Наполеон Бонапарт, тогда генерал Французской республики, перехватил в Генуе итальянского курьера. Среди его депеш нашли письмо, которое кардинал Винченти писал Деспуигу и в котором было вложено письмо папы к архиепископу Толедскому. Бонапарт счел полезным для добрых отношений, установившихся между Французской республикой и испанским правительством, уведомить Князя мира об этой интриге и поручил генералу Периньону[299] (теперь маршал Франции), тогдашнему послу в Мадриде, передать эту корреспонденцию Князю мира. Можно судить о значении, которое придал фаворит этому разоблачению. Предотвратив другую интригу своих врагов, он успел разрушить их планы и добился удаления из Испании Лоренсаны, Деспуига и Мускиса, которые были отправлены в Рим, чтобы выразить папе от имени их государя соболезнование по поводу вступления французской армии в Папскую область. Их поручение относится к 14 марта 1797 года.

IX. В эту эпоху инквизиция подверглась неминуемой опасности лишиться права ареста кого-либо без разрешения короля, как это должно было бы произойти в результате процесса дона Рамона де Саласа, история коего изложена в главе XXV этого труда.

X. Дон Гаспар Мельхиор де Ховельянос, министр и государственный секретарь, взялся преобразовать приемы судопроизводства святого трибунала, особенно в части запрещения книг. Этот просвещенный человек перестал быть министром в 1798 году. Так как достаточно впасть в немилость, чтобы пробудить ненависть врагов, то нашлись люди, которые оговорили его как лжефилософа, врага чистоты католической религии и трибунала, наблюдающего за сохранением ее. В секретном следствии не встречается никакого особенного тезиса, способного мотивировать богословское осуждение, и процесс не имел продолжения. Однако Ховельянос остался отмеченным как заподозренный. Если трибунал потерпел неудачу в попытке наказать его за питаемое им отвращение, он достиг этого другим способом. Интриги инквизиции привели к его изгнанию из двора, ив 1801 году он был сослан на остров Майорка, куда унес с собой сожаление и уважение всех честных испанцев. Его опала длилась несколько лет.

XI. В 1799 году вальядолидские инквизиторы присудили с одобрения совета дона Мариано и дона Раймондо де Сантандера, книгопродавцев этого города, к двум месяцам заключения в монастыре, к приостановке их торговли на два года и к изгнанию с запрещением приближаться на восемь миль к Вальядолиду, Мадриду и другим королевским резиденциям. Осужденные должны были оплатить судебные издержки инквизиции. После долгого содержания в секретной тюрьме дон Мариано никак не мог добиться перевода в другое помещение, хотя испытывал частые приступы эпилепсии. Их преступление состояло в том, что они получили и продали несколько запрещенных книг. Хотя фанатичные и злонамеренные люди оговорили их как еретиков, в действительности нельзя было доказать этот донос. 10 ноября дон Мариано и дон Раймондо ходатайствовали перед главным инквизитором о позволении остаться в Вальядолиде, указывая, что в случае отказа им в этой милости их семьи подвергнутся опасности умереть в нищете, и предлагали заменить изгнание другим наказанием — штрафом. Я не вижу здесь никакой соразмерности кары с проступком, в особенности сравнивая обращение, которому подверглись осужденные, с тем обращением, какое выпадает на долю виновных в лицемерии. Как бы ни были велики число и важность нравственных преступлений, совершенных лицемерами в силу своего порока, они сохраняют репутацию несравненной святости, хотя постоянно обманывают людское простосердечие.

Статья четвертая ПРОЦЕССЫ, ДЕЛАЮЩИЕ ЧЕСТЬ СВЯТОМУ ТРИБУНАЛУ

I. Дело святоши из Куэнсы наделало много шуму. Святоша была женой земледельца из местечка Вильяр де л'Агила. Среди других историй, которые она придумала для приобретения себе репутации святоши, она рассказывала, будто Иисус Христос открыл ей, что он освятил ее тело, изменив ее плоть и кровь в субстанцию своего тела, чтобы ближе соединиться в любви с нею. Бред этой женщины возбудил горячие богословские споры между священниками и монахами. Одни утверждали, что это невозможно согласно обычному образу действий Божиих, так как надо было бы предполагать в святоше более превосходные качества, чем в Деве Марии, и это изменение доказывало бы, что хлеб и вино не единственное вещество таинства евхаристии. Другие силились доказать, что это возможно, если вспомнить безграничность могущества Божиего. Однако они не дерзали верить в это великое чудо, так как доказательства не удовлетворяли их вполне. Некоторые верили всему, полагаясь на святость этой женщины, и удивлялись, что находились не верящие этому. Они утверждали, что не знали ничего более устойчивого, чем добродетель этой избранницы, которая не могла иметь, по их мнению, никакого интереса в обмане. Наконец, были свидетели жизни этой женщины, сообщники ее мошенничества с самого начала или одураченные из-за доверчивости и легковерия, которые продолжали верить, по крайней мере внешне, в ее сверхъестественное состояние, так как они слишком далеко зашли, чтобы отступать не краснея. Они дошли до безумного обожания этой женщины и до поклонения ей как божеству. Они в торжественной процессии водили ее по улицам и в церковь с зажженными свечами; они кадили ее ладаном, как освященную гостию на престоле. Наконец, простирались перед нею ниц и проделывали множество других не менее кощунственных вещей. Этого было вполне достаточно, чтобы инквизиция взяла на себя последнюю сцену этой скандальной драмы. Она велела заключить в секретную тюрьму эту мнимую святую и некоторых людей, отмеченных в качестве ее сообщников. Святоша окончила там свою жизнь.

Одна из статей приговора повелевала отвезти ее статую на аутодафе на санях и затем сжечь. Приходский священник Вильяра и два монаха, виновные в сообщничестве, должны были следовать босиком за статуей, одетые в короткие туники, с дроковой веревкой на шее. Они должны быть лишены сана и сосланы навсегда на Филиппинские острова. Приходский священник из Касасимарро был отрешен от должности на шесть лет. Два человека из народа, обожествлявшие эту женщину, получили каждый по двести ударов кнутом и были заключены навсегда в одну из каторжных тюрем (presidio). Ее прислуга была послана в дом одиночного заключения (recogida) на десять лет. Я не знаю более справедливого приговора инквизиции, чем этот.

II. Эта история не послужила уроком для мадридской святоши Клары. Ее бред не заходил так далеко, как у предыдущей, но ее чудеса и святость наделали больше шуму. Она уверяла, что паралична и ей нельзя сходить с постели. Когда об этом узнали, ее начали посещать в ее комнате. Самые знатные дамы Мадрида отправлялись к ней и считали себя счастливыми, когда их допускали видеть ее, слышать, говорить с нею. Ее просили обратиться к Богу, чтобы исцелиться от болезни, избавиться от бесплодия в браке, вразумить судей — накануне важного решения, получить помощь в других жизненных бедствиях. Клара в высокопарном стиле отвечала на все как вдохновленная, прорицающая будущее. Она объявила, что по особенному призванию Святого Духа предназначена быть монахиней-капуцинкой, но испытывает чрезвычайную скорбь оттого, что не имеет ни силы, ни здоровья, необходимых для жизни в общине и в монастыре. Она так хорошо убедила слушавших ее простофиль, что папа Пий VII особым бреве разрешил ей произнести обеты монахинь-капуцинок перед домом Атанасио де Пуйялем, епископом-коадъютором Толедской епархии в Мадриде (в настоящее время он епископ Калаоры), и даровал ей освобождение от монастырской жизни и упражнений общины. С этого времени в свете только и говорили о чудесах и героической добродетели сестры Клары. Епископ, принявший ее обеты, получил от папы и от архиепископа Толедского разрешение устроить престол в комнате этой мнимой больной напротив ее ложа. Здесь ежедневно служили несколько обеден, и даже Святые Дары были выставлены в дарохранительнице. Клара приобщалась ежедневно и уверяла своих посетителей, что питалась только евхаристическим хлебом причастия. Обман продолжался несколько лет. Но в 1802 году она была заключена в тюрьму мадридской инквизицией. Арестовали также ее мать и монаха, ее духовника. Их обвинили в пособничестве монахине в ее обманах для получения значительных сумм, которые самые богатые и знатные мадридские дамы и другие набожные лица с полным доверием передавали в ее руки, чтобы она раздавала их в виде милостыни, кому захочет. Когда уверились в ее мошенничестве, в ее мнимой болезни и в других обстоятельствах ее жизни, присудили Клару, ее мать и духовника к заключению в тюрьме и к другим карам, гораздо меньшим, чем они заслужили.

III. Этого второго примера справедливой строгости было недостаточно для прекращения проступков этого рода. Вскоре объявилась новая святая, подобная предыдущим. Мария Бермехо, двадцати двух лет от роду, подверженная падучей болезни, поступила в 1803 году в главный мадридский госпиталь для лечения от эпилепсии. Дон Хосе Себриан, помощник директора этого заведения, и дом Иньиго Асеро, капеллан его, стали обращаться с ней крайне внимательно, заметив ее сверхъестественное, по их мнению, состояние. Вскоре они стали ее сообщниками и получили от мадридской инквизиции заслуженную кару. Для установления репутации святости Марии Бермехо они придумали бесчисленное множество лживых доводов, служивших для прикрытия их постыдных сношений с нею.

IV. Инквизиция более не думала, по примеру прежних лет, обрекать на сожжение людей, которых ей приходилось судить. Доказательство этой похвальной перемены в ее системе стало очевидным, когда был привлечен к суду дом Мигуэль Солано, приходский священник местечка Эско в Арагоне.[300]

Было доказано показаниями свидетелей, что он высказал несколько тезисов, осужденных Церковью. Он был посажен в секретную тюрьму сарагосского трибунала. Он во всем признался, но привел в свое оправдание, что, долговременно размышляя с самым искренним желанием отыскать истину относительно христианской религии, опираясь только на Библию, он пришел к убеждению, что истина — только то, что содержится в Священном Писании; все остальное может быть ошибочно, даже если многие Отцы Церкви утверждают это, потому что они люди и, следовательно, подвержены ошибкам. Он считает ложным все, что римская Церковь установила вопреки тексту Писания и что не согласуется с его буквальным смыслом, поскольку можно впасть в заблуждение, принимая то, что ни прямо, ни косвенно не вытекает из священного текста. Он считает вероятным, что идея чистилища и лимбов является человеческим предположением и, так как Христос говорит только о двух местопребываниях души — рае и аде, грешно получать деньги за служение обедни, хотя бы они были даны в виде милостыни и для поддержания служащего; священники и другие служители религии должны получать жалованье от правительства за свои труды, по примеру судей и других чиновников. Введение и учреждение десятины было, по его мнению, обманом священников, а способ истолкования церковной заповеди в том смысле, что десятину надо платить без вычета обсеменения и расходов по сбору, есть недостойная кража, противная интересам общества и земледельцев; не следует, говорил он, считаться с тем, что папе угодно объявить или повелеть, потому что в Риме не почитают другого бога, кроме корыстолюбия, и все меры этого правительства клонятся только к собиранию денег с народа под предлогом религии. Таким образом, он отказывал папе в праве декретировать каноническое снятие сана, запрещения брака, снятия этих запрещений посредством льгот и во множестве других пунктов, составлявших силу папства. Священник Солано создал целую систему из этих положений и изложил свое учение в книге, которую доверил епископу и другим богословам, как будто этот шаг не имел для него никакой опасности.

V. Сарагосские инквизиторы при помощи уважаемых богословов взялись побудить Солано отказаться от его мнений. Священники убеждали его признать заблуждения и раскаяться в них; они старались устрашить его смертью на костре, предназначенной для упорных и нераскаявшихся еретиков. Дом Мигуэль отвечал им, что ему хорошо известна опасность, которой он подвергается, но если бы этот мотив побудил его отказаться от истины, содержащейся в Евангелии, он будет осужден на суде Божием, и эта опасность заставляет его забыть обо всех других, напоминая, что все случившееся с ним было предвидено и возвещено в Евангелии; если он заблуждается, Бог видит его чистосердечие и соблаговолит просветить его или простить ему. Ему поставили на вид непогрешимость Церкви, которая должна заставить его осудить как безрассудное предположение предпочтение им своих собственных убеждений мнениям стольких святых и великих людей, которыми гордится религия и которые, собравшись во имя Иисуса Христа и призвав помощь, обещанную им в Евангелии, высказались после зрелого обсуждения относительно истинного смысла темных мест Писания и признали истины, которые он покинул. Но этим нельзя было смутить священника Солано. Он отвечал, что на всех этих собраниях интересы римской курии примешивались к спорам о богословских предметах и сделали тщетными добрые намерения нескольких уважаемых людей.

VI. Когда процесс дошел до приговора, инквизиторы высказались за релаксацию; надо согласиться, что они не могли поступить иначе по кодексу инквизиции. Но верховный совет, желавший избавить Испанию от зрелища аутодафе, прибег к чрезвычайному средству допросить некоторых лиц, которые были названы свидетелями, но не были допрошены; в то же время совет поручил инквизиторам употребить новые усилия для того, чтобы обратить осужденного. Эти два средства не произвели удовлетворительного результата. Процесс нисколько не изменился, и, хотя судьи хорошо поняли мотивы, заставившие совет голосовать против их решения в этом деле, они не дерзнули обойти закон. Они вторично произнесли релаксацию, и совет, не желавший ее, воспользовался как предлогом показаниями одного свидетеля для организации служебного опроса приходских священников и врачей в Эско и по соседству, чтобы выяснить, не страдал ли обвиняемый какой-нибудь болезнью, ослабившей или затемнившей его разум. Результаты этой информации должны были быть сообщены совету, а в ожидании этого дело было приостановлено. Инквизиторы исполнили приказ верховного совета. Врач из Эско, подозревавший, чего хотели добиться, заявил, что священник Солано за несколько лет до своего ареста был серьезно болен, и неудивительно поэтому, если его разум ослабел: именно с этого времени он стал чаще говорить о своих религиозных убеждениях, которые не совпадали с точкой зрения испанских католиков, духовных лиц и местных жителей. Совет, получив это заявление, приказал, не высказываясь окончательно по этому делу, возобновить настояния для обращения обвиняемого. Между тем Солано опасно заболел. Инквизиторы поручили самым искусным богословам Сарагосы привести его к вере и даже просили дома Мигуэля Суареса де Сантандера, епископа-коадъютора Сарагосской епархии и апостолического миссионера (теперь он бежал во Францию, подобно мне), увещевать его с мягкостью и благостью евангельского служителя, столь свойственными этому прелату. Священник оказался чувствительным ко всему, что для него делали, но сказал, что не может отказаться от своих убеждений, боясь оскорбить Бога изменой истине. На двадцатый день его болезни врач объявил ему, что он при смерти, и побуждал его воспользоваться последними минутами. «Я в руках Божиих, — возразил Солано, — мне больше нечего делать». Так умер в 1805 году приходский священник из Эско. Ему было отказано в церковном погребении. Он был тайно похоронен в ограде зданий инквизиции, близ фальшивой двери дома трибунала, со стороны Эбро. Инквизиторы дали во всем отчет верховному совету, который одобрил это и запретил продолжать процесс против мертвеца, чтобы воспрепятствовать его фигуральному сожжению.

VII. Такое поведение совета явно доказывает, что теперь изменился образ мыслей по сравнению с более ранними временами. Главный инквизитор Арсе может справедливо гордиться, что он первый нашел честное средство обойти органические законы святого трибунала в пользу человечности. Надо только пожалеть, что он не предложил королю уничтожение казни сожжением, так как даже если будут продолжать сурово обращаться с нераскаявшимися еретиками, было бы все-таки менее жестоко ссылать их на Филиппинские острова — мера наказания, к которой были присуждены священники, сообщники святоши из Куэнсы (хотя это слишком суровая кара за простое заблуждение); это наказание выгодно в смысле воспрепятствования распространению ереси.

Статья пятая ОГРАНИЧЕНИЕ ВЛАСТИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

I. Через два года после интриги, затеянной для гибели Князя мира, в Аликанте случилось другое происшествие, которое было бы достаточным для мотивирования преобразования и даже, может быть, уничтожения инквизиции. Леонгард Стук, консул Батавской республики,[301] умер в Аликанте, и его душеприказчик, французский вице-консул, наложил печати на дом покойного до тех пор, пока будут выполнены все формальности, предписанные законами. Комиссар инквизиции объявил губернатору города, чтобы он снял печати и передал ему ключи от дома для регистрации книг и гравюр, которые там найдутся, потому что в числе их были запрещенные. Губернатор отсрочил исполнение этого требования до получения ответа на свой запрос от министра Его Величества. Комиссар, недовольный этим промедлением, пришел ночью со своими альгвасилами, сломал печати, открыл двери и составил опись, которая была поручена ему святым трибуналом; покончив с этим, он как умел наложил печати на прежние места. Посол Батавской республики пожаловался правительству на нарушение международного права, и 11 октября 1799 года король велел своему министру дону Мариано Луису Уркихо написать главному инквизитору, что «инквизиция впредь должна избегать подобных правонарушений и ограничить свое служение наблюдением, чтобы по смерти посла, консула, вице-консула и всякого другого агента иностранной державы не было продано ни книг, ни какого-либо другого предмета, запрещенного испанцам и натурализовавшимся иностранцам, не компрометируя подобными актами правительства Его Величества перед другими державами… Ввиду того (говорил министр от имени короля), что это происшествие и другие вещи, не менее противоречащие общественному порядку, поддерживают и усиливают отвращение, питаемое к святому трибуналу, и его дурную репутацию у других народов, трибунал не должен был никоим образом проникать в дом, над которым у него не было никакой юрисдикции, вопреки привилегиям и обычаям всех народов. Его Величество не может смотреть равнодушно на слишком частые злоупотребления властью, которые позволяет себе трибунал; хотя эти эксцессы, несомненно, противоречат его взгляду, истинно христианским принципам, политике и общему интересу, он видит, однако, что они повторяются досадным и предосудительным образом». Почти то же приключилось в Барселоне с французским консулом, бумаги и книги которого хотели задержать.

II. Иностранные державы и народы будут благодарны памяти министра Уркихо, желавшего заставить уважать их независимость, упраздняя трибунал, который он считал противным духу Евангелия, благополучию — его родины, распространению просвещения и даже государственной власти королей.

III. Инквизиция неоднократно подвергалась опасности быть упраздненной или подчиненной общим формам публичных судов. Мне казалось полезным напомнить здесь эти случаи, потому что попытки реформ чаще встречались в царствование Карла IV.

IV. 1) В 1506 году Филипп I Австрийский вступил на престол Испании и узнал о покушениях, совершенных инквизитором Лусеро и многими другими. Смерть короля спасла инквизицию, и ее основатель Фердинанд V принял бразды правления, так как сумасшествие королевы Хуанны, дочери короля, сделало невозможным ее царствование.

V. 2) В 1517 и 1518 годах, в начале царствования Карла I Австрийского (императора Карла V), национальные собрания кортесов Кастилии, Арагона и Каталонии требовали реформы, значившей в глазах настоящих католиков упразднение инквизиции. Король обещал такую реформу, но кардинал Адриан (впоследствии папа) отговорил его от исполнения обещания, пока был главным инквизитором. Последующие собрания генеральных кортесов королевства неоднократно возобновляли ту же попытку в царствование этого государя, а также при Филиппе II и Филиппе III. Государственный совет Кастилии и некоторые чрезвычайные советы, собранные для какого-либо поручения, делали то же при Филиппе IV и Карле II. Но протесты, требования и просьбы были безрезультатны, потому что главные инквизиторы, римские нунции и иезуиты всегда успевали обмануть королей.

VI. 3) В царствование Филиппа V Бурбона была сделана такая же попытка. Кардинал Джудиче, главный инквизитор, и совет инквизиции осудили учение дона Мельхиора де Маканаса, королевского прокурора при верховном совете Кастилии, защищавшее власть светских государей против захватов римской курии и других церковных трибуналов. Но декрет об упразднении не был исполнен, потому что кардинал Альберони при поддержке королевы Елизаветы Фарнезе склонил короля оставить это намерение.

VII. 4) В царствование Карла III повторилось нечто подобное, когда чрезвычайный совет и графы Аранда, Кампоманес и Флорида-Бланка представили государю картину злоупотреблений, постоянно совершаемых святым трибуналом. Но Карл III счел долгом ограничиться частными приказами для предотвращения впредь посягательств на королевскую юрисдикцию, произвольного запрещения книг и несправедливых и позорящих арестов, не имеющих своим мотивом ереси.

Главный инквизитор, папский нунций и королевский духовник объединились тогда с некоторыми грандами Испании, более набожными, чем просвещенными, и успели спасти инквизицию. Указы Карла III не соблюдались в тайном судопроизводстве инквизиции, которая продолжала действовать независимо.

VIII. 5) В царствование Карла IV в 1794 году — тогда именно дом Мануэль Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии и главный инквизитор, решил преобразовать судопроизводство трибунала, главою коего он был. Для этой цели он велел мне написать труд под заглавием Рассуждение о судопроизводстве святого трибунала, в котором я указывал недостатки действующей практики и средства к их уничтожению, даже в том случае, если бы судопроизводство по-прежнему осталось тайным в процессах по делу ереси. Но при помощи интриг добились от Карла IV указа об удалении архиепископа из Мадрида и об отставке его от должности главного инквизитора.

IX. 6) В 1797 году королю были сделаны представления против трибунала в пользу дона Раймундо де Саласа, профессора в Саламанке, и Князь мира раскрыл преследование, готовившееся против его личности, хотя он был тогда первым министром и государственным секретарем. Но королевский декрет, составленный от имени короля доном Еухенио Льягуно, министром департамента помилования и юстиции, не был, однако, подписан Его Величеством, потому что Князь мира стал жертвой другой интриги, виновник коей дом Филипе Вальехо, архиепископ Сант-Яго, правитель совета Кастилии, был личным врагом доктора Саласа. Король ограничился изгнанием из королевства кардинала Лоренсаны, архиепископа Толедского, главного инквизитора, и послал его в Рим к папе Пию VI с чрезвычайным поручением, о котором упоминается в письме, адресованном князем кардиналу от 14 марта 1797 года.

X. 7) В следующем, 1798 году, дон Гаспар Мельхиор де Ховельянос стал преемником министра Льягуно, а дон Франсиско де Сааведра — Князя мира. Ховельянос хотел воспользоваться трудом, составленным мною по желанию архиепископа Силиврии, копию которого я ему передал; но он не мог исполнить своего намерения: Карл IV, плохо осведомленный и обманутый интриганами, приказал этому министру удалиться к себе в Тихон, в Астурии.

XI. 8) В 1799 году дон Мариано Луис де Уркихо, заменявший Сааведру во время его болезни, хотел убедить Карла IV уничтожить трибунал инквизиции. Эта попытка не имела других результатов, кроме указов, благоприятных для иностранцев по случаю происшествий в Аликанте с батавским консулом и в Барселоне с французским консулом.

XII 9) В 1808 году Наполеон Бонапарт постановил в Чамартине (близ Мадрида) 4 декабря упразднить святой трибунал, мотивируя свой декрет тем, что трибунал покушается на государственную власть.

XIII. 10) В 1813 году 22 февраля чрезвычайные генеральные кортесы королевства Испания приняли ту же меру, заявив, что существование привилегированного трибунала инквизиции несовместимо с политической конституцией монархии, которую они декретировали и опубликовали и которую приняла вся нация.

XIV. Несмотря на два последних постановления об упразднении, трибунал существует еще теперь, потому что большинство людей, окружающих престол, всегда были и всегда будут сторонниками невежества, ультрамонтанских мнений и идей, господствовавших в христианском мире до изобретения книгопечатания, — идей, воспроизведенных и энергично поддержанных иезуитами, которые недавно были возвращены в Испанию Фердинандом VII. Я не сомневаюсь, что Его Величество пользовался в этом деле плохой информацией и еще худшими советами. Надо думать, что он не допустил бы иезуитский орден в свое государство, если бы знал, что произошло, когда Карл IV разрешил им вернуться в Испанию, ибо они не замедлили взбудоражить монархию гнусными интригами, раскрытие которых привело к вторичному изгнанию иезуитского ордена. Иезуиты тайно напечатали небольшое анонимное письмо, адресованное епископам, в котором пародировали Апокалипсис. Я видел экземпляр, пришедший по почте к калаорскому епископу. Я дам копию с него, потому что этот курьезный документ достоин истории и, вероятно, не был напечатан. Вот перевод с латинского подлинника, который лучше всего докажет злоупотребление текстами Священного Писания, которое допускала иезуитская шайка:

«Ангелу Калаоры. Мы обретаемся в весьма тяжелые времена, близкие к концу света. В них будет изобиловать неправда и охладеет любовь многих в этом королевстве, издревле вполне католическом, мы видим многое, что не замечалось ни в какую эпоху, даже в ту, когда Бог допустил нашествие маврских полчищ. Зло растет, а пастыри молчат, ибо ныне многие холодны, почти все ленивы, многие алчны, некоторые достигли тягостного предела старости, о котором говорит св. Петр, а также св. Иуда в своем совершенно удивительном соборном послании, описывающем наилучшим образом сей век. Итак, что же, ангел Церкви? Где твоя ревность, о коей Давид сказал: „Ревность по доме твоем снедает меня“. Где ревность о спасении остатков католиков в Испании? Ты думаешь, что все твои обязанности исполнены охранением вверенной тебе паствы? Никоим образом этого нет, когда уныние овладело испанской Церковью. Ты позволяешь Иезавели, женщине, которая называет себя пророчицей, учить и обольщать рабов моих (говорит Господь), чтобы они прелюбодействовали и ели от идоложертвенного. Поэтому он прибавляет: если все епископы Испании, собравшись о Духе Святом, не воззовут вместе к обманутому королю о жертвоприношении и жертве, они все будут стерты из книги живота, потому что недостаточна перед Богом в епископе безупречность личной жизни, ибо при расхищении стада нужно жизнь свою полагать за спасение овец. Да воспламенит тебя Бог Отец, да воспламенит тебя Бог Сын, да воспламенит тебя Бог Дух Святой, который даст тебе слова и мудрость, коим не смогут противостать противники его. Утверди остальных братьев твоих. Если ты не исполнишь того, что я предписываю, я приду к тебе, яко тать, и ты не узнаешь часа, когда приду к тебе. Крик епископов будет спасением стада».

XV. Я не стану останавливаться на истолковании этого гнусного и мятежного письма. Каждый без труда раскроет отвратительную цель этой махинации. Но так как я вижу восстановление иезуитов в моем отечестве, я не колеблюсь предсказать, что они помогут всем своим усердием и всеми своими интригами влиянию апостолического нунция для удержания инквизиции.

XVI. Конечно, в министерстве есть люди, прекрасно это понимающие, как, например, Писарро, первый министр и государственный секретарь, и Гаррай, министр финансов. Мадридская Всеобщая газета от 3 мая 1814 года извещает, что Писарро (бывший тогда резидентом в Берлине) написал, что недавно перевели на английский и немецкий языки Разоблаченную инквизицию[302] и что это доставило ему большое удовольствие.

Глава XLIV ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VII

I. Фердинанд VII вступил на престол 19 марта 1808 года, но поездка в Байонну помешала ему приступить к исполнению своих монарших обязанностей. Продолжалось нашествие французов, в течение которого в Испании не было инквизиционного трибунала, ибо Наполеон Бонапарт, считая себя завоевателем всего государства, издал указ о его упразднении. Наполеон поставил королем своего брата Жозефа, и тот открыл мне доступ к архивам верховного совета[303] инквизиции и ее отдела расследований, распорядившись также, чтобы трибуналы провинций высылали на мое имя все документы, о которых бы я ни попросил.

II. С его согласия я велел сжечь все уголовные дела, оставив лишь те, в которых описываются самые важные и известные процессы, и те, в которых участвуют титулованные особы, в частности дела семейств Карранса, Маканас, Фроилан Диас и некоторых других, ибо все это принадлежит истории. Я также распорядился оставить нетронутыми книги постановлений совета, королевские указы, буллы и бреве из Рима, имущественные дела; впрочем, как и все сведения о родословных служителей инквизиции, ибо эти данные часто бывают полезны для доказательства родственных связей в тяжбах о майоратах, субституциях, попечительских делах, капелланствах, завещаниях, богоугодных делах и пожертвованиях.

III. В одном труде, озаглавленном Acta Latomorum,[304] я прочел, что в доме инквизиции Мадрида в октябре месяце 1809 года обосновалась крупная ложа испанских франкмасонов. Мне это заявление представляется ложным, ибо ключи от дома были вверены подчиненному мне лицу, неспособному уступить их для этой цели. Предполагаю, что это происшествие было выдумано, дабы представить читателям контраст между двумя столь противоположными назначениями одного и того же здания.

IV. Там сказано также, что 3 ноября того же года в Мадриде был создан верховный трибунал или капитул 31-й ступени древнего обряда франкмасонства. Это более похоже на правду, так как все знают, что в Мадриде существовала одна ложа, заседания которой происходили в доме на улице Трех Крестов.

V. К этому также добавляется, что г-н граф де Грасса-Тилли основал 4 июля 1811 года верховный совет 33-й ступени утвержденного древнего обряда. Не знаю, кем мог быть этот граф. Я знаю одного французского генерала графа де Тилли, но тот жил не в Мадриде, а в Сеговии и, думаю, никогда не был франкмасоном.

VI. В продолжении говорится о том, что во французском лагере в Оренсе (королевство Галисия) 28 декабря 1808 года образовался франкмасонский орден рыцарей и дам под названием Филокорейтас, что значит Любители танца, в подтверждение чего автор ссылается на Историю основания великой французской ложи.[305]

VII. Знакомство с указанными документами и книгами из архивов подвигнуло меня на написание для Королевской Академии истории научного рассуждения (одобренного впоследствии этим столь уважаемым ученым собранием) под названием Памятная записка о мнении испанского народа относительно установления инквизиции. Королевская Академия истории опубликовала этот плод моих стараний в серии своих Памятных записок и отдельно, в одном томе испанского четырехтомника.

VIII. Эти же самые документы, хранящиеся у меня с 1789 года и присланные впоследствии из Вальядолида и других городов, позволили мне опубликовать позднее, в 1812 и 1813 годах, два тома из испанского восьмитомника под общим названием Анналы инквизиции с точной хронологией событий начиная от 1477 года, в котором родилась идея о создании инквизиции в Кастилии, и до 1530 года включительно. Я не опубликовал продолжения, так как был вынужден покинуть Испанию.

IX. В том же самом 1812 году, 22 февраля, всеобщие кортесы со своей стороны отменили трибунал святой инквизиции, возвращая тем самым управление церковными судами в руки епископов, а управление светскими королевскими судами — мирским судьям. Так что отныне судебные разбирательства против еретиков должны были вестись согласно правилам доинквизиционного суда и другим законам, принятым по этому случаю. Для лучшего понимания и более легкого принятия этой меры они пустили в хождение по королевству некий Манифест, в котором отчасти объясняли населению мотивы своих действий.

X. Этой отмене предшествовали пространные обсуждения с трибун, произносилось много пышных и глубокомысленных речей, а свобода печати позволила опубликовать документы как за, так и против инквизиции. Ее сторонники не пренебрегали никакими средствами: за недостатком веских доводов они использовали оскорбления, сатиру, иронию, сарказм, насмешку, издевку, клевету и так далее — все, чтобы опорочить тех, кто старался вывести народ из заблуждения.

XI. Зная, что значило в Испании назвать человека новомодным философом, неверующим, еретиком или плохим католиком, они вооружились и этим черным оружием, порицаемым как клевета в законе Божием, ревнителями которого они себя выставляли. Так, они называли неблагочестивыми, безбожниками и врагами Церкви многих мужей, известных чистотой своей веры и благочестием в помыслах и деяниях.

XII. Они измышляли факты, противоречащие исторической истине и никогда не имевшие место в истории инквизиции, пытаясь доказать, что якобы сама инквизиция и ее судьи многое сделали на пользу несчастных архиепископов Талаверы, Каррансы и Палафокса, св. Игнасио и св. Терезы, досточтимого Хуана де Авилы и других безвинно преследуемых. Они называли противников инквизиции виновниками всех грядущих на Испанию бедствий и видели их источник в отсутствии трибунала, преследующего еретиков.

XIII. Они пытались убедить, что современная философия безбожников, несмотря на радение епископов и их викариев, затмит веру, ибо все французские книги писались в соблазнительной манере, увлекающей многих невежд и людей, мало сведущих в богословии. В этих книгах непомерно возвеличивался природный ум человека, велись рассуждения о способностях его восприятия, астрономических и физических наблюдениях, — обо всем том, что противно духу безропотной покорности текстам Священного Писания, догмам католической Церкви, толкованиям святых отцов и поучениям великих теологов христианства всех времен и народов.

XIV. Наконец, сколько бы ни рассуждали о пользе инквизиции (в Кадисе даже была опубликована полемика по этому вопросу, с которой можно ознакомиться), разум все-таки восторжествовал; и не потому, что большинство решающих голосов в собрании принадлежало безбожникам или якобинцам[306] (как впоследствии несправедливо были названы многие весьма религиозные лица, сторонники общественного порядка и конституционной монархии), а потому, что были сильны доводы против трибунала, который столь пагубно влиял на процветание нации в течение более трех веков.

XV. Кортесы получали в большом количестве письма и послания со словами благодарности за благо, которое они сделали для всего народа, их поздравляли с победой над фанатизмом, невежеством, суевериями и предрассудками. Среди этих писем были некоторые, подписанные и служащими инквизиции, как, например, с Пальма-де-Майорки.[307] Из Мадрида же писали: «Радостно видеть, что пал трибунал, который превращал в тигров тех, кто называл себя служителями Бога мира, и удалял от Испании науки, литературу и нормы морали». Итак, кажется, мнение испанского народа по этому поводу было весьма определенным.

XVI. Мне приятно сознавать, что победе немало содействовали события, о которых пойдет речь позднее, и те документы, что я опубликовал в Мадриде уже в 1812 году, в Памятной записке о мнении испанского народа, изданной Королевской Академией истории и в первом томе Анналов испанской инквизиции. В подтверждение моей причастности к этому могу привести строки из Манифеста, направленного кортесами к испанскому народу, где сообщается, что их представители видели соответствующие папские буллы, жалобы и протесты преследуемых. Все это можно было увидеть в Кадисе только в моих публикациях, однако прямой ссылки на них нет, ибо политическая обстановка того времени предписывала хранить молчание об истинном авторе этих заметок.

XVII. Но все меры по отмене инквизиции скоро стали бесполезны. Фердинанд вернулся в Испанию в марте 1814 года и в скором времени в Валенсии оказался в окружении людей, одержимых (за исключением небольшой группы лиц) средневековыми идеями и предрассудками веков рыцарства, людей бездарных и отставших от своего времени. Не в состоянии насытить собственное честолюбие ни в Мадриде, ни в Кадисе, они создали третью партию, которая со дня своего основания управляла королевством. Пользуясь обстановкой, они удалили от трона почти всех просвещенных людей королевства, преграждая въезд на территорию Испании всем остальным, и ссылая в замки, на острова и в тюрьмы новых узников. Одним из первых результатов их правления стал королевский указ о восстановлении инквизиции, изданный в Мадриде 21 июля 1814 года.

XVIII. В нем говорилось, что Фердинанд VII делал это, дабы исправить зло, причиненное католической вере армией инакомыслящих, дабы впредь предотвратить распространение еретических взглядов, увлекших многих испанцев, и дабы оградить Испанию от внутренних раздоров и сохранить ее мир и спокойствие, как об этом просили некоторые ученые, добродетельные прелаты и многие важные люди и значительные корпорации, как церковные, так и светские. Они напомнили ему о том, что в XVI веке инквизиция спасла Испанию от еретической заразы и от заблуждений, которые затронули другие европейские государства, в то время как в Испании под покровительством людей безупречных в принципах веры процветали науки и разные жанры литературы. Поэтому, дабы посеять раздор, столь выгодный французам, Бонапарт не придумал ничего лучше, чем распустить инквизиционный трибунал под предлогом его отсталости в свете достижений нашего века. В указе также говорилось, что хунта, присвоив себе впоследствии название внеочередных всеобщих кортесов, продолжила это дело. По ее мнению, существование трибунала противоречило кадисской конституции, которая, как было написано, родилась во времена смуты и вызывала недовольство всей нации. К этому добавлялось, что, так как в иные времена были приняты законы о пресечении злоупотреблений властью и сокращении привилегий, Его Величество изъявил желание удостовериться в выполнении оных и за сим назначить двух представителей из совета Кастилии и двух из инквизиции, дабы они, в результате совместного совещания, предложили соответствующие поправки к методам судопроизводства как в делах частных лиц, так и в делах о запрете книг.

XIX. Кажется, избранными представителями стали советники Кастилии дон Мануэль де Лардисабаль Урибе и дон Себастьян де Торрес и советники инквизиции дон Хосе Амарилья и дон Антонио Галарса. Вчетвером они были способны провести реформу, которая если и не избавила бы от всех зол, то многих помогла бы избегнуть. Лардисабаль и Торрес были членами собрания испанских нотаблей в Байонне в 1808 году. Они сами и их коллеги, дон Хосе Хоакин Колон де Ларреатеги и дон Игнасио Мартинес де Вильела, поддержали заявление советника инквизиции дона Раймундо Этенарда Салинаса, где он просил, чтобы трибунал инквизиции не был отменен, но выражал общее мнение, что трибуналу надлежало в методах судопроизводства следовать примеру епископов и церковных судов доинквизиционного периода. По своей натуре инквизиторы Амарилья и Галарса были людьми добродушными и человеколюбивыми, их коллеги Этенард и Эвиа-Норьега были образованны и имели большой жизненный опыт. Если ими владело искреннее желание помочь своими познаниями в этом деле, не было разногласия между тем, что они постановили в Мадриде и соглашением в Байонне.

XX. Между тем господин дон Франсиско Хавьер-де-Мьер-и-Кампильо, великий инквизитор и епископ Альмерии, обнародовал в Мадриде 5 апреля 1815 года эдикт, гласящий следующее: «Все с ужасом наблюдали быстрые успехи неверия и пугающее падение нравов, заразившее испанскую землю. Как устыдились бы благочестивые и ревнующие о вере отцы наши, видя, что заблуждения и новые опасные учения, столь бесславно погубившие большую часть Европы, заражают их милую родину… но для ее исцеления, да не будет [инквизитор] как апостолы, которые в порыве усердия просили Иисуса Христа послать с неба дождь огненный на Самарию, но пусть следует мягкости Учителя и кротости духа его. Эти качества, конечно, неведомы желающим видеть, что великий инквизитор начнет исполнение своих обязанностей с огнем и мечом в руках, извергая проклятья и анафемы как единственное средство, чтобы сохранить в чистоте сокровище веры и задушить семена дурного. Эти семена принесла толпа безнравственных евреев и сектантов, которые обильно рассыпали их по земле нашей и тем осквернили ее, вкупе с губительной свободой писать, распространять и печатать разного рода заблуждения. Вследствие этого пусть все признающие за собой вину перед инквизицией добровольно сознаются до конца этого года и получат тайное прощение без какого-либо наказания. Кроме этого, приказывается доносить на лиц, замеченных в догматических заблуждениях, и пусть исповедники призовут кающихся к тому же, всеми средствами убеждая их в полезности такого деяния, ибо только так можно избежать опасности обличения и преследования со стороны трибунала веры».

XXI. Вот эдикт, который, взятый отдельно, сделал бы честь его авторам, если бы с самого возникновения инквизиции опыт не показывал, что за такими ласковыми и безобидными речами следуют страшные клеветнические доносы, рожденные ненавистью, злым умыслом, обидой, местью, завистью и другими человеческими страстями.

XXII. Эдикт господина великого инквизитора заслуживает внимания в той его части, где в нем говорится, что Испанию наводнили новые опасные учения, от которых бесславно погибла большая часть Европы. В этой фразе, очевидно, имеется в виду основное стремление всех цивилизованных народов, которые хотели, хотят (и совершенно справедливо будут хотеть, ибо просвещение не идет вспять) отменить все формы деспотического правления и установить конституционную монархию, где права человека, гражданина, короля и его народа будут провозглашены и гарантированы и общественный порядок будет основан на законности, где монарх будет почитаем всеми как защитник прав и свобод личности, покровительствующий (не на словах, а на деле, и хорошими постановлениями) наукам и ремеслам, промышленности и мануфактурам, искусствам, сельскому хозяйству и торговле. Эдикт не иначе как ссылается на политические учения, породившие это всеобщее желание, по-другому, признаюсь, я его не понимаю, однако не вижу причин называть их новыми и опасными. Если же мои предположения верны, испанцам, желающим блага своей родине, горестно видеть, как инквизиция, едва возродившись, уже берется (под видом следования духу Иисуса Христа) судить, не имея на это никакого права, чуждые ее полномочиям политические учения, смешивая их с религиозными и желая таким образом все держать под своим контролем. Безотрадно видеть, как готовятся новые ловушки для тех, кто может опрометчиво высказать нормальное желание иметь конституцию. Такой человек будет судим как ярый еретик за догматическое заблуждение, осужденное якобы еще в апостольских посланиях Петра и Павла. Святые апостолы завещали подчиняться любому кесарю, даже и недоброму, не из-за боязни наказания, а по долгу совести: но разве осуждали они законное желание жить под управлением и на основах хорошей конституции?

XXIII. Также примечателен тот факт, что, единожды определив их как новые и опасные учения, которые заразили Испанию в последнее время, господин великий инквизитор осудил только те грехи, которые приписываются французской армии, а вовсе не те, которые на самом деле были любимы и практиковались некоторыми испанскими священниками, участниками войны. Хотя последние напрямую подлежат его осуждению как противоречащие букве и еще более — духу учения Христова. Мне кажется излишним упоминать их здесь, чтобы уверить моих читателей в том, что инквизиция после реставрации ничем не отличалась от инквизиции до упразднения. Так, если та инквизиция разрешала хождение сочинений, допускающих цареубийство, признающих за папой косвенные, а также и прямые полномочия лишать престола королей и распоряжаться в их государствах, в то же время запрещая и осуждая книги, поддерживающие идею приоритета королевской и мирской судебной власти над внешней церковной властью в имущественных делах, касающихся Церкви, клириков и их судов, то новая инквизиция начала с осуждения теории, в которой говорится, что подданные — это не рабы и не стадо животных для продажи, но граждане, составляющие тело нации, глава которой — король. Сама же она распространяла следующие вредоносные идеи:

XXIV. Первое. Любого француза, находящегося в Испании, будь то солдат или гражданское лицо, разрешено убить независимо от обстоятельств и любым способом, ибо все они враги родины, защита которой должна быть превыше всех соображений.

Второе. Следуя тому же принципу, разрешено убить любого испанца, принадлежащего партии подчинения власти захватчиков, заклейменного прозвищем офранцуженный.

Третье. Также дозволено отбирать у таких испанцев деньги, имущество, плоды их земли и даже поджигать их хлеба, виноградники, оливковые и другие деревья.

Четвертое. Разрешается нарушать клятву верности, данную в присутствии Святых Даров безо всяких мысленных оговорок, а лишь по внутреннему убеждению, что это единственное средство уберечь Испанию от раздробления на отдельные государства, от поджогов селений, грабежей домов и разорения семей, что ожидало ее в случае, если власть захватчиков выполнит свои угрозы согласно всеобщим законам военного времени.

Пятое. Клирики и монахи могли на законных основаниях забывать о кротости, подобающей их сословию, и вступать в армию с целью убивать французов и подчиняющихся им испанцев. Эта идея имела наибольшее число последователей, хотя опыт показал, что такие клирики и монахи становились главарями воровских шаек и, к всеобщему стыду, всюду водили с собой сожительниц, облагая к тому же разные селения налогами, незаконными как по размеру, так и по методам их сбора.

Шестое. Война против Франции — война религиозная, поэтому все погибшие в ней должны почитаться как святые мученики. Этот пункт учения имел столько доверчивых последователей, что все погибшие в Мадриде 2 мая 1808 года были записаны как святые мученики в церковном служебнике епископата Куэнки за 1811 год, я видел это собственными глазами, и там было указание, что во время общих служб в память святых мучеников римской католической Церкви следовало праздновать память и этих новомучеников вместе со святыми, предначинательная молитва к которым начиналась со слова Intret, а в порядке богослужения предписывалось придерживаться Communi plurimorum martirum, в бревиарии. Можно ли измерить тот ущерб, который нанесли подобное учение и пример почитанию памяти древних святых мучеников нашей Церкви!

Седьмое. Исповедникам разрешено (и даже похвально) не давать отпущения грехов кающемуся, который на вопрос о своей политической принадлежности отвечал, что он сторонник партии высшей силы, если только он не давал обещания выйти из нее и способствовать, по мере сил и возможностей ее падению.

Восьмое. Лучше было, или, по крайней мере, не так плохо, есть мясо по пятницам и в другие дни, когда предписывается воздержание, безо всякого на то разрешения, чем получать его от главного папского представителя Сайта-Крусады[308] в Мадриде.

Девятое. Испанцы, служащие высшей силе по политическому убеждению, справедливо заслуживают вечной ненависти и непреклонной суровости. Это убеждение господствовало не только в течение войны, но и в мирное время, ибо его распространяли и пропагандировали в листовках постыдного и антихристианского содержания Аталайа и ему подобные варвары, недостойные жить даже среди караибов,[309] но, несмотря на это, ободренные безнаказанностью своих деяний и даже в каком-то смысле поощряемые властью.

Сравнятся ли эти идеи с теми, о которых говорится: новые и опасные учения, заразившие Испанию, причина погибели, как необоснованно считается, большей части Европы. Разве когда-либо найдется нечто более противное христианству, Евангелию и духу Иисуса Христа, чем девять указанных принципов? Пусть судьями будут христиане всех наций.

XXV. Эдикт содержит одну статью, которая, кажется, осуждает непреклонность, с которой апостолы просили дождя огненного на самарян, ибо те не приняли Иисуса, заметив, что он шел поклониться Богу в Иерусалимский храм, а не в самарянский. Конечно, любой добрый христианин также осудил бы чрезмерное рвение апостолов, зная, что Иисус в Евангелии не только отклонил это предложение, но и, обращаясь к ним, строго сказал: Не знаете, какого вы духа. Не знаю и я, достаточно ли поразмыслил великий инквизитор, прежде чем включить в эдикт эту статью, потому что если вчитаться глубже в текст Евангелия св. Луки (в котором об этом повествуется), станет ясно, что это одна из самых убедительных его глав, доказывающая, что инквизиционный трибунал противен самому духу учения Иисуса Христа. В особенности противны ему законы испанского трибунала, не только разрешающие, но и приказывающие доносить. По этим законам доносчику обещаются награды, а оклеветанный жестоко наказывается, будучи лишен всех средств защиты, хотя во всем мире и менее развитые народы не отнимали у осужденного этого естественного права. Оклеветанного помещают в тюрьму и держат в заключении без какого-либо общения, не только до предъявления обвинения и начала допросов, но и до тех пор, пока не будет вынесен и не приведен в исполнение определенный приговор. В этом суде обвиняемому невозможно узнать, кто против него свидетельствует, от него скрывают подлинные показания, чтобы он не мог их как-нибудь сопоставить и найти доводы в свою пользу; и, наконец, в этом суде отвергают всеобщие нормы права и скрупулезно следуют нелепому и несправедливому уставу, придуманному монахами, ничего не смыслящими в юриспруденции.

XXVI. Кто были те самаряне, о которых повествует св. Лука? Не более чем отошедшие от иудейской Церкви израильтяне, приверженцы того же закона Моисеева, что и их собратья из Иерусалима.

XXVII. В чем состоял их раскол? Суть его была ни много ни мало в том, что самаряне, отказываясь признать единство израильской Церкви и иерусалимского первосвященника как ее главу, сочли себя вправе построить в своей столице, Самарии, другой храм, для возношения даров Богу по истинному своему закону и независимо от иерусалимского синедриона.[310]

XXVIII. Чем же согрешили эти люди, по мнению апостолов Иакова и Иоанна? Да тем, что они не только отделились от Иерусалима, но и косвенно преследовали правоверных иудеев, отказывая в приюте тем, кто, по их мнению, нес дары Богу в Храм, стоящий на месте Соломонова, минуя построенный ими на горе Гаризим.[311]

XXIX. Какую роль тогда взяли на себя апостолы? Роль доносчиков и прокуроров инквизиции.

Что просили они для самарян? Кары огнем, как и в инквизиции, где, только не произнося этих слов, обвиняемого передают светскому судье, который, без сомнения, вынесет смертный приговор, боясь, как бы его самого не уличили в ереси или нарушении папских булл, предписывающих оказывать инквизиции всяческое содействие.

XXX. Какой же урок преподнес тогда Иисус Христос? Он показал, что желание обвинителей было противно духу мира, любви, кротости, доброты, терпения, незлобивости и увещевания, который он непрестанно старался внушить апостолам своими поучениями и личным примером; тем более оно противоречило тому духу, который они получат позднее, когда он уже будет на небе, и снизойдет на них Дух Святой, сделав их новыми людьми.

XXXI. Мне кажется, не имеет смысла тратить время на конкретные примеры. Любой непредубежденный читатель поймет, что Иисус Христос открыто осуждал доносы, обвинения и наказание огнем еретиков и других заблудших овец мистического стада римской католической Церкви, независимо от наличия у них своих храмов и своих служителей, преемники они апостола Петра или нет.

XXXII. Если бы во время цитирования в эдикте этого отрывка великий инквизитор произвел подобные размышления, то, думаю, он воздержался бы от привлечения такого внимания к текстам, наводящим верующих на мысль упразднить это ведомство, пророчески осужденное самим основателем нашей святой апостольской римской католической Церкви, который хотел видеть в ней не лицемерие, порожденное страхом перед инквизицией, но искреннюю любовь к Богу как следствие глубокого убеждения.

XXXIII. Однако, как было бы хорошо (раз уж редактору пришел на ум этот евангельский текст), если бы он внушил тому, кто его должен был подписать, достойное христианина намерение сказать королю Фердинанду VII следующее: «Государь, раз уж случай распорядился так, что по Вашем возвращении в Испании не оказалось иных судей веры, кроме епископов, так воспользуйтесь, Ваше Величество, этой возможностью, чтобы вернуть им ту судебную власть, которая была в их руках до XIII века. Иисус Христос им вверил управление своею Церковью, как сказал апостол Павел: Иисус Христос даровал им от себя в этом всякую власть, поставив их единственными исполнителями его воли именем апостола Петра. Это единовластие впоследствии, через тысячу двести лет, было утеряно, но не потому, что этого пожелал Христос, ни по соглашению двенадцати апостолов, единственных епископов двух Иерусалимских соборов, ни по личному желанию апостола Петра, когда он один управлял всей Церковью, но по воле одного из его преемников, о полномочиях которого (касательно нашего дела) можно поспорить: кто был этот преемник? Он был не из тех, кто только судил других людей, отлучая упорствующих еретиков после множества увещеваний, доводов и доказательств их заблуждений; а также не из тех, кто (будучи под покровительством христианских императоров и королей) осмеливался судить епископов способом, неизвестным доселе их предшественникам, и тем более не из тех, кто (считая себя уж слишком могущественным) дерзал посылать королям и императорам указы об их свержении с трона. Нет, этот преемник, свидетель укрепления вековых владений столь беспредельной власти, был одним из самых сведущих правоведов своего времени, тонкий политик, с которым не сравнятся многие умы и XIX века, более искусный в интригах, чем сам основатель инквизиции Кастилии. Это, наконец, был Иннокентий III,[312] который угадал последнюю возможность подчинить себе напрямую не только императоров, королей и епископов, но и всех простых католиков, и дело веры стало отныне зависеть от папского престола: доносы, обличения, наказания не щадили никого, теперь все становились его рабами, не прекословящими, даже когда он посягал на права государей. Такое влияние папы могло по меньшей мере способствовать еще большему обогащению папского двора, потому что все естественно предпочитали приносить свои деньги тому, кто обладал большим могуществом, внушал больший страх и, соответственно, мог предоставить большие милости.

XXXIV. Так не сочтите за труд, Ваше Величество, распорядиться, чтобы между епископами распространили уведомление, предписывающее ревностно блюсти чистоту веры. А если же станет известно, что кто-то из верующих епархии впал в заблуждение, вере противное, то прикажите увещевать его в первый, и во второй, и в третий раз, убедительно доказывая ему истинность католической веры и оставляя некоторые промежутки времени между тремя внушениями. Но если даже и так не удастся обратить еретика, то прикажите отлучить его от Церкви как язычника и мытаря, согласно Евангелию, и более ничего не делать, а только взывать к милости Божией со слезами и молитвами, дабы он просветил несчастного, поскольку это единственное, что Церковь может для него сделать, ее последнее оружие, как говорил Блаженный Августин. Если же заблудший начнет повсюду распространять свое ложное вероучение (с чем нельзя примириться в Испании), Ваше Величество сможет выслать его из страны, дабы он не вводил в соблазн соотечественников. Так Вы будете править в духе Святого Евангелия, как это делалось в первые века Церкви, когда было наибольшее количество святых и отмечалось самое ревностное стремление к вере. Звание католического короля не накладывает на Ваше Величество иных обязательств. Этот титул носил сам великий Рекаредо, позволивший евреям и арианам жить в Испании. Св. Фердинанд также проявлял терпимость к евреям и магометанам. Даже папа согласен видеть евреев среди населения своей вотчины. Ваше Величество, терпимость принесет вам счастье, а вашему государству — благополучие, которое есть прямая дорога к вечному блаженству, ибо сам Иисус Христос проявлял терпимость к отколовшимся самарянам, материалистам саддукеям[313] и суеверным фарисеям. И, будучи главным инквизитором, я говорю вам об этом, Ваше Величество, говорю вам прямо, дабы показать, что занимаемая должность не лишила меня слова истины».

XXXV. Если бы г-н Мьер Кампильо сказал так королю Испании Фердинанду VII, то его имя было бы увековечено в истории. Со мною не согласятся ни инквизиторы вообще, ни, в особенности, озабоченные тем, что большая часть Европы погублена новыми и опасными учениями, заразившими Испанию; однако я и не ищу их одобрения, но надеюсь заручиться поддержкой добрых просвещенных католиков, которые в состоянии отличить истину от заблуждения, веру от фанатизма, осуществление полномочий от злоупотребления ими.

XXXVI. Однако я вовсе не настаиваю на том, что епископ Альмерии и другие инквизиторы, исполняющие свои обязанности в настоящее время, злоупотребляют своими полномочиями. В целом эдикт вызывает желание предпочесть мягкие принципы — жестким, и сдается мне, что на сегодня они на этом не остановились, поэтому я не слишком поверил некоторым рассказам, слышанным мною в Париже, и сведениям, опубликованным в Acta latomorum в 1815 году. Сообщая о восстановлении инквизиции Фердинандом VII, автор добавляет, что король запретил масонские ложи под страхом высшей меры наказания как за государственное преступление первого порядка. Среди прочих фактов, имевших место в 1814 году, читаем следующее: «25 сентября в Мадриде было арестовано 25 человек по подозрению во франкмасонстве и за приверженность Кортесам; в их числе были маркиз де Толоса; каноник Марина, выдающийся ученый и член академии; доктор Луке, придворный врач, и некоторые иностранцы: французы, итальянцы и немцы, проживающие в Испании. А отважный генерал Алава (которого герцог Веллингтон[314] за боевые заслуги назначил своим адъютантом) был заключен в тайные тюрьмы инквизиции как франкмасон». Я считаю вымыслом все эти россказни, так как из достоверных источников и даже из правительственных газет стало известно, что король приказал генералу Алаве удалиться из Мадрида, но что очень скоро Его Величество отозвал этот указ, сославшись на ложные сведения, полученные ранее; и совершенно точно, что впоследствии Фердинанд VII назначил его своим послом при дворе голландского короля. А что касается господина Марины, известно, — что он был судим за книгу Теория кортесов; но также доподлинно известно, что он живет у себя дома и при случае сумеет за себя постоять, ибо истина на его стороне и он знает как это доказать.

XXXVII. Более правдоподобно выглядит история, опубликованная мадридским правительственным вестником от 14 мая 1816 года, рассказывающая об одном аутодафе, проведенном инквизицией Мехико 27 декабря 1815 года, с жертвой в лице священника дона Хосе Марии Морельоса. Этот несчастный встал во главе нескольких своих соотечественников, которые задумали освободить страну от владычества испанской короны. Святая инквизиция начала разбирательство по делу веры, а одновременно с этим вице-король, исполняя свои обязанности, предъявил ему обвинение как зачинщику мятежа. Было отдано предпочтение тайным тюрьмам инквизиции, и даже нашлись свидетели событий, в достаточной мере доказывающих (по мнению мексиканских судей), что он безбожник, материалист и еретик. Одним из доказательств, мои читатели оценят его по достоинству, было то, что Морельос имел двоих детей. В конце концов он произнес отречение и был освобожден от цензур на аутодафе, процедура которого может сравниться только с процессами эпохи Филиппа П. Но все было продумано, ибо вице-король уготовил ему смерть через повешение, для чего сначала на торжественной мессе епископ Антекеры в Америке по церковному уставу лишил его священнического сана. Месса несколько раз прерывалась, в первый раз зачитывался процесс веры, произносилось отречение и освобождение от цензур, в другой раз мессу прервали для снятия духовного сана. В прежние века эти церемонии еще могли нагнать религиозного страху на простых неученых католиков, но сейчас они производят совсем противоположное действие, ибо исторические и философские науки ушли далеко вперед, и мы знаем, где на самом деле берут начало эти обряды, которые уже не в силах поразить воображение своей внешней помпезностью.

XXXVIII. Что касается Пиренейского полуострова, не скажу наверняка, производились ли у нас аутодафе после реставрации каким-либо из инквизиционных трибуналов. Но отмечу, что если судьи инквизиции желают более приблизиться к духу Евангелия, они должны воздержаться от их проведения и учиться умеренности у своего главы, святейшего отца Пия VII.[315] Газеты писали о предложенных им изменениях, принесших ему славу, нам же в Испании следует применять их повсеместно.

XXXIX. Письмо из Рима от 31 марта 1816 года гласит, что Его Святейшество запретил в инквизиционных трибуналах пытки и приказал уведомить об этом решении послов Испании и Португалии.[316]

XL. Другое письмо, от 17 апреля, было не столь кратким, но тем не менее заслуживает, чтобы его здесь процитировали: «Реформа инквизиционных трибуналов с успехом продолжается и будет распространяться на все страны, где есть инквизиция. Все ее судопроизводство уподобится судопроизводству других судов. Будут приниматься только свидетельства, основанные на конкретных фактах. Никто не будет судим лишь по подозрению в неверном следовании пунктам вероучения. В качестве свидетелей против обвиняемого не будут допускаться лица, публично уличенные в бесчестных делах или ранее судимые светским судом. В качестве свидетелей в пользу обвиняемого будут приняты любые лица, которые захотят выступить в его защиту, даже если они не являются чадами римской католической Церкви. Родственники и домашние подозреваемого не могут свидетельствовать ни за, ни против него. Любое голословное обвинение будет отвергнуто.

Слушание всех дел будет публичным, как и в других судах». Одной из центральных фигур, благодаря которым стало возможным установление этих принципов, был кардинал Фонтана, оказавший этим огромную услугу как делу веры, так и человечеству вообще. Ходили слухи, что как только новый кодекс будет составлен, его разошлют по всем дворам и повсюду введут в обращение. Собранию, занимающемуся этим делом, папа направил бреве, где писал следующее: «Помните же, что единственный способ усилить положение христианской религии во всех странах — это показать, что она от Бога и, лишь будучи таковой, дает утешение и одаривает милостями. Божественный учитель наш Иисус Христос заповедал нам любить друг друга, и эта заповедь должна стать законом во всем мире».[317]

XLI. Другое письмо, от 9 мая, гласит, что инквизиционный трибунал Рима отменил приговор трибунала Равенны.[318] Этот приговор был вынесен Соломону Моисею Вивиани, который, перейдя из иудейской религии в христианство, впоследствии вернулся к исповеданию закона Моисеева. Святейший папа Пий VII, одобряя отмену приговора, сказал так: «Закон Божий не одной природы с законами человеческими, ибо он есть закон кротости и увещевания. Преследования, гонения и тюрьмы суть методы лжепророков и лжеучителей. Посочувствуем же человеку, не видящему света истины, и тому, кто и не силиться увидеть его; но ведь и сама причина слепоты может послужить великому замыслу божественного Провидения». Впоследствии, возглавляя одно из заседаний святого трибунала, он приказал, чтобы дело по обвинению в ереси начиналось не иначе как с обязательной явки в суд самого доносчика, который должен выступить перед судьями в присутствии обвиняемого. Он также выразил желание, чтобы подобные процессы велись и завершались без кровопролития. По этим распоряжениям легко догадаться, какое негодование вызывала инквизиция, несмотря на то, что в Риме она проявляла наибольшую терпимость.[319]

XLII. Последнее суждение общеизвестно. В моем труде вы найдете тому наглядные подтверждения на примере многих испанцев, которые, пытаясь уйти от преследования на родине, находили убежище в Риме, или же в свидетельствах узников инквизиционных тюрем, побывавших там в течение последних трех веков. Все это заставило меня отметить ту редкостную непоследовательность, с которой все папы, столь милостивые у себя в государстве, одобряли жесткие меры испанской инквизиции, особенно в XVI веке, по отношению к лютеранам и кальвинистам (а они были не закоренелыми грешниками), и неудивительно, что эта дикая жестокость породила в них вечную ненависть к Риму и инквизиции. Возможно, чиновники римской курии установили принципы умеренности и терпимости, дабы весть об этом распространилась и умножила их богатства, которые они тратили в соответствии с их количеством и попечение о которых нераздельно владело их мыслями и определяло их поведение.

XLIII. Еще одно письмо из Рима, от 11 января 1817 года, гласит: «Появились слухи, что в инквизиции в этом году будет проведена реформа. Кажется, свои обязанности она теперь будет исполнять подобно светским судам. Правительство сочло опасным поддерживать эту бесполезную корпорацию, всегда находящуюся в оппозиции к прогрессу и человеческому разуму. Можно считать, что инквизиция более не существует».[320] А немногим ранее в другом письме из Рима, от 19 марта 1816 года, сообщалось, что посол Португалии передал государственному секретарю-кардиналу Его Святейшества дипломатическую ноту с просьбой осудить книгу инквизитора Луиса де Парамо и формально упразднить инквизицию как орган юстиции, с восстановлением полновластия епископов в вопросах веры, как это и было в прежние времена.[321]

XLIV. В конце концов, справедливые и полезные методы, предложенные папой, должны были служить законом и путеводной звездой для судей восстановленной инквизиции; и если бы они согласились на публичное ведение процессов, если бы отказались от тайных тюрем и отпускали бы на свободу под поручительство или залог после объявления статьи обвинения в короткой формулировке испанского закона, я сам не побоялся бы предстать перед таким судом; вот все, кажется, что я могу сказать по данному вопросу.

Глава XLV ПИСАНИЯ СВЯТЫХ ОТЦОВ ПОДТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ДУХ И МЕТОДЫ ДЕЙСТВИЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВОРЕЧАТ ДУХУ ЕВАНГЕЛИЯ И ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ

I. Я доказал путем простого изложением исторических фактов и неизбежно проистекающих из них размышлений, что учреждение трибунала святой инквизиции, методы воздействия и наказания, которые он обычно применял к еретикам и к лицам, подозреваемым в ереси, противоречат духу кротости, терпимости и доброты, которые божественный основатель христианства хотел сообщить своей Церкви. Одной этой причины должно было хватить для отмены трибунала, даже если бы он не посягал на суверенитет королей и на управление правосудием, вверенное другим судам.

