«Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом»

Николай Владимирович Скрицкий Георгиевские кавалеры под Андреевским флагом Русские адмиралы — кавалеры ордена Святого Георгия I и II степеней

Под общей редакцией авторов проекта членов Российского Дворянского Собрания Валентины Алексеевны БЛАГОВО и Сергея Алексеевича САПОЖНИКОВА

От автора

Еще Петр I замыслил создать по европейскому образцу орден для награждения за военные заслуги. Такой наградой стал учрежденный Петром I орден Святого Андрея Первозванного. Первым эту награду получил весной 1699 года адмирал Ф. А. Головин. Но и этот, и появившийся позже, в 1725 году, орден Святого Александра Невского со временем стали вручать чаще не за подвиги на поле боя, а за государственные и придворные деяния. Потребность в особой награде за ратный труд оставалась. Вступая в войну против Турции (1768–1774), Екатерина II испытывала нужду в средстве для поднятия духа и поощрения будущих подвигов русских воинов на суше и на море. 24 ноября 1769 года, в день именин, Императрица объявила о создании нового ордена, а 26 ноября (7 декабря) возложила на себя знаки «Военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия» I степени. Этот день объявили праздником ордена. Затем была создана Дума Георгиевского ордена. С 1811 года резиденцией думы служил Георгиевский зал Зимнего дворца, а с 1849 года — Георгиевский зал Большого Кремлевского дворца.

Всего у ордена было четыре степени, что позволяло широко использовать его для награждения воинов. Гроссмейстером его были сама Екатерина II и последующие императоры. Первые две степени вручали только генералам и адмиралам, а третья и четвертая предназначались офицерам разных рангов.

С момента учреждения и до 1917 года знаки ордена не претерпели изменения. В статуте дано следующее его описание:

«Крест большой золотый с белою с обе стороны финифтью по краям с золотою каймою, в середине которого изображен Царства Московского герб на финифти же, то есть: в красном поле Святый Георгий, серебряными латами вооруженный… Лента шелковая, о трех черных и двух желтых полосах. Крест для Кавалеров третьяго и четвертаго классов во всем подобен большому, кроме того, что несколько меньше».

Орден первой степени большого креста носили на ленте через правое плечо, орден второй степени — на такой же ленте на шее. К орденам высших степеней полагались четырехлучевые золотые звезды с надписью «За службу и храбрость». Орден третьей степени представлял собой шейный крест без звезды, а четвертой — крест в петлице. Белым цветом он выделялся среди прочих российских орденов.

Статут ордена гласил:

«Ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны не дают права быть пожалованным сим орденом; но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы».

Особенностью ордена являлась появившаяся со временем его некоторая автономность, ибо решение, кому присвоить орден, принимала Дума георгиевских кавалеров. Когда в 1807 году появился знак военного ордена (со временем названный Георгиевским крестом) для награждения нижних чинов, на него распространилось то же правило.

Орденом IV степени были награждены многие моряки как за храбрость в бою, так и за определенное число кампаний, проведенных в море. Первоначально требовалось отплавать 18 кампаний, затем — 20. За 1769–1869 годы в армии и на флоте было выдано 2239 орденов этой степени. Ордена III степени вручали значительно реже, лишь за боевые подвиги и флотоводческое умение.

Авторитет награды был весьма высок, ибо именно кавалеры ордена Святого Георгия высших степеней командовали эскадрами во всех важнейших сражениях времен Екатерины II. Это свидетельствует о том, что награду давали не в качестве милости, но за истинные боевые заслуги.

21 июля 1770 года за сражение при Кагуле первым кавалером ордена I степени стал П. П. Румянцев, II степени — П. Г. Племянников, Н. В. Репнин, Ф. В. Боур. За всю историю ордена было выдано 25 орденов I степени (в том числе 8 иностранцам) и 125 орденов II степени (18 иностранцам).

Что же касается моряков, ордена Святого Георгия высших степеней были удостоены за всю историю отечественного флота только девять адмиралов: С. К. Грейг, К.-Г. Нассау-Зиген, В. Я. Чичагов, А. И. Круз, И. А. Повалишин, Ф. Ф. Ушаков, О.М. де Рибас, A. C. Грейг и П. С. Нахимов.

Вполне заслуженно в числе первых получили ордена разных степеней участники Хиосского и Чесменского сражений, в которых русская эскадра на Средиземном море истребила турецкий флот. Контр-адмирал Самуил Карлович Грейг (1735–1788) был награжден 22 сентября 1770 года орденом Святого Георгия II степени «за отличную храбрость и мужество, оказанные им во время одержанной при берегах Ассийских над турецким флотом победы и подаваемые им к истреблению онаго способы». Грейг являлся советником руководителя Архипелагской экспедиции графа А. Г. Орлова, разрабатывал план Хиосского сражения, был в его гуще командиром флагманского корабля, а затем руководил сожжением неприятельских кораблей в Чесменской бухте. Позднее он отличился введением усовершенствований в конструкцию и вооружение кораблей и прославился победой над шведским флотом при Гогланде (1788), был награжден за заслуги другими орденами и чином адмирала.

Принц Карл-Генрих Нассау-Зиген (1745–1808) получил орден Святого Георгия II степени по указу от 24 июня 1788 года «…за оказанное им отличное мужество 1788 года июня 7 дня отражением на Очаковском лимане турецкой морской силы, под командою капитан-паши и одержавшем над нею знаменитую победу». Но этим успехом принц не ограничился. В боях 8-го и 17 июня русская Лиманская флотилия при поддержке батарей, установленных по приказу A. B. Суворова на Кинбурнской косе, нанесла превосходящему турецкому флоту еще два поражения, изгнав окончательно из Лимана, а 1 июля истребила остатки неприятельских гребных судов под стенами Очакова. В 1789 году вице-адмирал Нассау-Зиген, назначенный командовать гребной флотилией на Балтике, одержал победу в первом Роченсальмском сражении, затем участвовал в Выборгском сражении. Из-за неблагоприятного стечения обстоятельств и стремления добиваться побед самостоятельно он потерпел поражение во втором Роченсальмском сражении (1790). Несмотря на неудачу, Екатерина II произвела моряка в адмиралы и оставила во главе гребного флота. Но он тяжело переживал поражение, через несколько лет уехал за границу и там скончался.

Василий Яковлевич Чичагов (1726–1809), единственный в истории моряк — кавалер ордена Святого Георгия I степени, получил награду по указу 26 ноября 1790 года за Выборгское сражение, в котором шведский корабельный флот окончательно был разбит и вытеснен с моря. Указ гласил: «Во всемилостивейшем уважении за отличные заслуги его, когда он, предводительствуя морскими силами в Балтийском море, после поражения неприятеля при Ревеле, держал в блокаде корабельный и галерный флоты в Выборгском заливе и напоследок 22 июня одержал над ними знаменитую победу с истреблением и пленением многих неприятельских кораблей, фрегатов и других судов». Но до того флотоводец умело командовал эскадрой в боях с турками у Керченского пролива (1774), в Эландском (1789) и Ревельском (1790) сражениях, руководил первой русской экспедицией, которой следовало через полярные моря северо-западным проходом достигнуть Тихого океана (1765–1766), готовил поколения моряков на Балтике и в дальних походах, был награжден всеми российскими орденами.

Александр Иванович Круз (1727–1799) орден Святого Георгия IV степени получил по указу 9 июля 1771 года «…за сражение на море и сожжение неприятельского корабля 24 июня 1770 года». В Хиосском сражении после выхода из линии корабля «Европа» линейный корабль «Святой Евстафий» под его командованием стал головным, вел бой с несколькими турецкими кораблями, сцепился в пылу боя с горящим вражеским флагманом «Реал-Мустафа». От горящей головни, попавшей в крюйт-камеру, «Святой Евстафий» взлетел на воздух, а его капитан чудом спасся; следом взорвался и «Реал-Мустафа», что послужило сигналом для отступления турок в Чесменскую бухту. Моряк командовал кораблями и эскадрами в плаваниях на Средиземном, Балтийском, Черном и Северном морях. Орден Святого Георгия II степени вице-адмирал Круз получил по указу от 6 июля 1790 года «во уважение на усердную службу, искусства в деле, отличной его храбрости и мужественных подвигов, оказанных им, как в сражении с неприятелем во время, когда он в последних числах мая месяца 1790 года был ими атакован в превосходящих силах в троекратном бое отразил его, принудил к отступлению и главнейше способствовал к загнанию его в Выборгский залив, положив тем основание к победе, 22 июня над ним одержанной, так и в самый тот день при погоне за неприятелем и поражении его». Позднее он стал адмиралом и стоял во главе Балтийского флота после отставки В. Я. Чичагова.

Вице-адмирал Илларион Афанасьевич Повалишин (1739–1799) не имел такой яркой биографии, как другие кавалеры высших степеней, но в его активе — многочисленные походы из Архангельска на Балтику и другие моря. За храбрость в Красногорском сражении моряк был награжден шпагой, украшенной бриллиантами. Орден Святого Георгия IV степени он получил 26 ноября 1788 года за 18 кампаний в море, а орден II степени заслужил в Выборгском сражении. Указ от 6 июля 1790 года гласил:

«Во уважение на усердную службу и отличную храбрость и искусство, оказанные им в сражении с неприятелем 22 июня 1790 года, где он, имея особый отряд в пяти кораблях и одном бомбардирском, выдержал жестокий огонь противу всего корабельного и гребного флотов шведских, мимо него проходящих, сохраняя вверенный ему отряд от брандеров, неприятелем пущенных, и действиями артиллерии своей поставил на мель многие корабли и другие суда шведския, в добычу доставшиеся».

Большинству известен по книгам и фильмам Федор Федорович Ушаков (1745–1817), отличившийся победами на Черном и Средиземном морях. 3 июля 1788 года при Фидониси, командуя авангардом Черноморского флота, он нанес поражение туркам, был награжден орденом Святого Владимира III степени и за храбрость представлен к ордену Святого Георгия IV степени. В 1790 году моряк добился успеха в сражении у Керченского пролива, не допустив в него турок. Орден Святого Георгия II степени контр-адмирал получил по указу от 16 сентября 1790 года за победу при Тендровской косе «…во уважение на усердную службу, особливое искусство и отличную храбрость, оказанную им в сражении 28 и 29 августа 1790 года, когда он, командуя флотом Черноморским, одержал над неприятельскими морскими силами, капитан-пашою предводимыми, знаменитую победу». Вслед за тем флагман победил турок при Калиакрии (1791), а в 1799–1800 годах командовал русско-турецким флотом на Средиземном море. За взятие Ионических островов, классическую операцию по штурму с моря крепости Корфу и боевые действия в Италии он был удостоен чина адмирала и других наград.

Осип (Иосиф) Михайлович де Рибас (1749–1800) отличился в боевых действиях у Черного моря, командуя как сухопутными частями, так и гребными судами. 3 октября 1789 года он был награжден орденом Святого Георгия III степени за взятие штурмом замка Гаджибей, на месте которого де Рибасу позднее довелось строить Одессу. А орден Святого Георгия II степени моряк получил, когда во главе гребной флотилии осенью 1790 года вступил с боем в устье Дуная. Указ от 20 декабря 1790 года звучал так:

«Во уважение на усердную службу, многие труды и подвиги, понесенные им в минувшую кампанию, когда он, командуя гребною Черноморскою флотилиею при вступлении оной в Дунай, опровергнул неприятельские укрепления, устья его заграждавшие, разбил и пленил все суда флотилии турецкой и овладел замками Тульчею и Исакчею».

Уже в декабре 1790 года де Рибас вновь отличился, когда его флотилия сыграла решающую роль при штурме Измаила; в 1791 году находившаяся под его командованием конница способствовала победе при Мачине. Как дипломат де Рибас участвовал в переговорах о присоединении Крыма (1783) и в подготовке мирного договора с Турцией (1791). После войны он стал известен как создатель города Одессы — торгового порта на Черном море, где стоял и гребной флот, которым вице-адмирал командовал. При Павле I он то руководил снабжением в Адмиралтейств-коллегии, то попадал в опалу. В 1800 году Император вновь приблизил адмирала к себе, поручил ему доклады по флоту, но де Рибас скоропостижно скончался, возможно отравленный руководителем заговора против Павла I П. А. Паленом.

Эти краткие очерки свидетельствуют, что орден Святого Георгия высших степеней доставался морякам не случайно — кавалеры обладали целым рядом заслуг, являлись героями многих военных побед.

В последующие два столетия флот не играл такой важной роли в политике России, как при Екатерине II. Соответственно немного случалось сражений и походов, в которых можно было заслужить высокую награду. Первую степень ордена Святого Георгия из моряков не получил никто, вторую — только двое: 29 сентября 1828 года Алексей Самуилович Грейг (1775–1845) — «…за осаду и покорение крепости Варны» (1829) и, наконец, 28 ноября 1853 года Павел Степанович Нахимов (1802–1855) — за Синопское сражение, (1853).

Далеко не каждый из героев удостоен внимания историков. Только Ф. Ф. Ушаков и П. С. Нахимов были признаны официальной советской историографией, о них изданы сборники документов и книги-жизнеописания. Об остальных офицерах имелись лишь краткие биографические статьи. Даже о единственном моряке — кавалере ордена Святого Георгия I степени В. Я. Чичагове долгое время не было книг и основательных статей; только в последние годы появились публикации, отдающие должное флотоводцу, добивавшемуся стратегических успехов при минимуме жертв. Статьи об А. И. Крузе далеко не исчерпывают его жизнеописание. Лишь недавно показана роль адмирала в создании так называемой «ушаковской тактики». Современные книги о С.К. и A. C. Грейгах посвящены преимущественно их деятельности как ученых и морских специалистов, внесших свой вклад в науку, в конструкцию кораблей, сооружение построек. Описания военной их деятельности рассеяны по различным источникам. О де Рибасе издан лишь роман. Точно так же нет более или менее серьезных биографий, охватывающих военно-морскую деятельность и других кавалеров ордена Святого Георгия высших степеней.

Данное издание предпринято с целью восполнить отсутствие подробных жизнеописаний героев, описать, кому и за что были вручены ордена Святою Георгия на флоте. Сборник включает краткий очерк морской истории России 1762–1856 годов, который необходим, чтобы читатель мог понять роль того или другого из флотоводцев, чья деятельность рассмотрена в последующих девяти главах. В зависимости от важности вклада героев в морскую историю России различается объем этих биографий, которые расположены в хронологическом порядке получения орденов Святого Георгия высших степеней.

В приложении помещен первоначальный текст статута ордена Святого Георгия.

Даты приведены по старому стилю (в скобках — по новому).

Вместо предисловия Российский флот от Чесмы до Синопа

Большинство моряков, биографии которых мы рассматриваем, начали свою службу во времена Елизаветы Петровны, когда был провозглашен девиз возвращения к традициям Петра Великого. Военную школу они прошли с молодых лет. Чичагов, Круз, Повалишин участвовали в Семилетней войне на русском флоте, Грейг — в английском, Нассау-Зиген — в армии. Во многом именно им и некоторым из менее заметных флотоводцев довелось поднимать Российский флот на новый уровень.

После окончания Семилетней войны 1756–1763 годов Российский флот оказался в плачевном состоянии: требовалась замена изношенных кораблей, не хватало опытных моряков.

Вступая на престол, Екатерина II понимала значение морской силы для осуществления ее политических и экономических планов. Чтобы определить меры для развития флота, она повелела в 1763 году создать при адмиралтействе Морскую комиссию для рассмотрения российских флотов и Адмиралтейского правления во главе с вице-адмиралом С. И. Мордвиновым. Членами комиссии стали граф И. Г. Чернышев, вице-адмирал Ф. С. Милославский и контр-адмирал Г. А. Спиридов. На них была возложена задача выработать основы организации флота, в первую очередь морского управления. Комиссия, рассмотрев ранее существовавшие документы, отвергла Адмиралтейский регламент 1722 года и предложила взять за основу регламент 1732 года, внеся в него изменения. В 1765 году был опубликован «Регламент о управлении адмиралтейств и флотов». В соответствии с этим документом Адмиралтейств-коллегия включала президента, вице-президента и пять членов-экспедиторов (генерал-кригс-комиссара; генерал-интенданта над верфями и строениями и над экипажем; генерал-цейхмейстера; генерал-шацмейстера и генерал-контролера). Кроме того, коллегия имела право избирать в свой состав двух флагманов.

Регламент 1765 года утверждал, что члены Адмиралтейств-коллегии постоянны и не входят в состав флота, но не теряют связи с ним, ибо по первому параграфу коллегия должна была состоять «…из знатных и заслуженных персон, которые искусство морской службы довольно знают». Кроме того, при вооружении флота президент или вице-президент с двумя экспедиторами и членами экспедиции (по одному от каждой, кроме счетной и казначейской) ежедневно должны были в Кронштадте составлять конференцию совместно с флагманами, капитаном над портом и делать все распоряжения по снабжению флота или эскадры, то есть власть разделяли и местные начальники. Устройство портовых учреждений регламент не оговаривал; его оставляли на усмотрение коллегии.

Перед Екатериной II в конечном счете стояли те же внешнеполитические задачи, что и перед Петром I: следовало охранять и упрочивать выход к Балтике, а также добиться выхода к Черному морю и вернуть ранее потерянные русские земли путем нейтрализации Польши. В течение ее правления эти задачи были успешно решены — в значительной степени благодаря действиям флота.

Первоначально Императрица постаралась укрепить свою позицию сильного правящего монарха успешными мирными деяниями. Когда из письма губернатора Сибири стало известно об открытии богатых пушным зверем населенных Алеутских островов, Екатерина II поддержала предложение организовать экспедиции для поиска морского пути через полярные моря из Архангельска на Тихий океан. Экспедиция В. Я. Чичагова из Белого моря и экспедиция Креницына — Левашева с Тихого океана должны были двигаться навстречу друг другу в поисках северо-западного прохода. Разумеется, деревянные парусники не пробились сквозь вековые льды, однако был получен опыт исследовательских походов.

Ранее, в 1764 году, был отправлен на Средиземное море с товарами русский фрегат «Надежда». Екатерина II хотела проложить путь для отечественных торговых судов. Однако обстоятельства складывались так, что чаще на Средиземное море шли эскадры военные.

В ходе русско-турецкой войны 1768–1774 годов для отвлечения внимания турецкого правительства от главного театра военных действий в Причерноморье было решено организовать экспедицию на Средиземное море под руководством графа А. Г. Орлова. Одна за другой с Балтики на юг были отправлены пять эскадр. Русские моряки в 1770 году разгромили при Чесме турецкий флот, затем нанесли туркам еще ряд поражений на море и прервали подвоз провизии в Константинополь через Дарданеллы. Архипелагская экспедиция отвлекла внимание турок от Причерноморья, где развивались основные операции.

Одним из наиболее заметных деятелей Архипелагской экспедиции стал С. К. Грейг, который, как советник графа А. Г. Орлова и командир флагманского корабля, участвовал в сражении при Хиосе, руководил истреблением турецкого флота в Чесменской бухте, крейсировал по Средиземному морю во главе эскадры, а в 1774 году привел из России пятую эскадру.

В начале войны была воссоздана Азовская флотилия, которая после взятия Керчи, Еникале и Крыма сухопутными войсками вышла на Черное море и добилась ряда побед над турками. Согласованные действия эскадр на Средиземном и Черном морях создали благоприятные условия для успешных действий русской армии и дипломатии. После завершения войны совместная деятельность сухопутных и морских сил позволила России не только сохранить свое присутствие в Причерноморье, но и создать в 1783 году Черноморский флот, главной базой которого стал Севастополь в присоединенном к России Крыму.

В боевых действиях на Черном море участвовали Ф. Ф. Ушаков и В. Я. Чичагов, на суше — де Рибас. После войны берега Крыма охраняла эскадра под командованием А. И. Круза, который вместе с A. B. Суворовым сделал немало для того, чтобы предотвратить новую войну.

В походе отряда судов Т. Г. Козлянинова на Средиземное море, пытавшегося пройти через турецкие проливы на Черное море с торговыми целями (1776–1779), практику в качестве командира корабля прошел Ф. Ф. Ушаков.

Когда война за независимость Северо-Американских соединенных штатов 1776–1783 годов превратилась в общеевропейскую и моря стали опасны из-за множества каперов, Екатерина II предложила в 1780 году «Декларацию о вооруженном нейтралитете», устанавливающую ограничения для действия каперов враждующих государств против нейтрального судоходства, и поддержала декларацию крейсерством русских эскадр в Атлантике и Средиземном море. В этих крейсерствах участвовали А. И. Круз, В. Я. Чичагов, И. А. Повалишин. Благодаря дальним плаваниям и постоянному присутствию на Средиземном море Россия без выстрелов приобрела высокий авторитет в мире, а ее флот получил необходимую морскую практику.

Так как проложить путь к тихоокеанским владениям России через полярные моря не удалось, был задуман проект кругосветного плавания. Капитану Г. И. Муловскому предстояло в 1788 году с группой судов пройти вокруг света, установив морской маршрут для перевозок грузов на Тихий океан и обратно, и провести разведку возможных путей для торговли со странами Дальнего Востока. Экспедиция была почти готова, когда ее пришлось отменить из-за начала войн с Турцией и Швецией.

Русско-турецкая война 1787–1791 годов разгорелась из-за попытки Турции вернуть потерянные в Причерноморье земли, в первую очередь Крым, и по-прежнему сделать Черное море своим «озером». Однако в боях 1788 года под Очаковом Лиманская флотилия контр-адмирала К.-Г. Нассау-Зигена нанесла поражение превосходящим силам турок, а корабельная эскадра, благодаря действиям командовавшего авангардом Ф. Ф. Ушакова, разбила их при острове Фидониси. В декабре Очаков пал; в его взятии участвовал О. М. де Рибас, который в следующем году прославился взятием Гаджибея, а в 1790 году успешно командовал флотилией на Дунае при взятии ряда крепостей, в том числе Измаила. Летом 1789 года буря рассеяла русские корабли и нанесла им урон, но в 1790 году Ф. Ф. Ушаков нанес поражение турецкому флоту при Керченском проливе и Тендре, в 1791 году — у мыса Калиакрия. Совпавшая с поражением войск султана на суше, последняя морская победа заставила Турцию согласиться на выгодный для России мир.

Параллельно шла война и на Балтийском море. Король Швеции Густав III, воспользовавшись тем, что главные силы русской армии ушли на юг, начал войну на море и суше летом 1788 года, чтобы вернуть земли, потерянные в предыдущих войнах с Россией. Однако наступление из пределов Финляндии на Санкт-Петербург не удалось, а шведский флот потерпел поражение в сражении при Гогланде против русской эскадры адмирала С. К. Грейга и был блокирован до зимы в Свеаборге. В 1789 году русская эскадра В. Я. Чичагова после Эландского сражения заставила шведский флот укрыться до конца кампании в Карлскроне, а гребной флот К.-Г. Нассау-Зигена нанес поражение шведскому армейскому (гребному) флоту при Роченсальме. В 1790 году эскадра В. Я. Чичагова отбила атаку превосходящего противника на рейд Ревеля (Таллина), затем А. И. Круз с кронштадтской эскадрой отразил попытку шведов приблизиться к Кронштадту. Соединенные русские силы под флагом Чичагова на месяц заблокировали неприятельские корабельный и гребной флоты в Выборгском заливе, при этом особенно отличился И. А. Повалишин. Корабли вырвались из плена с большими потерями. Не уничтожив шведский гребной флот при Выборге, Нассау-Зиген потерпел от него поражение во втором Роченсальмском сражении. Тем не менее война на севере завершилась успехом, что способствовало заключению мира с султаном.

Победы на севере и юге настолько упрочили положение России на морских театрах, что Екатерина II, пользуясь революцией во Франции, постоянном политическом противнике Российской империи, приняла участие в разделе Польши, чем укрепила западную границу. Так как развитие революционного движения начинало угрожать спокойствию Европы, Императрица оказала поддержку французским роялистам, но участие в антифранцузской коалиции ограничила действием эскадр у французских берегов совместно с английским флотом.

Анализируя эпоху Екатерины II, приходишь к выводу, что флот для Императрицы стал не менее (если не более) важным, чем армия, инструментом внешней политики. Господство на Черном, Балтийском и Средиземном морях, а временами и в отдельных пунктах Атлантического океана (окрестности Лисабона, мыс Норд-Кап) обеспечивало стране такие позиции в международных отношениях, которые могли служить основательным фундаментом российской дипломатии.

Павел I, вступив на престол, сохранил за собой чин генерал-адмирала и в качестве главнокомандующего флотом даже пытался руководить учениями в 1797 году. После этих учений в отставку ушли В. Я. Чичагов и И. А. Повалишин, оскорбленные тем, что им давал указания молодой любимец Императора Г. Г. Кушелев. Первоначально венценосный флагман, чтобы сократить расходы, отозвал из-за границы все русские эскадры. Однако политика буржуазной Французской республики заставила Императора активно поддержать антифранцузскую коалицию, направив войска в Европу, а эскадры — на Средиземное и Северное моря. Эскадра Ф. Ф. Ушакова в 1799 году овладела Ионическими островами, в том числе сильной крепостью Корфу, способствовала освобождению от французских войск государств, находившихся на территории современной Италии. На севере русские эскадры обеспечили перевозку десанта в Голландию (1799) и блокировали вместе с англичанами берега Франции. В этих плаваниях начинал свою морскую карьеру A. C. Грейг. Все прекратилось в 1800 году, когда Павел I, возмущенный вероломством союзников, отозвал армии и эскадры. Он готовился к войне на стороне Наполеона, но был убит заговорщиками.

Для Александра I основной силой служила армия, на переоснащение которой преимущественно и шли средства. Тем не менее, благодаря усилиям П. В. Чичагова, возглавлявшего Министерство морских сил России, были введены усовершенствования как в кораблестроение, так и в организацию морской службы. В начале XIX века было организовано первое кругосветное плавание, за ним последовали другие дальние походы русских судов. Эти плавания прерывали войны то с Турцией, то с Англией и Швецией, то с Наполеоном. В этих войнах A. C. Грейг участвовал как моряк и дипломат. Лучшая часть флота была направлена под командованием Д. Н. Сенявина на Средиземное море, где Грейг командовал эскадрой. Силы, оставшиеся на Балтике, оказались слишком слабы для господства и были нейтрализованы англо-шведским флотом. Черноморский флот не получил при этом достаточного развития. После разгрома Наполеона Император старался избегать войн. Для флота дела не находилось, он постепенно приходил в упадок.

Николай I считал флот средством, которое, наряду с армией, придавало ему авторитет в мире и позволяло выполнять взятую на себя роль руководителя мировой державы. В результате к середине столетия даже в мирное время Россия имела чуть ли не крупнейшие флоты на Балтике и Черном море, хотя, в отличие от других великих морских держав, не располагала большим торговым флотом как резервом моряков и судов военного времени. Победа при Наварине показала боеспособность русского флота. Здесь, в Наваринском сражении боевое крещение получил П. С. Нахимов. Еще большее значение для развития флота имела русско-турецкая война 1828–1829 годов, в ходе которой Черноморский флот, воссозданный усилиями адмирала A. C. Грейга, под его командованием овладел рядом турецких крепостей. За взятие Варны Грейг получил орден Святого Георгия II степени.

В последующие годы, вплоть до Крымской войны, действия Балтийского флота не дали оснований для награждения его командиров высокими полководческими наградами. Лишь в ходе этой войны нашелся достойный флотоводец. На Черном море в этот период была создана так называемая «лазаревская школа» моряков, для которых море стало родным домом, а служение отечеству — основным делом жизни. В числе наиболее заметных представителей школы был П. С. Нахимов, который получил последний в истории флота орден Святого Георгия II степени за победу при Синопе в 1853 году, а позднее отличился как руководитель обороны Севастополя, во время которой погиб на бастионе в 1855 году. Таким образом, орден, созданный для награждения флагманов парусных флотов, с переходом к флотам паровым более не выдавали. Российский флот, будучи наиболее передовой и технически развитой частью вооруженных сил, при всех стараниях моряков, не мог сразу получить того развития и значения, какое имел флот парусный, и добиться побед. Потому и не были отмечены орденом Святого Георгия высших степеней участники Русско-японской войны. Первая мировая война также не дала оснований для таких награждений.

В истории ордена Святого Георгия есть особый случай. Этого ордена II степени Екатериной II был удостоен капитан 2-го ранга Ян Кинсберген за победу над турками в 1773 году, не допустившую турецкую высадку в Крыму. Однако, так как за эту победу моряк получил ранее ордена Святого Георгия IV и III степеней, то позднейшие награждения считал просто подарками. Кроме того, к моменту награждения орденом II степени моряк уже покинул русскую службу и вернулся в Голландию. Посему его биография в нашей книге не рассмотрена.

Следует упомянуть и о том, что в русской морской истории было еще несколько флотоводцев, заслуживших, по мнению автора, орден Святого Георгия I или II степеней. Во-первых, Ф. Ф. Ушаков был достоин I степени за взятие силами флота первоклассной крепости Корфу. Вторым мог стать Д. Н. Сенявин, добившийся благодаря оригинальной тактике ярких побед в сражениях Афонском и Дарданелльском, спасший для России эскадру, действовавший самостоятельно и независимо. Мог бы быть удостоен ордена II степени и командовавший эскадрой при Наварине Л. П. Гейден. Мог рассчитывать на. подобную награду Н. О. Эссен, если бы прожил еще несколько лет. Но история не знает сослагательного наклонения.

Кавалеров всего девять. Их биографические очерки перед вами, уважаемый читатель. Расположены они в хронологическом порядке награждения высшими степенями ордена Святого Георгия. Но жизни флотоводцев не ограничиваются единственным эпизодом и единственной наградой, поэтому перед читателем развернется основанная на биографиях история русского парусного флота времен царствования Екатерины II, Павла I и Николая I.

Герой Чесмы и Гогланда С. К. Грейг

Самуил Карлович Грейг, флотоводец и новатор, немало сделал для развития Российского флота. Наиболее выдающимися его деяниями, за которые моряка удостоили высших наград, явились победы при Чесме и Гогланде.

Английский лейтенант становится русским капитаном

Самуил Грейг (или Самуэль Грейк, как он сам подписывался) родился 30 ноября 1735 года (по новому стилю) в шотландском городе Инверкитинг. Отец Грейга Чарлз, капитан торгового судна, и его мать Джейн не были дворянами, что затруднило карьеру будущего флотоводца. Позднее семья жила в Эдинбурге и в Бен-Исланде. И родной город, и Эдинбург расположены недалеко от залива Фёрт-оф-Форт, поэтому с первых лет жизни мальчик видел приходящие с моря суда. Немудрено, что пятнадцатилетний Самуил пошел по стопам отца. С 1750 года Грейг состоял волонтером в английском флоте. Службу он начинал на пакетботе, в 1750–1754 годах побывал в Средиземном, Балтийском, Северном морях. У берегов Норвегии судно затонуло, но моряки подняли его и после ремонта весной 1754 года вернулись в Англию. В том же году штурманом на купеческом судне Самуил ходил с грузом в Лисабон, оттуда в Берген, а обратно вернулся уже мичманом, командиром судна, на котором плавал в Гибралтар, к берегам Африки, вновь в Лисабон, затем из Англии на Сицилию, в Анкону, Фиуме, Мессину, Гибралтар, Кадикс и вновь возвратился в Англию. Этот первый опыт командования судном немало дал Грейгу и как моряку, и как руководителю.

Семилетняя война 1756–1763 годов, в которую оказались втянуты ведущие страны Европы, широко развернулась на просторах морей и океанов. Молодой моряк, уже постоявший на мостике, вступил в королевский флот мичманом (этот чин в Англии считали унтер-офицерским). 1756 году Грейг служил на английском фрегате, крейсировавшем у берегов Франции, в следующем году его послали на бомбардирское судно «Фанрурен», которое с эскадрой направлялось к западному побережью Африки. После жестокого сражения англичане овладели крепостью на Гори, небольшом островке архипелага Зеленый Мыс.

В 1758 году мичмана определили командиром одного из трофейных судов, на котором он доставил к острову Сенегал и продал там захваченные вещи, после чего вернулся в Англию и получил назначение на 100-пушечный корабль «Ройял Джордж» под флагом адмирала Хоука, заблокировавшего эскадрой из 23 кораблей порт Брест. Когда же в ноябре 1759 года появился французский флот из 21 корабля, Грейг участвовал в Киберонском сражении. В бою был взят в плен контр-адмиральский линейный корабль, 2 потоплены, 3, стоявшие на мели, сожжены, 7 спаслись бегством в устье реки Виллен, а 8 — в Ла-Рошель. Для Грейга это был первый наглядный пример того, как можно добиться победы с помощью решительности и умения. После сражения Хоук предоставил Грейгу лейтенантскую должность на 50-пушечном корабле «Параплаттен», откуда позже моряка определили командиром катера «Диспач», наблюдавшего на реке Виллен за французскими кораблями.

Весной 1760 года Грейг на 74-пушечном корабле «Тандер» отправился на Средиземное море, в эскадре адмирала Мадерса крейсировал до конца года у Тулона и вернулся в Англию. В начале 1761 года на фрегате «Алдбемарл» Грейг в составе флота под флагом адмирала Лейнгла ходил к острову Святой Елены. Мичман участвовал в осаде и взятии крепости, а затем в крейсерстве у берегов французских владений и захвате нескольких призов. В начале следующего года он возвратился в Англию, сдавал экзамен при Адмиралтействе и 4 февраля 1762 года был произведен в лейтенанты.

После объявления войны с Испанией новоиспеченный офицер отправился на том же фрегате в эскадре адмирала Лойона к берегам Кубы, в должности морского инженера участвовал в осаде и взятии Гаваны. Он был назначен командиром одного из 12 взятых в Гаване испанских кораблей, 64-пушечного «Конквестадора», и крейсировал на нем в 1762–1763 годах в водах Вест-Индии. Когда же мир завершил Семилетнюю войну, в 1764 году Грейг возвратился на родину.

Не видя перспектив роста в английском флоте мирного времени, где шотландцев не жаловали, Грейг решил перейти на иностранную службу. В то время Екатерина II, вступив на престол, готовилась осуществлять грандиозные политические планы. Ей был необходим боеспособный флот. В строю недоставало опытных моряков, их приглашали из-за границы. По поручению Императрицы посол в Англии С. Р. Воронцов подбирал офицеров-мореходов. Грейг принял приглашение и обратился с ходатайством в британское Адмиралтейство. Уже 7 мая 1764 года он получил разрешение поступить на русскую службу. Вскоре Грейг выехал в Россию. 18 июня появился указ о приеме на службу группы офицеров (трое из них были шотландцы). Грейга сразу, через два чина, произвели в капитаны 1-го ранга, но в кампанию 1764 года ему, как и другим иностранцам, для «скорейшего познания обрядов нашей службы», предстояло служить волонтером на эскадре адмирала А. И. Полянского. На подлиннике указа об этом Екатерина II собственноручно приписала: «Старшинством считать капитана Грейга с 20 марта… 1764 года».

В 1764 году дублером командира единственного российского 100-пушечного корабля «Святой Дмитрий Ростовский» в эскадре адмирала А. И. Полянского, следующим летом командиром фрегата «Святой Сергий» в эскадре адмирала С. И. Мордвинова Грейг ходил по Балтике. Именно с этого времени он начал вносить свой вклад в совершенствование Российского флота.

Моряк представил Адмиралтейств-коллегии новый способ вооружения военных судов, испытанный им на своем фрегате. Точнее сказать, Грейг не столько придумал нечто новое, сколько предложил ввести на корабли Российского флота то, что уже использовали в практике британского флота.

29 июля 1765 года Грейг докладывал коллегии о сделанных им на фрегате нововведениях. Шканцы удлинили от бизань-мачты к грот-мачте для лучшего расположения людей во время работы на судне. Снасти распределяли так, чтобы «одна от другой лежали свободно, дабы избежать замешательства, ежели случится, что все матросы сбегутся на один палуб, и снасти ходячие не лежали бы одна чрез другую и во время баталии для лучшего употребления мелкаго ружья».

Шпиль сделали двойной, чтобы вращать его можно было с верхней и нижней палуб одновременно; это позволяло поднимать якорь в непогоду, увеличить скорость подъема за счет большего числа моряков, работающих на шпиле. Кроме того, матросы на верхней палубе были готовы работать с парусами, как только якорь оторвется от грунта. Грейг сделал на фрегате мачты короче и реи тоньше, что облегчало работы при постановке парусов, повышало остойчивость судна, и увеличил количество парусов на мачтах.

Для штормовых условий он же предложил уменьшенные паруса: грот, фок и марсели, а для плавания в тихую погоду — увеличенные стаксели, брамсели, грот и фор-марсели. Моряк отмечал, что лично он придумал делать верх фор-марселя, грот-марселя и брамселей с выемкой сверху дугой, чтобы паруса не полоскали; снасти он рекомендовал упростить, уменьшив число блоков.

22 августа 1765 года Адмиралтейств-коллегия приняла решение достраивать один из кораблей с изменениями, предложенными Грейгом. 3 апреля 1766 года Грейга определили командиром на строящийся 66-пушечный корабль, который при спуске назвали «Трех Иерархов». С разрешения Екатерины II моряк оснастил его по-новому, превратив в образец для кораблей и фрегатов. Он сократил высоту мачт, увеличил парусность за счет кливеров, стакселей, ввел четвертый ряд парусов на фок- и грот-мачтах, что повысило остойчивость и скорость, кроме того, увеличена была площадь стакселей и брамселей, изменен покрой парусов для сохранения лучшей формы на ходу, а также расширены были марсы, тоньше и легче сделаны реи, упрощена проводка бегучего такелажа, снято много лишних блоков. К списку усовершенствований моряк добавил следующий комментарий:

«Искусство состоит в опыте или примечании морской практики, отчего всякий корабль может лучше иметь ход, понеже в Англии всякий капитан власть имеет на своем корабле к лучшему ходу во всем перемену делать, и для того де, с самого лучшего в ходу в английском флоте 66-пушечного корабля, по великости онаго, взял он ту препорцию, чему приложил роспись как у нас по штату положено и какую он сделал отмену и прибавку».

В России такая вольность была новинкой, да и англичанам, как оказалось, не все было дозволено делать. Вице-адмирал Г. А. Спиридов, признав полезными нововведения Грейга, отметил, что в Англии, если скорость судна в результате усовершенствования не возрастет, убыток от переделок возлагается на капитана.

26 августа 1767 года Адмиралтейств-коллегия слушала предложение Грейга для предотвращения гниения обмазывать корпуса военных и купеческих судов не чистой смолой, а смешанной с серой (по образцу английского флота) и приказала выполнить сие при килевании его корабля.

В январе 1768 года «Трех Иерархов» подвергли испытаниям. Г. А. Спиридов отметил, что корабль движется несколько быстрее других и Грейг заслуживает похвал, но дальнейшие решения оставил на усмотрение Адмиралтейств-коллегии. Екатерина II, заинтересованная в совершенствовании флота, 27 ноября запросила, какая оснастка кораблей лучше: прежняя либо предложенная Грейгом. Коллегия в журнале за 22 декабря отметила:

«…Баршу[1] порученный корабль был вооружен по здешнему положению, а Грейгов по его разсуждению и испробованы на море все время кампании 1767 года под командою вице-адмирала Спиридова, который представлял, что… пред прочими бывшими в эскадре кораблями имея одинакие паруса, ходили несколько скорее; между же собою в ходу, начиная от брамселей, когда можно было нести, под равными парусами были почти одинаковы… А когда ветр и время дозволяли на оном корабле „Трех Иерархов“ кроме настоящих, какие и на других, излишние у него паруса еще поставить, тогда ходил скорее корабля „Три Святителя“; егда же случались ветры легкие брамсельные что на оном корабле „Трех Иерархов“ можно было нести не точию три брамсели, но и бовен-брамсели, стаксели и все верхние и нижние паруса от бейдевинда и ниже доколе во все паруса ветр дул, то по излишеству парусов не точию против прочих, но и перед кораблем „Три Святителя“ ход имел по силе ветра многим скорее… Почему коллегия определила: позволяя перемену в парусах, в блоках и в оснастке, исходя из Грейгова представления способным несколько прибавочных парусов, ибо не можно на сие сделать всеобщего положения, как то зависит от состояния корабля по его образу построения, а по оному и отдать то должно искусству капитанов, предписывая однакож им предел такой, что ежели что полезное и к лучшему ходу изобретено будет, за то похвалу получить они должны, а напротиву того напрасно употребленные и не к пользе издержки возвращаемы с них будут, как то на других флотах дозволяется, впрочем, коллегия остается на прежних штатах, ибо перемены, учиненные Грейгом, не могут служить всеобщими правилами, так как он и сам изъясняется, что сие взял с примеру и не почитает, чтоб для всех кораблей общественно такия перемены, в разсуждении разности, полезны были».

10 февраля 1769 года коллегия после обсуждения вновь остановилась на решении позволить изменения в конструкции кораблей на страх и риск капитанов. Предложенные Грейгом нововведения еще долго не вошли в широкую практику.

4 мая 1769 года в коллежском присутствии рассматривали вопрос о вентиляторах «для вытягивания дурного воздуха» и заливных трубах, установленных на корабле «Трех Иерархов», и решили сделать по их образцу устройства для кораблей, фрегатов и других судов мирного времени.

В 1768 году моряк встретил Сейру Кук, дочь купца-шотландца Александра Кука, который поставлял канаты для русского флота. Любопытно, что Сейра была двоюродной сестрой Джеймса Кука, знаменитого мореплавателя. 21 августа 1768 года Сейра и Самуил обвенчались в Санкт-Петербурге, в английской церкви. Сейре (в русском обществе ее именовали Саррой) тогда было около шестнадцати лет, Самуилу — тридцать три. Они любили друг друга, и в 1774 году Сарра даже сопровождала моряка, когда он отправился с эскадрой на Средиземное море.

20 января 1768 года Адмиралтейств-коллегия приняла решение о назначении Грейга вновь на «Трех Иерархов». Эту кампанию он провел в Балтийском море, а следующим летом моряк отправился в прославившую его Архипелагскую экспедицию.

У берегов Мореи

11 июля 1768 года реис-эфенди (министр иностранных дел Турции) потребовал отвести русские войска из Подолии и от турецкой границы. Осенью, не получив положительного ответа, правительство султана (диван) объявило войну России. Поводом для нее послужило разорение казаками — русскими подданными приграничных турецких городков Балта и Дубоссары.

В начале 1769 года крымские татары совершили набег на земли Украины, а турецкие войска направились к Днестру, чтобы двигаться далее на Киев и Смоленск. Турки готовили наступление и через Азовское море на Астрахань. Они считали обеспеченным свое положение на Черном и Средиземном морях, где русские суда появлялись редко, однако просчитались.

В России 4 ноября 1768 года на первом заседании Государственного совета, созданного с началом войны, граф Г. Г. Орлов предложил послать отряд судов на Средиземное море, чтобы провести диверсию в тыл Турции. Со временем идея, которую первоначально посчитали нереальной, была принята и осуществлена. К славянским народам Балканского полуострова и грекам направили эмиссаров, чтобы поднять эти народы против господствовавшей над ними Оттоманской империи. Поддержать их действия должны были войска, отправленные на эскадре Балтийского флота, а возглавить — граф А. Г. Орлов, который еще летом 1768 года выехал за границу будто бы на лечение, а фактически, чтобы подготовить почву для антитурецкого восстания и организации каперских флотилий из местных моряков — греков и далматинцев. Орлов писал в столицу о том, что есть немало одноверцев, готовых выступить против турок, и предлагал поручить ему экспедицию.

29 января 1769 года Екатерина II решила доверить графу Алексею Григорьевичу Орлову, известному решительностью, руководство действиями на Балканах с целью организовать диверсию против турок со стороны Греции и островов Архипелага. А 11 августа Императрица направила ему рескрипт в Ливорно, поручая командование и морской экспедицией.

Подготовка экспедиции началась в конце 1768 года. Начальником первой эскадры назначили опытного обстрелянного моряка, адмирала Г. А. Спиридова. 18 июля 1769 года он вывел корабли к Красной Горке. На эскадру прибыла сама Императрица, для ободрения наградила адмирала орденом Святого Александра Невского и вручила ему образ Иоанна-воина. С. К. Грейга произвели в капитаны бригадирского ранга. 25 июля эскадра направилась на запад, в первый дальний поход русского флота. В ее составе шел и корабль «Трех Иерархов».

Переход из России до Англии длился два месяца; а уже через месяц после выхода в столице стало известно о начале организованного Орловым восстания греков под руководством Стефана Мавро Михайли (Мавромихали) в Морее, и Императрица беспокоилась, что помощь может запоздать. Так как часть кораблей после трудного перехода требовала ремонта, пришлось оставить пострадавшие суда в Англии под командованием Грейга. Спиридов пошел дальше. 18 ноября «Святой Евстафий» первым достиг цели — Порт-Магона на острове Минорка.

Отряд Грейга выступил позднее. 26 октября корабли «Трех Иерархов», «Три Святителя», «Святой Ианнуарий», «Европа», пакетбот «Почталион» и пинк «Сатурн» отправились из Гулля. Но в пути корабль «Европа» отстал из-за повреждений и вернулся в Портсмут. 6 ноября отстал на пути к Гибралтару и «Сатурн». 11 ноября в Гибралтаре встретили фрегат «Надежда благополучия» и транспорт «Соломбала». 14 ноября пришел пинк «Венера». 19 ноября суда Грейга продолжили плавание. В пути моряки проводили артиллерийские и ружейные учения. Со 2-го по 11 декабря все суда прибыли в Порт-Магон, кроме «Венеры», задержавшейся на Корфу. Собралось только 4 линейных корабля (среди них «Трех Иерархов»), фрегат «Надежда благополучия» и 4 вспомогательных судна; это было все, что удалось привести на Средиземное море в 1769 году из 18 судов, оставивших Кронштадт. К весне подошли бомбардирский корабль и вспомогательные суда.

Относительно успешный поход стал возможен благодаря поддержке Англии. Русские корабли на Средиземном море являлись противовесом флоту французскому, извечному сопернику флота британского. Посему Лондон оказывал помощь в ремонте и приобретении кораблей для Архипелагской эскадры, не препятствовал поступлению англичан на русскую службу, а дипломатия взяла под защиту русские корабли.

9 января 1770 года Спиридов отправил в Ливорно отряд из корабля «Трех Иерархов», фрегата «Надежда благополучия» и пакетбота «Почталион» под командованием С. К. Грейга. В Ливорно ждал граф А. Г. Орлов. Однако ветры разбросали суда. Лишь 3 февраля «Трех Иерархов» прибыл в Ливорно. 21 марта граф А. Г. Орлов приехал на борт корабля. 1 апреля эскадра направилась к берегам Греции. При первой встрече Грейг понравился графу Орлову, и тот сделал его своим советником по морской части.

Тем временем в столице Императрица 1 марта 1770 года подписала указ о пожаловании Самуила Грейга в контр-адмиралы. Рескрипт достиг Средиземного моря нескоро, и в первых боях моряк участвовал еще капитаном бригадирского ранга.

Пока Грейг находился в Ливорно, Спиридов приступил к боевым действиям. Высаженные на берег русские войска поддержали вспыхнувшее восстание местного населения, стали ядром легионов из греков, албанцев и славян, которые начали захват турецких крепостей. Но их было очень мало.

2 марта главные силы русской эскадры (корабли «Святой Евстафий», «Святой Ианнуарий», «Три Святителя», фрегат и пакетбот) под командованием адмирала Г. А. Спиридова приблизились с востока к крепости Корон; после высадки 600 человек десанта корабли легли в дрейф и открыли огонь, продолжавшийся до захода солнца и возобновленный на следующий день с близкого расстояния. Турки упорно отбивались. Осада затянулась, и Спиридов решил попытать счастья в другом месте. 29 марта к Наваринской бухте подошли корабли «Три Святителя», «Святой Ианнуарий», фрегат «Святой Николай». 30 марта началась артиллерийская перестрелка с крепостью. 31 марта был высажен десант с осадной артиллерией под командованием И. А. Ганнибала. 4 апреля началась бомбардировка, и 10 апреля крепость капитулировала.

14 апреля граф А. Г. Орлов прибыл к эскадре Спиридова с отрядом Грейга и убедился в неудаче осады Корона. Узнав о взятии Наварина, стоявшего у хорошей бухты, граф Орлов решил перевести туда флот с десантными войсками. 18 апреля в Наваринской бухте собрались 5 66-пушечных кораблей, два фрегата и другие суда. Чтобы укрепить положение Наварина, граф Орлов решил овладеть расположенной недалеко крепостью Модон и 19 апреля направил к ней отряд русских войск генерал-майора Ю. В. Долгорукова. 26 апреля главнокомандующий с кораблем «Трех Иерархов», фрегатами «Надежда благополучия» и «Святой Николай» выступил для бомбардировки Модона. Обстрел продолжался с 26 апреля по 6 мая. Участвовал в нем и Грейг на том же корабле «Трех Иерархов», имея в своей команде фрегат «Святой Николай». Осада не удалась, так как прибывшие с гор янычары внезапно атаковали отряд Долгорукова и заставили его отступить к своим кораблям, прорываясь сквозь кольцо неприятеля, ибо ополченцы по обыкновению разбежались.

Из-за ненадежности греческих ополченцев малочисленные русские войска не смогли добиться успеха. Граф Орлов решил основать базу в Наварине, отказаться от действий на суше и силами флота прервать подвоз продовольствия в Константинополь.

Тем временем прибыло подкрепление. 9 октября 1769 года из Кронштадта выступила эскадра в составе 3 линейных кораблей, 2 фрегатов и 3 вооруженных транспортов контр-адмирала Джона Эльфинстона. Весной 1770 года она пришла на Средиземное море. Узнав о появлении в море турецкого флота, предназначенного для атаки Наварина, контр-адмирал пошел навстречу туркам, 16 мая вступил в сражение с превосходящим противником и заставил его укрыться под пушками крепости Наполи-ди-Романья; 17 мая он атаковал и заблокировал турок в заливе, направив донесение графу А. Г. Орлову. Главнокомандующий послал навстречу корабли Спиридова, которые 15 мая вышли и 22 мая соединились с Эльфинстоном у острова Цериго.

При Наварине остались под командованием Грейга «Трех Иерархов», «Надежда благополучия», бомбардирский корабль «Гром», 3 пинка и пакетбот «Почталион».

Неудачи на суше, сведения о приближении неприятельских войск и появлении крупного турецкого флота, угрожающего заблокировать Наварин с моря, побудили русское командование оставить крепость. 26 мая граф А. Г. Орлов покинул взорванный Наварин, 11 июня принял командование соединенной эскадрой, подняв кейзер-флаг, и продолжил поиск неприятеля. Узнав от шкипера греческого судна, что турецкий флот находится в проливе между островом Хиос и малоазиатским берегом, граф послал С. К. Грейга на корабле «Ростислав» с двумя небольшими фрегатами в разведку. 23 июня в 16.00 отряд Грейга обнаружил турок и около 17.00 подал сигнал флоту. По возвращении капитан бригадирского ранга доложил, что в Хиосском проливе стоит турецкий флот из 17 вымпелов. Не успев подойти к проливу засветло, граф Орлов отложил сражение до утра.

При Хиосе и Чесме

Турецкая эскадра состояла из 16 линейных кораблей, 6 фрегатов, 60 меньших и вспомогательных судов, которые алжирский моряк Гассан Гази-бей построил в Хиосском проливе двумя линиями, примкнув левый фланг к островку, а правый — к отмели у порта Чесмы. Русские располагали только 9 линейными и 1 бомбардирским кораблями, не считая более мелких судов. Против 300 русских пушек одного борта турки имели 700. Несмотря на превосходство противника, граф А. Г. Орлов решил атаковать. Он собрал на флагманском корабле Г. А. Спиридова, Д. Эльфинстона и С. К. Грейга от моряков и Ю. В. Долгорукова с Ф. Г. Орловым от гвардии. Приказ Орлова от 23 июня 1770 года был прост:

«1. В случае может, что мы должны будем атаковать неприятельский флот, стоящий на якоре, чему и мы себя должны приуготовить, чего-для приказать на всех кораблях и прочих судах с обеих сторон приготовить по одному якорю, привязав за рым кабельтовы, для спрынгу с обеих сторон; и ежели дойдет, что класть якорь, то бросать с той стороны, которая от неприятеля; по неизвестным же распоряжениям неприятельскаго флота, каким образом оной атаковать, диспозиция не предписывается, а по усмотрению впредь дана быть имеет…»

Приказ Орлова был, скорее всего, подготовлен при помощи Грейга, ибо по его началу видно, что писал человек, знакомый с морским делом. К приказу была приложена диспозиция (расположение судов в боевом строю). Совет флагманов традиционно разделил эскадру на авангард (корабли «Европа», «Святой Евстафий», «Три Святителя» и фрегат «Святой Николай»), кордебаталию (корабли «Святой Ианнуарий», «Трех Иерархов», «Ростислав», бомбардирский корабль «Гром» и пакетботы «Почталион» и «Орлов») и арьергард (корабли «Не тронь меня», «Святослав», «Саратов», фрегаты «Панин», «Надежда благополучия» и «Африка»). Авангардом командовал Г. А. Спиридов, центром — граф А. Г. Орлов, при котором советником состоял С. К. Грейг, арьергардом — Д. Эльфинстон; флагманы располагались на средних кораблях своих отрядов. Легким судам следовало укрываться за строем линейных кораблей. Кроме того, был приложен «Ордер вхождения под паруса, когда ветр и другие обстоятельства дозволят» в виде схемы. Такую схему мог нарисовать лишь моряк. Наиболее вероятно, и ее готовил Грейг.

Утром 24 июня, при легком ветре, эскадра выстроилась в боевую линию и пошла на противника. В 11.30 передовой корабль «Европа» приблизился на три кабельтова к неприятелю, турки открыли огонь из всех орудий. Русские не отвечали, исполняя приказ подойти на пистолетный выстрел; только с расстояния 80 саженей (около 170 метров) они дали один за другим три залпа, заставившие передовые турецкие корабли ослабить огонь.

По диспозиции требовалось встать на шпринг, убрав паруса. Но поврежденная «Европа» отвернула с курса, «Святой Евстафий» из-за маловетрия не смог повернуть оверштаг и свалился на турецкий флот. Корабль «Три Святителя», пройдя под огнем, также не смог встать на якорь, прорезал неприятельскую линию, пострадал от турецких выстрелов и вышел на наветренную сторону. Первым кораблем, занявшим свое место по диспозиции, стал «Трех Иерархов». Корабль Грейга расположился вблизи неприятеля и открыл огонь по 100-пушечному кораблю капудан-паши из пушек, ружей и даже пистолетов. Под сокрушительным огнем турки в панике обрубили якорный канат, но забыли шпринг, и Грейг четверть часа расстреливал продольным огнем развернувшийся кормой турецкий корабль.

«Святой Евстафий» сражался с 3 кораблями и шебекой. В жестоком бою капитан А. И. Круз зажег и взял на абордаж неприятельский флагман «Реал-Мустафа», но пламя перекинулось на «Святой Евстафий», и он взорвался от головни, попавшей в крюйт-камеру; за ним взлетел на воздух и «Реал-Мустафа». Горящие обломки осыпали соседние корабли. От Грейга потребовались немалые усилия, чтобы уберечь флагманский корабль от пламени. Посланные с «Трех Иерархов» шлюпки поднимали из воды моряков, уцелевших при гибели «Святого Евстафия».

Вскоре после двух взрывов, около 14.00, под русским огнем турецкие корабли устремились в Чесменскую бухту. Посланный на разведку бомбардирский корабль «Гром» обнаружил, что они беспорядочно сгрудились в глубине бухты, и лишь 4 составляют линию у ее входа. «Гром» до сумерек обстреливал противника, после чего вернулся к эскадре. В то же время Грейг с корабля «Трех Иерархов» обстреливал батарею на южном берегу Чесменской бухты, а пакетбот «Почталион» держался под парусами у днищ взорванных кораблей, не допуская турок поднимать с них орудия.

В семнадцатом часу на борту «Трех Иерархов» граф А. Г. Орлов собрал военный совет флагманов и командиров. Бегство вражеского флота еще не стало полной победой. Турки сохранили большую часть сил и могли получить подкрепления из Дарданелл, а до подхода подмоги располагали кораблями и батареями на берегу, чтобы упорно сопротивляться нападению. В этих условиях русское командование решило истребить турецкий флот. В приказе от 25 июня 1770 года командующий писал.

«Всем видимо расположение Турецкого флота, который, по вчерашнему сражению, пришел здесь с Анатолии к своему городу Ефесу или, по голландской карте, именуемому Сисьме, и стоит у онаго в бухте от нас на SO, в тесном и непорядочном стоянии; что некоторые носами к нам, к NW, а четыре корабля носами к NO, а к нам бортами, несколько их в тесноте стоят за своими к берегу, так, как в куче; всех же мы их ныне считаем: кораблей линейных четырнадцать, фрегатов два, шебек шесть; наше ж дело должно быть решительное, чтобы оной флот победить и разорить, не продолжая времени, без чего здесь, в Архипелаге, не можем мы к дальным победам иметь свободные руки; и для того, с общего совету, положено и определяется: к наступающей ныне ночи приуготовиться, а после полуночи вступить в точное исполнение; а именно: приуготовленные четыре брандерские судна, на которых командиры господа: Дугдаль, Ильин, Макензи, князь Гагарин, да корабли „Европа“, „Ростислав“, „Не тронь меня“, „Саратов“, фрегаты „Надежда“ и „Африка“, на которых кто командиры всем известно, и вся сия эскадра и бомбандирский корабль „Гром“ вручаются господину бригадиру и флота капитану Грейгу, у которого и быть всем означенным кораблям, фрегатам и бомбандирскому и брандерным судам, для нижеписанного исполнения, в команде; и на котором корабле разсудит поднять он, господин Грейг, брейд-вымпел, то остается в его соизволении, а исполнять надлежит нижеследующее».

Средством уничтожения противника избрали брандеры. Во второй половине XVIII века использование этого оружия считали уже варварством и анахронизмом: слишком оно зависело от ветра. Но против мусульман, да еще стеснившихся в глубине бухты, брандеры могли оказаться действенным оружием, особенно в сочетании с артиллерийским огнем. Приказ предписывал:

«1) Господину Грейгу расположиться и в настоящее время изготовиться, как ветер и его благосмотрение будет, под парусами, а для усыпления неприятеля, лучше бы на завозах, только б время не потерять, и все конечно ко всему точному исполнению около полуночи подойти к Турецкому флоту, и в таком разстоянии, чтоб не только нижнего дека, но и верхние пушки могли быть действенными; стать на якорь на шпрынге и разсуждается, как ныне Турецкий флот стоит, подойти бы.

2) Брандерным судам места назначаются только на первое время, чтоб они до настоящего дела были от неприятеля далее и безвредны; а дело оных состоит, ежели ж если Господь Бог поможет в том, дабы они, пришед в неприятельский флот, оной зажгли; и для того вы, господин Грейг, не должны оных в неприятельский флот послать до того времени, когда усмотрите, что оные точно свое дело исполнить могут; и сие разсуждаете таким образом, буде теперешний ветер не отменится, то лучше от Остовой части к берегу подошед, с неприятелем сцепиться; буде ветер отменится с другой стороны, то лучше к Вестовой части и назначить брандерных командиров еще сегодня, засветло, с которыми кому сцепиться и зажечь, и как наилучше усмотреть, не мешая один другому, дабы вместо больших кораблей не сцепиться и не зажечь шебеки или подобнаго тому судна, которое не может быть так полезно, как сожжены будут большие корабли, в чем наша и победа быть может.

3) Извольте приказать брандерам в неприятельский флот идти, учредив им сигнал, а именно: с бомбандирского корабля выпалить из обеих гаубиц, не помешкав единою за другою, и также и из обеих мортир бомбами, не помешкав же; а пред тем самому пустить с корабля, где вы будете, три ракеты, которые, хотя и с излишеством, взять с корабля „Святослава“; ибо излишество в ракетах вам может служить и для других, учреждаемых от вас сигналов.

4) На все четыре брандера командирами определены от вас назначенные, а к тому сие дополняется: излишнее число людей на брандерах не только не нужно, но и не надлежит иметь, и для того весьма довольно иметь, с проводными людьми, по одной десятивесельной шлюпке, которая всю составляет при командире команду; да по одному надежному, определенному от господина цейхмейстера Ганнибала, артиллеристу, который бы, по приказанию брандерного командира, сцепясь с неприятельским кораблем, зажег брандер и в таком действии, чтобы оной загорелся, и неприятельский корабль, не отцепясь от него точно жжег; а командиру и артиллеристу и людям на шлюпке уехать к нам. Когда флот неприятельский сожгут, обещается брандерным командирам и их командам Ея Императорскаго Величества Высочайшая милость к перемене чинов и в награждении деньгами.

5) Господину Грейгу сделать расположение, когда брандеры, для сожжения неприятельского флота, подойдут, чтоб оных охранять и от определенной со эскадры и бомбандирского пальбою их не побить, и им в зажжении помешательства не сделать; а когда зажгут, то жестокою пальбою и протчей неприятельский флот привести в его беспорядке к тому, дабы один от другого загорался, и напоследок принуждены бы были стать на мель и раззориться.

6) Шлюпки на брандеры определяются с кораблей: к Дугдалю — с „Трех Иерархов“, к Макензи — с „Святослава“, а на другие два — с „Ианнуария“ и „Трех Святителей“, куда которая от господина Грейга назначается».

Приказ подписал граф Алексей Орлов, но очевидно, что готовил его специалист, хорошо знавший морское дело, скорее всего, именно тот, которому и предстояло его осуществить, то есть Грейг.

Фельдцейхмейстер И. А. Ганнибал получил приказ переоборудовать в брандеры четыре греческих торговых судна. Пока готовили брандеры, граф Орлов послал Грейга на бомбардирском корабле «Гром» обстреливать неприятельские корабли. Моряку следовало брандерами вызвать пожары на турецких кораблях и довершить их разгром артиллерией. Замысел основывали на внезапности. Однако события пошли не по плану.

Грейг поднял брейд-вымпел на корабле «Ростислав». В ночь на 26 июня лунный свет позволял наблюдать за теснившимися в бухте судами. В 23.00 зажженный фонарь на мачте «Ростислава» запросил командиров кораблей о готовности; после утвердительных сигналов флагман приказал идти на неприятеля.

По диспозиции Грейга первым следовало выступить фрегату «Надежда благополучия», но он задержался, и около 23.30 адмирал Спиридов приказал начать сражение командиру «Европы» Ф. А. Клокачеву. Тот повиновался приказу начальника авангарда. В первом часу «Европа» приблизилась к противнику и вступила в перестрелку с флотом и береговыми батареями. Через полчаса к «Европе» присоединились «Ростислав», «Не тронь меня», 2 фрегата, во втором часу подтянулись остальные. Вскоре русский снаряд поджег один из турецких кораблей; от него стали загораться соседние. Появилась возможность, раз уж бой пошел не по плану, отказаться от опасной атаки брандеров и бранд-скугелями истребить противника. Не могло и речи быть о внезапности. Однако именно после первого пожара на турецком корабле Грейг приказал брандерам идти в атаку на вражеский флот. Сигнал был дан тремя ракетами с «Ростислава». Видимо, флагман намеревался все же полностью выполнить принятый план; кроме того, не исключено, что он хотел уменьшить таким образом расход снарядов, запас которых можно было пополнять лишь из далекой России.

Атака брандеров началась успешно, ибо турки решили, что идущие к ним русские сдаются, и прекратили огонь. Вскоре они опомнились и выслали гребные суда, которые атаковали брандер Дугдаля и заставили его экипаж спасаться вплавь. Брандер Макензи сцепился с уже горевшим кораблем. Лишь лейтенанту Дмитрию Ильину удалось создать новый очаг пожара. Гагарину с его брандером целей в огненной бухте не нашлось.

Только в исходе четвертого часа, когда стрельба прекратилась, а турецкие корабли один за другим взрывались, разбрасывая горящие головни, русские корабли отошли от Чесмы, чтобы самим не загореться. Грейг, отправив свой отряд к Орлову, сам с «Ростислава» наблюдал за результатами сражения. В журнале он записал: «Это одна из самых решительных побед, которые только можно найти в морских летописях всех наций, древних и новейших».

Из пламени удалось вывести лишь корабль «Родос» и 5 галер. С остальными к утру было покончено. Из 15 тысяч турок спаслось не более 4 тысяч, отступление которых вызвало на берегу панику и бегство жителей. До 6 часов утра на рейде гремели взрывы. Ю. В. Долгоруков, с Грейгом и Орловыми[2] на шлюпке ходивший по бухте, отмечал, что путь преграждала масса плававших в воде трупов. Сам Грейг записал в журнале:

«Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшие неприятелем. Турки прекратили всякое сопротивление, даже на тех судах, которые еще не загорелись… Целые команды, в страхе и отчаянии, кидались в воду, поверхность бухты была покрыта великим множеством несчастных, спасавшихся и топивших один другого… Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда… и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уж гарнизоном и жителями».

Еще в первом донесении Императрице граф Орлов отмечал «искусного и неутомимого Грейга». 28 июня 1770 года во всеподданнейшем донесении генерал сообщал о достоинствах, заслугах капитана бригадирского ранга и предлагал передать ему командование эскадрой Эльфинстона.

Екатерина II высоко оценила успех. Грейга за участие в истреблении турецкого флота при Чесме Императрица по указу от 22 сентября 1770 года наградила орденом Святого Георгия II степени. Грейг стал первым моряком, удостоенным столь высокой награды. В 1770 году ему было пожаловано российское потомственное дворянство и подвиг отражен в гербе: на голубом щите три раскрытые ладони, над щитом — рыцарский шлем с дворянской короной, а над ними поднятая рука в латах, держащая меч. Изображение окружала лента с девизом «Рази верно».

Архипелаг

Одержав победу, следовало избрать для флота базу, из которой корабли могли выходить для боевых действий. Эльфинстон получил задачу крейсировать у Тенедоса и блокировать Дарданеллы. 28 июня он с 3 линейными кораблями, 2 фрегатами и вспомогательным судном вышел из Чесмы, чтобы контролировать линию полуостров Галлиполи — остров Имброс — остров Тенедос — побережье Малой Азии. Под прикрытием Эльфинстона главные силы графа А. Г. Орлова (3 линейных, бомбардирский корабли, 3 фрегата и несколько вспомогательных судов) должны были овладеть островом Лемнос и сделать его главным опорным пунктом. Эскадра Орлова 5 июля выступила и 15 июля прибыла в порт Мудро (Мудрос). Лемнос изобиловал провиантом и располагался недалеко от Дарданелл. На следующий день эскадру посетила делегация турок во главе с комендантом крепости, но переговоры окончились безуспешно. Оставив в Мудро несколько малых судов, Орлов направился к крепости Пелари и 18 июля прибыл к цели. 19 июля к нему присоединился Спиридов с тремя кораблями и фрегатом. 20 июля «Гром» начал обстрел Пелари. 21 июля свезли десант (650 албанцев, 1200 славян) и, для демонстрации численности, часть матросов с эскадры. Из выгруженной осадной и корабельной артиллерии против крепости устроили четыре батареи. 22 июля «Ростислав» открыл огонь вместе с береговыми батареями, 23 июля присоединился «Святой Ианнуарий». Неприятель вел с крепости сильный ответный огонь. Началась осада. В ней участвовал и контр-адмирал Грейг. 31 августа он поднял флаг на корабле «Трех Иерархов» в заливе Святого Антония.

Гарнизон Пелари уже склонялся к капитуляции, когда 25 сентября появились значительные турецкие войска, высадившиеся на острове, и русским пришлось эвакуироваться. Причиной прорыва турок из Дарданелл явились действия Эльфинстона. Контр-адмирал отправился к графу Орлову для объяснений (видимо, о возможности взять Дарданеллы) на корабле «Святослав», который по пути налетел на скалы. Для его спасения с блокадной линии потребовалось снять еще несколько крейсеров, что и позволило туркам провести 22 транспортных судна под прикрытием галер и доставить крупные подкрепления (до 5 тысяч человек) на Лемнос.

Так как овладеть Лемносом не удалось, пришлось избрать более удаленный от Дарданелл остров Парос. 15 октября эскадра прибыла в порт Ауза. После занятия Пароса корабли распределили по портам Ауза и Трио, часть отправили на ремонт в Италию. С 4 декабря 1770 года порт Ауза стал главной базой флота, в которой были устроены укрепления, адмиралтейство, склады, лагерь для сухопутных войск, размещены запасы леса, привезенные Спиридовым с острова Тассо (Тасос). 25 декабря сюда же прибыла эскадра адмирала Арфа, доставившая из России подкрепления.

13 ноября Орлов отправился на корабле «Трех Иерархов» в Ливорно лечиться, оставив командовать адмирала Г. А. Спиридова. С ним в Ливорно отправился и Грейг. Цели они достигли 26 ноября. Орлов 4 марта 1771 года прибыл в Санкт-Петербург, где отстоял свой план операций в Архипелаге на 1771 год. Видимо, Грейг ждал его в Ливорно, выполняя особые поручения и поддерживая связь со Спиридовым. В частности, 19 августа 1771 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт Грейга от 31 мая 1771 года о принятых Орловым на службу английских офицерах. Скорее всего, именно Грейг занимался набором моряков.

Кампания 1771 года на Средиземном море начиналась благоприятно. В январе жители более двадцати пяти островов Архипелага объявили о вступлении в подданство России и стали поддержкой эскадры. Внимание турецкого правительства отвлекло восстание Али-бея в Египте. Первоначально русские моряки ограничивались тем, что эскадра, стоявшая южнее Имброса, осуществляла блокаду Дарданелл, высылая ближе к проливу отряды фрегатов. Когда появился слух о выходе турок из пролива, им навстречу выступила эскадра Спиридова.

28 июня граф А. Г. Орлов и С. К. Грейг на корабле «Трех Иерархов» прибыли в порт Трио. С их возвращением боевые действия активизировались. 1 августа главные силы Орлова (семь линейных, один бомбардирский корабли, шесть фрегатов, несколько вспомогательных судов) направились к Негропонту (остров Эвбея). На выходе из порта Трио отделилась эскадра Спиридова. Орлов 16 августа высадил десант на Негропонте в районе Ксилохорион; пока русские грузили продовольствие на корабли, отряд кораблей Базбаля («Всеволод», «Северный Орел» и бомбардирское судно) высадил десант при деревне Лимни и отправился для отвлечения внимания турок обстреливать крепость Халкиду (Негропонт); туда же после присоединения Спиридова отправились и главные силы. При бомбардировке Негропонта участвовал и Грейг. Обстрел Халкиды и угроза высадки заставили турок стянуть к крепости все силы, что способствовало безопасности при уничтожении складов и погрузке провизии на суда.

28 августа эскадры графа А. Г. Орлова и Спиридова соединились в заливе Волос и 2 сентября пришли к острову Тассо. Через несколько дней пришли из Аузы восемь фрегатов и транспорты с войсками. Решив разрушить большие склады провизии у Орифанто на Румелийском берегу Турции, Орлов с главными силами прибыл к городу Кавалло. Два дня корабли обстреливали крепость, заставив турок укрыться за ее стенами и ослабить оборону других пунктов. 8 сентября главнокомандующий отправил отряд контр-адмирала Грейга для захвата турецких складов. В донесении от 19 сентября 1771 года он сообщал:

«…8 же сего месяца, переменя сию атаку, в другую экспедицию отправил я корабль „Саратов“ с бомбардирским судном и одним фрегатом под командою контр-адмирала Грейга, который весьма счастливо выполнил порученную ему комиссию, ибо по прибытии своем в залив называемый Контеса сделал он у самых магазинов десант… и выгнав находившихся тамо до 300 турков овладел местом совершенно, так что во всю ночь и на другой день свободно производилась перевозка пшеницы и муки в виду неприятеля, который хотя и в великом числе конницы и пехоты час от часу умножаясь покушался вступить в сражение с десантом, однако ж храбрым отпором из мелкаго ружья також пушечною из корабля и фрегата пальбою, с немалым уроном будучи отбит и прогнан, не мог никакого сделать препятствия, пока наконец помянутый контр-адмирал Грейг, взяв до 8000 килов разнаго хлеба, приказал при снятии десанта сжечь магазины с остатками, а потом 15 числа сего месяца благополучно возвратился в Тассо, не потеряв ни одного человека, да и никто не ранен в сей экспедиции».

Позднее Грейг ходил для разведки крепостей к Дарданеллам, Тенедосу и Метелино. Во всеподданнейшем донесении от 7 ноября 1771 года граф А. Г. Орлов сообщал, что после 4 октября он направил Грейга с кораблем и двумя фрегатами в Метелинский пролив для осмотра и снятия планов. Сам граф, задержанный ветрами, три недели оставался у острова Имбро. 22 октября он выступил и через два дня встал на якорь у острова Москониси, где вечером 25 октября присоединился отряд Грейга. Контр-адмирал представил снятые планы крепости и порта Метелино. Узнав, что на верфи Метелино строятся два корабля и большая шебека, Орлов 28 октября направился к городу. Утром 2 ноября был высажен десант. 3 ноября при поддержке корабельной артиллерии турок выбили из форштадта (пригорода) в крепость, а затем русские войска овладели адмиралтейством, форштадтом и башней, защищавшей гавань, после чего не было помех в обследовании адмиралтейства, где на стапелях стояли два корабля и галера. Грейг, осмотревший склады и адмиралтейство, приказал часть корабельных припасов перевезти на суда, а в ночь на 4 ноября все оставшиеся запасы, недостроенные корабли и постройки форштадта зажгли и ушли под прикрытием огня фрегатов.

После набега на Метелино, имея флаг на корабле главнокомандующего графа А. Г. Орлова, Грейг прибыл в Ливорно. 25 января 1772 года из Пизы граф А. Г. Орлов писал Императрице, что после постановки в ремонт «Трех Иерархов» контр-адмирал остался не у дел, и он отправляет его с рапортом ко двору. Орлов считал, что если бы на Балтике снаряжали новую эскадру, то ее мог бы привести вместо иностранных командиров Грейг. 2 марта 1772 года в протоколах Адмиралтейств-коллегии появилась запись о прибытии Грейга. Вернулся он в Ливорно по суше, ибо на эскадру, подготовленную для Средиземного моря, уже был определен В. Я. Чичагов.

19 мая 1772 года между Россией и Турцией было установлено перемирие. 18 июня известие достигло Г. А. Спиридова, и тот 20 июля подписал на Паросе перемирие до 1 ноября 1772 года с турецким морским командованием. Пока шли переговоры, русские силы на Средиземном море выросли: 16 июня 1772 года эскадра В. Я. Чичагова пришла в Порт-Магон. 8 июня «Ростислав» отправился из Архипелага в Ливорно, принял на борт Орлова и Грейга и отправился в обратный путь. 14 августа над «Ростиславом» был поднят кейзер-флаг главнокомандующего, и корабль пришел в порт Мария.

28 августа турецкие послы оставили Фокшаны. Фактически на этом прекращалось перемирие. 19 сентября 1772 года об этом стало известно в Архипелаге. Однако турки, маскируя сбор сил для разгрома русских баз, предложили продолжить переговоры. Орлов был уверен, что неприятель готовится к боевым действиям, и не ошибся. Турки, собрав значительные силы своих и союзных судов, готовились напасть на Парос и уничтожить русскую эскадру. Однако прибывшие из России корабли под командованием капитана 1-го ранга Коняева при поддержке легких сил И. Войновича 26–28 октября при Патрасе нанесли сокрушительное поражение эскадре дульциниотов — союзников Турции — ранее, чем собрались все вражеские силы.

После Патрасского сражения граф А. Г. Орлов приказал Грейгу с состоящею под его командованием эскадрою выдвинуться к устью Дарданелл, где капудан-паша с турецким флотом и алжирской эскадрой готовился войти в Архипелаг, и сам собирался идти с «Ростиславом» на помощь, усилив разосланные им отряды и фрегаты. С 18 октября эскадра Грейга патрулировала устье Дарданелл, имея базами острова Тассо и Тенедос. Контр-адмирал не ограничивался крейсерством. В октябре он доносил Орлову о высадке у Чесмы, в которой лично участвовал на одном из судов. Турки пробовали отвечать на русские выстрелы из восьми орудий, но вскоре были подавлены. Десант утром 24 октября высадился, овладел форштадтом и магазинами. Лейтенант Ханыков, командовавший десантными судами, вывел из-под берега две фелюги, баркас и две лодки. После разрушения складов войска вернулись на суда, и Грейг с фрегатами отошел на рейд. В Хиосском проливе были захвачены шесть турецких судов; несколько малых судов истребили при Чесме.

Надолго эскадра Грейга осталась при устье Дарданелл. 21 декабря Орлов в донесении жаловался, что турки не прислали посла для заключения четырехмесячного перемирия и приходится из предосторожности держать при Дарданеллах четыре корабля и несколько фрегатов Грейга в ожидании решений конгресса. Конгресс завершился 9 декабря 1772 года. Но крейсерство Грейга продолжалось и зимой, и весной. 5 марта 1773 года Орлов с борта корабля «Чесма» от Наксии писал:

«Для удержания неприятельских покушений эскадра от флота В.И.В., состоящая из 5 линейных кораблей и нескольких фрегатов, под командою контр-адмирала Грейга, разъезжает при устье Дарданельского канала…»

31 марта Грейг соединился с эскадрой Орлова в порту Мария; на корабле «Чесма» был поднят кейзер-флаг. Но он развевался недолго, ибо 18 апреля главнокомандующий оставил эскадру. Он вышел с Грейгом на корабле «Победа» в Ливорно. Оттуда контр-адмирал отправился в Россию. Объясняя его отъезд, 26 июля 1773 года Орлов писал из Пизы, что корабли в Архипелаге ветшают, требуются подкрепления, и он посылает в столицу Грейга, чтобы тот привел новую эскадру. Орлов аргументировал это тем, что «…искусство в мореплавании, знание здешних мест и отличное сего контр-адмирала усердие и ревность к высочайшей В.И.В. службе по доказанным уже опытам весьма сильную подают мне надежду, что такая эскадра с желаемым успехом и благовременно в здешние моря доведена быть может».

На сей раз предложение Орлова было принято, и Грейгу довелось вести последнюю, пятую архипелагскую эскадру.

Во главе пятой Архипелагской

24 августа 1773 года Адмиралтейств-коллегии был направлен Высочайший указ подготовить эскадру для отправления в Архипелаг. К тексту Императрица лично приписала: «Команду же отправляемой эскадры поручаем контр-адмиралу Грейгу».

6 сентября коллегия рапортовала, что два корабля в Кронштадте и три в Ревеле подготовляются. 21 сентября на рейд Кронштадта вышли корабли «Исидор» и «Дмитрий Донской», 26 сентября — оба фрегата; на флагманском «Исидоре» развевался брейд-вымпел. Если учесть, что обычно флот на Балтике к началу осени разоружали и вводили в гавани, то осенний поход был необычным явлением. Но для Средиземного моря срочно требовались корабли. 9 октября Императрица указом окончательно утвердила Грейга командиром эскадры. В соответствии с рескриптом коллегия в тот же день приказала дать Грейгу указ выходить как можно скорее при подходящем ветре, встретиться с ревельскими кораблями и направиться в повеленный путь.

В эскадре Грейга состояли корабли «Исидор», «Дмитрий Донской», фрегаты «Святой Павел» и «Святая Наталия». 12 октября контр-адмирал прибыл на эскадру и флаг его взвился на мачте «Исидора». 21 октября эскадра вышла из Кронштадта, 27 октября присоединила корабли «Святой Александр Невский» и «Жен-Мироносиц» из Ревеля. 19 ноября Грейг рапортовал Адмиралтейств-коллегии, что уже 16-го числа благополучно прибыл к датскому острову Драге, но трижды безуспешно пытался пройти через Зунд в Копенгаген; сначала не допустила пасмурность, а 19 ноября противный ветер задержал уже в проливе; он сообщал, что в походе часть судов отделялась. Тем не менее 18 ноября у датского острова Амагер собралась почти вся эскадра, а 20 ноября, когда суда уже прошли на рейд Копенгагена, присоединились отставший «Дмитрий Донской» и все шесть транспортов, нагруженные припасами, материалами и провизией. Простояв день на Эльсинорском рейде, эскадра направилась далее, 27 ноября миновала мыс Скаген, 1 декабря вступила в Английский канал (пролив Ла-Манш) и 6 декабря пришла в Портсмут, где 16 декабря к ним присоединилась «Святая Наталия». До конца года суда эскадры стояли в Портсмуте на ремонте. Грейг торопился: оставив фрегат «Наталия», чтобы завершить ремонт и забрать больных моряков, сам контр-адмирал 14 января вышел из Портсмута. Из-за противного ветра пришлось задержаться у острова Уайт. 18 января эскадра вступила в Ла-Манш, 30 января прошла Гибралтар и 11 февраля прибыла в Ливорно.

Весну эскадра Грейга простояла в Ливорно без особенных задач, посылая фрегаты для связи. В это время шли мирные переговоры, которые завершились 10 июля 1774 года Кючук-Кайнарджийским миром. 25 июля известие об окончании войны достигло Архипелага. 10 августа эскадра Грейга направилась к Паросу и 6 сентября пришла на Аузский рейд. Здесь суда Грейга приняли гвардейскую команду и 15 ноября вернулись в Ливорно. Во всеподданнейшем донесении 26 декабря 1774 года граф Орлов сообщал из Пизы, что эскадра Грейга из пяти кораблей и нескольких фрегатов прибыла на Ливорнский рейд, выдержала карантинное время и ремонтируется. Пятый корабль «Всеволод» присоединился к эскадре, скорее всего, в Архипелаге.

Несмотря на то что эскадра не успела участвовать в боевых действиях, в 1774 году Грейга наградили орденом Святой Анны I степени.

В этот период моряку довелось оказать Императрице услугу особого рода. По Европе разъезжала молодая особа, которая называла себя Елизаветой, дочерью Императрицы Елизаветы Петровны. В литературе ее часто именуют княжной Таракановой, хотя этот титул и фамилию ей приписали значительно позднее. Самозванка находила людей, которые поддерживали ее деньгами, позволяя жить на широкую ногу. Но все меньше оставалось добровольных спонсоров, и авантюристка в 1774 году обратилась к графу Алексею Орлову с предложением помочь ей, как наследнице престола, овладеть властью. Основной расчет был на флот, находившийся в распоряжении графа. Орлов доложил о подобных притязаниях Императрице и получил приказ захватить претендентку, даже если придется стрелять из пушек. Используя свою агентуру, Орлов уверил Елизавету, что он влюблен в нее. Когда же «княжна» прибыла на эскадру, ее арестовали 12 февраля 1775 года. Так как Орлов намеревался доставить пленницу в столицу живой и здоровой, то изобразил дело так, что и он арестован, но надеется помочь своей любимой.

Неприятные обязанности по аресту и доставке авантюристки в Россию легли на Грейга. Во-первых, среди тех, с кем Орлов ее познакомил у английского консула в Ливорно, была мадам Грейг. Вероятно, это входило в ловушку. «Великая княжна» со спутниками оказалась на палубе «Святого Исидора», куда ее пригласил граф Орлов. Пока она наблюдала учения, «возлюбленный» исчез, а гвардии капитан Литвинов со стражей объявил об аресте ее со спутниками именем Императрицы и по приказу господина контр-адмирала и кавалера Грейга. Граф Орлов в письме после ареста доказывал «великой княжне», что Грейг своевременно поможет ей. 14 февраля 1775 года граф Орлов докладывал Императрице о выполнении деликатного поручения:

«Я же ее привез сам на корабли на своей шлюпке и с ее кавалерами и препоручил над нею смотрение контр-адмиралу Грейгу с тем повелением, чтоб он все возможное попечение имел о ее здоровье и приставлен один лекарь, берегся бы, чтоб она при стоянии в Портах не ушла бы… Контр-адмиралу же Грейгу приказано от меня и при приезде его в Кронштадт никому оной женщины не вручать без особливого Имянного Указа Вашего Императорского Величества».

14 февраля эскадра из пяти кораблей и фрегата снялась с якоря, 4 марта миновала Гибралтар, 4–10 апреля простояли в Диле. До Англии пленница вела себя спокойно, но, поняв обман, предалась такому отчаянию, что привлекла внимание публики, и Грейгу пришлось поторопиться отправиться в Россию. Контр-адмирал жаловался графу Орлову, что он не имел в жизни более трудной комиссии. 11 мая эскадра достигла Красной Горки. Ожидая указаний Екатерины II, что делать с претенденткой, Грейг не торопился возвращаться в базу. Получив донесение о прибытии эскадры, Императрица приказала ее разоружить и 16 мая 1775 года из села Коломенского, что под Москвой, послала Грейгу благодарственный рескрипт:

«Господин контр-адмирал Грейг! С благополучным вашим прибытием с эскадрою в наши порты, о чем я сего числа уведомилась, вас поздравляю и весьма вестию сей обрадовалась. Что же касается до известной женщины и до ея свиты, то об них повеление от меня послано г-ну фельдмаршалу кн. Голицыну в С. П.бург, и он сих вояжиров у вас с рук снимет. О протчем будьте уверены, что службы ваши во всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам Доброжелательства.

Екатерина II».

24 мая Грейг, получив указания, как быть с пленницей, привел эскадру на Кронштадтский рейд, а 26 мая все арестованные (госпожа, при ней двое господ, служанка, шесть служителей и скороход) были помещены на адмиралтейскую яхту. Яхта пошла к столице, а эскадра 29 мая втянулась в гавань.

В указе от 23 мая Императрица по просьбе графа А. Г. Орлова пожаловала контр-адмиралу по триста рублей на стол за каждый месяц его пребывания с последней отправленной в Архипелагскую экспедицию эскадрой. 10 июля 1775 года, в день празднования годовщины Кючук-Кайнарджийского мира, Грейга произвели в вице-адмиралы. 10 августа он был назначен на должность главного командира Кронштадтского порта.

Этим не ограничилась благосклонность Императрицы. Сарра ждала ребенка, и Екатерина II обещала, что дочь будет фрейлиной, а сына произведут в мичманы. 6 сентября 1775 года родился Алексей. При крещении его от купели восприяли Императрица и граф А. Г. Орлов. Через месяц последовал рескрипт:

«Ея И. В. всемилостивейше пожаловать изволила новорожденного сына вице-адмирала Грейга во флот мичманом. О сем благоволит Адмиралтейская коллегия объявить его отцу».

Участие в Чесменском сражении, награды, благоволение Императрицы дали Грейгу необходимый авторитет, который позволил ему, как главному командиру Кронштадтского порта, внести ряд усовершенствований, полезных Российскому флоту.

Главный командир Кронштадтского порта

7 июля 1776 года, после возвращения всех эскадр со Средиземного моря, Екатерина II устроила у Красной Горки смотр Балтийского флота. По указу Императрицы командовал флотом вице-адмирал Грейг. Екатерину II встретили члены Адмиралтейств-коллегии, четыре флагмана (С. К. Грейг, А. Н. Сенявин, И. Я. Барш, И. А. Борисов) и портовые власти; их шлюпки сопровождали самодержицу до борта «Ростислава». Команды, посланные по вантам и реям, приветствовали ее одиннадцатикратными криками «ура»; звучали музыка оркестров и барабанный бой. На «Ростиславе» Императрица приняла рапорты. Под гром пушек окрики «ура» на мачте развернулся императорский штандарт. По приказу Екатерины II были собраны флагманы и командиры кораблей. Вице-президент Адмиралтейств-коллегии зачитал указ о награждении чинов флота. Императрица по указу от 7 июля 1776 года щедро одарила моряков призовыми деньгами и орденами, лично возложила на Грейга орден Святого Александра Невского «за его труды и усердную службу». Нижним чинам раздали медали в честь победы в турецкой войне. После обеда Императрица, обойдя на шлюпке оставшуюся часть судов, наблюдала маневры флота.

Когда праздник завершился, Грейг перешел на корабль «Исидор». На нем моряк возглавил учебное плавание у Красной Горки с 9-го по 31 июля, в ходе которого корабли проводили различные экзерсиции. 3 августа 1776 года последовал указ о разоружении эскадры, прибывшей к порту 1 августа. 8 августа вице-адмирал спустил флаг, а эскадра вошла в гавань.

После этого плавания Грейг надолго расстался с морем, ибо в должности главного командира Кронштадтского порта он был занят преимущественно делами административными. Этот период ознаменован внедрением на флоте многочисленных улучшений.

В России традиционно сохранялись штаты парусного вооружения кораблей, принятые еще при Петре I. Основой для проектирования служил спущенный в 1715 году корабль «Ингерманланд». Однако за границей конструкцию корабля усовершенствовали, и Грейг внес соответствующие предложения. Нам уже известно, что до Архипелагской экспедиции нововведения капитан смог использовать лишь на тех кораблях, которыми командовал. Однако у лично известного Императрице главного командира Кронштадтского порта возможностей оказалось больше.

В 70-х годах Грейг добился разрешения Екатерины II ввести новшества на корабли «Исидор» и «Ингерманланд». 5 августа 1776 года коллегия всем составом и все флагманы решили провести депутатский смотр вернувшихся из Архипелага кораблей и окончательно решить вопрос о преимуществе усовершенствований Грейга. 8 августа коллегия, рассмотрев рапорт Грейга и результаты депутатского смотра, «…нашла в оном [вооружении] против прежняго немалое в удобности преимущество, а сверх того паруса так в своей пропорции расположены, что не токмо один от другого паруса не отнимает ветра, но и от ударения в оные ветра нималого препятствия задний переднему не делает; пропорции мачт и стеньги не более прежних, следовательно, и опасности никакой нет. А потому коллегия сие и утверждает; что же принадлежит до прочих частей вооружения, то оное не инако узнать можно, как по самой практике, но понеже флагманы все уже по оной испытали и генерально удобность и пользу нынешнего вооружения предпочитают прежнему, на чем коллегия и основывается. А по всем сим обстоятельствам приказали: впредь корабли вооружать так, как вышеописанные корабли „Исидор“ и „Ингерманланд“ вооружены были». Грейгу предписали создать комиссию, снять точные размеры парусов, рангоута, такелажа и «оное росписать со штатным положением». 1 марта 1777 года коллегия рассмотрела представленные штаты и постановила корабли вооружить по представленным Грейгом пропорциям. Коллегия приказала «положение о такелаже и прочих принадлежащих тому вещах» издать в шестистах экземплярах и разослать. Штат был распространен в виде опыта на другие классы судов. В марте 1778 года по утвержденному штату парусов, рангоута и такелажа для кораблей, «для точнейшего положения на самой практике и узнания способностей», было решено вооружить фрегат, бомбардирский корабль, прам и полупрам. 25 июня Адмиралтейств-коллегия предложила Грейгу подобрать для экспериментальных судов командиров, способных после плавания представить свои замечания и отчеты.

Штаты 1777 года существовали до конца столетия, когда были заменены новыми (1799-го и 1806 годов).

Грейг предложил для более удобного управления парусами удлинить на кораблях и фрегатах шканцы фальшпалубой до грот-мачты, а ют выдвинуть на два-три фута за бизань-мачту. Он предложил понизить на четыре-пять футов резные украшения кормы, мешающие управлению кораблем (уваливающие его под ветер), делать ростры не выше шести футов (полутора метров) над палубой, ибо они мешали управлять гротом и замедляли ход в бейдевинд, убрал излишние переборки на палубе.

22 ноября 1776 года Адмиралтейств-коллегия рассматривала, какие суда лучше строить для посыльной службы, шебеки или шхуны. Грейг с флагманами и капитанами, обсуждавшими этот вопрос в Кронштадте, пришел к мнению, что шхуны хороши на мелководье и на реках, а шебеки в открытом море. Посему коллегия решила, что нужны и те и другие, тем более что шебеки были удобны в шхерах и при перевозке войск.

7 марта 1777 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела записку Грейга, который предлагал: 1) с помощью достраиваемой «огневой машины» вычистить дно трех-четырех кораблей, выконопатить их и вновь обмазать за две недели; 2) построить из имеющегося материала, кроме линейного корабля, еще и фрегат; 3) использовать старые однорогие якоря, установив их на рейде; 4) вывести из адмиралтейства для безопасности от пожара секретный дом; 5) использовать машину для очистки гавани. Коллегия в основном одобрила предложения и 8 марта поручила Грейгу постройку корабля и шебеки в Кронштадте.

7 марта 1777 года коллегия в связи с увольнением адмирала С. И. Мордвинова постановила флот поделить на две дивизии и командовать ими В. Я. Чичагову и С. К. Грейгу до назначения главнокомандующего. Таким образом, вице-адмиралу предстояло заниматься не только делами порта, но и базирующихся в нем кораблей, составляющих половину флота. Однако судьба еще долго не позволила ему выводить эскадру в плавание.

28 мая 1777 года Адмиралтейств-коллегия готовила благодарственные грамоты, которыми следовало объявить Орлову-Чесменскому, Спиридову и Грейгу о награждении их деньгами за победы на Средиземном море. Полагая, что мужество и военные знания Грейга привели к истреблению турецкого флота в Чесменской бухте, Адмиралтейств-коллегия определила выдать ему из пожалованной на флагманов суммы «против прочих преимущественно», то есть больше в 1,5 раза. Высочайшим указом 23 июня 1777 года он был уволен в отпуск в Шотландию на четыре месяца с сохранением жалованья, причем для переезда дан кетбот или малый фрегат. Фактически Грейг отплыл на бомбардирском корабле «Страшный». 12 июля вице-адмирал был на борту, корабль вышел в море и 10 августа прибыл в Эдинбург.

29 сентября, по возвращении Грейга на борт, «Страшный» сразу же пошел обратным маршрутом, 12 октября миновал Копенгаген и 16 октября прибыл на Кронштадтский рейд. По прибытии Адмиралтейств-коллегия вновь поручила ему 2-ю флотскую дивизию и главное командование Кронштадтским портом.

18 января 1778 года Адмиралтейств-коллегия поручила командование дивизиями вместо Чичагова и Грейга А. Н. Сенявину и A. B. Елманову. Но и забот по руководству Кронштадтским портом, по внедрению усовершенствований в кораблестроение было немало. К примеру, в 1778 году принято предложение Грейга оборудовать крюйт-камеры фонарями новой конструкции.

В период «вооруженного нейтралитета», когда Англия продолжала действовать на основании своего Навигационного акта 1651 года, произошел инцидент, о котором в обществе говорили как о попытке англичан сжечь русские корабли. 11 мая 1780 года, когда флот стоял в Кронштадте, на корабле «Благополучие» появился дым. Следствие установило, что загорелся кулек с пенькой, углями и смолой. Виновных не нашли. Но 20 марта 1781 года подобный случай произошел на фрегате «Мария», где загорелась завернутая в парусиновую койку сажа, пропитанная маслом. В обществе появились слухи об измене Грейга.

Екатерина II в рескрипте 22 апреля 1781 года писала:

«Г. вице-адмирал Грейг! По случаю произшествия (пожара) на фрегате „Мария“, Мы повелеваем вам объявить всем на оном находящимся, чтоб они конечно открыли виновнаго тому произшествию, ибо если они не найдут его в течение времени от вас им на то определенного, то неминуемо подвергнут себя наказанию; да и действительно воля наша непременная есть, чтоб вы их в таком случае отдали под суд за оплошность и не наблюдение должности в деле таковой важности. О всем, что по сему происходить будет, вы должны уведомить Нас особо, кроме доношений о том и коллегии».

24 апреля в другом послании Грейгу Императрица человеколюбиво рекомендовала лучше освободить десять виновных, чем осудить одного невинного. Сама Екатерина II вспомнила, что похожий случай произошел на береговом складе с пенькой. Назначенная комиссия, в которую входил Грейг, провела восемь опытов и установила, что при определенном сочетании сажи с маслом она через некоторое время самовозгорается. Рескриптом от 28 апреля Императрица поздравила Грейга:

«Господин вице-адмирал Грейг. Поздравляя вас с открытием причины произшествию на фрегате „Мария“, желаем, чтоб люди невинные из экипажа того судна, содержащиеся под стражею по сему делу, освобождены были. Впрочем, уверены Мы, что вы не оставите принять всякие осторожности впредь от подобных случаев».

Вице-адмирал И. Л. Голенищев-Кутузов, член комиссии, в тот же день писал И. Г. Чернышеву о значении открытия:

«Может быть, не только для нас, но и всей Европе оказали мы услугу! Сколько невинных людей, может быть, пострадало! Признаюсь вам, что я такой причине пожар на корабле „Благополучие“ приписываю».

Со временем в практику всех флотов вошло правило не хранить вместе сажу и масло.

По должности главного командира Кронштадтского порта Грейгу пришлось заниматься разными вопросами. Осенью 1773 года адмирал Ч. Ноульс, осмотрев Кронштадт, Ревель и Ригу, предложил Екатерине II, вместо использовавшихся ветряков или лошадей, для откачки воды установить в Кронштадте паровую машину. Заказ дали Карронской компании (Шотландия), которая разработала «Проект осушения кронштадтских доков паровыми машинами». Первую машину отправили в конце 1774 года, и с лета 1775 года ее монтаж под наблюдением Грейга вели иностранные специалисты. В июне 1777 года машина была успешно испытана. Главный командир заказал той же компании вторую машину; но она поступила уже после смерти Грейга и не была пущена в ход.

В 1781 году Императрица поручила строительство каменной гавани в Кронштадте инженер-генералу Ф. Б. Боуру, тогда руководившему фортификационными и гидротехническими работами в большинстве приморских крепостей России. Грейгу следовало помогать Боуру, а после смерти последнего появился высочайший указ от 21 февраля 1783 года, которым постройка гавани была поручена Грейгу. Доки, каналы и молы сохранились поныне.

С 1781 года Грейг наблюдал за строительством и реконструкцией Кронштадта. Неоднократно Императрица давала ему поручения и выражала благодарность за быстрое их выполнение. 28 июня 1782 года Грейга пожаловали в адмиралы. Он получил орден Святого Владимира. Был признан и вклад моряка в развитие науки. 14 марта 1782 года С. К. Грейга за заслуги в области кораблестроения, инженерной практики и военно-морского дела избрало своим членом Лондонское Королевское общество. 18 августа 1783 года на конференции Петербургской академии наук по предложению Е. Р. Дашковой Грейга единогласно избрали почетным академиком. Авторитет адмирала возрастал, как и задачи, которые ему приходилось решать.

В полдень 13 мая 1783 года в Петербурге запылало адмиралтейство. Пожар долго не удавалось погасить. С трудом спасли запасы леса и строящиеся суда. Императрица решила перенести постройку кораблей в Кронштадт. Уже 28 мая по ее повелению Адмиралтейств-коллегия издала указ о начале работ по подготовке перевода адмиралтейства. 29 мая коллегия рассматривала вопросы переноса адмиралтейства, в том числе о здании Морского кадетского корпуса в Кронштадте, и решила для обсуждения пригласить Грейга; уже тогда было определено, что адмиралтейство в столице следует отремонтировать лишь на время. Шла разработка проекта постройки капитальных сооружений в Кронштадте. 18 июня члены коллегии адмирал А. Н. Сенявин, вице-адмиралы Борисов, Рябинин и Пущин обсуждали с Грейгом размещение зданий в будущем адмиралтействе и за основу взяли расположение прядильного завода, указанного в плане Грейга. 19 июня коллегия по рапорту Грейга решила не строить временный прядильный завод, а сразу каменный. 20 июня в том же составе продолжили обсуждение проекта адмиралтейства — размещение сухарного завода, жилищ моряков и т. п.

Еще не успели утвердить проект, как на Кронштадт обрушилась напасть: 14 января 1784 года вспыхнул и за ночь выгорел каменный госпиталь. Всех больных удалось спасти, однако встала проблема их размещения. Коллегия, получив рапорт Грейга, постановила до возведения нового госпиталя, вошедшего в проект, соорудить временные деревянные постройки.

Высочайшим указом 1 февраля 1784 года Императрица выделила двести тысяч рублей на перенос адмиралтейства. 25 марта 1784 года адмирал Грейг подписал план его устройства. 26 мая Адмиралтейств-коллегия всеподданным докладом сообщала, что все распоряжения по переносу адмиралтейства сделаны в соответствии с предложениями главного командира Кронштадтского порта. Однако возникли и разногласия. Чтобы защитить адмиралтейство от огня и злоумышленников, адмирал предложил максимально рассредоточить магазины и важнейшие из них поместить внутри пространства, окруженного рвом с водой. Внешнюю сторону рва следовало огородить высокой решеткой, расставить вдоль нее фонари и часовых, а вдоль всего периметра за палисадником проложить широкую улицу. Ров Грейг предлагал сделать шириной восемь саженей для прохода судов с грузами и по углам выполнить бассейны-расширения для удобства поворота этих судов. С внутренней стороны двухэтажные склады с кирпичной стеной между ними создавали сплошную преграду. Железные двери в складах-магазинах следовало открывать лишь на время погрузки-выгрузки, так же как боны и решетки, преграждавшие входы в канал. Адмирал писал, что готов внести необходимые изменения в представленный им план адмиралтейства, если «генеральное основание плана будет опробовано». У членов коллегии были иные мнения. Обсуждение проекта длилось долго. Наконец, 28 января 1785 года вышел Высочайший указ адмиралу Грейгу с поручением ему руководить переносом адмиралтейства в Кронштадт; за основу были приняты его предложения. Рескрипт, кроме задач по обеспечению пожарной безопасности (ограждение железным палисадом, каналом или рвом между магазинами и каменной стеной), предусматривал очистку и углубление Военной, Средней и Купеческой гаваней, постройку карантинного госпиталя на острове Сескар. В тот же день указ Императрицы предписал Адмиралтейств-коллегии оказывать Грейгу помощь в этом деле.

Так как уже становился ясен размах работ, еще 2 сентября 1784 года Адмиралтейств-коллегия поручила адмиралу В. Я. Чичагову заседать в коллегии и командовать 2-й флотской дивизией. Грейг оставался только главным командиром Кронштадтского порта и числился в той же дивизии. Однако, кроме переноса адмиралтейства, адмирал имел и другие важные задачи. Ежегодно он руководил подготовкой эскадр к плаванию. Не раз Адмиралтейств-коллегия поручала ему провести депутатский смотр уходящих в море или вернувшихся кораблей. Так можно было использовать большой опыт моряка, который из-за перегруженности административными заботами не мог сам водить эскадры в море.

Успешно шли работы по реконструкции канала Петра Великого, которые были начаты еще по проектам 1763-го и 1767 годов. По высочайшему указу 6 октября 1778 года на основе предложения С. К. Грейга и обер-интенданта Рябинина канал для удобства ремонта в нем кораблей стали облицовывать вместо дерева камнем. 18 января 1785 года Адмиралтейств-коллегия слушала предложение графа И. Г. Чернышева о передаче постройки канала Петра Великого, которой он заведовал с 1777 года, Грейгу, который и так по должности ею ведал, и постановила: «кронштадтский канал и при нем команду поручить адмиралу Грейгу, а по коллегии иметь экспедиции вице-президенту». Осенью 1786 года Грейг рапортовал о том, что корабли «Елена», «Ярослав», «Владислав» и «Всеслав» введены в канал для ремонта.

К 1787 году план реконструкции Кронштадта уже осуществляли полным ходом. 17 марта Адмиралтейств-коллегия слушала сообщение, что построенные по приказу Грейга каменные офицерские и служительские корпуса со службами и другими пристройками, канатная фабрика с пеньковым магазином и разные мастерские приняты в адмиралтейское ведомство.

Большое внимание, как и прежде, адмирал уделял кораблестроению. В частности, 22 декабря 1781 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела недостатки построенных в Архангельске 66-пушечных кораблей и поручила строить их по чертежам Грейга. 19 сентября 1782 года был заложен в Архангельске и 16 мая 1784 года спущен корабль «Изяслав», сооруженный по проекту адмирала корабельным мастером М. Д. Портновым. 18 февраля 1786 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела запрос интендантской экспедиции о том, какие корабли закладывать в Архангельске; было дано указание 66-пушечные корабли строить по образцу «Изяслава», чертеж которого «…представлен был коллегии в 1781 году от адмирала С. К. Грейга…». Коллегия отметила, что контр-адмирал М. П. Фондезин одобрил маневренность и ходкость корабля. Корабль этот прослужил до 1808 года, участвовал во многих походах и в сражениях при Гогланде, Эланде, Ревеле и Выборге. Очевидно, конструкция оказалась удачной, ибо в Гогландском сражении корабль получил 180 пробоин, но не потерял боеспособность. В 1788–1797 годах в Архангельске по этому проекту корабельные мастера Портнов и Игнатьев построили корабли «Пармен», «Никанор», «Пимен», «Иона», «Филипп», «Граф Орлов», «Азия» и «Победа».

По совету Грейга в Англии были куплены легкие суда — катера и бриги, в том числе знаменитый ходок «Меркурий»; они послужили образцами для постройки легких судов.

7 октября 1783 года под наблюдением Грейга впервые в России была обшита медными листами подводная часть корабля, что являлось новинкой и в Европе.

Пришлось адмиралу заняться вплотную и артиллерией — главным оружием боевых кораблей. Русские пушки нередко разрывало. Екатерина II еще в 60-х годах поручала искать в Европе хороших пушечных мастеров. Со временем орудий требовалось все больше, а специалистов не хватало. Грейг в 1777 году, когда ездил на родину, познакомился с президентом Карронской компании Чарльзом Гаскоином, который в 1771 году изобрел так называемую карронаду. Это относительно легкое орудие обладало на короткой дистанции большой разрушительной мощью. 19 мая 1780 года Гаскоин в письме Грейгу представил описание орудия. Адмирал вопреки сопротивлению британского правительства договорился с изобретателем, и до приезда Ч. Гаскоина в Россию его компания поставляла пушки для русского флота.

С возросшим выпуском некачественных орудий на Олонецких заводах было решено по предложению Грейга пригласить для отливки карронад в России Ч. Гаскоина, а также закупить необходимое оборудование. 11 декабря 1785 года Императрица подписала рескрипт Грейгу о постройке нового завода на месте Петровского (Петрозаводск). Строителем завода назначили инженер-полковника Матвея Лемана, а руководителем, по совместительству — Грейга, которому удалось после продолжительной переписки уговорить Гаскоина переехать в Россию. 12 мая 1786 года Грейг получил высочайший указ о назначении Гаскоина «для смотрения за производством на заводе».

15 июня коллегия в соответствии с этим указом и рапортом Грейга о перевозке из Каррона оборудования весом до тысячи тонн решила предоставить три судна с малой осадкой, необходимых моряков и карты рек Нева, Свирь, Ладожского и Онежского озер, по которым грузы должны были следовать в Петрозаводск. По требованиям адмирала Императрица выделила необходимые для строительства завода средства.

В середине 1786 года Гаскоин с 12 английскими специалистами — гидротехниками, металлургами — прибыл в Россию. Он перестроил плотину Петровского завода, сооруженную на реке Лососинка прежним начальником A. C. Ярцевым. Осенью Адмиралтейств-коллегия рассматривала запрос Грейга, какова потребность флота в пушках и боеприпасах, чтобы определить производственную программу завода.

Новый Александровский завод был предназначен для снабжения морской и сухопутной артиллерии орудиями и снарядами всех калибров, другими чугунными и металлическими изделиями. Сооруженный в излучине реки Лососинка при впадении ее в Онежское озеро, завод стал значительно совершеннее прежнего. Главной движущей силой механизмов служила вода. Две плотины на реке позволяли поднимать воду на 14 футов (около 4,3 метра). Падающая вода вращала 8 водяных колес, связанных с молотами, сверлильными машинами и другими устройствами. Если прежний Петровский завод был рассчитан на производство 40 тысяч пудов орудий и до 60 тысяч пудов боеприпасов, то после реконструкции, в период управления Гаскоина (1790–1806) выплавка чугуна из руды возросла до 200–270 тысяч пудов при уменьшении расхода угля.

Завод обслуживал не только Балтийский флот. Высочайший указ вице-адмиралу П. И. Пущину от 30 июля 1787 года требовал отправки пушек для десяти кораблей Черноморского флота по запросу Потемкина. Пущину следовало изъясниться с Грейгом, «сколько можно уделить орудий для помянутого флота из отливаемых в Олонецкой губернии под смотрением шотландского мастера Гаскоина или же для выиграния времени не лучше ли выписать пушек из Англии…». Старания Грейга позволили ввести карронады на российские корабли одновременно с флотом Великобритании и ранее, чем на других флотах, и 25 августа 1790 года в журнале Адмиралтейств-коллегии отмечено, что к этому времени Александровский завод отлил 1166 пушек; из них на пробе разорвало 133 и в сражении в 1790 году треснуло дуло у 17. Из 527 карронских пушек, приобретенных с 1784 года, разорвало только две и потом из 503 — еще четыре. Следовательно, хотя качество литья Александровского завода еще не достигло английского, но уже выгодно отличалось от прежнего.

Адмирал понимал, что для снабжения всего флота одного артиллерийского завода мало, и внес свои предложения. 6 февраля 1786 года Императрица подписала следующий рескрипт:

«Представлении ваши о сооружении пушечнаго завода в Сестрорецке Мы приемлем за благо, и вследствие того желаем, чтобы вы согласилися с нашим генералом артиллерии Меллером о мерах к действительному исполнению всего того, что вы тут нужным почитаете. Впрочем, помянутый генерал Меллер имеет от Нас повеление делать вам в сем случае всякое пособие со стороны его и ему подчиненных».

В 1786 году предложение устанавливать на фрегаты вместо 16-фунтовых пушек 18-фунтовые карронады Адмиралтейств-коллегия отвергла, ибо возникли опасения за прочность корпусов фрегатов. Карронады начали ставить лишь на новые корабли.

По приказу Грейга на кораблях Балтийского флота, которые готовились в дальнее плавание на Средиземное море, запальные фитили заменили пушечными замками. Адмирал разработал новый тип картечи (жестяная трубка с плоскими или полусферическими дробинами в верхнем ряду) для морских 4-фунтовых пушек. Выпуск ее начали с 1789 года.

Много внимания флотоводец уделял санитарии на судах. В те времена дальние плавания, как правило, сопровождали многочисленные заболевания моряков из-за недоброкачественной пищи, портящейся воды, трудных условий, а также от антисанитарии. Когда эскадра Грейга в 1775 году зашла в Дувр за водой и провизией, английские газеты отмечали:

«Чистоплотность на борту кораблей является ясным доказательством того, как много жизней моряков она сохраняет, так как адмирал заявил, что в течение восьми месяцев ни один человек не умер из 3000 человек экипажей эскадры».

В 1781 году Грейг начал вводить вместо каменных камбузов более прочные чугунные. Весной 1786 года была опробована выписанная из Англии и успешно испытанная на корабле «Чесма» чугунная кухня с опреснительной установкой.

3 декабря 1782 года в ответ на запрос вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа И. Г. Чернышева по поводу предложений врача А. Г. Бахерахта о содержании больных на борту корабля Грейг высказал мнение, вытекавшее из личного опыта: адмирал советовал избегать свиного мяса и рекомендовал в пищу треску, поддержал предложение врача об аптеках и лазаретах на кораблях, уходящих в плавание, рекомендовал на корабле поддерживать чистоту и окуривать дымом березовых дров помещения и койки, чтобы просушивать их и истреблять насекомых. Он одобрил список необходимых запасов для лазарета, подготовленный Бахерахтом, но предложил добавить к списку сахарный песок, корицу, анис и другие продукты, а также известные ему медикаменты. Адмирал понимал необходимость специалистов и отмечал:

«Впрочем, B.C.[3] довольно известно, сколь мы недостаточны в искусных людях для пользования больных; и правду сказать, на наше жалованье весьма будет трудно таковых найти».

Разумеется, адмирал не мог обойти стороной вопросы воспитания и обучения моряков. Получив поручение выработать общие правила для расчета численности команд на судах различных классов и разработать штаты, Грейг 17 февраля 1776 года подал Цесаревичу Павлу Петровичу рапорт с мнением о штатах на кораблях и высказал ряд мыслей, рожденных в результате размышлений над своим опытом. Он писал:

«Во всяком воинском предприятии ничто столь не нужно к получению желаемого успеха, как общее согласие и преданность между офицерами и людьми, находящимися под командой их; также чтоб и командующим иметь довольные сведения о разных качествах и искусствах своих офицеров и матросов. И тако нижайшее мое мнение то, чтоб все команды (как офицеры, так и матросы) столь мало разлучаемы были, как то род и потребность службы дозволяют; польза, происходящая от привязанности служителей, таким образом, к одному особому кораблю, весьма явная, ибо не токмо, что чрез то привыкнут к роду и качествам корабля на море, но такожде все старания, труды и попечения, прилагаемые ими к приведению корабля до желаемой степени исправности и совершенства, послужат к собственной чести и пользе…»

По его мнению, связь с кораблем должны были сохранять и корабельные специалисты (артиллеристы, штурманы), которых на зиму отправляли в отдельные команды. Особый подход к командному составу Грейг высказал в следующих строках:

«…ведаю я, что обыкновенно, весьма несправедливо защищая себя, кладут порок на негодность служителей во всем, что неисправно в чистоте, порядке или правлении корабля найдется, которую отговорку я генерально почитаю за знак худых командиров, а всякого офицера без побуждения и честолюбия считаю недостойным и неспособным к службе быть».

Одним из важнейших дел адмирал считал подготовку моряков. Даже в годы войны он находил время для обучения команд эволюциям, пушечным и ружейным экзерсициям. Грейг имел свое мнение и об обучении специалистов. 22 февраля 1782 года Адмиралтейств-коллегия рассмотрела письмо Грейга о совершенствовании подготовки штурманов в штурманской роте и постановила «…все сие что до учреждения училища и приведения в порядок штурманской роты принадлежит, то коллегия возлагает на главного в Кронштадте командира вице-адмирала Грейга, как и употребление отпускаемой суммы, надеясь, что он вследствие сего не преминет приложить к тому всевозможного старания».

На тех же основаниях, что и в Кронштадте, следовало организовать штурманские училища в Херсоне, Таганроге и Астрахани.

Грейг боролся с пьянством, решительно пресекая увлечение алкоголем. Для развлечения офицеров он в 1786 году организовал в Кронштадте первое в России Морское благородное собрание в виде клуба; закрыто оно было в 1788 году по случаю войны со Швецией.

Скорее всего, свой вклад Грейг внес и в подготовку первой кругосветной экспедиции, которую российские моряки должны были начать в 1788 году под командованием капитана Г. И. Муловского. Экспедицию отменили после начала войны со Швецией, в которой Грейгу опять предстояло отличиться.

Снова во главе Архипелагской эскадры

1787 год принес России очередное столкновение с Турцией. Война потребовала сосредоточения на юге значительных сил и средств. Екатерина II могла рассчитывать, что под общим руководством Г. А. Потемкина генералам и фельдмаршалам удастся не только защитить пределы Новороссии, но и нанести туркам решительный удар. Как и в предыдущей войне, предполагалось устроить поход Балтийского флота на Средиземное море, возбудить там восстание подвластных туркам христианских народов и освободить их от мусульманского правления.

Уже в конце 1787 года началась подготовка Средиземноморской эскадры С. К. Грейга. 20 октября 1787 года высочайший указ предписал вооружить 3 100-пушечных, 7 74-пушечных и 5 66-пушечных кораблей, 2 бомбардирских и 8 фрегатов, придав им 8 посыльных и необходимое число транспортных судов, снабдив их современной артиллерией и всем необходимым. С этого момента Архипелагская экспедиция стала основным предметом в переписке Императрицы и адмирала.

20 октября был издан и указ о вооружении эскадры В. Я. Чичагова для охраны Балтики. Так как правительство России не рассчитывало вести войну одновременно на севере и юге, лучшие корабли и людей направляли Грейгу, а на Балтийском море оставалось мало сил, которые предстояло удвоить прибывавшим из Архангельска новопостроенным кораблям.

28 октября Адмиралтейств-коллегия вызвала Грейга, чтобы обсудить высочайший указ и принять решение о подготовке судов для экспедиции. Было решено выделить корабли «Трех Иерархов», «Чесма», «Саратов» (100-пушечные), «Ярослав», «Владислав», «Елена», «Мстислав», «Всеслав», «Святой Петр», «Кир-Иоанн» (74-пушечные), «Вышеслав», «Родислав», «Болеслав», «Мечеслав», «Изяслав» (66-пушечные), фрегаты «Возмислав», «Подражислав», «Премислав», «Брячислав», «Надежда благополучия», «Слава», бомбардирские корабли «Перун» и «Гром». В числе восьми катеров отправляли пакетбот «Поспешный» и три строящиеся, а остальные следовало приобрести в Англии или «где способнее». Предстояло выписать к весне 1787 года из Англии 330 30-фунтовых пушек и 100 24-фунтовых карронад для вооружения в первую очередь 100-пушечных кораблей. В соответствии с императорским указом от 20 октября были приняты также решения о снабжении эскадры, о транспортных судах и т. п.

Так как для доставки на Средиземное море войск и необходимых грузов казенных транспортов недоставало, было решено нанять коммерческие. Императрица предпочитала в таком важном деле обойтись без иностранцев. Об этом свидетельствует высочайший указ Грейгу в октябре о том, чтобы нанять отечественные суда с командами из отечественных же водоходцев, принятых добровольным наймом. 29 октября последовал указ о передаче судов и имущества, подготовленных для кругосветного плавания, в распоряжение Архипелагской экспедиции.

19 декабря 1787 года Императрица подписала указ Грейгу о приобретении пушек Карронской компании для 4 100-пушечных кораблей. Корабли эти готовили также в Архипелагскую экспедицию. Грейг использовал весь свой опыт — он не только улучшал артиллерию на новых кораблях, но и постарался применить на них замки вместо фитилей; для предохранения от обрастания подводную часть всех отправляемых на Средиземное море кораблей обшивали медью.

С 8 января 1788 года Императрица сообщила Грейгу о выделении войск для Архипелагской экспедиции. Соответствующий указ в тот же день был отдан Военной коллегии; в нем Грейга именовали главным Начальником морских и сухопутных сил, на Средиземное море отряженных. 12 февраля Грейга известили высочайшим указом, что для командования сухопутными силами на Средиземном море назначен генерал-поручик Заборовский.

На кораблях не хватало моряков, и 15 января 1788 года Грейгу по его представлению было разрешено назначенных для строения каменной гавани рекрутов по мере завершения работ переводить в матросы. 17 марта младшими флагманами определили вице-адмирала В. П. Фондезина, контр-адмиралов Т. Г. Козлянинова и А. Г. Спиридова[4], а других командиров следовало назначать по согласованию с Грейгом. Императрица выделила необходимые средства и торопила флагмана, ибо от Архипелагской экспедиции зависел исход войны с Турцией. 13 мая высочайшим указом она предписала адмиралу:

«Из назначенного для отправления на Средиземное море флота три 100-пушечныя корабля, как скоро готовы и на рейду выведены будут, прикажите тотчас по снабдению их всем потребным не теряя ни малого времени послать их вперед под командою вице-адмирала Фондезина, дабы они до прибытия вашего с прочими в Копенгаген могли успеть потребную для перехода чрез Зунд разгрузку сделать, и прошед оный вас в Копенгагене дожидаться. О дне отправления их Нас уведомите».

Уже на следующий день, 14 мая, Грейг донес коллегии, что приказал Фондезину вывести на рейд корабли «Саратов», «Трех Иерархов», «Чесма» и транспорты, назначенные для разгрузки кораблей в Зунде, и обещал приложить все старания к скорейшему их отправлению.

Еще не раз Екатерина II торопила адмирала. Она долгое время отмахивалась от сообщений дипломатов о подготовке шведского короля Густава III к войне с Россией и не собиралась отказываться от хорошо подготовленного похода, который сулил успех и славу. Однако 27 мая она, видимо, ощутила первую тревогу из-за приготовлений беспокойного северного соседа и указала Грейгу отправить 3 легких судна к Карлскроне, Свеаборгу и входу в Ботнический залив для наблюдения за приготовлениями шведов. 2 июня Грейг дал командирам трех фрегатов («Мстиславец», «Ярославец» и «Гектор») инструкции крейсировать у шведских берегов и портов. При встрече со шведами в море следовало собирать о них сведения и посылать уведомления; если же флот остался в Карлскроне (Карлскруне), предстояло крейсировать у порта до прибытия эскадр Грейга или Чичагова.

Укрепления Кронштадта и фарватеров у острова Котлин не обеспечивали безопасность подступов к столице с моря. Очевидно, Грейг внес свои предложения, ибо 27 мая Императрица в ответ писала ему:

«Предполагая, что не можно теперь сделать прочного укрепления вами прожектированнаго между Лисьяго носа и Кронштадта, Мы желаем, буде найдете вы удобность, сделать временное и, снабдя пушками, стараться привесть в оборонительное состояние людей, могущих тут действовать».

Грейг, получив этот указ, немедленно обратился к И. Г. Чернышеву с предложением вместо укрепления вооружить и поставить на якорь большой прам, способный нести 24-фунтовую артиллерию. 28 мая последовал высочайший указ «построить немедленно три плавущия батареи». Скорее всего, этот указ вытекал из предложения Грейга.

Таким образом, не отказываясь от экспедиции, Екатерина II беспокоилась и об обороне от шведов. А беспокойство было нелишним. После ухода основных сил Балтийского флота столица оставалась почти беззащитной перед флотом Швеции. Главные русские силы были связаны на юге. Воспользовавшись удачным стечением обстоятельств, шведский король Густав III решил вернуть земли, потерянные Швецией в первой половине XVIII века. Англия и Пруссия предлагали королю политическое и финансовое содействие с условием, что шведы отвлекут часть армии России от южного театра войны и не позволят русскому флоту оставить Балтику. Потому Густаву III предстояла непростая задача: осуществить свой проект в условиях, когда против него оставался весь Балтийский флот. Однако самонадеянный король был невысокого мнения о противнике.

Императрица не верила в серьезность угроз со стороны Швеции и торопила Грейга. Правда, она дала указы Адмиралтейств-коллегии 28 мая и В. Я. Чичагову 30 мая о снаряжении и выходе эскадры последнего в море. Однако времени на достаточную подготовку кораблей и экипажей не было.

2 июня Грейг дал вице-адмиралу В. П. Фондезину инструкцию, как ему себя вести на переходе и в Дании. Последние строки предписывали в случае встречи со шведским флотом «…поступать по трактатам, но всякою при том надлежащею осторожностию». 5 июня три крупнейших корабля и четыре транспорта авангарда Средиземноморской эскадры пошли в Данию. Лишь по случайности при встрече эскадры Фондезина со шведским флотом все обошлось благополучно. Командовавший шведами герцог Карл Зюдерманландский, генерал-адмирал и брат короля, потребовал от русских моряков салютовать шведскому флагу. Фондезин пытался возразить, ссылаясь на Абоский договор 1743 года, которым салютация не была предусмотрена. Однако шведы заняли угрожающее положение, и Фондезин 13 выстрелами приветствовал особу герцога, после чего продолжил плавание. Генерал-адмирал не получил предлог для нападения, а атаковать сам он не решился без прямого указания короля.

Еще 28 мая Екатерина II говорила: «Я шведа не атакую, он же выйдет смешон». Она рассчитывала на благоразумие своего молодого родственника[5]. Тем временем тучи все больше сгущались. 12 июня в письме А. А. Безбородко Грейг сообщал:

«Прибывшие с моря шкипера английских судов мне объявили, что 8 числа видели они шведский флот лавирующим по восточную сторону Готланда, состоящий в числе 18 военных судов, из которых, как казалось им, было 15 линейных кораблей, из которых один был под адмиральским, 2 под вице-адмиральскими и 2 под контр-адмиральскими флагами. Завтра намерен я поручить главную команду в Кронштадтском порте вице-адмиралу Пущину и поднять свой флаг на флоте».

16 июня последовал высочайший указ Грейгу о разрешении вольнонаемным транспортным судам, участвующим в экспедиции под командованием морских офицеров, использовать военные российские флаги, гюйсы и вымпелы. Это еще относилось к экспедиции Архипелагской. Но уже 17 июня высочайший рескрипт предписал адмиралу:

«По изготовлении флота, вами предводимого, и по снабдении его всем потребным, соизволяем, чтоб вы отправились с оным к Ревелю и противу сего места ожидали дальнейших наших повелений, учредя крейсерование от сего флота по водам нашим, для примечания за движениями шведских эскадр и обороняя эстляндские и другие берега наши от покушения шведскаго учинить на оные высадку войск или другого рода поиск, чему вы не только всемерно воспрепятствовать должны, но в таком случае исполнить предписанное вам в данном от Нас наказе относительно Швеции и ея флота, буде бы она покусилась начать неприязненные против Нас действия.

Вслед за вами отправится и адмирал Чичагов с эскадрою ему вверенною, который, пособствуя вам в ограждении берегов наших от покушений шведских, будет в готовности подкрепить вас во всяком случае, где польза службы нашей и слава востребует; а и при самом отправлении вашем в дальнейший путь препроводит вас как далеко в Балтийском море удобно; между тем неумедлим доставить вам наши повеления».

Указ уже больше внимания уделил Швеции, хотя и оставлял надежду, что Архипелагская экспедиция состоится. В тот же день последовала записка о приведении Кронштадта в оборонительное состояние. Были приняты меры для усиления войск на границе с Финляндией, где Густав III сосредоточил лучшие силы своей армии. Но 19 июля Грейг всеподданнейше доносил, что капитан Сукин 13–16 июня наблюдал шведский флот (десять линейных кораблей, семь фрегатов) в шести немецких милях севернее Дагерорда, после чего «Мстиславец» вернулся в Кронштадт. Английские шкиперы сообщали, что видели этот флот на якорях у Свеаборга. Императрица приняла решительные меры и, чтобы не было розни между адмиралами, подчинила Грейгу эскадру Чичагова.

23 июня Императрица предупредила в указах Грейгу и вице-президенту Адмиралтейств-коллегии И. Г. Чернышеву о необходимости подготовиться к возможному столкновению со шведами. Адмиралу она предлагала отделить сколько возможно фрегатов и других легких судов для обороны финляндских берегов России. Следовало оставить на борту судов сухопутные войска, чтобы после разгрома шведов сделать десант в неприятельские земли. Заключала Екатерина II следующими строками:

«Подтверждаем притом не начинать неприязненных действий до получения от Нас повеления, разве бы со стороны шведов первый выстрел или какое-либо оскорбление флагу нашему учинено было, в каковом случае поступать по данному вам наставлению».

В тот же день Грейг с эскадрой вышел к Красной Горке, ожидая неготовые транспорты.

Тем временем Густав III, хотя Россия не давала предлога для войны, пошел на прямую агрессию. Он перевез войска в Финляндию, осадил крепость Нейшлот; его флот захватил два российских фрегата, совершавшие плавание с кадетами в Финском заливе. Из Финляндии король послал ультиматум, сделавший войну неминуемой.

Гогланд

Грейг понимал, что война фактически уже началась. Исповедуя дух решительных действий, он попробовал этот дух внушить Императрице через графа Безбородко, которому 23 июня писал:

«Я думаю, что ежели шведский король все свои морские и сухопутные силы собрал в Финляндии, то лучшее дело перенести войну в сердце Швеции к самой ее столице, где вероятно еще много есть республиканских партий. А как надо думать, что наши три 100 пуш. корабля прошли Зунд, и как на них вместе с транспортами посажено до 500 человек регулярных войск, да по уведомлению к ним пришли купленные в Англии два больших катера, обшитые медью, то сии силы, не теряя времени, обратить можно против главной их торговли порта Готенбурга, особенна если датский двор окажет хоть малую помощь; и катера употребить крейсерами при входе в Балтийское море против Дарнеуса.

Сегодня пошел я с рейда с военными кораблями и спустился до Красной Горки, где в ожидании не совсем еще готовых транспортных судов займусь обучением команд, у которых, как B.C. известно, почти половина рекрутов. Завтра, я надеюсь, эскадра контр-адмирала Фондезина со мною соединится».

24 июня Грейг рапортовал, что по указу от 23 июня отправил фрегаты «Святой Марк», «Проворный» и «Мстиславец» для обороны берегов, и обещал наблюдать, чтобы не были перерезаны сообщения его с Кронштадтом. Он затребовал у Адмиралтейств-коллегии два судна для переделки в брандеры.

Тем временем столицы достигло сообщение о нападении шведов на Нейшлот. Это означало войну, и Екатерина II в указе от 26 июня предписала Грейгу решительные действия:

«По дошедшему к Нам донесению, что король шведский вероломно и без всякаго объявления войны начал уже производить неприязненные противу Нас действия не только захвачением близь Нейшлота таможенной нашей заставы с ея служителями и одного судна с провиантом и другими вещами, но и войска свои ввел в границы наши, даже в самое предместье Нейшлота, где и замок уже осадил, находим нужным, чтоб вы, за таковым нападением на Нас, по получении сего тотчас, обезпеча транспортные суда ваши и отослав назад те, кои вам не надобны и которые во время морского действия вам в тягость и помешательство обратиться могут, с Божиею помощию следовали вперед искать флота неприятельскаго и оный атаковать, да и вообще пользоваться случаями к нанесению ему вреда и поражения, в чем мы ссылаемся на сказанное в наказе нашем вам данном».

27 июня шведский флот показался в виду Ревеля. Грейг 1 июля доносил, что 26-го числа отправил все транспортные суда в Кронштадт, а сам с эскадрами своей и Фондезина снялся с якоря, но из-за противных ветров еще не ушел далее Березовых островов. Он пользовался всякой возможностью для усиленного обучения команд, состоящих в значительной мере из рекрутов и портовых матросов, и вел разведку противника. В ожидании сражения флотоводец перешел на 100-пушечный «Ростислав», сильнейший корабль эскадры. Адмирал искал противника, чтобы с ним сразиться. Легкий ветер позволил эскадре продвинуться к восточной оконечности Гогланда. Вечером 5 июля эскадра обогнула остров, и Грейг получил известие о близости шведов. В 6.00 6 июля шедший впереди фрегат «Надежда благополучия» дал сигнал, что видит на северо-западе 13 судов; вскоре с фрегата уточнили, что впереди — неприятель. В 7.30 Грейг дал сигнал флоту приготовиться к бою, в 8.00 — построиться в линию баталии перпендикулярно курсу и идти в строю фронта. Маловетрие позволяло медленно сближаться с неприятелем.

Эскадра С. К. Грейга состояла из 17 линейных кораблей с 1220 орудиями; кроме того, на 8 фрегатах, 3 катерах, 2 бомбардирских кораблях и 3 вспомогательных судах насчитывалось 272 пушки. Шведский флот под флагом генерал-адмирала герцога Зюдерманландского насчитывал 16 кораблей, 7 больших фрегатов с 900 крупными и 436 меньшими пушками (всего 1336 орудий); вес бортового залпа шведов составлял 720 пудов против 460 у русских. Кроме того, у шведов было 5 малых фрегатов и 3 пакетбота.

К 11.00 по приказу адмирала западнее Гогланда выстроилась боевая линия: авангард составили корабли M. П. Фондезина, арьергард — корабли Т. Г. Козлянинова, протянувшиеся с юго-запада на северо-восток; при дистанции между кораблями в два кабельтова линия растянулась более чем на семь верст. Эскадру Козлянинова Грейг поставил в арьергард специально, как более надежную. Перед боем команды в 11.30 получили обед; сигнал был обедать с поспешностью. К полудню появились корабли противника, направлявшиеся в линии баталии на юг курсом, уводившим от русской эскадры, которая шла на запад и огибала Родшхер с севера. Но Грейг, как известно, намеревался вступить в бой и ранее не раз требовал от командиров кораблей решительно атаковать неприятеля и привести его в замешательство; основное внимание адмирал обратил на артиллерийскую подготовку экипажей. После обнаружения шведов русская эскадра прибавила парусов и изменила курс на запад, в сторону противника; авангард и арьергард поменялись местами, причем корабли М. П. Фондезина стали отставать, особенно корабль «Дерис» капитана Коковцева.

До 15 00 шведы старались удалиться от русского флота, и только когда возможно стало определить соотношение сил, пошли на сближение строем фронта; в центре шел корабль генерал-адмирала, на правом фланге — вице-адмирала, на левом — контр-адмирала. Русская эскадра также шла в строю фронта. В 15.30 Грейг поднял сигнал атаковать неприятеля — каждому кораблю противолежащий. Это был пример той самой линейной тактики, которую в английском флоте признавали единственно возможной. Сам адмирал направлялся на корабль шведского генерал-адмирала. Он неоднократно поднимал сигналы своим капитанам прибавить парусов и сомкнуть линию. На правом фланге был Фондезин, которому Грейг дал сигнал «спуститься на неприятеля». Остальным кораблям он сигнализировал позднее; однако по ошибке первый корабль Козлянинова «Болеслав», последующий «Мечеслав» и последний в кордебаталии «Владислав» двинулись вместе с арьергардом и оказались вне линии, ближе к неприятелю, тогда как второй корабль авангарда «Иоанн Богослов» капитана Вальронта пошел по ветру, повернул оверштаг и оказался за линией.

В 16.00 находившийся под ветром шведский флот повернул и двигался навстречу русской эскадре; Грейг приказал идти на неприятеля, но корабли «Дерис», «Память Евстафия» и «Иоанн Богослов» при повороте отстали от боевой линии. Флагманский корабль Грейга «Ростислав» шел под всеми парусами впереди линии; он сигналами требовал от арьергарда вступить на свое место.

Когда в 17.00 русский авангард приблизился к шведскому на два кабельтова и неприятель открыл огонь, контр-адмирал Козлянинов начал пальбу, не дожидаясь сигнала адмирала. Скоро сражение вспыхнуло по всей линии. Так как кордебаталия и арьергард не подошли еще близко к неприятелю, адмирал продолжал спускаться с частью кораблей кордебаталии. Некоторые корабли отстали, а «Иоанн Богослов» оказался между линиями и пересек русский строй, направляясь к востоку.

Располагая тремя кораблями, флагман вступил в бой с авангардом шведов; четыре корабля кордебаталии после первых выстрелов также открыли огонь, причем «Ростислав» оказался на дистанции картечного выстрела от генерал-адмиральского корабля. К этому времени флоты были между островом Стеншхер и мелью Калбодегрунд, на полпути от Гогланда до Свеаборга.

Команды 7 кораблей, воодушевленные примером Грейга и Козлянинова, вели бой против 12 шведских и вскоре нанесли им значительные повреждения. «Ростислав» бился с генерал-адмиральским «Густавом III», следующий за ним «Изяслав» — с тринадцатым в линии шведским кораблем и фрегатом. Грейг старался сокрушить противника, используя картечь. Против шведского арьергарда впереди сражались «Болеслав», «Мечеслав», «Владислав»; последний потерял большую часть рангоута и стал мишенью пяти концевых вражеских кораблей, тогда как шесть отставших русских кораблей издали стреляли по шведскому арьергарду. Оба флота, окутанные облаками дыма, медленно двигались на юго-запад.

К 18.30 на передовых шведских кораблях было заметно замешательство. «Густав III» на буксире увели за боевую линию, вышли из линии два передовых корабля и третий, между «Изяславом» и «Ростиславом»; прочие также спустились под ветер, смыкая линию; отступление противника вызвало восторженные крики и наступательный дух даже на отставших российских кораблях.

В ходе боя «Ростислав», воспользовавшись лучше сохранившимися парусами, обошел два своих корабля, стал пятым в линии и снова вступил в сражение, тогда как оказавшийся в конце линии «Владислав» слишком приблизился к неприятелю.

К 19.00 установилось самое тихое маловетрие. Авангард, имея по одному противнику на корабль, энергично атаковал, за ним следовала кордебаталия, и даже арьергард старался не отставать. Но ветер стихал. Около 21.00 шведский флот медленно стал поворачивать; русские также повернули и снова сблизились, причем оказались к врагу левым, неповрежденным бортом. «Ростислав» вступил в жестокий бой со шведским вице-адмиральским кораблем. В наступивший штиль дым окутал поле боя. На закате стрелять можно было только с близкой дистанции. Шведы, пользуясь темнотой, удалялись, уклоняясь от боя. В центре «Родислав» Д. Тревенена, «Святой Петр» Денисона и «Болеслав» Денисова продолжали бой; «Ростислав» картечью и ядрами заставил к 22.00 спустить флаг и сдаться вице-адмиральский корабль «Принц Густав», затем перенес огонь на другие корабли, а посланный с флагмана офицер овладел трофеем. В 22.00 Грейг сделал сигнал прекратить стрельбу из-за ночной тьмы, густого дыма и удаленности отступающего противника.

В 22.30 на «Ростислав» доставили пленного вице-адмирала графа Вахмейстера, представили его флаг и шпагу, которую Грейг, в уважение стойкого сопротивления противника, вернул графу. О себе Вахмейстер сообщил, что он генерал-адъютант короля и командовал авангардом флота и что стеньговый флаг не спустил, пока не пришли русские шлюпки, ибо тот был прибит к фор-брам-стеньге гвоздями. Трофейный флаг был отправлен в Санкт-Петербург и помещен в Петропавловский собор.

Победу омрачила неприятная весть. В начале двадцать четвертого часа унтер-офицер на шлюпке с корабля «Владислав» доставил соображение командира, что корабль серьезно пострадал и может подвергнуться нападению. Грейг решил двинуться на неприятеля, но в дыму в полночной тьме его сигнал не увидели. Адмирал послал шлюпки с привозом на соседние корабли. Однако их командиры сообщили о необходимости ремонта такелажа и рангоута, а легко пострадавший арьергард был далеко. Грейгу пришлось отказаться от попытки вернуть корабль, который уже был взят неприятелем. На следующий день командующий узнал, что командир «Владислава» обратился за помощью командиру корабля «Дерис», но последний лишь послал шлюпку; она вывезла трех мичманов и трех гардемарин, которые сообщили, что флаг уже спущен.

На русских кораблях рангоут и гребные суда были избиты, команды устали, арьергард совсем отстал. В сражении с русской стороны было убито 580, ранено 720, на «Владиславе» взято 470 человек. Шведы указали свои потери в 150 убитых и 340 раненых. Но на одном корабле «Принц Густав» оказалось 150 человек убитыми и 539 пленными, что позволяет поставить под сомнение сведения шведской стороны. В донесении от 14 июля Грейг уточнял:

«Рескрипт В.И.В. от 10 июля я получил. Неприятельский флот 7 числа состоял из 16 линейных кораблей, хотя я и доносил только о 15-ти, потому что многие корабли их были без ютов и один из них был принят мною за большой фрегат. Большие их фрегаты, числом 7, имели артиллерию одинаковую с нашими 60-пушечными кораблями и 12 ф. орудия, и помещены были в линию баталии, которая таким образом состояла из 23 судов, имела над нами немалое преимущество в числе и калибре орудий и в числе старослужащих матросов».

Адмирал отмечал в первую очередь храбрость командующего авангардом и командиров его кораблей:

«Из офицеров отличившихся — командовавшего авангардиею контр-адмирала Козлянинова я, конечно, должен именовать перваго. Корабли же его дивизии: „Всеслав“, „Вышеслав“, „Болеслав“ и „Мечеслав“, все наступили на неприятеля и дрались со всякою храбростию и много терпели в сражении. Но из них два первые: „Всеслав“ и „Вечеслав“ под командою Макарова и Эльфинстона, несравненно более нежели два последние. В кордебаталии все капитаны оказали храбрость, но наносили больше вреда неприятелю „Мстислав“, „Святой Петр“, „Владислав“, также и „Ростислав“, в разсуждении его величины. Но надобно отдать справедливость и кораблям „Родиславу“, „Святой Елене“ и „Изяславу“. Из ариергардии контр-адмирала Фондезина, он со своим кораблем „Кир-Иоанн“ пошел в атаку, но весьма слабо был подкреплен прочими и сражение производилось в дальнейшем разстоянии от неприятеля нежели следовало.

Прилагаю начертание движения разных кораблей нашего флота во время сражения, по которому может быть несколько понятнее мое описание оного, хотя весьма трудно подать ясную идею о морском сражении, где каждый корабль обоих флотов в безпристанном движении. Неприят. флот через час по начале сражения был в большем расстройстве сравнительно с нашим. Маловетрие и штиль, притом и густота дыма препятствовали приведению кораблей в какой-либо порядок. Но по отправленным в Кронштадт кораблям, как своим, так и неприятельскому, можно довольно ясно судить, какое было наше действие».

Всю ночь русские моряки ремонтировали повреждения рангоута и такелажа. Тем временем шведские корабли в темноте были уведены на буксире, а 7 июля легкий юго-восточный ветер позволил шведам уйти в Свеаборг.

Поражение флота у Гогланда разрушило планы шведского короля. Морем овладеть не удалось. Известие о результатах сражения вызвало выступление оппозиционно настроенных офицеров в Финляндии и снятие осады крепости Фридрихсгам. Вступление в войну Дании заставило Густава III обратить внимание на запад и вывести войска из пределов России.

За победу при Гогланде Грейг был награжден орденом Святого Андрея Первозванного. По рапорту его от 14 июля 18 июля 1788 года Адмиралтейств-коллегия направила ему похвальный лист. Сам адмирал считал, что не заслужил награды, и отказывался надеть орден Святого Андрея Первозванного до полной победы. Он корил себя за потерю «Владислава» и 15 июля потребовал разбора Адмиралтейств-коллегией дел капитанов кораблей, оказавшихся вне боя (Баранова, Вальронта и Коковцева). Все трое были осуждены военным судом. Однако флагман не считал виновным командующего арьергардом М. П. Фондезина и даже выдал ему в том аттестат.

У Свеаборга и Гангута

Эскадра Грейга после Гогландского сражения продолжала держаться в море. Корабли «Всеслав», «Мечеслав», «Болеслав», «Изяслав» и трофейный «Принц Густав» адмирал отправил в Кронштадт на ремонт. 11 июля он писал графу И. Г. Чернышеву:

«По причине случившагося сегодня большаго от W ветра, я подошел с флотом к острову Сескар, где ожидать буду соединения со мною кораблей из Кронштадта и присылки всего того, что от меня требовано, и правду сказать, многие корабли по худости мачт, рей, стеньг и прочего не могут терпеть моря, но я всячески стараюсь исправиться здесь в море, не ходя в порт; я оставил два фрегата в Аспо и два катера в Фридрихсгаме, также послал один к Выборгу для проведывания о шведском вооружении и их движениях; я боюсь, чтоб они не высадили из Швибурга [Свеаборга. — Н. С.] десант в Ревель, и не покусились его атаковать, и для того я покорно прошу B.C. о скорейшем подкреплении меня из Кронштадта».

Императрица уже беспокоилась об усилении эскадры. 10 июля она дала указ Чернышеву:

«Подтверждаю вам вчерашнее мое повеление, чтоб корабли „Победослав“ и „Пантелеймон“ не теряя ни минуты к адмиралу Грейгу посланы были, а за тем также ни мало не отлагая и другие два „Святослав“ и „Константин“ в самой скорости как возможно отправилися. Починка поврежденных в сражении кораблей долженствует также производима быть с поспешностию, дабы адмирал Грейг нашелся в превосходстве сил перед неприятелем и мог вновь пуститься искать его».

14 июля Императрица предписала Чернышеву доставить Грейгу затребованные им замки к пушкам. Вице-президент коллегии оказался в затруднении, ибо адмирал забрал все наличные замки на эскадру, и он запрашивал, не остался ли экземпляр замка у Пущина в Кронштадте. Очевидно, Грейг пришел к выводу, что замки удобны в бою и необходимо поставить их на корабли, ранее ими не оснащенные (эскадра Фондезина).

Тем временем адмирал рассылал крейсеры, наблюдавшие за противником. 13 июля он писал Чернышеву о событиях вокруг Фридрихсгама. 14 июля Грейг сообщал о том, что дожидается лишь «Святослава», и «Константина», чтобы идти к Свеаборгу, и предупреждал:

«Считаю долгом сообщить B.C., что шведы получают самые точные сведения о том, что у нас происходит. Граф Вахтмейстер исчислил мне решительно все, что делалось в Кронштадте перед отправлением нашего флота, он знал и число рекрутов, поступивших на корабли, и имена всех капитанов и многие другие вещи, даже знал о том, что у меня был небольшой припадок подагры при самом моем отправлении».

18 июля Грейг всеподданнейше рапортовал от Сескара:

«Два корабля, остававшиеся при мне после сражения, благодаря поспешности присылки всего нужного от графа Чернышева, почти исправлены; „Победоносец“ и „Пантелеймон“ прибыли и каждоминутно ожидаю „Константина“ и „Святослава“. Как только они прибудут, иду искать неприятельскаго флота, покуда впечатление последнего сражения не прошло ни у нас ни у неприятеля.

Не посвященный в тайны дипломатических сношений, не могу понять, каким образом король шведский решился начать войну, которой последствия скорее всего могут быть ему гибельны.

Я опасаюсь только, чтобы, завязавши наше внимание со стороны Финляндии, он не решился сделать внезапную высадку в Ревеле, чтобы оружие свое перенести в Ливонию. Тогда он должен будет отважиться на второе морское сражение, без котораго нельзя ему надеяться на продолжительную безопасность его сухопутных войск. Я нетерпеливо ожидаю возможности идти к Ревелю и следить за его движениями. Команды наши горят желанием сразиться с ним снова. Надеюсь что наши капитаны будут искать случая отличиться. В эту минуту все они собрались ко мне на корабль, и я только что сказал им коротенькую речь, отдавши им последние мои приказания перед вступлением нашим под паруса».

Грейг во всеподданнейшем донесении 23 июля сообщал, что 18 июля, как только прибыли «Константин» и «Святослав», не дожидаясь, пока они станут на якоря, он приказал флоту сниматься и направился к западу. Непогода и пасмурность задержали эскадру. 20 июля удалось дойти лишь до острова Нерва. Так как некоторые суда разлучились с эскадрой, адмирал решил вернуться к Сескару и обнаружил «Константин», севший на мель у юго-западной оконечности острова, и катер «Летучий», лишившийся мачт. Катер он отправил в Кронштадт, а гребные суда с кораблей эскадры направил для спасения «Константина». 22 июля корабль был снят с мели без особых повреждений. Адмирал выражал свое нетерпение:

«Погода ныне несколько делается похожей на осеннюю, и крепкой вестовой ветер по сю пору продолжается, а если корабль „Константин“ будет готов до перемены ветра, то оный с нами пойдет; в случае же благополучного нам ветра, я не намерен его ожидать, ибо получил известие от разных мимо идущих купеческих судов, что шведский флот крейсерует между Ревеля и Свеаборга в 22 или 23-х военных судах».

Тем временем шведский флот уже рисковал выходить из базы. 26 июля русская эскадра подошла к Свеаборгу и обнаружила на якоре вне рейда четыре шведских корабля, которые поторопились сняться с якоря; один из них в спешке так ударился о камень, что мачта переломилась и упала за борт. Подошедший корабль Козлянинова заставил его несколькими выстрелами сдаться. Трофей оказался новым 66-пушечным кораблем «Густав Адольф» (в нижнем деке 36-фунтовые, в верхнем — 24-фунтовые пушки); именно его командир капитан 1-го ранга Аф Христиернин завладел «Владиславом» в Гогландском сражении. Так как корабль было невозможно спасти, Грейг приказал его уничтожить, сняв экипаж, который насчитывал 530 человек с несколькими офицерами и 27 июля был эвакуирован, после чего «Густав Адольф» подожгли.

В тот же день Грейг направил письмо герцогу Зюдерманландскому по поводу употребления шведами зажигательных снарядов-брандскугелей, что считали неприемлемым между флотами христианских держав: «Полковник Христиернин (пленный) говорил мне, что Ваше Имп. Высоч. писали мне об употреблении кораблями нашими „каркасов“ на последнем сражении.

Я думаю, напротив, что таковыя распоряжения последовали со стороны Вашего Корол. Выс. потому, что верхний парус бизань-мачты на моем корабле зажжен был горючими веществами; другой каркас, снятый с корабля контр-адмирала Фондезина, отправлен для показания B.K.B., и Фондезин сознает, что по погашении этого каркаса приказал он несколько каркасов бросить на флот В.К.В., всего числом 15.

Ваше Королевское Высочество ведаете, что флот наш был вооружен против турок, что и может оправдать запас сделанный такого жестокого оружия, которого не думали употреблять против какой-либо благоустроенной нации. Того же нельзя сказать про запасы, сделанные вашими кораблями.

Во всяком случае, благоволите меня обнадежить, что впредь не будет употреблено такого истребительнаго оружия шведским флотом, и даю мое честное слово, что оно не будет употреблено и подначальным мне русским флотом».

30 июля Грейг собрал основные силы флота у Наргена, тогда как отряженные им восемь кораблей и четыре фрегата крейсировали у Свеаборга под командованием Козлянинова; несмотря на явное превосходство, шведы не выходили. 1 августа флот Грейга снялся и 3 августа соединился с эскадрой Козлянинова севернее Наргена. Возможно, и Козлянинов служил родом приманки. 5 августа флот вернулся в Ревель; на посту оставались патрульные фрегаты. Герцог Зюдерманландский, не рискуя выводить флот, решил воспользоваться первой возможностью для разведки. 1 августа Грейг всеподданнейше писал:

«Герцог Зюдерманландский прислал ко мне судно под белым флагом с одним унтер-офицером, на котором было 7 человек российских крестьян и несколько женщин для обмена нескольких шведских крестьян, коим я дал свободу в Свеаборге; офицерам приехавшаго сюда судна поручено было от герцога вручить мне для стола разных прохладительных яств, в коих я в продолжении моего близь Свеаборга мог иметь нужду. Я приказал им принести Е.В. мою благодарность и донести ему, что, находясь столь близко от ревельского порта, не имею я нужды пользоваться его учтивостями. Они разсказывали, что флот их на будущую неделю готов будет к выходу, что их войска удалились от Фридрихсгама и что их корабли будут укомплектованы сухопутными войсками; я им ответствовал, что мне весьма будет приятно иметь дело с храбрыми людьми, что я не упущу дать им случай отличиться в войне.

Я получил много писем из Англии, в коих мне предлагают вооружить на собственном иждивении корсеров противу шведов; нужно их только вооружить в Остендском порте и снабдить патентами, тогда шведская коммерция неминуемо разрушится. Они имеют множество купеческих кораблей в Средиземном море, и я не сомневаюсь, чтобы наши арматоры, сведав об объявлении войны, оными не воспользовались. Мне кажется нужным иметь несколько военных кораблей и фрегатов в Копенгагене или Христианзанде в зимнее время, дабы овладеть их кораблями из Восточной Индии приходящими.

Я купил для всего флота разных прохладительных яств, а теперь хочу сняться с якоря, дабы присоединиться к эскадре Козляинова, который уже вблизи на парусах; время весьма хорошее, и я хочу флот заставить делать морския эволюции».

Из этого рапорта видно, что Грейг не только докладывал, что он сделал, но и вносил свои предложения, высказывал идеи, в частности о крейсерстве на путях шведских коммерческих судов. Со временем его мысли были осуществлены.

Не оставляли Грейга и мысли об экспедиции на Средиземное море. Вскоре после привода в Ревель адмирал писал Безбородко (очевидно, чтобы оценить общеполитическую обстановку):

«Я еще не знаю желаний Ея Имп. В-ва относительно нашей экспедиции в Архипелаг; должна ли она еще состояться после того как время для благоприятных действий прошло в Балтийском море; или найдут неосторожным отправить такую большую часть морских сил империи в отдаленные моря, пока шведский флот несколько не уменьшится. Двенадцать линейных кораблей, в том числе три стопушечных, находящиеся уже в Копенгагене, пять кораблей, идущих из Архангельска, и еще четырех, обшитых медью, из тех, которые я имею здесь, будет достаточно для Архипелага. И ранее будущей весны можно иметь флот в Кронштадте, состоящий из четырех стопушечных кораблей (один я строю теперь и три готовы к спуску в море) и 12-ти или 14-ти других судов 74-х и 66-пушечных, которых будет достаточно, чтобы держать в страхе шведский флот. В случае экспедиции в Архипелаг будет отмена, необходимо позаботиться о транспортных судах до конца осени; они должны быть препровождены сюда до начала зимы и не обременять нас более того срока, какой мы обязаны их держать, согласно контракту, т. е. верных шести месяцев. Мы можем, между прочим, употребить их в дело, пока они находятся на нашем жалованье. Восемь или десять из них могли бы отправиться в Копенгаген, чтобы перевезти провиант, сложенный там для Архипелагской экспедиции, ежели последняя не состоится. Самые большия суда можно употребить с громадною пользою против шведов на это время навигации, сажая на них солдат с плоскодонными лодками для производства десантов на финляндских берегах, в тылу шведской армии, для захвата складов и провиантских обозов. Я упоминаю об этом, как о своих идеях, направленных на приобретение выгоды для нас против новаго неприятеля, которого надо стараться извести по возможности до конца навигации. Если Господь будет покровительствовать флоту Ея И. В-ва, вверенному моей команде, и нам удастся уничтожить немного их силы на море, тогда их предприятия на суше не будут важны».

Адмирал пытался разбудить активность вице-адмирала В. П. Фондезина, которому следовало послужить примером для датчан. Ободряя Фондезина, Грейг писал:

«Шведский флот так разбит и поврежден в сражении, что хотя они во время дня и ночи работают, однако некоторые их корабли еще не в состоянии выйти из порта, в том числе и корабль „Густав III“, на коем сам шведский принц находился».

Очевидно, вид готовых к бою русских кораблей и твердое намерение Грейга сразиться с неприятелем не прибавили шведам энтузиазма. Кроме того, часть команд была ненадежна. Чернышев 28 июля писал, Что 2 финских полка разошлись, 200 офицеров потребовали отставки, а масса вербованных солдат на кораблях может взбунтоваться, ибо нанимались для службы на суше, а на флот их заманили обманом.

В течение августа шведский флот, завершавший ремонт, возобновил активность. Однако, не решаясь вступить в сражение с флотом русским, шведы постарались использовать гребные суда, чтобы шхерными фарватерами организовать снабжение войск в Финляндии и вывозить часть сил на запад, где появилась угроза территории самой Швеции со стороны Дании.

Нелегким плавание оказалось и для русского флота. На кораблях оказалось много непривычных к морской службе рекрутов, и постоянно нарастало число больных. Чтобы высадить на берег две тысячи заболевших, Грейг зашел 5 августа в Ревель.

В столице еще беспокоились о ее безопасности. 25 июля Чернышев докладывал Императрице о подготовке к обороне Котлина. Для защиты подступов к столице была создана эскадра вице-адмирала А. И. Круза, которому 26 июля была выдана секретная инструкция. Катастрофически не хватало легких судов, способных действовать на мелководье, и за ними обращались, как известно, даже в действующую эскадру. Однако в августе угрозу Кронштадту не видели. Теперь уже Чернышев писал 9 августа, чтобы Круз для организации блокады Свеаборга (со стороны шхер) выслал Грейгу фрегат «Святой Марк», «Проворный» и катер «Волхов».

10 августа Грейг вновь вышел с эскадрой. Зная от дозорных кораблей, что флот в Свеаборге стоит на месте, он направился к Гангуту и наблюдал шведскую гребную флотилию, идущую шхерами из Свеаборга на запад. Единственный крейсировавший здесь корабль был фрегат «Слава», второй фрегат — «Возмислав» — погиб на камнях. 13 августа адмирал оставил на посту у мыса корабль «Родислав» капитана 2-го ранга Д. Тревенена, фрегаты «Премислав» и «Святой Марк». Тревенену предстояло с кораблем и тремя фрегатами преградить путь шведам в шхерах. 15 августа Грейг послал к Гангуту еще и корабль «Память Евстафия». Затем он продолжил крейсерство и вернулся в Ревель 19 августа. Во всеподданнейшем донесении от 19 августа флагман сообщал, что шведская гребная флотилия усиленно передвигается, скорее всего вывозя шведские войска из Финляндии. Он писал:

«Не знаю, хорошо ли я сделал, занявши пост при Гангуте двумя кораблями и тремя фрегатами, которых, кажется, для этого будет достаточно. Не знаю точно, хорошо ли сделал я, преградивши путь бегущему неприятелю, который останется таким образом на руках наших в Финляндии, где в шхерах трудно будет сразиться с ним. Но мы можем выпустить всегда, когда нам занадобиться».

Считая, что шведский флот вряд ли вступит в бой, а скорее попытается прорваться в Карлскрону осенью, Грейг предложил план захвата Свеаборга десантом с моря. Замысел состоял в том, что после ухода королевских войск из Финляндии следовало посадить шесть-восемь тысяч регулярного войска на транспорты, уже подготовленные в Кронштадте (для Средиземноморской экспедиции), и высадить при поддержке флота десант с артиллерией на остров Бокгольм, который командовал другими островами при Свеаборге, но не был даже укреплен. Используя артиллерию кораблей и батареи, которые следовало установить на острове, можно было при небольших потерях истребить шведский флот. Грейг утверждал:

«Предприятие, сознаюсь, очень смело, потому что в момент высадки наших войск, с распространением тревоги, на нас будут обращены все орудия с фортов и кораблей, но если мы продержимся одну только ночь, то покончим и с флотом и с портом. Нет надобности говорить В.И.В., что дело требует соблюдения великой тайны и возможнаго удостоверения их, что экспедиция направляется на Стокгольм, Карлскрону или Готенбург. Если ж В.И.В. найдете, что войска не могут так скоро быть посажены на суда, чтоб не застала их глубокая осень, то можно будет обдумать подобную экспедицию в течение зимы на санях».

По иронии судьбы, в тот же день Екатерина II подписала Высочайший указ Грейгу, в котором предложила разорить или заблокировать затопленными судами Свеаборг. В ответ на донесение Грейга от 19 августа Императрица 23 августа одобрила его план, но сообщала, что не может выделить часть войск, необходимых для поддержки революции в Финляндии. Она считала, что уничтожение шведского флота не позволит его восстановить и за сто лет, и писала:

«Если вам удастся захватить короля, то все будет окончено, а если вы его не захватите, то скоро не останется у нас других врагов кроме него одного».

Захватить короля не удалось: он вернулся в Стокгольм. Однако ни доставить в Швецию верные Густаву III полки, ни обеспечить всем необходимым остающиеся в Финляндии войска и флот скрытно было невозможно.

Корабельный отряд расположился у Гангута таким образом, чтобы исключить прорыв шведов так, как русские галеры прорывались при Петре I. Суда были расположены у мыса в шахматном порядке, от последнего фрегата к берегу проложили бон, ночью между судами ходили вооруженные шлюпки, а в море служили крейсеры. Высадившиеся моряки установили батарею.

Шведы во второй половине августа постарались сами расчистить путь в шхерах. Подполковник Стедингк с гребными судами и десантным отрядом пытался овладеть русской позицией при Гангуте, но безуспешно, ибо вновь вмешался русский флот.

22 августа Грейг, узнав о выходе шведских кораблей, приказал рубить якорные канаты и спешно направился к Свеаборгу. Оказалось, что вышли два корабля и два фрегата, которые шхерами направлялись к западу. Флагман предположил, что они были предназначены для атаки Гангутского поста, и усилил Тревенена кораблем «Святой Пантелеймон» и фрегатом «Надежда благополучия», после чего возвратился к Ревелю. В донесении от 25 августа он писал:

«…статься может, что неприятельский весь флот принужден будет выйти из Свеаборга и отважиться на морское сражение единственно для овладения сим постом, который пресекает всю коммуникацию мелких судов между Финляндии и Стокгольма».

25 августа крейсеры захватили датское судно с провизией для эскадры Врангеля в Свеаборге. Грейг во всеподданнейшем донесении 26 августа высказал мысль о трудности положения шведских армии и флота в Финляндии, тогда как русский флот снабжался за счет трофеев, отпуская нейтральные суда.

Высочайший указ Грейгу от 29 августа предписывал сохранять пост Тревенена и продолжать блокаду Свеаборга, чтобы не дать шведскому флоту ускользнуть. И адмирал делал все от него возможное. Уже 30 августа он вновь по сигналу фрегатов от Свеаборга вышел в море и наблюдал, как четыре шведских корабля из Свеаборга пытались идти к западу, но после появления русских ретировались. 1 сентября эскадра вернулась к Ревелю.

К этому времени шведские два корабля и фрегат, вышедшие ранее, продолжали стоять в шхерах у Поркалаута[6]. Шведам пришлось, удерживая отряд при Тверминне и выставив фрегаты у Юссари, Барезунда и Поркалаута, обеспечить хотя бы частичную перевозку шхерами, транспортируя грузы мимо Гангута по суше.

2 сентября, когда поступило известие дозорного фрегата о выходе шведских кораблей из Свеаборга, Грейг послал шесть кораблей Т. Г. Козлянинова; 4 сентября выступил весь флот и 6 сентября соединился с Козляниновым. Последний сообщил, что вышли 4 корабля, в том числе адмиральский, и фрегат с целью соединиться с 2 кораблями и фрегатом, стоявшими в Поркалауте; попытка перехватить их оказалась безуспешна. При ближайшем рассмотрении оказалось, что шведы вывели 4 фрегата, а 13 линейных кораблей остались в Свеаборге — они не могли идти шхерами.

Прибывший с подкреплениями к Тверминне полковник Анкерсверд 6 сентября атаковал фрегат и шебеку (скорее всего, фрегат «Святой Марк»), стоявшие у Гангутского маяка. После перестрелки суда отошли к своему кораблю. Этим ограничились боевые действия в шхерах. Поздней осенью шведская гребная эскадра ушла на зимовку в Стокгольм, финская — в Свеаборг. Шведский корабельный флот стоял в Свеаборге, пока обстоятельства не позволили ему прорвать блокаду.

Итак, шведский корабельный флот и часть армейского были блокированы в Свеаборге флотом русским. Однако главнокомандующий В. П. Мусин-Пушкин не соглашался с предложением очистить от неприятеля всю Финляндию, пока шведы заняты войной против Дании и внутренними неурядицами. Флот не мог один, без поддержки армии, успешно завершить войну. Грейг просил у Императрицы те шесть тысяч войск, которые предназначались для Архипелагской экспедиции, но Военный Совет посчитал невозможным ослабить армию в Финляндии, численность которой возросла до 23 тысяч человек, даже при условии, что король стремился как можно быстрее вернуть свои лучшие войска в метрополию.

4 сентября Грейг в письме вице-адмиралу Фондезину писал о необходимости тесно блокировать русско-датскими силами Карлскрону и не допускать в нее суда. На случай, если бы шведский флот все же вышел бы из Свеаборга, адмирал успокаивал Фондезина тем, что сразу же направится за ним и не оставит копенгагенскую эскадру в одиночестве. Он рекомендовал посылать крейсеры к Данцигу и портам Померании, где было немало шведских судов, и поймать три шведских фрегата, для чего определить корабль, два фрегата и катер Кроуна, усилив этот отряд, возможно, датскими судами.

5 сентября в письме A. A. Безбородко Грейг развивал идею зимнего нападения на Карлскрону и Свеаборг и брался сам овладеть им. Он сообщал, что прибывший датский офицер усиленно интересовался состоянием шведского флота. Адмирал предоставил ему возможность посмотреть неприятельские корабли, блокированные на рейде Свеаборга.

Когда в 1788 году встал вопрос о высадке десантов с кораблей и транспортных судов, Грейг, как командующий эскадрой, произвел расчеты и пришел к выводу, что на небольшой переход флот может поднять значительные силы. Он полагал, что для короткого плавания можно посадить по одному человеку на тонну водоизмещения корабля, с запасом провизии и воды на два-два с половиной месяца.

За сентябрь эскадра не раз выходила в море по тревожным сообщениям дозорных фрегатов. 8 сентября моряки удостоверились, что у Поркалаута стоят четыре фрегата, а корабли остаются в Свеаборге. 9 сентября фрегат «Слава» доставил донесение Тревенена; тот писал, что шведы намеревались везти войска в Стокгольм на малых судах, а он не мог воспрепятствовать, ибо шхерных судов не имел. Вскоре стало ясно, что это были шведские войска, оставившие Гегфорс, последний пункт территории России, который они занимали до середины сентября; об этом 19 сентября Чернышев сообщал Грейгу.

Постоянные крейсерства не мешали адмиралу думать о продолжении активных действий. 21 сентября он писал во всеподданнейшем донесении:

«Главная причина, почему желаю я, чтобы война со Швецией была ведена энергическим образом, состоит в том, что лето здесь коротко, а я опасаюсь, чтобы другия державы не вмешались в дела наши до того времени, когда B.B. получите от шведского короля удовлетворение равное нанесенному Вам оскорблению.

Флот В.И.В.[7] не оставался, конечно, в бездействии со времени последнего сражения, но мне прискорбно думать, что последствия этого сражения не соответствовали вовсе моим ожиданиям. Болезненное состояние наших команд, недостаток сухопутных войск и гребнаго флота, недостаток лоцманов для узнания путей в этом лабиринте каменьев — вот что помешало совершить начатое нами дело. Теперь слава Богу болезни уменьшаются, команды веселее и привычнее к морю. Я буду очень счастлив, если успею блокировать шведский флот в Свеаборге до самой зимы и не выпущу из залива Финского ни одного корабля его, — по крайней мере под национальным флагом. Морской пост при Поркалауте сделался для нас почти на столько же необходим, как и при Гангуте. Если мы успеем занять этот пост, их флотилия будет заперта окончательно. Атаковать было бы опасно, потому что нам совершенно неизвестна эта местность. Я сделал, однако же, все распоряжения, чтобы окружить его со всех сторон и захватить со всеми возможными предосторожностями… и ожидаю только благоприятнаго ветра, чтобы сделать испытание».

К этому времени большая часть шведского гребного флота и пять фрегатов стояли у Тверминне, готовясь напасть на Гангутский пост или обойти его в штиль на веслах.

Итак, чтобы еще более стеснить движение неприятельских шхерных судов и обезопасить пост у Гангута, Грейг решил выбить шведов из поста у Поркалаута. Адмирал подготовил инструкцию, чтобы безопасно двигаться в незнакомых шхерах. Моряк писал:

«Для атаки шведских кораблей или фрегатов при Поркалауте, с W стороны, определяется вперед фрегат „Подражислав“, за ним корабль „Дерис“ и потом корабль „Победоносец“. С О стороны: фрегат „Слава“, за ним корабль „Виктор“, а за ним „Святослав“. Перед фрегатами должно послать три коттера рядом, в разстоянии один от друтаго в 1 кабельтов, и на каждом коттере иметь по три широких флюгера на шестах, то есть: белый, синий и красный, и если они найдут подводную мель, или камень, то, немедленно остановясь, должны поднять шест с красным флюгером и стрелять из ружей, а потом пробовать направо и налево, пока дойдут все три коттера до глубокой воды, и тогда поднять шест с белым флюгером, если фрегату идти в правую сторону, а с синим флюгером — если в левую. На каждом коттере иметь по 4 малой руки бочки закупоренные, которые оставлять на балластинах там, где окажутся мели. Фрегату идти за средним коттером в разстоянии 1½ или 2 кабельтовов, и как только увидит сигнал об опасности — красный флюгер, поворачивать или уменьшать ход, покуда не увидит следующий сигнал о направлении, которое ему принять следует. Корабли следуют в кильватере фрегату, который если станет на мель, то поднимает на корме английский флаг и палит из пушки. Причем корабли становятся на якорь и подают ему помощь. Таким образом приближаться к неприятелю на возможно ближайшее разстояние для вступления в бой. Если неприятель побежит, то следовать ему прямо в кильватер. Между тем бомбандирским кораблям быть готовым к действию, куда способнее будет, и для того ожидать повеления от адмирала. При бросании же якоря для боя должно иметь при оном готовый шпринг с обеих сторон, прикрепленным к якорному рыму».

Грейг не успел осуществить этот план, как и замысел овладеть Свеаборгом. Он опасно заболел и к началу октября лишился возможности управлять событиями. Принявший командование Т. Г. Козлянинов доносил 9 сентября, что будет выполнять все намеченное адмиралом, но поиск на Поркалаут посчитал невозможным за поздним временем и непрестанными бурями.

Шведы еще раз попробовали 3 октября, в безветрие, провести суда шхерами с запада мимо Гангута. Для обеспечения продвижения из Тверминне вышли восемь галер и канонерских лодок. Однако, когда гребной фрегат «Святой Марк» направился к транспортам, а другой снимался с якоря, шведские суда укрылись за камни. 5 октября шведы атаковали «Святой Марк» и завязали бой, под прикрытием которого хотели провести транспорты. Но шведскому отряду пришлось отступить, а вооруженные баркасы, обойдя неприятельские транспорты, заставили их бежать к берегу и четырнадцать из них уничтожили, сняв часть груза (провизия и рогатый скот).

Тем временем в столице решили, что пора отправлять суда на зимовку. 11 октября был послан соответствующий указ Грейгу, исполнять который было предписано Козлянинову. По иронии судьбы, этот последний указ не только завершал службу адмирала, но и разрушал тот план военных действий, который он проводил в жизнь. Козлянинов 10 октября, получив указ о вводе кораблей в гавани, сообщил, что вызывает Тревенена с поста, а сам будет крейсировать перед Ревелем. К Фондезину в Копенгаген он отправил судно с предупреждением, что балтийские суда идут в гавань. Этого вполне хватило вице-адмиралу, чтобы поторопиться увести суда на зимовку.

Болезнь Грейга огорчила Екатерину II. 4 октября она направила к адмиралу своего лейб-медика Дж. Рожерсона и предписала ввести в Ревельский порт «для лучшего спокойствия больнаго» флагманский корабль. 5 октября Чернышев всеподданнейше доносил, что обер-экипаж-мейстер Балле в Ревеле посетил Грейга на корабле, прибыл с ним на рейд и сообщает, что адмирал «очень болен, бредит и людей не узнает, горячкой с желчью».

Лечение личного врача Императрицы Дж. Рожерсона не помогало. 15 октября Козлянинов писал графу Безбородко:

«Об адмирале Грейге я ничего не могу донести B.C. за отделением моим от порта, кроме того что в ночи на 14 число имел честь видеть его в постели; но столь он слаб, что едва может с великим усиливанием произнесть одно слово. Рожерсон при нем безотлучно и попечительно-тью своею подает нам надежду не отчаиваться в его выздоровлении».

Однако надежды не оправдались. Грейг скончался от желчной горячки, и контр-адмирал писал 16 октября Безбородко:

«С. К. Грейг умер в ревельском порте на корабле „Ростислав“ 15 октября пополудни в 9 часу. Всепокорнейше прошу B.C. снабдить меня повелением, куда препроводить тело покойнаго».

Еще не зная о смерти адмирала, 15 октября Чернышев писал главному командиру Ревельского порта генерал-майору Воронову о повелении Императрицы подготовить достойные похороны. Узнав о смерти флотоводца, Императрица сказала: «Великая потеря — государственная потеря». Она повелела похоронить Грейга с пышностью, выделила восемь с половиной тысяч рублей из кабинета. Специально приехал, чтобы отдать последние почести покойному, адмирал В. Я. Чичагов. Он рассказал о ритуале сыну — П. В. Чичагову, ставшему впоследствии министром морских сил России, который сохранил описание для потомков.

Пока продолжалась подготовка похорон, тело адмирала оставалось на борту корабля. 25 октября его доставили в оборудованный зал казенного здания, где уже ждала семья. Похороны проходили 31 октября. Гроб расположили для прощания в зале, обитом черным сукном, на катафалке под балдахином. В ногах стояла серебряная чаша, покрытая черной тканью, обвитая венком и с надписью «родился 30-го ноября 1735 году, преставился 15-го октября 1788 года». В головах стоял герб. Адмирал был одет в парадный мундир с венком на голове. Черный гроб украшал золотой галун, а на крышке были прибиты шпага, шарф и шляпа. По сторонам балдахина стояли табуреты с белыми атласными подушками, на которых лежали адмиральская булава и пять орденов. На ордене Святого Георгия остался след от пули, попавшей в него в одном из боев на Средиземном море. В зале и на улице попарно стояли офицеры и часовые. На погребение собрались важные особы. Барон фон дер Пален сказал речь о добродетелях и заслугах покойного. Затем шествие направилось к церкви при ежеминутной пальбе с кораблей и крепости. По обеим сторонам дороги стояли войска гарнизона. В начале шествия двигались члены местного рыцарского братства со штандартами и музыкой под предводительством магистра Иллиха. За ними шла рота со знаменами лейб-гренадерского полка, городская школа с учителями, православное и лютеранское духовенство. Далее следовал церемониймейстер генерал-майор Леман с двумя маршалами; 18 офицеров несли попарно подушки с регалиями, 3 морских офицера — флаги. За флагами несли серебряную чашу. Далее следовала колесница. Шестерку лошадей вели бомбардиры, а по бокам катафалка шли 12 морских офицеров и лакей адмирала в черном. За колесницей шествовали губернатор генерал-майор Врангель, адмирал Чичагов, генералитет, городские власти, дворянство и мещанство. Замыкали шествие два маршала с жезлами и рота гарнизона. После проповеди обер-пастора Люкера адмирала Грейга погребли под колокольный звон и пальбу. Для участвовавших в печальной церемонии памятью стали золотые кольца с именем покойного и годом смерти.

Грейга похоронили в Вышгородской лютеранской, самой древней церкви Ревеля. По приказу Екатерины II скульптор И. П. Мартос изготовил мраморное надгробие с надписью на латинском языке:

«Самуилу Грейгу, шотландцу, главнокомандующему Русского флота, родился 1735, умер 1788. Его славят немолчной песнью Архипелаг, Балтийское море и берега, охраняемые от вражеского огня. Его славят его доблести и непреходящая скорбь великодушной Екатерины II».

* * *

Контр-адмирал Козлянинов, сменивший Грейга, старался насколько возможно продлить установленное крейсерство, чтобы не выпустить шведов. 17 октября он рапортовал, что отправил три корабля на подкрепление Фондезину, с остальными готовится ко входу в гавань и ожидает фрегат, остававшийся в крейсерстве у Свеаборга. Тем временем Джемс Тревенен 14 октября оставил пост и 16 октября прибыл в Ревель. Указом от 22 октября за оборону Гангута он был произведен в капитаны 1-го ранга. На следующий день Козлянинов приступил к вводу эскадры в гавань, не разоружая корабли, а фрегаты оставил крейсировать в море. 27 октября десять кораблей были в гавани, а четыре фрегата вице-адмирал по два высылал в крейсерство. Узнав, что все шведские корабли вооружены и с эскадрой находится сам герцог Зюдерманландский, Козлянинов вывел на рейд два корабля для защиты гавани.

Но шведы не думали о нападении. Они ждали только ухода русского флота, чтобы бежать в Карлскрону. 8 ноября Козлянинов всеподданнейше доносил, что шведский флот еще в Свеаборге, а уже 9 ноября тот вышел из базы. Убедившись в том, что шведы прошли мимо Ревеля, Козлянинов разоружил на зиму эскадру. Он направил послание Фондезину, чтобы вице-адмирал перехватил шведов по пути к Карлскроне. Однако Фондезин не оправдал возложенных на него надежд. Он ушел на зимовку еще раньше Козлянинова, хотя море, в котором ему предстояло крейсировать, замерзало позднее. Планы Грейга так и не выполнили. Война продолжалась еще два года.

После смерти адмирала Сарра Грейг, оставшись с пятью детьми, посвятила свою жизнь их воспитанию; умерла она 13 августа 1793 года и похоронена на Смоленском кладбище в Санкт-Петербурге.

Императрица взяла под покровительство семью Грейга. Узнав о смерти моряка, 18 октября она предписала вице-адмиралу Пущину посетить вдову и заверить, что никогда не забудет услуг покойного адмирала. 4 декабря сын адмирала A. C. Грейг был произведен в капитан-лейтенанты, а младшие сыновья, Карл и Самуил, пожалованы в мичманы. Все сыновья флотоводца по указу Императрицы были зачислены во флот и плавали волонтерами на английских кораблях по десять-двенадцать лет, а старший стал адмиралом Российского флота.

8 сентября 1791 года Императрица повелела «…в память трудов и службы покойного адмирала Грейга в двух войнах выбить медаль…», и коллегия постановила сделать выписку о службе флотоводца и передать в Монетный департамент, чтобы там смогли подготовить соответствующий рисунок медали. В том же году была выбита большая бронзовая памятная медаль; на лицевой ее стороне находился портрет адмирала, на обратной — отмечены все его заслуги. Медаль изготовил мастер К. Леберехт, ее подготавливали для массового выпуска.

* * *

По мнению современников, С. К. Грейг был человеком спокойным, уравновешенным, энергичным и смелым, но без бравады, честным, верным долгу и присяге. Английский биограф адмирала Гросс писал: «Грейг утверждал себя не только как храбрый и способный человек, но и как верный и умеющий молчать». Это подтверждает тот факт, что моряку поручали ответственные дела, требовавшие не только способностей и храбрости, но и умения держать язык за зубами.

Морской историк Ф. Ф. Веселаго, говоря о русских моряках екатерининского времени, полагал:

«По важности и разнообразию своих заслуг первое между ними занимает… Самуил Карлович Грейг, имевший как отличный специалист и высокообразованный энергичный деятель первенствующее значение в нашем флоте и пользовавшийся вполне заслуженным доверием у всех. Ему, кроме славных побед над турками и шведами, русский флот обязан введением полезнейших усовершенствований в морском и боевом вооружении и управлении судов, в улучшении портовой и адмиралтейской деятельности и образовании многих превосходных офицеров. По отзыву его подчиненных офицеров и нижних чинов, это был более отец, нежели начальник».

Английский морской офицер на русской службе упоминавшийся Д. Тревенен дал следующее описание Грейга:

«Его фигура была несколько крупной и чрезмерно неуклюжей. Ноги были очень длинными, грудь и живот слегка впалыми, плечи покатыми, а голова наклонена вперед. В его зимней одежде в Кронштадте никто не мог выглядеть более похожим на старую шотландскую женщину, хорошо укутавшуюся в холодную погоду. Его одежда, когда он был не в форме, была простой. Он отличался почти показной любовью к простоте, хотя я полагаю… в этом не было ни малейшего притворства. Черты его лица были крупные и заметные, но что касается характера, то в нем не было ничего броского, но много серьезности, мысли и глубины. Когда он не говорил, то выглядел унылым, почти скучным, подчеркнуто замкнутым, но выражение его очень оживлялось в беседе.

Он был вообще очень молчаливым, но иногда в частных компаниях он умел стать интересным, рассказывая с большим добродушием и притягательностью кое-что из неисчерпаемого запаса знаний и новостей, которые он приобрел постоянными занятиями в более поздние годы его жизни, потому что в более ранние периоды его образование было в запущенном состоянии.

Его замечания всегда были благоразумными, так как он был способен замечать и рассуждать так же хорошо, как исполнять идеи, поданные другими. Учитывая все это, он был, конечно, медлительным и „тяжеловесным“ от природы… Тем не менее в активных делах флота он отбрасывал это свойство его характера и был деятельным, энергичным и решительным».

Морской офицер В. Войт вспоминал:

«Команды не питали к нему особой любви, так как он, плохо зная русский язык, не имел возможности затрагивать жизненные стороны той среды, с которой он не был знаком, хотя и уважал прирожденные русскому человеку удаль и сметливость. Но этого важного по осанке, высокого, седого старика со светлым взором и приветливою улыбкою, в свою очередь, все уважали; знали, что он сжег турецкий флот в Чесменской бухте; знали, что его советы слушал граф Орлов, видели, с кою заботливостью он неутомимо обучал команды действовать орудиями и, словно на исповеди, держал по часам капитанов кораблей, внушая им правила одоления врагов. Его подчиненные знали, что адмирал мало говорит, но много делает, и были уверены, что где адмирал Грейг, там и победа».

Некоторые английские авторы считали Грейга предтечей Нельсона. Однако с этим трудно согласиться. Конечно, его натиск в Гогландском сражении позволил сосредоточить превосходящие силы против передовых неприятельских кораблей. Но никоим образом Грейг не намеревался отступить от линейной тактики. Правда, с другой стороны, его решительные действия так и не позволили шведам в 1788 году использовать те нововведения в тактике, которыми они располагали. Грейг принудил их драться в линии, пока сила сопротивления не была сломлена.

Решителен адмирал был и в планах. Предложенный им проект овладеть Дарданеллами и прорваться к Константинополю был весьма смел, как и замыслы взять Свеаборг и Карлскрону. При этом моряк не был шапкозакидателем. Известно, как он намеревался взять Поркалаутский пост, используя осторожную тактику. Можно полагать, что, проживи он подольше, русско-шведская война могла завершиться гораздо скорее.

Записки Грейга до наших дней служат одним из важнейших источников сведений о Хиосском и Чесменском сражениях, об участии моряков в первой Архипелагской экспедиции.

Род Грейгов продолжался до наших дней в России и Англии. Последний прямой потомок адмирала, его прапраправнучка Лидия Неезе, умерла в августе 1985 года в Лейпциге и завещала портреты адмиралов Грейгов советским музеям.

Память об С. К. Грейге и его сыне осталась в ряде географических названий. Именем Грейга названы построенный в 1868 году броненосный фрегат и заложенный перед Первой мировой войной крейсер (перестроенный после революции в танкер «Азнефть»), бухта в Беринговом море и мыс на острове Хонсю в Японском море.

В Лимане и балтийских шхерах К.-Г. Нассау-Зиген

Биография этого человека пестрит необычными событиями. То он отправляется в первое французское кругосветное путешествие, то участвует в боевых действиях на суше и на море, го организует торговлю или ведет дипломатические переговоры. Принца считали баловнем судьбы, но невозможно не видеть, что он старался сам создать свою судьбу. Для истории России особенно важно, что на его счету — самые блестящие успехи и самое тяжелое поражение отечественного гребного флота.

Искатель приключений

Родился Карл-Генрих-Николай-Оттон принц Наасау-Зиген 5 января 1745 года в родовом замке бабушки, француженки-католички, во Франции. Его отец, принц Максимилиан Нассау-Зиген, принадлежал к католической ветви нассауского дома, родоначальником которого являлся Оттон, граф Нассау, командовавший в 926 году армией германского императора Генриха Птицелова. Любопытно, что дед Карла-Генриха не знал, что у него родился сын, ибо бабка ненавидела мужа и имела основания скрывать от него ребенка. Рождение признали незаконным. Титулы и земли передали дяде. Незаконнорожденный принц Максимилиан рано женился на француженке и умер, оставив сыну титул принца, признанный парижским парламентом, и права на земли, не признанные в Священной Римской империи. Принц был принят французской аристократией и пользовался покровительством двора. Несмотря на то что 3 июня 1736 года парижский парламент утвердил права Максимилиана на титул и владения отца, как законного наследника, мнение Вены не изменилось. Карл-Генрих так и не вернул владений своего рода, однако продолжал носить титул принца.

В молодости Нассау-Зиген был красив, пользовался успехом у женщин. Пятнадцатилетний юноша волонтером поступил на французскую военную службу и был взят маршалом Кастри в последнюю кампанию Семилетней войны; со временем он стал ротмистром драгун. Однако вскоре Нассау-Зиген получил разрешение короля стать участником первого французского кругосветного плавания и первого в истории плавания, предпринятого в научных целях, которое состоялось за два года до Кука. Возглавил его А. А. Бугенвиль.

Жизнь Луи Антуана де Бугенвиля была весьма яркой и разнообразной. Родился он 13 ноября 1729 года в Париже, как и отец, был зачислен в адвокатское сословие, но увлекся наукой, опубликовал математический трактат, служил в армии, был адъютантом генерала Монкальма в годы англо-французской войны за Канаду, после потери колонии воевал в Германии. Видимо, там он и познакомился с Нассау-Зигеном.

Когда Семилетняя война завершилась, предприимчивый полковник предложил колонизовать Фолклендские (Мальвинские) острова. Доказав Морскому министерству выгоды организации базы у берегов Америки, он получил чин капитана 1-го ранга и с 1763 года начал осуществлять проект. Кроме колонистов, он перевез на острова немало скота и массу деревьев, чтобы засадить пустынные земли. Однако Англия и Испания предъявили свои права на Фолкленды. Французское правительство, чтобы не вступать в конфликт, согласилось передать колонию испанцам. Для ликвидации поселения отправили того же Бугенвиля, которому Морское министерство предложило на обратном пути искать новые земли. Таи началось кругосветное плавание.

15 ноября 1746 года фрегат «Будэз» («Сердитый») вышел из устья Луары. Первый же шторм показал его непригодность к дальнему походу. Бугенвилю пришлось зайти в Брест для ремонта, после чего он направился к Монтевидео и прибыл туда 31 января 1767 года. Здесь уже ждали два испанских судна, предназначенные для перевозки поселенцев с Фолклендов. По пути моряк исследовал океанские течения, а в ходе переговоров о передаче островов составил описание Буэнос-Айреса.

К.-Г. Нассау-Зиген не входил в состав экипажей, но был участником событий. Когда Бугенвиль отправился в Буэнос-Айрес для урегулирования дел по передаче колонии испанцам, с ним поехал и принц. Обратный путь в Монтевидео из-за встречного ветра пришлось проделать по суше. Приходилось ехать верхом по бескрайним равнинам, питаться полусырым мясом, спать в шатрах из шкур, переправляться через бурные реки, слипать ночами рык ягуаров. Тяготы двухнедельного похода, как и трудности плавания (нехватку провизии, воды, опасности), Нассау-Зиген переносил наравне с остальными участниками экспедиции.

28 февраля суда выступили из Монтевидео и, претерпев шторм, достигли Фолклендских островов. Передав 1 апреля острова испанской администрации, Бугенвиль остался ждать судно «Этуаль» («Звезда») с грузом провизии для дальнейшего плавания, не дождался и пошел к Рио-де-Жанейро, где была назначена встреча. Оттуда суда направились вновь к Монтевидео. Лишь 14 ноября удалось выступить в плавание к югу. Семь недель потребовалось, чтобы пройти Магеллановым проливом. Мореплаватели открыли несколько заливов, удобных для стоянки, и пережидали там бури. Принц помогал в сборе растений врачу и натуралисту экспедиции де Комерсону. Довелось Нассау-Зигену участвовать и в походе на шлюпках вдоль берегов, который предпринял Бугенвиль.

В Тихом океане суда экспедиции днем расходились на предел видимости, чтобы обследовать широкую полосу морской поверхности, а ночью для безопасности сближались. Из-за южных ветров не удалось посетить острова Хуан-Фернандес. Не удалось найти и остров Пасхи. Но 22–24 марта 1767 года моряки открыли несколько островков из архипелага Туамоту, в том числе обитаемый остров Де-Лансье, где мореплавателей встретили размахивавшие копьями обитатели. Уклонившись к югу, они 2 апреля увидели гору (названную пик Будэз) на острове Макатео, а через два дня подходили к Таити. 6 апреля суда окружила масса пирог, снабженных балансирами. С туземцами первоначально установились хорошие отношения. Когда же после нескольких убийств местных жителей французскими моряками таитяне бежали в горы, Нассау-Зиген с несколькими спутниками отправился в глубь острова. Дружелюбным отношением принцу удалось успокоить островитян, убедить их вернуться в деревню и в дальнейшем сохранить мирные отношения. Перед отплытием по приказу начальника экспедиции на острове оставили индюка с индюшкой и утку с селезнем, засадили участок семенами полезных растений, чтобы туземцы в дальнейшем разводили их. Продолжая плавание, Бугенвиль открыл еще несколько островков, которые вместе с Таити назвал архипелагом Бурбон (ныне острова Общества). В начале мая экспедиция подходила к островам архипелага Самоа; Бугенвиль именовал его островами Мореплавателей.

В конце мая моряки высаживались на один из островов Эспириту-Санто архипелага Новые Гебриды для пополнения запасов свежей провизии. Бугенвиль назвал архипелаг Большими Кикладами. Здесь опять отличился Нассау-Зиген. Когда при высадке 23 мая на острове Прокаженных туземцы не позволяли морякам выйти на берег, принц пошел к ним и убедил островитян в дружелюбии членов экспедиции.

4 июня мореплаватели увидели длинную полосу бурунов — это было предвестием берегов Новой Голландии (Австралии), ныне — риф Бугенвиль. Капитан решил уклониться в сторону берега, тем более что иссякали запасы продовольствия. 10 июня суда приблизились к островам Луизиада, но не смогли пристать к плодородным берегам, окруженным рифами; лишь 26 июня удалось обогнуть архипелаг. Экспедиция видела Соломоновы острова, прошла проливом Бугенвиля между островами Бугенвиль и Шуазёль (названы так первооткрывателями); обойдя с севера остров Бука, суда прошли в Новогвинейское море, миновали берега Новой Ирландии, Новой Британии и Новой Гвинеи, открыв несколько небольших островков. Пройдя пролив Франс, экспедиция вышла к Моллукским островам, пополнила запасы провизии в голландской фактории на острове Буру. К этому времени весь экипаж был болен, а половина моряков не могла исполнять свои обязанности.

7 сентября Бугенвиль вышел с острова Буру и, исследуя по пути проливы Бутон и Салаяр, 26 сентября прибыл в Батавию (Джакарту) на острове Ява. Посетив на обратном пути остров Маврикий, мыс Доброй Надежды и остров Вознесения, 16 февраля 1769 года экспедиция прибыла в Сен-Мало. За два года и четыре месяца экспедиция потеряла всего 7 человек. Хотя географические открытия не были подкреплены точными картографическими съемками, тем не менее это путешествие было весьма важным, за время него Бугенвиль собрал многочисленные материалы о природе и населении стран, в которых побывал, и на их основе подготовил и опубликовал в 1771–1772 годах два тома книги «Плавания вокруг света в 1766–1769 гг.», сделавшей его знаменитым. Участник экспедиции Нассау-Зиген по иронии судьбы оказался через несколько лет первым моряком русского флота, обошедшим вокруг света.

Рассказы по возвращении о приключениях кругосветного плавания создали принцу в салонах Парижа и Версаля ореол лихого храбреца. Разумеется, при пересказах немало привирали. Из уст в уста переходили истории о том, как в молодого моряка влюбилась королева Таити или как он в единоборстве сразил африканского тигра. Богатый и бесшабашный принц имел успех у женщин и стал отцом задолго до женитьбы. В 1791 году Ф. В. Растопчин писал графу С. Р. Воронцову: «Принц Нассау предложил мне руку своей незаконнорожденной дочери только потому, что я, как единственный наследник покойного родителя, обладаю хорошим состоянием».

По возвращении из экспедиции Бугенвиля принц полковником вступил на французскую службу, был известен как бретер, но ни на одной дуэли не был ранен. В этот период он выдвигал ряд проектов, например получил жалованную грамоту короля Людовика XVI на основание нового царства в Южной Африке, в 1779 году сделал безуспешную попытку с «нассауским легионом» овладеть английским островом Джерси.

Разочарованный неудачами, весь в долгах, принц встретил в Спа богатую вдову польского князя Сангушко, урожденную Шарлотту Горзскую (Ходзко), дочь воеводы. Однако женитьба не отвадила его от жизни, полной приключений.

Вскоре мы видим его на службе испанскому королю. Во время войны Испании с Англией, при попытке франко-испанских войск овладеть Гибралтаром, он командовал только что изобретенными плавучими батареями. Атака завершилась неудачей, и Нассау-Зиген едва не погиб на море. Его плавучие батареи были подожжены английскими калеными ядрами, но принц хладнокровно командовал артиллерией, пока не пришло время броситься для спасения в волны. В награду за храбрость он получил от испанского короля титул гранда 1-го класса, во Франции — чин генерал-майора.

После Гибралтара Нассау-Зиген отправился в Вену хлопотать о своих правах на земли отца и деда. В столице Австрии принц вел широкую светскую жизнь. Однако, несмотря на высокие знакомства, процесс о наследстве длился долго, и решение было принято лишь в 1791 году, когда нассауские земли, захваченные принцем Оранским, были заняты войсками Французской республики.

Кроме Вены, принц подолгу бывал в Польше. Король Станислав-Август встретил его радушно как влиятельного германского князя. Польские магнаты, польщенные знакомством с принцем крови, предоставили ему права гражданина страны. Хорошие взаимоотношения позволили Нассау-Зигену начать дело, которое он считал выгодным и для себя, и для Польши. Он намеревался, используя водный путь по Днестру, наладить сбыт польских товаров в Европе. Принц составил карту реки, подготовил план гидрографических работ. Он писал в обоснование:

«Французы много закупают холста в Польше и отправляют его сухим путем в Лион, причем к стоимости пересылки присоединяется пошлина в 16 су за аршин; я же могу привозить беспошлинно во все порты Средиземного моря до 2000 центнеров всяческаго товара, не говоря уже о том, насколько морская транспортировка дешевле сухопутной. Чарторийский, проверив мои расчеты, пришел в восторг от будущих выгод этой торговли».

Получив разрешение пользоваться в этом предприятии флагами Франции, Испании и Австрии, Нассау-Зиген направился в Россию. Он знал, что фактического властителя Юга России Потемкина заинтересует развитие торговли по Днестру.

Кроме дел коммерческих, принцу предстояло выполнить деликатную дипломатическую миссию. В 1786 году граф К. П. Браницкий, муж племянницы Потемкина, урожденной Энгельгардт, выступал в качестве соперника короля Станислава-Августа. Нассау-Зиген взял на себя труд уладить дело. Принц поехал в Киев, затем последовал за светлейшим, когда тот направлялся в Крым, и нагнал его в Кременчуге. 4 декабря он сообщал жене:

«Лучший прием, чем оказанный мне кн. Потемкиным, невозможен; нельзя быть более вежливым, более внимательным… За столом мы говорили о войне, о турках, о плавучих батареях».

Светлейший, очарованный Нассау-Зигеном, обещал ему, что племянник будет держаться стороны короля. Екатерина II, которой, очевидно, Потемкин написал о встрече с гостем из Польши, в ответном письме от 18 декабря 1786 года удивлялась: «Странно, что тебе Князь Нассау понравился, тогда как повсюду имеет репутацию сумасброда, а притом известно, что он храбр. Твои с ним разговоры поправляют его в моей мысли».

Сдружившись с Нассау-Зигеном, Потемкин предложил ввиду приближающейся войны с Турцией принять принца на службу и поручить ему лучшие войска. Вместо быстрого возвращения в Польшу Нассау-Зиген отправился с князем в поездку по Днепру. Этапами стали Херсон, Крым, Бахчисарай, Симферополь, Севастополь, Судак. Потемкин подарил принцу ненаселенные земли по берегам Днепра и в Крыму, и тот был увлечен планами организовать на этих землях виноградники и развивать виноделие.

Сблизившись с Потемкиным, Нассау-Зиген участвовал в приготовлениях светлейшего к поездке Екатерины II в Крым летом 1787 года. 7 февраля Нассау-Зигена представили Императрице в Киеве, а 22 апреля он в ее свите отправился вниз по Днепру, хотя скорее принадлежал к свите Потемкина. 7 мая принц с князем Потемкиным и графом Браницким готовил обед для Екатерины II и Иосифа II. Очевидно, лихой мужественный и красивый офицер с биографией, полной ярких событий, заинтересовал и самодержицу. Потому, когда началась русско-турецкая война (1787–1791), Потемкин вспомнил о принце — именно такой человек требовался, чтобы командовать гребной флотилией.

Принц сам напомнил о себе. После начала войны, располагая обширными связями во Франции, он решил оказать услуги России и отправился в Париж. Точнее, подсказал ему сделать это граф Сегюр, французский посланник в Петербурге, сторонник союза России, Австрии, Франции и Испании. Екатерина II писала 16 октября 1787 года Потемкину о поездке как о слухе. Тот 23 октября отвечал Императрице:

«Князь Нассау приехал ко мне с письмами из Парижа от Симолина, который свидетельствует о его ревности к интересам Вашего Императорского Величества. Желание его служить при армии Вашей. Но как в настоящее время идут здесь приуготовления еще, то я и уговорил его ехать в Петербург, где ему дав чувствовать, что он нужен и полезен нам будет пребыванием своим во Франции, а весною к армии возвратиться может, то он тотчас туда поедет. Я могу уверить Ваше Императорское Величество, что он в истину наполнен усердием показать свои услуги».

Нассау-Зиген сообщил Потемкину о расположении французского двора к России. 26 октября светлейший писал Екатерине II, чтобы она не показывала французскому послу, что знает позицию двора. Князь предложил послать принца в Париж и Мадрид, где тот, располагая большими связями, мог выяснить возможность союза южных держав. Екатерина II одобрила предложения. Когда Нассау-Зиген достиг Петербурга, она приняла принца радушно. Разговор позволил надеяться на установление дружеских связей с Францией, хотя уже возникали подводные камни в виде отношений с Англией или стремления французов считать короля Швеции «в своем кармане», чего Екатерина II не могла допустить.

Императрица рассчитывала, что «сорвиголова» поднимет дух больного Потемкина, который после того, как Черноморский флот летом 1787 года рассеяла буря, был готов отдать Крым туркам. Но сведения из Франции, поступившие к концу года, не давали надежд на дружбу с Парижем, о чем Нассау-Зиген сказал откровенно. Императрица засомневалась в Нассау-Зигене и предложила его остерегаться, но Потемкин был уверен, что принц «…высказал из сердца».

Задержанный «без толку» в Петербурге и Варшаве, принц прибыл в Елизаветград лишь 13 февраля 1788 года. Его дружески встретил Потемкин. 15 февраля князь писал Екатерине II о Нассау-Зигене: «Наполнен ревности к службе. Просит неотступно самой опаснейшей комиссии, какая может представиться».

Как и в предыдущей русско-турецкой войне, Императрица намеревалась действовать флотом со стороны Средиземного моря, отвлекая турецкие силы от моря Черного. Таким способом России удавалось временно ликвидировать неудобство разделения флотов. Но главный театр боевых действий лежал в Причерноморье, где следовало взять Очаков, чтобы обезопасить выход из Днепровско-Бугского лимана кораблей, сооружаемых в Херсоне. Брать Очаков предстояло войскам Потемкина во взаимодействии с флотом. Непосредственно для операций под крепостью создавали Лиманскую флотилию из парусных и гребных судов. Помня о том, что принц имел опыт, хотя и неудачный, атаки Гибралтара с моря плавучими батареями, князь Потемкин 26 марта назначил его командовать Лиманской гребной эскадрой (флотилией) в чине контр-адмирала с подчинением A. B. Суворову. Скорее всего, князь решился на этот шаг после того, как Императрица в ответном письме выразила удовлетворение ревностью принца к службе. 4 марта он сообщал Екатерине II: «На гребные суда определяю армейских. Принц Нассау преисполнен усердия: он у меня будет другой Суворов».

Лиман и Очаков

Гребные суда готовили втайне. 2 марта 1788 года Потемкин сообщил Суворову о назначении Нассау: «Суда готовить приказал я гребные с крайней поспешностью. В Кременчуге у меня наподобие запорожских лодок будет 75, могущих носить и большие пушки. Как скоро Днепр пройдет, то и они пойдут… В крайней прошу содержать в тайне: гребными судами будет командовать князь Нассау под вашим начальством. Он с превеликою охотою идет под вашу команду». 17 марта он писал Екатерине II: «Нассау берется гребными судами предводить. Я сему весьма рад. Тем паче, что он любит Суворова и будет под ним. Для парусных же судов нетерпеливо ожидаю Пауль Жонса».

Суворов 9 марта отвечал на письмо от 2 марта: «…Я несказанно рад К. Нассау, толь испытанному мужественному товарищу, что ему частию ревную…» 17 марта он писал князю о личной рекогносцировке, в которой участвовал и принц.

26 марта, дав соответствующие ордера генерал-аншефу A. B. Суворову и контр-адмиралу Н. С. Мордвинову, Потемкин писал Нассау-Зигену:

«Милостивый Государь мой! Ваша светлость, руководствуемы будучи ревностным к службе Ея Императорского Величества, всемилостивейшей моей Государыни, усердием, восхотели быть употреблены при армии, высочайше мне вверенной. К толь похвальному в вас движению присоединяете вы искусство и дознанное всеми мужество. А сии отличные достоинства и побуждают меня поручить вашему превосходительству все гребные суда на Лимане, к которым я еще присовокуплю, что нужно будет для способствования в их действиях. Я дам предварительно о том знать г. контр-адмиралу Мордвинову и вскоре доставлю дальнейшее мое о сей экспедиции повеление, как и о командировании людей…»

Потемкин сообщил контр-адмиралу Н. С. Мордвинову, старшему члену Черноморского адмиралтейского правления, о назначении Нассау-Зигена командующим гребными судами и предписал снабдить суда Лиманской флотилии людьми и всем необходимым от адмиралтейства. Корабли, фрегаты и прочие парусные суда флотилии он подчинил капитану бригадирского ранга Алексиано.

Весной флот находился в плохом состоянии, и Потемкин жаловался, что не скоро он будет готов и недостает специалистов, имеющих практику. Нассау был один из немногих, кто имел боевой опыт. Ежедневно он с утра до вечера занимался подготовкой матросов и уже вскоре отмечал, что «россияне легко понимают, что надобно делать для поражения неприятеля». Жене контр-адмирал писал:

«Русские генералы крайне раздражены, что волонтер получил такое важное командование. Князь Репнин наговорил мне много любезностей, но заметил, что желал бы видеть меня генерал-лейтенантом русской службы, и в таком случае он первый бы одобрил такой выбор; но ему кажется странным, что иностранный офицер будет командовать русскими, и это сделает мне много затруднений. Я уверил его, что сумею заставить исполнять мои приказания, и к тому же не сомневаюсь, князь Потемкин все предвидел. Другие генералы перешептывались и пожимали плечами. Особенно недоволен гетман Браницкий. Князь Потемкин говорил мне: этот все-таки откровеннее других — он прямо сердится и завидует, его утешает несколько, однако, что у вас есть познания, много достоинств и что он не мог бы служить в море. Потемкин прибавил, относительно опасений, высказанных князем Репниным, что объявит, что всякий офицер, на которого я пожалуюсь, будет разжалован в солдаты. Мне будет принадлежать честь перваго наступления в этой войне, так как русские до сих пор только обороняются».

Когда в середине апреля гребная флотилия выдвигалась к выходу из Лимана, Суворов выделил ей единственную пригодную стоянку у Кизляричей и направил туда Шлиссельбургский полк. 18 апреля генерал-аншеф писал Потемкину о плане совместных действий с флотилией. 30 апреля он в переписке с Нассау-Зигеном договаривался о сигналах и высказал свои мысли о содержании солдат в госпиталях, просил прислать морского офицера. В мае Нассау-Зиген писал Потемкину, что послал к Суворову дубель-шлюпку капитана Сакена и две вооруженные запорожские лодки, удобные для захвата неприятельских судов. 11 мая принц побывал на корабле «Святой Владимир», которым командовал Алексиано, фактически возглавлявший парусную часть Лиманской флотилии, разговаривал с ним о взаимодействии в бою.

Мореходное обучение команд шло с трудом. 19 мая Нассау-Зиген приказал шлюпкам маневрировать. Ни одна из них не смогла повернуть на другой галс без помощи весел. Но времени на подготовку не оставалось. 18 мая Суворов рапортовал Потемкину о появлении в виду Кинбурна и постов на Тендровской косе неприятельских судов, 19 мая была слышна пальба в море. После того как 20 мая в море прогремели четыре выстрела (вероятно, сигнал гарнизону Очакова), Нассау-Зиген отозвал к себе стоявшие у Кинбурна дубель-шлюпку и две запорожские лодки, которые Суворов заменил лодками казацкими. В тот же день турецкий флот под флагом капудан-паши Гассана появился в водах у Очакова. Генерал-аншеф Суворов рапортовал об этом Потемкину, а Нассау-Зигену Суворов сообщал:

«Когда я окончил письмо, бусурманский флот явился величественно в количестве 52 судов; из них многие уже стоят на якоре под Очаковом; там их 4 галеры, 2 бомбарды и 4 линейных корабля.

В. Св.[8] необходимо выслать ко мне опытного морского офицера, чтобы давать вам сведения во всякое время, так как Сакен уходит отсюда. Я предполагаю, если только старый капитан-паша находится на флоте, то не пройдет суток, как он нападет на нас.

Это было написано в 8 часов утра, а в 9 часов мы увидели еще 22 парусных судна: 10 линейных кораблей, 10 фрегатов, 16 других, всего 36 судов бросили якорь у Ферлаского кута, в 30-ти верстах отсюда; галеры, бомбарды, шебеки, шлюпки числом 34 судна стали вдоль берега Очакова у крепости; пока обнимаю вас, принц, да увенчает вас Господь лаврами».

21 мая Суворов вновь рапортовал Потемкину со схемой о числе и расположении турецких судов и о капитане Сакене, который 20 мая взорвал свою дубель-шлюпку, окруженную турецкими судами. В письме жене, рассказывая о подвиге Сакена, Нассау-Зиген утверждал: «Все, находящиеся под моим начальством, воодушевлены мужеством. Я очень ими доволен».

Потемкину принц писал 21 мая 1788 года с корабля «Владимир»:

«Я нахожусь у г. Алексиано, по мнению котораго, соображая силу неприятеля, мы ничего не можем сделать один без другаго. Ветер постоянно противный, мои батареи не могли тронуться с места, так же как и две бомбарды. Галеры, шлюпки и дубель-шлюпки придут чрез четыре часа. Многие из них не имеют провианта. Я хотел идти вслед за судами на конце, но боюсь, что ветер мне не позволит; люди уверены в г. Алексиано и во мне, а мы вам обещаем сильно атаковать, без этого не обойдется. Прошу В. Св. отдать приказание, чтобы адмиралтейство велело снарядить бомбы, которые я оставляю на Глубокой и которые мне будут нужны для атаки Очакова. Я очень сожалею о Сакене, он был хороший, храбрый офицер; мы думаем, что с ним погибло два турецких судна. Если бы я мог предвидеть прибытие флота, то отозвал бы его раньше; так как генерал просил авангард, я не мог ему дать меньше как дубель-шлюпку и послал сначала Винтера, а потом Сакена. К генералу как не моряку необходимо было послать опытных офицеров, к которым он мог иметь доверие. Я думаю, что г. Сакен, судно которого имело тихой ход и поворотливость, взорвался, видя, что он не в силах защищаться. Третьего дня на маневрах со шлюпками и дубель-шлюпками, все оне несколько раз не могли сделать поворот, это меня очень беспокоит и заставляет быть крайне осторожным; но В. Св. будьте спокойны: полное согласие между г. Алексиано и мною составляет нашу силу и ручается В. Св. за желаемый успех. Жду с нетерпением приказаний».

26 мая принц рапортовал, что намеревается отправиться к устью Буга и поджидать суда Алексиано, без которых было рискованно сражаться. Он докладывал Потемкину, что имеет мало сил и спасает его только то, что ветер противный для турок. Нассау-Зиген жаловался, что плавучие батареи не могут маневрировать, ибо вместо матросов на них из Херсона прислали рекрутов.

27 мая вступил в командование парусной флотилией известный американский корсар Пол Джонс, принятый на службу контр-адмиралом. В тот же день принц сообщал Потемкину:

«Сего вечера в 8 часов флотилия, моему начальству вверенная, легла на якори противу устья реки Буга. Г. контр-адмирал Пол Джонс присовокупил ко мне два фрегата и одно судно о двух мачтах, кои закрывают у меня левый фланг.

Мы теперь в состоянии принять капитан-пашу, котораго суда видны были при захождении солнца под Очаковом, их находится там около 40 судов и флаг адмиральский поднят на одном кирлангиче, о чем имею В. Св. донести».

Тем временем выступившие в мае два корпуса Екатеринославской армии князя Потемкина начали движение на запад. Полки вышли к Днестру, построили понтонный мост, переправились и были готовы наступать к Очакову. Но пока под крепостью стоял неприятельский флот, осада его была бы малоэффективной. Требовался успех на море.

Нассау-Зиген не торопился вступать в бой — еще не подошли все строившиеся для флотилии суда. В открытом море у турок было и численное, и качественное преимущество. Высокобортные корабли с тяжелыми пушками были гораздо сильнее вооруженных шлюпок и других легких судов гребной флотилии; немногочисленные парусники также уступали противнику. Нассау ожидал, что турки в конце концов сами перейдут в наступление, чтобы истребить суда, угрожающие Очакову.

Если бы крупные корабли вошли в Лиман, преимущество переходило к мелкосидящим, подвижным гребным судам. Кроме того, Суворов на оконечности Кинбурнской косы скрытно сооружал батарею из тринадцати пушек с ядрокалильными печами. Принц больше всего опасался, что турки уйдут, но опасения были напрасными. 29 мая турки провели разведку, о чем принц сообщал Потемкину. В этот день против устья стояли яхта Нассау-Зигена, 7 галер, 6 батарей, 4 баркасные батареи, 7 дубель-шлюпок, суда «Александр», «Пчела», «Потемкин», «Бористен» и флашхоут. За Станиславовой косой расположились корабль «Владимир», фрегаты «Александр», «Скорый», «Херсон», «Николай», судно «Таганрог», 5 транспортов, тогда как на западе у Очакова было видно 30 турецких судов.

В письме Алексиано Нассау-Зиген сокрушался, что не имеет сведений о действиях армии:

«Зная об успехах, делаемых ею, зная время, когда она прибудет под Очаков, я мог бы расположить мою атаку таким образом, чтобы отвлечь часть неприятельских сухопутных войск. Для армии сегодня очень хорошо соображать свои движения, а для этого нужно главным образом, чтобы отдельные части ея морского корпуса знали, что в ней делается. Я ждал сегодня Пола Джонса; надеюсь, что он завтра ко мне придет, и мы тотчас же отправимся. Суворов видит, что я прибыл как мог, не компрометируя себя, чтобы сражаться с его [Пола Джонса] эскадрой; если бы я знал, что у вас делается, может быть, мое мнение было бы ждать здесь, где мы служим защитою Кинбурну, пока вы прибудете, но, не зная того, мы выступим в поход и сразимся с капитан-пашой, если он нас будет ждать».

30 мая от устья Буга принц рапортовал Потемкину, что погода хорошая, что неприятель не приближается и что прибыли полторы тысячи верных казаков на 21 лодке, десять из которых должны вести брандеры. Парусная эскадра снялась было с якорей, но осталась на месте. Он писал: «Мне это очень досадно, ибо погода весьма благоприятная идти к Очакову».

Пока длилось затишье, ночами, когда все спали, Нассау-Зиген, оставаясь настороже, писал многочисленные письма супруге, красочно рассказывающие о событиях. К примеру, 5 июня он сообщал: «Очаровательная погода. Турки воспользовались этим и выстроились в линию. Я ездил полюбоваться ими довольно близко. Их корабли хорошо вызолочены — жаль будет жечь их, лучше бы взять их в плен. Так продолжаться долго не может. Дней через восемь или десять мы ядрами, бомбами и брандс-кугелями вежливо попросим их удалиться. Это будет так красиво, что хотелось бы, чтобы моя принцесса присутствовала в Кинбурне».

Следующей ночью принц вновь пишет: «Мне хотелось узнать, не возвели ли турки батарей на берегу, мимо которого должны проходить наши суда. Я отправился на рекогносцировку с самыми легкими судами. Турки приветствовали меня пушечными салютами и около часа стреляли в меня. Все их снаряды перелетали выше наших судов и ни одно ядро не попало в цель. Я же не сделал в них ни одного выстрела и, увидев все, что мне нужно было, возвратился к своей эскадре, стоящей на якоре в пяти верстах от эскадры капитан-паши и в семи от Очакова. Никогда еще не было видано двух морских сил в таком близком соседстве. Как жаль, что моя принцесса не в Кинбурне — она могла бы насладиться восхитительным зрелищем…»

Это был последний мирный день. 7 июня Нассау-Зиген, командуя на Днепровском лимане гребной флотилией из 28 судов, участвовал в сражении с турецким флотом из 57 судов, напавших на Лиманскую эскадру, и нанес им поражение.

Турецкий капудан-паша решил атаковать малочисленную русскую флотилию. Заметив движение турок в Лимане, Нассау и Пол Джонс приказали привести свои силы в готовность. 7 июня в 4.00 турки двинулись вдоль берега на правый фланг русских. Приближение около 7.00 36 турецких судов не застало наш флот врасплох. Решительно атаковавший неприятель сначала потеснил гребную флотилию Нассау. Джонс с несколькими судами поспешил на помощь, но и капудан-паша прибыл с 7 судами. Однако огонь русской артиллерии оказался эффективнее, и под обстрелом на корабле капудан-паши произошло замешательство. Вскоре ему пришлось стрелять по своим отступающим судам, чтобы остановить их бегство, но добиться этого не удалось. Благодаря точным и решительным распоряжениям Нассау-Зигена флотилия почти без потерь одержала победу, а турки беспорядочно бежали к берегу, где стояли их главные силы. Неблагоприятная погода заставила отказаться от преследования. У неприятеля 2 судна были взорваны, 1 сгорело и 19 получили повреждения. Лишь противный ветер помешал русским, потерявшим, в отличие от турок, только несколько человек убитыми и ранеными, перейти в преследование.

8 июня Нассау-Зиген рапортовал:

«Мы разбили флотилию, которой командовал капитан-паша. Отправившись сегодня утром, с контр-адмиралом, осматривать нашу линию, мы прибыли на правый фланг в то время, как турецкая флотилия приближалась чтоб напасть на нашу; тогда контр-адмирал меня оставил, чтобы отдать приказания своей эскадре и прислать мне суда, которые я ему дал. На линии сражение сделалось очень оживленным; но прибытие остальной части моей флотилии, которую привел контр-адмирал, заставило турок отступить, мы взорвали у них три судна и преследовали их до самой их эскадры; к несчастию, ветер был противный и наши корабли не могли ее атаковать, и так мы вынуждены были возвратиться занять свое положение возле парусной эскадры».

Об этом сражении Потемкин писал Екатерине II 15 июня из лагеря на Буге, рассказывая об эффективности действия разрывных снарядов из гаубиц и единорогов:

«7 июня в один миг три судна турецкие полетели, иные на воздух, иные в воду, и ежели б капитан-паша простоял еще час, то бы много сгорело.

Матушка всемилостивейшая Государыня, все сие дело произведено от флотилии Принца Нассау, и он неутомим и ревностен. Не оставьте его отличить, чрез сие повернете головы у всех французов, да и справедливость требует».

Сам Нассау извещал супругу 8 июня:

«Мы сражались с 7 ч. утра до полудня и одержали полную победу. Не могу выразить вам, принцесса, то удовольствие, которое я испытывал, когда, окончив преследование неприятеля, я проходил пред всеми судами своей эскадры. Приветствия, крики „ура“ со всех сторон до того потрясли меня, что слезы радости готовы были брызнуть из глаз. Нет большего удовольствия, как содействовать успеху сражения. Но с русскими я часто буду иметь это удовольствие. Офицеры, бывшие под моею командою, солдаты, матросы, все оказались героями. Нет никого храбрее русского. Но прелестнее всего, после победы, не иметь потери в людях. Капитан-паша имел против меня пятьдесят семь судов, хорошо построенных, хорошо снабженных, вооруженных пушками большого калибра и экипажем. Огонь был очень силен, и все же я лишился лишь двух офицеров ранеными, четырех солдат убитыми и тринадцать ранеными. Но зато на трех судах, которыя потеряли турки, должны погибнуть по крайней мере триста человек, и мы должно быть перебили много людей, так как наши выстрелы были очень метки. После этого, надеюсь, принцесса не будет беспокоиться. Капитан-паша спустил флаг тотчас же после битвы, а мы отслужили благодарственный молебен при громе пушек. Генерал Суворов, видевший из Кинбурна нашу победу, также служил молебен. Посылаю вам реляцию 7-го июня, лучшего дня в моей жизни».

Потемкин представил Нассау-Зигена к награждению орденом Святого Георгия II степени; представления к наградам моряков за бой 7 июня были удовлетворены Императрицей.

Письмо Потемкина еще не достигло столицы, а Нассау-Зиген вновь отличился: 17-го и 18 июня нанес поражение превосходящим турецким силам.

16 июня Гази Хасан-паша, командующий турецким флотом, ввел свои корабли в Лиман. В тот же день на борту корабля «Святой Владимир» был собран военный совет, который решил атаковать противника. Атаку отложили до утра из-за неблагоприятного ветра. Левым крылом командовал Нассау-Зиген, правым — Алексиано. К началу сражения из Кременчуга пришли 22 шлюпки с 18-фунтовыми пушками.

Сражение началось в 4.00 17 июня и длилось до сумерек. Гребная флотилия под командованием Нассау и Алексиано, пользуясь тем, что турецкие корабли сели на мель, решительными атаками уничтожила два линейных корабля, в том числе капудан-паши. Турецкий флагман спасся на шлюпке. На отходе турки попали под огонь батареи, скрытно установленной Суворовым на оконечности Кинбурнской косы. В течение ночи артиллерийским огнем были уничтожены корабль, 2 фрегата, 2 шебеки и транспорт. Подоспевшая утром по приказу Суворова гребная флотилия довершила разгром: 5 кораблей были сожжены и один 54-пушечный взяли целым. За два дня турецкий флот лишился 15 судов, более 570 пушек, 6 тысяч убитыми и ранеными, 1800 пленными. Русские потери не превышали 190 человек. В одном из донесений A. B. Суворов писал:

«Вашей светлости отсюда проспект, я только зритель; жаль, что не был на абордаже; принцу Нассау мне остается только ревновать…»

Потемкин писал Нассау-Зигену после его успехов:

«Видел я, как вы собственным примером побуждаете на предприятия, видел устройство и единодушное рвение всех; неприятель дознал вашу неустрашимость; вы при всем усиливании их огня достигли предположенной цели — истребить их суда и обратить большую часть города в пепел».

В те дни Нассау-Зиген по-прежнему ежедневно писал жене:

«17 июня. Под пушками Очакова. Корабль капитан-паши взят с адмиральским флагом, равно как и другой корабль двухпалубный. Это полная победа, и она одержана эскадрою, мною предводимою. Отправляю графа Дама с адмиральским флагом к Потемкину, доставившему мне возможность одержать две победы. Потеря в людях у меня весьма не велика».

«18 июня. Сегодня у нас была третья битва, где мы доконали капитан-пашу. Сражалась одна только моя эскадра. Мы взорвали шесть кораблей и два взяли в плен. Капитан-паша скрылся».

«19 июня. Подробности двух битв, которые труднее описать, чем выиграть, мешают мне сказать вам многое. Наконец-то я доволен собою. Три битвы, в которых я взял или разрушил ядрами четыре корабля 64-пушечных, пять больших фрегатов 40- и 36-пушечных, шебеку 30-, бригантину 14-пушечную и три малых судна, под командою капитан-паши, располагавшего втрое большими силами, чем мои; — это, принцесса, действительно удовольствие! Я должен был победить: я действовал вопреки мнению командира парусного флота, который бездействовал. Джонс доказал нам, что большая разница командовать корсаром или эскадрою. Однако его незаслуженная слава уничтожила бы меня, если бы я не победил».

Поздравляя Екатерину II с победой, Потемкин писал 19 июня:

«Капитан-паша, хотевши нас проглотить, пришед с страшными силами, ушел с трудом. Бог видимо помогает. Мы лодками разбили в щепы их флот и истребили лучшее, а осталась дрянь, с которою он уходит в Варну. Матушка, будьте щедры к Нассау, сколько его трудов и усердия, и Алексиану, который его сотрудником… Принцу Нассау за первое дело я просил о втором классе, но за сие нужно щедро его наградить имением и тем привязать навсегда. Сколько он сделал и сколько подвергался смерти».

В письме от 25 июня Екатерина II сообщила Потемкину о награждении Нассау-Зигена орденом Святого Георгия II степени и особым рескриптом разрешила ему поднимать вице-адмиральский флаг при необходимости объединить всех контр-адмиралов под общим командованием, ибо он «ишпанский генерал-поручик». 26 июня она отправила Потемкину новый рескрипт:

«Вслед за донесением вашим о подробностях дела, бывшего в 7-й день сего июня, получили Мы новое о славной победе, одержанной гребною Нашею флотилиею под командою принца Нассау-Зигена над флотом неприятельским, самим капитан-пашою предводимым. Обыкши воздавать подвигам отличным щедротою Нашею, пожаловали Мы принцу Нассау-Зигену в вечное и потомственное владение три тысячи двадцать душ Могилевской губернии, в Могилевской экономии».

После третьего сражения капудан-паша отправился в открытое море, где стоял его резерв. Некоторая активность турецких судов сохранялась и позднее — 20 июня капудан-паша пробовал с основными силами деблокировать корабли в Лимане, однако был отогнан батареями с Кинбурна. В это время русский корабельный флот располагался в стороне, не помогая силам в Лимане. Только к концу месяца Севастопольская эскадра настолько приблизилась к Очакову, что капудан-паше пришлось направиться в море и сразиться с ней при острове Фидониси.

29 июня Суворов рапортовал, что накануне турецкий флот, стоявший в море, пошел к югу, а из Очакова заметна эвакуация по суше. 30 июня он сообщил о прибытии из Херсона 8 орудий, которые позволили усилить блокпост на Кинбурнской косе. 1 июля он писал Потемкину:

«В два часа пополуночи ушло из Лимана в море турецких малых: бомбардир-бот, брандер, семь канонерских судов, по темноте и облегчали. В прочем все обстоит благополучно, о чем вашей светлости доношу».

Беспокойство турок объяснялось движением Екатеринославской армии, которая 18 июня направилась к Очакову несколькими колоннами. 29 июня князь Потемкин с легкой конницей произвел рекогносцировку окрестностей крепости. Заметив, что под ее стенами еще остались вражеские суда, которые могут помешать осаде, князь приказал Нассау-Зигену атаковать их. 1 июля, несмотря на стрельбу очаковских батарей, русские моряки в ходе восьмичасового боя разорили и взяли 14 судов. По официальной ведомости, за день истреблено неприятельских два фрегата, бригантина, бомбарда, кирлангич и пять галер, всего десять судов, на которых было 94 пушки. После боя принц писал жене:

«Нет более турецких военных судов на Лимане. Все, которые я атаковал сегодня, в присутствии армии, под стенами Очакова, дали мне еще одну победу. В то же время я сжег и часть города. Во время самого боя князь Потемкин, отвлекая турок, выдвинул свои войска и пушки до самих ретраншементов. Князь Потемкин не знал, как меня благодарить. Он сказал, что наши победы более блестящи, чем знаменитый чесменский бой — там брандеры сожгли турецкий флот, мы же уничтожили капитан-пашу в открытом бою. Четвертый победный молебен в 23 дня — я нахожу это прекрасным, принцесса».

Трофейные флаги и знамена, в том числе флаг капудан-паши, взятый еще 17 июня, Потемкин отправил в столицу, а трофейные корабли — на ремонт и переделку. Императрица была довольна. 14 июля она предложила наградить Нассау-Зигена богатой шпагой с надписью. Для моряков, участвовавших в сражении, были присланы 4973 серебряные медали с надписью «За храбрость на водах очаковских июня 1788 г.». С 1 июля по 15 августа суда Нассау-Зигена бомбардировали Очаковскую крепость. А 3 июля вся армия пришла к Очакову. После окружения крепости Потемкин представил в столицу свой план ее взятия, в котором заметная роль отводилась флотилии:

«Наша осадная артиллерия станет разбивать ретраншементы неприятельские. Принц Нассау вытянется со стороны лимана. Когда батареи в ретраншементе будут сбиты и ретраншементы будут разорены, он вытянется со стороны Березани, с которой стороны доступ легок, равно и со стороны лимана, где находится только старая каменная стена, кою можно разрушить часов в шесть. Мы овладеем Гассан-пашинскою батареею, которая владычествует над стороною к Березани и которой не должно существовать. После чего приблизимся мы к городу почти на 70 сажен самородными траншеями между садов и не быв усмотрены».

Осада продолжалась. Но и неприятель не бездействовал. Суворов сообщал в рапортах, что 43 турецких вымпела видели 6 июля у Севастополя, а 10 июля 4 транспортных судна — у Очакова. 29 июля большой турецкий флот появился под Очаковом. Капудан-паша прорвал блокаду, доставил осажденным припасы и подкрепления.

Вновь возросло значение гребной флотилии. 6 августа Потемкин отдал ордер Н. С. Мордвинову снабдить суда Нассау-Зигена всем необходимым. 16 августа Суворов рапортовал о передаче Нассау-Зигену 3 капралов и 109 канонир для гребной флотилии.

В августе Екатеринославская армия получила значительное подкрепление. 18 августа вылазка 2 тысяч турок была отбита; неприятель лишился 500 человек. Через двенадцать дней — обстрел города с моря и суши, вызвавший пожары. Сгорели хлебные склады между городом и его цитаделью — Гассан-пашинской крепостью. В ночь на 5 сентября была отбита с большим уроном вылазка неприятеля.

В сентябре Потемкин приказал поставить на фрегаты 36-фунтовые пушки, чем мощь их увеличил до мощи линейных кораблей. 6 сентября он на весельной шлюпке с принцами Нассау, Де Линем и Ангальтом отправился для личной рекогносцировки цитадели Очакова, попал под обстрел и спасся лишь благодаря поддержке огня береговых батарей. В тот же день Нассау-Зиген дал генеральный приказ по Лиманской гребной флотилии, в котором подробно писал о порядке действия судов при обстреле Очакова.

В рапорте от 13 сентября Суворов сообщал о появлении 11 сентября 5 трехмачтовых судов в виду у Старооскольского редута. 17 сентября турки пытались высадиться на двух лодках на берег, но были отбиты. 22 сентября турецкая эскадра под Очаковом усилилась до 13 единиц, потом к ней подошли еще суда. Посему 25 сентября Потемкин дал Нассау-Зигену приказ высылать дозоры на казачьих лодках, а суда гребные и парусные построить двумя линиями в шахматном порядке и не позволять туркам ни проводить подкрепления, ни увести стоящие под крепостью суда.

В свою очередь Нассау-Зиген 10 октября предложил Потемкину свой план нападения на Очаков с моря. Он намеревался огнем тяжелых орудий подавить приморские батареи, турецкие суда и пробить бреши в стенах со стороны моря. Но светлейший, видимо, начал ревновать к славе принца. Чиновник для особых поручений при Потемкине B. C. Попов вспоминал, что во время одного из военных советов «…сказал принц Нассау, что, если подкрепят его надлежащим образом, он надеется в крепости произвесть такой пролом, в который целый полк войти может. Потемкин досадовал, что чужестранец снимает на себя дела русского… почему, уповая на свой разум и мужество… вопросил у принца с едкостью: много ли он таких проломов сделал в Гибралтаре? Нетрудно угадать, что вопрос неожидаемый остался без ответа. Нассау писал к Императрице просьбу об отъезде его в Петербург и получил дозволение приехать». Очевидно, столкнулись амбиции Потемкина и Нассау. Светлейший не терпел соперников, и принцу пришлось оставить Черное море. 14 октября князь вызвал Мордвинова к Очакову для принятия командования гребной и парусной эскадрами, а капитану Ахматову приказал принять после отбытия принца Нассау флотилию гребных судов.

Турки исправили канонерские лодки, поврежденные в предыдущем сражении. Потемкин приказал их взять или уничтожить Нассау-Зигену. Тот дважды пробовал, но неудачно. 17 октября князь писал: «И он, отведав трудность, под предтекстом болезни уехал в Варшаву. Сии суда чрез два дни после того ушли из Очакова к своему флоту мимо флотилии и спящего адмирала Пауля Жонса, который пред тем пропустил в день под носом у себя три судна турецких в Очаков, из коих самое большое село на мель. Я ему приказал его сжечь, но он два раза пытался и все ворочался назад, боялся турецких пушек. Дал я ему ордер, чтобы сие предприятие оставить, а приказал запорожцам. Полковник Головатый с 50 казаками тотчас сжег, несмотря на канонаду, и подорвал судно порохом, в нем находившимся».

21 октября капудан-паша вновь подвез в Очаков продовольствие и полторы тысячи человек подкрепления, но 4 ноября ушел на зимовку к югу. Пользуясь этим, казаки при поддержке фрегатов и канонерских лодок 7 ноября овладели Березанью и взяли многочисленные трофеи. 8 ноября вновь турецкие суда были замечены между Тендрой и Старооскольским редутом. Несколько дней они оставались на месте. К зиме турецкий флот удалился в свои порты, а 6 декабря после штурма пал Очаков.

Нассау-Зиген о падении крепости узнал в Гродно, по пути в Санкт-Петербург. 22 декабря 1788 года героя Лимана радушно приняла Екатерина II. Об этом принц писал жене:

«Не могу выразить вам, принцесса, что испытывал я, представляясь, в воскресение, ея величеству. Она была в тронной зале. Меня ввел обер-камергер, тотчас же удалившийся. Невозможно передать в письме всех милостивых выражений, которыми осыпала меня Императрица, ни тех преувеличенных похвал, вполне, по ее словам, мною заслуженных. Князя Потемкина ожидают со дня на день. Императрица читала мне его письма к ней, где он говорит о моем „геройстве“, и сама, где только могла, называла меня „героем“».

Из Санкт-Петербурга принца направили тайным агентом во Францию и Испанию, чтобы вести разговор о заключении договора с этими двумя странами и Австрией. Нассау-Зиген не собирался задерживаться за границей, ибо Императрица намекнула ему, что если он успеет вернуться, то его ожидают дела вроде тех, что происходили летом. Моряк рассчитывал на командование галерным флотом с десятитысячным корпусом. И надежды оправдались. Принц вернулся в Россию, где ему предстояло в войне со Швецией испытать счастье победы и горечь поражения.

Победа на водах финских

К началу русско-шведской войны 1788–1790 годов Российский галерный флот переживал период преобразования. Гребную флотилию в кампании 1788 года представлял на Балтике лишь небольшой отряд. К весне 1789 года спешно сооружали суда разных классов и типов. Высочайшим указом Адмиралтейств-коллегии от 6 мая 1789 года Императрица назначила главным начальником гребной флотилии против шведов Нассау-Зигена:

«После одержанных в прошлом году морским нашим ополчением в Лимане над неприятельским многочисленным корабельным и гребным флотом побед, командовавшему гребною нашею эскадрою принцу Нассау-Зигену, в разсуждение оказанного им усердия к службе нашей и отличнаго мужества, позволили Мы поднять флаг вице-адмиральский. Вследствие сего повелеваем нашей Адмиралтейств-коллегии помянутого принца Нассау-Зигена считать вице-адмиралом галерного флота нашего со дня присвоения ему флага по тому чину, т. е. с 24 июня 1788 года и по оному производить жалованье. Сему вице-адмиралу препоручаем в командование гребной флот наш против неприятеля нашего короля шведского вооруженный, с тем, чтоб он вступил тотчас в сие начальство и чтоб приготовление и вооружение гребного флота производимо было под его наблюдением и попечением, а Адмиралтейств-коллегия долженствует ему всемерно в том пособствовать. По военным действиям имеет он состоять под ведением предводительствующего армиею нашею в Финляндии генерала графа Мусина-Пушкина. На стол с 1 числа сего месяца, покуда он при сем начальстве останется, производить ему по 300 руб. в месяц из суммы на чрезвычайные расходы по гребному флоту назначаемой, а на снаряжение себя потребным к походу пожаловали Мы ему 5000 руб. из кабинета».

Принц имел разрешение сноситься с самой Екатериной II. В помощь принцу по службе назначили капитана генерал-майорского ранга графа Литта; мальтиец был хорошо знаком с гребным флотом.

17 мая стало известно из донесения В. П. Мусина-Пушкина о том, что шведские суда появились у границы. Встревоженная Императрица в тот же день писала вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу И. Г. Чернышеву:

«Граф Иван Григорьевич! Ради бога поспешите вооружение галер и гребной флотилии, понеже уже шведские суда, в числе сорока, находятся в море и приходят к границам».

18 мая высочайший указ предписывал графу В. П. Мусину-Пушкину выделить войска для флотилии. На судах, отправляемых из Петербурга, команды укомплектовали войсками гвардии и столичного гарнизона, а находившиеся в Выборге суда Слизова — солдатами финляндской армии. Рескрипт 19 мая определял численность выделенных в распоряжение принца сил и задачу готовиться к боевым действиям.

Гавань у Петербургских верфей очистилась ото льда только 17 мая, и на следующий день начали спускать на воду гребные суда. Строили их нередко по неиспытанным образцам, из сырого леса. Команды набирали из людей, мало знакомых с морем; иные из так называемых «водоходцев» никогда не бывали ни на каких судах. Когда происходили неувязки и путаницы в управлении, по просьбе Нассау-Зигена Императрице приходилось вмешиваться. Например, часть флотилии под командованием графа Литта главный командир Кронштадтского порта П. И. Пущин намеревался отправить в море без ведома командующего. Императрица по этому случаю возмущенно писала 31 мая И. Г. Чернышеву:

«Я удивляюсь, что графу Литту пропозиция сделана: идти вперед без ведома вице-адмирала принца Нассау, которому от меня поручена команда над гребным флотом. Ему же от меня приказано не идти, не имея всего того, в чем его флотилия нужду имеет, и не оставить ни единого судна, которое в его роспись назначено; ему от меня рескрипт и команда не для бобов даны».

31 мая Нассау-Зиген собрал флотилию у Кронштадта и готовился к выходу в море. Ему помогали П. И. Пущин и И. П. Балле. Для примирения присутствовал секретарь Императрицы генерал-майор П. И. Турчанинов. Позднее он принял участие во всех основных действиях гребной флотилии. Принц засыпал Императрицу жалобами на нехватку материалов, людей, оружия. Та обычно удовлетворяла все его претензии. 4 июня оона писала:

«Господин вице-адмирал принц Нассау-Зиген! Я получила вчера письмо ваше, с Кронштадтского рейда от 3-го июня, которым вы извещаете меня о сделанном вами осмотре судов, состоящих под вашим начальством, о сделанных вами переменах в командирах галер, о введенном вами на эскадре порядке и о заботах ваших по скорейшему окончанию полнаго вооружения различных судов. Всем этим я вполне довольна. Мусин-Пушкин содействует вам во всем, и я выразила ему за это свое удовольствие. Желаю, чтоб ветер и великое счастие содействовали усердию, которое вы опять столь убедительно доказываете мне. Прощайте, желаю вам доброго пути и успеха».

8 июня гребная флотилия выступила и, преодолевая неблагоприятные ветры, к началу июля достигла Выборгского залива, где Нассау-Зиген встретился с командовавшим войсками в Финляндии В. П. Мусиным-Пушкиным. Тот неоднократно писал о том, что не может действовать без галерного флота, хотя и не был в восторге от его возможностей и медлительности. Еще 23 июня он сообщал Императрице, что вынужден приказать Нассау-Зигену высадить войска для прикрытия Выборга. 26 июня принц жаловался Императрице:

«Успевши только сегодня дойти до Питкопаса, я вынужден был исполнить приказание графа Пушкина о высадке 6-тысячного корпуса… Умоляю В.И.В. подумать о том огорчении, которое пришлось мне чувствовать, когда я должен был обезоружить 22 галеры и стать в оборонительное положение».

Вскоре поступил контрприказ, и войска были срочно возвращены на суда; принц был огорчен лишь тем, как он писал Императрице, что не смог отметить день ее восшествия на престол (28 июня) победой.

Тем временем шведская гребная флотилия под командованием обер-адмирала Эренсверда выслала 15 мая первое отделение, которое вскоре пересекло границы России и сосредоточилось недалеко от устья реки Кюмени. Суда поддерживали боевые действия сухопутных войск, пока не подошла русская флотилия. Тогда отделение собралось у острова Котка.

3 июля флотилия прибыла, наконец, к входу в Фридрихсгамскую бухту. Принц, лично осмотрев расположение противника, оценил важность и силу позиции, которую занимали шведы, и отказался от надежды на быструю победу. Он писал 5 июля Мусину-Пушкину в обширной записке, что пробрался на лодке к островку Петкари, внимательно рассмотрел положение шведской флотилии и считает, что возможно атаковать противника либо с островов, разместив на них войска и батареи, либо заградив северный проход на Роченсальмский рейд и атакуя с юга. В первом случае он опасался разделить силы, во втором операцию затрудняли недостаток сил и слабая подготовка команд; кроме того, если бы подул сильный ветер с моря, суда оказались бы в опасном положении. Так как на подготовку к двум первым вариантам требовалось время, Нассау-Зиген запрашивал Мусина-Пушкина, примет он один из них либо прикажет высадить на берег шеститысячный отряд и с остальными судами прикрывать берега. Рассмотрев и обсудив положение, Нассау-Зиген подготовил и 7 июля послал в столицу выработанный им план атаки неприятеля на рейде Роченсальма. Он писал Императрице:

«Мадам! Смею уверить Ваше Величество, что мы можем захватить всю шведскую гребную флотилию, если бы эскадра вице-адм. Круза или несколько фрегатов из нашего флота, к которым могут присоединиться и мои шебеки, могли быть поставлены между островами Муссало и Лехма. Как только будет занята эта позиция, то я сейчас начну бомбардирование с своей эскадры (по неприятелю). Я поставил уже 8 пудовых мортир на канонерские лодки, с которых снял пушки. Можно было бы также прислать две имеющиеся там бомбарды. Имея у себя все это, мы в состоянии будем принудить неприятеля оставить охраняемый им проход (т. е. Руоченсальми). Если он обратится на вице-адмирала Круза, то я последую за ним по пятам, а если он обратится на меня, то вице-адмирал будет его преследовать и ни одно его судно от нас не спасется».

В послании Нассау-Зиген писал также, что, пока идут приготовления, его шеститысячный отряд может нанести удар противнику на суше и вернуться на суда. Видимо, это был реверанс в сторону Мусина-Пушкина.

Уже 8 июля это донесение прибыло в столицу. Совет составил новые обширные инструкции для командующего резервной эскадрой А. И. Круза. Вице-адмиралу предстояло, оставив часть сил для охраны Поркалаутского поста и для наблюдения за неприятельскими судами, самому с фрегатами «Симеон» и «Патрикий» идти к островам Аспэ, где собирались и остальные суда резервной эскадры с целью занять позицию между островами Муссало и Лехма для содействия Нассау-Зигену. Крузу следовало сноситься и действовать согласованно с Нассау-Зигеном, подчиняться адмиралу Чичагову, но выполнять все требования командовавшего войсками в Финляндии Мусина-Пушкина.

Силы резервной эскадры собирались медленно из-за неготовности судов и противного ветра. 20 июля Круз, стоявший с кораблями западнее Гогланда, получил предположения Нассау-Зигена о предстоящих действиях. Непогода задержала выход; только 28 июля установился благоприятный ветер, позволивший эскадре сняться с якоря, присоединив два бомбардирских корабля, фрегат «Симеон» и пакетбот «Поспешный». В тот же день вице-адмирал, получив повеление совместно с Нассау-Зигеном атаковать шведский гребной флот между островами Кутсало-Мулим и Муссало, отправил донесение, в котором излагал намерение присоединить выделенные ему отряды гребных судов Винтера и Штенгеля, остановить эскадру в миле от намеченного места, послать Турчанинова к Нассау-Зигену как сигнал для атаки. Сам он предполагал при приближении гребных судов перейти в наступление легкими судами, не вводя корабли и фрегаты в шхеры.

Осуществить замысел удалось не сразу из-за задержки судов, шедших на подкрепление, их слабой готовности и неблагоприятной погоды. Тем временем нетерпеливый принц бомбардировал столицу донесениями, в которых порицал медлительность Круза. Он лишь 13 июля отправил отряд Винтера к островам Аспэ, однако уже 12 июля писал Императрице: «Я ожидаю только вице-адмирала Круза для того, чтобы действовать, и смею уверить В.И.В., что мы со славою совершим эту кампанию». Отправив восемь судов Винтера, он доносил Безбородко: «Кажется, что с сим числом, с двумя фрегатами, может А. И. Круз вступить в повеленое дело, не ожидая ничего». 19 июля он вновь пишет Безбородко: «Отправляюсь сегодня к Аспэ для решительного условия (с Крузом) во всем предписанном ему, и как здесь все уже готово, то и постараюсь убедить его, чтобы, не ожидая ни под каким видом ничего из Кронштадта, а соединясь с Винтером, шел он исполнять монаршую волю». 20 июля принц вновь сетует: «Мы теряем драгоценное время. Если медлительность г-на Круза происходит от нежелания его находиться в подчинении у другого генерала, то я готов ему совершенно подчиниться и передать всю славу блистательного дела».

В ночь на 4 августа шведы, обеспокоенные появлением в тылу эскадры Круза, безуспешно попытались атаковать 70 судов Нассау-Зигена. Для принца атака была совершенно неожиданна, ибо он предполагал, что шведы покинут готовившуюся им ловушку. Неприятельские корабли внезапно появились на рассвете из утреннего тумана. Только когда шведы приблизились на пушечный выстрел, правый фланг, не получая приказа, около 4.00 открыл огонь. Шведы хотели выманить русскую флотилию и вели перестрелку на предельной дальности. Нассау-Зиген, рассмотрев шведский отряд, состоявший из 20 канонерских лодок при поддержке нескольких более крупных судов, которые скрытно обошли островки Коргесари и атаковали правый фланг, решил нанести контрудар и послал графа Литта собирать легкие суда, которые были включены им в дивизии разнородных сил. Суда эти (каики, канонерские лодки) выдвинулись на фланги линии в седьмом часу. Шведы, продолжая стрельбу, начали отходить в направлении прохода Королевские ворота, преследуемые русскими. В 9.00 неприятельские канонерки начали вступать в проход, и около 11.00 стрельба прекратилась. Русские суда произвели около двух тысяч выстрелов. В перестрелке 23 шведских и 35 русских судов на большой дистанции потери и повреждения оказались невелики.

Бой послужил наукой Нассау-Зигену. Он расположил свои силы ближе к проходу, изменил их построение. Вице-адмирал считал, что при быстром сборе легких сил мог успеть отрезать пути отхода неприятеля. В тот же день он писал Турчанинову, что прекратил бой лишь из опасения, что противник спасется бегством, пока эскадра Круза не преграждает ему путь. Но эскадра эта уже прибыла в Аспенские шхеры, и 4 августа принц получил уведомление Круза. В письме вице-адмиралу от 4 августа принц выразил надежду на успех, рассчитывая, что Круз оставит Винтера командиром присланных с ним судов гребного флота, сообщал об отправке в помощь трех канонерских лодок и шести лоцманов и приложил к письму план с распределением своих кораблей.

Нассау-Зиген рассчитывал, что крупные корабли эскадры Круза отвлекут неприятельские силы к югу и позволят его гребным судам без особых трудностей форсировать Королевские ворота. Однако как Круз, так и подчиненные ему опытные моряки полагали, что первоначальный удар следовало нанести более подвижными гребными судами, ибо крупным кораблям было трудно маневрировать между островами и камнями; кроме того, они зависели от направления ветра. В частности, только 6 августа ветер позволил эскадре Круза продвинуться в шхеры, сделав промеры. Так как шведы демонстрировали готовность атаковать, 8 августа Круз собрал совет, на котором было решено не вводить эскадру далеко на Роченсальмский плес за камни, а оставить на позиции между островами Лехма и Вийкар, где неприятель не мог ее атаковать развернутым фронтом, тогда как Нассау-Зигену следовало нападать с тыла. Постановление совета повез к Нассау-Зигену П. И. Турчанинов.

Принц был возмущен. Он отправил в столицу решение совета с комментариями, а сам написал Крузу оскорбительное для того письмо, в котором были такие фразы: «Вы становитесь в ответственность пред Ея Величеством за невыполнение начертанного ею плана… В том месте, где вы предполагаете остановиться, будет все равно, что вы были бы во время сражения у острова Аспэ… Если вы решились нейдти далее, то прошу вас, по крайней мере, возвратить мне суда моей эскадры». Круз ответил также в резких выражениях и продолжил выполнение намеченного плана, который не противоречил инструкциям Императрицы. Однако обстоятельства (встречный ветер, постановка фрегата «Патрикий» на камни) позволили Крузу лишь 12 августа приготовиться к бою.

Уже с авангарда был дан сигнал, что виден неприятель. Однако в то лее время на флагман прибыл генерал-майор И. П. Балле с высочайшим указом принять командование. Екатерина II, получая одно за другим тревожные донесения своего любимца Нассау-Зигена, поверила ему и согласилась заменить вице-адмирала генерал-майором Балле, а Круза возвратить в столицу.

Вечером 12 августа Нассау уверял Балле:

«Полагая, что ваше пр-во могли атаковать сегодня неприятеля, я подвинул вперед все те суда, которые должны были действовать с его фланга. Оне останутся в ночь в их настоящей позиции на разстоянии 2/3 пушечнаго выстрела от шведов. Сегодня же ночью я подвину вперед 5 моих больших судов, так как я надеюсь, что ваше пр-во в состоянии будете открыть нападение на самом разсвете. Вы понимаете необходимость не терять ни одной минуты времени для того, чтобы сильнее атаковать и тем скорее одержать победу».

Принц лукавил, ибо его суда оставались в прежнем положении и не могли быстро прийти на помощь Балле, если бы тот перешел в наступление. Так как он старался не показывать неприятелю приготовлений со своей стороны, очевидно, вице-адмирал намеревался связать противника боем с резервной эскадрой и потом пожинать лавры победы быстрым ударом свежих сил через Королевские ворота. О том, что проход может быть загражден, он не подумал.

Тем временем адмирал Эренсверд, преградив проход Королевские ворота тремя затопленными судами и прикрыв огнем четырех бомбардирских кораблей и других судов, основные силы сосредоточил со стороны Балле — против его залпа весом 100 пудов шведы имели 140 пудов. Сверх того, их маневры на рейде не были так связаны, как движение крупных кораблей между камнями.

Сражение при Роченсальме 13 августа 1789 года началось на рассвете атакой отряда Балле (20 судов с 404 орудиями) с юга шведской флотилии (62 боевых судна, 783 орудия). Главные силы (66 судов, 879 орудий) должны были атаковать с севера, через проход Королевские ворота.

В 6.30 корабли Балле снимались с якоря, чтобы завозами, при промерах глубины, перейти в наступление. В десятом часу последовал сигнал атаковать неприятеля. Около 10.00 пакетбот «Поспешный» сделал первый выстрел бомбой по шведским канонеркам, но произошел недолет. Шведы открыли ответный безопасный огонь. Но к полудню русские суда стояли на шпринге, причем передовые подвергались сильному обстрелу, а часть из-за дыма встала слишком далеко.

Тем временем Нассау-Зиген, который мог наблюдать движение Балле, лишь в начале одиннадцатого часа отдал сигнал «идти в атаку», что означало движение в соответствии с диспозицией. Левый фланг под командованием Слизова составляли 3 бомбарды, 4 мортирных плота и 10–12 легких судов. С последних предстояло высадить 400 человек десанта и прикрывать батарею из 3 единорогов, которую следовало построить на Санданеми, а также отбуксировать плоты и поставить их восточнее мыса. Артиллерия судов и батареи должны были с фланга обстреливать шведские суда, защищавшие Королевские ворота. За ними следовали 2 катера, 7 галер и 8 канонерских лодок левого фланга, а далее — 8 галер кордебаталии гвардии секунд-майора И. И. Кошелева.

В центре плотной линией шли 5 крупных парусных судов капитана 2-го ранга Хрущова, на правом фланге — 7 галер и 6 канонерских лодок Литта должны были с фронта и фланга обстреливать те же вражеские суда, а 8 канонерских лодок майора Хвостова — отыскивать проход на малый рейд.

Флотилия по сигналу двинулась, но к полудню лишь Слизов был близко от цели. Его суда начали высадку десанта, бомбарды потопили одну из неприятельских канонерских лодок, но дым, который окутал отряд, позволил шведам незаметно стянуть силы к проходу. Галеры вступили в бой на исходе тринадцатого часа, а крупные суда без буксира практически не продвигались, и к ним Нассау-Зиген направлял каики от Слизова. Только в конце пятнадцатого часа удалось подтянуть к проходу тяжелые суда, а Литта смог обстреливать шведские бомбарды. Однако шведы уже отвели свои суда в глубь рейда, обстреливая лишь Королевские ворота.

Хвостову из-за твердого каменистого грунта не удалось пройти на рейд, его шлюпка была разбита, и спасшийся моряк отвел свои суда к отряду Литта. Под обстрелом шведских бомбард на воздух взлетела галера «Цывильск», пострадала соседняя галера «Храбрая».

Тем временем Балле вел упорный бой с превосходящим противником. К 15.00 он ввел в бой все суда. Шебека «Летучая» вышла из строя, пакетбот «Поспешный» был сильно поврежден, потерял командира, половину экипажа убитыми, судно несло ветром на неприятельскую линию, и шведы взяли потерявший боеспособность корабль. К 16.00 большинство судов подняли сигналы о том, что терпят бедствие. Были подбиты орудия, кончались боеприпасы. Лишь фрегат «Симеон» успешно вел огонь.

Нассау-Зиген только после 16.00 убедился, что для него закрыты все проходы к шведам. В центре моряки и гвардейские солдаты под неприятельским огнем ломами и топорами крушили затопленные шведские транспорты. Литта с канонерскими лодками проложил путь между островами Койромсари и Тиутине и около 17.00 прошел на рейд; за ним следовали галеры. Русские суда окружили и взяли стоявшую на мели туруму «Селлан-Верре» и посланную на помощь удему «Оден».

В резервной эскадре около 17.00 шведы, кроме «Поспешного», захватили бомбардирский корабль «Перун»; из шести каиков три были повреждены, тогда как гребные суда были необходимы, чтобы отбуксировывать шебеки. Балле не имел известий от Нассау-Зигена, а дым не позволял видеть, что же происходит у Королевских ворот. Эскадра лишилась двух судов, лучших офицеров, значительной части команд. Потому в девятнадцатом часу Балле решил перейти к обороне и развернуть в линию свои суда между островами Вийкар и Лехма левыми, неповрежденными бортами. Шведы перешли в наступление и уже оказались на расстоянии пушечного выстрела, когда наконец появились суда Нассау-Зигена, а неприятель стал отходить. Через расчищенный проход в Королевских воротах смогли пройти галеры. Это сразу изменило соотношение сил. Суда от прохода наступали на главные силы Эренсверда, которые немало пострадали от огня кораблей Балле. Эренсверд приказал отступать к Ловизе. Но прорвавшиеся на рейд гребные суда преследовали их и решительно атаковали. В первую очередь были освобождены «Перун» и «Поспешный», позднее были взяты шведский фрегат «Аф-Тролле», турумы «Рогвальд» и «Бъерн-Иернсида», несколько меньших судов. Преследование продолжалось всю ночь и на рассвете. Шведы сожгли 28 транспортных судов и бежали через юго-западный проход к Ловизе; в сражении они потеряли много человек убитыми, 37 офицеров и 1100 солдат пленными, тогда как русские потери среди офицеров составили 15 убитых, 39 раненых, 2 пленных и 368 убитых, 589 раненых и 22 пленных нижних чина. Очевидно, если бы было принято предложение совета эскадры Круза, потери атакующих были бы меньше.

Принц на гребной яхте «Ласточка» делал сигналы, отдавал приказания, а во время сражения в полном парадном мундире разъезжал на катере. Екатерина II писала ему 16 августа:

«Господин вице-адмирал принц Нассау-Зиген! Я намерена этими строками поздравить вас с славою, которою вы покрыли себя, одержав блистательную победу над шведским флотом 13-го сего месяца. Разбив моих врагов и врагов России на юге и на севере, вы не сомневаетесь, я надеюсь, в Моем уважении, в Моей благодарности и в чувстве, которое Мне внушает ваша истинно геройская храбрость. Радуюсь, что вы в добром здравии. Вы наполнили город большою радостию».

19 августа 1789 года вице-адмирал был награжден орденом Святого Андрея Первозванного. Награды получили и другие участники сражения.

Нассау-Зиген, ободренный успехом, уже с 14 августа побуждал Мусина-Пушкина перейти в наступление. Он считал, что сухопутным войскам следует атаковать королевский лагерь у Хегфорса, а сам предполагал высадить крупные силы в тылу шведов, на пути отступления к Аборфорсу. 15 августа он писал Императрице: «Сведения, собранные мною, подали мне мысль составить план, подробности которого Ваше Императорское Величество увидите из письма моего к графу Пушкину. Король находится еще в Хегфорсе. Я думаю, ему понадобится лучшая из его лошадей, чтобы спасти его особу».

Принц рассчитывал на победу. Но Мусин-Пушкин не торопился. Пока он готовился послать часть войск в наступление, король узнал о намеченном, и когда флотилия 21 августа выступила к месту высадки, она была встречена огнем новых батарей, а под их прикрытием шведы отступили за границу, уничтожив мосты через Кюмень. Высаженные флотилией войска могли лишь преследовать отступающих. Медлительность действий сухопутного командования не позволила развить успех, и потребовалось продолжать войну в следующем году.

Упущенная победа

Еще 20 сентября 1789 года высочайший рескрипт предписал Нассау-Зигену готовить гребную флотилию к следующей кампании и возглавить ее действия. В частности, указ гласил:

«Упорство нашего неприятеля, короля шведскаго, продолжать войну, самым несправедливым образом подъятую, убеждает нас, вопреки миролюбию нашему, приступить к приуготовлениям на будущую кампанию, дабы, поставя себя в решительное пред ним преимущество, действиями сил наших, при помощи Божией, понудить врага нашего искать мира и тем прекратить пролитие крови и другие бедствия, с войной неразрывно сопряженные. В сем намерении предположили Мы флот наш галерный, которым вы в прошедшую кампанию начальствовали, составить сильнее прежняго, как в числе и роде судов, так и в образе вооружения, наипаче же по приобретенным практическим познаниям неприятельскаго ополчения».

На зимовку (кроме Петербурга и Кронштадта) от гребной флотилии были оставлены отряды капитана бригадирского ранга П. Б. Слизова во Фридрихсгаме и вице-адмирала Т. Г. Козлянинова в Выборге.

Предстояло переоборудовать суда, недостатки которых обнаружились в прошлом году, построить восемь гребных фрегатов, новые канонерские лодки, морскую артиллерию снабдить тройным запасом зарядов, нанять до двух тысяч охотников-гребцов и т. п. На флотилию следовало выделить три батальона морских солдат, четыре полка пехоты и два батальона Эстляндского корпуса, которые предстояло сосредоточить у Выборга и Фридрихсгама. Для помощи в решении вопросов при Нассау-Зигене был оставлен Турчанинов.

Нассау-Зиген с осени взялся за приведение в порядок судов. Но если эту проблему можно было разрешить, почти невыполнимой явилась задача укомплектовать флотилию моряками. Принц старался удерживать на судах прежние команды, но это мало удавалось, и на замену поступали либо рекруты, либо солдаты, либо водоходцы и другие люди, в массе не знавшие морского дела. Морской историк В. Ф. Головачев писал:

«Точное направление выстрелов из орудий, верная постановка судов на позициях и поспешные перестроения на маневрах — все это зависело тогда от хорошо обученных для гребли команд. А команды, на наших шхерных судах, становились в тупик от каждой случайности, и часто, в самый критический момент, сбившись с такта на целые полчаса, махали порознь веслами и не могли дать хода судну, находившемуся иногда под самыми разрушительными выстрелами».

30 апреля 1790 года Нассау-Зиген получил указ, окончательно определивший его задачи и возможности:

«Галерный флот Мы вверяем предводительству вашему с тем, что оный состоять будет под собственным нашим ведением и, вследствие того, вы прямо к нам посылать донесения и от нас получать указы будете. Но, тем не менее, в случае общаго действия с сухопутною армиею и высадки войска на финские берега, обязаны вы исполнять предписания генерала графа Салтыкова и вообще, что до сухопутных войск на галерном флоте определяемых, оныя составляют части армии генерала графа Салтыкова, относительно генерального произвождения и прочих дел по службе, ему представлять и от него получать решения должны, но не инако, как посредством вашим».

Кампания 1790 года, которую русское командование планировало провести как триумфальный поход в Швецию, оказалась неожиданно трудной. Шведы, оправившись от поражений, в марте совершили набег на Балтийский порт. 2 мая они атаковали русскую эскадру на рейде Ревеля. Король намеревался, разбив по частям русский флот, удержать в своих руках всю шхерную линию сообщений и потому, подготовив большой гребной флот, двинул его к границам России, как только позволила погода. Если бы не удалось наступление на суше за Кюмень, Густав III предполагал посадить войска на суда и при поддержке флота идти к Санкт-Петербургу, в Лифляндию, либо овладеть Выборгом. Но шведские корабли были отражены в Ревельском сражении моряками под командованием адмирала В. Я. Чичагова. Оказала сопротивление и гребная флотилия.

Шведская гребная флотилия показалась вблизи отряда Слизова уже 3 мая, на что русское командование не рассчитывало.

На судах Слизова не хватало боеприпасов, часть канонерских лодок не была достроена, наличествовала лишь половина команд. Тем не менее капитан, имея 60 гребных судов, решил прикрыть от атак неприятеля два прама и трофейную туруму, стоявшие у входа в залив, и подступы к Фридрихсгаму. Густав III располагал 154 судами и 1600 орудиями против 408 русских. Вес залпа шведов, 310 пудов, почти вчетверо превышал вес залпа судов Слизова, 82 пуда; вчетверо больше у шведов оказалось и людей. Потому в неравном сражении 4 мая Слизов, оставшийся к концу боя почти без боеприпасов, потерял 26 судов. Своим упорным сопротивлением в течение трех с половиной часов превосходящей силе противника Слизов озадачил Густава III и задержал его наступление. Более того, он заградил затопленными судами вход в залив, поставил свои суда к Фридрихсгаму для усиления его обороны. Пока король медлил с высадкой, ограничившись обстрелом, в Фридрихсгам прибыли подкрепления и взять крепость оказалось невозможно. Король начал уже с 6 мая высадки десантов на берега. Однако задержка его с ремонтом после боя под Фридрихсгамом позволила русскому командованию выдвинуть к побережью значительные силы, которые и отбили неприятеля. Густав III пытался вновь 9 мая уничтожить флотилию Слизова, обстреливал Фридрихсгам, но цели не добился. Тем не менее берега восточнее оставались беззащитными, и Салтыков писал Безбородко:

«Высылайте Нассау: истинно стыдно, что неприятель своей флотилиею разъезжает; уже другой рапорт имею, что он в 70 судах был у Питконеми; а сегодня уже в 20 верстах к Выборгу стоят, хотя и трудно им зайдти, но тревоги много в земле и здесь сделают, когда покажутся. Теперь хоть укрепляют устье здешней бухты, но показаться им никто не помешает без нашаго гребнаго флота; наш корабельный им не угрожает, а идет своим фарватером».

Король Густав III привел гребную флотилию под Выборг и создал угрозу столице России. Он еще 7 мая писал своему брату герцогу Зюдерманландскому, крейсировавшему при Ревеле:

«Ты можешь легко, любезный брат, в то время, когда я буду подвигаться с флотилиею к Выборгу, а ты со флотом к Сескарю, отправить свои легкие суда на рекогносцировку к стороне Кронштадта и петергофскаго берега и угрожать последнему, что сильно поддержит наши требования и скоро окончит наше дело; особенно если мне удастся разбить флотилию Нассау-Зигена. Теперь остановимся на этом плане, покуда русский флот находится на том месте, где мы его видим, и прежде нежели он тронется в путь. Сам же ты можешь соединиться со мною у Сескаря, в то время, когда я подвинусь до Выборга; а когда моя операция будет выполнена, то я подвинусь за Бьорке, т. е. буду находиться на полусуточном переходе от Петербурга».

Король собирался, демонстрируя легкими парусными судами вблизи Красной Горки, под прикрытием корабельного флота привести к Выборгу все готовые гребные суда, уничтожить местную флотилию и при удаче идти фарватером севернее Котлина на столицу России. Успехи на море ставили под угрозу положение русских войск в Финляндии. Однако шведский корабельный флот потерпел поражение у Красной Горки 23–24 мая и был заблокирован в Выборгской бухте соединившимися русскими эскадрами. Подтянулись с запада суда Слизова. Чичагов все больше сжимал кольцо блокады, ожидая прибытия гребной флотилии Нассау-Зигена для решительной атаки. Стоявшим в Выборге гребным судам Т. Г. Козлянинова Чичагов поручил в случае начала боя со шведами стараться по возможности способствовать атаке русских кораблей и стремиться с ними соединиться.

В середине мая Козлянинов вывел Выборгскую эскадру на рейд и 16 мая поднял свой флаг на фрегате «Автроил»; суда на Транзундском рейде стояли под прикрытием батарей. 26 мая вице-адмирал ездил на остров Урансари и наблюдал, как шведские корабли входят в залив; он сразу же приказал выдвинуть к входу в Транзунд прам и бомбардирский корабль. 30 мая после прибытия Нассау-Зигена все галеры и канонерские лодки были направлены за Унионсари к Рогелю; когда же принц покинул эскадру, гребные суда вернулись на стоянку. Возможно, это была репетиция выхода, ибо шведы не атаковали. Когда 3 июня 4 шведских фрегата и 60 гребных судов сосредоточились между Рогелем, Киперортом и Транзундом, в трех верстах от последнего, Козлянинов расположил галеры и прам для отражения возможной атаки неприятеля. В ночь на 4 июня по приказу Козлянинова бомбардирский корабль выпустил 4 бомбы по шведской флотилии. Шведы не решились атаковать Выборг со стороны моря, а попытки высадить десант отразили русские сухопутные войска. Чичагов все больше сжимал кольцо блокады.

А что же принц Нассау-Зиген? В соответствии с высочайшим указом от 4 июня в Кронштадте готовили главные силы гребной флотилии, к которой должны были присоединиться три корабля и фрегат контр-адмирала Е. С. Одинцова. Еще в конце мая гребные суда были разбросаны в Фридрихсгаме, Ревеле, Выборге, Кронштадте и Петербурге; Густав III, который никак не мог ее обнаружить, писал, что флотилия Нассау-Зигена сохраняет инкогнито.

5 июня последовал приказ собирать основные силы западнее Толбухина маяка. К 10 июня сбор завершился. В этот день прибыл с 30 каиками и канонерскими лодками Слизов. В распоряжении Нассау-Зигена были 3 корабля, 8 гребных фрегатов, 5 бомбард, 1 прам, 2 полупрама, 3 плавучие батареи, 6 шебек, 2 катера, 19 шхун, 47 канонерских лодок, 2 брандера, всего 89 судов; достраивавшиеся в Санкт-Петербурге 70 канонерских лодок вице-адмирал решил не дожидаться. 13 июня эскадра направилась к западу, но из-за неблагоприятных ветров двигалась медленно и лишь 17 июня начала огибать мыс Стирсудден.

8 июня Турчанинов писал Безбородко, что Нассау-Зиген, осмотрев положение в Биорке, поедет к Чичагову договариваться об атаке; опасаясь, что Биорке-зунд (Березовый пролив) будет загражден затопленными судами и батареями, принц намеревался ограничиться там демонстрацией, а главные силы по согласованию с адмиралом ввести в бой совместно с флотом или от острова Ронд, или на флангах флота корабельного. Используя батарею на острове Ронд и три плавучие батареи с 30-фунтовыми орудиями, он намеревался оттеснить противника или заставить вступить в бой во взаимодействии с корабельным флотом, а Козлянинову следовало нанести удар в тыл. Замысел принца был вполне созвучен мыслям, которые проводил в жизнь Чичагов. К сожалению, Нассау-Зиген не выполнил свое намерение. Не раз переносили сроки выхода флотилии. Только 18 июня стало известно, что Нассау-Зиген в 12 верстах от Березовых островов и поедет советоваться с Чичаговым о дальнейших действиях. Но и в этот день противный крепкий ветер мешал входу флотилии в Березовый пролив, так что вице-адмирал ограничился рекогносцировкой.

Шведы, чувствуя гибельность своего положения, попробовали прорвать блокаду. 17 июня Чичагов получил сведения, что шведские суда идут шхерами. Несмотря на то что фарватер преграждали два отряда кораблей с 20 канонерскими лодками, адмирал послал еще 2 фрегата и 2 катера под командованием капитана 2-го ранга Р. Кроуна, который 19-го и 20 июня отразил попытки неприятеля пройти к Выборгскому заливу.

На следующий день к выходу из Березового пролива подошел гребной флот Нассау-Зигена. Из-за безветрия часть пути суда прошли на веслах, и вице-адмирал намеревался наступать 21 июня, дав отдых командам. Он доносил Императрице 20 июня:

«Ветер противный. Но так как он не силен, то и мог я ночью продвинуть вперед канонерские лодки, оставшиеся назади; и если ветер немного успокоится, то мы войдем в пролив. Я думаю идти до Равицы, если не удастся дойти до церкви Койвисто. А так как шведы имеют тут отделение гребной флотилии, то мне придется прогнать их; но пост этот необходим для меня, чтобы утвердиться с моею эскадрою в проливе. Я произведу это нападение и потом отправлюсь к г. адмиралу Чичагову, для принятия общих мер на великий день…

Что касается до г. вице-адмир. Козлянинова, я думаю, что могу поручиться Вашему Императорскому Величеству, что он будет действовать сильно и разумно; но для того, чтобы выйдти, ему придется ожидать, когда начнется сражение, иначе он будет иметь против себя всю шведскую флотилию, в то время когда мы не будем в состоянии придти к нему на помощь. При общей же атаке на неприятеля он сделает большую ему диверсию».

Когда начался бой, Нассау-Зиген совсем забыл про обещание встретиться с Чичаговым и скоординировать действия; возможно, принц не хотел ни с кем делить честь победы.

21 июня сохранялся штиль, и только вечером повеял легкий ветерок. Утром эскадра Нассау-Зигена продвигалась на веслах к Березовому проливу, имея впереди плавучие батареи и шхуны; за ними следовали фрегаты, шебеки, потом канонерские лодки, к которым за день присоединилось еще 10. Далее буксировали бомбардирские и линейные корабли. К 22.00 смерклось, но в тени под берегом была видна сомкнутая линия шведских гребных судов. Нассау-Зиген, идя на сближение, выстраивал свои силы.

По диспозиции, правое крыло составляли шхуны под командованием Слизова, центр — прамы, шебеки и корабли, левое крыло — гребные фрегаты и плавучие батареи. Четыре гребные бомбарды следовали за ними, а канонерские лодки находились при крупных парусниках по две и на флангах. Всего в строю находилось 84 судна с примерно 800 орудиями, не считая фальконетов.

Пока русские строились, шведы в 23.30 открыли сильный огонь по шхунам; русские ответили, и завязалось сражение в дыму и темноте.

Одна из шхун отряда Слизова была взорвана, однако остальные суда шли вперед, заставив шведов отойти восточным проливом за остров Равица. Шведы попытались атаковать узким западным проходом левый фланг Нассау-Зигена, но канонерские лодки отразили огнем гребные фрегаты Ф. Денисона. Выстроившиеся за Равицей в длинную линию шведские гребные суда пробовали поставить атакующих под перекрестный огонь, но теперь уже русские канонерские лодки по западному проходу двинулись в обход шведов. Бой длился пять часов и около 3.30 затих. Шведы, постепенно прекращая огонь, уходили за остров Пейсари. За время боя с русской стороны погибла шхуна с экипажем, было убито и ранено всего около 150 человек. У шведов взяли брандер и канонерскую лодку; потери их остались неизвестны. В шестом часу утра принц прекратил преследование, чтобы дать отдых усталым людям, экипажам канонерских лодок, сутки уже не евшим.

Чичагов терялся в догадках о причинах стрельбы на восточном фарватере, пока не загремели орудия на его фронте: король, воспользовавшись установившимся попутным ветром, решил идти на прорыв. С большими потерями парусный флот вырвался. Шведские корабли уходили на юго-запад. За ними тянулась масса гребных судов. Строившиеся в боевую линию корабли Чичагова проходили вблизи шведской гребной флотилии, которая оказалась в полной власти русского флота. Чичагов приказал атаковать фрегатом и катером со стороны флота, а тремя фрегатами и двумя катерами отряда капитана Кроуна — от Питкопаса. Одни шведские суда при этом были потоплены и сожжены, а экипажи с них сняты; другие спускали флаги и сдавались. Их было так много, что оказалось невозможно все занять русскими командами. Когда со стороны Березового пролива появились гребные фрегаты Нассау-Зигена, адмирал решил, что российская гребная флотилия займется десятками сдававшихся судов; должна была выйти в море и флотилия Козлянинова. Их сил было вполне достаточно, чтобы полностью ликвидировать королевский армейский флот. Уверенный, что Нассау-Зиген не упустит возможности взять массу трофеев, В. Я. Чичагов отдал приказ гнаться за шведским флотом, оставив гребные суда их участи.

Козлянинов привел флотилию в боевую готовность после первых выстрелов и начал выходить около 8.00 из узостей Транзунда на Тейкасарский плес. Так как он, по мнению Головачева, не понял, что происходит, то не торопился преследовать уходящие в море парусники.

Не установивший вовремя связь с Чичаговым Нассау-Зиген также был удивлен происходящим, ибо рассчитывал участвовать в общей атаке. Теперь же ему оставалось преследовать арьергард шведской гребной флотилии. К 11.00 флотилия эта растянулась на десяток миль и была практически беззащитна. После того как Чичагов продолжил преследование парусников, ободренные его уходом шведы начали поднимать флаги и уходить к шхерам, сосредотачиваясь к Роченсальму.

Принц не оправдал надежд адмирала Чичагова, ибо не смог догнать шведов, бывших значительно впереди. Разыгравшаяся к вечеру непогода расстроила и разбросала его флотилию. Вечером принц писал Императрице, что назначает встречу судам у Аспэ. Там, в частности, удалось укрыться с легкими судами Слизову; поблизости собралось до 30 шведских судов, на которых, как позднее стало известно, находился сам Густав III. Слизов потребовал от шведов сдачи, но король, называвший себя подполковником Седерманом, отказался и грозил, что сам атакует. Бурное море исключало сражение, а когда стало стихать, Густав III предпочел увести свои суда в шхеры.

Оба отряда русского гребного флота упустили возможность довершить разгром шведской флотилии, и очень скоро, 28 июня, Нассау-Зигену и Козлянинову пришлось об этом пожалеть.

24 июня Слизов перевел свои суда к Фридрихсгаму на ремонт. Нассау-Зиген, с крупными судами отогнанный ветром за Гогланд, только 26 июня прибыл к Аспэ. Козлянинов с 45 судами, получив 23 июня предписание Нассау-Зигена следовать туда же, 24 июня был уже в виду Фридрихсгама, присоединив по пути рассеянные в шхерах суда, и привел их к сборному пункту ранее принца.

В письме 28 июня Потемкину Екатерина II на основании донесений считала, что принц направился за гребными судами. Она даже не могла подумать о том, что Нассау-Зиген сделает столь чудовищную ошибку, которая дорого обойдется гребному флоту.

27 июня принц получил высочайший рескрипт:

«По благополучном успехе над шведскими морскими силами одержанном, надлежит всемерно стараться пользоваться плодами сея победы и, распространяя военные действия, не дать отнюдь неприятелю ни времени, ни способов к его отдохновению. Мысли ваши в реляции вашей (от 25 июня) совершенно сходны с сими, и потому мы их с особым удовольствием приемлем. Уверены мы, что вы теперь первое и главное внимание ваше к тому устремите, чтобы нанести решительные и крайние удары гребному шведскому флоту, а тем и вятше облегчить средства к поискам, одним или другим образом учреждаемым. По доверенности, которую вам усердие к нам и отличные заслуги ваши приобрели, не скроем, что всего полезнейшим, и для прочного на будущее время сохранения покоя, надежнейшим, почитаем совершенное морских неприятельских сил истребление. Доброе уже положено тому начало. К совершению того потребны еще усиленные действия, не только обоих наших флотов, но и сухопутной армии. И так, если представляется вам удобность по разбитии гребным флотом, вами предводимым, шведского такового же, простерти действия ваши к стороне Свеаборга, вспомоществуемые армиею нашею, к Гельсингфорсу, в то самое время, когда корабельный наш флот будет иметь в виду, чтобы не выпустить неприятельские корабли в сей порт зашедшие, ища способов к их истреблению, то мы сие почитаем делом самой верховной важности и для нас выгодным. Предваряя вас о том, мы будем ожидать ваших разсуждений о разных распоряжениях для исполнения онаго потребных».

Рескрипт оказал возбуждающее воздействие на принца, который и так верил в свое воинское счастье и способности. Он только в полночь на 28 июня собрал свои суда к юго-восточному входу на Роченсальмский плес, где стоял весь шведский армейский флот, но уже вечером 27 июня писал Императрице:

«Я не успел еще узнать, какия имеются у шведов суда при Руоченсаольми. Но это ничего для меня не значит. Если они будут меня ожидать, то я иду их атаковать и разбить».

Разгром

Казалось, силы Густава III окончательно подорваны и война завершается Однако 28 июня Нассау-Зиген предпринял неподготовленное наступление на шведский гребной флот у Роченсальма и, естественно, потерпел поражение.

Принц намеревался занять позицию между островами Муссало и Лехма, построить батарею на острове Кутсало; 5 фрегатов, 5 шебек, 9 больших шхун, 2 полупрама, бомбардирский корабль он хотел расположить так, чтобы линия парусников стала равномерно сильной, галеры намеревался поставить во вторую линию, а канонерские лодки — на фланги. Командовать парусными судами был назначен Козлянинов.

Русская гребная флотилия насчитывала 31 крупное (преимущественно парусное) судно и 121 гребное с тысячей орудий и до 14 тысяч человек команды, тогда как шведы, занимая хорошую позицию, располагали 295 судами также с тысячей орудий и 18 тысячами человек. Если король при господстве русского флота на море не мог увести свои суда в другое место, то и русской гребной флотилии оказалось сложно разбить неприятеля.

Шведы расположили суда подобно тому, как было в прошлую кампанию. Между островами Кукуари и Варисари они развернули линию крупных судов; в интервалах между ними стояли галеры и канонерские лодки с орудиями на носу. За островками на флангах расположились бомбарды, а на самих островках — батареи. Длинные линии грибных судов (иол и канонерских лодок) протянулись от Кукуари до Муссало и от мели у Варисари до острова Лехма. Северный проход был загражден. Транспортные суда под прикрытием 20 военных стояли в тылу, на малом рейде.

У нашей армии была возможность установить батареи на островах, закрыть выходы крупными кораблями и постепенно действовать. Но Нассау-Зиген решил быстро добиться успеха, одним ударом, тем более что хотел отметить неминуемой, по его мнению, победой день восшествия на престол Екатерины II.

В ночь на 28 июня установился тихий попутный ветер, но зыбь предвещала изменение погоды. Тем не менее принц отдал около 3.00 ордер на сражение. Он рассчитывал на высокий порыв офицеров, стремившихся к решительному успеху.

По ордеру, 40 канонерских лодок и каиков под командованием Слизова строились между Вийкаром и Киркумом и должны были атаковать правый фланг шведов; для поддержки за ними шли 3 бомбарды и 3 плавучие батареи, вооруженные тяжелыми орудиями. За первой линией следовал правый фланг генерал-майора Буксгевдена (37 канонерских лодок). 23 галеры (граф Литта) образовывали на походе третью линию и должны были занять положение в центре. Четвертую линию составили парусники вице-адмирала Козлянинова (7 гребных фрегатов, 8 шебек, 2 полупрама, 1 бомбарда, 8 шхун, ибо прочие отстали). Построение боевой линии с судами в шахматном порядке было завершено к 4.00. Однако к этому времени ветер и зыбь усилились.

Около 8.00 канонерские лодки левого фланга с плавучими батареями на буксире и бомбардами за ними направились в атаку на шведский правый фланг. За ними, в шахматном расположении, к центру шведской линии направились галеры. Но когда масса судов показалась севернее острова Вийкар, волнение с запада затруднило греблю. Тем не менее строй продвигался вперед. В 9.30 суда Слизова открыли огонь, через полчаса подошли и были установлены под обстрелом на шпринг плавучие батареи. Поддержавшие их галеры также вступили в бой. Около полудня зашедший с юго-запада ветер способствовал тому, что парусные суда двинулись в интервалы между передовыми гребными судами. Однако к этому времени качка и утомление повлияли на гребцов канонерок, и несколько из них, врезавшись в строй галер, вызвали замешательство. Галеры, в свою очередь, смешались и помешали парусникам. Канонерки пытались встать на якорь, но волнением их тащило и било о галеры.

Нассау-Зигену и всем начальникам пришлось спешно наводить порядок, и около четырнадцатого часа удалось продолжить атаку. Все это время три плавучие батареи продолжали вести артиллерийский огонь; у левофланговой батареи был перебит шпринг, и она отошла. Свежеющий ветер не позволял парусникам разворачиваться; в это же время был смертельно ранен командир авангарда парусников Денисон. Качка мешала прицелу. Шведы, отдохнувшие за двое суток, расположившие свои суда за островами, стреляли на выбор. В пятнадцатом часу их канонерские лодки, укрываясь островом Лехма, начали наступление в тыл русской флотилии. Кто-то из флаг-офицеров Нассау-Зигена дал команду канонерским лодкам контратаковать обходящую группу, и экипажи с удовольствием выполнили приказ, выводящий их из не предвещавшего успеха боя.

В шестнадцатом часу от повреждений начали тонуть галеры; часть их ветром выбрасывало на камни. В девятнадцатом часу гребные суда пытались спастись из-под неприятельских выстрелов. Козлянинов старался выстроить парусные суда, но ветер и волнение мешали, а шведские пушки с судов и островов крушили рангоут.

Когда в двадцатом часу Нассау-Зиген решил, что продолжать сражение бесполезно, уже не оставалось возможности для отступления, и приходилось сжигать те суда, которые не удавалось спасти. К 21.00 из шести бомбард пять были разбиты на камнях и одна взята шведами. Гребной фрегат «Николай» затонул, «Мария» — был захвачен противником. Одна плавбатарея пошла ко дну, 11 галер и 5 канонерских лодок попали на камни. Люди с них старались вплавь спастись на острова. Остальные еще пытались отстреливаться до ночи; лишь около 23.00 пальба прекратилась, но до 4.00 продолжали гибнуть суда — некоторые тонули, другие сжигали сами команды.

Русская флотилия потеряла 5 гребных фрегатов, 5 шебек, 2 полупрама, 2 плавучие батареи, 7 шхун, 6 бомбард, 16 галер, 5 канонерских лодок, 3 больших и 4 малых бомбардирских катера. Потери в людях составили 7369 человек, в том числе 269 офицеров.

В письме Безбородко Турчанинов объяснял:

«Я, по чистой совести, присяге и верной службе, доношу, что главнейшия причины дела сего суть:

1. Безпредельное рвение принца Нассау найти и разбить неприятеля. Опрометчивость его — в равном градусе с помянутым рвением. Все сие не допустило его изследовать подробно отысканного неприятеля в его силах и положении; а потом и приготовить канонерские лодки с такою благонадежностью, потому что оне только что пришли с господами Козляниновым и Слизовым.

2-я причина — составляет неповиновение и устройство тех лодок. Но как не обучив людей и не приуготовя — не можно, кажется, с такою строгостью и взыскивать с них.

3-я причина: сильный W ветер — не только навлек на камни все галеры, но и не позволял парусным кораблям выйдти из опасного места, куда оныя зашли, ибо тут уже все усилия деланные были тщетны».

Турчанинов считал, что, если бы русские продолжили атаку еще два часа, их бы ждала победа. Однако необученные экипажи гребных судов из сухопутных войск потеряли управление, ветер не позволил вывести прижатые к берегу парусники.

Атака канонерских лодок не удалась из-за неорганизованности и внезапно начавшегося ветра. Команды лодок, пришедших с Козляниновым и Слизовым, не были подготовлены к бою; они расстреляли снаряды с значительного расстояния и оказались безоружными, а сильный западный ветер загнал галеры на камни и не позволил парусникам уйти с опасного места.

Принц в донесении от 4 июля писал:

«…Парусники были окружены огнем неприятельским: они сражались с величайшим мужеством, но имели дело с неприятельскими фрегатами, и шлюпками, со всех сторон их окружившими, и не могли долго им противустоять».

Первые сведения о большом поражении Екатерина II получила в ночь на 1 июля от Турчанинова и была огорчена известиями, что флотилия разбита, а Нассау-Зиген погиб.

Принц после поражения писал Императрице:

«Не имею силы дать отчет вашему Величеству в подробностях уничтожения Вашей флотилии. Я нахожусь в отчаянии. После такого поражения я решился оставить ремесло, которое делало меня счастливым, когда я надеялся служить для пользы Вашего Величества. Но затруднения, которые я встречаю со всех сторон, заставляют меня чувствовать, что я могу быть только вреден для службы В. И. Величества. Г. вице-адмирал Козлянинов не будет иметь одинаковых со мной затруднений, и я умоляю В. И. Величество позволить мне передать ему командование».

Нассау-Зиген отослал Императрице все награды. Он просил судить его военным судом. Однако Екатерина II, обрадованная хотя бы тем, что принц остался жив, посчитала, что заслуги его перевешивают. Она писала принцу, что он уже судим в ее уме, ибо она помнит, в скольких битвах он побеждал врагов, и что нет генерала, с которым бы не случалось на войне несчастья. Считая, что нет ничего вреднее уныния, Екатерина II предписала Нассау-Зигену собрать все, что возможно, прислать подробное описание, и отмечала, что принц смог все привести в такой порядок, что за месяц запер бы шведский гребной флот и способствовал заключению мира.

Вице-адмирал сохранил боевой дух. Вместе с донесением он направил Императрице 4 июля письмо, в котором писал:

«С нетерпением ожидаю от В. И. В. повеления об отправлении вице-адмирала Козлянинова. Я приемлю все средства, дабы быть в состоянии отмстить, и коль скоро запру проход к отступлению, немедленно учиню нападение, а между тем нужно, чтоб вице-адмирал Козлянинов занял пост ему предписанный, я же буду иметь тогда время обучать канонерские лодки, которые должны будут решить судьбу».

Замысел разгрома шведского армейского флота состоял в том, чтобы кораблями «Иоанн Богослов», «Америка», «Сисой Великий» с шебеками, фрегатами и канонерскими лодками под флагом Козлянинова преградить путь отхода шведам между островами Муссало и Кунисари; этой эскадре следовало выдержать атаку шведов на месте и переходить в наступление лишь при условии, что противник будет отступать. Основную роль в сражении принц, как и ранее, предоставлял канонерским лодкам. Турчанинов писал 3 июля об этом, просил прислать фрегаты, в том числе «Венус», и сообщал, что Козлянинов берется провести корабли шхерами от Гогланда, пользуясь картой, которую составил А. И. Нагаев.

В высочайшем рескрипте от 9 июля Нассау-Зигену сообщалось, что для заграждения пути к Ловизе, кроме 2 кораблей вице-адмирала Одинцова, из Кронштадта пойдут 1 линейный и 1 бомбардирский корабли, 2 фрегата, 2 катера, к которым следовало добавить часть гребных фрегатов, шебек, канонерских лодок под командованием штаб-офицера; адмирал В. Я. Чичагов должен был прислать катер, бомбардирский корабль и фрегат; общее командование было поручено вице-адмиралу И. А. Повалишину, а в случае его болезни — Т. Г. Козлянинову; последнего указ рекомендовал назначить командовать парусными судами гребной флотилии.

14 июля Нассау-Зиген сообщил участникам военного совета, что эскадра должна преградить путь шведам у островов Муссало и Кунисари. Кораблям В. Я. Чичагова предстояло отвлечь неприятеля диверсиями у Поркалаута и Барезунда, а войскам Салтыкова — с суши, тогда как принц намеревался идти прошлогодним путем. Совет постановил провести диверсию с суши и высадить десант на Кутсало-Мулим, чтобы обеспечить действия флотилии. Последней, по предложению принца, следовало атаковать канонерскими лодками, которые наступали в первой линии при поддержке плавучих батарей. Вторую линию составляли галеры. Парусникам следовало демонстрировать готовность перейти в наступление. После того как русские канонерские лодки вступят в бой, галерам следовало на буксируемых плотах доставить десант с артиллерией на остров Кутсало. Устроенные на острове батареи должны были быть в состоянии отразить неприятеля в его нападении калеными ядрами, тогда как часть гребных и парусных судов должна была перейти в наступление по всем проливам, а остальные парусники — поддерживать их. Военный совет постановил иметь сигналы для связи с армией.

Пока завершались приготовления, войну 3 августа прекратил Верельский договор. Императрица в честь мира наградила Нассау-Зигена золотой шпагой с бриллиантами и серебряным сервизом. Однако принц продолжал настаивать на отставке, и Императрица, ободряя его, писала 9 августа:

«Господин вице-адмирал принц Нассау-Зиген. Выраженное вами участие относительно восстановления мира, есть для меня новое доказательство известной мне искренней преданности вашей ко Мне и службе Моей».

16 декабря 1791 года Императрица произвела Нассау-Зигена в адмиралы с назначением главным начальником над гребным флотом. На время его отсутствия в 1791 году оставался старшим по гребной флотилии и заседал в Адмиралтейств-коллегии Т. Г. Козлянинов. 11 мая 1792 года Нассау-Зиген был уволен в заграничный отпуск с выплатой жалованья и столовых, причем для отъезда ему предоставили гребной фрегат. По возвращении, 7 ноября 1793 года принц вновь вступил в командование гребным флотом. Но служба его продолжалась недолго. 30 октября 1794 года, по вторичному прошению, адмирал был уволен от службы с полным содержанием. Нассау-Зиген поселился во Франции. Там он и скончался в 1808 году.

* * *

Биография К.-Г. Нассау-Зигена показывает, что решительность и храбрость при отсутствии необходимой осторожности приводит в важных предприятиях к несчастью. После первых побед, находясь на вершине славы, принц потерял чувство реального. Твердо сознавая неподготовленность атаки, он все же решился на нее лишь для того, чтобы приурочить победу к памятной дате. В итоге второе Роченсальмское сражение явилось одним из немногих поражений Российского флота за всю его историю и до Цусимы — наиболее кровопролитным.

Победы без лишней крови В. Я. Чичагов

Первое российское плавание к Северному полюсу и первый для моряков орден Святого Георгия I степени, походы на Средиземное море, оборона Керченского пролива против турок, победы в Эландском, Ревельском, Выборгском сражениях вместились в полувековую службу В. Я. Чичагова. Деяния полярного исследователя, навигатора и флотоводца сделали адмирала по заслугам первым среди флагманов, он был награжден высшими орденами и пожалован землями, командовал Балтийским флотом. Однако читателю он известен значительно меньше, чем A. B. Суворов, Г. А. Потемкин и другие приближенные Екатерины II.

Молодые годы

Василий Яковлевич Чичагов родился в небогатой дворянской семье под Костромой 28 февраля (11 марта по новому стилю) 1726 года. Пожар Москвы 1812 года лишил род свидетельств его древности, и только с XVII века выстраивается генеалогическое древо семьи Чичаговых. Артемий Чичагов, состоявший на государственной службе и умерший в 1673 году, имел трех сыновей (Силу, Ивана и Гаврилу). У Гаврилы Артемьевича, умершего в 1731 году, были сыновья Петр и Матвей. У последнего, умершего в 1765 году, также было двое сыновей: Федор и Яков — отец В. Я. Чичагова.

По документам, сохранившимся в Государственном архиве Костромской области, можно установить, что в 1681 году за братьями Чичаговыми числились земельные владения, состоявшие в основном из пустошей. В. Я. Чичагов, унаследовав три десятка крестьян, в условиях малоплодородной зоны не мог прожить только на средства от поместья и все, что на склоне жизни он имел, приобрел в результате собственных трудов.

Мальчик рос, и встал вопрос о его дальнейшей учебе и судьбе. В XVIII столетии обучение дворянина проходило либо в гвардии, либо в привилегированных учебных заведениях Санкт-Петербурга. Непосильные для мелкопоместных дворян столичные расходы заставили избрать Навигацкую школу в Москве, сравнительно недалеко от Костромы. В школе арифметических и навигацких наук учился еще дед, Матвей Гаврилович. Брат деда, Петр Гаврилович Чичагов, также окончил Навигацкую школу и Морскую академию. Сразу после академии, в 1719 году он с военным отрядом производил съемку бассейна Иртыша, в 1721–1724 годах — Оби, в 1725–1730 годах — Енисея, в 1735–1736 годах — рек Самары и Яика; часть побережья Таймыра ныне именуется берегом Петра Чичагова.

Василий Чичагов стал учеником первого морского училища России, основанного Петром I в 1701 году. В 1715 году, после создания в Санкт-Петербурге Морской академии, школа потеряла прежнее значение единственной кузницы кадров для флота, но успешно продолжала действовать; ее двери были открыты для небогатых дворян и разночинцев. Выпускники в зависимости от происхождения и подготовки становились различными морскими специалистами, но только дворяне могли рассчитывать на продолжение образования в Морской академии и Гардемаринской роте.

Последовательное прохождение курса, с переводом из класса в класс после изучения предыдущего предмета, могло занять четыре года (если ученик проходил в год по два класса), но могло и затянуться для неспособных и нерадивых. Позднее адмирал вспоминал, что в большинстве учителя были люди невежественные и грубые, нередко они преподавали только тем, кто ублажал их деньгами и другими подношениями.

Способности и трудолюбие Василия Чичагова помогли преодолеть трудности учебы; пользуясь «Арифметикой» Магницкого, юноша успешно окончил курс наук и был направлен для доучивания в столицу. 10 (21) апреля 1742 года Чичагова приняли в Российский флот гардемарином для подготовки к офицерской службе. В ходе кампании расписанные по кораблям гардемарины должны были выполнять обязанности матросов, в бою — солдат или артиллеристов. После прекращения навигации они возвращались в Кронштадт и другие базы для теоретических занятий. В мичманы производили по старшинству, но за особые заслуги можно было получить первый офицерский чин через три-четыре года.

В 40-х годах, после вступления на престол Елизаветы Петровны, (развитию флота стали уделять повышенное внимание, что способствовало продвижению по службе грамотных, энергичных людей, к каким относился Чичагов. Он участвовал в русско-шведской войне 1741–1743 годов, в 1744 году был прикомандирован в Ревеле (Таллине) к береговой команде, уже 11 марта 1745 года досрочно произведен в мичманы; продвигаясь по служебной лестнице, молодой моряк стал 13 ноября 1751 года корабельным секретарем, а 15 марта 1754 года — лейтенантом.

Первое боевое крещение Василий Чичагов получил в годы Семилетней войны 1756–1763 годов. Для России вступление в войну являлось закономерным шагом, ибо Фридрих II угрожал союзным Австрии, Польше, Саксонии и прибалтийским владениям Российской империи, а победа сулила приобретение Восточной Пруссии, постоянного плацдарма германской агрессии на восток. Уже в 1756 году корабли Балтийского флота были высланы в море, чтобы предупредить возможную высадку пруссаков в Курляндии. Весной 1757 года В. Я. Чичагов на фрегате «Архангел Михаил» крейсировал у блокируемых берегов Пруссии, а затем ходил в Зунд «по секретной комиссии». В эти месяцы решался вопрос, выступит ли Швеция на стороне России, какова будет позиция Дании и поддержит ли Англия силами флота союзную Пруссию. «Архангел Михаил» совершил несколько походов в Данию и Швецию, очевидно осуществляя связь шведского и русского морского командования. 3 августа фрегат вернулся. Об успешном выполнении поручения говорит тот факт, что 7 августа командовавший эскадрой адмирал З. Д. Мишуков, оставив отряд адмирала В. А. Мятлева (пять кораблей, один фрегат) для блокады прусских портов, с главными силами пошел к Карлскроне. С 23-го по 26 августа адмирал вел переговоры со шведами, одновременно изучая порты и прилегающее побережье. «Архангел Михаил» в Швецию не дошел: 19 августа он был послан в Ревель для ремонта. Осенью лейтенант Чичагов привел отремонтированный фрегат из Ревеля в Кронштадт; он впервые стоял на мостике командиром. 16 марта 1758 года В. Я. Чичагова произвели в капитан-лейтенанты. В ходе осады Кольберга 1761 года Чичагов на эскадре А. И. Полянского выполнял поручения, требовавшие опытности и осторожности; вице-адмирал, довольный его деятельностью, охарактеризовал капитан-лейтенанта как «честного человека». 10 апреля 1762 года Чичагова произвели в капитаны 2-го ранга; в том же году он находился при проводке из Санкт-Петербурга в Кронштадт линейного корабля «Святая Екатерина». Новое звание открывало путь на капитанский мостик. Но неожиданные события поставили под сомнение его дальнейшую карьеру.

Екатерина II, придя к власти, энергично занялась государственными вопросами, в том числе и флотом. Она ценила знающих, опытных и преданных людей. Однако В. Я. Чичагов оказался в опале по наветам врагов, которые всегда есть у людей деятельных, честно выполняющих долг. Долгожданное командование кораблем отодвигалось. Чичагова послали проверить состояние и хранение древесины в Казани. Видимо, Екатерина II была удовлетворена выполнением ее указа, да и вины за Чичаговым не нашлось. Потому Императрица не подписала список повышений, в котором нарушалось его старшинство. Она прекрасно понимала, что игнорирование установленных правил ведет к беспорядку, взаимным обидам и падению дисциплины. 20 апреля 1764 года В. Я. Чичагова произвели в капитаны 1-го ранга. 3 мая Адмиралтейств-коллегия постановила назначить его командиром корабля «Ревель», но 1 июня изменила решение. Так как главный командир Архангельского порта контр-адмирал A. M. Давыдов умер и остался вместо него капитан-командор П. А. Чаплин, в помощь ему направили капитана Чичагова. Но и это решение не было окончательным. Вскоре моряку предложили необычное назначение, поставившее его в ряд покорителей полярных морей.

Через полярные льды

Вопрос о плавании из Европы к Индии и Китаю северными морями интересовал купцов по крайней мере с XVI столетия. Английские и голландские мореходы не раз пытались пройти через льды вдоль берегов Сибири и Аляски, но не достигали цели. Летом 1607 года Гудзон у западного побережья Шпицбергена достиг 80°23′ северной широты, встретил непроходимые льды и возвратился со сведениями о богатом китобойном и звероловном промысле в Гренландском море. Тем самым он установил рекорд продвижения на север, продержавшийся около полутора веков. Другие походы XVII века позволили сделать ряд открытий, но основной цели не достигли.

Русские мореходы уже в Средние века освоили навигацию в приполярных морях, регулярно ходили на промысел морского зверя к Шпицбергену, который называли Грумантом; о том свидетельствуют многочисленные следы стоянок поморов на островах архипелага. В XVII столетии русские первопроходцы по частям преодолели Северный морской путь и достигли Тихого океана. В XVIII веке исследование северных берегов России стало государственной задачей. Экспедиции первой половины XVIII столетия изучили и нанесли на карту многие острова и берега Сибири и Дальнего Востока.

М. В. Ломоносов еще в 1755 году написал труд о плавании в Ост-Индию «Сибирским океаном». В 1763 году ученый, рассчитывая на поддержку молодой Императрицы Екатерины II, вернулся к этой теме и подготовил «Краткое описание разных путешествий по северным морям и показание возможного проходу Сибирским океаном в Восточную Индию». Опираясь на наблюдения поморов и путешественников, Ломоносов доказывал, что вокруг полюса нет земли и главным препятствием для мореходов служат стужа и льды. На основании познаний своего времени он пришел к выводу, что в летнее время возможно под высокими широтами встретить чистую воду и по ней через полюс пройти в Тихий океан. Проектом заинтересовался член Адмиралтейств-коллегии Иван Григорьевич Чернышев, который передал «Краткое описание» Ломоносова в Морскую российских флотов комиссию, чтобы ее заключение о возможности экспедиции предложить Императрице для принятия решения. Сведения об открытии населенных Алеутских островов, богатых пушным зверем территорий, которые можно было присоединить к России, привлекли внимание Императрицы. Очень кстати оказались и новые мореходные предложения М. В. Ломоносова. На основе его сведений и предложений был разработан И. Г. Чернышевым и опытным навигатором А. И. Нагаевым план экспедиции. Одному отряду судов следовало из Архангельска направиться между Гренландией и Шпицбергеном на север, найти свободную от тяжелых льдов воду и пройти полярным бассейном к Берингову проливу. Одновременно вторая группа судов из Охотска должна была идти вдоль берегов Дальнего Востока, исследовать и закрепить за Россией новооткрытые острова и земли. Действия экспедиций были согласованы, а на случай встречи разработаны сигналы для опознания.

Заинтересованность в экспедиции видна из темпов ее подготовки. Уже 4 мая, вскоре после прибытия донесения об открытии Алеутских островов Императрица направила Адмиралтейств-коллегии секретный указ о подборе офицеров и штурманов. Участникам экспедиции были установлены двойные оклады, пожизненные пенсии. 17 мая Адмиралтейств-коллегия выработала подробные инструкции для главного командира Архангельского порта по подготовке экспедиции; ему следовало приступить к исправлению судов, постройке изб на Шпицбергене и перевозке провианта.

Первоначально предполагалось отправить экспедицию в том же году. Все делали в спешке. Но уже к концу мая стало ясно, что наличные суда не пригодны для ледового плавания, и коллегия поручила корабельному мастеру Ямесу подготовить проекты судов, которые следовало срочно строить. Экспедицию отложили на год.

25 июня 1764 года Адмиралтейств-коллегия окончательно назначила начальником экспедиции капитана 1-го ранга В. Я. Чичагова; ему подчинялись капитан 2-го ранга Н. Панов, капитан-лейтенант В. Бабаев и три лейтенанта — П. Борноволоков, Ф. Озеров, П. Поярков; все они должны были вместе с четырьмя солдатами немедленно отправиться на север. Участники получали двойное жалованье за все время экспедиции. В коллежском определении о льготах участникам было установлено:

«Ее Императорское величество жалует, для ободрения, при самом отправлении, повышение чина, потом, когда их тщанием достигнут благополучно до назначенного места, то могут сами себя объявить высочайшим именем — повышенными другим рангом, а после возвращения из оного похода, по рассмотрении их усердия, и третьим рангом награждены быть имеют».

1 июля В. Я. Чичагов стал капитаном бригадирского ранга. Получили повышения и другие командиры судов.

Тем временем в Архангельске были построены 3 судна, по именам Командиров названные «Чичагов», «Панов» и «Бабаев». Первое имело 16 пушек и 74 члена экипажа, два остальных несли по 10 пушек и 48 человек. Они были снабжены запасом провианта на шесть месяцев; для прочности борта покрывала вторая обшивка из сосновых досок.

1 сентября экспедиция, на судах которой было 178 человек, в том числе 3 кормщика и 26 поморов-промышленников, вышла из Архангельска и зимовала в Екатерининской гавани на Кольском полуострове.

Значительно раньше из Архангельска отправилась вспомогательная экспедиция. Пинк «Слон» М. С. Немтинова и шесть наемных судов под командованием морских офицеров доставили в бухту Клокбай (Белльсунн, Колокольная) на западном берегу острова Западный Шпицберген избы, амбар, баню и запасы на случай зимовки основной экспедиции. В поселке остался унтер-лейтенант Моисей Рындин и отряд из 16 человек. Немтинов сделал описание и карту островов; после возвращения его «за рачительные порядочные труды» произвели в капитан-лейтенанты.

В столице гидрограф вице-адмирал А. И. Нагаев составил для экспедиции «Наставление мореплавателям», упрощающее ведение счисления и морской съемки; академик С. Я. Румовский написал инструкцию «Способ находить длину места посредством Луны» и вычислил таблицы расстояния Луны от Солнца на меридиане Санкт-Петербурга. М. В. Ломоносов в письмах с 22-го по 26 октября 1764 года сообщил Чернышеву свои предложения и новые сведения о северных морях. Кроме подготовки штурманов, он обеспечивал корабли физическими и астрономическими инструментами, подготовил формы корабельных и экспедиционных журналов, из-за отсутствия необходимых приборов сам разработал некоторые из них.

В марте 1765 года, за месяц до смерти, Ломоносов написал «Примерную инструкцию морским командующим офицерам, отправляющимся к поисканию пути на восток Северным Ледовитым океаном», в которой дал рекомендации, как экспедиции действовать в различных условиях. Инструкция предписывала, достигнув побережья Северной Америки или Гренландии, обследовать его, а затем между Гренландией и Шпицбергеном следовать к северу, остерегаясь льдов, но отыскивая между ними проходы. Если же берег Северной Америки далеко заходит на север и покажутся опасные льды, то следовало, не продвигаясь далее 85° северной широты, возвращаться назад от мыса к мысу, производя съемки берега в качестве подготовки к плаванию в следующем году. Если бы экспедиция прошла за полюс (за море Баффина), ей следовало искать следы судов Тихоокеанской экспедиции Креницына, а найдя, на ближайшей земле поставить знак и объявить о наградах, назначенных милостью Императрицы. Предстояло продолжать плавание до встречи с экспедицией Креницына или с промышленниками Камчатки, после чего зимовать либо возвращаться на Шпицберген или в Колу.

Тщательно подготовленная экспедиция началась успешно. 9 мая 1765 года суда вышли из Екатерининской гавани, направились вдоль берегов Лапландии, у мыса Нордкин повернули к северу и, несмотря на холодный ветер, перемежающийся со снегом дождь, от которого обледеневали снасти, 16 мая миновали остров Медвежий, за которым встретили первые плавучие льды. По мере движения к северу стужа возрастала, но море успокаивалось. Матросы ломали ногти, работая с обледеневшими снастями и парусами. Не раз суда проходили между ледяными полями, и временами гребные суда растаскивали их, открывая дорогу «Чичагову», «Бабаеву» и «Панову». Пробиваясь сквозь туманы и льды, экспедиция 16 июня встала в бухте Клокбай. Унтер-лейтенант Рындин доложил, что все люди живы, но зимой страдали от болезней. За неделю экипажи пополнили запасы. Однако 26 июня в залив нанесло много льда, обшивка судов подвергалась ударам льдин, и Чичагов применил оригинальный метод защиты корпусов: он приказал вырубить в стоячем льду для судов каналы-доки.

Лишь 3 июля, когда путь освободился, Чичагов повел экспедицию дальше. Выйдя на чистую воду, суда по инструкции направились к западу, временами переставая видеть друг друга в тумане. 14 июля боцман П. Терентьев заметил птичек, подобных виденным им на Шпицбергене, что позволяло предполагать близость Гренландии. Суда пробивались к цели сквозь туман и мороз; на время они разлучились и собрались только 21 июля; в этот день совет капитанов решил идти к Шпицбергену и там попытаться продвинуться к цели, ибо светлый воздух на севере свидетельствовал о сплошном ледовом покрове.

23 июля экспедиция достигла 80°26′ северной широты, превзойдя рекорд Гудзона. Но далее Чичагов встретил почти сплошной лед. 29 июля он собрал командиров и офицеров, чтобы обсудить положение. Совет единогласно решил возвращаться, ибо льды не пропускали далее. В тот же день экспедиция направилась на юг, минуя Шпицберген, и 20 августа вернулась в Архангельск. 22 августа, рапортуя Адмиралтейств-коллегии, капитан бригадирского ранга сделал вывод:

«Итак, за неизмеримым количеством льда во все время нашего плавания, как Гренландского берега, так и сквозь льды проходу не усмотрено, и по всем видимым нами обстоятельствам северный проход, за непреодолимыми препятствиями от льдов, невозможен».

Лейтенант Немтинов на пинке «Лапоминк» вышел из Архангельска в июле 1765 года, чтобы сменить зимовщиков Рындина, месяц из-за льдов он не мог войти в Клокбай, на совете 15 августа было решено вернуться; и группе пришлось остаться на вторую зимовку.

Безуспешность похода вызвала неудовольствие Императрицы и особенно И. Г. Чернышева, питавшего честолюбивые замыслы. Адмиралтейств-коллегия рассмотрела рапорт, пришла к выводу, что капитан бригадирского ранга отступил от инструкции, и постановила вызвать его в столицу с журналами для объяснений. Чичагов тем временем подготовил «Экстракт из журнала веденного флота капитаном Чичаговым будучи в секретной экспедиции…». Получив указ, он приказал отправить суда экспедиции в Екатерининскую гавань под командованием В. Бабаева с двумя ботами, груженными провиантом, а сам прибыл 23 декабря в столицу и объяснил членам Адмиралтейств-коллегии (в большинстве никогда не ходившим далее Финского залива), что такое плавание в высоких широтах. Рассмотревший журнал экспедиции А. И. Нагаев высоко оценил умение, мужество и усердие, с каким проводилась экспедиция, и коллегия постановила в следующем году повторить плавание с прежними инструкциями. И. Г. Чернышев настоял на зимовке судов в Коле, хотя Архангельск был удобнее для базирования и ремонта.

Экспедиция 1766 года выступила позднее прошлогодней. Только 16 мая в Екатерининской гавани началась кампания, а 19 мая три судна вышли в море. Вновь у острова Медвежий заметили первые льды, туманы и холода затруднили путь, и 17 июня Чичагов собрал совет капитанов, которые решили идти к Шпицбергену, чтобы определиться, ибо лавирование во льдах позволяло сомневаться в верности счисления. Только 21 июня эскадра смогла войти в Клокбай и встать в пяти верстах от берега, отгороженного льдом. Стало известно, что восемь зимовщиков умерли от лишений, а остальным выжить помогли стоявшие на острове поморы, судно которых получило повреждение.

Экипажи трех судов постоянно боролись с ледовой опасностью. Позднее в очередном «Экстракте» В. Я. Чичагов писал:

«Во все время бытности нашей с 21 июня по 1 июля ветры были переменные. Погода по большей части мрачная. И дожди. Течение моря нерегулярное и более к норду и зюйду по получетверти мили в час. И всегда носило льдины, которые отбуксировывали от судов шлюпками и отводили крючьями, буде близко случались. Повреждения судам от того не было. Ибо лед отрывало от стоячего льда, которой не очень толст. А которые отламывались от ледяных гор, те по великости своей и толстоте для судов были опасны».

1 июля экспедиция оставила якорную стоянку и вновь направилась к северу. Снег и волнение мешали выполнению задачи, из-за тумана приходилось ложиться в дрейф, лавировать среди льдов; был случай, когда суда оказались на время в ледовом плену. Попытка продвинуться к западу не удалась. Экспедиция недалеко от берегов Шпицбергена достигла 17 июля 80°30′ северной широты по счислению. Во время плавания не раз замечали суда промышленников, нескольких шкиперов опросили, но никто из них на Гренландии не бывал. Правда, один из голландцев рассказал Чичагову, что видел десять лет назад Гренландию на широте 75°, но за грядой льда. Непроходимые льды лежали перед экспедицией, 18 июля капитан бригадирского ранга собрал совет командиров, решивший прекратить поиски пути. Несмотря на противные ветры, суда прибыли 30 июля в Клокбай; у входа в бухту к ним присоединился пинк «Лапоминк» капитан-лейтенанта Немтинова. По распоряжению Чичагова имущество, кроме испорченного продовольствия и части дров, было погружено на суда; на берегу остались три избы, амбар, баня. Позднее остатки зимовки обнаружили ученые.

В рапорте Адмиралтейств-коллегии Чичагов сделал заключение о невозможности пройти северным проходом. Чернышев 22 сентября доложил о возвращении эскадры, и Екатерина II повелела прекратить экспедицию; несмотря на неудачу, участники были награждены. Секретный указ гласил:

«Всемилостивейше повелеваем бывши нынешнего года в кампании и на острове на зимовке под командою флота капитана бригадирского ранга Чичагова для оказания нашей Императорской милости и удовольствия за понесенные ими особливые труды и приложенного усердного старания к достижению до повеленного ему предмета, выдать ему, капитану Чичагову и бывшим в оной флотилии штаб, обер и унтер-офицерам и рядовым годовое их окладное жалованье, не исключая из того и вдов умерших служителей и сирот во время оного плавания, которым также по окладам их мужей выдать адмиралтейской коллегии повелеваем».

22 декабря 1766 года последовал другой указ, по которому Чичагов и другие отличившиеся офицеры получали пожизненный пенсион в половину оклада того чина, с которым они находились в экспедиции. Награждение нижних чинов Императрица оставила на усмотрение Адмиралтейств-коллегии.

Неудачный исход экспедиции, провал плана все же вызвали недовольство Чернышева и Екатерины II. Для оправдания Чичагов 31 января 1767 года подготовил «Объяснительную записку», в которой доказывал, что предположение М. В. Ломоносова о чистом море севернее Шпицбергена, высказанное им при личной беседе, не оправдалось, и его плавание говорит о невозможности ходить Арктикой и северо-западным проходом. Это мнение моряка было принято, и в дальнейшем российское правительство не делало бесполезных попыток направлять суда к полюсу.

Лишь атомный ледокол «Арктика» 12 августа 1977 года смог достигнуть желанной цели.

* * *

Пенсион, полученный В. Я. Чичаговым, при его бедности оказался кстати, ибо сорокалетний офицер женился на вдове капитана Императорского флота, дочери инженерного офицера из Саксонии. За четыре года у супругов родилось 5 детей: 3 апреля 1765 года родилась дочь Вера, 6 мая 1766 года — сыновья Дмитрий и Николай, 27 июня 1767-го — Павел, 10 сентября 1768 года — Иван. Эпидемия оспы 1768 года поразила семью. Два старших сына умерли, а Павел, будущий адмирал, едва выжил; лишь Иван, еще лежавший в колыбели, не пострадал. Позже родились еще несколько сыновей.

Из-за бедности семья жила в самой болотистой части Санкт-Петербурга, Коломне. Жалованье всего морского офицерского корпуса России того времени не достигало стоимости содержания гвардейской роты Екатерины II. Но деньги, полученные за полярное путешествие (возможно также, часть наследства умершего в 1765 году деда), позволили приобрести небольшое имение.

На фоне радостных и грустных семейных событий продолжалась служба В. Я. Чичагова. В 1767 году возвратившийся по суше с севера моряк был назначен командовать петербургской корабельной командой. Но уже 20 июня 1768 года его направили главным командиром в Архангельский порт.

В XVIII столетии Архангельск являлся поставщиком новых кораблей для Балтийского флота. Благодаря обширным лесам и удобству сосредоточения там пеньки, парусины и других кораблестроительных материалов, вырабатываемых на севере России, постройка здесь оказывалась достаточно выгодной, несмотря на суровые погодные условия и трудности вывода новопостроенных судов через отмели в устье Северной Двины. Пушки и другие металлические изделия перевозили на пинках с Балтики. Регулярные плавания из Кронштадта в Архангельск и обратно в середине века, да и позднее служили суровой школой, вырабатывавшей хороших моряков и проверявшей на качество проекты и постройку кораблей различных мастеров.

Особенное значение северное кораблестроение приобретало в военное время. Начавшаяся набегом татар русско-турецкая война (1768–1774 годов) потребовала много кораблей для пополнения потерь в Архипелагской экспедиции. Деятельная натура Чичагова сказалась на темпах работ. Четыре предписанных указом корабля были заложены в мае — ноябре 1769 года и уже три были спущены в мае 1770-го, а четвертый — в мае 1771 года. 20 мая 1770 года по устной информации В. Я. Чичагова о том, что в Архангельске есть шесть корабельных эллингов, коллегия постановила отремонтировать их и закладывать по 6 66-пушечных кораблей. Три корабля заложили 21 сентября 1770 года, один — 4 октября и два — 1 ноября 1771 года, однако последние строились уже без участия Чичагова.

По рассказу П. В. Чичагова, его отец, человек честный и выступавший против злоупотреблений, вошел в конфликт с администрацией порта, которую поддержал губернатор; Императрица, не желавшая портить отношения с местными властями, перевела Чичагова к другому месту службы. Была и иная причина перевода. Война распространялась на Азовское и Средиземное моря, требовалось все больше опытных моряков. На заседании 2 апреля коллегия постановила бригадиру флота капитану Чичагову, сдав дела капитану над портом Ахматову, немедленно на почтовых ехать в столицу и явиться в коллегию к середине мая.

Начинался новый виток биографии флотоводца.

Во главе эскадры

Чиновники, посылавшие указ капитану бригадирского ранга, ошибались. Уже 1 марта 1770 года появился Высочайший указ о пожаловании Василия Чичагова, Николая Сенявина и Самуила Грейга контр-адмиралами с жалованьем, положенным по чину. 17 мая на заседании Адмиралтейств-коллегии было принято решение поручить новоиспеченному контр-адмиралу до возвращения какого-либо из отсутствующих трех экспедиторов «…быть в коллежском присутствии, а по генеральной здесь следственной комиссии презусом, и на сие время поручить в его смотрение по казначейской экспедиции денежную казну и письменные дела».

Работа В. Я. Чичагова в коллегии продолжалась недолго. На списке флагманов, приложенном к всеподданнейшему докладу от 11 июля 1770 года о снаряжении двух кораблей, двух фрегатов в Ревеле и пакетбота в Кронштадте для обучения моряков, Екатерина II отметила фамилию Чичагова; ему предстояло крейсировать в течение четырех недель между островами Даго (Хийумаа) и Готско-Санда (Готско-Санден) на юг и север.

2 августа Чичагов прибыл в Ревель. Уже на следующий день ревельская эскадра вытянулась на рейд. 6 августа после депутатского смотра Чичагов поднял на корабле «Тверь» свой флаг, 10 августа провел шлюпочные и парусные учения. Вечером того же дня эскадра вышла в море, 14–22 августа крейсировала у острова Готланд, затем у Ревельского залива и 9 сентября вернулась в Ревель; 14 сентября Чичагов выехал в столицу, а корабли отправились на зимовку в Ревель и Кронштадт.

Прибыв в Санкт-Петербург, Чичагов сразу получил новое назначение: 13 сентября 1770 года ввиду отставки вице-адмирала П. И. Андерсона Адмиралтейств-коллегия определила его главным командиром Ревельского порта. Уже 7 октября коллегия рассматривала рапорт контр-адмирала о принятии дел в Ревеле.

Тем временем на юге продолжалась война. На Средиземное море ушли эскадры Г. А. Спиридова, Д. Эльфинстона и Арфа. Российские моряки нанесли поражение туркам в Чесменском сражении и крейсировали в Архипелаге, блокируя пути к Дарданеллам, по которым столица Турции получала продовольствие. Но корабли от постоянного крейсерства ветшали, их требовалось все больше. Поэтому на Средиземное море отправляли новые эскадры. Корабли для них строили в Архангельске, когда там был В. Я. Чичагов. Теперь ему предстояло готовить экипажи.

Летом 1771 года Императрица в ответ на запрос коллегии, кому командовать практической эскадрой и куда ей идти, указала: «Контр-адмиралу Чичагову. Соединяся ходить до Готланда и далее, и стараться возвратиться к сентябрю».

15 июня Чичагов сдал командование Ревельским портом. Накануне Ревельская эскадра вытянулась на рейд. Ее составили корабли «Граф Орлов», «Память Евстафия», «Победа», прибывшие из Архангельска в 1770 году, и фрегат «Святой Федор», к которым следовало присоединить кронштадтские корабли «Святой Андрей Первозванный», «Чесма» и «Святой Климент Папа Римский».

27 июня эскадра собралась на рейде Кронштадта и Чичагов получил инструкцию, 2 июля был проведен депутатский смотр, 7 июля — парусные учения. 8 июля эскадра пошла на запад, у Ревеля присоединила фрегат «Святой Федор», прошла мимо Дагерорда до острова Фарэ, с 33 июля по 19 августа крейсировала между Готландом и Даго, проводя парусные, пушечные и ружейные учения, затем вернулась в Ревель, а 3 сентября корабли Кронштадтской эскадры направились к порту приписки. Плавания и учения проходили благополучно, если не считать случившегося в начале похода столкновения у Оденсхольма на малой скорости кораблей «Чесма» и «Память Евстафия». 29 сентября Адмиралтейств-коллегия рассмотрела рапорт Чичагова о виновниках столкновения и признала справедливым мнение контр-адмирала.

Средиземноморской эскадре требовались подкрепления. На заседании Государственного совета 13 октября 1771 года было решено направить в Архипелаг три линейных корабля Чичагова, которому следовало довести эскадру до цели и вернуться в столицу. 28 января 1772 года Адмиралтейств-коллегия приказала контр-адмиралу выехать в Ревель, принять главное командование портом с находящимися там судами и немедленно подготовить к кампании корабли «Победа», «Граф Орлов», «Память Евстафия», «Чесма», «Тверь». 7 февраля коллегия объявила В. Я. Чичагову о назначении его командующим эскадрой, идущей на Средиземное море.

Корабли «Чесма», «Граф Орлов» и «Победа» 23 апреля выстроились на рейде Ревеля. 4 мая Чичагов поднял флаг. Задержанная встречными ветрами и плохой погодой эскадра снялась только 8 мая и 16 июля прибыла в Порт-Магон на Минорке. Граф А. Г. Орлов, командовавший операциями на Средиземном море, приказал идти в Ливорно, но из-за болезней экипажей пришлось задержаться. Полтора месяца эскадра оставалась в порту на острове для ремонта и лечения массы больных; лишь 6 августа, приняв на борт 357 выздоровевших, Чичагов продолжил путь. 15 августа эскадра пришла на рейд Ливорно, а через десять дней Чичагов спустил флаг и передал командование капитану М. Коняеву. Граф А. Г. Орлов во всеподданнейшем донесении от 3 ноября 1773 года отметил, что эскадра Чичагова благополучно и вовремя прибыла, команда на кораблях находится в желаемом состоянии. Это свидетельствовало, что Чичагов и его офицеры заботились о людях.

Коняев с двумя кораблями присоединил фрегат «Святой Николай», «Слава», шебеку «Забияка», поляки «Модон» и «Ауза» отряда И. Войновича. Граф Орлов послал его с целью наблюдать за судами дульциниотов — союзников султана, которые намеревались с турецким флотом напасть на остров Парос, где была база русского флота. Коняев в Патрасском бою 26–27 октября разгромил Дульциниотскую эскадру из 9 фрегатов и 16 шебек; неприятелю удалось спасти лишь 7 судов. Итак, приведенные Чичаговым на Средиземное море моряки в первые же месяцы действий добились серьезной победы, разрушив планы неприятеля вернуть господство в Архипелаге.

После возвращения Чичагова Императрица пожаловала его орденом Святой Анны. 22 ноября Адмиралтейств-коллегия повелела ему ехать в Ревель главным командиром, и 20 декабря слушала рапорт контр-адмирала о вступлении в командование портом. Но 21 декабря генерал-казначей А. Е. Шельтинга обратился к коллегии с просьбой за старостью направить его главным командиром Ревельского порта. Просьбу уважили, и Шельтинга 2 января произвели в контр-адмиралы. Он сменил Чичагова, которого определили главным командиром Кронштадтского порта.

21 мая 1773 года Императрица предписала отправить из Ревеля и Кронштадта практические эскадры, которым предстояло под командою Чичагова и Базбаля готовить кадры для флота. В Кронштадтскую эскадру Чичагова вошли 6 кораблей, 4 фрегата и пакетбот. 15 мая эскадра вышла на рейд, 30 мая Чичагов поднял флаг на корабле «Святой Андрей Первозванный», 3 июня состоялся депутатский смотр. 7 июня, отправив корабль и фрегат на соединение с эскадрой Ревельской, Кронштадтская эскадра двумя колоннами направилась к Ревелю, а после стоянки — далее к Готланду мимо острова Даго. Эскадра крейсировала, отправляя больных моряков и поврежденные корабли в Ревель. Тем временем Адмиралтейств-коллегия послала в Ревель приказ немедленно возвратить крейсирующие корабли. Вызов этот был связан с именным указом от 24 августа об отправке эскадры на Средиземное море и мерами по подготовке этой эскадры. 19 сентября Чичагов прибыл в Кронштадт; он вновь принял командование Кронштадтским портом. Ревельская эскадра возвратилась еще 27 августа. Часть ее кораблей составила эскадру С. К. Грейга (2 корабля, 2 фрегата), которая вышла 21 октября, 27 октября присоединила 2 корабля у Наргена и 16 декабря собралась на Портсмутском рейде. Плавание ее успешно продолжалось в 1774 году. Интересно, что если из 15 судов эскадры Спиридова в 1769 году Средиземного моря достигла только часть, то эскадры, подготовленные Чичаговым, доходили до цели полностью.

Вскоре моряку поручили не менее важные обязанности по созданию обороны берегов Крыма.

* * *

Созданная в 1769 году контр-адмиралом А. Н. Сенявиным Донская (Азовская) флотилия со временем выросла и получила возможность выходить на Черное море, оборонять Керченский пролив и Крымский полуостров. Но больной Сенявин еле успевал решать вопросы административные, и Императрица 4 ноября 1773 года направила ему в помощь Чичагова, которого перед отъездом на юг по указу от 26 ноября 1773 года наградили орденом Святого Георгия IV степени за 20 кампаний в море.

В конце января 1774 года В. Я. Чичагов прибыл к Сенявину, который направил его в Крым для подготовки кораблей к кампании. 15 марта Оенявин докладывал Императрице, что эскадра под командованием Чичагова пошла из Азовского в Черное море для прикрытия Керченского пролива и Крымского побережья от высадки десантов, оставив в проливе бомбардирский корабль и батареи на берегу; корабли, зимовавшие в Балаклаве, должны были прикрывать конвои на Ялту и Козлов. Ожидалось прибытие новых фрегатов, строившихся на Дону, пока же превосходство оставалось на стороне турок.

18 апреля Сенявин направил Чичагова с фрегатами «Первый», «Четвертый» и кораблем «Азов», чтобы они при соединении с кораблями «Журжа», «Корон» и малым бомбардирским крейсировали у входа в Керченский пролив, от мыса Таклы (Такиль) до Кызылташской пристани, с целью не допускать неприятеля войти в пролив или высадить десант на крымский берег. Базировавшийся на Балаклаву отряд капитана 2-го ранга Кинсбергена (фрегат «Второй» и палубный бот) с 17 апреля патрулировал от Ялты до Козлова, прикрывая берега и судоходство; в помощь ему послали корабль «Таганрог». Остальные боевые корабли либо проходили ремонт, либо не были достроены. Сам Сенявин в середине мая уехал в Таганрог для ускорения постройки фрегата «Третий». Чичагову предстояло действовать самостоятельно.