II. Но все-таки есть лица, которые не согласны со мной, то ли потому, что способ ведения дел инквизицией им мало известен, то ли потому, что их радение о католической вере не совпадает с истинным учением апостола Павла, а порождается ненавистью, которую они испытывают к еретикам, а также к католикам, которые, подобно мне, являются поборниками терпимости.

III. Когда я опубликовал Проспект этого труда, о нем заговорили, но некоторые суждения были ошибочны (и несправедливы по отношению к автору), чего, по-видимому, было не избежать, так как, не зная Критической истории, публика не могла судить о моем труде беспристрастно и дать ему ясную и справедливую оценку. Некоторые сочли необходимым по этому поводу посылать мне анонимные письма, тон которых явно изобличал отсутствие у их авторов того духа христианской любви, о котором нам непрестанно толкует Евангелие. Автор одного из этих писем, от 19 августа 1817 года, после яростного клеветнического выпада добавляет: «Искренне признайтесь, что желание критиковать инквизицию не принадлежит Вам лично, ибо от инквизиции осталось одно только название. Все удары, которыми, как Вам кажется, Вы ее осыпаете, по сути, являются нападками на саму религию: когда Вы осуждаете заблуждения некоторых церковнослужителей, рука Ваша дерзко посягает на сам священный ковчег: вот в чем Ваше безумное чаяние». Мой труд уже опубликован. Пусть читатели вынесут ему свой приговор. Я же от всего сердца прощаю этому человеку нанесенные мне оскорбления.

IV. Тем не менее ввиду того, что есть лица (во всем остальном достойные всяческого уважения), которых некое подобие предрассудка заставляет рассматривать инквизицию Кик оплот римской католической апостольской веры, имеет смысл показать их заблуждения, ибо невероятно, чтобы Бог настолько изменил свой замысел и средства, используемые в настоящее время для поддержания веры, противоречат учению и примеру Христа, апостолов и первых Отцов Церкви.

V. Итак, я предлагаю дословно привести здесь несколько достойных внимания текстов, взятых из множества им подобных, которые выявляют истинный дух христианской религии и Церкви до появления революционных идей, изложенных в первых главах этой Истории. Конечно, нет смысла проделывать эту работу для людей образованных, но лица менее сведущие в этих вопросах, возможно, будут мне за нее благодарны и с удовольствием прочтут некоторые цитаты из творений святых отцов и других заступников Церкви и из священных текстов, которые, будучи собранными вместе, несомненно просветят всякую благочестивую, искреннюю и правдолюбивую душу.

VI. Святой евангелист Матфей, в главе IV своего Евангелия, пишет так: «Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море; ибо они были рыболовы; И говорит им: идите за Мною и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставивши сети, последовали за Ним. Оттуда идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцем их, починивающих сети свои, и призвал их. И они тотчас, оставивши лодку и отца своего, последовали за Ним. И ходил Иисус по всей Галилее, уча в синагогах их и проповедуя Евангелие Царствия и исцеляя всякую болезнь и всякую немощь в людях. И прошел о Нем слух по всей Сирии: и приводили к Нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и Он исцелял их. И следовало за Ним множество народа из Галилеи и Десятиградия, и Иерусалима и Иудеи и из-за Иордана». — Иисус Христос для того, чтобы обратить людей, не прибегает к угрозам. Он довольствуется тем, что предлагает им приятные вещи, совершая добро и оказывая милости.

VII. Тот же евангелист в главе V повествует: «Увидев народ, Он взошел на гору; и когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное». Здесь нетрудно заметить, что Иисус называет блаженными не тех, кто проявляет досадное рвение, дабы обратить людей в свою веру или наказывает их, когда они покидают Церковь, а дает это имя тем, кто милостив, кроток, миролюбив, и тем, у кого чистое сердце.

VIII. Св. Матфей, глава X: «Сих двенадцать[322] послал Иисус и заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите и в город самарянский не входите; А идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева; Ходя же проповедуйте, что приблизилось Царство Небесное… А если кто не примет вас и не послушает слов ваших, то, выходя из дома или города того, отрясите прах от ног ваших. Истинно говорю вам: отраднее будет земле Содомской и Гоморрской в день суда, нежели городу тому. Вот, Я посылаю вас, как овец среди волков». Заметим, что Иисус, говоря о заблудших овцах дома Израилева, не приказывает апостолам наказывать их, напротив, откладывает до дня Страшного Суда наказание тех, кто не признает его учения. Почти то же самое читаем в Евангелии от Марка и от Луки, главы IX и X.

IX. Св. Матфей, в главе XIII, пишет: «Другую притчу предложил Он им, говоря: Царство небесное подобно человеку, посеявшему доброе семя на поле своем; Когда же люди спали, пришел враг его и посеял между пшеницею плевелы и ушел; Когда взошла зелень, появился плод, тогда явились и плевелы; Пришедши же, рабы домовладыки сказали ему: господин! Не доброе ли семя сеял ты на поле твоем? Откуда же на нем плевелы? Он же сказал им: враг человек сделал это. А рабы сказали ему: хочешь ли, мы пойдем, выберем их? Но он сказал: нет, чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы; Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в связки, чтобы сжечь их; а пшеницу уберите в житницу мою… тогда Иисус, отпустив народ, вошел в дом. И приступивши к Нему, ученики Его сказали: изъясни нам притчу о плевелах на поле. Он же сказал им в ответ: сеющий доброе семя есть Сын Человеческий; Поле есть мир; доброе семя, это — сыны Царствия, а плевелы — сыны лукавого; Враг, посеявший их, есть диавол; жатва есть кончина века, а жнецы суть Ангелы. Посему как собирают плевелы и огнем сжигают, так будет при кончине века сего: Пошлет Сын Человеческий Ангелов Своих, и соберут из Царства Его все соблазны и делающих беззаконие. И ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов».

X. Эта притча показывает, что Иисус не желал, чтобы еретики наказывались при жизни, даже и те, кто сеет плевела, то есть их иерархи, устанавливающие догмы; но велит ждать, когда Бог сам сделает это в день своего Суда, отдавая не людям, но ангелам власть наказывать их, да и то только в последние времена.

XI. Святой Матфей, глава XVIII: «Сказал Иисус апостолам: Ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее. Как вам кажется? Если бы у кого было сто овец, и одна из них заблудилась, то не оставит ли он девяносто девять и не пойдет ли искать заблудившуюся? И если случится найти ее то, истинно говорю вам, он радуется о ней более, нежели о девяноста девяти незаблудившихся. Так нет воли Отца вашего Небесного, чтобы погиб один из малых сих. Если же согрешит против тебя брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним: если послушает тебя, то приобрел ты брата твоего; Если же он не послушает, возьми с собою еще одного или двух, дабы устами двух или трех свидетелей подтвердилось всякое слово. Если же не послушает их, скажи церкви; а если и церкви не послушает, то да будет он тебе, как язычник и мытарь. Истинно говорю вам: что вы свяжете на земле, то будет связано на небе; и что разрешите на земле, то будет разрешено на небе. Истинно также говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них. Тогда Петр приступил к нему и сказал: Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе „до семи“, но до се-мижды семидесяти раз». Здесь очевидно следующее: 1. Иисус одобряет обращение заблудших овец только мягкими методами, внушаемыми любовью и добротой; 2. Само отлучение еретика свершается только после трех увещеваний, произведенных при указанных Иисусом обстоятельствах; 3. Распоряжение инквизитора предать дело огласке до этого времени категорически противоречит учению Иисуса Христа. Посмотрите эту же главу в Евангелии св. Луки, глава XV.

XII. Святой Матфей, глава XXVIII, после повествования о воскресении Христа, добавляет, что тот сказал апостолам: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам». Это доказывает, что апостолы, их последователи, и все священники, посвятившие себя служению Церкви, должны следовать учению божественного Учителя, и никто не властен отойти от него, суживать смысл или своевольно его толковать, и, конечно же, никто не может пренебрегать этим учением или забывать о нем, как, например, было, когда инквизиторы заставляли доносить на любого человека, не упредив его заблаговременно трижды, хотя именно об этом прямо говорит Евангелие.

XIII. Евангелист Лука так пишет в IX главе своего Евангелия: «Когда же приближались дни взятия Его от мира, Он восхотел идти в Иерусалим, и послал вестников пред лицем Своим; и они пошли и вошли в селение Самаритянское, чтобы приготовить для Него; но там не приняли Его, потому что он имел вид путешествующего в Иерусалим. Видя то, ученики Его Иаков и Иоанн сказали: Господи! Хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал? Но Он, обратившись к ним, запретил им и сказал: не знаете какого вы духа; Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать. И пошли они в другое селение». Этот прекрасный текст явственно доказывает, что Иисус не хотел, чтобы применялись какие-либо меры против отколовшихся от иудейской Церкви самаритян. Кажется, я достаточно ясно объяснил истинный смысл этого отрывка в предыдущей главе.

XIV. Тот же евангелист пишет в X главе: «И вот один законник встал и, искушая Его, сказал: Учитель! Что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал: в законе что написано? Как читаешь? Он сказал в ответ: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить. Но он, желая оправдать себя, сказал Иисусу: а кто мой ближний? На это сказал Иисус: некоторый человек шел из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые сняли с него одежду и изранили его и ушли, оставивши его едва живым. По случаю один священник шел той дорогою и, увидев его, прошел мимо. Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо. Самарянин же некто, проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился, и подошел перевязал ему раны, возливая масло и вино; и посадив его на своего осла, привез его в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе. Кто из этих троих, думаешь ты, был ближний попавшемуся разбойникам? Он сказал: оказавший ему милость. Тогда Иисус сказал ему: иди, и ты поступай также». Этот эпизод подтверждает уже сказанное об отношении к еретикам и схизматикам. Он показывает, что раскольник самарянин более приятен Богу, чем правоверные священники и левиты, что он более соответствует образцу добродетели и что все, что мы читаем о вере, подчиняется этому закону милосердия и любви, ибо (как сказано в Святом Писании в другом месте): Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. Любовь есть исполнение закона. Любовь покрывает множество грехов.

XV. Читаем у евангелиста Луки в главе XIII: «И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел; и сказал виноградарю: вот я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице и не нахожу; сруби ее: на что она землю занимает? Но он сказал ему в ответ: господин! Оставь ее на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: Не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее». Эта притча подтверждает, что нельзя объявлять кого-либо еретиком, не уведомив его, по меньшей мере, три раза в течение трех лет, и советует также и по истечении этого срока воздержаться от гонений и попробовать убедить его обратиться к истинной вере.

XVI. Евангелие от Луки, глава XVI: «Сказал же и к ученикам Своим: один человек был богат и имел управителя, на которого донесено было ему, что расточает имение его; И призвав его, сказал ему: что это я слышу о тебе? Дай отчет в управлении твоем, ибо ты не можешь более управлять». Согласно этой притче, инквизиционный трибунал должен не сажать виновного в тюрьму, но придерживаться процессуального порядка и выполнить сначала пункт, называемый предъявление обвинения, на который указывает, на примере этого богатого человека, само Евангелие.

XVII. Евангелие от Иоанна, глава VII, повествует о женщине, взятой в прелюбодеянии, которую книжники и фарисей привели к Иисусу и спрашивали Его, что с ней делать, ибо по закону Моисееву надлежало казнить ее. Но Иисус принялся писать что-то на земле. И когда ушли ее обвинители, Иисус, поднявшись, сказал ей: «Женщина! Где твои обвинители? Никто не осудил тебя. Она отвечала: никто, Господи! Иисус сказал ей: и Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши». Из этого повествования можем сделать вывод, что инквизиторам не следовало бы никогда приговаривать впервые уличенного еретика к какой-либо казни, ни даже к бесчестию, неизбежному для тех, кто бывает принародно опозорен инквизицией. Инквизиторы должны были сказать в первый раз еретику: «Иди и впредь не греши».

XVIII. В XX главе Деяний Апостолов читаем, что сказал св. Петр епископам церквей Эфеса и других городов Азии: «Итак, внимайте себе и всему стаду, в котором Дух Святый поставил вас блюстителями, пасти Церковь Господа и Бога, которую он приобрел Себе Кровию Своею. Ибо я знаю, что по отшествии моем войдут к вам лютые волки, не щадящие стада; из вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему бодрствуйте». Этот завет апостола Павла доказывает, что власть, данная епископам для наблюдения за чистотой вероучения, исходит от Святого Духа. И ни у кого нет права лишать их духовной власти над еретическими учениями, тем более ограничивать ее. Все посягательства некоего отдельного трибунала на власть епископов носят характер, противный учению св. Павла.

XIX. В главе XXI Деяний Апостолов евангелист Лука повествует нам о том, что по прибытии св. Павла в Иерусалим пришел он к апостолу Иакову младшему, и тот сказал ему: «Видишь, брат, сколько тысяч уверовавших иудеев, и все они — ревнители закона; А о тебе наслышались они, что ты всех иудеев, живущих между язычниками, учишь отступлению от Моисея, говоря, чтоб не обрезывали детей своих и не поступали по обычаям. Итак, что же? Верно, соберется народ; ибо услышат, что ты пришел. Сделай же, что мы скажем тебе: есть у нас четыре человека, имеющие на себе обет; взяв их, очистись с ними и возьми на себя издержки на жертву за них, чтоб остригли себе голову, — и узнают все, что слышанное ими о тебе несправедливо, но что и сам ты продолжаешь соблюдать закон. А об уверовавших язычниках мы писали, положивши, чтобы они ничего такого не наблюдали, а только хранили себя от идоложертвенного, от крови, от удавленины и от блуда. Тогда Павел, взяв тех мужей и очистившись с ними, в следующий день вошел в храм и объявил окончание дней очищения, когда должно быть принесено за каждого из них приношение». Вот истинный образец того, как должны поступить инквизиторы, предложив себя вместо любого католика, на которого по злому навету иным образом пало подозрение в ереси. Св. Павел был объявлен вероотступником. Епископ Иерусалима прямо сообщает ему о наговоре, выслушивает его ответы и говорит, как ему должно поступить, чтобы опровергнуть эти лживые слухи. Св. Павел повинуется, и дело о вероотступничестве закрывается. Если бы архиепископ Севильи, Вальдес, великий инквизитор, во время ведения процесса против своего примаса Каррансы хотя бы отчасти последовал примеру апостола Иакова по отношении к св. Петру, то истина явилась бы незамедлительно. Те же методы, которыми пользуются инквизиторы при ведении дел, противоречат поучениям и примеру апостолов.

XX. В той же главе XXI и в последующих главах святой евангелист Лука описывает гонения иудеев Азии на св. Петра сначала в Иерусалиме и затем в Кесарии Палестинской. Он был схвачен в Иерусалиме, и тогда Клавдий Лисий, римский трибун, желая достоверно узнать, «в чем обвиняют его иудеи, освободил его от оков и повелел собраться первосвященникам и всему синедриону, и, выведши Павла, поставил его перед ними». Он выслушал обвинителей и обвиняемого, открыл заговор против жизни его, и под конвоем послал его в Кесарию, где жил Феликс, правитель Иудеи и преемник Пилата, который сказал Петру: «Я выслушаю тебя, когда явятся твои обвинители». И повелел ему быть под стражею в Иродовой претории. Через пять дней пришел первосвященник Анания со старейшинами и с некоторым ритором Тертуллом, которые жаловались правителю на Павла. Когда же он был призван, то Тертулл начал обвинять его в том, что он сделался представителем Назорейской ереси, то есть вероотступником и предводителем еретиков. Павел ответил ему на это. Феликс отсрочил дело до прибытия тысяченачальника. Позднее на место Феликса поступил Порций Фест. Фест, прибыв в область, через три дня отправился из Кесарии в Иерусалим, тогда первосвященник и знатнейшие из Иудеев явились к нему с жалобою на Павла и убеждали его, прося, чтобы он сделал милость и вызвал его в Иерусалим; но Фест отвечал, что Павел содержится в Кесарии под стражею и что он сам скоро отправится туда. «Итак, — сказал он, — которые из вас могут, пусть пойдут со мною, и если есть что-нибудь за этим человеком, пусть обвиняют его». Пробыв же у них не больше восьми или десяти дней, возвратился в Кесарию и на другой день, сев на судейское место, повелел привести Павла. Когда он явился, стали кругом пришедшие из Иерусалима иудеи, возводя на Павла многие и тяжкие обвинения, к которым у них не было доказательств. Павел же, кроме прочего, сказал: «Обвинители мои были некоторые ассийские иудеи, которым надлежало бы предстать пред тобой и обвинить меня, если что имеют против меня; или пусть сии самые скажут, какую нашли они во мне неправду, когда я стоял перед синедреоном». Правитель хорошо знал, что Павел невиновен, но, желая доставить удовольствие Иудеям, отсрочил дело и распорядился послать Павла в Рим, чтобы кесарь сам сделал с ним, что сочтет нужным. Царь Ирод Агриппа через несколько дней навестил Феста, который, обсуждая с ним дело, рассказал, как Павел отвечал Иудеям, что: «у римлян нет обыкновения выдавать какого-нибудь человека на смерть, прежде, нежели будет иметь обвинителей налицо и получит свободу защищаться против обвинения». Эта история развивает мысль о том, что сокрытие истинных заявлений доносчиков, свидетелей и их имен и, тем более, подлоги, изъятие и исправления подлинных документов противоречат закону, принятому и соблюдаемому среди иудеев, христиан и идолопоклонников, а также учению, которое проповедует апостол Павел; он сам требовал исполнения этого закона на себе, желая, чтобы иудеи ассийские предстали перед правителем, ибо они были его первыми обвинителями. Так же очевидно, что свидетели должны говорить в присутствии обвиняемого, ибо апостол Павел просит выступающих перед судьей объявить, что дурного они нашли в его поведении. Заслуживает внимания тот факт, что дело против Павла было начато по обвинению в ереси, вероотступничестве, догматических заблуждениях. Итак, из всего этого становится ясно, что методы судопроизводства инквизиторов не согласуются с учением и примером апостолов.

XXI. Св. Павел в Послании к Римлянам, глава XII, пишет: «Итак, умоляю вас, братия, милосердием Божиим, представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу, для разумного служения вашего». Из этого текста можно заключить, что губительное усердие святого трибунала противно вере и неразумно. Да и как оно может быть таковым, если только страхом им удается обратить в веру? Люди, которых склоняют на свою сторону таким образом, становятся лицемерами, не более того.

XXII. Св. Павел в том же Послании к Римлянам, глава XVI, пишет: «Умоляю вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них». Вот что советует св. Павел по отношению к еретикам: он предписывает остерегаться их и быть осторожными, избегая общения с ними, но не доносить на них в уголовный суд и, тем более, не сажать еретиков в тюрьмы и наказывать, предавая их семьи бесчестию и поруганию. Хотя именно этого косвенно требует инквизиционный трибунал в своем эдикте о доносах, и именно такое отношение он предписывает к лицам оговоренным.

XXIII. Св. Павел в Первом Послании к Коринфянам, глава V, говорит: «Я писал вам в послании — не сообщаться с блудниками; впрочем, не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего; но я писал вам не сообщаться с тем, кто, называясь братом, остается блудником, или лихоимцем, или идолослужителем, или злоречивым, или пьяницею, или хищником; с таким даже и не есть вместе». Это поучение вторит тому, что апостол Павел проповедовал римлянам. Идолопоклонство относится к преступлениям против веры и Церкви, и тем не менее апостол не исключает его из общего правила. Он довольствуется предписанием не есть вместе с идолопоклонниками и избегать их общества.

XXIV.Тот же апостол в Послании к Галатам, глава II, пишет: «Когда же Петр пришел в Антиохию, то я лично противостал ему, потому что он подвергался нареканию. Ибо до прибытия некоторых от Иакова, ел вместе с язычниками; а когда те пришли, стал таиться и устраняться, опасаясь обрезанных. Вместе с ним лицемерили и прочие иудеи, так что даже Варнава был увлечен их лицемерием. Но когда я увидел, что они не прямо поступают по истине Евангельской, то сказал Петру при всех: если ты, будучи иудеем, живешь по-язычески, а не по-иудейски, то для чего язычников принуждаешь жить по-иудейски? Мы по природе иудеи, а не из язычников грешники; однако же, узнавши, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть. Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, — то неужели Христос есть служитель греха? Никак! Ибо, если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу». Это повествование подтверждает, что установление инквизиционного трибунала враждебно духу христианской религии, и методы его действий по отношению как к истинным католикам, так и к подозреваемым в ереси с полным правом вызывают порицание. Апостол Петр не поступал по истине Евангельской потому, что, отделяясь от обращенных в христианство необрезанных язычников, давал понять, что грешно было общаться с ними и смотреть как на братьев на тех, кто не подчинялся закону Моисееву. Св. Павел понял, что такое отношение могло лишь уменьшить количество христиан, ибо язычники отказались бы принять христианство, если одновременно им пришлось бы подчиниться закону Моисееву. Тогда он взял на себя публичное объяснение, дабы доходчиво, простым языком и вескими, неоспоримыми доводами прояснить суть этого вопроса. Вот что должен был делать епископ, узнав, что кто-то подозревается в ереси и, проповедуя ее открыто, находит новых приверженцев. Примечательно, что все это относилось к св. Павлу. Можно надеяться, что если бы его преемники всегда об этом помнили, они не претендовали бы на собственную непогрешимость, особенно при создании инквизиционного трибунала или установлении правил, которым нужно было следовать в обращении с теми, кто не прямо поступал по истине Евангельской.

XXV. Св. Павел во Втором Послании к Фессалоникийцам, глава III, пишет: «Если же кто не послушает слова нашего в сем послании, того имейте на замечании и не сообщайтесь с ним, чтобы устыдить его; но не считайте его за врага, а вразумляйте, как брата». Апостол проповедует учение, которое было уже отчасти растолковано: ни в коем случае не хочет он, чтобы методы выходили за рамки дозволенного.

XXVI. Toт же апостол в послании к Титу, глава III, пишет: «Еретика, после первого и второго вразумления, отвращайся». Вот то, что дух христианской религии позволяет церковным судьям. Тюрьмы, пытки, релаксация в виде передачи еретика в руки светского суда, где ему вынесут смертный приговор, — все это превышает меры, дозволенные Евангелием и учением апостолов. Ни папа, ни епископы, ни инквизиторы не имеют права отменить то, что Христос и апостолы постановили по этому вопросу. Если в века, предшествующие изобретению книгопечатания, безграмотность и невежество могли благоприятствовать и тем самым служить извинением для распространения других вероучений, то на сегодня они лишены почвы и поддержки, ибо все христиане знают закон, права и обязанности. Пришло время вернуться к истине, воплощенной в учении первых веков Церкви.

XXVII. Св. Петр в своем первом апостольском послании, глава V, пишет: «Пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых и соучастник во славе, которая должна открыться: Пасите Божие стадо, какое у нас, надзирая за ним непринужденно, охотно и богоугодно, не для гнусной корысти, но из усердия. И не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду». Вот в каком духе епископы (и инквизиторы, до тех пор пока они будут) должны использовать данную им власть по отношению к людям, подозреваемым в догматических ошибках, если хотят делать свое дело не по принуждению, а из искренней любви к Богу, не из постыдной жажды богатства (конфискации), а из бескорыстного милосердия, не господствуя, но подавая пример стаду. В этом случае они отдадут предпочтение тайному увещеванию в первый, во второй и в третий раз, а не тюрьмам и не поношению. И тогда среди просвещенных католиков не будет противников инквизиции.

XXVIII. Апостол и евангелист Иоанн Богослов в своем втором соборном послании пишет следующее: «Всякий, преступающий учение Христово и не прибывающий в нем, не имеет Бога; пребывающий в учении Христовом имеет и Отца, и Сына. Кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом и не приветствуйте его; Ибо приветствующий его участвует в злых делах его». Это наставление Иоанна Богослова согласуется с поучениями других апостолов: избегать общения с еретиками, не предпринимая ничего другого.

XXIX. Св. апостол Иуда в своем соборном послании (где он говорит, что были нечестивые грешники, произносящие хулу на Бога, и ропотники, поступающие по своим нечестивым похотям), пишет: «А вы, возлюбленные, назидая себя на святейшей вере вашей, молясь Духом Святым, сохраняйте себя в любви Божией, ожидая милости от Господа нашего Иисуса Христа для вечной жизни. И одни пусть вам будут как уже приговоренные грешники; спасайте их, исторгая из огня; и будьте милостивы к другим, страшась и гнушаясь одежды, которая осквернена и всегда принадлежит плоти».[323] Св. Иуда соглашается с остальными апостолами, призывая быть милосердными даже с теми, кто уже кажется приговорен, но по сравнению с другими апостолами, в качестве наказания, он просто советует всем добрым христианам удалиться от общения с ними.

XXX. Св. Игнатий, епископ и патриарх Антиохии, ученик апостолов, в своем Послании к Ефесянам проповедует то же учение: «Есть, — пишет он, — люди лживые, которые недостойно украшаются именем христианина и совершают богомерзкие дела; вы должны бежать от них как от разъяренных животных. Лицемерные и фальшивые, они, как бешеные псы, кусают, когда этого меньше всего ожидаешь; будьте с этим осторожны, ибо их укусы трудноизлечимы, а доверить лечение должно одному лишь врачу, Господу нашему Иисусу Христу… Мне стало известно, что этому врачеванию подверглись некоторые сторонники вредного учения, которому вы не позволили распространиться и закрыли уши, боясь, что осквернится ваш слух; мне стало известно, что вера — ваш проводник, а любовь — путь, который ведет вас к Богу… Молитесь также о тех, кто все еще не может освободиться от гнета идолопоклонства, но нужно надеяться, что постепенно они сбросят его и всем сердцем прилепятся к Богу. Скорбите о том, что они живут среди вас, и старайтесь поучать их хотя бы делами вашими». Из этого отрывка видно, что ученики апостолов говорят, как и их учителя. Обратите внимание, какую терпимость предписывает св. Игнатий по отношению к идолопоклонникам, хотя он был их пленником и едва не принял мученическую смерть от их рук.

XXXI. Тот же святой, в своем послании к христианам Трал-леса, пишет: «Заклинаю вас, не ради меня, но ради любви Иисуса Христа, вкушайте лишь христианскую пищу и отвергайте плоды, отравленные ересью. Те, кто ею заражен, ухищряются прикрывать именем Христа свои заблуждения, легко входят в доверие и бывают в почете среди народа. Они обманывают подобно тем, кто дает отраву под видом сладкого и приятного напитка, заставляя с упоением выпить то, что должно принести смерть. Остерегайтесь этих опасных учителей и знайте, что единственное средство избежать их уловок — никогда не впадать в гордыню, а жить нераздельно с Богом, Иисусом Христом, вашим епископом и апостольским учением». Здесь св. Игнатий дает наставление быть как можно ближе к епископу, чтобы, вопреки всем нападкам еретиков, достичь единомыслия с ним в вопросах веры, но он не советует применять какие-либо жестокие меры к инакомыслящим.

XXXII. В послании к христианам Смирны тот же святой говорит о еретиках, которые хотели всем внушить, что Иисус Христос имел не материальную плоть, а ее видимый образ, вследствие чего он не родился, не умер и не воскрес в реальности, а была только видимость этого. После опровержения этих идей он добавляет: «Говорю вам это, возлюбленные братья мои не потому, что сомневаюсь в вашей вере, но затем, чтобы предупредить вас, дабы вы были осторожны с этими жестокими бестиями, у которых от человека остался только внешний облик. Вы должны не только не пускать их в ваш дом, но и бежать от них, избегать встречи с ними, если возможно; ваше дело — лишь молиться за них, хоть и очень трудно обратить их в истинную веру и заставить покаяться, но все во власти Иисуса Христа, подателя истинной жизни». Вот все учение, которое проповедовала первая Церковь по отношению к еретикам, в наиболее понятном изложении. Никаких карательных мер, молитвы об — их обращении и, во избежание опасности заражения, наставления отцов верующим.

XXXIII. Тот же ученик апостолов, в своем послании к Поликарпу, епископу Смирны, пишет: «Я заклинаю вас, ради благодати Божией, которая с вами, идите далее в вашем делании и наставляйте всех верующих на путь спасения: не бегайте ни телесных трудов, ни душевных забот, дабы до конца исполнить вашу великую миссию; прежде всего, радейте о том, чтобы сохранить единство, величайшее благо из всех; Принимайте всех остальных, как Господь принимает вас, и будьте к ним терпимы из милости, как вы это делаете сейчас… Помогайте друг другу с любовью, если хотите, чтобы Бог помогал вам».

Вот терпимость, которую проповедует ученик апостолов. И ее очень легко примирить с доктриной об отлучении. Если еретику не удается соблазнить никого из католиков и если он не нарушает общественный порядок, то пусть к нему относятся терпимо, в обратном случае он может быть отлучен, но только внутрицерковно: от участия в таинствах. К этому только добавится предписание избегать всякого общения с отлученным еретиком, насколько это возможно в гражданском обществе. Но даже и это предписание не должно выполняться, если люди, отлученные от католической Церкви, ведут себя благопристойно и мирно и не думают соблазнять верующих.

XXXIV. Тертулиан, в своей речи в защиту христиан, которую он направил императору Северу, с целью прекратить гонения на них, пишет в XXIV главе: «Остерегайтесь покровительствовать неверию, когда вы лишаете свободы в выборе божества, запрещая мне служить Богу, которого я почитаю, и заставляя возжигать благовония Богу, которого я не люблю: ни Бог [ни даже сам человек] не принимает благосклонно принужденное поклонение». Эти идеи не противоречат учению апостола Павла, который уверяет, что наше поклонение должно быть осмысленным, то есть результатом нашего убеждения. Когда мы сделаем все, что в нашей власти, дабы обратить еретика, и это не принесет плода, нам останется только избегать с ним общения, ибо если мы будем упорствовать и попытаемся обратить его страхом, то получим лишь лицемера: таков печальный результат, которого добивается инквизиция. И если нам говорят, что отход от католической веры — это преступление, которое должно быть наказано, то св. Павел и Тертулиан учат нас, что, если какой-то человек, по недомыслию, полагает, что нашел истину в какой-то доктрине противоречащей учению Церкви, он не преступник перед людьми, ибо поступил так, желая себе вечного спасения; и если его принуждают следовать прежней вере, он будет поклоняться Богу без усердия, ибо тогда он будет не свободен и не волен в своих желаниях.

XXXV. В главе XXVIII он пишет: «Но, кажется, несправедливо заставлять свободных людей совершать жертвоприношение, ибо, согласно предписанию, оно требует истинной набожности, и совершенно неразумно принуждать поклоняться богам, ибо это следует делать только по доброй воле». Это рассуждение Тертулиана подтверждает уже сказанное в предыдущем параграфе. Сам же Тертулиан в книге к Скапуле, главе II, изъясняется следующим образом: «Свобода следовать избранному вероисповеданию — это привилегия, основанная на естественном праве и на людском законе, ибо нет нужды кого-то заставлять верить: необходимо, чтобы вера была добровольной, а не навязанной силой. Жертвоприношение, по своей природе, дело добровольное. Если вы нас заставляете приносить жертвы, вы тем самым не угождаете вашим богам: ведь они не смогут принять принужденную жертву, если только ранее она не была оспорена, но это не пристало божеству». По этому учению, инквизиторы нарушают естественное право и людской закон, наказывая тех, кто следует доктринам Лютера, Кальвина, закону Моисееву, учению Магомета и других, полагающих, что истина на их стороне. И пусть они продолжают заблуждаться, они-то считают, что не обманываются. Их вера основывается на свободомыслии, опираясь на естественное право и людские законы.

XXXVI. Св. Киприан, епископ Карфагена, примас африканской Церкви, пишет в 51-м послании к священнику отцу Максиму, говоря об отошедших от католической веры: «Пусть даже и есть плевела в нашей Церкви, это не должно помешать нашей вере и любви сохранить ее единство. Об одном мы должны радеть: стать пшеницей, дабы попасть в житницу Господа во время жатвы. Апостол пишет к нам в своем послании: в богатом доме есть посуда не только из золота и серебра, но также из дерева и глины; той подобает честь, а эта заслуживает бесчестия; мы же должны делать все, чтобы стать сосудами из золота или, по меньшей мере, из серебра, однако только Господь имеет власть разбивать глиняные сосуды, ибо в его руках железная палица. Раб не может быть выше своего господина; ни у кого нет власти, которую отец дал только сыну: держать посох, очищать воздух и отделять плевелы от пшеницы, судя человеков».[324] Это поучение св. Киприана на евангельскую притчу о плевелах избавляет нас от всех сомнений, которые могли бы возникнуть на эту тему. Как говорит этот святой епископ, людям не дана власть казнить еретиков по той же причине, что не было позволено им выбирать плевелы от пшеницы в притче, и мы видели, как Господь поручает ангелам отложить это разделение до жатвы, то есть до Божьего суда.

XXXVII. Тот же св. Киприан в 55-м послании св. Корнелию пишет: «Не должно удивляться, если один совершенный слуга покинут некоторыми другими слугами, ибо Господь был также покинут своими учениками, несмотря на великие чудеса и деяния, через которые им была явлена сила Бога Отца. Однако необходимо отметить, что Господь не корил их за это и не угрожал им, но повернулся к апостолам и сказал: Хотите идти за мной? Так он не нарушил закон, дающий человеку свободу следовать по пути жизни или смерти… Что же касается нас, мой возлюбленный брат, единственное, что в нашей власти, — это всеми силами стараться не допустить, чтобы кто-то погиб по нашей вине. Ибо если кто погибнет по доброй воле, из-за своих преступлений, не желая возвратиться в лоно Церкви и покаяться, то мы не ответственны за его погибель в день Страшного суда, ибо мы сделали все, что могли для его спасения; наказаны же будут те, кто не послушал наших наставлений». Так, согласно св. Киприану, должно всячески увещевать еретика, не желающего вернуться в лоно Церкви, и только в крайнем случае отлучать его; миссия Церкви на этом заканчивается, ибо он свободен следовать по пути жизни или смерти; а что касается епископа, он сделал достаточно, если дал виновному добрые наставления, которые предписывает христианское милосердие.

XXXVIII. В послании 62 к Помпонию, говоря об отлучении согрешивших, он пишет следующее: «Бог когда-то установил смертную казнь для тех, кто не повиновался священникам и судьям, и они гибли от реального меча, когда еще существовало телесное наказание. Но теперь появилось церковное наказание для тех верных рабов Господа, кто страдает от гордыни и упрямства, и они гибнут от меча духовного, ибо отвергаются Церковью».

XXXIX. Св. Киприан рассуждает здесь так же, как и в предыдущем тексте. Ничего о телесной смерти: Церковь не желает, чтобы даже косвенно готовилась передача еретика в руки светского судьи.

XL. Лактации в своем трактате Божественные установления, книга V, глава XX, пишет: «Не следует применять ни силу, ни поношения, ибо вера не может быть внушена насилием. Рассуждением, а не наказанием должно склонять на свою сторону. Пусть враги ваши применят свои способности. Если правда на их стороне, пусть покажут ее, мы готовы их выслушать. Но мы не верим тем, кто молчит, и не отступим перед теми, кто преследует. Они должны следовать за нами или объяснить нам причины своего несогласия. Мы не завлекаем лживыми обещаниями, что бы об этом ни говорили наши враги, мы довольствуемся тем, что поучаем, доказываем и показываем. Так, мы никого не лишаем свободной воли, ибо тот, кто не имеет веры и любви к Богу, не нужен Ему. Однако никто из наших не покинул нас, ибо истина всех удерживает в лоне Церкви… Чтобы показать вам, какова разница между истиной и ложью, достаточно заметить, что наши враги не способны никого убедить своим красноречием, а тем временем меж нами этим занимаются люди грубые и необразованные, ведь истинная природа вещей глаголет сама за себя. Почему же тогда враги наши гонят нас, еще более впадая в безумие, когда считают, что уже отказались от него? Убийство и благочестие суть вещи диаметрально противоположные, и истина так же не совместима с силой, как правосудие с жестокостью… Мы знаем, что в мире нет ничего более полезного, чем христианская религия, и что необходимо защищать ее всеми возможными средствами, однако враги наши заблуждаются относительно способа защиты, который ей подобает. Она должна защищаться, не убивая, но умирая, не жестокостью, но терпением, не поруганием, но верой. Из этих вещей одни хороши, а другие дурны, в религии же должно быть доброе, а не дурное. Если отстаивать ее ценой крови, пыток и казней, она не будет защищена, а, напротив, осквернена и поругана. Ибо нет дела более добровольного, чем вера: ее незамедлительно теряет всякий жертвователь, лишенный свободы воли. Отсюда следует, что разум велит нам отстаивать религию своим терпением и смертью, в них хранится вера, что благоприятно Богу, на вере же возрастает влияние религии».[325] Поучение Лактация не нуждается в комментариях применительно к нашей теме. Яснее нельзя выразить, что обращения еретиков, произведенные инквизицией, не имеют смысла и противоречат сути и духу христианской религии.

XLI. Св. Афанасий, епископ и патриарх Александрии, в одном своем послании[326] выступает против ариан, преследующих католиков, и упрекает их в неуважении принципов, на которых покоится христианская религия, а именно: принципов свободы и убеждения, и, между прочим, пишет следующее: «Если постыдно, что некоторые католические епископы, охваченные страхом пред арианами, поменяли свои убеждения, то как еще более постыдно для этих последних, действовать методами, подобающими лишь людям, не уверенным в правоте своего дела! Так, диавол, на стороне которого никогда не было правды, идет в бой, вооружившись топором и секирой, и взламывает двери души, дабы войти в нее. Спаситель, по мягкости своей, поступает совершенно иным образом: „…если кто, — говорит он, — хочет идти за Мною и стать Моим учеником…“ и т. д. И учит нас, что, когда Он ищет кого, не войдет в дом силою, но, подойдя к двери, постучит и скажет: Сестра моя, супруга моя, открой мне. И если откроют Ему — войдет, а если не захотят открыть Ему, уходит. Действительно, истина жаждет провозглашения не мечом и дротиками или каким-то иным оружием, а путем убеждения и наставления. Но откуда возьмется свобода, необходимая для уверения, если господствует страх перед императором? И какая польза от наставлений, если несогласные изгоняются или предаются смерти?»

XLII. «Не достаточно назвать ариан язычниками, ибо они еще дальше отстоят от христианства, чем последние. Их обычаи более присущи диким зверям, нежели людям, в их поведении больше жестокости, чем у палачей. Они гораздо хуже других еретиков и не заслуживают даже сравнения с язычниками, которых они оставили далеко позади в этом отношении. Я слышал, что некоторые Отцы Церкви вспоминали по этому поводу правление Максимилиана, деда императора Константина, эпоху больших гонений на христиан, когда язычники, спасая, часто укрывали их, и предпочитали даже заплатить значительный штраф или пойти в тюрьму, но не выдать, где скрываются доверившиеся им гонимые христиане. Невзирая на опасность для собственной жизни, они делали для христиан все, что сделали бы и себе. Ныне же вызывающие восхищение авторы новой ереси (известные лишь своим искусством готовить западни) ведут себя совсем иначе. Палачи по доброй воле, они смотрят как на врага не только на католика, скрывающегося от них, но и на того, кто дает ему убежище. Таковы они: жестокие по природе, человекоубийцы, преемники иудина бесчестия… Эта новая и ненавистная ересь, до сих пор еще не павшая под давлением разума и стыдящаяся узреть истину, будет и дальше обращать в свою веру силой, сажать в тюрьмы и наказывать тех, кого не может увлечь идеями, подтверждая этим, что ей чужды преданность и любовь к Богу. Ведь сам строй религии предполагает убеждение, а не понуждение (как уже было сказано ранее), ибо каждому была дана свобода самим Господом нашим, который, никого не понуждая, часто говорил всем так: Если кто хочет идти за Мной, и т. д. И своим ученикам: Хотите и вы тоже идти за Мной? Что могла сделать подобная ересь, как не явно противное вере, суть которой — любовь к Богу? Ересь эта, изменив Богу, приписывает свои жестокости Константину, называя его Антихристом».[327] Хваля поведение язычников, которые не только не выдавали христиан, несмотря на императорские эдикты, но и скрывали их у себя от преследований, св. Афанасий тем самым порицает учение инквизиции, обязывающее доносить, а также обычай наказывать людей, укрывающих преследуемых. Он также осуждает применение силы и запугивание, как непрямые методы воздействия на еретиков, враждебные духу христианской религии, которыми надеются добиться их обращения в веру.

XLIII. В своей первой книге св. Иларий, епископ Пуатье, так пишет к императору Константину, последователю арианской ереси, с целью убедить его прекратить гонения на христиан: «Бог явил себя более в учении, нежели в силе. И своими заповедями, явленными в небесных откровениях, Он показал нежелание того, чтобы какой-либо закон принуждал к исповеданию Его как Бога. Если бы закон силы был принят как способный порождать истинную веру, этому скоро воспротивилось бы учение епископов о том, что Бог есть господин над всякой вещью и потому не нуждается в поклонении, совершаемом против воли. От нас Он ожидает исповедания не по принуждению; должно стремиться не обмануть Его, но ублажить посредством добрых дел. Богу следует поклоняться не потому, что Он в этом нуждается, но потому, что это полезно нам самим. Так, я могу считать христианином только того, кто называется так по собственной воле, слушать учение лишь того, кто молит быть услышанным и исправленным, осенять крестным знамением того, кто исповедует веру. Мы должны искать Бога в простоте нашего сердца, познать, исповедуя Его, любить из одного только чувства любви, славить со страхом и быть Ему верными, ибо таково наше прямое желание».[328] Св. Иларий соглашается с другими Отцами Церкви и осуждает методы принуждения, когда речь идет об обращении отошедшего от истинной веры.

XLIV. Св. Амвросий, епископ Миланский, пишет в своем толковании на Евангелие от Луки, книга VII, глава 10, следующее: «Св. Матфей учит нас, что Спаситель наказал апостолам ходить без посоха, когда они пойдут проповедовать Евангелие. А что понимается под этим инструментом, если не символ высшей духовной власти и орудие наказания, причиняющее боль? Так, апостолы смиренно исполняли заповедь своего Учителя, который показал образец смирения, сам отдав себя на суд. Посылая их проповедовать, Он наказал им учить без насилия и провозглашать учение о смирении, не используя своей власти… Более того, когда апостолы просили дождя огненного на самарян, которые не хотели принять в своем городе Господа Иисуса, Он осудил их: Не знаете, какого вы духа, ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать».[329]

XLV. Св. Григорий, епископ Назианзенский, заметив, что некоторые люди медленно, мало-помалу переходили от идолопоклонства к ветхозаветной вере Святого Писания, а затем к христианству, дает этому обоснование: «Почему так? Бог попустил это, дабы показать нам, что мы не силой, а убеждением обращаемся в веру, поскольку то, что делается не по доброй воле, не может длиться долго, как нельзя удержать волну или заставить растение развиваться в направлении, противном его природе. То, что делается с желанием, не только длится дольше, но и еще бывает и прочнее. Этому последнему благу и должно быть отдано предпочтение, все прочее принадлежит тем, кто опирается на силу; воистину, методы ненасильственного убеждения согласуются с Божьим правосудием, насилие же свойственно тиранической власти.

Вот, кстати, почему Бог рассудил сделать благо не тем, кто отказывался принять Его, а тем кто желал этого».[330] Это учение св. Григория не нуждается в комментариях, оно, в частности, подтверждает уже сказанное о методах обращения, принятых в святом трибунале.

XLVI. Оптат, епископ Милевитанский в Африке, живший в эпоху правления Валентиниана и Валента, в своем трактате против Пармениана, епископа секты донатистов, признает, что насилие противоречит духу христианской религии, как и все, что противно свободе. Ибо, как пишет Пармениан, «нельзя назвать Церковью ту, которая стоит на крови, питается кровью и жиреет на плоти человеческой». Оптат признает правоту этой фразы и только не согласен с тем, что она может быть применена к католической Церкви. «Церковь (пишет он) состоит из очень разных членов, а именно: из епископов, пресвитеров, диаконов, служителей, общины верующих. Скажите, на какой из этих категорий, по вашему мнению, лежит ответственность за Церковь? Укажите служителя, назовите диакона или священника; покажите, что хоть один епископ согласился с тем, что вы говорите; докажите, что кто-то из нас ставил среди вас западни. Где вы найдете человека, который бы вас преследовал? Как вы сможете доказать, что мы преследовали хоть одного из ваших?»[331] Очевидно, что Оптат открыто соглашается со своим противником, осуждая жажду крови в церковнослужителях, но делает это для того, чтобы восхвалить свою партию, отбрасывая факты, которые Пармениан вменяет ему в вину.

XLVII. Св. Иоанн Златоуст в проповеди об анафеме устанавливает тот же принцип и глубоко осуждает преследователей еретиков, выдающих неверных судьям, и почти в конце проповеди добавляет: «Необходимо отбросить и запретить нечестивые учения, которые пытаются распространять еретики, но также необходимо прощать людям их ошибки и молить Бога об их спасении». Мне кажется невозможным примирить это учение с методами действий инквизиционного трибунала.

XLVIII. Блаженный Иероним, пресвитер и учитель Церкви, сделав наблюдение, что во времена императора Константина ариане сильно преследовали католиков, и многие из последних перешли в ересь, дабы избежать гонений, признал необходимость душить вредные учения всеми возможными методами, даже наказывать разносчиков ереси, но не предавая их смерти, а трудясь над их обращением к вере. В 62-м послании к Теофилию на Иоаннна Иерусалимского пишет: «Церковь Иисуса Христа утвердилась его кровью и муками, но никого не проклиная; возросла в гонениях, мученики составили ее славу». В толковании на XIII главу Евангелия от Матфея (где разъясняется притча о плевелах) блаженный Иероним пишет: «Тот, кто правит Церковью, должен быть бдителен, чтобы враг, воспользовавшись нерадением главного пастыря, не посеял плевелы, то есть ереси. Однако слова: „…чтобы, выбирая плевелы, вы не выдергали вместе с ними пшеницы“, — поучают нас, что прежде чем отлучать нашего брата, надо открыть ему двери покаяния; ибо тот, кто сегодня соблазнился вредными принципами, может завтра раскаяться и стать поборником истины».[332] В совокупности тексты блаженного Иеронима подтверждают, что в Церкви должен господствовать дух терпения, незлобивости, доброты; а жестокость и насилие суть методы недозволенные для защиты и распространения веры.

XLIX. Блаженный Августин придерживался двух разных мнений в разные периоды жизни. До сильной смуты, поднятой в Церкви донатистами (о которой можно прочесть в Истории Церкви), этот святой учитель считал, что еретиков нужно привлекать на свою строну уговорами, наказывая их только отлучением от Церкви, и то, если они упорствовали. Впоследствии, увидев, как лоно Церкви раздирается еретиками, он одобрил указы императора против них и посчитал полезным их наказывать, но так, чтобы суровость наказания не доходила до смертной казни; хотя смертная казнь за ересь была установлена Диоклетианом в 296 году, затем возобновлена против манихейцев в 382 году Теодосием и позднее другими императорами против тех же еретиков. Этим последним Блаженный Августин говорил: «Как жестоки с вами те, кто не знает, как трудно найти истину и избежать заблуждения! Как трудно пожертвовать чувственными иллюзиями ради одного мгновения благочестивого умиротворения! Скольких усилий стоит вылечить духовные очи человека, для того, чтобы он увидел солнце, которое должно просветить его; это не вещественное солнце, которым вы восторгаетесь (несмотря на то, что светит оно одинаково и людям и животным), но то, о котором Пророк сказал: Солнце правды взошло для меня; то солнце, о котором нам говорит Евангелие, когда мы в нем читаем, что один истинный свет просвещает всякого человека приходящего в этот мир. Как жестоки с вами те, кто не знает, скольких вздохов и слез стоит познание Бога, даже если оно дается легко, и как суровы, наконец, все те, кто никогда не впадал в заблуждения, которыми соблазнились вы! О себе скажу, что мне понадобилось столько усилий и времени, чтобы познать Божественную сущность в ее простоте, без примеси излишних домыслов, что я не могу относиться к вам со всей строгостью; мне должно относиться к вам так мягко, проявить по отношению к вам такую терпимость, какую проявляли мои соседи, когда я был одним из самых ярых и слепых приверженцев ваших догматов».

L. В вопросах к Евангелию от Матфея тот же святой пишет: «Спаситель, говоря со своими учениками, не сказал им: Я вас пошлю выбирать плевелы, когда придет время жатвы, но пошлю жнецов. Это наблюдение подтверждает мысль о том, что выбирать плевелы для того, чтобы их сжечь, — это совершенно отдельное служение, и что ни один сын Церкви не сможет считать себя вправе этим заниматься». Чуть позднее тот же самый учитель говорит в своих «Отречениях»: «Я написал две книги под заглавием Против донатистов. В первой книге я объявил, что не одобряю насилие или страх перед наказаниями светской власти как методы возвращения схизматиков в лоно Церкви. Эти способы мне были тогда неприятны, потому что я еще не знал из опыта, какой вред может принести их безнаказанность и как полезно, когда суровость правительства вынуждает их переходить на нашу сторону».

LI. Изменения, произошедшие во взглядах Блаженного Августина, не помешали ему написать Донату, проконсулу Африки, следующее: «Наблюдая, сколь жестоки судьи и законы к донатистам, желаем, чтобы еретиков наказывали с целью исправить их и помочь им избежать вечных мук; но не хотим, чтобы к ним применялась смертная казнь. Мы одобряем строгое к ним отношение, но пусть суровость ваша не доходит до смертной казни, хотя они ее и заслуживают; наказывайте грехи, но дайте жить грешникам, чтобы они раскаялись… Вы, должно быть, уже заметили, по вашему благоразумию, что церковникиединственные, кто свидетельствует об отступничестве донатистов, и, если вы прикажете их убивать, мы перестанем их вам указывать, чтобы нельзя было сказать, что многие из них потеряли жизнь из-за наших доносов; и тогда еретики удвоят свою дерзость, чтобы погубить нас, и по собственной воле мы должны будем принять смерть из их рук, потому что не участвовали в их падении, выдавая их вашему трибуналу».[333]

Вот непререкаемый авторитет, который можно решительно противопоставить методам действий инквизиции, ибо это Блаженный Августин, автор, с такой любовью цитируемый защитниками трибунала в подтверждение того, что наказание еретиков не противоречит духу кротости, присущему христианской религии. В своей теории они должны признать, что бесчестно заставлять доносить на еретиков, и это противоречит учению Блаженного Августина, ибо доносчики не знают, вдруг осужденный будет приговорен к релаксации и, как следствие этого, к смертной казни; они находятся в ситуации, предусмотренной епископом Гиппоны, в которой предпочтительно умереть, но не донести. С другой стороны, легко заметить, что первое суждение святого учителя совпадало со взглядами других Отцов Церкви, и если он изменил его, то только из-за известных событий, когда увидел, что донатисты выступают как возмутители общественного спокойствия и гонители правоверных христиан; это заставляет думать, что Блаженный Августин никогда не расстался бы со своим первым убеждением без указанных здесь выше обстоятельств, но даже если предположить, что он от него и отказался, он предписал бы наказывать еретиков лишь обычным отлучением от Церкви, не предавая дело широкой огласке.

LII. Национальным советом Испании, созванным в г. Эльвире (Андалусия) в 303 году, были явлены одновременно терпимость к христианам, впавшим в догматические заблуждения, и неприязнь к доносчикам. Правило 22 гласит: «Если какой-либо католик принял ересь, а затем вновь вернулся в Церковь, необходимо его принять, ибо он признал свой грех; пусть кается в течение десяти лет и после этого будет допущен к причастию. Если кто попал к еретикам в детском возрасте, принять его в лоно Церкви без наложения епитимьи». В правиле 46 читаем: «Если какой-либо католик (после того, как он отошел от Церкви и много лет ее не посещает) возвращается, не быв идолопоклонником, он будет принят для покаяния в течение десяти лет и затем допущен к причастию». Правило 73 гласит: «Если какой-либо католик стал осведомителем и кто-то был казнен или изгнан в результате его доноса, отказать ему в причастии даже на смертном одре; если же его ошибка не имела столь грозных последствий, наложить на него епитимью на пять лет. В том же случае, если доносчик только оглашенный, крестить его не ранее чем через пять лет».[334] Не знаю, как примирили инквизиторы это последнее правило с их указом, понуждающим христиан доносить друг на друга под страхом наложения цензур. Когда Блаженный Августин поменял свое мнение относительно способа обращения с еретиками, он счел возможным, несмотря на постановления совета в Эльвире, доносить на до-натистов, ибо, преследуя католиков, они возмущали спокойствие государства, однако инквизиторы не ограничивают действие своего указа только такими обстоятельствами. Они настолько далеки от принятия подобного ограничения, что издают указы, заставляют их проповедовать и притязают на то, чтобы, подчиняясь закону, отец, дети, супруги, братья и сестры — все доносили друг на друга.

LIII. Я мог бы привести еще примеры из писаний Отцов Церкви, рассказать о не менее ученых и святых подвижниках той прекрасной для религии эпохи, старавшихся избавить от преследований или, по крайней мере, вырвать из рук палачей многих еретиков. Но мне показалось излишним умножать авторитетные свидетельства такого рода. Те, кто читает эту Историю без предубеждения, уже удостоверились на основе мною сказанного, что методы инквизиции чисто формально противоречат приведенным текстам. Что касается лиц, выступающих за гражданскую нетерпимость, вряд ли даже все, что я мог бы еще добавить, изменит их мнение. Ограничусь лишь тем, что предложу им следующие вопросы.

LIV. Если бы вы жили в первые века христианства, в таком месте Римской империи, где христианство находилось бы в оппозиции к государственной религии, вы бы одобрили закон, приказывающий язычникам доносить на христиан проконсулу провинции? Вы стали бы приветствовать применение против них пыток, тюрем и множества других жестоких мер с целью добиться признания в том, что они хотели бы скрыть? Сочли бы вы справедливым их арест и самое суровое одиночное заключение; запрет видеть отца, мать, супруга, супругу, братьев, сестер и детей; общаться с прокурором, адвокатом, консультантом и любым другим лицом? Было бы, по-вашему, хорошо, если бы делали тайну из материалов следствия, скрывали бы имена и связи доносчиков и свидетелей, утаивали бы документы, письма и другие свидетельства, способные частично оправдать их в предполагаемых преступлениях? Вы бы тогда рассуждали, как и Отцы Церкви, мнение которых вы уже знаете.

LV. Возможно, люди, о которых я говорю, заметят огромную разницу между приведенными ситуациями и скажут: христианская католическая апостольская римская Церковь исповедует истинную веру, поэтому она не может идти на уступки другим, вследствие чего она не должна проявлять терпимость, дабы не одобрить вероотступничество. Но кто так подумает, пусть вспомнит, что было только что сказано о Блаженном Августине и манихейцах, и, кроме того, прочтет, что пишет об арианах Сальвиано де Марселья[335] в своем великолепном трактате Божественное управление. «Они еретики, — говорит он, — но так про себя не думают, они еретики в нашем понимании, а не в их собственных глазах. Они считают себя настолько правоверными, что нам прилепляют постыдное прозвище еретиков; так что мы для них то же, что и они для нас. Мы считаем, что они оскорбляют Сына своим утверждением, что Он ниже Бога Отца; они же считают, что это мы принижаем Отца, полагая, что Бог Отец равен Сыну. Истина в нас, но они думают, что она на их стороне. Меж собой мы славим Бога, среди них славить Божество — это проповедовать свое верование. Они не делают того, что предписывает Церковь, но продолжают быть верными своему учению, в их глазах, это значит — выполнять те же обязательства, которые религия накладывает на нас. Они нечестивы, но считают, что обладают истинным благочестием, они заблуждаются, но намерения их чисты, ибо они далеки от того, чтобы ненавидеть Господа, и думают, что своими делами прославляют Его и выказывают свою любовь к Нему. И хотя у них нет истинной веры, они считают, что в их религиозном чувстве пребывает совершенная Божественная любовь. Один только Бог знает, какая кара ожидает их на Страшном Суде за те заблуждения, в которые они впали. Но до этого момента Бог предписывает проявлять терпимость по отношению к ним, ибо видит, что если эти люди и запутались в вере, то только из-за своего религиозного чувства».[336] Учение Сальвиано должно открыть глаза всем апологетам инквизиции. И если произойдет подобная перемена в их взглядах, они не забудут в своих поступках руководствоваться заповедью Иисуса Христа, вытекающей из естественного закона: Не делай другому того, чего сам себе не пожелаешь.[337]

Глава XLVI ИСЧИСЛЕНИЕ ЖЕРТВ ИНКВИЗИЦИИ И ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ СПИСОК ВЕЛИКИХ ИНКВИЗИТОРОВ, В ПРАВЛЕНИЕ КОИХ ПРОИСХОДИЛИ КАЗНИ

После того как я в предыдущей главе доказал, насколько учреждение святого трибунала противоречит духу Иисуса Христа, его Евангелия и религии, мне показалось уместным подтвердить эту доктрину и предложить моим читателям поистине печальную картину; она будет крайне полезной по тем мыслям, на которые наведет христианских философов.

Сосчитать число жертв инквизиции значит установить материально одну из самых могущественных и самых действительных причин уменьшения народонаселения Испании. В самом деле, если к нескольким миллионам жителей, которых инквизиторская система изъяла из королевства путем поголовного изгнания евреев, покоренных мавров и крещеных морисков, прибавить около полумиллиона семейств, совершенно уничтоженных казнями святого трибунала, то отсюда последует бесспорный вывод, что без существования этого трибунала и влияния его принципов в Испании насчитывалось бы на двенадцать миллионов человек больше против теперешнего населения, которое исчисляют в одиннадцать миллионов.

Известно, что территория Франции не обширнее полуострова, почва которого, однако, более плодородна и климат более благоприятен для земледелия, как это доказывает качество и обилие вин, масел и фруктов Испании. Отсюда можно заключить, что эта страна могла прокормить двадцать восемь миллионов жителей (число, равное населению Франции), которые действительно существовали в Испании, когда ее территория была разделена на шесть христианских государств (Кастилия, Леон, Галисия, Португалия, Арагон и Наварра) и на восемь магометанских государств (Толедо, Севилья, Кордова, Хаэн, Гранада, Мурсия, Валенсия и Бадахос).

Было бы невозможно определить точно и достоверно число жертв, которые святой трибунал погубил в первые годы со времени его учреждения. Его костры начали пылать в 1481 году; но верховный совет был создан только в 1483 году. Реестры его архивов и архивов подчиненных трибуналов относятся к еще менее древней эпохе. Так как главный инквизитор следовал за двором, который до царствования Филиппа II не имел постоянной резиденции, то множество процессов должно было затеряться во время этих переездов. Таким образом, только через некоторое время мог установиться порядок. Эти обстоятельства, взятые вместе, обязывают меня основать мой расчет на комбинации данных, которые я нахожу в реестрах и других бумагах святого трибунала.

Мариана в своей Истории Испании сообщает нам, что в 1481 году инквизиторы Севильи присудили к релаксации, то есть к сожжению, живьем, две тысячи человек; столько же умерших или бежавших было сожжено фигурально; число примиренных с Церковью равнялось семнадцати тысячам. Доказано, что присуждение последних сопровождалось крайне суровыми епитимьями и наказаниями, позором, более или менее продолжительным заключением в тюрьме и почти всегда в эту эпоху полной конфискацией имущества осужденных.

Аутодафе этого времени в Сарагосе и в Толедо, как я заметил, заставляют меня думать, что каждый трибунал инквизиции справлял их, по крайней мере, четыре раза в год, потому что при невероятном увеличении числа оговоренных судьи были принуждены быстро заканчивать процессы, чтобы принимать новых узников, которых во множестве приводили в их тюрьмы, и сделать надзор за ними и питание их более удобными и менее обременительными.

Провинциальные трибуналы организовались постепенно. Трибунал Севильи был основан первым. В 1483 году основались трибуналы Кордовы, Хаэна и Толедо. В 1485 году инквизиция была учреждена в Эстремадуре, Вальядолиде, Калаоре, Мурсии, Куэнсе, Сарагосе и Валенсии. Она проникла в 1487 году в Барселону и на Майорку, в Гранаду при Карле V и при Филиппе И. Она была принята в Мадриде при Филиппе V, хотя в этом городе давно уже был инквизитор из толедского трибунала. Я не говорю здесь о трибуналах Мексики, Лимы, Картахены Американской, Сицилии и Сардинии, потому что, хотя они были подчинены главному инквизитору Испании и верховному совету инквизиции, я в состоянии установить расчет только для трибуналов полуострова и мало удаленных от него островов.

Андреа Бернальдес, историк, современный этим событиям и очень пристрастный к новому учреждению, в качестве раздаятеля милостыни при главном инквизиторе, сообщает в своей неизданной истории католических королей, что с 1482 по 1489 год включительно в Севилье было сожжено более семисот человек и более пяти тысяч подверглось разным епитимийным наказаниям. Он не говорит об осужденных, изображения коих были преданы пламени. В 1481 году их число равнялось числу сожженных. Однако я предположу только половину их, чтобы заслужить больше доверия, избегая всякого преувеличения, хотя их число обыкновенно бывало гораздо значительнее. Итак, я могу удостоверить, что в этот период ежегодно в Севилье было восемьдесят восемь человек сожжено живьем, сорок четыре в изображении и шестьсот двадцать пять было присуждено к епитимьям, что составляет итог в семьсот пятьдесят семь жертв. Можно приложить тот же расчет к каждому из основанных уже провинциальных трибуналов.

В замке Триана в Севилье, отданном инквизиционному трибуналу, помещена была в 1524 году надпись, которая доказывает, что с 1492 года (со времени изгнания евреев из Испанского королевства) до этого года трибуналом было сожжено около тысячи человек и более двадцати тысяч подвергнуто епитимьям. Я предположу, что только тысяча человек была сожжена живьем, а пятьсот фигурально. На этом основании расчет для каждого года тридцатидвухлетнего периода, обозначенного в надписи, даст тридцать два человека в год сожженных живьем, шестнадцать в изображении и шестьсот двадцать пять подвергшихся епитимьям; в итоге — шестьсот семьдесят три жертвы. Я мог бы с полным основанием допустить подобный результат для всех других инквизиций королевства, но я предпочитаю ограничиться половиной этой итоговой цифры, так как можно предположить, что активная торговля, которая велась тогда в Севильском королевстве, привлекла в эту местность большое число семейств еврейского происхождения.

По отношению к трем годам — 1490, 1491 и 1492, - которые протекли между теми, о которых говорит Бернальдес, и периодом трианской надписи, я мог бы вести расчет согласно восьми годам, описанным этим автором. Я предпочитаю, однако, взять за основание расчет тридцати двух лет, за которыми следовала надпись, единственно потому, что этот результат представляет меньше жертв. Таковы основания, по которым я произведу исчисление лиц, осужденных инквизицией в первые восемнадцать лет со времени ее учреждения. Я буду рассматривать этот период как целиком принадлежащий к управлению первого главного инквизитора Торквемады. Хотя эта должность была создана только в 1483 году, можно присоединить этот год и два предыдущих к той же эпохе, потому что до своего назначения Торквемада был одним из инквизиторов, назначенных папою. Однако я постараюсь различить годы до времени, когда подчиненные инквизиции трибуналы открыли свои действия, потому что в первый год погибло значительно больше людей: обвиняемые были гораздо менее, чем следовало, осторожны как в своих речах, так и в поступках.