Контр-адмирал рапортовал Сенявину, что неприятельских судов нигде не видно. Лишь в 13.30 9 июня с русской эскадры из 3 фрегатов и 2 кораблей, крейсировавшей у Керченского пролива, заметили неприятеля. Русские пошли на сближение, и к 16.00 стало ясно, что в турецкой эскадре 5 линейных кораблей, 9 фрегатов, 26 галер и шебек, несколько малых судов во главе с адмиралом и вице-адмиралом. Чичагов стремился держаться ближе к Крымскому побережью. При виде его эскадры передовые турецкие суда стали одерживать, чтобы подтянулись концевые, после чего 7 фрегатов, 6 шебек и 11 галер пошли прямо на русские корабли, тогда как адмирал и вице-адмирал с 4 кораблями, 6 галерами и 4 шебеками спускались по ветру.

Разделение турецких кораблей не обмануло Чичагова, который понял демонстративный характер первой группы. В девятнадцатом часу он повернул эскадру и построил линию из 3 фрегатов и корабля («Модон» не смог вступить на свое место); турки, пройдя некоторое расстояние встречным курсом, будучи на ветре, повернули и легли параллельным курсом, а в двадцатом часу выстрелом с адмиральского корабля начали бой, открыв огонь по передовому фрегату «Четвертый»; русские фрегаты по сигналу ответили. Вскоре турецкий адмирал направил эскадру в пролив, чтобы отрезать русские корабли либо взять их в два огня; так как сумерки и пороховой дым скрыли неприятеля, Чичагов повернул на другой галс и также пошел к проливу. Турки не преследовали; поняв, что хитрость не удалась, они удалились в море. К ночи русская эскадра встала у мыса Таклы.

В двенадцатом часу 10 июня на юго-востоке была замечена турецкая эскадра из 5 кораблей и 9 фрегатов под флагами адмирала и контр-адмирала, шедшая к проливу, ввиду численного превосходства противника и неспособности «Четвертого» держаться в строю, Чичагов решил войти глубже в пролив и встал у Керченских садов, притянув корабль «Журжа» и малый бомбардирский, чтобы выполнить основную задачу — защиту прохода в Азовское море; он ожидал также прибытия корабля «Хотин» из Таганрога. Но получившие подкрепление турки (24 корабля и фрегата, 14 галер и шебек) остановились у мыса Таклы, к ним подходили новые суда. 11 июня турецкие корабли вошли в пролив, два дня менялись местами, а 13 июня двинулись вперед, стреляя по русским кораблям, выстроившимся перед узкостью Керченского пролива. Однако их ядра не долетали и до половины дистанции. Турки встали на якоря вне русских выстрелов. Прибывший 23 июня Сенявин на следующий день наблюдал через пролив турецкий военный лагерь, с которым флот поддерживал сообщение гребными судами. Ожидая десанта, вице-адмирал остался на берегу вблизи эскадры Чичагова, чтобы при необходимости легко переместиться в пункт высадки противника.

Утром 28 июня турецкий флот из 6 линейных, бомбардирского кораблей, 7 фрегатов, 17 галер и шебек, 3 транспортов с гребными судами на левом фланге приблизился к российской эскадре, которая состояла из 3 фрегатов, 4 новоизобретенных, 2 бомбардирских кораблей, брандера и 2 палубных ботов, и открыл огонь с дальней дистанции; русские не отвечали, пока противник не подошел на дальность выстрелов бомбардирского корабля. Когда русские снаряды начали падать рядом, турки остановились и прекратили стрельбу. В 15.00 корабли и фрегаты на буксире и завозами, а галеры на веслах отошли к прежнему месту. Противостояние продолжалось еще две недели, причем турецкие силы за счет транспортных и гребных судов увеличились до 73 единиц. 12–13 июля турецкие войска с Таманского полуострова были погружены на суда, и вечером 16 июля турки ушли. Вскоре выяснилось, что они высадили десант в районе Ялта — Судак.

Вице-адмирал отправил два фрегата и корабль Чичагова в крейсерство, оставив главные силы в проливе. С малыми силами контр-адмирал не мог что-либо сделать против турецкого флота.

К счастью, 10 июля 1774 года Кючук-Кайнарджийский мир прекратил войну. Но политическая борьба не утихала. Только 13 января 1775 года произошел обмен ратификационными грамотами в Константинополе. Поэтому осенью 1774 года пришлось задержать эскадру в проливе как можно дольше, пока не будет урегулировано положение в Крыму. Сенявин приказал Чичагову, оставив у пролива все 4 фрегата с 5 палубными ботами под командованием капитана 1-го ранга A. П. Косливцева, с остальными идти в Таганрог. 5 декабря 1774 года Чичагов отправился в столицу. Он возвращался к исполнению обязанностей главного командира Кронштадтского порта.

Контр-адмирал получил неплохую мореходную практику. Он возвращался в Санкт-Петербург с первым опытом командования эскадрой в боевых условиях. Не исключено, что именно отсюда, от Керченского пролива, пошел принцип Чичагова добиваться победы не нападая, а принимая удар неприятеля в удобных условиях (в узостях, при поддержке береговых батарей). Эта тактика блестяще оправдалась позднее, в годы русско-шведской войны.

Летом 1775 года, в годовщину окончания войны, Чичагова произвели в вице-адмиралы. 10 августа ввиду нехватки членов коллегии Чичагову поручили быть в коллежском присутствии, а Грейг принял у него главное командование Кронштадтским портом. 4 марта 1776 года вице-адмирала Чичагова по его просьбе уволили в годовой отпуск. После возвращения он вновь приступил к морской службе.

7 марта 1777 года Адмиралтейств-коллегия постановила разделить Балтийский флот на две дивизии: первую по старшинству поручили B. Я. Чичагову, вторую — С. К. Грейгу; при этом за Чичаговым оставалось управление местной корабельной командой. 31 мая по указу Императрицы Адмиралтейств-коллегия приказала В Я. Чичагову выехать в Кронштадт и принять командование отправляемой в море практической эскадрой.

Практическую эскадру 1777 года составили 7 кораблей, 1 фрегат и 1 пакетбот кронштадтские и 4 корабля, 3 фрегата ревельские, которые 9 июня соединились на рейде Кронштадта. 13 июня на корабле «Иезекииль» был поднят флаг Чичагова; 8 июля Ревельская эскадра втянулась в гавань, а Кронштадтская пошла в море, встала на якоре у Толбухина маяка, 9 июля перешла к Красной Горке, где проводила учения до 29 июля. 30 июля 5 кораблей отправились в Ревель; остальные пришли в Кронштадт и втянулись в гавань. Конечно, такое кратковременное плавание отличалось от прежних, но в командах оставалось еще много обстрелянных, опытных моряков, прошедших Архипелагскую экспедицию, а завершившаяся тяжелая война требовала экономии.

После плавания Чичагов вернулся к исполнению прежних обязанностей, а 4 сентября Адмиралтейств-коллегия велела ему сдать главное командование в Кронштадте контр-адмиралу Баршу и прибыть в Санкт-Петербург на заседание коллегии. Начался период административной работы, ибо 18 января 1778 года Адмиралтейств-коллегия указала В. Я. Чичагову и С. К. Грейгу, как временно командовавшим дивизиями, сдать их вернувшимся из командировок адмиралу А. H. Сенявину и вице-адмиралу А. В. Елманову. Состоял Чичагов в артиллерийской экспедиции. Однако вскоре он принял участие в охране мирного судоходства.

На страже Средиземного моря

Начавшаяся в 1776 году война за независимость Северо-Американских соединенных штатов вскоре привела к столкновениям между Англией, Францией и другими великими морскими державами, боровшимися за преимущества на торговых путях и в колониях Масса каперов появилась на морях Они не обращали особого внимания на нейтралитет и захватывали грузы и суда под различными флагами. Пиратские нападения на суда российских подданных являлись оскорблением достоинства Екатерины II. Так как от каперов страдали скандинавские и другие страны, Императрица могла надеяться на их поддержку в борьбе с пиратством.

В 1779 году к берегам Норвегии ходила эскадра контр-адмирала С П. Хметевского. Тем не менее нападения на российские суда не прекращались, и Екатерина II 17 февраля 1780 года подписала документ, широко известный как Декларация о вооруженном нейтралитете. Декларация провозглашала, что нейтральные суда могут свободно плавать у берегов и между портами враждующих держав, что товары подданных воюющих держав неприкосновенны на борту нейтрального судна (за исключением ограниченного списка «военной контрабанды»), что блокированным признавался лишь тот порт, вход в который действительно затрудняли корабли противника[9].

Сложившаяся в начале 80-х годов политическая ситуация позволила России урегулировать конфликт с Турцией, а в 1783 году присоединить Крым. Вступать в европейскую войну Императрица не собиралась, однако считала уместным посылать эскадры на Средиземное море, чтобы готовить моряков и приучать Европу к виду российского флага на морских и океанских путях; она рассчитывала также иметь здесь промежуточную базу для судов, переходящих с Балтики на Черное море.

Походы на Средиземное море начались уже с 1780 года. В эту кампанию эскадра контр-адмирала И. А. Борисова прошла на Средиземное море и зимовала; на следующий год ее сменила эскадра контр-адмирала Я. Ф. Сухотина. В 1782 году Средиземноморскую эскадру возглавил В. Я. Чичагов.

30 мая Адмиралтейств-коллегия приказала Чичагову принять командование эскадрами, одна из которых под флагом А. И. Круза должна была дойти до Ла-Манша, а вторую ему предстояло вести в Ливорно для защиты от пиратов российских и торговых судов дружественных стран.

Эскадру Чичагова составили корабли «Константин», «Давид», «Святослав», «Ианнуарий», «Победоносец», фрегаты «Патрикий» и «Слава». 15 июня из Кронштадта прибыл В. Я. Чичагов и поднял флаг. 16 июня на эскадрах Чичагова и Круза прошел депутатский смотр, 18 июня три корабля посетил И. Г. Чернышев, а 20 июня началось плавание. 30 июня суда эскадры вытянулись на Кронштадтский рейд.

На эскадре из Кронштадтского порта для практики уходили 81 гардемарин и один подмастерье. Адъютантом в плавание адмирал взял сына Павла. На борту флагманского корабля юный моряк страдал от морской болезни, и утешением ему были слова отца, что тот сам только в двадцать пять лет привык к морю.

Причин для морской болезни было немало. Вскоре после выхода из Кронштадта эскадра попала в жестокий шторм. 23 июня у Гогланда от юго-западного ветра и сильного волнения «Константин» обрубил якорные канаты, у «Победоносца», «Святослава» и других канаты были оборваны, часть судов потерпели повреждения в рангоуте и такелаже. В донесении 9 июля Чичагов отметил гнилость и сучки в некоторых деталях рангоута. 27 июня корабли «Благополучие» и «Твердый» эскадры А. И. Круза столкнулись, и последний пришлось отправить для ремонта к острову Сескар; он присоединился к эскадре 29 июня. На следующий день Чичагов рапортовал о столкновении и о том, что движется с эскадрой на запад под малыми парусами, встретил возвращающуюся со Средиземного моря эскадру Я. Ф. Сухотина и принял с нее якоря взамен потерянных и нескольких служителей.

1 июля эскадра прошла Дагерорд. Встречные ветры задержали движение, и только 12 июля с кораблей увидели Борнхольм, вечером приветствовали салютом крепость Христиансор, а в 9.00 13 июля эскадры прибыли к Копенгагену. За пять часов корабли Чичагова прошли на рейд; эскадра Круза из-за нехватки лоцманов зашла на следующий день. 27 июля соединенная эскадра пошла к Каттегату; 31 июля в 4 утра эскадра Круза и корабль «Победоносец» оказались на большом расстоянии, ночью в штиль еще более отдалились, и 1 августа эскадры потеряли друг друга из виду. После разделения эскадр Чичагов пошел в Английский канал, но крепкий противный ветер задерживал его; 20 августа, подойдя к банкам против Дувра, он не смог обойти их из-за узких проходов при встречном ветре и зашел в Диль, где стоял «Победоносец», оставленный Крузом.

После нескольких дней спокойного плавания у мыса Финистерре со 2-го по 7 сентября встретили крепкие ветры и штормы, которые рассеяли корабли и нанесли им повреждения. «Константин» лишился руля из-за сломанного румпеля и четырнадцать часов оставался в Бискайском заливе, славящемся бурной погодой, без управления; 4 сентября «Победоносец», «Ианнуарий», фрегат «Патрикий» в пасмурную погоду ночью отлучились, заправились водой в Кадиксе и самостоятельно прибыли в Ливорно.

На стоянке в Лисабоне случилось несчастье. Чичагов предоставил гардемаринам возможность побывать на берегу и осмотреть город. При возвращении шлюпки на «Константин» в нее врезалась португальская парусная лодка, хозяева которой не оказали помощи тонущим и бежали; в итоге семь гардемарин, подмастерье и два служителя погибли.

4 октября эскадра пошла в море и к началу ноября собралась на рейде Ливорно. Только в пути стало известно, что 28 июня 1782 года В. Я. Чичагова произвели в адмиралы и наградили орденом Святого Александра Невского.

Из Ливорно адмирал послал два корабля в Порто-Феррайо на острове Эльба для ремонта, а третий — в Неаполь с грузом железа, видимо с коммерческой целью. Нередко в те годы Императрица использовала военные корабли для развития торговли. Пока корабли в Ливорно отремонтировали, находилось время для учений и поездок офицеров по Италии. Адмирал жил с сыном в доме богатого негоцианта; так как он не мог надолго отлучаться и не рисковал отпускать сына, Павел Чичагов побывал только в ближайших городах. Сам В. Я. Чичагов во время длительной спокойной стоянки увлекся коллекционированием оружия и собрал целый арсенал.

Пребывание эскадры Чичагова на Средиземном море затянулось. 15 января 1783 года Высочайший указ предписал, кроме эскадры в Ливорно, снарядить 10 кораблей и 4 фрегата, да еще держать 5 кораблей, 4 фрегата и 50 галер для обороны Балтики. Смену эскадре Чичагова не отправили. В это время проходили переговоры о мире между враждующими государствами. Императрица не желала излишней демонстрации силы, но оставила эскадру на Средиземном море.

Спокойная стоянка редко прерывалась выходом на ремонт либо для конвоирования судов. Версальский мир осенью 1783 года завершил военные действия. Лига вооруженного нейтралитета стала ненужной. 19 февраля 1784 года Высочайший указ предписал Адмиралтейств-коллегии возвратить корабли Чичагова на Балтику. 12 мая эскадра вышла в море, охраняя судно «Херсон» купца Фалеева; так как судно не могло держаться с эскадрой, 18 мая севернее Корсики Чичагов послал фрегат «Патрикий» проводить «Херсон» до высоты мыса Сен-Винцент, что и было выполнено. 22 июля эскадра прибыла в Копенгаген, 25 июля подошел «Патрикий». Переход эскадры проходил благополучно, если не считать удара молнии 22 мая северо-восточнее Минорки, сломившего грот-брам-стеньгу, повредившего грот-стеньгу, грот-мачту и убившего матроса на марсе «Константина».

Тем временем политическая обстановка заставила принять меры предосторожности при переходе Балтийским морем. Высочайший указ от 8 июня 1784 года предписал направить эскадру вице-адмирала И. А. Борисова к Зунду, крейсировать у пролива, ожидая подхода Чичагова, и затем поступить в его распоряжение. 29 июля эскадра Борисова из 7 линейных, бомбардирского кораблей и фрегата прибыла в указанный район; 4–6 августа на Копенгагенском рейде собралась и эскадра контр-адмирала М. П. Фондезина из новопостроенных в Архангельске 3 кораблей и 2 фрегатов. 14 августа сводная эскадра Чичагова вышла из Зунда, присоединила корабли Борисова, 21 августа прибыла в Кронштадт и 28 августа втянулась в гавань. Поврежденный крепким ветром корабль № 1 17 августа зашел в Ревель.

В рапорте адмирала о прибытии из 243 больных 104 было указано на эскадре Борисова, 98 — на Архангельской и лишь 41 — на Средиземноморской. Очевидно, Чичагов заботился, чтобы команды были здоровы и боеспособны.

2 сентября Адмиралтейств-коллегия назначила адмирала В. Я. Чичагова и вице-адмирала И. А. Борисова присутствовать в заседаниях коллегии, причем Чичагову было поручено командование 2-й флотской дивизией вместо С. К. Грейга; последний оставался главным командиром Кронштадтского порта и числился в той же дивизии. Служба адмирала в 1785–1787 годах не отмечена особыми событиями.

Однако судьба готовила ему новые испытания и славу.

От Гогланда до Эланда

Разгоралась русско-турецкая война 1787–1791 годов. В конце 1787 года началась подготовка очередной Средиземноморской эскадры С. К. Грейга для диверсии в тылу турок. Но шведский король Густав III воспользовался отвлечением русских сил на юг и решил вернуть земли, потерянные Швецией в первой половине столетия. Екатерина II старалась не дать повода для конфликта и, как мы писали, рассчитывала на благоразумие своего кузена. Однако король пошел на прямую агрессию. Он перевез войска в Финляндию, осадил крепость Нейшлот; шведский флот захватил два российских фрегата, совершавших плавание с кадетами в Финском заливе. Из Финляндии Густав III послал ультиматум, сделавший войну неминуемой.

Потребовалось принять контрмеры для отражения агрессии. Меры эти поставили Чичагова в неопределенное положение. 30 мая 1788 года Императрица назначала адмирала командиром Балтийской эскадры из 10 линейных кораблей, 4 фрегатов и 15 легких судов; из них 5 кораблей и 2 фрегата прибывали с севера только летом 1788 года. Этими незначительными силами предстояло готовить экипажи, оборонять морские пути и берега Балтики. 13 июня В. Я. Чичагов получил инструкцию по обороне Балтийского моря. Но уже через неделю Екатерина II, узнав о встрече авангарда Средиземноморской эскадры со шведским флотом, писала С. К. Грейгу о необходимости выйти к Ревелю. Она присоединяла к нему эскадру, ранее предназначенную Чичагову, оставив адмирала без дела. Грейг предпринимал решительные меры для подготовки кораблей и экипажей, но состояние флота было таково, что выход задерживался. 26 июня обеспокоенная Императрица повелела искать и атаковать неприятельский флот, пользуясь случаем для нанесения ему вреда. Лишь 28 июня эскадра Грейга вышла в море. Медленно двигаясь из-за маловетрия на запад, она 6 июля встретила у острова Гогланд шведский флот и вступила в сражение. После ожесточенной перестрелки шведы, потеряв один корабль сдавшимся, ушли в Свеаборг и увели с собой захваченный русский корабль. Казалось, сражение окончилось вничью. Однако шведский флот оказался в ловушке, а попытка его выйти из Свеаборга окончилась потерей еще одного корабля и более тесной блокадой. Следовательно, Гогландское сражение явилось стратегической победой.

Чичагов числился больным. Он был обижен, что ему предпочли иностранца, имевшего равную выслугу в адмиральских чинах, и считал, что это происки иностранной партии при дворе. Но победа при Гогланде, которую Чичагов высоко оценил, примирила его с назначением Грейга. Опытный моряк понимал, насколько сложно было одержать верх при имевшихся во флоте недостатках. Чичагов порицал Грейга лишь за то, что тот, зная слабость кораблей и подготовки экипажей, сам атаковал шведов (чему команды не учили), а не принял атаку неприятеля.

Грейг являлся генератором идей. Он предлагал, в частности, овладеть по льду Свеаборгом и Карлскроной; для этого требовалось держать эскадры в море до предела, не выпуская запертый в Свеаборге шведский флот. Однако 15 октября 1788 года адмирал умер от желчной горячки. Чичагов приехал в Ревель, чтобы участвовать в похоронах. Сменивший Грейга контр-адмирал Т. Г. Козлянинов увел эскадру на зимовку в Ревель, когда рейд стал покрываться льдом; еще ранее вице-адмирал В. П. Фондезин укрыл в Копенгагене свою эскадру из кораблей, выведенных с Балтики и прибывших из Архангельска. 9 ноября шведский флот, пользуясь представленной свободой действий, перешел в Карлскрону, пробиваясь сквозь льды. Тем самым замысел Грейга был нарушен, и его преемнику предстояло решить сложную задачу — весной 1789 года объединить действия Кронштадтской, Ревельской и Копенгагенской эскадр ранее, чем шведский флот, превосходящий каждую из них в отдельности, выйдет в море и атакует. Такое мог сделать лишь опытный и хладнокровный флотоводец. Потому из предложенных кандидатур Императрица избрала рассудительного В. Я. Чичагова.

Сначала адмирала назначили начальником Ревельской эскадры, которая первой могла выйти в море. Рескрипт от 27 ноября 1788 года гласил:

«Главную команду над портом ревельским и над всеми имеющимися в оном кораблями, фрегатами и другими судами с людьми, к тому принадлежащими, указали Мы поручить вам до будущего нашего соизволения. Подробные наставления получите вы от Адмиралтейской коллегии, Мы же вкратце вам волю нашу объявляем, чтобы вся часть флота нашего, в помянутом порте на зиму оставшаяся как наискорей и конечно к открытию вод в исправность и полную готовность к плаванию и действиям приведена была непременно, чего ради ежели вам потребно будет какое-либо в том пособие, вы сверх рапортов ваших по команде и прямо Нам представляйте, а смотря по надобности, можете и для удобнейшего на словах о всем изъяснения сами сюда приехать; на проезд вам пожалованные от нас 3000 рублей получите из суммы на чрезвычайные по флоту расходы, в ведомство покойного адмирала Грейга отпущенной».

15 декабря адмирал прибыл в Ревель. Он столкнулся со значительными трудностями. Порт годами использовали для вывоза зерна, военные корабли заходили редко, укрепления и сооружения гавани ветшали, — фактически приходилось создавать военную базу заново. Адмирал добился средств и организовал восстановление полуразрушенных деревянных стен гавани. Сооружали водопровод из озера для снабжения кораблей пресной водой. В городе не было приличного госпиталя, и 31 марта Императрица передала для этой цели свой только что отремонтированный дворец.

Кроме городской крепости вблизи гавани, на берегу не было ни батарей, ни других препятствий. Единственной защитой Ревеля служили корабли. Чичагов прекрасно понимал необходимость объединения всего флота, как только льды позволят. Адмирал вел переписку с И. Г. Чернышевым об одновременном ремонте кораблей в Кронштадте и Ревеле. Сам он делал все возможное для приведения Ревельской эскадры в боеспособное состояние и писал в столицу о недостатке продовольствия, обмундирования и других проблемах, которые не мог разрешить сам.

Весной 1789 года Екатерина II пригласила Чичагова в столицу, назначила его начальником над флотом и уже 3 апреля благословила отъезд в Ревель. Еще 31 марта Императрица подписала рескрипты Козлянинову и Чичагову. В распоряжение последнего были выделены 10 кораблей, 4 фрегата, 2 бомбардирских корабля в Ревеле, столько же в Кронштадте, эскадра в Копенгагене и еще 3 корабля для охраны Финского залива; гребной флот оставался в распоряжении сухопутного командования. Чичагов должен был подготовить флот к вскрытию вод, присоединить на рейде Ревеля Кронштадтскую эскадру, учредить пост при мысе Гангут, после чего идти с главными силами на соединение с Копенгагенской эскадрой Т. Г. Козлянинова и для поиска неприятеля. Рескрипт предлагал выманить шведский флот в море и стараться истребить его в бою, что открыло бы путь для наступления армии и гребного флота; дополнительной задачей являлось нарушение неприятельского судоходства.

Документ, однако, не предусматривал, что шведы могут выйти в море до соединения сил, хотя было известно: Карлскрона освобождалась от льда ранее Кронштадта. Чичагова же беспокоила именно эта опасность. С 1 марта по 30 апреля 1789 года эскадра была отремонтирована и укомплектована; старослужащих и новобранцев равномерно распределили по кораблям, чтобы уравнять их боеспособность.

Чтобы не быть застигнутым врасплох, пока Финский залив еще покрывал лед, в Балтийский порт Чичагов направил опытного штурмана, которому с маяка следовало наблюдать за морем и доносить в Ревель о появлении неприятеля. Кроме того, опрашивали моряков проходящих судов. Ревельская и Кронштадтская эскадры по отдельности вдвое уступали противнику и должны были ограничиваться учениями и разведкой. Потому Чичагов решил расположить вдоль финляндских берегов цепь крейсеров, наблюдающих за противником, и препятствовать его судоходству. 4 мая он приказал капитану Тревенену с кораблем, фрегатом и 2 катерами приготовиться к выходу для осмотра оставленного в прошлом году Гангутского поста; 9 мая при тихом ветре эскадра отправилась в путь.

На своем берегу была развернута цепь постов, которые должны были оповещать о появлении неприятельских кораблей дымовыми сигналами. У входа в Ревельскую бухту патрулировали легкие суда. Тем самым Чичагов обеспечил надежную систему дальнего, ближнего оповещения и связи. 5 мая он наконец смог рапортовать Адмиралтейств-коллегии:

«Состоящие в ревельской гавани корабли, фрегаты и прочие суда сего 4 мая выведены на рейд благополучно».

Беспокоясь о Кронштадтской эскадре, адмирал 5 мая предлагал контр-адмиралу А. Г. Спиридову способы безопасного присоединения на случай появления противника. Он не верил, что шведы спокойно уступят господство на море. К счастью для Ревельской эскадры, опасения на сей раз не оправдались.

В Ревеле с начала мая постоянно были настороже. 6 мая поступило донесение штурманского офицера из Балтийского порта о 15 больших судах, лавирующих к северо-западу, и Чичагов приказал готовиться к бою; но посланные им фрегат и катер уже 7 мая установили, что суда купеческие и идут в Санкт-Петербург. 15 мая очередное сообщение из Балтийского порта о появлении 16 судов и выстрелах заставило Чичагова отправить отряд капитана 2-го ранга Шешукова с кораблем, фрегатом и катером для разведки.

16 мая датский шкипер рассказал, что видел накануне два корабля у Оденсхольма, а штурман из Балтийского порта сообщил о стрельбе на северо-западе; вновь тревога оказалась ложной, ибо это были корабли, посланные для осмотра Гангута и проводившие учения. 18 мая положение несколько прояснилось: прибыли катера с обоих крейсирующих отрядов. Тревенен осматривал купеческие суда и не видел военных; шкипер английского судна рассказал ему, что заметил три военных судна у Дагерорда (вероятно, отряд Шешукова), а другие сообщали только о 10 русских и 12 датских кораблях на рейде Копенгагена. 11 мая Тревенен заходил в Гангутский залив и видел 4 батареи, открывшие огонь; ему стало известно, что в Гельсингфорсе срочно вооружают гребные суда, а почти все войска отправлены на границу. Шешуков также сообщил, что видел в Свеаборге несколько военных судов. Чичагов, посоветовавшись с капитанами, решил отложить занятие Гангутского поста до прибытия Кронштадтской эскадры и приказал Тревенену вернуться.

18 мая Чичагов получил высочайший рескрипт от 15 мая о подготовке Кронштадтской эскадры к выходу на рейд; Императрица сообщала, что шведский флот еще не вышел в море. Был приложен также рескрипт Козлянинову, предписывавший ему ускорить выход в море на соединение с главными силами ранее, чем подойдут главные силы Российского флота, а шведский флот сможет оставить Карлскрону.

Из поступивших документов Чичагову стало ясно, что шведы в Финляндии готовятся к боевым действиям, что захват Гангутского поста не будет легкой задачей. Его тревожила позиция шведского флота, который мог действовать против Копенгагенской эскадры, и он не исключал его появления у Ревеля. Зная о выходе Кронштадтской эскадры на рейд, адмирал просил И. Г. Чернышева поторопить главного командира Кронштадтского порта П. И. Пущина, чтобы эскадра выступила, как только позволят льды.

19 мая прибыл Тревенен. Теперь в отрыве от эскадры оставался только Шешуков. 21 мая он прислал захваченное им прусское судно «Анна-Юлиана», считая его груз контрабандой. В тот же день шкипер прибывшего в Ревель датского судна сообщил, что не видел военных кораблей, что русская и датская эскадры остаются на рейде Копенгагена; но сведения не были свежими. Чтобы избежать неприятных неожиданностей, адмирал направил отряд капитана Сиверса из корабля, фрегата и катера в крейсерство. Обеспокоенный положением эскадры Козлянинова в Копенгагене, Чичагов 23 мая послал ему на датском судне запрос о предполагаемых намерениях.

Козлянинов мог рассчитывать, что датчане присоединятся к нему только в случае появления шведских кораблей в датских водах. Собственные его силы (10 кораблей, 3 фрегата, 2 катера; одиннадцатый корабль оставался на ремонте в Норвегии) вдвое уступали по численности шведскому флоту, который готовился в Карлскроне. Поэтому вице-адмирал ограничивался отправкой крейсерских эскадр для борьбы с неприятельским судоходством и стремился присоединить окончивший ремонт корабль; высланный в крейсерство катер «Меркурий» с боя взял 29 апреля шведский катер «Снаппоп», а 20 мая — фрегат «Венус». Однако частные успехи не устраняли опасности встречи со всем шведским флотом, и Козлянинов ждал указаний Чичагова.

Тем временем произошло соединение Ревельской и Кронштадтской эскадр. Спиридов выступил 21 мая, но один из кораблей навалился на купеческий, два сели на мель, и их пришлось разгружать. К вечеру 26 мая кронштадтская эскадра пришла на рейд Ревеля. Удручающее впечатление произвело ее состояние. В полной мере сказалась спешка при снаряжении. Часть грузов еще оставалась на транспортах. Но главную трудность представляла слабая подготовка экипажей, в массе укомплектованных новобранцами. Вступать в сражение с таким флотом значило идти на явное поражение. Поэтому адмирал уже 27–28 мая произвел перераспределение старослужащих и рекрутов, чтобы за счет ревельских кораблей выравнять боеспособность эскадры. Требовалось несколько недель на подготовку экипажей, дабы они могли согласованно действовать в линейном сражении. Чтобы не вызвать паники в Санкт-Петербурге, адмирал решил не сообщать в столицу о состоянии флота и оттягивать под удобным предлогом поход, усиленно продолжая боевую подготовку.

В тот же день адмирал узнал о появлении шведских кораблей в море, вывод Копенгагенской эскадры при удаленности главных сил становился рискованным. Адмиралу следовало собирать силы и координировать действия с Козляниновым. Однако и последнее оказалось сложно, ибо доставленное из Копенгагена донесение не удалось прочесть из-за отсутствия соответствующего шифра, и его пришлось послать в столицу.

31 мая вернулся отряд Шешукова, после того как его сменил отправленный 30 мая отряд капитана Хомутова. Шешуков доложил, что видел много галер и других гребных судов в шхерах от Тверминда (Тверминне) в направлении Свеаборга, между Поркалаутскими островами; только 25 мая было обнаружено 25 судов, а 29 мая Шешуков пытался углубиться в шхеры и имел бой с 2 дубель-шлюпками. Он привез также план шхер с промерами глубин. Чичагов принял оригинальное решение. Так как захват Гангутского поста требовал значительного расхода сил, адмирал решил основать Поркалаутский пост, где с меньшими издержками мог прервать сообщение Швеции со Свеаборгом, что было предписано инструкцией. По его приказу 1 июня был создан и 2 июня отправился к Поркалауту отряд из корабля, 2 фрегатов и 2 катеров под командованием Шешукова.

На суше в 20-х числах мая русские войска начали успешное наступление в Саволаксе, на севере Карелии. Успехи армии требовали поддержки с моря. Гребная флотилия еще готовилась. Императрице казалась непонятной медлительность Чичагова, тем более что нашлись люди, упрекавшие адмирала за промедление с занятием Гангутского поста. Появление шведского флота грозило не только Копенгагенской эскадре, но и прибрежным силам. 2–3 июня Императрица направила Чичагову письма. Она сообщала о выходе в ближайшее время 2 кораблей и 2 фрегатов, обещала выделить еще корабли и писала о слабости шведского флота, всемерно побуждая Чичагова к активным действиям.

7 июня адмирал получил указ после прибытия двух кораблей и двух фрегатов идти на выручку Козлянинову. Одновременно поступили сообщения, что шведский флот активизировал действия, но еще не окончательно готов. Не был готов к бою под парусами и русский флот. Если снабжение всем необходимым завершилось, то подготовка экипажей оставляла желать лучшего. В условиях ненадежной связи с Козляниновым инструкция выйти к Карлскроне и там ожидать Копенгагенскую эскадру неминуемо приводила к столкновению Чичагова один на один со всем шведским флотом, тогда как адмирал предпочитал нападение на противника соединенными силами либо удар с двух сторон. Русские корабли принимали воды только на пять недель похода, и задержка крейсерства у Карлскроны могла заставить флот уйти для пополнения запасов как раз тогда, когда появится в море Козлянинов.

До выхода требовалось уточнить положение противника, и Чичагов, узнав 7-го и 8 июня из донесений Хомутова о сборе шведской эскадры у Гангута, послал отряд капитана бригадирского ранга М. К. Макарова с целью опроса шкиперов, захвата неприятельских судов, атаки при возможности шведских кораблей и связи с отрядом, крейсировавшим у Свеаборга; затем к Шешукову пошел катер с приказом занять Поркалаутский пост.

В письме к Безбородко 12 июня Чичагов сообщил о занятии поста, вследствие чего шведские суда были вынуждены останавливаться у Экнеза, а войска двигались в Ловизу к королю по суше, что затягивало сосредоточение шведской армии. В том же письме, отмечая сложности длительного крейсирования перед Карлскроной, Чичагов запрашивал указаний, до какого времени ждать выхода шведского флота из его главной базы. Видимо, адмирал, пользуясь неопределенностями в инструкциях, использовал возможность выиграть еще время для подготовки команд.

13 июня Чичагов во всеподданнейшем донесении сообщал о том, что мимо Поркалаутского поста не прошло ни одно судно. Когда 16 июня прибыл обещанный отряд из двух кораблей и двух фрегатов капитана 1-го ранга Глебова с пятью провиантскими судами, Чичагов осмотрел его и на следующий день отправил один корабль и один фрегат на Поркалаутский пост, а остальные — крейсировать в виду Поркалаута и Свеаборга. Еще до смены Шешуков 18 июня захватил две одномачтовые яхты; эти суда, укомплектованные моряками и вооруженные пушками и фальконетами, были переданы отряду Глебова. 21 июня Шешуков у Поркалаута заставил ретироваться восемь шведских гребных судов, огнем сбил батареи на берегу, высадил десант, который заставил шведов бежать в лес. 23 июня Глебов сменил Шешукова; последний за успешные действия у Поркалаута был награжден орденом Святого Георгия IV степени. Таким образом, крейсирующие отряды наблюдали за основным шведским фарватером, базами и входом в Финский залив. Чичагов мог стягивать свои силы и идти к Карлскроне. Тем временем король организовал наступление через пограничную реку Кюмень, и русская армия в Финляндии оказалась под угрозой. Галерная флотилия еще не могла помочь, и Санкт-Петербург торопил Чичагова. 25 июня адмирал получил высочайший указ от 22 июня выходить; Императрица предписывала Чичагову поспешно идти к Карлскроне, а бой со шведским флотом до соединения с Козляниновым оставляла на усмотрение адмирала.

Шведский флот был готов только 19 июня и 25 июня вышел в море; около месяца он имел на подготовку рекрутов. Так как атаковать русско-датскую эскадру было рискованно, шведы пошли навстречу Чичагову. Шведское командование считало, что русский флот не готов к сражению.

Так как подготовка эскадры продвинулась вперед, а донесения сообщали о том, что шведский флот еще не готов, Чичагов 2 июля вышел в море. Флот его состоял из 20 линейных и 2 бомбардирских кораблей, 6 фрегатов и 7 меньших судов; он оставил 2 корабля, фрегат, 2 катера и 2 трофейные яхты у Поркалаута, а 2 фрегата — для крейсирования между Гогландом и Сескаром под командованием Глебова до прибытия начальника резервной эскадры А. И. Круза.

Утром 14 июля прибывший к русской эскадре датский катер доставил сведения, что шведский флот был замечен на рассвете в 36 милях южнее Эланда и в 58 милях от русской эскадры. Чичагов с командиром катера отправил письмо Козлянинову, назначая встречу в 90 милях южнее Готланда; если бы до встречи началось сражение, вице-адмиралу следовало немедленно по прибытии атаковать. Вскоре передовые корабли сообщили, что видят приближающиеся с северо-запада под всеми парусами шведские корабли.

Чичагов располагал на 20 линейных кораблях 1600 орудиями, из них до 980 крупных калибров (от 16 фунтов и выше), и экипажами в 15 тысяч человек. Шведская эскадра под командованием брата короля, герцога Карла Зюдерманландского, состояла из 21 линейного корабля (7 74-пушечных и 14 64-пушечных), 8 линейных фрегатов и 7 меньших судов с примерно равной артиллерией (1740 орудий, из них 980 тяжелых, от 24-фунтовых и выше). Вес бортового залпа русских кораблей (более семисот пудов) лишь немного уступал 840 пудам залпа шведов, команды которых после болезней не превышали тринадцати с половиной тысяч человек.

В исходе четырнадцатого часа Чичагов сделал сигнал «Приготовиться к бою»; но шведы не использовали наветренное положение. Позднее герцог Карл объяснял свое бездействие тем, что свежий ветер кренил корабли и не позволял применять артиллерию нижних деков. Оба противника ограничились маневрированием, ночь провели неподалеку друг от друга и к утру 15 июля лежали в дрейфе. В начале шестого часа шведский авангард начал медленно сближаться и к исходу второго часа открыл огонь с расстояния более версты; Чичагов дал сигнал «Начать сражение», но, убедившись в безуспешности стрельбы, прекратил ее.

Позднее часть шведской кордебаталии завязала перестрелку с тремя кораблями авангарда Мусина-Пушкина, но вскоре русские корабли прекратили огонь из-за дальности; такая пальба длилась до 17.00. Шведы, смыкая линию, начали сближаться, и около 18.00 вспыхнула перестрелка авангардов, тогда как шведские центр и арьергард держались на значительном расстоянии. Со временем ветер сменился юго-западным. Шведы удалялись. К 20.00 оба флота прекратили огонь и лежали в дрейфе.

Русская эскадра потеряла 34 человека убитыми, 176 ранеными; половина потерь ложилась на ущерб от взрывов своих пушек. На шведских кораблях были замечены значительные повреждения, 2 корабля и фрегат вывели из линии на буксире, и Чичагов считал неприятельские потери больше своих.

После сражения двое суток флоты оставались поблизости, 18-го и 19 июля шведы виднелись в отдалении. Герцог Карл хотел помешать встрече Чичагова и Козлянинова, но боялся быть отрезанным от Карлскроны и, когда 20 июля стало известно о приближении Копенгагенской эскадры, воспользовался благоприятным ветром, чтобы укрыться в базе. 22 июля эскадра Козлянинова присоединилась, Чичагов повел свой флот из 31 корабля, 10 фрегатов, нескольких катеров и других судов к Карлскроне и убедился, что шведы не намерены выходить.

Овладев господством на море, Чичагов не считал необходимым оставаться у шведских берегов. Высадки адмирал полагал бесполезными из-за отдаленности армии и вскоре повел флот к своим портам; он доносил Императрице, что в южной части Балтийского моря уже делать нечего. Флот прошел Готланд и Эзель, крейсировал от Дагерорда до Гангута, а 8 августа встал на якорь южнее Наргена; для наблюдения за шведами Чичагов посылал крейсеры, которые доносили, что движения в шведской базе не заметно.

Императрицу возмутил неопределенный исход Эландского сражения и скорое возвращение флота к своим берегам; она потребовала расследования. Совет 7 августа сравнил действия Чичагова с данной адмиралу инструкцией и пришел к выводу, что указания тот выполнил. Екатерина II умерила гнев; в рескрипте от 12 августа она, попеняв адмиралу за то, что потери не оправдывались успехом, поставила задачу: выделить 23 лучших корабля с некоторым количеством фрегатов и легких судов для крейсирования у Дагерорда и наблюдения за Аландсгафтом и Карлскроной, действовать на неприятельских коммуникациях и берегах, нанося противнику вред и разорение, особенно в окрестностях Стокгольма, препятствовать доставке подкреплений и эвакуации шведских войск; следовало также выслать легкую эскадру капитана 1-го ранга Тревенена с батальоном егерей для занятия Гангутского поста и произвести поиск на скопившиеся в Березунде шведские суда, используя помощь от Поркалаутского поста, чтобы окончательно прервать сообщение Свеаборга со Швецией, а при наступлении армии и гребного флота распространить свои действия до Або; для охраны Финского залива оставалась резервная эскадра.

Отряд Тревенена в сентябре вел бои за Поркалаутский и Березундский посты, не допуская неприятельских перевозок шхерами. Главные силы с 28 августа до 11 октября крейсировали у Дагерорда. К концу октября эскадры ушли на зимовку.

16 ноября умер Григорий, сын и адъютант адмирала. Видимо, юноша заболел после тяжелых плаваний по осенней Балтике. Но род Чичаговых не иссяк, и в кампанию 1790 года адъютантом командующего флотом стал следующий брат, Василий, взятый отцом из гвардии. Ему предстояло вместе с отцом и старшим братом Павлом, командиром флагманского корабля, участвовать в делах, навеки прославивших имя Чичаговых.

Деревянные бастионы

1790 год начинался нелегко. Продолжалась война с Турцией, требовавшая все новых средств и пополнений. Екатерина II рассчитывала, что поражения и внутреннее недовольство в Швеции заставят короля пойти на мир. В марте 1790 года Императрица ожидала восстания в Стокгольме, но надежды не сбылись. Более того, шведы сами напали 6 марта на Балтийский порт. Набег встревожил двор, однако не настолько, чтобы отказаться от разработанного в начале года наступательного плана, заключавшегося в скоординированных действиях армии, парусного и гребного флотов на суше, у берегов Финляндии и далее на просторах Балтийского моря вплоть до побережья Швеции. План основывали на расчете, что шведский флот, как и в прошлом году, будет численно слабее, не успеет подготовиться и предоставит время российским эскадрам для соединения.

Чичагов, вызванный в столицу, ожидал указа с официальными инструкциями. Лишь 4 апреля граф И. Г. Чернышев предложил на рассмотрение проект рескрипта, подготовленного для Чичагова. Документ возлагал основную задачу на сухопутные войска и галерный флот; от флота корабельного требовалось прикрыть операции в Финском заливе и при появлении неприятельского флота постараться его разбить. Для Этого предстояло Ревельскую эскадру соединить с Кронштадтской, выставить посты в финляндских шхерах, а после выхода галерного флота вести разведку, не пускать неприятеля в Финский залив и при необходимости принять решительный бой. При успехе российского оружия следовало поддерживать армию и гребные суда в действиях против берегов Швеции, к Стокгольму или Ботническому заливу. 5 апреля рескрипт подписала Императрица, и адмирал выехал в Ревель. Из донесений он знал, что корабли еще заперты в Ревельской гавани. Моряки в Кронштадте торопились готовить эскадру, однако льды в восточной части Финского залива таяли последними. В течение двух-трех недель Ревельская эскадра (10 линейных, 2 бомбардирских корабля, 5 фрегатов, 7 катеров, малые и вспомогательные суда) оставалась один на один со всем шведским флотом.

Вопреки сведениям из Дании, шведский флот не был слаб и насчитывал 22 линейных корабля, 12 фрегатов и 13 других судов под флагом герцога Зюдерманландского; 3 линейных корабля и 2 фрегата оставались в резерве. У шведов построенные из выдержанного леса корабли несли больший процент тяжелой артиллерии, чем русские, а большие (линейные) фрегаты по мощи огня приближались к российским 66-пушечным кораблям. Болезни косили ряды экипажей, для пополнения приходилось брать силой не только матросов торговых судов, но и крестьян. Однако благодаря теплому климату страны шведский флот мог раньше подготовиться к боям и выйти на морские просторы, что и продемонстрировал в набеге на Балтийский порт. Густав III, располагая крупнейшей с начала войны армией, сохранив большую часть флота, рассчитывал на быструю победу. Он предполагал действиями на суше отвлечь внимание россиян и оттянуть войска из столицы. Флоту следовало выйти в море как можно раньше, разбить по очереди Ревельскую и Кронштадтскую эскадры и обеспечить высадку у Ораниенбаума десанта, чтобы заставить Екатерину II согласиться с его территориальными требованиями.

Разумеется, Чичагов мог только предполагать о намерениях и силах шведов. Но никто лучше его не знал неготовности Ревеля к войне. Несмотря на меры, которые предпринял адмирал в 1789 году, порт еще не стал военно-морской базой.

Ревельскую бухту с востока ограничивает тринадцатикилометровая береговая линия полуострова Виимси, с запада — полуостров Палиассар и острова Карлос; севернее Виимси остров Вульф (Аэгна), а в десяти километрах западнее Вульфа — остров Нарген (Найссар) охраняют вход на северный фарватер шириной около трех с половиной километров, ведущий к гавани. Между Наргеном и Палиассаром проходит более сложный из-за отмелей и островов западный фарватер. Мели северного фарватера также преграждали путь мореплавателям. Нередко в тумане навигационные знаки не помогали и гибли суда. 6 августа 1788 года Грейг предложил соорудить маяк на северной оконечности Наргена. В годы войны это предложение не осуществили. Кроме мелей ничто не препятствовало противнику приблизиться к гавани. Ширина бухты не позволяла простреливать ее артиллерией того времени.

Рассматривая набег на Балтийский порт, Чичагов должен был сделать закономерный вывод, что базу нельзя считать защищенной, если ее не прикрывает эскадра и не организовано наблюдение за морем. Он принял меры, исключающие внезапное нападение. Первым делом Чичагов обратил внимание на систему раннего оповещения о появлении неприятеля. Посты из штурманских офицеров на маяках под Балтийским портом и Ревелем связывала цепь наблюдателей, которые сообщали о кораблях противника дымом костров и посыльными. У Наргена дежурили регулярно сменявшиеся отряды крейсеров, наблюдавших за ледовой обстановкой и судоходством. Командиры отрядов опрашивали шкиперов проходящих судов. Это была единственная возможность узнать о местонахождении и состоянии шведского флота, ибо сведения из столицы поступали запоздало и скудно, а выслать отряд в далекое крейсерство, когда большинство кораблей находилось в гавани, адмирал не мог.

Не имея возможности проводить учения под парусами, Чичагов сделал упор на артиллерийскую подготовку. Моряки учились быстро и метко стрелять в цель с кораблей, стоящих на якоре, что облегчало задачу, тем более что экипажи имели опыт и выучку предыдущих кампаний. Вероятно, потому уже 17 апреля в очередном донесении Чичагов выражал надежду, что вскоре Ревельская эскадра будет готова встать под паруса.

19 апреля 1790 года шведский флот вышел из Карлскроны при восточном ветре, обогнул южную оконечность острова Готланд, 29 апреля приблизился к Гангуту (Ханко), проверяя, видимо, свободен ли путь для гребных судов, а затем спустился на юг и 30 апреля подошел к острову Оденсхольм (Осмуссар). По пути шведы опрашивали шкиперов встречных шведских судов и знали как состояние Ревельской эскадры, так и ледовую обстановку. Одиннадцать дней перехода были использованы для обучения экипажей. 30 апреля собравшийся на борту шведского флагмана «Густав III» совет принял решение ввести на рейд кильватерную колонну линейных кораблей и больших фрегатов, которым следовало проходить вдоль русской линии и последовательно залп за залпом обрушивать на неприятельские корабли, пока противник не капитулирует или не будет разбит. Меньшим судам оставалась задача предотвращать попытки отдельных русских кораблей вырваться в море, а при необходимости — обойти фланг Ревельской эскадры и поставить его в два огня. Но план этот сорвали контрмеры Чичагова.

Еще 27 апреля датский шкипер рассказал, что видел 18 апреля готовый к походу шведский флот из 24 больших и малых судов южнее Эланда. Это полностью изменяло стратегическую обстановку, ибо шведы могли подойти ранее, чем подоспеет помощь с востока. Адмирал решил принять бой на якоре, что позволяло сочетать плавучие бастионы-корабли с особенностями бухты и береговыми укреплениями. Отправив донесение в столицу, В. Я. Чичагов отдал приказ капитану бригадирского ранга Е. Е. Тету выйти с отрядом быстроходных кораблей в крейсерство к устью Финского залива, истреблять по возможности неприятельские суда, а при появлении превосходящих сил сообщить об их приближении, продолжая вести наблюдение. 28 апреля на север вышли линейный корабль «Кир-Иоанн» и фрегат «Премислав», 29 апреля — фрегат «Подражислав» и катер «Счастливый». Продолжалось патрулирование фрегатов и катеров между Наргеном и Вульфом, не прерывалось дежурство на маяка.

Принятые меры не позволили застать Ревельскую эскадру врасплох. 27 апреля с Суропского маяка сообщили о стрельбе на северо-западе и появлении судов без флагов, удалившихся на север. Это была часть шведского флота, двигавшегося от Дагерорда к Гангуту и проводившего артиллерийские учения. 30 апреля поступили более определенные сведения о шведском флоте и с Пакерортского маяка, и. от Тета. Адмирал отдал приказ «Приготовиться к походу». Он расположился на 100-пушечном корабле «Ростислав», которым командовал его сын Павел. Ввиду малочисленности эскадры, чтобы не давать много чести шведам, адмирал поднял флаг вице-адмирала; соответственно вице-адмирал A. B. Мусин-Пушкин имел контр-адмиральский флаг на 100-пушечном «Саратове», а контр-адмирал П. И. Ханыков — брейд-вымпел на корабле «Святая Елена».

Чтобы сохранить не только эскадру, но и город с портом от разрушения, Чичагов применил необычную форму построения боевых кораблей в три линии. Десять линейных кораблей и фрегат выстраивались курсом на юго-запад, с левым флангом впереди гавани и правым у отрогов горы Виимси; вторую линию должны были образовать 4 фрегата и 2 бомбардирских корабля, расположенные за разрывами первой, третью линию под берегом — 7 катеров. Между кораблями первой линии дистанция составляла один кабельтов (185,2 метра), между линиями — два кабельтова. Кроме того, канонерские лодки должны были действовать из ворот гавани, где оставались транспортные, вспомогательные суда и 2 брандера. Левый фланг от обхода обеспечивали орудия крепости и береговых батарей, правый — отмели. При попытке обхода левого фланга противника встречали также пушки второй линии и катеров, на одном из которых, «Меркурии», стояли 22 24-фунтовых каронады.

После перемещения кораблей перед Ревелем возникла оборонительная стена кораблей, ощетинившихся пушками. Отряд Тета продолжал крейсировать в море; составлявшие его корабль «Кир-Иоанн» и 2 фрегата должны были занять предписанные места после начала атак. Однако в течение дня 1 мая шведы не нападали, и Чичагов писал в очередном донесении, что неясно, решатся ли они атаковать либо только будут препятствовать соединению Ревельской и Кронштадтской эскадр.

Норденшельд, начальник штаба шведского флота, фактический командующий, решил во исполнение приказа короля атаковать утром 2 мая, если ветер будет благоприятствовать. Несмотря на то что линейный корабль и 2 фрегата были посланы к Гангуту, шведы сохраняли двойное превосходство и могли рассчитывать на успех. Светлой ночью шведские корабли и большие фрегаты строятся в боевую линию. Четыре малых фрегата и другие суда составили вторую колонну, шедшую левее и сзади флагманского корабля главных сил. Попутный северо-западный ветер легко надувал верхние паруса кораблей, двигавшихся к Ревелю.

На русской эскадре около 4.00 стало известно о приближении шведов. Отряд Тета снимался с якоря. На всех кораблях заканчивались приготовления. Когда около 5.00 шведский флот, строящийся в боевую линию, показался из-за Наргена, В. Я. Чичагов подал сигнал «Вытянуть шпринг», и корабли развернулись на якорях правыми бортами к фарватеру; затем последовал сигнал кораблям Тета занять свои места. Первую линию составили «Кир-Иоанн», «Мстислав», фрегат «Венус», корабли «Святая Елена», «Изяслав», «Ярослав», «Ростислав», «Победоносец», «Болеслав», «Саратов» и «Прохор». На правом фланге за «Прохором» встали бомбардирский корабль «Страшный» и фрегат, за «Ярославом» — бомбардирский корабль «Победитель» и второй фрегат; фрегаты «Слава» и «Подражислав» заняли позицию за интервалами по обе стороны «Ростислава», а семь катеров развернулись в линию у устья реки, впадавшей в бухту возле монастыря Святой Бригитты.

Убедившись в начале атаки, Чичагов отправил краткое всеподданнейшее донесение. В седьмом часу он созвал флагманов и командиров кораблей. Адмирал мог надеяться на храбрость и опытность собравшихся и потому дал только некоторые рекомендации: экономить боеприпасы, стремиться сбивать парусное вооружение, чтобы лишить противника хода и управления; в контору порта было послано распоряжение держать наготове и выслать по первому требованию судно с порохом и снарядами. Предупреждение получили и береговые власти.

Пока происходил совет и его участники возвращались на корабли, шведы двигались на Ревель. Головным шел корабль «Дристингхетен». Он приближался ко входу на рейд, когда в четырех с половиной милях севернее Наргена второй в линии «Таппенхетен» сел на новую мель. Для шведов это явилось неприятным сюрпризом. Однако пока кораблю ничего не грозило, и линия продолжила движение, оставив «Таппенхетен» его судьбе. Около 8.00 «Дристингхетен» вступил на рейд под верхними парусами, подгоняемый усиливавшимся западным ветром. Он двигался как можно ближе к отмелям острова Нарген; шедшие за ним корабли также несли только верхние паруса. Двадцать один линейный корабль и 6 больших фрегатов с 1700 орудиями направлялись против десяти кораблей и фрегата первой русской линии с 870 орудиями; вес шведского бортового залпа, 12 800 килограммов, вдвое превышал вес русского бортового залпа.

Тем временем ветер крепчал, не позволяя брать рифы у парусов. Корабли оказались в сложном и опасном положении. Однако Норденшельд решил, что уже поздно отказываться от задуманного, ибо это грозило неудачей и королевской опалой. Несмотря на увеличивающееся волнение моря, флот продолжал движение. Кратковременная задержка произошла лишь во время перехода герцога Карла и его штаба на легкий фрегат «Улла Ферзен», который шел головным во второй колонне. Король не желал, чтобы его брат рисковал собой. Герцогу предстояло управлять флотом со стороны; на флагманском корабле оставался флаг-офицер лейтенант Клинт. Шведская линия направлялась на русский строй, а малые суда во главе с фрегатом «Улла Ферзен» ложились в дрейф на середине рейда.

На русской эскадре в 9.30 можно было видеть сигнал «Обедать». Предстоящий бой не нарушил хладнокровия и твердости В. Я. Чичагова, поддерживавшего уверенность подчиненных в своих силах строгим соблюдением обычного распорядка. Лишь после обеда, в 10.00, на «Ростиславе» взвился сигнал «Приготовиться к бою».

В начале одиннадцатого часа первый клуб дыма оторвался от борта «Изяслава», затем второй. Ядра не долетели до шведского головного корабля. Но при все свежевшем западном ветре шведы быстро проходили острова Карлос и один за другим поворачивали на восток. В 10.15 «Дристингхетен», накренившись при повороте на правый борт, двинулся вдоль русской линии; из-за крена его залп, распределенный от «Изяслава» до «Ярослава», оказался безуспешным: ядра не долетели на два кабельтовых. Ответный огонь оказался более эффективным: шведский корабль получил попадания и повернул на север, к острову Вульф.

За следующие полчаса перед русским строем продефилировали корабль «Риксен-Стандер», 44-пушечный фрегат «Камилла», корабли «Дюгден» и «Адольф-Фредерик», получившие свои порции повреждений; их огонь из-за качки оставался малоэффективен. Снаряды либо зарывались в волны при недолетах, либо пролетали между мачтами русских кораблей. Последние продолжали вести огонь как на учениях. Штормовой ветер нарушил шведский строй, в нем появились разрывы, что позволяло русским артиллеристам перезаряжать орудия, тогда как шведы успевали давать по одному залпу.

В начале двенадцатого часа корабль «Форсигтингхетен» максимально приблизился к русской линии и понес крупные потери от русской картечи, но сам из-за крена почти не добился попаданий. Шедший за ним тринадцатый в строю «Густав III» также подвергся сильному обстрелу. На корабль, вышедший к траверзу «Венуса» (ветер, близкий к штормовому, не позволил повернуть западнее), обрушилась масса снарядов, крушивших оснастку. Когда «Густав III» проходил мимо центра русской линии, он лишился управления. Были перебиты штуртрос и рультали, пострадало парусное вооружение, палубу покрывали обломки, из левых грот-вант уцелело только три, стень-ванты и фордуныло, и в конце концов стеньга сломалась, когда в нее попал снаряд. Гибли моряки, работавшие на мачтах. Кровь одного из них облила лейтенанта Клинта, одежда упавшего с мачты матроса заклинила блок фока-брасов, что затруднило маневр. Одно из ядер с «Ростислава» уложило сразу 7 человек, пытавшихся управлять парусами. Командир корабля полковник Клинт, контуженный куском каната, разбил лицо о рупор, в который отдавал приказы, и временно вышел из строя. Без управления «Густав III» дрейфовал на расстоянии 15 метров от русского фронта. В конце линии удалось повернуть корабль на север, и он уходил, провожаемый огнем «Победителя» и «Болеслава». «Густав III» так круто развернулся, что нижние порты правого борта зачерпнули воду, и только приказ флагманского артиллериста закрыть порты спас корабль от опрокидывания.

Четырнадцатый корабль прошел в отдалении. Пятнадцатый, 64-пушечный «Принц Карл», и следующий, «София Магдалина» под флагом командира арьергарда подошли ближе и так круто повернули, что накренились до пушечных портов. Вскоре под артиллерийским огнем «Принц Карл» потерял фор- и грот-стеньги, лишился управления, свалился на русскую линию, встал на якорь вблизи ее правого фланга и спустил флаг. Из 380 моряков и 120 солдат десанта 65 человек было убито и 11 ранено; в плен сдались 8 офицеров, 4 кадета, 412 нижних чинов армии и флота. Контр-адмиральский корабль «София Магдалина» также остался без фор-стеньги, однако, поставив фок, ушел на север благодаря тому, что его загородил корпус «Принца Карла».

Тем временем герцог Зюдерманландский оценил бесперспективность продолжения боя. Когда семнадцатый в строю корабль приблизился к линии огня, на фрегате «Улла Ферзен» появился сигнал, приказывавший не бывшим в бою судам повернуть на север, причем сам фрегат стал одним из передовых в новой шведской линии. В 12.15 огонь прекратился; шведы уходили на север, оставив у острова Вульф «Риксен-Стандер», потерявший паруса, не удержавшийся в строю при сильном ветре и севший на риф около 11.30. Двухчасовое Ревельское сражение завершилось.

Чичагов приказал убрать обломки и дать отдых командам. Рапорты командиров кораблей сообщали о небольших повреждениях. Невелики оказались и потери: 8 убитых и 27 раненых; большего внимания требовало пополнения боезапаса, так как за два часа с 10 кораблей и 3 фрегатов было сделано 13 065 выстрелов. Потому после непродолжительного отдыха началась подготовка к новому бою, ибо шведы крейсировали неподалеку и могли повторить попытку. Призовая команда, высадившаяся на «Принца Карла», установила, что его можно вскоре ввести в строй; на корабль назначили экипаж, который взялся за ремонт повреждений. Пленных шведских офицеров направили в распоряжение ревельского губернатора, матросов и солдат распределили по кораблям.

Только вечером 2 мая появилась возможность заняться шведским кораблем, стоявшим на рифе. Чичагов послал для его атаки фрегат «Подражислав» и катер «Меркурий». Однако шведы успели снять экипаж. Когда русские приблизились, стоявшее у борта «Риксен-Стандер» легкое судно отошло; шведы, покидая корабль, зажгли его, и около 4.00 3 мая «Риксен-Стандер» взорвался. Это был последний звук боя на рейде Ревеля; но его последствия сказались на действиях русского и шведского командования.

Чтобы успокоить Императрицу, Чичагов сразу после боя направил в столицу сына, своего адъютанта Василия Чичагова, с кратким рапортом о победе. 6 мая адмирал послал в столицу с флагом «Принца Карла» и подробным донесением о сражении капитан-лейтенанта А. Саблина. Донесения Чичагова помогли ликвидировать смятение двора.

В Санкт-Петербурге донесение о появлении шведского флота под Ревелем, прибывшее вечером 2 мая, вызвало эффект разорвавшейся бомбы. Потерявший голову граф А. А. Безбородко плакал, в окне Императрицы почти всю ночь горел свет. Екатерина II торопилась принять контрмеры. Утром она отослала записки об отправке по готовности помощи Ревельской эскадре, написала ободряющий рескрипт Чичагову. На следующий день Чернышев получил указы о дополнительном укомплектовании резервной эскадры, о задержке купеческих судов до выхода флота и о мерах по укреплению Кронштадта.

Последующие сообщения из Ревеля добавляли беспокойства. Только к вечеру 4 мая тревога в Императорском дворце утихла, ибо прибыло донесение В. Я. Чичагова о победе. Обрадованная Императрица в тот же день подписала указ о производстве вестника премьер-майора Василия Чичагова в подполковники. Чичагова-отца она за Ревельское сражение наградила орденом Святого Андрея Первозванного и деревнями с 1388 душами крестьян в Могилевской губернии.

Однако вскоре родилась новая причина для тревоги. Король Густав III прибыл в Гельсингфорс (Хельсинки), вступил в командование гребным флотом, с которым направился вдоль финляндского побережья на восток; 3 мая его авангард появился у Фридрихсгама (Хамина), на следующий день разбил малочисленный отряд русских гребных судов капитана Слизова и пошел к Выборгскому заливу. Густав III, получив известие о неудаче атаки Ревеля, вопреки опасениям командования флота, спокойно отнесся к неприятному известию. Он поставил флоту новую задачу.

Шведский флот несколько дней потратил на восстановление сил и продолжал крейсировать у Наргена, препятствуя соединению российских эскадр. Вернулись из ремонта поврежденные корабли. 10 мая к флоту присоединились 2 линейных корабля и фрегат из Карлскроны, что позволило восстановить боевую численность. Но короля не устраивало пассивное положение флота, ибо в любой момент могла появиться и напасть на гребной флот Кронштадтская эскадра. Поэтому Густав III посчитал Ревельскую эскадру меньшим злом и предписал герцогу Карлу присоединиться к гребному флоту. 12 мая флот ушел от Наргена и 14 мая встал на якорь восточнее Гогланда.

Шведы не зря опасались контрудара. Известие о поражении отряда Слизова обеспокоило двор, и 7 мая Императрица во изменение прежних планов подписала указ вице-адмиралу А. И. Крузу, назначенному командовать силами флота в Кронштадте; указ требовал со всеми боеспособными кораблями выйти в море, найти неприятеля, атаковать его и стараться добиться победы, а после соединения с Чичаговым поступить под командование адмирала. 12 мая Круз вышел из Кронштадта с 17 кораблями, 4 фрегатами и 2 катерами, но противные ветры задержали его у Красной Горки, где эскадра занималась артиллерийскими и парусными учениями.

Чичагов в Ревеле продолжал готовить эскадру к последующим боям. Быстро ликвидировали повреждения, продолжалась работа береговых постов наблюдения и связи, охраняли вход на рейд легкие суда. Шведы мало беспокоили, временами удаляясь от Наргена. Воспользовавшись удобным случаем, адмирал 8 мая выслал разведку и убедился, что неприятель не ушел.

Более всего беспокоила организация соединения с эскадрой А. И. Круза. Чичагов, заботясь о согласовании действий, 11 мая написал инструкцию для своего младшего флагмана. Он предлагал ряд мер, обеспечивающих связь между эскадрами и их соединение до боя. На случай встречи и совместных действий адмирал предписал воспользоваться данным им в 1789 году сводом сигналов. При вступлении в сражение общей линией Крузу предстояло образовать авангард и арьергард, обозначив корабли соответственно синими и красными флюгерами; Ревельская эскадра должна была составить кордебаталию. Чичагов предупреждал об осторожности при входе в Ревельскую бухту, ибо на мелях фарватеров были убраны ограждения.

13 мая 1790 года В. Я. Чичагов доносил, что в строй под командованием капитан-лейтенанта Гревенса вступил «Принц Карл»; после укомплектования его экипажа моряками с других кораблей эскадре не хватало 1600 матросов. Перед Ревельским сражением на эскадре состояло 9772 человека. Следовательно, некомплект превышал 16 процентов. Экипажи составляли обстрелянные люди, но вести бой в открытом море под парусами при недостатке людей и двойном численном превосходстве противника, получившего хорошую морскую практику, явно было бы неразумно.

Несмотря на патрулирование, из-за плохой погоды исчезновение шведского флота было замечено только 14 мая; посланный катер обнаружил лишь два судна восточнее Ревеля. 15 мая через Ревельского губернатора поступило уведомление, что с берега видели шведскую армаду, направлявшуюся к Гогланду. Встревоженный за судьбу эскадры А. И. Круза, Чичагов послал письмо Чернышеву, предупреждая об опасности встречи русских кораблей в условиях пасмурности и штиля с превосходящим противником. Узнав 15 мая о выступлении Кронштадтской эскадры, адмирал отдал приказ о подготовке к выходу, несмотря на маловетрие и плохую погоду; он немедленно направил сообщение о противнике и своих намерениях Императрице. Чичагов понимал, что Крузу с его спешно снаряженной эскадрой сложно надеяться на успех, и уже 16 мая во всеподданнейшем донесении уведомлял, что эскадра из 11 линейных кораблей, 5 фрегатов и 2 катеров вышла к Наргену, намереваясь двинуться вслед шведам. В тот же день адмирал писал Чернышеву, что ему желательно знать, когда и где будет находиться Кронштадтская эскадра.

17 мая Ревельская эскадра встала на якоря между Наргеном и Вульфом. 18 мая Чичагов вернул в гавань бомбардирские корабли, катера и вспомогательные суда, не способные ходить с флотом в море. Так как наблюдатель с берега не видел у Гогланда ни русскую, ни шведскую эскадры, Чичагов оставался у Наргена, ожидая сведений о местонахождении своих и неприятельских сил. В те времена курьеру требовалось двое суток, чтобы добраться из Санкт-Петербурга до Ревеля, и потому сведения и ответы на запросы запаздывали.

Тем временем русская и шведская эскадры обнаружили друг друга и получили приказы оборонять подступы к столице и переход гребных судов в Выборгский залив соответственно. Утром 22 мая оба флота оказались в виду друг друга, а 23–24 мая встретились в ожесточенном Красногорском сражении. Шведы, выполняя приказ короля, атаковали, когда стало известно о появлении в тылу эскадры Чичагова.

Адмирал только вечером 23 мая получил требование из столицы поторопиться с выходом, ибо стало известно о приближении шведского флота, и 24 мая Ревельская эскадра направилась на соединение с Кронштадтской. При встрече с превосходящим неприятелем адмирал намеревался занять позицию между островами и принять бой на якоре, как при Ревеле. В донесении 26 мая он писал:

«Выступя от Наргена по высочайшему повелению В.И.В. 23 числа в 8 часов вечера, на другой день пополудни в половине 2-го часа обошли остров Гогланд; 25 пополуночи в 2 часа с половиною приближаясь к Сескару, увидели шведский флот к О в 40 судах. Около полудни казался оный к нам приближающимся, но заштиливав, оставался от нас в той же стороне, потом наступившая мрачность закрыла его от нашего виду. Я не знал достоверно, в какой отдаленности находилась от меня кронштадтская часть флота В.В., держался к ветру, дабы затруднить нападение неприятельское. А сего числа при юго-восточном ветре и при мрачности усмотрен был флот к нам приближающимся, который почитая неприятельским, стал я с находящеюся со мною эскадрою на якорь, построясь между Сескара и Пени в боевой порядок, и приготовясь к отражению его, лег на шпринг. Но в 6 часов от крейсеров наших извещен я был, что приближалась к нам вместо ожидаемого неприятеля кронштадтская часть флота В.И.В., опознанная посредством сигналов, с которою соединясь в 8 часов пополуночи, пошел искать неприятеля, поспешавшего, пользуясь мрачностью и туманом, скрыться от нашего вида».

Когда шведы получили известие, что противник и спереди, и сзади, они пошли к Выборгской бухте, чтобы прикрыть королевский гребной флот, и получили высочайший приказ укрыться в бухте. Очевидно, что король не хотел оставить армейский флот на уничтожение. Кроме того, у шведов кончались снаряды. Королевским приказом флот был поставлен в положение блокированного, ибо соединившиеся русские эскадры появились у Выборгского залива.

Перед Чичаговым стояли два варианта дальнейших действий. Он мог атаковать шведов через подводные камни и мели, не обращая внимания на потери, и обрести славу геройского подвига. Но адмиралу были чужды стремление к эффектным действиям и лишнему кровопролитию. Поэтому, признавая положение шведов в бухте безнадежным, Чичагов считал необходимым другой путь: блокировать неприятеля, не позволяя ему передвигаться и получать снабжение, а после прибытия гребной эскадры атаковать с нескольких направлений. Не вина адмирала, что план этот не был в полной мере выполнен.

Блокада и прорыв

Справа Березовые острова, отделенные от материка проливом — Березовым зундом, слева — наиболее выдающийся мыс Крюсерорт составляли границы входа в Выборгский залив шириной шесть верст. Но островок Ронд, банки Рус-Матала, Пейсари, Салвор и другие, со множеством неназванных и к тому времени неизвестных камней и мелей, сужали фарватеры до десятков метров. Один из фарватеров пролегал между банкой Салвор и отмелями у Крюсерорта, второй — между островом Ронд и островом Пейсари (Малый Березовый). С востока в залив вел Березовый зунд, который считали пригодным лишь для малых судов. Судам, прошедшим фарватерами, предстояло идти к Выборгу по извилистому, изобилующему навигационными опасностями Транзунду, за которым располагался Транзундский рейд. Шхеры, с запада подходящие к Крюсерорту, позволяли проводить гребные суда под берегом к блокированному флоту. Только заняв выход из шхер мелкосидящими кораблями, можно было установить действительно полную блокаду.

В распоряжении короля были 21 линейный корабль, 8 больших, 4 малых фрегата, 4 более мелких и 323 гребных судна. Густав III рассчитывал делать высадки на берега под Выборгом, перерезать связь крепости с Санкт-Петербургом. Но соединившиеся русские эскадры обладали превосходством, подход гребных судов Нассау-Зигена грозил полной блокадой с востока, а в тыл могли ударить гребные суда Козлянинова от Выборга, где располагалась ставка главнокомандующего Салтыкова. Густав III блокировал Выборг с моря, но и сам был окружен. Чичагову предстояло сделать все возможное, чтобы блокада была полной.

Первоначально русские корабли расположились вне линии мелей и островов, прикрывающих Выборгскую бухту; шведский флот развернулся в линию по другую сторону. Но вскоре стало ясно, что наличных сил недостаточно, если они сохранят прежнюю позицию. Чичагов немедленно разработал план ужесточения блокады. Понимая сложность плавания по слабо изученному заливу, изобилующему неизвестными подводными опасностями, адмирал подготовил схему перехода каждого корабля на новое место; он предписал продвигаться медленно, имея впереди и по бортам гребные суда для промеров.

Чичагов намеревался занять позицию между островом Ронд и рифом Репие; в донесении Императрице от 28 мая адмирал писал, что ему необходимы гребные суда, которых у него нет, кроме 8 гребных фрегатов. Пока же, обнаружив шведские гребные суда в Березовом зунде, он был вынужден отправить для наблюдения за ними три фрегата, причем одному следовало крейсировать в виду пролива, наблюдая за передвижением противника, а двум другим расположиться между крейсирующим фрегатом и флотом для срочной передачи сигналов. Таким образом, если не полную блокаду, то контроль за неприятельским армейским флотом удалось наладить уже 27 мая.

28 мая из Кронштадта прибыли корабли «Храбрый», «Святослав» и три катера, но сил все равно не хватало, и Чичагов просил Безбородко прислать из Ревеля оставленные там катера и гребные суда, необходимые для преграждения узких проходов в шхерах. Писал он и о необходимости учреждения почты на мысе Стирсудден, находящемся в виду крейсирующих у Березовых островов фрегатов, чтобы ускорить передачу донесений и указов.

29 мая по сигналу адмирала флот построил линию параллельно неприятельскому и под парусами медленно, с гребными судами для промеров впереди и по бортам продвинулся на две мили и остановился между банками Репие и Пенц. Шведский флот стоял на шпринге, готовый к бою. Главные силы протянулись от острова Пейсари до мели Салвор: три корабля и фрегат преграждали фарватер у Крюсерорта; часть больших фрегатов составила эскадру во второй линии для парирования возможных ударов, а два фрегата наблюдали за русскими судами в Выборге.

Чтобы обеспечить направление от Березового зунда на Кронштадт, адмирал придумал при недостатке сил остроумный выход: корабли «Америка» и «Сысой Великий», пострадавшие от взрывов в Красногорском сражении, вместо отправки в Кронштадт Чичагов послал к мысу Стирсудден для подкрепления стоявшего там фрегата «Надежда благополучия», а вице-адмиралу П. И. Пущину предложил выслать туда необходимые для ремонта материалы. В донесениях он писал о недостатке всего необходимого и просил доставить в первую очередь пушки и снаряды со всеми принадлежностями.

Адмирал предлагал гребными судами и батареями на берегах преградить выходы из проливов; оставив в своем распоряжении 23 линейных корабля, 10 парусных и 2 гребных фрегата с усилением бомбардирскими кораблями и брандерами, остальную часть флота под командованием А. И. Круза он намеревался сделать резервной эскадрой для поддержки гребного флота, которому следовало вместе с батареями на берегах заградить все выходы из Березового зунда. Сам Чичагов продолжал последовательно и методично сжимать полукольцо блокады под Выборгом. 1 июня он направил 5 фрегатов контр-адмирала Ханыкова с задачей преградить путь шведам от островов Пейсари и Орисор до банки Пассалода; чтобы не пропустить мелкие суда, предполагалось соорудить батарею на мысе Крюсерорт. В тот же день адмирал просил выслать из Кронштадта после ремонта корабль «Иоанн Богослов» с несколькими меньшими судами, чтобы надежнее преградить выход из Березового зунда. Все пути бегства шведов были перекрыты. Лишь в безветрие шведские гребные суда могли пройти мимо неподвижных парусников.

3 июня удалось связаться с армией через отряд Ханыкова. Чичагову сообщили, что неприятельских войск на суше поблизости нет, а приходящие к берегу за водой шлюпки казаки отгоняют. Адмирал, пользуясь возможностью, послал письмо Салтыкову, запрашивая у него сведения о состоянии армии, о шведском флоте и его действиях, о состоянии гребной флотилии Козлянинова; он также просил прислать лоцманов, знающих местные фарватеры. На следующий день Салтыков, встревоженный приближением к острову Рогель 80 неприятельских гребных судов, просил оказать поддержку Козлянинову; однако Чичагов, отделенный от Выборга рядами навигационных препятствий и неприятельских кораблей, был бессилен помочь.

Зная о замеченных на острове Ронд людях, Чичагов решил, что шведы сооружают в опасной близости от русского флота батарею, и 5 июня послал отряд капитана Шешукова из корабля и фрегата; русские моряки заняли остров, обнаружив только место, подготовленное для батареи.

Шведы в эти дни высадили войска на берег Березового зунда, пытаясь отрезать Выборг от Санкт-Петербурга и производить диверсии в сторону столицы, но были отбиты сухопутными войсками и вернулись на суда; войти в Транзунд, где к бою была готова флотилия Козлянинова, они не решились.

Высочайший рескрипт от 4 июня одобрил действия Чичагова по блокированию шведов во всех проходах; Императрица предписала эскадру у Березового зунда объединить под командованием контр-адмирала Одинцова и подчинила ее Нассау-Зигену, которому следовало тотчас отправиться к Березовым островам. Адмиралу предстояло обеспечить переход канонерских лодок капитана бригадирского ранга Слизова до Питкопаса и условиться с принцем, чтобы часть гребных фрегатов и канонерских лодок оставить при корабельном флоте, а остальные вернуть в галерный; указ сообщал о приказе выслать к флоту остававшиеся в Ревеле суда и два брандера из Кронштадта. Чичагову было предписано учредить связь с армией и создать на мысе Крюсерорт батареи, которые могли бы действовать против 4 шведских кораблей, преграждающих фарватер вблизи мыса.

Тем временем флот Чичагова усиливался. Вечером 7 июня из Ревеля прибыли 2 бомбардирских корабля, 3 катера, 2 транспорта, госпитальное судно и 2 брандера. Через сутки из Фридрихсгама подошли 50 канонерских лодок капитана Слизова, 30 из которых Чичагов под конвоем фрегата отправил Нассау-Зигену, а 20 оставил в своем распоряжении. Подкрепление позволило адмиралу 8 июня послать 2 фрегата и 4 катера капитана Кроуна к выходу из шхер, чтобы захватить или заблокировать находившиеся там шведские суда. Канонерские лодки он придал отряду Ханыкова с задачей укрыть их у берега и использовать для наблюдения и поддержки Кроуна. В донесении от 9 июня Чичагов писал, что сооружение батареи на мысе Крюсерорт сопряжено с большими трудностями и нет уверенности в успехе; посему он отложил решение до того момента, когда завершится разведка фарватера.

В тот же день было выделено два отряда. Капитану генерал-майорского ранга Лежневу с 4 линейными кораблями, бомбардирским и гребным фрегатом следовало занять место, обследованное у острова Ронд капитаном Шешуковым, и быть готовым к нападению на неприятеля или отражению его атаки. Отряду контр-адмирала Повалишина (5 линейных и бомбардирский корабли) предстояло расположиться на позиции между банками Пассалода и Репие или между последней и мысом Крюсерорт, оставаясь вне выстрелов противника.

9 июня 1790 года главные силы Чичагова под парусами приблизились на два пушечных выстрела к шведам и встали на якорь между островом Ронд и банкой Репие (Илмут); в это время неприятельский флот лежал на шпринге, а в его тылу собрались гребные суда и четыре фрегата от Транзунда. В тот же день и отряд Лежнева развернулся на указанной ему позиции; сюда же адмирал послал 2 брандера с указанием поставить их в безопасное место. На острове Ронд побывали для описания и пеленгования 3 штурмана. Чичагов готовился к наступлению.

Отряд Повалишина из-за пасмурности и маловетрия занял предписанное положение только 11 июня; накануне капитан Кроун доложил, что из 8 шведских судов, обнаруженных у Питкопаса, 4 захвачено, 1 сожжено неприятелем, а остальные ушли на веслах.

От постройки батареи на мысе Крюсерорт Чичагов отказался, несмотря на полученный из столицы указ, ибо рекогносцировка показала, что орудия, далеко расположенные от фарватера, не способны задержать противника. Салтыков также не был уверен в эффективности батарей; 17 июня он писал о бесполезности орудий на Крюсерорте, Меросанеми, Вилланеми и необходимости их на Койнеми.

Над тылом шведов нависала эскадра Козлянинова. Когда 10 июня шведская гребная флотилия отошла от острова Рогель к главным силам, одно движение судов Козлянинова к Транзунду заставило шведов вернуться в прежнее положение.

Таким образом, все было подготовлено для наступления. Чичагов ожидал только прибытия гребной флотилии, чтобы во взаимодействии с ней атаковать и добиться гарантированной победы либо одной только угрозой заставить противника сдаться. Казалось, положение шведского короля безнадежно. Попытки шведов 3–9 июня закрепиться на берегу и отрезать Выборг от столицы были отбиты русскими войсками. Шведские войска и флот страдали от недостатка свежего продовольствия и воды. Однако гребная флотилия все не приходила.

8 июня Турчанинов писал Безбородко, что Нассау-Зиген, осмотрев положение в Биорке, поедет к Чичагову договариваться об атаке; опасаясь, что Биорке-зунд (Березовый пролив) будет загражден затопленными судами и батареями, принц намеревался ограничиться там демонстрацией, а главные силы по согласованию с адмиралом ввести в бой совместно с флотом или от острова Ронд, или на флангах флота корабельного. Однако он так и не выполнил свое намерение.

Не раз переносились сроки выхода флотилии. Только 18 июня стало известно, что Нассау-Зиген в 12 верстах от Березовых островов и поедет советоваться с Чичаговым о дальнейших действиях. Но и в этот день противный крепкий ветер мешал входу флотилии в Березовый зунд, так что Нассау-Зиген ограничился рекогносцировкой.

Шведы, чувствуя гибельность положения, попробовали прорвать блокаду. 17 июня Чичагов получил сведения, что шведские суда шхерами направляются к Выборгу. Несмотря на то что фарватер преграждали два отряда, адмирал послал еще два фрегата и два катера под командованием капитана 2-го ранга Р. Кроуна, который 19-го и 20 июня отразил попытки неприятеля пройти к Выборгскому заливу.

На следующий день к выходу из Березового зунда подошел гребной флот Нассау-Зигена. Из-за безветрия часть пути суда прошли на веслах, и вице-адмирал намеревался наступать 21 июня, дав отдых командам. Он совсем забыл про обещание встретиться с Чичаговым и скоординировать действия; видимо, принц не хотел ни с кем делить честь победы и 21 июня вступил в бой. Первоначально шведы открыли огонь, взяли шхуну «Слон», повредили другие суда, но канонерские лодки с плавучими батареями зашли во фланг неприятеля и, взорвав два судна, заставили его отступить; в шестом часу утра принц прекратил преследование, чтобы дать отдых усталым людям, не евшим на канонерских лодках сутки.

Чичагов терялся в догадках о причинах стрельбы на восточном фарватере, пока не загремели орудия на его фронте: король, воспользовавшись установившимся попутным ветром, решил идти на прорыв.

Скрытное бегство исключали светлые ночи, а прибытие гребного флота Нассау-Зигена не оставляло сомнений, что у короля нет времени выжидать. Поэтому Густав III собирался прорваться на рассвете, когда у противника понижается бдительность и не спят только вахты. Он избрал западный фарватер. Тот выводил кратчайшим путем к Свеаборгу и входу в шхеры у Питкопаса. Шведы готовили брандеры, которые предстояло пустить на русские корабли, чтобы на время их нейтрализовать. При попутном ветре первыми должны были выходить парусники, за ними — гребная флотилия; при безветрии основная роль оставалась за гребным флотом. Корабли должны были иметь на буксире шлюпки для промеров; их марсели и стаксели прихватывали только нитки, чтобы не посылать команды на мачты и поставить паруса по сигналу флагмана, управляя ими с палуб, что под огнем позволяло избавиться от больших потерь. Чтобы отвлечь внимание противника, подполковник Тернинг с тремя дивизиями канонерских лодок атаковывал правофланговые корабли боевой линии Чичагова. В ночь на 22 июня благоприятный ветер позволил Густаву III начать рискованное предприятие.

Как известно, к ночи 22 июня 1790 года русский корабельный флот отдельными отрядами перекрывал все возможные выходы из Выборгской бухты. Корабли контр-адмирала И. А. Повалишина стояли на шпринге между мысом Крюсерорт и банкой Салвор, преграждая шведам выход по западному фарватеру. В его тылу отряд контр-адмирала П. И. Ханыкова между островом Пейсари и банкой Пассалода предназначался для борьбы с возможным прорывом малых гребных судов. Главные силы располагались против главных шведских сил и подразделялись на авангард А. И. Круза, кордебаталию В. Я. Чичагова и арьергард A. B. Мусина-Пушкина, тогда как правофланговый отряд капитана Лежнева стоял между островом Ронд и островом Пейсари. У восточного прохода гребную флотилию поддерживали корабли отряда контр-адмирала Одинцова, а на крайнем левом фланге отряд капитана Кроуна блокировал вход в шхеры.

Ранним утром, между 2.00 и 4.30, отряд Тернинга атаковал у Пейсари отряд Лежнева, после чего отправился на сборный пункт. В 6.00 корабельный флот поставил паруса и пошел на прорыв.

С русской стороны первый удар шведского корабельного флота принял контр-адмирал Повалишин, который свои корабли поставил так, что шведы попадали под огонь с разных сторон и в то же время не могли охватить весь его отряд. Неприятель был вынужден идти по огненному коридору. Один из шведских кораблей попробовал избежать этой участи и обойти русские корабли с другой стороны, но сел на мель; остальные направились по фарватеру. Тем не менее почти все корабли, благодаря принятым мерам, прошли без больших потерь. Неожиданным сюрпризом стали шведские брандеры. Они были пущены, когда шведы еще прорывались сквозь строй. Увидев пылающий брандер, который двигался на русскую линию, «Всеслав» и «Святой Петр» по приказу контр-адмирала обрубили якорные канаты и пропустили горящее судно, после чего продолжили обстрел противника. Сопровождавшие брандер корабль и фрегат не справились с управлением, сцепились с пылающим судном, вскоре были охвачены огнем и взорвались. Два меньших брандера погибли без пользы.

Пройдя отряд Повалишина, шведские корабли столкнулись с фрегатами контр-адмирала Ханыкова между островом Пейсари и банкой Пассалода. Ближе к банке стоял фрегат «Архангел Гавриил», далее «Брячислав» и гребной фрегат «Святая Елена». Они открыли по шведам такой огонь, что заставили их изменить курс, причем часть шведских кораблей попала на банку Пассалода.

Бой недешево стоил и русским. Корабли эскадры Повалишина получили значительные повреждения в рангоуте, парусах и такелаже. Потери составили убитых 49, раненых 98 человек. Особенно пострадал бомбардирский корабль «Победитель», потерявший две мачты, он некоторое время один выдерживал огонь шведов, когда другие корабли отошли, уступая дорогу брандерам. В итоге ни корабли Повалишина, ни имевшие подводные пробоины фрегаты Ханыкова не могли участвовать в преследовании уходящего противника. На ходу остался лишь гребной фрегат «Святая Елена», который преследовал и взял большую галеру «Палмшерна». Когда шведский флот стал удаляться, стоявшие на мели корабли спустили флаги и сдались.

С флагманского «Ростислава» Чичагов видел, как шведы атакуют Лежнева, но около 4.00 бой прекратился. Шведские гребные суда продолжали уходить из-за Березовых островов к своему флоту, на котором были распущены марсели; ожидая нападения, Чичагов в 5.45 приказал флоту лечь на шпринг и приготовиться к бою, ибо встречный ветер способствовал движению противника. У королевского флота было три направления прорыва, и когда в шестом часу стало видно, что шведы распускают паруса, адмирал решил выжидать, куда они пойдут, прикрывая по-прежнему все возможные пути. На российских кораблях также были приняты меры для быстрой постановки парусов. Чичагов ожидал, видимо, что шведы пойдут прямо на юг.

Тем временем большая часть шведского флота в начале восьмого часа снялась с якоря и направилась колонной к западному проходу. Один за другим корабли уходили к северу, а затем поворачивали на отряд Повалишина. Теперь намерения противника определились. Перед Чичаговым стояли два варианта: вывести главные силы в море и перехватить там шведов либо всеми возможными средствами преградить им выход из залива до подхода гребных сил, полностью пленить или уничтожить неприятельскую морскую мощь. Адмирал выбрал второй вариант как суливший больший успех меньшей ценой.

Между 7 и 8 часами Чичагов послал корабль «Победоносец» к ставшему на мель шведскому кораблю, в 8.15 дал сигнал арьергарду идти на помощь атакованным кораблям, затем послал к эскадре Повалишина корабль «Царь Константин». Вскоре адмирал поднял сигнал всему арьергарду, обрубив канаты, идти на помощь Повалишину. Однако, когда стало ясно, что шведы все же прорываются, а Мусину-Пушкину пришлось уклониться к западу, чтобы обойти отмели, адмирал приказал арьергарду идти наперерез врагу; в поддержку Повалишину он послал отряд Лежнева. Вслед за тем вице-адмирал А. И. Круз, начальник авангарда, получил приказ вступить под паруса, гнаться за уходящим неприятелем и атаковать его.

Убедившись, что неприятель прошел через заградительные отряды, оставив на мели 5 кораблей и 2 фрегата и потеряв корабль и фрегат, Чичагов с кордебаталией снялся и пошел в погоню, оставив отряд Лежнева и несколько фрегатов для помощи пострадавшим в бою кораблям и захвата стоявших на мели неприятельских судов.

Шведские корабли уходили на юго-запад. За ними тянулась масса гребных судов. Строившиеся в боевую линию корабли Чичагова проходили вблизи шведской гребной флотилии, которая оказалась в полной власти русского флота. Чичагов первоначально приказал уничтожать и захватывать беспомощные гребные суда, однако их оказалось слишком много. При появлении гребных судов Нассау-Зигена адмирал решил оставить ему шведские гребные суда и продолжить преследование корабельного флота.

В начале девятнадцатого часа корабль «Двенадцать апостолов» перестреливался с шедшим впереди шведским контр-адмиральским кораблем; от его выстрелов неприятель лишился бом-лиселя и брам-рея, но сумел оторваться от преследователя. Около 20.00 «Мстислав» догнал этот корабль и вступил с ним в бой. С 20.30 к «Мстиславу» присоединился «Кир-Иоанн»; они сбили бизань-мачту противника. В 21.00 «Мстислав» овладел вражеским кораблем «София Магдалина». В ходе боя на «Мстиславе» и его противнике были сбиты грот-марса-реи. «Кир-Иоанн» и «Двенадцать апостолов» ушли вперед. Видя это, Чичагов дал в начале двадцать второю часа сигнал ближайшим к противнику кораблям атаковать, а «Храброму» идти к захваченному кораблю на помощь «Мстиславу».

В исходе двадцать второго часа «Венус» и «Кир-Иоанн» схватились с неприятельским фрегатом и в 23 часа принудили его спустить флаг; но из-за сумеречности и сильного ветра фрегат отдалился и скрылся ранее, чем на него высадили призовую партию.

Ветер усилился до крепкого, но шведы не убавляли парусов. Преследующий флот все более рассеивался, так что вскоре в распоряжении адмирала, кроме флагманского «Ростислава», оказались лишь корабль «Святая Елена» и фрегат «Венус». Пришлось уменьшить скорость, поджидая отставших, но через два часа Чичагов возобновил погоню.

Из-за разных скоростей кильватерная линия растянулась, наиболее быстроходные корабли вырывались вперед. На рассвете Чичагов мог наблюдать только 10 своих судов, тогда как у неприятеля направлялось к северу еще 21 судно. Несмотря на перевес противника, адмирал продолжил преследование. В 7.00 с одного из русских кораблей несколько раз выстрелили по шведскому кораблю под брейд-вымпелом, но тот уклонился от боя и ушел к флоту. Позднее «Венус» начал обстрел корабля «Ретвизан», и «Изяслав», поставив брамсели, пришел на помощь Кроуну. Вскоре «Ретвизан» сдался и в сопровождении «Венуса» присоединился к русскому флоту.

В 10.30 шведский флот стоял у входа в Свеаборг. При виде приближающегося русского флота шведы стали сниматься с якоря. Чичагов, ожидая возможного боя, приказал кораблям собраться ближе к нему. Однако шведы отвели корабли под батареи, и атака стала невозможна. Собственно говоря, она и не требовалась, ибо шведский флот, уменьшившийся до 14 кораблей и 3 фрегатов, после ряда неудач уже не мог претендовать на успех, и русскому флоту только оставалось блокировать его.

В результате сражения шведы потеряли три корабля и два фрегата погибшими, четыре корабля и два фрегата сдавшимися; кроме того, сдались или погибли в ходе боя многие меньшие парусные и гребные суда, указанные в донесениях русских командиров. Число пленных достигло пяти тысяч, потери убитыми и утонувшими оценивали в 2 тысячи; русский флот, не лишившись ни одного корабля, потерял 53 человека убитыми; среди раненых были 2 капитана и 112 нижних чинов.

24 июня 1790 года Чичагов во всеподданнейшем донесении, отправленном в столицу с сыном Павлом, писал об успехе. Так как находившийся при нем A. C. Шишков проявил досаду, что для сообщения о победе адмирал послал не его, со следующим донесением от 26 июня об успешном бое Кроуна адмирал послал Шишкова. 3 июля В. Я. Чичагов подготовил подробное донесение о ходе и результатах Выборгского сражения; на следующий день с трофейными флагами и донесением адмирал направил в столицу второго сына, подполковника Василия Чичагова. В письме к графу A. A. Безбородко адмирал обращался с единственной просьбой: перевести сына из сухопутного в морское ведомство, гарантируя, что тот будет соответствовать новому званию.

Настроения в столице переходили от тревоги к восторгам. 23 июня беспокойство вызвало сообщение, что в ходе прорыва пять судов взорвано: лишь на следующий день рапорт Повалишина разъяснил, что взорваны шведские корабли, а Чичагов и Круз преследуют уцелевшую часть неприятельского флота. 26 июня П. В. Чичагов привез донесение, из которого стали ясны масштабы поражения шведов; Императрица на радостях наградила П. В. Чичагова чином капитана 1-го ранга, золотой шпагой с надписью «за храбрость» и тысячей червонцев, а адмирал В. Я. Чичагов первым из моряков был удостоен ордена Святого Георгия I степени и пожалован 2417 душами крестьян в Могилевской губернии. Награды получили также другие адмиралы и офицеры флота.

Вскоре после Выборгского сражения вину за неполный разгром шведов досужие языки возложили на В. Я. Чичагова. Офицеры отряда Повалишина считали, что адмирал промедлил с помощью, когда пять кораблей дрались против всего неприятельского флота. И Салтыков, и Нассау-Зиген порицали его за оплошности; последний со слов пленного шведа утверждал, что при наличии батареи на Крюсерорте ни один из шведских кораблей не ушел бы. Нам уже известно, как сам Салтыков высказывался о бесполезности батареи на Крюсерорте. Следует более тщательно разобрать события и дать им оценку, чтобы освободить имя В. Я. Чичагова от подобных инсинуаций.

Если внимательно посмотреть на карту Выборгского залива, отчетливо видна полоса мелководья шириной до километра у мыса Крюсерорт; следовательно, корабли со значительной осадкой вряд ли могли подойти ближе к берегу и соответственно оказаться в сфере эффективного огня артиллерии. Береговые батареи в лучшем случае могли действовать только против малых и гребных судов, а для борьбы с ними предназначался галерный флот Нассау-Зигена. Принц, не согласовав действий с Чичаговым, не сообщив ему о наступлении и не организовав захвата оставшихся в море без защиты шведских судов, и был основным виновником неполной победы.

Почему же Чичагов задержался с помощью Повалишину и выходом в море? Речь уже шла о том, что адмирал ожидал, пока не определится действительное направление прорыва. Свою роль, видимо, сыграли и отвлекающие действия шведов против Лежнева. Но главное, чтобы пройти к Повалишину, русским кораблям следовало идти при неблагоприятном ветре. Ночью дул N ветер, с трех часов NO, затем ONO, попутный прорывавшимся шведам, но не русским.

Выйдя в море с кордебаталией в числе последних, уже вскоре корабль адмирала оказался среди передовых.

* * *

Казалось, силы Густава III окончательно подорваны и война завершается. Однако 28 июня Нассау-Зиген предпринял неподготовленное наступление на шведский гребной флот у Роченсальма и потерпел поражение. Корабельный флот в июле продолжал выполнять главным образом блокадные функции. Главные силы Чичагова стояли между Наргеном и Вульфом, по очереди посылая эскадры в Ревель, а под Свеаборгом оставался крейсерский отряд. Адмирал готовил помощь для совместной операции по разгрому шведского флота в Роченсальме, но из-за несогласованности действий Нассау-Зигена и Салтыкова операция не состоялась до конца войны.

Командующий Балтийским флотом

Верельский мир облегчил положение России и позволил ограничиться борьбой на юге. Однако в планы британского правительства не входили ни примирение Екатерины II с Густавом III, ни ее победа над Турцией и свободный выход Российского флота в Средиземное море. Не преуспев в создании коалиции европейских держав, британский премьер-министр Питт подготовил ультиматум Екатерине II и решил послать флот в Балтийское и Черное моря. В этих условиях, несмотря на продолжающуюся войну с Турцией, в 1791 году потребовалось создать западную армию под командованием Г. А. Потемкина, а на море предполагалось вооружить 32 линейных корабля, в том числе 8 100-пушечных.

Чичагов, проследив за подготовкой Кронштадтской эскадры, выехал в Ревель. 12 мая 1791 года он побывал на кораблях, в том числе флагманском «Ростиславе», и вернулся на берег. Перед возвращением в столицу адмирал 13 мая отправил Ревельскую эскадру в Кронштадт, а сам занялся подготовкой Ревеля к обороне. 28 июня адмирал доносил, что Балтийский флот из 32 линейных, 3 бомбардирских кораблей, 9 фрегатов, 2 прамов стоит частью на Кронштадтском рейде, частью у Толбухина маяка. Российский флот прикрыл подступы к столице, не выходя за пределы Финского залива и не давая предлога обвинить Россию в агрессивности.

Отказ Англии от экспедиции в Балтийское море и успех переговоров с Густавом III, завершившихся 8 октября подписанием Дротингольмского союзного договора, в значительной мере можно объяснить демонстрацией силы Российского флота. Когда выяснилось, что война не состоится и сохранение вооруженной силы может быть неправильно истолковано, Императрица направила В. Я. Чичагову указ распределить эскадры в Ревель и Кронштадт и тотчас разоружить; Екатерина II выражала благоволение адмиралу и его подчиненным за быстроту, с которой флот был подготовлен.

Императрица не забывала отметить заслуги адмирала. 4 марта 1792 года она пожаловала ему герб за удачные действия против шведов под Выборгом 22 июня 1790 года. Герб был разделен на четыре поля и изображал: на золотом поле вылетающего черного двуглавого орла с двумя коронами, на голубом поле золотой вооруженный корабль с адмиральским флагом, на таком же поле серебряного плавающего кита и на серебряном поле крестообразно положенные руль и якорь в лавровом венке.

23 ноября 1792 года Императрица подписала указ о снаряжении в кампании 1793 года 15 кораблей и 6 фрегатов; но уже 23 декабря было указано готовить дополнительно 10 линейных кораблей, 2 фрегата, а также гребную флотилию (7 фрегатов, 10 плавучих батарей, 50 канонерских лодок) с необходимым числом транспортных и малых судов. Причиной тому могла послужить подготовка ко второму разделу Польши, и российское правительство ожидало, что Англия, Швеция и другие страны выступят на стороне поляков. Но опасения оказались напрасными.

После казни Людовика XVI в 1793 году оформилась вторая антифранцузская коалиция в составе Англии, Австрии, России, Пруссии, Испании, Голландии, Неаполя, Сардинии, Гессен-Касселя. Швеция и Дания не присоединились к союзу, поэтому в 1793 году готовилась демонстрация морских сил с целью не допустить торговли нейтральных государств с Францией. 8–11 мая суда Кронштадтской эскадры вышли на рейд, 5 июня под флагом А. И. Круза отправились в море и 9 июня прибыли к Ревелю, где присоединили местную эскадру. 15 июня на «Ростиславе» подняли флаг адмирала Чичагова. Простояв несколько дней между Наргеном и Вульфом, флот 30 июня пошел в плавание. 13 июля эскадра Круза направилась крейсировать в Немецком море и вернулась через месяц к флоту, ходившему у Борнхольма.

В кампании 1794 года флот ограничивался боевой подготовкой. События в Польше не позволили России серьезно участвовать в действиях коалиции против Франции. Однако одним присутствием флот во главе с Чичаговым служил аргументом силы. 6 июня адмирал рапортовал Императрице, что соединенный флот из 18 кораблей с госпитальным, 4 фрегатов и 6 катеров стоит в Ревеле; из них 2 фрегата и 2 катера в плавании по Финскому заливу. 12 июня он поднял флаг на «Ростиславе», которым теперь командовал Василий Чичагов; Павел Чичагов командовал в эскадре кораблем «София Магдалина». 20 июня флот пошел в море, остановился на якорной стоянке восточнее Наргена, высылая один за другим отряды в четыре-пять кораблей и фрегатов для учебного плавания, и в сентябре вернулся к портам.

Раздел Польши отвлек членов коалиции от революционной Франции, что позволило ей укрепиться. В 1794 году французские войска освободили территорию своей страны и двинулись за ее рубежи. Под их ударами из войны вышли Голландия, Испания, Пруссия и другие германские государства. Военные действия распространялись все шире, и в 1795 году был заключен новый союз России с Англией и Австрией. Еще раньше по союзному оборонительному договору с Англией содействие англичанам оказал Российский флот. Была сформирована и отправлена эскадра вице-адмирала П. И. Ханыкова в составе 12 кораблей и 8 фрегатов; предписано было вооружить в Кронштадте и Ревеле 15–18 кораблей с соответствующим числом фрегатов и других судов, привести в готовность гребную флотилию в Роченсальме.

В. Я. Чичагов в 1795 году лично флот в море не водил. По указу Императрицы от 4 июня были назначены командующие Кронштадтской и Ревельской эскадрами, а адмиралу следовало принять общее командование в случае необходимости. Указ разрешал посылать корабли в крейсерство, но таким образом, чтобы не подать соседним державам вида, что Россия опасается с их стороны неприязненных действий. В 1796 году Чичагову также следовало при необходимости принять командование объединенными силами флота. Фактически соединенной эскадрой командовал A. B. Мусин-Пушкин, а В. Я. Чичагов оставался в Ревеле, который его стараниями превращался в настоящую военно-морскую базу.

Смерть Екатерины II изменила положение дел и в стране, и на флоте. Вступивший на престол Павел I 19 ноября 1796 года приказал распределить весь флот на три дивизии по три эскадры в каждой и гребную флотилию; В. Я. Чичагов стал командиром 2-й дивизии, и о его главнокомандовании не упоминалось.

26 января 1797 года высочайший указ предписал В. Я. Чичагову учредить в Ревеле классы для обучения флагманов, капитанов и офицеров его дивизии тактике, эволюции, навигации, корабельной архитектуре, практике. Аналогичные приказы получили командующий гребной флотилией вице-адмирал Фондезин и адмирал А. И. Круз. Таким образом, намечалось создание первых курсов повышения квалификации командного состава. К сожалению, неизвестно, как выполнялся этот указ.

Император оценил вклад В. Я. Чичагова в развитие Ревеля. 26 декабря 1796 года Павел I заинтересовался состоянием Ревельского порта, и 2 февраля адмирал Г. Г. Кушелев доложил, что еще в 1793 году Чичагов представлял Адмиралтейств-коллегии мнение о необходимости ремонта порта. Император повелел строить каменный порт, а общее наблюдение за строительством поручил адмиралу Чичагову.

Кампания 1797 года на Балтике должна была стать чисто учебной. Император 15 декабря 1796 года указал вооружить в Кронштадте и Ревеле весной 27 линейных кораблей и 9 фрегатов. 8 марта 1797 года он объявил, что примет командование флотом из трех дивизий на себя. 26 марта 1797 года по Высочайшему указу ввиду слабости здоровья адмирала А. Н. Сенявина Чичагов был назначен адмиралом «белого флага», то есть командующим дивизией кордебаталии, с оставлением и главным командиром Ревельского порта. Фактически В. Я. Чичагов вновь оказался на посту командующего флотом.

В указе 12 июня 1797 года, расписавшему корабли и командиров в линии баталии, впервые названы четверо Чичаговых: Василий Чичагов на «Ростиславе», Петр Чичагов на «Максиме Исповеднике», Павел Чичагов — на «Ретвизане» и сам адмирал В. Я. Чичагов.

Маневры 7–12 июля носили скорее характер представления и развлечения для Павла I. После нескольких дней плавания страдавшее от морской болезни царское семейство оставило борт судна. Чичагов участвовал в маневрах; однако уже 12 июля именной Высочайший указ объявил о замещении адмирала по болезни вице-адмиралом A. B. Мусиным-Пушкиным. По мнению П. В. Чичагова, его отец вышел в отставку из-за отказа подчиняться неразумным, на его взгляд, инструкциям любимца Павла Г. Г. Кушелева, который в свое время служил у него мичманом.

2 августа Адмиралтейств-коллегия докладывала, что Чичагов сдал командование дивизией «белого флага» адмиралу Крузу, а также сообщала, что по слабости здоровья порученное ему наблюдение за постройкой казарм и адмиралтейства в Ревеле передается Мусину-Пушкину и Спиридову. 14 сентября коллегия получила записку Кушелева о разрешении Императора уволить по их желанию со службы В. Я. Чичагова и И. А. Повалишина с ношением мундира и полным жалованьем. А 22 сентября были уволены со службы после выхода в отставку капитан бригадирского ранга Павел Чичагов и капитан 1-го ранга Василий Чичагов. Дети адмирала, воспитанные на примере честного, добросовестного выполнения долга, не могли оставаться на службе в условиях произвола в отношении их отца.

Павел Васильевич Чичагов все же вернулся во флот, был произведен в контр-адмиралы, после конфликта с Императором сначала был разжалован, затем произведен снова, командовал эскадрой в экспедиции 1799 года к берегам Голландии, в 1802–1809 годах выполнял обязанности морского министра. В 1812 году он возглавлял Дунайскую армию и общественным мнением считался главным виновником неудачи пленения Наполеона у Березины, выехал за границу и умер в Париже 20 августа 1849 года, оставив записки о себе и отце.

Адмирал В. Я. Чичагов опальным жил в имении. Его попытка без разрешения приехать в столицу для лечения и встречи с сыном Павлом была сорвана по требованию Императора — когда адмирал выходил из коляски у дома, фельдъегерь передал ему высочайшее повеление выехать из Санкт-Петербурга. Видимо, Павел I опасался, что адмирал вредно повлияет на сына, да и авторитет заслуженного моряка был весьма велик.

Умер В. Я. Чичагов 4 апреля 1809 года и похоронен на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Похороны почтил присутствием Император Александр I. Мраморный портрет-барельеф на памятнике сопровождало написанное Екатериной II в честь Ревельского сражения стихотворение:

С тройною силою шли шведы на него. Узнав, он рек: «Бог защитник мой, Не проглотят они нас»: Отразил, пленил и победы получил.

* * *

Биография В. Я. Чичагова характерна для екатерининского времени и в то же время своеобразна противоречиями во мнениях современников о личности адмирала. Интересна характеристика, данная ему сородичем A. M. Чичаговым[10], ставшим позднее митрополитом Серафимом:

«Говоря о его личности, мы должны заметить, что это был редкий в то время тип истинно русского человека. Образованный, умный, он должен был силой ума, так сказать — головой, пробивать себе дорогу, не имея к тому никаких иных средств. Никогда никого он за себя не просил и никому не кланялся; свято исполняя свой долг в отношении службы, он не заботился о связях и протекциях. Держа себя с достоинством, он жил в тесном кругу друзей и подчиненных, и, имея большую семью, существовал лишь своим жалованьем, не мог делать приемов и сам никуда не ездил. При дворе он появлялся только тогда, когда получал особое приглашение, дабы не возбуждать ни в ком зависти и не быть предметом интриг. Он вовсе не интересовался мелочами придворной жизни и, не смотря на свое высокое положение, умел себя поставить вне этой опасной сферы. Этот замечательный такт обратил на себя внимание Императрицы Екатерины II; некоторые же из придворных людей объясняли отсутствие адмирала на свой лад. Непреклонный его характер они сочли за необразованность, а презрительное его отношение ко всему придворному — за грубость. В доказательство того, что его многие не понимали, так как он был недосягаемо выше их, про него рассказывались анекдоты, как он был оригинален в беседах с Императрицею, не стесняясь в грубых выражениях, дозволяя себе брать ее за руку или за плечо и т. д. Все это вымыслы злословия или бессмысленные сказки».

Павел Чичагов в записках писал об отце:

«Он был истинно честный человек, почти беспримерного бескорыстия, при всеобщей склонности к взяточничеству и корыстолюбию, тогда как недостаток в средствах мог и его к тому же побудить. Он был набожен без суеверия, высоко ценил добродетель и гнушался пороком; трезвый и воздержанный по необходимости и врожденному вкусу, он со строжайшей добросовестностью исполнял свои обязанности в отношении к Богу и престолу. Чуждый всяких происков, он ожидал всего от образа своих действий и от Божественного Промысла, велениям которого подчинялся самоотверженно и в этом никогда не раскаивался».

Одни говорили о добродетелях и кротости адмирала, другие порицали В. Я. Чичагова именно за эту кротость, считая ее неподходящей для воина. Как же удавалось Чичагову сочетать кротость с успехами? Читатель уже имеет достаточно материала, чтобы самому прийти к выводам. Именно в спокойствии и расчетливости таился секрет достижений адмирала на воинском поприще. Хорошо продуманные и подготовленные действия исключали по возможности неприятные неожиданности. В этом Чичагов подобен A. B. Суворову, который не афишировал планов, тщательно готовил сражение и выигрывал благодаря тому, что подчиненные понимали его маневр и верили своему полководцу. Интересно, что оба они — кавалеры ордена Святого Георгия I степени — не проиграли ни одного сражения, хотя и навлекали временами на свои головы «громы и молнии» власть предержащих, не понимавших глубины замыслов военачальников. В жизни Чичагова бывали эпизоды, которые считали при дворе неудачами, и лишь со временем выяснялось, что через эти «неудачи» пролегал путь к победе.

Как спокойному и рассудительному человеку, Чичагову с молодых лет доверяли важные поручения, требующие самостоятельности и дипломатического такта; в итоге он получил значительную практику и использовал полученные знания в подготовке моряков, в том числе своих сыновей.

Характерной особенностью деятельности В Я. Чичагова являлась продуманность и оптимальность, стремление добиваться цели минимальной ценой и малой кровью. В двукратном плавании к полюсу он не потерял судов и членов экипажей. Керченский пролив контр-адмирал Чичагов защитил значительно меньшими силами, чем было у противника, и почти без потерь. И в первом, и во втором походе на Средиземное море он довел до цели все корабли, при Эланде небольшими потерями окупил нейтрализацию шведского флота, а при Ревеле и Выборге благодаря упорному выполнению задуманного одержал победу.

Поразительна выдержка Чичагова в период блокады Выборга. Зная о недовольстве его медлительностью при дворе и во флоте, адмирал методично и последовательно сжимал гибельное кольцо. Можно быть уверенным, что при координации принцем Нассау-Зигеном действий с Чичаговым шведский флот не вырвался бы из Выборгского залива.

Велик вклад Чичагова в создание Ревельской военно-морской базы из торгового порта. Он не только организовал ремонт существовавших сооружений, но и упорно добивался сооружения каменных зданий и стен гавани вместо гниющих деревянных. Начатые им работы завершились в XIX столетии, и Ревель со временем стал главной базой Балтийского флота.

Меры по ускорению постройки кораблей в Архангельске, подготовка экипажей для Архипелагской экспедиции и перевод кораблей на Средиземное море, упорная защита Керченского пролива явились вкладом моряка в победу над турками.

Чичагов вообще был хорошим начальником эскадры. Он не терял корабли в ближних и дальних походах, а число больных на его кораблях благодаря заботе о людях бывало сравнительно невелико, несмотря на суровые условия жизни моряков.

Безусловно велика заслуга Чичагова в первой попытке Российского государства открыть северо-западный проход для торговых связей с портами Тихого океана. Кроме исследования полярных морей и накопления опыта, капитан Чичагов доказал, что на деревянных судах невозможно преодолеть полярные льды; он отстаивал свою правоту, несмотря на недовольство придворных моряков. Решение прекратить плавания к полюсу позволило России спасти много жизней, которых лишились иные страны в бесполезных попытках достигнуть полюса на деревянных парусниках, а неудачи русских частных попыток в XX веке (Седова, Русанова, Брусилова) только подтверждают вывод Чичагова.

Адмирал Чичагов показал себя достойным и на административных постах, и как флотоводец, и как воспитатель, и как политик. Он мог бы возглавить Адмиралтейств-коллегию, но избегал появляться при дворе и до конца службы оставался действующим моряком; он имел десять сыновей, большая часть которых служила на флоте. Можно только гадать, сколько бы успели сделать В. Я. Чичагов и его сыновья, если бы не были оттеснены от любимого дела. Несмотря на фаворитизм, в екатерининском флоте каждый офицер имел возможность отличиться и получить награды по заслугам. Императрица не жалела наград достойным и сравнительно мало карала за ошибки. Такое отношение выработало плеяду командиров и флотоводцев, привыкших самостоятельно мыслить и принимать решения, отвечая за эти решения и их исполнение не столько чином, сколько своей честью. Достоинство офицеров екатерининского времени стояло высоко, потому и победы русских армии и флота оказались такими впечатляющими. В атмосфере чиновнического подхода и страха при Павле I инициатива и самостоятельность неминуемо погибали.

Имена Чичаговых появлялись не раз в географических названиях и на бортах кораблей. Все это свидетельства того, что моряки не забывали адмиралов. Однако последние десятилетия внимание обращали на другие лица. В. Я. Чичагов оказался в тени Ф. Ф. Ушакова и более поздних флотоводцев.

Забылась слава его побед малой кровью. Данная биография — попытка восстановить былую славу В. Я. Чичагова и отвести ему достойное место в памяти народной.

Прошедший сквозь пламя А. И. Круз

Биография А. И. Круза ярка и необычна. Сын офицера петровского флота, он прошел этап за этапом все ступени корабельной службы, хорошо владел теорией и практикой, проявил смелость, умение и решительность в различных критических ситуациях. Наиболее выдающимися эпизодами его биографии являются Хиосское и Красногорское сражения.

Путь на капитанский мостик

Александр Иванович фон Круз (Крюйс) происходил из старинного датского дворянского рода. Родился он 26 октября 1731 года в Москве; дату эту приводит историк П. И. Белавенец, воспользовавшийся записью в метрической книге Елизаветинской евангелической церкви Кронштадта, где точно высчитаны годы и дни жизни адмирала.

Скорее всего, на морскую службу Александр пошел по стопам отца. Но если Иоганн (Яган) фон Крюйс, не получив в молодости теоретической подготовки навигатора, дослужился только до чина капитан-командора, его сын пошел значительно дальше. В этом ему способствовал выходец из Великобритании, Джеймс Кеннеди, который 1 июля 1714 года был принят на русскую службу подпоручиком и окончил жизнь вице-адмиралом. Независимый, решительный Кеннеди, принявший участие в судьбе молодого А. И. Круза, повлиял на выработку характера юноши. Как писал другой историк флота В. Берх, видевший акт на немецком языке, Кеннеди «восприняв его [А.И. Круза] от купели, усыновил». Он брал юношу с собой в плавания. Морская практика закалила Александра и сделала из него лихого моряка.

О ранних годах А. И. Круза известно немного. Биографы отмечают, что он обучался в мореходном училище, основанном Петром I. Однако вращение в среде иноземцев, кроме приобретения опыта, имело и негативные последствия. В журнале коллегии от марта 1747 года есть постановление на просьбу Иоганна Круза принять его шестнадцатилетнего сына, служившего волонтером на кораблях вице-адмиралов Обрейана и Мишукова и капитана Кеннеди, на действительную службу мичманом. Экзаменовавший юношу капитан А. И. Нагаев доложил коллегии, что Круз изучил навигацию плоскую и меркаторскую, но выяснить познания в практике оказалось невозможно из-за слабого знания русского языка; посему коллегия постановила взять его лишь гардемарином. Круз и его опекун не согласились. Д. Кеннеди за свой счет послал Александра за границу, где молодой моряк много плавал и старательно учился. После возвращения Круз снова держал экзамен и 6 июня 1753 года был принят из английского флота в российский унтер-лейтенантом. Вице-адмиралы З. Д. Мишуков и А. И. Нагаев высоко оценили теоретические и особенно практические познания моряка, который имел в активе семь кампаний на отечественном флоте и пять за рубежом, дважды ходил в Средиземное море, посещал Алжир, многие порты Испании, Франции и Турции, о чем свидетельствовали капитаны кораблей «Ассюранс» Даниэль и «Кент» Монтегю. В 1754–1758 годах Круз совершенствовал морскую практику в походах по Балтийскому и Северному морям и только в 1756 году был прикомандирован к Петербургской береговой команде.

При Императрице Елизавете Петровне преимущество отдавали национальным кадрам. В 1756 году из-за иностранного происхождения Круз не получил следующий чин корабельного секретаря. Но России, вступившей в войну с Пруссией, в большом количестве потребовались моряки. Потому 21 января 1758 года среди офицеров, получивших следующие чины, оказался Круз; учитывая, что он ранее был обойден повышением, Адмиралтейств-коллегия произвела его прямо в лейтенанты. В 1758–1759 годах Круз командовал придворными яхтами; затем моряка вернули на флот. Он участвовал в Семилетней войне и был ранен под Кольбергом (Колобжегом). 30 апреля 1762 года Круз с группой офицеров был произведен в капитан-лейтенанты. Назначенный командиром пинка «Колмогоры», он ходил с флотом в море; в течение кампании его пинк перевозил из Восточной Пруссии войска и грузы после завершения войны.

В перевороте Екатерины II, свергнувшей Петра III и вступившей на престол летом 1762 года, А. И. Круз, скорее всего, не участвовал. Поэтому и далее он продвигался по службе без особых скачков, шаг за шагом, в соответствии со старшинством, которое в екатерининское время строго соблюдали.

19 апреля 1763 года Адмиралтейств-коллегия в списке повышений лишь утвердила А. И. Круза капитан-лейтенантом. 3 апреля 1766 года он был определен командиром фрегата «Надежда», 18 апреля произведен в капитаны 2-го ранга. 16 апреля 1767 года его назначили командиром корабля «Святой Евстафий Плакида». На нем Круз участвовал в плавании эскадры под командованием вице-адмирала Г. А. Спиридова, а в 1768 году — в учебном плавании эскадры под флагом опытного моряка, контр-адмирала А. Н. Сенявина. Многие офицеры, впоследствии известные адмиралы, участвовали в этом плавании, ставшем для них хорошей школой. Следующим летом А. И. Круз отправился с эскадрой на Средиземное море, где его ожидали первые подвиги.

Герой Хиосского сражения

Как уже известно, летом 1769 года на Средиземное море вышла первая Архипелагская эскадра под командованием адмирала Г. А. Спиридова. Командир корабля «Святой Евстафий» А. И. Круз, как и некоторые другие офицеры, получил следующий чин и стал капитаном 1-го ранга. Так Екатерина II ободряла моряков перед невиданным ранее предприятием.

Уже в начале похода, у острова Гогланд «Святой Евстафий» от сильного ветра потерял фор-стеньгу, и Крузу пришлось зайти в Ревель (Таллин) для ремонта; туда же был отправлен поврежденный 84-пушечный «Святослав», а остальные корабли направились к датским проливам. Круз поторопился с ремонтом и всего через два дня после Спиридова достиг Копенгагена, а 8 сентября адмирал поднял на «Евстафии» свой флаг. Очевидно, он высоко оценил мастерство командира, и не ошибся. Несмотря на трудности, именно «Святой Евстафий» 18 ноября первым достиг цели, Порт-Магона на острове Минорка. Здесь Спиридов получил указ о назначении графа А. Г. Орлова главнокомандующим русскими морскими и сухопутными силами на Средиземном море. Отправив в начале января 1770 года к Ливорно за Орловым отряд судов С. К. Грейга, сам адмирал направился к островам Мореи.

18 февраля 1770 года эскадра, состоявшая из 66-пушечных кораблей «Святой Евстафий» (капитан 1-го ранга А. И. Круз), «Три Святителя» (капитан 1-го ранга С. П. Хметевский), «Ианнуарий» (капитан 1-го ранга И. А. Борисов) и меньших судов, пришла в бухту Витуло (Итилон) у берегов Мореи, где их встретил восторженный прием греков во главе с семейством Мавромихали. Эскадра прибыла для высадки на полуострове Майна десантных войск, которыми предстояло командовать Ф. Г. Орлову. Русские войска поддержали вспыхнувшее восстание, стали ядром легионов из греков, албанцев и славян, которые начали захват турецких крепостей. С начала марта «Святой Евстафий» и другие корабли обстреливали крепость Корон. Так как турки упорно отбивались, осада затянулась. Тем временем десант под командованием бригадира артиллерии И. А. Ганнибала овладел крепостью Наварин.

14 апреля граф А. Г. Орлов прибыл к эскадре Спиридова, убедился в неудаче осады Корона и решил перевести флот в хорошую Наваринскую бухту. Так как из-за ненадежности греческих ополченцев русские войска не смогли добиться успеха и отступали, Орлов решил основать базу в Наварине, отказаться от действий на суше и силами флота прервать подвоз продовольствия в Константинополь.

Тем временем прибыла эскадра Джона Эльфинстона из трех линейных кораблей, двух фрегатов и трех вооруженных транспортов. Двигаясь на соединение с главными силами, контр-адмирал узнал о появлении в море турецкого флота, предназначенного для атаки Наварина. Высадив десантные войска на берег, он пошел навстречу туркам и 16 мая вступил в сражение, хотя у противника было явное превосходство. Получив-донесение о бое, граф А. Г. Орлов послал корабли Спиридова, которые 22 мая соединились с Эльфинстоном. 26 мая Орлов покинул взорванный Наварин, 11 июня принял командование соединенной эскадрой и продолжил поиск турецкого флота, который 23 июня был обнаружен в Хиосском проливе, между островом Хиос и азиатским берегом. Турки располагали 16 линейными кораблями, 6 фрегатами и массой меньших и вспомогательных судов; командовал ею энергичный алжирский моряк Гассан Гази-бей, ибо капудан-паша перед боем съехал на берег «для ревизии батарей». Граф А. Г. Орлов имел лишь 9 линейных и бомбардирский корабли, не считая более мелких судов, с 300 пушками одного борта против 700 неприятельских. На стороне турок были и близость гавани в Чесменской бухте, и береговые батареи. Используя преимущества, Гассан Гази-бей расположил флот в две линии, примкнув левый фланг к каменистому островку, а правый к отмели недалеко от Чесмы. Передовая линия состояла из 10 крупнейших кораблей и была хорошо выстроена; расстояние между соседними кораблями не превышало длины двух корпусов. Турки рассчитывали на решительный бой.

Несмотря на превосходство противника, граф А. Г. Орлов решил атаковать. После того как головной корабль «Европа» вышел из линии, передовым стал «Святой Евстафий», на палубе которого стояли в парадной форме А. И. фон Круз, Г. А. Спиридов и Ф. Г. Орлов с орденами и орденскими лентами; на юте оркестр выполнял приказ «играть до последнего». «Святой Евстафий» занял позицию против корабля капудан-паши. Именно кораблю Круза досталась наибольшая тяжесть сражения. Он бился с тремя кораблями и шебекой, но главное внимание уделял вражескому флагману «Реал-Мустафа», на котором находился Гассан Гази-бей. Корабль Круза стоял так близко к неприятелю, что его ядра прошивали оба борта «Реал-Мустафы». Рангоут и такелаж «Святого Евстафия» серьезно пострадали от турецких снарядов. Круз, посоветовавшись с окружающими, решил стрелять бранскугелями, что вызвало пожар, замешательство на «Реал-Мустафе» и прекращение им стрельбы. Но теперь в опасности оказался русский корабль, ибо при наступившем штиле его течением несло на горящий турецкий. Круз приказал спустить гребные суда, чтобы отбуксировать «Святой Евстафий», но гребцы не смогли преодолеть течение. Вскоре два корабля сошлись, причем бушприт «Реал-Мустафы» оказался между грот- и бизань-мачтами «Святого Евстафия». Граф А. Г. Орлов хотел с кораблем «Трех Иерархов» идти на помощь, но Круз справился сам. Продольным огнем русские моряки за несколько минут заставили неприятельский экипаж прекратить бой и взяли корабль на абордаж.

Однако пожар на турецком флагмане разгорался и грозил катастрофой. Граф А. Г. Орлов послал шлюпки со всей эскадры, чтобы отвести «Святой Евстафий» от пылающего корабля. Моряки под руководством Круза пытались загасить огонь на трофее, но безуспешно. Не удалось увести в безопасное место и «Святой Евстафий», который встал на якорь вблизи «Реал-Мустафы», выйдя из-под его бушприта. Вскоре пламя перекинулось на русский корабль. В соответствии с уставом адмирал Г. А. Спиридов и его штаб оставили бедствующий корабль и перешли на «Три Святителя». Круз продолжал борьбу с огнем. Опасаясь за судьбу своего корабля, он приказал залить крюйт-камеру. Но выполнить приказ не успели. Горящая грот-мачта «Реал-Мустафы» рухнула на палубу «Святого Евстафия», искры и головни попали в открытый люк порохового погреба, и корабль взорвался; шедшие на помощь шлюпки спасали уцелевших. За ним взлетел на воздух «Реал-Мустафа».

При взрыве Круза с обожженным лицом выбросило в море. Освободив карман от тяжелого кошелька с червонцами, моряк уцепился за обломок корабля, который оказался мал для его роста и дородности. К счастью, вблизи оказалась мачта с марсом, на которой спасались штурман Слизов и констапель Миллер. Вскоре всех приняли в шлюпку.

После двух взрывов, засыпавших турецкие корабли горящими обломками, султанский флот устремился к Чесменской бухте.

Русские корабли заблокировали противника, а затем огнем артиллерии и атакой брандеров истребили. Удалось вывести из бухты лишь шесть галер и корабль «Родос». 29 июня приказом графа А. Г. Орлова последний включили в состав русского флота; осенью трофейный корабль под командованием А. И. Круза был направлен в Порт-Магон для ремонта, чтобы затем идти в Россию. Состояние «Родоса» оказалось таково, что он не преодолел столь долгий путь. 31 октября в бурю корабль серьезно пострадал. Паруса были изорваны, корпус дал течь, корабль мог затонуть, и Круз спустился к острову Цериго, а затем в бухту Мазате на полуострове Майна; так как воды в трюме было семь футов (более двух метров), а команда изнурена болезнями, командир решил 5 ноября поставить корабль на мель, а экипаж высадить на берег; через два дня он сжег «Родос», чтобы тот не достался противнику.

Моряки попали из огня в полымя. Их окружали майноты, потомки спартанцев, которые формально были союзниками России, но считали все, оказавшееся на берегу, своей добычей. Два офицера и 21 матрос умерли от лишений, прежде чем Крузу удалось переправить команду на остров Цериго. Оттуда 16 мая на военных судах моряки вернулись в порт Ауза.

Военный суд признал А. И. Круза и его подчиненных невиновными в гибели «Родоса». Так как на Средиземном море не было кораблей без командиров, капитана 1-го ранга назначили на фрегат «Северный Орел», которым уже командовал капитан-лейтенант Жемчужников. Адмиралтейств-коллегия, 29 сентября 1771 года рассмотревшая протокол суда, постановила определить Круза на один из кораблей по усмотрению Спиридова. Но еще раньше капитан 1-го ранга, чтобы не лишать командования достойного офицера, предпочел с разрешения графа А. Г. Орлова вернуться в Россию. 25 января 1772 года Адмиралтейств-коллегия велела прибывшему со Средиземного моря Крузу явиться в его настоящую команду. 22 февраля Императрица предоставила моряку годовой отпуск с полным жалованьем для поправки здоровья, подорванного в Хиосском сражении.

За Чесменскую победу А. И. Круз в 1771 году получил орден Святого Георгия IV степени. 22 февраля 1773 года Адмиралтейств-коллегии был послан высочайший указ о подтверждении награждений, в том числе Круза, утверждавший старшинство награжденных со дня, в который они получили кресты от графа А. Г. Орлова. Рескрипт А. И. Крузу гласил:

«Нашему флота Капитану Крузу. Произведенное вами храброе и мужественное дело во время сражения июня 24 дня, прошлого 770 года и когда вы сожгли главный неприятельский корабль, учиняет вас достойным к получению отличной чести и Нашей Монаршей милости по узаконенному от Нас статуту Ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия, а потому Мы вас в четвертый класс сего ордену Bсeмилостивейше пожаловали и знак оного повелеваем вам носить по установлению Нашему. Сия ваша заслуга уверяет Нас, что вы сим Монаршим поощрением наипаче почтитеся и впредь равным образом усугублять ваши военные достоинства.

Екатерина».

После отпуска Круз продолжил службу на Балтийском флоте. 27 января 1773 года Адмиралтейств-коллегия назначила его командиром корабля «Андрей Первозванный», а уже 18 апреля коллегия приказала направить капитана 1-го ранга начальником эскадры в составе гребного фрегата «Арнольд», пакетботов «Сокол», «Быстрый» и галиота для особой экспедиции. Предстояло доставить в Россию принцессу Гессен-Дармштадтскую, невесту наследника престола Павла I. Принцесса Вильгельмина под именем Наталии Алексеевны стала первой супругой наследника и умерла в 1776 году при родах; известно также, что она была влюблена в графа Андрея Разумовского, с которым познакомилась на борту судна, доставившего ее в Россию. Разумовский командовал пакетботом «Быстрый». Эскадра из фрегата и двух пакетботов направилась в Любек и уже 6 июня вернулась в Россию. Очевидно, принцесса была довольна капитаном; покидая борт судна, она пожаловала Крузу золотую табакерку, украшенную бриллиантами. 19 июня Адмиралтейств-коллегия по рапорту о благополучном возвращении в Кронштадт эскадры из фрегатов «Святой Евангелист Марк», «Сокол» и «Быстрый» распорядилась ввести суда в гавань и держать в готовности. Вероятно, Императрица сомневалась, понравится ли принцесса юному Павлу I.

В том же году А. И. фон Круз, командуя кораблем «Андрей Первозванный», участвовал в учебном плавании эскадры контр-адмирала В. Я. Чичагова по Балтийскому морю.

3 июля 1774 года Адмиралтейств-коллегия определила капитана 1-го ранга командиром достраиваемого в Санкт-Петербурге 74-пушечного корабля; это был шаг вперед, ибо ранее он был командиром корабля 66-пушечного. 18 марта 1775 года А. И. Круза утвердили командиром корабля «Святой Пантелеймон». 5 июня коллегия определила его начальником кронштадтской практической эскадры и предписала, приняв запас провизии на два месяца, выйти в плавание; Крузу поручили также взять на эскадру 4 мичманов и 30 матросов галерного флота для прохождения морской практики. 5 июля корабли «Святой Пантелеймон» и «Виктор» оставили Кронштадт. 10 июля эскадра пришла к Гогланду, где до 17 июля занималась пушечными и ружейными упражнениями, после чего 5 августа вернулась на Кронштадтский рейд. Подобное же плавание совершила и учебная эскадра из Ревеля. Оно было весьма кратковременным, но недавно завершившаяся война повлекла огромные расходы и требовала экономии. Кроме того, на флоте оставалось много умелых, обстрелянных моряков, прошедших кампании на Средиземном море.

7 июля 1776 года А. И. Круза произвели в капитаны бригадирского ранга. Намечалось продолжение службы на балтийских кораблях. Однако впереди Круза ждал новый виток судьбы.

Несостоявшаяся война

Кючук-Кайнарджийский договор 10 (21) июля 1774 года объявил Крымское ханство независимым. Россия приобретала крепости Керчь, Еникале, Кинбурн, земли на Кубани, в Крыму, между Бугом и Днестром. Договор устанавливал свободу торгового судоходства через черноморские проливы. Правда, Бессарабия, Молдавия и Валахия, острова Архипелага были возвращены Турции, но договор облегчал положение их населения.

Екатерина II, собиравшая силы для подавления восстания Е. Пугачева, уже в августе ратифицировала договор. Однако влиятельные силы в Константинополе задерживали ответный шаг Турции. Воспользовавшись выводом русской армии из Крыма, турки высадили свои войска и добивались через Пруссию и Англию пересмотра условий мира. Твердая позиция России и угроза со стороны Персии заставили султанское правительство в январе 1775 года ратифицировать Кючук-Кайнарджийский договор. Но турецкие власти не отказались от реванша. Уступив Австрии Буковину, Турция подписала с ней в апреле 1775 года договор, позволивший не опасаться выступления австрийских войск в помощь России. Захвативший власть в Крыму хан Девлет-Гирей, опираясь на турецкую поддержку, не признавал русско-крымский договор 1772 года, претендовал на перешедшие к России Кабарду, Керчь и Еникале.

Россия не вмешалась в крымские события, Турция не получила предлога для войны, и в декабре 1775 года между государствами были установлены нормальные дипломатические отношения. Но турки прекратили уплату контрибуции, посылали деньги и оружие на Тамань, где хан Девлет-Гирей готовил силы для высадки в Керчь и Еникале. Наконец, Турция потребовала от российского правительства отказаться от независимости крымских татар, вернуть Кинбурн и оставить Таманский полуостров.

Недружелюбные действия требовали отпора, и в ноябре 1776 года русское правительство направило Турции декларацию о нарушении Кючук-Кайнарджийского договора и вступлении русских войск в Крым. Войска вводили для поддержки претендента на престол Шагин-Гирея. Вывод их обусловливали прибытием турецких депутатов для переговоров с П. А. Румянцевым. Почти без боевых действий были рассеяны военные формирования Девлет-Гирея; весной 1777 года татарский диван признал Шагин-Гирея ханом и обратился к России с просьбой оставить ее войска в Крыму. Турецкие подразделения, остававшиеся в Кафе (Феодосия), вскоре покинули Крымский полуостров, а в апреле за ними последовал Девлет-Гирей.

Серьезную роль в борьбе с Девлет-Гиреем сыграли войска под командованием генерал-поручика A. B. Суворова, командированного осенью 1776 года в Крым. А весной 1777 года на Азовское море прибыл А. И. Круз. Двум Александрам было суждено защищать крымские берега и внести свой вклад в предотвращение войны с Турцией.

В дни вышеописанных событий Азовской флотилией командовал один из героев Архипелага, Федот Алексеевич Клокачев. Контр-адмирал немало сделал для развития кораблестроительной базы и усиления флотилии на юге, но болезнь ограничила его возможность ходить в море. 25 февраля 1777 года Клокачев сообщал вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу И. Г. Чернышеву, что к теплому времени эскадра будет готова, но болезнь не позволяет ему иметь достаточный присмотр за делами. Видимо, кандидата из числа адмиралов подобрать не удалось, и 5 апреля было решено командировать на Азовское море капитана бригадирского ранга А. И. Круза.

Видимо, А. И. Крузу не хотелось уезжать с привычной Балтики в известные дурным климатом края. 3 мая при распределении должностей он был назначен командовать 2-й эскадрой в 1-й дивизии В. Я. Чичагова. Но обстановка на Черном и Азовском морях требовала немедленной помощи Клокачеву, которому трудно стало справляться даже с вопросами административными и судостроительными. Скорее всего, вице-президент, имевший влияние на Круза, добился его согласия на командировку. Крузу пришлось, оставив семью и дела в столице, выехать на юг.

29 мая Круз прибыл в Таганрог. Клокачев благодарил за присылку хорошо известного по его «к службе усердности и искусству» помощника. 6 июня он предписал Крузу отправиться на Черное море, принять командование крейсирующими отрядами Михнева и Карташева и брандвахтенными судами. 7 июня Клокачев подтвердил ордер, поторопив моряка.

К этому времени действующие силы флотилии распределялись на два отряда. Эскадра капитана 2-го ранга И. Михнева из фрегатов «Третий», «Архипелаг», корабля «Азов», шхуны «Вячеслав», ботов «Хопер» и «Самбек», поляки № 55 патрулировала Черноморское побережье от Суджук-Кале (Новороссийск) до Кафы. Эскадра Карташева из фрегатов «Второй», «Почталион», кораблей «Хотин», «Журжа», «Модон», шхуны «Измаил», поляки «Патмос» предназначалась для патрулирования от Кафы мимо Балаклавы до дунайского берега против Очакова. На брандвахтах у мыса Такла (Такиль), у Таманской косы, при Керчи, Балаклаве и в посылках были корабли «Корон», «Таганрог», малый бомбардирский, боты «Битюг», «Корабут», поляка «Екатерина». Наконец, в Таганроге оставались бомбардирский корабль «Яссы», шхуна «Победослав Дунайский», боты «Курьер» и «Елань». Фрегаты «Пятый», «Шестой» и «Седьмой» еще довооружали.

Если учесть, что так называемые «новоизобретенные корабли» представляли собой плоскодонные суда прибрежного плавания, а фрегаты имели ограниченные размеры и мореходность, ибо и те и другие строили речные верфи; если также принять во внимание, что в теплых водах днища, не обшитые металлом, быстро разрушали черви-точильщики и постоянно часть судов нуждалась в ремонте, силы флотилии оставались ограниченными. Ф. А. Клокачев старался расширить возможности судостроительных верфей и пополнять флотилию новыми фрегатами, но, пока они не были достроены на Дону и не выведены в море, сил в распоряжении Круза было очень мало, и следовало их использовать экономно и рационально.

10 июня на шхуне «Победослав Дунайский» А. И. Круз вышел из Таганрога, 12 июня прибыл в Керчь и принял командование флотилией, но из-за противного ветра задержался. Здесь он получил рапорт капитана 2-го ранга И. Михнева, что в шторм 15 июня фрегаты «Третий», «Архипелаг», корабль «Азов» получили повреждения и поставлены на якорь в Еникальском (Керченском) проливе. Так как в море не осталось патрулирующих кораблей, Круз выслал на пост Михнева с кораблем «Таганрог», указав, что после ремонта «Корон» возвратится к мысу Такла, а фрегат «Четвертый», непригодный для мореплавания, встанет брандвахтой у Павловской батареи в узости пролива. Об этом Круз 20 июня донес генерал-поручику A. A. Прозоровскому, командовавшему войсками в Крыму. В тот же день он сообщил Прозоровскому, что фрегат «Архипелаг» отремонтирован и направлен с кораблем «Корон» и малым бомбардирским на пост, а командиру «Таганрога» предписал присоединиться к Карташеву.

Сам Круз, выяснив положение дел в Керчи, являвшейся главной базой действующих сил флотилии, направился на запад; 27 июня он на шхуне «Победослав Дунайский» прибыл в Балаклаву и принял командование эскадрой Карташева. Та имела задачу патрулировать на линии Кафа — Балаклава — Очаков, не приближаясь к берегу. Вскоре Прозоровский приказал Крузу с эскадрой крейсировать и западнее Балаклавы. 13 июля Круз был в пути, прошел к западу от Кинбурна с фрегатом, тремя кораблями и двумя шхунами («Почталион» из-за течи 18 июня пошел в Крым). Затем он вернулся, задержался у Кинбурна до 25 июля и 5 августа прибыл в Кафу, отправив «Журжу» на ремонт в Керчь. У Круза оставались фрегат «Второй», корабли «Хотин», «Таганрог», шхуны «Измаил» и «Вячеслав»; только 7 августа присоединился фрегат «Пятый», а 13 августа — бот «Битюг», что позволило послать Михневу корабль «Таганрог».

Тем временем 12 августа Ф.А Клокачев прибыл в Керчь, чтобы обсудить с Прозоровским задачи флотилии. Встреча не состоялась, и контр-адмирал, оценив состояние материальной части, доносил, что фрегаты «Третий», «Четвертый», «Архипелаг», «Почталион», корабли и поляки непригодны для осеннего крейсерства, а потому он считал необходимым отправить их в базы (Керчь и Таганрог), назначив для патрулирования четыре фрегата, две шхуны и семь ботов, часть которых обслуживала сухопутные войска; Прозоровский одобрил замысел, но предложил продлить крейсерство до октября, Крузу из Балаклавы, Михневу из Керчи, и в этих пунктах зазимовать.

В соответствии с указаниями Прозоровского, одобренными наместником Г. А. Потемкиным, 14 августа Круз с фрегатами «Второй» и «Пятый», кораблем «Хотин», шхунами «Вячеслав» и «Измаил», ботом «Елань» вышел из Кафы к Балаклаве. Прибыв к цели, он направил «Пятый» к Синопу, «Вячеслав» на северо-запад к мысу Тарханкут, «Измаил» на восток до Кафенского мыса, чтобы определить, есть ли турецкие военные корабли на Черном море. Оставив перед Балаклавой на посту фрегат «Почталион» и бот «Елань», с фрегатом «Второй» и кораблем «Хотин» Круз зашел в бухту.

22 августа Прозоровский из Бахчисарая направил Крузу ордер. Политическое положение оставалось сложным, турки искали предлог, чтобы начать неприязненные действия, и генерал-поручик рекомендовал при встрече в море с турецкой эскадрой соблюдать дружелюбие, выяснять, куда турки пойдут, стараться мирными путями отвести их от намерения приблизиться к берегам Кубани или Крыма, но при необходимости объявить, что такое движение не может быть допущено.

Клокачев не раз писал в столицу о своей болезни и просил сменить его, но смирился со своим положением, узнав пожелание генерал-адмирала Павла Петровича, чтобы он оставался на своем посту. Осенью контр-адмирал получил благодарность за то, что все три фрегата вступили в строй. 6 октября фрегат «Седьмой» с полякой «Екатерина» и ботом «Хопер» вышел из Таганрога и 11 октября прибыл в Еникале.

Кдокачев намеревался послать его в крейсерство, а затем с фрегатами «Пятый», «Шестой» и двумя ботами оставить зимовать в Балаклаве. Круз 8 октября с фрегатом «Почталион» и кораблями «Журжа» и «Хотин» из числа неблагонадежных прибыл в Таганрог, где уже тимберовали (ремонтировали) корабль «Модон».

13 октября Круз из Таганрога сообщил И. Г. Чернышеву об успешном окончании кампании и обратился с просьбой вернуться в столицу, намекая на грозящее разорение. Видимо, моряк получил разрешение на отпуск, ибо до апреля 1778 года его имя не встречается в опубликованных служебных документах.

Зимой флот боевые действия обычно не вел. Но в октябре нормальную обстановку нарушило восстание татар; причиной послужили ошибки Шагин-Гирея и влияние турецкой пропаганды. Султан в декабре назначил ханом Селим-Гирея, который высадился в Кафе. Турецкие войска оккупировали земли ханства между Днестром и Южным Бугом. Шагин-Гирею удалось выбить из Кафы Селим-Гирея, бежавшего в Балаклаву. Однако ситуация продолжала оставаться взрывоопасной. На эскадре, которую Круз передал капитану 1-го ранга А. П. Муромцову, принимали меры предосторожности. Фрегаты «Пятый», «Шестой», «Седьмой» капитана Михнева были направлены в крейсерство у крымских берегов, на посту у Кафы стояла шхуна «Вячеслав». Четыре фрегата, поляка, 4 бота у Керчи, малый бомбардирский корабль были готовы оборонять узкий Керченский пролив и обеспечить безопасность Таганрога, где спешно шел ремонт кораблей.

В декабре 1777 года 14 турецких судов Гаджи Мегмет-аги с 700 янычар вошли в Ахтиарскую (Севастопольскую) бухту, чтобы поддержать Селим-Гирея; так как мятеж потерпел поражение, турки ограничились высадками на берег, что приводило к инцидентам с местными жителями и русскими. Другие турецкие суда и войска оставались в Синопе, ожидая подхода главных сил флота. Прозоровский в сложных условиях оказался не способен обеспечить спокойствие и оборону Крымского полуострова. 23 марта 1778 года A. B. Суворова назначили командовать войсками в Крыму; за ним оставалось и командование Кубанским корпусом. Сразу же будущий великий полководец принял ряд мер к обороне побережья, включая взаимодействие с Азовской флотилией. 17 апреля, отправляясь к новому месту службы, Суворов сообщил об этом Клокачеву.

Флотилия к 30 марта насчитывала 28 военных, 18 транспортных судов, не считая 5 непригодных к службе прамов. Семь фрегатов, малый бомбардирский корабль, 2 галиота и 6 малых судов стояли в Керчи, шхуна оставалась брандвахтой в Кафе, а остальные фрегат, 6 кораблей, 2 шхуны и другие суда — в Таганроге.

5 апреля Клокачев в ордере Крузу сообщил, что зимовавшие в Таганроге 2 шхуны и 2 поляки отремонтированы и готовятся к походу, что в Керчи, кроме 3 фрегатов, все суда вооружены и 3 из них вышли в освободившийся от льда пролив; контр-адмирал предписал Крузу, отправив шхуны и поляки, на одной из них отбыть в Керчь и принять командование флотилией. Ему следовало поручить капитану 1-го ранга А. П. Муромцову окончание ремонта «Второго» и вооружение «Четвертого» фрегатов, после чего их с малым бомбардирским кораблем поставить севернее южной Таманской косы и Павловской батареи таким образом, чтобы они могли защищать Керченский пролив, не повреждая друг друга и свободно пропуская возвращающиеся с моря суда; Муромцову же предназначались корабли «Таганрор» и «Корон». Самому Крузу предстояло, взяв с собой Михнева на случай командования отдельной эскадрой, выступить в крейсерство с благонадежными судами, посылая шхуны, поляки и боты на вид Синопа, а с фрегатами и «Модоном» (после его прибытия) патрулировать от Кафы до берегов у Суджук-Кале, распределив свои суда поодиночке. В случае появления турок следовало с помощью сигналов оповестить сухопутные войска и сосредоточиться в назначенное место. При необходимости разрешалось вступить в бой, а в случае явного превосходства неприятеля — отходить к проливу и защищать его как важнейший пункт.

В тот же день П. А. Румянцев послал Клокачеву приказ содействовать Крымскому и Кубанскому корпусам и заграждать вход в Азовское море. Действующая флотилия оказалась в оперативном подчинении Суворова.

Политическая обстановка все больше накалялась. Турки отказались от переговоров. В Константинополе снаряжали флот из 30 фрегатов с 80 тысячами войск для десанта в Крыму. Румянцев предписывал A. B. Суворову, не отгоняя турецкие суда от берега полуострова, дипломатическим путем препятствовать проникновению турок вглубь, а в случае высадки — и силой оружия. Тревогу вызывал тот факт, что, несмотря на голод и лишения, турецкая эскадра оставалась в Ахтиарской бухте. Многие из янычар умерли либо были казнены; на одном из судов находился Селим-Гирей, который собирался отъехать в Константинополь. Тем не менее суда продолжали стоять в бухте и могли послужить причиной новых возмущений. В этих условиях командующему требовалась помощь флота.

В ответ на запрос А. И. Круза, как поступать при появлении турецких военных кораблей, A. B. Суворов предписал сохранять осторожность, пока мир не будет нарушен. В рапорте П. А. Румянцеву 12 мая он докладывал, что для оповещения о приближении неприятельских судов Круз выработал сигналы (пушечные выстрелы, флаги), которые должны были предупредить войска на берегу о появлении, численности и виде турецких кораблей. Крузу Суворов сообщал об организованных на берегу постах и о том, что предписал выделить войска для Павловской батареи ввиду недостатка людей на эскадре.

Осматривая войска в Крыму, Суворов заезжал в Керчь и разговаривал с Крузом, который сообщил ему план действий на случай появления превосходящего турецкого флота. Первой следовало встретить турок Павловской батарее, затем стоящим на фарватере с восточной стороны южной Таманской косы на шпринге семи фрегатам и двум кораблям, у первого перешейка той же косы — шхуне и 3 полякам, у второго — 3 ботам. При малочисленности турецких сил Круз не собирался допустить их в пролив. В тот же день Круз сообщил Клокачеву, что при первом благоприятном ветре отправится в крейсерство с 4 фрегатами, 2 поляками, шхуной и ботом, оставив остальные в распоряжении Муромцова. 10 июня эскадра благополучно прибыла к мысу Такла. 11 июня Круз докладывал A. B. Суворову, что в пути встретил только крейсирующий фрегат «Пятый» и при устье реки Кубани шхуну «Измаил», оставленные на своих постах.

Тем временем обострилось положение в Ахтиарской бухте. 7 июля турки, высадившиеся на берег, убили русского казака. Суворов дважды требовал от Гаджи Мегмет-аги выдать убийц. Рассчитывая на помощь флотилии, он еще 13 июня писал Крузу:

«7 турецких судов, в Ново-ахтьярскую гавань прибывших суть провиантские; сию гавань хочется нам с обеих сторон укрепить; не знаю как удастся, а намерение к тому приступить завтра; не благоволите ли ваше крейсерство продолжить к стороне Балаклавы или и Козлова».

Имея инструкцию избегать боевых действий, Суворов рассчитывал, что появление эскадры заставит турок покинуть бухту. Сам он нашел оригинальное решение. 15 июня на берегах бухты развернулись по три батальона пехоты с артиллерией и конницей, которые начали сооружать батареи и укрепления. Гаджи Мегмет-ага осведомился о причинах такой активности, а 17 июня, чтобы не оказаться в ловушке, турецкие суда на буксире вышли из бухты и встали в трех верстах от берега; 18 июня два судна отправились в Константинополь, а семь больших и пять малых оставались на якоре.

А. И. Круз, получив письмо A. B. Суворова, собрал 19 июня консилиум (военный совет) с командирами трех фрегатов и поляки, составлявших его эскадру. Совет рассмотрел обращение Суворова и постановил оставить на важном посту у пролива Муромцова, а с надежными судами идти к Балаклаве и ожидать указаний генерал-поручика. 19 июня Круз сообщил Клокачеву, что с четырьмя фрегатами и двумя поляками отправляется к Балаклаве, оставив Муромцова охранять пролив; Суворову он писал, что выйдет в море и будет ждать у Балаклавы распоряжений, но опасается за судьбу пролива в случае появления турецкой эскадры.

Уже на следующий день его опасения, казалось бы, оправдались. Ночью прибыло письмо Суворова о выходе турецких судов из Ахтиарской бухты. Но одновременно поступил секретный рапорт Муромцова о появлении турецкой эскадры в Суджук-Кале. Круз вновь собрал совет, который решил отказаться от похода к Балаклаве, а к устью Кубани направить Михнева с фрегатом «Седьмой» и ботом «Карабут» в поддержку шхуны «Измаил» и с целью задержать казаков-некрасовцев, которые собирались бежать в Анатолию.

Клокачев в ордере Крузу от 20 июня подтвердил, что защита пролива — важнейшая задача. Получив рапорт Круза, контр-адмирал одобрил в ордере от 28 июня решения двух консилиумов, но посчитал второе, основанное только на огненном сигнале (впоследствии не подтвердившемся), слишком осторожным; Клокачев рекомендовал, оставив часть эскадры в проливе и сменив на посту у Кубани корабль «Модон», с 4 фрегатами, шхуной и полякой исполнить приказ Суворова. 2 июля Круз, еще не получив последний ордер, рапортовал о намерении оборонять берег пролива; сам он с фрегатами «Второй», «Пятый», кораблем «Модон», шхуной и полякой располагался у мыса Такла, фрегат «Шестой» крейсировал перед проливом, а Михнев с фрегатом, шхуной и ботом оставался при устье Кубани.

Тем временем разрешился вопрос с турецкой эскадрой у Ахтиарской бухты. Гаджи Мегмет-ага послал Суворову запрос, являются ли его действия свидетельством разрыва русско-турецких отношений. Суворов отвечал, что Россия стремится к миру, но предостерег от попытки высадиться на берег. Своим войскам он приказал не допускать турок брать воду на берегу. Генерал-поручик все еще рассчитывал на появление Круза, чтобы побудить турок удалиться, и потому сообщил письмом о их выходе в море. 22 июня он писал Крузу о желательности демонстрации флота. 25 июня турки все же запаслись водой, но при их высадке на берег в одной из шлюпок был замечен фальконет, что послужило предлогом для запрещения 26 июня последующих высадок; в устье реки Бельбек встала рота с пушкой. Экипажи турецких судов страдали от голода и жажды. С судов дезертировало 292 янычара; остававшиеся на судах четыре сотни военных были больны и роптали, требуя вести их в бой либо эвакуировать. Гаджи Мегмет-ага писал в Синоп капудан-паше Гассану, что ему не позволяют брать воду, и просил разрешения удалиться от Ахтиарской бухты. Гассан-паша в свою очередь предлагал потерпеть несколько дней, пока он прибудет с кораблями и войском. Наконец, 2 июля турецкие суда пошли в сторону Балаклавы и 3 июля направились на юг, к Синопу, о чем Суворов сообщил в ордере от 6 июля Крузу.

Однако угроза не уменьшилась, а возросла. 4 июля турецкое судно доставило в Кафу послания русскому сухопутному и морскому командованию. В письме Суворову Гаджи Мегмет-ага возмущался, что ему не дали запастись водой, и грозил, взяв воду в Очакове, вернуться. В письме командующего турецким флотом Гази Гассана-паши содержалось запрещение российским кораблям плавать по Черному морю под угрозой уничтожения. Ультиматум был поддержан силой флота, который капудан-паша ввел на Черное море.

П. А. Румянцев, пользуясь сведениями из Константинополя, писал в ордере A. B. Суворову от 6 июля, что турецкий флот должен идти в Синоп для соединения с Гаджи Али-пашой и далее в Крым, чтобы там или на Очаковском рубеже провести конгресс; фельдмаршал полагал, что турки сначала направятся к Тамани для возмущения кубанцев и черкесов, чтобы затем высадить десанты у Кафы и Судака, возбудить мятеж и отвлечь войска от занимаемых ими пунктов. Он призывал к бдительности и надеялся, что флотилия способна противопоставить турецкому количеству искусство и не допустит оскорбления русского флага. В случае получения послания капудан-паши или другого турецкого начальника опытный дипломат рекомендовал Суворову избегать вступления в переговоры, не допускать турок к берегу под предлогом защиты от эпидемии. Румянцев писал: «…а о кораблях наших укажите, что они плавают в море омывающем часть границ наших и дружеской ни от кого не зависимой области татарской». Эти рекомендации легли в основу взаимоотношений с турками.

Об указаниях Румянцева Суворов сообщил Крузу. В ордере от 11 июля он писал, что некрасовцы 24 июня ушли в Суджук-Кале, и отметил, что ни два крейсирующих судна, ни прибывший 23 июня Михнев не заметили их ухода. Михнев отказался наблюдать за судами в Суджукской бухте, и Суворов напоминал, что в ордере от 15 мая предписал выделить одно-два судна для наблюдения за берегами Кубани и Суджук-Кале, чтобы не пропустить некрасовцев. Однако Круз уже 9 июля доносил Суворову, что уводит свои суда от Кубани и оставляет в море только фрегат «Шестой», крейсирующий у пролива; он заявил, что в условиях появления турецкого флота пользуется свободой действий, предоставленной ранее Суворовым, и не может рисковать отдельно плавающими судами, ибо в силе оставалась основная задача — оборона Керченского пролива. В донесении от 18 июля Круз просил Суворова в ситуации, когда он вынужден рисковать кораблями, дать более четкие указания. Капитан оправдывал действия Михнева тем, что Суджук-Кале — неизвестная турецкая гавань и войти в нее нельзя, ибо в ней собирались превосходящие неприятельские силы; поэтому Круз повторял, что возвращает отряд Михнева.

Но Суворов был настойчив. 22 июля Круз получил от него сразу два ордера, в том числе от 13 июля с копией ордера П. А. Румянцева от 6 июля. В тот же день он собрал консилиум, оценивший состояние флотилии и постановивший направить четыре фрегата, две шхуны, поляку для крейсирования от Суджук-Кале до Судака и Кафы, а немореходные фрегат и четыре корабля оставить под командованием капитана 1-го ранга Т. Воронова у мыса Такла. Прибывший 23 июля на Еникальский рейд Клокачев предложил Крузу присоединить к эскадре перетимберованный корабль «Журжа». 26 июля контр-адмирал писал Суворову, что Круз после погрузки провианта пойдет выполнять приказ Румянцева, но при появлении превосходящих сил противника отойдет к мысу Такла для защиты пролива. Сам Клокачев намеревался, решив некоторые вопросы в Керчи, принять в командование эскадру у мыса Такла.

27 июля Круз вышел с четырьмя фрегатами, кораблем, двумя шхунами, полякой и ботом; целью его было, крейсируя от Суджук-Кале до Кафы и Судака, дать отпор туркам, если они завяжут бой, а при превосходстве сил противника отходить на соединение со второй частью эскадры и совместными усилиями оборонять пролив.

Тем временем Гаджи Али-паша, губернатор Трапезондский и Эрзерумский, сераскир Крымский, и капудан-паша Гассан вновь направили письма русскому сухопутному и морскому командованию с запрещением российским военным судам плавать по Черному морю. 13 августа Круз в ответ на это заявление писал, что удивлен турецкими претензиями, на которые уже даны ответы, и что попытки пристать к берегам Крыма и высадить людей на берег будут восприняты как начало войны и отражены силой оружия, особенно ввиду опасности занести с турецких судов эпидемию. Вести переговоры Круз предлагал в Константинополе, где присутствовал полномочный представитель России. 18 августа Суворов рапортовал Румянцеву об этой переписке.

В августе А. И. Круз заболел, и в командовании эскадрой его сменил капитан Михнев. 5 сентября Клокачев писал Александру Ивановичу, что до его выздоровления поручил главное командование Муромцову; в случае продолжительной болезни контр-адмирал разрешил Крузу отбыть 15 сентября на присланном за ним судне в Таганрог, если не будет нужды в его советах.

1 сентября в пяти верстах от Судака появилось большое турецкое судно. После этой разведки весь турецкий флот из 16 кораблей, 5 фрегатов, 6 шебек, 66 меньших судов появился у мыса Такла 6 сентября. Крейсировавший вблизи Михнев с 4 фрегатами, шхуной, 2 ботами пошел наперерез их курсу, сделав сигнал судам из пролива присоединиться. Шхуну он послал для оповещения Клокачева. Турецкий флот у мыса Такла повернул к Кафе и встал на якорь. 7 сентября флот снялся и направился к Судаку и Балаклаве. Гаджи Али-паша 9 сентября вновь писал Суворову, прося разрешения набрать воды; генерал-поручик ответил категорическим отказом, удивляясь, что турки не уважают карантин. 10 сентября турецкое командование обратилось к бригадиру Петерсону, командовавшему войсками у Кафы, за разрешением сойти на берег для прогулки и пополнения запасов воды, но безуспешно. Не дожидаясь ответа Суворова, суда ушли в море. 11 сентября, когда в бухту Кафы вошел посланный Клокачевым отряд Михнева, было замечено только одно турецкое судно, стоявшее у деревни Гурзуф.

Тем временем в Константинополе лишились власти сторонники войны. 29 октября Суворов писал Клокачеву, что турецкая эскадра ушла в Синоп, где высадила войска, после чего шторм нанес ей большой ущерб; капудан-пашу казнили. В тот же день генерал-поручик обращался к П. А. Румянцеву с просьбой разрешить турецким торговым судам заходить в крымские порты. Положение нормализовалось, и 8 октября Суворов дал ордер Муромцову отправить корабли на ремонт в Керчь и Таганрог, оставив на его усмотрение отправку фрегатов в крейсерство.

Благодаря решительным, но осторожным действиям русского командования на суше и море в 1778 году столкновения не произошло. Зимой 1779 года вновь поступили угрожающие сообщения о движении флота и армии. 24 февраля А. И. Круз докладывал Клокачеву о ходе подготовки эскадры к кампании. 25 февраля П. А. Румянцев предписал флотилии быть готовой поддержать сухопутные войска и не допустить турецкий флот к Суджук-Кале. Айналы-Кавакская конвенция 10 (21) марта 1779 года, подтвердившая условия Кючук-Кайнарджийского мира и независимость Шагин-Гирея, предотвратила военные действия. Война произошла позже, в 1787–1791 годах. Но тогда туркам пришлось иметь дело не с Азовской флотилией, а с Черноморским флотом.

Тем временем определилась судьба Круза. 1 января 1780 года он был произведен в капитаны генерал-майорского ранга, 14 января переименован в контр-адмиралы. В феврале по прошению его перевели в столицу. Вернувшись на Балтику, Круз принял свою эскадру.

Вскоре политическая обстановка вовлекла контр-адмирала в события мирового масштаба.

На страже вооруженного нейтралитета

Долгие века не существовало общепризнанных правил мирного судоходства в годы войны; безопасность своих торговых судов даже великие державы могли защищать только силой оружия, посылая отряды кораблей для охраны морских путей. Нейтральные суда, особенно принадлежавшие малым странам, такой защиты не имели и нередко становились жертвами каперов враждующих сторон.

Война за независимость Северо-Американских соединенных штатов, вспыхнувшая в 1776 году, породила ожесточенную борьбу на коммуникациях. Американский конгресс утвердил предложенный Дж. Адамсом план заключения международных договоров на основе принципа свободной торговли нейтральных держав с воюющими любыми товарами, кроме ограниченного числа сугубо военных. В 1778 году этот принцип использовали в договоре конгресса с правительством Франции, который вызвал англо-французскую войну. Через год против Англии выступила Испания, в 1781 году англичане объявили войну Голландии. Военные действия распространились на все океаны. Многочисленные каперы разных стран считали своим правом захватывать любые вражеские грузы и на нейтральных судах, что вызывало недовольство ряда государств, зависевших от торговли и нуждавшихся в законах и практических мерах по защите свободы судоходства. Гарантом этой свободы выступила Россия.

Особенно широкую борьбу с перевозками товаров стран-противниц осуществляла Англия, выславшая в море эскадры и массу каперов. Русско-английский торговый договор 1766 года ограничил перечень военных товаров, но для каперов он не был обязательным. В число грузов, которые англичане и их противники считали военной контрабандой, входили традиционные товары русского экспорта, шедшие в разные страны, в том числе и в Англию. В 1778 году американские каперы захватывали суда, направлявшиеся в порты Белого моря и обратно, а английский капер овладел русским судном «Святой Петр», которое не нарушило блокаду и не перевозило контрабанду. От произвола страдали скандинавские и другие нейтральные суда. При этом британские министры, к которым обращались послы пострадавших стран, избегали встреч и удовлетворения претензий.