1481 год

Тогда во всем королевстве Кастилии был только один трибунал, а именно — в Севилье. По отчету Марианы, севильскии трибунал сжег более двух тысяч человек живьем, столько же в изображениях вместо умерших или бежавших и семнадцать тысяч подверг разным епитимьям. В итоге это дает двадцать одну тысячу жертв в этот первый год. Я не говорю о тех, которые погибли в Арагоне, где была в полном ходу старая инквизиция.

1482 год

По установленным мною данным, в Севилье было осуждено восемьдесят восемь человек первого разряда, сорок четыре второго и шестьсот двадцать пять третьего, всего семьсот пятьдесят семь человек. В Кастилии был только один этот трибунал, ибо трибуналы Арагона, Каталонии, Валенсии и Майорки принадлежали к старой инквизиции.

1483 год

В Севилье то же число жертв, что и в 1482 году, то есть восемьдесят восемь, сорок четыре и шестьсот двадцать пять, а всего семьсот пятьдесят семь.

Инквизиция начала действовать в Кордове в этом году. Вероятно, она осудила столько же человек, как и севильский трибунал в первый год своего существования. Однако я уменьшу это число в десять раз, чтобы не удаляться от принятой мною системы умеренности. Таким образом, для трибунала Кордовы я считаю, что он осудил двести человек сожженных живьем, двести человек фигурально и тысячу семьсот человек подверг епитимьям. В итоге две тысячи сто жертв.

С этого года приступила к работе инквизиция Хаэна. Я предполагаю, что число осужденных было то же, что и в кордовском трибунале. Толедская инквизиция была основана в ту же эпоху. Она поместилась в провинции Ла-Манча, в городе, тогда называвшемся Вилья-Реаль, а теперь Сьюдад-Реаль. Число ее жертв должно равняться числу таковых в Кордове и Хаэне. В общей сложности четыре инквизиции Кастилии в 1483 году сожгли живьем шестьсот восемьдесят восемь человек и шестьсот сорок четыре фигурально; подвергнутых епитимьям было пять тысяч семьсот двадцать семь; в итоге семь тысяч пятьдесят семь.

1484 год

В Севилье за этот год я нахожу восемьдесят восемь, сорок четыре и шестьсот двадцать пять, а всего семьсот пятьдесят семь жертв.

Я ограничусь половиной этого числа для трибунала Кордовы, то есть буду считать сорок четыре, двадцать два и триста двенадцать, а всего триста семьдесят восемь человек. Для Хаэна и Толедо тот же итог.

Четыре трибунала вместе осудили в этот год двести двадцать человек первого разряда, сто десять второго и тысячу пятьсот шестьдесят одного третьего разряда, а всего тысячу восемьсот девяносто одного человека.

1485 год

То же число жертв в Севилье, то есть восемьдесят восемь, сорок четыре и шестьсот двадцать пять, а всего семьсот пятьдесят семь человек.

По подсчету, установленному мной для Кордовы, Хаэна и Толедо, в каждом из этих трех городов было в этом году сорок четыре, двадцать два и триста двенадцать, а всего триста семьдесят восемь жертв.

В этом году были основаны и организованы трибуналы Вальядолида, Эстремадуры, Мурсии, Калаоры, Сарагосы и Валенсии. Я считаю для каждого двести осужденных первого разряда, двести второго и тысячу семьсот третьего, а всего две тысячи сто.

Число жертв в десяти трибуналах равняется в этом году тысяче четыремстам двадцати человекам сожженным живьем, тысяче тремстам десяти фигурально и десяти тысячам двумстам подвергнутых епитимьям, а всего четырнадцати тысячам четыремстам девяноста одному.

1486 год

В Севилье было восемьдесят восемь, сорок четыре и шестьсот двадцать пять, а всего семьсот пятьдесят семь жертв. В Кордове, Хаэне и Толедо я считаю сорок четыре, двадцать два и триста двенадцать, а всего триста семьдесят восемь жертв на каждый трибунал.

В Вальядолиде, Мерено, Мурсии, Логроньо, Сарагосе и Валенсии то же число, что в Кордове, Хаэне и Толедо.

Для десяти трибуналов я нахожу четыреста восемьдесят четыре осужденных первого разряда, двести сорок два второго и три тысячи четыреста тридцать три третьего, а всего четыре тысячи сто пятьдесят девять осужденных.

1487 год

В Севилье и девяти других инквизициях было, как в предыдущем году, четыреста восемьдесят четыре жертвы первого разряда, двести сорок две второго, три тысячи четыреста тридцать три третьего, а всего четыре тысячи сто пятьдесят девять человек.

Инквизиции Барселоны и Майорки были основаны в этом году. Я считаю для каждой двести жертв первого разряда, двести второго и тысячу семьсот третьего, а всего две тысячи сто человек. Для двенадцати трибуналов восемьсот восемьдесят четыре осужденных первого разряда, шестьсот сорок два второго, шесть тысяч восемьсот тридцать три третьего, а всего восемь тысяч триста пятьдесят девять.

1488 год

В Севилье я нахожу восемьдесят восемь, сорок четыре и шестьсот двадцать пять, а всего семьсот пятьдесят семь человек.

В одиннадцати других инквизициях сорок четыре, двадцать два и триста двенадцать, а всего триста семьдесят восемь человек для каждой.

В общей сложности для двенадцати трибуналов пятьсот семьдесят два человека сожженных живьем, двести восемьдесят шесть фигурально, четыре тысячи пятьдесят семь подвергнутых епитимьям, а всего четыре тысячи девятьсот пятнадцать жертв.

1489 год

Количество жертв в двенадцати трибуналах то же, что и в предыдущем году. Здесь кончаются выводы, доставленные мне современником Бернальдесом и историком Мариано.

1490 год

По расчету, основанному на надписи в замке Триана, Севилья сожгла в этот год тридцать два человека живьем и шестнадцать фигурально; шестьсот двадцать пять человек были подвергнуто епитимьям; в итоге шестьсот семьдесят три жертвы. Я мог бы продолжать этот труд по данным Бернальдеса, так как согласно буквальному тексту надписи вывод, предлагаемый ею, начинается лишь с 1493 года, ибо изгнание евреев произошло в 1492 году. Однако я предпочитаю этот вывод тому, который мог бы мне представить текст Бернальдеса за три года, протекшие между двумя эпохами, потому что это дает меньше жертв и меня нельзя будет обвинить в преувеличении, если я буду ему следовать.

Та же система заставляет меня уменьшить наполовину число жертв трибунала Севильи и других одиннадцати трибуналов, то есть говорить о шестнадцати, восьми и трехстах двенадцати для каждой инквизиции.

В двенадцати трибуналах в этот год было двести восемь осужденных первого разряда, сто четыре второго и четыре тысячи пятьдесят семь третьего; в итоге четыре тысячи триста шестьдесят девять жертв.

С 1491 по 1498 год

Верный своей системе сокращения, я сочту для восьми последних лет служения Торквемады тысячу шестьсот шестьдесят четыре человека сожженных живьем, восемьсот тридцать два фигурально и тридцать две тысячи четыреста пятьдесят шесть подвергнутых епитимьям; всего тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят две жертвы (34 952).

Сводка

Из соединения всех частичных произведений вытекает, что испанская инквизиция в течение первых восемнадцати лег своего существования под управлением Торквемады умертвила восемь тысяч восемьсот человек живьем в пламени костров, сожгла шесть тысяч пятьсот фигурально после их смерти или бегства и примирила с Церковью путем разных епитимий девяносто тысяч четыре человека; таким образом, итог жертв доходит до ста пяти тысяч трехсот четырех человек (105 304).

В 1-м томе, в главе XIII, в статье четвертой этой Истории и в письме к г. Клозелю де Кусерге я увеличил число несчастных, осужденных инквизицией, потому что я поместил инквизицию Куэнсы в число уже существовавших; с моей стороны это была ошибка, так как этот трибунал был выделен из трибунала Мурсии только в 1513 году. Несмотря на это, я мог бы оставить в силе мое утверждение, не удаляясь от истины, ввиду того что число жертв было не меньше, пока епархия Куэнсы зависела от мурсийского трибунала. Но я хотел считать по трибуналам в произведенном мною исчислении и уменьшить, насколько позволяют обстоятельства, число несчастных, которые были осуждены.

Если бы я взял за основание моего подсчета казни в Толедо и Сарагосе, он представил бы в три раза больше жертв, так как в течение восьми лет шесть тысяч триста сорок один человек были осуждены толедскими инквизиторами. Это доводит ежегодное число до семисот девяносто двух, не считая множества погибших на других аутодафе, указанных только в архивных бумагах, с которыми я познакомился. Сарагоса представляет почти такие же данные. Если мы допустим, что такие же условия были и в других трибуналах, надо будет предположить число осужденных на две трети больше, чем я ввел в этот подсчет. Я надеюсь, что после этого замечания меня не обвинят в желании преувеличить зло.

1499 год

Второй главный инквизитор — дом Диего Деса, доминиканец, наставник принца Астурийского дона Хуана, бывший последовательно епископом Саморы, Саламанки, Хаэна и Паленсии, наконец, архиепископом Севильи. Он стоял во главе инквизиции с начала 1499 года до конца 1506 года, когда приказ короля Фердинанда V, регента королевства Кастилии, принудил его отказаться от обязанностей. Во время его управления инквизиция имела в Испании двенадцать трибуналов, как при его предшественнике. Эта причина заставляет меня считать в каждом году двести восемь человек сожженных живьем, сто четыре фигурально и четыре тысячи пятьдесят семь подвергнутых епитимьям; в итоге четыре тысячи триста шестьдесят девять жертв. Это число, умноженное на восемь, по числу лет его управления, даст тысячу шестьсот шестьдесят четыре человека первого разряда, восемьсот тридцать два второго и тридцать две тысячи четыреста пятьдесят шесть третьего; а всего тридцать четыре тысячи девятьсот пятьдесят два осужденных (34 952). В 1-м томе этой Истории я увеличил эти выводы, потому что руководствовался другими принципами подсчета. Я думаю, что прежние цифры более приближаются к истине, чем теперешние. Но я счел долгом ограничиться более умеренным числом.

1507 год

Третий главный инквизитор — кардинал, архиепископ Толедский, дом Франсиско Хименес де Сиснерос, францисканец. Он исполнял свои обязанности с 1507 года по 8 ноября 1517 года, когда он умер. Во время его службы должность главного инквизитора королевства Арагона была отделена от главного управления. Ее занимали: дом Хуан Энгера, доминиканец, бывший последовательно епископом Вика, Лериды и Тортосы и умерший в 1513 году; дом Луис Меркадер, картезианец, умерший 1 июня 1516 года; после него был назначен кардинал Адриан, бывший тогда деканом Лувенской церкви и наставником Карла V; позже он стал епископом Тортосы и папой. Кардинал Хименес де Сиснерос в 1513 году установил трибунал инквизиции для епархии Куэнсы и зависящих от нее округов, отделив ее территорию от Мурсии. В 1516 году он создал два новых трибунала: в Оране, в Африке и на Кубе, в Новом Свете. Я не ввел в свой подсчет ни этих двух трибуналов, ни двух других в Кальяри (Сардиния) и в Палермо (Сицилия).

Двенадцать прежних инквизиций полуострова присуждали ежегодно, по основаниям, заимствованным из надписи в Севилье, и по допущенному мною сокращению, двести восемь человек к сожжению живьем, сто четыре к сожжению в изображении и четыре тысячи пятьдесят семь к епитимьям. Это дает для 1507–1513 годов включительно тысячу четыреста пятьдесят шесть человек первого разряда, семьсот двадцать восемь второго и двадцать восемь тысяч триста девяносто девять третьего.

В 1514 году инквизиция существовала уже в Куэнсе. Следуя принятой мною системе, я считаю для этого трибунала двести жертв первого разряда, двести второго и тысячу семьсот третьего. Если к итогу в две тысячи сто прибавим двести восемь, сто четыре и четыре тысячи пятьдесят семь, мы получим для этого года цифру в четыреста восемь жертв сожженных живьем, триста четыре фигурально и пять тысяч семьсот пятьдесят семь подвергнутых епитимьям.

В 1515 году инквизиция Куэнсы представляет тот же результат, что и другие, более старые трибуналы, то есть шестнадцать, восемь и триста двенадцать. В итоге общая цифра жертв вместе с другими инквизициями в этот год восходит до двухсот двадцати четырех человек первого разряда, ста двенадцати второго и четырех тысяч трехсот шестидесяти девяти третьего.

Число осужденных было одинаково в 1516 и 1517 годах. Таким образом, если мы соединим все частичные произведения одиннадцати лет служения Хименеса де Сиснерос, мы получим две тысячи пятьсот тридцать шесть человек сожженных живьем, тысячу триста шестьдесят восемь фигурально и сорок семь тысяч двести шестьдесят три присужденных к епитимьям; в итоге пятьдесят одну тысячу сто шестьдесят семь (51 167).

В первом томе названо большее, чем здесь, число жертв, сожженных в эту эпоху. Эта разница происходит оттого, что я в этом случае не различал эпохи учреждения инквизиции Куэнсы. Верный принципу, который заставляет меня предпочитать более умеренный подсчет, я прошу читателя полагаться на последний.

1518 год

Четвертый главный инквизитор — кардинал Адриан, епископ Тортосы. Его назначение состоялось в первые дни марта 1516 года; он получил кафедру Св. Петра 9 января 1522 года. Вместо того чтобы назначить преемника в должности главы инквизиции, он продолжал исполнять эту обязанность до конца 1523 года. Он послал буллы своему преемнику 10 сентября 1523 года, за две недели до своей смерти. Это обстоятельство заставляет меня считать время его служения в шесть лет. При этом инквизиторе число трибуналов на полуострове не было увеличено; но в 1519 году он учредил трибунал в Порто-Рико[338] для океанских островов. По подсчету надписи замка Триана ежегодно в тринадцати трибуналах полуострова было двести двадцать четыре человека сожженных живьем, сто двенадцать фигурально и четыре тысячи триста шестьдесят девять подвергнутых епитимьям. За шесть лет это дает итог в тысячу триста сорок четыре жертвы первого разряда, шестьсот семьдесят две второго и двадцать шесть тысяч двести четырнадцать третьего; всего двадцать восемь тысяч двести тридцать осужденных (28 230).

1524 год

Пятый главный инквизитор — кардинал Альфонсо Манрике, который был последовательно епископом Бадахосы и Кордовы и архиепископом Севильи. Он был преемником кардинала Адриана в должности главного инквизитора. Его буллы были посланы из Рима 10 сентября 1523 года. Он приказал поместить в замке Триана надпись, которую я взял за основание подсчета жертв инквизиции в предыдущие годы. В этом самом году начала преследования еретиков инквизиция Гранады, декретированная уже год тому назад. Хотя число осужденных за иудаизм было тогда значительно меньше прежнего, однако этот трибунал вынес много приговоров, потому что принялся преследовать морисков, впавших в магометанство, лютеран и даже содомитов, суд над которыми папою Климентом VII был предоставлен инквизиторам. Манрике умер 28 сентября 1538 года. Он учредил инквизицию на Канарских островах, присоединил к трибуналу Гранады трибунал Хаэна, который вскоре был опять отделен, и постановил, чтобы в Америке было два трибунала: один для материка, а другой для океанских островов. Я считаю на каждый год служения этого главного инквизитора десять человек сожженных живьем, пять фигурально и пятьдесят подвергнутых епитимьям, а всего шестьдесят пять жертв. На полуострове было тринадцать трибуналов и два на близлежащих островах. Умножив эти цифры на пятнадцать лет служения Манрике, мы получим две тысячи двести пятьдесят человек сожженных живьем, тысячу сто двадцать пять фигурально и одиннадцать тысяч двести пятьдесят подвергнутых разным епитимьям; в итоге четырнадцать тысяч шестьсот двадцать пять осужденных (14 625).

1539 год

Шестой главный инквизитор — дом Хуан Пардо де Тавера, кардинал, архиепископ Толедский. Он получил свои буллы в сентябре 1539 года, а умер 1 августа 1545 года. Я считан, однако, что его служение продолжалось семь лет, включая месяцы, которые протекли со времени смерти его предшественника до дня вступления его в должность. Число осужденных ежегодно в каждом из пятнадцати трибуналов полуострова, не считая находившихся в Америке, — восемь, четыре и сорок, всего пятьдесят два. Для пятнадцати трибуналов это дает цифры: сто двадцать человек первого разряда, шестьдесят второго и шестьсот третьего. В общем итоге за семь лет получится: восемьсот сорок, четыреста двадцать и четыре тысячи двести, а всего пять тысяч четыреста шестьдесят (5460). Для того чтобы не было ни малейшего повода оспаривать мое вычисление, я предпочитаю этот подсчет тому, который я поместил в другом месте этой Истории и в письме к г. Клозелю де Кусерге.

Седьмой главный инквизитор — кардинал дом Гарсия де Лоайса, который был последовательно генералом ордена доминиканцев, духовником Карла V, членом верховного совета, епископом Осмы и Сигуэнсы, главным апостолическим комиссаром святого крестового похода в Испании и архиепископом Севильи. Буллы были посланы 18 февраля 1546 года, а умер он 22 апреля того же года. Я предполагаю, однако, что он исполнял свои обязанности в течение двенадцати месяцев, и число жертв определяю в восемь, четыре и сорок. Для пятнадцати трибуналов полуострова и прилежащих островрв — сто двадцать человек первого разряда, шестьдесят второго и шестьсот третьего; всего семьсот восемьдесят (780).

Восьмой главный инквизитор — дом Фернандо Вальдес. Он был епископом Эльны, Оренсе, Овиедо, Леона и Сигуэнсы, архиепископом Севильи, членом государственного совета, председателем королевского апелляционного суда в Валья-долиде. Буллы о его назначении были отправлены из Рима 20 января 1547 года; покинул он свою должность по приказу папы св. Пия V в 1566 году и умер 2 декабря 1568 года. Мы находим в каждом трибунале восемь, четыре и сорок жертв ежегодно. Я мог бы неоспоримо увеличить этот подсчет указанием на то, что аутодафе Вальядолида, Севильи, Мурсии, Толедо и некоторых других трибуналов, справленные против лютеран, были крайне многочисленны и состояли из большого числа осужденных. Этот мотив не воспрепятствует мне, однако, ограничиться принятыми мною умеренными основаниями расчета. Двадцать лет служения Вальдеса представляют нам для пятнадцати трибуналов инквизиции две тысячи четыреста жертв сожженных живьем, тысячу двести фигурально и двенадцать тысяч подвергнутых епитимьям, а в итоге пятнадцать тысяч шестьсот осужденных (15 600).

Девятый главный инквизитор — кардинал дом Диего Эспиноса, председатель советов Кастилии и Италии, епископ Сигуэнсы и член государственного совета. Его буллы относятся к сентябрю 1566 года. Он умер 11 сентября 1572 года, после шестилетнего служения. Число жертв, по расчету восьми, четырех и сорока ежегодно в каждом трибунале, было для всех инквизиций: семьсот двадцать человек первого разряда, триста шестьдесят второго и три тысячи шестьсот третьего, а всего четыре тысячи шестьсот восемьдесят осужденных (4680).

Десятый главный инквизитор — дом Педро де Кордова Понсе де Леон. Он был епископом Сьюдад-Ридриго и Бадахоса. Его буллы были отправлены 29 декабря 1572 года. Он не успел вступить в должность: его смерть последовала 17 января 1573 года.

Одиннадцатый главный инквизитор — кардинал дом Гаспар де Кирога, архиепископ Толедо, член государственного совета и председатель совета Индий. Папа подтвердил его назначение 20 апреля 1573 года, и он исполнял свои обязанности до смерти, последовавшей 20 ноября 1594 года. Его предшественник Эспиноса учредил трибунал в Сант-Яго, в Галисии, первые казни коего относятся к 1573 году. Я мог, следовательно, принять число сожженных живьем в двести человек, сожженных фигурально в двести и подвергнутых епитимьям в тысячу семьсот. Однако я ограничусь предположением, как и в старых трибуналах, чисел восьми, четырех и сорока, потому что вследствие эмиграции королевство Галисия потеряло в предыдущие годы евреев и крещеных мавров. Шестнадцать трибуналов в течение двадцати двух лет служения кардинала Кироги дают две тысячи восемьсот шестнадцать жертв первого разряда, тысячу четыреста восемь второго и четырнадцать тысяч восемьдесят третьего, а всего восемнадцать тысяч триста четыре (18 304).

Двенадцатый главный инквизитор — дом Херонимо Манрике де Лара, епископ Картахены и Авилы. Он был утвержден папой 10 февраля 1595 года и умер 22 сентября того же года. Год, который я целиком отношу к этому инквизитору, представляет для шестнадцати трибуналов сто двадцать восемь человек сожженных живьем, шестьдесят четыре фигурально и шестьсот сорок подвергнутых епитимьям, а всего восемьсот тридцать две жертвы (832).

Тринадцатый главный инквизитор — дом Педро де Портокарреро. Он был последовательно главным апостолическим комиссаром святого крестового похода в Испании, епископом Калаоры, Кордовы и Куэнсы. Он был утвержден в своей должности 1 января 1596 года. Он покинул ее, получив приказ короля Филиппа III в начале 1599 года, и умер 20 сентября того же года. Он стоял во главе инквизиции в течение трех лет. Шестнадцать трибуналов за это время осудили сто восемьдесят четыре жертвы первого разряда, девяносто две второго и тысячу девятьсот двадцать третьего, а всего две тысячи сто девяносто шесть (2196).

Четырнадцатый главный инквизитор — кардинал дом Фернандо Ниньо де Гвевара (он же Гевара), член государственного совета. Его буллы были подписаны в Риме 11 августа 1599 года. В начале 1602 года королевский указ принудил его подать в отставку. Он умер 1 января 1609 года. Я предполагаю, что его служение продолжалось три года и что в каждом из шестнадцати трибуналов было ежегодно пять, два и тридцать шесть осужденных. В итоге будет двести сорок первого разряда, девяносто шесть второго и тысяча семьсот двадцать восемь третьего, а всего две тысячи шестьдесят четыре жертвы (2064).

Пятнадцатый главный инквизитор — дом Хуан де Суньига, главный апостолический комиссар святого крестового похода в Испании, епископ Картахены. Папа подписал его буллы 29 июля 1602 года. Суньига умер 20 декабря того же года. Я считаю для шестнадцати инквизиций восемьдесят, тридцать два и пятьсот семьдесят шесть осужденных в этот год, а всего шестьсот восемьдесят восемь (688).

Шестнадцатый главный инквизитор — дом Хуан Баутиста д'Асеведо, архиепископ в стране неверных (in partibus inndelium), правитель совета Кастилии, патриарх Индий, главный апостолический комиссар святого крестового похода в Испании. Он был утвержден папой в должности 20 января 1603 года и умер 8 июля 1607 года. Его служение продолжалось пять лет. Шестнадцать инквизиций за это время сожгли живьем четыреста человек, сто шестьдесят фигурально и две тысячи восемьсот восемьдесят присудили к епитимьям. Итог равняется трем тысячам четыремстам сорока осужденным (3440).

Семнадцатый главный инквизитор — дом Бернарде де Сандобал-и-Рохас, кардинал римской Церкви, архиепископ Толедо, член государственного совета. Он был утвержден в должности 12 сентября 1608 года и умер 7 декабря 1618 года. Инквизиция осудила за эти одиннадцать лет восемьсот восемьдесят человек первого разряда, триста пятьдесят два второго и шесть тысяч триста тридцать шесть третьего, а всего семь тысяч пятьсот шестьдесят восемь человек (7568,).

Восемнадцатый главный инквизитор — дом Луис де Алиа-га, доминиканец, духовник короля Филиппа III, архимандрит Сицилии. Папа утвердил его назначение 4 января 1619 года. Он отказался от своих обязанностей в 1621 году, по приказу Филиппа IV, и умер 3 декабря 1626 года. Осужденных при его служении было: двести сорок, девяносто шесть и тысяча семьсот двадцать восемь; в итоге две тысячи шестьдесят четыре (2064).

Девятнадцатый главный инквизитор — дом Андреа Пачеко, архиепископ, член государственного совета. Буллы были ему посланы 12 февраля 1622 года, а умер он 7 апреля 1626 года. Он был главою инквизиции в течение четырех лет. Число жертв шестнадцати трибуналов, из расчета четырех человек первого разряда, двух второго и двадцати третьего, за четыре года дает двести пятьдесят шесть человек сожженных живьем, сто двадцать восемь фигурально и тысячу двести восемьдесят подвергнутых епитимьям, а всего тысячу шестьсот шестьдесят четыре жертвы (1664).

Двадцатый главный инквизитор — дом Антонио де Сапата-и-Мендоса, кардинал, архиепископ Бургоса, патриарх Индий, член государственного совета. Он был утвержден в должности 30 января 1627 года. Он подал в отставку в 1632 году, по приказу Филиппа IV, и умер 23 апреля 1639 года. Я предполагаю, что его служение продолжалось шесть лет. По основаниям, которые мне послужили для определения числа жертв при Пачеко, надо за шесть лет его правления учесть триста восемьдесят четыре жертвы первого разряда, сто девяносто две второго и тысячу девятьсот двадцать третьего, а всего две тысячи четыреста девяносто шесть осужденных (2496).

Двадцать первый главный инквизитор — дом Антонио де Сотомайор, доминиканец, духовник Филиппа IV, архиепископ в стране неверных, член государственного совета и главный апостолический комиссар святого крестового похода в Испании. Папа подписал его буллы 17 июля 1632 года. Он подал в отставку по приказу короля в 1643 году и умер в 1648 году. Его служение продолжалось одиннадцать лет. Полагая на каждый из шестнадцати трибуналов четыре, два и двадцать осужденных ежегодно, мы получим за время управления Сотомайора инквизицией семьсот четыре жертвы первого разряда, триста пятьдесят две второго и три тысячи пятьсот двадцать третьего, а всего четыре тысячи пятьсот семьдесят шесть осужденных (4576).

Двадцать второй главный инквизитор — дом Диего де Арсе-и-Рейносо, епископ Туи, Авилы и Пласенсии, член государственного совета. Его назначение было утверждено папой 8 сентября 1643 года. Он умер 17 сентября 1665 года, в один день с Филиппом IV. Я предполагаю, что его служение продолжалось двадцать три года. Шестнадцать инквизиций полуострова и прилежащих островов сжигали ежегодно четырех человек живьем, двух фигурально и двадцать присуждали к разным епитимьям. Во время этого долгого периода число жертв первого разряда доходит до тысячи четырехсот семидесяти двух, второго до семисот тридцати шести и третьего до семи тысяч трехсот шестидесяти. Итог равен девяти тысячам пятистам шестидесяти восьми (9568).

Двадцать третий главный инквизитор — дом Паскаль д'Арагон, кардинал, архиепископ Толедо. Он был назначен вдовствующей королевой, регентшей, матерью Карла II. Он подал в отставку по ее приказу, еще не успев приступить к исполнению своих обязанностей.

Двадцать четвертый главный инквизитор — Иоганн Эбергард Нитгард, немецкий иезуит, духовник королевы-матери. Его буллы датированы 15 октября 1666 года. Впоследствии он был архиепископом Эдессы и кардиналом римской Церкви. Он отказался от должности по приказу королевы в 1668 году и умер в 1681 году. Он управлял инквизицией в течение трех лет. Ежегодно было три, один и двенадцать осужденных. Это дает за три года сто сорок четыре, сорок восемь и пятьсот семьдесят шесть жертв всех разрядов, а всего семьсот шестьдесят восемь (768).

Двадцать пятый главный инквизитор — дом Диего Сармиенто де Вальядарес, член государственного совета, правитель совета Кастилии, архиепископ, был утвержден папой 15 сентября 1669 года и умер 29 января 1695 года. Он занимал должность в течение двадцати шести лет. Считая три, одну и двенадцать жертв, ежегодно в каждом трибунале, или сорок восемь, шестнадцать и сто девяносто две для шестнадцати трибуналов, мы получаем тысячу двести сорок восемь, четыреста шестнадцать и четыре тысячи девятьсот девяносто два осужденных; в итоге шесть тысяч шестьсот пятьдесят шесть (6656).

Двадцать шестой главный инквизитор — дом Хуан Томас де Рокаберти, доминиканец, генерал доминиканского ордена, архиепископ Валенсии, утвержденный папой 18 июня 1695 года. Он был главным инквизитором в течение пяти лет. Число жертв: двести сорок, восемьдесят и девятьсот шестьдесят; всего тысяча двести восемьдесят (1280).

Двадцать седьмой главный инквизитор — дом Альфонсо Фернандес де Кордова-и-Агилар, член государственного совета, кардинал, архиепископ. Римская курия выдала ему утвердительные буллы, но он умер до вступления в свою должность 19 сентября 1699 года.

Двадцать восьмой главный инквизитор — дом Бальдассар де Мендоса-и-Сандобал, епископ Сеговии, был утвержден папой 31 октября 1699 года. Он вступил в должность 3 декабря и отказался от должности, по приказу Филиппа V, в начале 1705 года. Он умер 4 ноября 1725 года. Его служение продолжалось пять лет, как и его предшественника Рокаберти. Число жертв было одинаково (1280).

Двадцать девятый главный инквизитор — дом Видаль Марино, епископ Сеуты, утвержденный папой 24 марта 1705 года и умерший 10 марта 1709 года. Он исполнял свои обязанности в течение четырех лет. Тогда было семнадцать трибуналов, так как была учреждена придворная инквизиция через разделение округа толедской инквизиции, хотя со времени Филиппа IV в Мадриде был инквизитор и трибунал, зависевший от Толедо. Каждый трибунал в эту эпоху осуждал ежегодно двух, одного и двенадцать человек. Во всех трибуналах было осуждено тридцать четыре, семнадцать и двести четыре человека, а в течение четырех лет сто тридцать шесть, шестьдесят восемь и восемьсот шестнадцать; в итоге тысяча двадцать жертв (1020).

Тридцатый главный инквизитор — дом Антонио Ибаньес де ла Рива-Эррера, архиепископ Сарагосы, назначенный на кафедру Толедо, правитель Кастилии. Он был утвержден папою 5 апреля 1709 года и умер 3 сентября 1710 года. Он был главным инквизитором два года. При нем инквизиция сожгла живьем шестьдесят восемь человек, фигурально тридцать четыре и присудила к епитимьям четыреста восемь; в итоге пятьсот десять жертв (510).

Тридцать первый главный инквизитор — Франческо Джудиче, итальянец, кардинал римской Церкви, член государственного совета. Он был назначен Филиппом V, утвержден папой 2 июня 1711 года, подал в отставку в 1716 году и умер 17 октября 1725 года. Шесть лет продолжалось его служение, во время коих семнадцать трибуналов полуострова и прилежащих островов (Майорки и Канарских) осудили двести четыре, сто два и тысячу двести двадцать четыре человека, а всего тысячу пятьсот тридцать жертв, из расчета двух, одного и двенадцати ежегодно (1530).

Тридцать второй главный инквизитор — дом Хосе де Молинес, аудитор Роты в Риме. Он был назначен Филиппом V и утвержден папой в 1717 году. Он умер до своего вступления в должность, попавшись в руки австрийцев во время войны за испанское наследство. Однако я предполагаю, что он управлял инквизицией в течение двух лет, так как он пользовался своим титулом. Число осужденных было: шестьдесят восемь первого разряда, тридцать четыре второго и четыреста восемь третьего, а всего пятьсот десять жертв (510).

Тридцать третий главный инквизитор — дом Хуан де Арсаменди, назначенный Филиппом V. Он был членом совета инквизиции и умер, не успев вступить в свою новую должность. По этой причине его имя не находится в списке главных инквизиторов.

Тридцать четвертый главный инквизитор — дом Диего д'Асторга-и-Сеспедес, епископ Барселоны. Он был назначен Филиппом V и утвержден папой 26 марта 1720 года. Он отказался от этой должности в том же году, будучи призван на архиепископство в Толедо. Затем он был кардиналом римской Церкви и умер 9 февраля 1724 года. Несмотря на это, я считаю два года его служения и предполагаю, что инквизиторы осудили за это время шестьдесят восемь, тридцать четыре и четыреста восемь человек, а всего пятьсот десять (510).

Тридцать пятый главный инквизитор — дом Хуан де Камарго, член совета инквизиции, главный апостолический комиссар святого крестового похода в Испании, епископ Памплоны. Он был назначен Филиппом V, утвержден 18 июля 1720 года и умер 24 мая 1733 года. Его служение продолжалось тринадцать лет. Ежегодно осуждалось в каждом из семнадцати трибуналов два, один и двенадцать человек. Это дает цифры: четыреста сорок две жертвы первого разряда, двести двадцать одна второго и две тысячи шестьсот пятьдесят две третьего, а всего три тысячи триста пятнадцать (3315).

Тридцать шестой главный инквизитор — дом Андреа де Орбе-и-Ларреатегуи, епископ Барселоны, архиепископ Валенсии, правитель совета Кастилии, вступил в должность 28 июля 1733 года и умер 4 августа 1740 года. Число осужденных было: двести тридцать восемь, сто девятнадцать и тысяча четыреста двадцать восемь, а всего тысяча семьсот восемьдесят пять (1785).

Тридцать седьмой главный инквизитор — дом Мануэль Исидор Манрике де Пара, епископ Хаэна, архиепископ Сант-Яго, член государственного совета. Его утвердительные буллы датированы 24 января 1742 года; он умер 1 февраля 1745 года. Его служение, в которое я включаю предшествующий его назначению год, продолжалось четыре года. В семнадцати трибуналах было осуждено сто тридцать шесть, шестьдесят восемь и восемьсот шестнадцать, а всего тысяча двадцать человек (1020).

Тридцать восьмой главный инквизитор — дом Франсиско Перес де Прадо-и-Куэста, главный апостолический комиссар святого крестового похода в Испании, епископ Теруэля. Он был утвержден папой 22 августа 1746 года. Я не знаю точного срока его служения.[339] Я думаю, однако, что могу определить его концом 1757 года, до смерти Фердинанда VI, который назначил его преемника. Я считаю во время его служения в семнадцати трибуналах десять человек сожженных живьем, пять фигурально и сто семь подвергнутых епитимьям; в итоге сто двадцать два осужденных (122).

Тридцать девятый главный инквизитор — дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала, духовник короля Фердинанда VI, который назначил его главным инквизитором около 1758 года. Его служение окончилось в 1774 году. Из моих заметок вытекает, что при Кинтано два человека было сожжено живьем, десять человек подверглось публичному покаянию и множество тайным в залах трибуналов.

Сороковой главный инквизитор — дом Филипе Бельтрандо, епископ Саламанки. Он наследовал инквизитору Кинтано в 1775 году и исполнял свои обязанности до своей смерти в 1783 году. Число жертв при этом инквизиторе было ежегодно: две осужденные на сожжение живьем, шесть подвергавшихся публичному покаянию и очень большое число других, которые понесли наказание тайно, не лишаясь ни своего имущества, ни чести.[340]

Сорок первый главный инквизитор — дом Агостино Рубин де Севальос, епископ Хаэна, кавалер большого креста — королевского ордена Карла III. Он непосредственно заместил инквизитора Бельтрандо и умер в 1792 году. Этот главный инквизитор не сжег никого, даже фигурально. Было только четырнадцать человек приговорено к публичному покаянию. Но число понесших епитимьи секретно, было очень значительно.

Сорок второй главный инквизитор — дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра, епископ Асторги, архиепископ Силиврии. Он был назначен в 1792 году и подал в отставку в 1794 году; получив на это приказ Карла IV. При нем шестнадцать человек было приговорено к публичному покаянию, большее число подверглось тайным епитимьям, но никто не погиб в огне.

Сорок третий главный инквизитор — дом Франсиско Ан-тонио де Лоренсана, кардинал, архиепископ Толедо, был назначен в 1794 году. Он отказался от своей должности по приказу Карла IV в 1797 году. За три года его служения инквизиция приговорила очень большое число лиц к тайным епитимьям и только четырнадцать человек к публичному покаянию. Никто не был сожжен. Предана огню была только одна статуя в Куэнсе.

Сорок четвертый главный инквизитор — дом Рамон Хосе д'Арсе, архиепископ Бургоса, а потом Сарагосы, патриарх Индий, член государственного совета, главный директор королевского института в Мадриде, кавалер большого креста ордена Карла III. Он стоял во главе инквизиции с 1798 по 1808 год. Во время его служения двадцать человек было приговорено к публичному покаянию и значительное число понесло епитимью тайно, в залах трибуналов, без опозорения и лишения имущества. Никто не был сожжен, ибо, хотя подобная кара была определена в приговоре по делу приходского священника в Эсно, исполнение не состоялось, потому что приговор не был одобрен ни главным инквизитором, ни членами верховного совета, что делает им много чести.

Сводка подсчета

Если сравнить этот результат с 343 522 жертвами, каковое число я проставил в моем письме от 31 марта 1817 года к г. Клозелю де Кусерге, депутату департамента Двейрона в палате депутатов французской нации, можно заметить, что я уменьшил это число на две тысячи пятьсот один, из которых две тысячи четыреста семьдесят принадлежат к первому разряду осужденных, а тридцать один ко второму. Эта разница происходит оттого, что я поставил себе за правило при составлении этой Истории произвести самый умеренный подсчет, какой только мне позволят обстоятельства. Я могу уверить, что совершенно бессмысленно искать в каком-нибудь документе доказательство того, что мои расчеты преувеличены; наоборот, я убежден, что с 1481 года, когда начались казни, до конца царствования Филиппа II число жертв было гораздо более значительно, судя по заметкам, которые мне доставили трибуналы Толедо и Сарагосы, где число осужденных почти совпадает с числом жертв в других трибуналах.

Если бы я присоединил к числу жертв инквизиции полуострова всех несчастных, которые были осуждены трибуналами Мексики, Лимы и Картахены Американской, Сицилии, Орана, Мальты и морских галер, количество их было бы поистине неисчислимо. Было бы совсем другое дело, если бы мы считали жертвами святого трибунала (на что мы имели бы право) все души, обреченные на бедствия вследствие насильственных попыток ввести инквизицию в Неаполе, Милане и Фландрии, так как все эти страны были подчинены испанскому господству и, следовательно, влиянию испанских аутодафе. Сколько можно бы еще счесть жертв, умерших от болезней, причиненных несчастием позора, которым были заклеймены их родственники! Невозможно определить меру стольких несчастий и бед.

Глава XLVII КРАТКИЙ ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ НАИБОЛЕЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ФАКТОВ, ИЗЛОЖЕННЫХ В ЭТОЙ ИСТОРИИ

Почти бесконечное число деталей, содержащихся в этом труде, заставляет меня опасаться, что от этого произойдет какая-то путаница в уме моих читателей. Я сначала предполагал держаться хронологического порядка в расположении материала — и в общем я был верен этому первому плану. Однако для большей пользы от моего труда мне приходилось несколько раз при изложении истории первых времен инквизиции вводить рассказ о некоторых процессах, принадлежащих более поздним эпохам, чтобы лучше обрисовать положение или цель, которую я имел в виду; точно так же, передавая процессы нашего времени, я цитировал или припоминал более ранние. То же случалось при указании на римские буллы или бреве, законы королевства и грамоты главных инквизиторов или верховного совета.

Лица, имеющие привычку собирать многочисленные коллекции фактических документов, предназначенных для облечения в форму исторического исследования, не удивятся, что составление вполне оригинального труда, материалы коего рассеяны во множестве различных неизданных документов, ставило иногда автора в необходимость удаляться от плана. Достаточно окинуть взором список рукописей, в которых я почерпал свои материалы, чтобы признать правоту моих слов.

Но если особенный характер этой Истории, то есть множество лиц, процессов, городов, трибуналов и указов, о которых мне приходилось говорить, обязывал меня сливать одни эпохи с другими, то тот же мотив дал мне почувствовать необходимость краткого хронологического перечня, основанного на последовательном изложении и пригодного не только для запоминания читателями наиболее существенных фактов, содержащихся в четырех томах, но и для представления их в таком выгодном освещении, чтобы каждый, окончив целиком их чтение, составил себе о них совершенно ясное представление. Наконец, этот краткий хронологический перечень предоставит для всех моих читателей легкое и удобное средство найти отдельный факт этой Истории, который обратит на себя его исключительное внимание или возбудит его любопытство.

Годы

31 В этот год и два следующих Иисус Христос показывает притчами, деяниями и весьма ясно выраженным учением, что кара за грех ереси не является делом людей; что она предоставляется Богу в день общего Суда; в частности, что сожжение противоположно духу христианской религии.

32 Апостолы просили, чтобы раскольники Самарии были наказаны огнем, потому что они не желали принять Иисуса Христа в свой город. Господь показал им, что это противоречит духу Евангелия.

34 В этот год и в следующие апостолы и другие ученики Иисуса Христа проповедуют то же учение и поступают согласно его принципам, ограничивая суд над еретиками отлучением после двукратного или троекратного увещания.

52 Св. Петр вел себя относительно христиан, обращенных из идолопоклонников, противореча истине евангельской, по выражению св. Павла. Тот укорил его за это, но не отлучил.

56 Св. Павел ославлен как еретик среди иерусалимских христиан, обращенных из иудеев, и апостолы своим примером показывают, как должно обращаться с оговоренными в качестве заподозренных, мирно расспрашивая св. Павла и указывая ему, что надо сделать.

57 Тот же апостол пишет своему ученику Титу, епископу Крита, что он должен увещевать еретиков дважды до их отлучения.

60 Св. Павел, преданный суду как враг религии, требует, чтобы доносчики и свидетели лично явились перед ним для удостоверения фактов, в которых он обвиняется.

107 Св. Игнатий, епископ и патриарх Антиохии, пишет о том, как надо поступать с еретиками. — См. главу I.

120 Кастор Агриппа учит, каково должно быть поведение Церкви относительно еретиков. — См. главу I.

145 Беседы Родона с Апеллесом, еретиком и учеником Маркиона, для его убеждения.

160 Св. Ириней, епископ Лиона, пишет о том, как следует обращаться с еретиками.

186 Беседы православных богословов с ересиархом Феодо-том Византийским для убеждения его, без мысли о его наказании.

190 Около этого года греческая Библия, переведенная еретиком Феодотионом Эфесским, принята правоверными епископами.

190 Св. Климент, епископ, патриарх Александрии,[341] пишет о способе поведения в отношении еретиков.

200 В эту пору Тертулиан, священник африканской Церкви, заявляет, что принудительные средства для принятия религии противоречат воле Божией. До этого года св. Дионисий, епископ Коринфа, наметил поведение, которого следует держаться с еретиками.

207 Тертулиан пишет о способе поведения с еретиками.

231 Ориген рассуждает об этом же предмете. Он беседует с ересиархом Бериллом, епископом Бокары, для его убеждения. Другая беседа с арабами-материалистами.

235 Еретик Аммоний обращен после нескольких бесед на Александрийском соборе.

250 Около этого года св. Киприан, епископ Карфагена, примас Африки, изъясняет евангельскую притчу о плевелах, показывая, что Бог предоставил себе наказание греха ереси и что люди противоречат воле Божией, наказывая мирных еретиков.

Около этого времени еретики Василид, епископ Асторги, и Марциал, епископ Мериды, примирены с Церковью, только лишившись своих кафедр.

260 Св. Юстин, философ,[342] пишет о способе поведения в отношении еретиков. Он беседует с ересиархом Трифоном для его убеждения.

266 Павел Самосатский, епископ, патриарх Антиохии, отрекается от ереси на соборе.

272 Он оговорен на другом соборе как еретик-рецидивист. Павел не желал покидать епископского дома; восточные епископы обратились к императору Аврелиану.[343] Тот заявил, что он повелит то, что будет предложено епископом Рима. Папа св. Феликс I подтверждает решение собора, и император велит его исполнить.

280 Беседы Архелая, епископа Каскары,[344] в Месопотамии, с Манесом, главою еретиков-манихеев, для его убеждения.

295 Беседа папы св. Кая с Проклом в Риме для обращения этого еретика.

296 Диоклетиан и Максимилиан опубликовывают закон, присуждающий вождей манихеев к сожжению, а других сектантов к разным казням.

300 Перед этим годом православные, писавшие апологии для прекращения гонений, поддерживают учение, что несправедливо карать по делу религии, если инакомыслящие не возмущали общественного порядка. — См. главу I, статью 1.

303 Эльвирский собор декретирует, что кающиеся еретики будут примирены только через каноническое покаяние, и присуждает доносчиков к отлучению, не оставляя надежды на причастие, даже при смерти.

313 После этого года, со времени обращения императора Константина и смут донатистов и ариан, правоверные епископы стараются убедить этого государя и его преемников, что полезно установить карательные законы против еретиков и обращаться с ними, как с врагами порядка и общественного блага.

320 Лактанций утверждает в своем труде Божественные установления, что принудительные средства для принятия религиозной доктрины противоречат самому характеру религии, которая теряет свое свойство, переставая быть добровольной.

332 Император Феодосии[345] публикует против манихеев закон, карающий их смертной казнью и конфискацией их имущества и обязывающий префектов претории учредить инквизиторов и доносчиков для открытия тех, которые будут скрываться.

342 С этого года св. Афанасий, епископ Александрии, преподает то же учение, что и Лактанций, и показывает, что Иисус Христос желал обращать людей только убеждением и что всякое другое средство наносит ущерб самой религии.

360 После этого года св. Иларий, епископ Пуатье, излагает и защищает то же учение, что Лактанций и св. Афанасий, в послании к императору Констанцию.

370 Около этого времени св. Оптат, епископ Милаха в Африке, писавший против донатистов, признает, что суровое судопроизводство против еретиков противоречит духу истинной Христианской Церкви.

380 Св. Амвросий, епископ Милана, держится того же учения, что Лактанций, св. Афанасий и св. Иларий, о способе обхождения с теми, кто не следует государственной религии.

381 Св. Григорий Богослов, или Назианзин, осуждает в своих сочинениях учение о принудительных средствах для обращения людей и называет их тираническими.

383 Св. Мартин, архиепископ Тура, умоляет императора не присуждать к смертной казни еретика Присциллиана. Максим обещает это, но потом нарушает данное слово.

383 Со времени закона Феодосия и в царствование его преемников еретики увещеваются и допускаются на собрания и собеседования до предания их суду. — См. гл. I, ст. 2.

384 При римских императорах, ставших христианами, префекты, губернаторы провинций и светские магистраты уполномочиваются судить еретиков без вмешательства со стороны церковной власти, кроме простого заявления, что подсудимый еретик или не еретик.

401 Св. Иоанн Златоуст пишет, что с ересями надо бороться, но нужно прощать еретиков.

408 Император Гонорий повелевает наказывать смертью донатистов. Св. Августин вступается за них.

410 Св. Иероним пишет, что христианская религия лучше поддерживается терпением и кротостью, чем строгостью и злопамятством.

415 Около этого года и несколько времени спустя св. Августин пишет несколько раз об обхождении с еретиками; хотя он видоизменяет свое мнение согласно обстоятельствам, он постоянно держится того убеждения, что их не следует казнить.

430 Сальвиан, священник из Марселя, прозванный французским Иеремией, говоря об управлении Бога вселенной, показывает, что один Бог может знать, заслуживают ли наказания чистосердечные еретики, потому что они думают, что следуют истине.

589 Третий Толедский собор, в согласии с королем Испании Рекаредом I, декретирует, что возвращающиеся от христианства к идолопоклонству будут строго наказаны, однако не смертной казнью.

633 Четвертый Толедский собор, в согласии с королем Испании, декретирует, что у иудействующих еретиков будут в наказание только отняты их дети и рабы, чтобы предохранить их от заражения.

655 Девятый Толедский собор постановляет карать христиан, виновных в ереси, наказанием кнутом или воздержанием, сообразно возрасту каждого из них.

663 Несколько позже король Испании Рекисвинт публикует закон, которым он присуждает нераскаявшихся еретиков к лишению почестей, должностей и имущества, если они священники, и даже к изгнанию, если они миряне.

681 Двенадцатый Толедский собор, в согласии с королем Испании Эрвихом, повелевает изгонять еретика, если он благородный, и наказывать кнутом, если он раб.

693 Шестнадцатый Толедский собор, в согласии с королем Испании Эгикой, декретирует, что те, кто станет противодействовать стараниям епископов и судей в деле уничтожения идолопоклонства, уплатят, если они благородные, штраф в три фунта золотом; если они принадлежат к простонародью, то подвергнутся ста ударам кнута и конфискации половины своего имущества.

726 После того как римляне выгнали своего последнего герцога Василия, папа Григорий II завладевает гражданским управлением Рима, и его преемники сохраняют его за собою, при покровительстве французских государей и вопреки притязаниям лангобардских королей. С этой поры стараются уверить, что законы, относящиеся к наказанию еретиков, должны исходить только от верховных первосвященников.

731 Григорий III предоставляет Карлу Мартеллу сан римского патриция.

741 Захария, будучи избран папой, ведет себя, как светский государь Рима, в трактатах, заключенных с лангобардским королем. Он держит себя как имеющий власть располагать королевствами в своем ответе на запрос Пипина о титуле французского короля и высказывается против Хильдерика III, занимавшего престол.

752 До этого года появляется булла папы Захарии, относящаяся к тем, кто удерживает за собою угодья церковного владения.

Стефан II, будучи избран папой, отправляется во Францию, там коронует Пипина и пользуется данной им помощью для сохранения светской власти над Римом вопреки притязаниям лангобардского короля.

754 Стефан II коронует Пипина, короля Франкского государства, в аббатстве Сен-Дени, и освобождает французов от присяги на верность, принесенной ими Хильдерику III, законному владетелю престола.

755 Около этого времени появляется мнение, что всякий отлученный лишен чести и что с ним нельзя вступать в общение, не разделяя его позора. Источник этого находится в законах древних друидов Галлии и дает возможность папам считать себя полномочными свергать королей с престола, отлучая их и запрещая подданным иметь с ними общение.

792 Еретик Феликс, епископ Урхеля, отрекается от своей ереси в первый раз на соборе в Регенсбурге и сохраняет за собою свою епархию.

794 Тот же епископ отрекается от ереси вторично на Франкфуртском соборе; хотя он рецидивист, его не лишают сана.

799 Римским собором Феликс объявлен рецидивистом. Однако папа Лев III грозит ему отлучением только в том случае, если он не захочет навсегда отречься от своей ереси. Феликс отрекается на Ахенском соборе после нескольких собеседований и подвергается только ссылке.

800 Лев III провозглашает и коронует Карла Великого первым западным императором.

811 Михаил, восточный император, публикует закон, присуждающий манихеев к смертной казни. Никифор, патриарх Константинопольский, решается убедить его, что лучше обращать еретиков кротостью, и преуспевает в этом.

849 Готескальк, бенедиктинец и священник, присужден как еретик, стоящий на позиции предопределения к наказанию кнутом и заключению в тюрьме. Он наказывается в присутствии Карла Лысого, западного императора и короля Франции, на соборе в Кьерси-сюр-Уаз.

869 На седьмом Вселенском соборе в Константинополе Феодор Кринит, глава иконоборцев, отрекается от своей ереси и примиряется с Церковью без епитимьи. Император Василий Македонянин дает ему лобзание мира.

882 Перед этим годом папа Иоанн VIII заявляет, что умершие в сражении с неверными получают полное отпущение своих грехов.

999 Сильвестр II обращает ко всем христианам послание, побуждая их взяться за оружие в защиту Иисуса Христа против неверных.

1022 Стефан, духовник Констанции, жены короля Роберта, на Орлеанском соборе в присутствии государей приговорен к сожжению в числе других как еретик-манихей после тщетных усилий обратить их.

1073 Перед этим годом св. Петр Дамиан[346] укоряет папу Александра II в применении отлучения против всякого рода проступков. Александр II призывает императора Генриха IV явиться в Рим для суда на соборе.

1074 Григорий VII отлучает императора Генриха IV, освобождает его подданных от присяги на верность и заставляет их избрать государем Рудольфа, герцога Швабского.

1074 Григорий VII желает устроить крестовый поход против турок в пользу Михаила, восточного императора. Смерть мешает ему в этом.

1095 Урбан II велит обнародовать крестовый поход против турок.

1099 Войско крестоносцев овладевает Иерусалимом.

1178 Петр, епископ Мо, легат Александра III, заставляет Раймонда V, графа тулузского, клятвенно обещать не покровительствовать в своем государстве восставшим еретикам.

1179 Отцы третьего Латеранского собора решают: хотя Церковь осуждает смерть еретиков, она принимает помощь христианских государей для их наказания.

1181 Перед этим годом Александр III отлучает еретиков буллою и объявляет свободными от обязательств по отношению к ним всех вступивших с ними в сделки. Анри, епископ Альбы, легат Александра III против альбигойцев, овладевает замком Лавор и обязывает Рожера, графа Безье, отречься от ереси.

1184 Веронский собор состоялся под председательством императора Фридриха I и был созван Луцием III. На нем решают, что все, кто будет объявлен еретиком и не сознается в своем преступлении, будут выданы светскому правосудию. Собор этот Флери считает колыбелью инквизиции.

1191 Немного позже этого года Грегорио де Сант-Анджело, легат Целестина III в Испании, созывает собор в Лери-де. Он вынуждает Альфонса II, короля Арагона, опубликовать в своем государстве указ Веронского собора против еретиков.

1194 Альфонс II, король Арагона, изгоняет из своего государства вальденсов, лионских нищих и других еретиков.

1197 Педро II, король Арагона, созывает синод в Героне и издает против еретиков указ, подобный указу его предшественника Альфонса II.

1198 Иннокентий III увеличивает без перерыва наследие св. Петра, светскую власть пап над королевствами и их духовный авторитет над епископами. Он посылает комиссаров в Нарбоннскую Галлию против еретиков-альбигойцев.

1203 Иннокентий III избирает Пьера де Кастельно и Рауля, монахов Нарбоннской Галлии, для проповеди против еретиков. Пьер убит ими. Его канонизуют как мученика.

1204 11 марта. Особый акт жителей Тулузы; на него дали свое согласие Пьер и Рауль лишь при условии, что жители Тулузы будут бороться с ересью. 19 мая. Иннокентий III назначает трех апостолических легатов для Нарбоннской Галлии и велит им принять необходимые меры для преследования еретиков и выдачи их в руки светской власти. Он пишет Филиппу II, чтобы склонить его к конфискации имущества еретических сеньоров.

1205 26 января. Иннокентий III не принимает отставки Пьера, его легата в Нарбоннской Галлии, и укоряет в письме Филиппа II за его равнодушие в отношении еретиков.

1207 30 декабря. Умер в Осме Диего Асевес, епископ этого города, который присоединился к легатам Иннокентия III для проповеди против альбигойцев. 9 марта. Беатификация Пьера де Кастельно, легата Иннокентия III, убитого альбигойцами. Папа назначает на его место епископа Кузеранского и пишет всем местным сеньорам, чтобы склонить к соединению сил против еретиков.

1208 Начало инквизиции во Франции. Арно проповедует крестовый поход против Раймонда VI и альбигойцев. Индульгенции даруются тем, кто примет в нем участие. Симон, граф де Монфор, командует крестоносцами.

1209 Примирение еретика Понса Роже св. Домиником де Гусманом, действующим в качестве делегата Арно.

1212 Арно, аббат цистерцианцев, назначается архиепископом Нарбонны.

1214 Иннокентий III посылает во Францию в качестве легата Пиетро из Беневента, кардинала, с приказом архиепископам и их викариям повиноваться ему.

1215 Легат Пиетро возвращается в Рим в июле этого года. Четвертый Латеранский собор. На нем определяются новые наказания еретикам-альбигойцам. Не доказано, будто Иннокентий III дал в этом году св. Доминику де Гусману титул главного апостолического инквизитора.

1216 16 июля. Смерть Иннокентия III.

22 декабря. Гонорий III одобряет основанный св. Домиником де Гусманом орден против еретиков. Возникновение ордена братьев-проповедников, прозванных доминиканцами.

1217 26 января. Гонорий III пишет Доминику де Гусману, восхваляя его усердие и поощряя его к постоянству. Гонорий III посылает в Нарбоннскую Галлию, в звании легата, кардинала Бертрана.

1219 8 декабря. Бреве Гонория III ко всем епископам христианского мира, рекомендующее им орден братьев-проповедников.

Учреждение св. Домиником де Гусманом третьего ордена покаяния, называемого также милицией Христа.

1221 Основание ръщарского ордена, называемого милицией Христа, отличного от ордена св. Доминика. Эти два ордена вскоре сливаются, и члены их называются чиновниками (familiales) святого трибунала инквизиции. Гонорий III посылает в Нарбоннскую Галлию, в качестве легата, Конрада, епископа Порто. 22 ноября. Гонорий III коронует императора Фридриха II, который признает орден братьев-проповедников и обещает им свое покровительство при преследовании еретиков.

1224 22 февраля. Инквизиция существует в эту эпоху в Италии под управлением доминиканцев. Фридрих II публикует в Падуе законы против еретиков.

1225 Гонорий III посылает в Нарбоннскую Галлию, в качестве легата, кардинала Романа. Он побуждает Людовика VIII встать во главе крестоносцев.

1226 18 марта. Смерть Гонория III.

1228 Собор в Нарбонне под председательством архиепископа. Раймонд VII, граф Тулузский, примиряется со св. Людовиком и с Церковью. Он обещает изгнать еретиков из своего государства.

1229 Собор в Тулузе. На нем приняты новые меры против еретиков.

1231 Булла Григория IX, определяющая отлучение еретиков, повеление выдавать нераскаявшихся светской власти и лишение чести их пособников и приверженцев.

1232 26 мая. Бреве Григория IX Эспараго, архиепископу Таррагоны, призывающее его к борьбе с ересью. Около этого года Григорий IX посылает в качестве легата в Нарбоннскую Галлию Вальтера, епископа Турне.

2233 20 мая. Григорий IX посылает приору доминиканцев Ломбардии бреве с поручением его монахам исполнить буллы против еретиков.

1233 Собор в Мелене, созванный Вальтером, епископом Турне. На нем приняты меры против еретиков. Собор в Безье под председательством Вальтера. Установлены новые правила против еретиков. Около этого года ересь альбигойцев проникает в Рим. Составлены муниципальные законы против еретиков сенатором Аннибалом и другими. Григорий IX посылает их архиепископу Миланскому для исполнения в его епархии. Фридрих II посылает в Неаполь и в Сицилию кардинала Регина для преследования еретиков. Он возобновляет свой указ 1224 года.

Испания разделена в эту эпоху на четыре христианских королевства: Кастилию, Наварру, Арагон и Португалию; кроме этого в ней были магометанские государства. Архиепископ Таррагоны посылает буллу Григория IX против еретиков провинциалу доминиканцев и епископу Лериды, где учреждена первая испанская инквизиция.

1235 30 апреля. Ответ Григория IX новому архиепископу Таррагоны относительно толкования его буллы. Он посылает ему устав, составленный св. Раймондо де Пенья-форте, его епитимийным судьею.

8 ноября. Григорий IX возобновляет свою буллу 1232 года против еретиков и обобщает ее для всего христианского мира.

Педро де Планедис, инквизитор, доминиканец, почитаемый за святого в Урхеле, убит в борьбе с еретиками. Гильерме Монгриу, архиепископ Таррагоны, овладевает крепостью Кастельбон.

1236 Бреве Григория IX, относящееся к введению инквизиции в Кастилии.

1238 23 апреля. Введение инквизиции в Наварре. Настоятель францисканцев Памплоны назначен инквизитором.

1241 Инквизиция учреждена в епархии Барселоны.

1242 Устав, составленный Таррагонским собором, для определения способа обращения инквизиторов с еретиками.

Собор в Таррагоне под председательством архиепископа Альбалате. На нем приняты меры против еретиков.

1246 9 июня. Бреве Иннокентия IV генералу доминиканцев, дарующее ордену привилегию — ему и его преемникам быть делегатами святого престола для действий против еретиков.

1248 20 октября. Бреве Иннокентия IV провинциалу доминиканцев, уполномочивающее его посылать в испанскую часть Нарбоннской Галлии инквизиторов из его ордена.

1253 21 июня. Бреве Иннокентия IV, дарующее доминиканцам, инквизиторам Ломбардии, привилегию толковать права городов, лишать должностей тех, кого они сочтут нужным, и вести процессы, не сообщая обвиняемым имен свидетелей.

1254 9 марта. Бреве Иннокентия IV, дарующее доминиканцам привилегию быть единственными инквизиторами Испании.

7 апреля. Бреве Иннокентия IV доминиканцам Лериды, Барселоны и Перпиньяна с поручением снабдить инквизиторами короля Арагона.

1257 11 января. Приговор инквизиторов, заклеймивший память Раймонда, графа де Форкалькье и повелевающий вырыть его из земли. Его жена и его сын примирены.

1262 1 августа. Бреве Урбана IV, дарующее провинциалам доминиканцев право назначать и отставлять инкивизиторов.

4 августа. Бреве Урбана IV, дарующее доминиканцам-инквизиторам привилегию быть отлученными только папой.

1263 20 июля. Собеседование в Барселоне между Пабло Кристиане, доминиканцем, и раввином Моисеем, евреем из Героны, в присутствии короля Хаиме Арагонского.

1265 12 апреля. Собеседования Пабло Кристиано, доминиканца, с другим евреем в присутствии епископа Барселоны.

2 октября. Климент IV возобновляет оба бреве Урбана IV, касающиеся доминиканцев-инквизиторов.

1267 27 января. Климент IV утверждает за провинциалом доминиканцев Испании право назначать инквизиторов.

1269 2 ноября. Приговор барселонской инквизиции, присуждающий к лишению чести память Арно, виконта Кастельбона, и его дочери Эрмензинды, графини де Фуа, и повелевающий вырыть их тела из земли.

1277 Еретики избивают камнями Педро де Кадирету, доминиканца-инквизитора. Его почитают мучеником в Урхеле.

1292 22 апреля. Указ Хаиме II, короля Арагонского, изгоняющий еретиков из его государства.

1301 Разделение Испании на две провинции — Кастильскую и Арагонскую — касательно инквизиции.

1301 Около этого года провинциал доминиканцев Кастилии один имеет право назначать провинциальных инквизиторов, в качестве провинциала Испании.

1302 Бернардо, главный инквизитор провинции Арагона, справляет несколько аутодафе.

1304 Доминго Перегрине, инквизитор Арагона, справляет одно аутодафе.

1308 31 июля. Климент V велит арестовать в Кастилии всех тамплиеров.

3 декабря. Лотеро, инквизитор Арагона, велит собрать всех тамплиеров в монастыре Валенсии для испытания их веры.

30 декабря. Климент V велит арестовать всех тамплиеров в Португалии.

Климент V повелевает королю арагонскому арестовать тамплиеров и завладеть их имуществом.

1314 Тайное введение ордена тамплиеров в Шотландии, явившееся последствием раскола в ордене, тайно сохраняющемся во Франции по смерти великого магистра Жака Моле. Появившийся в Шотландии орден позже стал называться орденом франкмасонов. — См. гл. XLI, ст. 2. Новые еретики открыты и преследуются в Арагоне.

1325 12 июля. Еретик Педро Дурандо де Бальдах сожжен как рецидивист по приговору арагонской инквизиции.

1334 Еретик Бонато сожжен как рецидивист по приговору арагонской инквизиции.

1350 Еретики, именуемые бегардами, в Арагоне примирены. Их вождь Хаиме Хуст присужден к пожизненному заключению в тюрьме. Инквизитор Росельи справляет аутодафе.

1351 10 апреля. Бреве Климента VI, обеспечивающее за инквизитором Арагона все права главного инквизитора этой провинции.

1352 Еретики открыты и казнены в Каталонии.

1357 Еретики казнены в Арагоне и в Валенсии.

30 мая. Никколо, священник, еретик из Калабрии, сожжен как рецидивист арагонской инквизицией.

1359 Еретик Бартоломео, генуэзец, возвещавший пришествие антихриста на 1360 год, примирен арагонским инквизитором Николаем Эймериком.

1360 Аутодафе в Валенсии, справленное инквизитором Бернарде Эрменголом.

1371 10 апреля. Бреве Григория XI, повелевающее епископу Лериды передать в руки инквизиторов еретика Астручо де Пиера.

1372 1 января. Астручо де Пиера, иудействующий еретик, примирен с Церковью инквизитором Эймериком в Барселоне.

1376 17 января. Бреве Григория XI епископу Лиссабона, доставляющее ему средства пополнить дефицит главного инквизитора.

1378 27 марта. Смерть Григория XI.

1389 13 октября. Смерть Урбана VI.

1391 Более пяти тысяч евреев убито испанцами.[347]

1394 4 ноября. Бонифаций IX назначает инквизитором Португалии Родриго де Сиитра, францисканца. 2 декабря. Бонифаций IX назначает инквизитором Португалии Висенте Лиссабонского, доминиканца. Около этого года Бенедикт XIII создает отдельную инквизицию для Балеарских островов. 14 июля. Бонифаций IX назначает главным инквизитором Испании Висенте Лиссабонского, уже инквизитора Португалии.

1402 1 февраля. Бонифаций IX поручает провинциалам испанских доминиканцев обязанности главных инквизиторов.

1406 Процесс одного еврея из Сеговии, обвиняемого в краже освященной гостии.

1412 1 июня. Бреве Иоанна XXIII, который назначает инквизитором Португалии Альфонсо д'Афраона, францисканца.

1413 Беседы обращенного еврея Иеронимо де Санта-Фе[348] с раввинами в Тортосе, в присутствии антипапы Бенедикта XIII.[349]

1417 11 ноября. Избрание Мартина V на Констанцском соборе.

1420 5 февраля. Мартин V разделяет доминиканцев Испании на три провинции: Испании в Кастилии, Сант-Яго в Галисии и Португалии.

1434 27 марта. Мартин V учреждает отдельную инквизицию в Валенсии.

1442 Смерть дона Энрико Арагонского, маркиза де Вильена, сочтенного за некроманта. Его книги сожжены по приказу Хуана II, короля Кастилии.

1445 Бегарды преследуются в Бискайе. Вождь их Альфонсо Мелья бежит и умирает у мавров. Большинство бегардов сожжены.

1452 Заговор, как говорят, организованный в Толедо евреями. Они должны были взорвать подкоп во время процессии тела Христова.

1454 Предполагают, что в Вальядолиде дети были распяты евреями. Арнольдо Койро, инквизитор Валенсии, примиряет иудействующих еретиков.

1468 Альфонсо Эспина, францисканец, составляет Утверждение веры («Fortalicium fidei»), доказывающее, что тогда не было уполномоченных инквизиторов в Кастилии. Он предлагает самого себя для розыска еретиков.

1478 2 сентября. Путешествие в Севилью Филиппа де Барбериса, инквизитора Сицилии. Он советует Фердинанду V, королю Кастилии, учредить инквизицию в его государствах. Изабелла, жена Фердинанда, сначала отвергает это предложение.

1 ноября. Булла Сикста IV, уполномочивающая Фердинанда и Изабеллу учредить инквизицию в их государствах. Исполнение этой буллы приостановлено.

1478 Катехизис, опубликованный кардиналом Мендосою, архиепископом Севильи, по поводу еретиков.

1479 Педро из Осмы осужден за свои заблуждения архиепископом Толедским Альфонсо Карильо. В этом деле инквизиторы не появляются.

1480 17 сентября. Назначение двух первых инквизиторов новой инквизиции: Мигуэля Морильо и Хуана де Сан-Мартина, доминиканцев.

9 октября. Губернаторам провинций предписано доставлять инквизиторам все, в чем они будут иметь нужду.

27 декабря. Фердинанд велит властям Севильи помогать утверждению инквизиции. Новохристиане эмигрируют.

Собрание кортесов Кастилии. Меры, принятые против евреев, без явного участия инквизиции. Труд, опубликованный одним евреем против Фердинанда и христианской религии. Брат Фернандо де Тала-вера опровергает его.

1481 2 января. Первый акт, исходящий от севильской инквизиции, приказывающий арестовывать беглых новохристиан. Она угрожает герцогам, маркизам, графам, баронам и сеньорам лишением титулов, почестей и владений, если они будут пренебрегать исполнением инквизиторского указа.

6 января. Аутодафе в Севилье. Шестеро осужденных погибают на костре.

26 марта. Аутодафе в Севилье. Семнадцать осужденных сожжены; еще один через месяц.

4 ноября. В эту пору уже насчитывали двести девяносто восемь сожженных. Бесчисленное количество новохристиан эмигрирует.

Льготный указ, опубликованный севильской инквизицией в пользу кающихся отступников. Другой указ — о доносах на еретиков.

29 января. Письмо Сикста IV к Фердинанду с жалобой на чрезмерную строгость севильской инквизиции. 11 февраля. Бреве Сикста IV, который назначает новых инквизиторов, избранных из доминиканцев.

1482 В течение этого года сжигают в Севилье две тысячи человек и подвергают епитимиям семнадцать тысяч.

1483 23 февраля. Письмо Сикста IV к Изабелле в ответ на ее просьбу дать инквизиции устойчивую форму. 25 мая. Бреве Сикста IV архиепископу Севильи касательно одобрения королем отставки Гальвеса вместе с другими распоряжениями, относящимися к инквизиции.

1483 2 августа. Булла Сикста IV, поручающая аудиторам апостолического дворца разбирать апелляции осужденных испанской инквизицией. Эта булла отменена 13 августа того же года.

17 октября. Бреве Сикста IV, который назначает Томаса де Торквемаду главным инквизитором Арагона. Он занимал уже эту должность в Кастилии. Бреве Сикста IV архиепископам Толедо и Сант-Яго с повелением, чтобы епископы, происходящие от еврейских предков, воздерживались от участия в суде в процессах по делам веры.

Бреве Сикста IV, который назначает дома Иньиго Манрике, архиепископа Севильи, апостолическим судьей по апелляциям для Испании и отставляет Галь-веса, инквизитора Валенсии.

1484 апрель. Собрание кортесов Арагона. Учреждение инквизиции декретировано королем в Тарасоне. 29 октября. Обнародование первого устава инквизиции в Севилье. Создание совета инквизиции.

1485 15 июля. Бреве Иннокентия VIII, дающее инквизиторам власть примиррть тайно.

15 сентября. Убийство Педро Арбуеса д'Эпилы, сарагосского инквизитора, в митрополичьей церкви. Мятеж старинных христиан этого города.

1486 Мятеж в Теруэле против учреждения инквизиции. Мятежи в Лериде, Валенсии и Барселоне по тому же поводу. Дон Хаиме Наваррский, племянник Фердинанда V, подвергнут инквизицией епитимье за то, что дал приют беглецам.

11 февраля. Пятидесяти еретикам дано тайное отпущение в присутствии Фердинанда и Изабеллы, в силу папской буллы.

11 февраля. Бреве Иннокентия VIII, подтверждающее назначение Томаса де Торквемады на должность главного инквизитора Испании.

12 февраля. Аутодафе с семьюстами пятьюдесятью осужденными в Вилья-Реале, теперь Сьюдад-Реаль. 2 апреля. Аутодафе с девятьюстами осужденными в Вилья-Реале.

7 мая. Аутодафе с семьюстами пятьюдесятью осужденными в Вилья-Реале.

1486 16 августа. Аутодафе с двадцатью семью сожженными в Вилья-Реале.

10 декабря. Аутодафе с девятьюстами пятьюдесятью осужденными в Вилья-Реале.

1487 6 февраля. Бреве Иннокентия VIII, расширяющее юрисдикцию Торквемады.

3 апреля. Булла Иннокентия VIII, который повелевает всем государям арестовывать евреев, бежавших из Испании. Никто не обращает на нее внимания. 18 августа. Отнятие Малаги у мавров. Страшная казнь двенадцати иудействующих.

27 ноября… Бреве Иннокентия VIII, приостанавливающее буллы о привилегиях, дарованные некоторым лицам, от юрисдикции инквизиторов.

1488 17 мая. Бреве Иннокентия VIII, предписывающее меры, которые должны быть приняты получившими буллы о привилегиях.

28 августа. Бреве Иннокентия VIII, который переносит в Рим процесс Альфонсо де ла Кавальериа. 27 октября. Указ верховного совета, предписывающий оплачивать королевские боны после уплаты издержек трибунала.

Джованни Пико де ла Мирандола подвергнут епитимье инквизицией в Риме как еретик; ему угрожает кара в Испании.

Командующий войсками, губернатор Валенсии, принужден унизиться перед инквизицией за освобождение одного человека, арестованного святым трибуналом. Оскорбление, нанесенное, как говорят, евреями кресту в епархии Сории.

1490 Дополнительные акты к уставу инквизиции, составленные Торквемадой.

1491 Торквемада велит сжечь еврейские Библии и еще более шести тысяч томов как содержащие еретические толкования.

Процесс в Риме дома Хуана Ариоса д'Авилы, епископа Сеговии. Он оправдывает память своего отца и умирает в Риме в 1497 году.

1492 Учреждение инквизиции на острове Майорка. Жители противятся ей.

27 мая. Королевский указ, воспрещающий тревожить собственников угодий, проданных до 1479 года. 31 марта. Некрещеные евреи изгоняются из Испании и должны удалиться из нее до 31 мая под угрозой смерти.

Восемьсот тысяч покидают отечество.

1493 Учреждение инквизиции на острове Сардиния. Жители противятся ей.

12 августа. Бреве Александра VI, аннулирующее отпущения, дарованные Сикстом IV, и предписывающее инквизиторам возобновить процессы против обвиняемых.

15 августа. Бреве Александра VI, отнимающее у инквизиторов расследование процесса Гонсало Алонсо, отца дома Педро д'Аранды, епископа Калаоры, и передающее его на разбор епископу Кордовы и приору бенедиктинцев в Вальядолиде.

23 июня. Бреве Александра VI, который ввиду преклонного возраста Торквемады дает ему помощников. 18 февраля. Бреве Александра VI, который запрещает инквизиторам располагать по своей прихоти доходами святого трибунала.

29 марта. Бреве Александра VI, который поручает архиепископу Толедскому вернуть в королевскую казну суммы, которыми завладели инквизиторы.

1497 23 августа. Бреве Александра VI, который аннулирует все отпущения, полученные не обыкновенным порядком, в силу булл его и его предшественников.

1498 22 августа. Фердинанд V разрешает инквизиторам браться за расследование преступления содомии. 25 мая. Новые дополнительные установления о судопроизводстве трибунала инквизиции. 29 июля. Аутодафе в Риме с двумястами тридцатью иудействующими испанцами.

2 августа. Указ Фердинанда и Изабеллы, воспрещающий испанцам, бежавшим в Рим, возвращаться в Испанию под страхом смерти.

14 сентября. Суд в Риме над домом Педро д'Арандой, епископом Калаоры. Он лишен сана, низведен в состояние мирянина и заключен в монастырь.

16 сентября. Смерть Торквемады.

17 сентября. Бреве Александра VI, отменяющее все буллы о привилегиях, дарованных до сих пор об изъятии от судопроизводства инквизиторов. 17 сентября. Бреве Александра VI, который дарует главному инквизитору право реабилитировать осужденных.

1 декабря. Бреве Александра VI, который назначает епископа дома Диего Десу, доминиканца, только инквизитором Кастилии. Деса отказывается до тех пор, пока папа распространит его юрисдикцию на Арагон.

1498 Указ инквизиции, разрешающий взимать денежные штрафы с примиренных для поддержки казны.

1499 1 сентября. Бреве Александра VI, который распространяет на королевство Арагон юрисдикцию Десы. Тот принимает.

5 сентября. Указ Фердинанда V, распространяющий на евреев, недавно прибывших в Испанию, меру изгнания, уже принятую против других евреев. 31 октября. Указ Фердинанда V, возвращающий свободу рабам-маврам, которые примут крещение. Конфликт юрисдикции между инквизицией и муниципалитетом Валенсии.

Аутодафе Хуана Вивеса, иудействующего, в Валенсии. Его дом снесен.

1500 17 июня. Новый устав Десы для трибунала инквизиции.

27 июля. Указ Фердинанда V об учреждении инквизиции в Сицилии. Жители противятся ей. Конфликт юрисдикции между инквизицией и судьями Кордовы.

Граф де Беналькасар отлучен инквизиторами Эстремадуры за защиту прав светской власти от посягательств святого трибунала.

1501 23 мая. Указ Фердинанда V, приказывающий устроить городскую площадь на месте дома Хуана Вивеса. Там выстроена часовня.

20 июля. Указ Фердинанда V, запрещающий маврам въезд в королевство Гранаду.

24 ноября. Булла Александра VI, дарующая инквизиции пребенду каноника в каждом кафедральном соборе королевства.

25 ноября. Бреве Александра VI, дарующее инквизитору Десе те же права, какими пользовался Торквемада.

1502 Коррехидор Кордовы преследуется инквизицией.

11 февраля. Указ Фердинанда V, изгоняющий из Испании мавров в возрасте свыше двенадцати и четырнадцати лет.

10 апреля. Указ Фердинанда V, дарующий доносчикам четверть имущества обвиняемых.

15 мая. Бреве Александра VI, предоставляющее главному инквизитору расследование всех мотивов отвода, предъявленных обвиняемыми.

1502 8 июля. Указ Фердинанда, назначающий комиссию для рассмотрения книг.

31 августа. Бреве Александра VI, дарующее инквизитору Десе власть передоверять свои полномочия. 31 августа. Бреве Александра VI, уполномочивающее главного инквизитора разбирать все дела по апелляциям при помощи уполномоченных по его выбору, чтобы избежать отсылки документов процессов в Рим.

1503 17 сентября. Указ Фердинанда V, запрещающий новохристианам, жителям Кастилии, продавать имущество в течение двух лет.

10 июня. Указ Фердинанда V, предписывающий властям Сицилии оказывать вооруженную помощь инквизиции.

1504 30 июня. Указ Фердинанда V об учреждении инквизиции в Неаполе. Жители успешно противятся ей.

1505 14 января. Фердинанд V получает от папы освобождение от присяги, принесенной в соблюдении фуэрос Арагона, и дарует инквизиторам право расследования дел о ростовщичестве.

14 ноября. Фердинанд V пишет Юлию И, чтобы склонить его не принимать апелляций на приговоры инквизиции.

15 ноября. Указ Десы относительно конфискованных имуществ.

1506 Суровые меры Диего Родригеса де Лусеро, инквизитора Кордовы, по отношению к обвиняемым. Он велит арестовать такое большое количество людей, что Кордова готова возмутиться.

В этом году родился в Миранде-де-Арге Бартоломее де Карранса архиепископ Толедский.

6 октября. Восстание в Кордове. Народ открывает тюрьмы инквизиции. Деса удаляется в свою епархию. Филипп I, король Кастилии, велит Десе подать в отставку и передоверить свои полномочия дому Диего Рамиресу де Гусману, епископу Катаны. Филипп умирает в этом же году, и Деса собственной властью восстанавливает свои права и обязанности.

1507[350] Филипп I, узнав о покушениях инквизитора Лусеро, думает упразднить святой трибунал. Суд в Барселоне над одним евреем, выдававшим себя за Бога.

Тридцать женщин сожжены в Калаоре как ведьмы. Кардинал дом Франсиско Хименес де Сиснерос, архиепископ Толедский, третий главный инквизитор до 1517 года.

1507 Дом Хуан Энгера, епископ Вика, назначен главным инквизитором Арагона.

Чезаре Борджиа, герцог Валентинский, заключенный в замок в Медина-дель-Кампо, совершает побег и укрывается в Наварре. В 1507 году его преследует инквизиция; его смерть, случившаяся в том же году, кладет конец его процессу.

1508 Фернандо де Талавера, первый архиепископ Гранады, преследуемый инквизицией, оправдан в Риме.

1509 Собрание хунты, названной католической конгрегацией, для рассмотрения кордовского дела. Свидетели обвинения отведены. Узники выпущены на свободу. 28 июля. Юлий II утверждает Сиснероса во всех правах.

1510 31 августа. Указ Фердинанда V, запрещающий инквизиторам обнародовать любую папскую буллу до предъявления ее королю.

1511 Собрание кортесов в Монсоне. На нем предъявляют претензии к инквизиторам.

1512 Процесс святоши из Пиедраиты, утверждающий, что у нее были видения.

Другое собрание кортесов Арагона. Новые меры, принятые для сужения юрисдикции инквизиторов.

1513 Новохристиане предлагают Фердинанду V шестьсот тысяч золотых дукатов, чтобы добиться публичности судопроизводства инквизиции. Фердинанд отказывается от них.

3 апреля. Бреве Льва X, который освобождает Фердинанда V от присяги, принесенной перед кортесами Арагона в приведении в исполнение мер, принятых для сужения власти инквизиции. Фердинанд затем принужден отказаться от этой буллы и сдержать свою клятву.

1515 2 декабря. Указ главного инквизитора Сиснероса против освобождений от епитимий.

Дом Луис Меркадер, картезианец, назначен главным инквизитором Арагона и Наварры. Папа дает ему помощника.

Инквизиция введена в Куэнсе. 10 июля. Изменение крестов на санбенито.

1516 7 мая. Инквизиция учреждена в Америке. Индейцы ею устрашены.

12 мая. Булла Льва X, отменяющая освобождение от присяги, выданное в 1513 году, и подтверждающая резолюцию кортесов Арагона. Инквизиция учреждена в Оране.

1516 Сицилийцы восстают и выпускают на свободу узников инквизиции.

Командор Бариентос, коррехидор Логроньо, принужден просить прощения у инквизиции за отказ в вооруженной помощи святому трибуналу. Он подвергнут епитимье. 8 ноября. Смерть инквизитора Сиснероса. Адриан де Флоренсио назначен епископом Тортосы и главным инквизитором Арагона. Он наследует Сиснеросу и сохраняет за собой эту должность до 1523 года, в течение двадцати месяцев после избрания папою. Процесс Франсиско Бедерена, обвиняемого в убийстве. Он обращается к папе, который направляет его процесс к главному инквизитору.

Новохристиане предлагают Карлу V восемьсот тысяч золотых экю, чтобы добиться публичности судопроизводства инквизиции.

Процесс Хуана де Коварубиаса, судимого дважды после его смерти, оправданного в первый раз. Процесс отправлен Льву X, который поручает главному инквизитору закончить его безапелляционно.

1517 Процесс против памяти Хуана Энрикеса де Медины. Он осужден. Его наследники апеллируют к папе Льву X, который угрожает инквизиторам отлучением. Комиссары папы оправдывают память обвиняемого. Процесс августинцев. Споры их генерала с инквизицией. Обращение к папе, который передает расследование процесса их генералу.

1518 Февраль. Собрание кортесов Кастилии. Они заявляют протест королю Карлу V и предлагают ему подарок, чтобы добиться реформы судопроизводства. Карл обещает ее. Изготовляют закон. Но Карл изменяет свое мнение, выслушав кардинала Адриана. Май. Собрание кортесов Арагона. Депутаты требуют закона о реформе судопроизводства святого трибунала, чтобы прекратить эксцессы инквизиторов. Процесс Бланкины Руис, восьмидесятилетней жительницы Валенсии. Он перенесен в Рим, но разбирался инквизиторами до получения папской буллы, чтобы сделать призрачным это перенесение.

1519 Процесс Диего де Варгаса из города Талавера-де-ла-Рейны. Этот процесс перенесен в Рим. Карл V противится этому перенесению.

1519 5 мая. Арест инквизиторами Прата, секретаря кортесов Арагона. Протест кортесов. Созыв третьего сословия. Кортесы отказывают в сборе налога. Их обращение в Рим. Отговорки папы.

Процесс Бернардино Диаса, убившего своего доносчика. Он бежит в Рим. Инквизиторы преследуют его, невзирая на то, что расследование этого дела папа взял на себя. Они отлучены. Бернардино выпущен на свободу. Собрание кортесов Каталонии. Они представляют королю протест против злоупотреблений инквизиции. Реформа дарована.

1520 1 декабря. Булла Льва X, подтверждающая резолюции, принятые собранием кортесов Арагона относительно инквизиции.

Процесс Диего де лас Касаса и его братьев. Он перенесен в Рим. Споры с инквизиторами. Обвиняемые объявлены заподозренными в самой малой степени. Процесс Франсиско де Кармоны из Севильи. Споры по этому поводу.

Процесс Луиса Альвареса де Сан-Педро из Гвадалахары, не владеющего своими членами. Его дважды преследуют инквизиторы. Он апеллирует в Рим. Он оправдан.

Дом Антонио Акунья, епископ Саморы, становится во главе восставших кастильских войск. Карл V требует у папы, чтобы епископ был предан суду трибуналом инквизиции. Папа на это не соглашается.

1521 Луис де ла Кадена, ученый филолог, преследуется инквизицией.

21 января. Указ Карла V о возвращении свободы секретарю кортесов Арагона.

20 марта. Бреве Льва X, запрещающее ввоз в Кастилию лютеранских произведений.

1 декабря. Смерть Льва X. Ему наследует Адриан VI. Мятеж на Майорке. Заговор против прокурора инквизиции.

1522 Карл V назначает инквизитором Фландрии Франца Ван-Гульта, члена совета Брабанта.

1523 20 июля. Булла Адриана VI против колдунов.

Кардинал Дом Альфонсо Манрике, архиепископ Севильи, пятый главный инквизитор. Гражданская война в Валенсии. Эмиграция мавров.

1524 22 марта. Булла Климента VII касательно изгнания некрещеных мавров.

1524 4 апреля. Указ Карла V, закрывающий мечети мавров.

16 июня. Бреве Климента VII, уполномочивающее главного инквизитора давать морискам-отступникам безусловное отпущение.

21 октября. Указ Карла V, воспрещающий морискам продажу золота и серебра.

Указ инквизитора Манрике, благоприятствующий морискам.

Инквизиция учреждена в Гранаде. Указ Карла V об изгнании испанских мавров, поселившихся в городах королевства Арагона, до 31 января 1526 года.

1525 3 апреля. Бреве Климента VII, уполномочивающее главного инквизитора расследовать лютеранскую ересь, в которую впали некоторые францисканские монахи.

Процесс Мартина де ла Куадры из Мединасели, богохульника. Он умирает в тюрьме. Восстание мавров королевства Валенсии.

1526 8 мая. Бреве Климента VII, уполномочивающее генерала францисканцев давать отпущение монахам, принявшим ересь Лютера. Уступки, дарованные маврам, которые примут крещение. Процесс Констансии Ортис из Вальядолида, после ее смерти, по обвинению ее в иудействе. Ее память оправдана.

1527 Св. Игнатий де Лойола, оговоренный, трижды арестованный — в Саламанке, в Париже и в Венеции, оправдан в Риме.

Процесс Хуана де Саласа, врача. Он подвергся пытке и аутодафе в 1528 году в вальядолидской инквизиции. Процесс колдуний (jurguinas) Наварры. Полтораста из них подвергнуты епитимьям.

1528 14 марта. Указ верховного совета относительно показаний обвиняемых.

7 декабря. Меры, принятые по поводу мавров Гранады. Процесс мориска Хуана Медины, котельщика, которому грозила пытка. Он держится твердо и оправдан, но оштрафован.

Процесс Еухенио Торальбы, врача, известного некроманта. На него наложена епитимья 6 марта 1531 года. Собрание кортесов Арагона. На нем вынесены жалобы против инквизиции. Аутодафе в Гранаде для устрашения мавров.

1529 12 января. Указ Карла V о том, чтобы мавры Гранады оставили свои отдельные кварталы и жили в центре городов.

1529 Трактат Мартина де Кастаньяги, францисканца, о чародействе.

Около этого года процесс приходского священника из Барготы, упражнявшегося, как говорят, в магии.

1530 16 марта. Указ совета инквизиции относительно распоряжения показаниями свидетелей защиты. 13 мая. Циркуляр верховного совета с приказанием допрашивать даже отведенных свидетелей. 11 августа. Указ верховного совета относительно розыска лютеранских книг.

5 сентября. Королевский указ относительно книг, предназначенных для Америки.

1 декабря. Брат Бартоломео Карранса, который потом стал архиепископом Толедским, примасом Испании, оговорен перед святым трибуналом.

2 декабря. Бреве Климента XII, дарующее инквизиторам необходимые полномочия для тайного отпущения преступлений ереси и отступничества. Педро де Лерма, богослов из Алькалы, преследуется инквизицией, бежит в Париж и становится там профессором Сорбонны.

1531 17 апреля. Указ верховного совета, отлучающий владельцев запрещенных книг.

10 мая. Указ верховного совета о неисполнении булл с освобождением от епитимьи.

16 июня. Указ верховного совета относительно отвода свидетелей обвиняемым.

11 июля. Циркуляр верховного совета с предписанием провинциальным инквизиторам посылать в совет все приговоры, вынесенные не единогласно. 15 июля. Бреве Климента VII, повелевающее освободить морисков Арагона от возложенных на них обременительных сборов.

15 июля. Булла Климента VII, уполномочивающая главного инквизитора вести процессы против сеньоров в пользу морисков, которых они отягощают налогами, что заставляет их ненавидеть христианскую религию. 15 сентября. Главный инквизитор запрещает некоторые библии, как неправоверные.

1532 7 декабря. Указ верховного совета, предписывающий провинциальным инквизиторам констатировать число осужденных с возникновения их трибунала. 13 декабря. Бреве Климента VII, повелевающее сооружение церквей в местностях, где живут мавры.

1532 Процесс Антонио Наполеса, сицилийца. Он приговорен к пожизненному заключению в тюрьме. Его имущество конфисковано.

1533 Указ верховного совета с запрещением провинциальным инквизиторам сообщать обвиняемому экстракт оглашения свидетельских показаний до подтверждения им своего показания.

12 января. Указ Карла V, воспрещающий инквизиторам Валенсии конфисковать имущество морисков. Инквизитор Альбертино публикует книгу О еретиках. Процесс Альфонсо Вируеса, бенедиктинца, ученого богослова. Карл V вступается, ссылает инквизитора Манрике и издает указ относительно ареста монахов. Вируес подвергнут епитимье в 1537 году. Несмотря на это, Карл V назначает его епископом Канарских островов.

1535 4 марта. Указ верховного совета с приказанием требовать от свидетелей заявления, что между ними и обвиняемым нет неприязни.

15 июля. Указ инквизиции, запрещающий чтение «Colloquia» («Беседы») Эразма.

20 июля. Указ верховного совета с приказом помещать в экстракте оглашения свидетельских показаний день и час дачи показаний.

Указ верховного совета, запрещающий присуждать морисков к релаксации.

Карл V отнимает у святого трибунала королевскую юрисдикцию. Это лишение продолжается до 1545 года. Процесс Педро де Кардоны, наместника и губернатора Каталонии. Он подвергнут епитимье за то, что хотел помешать захватам инквизиторов. 4 марта. Указ верховного совета о взимании денежных штрафов с осужденных, пользующихся в своем обиходе золотом, драгоценностями и тонкими тканями.

1536 23 марта. Булла Павла III об учреждении инквизиции в Португалии.

22 декабря. Указ верховного совета относительно судопроизводства об умерших. Аутодафе колдунов в трибунале Сарагосы. Королевский указ относительно произведений, рассматривающих американские события.

1537 13 июня. Указ верховного совета относительно богохульников.

30 августа. Указ верховного совета о помещении в экстракте оглашения улик времени и места событий.

1538 28 сентября. Смерть инквизитора Манрике. Его замещает кардинал Пардо де Тавера архиепископ Толед-ский.

1538 15 октября. Указ Карла V, запрещающий инквизиторам Америки привлекать к суду индейцев. Указ инквизиции, запрещающий произведения Эразма.

1539 Карранса едет в Рим для присутствия в генеральном капитуле своего ордена.

1540 27 сентября. Булла Павла III об учреждении Общества Иисуса.

1541 8 марта. Булла Павла III, дающая отпущение преступления отступничества Родриго д'Ороско, францисканцу.

18 июля. Указ инквизиции, избавляющий от релаксации осужденного, который раскается. Публикация в Вормсе полемики против лютеран. Процесс Хуана Переса де Сааведры, лженунция Португалии. Он был присужден к галерам на десять лет и потом возвратился ко двору.

1543 Процесс маркиза де Террановы, вице-короля, наместника и губернатора Сицилии. Он подвергнут епитимье за то, что хотел пресечь эксцессы инквизиторов.

1544 Процесс Магдалины де ла Крус, монахини из Кордовы. Она подвергнута епитимье в 1545 году и осуждена на пожизненное заключение.

Указ португальской инквизиции, устанавливающий способ поддерживать ее переписку с испанской.

1545 1 апреля. Основание папой в Риме конгрегации святого трибунала инквизиции.

8 июля. Рождение дона Карлоса Австрийского, сына Филиппа II и Марии Португальской. 1 августа. Смерть инквизитора Таверы. Его замещает кардинал дом Гарсиа де Лоайса.

29 сентября. Королевский указ, воспрещающий печатание и чтение романов. Карранса едет на Тридентский собор.

1546 2 апреля. Рождение Изабеллы, дочери Генриха II, короля Франции, обещанной сначала дону Карлосу и вышедшей затем замуж за его отца Филиппа II. 22 апреля. Смерть кардинала дома Гарсиа де Лоайсы, архиепископа Севильи, седьмого главного инквизитора.

Дом Фернандо Вальдес, архиепископ Севильи, восьмой главный инквизитор. 2 августа. Бреве Павла III, объявляющее всех мавров Гранады правоспособными к занятию гражданских должностей и церковных бенефиций.

1546 Индекс запрещенных книг, составленный Лувенским университетом и опубликованный по приказу испанского короля Филиппа II.

Карл V желает учредить инквизицию в Неаполе. Жители восстают. Аутодафе в Палермо.

1548 Карранса назначен духовником Филиппа II. Специальный закон для морисков.

1549 18 октября. Указ Карла V — подтверждение указа от 15 октября 1538 года в пользу обращенных американцев. Указ инквизиции относительно запрещенных книг.

1550 Второй Индекс Лувенского университета.

Педро де Мерида, каноник Паленсии, подвергнут инквизицией епитимье.

Хуан Альфонсо Вальдес, личный секретарь Карла V, преследуется инквизицией.

1551 Карранса возвращается на Тридентский собор.

1552 Процесс Марии Бургонской, восьмидесяти пяти лет от роду; она подверглась пытке и умерла. Тело ее сожжено. Аутодафе в Севилье.

Бартоломео де лас Касас, епископ Чиапы в Америке, преследуется инквизицией. Он умер в 1566 году.

1553 14 октября. Королевский указ относительно инде йцев. Процесс Хуана де Вергара, толедского каноника, и Бер-нардино де Товара, его брата. Они подвергнуты епитимье.

Процесс Хуана д'Авилы, прозванного апостолом Андалусии, по обвинению в лютеранстве. Он оправдан. Искиердо, алькальд города Арнедо, отлучен за то, что хотел преследовать чиновника инквизиции, совершившего убийство.

1554 Франсиско Санчес де лас Бросас, прозванный Бросовским (el Brocense), гуманист, преследуется инквизицией.

1555 Процесс Карла V, начатый Павлом IV.

1556 16 января. Отречение Карла V в пользу своего сына Филиппа II.

18 января. Бреве Павла IV с приказом инквизиторам преследовать духовников, развратителей женщин. 23 июня. Бреве Павла IV, уполномочивающее духовников давать тайное отпущение маврам. Сентябрь. Герцог Альба овладевает государством святого престола. Павел IV добивается перемирия. Филипп II заключает мир на невыгодных условиях.

1556 Процесс Хуана де Реглы, иеронимита, духовника короля Карла V, начатый сарагосской инквизицией.

1557 25 февраля. Указ Филиппа II, обещающий доносчикам четверть имущества обвиняемого, если он будет осужден.

31 мая. Карранса назначен архиепископом Толедским. 7 июня. Аутодафе в Мурсии. Карранса велит сжечь во Фландрии лютеранские книги.

1558 15 апреля. Заявление Антонии Мелья о Каррансе.

7 сентября. Указ Филиппа, устанавливающий смертную казнь продавцам, покупателям и читателям запрещенных книг.

21 сентября. Карранса соглашается на включение его толкования в Индекс. 21 сентября. Смерть Карла V.

21 сентября. Булла Павла IV относительно запрещенных книг.

Инструкция инквизиции о запрещенных книгах. Прибавление к указу о доносах против лютеран. Аутодафе в Куэнсе.

Фернандо де Бариоверо, толедский каноник, преследуется инквизицией.

1559 4 января. Бреве Павла IV, уполномочивающее инквизитора Вальдеса выдавать в руки светской власти лютеран-нерецидивистов, даже раскаявшихся, если они были учащими.

5 января. Булла Павла IV, отменяющая все разрешения на чтение запрещенных книг.

6 января. Булла Павла IV о запрещенных книгах.

7 января. Булла Павла IV, дарующая инквизиции доход по должности каноника в каждом кафедральном соборе. Она наталкивается на сопротивление.

8 апреля. Мир между Испанией и Францией. 11 апреля. Показание Доминго де Рохаса против Каррансы.

4 мая. Показание Педро де Касальи против Каррансы. 12 мая. Показание Барбона де Бехеги в пользу Каррансы. 21 мая. Аутодафе в Вальядолиде.

2 июня. Показание Франсиски де Суньиги против Каррансы.

17 августа. Индекс инквизитора Вальдеса.

18 августа. Смерть Павла IV. В Риме мятеж народа, который выпускает на свободу всех узников инквизиции и сжигает архивы.

1559 1 сентября. Карранса отводит главного инквизитора и протестует против всего судопроизводства. 24 сентября. Аутодафе в Севилье.

27 сентября. Показание св. Хуана де Риберы в деле Каррансы.

8 октября. Второе аутодафе в Вальядолиде, в присутствии Филиппа II.

Процесс Герреро, архиепископа Гранады; Бланке, епископа Малаги; Дельгадо, епископа Хаэна; Куэсты, епископа Леона; Готионеро, епископа Альмерии, — за одобрение катехизиса Каррансы.

Процесс Мельхиора Кано, епископа Канарских островов. Его поведение относительно Каррансы. Процесс Франсиско Бланке, новохристианина, бывшего магометанина. Он сожжен за впадение в ересь. Хуан де Вильяграсия, доминиканец, подвергнут епитимье инквизицией.

Процесс Хуана де Луденьи, приора доминиканцев в Вальядолиде.

Процесс доктора Диего Собаньоса, ректора университета в Алькала-де-Энаресе.

Процесс доньи Элеоноры де Виберо; Агостино Касальи, каноника Саламанки, ее сына; Франсиско Виберо Касальи, брата Агостино; доньи Беатрисы Виберо Касалья, сестры их; Альфонсо Переса, священника из Паленсии; Кристобала де Окампо из Севильи; Кристобала де Па-дильи, жителя Саморы; Антонио Эресуэло, адвоката из Торо. Он сожжен как лютеранин и обнаружил величайшую твердость. Лучник вонзил ему копье в бок. Луис де ла Крус, доминиканец, преследуется инквизицией как еретик.

Процесс Хуана Гарсии, ювелира из Вальядолида. Он оговорен своей женой и сожжен как лютеранин. Процесс Переса де Эрреры, судьи контрабандистов в Логроньо. Он сожжен как лютеранин. Процесс Каталины де Ортега из Вальядолида. Она сожжена как лютеранка.

Процесс Педро Сармиенте де Рохаса из Паленсии. Он подвергнут епитимье по обвинению в лютеранстве. Процесс Луиса де Рохаса, племянника предыдущего. Он подвергнут епитимье по обвинению в лютеранстве. Процесс доньи Менсии де Фигероа, придворной дамы испанской королевы. Она подвергнута епитимье как лютеранка.

1559 Процесс доньи Анны Энрикес де Рохас, дочери маркиза д'Альканисеса, подвергнутой епитимье по обвинению в лютеранстве. Ей было двадцать четыре года; она знала в совершенстве латинский язык. Процесс доньи Марии де Рохас, монахини из Вальядолида. Она подвергнута епитимье, как лютеранка. Процесс Хуана де Ульоа де Перейры из Торо. Он подвергнут епитимье как лютеранин.

Процесс Хуана Виберо де Касальи. Он подвергнут епитимье как лютеранин.

Процесс Хуанны Сильва де Рибера из Вальядолида. Она подвергнута епитимье как лютеранка. Процесс Кон-стансии де Виберо Касалья, матери тринадцати детей. Она подвергнута епитимье как лютеранка. Процесс Элеоноры де Сиснерос из Вальядолида. Она подвергнута епитимье как лютеранка. Муж бранит ее с эшафота за то, что она не удостоилась сожжения. Процесс Франсиски де Суньига де Баеса из Вальядолида; Марианы де Сааведры, уроженки Саморы; Антонио Мингеса де Педросы; Антонио Уасора, англичанина; Даниэля де ла Куадры де Педроса. Все они подвергнуты епитимье в Вальядолиде как лютеране. Процесс Карлоса де Сесо де Вероны; Педро де Касальи; Доминго Санчеса, священника из Вильямедиана; Хосе Санчеса; Доминго де Рохаса, доминиканца, ученика Каррансы; Марины де Гвевара, монахини из Вальядолида; Эуфросины Риос, монахини из Вальядояида; Маргариты де Сан-Эстеван, монахини ордена св. Клары; Каталины де Рейносо, монахини из Вальядолида; Педро де Сотело, уроженца Альдеа-дель-Пало. Все они сожжены в Вальядолиде как лютеране. Хуанна Санчес, святоша из Вальядолида, перерезала себе горло, узнав о своем осуждении. Ее тело сожжено. Процесс Изабеллы и Каталины Кастильских. Они подвергнуты епитимье по обвинению в лютеранстве. Процесс Франсиски де Суньига-и-Рейносо, Филиппины де Эредиа и Катерины д'Алькарас, монахинь из Вальядолида, подвергнутых епитимье как еретички. Процесс Антонио Санчеса из Саламанки, он подвергнут епитимье как лжесвидетель.

Процесс Педро д'Агилара из Тордесильяса, он подвергнут епитимье как лжеалгуасил.

Процесс Франсиско Сафры из Севильи, священника, он сожжен фигурально как лютеранин.

1559 Процесс Изабеллы Баэна, богатой дамы из Севильи, она сожжена как лютеранка. Ее дом снесен. Процесс Хуана Понсе де Леона, сына графа де Байлена, он сожжен как лютеранин.

Процесс Хуана Гонсалеса, священника из Севильи, он сожжен как еретик.

Процесс Гарсии де Ариаса, прозванного Белым доктором, иеронимита из Севильи, он сожжен как лютеранин. Процесс Кристобала д'Арельона, иеронимита из Севильи, он сожжен как лютеранин.

Процесс Хуана де Леона, монаха из обители Св. Исидора в Севилье, он сожжен как лютеранин. Ужасы его казни. Процесс Кристобала де Лосада, врача из Севильи, лютеранина по любви. Он сожжен живьем. Процесс Фернандо де Сан-Хуана и Морсильо, монаха из Севильи, они сожжены как лютеране. Процесс Марии де Вирусе, Марии Корнель и Марии де Бооркес из Севильи, они сожжены как лютеранки. Две последние явились сюжетом одного романа. Процесс слуги-мулата, подвергнутого епитимье за ложный донос против своего господина. Мансио де Корпус Христа, доминиканец, преследуется инквизицией по делу Каррансы. Много других лиц испытывают ту же участь.

Булла Павла IV, делящего Нидерланды на три провинции по отношению к инквизиции. Фернандо де Кастильо, ученый доминиканец, преследуется инквизицией как лютеранин.

Хуан Фернандес, богослов, преследуется инквизицией как лютеранин.

Клементе Санчес дель Берсиаль, богослов, преследуется инквизицией как лютеранин.

Процесс против памяти Хуана Хиля, прозванного Эгидием. Его тело сожжено, имущество конфисковано. 2 февраля. Брак Филиппа II и Изабеллы в Толедо. 4 февраля. Аутодафе в Мурсии.

23 февраля. Пий IV подтверждает полномочия Вальдеса для суда над Каррансой и для назначения своих делегатов.

Аутодафе в Толедо для чествования новой королевы Елизаветы Валуа, дочери Генриха II, короля Франции. 8 сентября. Аутодафе в Мурсии.

17 декабря. Доминго де Сото, доминиканец, преследуемый инквизицией, умирает.

1559 22 декабря. Аутодафе в Севилье.

Луис де Леон, августинец, преследуется инквизицией. Процесс Хуанна Наварро Алькатите, пастуха, он подвергнут епитимье как троеженец.

Пабло де Сеспедес, проживающий в Риме. Его процесс в вальядолидской инквизиции.

Процесс Константина Понсе де ла Фуэнте как лютеранина. Он умирает в тюрьме; его тело сожжено. Процесс Хуана Переса де Переда, он сожжен в изображении как лютеранин.

Процесс Хулиана Эрнандеса, прозванного Малым, уроженца Вальядолида, он сожжен как лютеранин. Процесс Франсиски Чавес, монахини из Вальядолида, она сожжена как лютеранка.

Процесс Николая Буртона, англичанина, он сожжен как лютеранин.

Процесс Анны де Рибера, она сожжена как лютеранка. Процесс Джона Франтона, англичанина. Инквизиция подвергает его епитимье, чтобы иметь право овладеть грузом его корабля.

Процесс Гильельмо Франке, подвергнутого епитимье за жалобу на ухаживание священника за его женою. Процесс Бернарде Франа в Кадиксе, он примирен как лютеранин.

Процесс Диего де Вируеса, присяжного города Севильи, он подвергнут епитимье как лютеранин. Процесс Хуанны Бооркес, сестры Марии. Она оправдана.

Процесс Диего Лайнеса, генерала иезуитов. Луис Гранадский трижды преследуется инквизицией. Мориск, умерший в тюрьме инквизиции, сожжен фигурально.

2 сентября. Указ Вальдеса, содержащий органические законы судопроизводства инквизиции. 6 ноября. Бреве Пия IV, подтверждающее бреве Павла IV от 1556 года относительно морисков. Аутодафе в Толедо.

1560 15 марта. Аутодафе в Мурсии.

9 мая. Серьезные ушибы дона Карлоса, принца Астурийского.

Революция в Голландии.

1562 Восстание в Палермо по поводу учреждения инквизиции. Монахиня в Авиле тайно примирена своим духовником.

1562 Отцы Тридентского собора требуют от папы выдачи Каррансы. Они одобряют его катехизис.

1563 20 марта. Аутодафе в Мурсии мориска Хуана Уртадо. 20 мая. Аутодафе в Мурсии.

28 сентября. Жанна д'Альбре, королева Наварры, отлучена буллою Пия IV. Папа повелевает ей явиться через шесть месяцев на суд. Главный инквизитор составляет проект ее захвата. Этот план открыт. Учреждение инквизиции в Миланской области. Сопротивление жителей. Учреждение ее приостановлено. Аутодафе в Гранаде.

Процесс Филиппа Арагонского, сына марокканского султана, подвергнутого епитимье как Магометанствующий.

Процесс Антонио де Вильены, подвергнутого епитимье за то, что дурно отзывался об инквизиции. Процесс Луиса д'Ангуло, священника, подвергнутого епитимье по подозрению в ереси.

1563 Процесс Пьера де Монтальбана и Франсуа Саляра, французских священников. Оба подвергнуты епитимье как лютеране.

Процесс Хуана де Сотомайора, еврея, подвергнутого епитимье.

Процесс Диего де Лары, он сожжен как иудействующий.

Процесс Франсиско Гильена, купца. Его многочисленные показания.

Процесс Мельхиора Эрнандеса, купца, несколько раз осужденного и наконец релаксированного. Педро де Сото, доминиканец, преследуемый инквизицией, умирает до своего ареста.

Дон Карлос собирается уехать во Фландрию без ведома своего отца.

1564 24 марта. Индекс Тридентского собора, опубликованный Пием IV.

Август. Католическая лига, образовавшаяся во Франции против протестантов. Аутодафе в Мурсии. Процесс одного мориска, он примирен как чародей. Процесс Паскуала Переса, бельца, подвергнутого епитимье за то, что женился.

Филипп II требует от папы, чтобы процесс Каррансы разбирался в Испании. Пий IV соглашается на это и назначает комиссию, которая должна отправиться его судить. Легат отказывается допустить в нее инквизиторов.

1565 4 апреля. Королевский указ относительно американских индейцев. 17 июня. Аутодафе в Толедо.

9 декабря. Аутодафе в Мурсии. Арест Папской истории Гонсало Ильескаса.

1566 5 декабря. Карранса выходит из тюрьмы после семилетнего заключения для того, чтобы быть отвезенным в Рим.

Вальдес перестает быть главным инквизитором. Его преемником назначается кардинал Диего Эспиноса, который умирает, впавши в немилость Филиппа II, 11 сентября 1572 года.

Св. Франсиско Борха преследуется инквизицией как иллюминат.

Пий V подтверждает распоряжения Пия IV относительно процесса Каррансы. Затем он отрекается от них по совету Буонкомпаньи. Он приказывает доставить Каррансу в Рим и отставляет Вальдеса.

1567 29 апреля. Карранса прибывает в Рим.

8 июня. Аутодафе в Мурсии.

9 октября. Арест произведений Джованни Феро. Раймондо Гонсалес де Монтес публикует под именем Регинальда Гонсальвия Монтануса книгу об Инквизиции.[351]

Инквизиторы Мурсии отлучают капитул и муниципалитет этого города.

Дон Карлос, принц Астурийский, составляет проект лишить своего отца жизни.

1568 Январь. Дон Карлос предполагает отправиться во Фландрию.

18 января. Арест дона Карлоса.

18 февраля. Письмо муниципалитета Мурсии к королю по поводу заключения дона Карлоса. 7 июня. Аутодафе в Мурсии.

15 июня. Декрет верховного совета относительно запрещенных книг.

20 июля. Дон Карлос принимает таинства и составляет завещание.

Процесс Хинеса де Лорки, новохристианина. Он подвергнут епитимье.

1568 Королевский указ, предписывающий исполнить так называемое соглашение Эспиносы. Труд Пабло Гарсии, секретаря инквизиции, о судопроизводстве, опубликованный по приказанию верховного совета.

1569 25 января. Королевский указ для упрочения инквизиции в Америке. Аутодафе в Палермо.

Барселонская инквизиция отлучает двух магистратов города.

1570 15 мая. Малый служебник Иеронимо Олеастро запрещен, потому что на фронтисписе читаются следующие слова: In hoc Cigno (!) vinces (т. е. напечатано С вместо S). 18 августа. Королевский указ, устанавливающий в Мексике трибунал американской инквизиции. Франсиско де Вильальба, иеронимит, преследуется инквизицией как лютеранин. Аутодафе в Логроньо.

Геронимо Грасиан, кармелит, преследуется инквизицией.

Мануэль Сантос Бероноса, автор Опыта о римских театрах, преследуется инквизицией.

1570 Св. Хуан де Рибера, патриарх Антиохии, преследуется инквизицией Валенсии, когда занимает кафедру этого города.

1571 19 января. Арест испанской Библии, напечатанной в Базеле. 4 июня. Аутодафе в Толедо.

27 июля. Учреждение походного трибунала инквизиции для кораблей.

28 декабря. Королевский указ об учреждении трех постоянных трибуналов в Америке.

Некоторые картины оговорены перед святым трибуналом как внушающие ересь.

Сарагосская инквизиция отлучает депутацию Арагона. Процесс Сигизмондо Аркеля, он релаксирован как лютеранин. Лучники пронзают его ударами копья.

1572 29 декабря. Дом Педро Понсе де Леон, епископ Пласенсии, назначен главным инквизитором. Почти сейчас же он умирает.

1573 27 февраля. Указ верховного совета относительно духовников, развратителей женщин. Кардинал Дом Гаспар де Кирога, архиепископ Толедский, одиннадцатый главный инквизитор.

1573 Процесс Педро дель Фраго, епископа Хаки, как подозреваемого в ереси.

1574 18 февраля. Аутодафе в Валенсии.

30 марта. Архиепископ Гранады Герреро берет назад одобрение, данное им трудам Каррансы. 29 апреля. Епископ Малаги Бланке берет назад одобрение, данное им катехизису Каррансы. 8 июня. Епископ Хаэна Дельгадо берет назад одобрение, данное им трудам Каррансы.

6 августа. Булла Григория XIII относительно тех, кто, не будучи священниками, исполняет священнические обязанности.

6 августа. Бреве Григория XIII, благосклонное к морискам.

15 сентября. Учреждение инквизиции в Галисии. Херонимо Рипальда, иезуит, подвергнут епитимье инквизицией как иллюминат. Первое аутодафе в Мексике.

1575 29 октября. Указ верховного совета относительно женщин, носящих у себя дома одежду монахинь. Аутодафе мориски Марии, сожженной после того, как ей было дано отпущение.

Св. Тереза Иисусова, преобразовательница кармелиток, оговорена перед инквизицией.

Конфликт юрисдикции между сицилийской инквизицией и великим магистром Мальтийского ордена. Процесс Диего Наварро, обвиняемого в двоеженстве. Процесс Франсиско Минуты, он подвергнут епитимье как двоеженец. Он ускользает от галер, обращается в Рим, но тщетно. Его брат претерпевает ту же участь.

1576 14 апреля. Папа заставляет Каррансу отречься от некоторых тезисов, в которых его объявляют заподозренным. 2 мая. Смерть Каррансы. Его завещание, его исповедание веры; его похороны; эпитафия, составленная Григорием XIII.

Процесс Педро Луиса де Борхи, великого магистра ордена Монтесы, обвиняемого в содомии. Он оправдан. Процесс одного иподиакона, подвергнутого епитимье за исполнение обязанностей священника. Аутодафе в Логроньо.

Указ инквизиции относительно медалей, представляющих предметы или имеющих надписи, способные ввести в заблуждение.

Процесс Ариаса Монтануса, издателя Антверпенской многоязычной Библии. Он едет в Рим.

1578 1 мая. Мигуэль де Медина, францисканец, преследуемый инквизицией, умирает до приговора. Аутодафе в Сарагосе.

1579 Гиль Гонсалес, иезуит, преследуется инквизицией.

1580 Св. Хуан де ла Крус преследуется инквизицией, как иллюминат.

Херонимо Роман, августинец из Логроньо, ученый-филолог, преследуется инквизицией за свой труд о республиках мира.

1582 Григорий XIII велит выставить напоказ в Калаоре декрет, которым он отлучает епископа этого города. Индекс толедского архиепископа Кироги.

1584 Толедская инквизиция отлучает алкальда Гудиэля, который преследовал секретаря инквизиции.

1588 Принц Алессандро Фарнезе, герцог Пармский, оговорен перед инквизицией.

1589 1 августа. Смертный приговор, вынесенный Антонио Пересу, министру Филиппа II. Он укрывается в Арагоне. Филипп дает приказ арестовать его. Он отводится в сарагосскую тюрьму.

1590 25 августа. Смерть Сикста V. Подозревают, что он был отравлен по поручению Филиппа II. Испанская инквизиция подвергает цензуре итальянский перевод Библии, объявленный в булле этого папы.

1591 19 декабря. Граф д'Аранда арестован. Он умирает в тюрьме.

Процесс Диего Фернандеса де Эредиа, обвиняемого в магии и в переправке лошадей во Францию. Распри между сарагосской инквизицией и верховным судьей Арагона.

Инквизиция завладевает делом Переса. Перес и Майорини, его друг, пытаются устроить побег. Их заговор открыт. Сарагосская инквизиция велит перевести Переса в инквизиционную тюрьму. Народный мятеж. Перес возвращен в королевскую тюрьму.

Второй мятеж в Сарагоссе по тому же поводу. Народ выпускает Переса на свободу. Он бежит вместе с Майорини, прибывает во Францию и просит приюта у Маргариты Бурбон. Она принимает его, и он описывает свои приключения.

Генерал Альфонсо де Варгас входит во главе войск в Сарагоссу.

Верховному судье Арагона отрубили голову за его образ действий в сарагосских смутах.

1591 Герцог де Вильяэрмоса присужден к смертной казни за сарагосские смуты.

13 августа. Инквизиция приговаривает Переса к сожжению фигурально.

1592 9 октября. Барону де Барболесу отрублена голова за участие в сарагосских смутах.

Ноябрь. Граф де Мората преследуется инквизицией за сарагосские смуты. Король назначает его вице-королем Арагона.

24 декабря. Король дарует общее прощение мятежникам Сарагоссы после ужасной резни, произведенной в городе палачами по его приказу.

Барону де Бьескасу отрубили голову за участие в сарагосских смутах.

Процесс Хуана де Басанте, лжедруга Переса, которому он изменил. Его загадка о короле.

Герцог Альба воспрещает королевским чиновникам пользоваться прерогативами членов конгрегации Святого трибунала в Неаполе.

Король назначает графа де Фуэнтеса губернатором Нидерландов.

Барону де Пурой отрубили голову за участие в сарагос-ском мятеже.

1593 27 мая. Аутодафе в Гранаде.

14 ноября. Аутодафе в Логроньо.

1594 20 ноября. Смерть главного инквизитора Кироги.

1595 Хосе де Сигуэнса, иеронимит, преследуется инквизицией.

Дом Херонимо Манрике де Лара, епископ Авилы, двенадцатый главный инквизитор.

1596 Св. Хосе де Каласанс преследуется инквизицией.

Дом Педро де Портокарреро, епископ Куэнсы, тринадцатый главный инквизитор.

1598 13 сентября. Смерть Филиппа II, короля Испании. Ему наследует его сын, Филипп III. Распри между севильскими инквизиторами и королевской судебной палатой этого города. Королевский указ о том, что инквизиторы будут иметь первенство только в решении вопросов об аутодафе.

1599 Кардинал дом Фернандо Ниньо де Гвевара (Гевара), четырнадцатый главный инквизитор.

1602 Распри между иезуитами, инквизиторами и папою Климентом VIII относительно осуждения трудов Молины.

1602 Дом Хуан де Суньига, епископ Картахены, пятнадцатый главный инквизитор.

1603 Дом Хуан Баптиста д'Асеведо, патриарх Индий, шестнадцатый главный инквизитор.

1608 Кардинал дом Бернардо де Сандобал-и-Рохас, архиепископ Толедский, семнадцатый главный инквизитор.

1609 Хуан де Мариана, иезуит, преследуется инквизицией за труд о перемене монеты.

Изгнание морисков из Испании. Миллион жителей эмигрирует.

1610 23 февраля. Учреждение инквизиции в Картахене Американской.

7 ноября. Аутодафе в Логроньо, большей частью против колдунов.

1611 5 ноября. Смерть в Париже Антонио Переса, бывшего министра испанского короля.

1612 21 февраля. Дети Переса требуют пересмотра процесса их отца.

1613 Херонимо де Севальос, юрисконсульт, профессор университета в Саламанке, преследуется инквизицией за свои произведения.

1616 7 апреля. Верховный совет кассирует приговор Антонио Переса и оправдывает его память.

1619 Дом Луис де Алиага, архимандрит Сицилии, восемнадцатый главный инквизитор.

1620 Процесс мавра Феррареса, прозванного ренегатом, начатый сицилийской инквизицией.

1621 21 июня. Аутодафе в Мадриде Марии де ла Консепсьон, лжесвятоши. Она осуждена как еретичка.

1622 Недостойное поведение инквизиторов Мурсии по отношению к властям Лорки из-за одного чиновника святого трибунала, отказавшегося быть сборщиком налога на торговые сделки.

Луис де Алиага, архимандрит Сицилии, бывший главный инквизитор и духовник короля Филиппа III, привлечен к суду мадридской инквизицией. Толедская инквизиция отлучает помощника префекта этого города за арест мясника, пользовавшегося при торговле фальшивыми весами.

Дом Андреа Пачеко, девятнадцатый главный инквизитор.

1623 Гранадская инквизиция отлучает двух магистратов королевской судебной палаты этого города и осуждает их произведения.

1624 Около этого года Франсиско Рамоль дель Мансона, воспитатель Карла И, преследуется инквизицией.

1627 21 декабря. Аутодафе в Кордове.

Хуан де Бальвоа, каноник, преследуется инквизицией. Кардинал дом Антонио Сапата, архиепископ Бургоса, двадцатый главный инквизитор.

1628 Процесс доньи Терезы де Сильва и других монахинь обители Св. Плакиды в Мадриде.

1629 Процесс иезуита Хуана Баутисты Позы. Его сочинения, клонящиеся к оправданию притязаний его ордена, запрещены.

1630 30 ноября. Аутодафе в Севилье. Индекс кардинала Сапаты.

Распри между инквизиторами и епископом Вальядолида из-за права первенства. Это происшествие влечет за собой так называемое соглашение Сапаты. Пруденте де Монтемайор, иезуит, преследуется инквизицией как пелагианец.

Хосе де Сесе, председатель апелляционного суда Арагона, преследуется. Его книга включена в Индекс. Франсиско де Сальгадо, член совета Кастилии, преследуется. Его произведения запрещены в Риме.

1632 Аутодафе в Мадриде, на котором присутствует король. Дом Антонио де Сотомайор, архиепископ Фарсала, двадцать первый главный инквизитор.

1634 Распри между инквизиторами и муниципалитетом Толедо по поводу взимания податей.

1636 22 июня. Аутодафе в Вальядолиде.

1637 Распри между инквизиторами и королевским прокурором Севильи по делу подсудности. Инквизиторы запрещают юридический манифест этого магистрата.

1639 23 января. Аутодафе в Лиме.

Инквизиторы Льерены отлучают члена совета Кастилии за неосвобождение от легкого налога служителей и чиновников святого трибунала.

1640 Распри между инквизиторами и епископом Вальядолида относительно юрисдикции трибунала.

Около этого года возникновение франкмасонства в Англии.

1643 Дом Диего де Арсе-и-Рейносо, епископ Пласенсии, двадцать второй главный инквизитор.

1645 Процесс графа-герцога Оливареса, фаворита Филиппа IV, вскоре после его опалы. Граф умирает до ареста.

Процесс Геронимо де Вильянуэвы, протонотария Арагона. Он апеллирует к папе и, после больших затруднений, оправдан.

1648 Королевский приказ, объявляющий недействительными для Испании решения конгрегации индекса в Риме.

1650 Хуан де Солорсано, член совета Индий, преследуется инквизицией. Его произведения осуждены в Риме.

1654 29 июня. Аутодафе в Куэнсе. 6 декабря. Аутодафе в Гранаде.

1660 13 апреля. Аутодафе в Севилье.

Распри между инквизиторами и помощником префекта Кордовы относительно мавра, раба члена совета инквизиции.

Педро Гонсалес де Сальседо, королевский прокурор при совете Кастилии, преследуется инквизицией. Его произведения запрещены в Риме.

1661 30 ноября. Аутодафе в Толедо.

Толедский инквизитор отлучает дворцового судью за отказ передать ему судопроизводство по делу одного сбира, лучника инквизиции.

1664 17 апреля. Беатификация Александром VII Педро д'Арбуеса, сарагосского инквизитора, убитого в 1485 году.

Инквизиторы Кордовы отлучают помощника префекта Эсихи за отказ передать в их распоряжение человека, обвиняемого в двоеженстве.

1665 17 сентября. Карл II наследует своему отцу в четырехлетнем возрасте. Мария-Анна Австрийская — его мать и опекунша.

Кардинал дом Паскаль д'Арагон, толедский архиепископ, двадцать третий главный инквизитор. Он отказывается от должности до вступления в нее.

1666 Кардинал Иоганн Эбергард Нитгард, архиепископ Эдесы, двадцать четвертый главный инквизитор. 7669 Дом Диего Сармиенто де Вальядарес, архиепископ, двадцать пятый главный инквизитор.

Начинается процесс против дона Хуана Австрийского, брата Карла III.

1671 1 марта. Проповедь, произнесенная в Сарагосе одним матуринцем в похвалу святого трибунала. 1680 18 октября. Аутодафе в Мадриде.

Аутодафе для чествования бракосочетания Карла II с Марией-Луизой Бурбон, племянницей Людовика XIV.

1682 Одна женщина в Гранаде выбрасывается из окна из страха быть посаженной в тюрьму святого трибунала.

1686 Распри между инквизиторами и епископом Картахены Американской. Они отлучают епископа, арестуют его и сажают в секретную тюрьму. Папа вмешивается в это дело и оправдывает епископа.

1688 Процесс Мигуэля д'Эстебана, регента церкви Спасителя в Сарагосе.

1693 Указ инквизиции с запрещением чтения произведений Барклая.

1695 29 января. Смерть дома Диего Сармиенто де Вальядареса, главного инквизитора.

Дом Хуан Томас де Рокаберти, архиепископ Валенсии, двадцать шестой главный инквизитор.

1696 Собрание великой хунты для установления принципа в спорах между инквизиторами и королевскими судьями. Король ничего не решает вследствие интриг главного инквизитора.

1699 13 июня. Смерть дома Хуана Томаса де Рокабертиа, главного инквизитора.

Кардинал Дом Альфонсо Фернандес де Кордова-и-Агилар, архиепископ, двадцать седьмой главный инквизитор. Он умирает, не вступив в должность. Дом Бальдассар де Мендоса-и-Сандобал, епископ Сеговии, двадцать восьмой главный инквизитор.

1700 1 сентября. Смерть Карла II, короля Испании.

1 ноября. Восшествие Филиппа V, внука Людовика XIV, на престол Испании.

Процесс Хуана Фернандеса де Эредиа, брата графа де Фуэнтеса.

1701 Аутодафе в Мадриде для чествования восшествия на престол Филиппа V. Государь отказывается на нем присутствовать.

1703 Процесс Фроилана Диаса, духовника Карла II, который осведомлялся у беса, действительно ли околдован король.

Филипп V воспрещает Мендосе Сандобалу исполнение его обязанностей и удаляет его из Мадрида.

1705 Дом Видаль Марино, епископ Сеуты, двадцать девятый главный инквизитор.

1707 Индекс главных инквизиторов Сармиенто и Видаля Марино.

Указ главного инквизитора о необходимости доносить на тех, кто не сочтет обязательной для себя присягу на верность Филиппу V.

1709 10 марта. Смерть Видаля Марино, епископа Сеуты, главного инквизитора. Антонио Ибаньес де да Рива-Эррера, архиепископ Сарагосы, наследует ему.

1709 Урбан Мольто, францисканец из Эльды, внушает исповедующимся, что присяга на верность Филиппу V не обязательна.

1710 3 сентября. Смерть Антонио Ибаньеса де ла Рива-Эррера, архиепископа Сарагосы, главного инквизитора.

1711 Кардинал Франческо Джудиче, тридцать первый главный инквизитор.

Дом Хосе Фернандес де Торо, епископ Овиедо, отрешен от должности римской инквизицией.

1713 Великий инквизитор запрещает книгу, опубликованную по приказу короля и составленную Маканасом.

1714 Указ главного инквизитора с запрещением чтения произведений Маканаса. Король жалуется на это и хочет декретировать упразднение святого трибунала. Придворные интриги разрушают этот план.

1715 28 марта. Королевский указ, одобряющий постановление инквизиции против произведений Маканаса.

1716 Кардинал Франческо Джудиче, главный инквизитор, покидает свою должность.

1717 Дом Хосе де Молинес, аудитор Роты, тридцать второй главный инквизитор. Он не появляется в Испании, потому что захвачен в плен австрийской армией.

1719 Процесс дома Франсиско де Миранды, каноника из Тарасовы.