Захват русских судов и грузов являлся ударом по престижу России. Екатерина II, рассчитывая на объединение интересов и сил стран Балтийского моря, выступила в поддержку свободы нейтрального судоходства. В начале 1779 года канцлер Н. И. Панин сообщил английскому посланнику Гаррису об отправке русской эскадры для охраны нейтральной торговли и предложил британским каперам не показываться в Северном море.

Заявление было поддержано реальными действиями. 28 января Императрица подписала указ об отправке двух линейных кораблей и двух фрегатов из Архангельска для плавания с датской эскадрой у мыса Норд-Кап, где в предшествовавшем году крейсировал американский капер; так как Архангельский порт освобождался от льда поздно, намечалось отправить первоначально отряд той же численности из Ревеля, пока его не сменит архангельская эскадра. В апреле корабли контр-адмирала С. П. Хметевского оставили Ревель, 12 июня прибыли к Норд-Капу и 6 июля встретились с отрядом из Архангельска; Хметевский крейсировал до 1 сентября, а 17 октября соединенная эскадра пришла в Кронштадт.

Русская декларация 1779 года о защите торговли России, Дании и Швеции не устроила ни Англию, ни Францию. Посланник Гаррис предлагал русскому двору обратиться к Парижу и Мадриду с декларацией, поддержанной силой флота. Он рассчитывал, что такой шаг поможет защите британского судоходства и повредит неприятельской торговле.

В 1779 году английские каперы захватили два судна выборгских купцов с грузом досок, сала и полосового железа. Русскому посланнику в Лондоне было поручено потребовать от англичан освобождения судов. Императрица не хотела нарушать дружественные отношения с Англией, но в то же время считала необходимым поддержать свободу судоходства и престиж России. Поэтому, когда в январе 1780 года Санкт-Петербурга достигло известие о захвате испанским капером российского судна, которое затем было продано в Кадиксе, Россия обратилась к воюющим державам с документом, который вошел в историю как Декларация о вооруженном нейтралитете.

17 (28) февраля 1780 года Екатерина II подписала Декларацию дворам Лондонскому, Версальскому и Мадридскому; заверяя в своем миролюбии, она недвусмысленно заявляла о готовности защищать силой оружия основные принципы, изложенные в Декларации. Принципы укладывались в пять пунктов:

«1. Чтоб нейтральные корабли могли свободно плавать от одной пристани к другой и у берегов воюющих наций.

2. Чтоб товары, принадлежащие подданным воюющих держав, были свободны на нейтральных кораблях, исключая заповедные товары.

3. Что в определении таковых Императрица придерживается того, что означено в 10 и 11 артикулах коммерческого Ея трактата с Великобританиею, распространяя сие обязательство на все воюющие державы.

4. Что для определения того, что может ознаменовать блокированный порт, должен таковым почитаться только тот, ко входу в который настоит очевидная опасность, по сделанным распоряжениям от атакующей его державы, расставленными вблизи оного кораблями.

5. Чтоб сии правила служили основанием в судопроизводствах и приговорах о законности призов».

Говоря современным языком, это означало, что нейтральные суда могут свободно плавать между портами и у берегов воюющих держав; товары подданных воюющих держав, за исключением военной контрабанды, неприкосновенны на нейтральном судне; военной контрабандой считаются оружие и другие предметы вооружения и снаряжения, ограниченные определенным списком; блокированным считается тот порт, доступ в который действительно затруднен морскими силами воюющей державы.

Гаррис не ожидал, что его предложение выступить с декларацией против Франции и Испании примет такую форму. Всеобщий характер декларации не пришелся по вкусу англичанам. Но сведения о снаряжении русских эскадр заставили английское правительство заявить, что оно будет уважать права нейтральных государств.

Подготовка русского флота началась до подписания декларации. 8 февраля 1780 года высочайший указ предписал Адмиралтейств-коллегии, кроме 2 кораблей и 2 фрегатов, направляемых в Северное море, вооружить в Кронштадте 15 кораблей и снабдить их припасами на полгода; указ от 15 февраля дополнил предыдущий требованием приготовить еще 4 фрегата. 1 мая последовал указ о вооружении 15 кораблей и четырех фрегатов для организации трех эскадр примерно равной силы, чтобы крейсировать в Средиземном, Северном морях и на широте Лисабона. Кроме того, переходившие из Архангельска на Балтийское море новые два корабля и два фрегата также привлекали к охране судоходства. Следовательно, под контролем оказывалась вся линия коммуникаций от Архангельска и Санкт-Петербурга до иностранных портов, с которыми Россия вела торговлю.

По инструкции Адмиралтейств-коллегии, корабли эскадр должны были держаться соединенно, исключая случаи конвоирования судов; в отношении иностранных кораблей следовало придерживаться нейтралитета, не ввязываться в сражения, но защищать мирные суда, если их груз не противоречит условиям декларации.

На Средиземное море направлялась эскадра контр-адмирала И. А. Борисова, в район Лисабона — эскадра капитана Полибина. Третьей эскадрой, предназначенной для крейсирования в Северном море, командовал контр-адмирал А. И. Круз.

В соответствии с указом от 1 мая 12 мая эскадра в составе линейных кораблей «Пантелеймон», «Святой Николай», «Надежда благополучия», «Александр Невский», «Ингерманланд» и фрегата «Мария» вышла на Кронштадтский рейд. 19 мая Круз поднял на «Пантелеймоне» свой флаг. 23 мая корабли прошли депутатский смотр, 11 июня выступили и 22 июня прибыли на рейд Копенгагена. По пути ветер и волнение причинили повреждения кораблям эскадры. Не желая показать, что русский флот на таком малом переходе пострадал, Круз решил отказаться от помощи датских верфей. Он перевел эскадру на Эльсинорский рейд, где моряки своими силами провели ремонт кораблей «Пантелеймон» и «Александр Невский». На рейде стояла шведская эскадра, направлявшаяся в Северное море с той же задачей, что и русская. Круз познакомился и, как он позднее вспоминал, хорошо провел время с Модее, командовавшим шведскими кораблями. Моряки и думать не могли, что через десять лет им предстоит столкнуться в кровопролитной схватке.

20 июля 1780 года российская эскадра продолжила путь, прошла Каттегат, Скагеррак и 31 июля приблизилась к Английскому каналу (Ла-Маншу). Для ремонта Круз зашел на Дильский рейд. 11 августа эскадра направилась в крейсерство к Доггер-банке. Но вскоре плавание пришлось прервать. К 19 августа на кораблях (кроме отставшего фрегата) оказалось 470 заболевших, в том числе 50 тяжелых; контр-адмирал зашел в Кристианштадтский залив и высадил больных на берег, в палатки. 23 августа, когда прибыл фрегат «Мария», число пациентов дошло до 637. Лечение на суше принесло свои результаты, и 9 сентября на корабли было принято лишь 320 больных. 16 сентября, переждав неблагоприятные ветры, эскадра вышла из залива и 23 сентября прибыла на Копенгагенский рейд. Здесь Круз рассчитывал исправить штормовые повреждения и при первом попутном ветре направиться в Кронштадт.

Не так благополучно проходило плавание других эскадр. У Борисова в сентябре число больных дошло до 792, погиб налетевший на камни корабль «Слава России». Эскадра капитана 1-го ранга Виллима Фондезина, двигавшаяся из Архангельска и крейсировавшая у берегов Норвегии, на пути в Кронштадт рассеялась. Не знавший судьбы своих судов Фондезин на флагманском корабле прибыл в Копенгаген. Не дожидаясь прихода отставших, он с разрешения Круза присоединился к его эскадре, которая 2 октября вышла в обратный путь, 8 октября прибыла в Кронштадт и 17 октября втянулась в гавань. Граф И. Г. Чернышев был доволен действиями Круза, а подробные журналы похода, которые тот присылал с донесениями, ставил в пример контр-адмиралу Борисову, эскадра которого, как и эскадра Полибина, зимовала на юге.

Демонстрация силы и официальное присоединение к декларации Дании и Швеции осенью 1780 года сыграли свою роль. Англия нуждалась в поставках русских судостроительных материалов, правительство ее рассчитывало союзом с Россией создать противовес неприятельским армиям на континенте. В начале 1781 года английский министр заверил русского посланника в Лондоне, что все претензии русских подданных удовлетворены. Англичане согласились с требованием Екатерины II не вводить в Балтийское море британские военные суда и каперы; последним было приказано уважать права России и других членов Лиги вооруженного нейтралитета. Но война не прекращалась, и русские эскадры продолжали выходить для охраны судоходства.

24 февраля 1781 года Высочайший указ предписал возвратить эскадры Борисова и Полибина, послать в Ливорно 5 кораблей и 2 фрегата, а 2 корабля и 2 фрегата, идущие из Архангельска, и 2 пинка, следующие из Ревеля в Архангельск, должны были оберегать судоходство вдоль берегов Норвегии. 25 мая Средиземноморская эскадра контр-адмирала Я. Ф. Сухотина вышла из Кронштадта и 15 августа достигла Ливорно. 16 августа в Кронштадт пришла эскадра из Архангельска, а 12 октября возвратились эскадры Борисова и Полибина. Корабли Сухотина остались зимовать на Средиземном море, что становилось привычным для российских моряков.

Присоединение Пруссии, Австрии, Римского королевства, Голландии усилило Лигу. Объявление англичанами войны голландской торговле явилось вызовом России и ее союзникам. Екатерина II, не желая портить отношения с Англией, сохранила нейтралитет, однако усилила поддержку нейтрального судоходства и предложила свое посредничество для прекращения войны. Весной 1782 года к власти в Лондоне пришли сторонники мира, которые признали независимость Северо-Американских соединенных штатов и начали переговоры с Францией. Английский министр одобрил декларацию от 28 февраля 1780 года, но официального ее признания не последовало. С другой стороны, Екатерина II, избегавшая рискованных политических комбинаций, не пошла на союз с Англией, что со временем подорвало хорошие отношения двух стран.

В 1781 году А. И. Круз, продолжая командовать своей эскадрой, участвовал как презус в разборе дела о гибели на Средиземном море корабля «Слава России». В 1782 году он вновь повел корабли в море.

Еще 23 октября 1781 года Высочайший указ предписал, кроме 5 кораблей и двух фрегатов с Балтики и двух кораблей и двух фрегатов из Архангельска, приготовить еще эскадру из пяти кораблей, 3 фрегатов для покровительства судоходству подданных России и нейтральных стран; в тот же день другой указ утвердил пополнение штатов Балтийского флота 8 100-пушечными кораблями. 18 мая 1782 года указ предписал отправить две эскадры. Пять кораблей и два фрегата вице-адмирала В. Я. Чичагова должны были совершить переход до Ливорно и возвратиться; такая же по численности эскадра контр-адмирала А. И. Круза направлялась до Ла-Манша и обратно. На время совместного плавания общее командование оставалось за Чичаговым. Третья эскадра выходила из Архангельска для плавания в Норвежском море.

30 мая обе кронштадтские эскадры вышли на рейд. Эскадру Круза составили корабли «Храбрый», «Святой Николай», «Твердый», «Три Святителя», «Благополучие», фрегаты «Надежда» и «Симеон». 1 июня Круз поднял флаг на «Храбром». 20 июня эскадры отправились в море.

Уже 23 июня корабли серьезно пострадали от ветра. 27 июня корабль «Благополучие» столкнулся с «Твердым»; последний получил повреждения и остался у острова Сескар ремонтироваться, а Чичагов медленно двигался к западу, ожидая встречи с возвращавшейся Средиземноморской эскадрой Сухотина; при встрече эскадра Чичагова приняла с прибывших кораблей якоря, часть моряков для пополнения некомплекта. Тем временем уже 29 июня «Твердый» присоединился к эскадре. Встретившись с противными ветрами, корабли только 13 июля дошли до Копенгагена, причем эскадра Чичагова сразу прошла на рейд, а эскадра Круза осталась стоять на якоре из-за недостатка лоцманов и присоединилась только на следующий день. 27 июля эскадры запаслись водой и при попутном ветре продолжили плавание, а в ночь на 31 июля расстались; лишь корабль «Победоносец», отставший от эскадры Чичагова, присоединился к Крузу. Последний, продолжая путь на запад, 9 августа оказался между Дувром и Кале; из-за противного ветра, мелей и течений в узкостях Круз решил крейсировать в открытом море. Оставленный им в проливе «Победоносец» зашел в Диль, где его обнаружил Чичагов.

Так как часть кораблей за время плавания получили повреждения, Круз 13 августа зашел для ремонта в Флекер, но уже 16 августа снялся с якоря и отправился к Кристианстаду, где ремонтировался до 5 сентября. 10 сентября эскадра прибыла на Копенгагенский рейд, привела себя в порядок, 14 сентября продолжила путь, 19 сентября вернулась в Кронштадт и была разоружена. Обычный поход, но он показывает, сколько усилий требовалось для того, чтобы просто водить по северным морям парусные корабли.

В этом году эскадра Чичагова достигла Ливорно и осталась, по примеру предыдущих, на Средиземном море зимовать. Архангельская эскадра контр-адмирала A. B. Мусина-Пушкина также благополучно прибыла на Кронштадтский рейд, не встретив каперов и военных судов, кроме союзной датской эскадры.

Крейсирование эскадр предполагалось и в 1783 году. Указ от 15 января повелевал, кроме оставшейся в Ливорно эскадры, вооружить 10 кораблей и 4 фрегата «…для защищения торговли наших подданных и прочих народов, с которыми имеем мы постановление о нейтральной системе». 3 февраля Адмиралтейств-коллегии был выслан указ о конвенции с Португалией и принятии под охрану ее судов.

Так как Версальский договор прервал войну 1776–1783 годов, специально корабли для охраны судоходства Россия в 1783 году не посылала. Однако в Ливорно оставалась эскадра Чичагова; она вернулась на Балтику только в 1784 году. Как обычно, вдоль берегов Норвегии из Архангельска в Кронштадт прошла эскадра новопостроенных кораблей капитана бригадирского ранга И. А. Повалишина. Кроме того, эскадра для обучения моряков крейсировала на Балтийском море.

Походы 1780–1783 годов впервые на практике широко воплотили принципы свободы нейтрального судоходства, ставшие в XIX столетии общепризнанными. Даже слабые государства получили гарантию безопасности своих перевозок благодаря совместным действиям. Авторитет России, инициатора Лиги вооруженного нейтралитета, возрос настолько, что Англия была вынуждена ее опасаться. Сотни умерших от болезней и утонувших, несколько погибших в незнакомых навигационных условиях судов явились той ценой, которую Россия уплатила за этот авторитет. Но одновременно Российский флот получил крайне необходимую ему морскую практику, которая одна только превращает скопление кораблей в могущественную силу. Тем самым была заложена основа успехов русского флота в боях и дальних походах конца XVIII — начала XIX столетия.

А. И. Круз 24 ноября 1783 года стал вице-адмиралом. В 1784 году он оставался в должности командира эскадры; в 1785 году Круза вновь направили в море.

14 января 1785 года Высочайший указ предписал подготовить к летней кампании 15 кораблей, 6 фрегатов и 2 бомбардирских судна, 50 галер, до 10–12 легкий судов, а также в резерве в балтийских и Архангельском портах 10 кораблей и 4 фрегата или пинка. 15 января Адмиралтейств-коллегия приняла по этому указу постановление. 21 мая из списка флагманов, предложенного коллегией, Императрица выбрала вице-адмирала А. И. Круза и контр-адмиралов Т. Г. Козлянинова и И. А. Повалишина; 30 июня она распорядилась, чтобы эскадра вернулась к концу августа.

Кронштадтская эскадра начала вытягиваться на рейд 15 июня. 20 июня Круз поднял свой флаг на корабле «Трех Иерархов». В тот же день Адмиралтейств-коллегия дала инструкции Крузу. 1 июля он получил приказ идти в плавание между Моонзундскими островами и Готландом. 7 июля эскадра вышла в море, 10–14 июля стояла у острова Нарген (Найссар) вблизи Ревеля, а затем направилась к западу до острова Борнхольм и 24 июля вернулась на Ревельский рейд. В плавании 22 июля сильным ветром на корабле «Владислав» сломало фор-марс-рей, на других кораблях порвало паруса, и Крузу при усиливающемся ветре пришлось зайти в Ревельский залив, ибо большинство его некомплектных экипажей составляли рекруты. Круз докладывал, что они очень нерасторопны в экзерсициях, но обещал им практику в походе. 2 августа эскадра вновь вышла на запад, до 14 августа крейсировала, затем стояла у острова Сескар, у Красной Горки и 26 августа вернулась в Кронштадт. Плавание было нелегким, вице-адмирал докладывал, что больных на кораблях 320, а умерло 24 человека. Недешево обходилась подготовка моряков в то далекое время!

И в 1786-м, и в следующем году практическими эскадрами командовали более молодые флагманы. А. И. Круз оставался на берегу. В перспективе была спокойная служба и пенсия. Однако на Балтику пришла новая война, которая вновь дала А. И. Крузу возможность отличиться.

Командир резервной эскадры

В 1787 году Балтийский флот послал две эскадры для обучения моряков; третья эскадра с новыми кораблями должна была прийти из Архангельска. Намечалась первая кругосветная экспедиция. Самые обычные мирные плавания. Однако на юге уже разгоралась новая русско-турецкая война. Турция, опасавшаяся усиления России, подстрекаемая и поддерживаемая рядом европейских держав, решила вернуть потерянные ранее владения и в первую очередь Крым, ставший базой молодого Черноморского флота. Этим решил воспользоваться шведский король Густав III, который в 1788 году развернул агрессию против России. Русский флот нанес поражение шведам в Гогландском сражении. Однако оставалась опасность, что укрывшиеся в Свеаборге корабли все же выйдут и при поддержке гребного флота будут угрожать столице. Существовала опасность, что неприятель прорвется мимо слабо укрепленного Кронштадта. Потребовалась сила, способная задержать шведский флот. Для этого была создана резервная эскадра под командованием Круза.

Вице-адмирал А. И. Круз вступил в 1788 год как один из опытных, боевых, но младших по должности флагманов. 20 декабря 1787 года Адмиралтейств-коллегия, распределяя 40 кораблей и 14 фрегатов Балтийского флота на две дивизии и восемь эскадр, во 2-ю дивизию назначила адмиралов В. Я. Чичагова, С. К. Грейга, вице-адмиралов А. И. Круза и В. П. Фондезина, контр-адмиралов Р. К. Дугдаля, М. П. Фондезина и А. Г. Спиридова. Были определены корабли и капитаны, которым предстояло отправиться с эскадрой С. К. Грейга на Средиземное море. Пятидесятисемилетний А. И. Круз не вошел в состав экспедиции, которой должны были командовать более молодые флагманы, а оставался командиром эскадры в подчинении В. Я. Чичагова. Но история распорядилась иначе.

Когда опасность, угрожавшая столице, заставила Императрицу принимать оборонительные меры, 7 июля Екатерина II потребовала от И. Г. Чернышева держать в готовности 2 корабля («Пантелеймон» и «Победоносец»), достроить и вооружить еще два корабля, выслать в море для разведки легкие фрегаты и другие суда, в том числе гребные. Командование сводной эскадрой поручалось вице-адмиралу А. И. Крузу. Но в тот же день, получив реляцию С. К. Грейга о Гогландском сражении, Императрица потребовала как можно скорее отправить «Победослав» и «Пантелеймон» для усиления главных сил. 8 июля она указала все четыре корабля оставить в команде Круза до повеления Фактически в кампанию 1788 года эскадра А. И. Круза выполняла роль резерва наряду с главной задачей — обороной Кронштадта и Котлина от неприятеля.

Формирование эскадры проходило с трудностями. Все лучшее пошло на корабли Грейга, и в Кронштадте приходилось с трудом изыскивать и необходимые материалы, и людей. 21 июля по рапорту главного командира Кронштадтского порта вице-адмирала П. И. Пущина о нехватке моряков для вновь снаряжаемых кораблей Адмиралтейств-коллегии пришлось принять решение направить на них экипажи ремонтируемых кораблей эскадры Грейга, а также моряков торговых судов, рекрутов, выздоравливающих. 25 июля И. Г. Чернышев сообщил о мерах, принимаемых для обороны Котлина. На следующий день коллегия предоставила секретную инструкцию А. И. Крузу по обороне Кронштадта. 27 июля вице-президент объявил коллегии, что в эскадру вошли пришедшие от Грейга 66-пушечные корабли «Болеслав» и «Мечеслав», к которым через несколько дней могут присоединиться 74-пушечные «Иезекииль», «Победослав», прам «Гремящий», бомбардирские корабли «Перун» и «Гром», гребные фрегаты «Святой Марк», «Проворный», брандвахтенный фрегат «Богемия», катер «Волхов» и еще несколько судов. Он сообщил также, что часть судов уже выслана в море, где будет крейсировать до прибытия вице-адмирала Круза, а у Березовых островов капитану П. Б. Слизову, командовавшему отрядом гребных судов в Выборге, приказано поставить два из них для наблюдения за противником и предупреждения Круза о его приближении.

30 июля «Болеслав» и «Мечеслав» вышли из гавани на рейд Кронштадта, 2 августа за ними вытянулся «Иезекииль». Корабли должны были идти в крейсерство. Однако к тому времени прямая угроза Кронштадту исчезла, и вице-адмирал Круз получил приказ направить два корабля в распоряжение адмирала Грейга. 4 августа он поднял флаг на «Болеславе», а 5 августа вышел в море с «Мечеславом» и у Красной Горки соединился с отрядом, который крейсировал там с 8 июля и состоял из фрегатов «Проворный», «Богемия», 2 бомбардирских кораблей и катера «Волхов». Круз перешел на флагманский фрегат «Проворный», выяснил состояние эскадры и вернулся на «Болеслав»; 7 августа присоединился «Иезекииль», а на следующий день вице-адмирал, пересев на «Мечеслав», направил «Болеслав», «Иезекииль» и «Святой Марк» на запад, к Грейгу. 11 августа к эскадре присоединился «Победослав», 22 августа — «Европа». Но все новые требования поступали об отправке подкреплений к действующим силам, которые организовывали блокаду шхерных путей. 9 августа И. Г. Чернышев указал выслать к Грейгу два гребных фрегата и катер для прекращения шведского подвоза в Свеаборг шхерами. 27 августа высочайший указ предписал вице-президенту коллегии отправить из Кронштадта один корабль Грейгу. Видимо, в Кронштадте готовых кораблей не оказалось, и его взяли из эскадры Круза. 4 сентября «Мечеслав» двинулся на запад. 31 августа два указа потребовали взять из эскадры бомбардирский корабль, прам и три-четыре канонерские лодки в распоряжение В. П. Мусина-Пушкина, главнокомандующего войсками в Финляндии; 4 сентября И. Г. Чернышев доносил Императрице, что ее повеление исполнено. 12 сентября бомбардирский корабль «Гром» пошел для прикрытия гребных судов, переходивших к Выборгу. Таким образом, эскадра почти растаяла. Тем не менее вице-президент Адмиралтейств-коллегии заверял П. Б. Слизова, которого направлял командовать отрядом гребных судов в Фридрихсгам, что он получит всевозможную помощь от Круза.

Фактически в эскадре вице-адмирала после отправки гребной эскадры с прамом и бомбардирским кораблем в Выборг осталось только 2 линейных, бомбардирский корабли, брандвахтенный фрегат и несколько малых судов. Указ 13 сентября отправлял к Грейгу ненадежный, как считали, корабль «Принц Густав». Поэтому 15 сентября И. Г. Чернышев предложил послать бомбардирский корабль с 4 подготовленными галерами и 4 канонерскими лодками в Выборг, а остатки эскадры ввести в гавань, ибо на двух линейных кораблях оказалось много моряков, вышедших из госпиталей, а здоровые требовались для работ при порте. Императрица согласилась и в тот же день подписала указ о разоружении эскадры Круза, кроме бомбардирского корабля и шебеки, предназначенных для Выборга; но через два дня было решено разоружить и их. 21 сентября эскадра прибыла на Кронштадтский рейд. Ее участие в кампании завершилось. 22 сентября Императрица разрешила не посылать и «Принц Густав», а прам и бомбардирский корабль вернуть из Выборга.

Казалось, шведский флот окончательно заперт в Свеаборге, и С. К. Грейг не собирался его выпускать. Он разрабатывал план решительных действий, но 15 октября скончался от болезни в Ревеле. Его преемники не были так настойчивы и увели эскадру с Балтики ранее, чем море замерзло, что позволило шведскому флоту пройти в Швецию. Следовательно, кампания 1788 года, успешно начатая победой при Гогданде, не была поддержана ни активными действиями на суше, ни окончательной блокадой либо разгромом вражеского флота. Густав III, воспользовавшись вторжением датчан для подъема патриотизма в стране, смог подавить оппозиционные антивоенные силы. Сохранив флот и большую часть армии, освободившись от ненадежных офицеров, он не собирался отказываться от честолюбивых замыслов. Кампанию 1789 года Густав III также начал с наступления. Но попытки продвинуться на суше не увенчались успехом, гребная флотилия задержалась на рейде Роченсальма, а шведский флот вновь после Эландского сражения был заблокирован, теперь в Карлскроне. Однако шведы еще располагали гребной флотилией и шхерными фарватерами, по которым могли снабжать войска в Финляндии. Прекращение этих перевозок в шхерах стало одной из задач, которые предстояло решать А. И. Крузу.

Вице-адмирал мог чувствовать себя обойденным. Екатерина II считала его неудачником и человеком неуживчивым. Действительно, Круз был вспыльчив, вел себя независимо с равными, остро реагировал на попытки задеть его достоинство. Только графу И. Г. Чернышеву по старой дружбе удавалось сохранять с ним добрые отношения и улаживать конфликты между адмиралами. Круз стремился участвовать в боевых действиях, многие моряки считали его наиболее достойным принять командование флотом. Но, несмотря на ходатайства Чернышева и статс-секретаре Императрицы A. B. Храповицкого, Екатерина II и для командования Черноморским флотом, и для командования эскадрами главных сил предпочла других флагманов, более молодых. Крузу она писала 11 мая:

«Господин Вице-Адмирал Крюйз. Усердию вашему к службе я отдаю справедливость и в следствие того при удобном случае не премину употребить вас».

Пока же в 1789 году Крузу вновь предстояло командовать резервной эскадрой. Подготовка кораблей эскадры началась еще осенью 1788 года, но шла медленно, и снабжались они по остаточному принципу, так что снаряжение их пошло быстрее только после выхода из Кронштадта корабельной эскадры и галерной флотилии.

По запросу В. Я. Чичагова 16 июня два корабля и два фрегата из состава резервной эскадры были направлены для смены кораблей главных сил у Поркалаута, и 23 июня заняли этот пост, взяв на себя наблюдение за важным пунктом шхерного фарватера. Но лишь 17 июля Екатерина II подписала указ, который определял задачи резервной эскадры:

«Для охранения берегов Наших, обеспечения подвозов и вообще мореплавания Наших подданных и пособия в действиях гребного флота Нашего, признали Мы за нужное иметь особую резервную эскадру, назначая к составлению ее, сверх двух 66-пушечных кораблей и двух фрегатов, отправленных уже к Ревелю, и сверх тех судов, которые главнокомандующий флотом Нашим в Балтийском море адмирал Чичагов заблагоразсудит оставить при дальнем его отплытии, еще один 100-пушечный корабль, 4 большого рода шебеки, 10 легких судов, построенных на санкт-петербургской городской верфи и в Олонецкой губернии, и 2 катера, купленные по Нашему соизволению генерал-фельдмаршалом князем Потемкиным-Таврическим, повелевая помянутые суда вооружать по мере возможности и как число людей то дозволит и отправлять к той эскадре; на оную назначаются 2 батальона эстляндского егерского корпуса вскоре сюда ожидаемые, також из мушкетер и адмиралтейских потребное число, по сношению Адмиралтейской коллегии вице-президента графа Чернышева с генералом Салтыковым. Начальство над назначенною эскадрою поручаем вице-адмиралу Крузу, которому и дано будет от нас наставление».

Накануне, 16 июля, появился правленный рукой графа A. A. Безбородко проект высочайшего рескрипта Крузу, более детально определяющий задачи резервной эскадры. Кроме охранения берегов и судоходства, эскадра из трех кораблей, двух фрегатов и двух больших шебек должна была служить резервом главных сил. Так как два корабля и два фрегата уже были направлены Чичагову для крейсирования в Финском заливе, вице-адмиралу следовало выйти в море и принять командование. Если бы шведский флот, несмотря на появление Чичагова перед Карлскроной, решился послать корабли и фрегаты в Финский залив, A. И. Крузу предстояло нанести ему поражение, а при успешных действиях русской армии и флота совершать диверсии против противника. Было предписано также учредить пост при Поркалауте и овладеть позицией у Гангута, укрепленной шведами за зиму. По согласованию с B. П. Мусиным-Пушкиным и новым командующим гребной флотилии принцем К.-Г. Нассау-Зигеном следовало поддерживать их с моря, а при наступлении — действовать к Або (Турку), Аландским островам, Ботническому заливу и даже шведским берегам. Вице-адмирал подчинялся адмиралу Чичагову и должен был посылать ему донесения. Но многообразие порученных задач ставило Круза в зависимость и от Нассау-Зигена, что создавало двойственное подчинение. Фактически верховное руководство оставляла за собой Императрица, но ее управление на расстоянии не могло быть эффективным из-за запаздывания приказов, что в дальнейшем вызвало трение равных в чинах Нассау-Зигена и Круза.

Средств для осуществления поставленных задач также оказывалось недостаточно. Первоначально резервную эскадру должны были составить линейные корабли «Святой Николай», «Не тронь меня», «Ианнуарий», «Европа», фрегаты «Патрикий», «Симеон», 2 бомбардирских корабля и прам, 4 шебеки, 10 полушебек, 2 катера и брандвахтенный фрегат «Богемия». Но и эти небольшие силы все более дробились и разбрасывались.

Уже 19 июня записка генерал-провиантмейстера Маврина о появлении у Гогланда судов, идущих из Риги с провизией для армии, и их захвате вызвала тревогу. Ввиду неготовности резервной эскадры, В. Я. Чичагову было предписано выделить фрегаты «Симеон» и «Патрикий» для охраны судоходства. 21 июня, по донесению И. Г. Чернышева, был издан указ об отправке к Гогланду корабля «Не тронь меня» с несколькими судами, пока не будут готовы «Святой Николай» и другие суда эскадры Круза. 27 июня «Не тронь меня» отправился в путь. Сопровождавшая его для посылок новая шебека «Минерва» вскоре вернулась из-за недостатков конструкции. В тот же день последовал высочайший указ о передаче 2 шебек и 4 более мелких судов, предназначавшихся Крузу, в гребную флотилию; на замену им определялся 1 фрегат, а для пополнения экипажей резервной эскадры было предписано нанять в столице 400 водоходцев (вольнонаемных моряков из числа тех, кто ранее служил на речных или морских судах). Императрица торопила снаряжение эскадры, чтобы та по прибытии егерского батальона могла выйти в путь.

Тем временем первые вышедшие в море корабли резервной эскадры заняли боевую позицию. 30 июня В. Я. Чичагов сообщал, что поставил корабли «Ианнуарий», «Европа», фрегат «Святой Марк», катера «Счастливый» и «Летучий» под командование (до прибытия Круза) капитана 1-го ранга Глебова. «Патрикий» и «Симеон» он в соответствии с указом от 21 июня отправил крейсировать между Гогландом и Сескаром.

Пока готовились суда резервной эскадры, прибыла записка Нассау-Зигена от 5 июля о невозможности наступления гребной флотилии. Крузу было приказано, передав Нассау-Зигену все гребные суда, причисленные к резервной эскадре по указу от 17 июня, спешно выходить с наличными кораблями. 7 июля вице-адмирал вышел из Кронштадта с единственным кораблем «Святой Николай» и 10 июля прибыл к Ревелю. По пути он встретил у Гогланда «Не тронь меня» и «Патрикий», а на Ревельском рейде застал «Симеон», готовившийся конвоировать 3 судна с мясом. Здесь Круз получил предписание Чичагова о прекращении передачи сведений от отряда у Поркалаута к Нассау-Зигену, гребная флотилия которого располагалась западнее Фридрихсгама. В Ревеле же вице-адмирал узнал о нападении шведов на галиот «Олонец».

Вечером 8 июля галиот был у Гогланда. Командовавший им подшкипер Федор Пупов увидел в стороне островов Аспэ 2 судна, которые обстреляли и захватили шлюпку, направленную с судна на берег за лоцманом. Пупов встал на якорь, но выстрелами из орудий шведы заставили его обрубить канат и следовать за ними. Однако при движении к островам Аспэ подшкипер заметил, что неприятельские суда ушли вперед, и укрылся за Гогландом до рассвета, после чего взял лоцмана и пришел в Ревель с кораблями Круза.

Донося И. Г. Чернышеву об этом происшествии и о предписании Чичагова, А. И. Круз отметил:

«Из предписания адмирала ваше сиятельство изволите увидеть, что по нужному расположению корабли, фрегаты и прочие годные, мелкие суда оставлены на своих местах и не остается ни одного исполнить оный пункт, не только, чтобы еще предпринять чего к исполнению по силе данной мне инструкции, о которой вашему сиятельству не безызвестно».

Очевидно, что с наличными силами (в Ревеле удалось обнаружить, кроме «Симеона», лишь четыре непригодных для боевой службы малых брандера) Круз не мог выполнить всех поставленных ему задач. Происшедшие вскоре события еще более осложнили деятельность резервной эскадры, и связано это было с гребной флотилией и ее начальником К.-Г. Нассау-Зигеном.

Преодолевая неблагоприятные ветры, гребная флотилия к началу июля достигла Выборгского залива. Тем временем шведская гребная флотилия сосредоточилась недалеко от устья реки Кюмени, у острова Котка. Принц, лично осмотрев расположение противника, вечером 5 июля предложил Мусину-Пушкину три варианта атаки: артиллерией с островов, атакой артиллерийских кораблей с юга и, наконец, блокадой шведов с суши и моря. Эти варианты вице-адмирал направил Императрице, а 7 июля послал ей выработанный им план атаки неприятеля на рейде Роченсальма. Он предлагал поставить эскадру Круза между островами Муссало и Лехма, а сам намечал атаковать с другой стороны, чтобы неприятель оказался между двух огней.

Уже 8 июля это донесение прибыло в столицу. 9 июля военный совет составил новые обширные инструкции для Круза.

Они требовали охранять Поркалаутский пост, оставить два корабля для наблюдения за неприятельскими судами, самому Крузу с фрегатами «Симеон» и «Патрикий» идти к островам Аспэ, где собирались и остальные суда резервной эскадры с целью занять позицию между островами Муссало и Лехма для содействия Нассау-Зигену в разгроме шведского флота. А. И. Крузу следовало сноситься и действовать согласованно с Нассау-Зигеном, но подчиняться Мусину-Пушкину. Следовательно, оба адмирала имели равные права, и координация действий на море зависела лишь от их доброй воли. Со временем отсутствие единого командования сказалось на проведении операции.

Круз получил эту инструкцию 13 июля, когда стоял в Ревеле с единственным кораблем в полный штиль и не мог двинуться. Тем временем сообщение о нападении шведов на галиот «Олонец» и письма Нассау-Зигена заставляли Санкт-Петербург беспокоиться. Екатерина II дала указ Чернышеву как можно быстрее отправить к острову Аспэ капитана 1-го ранга Винтера с двумя шебеками, четырьмя полушебеками и несколькими малыми судами, чтобы ожидать указаний Круза и Нассау-Зигена. В тот же день был подготовлен рескрипт Крузу, которым предписывалось, присоединив отряды Винтера и второй отряд капитан-лейтенанта Штенгеля из Кронштадта, использовать корабль «Не тронь меня», фрегаты «Симеон» и «Патрикий» и оба отряда для борьбы с неприятельскими морскими силами у Аспэ.

16 июля был подготовлен новый рескрипт, дававший ряд указаний по подготовке уничтожения шведского гребного (армейского) флота. Автор рескрипта исходил из того, что Круз с кораблем, 2 фрегатами, катером, Винтер с вышеуказанными судами и отряд Штенгеля из 2 больших шебек, 4 полушебек, катера, 2 кайек, дубель-шлюпки должны соединиться у Аспэ, после чего вице-адмиралу следовало по соглашению с Нассау-Зигеном приступить к действиям. Для согласования операций к Крузу должен был прибыть генерал-майор П. И. Турчанинов, доверенное лицо Императрицы. На следующий день капитан-лейтенанту Штенгелю была написана инструкция, предписывавшая у Аспэ присоединиться к Крузу, Винтеру или при отсутствии обоих донести о прибытии Нассау-Зигену; И. Г. Чернышев сообщал капитан-лейтенанту, что русский галерный флот стоит в шести верстах от Фридрихсгама, а шведы западнее, не далее 12 верст, у островов в виду русских судов. Таким образом, русские силы постепенно стягивались для атаки шведского гребного флота.

13 июля Круз, как известно, получил рескрипт от 9 июля, но выполнить его не мог, ибо стоял в безветрие на рейде с единственным кораблем; прибывшие 17-го и 18 июля два напоминания из столицы не могли ничего изменить. Тем не менее вице-адмирал не терял времени даром. Он задержал в Ревеле транспорт «Буйвол» и пакетбот «Поспешный», вооружив их каронадами и фальконетами. 18 июля флагман отправил пакетбот за фрегатом «Симеон», а сам 19 июля, воспользовавшись легким ветром, вышел в море и в пути присоединил корабль «Не тронь меня», тогда как фрегат «Патрикий» присоединился у Аспэ позднее, 20 июля, после разгрузки муки.

В тот же день статс-секретарь Екатерины II П. И. Турчанинов доставил Крузу, стоявшему с кораблями западнее Гогланда, предположения о предстоящих действиях. Маловетрие и туман (а с 26 июля — сильный восточный ветер) задержали выход. Только 28 июля установился благоприятный ветер, позволивший эскадре сняться с якоря, присоединив 2 бомбардирских корабля, фрегат «Симеон» и пакетбот «Поспешный». В тот же день вице-адмирал, получив повеление совместно с Нассау-Зигеном атаковать шведский гребной флот между островами Кутсало-Мулим и Муссало, отправил донесение, в котором излагал намерение присоединить отряды Винтера и Штенгеля, остановить эскадру в миле от намеченного места, послать Турчанинова к Нассау-Зигену как сигнал к атаке последнему; сам он предполагал при приближении гребных судов перейти в наступление легкими судами, не вводя корабли и фрегаты в шхеры.

Осуществить замысел удалось не сразу. Из-за маловетрия только 3 августа Круз, оставив два корабля в море, с остальной эскадрой пошел в проливы островов Аспэ; но и далее недостаток ветра задерживал движение. Не все назначенные в его распоряжение суда достигли цели; частично они были неудачно спроектированы и построены, а команды составляли из выздоравливающих, отставных, портовых рабочих, арестантов и крестьян-водоходцев. 4 августа в распоряжении Круза были лишь два фрегата, два бомбардирских корабля и катер, поскольку выявилась негодность полушебек, лоцманов не оказалось, и даже не на чем было отгонять шведские наблюдательные шхуны; Турчанинов тем не менее сообщал A. A. Безбородко, что после завершения приготовлений поедет к Нассау-Зигену.

Тем временем нетерпеливый принц бомбардировал столицу донесениями, в которых порицал медлительность Круза. 27 июля он отправил к Аспэ обер-интенданта генерал-майора И. П. Балле, посланного на гребную флотилию для проверки пригодности к действиям различных судов; тот должен был установить, можно ли атаковать без помощи Круза, и пришел к выводу, что атака невозможна из-за недостатка сил.

В письме самому вице-адмиралу от 4 августа принц выразил надежду на успех, рассчитывая, что Круз оставит Винтера командиром присланных с ним судов гребного флота, сообщал об отправке в помощь 3 канонерских лодок и 6 лоцманов и приложил к письму план с распределением своих кораблей.

В ночь на 4 августа шведы, обеспокоенные появлением в тылу эскадры Круза, безуспешно попытались атаковать 70 судов Нассау-Зигена. 5 августа Нассау-Зиген писал Турчанинову, что он прекратил бой лишь из опасения, что противник спасется бегством, пока эскадра Круза не преграждает ему путь.

Тем временем шведы сменили позицию перед Крузом, и тот 7 августа созвал совет дивизионных начальников, однако атака не состоялась из-за крепкого ветра, о чем Круз через Турчанинова сообщил Нассау-Зигену. 9 августа неприятеля на прежнем месте не было, и эскадра продвинулась к Киркуму, причем фрегат «Патрикий» садился на камни. Лишь 12 августа благоприятный ветер позволил построить линию в пятом часу пополуночи, и Круз отдал приказ приготовиться к бою. Уже с авангарда был дан сигнал, что виден неприятель. Однако в то же время на флагман прибыл генерал-майор Балле с высочайшим указом принять командование, и вице-адмирал, сдав командование, отправился в Фридрихсгам.

У этого события существовала предыстория. Упомянутое совещание 7 августа приняло занесенное в журнал решение. Суть решения состояла в том, чтобы не заходить глубоко на Роченсальмский рейд, а оставаться между островами Лехма и Вийкар, где эскадра была хорошо защищена от атаки камнями и могла как отвлечь шведов, так и отрезать им пути отхода в случае наступления Нассау-Зигена. Постановление совета было переслано Нассау-Зигену для сведения, без сопроводительного письма. Оно расходилось с замыслом принца, который ожидал от эскадры Круза более активных действий, чтобы отвлечь шведов к югу от Роченсальмского прохода и позволить гребным судам этот проход пройти свободно; он не согласился с мнением опытных моряков — членов совета. Нассау-Зиген продемонстрировал доставившему постановление Турчанинову расположение шведских судов и направил к Крузу с личными впечатлениями и письмом, в котором, как сам позднее отмечал, «…сделал самые сильные представления Крузу…». Обвинение в неисполнении долга побудило А. И. Круза написать резкое ответное письмо:

«Служа с усердием Ея И. В., научился уже я исполнять высочайшие Ея повеления так, что непристойно уже мне никак получить от вас такие наставления, которые угодно было вам преподать мне в письме вашем от 8 августа, к большому моему огорчению полученному. Обоим нам препоручено от Ея И. В. исполнить со взаимною помощию дело по истреблению неприятельского флота между островами Кутсало-Мулим и Муссало. Я невзирая ни на какие трудности и препятствия преодолел оные и готов исполнить самым делом долг моей верности и присяги.

Но как в деле том важном невозможно довольно сообщить взаимно свои мысли и объяснения на всякие встречающиеся случаи, то и не полагаясь на собственную свою опытность, сообщил свои мысли обще со служащими со мною начальниками по случаю сделанного неприятелем маневра, сообщил их вам с тем, чтобы услышать и ваше рассуждение и общими силами единообразно исполнить волю монаршую.

Вам угодно было вместо того доставить мне за то чувствительное огорчение. Теперь не имею я ни времени ни желания объясняться с вами, а иду исполнять данное мне повеление по точным словам: займу предписанное мне место и самым тем окончу навсегда всякое с вами по службе сообщение, испросив от высочайшего престола о избавлении меня от всякого с вами сношения».

Так как Круз формально не подчинялся Нассау-Зигену и был самостоятелен в рамках указа, принц не мог его обвинить в невыполнении приказа. Однако он к прежним жалобам добавил текст письма Круза со своими комментариями, отосланные в столицу 9 августа. 11 августа Нассау-Зиген послал Императрице письмо, в котором беспокоился о судьбе эскадры и неверных маневрах ее начальника. Об этом же он писал Турчанинову. Гораздо спокойнее к обстановке относился Турчанинов, сообщавший Безбородко 11 августа о том, что, несмотря на неумелость лоцманов, отказавшихся вести большие корабли, и на случай с постановкой на мель «Симеона», при благоприятном ветре эскадра войдет в пролив между островами Кутсало-Мулим и Муссало. О том же писал в верноподданном донесении А. И. Круз, когда 12 августа с попутным ветром вошел в пролив, несмотря на отсутствие опытных лоцманов и неверные карты.

Императрица считала принца одним из надежнейших людей. Получая одно за другим тревожные донесения, она поверила им и согласилась заменить вице-адмирала более послушным генерал-майором Балле. Рескрипт гласил:

«Господин Вице-Адмирал Круз. Со дня прибытия вашего к Аспэ ожидали мы, что вы по обсылке и сношении с Вице-Адмиралом Принцом Нассау Зиген, тотчас приступите к делу и, взяв позицию каковой обстоятельства и польза дела требуют, атакуете неприятеля в пособие предприятию, которое со стороны Принца Нассау Зиген назначено, Мы не могли себе представить тут медленности и затруднений, о каковых ныне извещаемся. Движение малого числа неприятельских судов вас заботит, когда предлежит вам вся удобность посредством сильной эскадры вашей, в которой между присоединенными от Принца Нассау и присланными из Кронштадта судами имеются всякого рода легкие, не токмо отразить, но и совершенно разбить их. Еще меньше следует вам опасаться поставить себя между двух огней; ибо может ли неприятель нанести чувствительный вред судам, эскадру вашу составляющим толь превосходного вооружения, да и как ему отделить значущий отряд, оставя себя слабым противу Принца Нассау? Что до собранного вами совета касается, то сие тогда только похвально, когда рассуждаемо бывает, каким образом наилучше произвесть в действие предписанное, а не когда настоит вопрос в изыскании и умножении трудности в исполнении. Следствие и решение вашего совета было в сем последнем роде и именно чтобы ничего почти не делать, а при атаке со стороны другого производимой, будучи издали зрителем, в случае удачи ее, дать вид личного преследования, в котором никто ни удержан ни взят не будет. По таковым происшествиям отвращая вред службы нашей от потери времени в недействии, решились мы дать вам знать через сие, что буде вы по сию пору не учинили движение, Принцем Нассау от вас требуемого и назначенной позиции не взяли, то и в дело с неприятелем не вступили, тотчас долженствуете команду вашу отдать, до будущего приказания нашего, Генерал-Майору Балле, а сами сюда через Фридрихсгам сухим путем возвратиться. Пребываем вам благосклонны.

Екатерина. В Санкт-Петербурге Августа 10 1789 года».

Тем самым вице-адмирал был лишен возможности участвовать в Роченсальмском сражении.

Сражение началось 13 августа на рассвете атакой отряда Балле (20 судов с 404 орудиями) с юга. Главные силы (66 судов) должны были атаковать с севера, через проход Королевские ворота, но через два часа обнаружилось, что путь преграждают затопленные суда. Так сказался авантюризм Нассау-Зигена, который в пылу осуждения Круза не подготовил атаку. Не зря Круз в последнем всеподданнейшем донесении опасался, что принц упустил время, не сделав промеров в северном проходе. Передовому отряду пришлось под огнем неприятеля три часа расчищать пролив. За это время отряд Балле, израсходовав боеприпасы, начал отходить; шведы взяли пакетбот и бомбардирский корабль. Сбывались опасения Круза, не желавшего далеко отрываться от прикрывающих его камней. Только самоотверженный труд русских моряков гребных судов спас положение. Когда отряд Литта, а за ним остальные силы Нассау-Зигена вошли на Роченсальмский рейд, зажатые с двух сторон шведы потерпели поражение. Были возвращены потерянные суда, захвачены фрегат, пять крупных гребных судов, потоплены три канонерские лодки. Шведы сожгли транспорты и бежали через юго-западный проход к Ловизе. Обе стороны понесли немалые потери. Очевидно, если бы было принято предложение совета эскадры Круза, потери атакующих были бы меньше.

А. И. Крузу удалось доказать в столице свою невиновность, и его оставили командовать резервной эскадрой. 21 августа последовал указ об этом:

«Господин Вице-Адмирал Круз. Как по настоящему положению дел востребовались разные дополнения к наставлениям вам данным при назначении к начальству резервной эскадрой; то сообщая оные здесь в конце указа от нас данного Главнокомандующему флотом нашим в Балтийском море Адмиралу Чичагову и выписке из рескрипта к нему посланного в 12 день августа, желаем чтобы вы как наискорее к команде вашей отправились и все от нас предписанное в точности исполнять потщились. Пребываем впрочем к вам благосклонны».

К середине августа адмирал В. Я. Чичагов с главными силами крейсировал на Балтике, блокируя шведский флот, а охранение Финского залива оставалось за Крузом. В его же распоряжение поступил отряд капитана 1-го ранга Джемса Тревенена (три корабля и катер), высланный Чичаговым к Поркалауту для действия против шведских судов, пытающихся пройти Березундом и 15 августа атаковавших Поркалаутский пост. Указ Императрицы предписал Нассау-Зигену 2 фрегата, 2 катера и 2 шебеки из бывшей эскадры Круза также передать в распоряжение Тревенена. Поддерживать его отряд должны были 2 корабля и 2 фрегата капитана генерал-майорского ранга П. И. Лежнева. Такое внимание этому направлению объяснялось тем, что основные силы шведского армейского флота сохранились и действовали, а шхерные фарватеры оставались важнейшей коммуникацией для снабжения королевской армии в Финляндии. Крузу было поручено, кроме того, «…стараться очистить Финский залив от шведских судов и обеспечить свободное для наших сообщение, учредя пост где прилично…».

Круз 23 августа прибыл из столицы в Кронштадт и получил от П. И. Пущина яхту, но противный ветер задержал отплытие. Только 26 августа он отбыл и 27-го был на эскадре, составленной из кораблей «Святой Николай» и «Не тронь меня», ибо фрегат «Патрикий» и судно «Буйвол» удержал Нассау-Зиген. 28 августа в донесении И. Г. Чернышеву Круз, сообщая о прибытии на эскадру, просил вернуть задержанные принцем корабли или хотя бы канцелярию с бумагами. Он докладывал, что оставляет «Не тронь меня» у Гогланда для конвоирования судов и отправляется на поиск Тревенена с единственным 100-пушечным кораблем, с которым не везде можно пройти, ибо не имеет ни фрегата, ни меньшего судна.

Тем временем рождались замыслы перенесения войны на территорию Швеции. В рескрипте от 26 августа главнокомандующему войсками в Финляндии В. П. Мусину-Пушкину была поставлена задача развивать наступление; корабельному флоту следовало поддерживать действия армии и галерного флота, пресекая сообщения Финляндии со Швецией и не допуская бегства неприятельских войск. Рескрипт также гласил:

«…Эскадра резервная, способствуемая той, что для Березунда и Гангута отделяется, употребит все силы свои на затруднение плавания к Свеаборгу и при сближении галерного флота, пресечет и совсем вход нейтральных судов к тамошней гавани, учиня ее блокированною и поставляя ее в такое положение, чтобы по взятии нами Гельсингфорса, она со всеми своими укреплениями упасть может без большой нашей потери».

Итак, не располагавшему шхерными судами Крузу предстояло контролировать коммуникации, в том числе прибрежные фарватеры. Натянутые отношения с Нассау-Зигеном не способствовали взаимодействию, тем более что принц сосредоточил свои усилия на поддержке армии и добивался активного содействия Мусина-Пушкина в организации решительного наступления. Екатерина II, не установив единого командования и сохраняя руководство войной, могла ликвидировать трения между начальниками только посылкой доверенных лиц. 26 августа она писала находившемуся при Нассау-Зигене П. И. Турчанинову об активизации действий галерного флота во взаимодействии с другими силами. В собственноручной записке она прибавляла:

«Христа ради прилагай старания, чтобы всех согласить, дабы воспользовались [возможностью] наносить неприятелю наивящие удары в недрах его, чем окажешь общему делу сущую услугу».

Но согласовать действия пылкого Нассау-Зигена с осторожностью медлительного Мусина-Пушкина не удалось, и кампания на суше не была завершена с таким успехом, как на море; война продолжалась и в следующем году.

28 августа Круз получил инструкцию адмирала В. Я. Чичагова по борьбе с набегами шведских гребных судов у Поркалаута. 31 августа вице-адмирал вернулся на рейд Ревеля, где к 6 сентября собрались 5 кораблей, 2 фрегата (не считая брандвахтенного), 2 катера и бомбардирский корабль; шестой корабль, «Вышеслав», лавировал в море. В сентябре эскадра Круза то стояла на рейде, то выходила между островами Вульф и Нарген, посылая корабли по очереди в крейсерство.

Так как прежний состав резервной эскадры распался и ее задачи фактически изменились, 10 сентября В. Я. Чичагов в рапорте Адмиралтейств-коллегии сообщил о разделении флота на три части: главные силы из 23 кораблей, 6 фрегатов, 2 катеров, госпитального судна под флагом самого адмирала в Балтийском море; резервную эскадру А. И. Круза из 7 линейных и 2 бомбардирских кораблей, 3 фрегатов, 2 катеров, к которым следовало добавить 2 шебеки и 2 катера; по-прежнему остававшийся под командованием А. И. Круза отряд Д. Тревенена из 4 кораблей, 3 фрегатов, 2 катеров, 2 новопостроенных судов.

Именно последнему отряду пришлось столкнуться с наиболее серьезным на тот момент противником — шведским армейским флотом, для которого финляндские шхеры были родным домом. 10 сентября Круз получил донесение Тревенена о занятии его эскадрой Березунда. Донесение об успехе было благосклонно принято в столице.

Шведы не смирились с потерей поста. 19 сентября они атаковали и взяли русские батареи у Березунда, однако огонь кораблей заставил их отступить. Охрана поста продолжалась, несмотря на осень. Кампания на море кончалась — 10 октября В Я. Чичагов доносил Адмиралтейств-коллегии, что в первую очередь с попутным ветром в Кронштадт пойдет резервная эскадра, за ней — легкая эскадра Тревенена, далее — часть главных сил, оставив на зимовку в Ревеле 10 линейных и 2 бомбардирских корабля, 5 фрегатов, 6 катеров, госпитальное судно и 2 брандера. 11 октября флот Чичагова прибыл на Ревельский рейд, а уже 12 октября резервная эскадра пошла в море и 17 октября втягивалась в гавань Кронштадта. Не так благополучно прошло плавание Тревенена: при возвращении в Ревель его эскадра 14 октября стала на мель, причем корабль «Родислав» погиб. При возвращении потери понесла и эскадра Т. Г. Козлянинова. Для разбора этих катастроф была создана комиссия военного суда, а презусом суда назначили А. И. Круза.

Кампанию в Санкт-Петербурге признавали успешной, но не завершенной, ибо противник сохранил большинство своих сил на суше и на море. Впереди была кампания 1790 года, в которой А. И. Крузу предстояло достичь вершины славы.

У берегов Сескара

Весной 1790 года король Густав III, несмотря на две предшествовавшие неудачные кампании, решил взять реванш и, отвлекая русские войска наступлением в Финляндии, высадить десант под Ораниенбаумом. Он намеревался, угрожая Санкт-Петербургу, принудить Екатерину II к территориальным уступкам. Флоту следовало выйти в море как можно раньше, разбить по очереди русские эскадры, стоявшие в Ревеле и Кронштадте, и обеспечить высадку. Однако шведы в марте ограничились набегом на Балтийский порт; только в апреле они завершили приготовления, но в Ревельском сражении 2 (13) мая получили такой отпор от вдвое меньшей эскадры адмирала В. Я. Чичагова, что повторить атаку не решились.

Сам король руководил действиями гребного флота. Атаковав гребную флотилию под Фридрихсгамом, он добился победы, но отказался от взятия крепости, к которой подтянулись русские войска, и направился к Выборгскому заливу, намереваясь угрожать Санкт-Петербургу. Флот он вызвал для прикрытия движения гребных судов с войсками.

В Санкт-Петербурге сведения о движении шведского армейского флота вызвали большую тревогу, ибо войск в столице почти не было. Льды у Кронштадта растаяли, и открывался путь к крепости. Принятый ранее план кампании, предусматривавший соединение главных сил Кронштадтской и Ревельской эскадр под флагом адмирала Чичагова и выделение резервной эскадры вице-адмирала Круза для поддержки гребных судов, становился нереальным. Галерная флотилия не была готова. С другой стороны, соединению с Чичаговым могло предшествовать сражение с превосходящим шведским флотом. В этих условиях следовало держать силы объединенными, и командовать ими определили А. И. Круза, наиболее опытного в боевых действиях из наличных адмиралов.

7 мая Екатерина II подписала указ о назначении Круза командующим Кронштадтской эскадрой. Так как появление 28 трехмачтовых кораблей и Ревельское сражение изменили ситуацию, вице-адмиралу было поручено со всеми боеспособными кораблями выйти в море, найти неприятеля, атаковать его и стараться достигнуть победы. Ему следовало оповестить о своем приближении Чичагова, а когда шведы укроются в Свеаборге, соединиться с Ревельской эскадрой и поступить под командование адмирала. После этого главным силам предстояло блокировать шведский флот, а резервной эскадре — отправиться к мысу Гангут с целью препятствовать подходу подкреплений из Карлскроны, затруднять перевозку припасов в Свеаборг, нападать на ближайшие берега и острова; для этого резервную эскадру усилили канонерскими лодками из Ревеля и пехотой. Дополнительной задачей Круза являлось прикрытие перехода галерного флота к Выборгу. 8 мая Императрица направила Крузу указ о мерах, принятых для его связи с Чичаговым.

Новый план кампании, составленный Адмиралтейств-коллегией, не учитывал, как и прежний, возможность решительных действий шведов, хотя и было известно, что у противника сил было больше, чем у Круза. Тем не менее высочайше одобренные планы следовало выполнять неукоснительно.

Первоначально Круз организовал разведку. В день получения указа он направил фрегат «Мстиславец» с целью крейсировать у Березовых островов, наблюдая движение неприятельских судов и сообщая о них в Кронштадт. Морякам следовало опрашивать шкиперов проходящих судов о противнике, а при возможности и атаковывать шведов. Главные силы 8 мая еще стояли на рейде Кронштадта и готовились через шесть дней двинуться на соединение с Чичаговым. 12 мая Круз с 17 кораблями, 4 фрегатами, 2 катерами вышел из Кронштадта. Противные ветры задержали его у Красной Горки, где эскадра занималась артиллерийскими и парусными учениями. Во всеподданнейшем донесении от 17 мая вице-адмирал, сообщая о своем положении и появлении у Гогланда 40 шведских кораблей, в том числе 22 линейных, просил выслать в его распоряжение 8 гребных фрегатов, только что вступивших в строй и стоявших у Кронштадта.

Донесение Круза о появлении шведского флота у Гогланда вызвало тревогу в столице. На время шведы овладели Финским заливом. Единственным препятствием на их пути стояла Кронштадтская эскадра. В этих условиях, отвечая на просьбу Круза, обеспокоенный И. Г. Чернышев уже 18 мая договорился с Нассау-Зигеном о временной передаче 8 гребных фрегатов 21 мая фрегаты под командованием капитана бригадирского ранга Ф. И. Денисона вышли в море и присоединились к эскадре.

Шведский флот уже 14 мая встал на якорь восточнее Гогланда. 18 мая последовал приказ идти к Кронштадту. Король решил заблокировать большую часть Балтийского флота, что позволяло провести высадку десанта. Но в тот же день поступили сведения, что Ревельская эскадра стоит на рейде и выслала крейсеры. Двигаться к Кронштадту становилось опасно, ибо теперь появление с тыла Чичагова угрожало безопасности гребного флота. До 20 мая шведский флот оставался у Гогланда. Герцог Карл и Норденшельд обдумывали возможность повторной атаки на Ревельскую эскадру, чтобы не оказаться между двух огней, но указания короля препятствовали этому. Пока шли обсуждения и переговоры, Кронштадтская эскадра была готова, и шведы все же оказались в положении, которого стремились избежать.

Промедление шведского командования сделало невозможной беспрепятственную высадку десанта на южном берегу Финского залива, и Густав III решил сделать объектом нападения Выборг, чтобы от него угрожать столице России. Он отдал приказы сухопутным войскам перейти в наступление, а гребной флот, ограничивавшийся безуспешными набегами на острова и побережье, передвигал к Выборгскому заливу, где мог блокировать суда Т. Г. Козлянинова и угрожать Выборгу, прикрываясь островами и мелями от нападения корабельного флота с моря. Шведские парусники 20–21 мая охраняли передислокацию гребных судов, когда вечером 20 мая был обнаружен русский корабельный флот со стороны Кронштадта. Шведскому флоту предстояло, спасая армейский флот, вступить в схватку с русским, тогда как Крузу следовало сразиться со шведами, чтобы защитить столицу империи. Сражение становилось неизбежным.

* * *

К началу сражения эскадра А. И. Круза состояла из 17 линейных кораблей, 4 парусных и 8 гребных фрегатов, 2 катеров. На судах эскадры было 1760 пушек, из них 1400 на линейных кораблях. Авангардом командовал вице-адмирал Я. Ф. Сухотин, державший флаг на корабле «Двенадцать апостолов». С кордебаталией шел сам Круз на корабле «Чесма» («Иоанн-Креститель») с контр-адмиралом А. Г. Спиридовым в качестве советника. Арьергард возглавлял контр-адмирал И. А. Повалишин на корабле «Трех Иерархов». Особый отряд составили четыре парусных и пять гребных фрегатов под командованием Ф. И. Денисона, которому Круз предоставил право действовать самостоятельно на пользу службе. Фактически этот отряд составлял подвижный резерв для парирования неожиданных действий противника. Ему следовало держаться на наветренной стороне боевой линии линейных кораблей, чтобы обладать свободой маневра. Оставшиеся три гребных фрегата и два катера Круз оставил при себе для передачи сигналов и для посылок.

Шведский флот насчитывал 22 линейных корабля, 8 больших, 4 малых фрегата и несколько вспомогательных судов. Шведы, располагая численным превосходством, могли сосредоточить огонь своих двух-трех кораблей на одном русском трехдечном корабле и таким образом превзойти число его орудий. Кроме того, на шведских кораблях и фрегатах стояла более тяжелая артиллерия, что давало им значительное преимущество. Против 800 крупных (18–36-фунтовых) и 600 мелких орудий русских линейных кораблей шведы имели 1200 29–36-фунтовых и 800 более мелких.

Еще более заметным являлось преимущество шведов в подготовке экипажей, которые провели в море месяц и получили первый боевой опыт. Ввиду острой нехватки обученных моряков на корабли русской эскадры брали кронштадтских купцов, мастеровых, рекрутов, а обязанности недостающих офицеров исполняли кадеты и гардемарины Морского корпуса. Разумеется, кратковременного плавания было мало для их морской практики.

Дополнительную поддержку шведскому флоту, особенно в безветрие, могли оказать стоявшие за Березовыми островами и в Выборгском заливе гребные суда, тогда как гребной флот под командованием Нассау-Зигена еще не был готов.

Во главе шведского флота стоял брат короля, Карл Зюдерманландский, командовавший кордебаталией, однако фактическим командующим являлся его начальник штаба Норденшельд. Авангардом командовал контр-адмирал Модее, арьергардом — полковник Лейонанкар. В боевую линию шведы ввели все линейные корабли и 2 больших фрегата; остальные 6 составили отдельный отряд для поддержки пострадавших в бою кораблей и наиболее атакованной части флота, а малым фрегатам следовало охранять вспомогательные суда и при необходимости поддерживать главные силы. Кроме традиционной боевой линии, оба противника применили подвижной резерв, сыгравший значительную роль в бою.

Соотношение сил не давало Крузу основания для оптимизма. Вице-адмирал, конечно, обязан был вступить в бой, но вряд ли мог рассчитывать на победу. Незадолго до выхода в море он отвечал на переданный ему через графа А. Г. Орлова вопрос Императрицы, когда шведы будут у Кронштадта, что неприятель пройдет только через щепу его кораблей. Незадолго до сражения вице-адмирал писал И. Г. Чернышеву, что он «думал, не худо бы не останавливать в Ревеле, если не найдем шведского флота по сю сторону, а следовать далее и где застанем, там и атаковать его». Правда, расчет был уже на силы соединившихся эскадр. Теперь же предстояло при явном недостатке сил не допустить шведов к русским берегам. Эту задачу эскадра Круза успешно выполнила в троекратном сражении у Красной Горки или, как его еще называли, у острова Сескар.

Как известно, Круз и герцог Карл знали о соседстве противника. Первой задачей каждого было занять положение, преграждающее путь к охраняемым объектам. Потому утром 22 мая шведы располагались на середине линии между островами Сескар и Биорке (Большим Березовым), защищая подступы к Выборгскому заливу, ибо именно в этот день королевский гребной флот сосредотачивался в Березовом зунде за одноименными островами и в его окрестностях. Русская эскадра крейсировала между мысами Стирсудден и Долгий Нос, перед входом в наиболее узкую и мелководную часть Финского залива, прикрывая судоходный фарватер к Санкт-Петербургу и удобные для высадки десанта места у Красной Горки.

Сражение происходило главным образом в четырехугольнике с углами у Березовых островов, мыса Стирсудден, Красной Горки и острова Сескар. С севера его ограничивал финский берег, южной границей служили берега Финского залива и отмели у них. На западе за Сескаром открывался широкий выход на Балтику, на востоке самая узкая часть залива вела к Кронштадту.

Район сражения, кроме его границ, был свободен от мелей, и маневр эскадр ограничивал лишь ветер, который не раз менял направление, давая преимущество то одному, то другому сражающемуся. При стороне четырехугольника около 30 километров (16 миль) две эскадры по два десятка кораблей, с длиной боевой линии около двух километров каждая, должны были чувствовать себя стесненными в районе.

Интересно, что ни Карл Зюдерманландский не собирался идти на Кронштадт, ни Круз — атаковать шведский гребной флот, но поставленные им задачи требовали держаться в неудобных узостях и делали сражение неизбежным.

Около 4.00 22 мая шведский флот медленно двигался на юго-восток, к острову Биорке, до которого оставалось 8 миль (15 километров). Русская эскадра была в это время восточнее. Веял легкий западный ветер. Он позволял шведам медленно сближаться с русской эскадрой. Круз, для которого ветер был встречным, выжидал более благоприятных условий. В 10 часов утра с русских кораблей, лавировавших на северо-запад, к мысу Стирсудден, увидели шведский флот из 33 судов. Противники сближались. Когда же после полуночи ветер сменился на восточный, Круз получил возможность атаковать и возможностью этой воспользовался.

Белая ночь не затрудняла маневры. В первом часу Кронштадтская эскадра при северо-восточном ветре спускалась на противника правым галсом; она находилась в двух милях южнее Биорке. В 2.00 А И. Круз подал сигнал приготовиться к бою; в это время неприятельский флот из 36 единиц был виден не далее немецкой мили (7468 м) от передового русского корабля. В исходе третьего часа последовал сигнал флагмана атаковать неприятеля и сразиться с ним на дистанции оружейного выстрела; по этому сигналу авангард начал спускаться на шведский флот. К этому времени последний шел в почти правильной кильватерной линии; легкая эскадра держалась с наветренной стороны на траверзе головы эскадры. До начала сражения герцог Карл, имевший указание короля беречь свою жизнь, со штабом перешел на борт малого фрегата «Улла Ферзен», чтобы управлять боем со стороны. На флагманском «Густаве III» оставался для приема и передачи сигналов флаг-офицер лейтенант Клинт. Фактически кордебаталию возглавлял его отец, командир флагманского корабля полковник Клинт, от действий и сигналов которого зависело движение всей линии, ибо в дыму сражения управлять с судна вне линии было сложно.

Российские корабли шли вперед сначала в строю фронта, но вскоре легли на курс, почти параллельный неприятельскому. Круз стремился упорядочить растянувшуюся линию. В 3.15 был поднят сигнал кораблю «Иезекииль» держаться ближе, затем кораблям «Владимир» и «Не тронь меня» — прибавить парусов; вскоре та же команда последовала для всей эскадры. К 4.00 противники сблизились. В начале пятого часа первым открыл огонь шведский авангард, минут через десять ответил русский авангард, а через двадцать пять минут, когда спустились остальные шведские корабли, перестрелка стала всеобщей. Арьергарды вступили в бой с задержкой и обменивались выстрелами на значительном расстоянии, тогда как авангарды начали стрельбу с четверти дальности пушечного выстрела.

Во время сражения ветер менялся, что заставило перейти к строю пеленга. Шведы, оказавшись под ветром, не стремились атаковать и ограничивались обороной. Круз продолжал наступать. Особенно активно действовал авангард, все более сближавшийся с неприятелем. В восьмом часу с подходом русского арьергарда сражение приняло особенно острый характер. В это время главнокомандующий поднял сигнал кораблям «Святой Николай» и «Принц Густав» подойти ближе к его флагману, против которого сражались 3 шведских корабля, в том числе генерал-адмиральский. На русском флагмане была сбита грот-брам-стеньга. В то же время 3 корабля контр-адмирала Повалишина отстали от боевой линии и оказались под ветром. Лейтенант Клинт, заметив это, предложил отцу с несколькими задними мателотами повернуть и отрезать эти корабли. Но пока полковник Клинт запрашивал разрешение герцога, благоприятный момент был упущен. Повалишин, безуспешно пытаясь повернуть на другой галс, спустил шлюпки, которые отбуксировали его арьергард за линию ветра, причем кормовые орудия корабля «Густав III» потопили 2 гребных судна. Возможность прорезать линию была шведами упущена. Одновременно 2 корабля и 3 фрегата пытались охватить и поставить в два огня русский авангард. Один из фрегатов уже поворачивал, но Денисон, оценив обстановку и располагая наветренным положением, повел 5 парусных и гребных фрегатов, отогнавших шведов. После этого шведский авангард спустился к ветру. В исходе восьмого часа за ним последовал весь флот, и за увеличением дистанции бой прервался. В бою шведы потеряли 84 человека убитыми, в том числе одного командира корабля, и 280 ранеными; два корабля получили такие повреждения, что вынуждены были покинуть боевую линию.

Круз пытался преследовать отошедшего противника. В начале девятого часа он сделал сигнал построить линию не по учреждению (то есть не по указанному перед боем порядку), а по способности, что сокращало время перестроения; но стихший около 10.00 ветер не позволил продолжить атаку.

Оба флота оказались почти неподвижными вблизи острова Биорке. Этим удобным моментом воспользовался Густав III и выслал в поддержку своему заштилевшему флоту отряд гребных судов, которые подошли к месту боя около 11.00. Они пытались атаковать, но встретили отпор.

После того как Денисон отбил попытку шведов отрезать часть линии, он получил приказ двигаться на фланг строя, что и выполнил. В результате его отряд оказался на северной оконечности русской линии, ближе всего к Березовым островам. Заметив появление из Березового зунда двух десятков шведских судов, Денисон выслал навстречу на веслах 2 гребных фрегата; шведы выдвинули свои фрегаты, но после перестрелки шведская флотилия вернулась в пролив.

В данном эпизоде свою роль сыграл постепенно усиливавшийся прозападный ветер, который затруднил действия гребных судов. Но тот же ветер оживил парусники и позволил продолжить сражение.

После полудня ветер усилился, и шведы, получив выгодное наветренное положение, лавировали к югу и выстраивали боевую линию параллельно русской, сближаясь на пистолетный выстрел. А. И. Круз, в исходе одиннадцатого часа заметивший движение противника, приказал поднять сигнал эскадре приготовиться к бою, в исходе двенадцатого часа — повернуть на правый галс. Эскадра выходила из-за восточной оконечности Грековой банки в семи-восьми километрах южнее острова Биорке. Шведскую боевую линию составляли только 22 линейных корабля, а 14 меньших оставались вне строя. Видимо, герцог Карл решил, что более короткая линия однотипных кораблей удобнее для маневрирования, а фрегаты рационально использовать как подвижной резерв. Шведский генерал-адмирал, побывав в период затишья на флагманском корабле, разрешил полковнику Клинту самостоятельно подавать сигналы кораблям флота в случае необходимости срочного маневра.

Противники сближались с арьергардами впереди. Оба флота шли на юг в полном боевом порядке. В половине первого часа дня русская эскадра оказалась в виду мысов Долгий Нос и Карей Нос. Вновь колонна расстраивалась при лавировании, и в исходе первого часа А. И. Круз приказал упавшим под ветер кораблям войти в линию.

Пользуясь попутным ветром, шведы приближались и в начале второго часа завязали бой с авангардом, а затем и со всей русской эскадрой. В то же время А. И. Круз отправил лейтенанта Прингла Стоддарда с донесением; тот в 19.30 прибыл к Кронштадту, а 24 мая добрался до столицы. Он привез двору сведения о том, что бой продолжался до вечера.

Тем временем второй этап сражения разгорался. Круз неоднократно поднимал сигналы, упорядочивая линию; он требовал от капитанов занять свои места, прибавить парусов, сомкнуть линию. Но шведы уклонялись от боя. К 15 часам дистанция настолько возросла, что ядра не достигали цели, и главнокомандующий приказал прекратить бой. В 15.30 он поднял сигнал прибавить парусов и сомкнуть линию. Вице-адмирал, похоже, стремился увлечь шведов в глубину залива, изобилующего мелями. Но шведская эскадра на это не решилась; после 15.30 авангард стоял на якоре, а кордебаталия, повернув на левый галс, удалялась по ветру. Перестрелка арьергардов продолжалась. Шведы пытались спуститься на русскую эскадру, произошла перестрелка русского авангарда с ближайшими шведскими кораблями, оказавшимися с подветренной стороны своего флота. Русская эскадра, двигавшаяся контргалсом, продолжала вести бой, пока шведский флот не прошел мимо. Огонь прекратился, а в двадцатом часу по сигналу Круза эскадра легла в дрейф.

Флоты разошлись. Около 20.00 ветер стих, и герцог Карл ввиду истощения запаса снарядов и опасения, что эскадра Чичагова появится в тылу, занял выжидательное положение. Но прибывший вечером капитан Смит доставил приказ короля немедленно возобновить атаку, а Смиту поручалось помочь Норденшельду советами. Так как из Ревеля прибыло сообщение, что русские корабли еще стоят на внешнем рейде, шведское командование послало 2 судна для извещения о появлении фрегата «Яррамас», наблюдавшего за Ревельской эскадрой. На получивших повреждения кораблях шведы готовились к бою.

Сведения, которые имел Круз от командиров кораблей и флагманов, не утешали. Эскадра потеряла 89 человек убитыми и 217 ранеными. Вице-адмирал Сухотин лишился ноги. Потери все же были не очень велики. Хуже было то, что непригодными для усиленной стрельбы оказались многие пушки липецкого завода. Корабли оставляли линию не столько из-за робости или неумения моряков, сколько из-за необходимости справляться с неожиданными повреждениями орудий. На кораблях «Америка» и «Сысой Великий» взорвавшаяся в нижнем деке пушка разрушила часть палубы, на корабле «Князь Константин» у 11 пушек треснули дульные части, на «Святом Николае» треснули 7, на «Не тронь меня» — одна пушка; при взрыве пушек погибло 5 и получили ранения 29 моряков.

Флагманский корабль А. И. Круза был в самой гуще боя. Вице-адмирал в одном камзоле и с орденской лентой курил трубку; плечо его было залито кровью убитого на юте матроса. Когда стало известно о ранении Сухотина, Круз на шлюпке под выстрелами направился к нему, а затем на виду неприятеля обходил корабли своего флота. Первоначально он предполагал атаковать 24 мая. Однако сведения о повреждениях заставили отказаться от этой мысли. В донесении Императрице, отправленном в 2 часа 24 мая с сыном, вице-адмирал обещал держаться в виду неприятельского флота, пока не подойдет эскадра Чичагова. В это время российская эскадра была уже в семи с половиной верстах от Кронштадта.

В полночь установился тихий ветер. Но Круз из-за повреждения кораблей не мог воспользоваться наветренным положением и атаковать превосходящего неприятеля. Также и шведы не могли напасть на русский флот, находившийся в четырех-шести милях; оба флота много маневрировали из-за узких фарватеров. Однако, уже отправляя донесение, Круз заметил, как около 2.00 шведские корабли поставили все паруса и стали удаляться, что вице-адмирал вполне справедливо приписал появлению Чичагова. В третьем часу неприятельский флот был виден вдали по курсу WNW, и главнокомандующий сделал сигнал построиться в линию баталии по способности. Одновременно продолжался ремонт повреждений. К 8.00 на корабле «Чесма» заменили крюйс и крюйс-брамстеньги. Поврежденный корабль «Иоанн Богослов» и катер «Гагара» ушли в Кронштадт. Боевая линия уменьшилась до 16 кораблей против 22 неприятельских. Однако Круз готовился к бою, ибо с появлением Чичагова вступал в действие план совместных действий двух адмиралов. По сигналу вице-адмирала к 10 часам эскадра строила линию баталии. В одиннадцатом часу главнокомандующий созвал всех капитанов. Сидя в кресле, он выслушал сообщения о состоянии кораблей, потерях и нехватке пороха и приказал: «Покуда я не спущусь, не спускаться никому, и если нет пороху, не палить, но стоять и не выходить из линии». Круз делал все, чтобы не допустить врага к столице.

Русская боевая линия построилась к полудню курсом на юг. К этому времени ветер стал попутным шведам, и они с первого до третьего часа спускались медленно на русскую линию и маневрировали. С переменой ветра на юго-западный авангард и легкая эскадра шведов оказались под ветром, и потребовалось время, чтобы восстановить боевую линию.

Круз в начале пятнадцатого часа сделал сигнал «Приготовиться к бою», в шестнадцатом часу — передним кораблям «Убавить», а задним «Прибавить парусов». Он стремился сомкнуть колонну. В начале семнадцатого часа шведский флот спустился на русскую линию, и Круз отдал приказ начать бой.

В 17.00 шведская эскадра получила приказ открыть огонь по ближайшим кораблям противника и уменьшить интервалы между кораблями; однако, так как русские не раз спускались под ветер, уплотнить шведскую линию не удалось. До 18.00 стрельба распространилась по всей линии, а 3 передовых корабля получили приказ обойти и поставить в два огня концевые русские корабли, но те в беспорядке спустились под ветер и повернули, угрожая в свою очередь отрезать шведский авангард.

Сражаясь, противники приблизились к южному берегу и повернули на север; после 20.00 вновь пришлось поворачивать у северного берега. Двигаясь поперек Финского залива, флоты приблизились к рейду Кронштадта на 12–15 миль, и капитан Смит, подчиняясь поручению короля, требовал сближаться с русскими, манившими в залив, к мелям. Но в 20.30 был замечен фрегат «Яррамас», а вскоре на горизонте появились мачты ревельской эскадры.

Шведы, в отличие от Чичагова и Круза, представляли расположение своих противников. Они были обескуражены: слабо подготовленная Кронштадтская эскадра не была разгромлена и угрожала с востока, а Ревельская — с запада. Следовало вырваться из кольца окружения и идти в хорошо оборудованный Свеаборг. Но тогда под угрозой оказывался королевский армейский флот. Потому герцог Карл 25 мая решил приблизиться к Выборгской бухте; посланный им с донесением Смит вернулся вечером и привез приказ короля «активному флоту войти в Выборгскую бухту для прикрытия шхерного флота». Этим был подписан смертный приговор флоту.

У шведов был еще один выход — разбить сначала Чичагова, а затем Круза; движение их флота на запад 25 мая могло явиться первым шагом к выполнению этого варианта. Но Круз не собирался играть пассивную роль. В 4.00 25 мая он на попутном купеческом судне отправил в Кронштадт лейтенанта С. Эльфинстона с донесением, а сам перешел в преследование, подняв сигнал «Гнать за неприятелем и атаковать его по способности»; корабли несли все возможные паруса. Вскоре он увидел у Сескара эскадру Чичагова и вступил под его командование. Соединенная эскадра обнаружила и заблокировала шведский флот в Выборгской бухте.

Канонада 23 июня, хорошо слышимая в Царском Селе и Санкт-Петербурге, наряду с донесениями И. П. Турчанинова о прибытии короля с гребным флотом к Березовым островам, вызвала тревогу в придворных кругах. В случае успеха шведского флота путь на столицу был открыт, ибо гребная флотилия Нассау-Зигена еще не приготовилась, а главные силы армии остались в тылу шведского десанта. Привезенное Стоддардом донесение, что Круз ведет бой, ободрило Императрицу. Но в ночь на 25 мая курьер от Нассау-Зигена доставил известие о поражении Кронштадтской эскадры. Принц писал, что русская эскадра отступает, преследуемая шведами, и просил вернуть ему гребные фрегаты для защиты северной стороны Финского залива у Кронштадта, где стояла его флотилия. Неясно, что явилось причиной такого донесения: то ли приход избитого корабля «Иоанн Богослов», то ли приближение эскадры к Красной Горке. Возможно, преувеличение было допущено специально, чтобы вернуть фрегаты, ранее переданные Крузу. Встревоженная Императрица ночью рассылала указы. Рескрипт А. И. Крузу требовал вернуть гребные фрегаты; вице-адмиралу П. И. Пущину Екатерина II предписывала принять меры для обороны Кронштадта и выделить принцу два-три парусных фрегата для отражения нападения. В тот же день направленный В. Я. Чичагову указ торопил его атаковать с двух сторон совместно с Крузом и разбить шведов. A. A. Безбородко писал адмиралу, что только его эскадра способна разрешить критическую ситуацию. Курьеры от Ревеля до столицы добирались двое суток, и о выходе Чичагова в море при дворе еще не знали.

Только уведомление, что Круз успешно отбивается, разрядило напряженность. К вечеру, по-видимому, поступило донесение Чичагова о его выходе в море, и Императрица могла облегченно сказать: «Теперь я спокойна». Подробное донесение с Кронштадтской эскадры, доставленное 26 мая сыном А. И. Круза, создавало надежду на успех. После известия о соединении эскадр В. Я. Чичагову было предписано атаковать и истреблять шведский флот, а главнокомандующему в Финляндии — бороться с десантами, которые шведский король высаживал на берег, чтобы перерезать дорогу Выборг — Петербург.

Крузу Императрица писала:

«Господин Вице-Адмирал Круз. Ваше пополнительное донесение от 25-го мая Мы получили, с особливым удовольствием видели, что вы не токмо неприятеля не выпускаете из вида, но и всякий раз ищете наступать на него. Приемля с благопризнанием ваши и подчиненных вам труды и подвиги, поручаем вам объявить им, что заслуги не остаются без воздаяния им справедливости. Мы уверены, что в настоящем положении неприятельских морских сил при твердом расторопном и согласованном с двух сторон действии Адмирала Чичагова и вашем дела на море полезное для нас воспримут решение, в чем Божию помощь на вас призывая, пребываем вам благосклонны.

В Царском Селе, 27 мая 1790 года».

Собственноручно Екатерина II приписала: «Будьте уверены, что ни единый человек не останется без воздаяния».

29 сентября Императрица подписала указ, которым за Красногорское сражение наградила А. И. Круза орденом Святого Александра Невского; ему с женой пожизненно были пожалованы 15 лифляндских гаков земли без платежа арендных денег. Были удовлетворены представления вице-адмирала по награждению подчиненных флагманов и офицеров, а нижним чинам пожаловано по рублю. На радостях в рескрипте от 27 мая Екатерина II предложила Крузу ограничиться увещеванием тех, кто не проявил в сражении смелости, умения и решительности.

Начатая 26 мая блокада Выборгской бухты продолжалась почти месяц, русские корабли преградили основные пути выхода противника и все туже сжимали кольцо окружения в ожидании запаздывающей гребной флотилии. Нассау-Зиген, наконец, привел свои гребные суда к Березовому зунду, но начал атаку 21 июня без согласования и взаимодействия с Чичаговым. Именно в ночь на 22 июня ветер благоприятствовал противнику; в безвыходном положении Густав III решился на рискованный шаг и с главными силами, понеся большие потери, прорвался в море. Ущерб шведов мог стать гораздо больше, но Нассау-Зиген не смог захватить оказавшейся в беспомощном положении гребной флотилии. Укрывшийся в шхерах армейский флот успел привести себя в порядок и в сражении 28 июня при Роченсальме нанес неосторожному принцу поражение. Уцелевшая часть шведского корабельного флота укрылась в Свеаборге, где и была заблокирована до конца войны.

А. И. Круз в Выборгском сражении командовал авангардом. Когда во втором часу около 40 шведских канонерских лодок вышли к отряду капитана Лежнева на его правом фланге, вице-адмирал послал на помощь корабли «Князь Владимир» и «Иезекииль». С 4.00 корабли Лежнева вели бой против шведских канонерских лодок, с 6.30 стреляли по проходившим мимо неприятельским гребным судам. В 9.00 Чичагов приказал всему флоту гнаться за неприятелем. Получив приказ сняться с якоря, Круз направился к западу и вскоре получил приказ атаковать противника. Он участвовал в погоне. По словам В. Я. Чичагова, Круз храбро и мужественно поражал неприятеля, за что 6 июля был награжден чином адмирала и орденом Святого Георгия II степени, а 8 сентября — шпагой с надписью «за храбрость», украшенной алмазами.

Высочайшая грамота о награждении гласила:

«Нашему Адмиралу Крузу. Усердие ваше к службе Нашей, искусство в деле, отличная храбрость и мужественные подвиги, оказанные вами как в сражении с неприятелем во время когда вы были в последних числах мая месяца быв ими атакован в превосходных силах, в троекратном бое отразили его, принудили к отступлению и главнейше способствовали к загнатию в Выборгский залив, положив тем основание к победе 22 июня над ним одержанной, так и в самый тот день при погоне за неприятелем и поражении его, приобретают вам особливое Наше Монаршее благоволение. В изъявлении оного Мы, на основании установления о военном ордене нашем святого Великомученика и Победоносца Георгия, пожаловали вас кавалером того ордена большого креста второго Класса, которого знаки при сем доставляя, повелеваем вам возложить на себя. Удостоверены мы совершенно, что таковое отличие будет вам поощрением к вящему продолжению службы вашей Нам богоугодной.

Екатерина. В Царском Селе, июля 6 дня 1790 года».

Верельский мир 3 августа 1790 года завершил войну; договор ограничился подтверждением существовавших границ и не упоминал о российской гарантии шведской формы правления. Взамен Россия получила необходимый мир. Мир на время наступил и для адмирала А. И. Круза, ставшего лицом известным.

На вершине славы

Успешное подписание Верельского мира со Швецией опередило создание антирусской коалиции. В Англии глава правительства Уильям Питт пытался организовать поход британского флота на Балтику, но не получил поддержки парламента, и всесильному министру пришлось отказаться от замысла. Поражения на суше и на море в 1791 году заставили турок подписать Ясский мирный договор, по которому Россия окончательно утвердилась на Черном море. В большую европейскую войну против революционной Франции Екатерина II вступать не торопилась. Правда, в 1791 году она заключила договор с недавним противником, Густавом III, и обещала субсидировать его экспедицию против французов. Убийство короля шведским дворянином прервало приготовления. В последующие годы Императрица, воспользовавшись ослаблением позиций Франции в Европе, с Пруссией и Австрией провела разделы Польши 1794–1795 годов, что позволило вернуть исконно российские земли. При таких условиях Балтийский флот в 1791–1795 годах ограничивался главным образом учебными плаваниями практических эскадр, не участвуя в боевых действиях.

А. И. Круз стал широко известен после русско-шведской войны, и не только среди моряков. Фамилия его встречалась в реляциях о сражениях, жители столицы знали о его роли в спасении города от вторжения. Поэт Г. Р. Державин, воспевая победы Российского флота в стихах, не забыл и Круза.

Насколько ранее Екатерина II не считала А. И. Круза достойным внимания, настолько она отдавала ему должное после Красногорского сражения. Правда, Императрица избегала приближать адмирала ко двору, и появление могучей фигуры в ее покоях, 6-го и 7 сентября 1790 года, вызвало неудовольствие Екатерины II теми, кто впустил его. Во всем остальном она была благосклонной. Летом 1791 года, пока строилась дача моряка в Ораниенбауме, Императрица разрешила ему временно занять маленький дворец-эрмитаж вблизи потешной крепости Петра III; она направила художника, который уговорил Круза позировать для портрета, и сама добавила на портрете двустишие:

Громами отражая гром, Он спас Петров и град и дом.

Эта надпись вошла в герб адмирала и была помещена на его могильном памятнике.

Когда чиновник-недоброжелатель довел до сведения Екатерины II, что Круз приказывает при подъеме и спуске адмиральского флага стрелять из пушки потешной крепости, Императрица не возмутилась и сказала: «Пусть его палит; ведь он привык палить!»

По службе адмирал подчинялся В. Я. Чичагову. Весной 1791 года, когда Чичагов получил приказ вывести в море весь флот, он ревизовал и отправил в море Ревельскую эскадру, тогда как Круз распоряжался в Кронштадте. В 1792 году Крузу совместно с другими старшими флагманами было поручено подготовить предложения по созданию нового Ревельского порта. В кампанию 1794 года А. И. Круз командовал Кронштадтской эскадрой. Летом Кронштадтская и Ревельская эскадры крейсировали под флагом В. Я. Чичагова у острова Нарген. Зимой 1794/95 года адмирал из-за болезни главного командира Кронштадтского порта адмирала П. И. Пущина подменял его, но уже в январе 1795 года заболел сам и сдал руководство портом вице-адмиралу С. С. Гибсу. 3 января моряк получил по болезни годовой отпуск с сохранением содержания. После отпуска Круз вернулся к исполнению прежних обязанностей; в последующие годы он попеременно с другими флагманами подменял П. И. Пущина на посту главного командира Кронштадтского порта. В общем, в эти годы адмирал играл во флотской жизни важную, но второстепенную роль. Смерть Екатерины II 6 ноября 1796 года заметно повлияла как на судьбу Круза, так и на состояние Российского флота.

Вступивший на престол Павел I милостиво отнесся к заслуженному адмиралу. Когда Круз при воцарении Павла I с младшим сыном и двумя адъютантами прибыл в столицу, Император, проводивший развод караула, сам вышел навстречу старому моряку, которого сопровождали два лакея, и сказал: «Благодарю тебя, Александр Иванович, за твое ко мне усердие, желал бы пригласить тебя к себе, но твои ноги так слабы; прошу тебя возвратиться» — и продолжал развод; на следующий день он послал в Кронштадт справиться о здоровье Круза и передать ему украшенную бриллиантами табакерку со своей монограммой.

В 1794–1796 годах, будучи Цесаревичем, генерал-адмирал Павел Петрович написал несколько благосклонных писем Крузу; уважение к заслуженному моряку послужило причиной благоволения Павла I. 17 декабря 1796 года Император наградил адмирала орденом Святого Андрея Первозванного. Рескрипт гласил:

«С. Петербургу декабря 17, 1796 год.

Господин Адмирал Красного флага Круз! Во изъявление особливого благоволения Нашего к усердной вашей службе, Всемилостивейше жалуем вам первый Наш орден Святого Апостола Андрея, коего знаки для возложения на себя, при сем вам препровождаем, пребывая впрочем вам благосклонны».

Из рескрипта видно, что по принятой Павлом I классификации Круза назначили адмиралом красного флага (командиром арьергарда флота, 3-й дивизии).

Настроение Императора под влиянием событий менялось быстро, и через несколько дней милость сменилась гневом. Анонимный доносчик сообщил, что многие моряки используют казенных людей для личных нужд. Проведенное расследование установило, что у людей разных чинов, от адмирала до корабельного мастера, в услужении состояло 827 человек; первым в списке стоял адмирал А. И. Круз, которому в Кронштадте служили 12, на мызе (в усадьбе) — 14 моряков. Надо сказать, что адмирал пользовался обычной для екатерининского времени возможностью гораздо скромнее, чем менее заслуженные деятели. Генерал-адъютант Кушелев в письме адмиралу А. Н. Сенявину от 21 декабря сообщил о выговоре Павла I «за держание в дачах и на мызах казенных людей»; Император грозил поступать с теми, кто будет использовать казенных людей для своих нужд, как с нарушителями его повеления. Разумеется, повеление было выполнено, и Круз строго его придерживался.

Павел I стремился хотя бы по форме изменить многое, существовавшее при его матери. Сохранив за собой звание генерал-адмирала, он значительное внимание уделял флоту. Первоначально переменам подвергалась одежда моряков, Император преследовал нарушения в Адмиралтейском ведомстве. Но были у Павла I и более серьезные попытки улучшения флота; в частности, он сделал попытку создать курсы повышения квалификации командного состава и писал Крузу:

«С. Петербург, января 26-го дня 1797 года.

Господин Адмирал Круз! Извольте учредить по вашей дивизии класс, как для флагманов, капитанов и офицеров, в которой собираться ежедневно всем тем, кои службою того дня заняты не будут; в классе проходить все нужные для морского офицера науки: как то тактику, еволюцию, навигацию, практику, о корабельной архитектуре, равномерно читать новый устав. В прочем пребываем к вам благосклонны».

Нет сведений, как проходили эти занятия. Вряд ли флагманы и капитаны, при их высоком положении, поддержали инициативу Императора, а тот, по обыкновению, скорее всего, оставил ее, как только увлекся новой идеей.

В 1797 году монарх, пользуясь своим новым положением и властью, решил выступить в роли командующего флотом, подобно Петру I. Он указал вооружить в Кронштадте и Ревеле 24 линейных корабля, 6 фрегатов, 3 катера, люгер и 3 транспорта для маневров на Балтике; к ним должны были присоединиться вызванные из Англии 3 корабля, 3 фрегата и катер эскадры М. К. Макарова.

В ходе знаменитого плавания 7–12 июля, тешившего флотоводческую гордость Павла I, А. И. Круз командовал арьергардом. Интересно, что при подготовке расписания кораблей по эскадрам и распределении командования в расчет приняли то, что для адмирала с больными ногами именно корабль «Святой Николай» был оборудован специальным трапом.

В ходе плавания корабль А. И. Круза прижало к мели, и он был вынужден стать на якорь и отстать от эскадры, чем Император остался недоволен. Он послал своего флаг-офицера A. C. Шишкова спросить, не сделал ли кто на корабле какого упущения; адмирал твердо отвечал: «Донесите Государю, что у меня никого нет виноватого; я сам все делал. В угодность ему я больным пошел в море; самому себе я мог приказать, но с богом спорить не могу». Эти слова, приведенные в воспоминаниях Шишкова, показывают раздражение императорскими указаниями, которое проявилось и у заслуженного адмирала. Шишков утверждал, что передал слова Круза в смягченном виде. В противном случае Круз мог присоединиться к тем адмиралам, которые после маневров 1797 года ушли со службы.

После отъезда Императора с эскадры Круз также съехал на берег. Но уже 13 июля он получил указ:

«Петергоф, 13 июля 1797 года.

Господин Адмирал Круз! С получением сего имеете вы корабли дивизии красного флага, по свозе с них пороху, ввести в гавань, но, не разоружая их и не свозя никаких запасов, как военных, так и съестных, оставить совсем готовыми к выходу в море, разумея сие и о тех кораблях, кои были в Англии. Фрегаты же всей дивизии вашей должны отправлены быть с прочими в море под командою нашего контр-адмирала Шишкина, которому куда следовать и повеление от нас дано. В прочем пребываем к вам благосклонны.

Павел».

В тот же день контр-адмирал Шишкин получил указ с 5 фрегатами и катером отправиться для практики гардемаринов к острову Борнхольм и опрашивать шкиперов с целью узнать о приближении иностранных судов, а при известии о движении франко-голландского флота сообщить адмиралу A. B. Мусину-Пушкину, который стоял с эскадрой в Ревеле. 14 июля повеление быть в готовности получил от Адмиралтейств-коллегии и гребной флот.

Меры безопасности принимались на случай появления в Балтийском море эскадры, враждебной антифранцузской коалиции, которую начал создавать Павел I. Крейсерство эскадры Шишкина позволило удостовериться, что французский и голландский флоты не соединились, а у Текселя крейсирует союзная британская эскадра.

После плавания под командованием Павла I многие получили награды. А. И. Крузу вручили табакерку с монограммой Императора, украшенную бриллиантами, земельные владения и каменный дом. Высочайшая грамота гласила:

«Нашему Адмиралу Крузу. Вследствие 25-й статьи от нас изданного статута Российского ордена Всемилостивейше жалуем вам командорство, состоящее в Московской губернии, в Московском уезде из селений: села Копотни, деревни Резанцовой, деревни Лукьяновки, деревни Токаревой, деревни Денисьевой, деревни Кишкиной и деревни Гремячевой. Присвоенное кавалеру Российского ордена наименование святого Апостола Андрея под № 7-м позволяя вам пользоваться оным на основании помянутого статута и указа Нашего от 30 апреля 1797 года.

Дано в Петербурге июля 17-го дня 1797 года. Орденский казначей князь Алексей Куракин».

Грамота эта делала Круза дважды москвичом, а следующий именной указ, который коллегия заслушала 27 июля, закреплял имущественное положение семьи в Кронштадте:

«Состоящий в Кронштадте инженерный казенный дом с садом и со всем к нему принадлежащим повелеваем отдать нашему адмиралу Белого флага Крузу, которому тот дом всемилостивейше пожаловали Мы в вечное и потомственное владение».

Из документа видно, что А. И. Круз получил повышение, став адмиралом белого флага, командовавшим кордебаталией; после ухода в отставку А. Н. Сенявина и В. Я. Чичагова он оказался во главе Балтийского флота. 2 августа Круз принял у Чичагова дивизию белого флага.

В кампанию 1798 года адмирал получал указания уже как командующий флотом. 9 января генерал-адъютант Императора Кушелев писал Адмиралтейств-коллегии:

«Его И. В. высочайше соизволил назначить для будущей кампании Балтийского моря 15 линейных кораблей и 6 фрегатов с приличным числом катеров и других судов для посылок, которые и составят дивизию белого флага, коею командовать адмиралу Крузу, авангардией вице-адмиралу Макарову, ариергардиею контр-адмиралу Шишкину, резервною же эскадрою контр-адмиралу Карцову. От города Архангельского 5 кораблей и 3 фрегата, коими командовать вице-адмиралу Тету».

22 января Кушелев сообщил коллегии о приказе Павла I оборудовать флагманский корабль Круза специальным трапом, как «Святой Николай». В тот же день последовал указ о подготовке 2 гребных отрядов и 5 легких судов на озере Сайма.

Рескрипт Крузу от 22 апреля определил его задачи на кампанию:

«Господин Адмирал фон Круз, для кампании имеющей быть в лето сего года корабельный флот, вверенный от Нас в команду вашу, повелеваем разделить на три равные эскадры, чтобы каждая эскадра состояла из 5-ти кораблей и приличного числа фрегатов, расположа оные в крейсерство по Балтийскому морю следующим образом:

Первое, Авангардия под командою Нашего Вице-Адмирала Скуратова, долженствует иметь наблюдения свои от острова Даго до Ревеля; Кордебаталия под командою вашею, от острова Борнхольма до острова Езеля, а Арьергардия под командою Контр-Адмирала Шишкина от Любской губы до острова Борнхольма. Второе, вы собственно с кораблем Вашим, на коем будете иметь флаг свой, взяв притом еще два корабля или сорокапушечных фрегата можете переходить для осмотра из одной эскадры в другую и быть из оных в той где присутствие Ваше нужнее будет. Во время отбытия Вашего от Кордебаталии тотчас принимает оную в свое управление командующий резервною эскадрою контр-адмирал Карцов. Третье, вся цель плавания сего состоит в том, чтобы вследствие трактатов и условий соблюсти вооруженный нейтралитет и не допустить в Балтийское море никаких чужеземных военных судов, а потому и наблюдать тщательно, как оба Бельта так и Зунд. Четвертое, между крейсерующими эскадрами учредить посредством авиз и фрегатов сообщение дабы в случае ежели бы каковые обстоятельства востребовали, в котором либо пункте соединения всех эскадр, то немедленно бы возможно таковое оным сделать. Пятое, все сие должно начато быть исполнением тогда уже, когда вверенная Вам дивизия Нами осмотрена будет пред Ревелем, почему соединясь ожидать прибытия Нашего у острова Наргена. В прочем пребываем вам всегда благосклонны».

В тот же день были подписаны указы вице-адмиралам М. К. Макарову и Е. Е. Тету; первый должен был с 5 кораблями, соответствующим числом фрегатов и катеров, присоединив по пути эскадру Тета, идти в Англию для совместных действий с британским флотом, а вместо ушедших дивизию белого флага должны были составить 5 кораблей и несколько фрегатов из резерва, после чего в портах оставалось 5 кораблей.

Указ Макарову от 25 апреля предписал ему поторопиться и идти на соединение с британским флотом; вице-адмирал получил разрешение брать призами французские и голландские каперы, не удаляясь от маршрута, а при встрече с французской эскадрой равной силы вступить в бой, избегая столкновения с превосходящим противником до встречи с английскими эскадрами.

6 мая указ Павла I поторопил и Круза:

«Господин Адмирал Круз. Вооружа, как возможно скорее, вверенную вам дивизию, и не ожидая прибытия моего к Ревелю, возьмите предписанную вам от меня позицию. В прочем пребываю вам благосклонный».

Аналогичный приказ поступил Адмиралтейств-коллегии, а 13 мая указ предписал адмиралу Ф. Ф. Ушакову при появлении французской эскадры на Черном море дать ей сражение.

Решительные шаги объяснялись тем, что агрессивные действия французской Директории весной 1798 года угрожали уже не только Австрии и Англии, но и начинали беспокоить российского Императора. Он сделал шаги по сближению с англичанами, первоначально на море, вернувшись к идее вооруженного нейтралитета.

18 мая на рейде Кронштадта стояли 10 кораблей, 4 фрегата, 3 катера. 26 мая адмирал Круз поднял флаг на корабле «Чесма». 2 июня после депутатского смотра эскадра пошла на запад, 4 июня у Ревеля присоединила корабли вице-адмирала Скуратова. 11 июня соединенная эскадра пошла далее на запад и части дивизии разошлись по указанным постам.

Крейсирование проходило негладко. 5 июня столкнулись корабль «Алексей» с фрегатом «Патрикий»; узнав об этом, Павел I приказал сместить командиров и судить на флоте, о чем представить Крузу. Аналогичное решение Император принял при столкновении корабля «Святой Владимир» и фрегата «Александр Невский». Несколько судов пришлось вернуть в Ревель, заменив резервными.

Тем временем Павел I постоянно менял решения. 10 июня его указ предлагал Крузу, оставив на зимовку в Ревеле 9 кораблей, 4 фрегата и люгер, с остальными идти в Кронштадт. 18 июля указ предписал отправить корабли на зимовку в августе. 24 июня последовал указ Адмиралтейств-коллегии направить к берегам Англии дополнительно 5 кораблей и фрегат под флагом контр-адмирала Карцова. В начале августа последний указ достиг эскадры Круза, и она вернулась в Ревель 16 августа. Заменив ненадежные корабли в эскадре Карцова, Круз 20 августа отправил ее в море. Оставив указанное число кораблей в Ревеле, адмирал 23 августа пошел в Кронштадт и прибыл 26 августа на рейд с 6 кораблями, 2 фрегатами и 2 катерами, 4 сентября спустил флаг, а 5 сентября корабли вошли в гавань, завершив кампанию.

Кроме рапортов, видимо, Круз послал и просьбу переехать для поправки здоровья на дачу, ибо на берегу адмирала ждал указ Императора:

«Господин Адмирал Круз! По прозьбе вашей позволяем Мы вам для исправления здоровья вашего переехать для житья в Ораниенбаум на столько времени, сколько вы пробыть там пожелаете; в прочем пребываем к вам всегда благосклонны.

Павел».

Император, крайне строго относившийся к командному составу и не терпевший противоречия, прислушивался к мнению опытного моряка. Например, введенная во флоте одежда с ботфортами, перчатки с раструбами, треуголка и трость совершенно не подходили морскому офицеру на борту корабля, но никто не решался заикнуться об этом, ведь форма, образцом для которых служила прусская форма, была предложена самим Павлом I. Весной 1798 года адмирал Круз, подготовив образцы фуражки, перчаток и коротких сапог, более удобных для службы, обратился к Императору, и тот согласился на упрощение формы; моряки были благодарны заслуженному адмиралу.

Когда один из недоброжелателей вновь обвинил А. И. Круза в использовании казенных людей и Павел I распорядился разобрать это дело, а в случае справедливости донесения сделать выговор виновным, щепетильный в отношении своей чести адмирал оскорбился и просил отставки. В большинстве случаев Император наказывал непокорных, но престарелого моряка он уважил: в письмах от 16-го, 18 сентября 1798 года и позднее отказался принять отставку и высказывал свое доброе отношение, стараясь загладить обиду.

В кампанию 1799 года Балтийскому флоту вновь предстояло действовать в поддержку антифранцузской коалиции. Как известно, в этом году происходил Итальянский поход A. B. Суворова, Ф. Ф. Ушаков прославился взятием острова Корфу и другими успехами на Средиземном море. Павел I, первоначально избегавший войн, решительно выступил на защиту интересов не столько России, сколько Мальтийского ордена.

Высочайший указ Адмиралтейств-коллегии от 16 января 1799 года предписал вооружить в Кронштадте и Ревеле 9 кораблей и соответствующее число фрегатов для плавания в море; в записке Кушелев сообщал, что в кампанию назначаются адмирал фон Круз, вице-адмирал Ханыков, контр-адмирал Вальянт и в Архангельской эскадре — контр-адмирал Баратынский. 30 января при распределении флагманских чинов А. И. Круза утвердили адмиралом дивизии белого флага.

15 марта генерал-адъютант Кушелев, очевидно под диктовку Павла I, написал записку, в которой эскадре Круза было предписано крейсировать у берегов Пруссии и Померании, а в случае разлучения кораблям следовало собираться на Гданьском рейде. Через неделю сам Император уточнил задачу флота в следующем указе:

«Марта 21 дня 1799 года.

Господин Адмирал Круз. По причине наклонности Гамбургского Правления к правилам Французских похитителей власти, повелеваем вам находящиеся в Кронштадтском порте торговые корабли, принадлежащие Гамбургским жителям, арестовать; а равно в бытность вашу в нынешнюю кампанию в море, все таковые их корабли брать в добрый приз и отсылать к Нашим портам за конвоем. Пребываем вам благосклонны».

Эти действия уже не были похожи на вооруженный нейтралитет и показывали, что российский монарх твердо выступал против Франции и ее союзников.

Подготовка эскадры к плаванию началась. Однако на сей раз Крузу не пришлось выйти в море. В апреле его здоровье становилось хуже и хуже. В конце месяца адмирал передал должность главного командира Кронштадтского порта П. И. Ханыкову. Тем не менее и в постели старый моряк заслушивал доклады по флоту и отдавал распоряжения. Зная о его тяжелом положении, Павел I написал ему последний указ:

«Господин Адмирал Круз! Сожалея о здоровье вашем, позволяем вам для исправления оного от ехать в Ораниенбаум, где и можете пробыть до времени начала кампании, буде же болезнь ваша ни сколько не облегчится, в таком случае, при отправлении флота командование над оным поручается старшему по вас Вице-Адмиралу Ханыкову. Пребываю в прочем вам благосклонны.

Павел. В Павловске. Мая 1 дня 1799 года».

Воспользоваться разрешением Круз не успел: 5 мая около 10 часов пополудни он скончался в кругу семьи. Похоронили его на Лютеранском (Немецком) кладбище в Кронштадте; надгробный памятник в виде ростральной колонны символизировал морские победы, а надпись на нем повторяла строки двустишия Екатерины II:

Громами отражая гром, Он спас Петров и град и дом.

Слова эти написаны были вокруг портрета Екатерины II, вставленного в табакерку, богато украшенную бриллиантами и подаренную адмиралу Императрицей в память победы у Красной Горки.

К сожалению, после 1917 года Лютеранское кладбище подверглось разрушению, часть надгробных камней пошла на ступени одного из зданий города. Не сохранилась и могила адмирала А. И. Круза; лишь в последние годы на предполагаемом месте захоронения поставлен памятник.

Морскую службу отца унаследовал его сын, Александр Александрович фон Круз, который после окончания Морского кадетского корпуса служил на различных кораблях и скончался в чине капитан-командора 6 февраля 1802 года.

* * *

В екатерининское время существовали адмиралы, преимущественно заседавшие в Адмиралтейств-коллегии, некоторые были способны сочетать деятельность административную с флотоводческой. Круз относился к третьей категории, для которой флот в море был главным объектом деятельности, образом жизни. До самой смерти он готовился к очередному походу.

И внешне, и внутренне Круз соответствовал понятию морского волка. Современники отмечали его высокий рост, тучность, которая не мешала оставаться подвижным, открытый пронзительный взгляд, живой и вспыльчивый характер, строгость по службе и доброту вне ее, помощь ближним и защиту подчиненных. Качества эти мало пригодны для продвижения по служебной лестнице. «Неуживчивый характер» адмирала объяснялся тем, что он избегал даже намека на возможность игнорирования его прав и покушения на честь. Такой характер носили и конфликт с Нассау-Зигеном, не согласившимся с решением совета специалистов, и прошение об отставке Павлу I. В обществе того времени понятие дворянской чести имело большое значение, и при малейшем покушении на нее офицеры защищали свое достоинство силой оружия. Но далеко не всякий, храбрый в бою, обладал смелостью вступать в дискуссию с любимцем Императрицы или с всесильным тираном.

A. C. Шишков вспоминал, что Круз боялся грозы и скрывался от нее в темную комнату; однако он же под выстрелами в Красногорском сражении не выказывал беспокойства — в свободную минуту спокойно сидел, пил чай и курил трубку.

Портрет А. И. Круза изображает властного человека, похожего на средневековых голландских флотоводцев. Но адмирал не был рубакой, очертя голову бросавшимся в схватку. Он твердо соблюдал положение Морского устава о необходимости собирать военный совет для решения важных вопросов и на «Евстафии» в гуще боя, и в затруднительных положениях на Черном море, и в годы русско-шведской войны. Оказывая доверие подчиненным, знавшим замысел боя, Круз мог рассчитывать на их поддержку и инициативу.

В тактике А. И. Круза сочетаются решительность и разумная осторожность, все более проявлявшаяся с опытом, но нисколько не уменьшавшая личной храбрости и смелости в принятии решений. В Хиосском сражении он, добиваясь победы, сошелся с турецким кораблем вплотную, что привело к гибели «Евстафия», на Черном море делал все возможное для выполнения главной задачи, обороны Керченского пролива, и не желал рисковать даже для более благодарной цели, изгнания турок из Ахтиарской бухты. В плаваниях его эскадра не теряла корабли. В Красногорском сражении А. И. Круз, используя обстановку и зная недостатки своей эскадры, стремился затягивать бой, заставлял шведов маневрировать в стесненных условиях; когда же стало известно, что эскадра Чичагова близко, он перешел в наступление, чтобы не позволить шведам уйти или нанести удар по численно слабой ревельской эскадре. В этом адмирал является противоположностью принцу-кондотьеру Нассау-Зигену, который стремился к наиболее быстрому успеху, не подготовив его. Как известно, только самоотверженность русских моряков спасла эскадру Балле (бывшую Круза), которая оказалась один на один со шведами, о чем Александр Иванович предупреждал; во втором же Роченсальмском сражении презрение к разумной предусмотрительности повлекло за собой гибель судов и людей.

Особо стоит вопрос о роли адмирала в развитии тактики. Традиционно считали, что Ф. Ф. Ушаков первым в сражении при Керчи применил подвижный резерв для охвата головы противника и построение линии в ходе сражения не по диспозиции. Но то же самое, причем заранее, а не в ходе боя, применил А. И. Круз в Красногорском сражении до Ушакова. Вряд ли удастся узнать, использовал Ушаков опыт Круза, о котором мог вполне узнать, или сам придумал тактический прием. Во всяком случае, первенство Круза нисколько не умаляет заслуг Ушакова как победителя турок.

Уже известно, что Круз сделал для совершенствования морской формы. Старался он облегчить тяжелое бремя службы для матросов. Когда Адмиралтейств-коллегия рассматривала вопрос о содержании больных и раненых в море, Круз вместе с другими передовыми адмиралами высказался за оборудование специальных госпитальных кораблей.

Многие, знавшие адмирала, отмечали, что он владел иностранными языками, был светским, приятным в обществе человеком. Как и большинство екатерининских адмиралов, Круз получил хорошее образование и воспитание в России и за границей. Но он редко бывал в столице, и тем более при дворе. Когда после отзыва его от эскадры перед Роченсальмским сражением моряка пригласила Императрица и удивилась после объяснения, почему он не писал ей, моряк отвечал: «Я не в таком положении, чтобы переписываться с Вами, имея в первый раз счастье быть в Ваших покоях».

По биографии А. И. Круза можно получить представление о жизни моряков Российского флота второй половины XVIII века и о важнейших действиях самого флота. Как и других знающих и решительных моряков, его не раз направляли выполнять ответственные поручения, он побывал на Черном и Азовском, Балтийском, Средиземном и Северном морях. Служба в энергично действовавшем Российском флоте не позволяла долго засиживаться на одном месте деятельному человеку, требовала постоянных усилий и совершенствования, служила проверкой качеств морехода. Потому в эти годы выдвинулась целая плеяда знаменитых флотоводцев (В. Я. Чичагов, Ф. Ф. Ушаков, А. Н. Сенявин, Ф. А. Клокачев и др.). А. И. Круз остался последним из видных екатерининских флотоводцев в строю. Видимо, этим фактом, наряду с верноподданностью адмирала, объясняется благожелательное отношение к нему Императора Павла I.

Как известно, долгие годы очень немногие вспоминали о людях, составляющих славу отечественного флота. Лишь в последние годы потомки начинают обращать внимание на героическое прошлое России, на ее историю. Об этом свидетельствует и восстановление памятника на могиле адмирала А. И. Круза.

Герой Выборгского сражения И. А. Повалишин

Кому-то везет, и судьба часто предоставляет возможность проявить мужество, способности и умение; встречаются личности, которые эти возможности создают сами. Гораздо больше в истории людей, упорно и добросовестно служащих Отечеству, но не выделяющихся среди окружающих. Однако приходит час, когда требуется продемонстрировать все, на что человек способен, и скромный служака вдруг становится героем. Такая судьба была у И. А. Повалишина.

Становление флагмана

Дворянский род Повалишиных известен с XV века и внесен в VI часть родословных книг Московской, Рязанской, Саратовской, Тамбовской, Тверской и Тульской губерний. Тихон Григорьевич Повалишин в 1618 году отличился во время осады Москвы польским королевичем Владиславом; он получил поместья от царя Михаила Федоровича.

Родился Илларион (или, как чаще писали в то время, Ларион) Афанасьевич Повалишин 13 октября 1739 года в наследственной вотчине, сельце Маркино Рязанской губернии. Избегая строгости отца и желая поступить в военную службу, мальчик бежал в Москву. Писали, что он поступил в Морскую академию, которая располагалась в Сухаревой башне; фактически это была Навигацкая школа, которая готовила молодых дворян к академии. В 1753 году за хорошее поведение Лариона перевели в организованный на базе академии Морской шляхетный кадетский корпус, директором которого стал известный моряк А. И. Нагаев. С 1755 года кадет Повалишин стал ходить в учебные плавания по Балтийскому морю, в 1757 году был произведен в гардемарины, в 1758 году по экзамену — в мичманы, принял боевое крещение при осаде Кольберга в 1760 году.

Несколько иначе события трактует «Общий морской список». 29 февраля 1752 года мальчика приняли в Морскую академию. 12 марта 1757 года он стал гардемарином, 24 апреля 1758 года — мичманом. С 1755-го по 1759 год Повалишин находился в кампаниях на Балтике, участвовал в Семилетней войне 1756–1763 годов. В 1760 году, командуя купеческим галиотом с лошадьми, молодой моряк ходил от Кронштадта до Кольберга и зимовал в Пиллау, в 1761–1762 годах водил купеческие галиоты с казенным провиантом из Пиллау в Померанию. 22 мая 1762 года его произвели в унтер-лейтенанты. В 1763 году Повалишина командировали в Ярославль для приема и отвоза железа в Архангельск. Командуя лоцшхоутом, он плавал из Архангельска в Онегу, Мезень и обратно с генерал-поручиком Веймарном. Не раз еще судьба возвращала Повалишина на север. Произведенный 20 апреля 1764 года в лейтенанты, офицер в 1765 году совершил переход из Архангельска в Кронштадт на новом фрегате «Гремящий», в 1766–1769 годах плавал на нем по Балтике. 12 апреля 1770 года его произвели в капитан-лейтенанты. Повалишин находился на фрегате «Святой Феодор» при Ревельском порте, в 1771 году служил на корабле «Чесма» в Балтийском море. В 1772 году капитан-лейтенант вновь совершил переход из Архангельска в Ревель на новом корабле «Дерис», в 1773 году привел фрегат «Святой Павел» из Архангельска в Копенгаген.

Эти краткие справки из «Общего морского списка», да еще с некоторыми ошибками, способны служить лишь канвой для биографии, но никак не могут передать те детали, которые и составляют жизнь человеческую. Вот более подробные сведения о первом дальнем походе моряка в качестве командира фрегата — властителя судеб сотен моряков.

Фрегат «Святой Павел», построенный в Архангельске, должен был войти в состав Балтийского флота. 31 января 1773 года Адмиралтейств-коллегия постановила командиром строящегося фрегата № 2 направить в Архангельск Лариона Повалишина. К лету фрегат был готов. Отрядом из фрегатов № 1, 2, 3 командовал капитан 1-го ранга С. Жемчужников. 20 июня вышедшим за Двинский бар (отмель) судам был проведен депутатский смотр; 4 июля фрегаты отряда снялись с якоря и 8 сентября достигли Кронштадта. Уже 9 сентября Адмиралтейств-коллегия постановила ввести суда в гавань и два из них, под командою капитан-лейтенантов Повалишина и Елшина, подготовить к новому походу.

Продолжалась русско-турецкая война. На Балтике снаряжали эскадру контр-адмирала С. К. Грейга для подкрепления морским силам в Архипелаге на Средиземном море. Фрегаты № 2 «Святой Павел» и № 3 «Наталия» вошли в ее состав. 26 сентября 1773 года «Святой Павел» вышел на рейд Кронштадта, а 21 октября эскадра из кораблей «Исидор», «Дмитрий Донской», фрегатов «Святой Павел» и «Наталия» отправилась в Архипелаг. По пути у острова Нарген (Найссар) присоединились корабли «Святой Александр Невский» и «Мироносиц», которые были вооружены в Ревеле. 20 ноября эскадра прибыла на Копенгагенский рейд, где присоединились 6 транспортных судов, 25 ноября продолжила плавание, 6 декабря пришла в Портсмут и оставалась до конца года на ремонте. Задержанные противным ветром, суда снялись только 18 января 1774 года, 30 января миновали Гибралтар и 11 февраля достигли Ливорно. 15 мая присоединился фрегат «Наталия», задержанный ремонтом в Англии.

Несколько месяцев эскадра стояла в итальянском порту. Тем временем война завершилась. 10 августа эскадра оставила Ливорно, направилась в Архипелаг и 6 сентября соединилась с Архипелагской эскадрой на рейде порта Ауза. Вернулась она в Ливорно 15 ноября. Повалишин совершил отдельное плавание. 15 октября «Святой Павел» вышел в море и 15 ноября прибыл в Ливорно. Моряки готовились к обратному плаванию на родину. Однако до отплытия следовало выполнить особое поручение Императрицы — похитить и доставить в Россию претендентку на престол, впоследствии названную княжной Таракановой. 12 февраля в судовом журнале флагманского корабля «Исидор» были зафиксированы этапы прибытия на борт самозванки и ареста ее и свиты:

«12 февраля ½ 5 часа прибыл на корабль „Исидор“ Е.С. граф Алексей Григорьевич Орлов и с ним дама 1, и при ней служанка 1, господа Михайло Домонский, Ян Черновский, при оных слуг 5, и для прибытия выпалено с каждого судна из 13 пушек. По сигналу корабль „Александр Невский“ стал производить пушечную экзерсицию пальбою, выпалено из 70 пушек. По приказанию Е.С. привезены были с корабля „Мироносиц“ егери, и как оными, так и гвардиею начали производить ружейную экзерсицию с пальбою. В 6 часов отбыл с корабля „Исидор“ Е.С. в Ливорно, и по приказанию его, прибывшие с ним означенные персоны и их прислуги взяты за арест. 13 февраля отправлены с корабля „Исидор“ на корабль „Мироносиц“ г. Михаил Домонский, с ним слуг 2, на корабль „Невский“ — г. Ян Черновский, с ним слуг 2, на корабль „Всеволод“ слуга 1».

14 февраля эскадра из 5 кораблей и фрегата снялась с якоря, 11 мая была у Красной Горки, 24 мая достигла Кронштадтского рейда и 29 мая, после сдачи арестованных, втянулась в гавань.

Повалишину не довелось отличиться в боевых действиях либо даже участвовать в них. Но практика дальнего похода Архангельск — Кронштадт — Средиземное море — Кронштадт послужила для него хорошей школой командирского мастерства. Он мог немалому поучиться и у флагмана, С. К. Грейга, ветерана Архипелагской экспедиции.

В 1776–1777 годах И. А. Повалишин состоял при Санкт-петербургской адмиралтейской конторе. 27 апреля 1777 года Адмиралтейств-коллегия приказала среди прочих произвести его в капитаны 2-го ранга. Летом мы видим моряка командиром нового корабля «Ингерманланд» в эскадре вице-адмирала В. Я. Чичагова. 8 июня эскадра вышла на рейд, а ее место в Кронштадтской гавани заняли суда, прибывшие из Ревеля. До 29 июля Чичагов занимался обучением команд у Красной Горки. 30 июля «Ингерманланд» с другими кораблями пошел на зимовку к Ревелю, прибыл на рейд 2 августа. 14 августа эскадра уже была в гавани.

В следующем, 1778 году Ларион Повалишин вновь на мостике «Ингерманланда», теперь в ревельской эскадре бригадира Коняева из пяти кораблей, фрегата и пакетбота. 30 июля эскадра вышла в море, летом проводила учения между Суропом и Наргеном. 4 августа при лавировании «Ингерманланд» сошелся с кораблем «Борис и Глеб». У первого сломало фок-рей и фор-брам-стеньгу, второй лишился крюйс-брам-стеньги и была повреждена галерея с правой стороны. «Ингерманланд» ушел на ремонт в Ревель и вернулся 11 августа. А 13 августа эскадра снялась, 19 августа прибыла в Кронштадт и 29 августа уже вошла в гавань.

Высочайший указ от 1 января 1779 года повелевал на имеющиеся во флоте вакансии капитана 1-го ранга среди других офицеров определить и Лариона Повалишина. Недолго в 1779 году он был асессором в генеральной комиссии по поверке сумм казначейской экспедиции. И вновь капитана ждало море. В 1780 году командиром корабля «Ингерманланд» с эскадрой бригадира А. И. Круза он крейсировал в Северном море, доходя до Доггер-банки. Эскадра вышла 11 июня, вернулась 8 октября и 17 октября втянулась в гавань. Почти на месяц пришлось задержаться в Христианштадтском заливе, чтобы в палатках на берегу подлечить больных.

Следующим летом в эскадре контр-адмирала Я. Ф. Сухотина Повалишин привел корабль «Память Евстафия» на Средиземное море. Плавание эскадры мало отличалось от других походов русских кораблей того времени для охраны нейтрального судоходства. 10 мая 1781 года эскадра вытянулась на рейд Кронштадта, 25 мая снялась, 23 июня была на Эльсинорском рейде, 26 июня — в Каттегате, 8 июля принимала лоцмана, с которым прошла Ла-Манш; 29 июля миновали Гибралтар и 15 августа достигли Ливорно. Оттуда поврежденные суда ходили на ремонт в порт Феррайо. Переход оказался нелегким. К 10 декабря 28 человек умерло, а в лазарете на берегу состояло 111 человек. До 2 марта 1782 года эскадра оставалась в Ливорно, а затем направилась к своим берегам. 6 мая прошли Гибралтар. 1 июня вошли в Ла-Манш. Корабль «Память Евстафия» был послан вперед за лоцманами в Дувр. 3 июня корабли эскадры приняли лоцманов и пошли далее; корабль Повалишина задержался на Дильском рейде и присоединился к эскадре у Дернеуса 10 июня. 12 июня эскадра пришла в Копенгаген, 23 июня продолжила путь, 27 июня встретила у острова Сомерс эскадру вице-адмирала В. Я. Чичагова, которая шла на смену в Ливорно, и передала якоря с канатами. 2 июля эскадра Сухотина прибыла на Кронштадтский рейд. А 3 июля эскадру почтила посещением сама Императрица; ее яхту «Екатерина» приветствовали залпами с кораблей и батарей. 7 июля Сухотин спустил свой флаг, а на «Памяти Евстафия» подняли брейд-вымпел. Это означало, что Повалишин принял командование эскадрой. Начиналась подготовка будущего флагмана.

28 июня 1782 года указом Адмиралтейств-коллегии Лариона Повалишина произвели в капитаны бригадирского ранга. Ввиду малого числа адмиральских вакансий нередко командование отрядами кораблей доверяли капитанам бригадирского и генерал-майорского рангов, а потом из последнего чина по баллотировке при наличии вакансии перечисляли в контр-адмиралы. Так произошло и с Повалишиным. 24 ноября 1783 года его произвели в капитаны генерал-майорского ранга, 1 января 1784 года он стал контр-адмиралом. Высочайший указ от 1 января гласил: «Всемилостивейше повелеваем флота капитана генерал-майорского ранга Лариона Повалишина переименовать в контр-адмиралы». Но до того моряк в 1783 году привел из Архангельска в Кронштадт корабль «Болеслав».

21 марта 1783 года Адмиралтейств-коллегия отрядила Повалишина как одного из старших капитанов в Архангельск, чтобы принять командование эскадрой из 2 кораблей и 2 фрегатов, которые достраивали на севере. Капитану следовало, получив указ коллегии, явиться в распоряжение главного командира Архангельского порта контр-адмирала A. B. Мусина-Пушкина и готовить корабли к выходу в море. 1 мая Повалишин получил инструкцию. Вскоре он уже был в Архангельске. В его эскадре состояли корабли № 70 («Мечеслав»), № 71 («Болеслав») и фрегаты № 33 («Возмислав») и № 34 («Подражислав»). Следовало доставить их на Балтику. 11 июня суда вышли на Соломбальский рейд и направились к бару (отмелям в устье Северной Двины). 12 июня шквалом сломало грот-стеньгу на «Мечеславе» (№ 70). Затем начался трудный перевод глубоко сидящих судов через бар. Часть груза с кораблей приходилось снимать и устанавливать уже за баром. Погода также не всегда благоприятствовала. Сохранились письма Повалишина вице-президенту Адмиралтейств-коллегии графу И. Г. Чернышеву, которые показывают эти трудности наяву. К примеру, 16 июня 1783 года капитан писал:

«Исполняя повеление вышней команды, с порученною мне эскадрою и с транспортными судами, сего июня 11 числа при способном ветре снялся с якоря и пошел для перехода за бар. Но не доходя онаго нашедшим с молнией громом, с густым туманом и дождем от W шквалом, что все идущие назади суда закрыло, хотя все осторожности взяты, но наклонением корабля навело немалую опасность, почему как ветер сей противен, то и не оставалось средства, как с безопасной стороны положить якорь, употребив в сем случае нужную осторожность, что в скорости вся опасность миновалась. По прочищении же тумана увидели, эскадра вся лежит на якоре, но на корабле № 70 сломлена грот-стеньга. Я, обезопасив себя, поехал тот же час на оный корабль и с бывшим у меня корабельным мастером. По приезде командир сего корабля капитан Ржевский донес мне, что сломление грот-стеньги последовало от нашедшего шквала; по осмотре оной перелома найдено, что оная гнила в середине; вместо сей сломанной стеньги получена уже другая. В сие же время от нашедшего шквала из транспортных судов у одного подорвало канат и бросило на мель, а как грунт мягкий ил, то без всякого повреждения сняли. С того времени по днесь ветры большие частию крепкие и противные».

29 июня Повалишин докладывал Чернышеву, что суда благополучно перешли бар и, несмотря на ветры, усиленно загружаются. Он отметил лишь, что посланный 19 июня за водой к берегу баркас не вернулся. Так как подобные суда регулярно доставляли грузы из Соломбалы, Повалишин отнес исчезновение судна к «неразумию» командовавшего им мичмана, который рискнул идти в море при дурной погоде.

Только 30 июня эскадра перешла бар, 12 июля снялась, 15 июля миновала Св. Нос, 22–29 июля крейсировала у Норд-Капа, 23 августа прибыла на Копенгагенский рейд, где стояла до 6 сентября. 14 сентября эскадра уже была у Красной Горки, 15 сентября — в Кронштадте и после депутатского смотра 18 сентября через два дня уже стояла в гавани.

Вслед за окончанием войны за независимость Северо-Американских соединенных штатов в 1783 году руки враждовавших морских держав были развязаны. Они, встревоженные включением Крыма в состав России, могли применить силу против русских эскадр. Одна из них, как обычно, шла с севера, а вторая, под флагом Чичагова, возвращалась со Средиземного моря, где завершала свою службу в рамках вооруженного нейтралитета. Для их прикрытия была направлена эскадра Борисова. Высочайший указ от 8 июня 1784 года гласил:

«Для командования вооружаемою при Кронштадте эскадрою повелеваем отправить вице-адмирала Борисова и контр-адмирала Повалишина, предписав чтоб сия эскадра следовала к Зунду и остановясь не доходя оного в Балтийском море, ожидала соединения с нею кораблей и фрегатов плывущих из Средиземнаго моря под командою Нашего адмирала Чичагова, под коего начальство и сия эскадра вступить имеет до будущего нашего соизволения. Всем означенным морским силам остаться в Балтийском море столько, чтоб в конце августа могли они возвратиться в здешние порты, исключая случаи, если бы о дальнейшем их следовании от Нас повеления даны были».

11 июня Адмиралтейств-коллегия отметила, что отправляющимся флагманам Императрица пожаловала деньги; Повалишину выделили 1500 рублей, но в плавании он не участвовал. 18 июня Адмиралтейств-коллегия слушала сообщение И. Г. Чернышева о том, что Екатерина II «по причине болезни г. контр-адмирала Повалишина, от нынешней кампании его уволила».

В кампанию 1785 года Повалишин состоял младшим флагманом кронштадтской эскадры вице-адмирала А. И. Круза. Эскадра эта из 15 линейных, 2 бомбардирских кораблей и 6 фрегатов вышла 7 июля, крейсировала по Балтийскому морю, доходя до Борнхольма, и вернулась 26 августа. Флаг Повалишина развевался на корабле «Иезекииль». Таким образом готовили и моряков, и флагманов. В следующем году Повалишину предстояло самому возглавить эскадру. 16 июня 1786 года генерал-поручик граф Безбородко писал И. Г. Чернышеву:

«Препровождаю при сем к B. C. список, поднесенный при докладе Адмиралтейств-коллегии. Из собственноручнаго на оном Ея. И. В. указа увидите, что назначенная ныне к отправлению в море эскадра поручается в команду контр-адмирала Повалишина. При чем Ея И. В. высочайше повелеть изволила: означенной эскадре плавание иметь к Зунду, распределя таким образом, что б оная прежде истечения августа возвратиться могла к Кронштадту».

Резолюция Екатерины II на списке против фамилии Повалишина составила одно слово «Сему».

Эскадру Повалишина составили 5 кораблей и 3 фрегата; первоначально ему подчинили и 3 фрегата Гибса, которые должны были проводить учебные занятия с гардемаринами у Красной Горки. 17 июня Адмиралтейств-коллегия дала соответствующие указания флагману.

23 июня эскадра вышла на рейд, 24 июня на корабле «Константин» контр-адмирал поднял свой флаг. 1 июля эскадра с отрядом Гибса вышла в море, крейсировала до Борнхольма, проводила в море учения и вернулась 26 августа. То одно, то другое судно уходило на ремонт в Ревель; в частности, от шторма раскачался рангоут фрегата «Надежда».

Что делал И. А. Повалишин в 1787 году, выяснить не удалось. 20 декабря 1787 года Адмиралтейств-коллегия приказала определить его командиром 3-й эскадры в 1-ю дивизию под командование адмирала А. Н. Сенявина. 22 марта 1788 года, когда началась война с Турцией и главные силы флота готовились к походу под флагом адмирала С. К. Грейга, последовал высочайший указ о сформировании для охраны Балтийского моря эскадры адмирала Чичагова; младшими флагманами назначили вице-адмирала Сухотина, контр-адмиралов Повалишина и Фондезина. Однако Иллариону Афанасьевичу предстояла особая задача. Так как лучшие корабли уходили на юг, ядром Балтийского флота должны были стать новые корабли, а их требовалось еще доставить из Архангельска.

Во главе Копенгагенской эскадры

27 марта в Адмиралтейств-коллегии отмечали, что уже готово определение о Повалишине как командире архангелогородской эскадры. 25 апреля коллегия постановила дать контр-адмиралу инструкцию в соответствии с высочайшим указом от 28 марта 1788 года. Вновь Повалишин выехал в Архангельск.

Архангелогородскую эскадру Повалишина составили корабли № 8 («Сысой Великий»), № 9 («Максим Исповедник»), № 75, «Северный Орел», фрегаты «Архангел Гавриил» и № 41. С 25 мая по 12 июня они были переведены через бар. Не обошлось без проблем. 8 июня коллегия слушала сообщение о гибели у бара гукора с артиллерией для одного из переводимых кораблей. 29 мая в сильный ветер и большое волнение гукор «Святой Павел» пошел к Мудьюжскому маяку, но не дошел и затонул. Команду спасли, но на значительной глубине оказались пушки, якоря, снаряды корабля «Северный Орел». Командовавший судном мичман Ахматов доложил, что снялся с якоря из-за большой течи, угрожавшей гибелью груза, но дойти до отмели, к которой стремился, не успел. Так как поднять артиллерию оказалось сложно, было решено снять для «Северного Орла» часть пушек с других судов.

Только 9 июля эскадра вышла в Белое море, 15 июля миновала мыс Норд-Кап. 4 августа получил повреждение руля и течь флагманский корабль № 9, коснувшийся мели. 2 октября 1788 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорты Повалишина и командира корабля № 9 Жохова о том, что корабль недалеко от Рамс-фьорда стал на мель, но волны его сдвинули, и при ударе сломало крючья креплений руля. Оказалось, что ошибка в счислении места равнялась 43 немецким милям. 5 августа Повалишин, перейдя на корабль № 75, отправил поврежденный корабль в Христианзанд для ремонта и зимовки. Жохов с 4-го по 14 августа боролся за спасение корабля и привел его в Христианзанд, за что получил похвалу коллегии. Остальные продолжили путь. Но привести эскадру на Балтику Повалишину сразу не довелось. 21 августа с датского судна была доставлена депеша о начале войны со Швецией. Пройдя Каттегат, эскадра 24 августа встала на рейде Эльсинора, а 29 августа прибыла на Копенгагенский рейд. К этому времени в районе Копенгагена стояла эскадра вице-адмирала Фондезина из трех 100-пушечных кораблей. В письме адмиралу Грейгу 18 июля И. Г. Чернышев писал, что после прихода Повалишина у Фондезина будет 8 кораблей и 3 фрегата, с которыми он будет способен на самостоятельные действия. Существовал расчет и на поддержку датского флота.

В высочайшем указе адмиралу Грейгу от 25 июля эскадра Повалишина лишь упомянута. В ответном всеподданнейшем донесении от 9 августа Грейг писал: «В разсуждении же отряда небольшой эскадры в Средиземное море, если бы корабли, пришедшие из города Архангельскаго под командою контр-адмирала Повалишина, были обшиты, то по окончанию здешней кампании, узнав подробно все обстоятельства, можно бы оные корабли вместе со 3-мя 100-пушечными послать будущею зимою в Средиземное море». Но война со Швецией заставила оставить корабли на Балтике.

В. П. Фондезин 25 августа рапортовал, что корабли из Архангельска пришли на рейд Эльсинора. Вице-адмирал намеревался, пополнив запасы на кораблях Повалишина, выйти в море всеми силами, атаковать и разбить шведский флот, если бы тот вышел из Гельсингфорса. Тем временем эскадра Повалишина прибыла в Копенгаген, и 1 сентября контр-адмирал писал И. Г. Чернышеву:

«По продолжительному моему от Архангельска плаванию и по постигшему несчастному приключению с кораблем № 9, наконец с оставшимися 4-мя кораблями и 2-мя фрегатами 23 числа августа пришел на гельсинорский рейд благополучно, и за противным ветром был на оном по 28 число, а онаго числа на копенгагенский рейд прибыл благополучно.

27 числа августа получил я от Самоила Карловича ордер, которым повелевает, что по воле Ея И. В. с порученною мне эскадрою должен я состоять в его команде, и для подкрепления морских Ея И. В. сил у Копенгагена находящихся явиться к главному над ними начальнику вице-адмиралу Фондезину. И в силу сего соединился с оным вице-адмиралом».

До присоединения к Фондезину Повалишин принимал из адмиралтейства пушки. Так как в Копенгаген прибыло судно с 43 30-фунтовыми орудиями из Каррона, было решено установить их на корабли копенгагенской эскадры. Таким образом решили проблему пушек, утонувших у бара.

Между тем 6 июля Грейг нанес поражение шведскому флоту при Гогланде и заблокировал его в Свеаборге. 26 августа он в письме Безбородко предложил копенгагенской эскадре Фондезина зимовать в Христианзанде (Норвегия), ибо корабли Повалишина не были обшиты и могли пострадать от льдов, но их можно было за зиму обшить сосновыми досками. Фондезину был послан Высочайший указ от 2 сентября идти на зиму в Христианзанд, чтобы бороться с неприятельской торговлей и поддерживать датчан. В письме 4 сентября Фондезину Грейг ставил ему задачу не допускать шведский флот в Карлскрону, бороться с судоходством в проливах при участии кораблей Повалишина.

Рескрипт адмиралу Грейгу от 2 сентября включал строки: «…я ожидаю известия о прибытии архангелогородской эскадры, чтобы, поруча начальство контр-адмиралу Повалишину, вице-адмирала Фондезина отозвать по причине приписываемой ему нерешительности».

Как бы в ответ на рескрипт от 2 сентября в письме к Безбородко 5 сентября Грейг высказывал свое мнение: «Г. Повалишин будучи хорошим офицером, в то время когда находится под командою старшаго над ним, не может быть, по мнению моему, сам отдельным начальником, особенно в то время когда эскадра наша должна будет действовать сообща с эскадрою иностранною». Он рекомендовал П. И. Ханыкова и предлагал дать ему чин флагмана, а прочих отчислить к адмиралтейству.

Грейг послал 10 сентября 1788 года ордер Фондезину о задачах соединенной эскадры: крейсировать до середины или конца ноября, не допуская прорыва шведов из Свеаборга в Карлскрону, после чего ремонтировать суда в Копенгагене и идти на зимовку в Христианзанд; как осенью, так и весной следовало держать в проливах отряд кораблей для борьбы с вражеским судоходством, а главные силы вернуть в Копенгаген лишь весной.

Фондезин этих указаний не выполнил. Организовав кровавую и бесполезную вылазку на мирное селение в Швеции, он нарушил добрые отношения с датчанами. 24 сентября вице-адмирал сообщал Чернышеву, что эскадра Повалишина до 23 сентября не могла выйти с Копенгагенского рейда из-за противного ветра. Соединившиеся эскадры отправились для крейсерства у Карлскроны и Эланда. Получив сообщение из Ревеля, что балтийские эскадры идут на зимовку, уже 11 октября Фондезин собрал военный совет, который постановил находиться в море до 20 октября, и 29 октября русско-датская эскадра вернулась в Копенгаген. 6–12 ноября присоединились 3 корабля, присланные для подкрепления из Ревеля. Но Фондезин не возобновил крейсерство. Более того, он 22 ноября в нарушение ордера Грейга решил оставить эскадру на рейде Копенгагена из-за недостатка воды и провизии. Последствия решения сказались быстро. 3 декабря крейсерская эскадра Одинцова (2 корабля, 2 фрегата и катер), вышедшая 22 ноября, вернулась из-за льда и быстро вмерзла в лед, как и все остальные корабли, большинство которых стояло на рейде. А 4 декабря началась подвижка льдов, создавшая угрозу судам. Такое положение вещей было нетерпимо. 17 декабря Фондезин получил высочайшее повеление передать линейные корабли Повалишину; 22 декабря он сдал ему и эскадру, и транспортные суда.

Высочайший указ контр-адмиралу от 18 ноября гласил:

«Указали мы вице-адмиралу Фондезину возвратиться сюда, сдав вам команду, до будущего соизволения Нашего, над всеми там имеющимися морскими нашими силами. Во ожидании покуда можно будет доставить подробные наставления о предлежащих на следующую кампанию действиях, повелеваем вам: 1) взять меры, по соглашению с министром нашим бароном Криденером, о помещении для пребывания на зимнее время кораблей, фрегатов и прочих судов в порте датском, который за выгоднейший, удобнейший и безопаснейший признан будет; 2) пещися о доставлении всего надобнаго для пропитания людей и для приведения в наилучшую исправность вооружения под ведомством вашим имеющегося; а как датское правительство при начатии военных действий получило не малое количество сухарей из заготовленных для флота нашего, то и нужно, чтоб оные в натуре возвращены были для продовольствия эскадры нашей; о прочей же провизии и других потребностях распорядите с бароном Криденером и с агентом нашим Конингом. Потребные в прочем деньги доставлены вам будут от нашего генерального прокурора князя Вяземскаго; 3) покуда есть удобность, да и при наступлении весны, как скоро можно будет, старайтеся посредством легких судов беспокоить шведскую торговую навигацию и их транспорты, с наблюдением однако осторожности, дабы наши легкие суда не попались в руки неприятеля; 4) хранить также всю нужную осторожность, дабы неприятель не предпринял чего вреднаго против эскадры нашей, когда оная в порте находиться будет; 5) вообще советовать с министром нашим и его мысли на пользу службы нашей приемля за благо, с оными сображаться, а при том нам часто о всем нужном доносить».

Тут и сказалось то, о чем предупреждал Грейг. Первоначально Повалишин растерялся. Не зная иностранных языков, устранять последствия такой катастрофы, да еще после подпорченных отношений с датчанами, показалось ему слишком сложно. 5 января 1789 года он писал в донесении И. Г. Чернышеву:

«Возложенность на меня начальства, при толь несчастном положении эскадры при иностранном порте, в военное время, быв рассеяны по разным местам по Зунду, и в опасных состояниях, толь затрудняет, что я в сумнении нахожусь приготовить оную к действиям военным к началу открытия плавания; всякая потребность, которых не малое количество, во всю эскадру нужно необходимо получать; но по действиям идет весьма медлительно, я же не зная кроме природнаго моего языка, не имея переводчика, чрезвычайно затрудняюсь, и страшусь савершенно быть замешан, не служить пособием; ревность моя к службе, где не можно оной употреблять с успехом, как предоставить терпению, пересказывая оной чрез других, и часто бывает стечением многих обстоятельств к одному предмету не в силах объяснять, а оттого выходит не то что следовало. Сие и многое наводит страх не выполнить волю Ея Величества…»

Он предлагал прислать более опытного флагмана либо оставить Фондезина. Однако все же моряк, несмотря на трудности, энергично взялся за спасение кораблей: по пропиленному во льду каналу выводили в безопасное место корабль «Пантелеймон», берегом доставляли якоря для кораблей, лишившихся их в борьбе со стихией.

А положение действительно оказалось сложным. К 1 января 1789 года эскадра оказалась разбросанной. В гавани Копенгагена стояли корабли «Победоносец», «Мечеслав», фрегат «Надежда», катер «Меркурий» и 2 транспорта («Соломбала» и «Соловки»). На малом рейде в лед вмерзли корабли «Саратов», «Чесма», «Трех Иерархов», «Александр Невский», № 8, № 75, фрегат «Гавриил» и транспорт «Удалой». В Зунде у острова Амагера были разбросаны корабли «Северный Орел», «Пантелеймон», фрегат № 41. Катер «Дельфин» находился в гавани Ниве, а корабль № 9 — в Рамс-фьорде.

В донесении от 12 января тон Повалишина гораздо спокойнее. Он сообщал о том, что разбросанные корабли постепенно выводят в безопасные места. 13 февраля контр-адмирал докладывал о ледовых повреждениях «Пантелеймона», 17 февраля — о ходе спасения судов, поврежденных льдами: моряки отливали воду помпами, свозили на берег грузы. Повалишин советовался с Одинцовым и корабельным подмастерьем, и было решено для спасения от напора льдов после конопатки обшить четыре пояса фальшивой обшивкой ниже бархоута, защитить корму и нос, сделать в Копенгагене новые рули. Больных при команде и в больнице состояло 619 человек.

Правда, появилась новая проблема. 18 февраля обнаружилось намерение сжечь русские корабли, оказавшиеся в ледовом плену. В донесении Чернышеву в феврале Повалишин сообщал:

«Сего месяца 18 числа открыли злодейский неприятелей наших умысел к истреблению кораблей на малом рейде в эскадре моей находящихся; злодей сей, который хотя еще не открыт, уговорил шкипера Обреяна, купеческаго судна, который уроженец ирландской, стоящаго близко корабля № 8, чтоб с ветром на эскадру последовавшим зажечь свое судно, с обнадеживанием по великости зло действенной услуги и награждения соразмернаго, но невидимая рука устранила сего злодея, он прибегнул к совету о сем с другом своим, а сей ему изменил, донес здешнему министерству; оное (злодейство) открыто, судно арестовано под крепким караулом, корабельщик посажен в тюрьму».

Текст последующих донесений Повалишина Чернышеву спокойный и деловой. Контр-адмирал сообщал, что принимает провизию, что продолжаются работы по спасению аварийных кораблей. Много оказалось заболевших, и Повалишин указывал некомплект в 1027 человек. 13 марта он писал Чернышеву:

«Стужи при северных и северо-восточных крепких ветрах стоят весьма велики, и лед толще сделался, нежели пред сем был. Корабли: „Северный Орел“ и „Пантелеймон“ стоят в том же положении. Корабли сии в таком стоят страхе, что надежда к сохранению их весьма сумнительна, но буде и спасутся, то не могут без осмотра под водной части в море выдти. Фрегат № 41 в таком же положении, как пред сим доносил. Страхи наши от неприятельских покушений о истреблении здесь эскадры хотя и уменьшились, но совсем тем всякую ночь в превеликой осторожности находимся».

Чувствуется, что флагман начал входить в свои обязанности. Но в это время ему уже готовили замену. Высочайший указ Адмиралтейств-коллегии от 23 мая 1789 года гласил:

«Назначив к командованию эскадрою Нашей в Копенгагене и за Зундом находящейся вице-адмирала Козлянинова снабдили Мы его подробными наставлениями и повелели поспешать прибытием к начальству ему вверенному; между тем Мы надеемся что вы приложите всемерное старание, дабы эскадра сия приведена была как наискорее в исправность к плаванию и действиям, когда наступит к тому время, и что храня надлежащую осторожность противу неприятельских тайных и явных покушений, вы все то наблюсти не оставите, чего польза службы нашей и честь флага нашего требовать будет. Относительно снабдения помянутой эскадры, министр и агент Наши не преминут подавать вам зависящее от них пособие».

6 апреля корабли из гавани вышли на малый рейд. 7 апреля 1789 года Повалишин докладывал Чернышеву:

«Корабли и прочия суда пред копенгагенскою гаванью и в оной стоящие и на них команда обстоит благополучно, больных 512 человек.

Лед на малом фарватере течением и крепким SSO ветрами много разбило и все на рейде корабли и прочие суда к О от онаго очищены, но к W к берегу большой рейд и весь Зунд покрыты еще льдом. От 4 числа от бригадира Одинцова получил известие, что команда на кораблях „Пантелеймоне“ и „Северном Орле“, катере „Дельфине“ и фрегате № 41 обстоит благополучно, больных 160 человек; корабли сии в том же положении, лед около них хотя и становится худ, но весьма толст. Фрегат № 41 на прежнем месте. Из гавани корабли 5 числа вытянулись на рейд».

С весной опасения за корабли уменьшились. 14 апреля эскадра стала верповаться на большой рейд. 21–22 апреля прибыли корабли, зимовавшие у Амагера. Но отвечал за них уже Козлянинов, который прибыл в Копенгаген и 30 апреля принял командование. Об этом Повалишин доложил Чернышеву 1 мая.

Успел контр-адмирал послать донесение и о первых успехах катера «Меркурий» под командованием Р. Кроуна, который Повалишин выслал 19 апреля в крейсерство. 29 апреля Кроун на подходах к Карлскроне встретил шведский вооруженный катер «Снапоп» и с боя взял его. В плен попало 33 человека, убитых не было. О капитан-лейтенанте Кроуне Повалишин писал, что тот «за его храбрость и расторопность заслуживает милость B. C.».

Очевидно, в столице были довольны Повалишиным. 26 ноября 1788 года моряк был награжден орденом Святого Георгия IV степени за 18 кампаний в море. 14 мая 1789 года Безбородко писал Чернышеву, что Императрица пожаловала контр-адмиралу 3000 рублей на экипаж из денег, отпущенных на содержание эскадры в Копенгагене. Смена его Козляниновым объяснялась лишь недостаточным опытом флагмана.

Тем временем Козлянинов 16 мая послал отряд капитана Лежнева (два корабля, два фрегата и катер) для крейсерства в Скагерраке. 17 мая вице-адмирал направил Повалишина со всеми остальными линейными кораблями (кроме 100-пушечных) за остров Драге, где 16–20 июня эскадра стояла на якоре. 19 июля поступил сигнал приготовиться к походу. 21 июля 1789 года эскадра была к северо-востоку от Борнхольма, а утром 22 июля соединилась с главными силами адмирала Чичагова, которые вели 15 июля бой со шведским флотом у Эланда. Шведы перед угрозой всего Балтийского флота укрылись в главной базе, и Чичагов, недолго покрейсировав перед Карлскроной, ушел к Ревелю, оставив в море дежурную эскадру.

23–27 июля флот ходил у Борнхольма, 28–30 июля — у Готланда, 31 июля — 9 августа — у Дагерорда, Оденсхольма, Суропа, затем встал на якорь между Наргеном и Вульфом, а 16 августа — на рейде Ревеля. 27 августа по приказу Чичагова все контр-адмиралы подняли вместо флагов брейд-вымпелы, вице-адмиралы — контр-адмиральские флаги. Флот снялся с рейда за Чичаговым. 28 августа — 11 октября крейсировали в Финском заливе у Дагерорда, после чего вернулись в Ревель. 18 октября отряд Козлянинова вышел из Ревеля и 21 октября прибыл в Кронштадт; в его составе был корабль «Чесма», на котором был поднят флаг Повалишина.

При Красной Горке и Выборге

В Высочайшем указе от 4 марта 1790 года Повалишин указан среди флагманов Балтийского флота под командованием адмирала В. Я. Чичагова. Эскадру из 11 кораблей, 2 фрегатов и госпитального судна вице-адмирал Я. Ф. Сухотин и контр-адмирал Повалишин должны были по решению Адмиралтейств-коллегии от 2 апреля вести к Ревелю на соединение с Чичаговым. Но обстоятельства изменились, и участвовать ему пришлось в Красногорском сражении под командованием вице-адмирала А. И. Круза. 22–24 мая 1790 года, имея флаг на корабле «Трех Иерархов», Повалишин командовал авангардом в Красногорском сражении. Во время сражения на его корабле погибли 15 и получили ранения 14 человек; более значительные потери были лишь на кораблях, пострадавших от взрывов собственных пушек. Круз в реляции от 25 мая писал:

«При сем имею донести, что во все бывшия сражения контр-адмирал Повалишин отметил себя особливой ревностию, бодростию и усердием к службе».

В Высочайшем указе Крузу от 29 мая среди прочих награжденных был указан и Повалишин; ему пожаловали орден Святого Владимира II степени.

После Красногорского сражения под угрозой эскадры В. Я. Чичагова, которая появилась с тыла, от Ревеля, шведскому флоту пришлось по королевскому приказу укрыться в Выборгском заливе. Там его и заблокировали соединившиеся под флагом Чичагова русские эскадры. Месяц они сжимали кольцо блокады.

Контр-адмиралу Чичагов поручил особую задачу — перекрыть эскадрой фарватер, ведущий из залива на запад. 9 июня адмирал всеподданнейше доносил, что поставил против 4 шведских кораблей на фарватере 5 линейных и бомбардирский корабли. Утром 22 июня отряд Повалишина стоял на шпринге между мысом Крюсерорт и банкой Салвор, преграждая выход шведскому флоту из Выборгского залива западным фарватером. В тылу его расположился отряд контр-адмирала П. И. Ханыкова из 2 парусных и гребного фрегатов между островом Пейсари и банкой Пассалода. Именно они и приняли основной удар прорывавшегося из блокады шведского флота. Кильватерная линия шведов пробивалась между кораблями «Всеслав» и флагманским кораблем Повалишина «Святой Петр», на котором развевался брейд-вымпел; остальные корабли — «Принц Густав», «Пантелеймон», «Не тронь меня» и бомбардирский корабль «Победитель» — Повалишин расположил так, что шведы попадали под огонь с разных сторон и в то же время не могли охватить русские корабли. Шведскому флоту пришлось идти по огненному коридору. Один из неприятельских кораблей пытался обойти русские корабли, но встал на мель; остальные направились по фарватеру. Почти все корабли, благодаря принятым шведским командованием мерам, прошли без больших потерь. Однако неожиданный сюрприз принесли шведам их брандеры, которые были пущены, когда флот еще прорывался сквозь строй. Скорее всего, экипажи оставили брандеры ранее, чем они могли сойтись с русскими кораблями. Кроме того, Повалишин, когда пылающий брандер двигался на его линию, приказал «Всеславу» и «Святому Петру» обрубить якорные канаты; они уступили дорогу брандеру, после чего продолжили огонь по противнику. Сопровождавшие брандер корабль и фрегат не справились с управлением, сцепились с пылающим судном и вскоре были охвачены огнем; их несло мимо русской линии, пока оба не взорвались. Два меньших брандера погибли без пользы.

Пройдя отряд Повалишина, шведские корабли столкнулись с судами контр-адмирала Ханыкова. В восьмом часу фрегаты открыли такой огонь, что заставили шведов изменить курс, причем часть шведских кораблей попала на банку Пассалода.

Бой недешево, как мы уже писали, стоил и русским. Корабли эскадры Повалишина получили значительные повреждения в рангоуте, парусах и такелаже. Погибли 49 нижних чинов. Раненых насчитывалось 98 человек; в их числе были капитаны Тревенен и Экин. Особенно пострадал бомбардирский корабль «Победитель», который некоторое время выдерживал неприятельский огонь, когда другие корабли отошли, уступая дорогу брандерам, и потерял две мачты. В итоге ни корабли Повалишина, ни имевшие подводные пробоины фрегаты Ханыкова не могли участвовать в преследовании уходящего противника. На ходу остался лишь гребной фрегат «Святая Елена», который преследовал шведов и взял большую галеру «Палмшерна» с солдатами королевской лейб-гвардии; были перехвачены и два транспорта с лошадьми. После полудня, когда шведский флот удалялся, оставшиеся на мели корабли спустили флаги.

В результате действия двух отрядов сдались 74-пушечный корабль «Луиза-Ульрика», 66-пушечные «Гедвига-Ильзабета-Шарлотта», «Эмгейтен», «Финланд», 44-пушечный фрегат «Упланд» и 32-пушечный «Ярославец» с экипажами и другие суда; сгорели 70-пушечный корабль «Энигхетен», 40-пушечный фрегат «Зимир», причем большинство их команд погибло; в плен попало 2292 человека, в том числе 62 офицера.

Успех принес неожиданные проблемы. В донесении Императрице от 26 июня Повалишин просил указаний об отправке многочисленных пленных и ремонте кораблей. Чернышеву он писал о необходимости помочь шведам, спасенным с погибших судов и лишившихся всего. В ответ 28 июня ему был послан Высочайший указ, который разрешил Повалишину идти к Кронштадту со всеми требующими ремонта кораблями, а также снятыми с мели трофейными шведскими судами и пленными; Чернышев должен был подготовить материал для ремонта, отправить людей для спасения оставшихся на мелях шведских кораблей и подъема тяжестей.

В столице были довольны результатами сражения. 6 июля 1790 года И. А. Повалишина произвели в вице-адмиралы и наградили орденом Святого Георгия II степени.

Но война еще не завершилась. 3 июля генерал-майор П. И. Турчанинов писал Безбородко о готовности встретить корабли Повалишина, чтобы добиться реванша после поражения при Роченсальме. В рескрипте принцу Нассау-Зигену от 9 июля 1790 года было указано поручить вице-адмиралу Повалишину командование отрядом судов, которым предстояло заградить проход со стороны Луизы (Ловизы) в операции по уничтожению шведского гребного флота. В случае его болезни следовало командование вручить Т. Г. Козлянинову. Пока же предстояло суда привести в порядок после сражения.

8 июля Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт Повалишина о прибытии на Кронштадтский рейд 6 июля с 6 поврежденными кораблями и решила ввести их в гавань для ремонта. Следовало отремонтировать их так, чтобы они были готовы к походу по первому повелению. Так как людей не хватало, моряками с ремонтируемых кораблей Повалишина укомплектовали корабли действующей эскадры Одинцова.

9 июля 1790 года Повалишин доносил Чернышеву о прибытии в Кронштадт накануне контр-адмирала Ханыкова с фрегатами «Гавриила», «Брячислав», пленным кораблем «Эмгейтен» и бригантиной. Он отмечал:

«Имею повеление по свозе всех пленных для исправления, корабли ввесть в гавань, но по сие время крепкие ветры не только приступить К начатию сего, но даже и всякое нужное сообщение препятствовали».

10 июля он направил всеподаннейшее донесение об отправке знамен с капитаном Повалишиным:

«Морскими В. И. В. силами в отряде под начальством моим находящимися, в день сражения с неприятельскими шведскими флотами минувшаго июня 22, полученныя со взятых в плен и оставленных неприятелем на мели кораблей и других судов флаги, гюйсы и вымпелы В. И. В. яко знаки победы оружием В. И. В. приобретенные, всеподданнейше представляю.

Повергая себя к стопам Вашим и с верноподданническою преданностию в милость и благоволение В. И. В. сего подносителя, флотских батальонов капитана Повалишина, представляю».

Капитан морских солдатских батальонов Иван Повалишин получил чин секунд-майора за храбрость в бою 22 июня. Скорее всего, он выполнял при отце обязанности адъютанта, как то нередко бывало на флоте того времени.

Пока корабли Повалишина ремонтировали, его ожидали уже для атаки шведского гребного флота в Роченсальме. П. И. Турчанинов в письме Безбородко 22 июля высказывал свое мнение:

«Ларион Афанасьевич Повалишин есть человек преусерднейший и готовый на все возможное, но неизвестность шхерная, а особливо чтоб весть в оныя три корабля, толико обладала духом его, что искренно как благодетелю моему скажу, весьма и весьма робеет, чтоб не стряслось того, что у Тревенена. Суда к нему назначенные от нас уже в Аспо. Я думаю как скоро он приближится, то поеду к нему и вместе дойдем до предписаннаго места, или же будем делать наивозможнейшее, а чего нельзя, того не сделаем; и как средство сие есть из самых важнейших чтоб пресечь неприятелю коммуникацию, то и не пропустим ничего, чем удостоверить себя сможем, или же дадим ему для провождения Комнено, Турновита и тому подобных людей…»

Нассау-Зиген считал, что необходимо эскадру из 3 линейных кораблей, 3 фрегатов и других судов поставить между островами Муссало и Каунисари, чтобы заблокировать неприятеля (не позволяя ему бежать или получить поддержку). Чичагову следовало отвлечь внимание шведов действиями под Свеаборгом, у Барезунда и Поркалаута, а Салтыкову — связать вражеские сухопутные войска. После прибытия эскадры между Муссало и Каунисари принц намеревался занять то же положение, что и в 1789 году. Следовало установить батареи большого калибра на острове Кутсало, чтобы заставить шведов покинуть стоянку.

Сбор сил эскадры Повалишина затянулся из-за штиля. К началу августа он выдвинулся на указанное место, ибо в высочайших рескриптах от 1-го и 4 августа фельдмаршалу Салтыкову упоминалось, что эскадра Повалишина достигла своего поста; Императрица настаивала, что надо осуществить атаку. 4 августа Повалишин сообщал Нассау-Зигену о встрече со шведскими судами (тремя большими и двумя малыми). Он послал гребные суда стать между островами, а сам с кораблями составил их прикрытие. Однако операция не состоялась. 7 августа Турчанинов писал Безбородко, что они с Повалишиным решили после того, как стихнет западный ветер, идти 6 августа к Каунисари и Муссало, но от шведского парламентера узнали о заключении мирного договора. Ранее поступивший указ принца о выполнении атаки так и не был осуществлен. 26 августа Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт Повалишина о выполнении повеления Нассау-Зигена прибыть в Кронштадт.

Войну завершил Верельский договор. 8 сентября Повалишин получил шпагу с алмазами и 600 душ крестьян в Полоцкой губернии «за похвальную службу и за храбрые и отличные его подвиги в сражениях…». Адмиралтейств-коллегия подготовила списки распределения средств за победы и взятые призы, в том числе и доставшиеся эскадре Повалишина. Все это было достойной наградой вице-адмиралу и его подчиненным.