1720 Дом Хуан де Арсаменди, член верховного совета инквизиции, тридцать третий главный инквизитор. Он умирает, не вступив в свою должность. Кардинал, толедский архиепископ, дом Диего де Астор-га-и-Сеспедес, тридцать четвертый главный инквизитор. Он отказывается от должности.

1721 Дом Хуан де Камарго, епископ Памплоны, тридцать пятый главный инквизитор.

1723 Возникновение франкмасонства во Франции.

1724 20 января. Отречение Филиппа V в пользу своего сына Луиса I.

31 августа. Смерть Луиса I. Филипп V вновь берет бразды правления.

1727 Процесс монахинь обители Касбас в Сарагосе.

1729 Инквизиция Логроньо присуждает к галерам Хуана де Лонгаса, бельца из монастыря босых кармелитов, как молиносиста.

1731 Введение франкмасонства в Голландии и России.

1732 14 сентября. Приговор полиции Шатле в Париже против франкмасонов.

1733 24 мая. Смерть Хуана Камарго, епископа Памплоны, главного инквизитора.

Дом Андреа де Орбе-и-Ларреатегуи, архиепископ Валенсии, тридцать шестой главный инквизитор. Введение франкмасонства в Америке.

1736 Процесс дома Франсиско де Хименеса, приходского священника из Ансаниго, в Сарагосе.

1738 28 апреля. Булла Климента XII против франкмасонства.

1739 Сицилийская инквизиция становится независимой от испанской.

1740 4 августа. Смерть дома Андреа де Орбе-и-Ларреатегуи, архиепископа Валенсии, главного инквизитора. Около этого года заключена в тюрьму инквизиции в Логроньо донья Агеда де Луна, настоятельница кармелитского монастыря, ханжа, творившая, как говорили, чудеса и заключившая договор с дьяволом. Хосе Кирос, священник, преследуется инквизицией. Указ Филиппа V против франкмасонства.

1742 Дом Мануэль Исидор Манрике де Лара, архиепископ Сант-Яго, тридцать седьмой главный инквизитор.

1743 31 октября. Аутодафе Хуана де ла Беги, провинциала босых кармелитов, одного из сообщников доньи Агеды де Луна. Ее племянница донья Висента де Лойя подвергнута епитимье.

Осуждение Хуана де Эспехо, прозванного Хуаном де Санто-Эспириту, основателя ордена братьев милосердия божественного пастыря, как лицемера и колдуна.

1744 6 февраля. Указ инквизиции, запрещающий чтение Гражданской истории Испании, составленной Бельяндо.[352]

6 декабря. Николай Иисусов Бельяндо, историк Испании, подвергнут епитимье инквизицией.

1745 1 февраля. Смерть Мануэля Исидора Манрике де Лары, архиепископа Сант-Яго, главного инквизитора.

1746 Дом Франсиско Перес де Прадо-и-Куэста, епископ Теруэля, тридцать восьмой главный инквизитор. 9 июля. Смерть Филиппа V. Ему наследует его сын Фердинанд VI.

1747 Индекс главного инквизитора Переса де Прадо.

1748 Бреве Бенедикта XIV, исключающее из испанского индекса произведения кардинала Нориса.

1751 18 мая. Булла Бенедикта XIV против франкмасонов. 2 июля. Указ Фердинанда VI против франкмасонов.

1753 Второй конкордат между папой и испанским королем.

1757 Процесс Турнона, француза-фабриканта, как франкмасона.

1758 Дом Мануэль Кинтано Бонифас, архиепископ Фарсала, тридцать девятый главный инквизитор. При нем в течение шестнадцати лет два человека сожжены живьем и десять подвергнуты епитимьям.

1759 10 августа. Смерть Фердинанда VI. Ему наследует его брат Карл III.

1767 Главный инквизитор публикует папское бреве вопреки запрещению короля. Он сослан.

1767 16 апреля. Папское бреве относительно иезуитов.

1768 30 января. Папское бреве относительно дел пармского герцога.

Совет, собранный Карлом III для обсуждения дел иезуитов.

Маркиз де Рода, министр и государственный секретарь, преследуется как янсенист.

Граф Кампоманес, ученый-литератор, преследуется инквизицией как философ.

Хосе Родригес де Авельяно, архиепископ Бургоса, преследуется как янсенист.

Граф Флорида-Бланка, министр и государственный секретарь, преследуется инквизицией за свои патриотические стремления.

1770 Граф д'Аранда, посол во Франции, преследуется инквизицией как философ.

1775 Дом Фелипе Бельтрандо, епископ Саламанки, сороковой главный инквизитор до 1783 года. При нем два человека сожжены, последний, в Севилье в 1781 году. Шестнадцать человек подвергнуты публичной епитимье и множество лиц тайной.

1776 Пабло Олавиде, префект Севильи, подвергнут епитимье инквизицией как философ.

1778 Граф де Рикла, военный министр, преследуется инквизицией как философ.

И. Д. Филипп де Саманьего, архидиакон Памплоны, преследуется инквизицией.

1780 Инквизиторы Лимы отлучают королевского судью за нескромные разговоры.

1780 Хосе де Клавихо-и-Фахардо, ученый-натуралист, преследуется инквизицией как философ.

1784 Дом Агостино Рубин де Севальос, епископ Хаэна, сорок первый главный инквизитор. При нем не было сожжено ни одного человека ни живьем, ни фигурально. Четырнадцать человек были подвергнуты публичной епитимье и несколько человек — тайной.

1785 Процесс Хуана Переса, ремесленника, отрицавшего существование дьявола. Он подвергнут епитимье.

1786 Бенедито Байль, математик, подвергнут епитимье инквизицией как философ.

Томас Ирйарте, литератор, начальник архива первого министерства, подвергнут епитимье инквизицией.

1788 17 сентября. Смерть Карла III, испанского короля.

17 ноября. Карл IV вступает на испанский престол. Луис Каньюэло, адвокат, преследуется инквизицией.

1789 Революционные идеи Франции считаются преступлением ереси.

1790 Герцог Альмодовар, посол в Вене, преследуется инквизицией.

Педро Сентено, ученый-августинец, преследуется инквизицией.

Исключительный процесс одного капуцина из Картахены Американской, развратителя женщин.

1791 Скандальный процесс Мишеля Мафра де Рье, марсельца. На него надевают безобразное санбенито. Он впадает в бешенство. Он вешается в своей тюрьме.

1792 Индекс главного инквизитора дома Агостино Рубина де Севальоса.

Хосе де Иереги, священник, наставник королевских инфантов Испании, преследуется инквизицией как янсенист.

Дом Агостино де Абад-и-ла-Сьерра, епископ Барбастро, оговорен перед святым трибуналом как янсенист. Назначение его брата на должность главного инквизитора прекращает его процесс.

Дом Мариано Луис де Уркихо, бывший потом магистром и государственным секретарем, подвергнут епитимье мадридской инквизицией.

Хосе Николас д'Асара, посол во Франции, преследуется инквизицией. Смерть главного инквизитора Агостино Рубина де Севальоса. Дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, бывший епископ Асторги, сорок второй главный инквизитор. Он отказывается в 1794 году от своих обязанностей. При нем шестнадцать человек были подвергнуты публичной епитимье и многие — тайной.

1793 Дон Хуан Антонио Льоренте составляет, по приказанию главного инквизитора, Рассуждение о судопроизводстве святого трибунала, в котором предлагает многочисленные преобразования.

Дом Мануэль де Абад-и-ла-Сьерра, архиепископ Силиврии, главный инквизитор, впавший в немилость в 1794 году, оговорен как янсенист.

1794 Кардинал, толедский архиепископ, дом Франсиско Антонио де Лоренсана, сорок третий главный инквизитор. Он подает в отставку в 1797 году. При нем четырнадцать человек подвергнуты публичной епитимье и многие — тайной.

1796 Князь мира, первый министр Испании, оговорен перед инквизицией как заподозренный в атеизме. Бонапарт перехватывает в Генуе курьера, везущего депеши, относящиеся к этому делу, и посылает их Князю мира, который удаляет из Испании своих преследователей.

1797 Мелендес Вальдес, испанский Анакреон, преследуется инквизицией.

Фелис Мария де Саманьего, сеньор д'Аррайя, литератор, преследуется инквизицией.

Раймондо де Салас, литератор, преследуется инквизицией как философ.

1798 Дом Рамон Хосе де Арсе, бывший последовательно архиепископом Бургоса и Сарагосы, патриарх Индий, член государственного совета, кавалер первой степени королевского ордена Карла III, сорок четвертый главный инквизитор до 1808 года. При нем сожжена одна статуя, двадцать человек подвергнуты публичной епитимье и многие — тайной.

Дон Гаспар Мельхиор де Ховельянос, министр, государственный секретарь, впал в немилость и оговорен перед инквизицией как лжефилософ. Он сослан в 1801 году на остров Майорку.

1799 5 сентября. Королевский указ, запрещающий обращаться в Рим по делам о брачных разрешениях и возвращающий испанским епископам пользование правами, захваченными у них римской курией. 11 октября. Указ Карла IV, объявляющий свободными и не подлежащими рассмотрению книги, бумаги и другие вещи, принадлежащие иностранным консулам.

1799 Антонио Тавира, епископ Саламанки, преследуется инквизицией.

Дом Хосе Эспига, раздаятель милостыни при короле, оговорен перед инквизицией как янсенист. Вальядолидская инквизиция присуждает к разным епитимьям двух книгопродавцев этого города за продажу запрещенных книг.

1800 Процесс одной святоши из Куэнсы, утверждавшей, что Иисус Христос освятил ее тело. Ей воздавали почитание. Она умерла в тюрьме. Ее статуя сожжена. Дом Виторин Лопес Гонсало, епископ Мурсии, оговорен перед инквизицией как янсенист. Хуан Антонио Родригальварес, мадридский каноник, преследуется инквизицией.

Антонио де Палафокс, епископ Куэнсы, преследуется инквизицией как янсенист.

1801 Грегорио де Висенте, профессор философии, подвергнут епитимье инквизицией.

Антонио де ла Куэста, литератор, архидиакон Авилы, преследуется инквизицией. Он удаляется во Францию. Через пять лет он объявлен невиновным. Херонимо де ла Куэста, каноник, епитимийный судья Авилы, преследуется инквизицией. Он заключен в тюрьму в Вальядолиде. После его пятилетнего заключения король Карл IV переносит к себе этот процесс и процесс его брата Антонио и объявляет обоих невиновными.

Мария Франсиска Портокарреро, графиня де Монтихо, ученая, преследуется инквизицией.

Дом Антонио Палафокс, епископ Куэнсы, делает энергичную вылазку против иезуитов.

Родригальварес и Посада, каноники церкви Св. Исидора в Мадриде, резко возражают своему собрату Бальдассару Кальво, донесшему на мнимое сборище янсенистов. Процесс Клары, мадридской святоши, которая, притворяясь параличной, не сходила с постели, причащалась ежедневно и получила от папы разрешение произнести обеты монахинь капуцинского ордена без обязательства вести монастырскую жизнь.

1803 Мария Бермахо, припадочная, в мадридском госпитале пытается выдавать себя за святую. Она подвергнута епитимье инквизицией.

1805 Смерть Мигуэля Солано, приходского священника из Эско, в тюрьме сарагосской инквизиции.

1806 Рафаэль де Мускис, архиепископ Сант-Яго, подвергся выговору и штрафу.

1808 19 марта. Карл IV, король Испании, отрекается от престола. Ему наследует его сын Фердинанд VII. Карл протестует против своего отречения, династия Бурбонов перестает царствовать в Испании. Ему наследует Иосиф (Жозеф) Бонапарт.

4 декабря. Наполеон Бонапарт упраздняет трибунал инквизиции в Испании как покушающийся на государственную власть.

1813 12 февраля. Трибунал инквизиции упразднен генеральными чрезвычайными кортесами Испании как несовместимый с новой политической конституцией монархии.

11 декабря. Фердинанд VII вступает на испанский престол в силу трактата в Валянсэ.[353]

1814 Март. Фердинанд VII возвращается в Испанию.

21 июля. Указ Фердинанда VII, восстанавливающий в Испании трибунал инквизиции.

13 августа. Булла Пия VII против франкмасонов. Дом Франсиско Миер-и-Кампильо, епископ Альмерии, сорок пятый главный инквизитор, назначенный Фердинандом VII для восстановления трибунала инквизиции.

1815 3 мая. Указ нового инквизитора, в котором встречаются принципы, противоречащие истинным интересам государства.

27 декабря. Аутодафе в Мексике над священником Хосе Мария Морельсом по делу ереси. Он составил проект освобождения своей страны от испанского владычества. Ему дано отпущение от церковных наказаний, затем он повешен по приказу вице-короля.

1816 Папа уничтожает пытку во всех трибуналах инквизиции. Сверх того, он вводит полезные преобразования в судопроизводство святого трибунала.

ПРИЛОЖЕНИЕ ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

Согласно желанию некоторых французских ученых, мнение коих я бесконечно уважаю, я решил опубликовать здесь несколько оправдательных документов, касающихся рассказанного мною о делах испанской инквизиции. Сначала я думал напечатать буквальные и полные копии первых органических законов этого учреждения с разными дополнительными актами, декретированными в более близкие к нам эпохи, а также законопроект преобразований, подготовленный Карлом V для удовлетворения требований кортесов, собранных в Вальядолиде. Но я убежден, что читатели достаточно ознакомились с этой стороной дела, прочтя краткий обзор данных документов в тексте Истории.[354] Я полагаю, что более подобает оказать предпочтение напечатанию булл и других бумаг, детали коих я не представил ни в изложении предмета, ни в подтверждение моего текста.

Эти документы вместе с теми, с которыми я познакомил в извлечениях или выборках, составят самое полное доказательство того, что общее мнение испанцев относительно инквизиции всегда было одинаковым, то есть определенно отрицающим тайное судопроизводство инквизиции, так как оно нарушает священные законы естественного права, божественного и человеческого. Они покажут, что инквизиторы с самого возникновения их трибунала старались завладеть королевской светской юрисдикцией, стремясь стать независимыми от верховной власти, управляющей государством. Для успеха в этом намерении они ссылались на апостолические буллы, к которым сами относились, однако, с пренебрежением, когда такая политика была им удобна; им в этом отношении помогали дальность расстояния от главы Церкви и тайна их резолюций.

Если бы этот том не был уже так обширен, мне было бы нетрудно присоединить к нему большее число оправдательных документов, которые все имеются на испанском языке и которыми, следовательно, немногие сумеют пользоваться. Я могу даже сказать без преувеличения, что у меня их достаточно, чтобы прибавить два или три тома к этой Истории. Но подобный мотив не должен заставить меня забыть свои обещания публике, что обязывает меня на этом завершить мой труд.

I

Бреве папы Сикста IV от 29 января 1481 года королям испанским Фердинанду V и Изабелле. Его Святейшество указывает обоим государям, что множество испанцев обращается к святому престолу с жалобой на них и на первых инквизиторов Севильи, поставленных ими, говоря, что преследуются многие люди, несмотря на искренность их католичества; их сажают, вопреки всякой справедливости, в тюрьмы, жестоко мучают, объявляют еретиками и завладевают их имуществом, умертвив их; что такой образ действий вынудил массу других лиц искать спасения в бегстве. Его Святейшество присовокупляет, что инквизиторы Морильо и Сан-Мартин заслуживают отставки; он не лишает их должности только из уважения к обоим монархам; но пусть они не назначают других ввиду того, что генерал доминиканцев облечен привилегией избирать в инквизиторы тех, которые покажутся ему более достойными исполнять эту обязанность.

(Перевод с латинского)

«Возлюбленнейшим во Христе чадам нашим, Фердинанду, королю, и Елизавете, королеве Кастилии, Леона и Арагона, светлейшим: Сикст, папа четвертый.

Возлюбленнейшие во Христе чада наши! [Посылаем вам] приветствие и апостольское благословение. Мы никогда не сомневались, что, пылая ревностью к католической вере, вы будете умолять нас о чем-либо другом, кроме избрания инквизиторов еретической испорченности в королевстве Кастилия и Леон, чтобы их старательным трудом приведены были к познанию истинного пути те, которые уверяли, что исповедуют христианскую веру, но не страшились соблюдать предписания иудейского суеверия и закона. Мы, горя желанием и ревностью к вере, велели изготовить послание об этом избрании. Благодаря [неуменью] того, кто тогда ходатайствовал от вашего имени об отправке этого послания, случилось, что оно было изготовлено вопреки декретам святых отцов и предшественников наших и общему к ним почтению, так как относительно содержания послания он говорил нам неполно и неточно, но частично и спутанно. Вследствие этого возникли многочисленные жалобы и сетования, как на нас за это послание, так и на Ваши Величества, и на возлюбленных чад Мигуэля де Морильо, магистра, и Хуана де Сан-Мартина, бакалавра богословия, монахов ордена [братьев] проповедников, которых вы, пользуясь вышеозначенным посланием, назначили инквизиторами в вашем городе Севилье. [Жалуются] на то, что, [как уверяют] они, необдуманно и без соблюдения правового порядка ведя дела, многих несправедливо заключили в тюрьму, подвергли жестоким мучениям, несправедливо объявили еретиками и лишили имущества тех, кто был предан смертной казни. Поэтому очень многие в справедливом опасении за себя обратились в бегство и рассеялись. Некоторые из них, считая себя христианами и настоящими католиками, прибегли к славному престолу, безопаснейшему прибежищу всех гонимых, чтобы избавиться от угнетений. Они представили нам апелляции, содержащие жалобы и рассказывающие о насилиях, творимых вышеозначенными инквизиторами. Проливая обильные слезы, они смиренно просили предпринять разбор этих апелляций и установить их невиновность. Мы же, после зрелого обсуждения этих [обстоятельств] вместе с достопочтенными братьями нашими, кардиналами святой римской Церкви, по их совету решили для воспрепятствования впредь подобным жалобам нашим посланием подтвердить, что в этом деле следует инквизиторам и местным благочинным совместно действовать по правовой норме. И хотя, по мнению многих, ввиду вышеназванных жалоб, на службу инквизиции должны бы быть избраны другие, а не вышеназванные Мигуэль и Хуан (о которых поступило столько [неблагоприятных отзывов]), тем не менее вместо того, чтобы отвергнуть Мигуэля и Хуана как неспособных, неискусных и неподходящих и, следовательно, осудить их назначение, сделанное вами, мы, полагаясь на донесение об их честности и бескорыстии, сделанное вашим представителем от вашего имени, решили оставить вышеназванных Мигуэля и Хуана инквизиторами. Мы полагаем, если они впредь, [руководствуясь] другими [мотивами], а не ревностью к вере и спасению душ, будут вести себя в отправлении своих обязанностей вместе с благочинными менее справедливо, чем подобает, в посрамление удалить их и избрать на эту должность других и, по указанию правосудия, обратиться к разбору дел по обоснованным апелляциям и вышеназванным жалобам. По этой причине мы не соизволяем удовлетворить просьбу об избрании инквизиторов для других королевств и владений ваших, так как там вы имеете уже инквизиторов, назначенных, по обычаю римской Церкви, генералами ордена братьев проповедников, и другие не могут быть избраны без бесчестия и оскорбления этих прелатов и без нарушения привилегий означенного ордена. Мы предостерегли их, чтобы они старались действовать совместно с благочинными во встречающихся им делах, отбросив всякое небрежение. Итак, мы увещеваем ваши светлости, довольствуясь этими нашими распоряжениями, оказывать нужную помощь и расположение вышеозначенным инквизиторам и благочинным в отправлении их обязанностей, как приличествует католическим королям, коими вы всегда были, чтобы таким образом заслужить прославление у Бога и людей. Дано в Риме, у Св. Петра под перстнем рыбака, 29 января 1481 года, папства нашего в одиннадцатый год».

Здесь штемпель.

Примечание. Подлинник этого бреве находится в Мадриде, в собрании булл и бреве, сохраняемом в архиве верховного совета главной инквизиции. Другие документы, следующие непосредственно за этим, хранятся там же.

II

Бреве папы Сикста IV от 10 октября 1482 года, адресованное королям Фердинанду V и Изабелле. Верховный первосвященник говорит, что после подписания бреве от 17 апреля того же года с предложением инквизиторам Арагона, Каталонии, Валенсии и Майорки образа действий по отношению к лицам, заподозренным в ереси, кардинал Борджиа представил ему, что раздается много жалоб на судопроизводство этого рода и что короли желают по этой причине упразднения его. Его Святейшество хочет, чтобы инквизиторы строго держались норм уголовного права, пока не получат другого приказания.

(Перевод с латинского)

«Возлюбленнейшему во Христе сыну нашему Фердинанду, светлейшему королю Кастилии, Леона и Арагона. Сикст, папа четвертый. Возлюбленнейший во Христе сын наш! [Посылаем тебе] приветствие и апостольское благословение. Достопочтенный брат наш Родриго, епископ Порто (Опорто), святой римской Церкви вице-канцлер и кардинал Валентинский, доложил нам относительно известного послания нашего, касающегося предмета инквизиции еретической испорченности, отправленного нами в пятнадцатые календы мая, папства нашего в одиннадцатый год, и начинающегося словами: „Господнего стада, вверенного нашей охране божественной промыслительной милостью“. Этим [посланием] мы приказывали благочинным и инквизиторам, избранным в королевствах Арагон, Валенсия и Майорка и в княжестве Каталония, вести дела против виновных в этом преступлении по указанным способу и форме и разбирать их. [Кардинал доложил нам], что там возникли, не без неприятности для тебя, разные протесты и жалобы и что поэтому Твое Величество сильно желает, чтобы вышеозначенное послание было нами исправлено и изменено. Мы же так и ответили вице-канцлеру, хотя издали это послание по совету нескольких достопочтенных братьев наших, святой римской Церкви кардиналов, свыше избранных через нас; однако, желая, насколько возможно с Божией помощью, угодить Твоему Величеству и предотвратить подобные жалобы, решили, как только означенные кардиналы, удалившиеся вследствие опасности чумы, вернутся в город, поручить им пересмотреть дело и снова внимательно разобрать его, чтобы, все приняв в соображение и зрело обдумав, если потребуется в означенном послании что-либо исправить, переменить или видоизменить, тем же собранием было исправлено, переменено или видоизменено. А пока, чтобы из-за этого послания не замедлялось столь святое и необходимое дело, мы приостанавливаем действие вышеозначенного послания во всем его объеме, так как существуют противоречия и несоответствия с уголовным правом. Тем не менее мы приказываем вышеназванным инквизиторам, чтобы, не встречая препятствия в означенном послании, они продолжали [исполнять] свои обязанности против виновных в этом преступлении; как в ведении дела, так и в разборе его они должны строго держаться решений святых отцов и нормы уголовного права в отношении этого преступления, пока не последует от нас иного приказания на этот счет, которое мы через другое наше послание, присоединенное к настоящему, даем тем же инквизиторам. Дано в Риме, у Св. Петра под перстнем рыбака, 10 октября 1482 года, папства нашего в двенадцатый год».

Здесь штемпель.

Примечание. Если бы распоряжения этого бреве соблюдались, не было бы повода ни к малейшей жалобе, потому что доносчики и свидетели были бы известны; процесс против обвиняемых был бы публичным; узники могли бы сообщаться свободно со всеми, ответив сначала на допросе, и все происходило бы, как в церковных судах епархиальных благочинных. Но это бреве не имело никакого результата, потому что, когда органические законы инквизиторского судопроизводства были редактированы в Севилье в 1484 году инквизиторами, которые поместили в них много статей, противоречащих уголовному праву, Фердинанд и Изабелла допустили их применение без всякого рассмотрения. Бреве, о котором говорится здесь как об адресованном инквизиторам находится в собрании Лумбреры, кн. 1, раздел 7, э 1, лист 128. Но там нет бреве, упоминающегося как посланное 17 апреля того же года и подавшего повод к жалобам, о которых здесь говорится. Его содержание совершенно неизвестно. Однако текст второго бреве достаточно ясно обнаруживает, что распоряжения его противоречили уголовному праву. Мы не лучше осведомлены о результате совещаний папы с кардиналами, когда они вернулись в Рим. Но случившееся не доказывает, чтобы решено было что-либо благоприятное, так как самое бреве, о котором здесь идет речь и которое приказывает тщательно сообразоваться с уголовным правом, не соблюдалось 6 продолжение многих лет, а Фердинанд постановил в 1485 году, чтобы севильские инструкции, составленные в 1484 году, были приняты к исполнению как в Арагоне, так и в Кастилии.

III

Бреве папы Сикста IV от 23 февраля 1483 года. Его Святейшество уведомляет королеву Изабеллу о некоторых делах, о которых она писала ему: 1) об управлении архиепископством Толедским; 2) об управлении епископством Осмы; 3) о желании государыни, чтобы дела новохристиан были поручены исключительно инквизиторам; папа признает в этом документе, что он сильно желает учреждения привилегированного трибунала инквизиции; 4) о препятствиях, чинимых в Сицилии для исполнения некоторых апостолических булл и бреве; он убеждает королеву обязать министров короля, ее супруга, прекратить их; 5) о сомнениях, испытанных королевой, когда она узнала, что среди ее подданных ходят слухи, будто она учредила инквизицию более по своекорыстным побуждениям, чем из любви к религии; папа в своем ответе старается успокоить совесть и сердце королевы; 6) о нарушении церковных иммунитетов, вследствие чего Его Святейшество жалуется, что министры королевы несколько раз присваивали себе не принадлежащую им власть, вмешиваясь в церковные дела, вопреки запрещающим это им буллам и бреве; 7) что касается дел инквизиции, папа обещает рассмотреть их в конгрегации назначенных для этой цели кардиналов.

(Перевод с латинского)

«Сикст, епископ, раб рабов божиих,[355] возлюбленнейшей во Христе дщери нашей Елизавете, светлейшей королеве Кастилии, Леона и Арагона, [шлет] приветствие и апостольское благословение.

Достопочтенный брат Родриго, епископ Порто (Опорто), кардинал Валентинский, святой римской Церкви вице-канцлер, уже давно представил нам письмо, писанное твоей рукой. На него мы не отвечали до сих пор, потому что, ввиду недомогания в эти дни, мы решили прочесть его в другое, более удобное время, а пока оно хранилось у самого вице-канцлера. Вернувшись к нам, он все старательно прочел нам. Мы приняли все благосклонно.

Мы очень довольны, что в управлении толедской Церковью угодили Твоему Высочеству, на что мы, согласно общему желанию, насколько возможно с Божией помощью, не откажемся согласиться.

Мы уже знаем из других твоих писем, что будет приятно твоей светлости и возлюбленнейшему во Христе сыну нашему, королю, светлейшему супругу твоему, управление Церковью Осмы возлюбленным сыном нашим Рафаэлем, кардиналом-диаконом церкви Св. Георгия на Велабре (ad velum aureum), о чем ты пишешь теперь. Мы не сомневаемся, что это управление, как для нас, так и для самого кардинала, будет впредь еще приятнее вследствие его особенного почтения к вашим светло-стям. О Франсиске Ортисе, которого ты хочешь оттуда удалить, знай, что мы никогда не думали, чтобы кто-либо, вашей светлости противный или подозрительный, пребывал там. Поэтому, чтобы угодить твоему желанию, мы вызываем его к себе, как просишь, другим нашим бреве, приложенным к настоящему (копию коего, сюда вложенную, мы посылаем тебе).

Что касается до дела новохристиан (neophitorum), которое ты хочешь поручить только назначенным инквизиторам, мы рассмотрели все, что ты писала об этом предмете по порядку, точно и благоразумно. Самое письмо полно благочестия и особенного благоговения к Богу. Мы весьма рады, возлюбленнейшая дщерь по сердцу нашему, что в этом деле, столь желанном нам, Твое Высочество прилагает столько старания и усердия. Мы всегда пытались, жалея об их безумии, употреблять нужные средства против этого пагубного недуга.

Замечая, что подобная зараза приобрела силу в Сицилии, мы уже давно приняли меры посредством разных булл, посланных туда, против этого вероломного и преступного рода людей. Но королевские магистраты оказывают противодействие, о чем мы считаем [нужным] поставить тебя в известность, и поэтому все, сверх нашего ожидания, затруднено. Наши распоряжения не могли, как следовало, возыметь никакого действия, что нам было, конечно, весьма тяжело. А теперь, когда стало хорошо известно твое задушевное и благосклонное желание, нам весьма приятно, что ты в своих королевствах, отомстив за оскорбление Божиего величества, с таким усердием и благочестием удовлетворишь желание наше. В самом деле, возлюбленнейшая дщерь, зная, что твоя особа по божественной милости отмечена многими царственными добродетелями, мы более всего восхваляем твое благоговение к Богу, привязанность к истинной вере и твердость; поэтому, одобряя и благословляя твое святое намерение, настоятельно увещеваем и просим твою светлость: умножи усердие к этому делу, чтобы порча не разрасталась дальше в твоих королевствах. После наших распоряжений, ранее изданных и имеющих быть изданными, к которым требуется твое особенное расположение, с любовью восприми дело Бога, которому ты ничем иным не можешь более угодить.

Ты, кажется, боишься, что мы, может быть, думаем (когда ты стараешься сурово обращаться с теми вероломными [людьми], которые, оболгав христианское звание, Христа хулят, иудейским вероломством распинают и не хотят вернуться к единению), что [ты так поступаешь] более из жадности к земным благам, чем по ревности к вере и к католической истине и по страху Божию, то будь вполне убеждена, что у нас никогда не было никакого подозрения на этот счет. Если и бывало, что некоторые для прикрытия этих преступлений многое [нам] нашептывали, однако, ничто неблагоприятное о благочестии твоем или светлейшего супруга твоего, славного и возлюбленнейшего сына нашего, не могло убедить нас. Известна нам искренность и благочестие ваше и благоговение к Богу. Мы не веруем всякому духу. Посторонним жалобам мы подставляем уши, но не душу.

А что ты просишь относительно инквизиторов, так это дело очень важное и нужно заблаговременно удовлетворить твоему желанию; мы привлечем нескольких из достопочтенных братьев наших, святой римской Церкви кардиналов, которым поручим это дело для внимательного рассмотрения; по их совету мы с Божией помощью попытаемся все исполнить. А пока, возлюбленнейшая дщерь, пребывай в добром расположении и продолжай это благочестивое дело, Богу и нам угоднейшее, с привычной набожностью и усердием. Твердо знай, что Твоему Высочеству не будет отказа ни в чем, что подобающим образом может быть нами исполнено.

Не без изумления, однако, мы узнаем из достоверного донесения (что, как мы полагаем, произошло не по намерению твоему или славного возлюбленнейшего сына нашего, но [по мысли] ваших министров, которые, позабыв страх Божий, запускают серп в чужую жатву), что церковные вольности и иммунитеты нарушаются в означенных королевствах разными новшествами; что исполнение наших распоряжений и апостольских повелений затрудняется или замедляется некими королевскими указами без всякого опасения церковных кар. Об этом мы сочли нужным написать твоей светлости (так как это нам очень тяжело и не соответствует ни вашему обыкновению и обычаю, ни вашему к нам и апостольскому престолу почтению и справедливому отношению). Поэтому мы увещеваем и ставим на вид, что следует избегать этих кар, угрожающих каждому верному, как приличествует вашему благочестию. Да не допустится нанесение оскорбления нам и этому святому престолу. Позаботься, чтобы вольности и права апостольские, которые достойные предки твои с большой для них славою старались охранять и расширять, во время [правления] Твоего Высочества не были нарушены или сужены. Господь, власти коего подчинены сами короли, при содействии благости апостольского престола, да направит желания твои и даст благополучие потомству и делам твоим; и все будет успешно для Твоего Высочества, шествующего правым путем. Дано в Риме, у Св. Петра, в год от воплощения Господня 1483-й, в седьмые календы марта, папства нашего в двенадцатый год».

Примечание. В этом бреве замечательно, что папа признается, что сильно желает учреждения инквизиции в Кастилии, а кастильский народ приписывает это стремление жадности своих государей и соображению о конфискации; римская курия мягко и любезно ведет себя с королевой, чтобы успеть распространить папскую власть на Кастилию и Сицилию.

IV

Булла Сикста IV от 2 августа 1483 года. Папа вспоминает о жалобах жителей Севильской епархии на инквизиторов и говорит, что, хотя он назначил архиепископа Севильского апелляционным судьей, эта мера не прекратила зла, что многие лица, обратившиеся к Его Святейшеству, получили отпущение при наложении тайной епитимьи и что в пользу их был издан указ, приостанавливавший начатые инквизиторами процессы, восстановивший в правах владения тех, кто был лишен имущества, и вернувший им право на получение почестей, даже в том случае, когда их статуи были сожжены и они были осуждены за отсутствие, бегство или упорство; инквизиторы не считались ни с этим указом, ни с тайным отпущением, дарованным обвиняемым, вследствие чего бедствия растут ежедневно. Поэтому Его Святейшество повелевает: 1) чтобы все процессы, возбужденные против апеллировавших на действия инквизиторов, были посланы в Рим для разбора трибуналом аудиторов апостолической камеры; 2) чтобы архиепископ или епископ, к которому явятся кающиеся еретики с просьбой об отпущении греха ереси, даровал им эту милость, наложив на них тайную епитимью; 3) чтобы еретики, получившие это отпущение, не были более тревожимы инквизиторами, которые должны будут оставить свои процессы в том положении, в каком они очутятся ко времени получения настоящей буллы; чтобы отнятое у них имущество было им возвращено и сами они были избавлены от клейма позора; 4) Его Святейшество просит королей Фердинанда и Изабеллу позволить этим подданным жить спокойно в Испании на их угодьях, с почестями, которыми они пользовались прежде. История должна сохранить вечное воспоминание о побуждении Сикста IV указать пользу тайных отпущений, которые, по его мысли, следует давать обвиняемым по делу религии. «Позор публичного покаяния, — говорит этот первосвященник, — приводит иногда грешников к ужасному отчаянию; таким образом, они предпочитают умереть в грехе, чем жить в бесчестии. Поэтому мы решили, что здесь следует поступать благоразумно и согласоваться с евангельским примером, возвращая в овчарню, посредством милости, этих заблудших овец».

(Перевод с латинского)

«Сикст, епископ, раб рабов Божиих, для памяти впредь о деле.

Хотя намерение римского первосвященника, заведующего по божественному назначению служением священного апостольства, преимущественно клонится к тому, чтобы соблюдались постановления церковных законов и чтобы согласно их смыслу регулировались отдельные случаи, — однако часто наступают времена, нужды и дела, в коих подобает умерять суровость милостью привычной благосклонности. Сами постановления свидетельствуют, что правила святых отцов предаются по настоятельной нужде сообразно времени, месту, лицам и делам. Поэтому надлежит отказаться от порицания, если сам первосвященник, в связи с разнообразием событий, лиц, дел и времен, руководствуясь [сознанием] необходимости более, чем благочестием, [пользуясь] полнотою переданной ему чрез блаженного Петра власти, умерит строгость закона мягкостью апостольской кротости, ибо, будучи служителем милосердия Божия, он привык приходить на помощь падшим, чтобы надежда на вечную жизнь подкреплялась не только благодатью крещения, но и врачеванием покаяния, и чтобы те, кто осквернил дары крещения, осудив себя собственным судом, удостоились достичь отпущения своих преступлений.

Уже давно мы узнали из донесения возлюбленнейшего во Христе сына нашего короля Фердинанда и возлюбленнейшей во Христе дщери нашей королевы Елизаветы, светлейших [государей] Кастилии и Леона, что в разных городах, землях и местечках означенных королевств находятся люди, которые, по внешности ведя себя, как христиане, не убоялись и не боятся соблюдать обряды и обычаи евреев и постановления и правила иудейского суеверия и вероломства, отступая по неверию от истины католической религии, ее богослужения и членов веры. Со дня на день так возрастала неверность этих иудействующих, что последователи ее не страшились других обращать в иудейство и привлекать к разным заблуждениям относительно католической веры.

Тогда мы даровали вышеназванным королю и королеве через наши послания право назначать инквизиторов (согласно местной надобности) против этих отступников, уклоняющихся от веры. Они назначили инквизиторами в городе Севилье и его епархии возлюбленных чад Мигуэля де Морильо, магистра, и Хуана де Сан-Мартина, бакалавра богословия, монахов ордена братьев проповедников. Затем тех же Мигуэля и Хуана, которые до тех пор в городе Севилье и его епархии трудились на службе инквизиции против иудействующих, мы, по совету братии наших, по соизволению нашему и апостольского престола, апостольской властью избрали инквизиторами в королевствах Кастилия и Леон для преследования сторонников иудейского суеверия и других лиц, оскверненных пагубой какой-либо еретической испорченности. [Мы даровали им] полную власть возобновлять и доводить до конца начатые ими раньше процессы, которые они вели по закону и праву, вместе с местными благочинными и судьями, вести их согласно формам, установленным законом, и предпринимать и вести другие дела против виновных в какой-либо еретической испорченности и их пособников. [Мы разрешили им] также действовать согласно постановлениям священных канонов, приказывать и исполнять все вообще и в частности, что относится к службе инквизиции еретической испорченности. Мы решили, что, если инквизиторы и вышеозначенные благочинные и судьи окажутся небрежными или халатными в исполнении своих обязанностей, они навлекут на себя определенные церковные кары, а также лишение управления и заведования своими церквами, как мы определили и постановили в другом нашем послании. Постепенно мы также узнали, что некоторые, против коих вышеназванные инквизиторы вели процессы, подали апелляции к апостольскому престолу на причиненные им, как они утверждали, в этих процессах притеснения, и добивались разбора этих апелляций в римской курии, и часто достигали этого; [добивались] через комиссаров [приказания] вышеназванным инквизиторам воздерживаться от ведения процессов этого рода, так как против них возникали апелляции; тех же самых инквизиторов и инициаторов этих дел или попечителей веры, в этих землях уполномоченных, старались привлечь как свидетелей к расследованию апелляционных дел и привлекали, чем замедлялась упомянутая служба инквизиции. Тогда мы апостольской властью устроили, постановили и уполномочили, по соизволению нашему и апостольского престола, достопочтенного брата нашего Иньиго, архиепископа Севильского, избранным судьею всех вообще и в частности апелляционных дел, как представленных апостольскому престолу, так и тех, которые впредь могут быть представлены кем-либо и когда-либо по делу инквизиции еретической испорченности в вышеназванных королевствах. [Мы даровали ему] полную власть расследовать нашим именем и заканчивать только должным образом все дела по апелляциям, как уже представленным, так и тем, которые будут представлены, ему самому или кому другому, как ему будет угодно, чтобы без особого поручения всякие дела по апелляциям, представленные и поступившие к аудиторам суда апостольского дворца, или другим судьям, уполномоченным в римской курии или вне ее, свободно и законно имел силу (в глазах как апеллянтов, так и попечителей католической веры на местах и инициаторов уголовных дел в церковных судах) должным образом принять и вести дальше и те, которые будут вновь представлены, самолично или через другого, как было сказано, выслушивать, расследовать и определять им должное окончание. Их состояние и содержание, а также имена и фамилии аудиторов и судей, расследующих эти дела, и светских и духовных лиц, которых это касалось, их сан и отличия церковные и мирские, которыми они пользовались, нам были точно известны, и мы по собственному побуждению из нашей любознательности их вытребовали.

Что касается возможности апеллировать на самого архиепископа Иньиго (и на тех, кому он в апелляционных делах передал свои полномочия для выслушания и расследования их) до или после произнесенного архиепископом Иньиго приговора в этих апелляционных делах (как и на нас, кого замещал архиепископ Иньиго и его уполномоченные, представлявшие нашу особу), то мы апостольской властью постановили, что на окончательный приговор, произнесенный по делу о ереси, апелляция невозможна.

Чтобы в процессах и делах о ереси против жителей города Севильи и его епархии апеллянты в дозволенных законом случаях, под предлогом, что означенный архиепископ Иньиго вступается напоследок как церковный судья, не лишились судьи, который выслушал бы эти апелляционные дела, мы решили, что означенный архиепископ Иньиго в делах инквизиции еретической испорченности против подчиненных его церковной юрисдикции может применять свою юрисдикцию сколько раз придется вместе с вышеназванными инквизиторами не сам лично, а через своего церковного судью. Апелляционные дела, которые этому церковному судье случится представить в дозволенных законом случаях, он, как апостольский уполномоченный, может выслушивать, расследовать и должным образом заканчивать, в силу нашего послания, пока он призван им к этому делу инквизиции.

Сверх того мы отменили все вообще и в частности привилегии, дарованные нами и апостольским престолом крещеным евреям или происходящим от еврейских предков касательно примирений и отречений от ереси, произведенных не по законной форме. Это полнее изложено в особом вышеозначенном послании нашем, смысл коего мы точно передаем в настоящем.

Когда же до нашего сведения дошли серьезные опасения граждан и жителей города Севильи и его епархии, как бы в задержанных и порученных делах этого рода строгость не перешла границ закона, и ввиду этого не безопасен доступ к ведению этих дел; что, хотя очень многие из граждан обоего пола из города Севильи и его епархии (которые и были найдены виновными в преступлении ереси и отступничества, и ославлены), искренне обратившись, получили разные послания отпустительные, оправдательные, восстановительные и содержащие нечто другое, необходимое в этих обстоятельствах, выданные либо нашим епитимийным судом, либо с нашего особого и специального одобрения, причем некоторые из них были выпрошены как подлежащие исполнению в римской курии и вне ее, а некоторые остаются еще нерешенными. Однако, несмотря на это, инквизиторами и благочинным или его уполномоченными против лиц, получивших отпущение или в силу этих посланий могущих и долженствующих получить отпущение и восстановление в правах, тянется до сих пор процесс, и он ведется ежедневно, к позору получивших отпущение или долженствующих получить его и кающихся, причем несколько статуй с их именами было сожжено светским судом. Итак, принимая во внимание, что, при содействии божественной благодати, как и раньше, так особенно в настоящее время, в римской курии находится очень много людей, искусных во всех науках, а особенно в богословии, каноническом праве и других областях знаний, преимущественно апостольского дворца, которые могут благоразумно, точно, осторожно и проницательно все понять, рассмотреть, разобрать, справедливо и беспристрастно регулировать, мудро обсудить, решить и умело определить, и уврачуют нашу совесть, так как нашу душу волнуют как эти дела, так и некоторые другие, — мы, по собственному побуждению (motu proprio), (не по просьбе, принесенной гражданами или кем другим, но по нашей исключительно воле), желая примешать к строгости милость, получив точное извещение, апостольской властью по смыслу настоящего послания снова поручаем все вообще и в частности дела по апелляциям на притеснения, поступившие в означенную курию относительно образа действия инквизиции еретической испорченности, жалобы на ее судей, нами отклоненные, в том состоянии, в каком дела находились у них или у судей по этим отклоненным жалобам, — снова поручаем для ведения, выслушания, решения и окончания должным образом. При этом все, что этими судьями в означенных делах было решено, сделано и проведено судебным порядком, хотя бы они дошли до окончательного приговора или подошли к решению и определению, мы по собственному побуждению и своей властью подтверждаем и одобряем, так как они по справедливости постановлены, восполняя все недостатки права и факта, если таковые встретятся. Также по собственному побуждению, ведению и власти мы постановляем, решаем и объявляем и равным образом подтверждаем, что послания епитимийного суда по делам ереси и отступничества, до сих пор выданные и которые будут выданы впредь, никоим образом не подлежат и не должны подлежать отмене; что они и все их последствия имеют силу и должны во всем пользоваться полнотою силы в равной степени, как если бы они были выданы за нашей печатью.

Иногда позор публичного покаяния доводит заблуждающихся до полного отчаяния, так что они предпочитают умереть в грехе, чем вести жизнь в бесчестии, мы сочли нужным прийти к ним на помощь и согласно евангельской заповеди вернуть погибающих овец в стадо истинного пастыря Господа нашего Иисуса Христа милостью апостольского престола.

По этой причине мы по собственному побуждению, ведению и власти повелеваем архиепископу Севильскому и другим достопочтенным братиям нашим архиепископам и епископам, как в римской курии, так и вне ее, в вышеозначенных и других государствах находящимся, под страхом запрещения в священнослужении в силу принесенной нам и апостольскому престолу присяги на верность и послушание, чтобы они допускали к тайному отречению [от ереси] всех вообще и в частности граждан города Севильи и его епархии, жителей обоего пола, прибегающих к кому-нибудь из них смиренно и с сердечным сокрушением и желающих тайно исповедать свои заблуждения, тайно отречься от них и от всякого рода ереси и отступничества и жить, как подобает католикам, хотя бы они были исповеданы, изобличены, публично или тайно обвинены, опозорены, заподозрены, увещеваемы, преданы суду или арестованы, или исполняли иудейские обряды и церемонии, или не указали виновных в этом преступлении, или побеждены испытаниями, или по признаниям некоторых лиц отмечены таковыми и заклеймены позором, или вышеозначенными инквизиторами, ассистентом и благочинным или кем-либо другим объявлены еретиками и отступниками, или по произнесении окончательного приговора и по представлении светскому суду ввиду их отсутствия с подобающей торжественностью были сожжены их статуи, или иначе против них было строго поступлено, или остаются еще нерешенными их процессы, из которых очевидно явствуют их заблуждения. Пусть священники позаботятся об их спасительном и тайном покаянии и о благодеянии отпущения, и о содержании посланий великого пенитенциарного судьи (majoris poenitentiarii), дарованных или имеющих быть дарованными по особому повелению нашему, согласно форме и содержанию их и смыслу настоящего послания (в этом отношении мы даруем им полное право). Пусть они содействуют помощью действительной защиты получившим таковое отпущение, не допуская, чтобы кем-либо и чьей-либо властью по случаю прежних дел им причинялись неприятности, обуздывая противодействующих самолично или через других церковным наказанием или другим законным средством, не обращая внимания на апелляцию, призвав, если понадобится, на помощь светскую власть; пусть они подобающим способом позаботятся о самих получивших отпущение, как они найдут возможным похлопотать о них с помощью Божией для спасения душ и тел падших. Мы же для успеха этого отпущения и восстановления, которые будут получены в силу вышеназванного или настоящего [распоряжения] или уже получены как по теперешним, так и по прежним [повелениям], зачеркиваем, кассируем, аннулируем и повелеваем считать недействительными и небывшими все приговоры и процессы, вышеназванными инквизиторами, ассистентом и благочинным произнесенные и проведенные, и приказания об их исполнении, данные и долженствуемые быть данными светским судьям.

Строжайше воспрещаем под страхом законного наказания церковным особам, благочинному, ассистенту и инквизиторам и всяким другим судьям церковным и светским вступаться, оспаривать и истолковывать нерешенные дела по вышеназванным апелляциям, остающиеся в нашей курии, прямо или косвенно в ущерб нерешенной тяжбы, а также силу посланий великого пенитенциарного судьи, его власть и компетенцию, каким бы то ни было образом, под каким бы то ни было изобретенным предлогом. Мы объявляем недействительным и тщетным все иное, на что кто-либо вздумает покуситься вопреки этим приказаниям относительно вышесказанного при помощи какой-либо власти, сознательно или неумышленно, или угнетать их публично или тайно, прямо или косвенно; но пусть они считают их за настоящих католиков.

Сверх того, так как согласно мнению святых канонов во всех [нас] человеческое существо побеждается божественной природой, ибо только одно милосердие, как являет само человеческое естество, уподобляет нас Богу, именем Господа нашего Иисуса Христа просим и увещеваем короля и королеву, чтобы, подражая тому, кому всегда естественно миловать и щадить, они благоволили пощадить местных граждан города Севильи и его епархии, сознающих свое заблуждение и умоляющих о милосердии. Если в дальнейшем, как они обещают, они, пожелают проводить жизнь согласно истинной и правой вере, пусть последует им прощение, подобно полученному от Бога, и от Их Величества, чтобы они могли свободно по повелению Их Величества как в Севильи, так и в других городах и епархиях, королевствах и владениях короля и королевы с своим имуществом и — семьями пребывать, жить, проводить дни и ночи невредимо и безопасно, без всякого затруднения имущественного или личного, пока будут живы, как могли [всем этим пользоваться] до тех пор, как были подвергнуты бесчестию за преступление ереси и отступничество.

Этому не противоречат прежние послания и постановления и распоряжения апостольские, а особенно блаженной памяти Бонифация VIII, предшественника нашего, которыми предусматривается, чтобы никто не вызывался на суд вне своего города и епархии, кроме некоторых исключительных случаев, и в этих случаях не свыше расстояния одного дня пути от границ своей епархии; чтобы судьи, уполномоченные апостольским престолом, не думали вести процессов против кого-либо или иначе исполнять свои обязанности вне города и епархии, куда они назначены; и о двухдневном расстоянии пути, объявленном на Вселенском соборе, и о том, что, если кому-нибудь вообще или раздельно было прощено апостольским престолом, они не могут подлежать интердикту, или запрещению, или отлучению через посредство апостольских посланий, не заключающих полного и точного упоминания, слово в слово, об этом прощении.

Так как затруднительно доставлять это послание в отдельные места, в которых ему должно быть оказано доверие, апостольской властью определяем, чтобы этому документу, по скопировании его рукою какого угодно апостолического публичного нотария и по снабжении печатью какого-либо епископа или главы церковного суда, оказывалось полное доверие, как подлинному, и оно имело бы силу, как будто подлинное послание было предъявлено и показано.

Итак, никому совершенно не дозволяется нарушать или с дерзновенной смелостью преступать эту страницу нашего поручения, подтверждения, одобрения, восполнения, устава, постановления, объявления, повеления, кассации, аннулирования, воспрещения, увещания, соизволения и решения. Если же кто вздумает на это покуситься, да будет ему ведомо, что он навлечет на себя неудовольствие всемогущего Бога и блаженных апостолов Петра и Павла. Дано в Риме, у Св. Петра, в год от воплощения господня 1483-й, в четвертый день августовских нон, папства нашего в двенадцатый год».

Примечание. Эта булла стала бесцельной почти в момент своего издания. Папа вскоре узнал, что Фердинанд V ею недоволен, и приостановил ее исполнение своим бреве от 13 августа 1483 года. См. том 1, глава V, статья 4.

V

Указ, опубликованный по приказанию Томаса Торквемады, первого главного инквизитора, 8 февраля 1492 года. Он заявляет, что узнал, будто некоторые лица, отмеченные как покинувшие христианскую религию и принявшие ересь евреев или Магомета, бежали в Гранадское королевство, чтобы жить там среди мавров или переехать в Африку, из-за страха, внушаемого им судопроизводством трибунала инквизиции. Поэтому он увещевает всех, кто пожелает вернуться в лоно католической Церкви, явиться лично к нему или его уполномоченным и добровольно признаться в совершенном ими грехе ереси или отступничества. Он обещает, что им будет даровано отпущение и тайное примирение, несмотря на возбужденные против них процессы и невзирая на все вынесенные приговоры, которые останутся без результата.

(Перевод с испанского)

«Мы, брат Томас Торквемада, [монах] ордена [братьев] проповедников, приор монастыря Святого Креста в Сеговии, духовник короля и королевы, наших государей, и главный инквизитор во всех их королевствах и владениях против еретической испорченности, назначенный и уполномоченный святым апостольским престолом. Мы узнали, что некоторые христиане, мужчины и женщины, из королевств и владений Их Высочеств переехали по причине инквизиции в Гранадское королевство, по наущению дьявола и некоторых злонамеренных лиц, пребывая в грехах и заблуждениях ереси и отступничества, в которых они живут и которые совершили, и опасаясь притеснений и наказаний от нас и от инквизиторов, нами уполномоченных. По этим причинам одни из вышеназванных лиц поскорее уехали, а другие намереваются уехать, жить и пребывать в своих заблуждениях и ослеплении. Мы извещены, что означенные лица или некоторые из них пришли бы исповедать свои заблуждения и ослепление, примириться с матерью святой Церковью, если бы могли быть освобождены от наказаний и начатых или угрожающих им процессов; наше желание всегда было и есть — собрать души ближних, которые, согрешив, пребывают в грехе и погибают и отделяются от нашей святой католической веры, — сообразуясь с нашей матерью, святой Церковью, которая всегда держит свое лоно открытым, готовая принять тех, кто желает ей подчиниться и приходит, исповедуя свои вины с сокрушением и раскаянием, прося у нее прощения и исполняя епитимью с намерением исправиться и не возвращаться к прежним заблуждениям, — и применять к таковым милосердие, а не строгость, — мы настоящим [указом] гарантируем всем лицам, которые, как сказано, совершили преступления и проступки ереси и отступничества и по этой причине переехали в Гранадское королевство или в другие местности, или намереваются туда переехать, или превратились в мавров или евреев, или ренегатов нашей святой веры по дьявольскому наущению, не боясь ни Бога, ни опасности для своих душ, к великому соблазну для верных христиан и унижению нашей католической веры, — что они могут прийти и пусть приходят свободно и не опасаясь к нам или к лицу и лицам, которых уполномочиваем, исповедаться в своих заблуждениях и примириться с матерью святой Церковью, удостоверяя их, что, если они придут, мы примем их с тайным примирением их преступлений и проступков, благосклонно и сострадательно, налагая на них такие епитимьи, которые будут спасительны для их душ, применяя к ним всю кротость, какая у нас есть и может быть, не ставя препятствием возбужденные против них процессы, последовавшие приговоры или возложенные на них наказания. В свидетельство этого, так как мы не находимся в таком состоянии здоровья, которое позволяло бы настоящий [указ] подтвердить нашим именем, мы просим членов совета, которые занимаются делами, касающимися святой инквизиции, подтвердить его их подписью и закрепить печатью святой инквизиции. Мы поручаем нижеписавшему нотарию, секретарю нашему, контрассигнировать его, чтобы удостоверить. Дано в городе Санта-Фе, 8 февраля, в год от Рождества Спаса нашего Иисуса Христа 1492-й. Франсиско, доктор, декан толедский. Фелипе, доктор. По приказанию Его Преподобия, Хуан де Ревенга, апостолический нотарий и секретарь.

Имеется малая печать, на которой [изображен] четверо-конечный крест в таком виде: +. Первая четверть не содержит никакого знака; на второй (правой) находится буква Р, а на нижних две буквы S и С. Кругом [идет надпись] готическими буквами, гласящая: „Вымыслы человеческие ненавижу, а закон твой люблю“ [„Iniquos odio habui, et legem tuam dilexi“], из псалма CXVIH, стих 113-й».

Примечание. Этот указ был выпущен в Санта-Фе, городе, соседнем с Гранадой, королевство коей было покорено за несколько дней до даты этого указа. В Гранаде было найдено бесчисленное множество новохристиан, бежавших из королевств Севилья, Кордова и Хаэн, переменивших свое жительство из страха перед инквизицией. Предполагали, что после перехода королевства Гранада во власть Фердинанда и Изабеллы, все бежавшие туда семейства переправятся в Африку. Это соображение и явилось мотивом опубликования указа. Однако вопреки обещанию прощения многие лица через несколько времени подверглись казни и конфискации имущества как снова впавшие в заблуждения, от которых они отреклись по опубликовании указа.

Я замечу по этому случаю, что на печати был вырезан четвероконечный крест с буквами Р, S, С, которые служат инициалами слов: приор Святого Креста (Prior Sanctae Crucis), потому что Торквемада был приором доминиканского монастыря Св. Креста в городе Авиле. Печать инквизиции, придуманная гораздо позднее, представляет собой зеленый продолговатый крест, меч, масличную ветвь и надпись: «Воскресни, Господи, и суди Твое дело» («Exurge Domine, et judica causam tuam»). Инквизиторы воображают, что они действуют во имя Бога, когда они разбирают процессы по делу ереси, даже когда они присуждают к релаксации, за которой всегда следует сожжение вопреки диаметрально противоположной воле Иисуса Христа.

VI

Письмо королей Фердинанда и Изабеллы от 12 сентября 1492 года к Родриго дель Меркадо, комиссару, посланному в округ епархии Толедо, чтобы вступить во владение имуществом евреев, изгнанных из этой части королевства. Государи пишут ему, что им стало известно, будто некоторые лица переправили из королевства золото, серебро, чеканенную монету и другие предметы, принадлежавшие евреям, изгнанным из Испании, и что другие держат их у себя для той же цели. Они приказывают ему не пренебрегать никакими средствами, чтобы всем завладеть и вчинить иск к виновным.

(Перевод с испанского)

«Король и королева — Родриго де Меркадо, нашему рехидору города Медина-дель-Кампо, мы вам посылаем письмо, которым повелеваем, чтобы в архиепископии Толедской вы произвели розыск о лицах, которые, вопреки запрету, вывезли из королевств богатства, золото, серебро, монету и другие запрещенные предметы, принадлежавшие евреям, изгнанным по приказу нашему из названных королевств, или хранят их при себе для вывоза. Вы должны вчинить иск против виновных по известной форме и секвестровать всякое имущество означенны?: евреев, которое найдете, согласно всему объему приказания нашего, которое вам посылаем. И так как имеет большое значение для нашей службы, чтобы это немедленно было приведено в исполнение, мы повелеваем: как только вы получите [это письмо], отправляйтесь на дело, действуйте и со всем усердием приводите в исполнение наше распоряжение. Мы доверяем вам, вы окажете нам большую услугу. И немедленно известите нас о том, что вы сделаете. Из Сарагосы, 12 сентября [14] 92 года. Я король. Я королева. По приказу короля и королевы Фернандо Альварес».

Примечание. Это письмо скопировано с подлинника, хранящегося в Мадриде в королевской библиотеке, полка Н 3, стр. 362 тома, содержащего несколько неизданных писем.

Здесь открываются отчасти мотивы, побудившие этих государей декретировать изгнание евреев, о чем говорится во введении к этому труду.

VII

Королевский указ, выпущенный 2 августа 1498 года. В нем короли Фердинанд и Изабелла объявляют, что до их сведения дошло, что некоторые лица, приняв крещение, вернулись к Моисеевой религии; инквизиторы привлекли их к суду и осудили по всей справедливости как еретиков; но виновные, бежав из королевства, получили отпущение или разрешение на разбор судебного дела другими судьями, неинквизиторами. Короли полагают, что все случившееся способствует утверждению виновных в их заблуждениях. Они не должны терпеть этого как противного благу и интересу католической религии. Вследствие этого Фердинанд и Изабелла запрещают виновным навсегда возвращение в Испанию под страхом смерти и конфискации их имущества. Для того чтобы их воля была точнее исполнена, они даруют треть имущества, которое будет конфисковано, доносчику и другую треть судье, который постановит окончательный приговор, оставляя для государственной казны только одну треть. Они настаивают на быстром исполнении этих двух мер даже в том случае, если бы лица, вернувшиеся в Испанию и арестованные, представили удостоверение в отпущении и примирении, изъятия из юрисдикции инквизиторов, охранные грамоты и другие документы, какого бы свойства они ни были. При этом они повелевают, чтобы судьи, не исполнившие этого указа со всей строгостью, подвергались тем же наказаниям, а равно и те, кто будет стараться укрыть виновных или покровительствовать им вместо того, чтобы доносить на них.

(Перевод с испанского)

«Фердинанд и Изабелла, милостию Божией король и королева Кастилии, Леона, Арагона, Сицилии, Гранады, Толедо, Валенсии, Галисии, Майорки, Севильи, Кордовы, Корсеги, Мурсии, Хаена, Альгарвии, Альгесираса, Гибралтара, Канарских островов, граф и графиня Барселоны, государи Бискайи и Молины, герцоги Афин и Неопатрии, графы Руссильона и Серданьи, маркизы Ористан и Госиано, — членам нашего совета и аудиторам наших судов, алькальдам, альгвасилам уголовного суда, судебной палаты и апелляционного суда и всем коррехидорам, городским судьям, алькальдам, альгвасилам и другим судьям всех городов, городков и местечек наших королевств и владений, и каждому из вас в ваших местностях и судебных округах, кому будет предъявлен этот наш указ или его копия, подписанная публичным писцом, — привет и милость. Знайте, что инквизиторы еретической испорченности, назначенные и уполномоченные нашим святейшим отцом и получившие от них полномочия по передоверию (subdelegados), в наших королевствах и владениях, отправляя службу инквизиции, увидели, что многие лица, откинув страх Божий, имея звание христиан, получив воду Святого Духа, переменились и вернулись к исполнению обрядов и церемоний евреев, соблюдая Моисеев закон и его обряды и церемонии, веруя в спасительность его, и совершили другие проступки и грехи против нашей святой католичеcкой веры, за что эти лица означенными инквизиторами законно и правильно объявлены и осуждены как еретики-отступники, отклонившиеся от нашей святой католической веры, причем они были переданы в руки светского правосудия и должны получить наказание, которого заслуживают своими серьезными проступками. Вследствие этого некоторые из них удалились и бежали, удаляются и бегут из наших королевств и владений, так что нельзя было и теперь нельзя привести в исполнение приговор уголовного суда о них, и они отбыли и отбывают в другие страны, где при помощи лживых и подозрительных рассказов и других недозволительных форм и средств получили и получают тайно изъятия, отпущения, разрешения, охранные грамоты и другие привилегии с целью избежать наказаний, которые они навлекли на себя, и пребывать, как пребывают, в тех же самых заблуждениях, и покушаются опять вернуться в наши королевства и владения, чтобы жить и пребывать в них, отчего (если бы это произошло) последовали бы плохая служба Богу и соблазн душ верных христиан. Поэтому, желая искоренить это большое зло из наших королевств и владений по долгу к нашему Господу Богу и нашей святой католической вере, мы повелеваем означенным лицам, осужденным инквизиторами или имеющим быть осужденными, и каждому из них в отдельности не возвращаться в наши королевства и владения никаким путем и никоим образом, ни по какому делу или поводу, под страхом смертной казни и потери имущества. Мы желаем, чтобы они за это деяние подверглись указанному наказанию и чтобы третья часть их имущества шла в пользу их обвинителя, третья часть судье, а остальная третья часть поступала в нашу казну. Поэтому мы повелеваем вам, нашим судьям, и каждому из вас в ваших местностях и судебных округах, чтобы всякий раз, как узнаете, что какое-либо из вышеозначенных лиц находится в какой-нибудь местности нашей юрисдикции, не дожидаясь другого извещения, вы отправились туда, где пребывает это лицо, арестовали его и сейчас же без промедления привели в исполнение относительно его личности и имущества наложенные нами наказания, по сказанному, несмотря ни на какие изъятия, примирения, охранные грамоты и другие привилегии, которые они принесут: все эти бумаги в данном случае не могут им помочь [избавиться от] означенных наказаний. И это мы повелеваем вам сделать и исполнить под страхом потери и конфискации всего вашего имущества, и тому же наказанию подвергнутся все другие лица, которые примут или скроют преступников или будут знать, где они находятся, и не сообщат вам, нашим судьям. Мы повелеваем принцам, герцогам, маркизам, графам, прелатам, дворянам, магистрам орденов, приорам, командорам и помощникам командоров, начальникам замков и крепостей и всем членам городских советов, судьям, рехидорам, рыцарям, оруженосцам, чиновникам инквизиции, третейским судьям всех городов и городков наших королевств и владений и всем другим лицам всякого звания, состояния, положения, ранга и сана, и каждому из них, чтобы, если для означенного действия, совершения и исполнения вы будете нуждаться в помощи и покровительстве, они вам оказали всяческую помощь и покровительство, которых будете просить и в которых будете нуждаться, без отказа и промедления, под страхом наказаний, которые вы от нашего имени на них наложите и которые мы настоящим указом налагаем и считаем наложенными. Для действия, совершения и исполнения сказанного во всем объеме и в каждой части его мы даем вам полную власть со всеми следствиями, зависимостями, случайностями, побочными правами и обстоятельствами. Чтобы все вышесказанное было публично и общеизвестно, мы повелеваем, чтобы этот наш указ (carta) был провозглашен на площадях и рынках и других людных местах городов, городков и местечек наших королевств и владений голосом герольда и в присутствии публичного писца, чтобы он дошел до сведения всех и никто, ни один человек не мог бы ссылаться на неведение его и никто не делал этого. Дано в городе Сарагосе, 2 августа, в год от Рождества Спаса нашего Иисуса Христа 1498-й. Я король. Я королева. Я Мигуэль Перес де Альма-сан, секретарь короля и королевы, наших государей, написал это по их приказу».

Примечание. Этот указ скопирован с первого тома писем совета инквизиции, стр. 31. Я говорил о нем в первом томе. Отпущения, изъятия и прочее, о чем идет речь, были дарованы папой, но его имя старательно обойдено молчанием, и даже город Рим не упомянут. Какие следствия можно из этого извлечь? Донос не только терпим, но вознаграждается и даже повелевается под угрозой смертной казни и конфискации.

Самим судьям угрожают те же наказания, если они будут повиноваться папе в делах инквизиции, когда Его Святейшество своими буллами встанет в оппозицию испанским инквизиторам.

VIII

Письмо Хуана де Лусены, члена королевского совета Арагона, к королю Фердинанду V, писанное 26 декабря 1503 года. Он докладывает монарху о противоречии между законами и поведением сарагосского инквизитора (Фернандо де Монтемайора, архидиакона Альмасана, бывшего потом членом верховного совета инквизиции) по поводу процесса брата автора этого письма. Он указывает монарху, что этот инквизитор позволяет себе руководствоваться самыми гнусными страстями. Он не сомневается, что процесс имеет причиной лжесвидетельства, доставленные сторонниками евреев с целью повредить его брату, для изгнания коих он много сделал, как и для секвестра их имуществ и взыскания скрытых или обманным образом отчужденных. Он сообщает королю, что Монтемайор пренебрегает буллами, выпущенными папой в пользу обвиняемого для изъятия его дела из юрисдикции инквизитора и для приведения в исполнение окончательного приговора, который при прежнем инквизиторе освобождал его от суда. Он напоминает об услугах, оказанных им и его семейством Его Величеству, и говорит об этом достаточно, чтобы дать понять, что было бы ужасной неблагодарностью позволить инквизитору злоупотреблять своим служением для преследования безупречных людей, которые наилучшим образом служили религии и государю. Он касается также дела конфискации имущества осужденных.

(Перевод с испанского)

«Высочайший и могущественный государь, король и господин! Этот инквизитор[356] после того, как арестовал моего брата, держал и держит его до сих пор заключенным в такой тесной тюрьме, что не бывает теснее. Он не позволяет ни мне, ни моим сыновьям, ни какому-нибудь другому родственнику или постороннему лицу [посещать] даже в его присутствии; он даже не согласился разрешить мне лично явиться к нему для ведения этого дела. Эта суровость как нельзя более далека от всякого закона. Я, государь, видя пристрастие этого судьи и зная, что он всегда был недоброжелателен ко мне безо всякой причины, разве той, что я жил вне его юрисдикции, когда он желал иметь меня и моих близких под своей властью, — в присутствии его произвел следующее: принимая во внимание, что (как Ваше Высочество знает) по вашей воле и декрету я вместе с братьями и сестрами изъят из юрисдикции его и всякого другого инквизитора, и видя, что до сих пор этот инквизитор ни разу мне не объяснил, какою властью он ведет дело против моего брата и взял в свои руки этот процесс, я представил ему буллы об изъятии и потребовал освобождения моего брата из тюрьмы и отмены инвентаризации его имущества (так как он этого не мог знать). Он согласился на апелляцию моего брата к нашему святейшему отцу, Я решил апеллировать к епископу,[357] если он не против изъятия. Он ответил на апелляцию (то, что должен был раньше ответить на ходатайства, поданные моим братом), что, как апостолический комиссар, он знает и понимает, как следует вести процесс, поручив продолжать его дело. В таком положении находится дело моего брата. Я, государь, полагаю, что никаким апостолическим поручением означенное изъятие не отменимо. Я считаю это его поручение вводящим в заблуждение, принимая во внимание оговорки означенного изъятия и его форму. Поэтому я счел нужным защищать его и настаивать на нем, испросив у папы разрешения на эту апелляцию. По этой причине я умоляю Ваше Высочество милостиво пожаловать мне письмо к вашему послу и к папе, чтобы он обеспечил то, что будет законно, мне и моему брату; папа с большим удовольствием постарается сделать это для Вашего Высочества. Если бы инквизитор согласился сообщить мне свое поручение и стало бы очевидно, что через него отменено изъятие, тотчас без пререканий, мой брат и я оставили бы изъятие и не заботились бы о нем.

Этот человек поступает так осторожно, так чрезмерно тайно и секретно, в процессе и суде ведет себя не так, как следует вести, и со мной и моими близкими обходится по рутине, а не с усердием. Он поступает более открыто, чем необходимо и нужно, для расстройства всего сделанного в инквизиции, даже обсужденного и постановленного приговором. Отсюда следует, что он думает, будто я усердно занимаюсь этим делом более из-за мирского интереса, чем по духовной причине. Однако я не удивляюсь, что этот асессор — друг Кинтанильи по причинам, которые небезызвестны Вашему Высочеству, так как вы слышали о них неоднократно и от разных лиц. Не удивляйтесь также, Ваше Высочество, если они противятся этому изъятию: в чем оно неудовлетворительно, и, если неудовлетворительно и Вашему Высочеству неугодно пользование им, помогите другими средствами избежать его суда. Поэтому я умоляю Ваше Высочество не досадовать на пожалование мне означенных писем; или, если вы на это не согласитесь, умоляю Ваше Высочество, устройте, как только епископ отменит поручение, уже данное инквизитору, дело мое и моего брата, и поручите их архиепископу,[358] или его судье, господину Тиенде, или другому лицу с хорошей репутацией и опытностью, так как этим способом правосудие будет отправлено с усердием и как должно, а не по рутине, как было бы в том случае, если бы исполнялось вышеназванными лицами.

Секретарь моего процесса никак не мог добиться от инквизитора копии приговора, чтобы послать его Вашему Высочеству, и только при помощи хитрости снял копию, которую посылаю Вашему Высочеству, удостоверенную и утвержденную всеми адвокатами относительно содержания, чтобы вы знали, как этот приговор произведен, и что он не отсрочен апелляцией и вступил в силу. Я умоляю, Ваше Высочество, в деле моего брата устройте, чтобы епископ предписал инквизитору освободить его под поручительство [aplaceria[359] ] из Алхаферии или внутри ее так, чтобы мог с ним говорить я, мои дети и мои зятья, хотя бы это было в присутствии инквизитора или кого он захочет. Я полагаю, что он пришлет документы процесса Вашему Высочеству или епископу.

Я уверяю Ваше Высочество, что невозможно, чтобы даны были показания [против моего брата] кем-либо другим, кроме евреев. Со стороны евреев это меня не удивляет: они, как наши враги, сделали это из-за изгнания их, которое приписывали мне, и из-за того, что мой брат был одним из комиссаров, уполномоченных Вашим Высочеством для завладения их имуществом, вследствие чего у них возникла сильная вражда со мною и с моим братом, и они задумали выдвинуть против нас лжесвидетельство, что доказано и известно всем в городе. При таком положении дела я заявляю и умоляю Ваше Высочество приказать написать магистру Мартину Гарсии,[360] магистру Креспо и магистру Росу, чтобы они сообщили Вам, что им известно о вышесказанном.

В этом городе некоторые ходатайствовали пред уполномоченными касательно изъятия имущества умерших обвиняемых, несмотря на соглашение Вашего Высочества с их сыновьями. Ропот на это был очень велик, и обвиняли Ваше Высочество. Советом были созваны адвокаты, и я был туда позван. Все единогласно решили, отрицая изъятие, совершаемое вопреки означенному соглашению. Меня просили высказаться по этому поводу. Я сказал, что Ваше Высочество насильственно вынуждены [делать] то, что делалось, потому что по закону было вполне ясно, что конфискованное имущество не должно возвращаться ни тем, у кого оно конфисковано, ни их сыновьям, ни другим, которые предполагали вернуть его себе и которые до осуждения не могли им пользоваться. Все согласились с моим мнением, более в силу закона, чем по своей воле. На другой день меня не пригласили туда, хотя это дало мне повод к совершению полезных дел, так как другими я не мог заниматься. Правда, мне посылали сказать об известном письме, адресованном Вашему Высочеству, и оно мне не понравилось, кроме одного пункта, что, если Ваше Высочество желает, чтобы это дело прошло, нельзя этого достичь иным путем, кроме получения от папы разрешения поступить в данном случае против закона. Я говорю это Вашему Высочеству для вашего сведения, уверяя, что от них защитили инквизицию, а я все остаюсь в одинаковом положении. Это сделано по любви к вере и по службе Вашему Высочеству. Дай Бог, чтобы от него я получил за это награду и о Вашем Высочестве (если не прикажете исправить и возместить) не говорили то, что говорят в этом королевстве: за добрую службу плохая награда, по привилегии Арагона (а buen servicio mal galardon, segun fuero de Aragon). Господь наш да сохранит и увеличит здравие и королевскую власть Вашего Высочества на долгие годы для служения ему. Из Сарагосы, 26 декабря 503 года.

Приписка. Я не премину высказать Вашему Высочеству удивление, вызываемое в городе тем, что делается со мною и моим братом, отчасти по вашему приказанию, — имея в виду наше звание и положение, репутацию католиков и истинных христиан, которую имели наши предки и имеем мы, и то, какими слугами мы были и ныне продолжаем быть. Без сомнения, государь, когда мне говорят об этом и докучают (так как я вижу, что они делают это, чтобы злословить против меня и Вашего Высочества, — против меня, чтобы уничтожить мои услуги, а против вас, чтобы не помнили о них), я говорю им, что Ваше Высочество при вашем усердии к вере, ни с кем не вступает в переговоры. С этим ответом я их отсылаю, и они уходят удовлетворенными. Только, Ваше Высочество, этим ответом не кончайте с вашим верным слугой, и, несомненно, вы так со мной не покончите. Я не говорю, что еретика (каким считают вашего слугу) вы потерпите в его ереси.

Храни меня Бог сказать это. Но я осмеливаюсь напомнить Вашему Высочеству, что с теми, кто вам известен и находится на вашей службе (так как они, несомненно, пользуются репутацией настоящих христиан), должно иметь иной разговор, чем с другими: подобает не допускать ареста таковых, пока Ваше Высочество сначала не потребует к себе процесса и не расследует, кто — свидетели, какой они репутации и общественного положения; то же самое относительно обвиняемого. Как только Ваше Высочество будет иметь эти сведения, вы тотчас распознаете ложь и правду. И если вам не удастся узнать этого лично, пошлите за инквизитором и узнайте от него, что он знает и что он думает; если и этого будет недостаточно, прикажите ему, чтобы прежде, чем приступить к аресту данного лица, он осведомился о репутации и общественном положении свидетелей и обвиняемого, христианин он или нет, и все вместе вернул бы Вашему Высочеству, и с ним или с кем-нибудь другим вы постановили бы то, что следует постановить. Как только Ваше Высочество убедится, что у свидетелей плохая репутация, а у оговоренного хорошая, и заметит неприязнь или ненависть или другие причины, побуждающие свидетелей более, чем рвение [к вере], ясно, что вы не дозволите приступить к аресту. Так говорит об этом декреталия, которая является главной инструкцией по этому вопросу для инквизитора и которая начинается словами „В пользу веры“ („In fidei favorem“), в шестом разделе О еретиках („De haereticis“). Я охотно ссылаюсь на нее, так как там лучше разобрано все, о чем я говорю.

И пусть не удивляется Ваше Высочество, когда я напоминаю о том, что Вашему Высочеству в одном случае надо проявлять иную заботу, чем в другом, — так учит право. Папа в декреталии, начинающейся словами „Кроме“ („Nisi“), в разделе об обязанности легата (de officio legati) не постеснялся сказать о наказании одного человека, совершившего преступление: так как провинившийся — его друг, он не желает наказать его по заслугам. Таким образом, государь, не следует обращаться с одним слугой, как с другим, даже по справедливости, так как можно проявлять к одному обвиняемому больше внимания, чем к другому, чтобы его невиновность не была скрыта, дав ему судей, которые без нарушения правосудия могут быть назначены. Поэтому особенно король Энрике, что было не нужно королю Педро, повелел, чтобы его слуг не судил никто, кроме его самого. С большим основанием я умоляю Ваше Высочество постановить в деле моем и моего брата, как я прошу, потому что все это следует по справедливости, и, не нарушая ее, вы можете приказать. Таким образом разрешения, о которых я говорю, касаются судей и правосудия. Я не знаю, как Ваше Высочество может отказать в них вашему слуге. Вашего Высочества нижайший раб, целующий ваши королевские руки, Хуан де Лусена».

Примечание. Это письмо находится в королевской библиотеке, полка 5, сборник 54, и доказывает злоупотребления, которые позволяли себе инквизиторы прежней эпохи, а еще более личную цель Фердинанда V при учреждении святого трибунала. Конституция Арагонского королевства не допускала конфискации имуществ. Король поклялся соблюдать органические законы королевства, называемые фуэросами (fueros). Депутаты, представлявшие королевство, протестовали против инквизиторского обычая, предписывавшего секвестр имуществ. Фердинанд решил вернуть конфискованные имущества живым осужденным, но удержал имущества, принадлежавшие умершим. Это побудило его советника Хуана де Лусена сказать в письме, что никто не одобряет образа действий Его Величества и что действительно он не думает, будто его можно считать законным, если папа не освободил Его Величество от данной присяги. Но принадлежало ли папе право освобождать короля от данного королевству обещания соблюдать его органические законы?

IХ

Письмо первого архиепископа Гранады дома Фернандо де Талаверы, адресованное в 1506 году католическому королю Фердинанду V. Он сильно жалуется на инквизиторов Кордовы за их обращение с ним, его родственниками и многими другими лицами, которые, не будучи никогда опозоренными, терпят страшные страдания в застенках святого трибунала. Он склоняет короля отрешить инквизиторов от должности, посетить лично трибунал, повелеть представить ему подлинные процессы и приказать, чтобы свидетели были допрошены вторично в присутствии Его Величества. Если этот поступок невозможен, он просит поручить исполнение этого какому-либо епископу по соглашению с главным инквизитором Диего Десой. Он показывает, что инквизиторы нарушают божественное и человеческое право, заключая оговоренных в тюрьмы без предварительного констатирования преступления, скрывая имена свидетелей, отказывая обвиняемым в праве самим свободно избрать своих защитников, дурно обращаясь с ними для получения признания в собственных преступлениях, которых они может быть не совершили, или в преступлениях посторонних лиц, которые им неизвестны. Наконец, он утверждает, что существуют серьезные мотивы для создания комиссии, которая должна бы посетить трибунал инквизиции и учредить следствие против судопроизводства инквизиторов.

(Перевод с испанского)

«Архиепископ Гранады говорит, что не знает, кому жаловаться и кому поведать свои скорби, чтобы доставить себе утешение и помощь в них, кроме единственно Вашего Высочества, которого — касаются его дела, главным образом потому, что в этом городе и королевстве и среди недавно обращенных растут соблазн, ущерб и пререкания, а также потому, что это создание и дело Вашего Высочества.

Известно Вашему Высочеству и всем, которые слышали, о сделанном с его родственниками, слугами, приближенными и чиновниками, что это не могло произойти без великого позора и бесчестия. Это является большим ущербом для новообращенных к святой вере в нашем королевстве. Из этого проистекает великая обида нашему Господу, потому что не видано, чтобы главный и уважаемый прелат подвергался такому дурному обращению и был так опозорен и обесчещен, тогда как его слава, честь и репутация необходимы и полезны, как хороший образец для народа и королевства, ставших недавно христианскими.

Знают они [инквизиторы] и все, с какой заботой, трудом и бдительностью стало возможно исправить то, что нужно было исправить, и научить словом и примером, чтобы более не впадали в грех, — и захотели его опозорить и обесчестить, не только взяв его родственников и приближенных, но служащих в его епархии (которые помогали ему хорошо управлять народом), считавшихся лучшими христианами и не подвергавшихся раньше никакому позору, причем ни один из них не был ославлен как еретик. В этом ясно обнаруживается имевшееся у них желание очернить его и их репутацию и запятнать ее, — потому что (помимо самого факта ареста), арестовывая и уводя их, инквизиторы сделали все, что только могли, чтобы произвести это с большим позором, гласностью и оскорблением, беря приближенных в его присутствии и поджидая того момента, когда он был с большей свитой и в общественных местах, прилагая обращение и слова, оскорбительные как для них, так и для архиепископа.

Только в том проявлено было немного вежливости по отношению к его родственникам, что при вступлении в Кордову их поместили более секретно, чем других, однако огласив народу их прибытие больше, чем других, по делам, производившимся в отдельности. Эти дела шли так медленно и их было так много, что архиепископ не говорит о них, чтобы не досаждать Вашему Высочеству и чтобы не испытывать страдания при воспоминании о каждом деле в отдельности. Из всего этого проистекает оскорбление Бога и ущерб для всего королевства Гранады, происходит соблазн для обращенных и для всех других христиан в Испании и вне ее.

Архиепископу кажется, что в деле, имеющем такое важное значение, действительным врачеванием было бы, чтобы Ваше Высочество сами (если удобно, можно это сделать и приехать в эту местность) пожелали видеть самолично, насколько это необходимо для усиления нашей святой католической веры и служения Господу в привлечении неверных. Если это невозможно исполнить самолично, в назначенное время прикажите сделать это одному или нескольким епископам, которые увидят истинную картину следствий, по которым эти люди арестованы, явившись сами и исследовав персонально личность свидетелей, чтобы знать, насколько можно верить каждому из них, как требуется поступать по закону. В таком случае станет ясно, поступали ли инквизиторы в делах архиепископа, его родственников и приближенных, как люди, которые имеют своею целью правосудие и только усердие к нему, или они руководились сильной неприязнью к ним как к смертельным врагам.

Это положение показывает мне в настоящее время, что Ваше Высочество обязаны для Бога нашего Господа и святой веры за великие благодеяния, полученные от него, и по долгу соблюдать все, касающееся христианской религии, самолично (если возможно) отправиться туда, чтобы видеть (на месте). Не стоит удивляться, что Ваше Высочество не сделали этого из-за некоторых препятствий; гораздо более удивительно, что Ваше Высочество были так беззаботны, что не замечали происходящего там. Слово в слово и свидетеля за свидетелем расследуя шаги их, можно убедиться в том, что все происходит от кордовского [инквизитора], и, если это так, видимо, это может быть взято за некоторое основание для проверки тамошних дел. Если вашей королевской особе нельзя этого исполнить (что было бы более нужно и полезно, потому что при Вашем Высочестве подсудимые осмелились бы сказать правду и имели бы более возможности и свободы для высказывания и обнаружения своих обид), и если Ваше Высочество не можете прибыть (чего нельзя оправдать без основательной причины), архиепископ умоляет, чтобы кто-нибудь прибыл и здраво рассмотрел дело, а прежде всего просит устранить инквизиторов.

И если отправится архиепископ Севильи, пусть Ваше Высочество прикажет, чтобы вместе с ним отправился какой-нибудь епископ из Авилы, Паленсии, Бадахоса или любой, какой Вашему Высочеству будет угодно, и другие лица с ними, хорошо знакомые с этим, чтобы они действовали во всем согласно закону, допытываясь о бесчестии, как вообще, так и специально о каждом лице. Если улики будут достаточны, пусть арестуют их, как требуется по закону, пусть содержат их в тюрьме, пока не узнают правды. Только не [надо] стеснять их и отводить им узкую и очень мучительную камеру, а [следует] лишь обеспечить невозможность побега, обращаться с ними кротко на словах и на деле, дать адвокатов по их желанию, не таскать их из провинции в суд, предъявить имена свидетелей за исключением могущественных, потому что таков закон, указать день, месяц, год и место и дать возможность апеллировать против судей, ведущих процесс, для их отвода, и все другое, что законы повелевают и устанавливают предоставлять обвиняемому, так как без этого он не может защищаться, а защита вытекает из божественного и человеческого права.

И пусть происшедшему будет указано справедливое основание, или, лучше сказать, пусть инквизиторы дадут полный отчет, так как из него Ваше Высочество лучше и правдивее все узнаете. Между прочим встретится одно подозрительное дело, о котором они неоднократно оповещали, будто некоторые из узников примирены, когда этого не было, — кажется, они не были примирены, так как после этого им предъявляются требования и следуют их процессы в порядке судопроизводства; а других мучили, заставляя их разными недозволенными законом способами, ранее запрещенными, показывать и признавать то, чего они не делали, — отсюда вытекает сильное подозрение против тех, кто так поступает, и большой ущерб для узников, и великий позор для их родственников. Архиепископ дает понять Вашему Высочеству, что ничего из того, что он просил, не сделалось и не прекратило судопроизводства [инквизиторов]. Он умоляет Ваше Высочество приказать, чтобы все делалось по правде, и не давать повода осужденным кем-либо из них или всеми думать, что они осуждены неправедно».

Примечание. Это письмо находится в Мадриде в собрании бумаг, относящихся к инквизиции, о котором я говорил (том 1, список рукописей). Частные заметки указывают, что переписанный здесь текст есть копия экстракта, который сделал из письма архиепископа Мигуэль Перес де Альмасан, государственный секретарь короля Фердинанда V, чтобы подготовить декрет, который, как он надеялся, подпишет государь.

Х

Отрывок испанского неизданного произведения, озаглавленного О правлении государей («Del regimento de principes») и написанного около 1516 года для посвящения Карлу Австрийскому, тогда принцу Астурийскому, затем ставшему испанским королем и германским императором под именем Карл V. Автор (который остается анонимным) предполагает существование царства правды, король коего называется Пруденциан (Prudentianus). Он рассказывает, что этот монарх созвал однажды членов всех советов, изложил им недостатки, которые опыт помог открыть в управлении монархией, и предложил поразмыслить об этом и обсудить затем средства к устранению их. В двенадцатой книге он говорит о трибунале святой инквизиции. Король Пруденциан знакомит с злоупотреблениями, о которых ему донесли; с бесполезностью средств, употребленных до сих пор для их прекращения, а также с тем, что он считает наиболее способным пресечь их досадные последствия. Этот отрывок драгоценен, и знающие испанский язык без сомнения с удовольствием прочтут оригинал, потому что он придает новую силу доказательствам, констатирующим распространившееся в Испании народное мнение против судопроизводства инквизиторов. Вот текст всех глав, в которых говорится об этом.

(Перевод с испанского)

«Я желаю вам рассказать об одном важном деле, имеющем большое значение: как идут дела инквизиции против еретиков, как велись они раньше до сих пор и как ведутся теперь.[361] Вы знаете, что в этом царстве было много еретиков из числа тех, которые происходят от поколения евреев, и многие соблюдали еврейские обряды, практиковавшиеся их предками. Вообще среди них много богатых и влиятельных людей, весьма уважаемых за крупные состояния и за очень большие способности в делах, которыми они занимались. Поэтому вначале я очень боялся, что тех, кто откроет их заблуждения перед инквизиторами, если они станут известны по тому или иному поводу, схватят и лишат жизни, так как ведущие свое происхождение от евреев — люди богатые и влиятельные. Вследствие этого я распорядился, чтобы давшие показания против них оставались неизвестны; затем, когда будут вести процесс против оговоренных, чтобы не обозначали имен свидетелей. В таком виде вели судопроизводство против еретиков в течение многих лет. Наконец большинство главных из них сожгли, других примирили, и таким образом почти не осталось значительных лиц; оставшиеся, потеряв свое имущество, обеднели, лишились влияния и стали малозначащими. При увеличении злобы плохих христиан и при желании отомстить тому, на кого они были сердиты, и погубить их честь, жизнь и имущество, они соединялись по трое и по четверо и пускали клевету в ереси против того, кому желали зла, хотя бы он был дворянин (hidalgo) или старинный христианин; так как никто не знал, кто дал показания, то нельзя было и защитить себя; всякий говорил наобум, — и по этой причине многие умерли безвинно. Было известно, что дети сожженных за ересь, опозоренных и лишенных имущества погибали и исчезали в бесчестии и бедности. Правда стала известной через некоторых, перед смертью сознававшихся, что они оклеветали такого-то, сожженного из-за их показания, и называли других, которые вместе с ними лжесвидетельствовали. Другие, чтобы не попадать в свидетели, предлагали деньги иным лицам, чтобы те давали показания, и советовали им не обнаруживать своей личности в показаниях, чтобы не узнали, что они лжесвидетельствуют, так как это обойдется им недешево. Когда становилось известным, что все или большинство свидетелей умерли, нельзя было изобличить ложь, как потому, что ее не знали дети осужденного, так и потому, что если они даже и знали ее, то они были так бедны и унижены, что им нечего было есть, и поэтому не могли они возбудить и вести процесс в инквизиции и против инквизиторов; по-видимому, они упрекают инквизиторов как несправедливых и жестоких, поскольку они осуждали человека без вины с его стороны, хотя в осуждении по показаниям свидетелей они действовали согласно закону, сообразно с показаниями свидетелей, которые, как они полагали, говорили правду. В результате люди получали ущерб, бесчестие и потерю имущества. Некоторые (лица уважаемые и богатые), занимавшиеся своими делами, удостоверили, что их отцы, предки и родственники пострадали безвинно, и восстановили репутацию умершего, сожженного за ересь, и его опозоренных детей и внуков, и другие последствия, проистекавшие из осуждения потерпевшего. Весь этот ущерб и разные бедствия происходят от незнания свидетелей: если бы были известны приносящие ложную присягу и те, кто дал ложное показание, то можно было бы исследовать истину до мельчайшего пункта и наказать бы лжесвидетелей. Тогда не стали бы рисковать, совершая такую подлость; если бы даже не боялись Бога и осуждения своих душ, то, по крайней мере, устрашились бы телесного наказания, которому они могли подвергнуться при обнаружении правды, при этом им простились бы — и простятся впредь — многие оскорбления Бога, и многие смертные грехи и клятвопреступления, и осуждения многих, которые пострадали безвинно из-за лжесвидетельства, и прекратили бы говорить плохие христиане: благословен Бог за то, что дал нам способ отомстить евреям и нашим врагам так, что это остается неизвестным и не может быть узнано.

Было еще очень большое неудобство в том, что многие служившие в инквизиции считали себя земными богами и творили что хотели, так как не было никого, кто бы им препятствовал или отважился бы выступать против них. Если кто скажет, что, по его мнению, они нехорошо ведут дела святой инквизиции, они заявят, что он дурно отзывался об инквизиции, и возбудят против него процесс, как против еретика (говорит король Пруденциан), и судят его за то, что он утверждал, будто они ведут дела инквизиции не так, как должно согласно закону, и наказывают его по своему произволу. Отсюда возникал страх и у слабых и у сильных, так что не было никого, кто, видя какую-либо ошибку инквизиторов или их чиновников, как бы они ни были велики, осмелился бы сказать это, хотя многие это думали, чтобы не сочли их за еретиков и не взяли бы в инквизицию, и не начали бы против них процесса. Так как все велось секретно, из тысячи несправедливостей нельзя было знать десятка. Хотя совет инквизиции намеревался устранить их, он мало преуспел в этом, так как, не зная того, что делается секретно, нельзя знать и нанесенных обид, пока не применят средств с целью прекратить жалобы на дела, так как неизвестен ущерб и его причина, а многие, хотя знают и видят свои беды, не рискуют жаловаться, чтобы не потерпеть горшего. Конечно, если инквизитор захочет кому-либо повредить, он может погубить его, так что об этом и не узнают, пока не применено особое средство, и, когда дело попадет в руки какого-либо инквизитора, который не принадлежит к настоящим христианам, будет нанесен великий ущерб духовный и материальный. Самое ужасное, что заключенный инквизицией в течение двух или трех лет своего заключения не слышит обедни, и никто не приходит к нему посоветовать, что надо сделать для его спасения, — сказать, что можно счесть еретиком или плохим христианином лишь того, кого Бог не поддержит своей рукою по своему бесконечному милосердию, чтобы он не отчаивался в темной и мрачной тюрьме. Они не довольствуются тюрьмой, повергающей в отчаяние заключенного, но еще усиливают обстоятельства, от которых он становится более безутешным. О многом другом осведомил меня один инквизитор, тайно умоляя, чтобы я — устранил это; он говорил мне об этом для облегчения своей совести, чувствуя удовлетворение, так как он не может делать более, чем приказано любовью Божией.

Ввиду рассказа этого инквизитора (сказал король Пруденциан) я почувствовал сильное сострадание к обиженным и отсутствие взаимной любви у нас, называющихся христианами, закон коих состоит в любви к Богу и ближнему. Однако, так как дело показалось мне имеющим большую важность, я пожелал посвятить его Богу и, умилившись, заняться им с состраданием и усердием. Я приглашал поодиночке некоторых инквизиторов, которые пользуются хорошей репутацией, потому что думал, что они скажут мне всю правду. Я приглашал их в комнату, показывая им свое расположение и давая понять, что желаю знать правду о происходящем в делах инквизиции, чтобы устранить то, что не делается для угождения нашему Господу и согласно божественному и человеческому праву. Все, с кем я говорил, подтвердили мне: „Все, что сообщили Вашему Высочеству, есть правда“ и рассказали о многом другом, что следует устранить.

Если земледелец или малосведущий человек приходит сообщить что-либо о своем соседе (говорит инквизитор королю) или о ком-нибудь из местного населения, который не есть еретик и большей частью не совершил ни смертного, ни простительного греха, а доносчик думает, что он еретик, то принимают его показание, записывают и отсылают его домой. Так как ему ничего не сказали, он думает, что тот, на кого он донес, еретик, и считает ересью все, что он сказал или сделал, между тем как нет ни ереси, ни большей частью смертного греха. Таким образом среди малосведущих людей рождаются заблуждения, потому что им не объявляют правды те, которые поставлены Вашим Высочеством для исправления заблуждений. Это происходит потому, что инквизиторы не богословы. Если во многих случаях судьи не знают, ересь это или нет, как могут они научить этому других? Многие поступают ошибочно, потому что не сведущи в этом те, кто назначен для уничтожения заблуждений относительно нашей святой католической веры. Если бы инквизитор был богословом, он мог бы определить, является ли ересью то, что показывает доносчик, он объяснил бы, чтобы избавить его от заблуждения, что хотя это и грех, но не ересь, и, исповедав его своему духовнику, как и прочие грехи, он получит прощение от Бога, и это не является предметом инквизиции; если это не грех, он сказал бы доносчику: „Знай, брат, что сказанное тобою не грех“. Таким образом они были бы вразумлены и избавлены от заблуждений.

Некоторые ведут себя крайне недостойно. Они многократно лгут обвиняемым или узникам и обещают им, что, если они сознаются в том, в чем их обвиняют, их с незначительной епитимьей отпустят свободно домой. Многие, думая, что те не обманывают, приходят в отчаяние и говорят сами себе: „Хотя я не совершал того, в чем меня обвиняют, я скажу, что сделал это, чтобы выйти отсюда“. Они сознавались в том, чего не делали, и затем их осуждали на основании их признания и надевали на них санбенито, конфисковали их имущество и говорили, что можно лгать им, чтобы они сознались в том, в чем их обвиняют. Чиновники инквизиции поддерживают тех, кто так лукавит, чтобы заставить узников сознаться в том, в чем их обвиняют, потерять имущество и погубить души, вынуждая их стать клятвопреступниками и предъявлять лжесвидетельства, тогда как им не следовало присягать в уголовном деле, чтобы не нарушить клятвы и не подвергнуться опасности совершения смертного греха, отрицая правду, чтобы защититься от земной кары. Мне сказал один инквизитор (говорит король Пруденциан): „Некоторые из нас чувствуют это и плачут у себя дома, но не решаются об этом говорить, потому что такого снимут с должности и будут считать подозрительным в делах инквизиции. Те, кто так думает и добросовестны, покидают должность, если имеют средства на пропитание; другие остаются на службе, потому что не могут иначе жить, хотя мучаются совестью, что исполняют службу так, как это делается теперь. Другие говорят, что для них это безразлично, что так поступали их предшественники, хотя бы это было против божественного и человеческого права. Иные так враждебно относятся к обращенным, что полагают, будто сослужат великую службу Богу, если всех их сожгут и конфискуют их имущества без всякого колебания. Придерживающиеся такого мнения не имеют другого намерения, кроме того, чтобы любыми способами заставить их сознаться в том, в чем их обвиняют. Умоляю Ваше Высочество (говорит инквизитор королю), устраните это из любви к Богу, но не открывайте, что это сообщил вам я, потому что сейчас же добьются моей отставки, и мне нечем будет существовать; такого сейчас же отрешат от должности, так как мне кажется, что теперешний образ действия и обращения не вяжется с чистой совестью, хотя, пока все это будет приведено в порядок, я стану поступать как можно лучше“.

После осведомления от некоторых лиц в отдельности я призвал (говорит король) великого инквизитора и всех инквизиторов царства, многих адвокатов, каноников, богословов, честных людей и больших ученых, чтобы сообща заняться устранением этих недостатков и постановить на будущее время, чтобы поступали иначе и лучше служили нашему Господу, невинным давали свободу, лжесвидетелей осуждали и наказывали по закону возмездия (talion), а виновных обращали и исправляли таким образом, чтобы все мы спасались; для полного удовлетворения я пожелал постоянно бывать на совещании ради того, чтоб все делалось наилучшим образом.

На совещании было высказано (говорит король Пруденциан) следующее: лучше бы обвиняемым инквизицией не сообщались имена свидетелей, чтобы они не знали их и не видели их присяги. Некоторые говорили, что так повелось раньше в делах инквизиции. Я сказал: „Вас спрашивают не о том, как делалось и что мы все знаем, а о том, делалось ли это хорошо и согласно с божественным и человеческим правом“. Один ответил (он пользовался большим авторитетом среди всех) следующим образом: „Государь, вот что обыкновенно практикуется и согласно с законом: одна из сторон знает свидетелей, выставленных другой стороной, она видит, как они присягают, и ее вызывают для этого в суд; а если сторона не была позвана, чтобы видеть присягу свидетелей и узнать их, то не доверяют их показанию, потому что их присяга принята в отсутствии другой стороны или, по крайней мере, она вызывается, чтобы присутствовать, если желает, при своем обвинении. Только в том случае, когда предполагается, что существует опасность смерти для свидетеля или возможен другой большой ущерб, если он будет известен стороне, против которой он сделал показание, допускается не говорить имени свидетеля стороне, против которой он дал показание. Вначале, когда зародилась инквизиция, таково должно было быть намерение учредителей, потому что в числе тогдашних обращенных было много людей богатых, влиятельных и сильных, так что мог быть нанесен вред для свидетелей, если бы узнали, кто давал показания против обвиняемых в таком тяжком преступлении, когда вопрос касался жизни, чести их и их детей и всего имущества. С того времени остался в инквизиции этот обычай. Однако теперь обращенные унижены и не имеют влияния, в особенности если кто-либо из их предков был наказан инквизицией; неизвестно поэтому, как может сохраняться по праву и по чистой совести этот обычай: ведь противно божественному и человеческому закону лишать защиты обвиняемого, тем более что в процессах, касающихся герцогов, графов и других важных лиц, а также в делах уголовных и гражданских известны имена свидетелей, показывающих против них, все видят, как они присягают, и знают, кто они. Ведь они не боятся этих важных господ, хотя свидетельствуют против них в уголовных делах! Как же можно опасаться вреда для свидетелей, если они показывают против разбитых и униженных, которым нечего есть, или против кого бы то ни было, кто обвинен инквизицией, когда, узнав только, что он обвинен, все покидают его, избегают иметь с ним дело и желают, чтобы никто не знал, что они были его друзьями и знакомыми?“ Все члены совещания, богословы, канонисты и правоведы, говорили, что все сказанное — правда, Ваше Высочество может видеть, как поступали раньше. Я отвечаю (говорит король Пруденциан), что мы раскаиваемся в причиненном зле, которое не устранили раньше: я в том, что не позаботился узнать о нем, а вы в том, что не осведомили меня о нем. Впредь, когда кого-либо заберет инквизиция, пусть его процесс ведется публично и обвиняемый и его поверенный пусть присутствуют при присяге и знают свидетелей и их имена; пусть процессы ведутся, как в других судах. Только когда донесут на кого-либо, это должно быть тайным, пока соберется достаточная информация, чтобы можно было его арестовать и предъявить обвинение, а процесс должен вестись публично, чтобы все видели и знали, как ведутся дела инквизиции.

Я выразил сомнение, поскольку в инквизиции привыкли допускать к защите и принимать бумаги только от известных адвокатов, назначаемых инквизиторами. На этот вопрос отвечали, что нет основания лишать обвиняемого адвоката или адвокатов, пожелавших заняться его делами, что по закону не воспрещено; пусть прокурор и инквизиторы принимают адвокатов, каких пожелают, и защитники обвиняемых пусть будут по желанию обвиняемых, только бы они были старинные или обращенные христиане, которым не было бы запрещено законом выступать защитниками в суде, потому что они могут отказаться от защиты, если не позволят им выбирать адвоката по своему желанию.

Третий вопрос, возникший на совещании короля Пруденциана, касался того, можно ли не позволять узнику инквизиции говорить и советоваться с его поверенным, родственниками и друзьями, чтобы они не подали ему совета. Все ответили, что не знают, по какому праву это может происходить, так как ясно, что этим отрицается его свободная защита, а никому нельзя отказывать в ней по божественному и человеческому закону. Отсюда заключили, что с узниками инквизиции следует поступать так же, как с другими преступниками, когда они арестованы, так как другой образ действий (не говоря уже о том, что он противозаконен) бесчеловечно усиливает мучения угнетенного до его осуждения; поэтому было решено исправить это на будущее и поступать с ними, как с другими узниками.

Четвертый вопрос, вставший перед совещанием, заключался в том, хорошо ли, что они не слушают обедни и не исповедуются, пока находятся в заключении инквизиции, так как вошло в обычай, что, хотя бы заключение продолжалось три или четыре года, они никогда не слушают обедни и не исповедуются. На это все ответили, что нельзя так поступать по чистой совести, так как Бог повелел нам, чтобы мы освящали праздники, и святая римская Церковь объявляет, что освящать праздники главным образом значит слушать обедню. Поэтому не допускать их к слушанию обедни значит препятствовать им соблюдать третью заповедь закона Божия и повиноваться повелению римской Церкви, которая повелевает слушать обедню каждое воскресенье и соблюдать праздники, при этом исповедоваться и причащаться, в чем заключается божественный закон. Нет основания отказывать им в этом, так как Господь наш сказал: если не будете есть плоти Моей и пить крови Моей, не будете иметь жизни. И Церковь объявляет то же, говоря, чтобы это делалось, по крайней мере, в праздник Пасхи и в смертной опасности. В первобытной церкви причащались каждое воскресенье. Поэтому мы не знаем, чем можно оправдать занимающихся делами инквизиции, в том, что они не позволяют заключенным слушать обедню по воскресеньям и праздникам и не заботятся, чтобы они исповедовались у честных и ученых священников, которые могли бы наставить их в нашей святой католической вере, по крайней мере в Великий пост, и причащались в праздник Пасхи и каждый раз, как попросят. Один инквизитор ответил: пусть будет так по отношению к настоящим христианам, а не к еретикам. Большинство из присутствовавших на совещании возразило, что нет основания для этого, так как, хотя они обвиняются в ереси, однако, пока не осуждены, они принадлежат к христианам и могут пользоваться таинствами церкви и другими благодеяниями ее; и даже после осуждения (признают ли они или отрекутся от ереси, в которой их обвинили), если они раскаются в ней и пожелают стать настоящими христианами. Если они отрекутся, говоря, что не впадали в ересь, и пожелают исповедаться и причаститься, нельзя отказывать им в исповеди и причастии, хотя бы их присудили к сожжению, так как Бог знает правду, и никому нельзя отказывать в средствах к спасению, а особенно в исповеди и причастии, так как возможно, причащаясь, очутиться на Небе, а не причащаясь — в аду, как говорят многие богословы. Итак, чем мы искупим то, что вследствие недопущения кого-либо к причастию он пойдет в ад, тогда как каждый из нас обязан любить своего ближнего, как самого себя, под страхом вечной смерти? А любовь состоит главным образом в заботе о спасении. Господь наш Иисус Христос говорит, что тот наш ближний (мужчина или женщина), кто нуждается в благодеянии, которое мы можем ему оказать. В силу этого ни одному осужденному на смерть нельзя отказывать в святейшем таинстве тела Господа нашего Иисуса Христа, хотя бы он был осужден за ересь инквизицией. Поэтому приказано, чтобы впредь во всех тюрьмах инквизиции имелась капелла, где служилась бы ежедневно обедня; чтобы заключенные слушали обедню, по крайней мере, по воскресеньям и праздникам и ежедневно, когда пожелают; и чтобы они исповедовались и причащались Великим постом и в праздник Пасхи у ученых священников, и каждый раз, как пожелают, потому что, если они хорошие христиане, они станут лучше и, если имеют некоторые заблуждения, избавятся от них и исправятся.

Главной целью содержания в тюрьме святой инквизиции является [желание] из плохих христиан сделать хороших, а из хороших — лучших; так как служителям инквизиции более желательно спасать, чем осуждать. Хуже осудить невинного, чем оправдать виновного; так как, хотя невиновный страдает, терпя [кару] безвинно, не остаются без наказания ни в этой жизни, ни в вечной виновники его осуждения и те, которые могли его спасти и из-за отсутствия любви не спасли, но скорее постарались осудить его, чтобы он потерял имущество, или из-за других целей, которые ведает Бог. Все ясно узрится в день Суда, когда откроются пред миром добрые и злые дела и добрые и злые помышления и намерения, побуждавшие к тем или иным поступкам, так что никто не сможет утаиться или солгать, поскольку совесть каждого все засвидетельствует при выходе души из тела и даже раньше выхода, и каждый увидит, возможно ли его помилование, когда нельзя будет исправиться и уврачеваться, и всем воздается за хорошие и дурные дела наши. Теперь, пока живем, мы имеем время до смертного часа, который неведомо когда наступит, так как никто не знает определенного срока. Оправдание виновного по закону не опасно, если не было достаточных улик или по другим обстоятельствам, встретившимся в процессе, так как оправдавший сделал то, что было должно, стремясь иметь основание считаться хорошим христианином, да и законы этого желают, склоняясь более к оправданию, чем к осуждению.

Хороший судья должен желать, чтобы обвиняемый не совершил проступка или проступков, в которых его обвиняют, и беспристрастно стремиться узнать правду. При сомнении он должен скорее оправдать, и по милости Божией может статься, что обвиняемый, хотя являлся плохим христианином, но, будучи оправдан за недоказанностью его проступка, станет потом очень хорошим христианином. Если же он будет плохим, он не преминет заплатить за свое злодеяние в этой жизни или в будущей, где его ждет более сильная кара, и поэтому преступник не останется без наказания, хотя бы не было доказано совершение им проступка. Однако, когда судья констатирует, что кто-либо совершил злодеяние, и не накажет его, он грешит смертно, и в этом случае происходят оскорбление Бога, гибель душ и большой ущерб для государства, так как наказанием преступника многие вразумляются. Поэтому большая жестокость в том, чтобы под предлогом милосердия не наказывать преступника строго, но человеколюбиво, так как это становится причиной многих бедствий. Об этом возникла на совещании продолжительная беседа. Мне было радостно присутствовать при этом (сказал король Пруденциан), так как я надеюсь с помощью Божией иметь успех во многом, а особенно в том, что касается инквизиции, если судить по тому, что произошло на этом совещании, на мой взгляд очень полезном для душ инквизиторов и узников, а также для моей, с помощью Божией.

Пятый возникший вопрос состоял в следующем: необходимо определить, что такое ересь, чтобы знать, за что осуждать, так как многие из инквизиторов, хотя судили еретиков, не знают этого, потому что обычно они — канонисты. Рассуждение об этом вопросе принадлежит богословам, которые рассмотрят, что надо делать. Не было намерением ни папы, ни короля, чтобы исполнение этой службы сводилось к осуждению за ересь тех, кто не был еретиком; в их намерение входило через вразумление несведущих способствовать тому, чтобы они не впадали в ересь. Если встретятся упорствующие в своих заблуждениях, желающие отступить, и, будучи вразумляемы, не удалятся от заблуждений, пусть они будут осуждены и наказаны по всей строгости закона и со всей решительностью, как сказал король Пруденциан. Мне понравилось, что почти все инквизиторы, присутствовавшие на совещании, изменились и дали понять этим изменением, что они раньше поступали так только по принятым на себя обязанностям. Тогда я сказал им (говорит король Пруденциан): пусть прошлое исправится наилучшим образом, хотя во многом нет уже средства для исправления; пусть отныне действуют с большим человеколюбием и осмотрительностью — для славы Божией и для спасения душ, потому что теперь после того, как нам стало все известно, на нас ляжет большая вина, и надо опасаться наказания от Бога в этой жизни и в будущей, наказания вечными муками тех, кто не исправится, пока есть время.

Шестой вопрос на этом совещании был: канонистом или богословом должен быть инквизитор? Все согласно решили, что из двух инквизиторов один должен быть канонистом, а другой богословом; из трех — двое богословами, а один канонистом, — так как для того, чтобы определить, является ли проступок ересью, нужен богослов, а канонист необходим для устройства процесса. Только пусть донос принимается в присутствии богослова, так как он увидит, ересь ли то, что донесено, или нет. Если это ересь, пусть принимают показание; если же нет, пусть не заботятся об этом и сообщат доносчику правду, что показанное им о ком-либо не есть ересь. Если нет и греха, надо растолковать: то, что они желают сообщить, не только не ересь, но и не грех. Если есть грех, пусть им скажут, что это грех, а не ересь, и по исповеди духовнику он (как и прочие грехи) будет прощен Богом. Когда будут принимать признание обвиняемого в ереси, пусть это происходит в присутствии богослова, потому что он сумеет расспросить, чтобы узнать правду, еретик ли он или нет, а канонист этого не сумеет, так как это не его специальность. Когда понадобится осмотреть землю его округа, пусть едет богослов, так как он сумеет в посещаемых местностях определить, содержат ли заблуждения, на которые поступил донос, ересь или нет, и сможет приложить необходимые силы для избавления малосведущих людей от заблуждений и ложных мнений. Если в отсутствии инквизитора-богослова придут какие-нибудь доносчики, пусть позовут богослова и при нем примут показания доносчиков, и он поступит так, как поступил бы инквизитор-богослов. Побеседовав немного с богословом, инквизитор-канонист будет осведомлен, что такое ересь и что такое грех. Затем канонист будет в состоянии действовать так же, как богослов, если только не встретится что-либо необычное. Решили, что в инквизиции больше нужны богословы, чем канонисты, чтобы знать разницу между ересью и грехом; пока этого нет, для вынесения приговора в процессах пусть их рассматривают не только инквизиторы, но и несколько адвокатов, чтобы избежать ошибки канонистов.

Поднят был седьмой вопрос: допустимо ли чувствовать неприязнь к обращенным и лишать их должностей и санов, потому что они происходят от поколения евреев? В этом вопросе было много разногласий, так как некоторые из присутствовавших не желали разговаривать об этом предмете, потому что, по-видимому, были враждебно настроены по отношению к людям этого происхождения. Но в моем присутствии (сказал король Пруденциан) не осмелились высказать словами свое настроение, и богословы взялись за установление истины. Один из старейших сказал: есть правило не только у богословов, но и у философов, что в тех вещах, которые не зависят от человека, не допускается ни похвала, ни порицание, например, красив ли кто и ловок или уродлив и неповоротлив, здоров ли всем существом или имеет какие-либо недостатки, имеет ли он то или другое происхождение, дворянин, крестьянин, новообращенный. Если бы зависело от человека выбирать по своей воле, каждый выбрал бы то, что более в чести у людей, и поэтому, если бы случилась ошибка или беда, он был бы виноват, поскольку мог поступить иначе, но не сделал этого. Но так сотворил Бог, который не может ошибаться, имея беспредельную мудрость, и не может делать зла, потому что обладает величайшей благостью, и не сделал иначе не по бессилию, так как он всемогущ. Поэтому нет вины в том, что один имеет одно происхождение, а другой другое. Зачем же мы виним или имеем неприязнь к созданиям Божиим за то, что Бог действовал в них по своей воле, мало ценим их, унижаем и бесчестим? Это грех для христианина не судить хорошо о делах Божиих, и, как говорит св. Павел, у Бога нет различия между иудеем и эллином, откуда бы они ни произошли, если они хорошие христиане. Раньше мы любили и почитали обращенных в нашу святую веру, от кого бы они ни произошли, и хорошо обращались с ними, потому что они отошли от своих заблуждений к истине нашей веры, чтобы они радовались и воодушевлялись быть лучше и не раскаивались бы в своем обращении, видя дурное обхождение. Другие перестали обращаться, говоря: „Если я обращусь в христианство, меня будут так же называть евреем или мавром, как и раньше; я предпочитаю оставаться среди тех, которые меня почитают, чем среди тех, которые дурно обходятся со мной за то, что я вошел в их общество“. Отсюда произошел большой вред для Церкви Божией. Поэтому на вопрос ответили, что обратившиеся к нашей вере, какого бы они ни были происхождения, не должны ни быть в унижении, если они добродетельны, ни лишаться должностей и санов, если только не будут отрешены по закону. То же самое сказано было о детях и внуках осужденных за преступление ереси, потому что они исключены, хотя происходят от старинных христиан, от дворян и рыцарей, так как закон всех равняет. Канонисты ответили, что мнение богословов согласно с каноническим правом; что на этот случай имеется много текстов, которые дают то же решение, что и богословы. Поэтому во всех делах те и другие равны, если они добродетельны и хорошие христиане.

Возник восьмой вопрос: нужно ли вводить новшества в дела инквизиции? Некоторые ответили отрицательно, потому что это показало бы, что в прошлом вели дела нехорошо. Другие возразили, что следует иметь больше усердия и больше уважения к служению Богу и спасению душ и к лучшему управлению делами инквизиции, чем к мирской чести; если в чем-либо и когда-нибудь возможно лучшее решение, то будет признаком мудрости оставить привычное ради более полезного, лучшего и выгодного — тем более когда обнаруживается в прошлом ущерб и надежда возлагается на перемену. В одеждах, в приготовлении пищи, в приемах еды без всякого смущения и стыда мы оставляем прежние обычаи и употребляем кажущиеся нам лучшими, тем более что сообразно различию эпох следует изменять и человеческие законы. Возможно, что в прошедшие времена то, что делалось, было полезно, а теперь не подходит. При замещении инквизиторов богословами можно распорядиться так, чтобы они не отрешались от исполняемых обязанностей, а при освобождении какой-либо должности инквизитора назначать богословов, а пока они будут назначены в каждый трибунал инквизиции, один будет богослов, а другой канонист. Где оба будут канонистами, для принятия показаний доносчиков и признания обвиняемого пусть берут в товарищи богослова, который научит их, как следует поступать. Мало-помалу все устроится, и Господу нашему будет лучшее служение, и души спасутся, и будут покинуты заблуждения христианства, и инквизиторы станут поступать, как должно. После этих определений я сказал (говорит король Пруденциан) великому инквизитору и всем бывшим на собрании: я желаю, чтобы все живущие в моем царстве избавились от греха и стали хорошими христианами, чтобы спастись и служить Богу, а не быть осужденными на потерю чести и имущества. Так как дела инквизиции велись очень сурово, я думаю, что многие не рискнули обнаружить заблуждения, в которые они впали; поэтому, мне кажется, было бы хорошо многим очиститься от лежащего на них греха в три срока по шестьдесят дней, как делалось вначале, когда появилась инквизиция. Всех, кто добровольно объявит свою вину, пусть разрешат от ересей и заблуждений, как бы они ни были велики и тяжки, наложив на них тайную епитимью за их проступки так, чтобы они не были унижены и не лишились ничего из своего имущества. Денежный штраф с них не должен превышать одного дуката. А бедные и малоимущие должны быть отпущены с одной епитимьей, которую они отбудут или у себя дома, или тайно в присутствии только секретаря и инквизиторов в зале заседания трибунала. Таким образом, все совершившие проступки ереси объявят свою вину, получат отпущение и будут в состоянии служить Богу и спасти свои души. Великий инквизитор и все бывшие на совещании отвечали, что это дело моего великого человеколюбия, очень полезное для всего царства, благодаря чему искоренятся все обнаруженные ереси и заблуждения. Каждому из кающихся предлагалось целительное средство для спасения. Так делалось во всем царстве, и вследствие этого мое царство стало чисто от ересей, заблуждений и суеверий.

С тех пор все делалось согласно постановлению совещания: во всех тюрьмах устроены были капеллы, и в них ежедневно служили обедни, исповедовали и причащали в Светлую седмицу, когда передавали осужденных в руки светской власти, и, когда они пожелают, не говоря об этом, начальник тюрьмы призывал их к духовнику. Узникам инквизиции открывали имена свидетелей, они знали их и видели, как они присягали; обвиняемых и их поверенных вызывали в суд, где их допрашивали с большой внимательностью, совершили ли они проступки, в которых их обвиняют, зная, что они противны нашей святой вере; их не осуждали за ереси, только налагали на них некоторую епитимью и выпускали на свободу к себе домой. Со времени совещания впредь все делалось в инквизиции, как было определено на совещании великого инквизитора и всех инквизиторов и многих других ученых богословов, канонистов и правоведов, находившихся на собрании. При таком порядке исчезли все заблуждения в царстве, так как каждый был рад объявить свою вину, зная, что с легкой епитимьей, без позора и без потери имущества и чести, его разрешат от грехов. Все видели, с какой любовью и милосердием обращались с ними и наставляли их истине относительно их заблуждений; все шли, утешенные и довольные инквизиторами, и знали, что те бескорыстно заботятся только о спасении их душ и об уничтожении заблуждений. Все они служат Богу, и это для них самая большая награда или, лучше сказать, все богатства земли и неба вместе, поскольку Бог сам попечется, пока мы живем, о всем необходимом в этой жизни, а затем на Небе прославит нас, так что здесь и там нам нечего больше желать. По прошествии нескольких дней почти нечего было делать во всех трибуналах инквизиции, хотя постоянно имелись инквизиторы для устрашения дурных людей, которые ничего не дерзали ни говорить, ни делать против нашей святой веры. Таким образом дурные исправлялись страхом наказания, а хорошие становились лучше, так как прилагали больше старания, видя наказание преступников.[362]

Я приказал также (говорит король Пруденциан), чтобы впредь инквизиторы занимали должность до трех лет и чтобы они не возвращались к этой деятельности там, где служили раньше, даже если были очень честны, пока не пройдет двенадцать лет. Но если случится, что их назначат на службу в другие города или городки, в этом не будет для них обиды, так как они могут быть переведены из одного города в другой. Это кажется мне хорошим распоряжением, так как судьи и инквизиторы будут настороже, видя, что принимают во внимание, как они исполняют свою службу, и никто на службе не станет просить их сделать что-либо дурное, зная, что они не вернутся к той же должности в этот город или городок. Негоцианты будут иметь смелость просить их о своих делах, зная, что они больше не судьи их. При всем этом я не беспечен и верю, что, если понадобится приложить больше заботы, Бог научит меня для своей славы и для спасения заблудших душ, чтобы мне исполнить свои обязанности по служению ему.

Меня известили об одной вещи, от которой получается большой вред и происходят пререкания в народе всего царства: когда конфискуется имущество какого-либо осужденного, требуют [вернуть] приданое, которое он дал своим дочерям, и переделяют наследство, отданное им при жизни. Так как мужья видят, что у них отобрано приданое, они в отчаянии, что им нечем поддерживать существование, особенно лица почтенные, скрываются и покидают жен и разоренных детей или дурно обращаются с ними, видя, что потеряли имущество, которое получили вместе с ними. Отсюда рождается много других бедствий. Мне показалось, что лучше не разлучать вступивших в брак, чем сочетать браком сирот, и лучше не делать нищими имеющих средства к жизни, чем подавать милостыню неимущим. Также нет причины, чтобы те, кто вступил в торговые сделки с осужденными, считая их принадлежащими к хорошим христианам, потерпели ущерб, так как за ними нет никакой вины. Я приказал, чтобы, когда конфискуется имущество осужденного за ересь, отчуждалась только та часть, которой он владел в момент ареста, и чтобы из этого имущества были погашены все долги его и уплачено приданое, обещанное им его сыновьям и дочерям, потому что в то время, как другие лица вступали с ним в договоры, они не могли этого знать. Поэтому я приказал, чтобы после осуждения виновного были исполнены все договоры и соглашения так, как они были бы исполнены, если бы он не был осужден; чтобы не требовали обратно приданого и подарков, данных им своим дочерям и сыновьям; чтобы все договоры и дарения имели законную силу, как будто он не был осужден. Я известил всех инквизиторов, чтобы в случае какой-либо конфискации имущества они ничего не предпринимали бы, не уведомив меня сначала о размере его имущества, о числе сыновей и дочерей и о их положении, и о том, хорошие ли они христиане. Если дети порядочны и добродетельны, они неповинны в проступках, совершенных отцом или матерью, и нуждаются для своего существования в имуществе; мне кажется, что будет великой милостью оставить им имущество для поддержания существования, и почти всегда, когда имеются дети, я их награждаю имуществом их отцов. Если имущество очень значительно, а их немного, я делю его им, и они остаются довольны. Видя, что я ищу не временных выгод, а пользы духовной и телесной, они питают ко мне любовь и, что бы ни делали, стараются мне угодить и делают все по моему желанию; таким образом, они и я, мы живем довольные друг другом, и Бог оказывает нам свое щедрое милосердие.

В инквизиции произошли серьезные изменения (говорит король Пруденциан) из-за невозможности дурных поступков или подозрения в них. Инквизиторы и чиновники инквизиции получали жалованье с конфискованного имущества или со штрафов, налагаемых на виновных; поэтому многие подозревали, что они назначали денежные штрафы в большом количестве, чтобы поддержать свои доходы и не лишиться пенсий и жалований. Для уничтожения этого подозрения я испросил папское бреве, которым в каждом кафедральном соборе две должности каноников, как только они освободятся, будут отданы двум инквизиторам, а два прихода в епархии — секретарям, причем инквизиторы и секретари, имеющие каноникаты и приходы, будут пользоваться ежедневными раздачами, пребывая в инквизиции в будни, а по воскресеньям и праздникам они обязаны служить обедню и пребывать в своей церкви, как и другие каноники и священники. Если они не будут делать этого, они потеряют раздачи, обычно получаемые в эти дни. Лучшие из этих каноникатов будут отданы инквизиторам совета инквизиции, а лучшие приходы — его секретарям. Когда двор находится в городе, они будут обязаны служить обедню и пребывать там по воскресеньям и праздникам. Но если двор не будет в том городе, где у них каноникаты и приходы, они получат доход, хотя бы не были там в эти дни. Однако, во всяком случае, они обязаны служить обедню в праздник Пасхи и в Святую неделю и пребывать эти дни в своей церкви; а если их не будет там, они потеряют права на получение дохода, раздаваемого в эти дни. Уничтожение повода говорить или делать дурное принесло большую пользу, и благодеяния церкви распространились на лиц, которые ей полезны, уничтожая заблуждения и научая истине нашей святой католической веры».

Примечание. Эта копия снята с рукописного подлинника, который хранится в научной библиотеке королевского дома св. Исидора в Мадриде, некогда бывшего императорской коллегией иезуитов. Согласно заметке на полях этот том принадлежал иезуиту по имени Энрикес. Нетрудно узнать, что не он составил этот труд, потому что он написал на полях двенадцатой книги следующие слова: «Автор этого произведения кажется подозрительным, если поразмыслить о мнениях, которые он исповедует и предлагает относительно инквизиции». Я предполагаю, что кардинал Хименес де Сиснерос, когда он был только еще архиепископом Толедо, велел написать его по смерти королевы Изабеллы и до своего назначения на должность главного инквизитора, потому что до тех пор он не любил святого трибунала. Он переменил мнение, когда стал его главой.

ХI

Указ инквизиторов, известный под именем указа о доносах. Его прочитывают ежегодно после Евангелия за торжественной литургией в третье воскресенье Великого поста, в одной из церквей города, где пребывает трибунал святой инквизиции. Эта публикация оповещается накануне. На другой день инквизиторы приходят в Церковь с большой торжественностью, в сопровождении приспешников инквизиции. После литургии они возвращаются в дом инквизиции. Я говорил о содержании этого указа в местах, указанных под строкой.[363] Однако мне показалось удобным познакомить читателей с этим документом в целом виде, чтобы все могли лучше убедиться в причудливости и жестокости судопроизводства в то время, когда почти невозможно или, по крайней мере, очень редко можно было встретить уроженца Испании, который был бы евреем, мавром, лютеранином, иллюминатом или последователем одного из тех учений, которые в прежнюю эпоху послужили мотивом или причиной подобных указов.

(Перевод с испанского)

«Мы, инквизиторы еретической испорченности и отступничества в королевстве, архиепископстве Валенсии и епископствах Тортосы, Сегорбе, Альбарасина и Теруэля, назначенные и уполномоченные апостольской властью и проч. Всем гражданам и жителям, находящимся и пребывающим во всех городах, городках и местечках нашего округа, какого бы состояния, положения, ранга и сана они ни были, свободным и несвободным, каждому в отдельности и кому бы то ни было из вас, до чьего сведения дошло бы содержание этого нашего указа каким бы то ни было образом, [посылаем] приветствие о Господе нашем Иисусе Христе, который есть истинное спасение, и нашим заповедям, которые поистине именуются апостольскими, [повелеваем] повиноваться, соблюдать их и исполнять. Мы оповещаем, что прокурор-фискал святой инквизиции представил нам и доложил, чтобы нам было известно, что с некоторых пор во многих городах, городках и местечках нами не производилось инквизиции и общей ревизии, вследствие чего до нашего сведения не дошли некоторые проступки, совершенные и учиненные против нашей святой католической веры, и остались без наказания и кары; отсюда проистекли большой ущерб в служении нашему Господу и вред для христианской религии, поэтому нам следует приказать и произвести инквизицию и общую ревизию, прочтя об этом публичный указ и наказав виновных; чтобы наша святая католическая вера возвеличилась и расширилась. Мы, сочтя эту петицию справедливой, желая приложить усилия к тому, что подобает служению нашему Господу Богу, повелеваем издать и издаем настоящий указ вам и каждому из вас с тем расчетом, чтобы вы сказали и объявили нам, если узнаете, или услышите, или увидите, или поймете из разговора, что какой-нибудь человек или какие-нибудь люди, живые, пребывающие здесь, отсутствующие, умершие, исполняли, говорили или верили в некоторые убеждения или слова еретические, подозрительные, ошибочные, безрассудные, непристойные, соблазнительные или богохульные против нашего Господа Бога и его святой католической веры и против того, что содержит, проповедует и чему учит наша святая мать римская Церковь.