Последние годы

В октябре 1790 года Повалишин, по журналу коллегии от 8 ноября, не получил определенного назначения. Скорее всего, ему предоставили отдых. В кампанию 1791 года Повалишин наряду с адмиралом Крузом, вице-адмиралом Мусиным-Пушкиным, контр-адмиралами Ханыковым, Скуратовым, Лежневым находился в подчинении адмирала Чичагова; он состоял в кронштадтской эскадре Круза. С 1791 года вице-адмирал присутствовал также в Адмиралтейств-коллегии. Однако тяготы морской службы сказывались. Высочайший указ 13 декабря 1792 года гласил: «Снисходя на прошение вице-адмирала Лариона Повалишина, в докладе оной коллегии Нам представленном, всемилостивейше увольняем его для излечения болезни на год». После возвращения из отпуска моряк приступил к обязанностям. В частности, Высочайший указ 11 февраля 1793 года поручал В. Я. Чичагову обсудить штат Черноморских адмиралтейств и флотов с Пущиным, генерал-прокурором Самойловым и Повалишиным. Очевидно, вице-адмирала считали достаточно компетентным в таком вопросе.

Береговая служба вскоре завершилась. Высочайший указ 3 декабря 1793 года предписывал перевести шесть кораблей, четыре фрегата, три транспорта из Архангельска под командованием Повалишина и контр-адмирала Тета. 7 декабря Адмиралтейств-коллегия рассмотрела указ и дала свое решение подготовить указанное число судов под попечением вице-адмиралов И. Я. Барша (тогда главного командира Архангельского порта) и Повалишина. 28 марта 1794 года коллегия постановила дать Повалишину инструкцию.

Эскадра состояла из кораблей «Память Евстафия», «Алексей», «Филипп», «Иона», «Граф Орлов», № 82, фрегатов «Ревель», «Рига», «Нарва» и «Рафаил», транспортов «Холмогоры», «Турухтан», «Соловки». 31 мая она начала вытягиваться из Лапоминской гавани, 1 июня перешла бар. 27 июня Повалишин поднял флаг на корабле «Память Евстафия». 28 июня прошла консилия командиров и флагманов, и 30-го корабли выступили. 1 августа выслали вперед фрегат «Нарва» с капитан-лейтенантом Кровве в Лондон; тот прибыл 13 августа с письмом русского министра (посла) в Англии. В этот период начала войн французской революции как никогда требовалось представлять политическую обстановку. Однако письмо министра не дало достаточных сведений, и после обсуждения его было решено идти в Эдинбург. Оттуда Тет отправился к послу графу Воронцову за инструкциями и 30 августа вернулся, доставив письмо о безопасном пути на Балтику. 9 сентября эскадра снялась и 27 сентября прибыла в Кронштадт. 30 сентября Повалишин спустил флаг и передал эскадру Тету. К 5 октября прибыли задержавшиеся в Копенгагене корабль и фрегат. Вновь Повалишин благополучно выполнил поручение. 29 сентября 1794 года Адмиралтейств-коллегия рассматривала рапорт о прибытии эскадры из Архангельска. 3 октября последовал благодарственный высочайший рескрипт:

«Получив донесение о прибытии на Кронштадтский рейд архангелогородской эскадры, Мы не можем оставить, чтобы не изъявить вам особливаго благоволения нашего, как за исправность, с которою вы препроводили сию эскадру, так наипаче за то, что вы успели вовремя возвратиться с нею в свои порты, и тем сберегли много излишних для казны нашей расходов».

18 октября 1794 года Адмиралтейств-коллегия слушала сообщение: «Ея И. В. всемилостивейше пожаловать изволила вице-адмирала Повалишина, малолетнего сына его Федора во флот в мичманы, приказали: сына вице-адмирала Повалишина Федора внести в списки и числить в 1-й дивизии мичманом». Очевидно, Императрица хотела выказать благоволение одному из спасителей трона.

В 1795 году вице-адмирал командовал 2-й флотской дивизией и исполнял должность главного командира Кронштадтского порта. После вступления на трон Павла I Повалишин оставался на флоте. Его назначили командиром второй эскадры (авангарда) 1-й дивизии белого флага адмирала А. Н. Сенявина.

В безымянном доносе сообщалось об использовании морскими офицерами казенных людей для личных услуг; называлось их число у Повалишина в Санкт-Петербурге — 20 служителей. Доноситель писал: «…Ежели не будет во флоте Повалишина, Скуратова и Сукина, то в неограниченном благосостоянии и божественном существовании будет все в оном войске…» Император ограничился общим запрещением флагманам использовать казенных людей для личных нужд. На отношение к Повалишину донос не повлиял. 12 марта 1797 года Адмиралтейств-коллегия слушала Высочайший указ от 11 февраля об увольнении в деревни для восстановления здоровья А. Н. Сенявина; коллегия на время отпуска адмирала поручила дивизию белого флага по старшинству вице-адмиралу Повалишину.

В 1797 году кронштадтская эскадра вышла на рейд 19 июня. 25 июня флагманы подняли флаги. 26 июня прошел депутатский смотр. По указу от 12 июня 1797 года Повалишин числился на корабле «Двенадцать апостолов», в авангарде кордебаталии.

Павел I хотел, подобно Петру I, быть не только монархом, но и флотоводцем. Именно потому он решил в 1797 году лично командовать маневрами всего флота. 6 июля Император со двором и семейством прибыл на фрегат «Эммануил» и при салюте поднял штандарт генерал-адмирала.

В течение дня проходила проба свода сигналов, ибо свежий западный ветер не позволял выйти в море. По той же причине Павлу I пришлось и 7 июля ограничиться осмотром кораблей флота. Лишь с утра 8 июля суда стали сниматься при тихом ветре и двигаться верпованием либо на буксире. При прохождении фрегата «Эммануил» вдоль стоящих на якоре кораблей на каждом императорский штандарт приветствовали, посылая команду по вантам, барабанным боем, салютом и т. д.

За Толбухиным маяком дивизиям белого и красного флага было приказано построиться для примерного сражения; Император был доволен перестроением, в том числе в шахматный порядок. 9 июля присоединилась ревельская эскадра, которая проводила артиллерийские учения. После полудня из-за усилившегося ветра флот встал на якорь; корабли спустили стеньги. Качка была такая сильная, что не позволяла спокойно обедать.

10 июля ветер стих. Ревельская эскадра отправилась в Ревель, а остальные — в Кронштадт. На флоте проводили ружейные и пушечные учения. 11-го и 12 июля экзерсиции продолжались на Кронштадтском рейде, после чего Император убыл в Петергоф; 22 июля суда были уже в гавани.

Если для Павла I маневры оказались развлечением, то для его семьи и двора стали тяжким испытанием. Спать приходилось прямо на палубе среди матросов, переносить качку и другие неудобства. Может быть, из этой поездки проистекала нелюбовь наследника престола, будущего Императора Александра I к морю.

14 сентября 1797 года Павел I наградил заслуженного моряка И. Повалишина орденом Святой Анны I степени и уволил со службы с мундиром и полным жалованьем. В этот день Адмиралтейств-коллегия слушала записку Г. Г. Кушелева:

«Его И. В. снисходя на прошения балтийскаго корабельнаго флота адмирала Василия Чичагова и вице-адмирала Лариона Повалишина, всемилостивейше соизволил уволить их по желанию от службы с ношением мундиров, высочайше повелевая производить им полное их жалованье».

В литературе встречается мнение, что оба флагмана ушли в отставку, не желая подчиняться приказам любимца Императора Г. Г. Кушелева, который был гораздо моложе их по службе.

Биографы писали, что Повалишин отличался строгим соблюдением дисциплины, которую почитал душою службы, храбростью, хладнокровием в бою и шторме. Он был вспыльчив, но добр сердцем, справедлив, но неумолим в наказаниях, до расточительности щедр в награждениях и подаянии бедным. Екатерина II неоднократно говорила о Повалишине, что он один из бескорыстнейших людей России, ибо довольствуется заработанным кровавым трудом там, где другие могли составить состояние.

Скончался Повалишин 4 (15) апреля 1799 года в своих белорусских деревнях. Ныне это «ближнее зарубежье». Но память о славном мореходе и воине должна остаться в России.

Победитель Ф. Ф. Ушаков

Фамилия адмирала Федора Федоровича Ушакова известна многим и по книгам, и по кинокартинам. Тем не менее его биографию, тесно связанную с Российским флотом, все еще рассматривают отечественные историки. В частности, мало изучен период становления будущего знаменитого флотовождя, не указано, кто были его учителя. В данном очерке сделана попытка показать, как складывался флотоводец и те деяния, которыми он прославился.

Начало морской службы

Родился Федор Ушаков 13 февраля 1745 года в сельце Бурнаково Романовского уезда Ярославской провинции Московской губернии. Село стояло на реке Жидгость, в трех верстах от Волги, и было в нем всего 24 души мужиков. Отец, солдат лейб-гвардии Семеновского полка Федор Игнатьевич Ушаков, вышел в отставку с чином сержанта. Федор рос и обучался в деревне. 7 февраля 1761 года его привезли, подобно другим дворянским недорослям, на смотр в Герольдмейстерскую контору сената и сообщили, что «желает-де он, Федор, в Морской кадетский корпус в кадеты».

15 февраля 1761 года юношу приняли в Морской шляхетный кадетский корпус. Корпус этот 15 декабря 1752 года преобразовали из Морской академии, основанной еще Петром Великим. С одной стороны, дворянство добилось исключительного права занимать офицерские посты и не учить своих сыновей вместе с разночинцами, с другой, корпус должен был выпускать более подготовленных специалистов. Россия во второй половине XVIII века обретала все больший политический вес, а для обеспечения самостоятельной политики требовался наряду с армией и сильный флот. Елизавета Петровна сделала ставку на отечественных моряков, с учетом этого и проходила реорганизация. Для корпуса, который должен был готовить только моряков, выделили дополнительные средства, хотя еще и недостаточные. 120 гардемарин и 240 кадет заполняли три класса и переходили из низшего в высший после изучения курса Обучение вели более сорока лучших преподавателей бывшей Морской академии во главе с профессором. Наблюдение за обучением и воспитание проходили в трех ротах, возглавляемых морскими офицерами. Каждая рота включала по 40 человек от каждого класса, что давало возможность старшим влиять на младших, а всем вместе равняться на корпусных офицеров и преподавателей. Первоначально, с 1752-го по 1760 год, во главе корпуса встал известный навигатор и картограф А. И. Нагаев. В 60-х годах этот пост на сорок лет занял талантливый писатель и администратор И. Л. Голенищев-Кутузов. Оба начинали плавающими моряками, были людьми образованными, и дух времени двух императриц позволил им воспитывать и готовить широкообразованных, культурных офицеров.

«Регламент о Морском шляхетном кадетском корпусе» 1756 года предусматривал обучение двадцати восьми наукам, включая разные отрасли математики, навигацию, географию, артиллерию, историю, политику, фехтование, танцы, языки, основы корабельной архитектуры. Посему не возникало проблем, когда в дальнейшем морякам приходилось не только ходить по морям и управлять боем, но и вести дипломатические переговоры, уверенно себя чувствовать в светском обществе как на родине, так и за рубежом, а при необходимости на суше возглавлять десантный отряд.

Безусловно, обстановка корпуса, влияние преподавателей вроде известного позднее профессора математики и морской тактики Н. Г. Курганова, возможность пользоваться библиотекой из иностранных книг, переводов и конспектов преподавателей, сама обстановка Васильевского острова, где поблизости располагались пристани на Неве, воспитывали из Ушакова моряка, а практику дала служба на море. 12 февраля 1763 года успешно учившегося Ушакова произвели в гардемарины, он оказался в числе четырех лучших выпускников корпуса. Прежде чем 1 мая 1766 года Ушаков получил офицерский чин мичмана, он с 1763-го ежегодно плавал в Балтийском море, на пинке «Наргин» ходил в Архангельск и обратно. Нелегкое плавание закалило молодого офицера. Кроме того, в Архангельске он мог побывать на кораблях экспедиции В. Я. Чичагова. По возвращении, в кампанию 1768 года Ушаков служил на корабле «Трех Иерархов» под командованием С. К. Грейга, который как раз внедрял более совершенное парусное вооружение, чем то, которым в России продолжали пользоваться с петровских времен.

В конце 1768 года мичмана Ушакова с командой матросов Балтийского галерного флота направили в Донскую экспедицию. Он поступил под начальство контр-адмирала А. Н. Сенявина, создававшего Азовскую флотилию. 30 июля 1769 года Ушакова произвели в лейтенанты. Моряку не раз приходилось проводить построенные суда по Дону; однажды его смекалка помогла спасти груз гибнущих судов. Затем он под командованием капитана 1-го ранга Пущина на праме № 5 плавал по Дону. В 1770 году Ушаков командовал этим прамом, а потом на праме «Дефеб» состоял при устье реки Кутюрьмы.

После того лейтенанта назначили на достраивающийся фрегат «Первый». Он участвовал в его проводке до Таганрога, затем командовал четырьмя транспортными судами, направленными, чтобы доставить лес от Пятиизбянской станицы до Таганрога для достройки фрегата. Летом 1771 года 2 фрегата вступили в строй. Однако долго служить на «Первом» Ушакову не пришлось. В кампанию 1772 года он принял командование ботом «Курьер». На этом палубном боте моряк сопровождал фрегат «Первый» на переходе по Азовскому морю из Таганрога в Феодосию, а затем присоединился к крейсирующему отряду, который базировался в Балаклавской бухте. Когда суда ушли на зимовку, бот Ушакова занял брандвахтенный пост у Керчи.

В кампанию 1773 года на боте «Курьер» Ушаков выполнял ряд поручений, курсируя между Керчью, Кафой и Таганрогом, и участвовал в боях с турецкими судами. В это время он начал анализировать бои по шканечным журналам и вырабатывать основы своей тактики. В сентябре 1773 года пытливого молодого офицера назначили командиром «новоизобретенного» 16-пушечного корабля «Морея» в Балаклавском отряде. Через некоторое время его определили командиром 20-пушечного корабля «Модон», с которым Ушаков должен был идти в Таганрог, но из-за штормов остался зимовать с кораблем в Балаклаве. С весны 1774 года в составе отряда кораблей он охранял судоходство и гавань Балаклавы от десанта. После высадки Хаджи-Али в районе Ялта — Судак «Модон» участвовал в отражении атак турок и татар на Балаклаву. Если в первом плавании Ушаков получил морское крещение, то под Балаклавой крещение было боевое.

Отгремела война, завершившаяся Кючук-Кайнарджийским миром. Весной 1775 года Ушакова вернули в корабельную команду Балтийского флота. После трехмесячного отпуска он приступил к службе уже капитан-лейтенантом. Чин этот моряк получил 20 августа. Но на Балтике Федор Ушаков прослужил недолго, ибо его направили в новое интересное плавание.

Средиземноморские университеты

Общеизвестны победы адмирала Ф. Ф. Ушакова и его соратников на Ионических островах и у берегов Италии в 1798–1800 годах. Но далеко не все знают, что прославленный покоритель Корфу впервые уже в 1776–1779 годах побывал на Средиземном море. Плавание это после школы Донской экспедиции можно считать университетом прославленного флотоводца.

По условиям Кючук-Кайнарджийского договора Россия получила право прохода торговых судов через Босфор и Дарданеллы. Пользуясь этой возможностью, Екатерина II решила наладить торговлю на Средиземном море при содействии русских судов. 28 марта 1776 года она повелела подготовить 3 фрегата с товарами и 1 конвойный для отправки за границу. Проход военного корабля с транспортами через Дарданеллы и Босфор мог также стать прецедентом и позволить в дальнейшем переводить боевые корабли с Балтики на Черное море, где не было еще развитой кораблестроительной базы. Командовал отрядом капитан 2-го ранга Т. Г. Козлянинов. Ему следовало на фрегате «Северный Орел» с транспортными фрегатами «Павел», «Наталия», «Григорий» по готовности идти на Средиземное море, заправившись водой в Копенгагене и по возможности не заходя более в порты. Запрещалось в пути останавливать и осматривать купеческие суда; было приказано обороняться от пиратов, но самим не нападать на них, а при входе в Дарданеллы — убрать в трюмы артиллерию, кроме 6–8 пушек, и заделать порты, чтобы придать фрегатам более мирный вид. Козлянинову предстояло следить за сохранностью товаров, обучением команды и офицеров, организовать описание берегов, портов и островов; следовало посылать донесения из всех портов, а после возвращения подать журналы и протоколы. 6 июня во всеподданнейшем донесении коллегия сообщила, что эскадра готова к плаванию, укомплектована командирами и офицерами-добровольцами, знающими иностранные языки (французский, английский, итальянский), из тех, кто служил за границей и в Архипелаге. 10 июня коллегия дополнила инструкцию сообщением, что оставленные на Средиземном море фрегаты «Констанция» и «Святой Павел» следует снабдить экипажами и командирами, доставленными с Балтики. Командиром последнего назначен был капитан-лейтенант Федор Ушаков, а учиться ему предстояло у Т. Г. Козлянинова.

Тимофей Гаврилович Козлянинов (1740–1798), происходивший из старинного дворянского рода, был один из наиболее подготовленных моряков своего времени. После окончания Морского корпуса он добровольцем сначала проходил практику на английском корабельном флоте, а в 60-х годах на Мальте изучал галерное дело. После возвращения новоиспеченного капитан-лейтенанта назначили на флагманский корабль контр-адмирала Джона Эльфинстона «Не тронь меня», который с эскадрой прибыл в Архипелаг. На различных судах Козлянинов участвовал в боях и походах, а с ноября 1772 года стал командиром флагманского корабля вице-адмирала А В. Елманова, который вскоре сменил Спиридова во главе эскадры. Флагман «Георгий Победоносец» много плавал, не раз попадал в штормы, ремонтировался в различных портах. Козлянинов и учился у старших товарищей, и сам на практике постигал морское дело, изучал Средиземное море. Теперь ему, уже в чине капитана 2-го ранга, предстояло вести отряд самостоятельно.

15 июня фрегаты выступили из Кронштадта, в августе миновали Гибралтар и задержались в Порт-Магоне на острове Минорка. Направив «Наталию» и «Григорий» в порт Феррайо на Эльбе, Козлянинов отконвоировал для ремонта «Павел» в Ливорно, где стояли «Констанция» и «Святой Павел», который принял Ф. Ушаков. Требовалось время для вооружения стоявших без движения судов. Сам капитан 2-го ранга с двумя судами направился на восток. 11 ноября суда собрались к острову Тенедос. Сразу началась подготовка к входу в Дарданеллы. Благодаря усилиям дипломатов Козлянинов смог послать «Наталию» и «Григорий» в проливы; 14–16 декабря они достигли Константинополя.

Ушакову 12 сентября Козлянинов дал особую инструкцию:

«По нагружении товаров, следуючи из Ливорны поведенным путем, быть всем неразлучно… Ни в какие порты без крайней нужды не заходить, разве, отчего Боже сохрани, какое повреждение от штормов или какого иного несчастия фрегату приключится… В рассуждении салютации и почестей морских имеете поступать на основании правил купеческих кораблей. Купеческих кораблей всех народов ни под каким видом не останавливать, а тем меньше осматривать или какие делать притеснения, но, напротиву того, всякую благопристойность, ласку и в случае нужное вспоможение показывать, дабы и сим прославлять Российский флаг, сколь славен он приобретенными победами. Известно, что в Средиземном море бродят морские разбойники, то вы имеете употребить от оных всякую осторожность и опасение; и содержать себя для защищения от всякой исправности и готовности, ибо вы с довольною обороною отправляетесь, однакож самим вам на них не нападать. Намерение сей экспедиции сверх перевозу товаров состоит в приобретении практики молодых офицеров, также и нижних служителей…»

«Северный Орел» пошел в Мессину, куда 10 декабря прибыли фрегаты «Павел», «Святой Павел» и «Констанция». 20 декабря отряд направился на юг и 26 декабря встал на якорь в Порт-Мадро, кроме фрегата «Констанция», который разлучился с прочими и самостоятельно прибыл в Дарданеллы 28 декабря.

Капудан-паша приказал комендантам дарданелльских крепостей внимательно осмотреть груз фрегатов. Турецкие официальные лица побывали на «Северном Орле»; в результате не только суда прошли Дарданеллы, но под предлогом опасности стоять на Тенедосском рейде вице-консул С. Л. Лашкарев получил разрешение ввести «Северный Орел» в пролив, к крепости Капез, где была стоянка английских и французских военных кораблей; тем самым он создал прецедент, чтобы «…впредь приплывающие российские суда могли иметь уже навсегда неоспоримое право там же становиться». Зимой 1777 года «Констанция», «Святой Павел» и «Павел» прибыли в Константинополь, а «Северный Орел» остановился, пройдя крепости.

Козлянинов внимательно относился к обстановке в Турции. 30 декабря, перед вступлением в Дарданеллы второго отряда фрегатов, он дал командирам (в том числе и Ушакову) инструкцию, которая предусматривала особенности прохождения проливов:

«…Господам командующим фрегатов при входе в Дарданеллы следовать прямо, не останавливаясь, и не палить из пушек; в проходе за Дарданеллами в продолжение плавания в Константинополь делать чем можно вид купеческих судов, чтобы не навести на турок никакого сомнения, а особливо чтоб не делать никакого звона: колокола снять и не командовать в рупор, также во время всякой работы не свистеть, что у турок почитается манер военных судов; людей на берег ни в каких турецких местах не спускать и во всем прочем иметь осторожность…»

«Святой Павел» достиг Константинополя 20 января. Ушаков предоставил посланнику А. С. Стахиеву ведомость доставленных грузов. Купец из Ливорно Каламай отправил на судне в турецкую столицу свинец, серу, сахар, кофейные зерна, кирпич, доски. Началась разгрузка. Приходилось быть настороже. Мусульманские фанатики не верили в мирный характер русских судов и могли возбудить население столицы против их экипажей. Потому еще 20 декабря Стахиев приказал командирам фрегатов «Наталия» и «Григорий» зарядить пушки. К началу 1777 года обстановка несколько разрядилась, но смена главного визиря вновь создала трудности, ибо к власти пришли противники мирных отношений с Россией.

9 февраля 1777 года Стахиев представился новому визирю Мехмед-паше; в его свите с другими командирами судов и купцами был и Ф. Ф. Ушаков, впервые оказавшийся при турецком дворе. Церемонию обставили пышно. Когда барка с посланником проходила мимо русских фрегатов, ее приветствовали посланные по реям матросы. Это так понравилось султану, что летом подобное приветствие ввели и на турецком флоте. Однако сторонники войны не сложили руки. Хотя и было дано разрешение на перевозку зерна «Григорием», но товара для него на островах Архипелага не оказалось. Остальные суда стояли у Константинополя. Стахиев неоднократно обращался к Порте «о пропуске фрегатов: пяти торговых в силу трактата, а шестого, вооруженного, — в знак дружбы». Однако реис-эфенди отвергал такую возможность, ссылаясь на трения с Россией из-за Крыма, а также на то, что среди командиров судов были офицеры — участники Архипелагской экспедиции. Отношение к русским судам ужесточилось. На Черное море не пропускали даже торговое судно «Святой Николай», ранее неоднократно проходившее Босфором. Случались и конфликты. Ушаков 27 июня рапортовал Стахиеву:

«В долговременную здесь в Константинополе с фрегатом бытность при нынешнем летнем жарком времени, находясь служители всегда на фрегате, не имея довольного муциона… сего числа проезжая на шлюпке проливом к стороне Черного моря и подходя к месту, называемому Далма Бакчи (султанский дворец Долмабахче. — Н. С.), вблизи оного против лохцины, где нет никакого строения, я с бывшими на шлюпке офицерами сошли на берег, а шлюпка с семью человеками матрос при одном квартирмейстере осталась для обождания нас близь берегу под парусами, и, по несильном прохаживании возвратясь к тому месту, оной не нашли». Свидетели сообщили, что задержали шлюпку якобы за то, что матросы пели песни. Поступали сведения о военных приготовлениях. Порта заявила, что, если Стахиев будет настаивать на пропуске фрегатов, война неминуема. Очевидно, турки собирались оказать давление на Россию. Козлянинову пришлось соблюдать осторожность; когда стало известно о походе капудан-паши с флотом в Морею, он перешел к острову Имброс, чтобы избежать столкновений с турками. Позднее часть судов для безопасности вывели за Дарданеллы.

Приезд фельдмаршала Румянцева в Новороссию заставил турок отказаться от войны. Об изменении отношения к русскому флоту говорил тот факт, что турецкий адмиральский фрегат первым салютовал «Северному Орлу», стоявшему у Дарданелл. Турки стали любезнее. Хорошее впечатление произвело спасение русскими моряками в бурную погоду француженки с тонущего судна. Тем временем в Санкт-Петербурге пришли к выводу о бесперспективности попыток провести эскадру на Черное море. 7 сентября Императрица подписала указ вернуть суда в Россию прежним путем. Указ достиг Стамбула, 22 октября последние фрегаты «Святой Павел» и «Констанция» отправились в Мраморное море. В середине декабря эскадра собралась у острова Тенедос, 24 декабря пошла на запад и 27 января прибыла на Ливорнский рейд; «Григорий», «Святой Павел», «Констанция», «Наталия» по очереди входили в гавань для ремонта.

По своей инициативе капитан направил фрегаты «Павел» и «Констанция», чтобы отвезти марокканского посла и его свиту в Танжер или Тетуан; он полагал, что порты Марокканской империи на пути плавания в Средиземное море могут служить пристанищем для российских военных и торговых судов. 8 мая фрегаты прибыли в Танжер, где марокканский посланник под гром салюта отбыл на берег. В июне началась опись порта, берегов и рейда Танжера, после чего суда перешли в Гибралтар и 30 августа присоединились к кораблям Козлянинова. Однако продолжить путь в Россию не удалось. «Григорий» требовал ремонта килеванием, и с общего согласия командиров было решено вернуться на Средиземное море.

Очевидно, Ф. Ф. Ушаков продемонстрировал способность действовать самостоятельно, ибо Козлянинов поручил ему щекотливое дело. Капитан 2-го ранга получил высочайшее повеление взять на эскадру для доставки в Россию герцогиню Кинстон (Кингстон). Герцогиня, Елизавета Чедлей (1720–1788), после смерти супруга в 1773–1779 годах скрывалась за границей от суда за многомужество; среди ее многочисленных любовников был лорд Гамильтон, польский князь Радзивилл и другие. То ли она была хорошо знакома вице-президенту Адмиралтейств-коллегии И. Г. Чернышеву по временам его службы в посольстве в Лондоне, то ли у Екатерины II были на нее виды, но было решено посодействовать переезду авантюристки в Россию.

Плавание, длившееся почти три года, оказалось неплохой школой для российских моряков. Достаточно сказать, что из шести командиров фрегатов четверо (сам Т. Г. Козлянинов, Ф. Ф. Ушаков, Н. С. Скуратов и Е. С. Одинцов) стали со временем флагманами. Конечно, Ушаков не мог и подумать о грядущей славе, однако моряк все делал для последующих успехов. Он получил представление об условиях плавания в Средиземном море и проливах, ознакомился с турецкой дипломатией и возможностями итальянских портов, водил суда в разных районах, разных условиях и разное время года. Приходилось овладевать умением ремонтировать корабли, договариваться с иностранными коммерсантами, официальными лицами. Немалое значение имел пример дипломатической деятельности Т. Г. Козлянинова и посольства в Константинополе. Пришлось видеть и недовольство иностранных шкиперов и купцов появлением конкурента в торговле. Видимо, отсюда пошло то дипломатическое умение, которое позднее флагман проявил в походах 1798–1800 годов, прославивших его имя.

24 мая 1779 года эскадра вернулась в Кронштадт. Сдав «Святой Павел», Ушаков еще успел за кампанию выполнить деликатное поручение: на небольшом фрегате проследить за поведением иностранных судов у русских территориальных вод, вблизи острова Аспэ. По возвращении из командировки капитан-лейтенант принял корабль «Святой Георгий Победоносец» и стоял на мостике до конца навигации 1779 года, после чего его перевели в корабельную команду. В декабре моряку поручили выехать на Волгу, где у Твери и Рыбинска застряли караваны с лесом, и организовать к весне доставку материалов на верфи Санкт-Петербурга. Эту задачу Ушаков успешно выполнил. По возвращении он около двух месяцев командовал императорской яхтой «Штандарт». Нередко в те времена через командование такими судами лежал путь к высшим чинам. По-видимому, Императрица заметила умение Ушакова и весной 1781 года его назначили командовать кораблем «Виктор», который в эскадре контр-адмирала Сухотина ходил на Средиземное море для охраны судоходства, зимовал в Ливорно и следующим летом возвратился в Кронштадт. 1 января 1782 года моряка произвели в капитаны 2-го ранга.

Летом 1782 года Ушакову довелось участвовать в сравнительных испытаниях фрегата «Проворный», обшитого «белым металлом», и фрегата «Святой Марк» капитана Ханыкова, обшитого медью, фрегаты ходили от Кронштадта до Ревеля. Испытание показало преимущество медной обшивки.

За два десятка лет службы Ф. Ф. Ушаков успел получить боевое крещение, участвовать в постройке и испытаниях кораблей, командовать судами в различных ситуациях. Теперь предстояло начать новый этап жизни и службы на Черном море: летом 1783 года его командировали в Херсон.

Командир «Святого Павла»

В 1783 году Крым был присоединен к России. Суда Азовской флотилии прибыли в Ахтиарскую бухту, где со временем был основан Севастополь. Благодаря усилиям Г. А. Потемкина из немногочисленных отрядов флотилии начали создавать флот, не уступающий по мощи турецкому В Херсоне строили большие корабли для Черноморского флота. Командиром корабля № 4 назначили Ушакова. Ему вместе с командой предстояло достраивать, осваивать новый корабль, чтобы потом на нем защищать берега Крыма. В городе и его окрестностях вспыхнула эпидемия чумы. Болезнь косила скученно располагавшихся строителей и моряков. Потребовалось принять особые меры: вывести людей в степь и разместить по отдельности, чтобы исключить распространение мора. Наиболее эффективные меры принял Ушаков. В результате уже с 4 ноября в его команде заболеваний не было. За усилия по борьбе с чумой командир порта капитан 1-го ранга Муромцов объявил командиру корабля № 4 благодарность. По представлению вице-адмирала Я. Ф. Сухотина, сменившего умершего Ф. А. Клокачева, Адмиралтейств-коллегия выразила «удовольствие», что эпидемия более не возникает. За успешные действия Ушакова удостоили ордена Святого Владимира IV степени, а 1 января 1784 года произвели в капитаны 1-го ранга.

В 1784 году корабль № 4, наименованный «Святой Павел», спустили на воду, провели по Лиману и на рейде Кинбурна вооружали. В 1785 году одновременно с достройкой Ушаков готовил команду; но наиболее интенсивная работа началась осенью, когда «Святой Павел» прибыл в Севастополь.

Все лето 1786 года суда не выходили в море, ибо их команды занимались строительством новой базы. Только весной 1787 года корабли и фрегаты вывели на внешний рейд, где командиры линейных кораблей М. И. Войнович и Ф. Ф. Ушаков занимались боевой подготовкой двух половин эскадры. 1 января 1787 года Ушакова произвели в капитаны бригадирского ранга.

Подготовка эскадры еще не завершилась, как началась русско-турецкая война 1787–1791 годов. Командование Севастопольской эскадрой поручили контр-адмиралу М. И. Войновичу. По настоянию Потемкина тому пришлось 31 августа 1787 года вывести эскадру в море. Авангардом из корабля «Святой Павел» и двух фрегатов командовал Ушаков. Первое плавание прошло неудачно. 8 сентября у мыса Калиакрия эскадра попала в шторм, досталось и «Святому Павлу»: были сломаны две мачты, порваны паруса и такелаж. Несколько дней бури гнали корабль к берегам Абхазии; с трудом удалось его привести в порядок. Лишь 21 сентября «Святой Павел» вернулся в Севастополь.

Осень 1787-го и следующий год в две смены ремонтировали корабли. Весной 1788 года Войнович послал Ушакова в Лиманскую флотилию, Потемкин назначил его командующим флотилией. Но Н. С. Мордвинов, главный командир Черноморского флота и портов, отослал моряка обратно в Севастополь под предлогом необходимости ремонта кораблей. «Святой Павел» отремонтировали первым, пользуясь этим, капитан обучал молодых матросов.

Летом 1788 года стоявший у Очакова турецкий флот не позволял начать осаду крепости. Г. А. Потемкин приказал Севастопольской эскадре отвлечь неприятеля. 18 июня 1788 года эскадра контр-адмирала М. И. Войновича оставила Севастополь и, преодолевая неблагоприятные ветры, 29 июня достигла острова Тендра. Появление русских кораблей заставило капудан-пашу отвести турецкий флот от Очакова и позволило Г. А. Потемкину начать осаду крепости с суши, а К.-Г. Нассау-Зигену — истребить остатки гребной флотилии под ее стенами.

Несколько дней две эскадры лавировали в море, наблюдая друг за другом. Турецкий флот, получив подкрепление, насчитывал 17 линейных кораблей, 8 фрегатов, 3 бомбардирских и 21 мелкое судно; вес залпа линейных кораблей из 1100 пушек составлял 410 пудов. Русская эскадра из двух кораблей, 11 фрегатов и 18 более мелких судов могла дать залп из 550 орудий весом всего 160 пудов из-за большого числа малокалиберных пушек. Турецкие корабли, днища которых были обшиты медными листами, по скорости и маневренности превосходили русские. Чтобы победить при таких условиях, требовалось действовать решительно и неординарно. Войнович, после того как флот понес потери в шторм, чувствовал себя неуверенно и возлагал надежду на командующего авангардом Ф. Ф. Ушакова. Он предлагал командирам других судов следовать за передовыми, а капитану бригадирского ранга писал: «Если подойдет к тебе капудан-паша, сожги, батюшка, проклятого». Но Ушаков не собирался ждать, когда противник приблизится, и намеревался атаковать сам.

3 июля у острова Фидониси (Змеиный) турки решили принять бой. По обыкновению флагман капудан-паша Эски-Гасан объехал свои корабли, давая последние инструкции командирам. Ушаков из таких действий сделал вывод, что в турецком флоте достаточно вывести из строя флагманов, чтобы весь строй рассыпался.

После 13.00 турки из наветренного положения начали сближаться в строю трех кильватерных колонн. После перестроения две эскадры шли параллельными курсами, причем турки оставались на ветре. Эски-Гасан построил линию из одних линейных кораблей (6 в авангарде, 6 в кордебаталии и 5 в арьергарде); фрегаты и более мелкие суда составили вторую линию. Авангард под командованием самого капудан-паши атаковал русский авангард капитана бригадирского ранга Ф. Ф. Ушакова (корабль «Святой Павел» и 3 фрегата), тогда как остальные турецкие корабли связывали боем русские центр и арьергард. Чтобы отразить удар, Ушаков выслал вперед 2 фрегата и сам поторопился за ними под всеми парусами, чтобы выйти на ветер и охватить голову турок. Гасан также прибавил парусов, причем его линия растянулась. Ушаков открыл огонь, только когда флоты сблизились настолько, что можно было использовать пушки всех калибров, тогда как Гасан-паша, пользуясь преимуществом в артиллерии, старался держаться за пределами дальности стрельбы 12-фунтовых пушек русских фрегатов. Он попытался отрезать 2 передовых фрегата. Заметив, что фрегатам «Лука Евангелист» и «Иоанн Воинственник» грозит опасность, Ушаков прибавил парусов у корабля «Святой Павел» и обрушился на турецкий флагманский корабль, а затем устремился на помощь фрегатам. Флотоводец попытался отрезать 2 передовых неприятельских корабля, но те предпочли выйти из боя. Головной корабль капудан-паши оказался под огнем с одного борта 2 фрегатов и с другого — «Святого Павла». Флагманский корабль Ушакова крушил капудан-пашу и отбивался еще от 3 турецких кораблей. Под сосредоточенным огнем турецкий флагман в 16.55 оставил поле боя. Стрельба корабля и двух фрегатов нанесла неприятелю такие повреждения, что капудан-паша был вынужден отвести свой корабль за линию флота, чтобы погасить пламя. Корабль «Преображение Господне» серьезно повредил 2 корабля турецких вице- и контр-адмирала. Остальные корабли русской линии также вели бой с несколькими неприятельскими сразу. После трехчасового боя турецкий флот был вынужден прекратить сражение и уходить, пользуясь преимуществом в скорости. Турки потеряли шебеку, которую потопил «Святой Павел». Русские потеряли всего 5 убитых и 2 раненых матросов. Войнович хотел преследовать, но повреждения на трех фрегатах заставили отказаться от замысла.

Турки направились к востоку, и Войнович взял курс OSO, чтобы прикрыть подступы к Крыму. Перед полуночью 5 июля неприятельские корабли были обнаружены идущими к бухте Ак-Мечети. Войнович преградил им путь, после чего противник повернул к югу, а затем направился к берегам Румелии и 7 июля скрылся из виду. Тогда Войнович, оставив в море патрульные суда, с остальными вернулся в Севастополь для ремонта.

Несмотря на поражение, после ремонта капудан-паша, пользуясь отсутствием русского флота, 3 августа снова появился перед Очаковом. Для поддержки осажденных он высадил на Березань 400 человек, а от своей стоянки до острова расставил шебеки и бомбардирские суда. Чтобы отвлечь капудан-пашу от крепости, Потемкин предписал Войновичу выйти в море. Тот в конце августа ограничился двухдневным крейсерством у Севастополя и отправкой отряда Д. Н. Сенявина для нападений на турецкие берега и судоходство у берегов Анатолии. Сенявин вышел из Севастополя 16 сентября с пятью вооруженными судами и до 6 сентября действовал на коммуникациях турок, истребив или пленив несколько судов, за что получил орден Святого Георгия IV степени.

Вторично Войнович по настоянию князя вышел в ноябре и две недели лавировал у острова Тендра, но противника не встретил: капудан-паша ушел на зимовку еще 4 ноября. Оставшаяся без поддержки крепость пала после штурма 6 декабря.

Ушаков писал после сражения при Фидониси:

«Я сам удивляюсь проворству и храбрости моих людей, они стреляли в неприятельские корабли не часто и с такою сноровкою, что казалось, каждый учится стрелять по цели, сноравливая, чтоб не потерять свой выстрел».

Капитан представил к награде наиболее отличившихся офицеров и нижних чинов. Но Войнович в донесении Потемкину не поддержал представления начальника авангарда и преуменьшил его роль в бою. Возмущенный несправедливостью, Ушаков обратился к Потемкину, доказывая, что реляция контр-адмирала не соответствует действительности, и просил увольнения от службы. Однако светлейший князь разобрался в обстоятельствах, по его представлению Ушакова наградили орденом Святого Владимира III степени.

Сражение при Фидониси явилось переломным в судьбе флотоводца. Победа продемонстрировала, что из командира корабля выработался уже способный флагман. Так как Войновича к концу 1788 года перевели в Херсон, капитан бригадирского ранга остался командующим Севастопольской эскадрой. Осенью и зимой он занимался подготовкой судов к следующей кампании. 14 апреля 1789 года Ф. Ф. Ушакова произвели в контр-адмиралы. К середине мая эскадра уже была готова к плаванию, оставалось только получить продовольствие. Однако над флагманом еще оставался Войнович, как главный начальник «над всеми частями правления и флота Черноморского». Это сказалось на действиях флота. Несмотря на побуждения Потемкина, Войнович избегал встреч с турецким флотом, крейсировавшим по Черному морю. В отличие от него Ушаков предложил план, предусматривающий уничтожение строящегося в Синопе корабля и судов с войсками в портах Анатолии. Однако Потемкин посчитал этот замысел слишком смелым.

В конце августа 1789 года Потемкин приказал Войновичу принять в Херсоне парусные суда Лиманской флотилии и отвести их в Севастополь, тогда как Ушакову предстояло с Черноморским флотом постараться отвлечь турецкий флот от устья Днепра, чтобы дать возможность гребной флотилии пройти к Гаджибею, на который уже направлялась колонна войск Гудовича, а парусным судам — прийти в Севастополь.

Ушаков, приняв командование от Войновича, вышел из Севастополя 18 сентября с пятью кораблями, восемью фрегатами, репетичным судном, двумя вооруженными крейсерами и тремя брандерами. Тем временем 14 сентября русские войска, несмотря на стоявшие поблизости турецкие корабли, взяли Гаджибей. Через несколько дней к крепости подошел неприятельский флот (15 кораблей, 26 меньших судов). Турки без особого успеха обстреляли Гаджибей, а затем ушли в море. Видимо, капудан-паша узнал о выходе Ушакова, который направлялся к Очакову и 22 сентября увидел турецкий флот севернее Тендры. Предупредив выстрелами о своем прибытии крепость Кинбурн и Войновича, Ушаков направился вслед за неприятельским флотом, который уходил к югу. Считая, что поручение отогнать неприятеля выполнено, Ушаков вернулся 28 сентября в Севастополь, оставив в море крейсирующие суда. Туда же 4 октября прибыл с новыми кораблями и Войнович, проводивший до Гаджибея гребную флотилию, которую он передал де Рибасу.

В главной базе собралась внушительная эскадра из 11 линейных кораблей и 9 фрегатов. Войнович разделил флот на авангард Ф. Ф. Ушакова, арьергард бригадира Голенкина и кордебаталию под своим флагом. По приказу Потемкина флагман с эскадрой из 10 кораблей, 5 фрегатов, репетичного судна и крейсера 8 октября выступил к дельте Дуная. Авангардом вновь командовал Ушаков. Не встретив противника, так как турки уже ушли в Босфор, корабли 3 ноября вернулись в Севастополь.

Чтобы активизировать действия флота, Потемкин в октябре 1789 года объявил, что в будущей кампании флот будет ходить под его кейзер-флагом. В марте 1790 года он назначил Войновича командующим Каспийской флотилией, а командование Черноморским флотом «по военному употреблению» поручил Ушакову. В апреле контр-адмирал уже докладывал, что флот в Севастополе почти готов к выходу в море На совещании с Потемкиным в Яссах флотоводец предложил помешать туркам высадить десант в Крыму. Пользуясь свободой действий, Ф. Ф. Ушаков искал, находил неприятеля и добивался побед, которые сделали его имя знаменитым.

Ушак-паша

После смерти султана Абдул-Гамида молодой султан Селим III еще более ожесточенно развернул военные действия при поддержке европейских держав, в первую очередь Англии и Пруссии, которые опасались усиления России.

Весной 1790 года князь Потемкин приказал контр-адмиралу Ушакову с эскадрой из 3 кораблей, 4 фрегатов и нескольких мелких судов выйти в крейсерство к берегам Анатолии для борьбы с турецким судоходством. Ушаков, кроме кораблей и фрегатов, взял репетичное судно и 11 вооруженных крейсеров. Он поднял флаг на корабле «Святой Александр», и 16 мая эскадра выступила из Севастополя, а 21 мая была в виду берегов Анатолии. Ушаков приказал крейсерам брать неприятельские суда, сопротивляющиеся — истреблять. Но первые два судна, обнаруженные вечером 21 мая, укрылись от крейсеров под пушками батарей Синопа. Ушаков подошел с главными силами и блокировал Синоп. Его суда лавировали у входа в бухту, беспокоя неприятеля выстрелами, светом фонарей и фальшфейеров. Утром эскадра вступила на рейд, где были обнаружены два фрегата, шхуна кирлангич, полугалера, три лансона, чектерма, две шайки и вновь построенный корабль. Контр-адмирал намеревался атаковать, но слабый восточный ветер и угроза батарей, которые могли поражать подходящие корабли продольным огнем, заставили его ограничиться обстрелом города и судов. Замешательство турок увеличил капитан 2-го ранга Поскочин. Его корабль «Святой Георгий» вошел глубже в бухту и жестоким огнем нанес повреждения неприятельским фрегатам. Пока длились эти действия, крейсеры, посланные Ушаковым, утопили 4 и взяли 8 торговых судов, а также сотню турок, освободили более 50 греков и 12 пленных русских солдат. Два судна как неблагонадежные разгрузили и сожгли перед Синопом.

24 мая эскадра отправилась к Самсуну. По пути крейсеры потопили еще два судна. Не найдя в Самсуне кораблей, 25 мая Ушаков ограничился обстрелом крепости. Пройдя вдоль Кавказского побережья к Крыму, он 28 мая отправил в Севастополь шесть трофейных судов с грузом пшеницы и пленными под прикрытием четырех крейсеров, а сам пошел к Анапе, где, как он узнал от пленных, в порту стоят суда. К вечеру 29 мая были обнаружены у Анапы корабль, фрегат и 6 мелких судов. Из-за туманов, штилей и встречного течения их удалось атаковать лишь 31 мая. За это время турецкие суда выгрузились и встали у крепости, где развернули дополнительную батарею из корабельных орудий. Турки открыли огонь, хотя их ядра не долетали до нападающих. Так как проведенные ночью промеры показали малые глубины, Ушаков приказал тянуть корабли завозами и сжечь турок брандскугелями. Обстрел был начат около полуночи и продолжался всю ночь; неприятельские орудия усиленно отвечали, но безуспешно. Русские снаряды подожгли строения на берегу, однако истребить корабли без бомбардирских кораблей и брандеров не удалось, и 5 июня Ушаков вернулся в Севастополь, где готовилась другая эскадра.

Флотоводец своим крейсерством как бы вызывал противника на бой. Зная, что турки непременно появятся, Ушаков торопился снарядить корабли. В середине июня Потемкин дал разрешение выводить флот; он предписывал, не нападая на города, добиваться победы над неприятелем в море. К 26 июня были готовы 10 кораблей, 6 фрегатов и другие суда. Денег не хватало, Ушакову приходилось занимать, он даже заложил свой дом. Контр-адмирал соединил 4 корабля и 2 фрегата в кордебаталию под своим флагом; авангард Голенкина и арьергард составили по 3 корабля и 2 фрегата. Все было готово, чтобы сразиться с неприятелем, который, как полагал Ушаков, будет высаживать десант в Керченском проливе. И флотоводец не ошибся. 1 июля большой турецкий флот прошел мимо Георгиевского монастыря на восток. Следующим утром в море отправилась русская эскадра. 6 июля, подойдя к Феодосии, Ушаков узнал, что турки проходили накануне. Правильно решив, что они ночуют в Анапе, флагман поторопился войти в Керченский пролив и встал на якоре у мыса Такиль ранее, чем появился неприятельский флот.

В десятом часу 8 июля со стороны Анапы при попутном восточном ветре появилась эскадра капудан-паши Гуссейна (10 линейных кораблей, 8 фрегатов и 36 меньших судов). Ушаков приказал построить линию из кораблей и фрегатов, оставив легкие суда под ветром. Капудан-паша построил в линию только линейные корабли; вторую линию составили фрегаты, за которыми шли легкие суда.

Принимая бой под парусами, Ушаков поднял сигналы сняться с якоря и построить линию баталии. Турки, используя наветренное положение, атаковали и в полдень открыли огонь, направив основные усилия против русского авангарда капитана бригадирского ранга Голенкина. Гуссейн пытался поставить его в два огня. Но корабли Голенкина успешно отбивали натиск турок. Тем временем Ушаков приказал фрегатам выйти из линии и идти на помощь авангарду, чтобы поставить неприятеля в два огня. Таким образом, флагман оригинально решил проблему резерва. Остальным кораблям он приказал сосредоточить огонь на неприятельском авангарде и части кордебаталии. Линейные корабли сомкнули линию, после чего контр-адмирал повел кордебаталию на сближение с неприятелем.

Около 15.00, пользуясь установившимся благоприятным ветром, Ушаков сблизился с турками, чтобы вести огонь из всех орудий. Корабли «Рождество Христово» и «Преображение Господне» нанесли повреждения нескольким турецким кораблям. Ядра и картечь крушили корпуса, рангоут, наносили большие потери десантным войскам на палубах. Капудан-паша пытался защитить поврежденные корабли, прошел вдоль всей линии русских кораблей и сам серьезно пострадал. Сражение продолжалось до 17.00. Контр-адмирал, оказавшись на ветре у противника, приказал кораблям выстроиться за ним в линию, не соблюдая своих мест. Нарушая догмы линейной тактики, моряк сократил время маневра и сам возглавил боевую линию. Быстрое построение русских кораблей заставило турок растягивать линию, прикрывая поврежденные корабли. Капудан-паша решил не испытывать судьбу и постарался уйти. Преимущество в скорости позволило турецким кораблям оторваться к ночи от преследования. На рассвете их уже не было видно. Турки потеряли один кирлангич, потопленный с экипажем, и много людей на кораблях. С русской стороны погибло 2 офицера и 27 нижних чинов; 4 офицера и 64 нижних чина получили ранения. Во время бегства несколько малых турецких судов потонули, наиболее поврежденные зашли в Синоп, а остальные ремонтировались в устье Дуная.

Когда неприятель скрылся во тьме, Ушакову пришлось повернуть к Феодосии для ремонта рангоута некоторых кораблей. Остальные пострадали мало. Уже 12 июля эскадра вернулась в Севастополь.

Вновь малое число тяжелых орудий на русских кораблях не позволило истребить неприятеля, но лишь наносить им повреждения, главным образом артиллерией новых кораблей. Но и с такими средствами Ушаков добился успеха. Победа у Керченского пролива помешала туркам высадить десант на берега Тавриды. Она положила основу славы Ушакова и впервые продемонстрировала его тактику. О ее авторстве мы уже говорили в статье про адмирала А. И. Круза.

За победу у Керченского пролива Ушакова наградили орденом Святого Владимира II степени.

2 августа мимо Балаклавы курсом на восток вновь прошла турецкая эскадра, на сей раз, видимо, с целью отвлечь внимание русского командования. Главные силы капудан-паши расположились между устьем Дуная и Гаджибеем, чтобы помешать русской гребной флотилии поддержать наступление сухопутных войск.

В начале августа Ушаков получил приказ Потемкина совместно с Лиманской флотилией отогнать неприятеля от устья Дуная, а при удобном случае — и разбить. Контр-адмирал рапортовал о том, что флот готов, но нет еще боеприпасов. Только 25 августа он смог выступить. 28 августа в шестом часу с русских судов заметили неприятельский флот, стоявший на якорях между Тендрой и Гаджибеем.

Под начальством капудан-паши и реал-бея было 14 кораблей, 8 фрегатов и 23 мелких судна, у русских — 10 кораблей, 6 фрегатов, 21 меньшее судно. Воспользовавшись попутным ветром, Ушаков атаковал в походном порядке.

Турки, беспечно не выставившие охранение, в девятом часу заметили приближающегося противника. Они спешно рубили якорные канаты. Капудан-паша собирался избежать сражения и оторваться от русских. Но когда он увидел, что эскадра Ушакова готовится окружить и прижать к берегу отставшие суда Гуссейну пришлось около полудня повернуть, чтобы выручить свои корабли и вступить в бой. Во главе турецкой линии шли флагманские корабли.

Ушаков построил линию баталии, не прекращая наступления. В 14.00 он приказал 3 фрегатам выйти из линии, образовать резерв и быть на ветре авангарда. В 15.00 русский флот сблизился с неприятелем на дистанцию картечного выстрела. Шесть кораблей шли на авангард и передовую часть кордебаталии, а 4 корабля и 6 фрегатов остались на ветре в резерве. Первым в 15.00 открыл огонь корабль «Мария Магдалина» командующего авангардом капитана бригадирского ранга Голенкина, за ним вступили в бой следующие в строю корабли. Основной удар был направлен на головные турецкие адмиральские корабли. Не выдержав удара, турки в 17.00 начали отворачивать под ветер и в беспорядке выходили из боя.

Когда преимущество российских кораблей стало явным, Ушаков приказал резерву (четыре корабля, два фрегата) атаковать остальную часть турецкого флота. Сражение стало общим.

В это время один из быстроходных турецких адмиральских кораблей выдвинулся вперед и повернул, чтобы атаковать головные русские корабли. Тогда контр-адмирал поднял сигнал оставшимся 3 фрегатам резерва атаковать этот корабль. Фрегаты принудили неприятеля идти между двумя линиями, русской и турецкой, и претерпеть большие повреждения. К вечеру разбитый турецкий флот начал спускаться под ветер, и Ушаков приказал гнать за неприятелем и сам возглавил погоню. Русские передовые корабли обстреливали неприятеля и заставили его повернуть через фордевинд. Корабль Ушакова сражался с тремя турецкими, в том числе реал-бея.

В это время ветер изменился на WSW, и неприятель повернул так, что передовые суда стали задними. Турки старались убежать, но русские корабли обстреливали их, нанося значительные повреждения. Погоня длилась до 20.00; темнота и большая скорость позволили туркам скрыться. Русский флот встал на якорь. На рассвете 29 августа турецкий флот был виден уходящим под всеми парусами, и Ушаков перешел в преследование. Удалось догнать только поврежденные накануне два корабля, флагман послал Голенкина с 2 кораблями и 2 фрегатами к Кинбурнской косе, куда направился 64-пушечный корабль. Остальные корабли преследовали 74-пушечный корабль «Капудание» второго адмирала, экипаж которого сопротивлялся, пока не лишился всех мачт и не начал гореть и тонуть одновременно. С корабля успели спасти, кроме Саит-бея, немногих офицеров: он взорвался и погиб с большей частью экипажа.

Посвежевший ветер не способствовал преследованию, и Ушаков направился на соединение с Голенкиным и де Рибасом, гребная флотилия и эскадра которого во время сражения маневрировали у Гаджибея, вызывая тревогу противника. Когда эскадра приблизилась к Голенкину, на трофейном турецком корабле «Мелеки-Бахри» («Владыка морей») развевался русский флаг. Контр-адмирал присоединил приведенную де Рибасом эскадру из корабля, 3 фрегатов и 17 мелких судов. За 29–30 августа посланные Ушаковым крейсеры взяли турецкие лансон, бригантину и плавучую батарею. При переходе к Босфору затонул еще один 74-пушечный корабль. Турки потеряли свыше двух тысяч человек. Пленных оказалось 733 человека. Потери русской стороны составили убитых 21 и раненых 25 нижних чинов, тогда как только на взорвавшемся турецком адмиральском корабле ко дну пошли свыше семисот моряков. Повреждения русской эскадры оказались невелики.

1 сентября на корабли прибыл Потемкин, кейзер-флагу которого флот салютовал. Князь благодарил моряков за победы под Еникале и Гаджибеем, приказал исправить повреждения, отправить трофейный корабль в Очаков и идти в Севастополь. Выполнив приказ, Ушаков 8 сентября прибыл в главную базу.

За Гаджибей Ушакова наградили орденом Святого Георгия II степени и 500 душами крестьян в Могилевской губернии в пожизненное и потомственное владение.

16 октября по приказу Потемкина Ушаков вышел с флотом (14 кораблей, 4 фрегата, репетичное, бомбардирское суда, 16 крейсеров и брандер), чтобы прикрыть от нападений с моря устье Дуная, где действовала Лиманская флотилия. Однако он подошел к Дунаю лишь 21 октября, когда суда де Рибаса уже пробивались сквозь неприятельские позиции. Ушакову оставалось прикрыть место высадки с моря и выслать 5 крейсеров для поиска неприятельских судов и наблюдения за Георгиевским и Портицким гирлами Дуная. 9 ноября он с флотом проследовал вдоль Румелийского берега, не нашел противника и 14 ноября вернулся в Севастополь. Посланные им крейсеры взяли 2 судна, одно из которых затопили, а второе привели в базу.

Кампания на море была выиграна, но турки не отказались от продолжения войны. В 1791 году Севастопольская эскадра приготовилась к началу мая. 11 мая Потемкин приказал искать и атаковать неприятеля. 10 июля эскадра направилась к Еникальскому проливу, ибо с берега видели прошедший в ту сторону неприятельский флот. Ушаков имел 16 кораблей, два фрегата, 2 бомбардирских судна, репетичное судно, 22 крейсера и 2 брандера. За мысом Айя увидели турецкий флот из 18 кораблей, 17 фрегатов и многочисленных мелких судов. Турки на сей раз объединили свой флот с алжирской, трипольской и тунисской эскадрами под флагом турецкого капудан-паши Гуссейна и алжирского адмирала Сеит-Али. Четыре дня Ушаков пробовал завязать сражение южнее Балаклавы. Но неприятель уклонился от боя, пользуясь большей скоростью своих кораблей, и 15 июля скрылся из виду. Флагман отошел на 60 миль от Балаклавы. Имея навигационные повреждения, Ушаков решил прекратить погоню и 19 июля вернулся в Севастополь. Но его действия позволили русским взять Анапу ранее, чем турецкий флот появился вновь.

Оставив 5 малых судов и брандер в порту, Ушаков 29 июля вышел с остальными 16 линейными, 2 бомбардирскими кораблями, 2 фрегатами, репетичным судном, брандером и 17 крейсерами на запад, к Румелийскому берегу. Он держал флаг на корабле «Рождество Христово». 31 июля заметили турецкий флот, стоявший у берега вблизи мыса Калиакрия, под прикрытием построенных на берегу батарей.

Турки располагали 18 кораблями, 17 фрегатами и 43 мелкими судами; среди них было десять кораблей флагманских. Ушаков, не меняя походный строй, атаковал турок тремя колоннами со стороны берега, что позволило ему выиграть ветер. Пройдя с флотом под выстрелами батарей, флагман отрезал турок от берега и атаковал по ветру. Снимавшиеся в беспорядке турецкие корабли рубили канаты, сталкивались. На одном корабле упала бизань-мачта. Второй, лишившись бушприта, ушел в Варну.

Турки в беспорядке спустились под ветер. Около 15.15 Гуссейн начал строить боевую линию на правом галсе. Но командующий авангардом Сеит-Али построил линию из части кораблей на левом галсе; за ним последовал и капудан-паша с остальными силами. Преследующий Ушаков около 15.30 перестроил свою линию баталии параллельно турецкой эскадре. Вырвавшийся вперед авангард Сеит-Али пытался выйти на ветер, но Ушаков в 16.15 на корабле «Рождество Христово» покинул линию, прошел в голову своей колонны и атаковал с носа корабль алжирского паши, заставив его оставить строй. Потеряв фор-стеньгу, с растрепанными парусами и повреждениями корпуса, корабль Сеит-Али ушел в середину флота. Ушаков последовал за ним и довершил поражение. Остальные русские корабли, выполняя сигнал начать общее сражение, стремились сблизиться с противником и громить артиллерией в первую очередь флагманские корабли. В 17.00 русские открыли огонь с короткой дистанции, а уже в 17.45 турецкий флот бежал, преследуемый кораблями Ушакова. Многие неприятельские корабли имели повреждения. Около 20.30, пользуясь преимуществом в скорости, турки оторвались и ушли к Босфору.

Следующим утром Ушаков поднял сигнал гнаться за турецким флотом, вымпелы которого были видны вдали. Однако усилившееся волнение моря и повреждения на кораблях заставили прекратить погоню и стать на якоря у мыса Эмине для ремонта. Флагман отправил в море крейсеры, которые взяли четыре и уничтожили еще несколько судов с хлебом для турецкой армии и вышедшую из Варны шебеку.

После ремонта, продолжавшегося три дня, Ушаков решил направиться к Варне, где, как он знал от пленных, стояла турецкая флотилия, а после ее уничтожения направиться к Константинополю. 5 августа флот выступил и через три дня лавировки достиг Варны. Но с вышедших из гавани кирлангичей флагману был передан ордер князя Репнина: прекратить военные действия по случаю подписания 31 июля в Галаце предварительных условий мирного договора. Вскоре такое же повеление пришло от князя Потемкина. Ушаков вернулся 19 августа в Севастополь.

Тем временем алжирская эскадра достигла Константинополя. Выстрелы с тонувшего флагманского корабля Сеит-Али и вид пострадавших в сражении судов вызвали тревогу в столице, тем более что неизвестна оставалась судьба капудан-паши и другой части флота. Верховному визирю было приказано поторопиться с заключением мира. Ясский мир 29 декабря 1791 года подтвердил условия Кючук-Кайнарджийского договора; турки признавали господство России над Крымом, уступали Очаков и земли между Бугом и Днестром, тогда как Россия возвратила Турции крепости на Дунае.

За победу при Калиакрии 14 октября 1791 года флотоводца наградили орденом Святого Александра Невского и 200 душами крестьян с землей в Тамбовской губернии.

Победы при Керчи, Тендре, Калиакрии показали правильность тактики флагмана; как бы ни был решен вопрос о приоритете Круза или Ушакова, примененная тактика приносила успех. Если бы в строю Черноморского флота состояло больше кораблей с тяжелой артиллерией, безусловно, потери турецкого флота были бы значительнее. Однако и так черноморцы под командованием Ушакова добились стратегического успеха и способствовали заключению выгодного мира.

Во главе Севастопольской эскадры

После прекращения боевых действий Ушаков занимался расширением адмиралтейства, постройкой казарм и домов, приведением в порядок госпиталя. Севастополь при нем все больше становился городом. Флагман завел загородные гуляния в Ушаковой балке, исправлял дороги, учредил рынки, создал колодцы, организовал водный перевоз через бухты на гребных судах.

В 1792 году по высочайшему повелению Ушакова вызвали в Санкт-Петербург. Екатерина II хотела посмотреть на победителя, милостиво приняла флотоводца и подарила ему крест-складень с мощами святых угодников, долгие годы хранившийся в семье как реликвия. На время моряк получил отпуск и ездил на родину для урегулирования семейных дел, а затем вернулся на Черноморский флот. 2 сентября 1793 года ею произвели в вице-адмиралы.

В 1793–1797 годах Ушаков находился в Николаеве, в 1797 году, имея флаг на корабле «Святой Павел», командовал практической эскадрой и плавал между Севастополем и Одессой.

Вице-адмирал занимался совершенствованием подготовки Черноморского флота, численность которого постоянно росла. В 1792 году флот имел 21 линейный корабль, 8 фрегатов, 4 бомбардирских судна, 40 крейсерских судов, 3 брандера и 16 транспортов. Кроме того, в Днепровской флотилии числились плавучая батарея, бомбардирское судно, 9 бригантин, 50 канонерских лодок и 34 лансона, а Азовская флотилия состояла из полугалеры, 2 дубель-шлюпок, 1 лансона, 45 лодок, 25 мелких судов и 11 транспортов.

После заключения мира Днепровскую флотилию из Галаца перевели весной 1792 года в Николаев под конвоем судов Черноморского флота. В исходе 1793 года старший член Черноморского адмиралтейского правления вице-адмирал Н. С. Мордвинов уведомил Ушакова, что по высочайшему повелению все корабли, имеющие 50 пушек и менее, переименовываются во фрегаты. Старые корабли постепенно шли на слом, но их сменяли новые. В результате к 1798 году во флоте состояли 12 кораблей, 18 фрегатов, 3 бомбардирских фрегата, 2 бомбардирских судна, 2 аката, 2 военных и 15 грузовых транспортов, 22 различных мелких судна, всего 76 единиц.

После вступления на трон Павла I Ушаков обратился к Императору, сохранившему за собой чин генерал-адмирала, с просьбой приехать в столицу. Он надеялся высказать ему свои мысли о флоте. Однако Павел I вместо совета с моряком направил на Черное море П. К. Карцова с инспекцией. Контр-адмирал, рассмотрев состояние Черноморского флота, не нашел упущений; более того, он посчитал флот подготовленным лучше Балтийского.

Такой результат явился следствием неустанных забот командующего. С 1793-го по 1798 год ежегодно Ушаков выводил в море эскадру из 7 кораблей, 2 фрегатов и репетичного судна, которая в плавании между Севастополем и Тарханкутом проводила эволюции для обучения команд и затем возвращалась в гавань. Особое внимание Ушаков уделял подготовке артиллеристов. Он считал:

«Весьма нужно, чтоб определенные к пушкам служители в скорострельной пальбе сделали довольную навычку. Поэтому рекомендую на всех кораблях и фрегатах делать ежедневно экзерсиции пушками и большей частью скорострельно <…> Переменяя комендоров, научить исправно оной должности по крайней мере у каждой пушки по три человека. Обучать же пушки наводить во все стороны, сколько можно их передвинуть, тож исправно наводить по цели. За всем оным господа командующие сами имеют смотрение и приказать при себе комендоров во всем каждого в звании отэкзаменовать, а при случае и я не упущу сделать свидетельство оным».

Именно подготовка артиллеристов решала исход схваток русских кораблей с турецкими; она же оказала решающее влияние на последующие боевые действия черноморцев.

Начиналось судостроение в Севастополе. В 1795 году была построена с подряда австрийским дворянином Макюзи из крымского леса 10-пушечная шхуна № 1. Именно первенцу севастопольского судостроения довелось участвовать в первом Средиземноморском походе Черноморского флота.

* * *

4 февраля 1798 года Павел I издал три указа. Два из них предписывали Н. С. Мордвинову подготовить Черноморский флот к плаванию для наблюдения за турецкими морскими силами. Третий рескрипт был адресован Ф. Ф. Ушакову:

«Повелеваем вооружить из линейного флота двенадцать кораблей, включая в то число большие от 50 до 40 пуш. фрегаты, коими и назначаем командовать вам, а для отделяемой эскадры контр-адмирал Овцын. При флоте надлежит быть нужное число малых фрегатов и авиз, притом доколе флот вооружен будет, учредить крейсерство около крымских берегов для дозоров и по берегам извещательные сигналы. Линейного же флота, доколе не получится прямого известия о входе в Черное море турецкого флота, не экспозировать, а инаково в бурный сезон. Когда же надобность и востребует оному войти, то держаться гораздо севернее Севастополя, дабы при северных крепких ветрах можно было в своих портах иметь убежище; равным образом иметь наблюдение и к Еникольскому проливу, учредя крейсерство. Между тем, приведя себя в готовность, надеюсь, что обезопасены будут все берега наши от сюрприза; при том без причины не нарушимо будет то доброе согласие, в котором мы пребываем с Портою.

P. S. Хотя поныне со стороны Порты не поданы причины к нарушению доброго согласия, но так как завладение французами берегов, прилежащих к Турции, равно как и островов от Венецианской республики, а потому и опасно, дабы не возбудили турок противу нас, почему и делаются сии предосторожности, чтобы не быть сюрпрированными».

Так как не было уверенности, что вооружение армии и флота султана, предпринимаемое для подавления мятежа виддинского паши, не обернется внезапно против российских границ, то предпринимались заранее меры по обороне Черного моря. Более того, поступали сведения, что Французская республика собирает значительные силы в южных портах. Франция традиционно поддерживала Турцию, чтобы не допустить свободного выхода русских товаров и русского флота, способного защитить перевозку этих товаров, на Средиземное море. Французские инженеры помогали пашам султана совершенствовать армию, флот, укрепления. Не исключалось, что армада судов с войсками, которые собирал Наполеон Бонапарт для неизвестного предприятия, направятся к Черному морю, чтобы изгнать с его берегов русский флаг. Никто не знал, что планы Директории и ее лучшего полководца сделают заклятых врагов союзниками.

Получив секретный именной указ, Ушаков 16 февраля отправил Мордвинову рапорт о мерах по подготовке флота на случай военных действий против Турции. Изложив суть императорского рескрипта, вице-адмирал запрашивал главного командира Черноморских флотов:

«…Я уповаю, что о означенном вооружении флота предписано вашему высокопревосходительству, посему долгом почитаю об оном донесть, все ли приготовляемые к кампании восемь линейных кораблей и к ним сколько фрегатов вооружить повелено будет или какие именно корабли и большие линейные фрегаты, тож как те фрегаты и авизы из малых судов вашим высокопревосходительством назначены будут, прошу всепокорнейше снабдить меня скорейшим повелением, дабы немедленно можно было приступить к выполнению высочайших предписаниев, о чем и ожидаю резолюции, а между тем всевозможное старание иметь буду корабли, фрегаты и прочие суда здесь приуготовлять окончательно исправлением, также и о снабдении флота прошу, куда надлежит, повелениями вашими предписания».

В тот же день Ушаков рапортовал адмиралу о необходимости назначения в плавание лучших кораблей и просил оставить на Черном море прошедших морскую практику офицеров, которых собирались командировать на Балтику.

Уже 10 марта командующий Севастопольским флотом отдал приказ командирам бригантин «Таганрогская», № 1 и кирлангича «Ахилл» выйти в крейсерство от Феодосии до Керченского пролива, между Козловом (Евпаторией), мысом Тарханкут и островом Тендра, а также между Севастополем и мысом Лукулл соответственно. Крейсирующим судам следовало не допускать к берегу в неуказанных местах торговые суда и срочно сообщать о появлении военных сил; для укрытия от ветра можно было заходить в Феодосию и Еникальский (Керченский) пролив. Для обозначения своей принадлежности сухопутным войскам были указаны сигналы.

В рапорте Мордвинову от 15 марта Ушаков предлагал принять меры для охраны складов продовольствия и боеприпасов под Севастополем от возможного нападения татар в случае турецкого десанта вблизи порта. Вице-адмирал считал, что такая опасность возникнет после ухода флота, ибо людей не хватало даже на укомплектование команд. Так как черноморские корабли и фрегаты были оснащены более тяжелой артиллерией, чем предполагали принятые при Павле I штаты, то для управления пушками и людей требовалось больше. Посему он докладывал главному командиру о недостатке матросов и солдат.

Адмирал только 16 марта направил Ушакову свой ордер о подготовке флота к походу и, в частности, писал: «…с какого точно времени приступить должно будет к самому вооружению судов, имеете ожидать от меня особенного предписания, но в таком случае, когда, паче чаяния, предупредительно дойдет к сведению вашему какое-либо достоверное известие о неприязненных со стороны турков покушениях, долженствуете, и не дожидаясь моего повеления, вооружить эскадру».

Ушаков был в недоумении. Он уже завершал вооружение кораблей. Ордер главного командира противоречил императорскому указу. Потому 22 марта, рапортуя Мордвинову о выполнении воли Павла I, вице-адмирал указал противоречия в его приказах, просил дать более точные указания и утверждал: «…по мнению моему, полагаю я, к тому надлежит, сходно с высочайшим предписанием, судам состоять во всем готовым, даже и служителей артиллерийской и солдатской команд, сколько и кто оные будут определены, должно иметь уже росписанных, дабы чрез то также не последовало излишнего замедления, о чем, сим представляя, и прошу на прежнее представление мое снабдить меня вашим предписанием; артиллерийскую и солдатскую команды служителей повелено ль будет благовременно распределить по судам и в случае недостатка в разных чинах и служителях и о прочем, что на представление мое по тому же определено будет, ожидаю повеления».

Предложение вице-адмирала было вполне справедливо, ибо требовалось время, чтобы экипажи с большим числом новобранцев не только освоили корабли, зиму стоявшие без людей, но и успели пройти подготовку, без которой выходить в море, особенно в ожидании боя, было рискованно. Тем самым Ушаков предлагал до предела уменьшить время подготовки эскадры. В тот же день он рапортовал в контору главного командира Черноморских флотов о необходимости замены тихоходного репетичного судна «Полоцк» на фрегат «Счастливый» и просил выслать наиболее подходящие крейсерские суда; такими он считал судно «Красноселье» и бригантину «Феникс». К этому времени его эскадру составляли семь кораблей, пять линейных фрегатов и четыре легких судна, не считая назначенных в крейсерство, а после выхода флота — на брандвахту у Феодосии и Евпатории бригантин «Таганрогская» и № 1.

Параллельно с подготовкой эскадры Ф. Ф. Ушаков организовал сбор сведений из-за границы от шкиперов и пассажиров приходящих в карантин судов. 2 апреля он предписал майору Дандри продолжать сбор сведений по ранее данной им форме. Полученные сведения вице-адмирал сообщал рапортами Мордвинову и Павлу I.

31 марта Император подписал указ Адмиралтейств-коллегии о назначении Ушакова командующим Черноморской эскадрой. Вице-адмиралу следовало выйти 1 июня, вернуться в начале августа и ожидать повелений. 9 апреля последовал указ Ушакову крейсировать между Севастополем и Одессой на случай появления французского флота, укрываясь от бурь в своих портах, и не рисковать кораблями до тех пор, пока не станет известно о появлении неприятеля или его покушении на русские берега.

Но тут возникли неожиданные трения с Мордвиновым. Контора главного командира 13 апреля доносила Адмиралтейств-коллегии, что Ушаков до получения приказа из Херсона, еще 8 марта, начал вооружение флота, и обвинила его в самовольстве; требование увеличить число команд сверх штата нашли излишним. Еще не зная о такой ябеде, Ушаков 15 апреля 1798 года рапортовал Павлу I об успешной подготовке флота и о том, что дальнейшее вооружение кораблей задерживает приказ Мордвинова. Возможно, документ черноморской конторы был послан, чтобы опередить этот рапорт и вызвать гнев Императора.

Павлу I вице-адмирал докладывал, что просил прислать наиболее подходящие легкие суда из Николаева и Таганрога. Указав число и калибр пушек на кораблях, он доказывал, что численность экипажей недостаточна даже для управления артиллерией, и предлагал увеличить число морских служителей и солдат на эскадре. О том же он писал 21 апреля, сообщая в ответ на указ от 9 апреля о завершении вооружения и начале снабжения кораблей людьми и провиантом. Вице-адмирал просил пополнить число солдат морской пехоты, которых было мало в Севастополе, за счет Херсона или имевшего опыт службы на кораблях Севастопольского пехотного полка. Сам он отдал предписание конторе Севастопольского порта от 23 апреля вести работы днем и ночью, чтобы не задержать выход эскадры. Флагман предусмотрел увеличение балласта на перегруженных артиллерией кораблях «Святой Павел» и «Богоявление Господне». 3 мая вице-адмирал передал командование в Севастополе контр-адмиралу P. P. Вильсону. Наконец, 5 мая он рапортовал Павлу I о выходе в море с 16 судами и сообщал о необходимости к выделенным добавить еще 500 солдат.

Эскадру составили корабли «Святой Павел», «Святой Петр», «Захарий и Елисавета», «Богоявление Господне», «Святая Троица», «Мария Магдалина», «Князь Владимир», фрегаты «Григорий Великия Армении», «Александр», «Михаил», «Николай», «Навархия Вознесение Господне», акат «Ирина», репетичное судно «Полоцк», кирлангич «Ахилл» и «Панагия Апотуменгана». Ушаков так и не получил требуемые быстроходные суда, обходясь наличными.

Императора все еще беспокоила опасность франко-турецкого вторжения. 23 апреля он предписал Ушакову после выхода в крейсерство наблюдать за движениями судов потенциальных противников и о попытках ввести флоты на Черное море немедленно докладывать генерал-лейтенанту князю Дашкову в Киев или Вознесенск. 13 мая он подготовил еще более решительный указ Ушакову:

«Коль скоро получите известие, что французская эскадра покусится войти в Черное море, то немедленно, сыскав оную, дать решительное сражение, и мы надеемся на ваше мужество, храбрость и искусство, что честь нашего флага соблюдена будет, разве бы оная была гораздо превосходнее нашей, в таком случае делать вам все то, что требует долг и обязанность, дабы всеми случаями вы могли воспользоваться к нанесению вреда неприятелям нашим».

Весеннее море встретило эскадру неласково. Уже 6 мая в туман корабль «Святой Владимир» (капитан 2-го ранга Перский) бушпритом сломал на фрегате «Александр Невский» (капитан-лейтенант Селиванов) бизань-мачту. Оба судна пострадали от столкновения, их пришлось отправить на ремонт в порт Ахтиар (так ныне по высочайшему повелению назывался Севастополь). Фрегат «Навархия» (капитан-лейтенант граф Войнович) становился на мель, но был снят. Спасая молодых командиров от гнева монарха, вице-адмирал докладывал, что оба первых еще не имели опыта самостоятельного командования, и обещал: «Я все наивозможнейшее старание иметь буду делать им потребные наставления и усовершить в смелостях всегда быть и держаться соединеннее, ибо всякая отдаленность разные последствия наводить может, а особо переменами курса, когда после отдаленности принуждены во время тумана подходить к эскадре ближе. И осмеливаюсь верноподданнейше донесть, что все оные командующие штаб-офицеры доброго состояния и прилежнейшие к должности, и надеюсь, что впредь сию погрешность вящим старанием и предохранительностьми заслужить не преминут».

Ответом Императора стал полученный флагманом в 1798 году высочайший выговор за «неимение сигналов в туманное время и за несоблюдение осторожности» по случаю столкновения бывших в его эскадре корабля «Святой Владимир» и фрегата «Александр Невский».

Ушаков внимательно следил за политической обстановкой. Не довольствуясь только получением приказов, он продолжал разведку. 15 мая из Одессы вице-адмирал предписывал Вильсону продолжать собирать информацию с судов, приходящих из Турции, и важные известия направлять немедленно на эскадру. К концу мая он сообщал Павлу I, что подготовленная турецкая эскадра отправилась в Архипелаг, а оставшиеся корабли снаряжаются. Он вновь просил сменить тихоходный «Полоцк» на «Счастливый» и просил добавить 500 солдат на случай действий против неприятеля.

За май — июль эскадра трижды ходила от Ахтиара до Одессы и далее. В Ахтиаре корабли пополняли запасы воды, провизии, проводили мелкий ремонт и продолжали плавание. Не обходилось и без несчастий. В ночь на 7 июня ударом молнии повредило фок-мачту и фор-стеньгу корабля «Святой Петр», убило матроса; корабль пришлось отправить в Ахтиар на ремонт. В июле посланный к Козлову кирлангич «Ахилл» в сильный ветер перевернулся; единственный матрос из его команды спасся и вышел на берег у устья реки Альмы. Плавание не только закаляло команды, оно еще показывало слабые места кораблей. Это оказалось очень важно, когда началась подготовка к длительной экспедиции.

Пока продолжалось плавание, в столице решили вопрос по жалобе конторы главного командира Черноморских флотов о самовольном вооружении флота. Было решено, что Ушаков прав, и Адмиралтейств-коллегия направила Мордвинову указ, чтобы тот в своих ордерах соблюдал «предписанную законами ясность в точности».

Не так счастливо для вице-адмирала окончился второй спор его с главным командиром. Ушаков сообщил в Адмиралтейств-коллегию о том, что проект новых кораблей, подготовленный под руководством корабела A. C. Катасанова, неудачен. Таково же было мнение большинства командиров. Однако испытания в плавании показали иное, и усовершенствования Адмиралтейств-коллегия посчитала полезными.

19 июля Ушаков сообщал в столицу со слов шкипера, пришедшего из Константинополя, что до 300 французских судов видели в виду Кандии (Крита), что турецкий флот приводится в готовность и что турки надеются на помощь России. Очевидно, в Турции узнали ранее о том, куда направляется французский флот. Судя по всему, соответствующими сведениями располагал и Павел I. Французская армада прибыла к Александрии только 29–30 июля, и войска Наполеона Бонапарта начали высадку в Египте. Но еще 25 июля Император отдал Ушакову указ о выходе на помощь туркам против Франции:

«По получении сего имеете вы со вверенною в команду вашу эскадрою немедленно отправиться в крейсерство около Дарданеллей, послав предварительно авизу из легких судов к министру нашему в Константинополе господину тайному советнику Томаре, известя его, что вы имеете повеление от нас, буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всею вашею эскадрою содействовать с ними, и буде от министра нашего получите уведомление о требовании от Блистательной Порты вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать с турецким флотом противу французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».

Рескрипт открывал огромный простор вариантов действий, далеко выходящих за границы Черного моря. Посему следовало особенно тщательно приготовиться к походу.

4 августа, когда эскадра прибыла к Ахтиару для пополнения запаса воды, вице-адмиралу доставили текст указа от 25 июля. Получив этот указ, Ушаков 5 августа ввел эскадру на рейд и предписал конторе Ахтиарского порта поторопиться с приготовлением кораблей. Мордвинову он рапортовал в тот же день, что собирается за шесть дней приготовиться к походу, работая днем и ночью. Кроме ремонта, следовало принять провизии на два месяца. Исключив из эскадры старые корабль «Святой Владимир», фрегат «Александр» и репетичное судно, он включил фрегаты «Казанская Богородица», «Сошествие Святого Духа» и прибывший из Лимана «Счастливый». Сообщая об этом в письме Г. Г. Кушелеву, Ушаков изложил свои планы. Так как корабли, построенные спешно из сырого леса и перегруженные артиллерией, не могли долго выдерживать бурную погоду, флагман предполагал при необходимости отстаиваться под прикрытием берега вблизи Варны. Он запрашивал, дозволяется ли ему такая предосторожность, и предлагал при необходимости искать эскадру у Румелийского (западного) берега Черного моря.

Тем временем ситуация окончательно определилась. В письме от 7 августа Кушелев сообщил Мордвинову о высадке войск Бонапарта в Египте и желании Порты вступить в союз с Россией и принять ее помощь.

Исконно турки были противниками россиян, не раз сходились в войнах и кровопролитных сражениях. Много стоило усилий оттеснить их к Дунаю и Кавказу. Однако изменилась обстановка в мире, и неожиданно заклятые враги стали друзьями.

Кушелев сообщал о воле Императора выслать в море для охранения Крыма эскадру контр-адмирала И. Т. Овцына из всех пригодных кораблей и фрегатов; при необходимости она должна была служить подкреплением Ушакову. Был приложен соответствующий указ Мордвинову. В ожидании, что эскадра может выйти в Средиземное море, Кушелев прислал 20 экземпляров атласа карт Архипелага и просил доставить лучшие карты Черного моря для составления соответствующего атласа.

Ушакову Император поставил сложную задачу, требующую и военных, и дипломатических способностей:

«Господин вице-адмирал Ушаков!

По отношению к нам пребывающего в Константинополе министра нашего тайного советника Томары о желании Блистательной Порты вступить с нами в теснейший союз и требовать от нас помощи противу зловредных намерений Франции, яко буйного народа, истребившего не только в пределах своих веру и богом установленное правительство и законы, водимого единым хищением и граблением чуждого, разрушившего все правила честности и все связи общежития, но и у соседственных народов, которые, по несчастию, были им побеждены или обмануты вероломническими их внушениями, чему показали пример, сделав ныне впадение во владение Блистательной Порты, в Египте, на порт Александрию.

Вследствие чего и повелели мы приступить к таковому союзу министру нашему, но доколе все нужные статьи утверждены будут, повелеваем вам со вверенною в команду вашу частию флота, согласно повелению, данному от нас от 25 июля, следовать немедленно к Константинопольскому проливу и, остановясь у входа оного, тотчас послать легкое судно или берегом нарочного с уведомлением о приходе вашем нашего министра, и буде Порта требовать будет, то вы тотчас следовать должны будете туда, где ваша помощь нужна будет, о чем и получите извещение от нашего министра.

Вошед в Константинопольский канал, должны вы иметь всевозможную осторожность от заразительных болезней, по случаю чего наш министр не оставит вас известить о нужных мерах сей предосторожности и где должны вы чего опасаться.

Буде нужда потребует, можете действовать соединенно с турецким флотом как у Дарданелльских крепостей в Мраморном море, так и в самом Архипелаге; равномерно, имея мы союз и с Великобританией и одну цель с нею, благосостояние соседних держав, дозволяем вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединенно с английскою эскадрою, находящеюся в Средиземном море и делающею поиски над хищным французским флотом.

Пределы, до которых плавание ваше быть должно в Средиземном море, имеют распространиться не далее Египта, Кандии, Мореи и Венецианского залива, смотря по нужде и обстоятельствам; проходить же каналы не прежде, пока получите на беспрепятственное возвращение назад в Черное море от стороны Порты через министра нашего удостоверение.

Донесения ваши к нам о плавании и действиях эскадры, коль скоро войдете в канал или уже и пройдете оный, имеете доставлять через министра нашего с купеческими судами, пакетботами или нарочною авизою, смотря по важности дела.

Впрочем, надеемся мы на вашу благоусмотрительность, осторожность, храбрость и усердие к службе нашей».

Указ этот явился основой экспедиции, навсегда прославившей имя Ф. Ф. Ушакова в истории флота.

* * *

12 августа эскадра из шести кораблей, шести линейных, репетичного фрегатов и трех авизо оставила Ахтиар. Целью был первоначально Босфор. Вперед Ушаков отправил судно «Панагия Апотуменгана» с запросом посланнику Томаре, требуется ли турецкому флоту его помощь, и просил уведомить о разрешении войти с эскадрой в Константинополь. Посланному лейтенанту Тизенгаузену флагман поручил спешно привезти сведения от Томары на эскадру, крейсирующую у Босфора.

В письме Томаре, излагая императорскую волю, объявленную в письме Кушелева, Ушаков просил дать письменное предписание и согласие Порты на проход эскадры проливами и беспрепятственное возвращение на Черное море. Докладывая о своих действиях Павлу I, флагман писал, что если авизо не успеет вскоре возвратиться, то он пошлет второе и будет продолжать крейсерство.

В тот же день, 12 августа 1798 года, Ушаков направил в контору главного командира Черноморских флотов рапорт о необходимости прислать хотя бы два пригодных для крейсерства и посылок судна и с ними недоставленные мясо, обмундирование и невыплаченное жалованье. Контр-адмиралу Овцыну флагман приказал собирать отставшие суда у Калиакрии или вблизи от Босфора, в зависимости от ветров.

Плавание не было безоблачным. Из-за крепкого ветра и волнения акат «Ирина» получил такую течь, что 15 августа пришлось его отправить в Ахтиар. Из-за серьезных повреждений руля 18 августа за ним отправился корабль «Святая Троица». Остальные повреждения исправляли на ходу. 18 августа эскадра вышла к острову Фидониси. В тот же день военный совет признал, что оставшиеся корабли после небольшого ремонта способны продолжать плавание. Контр-адмиралу Кумани Ушаков приказал поторопиться с ремонтом и отправить «Святую Троицу» к эскадре.

«Панагия Апотуменгана» прибыла в Константинополь 18 августа. 19 августа Томара писал Ушакову, что Порта уже 16 августа разрешила ввести русские суда в Босфор, и предложил поставить эскадру у Буюкдере, не дожидаясь, пока он решит с турецким правительством вопросы о возвращении эскадры и некоторые другие, ибо считал положительные ответы несомненными.

Эскадра Ушакова была 22 августа у Босфора; 24 августа моряк получил письмо Томары, но отказался идти в пролив ранее, чем получит гарантию возвращения. С этим ответом Ушаков отправил вновь к Томаре посыльное судно. 25 августа была опубликована декларация турецкого правительства, в том числе о беспрепятственном проходе проливов. Теперь эскадра могла вступать в Босфор, что Ушаков и исполнил в тот же день.

Появление русских кораблей было воспринято в Турции с радостью. Ушаков за быстрое прибытие получил от султана табакерку, украшенную бриллиантами. Первый драгоман советовался с ним о плане действий. 28 августа состоялась конференция Ушакова с турецкими официальными лицами; после обмена мнениями было принято решение две трети соединенной русско-турецкой эскадры оставить для блокады Корфу, а треть послать для крейсерства и охранения турецких владений в Архипелаге и Албании. Действия против Тулона вице-адмирал оставлял Г. Нельсону, к которому посылал с известием судно. Обо всем этом 29 августа флагман рапортовал Павлу I.

Сразу же Ушаков начал готовиться к самостоятельным действиям в Средиземном море. Еще 27 августа он запросил у Томары денег на выдачу жалованья морякам и снабжения аккредитивами, о присылке знающих Архипелаг 14 лоцманов (по одному на судно эскадры) и помощи в снабжении медикаментами. 29 августа он поручил Овцыну на акате «Святая Екатерина» вернуться в Ахтиар и готовить эскадру к выходу в море. На корабли следовало взять батальонных командиров и орудия для проведения десантов.

30 августа на конференции в Бебеке Ушаков с российским, английским министрами (послами) и турецкими официальными лицами обсуждал характер действий союзного флота. Было решено послать 2 русских и 2 турецких фрегата сопровождать 10 канонерских лодок до Родоса, а если потребуют англичане, то и до Александрии, для обстрела французских судов в порту. Чтобы узнать, требуется ли поддержка англичанам, послали кирлангич к Александрии. Основной задачей были признаны действия у Мореи, островов Занте, Кефалония, Корфу и в Венецианском заливе. Было решено также отправить отношение вице-адмиралу Нельсону, находившемуся в Сицилии. На конференции Ушаков предложил разослать для разведки авизо и заявил, что готов при необходимости выступить на помощь англичанам. В первом письме Нельсону от 31 августа Ушаков сообщил о силах своей эскадры и присоединенной турецкой и изложил свои замыслы: изгнать с Венецианских островов и материка французов, чтобы охранить берега от десантов из Анконы; крейсировать от Мореи до Родоса для прикрытия Архипелага; отделить отряд для охраны канонерских лодок, направляемых турками к Родосу или в поддержку английской эскадры у Александрии. Он уведомил британского флотоводца о сигналах флагами днем и фонарями ночью для опознания российских судов.

Тем временем в Петербурге сформулировали свой план действий, изложенный в письме Г. Г. Кушелева (август 1798 года). Напоминая о предосторожностях, Кушелев предполагал ввиду слабой подготовки турецких моряков перемешать их корабли с русскими, при защите Дарданелл расставить суда так, чтобы неприятель проходил через перекрестный огонь, использовать впереди брандеры, а в заливах — бомбардирские корабли. В крепостях следовало рекомендовать туркам иметь достаточные караульные войска и удалить французских инженеров. Если бы французы заняли Дарданеллы, флоту следовало защищать Константинополь. Он вновь сообщил о посылке атласов Архипелага и предлагал воспользоваться пребыванием в турецких водах для исправления существующих карт и съемок, изучения ветров, глубин и т. д. Продовольствие следовало получать от турок. Кушелев определял силы Нельсона в 14 линейных кораблей и 6 фрегатов, а французских в 15 линейных кораблей, несколько фрегатов и 300 транспортов с войсками, и считал, что совместными усилиями можно истребить неприятеля на рейде Александрии брандерами и «огненными ядрами». Тогда еще не было известно об уничтожении французской эскадры при Абукире кораблями Нельсона.

Ушаков деятельно готовился к плаванию в отрыве от баз. 1 сентября он обращался в контору главного командира Черноморских флотов с требованием прислать четыре легких судна в дополнение к наличным авизо, 2–4 сентября запрашивал у Адмиралтейств-коллегии материалы взамен израсходованных на ремонт кораблей и деньги, имеющие хождение за границей, ибо присланные на жалованье ассигнации ценности в Константинополе не имели. 6 сентября флагман писал лично Императору о необеспеченности эскадры обмундированием и деньгами для закупки провизии.

4 сентября Ушакову было объявлено желание турок, чтобы русские корабли следовали в Дарданеллы на соединение с турецкими. Продолжавшийся три дня сильный ветер, от которого два корабля потеряли якоря, а на двух потребовалось менять сломанные стеньги, задержал выступление. В донесении Адмиралтейств-коллегии флагман не писал о вине командиров. Зато на месте он ордером от 6 сентября высказал неудовольствие капитану 2-го ранга И. С. Поскочину за неправильные действия, в результате которых его корабль лишился якоря и задержал выход эскадры; так как Поскочин, видимо не признавая вины, оправдывался, то он получил вторую отповедь в тот же день. Турки, нуждавшиеся в русской помощи, принимали Ушакова с вниманием и уважением. Знаменитому Ушак-паше оказывали почести, позволили осмотреть арсенал, верфи и новый строящийся 120-пушечный корабль.

Только 6 сентября русская эскадра пошла через Мраморное море и 8 сентября была в Дарданеллах. Уже из Дарданелл 12 сентября Ушаков вторично обратился к Нельсону с запросом, требуются ли ему 10 канонерских лодок, либо он их вместе с 4 фрегатами употребит при Ионических островах. Флагман также интересовался, какие у английского вице-адмирала намерения и сведения о противнике. На следующий день он послал капитана 2-го ранга A. A. Сорокина с фрегатами и канонерскими лодками на Родос, а при необходимости и к Александрии. 14 сентября отряд из 2 русских, 2 турецких фрегатов и 10 канонерских лодок выступил и 26 сентября достиг Родоса. Здесь старший турецкий капитан доложил, что необходимо отремонтировать и довооружить лодки артиллерией. Сорокин оставался на Родосе, ожидая ответ английского командования, требуется ли его отряд под Александрией. Получив ответ о необходимости канонерок, 5 октября отряд направился к Александрии, куда прибыл 9 октября. Осенью суда отряда участвовали в боевых действиях и крейсировании под Александрией с английской эскадрой, а 9 декабря Сорокин с двумя русскими фрегатами (турецкие остались в помощь англичанам) присоединился к главным силам у Корфу.

Тем временем Ушаков, соединившись с турецкой эскадрой в Дарданеллах, назначил офицером для поручений на турецкой эскадре, при адмирале Кадыр-бее, лейтенанта Метаксу, знавшего греческий и турецкий языки. Он в письмах к Томаре сообщал о хороших отношениях с турецким флагманом, о необходимости выделить для действий между островами турецкие канонерские лодки. Вице-адмирал поторопил командира шхуны № 1, прибывшей в Константинополь, присоединиться к эскадре. Он дал приказ о сигналах для связи с турецкой эскадрой. Все это было написано 15 сентября. На следующий день вице-адмирал намеревался выступить, но из-за противного ветра эскадра смогла выйти лишь 20 сентября. Узнав о сожжении французских судов в Александрии (при Абукире), флотоводец намеревался действовать в зависимости от обстоятельств.

Русская эскадра включала 6 линейных кораблей, 6 фрегатов, репетичное судно и 3 авизо, не считая шхуны № 1, турецкая — 4 линейных корабля, 6 фрегатов, 4 корвета, 14 канонерских лодок. Между русским и турецким командованием установилось полное взаимопонимание. Когда одно появление турецких матросов на острове Хиос вызвало панику среди греков и Ушаков заявил, что в таком случае лучше эскадрам плыть раздельно, Кадыр-бей объявил подчиненным, что при первой жалобе виновных казнят. После этого на острове были открыты магазины и двери домов.

Так начиналась кампания на Средиземном море, которая прославила имя Ф. Ф. Ушакова на всю Европу.

Ионические острова

Ионические острова, населенные преимущественно греками, являлись владением Венецианской республики. Расположенные вдоль западного побережья Балканского полуострова, семь островов (Корфу, Санта-Мавра, Паксо, Кефалония, Итака, Занте, Цериго) являлись важным плацдармом на пути в Южную Европу и Турцию. В начале 1797 года эскадра адмирала Брюа овладела островами, и по Кампоформийскому договору они перешли во владение Франции. В донесении Директории генерал Наполеон Бонапарт писал 27 августа 1797 года: «Острова Корфу, Занте и Кефалония важнее для нас, чем вся Италия». Однако важность островов понимали также Австрия, Англия, Турция и Россия. Для последней появление у берегов турецких владений французских крепостей и портов означало усиление влияния на Порту французской дипломатии, враждебной русским интересам. Потому наиболее важной целью похода русско-турецкой эскадры на Средиземное море явились именно Ионические острова.

Началу освобождения островов положил ордер Ушакова, который 24 сентября предписал капитан-лейтенанту A. A. Шостаку с фрегатами «Григорий Великия Армении», «Счастливый» и судном «Панагия Апотуменгана» идти к острову Цериго, взаимодействуя с местным населением, заставить сдаться или истребить находящийся там французский гарнизон. В соответствии с ордером следовало добиваться цели при минимуме жертв с обеих сторон, к населению относиться с ласковостью и помочь ему организовать местное самоуправление. Любопытно, что и Павел I, самовластный Император, одобрил такую форму правления, предложенную Ушаковым, ибо она позволяла вырвать островитян из-под власти турок и других соседних держав, но не позволяла объявить покровительство России захватом.

Чтобы упростить взятие крепости, флагман разрешил сдавшемуся гарнизону сохранить военную амуницию и обещал доставить пленных во Францию, но не на Венецианские острова либо Румелийский берег. Ушаков не хотел, чтобы французские солдаты вновь сражались с войсками его либо союзников.

Капитан-лейтенант Шостак прибыл к Цериго 28 сентября, за день до главных сил. Несколькими выстрелами он сбил малую крепость, взяв в плен 15 французов. Крепость Капсали стояла на крутом холме с отвесными стенами. Потому потребовалось выделить в помощь Шостаку десант с пушками. Русские и турки доставили все необходимое по пересеченной местности прямо к крепости и устроили две батареи, а с моря поставили фрегат «Счастливый» и судно «Панагия Апотуменгана». Так как комендант крепости отказался сдаться, 1 октября открыли огонь батареи. «Счастливый» обстреливал крепость навесным огнем. На берег доставили лестницы для штурма, но они не потребовались. Со стороны батарей стена крепости была невысокой, и гарнизон нес такие большие потери от огня артиллерии, что перед полуднем французский флаг защитники сменили на белый. После переговоров Шостак принял капитуляцию. Гарнизон с воинскими почестями оставил крепость и сложил оружие в ожидании отправки в Анкону или Марсель. В донесении 10 октября Ушаков сообщал Павлу I об успехе, перечислял трофеи, число пленных и указал отличившихся. Он отметил, что и русские, и турки действовали с храбростью и расторопностью.

Ушаков оставил поручика Диаманти с небольшим гарнизоном, чтобы удерживать обе крепости и стараться с помощью местных жителей захватывать либо уничтожать заходящие французские суда. Так как гарнизон из 12 русских и 12 турок считали мизерным, весь расчет был на население, которому командующий предоставил в обращении 3 октября право самоуправления. Такое же обращение, на греческом и турецком языках, подписал Кадыр-бей.

После взятия Цериго Ушаков с главными силами 10 октября лавировал мимо берегов Мореи. Он намеревался остановиться у острова Занте, послав отряд судов в Венецианский залив. Продолжая освобождение островов, Ушаков 12 октября 1798 года направил отряд Шостака из 2 фрегатов к Занте, оставив в основном прежнюю инструкцию. Вице-адмирал предложил послать вперед фрегат «Счастливый», чтобы вызвать огонь батарей и затем действовать решительно. Он писал: «Чем поспешнее дело, тем неприятелю страшнее, и он, не имея времени осмотреться, придет в замешательство».

14 октября Шостак атаковал крепость на острове силами десанта, выделенного с эскадры, и к вечеру остров был в руках русских. Неприятель капитулировал.

Ушаков, наблюдавший штурм, в тот же день послал капитана 2-го ранга Поскочина с кораблем «Святая Троица», фрегатами «Сошествие Святого Духа», «Счастливый» и судном «Красноселье» к острову Кефалония с задачей взять крепость и батареи, по возможности без кровопролития, и овладеть французским имуществом. Вице-адмирал сообщал, что с населением уже есть договоренность о совместных действиях. 16 октября остров был занят без боя, а гарнизон бежал в горы, преследуемый жителями, и там сдался.

Наиболее сложную самостоятельную задачу Ушаков поставил капитану 1-го ранга Д. Н. Сенявину. Считая Сенявина способным офицером, он отдал ему 18 октября 1798 года ордер с кораблем и фрегатом, присоединив турецкие корабль и фрегат, идти для освобождения острова Санта-Мавра. 20 октября Ушаков предписывал поторопиться с овладением островом и идти сразу после установления на нем порядка к Корфу. Сам командующий также выступал в Корфу, намереваясь зайти по пути на Кефалонию.

Выходя в плавание, вице-адмирал направил прямо к Корфу отряд капитана 1-го ранга И. А. Селивачева с 2 кораблями и фрегатом для блокады острова, чтобы не допустить доставки гарнизону подкреплений и грузов. Ушаков предписывал установить связь с местными уважаемыми жителями и постараться склонить французов к сдаче. В подкрепление Селивачеву были даны турецкие корабль и два фрегата. 29 октября для поддержки к Корфу были направлены корабль «Святая Троица» и два лучших турецких фрегата под командованием капитана 2-го ранга И. С. Поскочина.

Сам Ушаков задержался в пути. 21 октября он заходил на Кефалонию, чтобы учредить там порядок и местное самоуправление, и 29 октября направился к Корфу. Однако пришлось зайти 31 октября к Санта-Мавре, где французский гарнизон проявил твердость. Сенявин с помощью местных жителей подготовил лестницы, фашины и все прочее, необходимое для штурма. Но штурмовать не пришлось. 1 ноября Ушаков направил гарнизону крепости предложение капитулировать. Очевидно, появление всей эскадры под флагом известного флотоводца сыграло свою роль: в тот же день французы направили двух офицеров для переговоров. 3 ноября капитуляция была подписана, 5 ноября Сенявин принял крепость. 3 ноября Ушаков и Кадыр-бей выдали открытый лист на самоуправление также жителям Каламо и Кастро, входившим в Ионические острова. 7 ноября, отправив пленных в Патрас, эскадра Ушакова направилась к Корфу, оставив на время у острова Санта-Мавра корабль «Святой Петр» и фрегат «Навархия» для принятия артиллерии, снарядов и припасов с берега. Вице-адмирал уже готовился к тому, что взятие Корфу окажется нелегким.

Ушаков рапортовал Павлу I о действиях эскадры и отличившихся при взятии островов. Известия его доходили до Петербурга нескоро. Только 28 ноября было подписано повеление Павла I наградить орденами офицеров эскадры за взятие Цериго. Ушаков получил бриллиантовые знаки ордена Святого Александра Невского. 13 декабря последовал указ о награждении участников взятия острова Занте, 8 января 1799 года — за взятие Санта-Мавры и Кефалонии. За взятие Занте Ушаков 21 декабря 1798 года был награжден орденом Святого Иоанна Иерусалимского и получил командорство в 2000 рублей.

Любопытно, что командующий участвовал во взятии всех островов, от Цериго до Корфу. Посылая вперед отряд, сам он прибывал позднее, в решающей момент. Следовательно, высокие награды были им заслужены.

* * *

Кроме Ионических островов, появились проблемы на материке. Жители городов Парги и других обратились к Ушакову с просьбой взять население под покровительство. 19 октября 1798 года он послал обращение к жителям бывших владений Венеции, что Россия и Оттоманская Блистательная Порта берут их под покровительство на тех же правах, что и жителей островов. 25 октября вице-адмирал обратился к жителям Парги и Паксо с предложением вести совместную борьбу против французов. Но в тот же день войска албанского правителя Али-паши из Янины после разгрома французского отряда захватили город Превезу и устроили резню. На следующий день вице-адмирал направил Али-паше Янинскому в письме сообщение, что русско-турецкое командование берет под покровительство население островов и прибрежных городов, желающих содействовать в борьбе с французами. Но жители Парги прислали к Ушакову депутацию, прося защитить город, ибо Али-паша отказался признать особые права паргиотов. 29 октября вновь вице-адмирал писал паше Янинскому, что берет под защиту Паргу, поднявшую флаги союзных держав, и требовал освобождения российского консула Ламброса, захваченного в Превезе. В письме Томаре он сообщал, что поведение Али-паши внушает тревогу и на островах и просил, чтобы Блистательная Порта повлияла на пашу.

Особую остроту ситуации придавало то, что именно на помощь Али-паши приходилось рассчитывать Ушакову при взятии Корфу, ибо своих войск было немного. Вскоре все эти трудности проявились на практике.

Корфу

Остров Корфу в Древней Греции называли Керкира. Переходя из рук в руки, он стал владением Венецианской республики, пока не был занят французскими войсками вместе со всеми Ионическими островами. Корфу являлся ядром этих островов. Удобная бухта, прикрытая островом Видо, верфь и крепости делали Корфу неприступным оплотом и удобной базой для действий против берегов Греции, Италии и Турции. Теперь эту твердыню предстояло атаковать Российскому флоту.

Как уже известно, сразу после завершения осады Занте Ф. Ф. Ушаков направил отряд капитана И. А. Селивачева для блокады Корфу. 24 октября Селивачев прибыл к Корфу и, разделив отряд на две части, закрыл выходы из Северного и Южного проливов между Корфу и Видо, ведущих к порту. Оставив «Богоявление» с двумя турецкими фрегатами в Северном проливе, сам он с остальными занял Южный. В порту стояли, кроме малых и торговых судов, французские линейные корабли: 70-пушечный «Женерё», 60-пушечный «Леандр» (находившийся в ремонте), 32-пушечный фрегат «Брюн», 2 бомбардирских корабля и до десятка галер и шебек. Так как они могли вырваться, по прибытии 31 октября корабля «Троица» и турецкого фрегата Селивачев направил их к северному проходу, прикрыв оба примерно равными силами, мало уступающими по мощи неприятельским. 1 ноября капитан рапортовал Ушакову о ходе блокады. Он писал, что местные жители, встретившие русские корабли с радостью, просили не высаживать турок, обещая выставить в помощь 10–15 тысяч человек. Посланный в крепость капитан-лейтенант Шостак был встречен французским командованием любезно, но требование капитулировать вызвало недоумение. Французы не предполагали, что сильную крепость способен взять флот, а тем более появившийся небольшой отряд.

Французская эскадра проявляла активность. Селивачев сообщал: «Капитан французского корабля большой рискун: как скоро есть ветер, то снимается и ходит под парусами, стараясь напасть на какое-нибудь судно; издали ходит очень хорошо, пушки большого калибра и весьма далеко берут; в близость не подходит, а на своем выстреле старается палить, а если чуть к нему приблизился, то и бежать под крепость. Жители уведомляют, что он ожидает шестидесятного английского корабля, чтобы вместе со всеми своими судами бежать».

Английским кораблем был «Леандр», который на «Женерё» взял капитан Ле-Жоаль, ныне оказавшийся старшим командиром на рейде. При таком решительном противнике следовало держать ухо востро, и Селивачев отказался от мысли послать Алексиано в крейсерство, ибо быстроходные суда противника можно было перехватить только в узкости, а на просторе тяжелые русские корабли не могли бы их догнать. Что же касается турок, то корабль паши старался держаться в стороне, в безопасности, и надежда на его быстроходность была невелика. Селивачев просил, если сам Ушаков скоро не прибудет, прислать корабль и фрегат. Крейсируя под парусами в проливах, его корабли взяли разбойничий 18-пушечный бриг и задержали несколько подозрительных торговых судов.

После взятия Санта-Мавры Ушаков намеревался всеми силами атаковать Корфу и при необходимости защищать от десантов берега Венецианского залива; 3 ноября он писал об этом Нельсону. 12 ноября «Святой Павел» прибыл к острову. Сразу же начались действия по усилению блокады. Заняв островок Лазаретто, где французы сооружали батарею, русские моряки по приказу Ушакова продолжили постройку. Развернув главные силы эскадры полукружием у островов Видо и Корфу, флагман выделил для блокады Южного прохода корабли «Захарий и Елисавета», «Святая Троица», фрегат «Григорий Великия Армении» и турецкий вице-адмиральский, а в Северном — корабли «Богоявление» и 2 турецких, фрегат «Счастливый».

В адмиралтействе порта Гуино нашли, кроме затонувших от ветхости кораблей, только немного леса для ремонта кораблей, а в порту, кроме купеческих, задержанные Селивачевым суда. Ушаков наметил выслать судно «Панагия Апотуменгана» и турецкий корвет для крейсерства между островами и албанским берегом, чтобы препятствовать противнику пополнять запасы морем, а ночами патрулировать расположение эскадры вооруженными шлюпками. На горе острова Корфу учредили маяк (наблюдательный пост), с которого были видны суда, проходящие из Адриатического моря в Архипелаг и Средиземное море.

Уже 12 ноября Ле-Жоаль проверил боеспособность союзной эскадры. «Женерё» при умеренном южном ветре направился в Южный пролив и вел перестрелку с кораблем «Троица», когда же «Захарий и Елисавета» попытался приблизиться, то француз по ветру под всеми парусами отошел к крепости. Вскоре он повторил попытку, на сей раз против русского флагманского корабля. Здесь сражение оказалось более серьезным. Из-за дальности большие пушки действовали навесным огнем. После перестрелки, в которой «Святой Павел» показал свое преимущество, «Женерё» возвратился под крепость с повреждениями: на нем была разбита кормовая галерея, сбит гик с флагом, сделано несколько пробоин и убито 8 человек, тогда как «Святой Павел», кроме нескольких перебитых снастей, ущерба не понес, а на «Троице» ядро пробило бизань-мачту. Флагман приказал лавировать в готовности, кроме патрульных, кораблю «Магдалина», фрегатам «Николай» и турецкому, но после отхода противника они вернулись на свои места.

13 ноября флагман дал приказ капитану Кикину высадить десант из сотни гренадер и мушкетеров, которым предстояло при помощи местных жителей выдвинуться к крепости и постараться, изображая большую силу, заставить французов оставить внешние укрепления. Началось оборудование батареи. У Кикина и артиллерийского лейтенанта Ганфельда было всего 128 человек, которые к 15 ноября установили на холме у деревни Мандуки севернее крепости батарею из 2 картаульных единорогов, 53-фунтовой гаубицы, 2 такого же калибра мортир и 4 малых полевых пушек. В тот же день началась канонада. Батарея и орудия крепости вели перестрелку днем и ночью. Французы делали вылазки, но с кораблей сразу посылали подкрепление, так что на батарее бывало не менее 300 человек, которые отбивали атаки, а местные жители и турки, расположенные поблизости, пресекали попытки французов захватывать продовольствие в соседних деревнях.

В отличие от других островов, где французы быстро капитулировали, на Корфу они собирались защищаться и совершали набеги на ближайшие деревни для пополнения запасов провианта. Посему корфиоты разделились на сторонников и противников французов. Сторонники исходили из того, что деревни противников французы разоряли; кроме того, они не доверяли туркам. В частности, возникла опасность, что жители деревни Горицы могут выступить в поддержку французов, чтобы не подвергаться их набегам и разорению. Ушаков, зная об этом, 15 ноября обратился к жителям с посланием. Он обещал защиту от нападений, но угрожал, что, если жители Гориц присоединятся к неприятелю, высаженные на берег албанцы сожгут деревню.

Очевидно, население предпочло выступить против французов. Около полудня 17 ноября посланцы деревень Беницы и Горицы прибыли на «Святой Павел» и обратились к Ушакову с просьбой о защите. При недостатке сил флагман не торопился с сооружением батареи южнее крепости, ибо наличные корабли были заняты, и ожидал прибытия подкреплений. Но жители просили дать для начала две-три пушки с небольшим числом людей и обещали, что им в помощь будет до двух тысяч вооруженных людей. Ушаков согласился. 17 ноября, отдавая ордер лейтенанту М. И. Ратманову о перевозке на шебеке «Святой Макарий» грузов для постройки батареи у церкви Святого Пантелеймона, вице-адмирал сообщал ему, что батарею будут сооружать сами жители. Постройку он поручил инженеру Маркати, а пушки, артиллеристов и офицеров следовало выделить капитану 2-го ранга Поскочину. Батарею соорудили в одни сутки; не дожидаясь подкреплений, Маркати открыл по крепости огонь, причинивший ей значительный ущерб.

Французы не смирились. 20 ноября, до прибытия союзных подкреплений, около шестисот человек французских войск атаковали южную батарею. Полторы тысячи местных жителей, непривычные к бою, сразу рассеялись, и 17 защитников батареи, включая поручика Кантарино и инженера Маркати, были взяты подавляющим противником; только 2 канонира и 2 солдата успели бежать и спастись на борту шебеки. Во время первой вылазки из крепости оборонявшиеся перестреливались с северной батареей, а позднее направили на нее тысячный отряд. Но здесь они встретили отпор. На батарее были 310 русских, сотня турецких воинов, 30 албанцев капитана Кирко и несколько местных жителей под общей командой капитана Кикина. Островитяне разбежались при подходе неприятеля. Французы атаковали решительно с трех сторон, но были встречены ружейно-пушечным огнем. Бой продолжался до вечера. Защитники штыками отбросили нападавших и вернулись на батарею, куда уже прибыло подкрепление с эскадры. Французы потеряли свыше сотни человек только убитыми; русские лишились 31 человека убитыми, ранеными 72, в том числе трех офицеров. После этой вылазки французы не решались более атаковать батарею и ограничивались набегами в южную часть острова за продовольствием. Но и здесь они получали отпор от десантных войск и расположенных поблизости албанцев.

После сооружения батарей возникла новая проблема. На эскадре не было избытка боеприпасов, и пришлось отдать приказ экономить снаряды, пока не пришли остальные корабли.

Первый же взгляд на укрепления Корфу заставлял задуматься о трудностях штурма. Крепость венецианцы возвели на гористом мысе с крутыми берегами. Французские инженеры укрепили ее, установили новую артиллерию, укрыли в скалах пороховые погреба. Со стороны суши крепость была защищена земляным валом с бастионами и редутом. От города ее отделял широкий канал. Севернее была построена французскими инженерами новая крепость, соединенная со старой земляным валом, протянутым вдоль берега пролива. С другой стороны морские подступы к крепости и стоящим в военной гавани судам прикрывали батареи острова Видо.

Рассчитывать с легкостью овладеть Корфу, как прочими островами, не следовало и надеяться. Против трехтысячного гарнизона у Ушакова для отправки на берег было не более нескольких сот солдат и матросов, если он хотел оставить корабли боеспособными, каждый из которых был на счету. Это видно из строгого ордера командиру аката «Святая Ирина», который долго не возвращался из плавания к Ахтиару. Флагмана беспокоило, что пока блокада недостаточно эффективна и французы, у которых еще оставались корабли, способны как высадить подкрепление из Анконы, так и совершить вылазку судами, стоявшими в порту острова. Потому 15 ноября Ушаков вновь писал Сенявину и торопил его быстрее идти от Санта-Мавры к Корфу.

Второй причиной для беспокойства служила проблема снабжения. Турецкие власти не торопились доставлять потребное соединенной эскадре продовольствие, и 15 ноября Ушаков послал гардемарина Мавро Михайли с письмом к морейскому паше, которого просил о скорейшей доставке провизии. Он обращался и к Кадыр-бею, чтобы тот со своей стороны добивался от Порты регулярных поставок. Томара 16 ноября писал Ушакову, что запас продовольствия в Константинополе собран и вся проблема в его доставке. Павел I издал указ выделить деньги для снабжения кораблей, но недостаток провизии надолго оказался чуть ли не решающим фактором, задержавшим боевые действия.

Тем временем Томара послал письмо, в котором сформулировал политические задачи Ушакова. Дипломат объяснял адмиралу, что не следует мешать проявлениям жестокости турок в отношении французов, с целью нарушить в дальнейшем отношения между двумя странами. К чести Ушакова, он не воспользовался этой рекомендацией. Однако он взял на вооружение мысли о том, что необходимо привлекать греков на сторону России и постараться, в случае взятия Корфу, сделать крепость нашим форпостом на Средиземном море.

Приступая к сложной осаде Корфу, Ушаков не намеревался распылять свои и так недостаточные силы. Получив письмо полномочного министра при неаполитанском дворе В. В. Мусина-Пушкина-Брюса с просьбой о действиях против Анконы, вице-адмирал 20 ноября отвечал, что сам ожидает десанта из Анконы и не может выполнить пожелание короля, пока не овладеет крепостью Корфу и не получит возможность отремонтировать корабли, пострадавшие в плавании. В том же письме он изложил свой план действий — в ближайшее время овладеть островом Видо и, обстреливая крепости с двух сторон, окончательно взять Корфу. Однако потребовалось еще три месяца, прежде чем этот план удалось осуществить.

Нелегкими оказались отношения с турками. Правда, Кадыр-бей был послушен уважаемому Ушак-паше, но и он не все мог сделать. В его силах было покарать своего солдата, который убил русского канонира на батарее. Но он не мог воздействовать на местных пашей, которым следовало выделить войска в помощь союзной эскадре и обеспечить ее продовольствием. Основную сложность составляли взаимоотношения с Али-пашой из Янины. Этот жестокий и умный политик добивался своих целей, не задумываясь о крови. Когда он взял город Превезу, состоявший под властью французов, его головорезы истребили местное население. В результате жители других городов и думать не хотели о совместных с ним действиях. А именно от Али-паши должны были поступить самые крупные воинские силы для действий на Корфу. Более того, его влияние сказывалось и в других районах. Паши, боясь его, не торопились исполнять предписания дивана, ибо правитель Янины не очень-то слушался повелений и самого султана. На такого-то человека Ушакову предстояло рассчитывать как на помощника!

1 декабря Ушаков приказал капитан-лейтенанту Г. Г. Белле на фрегате «Счастливый», взяв с собой турецкий фрегат, как можно быстрее доставить двухтысячный отряд албанцев Мустафы-паши. Он писал в ордере: «…часа одного пропустить не надобно». Однако этого было недостаточно, и уже 2 декабря флагман вновь обратился к Али-паше, настаивая на присылке войск, обещанных Портой, ибо от владетеля Янины зависело поведение других пашей. О том же вице-адмирал писал и Кадыр-бею, особенно упирая на то, что войска должны прибывать со своим провиантом, порохом и пулями. В письме Али-паше он отметил, что один из присланных с албанцами начальников отказался повиноваться, и требовал его примерного наказания.

В ноябре русское командование начало ужесточать блокаду на суше и море, а пополнение облегчало эту задачу. 30 ноября Ушаков приказал лейтенанту А. Влито, командиру аката «Святая Ирина», расположиться южнее крепости, чтобы не допускать французов к мельнице и в деревню Горицы; в его распоряжение флагман передал лейтенанта М. И. Ратманова с трофейной шебекой «Макарий». 1 декабря вице-адмирал обратился к жителям деревни Алевки, требуя не верить агитации французов, а помогать бить их.

Не оставались в покое и французские корабли. «Женерё» при удобном ветре пытался прорваться либо перехватить легкие суда, идущие к эскадре, но не добивался успеха благодаря деятельности лавировавших в проливах судов.

3 декабря французы попытались осуществить вылазку из крепости, желая перехватить часть албанцев и местных жителей, но при виде приближающихся подкреплений ретировались.

Осажденные пытались установить связь с внешним миром. 2 декабря Ушаков выразил неудовольствие, что Селивачев пропустил судно от Корфу, ограничившись осмотром, а не направил его к командующему, и потребовал, чтобы такое не повторялось. Он предполагал, что на судне непременно отправили письма осажденных.

Медленно собирались силы. Сенявин, отправившийся 16 ноября от Санта-Мавры, преодолевая штиль и ветры, прибыл 22 ноября. Кораблей было мало, по-прежнему плохо дело обстояло с продовольствием и оружием для войск на острове. До получения обещанного турками предстояло рассчитывать только на экономию провизии, остававшуюся на кораблях. Обычно эту экономию (если ее не присваивал нечестный командир) расходовали на нужды экипажа. Крайняя необходимость заставила вице-адмирала воспользоваться и этими крохами. Он запросил командиров кораблей о наличии запасов. 1 декабря он потребовал от Селивачева поделиться частью провизии с другими командирами и прислать весь запас трофейных пуль флагману. Очевидно, Селивачев ответил, что экономии нет, ибо 4 декабря Ушаков вновь обратился к нему, требуя немедленно сообщить о запасе провизии; он писал: «Если у вас экономии действительно нет, то величайшее преступление вы сделали против закона и в крайнее бедствие повергаете служителей».

Нервный характер ордеров можно понять. Без продовольствия русские, а тем более турки, вряд ли могли воевать. Время текло. Французы получали возможность укрепиться или получить подкрепление, а Ушакову ни провизии, ни боеприпасов, ни пополнения не присылали. Оставалось надеяться, что удастся уговорить Али-пашу. Вице-адмирал писал и ему, и Кадыр-бею, и морейскому паше. 10 декабря Ушаков послал бригантину «Феникс»; ее командиру лейтенанту Морскому следовало потребовать скорейшей отправки войск Ибрагим-паши.

Наконец, 9 декабря присоединилась эскадра Сорокина. Из-за нехватки провизии она не могла оставаться с английским флотом у Александрии и отправилась к Корфу.

Томара 16 декабря доносил Павлу I, что Порта назначила командующим трехтысячным отрядом для поддержки союзной эскадры на Албанском берегу Ибрагим-пашу, человека умеренного. Но Ушаков вполне резонно считал, что этого недостаточно. К этому времени основные работы по блокаде завершились, и 18 декабря флагман мог как рапортовать о своих действиях, так и сформулировать нужды и трудности в письмах, направленных по разным адресам. Он 18 декабря писал Кушелеву о нехватке войск для осады. Вице-адмирал просил, чтобы турки прислали деньги для оплаты нанятых им надежных албанцев, ибо войск было мало, а солдат Али-паши он считал ненадежными, тем более что жители стали опасаться после их появления на острове за свои жилища и семьи. О том же Ушаков писал Томаре. Его беспокоило, что появляется основа для профранцузской агитации некоего Факинея; вице-адмирал был уверен, что, если доверить взятие Корфу одним туркам, они не добьются успеха, а при вступлении в дело Али-паши корфиоты будут защищать остров вместе с французами. Вице-адмирал жаловался полномочному министру, что турки не доставляют провизию, а покупать ее на месте сложно, ибо запасы острова были невелики, а на эскадре не было достаточно денег. В рапорте Адмиралтейств-коллегии он сообщал о прибытии из Ахтиара аката «Святая Ирина», шхуны № 1, новокупленной бригантины и транспортной бригантины «Феникс», причем последняя доставила недоброкачественное мясо, а уксус наполовину вытек из плохих бочек; Ушаков собирался, оставив новую бригантину брандвахтой у Санта-Мавры, транспортную вернуть в Ахтиар после ремонта.

Опасной оставалась позиция Али-паши, которого Ушаков обвинял в самовластии и саботаже. В частности, из 12 тысяч войск, которые должны были поставить турецкие паши, они прислали очень мало, ибо опасались владетеля Янины. Сообщая о переписке Али-паши с французами, вице-адмирал докладывал, что ему удалось (видимо, намекая на опалу султана) заставить непокорного пашу обещать прислать столько войск, сколько потребует главнокомандующий, чтобы их число не превышало численность войск других пашей. Понятно, что флагман опасался вероломства палача Превезы. Но Али-паша не торопился выполнять обещания, и момент решительного штурма никак не приближался.

Докладывая Императору о просьбе неаполитанского правительства помочь действиями против Анконы, вице-адмирал ожидал указаний, что делать, пока Корфу не взят и нет провизии. С другой стороны, Нельсон в письме намекал, что английская эскадра при Александрии долго не получает союзной помощи. Однако Ушаков был твердо уверен, что, пока не взят Корфу, нельзя распылять силы. 21 декабря он сделал замечание Селивачеву за его сомнение, сможет ли он с наличными силами не выпустить неприятельские корабли, и напомнил, что поддержкой ему при необходимости послужат корабли турецкого вице-адмирала, с которым следовало договориться о взаимодействии.

Следующий день флагман вновь посвятил просьбам. Он писал Кадыр-бею, чтобы тот снесся с Портой об оплате нанятых для осады 300 албанцев. О доставке продовольствия письма пошли Шукри-Эфенди, Мавро Михайли и Морейскому паше.

А французы проявляли активность на море. 25 декабря сквозь русскую блокаду на остров при поддержке французских кораблей прошла бригантина. При этом завязался бой. 26 декабря Ушаков сделал выговор А. Влито за то, что тот пропустил это судно, которое было удобно перехватить именно легким судам. Селивачеву он дал приказ тщательно защищать Южный пролив с выделенными ему судами. Так как в море виднелись несколько судов, вице-адмирал послал отряд Сорокина для наблюдения за противником в Южном проливе, а капитан-лейтенанта Константинова направил с той же целью к Северному. Селивачева он отозвал за пропуск судна и назначил командовать судами в Южном проливе капитана 1-го ранга Д. Н. Сенявина; в тексте приказа Ушаков обвинил Селивачева в том, что тот помешал шебеке «Макарий» взять неприятельское судно. Капитан-лейтенант Шостак получил выговор за то, что в бою подвел свой фрегат слишком близко к береговым батареям, рискуя получить без необходимости повреждения, которые негде было бы исправлять. Шостаку с фрегатом «Григорий Великия Армении» и шебекой «Макарий» следовало встать вблизи деревень Беница и Горица, чтобы защитить население, мельницы и склады зерна от набегов французов с моря или суши; при появлении неприятельских кораблей следовало отбить их атаку, стоя на шпринге. На время с ним оставались два корабля.

Итак, все суда были в действии. Посему, узнав о стоянке шедшей на подкрепление из Севастополя эскадры Пустошкина при Занте, Ушаков 29 декабря подготовил ордер контр-адмиралу идти к Корфу. На следующий день он приказал лейтенанту И. Бутакову с «новокупленной» бригантиной идти от острова Санта-Мавра к главным силам, взяв запас провизии на две недели. Флагман собирал к острову все, что возможно, чтобы не позволить противнику ускользнуть и разбить его наголову.

Тем временем Томара получил предложение Нельсона направить Ушакова к Анконе в помощь неаполитанцам. 31 декабря посол писал вице-адмиралу, что взятие Корфу остается главным предприятием русской эскадры, и рекомендовал направить к Анконе сильный отряд. Посол сообщал, что Порта посылает Али-паше повеление иметь с Ушаковым дружественные сношения и установить в Парге правление аналогичное тому, что организовали на Ионических островах. Томара считал, что в переговорах с непокорным пашой авторитет Ушак-паши может сыграть роль большую, чем фирманы султана. Он сообщал, что паше Авлонскому велено доставить войска, коих у него до трех тысяч, преимущественно христиан; писал Томара также о подписании русско-турецкого союзного договора 27 декабря и о присоединении к нему англичан.

Только 30 декабря 1799 года эскадра контр-адмирала Пустошкина прибыла к Корфу. Получив это подкрепление, Ушаков мог усилить крейсерство. 3 января он послал Пустошкина с его линейными кораблями, фрегатами «Казанская Богородица», «Счастливый» и 2 турецкими за остров Фано до Авлона, чтобы обнаружить французские корабли (о которых сообщали ранее шкиперы торговых судов) и стараться их взять или уничтожить.

На ночь принимали особые меры предосторожности. От каждого корабля Ушаков требовал вооруженную шлюпку с офицером; эти гребные суда до утра патрулировали стоянку эскадры. Дальше в море направляли трофейные полугалеры. С кораблей на смену посылали новых десантников для обслуживания батарей, направляли продовольствие.

Тем временем албанцы заявили, что если их не обеспечат провиантом, то они оставят батареи; примеру албанцев собирались последовать турки. Ушакову пришлось 7 января обратиться к Кадыр-бею с требованием навести порядок. Чтобы уменьшить нехватку продовольствия, пришлось передать албанцам запас муки, подготовленный из турецкого зерна для матросов российской эскадры. Ушаков предложил Кадыр-бею потребовать, чтобы паши доставляли своим людям провиант и пули. Паше Янинскому Ушаков выразил неудовольствие тем, что тот еще не прислал необходимое число войск. Вице-адмирал требовал, чтобы французов на Корфу не снабжали провизией, и выражал удивление, что албанские части стоят вдали от крепости и ему не доложили, кто ими командует.

Одновременно осложнилась обстановка на Аппенинском полуострове. В. В. Мусин-Пушкин-Брюс 6 января сообщал о том, что неаполитанская армия, направленная против французов, быстро растаяла и Неаполь заключил перемирие с французским генералом Шампионе. Он писал также, что Нельсона отозвали в Англию и во главе эскадры оставлен Кейт.

11 января Ушаков получил письма В. В. Мусина-Пушкина-Брюса и министра иностранных дел короля Фердинанда IV с просьбой доставить в Триест французских принцев. В тот же день вице-адмирал приказал Пустошкину с эскадрой идти к Бриндичи (Бриндизи), взять там маркиза де Галло, принцев и доставить их в Триест. По пути туда и обратно следовало производить поиск французских кораблей в районе островов Лисса, Лезина и Купкули и по возможности их истребить. Если бы корабли укрылись в Анконе, действия против них откладывались до более удобного времени. В этом ордере видно стремление вице-адмирала сочетать политические действия с военными, чтобы успеть все выполнить своими малыми силами.

В тот же день Ушаков приказал Сенявину усилить блокаду, чтобы французы не могли ни нападать на деревни, ни запасаться провизией со стороны моря. Он вновь собирался атаковать остров Видо. Но прошло еще немало времени, прежде чем этот замысел осуществился.

Причинами явились все те же неувязки с Али-пашой. 17 января Ушаков писал Кадыр-бею о том, что албанские войска не выполняют приказ блокировать крепость и расположились далеко от нее, в деревнях, заставляя жителей опасаться за свои дома. Флагман предлагал выдвинуть албанцев к крепости, чтобы воспрепятствовать набегам неприятеля. Он собирался начать действия против Корфу после возвращения Пустошкина и предлагал отобрать тысячу лучших албанцев; вместе с турками этот отряд мог способствовать началу действий. 18 января вице-адмирал вновь обращается к Али-паше о необходимости прислать его войскам пули и провиант.

Не имея свободных судов, Ушаков не мог часто сообщать в Константинополь о своих действиях, а посланные им с оказией письма, видимо, не доходили вовремя до адресата. 24 января Томара жаловался, что уже два месяца не получает известий прямо от Ушакова. Он сообщал, что предложение вице-адмирала создать отряды из албанцев для действий против берегов Италии одобрены Портой, и рекомендовал для обороны Ионических островов жителям создавать вооруженные отряды.

Томара сообщал также, что Турция посылает войска и канонерские лодки для блокады Египта, и передал пожелание Нельсона и Смита направить для тех же целей по два корабля и по два фрегата от российской и турецкой эскадр; турки обещали обеспечить их продовольствием, однако бурная погода не позволяла судам с провизией дойти до цели.

Оповещая Ушакова о том, что турки считают себя вправе поступать с французами вероломно, Томара рекомендовал, чтобы во всех сомнительных случаях турки сами подписывали документы. В частности, турки предлагали, чтобы Ушаков разрешил выпустить из гавани французские корабли, а турецкая эскадра взяла их в море. Конечно, не должно было быть умаления чести России. С другой стороны, турецкое вероломство и жестокость могли все более разрушать прежнюю франко-турецкую дружбу, что было выгодно российской дипломатии. Томара писал: «…не наше дело уговаривать турков держаться других правил».

24 января русская и турецкая эскадры охватывали Корфу с севера. В этот день прибыли требакул № 1 и «Панагия Апотуменгана». Местный грек сообщил Ушакову, что французское командование намерено послать в Анкону небольшое судно. Ночью действительно заметили трехмачтовое судно, направившееся из-за Видо к материку. Ушаков послал в погоню «Захарий» и «Богоявление», а также вооруженный катер с флагманского корабля. Корабли вышли только через час после первого сигнала. Ушаков делал сигналы «гнать за бегущим неприятелем, бить и брать в плен его корабли». Но было уже поздно. Катер вернулся, и мичман Богданов доложил, что найти судно ночью не смог. Всю ночь продолжалось патрулирование вооруженных шлюпок. Вечером следующего дня на патрулирование к востоку вышли полугалеры.

Вероятно, прорыв в ночь на 24 января был пробой прочности русской линии блокады. Через два дня прорыв повторился большими силами.

Вечером 26 января флагман по обыкновению приказал собрать по вооруженной шлюпке с каждого корабля для ночного патрулирования; в крейсерство к востоку, между островом Видо и албанским берегом, вышли полугалеры майора Маниота и гардемарина Драгиевича. Ничто не предвещало необычного. Но в исходе двадцать первого часа четыре ракеты, пущенные с одного из дозорных судов, сообщили о выходе больших судов. Ушаков немедленно приказал отправиться в погоню кораблям «Захарий и Елисавета» и «Богоявление»; те направились к Южному проливу, где началась пальба. Вскоре появился сигнал полугалеры о бегстве крупных кораблей. Ушаков послал мичмана Метаксу на турецкий контр-адмиральский корабль, но турок отказался идти, и пришлось отправить турецкий фрегат и фрегат «Панагия Апотуменгана». Вернувшийся после полуночи Драгиевич сообщил, что видел два судна, одно из них большое, которые шли к северному проливу без огней. Утром на обычных местах не увидели «Женерё», бриг и галеру.

В тот же день, 27 января, Ушаков писал о бегстве «Женерё» Томаре. Он надеялся, что крейсирующая эскадра контр-адмирала Пустошкина перехватит неприятеля. Вице-адмирал сокрушался, что не может взять остров. По-прежнему не хватало войск, а те, что уже прибыли, оказались без запаса пороха, пуль и провизии. Не было осадной артиллерии. Истощался запас снарядов к существующим пушкам, и ради экономии приходилось редко стрелять по крепости. Почти все труды по осаде лежали на эскадре. После отправки в крейсерство Пустошкина, а также русского и турецкого фрегатов к Бриндизи, флагман располагал столь небольшими силами, что не мог осуществлять серьезные предприятия и с трудом обеспечивал блокаду и деятельность батарей. Вице-адмирал, опасаясь обвинений в бездействии, вполне резонно писал, что никто не может вообразить взятие такой крепости только силами флота, но все же он продолжает работы и намечает скоро атаковать Видо.

Ушаков располагал всего двумя тысячами российских солдат против трех тысяч французских в крепости; албанских войск к тому времени насчитывалось всего три-три с половиной тысячи, вчетверо меньше обещанного. Как человек предусмотрительный, вице-адмирал полагал, что этого недостаточно.

Тревогу вызывало положение Неаполитанского королевства. Разгром его армии грозил выходом французов к Корфу по суше. Возрастала опасность высадки десанта. Подкрепление гарнизону Корфу сделало бы штурм крепости невозможным.

Верховный визирь Юсуф Зия-паша в письме рассыпался в похвалах вице-адмиралу, сообщал, что султан выделил Ушакову на расходы тысячу червонцев, и надеялся на успех во взятии Корфу. Адресат его был менее любезен и в ответном послании писал, как мало войск выделили паши, о нехватке пороха, свинца, провизии и о том, что недостаток войск препятствует взятию острова. О том же он вновь напоминал Али-паше и морейскому губернатору.

Тем временем появилась новая задача. Томара 29 января направил Ушакову копию письма Кушелева; тот поручал доставить на Мальту гарнизон из войск генерал-поручика Германа, который направлялся по суше к берегам Адриатического моря. Ввиду особого беспокойства за судьбу Неаполитанского королевства следовало одно-два судна держать в Отранто для доставки известий из Неаполя. Кроме того, коммодор Смит опять приглашал русско-турецкую эскадру, правда, уже не к Александрии, а к восточной стороне Кандии (Крита). Все это грозило дальнейшим дроблением сил. Единственным утешительным стало сообщение, что из 3 французских кораблей, предназначенных для действий против Корфу, два со штормовыми повреждениями вернулись в Анкону, а судьба третьего оставалась неизвестной.

С другой стороны, еще 30 января Ушаков не знал, что сталось с 2 кораблями и 2 фрегатами, посланными в погоню за «Женерё». Блокирующая эскадра стала еще меньше.

Тем не менее осадные работы продвигались. К 30 января полковник морской артиллерии Юхарин южнее крепости, у церкви Святого Пантелеймона, устроил батарею на 13 больших и несколько меньших орудий; с 10.00 эти орудия начали обстрел крепости. Французы готовили вылазку, но, так как со всех кораблей был свезен десант, отказались от крупных действий, ограничившись перестрелкой с албанцами.

Все же противник еще способен был нанести контрудар, и 1 февраля Ушаков вновь писал Али-паше, требуя прислать его сына Мустафу-пашу с четырьмя тысячами воинов либо определенно отказать в помощи. Судя по тексту письма, Али-паша в предшествующем послании обвинил русское командование в больших потерях войск, и вице-адмиралу пришлось отвечать, что сведения о гибели на батареях одновременно десятков солдат неверны. Отмечая храбрость албанцев в бою, он сетовал, что они не докладывают ему о своих действиях и потерях.

4 февраля, наконец, прибыл корабль Пустошкина «Михаил»; остальные корабли его зашли из-за шторма в ближайшие порты Албании. Это вселяло надежду, что вскоре можно будет собрать все силы и начать намеченную высадку на Видо. И опять Ушаков обратился с требованием войск, на сей раз к губернатору Авлоны; он предлагал отправить три тысячи солдат на кораблях, которые стояли в порту. 8 февраля вице-адмирал послал в Авлону судно «Панагия Апотуменгана» с продовольствием для экипажей. 12 февраля корабли из Авлоны присоединились к эскадре; еще ранее, 10 февраля, прибыли 3 турецкие канонерские лодки и новокупленная бригантина. Теперь все силы были в сборе. Медлить не приходилось, ибо письма из Италии свидетельствовали: русские корабли там необходимы. 5 февраля о положении в Неаполитанском королевстве писал Мусин-Пушкин-Брюс.

15 февраля Нельсон предложил Ушакову выслать часть эскадры в Мессину. Следовало быстрее брать Корфу и переходить к операциям в других районах Средиземного моря.

Войск, конечно, было маловато. Приходилось для десанта обучать сухопутным действиям и ружейной стрельбе матросов. Но батареи были готовы и с 16 февраля вели днем сильный, а вечерами — беспокоящий огонь по крепости. Сам Ушаков не раз собирал офицеров. Он побывал на батареях и корабле «Богоявление», где проводили пробные выстрелы из 5 десантных пушек. Ночами по-прежнему эскадру патрулировали вооруженные шлюпки. Утром 16 февраля из Северного пролива вышли к эскадре турецкий корабль и 2 фрегата; в проливе крейсировал фрегат «Счастливый». По кораблям распределяли штурмовые лестницы для десантников.

День перед решающим сражением Ушаков посвятил подготовке своих помощников. В 9.30 на флагманский корабль прибыл Пустошкин, через час вице-адмирал вызвал штурманов, затем — командиров кораблей. В исходе одиннадцатого часа приезжал Кадыр-бей; после обеда и он собрал своих командиров кораблей, а Ушаков вновь призвал штурманов. На кораблях готовили к бою картузы для зарядов пушек.

17 февраля Ушаков издал приказ на атаку острова Видо:

«При первом удобном ветре от севера или северо-запада, не упуская ни одного часа, по согласному положению намерен я всем флотом атаковать остров Видо; расположение кораблей и фрегатов, кому где при оной атаке находиться должно, означено на планах, данных господам командующим. По учинении сигналов приуготовиться иттить атаковать остров Видо и сняться с якоря надлежит, чтобы все на гребных судах было уже готово, корабли и фрегаты во всем были бы готовы к бою, по сигналу иттить атаковать остров: напервее следовать фрегату „Казанской“ к первой батарее, и, проходя, стараться ее сбить, а потом стать на назначенном месте шпрингом, а не худо иметь и верп с кормы буде вознадобятся; за ним, не отставая нимало, следовать турецкому фрегату „Херим Капитану“ и также стать на свое место; за ним в близком же расстоянии фрегат „Николай“, которому также проходить первую батарею и сбивать, ежели она осталась от первых еще не сбита, а притом, проходя оную батарею, стрелять по двум стоящим в бухте между первой и второй батареей французским судам и стараться выстрелами их потопить или людей с них согнать на берег, чтобы их оставили, между оными же судами стрелять на берег во все места, где есть закрытые французы за маленькими канавками и за маленькими же брустверами, для ружей сделанных; ежели где есть между ними поставленные пушки, то и оные идучи сбить непременно, и потом каждому стать на свои назначенные места, лечь шпрингом, оборотя борты к батареям так, чтобы оного борт был против 1-й батареи, а другого против судов, стоящих в бухте, третьего фрегата „Николая“ против 2-й батареи и все потребное встречающееся на виду сбивать пушками; за первыми же двумя фрегатами иттить шхуне № 1 и будучи носовыми пушками стрелять по батарее и по судам, стоящим в бухте, а потом остановиться в средину бухты и пушками около себя очистить все берега, и когда со всех мест от пушек и из траншей французы выгнаны будут вон, тогда оной шхуне стараться очистить берега, приготовляя их для сходу десанта; ему помогать фрегатам „Николаю“ и „Херим Капитану“, также и от эскадры послана будет к нему помощь на вооруженных баркасах; за фрегатом „Николаем“ в близкой же дистанции следовать фрегату „Григорий Великия Армении“. Ему, проходя 1-ю и 2-ю батарею, <…> стрелять во все места, где надобность потребует, потом проходить 3-ю батарею и, обходя мыс с маленьким каменным рифом, как можно сбивать 3-ю батарею, и между 3-й и 4-й становиться на якорь шпрингом, как назначено, сбивать батарею и очищать берег сильною канонадою; за ним близко же следовать турецкому фрегату „Мехмет-бей“, ему проходить тою же дорогою за фрегатом „Григорий Великия Армении“, стрелять по батареям и на берег в потребные места и потом стать на якорь шпрингом на своем месте, „Панагия Апотоменгана“ иттить за ними чинить то ж исполнение и стать в определенном месте на якоре шпрингом; всем оным фрегатам и „Панагии Апотоменгана“ стараться очистить потребные места на берегах для десанта, оттаскивая набросанные деревья прочь, вспоможение им сделано будет баркасами от разных судов; за ними же фрегатами весь флот пойдет к острову, каждый в назначенные свои места и остановится шпрингом на якорях. Подходя к острову во время своего прохода до настоящих мест, каждому стрелять по батареям и при берегах по всем закрытым местам; тож в половине горы и на гору, где заметны будут укрывающиеся французы, и, став на якоря шпрингом, докончить очистку места пальбою; как же скоро замечено мною будет, что французы все со здешней стороны острова ушли и на виду их нет, тогда прикажу я вести десант во все удобные места острова, где ссаживать оный способно; гребным судам, везомым десант, промеж собою не тесниться, для того и не посылать их не все вдруг, а один за другими; передовые из оных должны очистить дорогу на берегах, закиданную рытвинами, тотчас забросать землею или чем только возможно, а где неудобно сходить на берега и переходить места закрытые, там набрасывать лестницы с каждого корабля и фрегата с собою взятые, и сверх лестниц бросать доски по оным и пушки перевозить на берег; где передовыми таковые мосты набросаны будут, оставить их на месте для последующих за ними для переправы, а прочие лестницы и доски нести с собою для всяких могущих встретиться препятствий, от которых они способствовать будут. Говорят, будто местами есть несколькие перекопы канавками, лестницы и доски служить будут через оные мостами; также сказывают, хотя и невероятно, будто есть ко острову в которых-то местах набросанные колючки, засыпаны землею и позакиданы натрускою травой, так что без осторожности можно на оных попортить ноги, господам командирам десантным штаб, обер- и унтер-офицерам, кто будет напереди, иметь осмотрительность, ежели это справедливо, то в таких местах потому ж для переходу бросать лестницы и сверх оных доски, они и могут служить мостом безопасным и потом господам батальонным командирам, командующим десантными войсками, искать неприятеля, разбить или побрать в плен, и остров от оного стараться освободить; вместо знамен иметь с собою флаги; флагов с собою иметь надлежит до десяти. Все батареи, которые овладены будут, поднимать на них флаги, оные означать будут нашу победу, флаги поднимать во всех местах, где только война наша случается, а куда потребен будет сикурс, для показания оного даны будут особые сигналы, требующим сикурсу друг другу помогать. Когда войски наши взойдут на верх горы, иметь осмотрительность, и где потребно будет, там укрепляться пушками и закрывать себя поспешно легоньким окопом или турами, но это только в самой только важной надобности делать надлежит, а инако, не теряя времени, стараться овладеть всем островом и отнюдь не замедливать; а я буду иметь смотрение и беспрестанно сикурсом подкреплять буду. Господам командующим пушки, снаряды, лестницы, доски, топоры, лопатки, веревки и все потребности иметь в готовности, положенные на гребные суда, также и десантные служители чтоб все были в исправной готовности. Как скоро благополучный ветр настанет, тотчас я снимусь с якорей и со всем флотом буду спешить исполнять, как означено. Десантными командирами определяю в авангардии под начальством господина контр-адмирала и кавалера Пустошкина состоящий батальонный командир господин подполковник Скипор, а средней и задней части, под моим ведомством находящейся, господину майору Боаселю, в средине ж между оными, ежели вознадобится отделение послать от передовой части, майора Гамана и всем оным чинить исполнение со всякою осторожною осмотрительностью, и с добрым порядком по оказавшимся случаям и обстоятельствам поступать с храбростию благоразумно, сообразно с законами; прошу благословения всевышнего, и надеюсь на ревность и усердие господ командующих».

В тот же день, сообщая Кадыр-бею о плане атаки Корфу, он предложил тому также приготовиться и послать нарочных к начальникам войск Авлонского и Янинского пашей, чтобы те соединились с русскими частями у батарей для атаки крепости с двух сторон. Если бы французы ослабили гарнизон, послав подкрепления на Видо, следовало штурмовать крепость и овладеть ее укреплениями или хотя бы отвлечь внимание от Видо.

Итак, замысел состоял в том, чтобы огнем корабельной артиллерии очистить от неприятеля северный берег острова Видо, высадить десант и овладеть всем островом как плацдармом для обстрела крепости. Место высадки избрали вне зоны огня крепостной артиллерии. Для этого были определены лучшие войска и преимущественно российские корабли. Для отвлечения внимания гарнизона крепостей и общего штурма предназначались в основном те самые албанские войска, которых так сложно оказалось добиться. Однако обстоятельства сложились так, что основная честь взятия Корфу также досталась русским.

После полуночи 18 февраля на кораблях продолжали готовить боевые картузы с порохом для пушек. С подъемом флага в 6.15 было приказано эскадре идти и атаковать Видо; через четверть часа сигнал повторили, затем были переданы сигналы конкретным кораблям и судам. Около 7.00 после двух пушечных выстрелов последовал сигнал батареям открывать огонь по крепостям; в начале восьмого часа сигнал повторили.

В 7.00 на борт «Святого Павла» прибыли неаполитанский министр и командир английского брига. Очевидно, они хотели наблюдать за ходом сражения. А Ушаков продолжал руководить разгоравшимся сражением в соответствии с планом.

В восьмом часу после второго сигнала огонь открыли береговые батареи. Ушаков около 7.15 приказал фрегату «Капитан Керим» атаковать батарею № 1; для связи флагман послал на него капитан-лейтенанта Рациропуло. Около 7.30 такой же сигнал последовал фрегатам «Казанская Божья Матерь» и «Николай».

«Казанская», а за ней «Капитан Керим» приближались к Видо без выстрела. Обстрел передового судна начали французы. Только подойдя на близкую дистанцию, фрегаты открыли сильный огонь по батареям на Видо. В то же время началась перестрелка между батареями и крепостями. В девятом часу присоединились фрегат «Николай» и шхуна № 1. Фрегат «Григорий Великия Армении» получил приказ атаковать батарею № 2, а корабль «Магдалина» — приготовиться. Вскоре первые фрегаты встали на якорь, продолжая стрелять.

Ушаков поднял сигнал всей эскадре, которая спешно снималась с якорей; суда направлялись к местам, которые должны были занять по диспозиции. Около 8.15 флагман приказал кораблю «Богоявление» и фрегату «Григорий Великия Армении» идти атаковать третью батарею, позднее Ушаков направил корабль «Симеон и Анна» на батарею № 2, а «Магдалину» — на батарею № 1. Чтобы не задерживать движения, он приказал обрубить якорный канат, и «Святой Павел» двинулся к острову.

В исходе девятого часа флагманский корабль открыл огонь по батарее № 1, проходя мимо нее вблизи стоявших у берега фрегатов. Неприятельские батареи отвечали. В начале десятого часа, когда корабль проходил между турецким фрегатом и «Казанской», ядро потопило лодку с десантным орудием, тянувшуюся на бакштове за кормой «Святого Павла» Около 9.15 флагманский корабль прошел 2-ю батарею, положил с кормы верп и убрал паруса. Он стоял в кабельтове от берега, между 1-й и 2-й батареями, и обстреливал их и шанцы ядрами и картечью.

По диспозиции вдоль западной, восточной и северной сторон острова Видо стали фрегаты «Керим», «Казанская», «Николай», «Григорий Великия Армении», «Мехмет-бей», в их интервалах расположились шхуна № 1, турецкая бомбарда, «Панагия Апотуменгана», корабли «Святой Павел», «Симеон», «Магдалина», турецкий пашинский, «Захарий», Реал-бея, «Богоявление Господне», «Михаил».

Здесь и должно было сказаться усиленное вооружение кораблей крупнокалиберной артиллерией. Если в походе перегруженные корабли оказывались тяжелы в управлении, то огневая мощь их была так велика, что позволила решить проблему подготовки высадки.

К 10.00 неприятельские батареи ослабили огонь, со 2-й и 3-й людей сняли, и Ушаков приказал везти один десант мимо этих батарей, а второй между 3-й и 4-й, где было удобно.

Первыми у 3-й батареи пристали два турецких баркаса, за ними — русские. Десантники очистили от неприятеля окопы у берега. В начале одиннадцатого часа Ушаков приказал турецкой эскадре прекратить огонь. К 10.15 на батарее № 3 появился турецкий, на батарее № 2 — русский флаг. Около 10.30 на «Святом Павле» появился сигнал прекратить бой всей эскадре. Вскоре канонада стихла; лишь корабль «Богоявление Господне» стрелял по стоявшим у крепости кораблю «Леандр» и фрегату «Брюн».

В 10.30 Ушаков поднял сигнал всей эскадре умножить десант, а затем — все суда с десантом вести к 1-й батарее. Около 10.45 над стоящим у 2-й батареи французским бомбардирским судном и галерой турки подняли свои флаги.

В конце одиннадцатого и начале двенадцатого часа последовали сигналы насколько можно усилить десант, а с берега были вызваны гребные суда. Около 11.45 был поднят сигнал всей эскадре послать пушки к десанту между 4-й и 5-й батареями, а вскоре на 1-й батарее поднят кейзер-флаг как сигнал о взятии Видо. Кадыр-бей, приехавший на «Святой Павел», поздравил Ушакова с победой. В полдень с острова привезли пленных: генерала Пиврона, шесть офицеров и семь рядовых.

В начале тринадцатого часа Ушаков поднял сигнал кораблям «Захарий», «Магдалина», фрегатам «Григорий Великия Армении», «Казанская» отойти подальше. Флагманский корабль также хотели оттянуть, но его дрейфовало к берегу, и пришлось, обрубив канат, вступить под паруса. В 12.30 и 12.45 флагман приказал кораблю «Богоявление» прекратить огонь; видно было, как ядра с крепости или «Леандра» перелетали через него. Только в 13.00, после третьего сигнала, корабль «Богоявление» перестал палить. Лишь фрегат «Навархия» стрелял по неприятелю. В начале четырнадцатого часа на французском фрегате была сбита грот-брам-стеньга и фор-марс-рей, вскоре фрегат «Навархия» прекратил огонь и пошел к юго-востоку.

Около 13.15 последовал сигнал кораблю «Захарий» и фрегату «Николай» отойти далее. В исходе четырнадцатого часа «Святой Павел» прошел мимо берега и карантинного острова, в 14.15 он встал на якорь вблизи турецкого адмиральского корабля; в 15.00 присоединился контр-адмиральский корабль. Неаполитанский министр с английским капитаном вернулись на британский бриг.

Незадолго до того с маяка сообщили, что на севере видны пять военных судов. В 15.15 последовали сигналы эскадре сняться с якоря и стараться выиграть ветер лавированием, в 15.30 — о появлении 5 неприятельских судов на севере. В 17.30 Ушаков послал опросить показавшиеся в Северном проливе два судна, оказавшиеся австрийскими купеческими.

В начале семнадцатого часа со всей эскадры затребовали гребные суда, ибо с прежде сделанных батарей приняли сигнал о необходимости подкреплений. Вскоре выяснилось, что сигнал ошибочный, и сигнал о присылке судов отменили. Но в 17.45 с батарей вновь пришел сигнал о подкреплении, ибо противник усилился, и вновь были вызваны гребные суда.

Вскоре после 17.30, на заходе солнца, спустили гюйс. Но деятельность на кораблях продолжалась. В исходе девятнадцатого часа к командующему с донесением прибыл с батареи поручик Зинкович, а капитан-лейтенант Клопакис с «Захария» доставил шкиперов австрийских судов. В 19.00 на «Святой Павел» вернулся майор Боасель с частью десанта; треть десантников осталась на острове Видо. Основные усилия были перенесены на главный остров. С 18.45 до 19.30 с новой батареи обстреливали крепость.

На 19 февраля был намечен штурм. В 00.15 был дан сигнал крейсерским судам держаться на своих местах, в 00.45 — всей эскадре везти десант, в 1.30 — послать отряд людей в десант. В 4.15 Ушаков поднял сигнал всей эскадре сниматься и идти в повеленный путь. В 5.30 «Святой Павел» снялся с якоря; до 7.00 снялись корабли «Михаил», «Захарий», «Богоявление», фрегаты «Григорий Великия Армении», турецкий контр-адмиральский корабль и 2 фрегата, 4 кирлангича, 1 купеческое судно. По сигналу командующего в 6.30 эскадра пошла в устье Северного пролива. Но не успели корабли занять места, как на борт корабля «Святой Павел» прибыл адъютант генерала Шабо. Он доставил письмо коменданта Корфу о сдаче.

20 февраля на борту «Святого Павла» был подписан акт о капитуляции французских войск на острове. Французы передавали крепость с вооружением и снаряжением союзному командованию. Гарнизон должен был с воинскими почестями выйти на эспланаду и сложить оружие, а затем ожидать отправки в Тулон на судах за счет соединенной эскадры, пленные обязались не воевать в течение восемнадцати месяцев против российского Императора и султана. Они могли взять личное имущество, тогда как все казенное передавалось русским и турецким комиссарам. Союзники обязались не преследовать тех жителей острова, которые служили французам. В общем, побежденные могли быть довольны мягкими условиями, тем более что часть французов пала жертвой турок, да и всех прочих могли перерезать, если бы не защита русских моряков.

В подробном рапорте Павлу I Ушаков указал потери сторон и результаты. На острове Видо из 800 французов не более полутора сотен на лодках ушли через пролив; пленены были, кроме генерала Пиврона, 20 офицеров и 422 нижних чина, а остальные погибли. Со стороны союзников потери оказались невелики: 9 убитых, 28 раненых на русских и 8 убитых, 7 раненых на турецком фрегате «Капитан Керим». При штурме сухопутных укреплений Корфу русских погибло 19, ранено 55, турок убито 38, ранено 50, албанцев убито 23, ранено 42, да на батареях погибло трое и ранено 17. Большинство французского трехтысячного гарнизона сдалось в плен. В качестве трофеев союзникам достались суда (включая фрегат и корабль) и многочисленное имущество в крепости.

Владение крепостью вызывало новые проблемы. Недоставало солдат, и Ушаков сообщал Императору о необходимости усилить гарнизон Корфу. Вице-адмирал отправил в столицу список отличившихся. Пользуясь удобным случаем, он в письме Г. Г. Кушелеву просил о возвращении чинов разжалованным офицерам и награждении достойных.

Резолюции Павла I на донесении Ушакова одобрили обращения флагмана.

25 марта последовал указ о производстве Ф. Ф. Ушакова в адмиралы «за покорение всех похищенных французами прежде бывших Венецианских островов и взятие последнего из них острова Корфу с крепостями, укреплениями и военными кораблями». Однако орденов пожаловано не было. В частности, Ушаков по праву заслужил за невиданную победу (овладение крепости силами одного флота с мизерными потерями) и руководство действиями флота под обстрелом ордена Святого Георгия I степени. Но он так и не получил этой награды.

Награды поступили от других стран. В марте 1799 года верховный визирь обратился к Ушакову с благодарностью султана и дивана за освобождение Ионических островов. Пришли поздравления Г. Нельсона и A. B. Суворова. Неаполитанский король Фердинанд IV прислал флотоводцу ленту ордена Святого Януария, султан Селим — высшую награду «челенг» (алмазное перо из своей чалмы), соболиную шубу и 1000 червонцев.

Наиболее четко заслуги флотоводца оценил Томара:

«Завоевание островов Эгейских, довершенное вами без Армии, без Артиллерии и, что больше, без хлеба, представляет не токмо знаменитый воинский подвиг, но и первое в столь долговременную войну отторжение целого члена Республики, именовавшейся единою и нераздельною».

На взятии острова заботы адмирала не окончились. 30 марта он писал, что на Корфу будет та же система, что и на остальных островах. Ушаков знал, что были желающие подчинить себе Ионические острова, и хотел обеспечить как дальнейшее существование их населения, так и права России на Средиземном море. На свой страх и риск адмирал решил образовать из Корфу, Занте, Кефалонии, Итаки, Санта-Мавры, Паксоса и Цериго независимую Республику Семи Соединенных островов под покровительством России и Турции. Он же по просьбе островитян подготовил перед штурмом Корфу и первую конституцию нового государства. В соответствии с конституцией город Корфу был признан «главным присутственным местом», в нем учреждали сенат, который следовало избирать всем жителям Республики. На каждом из островов предстояло создать Малый совет. Избирать можно было лиц, достигших двадцати четырех лет и обладавших доходом от тридцать до ста червонцев в год. Ушаков сам написал и текст присяги для избранных.

Конституция весьма расширяла круг лиц, входящих в правительство, ибо позволяла избирать не только дворян, как то было ранее, но и представителей третьего сословия. Аристократы пробовали возражать. Они подали прошение, в котором утверждали, что сохранение демократического вольнодумства опасно для спокойствия на островах. Но адмирал пригрозил, что, если дворянство выступит против конституции, он воспользуется силой и заставит подчиниться. Для охраны порядка и обороны островов Ушаков учредил милицию из местных жителей и помог ее обучить и вооружить, дал жителям православного епископа, сделав Корфу кафедральным городом, уполномочил сенат подготовить законы, устроить на островах суды и судопроизводство вести на греческом языке Он опирался на поддержку большинства населения, довольного преобразованиями. Нашлось немало желающих переселиться в Россию.

Было и немало других забот. Требовалось восстановить укрепления, ремонтировать суда, организовать лечение больных и раненых. Постоянной оставалась проблема обеспечения боевых действий. Адмирал писал Томаре, требуя жалованья, провианта и материалов для ремонта судов: «Мы не желаем никакого награждения, лишь бы только служители наши, столь верно и ревностно служащие, не были бы больны и не умирали с голоду».

Русских войск не хватало. В то же время приходилось писать Али-паше, который после взятия Корфу увеличивал число албанских солдат на острове, и требовать их вывода. Нужна была твердость Ушакова, чтобы удалить албанцев на материк.

Трудности возникали и с турками. Ушаков считал штурм заслугой россиян, корабли которых больше пострадали, и полагал для их ремонта без помех воспользоваться запасами леса в адмиралтействе Корфу, но турецкие союзники настаивали на разделе имущества. В письмах Ушаков показывал, что не поручал турецкому флоту ответственные задачи из-за его слабой подготовки. В частности, он писал:

«…кораблей турецких в атаке острова не поставил я с нашими, в их собственное сбережение, ибо они, став на якорь, не могут скоро лечь шпрингом, как скорость надобности требует, и в это время были бы они против батарей кормами, их с батарей могли бы расстрелять…»

Требовались также усилия и деньги для отправки многочисленного французского гарнизона в Тулон.

Завершая труды на Корфу, Ушаков решал, что делать дальше. Помощи от Ушакова ожидали со всех сторон: король Фердинанд IV рассчитывал на освобождение Неаполя, Нельсон приглашал к Мессине, Сидней Смит — в Александрию и на Крит. Адмирал писал Томаре:

«Требования английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю — не что иное, как они малую дружбу к нам показывают, желают нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух… Сир-Сидни-Шмит без нашей эскадры силен довольно. С Английским отрядом при Александрии, не имея и не зная нигде себе неприятеля, требования делает напрасные… Осмелюсь я сказать, в учениках Сир-Сидни Шмита я не буду, а ему от меня что-либо занять не стыдно».

Наконец, поступило приказание сначала помочь Фердинанду IV, а затем идти к Мальте. Эти основные задачи и стал выполнять адмирал.

У берегов Италии

Минуло всего несколько дней после взятия Корфу, не были посчитаны трофеи, а Ушаков уже обдумывал новые действия. Теперь он мог позволить себе помощь союзникам. 26 февраля адмирал сообщал Фердинанду IV об отправке половины эскадры к Бриндизи, затем — к Мессине и Палермо. В письме этом о нехватке провизии он лишь упоминал. В. В. Мусину-Пушкину-Брюсу флагман прямо писал, что для действий эскадры необходимо заготовить соленое мясо и занять деньги, чтобы выполнить приказ Павла I и доставить войска на Мальту. 27 февраля адмирал писал Нельсону о победе и намерениях; он рассчитывал встретиться с английским флотоводцем в Мессине.

1 марта флагман, узнав о награждении его алмазными знаками ордена Святого Александра Невского осенью 1798 года, в письме благодарил Кушелева за поздравление и изложил сложившуюся на Средиземном море обстановку. Он сообщал, что Нельсон с кораблем в Палермо, его корабли блокируют Мальту, Александрию и в Венецианском заливе их нет. О состоянии эскадры флотоводец писал, что после долгих плаваний и боев большинство судов имеет течь, на некоторых из-за ржавых гвоздей спадают доски обшивки. Как минимум 4 корабля и 4 фрегата требовали кренгования. Не было необходимых материалов, и Ушаков направил ведомость о потребностях эскадры в Адмиралтейств-коллегию и контору главного командира.

Русские эскадры требовались сразу в нескольких местах, и Ушаков пытался хотя бы частично удовлетворить запросы, посылая отдельные суда и отряды. Сам он намеревался выйти с половиной своей и турецкой эскадрой к берегам Италии, чтобы не допустить французов утвердиться в Апулии и Отранто, а вторую половину под командованием Пустошкина оставлял для ремонта на Корфу. Он жаловался на недостаток людей, в том числе мастеров, на перебои с продовольствием из-за трудностей его доставки по бурному зимнему морю.

Не зная, пришли ли войска для Мальты в Зару, он рассчитывал на возвращение Сорокина, который с фрегатом «Михаил» и турецким корветом вышел 14 марта в Бриндизи и далее в Триест и еще не возвратился. Также еще не вернулись фрегат «Счастливый» и турецкое судно, посланные в Бриндизи для доставки принцесс и тетушек бывшего французского короля в австрийские владения. Ушаков остался без десантных войск, которые занимали крепость Корфу. Флагман просил прислать матросов и солдат, ибо для содержания крепости с 600 пушками требовалось не менее полка.

5 марта Ушаков писал Томаре, что свою задачу видит в наблюдении берегов Италии от Венецианского залива до Мессины для помощи королю Неаполя и защиты берегов Турции, и считал бесполезным посылать часть сил к Кандии (Криту), что требовал Сидней Смит; он полагал, что за немногочисленными французскими силами в Тулоне может наблюдать Нельсон. Адмирал вновь жаловался на недостаток провизии и всего необходимого для эскадры.

Неаполитанцы ожидали, что на эскадре до 12 тысяч войск, но так как их не было, то посланный королем кавалер Мишеру просил хотя бы для ободрения жителей послать эскадру к городам Апулии, Бриндизи и Отранто, а затем направиться в Сицилию, чтобы помешать неприятельским войскам пройти в Мессину. Ушаков после получения провианта намеревался с четырьмя кораблями и тремя-четырьмя фрегатами идти к Бриндизи и Отранто, а оттуда — к Мессине, по пути забрав в Заре войска для гарнизона Мальты.

Но Мальту англичане еще не взяли… Томаре Ушаков заявлял 5 марта, что англичане стремятся держать русские силы раздельно. Сиднею Смиту он дипломатично писал, что недостаток провизии, ремонт кораблей и другие задачи не позволяют ему послать корабли к Кандии (Криту). Адмирала беспокоило, что в Анконе стояли, вместе с «Женерё», четыре французских линейных корабля, тогда как в Тулоне — не более одного-двух кораблей.

12 марта Ушаков обратился к Кадыр-бею с предложением, снабдив довольствием войска Али-паши, отправить их обратно, ибо вскоре французский гарнизон отправлялся в Тулон и необходимости в таких силах не было. Только после такого демарша албанцы начали покидать остров. На следующий день адмирал в рапорте Павлу I писал, что для гарнизона Корфу требуются регулярные войска, не менее полка русской пехоты, ибо, если французы вновь возьмут остров и оставят на нем большой гарнизон, вернуть его будет очень сложно.

13 марта 2931 человек французского гарнизона были посажены на наемные суда. С ними Ушаков послал акат «Святая Ирина», бригантину «Феникс» и трофейный бриг. Его беспокоило, кто оплатит перевозку. Флагман отметил благодарность французов за гуманное отношение.

В эти дни Ушаков продемонстрировал гуманность и к своим подчиненным. На эскадре состояли матросами разжалованные за участие в краже пороха мичманы А. Олешев и К. фон Икскуль. Сначала командующий дал им возможность отличиться, послав вместе с мичманом Метаксой на турецкую эскадру для связи. Прошли месяцы, и 13 марта Федор Федорович обращался к Г. Г. Кушелеву с просьбой о восстановлении их в прежних чинах, сообщая о том, что они не только выполняли свою службу, но и проявили храбрость в вылазках и на штурме Корфу. В ответ на доклад Кушелева Павел I разрешил вернуть им чины.

Тем временем австрийское правительство, действуя через посланника графа А. К. Разумовского и A. B. Суворова, просило, чтобы Ушаков выделил часть войск для наблюдения за Анконой и охранения перевозок продовольствия для итальянской армии. 23 марта Разумовский писал об этом Ушакову и сообщал, что в Анконе «Женерё» с несколькими мелкими судами готовится к выступлению, вероятно, для действия на коммуникациях. О необходимости выслать отряд судов на высоту Анконы писал и Суворов.

Нельсон со своей стороны в письме от 23 марта поздравлял Ушакова с победой, сообщал, что Мальта вскоре падет и что английская эскадра отправляется для блокады Неаполя до прибытия русской эскадры, которая, как надеялся Нельсон, восстановит короля Неаполя на троне.

Павел I наградил Ушакова и решил усилить его эскадру. 26 марта он предписал контр-адмиралу П. К. Карцову с отрядом из трех кораблей и фрегата идти на Средиземное море в распоряжение Ушакова и крейсировать у берегов Сицилии или Сардинии.

30 марта Ушаков писал Томаре о том, что Али-паша, задержав донесение о взятии Корфу, присвоил себе честь победы и требует часть трофеев, сообщал о болезнях из-за недоброкачественных продуктов, поставляемых турками, и о необходимости наладить снабжение провизией, о недостатке денег и материалов для ремонта, что препятствовало продолжению операций.

Павлу I от 30 марта Ушаков рапортовал, что от него ожидают высадки у Манфредонии и освобождения от французов Апулии. Адмирал готовил половину своей и турецкой эскадр, но не располагал войсками и надеялся получить два-три батальона из войск генерала Германа, которые должны были прибыть в Италию. Не зная, где эти войска, Ушаков мог только предполагать план своих действий: идти ли ему к Манфредонии, Анконе или Неаполю? Он намеревался оставить контр-адмирала Пустошкина на Корфу с ремонтируемыми четырьмя кораблями и несколькими фрегатами. В случае, если бы главные силы действовали в направлении Мессины и Неаполя, Пустошкину предстояло идти в сторону Зары, где будут русские полки.

1 апреля Ушаков дал ордер A. A. Сорокину с отрядом из двух русских фрегатов, двух турецких корветов идти с неаполитанским фрегатом, на котором находился Мишеру, в Бриндичи (Бриндизи), и стараться очистить берега Апулии от неприятельских судов, от французов и бунтовщиков, а прочих ласковостью утвердить в подданстве королю. Отряд отправился 3 апреля. 7 апреля, узнав о появлении в Бриндизи французского отряда во главе с фрегатом, адмирал направил в подкрепление Сорокину бригантину и три турецкие канонерские лодки, чтобы с наличными силами стараться очистить город от французов.

Получив указ Павла I от 22 января об отправке контр-адмирала Пустошкина с эскадрой не менее четырех кораблей и соответствующим числом фрегатов к Сардинии, чтобы действовать с английским и неаполитанским флотами, адмирал 8 апреля рапортовал Императору о своих действиях. Сам он не мог выступить, пока продолжался ремонт кораблей, но по готовности намеревался идти к Бриндизи и Манфредонии, очистить места эти от неприятеля, а затем отправиться к Мессине и Неаполю для взаимодействия с Нельсоном. Он рассчитывал получить прибывшие из России войска и писал: «Его неапольское величество нетерпеливо ожидает меня с десантными войсками и спасение всей Италии надеется получить от войск российских».

Тем временем ситуация в Италии изменилась. A. B. Суворов, начав 10 апреля 1799 года наступление, разбил французов при Адде и занял 17 апреля Милан. К середине мая его войска овладели всей Ломбардией. Армия Макдональда была вынуждена из Неаполя направиться навстречу Суворову. В Центральной и Южной Италии оставались лишь несколько французских гарнизонов. Эти обстоятельства способствовали действиям сил Ушакова.

Высадившийся 4 мая в Бриндизи, занятом русскими еще в апреле, отряд капитан-лейтенанта Г. Г. Белле (550 человек) за четыре дня очистил от неприятеля побережье до Манфредонии и направился к Неаполю. 25 мая отряд соединился с отрядами кардинала Руффо; 2 июня соединенные силы подошли к Неаполю с юго-востока, тогда как с юга и севера подходили отряды из «армии веры», организованной кардиналом.

Попав под обстрел канонерок республиканцев, Белле развернул на берегу батареи, которые после перестрелки потопили две лодки и отогнали остальные. 3 июня русский авангард прорвался в предместья Неаполя. 8 июня почти весь город был освобожден от французов и республиканцев, через четыре дня после обстрела капитулировали крепости Капуя и Гаэта. Лишь замок Кастель-Эльмо с трехтысячным гарнизоном продержался до 29 июня, когда был занят союзными войсками.

Англичане, прибывшие только 12 июня, постарались стать хозяевами положения в Неаполе. Нельсон, отменив условия капитуляции, по которой была гарантирована жизнь сдавшимся, открыл путь для белого террора, стоившего жизни 40 тысячам республиканцев.

После разгрома Макдональда в сражении на Треббии 7–9 июня А. В. Суворовым французские гарнизоны оставались лишь на побережье генуэзской Ривьеры, в Чивита-Веккии, вблизи Ливорно и в Анконе. Последний пункт, занятый первоначально трехтысячным отрядом и постоянно подкрепляемый, занимал положение, из которого французские корабли могли действовать на путях снабжения австрийской армии и войск Суворова в Северной Италии.

Еще 1 мая посланный Ушаковым отряд контр-адмирала Пустошкина вышел с Корфу и 5 мая начал блокаду Анконы, прерывая ее только 14–26 мая для пополнения запасов воды. В отряде состояли русские два корабля и бриг, турецкие — корабль и два фрегата. 30 мая высаженный в порту Пезаро русский отряд майора Гамена (200 человек) с отрядами местных роялистов 1 июня взял крепость Фано, затем — Сенигаллию на подступах к Анконе. В последнем случае корабли успешно взаимодействовали с десантом. Ушаков писал в рапорте, что противнику пришлось рассеивать свое внимание между действиями с суши и моря. Но успешные действия пришлось прервать. 6 июня контр-адмирал получил новый ордер. Извещенный Нельсоном о вступлении франко-испанской эскадры в Средиземное море, Ушаков приказал Пустошкину возвращаться к Корфу.

Ожидая, что франко-испанский флот направится к Египту за французскими войсками, англичане основные силы сосредоточили в районе Минорки и на подступах к Александрии. Однако союзники 19 мая высадили крупные подкрепления армии Моро в Савойе, провели 25 мая конвой в Геную, после чего вернулись в Брест 2 июля.

Узнав о том, что опасность миновала, Ушаков отправил отряд капитана 2-го ранга Войновича из пяти русских, двух турецких фрегатов и двух малых судов с десантом к Анконе, чтобы овладеть этим портом. Адмирал считал, что «…Венецианский залив не будет спокоен, пока не взята будет Анкона».

Отряд Войновича выступил 6 июля, 12 июля высадил в Пезаро десант (430 матросов и солдат); после соединения с неаполитанскими войсками Лагоста были добавлены еще 300 человек. Объединенные силы окружили Фано и 20 июля заставили противника капитулировать. 22 июля союзники с моря и с суши открыли огонь по Сенигаллии; без сопротивления французы подняли белый флаг. После этого началась тесная блокада Анконы, по мощи немногим уступавшей Корфу.

Тем временем французские войска, потерпевшие поражение от австрийцев и войск A. B. Суворова, отошли на север и соединились в генуэзской Ривьере. В сражении при Нови 4–5 августа союзники под командованием Суворова нанесли поражение французам и завершили освобождение Северной Италии. Однако требовалось овладеть Генуей. Суворов обратился к морскому командованию союзников с просьбой обеспечить блокаду Генуи и безопасную доставку из Ливорно продовольствия войскам. Нельсон выделил корабль, фрегат и бриг; отряд этот особой активности не проявлял.

Ушаков, оставив 3 корабля, 4 фрегата и корвет для охраны Корфу, 24 июля с главными русско-турецкими силами (10 кораблей, 6 фрегатов, 6 меньших судов) выступил, 3 августа прибыл в Мессину и интересовался, где Нельсон, чтобы согласовать с ним действия. Получив 4 августа обращение Суворова о блокаде Генуи от 16 июля, он срочно снарядил эскадру контр-адмирала Пустошкина с 2 кораблями, 2 авизо русскими и кораблем и 2 фрегатами турецкими. По инструкции, которую 10 августа Ушаков дал Пустошкину, тому следовало крейсировать у берегов от Ливорно до Генуи и блокировать последнюю.

В тот же день по просьбе неаполитанского короля адмирал дал инструкцию A. A. Сорокину с отрядом из 3 фрегатов следовать к Неаполю и поддерживать порядок в городе силою эскадры и ранее высаженного в Манфредонии десанта. В Неаполь должна была прибыть и эскадра контр-адмирала Карцова из Палермо, на которой было много больных цингой. Ушаков считал пребывание в Неаполе полезным для больных.

Сам Ушаков 11 августа отправился из Мессины в Палермо с 7 кораблями, фрегатом и 4 легкими судами для встречи с Нельсоном и совместных действий. Он знал, что франко-испанский флот вышел из Средиземного моря и прошел мыс Финистерре; за ним гналась английская эскадра.

Тем временем 16 августа Суворов получил приказ Павла I перенести действия в Швейцарию и вытеснить оттуда французов. Почти полностью освобожденная Италия была оставлена на попечение австрийцев. Но действия русского флота продолжались.

18 августа Пустошкин вышел из Мессины с русской частью отряда (на турецких судах началось брожение, и они не выступили). Преодолевая встречные ветры, отряд прибыл в Ливорно лишь 30 августа и до конца года крейсировал у берегов. Только за несколько дней были истреблены 10 неприятельских транспортов. Русские суда обстреливали береговые укрепления, поддерживали огнем наступление сухопутных войск. Высаженный с кораблей русский десант (200 человек под командованием майора Гамена) в начале декабря участвовал совместно с австрийцами в боях под Генуей и после поражения, потеряв 75 человек, отошел к Фано, на суда Пустошкина. В конце декабря эскадра ушла в Ливорно.

Главные силы Ушакова 16 августа выступили из Мессины и 21 августа прибыли в Палермо, где уже с 4 августа стояла эскадра Карцова. 22 августа Ушакова посетил Нельсон; на следующий день русский адмирал отдал визит. В ходе переговоров двух флагманов выяснилось, что англо-португальская эскадра и осаждающие войска должны уйти от Мальты. Нельсон предложил Ушакову блокировать остров, тогда как русский адмирал считал необходимым совместными силами быстрее овладеть Мальтой. Не договорившись, оба адмирала отправились по просьбе короля Обеих Сицилий с морскими силами в Неаполь, откуда Сорокин 25 августа сообщал, что русские войска в чести и охраняют порядок, а над виновными идет суд.

Тем временем в конце августа Кадыр-бей рапортовал Ушакову, что команды его кораблей бунтуют, считая, что слишком долго находятся в трудном походе, и требуют замены. Предлогом явилась драка на берегу с жителями Палермо, в результате которой погибли и пострадали много турок; попытки уговорить турецких моряков не удались. Турецкий адмирал был вынужден подчиниться бунтовщикам и идти к Константинополю.

26 августа эскадра Ушакова прибыла в Неаполь и соединилась с отрядом Сорокина. Фердинанд IV поручил адмиралу руководство военными действиями и подчинил ему неаполитанские войска. Ушаков высадил на берег десантный отряд полковника Скипора (818 человек), направленный по суше на Рим. После взятия Рима адмирал намечал направить 600 человек в помощь войскам, осаждавшим Анкону. К Чивита-Веккии адмирал послал капитан-лейтенанта Эльфинстона с фрегатом «Поспешный» и неаполитанским судном, чтобы препятствовать вывозу ценностей, награбленных французами.

19 сентября отряд Скипора вступил в Рим. Тем временем коммодор Троубридж и другие союзники приняли капитуляцию у гарнизона Чивита-Веккии, позволившую французам свободно эвакуироваться. Так как ко взятию Рима австрийцы не поспели, они повернули к Анконе, чтобы не позволить отряду Войновича взять ее. Русские войска вели упорные бои. Неприятельский гарнизон дошел почти до полного изнеможения. Гавань была тесно блокирована. 2 ноября отряд легких сил мичмана Икскуля из девяти легких судов захватил неприятельский бриг. Но австрийцы, 3 октября пришедшие к Анконе, месяц вели переговоры с гарнизоном и 4 ноября за спиной русских подписали с ним почетную для него капитуляцию.

Тем временем Нельсон, разочаровавшись в возможности 2700 англичан самостоятельно взять Мальту с четырехтысячным гарнизоном, в конце октября предложил Ушакову принять участие в осаде. 20 декабря после подготовки русская эскадра (семь кораблей, фрегат, восемь малых судов с двумя тысячами гренадер на борту) вышла из Неаполя. 22 декабря, зайдя в Мессину, адмирал получил приказ возвратить русскую эскадру на Черное море. Император был разочарован в союзниках, из-за действий которых оказались в трудном положении русские войска в Швейцарии.

1 января 1800 года корабли Ушакова выступили из Мессины и 8 января прибыли на Корфу. Несколько месяцев потребовалось для ремонта. Тем временем эскадра Карцова крейсировала с 20 марта по 2 июня между Сицилией и Барбарским берегом (Тунисом), эскадра Пустошкина находилась в Мессинском проливе, три фрегата Сорокина — в Неаполе, а три фрегата Войновича крейсировали в Венецианском заливе.

Такая активность русских кораблей объяснялась тем, что англичане добились обещания Павла I оказать поддержку в осаде Мальты. Получив повеление от 10 апреля 1800 года, Ушаков начал готовиться к походу. Он вызвал Сорокина из Неаполя, чтобы везти войска на Мальту. Тем временем Бонапарт, как первый консул, организовал поход в Италию. После поражения при Маренго 14 июня 1800 года Австрия согласилась на перемирие. Крейсерства у берегов Италии становились бесперспективными, и Павел I вновь приказал вести эскадру на Черное море. Поход на Мальту не состоялся. Самостоятельно англичане смогли овладеть островом лишь 23 августа 1800 года.

5 июля 1800 года главные силы (11 кораблей, 2 авизо, транспорт и 3 мелких судна) выступили с Корфу в Севастополь; позднее отправились в Россию отряды Сорокина и Войновича.

На Корфу был оставлен небольшой русский гарнизон. Основной защитой Ионических островов должна была служить местная милиция. Ушаков передал сенату Республики военное судно (полугалеру), взятое у французов; в письме к президенции острова Занте адмирал писал, что судно оставлено «к охранению сего места и малых судов, переходящих из острова в остров, от лодок разбойнических». Так Республика Семи Соединенных островов обрела благодаря Ушакову свой флот.

При уходе эскадры жители островов преподнесли Ушакову памятные подарки: на Корфу — золотую шпагу, украшенную бриллиантами, от Кефалонии и Итаки — золотые медали, от Занте — серебряный с позолотой щит и золотую шпагу.

Из-за встречного ветра лишь 27 августа эскадра Ушакова вступила в Дарданеллы. Неблагоприятные ветры задержали на месяц корабли и у Константинополя. Только 23 октября русские моряки вышли из Босфора и 26 октября вернулись в Ахтиар. Пришли главные силы из девяти кораблей, фрегата и двух авизо. Отставшие суда приходили до 2 ноября, а корабль «Богоявление», зашедший в Кафу, потребовал из-за сильной течи ремонта на месте. 5 ноября адмирал отправил для его ремонта корабельного мастера Юхарина.

За два с половиной года плавания эскадра лишилась 400 человек, но не потеряла ни одного корабля, что свидетельствует о мастерстве как флотоводца, так и подготовленных им моряков.

На закате жизни

Начиналась мирная жизнь. 22 ноября Ушаков рапортовал адмиралу В. П. Фондезину, главному командиру Черноморского флота, о состоянии кораблей эскадры, 31 декабря — о ее разоружении. Заботясь о своих офицерах, адмирал 25 ноября обратился к Фондезину с просьбой поспособствовать с жильем (казенным или за умеренную цену) для пришедших с моря моряков.

Адмирал готовил отчеты о средиземноморском плавании, когда Павел I был убит и его сменил Александр I. В надежде на то, что новый Император обратит внимание на заслуженного флотоводца, тот обратился к нему с поздравлением. Император ответил 4 ноября 1801 года:

«Господин Адмирал Ушаков, мне приятно было видеть усердие Ваше, изображенное в поздравлении Вашем со днем моей коронации; примите истинную благодарность мою и уверение, что я всегда пребываю Вам доброжелательный».

21 мая 1802 года Ушакова назначили главным командиром Балтийского гребного флота и начальником флотских команд в Санкт-Петербурге. Если учесть то весьма слабое внимание, которое в последующие годы уделяли Черноморскому флоту, перевод этот был вполне оправдан. Гребной флот играл большую роль в боевых действиях 1789–1790 годов на Балтике, как уже хорошо известно из биографии К.-Г. Нассау-Зигена. Да и годы, болезни требовали для флотоводца более спокойной службы. Жизнь в столице помогала адмиралу как заниматься улаживанием дел семейных, так и помогать молодым Ушаковым, поступающим на морскую службу. В частности, он брал с собой Ивана Ушакова в поход на Средиземное море, а в 1805 году взял его в гребной флот.

О периоде командования гребным флотом в сборнике документов Ф. Ф. Ушакова — пробел. Видимо, несмотря на энергию флотоводца, ему приходилось смиряться с тем, что при Александре I флоту уделяли и внимания, и средств значительно меньше, чем было необходимо.

27 ноября 1804 года Ф. Ф. Ушакова назначили, кроме командования Балтийским гребным флотом, начальником петербургских корабельных команд, а в октябре — председателем квалификационной комиссии «по производству в классные чины шкиперов, подшкиперов, унтер-офицеров и клерков Балтийских и Черноморских портов», образованной при Морском кадетском корпусе.

Когда в ходе франко-русской войны 1805–1807 годов среди дворянства России начался сбор средств для армии, Ушаков внес в фонд две тысячи рублей, пять пушек и алмазный челенг, пожалованный ему султаном Селимом III. Но Александр I посчитал, что челенг должен остаться в семье адмирала и «свидетельствовать сверх военных его подвигов и примерное соревнование к благу любезного отечества».

Адмирал остался недоволен назначением, да и здоровье отказывало. 19 декабря 1806 года он обратился с прошением об отставке, в котором перечислял свои заслуги перед отечеством и в качестве причины ухода со службы называл телесную и духовную болезнь. В частности, он писал:

«…Долговременную службу мою продолжал я от юных лет моих всегда бесперерывно с ревностью, усердием и отличной и неусыпной бдительностью. Справедливость сего свидетельствует многократно получаемые мною знаки отличий, ныне же по окончании знаменитой кампании, бывшей на Средиземном море, частию прославившей флот, замечаю в сравнении противу прочих лишенным себя высокомонарших милостей и милостивого воззрения. Душевные чувства и скорбь моя, истощившие крепость сил, здоровья, Богу известны — да будет воля Его святая».

Видимо, потребовалось время для того, чтобы Александр I получил представление о заслугах адмирала. Вероятно, флотоводцу было предложено отказаться от прошения об отставке. 12 января, уведомляя товарища министра морских сил П. В. Чичагова о том, что его решение неизменно, Ушаков вновь писал о душевной болезни и просил удовлетворить прошение.

17 января 1807 года указом Александра I Ушаков был уволен от службы с ношением мундира и с полным жалованьем. 4 июля 1807 года последовал указ Адмиралтейств-коллегии, в котором были перечислены служебные и боевые заслуги адмирала.

Первоначально Федор Федорович остался в Санкт-Петербурге. Он продолжал помогать молодым морякам, в том числе Ивану Ушакову. Вероятно, он надеялся на то, что тот со временем сможет использовать те умение и знания, которые флотоводец ему преподносил. Однако 7 октября 1809 года Иван Ушаков утонул на Неве. Отставной адмирал решил, что и его жизнь кончается. В мае 1810 года он большую часть своего имущества, включавшего 11 деревень всего с 200 крестьян, распределил по наследству между племянниками, а сам удалился в оставленное себе имение в деревне Алексеевке Темниковского уезда Тамбовской губернии, недалеко от Санаксарского монастыря, где в свое время настоятелем служил его дядя, Иван Игнатьевич Ушаков. Жизнь его была полна размышлений и благотворительности для неимущих.

Моряк-патриот не оторвался от жизни страны. Когда началось вторжение войск Наполеона, 19 июля 1812 года он пожертвовал две тысячи рублей в пользу 1-го пехотного Тамбовского полка. 26 июля Тамбовское губернское дворянское собрание большинством голосов (291 «за», 21 «против») избрало Ушакова начальником внутреннего ополчения Тамбовской губернии, о чем в тот же день предводитель дворянства сообщал ему. Но отставной адмирал в письме 29 июля благодарил за честь и по состоянию здоровья отказался принять должность. 15 января 1813 года он пожертвовал 540 рублей на содержание и лечение больных солдат, оставленных в городе Темникове. 11 апреля 1813 года Ушаков обратился к обер-прокурору Синода А. Н. Голицыну о пожертвовании 20 тысяч рублей, содержащихся в Санкт-Петербургском опекунском совете, и накопившихся процентов «… в пользу разоренных, страждущих от неимущества бедных людей».

1–2 октября 1817 года Ф. Ф. Ушаков скончался в своем поместье в Тамбовской губернии. Похоронили флотоводца у стен Санаксарского монастыря. Сразу после его смерти начались искажения его биографии, основательно забытой за те немногие годы, что прошли после его побед 1788–1799 годов. В частности, на сохранившемся до наших дней намогильном памятнике адмиралу, поставленном племянником Федором Ивановичем Ушаковым, в надписи ошибочно указаны возраст и дата смерти:

«ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ ПРАХ

ЕГО ВЫСОКОПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА

И ВЫСОКОПОЧТЕННОГО БОЯРИНА ФЛОТА, АДМИРАЛА

И РАЗНЫХ РОССИЙСКИХ И ИНОСТРАННЫХ ОРДЕНОВ КАВАЛЕРА

ФЕДОРА ФЕДОРОВИЧА УШАКОВА,

СКОНЧАВШЕГОСЯ 1817 ГОДА СЕНТЯБРЯ 4 ДНЯ,

НА 74 ГОДУ ОТ РОЖДЕНИЯ»

* * *

Адмирал Ф. Ф. Ушаков вошел в историю как опытный и решительный флотоводец, способный как организовать боевую подготовку моряков, так и вдохновить их на подвиги. Сражения, которые проводил флагман, неизменно завершали победы, хотя, как правило, преимущество было на стороне противника. Сам ли Ушаков придумал тактические приемы, приводившие к успеху (резерв из быстроходных кораблей и т. д.), либо творчески использовал опыт других флотоводцев, он успешно побеждал врага раз за разом. Взятие Корфу силами почти одного флота — редчайший пример операции против берега, которую успешно осуществили относительно небольшие силы под руководством талантливого и решительного начальника. А без дипломатических способностей вряд ли адмирал смог бы провести кампанию в Средиземном море при условиях столкновений интересов различных государств и амбиций военачальников.

Федор Федорович Ушаков был настоящим христианином, угодником Божиим, и не случайно летом 2001 года Русская православная церковь причислила его к лику Святых.

Основатель Одессы О. М. де Рибас

Об Осипе Михайловиче де Рибасе известный русский военный историк прошлого столетия М. Н. Богданович писал:

«Этот человек, щедро одаренный природою, соединил в себе самые разнообразные способности: неустрашимость воина с ловкостью дипломата, искусство составлять самые сложные соображения и решимость приводить их в исполнение; отважный кавалерист, непоколебимый в опасностях моряк, тонкий дипломат — таков был Рибас. Потемкин нередко вверял ему важные поручения, требующие особенной деятельности и решительности. Суворов говорил, что для него с Рибасом не было ничего невозможного, и брался вместе с ним и 40 тысячами русских войск завоевать Константинополь».

Слова эти относились к человеку, который прославил себя не только на поле боя, но также в качестве строителя Одессы. Однако читатели в большинстве имеют весьма смутное представление о заслугах этого человека с многогранными способностями, ибо сведения о нем рассеяны по различным источникам и нередко противоречивы или ошибочны.

Начало пути

Родился дон Хосе (Иосиф) де Рибас-и-Бойонс в Неаполе 6 июня 1749 года. Отец его, дон Мигуэль (Михаил) де Рибас, происходил из Барселоны. Он переселился в Италию в 1739 году, поступил капитаном на службу королю Неаполя. Девятнадцать лет перед смертью старший де Рибас состоял директором министерства морских и военных сил. Женился он на шотландке, представительнице древней фамилии, Маргарите Плюнкет. Кроме Иосифа, у него появились сыновья Эммануэль, Андрей, Феликс, в свое время ставшие гражданами России.

В честь заслуг М. де Рибаса король Фердинанд IV пожаловал 4 июля 1765 года его семнадцатилетнего сына подпоручиком в Самнитском пехотном полку. Видимо, именно в этот спокойный период юноша получил основы образования. Скорее всего, многое он почерпнул из книг благодаря любви к чтению и хорошему владению французским и другими языками. Во всяком случае, позднее де Рибас проявлял немалые познания и в военном деле, и в инженерном. Однако в Неаполе продвинуться честолюбивый способный человек не смог.

В 1769 году, отправившись по делам в Ирландию, на обратном пути в Ливорно молодой офицер познакомился с графом А. Г. Орловым. Встреча эта перевернула судьбу де Рибаса. По предложению руководителя Архипелагской экспедиции он поступил на русскую службу; в сентябре его уже уволили из неаполитанской армии. Иосиф служил на русском флоте волонтером, участвовал в боевых действиях. Есть сведения, что молодой офицер причастен к аресту на Средиземном море дамы, названной позднее княжной Таракановой, претендовавшей на российский престол. В частности, пишут о том, что он выслеживал ее в Рагузе и в Венеции, а затем способствовал успешному проведению операции по захвату претендентки, который организовал граф Алексей Орлов. Это мало соответствует другим фактам из его жизни, но, во всяком случае, судьба де Рибаса неожиданно оказалась причастна к государственной и личной тайне Екатерины II.

* * *

11 апреля 1762 года в Петербурге загорелся дом гардеробмейстера Императрицы Екатерины Алексеевны Василия Шкурина. Во время, когда Император Петр III, любитель участвовать в тушении пожаров, выехал из дворца, Императрица родила мальчика — сына Григория Григорьевича Орлова. Эпизод с поджогом был придуман специально, чтобы уберечь роженицу от гнева венценосного супруга. При родах присутствовали И. И. Бецкой (по некоторым сведениям, действительный отец принцессы Ангальт-Цербстской) и его побочная дочь, которую он выдавал за приемную, фрейлина Настасья Ивановна Соколова. Новорожденного младенца завернули в шубу и передали тому же Шкурину, который ради повелительницы был готов на все. Мальчика воспитывали в его семье. В 1770 году вместе с родными сыновьями назначенного камергером Шкурина он был отправлен учиться за границу. Его содержали в специально организованном пансионате в Лейпциге до 1774 года, когда Екатерина II решила, что пора сына вернуть на родину и поручить его И. И. Бецкому. Тот встретился с ребенком и сообщил матери, что он кроткий, послушный, застенчивый, рассеянный и нуждается в воспитании. Бецкой нередко возил мальчика, названного Алексеем Григорьевичем Бобринским, в театр, на балы. Но престарелый вельможа, занимавший ряд важных постов, не мог уделять воспитаннику много внимания. Решив почему-то, что у Алексея склонность к военному делу, он осенью 1774 года определил его в Сухопутный кадетский шляхетный корпус, директором которого состоял, и поручил обязанности гувернера де Рибасу.

В литературе этот период жизни де Рибаса, которого в России называли Осипом или Иосифом Михайловичем, не совсем ясен. По одним сведениям, де Рибас прибыл из Ливорно в Санкт-Петербург в 1772 году с рекомендательным письмом от графа А. Г. Орлова. В этом случае он, конечно, непричастен к захвату княжны Таракановой. По другой версии, он приехал в столицу России после заключения Кючук-Кайнарджийского мира и по ходатайству Орлова был определен в Шляхетный кадетский корпус капитаном, что было равно армейскому премьер-майору.

Более вероятно второе; может быть, он и привез мальчика, еще не имевшего фамилии, из Лейпцига. Не исключено также, что он состоял при нем и в Лейпциге с 1772-го по 1774 год. Последним можно объяснить, почему именно ему доверили быть гувернером. Одновременно де Рибас был в корпусе сначала цензором, а затем и полицмейстером.

Екатерина II вернула сына из-за границы, видимо, из опасения, чтобы авантюристы не использовали его как претендента на престол. С другой стороны, Императрица опасалась, что наследник Павел Петрович может умереть либо ввяжется в заговор за трон и его придется устранить. На всякий случай был нужен под рукой запасной наследник, хорошо обученный и воспитанный, но не настолько известный, чтобы самостоятельно претендовать на власть.

В корпусе для Бобринского установили особый режим. Он жил в отдельном помещении вместе с де Рибасом, учился в классах до обеда, а вечерами с воспитателем часто выезжал в общество, бывал на балах, в театре и т. п. Бецкой и Императрица хотели сделать маленького дикаря светским человеком. Для этого и нужен был немало повидавший де Рибас, который к тому же хорошо владел испанским, итальянским, французским, английским, немецким языками и латынью.

Пишут, что на карьеру Рибаса повлияла женитьба на приемной дочери Бецкого Н. И. Соколовой. Однако бракосочетание, на котором присутствовала Екатерина II, произошло лишь 27 мая 1776 года. Скорее Бецкой решил выдать за де Рибаса свою уже немолодую дочь и замкнуть тайну Алексея Бобринского в семейном кругу.

Настасья Ивановна Соколова (1745–1822) была воспитана в модных идеях просветительства и до замужества четырнадцать лет была фрейлиной Императрицы. А. Бобринский, которого до поступления в корпус воспитывали на тех же идеях, отмечал в записках острый ум, язвительный язык, вспыльчивый характер и гневливость «Рибасши», которая не стеснялась злословить даже по поводу Императрицы.

Современники отмечали гуманизм и отсутствие формализма де Рибаса в отношении воспитанников. Тем более кажется непонятным, чем он заслужил неприязнь Бобринского, считавшего его своим «злым гением». Чтобы понять причины, следует обратиться к частично опубликованному дневнику юного Бобринского, который он вел с 1779 года.

Можно понять, что де Рибас не был удовлетворен деятельностью не столько преподавателя и воспитателя, сколько надзирателя за воспитанниками. Еще ранее, осенью 1778 года, он говорил А. Бобринскому, что подал просьбу об отставке, так как видит, что кадеты им недовольны. Однако просьбу его не удовлетворили. Скорее всего, удержали на месте повышением: в 1780 году де Рибас был произведен в полковники.

Несмотря на близость к Императрице, особой возможности отличиться не было. Во всяком случае, сопровождая Бобринского на свидание с Екатериной II 3 января 1782 года, капитан говорил Императрице, что в его журнале зафиксировано многое о корпусных и он знает много недостатков, но реакции Екатерины II не заметил.

Рибас не позволял воспитанникам корпуса, среди которых были сыновья влиятельных людей, наступать себе на ногу. 8 января 1782 года Бобринский писал в дневнике: «Рибас недоволен кадетами, которые, находясь в эти дни у родных, жаловались на него и называли виновником всего того, что произошло в корпусе, так, например, они говорили, что он не допускает в корпус офицеров русского происхождения, а сам ежедневно играет в карты и водится с девками, вовсе не заботясь о том, что делается в корпусе. Оно и правда…» Рибас не нашел ничего лучше, чем запретить кадетам до выпуска выходить в город, и отправлял экипажи, приезжавшие отвезти воспитанников по домам.

Семейной жизнью офицер, видимо, также не был удовлетворен. Бобринский отмечает, что его воспитатель 25 декабря 1781 года выступал в роли хозяина на балу девицы Девиа, а 28 декабря девица эта провела вечер и ночь с де Рибасом, после чего тот чувствовал себя полдня больным. Не раз Рибас проигрывал значительные деньги, предлагал воспитаннику не уходить со скачек не отыгравшись, учил другим играм. Так, Бобринский записал: «Я был на конском бегу. Рибас говорил мне о потере, понесенной мною в графе Роб, и что я должен вознаградить ее и отваживаться еще чтобы получить назад». Скорее всего, речь шла о проигрыше воспитанника на скачках и подходе Рибаса к азартной игре. Двуличие, когда официально воспитатель говорит одно, а делает другое, и отмечал Бобринский в дневнике. С другой стороны, он же писал, что Рибас был способен очень хорошо и основательно говорить обо всем.

Видимо, опираясь на материалы дневника, Бартенев считал, что де Рибас не годился на роль воспитателя юношества и занял такой пост лишь из-за старости Бецкого.

В России офицер установил связи с местными масонами и рыцарями Мальтийского ордена, в 1779 году стал членом ордена, но быстро к нему охладел. Вслед за ним в северную столицу приехали братья Эммануэль, Андрей, Феликс и некоторые другие неаполитанцы, также поступившие здесь на службу.

Де Рибас получил вход во дворец, как раз когда прежних его покровителей, Орловых, сменил при Императрице Г. А. Потемкин. Однако не сразу ему удалось установить связь с новым фаворитом. В 1779 году имя де Рибаса впервые мелькает в переписке Екатерины II с Потемкиным и касается его воспитанника. Корреспонденты выражались откровенно, по-семейному. Екатерина II писала в декабре 1779 года о замечании, которое Бобринскому сделал Г. Г. Орлов: «Судя по тому, что мне сказал вчера Рибас, его ученику не всегда нравится, чтобы его таким образом назидали в нравственности. Я думаю, что эти проповеди не произведут на него большого впечатления. Впрочем, я знаю, что тон папá не нравится ему всегда». Из этих строк видно, что Императрица относилась к мнению де Рибаса с уважением.

Рамки учебного заведения стали тесны для энергичного человека, да и прежний смысл его нахождения здесь пропал. В 1782 году А. Г. Бобринскому исполнялось двадцать лет. В феврале он сдал экзамены. При выпуске юноша получил чин капитана, сразу был переведен поручиком в гвардию. Но сначала ему предстояло путешествие с группой бывших соучеников по России и Европе. Когда Рибас обсуждал с Бобринским, кого бы тот хотел пригласить в путешествие, и вскользь спросил, не хотел ли бы тот видеть с собой его, юноша промолчал. Рибас понял, что не стоит рассчитывать на его помощь. Работа в корпусе не прельщала. Проект моста через Неву, разработанный де Рибасом, не одобрила Академия наук. Вряд ли следовало рассчитывать на протекцию жены и тестя. Требовалось искать новую форму самовыражения.

После отъезда воспитанника де Рибас отправился в путешествие за границу. Возможно, он выполнял поручение Императрицы. 30 октября 1782 года Бецкой писал Бобринскому, что ему кланяется О.М. де Рибас, который уже выехал из Неаполя. 22 августа 1783 года в письме к воспитаннику Бецкой сообщал: «Осип Михайлович Дерибас сам к вам пишет». Сохранилось и письмо, которое Рибас писал Бобринскому 1 августа 1783 года:

«Вчера узнал я, что вы приехали в Варшаву и спешу просить вас дать мне о себе весточку. Надеюсь, что ваши письма и мои ответы не будут теперь теряться, так как они с этих пор будут проходить только по странам известным, уверяю вас, мой милый друг, что я не могу быть равнодушен, не получая от вас известий 14 месяцев, тогда как прожил с вами 9 лет. Никогда не буду я в состоянии вообразить себе, что вы изгладите меня совершенно из вашего сердца, потому что я никогда ничего такого не делаю, чтобы потерять вашу дружбу».

Далее Рибас распространялся о том, что после расставания, чтобы «рассеяться и заполнить пустоту», побывал за десять месяцев в Германии, Италии и Франции, а по возвращении оказался объектом злословия тех, кто обвинял его в лихоимстве и других грехах. Тяжело же было положение находившегося не у дел полковника, если ему приходилось просить прежнего воспитанника, чтобы тот засвидетельствовал его невиновность в письме, которое можно было бы показывать как оправдательный документ!

Лучшим способом добиться успеха было обращение к князю Потемкину, который являлся правой рукой Екатерины II и полновластным властителем Новороссии. Есть сведения, что Рибас подал светлейшему проект преобразования флота. Князь заинтересовался и вызвал полковника на юг. Рибас в 1783 году получил новосформированный Мариупольский легкоконный полк и находился в командовании генерал-поручика графа де Бальмена. Он участвовал в мирных походах 1783–1784 годов на Крым и в переговорах, которыми завершилось присоединение Крыма к России, в период раздачи казенных земель на Юге России (1784–1787) получил крупный участок.

Некоторое время Потемкин, подозревая Рибаса в незаконных действиях, не давал ему поручений. Однако офицер не оставался без дел. Он консультировал дипломатов в отношении Неаполя. Весной 1787 года, когда представитель неаполитанского королевского двора маркиз Галло со свитой посетил Херсон, где была тогда объезжавшая южные владения Екатерина II, Рибас участвовал в приеме неаполитанцев. Именно в том году был заключен русско-неаполитанский торговый договор, и де Рибас мог показывать гостям новые российские порты, через которые Неаполю предстояло посылать свои товары в обмен на российские. Но прошло немного времени, и Россия вступила в новую войну. Де Рибасу в этой войне довелось прославиться.

На Лимане

В 1787 году для России сложилась неблагоприятная обстановка. Турецкое правительство, опираясь на поддержку ряда европейских держав, опасавшихся усиления мощи России, решилось на войну, чтобы вернуть Крым, Причерноморье и изгнать российские корабли с Черного моря. Турки намечали, базируясь на Очаков, силами армии и флота захватить Херсон — главную судостроительную базу Черноморского флота, а затем и Крым.

Главные сухопутные силы предназначались для обороны нижнего Дуная, действий на Кубани и против Австрии в Трансильвании. В начале августа 1787 года диван предъявил России требования вернуть Крым, признать вассальное подчинение Грузии султану и согласиться на контроль русских судов при проходе через Босфор и Дарданеллы. Императрица Екатерина II могла рассчитывать как на союзника лишь на императора Австрии, с которым имела соответствующий договор. Другие державы либо были заинтересованы возможностью вовлечь Россию в изнурительную войну, либо сохраняли шаткий нейтралитет. Россия к войне не была готова. Новые корабли еще не вошли в строй. Тем не менее было принято решение не уступать. Россия отвергла ультиматум. 13 сентября Турция объявила войну.

Еще до объявления войны турки из Очакова 21 августа напали на русские суда в Днепровском лимане. Так как выход Севастопольской эскадры в район Варны оказался неудачным (шторм рассеял корабли, и потребовалось время, чтобы привести их в боеспособное состояние), 1 сентября турки беспрепятственно высадили на Кинбурнскую косу десант, намереваясь начать наступление на Херсон и Крым. Однако в решительном сражении высадившиеся войска были разбиты и почти уничтожены силами A. B. Суворова. Эта победа позволила России подготовиться к следующей кампании.

В 1787 году имя де Рибаса появилось в донесениях A. B. Суворова. Генералу нравился молодой офицер, который тогда состоял дежурным бригадиром при Потемкине и выполнял поручения светлейшего князя. 19 октября 1787 года в рапорте Потемкину генерал писал: «По важным препорученностям от вашей светлости господин бригадир Рибас, исправляя оныя с известным благоразумием и трудолюбием, не мог отсюда прежде сего отправиться обратно». 29 ноября Суворов в представлении к награждению граждан Херсона уточнял: «Осип Михайлович просил меня, по происшествию 1 октября, о рекомендации нескольких разных чинов. Оных в великую милость вашей светлости имею честь и… смелость препоручить». Среди представляемых был городничий Егор Булгаков, собравший около пятисот человек ополчения, и грек прапорщик Афанасий Рофтопуло. Из этого видно, что Рибас не просто выполнял указания, а принимал близко к сердцу события и судьбы людей.

В 1788 году было намечено вести боевые действия против Турции на широком фронте силами Кубанского и Кавказского корпусов против Анапы, Екатеринославской и Украинской армий — на юго-западных границах во взаимодействии с Австрией (которая с января 1788 года вступила в войну). Крым следовало оборонять особому корпусу. Для диверсии предполагалось послать на Средиземное море эскадру Балтийского флота, чтобы атакой через Дарданеллы отвлечь неприятельский флот. Основной целью Екатеринославской армии, которой руководил князь Потемкин, был Очаков — хорошо укрепленная турецкая военная и морская база. Несмотря на происки европейских держав, благодаря которым Россия оказалась в войне также и со Швецией, несмотря на то, что Черноморский флот временно оказался небоеспособен, а австрийские войска терпели неудачи, на основном направлении — Очаковском — россияне добились победы. Но стоила эта победа недешево.

Предполагалось овладеть Очаковом силами Екатеринославской армии при поддержке Лиманской флотилии, которую срочно достраивали в Днепровском лимане, у Глубокой пристани. Севастопольской эскадре следовало отвлечь турок от Очакова, не допускать их к Днепровскому лиману и берегам Крыма. Русские моряки 3 июля атаковали и нанесли поражение туркам при острове Фидониси. 1 июля Потемкин приступил к осаде Очакова.

Боевые действия на водах Лимана начались ранее. Уже 20 мая капудан-паша привел к Очакову сильную эскадру, которая столкнулась с Лиманской флотилией, включавшей парусный отряд контр-адмирала Пола Джонса и гребной отряд Нассау-Зигена.

В 1788 году Рибас все еще состоял дежурным бригадиром при Потемкине. Приходилось ему с поручениями светлейшего князя бывать на гребной флотилии и участвовать в боевых действиях. 7-го и 17 июня турки атаковали, но дважды потерпели поражение, а в ночь на 18 июня капудан-паша, пытаясь вырваться из Лимана, понес большие потери и сам спасся на шлюпке. 1 июля, в день начала осады, Нассау-Зиген атаковал и разбил турецкую флотилию под стенами Очакова, после чего заблокировал крепость. В письме от 8 июня 1788 года о бое под Очаковом 7 июня Потемкин сообщал Екатерине II: «Бригадир Рибас, от меня посланный, много оказал услуги, и, будучи в горячке, был в передовом сражении; он согласил раздоры, которые возникли по причине приезда Пауля Жонса: почти никто не хотел оставаться в службе». Сам Рибас 9 июня писал чиновнику для особых поручений Потемкина В. С. Попову: «Поль Джонс важное приобретение для русского флота, но зато сколько хлопот».

В письме 15 июня к Екатерине II Г. А. Потемкин представил среди прочих к награде за первый бой и О. М. де Рибаса, предложив дать ему орден Святого Владимира III степени. О том, что награда эта не случайна, говорит тот факт, что сохранился план Очакова, который де Рибас с братом Эммануэлем снимал на рекогносцировке в 1788 году. Съемки приходилось проводить под неприятельскими выстрелами. Сам О. М. де Рибас не был удовлетворен своей деятельностью и 9 августа записал: «Я гибну от желания что-либо совершить».

У де Рибаса сложились теплые отношения с A. B. Суворовым, который тогда командовал войсками, охранявшими Херсоно-Кинбурнский оборонительный район. Вместе им пришлось успокаивать английских офицеров, считавших Джонса изменником. С этого времени началась переписка, в которой Александр Васильевич являлся более активной стороной.

Боевые действия летом не завершились. Гассан-паша, стоявший с флотом при Очакове, принял меры к укреплению Березани и 4 ноября увел свои корабли на зимовку. Как только об этом стало известно, Потемкин приказал полковнику Головатому постараться овладеть островом. 7 ноября черноморские казаки под огнем противника высадились на Березань и прогнали турок в крепостцу. Бригадир де Рибас, подошедший с канонерскими лодками, заставил гарнизон сдаться. Турки лишились сотни человек; потери с русской стороны составили 29 убитых и раненых.

B. C. Попов, чиновник для особых поручений при Потемкине, о взятии Березани писал 7 ноября: «В сей день сделано нападение на остров Березань. После жестокого сопротивления оным овладели, гребной флот под начальством бригадира Рибаса большею частию сие совершил. Взяли тут пашу, 20 чиновников и 300 рядовых в плен. Урон россиян был очень невелик. В крепости найдены 23 пушки, 1150 ядер, 150 бочек пороха и великий запас в муке, пшенице и ячмене состоявший. Восемь офицеров, отличившихся при сем случае, получили золотые шпаги».

17 сентября 1788 года о взятии Березани и участии бригадира де Рибаса писал Императрице и сам князь Таврический:

«Предприятие сие пред лицом всей армии произведено в действо с совершенным успехом. 7-го дня сего месяца по утру верные казаки, приближаясь к острову, выдержали с твердостию и мужеством сильный огонь батареи неприятельской, потом, сделав залп из пушек и ружей, вскочили в воду и, вспалзывая на берег, бросились с таким стремлением, что прогнали неприятеля, отняли у его батарею и преследовали его до самой крепости, где встречены были картечами. В сем случае поворотили они против крепости орудия, с набережной батареи и своих лодок взятые. Жестокая канонада их, движение сделанное от флота по данному от меня сигналу нескольким фрегатам и отправление к острову лодок канонерских, с бригадиром Рибасом, заставили неприятеля умолкнуть и просить пощады».

Военный опыт де Рибаса все возрастал, и он получал и все более сложные задачи.

Гаджибей

Уже упомянутый B. C. Попов в записках вспоминал: «Совсем непонятным образом генерал-майор Рибас взял на берегу Черного моря стоящую крепость Гаджибей пред глазами всего турецкого флота, получил притом 12 пушек, 7 знамен, много военных припасов и пленил двух-бунчужного пашу, 11 чиновников и 66 рядовых. Во время штурма убито с турецкой стороны 200 человек». Как же это произошло?

В конце августа 1789 года Потемкин решил овладеть Гаджибеем, через который в Константинополь поступало значительное количество хлеба, и приказал генерал-поручику Гудовичу с частью сил выступить из Очакова. Гудович и генерал-майор де Рибас, который возглавлял его авангард, должны были наступать по суше, когда флот отвлечет противника в море. Гудович намеревался установить взаимодействие с моряками и 31 августа направил главному командиру Черноморского флота Войновичу предложение о встрече с ним и де Рибасом. Вероятно, Войнович не смог гарантировать достаточной поддержки с моря, и Рибас предложил наступать, не дожидаясь флота. Войска, имея впереди авангард де Рибаса, выступили из Очакова 3 сентября и, двигаясь скрытно, 12 сентября прибыли к Куяльнику. Высланные Рибасом казаки донесли, что в море до 40 турецких судов и 33 лансона на якоре у берега. Авангард продолжил скрытное движение, за ним следовал Гудович; 13-го числа они остановились примерно в десяти верстах от Гаджибея.

Небольшую турецкую крепость Ени-Дуня (Новый Свет) начали строить на месте поселка Гаджибей в 1764 году. В войну 1768–1774 годов русские войска уже брали крепость, но по условиям Кючук-Кайнарджийского мирного договора вернули туркам. Теперь предстояло ее взять вторично. К 1789 году это было бедное местечко, окруженное высокой стеной без рва, с тремя сотнями человек гарнизона и 12 пушками.

Овраг с северо-западной стороны и небольшой редут впереди служили некоторым прикрытием, главной защитой служило море — у входа на рейд стояла сильная турецкая эскадра. Неприятельский флот тогда насчитывал 14 линейных кораблей, 14 фрегатов и много других судов. Несмотря на это, ночью 13 сентября с небольшим отрядом и несколькими пушками де Рибас подошел к Пересыпи и укрылся в балке. В 18.00 он направился с авангардом вперед, прошел перешеек и в половине четвертого часа 14 сентября начал атаку. На перешейке устроили батарею из 4 осадных и 12 полевых орудий, чтоб стрелять с фланга по неприятельским судам.

Турки заметили нападающих, когда они были уже в версте от крепости, но не знали, куда направить оружие, ибо казаки с лестницами были со всех сторон. Полковник Хвостов с левого фланга, перейдя овраг, атаковал гренадерским батальоном и за четверть часа овладел крепостью, тогда как на правом фланге майор Воейков вытеснил турок из предместья и выдвинулся к морю, чтобы помешать противнику высадить подкрепления.

На турецких судах слишком поздно заметили штурм. Корабельные орудия обрушили огонь на победителей, но без особого успеха. В свою очередь Гудович перевел с левого фланга на правый батарею майора Меркеля, который заставил замолчать пушки неприятельских лансонов, а два из них получили такие повреждения, что спустили флаги, направились к берегу и сдались. Турки потеряли более 200 человек убитыми, в плен попали паша Ахмет-бей, 12 офицеров и 66 нижних чинов. Через несколько дней турецкий флот подходил к Гаджибею, выпустил бесполезно массу ядер и ушел в море. Гудович оставался в крепости до следующего месяца, когда получил приказ срыть укрепление и идти к Бендерам. Суворов говорил об этом эпизоде, что, если Рибасу дать хороший полк, он захватит и Константинополь.

3 октября князь Потемкин докладывал высочайшему двору о взятии Гаджибея, отмечая роль де Рибаса:

«Командующий передовыми войсками, для сего предприятия отряженными, генерал-майор Де Рибас, ночью на 12-е число с тремя полками конными и тремя пешими казаков верного войска Черноморского и 6-ю их пушками перебрался за перешеек, между морем и обеими Куяльниками лежащий. В последнюю ночь присоединились к нему, тем же путем, два батальона пехоты с 4-мя осадными, 2 полевыми и 4 полковыми орудиями. Тишина, осторожность и порядок, которые наблюдаемы были войсками при переходе сего опасного места, подверженного выстрелам флота неприятельского на разстоянии 8 верст, заслуживали особого внимания».

После взятия крепости Рибас озаботился охраной мирных жителей, несколько раз посещал Гаджибей до окончательного присоединения его к России по Ясскому договору. За эту победу он был награжден орденом Святого Георгия III степени по указу от 3 октября 1789 года.

Флот Ушакова вышел из Севастополя 18 сентября, 22 сентября увидел турецкие суда, шедшие из Гаджибея в море, и преследовал его, пока не стало ясно, что противник не возвратится, после чего вернулся в Севастополь. Войнович после ухода турок вышел с парусной эскадрой и гребной флотилией к Гаджибею, передал флотилию де Рибасу. 27 сентября парусные и гребные суда направились к устью Днестра для покорения Аккермана, но крепость уже сдалась казакам Платова, и де Рибас повел флотилию в Херсон на зимовку, а Войнович прибыл в Севастополь.

Тем временем 11 сентября 1789 года Суворов одержал победу над турками при Рымнике. 12 ноября русские под командованием Потемкина взяли Бендеры, овладели Днестровским лиманом и всей Очаковской областью. Эти успехи открывали путь наступления к Дунаю.

На Дунае

Еще 12 сентября 1789 года Репнин загнал в Измаил войска турецкого сераскира Гассан-паши, но по приказу Потемкина отступил на 20 верст. Возможно, князь не хотел дать полководцу отличиться. Во всяком случае, задача овладения Измаилом и другими крепостями встала вновь в 1790 году.

Зимой 1789/90 года под руководством Потемкина, жившего в Яссах, проходили русско-турецкие переговоры о мире. Так как князь требовал оставить за Россией завоеванные территории, а из Бессарабии, Молдавии и большей части Валахии создать самодержавное государство, переговоры завершились неудачей, и к весне боевые действия были продолжены.

Обстоятельства складывались для России непростые. Пруссия и Англия занимали угрожающее положение. Продолжалась война со Швецией, ибо дипломаты двух стран оказывали давление на Густава III. Прусские войска выдвигались на границы России и союзной ей Австрии. Польша, заключившая с Пруссией 29 марта 1790 года союзный договор, также становилась военной угрозой. Смерть Иосифа II 9 (20) февраля фактически оставила Россию без союзника, ибо новый австрийский император, готовясь к переговорам с Пруссией, против Турции оставил немного войск. России также пришлось основные силы развернуть против потенциальных врагов, ослабив группировку против турок. Последнюю составляли около 12 тысяч A. B. Суворова-Рымникского и 9 тысяч (из них 3 тысячи были на флотилии) Меллера-Закомельского, которые прикрывали направление на Дунай в контакте на правом фланге с австрийцами; летучий отряд (2 тысячи человек) на Пруте должен был поддерживать связь между ними. Кроме того, 6 тысяч человек располагались в районе Очаков — Кинбурн, в Крыму, на Кубани и Кавказе. Все они входили в подчинение Потемкина.

Турция на 1790 год намечала наступление 40-тысячным корпусом на Кавказе, высадку с кораблей флота десанта в Крыму и оборону на Дунае с помощью крепостей Измаил, Тульча, Исакча и Браилов. Этому способствовал выход из войны Австрии 16 июля 1790 года в соответствии с решениями Рейхенбахского конгресса.

Заключив мир с Густавом III, Екатерина II освободилась от одного фронта. 9 августа она писала в рескрипте Потемкину: «Одну ногу мы из грязи вытащили, как вытащим другую, так пропоем аллилуйя».

Императрица поручила Потемкину активизировать действия. Австро-турецкое перемирие 19 сентября установило границу россиян и австрийцев по реке Серет, и последние обещали туркам не допускать русские полки в Валахию. Князю оставалось только овладеть нижним течением Дуная. Еще 30 мая 1790 года Потемкин писал Екатерине II о действиях против Измаила и что из-за задержки появления российских судов на Дунае турки усиливаются.

Очевидно, эпизодическое командование де Рибасом гребной флотилией Потемкин оценил достаточно высоко. Кроме того, Нассау-Зигена и других более опытных флагманов на Черном море не было (принц и Пол Джонс уехали, Алексиано скончался). Боевые действия на Дунае и за рекой невозможно было осуществлять без флотилии. Светлейший князь Таврический имел опыт командования судами на Дунае в предыдущую войну с Турцией. Он поставил во главе флотилии наиболее подходящего энергичного человека, имевшего хорошие отношения как с Суворовым, так и с другими генералами, командовавшими сухопутными войсками. Правда, у О. М. де Рибаса не было морской подготовки, но тут уже сам Потемкин в меру своего опыта постарался наставить молодого флагмана и снабдить его хорошими помощниками. 14 марта 1790 года князь направил де Рибасу следующий ордер.

«Назначаю я В. П.[11] командиром флотилии Черноморской, а вследствие сего и предписываю вам: во-первых, разделить оную на эскадры по роду судов ее составляющих, обучать маневрам, строиться полумесяцом, для действия куршейными пушками, ложиться в линии, ходить колоннами, спускаться по сигналу в погоню, идти на абордаж и прочие делать движения.

Обучение артиллеристов долженствует быть особливым предметом вашего попечения; каждой эскадре иметь флюгер особаго цвету как можно явственнее; вам флаг иметь андреевский крест в красном поле.

Сигналы сочинять ясные и порядочные, о сем имеете советоваться с контр-адмиралом Ушаковым, объясняясь с ним также о комплектовании флотилии людьми, и доносить о том мне.

Шведов распределить по судам, жалованье им назначать по их званиям и обмундировать немедленно, не разбирая если б цветы одежды и несходны были со штатами.

Флота капитан 2-го ранга Ахматов, как старший по вас во флотилии, будет под вами командовать по званию командира, а потому и носить ему брейд-вымпел».

10 апреля Потемкин дал еще один ордер де Рибасу:

«По прибытии вашем на место старайтесь выйти как можно скорее из гавани и соединить все суда, как в Херсоне, так и в других местах находящиеся. В. П. известно, что я нашед удобнейшим вооружение бригантинное, приказал все способные для онаго суда таким образом оснастить. Но не видав из донесений о яхте, предписываю тоже учинить и с нею, углубя хоть несколько, дабы уменьшить шаткость. Донесите мне о числе судов и об артиллерии».

В тот же день последовал второй ордер:

«При назначении вас командиром флотилии дал уже я В. П. общия предписания, теперь из оных повторяю:

1-е, о разделении на эскадры по роду и единообразию ходу судов.

2-е, флюгера сделать явственные, каждой эскадре особые, а командирам эскадр того цвета отличные, дабы можно было узнать, где присутствует он.

3-е, чтобы сигналов было достаточно и чтоб они вразумительны были.

4-е, вышед из Лимана, обучать почасту движениям как порознь, так и всею флотилиею; в общих эволюциях наблюдать равность в пальбе и точность в построениях ордеров. Тут наблюдать надлежит, чтоб не начинать другаго построения прежде, нежели первое не исполнено, ибо выждав исполнения от всех судов, и другое будет ровнее. Отсталых допрашивать о причине, и ежели командир виноват штрафовать. Ход к неприятелю употреблять, тако, из которого легче построить порядок боевой в линии или в полумесяце состоящий.

На флангах линии или в голове и хвосте колонны всегда должны определяться суда с искуснейшими командирами.

Пред сражением просить Божией помощи, вперять людям, что мы воюем против врагов христианства, и наполнять надеждою, которая внушается верою; искать неприятеля, атаковать его стремительно дружно и с живым огнем. Когда пошлет Бог свою милость, то истреблять и гнать без пощады.

P. S. Экзерсиции так производить, как бы то было истинное сражение, от сего сделается такая привычка, что уже и настоящая баталия покажется экзерсициею».

Летом подготовка флотилии завершалась при поддержке Черноморского адмиралтейского правления. 17 июля де Рибас рапортовал Потемкину:

«Отряженная часть вверенной мне флотилии, 7 галер и 15 канонерских лодок, занимает теперь станцию в проливе у новой батареи, на линии NW и SO; верных казаков и другие канонерские лодки употребляются для перевоза войск с кинбурнской стороны; оставшаяся же часть флотилии двойныя и одинарныя шлюпки расположены по фарватеру NO и SW начиная от фрегатов в лимане, бомбардирские и батареи в прежней позиции. На всех судах флотилии состоит благополучно».

Намереваясь перенести действия армии на Дунай, Потемкин 16 августа дал ордер Ф Ф. Ушакову с упоминанием о задачах флотилии. Де Рибасу он запиской сообщал 17 августа 1790 года, что завершалась достройка новых судов, которые следовало передать Севастопольской эскадре, и предлагал готовить суда, уже прибывшие в Лиман. 29 августа во всеподданнейшем донесении князь сообщал, что флотилия вышла и стоит у мыса в готовности конвоировать лиманские суда, ожидая Севастопольский флот, ибо в море, в 15 верстах от Гаджибея, расположился турецкий флот, выславший авангард в сторону Тендры.

Тем временем де Рибас вел переписку с Ф. Ф. Ушаковым, в которой как сообщал о своих действиях, так и высказывал мысли о стратегии на море в существующей ситуации. В частности, 9 августа он писал Ф. Ф. Ушакову с Очаковского рейда:

«В ответ на письмо вашего превосходительства от 6 августа, которое я имел честь получить, спешу вас уведомить, что корабль „Навархия“ и фрегат „Федот“ совершенно готовы к походу, как скоро будет приказано. Со дня на день ожидается здесь из Глубокой фрегат „Макроплий“; осталось только поставить на онаго артиллерию; меня также уверили, что должен прибыть сего дня в сей фарватер фрегат „Григорий Великия Армении“, который вооружен и всем снабжен. Я не премину вас известить, коль скоро сии два фрегата точно прибудут.

Что же касается до показавшихся около таврических берегов неприятельских судов, я думаю, что для нас должно быть равно, с какой бы они стороны ни пришли; но не сомнительно, что показываясь так часто около тех берегов, намерение их в том состоит, чтоб туда привлечь наше внимание, воспрепятствовать соединению наших сил и таким образом избегнуть от ударов, которых они опасаются в другом каком месте. Мы точно знаем и то, что часть их флотилии стережет с рачением не только гирлы Дунайские, но даже и ту, которая в разсуждении мелководия не должна бы им казаться опасною; не долго после вашего сражения 8 июля видели также под парусами, так как и вам известно, малое число кораблей с несколькими кирлангичами и лансонами, что заставило вас так же, как и нас, думать, что это отдельная их эскадра для защищения сообщения с Дунаем.

И так бывши действительно уверенными, что неприятель безпокоится о наших движениях к сей реке, я думаю, что главный наш предмет должен быть как можно наискорее соединиться, как уже о Е. Св. и приказано. Я даже того мнения, что осторожность требует до соединения нашего убегать сражения.

Что может предпринять неприятель на таврические берега? каким способом он сделает там сильный десант? и на что сухопутныя наши войска? Один только Севастопольский порт есть место важное; пусть наши его и защищают, но наш предмет есть соединение. Сим отвлечем мы конечно неприятелей от Тавриды, они также соединятся; но нам опасаться нечего, доколе между нами одна душа и любовь к отечеству без собственных видов будут управлять нашими действиями. Я вам обещаюсь, милостивый мой государь, что вы найдете меня всегда послушным вашим советам. И так приезжайте, приезжайте поскорее. Бог благословит дела ваши.

Я к вам пишу откровенно по причине, что сверх дружбы и почитания, которое я к вам имею, непременно нужно нам быть в великой доверенности и согласии, ибо от нас зависит судьба нескольких тысяч человек и честь российского флага на Черном море, которая нам препоручена от полной доверенности нашего общего благодетеля и главного начальника.

P. S. Его светлость в Херсоне и ожидается завтра сюда».

19 августа и Ушаков писал де Рибасу с Севастопольского рейда: «Почтеннейшие письма В. П. от 14 и 15 сего месяца имел честь получить. За все уведомления и благоприятныя дружеския В. П. объяснения приношу наичувствительнейшую мою благодарность. По уведомлению вашему подошед в соединение с лиманскими судами, нетерпеливо желаю иметь счастие и удовольствие в присутствии на флоте Е. Св. и вас милостивый государь видеть и засвидетельствовать персонально чувствуемую мною к вам приверженность и почтение. Что ж касается до объяснений ваших о свойствах разного сорта людей, которые безпутствовали, с каких-либо своих пустых неудовольствиев желают нарушить дружбу между другими, прошу только покорнейше таковых, если случится, отвергнуть с презрением; сию добродетель я действительно за вас почитаю таковою. Я поступаю так же, и мне клеветать отнюдь не осмелится, ибо я в одну минуту выведу таковаго наружу. Не почитаю, чтоб не нашлись ныне желающие разврату, но пусть они в том потрудятся и в свое время останутся за неправду обличены, а я буду все таков же. За сим м.г. об объяснении дружбы писать более не буду, постараюсь оказывать ее самым делом, особливо в исполнении доверенных нам общих должностей; равно и с вашей стороны сим же уверен».

24 августа, не получив еще ответа на предшествующее письмо, Ушаков вновь пишет де Рибасу и заверяет, что готов выйти для совместных действий.

В соответствии с обещанием, данным в письмах, Ушаков вышел с эскадрой в море, направился к острову Тендра, где стоял неприятельский флот, и вступил с ним в сражение 28–29 августа. Пока русские моряки громили турок, Днепровская эскадра и флотилия под командованием де Рибаса маневрировали в виду неприятеля. В шканечном журнале флагманского корабля Ф. Ф. Ушакова «Рождество Христово» было записано, что 28 августа, во время Тендровского сражения, генерал-майор де Рибас с флотилией «делал в виду нашем разные движения, и тем неприятелю наводил страх и безпокойство».

Нанеся поражение туркам, Ушаков пошел на сближение с флотилией; в свою очередь генерал-майор де Рибас с парусными кораблями приблизился к эскадре, передал Ушакову корабль и 3 фрегата, а с 17 меньшими судами возвратился к Гаджибею, где оставались гребные суда. 31 августа и Ушаков прибыл к Гаджибею, где 1 сентября на борту флагмана побывал Г. А. Потемкин, поздравивший победителей и направивший флот к Севастополю. 3 сентября Ушакова вновь посетил на борту флагмана де Рибас. 1 сентября в приказе по эскадре Ушаков писал об отправке трофейного турецкого корабля и фрегата «Федот Мученик» в Лиман под конвоем флотилии.

4 сентября 1790 года в письме Екатерине II из Бендер Потемкин сообщал: «Флотилия в совершенной порядке. Я не могу нахвалиться Генерал-Майором Рибасом. При его отличной храбрости наполнен он несказанным рвением. Совсем противная погода не допустила во время сражения притить к флоту. Да я и рад, а то много бы она потеряла от шторма, тотчас по окончании боя возставшего…»

Переписка де Рибаса и Ушакова свидетельствует, что между ними существовали добрые отношения. Однако прошло немного времени, и между двумя флагманами пробежала «черная кошка».

После поражения турецкого флота можно было рассчитывать на успех боевых операций в устье Дуная. Потемкин намеревался овладеть с помощью сухопутных войск и флотилии Исакчей, Тульчей, Измаилом, Килией и другими крепостями. Оставив корпус Репнина в районе Бендер для наблюдения за Польшей, он направил против Килии Меллера-Закомельского, для демонстраций под Измаилом — П. Потемкина. Корпусу Суворова предстояло взять сначала Галац, затем Браилов. В этих операциях предстояло принять участие флотилии. 28 сентября Потемкин дал ордер генерал-майору де Рибасу:

«Приказал я флоту Севастопольскому выйти в море и показаться вам на вид. Вы же с вверенною вам флотилиею будьте на готове с ним соединиться, дабы идти к устьям Дуная, а он пойдет искать флота турецкого; в то время я буду у Килии, то и старайтесь мне подавать обо всем сведения. Да благослови Господь Бог все ваши предприятия одолеть и поразить врага, уничтожить сулинские укрепления и овладеть судами. Войсковой судья Головатый с черноморскою флотилиею пойдет в Килийский пролив и расположится при мне. Прилагаю здесь копию с ордера моего, г. контр-адмиралу Ушакову данного. Учредитеся с ним и мне донесите».

Черноморская гребная флотилия генерал-майора де Рибаса выступила 13 октября, 18 октября при устье Днестра соединилась с судами Головатого и подошла к устью Дуная 19 октября. В ее составе были 40 боевых судов, транспорты с войсками и флотилия запорожских казаков полковника Головатого (48 лодок). Следовало форсировать Сулинское гирло, охраняемое 13 орудиями двух батарей. 20 октября, проведя тщательную рекогносцировку, де Рибас издал приказ по флотилии:

«Повеление Е. Св. нашего главнаго и благодетельнаго начальника состоит в том, чтобы устремиться всеми силами совокупно с флотом парусных судов к устьям дунайским ко истреблению варваров в море и в сказанной реке; вследствие сего от нас так с желанием ожидаемого приятнаго повеления, положено атаковать почти в одно время неприятельский флот и овладеть с помощию Всевышнаго пролив Килиевской, Сулинское гирло и укрепление при оном».

Далее в приказе де Рибас подробно указывал задачи шести отрядов, на которые распределил флотилию. 1-й отряд капитана 2-го ранга Ахматова состоял из бригантины, 2 лансонов, 3 дубель-шлюпок, катера и шхуны, 2-й (капитан-лейтенанта Литке) — из бригантины «Константин», лансона, 3 дубель-шлюпок, паландры и 2 катеров; в 3-м состояли 7 лансонов подполковника Скорабелли и 6 лансонов подполковника Достановича. 4-й отряд подполковника де Рибаса составили 6 лансонов, 2 шлюпки, судно «Ипогрифа» и 2 вооруженные лодки; 5-й — 48 казацких черноморских лодок полковника Головатого. 6-й отряд составили все транспортные суда под командованием лейтенанта Акулова.

Первоначально общее движение намечалось в пять колонн, причем казачьи лодки должны были идти под самым берегом, а транспортные суда держаться на небольшом расстоянии на ветре. Далее де Рибас писал:

«Буде флот неприятельский находится при устьях дунайских, по данному сигналу назначено будет какия суда 1 и 2 отрядов должны соединиться с нашим флотом для истребления врагов, а между тем лодки черноморских казаков пойдут в Килиевской пролив. Транспорты с войском назначенным для десанту приближаются к берегу и немедля нимало оное высаживают в 5-ти или 4-х верстах от Сунны, прочия суда 1 и 2 отрядов поспешают в помянутое гирло.

Из 3-го отряда 2-я часть лансонов пойдет провожать в Килиевское гирло казачьи черноморские лодки; 1-я ж часть того отряда имеет защищать десант; и пришед в удобную дистанцию от неприятельской в сулинском гирле батареи, откроет противу оной канонаду и кидание бомб, которую продолжает до прибытия наших войск. Ежели при входе казачьих лодок в Килиевское гирло не воспоследует сильнаго сопротивления от неприятеля и те лодки туда вступят, в таком случае и 2-я часть 3-го отряда соединится с 1-ю частью и совокупно защищают десант, стреляют по батарее пушками носовыми и мортирами.

При сей канонаде употреблять великую осторожность, во первых чтоб не попасть с лансонами на сваи, которые водою покрыты в близости старого маяка у севернаго берега Сулинской гирлы, во вторых не препятствовать действию больших орудий 1 и 2 отрядов и в ходу тех отрядов судам в гирле.

Всему 3-му отряду тотчас канонаду пресечь коль скоро примечено будет, что какое-нибудь из наших судов перешло уже гирло, и потом следовать немедля в Дунай, держась всегда вместе и в порядке для успешнейшаго истребления варваров.

4-й отряд, проводя десант до берега, следует немедленно с 1 и 2-м отрядом к сулинскому гирлу, держась в близости и по сторонам больших судов, чтобы не препятствовать действию со оных носовым орудиям. Предмет же сего 4 отряда есть абордировать дружно и храбро неприятеля, 2-м вооруженным лодкам, из которых на 1-й штурману Фоллет, а на 2-й боцману Варинг под командою секунд-майора Маркова идти впереди сажен 40 и показывать глубину до проходу в гирло флагами, имея во все время людей прикрытых от ружейного выстрела».

При вступлении в гирло предстояло идти двумя колоннами, в плотном строю, имея впереди суда с сильной носовой артиллерией; замыкающий бомбардирский катер № 7 должен был делать вред неприятелю бомбами. По выходе из узости следовало строить линию.

Из текста ордера видно, что командующий флотилией тщательно изучил обстановку в устьях Дуная и подготовил варианты действий на разные случаи. Есть сведения, что он во время войны на Дунае на маленькой шлюпке проводил рекогносцировку турецких крепостей, составлял их планы.

Особое внимание де Рибас обратил на десант:

«Войско, назначенное для десанту в числе 800 человек, находится во всей готовности на транспортных судах, у которых будет достаточное число и гребных для поднятия вдруг всех людей. Сии гребные суда следовать должны с полным рвением к берегу под парусами, а дойдя до мелкаго места, людям тотчас выскочить в воду, не смотря на бурун, ибо где уже баркас дошел до мели, там человек утонуть не может. Способ сбережения патронов и в ранцах провианта уже показан мною чрез образцоваго гренадера.

Распоряжения приступа и овладение неприятельской батареей зависит от местоположения, для того оставляю оное совершенно на искусство водителя сего десанта подполковника де Рибаса, которому только рекомендую прилежно осматривать местоположение прежде приближения войск; и потом мужественно атаковать не смотря на превосходное число варваров, ибо приближение наших судов отвлечет их силы к гирлу. Иметь ружья заряженныя, но действовать штыками яко победоносным оружием храбраго российскаго солдата, и потому командирам крайне наблюдать, чтоб не стреляли; разве там, где положение места не позволит неприятеля достигнуть.

При атаке батареи время очень дорого, то не должно терять онаго огнем безполезным и весьма опасным.

Раненых предоставлять попечению резерва, нужно чтобы командующие не позволяли быть излишним вожатым раненых; без сей предосторожности часто войско бывает ослабляемо знатным числом людей удаляющихся от сражения под видом провожания своих сотоварищей кои нередко бывают весьма легко ранены».

Читающему эти строки сразу вспоминаются известные положения из суворовской «Науки побеждать» о необходимости действовать быстро и решительно, о преимуществе штыка в боях того времени над пулей и т. п. Очевидно, что генерал-майор, хорошо знакомый с полководцем, имел представление и о его тактике, приносившей славные победы. Далее он рассмотрел и возможные неудачные варианты:

«Вход в дунайския гирлы благословением Господа Бога должен быть при ветре с моря. От Его Создателевой помощи и от храбрости, мужества и добраго во всем распоряжения командиров приобретается победа, но на случай когда уже при самом входе в гирлы поднимется из реки такая погода, что никак войти будет нельзя, взять такие меры чтобы тотчас судам отступить. Десант тоже имеет возвратиться, который ретираду сию учинить может безо всякой опасности, ибо 3-й отряд своими выстрелами всякое неприятельское стремление должен в то время пресекать.

Буде способный ветр позволит только вход в Килийское гирло, то назначенным для сего частям свое дело производить безостановочно, а прочим ожидать сигнала; случится что нужно будет идти ночью, то в разсуждении темноты иметь всем судам на корме и на носу фонари, а флагманским сверх того и на грот-марсе. Иметь недреманное примечание сигналов, ибо оные во время походу от Гаджибея деланы будут без пушечных выстрелов».

Завершил свой приказ де Рибас перечнем флажных сигналов, которыми высланные для промеров шлюпки должны были указывать глубины.

Приказ был выполнен с блеском. В тот же день флотилия высадила десант, который захватил батареи, защищавшие вход в Сулинское гирло. Первыми вошли лодки Головатого с 12 судами Рибаса; 23 октября они были под Килией. Высаженный в Сулинском гирле десант овладел 20 октября батареей на левом берегу. 23 гребных судна, составлявшие турецкую флотилию, оказали ожесточенное сопротивление. В бою 7 турецких судов были взяты и одно взорвано; остальные ушли вверх по реке. 21 октября была взята вторая батарея, что открыло путь флотилии на воды Дуная. Положение флотилии упрочило взятие русскими войсками Килии.

22 октября генерал-майор рапортовал Черноморскому адмиралтейскому правлению:

«Вчерашний день Бог даровал вверенной мне гребной флотилии совершенную победу над неприятелем, стоявшим при устьях сулинского гирла, и препятствовавшим входу нашему в Дунай. Высаженныя десантныя войска наступя на них мужественно, овладели двумя батареями, на южном и западном берегах онаго гирла утвержденными. Из числа защищавших сии укрепления неприятельских судов одна бомбарда взорвана, 7 транспортов остались нам в добычу, а последния 23 судна стремительно прогнаты вверх по Дунаю. На батареях досталось нам пушек: медных 7, чугунных английских 24-х фунтовых 6, да из взорванной бомбарды получено чугунных же 4. Сверх сего немалое число военных снарядов.

По совершении сего поражения все суда гребной флотилии благополучно, в стройном порядке и без малейшаго повреждения, вошли в Дунай.

Бури, которые они претерпели проходя море, ясно доказывают крепость их состава, а сие свидетельствует полное искусство строителей оных, в чем и имею долг отдать истинную справедливость».

22 октября только что прибывший с эскадрой Ф. Ф. Ушаков поздравил де Рибаса с успехом в устье Дуная и обещал всемерную помощь. В ответ генерал-майор писал:

«Всепокорно и истинно благодарю за поздравление о дарованной нам от Бога победе. Проход в Дунай весьма труден и защищен двумя батареями, которыми наши овладели и на которых на первой 7, а на другой 6 больших пушек. Я должен сам поспешать в Килию по повелению Е. Св. и там испрошу приказание в разсуждении вашего флота, а между тем вся флотилия, которая вошла в сулинские гирлы, должна наискорее поспешать к Тульче, чтобы не дать времени неприятельским судам уйти чрез рукава дунайские, называемые Святого Георгия. Я сухим путем с нею соединюсь Что касается до моей реляции, конечно, не упущу сказать, что теперь мы обезпечены с тылу прибытием вашего флота к устью Дуная».

Фактически Ушаков запоздал. 29 сентября он получил приказ связаться с де Рибасом, отогнать турок от устья Дуная, уничтожить турецкий флот и прикрыть действия гребного флота. Только 16 октября он с эскадрой вышел в море и 17 октября послал судно к Гаджибею, чтобы объявить, если флотилия стоит там, о соединении в Аккермане. Но 19 октября у Аккермана стало известно, что флотилия прошла накануне к Дунаю. Только 21 октября эскадра приблизилась к устью, где уже гремели выстрелы. Утром 22 октября увидели флотилию уже входящей в Дунай. Ушакову пришлось ограничиться прикрытием флотилии и отправкой крейсирующих судов.

24 октября де Рибас доносил о ходе боевых действий Потемкину:

«Прилагая всевозможное попечение о исполнении высокаго В. Св. повеления касательно скорейшаго соединении с лодками черноморских казаков, под командою войскового судьи от армии полковника Головатого состоящими, и поспешения к дунайским гирлам, вверенная мне гребная флотилия настоящаго месяца 17 числа пополудни в 9 часу, при NW тихом ветре, снялась с якоря от Гаджибея и шла под парусами и греблею к днестровским гирлам, куда 18 числа пополудни в 1-м часу прибыв, соединилась с помянутыми лодками и остановилась на якорь для нужнаго распоряжения.

В сем месте к лодкам черноморских казаков, коих число состоит из 27 канонирских и 21 казачьих, присоединил я 12 лансонов под ведением подполковника Скорабелли и подполковника Достановича, и поруча их в команду г. Головатому, приказал всемерно стараться войти в Килиевский пролив и поспешать к Килии.

По таковом учреждении, того ж числа в 3 часа пополудни, при NNW тихом ветре, как флотилия, так и лодки с лансонами пошли в поход. Сей ход продолжала флотилия мористее, 19 числа пополуночи до 8 часа, в которое время разсвело, а запорожских лодок с отряженными лансонами нигде увидеть было не можно. В 8 часов покрыло горизонт туманом, почему и в ожидании лодок пока оне приблизятся к проливу, стала флотилия на якорь; в 9 часу по прочищении тумана лодки и лансоны оказались при устье Килиевскаго пролива. От сего часа продолжался такой противный ветер, что никоим образом нельзя было предпринять марша в определенное место; в 5 часов пополудни при NW среднем ветре снявшись с якоря держали курс к урочищу Кишлау, и в 7 часов дошед до онаго легли на якорь, разстоянием от Сулинскаго гирла в 7 верстах.

На разсвете 20 числа примечены в Сулинском гирле неприятельския 23 судна; севастопольскаго флота в то время не только еще в виду не было, но я не имел и никакого об нем известия; якорное стояние в море для флотилии почти несносно, и слух, что турецкий флот стоит и в Каварне, который иногда приближась ко мне мог бы делать препятствие и наносить вред, решили меня, не ожидая от севастопольскаго флота воспомоществования, овладеть без упущения времени батареями, на устье сего гирла состоящими, и войти в реку, вследствие чего в 10 часу, при OSO среднем ветре, приказал высаживать десант, состоящий из 1100 человек днепровскаго приморскаго гренадерскаго корпуса, на берег у Кишлау под прикрытием 6 лансонов и 2 вооруженных [лодок] под командою секунд-майоров орловскаго пехотнаго полку Трубникова и морских баталионов Бутмы Декацмана; сей десант вел флота капитан-лейтенант Кузнецов, отправляющий при мне должность флаг-капитана, посаженный на всех гребных судах сколько было на флотилии, по малости которых при первом разе была забрана только половина; но когда приближался оный к берегу, укрепился тот же ветр сильнее и от буруна настояла величайшая опасность: разбило тотчас выброся из моря 12 баркасов и сойти на берег чрезмерная была трудность; однакож рвение нижних чинов сразиться с неприятелем таково было, что не могли удержать их от стремления, к чему будучи ободряемы своими офицерами бросались в воду, спасая одно оружие да патроны; в сем случае ссажено не более 600 человек. Но от сильного их поспешения некоторые не разбирая никакой опасности выходили из гребных судов на глубине, не соответствующей человеческому росту, и от того 4 человека потонули, а поручик Тройницкий и один сержант спасены. По высадке упомянутаго количества людей никоим образом, по усилившемуся еще более ветру, нельзя было в другой раз послать гребные суда; командующий десантом подполковник и кавалер (де Рибас), приметя что неприятель его начал уже открывать, а от флотилии и от отряженной части, состоящей из 1-го, 3 и 4 лансонов, паландры и 4-й N дубель-шлюпки под командою капитан-лейтенанта Ломбарда, также и от всего 4-го отряда, составленного из 7 лансонов, 2-х вооруженных лодок и судна „Ипогрифа“, определенных для единовременного нападения на батареи, по противному ветру не надежно было получить никакой помощи, мужественно решился атаковать неприятеля в камышах уже засевшего и, прогнав стремительно онаго оттуда и из батарей, овладел оными.

Того ж 20 числа пополудни в 2 часа начался ружейный огонь и с турецких судов пальба из пушек на десантные наши войска, потом с батарей, которая продолжалась до 7 часов; а 21 числа в 1 часу пополуночи началась стрельба вторично пушечная и ружейная и происходила по туманной погоде до 9 часу. Между сим временем в 6 часов одно из турецких судов поднялось на воздух. В 9 часу, по прочищении тумана, уже в гирлах турецких судов примечено не было, пальба ж продолжалась с обеих батарей. Таковое действие хотя было в виду, но невозможность приблизиться ни коим образом, держала флотилию на море до 10 часу, в которой при начавшемся от NW ветре вся флотилия снялась с якоря и неусыпным старанием и изобретением всевозможных средств, лавировкою, в 2 часа пополудни, шхуна, дубель-шлюпки № 2, 3, 4 и 5 и лансоны № 2 и 3-й достигли до гирла, в которое время на южной батарее уже утвержден был российский флаг, а неприятель произведя с западной батареи пушечную и ружейную пальбу, умолк и скрылся в камыши, спасая себя от приближавшихся войск, посланных из десанту подполковником де Рибасом, под командою премиер-маиора Каховского.

Тогда флотилия, по благости Всевышняго Создателя, благополучно вошла в Дунай. У неприятеля взято 7 транспортных судов называемых тумбасов, пушек медных на южной батарее 8-фунтовых 2, 3½-фунтовых 2, 3-фунтовых 2 и 2½-фунт. 1, чугунных: на западной 24-фунт. 6, и на взорванном судне, которое оказалось бомбардою, по осмотре членов и мортирного 5-пудоваго лафета, найдено 4 6-фунтовые пушки, бомб 2-пудовых 100, пятипудовых 23, пороху 40 бочек, множество ядер и картечь, муки 40 кулей, сухарей до 150 четвертей.

Сколько неприятельскаго со стороны людей урону, узнать нельзя, но можно судить, что не мало, ибо хотя оный убитых и раненых старался увозить с собою, но за всем тем найдено убитых и потонувших до 50 человек; с нашей стороны убито гренадеров 6, ранено 9».

Далее де Рибас отмечал заслуги участников боев и в завершение писал:

«Благодаря Господа Бога флотилия теперь от всяких бурных ветров вошед в Дунай безопасна, а для дальних подвигов защищает севастопольский флот под командою контр-адмирала Ушакова, который 21 числа пополудни в 3 часа открывшись на вид, в 6 часов лег на якорь противу Сулии разстоянием в 15-ти верстах».

Де Рибас выполнил свое обещание и упомянул об участии Севастопольской эскадры. Но, видимо, он имел возможность ознакомиться с донесением Ушакова, и 28 октября в письме изложил претензии контр-адмиралу, который не оказал помощи гребному флоту при занятии устья Дуная, а в рапорте Потемкину преувеличил свое участие. На этом добрые отношения двух флагманов прервались.

* * *

В конце октября Рибас объединил силы флотилии и поручил капитану 1-го ранга Ахматову очистить проход мимо Тульчи. 6 ноября тот подошел к городу. Тульчу защищал замок с крепкими стенами и башнями, с которых орудия могли обстреливать реку. 18 турецких судов встретили огнем, но Ахматов взорвал 2 из них и прогнал остальные. Турки в панике бросали суда, часть сожгли и бежали в степь. Утром 7 ноября Тульчу без потерь заняли войска подполковника де Рибаса. Генерал-майор отправил отряд судов в Килийский рукав, к мысу Чатал, чтобы отрезать сообщения Измаила с запада; с востока это выполнял Головатый. Паника достигла Исакчи, откуда турки бежали в Браилов; из 18 судов с беглецами 14 захватил Суворов и вооружил их для организации сообщения с Рибасом. Генерал рапортовал Потемкину:

«О торжественной победе морским вооружением, высокаго начальства вашей светлости при Исакче получаю от подполковника де Рибаса с восхищением известие чрез водяной разъезд отсюда, каковые разновременно отправляются вниз по Дунаю, и доношу вашей светлости: здешняя флотилия исправляется с поспешением, несколько судов с пушками».

13 ноября Потемкин дал де Рибасу ордер:

«По теперешнему позднему времени что можно с успехом произвести сие по моему мнению соединя флотилию употребить все силы сожечь или овладеть судами под Измаилом состоящими и чрез учрежденные батареи обратить в пепел город. Я предписал г. Генерал-поручику и кавалеру Гудовичу, снесясь с г. Генерал-поручиком Потемкиным, в тоже время озаботить Измаил с сухаго пути. При сем старайтесь всячески на Дунае наносить вред неприятелю, перехватывая транспорты.

Ежели Исакча попадется в руки не за дорогую цену, старайтесь достать; Господь вам в помощь. Я ж, имея вас на месте, отдаю в полное ваше разсмотрение что полезным найдете производить в действие, уведомляйте только меня по часту.

Килия подчинена вам будет».

Против Исакчи де Рибас послал часть флотилии под командованием брата Эммануэля и капитан-лейтенанта Литке. 13 ноября они достигли крепости. Неприятель встретил огнем береговых батарей и флотилии из пушек сантии, кирлангича и 30 лансонов. Часть судов атаковала с фронта, а другие, обойдя остров, появились с тыла. Турки бежали, бросая суда и укрепления. 22 лансона были сожжены, остальные взяты. Русские потерь не имели. В Исакче достались большие трофеи.

Узнав о взятии Исакчи, Потемкин приказал занять остров Сулин (Чатал) и уничтожить турецкую флотилию под Измаилом. Рибас в свою очередь приказал генерал-майору Арсеньеву высадить 18 ноября на Чатал пять батальонов с артиллерией, а флотилии Головатого — встать на пушечный выстрел ниже крепости. Гребной флот прервал сообщение Измаила со средним и верхним Дунаем и 17 ноября подошел к крепости. 18 ноября высадили десант на остров Чатал, где были установлены наведенные на Измаил батареи. Начиналась измаильская эпопея.

Измаил

В октябре — ноябре русские войска П. С. Потемкина и И. В. Гудовича подошли к Измаилу. Сухопутные войска действовали вяло — сильная крепость пугала. В отличие от большинства Рибас решил попробовать овладеть Измаилом атакой с реки.

16 ноября де Рибас дал ордер войсковому судье полковнику Головатому о действиях против Измаила:

«Чтобы обезспечить переправу и пребывание на острову против Измаила войск под командою генерал-майора Арсеньева, извольте 17 числа сего ноября в 2 часа пополудни подвигать все ваши силы в близости города в такую дистанцию, чтобы только крепостные пушки не могли досягать ваших судов, а между тем я буду также подвигать и в такую же дистанцию суда флотилии, дабы разделить внимание варваров. Ночью посылайте вооруженные ваши шлюпки для разъездов впереди под вашим правым берегом, откуда они и движение неприятеля открывать могут и сами не будут подвержены крепостным выстрелам.

В ночь на 20 число сего ж месяца производятся наши работы на острову, и так для отвлечения замечания неприятеля как скоро от меня откроется огонь, прикажите из лансонов имеющих морские мортиры начинать кидание бомб в город, а особливо в батарею которая над водою. Сих мортир имеется у вас 4, а именно две 24-фунтовыя, которые берут дистанцию на 800 сажен и две 48-фунтовые, которые берут на 1000 сажен, для чего и прикажите им подвигаться сколько потребно будет к оному бастиону и чтобы палили поочередно, размеряя время так, чтобы пальба была равно безпрерывно и продолжительно во всю ночь. Есть еще у вас 3 мортиры полевыя большаго калибра, но оные будут в малую дистанцию и только на 300 сажен, то по сей причине предписываю вам оных не употреблять иначе как в закрытом месте под измаильским берегом или в случае отдаленности неприятельских судов.

С помощию Божиею батареи наши к утру поспеют и из оных откроется пальба, тогда мужественно приближайтесь к городу со всеми вашими судами и приступайте к атаке неприятельских судов в абордаж и зажиганию города, с таким однакож порядком, чтобы сия ваша атака была продолжительна, для чего и прикажите действовать эскадрами, избегая елико можно траты снарядов, ибо в них крайняя может настоять нужда, что и от стороны моей производиться будет. Ежели увидите, что по мелководию мои суда не могут где-нибудь достигать неприятеля, то не упустите в реку туда поспешать с вашими лодками. При сем предупреждаю вас, что для нанесения большаго вреда варварам и для приведения оных в безпорядок намереваюсь я пустить к ним несколько брандеров по течению реки, ежели ветр будет к тому способный, и хотя сии брандеры будут действовать скоро и на правом фланге крепости, но для всякой осторожности и чтобы не подвергнуть ваших судов опасности, нарядите особливую команду на легких судах с крюками для отводу оных, и сами держитесь к тому берегу, где меньше течение.

Уведомляя что во время нашего приступа сухопутныя войска под командою генерал-поручиков Ивана Васильевича Гудовича и Павла Сергеевича Потемкина будут подходить близко к городу для озабочения неприятеля, предписываю приказать наистрожайше всем командирам судов дабы цельно палили по судам и по городу, чтобы ядра ихние не могли вредить нашим сухопутным войскам. Притом нахожу нужным припомнить вам не дреманным оком примечать мои сигналы, а особливо о пресечении огня; сверх того прикажите строжайше всем начальникам и войскам под командою вашею состоящим, чтобы отнюдь и никто не гонялись за добычею, от чего может последовать великий безпорядок, но всякой бы старался об одном поражении врага веры и отечества нашего. Щедрость Е. Св. нашего главнаго начальника и благодетеля будет всем довольным награждением объявите сие всем, равным образом и то что не послушные сему повелению наказаны будут по всей строгости законов. Посылаю к вам брейд-вымпел, который изволите поднять на грот-мачте вашего судна, сей знак командира будет служить вам полною честию и славою, в чем и да поможет вам Бог. Для лучшей во всем связи не упустите ежели что приметите со стороны движения неприятеля, тотчас уведомите об оном генерал-майора Арсеньева, а чтобы и он обо всем, им усмотренном подавал вам скорые известия, я ему предписал.

В заключение всего я ласкаю себя твердою надеждою, что мужество особы вашей и всех купно с вами действующих, также истинные ваши добрые распоряжения навлекут паки славу вам и подчиненным вашим».

17 ноября де Рибас направил ордер капитану 1-го ранга Ахматову, которому также подробно предписал порядок атаки города главными силами флотилии. Под прикрытием действий на реке следовало построить на острове батареи, необходимые для штурма Измаила.

18 ноября, отогнав конные дозоры неприятеля, русские заняли посты на реке Репиде. На пути флотилии стоял редут Табия, к которому турки стянули большую часть судов и 5 лансонов выслали, чтобы завлечь русских под огонь береговой артиллерии. Рибас около четырех часов выдерживал бесполезный огонь турецких судов, а когда осмелевшие лансоны приблизились, приказал брату прогнать их; при отступлении один лансон был потоплен с экипажем.

В это время де Рибас наметил места для батарей на острове; ночью были выгружены и замаскированы в камышах пушки и снаряды. Вечером 19 октября, после отдыха, начали сооружать три батареи (две против оконечностей крепости и третья на правом берегу реки Репиде). К 5.00 20 ноября батареи были построены, а гребная флотилия в темноте придвинулась к Измаилу на половину пушечного выстрела. На рассвете были пущены по течению 6 брандеров; они не достигли цели, но устрашили турок, которые бросали суда без выстрелов. В 6.30 огонь открыли с батарей и двух флотилий, развернутых выше и ниже города.

Капитан Ахматов с отрядом судов приблизился на 40 саженей к редуту Табия, где стояла 18-пушечная сантия с 36- и 48-фунтовыми орудиями. Правые отряды капитан-лейтенантов Поскочина и Кузнецова под ее огнем приблизились к оставленной флотилии. Русские заставили противника покинуть редут, взорвали брандскугелем сантию, потопили семь и заставили замолчать остальные лансоны. Флотилия Головатого, пройдя в это время вдоль крепости, открыла огонь по городу и судам, истребила 4 лансона и 17 транспортных судов, после чего направилась к восточной оконечности крепости. По пути казаки высадились на турецкий берег, но взять батареи у них не хватило сил.

Турки дважды атаковали Табию, были отбиты, однако около 13.00 Рибас приказал отходить от Измаила под прикрытием батарей. Обстрел города длился до 15.00, возникло много пожаров. Турки около 16.00 пытались высадиться на остров, но были отбиты.

Русские моряки истребили большую трехмачтовую сантию, 12 лансонов, 32 транспорта, более 40 паромов; остальные были выведены из строя. Русские потери составили 3 лансона. С 20 ноября батареи с острова вели непрерывный обстрел Измаила. Были уничтожены оставшиеся суда под крепостью. Всего с 19 октября по 27 ноября флотилия захватила 77 судов и 210 истребила.

На суше генерал-поручик Потемкин с 4 октября проводил демонстрации против Измаила, в основном казаками. Только 21 ноября его полки обложили крепость с левой стороны; с другой стороны подошел отряд Кутузова. Со стороны острова располагались войска Рибаса и четыре батальона из Килии. 24 ноября с 9 батальонами прибыл Гудович, отправив остальные в Бендеры. К концу ноября собралось 25–30 тысяч войск. Общего командования не было. Военный совет командиров отдельных отрядов, собравшийся 26 ноября, решил, что крепость взять невозможно. Де Рибас был иного мнения. Его флотилия с 19-го по 27 ноября уничтожила под Измаилом неприятельские суда, а батареи обстреливали южную часть крепости, нанося разрушения. Однако до зимы следовало помочь гребным флотом при взятии Галаца Суворову, которому Рибас писал, что «жаждет поступить под начальство героя» для новых подвигов, и 27 ноября собирался сниматься с якоря. До 29 ноября на острове были установлены 8 батарей из 80 орудий; их стрельба позволила истребить почти всю турецкую флотилию.

4 декабря Рибас рапортовал Потемкину о боевых действиях флотилии и попытке атаковать с реки Измаил, не удавшейся из-за отсутствия поддержки сухопутных войск.

Светлейший князь был доволен командующим флотилией. 16 ноября он писал Екатерине II из Бендер: «…Рибас беспрерывно в действии и летает с флотилии на флотилию, ибо они розно. Большие суда в большом Дунае, а меньшие в протоках. Бог милосерд, идет все лутчим образом. Я теперь получил известие, о котором не имея еще подробностей, не доношу формально, а прилагаю письмо Рибасово». 3 декабря князь дополнял: «…Генерал Рибас занемог было сильно и в жизни был отчаян, но разорвалась болезнь, и он уже на службе. Упомянув его, не могу умолчать о безпримерной его ревности; кроме неприятельских преград, долженствовал он бороться противу моря с судами, отягощенными большою артиллериею. Сие одно отвратило б многих, или бы с меньшим рвением все могло пропасть: в устьях нашел батареи и для входа фарватер мелкий, тут и разгружаться, и десант делать, и поспешать укрыться от возстающей погоды следовало. Укрепления взяты, неприятель прогнан, Тульча покорена, флотилия турецкая разбита и крепость Исакча, магазин или депо всей армии турецкой и флотилии, занята со множеством разных припасов. Судов взято, потоплено, повреждено до полтараста. У нас же взорван бомбою один лансон, да потонули два, с коих люди спасены. Пушек получено 120, да в Килии 72. По истреблении судов под Измаилом осталось попытаться. Я приказал взять лутчие меры, произвести штурм, и для сего нарядил туда Генерала Графа Суворова Рымникского». Инициатором взятия Измаила считают Рибаса, который засыпал Потемкина и Суворова письмами и донесениями.

3 декабря 1790 года Потемкин писал Екатерине: «Много заслуживает Генерал-Майор Рибас, и больше еще от него хороших успехов будет». Императрица в ответ писала 20 декабря: «Для Ген.-майора Рибаса на первый случай посылаю крест второй степени Святого Егория, которого он завоевал по справедливости, а потом оставляю себе его и далее награждать по усмотрению».

Орден Святого Георгия II степени был вручен по указу от 20 декабря 1790 года. В документе было написано: «Во увожение на усердную службу, многие труды и подвиги, понесенные им в течение минувшей кампании, когда он командуя гребною Черноморскою флотилиею, при вступлении оной в Дунай, опровергнул неприятельские укрепления, устье его заграждавшие, разбил и пленил все суда флотилии турецкой и овладел замками Тульчею и Ичакчею».

Однако впереди у де Рибаса был новый подвиг.

* * *

Возможность встретиться с Суворовым осуществилась не так, как ожидал де Рибас. Его письма Потемкину, а также желание Екатерины II видеть Измаил взятым побудили князя назначить командующим Суворова. 27 ноября полководец получил ордер выехать из Галаца и принять командование под Измаилом. Он отправился как можно скорее. Тем временем секретным ордером от 29 ноября Потемкин сообщал Суворову, что генералы Гудович, Самойлов, Потемкин и де Рибас приняли решение отступить от Измаила, так как не получили приказа на штурм. Князь разрешил Суворову самостоятельно решать на месте вопросы и тем самым возложил на него ответственность.

Известие о назначении Суворова командующим вызвало подъем духа в войсках под Измаилом. Рибас писал полководцу: «С таким героем, как вы, все затруднения исчезнут».

Рибас, конечно, преувеличил. Прибыв к Измаилу 2 декабря, уже следующим днем, ознакомившись с планами, Суворов отмечал, что у крепости слабых мест нет, но рапортовал Г. А. Потемкину, что готовится к штурму и что «генералитет и войски к службе ревностию пылают».

Крепость, усиленная под руководством французских инженеров, была первоклассной. Расположенный на возвышенности город опоясывал с востока, севера и запада главный крепостной вал с семью земляными и каменными бастионами и четырьмя воротами. Высота вала составляла шесть-восемь метров, крепостной ров шириной двенадцать и глубиной шесть-десять метров местами заполняла вода на глубину до двух метров. Гарнизон крепости состоял из 35 тысяч человек против 31 тысячи русских. С востока и запада маневр затрудняли озера, с юга протекал Дунай шириной 500–600 метров. Внутри общей крепостной стены располагались старая и новая крепости. С севера и запада были выстроены мощные кирпичные бастионы (редут Табия в западном углу с 22 орудиями и подобный с севера). На укреплениях стояло до 200 пушек. Южная сторона, примыкавшая к реке, не имела сплошной стены, однако расположенные здесь укрепления были вооружены 85 пушками и 15 мортирами. Гарнизоном командовал Ахмет-паша, который принимал меры к усилению обороны крепости.

Еще направляясь к Измаилу, Суворов позаботился о заготовке фашин, лестниц и другого необходимого для штурма. Он вызвал в подкрепление наиболее надежные части, в том числе любимый Фанагорийский гренадерский полк. Тем не менее генерал не располагал достаточными силами. Большая часть артиллерии (около 500 стволов из 600) располагалась на судах флотилии, что и определило замысел операции и особую роль де Рибаса.

Есть мнение, что де Рибас составил одобренный Суворовым план взятия Измаила. Во всяком случае, ему досталась одна из важнейших частей организации штурма. В то время как шесть колонн при поддержке береговых батарей должны были атаковать стены и ворота с суши, флотилии предстояло высадить десант и наступать с менее укрепленной приречной стороны.

Диспозиция, подготовленная около 6 декабря, предусматривала установку четырех батарей против флангов крепости у реки; работы следовало начать под прикрытием войск ночью 8 декабря и завершить, работая ночами, накануне штурма. В случае обстрела неприятельской артиллерии ее следовало подавлять орудиям с острова. В полночь на 11 декабря начиналась артподготовка. Так как армия располагала сравнительно немногочисленной артиллерией, основную роль предоставляли пушкам флотилии. Диспозиция указывала для флотилии:

«В 12 часов пополудни, то есть в полночь, откроется паки со всех батарей сильная канонада, во время которой, в 2 часа пополуночи, подвинутся 8 бомбандирских судов в самую ближнюю дистанцию к каменной батарее. На сих судах 8 трехпудовых гаубиц и 8 двухпудовых единорогов будут беспрерывно стрелять горизонтально по оной батарее по палисаду и совокупно с батареею будут анфилировать два полигона и куртину.

Пальба сих судов и сухопутных всех батарей будет продолжаться беспрерывно до самого утра шести часов ядрами, а пустыми зарядами до самого рассвета».

Хотя турки и имели многочисленные батареи со стороны Дуная, но не было там столь высоких стен, как с других сторон. Потому и дальше, в порядке штурма, диспозиция ставила важнейшую задачу флотилии:

«За два часа перед рассветом по данному сигналу ракетою войска, расположенные на лодках и гребных судах, числом 8000, подвинутся в одно время к противному берегу с обоих флангов, то есть с левого фланга крепости запорожские лодки, дубы и паромы, подняв на себя 1500 казаков, 3500 регулярнаго войска. Предмет сей высадки занимает берег, кавалиер и куртину нового укрепления. С правого фланга на паромах, шлюбках, баркасах, частырмах и на маленьких лансонах 3000 регулярного войска, которые, вышед, занимают берег старой крепости. В то же самое время 4 колонны регулярного и одна иррегулярного войска идут к штурму на крепость».

Пока высадившиеся и наступавшие по суше войска штурмовали укрепления, флотилии по диспозиции следовало развернуться вдоль реки и стать в двадцати саженях от противоположного берега на якорь. Артиллеристам предстояло картечью очищать неприятельский берег, а двум тысячам войск, остававшихся на борту, — быть в готовности послужить резервом атакующим. Диспозиция указывала, какие регулярные части, кроме казачьих, следовало выделить в распоряжение де Рибаса. В дополнении к диспозиции Суворов уточнил, что канонаду по неприятельским укреплениям следует «…открыть в полдень, продолжать до вечера. Для обеспечения флангов обеих атак батарей, подвинуть восемь лансонов у правой атаки, запорожские лодки у левой атаки в надлежащую дистанцию».

1 декабря де Рибас получил от Потемкина для передачи Суворову письмо в Измаил сераскиру, пашам и жителям. Князь предлагал сдать крепость и обещал отпустить войска и жителей с имуществом за Дунай. 7 декабря Суворов послал командующему турецкими войсками в Измаиле официальное требование о сдаче крепости, подготовленное Потемкиным, и свою записку, в которой писал:

«Сераскиру, старшинам и всему обществу: я с войсками сюда прибыл. 24 часа на размышление и воля; первые мои выстрелы уже неволя, штурм — смерть, чего оставляю вам на рассмотрение». Сераскир предложил устроить перемирие на десять дней, чтобы связаться с визирем, но Суворов предоставил только два дня, необходимые ему самому для подготовки. Турки, уверенные в неприступности крепости, отвергли ультиматум. На военном совете 9 декабря все тринадцать участников высказались за штурм, назначенный на 11 декабря. Одним из подписавших протокол совета был О. М. де Рибас.

Перед штурмом Суворов дал приказ войскам:

«Храбрые воины! Приведите себе в сей день на память все наши победы и докажите, что ничто не может противиться силе оружия рассейскаго. Нам предстоит не сражение, которое бы в воле нашей состояло отложить, но непременное взятие места знаменитого, которое решит судьбу кампании и которое почитают гордые турки неприступным. Два раза осаждали Измаил русские армии и два раза отступали; нам остается, в третий раз, или победить, или умереть со славою».

10 декабря с восходом солнца около 600 орудий с батарей и судов открыли огонь и прекратили его за два с половиной часа до начала штурма, заставив турок заметно ослабить ответный огонь. Одна из неприятельских бомб попала в крюйт-камеру бригантины «Константин» и взорвала ее.

Во время подготовки штурма Рибас ежедневно, а то и по нескольку раз в день докладывал Суворову о постройке батарей на Сулине, о результатах обстрела, о действиях и намерениях турок. Через несколько дней у него все было готово к атаке и каждый солдат знал свое место и задачу.

Наступающие колонны должны были атаковать с суши (19 500 человек) и с воды (девять тысяч человек); но две трети сил и большинство артиллерии были сосредоточены в приречной области. Именно здесь, благодаря огневой мощи флотилии и сравнительно слабым укреплениям, и можно было добиться решающего успеха. Однако и на всех прочих направлениях атаки проводили упорно и решительно.

Десантные войска Рибаса построили три колонны в две линии: в первой на 100 лодках регулярные, на 45 — иррегулярные войска (последние были распределены равномерно в середине и на флангах). Вторую линию составили 58 судов крупнее (бригантины, плавбатареи, дубель-шлюпки и лансоны), которые огнем артиллерии должны были прикрывать и поддерживать высадку и наступление войск. Флотилия двигалась к крепости на веслах, ведя огонь. Турки отвечали без особого успеха. Туман и обломки мешали двигаться большим русским судам. В нескольких сотнях шагов от берега вторая линия разделилась пополам, примкнула к флангам первой и открыла огонь. Под прикрытием артиллерии в 7.00 началась высадка, несмотря на сопротивление 10 тысяч турок и татар.

К рассвету противник отступил внутрь крепости. Но ожесточенное сопротивление продолжалось внутри города до 11 00. К 13.00 сохранялись лишь отдельные очаги обороны в ханах (гостиницах), мечетях, казармах. Хан Каплан-Гирей попробовал организовать контратаку, но был разбит.

В одном из ханов собралось несколько тысяч человек. Узнав об этом, Рибас собрал сотню солдат под командой полковника Мелиссино, поставил на улице как авангард колонны, смело приблизился к хану и хладнокровно потребовал сложить оружие, если турки не хотят, чтобы всех изрубили. Осажденные повиновались. Так же Рибасу удалось заставить сдаться несколько сот турок в двух других ханах. Ему довелось и принять капитуляцию мухафиса (губернатора города) паши Мемеда, который последним с двумя с половиной сотнями человек оборонялся в Табии. Узнав, что город покорен, он согласился сложить оружие.

Измаил пал 11 декабря. В подробном рапорте от 21 декабря, отдавая должное де Рибасу, Суворов особо просил наградить де Рибаса и писал о действиях генерала:

«Он первый нанес с судов и острова неприятелю удар и во время приступа, командуя тремя колоннами десанта, присутствовал везде, где более надобность требовала, ободрял мужеством своим подчиненных, овладел набережными батареями, принял пленными выше поминаемых неприятелей и в трофеи взятые сто тридцать знамен предоставил ко мне».

Потемкин 3 января 1791 года писал де Рибасу:

«Мужеством и неустрашимостью, которым вы и все войска вам вверенные себя отличили во время обложения и покорения Измаила, приобрели новую и знаменитую славу оружию российскому. Я свидетельствую вам, яко много участвовавшему в сем славном происшествии, мое удовольствие и благодарность, поручая объявить оные и всем вашим соподвижникам. Я не премину Ея И. В. Всемилостивейшей нашей Государыне представить заслуги рекомендованных вами и поставлю приятною себе должностью доставить каждому достойное воздаяние».

Указом 25 марта 1791 года Императрица пожаловала Осипа Михайловича шпагой с алмазами и 800 душами крестьян в Полоцкой (Могилевской) губернии потомственно.

Позднее А. С. Пушкин, осматривая Измаил, удивлялся, как можно было взять со стороны реки столь крутой берег.

Воин и дипломат

На Дунае де Рибас зарекомендовал себя как способный командующий флотилией, посему Потемкин оставил генерала в этой должности. 16 декабря 1790 года князь направил Черноморскому адмиралтейскому правлению ордер:

«Часть черноморских сил, порученную от меня в команду генерал-майора де Рибаса под названием флотилии, предписываю именовать Черноморским гребным флотом».

В 1791 году гребной флот продолжал боевые действия на Дунае. Уже 24 марта часть гребного флота под командованием капитана 1-го ранга Лаврова (с ней был и де Рибас) приняла войска генерал-лейтенанта князя Голицына, а другая, также с войсками, под командованием капитана 2-го ранга Поскочина отправилась к устью реки Серет с приказом тревожить неприятеля, осажденного в Браилове. При поддержке флотилии полковник де Рибас овладел укреплениями острова Концефано (29 марта), на следующий день высадился на остров, лежащий между Концефано и Браиловом. Остров занимали две тысячи турок в сильном укреплении и с отрядом судов. При поддержке флотилии капитана Лаврова полковник 31 марта взял штурмом укрепление, взятые пушки направил на Браилов. Гребная флотилия потопила 4 бомбардирских судна, 9 канонерских лодок и несколько малых судов. 10 апреля де Рибас рапортовал в Черноморское адмиралтейское правление:

«Отделив часть гребнаго черноморскаго флота в ведение генерал-майора Голенищева-Кутузова для переправы в Тульчу войск, в команде Е. П. находившихся, выступил я с другою отсель 24 марта для высадки корпуса князя Голицына в одно время в Исакче. По соединении генерал-майора Голенищева-Кутузова в Исакчи с корпусом князя Голицына, отправился я со всею тут находившеюся частью флота обратно в Галацы, куда прибыв и соединясь 28 числа на разсвете с частию флота под командою капитана 1-го ранга Поскочина, следовали благополучно к Браилову, где на якоре вне пушечнаго выстрела остановились. Полки приморские гренадерские: николаевский находился на судах, а днепровский переправленный 27 числа на остров против Галац лежащий, а оттоль 28 на Кунцефано, шел берегом, равняясь с флотом, и остановился в равном от города разстоянии.

Устрашенный неприятель начал перевозить на паромах и других судах на левом берегу Мачинского пролива при устье, с построенного на Кунцефано укрепления пушки; не успев перевезти кроме двух, прочие побросал в воду, спасаясь бегством. В ночь на 30 верных черноморских казаков 14 лодок, хотя под картечными и ружейными выстрелами с укрепления, в конце острова против Браилова лежащего, без всякаго повреждения прошед в Мачинском проливе первой остров, остановились на якоре. Поутру переправлен на первой остров днепровской гренадерской полк, а в 10 часов прошел весь корпус князя Голицына и расположился не в дальнем разстоянии против перваго острова на Кунцефано, обойдя от Исакчи, Вакарени, Лонговиц и Мачин, поражая везде противящаго и преследуя, от страха бегущего неприятеля, повергая все огню и мечу; победоносное российское оружие умножено трофеями, состоящими из 5 санжаков, 27 знамен, 11 пушек, взятых в плен, трехбунчужного паши, двух бин-башей, других чиновников и больше 100 человек, кроме многаго числа разных булгарских и молдавских семей, сверх чего получено множество военных и съестных припасов, и не малая войском сделана добыча, а селение, равно как и первыя все, преданы огню. По приказанию князя Голицына высажен на остров витебской мушкетерской полк и 200 пеших черноморских казаков, где соединясь с приморским днепровским полком, в ночь на 31 число переправились на остров против Браилова лежащий, учиня по данному сигналу на разсвете нападение на бывшее в конце онаго укрепление, которым, по жестоком, ¾ часа продолжавшемся сопротивлении, благополучно овладели, с истреблением бывшаго тут всего неприятельскаго войска до 2000 человек янычар, не исключая и самого начальника. Приблизившийся во время штурма к городу флот, произвождением по оному, нижним его батареям и судам, сильной пальбы, заставил обратить на себя внимание, отвлекая чрез то способ к подаянию помощи штурмуемому укреплению. По овладении оным с малою со стороны нашей сухопутных войск потерею, взято байдаков 7, знамен 16, пушек 20, обращенных в тож время против городских батарей и судов, из которых многие потоплены, а другие по сильном повреждении вытащены на берег.

По приказанию князя Голицына, апреля 2 сняты с укрепления пушки, и оное срыто до основания; 4-го поутру войска и флот приняли обратный путь, с коим сюда благополучно прибыл того числа. Долгом поставляю засвидетельствовать об оказанной неустрашимости и усердном исполнении должностей всех штаб- и обер-офицеров, равно и нижних чинов, и в особенности об отличном рвении, мужестве и знаниях капитана 1-го ранга Поскочина».

Отличился де Рибас и в сражении при Мачине.

В середине июня стало известно, что турецкие войска накапливаются в Браилове и Мачине. Князь Н. В. Репнин, воспользовавшись тем, что уехавший в столицу Потемкин оставил его главнокомандующим, решил нанести поражение туркам. Зная, что верховный визирь Юсуф-паша собирает для удара по русским войскам силы при Мачине, он сам приказал русским отрядам стянуться к Галацу. 25 июня 1791 года генерал-аншеф Репнин лично осмотрел турецкий лагерь. Генерал-майору де Рибасу он поручил сбор средств для переправы. Сильные ветры и быстрое течение могли воспрепятствовать переправе войск, и Рибас предложил другой выход. Он из трофейных паромов и армейских понтонов приказал построить мост, по которому 25 июня войска начали переправу. Флотилия 27 июня придвинулась к Браилову. Так как особого дела для нее не нашлось, то де Рибас принял командование отрядом кавалерии.

В шестом часу 28 июня первыми прибыли и открыли артиллерийский огонь войска С. Ф. Голицына. В то время как войска Г. С. Волконского двигались на сближение с Голицыным, де Рибас во главе конницы Волконского решительно атаковал турок и расчистил дорогу для движения пехоты, которая также вступила в бой. Колонна Голенищева-Кутузова, обходя гору, столкнулась с сопротивлением противника. Тогда Репнин вновь пустил в атаку конницу Рибаса. Благодаря решительной атаке русские войска охватили турок с фланга и заставили отступить. Турки потеряли убитыми свыше четырех тысяч человек, 35 орудий, были взорваны три судна и еще 3 потоплены, взяты 15 знамен. Турки бежали к Гирсову. 2 июля Репнин отошел на свой берег и снял мосты. Поражение оказало такое влияние на турок, что они подписали 31 июля в Галаце предварительные условия перемирия, выгодные России. В тот же день, не зная о результатах переговоров, Ушаков нанес поражение турецкому флоту при Калиакрии. Эти две победы окончательно убедили диван в бесплодности продолжения войны.

В середине августа 1791 года Г. А. Потемкин писал Екатерине II, что назначил для переговоров с турками генерал-поручика Самойлова, генерал-майора де Рибаса и статского советника С. Л. Лашкарева; он направлялся с ними в Гущ, куда должны были прибыть турецкие уполномоченные. Де Рибасу пришлось приступить к переговорам ранее. Приехав в Галац 7 августа, Потемкин узнал, что от великого визиря прибыли двое уполномоченных, и один из них, драгоман Порты князь Мурузи, просит личной аудиенции светлейшего. Потемкин поручил говорить с Мурузи де Рибасу. Уполномоченный сообщил о якобы стремлении турок возобновить военные действия и рекомендовал сделать в пользу Турции ряд уступок по условиям будущего договора. Контр-адмирал отсоветовал Мурузи давать такие предложения князю. Когда же уполномоченный продолжил настаивать на требовании передать пункты Потемкину, тот направил к Мурузи опытного дипломата Лашкарева. Князь все же принял Мурузи, но на попытку его высказаться об изменениях условий мира резко заявил, что граница может быть изменена на рубеж Прута либо даже Дуная, и драгоману пришлось откланяться.

Болезнь не позволила светлейшему участвовать в переговорах. 2 октября он утвердил полномочия на ведение переговоров Самойлову, Рибасу и Лашкареву; это был один из последних документов, подписанных им лично.

Генерал-майор де Рибас был одним из тех, кто подписал Ясский мир с турками 29 декабря 1791 года вместе с графом A. A. Безбородко и статским советником С. Л. Лашкаревым; они заменили на переговорах умершего 5 октября 1791 года Потемкина. В соответствии с договором Турция признавала господство России над Крымом, уступала Очаков и пространство между Бугом и Днестром. Со своей стороны, Россия возвратила туркам Измаил и все прочие крепости на Дунае.

Во главе Черноморского гребного флота

В 1791 году де Рибас получил орден Святого Александра Невского. Так как генерал-майор доказал способность управлять судами, его произвели в контр-адмиралы и оставили во главе Черноморского гребного флота, который до конца войны оставался на Дунае. Генерал-аншеф М. Каховский 20 октября 1791 года докладывал Императрице:

«Гребной дунайский флот остается зимовать в Галаце и имеет содержать себя в высокой военной готовности до заключения мира».

После заключения мира суда из Галаца перешли в Николаев. При движении по морю их сопровождал отряд судов парусного флота. На де Рибасе осталась задача переустройства гребной флотилии, обучение новобранцев и греческих выходцев. Оставалась опасность, что Турция попробует добиться реванша. 23 ноября 1792 года вице-адмиралу Мордвинову был направлен секретный высочайший указ о подготовке флота по случаю военных приготовлений турок; там было указано и о гребем флоте:

«Не меньше надлежит стараться и о приведении в исправность гребного нашего флота или флотилии; Мы предполагаем, что сие легкое мореходное ополчение по свойству войны тамошней и по местным положениям долженствует делиться на три части, а именно: первую из тех судов, кои при корабельном флоте для услуг его и пособия действиях, а в случае успехов онаго для нанесения берегам страха и вреда употребляются; вторую, которая по разрыву могла бы тотчас же войти в устье Дуная и споспешествовать операциям сухопутных войск наших, и третью, состоящую в запорожских лодках, которую могут востребовать обстоятельства вместо присоединения ко второй, обратить к азиатским берегам ближе к месту настоящего пребывания помянутых казаков, подкрепляя в таком случае другими вооруженными судами. Весь сей гребной флот должен быть исправлен как наисорее; и для того указали Мы начальствующему оным генерал-майору де Рибасу немедлено туда отправиться, который и доставит таковые же известия как выше о корабельном флоте сказано, и касательно исправления вооружения и снабдения всем потребным судов, тот гребной флот составляющих, относиться к вам и требовать вашего пособия и распоряжения».

30 июля 1793 года Мордвинов всеподданнейше доносил:

«В. И. В. гребной Черноморский флот под предводительством контр-адмирала де Рибаса, сего месяца 28 числа вышел в Лиман Бугский для выступления к устью Днестровского лимана.

Флот состоит из судов: 5 бригантин, 4 дубель-шлюпки, 2 катера, 1 одинакая шлюпка, 19 лансонов».

В 1793 году де Рибаса произвели в вице-адмиралы. Он командовал гребной флотилией в Черном море, а в 1794 году, кроме того, строил на месте Гаджибея город Одессу, военную гавань и купеческую пристань.

В 1794 году вновь встал вопрос о вооружении флота. Высочайший указ Мордвинову от 16 января потребовал приготовить гребной Черноморский флот к действиям на Дунае во взаимодействии с флотом корабельным и войсками A. B. Суворова.

Де Рибасу был вручен высочайший указ от 16 января 1794 года, который, в частности, гласил:

«Получая известие о чинимых со стороны Порты оттоманской сильных приготовлений возстать против Нас войною и о намерении турков разорвать торжественныя обязательства свои в сохранении мира, осторожность и польза России требует чтобы все морские и сухопутные силы ея немедленно приведены были в исправность и готовность не токмо отразить силы турецкие, но и обратить оружие наше нападательно, и ввести, как сухопутные войска наши, так и гребной флот черноморской, в вашем начальстве состоящий, в пределы областей турецких.

Соизволяем, чтобы вы немедленно отправились к местам расположения того флота и всемерное приложили бы старание привести оный в наилучшее состояние, так чтоб в апреле месяце можно было соединить все части онаго в Аджибее (Гаджибее), где и ожидать могущаго последовать разрыва, как в таком месте в котором в одну сторону можно надзирать за Лиманом Днепровским и закрывать его, а в другую простирать примечание на устья дунайския, к коим тотчас после разрыва и плавание ваше направить удобнее от порта сего, обстоятельно узнав прежде о тогдашнем состоянии, защит и укреплений воздвигнутых от неприятеля для заграждения входов в устья сей реки, о чем сообщать имеете и к генералу графу Суворову Рымникскому, командующему войсками в том крае расположенными, и нам доносить, поступая и в прочих донесениях ваших с помянутым генералом и с вице-адмиралом Мордвиновым на основании указа Нашего, данного вам в 23 день ноября 1792 года.

При первом шаге и при самом открытии военных действий наичувствительнейший удар, какой только туркам нанести можно, есть скорое вступление гребнаго флота черноморскаго в устья дунайские и овладение берегами сея реки; таковой отважный подвиг неиначе предпринять быть имеет, как с сильным содействием сухопутных войск, а особенно собираемых при Ботне. Соображая предлежащие вам в сем случае подвиги и те посты, кои непременно должен занять гребной флот по благополучном входе в реку Дунай, назначили Мы в начальство ваше для высадки войск полки приморские гренадерские: днепровской и николаевской, мушкетерские витебской и нижегородской; для укрепления и защиты тех постов орудия большаго калибра, т. е. от 18 до 36 фунтов, полевой артиллерии 12 орудий; и повелели генералу графу Суворову Рымникскому вышесказанные полки укомплектовать по военному положению от прочих полков под командою его состоящих и остающихся в пределах России, а потому и будете вы снабжены уже обмундированными, выученными, обвыкшими к разным переменам вод и воздуха и в огне бывшими воинами.

Так как из вышеозначенных орудий пушки большаго калибра употреблены будут для защиты морских берегов и входов в Дунай, то предписали Мы вице-адмиралу Мордвинову, чтобы черноморское адмиралтейское правление отпустило оныя из состоящих в ведомстве онаго чугунных орудий, к коим без потери времени исправить, а если надобность потребует то и новые сделать лафеты; для успешнейшаго выполнения сего может требовать вице-адмирал Мордвинов и вы от начальников главной полевой артиллерии их содействия и пособия всеми от них возможностями, о чем надлежащие приказания даны будут; для облегчения же работы сей, часть лафетов оных можно сделать на Днестре из заготовленнаго леса для лафетов под крепостные орудия.

В прибавок к судам в ведомстве вашем состоящим, для посажения назначенных войск, повелели Мы черноморскому адмиралтейскому правлению отделить в команду вашу суда оставшиеся от бывшей флотилии в Средиземном море, прибывшие из Архипелага, да 9 судов корсерских и 6 транспортных, выбрав надежнейшие из состоящих при парусном флоте и такие чтоб не более брали 11 футов воды, поелику больше сих суда в Дунай войти бы не могли.

Для снабжения достаточным числом матрос всех вышеписанных судов гребнаго флота, признавая для пользы службы нашей нужным привлекать таковых из греков, служащих теперь на судах купеческих и кои после разрыва останутся праздными, и потому более, что никто лучше их не знает берегов турецких, да сверх того привлекая их в службу нашу лишим оных турков, которые бы в противном случае употребили их против нас, повелеваем вам набирать их по мере нужды, сообразуясь могущему последовать разрыву, в число 500 таких вольнонаемных матросов на военное время для гребнаго флота нами полагаемых, с заплатою договорной с ними цены, стараясь что бы оные для казны нашей елико возможно сходнее были; для сего употребления и повелели Мы с 1 марта месяца до тех пор пока настоять будет надобность отпускать в распоряжение ваше из казначейств наших по 6500 руб. в каждый месяц, расчитывая примерно каждому из таковых вольнонаемных греческих матросов по 8 руб. 50 коп. в каждый месяц и морской провизии по 4 руб. 50 коп. Мы удостоверены что сие предположение, служащее к ободрению и привлеканию к нам греков, выполнено будет с пользою для службы и выгодою для казны нашей; о сей чрезвычайной сумме на случай вооружения вам ассигнуемой, имеете вы ежемесячно доставлять подробные отчеты Нам и управляющему государственными казначействами с означением с котораго времени сколько матросов сих набрано и что из суммы сей на них употребляется.

Признав нужным и еще усилить гребной флот черноморской, повелели Мы из числа находящихся в Тамане военных лодок верных черноморских казаков приготовить 25, с тем, чтобы по первому отношению генерала графа Суворова-Рымникскаго к губернскому таврическому начальству отправлены оныя были для соединения с гребным флотом, там где он тогда находиться будет».

10 мая 1794 года вице-адмирал Мордвинов доносил Императрице из Николаева:

«Высочайшее В. И. В. повеление 24 минувшего апреля о принятии предосторожности против злых намерений бунтовщика Костюшки, я имел счастие получить, в следствие которого к обеспечиванию флотов и портов, всемилостивейше начальству моему вверенных, приняты с моей стороны следующие меры: В. И. В. флот гребной, состоящий из 7 бригантин, 8 катеров и из 25 лансонов, всего в 40 судах под предводительством вице-адмирала де Рибаса, 7-го числа сего месяца выступили в Днепровский лиман к Глубокой пристани и по получении тамо пороху и артиллерийских снарядов, восприимет плавание к Гаджибею; корабельный также совсем изготовлен вооружением и снабжением и вытягивается на рейд севастопольский…»

Война не состоялась, и флот продолжил мирную деятельность. 7 мая 1795 года де Рибасу был отправлен указ:

«Данным от Нас указом председательствующему в нашем Черноморском адмиралтейском правлении вице-адмиралу Мордвинову предписали Мы гребной флот Черноморской, по снабжении всем нужным, отправить немедленно к Одессе, а вам повелеваем при употреблении служителей сего флота к производству совершающихся тамо работ, по рескрипту данному вам от 27 мая 1794 года, не оставить по разсмотрению вашему занимать их и надлежащими морскими экзерсициями; впрочем время пребывания этого флота при Одессе зависеть будет от вас».

16 мая Мордвинов докладывал Зубову:

«Гребной флот вооружен и предписано оному немедленно отправиться в Одессу. Предписано В. Св. об отправлении служителей в Одессу по штатам, положенным для гребного флота, имел я честь получить. На гребном флоте ныне состоит 1691 матрос, по штату положено 2770 матрос, не достает 1079; но как в том же предписании повелеть изволите удержать число потребное для препровождения ожидаемых канонерских лодок из Херсона до Одессы, то полагая только 20 человек на одну и по 10 на баркас (чаю будет недостаточно), все остающиеся здесь числом 1697 человек, должно пребыть до вооружения и отправления их в Одессу».

Последние документы показывают, что основными силами, которыми была заложена Одесса, явились моряки Черноморского гребного флота, которым командовал де Рибас. Ему же пришлось и руководить постройкой «жемчужины Черного моря».

Создание Одессы

Основание Одессы заняло особое место в биографии де Рибаса. Об этом деянии известно очень многим и в наше время, однако далеко не все знают, как начинался этот знаменитый ныне портовый город.

Завершилась война. 27 января 1792 года Екатерина II дала указ екатеринославскому губернатору генерал-майору В. Каховскому присоединить очаковские земли к наместничеству и приложить старание по их заселению. По указанию Каховского инженер-подполковник А. Шостак выбирал места для новых городов. Первым стал основанный 7 января 1792 года армянами Григориополь, названный так в честь Потемкина 25 февраля; следующими крепостями должны были стать Тираспольская, Овидиопольская и Одесская.

После мира и присоединения Новороссийского края по Днестру к России была создана «Экспедиция строения южных крепостей» во главе с A. B. Суворовым, которому подчинялись де Рибас и инженер де Волан.

28 февраля 1792 года черноморские флоты принял вице-адмирал Н. С. Мордвинов. В 1793 году по расчетам Пустошкина он предложил построить порт ближе к морю у Очакова, где устроить канал в гавань для гребных и торговых судов; Херсон и Николаев он считал военными портами. Но Екатерина засомневалась в целесообразности этого решения. Она писала в указе 7 июня 1793 года генерал-прокурору Самойлову: «…относительно до предполагаемого в Очакове построения гавани, то может ли оная от берега морского простираться и утверждена быть в водах морских, не имеющая от бурь, на море бываемых, никаких натуральных заграждений? Или приличнее и для казны выгоднее устроить ее в другом месте?» Императрица не хотела прокладывать канал в песках.

Выбор места для порта Екатерина II поручила де Рибасу и подполковнику де Волану. Им было предписано «…осмотреть со всевозможною тщательностию устье Днепра, Лиман и берега Черного моря, не отдаленные от Очакова; измерить существующие рейды и заливы и избрать место, достойное и удобное, для заведения на Черном море порта, который мог бы привлечь торговлю заграничную и внутреннюю, а вместе служил бы прикрытием для Императорских флотов: парусного и гребного, если б их туда Правительство направило или обстоятельства морские и военные того потребовали».

Де Рибас нашел пригодным залив около строившейся уже с 10 июня 1793 года крепости на месте бывшей Гаджибейской. Инженер де Волан в «Генеральном рапорте Сенату» от 24 января 1797 года так обосновывал выбор: «Не оставалось выгоднейшего места для береговой гавани, коея расположение соответствовало бы намерению, к какому она предполагается, как только залив Хаджибейский. Доброта рейды его, а особливо грунт его известен был нашим мореходцам и довольно испытаны в употреблении оной прежними ее владельцами. Льды там не могут ни малейшего причинить вреда и течение вод оной занести. Судоходство может быть открытым в течение целого года со всеми ветрами. Пункт сей представляет в то же время удобство подкрепления и убежища действующим флотам в военное время и гавань для торговли порубежных с Днестром богатых провинций: Подолии, Волыни и Галиции. Оставалось только доставить убежище и потребные выгоды для судов, которые токмо от западных, восточных и северо-восточных ветров претерпевали беспокойство, и для того признано за нужное, соображаясь с гаваньми Неаполя, Ливурны, Анконы и Генуи, построить мол. Произведя в разсуждение сего надлежащие разсматривания, удостоверились, что мол сей доставит прочие удобства, принадлежащие к военной и купеческой гавани, и что построение онаго стоило бы не более жете и выходных каналов в Кинбурне и Очакове».

Мордвинов выступил против, защищая постройку порта у Очакова. Но Зубов утвердил проект де Рибаса и де Волана, ибо Екатерина II решила избрать вариант гаджибейский. 27 мая 1794 года последовал императорский рескрипт де Рибасу:

«Уважая выгодное положение Хаджибея при Черном море и сопряженные с оным пользы, признали Мы нужным устроить тамо военную гавань купно с купеческою пристанью. Повелев Нашему Екатеринославскому и Таврическому Генерал-Губернатору открыть там свободный вход купеческим судам как наших подданных, так и чужестранных держав, коим силою трактатов, с империею Нашею существующих, можно плавать на Черном море, устроение гавани сей Мы возлагаем на вас и Всемилостивейше повелеваем вам быть главным Начальником оной, где и гребной флот Черноморский, в вашей команде состоящий, впредь главное расположение свое иметь будет; работы же производить под надзиранием Генерала Графа Суворова-Рымникского, коему поручены от Нас все строения укреплений и военных заведений в той стране, придав в пособие вам Инженер-Подполковника Деволанта, коего представленный план пристани и города Гаджибей утвердив, повелеваем приступить не теряя времени к возможному и постепенному произведению оного в действие. На первый раз употребите на сие те 26 000 рублей, которые, по донесению вашему от 1-го мая сохранили вы, по ненужности еще в найме вольных для флотилии греческих матросов, присовокупляя к сим и те, кои впредь вам сберечь можно будет, а дабы еще облегчить вас в сем деле по возможности, позволили мы заимствовать для насыпи гавани, материялы, назначенные по генеральному о укреплениях тамошних предположению, ради сооружения в будущем 1798 году в Очакове блокс-форта с тем, чтобы таковые же материялы были к вышеозначенному времени заготовлены вновь. Для перевозки оных в Хаджибей, можете брать суда из гребного флота, из которого и служителей к производству, повеленных работ употребляйте, без изнурения их однако же излишними трудами, производя по вашему разсмотрению плату заработанных денег. По прочим же надобностям вашим имеете во всем относиться к помянутому Генералу Графу Суворову-Рымникскому и требовать его наставлений как в самом производстве работ, так и в пособии на оные деньгами, могущими оставаться, по хозяйственному его распоряжению, от сумм, вообще для крепостных строений отпускаемых, для чего и отчеты в издержках ему представить имеете, Мы надеемся, что вы не токмо приведете в исполнение сие благое предположение Наше, но что, ведая, колико процветающая торговля споспешествует благоденствию народному и обогащению Государств, потщитеся, дабы созидаемый вами город представлял торгующим не токмо безопасное от непогоды пристанище, но защиту, ободрение, покровительство и, словом, все зависящее от вас в делах их пособия, чрез что, без сомнения, как торговля наша в тех местах процветет, так и город сей пополнится жителями в скором времени. Пребываем вам в прочем Императорскою Нашею милостию всегда благосклонны. Дано в Царском Селе. Мая 27-го дня 1794 года».

Соответствующие указы были даны екатеринославскому и таврическому генерал-губернатору графу Зубову. Тот в ордере от 31 мая 1794 года предписывал де Рибасу:

«Предоставляю раздачу мест, принадлежащих городу Хаджибею, разсмотрению В. П., почитаю нужным предварить вас, что и дозволение селиться в сем городе зависеть долженствует также от вас. Надобно также, чтобы при поселении в оном соблюдены были Городового положения нижеследующие статьи: 5 „В городе поселившеся обязаны присягою пред Всемогущим Богом, в сохранении ненарушимо подданнической верности к особе И.В.“, и 6 „Кто поселится в городе, тот имеет учинить расписку вместо присяги, что право гражданское принимает и обязуется по мещанству нести тягости“. Впрочем, от вашего разсмотрения зависеть будет, какого рода людей принимать в граждане нового города, кроме тех, противу которых имеются особые предписания, обязывая вновь поступающих вступать в состояния, кои они по приличию себе изберут, и наблюдая, чтобы город наполнялся обывателями, с одной стороны, торгами и промыслами для него полезными, а с другой, благомысленными и верность подданническую сохраняющими. При сем случае, не оставьте В. П. взять в особое примечание, чтобы при военной гавани кроме флотских служителей не могли поселяться люди, для флота посторонние».

Так как в 1794 году Каховский умер, а Суворова отправили в Польшу, постройка крепостей и города легла на де Рибаса. Он определил расходы на строительство в 2 061 620 рублей; Екатерина утвердила по докладу Зубова 1 993 025 рублей с раскладкой на пять лет. Основными объектами постройки должны были стать: большой мол, жете — гавань для гребных судов, эллинги и верфи для починки казенных судов и две пристани с набережными для судов коммерческих. Кроме того, следовало построить казармы для солдат, матросов, рабочих, несколько образцовых обывательских домов. Вскоре по проекту Зубова Шостак и де Волан составили смету на постройку шести соляных магазинов, чтобы организовать продажу таврической соли в Польшу и Молдавию. 10 января 1795 года Императрица утвердила проект и возложила его осуществление также на де Рибаса.

Благодаря меновой торговле солью по Днестру удалось получать из Бендер и Подолии лес и многие другие необходимые товары. В 1794 году уже семь турецких судов пришли с греческими товарами за хлебом. Из-за неурожая эта попытка не удалась. Но со временем зерно стало основным грузом, вывозимым через Одесский порт.

22 августа 1794 года архиепископ освятил город и порт Гаджибей. 6 января 1795 года на придворном балу кто-то посоветовал Екатерине II назвать город в честь древнегреческого поселения Одессос, которое существовало неподалеку. Императрица предложила название «Одесса». В 1795 году по решению Академии наук город назвали Одессой. До того в городе основали Канцелярию строения города и порта Хаджибейского. Директор де Волан составил план города, оставив место между пересыпью и крепостью для порта. Прежде всего начали строить малый мол, названный Платоновской пристанью. Городом занимался де Рибас, пользовавшийся образцами гаваней Генуи, Ливорно, Неаполя. Там, где ставили лестницу для взятия турецкой крепости, заложили начало будущей Дерибасовской улицы — центральной улицы Одессы. Были заложены первые церкви Святого Николая и Святой Екатерины, были начаты строительные работы в порту, в городе и продолжены работы в крепости.

С 1794-го по 1797 год вице-адмирал не раз подолгу уезжал в Санкт-Петербург, где жила семья, но возвращался в Одессу, которая развивалась под его руководством.

В 1795 году завершались основные работы по постройке крепостей на юге, что вызвало благодарственный рескрипт на имя генерал-фельдцейхмейстера, екатеринославского, вознесенского и таврического генерал-губернатора Зубова. В рескрипте от 4 декабря Императрица, выражая благодарность строителям, отмечала «…особливо Вице-Адмиралу де Рибасу, на попечении которого лежит главная часть тамошних крепостных и порта Одесского строений и который, усердием своим к службе Нашей, наиболее способствует к успешному течению оных…».

Одесса стала важнейшим делом того времени для де Рибаса. За непродолжительное время он успел создать основы для дальнейшего существования и развития города, в 1796 году основал на Днепре за порогами, в 700 верстах от Екатеринослава, в урочище Кичкасы верфь; здесь предстояло строить суда для перевозки соли и для Одесского порта.

Уже к 1797 году порт активно функционировал, хотя и не имел еще того значения, как позднее. В Одессу везли товары из Неаполя, Генуи, Константинополя, Галаца, Мессемврии, Аккермана, Анатолии, с островов Архипелага, Триполицы, Трапезунда и т. д. Ввозили турецкие ткани, сухие и свежие фрукты, хлопчатую бумагу, виноградные вина и т. п. Вывозили хлеб (с конца 1796 года), железо, пеньку, канаты, кожи, рыбу, коровье масло, сыр, сало, свечи, шерсть и сахар. С открытия таможни 12 апреля 1795 года по 1 января 1797 года таможенный доход составил свыше 160 тысяч рублей. Поток товаров нарастал. В 1795 году через порт прошло грузов на 68 тысяч рублей, в 1796 году — на 172 тысячи, в 1797-м — более чем на 200 тысяч, то есть за три года он утроился. Если учесть, что в новый порт везли малые партии товаров для пробы, такой грузооборот был крупным. В 1795–1796 годах появились первые торговые дома. Когда же наладилась торговля хлебом, в 1817 году из Одессы только вывезено было товаров на десять с лишним миллионов рублей серебром.

Рибас выделил под город, выгон и для хлебопашества 30 700 десятин. Город включал два форштадта: военный (52 квартала, 560 участков) и греческий (65 кварталов, 720 участков). В первый же год под управлением де Рибаса «Экспедиция строения города», директором которой был де Волан, выдала открытые листы на 159 участков.

Для скорейшего заселения города было объявлено, что жителей на десять лет освобождают от податей, военного постоя и предоставляют ссуду от казны на обзаведение; раскольникам обещали не мешать их верованиям. Чтобы ускорить заселение города, Рибас получил разрешение селить греков, албанцев и других единоверцев, для которых отвел на морском побережье до 15 тысяч десятин. Императрица выделила 10 тысяч рублей на дома, 500 — на церковь и 20 тысяч взаимообразно (на три года) на первое обзаведение. Для первых иноземных поселенцев Екатерина указала построить три больших и 50 малых домов. Была организована особая комиссия для иноземцев, создан греческий дивизион.

Себе адмирал также взял два участка, на одном из которых начал строить дом, но достроить его не успел.

В 1796 году открыли биржу для купечества и организовали магистрат для разбора гражданских дел, создали городскую думу для сбора денег и выдачи их на расходы.

В 1793 году на месте Одессы числилось всего десять человек. По первой переписи в конце 1795 года в городе оказалось 2349 душ, в 1799 году — 4573 жителя обоих полов и различных национальностей. В январе 1797 года в Одессе было уже неказенных строений на 500 тысяч рублей.

Враги обвиняли де Рибаса в казнокрадстве. В частности, Растопчин писал С. Р. Воронцову, что один де Рибас ворует более 500 тысяч в год. Однако собранные Яковлевым документы свидетельствуют, что это неверно. Правда, что по указаниям П. Зубова A. B. Суворов был вынужден разным лицам выдавать крупные суммы и не смог добиться их возврата.

Вообще, де Рибас установил с Суворовым дружеские отношения и пользовался его поддержкой. Вот примеры писем Суворова молодому сотоварищу:

«Где бы вы ни были, в Петербурге, Иерусалиме, Пекине или Филадельфии, я всегда вам также верен, в отсутствии и присутствии, чтобы сражаться под вашим руководством и слышать от вас: все идет хорошо. Между тем ваш Гаджибей чудо».

«Когда я освобожусь от дел, явлюсь с заступом в ваш Гаджибей, то не стану потому инженером, не будучи им на самом деле, я только солдат уже полвека».

Первый историограф Одессы A. A. Скальковский писал: «Де Рибасу город не воздвиг никакого памятника, зная, что он сам есть красноречивое свидетельство его подвигов».

Любимец и враг Павла I

Сразу после вступления на престол Павел I начал кадровые перестановки. Уже 25 ноября 1796 года адмирал А. Н. Сенявин сообщил Адмиралтейств-коллегии переданный генерал-адъютантом Кушелевым императорский указ: «Когда вице-адмирал Дерибас… обо всем доставил сведения, так что в нем надобности более нет, то его отправить к своей команде, дабы он был поручен черноморскому правлению, т. е. под команду вице-адмирала Мордвинова яко старшему своему».

Не прошло и месяца, как 18 декабря последовал императорский указ Адмиралтейств-коллегии принять командование Черноморским гребным флотом и портами контр-адмиралу Пустошкину и донести о их состоянии. 19 декабря коллегия получила записку Г. Г. Кушелева:

«Государь Император высочайше указать соизволил, дабы сего дня был отправлен по силе данного указа нарочный курьер в черноморское правление с предписанием о смене контр-адмиралом Пустошкиным вице-адмирала де Рибаса; контр-адмиралу Пустошкину предписать, дабы он рапортовал, как Государя, так и Адмиралтейств-коллегию, в каком состоянии найдет Черноморский гребной флот, сколько судов надежных и прочных, и сколько неспособных; где какие суда и в каких портах, и не употреблялись ли оные для торговли или в другие каковые употребления, и по каким повелениям. В каком состоянии найдет портовые строения, гавани, укрепления и цивильные строения. В разсуждение сведений и положения по Черноморскому правлению флотов и портов, когда коллегия считает нужным призвать в С.-Петербург вице-адмирала Мордвинова, то сие позволяется, и можно с сим курьером писать о приезде его сюда».

13 января 1797 года Пустошкин рапортовал из Одессы: «Исполняя Высочайший В. И. В. указ, Черноморский гребной флот и Одесский порт от вице-адмирала Де Рибаса сего месяца 8-го числа я в свое ведение принял, о чем В. И. В. верноподданнейше донося, подношу… ведомость в разных портах состоящих гребного флота судов, из числа коих по моему обозрению прочны и благонадежны для своего предмета оказались одни только канонерские лодки, числом 53; прочие же суда, в ведомости поименованные, по ветхости своей не могут прослужить долгое время и не способны для тех употреблений, которые предположены им в штатах. Из значительных судов гребного флота некоторые в течение 795 и 796 гг. употребляемы были к перевозке соли из Тавриды с заплатою по копейке с пуда и к доставлению казенных и собственных полк. Яковлеву принадлежащих лесов от Кинбурна до Одессы без денежной заплаты, по повелению вице-адмирала Дерибаса и инженера полковника Деволана; в течение тех же годов 4 бригантины „Петр“, „Павел“, „Лев“ и „Магилет“ посылаемы были в Константинополь для почт по указам Черноморского адмиралтейского правления, а чтоб собственно к перевозкам купеческих товаров гребного флота суда употребляемы были, сего по изследованию моему не оказалось, а не откроется ли впредь каким-либо случаем».

В ведомостях было указано, что при Одессе состоят 7 бригантин, 2 лансона, требака, скампавея, 4 транспортных судна, 1 канонерская лодка; при Николаеве — 4 бригантины, 1 катер, 8 лансонов, судно «Мокей», 52 канонерские лодки, 3 транспортных судна; при Овидио-поле — 1 катер, 8 лансонов, 4 скампавеи, 5 разъездных лодок; при Херсоне — 2 катера, 1 лансон, 1 транспортное судно, при Кичкасах — 1 лансон, при Александровской крепости — 2 лансона.

Вторым рапортом от 13 мая Пустошкин сообщал о замеченных им недостатках в постройках Одессы.

Вызванный Императором в столицу, де Рибас писал 10 января 1797 года:

«От Вице-Адмирала и Кавалера де Рибаса. В Одесский Городовой Магистрат. Сдая начальствование здешнего города Господину Контр-Адмиралу и Кавалеру Пустошкину, сим Одесскому Городовому Магистрату сообщаю с тем, чтобы о могущих случиться по местному начальству делах относиться к помянутому г. Контр-Адмиралу и Кавалеру».

9 февраля последовал высочайший указ Адмиралтейств-коллегии: «Повелеваю Нашему вице-адмиралу де Рибасу присутствовать в оной коллегии». 10 февраля коллегия слушала этот указ и приказала по прибытии де Рибаса ввести его в присутствие коллегии и привести к присяге.

Так получилось, что в 1797 году у Рибаса вновь были трения с Ушаковым. Последний просил утвердить его старшинство над де Рибасом в вице-адмиральском чине. Адмиралтейств-коллегия установила, что де Рибас имеет старшинство в должности контр-адмирала с 14 декабря 1789 года, а Ушаков в этот день в контр-адмиралы пожалован. Однако коллегия решила, что хотя Ушаков и старше Рибаса в офицерских чинах, но последний пожалован в чин подполковника прежде, и старшинство утвердили за ним.

4 января 1798 года Адмиралтейств-коллегия слушала высочайшее повеление от 2 января «…вице-адмиралу Баскакову [бывшему генерал-кригс-комиссару. — Н. С.] присутствовать в Адмиралтейств-коллегии, вице-адмиралу де Рибасу быть генерал-кригс-комиссаром, присутствуя также и в коллегии». Однако, видимо, нагрузку на де Рибаса посчитали чрезмерной, и 11 января вице-президент И. Л. Голенищев-Кутузов сообщил коллегии, ввиду указа Императора, так как генерал-кригс-комиссар де Рибас до назначения в Адмиралтейств-коллегию «имел смотрение за скорым исполнением положенных решений по канцелярии и экспедиции», а Баскакову велено присутствовать только в коллегии, то контроль предложили поручить вместо Рибаса ему. Нового генерал-кригс-комиссара командировали в Ревель для осмотра морского госпиталя, после чего послали «для осмотра всех тех мест, где чинится комиссионерами заготовление провианта» и для изыскания средств к выгодной покупке и доставке в столицу. Уже к весне он выработал свои предложения, что видно из докладной записки от 29 апреля 1798 года:

«Генерал-кригс-комиссар де Рибас доносит, что с вступления его в сию должность обращал все свое внимание к соблюдению казенной выгоды; хотя же и успел противу прежнего сделать приращения, но по одному токмо обмундированию и госпиталям; что принадлежит до провианта и провизии, то по части сей никакого средства к выгоде казенной не находит, ибо закупка оного учинена уже по сентябрь месяц 1799 г. и распоряжение к доставлению до него еще сделано, от чего не только вся сумма в штате положенная употребится, но ожидать должно и передачи.

А как по полученным им сведениям наивыгоднейшую того провианта закупку делать можно в летнее время на наличные деньги у самих помещиков к удержанию перекупщиков и подрядчиков, а равно и меры принятые к благовременному доставлению избавят казну от излишних издержек, почему и испрашивает Высочайшего повеления, не благоугодно ли будет указать в низовые места, где обыкновенно заготовка провианта чинится, командировать ныне особаго надежного комиссионера с пристойным числом офицеров и служителей из команды для того положенной, с тем чтоб он потребное количество провианта с сентября 1799 по сентябрь же 1800 г., а также и несколько провизии мог закупить умеренными ценами, для чего и нужно снабдить его при отправлении некоторою суммою на задатки и… ассигновать от тамошних казенных палат до 50 000 р., равно и впредь по мере заготовления провианта выдавать деньги без замедления».

Лесным делом Рибас занялся в 1798 году. 7 сентября коллегия слушала письмо от Кушелева, которому 18 августа де Рибас доносил, что при перегрузке тяжелых дубовых штук на судах много излишних расходов и увечий рабочих, и предложил на местах древесину обрабатывать по лекалам с припуском, чтобы на суда можно было положить больше полезного груза и проще доставлять по мелководию. Коллегия одобрила идею, доложила об этом Императору, и тот решил: раз на де Рибаса возложен осмотр и заготовка леса, то и снабдить его лекалами и чертежами на все детали, используемые в кораблях всех рангов. Было предложено, чтобы не везти лекала издали, изготовить их корабельным мастерам в Казани по присланным чертежам.

5 ноября 1798 года — новая докладная записка:

«Вице-адмирал де Рибас рапортом в коллегию доносит, что поелику заготовление лесов в Казанской губернии производится на прежнем основании более нежели в 120 местах, на пространстве нескольких тысяч верст к 40 пристаням, а дабы заготовленные леса отделывать на местах по лекалам, то каждого сорта лекалов во всякое из оных мест приготовить ныне, по такому множеству, нет возможности, так как назначить особенных, как предположено им, для сего несколько главных мест, тем более что не только адмиралтейская контора, но ни одно тамошнее место и даже межевая контора не имеет верного сведения о состоянии лесов не только в целой губернии, но и в одном каком-либо уезде; почему и полагает он нынешнее заготовление лесов произвесть без отделки на местах по лекалам, стараясь сколько можно более оных доставить; отделку же лесов по лекалам производить не на местах, а по вывозе оттуда в сараи, кои располагает построить по берегам Волги, при устьях р. Камы, Казанки, Свияги, Суры и Оки, о чем сделаны уже им нужные по сему предмету распоряжения, кои надеется успешно окончить по личном осмотре сих мест и лесов, куда он отправляется нынче для осмотра работ о заготовлении.

Произведение нынешнего заготовления лесов по прежнему порядку коллегия апробует; об отделке лесов по лекалам на местах или по вывозке в сараях разсмотреть интендантской экспедиции с обер сарваером. От Рибаса коллегия ожидает подробного донесения смет, во что станут сараи, а равно какое изыщет средство в сбережении лесов и к уменьшению издержек в доставлении оных».

7 февраля 1799 года в докладной записке по рапорту де Рибаса об опустошении запасов корабельных лесов, которые изводят местные помещики, ремесленники и крестьяне для разных нужд, включая дрова для винокурения, вице-адмирал сообщал, что напомнил губернаторам о запрещении непозволительного использования корабельных лесов и дал судам на заметку о пресечении разбазаривания дубовых лесов.

Из докладной записки от 8 февраля известно, что де Рибас осматривал в декабре 1798 года заготовку лесов. В Нижегородской губернии он организовал доставку древесины до главных пристаней на плотах, договорился о поставке барок по невысоким ценам. Удалось уменьшить стоимость заготовки леса по сравнению с 1797-м и 1798 годами. Он избрал места для постройки лесных магазинов на Оке и Суре и сообщал о тех, кто из его помощников отличился в работе либо был смещен им с должности по нерадению. По докладной коллегия отметила его благоразумные распоряжения и изъявила свою признательность.

Из докладной записки от 10 февраля о заготовке муки видно, что, по рапорту де Рибаса, она заготовлена дешевле, чем в прежние годы, причем Рибас отмечает усердие комиссионера Бекшикова из Казани. Очевидно, предложения де Рибаса пришлись по душе Императору. 9 мая 1799 года он при пароле повелел среди прочих произвести в адмиралы «за хорошее исправление порученной комиссии Де Рибаса».

В высочайшем повелении 11 июня 1799 года Павел I, исходя из донесения Рибаса о состоянии корабельных лесов, повелел начать разведение дубовых рощ по рекам Неве, Волхову и другим местам в окрестностях Санкт-Петербурга. 9 июля Император дал повеление о постройке в Рыбинске каменного магазина по проекту, представленному адмиралом, генерал-кригс-комиссаром де Рибасом, и ему же поручил распоряжения по постройке. В июле 1799 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт Рибаса о лекалах и о постройке лесных магазинов, для которых адмирал нашел место при устье Шексны.

7 сентября Адмиралтейств-коллегия зафиксировала в протоколах:

«Слушав Высочайшее повеление о том, что Его И. В. Высочайше повелеть соизволил, адмирала генерал-кригс-комиссара де Рибаса, сверх возложенных на него должностей, управлять и лесным департаментом, так как он по личному его обозрению лесов, полное имеет об оных сведение, приказали: во исполнение Высочайшего повеления г. адмиралу и генерал-кригс-комиссару и кавалеру Иосифу Михайловичу де Рибасу лесной департамент, со всем в оном заключенном, принять в свое управление».

15 сентября Адмиралтейств-коллегия записала в протокол:

«Слушав Высочайшее повеление, объявленное коллегии сего сентября 13 числа о том, что Его И. В. Высочайше соизволил повелеть адмиралу генерал-кригс-комиссару де Рибасу, в комиссариатской экспедиции по обоим департаментам дела решать одни только касающиеся до продовольствия и снабдения служителей провиантом, мундиром и прочим, равно иметь присутствие по разным заготовлениям, доставлениям и покупкам; затем же не важные экономические или внутренние экспедиции той дела, предоставить разсмотрению и решению одним комиссариатской экспедиции членам».

9 февраля 1800 года Адмиралтейств-коллегия слушала рапорт генерал-кригс-комиссара де Рибаса, что в Рыбинске построен лесной магазин и будет следующим летом построен провизионный.

Казалось, адмирал идет в гору и занят активным делом. Император Павел I наградил де Рибаса Мальтийским крестом. Но 1 марта 1800 года Кушелев представил в Адмиралтейств-коллегию записку:

«Его И. В. Государь Император Высочайше соизволил: управляющего Лесным Департаментом, адмирала Де Рибаса, отстранить от службы».

Уволен он был, как писали, за злоупотребления в лесных доходах. Однако при Павле I нередко опалу вскоре заменял взлет. В 1800 году де Рибас составил план укрепления Кронштадта. Очевидно, план понравился Императору. Уже 30 октября адмирала вновь приняли на службу. Записка Кушелева в коллегию излагала волю самодержца: «Адмирала де Рибаса принять паки на службу, коему и поручено возобновление в Кронштадте прибрежных батарей и прочих укреплений и в отсутствии флота оборона самого Кронштадта».

Через несколько дней — новая милость. В журнале Адмиралтейств-коллегии от 14 ноября зафиксировано: «Адмиралтейств-коллегии г. адмирал Иосиф Михайлович де Рибас сообщил высочайшее Его Императорского величества повеление: Государь Император Высочайше указать ему, адмиралу, изволил, во время болезни г. вице-президента и кавалера Григория Григорьевича графа Кушелева, и когда он, г. адмирал де Рибас, будет находиться в Петербурге, докладывать по делам адмиралтейской коллегии его Императорскому Величеству; в бытность же его, адмирала, в Кронштадте и нездоровым будет вице-президент граф Кушелев, докладывать Его Величеству адмиралу Шишкову».

В немилость попадала и созданная Екатериной II Одесса. Но от запустения город спас де Рибас, срочно доставив через Одессу со Средиземного моря апельсины, которые Павел I очень любил. Довольный Император выдал Одессе 250 тысяч рублей на городские нужды и стал лучше относиться к де Рибасу. По иной версии, поддержки добилась депутация одесситов, приехавшая в столицу. Но, скорее всего, и она действовала при содействии де Рибаса.

Есть сведения, что де Рибас участвовал в заговоре против Павла I и разговаривал с П. А. Паленом, рекомендуя традиционные итальянские средства — яд и кинжал, а затем предложил перевернуть лодку с арестованным Императором на реке. Но внезапно заболел вице-президент Адмиралтейств-коллегии, и доклады о флоте Император поручил де Рибасу. Адмирал мог занять высшую должность, но внезапно сам заболел в декабре 1800 года. Пален находился при нем неотлучно, чтобы больной в бреду не выдал заговорщиков. Предполагали, что именно Пален и мог отравить адмирала, чтобы тот, войдя в милость, не предупредил Павла I о заговоре.

Скончался де Рибас в Санкт-Петербурге ранее убийства Павла I, 2 декабря 1800 года. Похоронен он на католическом кладбище Санкт-Петербурга. Надпись по-русски гласила: «Иосиф де Рибас, адмирал, российских орденов Александра Невского, Георгия Победоносца, Святого Владимира II степени кавалер и ордена Святого Иоанна Иерусалимского командор, 1750–1800».

* * *

Кроме выигранных сражений и осуществленного проекта создания флотилии из потопленных судов, де Рибас составлял инструкцию для образования и обучения десантных войск; подготовил проект насаждения корабельных лесов по берегам Буга, по поручению A. B. Суворова составил общий план завоевания Константинополя, составлял планы сражений, расположения войск и способов их снабжения.

Де Рибас проявил себя как умный и знающий человек. Его предложения разного рода находили отклик. Чем больше дело сулило успех, тем с большим усердием он за него брался. Человек действия, он избегал рутинного, незаметного труда. В мирные годы Черноморский гребной флот без достаточных ассигнований постепенно терял боеспособность.

Де Рибас был способен на подвиг, но мог совершить поступок, который нельзя признать благовидным. В частности, во время инспекции госпиталя Черноморского гребного флота он сделал так, чтобы вина за большое число больных и умерших пала на A. B. Суворова, который был огорчен таким событием, но все равно продолжал поддерживать дружбу с де Рибасом. Он высоко ценил моряка — создателя Черноморского гребного флота и Одессы.

Моряк, воин, ученый A. C. Грейг

«Пройдя блистательно свое служебное поприще, разрабатывая и развивая морское искусство между подчиненными, оставляя глубокие неизгладимые следы своей деятельности, составлявшие его государственную заслугу, вместе с тем запечатлел свое имя в благодарных, признательных сердцах, как имя дорогого, душевно-чтимого человека». Эти слова вице-адмирала А. Б. Асланбегова относились к адмиралу A. C. Грейгу, сыну знаменитого флотоводца времен Екатерины Великой. Известность адмирал приобрел как человек, подобно отцу, отличившийся во многих отраслях морского, военного дела и науки.