Следует доложить, если вы знаете или слышали, что какое-либо лицо или лица соблюдали субботы для почитания, соблюдения и послушания закону Моисееву, одеваясь в чистую одежду или лучшие праздничные платья, постилая на кровать чистые простыни для почитания означенной субботы; не зажигая огня и не делая ничего другого, остерегаясь этого, пока длится пятница. Или кто вымыл и очистил от сала мясо, приготовленное для пищи, кладя его в воду, чтобы обескровить. Или кто вынул железы из задней части бараньей ноги или из мяса другого животного. Или кто зарезал животных или птиц для приготовления пищи, произнося известные слова, пробуя сначала нож ногтем, чтобы видеть, не имеет ли он зазубрин, прикрывая кровь землей. Кто ел мясо Великим постом и в другие запрещенные святой матерью-Церковью дни без нужды в этом, считая и думая, что он может его есть без греха. Или кто соблюдал Великий пост, называемый постом прощения, ходя в эти дни босиком. Или если они произносили молитвы евреев и ночью просили взаимно прощения, причем отцы возлагали на головы детей руки, не крестя их, ничего не говоря или произнося: будьте благословенны Богом и мною, как повелевает закон Моисеев и требует его обрядность. Если они постились в пост царицы Эсфири или в пост ребиам,[364] который называется постом разрушения святого храма, или соблюдали другие посты евреев среди недели, в понедельник и в четверг, не принимая пищи в эти дни, пока ночью не выступят звезды, и с ночи не вкушая мяса, моясь накануне дней этих постов, остригая ногти и кончики волос на голове, сберегая или сжигая их, произнося еврейские молитвы, поднимая и опуская голову, обернувшись лицом к стене, перед произнесением их моя руки водой или песком, одеваясь в костюмы из саржи, этамина или полотна, с нитями, висящими по концам с узлами. Или они праздновали Пасху опресноков, начиная есть в эти дни латук, сельдерей и другие овощи. Или праздновали праздник кущей, расстилая зеленые ветви и украшения, вкушая и прощая друг друга. Или соблюдали праздник светильников, зажигая свечи одну за другой до десяти часов вечера, а затем принимаясь их гасить, произнося еврейские молитвы в эти дни. Или если благословляли стол, по обычаю евреев, и пили кошерное вино. Или делали бараху, беря в руку сосуд с вином, произнося над ним известные слова и давая выпить каждому по глотку. Или если ели мясо, зарезанное рукой евреев, и ели его за столом с ними и с их пищей. Или если читали псалмы Давида без малого славословия. Или если ждали Мессию. Или говорили, что Мессия, обещанный в законе Моисея, не пришел, но придет, и надеялись, что он избавит их от пленения, в котором они, по их словам, находятся, и приведет их в обетованную землю. Или если какая-нибудь женщина остерегалась в течение сорока дней после родов ходить в храм, по обряду Моисеева закона. Или по рождении младенцев обрезали их, или давали еврейские имена и так звали их. Или стирали миро или мыли крещеным те места, которые были помазаны елеем и миром. Или на седьмую ночь по рождении младенца ставили сосуд с водой, клали в него золото, серебро, жемчуг, пшеницу, ячмень и другие предметы, и купали младенца в этой воде, произнося известные слова. Или если некоторые вступали в брак по еврейскому обряду. Или если делали руайя (ruaya),[365] что бывает, когда кто-либо отправляется в дорогу. Или если они носили еврейские ладанки. Или если, меся тесто, берут комок теста и сжигают его в виде жертвы. Или если, когда умирающего поворачивают к стене, а мертвого обмывают теплой водой, бреют бороду, подмышки и другие части тела, надевая на него новое белье, кальсоны и сорочку, кладя сверху сложенный плащ, под голову подушку с невспаханной землей или в рот монету или другую драгоценную вещь. Или причитают над ним, или разливают воду из кувшинов и кружек в доме покойного и в соседних домах по еврейскому обряду, вкушая на земле за дверями рыбу и маслины, а не мясо для выражения печали по умершему, не выходя из дому в течение года, по правилам Моисеева закона. Или если они хоронят их в невспаханной земле или на еврейском кладбище. Или если кто-либо обратился в еврейство. Или если кто-нибудь сказал, что закон Моисеев так же хорош, как закон нашего искупителя Иисуса Христа.

Или если знаете или слышали, что некоторые лица говорили и утверждали, что вера Магомета хороша; что нет другой для вступления в рай; что Иисус Христос не Бог, а пророк; что он не родился от нашей Владычицы, которая до рождества и в рождестве и по рождестве пребывала девой. Или что они исполняли некоторые обряды и церемонии магометанской религии, соблюдая ее правила. Если, например, они чтили пятницы, как праздники, вкушая в них мясо, или в другие запрещенные святою матерью — Церковью дни, говоря, что это не грех, одеваясь в эти пятницы в чистые сорочки и другие праздничные платья. Или резали птиц, скот или что другое, всаживая нож, оставляя острие в голове, повертывая лицо кибле,[366] то есть к востоку, говоря Vizmelea[367] и связывая ноги животным. Или что они не едят никаких птиц, зарезанных рукою женщины, не желая, чтобы их убивали женщины, так как это запрещено религией Магомета. Или что они обрезали своих детей, давая им мавританские имена и называя их так. Или что они называли себя именами мавров; или что они довольны, если их так зовут. Или они сказали, что нет Бога, кроме Бога, и Магомет Пророк Его. Или они клялись кыблой, или произносили „Alaymincula“,[368] что значит — всеми клятвами. Или они постились в пост romada,[369] соблюдая свою Пасху, подавая бедным милостыню, не принимая пищи и питья во весь день, пока ночью взойдет el cahor,[370] вкушая тогда мясо или кто что пожелает. Или они устраивали пирушку, поднимаясь по утрам до принятия пищи и после еды моя рот и ложась в постель. Или они делали el Guadoc,[371] моя руки от ладони до локтя, лицо, рот, ноздри, уши, ноги и детородные части. Или творили el Cala,[372] повернув лицо к кыбле, ставши на циновку или на ковер, поднимая и опуская голову, произнося известные слова по-арабски, читая молитву андулилей,[373] колуа, лагуахат[374] и другие молитвы мавров. Или совершали празднество барана, представляя его умершим, сделав сначала гвадок. Или они вступали в брак по обряду и обычаю мавров. Или пели песни мавров, устраивали танцы и празднества с запрещенными инструментами. Или соблюдали пять заповедей[375] Магомета. Или возлагали на себя, на своих детей или на других лиц хансу,[376] то есть руку, в воспоминание о пяти заповедях. Или обмывали умерших, надевали на них новое белье, хоронили их в невспаханной земле, в рыхлых могилах, кладя их боком, с камнем в головах, ставя в могилу зеленые ветви, мед, молоко и другие яства. Или взывали и призывали Магомета для своих нужд, называя его Пророком и посланником Божиим. Или говорили, что первым храмом Божиим является храм в Мекке, где, по их словам, погребен Магомет. Или говорили, что они крестились, не приняв нашу святую католическую веру. Или говорили, что блаженство получили их отцы и предки, умершие маврами или евреями. Или говорили, что мавр спасается своей религией и еврей своим законом. Или если кто-нибудь отправился в варварские владения и отрекся от нашей святой католической веры, или отбыл в другие страны и места из этих „королевств“, чтобы вернуться к магометанству или иудаизму. Или совершали другие обряды и церемонии мавров.

Или если вы знаете или слышали, что кто-либо говорил, утверждал и думал, что лживая и вредная секта Мартина Лютера и его последователей хороша. Или считали верными и одобряли некоторые его мнения, говоря, что не нужно исповеди перед священником, что достаточно исповедаться одному Богу. Что ни папа, ни священники не имеют власти отпускать грехи. Что в освященной гостии нет истинного тела Господа нашего Иисуса Христа. Что не надо молиться святым. Что не надо иметь икон в церквах. Что нет чистилища. Что не надо молиться за усопших. Что не нужно [добрых] дел, достаточно для спасения веры и крещения. Что каждый может исповедовать и причащать друг друга хлебом и вином. Что папа не имеет власти раздавать индульгенции, отпущения, буллы. Что клирики, монахи и монахини могут вступать в брак. Что не надо ни монахов, ни монахинь, ни монастырей и следует оставить монашеские обряды. Что Бог не устраивал и не устанавливал монашества. Что брак есть лучшее и более совершенное состояние, чем монашество клириков. Что нет других праздников, кроме воскресных дней. Что не грех есть мясо по пятницам, в Великий пост и в дни воздержания, потому что нет ни одного запретного дня. Или что они поддерживали и считали верным то или другое мнение Мартина Лютера и его последователей. Или выехали из этих королевств, чтобы стать лютеранами.

Или если вы знаете или слышали, что какие-либо лица, живые или умершие, говорили и утверждали, что хороша секта иллюминатов или квиетистов. В частности, что духовная молитва есть божественное предписание и что в ней заключается все остальное. Что молитва есть таинство внешнее. Что духовная молитва имеет ценность. Что устная молитва мало значит. Что рабы Божий не должны работать и заниматься мирскими делами. Что не следует повиноваться ни епископу, ни священнику, ни настоятелю, если он прикажет такое, что мешает часам духовной молитвы и созерцания. Или плохо отзывались о таинстве брака. Что никто не может знать тайны добродетели, если он не будет учиться у проповедующих эту вредную теорию. Что никто не может спастись без молитвы, которую творят эти учителя, не исповедуясь им вообще. Что состояние возбуждения, дрожь и обмороки, случающиеся с ними, суть знамения любви Божией и что через них познается, что они в благодати и получили Духа Святого. Что совершенные не имеют нужды в творении добрых дел. Что можно видеть в этом состоянии сущность Божию и тайну Троицы, если достигнуть известной степени совершенства. Что Дух Святой непосредственно управляет теми, кто так живет. Что только надо следовать внутреннему движению или вдохновению, чтобы начать или перестать действовать. Что во время возношения святейшего таинства по обряду и необходимой церемонии следует закрывать глаза. Что кто-либо говорил и утверждал, что достигшие известной степени совершенства не могут видеть святых икон, слушать проповедей и слова Божия, и поддерживали другие пункты этого вредного учения.

Или если вы знаете или слышали о каких-либо других ересях, в особенности что нет ни рая для прославления добрых, ни ада для злых. Что есть только рождение и смерть. Или некоторые еретические богохульства, как, например, не верю, не доверяю, отрицаю — против нашего Господа Бога, девства и чистоты Владычицы нашей Девы Марии или против святых мужей и жен, прославленных на небе. Или что имеют или имели приближенных духов, взывали к бесам и чертили круги; или спрашивали их и надеялись получить от них ответ. Или были колдунами и колдуньями; или заключили тайный или явный договор с дьяволом, смешивая для этого священные вещи с мирскими, приписывая созданию то, что принадлежит одному Создателю. Или что кто-нибудь, будучи клириком или посвященным или постриженным монахом, женился. Или что кто-либо, не имея степени священства, служил обедню и совершал какие-либо из таинств нашей святой матери-Церкви. Или что какой-либо духовник или духовники, клирики, монахи, какого бы ни были они состояния, сана и положения, при таинстве исповеди, или раньше, или непосредственно после нее, по случаю исповеди, под предлогом и видимостью ее, хотя бы в действительности не производили исповеди, или хотя бы вне случая исповеди, но находясь в исповедальне или в каком-либо другом месте, где происходит исповедь и которое предназначено и указано для этого, — обманув и давши понять, что они будут исповеданы, или слушая исповедь, побуждали или покушались побуждать некоторых особ, подстрекая и вызывая их на постыдные и бесчестные поступки, как с духовником, так и с другими, или имели с исповедницами неприличные и бесчестные разговоры. Мы увещеваем и повелеваем всем духовникам, чтобы они внушали исповедницам, о которых знают, что они были совращаемы таким образом, обязанность доносить святой инквизиции на совратителей, которая в частности ведает расследованием этого проступка. Или если кто-либо вступил в брак вторично или многократно при живой жене или живом муже. Или что кто-либо говорил и утверждал, что простой блуд или ростовщичество, или лихоимство, или клятвопреступление не есть грех. Или что лучше жить во внебрачном сожительстве, чем в браке. Или что хулили и бросали святые иконы и кресты. Или что кто-либо не верил в члены веры или в чем-либо сомневался относительно их. Или в течение года и больше оставался без причастия, или кто презирал и считал за ничто кары святой матери-Церкви, делая или говоря что-либо противное ей. Или если вы знаете или слышали, что кто-либо под предлогом астрологии и чтобы узнать по звездам и их расположению, по чертам и линиям рук или другим каким способом, образом, искусством или иными средствами, отмечает и возвещает будущее, зависящее от свободы и свободной воли человека, или неожиданные случаи, которые должны произойти, или исполнившееся и совершившееся в прошлом тайно и свободно, говоря, утверждая и давая понять, что существуют правила, искусство, наука для познания подобных вещей. Или что они берутся за вопросы и советы, тогда как все в этих делах лживо, тщетно и суеверно, и тем наносят ущерб нашей религии и вносят смущение в христианский мир. Или если вы знаете или слышали, что некоторые лица имели у себя книги секты Мартина Лютера и других еретиков, или Коран и другие книги религии Магомета, или Библии на кастильском языке или другие книги, осужденные и запрещенные цензурой и каталогами святого трибунала инквизиции. Или что некоторые лица, не исполнив своего обязательства, стали говорить и объявлять, что знают. Или слышали, или говорили, или убеждали других, чтобы они не объявляли. Или подкупали свидетелей для ложного опорочения тех, кто дал показания святому трибуналу. Или что кто-либо дал ложные показания против других лиц, чтобы причинить им зло и вред и запятнать их честь. Или что они укрывали, принимали и покровительствовали еретикам, оказывая им поддержку и помощь, пряча и скрывая их и их имущество. Или что чинили те или иные препятствия свободному и правильному действию святой инквизиции, ее чиновников и служащих. Или сняли и заставили снять некоторые санбенито с тех мест, где они были помещены святым трибуналом, или поместили другие. Или что примиренные и подвергшиеся епитимьям со стороны инквизиции не соблюли и не исполнили наложенных на них штрафов и епитимий. Или если перестали носить публично платье примиренных поверх своей одежды. Или что некоторые примиренные или понесшие епитимью говорили, что то, в чем они признались в святой инквизиции, как относительно себя, так и относительно других лиц, неправда, и они этого не совершали и не делали, и что они говорили это из страха или по другим причинам. Или что они раскрыли тайну, которая была им поручена в святом трибунале. Или что кто-либо говорил, что релаксированные инквизицией были осуждены безвинно и умерли мучениками. Или что кто-либо из примиренных или детей и внуков осужденных за проступок и преступление ереси пользовался и пользуется общественной службой и почетом, хотя это воспрещено уголовным правом, законами и постановлениями этих королевств или инструкциями святого трибунала. Или что сделались клириками. Или что имеют какой-либо церковный или светский сан и его отличия. Или носили запрещенные предметы, как, например, оружие, шелк, золото, серебро, кораллы, жемчуг, камлот, тонкое сукно, или ездили верхом на лошади.

Или если вы знаете или слышали, что кто-нибудь дал, продал, подарил или собирается дать, продать, подарить лошадей, оружие, военные припасы и провиант неверным, еретикам или лютеранам, или что через их посредство они приобрели это каким-либо образом; или что для этой цели они переправили или помогли переправить или хотят переправить лошадей, военные припасы и провиант через проходы и порты в Беарн, Францию, Гасконь и другие страны; или продавали и покупали их, или продадут или купят их впредь; или способствуют и помогают этому. Против их и тех, кто это знал и не объявил, будет вестись процесс согласно опубликованным указам святого трибунала, по всей строгости закона, как против пособников еретиков.

Или если вы знаете или слышали, что кто-либо носил с собой освященные дары, тайно украв их или взяв их силой, думая, что при ношении их он не может получить вреда ни от кого или умереть насильственной смертью, совершая благодаря этому обстоятельству и отваге тяжкие и ужасные проступки. Или если какой-либо священник или другое лицо дал эти святые дары, чтобы он носил их с собой и для других дел.

Или если вы узнаете, или увидите, или услышите о ком-либо, что он совершил гнусное преступление содомии.

Или если вы знаете, что во владении какого-либо писца или секретаря, или другого лица находятся некоторые процессы, акты, доносы, информации, улики, касающиеся преступлений, отмеченных в этом нашем указе. И если вы увидите или услышите, что кто-либо удерживает или владеет некоторым имуществом, конфискованным инквизицией, или каким-либо образом имеет отношение к нему.

Поэтому настоящим указом мы убеждаем, увещеваем и просим, в силу святого послушания и в силу верховного отлучения от Церкви в полном объеме, после трех канонических увещаний (latae sententiae, trina canonica monitione praemisa), повелеваем всем и каждому из вас, если узнаете или предположите, или увидите, или услышите, что кто-либо сделал, сказал, поддерживал или утверждал что-нибудь из вышесказанного и объявленного или что-либо другое против нашей святой католической веры и того, что содержит, проповедует и чему учит наша святая мать-Церковь римская, как о живых, пребывающих или отсутствующих, так и о умерших, не сообщая об этом никому (потому что так подобает), лично приходить и являться к нам, чтобы сказать и заявить, в течение первых следующих шести дней после того, как этот наш указ будет прочтен и опубликован, или как только узнаете о нем каким-либо образом. Мы предупреждаем вас, что по прошествии означенного срока, если вы не исполните этого, вы навлечете на себя вышеназванные кары и церковные наказания, и мы будем вести процесс против мятежников и ослушников, против лиц, которые злонамеренно умалчивают и скрывают эти вещи и дурно думают о делах нашей святой католической веры и о наказаниях церковных. И так как разрешение преступления и проступка ереси исключительно предоставлено нам, мы повелеваем, под страхом той же кары, всем и каждому духовникам, клирикам и монахам, не разрешать никого, кто окажется в этом виновным, не сказав и не заявив святому трибуналу того, что от него узнают или услышат, прежде чем отошлют его к нам, чтобы была узнана и удостоверена истина, злые были наказаны, добрые и верные христиане были известны и почтены, и наша святая католическая вера усилилась и возвеличилась. Чтобы все вышесказанное дошло до сведения всех и никто не мог отговариваться незнанием, ныне повелевается опубликовать этот указ. Дан в…».

Примечания

1

Виана — город в испанской провинции Наварре, с главным городом Памплоной. Принц королевства Наварры носил титул принца Вианы (или инфанта Вианы).

(обратно)

2

Пико де ла Мирандола Джованни — итальянский философ, теолог и каббалист эпохи Возрождения, родился в Модене в 1463 г., умер во Флоренции в 1494 г. Изучил арабский, халдейский и еврейский языки; особенно много занимался каббалой и поставил себе задачу примирить каббалу с христианством. В 1486 г. Пико де ла Мирандола издал в Риме свое знаменитое произведение «Conclusiones philosophicae, cabalisticae et theologicae» («Философские, каббалистические и теологические выводы»), в котором выставил 900 тезисов «Обо всем» («De omnire scribili»). Он приглашал ученых всего католического мира оспаривать их правильность, но папа Иннокентий VIII объявил 13 тезисов еретическими и запретил публичную защиту. Пико де ла Мирандола даже вынужден был бежать на короткое время во Францию. В 1489 г. он опубликовал апологию осужденных тезисов под названием «Apologia J. P. Mirandolae». В 1493 г. Александр VI Борджиа снял запрещение с тезисов Мирандолы. На диспуте перед Александром VI Пико доказывал, что каббала может служить полным подтверждением христианства, благодаря чему были спасены от сожжения еврейские книги. Из других работ Пико де ла Мирандолы следует упомянуть: 1) «Беседы против гадательной астрологии» («Disputationes adversus astrologiam divinatricem»), где признается значение только за древней астрологией; 2) «Heptaplus» (мистический комментарий к Библии); 3) «Письма» («Epistolae», Париж, 1499), блещущие остроумием и разносторонними знаниями. Избранные сочинения Пико де ла Мирандолы вышли в 1905 г. на немецком языке.

(обратно)

3

Каббала — еврейское мистическое учение, зародившееся во II–III вв. под влиянием учений персидской магии, египетской и греческой теософии. Слово «каббала» происходит от древнееврейского слова и означает «полученное по преданию учение». Каббала делится на теоретическую и практическую; первая содержит учение о Боге, об исходящем от него путем эманации множестве миров, о таинственном смысле цифр и букв, о перевоплощении душ. Практическая каббала содержит формулы, посредством которых можно будто бы угадывать сокровенное, предсказывать будущее и творить чудесное. Связь между теоретической и практической каббалой — общее обеим признание мистического смысла букв и имен библейских; относясь к Библии, как к шифрованному тексту, и применяя различные цифры (подставление числового значения букв, перестановка букв и т. п.), можно из одних слов получать другие и в последних будто бы видеть указания на будущее и сокровенное.

С философской точки зрения на каббале видно влияние неоплатоников и гностиков.

(обратно)

4

Герцогство Валентинское (Valentinois) — старинная провинция королевской Франции (в Нижнем Дофине), ныне — часть французского департамента Дромы. Центр его — город Баланс на левом берегу Роны. До 1419 г. оно было графством, с 1446 г. принадлежит Франции. Четыре раза оно становилось герцогством; в первый раз в 1498 г. для Чезаре Борджиа, сына папы Александра VI.

(обратно)

5

Чезаре Борджиа — внебрачный сын кардинала Родриго Борхи, испанца, впоследствии папы Александра VI (1492–1503), известного под итальянизированной фамилией Борджиа; Чезаре Борджиа прославился своими преступлениями и вероломством. Он был убит при осаде Вианы в 1507 г.

(обратно)

6

Леренские острова — на Средиземном море, у берега французского департамента Вар. Их два: Св. Маргариты и Св. Гонората.

(обратно)

7

Роза Ваноцца — любовница папы Александра VI, от которого у нее было пятеро детей, в том числе Чезаре Борджиа и Лукреция.

(обратно)

8

ЛюдовикXII — король французский (1498–1515).

(обратно)

9

Пэр Франции. — Сан пэра (pair) во Франции существовал с X в., был почетным званием вельмож королевской Франции, дававшим право членства в королевском совете и в особом суде пэров (cour de pairs), составлявшем часть тогдашнего парламента как высшей судебной инстанции страны. «Pair» от лат. «par», значит «равный». Пэры считались равными между собой. В 1789 г. пэрство было упразднено; в 1814 г. восстановлено и существовало до революции 1848 г.

(обратно)

10

Маргарита Бурбон. — Описка автора, называющего ее во французском оригинале Катериной, надо читать Маргарита; в дальнейшем Льоренте пишет то «Маргарита», то «Катерина».

(обратно)

11

Антуан Бурбон (1518–1562) — сын Шарля Бурбона, герцога Вандомского; в 1548 г. женился на Жанне д'Альбрэ, наследнице королевства Наваррского, и стал королем Наварры (1555–1562 гг.). Во главе католической армии Франции он боролся против гугенотов, которыми командовал его родной брат Луи Бурбон, принц Конде.

(обратно)

12

Герцогство Вандом — в теперешнем французском департаменте Луара-и-Шер. С IX в. оно было графством, с 1515 г. сделалось герцогством; первым герцогом был Шарль Бурбон, отец Антуана, короля Наваррского.

(обратно)

13

Бар-ле-Дюк — город во французском департаменте Меза. Был столицей владетельного герцога Барского.

(обратно)

14

Мериндада (merindad) — судебный округ.

(обратно)

15

Катерина Медичи (1519–1589) — дочь Лоренцо II Медичи, правителя Тосканы, герцога Урбинского; родилась во Флоренции; в 1533 г. вышла замуж за Генриха II, короля французского. Трое из ее сыновей — Франциск II, Карл IX и Генрих III — были королями Франции. Она поддерживала во Франции гражданскую войну между католиками и гугенотами и была одной из главных виновниц известной Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.) — резни гугенотов в Париже.

(обратно)

16

Карл IX — король французский (1560–1574). Во все время его царствования длилась гражданская война во Франции между католиками и гугенотами; при нем 24 августа 1572 г. произошла Варфоломеевская резня протестантов. Карл IX был бесхарактерным и слабым человеком; находился под влиянием своей матери Катерины Медичи (см. примеч. 15).

(обратно)

17

Мария Стюарт — дочь Якова V, короля Шотландии; родилась в 1542 г. и была объявлена королевой Шотландии в год своего рождения ввиду смерти своего отца. В 1558 г. вышла замуж за Франциска II, короля Франции. Овдовев, вернулась в Шотландию. Здесь вышла замуж за своего кузена Генри Дарнле, от которого имела сына, впоследствии Якова VI, короля Шотландии (1567–1603), а затем и Англии (под именем Якова I; 1603–1625). В 1568 г. была вынуждена отречься от престола; восставшие шотландцы после принятия протестантства заставили ее бежать; в Англии была задержана Елизаветой, королевой английской. Мария претендовала на английскую корону, стала центром феодально-католической реакции и, как заподозренная в участии в заговоре, была по распоряжению Елизаветы заключена в тюрьму; просидела в тюрьме восемнадцать лет; в 1587 г. казнена.

(обратно)

18

Анри Бурбон, принц Конде — не брат, а племянник Антуана Бурбона, сын Луи Конде. Он родился в 1552 г., в 1572 г. спасся от Варфоломеевской ночи лишь отречением от кальвинизма, но затем вскоре вновь вернулся к нему и в союзе с Генрихом IV выступил против католиков. Умер в 1588 г.

(обратно)

19

Елизавета — королева Англии (1558–1603), дочь короля Генриха VIII и его третьей жены Анны Болейн. Восстановила в Англии протестантство, введенное в 1531 г. ее отцом и упраздненное в пятилетнее правление ее сестры Марии (1553–1558), первой жены Филиппа II, короля испанского. В 1562 г. в целях укрепления в Англии протестантизма был обнародован акт о единообразии и билль 39 статей; основные положения билля и теперь еще в силе и составляют конституцию Англиканской Церкви. Англиканская Церковь — протестантская епископальная; покровителем ее (protector) считается царствующий государь. Эта религия находится в соответствии с интересами крупной торговой буржуазии. Елизавета постоянно защищала принцип государственной Церкви. В религиозном отношении, кроме иерархии, унаследованной от католичества, Англиканская Церковь сходна с кальвинизмом. Под предлогом мести за казнь католички Марии Стюарт, преследуя интересы католицизма и стремясь подорвать могущество Англии, становившейся серьезной соперницей Испании и помогавшей восставшим нидерландцам, Филипп II отправил против Елизаветы свою Непобедимую армаду, уничтоженную в 1588 г. у берегов Англии бурей. Елизавета управляла страной деспотически и редко созывала парламент (всего 13 раз за 45 лет своего царствования). Елизавета была по характеру груба, вспыльчива, тщеславна, властна. Она была образована в духе времени, гуманистическое образование получила под руководством Эшема, владела пятью языками, покровительствовала мореплаванию, торговле и искусствам. В ее царствование страна переживала сильный экономический подъем; торговля и промышленность делали быстрые успехи, и Англия превратилась в сильную морскую державу. При Елизавете велась активная колониальная политика и были заложены основы будущей колониальной империи. В царствование Елизаветы на литературном поприще выступала целая плеяда выдающихся писателей с Шекспиром и Бэконом во главе. Со смертью Елизаветы прекратилась династия Тюдоров.

(обратно)

20

Елизавета Валуа — дочь короля французского Генриха II и Катерины Медичи, третья жена Филиппа II, короля испанского, с 1559 г. Она родилась в 1545 г. и умерла в 1568 г. В тексте она нередко именуется Изабелла — это одно и то же имя; вторая форма — излюбленная в Испании.

(обратно)

21

Антуан Варильяс (Varillas; 1624–1696) — французский историк. Его сочинения:

1) «История Франции от Людовика XI до Генриха IV» («Histoire de France de Louis XI a Henri IV»), Париж, 1683, 14 томов;

2) «Флорентийские анекдоты, или Тайная история дома Медичи» («Anecdotes de Florence ou histoire secrete de la maison de Medicis»), 1685;

3) «История религиозных революций в Европе» («Histoire des revolutions dans l'Europe en matiere de religion»), 1686–1696, 6 томов.

(обратно)

22

Николай be Невилль, сеньор де Вильруа (1542–1617) — государственный секретарь Франции с 1567 г. до смерти. После него остались «Мемуары» (1567–1604), напечатанные в 1622 г.

(обратно)

23

Братья Гизы. — Гизы (Guises) — знаменитая французская дворянская фамилия. В XVI в. жили шесть братьев, представители этой фамилии: 1) Франсуа, герцог де Гиз (1519–1563); 2) Шарль, кардинал Лотарингский; 3) Луи, кардинал Рейнский; 4) Клод, герцог Омальский; 5) Рене, герцог Эльбеф; 6) Анри, герцог де Гиз. Все они принимали активное участие в политической и религиозной жизни Франции XVI в.

(обратно)

24

Луи Бурбон, принц Конде (1530–1569) — глава кальвинистов во Франции, сын Шарля Бурбона, герцога Вандомского, и брат короля Антуана Наваррского (см. выше, примеч. 11).

(обратно)

25

Адмирал Шатильон, или Гаспар Колиньи, сеньор де Шатильон (15171572) — гугенот, принявший кальвинизм в зрелых годах и погибший в Варфоломеевскую ночь; прославился в 1557 г. геройской обороной Сен-Кантена против Испании; стоял за помощь нидерландцам против Филиппа II, за что и стал ненавистен воинствующему католицизму.

(обратно)

26

Аббат Сезар Вишар де Сен-Реаль (1639–1692) — французский историк. От него остались: 1) «История заговора испанцев против Венеции» («Histoire de la conjuration des espagnols contre Venise»); 2) «Заговор Гракхов» («Conjuration des Gracques»); 3) «Пользование историей» («Usage de l'histoire»).

(обратно)

27

Барон Блез де Монлюк (1502–1577) — губернатор провинции Гийнены, ярый противник кальвинистов, за свою жестокость в войне с ними прозванный королевским мясником (boucher royaliste).

(обратно)

28

Анри д'Апремон, виконт д'Ортес (d'Orthez) — губернатор Байонны, жестоко расправлявшийся с протестантами.

(обратно)

29

Замок А (На) — крепость в Бордо, ныне не существующая.

(обратно)

30

Клод де л'Обепин (Aubespine), барон де Шатонеф из Бургундии — государственный секретарь Франции, высказывавшийся постоянно в благоприятном для протестантов духе, противник Испании, дипломат. Умер в 1567 г.

(обратно)

31

Анри Монморанси, герцог (1544–1614). — В 1566 г. был назначен губернатором Лангедока и маршалом, а в 1595 г. стал коннетаблем, уже при короле Генрихе IV. Он не умел писать. Анри (Генрих) Монморанси принадлежал к умеренной партии (les politiques), которая стремилась примирить католиков с протестантами. Эта умеренность и вызвала против него гнев Гизов и всей реакционной партии.

(обратно)

32

Оффициал — церковный судья по назначению епархиального епископа.

(обратно)

33

Фарнезе Алессандро, герцог Пармский — выдающийся генерал, участник битвы при Ленанто в 1571 г., губернатор Нидерландов, выступал против французского короля Генриха IV и был в 1592 г. убит под Кодебеком (ныне во французском департаменте Нижняя Сена).

(обратно)

34

Соборный индекс — индекс запрещенных книг, составленный особой комиссией по поручению отцов Тридентского собора после 1563 г.

(обратно)

35

Дон Хуан Австрийский — испанский генерал, побочный сын испанского короля Филиппа IV (1629–1679). Подавил восстание Неаполя и нанес поражение восставшей против Испании Барселоне, стремившейся соединиться с Францией. После смерти Филиппа IV впал в опалу, но при Карле II короткое время был первым министром и вызвал общее недовольство. Не следует путать с доном Хуаном Австрийским, побочным сыном императора Карла V.

(обратно)

36

Иоганн Эбергард Нитгард (Nithard) (1607–1681) — австрийский иезуит, двадцать четвертый главный инквизитор Испании (1666–1668); в малолетство Карла II был также правителем Испании. Получил отставку в 1669 г., сделался кардиналом в 1672 г.

(обратно)

37

Эдеса, ныне Урфа, или Руга — город в Месопотамии. С III в. нашей эры Эдеса переходила от римлян к византийцам, персам и арабам. С 1097 по 1146 г. принадлежала крестоносцам-латинянам, сделавшим ее феодальным графством, подчиненным Иерусалимскому королевству. С 1146 г. в руках мусульман.

(обратно)

38

См. гл. X. (Здесь и далее примечания и сноски, выделенные курсивом, кроме особо оговоренных, принадлежат автору)

(обратно)

39

См. гл. XXIV.

(обратно)

40

См. гл. XXIX.

(обратно)

41

Либерии — папа (352–355; 358–366), римлянин, Марцеллин Феликс Либерии. Он был выслан из Рима императором Констанцием II (337–361) во Фракию за то, что не хотел осудить Афанасия Александрийского в споре православных с арианами (император был арианин). В ссылке Либерии согласился подписать формулу первого Сирмийского собора, благоприятствовавшую арианам, что вернуло ему римский престол.

(обратно)

42

Гонорий I — папа (625–638), итальянец, уроженец Кампаньи. В письме к константинопольскому патриарху Сергию он выразил сочувствие монофелитам, за что посмертно был осужден на шестом Вселенском соборе 680 г. Монофелиты (единовольники) — еретики восточной Церкви. Признавали в Христе одну божественную волю и отрицали естество. Были распространены преимущественно в Сирии и Месопотамии; впоследствии слились с монофизитами, учившими, что Христос хотя рожден из двух природ (естеств), но не в двух пребывает.

(обратно)

43

Регинальд Гонсальвип Монтанус. Приемы испанской инквизиции. С. 184. Гейдельбергское издание, 1567 г., без имени типографа.

(обратно)

44

Григорий XV — папа (1621–1623), итальянец, уроженец Болоньи, Александре Людовизи (1554–1623). Он возвел епархию Парижскую в архиепископство, основал в Риме коллегию распространения веры (de propaganda fide), канонизовал Игнатия Лойолу, основателя ордена иезуитов, помогал католическим армиям в борьбе с протестантами (в начавшейся Тридцатилетней войне).

(обратно)

45

Шестая заповедь. — У православных она седьмая («Не прелюбодействуй»).

(обратно)

46

Сусанна (еврейское слово, значит «лилия»). — Книга, рассказывающая о ней, ныне считается протестантами апокрифической; католики же считают ее канонической.

(обратно)

47

Бернардинский орден — цистерцианский орден, реформированный св. Бернардом (1091–1153), аббатом монастыря в Клерво.

(обратно)

48

Премонстранты — орден, реформированный из каноников — монахов св. Августина — св. Норбертом (1092–1134) в 1126 г. Премонстранты носили белую сутану и белый нарамник.

(обратно)

49

Базилиане — древнейший из монашеских орденов, получил свое имя от св. Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской, в Малой Азии, который основал в 357 г. в Понте, на берегу реки Ирис, монастырь со своим уставом. На Западе базилианский орден появился около 1057 г. в Южной Италии. Папа Григорий XIII реформировал его в 1579 г. К этому ордену принадлежат украинские монахи-униаты в Галиции (в теперешней Польше) со времени Брестской унии 1596 г.

(обратно)

50

Умирающие (agonisants) — трапписты. Орден их произошел от цистерцианцев. Он был основан в 1140 г. в 12 км от города Мортань (в теперешнем департаменте Орны) и реформирован в 1662 г. аббатом де Ранее. Трапписты по уставу должны хранить абсолютное молчание, нарушаемое только при встрече с братьями в коридорах монастыря взаимным приветствием: «Помни о смерти» («Memento mori»). В настоящее время заняты весьма прибыльной коммерческой деятельностью. Вот что пишет по этому поводу Лафарг: «Трапписты после того, как заменили свой лозунг „Брат, нужно умирать“ лозунгом „Брат, нужно действовать“, занялись также фабрикацией фарфоровых изделий». В этом же памфлете можно найти более подробные сведения о характере хозяйственной деятельности «умирающих».

(обратно)

51

Театинцы — орден, основанный в 1524 г. в Риме папой Павлом IV Караффой, когда он был епископом города Кисти (в древности большой укрепленный город Theate). Отсюда они и получили название театинцев. Орден носил аристократический характер.

(обратно)

52

Ораториане — орден, основанный в 1550 г. в Риме св. Филиппом Нери (1515–1595) с целью сначала помощи паломникам, приходящим в Рим, а затем воспитания юношества в католическом духе.

(обратно)

53

Каноники — монахи св. Гроба, были установлены в Иерусалиме Готфридом Бульонским; потом они распространились по Европе.

(обратно)

54

Матуринцы, иначе тринитарии, или монахи Св. Троицы. — Орден был основан в 1199 году св. Иоанном Матою (1160–1213). Народ их иронически звал ослиными братьями, так как они ездили на ослах. Название матуринцев они получили оттого, что с 1226 г. в их ведении находилась в Париже церковь Св. Матурина (Mathurin). В эпоху Реформации этот орден был уничтожен в Германии, а во Франции упразднен в 1790 г.

(обратно)

55

Минины — отрасль ордена францисканцев, или миноритов, учрежденная в 1455 г. св. Франциском из Паолы (1416–1507).

(обратно)

56

Пресидио (presidio) — каторжная тюрьма в Испании.

(обратно)

57

Санта-Фе-де-Богота — столица Колумбии в Южной Америке. Основана испанцами в 1538 г.

(обратно)

58

Пятая заповедь — в православной церкви шестая («Не убий»).

(обратно)

59

Авраам. — О жертвоприношении Исаака рассказывает Книга Бытия.

(обратно)

60

Седьмая заповедь — в православной Церкви восьмая («Не укради»).

(обратно)

61

См. гл. I, VIII, X и XX.

(обратно)

62

Примас — глава местной церкви (первосвятитель). Таковым в Испании является архиепископ города Толедо, древней столицы Испании.

(обратно)

63

Судопроизводство началось в 1558 году; прошло уже более пятнадцати лет, а совет инквизиции говорил, что процесс двигается быстро вперед. Пусть же по этому судят, насколько намерения совета были чисты и беспристрастны.

(обратно)

64

Район Уэска. Обозрение церквей Арагона. Т. VI; Латаса. Современная библиотека арагонских писателей. Т. 1.

(обратно)

65

Херес-де-лос-Кабальерос — город в испанской провинции Эстрамадуре. Имя получил от тамплиеров, или рыцарей (cabaleros) храма, которым он принадлежал.

(обратно)

66

Кабрера. История Филиппа II. Кн. 10. Гл. 6; Родригес де Кастро. Библиотека авторов испанских раввинов. Т. 1. Глава раввина Абраама Уске; Ногера. Жизнь Хуана де Мариана // История Испании, опубликованная в Валенсии Монфором.

(обратно)

67

Комплутенская (комплютензийская) Библия — Полиглотта, то есть многоязычная Библия, изданная кардиналом Хименесом в 1502–1517 гг. в испанском городе Алькала-де-Энаресе, который по-латыни называется Комплю(у)тум (Complutum).

(обратно)

68

Альфонса Сальмерон (1515–1585) — уроженец Толедо, один из основателей ордена иезуитов. Оставил «Толкования на Новый Завет», напечатанные в Мадриде в 1547–1602 гг. в восьми томах.

(обратно)

69

Здесь либо ошибка Льоренте, либо опечатка. Вместо «талмуд» следует читать «талмид», слово, обозначающее «ученика». (Примеч. ред.)

(обратно)

70

Объяснение различных способов читать и писать у евреев, напечатанное в Антверпене в 1584 году. Можно просмотреть также уже названных авторов, где найдутся письма, собрание коих было бы очень полезно издать.

(обратно)

71

Гностики — мистическая христианская секта, возникшая в конце первого в. нашей эры, распространившаяся сначала в Сирии и Египте и вскоре проникшая в Византию, Северную Африку и Рим. Разбуженный христианством интеллектуальный интерес не мог успокоиться до превращения новой религии в метафизику, то есть в законченную систему миропонимания, и гностики — это те христиане, которые стремились, с одной стороны, приступом завоевать эллинскую культуру для христианства, а с другой — привить эллинской культуре христианские идеи. При известной близости между христианством и гностицизмом было одно коренное расхождение по центральному вопросу, а именно по вопросу о происхождении зла. Страх признать Бога творцом зла заставлял гностиков допускать совечную ему материю. Раз материя источает зло, гносис не мог допустить, чтобы творцом мира был Бог: появление мира оказывается оплошностью; отсюда безнадежный пессимизм гностиков. Мир — творение рук ангелов, демиурга, а не Бога. Душа и тело — темница для духа; их упразднение — главная цель усилий человека. Это презрение к плоти влекло гностиков к признанию призрачности явления Христа на земле (докетизм). «Христос страдал не сам, но некто Симон Киринейский, который нес за него крест; этот Симон был по невежеству распят, сам же Христос только смеялся над распинавшими». Для раннего христианства докетизм был самым ярким признаком гностиков; они зачислялись в антихристы, потому что не исповедовали Христа пришедшим во плоти. Системы Тертулиана, Иринея и Оригена вытеснили дуализм гностиков, но вопросы, которые ими были выдвинуты, еще долго вызывали движения дуалистического характера, как, например, манихейство, павликианство, богомильство, альбигойство, а также неоплатонизм с его могучим влиянием на все средневековое миросозерцание.

(обратно)

72

Письмо Кано поместил Сьенфуэго в Жизни св. Франсиска Борхи. Кн. 4. Гл. 15; письма Паласио и брата Луиса Эстрады в неизданном сочинении, составленном иезуитом Педро Рибаденейрой, озаглавленном Слава и триумф общества Иисуса, полученные в гонениях на него («Glorias У Triumfos de la Compagnia de Jesus, conseguidos ensus persecuciones»); оно сделалось собственностью дома Рамона Кабреры, испанского священника, столь же достойного уважения своими большими познаниями, сколь враждебного предрассудкам.

(обратно)

73

Эскуриал — дворец и монастырь в 35 км от Мадрида, выстроенный Филиппом II в 1557 г. в виде решетки, на которой, по преданию, погиб св. Лаврентий, в память победы, одержанной Филиппом II при Сен-Кантене над французами в день св. Лаврентия (10 августа 1567 г.). В Эскуриале погребены Карл V и Филипп II. Там находится картинная галлерея и библиотека, богатая арабскими рукописями.

(обратно)

74

См.: Франсиско Сантос. История Св. Иеронима. Ч. IV. Кн. 3. Гл. 42.

(обратно)

75

В действительности архиепископов шесть и епископов двадцать четыре; общее число — тридцать. (Примеч. ред.)

(обратно)

76

Мануэль Абад-и-ла-Сьерра — сорок второй главный инквизитор Испании (1792–1794).

(обратно)

77

В стране неверных (in partibus infidelium) — техническое выражение римской курии для титулования католических епископов по имени городов, которые некогда были епископскими, а затем оказались либо во власти мусульман, либо резиденциями епископов восточной Церкви (греческой, болгарской, сербской, русской).

(обратно)

78

Бальдассар де Мендоса-и-Сандобал — двадцать восьмой главный инквизитор Испании (1699–1705).

(обратно)

79

См. гл. XXI и XXIV.

(обратно)

80

См. гл. X, XIV и XVIII.

(обратно)

81

См. гл. XXIII.

(обратно)

82

Оговорка, помещенная Альфонсом де Варгасом из Толедо в четвертку в латинском труде, напечатанном в 1636 году под заглавием Донесение королям и христианским государям о политических хитростях и софизмах, употребляемых иезуитами для достижения всемирного владычества. Гл. 7. С. 22.

(обратно)

83

Это письмо было опубликовано иезуитом кардиналом Свенфугос в Жизни св. Франсиско Борхи. Кн. 4. Гл. 15. 2.

(обратно)

84

Дон Франсиско де Орти. Записки университета Валенсии. Гл. 8. Здесь помещен текст данного ему поручения.

(обратно)

85

Эскрива. Жизнь достопочтенного [теперь блаженного] Хуана де Риберы. Гл. 4.

(обратно)

86

Кармелитки — женский монашеский орден, основанный в 1452 г. и реформированный св. Терезой в 1562 г.

(обратно)

87

Здесь подразумевается отец Ваньес, известный в свое время как человек ученый и добродетельный.

(обратно)

88

Жизнь св. Терезы. Гл. 33.

(обратно)

89

Эти сестры были: Изабелла де Сан-Франсиско, Мария де Сан-Хосе, Мария де Санто-Эмпириту, Изабелла де Сан-Геронимо, Элеонора де Сан-Габриэль и Анна де Сан-Альберто.

(обратно)

90

Иенес. Жизнь св. Терезы. Кн. 2. Гл. 27.

(обратно)

91

17-е письмо св. Терезы.

(обратно)

92

62-е письмо св Терезы.

(обратно)

93

Св. Иоанн Крестный (1542–1591) — основатель ордена босых кармелитов, признанных папой в 1580 г. Его прозвали Крестным потому, что в келье он имел только грубое ложе и большой крест из тростника. Он оставил после себя несколько мистических сочинений, напечатанных в 1619 г. (по-испански).

(обратно)

94

Стигматы — кровавые следы от ран, напоминавшие пять ран Христовых и выступавшие на теле некоторых католических мистиков. В большинстве случаев они воспроизводились искусственно с целью обмана. В других случаях следует предположить, что прилив крови к этим местам вызывался психофизической причиной.

(обратно)

95

Граф Ламораль Эгмонт (1522–1568) — нидерландский деятель, сначала был на службе Филиппа II в качестве генерала. Вместе с Горном он представлял оппозиционно настроенную аристократию Нидерландов, этой исключительно для того времени развитой в хозяйственном отношении страны. Со времени восстания Нидерландов решил содействовать освобождению своей родины от испанского гнета и вступил в сношения с восставшими против Испании. Схваченный герцогом Альбой, был обезглавлен.

(обратно)

96

Филипп де Монморанси-Нивель, маркиз Горн (1522–1568) — нидерландский деятель. Находился на службе у Карла V и Филиппа II. Однако в 1567 г. был арестован герцогом Альбой по обвинению в сношениях с Вильгельмом, принцем Оранским, главой восставших Нидерландов; был обезглавлен вместе с графом Эгмонтом, своим родственником.

(обратно)

97

Орден Золотого руна был учрежден в Брюгге (Бельгия) в 1429 г. Филиппом, герцогом Бургундским; в XVI в. гроссмейстером ордена стал Карл V, который передал этот сан своим преемникам, испанским королям.

(обратно)

98

Жак Огюст де Ту — (1553–1617) — президент парижского парламента, историк. Оставил после себя громадный труд: «История моего времени» («Historia mei temporis»), обнимающий 1543–1607 г., в 138 книгах. При жизни он напечатал в 1604 г. только первую часть. В полном виде, с приложением его «Мемуаров» (1553–1601), «История» появилась в 1733 г. в семи томах.

(обратно)

99

Отец Кирхер скопировал это письмо в своем труде, озаглавленном Политический образец христианского государя.

(обратно)

100

Кирхер скопировал все это письмо в вышеназванном труде.

(обратно)

101

Эстрада. Декады фландрских войн. Декада 1. Кн. 7.

(обратно)

102

Максимилиан II — император германский (1564–1576), сын императора Фердинанда I (1556–1564), брата Карла V; император Максимилиан II был и королем Чехии с 1556 г.

(обратно)

103

Чехия (или Богемия) была самостоятельным государством с половины VII в., королевством — с 1061 г. С 1526 г. перешла во владение Австрии. После войны 1914–1918 гг. стала самостоятельной республикой.

(обратно)

104

Не сорок восемь, а тридцать девять лет (с 1559 по 1598). (Примеч. ред.)

(обратно)

105

Это намек на путешествие, которое королева предприняла в Байонну для беседы с своей матерью о политических делах лиги. Оно происходило в 1565 году.

(обратно)

106

Кирхер. Кн. 2. Гл. 2.

(обратно)

107

Кабрера. Мудрость Филиппа II. Гл. 28.

(обратно)

108

Ван дер Гамен. История Филиппа II С 115; Кабрера История Филиппа II. Кн. 7. Гл. 22.

(обратно)

109

Кабрера. Гл. 28.

(обратно)

110

Ван дер Гамен Жизнь дона Хуана Австрийского. Кн. 1, параграф немного спустя (росо despues). Кабрера и Кампана в цит. местах.

(обратно)

111

Кирхер Кн. 2. Гл. 11.

(обратно)

112

Эстрада. Декады фландрских воин Декада 1. Кн. 7.

(обратно)

113

Вильгельм, принц Оранский (1533–1584) — вождь восставших против испанского владычества Нидерландов. Это восстание следует рассматривать как раннюю форму буржуазной революции, протекавшей под религиозными лозунгами. В 1567 г. Вильгельм Оранский объявил себя протестантом и встал во главе восстания; в 1574 г. был признан повстанцами графом Голландии и Зеландии, в 1579 г. содействовал организации Утрехтской унии, объединившей в одно государство северные провинции Нидерландов, составляющие ныне Голландию.

(обратно)

114

Кабрера. История Филиппа II Кн. 7. Гл 28.

(обратно)

115

Эстрада. Декады фландрских воин Декада 1. Кн. 7.

(обратно)

116

Маргарита Австрийская — внебрачная дочь императора Карла V, была замужем сначала за Алессандро Медичи, герцогом Флоренции (1530–1537), потом, с 1538 г., за Оттавио Фарнезе, герцогом Пармским (1547–1586). Филипп II назначил ее правительницей Нидерландов (1558–1567). Умерла в Италии в 1586 г.

(обратно)

117

Ван дер Гамен. Жизнь Дона Хуана Австрийского. Кн. 1, где имеется копия писем.

(обратно)

118

Юбилей (лат. jubilaeum от евр. jobel — козлиный рог) у евреев был каждый пятидесятый год. В католическом мире обычай празднования юбилеев ввел папа Бонифаций VIII в 1300 г. Сначала они были через 100 лет, потом через 50, через 33 года, а со времени папы Павла II (1464–1471) через 25 лет. В этот год давалось с известными церемониями полное отпущение грехов. Это был богатый источник доходов для римской курии.

(обратно)

119

Людовик XI — король французский (1461–1483), сын Карла VII; в 1456 г. он восстал против отца и бежал ко двору Филиппа, герцога Бургундского, где и прожил пять лет до своего вступления на престол.

(обратно)

120

Филипп, герцог Бургундский (1419–1467). — В 1429 г. учредил орден Золотого руна. Основал во Фландрии первую фабрику для выработки ковров.

(обратно)

121

Кабрера. История Филиппа II. Кн. 7. Гл. 22.

(обратно)

122

Ретамар — местность почти на полпути из Мадрида в Пардо.

(обратно)

123

Кабрера. Кн. 7. Гл. 22; Ван дер Гамен. Жизнь дона Хуана Австрийского. Кн. 1.

(обратно)

124

Это монастырь ордена иеронимитов, основанный Энрико IV. Рядом с монастырем находится старый королевский дворец, называемый Буэн-Ретиро (приятный покой).

(обратно)

125

Аточа — доминиканский монастырь близ дворца Буэн-Ретиро, с восточной стороны.

(обратно)

126

Это было в субботу, но не 3 и не 10 января, а в следующую, 17 января, накануне ареста дона Карлоса.

(обратно)

127

Принцы Венгрии и Чехии, которые находились тогда в Мадриде, а также дон Хуан Австрийский и Алессандро Фарнезе.

(обратно)

128

Тогда снаряжали несколько галер, командование которыми было поручено дону Хуану Австрийскому.

(обратно)

129

Великий приор ордена св. Иоанна Иерусалимского. Это был дон Антонио Толедский, брат герцога Альбы и член государственного совета.

(обратно)

130

Герцог де Фериа был главным командиром королевской лейб-гвардии и членом государственного совета.

(обратно)

131

Луис де Кихада, сеньор де Вилягарейя, был сыном мажордома Карла V в его уединении. Граф де Лерма был впоследствии первым герцогом и фаворитом Филиппа III. Дон Родриго де Мендоса был старшим сыном принца Эволи.

(обратно)

132

Руи Гомео де Сильва, принц Эволи.

(обратно)

133

Дон Фадрике Энрикес, брат адмирала.

(обратно)

134

Дон Хуан де Веласко, сын дона Габриэля, графа де Сируэла.

(обратно)

135

Впоследствии в апартаментах принца служили обедню. Это доказывает, что отчет был написан до 2 марта, когда последовал приказ о служении обеден.

(обратно)

136

В понедельник 19 января 1568 года.

(обратно)

137

Настоящее имя его было Педро дель Ойо.

(обратно)

138

To есть старших сыновей, которые имеют право наследовать корону, которая есть майорат, или пожизненное замещение в порядке первородства или старшинства.

(обратно)

139

Хуанна, сестра короля, которая воспитывала принца до других учителей.

(обратно)

140

Горец (montero) — ночной телохранитель короля Все лица этой гвардии называются горцами Эспиносы (monteras de Espmosa), потому что все они уроженцы местечка Эспиноса де-лос Монтерос. Эта привилегия была дарована владетельным графом Кастильским Фернандо Гонсалесом в вознаграждение за верность.

(обратно)

141

Ван дер Гамен. Жизнь короля Филиппа Мудрого («Vida del fey D. Felipe el Prudente»).

(обратно)

142

Ван дер Гамен. Жизнь дона Хуана Австрийского («Vida de D. Juan de Austria»).

(обратно)

143

Публий Овидий Назон (43 до н. э. — 17 н. э.) — римский поэт, современник императора Августа. В 9 г. он был сослан Августом в дикую страну гетов и сарматов в город Томы (ныне Констанца в Румынии). Его сочинения: 1) «Метаморфозы» («Превращения»); 2) «Фасты» (календарь); 3) «Любовные элегии»; 4) «Наука любви»; 5) «Героиды»; 6) «Скорбные элегии»; 7) «Понтийские письма». Приведенная в тексте Льоренте строка — это стих: «Сын против жизни отца замышляет до срока».

(обратно)

144

Ватсон. История царствования Филиппа II, на англ и фр. яз., приложение.

(обратно)

145

Луи де Фуа — французский архитектор, который в 1558 г. построил дворец Эскуриал (см. примеч. 62). В 1584 г. он построил близ устья Жиронды на скале маяк, известный под именем Кордовской башни (Tour de Cordouan).

(обратно)

146

Де Ту. История моего времени, на лат. яз. Т. II. Кн. 43.

(обратно)

147

Анна Австрийская — дочь императора Максимилиана II, четвертая жена Филиппа II, мать Филиппа III, короля испанского.

(обратно)

148

Св. Иероним (Eusebiees Hieronymus) — учитель римской Церкви, родился около 340 года, умер в 420 г. После него осталось много сочинений и писем. Главным его трудом является перевод Библии на латинский язык, известный под именем Вульгаты.

(обратно)

149

Автор четвертого Евангелия (от Иоанна) и автор Откровения св. Иоанна Богослова, по суждению библейской критики, не идентичны. Апокалипсис, по мнению Гарнака, написан в 93 г. палестинским иудео-христианским писателем; он носит на себе отпечаток иудейских апокалипсисов II–I вв. до н. э. Четвертое Евангелие писано несколько позже. В нем заметны следы учения александрийского философа иудея Филона (род. около 30 г. до н. э.). Время написания определяется 110 г. И четвертое Евангелие, и Апокалипсис известны в Христианской Церкви со II в. н. э.

(обратно)

150

Томас Кранмер (1489–1556) — архиепископ Кентерберийский, примас Англии. Помог Генриху VIII ввести протестантство в Англии; при сыне Генриха VIII Эдуарде VI он установил новый чин литургии; при королеве Марии Кровавой Кранмер был арестован, осужден как еретик и сожжен на костре в 1556 г.

(обратно)

151

Мартин Босер (1491–1551) — сторонник реформации. Двадцать лет прожил в Страсбурге в качестве служителя культа, проповедника и профессора. С 1545 г. до смерти был профессором богословия в Кембридже. Постоянно колебался между учением Лютера и Цвингли. В Англии стоял за церковную иерархию. Главным его сочинением является «Толкование на псалмы», изданное в Страсбурге в 1529 г.

(обратно)

152

Читать мессу (исп. decer la misa, фр. dire la messe) — служить обедню. Католические обедни (литургии, мессы) могут совершаться двояким способом: 1) с участием хора певчих, и тогда она называется великая, или петая, обедня (grand messe, messe chantee), и 2) одним священником с мальчиком-аколитом, причем все молитвы и песнопения читаются, и тогда она называется тихая обедня (messe basse).

(обратно)

153

Св. Кирилл, патриарх Александрийский (412–444) — фанатичный борец против ересей. В числе его произведений есть «Сокровище, направленное против ариан».

(обратно)

154

Св. Епифаний Кипрский, епископ Саламинский (367–403) — известный ересиолог, в молодости из иудейства перешел в христианство. Владел пятью языками: еврейским, сирийским, коптским, латинским и греческим. Считал Оригена отцом всех ересей, особенно арианства. Из его сочинений дошли до нас: 1) «Панарий, или противоядие против ересей», и 2) «Якорь» (Анкорат).

(обратно)

155

Цилицип (cilicium) — широкий волосяной колючий пояс, который носят католические монашествующие миряне на голом теле для умерщвления плоти. Название произошло от шерстяной грубой материи, вырабатывавшейся некогда в Киликии (в Малой Азии) из козьей шерсти.

(обратно)

156

Аделантамиенто (adelantamiento) — округ, управляемый аделантадо, губернатором пограничной территории.

(обратно)

157

Брешиа — город в Ломбардии, в Северной Италии, в 80 км от Милана. Родина Арнольдо Брешианского (1100–1155), церковного реформатора и еретика, политического деятеля, десять лет стоявшего во главе Римской республики (1144–1154) и сожженного в 1155 г. Высшим духовенством был особенно ненавидим за то, что выступал против мирских богатств его.

(обратно)

158

Литании — длинные молитвы, которые состоят из обращений или воззваний ко Христу, Богородице и святым; они поются антифонно, то есть попеременно двумя половинами хора или хором и богомольцами во время католических молебнов.

(обратно)

159

Избави нас — взято из заключительных слов молитвы.

(обратно)

160

«Прииди, Создатель» («Veni, Creator») — старинный гимн, употребляемый при католическом богослужении.

(обратно)

161

Суд присяжных основывается на том, что обсуждение дела и постановление приговора должны быть произведены незаинтересованной стороной. Обвинитель и защитник участвуют в состязательной части процесса. Коронные судьи подводят утвердительный (да, виновен) или отрицательный (нет, не виновен) приговор присяжных под статьи действующего уголовного кодекса.

(обратно)

162

Заметка на 17-е письмо св. Терезы, помещенная в собрании сочинений этой святой.

(обратно)

163

Кефалония — самый большой из Ионических островов, принадлежит Греции с 1863 г.

(обратно)

164

Прага — столица Чехии на реке Влтаве. Она основана около 759 г. потомками Пшемысла, основателя первой династии чешских королей.

(обратно)

165

Конгрегация индекса — постоянная комиссия из кардиналов, занимающаяся просмотром книг, выделением из них еретических или подозрительных и составлением списка запрещенных книг (так называемого Индекса, или каталога); основана папой Павлом IV (1555–1559).

(обратно)

166

Балюз. Собрание памятников. Т. II. С. 207; Т. IV. С. 314.

Этьенн Балюз (1630–1718) — историограф, профессор канонического права в Париже. Его главные труды: 1) «Капитуларии франкских королей» («Regum francorum capitularia»), 1677, 2 тома: 2) «Новый сборник соборов» («Conciliorum nova collectio»), 1683, 1 том; 3) «Жизнь авиньонских пап» («Historia paparum Aveniensum»), 1693, 2 тома; 4) «Смесь» («Miscellanea»), изд. в 1674–1715 гг., 7 томов. Он особенно известен критическим изданием документов по церковной истории и каноническому праву.

(обратно)

167

Рейнольда. Церковная летопись, под 1563 годом. № 13; Отец Паоло Сарпи. История Тридентского собора. Кн. 8. № 32.

(обратно)

168

Раймонд де Кабрера сообщил мне содержание этого труда и позволил снять с него копию, а также с писем короля и посла, оригиналы коих хранятся в архивах Альбы и Альтамиры.

(обратно)

169

Эти выражения показывают, что граф предвидел, что решение собора будет благоприятно для катехизиса и что в этом случае святой трибунал Испании почувствует себя опозоренным.

(обратно)

170

Герцог Тосканский — в эти годы герцогом был Козимо I Медичи (1537–1574).

(обратно)

171

Марко Антонио Колонна, герцог Паллиано — итальянский деятель, один из представителей княжеской фамилии Колонна. В битве при Лепанто в 1571 г. командовал папскими галерами; после битвы состоял на службе у Филиппа II и был вице-королем Сицилии; умер в 1584 г.

(обратно)

172

Урбан VII — папа (1590), итальянец, уроженец Рима, Джамбатиста Кастанья, прожил лишь 12 дней после своего избрания.

(обратно)

173

Авиньон — город во французском департаменте Воклюзе, на левом берегу реки Роны. С 1309 по 1377 г. был резиденцией пап. Находился во владении римских пап с 1348 по 1791 г., когда перешел к Франции.

(обратно)

174

Пиза — город в Тоскане, в Средней Италии на реке Арно, один из крупнейших центров средневековой торговли.

(обратно)

175

Патриарх Константинопольский. — Со времени завоевания Константинополя патинами католики учредили в нем свое патриаршество.

(обратно)

176

Сабина — название провинции Папской области, заключавшей в себе ббльшую часть древней области сабинян. Отсюда получила имя епархия.

(обратно)

177

Сигнатура (ит. segnatura) — зал заседаний верховного суда в Ватиканском дворце папы, расписан фресками Рафаэля и его учеников; отсюда получил свое название папский суд, который нередко называется сигнатурой.

(обратно)

178

Эта строчка взята из поэмы Лукреция «О природе вещей» («De natura rerum»). Тит Лукреций Кар — римский поэт (95–51 до н. э.). Философ-эпикуреец. Его поэма проникнута принципами материализма и атеизма. Имеется русский перевод.

(обратно)

179

Верховный судья Арагона был независимым посредником между королем и его подданными, как судебное должностное лицо, для которого король являлся только тяжущейся стороной. Эта магистратура была установлена конституцией королевства. Облеченный ею был уполномочен объявлять, по требованию какого-либо жителя, что король, его судьи или его магистраты злоупотребляют насилием и действуют противозаконно, нарушая конституцию и привилегии королевства. В этом случае верховный судья мог защищать угнетенных вооруженной силой против короля и тем более против его агентов и приближенных.

(обратно)

180

Генрих IV был известен в Испании под именем Вандом, с титулом герцога, со времени смерти его отца Антуана Бурбона; он не был признан королем Наварры и еще менее королем Франции.

(обратно)

181

Маргарита Бурбон, которая потом была владетельной герцогиней Барской.

(обратно)

182

Генрих IV.

(обратно)

183

Маргарита Бурбон, управлявшая княжеством Беарн и королевством Нижняя Наварра во время отсутствия своего брата Генриха IV.

(обратно)

184

Миля — мера длины. Французская миля равна 4 км, испанская — 7 км.

(обратно)

185

Дом Альфонсо Молина де Медрано был уже в Мадриде, где его вознаградили, дав ему должность в совете военных орденов. Его место в Сарагосе занял дом Педро де Самора.

(обратно)

186

Роберт Дедлеп, граф Лейстер (также Лейчестер) (Leicester; 1531–1588), любимец королевы Елизаветы Английской (см. выше, примеч. 19), канцлер Оксфордского университета, первый министр и наместник королевства.

(обратно)

187

Один из псалмов.

(обратно)

188

Целестинцы — монашеский орден, основанный в 1254 г. итальянским подвижником-бенедектинцем Пиетро де Мороне. В 1294 г. он был избран папой под именем Целестина V, но отрекся спустя пять месяцев. Орден целестинцев был упразднен в 1778 г.

(обратно)

189

Золотой шпоры орден — учрежден папой Павлом III в 1534 г.

(обратно)

190

Борха — город в испанской провинции Арагоне.

(обратно)

191

Мартин — король Арагона (1395–1412), брат короля Хуана I.

(обратно)

192

Фердинанд I — король Арагона (1412–1416), племянник короля Хуана I.