Начало

Родился Алексей Самуилович Грейг 6 сентября 1775 года в Кронштадте. Крестили первого сына С. К. Грейга Императрица и граф А. Г. Орлов-Чесменский. За заслуги отца, тогда главного командира Кронштадтского порта, вскоре после рождения (12 октября) по повелению Екатерины II ребенок получил чин мичмана. В 1785 году Императрица произвела мальчика в лейтенанты и назначила адъютантом отца. Самуил Карлович был благодарен за великую честь. Но дальнейшее продвижение по службе не было столь легким. Уже с десяти лет, 23 июня 1785 года, Алексея послали на стажировку в Англию. Он начал морскую практику на английских судах, получил чин лейтенанта и 19 мая 1788 года, по возвращении в Россию, был назначен на корабль «Мстислав», ходивший по Финскому заливу. После смерти отца, 4 декабря 1788 года, Императрица произвела A. C. Грейга в капитан-лейтенанты. 9 сентября 1789 года Алексей с братом Карлом был послан на стажировку за границу. В 1789–1791 годах братья волонтерами ходили в Китай и Индию на судне Ост-Индской компании «Ласекс», участвовали в сражении с французским приватиром и голландскими судами. Вернувшись на родину 17 августа 1791 года, Алексей Грейг пробыл в России лишь год и вновь, по повелению Екатерины II, был направлен за границу, служил волонтером на военных судах, ходил в Средиземное море. По возвращении 28 апреля 1796 года Алексея Грейга назначили на корабль «Ретвизан», который под командованием бригадира П. В. Чичагова отправился с эскадрой к берегам Англии. Там Грейг принял в командование фрегат «Архангел Михаил», командир которого загулял, и повел его в Россию. Фрегат у мыса Порккала-Удд потерпел крушение, так как команда оказалась в загуле, однако морской суд признал молодого командира невиновным. По определению суда за знания и распорядительность, проявленные при старании спасти судно, Грейга произвели 17 декабря 1796 года в капитаны 2-го ранга. В 1797 году Грейг состоял при Кронштадтском порту. 9 мая 1798 года он получил в командование корабль «Ретвизан», крейсировал в эскадре вице-адмирала Макарова с английскими кораблями у острова Тексель и получил похвальный отзыв Г. Нельсона.

1 января 1799 года Грейга произвели в капитаны 1-го ранга. Командиром «Ретвизана» он участвовал с эскадрой вице-адмирала Макарова в экспедиции 1799 года к берегам Голландии, тогда находившейся под командованием Наполеона, и пленении голландского флота.

До начала августа союзный флот под флагом адмирала Дункана крейсировал у Текселя. В его составе был и «Ретвизан». 4 августа прибыла эскадра вице-адмирала Митчелла, включавшая 180 судов, на которых находилась дивизия Аберкромби из 12 600 человек, предназначенная к высадке. 10 августа Дункан отправил адмиралу голландского флота и коменданту крепости Гельдерн предложение о сдаче и приготовился к атаке. Парламентер привез отказ. Шторм утром 11 августа заставил союзников отойти к Текселю. 15 августа, когда волнение утихло, союзный флот обложил Гельдерн в несколько линий. Первую составили бомбардирские и мелкие суда, вторую — фрегаты и шлюпы, третью — транспорты и гребные суда. Линейные корабли Митчелла и Макарова на левом фланге наблюдали за батавским[12] флотом, а Дункан и Тет охраняли высадку с правого фланга.

16 августа в 12.30 вице-адмирал Макаров получил письмо Дункана, в котором тот предлагал по сигналу послать гребные суда к транспортам для перевозки войск; на британских, затем на русских кораблях вместе с кормовыми были подняты флаги принца Оранского. Союзники демонстрировали, что идут не с целью агрессии, а для возвращения власти законному правителю.

Корабль «Ретвизан», идя за английским кораблем, встал на мель. При отливе пришлось укрепить корпус стрелами, чтобы тот не упал. До ночи снять «Ретвизан» не удалось, шторм угрожал гибелью корабля. Тогда Грейг предложил оригинальное решение: приказал обрубить якорные канаты, поднять стаксели, и ветром судно сдвинуло с мели. Корабль после небольшого ремонта продолжил участвовать в действиях. Сам Алексей Самуилович в донесении писал, что «находился в совершенно отчаянном состоянии, и не иначе как особливым Божиим милосердием спасен». Однако очевидно, что «чудо» произошло благодаря решительности и умению моряка.

Тем временем гребные суда перевозили войска на сушу под прикрытием огня британских кораблей, стрелявших до 20.00. К вечеру после кровопролитного боя батавские войска оставили Гельдерн; их потери составили полторы тысячи человек против 350 у союзников. 17 августа англичане высадили остальные пять тысяч войск. Под их натиском голландцы отошли в глубь страны. К 15.00 с запада подошли до 42 судов, в том числе 4 корабля, 2 фрегата, 2 шлюпа британского флота, и встали вблизи корабля Митчелла.

Успех десанта повлиял на состояние голландского флота. В 5.00 стоявшие в северном проходе у Текселя голландские корабли ушли за возвышенность мыса Какдоун. 19 августа корабли «Ретвизан», «Европа», «Мстислав» были присоединены к отряду Митчелла и 20 августа участвовали в сдаче голландского флота англичанам.

19 августа 11 союзных кораблей, 6 фрегатов, 4 корвета Митчелла и Тета вошли на Тексельский рейд и стали против батавского флота; распространенные на берегу прокламации с призывом восстановить власть штатгальтера и флаги принца Оранского на мачтах союзных кораблей сделали свое дело: матросы отказались стрелять в союзников, выбросили снаряды в море, и голландскому адмиралу пришлось капитулировать. Союзники отправили свои команды на суда. «Ретвизан» и «Мстислав» взяли два корабля, в том числе флагман «Вашингтон»; он был доставлен в Англию «Ретвизаном», а флаг и вымпел с другого корабля отправили в Россию и поместили в Петропавловской крепости Санкт-Петербурга; командовавший «Ретвизаном» A. C. Грейг был награжден орденом Святой Анны II степени, а в 1802 году за то же получил орден Святого Георгия IV степени. Так как при Павле I никто не был награжден орденом Святого Георгия, в июне 1801 года граф Кушелев писал:

«Государь Император Высочайше указать мне соизволил, за взятие вами при атаке и сдаче голландского у Гельдернской крепости флота в 1799 году корабля „Вышектота“ [„Вашингтона“. — Н. С.] объявить вам Монаршее Его величества благоволение, предоставляя вам право, так как от командовавшего тогда российского эскадрою представления о том не было, просить о награждении вас за дело сие в капитуле ордена Святого Великомученика Георгия, когда оный откроет свои заседания в Петербурге». В 1802 году Дума удостоила Грейга ордена Святого Георгия IV степени.

В кампании 1800 года Грейг командовал у берегов Англии кораблем «Ретвизан», на котором поднял флаг контр-адмирал П. В. Чичагов. 25 июня 1801 года капитан 1-го ранга привел корабль в Кронштадт. Будущий министр морских сил России заметил способности Грейга и в дальнейшем не раз давал ему ответственные поручения. В 1801–1803 годах Грейг состоял первоприсутствующим в экспедиции для исправления Кронштадтского порта; за успешное выполнение поручения моряк получил монаршее благоволение и благодарность.

Вступивший на престол Александр I обещал править по образу царствования Екатерины II. В первую очередь была ликвидирована опасность войны с Англией, ибо флот Г. Нельсона угрожал российским портам на Балтике.

Новому Императору, в детстве получившему образование либерального оттенка, требовались молодые, надежные соратники для проведения в жизнь реформ, в том числе и на флоте.

Император, не знавший морского дела, считал флот в полном упадке. Потому, когда он учредил Комитет для исправления флота, в наказе он поставил задачей «…извлечение флота из настоящего мнимого его существования и по приведению его в подлинное бытие». 12 мая 1802 года Александр I назначил П. В. Чичагова в свою свиту. 24 августа моряк стал членом Комитета по образованию флота и докладчиком Императору по делам комитета. К работе комитета Чичагов привлек Грейга, который стал в его составе единственным неадмиралом.

Рескриптом от 24 августа 1802 года графу А. Р. Воронцову Император объявил о создании комитета. В приложении к рескрипту Александр I поставил основные задачи: исследовать причины, которые влияют на развитие морской силы, соразмерить численность кораблей с размерами флотов соседних держав и обязательствами перед союзниками и определить необходимое число судов всех классов. Вслед за тем следовало пересмотреть ранее изданные документы по разным отраслям флота и привести морское законодательство к порядку и виду, удобному для применения. В качестве образца Император предлагал обращаться к указам Петра Великого и опыту великих морских держав. К расходам на флот следовало подходить экономно и рационально, определять ответственность каждого за небрежность или упущение по службе. Вместе с тем предстояло так организовать службу, чтобы каждый получал преимущества и выгоды в зависимости от затраченного труда, важности должности и оказанных заслуг. Не обошел своим вниманием Император учебные заведения, госпитали и другие общественные заведения, которые следовало привести в определенный порядок. Александр I считал, что только после решения всех этих вопросов можно вывести флот, как ему казалось, из его плохого нынешнего состояния.

Комитет составили адмиралы В. П. Фондезин, Н. С. Мордвинов, И. П. Балле, М. К. Макаров, вице-адмирал П. К. Карцов, контр-адмирал П. В. Чичагов и капитан 1-го ранга A. C. Грейг; возглавивший комитет граф А. Р. Воронцов, как и самодержец, не знал и не любил флот. Поэтому вводимые во флоте реформы, несмотря на усилия моряков, нередко не давали отдачи.

За заслуги Император в 1802 году пожаловал Грейга бриллиантовым перстнем. 9 января 1803 года его произвели в капитан-командоры.

Моряк недолго оставался на берегу. В мае 1803 года вспыхнула англо-французская война. Французский диктатор Наполеон Бонапарт начал наступление как на севере, так и на юге, занимая важные для торговли англичан порты по берегам Балтийского и Средиземного морей. Возникала опасность русским интересам на Средиземном море. Первоначально на Корфу был переброшен отряд судов капитан-командора A. A. Сорокина и сухопутные войска генерал-майора Анрепа с Черного моря. Но этого оказалось недостаточно. Потребовались подкрепления с Балтики. Россия, вступая в войну с Францией, в 1804 году отправила эскадру из четырех судов к острову Корфу. Командовать эскадрой назначили A. C. Грейга.

На Средиземном море

7 сентября 1804 года главный командир Кронштадтского порта П. И. Ханыков получил через товарища морского министра П. В. Чичагова повеление Императора срочно подготовить и отправить на Средиземное море наиболее боеспособные корабли «Ретвизан», «Елена», фрегаты «Автроил» и «Венус». 19 сентября командующим эскадрой назначили A. C. Грейга. Еще до того, 8–12 сентября, началось снаряжение судов. Ханыков обещал вооружить их за три недели. Суда снабжали всем необходимым, а экипажи обеспечили жалованьем и обмундированием сроком на год. Однако потребовалось дожидаться, пока подвезут все заказанное, ибо капитан-командор отказался взять деньги для закупки необходимого по пути. 25–26 сентября суда эскадры вышли на рейд и 30 сентября выстроились для депутатского смотра. Но пока продолжались доделки и погрузки, смотр оттянули до 9 октября, и только в ночь на 13 октября, воспользовавшись благоприятным ветром, эскадра направилась в путь.

Перед выходом Грейг получил инструкции Императора и П. В. Чичагова. Александр I поручал экспедиции «…по всей возможности содействовать к безопасности и благу жителей Республики Семи Островов…». Товарищ морского министра в инструкции от 9 февраля 1805 года указывал на самостоятельность Грейга в отношении внутреннего и хозяйственного управления на эскадре. По вопросам безопасности островов ему следовало подчиняться генерал-майору Анрепу как старшему. Если бы генерал-майору с основной массой войск довелось покинуть остров, роль старшего переходила к Грейгу с правами главного сухопутного начальника, а в случае его отсутствия — капитан-командору Сорокину. Грейгу было поручено привести местное адмиралтейство в такой порядок, чтобы было возможно не только ремонтировать корабли, но и строить малые суда.

17 октября эскадра достигла Копенгагена. Так как на таком кратком переходе значительно выросло число больных, Грейгу пришлось принять меры: выдавать по чарке вина не в зачет и вести учет заболевших. Для рапортов командиров о состоянии экипажей были использованы готовые печатные бланки, что упростило делопроизводство. В Копенгагене три дня ожидали прибытия лоцманов, после чего продолжили путь. 23 октября суда в бурную погоду разлучились. 26 октября «Ретвизан» прибыл в Портсмут, где уже стояли оба фрегата. «Елена», пострадавшая в бурном осеннем море, прибыла 1 ноября. На всех кораблях потребовалось вытягивать ослабевший такелаж, устранять течь. 9 декабря, закончив работы и пополнив запасы, Грейг оставил порт. Перед выходом капитан-командор дал командирам кораблей инструкцию, которая отражала трудности и опасности перехода в военное время:

«Так как мы ныне отправляемся в дальний путь и по многим важным причинам будет нужно, чтобы не заходить ни в какой порт, находящийся на нашем пути, мои желания есть чтобы вы взяли величайшие осторожности, чтобы держаться всегда близ моего корабля, судя по погоде, и ни по каким причинам не замедлять прибавлением и убавлением парусов, когда то будет нужно, чтобы не разлучиться.

Каждый вечер строжайше приказание должно быть дано вахтенному офицеру, чтобы прилежно и беспрестанно наблюдать движение флагманского корабля и ему должно сказать, что тот офицер, на чьей вахте случится разлучение, будет отвечать самым строжайшим образом.

Чтобы дивизия могла лучше держаться вместе и примечать движение и сигналы флагманского корабля, то следующий ордер похода будет всегда употреблен к вечеру и каждую ночь регулярно будет оный соблюден, разве тогда, когда будет сделан сигнал для какого либо другого ордера. „Венусу“ держаться на правой стороне на перпендикуляре курса от ¼ до ½ мили немецкой разстояния, „Автроилу“ в таком же положении на левой стороне, а „Елене“ в таком же разстоянии в кильватере.

Вам также предписывается иметь величайшую осторожность, чтобы никакие огни не были видны, а те фонари, которые обыкновенно бывают на палубе, былиб поставлены на катках. В капитанской и офицерской каютах сделать на порты из какой нибудь толстой материи, как-то: сукна или крашеной парусины, занавеси, кои должны быть таким образом закрыты, чтобы не было видно совсем отсвечивания от огня. Флагманский корабль иногда будет иметь на марсе или в корме огонь, когда сочтет за нужное. Если однакоже он будет иметь и на марсе и в кормовых фонарях огни, то прочим судам иметь обыкновенные огни в кормовых фонарях.

Также бить тревогу каждый вечер по захождении солнца и чтобы служители были перекликаны на их местах теми офицерами, которые при тех же местах назначены, и смотреть, чтоб все вещи были на своих местах и корабль был бы совершенно готов к сражению и чтоб каждое судно было точно в таком положении, чтоб не застать в ночное время в неготовности к сражению. Далее рекомендуется разделить людей по пушкам и по местам по равному числу из обеих вахт, так чтобы положенное число людей от всех мест принадлежало к одной, а другое — к другой вахте; таким образом половина, которая находится на вахте, может всегда приуготовить корабль к сражению, между тем как внизу будут употреблены к связыванию их коек и вынашиванию их на верх.

В случае тумана, инструкция данная при туманных сигналах должна быть строго соблюдаема, поступая по вышеписанным правилам, кажется мало возможности разлучиться, но если по какому непредвидимому случаю или несчастью так-бы случилось, чтоб вы разлучились с дивизиею, нужно вас уведомить, что вся коммуникация между Россиею и Франциею прервана, следственно вы ни по каким причинам не должны входить в какой либо порт принадлежащий Франции, и что гишпанские порты также должны быть убегаемы. Если по несчастью принуждены будете войдти в порт, то преимущественно войдти в Гибралтар, но должны как возможно стараться не иметь сношения с берегом, так как весьма опасная и прилипливая болезнь существует в оном месте, какая находится при большей части берегов Средиземного моря, как севернаго, так и южнаго. Вы потому должны преимущественно стараться как возможно дойти до места вашего окончательного назначения в Корфу, не заходя ни в какое место, и там дожидаться моего прибытия, если бы случилось, что я туда не прибыл.

Со всеми военными и купеческими судами, могущими вам встретиться, в каком бы они положении ни были, поступать дружелюбно, с приличною благопристойностью; но буде-бы от них показано было какое-либо неуважение или обида, защищать права свои со всякою решительностью и силою и во всех случаях тщательно и в полной мере сохранять и оберегать честь флага нашего».

Эскадра пришла в Гибралтар 26 декабря, сутки потратила на заливку водой, отправилась далее и 11 января 1805 года прибыла на Корфу, где Грейг явился к полномочному министру (послу) Моцениго и генерал-майору Анрепу. Он принял в командование местное адмиралтейство и суда, которые ранее прибыли с Черного моря. Капитан-командор потребовал от Моцениго срочно предоставить запас провизии на три месяца и необходимые материалы для ремонта. Однако оказалось, что на Ионических островах таких материалов нет, и их необходимо закупать в портах иных государств по значительным ценам.

Переписка по проблемам материального снабжения отнимала немало времени. Для ремонта кораблей требовался лес. По требованию Грейга Моцениго заказал древесину в Превезе, но оказалось, что дуб там мелкорослый. Тем не менее при поддержке воеводы Превезы Мехмет-Али лес начали заготавливать, еще 900 штук закупили на Мальте. Сношения с Портой о лесозаготовках на острове Тассо затянулись надолго. Со временем, когда война охватила берега Средиземного моря, снабжение еще более усложнилось.

Перед отправкой эскадры Чичагов предписал Грейгу заказывать необходимое через главного командира Черноморского флота. Он предлагал де Траверсе отправлять грузы на Корфу, а расходы относить за счет Балтийского флота. Чичагов 29 апреля писал Грейгу о трудностях доставки из России и рекомендовал самому найти способы приобретать необходимые материалы. В ответ капитан-командор 21 июля сообщал некоторые цены на продукты и жаловался, что консулы в Триесте, Венеции и Неаполе не доставляют ему сведений; он предложил выписать все необходимое из Лондона, где находился младший брат капитан-командора, на что Чичагов согласился.

Историк отмечает в это время тягу A. C. Грейга ко всему привычному ему английскому: в частности, он выписал для отопления из Англии каменный уголь, который обошелся дороже местных дров. Из Англии вызвали и трех искусных подлекарей. Единственным офицером, которого капитан-командор представил к награде, явился командир «Венуса» капитан 1-го ранга Эльфинстон. Но как раз им в Петербурге и не были довольны, ибо тот при входе в Портсмут салютовал, не договорившись заранее с местными властями, и получил в ответ меньше выстрелов, что считали умалением достоинства России.

Наличие на Корфу второго офицера в том же чине, A. A. Сорокина, скорее всего, не понравилось Грейгу. Он, приняв у Сорокина суда и адмиралтейство, не дал моряку определенного назначения, хотя ему перед отправлением предлагали оставить его комендантом. Когда же 1 февраля Грейг отплыл от берегов острова в крейсерство, то поручил Сорокину командовать транспортами (наемными судами). Оскорбленный соратник Ушакова направил жалобу Императору. Только вмешательство Чичагова заставило вернуть капитан-командору командование тем отрядом, который тот привел с Черного моря.

Силы, которыми располагал Грейг, были недостаточны. Он обратился с предложением набрать на ближайших островах вспомогательные войска, что было одобрено. Грейг принял на службу Спиридона Бонавенуто, которого Моцениго рекомендовал как человека, удобного для набора добровольцев. По указанию Грейга Бонавенуто привел с Санта-Мавры канонерскую лодку с девятью членами экипажа. Капитан-командор просил разрешения принять моряка унтер-офицером русской службы и на подобной основе набирать других мореходов, что было одобрено. Грейг предложил покупать на Мальте хорошие суда-призы, которые продавали там каперы. В частности, удалось приобрести обшитый медью бриг, который после дооборудования на Корфу вошел в строй. Летом капитан-командор просил выслать два-три брига или люгера с Черного моря и выделить деньги на покупку двух стоявших в Неаполе испанских корветов. При рассмотрении они оказались ветхими. Потому капитан-командор больше рассчитывал на Мальту и рекомендовал держать там постоянно морского офицера, который бы отслеживал поступление подходящих призов.

27 июля 1805 года полномочный посланник при дворе короля Обеих Сицилий граф Татищев сообщил о том, что неаполитанское правительство готово выделить три военных судна для использования в качестве пакетботов. Однако направленный в Неаполь для приема судов Эльфинстон был вынужден вернуться ни с чем, ибо местные власти даже не знали об этом решении короля. Лишь 30 сентября на Корфу прибыли под видом купленных Россией три бригантины, которые неаполитанцы обязались снабжать всем необходимым, кроме пороха и боеприпасов. Грейг, кроме вольнонаемных, определил на эти суда по лейтенанту и шесть российских матросов.

Приходили корабли и из России. 4 апреля прибыли корабль «Исидор», фрегат «Назарет» и 3 вспомогательных судна капитана 1-го ранга Перского, которые доставили материалы и 1669 человек сухопутных войск. Фрегат Грейг оставил на Корфу, отправив на ремонт в Россию «Поспешный». 15 сентября на Черное море ушли фрегат «Николай Беломорский» и бриги «Александр» и «Диана», 20 сентября — корабль «Павел» и бриг «Диомед» из отряда капитана 1-го ранга Мессера; 5 октября проводили бригантину «Царь Константин». Транспорт «Григорий» Грейг оставил на Корфу для перевозки леса из Албании.

Деятельность капитан-командора не ограничивалась хозяйственными заботами. Грейг объединил под своим командованием все русские суда на Ионических островах и крейсировал в районе этих островов, которые со времен экспедиции Ф. Ф. Ушакова находились под протекторатом России, пока обстоятельства не потребовали более широких действий.

30 марта 1805 года Россия заключила союз с Англией против Франции. К союзу присоединились Королевство Обеих Сицилий и Швеция, затем Австрия. Так была основана третья антифранцузская коалиция, организованная с целью вытеснить французов из захваченных стран Европы и восстановить во Франции королевское правление.

На Средиземном море австрийские войска должны были занять Северную Италию, а русско-английские силы — с Ионических островов и Мальты высадиться в Неаполе и совместно с неаполитанскими войсками изгнать французов из Южной Италии. Однако Наполеон, после разгрома французского флота при Трафальгаре отказавшийся от вторжения в Англию, все свое внимание обратил на действия против австрийских и русских войск. Ряд поражений союзников не позволил им выполнить план.

Вместе с английской эскадрой 7–8 ноября 1805 года Грейг высадил десант в Неаполе, но под давлением превосходящих сил французов был вынужден его снять и вернуться на Корфу. 12 декабря 1805 года его произвели в контр-адмиралы. Однако моряк узнал об этом не сразу.

По возвращении на Корфу капитан-командор поступил под командование вице-адмирала Д. Н. Сенявина, который прибыл из России 18 января 1806 года с пятью кораблями, фрегатом и двумя вспомогательными судами. Сенявин стал главнокомандующим всеми русскими силами в Средиземном море. В одном из первых приказов вице-адмирал поздравил Грейга с чином контр-адмирала и благодарил его за сделанное на Корфу.

После прибытия Сенявина русские силы на Ионических островах составили 10 кораблей, 5 фрегатов, 11 бригов и других малых судов, 12 канонерских лодок; кроме того, сухопутные войска насчитывали 10 200 русских и две тысячи албанцев и греков из легиона легких стрелков. Располагая этими силами, вице-адмирал активными действиями против французов помешал им захватить Бокка-ди-Катарро и Ионические острова.

Первоначально Сенявин занялся боевой подготовкой моряков. Одновременно потребовалось материально обеспечить эскадру. Грейг организовал восстановление заброшенного адмиралтейства на Корфу. Командующий вскоре после прибытия сообщил морскому министру о низкой заболеваемости на кораблях Грейга и исправности организованного на фрегате морского госпиталя. Сенявин хвалил «попечение и усердие капитан-командора Грейга», хотя возможности его были ограничены. Грейг сообщил вице-адмиралу, что ранее железо, парусину и такелаж закупали в Триесте, Неаполе и Венеции, оказавшихся ныне во враждебном стане. В августе 1806 года из черноморских портов на Корфу вышли фрегат и 10 наемных судов, в сентябре — еще 11 судов с грузами, которые удовлетворили февральскую заявку Сенявина. Вскоре поставки с Черного моря совсем прекратились, когда на поддержку Наполеона выступила Турция, объявившая войну России.

Вступили в боевые действия и русские силы на Средиземном море. По стратегическому плану Сенявину предстояло вместе с английской эскадрой Дакуорта прорваться к Константинополю через Дарданеллы, тогда как Черноморский флот должен был атаковать Босфор. Высаженными десантами следовало занять турецкую столицу. Однако планы эти так и не удалось осуществить. Черноморский флот оказался не готов к организации высадки десанта в Босфоре. Дакуорт с эскадрой (7 линейных, 2 бомбардирских корабля, 3 фрегата), не дожидаясь Сенявина, прошел через Дарданеллы к Принцевым островам в восьми милях от Константинополя и потребовал сдать флот, морские запасы и проливы англичанам. Но пока он вел переговоры, турки установили батареи на берегах пролива. Английская эскадра 17 февраля вырвалась в Средиземное море с повреждениями и потерями.

Русская эскадра после прибытия 1 января 1807 года с Балтики отряда капитан-командора Игнатьева (5 кораблей, фрегат, 3 легких судна) выросла до 14 кораблей, 5 фрегатов, свыше 15 меньших судов и около 13 тысяч сухопутных войск. Сенявин просил подкрепить его пехотой, но на Черном море и так недоставало войск для обороны крепостей. Потому вице-адмиралу потребовалось организовать из местных жителей воинские формирования, со временем выросшие до пяти тысяч человек.

24 января 1807 года англичане предложили 4 корабля Грейга соединить с английской эскадрой и совместно защищать Сицилию, однако Сенявин решил идти на соединение с главными силами. Получив известие о начале войны 30 января, 10 февраля Сенявин уже отправился к устью Дарданелл с 10 линейными кораблями. Остальные силы он оставил для обороны Которской области и Ионических островов. A. C. Грейг шел с Сенявиным младшим флагманом.

Сенявин, прибыв в Эгейское море, предложил провести новую атаку Дарданелл. Однако Дакуорт отказался от совместных предприятий с Сенявиным. Он рекомендовал вице-адмиралу блокировать Дарданеллы, заняв остров Тенедос вблизи устья пролива. Сам Дакуорт отправился к берегам Египта. Англичане рассчитывали, что русские моряки не выпустят турецкий флот, а они смогут спокойно овладеть Александрией.

Совет, собранный Сенявиным, решил приступить к ближней блокаде Дарданелл. Требовалось создать базу блокадного флота. Лучше всего подходил Тенедос. Оставив 2 корабля при устье пролива, с остальными Сенявин подошел к острову. Он поручил переговоры с турками Грейгу и 3 апреля 1807 года одобрил его действия. Когда турки не разрешили русским кораблям запасаться водой на острове, вице-адмирал решил высадить десант. Чтобы разделить внимание противника, следовало действовать двумя группами. Главные силы под командованием A. C. Грейга (около 1660 человек с пушками) должны были высадиться за пределами обстрела крепостной артиллерии в восточной части острова, а отряд капитан-командора Игнатьева (300 человек) — в северной. Последнему следовало действовать в тылу турок, если бы они атаковали Грейга. Линейный корабль «Рафаил» поставили для обстрела крепости, а корабль «Мощный», фрегат «Венус» и легкие суда — у района высадки.

Утром после обстрела побережья, заставившего турецкие пикеты отступить, в 7.00 отряд Грейга высадился, построился за холмами и двумя колоннами направился к крепости; первую возглавлял Грейг, вторую — сам Сенявин. Первая колонна (900 человек, 4 пушки) обходила правый фланг противника, вторая (600 человек, 4 пушки, 6 фальконетов) — шла вдоль берега. Движение колонн обеспечивали рассыпанные по сторонам группы охотников из русских и албанских стрелков. Это был прототип новой тактики, которая реально вошла в жизнь через много лет.

Из-за сильного ветра не удалось провести вспомогательную высадку. Но и без нее в результате согласованных действий двух колонн был взят форт Табия. Турки, выбитые со всех передовых позиций, бежали в крепость, с которой вел артиллерийский бой «Рафаил». Часть турецких сил отвлекли суда, маневрировавшие с северной части острова. Сенявин направил турецкому коменданту предложение капитулировать. Русские перерезали водопровод в крепость и начали сооружать батарею. Но она не потребовалась: 10 марта турки сдались. Гарнизон (1200 человек) и турецкое население перевезли на материк.

Тенедос стал базой русских блокадных действий. Моряки срочно приступили к восстановлению укреплений. Так как большинство вооружения гарнизона оказалось непригодно, потребовалось прикрыть его главными силами эскадры, которые стояли в проливе между островом и материком. С 5 марта по два линейных корабля начали выходить в крейсерство к Дарданеллам.

После взятия Тенедоса для разделения турецких сил 17 марта Сенявин послал Грейга с «Ретвизаном», «Венусом» и корсарским судном к Салоникам для блокады этого богатого порта. 22 марта отряд прибыл к цели, и контр-адмирал послал корсарское греческое судно для разведки, а 23 марта отряд встал в семи верстах от порта. Грейг выслал гребные суда, которые овладели несколькими лодками в устье реки, с них моряк хотел обстреливать город. 24 марта флагман потребовал от городских властей выдать французскую собственность, но губернатор отказался. Грейг направил «Венус» для обстрела, но фрегат сел на мель. Из-за сильного ветра контр-адмирал отвел суда, а 26 марта снялся и 30 марта прибыл на Тенедос. Очевидно, он выполнял демонстративную задачу.

16 апреля Сенявин направил Грейга с 4 кораблями крейсировать между Лесбосом и Хиосом до 1 мая. Флагман рассчитывал, что турецкая эскадра, сосредоточенная у выхода из Дарданелл, атакует его ослабленные силы. Он намеревался дождаться выступления противника, соединиться с Грейгом и атаковать турок, когда они займутся осадой Тенедоса. Однако до возвращения Грейга турки так и не решились выйти из пролива. Получив подкрепления 4 мая, они располагали 8 кораблями, 7 фрегатами и 54 легкими судами и канонерскими лодками; для десанта на Тенедос собрали пять тысяч войск. 7 мая турецкие корабли вышли из пролива, чтобы вернуть Тенедос и ликвидировать блокаду, нарушавшую снабжение Константинополя продовольствием. 10 мая произошло Дарданелльское сражение, в котором активно участвовал со своими кораблями Грейг.

Узнав о появлении турок, Сенявин вышел с главными силами к Имбросу, оставив гарнизону задачу удерживать остров против неприятельской атаки. 8 мая турки пытались высадиться на остров, но дважды были сброшены в море.

Из-за штиля и противных ветров обогнуть Имброс, чтобы отрезать турецкий флот от Дарданелл, Сенявину не удалось. 10 мая, чтобы оказать помощь изнемогавшему в борьбе с турками гарнизону Тенедоса, он привел эскадру к Тенедосу. Турецкий флот был неподалеку, но Сеид-Али не намеревался атаковать, хотя и был на ветре. Когда около 13.00 направление ветра стало благоприятно русским, Сенявин приказал приготовиться к бою. Он заранее выделил резерв, подчинив легкие суда командиру фрегата «Венус» Развозову и поручив ему по сигналу или собственной инициативе действовать там, где это окажется удобно. До начала сражения легкие корсарские суда следовало использовать для промеров глубин.

Турки намеревались уйти от атакующих русских кораблей в Дарданеллы, однако штиль задержал их. Лишь после 18.00 обе эскадры, подгоняемые засвежевшим ветром, направились к устью пролива. Турки шли в беспорядке, один корабль отстал, и Развозов с разрешения Сенявина решил атаковать его. К этому времени из расстроенной штилем русской эскадры к неприятельскому флоту ближе всего оказались, кроме «Венуса», корабли «Ретвизан» (под флагом A. C. Грейга) и «Рафаил», которым предстояло сражаться с концевыми неприятельскими кораблями, а также «Селафаил», коему вице-адмирал предписал сразиться с кораблем капудан-паши.

В 18.15 «Ретвизан» обрушил залп в корму турецкому вице-адмиральскому кораблю, поразил двумя залпами следующий за ним корабль и направился на помощь «Венусу». Он прошел под кормой отставшего турецкого корабля, дал продольный залп, затем два залпа в левый борт. Но добить противника Грейгу не удалось: взрыв пушки на «Ретвизане» ранил 12 человек и вызвал замешательство. «Ретвизан» направился к другим турецким кораблям, а в этом месте его сменил подошедший «Рафаил».

Тем временем «Селафаил», а затем и «Твердый» обстреливали корабль капудан-паши. Однако они так приблизились к неприятельским береговым батареям, что были вынуждены отвернуть, и турецкий флагман успел уйти в пролив, как и большинство других судов, некоторые из которых были так повреждены, что приткнулись к берегу у мели при азиатском береге.

Бой длился около двух часов, до темноты. Турецкие береговые батареи обстреливали перемешавшиеся корабли, поражая и своих. Эскадра так приблизилась к побережью, что попала даже под ружейный огонь. После 2.00 русские корабли, зашедшие в пролив, вынесло ветром, и они стали на якорь. С рассветом 3 турецких корабля были на мели у азиатского берега, а 3 — под парусами в проливе. Сенявин приказал Грейгу атаковать их с 4 кораблями и фрегатом. Контр-адмирал постарался сблизиться с неприятелем, но турки уходили в пролив; два их корабля встали на мель. В донесении Грейг писал, что неприятель был бы истреблен, «естьли бы местоположение и близость неприятельских укреплений к сему не воспрепятствовали». Сенявин, видя невозможность из-за малых глубин приблизиться к неприятельским судам, приказал Грейгу идти на соединение с эскадрой.

Дарданелльское сражение и русские, и их противники считали поражением турок. Часть кораблей была выведена из строя, большие потери понесли экипажи. С русской стороны было убито 26 и ранено 50 матросов. Наибольшие повреждения русские корабли получили от береговой артиллерии. Но все они были отремонтированы за один-два дня, тогда как туркам потребовался месяц.

Через пять дней после сражения Сенявин вновь отправил Грейга с отрядом, чтобы атаковать турецкий корабль, замеченный в расстоянии пушечного выстрела от береговых батарей. Вице-адмирал рекомендовал при возможности применять абордаж и экономить боеприпасы, ибо расход их в сражении оказался велик.

Из-за блокады в Константинополе недоставало провизии. 17 мая султана Селима свергли с престола. Но война не прекратилась. Порта отказалась принять мирные предложения России. 1 июня Сенявин отправил Грейга с пятью кораблями к острову Лемнос, чтобы разделением своих сил поощрить турок выйти из пролива. 2 июня русский отряд прибыл в порт Святого Антония. Контр-адмирал предложил местному аге сдать крепость. После отказа он 3 июня высадил на остров 812 матросов с 28 офицерами. Через шесть часов отряд подошел к крепости. Командовавший десантом капитан 1-го ранга Лукин решительными действиями загнал турок в крепость. 4 июня шла уже подготовка к штурму, когда поступил приказ Сенявина вернуться к Тенедосу: турки оказывали признаки выхода из Дарданелл. 5 июня десант вернулся на корабли, а 6 июня эскадра прибыла к Тенедосу. За время экспедиции моряки потеряли 20 человек. Турки лишились 150; у острова были взяты 7 судов с грузами. Скорее всего, нападение на Лемнос произвели, чтобы подразнить противника и заставить его выйти в море.

Утром 10 июня из пролива вышли и стали на якорь восемь кораблей, пять фрегатов, два корвета, два брига; за три дня к ним присоединились еще два корабля, фрегат и шлюп. Капудан-паше было приказано во что бы то ни стало деблокировать пролив и взять Тенедос. Зная от патрульных судов о передвижениях турок, Сенявин с эскадрой направился к Имбросу, чтобы обогнуть остров, выиграть ветер и отрезать противника от Дарданелл и береговых батарей при устье пролива. Замысел его удался. Капудан-паша Сеид-Али 15 июня узнал, что у Тенедоса остались только легкие российские суда, и направился к острову. 16 июня турки высадили пятитысячный отряд; гарнизон острова, составлявший всего 600 человек, решительно оборонялся в ожидании подкреплений и дважды отбивал штурмы.

Из-за неблагоприятных ветров эскадра Сенявина лишь 17 июня обогнула Имброс и обнаружила, что турецкий флот расположился в проливе между Тенедосом и Анатолийским берегом, обеспечивая переброску войск на остров. Когда русские корабли начали приближаться, турки снялись с якоря и начали уходить. Сенявин подошел к Тенедосу. Пока легкие суда истребляли неприятельские десантные и транспортные суда, с кораблей Сенявина переправили на берег припасы, необходимые гарнизону крепости. Оставив для защиты острова «Венус», «Шпицберген» и 2 корсарских судна, вице-адмирал с 10 кораблями 18 июня отправился за неприятельским флотом. Однако в течение дня не удалось обнаружить неприятеля.

Русские моряки высказывали разные мнения, куда направились турки. Сенявин совершенно верно сделал вывод, что капудан-паша, обойдя Тенедос с юга и сделав большую дугу, чтобы избежать боя, постарается достигнуть Дарданелл, и он направился к Лемносу. Утром 19 июня у южной оконечности острова была обнаружена турецкая эскадра. Сеид-Али располагал 10 кораблями (один из которых стоял у острова Тасос), 6 фрегатами и несколькими легкими судами с примерно 1200 пушками против 754 орудий 10 русских кораблей. Основной проблемой для русских был недостаток снарядов, и Сенявин был вынужден приказать вести бой на короткой дистанции. Тем не менее флагман предполагал дать неприятелю решительное сражение, чтобы побудить правительство султана к миру.

Замысел Сенявина был своеобразный. Чтобы вывести из строя флагманские корабли неприятеля, он выделил против каждого по два линейных корабля. Остальные силы под командованием Грейга и самого вице-адмирала составили подвижные отряды, которым предстояло «или усилить атакующих, или напасть на неприятельские корабли, где более видна будет в сем надобность». Сенявин вел «Твердый» и «Скорый». Отряд Грейга составили корабли «Ретвизан», «Елена», шлюп «Шпицберген» и корсарское судно. Таким образом, виден заметный отход от линейной тактики. Особенно важно, что тактику свою флотоводец довел до подчиненных заранее. В одном из приказов Сенявин предписывал, нагнав бегущий неприятельский корабль, стремиться помешать его бегству и сражаться с ним до победы. В соответствии с духом приказов Сенявина и действовал Грейг в Афонском сражении.

Капудан-паша традиционно выстроил линию, сосредоточив в центре все флагманские корабли; легкие суда составили вторую линию. Но Сенявин не изменил приказа, и после 5.15 три пары линейных кораблей самостоятельно спускались на турецкий центр. Отряды Сенявина и Грейга шли несколько впереди. В 7.00 вице-адмирал вызвал Грейга и поручил ему и командиру корабля «Скорый» следить за судами, находящимися вне строя, чтобы избежать атаки брандеров. Но основной задачей 4 кораблей подвижных отрядов Сенявин поставил атаку 3 кораблей турецкого авангарда. В 7.30 он приказал трем парам кораблей немедленно атаковать неприятельский центр.

Турки издали открыли огонь по атакующим. Русские корабли, экономя боеприпасы, начали пальбу только с ближайшей дистанции. Пока в центре продолжалась яростная баталия, Сенявин с «Твердым» и «Скорым», за которыми следовал отряд Грейга, около 8.30 обогнал турецкий авангард, заставил выйти из линии головной фрегат и встал на пути головного линейного корабля, которому пришлось лечь в дрейф, задержав движение всей линии. Пока Сенявин на «Твердом» крушил головной корабль, 3 других русских корабля вели бой с остальными. Третий в линии турецкий капитан-командорский корабль выходил из боя, но после 10.00 вновь схватился с «Ретвизаном».

К этому времени турецкая линия была расстроена, поврежденные флагманские корабли отходили к мысу Афон. Русские корабли также получили значительные повреждения, но продолжали баталию. Когда турецкий арьергард попытался поддержать центр, Сенявин на «Твердом» задержал неприятеля.

В 11.45 Сенявин поднял сигнал «Всем кораблям придержаться к ветру», чтобы дать возможность отремонтировать повреждения рангоута и такелажа. Сначала ремонт, а с 14.00 маловетрие прервали бой. Когда после 17.30 посвежел ветер, турки уходили на север. Поврежденные «Сед-эль-Бахри» и «Бешарет» в сопровождении двух фрегатов отстали.

В 17.45 вице-адмирал приказал отрезать отставшие корабли. «Селафаил» и «Уриил» приблизились к «Сед-эль-Бахри», который сдался без боя. Остальные корабль и фрегаты были обнаружены утром 20 июня. В погоню за ними отправили Грейга с тремя кораблями. Турки, видя безвыходность положения, свезли на берег экипажи посаженных на мель судов и взорвали суда. Когда 21 июля присоединился Грейг, Сенявин поторопился к Тенедосу. Эскадра прибыла 24 июня вовремя, когда силы защитников иссякали. 25 июня русские корабли окружили остров. Сенявин предложил туркам эвакуироваться. На следующий день перевозка войск через пролив завершилась.

Турецкий флот 24 июня прибыл в Дарданеллы в тяжелом состоянии. Корабль и фрегат не смогли дойти до пролива и были сожжены турками. Сенявин мог бы истребить весь турецкий флот. Однако он предпочел спасение геройски дравшегося с превосходящим противником гарнизона Тенедоса. Потери русской эскадры (77 убитых, 181 раненый) были сравнительно невелики.

Турки, кроме вышеуказанных, лишились двух фрегатов, затонувших 21 июня у Самофракии, и корабля с фрегатом, взорванных у Тасоса 22 июня. Всего флот султана потерял четыре корабля, 4 фрегата и корвет, и он надолго перестал существовать как боевая сила.

После Афонского сражения Сенявин установил тесное взаимодействие с английской эскадрой. Но 12 августа он получил известие о Тильзитском мире. 14 августа русский и английский флоты разошлись, ибо оказывались в разных лагерях. 28 августа вице-адмирал получил указ Александра I оставить Архипелаг, передать Ионические острова и другие русские опорные пункты на Средиземном море французам и вести корабли к своим портам. 25 августа был оставлен Тенедос. Сенявин направился к Корфу, где уже хозяйничали французы. Он отправил Грейга для взятия призов и решения других вопросов перед возвращением; 14 сентября контр-адмирал с тремя кораблями прибыл к Ионическим островам. А 19 сентября эскадра Сенявина из 9 кораблей, 2 фрегатов выступила из Корфу, 5 октября прошла Гибралтар. Собирались идти до России без заходов в порты. Но с 7 октября сильный противный ветер, перешедший в шторм, заставил 30 октября зайти в Лисабон. Здесь эскадра была заблокирована английским флотом. 24 августа 1808 года Сенявин сдал англичанам на хранение корабли, а 5 августа экипажи кораблей на транспортах были отправлены в Россию.

Из Лисабона Грейга вызвали в Россию. Он был награжден за успехи в боевых действиях орденом Святой Анны I степени. Моряк получил на Средиземном море опыт командования эскадрой, имел возможность поучиться у такого блестящего флотоводца, каким был Д. Н. Сенявин. Со временем ему пригодился весь полученный опыт, однако не сразу.

Из-за союза с Наполеоном Россия оказалась в состоянии войны с Великобританией. Как и других английских офицеров на русской службе, контр-адмирала по требованию Наполеона отправили в глубь России, в Москву. С 1809-го по 1812 год, до начала вторжения наполеоновской армии Грейг оставался не у дел, использовав свободное время для самообразования. Когда же над Россией грянула гроза 1812 года и восстановились нормальные англо-русские отношения, Грейг вновь вернулся к активной деятельности.

В годы войны с Наполеоном

Уже при угрозе вторжения войск Наполеона были приняты меры для того, чтобы прекратить войну с Турцией и использовать против французов силы Молдавской армии. Александр I, недовольный тем, что М. И. Кутузов медлит с заключением мира, послал ему на смену командующим адмирала П. В. Чичагова. Тому следовало решить ряд важных политических вопросов. Правда, мир с турками Кутузов успел заключить до приезда адмирала. Однако необходимо было добиться, чтобы правительство султана не только не выступило в поддержку Наполеона, но и перешло в лагерь его противников. Чичагов намеревался организовать диверсию против Франции с юга, вел переговоры о взаимодействии с англичанами. Для помощи в осуществлении этих планов в штаб армии прислали Грейга. В 1812 году контр-адмирал, выполняя поручения П. В. Чичагова, ездил в Одессу, Константинополь, на Мальту и Сицилию с дипломатическими поручениями.

Чичагов посылал Грейга на Сицилию с целью выяснить у адмирала Бентинга, командующего английскими морскими силами на Средиземном море, сможет ли Англия содействовать русским операциям в Далмации, которые задумал адмирал для отвлечения внимания Наполеона. По дороге в Палермо в начале июня 1812 года контр-адмирал прибыл в Константинополь, в начале июля беседовал с английским послом Листоном и понял, что надеяться на помощь англичан бесполезно. Если прибывший позднее из Лондона с задачей побудить Россию и Турцию примириться генерал Р. Вильсон утверждал, что сильная английская эскадра находится в Адриатическом море, то Листон заявлял, что и флот, и войска использованы для действий в Испании. Грейгу предстояло выяснить, где же истина.

Разговор с Бентингом привел к неожиданным результатам. Адмирал опасался возрастания влияния России в Европе. Однако англичане нуждались в русских солдатах, и Бентинг предлагал русский корпус из 10 тысяч пехоты, тысячи конницы и артиллерии под командованием A. C. Грейга присоединить к британским войскам на Сицилии, доведя их число до 30 тысяч. 6 декабря флагман писал лорду Батерсту:

«Необходимо нужно чтобы сей корпус отдан был совершенно в распоряжение Великобритании, получал от нее жалованье, пищу и одежду и был бы употреблен вообще на Средиземном море. Он мог бы собраться на Мальте».

Очевидно, адмирал помнил самостоятельную деятельность Ушакова и Сенявина и хотел превратить русских солдат в наемников британской короны. Далее Бентинг писал:

«Я отправлю в отечество еще депешу с г. Макензи, который искренний друг адмиралу Грейгу и которому было известно все, что тогда происходило между адмиралом и мною. Я осмеливаюсь убедительнейше советовать, если сия мысль будет принята, чтобы его отправить в Россию и, наконец, чтобы он начальствовал и сопровождал тот корпус, который, может статься, будет к нам послан».

Послав копию послу в Санкт-Петербурге Каткарту, Бентинг писал тому, что, по мнению Грейга, турки не помешают выходу русских кораблей из Черного моря. Листон в последнем сомневался.

После переговоров с Бентингом в декабре 1812 года Грейг отправился в Лондон. 24 декабря посол России в Англии Х. А. Ливен сообщал министру иностранных дел Н. П. Румянцеву, что контр-адмирал рассчитывает доехать в кратчайшее время и должен был привезти с собой письмо о переговорах Ливена с лордом Кэстльри. Зимой 1813 года Грейг вернулся в Санкт-Петербург. Оттуда моряка послали в Калиш, где тогда располагалась Главная квартира. Конечно, на предложение Бентинга в России не согласились: русские солдаты на Средиземном море нужны были лишь Англии. А контр-адмиралу нашлось дело на Балтике. Летом 1813 года ему поручили командовать силами, которые с моря осаждали Данциг.

5 июля 1813 года капитан 1-го ранга Л. П. Гейден привел к Данцигу гребную флотилию и вступил под командование Грейга. Гребные суда (свыше 70 канонерских, 2 бомбардирские лодки, фрегат «Амфитрида», 4 бомбардирских судна, несколько малых и транспортных судов) блокировали устье Вислы и поддерживали действия сухопутных войск герцога Вюртембергского, который руководил осадой. Получив указание герцога, Грейг 12 августа привел флотилию в боевую готовность. Однако попытка атаки батарей не удалась: сильный северо-восточный ветер разметал канонерские лодки и несколько их выбросил на берег. Герцог отменил бомбардировку, назначенную на 21 августа, однако последний приказ не дошел до флотилии. Утром 21 августа флотилия развернулась по диспозиции и два часа вела обстрел укреплений, затем продолжила обстрел днем. На одной из батарей произошел сильный взрыв. Следующим утром обстрел не состоялся: из-за сильного ветра Грейгу пришлось отвести суда. 23 августа флотилия вновь развернулась по диспозиции. Бомбардирские корабли «Торнео» и «Перун» обстреливали береговые батареи, еще ближе к берегу подошли канонерские лодки и под обстрелом громили неприятеля три часа. Русские моряки заставили французов оставить нижние батареи и отойти к расположенным на высотах укреплениям Нейфарвассера и Вексельмюнде, которые выдержали обстрел. В ходе боя моряки потеряли убитыми 1 офицера и 9 матросов, ранеными 37 моряков. На многих лодках были повреждения, а на семи — подводные пробоины. Грейг писал герцогу о действиях балтийцев: «Ничто не могло превзойти рвения их, с коими оне упорствовали приблизиться к батареям противу сильнейшаго течения из реки Вислы. Под жестоким огнем оне заводили на гребных судах верпы и подтягиваясь ближе, употребляли все средства против неприятеля».

После боя Грейг отвел канонерские лодки в ближайшую бухту для ремонта. Но много времени у моряков не было. Крепость держалась, и герцог Вюртембергский приказал флотилии участвовать в атаке. Несмотря на осеннее ненастье, гребные суда вновь двинулись по бурному морю. Герцог торопил. 2 сентября, когда суда шли к Данцигу, он писал Грейгу, что честь флотилии зависит от ее участия в атаке Нейфарвассера и Вестерплятте. Обиженный контр-адмирал отвечал:

«Для меня крайне прискорбно думать, чтобы честь флотилии зависела от действий, кои превосходят ее силы и не соответствуют ее качествам, да и то предпринятым по прошествии уже удобнейшего на то времени. Цель старания всех господ офицеров и прочих чинов служителей была навсегда выполнять лестные для них повеления Вашего Высочества и заслуживать ваше одобрение; усердие же их, я уповаю, довольно доказано во все течение столь трудной и еще безпримерной для них кампании в опасном открытом море вспомоществуя блокаде Данцига, в коей, я льщу себя надеждой, что флотилия не была вовсе бесполезной».

4 сентября флотилия, преодолевая шквалы, подошла к цели и с 6.00 до 19.00 обстреливала с короткой дистанции неприятельские укрепления. Одна из канонерских лодок погибла, когда в нее попало вражеское каленое ядро. Остальные отошли в сумерки под сильным дождем. 23 сентября флотилия оставила опасный по осеннему времени открытый рейд Данцига и ушла к Пиллау, а 1 октября удалилась на зимовку в Кенигсберг. Данциг капитулировал 16 ноября. В его осаде участвовал отряд моряков из 32 офицеров и 745 матросов.

За отличие при блокаде и осаде Данцига, когда Грейг командовал батареями, которыми управляли флотские офицеры, его произвели 4 сентября 1813 года в вице-адмиралы, за действия против неприятельских береговых укреплений наградили орденом Святого Владимира II степени.

В 1814–1816 годах Грейг находился в Санкт-Петербурге. Именно тогда он перешел в подданство России. Очевидно, этот шаг позволил поручить вице-адмиралу особую задачу: восстановление Черноморского флота, боеспособность которого заметно упала за последние годы. И образованному, опытному флотоводцу эта задача оказалась по плечу.

Воссоздание Черноморского флота

2 марта 1816 года A. C. Грейга назначили главным командиром Черноморского флота и портов и военным губернатором Николаева и Севастополя. В начале столетия флот не отвечал своему назначению, и когда было намечено в ходе русско-турецкой войны 1807–1812 годов высадить десант при Босфоре, не нашлось достаточно боеспособных кораблей. При И. И. де Траверсе (1802–1809) и H. A. Языкове (1809–1816) флот, как и другие морские силы, стал жертвой континентальных воззрений Александра I. Он не получал ни внимания, ни средств, какие требовались для его существования и развития. Положение усугубляло то, что во главе его стояли люди недостаточно инициативные. Первый биограф A. C. Грейга А. Асланбегов писал об этом периоде:

«Итак, деятельность портов умолкла, корабли гнили в гаванях, флот перестал плавать, и в то время, когда гром непрерывных побед сопровождал русскую армию от Москвы до Парижа… Черноморский флот был в полном и безмятежном усыплении. Застой этот продолжался и в последующие четыре года, и в это-то время апатии и бездействия прибыл в Николаев и вступил в командование Черноморским флотом и портами Алексей Самуилович Грейг».

Вице-адмирал начал с научной организации дела. Первоначально он создал при Черноморском адмиралтейском департаменте распорядительную часть, занимавшуюся перепиской, Артиллерийское управление, улучшил Депо карт, придав ему типографию и художников-граверов из числа моряков. Он ввел должности начальников отделений, усовершенствовал канцелярское дело и добился перевода архива Черноморского флота из столицы в Николаев, чем сократил переписку. В 1816 году флотоводец впервые в практике России создал штаб флота для организации подготовки и разработки планов его действия в военное время; первым начальником штаба стал В. И. Мелихов. Опираясь на организацию и подготовленных помощников, Грейг преобразовал все отрасли Черноморского флота.

В первую очередь главный командир обратил внимание на реконструкцию Николаевского адмиралтейства и усовершенствование проектирования. В письме от 23 сентября 1816 года вице-адмирал писал морскому министру о плохом сохранении леса, недостатке специалистов и денег. Не было ни одного парового судна, проекты боевых парусников оставляли желать лучшего, да и просто судов не хватало для обеспечения повседневной службы. В Севастополе кораблестроительную базу исчерпывали малые эллинги для постройки небольших судов. К 1816 году в Николаеве при устье Ингула остались только два ветхих эллинга, на которых несколько лет не строили суда. Кораблестроение переместилось в Херсон, расположенный в тридцати километрах от Днепровско-Бугского лимана. Однако выводить построенные корабли из Херсона через многочисленные мели было сложно и дорого. Из Николаева это было делать проще. Поддерживать одновременно судостроение и в Николаеве, и в Херсоне было накладно. Получив разрешение из столицы, главный командир в 1827 году начал и в 1829 году завершил перевод кораблестроения в Николаев, где сконцентрировал и руководство, и запасы материалов. К 1832 году здесь на пяти верфях было одиннадцать эллингов, из которых девять соорудили при Грейге. На верфях была введена механизация: паровая машина приводила в действие ножницы, прессы и другое оборудование, была оборудована и паровая лесопилка. В мастерских вместо дров использовали донецкий уголь. В адмиралтействе построили кузницу, парусную и шлюпочную мастерские.

Не был оставлен вниманием и Херсон, где в Спасском урочище с помощью средств помещика А. Перовского было заложено Спасское адмиралтейство, на котором с 1828 года по подряду строили корабли для Черноморского флота, в том числе линейные и фрегаты. В городе был основан литейный завод, отливавший необходимые вещи для флота; на Херсонском канатном заводе также применили паровую машину. В Богоявленске парусная фабрика давала парусину высшего качества.

С 1818 года Грейг ходатайствовал о постройке в Севастополе сухих доков для ремонта кораблей, чтобы избежать килевания; разрешение было получено в 1827 году, начались работы. Завершены они были уже при новом главном командире и потому получили наименование Лазаревского адмиралтейства. Завершения потребовали и такие проекты Грейга, как крытые эллинги в Николаевском адмиралтействе. Новое адмиралтейство было построено в Измаиле, на реке Репиде; там из леса, шедшего из Подолии, строили суда Дунайской флотилии.

Так как основным бичом кораблестроения являлся некачественный сырой лес, Грейг добился для этих нужд кораблестроения выделения участков в Подолии с хорошей древесиной. Качество поступавшего леса контролировали комиссии. Грейг проводил эксперименты по «засолению» деталей для их лучшей сохранности. Комиссии были созданы и для наблюдения за качеством постройки судов.

Особенно недоставало малых судов для крейсерской службы и обучения моряков, именно с их строительства и начал Грейг развитие флота. 29 июня 1817 года он рапортовал морскому министру: «Не менее того нужны и мелкие военные суда, яко то: бриги и тому подобные, которые при флоте необходимы, особливо в военное время». При Грейте было построено 36 шхун, бригов, люгеров, тендеров, катеров, яхт. Сослуживец Грейга писал позднее: «При адмирале Грейге число мелких судов было увеличено до значительной цифры: бриги, шхуны, бригантины, люгера, тендера и другие… и цель его — иметь больше мелких судов и притом различных наименований для полного и надежного ознакомления моряков с практической стороной дела — вполне была достигнута».

Кроме того, что малые суда требовались для посыльной и крейсерской службы, они давали возможность молодым офицерам пройти школу самостоятельного командования. Именно на таких судах начинали позднее многие выдающиеся представители лазаревской школы. Особенно они оказались важны, когда со временем потребовались постоянные крейсерства у берегов Кавказа. Кроме того, постройка многочисленных судов давала практику и корабелам, позволяла мастерам проявлять свое умение и искусство.

Вторым классом судов, к которым обратился Грейг в первую очередь, явились пароходы. Уже в 1820 году, через три года после постройки первого парового судна на Балтике, в Николаеве построили пароход «Везувий» для портовой службы. В 1825 году был спущен в Николаеве первый в России военный пароход «Метеор» с 14 пушками, в 1826 году — пароход «Молния». Пароходы в мирное время буксировали флашхоуты с грузами для кораблестроительных верфей Николаева и Херсона. В военное время им предстояло буксировать боевые корабли и осуществлять действия, невозможные для парусников. Всего при Грейге были построены 5 и куплены 2 парохода. Если учесть, как трудно было получать средства на паровое судостроение М. П. Лазареву, можно представить, какие трудности приходилось преодолевать Грейгу.

A. C. Грейг разработал проект канонерских лодок для Дунайской флотилии, вооруженных тремя орудиями. Сам он отмечал такие преимущества проекта, как втрое большая артиллерийская мощь (три 24-фунтовые пушки вместо одной 18-фунтовой), возможность принять 30 человек в трюм и провизию на 60 человек; «опускные» мачты позволяли грести против ветра и двигаться скрытно в камышах. Пробная лодка была построена и испытана в 1820 году, после чего началась серийная постройка. Грейг предложил также вариант канонерской лодки, вооруженной тремя 24-фунтовыми каронадами в носу и пушкой того же калибра на корме. О канонерках конструкции Грейга один из моряков вспоминал:

«Эти канонерские лодки не представляли с виду картинку, но имели хороший ход, сильную артиллерию и большие выгоды в боевом отношении по несложности рангоута: две мачты, из которых передняя имела уклон наперед и вместе служила бушпритом. Мачты эти снимались в случае боя, и в то же время парусность на рейках, называемая „латынью“, свертывалась и опускалась на концах за борт. Следовательно, путаницы от вооружения не могло быть и вместе с тем осколков от ядра сравнительно бывало менее».

Грейг предложил использовать для Дунайской флотилии малые суда — иолы. Всего при нем было построено 40 канонерских лодок и 49 иолов.

По мере восстановления верфей появилась возможность строить современные крупные боевые единицы: линейные корабли и фрегаты. Грейг задумывал их с усиленной артиллерией, добиваясь высокого качества, чтобы дорогие корабли могли служить эффективно и долго.

Ранее построенные на Черном море по французским чертежам корабли и фрегаты обладали низкой остойчивостью, которая приводила к валкости и сложности использования артиллерии нижней батарейной палубы при качке. Малая прочность конструкции приводила к течи, авариям, а то и гибели кораблей. Грейг предпочел более совершенные английские образцы. Как теоретик кораблестроения, он предложил использовать созданный Ф. Чапманом и развитый им самим и К. Кнорре «параболический» метод проектирования. На основе этого метода были построены многие черноморские суда различных классов.

В Николаеве был заложен первый на Черном море 120-пушечный корабль «Варшава», который послужил прототипом для последующей серии кораблей типа «Двенадцать апостолов». Корабль проектировал Грейг. Современники отмечали, что это было лучшее творение адмирала:

«Последний, выстроенный при адмирале Грейге корабль, был трехдечный — „Варшава“; он построен по чертежу 120-пуш. английского корабля „Нептун“, но не имел его недостатков, над устранением которых Грейг сам трудился. Он дал „Варшаве“ параболическую подводную часть и большое водоизмещение, отчего корабль отлично ходил, был остойчив при самых неблагоприятных на море погодах и мог носить сильную артиллерию. Этот образцовый корабль общим мнением черноморцев признавался верхом познаний Грейга в корабельной архитектуре. До корабля „Варшава“ хотя и строились с такою подводною частью в Черноморском флоте военные суда, но они были не тех размеров. Трехдечных же кораблей в то время с подобными обводами ни у нас, ни в других флотах не существовало».

«Варшаву» спустили 6 ноября 1833 года, через месяц после отъезда адмирала в Санкт-Петербург. Качествами корабля восхищался уже преемник Грейга, М. П. Лазарев, которому довелось заниматься его вооружением. Отмечая, что корабль не уступит английскому, Лазарев писал о хорошей его остойчивости, управляемости и скорости, достигавшей 8 узлов:

«„Варшава“ ходит лучше всех кораблей… и смотрит во всех отношениях кораблем царским, каких на Балтике никогда не видывали, да и в Англии тоже…»

Уже в 1816–1817 годах был построен фрегат «Флора», первое на Черном море судно с диагональными креплениями по системе Сеппингса, значительно повышавшими прочность корпуса. Эту систему использовали и на последующих черноморских кораблях.

В 1822 году в Херсоне был спущен первый в России 60-пушечный фрегат «Штандарт»; почти все последующие построенные при Грейге фрегаты были того же ранга. Всего их выстроили семь. При недостатке средств на постройку кораблей фрегаты могли заменить их в линии и одновременно служить для крейсерской службы. Кроме того, их можно было строить быстрее, чем корабли. Современник Грейга писал:

«60-пушечные фрегаты „Тенедос“, „Эривань“ и „Архипелаг“ одинаковых размерений и чертежа заложены были в 1828 г., а в 1829 г. состояли уже в линии кораблей Черноморского флота; по величине своей и силе артиллерии мало в чем могли уступать 74-пушечным кораблям, каковы были тогда „Иоанн Златоуст“, „Пармен“ и „Пимен“, и поэтому во время турецкой войны 1828 и 1829 гг. именовались 60-пушечными кораблями».

Кроме того, строили транспорты для перевозки войск. Уже 29 июня 1817 года вице-адмирал рапортовал морскому министру:

«Сверх того, находящиеся здесь транспортные суда пришли в весьма худое положение, да и тех крайне недостаточно для предстоящих в них потребностей, и необходимо нужно поспешить постройкою потребного оных количеств».

Грейг предложил строить небольшие транспортные суда прибрежного плавания (тьялкшипы и бомшипы), в которых ощущался недостаток.

В составе флота не было бомбардирских кораблей для обстрела крепостей. По предложению Грейга в 1824 году такой корабль «Опыт» был перестроен из транспорта. Так как эксперимент оказался удачным, то при подготовке к русско-турецкой войне были перестроены из транспортов в бомбардирские корабли «Успех», «Соперник» и «Подобный».

Под руководством Грейга впервые в России была спроектирована морская паровая землечерпательная машина для очистки фарватеров; первую построили в 1820–1821 годах, вторую — в 1832 году. Буксировали землечерпалку пароходом. Благодаря очистке ингульского и очаковского фарватеров можно было отказаться от проводки кораблей на камелях и отправлять корабли из Николаевского адмиралтейства с полным парусным вооружением своим ходом, так же как и возвращать обратно для ремонта.

Меры, принятые Грейгом, позволили резко увеличить численность кораблей и судов. За первые двенадцать лет его работы, до начала русско-турецкой войны 1828–1829 годов, было построено 11 линейных кораблей, 4 фрегата, 17 различных меньших военных судов, 2 лоц-лодки, 29 различных транспортов, 3 парохода, 31 канонерская лодка, 19 иолов, 2 плавучие землечерпательные машины, 8 понтонов и шеланов, 19 судов куплено. В постройке находились: 3 корабля, фрегат, бригантина, флашхоут и 3 иола. Именно эти корабли и суда послужили основой Черноморского флота и Дунайской флотилии в годы русско-турецкой войны 1828–1829 годов. Всего же за время управления Грейга одно Николаевское адмиралтейство выпустило 125 боевых судов (не считая портовых) — в шесть раз больше, чем за предшествующие двадцать три года существования адмиралтейства.

Грейг не только увеличивал численность флота, но и добивался качества постройки. Приняв управление, он отметил, что установленный пятнадцатилетний срок службы почти ни одно судно не выдерживает; большинство ветшает после шести лет, после десяти уже непригодно. В первую очередь, с 1817 года, главный командир ввел в практику систему набора по методу Р. Сеппингса; используемые диагональные связи — ридерсы сделали корпус более прочным и устойчивым к воздействию волн и качки. Он возобновил обшивку корпусов медными листами для защиты от размножившегося морского червя. 26 ноября 1827 года флагман приказом ввел правила определения размеров деталей набора для судов различных рангов. Использование металлических книц, поперечных переборок и других усовершенствований, предложенных Грейгом, позволило увеличить срок службы кораблей до тимберовки одиннадцать — тринадцать, а с тимберовкой — до семнадцати лет; уже упомянутый корабль «Варшава» до тимберовки прослужил пятнадцать лет.

В 1818 году Грейг распорядился заменить песчано-каменный балласт чугунным, что увеличило остойчивость судов и позволило установить на главной палубе более тяжелые 36-фунтовые орудия вместо 24-фунтовых. В 1821 году он издал приказ об унификации орудий в палубах по наибольшему калибру и унификации размеров пушечных портов, что упростило снабжение боеприпасами в бою и взаимозаменяемость орудий и станков. Для повышения боеспособности в свежий ветер и на ходу моряк поднял орудийные порты выше над водой.

22 марта 1824 года Грейг ввел правила вычисления размеров рангоута, а 4 февраля 1826-го — правила определения толщины такелажа в зависимости от ранга и размера судна. Для облегчения он заменил латунные блоки бакаутовыми, ввел правила расчета якорных цепей и веса якорей, определил численность команды на военных и транспортных судах.

В годы руководства Грейга в практику вошли якорные цепи вместо канатов, водоотливные помпы, иллюминаторы, сигнальные фонари, дневной и ночной телеграфы (первый изобретен A. C. Грейгом). Были усовершенствованы нактоузы для лучшего освещения компасов, кирпичные камбузные печи заменены железными, слюдяные фонари стеклянными; в каютах вместо сальных свечей ввели фонари, усовершенствовали крюйт-камеры и лазареты, использовали измерители дифферента, опреснительные установки, переговорные трубы и многое другое.

Любопытно отметить, что часть этих нововведений предлагал задолго до того С. К. Грейг, но о них на флоте благополучно забыли, и потребовались усилия его сына, чтобы сменить, наконец, разваливающиеся каменные камбузы и установить опреснительные установки и водоотливные помпы.

Для сохранения кораблей Грейг в мирное время предписал снимать часть носовых и кормовых орудий. Чугунный балласт позволил уменьшить сырость в трюмах и кубриках, загнивание корпуса. Были введены правила противопожарной безопасности при стоянке в портах, отменено раскачивающее суда килевание, применены громоотводы. Чтобы исключить пересыхание корпуса при стоянке у стенки порта, для более равномерного прогрева он ввел швартовку в разных местах акватории на мертвых якорях. На стоянках применяли переносные краны и ручные машины, позволявшие приподнимать мачты и просушивать шпоры и степсы. Посещая корабли, адмирал контролировал их сохранение.

Серьезное внимание Грейг обращал на главное оружие кораблей — артиллерию. Зная, что пушки Луганского завода часто разрывает, он заказывал орудия на Олонецком заводе. Моряк приказал хранить порох в латунных бочонках вместо деревянных, установил новую пробу пороха, спроектировал станки для каронад, единорогов и орудий гребных судов. На одну треть для экономии и сохранения стволов были уменьшены учебные заряды, фитильные запальники заменены замками (вновь видна аналогия с С. К. Грейгом). Грейг ввел лучшую отделку ядер и бомб для точности и безопасности стрельбы, упростил крепление пушек на корабле по-походному, заменил тростниковые запальные трубки более безопасными перьевыми.

Для кораблей свыше 100-пушечного ранга с толстыми бортами потребовалась разработка орудий с удлиненными стволами. Такие орудия были разработаны под руководством Грейга, соответствующее представление послано в столицу в 1827 году, и получено разрешение изготавливать длинные пушки; в 1830 году было решено изготавливать пушки по чертежам Грейга для всего флота.

Интересовавшийся с детства химией, Грейг в 1821 году изобрел новый зажигательный состав для брандскугелей, который дольше горел.

В 1825 году из 15 черноморских кораблей в строю было 10, тогда как на Балтике — всего 5, что свидетельствует о качестве кораблестроения и отношении к их сохранению. Не мудрено, что, когда вступивший на престол Николай I организовал под председательством адмирала Моллера Комитет для образования флота, его членом наряду с вице-адмиралами С. Л. Пустошкиным, Д. Н. Сенявиным, контр-адмиралом П. М. Рожновым, капитан-командорами Ф. Ф. Беллинсгаузеном, И. Ф. Крузенштерном и М. И. Ратмановым стал вице-адмирал Грейг. Благодаря усилиям выдающихся моряков, составивших комитет, Российский флот вошел в русско-турецкую войну боеспособным.

Увеличение числа плаваний для перевозки войск и грузов в разные пункты побережья потребовало организации навигационного обеспечения безопасного судоходства. Не существовало достоверных карт и лоций Черного и Азовского морей. Грейг реорганизовал Черноморское депо карт и создал гидрографическую службу во главе с Е.П. и М. П. Манганари — выдающимися гидрографами. Уже к 1828 году были сделаны аккуратные описи Днестровского, Днепровского лиманов, реки Буга, Крымского берега от Очакова до Керчи, части Керченского пролива, затем наступила очередь Азовского моря, устья Дуная и Румелийского побережья. Благодаря усилиям черноморских гидрографов в 1841 году появилась знаменитая карта Манганари, служившая многим поколениям моряков, в 1851 году — первая лоция Черного моря. Съемки братьев Манганари, особенно иностранных берегов, сделанные в 1828–1835 годах, сохранили значение и через столетие. В лоции 1937 года было написано: «Для остальных берегов Черного моря единственными картами являются карты атласа Манганари, съемки 1825–1835 гг.». Потребовалось создать практически заново навигационную обстановку. К 1828 году было построено несколько маяков: Инкерманские в Севастополе, плавучий у Кинбурнской косы, в Одессе и Еникале, на Тендровской косе, на мысах Тарханкут и Айтодор, Таклинский. В Бугском и Днепровско-Бугском лиманах по берегам были установлены навигационные знаки.

Для оперативного управления флотом в 1819–1820 годах были выработаны дневные (флажками) и ночные (фонарем) сигналы. Дневные флажные сигналы, разработанные на Черном море, были введены для всего флота. Чтобы главный командир мог руководить действиями флота из Николаева, Грейг в 1828 году предложил построить оптический телеграф от этого пункта до Севастополя; еще в 1826 году была сооружена линия до Очакова; в 1830 году началось ее продление до Севастополя и Херсона, а затем и до Измаила. Телеграф, разработанный Грейгом и построенный на Черном море, в то время был самым протяженным в России. При осаде Варны в 1828 году был применен полевой оптический телеграф для связи между флотом и войсками графа Воронцова. Буквенный телеграф, введенный Грейгом, оказался при осаде Варны удобным для передачи длинных многословных приказов с флота на берег.

Понимая важность обороны главной базы флота, Грейг добился постройки в 1821–1827 годах батарей с ядрокалильными печами на входных мысах Севастопольской бухты. Он разработал план оборонительных сооружений для защиты города с суши, однако средства не были выделены, и Севастополь пришлось укреплять в 1854 году уже после вторжения неприятеля в Крым.

Судьба города в результате осады союзных войск вполне объясняет, почему Грейг являлся твердым противником перевода всего управления и кораблестроения из Николаева в Крым. Благодаря его стойкости удалось сохранить после Крымской войны основные верфи, мастерские и систему администрации, без которых не было бы возможности восстановить флот.

Совершая регулярные плавания с эскадрами, Грейг готовил моряков. Главный командир лично экзаменовал офицеров, заставляя весь флот учиться, подготовил инструкцию для образования юношества. По его инициативе в Николаеве было расширено Штурманское и создано Артиллерийское училища. Неудачей завершились обращения 1823-го и 1826 годов в Петербург об открытии своего Морского кадетского корпуса; Грейгу удалось лишь добиться в столичном Морском корпусе десяти мест для детей черноморцев. В Николаеве и Севастополе были открыты училища для девочек и мальчиков. По настоянию адмирала в черноморских училищах была введена ланкастерская система обучения. Грейг нередко сам посещал учебные заведения, участвовал в экзаменах будущих офицеров. Он ввел порядок, по которому по каждой дисциплине экзаменовал специалист; ранее экзамены по всем предметам доверяли одному преподавателю. Для офицеров адмирал организовал в Николаеве курсы повышения квалификации; на них читали лекции по корабельной архитектуре, физике, механике, пневматике, гидростатике и гидродинамике. Желающие могли заниматься в Николаевской астрономической обсерватории. Грейг приобщал офицеров к занятиям метеорологией и астрономией, снабжал их необходимыми инструментами и поручал вести метеорологические журналы. Наиболее способных офицеров отправляли за границу и на российские предприятия для совершенствования в корабельной архитектуре и других делах.

По предложению лейтенанта В. И. Мелихова в 1824 году при поддержке Грейга была открыта Севастопольская морская библиотека. Библиотека и Кабинет древностей существовали при Депо карт в Николаеве.

С 1817 года каждую кампанию флот начал выходить в море для учебы. Сам Грейг ежегодно участвовал в этих плаваниях и проводил в море пять-шесть недель, добиваясь превращения массы кораблей в боевую силу. Экипажи учились маневрировать в составе эскадры и стрелять. Именно в эти годы получили мореходную и военную практику те моряки, что прославились позднее в боях с турецким флотом.

Приказы Грейга были образцовыми. Он наблюдал за маневрами судов, нередко прибывал на оплошавший корабль и требовал повторить не получившиеся эволюции.

Адмирал заботился об улучшении обмундирования и питания матросов, облегчении их жизни. Он приказал перевести морской госпиталь из Богоявленска в Николаев, чтобы не везти больных за 12 верст. В Севастополе бесплатно снабжали медикаментами детей и жен матросов. Получив разрешение использовать арестантов на строительных работах, Грейг освободил моряков для боевой учебы. Не имея возможности ликвидировать телесные наказания, он ограничил их определенным минимумом, запрещал употреблять наказания «без послабления» и требовал от судов не отступать от требований законов. Один из современников писал о нем:

«Враг кастовых различий, разъединяющих общество, он серьезно заботился о сближении сословий моряков, как верном ручательстве за успех дела… Судьба матроса была одна из лучших забот, сердечным интересом Грейга. Постоянно заботясь о материальном благосостоянии матроса, он охранял и святость его человеческих прав от произвола господ, привыкших часто прибегать к телесным увещеваниям. Для искоренения этих диких порывов, глубоко возмущавших его душу, он строго запретил жестокое обращение с матросами и вместе с тем постановил за обыкновенные проступки давать не более 25 линьков или розог, за важные — предавать суду. Постановление это он считал равно обязательным и для себя, и для подчиненных, т. е. командиров. В этом отношении, как во многих других, адмирала Грейга можно ставить в пример и образец по самому прогрессивному времени».

Адмирал, как и отец, считал повинными в нерадивом поведении матросов прежде всего офицеров, не проводивших достаточной воспитательной работы, считал, что лучше научить подчиненных, чем взыскивать с них, и предлагал меры для исправления положения: «Меры сии вообще состоят в напоминании начальникам команд о выполнении лежащих на них обязанностей в отношении подчиненных им, вместе с тем предоставлено полициям о всех тех чинах, кои обходами взяты будут, подавать краткие записки, арестованных же служителей наказывать по мере вины, и наконец в опубликовании в приказах по флоту те экипажи, в коих наиболее таковых преступлений замечено».

Современник адмирала H. Закревский позднее писал:

«Вникая в ограниченность средств, которые ассигновывало правительство на приведение и выполнение какого-нибудь предприятия, нельзя не сказать, что адмирал нисколько не отставал от времени, а напротив, тщательно следя за требованием его по всевозможным усовершенствованиям, от капитальных до мельчайших предметов, обращал внимание на существенно-полезное и, приводя в исполнение что-либо под личным своим руководством, многое сам совершенствовал, не придавая притом ничему педантического блеска сусальною позолотою и фальшивыми топазами. При этих началах, при этих предначертаниях и при таких помощниках-специалистах, какие созданы были адмиралом Грейгом для выполнения всего им предначертанного, легко уже было продолжать начатое и идти вперед, как по готовому и широко проложенному пути…»

Многочисленные нововведения пошли на пользу: когда в 1833 году Грейга перевели в столицу, он сдал флот М. П. Лазареву в гораздо лучшем состоянии, чем принимал. Благодаря его усилиям были реорганизованы проектирование и постройка судов различных классов, появились в строю первые пароходы. Подверглись улучшению морская артиллерия, администрация Черноморского адмиралтейского департамента, гидрографическая служба, связь и т. д. В практику кораблестроения вместо ручного труда внедряли механизацию, использовали научные способы конструирования. Регулярные плавания флота под командованием Грейга с 1817-го по 1827 год позволили готовить настоящих моряков. Только за первые двенадцать лет командования флотом Грейг провел 246 различных мероприятий по его совершенствованию. За успешное руководство флотом Грейг уже 17 января 1818 года был награжден орденом Святого Александра Невского, 13 сентября 1821 года за ревностную службу и особые труды — бриллиантовыми знаками к этому ордену, 15 февраля 1824 года получил монаршее благоволение за углубление Ингула, позволившее проводить корабли без камелей, 6 декабря 1827 года за отличную службу при управлении Черноморским флотом был награжден орденом Святого Владимира I степени. Николай I оценил организаторские способности Грейга. В конце 1825 года он получил права отдельного корпусного командира.

Все труды флотоводца сказались, когда на Черное море пришла война.

Русско-турецкая война 1828–1829 годов

Война вспыхнула как последствие Наваринского сражения 1827 года, в ходе которого англо-франко-русская эскадра разгромила турецкий флот, чтобы прекратить истребление греков, выступивших против турецкого правления. 8 октября 1827 года правительство султана расторгло соглашение с Россией и закрыло Босфор и Дарданеллы для русских судов. В ответ к весне Россия приготовилась к наступлению за Дунай до Балкан в направлении Шумлы и Варны; на Кавказе следовало занять Карсский и Ахалцихский пашалыки. Черноморскому флоту предстояло разбить турецкий флот в случае его выхода из Босфора, поддерживать операции войск у Румелийских берегов и овладеть Анапой.

14 апреля 1828 года был опубликован манифест об объявлении войны Турции. В апреле русские войска перешли границу, заняли Молдавию, Валахию и начали действия против турецких крепостей при поддержке Дунайской флотилии.

Черноморский флот, базировавшийся в Севастополе, насчитывал 9 кораблей, 5 фрегатов и 23 меньших судна, включая 3 парохода, тогда как турки в Константинополе располагали 6 кораблями, 3 фрегатами и 9 меньшими судами. В гребной флотилии на Дунае состояли 25 канонерских лодок, 17 иолов.

В ноябре 1827 года Грейг обратился к начальнику главного штаба генерал-адъютанту И. И. Дибичу с запросом о необходимости заготовить провизию, разоружить для ремонта после семимесячной кампании флот и ходатайствовал об увеличении Дунайской флотилии и 44-го экипажа, ибо против 42 русских судов с 92 орудиями турки на реке располагали 109 судами с 545 орудиями. Адмирал понимал неизбежность войны. В столице также это понимали. Для подготовки Черноморского флота к кампании выделили необходимые средства; было разрешено построить 5 канонерских лодок, 18 иолов для флотилии и переоборудовать два транспорта в бомбардирские суда. Так как одной из задач флота являлась переброска десантных войск, главный командир поручил начальнику порта в Севастополе построить по одному десантному гребному судну на корабль и заготовить необходимые материалы для сооружения в районах высадки пристаней и укреплений.

2 декабря высочайший указ разрешил Грейгу находиться там, где он считает необходимым, а для управления флотом на время отсутствия следовало создать в Николаеве общее присутствие под руководством флагмана по выбору главного командира. Вторым флагманом при Грейге был вице-адмирал Ф Ф. Мессер, начальником штаба — капитан-лейтенант Мелихов.

Оперативный план войны против Турции предусматривал взаимодействие сухопутных и морских сил. Черноморскому флоту следовало содействовать армии в захвате пунктов для организации снабжения, обеспечивать и охранять морские перевозки, действовать на неприятельских коммуникациях и участвовать во взятии приморских крепостей. Первой целью избрали Анапу с шеститысячным гарнизоном. Еще в 1826 году направленный с дипломатической миссией к анапскому паше капитан 2-го ранга Критский смог провести промеры Анапской бухты и установить ее мелководность. Эти данные способствовали составлению плана взятия крепости. Флоту следовало перебросить в район высадки 3-ю бригаду 7-й дивизии из Севастополя и овладеть крепостью при помощи сухопутных войск, уже бывших на Кавказе. Так как основные боевые действия разворачивались на западном берегу Черного моря, следовало флот использовать для осады лишь до 10 мая, а после того направить к берегам Румелии, оставив у Анапы несколько судов. Операцией предстояло руководить Грейгу. 30 марта 1828 года Николай I отправил ему высочайший рескрипт 20 апреля отплыть из Севастополя в Анапу, потребовать сдачи крепости и приступать к боевым действиям. После высадки командование наземными силами следовало принять и. д. начальника морского штаба контр-адмиралу A. C. Меншикову.

11 апреля флот вышел на рейд. 13 апреля поступил рескрипт от 30 марта. 14 апреля Грейг с Меншиковым прибыл из Николаева на пароходе «Метеор» в Севастополь. 17 апреля вице-адмирал поднял флаг на «Париже». 18 апреля началась погрузка войск на суда, 19 апреля — отданы последние распоряжения. Контр-адмирал Патаниоти, назначенный командиром Севастопольского порта, получил инструкцию подготовить город на случай нападения неприятеля, чтобы «…каждый заблаговременно знал свои места и свои обязанности».

Задержанный противным ветром, с рассветом 21 апреля флот из 7 кораблей, 4 фрегатов, шлюпа, корвета, бригантины, шхуны, 3 люгеров, катера, 2 бомбардирских кораблей, транспорта и 8 зафрахтованных судов выступил. 2 мая подошли к Анапе. Под стенами крепости стояли 18 купеческих судов. На кораблях вскрыли пакеты с приказами о начале войны. На письмо о начале войны и предложение сдать крепость паша Шатыр-Осман-оглу ответил, что будет защищаться до последней капли крови. Так как сухопутные войска еще не прибыли, высадку десанта отложили, затем этому помешала непогода. 3 мая по суше подошли 900 человек отряда полковника Перовского, под прикрытием которого 6 мая были высажены десантные войска (пять тысяч), расположившиеся в двух километрах от Анапы и начавшие осаду. Меншиков вступил в командование ими.

Задача оказалась непростой, ибо перебежчик-грек сообщил, что в крепости шеститысячный гарнизон хорошо снабжен и ожидает подкреплений. Поскольку осадных орудий не было, основной огневой мощью стали корабли эскадры.

Инструкция Императора предусматривала либо атаковать Анапу, либо приступить к осаде. Грейг избрал первый вариант. 7 мая 5 линейных, 2 бомбардирских корабля и 3 фрегата четыре часа (с 11.00 до 15.00) обстреливали крепость. Вице-адмирал на пароходе «Метеор» обходил расставленные на позициях корабли и руководил обстрелом. Вечером засвежевший ветер заставил отвести суда. За день были выпущены 8 тысяч снарядов, суда имели 72 пробоины и 180 повреждений в рангоуте и такелаже, а экипажи лишились 6 человек убитыми и 71 раненым. Так как из-за мелководья корабли не могли приблизиться, а стрельба навесным огнем издали давала малый эффект, пришлось перейти к правильной осаде.

Задачей флота стал постоянный обстрел крепости одним, а при необходимости — и несколькими кораблями. Моряки, заменяя осадную артиллерию, выстроили на берегу батарею из корабельных пушек и единорогов. Высаженные на берег моряки участвовали в постройке укреплений, сооружали лазарет. Флот являлся плавучим складом для осаждавших, снабжавших их боеприпасами, провизией и материалами.

С 9 мая отряды русских кораблей проводили ежедневную бомбардировку. Малые суда крейсировали у берегов Абхазии. 9 мая катер «Сокол» привел турецкое судно с тремя сотнями турецких войск, взятое южнее Суджук-Кале; лейтенанта Вукотича наградили орденом Святого Георгия IV степени. Второе судно с войсками взял в Суджук-Кале бриг «Ганимед», третье расстрелял «Сокол», ибо турки успели бежать и вытащить судно на берег. Четвертый приз взял баркас и катер яхты «Утеха», за что командира яхты также наградили орденом Святого Георгия IV степени. 17 мая стало известно о том, что командир брига «Пегас» капитан-лейтенант Баскаков после боя истребил турецкое судно в Геленджике.

Главный командир не хотел оставить Анапу на попечение одних сухопутных войск. Так как осада затянулась, в соответствии с инструкцией Императора для обеспечения плавания судов вдоль берегов Румелии (Румынии и Болгарии) Грейг послал 3 корабля и 2 фрегата под командованием вице-адмирала Мессера. Эскадре следовало брать трофеи, отправлять их в Севастополь и собирать сведения о турецком флоте и положении в Константинополе. Конечно, было рискованно разделять силы, однако вице-адмирал не ожидал, что турки так рано смогут выйти в Черное море.

18 мая, заметив, что противник готовит вылазку, Грейг послал два корабля и фрегат, которые помогли огнем сухопутным войскам отразить атаку неприятеля из крепости и чеченцев с гор. 20 мая был предпринят ответный ход. Капитан-лейтенант Немтинов получил приказ вырезать из-под стен крепости стоявшие там суда. Командуя группой гребных судов с кораблей и фрегатов, Немтинов овладел тремя судами, чем заслужил орден Святого Георгия IV степени; остальные суда взять не удалось, ибо они стояли за боном.

28 мая турки и черкесы в числе 9–10 тысяч из крепости и с гор вновь пытались атаковать, но понесли значительный урон и отступили. После этого дня они не наступали, что способствовало активизации осадных работ.

Прежде чем штурмовать, 10 мая русские корабли прекратили обстрел, и на корабле «Париж» взвился белый переговорный флаг. Грейг отправил на берег чиновника для особых поручений Ботьянова с предложением о сдаче. Комендант просил четыре дня для раздумий, но получил лишь пять часов. Тем не менее и 11 июня переговоры продолжались. 12 июня турецкое командование согласилось на предложенные ему условия капитуляции. В тот же день русские войска через брешь заняли крепость, а поднятый русский флаг флот приветствовал салютом. На следующий день вице-адмирал отправил на «Метеоре» к Николаю I с донесением флигель-адъютанта Толстого. В донесении Грейг давал высокую оценку действиям князя Меншикова и сообщал, что после отправки пленных в Керчь и принятия десанта выступает к западным берегам.

16 июня стало известно, что за бои 28 мая Меншиков получил орден Святого Георгия III степени, Перовский — IV степени. 20 июня за отличие при покорении Анапы Грейга произвели в адмиралы, Меншикова в вице-адмиралы с утверждением в должности начальника морского штаба. Награды получили офицеры и команды. Известие об этом достигло эскадры 28 июня, в тот же день под гром салюта был поднят на «Париже» адмиральский флаг.

Наступало время для более активных действий Черноморского флота у побережья Румелии. Русские войска 27 мая переправились через Дунай, овладели крепостями Исакча и Кюстендже (Констанца), выйдя к берегу Черного моря. Теперь открывался путь к Константинополю вдоль побережья. Но пройти этот путь без поддержки с моря было невозможно.

Дибич писал, чтобы десантные войска оставались на эскадре и что дальнейшими задачами морской силы будет блокада и взятие Варны — важного пункта на пути к Константинополю. Крейсировавшая в районе мыса Калиакрия — Созополя эскадра вице-адмирала Мессера в мае-июле не допускала переброски неприятелем подкреплений к Варне, тогда как 3-й корпус 8 июля блокировал крепость со стороны Шумлы. 3 июля флот снялся с Анапского рейда и направился на запад, 9 июля пришел к Севастополю, где были отправлены на берег раненые и больные, пополнены запасы, после чего направился к Мангалии.

12 июля пришло уведомление Дибича, чтобы Меншиков по прибытии к цели выехал в Главную квартиру, а флот шел к Варне для блокады, но десант не высаживал до особого указания. Узнав, что русские полки вышли к Каварне, Грейг направился к этому порту и соединился с Мессером, который сообщил, что за время крейсерства его суда взяли девять призов.

Варна была сильной крепостью с гарнизоном в 12 тысяч человек. Попытки четырехтысячного отряда начать осадные работы с суши 1 июля были отражены обороняющимися. Но 21 июля эскадра Грейга доставила в Каварну десятитысячный отряд вице-адмирала A. C. Меншикова; эти войска на следующий день осадили Варну.

Получив 15 июля извещение о желании Императора побывать на флоте и затем направиться в Одессу, Грейг подготовил отряд судов и предложил принять монарха в Каварне. Но на следующий день вблизи города появились турецкие войска. Чтобы обеспечить его оборону, адмирал высадил егерский полк и батарейную роту. 21 июля прибыло повеление Грейгу возглавить осаду Варны, а Меншикову командовать сухопутными войсками.

Немедленно были высажены на берег оставшиеся войска, которые по суше двинулись к Варне. 22 июля к крепости подошел и флот. В тот же день флагман послал капитана 2-го ранга Мелихова для осмотра и снятия плана крепости. На следующий день он сам с группой генералов и адмиралов на пароходе «Метеор» прошел вдоль укреплений. Турки огня не открывали.

24 июля 1828 года вместе с группой сановников Николай I посетил «Париж» и после осмотра корабля высказал Грейгу благодарность за отличное устройство флота и покорение Анапы. Отбывая в Одессу на фрегате «Флора», Император приказал истребить флотилию под крепостью.

Утром 25 июля адмирал послал Ботьянова в Варну с предложением о сдаче. Одновременно корабли приблизились к крепости, как бы поддерживая ультиматум. Но уже через час турецкий чиновник доставил отказ коменданта, который рассчитывал на победу. И основания у капудан-паши Иззет-Магомета были. Первоклассная крепость располагала сильным гарнизоном; многочисленные войска вне крепости были готовы оказать поддержку.

Получив отказ, Грейг приступил к решительным действиям. 26 июля 22 русских гребных судна истребили 14 турецких, прикрывавших крепость с моря, что позволило русским кораблям с 26 июля по 29 сентября обстреливать крепость. Командовал операцией капитан 2-го ранга Мелихов. Были собраны по два гребных судна от каждого корабля и фрегата. К 20.00 они собрались у бригантины «Елизавета», которую поставили на полпути от флота к крепости. В 23.00 отряд отправился, был обнаружен и обстрелян. Тем не менее в ночной схватке русские моряки взяли 14 судов и 2 вооруженных баркаса, 46 пленных, лишившись всего 4 человек убитыми и 37 ранеными. За это лихое дело Император выразил Мелихову монаршую признательность и пожаловал следующим чином.

Постепенно наладилась и блокада с суши. Если двухтысячный отряд в начале кампании мог только наблюдать за крепостью, то доставленные Грейгом 10 тысяч войск обложили крепость с западной и северной сторон. Для связи с осадными войсками адмирал высадил 350 моряков, которые построили у берега редут, куда была перевезена часть провианта, пристань и телеграф. Еще 500 человек были отправлены для постройки осадных батарей под командованием капитана 2-го ранга Залесского. Одновременно начался обстрел с моря: обычно беспокоящую пальбу вел корабль или фрегат, а при необходимости стрельбу вели 2 корабля и 2–3 бомбардирских судна. В частности, 26 июля фрегат «Святой Евстафий» успешно обстрелял турецкий отряд, пытавшийся обойти левый русский фланг.

Чтобы пресечь снабжение крепости по Лиману, 3 августа по просьбе Меншикова туда был отправлен баркас, который начал боевые действия в тот же день.

Продолжалось крейсерство судов. 5 августа фрегат «Поспешный» привел два судна, взятые у стен Мидии и Инады; третье судно пришлось затопить.

7 августа после совета, состоявшегося накануне, адмирал приступил к атаке всем флотом. Корабли построили линию баталии вслед за транспортом «Редут-Кале», который проводил промеры. Один за другим корабли проходили мимо крепости, поочередно обстреливая ее. Этот маневр, названный «Варнским вальсом», продолжался с 14.00 до 17.00 и привел к разрушениям в Варне без особого ущерба для атакующих. Из-за мелководья корабли стреляли по одному с дистанции пять кабельтовых; тем не менее удалось подавить огонь приморского бастиона.

Видимо, в ответ на обстрел турки 9 августа предприняли крупную вылазку. В бою был ранен Меншиков. Грейг немедленно прибыл на берег с врачом. Николай I, узнав о ранении князя, 15 августа назначил командовать войсками под Варной графа Воронцова и просил адмирала облегчить доставку к Каварне продовольствия для войск, осаждавших Шумлу.

В августе отличился капитан 1-го ранга Н. Д. Критский. Объединив свой крейсирующий отряд, он 17 августа направился к Инаде, где неприятель сосредоточил большие запасы пороха и снарядов. Оставив в охранении шлюп «Диана», он с фрегатами «Поспешный», «Рафаил», катером и бригом обстрелял укрепления и, высадив 370 человек, лично командовал взятием крепости, лишившись всего 6 человек (1 убитый, 5 раненых). Русские успели погрузить пушки с батарей, увести 12 судов из порта, взорвать батареи и уничтожить склады ранее, чем турки прислали подкрепления. За успешное выполнение задачи Критский был награжден орденом Святого Владимира III степени.

Тогда же «Рафаил» доставил сведения, что турецкий флот готовится выйти из Босфора. Очевидно, неприятельское командование после набега на Инаду демонстрировало активность. Однако флот султана так и не появился на Черном море.

В июле-августе, пользуясь тем, что с юга проходы к крепости были, открыты, турки провели к Варне двенадцатитысячные подкрепления. Но 27 августа Царь вернулся и основал Главную квартиру на флагманском корабле, приняв командование над сухопутными и морскими силами. Ежедневно он бывал в лагере на берегу, через телескоп наблюдал с борта «Парижа» за ходом осады и был в курсе событий. 28 августа, после прибытия гвардейского корпуса (25 500 человек), осада стала более тесной, войска успешно отражали попытки деблокировать крепость изнутри и извне. 29 августа отряд генерал-адъютанта Головина занял позицию южнее крепости, окончательно замкнув кольцо блокады. Следующим утром высаженный с южной стороны Варны отряд моряков (170 человек) устроил редут и телеграф для связи флота и армии.

С моря линейные корабли и бомбардирские суда по очереди подходили и бомбардировали крепость.

1 сентября была взорвана мина под приморским бастионом. Появилась возможность для штурма. Чтобы избежать потерь, Николай I поручил Грейгу предложить капудан-паше Иззет-Магомету сдать Варну. Адмирал направил капудан-паше следующее письмо:

«Покамест крепость не была обложена со всех сторон нашими войсками, она могла надеяться получить подкрепления; теперь же все сообщения, как на суше, так и на море, прерваны; крепостные укрепления большею частию разрушены, и потому дальнейшее сопротивление послужит только к напрасному пролитию крови. Желая избегнуть этого, я предлагаю вам сдать крепость, обещая с моей стороны неприкосновенность всякой вашей и подчиненных ваших собственности. Если же парламентеры наши, которым дозволено оставаться на берегу не более двух часов, возвратятся без удовлетворительного с вашей стороны ответа, то военные действия тотчас же возобновятся».

Капудан-паша согласился направить двух чиновников на «Париж», но те не имели полномочий и лишь доставили пожелание вести переговоры. Туркам было предложено выслать представителей на корабль «Мария», стоявший в 400 саженях от крепости. Утром следующего дня Грейг прибыл на корабль, но капудан-паша, сославшись на болезнь, послал трех сановников. Старший среди них, Юсуф-паша, длинными речами старался затянуть переговоры. Очевидно, гарнизон рассчитывал на то, что крепость деблокируют.

Адмирал, прервав пустые разговоры, высказал прямое требование о сдаче и послал турок на берег за ответом, пригрозив, что после штурма не следует ждать снисхождения. Турки попросили отложить ответ до завтра. Грейг заявил, что попробует получить ответ Царя и в случае отказа сигналом возобновления боевых действий послужат две ракеты. На следующий день Иззет-Магомет сам встретился с Грейгом на борту «Марии». Адмирал уверенно вел переговоры. Он предъявил перехваченные письма, в которых капудан-паша и Юсуф-паша обращались за помощью к верховному визирю и описывали бедственное положение крепости. Капудан-паша отправился на берег, не получив дальнейшей отсрочки, которую он просил. В тот же день возобновились боевые действия.

8 сентября Николай I при рекогносцировке обнаружил пункт, с которого было удобно обстреливать крепость. Здесь моряки основали батарею из 4 24-фунтовых пушек.

Вскоре поступили сведения о движении турецких войск из Адрианополя к Варне, чтобы напасть с южной стороны на осаждавших. Ободренные неудачным поиском отряда русских войск, турки 12 сентября вышли из лагеря и при содействии вылазки гарнизона попытались прорвать блокаду, но были отражены. 18 сентября русские полки атаковали неприятельский лагерь, и хотя турки удержали позицию, но наступать более не решались.

21 сентября были взорваны две подземные мины; обрушилась часть стены с бастионом. Так как турки выказали готовность отразить штурм, 22 сентября Николай I вновь приказал предложить капудан-паше капитулировать, но безуспешно. Вскоре взрыв третьей мины разрушил приморский бастион.

23 сентября само турецкое командование предложило переговоры. Граф Дибич, который разговаривал с турками, отказался предоставить тридцатичасовое перемирие. Был отдан приказ готовить приступ. 25 сентября Николай I для уменьшения числа жертв предложил атаковать приморский бастион группой добровольцев. Бастион охотники взяли без сопротивления и продолжили наступление дальше. В ходе решительной атаки группа охотников прорвалась в крепость, не встретив турок, которые выстроились в центре Варны и истребили большинство храбрецов, которых не поддержали главные силы. Император, наблюдавший бой, вновь предложил переговоры, и 25 сентября представитель капудан-паши вел переговоры с Грейгом на «Париже».

26 сентября вновь капудан-паше предложили сдаться. На другой день в окопах Грейг вел переговоры с Юсуф-пашой. 28 августа переговоры продолжались. Боевые действия возобновились. Наконец, турки согласились сдаться, и 29 сентября русские войска заняли крепость без сопротивления.

К вечеру Юсуф-паша согласился на капитуляцию, и 26 сентября четыре тысячи албанцев оставили крепость. Но капудан-паша, укрепившийся с 500 человек в цитадели, отказывался капитулировать. Боевые действия возобновились. После того как внешние укрепления были заняты, большинство гарнизона, насчитывавшего 19 тысяч человек, сдалось. Капудан-паша продолжал упорствовать, угрожая взорвать цитадель, и получил наконец разрешение оставить крепость со своим вооруженным отрядом. На следующий день он выступил. 30 сентября провели молебен, а 1 октября Николай I с Грейгом вступил в завоеванную Варну. Он обратился к Воронцову и Грейгу: «Благодарю вас обоих за покорение столь важной, слывшей неодолимой, крепости Варны; я был свидетелем важного усердия и службы на пользу и славу отечества». Он вручил Грейгу орден Святого Георгия II степени при следующем рескрипте:

«Отличное рвение ваше к пользам Империи и неусыпные труды по устройству Черноморского флота ныне ознаменованы блистательным успехом.

Сей флот, вами сооруженный и управляемый, покорил Анапу, он же особенно содействовал под личным предводительством вашим и к завоеванию Варны, доселе еще не знавшей силы российского оружия. Обращая Монаршее внимание Наше на сии заслуги, Мы всемилостивейше жалуем вас кавалером ордена Святого Великомученика Георгия Победоносца второй степени, коего знаки у сего препровождаем, повелевая вам возложить на себя и носить по установлению. Сие новое доказательство отличного Нашего к вам благоволения и признательности, да усугубит еще примерное ваше усердие и желание оправдать новым подвигом Монаршую к вам доверенность».

За время осады флот выпустил 25 тысяч снарядов. В значительной мере огнем корабельной и осадной артиллерии, которой управляли моряки, можно объяснить, что гарнизон с 27 тысяч уменьшился до 9 тысяч человек. Кроме 3 тысяч албанцев Юсуф-паши, в плен попали 6 тысяч человек. Были взяты 291 орудие и другие трофеи. Флот взял 21 трофей и 2 вооруженных баркаса, за успешные действия Император пожаловал Севастополю и Николаеву по трофейной пушке.

Уже 30 сентября Грейг приказал вернуть на корабли моряков и материалы, использованные при осаде. 6 октября эскадра оставила Варну и 12 октября пришла в Севастополь на зимовку. Однако покой продлился недолго. Император приказал подготовить флот к марту 1829 года, а зимой содержать эскадру в море для охраны судоходства, содействовать армии в охране областей на правом берегу Дуная и блокировать Босфор. Грейг срочно выехал в Николаев, назначив Мессера наблюдать за ремонтом флота, а контр-адмиралов Быченского, Стожевского и Сальти — готовить свои отряды.

Прибыв в Николаев, Грейг обнаружил, что оставленное им присутствие не выполнило свои задачи, и направил вице-адмирала Быченского командовать Севастопольским портом. Сам он активно занялся снабжением флота материалами. Он докладывал Николаю I, что к 1 марта флот подготовить невозможно, но так как это время самой бурной погоды, то вряд ли турки появятся на Черном море. За зиму транспорт «Успех» перестроили в бомбардирское судно, два трофейных судна — в брандеры, корабль «Скорый» переоборудовали в госпитальный. Для кораблей были заготовлены дополнительные пушки, чтобы из них сооружать батареи на берегу.

Уже осенью 1828 года началось крейсерство. 6 ноября эскадра контр-адмирала М. Н. Кумани вышла на рейд и 11 ноября выступила для блокады турецких берегов. Местом встречи назначили Варну и Каварну. Если бы суда ветром отнесло к Босфору, то следовало под парусами прорываться через проливы на соединение с эскадрой Рикорда, крейсировавшей у Дарданелл.

Прибыв в Варну, Кумани получил предложение генерала Ротта появиться в Фаросском заливе, чтобы отвлечь внимание неприятеля от сухопутного фронта. 28 ноября русская эскадра подошла к Месемврии, 30 ноября вошла в залив и овладела островом Анастасия, срыв на нем укрепления. Осмотрев прибрежные города Месемврию, Ахиоло, Бургас и Сизополь, Кумани 7 декабря, вернувшись в Варну, предложил овладеть Сизополем. Мысль его была одобрена Роттом и Грейгом.

17 января 1829 года на смену первой эскадре прибыли корабли контр-адмирала Стожевского. Однако Кумани не вернулся в Севастополь. 22 января его суда укрылись от непогоды в Варне. Тем временем пришло разрешение Кумани, если он возьмет на себя его удержание, взять Сизополь… Контр-адмирал собрал совет, который признал, что занятый порт удержать вполне возможно, так же как и разрушить Бургас и Месемврию. Кумани просил лишь у Ротта три канонерские лодки, несколько зафрахтованных судов. 11 февраля его эскадра из трех кораблей, двух фрегатов, трех канонерских лодок и двух судов вышла из Варны и 15 февраля вступила на рейд Сизополя. Халил-паша отверг предложение о сдаче, но после обстрела береговые батареи были взяты, а следующим утром высаженный десант овладел крепостью и захватил пашу со свитой, ибо большинство гарнизона бежало. Немедленно моряки усилили укрепления орудиями с кораблей, полторы тысячи человек перебросили из Варны, и когда 28 февраля турки попытались вернуть крепость, их отбили сухопутные войска при поддержке артиллерии кораблей. Попытка овладеть и Ахиоло не удалась из-за мелководья.

Занятие Сизополя дало российским войскам важный опорный пункт при наступлении на Константинополь. Все чины эскадры получили награды, а Кумани удостоили ордена Святой Анны и 10 тысяч рублей.

В январе была намечена атака Синопа для отвлечения внимания турок от Требизонда (Трапезунда), и Грейг обратился за высочайшим разрешением. Однако граф Чернышев, сменивший Дибича, которого назначили главнокомандующим, сообщил, что Император согласен лишь с учетом того, что выход турецкого флота может в любой момент потребовать сосредоточения флота у западных берегов или, по крайней мере, усиления Кумани.

Николай I считал, что на флоте для высадок нужна целая бригада. Позднее он указал в качестве основной задачи истребление неприятельского флота, если тот выйдет в Черное море. Грейгу было рекомендовано распределить основные усилия от Варны до Босфора. Император при необходимости разрешал флоту двигаться и далее, оставив суда для связи у болгарских берегов. Это было важно, так как второй этап действий флота начинался позднее, с приближением русских войск к Балканам.

Дибич со своей стороны предлагал флоту занять пункт в Фаросском заливе, сделать демонстрацию к Босфору, разрушить Килию или Риву, предпринять экспедицию на Инаду или Самоково, вновь явиться к Константинополю и после отвлечения внимания турок к середине июня выслать корабли для принятия десанта. В ответ главный командир объявил, что Сизополь уже взят, что поиск на Риву или Инаду в трех милях от Босфора при сильном течении опасен, что Самоково от моря в 30 верстах и лучше всего для отвлечения внимания противника от Шумлы и Балкан — занять Инаду в 30 милях от пролива.

В конце марта Император указал поторопиться с выводом флота. 2 апреля Грейг назначил контр-адмирала Снаксарева председателем общего присутствия в Николаеве, а командиром Севастопольского порта контр-адмирала Сальти. Сам он прибыл 5 апреля в Севастополь. Адмирал поднял флаг на «Париже», который по императорскому указу укомплектовали чинами гвардейского экипажа. Когда контр-адмирал Кумани сообщил в конце марта о скором выходе турецкого флота, Грейг поспешил со снаряжением главных сил. 12 апреля он вышел в море, 19 апреля прибыл в Сизополь и принял командование флотом и войсками. При известии о выходе двух кораблей и брига из Босфора флагман послал отряд капитана 1-го ранга Скаловского из двух кораблей и двух бригов к проливу.

Сам главный командир в сопровождении адмиралов и генералов 22 апреля осмотрел Фаросский залив. Заметив, что Бургас турки укрепляют, он приказал с 23 апреля начать укреплять полуостров Святой Троицы, чтобы неприятель его не занял. На островах строили склады, лазарет, создавая в Сизополе опорный пункт флота.

26 апреля бриг «Орфей» прибыл с сообщением, что 23 апреля турецкий флот выходил из Босфора. Русский флот через несколько часов выступил, оставив в распоряжении Кумани для обороны Сизополя корабль, бомбардирское судно и гребную флотилию. 27 апреля «Меркурий» доставил известие Скаловского, что у пролива лишь пять судов и он отправляется искать остальные к Анатолии. Главный командир одобрил его замысел и направил в подкрепление корабль «Норд-Адлер».

30 апреля фрегат «Флора» сообщил, что турецкий флот находится в проливе. Пользуясь этим, 1 мая Грейг послал фрегаты «Флора» и «Рафаил» с десантом моряков и яхтой «Утеха» взять Агатополь и взорвать укрепления. Однако сильный ветер заставил отказаться от замысла, и эскадра Грейга вернулась в Сизополь.

После смерти Снаксарева адмиралу пришлось направить председателем комитета в Николаеве контр-адмирала Кумани. Для крейсерства у восточных берегов, между Синопом, Трапезундом и Батумом, он к бригантине «Екатерина» выслал бриг, шлюп и шхуну, а затем и фрегат «Рафаил».

7 мая «Меркурий» привел 2 трофейных судна; еще 13 отряд Скаловского истребил. В тот же день «Орфей» привел еще 3 судна. 11 мая пришел отряд Скаловского. Капитан 1-го ранга сообщил, что, узнав о вооружении в Пендераклии линейного корабля, отправился к порту. 3 мая он был у цели и обстрелял батареи, прикрывавшие верфь. Попытка в ночь на 4 мая атаковать неприятеля гребными судами была отбита огнем турок. Только 5 мая группе охотников удалось сжечь корабль, а также стоявшие рядом транспорт и купеческие суда. Русские потери составили 7 убитых, 13 раненых, на судах было две сотни пробоин и повреждений. После того Скаловский послал фрегат «Поспешный» и бриг «Мингрелия», которые уничтожили корвет, стоявший на верфи.

Тем временем турецкий флот выходил из пролива. 12 мая у Анатолийского побережья турецкие корабли окружили фрегат «Рафаил», командир которого сдался без боя. Это был настолько из ряда вон выходящий случай, что Император повелел в случае встречи захваченного турками корабля предать его огню, что и было сделано при Синопе 18 ноября 1853 года.

15 мая командир фрегата «Штандарт» сообщил Грейгу в Сизополе, что турецкий флот из 18 судов был замечен в 13 милях от Босфора, направлявшимся в пролив от Анатолии. Когда турки устремились в погоню за крейсирующим отрядом, командир «Штандарта» приказал судам идти своими курсами. Сам он направился к Сизополю и видел, как бриг «Меркурий» нагоняют турецкие корабли. Уже через три часа флот вышел в море и встретил «Меркурий», выдержавший бой с двумя линейными кораблями и заставивший противника отступить.

28 мая прибыл бриг «Орфей», истребивший у Шили два турецких судна. Капитан-лейтенант Колтовской сообщил, что 26 мая с фрегата «Флора» видели 6 кораблей, 3 фрегата и 9 меньших судов неприятеля, которые гнались за ним, но уже 27 мая их не было видно.

Поступили известия о готовности турок к атаке Сизополя: они ждали лишь ухода русского флота. 31 мая фрегат «Флора» доставил известие, что 28 мая видел у Килии флот из 16 вымпелов, которые после полудня входили в пролив. 2 июня Колтовской с брига «Орфей» сообщал, что турецкий флот (17 вымпелов) гнался за ним 1-го и 2 июня; главные силы были видны у Агатополя, а передовые — у мыса Зейтан. Очевидно, турки стремились привлечь внимание русского командования, чтобы заставить флот выйти из Сизополя и способствовать его захвату, не рискуя вступать в морской бой.

Грейг со своей стороны послал «Штандарт» и «Орфей» к Синопу, чтобы прервать судоходство до Пендераклии и выманить неприятеля из пролива. 5 июня он направил корабль «Пимен» крейсировать у Инады, «Пармен» — у Агатополя, фрегат «Евстафий» — у Сизополя, чтобы по цепочке кораблей передавать известие о выходе турецкого флота от фрегата, патрулирующего у входа в Босфор.

В мае появился новый противник — чума; для борьбы с нею Грейг приказал учредить карантин. Болезнь распространилась в Варне и Каварне, и адмирал просил разрешения сосредоточить снабжение армии в Сизополе, но в июне чума появилась и там.

6 июня турок-перебежчик сообщил, что двенадцатитысячный турецкий корпус ждет только появления флота, чтобы напасть на Сизополь. 15–17 июня из-за ошибочно понятого сигнала адмирал выходил с эскадрой в море. 25 июня с пятью кораблями, фрегатом и бригом Грейг вновь пошел к Босфору. 25 июня пришло известие о взятии Силистрии. Фрегат «Поспешный» сообщил, что у входа в пролив крейсирует эскадра из двух кораблей, фрегата и брига, но турки укрылись в Босфоре ранее, чем подошел посланный с тремя кораблями Скаловский.

Итак, с моря Сизополю ничто не угрожало, но с суши турки могли атаковать крепость. 1 июля Император повелел усилить гарнизон Сизополя 12-й дивизией, которая поступала в распоряжение главного командира. 4 июля адмирал с тремя кораблями вернулся в порт, оставив остальные под флагом Скаловского в море. 7 июля он вновь вышел с тремя кораблями, тремя фрегатами, бригом, бомбардирским судном, шхуной и 8 июля прибыл в Месемврию, к которой с Балкан спускались полки генерала Ротта. На предложение сдаться турки ответили отказом. 9 июля бомбардирские суда обстреляли крепость, 10 июля русские войска разбили войска сераскира, овладели лагерем и верфью. На следующий день, оказавшись под ударом с суши и кораблей, Осман-паша капитулировал. Взятый в порту корвет назвали «Ольга» в честь Великой княжны. В тот же день пришло сообщение Колтовского, что тот со своим бригом высадил десант и овладел без боя Ахиоло; большая часть его гарнизона бежала. Капитан-лейтенанту осталось передать крепость подошедшим войскам.

11 июля главнокомандующий войсками прибыл на «Париж», а 12 июля флот двинулся для взятия Бургаса, но по пути стало известно, что город уже заняли сухопутные войска, и корабли вернулись в Сизополь.

15 июля Скаловский сообщал, что нет возможности вызвать турецкий флот из Босфора, хотя его суда прервали сообщение Константинополя с Агатополем. Турецкие сухопутные войска тоже не выказывали твердости. 21 июля фрегат «Поспешный» овладел Василико, 24 июля фрегат «Флора» взял совместно с армией Агатополь.

Число больных настолько выросло, что пришлось отправить их в Севастополь на кораблях «Император Франц» и «Сильный».

1 августа главнокомандующий уведомил Грейга, что 8-го или 9 августа главные его силы соберутся у Адрианополя, и просил о взаимодействии при наступлении к Константинополю. 3 августа отряд капитан-лейтенанта Баскакова из корабля «Адлер», фрегатов «Флора» и «Поспешный», бригов «Орфей», «Ганимед» и 2 бомбардирских судов выступил к Инаде. Крепость, имевшая двухтысячный гарнизон, была взята после двухчасового обстрела и высадки 500 моряков. В тот же день на рейде Инады встал весь флот. Тем временем лейтенант Паниоти овладел прибрежной деревней Сан-Стефано.

От Инады до Босфора оставалось немного. Главный командир приказал готовить брандеры, чтобы сжечь турецкий флот, укрывшийся у Буюк-дере. Нашлось много охотников, из которых сформировали экипажи брандера № 1 (лейтенант Скаржинский) и № 2 (мичман Попандопуло).

8 августа Адрианополь был взят, 100 тысяч турок сдались, и Дибич просил Грейга к 15 августа овладеть Мидией. 13 августа адмирал поручил контр-адмиралу Стожевскому с двумя кораблями, двумя бригами, двумя бомбардирскими судами, люгером, приняв три роты войск и десант из 75 матросов с кораблей, атаковать Мидию. Около 13.00 суда открыли огонь, но высадили десант за рекой, через которую войска не смогли перейти, и им пришлось вернуться на суда. Из-за зыби атаку отложили. 17 августа турки сами стали оставлять укрепления. Лейтенант Паниоти с гребной флотилией перешел на южную сторону. С одним фрегатом и 50 лодками он обстрелял крепость, и когда гарнизон, насчитывавший тысячу человек, бежал, он занял ее. Экипаж люгера «Глубокий» захватил судно у берега в районе Карабурну.

28 августа адмирал после крейсерства вернулся в Сизополь. 1 сентября он получил уведомление о занятии города Эноса и установлении связи с эскадрой Гейдена на Средиземном море. А 4 сентября стало известно о заключении двумя днями ранее (2 сентября) Адрианопольского мира. На другой день Грейг оповестил эскадру о прекращении войны и разослал суда для извещения крейсирующих отрядов.

Мир был заключен, но война, казалось, не завершилась. Через несколько дней Дибич обратился к Грейгу с просьбой оказать поддержку флота, если турки будут продолжать недружественные передвижения войск. Адмирал ответил, что, хотя и отправил два корабля с больными и орудиями, готов поддержать армию. Однако из-за осеннего времени не было возможности штурмовать прибрежные укрепления и высаживать десанты. Потому главный командир предложил прямо идти в Буюк-дере, взяв на борт бригаду войск, приученных к боевым действиям, чтобы взять укрепления европейского берега. Дибич согласился, что в случае возобновления войны целью главных сил армии и флота должен стать Константинополь, и обещал предоставить достаточно войск, чтобы не только овладеть укреплениями на европейском берегу проливов, но и высадить десант на азиатский берег.

Десант не потребовался. 7 октября Грейг получил высочайшее повеление вернуть флот в порты, оставив по согласованию с Дибичем отряд при берегах Румелии. Адмирал отделил отряд контр-адмирала Скаловского, 11 октября получил «добро» на возвращение. 13 октября 4 корабля и фрегат выступили из Сизополя и 17 октября прибыли в Севастополь. Флагман спустил флаг и 19 октября отправился в Николаев.

Грейг первым из русских адмиралов осуществил широкое стратегическое взаимодействие армии и флота, использовал на флоте и Дунайской флотилии помощь болгар-добровольцев.

За кампанию флот взял 79 орудий, 16 судов; были истреблены корабль, корвет и еще 31 судно. В честь взятия крепостей Севастополю и Николаеву, кроме орудий из Анапы, Варны, Инады и Сизополя, было дано по одному орудию из Месемврии, Ахиоло, Агатополя, Инады и Мидии.

Успех флота в немалой степени способствовал заключению выгодного для России Адрианопольского договора, по которому Россия приобрела устье Дуная и восточное побережье Черного моря от устья Кубани до поста Святого Николая, вернула право на свободу торгового мореплавания на Черном море, в проливах и на Дунае и получила другие преимущества. Значительную роль в достижении успеха сыграл флот, подготовленный Грейгом.

Общественное мнение во время войны и после нее возмущалось, почему Грейг не истребил турецкий флот, что являлось его основной задачей в 1829 году. Ему в вину ставили и потерю «Рафаила», и то, что турки, выходившие в море, ни разу не подвергались атаке. Однако читатель сам может убедиться на вышеизложенных фактах, что неприятельский флот слишком быстро возвращался в Босфор и не было возможности его перехватить. Подобно Сенявину после Афонского сражения, Грейг выполнял важнейшую задачу (оборону основного опорного пункта действий армии и флота, Сизополя) и не мог рисковать им, надолго выходя в море даже для истребления турецкого флота, оказывавшего на боевые действия очень мало влияния. Начальник штаба Черноморского флота Мелихов, далеко не во всем согласный с бывшим начальником, считал, что адмирал верно удерживал флот в Сизополе, ибо турецкие войска ждали выхода этой основной силы, чтобы взять город. Сравнивая действия русского флота в войнах 1806–1812 и 1828–1829 годов, Мелихов отмечал:

«…B прежнее время существование Черноморского флота едва было заметно, теперь же оно оказывает решительное влияние на важнейшие действия и на успех войны.

Доведение флота до такого положения, в каком все видели его в 1828 и 1829 годах, принадлежит, безспорно, покойному адмиралу Алексею Самойловичу Грейгу. Он был в истинном смысле слова его преобразователем; ему обязан флот приведением в совершенный порядок своих материальных средств, а офицеры любовию к службе и пламенным усердием в исполнении своих обязанностей».

Вполне понятно, что деятельность Грейга была отмечена. 7 октября 1829 года адмиралу был направлен рескрипт:

«Алексей Самойлович! Во внимание к отлично усердной службе вашей и к трудам, понесенным вами в минувшую войну против Оттоманской Порты, жалую вам вензелевое изображение моего имени на эполеты. Мне приятно при этом случае удостоверить вас, что заслуги ваши приобретают вам право на всегдашнюю мою благосклонность».

В 1838 году, при открытии триумфальных ворот в Петербурге, посвященных победе над Турцией, Император изъявил свою признательность за верную службу и мужество адмиралам, офицерам и нижним чинам Черноморского флота, участвовавшим в Турецкой кампании и действовавших на Каспийской флотилии против персов. Эта признательность относилась и к Грейгу.

* * *

Были в биографии Грейга и иные, тяжелые моменты. Распространение желудочных заболеваний в Черноморском флоте побудило Николая I отправить флигель-адъютанта Римского-Корсакова и контр-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена для ревизии Севастопольского порта, ибо имелись сведения о злоупотреблениях местных чиновников. Римский-Корсаков рапортовал, что «по Севастопольскому порту допущены весьма важные злоупотребления и что приказы главного командира насчет приема провианта и провизии вовсе не исполняются». Однако Грейг добился, чтобы дело было прекращено и в дальнейшем не было расследований деятельности главного интенданта флота.

Взыскания по службе за нарушения и прямые злоупотребления породили доносы. Возбуждаемые по ним дела иногда длились годами. Кончались они обычно ничем. Грейг, уверенный в своей правоте, иногда торопил события. Когда высочайшее повеление потребовало прекратить ревизию Севастопольского порта до общей ревизии, адмирал попросил поторопиться с ней, чтобы невинные чиновники, страждущие более двух лет, не страдали далее. По поводу доноса он писал Меншикову:

«Из всего вышеизложенного открывается, что тот, кто сие донес Государю Императору, что болезни, на флоте существующие, есть последствия чрезвычайно худой провизии для довольствия нижних чинов употребленной, осмелился сделать Его Императорскому Величеству донос обличенный ложным — командирами, офицерами и нижними чинами на флоте находящимися».

Особое место в биографии A. C. Грейга заняло Севастопольское восстание 1830 года. Его основы были заложены значительно ранее. Так как на кораблях в главную базу могли занести чуму, чтобы эпидемия не распространилась за пределы Севастополя, не нашли ничего лучше, как вместо того, чтобы установить кордон вокруг порта, с мая 1828 года установили карантинное оцепление вокруг всего города. С лета 1829 года карантин был ужесточен настолько, что крестьяне перестали привозить продовольствие, провизия вздорожала. Положение усугубляла деятельность медицинских и карантинных чиновников. Так как чумных больных не было, они отправляли в карантин всех подозрительно заболевших. С 10 марта 1830 года на восемьдесят дней жителям было запрещено выходить из домов и дворов, а средства, направленные на их питание, расхищались. Когда же 27 мая срок карантина истек, но его оставили в Корабельной слободке, населенной самыми обездоленными людьми, среди последних и появилось возмущение. 31 мая слободку оцепили войска, прервав сообщение с городом, и власти пробовали уговорами успокоить население, но безуспешно. Военные меры только способствовали разгоранию недовольства, охватившего массу матросов, мастеровых и их семей. 4 июня толпа бунтовщиков убила губернатора Столыпина, а также наиболее ненавистных ей чиновников и комиссионеров. От официальных лиц требовали и получали расписки о том, что в городе чумы не было. С 4-го по 7 июня город находился в руках восставших, ибо солдаты отказывались стрелять в них. Лишь 7 июня восстание было подавлено войсками, введенными в город, после чего началось следствие.

Уже в ходе войны Грейгу приходилось отрываться от управления военными действиями и приезжать сушей в Севастополь.

В ходе июньского восстания 1830 года главному командиру вновь пришлось срочно прибыть в Севастополь, ибо ни контр-адмирал Скаловский, ни другие официальные лица не располагали достаточным авторитетом, чтобы погасить возмущение.

Можно полагать, что обещание помилования всем участникам, кроме зачинщиков и убийц, и наказания виновных в злоупотреблениях чиновников помогли адмиралу успокоить восставших. Грейг учредил комиссию для выяснения причин восстания и виновных. Однако получивший неограниченные полномочия для подавления восстания генерал-губернатор Новороссии и Бессарабии граф Воронцов решил применить более жесткие меры. Граф распустил комиссию, созданную Грейгом, через месяц после начала ее деятельности, 19 июля 1830 года. Адмирал оказался в сложном положении, ибо нарушил обещания, данные им для прекращения возмущения. Он не был согласен с мерами, которые предпринимал Воронцов, и между ними на время даже возникла ссора. Не имея возможности иным способом оказаться в стороне от неправедно, по его мнению, организованного следствия, моряк сказался больным. Лишь когда Император приказал организовать новую комиссию, адмирал объявил о своем выздоровлении. Но и новая комиссия не оправдала участников восстания. Семеро были казнены, несколько десятков отправлены на каторгу и в арестантские роты.

* * *

После войны Грейг продолжал преобразования. В 1829–1830 годах были введены в строй в Николаеве мортонов эллинг, эллинг для кораблей и эллинг для фрегатов, открыто уездное училище. Однако с 1830 года адмирал оказался в трудном положении. Морской историк Е. И. Аренс отмечал:

«Последние годы службы почтенного адмирала Алексея Самуиловича Грейга на юге были сильно омрачены доносами и наветами подпольных клеветников, вымещавших на нем свои неудачи в разного рода нечистоплотных аферах или личные неудовольствия. Грейг вышел из этой грязи безупречно чистым, каким он действительно всегда и был, но жизнь его уже была отравлена».

Вероятно, и недостаточно жесткая позиция Грейга в подавлении Севастопольского восстания побудила Николая I искать ему смену на посту главного командира. 14 августа 1830 года по высочайшему повелению Грейг прибыл в Санкт-Петербург и получил денежную награду в 50 тысяч рублей.

Назначенный председателем Комитета по улучшению флота при Главном морском штабе, Грейг руководил его заседаниями в Санкт-Петербурге с 24 октября 1830-го по 23 мая 1831 года, оставаясь одновременно главным командиром Черноморского флота Комитет рассматривал многочисленные предложения по совершенствованию различных отраслей морской службы известных моряков (М. П. Лазарева, А. И. Казарского, И. Ф. Крузенштерна, А. П. Авинова, инспектора корпуса корабельных инженеров генерал-лейтенанта Брюн Сен-Катерин и других). На 53 заседаниях были рассмотрены 356 вопросов. Немало предложений самого Грейга, опробованных на Черном море, было рекомендовано внедрить во всем флоте. Не зря комитет называли комитетом Грейга.

В числе предложений были одобрены: введение мортоновых эллингов; усовершенствование иолов Балтийского флота; применение формул для расчета числа команды, веса якорей, толщин якорных канатов, размеров стоячего такелажа; введение правил составления чертежей кораблей с указанием тактико-технических элементов («стихий») по примеру корабля «Париж»; замена в технической документации расплывчатого по тем временам понятия «вместимость» точным расчетным понятием «водоизмещение»; применение войлочных прокладок под обшивкой; замена смоленого такелажа «белым»; лужение железного крепления; отмена каменного балласта; использование машин Боннета для очистки воздуха; сооружение прочных и жестких поперечных переборок; уменьшение толщин и веса снастей; замена на нижних батареях коротких пушек длинными; установка усовершенствованных пушек («по чертежам Черноморского флота»); проведение экспериментов с единорогами по стрельбе бомбами и брандскугелями, введение усовершенствованных прицелов.

Только в августе 1831 года Грейг смог вернуться на Черное море. Здесь у него возникали трения с другими флагманами. По предложению адмирала, 17 февраля 1832 года начальником штаба Черноморского флота был назначен контр-адмирал М. П. Лазарев, однако дела задержали его на Балтике до весны. Летом Лазарев с Грейгом осмотрели восточное побережье Черного моря. Адмирал предоставил предложения о создании Кавказской береговой линии, которую пришлось сооружать уже его преемнику. Лазарев получил представление о сильных и слабых сторонах флота и Севастополя как главной базы. Грейг неоднократно разговаривал с начальником штаба, и тому показалось, что адмирала обуяло равнодушие к службе, вызванное слабой поддержкой Императора и ссорой с Меншиковым.

В октябре 1832 года началась переписка между Грейгом и Меншиковым о подготовке намеченной на следующую кампанию экспедиции в Босфор. На запрос начальника морского штаба Грейг ответил, что можно вооружить 11 кораблей, 7 фрегатов, и указал, что именно необходимо заготовить для вооружения всего флота. Император торопил, чтобы флот был готов и мог выйти в море по первому требованию. Успех египетского паши в боях с турками грозил падением власти султана в Константинополе. Посему следовало отправить суда еще зимой. Меншиков сообщал, что Император, по слабости здоровья Грейга, поручил отправить в море эскадру под флагом Лазарева, но только в том случае, если главный командир сочтет нужным остаться на берегу. Последнее было написано вследствие того, что главный командир 7 ноября сообщал Меншикову, что по состоянию здоровья не может возглавить эскадру.

Через несколько дней прибыла инструкция A. C. Меншикова от 24 ноября 1832 года, в которой была выражена воля Императора приложить старания к вооружению пяти кораблей, четырех фрегатов, нескольких мелких судов и отправить их под командованием Лазарева в Босфор по первому требованию статского советника А. П. Бутенева, посланника в Константинополе. Эскадре следовало защищать турецкую столицу от египетских войск, для чего занять такое положение в проливах, чтобы не допустить египетский флот к Константинополю, а армии не позволить переправиться в Европейскую Турцию. Адмирал отвечал:

«Милостивый государь князь Александр Сергеевич.

С чувством глубочайшего благоволения прочитал я в письме вашей светлости слова Всемилостивейшего снисхождения Его Императорского Величества к слабому моему здоровью, и к крайнему сожалению должен уведомить вас, милостивый государь, что ненадежность состояния оного принуждает меня воспользоваться таковым монаршим снисхождением в представлении другому принять начальство над изготовляемым ныне в кампанию флотом.

Посему, назначая к командованию им контр-адмирала Лазарева, я по крайней мере утешаюсь мыслью, что при настоящем случае служба ничего не потеряет, имея начальником флота адмирала, коего известные до сего опытность, усердие и деятельность ручаются за отличные действия его по возлагаемым на него вновь обязанностям».

10 января главный командир дал Лазареву предписание:

«Вследствие высочайшей Государя Императора воли предлагаю в. пр-ву с получением сего вывести состоящую под начальством вашим эскадру на рейд и содержать оную в таком положении, дабы она по первому повелению могла отправиться в море, производя нижним чинам в числе положенной им морской провизии вместо солонины и сухарей свежее мясо и печеный хлеб».

2 февраля 1833 года первая из трех эскадр под флагом контр-адмирала Лазарева оставила Севастополь и направилась в Константинополь. Успешно выполнив задачу, после заключения Ункияр-Искелесийского договора между Турцией и Россией русские корабли вернулись к своим портам. Вскоре после возвращения Лазарева, доказавшего умение командовать эскадрой, 2 августа 1833 года Император назначил Грейга членом Государственного совета, а Лазарева — временно исполняющим его должность. 31 декабря Лазарева утвердили в должности главного командира Черноморского флота и портов и военного губернатора Николаева и Севастополя.

Еще до нового назначения Грейг оказал стране огромную услугу. В конце июля 1833 года морской министр направил ему на рассмотрение проект соединения всей морской части флота в Севастополе. Адмирал ответил, что проект основан «на ошибочных соображениях сочинителя с упущением из вида самых важных обстоятельств, со вредом государству сопряженных… а потому проект этот в существе своем ничего не обещает, кроме величайших и невознаградимых пожертвований многолетними издержками и попечением правительства, разорением одного из лучших городов в Новороссийском крае с большей частью его жителей, необычных и даже отяготительных для казны расходов на возведение того в Севастополе, что в Николаеве уже существует, на тот только конец, дабы в будущем навсегда увеличить государственный расход и что всего важнее подвергнуть опасности разорения господствующий ныне на Черном море флот наш, со всеми имеющимися теперь способами к возобновлению и поддержанию оного, одним из неотразимых ударов сильного и предприимчивого неприятеля.

Впрочем, как соединение всех частей черноморского управления и верфи в Севастополе будет сопровождено теми же выгодами и невыгодами, какое имело бы подобное соединение главного управления Балтийского флота со всеми оного частями и кораблестроением в Ревеле, то из сего ваше высокопревосходительство заключит, как об удобстве и пользе, так и о благоразумии оного».

Такое образное объяснение, разъясняющее ситуацию людям, мало знакомым с условиями Черного моря, сыграло свою роль: главное управление Черноморского флота осталось в Николаеве. Как известно, в годы Крымской войны Черноморский флот погиб в осажденном Севастополе, однако сохранилась та кораблестроительная база, которая позволила его со временем восстановить.

Оставляя Николаев, в приказе 7 октября A. C. Грейг обратился с благодарностью ко всем чинам флота и обещал при необходимости свою помощь. Действительно, он не раз являлся ходатаем по делам черноморцев, которые обращались к нему. На прощальном обеде жители Николаева вручили Грейгу адрес, в котором перечислили заслуги адмирала в развитии города и в ярких выражениях высказали свою благодарность. При отъезде многие николаевцы собрались у дома адмирала и проводили его до заставы.

И в новом качестве Грейг активно работал, готовил документы и выступал по различным вопросам, состоял председателем комиссий военных и морских дел, законов и законодательства, экономики, гражданских дел, польских дел и других. В частности, в 1834–1835 годах он был членом Комиссии по сокращению расходов при Государственном совете. В 1834 году Грейга назначили состоять при особе Императора; в 1841 году его вторично наградили украшенной бриллиантами табакеркой с императорским портретом, в 1843 году — 2000 золотых единовременно и орденом Святого Андрея Первозванного.

После переезда в столицу обязанности адмирала по сравнению с обязанностями главного командира значительно уменьшились. Это облегчение обязанностей позволило адмиралу больше внимания уделить любимому делу — астрономии и другим отраслям науки.

Адмирал-ученый

Грейг не только принимал решения в области кораблестроения и готовил эскизы. Хорошо владея математикой, он производил расчеты, в частности, большое внимание моряк уделял определению парусности судов.

До того как адмирал при помощи К. Х. Кнорре предложил усовершенствованный способ математического описания подводной части судна, основанный на работах Чапмана, параболический способ проектирования России не был известен. Грейг отмечал позднее, что предложенный способ составлять чертежи «по точности и простоте своей несравненно удобнее и легче доселе употребляемого и который притом подводной части судна дает строго математическую фигуру вместо произвольного и никаким правилам не подходящего прежнего вида».

Академия наук рассмотрела в мае 1826-го и сентябре 1827 года записки A. C. Грейга «Исследования о составлении чертежей корабля по параболической методе» и «Определение указателей грузовой ватерлинии» и высоко оценила их. Академики отмечали: «Сия теория имеет ту математическую общность, ясность и строгость, которых доселе недоставало в сей части корабельной архитектуры. Посему сей труд может быть почитаем важным обогащением науки и, следовательно, вполне заслуживает одобрения академии».

В 1832 году, незадолго до отъезда Грейга с Черного моря, в Николаеве вышла книга адмирала «Краткое описание способа, по которому корпуса судов образуются на математических основаниях». В ней Грейг отмечал, что применение параболического метода составления чертежей судов на Черном море началось с 1824 года, а в 1826 году был заложен первый спроектированный этим методом 84-пушечный корабль «Императрица Мария». Всего по этому методу под руководством Грейга были построены 53 судна, включая 7 кораблей и 6 больших фрегатов. Автор писал о методе:

«Чертеж судна всякого рода составится по сим основаниям от самого острокильного люгера до плоскодонного флашхоута (Lighter), как скоро известны будут главные размерения и требуемое водоизмещение, также площади мидель-шпангоута и грузовой ватерлинии с ограничением центра тяжести подводной части относительно длины судна. Все прочее зависит от предназначения судна и предусмотрительности строителя».

Параболический метод проектирования по методу Чапмана — Грейга использовали, пропагандировали и развивали известные кораблестроители С. Бурачек, A. A. Попов и другие ученые.

Грейг особо занимался вопросами остойчивости корабля. Используя формулу начальной остойчивости Л. Эйлера и опытное кренование судов, адмирал предложил метод расчета крена на случай сильного ветра и стрельбы пушек одного борта. По этому методу в 1817 году контр-адмирал Мессер провел испытания остойчивости кораблей «Париж» и «Николай». Затем подобные испытания проводили на всех новопостроенных кораблях и фрегатах.

Грейг разработал метод практического определения центра тяжести корабля, что до того в России не делали. Метод был изложен в правилах, которые объявил флагман 17 мая 1824 года. Однако еще сорок лет и гибель корабля «Лефорт» потребовались, чтобы на флоте начали понимать важность определения центра тяжести корабля.

Адмирал, проведя статистическую обработку размерений судов, приказом от марта 1828 года ввел расчет стандартной грузоподъемности судов, что упростило определение их стоимости при заказе и финансово-экономические расчеты, устранило разнобой в подсчете грузоподъемности.

Астрономией Грейг не прекращал заниматься всю жизнь. За границей моряк приобретал астрономические инструменты и литературу, которых не было в России, и постоянно пользовался ими в плаваниях. Вступив в командование флотом, Грейг приказал оборудовать в доме главного командира в Николаеве вместо башенки обсерваторию, в которой часто занимался астрономическими наблюдениями. Одновременно на окраине Николаева в загородном имении Г. А. Потемкина Спасское урочище по его приказу был оборудован для нужд флота «деревянный обсервационный домик». Однако для растущего флота его было недостаточно, и Грейг в письме морскому министру от 29 мая 1820 года обосновал необходимость постройки Морской астрономической обсерватории.

Первые обсерватории появились в России на рубеже XVII и XVIII веков для целей учебных и мореходных в Архангельске и Московской школе арифметических и навигацких наук. В 1726 году была основана обсерватория при Академии наук в Петербурге, в основном для целей картографии. В 1809 году В. Я. Струве основал обсерваторию при Дерптском университете. Но лишь в 1819 году была выстроена обсерватория в Або специально для целей мореходных. На Черном море обсерватории не было. Получив разрешение Александра I, в следующем году главный командир утвердил проект, составленный по типу обсерватории под Або. Началась постройка на Спасском кургане под Николаевом. В 1827 году обсерватория, крупнейшая в России и оборудованная на уровне лучших обсерваторий мира, была достроена. На роль «морского астронома» Грейг пригласил ученика Струве К. Х. Кнорре, который возглавлял обсерваторию полвека, до конца жизни. Позднее, описывая устройство обсерватории, Кнорре писал:

«Устройство ее, к счастию, было поручено начальнику, который, имея сам высокие сведения не только по астрономии, но и по всем математическим и физическим наукам, приложил все старания, чтобы соорудить здание, в полной мере соответствующее нынешнему состоянию науки, несмотря на ограниченность средств, ему предоставленных. Можно смело сказать, что без неусыпных трудов и особенного усердия адмирала Грейга Николаевская обсерватория не существовала бы или по крайней мере не имела бы достаточных средств, чтобы споспешествовать к развитию астрономии».

Работа в обсерватории началась до завершения постройки. Грейг совместно с Кнорре и К. Далем проводил астрономические наблюдения. Часть их результатов была опубликована в специальной литературе, а некоторые помещены на листах Небесного атласа, изданного Берлинской академией наук. С 1822-го по 1824 год благодаря этим наблюдениям получили точную привязку свыше двадцати точек Черноморского побережья, которые послужили основой последующих гидрографических съемок. Работы Кнорре, посвященные вопросам картографии, были по указаниям Грейга изданы Черноморским Депо карт в Николаеве.

Кроме научных исследований, обсерваторию использовали для изучения мореходной астрономии кадетами Черноморского штурманского училища и слушателями Николаевских офицерских курсов. Она служила также астрономическим центром для гидрографов, проводивших съемки берегов, снабжала корабли картами и мореходными инструментами, поверяла корабельные приборы.

В 1822 году за научную работу в области астрономии и руководство созданием обсерватории в Николаеве флотоводца избрали почетным членом Петербургской академии наук.

При отъезде из Николаева Грейг подарил свои личные астрономические инструменты флоту и обсерватории. Но он не оставил прежние занятия, для которых появилось особое направление.

Для картографирования огромной страны требовалось точное определение мест по звездам, следовательно, и точное определение мест звезд на небе, Россия нуждалась в большой обсерватории. Астроном В. Я. Струве выступил с предложением основать обсерваторию под Петербургом. В 1834 году была создана Комиссия по строительству Пулковской обсерватории. Ее составили академики В. К. Вишневский, A. C. Грейг, Е. И. Паррот, В Я. Струве и П. Я. Фусс. По предложению Струве председателем комиссии избрали Грейга. Позднее астроном, назначенный первым директором Пулковской обсерватории, писал:

«Этот ученый моряк был известен во всей Европе как глубокий знаток астрономии, в особенности практической, которой он с ревностию занимался в своей молодости и оказывал уже России услугу основанием в Николаеве обсерватории, построенной под непосредственным его руководством».

Обсерваторию на Пулковских высотах в 20 километрах от Петербурга торжественно открыли 7 (19) августа 1839 года. На открытии присутствовали многие знаменитости того времени (государственные деятели, российские и иностранные ученые). 8 октября Пулково посетил Николай I, которому Струве в течение двух часов показывал обсерваторию. Император был весьма доволен увиденным. На другой день адмирал Грейг получил рескрипт:

«Алексей Самойлович! Поручив устроение главной обсерватории особой комиссии, Я вверил руководство ее занятиями вашей опытности и усердию на пользу науки. При личном обозрении обсерватории Я с удовольствием убедился, что Мое желание исполнено: воздвигнутое на Пулковской горе здание вполне соответствует своему назначению и удовлетворяет всем условиям ученым и техническим. Мне приятно изъявить вам совершенную признательность за деятельность и постоянное попечение ваше. В ознаменование Моего благоволения, всемилостивейше жалую вам бриллиантами украшенную табакерку с моим портретом. Пребываю к вам всегда благосклонным».

Обсерватория стала лучшей в мире. В 1839 году для нее ученики Й. Фраунгофера Мерц и Малер изготовили 15-дюймовый телескоп-рефрактор, а в 1885 году А. Кларк изготовил 30-дюймовый рефрактор; оба были для своего времени крупнейшими в мире. В. Я. Струве после завершения строительных работ четверть века состоял директором обсерватории, обучал молодых астрономов, сделал ряд открытий. В частности, изучая звездные скопления, астроном установил, что расстояния между светилами ближе к краю Галактики растут, а Солнце расположено не в центре, а на окраине Галактики. В 1844–1852 годах Струве руководил измерением дуги меридиана от Дуная до Ледовитого океана, что было важно для составления точных карт России. Под его руководством Пулковская обсерватория стала центром астрономической жизни; приезжавшие сюда для усовершенствования знаний иностранные астрономы называли Пулково «астрономической столицей мира». Разрушенная в годы Великой Отечественной войны, Пулковская обсерватория была восстановлена и вновь торжественно открыта 21 мая 1954 года. До настоящего времени она остается одним из центров астрономической мысли мира.

Грейг не ограничивался в своих интересах морским делом и астрономией. В частности, он занимался вопросами экономики. Собственно говоря, вышеуказанные нововведения в различные отрасли морского дела и позволили главному командиру при скромных средствах, поступавших из бюджета, не только поддерживать флот в боеспособном состоянии, но и всемерно развивать его. Экономили на всем, кроме качества. Огромные средства сохраняло качественное сооружение и тщательное содержание кораблей, которые дольше служили и, следовательно, дольше не требовали замены. Постройка землечерпательных машин и очистка ими фарватера также значительно уменьшила повседневные расходы, ибо около четверти стоимости корабля обходилась его проводка через мели на камелях, и каждая проводка по фарватеру приносила казне 300 тысяч рублей, а на 30 проведенных кораблях была достигнута экономия в 9 миллионов рублей.

Экономию получали при использовании каменного угля вместо древесного, при наведении порядка с вырубкой корабельных лесов и доставкой артиллерии на вооружаемые корабли и т. д. Адмирал прибегал широко к подрядам для более скорого пополнения флота. Однако и стоимость подрядных судов, обходившихся дороже казенных, построенных на Черном море, оказывалась меньше, чем на Балтике, ибо Грейг не допускал переплаты подрядчиками за постройку судов. Сам флотоводец писал в 1835 году:

«В мое управление получал на содержание департамента по сложности всех годов менее восьми с половиною миллионов каждый год и что самая значительная сумма на годовые издержки, в течение того же времени отпущенная, сколь мне помнится, была 10 м 700 т руб., а самая меньшая 6 м 50 т руб… следовательно, покажется довольно скудною — каковою она и была. Но я всеми мерами старался изворачиваться оною и успел настолько покрывать обыкновенные расходы Черноморского департамента и другие экстренные издержки, построил многие цивильные здания и оставил флот, состоявший из 12 линейных кораблей, 9 фрегатов, 6 корветов и многих других военных и транспортных судов с комплектом офицеров и нижних чинов, едва не превосходящим нынешнего состояния».

Не зря в 1834–1835 годах адмирала назначили членом Комитета по сокращению расходов и других экономических комитетов Государственного совета. Исходя из собственного опыта, Грейг предложил вместо затребованных для Черноморского флота на 1835 год 15 миллионов только 13, считая, что даже при росте цен этой суммы достаточно.

В должности главного командира Грейг поощрял развитие приморских городов. Благодаря раздаче пустовавших земель Морского ведомства под Николаевом служащим департамента у города появились сады, огороды и виноградники. Выделенные им из средств флота с разрешения правительства 268 810 рублей составили материальную базу первого в Николаеве ссудного банка, которым руководил городовой комитет под председательством Грейга. Использование этих средств способствовало развитию как города, так и промышленности и торговли в нем. Не мудрено, что в 1840 году адмирала избрали вице-президентом Вольного экономического общества в Санкт-Петербурге, а также английского Статистического общества.

Была отмечена деятельность Грейга по развитию сельского хозяйства и садов под Николаевом: его избрали членом Московского сельскохозяйственного общества.

A. C. Грейг скончался 18 января 1845 год а и похоронен на Смоленском кладбище Санкт-Петербурга. Его вклад в развитие Черноморского флота, Севастополя и Николаева, в проектирование и постройку кораблей разных классов, в создание первых пароходов и реорганизацию администрации, его деятельность в комитетах по совершенствованию флота, командование эскадрами в боевых действиях и подготовка моряков, научные достижения в разных областях знаний снискали адмиралу уважение не только Императоров, но и широкого круга россиян.

Биограф адмирала А. Асланбегов писал:

«Глубокие познания и светлый ум соединялись в нем с самою величайшею скромностью; любовь к наукам и стремление к знанию уступали только пламенному усердию к службе государственной; теплота сердца, возвышенность характера, непоколебимость принципов выработали в нем строгие правила к самому себе и другим и не позволяли ни в каком случае выйти из пределов деликатности. Заботы попечительного начальника сменялись настойчивыми преследованиями мыслей государственного мужа. Ясность предположений, строгая определительность, точность в действиях, единство плана, позволяли его подчиненным безошибочно идти по твердо избранному пути. Зависть, интриги ему были столь же чужды и несвойственны, как двуличие и искательство. Украшенный столькими достоинствами, он смело признавал их в других и умел ценить и воздавать должное заслугам и труду. Его прямой, открытый характер уничтожал всякое поползновение к фаворитизму; враг кастовых отличий, он всячески старался о сближении общества. Общежитие, радушие, гостеприимство оставляли неизгладимое воспоминание во всех тех, кто ими пользовался, а его прекрасная, спокойная, величавая наружность, соединенная с природной приветливостью, располагали к той интимной приятной беседе, к той отрадной сердечной свободе, которая устраняет всякое принуждение».

В Николаеве стараниями Грейга было создано кредитное общество, построена первая городская пристань и торговые ряды, начата морская торговля, положено начало благоустройству улиц (озеленению, устройству тротуаров), открыты училища и приют, построено немало красивых зданий. После смерти адмирала магистрат города постановил считать Грейга «вечным гражданином» Николаева. Жители поставили в 1873 году памятник адмиралу, выполненный по проекту М. О. Микешина известным скульптором A. M. Опекушиным. До наших дней этот памятник не сохранился. Но имя флотоводца осталось на географических картах: российские мореплаватели в его честь назвали открытые ими мыс Грейга в Бристольском заливе Берингова моря и остров Грейга в Тихом океане, в архипелаге Россиян.

Образец российского моряка П. С. Нахимов

Павел Степанович Нахимов всю жизнь отдал флоту, который был для него и любовью, и семьей, и домом. Общеизвестна его победа в Синопском сражении. Но еще задолго до того моряк показывал пример другим как образцовый офицер, образцовый командир и флагман.

Ученик лазаревской школы

Павел Нахимов родился 23 июня (5 июля) 1802 года в селе Волочек Вяземского уезда Смоленской губернии (ныне село Нахимовское Андреевского района Смоленской области). Он был четвертым сыном майора Степана Михайловича Нахимова и его жены Феодосии. По преданию, дед будущего флотоводца, Михаил Мануйлович, в конце XVII — начале XVIII века переселился из Харьковской провинции, образовав смоленскую ветвь рода Нахимовых. Степан Нахимов служил в гвардии капитаном и ушел в отставку с чином майора; за ним было поместье со 136 душами крестьян в Вельском уезде Смоленской губернии. Небогатый помещик пятерых сыновей — Платона, Николая, Ивана, Павла и Сергея — отдал в Морской кадетский корпус. Все они стали моряками, Павел Степанович — адмиралом, а Сергей Степанович — вице-адмиралом.

Как то водилось в начале XVIII столетия, братья прошли домашнее обучение, умели читать и писать по-русски и по-французски, освоили арифметику. 23 апреля 1813 года в Морской кадетский корпус поступило от Ивана и Павла Нахимовых прошение принять их кадетами; 7 июля того же года прошение было представлено министру военных морских сил. Братья попали в список из 20 недорослей, для которых не оказалось мест, о чем директор корпуса вице-адмирал П. К. Карцов рапортом доложил министру маркизу И. И. де Траверсе. 11 августа по высочайшему повелению Иван и Павел Нахимовы были включены среди прочих кандидатами. Желающих было много. Лишь 24 июля 1815 года братьев Нахимовых зачислили кадетами. Тем же летом мальчики получили первую морскую практику: с 14 июня они были прикомандированы волонтерами на бриг Морского кадетского корпуса «Симеон и Анна» и два месяца находились в учебном плавании, сначала от Петербурга до Кронштадта, затем — в районе Котлина. Очевидно, братья хотя и не состояли в штате, но проходили курс морских наук и продемонстрировали достаточно знаний и умения, ибо в том же году их определили гардемаринами.

Морской кадетский корпус являлся одной из лучших возможностей неродовитым и небогатым дворянам выбиться в люди. Он был образован в 1752 году на основе реорганизации созданной Петром I Морской академии, в свою очередь происходившей от Навигацкой школы. Корпус, несмотря на военную муштру, давал неплохое образование молодым людям благодаря подбору преподавателей и хорошей библиотеке, а морская практика вырабатывала мужество и умение вести себя в трудных условиях. В 1816 году Павел Нахимов ходил в учебное плавание по Финскому заливу. С 13 мая по 17 сентября 1817 года он совершил более обширное плавание по Балтийскому морю на бриге «Феникс» с заходами в Роченсальм, Свеаборг, Ригу, Стокгольм, Карлскрону, Копенгаген, Ревель. Поход дал представление молодым морякам о российских, датских и шведских портах, которые в дальнейшем им предстояло посещать.

20 января 1818 года среди других гардемарин Нахимов успешно сдал экзамены по курсу наук, получил по всем предметам оценки «хорошо», «очень хорошо» или «весьма хорошо», став шестым в списке из 15 лучших воспитанников. А 9 февраля последовал приказ морского министра о производстве Павла Нахимова в мичманы; моряка назначили во 2-й флотский экипаж. Он был наименован по флотской традиции «Нахимов 1-й», да так и утвердился навечно в звании первого.

В 1818-м и 1819 годах Нахимов оставался на берегу, при экипаже. В 1820 году с 23 мая по 15 октября мичман на тендере «Янус» был в плавании до Красной Горки. На следующий год его назначили в 23-й флотский экипаж и направили по суше в Архангельск. В 1822 году моряк вернулся берегом в столицу и получил назначение в дальнее плавание.

13 марта 1822 года начальник Морского штаба предложил отправить фрегат «Крейсер» и шлюп «Ладога», чтобы доставить грузы в Петропавловск-Камчатский, Ново-Архангельск и охранять поселения и, промыслы Российско-американской компании. Командовал «Крейсером» и отрядом капитан 2-го ранга М. П. Лазарев. Будущий преобразователь Черноморского флота, уже отличившийся кругосветным плаванием и открытием Антарктиды, сам подбирал себе офицеров. Очевидно, во время постройки «Крейсера» в Архангельске Нахимов зарекомендовал себя так хорошо, что его специально вызвали с севера. Во всяком случае, аттестации начальников отрекомендовали его человеком отменно усердным к службе и знающим, благородного поведения. До сих пор не имел случая отличиться — такую возможность и представило плавание к берегам Америки.

Суда выступили из Кронштадта 17 августа 1822 года. После перехода по Балтике зашли в Копенгаген для пополнения запаса провизии и 17 сентября продолжили путь. М. П. Лазарев на «Крейсере», пользуясь преимуществом в скорости, отправился в Англию для подготовки припасов, назначив «Ладоге», которой командовал его брат, капитан-лейтенант А. П. Лазарев, встречу в Портсмуте. Однако неблагоприятные ветры позволили достигнуть цели лишь 4 октября; через три дня прибыла и «Ладога». В осеннем штормовом море экипажи получили неплохую практику. Закупив инструменты и исправив рангоут, отряд после установления попутного ветра 29 ноября отправился на запад. В общей сложности переход от Портсмута до Рио-де-Жанейро с заходом на остров Тенериф продолжался 52 дня. Далее направились на юго-восток. По пути в Атлантике безуспешно пытались найти указанный на карте остров Суда обогнули мыс Доброй Надежды и 18 мая 1823 года пришли в порт Дарвин вблизи Хобарта (остров Тасмания). Продолжив плавание 9 июня, суда миновали Новую Зеландию, постояли в июле на Таити и вскоре после выхода разошлись. «Крейсер» направился к Ново-Архангельску и прибыл 3 сентября.

Фрегат должен был поступить в распоряжение главного правителя колонии Российско-американской компании. Но капитан-лейтенант М. И. Муравьев посчитал его крейсерство излишним, а недостаток продовольствия заставил Лазарева отправить шлюпы «Ладога» и «Аполлон» в Россию. 1 декабря все три судна соединились в Сан-Франциско.

Именно на последнем переходе П. С. Нахимов отличился. Когда в сильный ветер и волнение при скорости 9–10 узлов упал за борт канонир Давыд Егоров, Нахимов с шестью матросами по распоряжению вахтенного офицера отправился на поиски утопавшего в бурном море. Спасти канонира не удалось — он пошел ко дну ранее, чем спасители смогли приблизиться. При возвращении шлюпку разбило о борт, но экипаж ее уцелел. Все участвовавшие в этом деле матросы получили повышения. Лазарев испрашивал у морского министра награду Нахимову, но в столице представление не поддержали, ибо награда полагалась за десять спасенных, а в данном случае никого не спасли.

В донесении о Нахимове упоминали как о мичмане, не зная, что еще 22 марта 1823 года его произвели в лейтенанты.

Фрегат простоял в Сан-Франциско до 21 декабря, отправился на восток, обогнул мыс Горн и, зайдя по пути в Рио-де-Жанейро, Портсмут и Копенгаген, вернулся 5 августа в Кронштадт. В рапорте 10 августа М. П. Лазарев среди трех отличившихся офицеров отметил П. С. Нахимова за то, что тот рисковал жизнью для спасения канонира. Лейтенанта 1 сентября 1825 года удостоили орденом Святого Владимира IV степени и двойным жалованьем, а годы выслуги за время плавания были удвоены.

После возвращения Нахимов некоторое время оставался на берегу. Его кандидатуру намечали для Гвардейского экипажа. Но лейтенант стремился служить на море, о чем писал своему другу по корпусу М. Ф. Рейнеке из деревни Белой, в которой проводил отпуск. Он надеялся на помощь М. П. Лазарева. И помощь пришла. Лазарева назначили командиром 74-пушечного корабля «Азов», который строили в Архангельске. Пользуясь правом набирать офицеров, он предложил Нахимову поступить на корабль, и тот согласился. 5 октября 1826 года Нахимова перевели в 13-й флотский экипаж. (Уже в январе 1827 года, когда «Азов» прибыл в Кронштадт, Нахимов писал Рейнеке, как в Архангельске он был загружен работой с утра до позднего вечера. И в Кронштадте день его был плотно занят наблюдением за делами на корабле и чтением.)

Переход из Архангельска в Кронштадт оказался тяжелым, но послужил на пользу неопытному экипажу. 19 сентября корабль прибыл к цели и 4 октября втянулся в гавань с эскадрой; побывавший на корабле Император был доволен образцовым состоянием «Азова» и приказал отделывать новые корабли по его образцу. Разумеется, служба под командованием Лазарева, трижды обошедшего вокруг света и умевшего превращать корабли в образцовые, послужила добрым примером для Нахимова.

Относительно спокойная служба в Кронштадте продолжалась недолго. На Средиземном море турецкие войска жестоко подавляли выступления греков за независимость. Император Николай I принял решение направить эскадру боевых кораблей для защиты православных подданных Турции. Одним из кораблей этой эскадры стал «Азов».

21 мая 1827 года корабль был выведен на рейд Кронштадта, и его готовили к походу. 10 июня эскадра адмирала Д. Н. Сенявина выступила в море. 13–16 июня корабли проводили учения, а 17 июня продолжили путь. 27 июля эскадра прибыла на Спитхедский рейд Портсмута и готовилась к дальнейшему плаванию. Иностранные моряки отмечали порядок на российских кораблях.

1 августа Д. H. Сенявин отдал приказ о походе 4 кораблей, 4 фрегатов, корвета и 2 бригов контр-адмирала Л. П. Гейдена на Средиземное море для скорейшего соединения с английской, французской эскадрами и противодействия высадке турецких войск в Морее. Для Средиземноморской экспедиции отобрали лучшие корабли. В их число вошел и «Азов», на котором в ночь на 6 августа поднял флаг граф Гейден, а капитан 1-го ранга М. П. Лазарев стал начальником его штаба. 7 августа после получения денег и инструкций эскадра отправилась в плавание, 24 августа прошла Гибралтар и 10 сентября прибыла в Палермо, где стояла девять дней.

1 октября русские корабли встретились на меридиане острова Занте с английской эскадрой вице-адмирала Кодрингтона из 3 линейных кораблей, 4 фрегатов, 4 шлюпов и катера; на другой день присоединилась французская эскадра контр-адмирала де Риньи из 3 линейных кораблей, 2 фрегатов, брига и шхуны.

Было известно, что египетский флот в составе 3 линейных кораблей, 18 фрегатов, 30 корветов, 19 бригов, 31 транспорта с войсками и 7 брандеров стоит в Наварине, а командующий им Ибрагим-паша отказывается вернуться в Александрию. Кодрингтон, принявший командование соединенным флотом, решил заставить пашу подчиниться. 7 октября английский адмирал отдал приказ вступить в Наваринскую бухту, не открывая огня до тех пор, пока не последует сигнал; следовало уничтожать те из египетских кораблей, которые посмеют открыть огонь.

Представление о сражении можно получить из описания, которое поместил Павел Нахимов в письме другу М. Ф. Рейнеке.

8 августа двумя колоннами союзники направились на рейд Наварина. Присланный Ибрагим-пашой офицер передал запрещение идти в порт, но Кодрингтон продолжил движение, предупредив о том, что истребит весь флот, если по союзникам сделают хоть один выстрел. Англичане заняли свои места в бухте без выстрела, но попытка французов отвести в безопасное место турецкий брандер вызвала перестрелку, перешедшую в общее сражение. Шедшей вслед за союзниками русской эскадре пришлось вступать в Наварин под обстрелом батарей и кораблей.

Из-за задержки «Гангута» «Азову» пришлось более часа вести бой против шести неприятельских кораблей. Нахимов писал: «О, любезный друг! Казалось, весь ад разверзся перед нами! Не было места, куда бы ни сыпались книпели, ядра и картечь. И ежели бы турки не били нас очень много по рангоуту, а били все в корпус, то я смело уверен, что нас не осталось бы и половины команды. Надо было драться истинно с особенным мужеством, чтобы выдержать весь этот огонь и разбить противников, стоящих вдоль правого нашего борта (в чем нам отдают справедливость наши союзники)».

Когда подтянулись другие корабли, «Азову» стало полегче. Огнем артиллерии моряки разбили 2 неприятельских фрегата. К 18.00 египетский флот был полностью истреблен. В ходе сражения было взорвано 15 судов, 6 захвачено. Остальные суда турки жгли сами, пока не получили уверение Кодрингтона, что в его задачу не входит уничтожение или пленение уцелевших судов.

Даже ночью не было покоя. Неприятельское судно направлялось к «Азову», чтобы сцепиться с ним и поджечь. На корабле не оказалось ни одной целой шлюпки, чтобы отбуксировать брандер. К счастью, египетский корабль прошел мимо и сцепился с «Гангутом», моряки которого истребили противника, не позволив зажечь судно.

При подсчете потерь оказалось, что больше всего людей лишился «Азов» (27 убитых и 67 раненых). Нахимов командовал батареей на баке. Из 34 его подчиненных 6 были убиты и 17 ранены; сам лейтенант по счастливой случайности не пострадал. На корабле после боя потребовалось менять мачты, стеньги, нижние реи и многие другие детали рангоута. Проведя за пять дней ремонт, «Азов» с эскадрой только 27 октября, пострадав еще и в шторм, прибыл на Мальту.

За сражение Л. П. Гейден представил Нахимова к награждению следующим чином и орденом Святого Георгия IV степени; он писал в представлении о Нахимове: «Находился при управлении парусов и командовал орудиями на баке, действовал с отличною храбростию и был причиною двукратного потушения пожара, начавшегося было от попавших в корабль брандскугелей…» Николай I поставил резолюцию «Дать». 14 декабря П. С. Нахимова произвели в капитан-лейтенанты, а 16 декабря — удостоили ордена Святого Георгия IV степени.

Новый чин открывал для офицера путь к командованию судами. Вскоре Нахимову предстояло стать тем, кого на корабле считают вторым после Бога.

На капитанском мостике

С 27 октября 1827 года по 4 апреля 1828 года «Азов» оставался на Мальте, затем до 27 июля Нахимов ходил на корабле по Средиземному и Эгейскому морям. Шла русско-турецкая война 1828–1829 годов.

Корабль «Иезекииль» в мае 1828 года взял турецкий корвет «Нассаби сабах» («Восточная звезда»), который переименовали в «Наварин», а командование вручили 16 июня 1828 года П. С. Нахимову; 15 августа он вступил в командование, а 7 ноября Император утвердил назначение Нахимова и переименование корвета.

С 15 августа 1828-го по февраль 1829 года капитан-лейтенант руководил работами по вооружению и оснащению судна в Ла-Валетте на Мальте. Корвет, содержавший массу грязи, насекомых и крыс, был очищен, а стараниями Нахимова и команды превращен в образцовый. Здесь моряк получил опыт кораблестроения, так пригодившийся ему при дальнейшем командовании кораблями. 23 февраля корвет прибыл в порт Порос, где стояла русская эскадра.

8 апреля, преследуя цель блокировать Дарданеллы, Гейден выступил с эскадрой в море и вернулся 1 мая С эскадрой шел и «Наварин». В июне флагман вновь вывел корабли для блокады Дарданелл и Смирны. «Наварин» вел разведку, 29 июня направился с эскадрой в Порос, а затем в Наполи-ди-Романья. 2 сентября эскадра заняла позицию у входа в пролив, несмотря на угрозу британской блокады. В тот же день Гейден послал «Наварин» к Эносу, чтобы известить Дибича-Забалканского о прибытии кораблей. Он готовился взаимодействовать с армией при захвате проливов. Однако 5 сентября «Наварин» доставил известие о том, что 2 сентября подписан Андрианопольский мир, завершивший войну.

Эскадра оставалась в Эгейском море, изредка выходя в море. 17 января 1830 года 5 кораблей, 3 фрегата, корвет «Наварин» и бриг «Усердие» под флагом М. П. Лазарева, произведенного в контр-адмиралы, вышли в море, 13 февраля прибыли на Мальту, 14 марта направились в Россию и 13 мая достигли Кронштадта.

Плавание оказалось во всех отношениях хорошей школой для Нахимова. Имея перед глазами пример Лазарева, самостоятельно командуя судном, моряк обрел необходимый опыт. Контр-адмирал Лазарев 20 июня 1830 года охарактеризовал Нахимова как отличного и совершенно знающего свое дело капитана. Капитан-лейтенант хорошо изучил свой корвет; по его предложению в сентябре 1830 года «Наварин» поставили на ремонт и переоборудование, в ходе которого корпус обшили медью, укрепили ридерсами и применили другие усовершенствования.

Старательность и умение молодого командира были замечены. 1 июня 1830 года он был удостоен ордена Святой Анны II степени, 28 июня — высочайшего благоволения за примерное устройство «Наварина». 30 августа после посещения Императором судна последовало еще два благоволения: за общий порядок на корвете и за опрятность в одежде и подготовку экипажа. От благодарных греков за участие в истреблении турецкого флота при Наварине П. С. Нахимов в 1835 году получил орден Святого Спасителя.

После ремонта «Наварин» 12 мая — 12 июля 1831 года занимал пост карантинной брандвахты на Кронштадтском рейде; с 12 июля по 9 сентября корвет ходил до Гогланда и обратно, конвоировал прусские торговые суда в Либаву для эскадры вице-адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена и 8 октября был в гавани.

Сам Нахимов писал, что после выхода из дока простоял на рейде без дела полтора месяца, а занял положение брандвахтенного судна с появлением холеры в столице. Он имел дело с 600 судами; из 160 моряков корвета 40 человек заболели и 11 умерли от эпидемии. «Наварин» находился полтора месяца в карантине, после чего 19 июля его направили конвоировать суда. По возвращении три недели судно провело на рейде и вошло в гавань на зимовку.

27 января 1832 года Нахимов удостоился высочайшего благоволения за усердие по прекращению холеры в Кронштадте.

Служба на брандвахтенном судне не удовлетворяла моряка, и он был рад, получив новое назначение. 31 декабря 1831 года приказом начальника Главного морского штаба вице-адмирала A. C. Меншикова П. С. Нахимова определили командиром фрегата «Паллада» с переводом в 4-й флотский экипаж.

«Паллада» имела особое назначение. Николай I хотел построить образцовый фрегат, с использованием усовершенствований, разработанных Комитетом по улучшению флота, в котором активно участвовал М. П. Лазарев. Очевидно, при назначении учли рвение моряка к совершенствованию корвета. 6 мая Нахимову было направлено предписание Кораблестроительного и учетного комитета предоставить ведомость материалов, необходимых для достройки фрегата. Уже 20 мая капитан-лейтенант подготовил требуемую ведомость, а 31 мая предложил дополнительный список усовершенствований.

1 сентября 1832 года фрегат «Паллада» благополучно был спущен на Охтинской верфи. 28 сентября Нахимову вновь было объявлено монаршее благоволение за успешную постройку и спуск фрегата. Усовершенствования командир продолжал вводить и позднее: предложил добавить полубаркас для сбережения баркасов, пушечные станки нового образца и т. п. В мае 1833 года фрегат вступил в строй и был доставлен на камелях из Невы в Кронштадт.

Летом того же года, с 24 июля по 11 октября, фрегат находился в крейсерстве на Балтийском море в составе эскадры вице-адмирала Беллинсгаузена, и вновь Нахимов отличился. 17 августа, в плохую видимость, моряк сумел заметить Дагерордский маяк и дать сигнал, что эскадра идет к опасности. Головной корабль «Арсис» выскочил на камни, получили повреждения корабль «Императрица Александра» и шхуна «Град», но остальные суда успели отвернуть. Нахимов продемонстрировал не только умение, но и мужество, ибо сигнал флагману, что курс его неверен, при ошибке мог стоить моряку карьеры.

Тем временем М. П. Лазарев в 1832 году получил назначение начальником штаба Черноморского флота. К себе он вызывал служить тех моряков, с которыми ходил в плавания и сражение; стал черноморцем и П. С. Нахимов. Качества П. С. Нахимова как морского офицера были столь неоспоримы, что 24 января 1834 года капитан-лейтенанта назначили командовать строящимся линейным кораблем «Силистрия» и перевели в 41-й экипаж Черноморского флота; 30 августа его за отличие по службе произвели в капитаны 2-го ранга. 8 ноября 1834 года начальник Главного морского штаба утвердил Нахимова командиром экипажа и корабля.

В 1834–1836 годах Нахимов занимался постройкой «Силистрии». 11 ноября 1835 года линейный корабль был спущен на воду и его достраивали на плаву. 15 сентября 1836 года корабль вышел из Николаева, зашел в Очаков и 5 октября достиг Севастополя. После завершения вооружения корабль 2 июня 1837 года вышел в первое плавание.

В ходе постройки Нахимов упорно добивался, чтобы «Силистрия» стала образцовым кораблем от киля до клотика. Прочность корпуса и отделка внутренних помещений, современное парусное вооружение и артиллерия выделяли корабль из прочих и позволили ему оставаться одним из лучших в течение двадцати лет — срок, необычный для деревянного корабля.

Но отличный корабль — это не только корпус и мачты. В первую очередь это люди, команда. Подготовке офицеров и матросов капитан 2-го ранга уделял особое внимание. Несмотря на суровые нравы во флоте, которых должен был придерживаться и Нахимов, он уважительно относился к нижним чинам, к нуждам их семей, и потому был любим матросами. Он внушал офицерам: «Пора нам перестать считать себя помещиками, а матросов крепостными людьми. Матрос есть главный двигатель на военном корабле… Вот кого нам надо возвышать, учить, возбуждать в них смелость, геройство. Вот это воспитание и составляет основную задачу нашей жизни, вот чему я посвятил себя, для чего тружусь неустанно, и, видимо, достигаю своей цели — матросы любят и понимают меня…»

От офицеров он требовал не только морской лихости и умения, но и постоянного усовершенствования знаний, сам постоянно следил за новинками прессы и морской литературы.

М. П. Лазарев, ставший в 1833 году главным командиром Черноморского флота и портов, отмечал познания и образованность командира «Силистрии», который служил примером другим морякам и был достоин повышения. A. C. Меншиков 6 декабря 1837 года подписал приказ о производстве командира 41-го экипажа и корабля «Силистрия» в капитаны 1-го ранга. 1 января 1837 года за успешную проводку «Силистрии» из Николаева в Севастополь и 13 сентября за отличное устройство, порядок и чистоту на корабле моряк получил высочайшие благоволения. 22 сентября за отличное усердие и ревностную службу его наградили орденом Святой Анны II степени, украшенной императорской короной.

Усердная служба сказалась на здоровье. 23 марта 1838 года П. С. Нахимова уволили в отпуск за границу по болезни до излечения. Несколько месяцев он провел в Германии, но местные врачи не помогли. Летом 1839 года, после неудачного лечения, моряк по совету Лазарева вернулся в Севастополь; при операции ему повредили нерв ноги в паху, появились обмороки, так что чувствовал себя он хуже, чем до отъезда. Тем не менее Нахимов продолжал службу на море. В 1839 году он не успел участвовать в плавании. Но начиналась продолжительная война на Кавказе. Царское правительство старалось подавить выступления горцев под главенством имама Шамиля за независимость от России. Значительное участие в этих военных действиях принял флот.

В приказе М. П. Лазарева от 4 марта 1840 года о высадке десанта у Туапсе Нахимов был назначен командовать, кроме корабля, гребными судами левого фланга и центра. Главный командир писал Меншикову, что Нахимов играл в высадке главную роль. После занятия Туапсе и Псезуапе Лазарев 19 июня 1840 года охарактеризовал примерную службу капитана 1-го ранга и представил его к ордену Святого Владимира IV степени; но Николай I отклонил представление, сославшись на то, что кампания не завершена.

30 июля — 17 сентября 1840 года, командуя кораблем «Силистрия», Нахимов руководил постановкой мертвых якорей в Цемесской бухте и крейсировал между Анапой и Новороссийском. В октябре он получил высочайшее благоволение за содействие в захвате контрабандистского брига. Но зимой 1841 года Императору донесли о плохо поставленных в Новороссийске якорях. Лазарев 16 января писал Меншикову, что Нахимов в том не виноват, и обещал заменить негодные английские детали. 1 мая — 19 августа 1841 года Павел Степанович ходил из Севастополя в Одессу и Новороссийск и руководил перекладкой и исправлением мертвых якорей в Цемесской бухте.

18 апреля 1842 года за отлично-усердную службу П. С. Нахимова наградили орденом Святого Владимира III степени. Моряк и далее отличался. С 15 июля по 28 августа 1842 года «Силистрия» со второй практической эскадрой находилась в плавании по Черному морю «для практики и эволюции». Командовавший эскадрой контр-адмирал П. Е. Чистяков отметил, что экипаж корабля хорошо сохранял место в строю и исполнял сигналы. Четырежды флагман отмечал «Силистрию» сигналами за соблюдение места в ордере и за скорую перемену парусов. В 1843 году с 14 июня по 5 октября «Силистрия» перевозила из Одессы в Севастополь и обратно войска, а также крейсировала с практической эскадрой, и Чистяков вновь выражал удовольствие за быструю перемену, уборку парусов и спуск фок-реи.

Летом 1843 года вновь команда «Силистрии» проводила установку новых бочек у мертвых якорей в Цемесской бухте. В июле 1844 года корабль Нахимова содействовал войскам, отражавшим нападение горцев на форт Головинский. Узнав 19 июля о нападении, Нахимов подошел к форту, свез на берег десантный отряд и до 26-го числа крейсировал поблизости, пока нападавшие не рассеялись. Начальник черноморской береговой линии генерал-майор барон А. П. Будберг в рапорте Лазареву отмечал, что появление «Силистрии» спасло укрепление от вторичного кровопролитного штурма. За эти действия 30 августа капитан 1-го ранга получил очередное высочайшее благоволение.

В 1845 году, с 1 мая по 15 сентября, Нахимов находился со своим кораблем в плавании по Черному морю, и командовавший эскадрой контр-адмирал М. Н. Станюкович отмечал хороший порядок в соблюдении места и исполнении сигналов, скорую смену парусов. 13 сентября, за отличие по службе, П. С. Нахимова удостоили чина контр-адмирала и назначили командовать 1-й бригадой 4-й флотской дивизии. Начиналась новая служба, теперь в качестве флагмана.

Флагман Черноморского флота

Сороковые годы XIX века для Черноморского флота выделялись постоянными крейсерствами у берегов Кавказа. Отряды русских судов патрулировали берега, к которым контрабандисты доставляли оружие и боеприпасы для немирных горцев.

В этих крейсерствах Нахимов продолжил участвовать уже как начальник эскадры. 28 марта 1846 года отряд судов под его командованием (фрегат «Кагул», корвет «Пилад», бриги «Паламед», «Эней», шхуны «Гонец», «Ласточка» и тендер «Струя») прибыл к Новороссийску и сменил ранее располагавшийся там отряд контр-адмирала Е. И. Колтовского. Несмотря на небольшой срок в флагманской должности, сорокатрехлетний Нахимов решительно занимался приведением судов, и службы на них в порядок и за февраль-март издал несколько дельных приказов. Опытный моряк разными способами добивался повышения морской выучки экипажа. Поощряя инициативу, он ставил в пример бриг «Паламед», не дожидаясь сигнала выславший гребные суда для тушения пожара на берегу. Нахимов заботился о здоровье матросов и требовал от командира «Кагула» проведения регулярных осмотров команды. Вместе с тем он делал замечания командирам судов, проявившим нерешительность в действиях против контрабандистов, приказал взыскать стоимость сломанного грот-марс-рея за счет прозевавшего вахтенного офицера.

До 20 августа отряд Нахимова ходил у восточных берегов Черного моря. Случались эпизоды, требовавшие вмешательства моряков. 10 мая, получив сведения о появлении отряда мятежных горцев в Абхазии, командир корвета «Пилад» по просьбе коменданта Сухума высадил десант, а корвет и вооруженные гребные суда поставил по флангам крепости; только 1 июня по распоряжению Нахимова судно было отозвано в Новороссийск. Это уже был пример инициативы, проявленной командиром.

Несколько раз кораблям отряда самостоятельно и под командованием Нахимова приходилось помогать обороне прибрежных постов и укреплений. Но наиболее серьезной оказалась борьба с контрабандой — основная задача отряда. 23 июля контр-адмирал на «Кагуле» осмотрел окрестности мыса Вона, где собирались суда контрабандистов. Еще ранее, 11 апреля, шхуна «Гонец» овладела с боем чектырмой с товаром, 20 мая бриг «Паламед» взял вторую чектырму. 19 июля корвет «Пилад» и бриг «Паламед» попытались в безветрие взять четырьмя гребными судами три чектырмы. Шлюпки были отбиты с потерями вооруженными контрабандистами. Однако, получив возможность двигаться, корабли истребили неприятельские суда, прибившиеся к берегу. Кроме того, 26 мая — 27 июня под наблюдением Нахимова моряки «Силистрии» вновь перекладывали мертвые якоря у Новороссийска.

В 1847 году на корабле «Ягудиил» Нахимов с 3 мая по 3 июня находился в плавании как второй флагман практической эскадры. Кроме крейсирования, эскадра сделала два рейса для перевозки войск и вернулась в Севастополь. Контр-адмирал Юрьев, командовавший практической эскадрой, не раз выражал удовольствие второму флагману за сохранение места в строю, работу команд с парусами и выполнение сигналов.

Осенью Лазарев поручил Нахимову испытать полученные с Камско-Воткинских заводов якоря для ботов. К весне 1848 года поручение было выполнено. Контр-адмирал не только сделал заключение о пригодности якорей, но и предложил методику их использования.

Еще до начала кампании Нахимова назначили командиром отряда из фрегата «Каварна», корвета «Орест», брига «Фемистокл» и тендера «Нырок», который должен был сменить предшествовавший в патрулировании у берегов Кавказа. Ему также вновь предстояло проверить мертвые якоря в Цемесской бухте.

Предусмотрительный контр-адмирал заранее просил прислать в июне-июле корабль «Силистрия», а также два флашхоута (плашкоута) из Керчи и Севастополя.

Кампания продолжалась со 2 мая по 2 октября. 10 мая отряд вышел из Севастополя. Кроме работ по исправлению мертвых якорей, с 12 мая по 5 августа Нахимов руководил подъемом тендера «Струя», затонувшего в Новороссийской (Цемесской) бухте. Известный морской историк А. П. Соколов отмечал, что подъем тендера делает честь Нахимову.

17 февраля 1849 года Нахимова назначили младшим флагманом второй практической эскадры, которую составили корабли 4-й флотской дивизии «Варна», «Селафаил», «Ягудиил», «Храбрый», «Три Святителя», «Уриил», «Ростислав», фрегаты «Мидия», «Кагул», «Сизополь», корвет «Пилад», бриги «Меркурий», «Эндимион», «Эней» под командованием вице-адмирала Юрьева, контр-адмиралов Конотопцева и Нахимова. Эскадра эта, получив приказ 8 июля, 14 июля отправилась в путь, вернулась в Севастополь 24 августа и после артиллерийских учений 30 августа вошла в гавань.

Нахимов поднял флаг третьего флагмана на корабле «Ягудиил». Старший флагман вновь изъявлял свое удовольствие «Ягудиилом» за скорую пальбу из одной пушки, за разбитие бочки-цели ядром, за хорошую атаку и хорошее репетование, т. е. повторение, сигналов. Из отчетной ведомости видно, что за кампанию время работы с парусами резко уменьшилось, что свидетельствует о результатах обучения команд. Интересен отзыв капитана 1-го ранга С. А. Алексеева, который осенью 1849 года писал:

«При отличных качествах всех кораблей, Черноморский флот составляющих, в 4-й флотской дивизии в прошлые годы в ходу, особенно в бейдевинд, отличался 84-пушечный корабль „Ростислав“, ныне же с трудом мог оспаривать это превосходство у корабля „Ягудиил“, который весьма улучшен постоянным вниманием г. контр-адмирала Нахимова».

В сентябре 1849 года после возвращения из плавания Нахимов на основании собственного опыта сделал ряд замечаний на разосланные весной по инициативе Лазарева «Правила, принятые на образцовом артиллерийском корабле „Екселент“ для обучения нижних чинов артиллерии».

В 1850 году Нахимова вновь назначили командовать отрядом судов из фрегата, 3 бригов, шхуны и 2 тендеров, предназначенным для крейсерства у берегов Кавказа. 25 мая отряд вышел из Севастополя для смены кораблей контр-адмирала Синицына. Кампания длилась до 23 ноября. После возвращения Нахимов представил свои замечания, на сей раз по изданному в 1849 году «Своду морских сигналов».

30 марта — 10 апреля 1851 года, имея флаг на «Ягудииле», Нахимов командовал отрядом из 3 кораблей, перевозивших войска из Севастополя в Одессу, с 4 мая по 23 июня плавал вторым флагманом первой практической эскадры Черноморского флота. 1 октября он подал обстоятельные замечания по проекту III раздела Морского устава. 20 ноября он представил такие же подробные примечания и на IV раздел «О службе на корабле», и на «Свод сигналов». 20 февраля 1852 года моряк сделал еще ряд замечаний по проекту IV раздела Морского устава и признал раздел II совершенно соответствующим назначению, о чем рапортовал председателю Комитета по пересмотру морских уставов Великому князю Константину Николаевичу. Весной он продолжал писать отзывы и замечания на устав.

Итак, Нахимов каждый год командовал в море отдельным отрядом судов либо состоял младшим флагманом практической эскадры, что постоянно увеличивало его практический морской опыт. Одновременно моряк много читал. Высокая образованность и опыт и позволили ему стать одним из наиболее подготовленных критиков нового Морского устава. Моряк был не только ревностным читателем, но и популяризатором журнала «Морской сборник», который начал выходить с 1848 года. Не зря он оказался в числе директоров Севастопольской морской библиотеки, фонды которой за годы его руководства значительно были пополнены. После смерти М. П. Лазарева Нахимов, как старший директор Севастопольской морской библиотеки, в июле 1851 года добивался установки в зале библиотеки бюста адмирала; он внес 300 рублей на памятник учителю.

30 марта 1852 года П. С. Нахимов поднялся на следующую ступень службы — был назначен командующим 5-й флотской дивизией; 18 апреля он вступил в командование. 25 апреля его определили командовать второй практической эскадрой с контр-адмиралом Вульфом в качестве младшего флагмана. 4 июля 1852 года Нахимов доложил, что эскадра из кораблей «Двенадцать апостолов», «Ростислав», «Святослав», «Гавриил», «Трех Иерархов» и бриг «Птолемей» выведены на Севастопольский рейд. Позднее к эскадре присоединились фрегаты «Кулевчи», «Каварна», корветы «Пилад», «Калипсо» и бриг «Эней». Кампания длилась до 25 октября; за это время эскадра сделала два рейса в Одессу для перевозки войск, затем занималась эволюциями в Черном море, после чего вновь дважды ходила с войсками из Севастополя в Одессу и вернулась в главную базу.

Флаг Нахимова был поднят на корабле «Двенадцать апостолов». Еще до окончания кампании, 2 октября, его приказом управляющего Морским министерством Великого князя Константина произвели в вице-адмиралы с утверждением начальником дивизии.

Маневры флота осенью 1852 года под флагом исполняющего должность главного командира Черноморского флота и портов М. Б. Берха и начальника штаба с Балтики контр-адмирала Васильева прошли неудачно, ибо показали при хорошей подготовке отдельных кораблей слабую их сплаванность. Николай I, отметив недостаток, потребовал от начальника штаба флота В. А. Корнилова обучить флот, завершивший перевозку войск в Одессу. В свою очередь Корнилов предложил ввести для офицеров эволюции гребными судами, чтобы выработать глазомер и умение действовать рулем и парусами.

Любопытно, что при практической эскадре не было вовсе пароходов и не стоял вопрос о их взаимодействии с парусными судами. Этим пришлось заниматься уже в военное время.

В. А. Корнилов 1 февраля 1853 года писал в аттестационном списке вице-адмирала: «Отличный военно-морской офицер и отлично знает детали отделки и снабжения судов; может командовать отдельною эскадрою в военное время». Эту лестную характеристику П. С. Нахимову довелось оправдать в этом же году.

Кампания 1853 года

В 1853 году обострился восточный кризис, вызванный политическими и экономическими противоречиями между Россией с одной стороны и Турцией, Англией и Францией — с другой. Английское правительство рассчитывало, что новая вспышка восстания горцев Кавказа против российского самодержавия позволит Турции вернуть ранее потерянные ею владения и не допустить выхода России к Средиземному морю. Конкуренции российской торговли на Средиземноморье опасались и французские правящие круги. Николай I намеревался установить контроль над проливами Босфор и Дарданеллы, над Дунайскими княжествами и добивался права покровительства православным подданным султана. Турецкое правительство рассчитывало добиться реванша на Кавказе, опираясь на поддержку англо-французского флота, введенного в Мраморное море. Турки стремились разжечь затухшее было пламя национального движения горцев, перебрасывая на Кавказское побережье оружие и боеприпасы. К границе России Турция сосредотачивала войска. Возникала реальная угроза русским укрепленным постам на берегах Кавказа. Угроза эта была ослаблена перевозкой на Кавказ 13-й пехотной дивизии и крейсированием Черноморского флота.

9 мая 1853 года после неудачных переговоров с правительством султана A. C. Меншиков оставил Константинополь, что означало дипломатический разрыв с Турцией и грозило войной. В таких условиях В. А. Корнилов 17 мая предписал Нахимову, присоединив 3 брига, выйти с эскадрой в крейсерство к мысу Херсонес, имея провизии на четыре месяца; 2 фрегата и 3 брига ему следовало послать в крейсерство между Херсонесом и Босфором. Эскадре следовало при необходимости, присоединяя легкие силы, отходить в Севастополь.

Три недели плавания Нахимов успешно использовал для обучения команд, и 10 июня Корнилов, посетивший эскадру, был убежден в ее хорошей морской и боевой подготовке.

29 июня крейсерство завершилось. Эскадра вернулась в Севастополь. Ее сменила вторая эскадра под командованием начальника 4-й флотской дивизии контр-адмирала Новосильского. Но предвоенная обстановка требовала быть настороже. Уже 30 июня Нахимов приказал командирам пополнить запас воды. Беспокоясь о боеготовности кораблей, он 6 июля писал о необходимости унифицировать размеры трубок для бомб, 25 июля — о непригодности материала, отпущенного для зарядных картузов, 13 августа рапортовал о результатах испытания фонарей применительно к условиям боевой службы.

В августе Нахимов подготовил отчет о проведенных в июне учениях, в котором показал, каких успехов добились моряки. В частности, он описал примерный бой корабля «Гавриил» с кораблем «Селафаил» и фрегатом «Флора», отметив основные ошибки и возможности обеих сторон. 29 июня произошел учебный бой между эскадрами Нахимова и Юхарина.

Тратить много времени на отчеты и отдых не приходилось. На Кавказе возникла опасность восстания горцев, побуждаемых турецкими и британскими агентами. Чтобы ликвидировать угрозу с юга, где у границ России накапливались турецкие войска, потребовалось перебросить на Кавказ 13-ю пехотную дивизию из Крыма. 15 сентября В. А. Корнилов предписал Нахимову порядок перевозки войск и высадки их в районе Сухум-Кале. 8 сентября Меншиков издал приказ о разделении флота на 3 эскадры. Первую составили 9 кораблей и 2 парохода под флагом Нахимова, вторую из 2 фрегатов, 10 транспортов, 5 пароходов и шхуны возглавил контр-адмирал Вульф, а третью из 5 более старых кораблей и фрегата — контр-адмирал Новосильский.

14 сентября погрузили на суда обоз, 15–16 сентября — войска, артиллерию и лошадей. 17 сентября Нахимов вышел из Севастополя с эскадрой из 12 кораблей, 2 фрегатов, 2 корветов, 7 пароходов, 11 транспортов. 2 корабля и 2 фрегата пошли в Одессу за войсками для Севастополя.

24 сентября главные силы эскадры прибыли в Анакрию, а часть пошла в Сухум-Кале для выгрузки людей и грузов. Всего было перевезено 16 393 человека, 2 батареи и другой груз, 824 лошади. В Анакрии высадили 4 полка и обе батареи, в Сухум-Кале — 6 рот и лошадей. Перевозка прошла успешно, за время перехода было всего пять больных.

Докладывая Николаю I об экспедиции, A. C. Меншиков сообщал как об организаторской роли Корнилова, так и о «…примерной и настойчивой исполнительности командовавшего флотом в сей экспедиции вице-адмирала Нахимова».

Флот вернулся в Севастополь. Ко 2 октября завершились и перевозки войск из Одессы. Однако угроза войны становилась все более явственной. Потому 5 октября М. Б. Берх направил эскадру П. С. Нахимова из 4 линейных кораблей в крейсерство; ему подчинили фрегаты, бриги Босфорского отряда и пароход «Бессарабия».

5 октября Берх поставил Нахимову задачу крейсировать между Анатолией и Крымом, чтобы в случае разрыва отношений иметь силы на турецких коммуникациях.

11 октября эскадра П. С. Нахимова в составе линейных кораблей «Императрица Мария», «Чесма», «Храбрый», «Ягудиил», фрегата «Кагул» и брига «Язон» оставила Севастополь; позднее к ней присоединился пароходофрегат «Бессарабия». Фрегаты «Каварна», «Кулевчи» и бриг «Эней» уже крейсировали в море, наблюдая за движением турецких судов. Нахимов получил инструкцию не начинать боевых действий до нападения турок, ибо в Босфоре стояла англо-французская эскадра, а русскому послу в Лондоне было предъявлено заявление, что в случае атаки турецких портов союзные корабли вступят на Черное море для их защиты. 9 (21) октября Николай I сообщил адмиралу A. C. Меншикову, главнокомандующему морскими и сухопутными силами в Крыму, об этом заявлении и предписал избегать нападения на турецкие гавани. Черноморский флот безусловно мог одержать верх над турецким, но явно уступал по числу кораблей, особенно паровых, объединенным англо-франко-турецким силам. Неудобное осеннее крейсерство Нахимова оставалось единственным средством воздействия на турецкую морскую активность.

А турки проявляли активность. Еще 8 октября из Константинополя стало известно, что турецким военным кораблям приказано после 9 октября нападать на слабейшие русские силы; в Батум были направлены 3 пароходофрегата с крепостной артиллерией. Появление эскадры Нахимова между мысом Керемпе и портом Амастро заставило турецкое командование прекратить отправку судов к Кавказу в ожидании, что русские корабли уйдут на зимовку. Но расчет не оправдался: несмотря на ненастную погоду, черноморские моряки продолжали крейсерство.

Первые дни с эскадры П. С. Нахимова лишь наблюдали за движением почтовых и торговых турецких судов, не препятствуя им. Тем временем 12 (24) октября A. C. Меншикову и начальнику штаба Черноморского флота вице-адмиралу В. А. Корнилову стало в Николаеве известно об обстреле турками русской флотилии на Дунае, что означало открытие военных действий; вернувшись в Севастополь, Корнилов отдал приказ приготовить к выходу в море эскадру контр-адмирала Ф. М. Новосильского, а остальные корабли составили эскадру контр-адмирала Н. П. Вульфа для обороны главной базы. 18 октября В. А. Корнилов послал с фрегатом «Каварна» письмо, разрешающее эскадре П. С. Нахимова уничтожать или задерживать военные суда турок, отпуская суда купеческие, если на них нет служащих или грузов, принадлежащих правительству султана. В тот же день, получив извещение о повелении Царя оставаться в оборонительном состоянии, Корнилов был вынужден направить Нахимову с корветом «Калипсо» соответствующее письмо. 19 ноября он послал своего адъютанта Г. И. Железнова к Нахимову с очередным посланием, предлагавшим выжидать первого выстрела турок. Пароход «Одесса», на котором шел Железнов, догнал «Каварну» и «Калипсо», оба были возвращены в Севастополь, а Нахимов получил письмо об отмене не дошедших до него ранее приказов.

A. C. Меншиков тем временем решил под свою ответственность атаковать турецкий флот, если тот расположится вне Босфора; князь в предписании от 20 октября поторопил ранее задуманную Корниловым рекогносцировку. Выступившие 23 октября в поход 4 парохода под флагом Корнилова прошли вдоль берегов Болгарии до Бургаса, не увидев противника; 26 октября с пароходофрегата «Владимир» заметили у входа в Босфор эскадру из 5 фрегатов, корвета и парохода. Другие русские суда видели несколько линейных кораблей и фрегатов. 28 октября вице-адмирал вернулся в Севастополь; получив предписание A. C. Меншикова об истреблении флота, вышедшего из Босфора, он вечером того же дня отдал приказ эскадре контр-адмирала Ф. М. Новосильского, присоединив пароходофрегаты «Владимир», «Одесса», бриг «Эней», выйти в море. В приказе были следующие любопытные строки: «…если бы счастье нам благоприятствовало и мы бы встретили неприятеля, то с помощью Божиею офицеры и команда судов, со мной отплывающих, вполне воспользуются случаем увеличить наш флот новыми кораблями». Эта часть приказа позволит нам понять последующие действия Корнилова.

29 октября эскадра из 6 линейных кораблей, 2 пароходофрегатов и брига оставила Севастополь. Нахимову Корнилов писал 28 октября, что рассчитывает на его победу над турецкой эскадрой. Сам он намеревался пройти вдоль берегов Черного моря до встречи с эскадрой Нахимова и вернуться в главную базу. Существовал также замысел зажать турок между двумя эскадрами и уничтожить. Однако реальные действия не позволили осуществить замысел.

Эскадра В. А. Корнилова, преодолевая шквалы и сильное волнение, продвигалась к мысу Калиакрия. Нетерпеливый вице-адмирал, узнавший 4 ноября от выходившего к Босфору на разведку пароходофрегата «Владимир», что у пролива стоят фрегаты и легкие суда, что англо-французский флот не появлялся в море, но 31 октября 3 турецких парохода вышли в Трапезунд, решил предупредить Нахимова и отправился на «Владимире» к востоку, поручив Новосильскому также найти эскадру Нахимова, оставить ему при необходимости два корабля и вернуться в Севастополь. Если бы Корнилов твердо придерживался своего плана, не было бы, возможно, и Синопского сражения.

А. Слейд описывает деятельность турецкого флота следующим образом. После начала войны в море крейсировала эскадра. Когда стало известно о появлении в море русских 3 линейных кораблей, 2 фрегатов и парохода (эскадра Нахимова), был отправлен А. Слейд на спешно снаряженном фрегате «Нусретие», который вскоре присоединился к эскадре и крейсировал с ней до конца октября — начала ноября, выдержав шторм и снегопад; 31 октября слой снега на палубе составлял несколько дюймов. Корабли теряли ориентировку, а фрегат «Каиди-Зефер» штормом занесло в Синоп.

Перед отплытием Слейд рекомендовал не отправлять в Синоп одни только легкие силы, и капудан-паша, соглашаясь с главным советником, намеревался доказывать правительству необходимость послать на зимовку также 2 корабля. Однако британский посол по совету адмиралов настоял на том, чтобы не отправлять в Синоп линейные корабли; союзный флот ограничил свою поддержку переходом в Бейкос, ближе к выходу из Босфора.

В это время турки осуществляли операцию по переброске войск и оружия на берега Кавказа. Сначала на восток направились упомянутые выше 3 пароходофрегата, затем в Синоп 5 фрегатов и корвет Осман-паши в Синоп. Для их прикрытия на Черное море выходил весь турецкий флот, о чем писала зарубежная пресса. Этот факт подтверждают наблюдения выходивших к Босфору русских крейсеров. Однако опрошенные шкиперы сообщили, что турецкий флот недолго был в море и вернулся в Босфор.

Пароходофрегаты прошли к цели незамеченными. Парусную эскадру видели впервые с пароходофрегата «Одесса» в ночь на 1 ноября, но не смогли передать сведения. Вторым оказался «Владимир».

Вице-адмирал Корнилов болезненно переживал недостаток пароходов в Черноморском флоте. С другой стороны, моряк хотел победы, подобной Наваринской. Поэтому, когда 5 ноября вблизи Пендераклии были замечены паруса 6 судов, принятых за эскадру Нахимова, и дым парохода, Корнилов приказал идти в сторону дыма. Из-за ошибки счисления он думал, что находится между Амастро и мысом Керемпе. В результате жестокого боя «Владимир» овладел турецким пароходом «Перваз-Бахри» и повел его в Севастополь после встречи с эскадрой Новосильского. Около 16.00 с «Владимира» вновь видели 2 эскадры, но приняли турецкую за корабли Нахимова. Тем временем виденная у Пендераклии эскадра Осман-паши благополучно прошла мимо, ибо единственный наличный пароход был вовлечен в несвойственное ему дело вместо разведки.

Кроме «Владимира», турецкую эскадру видели и с других русских судов, но по разным причинам информация об этом не доходила до командования русского флота.

Как же случилось, что и Нахимов, эскадра которого крейсировала на пути Осман-паши, не обнаружил его эскадру в море?

26 октября вице-адмирал получил разрешение A. C. Меншикова открыть боевые действия против турецких военных судов, 1 ноября на пароходе «Бессарабия», вернувшемся после погрузки угля в Севастополе, прибыло сообщение о начале войны и приказание главнокомандующего захватывать транспортные суда с военными припасами. По предписанию Меншикова от 30 октября Нахимову не следовало пропускать турецкие суда в азиатские порты, особенно Батум и Трапезунд; появление кораблей иных стран не ожидали, однако в случае их выхода на Черное море следовало сообщить в Севастополь, а при появлении превосходящих сил — возвращаться в главную базу. Отвечая на запрос Нахимова в донесении от 29 октября, Меншиков предоставил ему право покидать назначенную дистанцию; сообщая о пароходной эскадре в Трапезунде и движении эскадры [Осман-паши. — Н. С.] к Кавказскому побережью, а также о выходе эскадры Корнилова в море, князь Меншиков предлагал не захватывать турецкие купеческие суда несколько дней, пока российские суда не оставят турецкие порты.

Из-за шторма Нахимов 1 ноября сигналом сообщил лишь о начале войны и приказал поздравить команды. 3 ноября погода позволила довести до экипажей содержание манифеста и приказов вице-адмирала о начале войны и готовности кораблей к бою. В первом приказе П. С. Нахимов сообщал:

«…Имею известие, что турецкий флот вышел в море с намерением занять принадлежащий нам порт Сухум-Кале и что для отыскания неприятельского флота отправлен из Севастополя с 6-ю кораблями генерал-адъютант Корнилов. Неприятель не иначе может исполнить свое намерение, как пройдя мимо нас или дав нам сражение. В первом случае я надеюсь на бдительный надзор гг. командиров и офицеров, во втором — с божиею помощью и уверенностью в своих офицерах и командах я надеюсь с честью принять сражение. Не распространяясь в наставлениях, я выскажу свою мысль, что в морском деле близкое расстояние от неприятеля и взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика».

Во втором приказе флагман еще более твердо заявлял: «Получив повеление начать военные действия против военных турецких судов, я считаю нужным предуведомить командиров судов вверенного мне отряда, что в случае встречи с неприятелем, превышающим нас в силах, я атакую его, будучи совершенно уверенным, что каждый из нас сделает свое дело…»

Из приказов Нахимова очевидно вытекает, что он, получив разрешение, готов атаковать неприятеля и встреча с турецкой эскадрой неминуемо ведет к схватке. Не только предписания командования, но и убеждения самого начальника эскадры были тому залогом, а последующие действия — подтверждением.

4 ноября посланный для осмотра торговых судов пароход «Бессарабия» захватил турецкий пароход «Меджари-Теджарет», шедший из Синопа. При опросе команд купеческих судов выяснилось, что в Синопской бухте стоят три фрегата, два корвета и транспорт. Но сразу идти к Синопу Нахимову не пришлось.

5 ноября трофей пригодился. Утром с эскадры услышали гром выстрелов (бой «Владимира» с «Перваз-Бахри»), и Нахимов, предполагая столкновение кораблей Корнилова с турками, сделал попытку в безветрие буксировать корабли поочередно двумя пароходами на шум сражения. Даже в таких безвыходных для парусников условиях адмирал не задумываясь пошел на помощь соратникам. К вечеру две парусные эскадры встретились. Нахимов узнал от Новосильского о бое «Владимира», который отправился с плененным пароходом на буксире в Севастополь, и сам сообщил Новосильскому о начале войны. На следующий день, присоединив корабли «Ростислав», «Святослав» и отправив в главную базу с Новосильским поврежденные штормом корабль «Ягудиил» и бриг «Язон», вице-адмирал с 5 кораблями, фрегатом и пароходом пошел к Синопу. 7 ноября он встретил направлявшееся в Синоп с грузом угля купеческое судно. Так как документов на груз не было, а шкипер сказал, что везет уголь немецкой компании, Нахимов отпустил судно, взяв часть угля для «Бессарабии» в обмен на квитанцию. Это был, вероятно, первый случай перегрузки топлива с одного судна на другое в море.

8 (20) ноября моряки русской эскадры увидели через перешеек мачты 4 больших судов на рейде, но вскоре шторм отогнал корабли в море и нанес значительные повреждения их рангоуту. 10 ноября Нахимов отправил в Севастополь корабли «Храбрый», «Святослав», фрегат «Кулевчи» на ремонт и пароход «Бессарабия» для пополнения запасов угля; с последним шло донесение адмирала. Трофейный пароход убыл в главную базу ранее. Оставив фрегат «Кагул» в дозоре у мыса Керемпе, Нахимов с 3 кораблями и бригом пошел к Синопу, чтобы уничтожить обнаруженную там эскадру. Но 11 ноября в Синопской бухте были обнаружены, как доносил вице-адмирал, уже 7 фрегатов, 2 корвета, шлюп, 2 больших парохода под прикрытием береговых батарей.

При легком ветре русская эскадра приблизилась к турецкой на две мили, вызвав беспокойство: пароходы развели пары и вышли вперед, но затем вернулись. На турецкой эскадре был виден обмен сигналов, затем в качестве предупреждения навстречу русским полетело ядро. Нахимов дал сигнал «Снять неприятельскую позицию и взять курс в море». Старший штурман эскадры И. Некрасов, пользуясь подробной картой Манганари, нанес положение турецких судов и батарей. При этом были замечены новые батареи, но из-за значительного расстояния один из корветов был принят за шлюп и обнаружены лишь пять батарей из шести. Тем не менее результаты съемки послужили основанием для выработки плана атаки Синопа.

Немедленно нападать при сложившемся соотношении сил было неблагоразумно, ибо береговые батареи давали туркам явный перевес. Следовало надеяться либо на выход противника в море, что уравнивало силы, либо на помощь из Севастополя. Нахимов немедленно направил с бригом «Эней» донесение; он просил срочно вернуть отправленные на ремонт 2 корабля, фрегат и прислать хотя бы 2 парохода, намереваясь блокировать Синоп и после прибытия подкреплений атаковать.

В донесении Нахимов предполагал, что большая эскадра собралась в Синопе с какой-то целью. Цель эта нам уже известна — высадка десанта и выгрузка оружия на Кавказское побережье для возбуждения горцев; 2 транспорта с грузами стояли в бухте. Как же все эти силы оказались в порту?

Первоначально на рейде собралась часть эскадры под флагом Гуссейн-паши; ее видели моряки Нахимова при первом приближении к Синопу. Затем присоединился «Каиди-Зефер».

Главную силу эскадры составили 5 фрегатов и корвет Осман-паши, которые вышли из Босфора в конце октября, 5 ноября были замечены, как известно, с пароходофрегата «Владимир» у Пендераклии. 7 ноября отряд Осман-паши в дождь и туман встретил у мыса Керемпе фрегат «Кагул», и 4 турецких фрегата погнались за ним; командир «Кагула», несмотря на сильный ветер, поднял все паруса и, рискуя кораблем, оторвался от преследователей. Позднее Осман-паша, спасенный моряками с «Кагула», был удивлен, что фрегат уцелел. Русский фрегат, преодолевая шторм, 10 ноября сообщил о погоне Новосильскому, крейсировавшему у Севастополя, вернулся на пост. Новосильский не принял во внимание донесение и вместо помощи Нахимову вернулся в главную базу. Тем временем турецкая эскадра в шторм, миновав корабли Нахимова, отнесенные ветром от берега, прошла в Синоп. Из-за холода при нехватке теплой одежды и питания экипажи были так изнурены, что несколько часов не могли убрать паруса; позднее Осман-паша рассказывал, что предпочел бой на якоре второму переходу по бурному морю.

Затем, в бухте находился пароходофрегат «Таиф». «Таиф» с пароходофрегатами «Фейзи-Барсри» и «Саик-Ишаде» составлял ту группу из 3 пароходов, о выходе которых из Босфора уже упоминалось. Пароходы эти под командованием Мустафа-паши обходили берега Кавказа, с них выгружали порох и свинец для черкесов и сообщали им, что 20 ноября войска из Синопа и захваченного турками поста Святого Николая высадятся в Абхазии. 9 (21) ноября три пароходофрегата с бортовым залпом 34 пуда 32 фунта из 34 орудий встретились с патрулировавшим у мыса Пицунда 44-пушечным фрегатом «Флора» (бортовой залп 15 пудов 38 фунтов из 22 орудий). Пароходы атаковали, но не смогли использовать превосходство в маневренности, ибо русский фрегат, умело управляемый командиром, отражал все попытки победить его и нанес противнику повреждения; после боя один пароход пошел на буксире другого. Между 9-м и 11-м ноября Мустафа-паша с 4 пароходами (четвертый, вероятно, присоединился из Батума) зашел в Синоп и оставил «Таиф» в распоряжении начальника парусной эскадры.

В условиях осенней непогоды, гибельной для парусников, блокада неприятельского порта являлась делом рискованным. В случае прорыва турки располагали численным превосходством и большей скоростью хода своих легких судов. Вес бортового залпа турецкой эскадры превышал вес залпа 3 русских кораблей. Явное преимущество туркам давали 2 парохода, в том числе удобный для разведки быстроходный «Таиф». На их стороне была также возможность укрыться под береговыми батареями Синопа и использовать его верфь и адмиралтейство для ремонта и пополнения боезапаса, тогда как русским следовало пересечь бурное Черное море. Тем не менее Нахимов решил во что бы то ни стало не пропустить противника на восток и упорно держался ближе к берегу, понимая, что восстание горцев в условиях начинающейся войны грозит России крупными неудачами.

12 ноября, встревоженный приближением русской эскадры и блокадой, Осман-паша доносил в столицу:

«Шесть русских линейных кораблей, корвет и два парохода постоянно находятся в открытом море близ порта; они то ложатся в дрейф, то лавируют. От шести до восьми фрегатов и два парохода по самым верным сведениям были видны на высоте портов Бартин и Амастро. Во всяком случае большой неприятельский военный порт находится не далеко. Его эскадра может получить подкрепление и атаковать нас при помощи брандеров. Таким образом, если мы не получим подкрепление и если такое положение продлится еще несколько дней, то это значит, что нас Бог бережет, — Императорский флот может подвергнуться разгрому».

Осман-паша, зная медлительность султанского правительства, намеренно сгущал краски и удвоил силы противнику. Но даже в таком виде донесение не возымело действия. Диван после обсуждения решил не торопиться с отправкой подкреплений, считая положение эскадры прочным под прикрытием береговых батарей.

Интересно, что британский посол в Константинополе Стрэтфорд Рэдклиф уже 13–14 ноября получил сведения, что русская эскадра из корабля, 7 фрегатов и парохода несколько дней крейсирует у Синопа. О донесении Осман-паши он узнал 17 ноября, но не принял мер для помощи экспедиции. Возможно, это был политический ход, чтобы вовлечь Россию в войну с Англией, но очень может быть, что англичане невысоко ставили Российский флот. Во всяком случае, они не предполагали полного разгрома турок.

Совершенно иной оказалась реакция российского командования. Еще 7 ноября, не получая после 29 октября известий от Нахимова, A. C. Меншиков послал пароходы «Одесса» и «Громоносец», но оба не достигли цели и вернулись в Севастополь 11-го и 14 ноября соответственно. Когда 11 ноября Новосильский прибыл в Севастополь, Меншиков остался недоволен тем, что его эскадра сразу же после донесения «Кагула» не пошла на помощь Нахимову; на другое утро Новосильский вышел в море с 5 кораблями, но 2 из них из-за течи вернулись, и 16 ноября к эскадре у Синопа присоединились 3 120-пушечных корабля («Париж», «Три Святителя», «Великий князь Константин»), сразу более чем удвоив ее силы. Еще ранее к эскадре прибыл вызванный с поста «Кагул». 17 ноября подошел фрегат «Кулевчи». Он доставил два предписания Меншикова, который в соответствии с высочайшим повелением (не трогать турецкие приморские города, стараться истребить неприятельский флот в море и отрезать сообщение Константинополя с Батумом) указал Нахимову по возможности щадить Синоп при уничтожении эскадры, чтобы не дать повода англо-французскому флоту войти на Черное море. Это предписание, излагающее уведомление Министерства финансов от 23 октября, не смогли доставить «Одесса» и «Громоносец». Во втором предписании Меншиков сообщал о появлении 3 турецких эскадр в море и выражал уверенность, что одна из них уже уничтожена Нахимовым. Такие предписания развязывали муки адмиралу, располагавшему достаточными силами для атаки.

Тем временем «Эней» 13 ноября доставил в Севастополь донесение от 11 ноября о большей эскадре в Синопе. Немедленно был отправлен фрегат «Кулевчи». Вместо «Бессарабии» пошел «Владимир», но пароходофрегат из-за повреждения машины 14 ноября вернулся на буксире парохода «Херсонес», шедшего из Сухум-Кале. Следовательно, до начала сражения эскадра Hахимова не могла получить ни одного парохода. Однако 15 октября вернувшийся из Николаева в Севастополь В. А. Корнилов поторопил ремонт и 17 ноября с пароходами «Одесса», «Херсонес», «Крым» вышел и море, чтобы успеть к завершающему этапу Синопского сражения, «Громоносцу» после ремонта также следовало идти к Синопу. С пароходами шло предписание A. C. Меншикова от 17 ноября, подтверждающее приказ об уничтожении неприятельской эскадры и предлагающее после того идти к восточному берегу Черного моря «для нравственного действия на горцев и наших мусульман». Наконец, 20 ноября из Севастополя вышел отремонтированный корабль «Храбрый»; пострадав от шторма, он прибыл к Синопу слишком поздно, прошел в поисках Нахимова мимо Трапезунда до Сухум-Кале и 8 декабря вернулся в базу.

Итак, характер предписания еще раз узаконивал атаку Синопа, на которую адмирал решился уже 17 ноября.

Синоп

Синоп с древних времен являлся портом на торговых путях вдоль берегов Анатолии благодаря хорошей якорной стоянке, прикрытой от северных ветров гористым полуостровом Боз-Тепе. К середине XIX века значение Синопа уменьшилось, но торговля лесом и судостроение поддерживали существование города, насчитывавшего 10–12 тысяч жителей. Турецкую часть на перешейке между полуостровом и материком окружала крепостная стена; восточнее крепости располагался греческий квартал. Перед городом в бухте сохранились остатки молов, прикрывавших ранее гавань и судоверфь в районе греческого предместья.

Кроме крепостных стен, Синоп с юга обороняли 6 батарей: на мысе Боз-Тепе № 1 из 6 пушек, № 2 из 12 орудий между мысом и ущельем реки Ада-Киой, № 3 из 6 орудий — в полумиле (километре) западнее, № 4 из 8 орудий — у греческого предместья, № 5 из 6 орудий — против турецкой части города и шестиорудийная № 6 на мысе Киой-Хисар; прислуга батарей из 400–500 человек квартировала в деревушке Киой-Хисар. Приближающимся кораблям противника перед атакой следовало обогнуть гористый полуостров; с его высот можно было издалека заметить неприятеля и приготовиться к отражению атаки. Нападающим, входившим в бухту вдоль северного берега, предстояло проходить мимо всех батарей и пострадать от их огня. Как будет видно из дальнейшего, принятый план атаки Синопа исключил участие в бою батарей № 1 и 2, то есть более трети (18 из 44) орудий. Из оставшихся 26 орудий (по другим данным, 24) только 3 были 68-фунтовыми, остальные — 18-фунтовыми, слабыми для разрушения корпусов линейных кораблей. А. Слейд утверждал, что пушки эти в большинстве устарели; среди них были даже средневековые генуэзские. Тем не менее они располагались на высоте 10–13 метров, на уровне верхних палуб кораблей, их защищали земляные укрепления. Малоразмерные цели на берегу было трудно поразить из гладкоствольных пушек, стрелявших с качающихся платформ в дыму. Кроме того, батареи могли стрелять калеными ядрами, вызывающими пожары на деревянных кораблях. Если учесть, что в то время одно орудие на берегу считали равноценным нескольким корабельным, а за пять лет до синопских событий, в 1848 году, 4 датских береговых орудия потопили один и заставили сдаться второй неприятельский боевой корабль, батареи у Синопа следовало считать эквивалентными 1–2 линейным кораблям.

Основной целью атакующих и главной силой обороняющихся являлась эскадра вице-адмирала Осман-паши, состоявшая из 7 фрегатов, 3 корветов, 2 пароходов и 2 транспортов. Кроме того, на рейде стояли 2 турецких торговых судна и ионическая шхуна.

Осман-паша, готовясь к бою, расположил фрегаты и корветы на якорях вблизи пятисаженной (десятиметровой) отметки глубин традиционным полумесяцем, оставив в центре разрыв для стрельбы батареи № 5; береговые батареи обеспечивали и фланги боевого порядка. Приближающаяся атакующая эскадра неминуемо попадала под перекрестный огонь кораблей и батарей. Близкое расположение от малых глубин исключало охват боевой линии со стороны берега и позволяло отводить к мели поврежденные фрегаты. Если бы легкие суда противника пытались взять турок в два огня, они оказались бы зажаты между кораблями и батареями. Пароходы, транспорты и торговые суда стояли за боевой линией.

Критики считали, что принятое Осман-пашой построение неудачно, ибо корабли якобы мешали стрельбе береговых батарей. Было высказано даже мнение, что стоило поставить эскадру в стороне от города, чтобы исключить его разрушение в случае боя и позволить батареям вести более свободный продольный обстрел русских кораблей. Высказывалось также не раз мнение о том, что следовало часть пушек бортов, обращенных к берегу, перевезти на берег и усилить ими батареи. 32-фунтовые пушки в бою могли конкурировать с артиллерией линейных кораблей. Английские эксперименты показали, что 32-фунтовая пушка, заряженная двумя ядрами, способна с расстояния 360 метров пробить борт линейного корабля насквозь. В этом случае, несомненно, повреждения и потери русской эскадры были бы значительно больше. Но мог ли турецкий адмирал пойти на такой шаг?

Осман-паша имел вполне определенные инструкции и был готов выйти в море к берегам Кавказа, где предстояло высадить войска и выгрузить вооружение для возбуждения восстания горских племен против российского самодержавия. Он и эскадру построил носом к выходу из бухты, чтобы при благоприятных условиях продолжить плавание на восток. Вице-адмирал сообщил в Константинополь и о приближении эскадры П. С. Нахимова 11 ноября, и о соединении эскадр в виду Синопа. Однако турецкий диван, вероятно, не мог поверить в безрассудство русского командования, решающегося атаковать турецкие корабли в порту вопреки угрозам англо-французской дипломатии. Иностранные газеты сообщали, что Осман-паше была обещана помощь, когда улучшится погода; до того эскадре было приказано оставаться в бухте. Не исключено, что британский посол, имевший значительное влияние на правительство султана, как сторонник войны с Россией мог рассчитывать, что эскадра в Синопе станет приманкой, которая даст предлог английской дипломатии для решительных действий. Возможно, именно поэтому Стрэтфорд Рэдклиф считал своим успехом то, что отговорил турок от предложенного А. Слейдом замысла отправить в Синоп на зимовку линейные корабли. Характер турецкой дисциплины, ограничивавшей возможность проявления инициативы, и фатализм турок стали дополнительными причинами бездеятельности турецкого командования перед лицом грозной опасности, что облегчало задачу русской эскадры.

Располагая вполне определенным предписанием уничтожить турецкую эскадру, обнаруженную в Синопе, вице-адмирал Нахимов к 17 ноября располагал 6 линейными кораблями и 2 фрегатами. Правда, он не получил ни одного парохода, но опасность появления крупных турецких или тем паче англо-французских сил требовала поторопиться и воспользоваться своим превосходством при первом удобном случае.

Следовало до предела уменьшить время сближения эскадры с неприятелем, чтобы сократить потери. Для этого Нахимов намеревался атаковать двумя колоннами центр неприятельской боевой линии. Так практиковалось на учениях Черноморского флота летом 1853 года, когда корабли двумя колоннами, с фрегатами позади, «атаковывали» Севастополь. Намереваясь уничтожить противника, вице-адмирал предполагал из колонн одновременно развернуть веером все корабли и поставить их на шпринге в 300–400 метрах от вражеской боевой линии, на расстоянии эффективного огня всех калибров орудий, в том числе и наиболее мощных, еще не опробованных в бою бомбических пушек.

Бомбические пушки, предназначенные для стрельбы не только ядрами, но и разрывными снарядами (бомбами), составляли значительную часть артиллерии русских кораблей, особенно трехдечных. В Российском флоте подобные орудия, единороги, появились еще в XVIII веке, значительно раньше, чем в других флотах. 68-фунтовые пушки Черноморский флот получил вместе с заказанными в Англии пароходами; затем на отечественных заводах было налажено производство своих аналогичных орудий. По инициативе В. А. Корнилова они с 40-х годов вошли в состав вооружения нижних деков новых линейных кораблей. Наряду с ними на вооружении сохранялись и единороги. В Синопском сражении орудиям, стреляющим разрывными снарядами, предстояло пройти первую массовую проверку.

Большинство артиллерии русских кораблей составляли 36-фунтовые пушки и пушкокаронады; первые предназначались для стрельбы на дальние дистанции, и их устанавливали на нижних палубах, а пушкокаронады, более короткие и легкие, стояли на второй, третьей палубах линейных кораблей и предназначались для ближнего боя. На ближней дистанции эффективны были и 24-фунтовые, и меньшего калибра пушки, стоявшие на открытых палубах.

Бортовой залп 6 российских линейных кораблей из 312 пушек весил 5627 кг против 2706 кг из 262 корабельных и береговых турецких орудий. Еще большее превосходство наблюдалось в тяжелой артиллерии: 44 бомбических и 206 36-фунтовых пушек против 5 бомбических на берегу и «Таифе» и 80 32-фунтовых 3 фрегатов и корвета Осман-паши. Англичане признавали превосходство русских 36-фунтовых пушек над британскими 30-фунтовыми. Пушки этих калибров могли разрушать корпуса кораблей; меньшие годились преимущественно для стрельбы по рангоуту, такелажу и уничтожения экипажей на открытых палубах.

Русская артиллерия располагала всеми привычными на тот период времени видами боеприпасов: бомбами, гранатами, картечью, брандскугелями, ядрами; эти снаряды были использованы на разных этапах сражения.

Русские моряки, работавшие у орудий, в большинстве обслуживали и паруса, отдавая этому делу больше времени благодаря продолжительным плаваниям; артиллерийские учения были значительно реже парусных и носили вынужденно более условный характер. Важнейшим критерием при обучении являлась быстрота заряжания и пальбы; меткостью занимались меньше. Примитивные прицелы даже при небольшой качке давали разнообразные результаты. Об этом говорят, в частности, учения Черноморского флота в октябре 1852 года, когда корабли и фрегаты стреляли в мишень (щит длиной 6 и высотой 4 метра), за которой возвышался вал длиной 30 и высотой 10 метров: даже в вал не попали 40 из 84 ядер с «Ростислава» (47 процентов), 32 из 124 ядер с «Парижа» (26 процентов), 5 из 52 с «Кулевчи» (10 процентов), 40 из 132 с «Кагула» (30 процентов); стрельба производилась с 800–600 метров. На меньших дистанциях, до 500–600 метров, несовершенство наводки не играло, как считали, большой роли. Избранная Нахимовым дистанция обещала высокую эффективность всех видов орудий и снарядов.

В 10 часов утра 17 ноября на борту флагманского корабля «Императрица Мария» П. С. Нахимов собрал на совет младшего флагмана и командиров кораблей, которые получили диспозицию и приказ на сражение. Приказ Нахимова гласил:

«Располагая при первом удобном случае атаковать неприятеля, стоящего в Синопе, в числе 7 фрегатов, 2 корветов, 1 шлюпа, 2 пароходов и 2 транспортов, я составил диспозицию для атаки их и прошу командиров стать по оной на якорь и иметь в виду следующее:

1. При входе на рейд бросать лоты, ибо может случиться, что неприятель перейдет на мелководие, и тогда стать на возможном близком от него расстоянии, но на глубине не менее 10 сажен.

2. Иметь шпринги на оба якоря и, если при нападении на неприятеля будет ветер N, самый благоприятный, тогда, вытравив цепи 60 сажен, иметь столько же и шпрингу, предварительно заложенного на битенге. Идя же на фордевинд при ветре О или ONO, во избежание бросания якоря, с кормы становиться также на шпринг, имея его 30 сажен, и когда цепь, вытравленная до 60 сажен, дернет, то вытравить еще 10 сажен; в этом случае цепь ослабнет, а корабли будут стоять кормою к ветру на кабельтове. Вообще со шпрингом быть крайне осмотрительными, ибо он часто остается недействительным от малейшего невнимания и промедления времени.

3. Перед входом в Синопский залив, если позволит погода, для сбережения гребных судов на рострах я сделаю сигнал спустить их на воду, тогда держать их у борта на противулежащей стороне неприятеля, имея на одном из них на всякий случай кабельтов и верп.

4. При атаке иметь осторожность, не палить даром по тем из судов, кои спустят флаги; посылать же для овладения ими не иначе как по сигналу адмирала, стараясь лучше употребить время для поражения противящихся судов или батарей, которые, без сомнения, не перестанут палить, если с неприятельскими судами дело и было бы кончено.

5. Ныне же осмотреть заклепки у цепей на случай надобности расклепать их.

6. Открывать огонь по неприятелю по второму адмиральскому выстрелу, если перед тем со стороны неприятеля не будет никакого сопротивления нашему на них наступлению; в противном случае, палить, как кому возможно, соображаясь с расстоянием до неприятельских судов.

7. Став на якорь и уладив шпринг, первые выстрелы должны быть прицельные с особенным вниманием, и тогда заметить положение пушечного клина на подушке мелом для того, что после в дыму не будет видно неприятеля, и для поддержания быстрого батального огня он должен быть направлен по тому же положению орудия, как и при первых выстрелах.

8. Атакуя неприятеля на якоре, хорошо иметь, как и под парусами, одного офицера на грот-марсе или салинге для наблюдения при батальном огне за направлением своих выстрелов, и буде они не достигают своей цели, офицер сообщает о том на шканцы для направления шпринга.

9. Фрегатам „Кагул“ и „Кулевчи“ во время действия остаться под парусами для наблюдения за неприятельскими пароходами, которые, без сомнения, вступят под пары и будут вредить нашим судам по выбору своему.

10. Завязав дело с неприятельскими судами, стараться по возможности не вредить консульским домам, на которых будут подняты национальные их флаги.

В заключение я выскажу свою мысль, что все предварительные наставления при переменившихся обстоятельствах могут затруднить командира, знающего свое дело, и потому я предоставляю каждому совершенно независимо действовать по усмотрению своему, но непременно исполнить свой долг. Государь Император и Россия ожидают славных подвигов от Черноморского флота. От нас зависит оправдать ожидания.

Вице-адмирал Нахимов».

Ночь на 18 ноября русская эскадра провела в десяти с половиной милях к северо-востоку от Синопского перешейка. К утру установился тихий северо-восточный ветер, который способствовал сближению с неприятелем и не мешал стрельбе.

В 7.15 русская эскадра изменила курс на зюйд-ост и построилась в две колонны; по сигналу отдали рифы у марселей, и корабли увеличили скорость; к 8.00, когда был отдан приказ приготовиться встать на якорь со шпрингом, эскадра давала 6 узлов. В 8.15 эскадра по сигналу Нахимова легла в дрейф и на воду были спущены гребные суда; в 9.30 корабли снялись с дрейфа и продолжили движение прежним курсом, но уменьшили скорость до 2 узлов (позднее, между 10.00 и 12.00, скорость составляла три с половиной — три узла).

В 9.45 последовал сигнал «Приготовиться к бою». Затем команды обедали, а в 10.30 пробили тревогу. Каждое орудие в деках, по сведениям А. Зайончковского, было заряжено двумя ядрами. Готовые к бою корабли около полудня уже обогнули Синопский полуостров. Правую колонну составляли корабли «Императрица Мария» под флагом П. С. Нахимова, «Великий князь Константин» и «Чесма», левую — «Париж» под флагом Ф. М. Новосильского, «Три Святителя» и «Ростислав». Фрегат «Кагул» в начале двенадцатого часа на запрос, держаться ли ему у адмирала, получил положительный ответ. Еще ранее, в одиннадцатом часу, фрегату «Кулевчи» был дан сигнал держаться по левому борту левой колонны.

При подходе эскадры к месту якорной стоянки ветер сохранил прежнее направление, к 13.00 сместился на OST, к 17.00 переменился на восточный и в 21.00 вернулся к ONO. Температура воздуха, в полдень составлявшая 12° по Цельсию, вечером понизилась до 9°.

Туман и моросящий дождь мешали наблюдению, и турки, успокоенные длительным крейсированием русской эскадры, заметили ее слишком поздно, когда она приблизилась на полмили. С кораблей, около полудня вступавших на рейд, видели турецких артиллеристов, бежавших к батареям; но двигавшиеся со скоростью два с половиной узла корабли миновали крайние батареи ранее, чем они открыли огонь. Далее эскадра стала снижать скорость перед постановкой на якорь.

Несмотря на грядущую битву, традиционный распорядок не был нарушен, и в 12.00 на флагманском корабле появился сигнал полдня. Тем самым боевой адмирал демонстрировал твердость и спокойствие перед первыми выстрелами. И выстрелы эти не заставили себя ждать.

Австрийский консульский агент Пиргенц, остававшийся в Синопе, сообщал позднее, что перед началом боя русский адмирал дал знать турецкому адмиралу, что желает вступить в переговоры, и хотел послать шлюпку. Известными отечественными источниками этот факт не подтверждается; возможно, агент принял за сигнал к примирению сигнал полдня. Во всяком случае, турки восприняли появление российской эскадры как нападение и начали сражение.

А. Слейд считал, что турки с завидным терпением ожидали приближения противника; видимо, над капитанами довлел приказ, запрещающий первый выстрел. Сигнал с «Навек-Бахри» с просьбой открыть огонь был проигнорирован, и первый выстрел прогремел с «Низамие», когда русские были на половине дистанции огня. По данным русских документов, первые выстрелы турецкого флагманского корабля «Ауни-Аллах» прозвучали в 12.28; вслед за тем на приближающиеся русские корабли обрушился град ядер и книпелей. Береговая артиллерия запоздала, и только батареи № 5 и 6 продольным огнем препятствовали противнику занять боевую позицию. Задержка на берегу помешала туркам в начале сражения, в самый критический момент, использовать самое действенное их оружие, каленые ядра.

Турецкие артиллеристы первоначально традиционно били по рангоуту и такелажу головных кораблей. Задачей их было повредить оснастку и уменьшить способность неприятеля к маневрированию; кроме того, обычно при постановке на якорь посылали матросов для уборки парусов. Однако в данном случае Осман-паша просчитался.

Русские моряки избежали лишних потерь: они не стали крепить паруса, лишь взяли их на гордени и гитовы. Тем не менее передовые корабли серьезно пострадали. На головном корабле «Императрица Мария» снаряды перебили большую часть такелажа. Поэтому корабль и следовавший за ним «Великий князь Константин» встали на шпринг как шли, курсом норд-вест; затем заняли свои места «Чесма», «Париж», «Три Святителя» и «Ростислав», повернувшись носом к ветру, на норд-ост.

Русская боевая линия располагалась в 150–180 саженях (320–380 метрах) от неприятеля. Корабли эскадры открыли огонь после того, как два передовых встали на шпринг. Начав залпами, русские перешли к батальному огню. В отличие от турок они сразу сосредоточили огневую мощь для стрельбы по корпусам и палубам бомбами, ядрами и картечью, нанося противнику крупные повреждения и потери. Именно первые выстрелы во многом решали исход сражения, ибо затем в густом пороховом дыму становилось сложно наводить орудия. Все же, несмотря на низкий прицел, много русских ядер летело очень высоко, и часть их падала в море за перешейком, на расстоянии более километра.

Турки, сделав два-три залпа по мачтам атакующих, перенесли огонь на корпуса. Не сделав ни одного выстрела, «Императрица Мария» понесла значительный ущерб от обстрела 4 фрегатов и батареи. Тем не менее корабль занял боевую позицию и сосредоточил усилия на фрегате «Ауни-Аллах». Менее чем через полчаса неприятельский флагман расклепал якорную цепь и, не спуская флага, дрейфовал. Он был отнесен ветром к батарее № 6. Русский флагман перенес усилия на «Фазли-Аллах» (бывший русский «Рафаил», захваченный турками в 1828 году) и заставил горящий фрегат выброситься на мель перед городом, после чего «Императрица Мария» развернулась для поддержки левой колонны; но необходимости в этом не было, ибо корабли Новосильского действовали успешно.

В ходе боя у «Императрицы Марии» был перебит шпринг, но благодаря предусмотрительности Нахимова быстро завели новый верп, и корабль продолжал стрельбу.

«Великий князь Константин» вел бой с батареей № 4 и 2 фрегатами. Вскоре после начала обстрела от бомб загорелся и взорвался фрегат «Навек-Бахри»; его обломки, обрушившиеся на батарею № 4, временно вывели ее из строя. Повернувшись на шпринге, корабль сосредоточил огонь на фрегате «Несими-Зефер» и корвете «Неджми-Фешан»; около 13.00 фрегат с перебитой якорной цепью ветром отнесло к остаткам мола у греческого предместья, а избитый корвет оказался на мели у батареи № 5. Тем временем корабль «Чесма» подавил батареи № 3 и 4. В ходе перестрелки на нем был перебит шпринг, но моряки за несколько минут завели новый, и «Чесма» продолжила огонь уже другим бортом. Около 14.30 корабли колонны прекратили стрельбу.

Левая колонна открыла огонь уже при подходе к якорной стоянке. «Парижу» потребовалось четыре с половиной минуты, чтобы встать на шпринг. Целями корабля стали батарея № 5, корвет «Гюли-Сефид» и фрегат «Дамиад» («Дамиетта»). «Париж» выбросил бомб больше, чем любой другой корабль, — 70. В итоге уже после 13.05 взлетел на воздух «Гюли-Сефид». Затем «Париж» обстрелял продольным огнем дрейфовавший мимо «Ауни-Аллах», заставил выброситься на берег «Дамиад» и, повернувшись на шпринге, перенес огонь на сильнейший фрегат эскадры «Низамие»; к 14.30 фок- и бизань-мачты фрегата были сбиты, и он встал на мель, а затем загорелся.

Об условиях, в которых вел бой «Париж», говорит следующий эпизод. Командовавший батареей корабля мичман Н. Г. Ребиндер, не видевший в дыму «Дамиад», попросил находившегося при флаге старшего штурмана С. А. Родионова указать направление на цель; несмотря на то что щепки разбитого катера поранили лицо штурмана, он указал направление, и в этот момент ядро оторвало ему руку…

Расправившись с фрегатами, «Париж» сосредоточил внимание на батарее № 5. Нахимов, восхищенный действиями В. И. Истомина и его экипажа, хотел сигналом выразить благодарность, но фалы были перебиты, и вице-адмирал направил на шлюпке старшего адъютанта Ф. Х. Острено, который и передал благодарность. К этому времени сражение, видимо, затихало; иначе трудно понять, почему Нахимов поручил роль ординарца своему фактическому начальнику штаба, которому в случае гибели адмирала следовало принять управление боем.

Корабль «Три Святителя» открыл огонь через две минуты после «Императрицы Марии». Он сделал два залпа левым бортом по батарее, фрегатам «Каиди-Зефер» и «Низамие», но затем был перебит шпринг, и корабль развернулся к противнику кормой; отстреливаясь из ретирадных орудий, корабль получил серьезные повреждения рангоута от продольного огня с батареи № 6. Под обстрелом моряки около 13.00 завезли новый верп. «Три Святителя» продолжил бой с тремя фрегатами и заставил «Каиди-Зефер» встать на мель у берега. Во время сражения на корабле вспыхивали пожары от своих выстрелов и попадания каленого ядра; последнее было слабо нагрето, и его удалось загасить. После 14.30 только «Дамиад», прикрытый корпусом «Низамие», продолжал стрелять по кораблям «Три Святителя» и «Париж», пока последний не подавил его сопротивление.

«Ростислав» встал на шпринг последним; двигаясь к своему месту, он палил по неприятельским судам и батареям. Первоначально корабль стрелял по «Низамие», корвету «Фейзи-Меабуд» и батарее № 6, затем сосредоточил усилия на двух последних целях; корвет выбросился на берег, а батарея была подавлена. «Низамие» и «Дамиад» стреляли по «Ростиславу» до 15.30. После этого корабль вел бой в основном с батареей. Отбой на «Ростиславе» пробили в семнадцатом часу. «Ростислав» выпустил 76–100 выстрелов на орудие действующего борта, добившись наивысшей скорострельности в эскадре. Корабль сделал больше всего и выстрелов двумя ядрами (1002 из 1190 по эскадре); это привело к разрыву некоторых орудий. Во время боя каленое ядро или граната, попав в орудие, вызвало пожар, который угрожал крюйт-камере, но был погашен. Из-за взрывов пушек «Ростислав» понес потери, уступавшие только потерям «Императрицы Марии».

Пока русские корабли громили турецкие парусники и батареи, пароходофрегат «Таиф» развел пары, но не для нападения на противника. Его командир решил поторопиться в Константинополь с донесением о происшедшем. Нападение эскадры Нахимова предоставляло англичанам и французам предлог для вступления в войну, и требовалось это нападение соответствующим образом осветить.

Между 12.45 и 13 00 «Таиф» вышел из-за турецкой боевой линии. Команды турецких фрегатов «Низамие» и «Каиди-Зефер» приветствовали его движение «в бой», но вскоре были разочарованы. Пароходофрегат прошел между берегом и «Ростиславом» и направился в море. Здесь его встретили русские фрегаты.

Как известно, П. С. Нахимов специально оставил «Кагул» и «Кулевчи» для наблюдения за неприятельскими пароходами. Фрегаты вступили в Синопскую бухту вместе с эскадрой и остались под парусами в дрейфе, чтобы при необходимости, пользуясь попутным ветром, идти на помощь главным силам.

«Таиф» не сразу пошел к выходу из бухты; сначала он двинулся вдоль юго-западного берега, стремясь обогнуть крейсировавшие фрегаты. Это ему удалось.

Когда с фрегатов заметили движение парохода, они снялись с дрейфа. В 12.58 «Кагул» открыл огонь по «Таифу», прижимая его к юго-западному берегу, а «Кулевчи» шел на сближение и в 13.03 также начал стрельбу. «Таиф» отвечал, продолжая движение. Около 13.30 он остановился, и «Кагул» убавил парусов, но пароход вновь дал ход и миновал фрегат. «Кулевчи» пытался преследовать, действуя левым бортом. «Таиф», дав залп по фрегату, направился к восточному мысу Синопского полуострова. «Кулевчи» отставал, вскоре был вынужден повернуть на левый галс и стрелять из погонных орудий, пока неприятель не ушел за пределы досягаемости пушек фрегата.

«Таиф» беспрепятственно уходил, ибо парусники не могли двигаться против ветра. Но в исходе пятнадцатого часа из-за мыса появился пароходофрегат «Одесса», за которым следовали «Крым» и «Херсонес». Это спешил к месту боя Корнилов.

Как уже сообщалось, 3 парохода вышли из Севастополя 17 ноября в 14.30, утром 18 ноября из-за тумана задержались в 15–20 милях от мыса Пахиос и лишь в 10.30 продолжили движение. Корнилов намеревался поднять флаг на корабле «Великий князь Константин» под командованием П. С. Нахимова, как старшего. Поэтому на «Одессе» не было его флага. «Крым» шел под флагом контр-адмирала А. И. Панфилова.

Около полудня 18 ноября пароходы подошли к Синопскому полуострову. Через перешеек русские моряки видели мачты, пароходный дым, Андреевские флаги, затем услышали гром выстрелов. Заметив русские флаги, В. А. Корнилов приказал поднять свой флаг на «Одессе». С пароходов видели всплески от ядер, перелетавших через перешеек на северную сторону. В 13.07 с «Одессы» рассмотрели крайние корабли левой колонны, а вскоре — и бегущий «Таиф». В свою очередь, с батареи № 1 заметили русские пароходы и обстреляли их, но из-за большой дистанции безрезультатно.

На «Императрице Марии» увидели «Одессу» в исходе пятнадцатого часа, и Нахимов приказал сделать сигнал пароходу приблизиться к адмиралу, но сигнал не был замечен, и Корнилов направился к месту боя «Таифа» с фрегатами. С турецкого парохода также обнаружили «Одессу», и «Таиф» направился к ней; очевидно, его командир рассчитывал на превосходство в артиллерии и скорости. Корабль располагал закрытой батареей и был вооружен 2 10-дюймовыми, 4 36-фунтовыми и 16 24-фунтовыми орудиями против 2 10-дюймовых и 4 24-фунтовых пушкокаронад «Одессы». Вооруженный пакетбот имел скорость восемь с половиной узлов против десяти узлов турецкого корабля. Однако, когда появились «Крым» и «Херсонес», командир «Таифа» решил уклониться от боя и взял курс на Трапезунд. Корнилов вновь увлекся погоней, подняв на «Одессе» сигнал «Взять неприятеля в два огня», и пароходы пошли наперерез неприятелю. «Одесса» шла под всеми парами и парусами; сблизившись с противником на пушечный выстрел, русские моряки открыли огонь.

Фрегатам Корнилов приказал вернуться к флоту. «Кагул» и «Кулевчи» в 14.00 легли на курс SW, чтобы не удаляться от завершающих сражение кораблей и оказать им при необходимости помощь. Повернув оверштаг на правый галс, «Кулевчи» в 14.37 подошел к эскадре и лег в дрейф на левый галс; в 14 47 по сигналу Нахимова «Оказать помощь поврежденному кораблю» фрегат направился к «Трем Святителям», но, заметив, что на «Императрице Марии» мачта близка к падению, встал под кормой корабля и в 14.53 открыл огонь по турецким фрегатам.

«Одесса» вступила в бой против сильнейшего противника одна, ибо отставшие два других парохода виднелись на расстоянии дальнего сигнала. Тем не менее, хотя команды не успели еще получить достаточную подготовку после переоснащения пароходофрегата из пакетбота, а артиллерия страдала от технических недостатков, вице-адмирал стремился сблизиться с «Таифом» на картечный выстрел в надежде абордировать противника при поддержке приближающегося «Крыма», в 14.45 открывшего огонь. «Одесса» стреляла из бомбической пушки, затем из пушкокаронад; «Крым» и «Херсонес» — из носовых орудий. Снаряды последних цели не достигали. Погоня продолжалась более часа, причем турецкие ядра из бомбических пушек перелетали через пароход. Одно из 24-фунтовых ядер около 14.50 перебило железную шлюпбалку, пробило катер, оторвало ногу унтер-офицеру и разбило стойку штурвала. Повреждение штурвала на время лишило «Одессу» управления, что позволило увести «Таиф» в сторону Трапезунда. По сообщениям из Константинополя, в пароходофрегат попало много ядер и часть его экипажа была убита или ранена. Начавшийся дождь и туман закрыл «Таиф», а когда прояснилось, пароход оказался вне выстрелов. Корнилов решил идти на помощь сражающейся эскадре. Пароходы прибыли своевременно, чтобы принять участие в последнем акте синопской драмы.

К этому времени, около 16.00, сложилась следующая обстановка: фрегат «Ауни-Аллах» и корвет «Фейзи-Меабуд» стояли на мели у батареи № 6, восточнее к мели приткнулись фрегаты «Низамие», «Дамиад», «Каиди-Зефер», далее виднелись пароход «Эрекли» и вблизи него — мачты двух затонувших торговых судов; под батареей № 5 стоял корвет «Неджми-Фешан», у турецкого предместья — «Фазли-Аллах», а у греческого — «Несими-Зефер».

Между 15.00 и 16.00 корабли «Париж», «Три Святителя», «Ростислав», «Императрица Мария», фрегат «Кулевчи» продолжали стрелять, чтобы добить неприятеля. В это время загорелись турецкие суда у берега. Взрывы «Фазли-Аллах», а затем «Неджми-Фешан» вызвали многочисленные пожары в турецкой части города. Жителей охватила паника. Еще в начале сражения губернатор Синопа Хуссейн-паша бежал на заранее приготовленных лошадях; его примеру последовали жители-мусульмане, и остались лишь греки, считавшие русских друзьями. Пожары никто не тушил. Часть турецких экипажей спасалась на берег, а оставшиеся на борту покорились участи и даже не думали спустить флаги, что символизировало продолжение сопротивления. Только на «Несими-Зефер» турки спустили флаг по требованию проезжавшего мимо парламентера.

Парламентера, мичмана Манто, Нахимов послал сказать на берегу, что эскадра прибыла уничтожить только корабли, и потребовать, чтобы с берега не стреляли. Однако мичман в течение часа не нашел ни властей, ни жителей-турок, бежавших из города. Тем временем после 15.00 около часа турецкие батареи продолжали редкую стрельбу калеными ядрами, пока не были подавлены огнем «Ростислава» и «Парижа».

Когда пароходы вернулись к месту сражения, турецкие фрегаты и корветы стояли на мели; часть их горела, и пушки, оставленные заряженными, разряжались, когда до них доходило пламя. Например, около 22.00 ядро попало в капитанскую каюту фрегата «Кулевчи». Опасаясь, что такие выстрелы достигнут русских кораблей, а изменением ветра может нанести эскадру на горящую неприятельскую, Нахимов приказал около 20.00 отводить корабли от берега с помощью гребных судов и пароходов; за ночь эскадра расположилась в полутора милях от берега, на глубине 20–25 саженей (40–50 метров).

Корнилов сделал попытку спасти некоторые корабли противника, чтобы доставить их в Севастополь. Он приказал отвести от берега «Дамиад», покинутый еще в начале сражения офицерами и большинством команды, забравшими гребные суда; на борту еще оставалась сотня турок. Около полуночи пароход «Крым» вывел фрегат на глубокую воду, но буксирный трос оборвался, и фрегат навалился на корабль «Три Святителя», сцепившись с ним бушпритами; потребовалось выслать баркас, чтобы расцепить корабли, после чего сильно поврежденный «Дамиад» (имевший 17 подводных пробоин и много других повреждений) был отведен на мель и сожжен утром 19 ноября.

Пароход «Одесса» пытался спасти фрегат «Несими-Зефер». На его борту было обнаружено около 200 членов экипажа. Раненые с частью здоровых были отправлены на берег, что вызвало благодарность турок. Остальные пленные были перевезены на русские корабли. Подводные повреждения фрегата оказались так велики, что пароход отвел его за черту города и поджег.

Гребные суда с «Кагула», посланные для сожжения корвета «Фейзи-Меабуд», обнаружили на нем и соседнем «Ауни-Аллах» командира корвета, 80 нижних чинов и самого начальника эскадры. Осман-паша был ранен в бою; его ограбили и бросили собственные матросы. После осмотра корвет и фрегат сожгли моряки с «Кагула». Некоторые суда, вероятно, были подожжены самими турками. К полудню на рейде догорали последние корабли. Турецкой эскадры не существовало.

В результате сражения турки потеряли 10 боевых кораблей, пароход, 2 транспорта; были потоплены также 2 торговых судна и шхуна. Потери личного состава определяли в 3 тысячи человек. В воспоминаниях Осман-паши, очевидно, допущена опечатка и указано 300 погибших и 1500 бежавших. В плен попали, кроме вице-адмирала и 3 командиров кораблей, еще 180 нижних чинов. Турки лишились 500 орудий; резерва артиллерии и экипажей у них не было. По другим подсчетам, турецкие потери в моряках вместе с десантом доходили до 4 тысяч.

Потери русской эскадры в людях составили 38 убитых и 210 раненых. На кораблях было подбито 13 орудий и десяток станков. Повреждения кораблей, особенно в рангоуте и такелаже, оказались серьезнее. По расчетам, на ремонт кораблей «Три Святителя» требовалось два месяца, «Императрица Мария», «Великий князь Константин» и «Ростислав» — по шесть недель, «Париж» и «Чесма» — по три недели. Но этот подсчет производили после возвращения в Севастополь. Пока же требовалось быстрее восстановить корабли для опасного перехода по бурному осеннему морю. Следовало торопиться. Вырвавшийся из Синопа «Таиф» наверняка спешил в Константинополь, и можно было ожидать появления сильной англо-французской эскадры. Не мог исключить Нахимов и совместного нападения «Таифа» с другими пароходами, о которых вице-адмиралу было известно до сражения. Наконец, и время года торопило возвращаться в Севастополь, пока ноябрьская погода не ухудшилась окончательно.

Сразу же после боя моряки приступили к заделке подводных пробоин, ремонту парусов и рангоута. Часть кораблей не была в состоянии идти самостоятельно, а лишь на буксире пароходов. В 16 00 19 ноября к Синопу прибыл пароход «Громоносец». Его приход облегчал буксировку поврежденных кораблей. 20 ноября ремонт завершился, и эскадра направилась к Севастополю. «Императрицу Марию» буксировал пароход «Крым», конвоируемый фрегатами, «Великий князь Константин» под флагом Нахимова вел пароход «Одесса», «Три Святителя» — пароход «Херсонес», а «Ростислав» — пароход «Громоносец»; «Париж» и «Чесма» шли самостоятельно. Несмотря на ветер и волнение, 22 ноября все корабли прибыли на Севастопольский рейд.

Перед выходом Нахимов послал на «Громоносце» письмо, адресованное австрийскому консулу, ибо турецкие власти еще не появились. Вице-адмирал оправдывал свои действия необходимостью уничтожить корабли, направлявшиеся для возбуждения подданных России, и утверждал, что город пострадал главным образом от обломков турецких судов. Письмо он завершил следующими словами:

«…Теперь я покидаю этот порт и обращаюсь к Вам, как к представителю дружественной нации, рассчитывая на Ваши услуги, чтобы объяснить городским властям, что Императорская эскадра не имела никакого враждебного намерения ни против города, ни против порта Синоп».

A. C. Меншиков не был доволен текстом письма, которое Нахимов оставил в Синопе; он писал 21 ноября Нессельроде: «Я хотел бы видеть его иначе редактированным, но дело уже сделано». Меншиков был уверен, что вмешательство великих держав в войну неминуемо.

П. С. Нахимов, покидая Синоп, также знал, что никакие письма не изменят ситуацию, ибо почти неизбежным становилось вступление флота союзников на Черное море. Победителя турок удостоили ордена Святого Георгия II степени. Награды получили другие участники сражения. Победу широко отмечали в России. Но вице-адмирала не радовала награда: он переживал тот факт, что становился виновником грядущей войны.

20 ноября «Таиф» прибыл в Константинополь. Сообщение о Синопском разгроме вызвало растерянность турецкого правительства, которое первоначально намеревалось послать в море линейные корабли и тем успокоить возмущение жителей столицы, начавших беспорядки. Английский посол отговорил диван от этой авантюры; он рассчитывал на вовлечение в боевые действия союзных сил и 22 ноября писал в Лондон, что не видит, как можно избежать вступления англо-французской эскадры на Черное море.

Общественное мнение Европы, не знавшее еще о начале турками военных действий, было возмущено «неспровоцированным» нападением на Синоп. О степени информированности европейских газет говорит букет ошибок, встречающихся в статьях К. Маркса. Английские средства массовой информации сообщали о том, что на русских кораблях было на 680 пушек больше, что на обратном пути погиб 120-пушечный «Ростислав», что в порту Синопа были безжалостно уничтожены 2 британских торговых судна. Как известно, русская эскадра на одном борту имела 372 орудия против 262 турецких, «Ростислав» не был 120-пушечным и не тонул, а в гавани из нейтральных судов погибла одна шхуна. Одна из французских газет отмечала, что английская бригантина «Ховард» («Hovard») выгрузила уголь для австрийского консула в Синопе и принимала балласт, чтобы идти за грузом зерна, когда русский флот без предупреждения атаковал Синоп и уничтожил торговые суда в гавани. В этом сообщении, приведенном К. Марксом, отчетливо видны неточности, ибо огонь первыми открыли турки. Кроме того, непосредственная причина гибели судна оказалась иной. Бригантина (по-видимому, упоминаемая в русских документах ионическая шхуна) оказалась под обстрелом и не могла выбрать якорь, на корме ее вспыхнул пожар. Вскоре к бригантине придрейфовал горящий фрегат, с которого на судно перескочила сотня турок; они обрубили якорный канат и пытались отойти, но при взрыве фрегата оба судна разнесло в щепки. Капитан добрался до берега вплавь и был ограблен жителями города; из команды погибли двое, а остальные отдались под покровительство австрийского консула.

Сама форма преподнесения фактов вызывала такое возмущение, что даже Маркс не верил русским официальным сообщениям и опирался на английские газеты, возбуждавшие антирусские настроения. В результате изучения политической обстановки Маркс делал вывод о неизбежности вторжения союзных войск в Россию и их успехе. Если учесть, что статьи Маркса написаны уже в январе 1854 года, можно представить информированность читателей, которые пользовались первыми сообщениями.

Узнав о разгроме, союзные адмиралы немедленно послали два парохода (французский «Mogador» и английский «Rétribution») с восемью хирургами в Синоп; если бы русские оставались в порту, за разведчиками должны были последовать эскадры, чтобы принудить россиян удалиться. Отряд вышел 22 ноября и через 50 часов прибыл в Синоп, где застал картину разрушения, оставленных на произвол судьбы раненых и бездействующую администрацию.

Получив предлог для вмешательства и поддержку возбужденного общественного мнения, правительства Англии и Франции отдали указания, и 23 декабря англо-французская эскадра из 17 парусных и паровых судов, к которым присоединились 5 турецких кораблей, пошла к Синопу. В тот же день пароход «Rétribution» был послан в Севастополь для сообщения о вступлении союзных кораблей на Черное море и одновременно для разведки укреплений. Союзники прикрывали переходы турецких судов в Самсун, Трапезунд, Батум, а 10 января вернулись из-за бурной погоды в Босфор, оставив для крейсирования пароходы.

Успех русского флота при Синопе превосходил все, что можно было ожидать. Опасность победы царского правительства вызвала объединение интересов Англии и Франции. Не обращая внимания на такие мелочи, как объявление войны Турцией и турецкая активность на Кавказе, официальные круги и пресса двух стран подчеркивали незаконный характер нападения русских кораблей на Синоп. Негативная реакция демократической прессы во многом выражала недовольство агрессивными действиями «жандарма Европы». Другую причину возмущения выразил Наполеон III. В письме Николаю I от 17 января он писал, что Синопский разгром явился оскорблением для воинской чести союзников, гарантировавших безопасность турок на море присутствием в Босфоре кораблей с 3 тысячами орудий. Российский Император ответил 9 февраля; в частности, он писал «С того момента, как турецкому флоту предоставили свободу перевозить войска, оружие и боеприпасы на наши берега, можно ли было с основанием надеяться, что мы будем терпеливо ждать результата подобной попытки? Не должно ли было предположить, что мы сделаем все, чтобы ее предупредить? Отсюда последовало Синопское дело: оно было неизбежным последствием положения, занятого обеими державами [Николай I имел в виду Англию и Францию. — Н. С.], и, конечно, это событие не должно было показаться им неожиданным».

Несмотря на отсутствие юридических оснований, Англия и Франция еще в декабре приняли решение считать Синоп предлогом для вмешательства в войну. Переписка императоров и дипломатические переговоры должны были аргументом о разбойничьем нападении на беззащитный порт прикрыть тот факт, что великие европейские державы собирались пойти на шаг аналогичный: уничтожить Черноморский флот и овладеть Севастополем, чтобы хотя бы временно ликвидировать морскую силу России на юге. 15 февраля союзники ультимативно потребовали от Николая I оставить Молдавию и Валахию, 12 марта заключили военный договор с Турцией и 15 марта объявили войну России. Начиналась Крымская война, прославившая героизм защитников Севастополя и положившая конец парусным флотам.

На бастионах Севастополя

Синопский разгром грозил появлением на Черном море англо-французской эскадры. Это могло произойти в любой момент. Потому уже 5 декабря Корнилов отдал приказ о размещении кораблей для обороны Севастопольского рейда; командовать судами на рейде и в бухтах при нападении на Севастополь был назначен П. С. Нахимов, ремонтирующимися — Ф. М. Новосильский. Матросов с судов, находившихся в ремонте, определили на береговые батареи; для наблюдения за морем высылали казачьи разъезды, а на высоких пунктах города (Георгиевский монастырь, Херсонесский маяк, в деревне Учкуевке и на Малаховом кургане) учредили посты штурманских офицеров. В случае тревоги было приказано погасить маяки и срубить вехи.

Это был план-минимум, ибо Меншиков не соглашался на подготовленный Корниловым и Нахимовым проект и намеревался заградить вход в бухты тремя кораблями, а остальные сгрудить в Южной бухте. Так как начало декабря было отмечено празднествами по поводу победы и заметной угрозы не было, 10 декабря отменили предложение Нахимова погасить маяки и убрать вехи; отрицательно отнеслись и к мнению вице-адмирала поставить корабли восточнее, у Николаевской батареи. Однако с 15 декабря пароходы «Громоносец» и «Дунай» по очереди начали дежурить у входа на рейд, против Константиновской батареи.

20 декабря нижним чинам раздавали Георгиевские кресты. Нахимов за неделю до того приказал, чтобы сами матросы выдвинули самых храбрых и достойных, затем из их числа исключили штрафованных, а среди оставшихся бросили жребий, ибо 250 знаков оказалось недостаточно на всех отличившихся.

Нахимов считал неуместной попытку контр-адмирала Вукотича выманить из Трапезунда стоявшие там 2 парохода и 2 фрегата. Он понимал, что не следует давать лишних поводов объявить Россию агрессором. Знал он также, что события не замедлят произойти, и был прав. 21 декабря стало известно, что в Константинополе была резня и европейцы перебрались на суда союзной эскадры. А 25 декабря у Севастополя появился английский пароходофрегат «Rétribution». Так как к порту его не допустили, на шлюпке были переданы письма. Фактически целью визита была разведка. Меншикова этот случай встревожил. Были приняты, наконец, предложенные Нахимовым меры. Во-первых, установили бон поперек бухты между фортами № 8 и № 1. Бон должен был заменить импровизированное заграждение из цепей, которое связывало 3 корабля, стоявшие у входа на рейд; работа эта была поручена Нахимову. 25 декабря выслали в море пароход «Крым», чтобы выяснить, нет ли неприятельских судов за мысом Херсонес; тот возвратился 26-го числа, ничего не обнаружив.

С 27 декабря на время болезни Нахимова эскадра на рейде была под флагом Корнилова. В тот же день стало известно, что 18 кораблей и 13 больших пароходов союзников вступили на Черное море. 29 декабря Меншиков назначил Нахимова командовать судами для обороны рейда; вице-адмиралу Станюковичу была поручена защита южной стороны, а Корнилову — оборона гавани. 2 января 1854 года после выздоровления Нахимов принял командование. 6 января под его управление поступили береговые батареи, укомплектованные моряками и прикрывающие эскадру. 12 января на эскадре проходили артиллерийские учения со стрельбой.

17 февраля В. А. Корнилов объявил боевое расписание флота на случай нападения с моря. Суда на рейде расположились по диспозиции, присланной из Петербурга и не соответствующей предложениям Нахимова.

Этому приказу предшествовало появление у Севастополя 14-го и 16 февраля французского и английского пароходов.

Приближение весны делало все более вероятным нападение неприятельского флота. 3 марта Корнилов предписал Нахимову направить матросов для постройки береговых укреплений. 5 марта с Кавказа вернулась эскадра контр-адмирала Вукотича. 6 марта 3 парохода контр-адмирала Панфилова пошли к восточному побережью Черного моря, чтобы снять войска укреплений Кавказской береговой линии, оказавшихся под угрозой; официально было объявлено, что пароходы направляются в Одессу.

Зима для Нахимова оказалась нелегкой. Четыре месяца он провел на борту корабля, не съезжая на берег, был крайне занят подготовкой отражения нападения союзников, и только во время болезни он смог отдалиться от дел, несколько отдохнуть и написать письма родным.

По обыкновению, вице-адмирал не ограничивался выполнением прямых слружбных обязанностей. Как старший директор Севастопольской морской библиотеки, он докладывал командующему адмиралу М. Берху о 1703 рублях серебром, собранных для семейств нижних чинов, убитых или изувеченных при Синопе и в других боях.

24 марта П. С. Нахимов в письме другу М. Ф. Рейнеке писал:

«Мне бы хотелось отдать военный приказ по эскадре, в котором высказать в кратких и веских словах, что эта война священная, что я уверен, что каждый из подчиненных горит нетерпением сразиться с защитниками Магомета — врагами православия, что павшего в бою ожидает бессмертие, за которое будет молиться церковь и все православие, победившего — вечная слава и, наконец, самые летописи скажут потомкам нашим, кто были защитники православия!»

Несмотря на болезнь, вице-адмирал продолжал оставаться в курсе публикаций по морскому делу. В том же письме он высказал отрицательный отзыв о статье А. П. Соколова «Парус и винт», отмечая в ней недостатки, которые объяснил непрофессионализмом автора.

В этот период по петербургским салонам ходила сплетня о якобы существовавших трениях между Нахимовым и Корниловым. Сам Павел Степанович, узнав об этом, огорченно писал Рейнеке 13 марта:

«…никто столько не ценит и не уважает самоотвержения и заслуг вице-адмирала Корнилова, как я, что только он один после покойного адмирала может поддержать Черноморский флот и направить его к славе; я с ним в самых дружеских отношениях, и, конечно, мы достойно друг друга разделим предстоящую нам участь…»

27 марта Корнилов и Нахимов отдали приказы об обороне города и порта. Команды усиленно готовились к боям по расписанию, составленному Нахимовым и еще 9 марта предписанному Корниловым для исполнения всей эскадрой.

Меры эти оказались нелишними. С весной активизировались и союзники. 31 марта английский пароход приблизился к Севастополю и пытался увести купеческую шхуну, но был вынужден оставить ее, когда в погоню были высланы 2 фрегата и 2 парохода. Догнать быстроходный корабль не удалось.

3 апреля поступили сведения о планах англичан затопить на фарватере Севастополя 2–3 старых турецких судна. К этому дню большинство кораблей после завершения ремонта расположились по диспозиции; однако предложение Нахимова поставить корабли в две линии у бонов поперек бухты для отражения противника огнем так и не было принято.

4 апреля Меншиков намеревался выслать малый отряд (3 линейных корабля, фрегат и пароход) в крейсерство у Крыма. Нахимов не одобрил этот шаг и признал его опасным; он считал, что если и выходить, то всем флотом.

Тем временем английский пароход 31 марта подходил к Одессе, пытался вести промеры и разведку, но после предупредительных выстрелов удалился. В начале апреля британский пароход вновь приблизился к Одессе и требовал объяснений, почему по нему стреляли. 10 апреля союзная эскадра атаковала порт и пыталась высадить десант, но была отбита огнем береговых орудий.

17–18 апреля англо-французский флот крейсировал у Севастополя; 21 апреля он вновь был виден на горизонте. Меншиков хотел послать часть эскадры, но Нахимов и Корнилов согласованно выступили против. 24 апреля вновь союзники появились в виду главной базы, в ночь на 23-е и 25 апреля происходили ложные тревоги. 27 апреля французский пароход провел разведку Балаклавы, 28 апреля — Феодосии и Керченского пролива. 5 мая английский и французский пароходы приближались к Севастополю и после выстрелов с береговой батареи ретировались. В ответ на эти разведки с начала мая было организовано крейсерство русских судов. Сначала выходили 2 фрегата, бриг и пароход, с 15 мая — 2 корабля, 2 фрегата и 2 парохода под командованием поочередно Истомина, Новосильского и Панфилова. В июне крейсерства продолжались по расписанию Нахимова, хотя он и не одобрял их. Больше пользы принесло крейсирование парохода «Эльборус», который сжег 2 турецких судна недалеко от Босфора, высадив их экипажи в шлюпки.

Нахимова в это время беспокоили запальные трубки Лехнера для бомб, присланных из столицы, ибо на учебных стрельбах лишь три бомбы из десяти взорвались при попадании в щит. 1 мая моряки провели удачный взрыв мины на рейде Севастополя. Однако все это были эксперименты. Мины так и не удалось применить, а трубки, изготовленные в Николаеве, по-прежнему взрывались не вовремя, даже вблизи дула пушек.

Вице-адмирала огорчила статья, перепечатанная «Русским Инвалидом» из иностранного журнала, в которой было написано, что Черноморский флот сильнее союзных, но боится выйти в море. Он прекрасно понимал, что против 12 парусных линейных кораблей и 6 пароходов неприятель имел 19 только винтовых кораблей и 7 пароходов, которые имели явное преимущество перед парусниками. Флагман считал, что Корнилов, намереваясь выслать его эскадру в море, чрезмерно рискует. Начальник штаба Черноморского флота полагал, что при встрече с превосходящим противником корабли успеют вернуться в Севастополь. Но Нахимов опасался, что бегство от неприятеля понизит дух команд. Если бы флот конвоировал транспорты, то при встрече с превосходящим противником пришлось бы либо сразиться и лишиться флота, либо бросить беззащитные суда. Разумеется, такие мысли вице-адмирал высказывал лишь в узком кругу, не обсуждая открыто приказы.

1 июля Корнилов поручил П. С. Нахимову сформировать для усиления десантных стрелковых батальонов еще два резервных из моряков 4-й и 5-й дивизий, а также поручил определить число ружей на кораблях для использования в случае необходимости.

Необходимость эта приближалась. Если русские принимали меры к обороне Севастополя, то союзники готовились к нападению. Еще весной англо-французские экспедиционные войска высадились в Галлиполи у Дарданелл. Летом их перевезли в Варну. Попытки действий в Добрудже кончились потерей половины отряда от холеры. Когда русские полки отошли от Дуная в пределы России, экспедиционные войска в Варне продолжали нести потери от болезней, пока правительства Франции и Англии не договорились об организации высадки в Крыму для уничтожения Черноморского флота. 31 августа, наконец, было избрано место десантирования южнее Евпатории. На следующий день армада из 89 боевых судов и 300 транспортов подошла к берегам Крыма. Ее движение русские адмиралы наблюдали с вышки морской библиотеки в Севастополе, а начало выгрузки войск видел лейтенант В. Стеценко, оказавшийся с разъездом казаков в месте высадки.

Немедленно были приняты меры к отражению вторжения. 1 сентября Корнилов предписал Нахимову, чтобы все суда его эскадры состояли в полной готовности сняться с якоря во всякое время. Уже на следующий день Нахимов сообщил Корнилову диспозицию эскадры при выходе в море одной или двумя колоннами. В тот же день он получил приказ начальника штаба флота о приведении кораблей в боевую готовность и формировании батальонов из экипажей. 7 сентября Корнилов назначил на случай тревоги начальником войск на северной стороне контр-адмирала Истомина, а на южной — контр-адмирала Панфилова; общее начальство над флотом и морскими батальонами в отсутствие Корнилова было поручено Нахимову.

Высадка союзников, Альминское сражение и уход армии создали критическое положение в Севастополе. Только задержка движения неприятельских войск позволила защитить город с суши орудиями и моряками, занявшими наскоро построенные укрепления. Чтобы преградить путь противнику в бухту, 11 сентября между Константиновской и Александровской батареями были затоплены 5 старых кораблей и 2 фрегата, в спешке на них оставили артиллерию. В тот же день Меншиков поручил Корнилову оборону северной, а Нахимову — южной стороны. Начиналась героическая оборона Севастополя.

12 сентября Нахимов рапортовал адмиралу М. Н. Станюковичу, что не в состоянии совмещать обязанности, и просил передать командование эскадрой младшему флагману. Однако Меншиков приказал отменить назначение вице-адмирала командиром морских команд на берегу и предписал оставаться на рейде с флагом.

Несколько дней судьба Севастополя висела на волоске. Город, оставленный армией, был почти беззащитен и мог стать легкой добычей противника. Ожидая неизбежного, по его мнению, захвата города с суши, Нахимов решил защищать главную базу на берегу, а оставшиеся корабли затопить, чтобы они не достались врагу. Решительный на море, вице-адмирал на сухом пути избрал, как ему казалось, наилучший выход, чтобы выполнить приказ о защите южной стороны. 14 сентября он отдал приказ № 129:

«Неприятель подступает к городу, в котором весьма мало гарнизона; я в необходимости нахожусь затопить суда вверенной мне эскадры и оставшиеся на них команды с абордажным оружием присоединить к гарнизону. Я уверен в командирах, офицерах и командах, что каждый из них будет драться как герой: нас соберется до трех тысяч; сборный пункт на Театральной площади. О чем по эскадре объявляю».

Нахимов, для которого флот был и жизнью, и семьей, мог решиться на такой шаг только в крайнем случае, ибо понимал, что потеря Севастополя грозит потерей флота, а при сохранении главной базы флот можно было вновь построить. В условиях безвластия при незнании обстановки, тем более после затопления части флота для защиты с моря, этот шаг казался оправданным.

Утром 14 сентября на корабли поступил приказ после поднятия сигнала на «Двенадцати апостолах» начать затопление. В 8.30 такой сигнал появился, и началось затопление корабля «Ростислав», но вскоре было прекращено. В события вмешался Корнилов. В планы командования уничтожение всех кораблей не входило. Как человек, отвечающий за флот, начальник штаба в 10.00 передал запрещение исполнять под угрозой наказания приказы Нахимова о затоплении или сожжении кораблей до подтверждения этого сигнала с корабля «Великий князь Константин», где находился Корнилов.

Уже на следующий день, когда стало ясно, что штурма не будет и союзники приступают к осаде, все усилия были направлены на оборону города с суши, которой в мирное время почти не существовало. На строящиеся укрепления южной стороны с кораблей отправляли боеприпасы. Более упорядоченный характер принимали морские батальоны. Принимали меры для защиты парусников от пожаров.

29 сентября Корнилов приказал создать запасные парки (по 8 24-фунтовых пушек на три бастиона и Малахов курган) из корабельных орудий по назначению Нахимова. Постепенно все больше орудий с кораблей перевозили на сооружаемые бастионы, которыми командовали моряки. И русские, и их противники сооружали батареи. Против 25 тысяч войск в Севастополе неприятель располагал большими силами.

Налаживалась и деятельность флота. Главной действующей силой оказались пароходы. 21 сентября, для организации совместных действий паровых судов с армией, Корнилов отдал соответствующий приказ; в конце сентября Нахимов издал инструкцию для пароходов, выходящих на позиции. Речь шла о защите с помощью паровых судов и высланных с них шлюпок подступов к рейду при возможных диверсиях с моря. Так как парусники оказались запертыми в гавани, 2 октября, ожидая бомбардировки, Корнилов приказал расставить их в более безопасные места и поручил это Нахимову.

5 октября началась первая бомбардировка Севастополя с моря и суши. Несмотря на огромный расход боеприпасов, союзники не смогли добиться успеха. Морская и сухопутная артиллерия умело отвечала неприятелю. Атаку с моря и суши защитники отразили с большими потерями для неприятеля. Нахимов служил примером деятельности и распорядительности. В день обстрела вице-адмирал был легко ранен в голову. После гибели 5 октября на Малаховом кургане Корнилова Павел Степанович стал фактическим руководителем и душой обороны.

В письме обер-интенданту Черноморского флота и портов контр-адмиралу Н. Ф. Метлину Нахимов, сообщая о смерти Корнилова, отмечал: «У нас без Владимира Алексеевича идет безначалие». Корнилов, имея влияние на Меншикова, действовал именем князя. С его смертью рвались нити, согласовывавшие действия главнокомандующего, флота и армии. Нахимову предстояло теперь выполнять обязанности погибшего Корнилова.

Первоначально П. С. Нахимов радел о флоте в первую очередь. Во время первой бомбардировки днем он был на суше, а ночью отправлялся на эскадру, где оставалось лишь 150 человек на кораблях и 60 — на фрегатах, вооруженных холодным оружием для обороны от возможных нападений неприятеля. Но все больше проблем сухопутной обороны требовали его вмешательства. К Нахимову, не имевшему официально власти, обращались с просьбами по разным вопросам, и он по возможности разрешал их. К примеру, при нехватке больничных коек корабль «Императрица Мария» превратили в госпиталь для раненых. Почти каждый день вице-адмирал находил время посетить госпитали. Но главное, он объезжал линию, показывая пример мужества и твердости под неприятельскими пулями и снарядами. Эти демонстрации давали моряку тот авторитет, какого не могла дать формальная власть. Вице-адмирал Станюкович, сменивший Корнилова, предложил Нахимову ни во что не вмешиваться. Однако флагман не мог не выполнять долг так, как он его видел. В письме Н. Ф. Метлину Нахимов объяснял:

«Хожу же я по батареям в сюртуке и эполетах потому, что, мне кажется, морской офицер должен быть до последней минуты пристойно одет, да как-то это дает мне больше влияния не только на наших, но и на солдат».

С другой стороны, он требовал от начальников уменьшения потерь, оставляя при обстреле у орудий минимум людей, и писал, что «…заботливый офицер, пользуясь обстоятельствами, всегда отыщет средство сделать экономию в людях и тем уменьшить число подвергающихся опасности…».

Солдаты любя называли Нахимова «батька-адмирал».

В день Инкерманского сражения меры, принятые Нахимовым (мост через реку Черная, высланные в Инкерманскую бухту пароходы, огнем поддержавшие наступление и отход русских войск), способствовали уменьшению русских потерь.

Одновременно Нахимов занимался делами морскими. По его приказу у разрушенного корпуса затопленной «Силистрии» 5 ноября затопили корабль «Гавриил», чтобы восстановить заграждение у входа на рейд. 24 ноября с разрешения Меншикова он организовал вылазку пароходов «Владимир» и «Херсонес», которые атаковали наблюдавший за движением на рейде неприятельский пароход, заставили его бежать и тем вызвали переполох в союзном флоте. Моряки показали, что флот жив. Вполне резонно 25 ноября Нахимов писал Станюковичу о нецелесообразности отправки на батареи артиллерийских офицеров пароходов, находящихся в боевой готовности.

30 ноября Нахимов принял на себя обязанности помощника начальника Севастопольского гарнизона генерала графа Д. Е. Остен-Сакена. Официальных прав он не получил, да и оформил это назначение Меншиков лишь 1 февраля 1855 года. Лишь моральное право, которое давали любовь и уважение защитников города, позволяло ему делать немало нужного для обороны. Например, в декабре 1854 года, кроме «Императрицы Марии», под временный госпиталь были определены еще 3 корабля и 2 фрегата.

По предложению вице-адмирала моряки с пароходов получали награды за вылазки в море и обстрелы неприятельских позиций. Оценивая важность этой единственной подвижной части флота, Нахимов писал в ответ на требование вице-адмирала М. Н. Станюковича 24 ноября 1854 года послать на оборонительную линию артиллерийских офицеров с паровых судов:

«Имею честь донести, что пароходы всегда состоят в готовности к действиям на рейде, а потому артиллерийских офицеров не предстоит возможности с них откомандировать на бастионы».

31 декабря Меншиков представил Нахимова к ордену Белого Орла; резолюция о награждении орденом была дана 13 января 1855 года. В Севастополе награждение восприняли как оскорбление и никто не решился поздравить вице-адмирала. Все считали, что он достоин более высокой награды.

В сложной ситуации, когда только 2 корабля имели полную артиллерию, на 3 она сохранялась частично, а непогода все более разрушала заграждения, Нахимов предложил Меншикову программу охраны входа в Севастопольскую бухту, сочетавшую корабли — плавучие батареи и батареи на суше; он указал, сколько человек требуется для действия артиллерией. 3 февраля вице-адмирал в докладной записке убеждал Меншикова:

«Громадные усилия союзников, употребленные противу Севастополя, безусловно могли быть удерживаемы до сих пор только при содействии средств, разрушивших Черноморский флот; первый период бомбардирования кончается, — средства наши наполовину уже истощились. Тяжкий удар, нанесенный в таком положении, что не можем быть страшны на море, по крайней мере, в продолжение нескольких лет. Приложение винтового двигателя окончательно решает вопрос о нашем настоящем ничтожестве на Черном море. Итак, нам остается одно будущее, которое может существовать только в Севастополе; враги наши знают цену этому пункту и употребят все усилия, чтобы завладеть им».

Вице-адмирал полагал, что союзники вряд ли решатся отбросить армию с путей, связывающих Севастополь и всю Россию. Он более опасался второй атаки с моря, которой могли противостоять только 3 корабля с неполной артиллерией и малообученными командами, и предлагал обсудить на совете положение с морской обороной города.

Возможно, в ответ на первую записку Меншиков наконец и назначил Нахимова формально помощником начальника Севастопольского гарнизона. Видимо, князь хотел привлечь активность моряка к суше. 7 февраля о назначении было объявлено Д. Е. Остен-Сакеном по гарнизону. Однако Нахимов оставался и командующим эскадрой. 6 февраля он отдал приказ для обновления заграждения затопить корабли «Ростислав» и «Двенадцать апостолов». 13 февраля по устному указанию Меншикова эти корабли, а также фрегаты «Кагул» и «Месемврия» легли на дно между Николаевской и Михайловской батареями, а фрегат «Мидия» готовили к затоплению. 19 февраля был затоплен и он.

Вице-адмирал так объяснял необходимость затопления:

«Если неприятельские корабли утвердятся на рейде, то, кроме того что мы потеряем Севастополь и флот, мы лишимся всякой надежды в будущем; имея Севастополь, мы будем иметь и флот; однажды же отданный отнять без содействия флота невозможно, а без Севастополя нельзя иметь флота на Черном море; аксиома эта ясно доказывает необходимость решиться на всякие меры, чтобы заградить вход неприятельским судам на рейд и тем спасти Севастополь».

Оставшиеся корабли Нахимов поставил в качестве плавучих батарей для поддержки береговой артиллерии. Два корабля у Килен-бухты и верховьев Южной бухты могли обстреливать фланговым огнем подступы к главной оборонительной позиции, а три остальных прикрывали вход на рейд.

Особое внимание вице-адмирал направил на организацию наблюдения за противником и передачу сообщений различными видами связи, вплоть до электрического телеграфа — тогда новинки. Информация стекалась в штаб начальника гарнизона, откуда исходили приказы начальникам дистанций.

Тем временем Меншиков оставил Севастополь, и до приезда сменившего его М. Д. Горчакова командующим войсками в Крыму стал Остен-Сакен, который 18 февраля назначил Нахимова исполняющим должность начальника гарнизона; 21 февраля вице-адмирал приказом по гарнизону объявил о назначении.

Чем теснее сжималось кольцо блокады, тем более сближались функции морских и сухопутных войск. При обстреле конгревовыми ракетами с берега страдали корабли. Выдвинутая к Черной речке неприятельская батарея обстреливала пароход «Херсонес». Нахимов в конце февраля принял решение отвести корабли в более безопасное место. В восточной части бухты для поддержки сухопутных войск у Килен-балки стоял дежурный пароход; в конце февраля была подготовлена инструкция, которая предписывала пароходам препятствовать движению неприятельских колонн по Килен-балке и прикрывать редуты. Неоднократно пароходы способствовали отражению атак неприятеля на укрепления Севастополя. В частности, будущий адмирал Г. И. Бутаков применял для увеличения дальности стрельбы крен парохода, а для уменьшения уязвимости судов — блиндирование машин, стрельбу на ходу и с закрытых позиций по указаниям наблюдателя. Новаторству Бутакова и других моряков способствовал уже известный читателю подход Нахимова, требовавшего от офицеров инициативы и самостоятельности. Соответственно Нахимов отмечал успешную деятельность пароходов, обрушивавших на неприятельские позиции и атакующие колонны сотни снарядов. В частности, 12 марта 1855 года он в специальном приказе отмечал: «Бывши вчерашнего числа на редутах и удостоверившись лично, что действием артиллерии дежурного парохода „Крым“ нанесен значительный вред неприятельской батарее, я считаю долгом высказать командиру парохода мою искреннюю благодарность».

Изданная в сентябре 1854 года инструкция для дежурного парохода, предназначенного для осмотра гребных судов противника, предусматривала полную боевую готовность судна, выделение им гребного судна для дежурства у бона, тщательный осмотр проходящих гребных судов. В случае атаки неприятельских гребных судов дежурный пароход должен был оповестить фальшфейером береговые батареи, а сам всеми средствами (картечь, гребные колеса) топить их. Для исключения столкновения пароходы несли отличительные огни. Развитием тактики пароходов явилась инструкция дежурному пароходу, разработанная в феврале 1855 года Г. И. Бутаковым по инициативе Нахимова. Эти документы со временем наряду с боевым опытом легли в основу тактики парового флота, разработанной Бутаковым.

В день второго общего штурма 26 мая 1855 года Нахимов, оказавшийся в разгар атаки на передовом Камчатском люнете, несмотря на контузию, организовал прорыв и вывел остатки защитников к своим позициям, поставив преследующих французов под огонь артиллерии. В результате атака неприятеля была отбита с большими для него потерями.

Готовясь к общему штурму, Нахимов предложил построить мост на бочках через Южную бухту взамен поврежденного при обстреле; это позволяло объединять усилия всего оборонительного фронта. Шесть пароходов, поставленных к Килен-балке, позволяли с фланга простреливать подступы к 1-му и 2-му бастионам. Все это способствовало отражению штурма 6 июня. Сам Нахимов находился на Малаховом кургане и организовал контратаку, позволившую отбросить атаковавших. В результате взаимодействия армии и флота противник был отражен с большими потерями.

Значительное внимание Нахимов уделял снабжению и медицинскому обслуживанию войск. Один из современников вспоминал: «По званию главы Черноморского флота он был истинный хозяин Севастополя. Постоянно на укреплениях, вникая во все подробности их нужд и недостатков, он всегда устранял последние, а своим прямодушным вмешательством в ссоры генералов он настойчиво прекращал их».

Лишь 25 февраля Нахимов официально был назначен командиром Севастопольского порта и военным губернатором Севастополя. Наконец, права Нахимова стали соответствовать обязанностям. В тот же день Остен-Сакен отправил генерал-адмиралу, Великому князю Константину Николаевичу рапорт с ходатайством о производстве Нахимова в адмиралы. Он писал:

«Вице-адмирал Нахимов во все время 165-дневной осады Севастополя сначала не принадлежа к ее обороне, потом с 28 ноября в качестве помощника и замещения меня в случае смерти или раны, чрезвычайно способствовал успешной обороне Севастополя: блистательною неустрашимостью, влиянием на войска, приобретенною любовию и уважением, неусыпною деятельностью, доходящею до того, что непрестанным осмотром бастионов, редутов, батарей и траншей ему известно направление орудий в каждой амбразуре.

Вице-адмирал Нахимов имеет неисчислимые заслуги».

27 марта 1855 года П. С. Нахимова произвели в адмиралы за отличие при обороне Севастополя. Производство не изменило характера деятельности флотоводца. В приказе от 12 апреля П. С. Нахимов отмечал, что его успех — следствие героизма адмиралов, офицеров и матросов. Он также продолжал открыто ходить по укреплениям под пулями. За преданность, бесстрашие и отвагу и любили его подчиненные, особенно моряки.

9 марта контр-адмирал В. И. Истомин пал на Камчатском люнете. Нахимов уступил ему место, которое оставлял для себя в гробнице Владимирского собора рядом с Лазаревым и Корниловым.

12 марта Нахимов обратился к М. Д. Горчакову, командующему Южной армией и морскими и сухопутными силами в Крыму, с просьбой освободить его от командования эскадрой. 15 марта Горчаков разрешил Нахимову передать эскадру контр-адмиралу П. М. Юхарину, и 16 марта адмирал спустил свой флаг. Он сосредоточил основное внимание на сухопутной обороне, хотя не забывал и о флоте.

В приказе от 2 марта по Севастопольскому гарнизону Нахимов обратил внимание начальников на сбережение личного состава при обстрелах. В ходе второй бомбардировки, с 28 марта по 8 апреля 1855 года, потери от обстрела противника оказались меньше, чем при первой, благодаря траверсам и блиндажам. Сам же адмирал продолжал в сюртуке с хорошо заметными эполетами, известными всему городу, регулярно объезжать позиции, появляясь в самых опасных местах.

Обязанности требовали от Нахимова заниматься снабжением войск и вывозом раненых, артиллерией и судьбой семей погибших, госпиталями и сооружением укреплений, награждением достойных и порицанием неисправных. Записная книжка адмирала за 1854–1855 годы полна записей по самым разным вопросам, которые ему приходилось разрешать. Стараясь до минимума сократить бюрократическую переписку, Нахимов стремился самостоятельно и быстро решать вопросы. Он редко задумывался о том, как будет отчитываться в расходах после войны. В беседе с одним из защитников Севастополя адмирал шутил, что уже предоставил все свое имущество на съедение различных комиссий и бухгалтерий. Немало усилий отнимали бумажные дела, с которыми моряк справлялся хуже, чем с управлением парусами и делами обороны.

Болезнь не давала покоя. Адмирал страдал различными припадками. Боли в желудке, рвота, головокружение вплоть до обморока мучили его. Сказывались и застарелая болезнь, и тяготы службы. Однако моряк не показывал вида, продолжая ежедневные объезды позиций и занимаясь десятками различных дел.

С началом весны пришла опасность эпидемии. Потому Нахимов беспокоился о скорейшем вывозе раненых из осажденного города в Николаев. Не отходил Нахимов и от интересов флота, следил за его действиями. 7 апреля он в приказе сообщал о методе тушения зажигательных ракет, разработанном Г. И. Бутаковым, и рекомендовал использовать его на судах эскадры.

Не забывал адмирал за заслуги представлять к наградам офицеров и матросов. Но достойных было слишком много. Чиновник для особых поручений Морского министерства Б. П. Мансуров рапортовал генерал-адмиралу, Великому князю Константину Николаевичу:

«…Нахимов олицетворяет в себе стойкий и непоколебимый гений Севастополя. История знает уже, что все чины Черноморского флота следовали и следуют этому примеру, и здесь слово „все“ имеет действительно то обширное значение, которое исключений не допускает; как я не доискивался и допрашивался особенных примеров мужества, самоотвержения и хладнокровия, я всегда приходил и прихожу к тому результату, что честь, достоинство и подвиги везде одни и те же, разница в том, что сегодня отличится один, а завтра другой. Как ни строг Павел Степанович в своих оценках, он всегда готов прочитать список всех ныне остающихся на бастионах, когда его спрашивают об особенных отличиях».

Однако при необходимости Нахимов отмечал и недостатки. Он делал замечание за несвоевременную и неточную передачу сообщений телеграфа, выговаривал капитан-лейтенанту Н. И. Викорсту за плохое наблюдение за его командой, немедленно направил встреченного на улице штабс-капитана А. Н. Зубкова к его команде и угрожал отдать под суд в случае дальнейшего уклонения от службы.

Приходилось адмиралу участвовать и в боях на суше. При освобождении Камчатского люнета Нахимов получил контузию, уже не первую. Тот же Мансуров замечал, что моряк с трудом сидел на стуле. Но стоило ему услышать, что союзники накапливают силы у Малахова кургана, и адмирал через две минуты оказался в седле.

Несмотря на новый чин, положение адмирала оставалось сложным. Над ним оставался командующий 4-м корпусом Остен-Сакен, который отдавал приказы по Севастопольскому гарнизону. Потому 19 апреля Нахимов просил пересылать в его канцелярию военного губернатора копии всех приказов Остен-Сакена для сведения.

Главнокомандующий Южной армией и сухопутными и морскими силами в Крыму князь М. Д. Горчаков не верил в возможность удержать Севастополь. Он согласился с предложением генерал-лейтенанта Бухмейстера соорудить мост через Севастопольскую бухту. В записке от 27 мая адмирал посчитал невыгодным сооружение моста. Он понимал, что мост — средство не столько для переброски подкреплений, сколько для эвакуации. В то же время сам он был инициатором сооружения пешеходного моста на бочках через Южную бухту; мост этот связал позиции обороняющихся.

В Севастополе катастрофически не хватало продовольствия, оружия, боеприпасов, строительных материалов. Нахимову приходилось самому разрешать многие вопросы. Он определял, как избежать сверхнормативных требований продовольствия, и решал, как обеспечить выпечку хлеба. На свой страх и риск адмирал использовал для постройки укреплений запасы флота (парусину, тросы, корабельный лес), получая разрешения задним числом; однако он старался избежать излишнего расхода ценных кораблестроительных материалов.

Нахимов, желая избежать лишних жертв, после начала третьей бомбардировки отдал 28 мая приказ об эвакуации женщин из Севастополя. Матросских жен, живших на северной стороне, он определил на морское довольствие.

Себя адмирал не щадил. Он нередко оказывался в опасных местах, несмотря на усталость, болезни и несколько контузий. В июне к прочим недугам прибавилось заболевание «холериной». Окружающим он казался бессмертным. Но это было не так.

28 июня, как обычно, с утра Павел Степанович объезжал позиции. Он посетил 3-й бастион. Когда в нескольких шагах взорвалась бомба, адмирал, сидевший у блиндажа, даже не шелохнулся. Потом он поехал на Малахов курган. Когда Нахимов с кургана наблюдал за противником, высунувшись из-за укрытия, он был смертельно ранен в голову пулей. Это произошло около 18.30. Скорее всего, адмирал, не снимавший заметного мундира с эполетами, стал жертвой неприятельского снайпера.

Врачи пытались помочь, но тщетно. 30 июня Нахимов скончался. 1 июля состоялось торжественное погребение, в котором участвовали все, кто мог оставить позиции.

Смерть Нахимова поставила последнюю точку в обороне Севастополя, ибо Горчаков был готов в случае необходимости оставить город. Когда союзникам в результате очередного штурма удалось ворваться на Малахов курган, было принято решение эвакуировать войска по мосту через бухту. Русские полки оставили южную сторону, взорвав склады, укрепления и уничтожив последние корабли.

Гибель В. А. Корнилова, П. С. Нахимова, других моряков лазаревской школы наряду с условиями Парижского мира 1856 года явились гораздо большей причиной упадка Черноморского флота на ближайшие десятилетия, чем фактическая гибель устаревших деревянных парусников.

* * *

Вся жизнь Нахимова была связана с морем, в котором он провел около ста пятидесяти месяцев и заслужил ряд наград; не считая лечения за границей, на отпуска у него приходилось всего десять месяцев. За эти годы он так и не приобрел недвижимого имущества, свои средства расходуя на флот, который был для него семьей.

Нахимов говорил: «Неужели вы не видите между офицерами и матросами тысячу различных оттенков в характерах и темпераментах?» Он выступал против страха как основного средства воспитания: «Страх подчас хорошее дело, да согласитесь, что не натуральная вещь несколько лет работать напропалую ради страха. Необходимо поощрение сочувствием; нужна любовь к своему делу, тогда с нашим лихим народом можно такое делать, что просто чудо». Считая, что необходимо учить подчиненных своим примером, моряк говорил: «Не учите их, как попугаев. Пожалуйста, не мучьте их и не пугайте; не слова, а мысли им передавайте».

Несмотря на то что Нахимов не давал спуску нарушителям дисциплины и требовал образцового порядка на борту, моряки уважали и любили его. Севастополец слышал весной 1854 года, как один из матросов говорил другому, что на эскадре Нахимова больше работы, но и больше веселья. Он рассказывал, что адмирал приказал оборудовать на берегу качели, палатки для встреч с женами, сам принимал участие в праздновании Пасхи и христосовался со всеми знакомыми встречными. При таких условиях экипажи примирялись с тем, что флагман для сохранения боеготовности не отпускал матросов в город.

Для офицеров адмирал служил примером не только бывалого моряка, но и человека культурного, знакомого с новинками морской литературы и усиленно пропагандировавшего чтение среди молодежи.

Прошло много лет, однако имя П. С. Нахимова не забыто. Оно отражено в книгах, кинофильмах, названиях судов и географических пунктов. В 2002 году было торжественно отмечено двухсотлетие со дня рождения героя-флотоводца. В этом — знак понимания важности сохранения традиций отечественного флота.

Заключение

Существуют три основные причины, по которым российские моряки второй половины XVIII столетия прославили отчизну открытиями и победами, ранее невиданными. Во-первых, свою роль сыграло улучшение образования офицеров; во-вторых, они могли воспользоваться опытом и знаниями уже не столько иноземных, сколько отечественных мореходов первого поколения, начинавших службу еще при Петре I; наконец, атмосфера екатерининского флота не мешала проявлять инициативу, и каждый моряк знал, что за успехи его наградят, а за упущения, если они не преступны — наконец-то, по крайней мере, не снимут голову.

Воспитанные в таких условиях флагманы и составили славу Российского флота.

Не все они известны современному читателю.

Автор надеется, что данной книгой удастся в какой-то степени исправить историческую несправедливость по отношению к людям, прославившим Россию.

Так как биографии перекрывают морскую историю России за длительный срок, изучение этих жизнеописаний позволяет сделать некоторые выводы, важные и для нашего времени.

Во-первых, совершенно очевидно, что именно в те периоды, когда государство проводило активную политику при поддержке флота, и выдвигались флотоводцы. При Петре I и Екатерине II, а также Николае I, которые высоко ценили флот как орудие для осуществления политических целей и много внимания обращали на его развитие, развернулись способности адмиралов, биографии которых рассмотрены выше.

Во-вторых, практика показала, что совершенно не обязательно проливать моря крови, чтобы добиваться политических целей. Вооруженный нейтралитет, провозглашенный и поддержанный силой флота, принес России не меньше авторитета, чем победы в сражениях. Осторожная политика на Черном море при твердой и последовательной деятельности морского и сухопутного командования позволила в конце 70-х — начале 80-х годов XVIII столетия не только избежать столкновения с Турцией, но и присоединить Крым, создать Черноморский флот и его главную базу, что позволило встретить турецкий флот в следующую войну 1787–1791 годов во всеоружии. Не только военные, но и коммерческие, и исследовательские плавания XVIII и особенно XIX веков способствовали расширению территории, экономической мощи России, упрочению ее положения в мире как великой державы. Однако для того, чтобы мирными путями добиваться успехов, страна должна была поддерживать на высоком уровне свою морскую мощь и не жалеть расходов как на постройку современных кораблей, так и на подготовку моряков.

В-третьих, Российская империя стала местом, притягивающим своими возможностями талантливых моряков разных стран, часть из которых составила славу России. Они не только нашли убежище от религиозных и политических гонений и дискриминации, которые не позволяли занять на родине посты, достойные их способностей. Многие только здесь встретили тот размах политических деяний, который позволил им проявить себя полностью. Особым фактором явились русские люди, без самоотверженности и способностей которых оказались бы неосуществимыми самые дерзкие и хорошо продуманные планы де Рибаса, Нассау-Зигена и Грейгов.

В-четвертых, начатое еще при Петре I морское образование со временем все больше и больше давало преимуществ Российскому флоту перед другими, где в основу клали морскую практику с обучением непосредственно на кораблях. Это образование наряду с возможностью практиковаться в разных областях деятельности (навигации, гидрографии, кораблестроении, администрации, дипломатии и т. п.) создавало основу для развития отечественных морских деятелей.

В-пятых, флот, как политическая сила, способствовал приобретению важных для России территорий, а эти территории (базы на них), в свою очередь, способствовали развитию морской силы.

Уже Петр Великий стал определять морскую мощь России не только числом боевых кораблей, но и возможностями торгового судоходства, тогда еще в массе осуществляемого на иноземных судах. Вторая волна внимания к развитию отечественного торгового мореходства и использования флота для политических целей поднялась при Екатерине II. Вскоре после начала ее правления фрегаты с российскими товарами были посланы на Средиземное море. Были организованы экспедиции для поиска кратчайшего пути из Архангельска через полярные моря в Тихий океан, где российские первопроходцы открыли богатые пушным зверем Алеутские острова. Лишь позднее, когда вспыхнула русско-турецкая война 1768–1774 годов, на Средиземное море пошли боевые эскадры, которые разгромили турецкий флот. Так как турки потерпели поражение и на суше, и на Черном море от Азовской флотилии, подписанный ими Кючук-Кайнарджийский мир открывал путь русским торговым судам через Босфор и Дарданеллы в Европу и обратно, а приобретенные земли Новороссии предоставили зерно — основной товар, который Россия этим путем вывозила.

В войнах с Турцией (1787–1791) и Швецией (1788–1790) российские армия и флот доказали способность выстоять даже в борьбе с двумя противниками одновременно. Успехи флота позволили России закрепиться в Причерноморье и Крыму, а поражение флота Густава III на Балтике лишило шведов надежды вернуть потерянные ранее земли.

При Екатерине II флот обрел свое назначение как орудие политики энергичной государыни. Во главе его оказались преимущественно отечественные флотоводцы; хотя Императрица и приглашала иностранных специалистов, она добивалась, чтобы они чувствовали себя в России как дома. От моряков требовали дела и не стесняли инициативу. В результате славных побед первой Архипелагской экспедиции, войн против Турции и Швеции к 1796 году Россия вернула многие потерянные в прежние века земли и располагала на Балтийском и Черном морях морской силой, одно движение которой заставляло даже гордых британцев отказываться от своих планов.

Во времена Петра I и Екатерины II при помощи флота были решены основные стоявшие со Средневековья политические задачи страны, позволившие ей стать великой державой: выход к Черному и Балтийскому морям, возвращение потерянных русских земель и нейтрализация Польши — орудия антироссийских сил в Европе. Однако так и не был создан торговый флот, способный конкурировать с иностранными.

Свыше полувека после Екатерины Великой лишь отдельные государственные деятели добивались внимания к развитию отечественного торгового судоходства и его защиты, но в общем не ощущали общегосударственной поддержки. Морскую торговлю считали делом частным, а флот военный создавали не столько с определенными практическими целями, сколько для престижа.

Павел I, вступая на трон, оставил за собой и пост генерал-адмирала. Он решительно взялся за борьбу с злоупотреблениями екатерининского времени, однако одновременно уничтожал дух инициативы и самостоятельности. В итоге все старания улучшить флот приводили к обратному результату. Вставший при Александре I во главе Министерства морских сил России П. В. Чичагов попытался навести в отечественном флоте порядок по британскому образцу, но с сохранением лучших отечественных традиций. Он опирался на либерализм Императора. Но Александру I, избегавшему войн, флот не требовался, и к концу его правления он был в упадке.

Николай I нуждался в средствах для проведения в жизнь своих планов, и он обратил внимание на флот. К 50-м годам XIX века русские парусные флоты мирного времени по численности были чуть ли не крупнейшими в мире и по подготовке не уступали европейским. Но страна отставала от Европы в области промышленности. Император недооценивал важность пароходов, и боевые паровые корабли начали строить лишь незадолго до Крымской войны. Господствовавший на Черном море в 1853 году флот уже в следующие два года был блокирован и погиб с падением Севастополя. Невосполнимой утратой стала гибель многих моряков лазаревской школы.

Парижский мир 1856 года на долгие годы оставил Россию без Черноморского флота.

Ну а дальнейшая история отечественного броненосного флота так и не успела выдвинуть флотоводцев, способных побеждать, командуя эскадрами технически совершенных судов. Такие флотоводцы уже появлялись (С. О. Макаров, A. B. Колчак, Н. О. Эссен), но безвременно уходили в мир иной.

История России вновь делала крутой вираж…

Приложение Статут военного ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия

Божиею поспешествующею милостию Мы, Екатерина Вторая, Императрица и Самодержица Всероссийская, и пр., и пр., и пр.

Как Российския империи слава наипаче распространилась и возвысилась верностию и храбростию и благоразумным поведением воинскаго чина, то из особливой Нашей Императорской милости к служащим в войсках Наших в отмену и награждения им за оказанную от них во многих случаях Нам и Предкам Нашим ревность и службу, также и для поощрения их в военном искусстве, восхотели Мы учредить новый военный орден, и снабдить оный всеми теми преимуществами, кои споспешествовать будут сему Нашему предприятию; что Мы сим и учреждаем, принимая на Себя и Преемников Наших сего ордена Гросмейстерство и жалуя сему ордену во всегдашние времена нижеследующие статьи, преимущества и выгоды.

1. Сей орден должен почитаться учрежденным с 1769 года месяца с ноября с 26 числа, в который день Мы знаки онаго на Себя возложа, пожаловали чрез долгое время с отличностию Нам и отечеству служащих, и впредь ежегодно сей день праздноваться будет как при Дворе Нашем, так и во всех местах, где случится Кавалер большаго креста.

2. Именоваться будет орден сей военным святаго Великомученика и победоносца Георгия орденом, оным же от Нас пожалованные называться будут Кавалерами Святаго Георгия. Знак сего ордена, получающим оный, да пребудет пред светом доказательством милостивого Нашего благоволения за службу и доброе их поведение на все времена.

3. Ни высокая порода, ни полученные пред неприятелем раны, не дают права быть пожалованным сим орденом; но дается оный тем, кои не только должность свою исправляли во всем по присяге, чести и долгу своему, но сверх того отличили еще себя особливым каким мужественным поступком, или подали мудрые, и для Нашей воинской службы полезные советы.

4. В числе могущих получить сей орден суть все те, кои в сухопутных и морских войсках Наших добропорядочно и действительно Штаб и Обер-Офицерами службу отправляют; а из Генералитета те, кои в войске действительно служа, противу неприятеля отменную храбрость, или военное отличное искусство показали.

5. Но как не всегда всякому верному сыну отечества такие открываются случаи, где его ревность и храбрость блистать может, то разсудили Мы за благо не изключать из сего милостивого установления, и тех, кои в полевой службе 25 лет от Обер-Офицера, а в морской 18 компаний Офицерами служили.

6. Точного числа Кавалеров сего воинскаго ордена не определяем: ибо в оный принимано будет столько, сколько достойными себя окажут.

а. Первый класс большаго креста.

Сим носить ленту чрез правое плечо на камзоле, а звезду на кафтане на левой стороне.

б. Вторый класс носит звезду на кафтане на левой стороне, и большой крест на шее.

в. Третий класс носит малый крест на шее.

г. Четвертый класс носит малый крест в петлице на кафтане.

Сей орден никогда не снимать: ибо заслугами оный приобретается.

7. Знаки сего военного ордена следующие:

Звезда четвероугольная золотая, посреди которой в черном обруче желтое или золотое поле, а на оном изображено вензелом имя Святаго Георгия, а в черном обруче золотыми литерами надпись: за службу и храбрость.

Крест больший золотый с белою с обе стороны финифтью, по краям с золотою каймою, в средине которой изображен Царства Московскаго герб на финифте ж, то есть, в красном поле Святый Георгий, серебряными латами вооруженный, с золотою сверх оных висящею епанчею, имеющий на главе золотую диадиму, сидящий на коне серебряном, на котором седло и вся збруя золотая, чернаго змия в подошве излита золотым копьем поражающий, на задней стороне в средине в белом поле вензеловое сего Святаго Георгия имя.

Лента шелковая о трех черных и двух желтых полосах.

Крест для Кавалеров третьяго и четвертаго классов во всем подобен большому, кроме того, что несколько меньше. Равномерно же и лента с такими же полосами, только по уже первой.

8. Особливые заслуги Нашего Генералитета и прочих Офицеров, имея в Нашей памяти, восхотели Мы оных не только сими знаками для оказания чести пожаловать, но еще к сему присовокупляем старшим Кавалерам каждаго класса ежегодные пенсии, а именно:

Первоклассным по 700 рублей, втораго класса по 400 рублей, третьяго класса по 200 рублей, четвертого класса по 100 рублей.

На каждый класс от Нас определено: на первый 8400, а на прочие по 10 000 рублей: что учинится на все классы 38 400 рублей.

Суммы ж одного класса ни когда не смешивать с суммой другаго класса.

Сии пенсии каждый Кавалер по смерть свою получать будет, хотя бы кто из них и особливое жалованье имел.

И сию сумму для раздачи ежегодно в Военную Коллегию отпускать повелеваем вместе с определенную от нее ниже сего для Секретаря сего ордена и на прочие по ордену расходы, всего по 40 000 рублей.

Ежели же Кавалеров случится столько, что определяемой на пенсии суммы некоторым из них, сиречь младшим, не достанет, то Кавалеры младшие будут сии пенсии получать только тогда, когда ваканция в числе пенсионеров сделается, и вступают к получению пенсии по старшинству принятия их в Кавалеры, не смешивая класса с классом, но каждый класс особо. Ежели кто, например, получит знак третьяго класса, не имея знака класса четвертаго, тот на ваканцию своего класса вступит, а до пенсионной ваканции четвертаго класса ему дела нет.

9. Каждый Кавалер двух первых классов имеет при Дворе Нашем и во всех публичных местах и торжествах вход с Генерал-Маиорами; двух же последних классов Кавалеры, имеют вход в вышеписанных местах и случаях с Полковниками.

10. Двум нашим Военным Коллегиям, то есть Сухопутной и Морской, повелеваем по окончании военной кампании представлять Нам роспись тех военнослужащих, кои во время кампании отличились по предписанию третьей и четвертой статей сего учреждения, прописав в оной каждаго поведение и дела. И для того оным Коллегиям наперед непременно должно сделать сии три необходимо нужные вещи:

1) Подробное описание храбраго подвига, подающего причину к внесению того воина в роспись.

2) Собрание достаточных доказательств ко утверждению сего описания.

3) Разсмотрение, нет ли недостатка в доказательствах?

Которые же по двадцатипятилетней службе от вступления в Обер-Офицерский действительный чин и должность к получению сего ордена надежду имеют в силу пятой статьи сего учреждения, тем присылать по командам прошения с засвидетельствованием всех тех Штаб-Офицеров и Генералов, у кого они в команде, что показуемое в челобитной истинно, что просящий добраго поведения, что 25 лет в службе от Обер-Офицерского чина состоит, и во всю свою службу не бывал в таких прегрешениях, за которые разжалован был чином.

11. Хотя и неудобно вступать в подробное описание многочисленных воинских подвигов, при разных в войне случаях и различными образы бываемых: однако не меньше нужно положить некоторые правила, по коим бы отменные действия от обычных отличены были; для чего Мы Военным Нашим Коллегиям некоторые примерные подвиги здесь предписать заблагорассудили, дабы они на сем основании рассуждения свои постановляли.

Достоин быть написан в подносимой Нам росписи Офицер тот, который ободрив своим примером подчиненных своих, и предводительствуя ими, возмет наконец корабль, батарею, или другое какое занятое неприятелем место.

Ежели кто в укрепленном месте выдержал осаду и не здался, или с отменною храбростию защищал и вылазки делал, храбро и разумно предводительствовал, и чрез то победу одержал, или способы подавал к приобретению оной.

Ежели кто себя представит и возмется за опасное предприятие, которое ему совершить удастся.

Ежели кто людей своих паки соединит.

Ежели кто был первым на приступе, или на неприятельской земле, при высаживании людей из судов.

Но как дисциплина есть душа военной службы; того для не можно здесь преминуть, чтобы не приметить, что во всех сих и других подобных случаях оная постановляется быть совершенно сохраненною.

12. Если кто из военнослужащих Наших находиться будет при союзнических войсках, то считать его дела по вышеписанному же.

13. Орденский крест дозволяется употреблять Кавалерам в гербах и печатях.

14. Оставшиеся после умерших орденские знаки, наследниками, или кому оные по смерти Кавалеров в руки достанутся, отданы или присланы быть должны в Нашу Военную Коллегию, где и списки Кавалеров держаться будут.

15. Також Всемилостивейше постановляем, чтоб по смерти каждаго женатаго Кавалера, получающего пенсию, еще один год вдова умершаго пользовалася его пенсией.

16. Всякий класс сего ордена считает своих Кавалеров старшинством со дня пожалования, на которого Кавалера наперед орден надет, если в один день два или и больше получить оный удостоятся.

17. В несчастливом случае, чего Мы однако не надеемся, если кто из Кавалеров в такие впадет погрешности, которые чести Офицерской противны, или естьли противу неприятеля торопливым окажется, либо и самым робким, таковаго по донесении Нам, и на предварительном военном суде по ясном изобличении, из ордена изключаем и знаки ордена у него отобрать повелеваем.

18. В Казначеи и в Секретари сего ордена повелеваем избрать из отставных от службы Кавалеров заслуженного человека, которому и быть при Военной Коллегии, и как положенную на пенсии сумму принимать, так и Кавалерам пенсии доставлять, и иметь книгу шнуровую за скрепом членов Коллегии, которому жалованья производить по 400 рублей в год; на прочие же по ордену расходы определяем по 1200 рублей в год. И так всей суммы на пенсионы и на расходы по 40 000 рублей.

19. Не дозволяется никому из Кавалеров орденские знаки украшать каменьем.

20. В заключении повелеваем сии статьи во всей силе усерднейшим образом без малейшей отмены наблюдать, и каждому Кавалеру печатный оных экземпляр вручить, дабы все и каждый ведали о сем Всемилостивейшем Нашем учреждении ордена и данных Кавалерам онаго преимуществах. Во утверждение чего Мы, сие Нашею рукою подписали, и Государственную Нашу печать приложить повелели. Дано в Санктпетербурге от Рождества Христова 1769 года ноября 23 дня, Государствования Нашего в осьмое лето.

Печатается с сохранением текстовых особенностей по изданию: Полное собрание законов Российской империи с 1849 года. СПб., 1830. T. XVIII. С. 1020–1024, № 13387 от 27 ноября 1769 года.

Использованные источники и литература

Адмирал Ушаков. Сборник документов. М., 1951–1956. Т. 1–3.

Адмирал Нахимов //Материалы для истории русского флота / Под ред. Новиков Н. В., Софинов П. Г.; Л., 1945. 249 с.

Аренс Е. История русского флота. Екатерининский период. СПб., 1897.

Арикайнен А. И. Центр притяжения — Северный полюс. М., 1988. 221 с.

Архив Государственного совета. СПб., 1869. Т. 1, ч. 1–2.

Аркас З. А. Начало учреждения Российского флота на Черном море и действия его, с 1778 по 1798 год // Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса. 1858. T. IV. С. 261–309.

Аркас З. А. Продолжение действий Черноморского флота с 1806 по 1856 год // Записки Одесского общества истории и древностей. Одесса. 1867. T. VI. С. 368–444.

Асланбегов А. Адмирал Алексей Самуилович Грейг: Биографический очерк. СПб., 1873. 149 с.

Афанасьев А. К истории Черноморского флота//Русский архив. 1902. Кн. 1. С. 193–262, 369–458, 637–792; Кн. 2. С. 213–264.

Бантыш-Каменский H. H. Словарь достопамятных людей русской земли. М., 1836.

Бантыш-Каменский Д. Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов. М.: Культура, 1991.

Белавенец П. И. Круз А. И. / Нива. 1899. № 20. С. 381–382.

Белавенец П. И. Круз А.И: Биографический очерк. Котлин. 1899.

Белавенец П.И. Круз А. И. / Русский биографический словарь. СПб., 1903. Т. 9. С. 461–463.

Белавенец П. И. Материалы по истории русского флота. М.; Л., 1940.

Бескровный А. Г. Русская армия и флот в XVIII веке: Очерк. М., 1958.

Бескровный А. Г. Русская армия и флот в XIX веке. М.: Наука, 1973. С. 487–500.

Бильбасов В. А. Принц Нассау-Зиген в России (1786–1796) / Исторические монографии. СПб., 1901. Т. 4. С. 523–592.

Богданович E. B. Синоп — Севастополь. СПб., 1898.

Ботьянов. Пребывание императора Николая Павловича на Черноморском флоте в 1828 году // Морской сборник. 1869. № 8. С. 1–32.

Брикнер А. Г. Война России со Швецией в 1788–1790 годах. СПб., 1867. С. 299.

Бугенвиль A. A. Кругосветное путешествие на фрегате «Будез» и транспорте «Этуаль» в 1766, 1767, 1768 и 1769 годах. Географгиз, 1961.

Вице-адмирал Корнилов // Материалы по истории русского флота/Под ред. Новиков Н. В., Софинов П. Г. М.: Воениздат, 1947. 339 с.

Гельфонд Г. М. и др. Там за Невой — моря и океаны. М., 1976.

Головачев В. Ф. Чесма. Экспедиция русского флота в Архипелаг и Чесменское сражение. М.; Л.: Военмориздат, 1944.

Головачев В. Действия русского флота в войне со шведами в 1788–1790 годах // Морской сборник. 1871–1873.

Головитин К. Очерки из истории русского флота. Эскадра контр-адмирала A. C. Грейга // Морской сборник. 1882. № 11. С. 55–79; № 12. С. 65–86.

Горев Л. Война 1853–1856 гг. и оборона Севастополя. М.: Воениздат, 1955.

Грейг С. К. Журнал о подвигах русского флота против шведов 1788 // Северный архив. 1823. Т. 8. № 23–24.

Грейг С. К. Военная энциклопедия. СПб., 1912. Т. 8. С. 464–465.

Грейг С. К. Собственноручный журнал капитан-командора С. К. Грейга в Чесменском походе // Морской сборник. 1849. Т. 2. № 10. С. 645–660; № 11. С. 715–730; № 12. С. 785–827.

Грунт А. Создатель Азовского флота (Адмирал А. Н. Сенявин). М.; А., 1945.

Данилов A. M. Линейные корабли и фрегаты русского парусного флота. Минск: Амалфея, 1996.

Дмитриев С. С. Чесменская победа. ОГИЗ; Госполитиздат, 1945. 44 с. Екатерина II и Г. А. Потемкин. Личная переписка 1769–1791. М.: Наука, 1997.

Зверев Б. И. Синопская победа. Симферополь: Крымиздат, 1954.

Зверев Б. И. Страницы русской морской летописи. М., 1960. 272 с.

Зубов H. H. Отечественные мореплаватели — исследователи морей и океанов. М., 1954.

Каллистов Н. Д. Флот в царствование императора Александра I // История русской армии и флота. М.: Образование, 1913. Т. 9. С. 18.

Коргуев Н. Русский флот в царствование императора Николая I. СПб., 1896.

Коробков Н. М. Русский флот в Семилетней войне. М., 1946.

Крашенинников С. П. Грейг С. К. // Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1840. С. 450–451.

Крашенинников С. П. Гогланд // Военный энциклопедический лексикон. 1840. С. 418–419.

Крашенинников С. П. Круз А. И. // Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1843. T. IV. С. 476–478.

Крашенинников С.П. Красная Горка // Военный энциклопедический лексикон. СПб., 1843. T. IV. С. 425–427.

Криницын Ф. С. Чесменская победа. М.: Военмориздат, 1951.

Кроткоб А. Повседневная запись замечательных событий в русском флоте. СПб., 1893. 529 с.

Кротков А. Русский флот в царствование императрицы Екатерины II с 1772 по 1783 г. СПб., 1889.

Крючков Ю. С. Самуил Карлович Грейг (1735–1788). М.: Наука, 1988.

Крючков Ю. С. Алексей Самуилович Грейг. 1775–1845. М.: Наука, 1984.

Лазарев М. П. Документы. М.: Военмориздат, 1955. Т. 2; 1961. Т. 3.

Лихачёв Д. Очерк действий Черноморского флота в 1853–1854 годах // Военный сборник. 1902. № 3. С. 42–83; № 4. С. 97—151.

Ломоносов М. В. Полн. собр. соч. М., 1952. Т. 6.

Магидович И. П., Магидович В. И. Очерки по истории географических открытий. М., 1984. Т. III.

Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. М., 1958. Т. 9–10.

Мартенс Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключённых Россией с иностранными державами. СПб., 1892. Т. IX(X). Трактаты с Англией, 1710–1801.

Масленников Б. Морская карта рассказывает. М., 1986.

Материалы для истории русского флота. СПб., 1885–1904. Т. 1–17.

Мелихов В. И. Описание действий Черноморского флота в продолжение войны с Турциею в 1828 и 1829 годах // Морской сборник. 1850. № 3–4.

Милюков П. Адмирал Александр Иванович фон Круз // Морской сборник. 1855. № 6. С. 225–271.

Митрофанов В. П., Митрофанов П. С. Школы под парусами. Л., 1989.

Морской атлас. 1959. Главный Штаб ВМФ. Т. III, военно-исторический, Ч. 1. Описания к картам.

Общий морской список. СПб., 1885–1893. Ч. I–VII.

Огородников С. Из прошлого. Черноморские морские училища // Морской сборник. 1907. № 12. С. 85–105.

Огородников С. Ф. Очерк истории города Архангельска. СПб., 1870.

Ордин Ф. К. Покорение Финляндии. СПб., 1899. Т. 1.

Орлов И. Штурм Измаила Суворовым в 1790 году. СПб.: 1890.

Очерки истории СССР. Период феодализма. Россия во второй половине XVIII в. М., 1956.

П. С. Нахимов. Документы и материалы // Материалы по истории русского флота / Под ред. Самарова А. А., М.: Воениздат, 1954.

Перевалов В. А. Ломоносов и Арктика. М.; Л., 1949.

Петербургский некрополь / Сост. вел. кн. Николай Михайлович. СПб., 1914.

Письма императрицы Екатерины II к принцу Нассау-Зигену (сообщил князь П. А. Волконский) // Сборник РИО. СПб., 1867. Т. 1. С. 205–214.

Плугин В. А. Алехан, или Человек со шрамом: Жизнеописание графа Алексея Орлова-Чесменского. М.: Международные отношения, 1996.

Повалишин И. А. // Энциклопедия военных и морских наук. СПб., 1893. T. VI. С. 39.

Повалишин И. А. // Военный энциклопедический словарь. СПб., 1846. С. 485–486.

Полное собрание законов Российской империи с 1849 года. СПб., 1830. T. XVIII. С. 1020–1024. № 13387 от 27 ноября 1769 г.

Попов B. C. Записки о князе Григории Александровиче Потемкине-Таврическом // Время и судьбы М.: Воениздат, 1991. С. 158–179.

Раздолгин A. A., Скориков Ю. А. Кронштадтская крепость. Л.: Стройиздат, 1988.

Рескрипты и письма имп. Екатерины II: Рескрипты и инструкции, имеющие отношение к Архипелагской экспедиции // Сборник РИО. СПб., 1867. Т. 1.

Ростунов И. И. Генераллиссимус A. B. Суворов: Жизнь и полководческая деятельность. М., 1989.

П. А. Румянцев. Сборник документов. М., 1959. T. I, III.

Синопское сражение // Военно-морской словарь. М.: Воениздат, 1990. С. 391.

Скальковский А. А. Адмирал де-Рибас и завоевание Хаджибея. 1764–1797. Одесса, 1889.

Скальковский A. A. Адмирал Иосиф де-Рибас и основание Одессы: Отрывок из хронологического обозрения истории Новороссийского края. Одесса, 1836.

Скрягин A. C. Военно-морские действия русского флота сто лет назад, в 1790 году. СПб., 1890.

Собрание разных полученных от Главнокомандующего армиями и флота ко двору донесений с подлинников, присылаемых в императорскую Академию Наук для напечатания при ведомостях. СПб., 1789 Ч 1–2.

Соколов А. Военные действия эскадры вице-адмирала Круза в троекратное сражение со шведскою эскадрою близ острова Сескара, 23 и 24 мая 1790 года // Морской сборник. 1857. № 9. С. 41–49.

Соколов А. Описание военных действий в Финляндии в 1788, 1789 и 1790 гг. // Морской сборник. 1857. № 9. С. 33–41.

Соколов А. Венеценосный генерал-адмирал // Записки Морского учёного комитета. T. XII. С. 255–289.

Соколов А. Военные действия русского флота в войне со шведами // Записки Морского ученого комитета. T. VIII. С. 234–254; T. IX. С. 253–273.

Соколов А. Летопись пожаров и крушений судов русского флота от начала его по 1754 год. СПб., 1855.

Соколов А. Архипелагские кампании // Записки Гидрографического департамента Морского министерства. Ч. VII. СПб., 1849. С. 230–401.

Соколов А. Самовозгорание сажи, напитанной маслом // Морской сборник. 1848. № И. С. 450–452.

Соколов А. Гогландская морская битва // Морской сборник. 1849. № 2. С. 323–337.

Струве В. Учреждение главной в России обсерватории // Морской сборник. 1856. № 10. С. 132–145.

Старков В. Ф. Новые данные об экспедиции В. Я. Чичагова // Памятники науки и техники. 1985. М., 1986. С. 207–215.

Суворов A. B. Походы и сражения в письмах и записках. М.: Воениздат, 1990.

Тарле Е. В. Три экспедиции русского флота. М.: Воениздат, 1956.

Тарле Е. В. Нахимов. М.: Военмориздат, 1950. 112 с.

Храповицкий A. B. Памятные записки A. B. Храповицкого, статссекретаря императрицы Екатерины Второй. М., 1990 / Репринт, изд. 1862 г.

Чичагов П. В. Записки адмирала Павла Васильевича Чичагова // Русская старина. 1866–1888.

Чубинский В. Историческое обозрение устройства управления Морским ведомством в России. СПб., 1869.

Шапиро A. A. Адмирал Д. Н. Сенявин. М.: Воениздат, 1958. 374 с.

Шестаков И. Обзор действий на Черном море от приготовлений к настоящей войне до Синопского сражения включительно // Морской сборник. 1855. № 2, учен. — литер, отдел. С. 207–238.

Шишков A. C. Военные действия Российского флота против шведского в 1788, 89 и 90 годах, почерпнутые из дневных записок и донесений главноначальствующего над оным адмирала Чичагова. СПб., 1826.

Яковлев В. А. Биографии де-Рибаса, Ришелье и Воронцова. Одесса, 1894.

Схемы

Схема Чесменского сражения, 1770 г.

Схема сражения при Фидониси, 1788 г.

Схема Керченского сражения, 1790 г.

Схема штурма Измаила

Схема сражения при Тендре, 1790 г.

Схема сражения при Калиакрии, 1791 г.

Схема штурма Корфу

Схема Наваринскго сражения

Схема Синопского сражения

Иллюстрации

Орден Святого Георгия Победоносца всех степеней

Екатерина II — учредитель и гроссмейстер ордена

С. К. Грейг

Граф А. Г. Орлов-Чесменский

Вице-адмирал К. Г. Нассау-Зиген

Адмирал Г. А. Спиридов

Чесменское сражение

Картины Чесменского сражения

Обстрел крепости Корон, 1770 г.

Патрасское сражение, 1772 г.

Корабль «Трех Иерархов»

Адмирал В. Я. Чичагов

Ревельское сражение, 1790 г.

Надгробие на могиле В. Я. Чичагова

Корабль «Ростислав»

Адмирал А. И. Круз

Могила А. И. Круза

Вице-адмирал И. А. Повалишин

Корабль «Св. Евстафий Плакида»

А. В. Суворов

Адмирал О. М. де Рибас

Светлейший князь Г. А. Потемкин-Таврический

Штурм Измаила со стороны реки

Адмирал Ф. Ф. Ушаков

Император Павел I

Памятник Ф. Ф. Ушакову в Санаксарском монастыре

Император Александр I

Адмирал П. В. Чичагов

Адмирал А. С. Грейг

Адмирал Д. Н. Сенявин

Сражение при Афонской горе, 1807 г.

Адмирал П. С. Нахимов

Адмирал М. П. Лазарев

Фрегат «Крейсер» в походе

Император Николай I

Наваринское сражение, 1827 г.

Корабль «Императрица Мария»

Картины Синопского сражения

Бомбардировка Севастополя с моря, 1854 г.

Малахов курган

Адмирал П. С. Нахимов

Адмирал В. А. Корнилов

Адмирал В. И. Истомин

Могила родителей П. С. Нахимова

Памятный знак на месте церкви, в которой крестили П. С. Нахимова

Примечания

1

И. Я. Барш — капитан корабля «Три Святителя». (Здесь и далее примеч. ред.)

(обратно)

2

Кроме А. Г. Орлова, в экспедиции участвовал Ф. Г. Орлов.

(обратно)

3

Сокращение обращения «Ваше Сиятельство».

(обратно)

4

В. П. Фондезин — брат адмирала М. П. Фондезина, А. Г. Спиридов — сын адмирала Г. А. Спиридова.

(обратно)

5

Густав III приходился Екатерине II двоюродным братом.

(обратно)

6

Современное название — «Порккала-Удд»

(обратно)

7

Сокращение обращения «Ваше Императорское Величество».

(обратно)

8

Сокращение обращения «Ваша Светлость».

(обратно)

9

Подробнее о декларации см в главе об А. И. Крузе.

(обратно)

10

A. M. Чичагов (1856–1937) — четвероюродный правнучатый племянник В. Я. Чичагова.

(обратно)

11

Сокращение обращения «Ваше Превосходительство».

(обратно)

12

Принадлежащим Батавской республике, провозглашенной на территории Нидерландов в 1795 году.

(обратно)

Оглавление

От автора

Вместо предисловия Российский флот от Чесмы до Синопа

Герой Чесмы и Гогланда С. К. Грейг

  Английский лейтенант становится русским капитаном

  У берегов Мореи

  При Хиосе и Чесме

  Архипелаг

  Во главе пятой Архипелагской

  Главный командир Кронштадтского порта

  Снова во главе Архипелагской эскадры

  Гогланд

  У Свеаборга и Гангута

В Лимане и балтийских шхерах К.-Г. Нассау-Зиген

  Искатель приключений

  Лиман и Очаков

  Победа на водах финских

  Упущенная победа

  Разгром

Победы без лишней крови В. Я. Чичагов

  Молодые годы

  Через полярные льды

  Во главе эскадры

  На страже Средиземного моря

  От Гогланда до Эланда

  Деревянные бастионы

  Блокада и прорыв

  Командующий Балтийским флотом

Прошедший сквозь пламя А. И. Круз

  Путь на капитанский мостик

  Герой Хиосского сражения

  Несостоявшаяся война

  На страже вооруженного нейтралитета

  Командир резервной эскадры

  У берегов Сескара

  На вершине славы

Герой Выборгского сражения И. А. Повалишин

  Становление флагмана

  Во главе Копенгагенской эскадры

  При Красной Горке и Выборге

  Последние годы

Победитель Ф. Ф. Ушаков

  Начало морской службы

  Средиземноморские университеты

  Командир «Святого Павла»

  Ушак-паша

  Во главе Севастопольской эскадры

  Ионические острова

  Корфу

  У берегов Италии

  На закате жизни

Основатель Одессы О. М. де Рибас

  Начало пути

  На Лимане

  Гаджибей

  На Дунае

  Измаил

  Воин и дипломат

  Во главе Черноморского гребного флота

  Создание Одессы

  Любимец и враг Павла I

Моряк, воин, ученый A. C. Грейг

  Начало

  На Средиземном море

  В годы войны с Наполеоном

  Воссоздание Черноморского флота

  Русско-турецкая война 1828–1829 годов

  Адмирал-ученый

Образец российского моряка П. С. Нахимов

  Ученик лазаревской школы

  На капитанском мостике

  Флагман Черноморского флота

  Кампания 1853 года

  Синоп

  На бастионах Севастополя

Заключение

Приложение Статут военного ордена Святаго Великомученика и Победоносца Георгия

Использованные источники и литература

Схемы

Иллюстрации X Имя пользователя * Пароль * Запомнить меня

Регистрация

Забыли пароль?