(обратно)

193

Alla van leyes, do guieren reyes.

(обратно)

194

Перу — республика в Южной Америке. С XII по XVI в. Перу была громадная империя инков, охватывавшая кроме Перу современную Боливию, Эквадор и часть Колумбии, Венесуэлы и Бразилии. Покорение Перу испанцами начато было Писарро в 1526 г., при Карле V.

(обратно)

195

Гримуар — сборник магических формул и заклинаний.

(обратно)

196

Педро Порто-Карреро — тринадцатый главный инквизитор Испании (1596–1599).

(обратно)

197

Фернандо Ниньо де Гвевара — четырнадцатый инквизитор Испании (11 августа 1599–1602).

(обратно)

198

См. гл. XXIX.

(обратно)

199

Хуан де Суньига — пятнадцатый главный инквизитор Испании (с 29 июля по 20 декабря 1602).

(обратно)

200

Хуан Батиста де Асеведо — шестнадцатый главный инквизитор Испании (20 января 1603 — 8 июля 1607).

(обратно)

201

Луис де Алиага — восемнадцатый главный инквизитор Испании (4 января 1619–1621).

(обратно)

202

Жизнь подтвердила опасения испанских дворян. Изгнание морисков уменьшило доходность имений в округах Валенсии, Сарагосы и Таррагоны больше чем наполовину; в течение следующих двух веков ни разу доходность дворянских земель не поднималась до уровня конца XVI в. В герцогстве Гандиа, насчитывавшем свыше 60 тысяч морисков, доход четырех сеньорий упал с 53 153 ливров до 15 349; в десяти деревнях близ сеньории Гандиа пустовало свыше четырехсот домов, исчезли пять деревень, а четыре были совершенно безлюдны. В мемуарах, представленных Филиппом IV в 1634 г. папе Урбану VIII, указывалось, что церковный доход во многих приходах Испании вследствие уменьшения народонаселения и его обнищания упал на две трети по сравнению со второй половиной XVI в. Валенсия пыталась покрыть убыль населения путем набора крестьян на острове Майорка, но власти Майорки протестовали против этого, опасаясь, что на острове не будет достаточного количества рабочих рук; валенсийские помещики стали уменьшать крестьянские оброки с целью привлечь на свои земли крестьян; вместо половины или трети урожая, взимавшейся с крестьян-морисков, взималась теперь пятая или шестая часть; вследствие этого с Пиренеев спустилось до 8 тысяч человек; прибыло также около 7 тысяч крестьян из Каталонии. Разумеется, это не могло заменить 100 тысяч морисков, изгнанных из одной лишь Валенсии. Обнищавшее дворянство стало искать компенсации в щедротах королевского двора, и Испания широко использовала путь облагодетельствования пострадавшей земельной аристократии. Так, граф де Кастельяр получал ежегодно 2000 дукатов. Дон Хуан Ропла — 400, донья Беатрис Борха — 600, маркиз де Квира — 600, герцог Гандиа — 8000 и т. д. Английский посол Френсис Коттинг-тон писал лорду Солсбери в мае 1610 г., что комиссары, прибывшие на места, откуда были изгнаны мориски, чтобы продать дома и земли изгнанников, с досадою должны были констатировать, что значительная часть имущества была уже расхищена различными королевскими фаворитами. Так, Лерма получил 250 тысяч дукатов, его сын — 100 тысяч, его дочь — 50 тысяч и т. д. Официальный отчет от 7 января 1613 г. говорит, что в Арагоне было конфисковано у морисков земли на 471 533 ливра; из них инквизиции дано на 49 188 ливров; на 84 949 ливров же дано было крестьянам, которые платили ежегодно высокий процент, а также внесли натурой определенную часть урожая; часть денег была предоставлена городам для восполнения убыли городского населения и т. д. Характерно, что король Филипп III, подписавший акт об изгнании морисков, уже в 1611 г. в ответ кортесам на их просьбу об оказании помощи высшим сословиям государства должен был заявить, что из-за ухода из страны морисков казначейство испытывает такие большие затруднения, что о помощи народу нельзя даже и думать. Французский историк, говоря об Испании XVII в., не может обойти молчанием «это столь печальное событие» и пишет: «На карте Испании в тысяче мест надписано это постыдное слово „despoplado“ (не населено); в тысяче мест дикая природа заменила пашни. Заметьте направление пустырей и справьтесь с реестрами комиссаров изгнания — вы увидите почти всегда, что семейства морисков населяли эти пустыни. Покинутая ими земля их предков сделалась достоянием воров, которые нагло распространялись по всей Испании, так что разбои образовали здесь нечто вроде обычного промысла».

(обратно)

203

Ланды — местность, изобилующая дюнами. Она составляла часть провинции Гасконь, — а теперь составляет часть французского департамента Ланды.

(обратно)

204

Акеларре (aquelarre) — шабаш (ведьм).

(обратно)

205

Инкубы и суккубы — бесы или демоны, которые, по утверждению веровавших в них, принимали вид мужчин или женщин для половых сношений с ведьмами и колдунами.

(обратно)

206

Педаний Диоскорид — греческий врач, родом из Аназарва в Киликии, живший в I в. н. э. От него дошли до нас шесть книг «О медицине», в которых собраны сведения древних по ботанике.

(обратно)

207

Соланум (solarium nigrum) — растение паслен. К роду пасленовых растений относятся: белладонна, картофель, американская красная камедь, золотушник, или зобная трава, сердечник.

(обратно)

208

Цикута (cicuta), или бешеница — ядовитое растение; его разновидность — болиголов.

(обратно)

209

Белена — наркотическое растение.

(обратно)

210

Мандрагора (mandragora officinalis), или адамова голова — растение, имеющее усыпляющее свойство.

(обратно)

211

Орест — герой греческой мифологии, сын Агамемнона и Клитемнестры, лишивший жизни свою мать за то, что она убила его отца. Его преследовали фурии. Ареопаг оправдал его, он получил сакрально очищение и вернулся на родину в Аргос, где и царствовал до конца жизни. Его похождения были драматически оформлены в трагедиях Эсхила, Софокла и Эврипида.

(обратно)

212

Фурии (по-гречески эринии) — богини-мстительницы древнегреческой мифологии.

(обратно)

213

Рея, мать богов, или Кибела. — Под этими, впоследствии идентичными названиями слиты воедино три религиозных представления, принадлежащие разным эпохам и разным народам. Рея — жена Кроноса, отца Зевса в греческой мифологии; первоначальное место ее почитания — остров Крит. Кибела — азиатская богиня-мать. Родина ее — Каппадокия. Из Каппадокии культ азиатской богини-матери перешел во Фригию. Здесь объектом ее почитания был черный камень в пещерном храме горы Диндима. В V в. культ азиатско-греческой матери богов был распространен по всей Греции. Великая мать богов из Азии через Грецию перекочевала в Рим: в 135 г. до н. э. римляне потребовали от Аттала III, царя пергамского (138–133), овладевшего к тому времени Фригией, передать им черный камень Кибелы, который и был перевезен в Рим.

(обратно)

214

Фавны — низшие божества римской мифологии, получившие имя от бога Фавна, покровителя скотоводства и земледелия, соответствующего греческому Пану. Они изображались с козлиными рогами и ногами.

(обратно)

215

Сатиры — низшие божества греческой мифологии, спутники Вакха. Они изображались курносыми, с козлиными рогами, ушами, ногами и хвостами, играющими на флейте или кимвалах, или с чашей вина в одной руке и с тирсом (палкой, обвитой плющом) в другой. Они соответствуют римским сильванам.

(обратно)

216

Алиби (в переводе с лат. означает «в другом месте») — в уголовном процессе способ защиты обвиняемого посредством доказательства, что во время инкриминируемого деяния он находился не в том месте, где преступление было совершено.

(обратно)

217

Андреа Пачеко — девятнадцатый главный инквизитор Испании (12 февраля 1622 — 7 апреля 1626).

(обратно)

218

Диего де Арсе-и-Рейносо — двадцать второй главный инквизитор Испании (8 сентября 1643 — 17 сентября 1665).

(обратно)

219

Несторий — патриарх Константинопольский (428–431), низложенный за ересь на третьем Вселенском соборе в Эфесе. Он считал Христа Богом по усыновлению и человеком по природе, почему и называл Марию не Богородицей, а Христородицей. Его последователи — несториане — распространились по Персии, Месопотамии, Туркестану и Северо-Западному Китаю. В Сирии несторианство было движением протеста крестьян против крупного землевладения.

(обратно)

220

Варавва — иудейский узник, освобожденный, согласно Евангелию, от смертной казни прокуратором Понтием Пилатом.

(обратно)

221

Вельзевул, или Вельзебуб — измененное название акронского бога Ваал-Зебуб, что значит «владыка мук».

(обратно)

222

Жак Марсолье (Marsollier; 1647–1724) — каноник церкви Св. Женевьевы в Париже. Из его трудов отметим: 1) «История происхождения десятин и других светских доходов церкви» («Histoire des dimes et autres biens temporels de l'eglise»), 1689; 2) «История инквизиции и ее происхождения» («Histoire de l'inquisition et de son origine»), 1693.

(обратно)

223

Алонсо д'Эрсилья (1533–1596) — испанский поэт, уроженец Мадрида. Его поэма «Араукана», написанная по личным впечатлениям, воспевает борьбу испанцев с арауканцами, туземцами Южной Америки, южными соседями Чили. Его поэма состоит из трех частей, напечатанных в 1569, 1578 и 1590 г.

(обратно)

224

Гаспар Гусман граф Оливарес, герцог Сан-Лукар (1587–1643) — первый министр и фаворит испанского короля Филиппа IV с 1621 по 1643 г.

(обратно)

225

Франсиско де Рохас-и-Сандобал, герцог Лерма — первый министр и фаворит испанского короля Филиппа III с 1598 по 1618 г. Умер в 1625 г.

(обратно)

226

Св. Люцифер — епископ города Кальяри, на острове Сардинии; в 354 г. участвовал в Миланском соборе, где защищал Афанасия Александрийского, за что был сослан арианином-императором Констанцием II.

Возвращенный из ссылки императором Юлианом, он направился в Антиохию, где вмешался в споры между евстафианами и мелетианами, принял сторону первых и таким образом впал в раскол. Он умер в своей епархии в 370 г. Его ученики — люцифериане — поддерживали этот раскол в Сардинии после его смерти. Его сочинения были напечатаны в Париже в 1568 г.

(обратно)

227

Тунис — страна в Северной Африке, между Алжиром и Триполи, соответствующая центральной части древней Карфагенской республики (город Тунис построен близ древнего Карфагена). Население состоит из берберов, мавров (арабов Магриба), турок, евреев. С 1535 по 1573 г. Тунис был под протекторатом Испании. С 1573 по 1881-й номинально был под властью турецкого султана, но управлялся беем — выборным вождем местного гарнизона. С 1881 г. фактически под властью Франции.

(обратно)

228

Праздник ожидания родов Пресвятой Девы был установлен королем Рекисвинтом IX. В Толедо, как и во всех церквах Испании, этот день торжественно празднуется 18 декабря.

Рекисвинт — вестготский король Испании (667–672). Вестготы из ариан стали католиками еще в 589 г.; при Рекисвинте духовенство управляло государством.

(обратно)

229

Днем Богородицы «О» называют в Испании праздник девы Марии 18 декабря, о котором я говорил выше, потому что подготовительные перед праздником Рождества Христова антифоны начинаются в этот день с буквы О.

(обратно)

230

Елизавета Бурбон — королева Испании, дочь Генриха IV, французского короля, и Марии Медичи (1602–1644), в 1616 г. вышла замуж за Филиппа IV Испанского; на ее дочери от этого брака Марии-Терезе женился Людовик XIV.

(обратно)

231

Нейбург — город в Баварии, на Дунае. В 1614–1742 г. Нейбург с округом составлял независимое графство. Мария-Анна была принцессой Нейбургской.

(обратно)

232

Филипп Бурбон — внук Людовика XIV, король испанский с 1700 по 1746 г., царствовавший под именем Филиппа V.

(обратно)

233

Отец лжи — обычный евангельский синоним дьявола.

(обратно)

234

Эрцгерцог Карл Австрийский — сын германского императора Леопольда I (1658–1705); был германским императором под именем Карл VI с 1711 по 1740 г. Одно время был соперником Филиппа V в борьбе за испанскую корону, известной под именем войны за испанское наследство. В 1714 г. по Раштатскому миру отрекся от своих притязаний и получил во владение королевство Неаполитанское, герцогства Милан и Мантуя, Сардинию и Нидерланды. Он известен так называемой прагматической санкцией (в 1713 г.). В силу этого документа его дочь Мария-Тереза стала наследницей его прав в австрийских владениях.

(обратно)

235

Эта мера предлагалась неоднократно, но всегда бесполезно. См. гл. XXVI.

(обратно)

236

Это предложение не было исполнено, и инквизиторы продолжали, как и прежде, заключать подсудимых в свои секретные тюрьмы.

(обратно)

237

См. гл. XXVI. Эта попытка не имела успеха, как и все, что придумывали раньше.

(обратно)

238

Симон волхв, или маг, родом из Гиттона в Самарии, ранний гностик. Он стремился вывести религиозную мысль христиан из пределов современного им ортодоксального иудейства. По мнению древних христианских писателей, Симон долгое время жил в Риме, между прочим в царствование Нерона (54–68). Библейская критическая школа считает Симона легендарной личностью.

(обратно)

239

Шпинет (spinetta) — старинный итальянский музыкальный однострунный инструмент.

(обратно)

240

Денис Талон (1628–1698) — президент парижского парламента, юрист, защищавший права короны против покушений папской власти. После него остались судебные речи и юридические трактаты.

(обратно)

241

Галилее Галилей (1564–1642) — уроженец Пизы, великий основатель механики как науки о движении. Все мировоззрение Галилея направлено против схоластики и догматики средневековья и выражает наиболее прогрессивные тенденции эпохи Возрождения. При папе Урбане VIII Галилей добивался отмены декрета, осуждавшего учение Коперника, но безуспешно. В 1632 г. он опубликовал на итальянском языке знаменитое сочинение «Диалоги о системах мира Птолемея и Коперника», в которых он говорил о движении Земли и неподвижности Солнца. Противники идей Галилея убедили Урбана VIII, что под Симплицио (одно из трех лиц «Диалогов») разумеется сам папа, и Галилей предстал перед чрезвычайной комиссией по обвинению в противоречии с Библией. В следующем году он, по приговору инквизиции, был принужден отречься от своего учения и от «ереси» Коперника и был лишен свободы. Но, несмотря на папский интердикт, в протестантских странах сочинения Галилея издавались.

(обратно)

242

Антиподы — люди, обитающие на двух диаметрально противоположных пунктах Земли. Отцы Церкви видели в представлении об антиподах противоречие с Библией, и всякий, кто разделял учение об антиподах, подвергался отлучению от Церкви.

(обратно)

243

Климент XII — Папа Римский (1730–1740), итальянец, уроженец Рима, Лоренцо Корсини.

(обратно)

244

Книга Игнатия Лойолы, основателя ордена иезуитов, «Духовные упражнения» была издана в Риме на латинском языке при жизни Лойолы, в 1548 г.

(обратно)

245

Карл I король Англии (1625–1649), сын Якова I Стюарта. Желая управлять государством деспотически, он несколько раз распускал парламент. Попыткой ввести некоторые новшества в протестантскую религию Англии он возбудил против себя пресвитериан, представителей крупной торговой буржуазии, которые были одной из фракций пуританства, объявлявшего себя противником католической Церкви и сторонником чистоты вероисповедания. Ряд крупных столкновений с парламентом привел к революции. Во время гражданской войны Карл был разбит войсками Кромвеля, и парламент приговорил его к смертной казни как тирана. Казнь была совершена в 1649 г.

(обратно)

246

Оливер Кромвель (1599–1658) — лорд-протектор Англии, был депутатом в Долгом парламенте. Быстро выдвинулся своими речами против католиков и королевской власти. В гражданской войне применял классовое комплектование парламентской армии из йоменов, ремесленников и торговцев. Когда была провозглашена республика, Кромвель, как вождь могущественной партии индепендентов, одной из фракций пуританства, представлявшей интересы среднего землевладения, встал во главе республики с титулом лорда-протектора. Властный и нетерпимый пуританин, он стал править страной, как диктатор. Кромвель особенно сурово преследовал католиков, в которых видел и религиозных и политических врагов. При нем жестоко пострадала Ирландия. Он регламентировал церковное управление Англии и предоставил равные права трем главным религиозным группам (пресвитерианам, баптистам и индепендентам). Диктатура Кромвеля была диктатурой крупного купечества и джентри. Его внешняя политика обеспечила за Англией первенство на морях и возможность широкой колониальной политики.

(обратно)

247

Карл II — король Англии (1660–1685), сын Карла I, представитель реакции; при нем Англиканская Церковь была восстановлена в своих правах и был издан ряд постановлений против нонконформистов.

(обратно)

248

Вильгельм III — король Англии (1689–1702), сын принца Оранского и Генриетты-Марии, дочери английского короля Карла I, штатгальтер Голландии с 1672 г., муж Марии, дочери английского короля Якова П. Стал королем Англии после так называемой «славной революции» в 1689 г. Вильгельм стоял во главе коалиции государств, боровшихся против Франции; подавил реакционно-католические элементы внутри Англии и уничтожил сторонников Якова Стюарта.

(обратно)

249

Георг I — курфюрст ганноверский с 1698 г. и король Англии (17141727); сын Эрнеста-Августа, курфюрста ганноверского, и Софии, внучки Якова I, короля Англии.

(обратно)

250

Кавалер Рамзай (1686–1743) — шотландец, пресвитерианин, писатель, в 1709 г. обращен Фенелоном в католичество. Он оставил после себя сочинения на французском языке, из которых назовем напечатанное по его смерти в 1749 г.: «Философские принципы естественной и откровенной религии» («Principes philosophiques de la religion naturelle et revelee»).

(обратно)

251

Готфрид IV Булъонский, герцог Нижней Лотарингии — один из вождей первого крестового похода, первый король Иерусалима по завоевании его крестоносцами в 1099 г.; носил титул «защитника гроба Господня». Умер в 1100 г. Итальянский поэт Торквато Тассо (1544–1595) изобразил его в своей поэме «Освобожденный Иерусалим» (есть русский перевод). Созданный в ней романтический образ совершенно не соответствует исторической действительности.

(обратно)

252

Роберт I Брюс — король Шотландии (1306–1329).

(обратно)

253

Шатле (Ghatelet) — крепость в Париже; с XVI в. была тюрьмой и местом главного полицейского управления Парижа. Она разрушена в 1802 г.; на ее месте находится площадь Шатле.

(обратно)

254

Людовик XV — король Франции (1715–1774), правнук Людовика XIV. При нем из Франции были изгнаны иезуиты в 1762 г.; мера эта связана с именем министра герцога Шуазеля. При нем достигло высокого уровня то разложение «старого порядка», которое впоследствии привело к буржуазной революции во Франции.

(обратно)

255

Бастилия — крепость и государственная тюрьма в Париже. Она была выстроена в 1369–1383 гг. В XVII и XVIII вв. в нее заключали не только государственных преступников, но по придворным интригам всякого рода людей, не угодивших королевскому двору; аресты производились с помощью так называемых lettres de cachet, то есть приказов за подписью и печатью короля, без указания имени подлежащего аресту лица. Бастилия была разрушена революционным народом 14 июля 1789 г. Этот день ныне является национальным праздником Французской республики.

(обратно)

256

Луи-Франсуа Бурбон, принц Конти (1717–1776) — был полководцем при Людовике XV.

(обратно)

257

Луи-Филипп Бурбон-Орлеан, герцог Шартрский (1725–1785) — дед Людовика-Филиппа, короля Франции (1830–1848).

(обратно)

258

Рейнский Пфальц — область Германии на Верхнем Рейне; столицей ее были Гейдельберг, затем Мангейм и Франкенталь. Владетель его назывался курфюрстом и был одним из семи владетельных германских князей, обладавших правом избрания германского императора.

(обратно)

259

Джованни Гастоне Медичи — великий герцог тосканский (1723–1737), последний из рода Медичи, владевшего Флоренцией с 1421 года.

(обратно)

260

Франц Лотарингскип — был великим герцогом Тосканы под именем Франческо II (1737–1765) и германским императором под именем Франца I (1745–1765).

(обратно)

261

Цецилий Плиний Секунд (62 — 115), известный под именем Плиния Младшего, — племянник Плиния Старшего, римского натуралиста, погибшего при извержении Везувия в 79 г. н. э.; во время гонения при императоре Траяне был проконсулом в Вифинии, в Малой Азии. В письмах Плиния к Траяну имеется богатый материал для истории христианства и между прочим сообщается о богослужебных собраниях христиан, которые происходили ранним утром и открывались молитвой к богу восходящего светила (великое славословие, составляющее ныне во многих местах часть утрени).

(обратно)

262

Марк Ульями Траян — римский император (98 — 117), родился в Италии (ныне деревня Севилья-ла-Вьеха, близ Севильи), сын римского солдата, первый правитель Рима неитальянского происхождения.

(обратно)

263

Ягве (Iahve) — гипотетическое произношение имени библейского Бога. Оно предлагается учеными взамен неверного произношения «Иегова» на основании того, что самаряне произносили это слово как «Ягве». Некоторые ученые производят слово «Ягве» от глагола «дуть» (по-еврейски) и считают его богом ветра и бури; другие усматривают в нем форму от глагола «быть» и переводят «Ягве» словами: «творец; тот, кто производит бытие».

(обратно)

264

Розенкрейцеры (братья розового креста, то есть креста с розой в средине, на перекрестье) — тайное общество адептов магии и алхимии, искателей и обладателей философского камня. Оно было распространено в Германии и Нидерландах с начала XVII в. и имело своим главой Иоганна-Валентина Андреэ (около 1614 г.), который в 1615 г. опубликовал изложение их учения в книге под заглавием «Исповедание розового креста» («Confessio Roseae Crucis»), Во франкмасонстве название розенкрейцеров (чаще новые розенкрейцеры) обозначает одну из высших степеней.

(обратно)

265

Кильвининг (Killwinning) — город в Шотландии, где, по преданию, была основана первая шотландская масонская ложа.

(обратно)

266

Большим пальцем правой руки совершают крестное знамение яковиты (иакобиты), христианские еретики, появившиеся в Сирии, Армении и Месопотамии в VI в., исповедовавшие учение монофизитов и продолжающие существовать доселе.

(обратно)

267

Адонаи — значит: Господь мой (в Библиях переводится по-гречески Kurinz, по-латыни Dominus). Будучи первоначально обозначением Бога, слово «адонаи» явилось заместителем имени Ягве, когда последнее было признано слишком священным для обычного употребления.

(обратно)

268

Кадош — по-еврейски означает святой.

(обратно)

269

Жак де Моле — гроссмейстер ордена тамплиеров; был арестован в Париже по приказу короля Филиппа Красивого, судим, подвергнут пытке и сожжен живым 18 марта 1314 г. в Париже.

(обратно)

270

Филипп IV Красивый — король Франции (1285–1314).

(обратно)

271

Эрколе Консальви (1757–1824) — уроженец Рима, кардинал, министр папы Пия VII по иностранным делам, принимал деятельное участие в Венском конгрессе 1815 г.

(обратно)

272

Филипп Бурбон, герцог Орлеанский (1674–1723) — регент Франции во время малолетства Людовика XV (1715–1723).

(обратно)

273

Луи-Огюст Бурбон, герцог Мэнский (1670–1736) — сын Людовика XIV и его фаворитки Монтеспан.

(обратно)

274

Луи-Анри Бурбон, принц Конде (1692–1740) — первый министр Людовика XV по смерти регента.

(обратно)

275

Луи Эркюль, герцог де Коссе-Бриссак (1734–1792) — губернатор Парижа при Людовике XVI, командир швейцарской дворцовой гвардии, был убит в Версале во время сентябрьских дней.

(обратно)

276

Изгнания иезуитов из разных стран происходили несколько раз в XVI–XVIII вв. Иезуиты были изгнаны из Англии в 1581 и 1601 гг., из Франции в 1594 и 1762-м, из Португалии в 1598 и 1759-м, из России в 1717-м, из Китая в 1753-м, из Испании и Сицилии в 1767 г. Орден был уничтожен в 1713 г. папой Климентом XIV, но иезуиты нашли убежище в России и Пруссии. В 1814 г. папа Пий VII торжественно восстановил иезуитский орден, и иезуиты стали почти везде играть огромную роль.

(обратно)

277

Флавий Клавдий Юлиан II — выдающийся римский император (361–363), называемый христианскими историками Апостатом, то есть Отступником; в детстве был крещен; по воцарении отрекся от христианства, пытался восстановить языческий культ. От него дошло до нас несколько сочинений полемического характера (против христиан), политических речей, «История двенадцати цезарей» и письма.

(обратно)

278

В 1802 году был напечатан в Париже в трех темах в восьмушку труд г. Клемана под заглавием Журнал переписок и путешествий для мира Церкви. Том второй занят его путешествием в Испанию.

(обратно)

279

Томисты, скоттисты и суаристы — последователи трех богословских школ, получили свое название от основателей их: св. Фомы (Томас) Аквината (1227–1274), Иоанна Дунса Скотта(1275–1308) и Франсиско Суареса, испанского иезуита (1548–1617).

(обратно)

280

Он не испытал бы их, если бы его процессы были публичны и если бы он держал себя, как обыкновенные епархиальные трибуналы, у которых совсем некстати отняли расследование преступления ереси.

(обратно)

281

Этот мнимый заговор сводился к желанию преобразовать трибунал по системе, предложенной г. Клеманом, которая была лучшей, или к стремлению реформировать его каким угодно образом, лишь бы прекратить жалобы.

(обратно)

282

Кинтано обманывал короля, ибо уголовные дела не ведутся публично и никому не разрешается входить в залы трибунала. Он употребляет термин «публичный», потому что в уголовных делах по обыкновенным проступкам, совершенным должностными лицами святого трибунала, подлинный процесс передается прокурору и адвокату обвиняемого, — но не об этом шла речь. Постоянные жалобы основывались на том, что в процессах чисто уголовных старались разыскать или открыть ересь или подозрение в ней, чтобы применить тайное судопроизводство.

(обратно)

283

Как это делается? Этот документ редактируется таким образом, что король не считает возможным отказать в своем одобрении сделанному. Мы это видели в процессе толедского архиепископа Каррансы и многих других. Если бы главный инквизитор посылал королю подлинный процесс, он был бы рассмотрен одним или несколькими членами совета королевской судебной палаты, привыкшими к пересмотру дел уголовного суда; они применили бы к нему меру здравой критики, чтобы увериться, доставили ли свидетели предварительного следствия достаточные улики. Нельзя сомневаться, что свидетели им показались бы странными и противоречащими один другому в своих показаниях.

(обратно)

284

То, что называется здесь экстрактом, есть не что иное, как обозначение проступков, виновным в коих предполагают подсудимого согласно результату процесса, без упоминания о свойстве и числе улик. Иногда случается, что указывают число допрошенных свидетелей, когда оно значительно, чтобы доказать, что при таком количестве показаний обвиняемый не может быть невиновным. Если бы передавали подлинный процесс, то нередко было бы видно, что относительно одного и того же факта не было двух свидетелей, согласных во времени, месте и содержании речей, как можно в этом убедиться из истории процесса Каррансы и некоторых других.

(обратно)

285

Это не преувеличение, а бесспорная истина. Слово все прилагается к делам, ведущимся в святом трибунале, и к процессам по обвинению в ереси. Но все это происходит в секрете или только в присутствии лиц, которым приказано ничего не разглашать из виденного и слышанного ими. Есть даже вещи, которые от них скрывают, как, например, все устные распоряжения — вещь очень обыкновенная в административных делах.

(обратно)

286

Также правда, что инквизиторы действуют с полной независимостью, ибо секрет делает их сильными, и их поведение носит характер подчиненности, лишь когда они боятся, что дела дойдут до сведения короля.

(обратно)

287

Надо читать: сорок девять лет, ибо Карл III правил двадцать девять лет (1759–1788) и Карл IV — двадцать лет (1788–1808).

(обратно)

288

Олавиде умер в Басе в 1804 году, семидесяти пяти лет от роду согласно доставленным мне сведениям.

(обратно)

289

Франсиско Антонио де Лоренсана — сорок третий главный инквизитор Испании (1794–1797).

(обратно)

290

Рамон Хосе де Арсе — сорок четвертый главный инквизитор Испании (1798–1808).

(обратно)

291

Гольбах Поль (1723–1789) — знаменитый французский философ-материалист, представитель революционных устремлений буржуазии накануне бужуазной революции во Франции. Главнейшие его антирелигиозные произведения: 1) «Разоблаченное христианство» («Le christianisme devoile»), 1767; 2) «Священная зараза» («Contagion sacree»), 1767; 3) «Карманное богословие» («Theologie portative»), 1768; 4) «Опыт о предрассудках» («Essai sur les preuges»); 5) «Система природы» («Systeme de la nature»), 1770 (это его главнейшее произведение, получившее название «библии материализма»); 6) «Здравый смысл кюре Мелье» («Bon sens du cure Meslier»), 1772; 7) «Всеобщая мораль» («Morale universelle»), 1776; 8) «Элементы всеобщей морали» («Elements de la morale universelle»), 1790. Некоторые произведения Гольбаха переведены на русский язык.

(обратно)

292

Александр Гумбольдт (1769–1859) — известный немецкий естествоиспытатель, основоположник научного страноведения. С 1799 по 1804 г. вместе с французским натуралистом Эмэ Бонпланом совершил путешествие на Кубу, в Мексику и Южную Америку. Его труд под заглавием «Путешествие в равноденственные области нового материка» («Voyage aux regions equinoxiales du nouveau continent»), в шести частях, печатался двадцать лет (1805–1825). В 1828 г. он путешествовал по России и Центральной Азии. В 1847–1851 гг. появился его труд на немецком языке под заглавием «Космос, или Физическое описание мира». Кроме того, он много писал по вопросам физики, ботаники, физиологии, геологии и географии.

(обратно)

293

Этрурия — северо-западная область древней Италии; с III в. н. э. это название вытесняется сначала именем Тусции, а потом Тосканы. Королевство Этрурия было образовано из великого герцогства Тосканского в 1801 г. Наполеоном Бонапартом и просуществовало до 1807 г., когда оно было присоединено к Франции и образовало три департамента. В 1809 г. было отдано сестре Наполеона I Элизе Баччики в качестве великого герцогства. С 1814 по I860 г. оно управлялось великими герцогами из австрийского дома. В 1860 г. вошло в состав Итальянского государства.

(обратно)

294

Александр Бертье (1753–1815) — французский генерал, в 1789 г. командир национальной гвардии в Версале, с 1796 г. генерал на службе республики; сопровождал Наполеона Бонапарта в Египет, участвовал во всех военных кампаниях Наполеона. С 1804 г. маршал Империи, с 1806 г. князь Невшателя, с 1809 г. принц Ваграмский. При падении Империи перешел на сторону Бурбонов.

(обратно)

295

Эти письма находятся во втором томе Мемуаров по истории испанской революции дона Хуана Нельерто, под № 34, 59 и 67. (Под Нельерто следует разуметь того же Льоренте. — Ред.)

(обратно)

296

Кенотафий — пустая гробница в память умершего, поставленная на кладбище (где погребен мертвый), в церкви, в сквере, на площади.

(обратно)

297

Конституанта — так переименовало себя 17 июня 1789 г. собрание Генеральных штатов Франции, созванное 5 мая того же года. 27 ноября 1790 г. конституанта (то есть учредительное собрание) декретировала в Париже (куда она перешла 12 октября 1789 г. из Версаля) принесение духовенством присяги на верность конституции (отсюда епископы и священники, принесшие эту присягу, стали называться assermentes, присяжными; они получили право свободно отправлять культ). Конституанта 30 сентября 1791 г. уступила место законодательному собранию.

(обратно)

298

По ошибке в главе XXV я назвал его домом Антонио Валькарселем и каноником-преподавателем. По ошибке я тоже сказал, что дом Антонио де ла Куэсты был членом коллегии в Саламанке; он был членом коллегии в Вальядолиде.

(обратно)

299

Доминик Катрин, маркиз де Периньон (1756–1818) — депутат Законодательного собрания в 1791 г., главнокомандующий армии в Восточных Пиренеях в 1794 г., посол в Мадриде, командир армии в Италии в 1799 г., сенатор и маршал Империи в 1804 г. В 1814 г. он присоединился к Бурбонам и в 1815 г. был сделан пэром и маркизом.

(обратно)

300

Дом Мигуэльт Хуан Антонио Солано родился в Вердуне, городке Урагона, в епархии Хаки. Он изучал латинскую грамматику, философию Аристотеля и схоластическое богословие. Представ соискателем при распределении приходов в епархии Хаки, он получил приход в местечке Эско. Природа одарила его талантом изобретателя, проницательным умом, склонным к прикладной математике. Ради развлечения он занялся столярным ремеслом. Он изобрел плуг, годный для обработки земли без помощи быков или лошадей. Он подарил свою машину правительству для общей пользы земледелия, но ею не воспользовались. Желая стать полезным для своих прихожан, Солано взялся удобрить землю оврага, лежащего между двух скал, и вполне преуспел в этом. Он спустил в этот овраг воды источника, удаленного от этого места более чем на четверть испанской мили.

Жестокая и длительная болезнь сделала его хромым и почти не владеющим своими членами. Во время своего выздоровления он отыскал средство для выхода из дома, изобретя стул, при помощи коего он мог доходить до своего сада. Когда возраст привел его к размышлениям другого рода и так как у него было немного книг, он особенно занялся изучением Библии. Он обрел в ней, без всякой посторонней помощи, свою религиозную систему, почти не отличавшуюся от той, коей следуют реформаты, наиболее привязанные к дисциплине первых веков церкви, потому что он был убежден, что все, что не выражено в Новом Завете или противоречит буквальному смыслу Священного Писания, было выдумано людьми и, следовательно, должно рассматриваться как доступное заблуждению.

Он письменно изложил свои убеждения и послал этот труд своему епископу, прося разъяснений и оценки своего образа мыслей. Епископ Лопес Гиль обещал ответить. Но так как ответ не приходил, Солано сообщил свои мнения профессорам богословия в университете Сарагосы и некоторым соседним приходским священникам. За это на него поступил донос в сарагосскую инквизицию, которая велела приступить к тайному следствию и арестовать подсудимого.

Один из этих священников, называвших себя его друзьями, получил поручение арестовать его, когда несчастный Солано, больной и параличный, нуждался в полной свободе для своего выздоровления. Несмотря на бдительность комиссара инквизиции, Солано нашел способ переправиться в Олерон, первый французский город по ту сторону границы. Но вскоре, сильный правотой своих намерений, он осмелился надеяться, что инквизиторы уважат его невиновность и просветят его, указав заблуждение, в которое он мог впасть. Он вернулся в Испанию и написал инквизиторам, что готов подчиниться всему, чтобы узнать истину и уверовать в нее. Его поведение доказывает, что он не знал трибунала инквизиции.

(обратно)

301

Батавская республика — так называлась Голландия в период буржуазной революции во Франции, между 1795–1806 гг.

(обратно)

302

По-видимому, речь идет о книге А. Пуибгланча. Нам удалось видеть лишь более позднее немецкое издание. Оно озаглавлено: Die entlarvte Inquisition, ein hristoisch-philosophisches Cemalde dieses schrecklichen Gerichts. Nach dem spanischen Originate des Don Antonio Puigblanch und der englischen Uebersetzung von William Walton im Anzuge bearbeitet Weimar 1877. (Примеч. ред.)

(обратно)

303

Супремы. (Примеч. перев.)

(обратно)

304

Деяния каменщиков (лат.).

(обратно)

305

Historia de lafundadyn del Gran Oriente de Francia.

(обратно)

306

Якобинцы (jacobins). — Первоначально это имя было дано в Париже доминиканцам, монастырь коих был основан в 1219 г. на улице Св. Иакова. В их владении был еще другой монастырь в Париже — на улице Сент-Оноре. В 1789 г. в Версале депутаты Бретании составили общество, известное под именем бретонского клуба (Club breton). Когда учредительное собрание перешло в Париж, клуб переместился туда же и назвался Обществом друзей конституции (Societe des amis de la constitution). Вскоре его прозвали клубом якобинцев (Club des jacobins), потому что он поместился в бывшем монастыре якобинцев на улице Сент-Оноре. В него вошли левые депутаты-конституанты. Постепенно клуб все больше радикализировался. Вскоре отделения его появились в других городах Франции, благодаря чему усилилось его влияние на общественное мнение. Робеспьер долгое время был его главою. Его членами наполнился состав Парижской коммуны. Якобинцы были наиболее последовательными мелкобуржуазными революционерами. Падение Робеспьера положило конец их господству в правительстве, и клуб был закрыт 11 ноября 1794 г.; конвент постановил сломать якобинский монастырь и устроить на его месте «Рынок 9 термидора».

(обратно)

307

Пальма-де-Майорт — столица Балеарских островов, портовый город на острове Майорка.

(обратно)

308

Santa Cruzada (святой крестовый поход) — папская булла, дающая многие послабления в следовании предписаниям Церкви. Называется так потому, что подобные послабления и привилегии раздавались в эпоху средневековья участникам крестовых походов. (Примеч. перев.)

(обратно)

309

Караибы — жители Антильских островов и северной полосы Южной Америки. Среди них господствовали полигамия и людоедство. Их называли и называют иногда каннибалами. Имя их стало нарицательным для обозначения человеческой жестокости.

(обратно)

310

Синедрион (греческое слово, еврейское — sanhedrim) — верховный совет в Иерусалиме. Он состоял из семидесяти старцев (сенаторов); в президиуме было три лица: князь (наси — председатель), его заместитель и «мудрец». Заседания его происходили в круглом зале, наполовину входившем в состав храма, наполовину выступавшем за его пределы.

(обратно)

311

Гаризим (или Геризим) — гора в Палестине. Ныне Гаризим носит название Dschabal al Tur.

(обратно)

312

Иннокентий III (Innocentius; 1160 или 1161–1216) — Римский Папа с 1198 г. Боролся за верховенство пап над светской властью; заставил английского короля и некоторых других монархов признать себя его вассалами. Инициатор 4-го крестового похода и похода против альбигойцев. (Примеч. перев.)

(обратно)

313

Саддукеи получили название от своего основателя Цадока; иудейская религиозно-политическая партия, проявлявшая особую деятельность в эпоху Маккавеев (около 150 г. до н. э.) вплоть до разрушения Иерусалима (70 г. н. э.). Саддукеи придерживались текста закона, отвергали толкования и предания старцев; отрицали бытие добрых и злых ангелов, бессмертие души, воскресение мертвых и принимали служение Богу лишь в целях достижения земных благ. Саддукеи — священнические богатые аристократические роды, консерваторы; они боролись против более демократической партии, известной под названием фарисеев, считавших необходимым приспосабливаться к новым требованиям жизни.

(обратно)

314

Веллингтон, сэр Артур Веллеслей (1768–1852) — знаменитый английский полководец, победитель Наполеона I. В 1809 г. был назначен главнокомандующим английской армии в Португалии и заставил французов очистить эту страну. Вскоре он нанес поражение испанскому королю Иосифу (Жозефу Бонапарту) и вступил в Мадрид. В 1813 г. был назначен главнокомандующим испанской армии, которую он присоединил к английской, одержал в том же году решительную победу над французами при Виттории, за что получил звание маршала и титул герцога; перешел через Пиренеи и в начале 1814 г. проник во Францию. При возвращении Наполеона с острова Эльба Веллингтон был назначен генералиссимусом европейских коалиционных армий и вместе с Блюхером одержал победу при Ватерлоо. В 1828 г. был премьером консервативного кабинета, но под давлением либерального движения должен был в 1830 г. подать в отставку; затем два раза входил в качестве министра в состав кабинета Пиля и отстаивал интересы крупного землевладения. По отношению к солдатам был жесток, называл их подонками общества и применял к ним телесное наказание.

(обратно)

315

Пий VII (1740–1823) — Римский Папа с 1800 года. Короновал Наполеона Бонапарта (1804); после присоединения Папской области к Франции (1809) был до 1814 года во французском плену. (Примеч. перев.)

(обратно)

316

Gazette de France, от 14 апреля 1816 г., № 105.

(обратно)

317

Gazette de France и Journal du soir от 1 мая 1816 г.

(обратно)

318

Равенна — город в северо-восточной части Италии, на берегу Адриатического моря; основан в глубокой древности; им владели этруски, галлы; к римлянам перешел в 234 г. до н. э. В 404 г. н. э. император Гонорий сделал Равенну столицей Западной Римской империи; в конце V в. она была резиденцией остготских королей. С 568 по 752 г. — столица греческого экзархата, зависимого от Византийской империи; затем короткое время принадлежала лангобардам, а в 754 г. франкский король Пипин Короткий отдал ее Папе Римскому. В средние века она была подвластна то Болонье, то Венеции. С 1509 г. вновь стала частью Папской области до 1860 г., когда вошла в состав Итальянского королевства.

(обратно)

319

Gazette de France, от 22 мая 1816 г., № 41.

(обратно)

320

Gazette de France, от 3 января 1817 г., № 31.

(обратно)

321

Gazette de France, от 3 апреля 1816 г., № 94.

(обратно)

322

Апостолов. (Примеч. перев.)

(обратно)

323

Перевод дословный по цитате автора; синодальный перевод: «И к одним будете милостивы, с рассмотрением; а других страхом спасайте, исторгая из огня, обличайте же со страхом, гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотию». (Примеч. перев.)

(обратно)

324

S. Cipr. ер. 55 ad Maximum presbiterum.

(обратно)

325

Lactatius. Instit. divinae. Lib. 5, cap. 20.

(обратно)

326

S. Athanasius in epistola ad solitariam vitam a gentes.

(обратно)

327

S. Athanasius in epistola ad solitariam vitam a gentes.

(обратно)

328

S. Hilarius. lib. I; ad Const antinum.

(обратно)

329

S. Ambrosius, commet. in Lucam. lib. 7. Cap. 10.

(обратно)

330

S. Cregorius Nanzianzenus. Sermons 5.

(обратно)

331

S. Optatis Milevitanus. lib. 2 contra Parmenianum et donatistas.

(обратно)

332

Idem S. Hieronimus in Evang. sec. Math. Cap.13.

(обратно)

333

Idem, th.127, ad Donatum proconsulem Africae.

(обратно)

334

Cosilium Eliberaitammi. Can. 22, 46, 73.

(обратно)

335

Сальвиано (390–484) — марсельский священник. Из его многочисленных сочинений дошли до нас немногие: его трактат «Об управлении Божием» («De guvernatione Dei»), книга «Об алчности». («De avaritia») и письма.

(обратно)

336

Salvianus; presbyter Massiliensis, de Gubernatione Dei. Iib. 5.

(обратно)

337

Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки (Ев. от Матфея, гл. 7). (Примеч. перев.)

(обратно)

338

Порто-Рико — самый восточный из Больших Антильских островов. Колумб открыл его в 1493 г.

(обратно)

339

Мой отъезд из Мадрида в Валенсию произошел 10 августа 1812 года. С этого времени я жил вдали от столицы, и это обстоятельство не позволило мне уточнить последние данные моего списка. Однако я гарантирую точность моего текста в существенном.

(обратно)

340

Последней жертвой, погибшей в пламени, была святоша. Ее сожгли в Севилье 7 ноября 1781 года как заключившую договор и вступившую в плотское сношение с дьяволом; она все отрицала и осталась нераскаявшейся. Она могла бы избежать смерти, если бы признала себя виновной в преступлении, в котором ее обвиняли.

(обратно)

341

Климент Александрийский не был епископом. Это ошибка автора.

(обратно)

342

Юстин — философ (103–168). Он писатель II, а не III в. Здесь ошибка автора.

(обратно)

343

Люций Домиций Аврелиан — римский император (270–275), уроженец Дакии (современной Румынии).

(обратно)

344

Каскара — город в Месопотамии, на границе с Аравией. Беседа Архелая с Манесом не могла происходить в 280 г., так как уже в 274 г. с Манеса была содрана кожа.

(обратно)

345

Ошибка: Феодосий I, автор упоминаемого закона, правил Восточной Римской империей с 379 по 395 г. Надо читать: 382 г.

(обратно)

346

Петр Дамиан (988 — 1072) — уроженец Равенны, кардинал, епископ Остии. Друг Григория VII Гильденбранда, один из вождей Клюнийского движения. За десять лет до смерти отказался от своих обязанностей и удалился в монастырь. Дамиани принимал участие в борьбе за реформу Церкви и, не щадя красок, бичевал «падших» священников, николаитов (допускавших брак духовных лиц) и симониаков, продававших и покупавших духовные места. Официально не канонизованный, Дамиани почитается в католической церкви как святой.

(обратно)

347

Так называемая севильская резня, которая из Севильи распространилась по многим городам Испании; эту кровавую расправу историки XIX века называют Священной войной против евреев (Guerra sagrada contra los Judios). Одним из главнейших ее вдохновителей был монах Висенте Феррер; его ближайшим соратником был архидиакон Фернанд Мартинес, который еще до своей смерти (1404) почитался как святой. (Примеч. ред.)

(обратно)

348

До крещения назывался Иошуа бен Иосиф из Лорки (Мурсия); он себя называл также Ибн-Вивес Аллорки, врач и видный талмудист, в год севильской резни принявший католицизм. (Примеч. ред.)

(обратно)

349

Речь идет о знаменитом диспуте, начавшемся по инициативе антипапы Бенедикта XIII и крестившегося Ибн-Вивеса в феврале 1413 года и закончившемся в ноябре 1414 года. Председательствовал сам папа, окруженный кардиналами и должностными лицами церкви. Вероотступник Иошуа из Лорки (Иеронимо де Санта-Фе) должен был доказать на основании Талмуда, что Иисус Христос был мессией, а двадцати двум наиболее выдающимся раввинам и ученым евреям королевства Арагона был предоставлен выбор опровергнуть его аргументы или — что было целью папы, озабоченного укрепить свое влияние в христианском мире обращением испанских евреев, — присоединиться к христианству. Со стороны евреев выступал поэт-сатирик Соломон бен Реубин Бонфед, прекрасный знаток латинского, арабского и еврейского языков. Льоренте (как впоследствии и Грец) ошибочно называет его раввином: Бонфед нередко даже высмеивал талмудические строгости, никогда не был раввином и писал преимущественно лирические стихи. 69 заседаний диспута в Тортосе прошли без результата: ни лесть, ни угрозы папы, ни резкие выпады против Талмуда со стороны Лорки не заставили евреев принять католическую веру. Папская булла (май 1415), запретившая изучать Талмуд и наложившая ряд унижений на евреев, обнаружила мотивы, которыми был вызван диспут. (Примеч. ред.)

(обратно)

350

Указание на год неверно, так как Филипп I умер в 1506 г. Стало быть, это известие относится к 1506 г.

(обратно)

351

Личность Монтануса не установлена, и утверждение Льоренте, что под именем Монтануса скрывается некто Монтес, является предположением, пока ничем не доказанным. (Примеч. ред.)

(обратно)

352

Часто произносится — Белляндо. (Примеч. ред.)

(обратно)

353

Валянсэ (Valenсay) — город во французском департаменте Эндры. Здесь Фердинанд VII прожил с 1808 по 1814 г.; здесь же в 1813 г. был подписан трактат, вернувший ему престол (не смешивать его с Valence, названием нескольких французских городов).

(обратно)

354

Первые органические законы, установленные в 1484 году, находятся в 1-м томе, глава VI; дополнительные акты — в 1-м томе, глава VII, статья 2, и глава XXII. О законопроекте преобразований я говорил в 1-м томе, глава XI, статья 1.

(обратно)

355

Раб рабов Божиих (Servus servorum Dei) — эта папская титулатура в буллах установилась в обиходе римской курии со времени папы Григория VII (1073–1085).

(обратно)

356

Фернандо де Монтемайор, архидиакон Альмасана, бывший потом членом совета инквизиции.

(обратно)

357

Этим епископом был дом Диего Деса, главный инквизитор, тогда епископ Паленсии, а потом архиепископ Севильи.

(обратно)

358

Дон Альфонсо Арагонский, внебрачный сын короля.

(обратно)

359

Aplaceria — освобождение под поручительство.

(обратно)

360

Каноник Сарагосы, затем бывший епископом Барселоны и послом в Риме.

(обратно)

361

Автор говорит от лица Пруденциана, монарха царства правды (el reino de la verdad).

(обратно)

362

Если бы не было инквизиторов, епископы исполняли бы их обязанности, как в прежние века.

(обратно)

363

В томах 1, 2 на разных страницах.

(обратно)

364

Такого слова нет в еврейском языке; разрушение храма отмечается постом в девятый день месяца аба (тише бе-аб). В память двукратного падения Иерусалима и разрушения храма (в первый раз халдеями в 586 году до нашей эры, второй раз римлянами в 70 году нашей эры) установлен день для поста и траура. «Пять бедствий обрушились на наших предков в девятое аба: произнесен был божественный приговор над выходцами из Египта, чтобы они погибли все в пустыне и не вступили в обетованную землю; разрушены были первый храм и второй; взята была римлянами крепость Бетар (Бар-Кохбы) и вспахан был, как поле, святой град». (Так говорится в Талмуде об этом еврейском национально-траурном дне.) К этим пяти бедствиям позднейшая мартирология евреев прибавила шестое: изгнание евреев из Испании, совершившееся в 1492 году также в день девятого аба. Естественно, что воспоминание об этом дне пустило глубокие корни среди евреев, принимающих на веру точную дату всех шести бедствий; отсюда обычай, сохранившийся в Польше, России, Румынии до самых последних дней, отмечать этот день разными траурными признаками, между прочим, не носить обуви и ходить босиком в течение всего дня. Этим объясняется русское название девятого аба — «босины», слово, неверно истолкованное В. И. Далем, а потом и академическим словарем русского языка, как еврейский праздник, обряд омовения ног. (Примеч. ред.)

(обратно)

365

Такого слова в еврейском языке нет; вообще ряд описываемых здесь еврейских обычаев является по-видимому плодом фантазии инквизиторов. (Примеч. ред.)

(обратно)

366

Кибла (по-русски чаще — кыбла) значит встречное направление, а отсюда — место, к которому мусульмане обращаются лицом во время молитвы (к Мекке). (Примеч. ред.)

(обратно)

367

По-видимому, следует читать «bism Allah», так называется у мусульман бенедикция при резке скота. Значат эти слова — «во имя Аллаха». (Примеч. ред.)

(обратно)

368

Графически это слово следует изображать так: «alayman kullana» и значит оно — «клятвами всеми». Долгое «a» здесь передается через «i», a «k» через «c», а конечные три буквы изображены одной буквой «а». (Примеч. ред.)

(обратно)

369

Следует писать «Romadan» — месяц поста. (Примеч. ред.)

(обратно)

370

«El cahor» следует писать «as-sahr» — заря, рассвет, еда перед рассветом в месяц рамазан. (Примеч. ред.)

(обратно)

371

Следует писать «el wudu», то есть омовение (ритуальное); здесь w передано через gu; непонятна буква с в конце слова «диадос». (Примеч. ред.)

(обратно)

372

По-видимому, речь идет о пятикратном ежедневном совершении мусульманского богослужения as-Salah, по-русски иногда передается через «залат». (Примеч. ред.)

(обратно)

373

Нужно писать не «andululey», a «audu billahi» — «прибегаю к Аллаху (ищу защиты от сатаны)» — молитвенная формула. (Примеч. ред.)

(обратно)

374

Следует писать не «colhua, у languhat», a «kulhuwa-llahu ahad» — «скажи — он Аллах единый», — начало 112-й суры Корана, часто читаемой как молитва. Здесь ошибочно слова одной фразы разбиты запятой и союзом. (Примеч. ред.)

(обратно)

375

Пять заповедей (пунктов) таковы: 1) признание единого Бога и Магомета его посланником; 2) ритуал богослужения (залат); 3) милостыня (цакат); 4) пост; 5) паломничество к гробу Господню (Кааба в Мекке). (Примеч. ред.)

(обратно)

376

Hanca — нужно hamsa, пятерня (изображение руки Фатимы, дочери Магомета, которому придается значение талисмана). (Примеч. ред.)

(обратно)

Оглавление

.

Глава XXVII . ПРОЦЕССЫ, ПРЕДПРИНЯТЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ РАЗНЫХ ГОСУДАРЕЙ И КНЯЗЕЙ

  Статья первая . ДОН ХАИМЕ НАВАРРСКИЙ, СЫН ПРИНЦА ВИАНЫ[1]

  Статья вторая . ДЖОВАННИ ПИКО ДЕ ЛА МИРАНДОЛА[2]

  Статья третья . ГЕРЦОГ ВАЛЕНТИНСКИЙ[4]

  Статья четвертая . КОРОЛЕВА НАВАРРСКАЯ И ЕЕ ДЕТИ, ГЕНРИХ И МАРГАРИТА[10] БУРБОНЫ

  Статья пятая . ПОСЯГАТЕЛЬСТВО НА ГЕРЦОГА ПАРМСКОГО И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

  Статья шестая . ПОПЫТКИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ВОЗБУДИТЬ ДЕЛО ПРОТИВ ДОНА ХУАНА АВСТРИЙСКОГО И ДРУГИХ КНЯЗЕЙ

Глава XXVIII . ПОВЕДЕНИЕ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА ОТНОСИТЕЛЬНО СВЯЩЕННИКОВ, ЗЛОУПОТРЕБЛЯЮЩИХ ТАИНСТВОМ ИСПОВЕДИ ИЛИ ОБВИНЯЕМЫХ В ДРУГИХ ПРЕСТУПЛЕНИЯХ ТОГО ЖЕ РОДА

  Статья первая . СУДОПРОИЗВОДСТВО

  Статья вторая . ИСТОРИЯ ОДНОГО КАПУЦИНА

  Статья третья . УКАЗЫ ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

Глава XXIX . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ ИСПАНСКИХ ПРЕЛАТОВ И ДОКТОРОВ, ЧЛЕНОВ ТРИДЕНТСКОГО СОБОРА

  Статья первая . ПРЕЛАТЫ

  Статья вторая . ДОКТОРА БОГОСЛОВИЯ

  Статья третья . ДРУГИЕ АРХИЕПИСКОПЫ И ЕПИСКОПЫ

Глава XXX . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ НЕКОТОРЫХ СВЯТЫХ И ДРУГИХ УВАЖАЕМЫХ ЛИЧНОСТЕЙ ИСПАНИИ

  Статья первая . СВЯТЫЕ

  Статья вторая . УВАЖАЕМЫЕ ЛИЧНОСТИ

Глава XXXI . ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО ДОНА КАРЛОСА АВСТРИЙСКОГО, ПРИНЦА АСТУРИЙСКОГО

  Статья первая . ЖИЗНЬ И ХАРАКТЕР ЭТОГО ПРИНЦА

  Статья вторая . ПРЕСТУПЛЕНИЯ ДОНА КАРЛОСА

  Статья третья . АРЕСТ ДОНА КАРЛОСА

  Статья четвертая . ПРОЦЕСС ДОНА КАРЛОСА

  Статья пятая . СМЕРТЬ ДОНА КАРЛОСА

Глава XXXII . ЗНАМЕНИТОЕ ДЕЛО ДОМА БАРТОЛОМЕО КАРРАНСЫ, АРХИЕПИСКОПА ТОЛЕДО, ДО ЕГО ЗАКЛЮЧЕНИЯ В ТЮРЬМУ

  Статья первая . ЖИЗНЬ АРХИЕПИСКОПА ДО НАЧАЛА ЕГО ПРОЦЕССА

  Статья вторая . ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ СЛЕДСТВИЕ ПРОЦЕССА

  Статья третья . ПАПСКОЕ БРЕВЕ, РАЗРЕШАЮЩЕЕ АРЕСТОВАТЬ АРХИЕПИСКОПА. МЕРЫ, ПРИМЕНЕННЫЕ ДЛЯ ДОКАЗАТЕЛЬСТВА ЕГО ВИНОВНОСТИ

  Статья четвертая . ОБВИНИТЕЛЬНЫЙ АКТ И ПРОЦЕДУРА, ПРЕДШЕСТВОВАВШАЯ АРЕСТУ АРХИЕПИСКОПА

Глава XXXIII . ПРОДОЛЖЕНИЕ ТОГО ЖЕ ПРОЦЕССА ДО ПУТЕШЕСТВИЯ АРХИЕПИСКОПА В РИМ

  Статья первая . НОВЫЕ СВИДЕТЕЛИ

  Статья вторая . РАЗБОР ПОКАЗАНИЙ

  Статья третья . ИНЦИДЕНТЫ ПРОЦЕССА

  Статья четвертая . ПОВЕДЕНИЕ ОТЦОВ ТРИДЕНТСКОГО СОБОРА ОТНОСИТЕЛЬНО АРХИЕПИСКОПА И ЕГО ПРОЦЕССА

  Статья пятая . УСИЛИЯ ФИЛИППА II И ИНКВИЗИЦИИ ПОМЕШАТЬ ОТПРАВКЕ АРХИЕПИСКОПА И ДОКУМЕНТОВ, ЕГО ПРОЦЕССА В РИМ

  Статья шестая . ОТЪЕЗД АРХИЕПИСКОПА В РИМ

Глава XXXIV . КОНЕЦ ПРОЦЕССА АРХИЕПИСКОПА ТОЛЕДО. СМЕРТЬ ПРЕЛАТА

  Статья первая . ИНТРИГИ ДЛЯ ПОЛУЧЕНИЯ НОВЫХ ОТСРОЧЕК

  Статья вторая . ОПРАВДАНИЕ АРХИЕПИСКОПА В СИЛУ НЕОПУБЛИКОВАННОГО ПРИГОВОРА

  Статья третья . НОВЫЕ ИНТРИГИ

  Статья четвертая . ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПРИГОВОР И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ

Глава XXXV . ПРОЦЕСС АНТОНИО ПЕРЕСА, МИНИСТРА И ПЕРВОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ КОРОЛЯ ФИЛИППА II

  Статья первая . СОБЫТИЯ, ПРЕДШЕСТВОВАВШИЕ ПРОЦЕССУ, ВОЗБУЖДЕННОМУ ИНКВИЗИЦИЕЙ ПРОТИВ АНТОНИО ПЕРЕСА

  Статья вторая . СУДОПРОИЗВОДСТВО ИНКВИЗИЦИИ ДО ДЕКРЕТА О ЗАКЛЮЧЕНИИ В ТЮРЬМУ

  Статья третья . МЯТЕЖИ В САРАГОСЕ И ОТЪЕЗД АНТОНИО ПЕРЕСА ВО ФРАНЦИЮ

  Статья четвертая . ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРОЦЕССА АНТОНИО ПЕРЕСА ДО АУТОДАФЕ

  Статья пятая . СМЕРТЬ АНТОНИО ПЕРЕСА И РЕАБИЛИТАЦИЯ ЕГО ПАМЯТИ

Глава XXXVI . НЕСКОЛЬКО ПРОЦЕССОВ ИНКВИЗИЦИИ, ВОЗНИКШИХ ИЗ ПРОЦЕССА АНТОНИО ПЕРЕСА

  Статья первая . ПРЕСЛЕДОВАНИЕ НЕКОТОРЫХ ЛИЧНОСТЕЙ

  Статья вторая . АМНИСТИЯ, ДАРОВАННАЯ ИНКВИЗИЦИЕЙ, И СВОЕОБРАЗНЫЕ АНЕКДОТЫ, КОТОРЫЕ ИЗ НЕЕ ПРОИСТЕКЛИ

  Статья третья . ИСТОРИЯ ХУАНА ДЕ БАСАНТЕ И ДРУГИХ ЛИЦ

  Статья четвертая . ПОКУШЕНИЯ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА НА ПОЛИТИЧЕСКУЮ КОНСТИТУЦИЮ АРАГОНА

Глава XXXVII . ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА III

  Статья первая . ИЗГНАНИЕ МОРИСКОВ

  Статья вторая . СЕКТА КОЛДУНОВ

Глава XXXVIII . САМЫЕ ИЗВЕСТНЫЕ ПРОЦЕССЫ И АУТОДАФЕ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА IV

Глава XXXIX . ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА II

  Статья первая . ПРОЦЕСС КОРОЛЕВСКОГО ДУХОВНИКА

  Статья вторая . ОБСУЖДЕНИЕ ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ, СОВЕРШАЕМЫХ ИНКВИЗИТОРАМИ

  Статья третья . ПРОПОВЕДЬ, СКАЗАННАЯ ИНКВИЗИТОРАМ САРАГОСЫ

Глава XL . ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФИЛИППА V

  Статья первая . АУТОДАФЕ И ЧИСЛО ЖЕРТВ

  Статья вторая . СЕКТА МОЛИНОСА

  Статья третья . ПРОЦЕСС ГЛАВНОГО ИНКВИЗИТОРА И ПОСЛЕДСТВИЯ ПРОЦЕССА, ВОЗБУЖДЕННОГО ПРОТИВ МАКАНАСА

Глава XLI . ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VI

  Статья первая . СЧАСТЛИВЫЕ ПЕРЕМЕНЫ ВО ВЗГЛЯДАХ И ИДЕЯХ

  Статья вторая . О ФРАНКМАСОНСТВЕ

Глава XLII . ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА III

Глава XLIII . ОБ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ КАРЛА IV

  Статья первая . СОСТОЯНИЕ ПРОСВЕЩЕНИЯ В ИСПАНИИ. НЕКОТОРЫЕ ПРОЦЕССЫ

  Статья вторая . ПРОЦЕСС, ВОЗБУЖДЕННЫЙ ПРОТИВ ДОНА МАРИАНО ЛУИСА ДЕ УРКИХО, ПЕРВОГО МИНИСТРА И ГОСУДАРСТВЕННОГО СЕКРЕТАРЯ

  Статья третья . ПРОЦЕССЫ, ВОЗБУЖДЕННЫЕ ПРОТИВ КНЯЗЯ МИРА И ДРУГИХ ЛИЦ

  Статья четвертая . ПРОЦЕССЫ, ДЕЛАЮЩИЕ ЧЕСТЬ СВЯТОМУ ТРИБУНАЛУ

  Статья пятая . ОГРАНИЧЕНИЕ ВЛАСТИ СВЯТОГО ТРИБУНАЛА

Глава XLIV . ОБ ИНКВИЗИЦИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ФЕРДИНАНДА VII

Глава XLV . ПИСАНИЯ СВЯТЫХ ОТЦОВ ПОДТВЕРЖДАЮТ, ЧТО ДУХ И МЕТОДЫ ДЕЙСТВИЙ ИНКВИЗИЦИИ ПРОТИВОРЕЧАТ ДУХУ ЕВАНГЕЛИЯ И ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ

Глава XLVI . ИСЧИСЛЕНИЕ ЖЕРТВ ИНКВИЗИЦИИ И ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ СПИСОК ВЕЛИКИХ ИНКВИЗИТОРОВ, В ПРАВЛЕНИЕ КОИХ ПРОИСХОДИЛИ КАЗНИ

Глава XLVII . КРАТКИЙ ХРОНОЛОГИЧЕСКИЙ ПЕРЕЧЕНЬ НАИБОЛЕЕ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ФАКТОВ, ИЗЛОЖЕННЫХ В ЭТОЙ ИСТОРИИ

ПРИЛОЖЕНИЕ . ОПРАВДАТЕЛЬНЫЕ ДОКУМЕНТЫ

  I

  II

  III

  IV

  V

  VI

  VII

  VIII

  IХ

  Х

  ХI . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .