«История Франции. От Карла Великого до Жанны д'Арк»

Айзек Азимов История Франции От Карла Великого до Жанны д'Арк

Глава 1 Новый отсчет

Последний Каролинг

Это случилось в месяце мае 987 года, где-то на северо-востоке Франции. Во время азартной охоты молодой человек упал с коня. От полученных травм из носа и горла хлынула кровь. 21 мая он скончался.

Этого молодого человека звали Людовик, и был он королем. Еще о нем можно сказать, что было ему двадцать лет от роду, его правление длилось год и интересовался он лишь собственной персоной. В историю он вошел как Людовик V Ленивый[1].

В его смерти печалило только одно. Он был прапраправнуком Карла Великого[2], самого могущественного монарха Средневековья. Это делало его Каролингом, и Людовик Ленивый был последним Каролингом, носившим королевский титул.

В 800 году Карл Великий правил Франкской империей. В то время в нее входили области, которые мы сегодня называем Францией, Нидерландами, Бельгией, Швейцарией, Австрией, Западной Германией и Северной Италией. После его смерти в 814 году империя распалась.

Распалась на части из-за постоянных конфликтов между наследниками, из-за опустошительных набегов викингов на все побережья бывшей империи. В том числе и из-за того, что абсолютно невозможно было контролировать такую огромную территорию при тогдашней примитивной системе связи, транспорта, практически полного отсутствия дорог.

Личные таланты, сила и энергия Карла Великого позволяли уверенно держать империю в руках, но все наследники были лишь слабой тенью его величия.

В 911 году восточная часть империи лишилась последнего каролингского правителя. Править стали представители других семей. Регион перестал быть «франкским» в древнем значении этого термина, и более правильно было бы называть его современным словом «Германия», хотя номинально считался империей, а его правители — наследниками Карла Великого.

В западной части королевства династия Каролингов продолжала править еще более трех четвертей столетия. Она оставалась франкской, и именно от нее распространилось латинское название этих земель — Francia (Франция). Именно это название сохраняет за собой западная часть Франкской империи и по сей день.

Но вся империя, вне зависимости от того, правил ли ею король Каролинг или нет, была раздроблена. Во времена ужасающих набегов каждый стоял за себя. Ради собственной безопасности население группировалось вокруг тех местных лидеров, кто был готов защитить интересы близких и кто обращал мало внимания на далекого и беспомощного короля.

У королей не было единой армии и не было возможности быстро перемещаться по огромным владениям, принадлежавшим им чисто теоретически.

Естественно, одна из причин, по которой Людовик был назван Ленивым, — это то, что он попросту ничего не мог поделать. Еще при жизни короля его имя ничего не стоило в королевстве. Конечно, король пользовался всеми внешними атрибутами своего положения, и подданные обращались к нему с подобающим уважением, но у короля не было реальной власти, и всякий магнат соотносил свои поступки лишь с собственной волей.

Уровень благосостояния в королевстве падал вместе с уровнем власти короля. Торговля практически умерла. Люди одевались чуть ли не в лохмотья. Города превратились в деревни, а численность населения стала меньше, чем во времена Римской империи. Только немногие священники умели писать и составляли летописи и умели читать достаточно хорошо, чтобы понимать смысл сохранившейся духовной литературы.

Настал поворотный момент. Мысль не погибла. Был изобретен новый вид плуга, который гораздо лучше подходил к сложным условиям земледелия Северной Европы. Конские хомуты и подковы входят в обиход, что облегчило использование лошадей в хозяйстве. Хомут позволил запрягать лошадь совершенно новым способом, благодаря чему стало возможным перемещать груз в пять раз больше весом. Подбитые гвоздями подковы снизили травмирование ног. Как только лошадь заменила медленного и тупого вола в упряжке и на других сельскохозяйственных работах, тут же увеличились объемы поставок продовольствия. Это в сочетании с новым плугом сделало земли по обе стороны Ла-Манша главным аграрным регионом того времени.

Вместе с улучшением продовольственной ситуации в регионе стала расти и численность населения, медленно, но впервые после падения Римской империи. Люди все еще умирали, словно мухи, от болезней, но смерть от голода стала достаточно редкой.

Также широкое распространение получила водяная мельница. Благодаря ее устройству сила быстрого течения воды вращала тяжелые мельничные жернова. Мельница не только перемалывала зерно, но и приводила в действие пилы и кузнечные молоты. Водяная мельница появилась еще при римлянах, но именно сейчас она стала получать широкое распространение. При римлянах мельниц было десятки, в период последних Каролингов — сотни, а вскоре — тысячи.

Бурные потоки водных артерий Северной Европы гораздо лучше подходят для этой цели, нежели медлительное течение рек Средиземноморского региона. Водяная мельница стала первым и основным «двигателем» (приспособлением, превращающим природную энергию в полезную работу), отличным от физической силы людей и животных.

Те, кто строил мельницы и работал на них, становились первыми механиками-инженерами. Водяные мельницы стали основными двигателями в Европе на ближайшие восемь столетий, пока не появились паровые механизмы.

Но этот поворотный момент, этот подъем из тьмы, так хорошо видимый нами тысячу лет спустя, скорее всего, не был замечен современниками. Они не догадывались о произошедшем переломе, о том, что технический прогресс отныне будет медленно, но неуклонно расти после долгого падения и поведет за собой экономику, медицину, демографию, образование и культуру.

Наоборот! В 987 году люди смотрели в будущее с пессимизмом. Сам год казался им роковым. В Книге откровений двадцатая глава повествует о периоде в тысячу лет, по окончании которого настанет конец света и произойдет Страшный суд.

Считалось, что тысяча лет должна быть отсчитана от даты рождения Христа, а значит, не станет ли тысячный год годом конца света?! А ведь до этой даты остается тринадцать лет.

Если раньше можно было спорить о том, что все бедствия и несчастья, обрушившиеся на землю после падения Римской империи, являются чередой событий, ведущих к гибели мира, то сейчас, накануне истечения тысячелетнего срока, прервался род Карла Великого — того, при ком, казалось, возрождается слава Рима.

Естественно, это последний знак.

Мы не знаем, сколько людей верило в роковую дату, может, всего несколько мистиков. Но даже те, кто не верил, были морально подавлены.

Конечно, Каролинги еще существовали. У скончавшегося Людовика V был дядя — Карл Лотарингский[3], германский монарх, владевший доменом в Лотарингии. Однако французские магнаты вовсе не жаждали видеть Карла своим королем и уж тем более не жаждали делиться властью с ним и его германскими вассалами. С их точки зрения, Карл не подходил на роль короля.

Но если не Карл — то кто? У германских владык уже существовал прецедент выбора одного из них на престол после пресечения германской ветви Каролингской династии. Появилась идея о том, что у французской знати нет другого выхода, кроме как последовать этому примеру.

Первый Капетинг

Самым могущественным магнатом Северной Франции был Гуго Капет[4]. Капет — это не родовое имя, а прозвище, данное по особому головному убору, который он носил, исполняя обязанности аббата. Но именно это прозвище стало именем целой династии, и все потомки Гуго звались Капетингами.

Центром владений Гуго Капета был Париж, даже в те времена самый важный город Франции. Кроме того, ему принадлежали различные владения вне домена.

Земли Капета еще не были маленьким королевством, но включали в себя области, которые могли так называться по законам того времени, по численности населения и богатству.

Он, как и его отец, был достаточно могуществен, чтобы силой отнять трон у любого из последних Каролингов. Его дед Роберт предпринял такую попытку и даже правил около года под именем Роберт I[5], за полвека до этого момента. Но это правление было неудачным и прошло в дрязгах и конфликтах с другими крупными магнатами.

Гуго и его отец предпочитали править, оставаясь в тени трона. Конечно, этого было маловато для удовлетворения их амбиций, и им было тяжело взирать на то, как вялые и не способные ни на что Каролинги носят корону и прочие регалии. Но зато так было спокойней.

Так не могло продолжаться вечно. И когда-нибудь время и судьба должны были предоставить кому-то из не Каролингов шанс стать королем. И Гуго, и его отец были готовы к этому.

Отец умер, не дождавшись желаемого, но сам Гуго продолжал ждать и готовиться. Мудрейшим его шагом был союз с Адальбером — архиепископом Реймсским, верховным прелатом Франции. Вместе крупнейший магнат и крупнейший священник королевства представляли собой могучую силу в этой игре — ожидании трона.

И вот, когда Людовик Ленивый умер, не оставив детей, и династическим претендентом на престол стал его непопулярный дядя, тот самый момент настал. Когда Карл Лотарингский предъявил свои права на трон как потомок Карла Великого, в дело вступил Адальбер. Именно он, архиепископ Реймсский, должен был короновать нового короля. Но Адальбер отказался, а Карл не мог стать королем, не короновавшись. Его сил не хватало для того, чтобы склонить архиепископа на свою сторону, либо, одолев церковь, подчинить его себе.

Карл пытался принять меры, но эти попытки лишь отнимали у него время. А Адальбер тем временем заявил, что магнаты Франции имеют право выбрать себе короля сами, по собственному разумению. Каролинга или представителя другой династии. И именем Бога просил выбрать Гуго Капета. В этом ему помогал его секретарь Жебер, который подготовил «необходимые» документы, подтверждающие правомерность выборов.

В середине лета 987 года все французские магнаты собрались на совет. Он продлился недолго, чему способствовала заблаговременная и очень деликатная многолетняя подготовка, а также некоторая толика везения. Гуго Капет был выбран королем Франции.

Новый король разительно отличался от своих каролингских предшественников. Каролинги почти не имели своих земель, им хватало лишь королевского титула. У них не было ни реальной власти, ни армии, кроме той, которую им предоставлял какой-нибудь герцог или граф, решивший принять сторону короля, преследуя свои цели.

А у Гуго Капета были и своя земля, и армия, и монета, причем без чьей-либо помощи. Конечно, он не был единственным землевладельцем в Северной Франции. На западе от королевского домена, сконцентрированного вокруг Парижа, лежали земли графства Блуа, а неподалеку, к северо-западу, — герцогство Нормандия. К югу от Нормандии располагались графства Мэн и Анжу, а на западе — графство Бретань. С востока было графство Шампань и герцогство Бургундия, на юго-западе — графство Пуату и т. д.

Эти графства и герцогства были препятствием для нового короля. Распад королевства Карла Великого привел к созданию новой политической системы, построенной в форме пирамиды. Эта система управляла и экономикой, и законодательством Франции. По этой схеме королевство делилось между несколькими крупными «вассалами» (от древнекельтского слова, означавшего «слуга»). Земля каждого вассала делилась им на части для своих, более мелких вассалов. В основании этой пирамиды были безземельные крестьяне.

В теории каждый вассал имел над собой лишь одного сеньора, которому должен был служить и от которого получать милости и пожалования. Если бы эта «феодальная» система (от древнегерманского слова, означающего «собственность», «владение») придерживалась теории, она была бы достаточно эффективной, но она ее не придерживалась.

Вассальный долг обычно исполнялся, если сеньор был достаточно силен, чтобы требовать свое. Вассал мог быть богаче и обладать более обширными земельными владениями. Кроме того, его земли могли состоять из феодов, полученных от разных сеньоров, а значит, он был вассалом каждого из них.

Графы и герцоги постоянно враждовали между собой и со своими вассалами, и если они договаривались друг с другом, то лишь для того, чтобы составить очередной заговор против короля.

Да, эти господа выбрали Гуго королем, но это было единственное, на что они соглашались. Не в их интересах было наделить его чем-то большим, чем титул. Они шли своим путем и были «самодержцами» в полном смысле этого слова. Гуго добился короны, но дальше помогать ему никто не собирался.

Между тем Карл Лотарингский никуда не исчез. У него не было никакого резона соглашаться с решением Адальбера и прочих господ выборщиков. Он был Каролингом и хотел стать королем! Карл собрал армию и намеревался захватить города Лан и Реймс на границах владений Гуго. Народ осознавал права Карла, и поэтому позиции Гуго были очень шаткими.

В соответствии с феодальной теорией, Гуго мог созвать своих вассалов для борьбы с Карлом. Но у каждого из них были собственные политические интересы. Поэтому он больше опирался на клир. Ланский архиепископ составил заговор против Карла. Тот был схвачен в собственной постели и тайно передан Гуго. Без лидера войско растаяло как дым. Гуго заточил Карла в застенок, а жизнь узников в те времена была краткой. «Трагические случайности» и «болезни» обрывали их жизнь. Карл умер в 992 году.

Вновь возвращаясь к теории феодализма, Гуго мог юридическим путем разрешать конфликты между своими вассалами и предотвращать военные конфликты. В действительности же могущественные сеньоры избегали обращаться к слабому и неэффективному королевскому правосудию, предпочитая решать конфликты старым добрым мечом. Иногда, чтобы удержать вассалов в узде или для сохранения политического баланса, королю приходилось принимать в конфликте сторону одного из них.

Например, в перманентном конфликте Блуа и Анжу обе стороны были в равной степени не правы и в равной степени враждебны Гуго. Блуа периодически захватывал капетингские земли. И в те моменты, когда опасность исходила от Блуа, король принимал сторону Анжу.

Иногда приходилось сражаться и со своими непосредственными вассалами. Известен случай, когда король в сражении с графом Ангулемским крикнул ему: «Кто сделал тебя графом?!»

По феодальной теории все вассалы были обязаны титулами своему сеньору, в данном случае королю. Но граф Ангулемский придерживался мысли, что король — лишь «первый среди равных». А посему ответ его был: «Тот же, кто сделал тебя королем!»

Да, это было слабым местом короля Гуго. Он был выбран на престол. Не он «сотворил» графов и герцогов, а они выбрали его своим королем. Он не мог изменить эту ситуацию. А поэтому, пользуясь малейшей возможностью, Гуго стал делать все, чтобы «стать» королем.

Будет ли его сын королем? Или после его смерти проведут новые выборы? Родовая честь требовала от него закрепить титул за своей семьей и добиться создания новой династии французских королей — Капетингов. Интересы страны требовали от него этого. Если монархи будут чередоваться, ничего, кроме вечных войн и заговоров, на этой земле не будет.

Единственным выходом было добиться коронации его сына Роберта[6] архиепископом Реймсским с соблюдением всех правил церемонии и в присутствии всех пэров королевства, которые принесли бы ему вассальную присягу.

Так Роберт стал королем при жизни своего отца, но, разумеется, был полностью подчинен отцовской воле. И когда истек срок, отпущенный Богом Гуго, у Франции уже был король, коронованный и признанный. И все эти графы и прочие ничего не смогли противопоставить этому факту. Никто не мог опротестовать этот поступок, ибо уже был прецедент. Карл Великий при жизни короновал своего сына. В дальнейшем Капетинги продолжали традицию коронации наследника престола при жизни отца на протяжении двух веков.

Во времена Гуго Капета мало кто мог подумать, что новая династия пришла на престол надолго. Но по счастью, у каждого короля был сын, которого можно было короновать и который, наследуя отцу, продолжал его линию.

Другими факторами, позволившими Капетингам так долго править Францией, было стремление каждого короля усилить свои позиции, увеличить влияние и расширить границы королевского домена, а также движение рука об руку с церковью.

Короли всегда поддерживали все начинания клира и защищали права епископов. Церковь имела огромное влияние на общественное мнение. Ни один сеньор ничего не мог сделать без поддержки церкви.

И случилось так, что Гуго Капет, ставший королем в конце своей жизни и создавший предпосылки для этого, подобно пауку, ткущему свою паутину, дал начало новой и длинной королевской династии.

Восемь веков — с 987 по 1792 год — Францией управляла эта династия, которая насчитывала тридцать два короля. Кроме того, еще три короля из этой династии правили с 1815 по 1848 год. И под ее правлением Франция была военным и, что более важно, культурным центром Европы.

Корона и клир

Гуго Капет скончался в 996 году, и его сын стал королем Робертом II. Он был умным и хорошо образованным правителем. Его юношеское воспитание проходило под влиянием отца Герберта, священника, который в свое время активно помогал королю Гуго в продвижении к трону.

Будучи очень набожным, Роберт вошел в историю с прозвищем Благочестивый. Он получал удовольствие, сочиняя и исполняя гимны и псалмы. Во время паломничества в Рим он подарил одному монастырю гимн собственного сочинения. Легенда гласит, что Роберт опустил свиток со своим опусом в ящик для сбора подаяний. Монахи, рассчитывавшие на крупное денежное пожертвование от короля, были крайне растеряны, обнаружив в нем лишь монаршие хвалы Господу.

Набожность Роберта подвигла его на реформирование церкви. Это желание совпало с новыми веяниями в монастырской жизни. Эти веяния привели к реформам, которые серьезнейшим образом повлияли на западное христианство.

В те темные дни IX века, когда набеги викингов ввергли Францию в пучину хаоса, даже в монастырях началась коррупция, и грехи, проникнув в них, стали процветать в этих Божьих крепостях.

В 911 году в Клюни (городок в Бургундии, примерно в двухстах милях к юго-востоку от Парижа) началась новая монастырская реформа. Проводимая последовательно несколькими аббатами подряд, она принесла свои плоды. В правление Роберта II третий аббат Клюни Одило с помощью короля стал распространять правила Клюни и на другие монастыри. В «клюнийское течение» вливались все новые и новые монастыри Франции и Германии.

Помимо этого король и церковь объединились для проведения еще одной реформы, которая была необходима им обоим.

Развитие экономики привело к тому, что крупные сеньоры могли позволить себе содержать большее число людей и лошадей, чем было необходимо для производства. Также они могли производить или приобретать больше оружия и снаряжения для воинов.

В то время мало кто, кроме людей церкви, умел читать и писать и мало кто из магнатов интересовался чем-то, кроме хозяйства и охоты. С большим количеством людей и оружия сеньоры становились обидчивыми и самоуверенными.

Усиление воинственных настроений среди знати параллельно с все более налаживающейся жизнью страны крайне беспокоило церковь. По идее она должна была стать гарантом мира, стабилизирующим фактором, однако порой в пылу конфликтов страдали церковь и монастыри, да и безопасность священникам никто не гарантировал.

В 990 году многочисленные конклавы епископов пытались установить «Божий мир» — правила ведения войны. Основным пунктом было объявление церковных владений, зданий и самих священнослужителей нейтральными субъектами, неприкосновенными во время конфликтов. Помимо этого налагался запрет на ведение боевых действий с вечера среды до утра понедельника, а также на время постов и праздников.

Власть церкви не была всеобъемлющей, чтобы сделать исполнение условий «Божьего мира» тотальным. Однако находились сеньоры, которые старались соблюдать некоторые пункты этой декларации. И это уже было лучше, чем ничего.

Так как в интересах короля было удержать вассалов от войн, вначале Гуго Капет, а затем и Роберт II активно поддерживали идею «Божьего мира». За это короли получили дополнительную поддержку клира в борьбе с самовластием магнатов.

Благочестие Роберта не оградило его от ряда личных проблем с церковью[7], которые, правда, не повлияли на союз креста и короны. У короля был роман с вдовой сеньора Блуа, но она была его кузиной. Для высшего класса было естественно заключать браки лишь с равными себе. Но когда все знатные семейства породнились, жениться стало возможно лишь на родственницах. (В Средние века родственниками считались и крестные родители.)

В принципе подобные браки были запрещены церковью, и только в виде исключения можно было получить разрешение. В действительности было несложно им обзавестись. Если брак вел к увеличению владений или к усилению влияния, сеньор мог применить разные способы воздействия на церковные власти. В ответ церковь действовала исходя из своих интересов.

Иногда власть имущие пытались развестись. Так, например, король Роберт тоже пытался. Этот процесс занял у него несколько лет и доставил множество неприятностей, однако в сентябре 1001 года брак был расторгнут.

Все это время папой был его старый наставник Герберт, правивший под именем Сильвестр II. Но даже он ничем не сумел помочь. Однако все это время королева никак не могла родить наследника, что сочли серьезным поводом для развода.

Вторая жена — Констанция Тулузская — оказалась ужасно сварливой. Король избегал общения с ней и уезжал при первой возможности. Однако от брака с ней родилось четыре сына и одна дочь.

Главным врагом Роберта II был Юд Блуа. Его земли простирались к западу от королевских, а на востоке он правил Шампанью. Королевский домен оказался зажатым между владениями человека, который, формально считаясь вассалом короны, и сам был могущественным владетелем.

Королю требовались союзники. И один нашелся в Нормандии. Это герцогство было основано в 912 году неким Роллоном[8], предводителем викингов-норманнов, который, оказав поддержку королю из Каролингской династии, получил от него обширные земли в устье Сены. Его потомки быстро переняли французский язык и обычаи, а также создали в своих владениях сильную и централизованную систему управления. Своих вассалов нормандские герцоги держали в узде.

Врагами герцогов были их южные соседи — графы Анжу и Блуа. А так как графы враждовали с королем, это было поводом для сближения Роберта II и герцога Нормандии. С нормандской помощью король мог одолеть противников.

У Роберта появилось новое территориальное приобретение. Бургундский герцог умер в 1002 году, не оставив наследников. В соответствии с законами того времени король, как верховный сеньор, автоматически наследовал земли герцога. После стольких лет борьбы с Бургундией это было почти чудом.

Когда старший сын короля Гуго умер, король, не теряя времени, тут же короновал следующего — Генриха. В 1031 году, после тридцатипятилетнего правления, король Роберт II скончался. Скончался, сохранив и преумножив королевскую власть и перейдя мистическую для всей Европы дату тысячного года. Скончался, оставив Франции нового короля — Генриха I.

Но возникли проблемы. У матери, Констанции Тулузской, был свой любимчик. Младший сын короля Роберт развязал настоящую войну и, к радости матери, даже преуспел в ней. Но у короля Генриха был союзник — герцог Нормандии.

К этому времени союз уже был традицией. Герцогством правил Роберт Дьявол, прозванный так за свою жестокость к врагам и внезапные вспышки ярости. Герцогу тоже была нужна поддержка.

У Роберта Дьявола не имелось законного наследника. У него были дочь и внебрачный сын[9]. Герцог очень хотел, чтобы этот четырехлетний мальчик стал наследником. А король мог помочь ему в этом. Таково было условие, выставленное герцогом Генриху. Роберт Нормандский пришел королю на помощь, и в 1032 году Генрих I окончательно утвердился на троне. А своему младшему брату Роберту в качестве утешения отдал Бургундию, которой Роберт и его потомки владели три века.

Таковы реалии того времени. Сильным сеньорам, увеличивавшим свои владения, иногда приходилось дробить их вновь, чтобы купить лояльность родного брата или сына. Именно поэтому карта Западной Европы была лоскутным одеялом в Средние века.

Король и герцог

Роберт Дьявол сделал все, чтобы добиться благорасположения короля. Возвращаясь из паломничества в Святую землю, в 1035 году герцог умер, оставив герцогство своему незаконнорожденному сыну — Вильгельму[10].

Отправляясь в путь, Роберт заставил всех своих вассалов поклясться в верности Вильгельму по всем правилам, на святых реликвиях. Нарушить клятву означало обречь душу на вечное проклятие. Однако удивительно много вассалов решило рискнуть душой ради власти.

Годы скрывался Вильгельм, изгнанный взбунтовавшимися вассалами. Но помощь короля не дала им окончательно лишить его власти. Вильгельм возмужал, обрел военный опыт. И стал одерживать над своими непокорными вассалами одну победу за другой. И во всем ему помогал король.

В 1047 году Вильгельм был окончательно признан герцогом Нормандии. Хотя все вассалы демонстрировали свою преданность, Вильгельм жестко пресекал все попытки проявить недовольство и наказывал непокорных. Под рукой Вильгельма Бастарда Нормандия достигла пика могущества.

Шли годы, и король Генрих осознал, что, постоянно помогая Вильгельму, он слишком усилил Нормандию. А герцогство было слишком близким соседом. И Париж, и столица Нормандии Руан стояли на реке Сене. Руан всего в 80 милях от Парижа ниже по течению. Король Генрих был намного слабее герцога и в военном, и в экономическом плане. Он мог противопоставить Нормандии только одно — союз с Анжу, ее южным соседом и врагом.

Генрих вступил в повторный и очень любопытный брак, после того как первая жена подарила ему сына. Памятуя отцовские проблемы, он отказался от женитьбы на родственнице. Новую жену искал на другом конце Европы. Генрих вступил в переговоры с могущественным князем Южной Руси — Ярославом I Киевским (Ярославом Мудрым). На его дочери Анне[11] Генрих и женился. У Генриха с Анной родились три сына. С этого момента у всех последующих французских королей — потомков Генриха и Анны — в жилах течет частица русской крови.

Генрих I прохладно относился к клюнийской реформе. А реформа ширилась и набрала силу. И ее идеи, удобные в борьбе короля с непокорными вассалами, вдруг обернулись против самого короля. Но уже ничего нельзя было поделать. Клюни, как и герцог Нормандский, поддержанное королем в момент слабости, разрослось угрожающе быстро. Реформа стала международной силой и мощным орудием в руках папы.

Реальная власть за папской спиной была сконцентрирована в руках замечательного человека — монаха Хильдебранта, который, оставаясь в тени, держал власть в своих руках на протяжении тридцати двух лет. После выбора новым папой Льва IX в 1049 году Хильдебрант созвал три грандиозных церковных собора — в Германии, Франции и Италии. И все для того, чтобы продвинуть реформу.

Весь X век папство деградировало, став марионеткой в руках римской знати. Кто только не становился папой в эти годы. Нужно было срочно вытягивать Святой престол из болота и восстанавливать его престиж. Именно монастырская реформа могла стать спасением.

Король Генрих, со своей стороны, был готов сотрудничать с клиром, но не желал усиления папства, ибо в случае его усиления могла появиться сила, контролирующая французскую церковь. Он сделал все возможное, чтобы предотвратить собор в Реймсе. Король проиграл, и это было еще одним признаком быстрого наращивания сил Рима.

Хотя Генрих в чем-то и проиграл Нормандии и Риму, все это не стало его главной неудачей. Он умер слишком рано. Смерть забрала его в 1060 году, спустя двадцать девять лет правления.

За год до этого Генрих, следуя капетингской традиции, короновал своего старшего сына — Филиппа. Но Филипп I был еще ребенком восьми лет. А это значило, что при малолетнем короле должен быть регент. Регентом стал фландрский граф Балдуин V.

Именно этот регент должен заботиться о королевстве, не давая ему опуститься в хаос анархии, заботиться о престиже трона. Срок его правления ограничивался моментом вхождения короля в пору совершеннолетия. Он будет мишенью интриг и заговоров магнатов королевства до этого момента.

Если у предыдущих королей было мало власти, то у Филиппа I и его регента — еще меньше. Это было проклятием Франции, и оно вновь возвратилось. В этот момент у Вильгельма Нормандского появились свои далекоидущие планы, и никто не мог встать у него на пути.

Герцог решил — ни много ни мало — завоевать Англию, которой в это время правил Эдуард Исповедник[12]. Слабый король с пронорманнской ориентацией. Его мать была норманнкой, и вырос он в Нормандии. Английские земли раздирались распрями королевских вассалов.

Мероприятие было очень сложным для Вильгельма, и король мог помешать ему. Но, к сожалению, Генрих умер, а Филиппу I в 1066 году, когда герцог готовил вторжение, исполнилось лишь четырнадцать лет. А регент Балдуин был родственником герцога. Граф даже часто покидал короля, помогая Вильгельму в его приготовлениях.

Ко времени, когда Филипп смог править единолично, Вильгельм уже победил в драматической битве при Гастингсе[13], на юге Англии, и преуспел в завоевании страны, сменив свое имя в истории с Вильгельма Бастарда на Вильгельма Завоевателя.

Вильгельм продолжал политику удержания вассалов под жестким контролем. Так, что Нормандия вместе со своей английской колонией стала наиболее централизованной и управляемой частью Западной Европы.

Норманны развивали военное искусство. Нововведением стала экспансия, опирающаяся на замки.

Строительство замков стало распространяться в эпоху викингов. Владельцы обширных территорий укрепляли свои поместья, там за высокими стенами, вместе со своим окружением, они могли пережидать нашествия. Норманны освоили и развили эту идею.

Они строили замки на возвышенностях, умело используя преимущества местности. В дополнение к этому вокруг замков копали рвы и возводили валы. Через ров можно было перейти лишь по подъемному мосту. За стенами строилась цитадель, которая могла служить последним прибежищем защитников, на случай захвата врагами замковых стен, а также другие жилые и хозяйственные постройки.

Именно опираясь на замки, построенные в стратегических точках, и управляемые верными вассалами, норманны смогли малым числом контролировать большую территорию Англии. Такие же замки в Нормандии защищали французские владения Вильгельма от врагов. Развитая сеть замков позволила герцогу и его потомкам несколько столетий не бояться вторжений со стороны Франции.

Филипп I осознал опасность и делал все возможное, чтобы ослабить Нормандию. Король освоил искусство стравливать вассалов между собой, таким образом их ослабляя, а после пожиная плоды. Когда два брата, претендующие на Анжу, сцепились в драке, Филипп даже пальцем не пошевелил, чтобы прекратить свару. Он сохранял полный нейтралитет и в качестве награды обрел часть анжуйской территории в пределах своего домена.

Также он настроил сына Вильгельма — Роберта Короткие Штаны (прозванного так по причине коротких ног) — на бунт против отца. А потом и поддержал его. Вильгельм одолел сына, но эта борьба отвлекла его от действий против короля.

Как и отец, Филипп I поддерживал идею «Божьего мира», но сопротивлялся церковной реформе. Усиление папства вело и к экономическим проблемам. Ограниченные королевские земли не могли экономически обеспечивать монаршие нужды. Поэтому деньги изыскивались везде, где только возможно.

Кандидатуру каждого нового епископа утверждал король, хотя формально епископов назначал папа, поэтому от кандидатов требовались обильные воздаяния королю.

Естественно, Святой престол пытался с этим бороться, ибо такая практика вела к оттоку денег из церковных рук. Хильдебрант и его приверженцы начали борьбу против процесса, который драматически обострился в XII веке не только во Франции, но и в Англии и Германии, против процесса секуляризации, в рамках борьбы за инвеституру епископов.

Тенденция зарабатывать деньги на инвеституре привела к непопулярности короля среди клира, а это уже было серьезно. В то религиозное время священники формировали общественное мнение у народа. Они могли выполнять и функции желтой прессы, если это было необходимо. И церковь начала свою «работу с населением».

Именно поэтому мы не можем справедливо судить о личной жизни Филиппа. В том числе и о его любви к жене графа Анжу — Фулька IV. Король жил в браке двадцать лет и имел двух сыновей. Старший, Людовик, был коронован.

Филипп не намеревался хранить платоническую любовь. Он похитил графиню и пытался найти епископов, готовых развести их с супругами. Это было изменой в чистом виде в глазах церкви и Бога. А посему папа Урбан II в 1094 году отлучил Филиппа от церкви.

На этом и заканчивается история Франции в XI веке. Четыре короля из династии Капетингов правили чуть более века. Знать все еще пользовалась самостоятельностью, а церковь шла своим путем. Во Франции все еще царило безумие безвластия.

Капетинги крепко удерживали все им принадлежащее. Они продержались достаточно, чтобы придать династии форму традиции. Они стали достаточно сильны для объединения королевства под своим скипетром. Но все изменилось от новостей с Востока. Востока, о котором почти ничего не было известно, а все познания о нем черпались из Библии.

Так что давайте обернемся на Восток и поглядим, что же там происходит.

Глава 2 Война на Востоке

Первый крестовый поход

Самым сильным государством Восточной Европы во время ранних Капетингов был все еще крепко стоящий на ногах осколок Римской империи, со столицей в Константинополе. Мы знаем эту страну как Византийскую империю (от старого названия Константинополя — Византиум). В Западной Европе византийцев называли греками, ведь языком Византии был греческий.

Когда Гуго Капет в 987 году занял престол и стал королем варварской, раздробленной страны, Византийская империя была централизованной монархией с пятью веками цивилизации за плечами.

Расстояние между Францией и западными границами Византии было около шестисот миль, не так уж много на нынешний взгляд, но колоссально для XI века.

Для христиан Западной Европы греки были крайне несчастным народом, ибо они отказались признать верховную власть папы римского, почитая за духовного владыку патриарха Константинополя. Различия в доктрине, интересные лишь теологам, легли пропастью между христианами Запада и Востока. В 1054 году, на закате жизни Генриха I, произошла последняя схизма — раскол между двумя частями христианского мира, раскол, не излеченный по сей день.

В это время Византия оказалась лицом к лицу с новым опасным врагом с Востока. Это были турки-сельджуки. Империя была ослаблена внутренними конфликтами и политическим кризисом. В 1071 году в огромной битве при Манцикерте[14], в восточной части Малой Азии, византийцы потерпели сокрушительное поражение.

Турки прорвались в Малую Азию, в то же время из Италии в земли империи стали вторгаться норманны. Казалось, существованию Византии приходит конец. Так казалось всем, кроме Алексея Комнина — командующего одной из армий, который, захватив трон в 1081 году, стал править как Алексей I.

Десять лет Алексей методично и неутомимо сражался с внешними и внутренними врагами. Испытывая потребность в солдатах, новый император решил нанять западных наемников для борьбы с исламской угрозой, а заодно и попытаться вновь наладить отношения между восточным и западным христианством.

Однако западные властители с большим удовольствием желали наблюдать гибель Византии. Им даже был безразличен захват турками Иерусалима[15]. Охваченные религиозным пылом турки ограничили доступ христианских пилигримов на землю Иисуса, а также провели ряд репрессий против местных христиан.

А вот у папы Урбана II были свои причины прислушаться к призыву Алексея. Папа боролся за власть с германским императором Генрихом IV, который поддерживал антипапу. Антипапа сидел в Риме, а Урбану приходилось искать убежища у сицилийских норманнов.

В 1095 году папа показал силу, отлучив от церкви французского короля Филиппа I[16]. Он собрал на севере Италии, в Пьяченце, собор, на котором была оглашена просьба императора Алексея о предоставлении наемного войска.

Будучи сильным политиком и приверженцем клюнийской реформы, Урбан искренне желал усиления христианства, поражения турок и возвращения Святой земли. Если бы это удалось, восточные христиане обязательно вернулись бы в лоно истинной церкви и признали власть папы. Также можно было найти для становившихся все более агрессивными баронов постоянного врага и обрести мир в доме, отправив их на борьбу с ним.

Собор в Пьяченце не смог прийти к единому мнению по просьбе Алексея Комнина. Сложности с германским императором оказались важнее. В ноябре того же года Урбан собрал еще один собор в Клермоне (Центральная Франция). Здесь, вдали от влияния Генриха IV, византийская проблема наконец была обсуждена.

Тут же, в Клермоне, Урбан сделал новые шаги по укреплению своих позиций. Папа был французом, и французский клир поддерживал его в борьбе с императором и антипапой. Лучшие и самые могущественные рыцари, к которым он обратился за помощью, тоже были французами.

Урбан начал реформу идеи «Божьего мира», убеждая в ней знать.

Тем временем в Клермон стекались толпы верующих, желавших видеть и слышать папу. Урбан II был опытным оратором и, используя красочные эпитеты, описал Иерусалим в оковах злых нехристей. Он рассказал о страданиях паломников. Он призвал рыцарей Европы взяться за оружие и вернуть Вечный город христианам.

Слушатели пришли в состояние маниакального безумия. «Так хочет Бог! — кричали они снова и снова. — Так хочет Бог! Так хочет Бог!»

Многие тут же собрались идти на Восток и сражаться. В качестве символа своей готовности они вырезали из первой попавшейся тряпки кресты и нашивали их на одежду. Война должна была вестись за Крест Господень, и крест стал эмблемой его воинов. А посему и само движение стало называться «крестоносным».

То, что Урбан II начал в Клермоне, продолжалось более двухсот лет, и это толкало рыцарей на Восток практически все это время. Это было лишь начало. Потом это начало получило название — Первый крестовый поход.

Первый поход не был движением монархов, да и папа Урбан к этому не стремился. Два влиятельнейших монарха Европы — Генрих IV[17] и Филипп I — враждовали с ним и были отлучены от церкви. Движение задумывалось как управляемое папским престолом, руководимое менее знатными сеньорами, а не теми, кто будет постоянно спорить о лидерстве.

Армии двинулись на Восток, игнорируя по пути все границы, игнорируя византийских «союзников», игнорируя врагов-мусульман, движимые фанатизмом, жаждой крови и добычи. Невзирая на огромные потери и ужасные лишения, была одержана удивительная и чудесная победа. 15 июля 1099 года был взят Иерусалим.

Можно долго и интересно рассказывать об этих битвах и подвигах, но наше внимание должно быть приковано к Франции. Что же происходило во Франции в то время, когда доблестное французское рыцарство добывало себе славу в Святой земле?

Филиппу I крестовый поход принес одни плюсы. Он избавился от некоторых беспокойных вассалов и стал меньше опасаться развития конфликта с папой.

Вильгельм Завоеватель умер в 1087 году, а его сын Роберт, унаследовавший Нормандию, был менее способным правителем и отправился в Крестовый поход. Его младший брат правил Англией как Вильгельм II, и, хотя Нормандия была под его рукой, пока Роберт был в походе, его не интересовало ничего, кроме нескольких мелких авантюр.

Роберт возвратился в 1100 году, но к этому моменту Вильгельм был убит, и Роберту пришлось вступить в борьбу за Англию с другим своим братом — Генрихом.

Казалось, что в этот момент похода и драки между сыновьями Вильгельма Завоевателя наступил удачный момент для большего объединения Франции, но подобное единение было слишком трудной задачей.

Глава 3 Борьба с анжуйцами

Развод и повторный брак

Второй крестовый поход дал один трагический для Франции результат, поскольку между Людовиком VII[18] и королевой Элеонорой[19] произошел окончательный разрыв. Элеонора всегда считала своего мужа трусливым и совершенно противоположным куртуазным идеалам. Она окончательно почувствовала отвращение к мужу после его «неудач» на Востоке. Крестовый поход оказался для Людовика неудачным. С небольшим войском король прибыл в Антиохию (1148), много потерпев от голода, зноя и коварства византийцев. Из Антиохии Людовик тайно уехал в Тир, где ожидал новых крестоносцев; потом направился с войском к Дамаску, но был разбит. Пробыв в Иерусалиме, по просьбе тамплиеров, до Пасхи 1149 года, Людовик возвратился на родину, и она потребовала развода.

Сужер, который успешно управлял Францией в отсутствие короля и которого называли «отцом страны», был чрезвычайно испуган возможностью развода. Если бы Элеонора была просто женой и женщиной, то она могла бы с легкостью уехать, но она забирала с собой Аквитанию — территорию, своими размерами (и культурой) во много раз превосходившую земли, находившиеся под властью короля.

Людовик мало прислушивался к доводам Сужера. Он был столь же оскорблен своим фиаско на Востоке, как и Элеонора, если не больше, и ему было легко убедить себя, что виной всему была Элеонора. Это она настояла на походе, заполнив его голову глупыми романтичными бреднями, и, если бы она не давила на него, не было бы таких неприятностей. Если бы его не унижали перед всем ее двором на шумных заседаниях, он, возможно, мог добиться большего успеха.

Кроме того, налицо был факт, что она родила ему только двух дочерей и ни одного сына за двенадцать лет брака. Это было серьезной проблемой для непрерывности наследования престола, и какой прок в Аквитании, если некому будет ее наследовать? На примере англо-нормандского конфликта Людовик слишком ясно видел, что может случиться с сильным королевством, если после смерти короля остаются только дочери.

Сужеру не удалось переубедить короля. Прожив семьдесят лет, полных трудов и духовного подвижничества, он умер в январе 1151 года. С его уходом и Элеоноре и Людовику, ратовавшим за развод, было достаточно легко привести необходимые доводы, чтобы убедить папу римского Евгения III развести их. Что он и сделал в марте 1152 года.

Развод, однако, имел результаты, которые превзошли самые худшие опасения Сужера.

В то время как Людовик был на Востоке, англо-нормандская ситуация осталась неизменной. Стефан[20] все еще правил Англией, которая впала в настоящую анархию. Жоффруа Плантагенет правил Анжу и все более и более своенравной Нормандией, лорды которой обижались на необходимость быть преданными ненавистному анжуйцу.

В результате Жоффруа, который чувствовал себя не очень хорошо, решил в 1150 году (вскоре после возвращения Людовика из Крестового похода) передать правление герцогством своему сыну Генриху от его брака с Матильдой[21]. Генрих, которому тогда было семнадцать лет, имел преимущество, ибо нормандские лорды признавали его правнуком (со стороны матери) Вильгельма Завоевателя.

Теперь англо-нормандское королевство было раздроблено на три части: Англию, Нормандию и Анжу; и ситуация, как могло бы показаться, улучшалась для Франции. Но все было не так, и в течение следующих четырех лет произошел ряд событий, каждое из которых имело серьезные последствия для Людовика.

Сначала умер Сужер, и король остался без его проницательного руководства. Восемь месяцев спустя, в сентябре 1151 года, умер Жоффруа Плантагенет, и молодой Генрих стал графом Анжу, а также герцогом Нормандии.

Поначалу этот факт казался незначительным событием. Теперь англо-нормандскую державу делили между собой Стефан и Генрих. Жоффруа в принципе обладал довольно небольшими способностями и был не очень энергичным. Генрих, наоборот, был молод, энергичен, интеллектуален и чрезвычайно честолюбив. Больше того, он был холост.

Возможно, Сужер, будь он жив, сумел бы оценить глубину преступного намерения Элеоноры, но Людовик VII не мог этого сделать. Заботясь лишь об избавлении от своей невыносимой супруги, он продолжил бракоразводный процесс, убеждая себя, что важнее всего для королевства — рождение у короля наследников мужского пола. В марте 1152 года развод был оформлен, Элеонора сделала следующий шаг, возможно продиктованный только желанием навредить Людовику как можно сильнее. Ей исполнилось тридцать лет, а Генриху Нормандскому — только девятнадцать, но она была все еще красива и все еще достаточно молода, чтобы родить детей. К тому же, что самое важное, ей принадлежала Аквитания, желанный дар для любого потенциального супруга, и она выбрала Генриха. Генрих, возможно, сопротивлялся напору женщины, годящейся ему в матери, но он не мог сопротивляться Аквитании, и в мае 1152 года, спустя меньше чем два месяца после развода Элеоноры, они обвенчались.

Элеонора, вероятно, не любила своего нового мальчика-мужа, и со временем ее нелюбовь только росла, но если она хотела отомстить Людовику, то это ей вполне удалось. Королевство, которое принадлежало ей, перешло под контроль Нормандии. Это означало, что вся Западная Франция оказалась под правлением Генриха, даже Бретань, которая теоретически оставалась независимой, была фактически нормандской марионеткой. Людовик VII оказался перед лицом вассала, который фактически управлял страной намного большей остальной Франции, гораздо более культурной и намного более богатой, чем королевский домен, и ничего не мог с этим поделать.

Положение вещей быстро становилось еще хуже. Год спустя сын Стефана Юстас (Эсташ) умер. Сам Стефан был слаб здоровьем, а его сын был явно непригоден для правления страной. И потому он сделал лучшее из того, что мог сделать, предложив Генриху стать его наследником, если Генрих позволит Стефану дожить отпущенный ему срок как королю. Генрих, совершенно уверенный в том, что ему не придется долго ждать, согласился.

Стефан любезно умер в октябре 1154 года, и прежде Генрих Нормандский короновался как король Генрих II Английский.

В результате возникла Анжуйская империя, называемая так потому, что Генрих II был наследником своего отца, а значит, принадлежал к дому Анжу.

Людовик VII теперь осознал произошедшее. Из-за его ссоры с церковью, которая привела к его глупой затее Крестового похода, из-за неудачи этой авантюры, приведшей к разводу с Элеонорой, была уничтожена вся кропотливая работа его отца и Сужера. Англо-нормандское королевство было воссоединено, и к нему присоединились Анжу и Аквитания.

Казалось бы, поглощение всей Франции потомками Вильгельма Завоевателя лишь вопрос времени. Но внезапный страшный кризис вдруг укрепил Людовика VII. Он совершил последнюю ошибку, и с этого момента, будучи истинным Капетингом, подобно коту затаился, ожидая ошибок в поступках своего врага. Крепко держась за свое, он усиливал свои позиции при любом удобном случае. Он вновь женился, но его вторая жена умерла, родив ему третью дочь. Тогда он женился в третий раз, и его новая жена, Алиса Шампанская, родила ему сначала дочь, а затем, в 1165 году, подарила сына, которого Людовик назвал Филиппом.

К этому моменту Элеонора Аквитанская подарила новому мужу, Генриху II, четырех сыновей и трех дочерей. Пятый сын родился в 1167 году, так что в целом она родила десять детей в те времена, когда каждые роды были столь же опасны, как генеральное сражение. Она была замечательной женщиной во всех отношениях.

Людовик VII не мог бороться с Генрихом II открыто; он не был достаточно силен, но он и не был безоружным. Теория феодализма была на его стороне. Генрих, несмотря на свою мощь, был вассалом Людовика, обязанным ему повиноваться. И Генрих не мог игнорировать феодальные законы, поскольку сам был сеньором собственных вассалов, а потому не мог показать им пример того, что можно безнаказанно бросить вызов повелителю. Таким образом, в 1159 году, когда Людовик захватил участок средиземноморского побережья, который Элеонора требовала как часть ее наследства, Генрих добровольно уступил, не затевая борьбы со своим сеньором.

Тогда же начались конфликты в пределах доменов Генриха, — Людовик VII, который не умел хорошо сражаться, был мастером по части организации смут во вражеском лагере. Так, в 1164–1170 годах, во время бурной борьбы между Генрихом и Томасом Бекетом, архиепископом Кентерберийским, Людовик VII последовательно поддерживал строптивого прелата. Чем дольше длилась ссора и чем больше политические проблемы отвлекали Генриха от внешней политики, тем лучше было для Франции.

После того как Бекет в 1170 году был убит, сыновья Генриха (слишком многочисленные для блага Анжуйского государства) оказались достаточно взрослыми, чтобы ссориться между собой и с отцом. Людовик VII каждый раз делал все, что мог, чтобы поощрить такие ссоры, и делал это с большим талантом.

Таким образом, хотя Генрих II, казалось, и имел все карты на руках, он ничего не мог поделать со своим проницательным и терпеливым противником, который казался слишком слабым на поле боя и оказался слишком сильным в политической борьбе.

Прогресс и Париж

Пока бушевали бесконечные династические ссоры, Франция по обе стороны границы в землях, подвластных и Людовику и Генриху, устойчиво развивалась, богатела и процветала.

Например, во Франции при правлении Людовика VII стали строить ветряные мельницы — идея, пришедшая в Европу из арабского мира, который был более развит в области технологий, вместе с возвращающимися домой крестоносцами и пилигримами. Интеллектуальный прорыв, вызванный Крестовыми походами, оказался в конечном счете намного важнее, чем сражения, проигранные или выигранные.

Ветряная мельница делает работу водяной, но более беспорядочно, так как ветер не столь постоянен по сравнению с водными потоками, и при этом ветер не всегда дует в одном направлении. Поэтому ветряная мельница требовала более серьезной разработки, чем водяная. Однако ветер дует всюду, и ветряные мельницы позволяли молоть зерно и в областях, удаленных от водных потоков.

Благодаря росту числа людей, разбирающихся в механике, и их работе над ветряными мельницами уже в XII столетии были изобретены механические часы.

Раньше время определяли по сигналам колокола, в который звонил звонарь, постоянно следивший за песочными часами. Теперь существовали механические часы, приводимые в движение подвижным подвешенным грузом.

По современным стандартам эти часы были примитивным устройством, которое показывало время с точностью до часа, но это был большой прогресс. Люди гораздо лучше ощущали время, поскольку они постоянно видели часы под церковным шпилем или на городском доме. Знание о постоянстве времени легло в основание дальнейшего развития экспериментальной науки.

Другие достижения, полученные с Востока, улучшили условия мореплавания. Все больше применяется треугольный («латинский») парус, позволяющий использовать легкие ветры, румпель облегчил маневрирование. Появление магнитного компаса облегчило мореплавание вне видимости земли. А значит, открывался путь в открытое море, что в конечном счете позволило европейским морякам овладеть морскими путями по всему миру.

Прорыв в мореплавании означал расширение торговли и экономический толчок. В результате двух столетий правления Капетингов (плюс эффективное норманнское правление в их части Франции) страна, которая была почти полностью аграрной примерно до 1150 года, стала развивать промышленность и торговлю.

Это повлекло за собой активный рост городов, которые были центрами производства и торговли и выходили за рамки феодальной системы, полностью базировавшейся на землевладении и сельском хозяйстве.

Горожане объединялись, чтобы защитить себя от военного и экономического давления. Их союзы назывались «гильдиями» (от слова, означающего «золото» — обязательный при вступлении взнос).

Гильдии постепенно разделились по профессиональному признаку, каждая профессия создавала свой собственный «цех». Гильдия регулировала стандарты и правила работы, защищая своих членов от жесткой конкуренции, безработицы и тому подобного.

Более богатые горожане — «буржуа» или «бюргеры» (от слова «замок», центральная цитадель города) — заняли более высокое социальное положение, чем крестьянство и низший слой землевладельческой аристократии. Они были «средним классом». Военное лидерство сохранилось за аристократией, а средний класс, опираясь на образование (столь необходимое для предпринимательства и торговли), стал понемногу заменять духовенство на службе государству в качестве адвокатов и чиновников.

Париж занимал особое место. Как дом короля и двора, он обладал почетным положением, которое не зависело от торговли или промышленности, хотя и они были здесь на очень высоком уровне. Это был центр для аристократии и духовенства. В XII столетии город стал и центром образования.

Преподаватели и студенты стекались в Париж. В основном в университете изучались теология и философия. Так как книги были немногочисленными и дорогими, процесс обучения основывался на чтении профессорами книг в студенческой аудитории, а затем комментировании прочитанного. Иногда два профессора участвовали в «диспуте», в котором каждый выдвигал свои теории перед восхищенными студентами (своего рода интеллектуальный теннисный матч).

Самыми известными из ранних преподавателей был Пьер Абеляр, который родился в 1079 году в незнатной дворянской семье. При правлении Людовика VI Абеляр был чрезвычайно популярным лектором. Студенты стекались на его лекции, поскольку он был не только эффектным оратором, но спорил, используя доводы разума, а не цитируя авторитетных авторов.

Так, в своей книге «Да и нет» он поднял 158 теологических вопросов, относительно которых цитировал различные источники. В каждом случае он цитировал древние религиозные тексты, абсолютно поддерживавшие как позитивную, так и негативную точку зрения по каждому спорному вопросу, и оставил вопросы без решения и обсуждения. Таким образом он показал, что в одном и том же авторитетном источнике можно найти цитаты, отвечающие и «да» и «нет» на один и тот же вопрос, тем самым доказав абсолютную бессмысленность ссылок на первоисточники. Не приводя своих доводов, он продемонстрировал абсолютное интеллектуальное банкротство практики использования цитат в качестве основных аргументов в спорных вопросах.

При своем блестящем уме он был неприятным человеком, интеллектуально высокомерным, безразличным к чувствам других. В спорах Абеляр мог восхищаться поражением оппонентов, в том числе и своих собственных преподавателей. Его прозвали Упрямый Носорог, и это показывает тот эффект, который он производил на своих противников.

Естественно, он создал себе много врагов среди тех, кого он дразнил, среди тех, кто был менее популярен, и среди тех, чьи убеждения он разрушил. К тому же Абеляр дал врагам шанс, которого они так ждали, когда в возрасте сорока лет влюбился в Элоизу, девушку вдвое его моложе, в свою ученицу. Она была красивой и блестяще образованной, их отношения были наивно романтичными, в соответствии с правилами трубадурской этики. Принято считать, что Пьер совратил Элоизу. Но как это может быть, если девушка желала быть любимой, а читая их переписку, можно сделать вывод, что именно она совратила его?

В любом случае дядя Элоизы, разъяренный этой любовной интригой (которая в конечном счете привела к рождению ребенка), отомстил обидчику, наняв бандитов, чтобы они схватили Абеляра и кастрировали его. Сломленный Абеляр скитался от монастыря к монастырю, преследуемый врагами, которых возглавлял Бернар Клервоский[22].

Мистические взгляды Бернара были диаметрально противоположны убеждениям Абеляра. Бернар был столь же несговорчив и столь же высокомерен, как Абеляр, но намного сильней и опасней. В итоге Бернар добился успеха, и работы Абеляра были объявлены еретическими. Он продолжал преследовать Абеляра, добиваясь признания его еретиком, и, возможно, добился бы своего, но Абеляр умер в 1142 году, прежде чем состоялся суд. Перед смертью Абеляр написал автобиографию «История моих бедствий», первый серьезный труд такого рода со времен автобиографии святого Августина, созданный за семь столетий до этого. Элоиза, которая никогда не прекращала любить его, после смерти в 1164 году была похоронена возле него. Взгляды Абеляра продолжали влиять на общество, и его учение утвердилось, несмотря на противодействие Бернара Клервоского. С тех пор рационализм правил в западной интеллектуальной жизни, хотя не без оппозиции мистиков.

Один из учеников Абеляра, итальянец, известный как Петр Ломбардский[23], написал «Книгу сентенций» приблизительно в 1150 году, в которой он также использовал цитаты. Здесь уже не было духа насмешки Абеляра, он тщательно выбирал те источники, которые могли поддержать современные взгляды и придали бы должный вес доводам разума. Несмотря на некоторую оппозицию, эта книга стала основным текстом в течение нескольких поколений. Судьба Петра Ломбардского сильно отличалась от судьбы Абеляра, поскольку он стал епископом Парижа в последние годы жизни.

Другой ученик Абеляра — молодой англичанин Иоанн Солсберийский[24], влияние которого было как политическим, так и теологическим. Он был на стороне церкви в ее борьбе против государства и поддерживал Томаса Бекета против Генриха II. В действительности он был под влиянием действий и взглядов Бекета, и он присутствовал при убийстве архиепископа в Кентерберийском соборе. После этого он посчитал, что благоразумнее было бы удалиться во владения Людовика. Он стал епископом Шартрским.

Абеляр, Петр Ломбардский и Иоанн Солсберийский были богословами, мало интересующимися миром природы. Однако уже появилась «естественная философия» (исследование природы, которое в конечном счете будет названо «наукой»), обязанная своим происхождением переводу арабских комментариев к работе древнегреческого философа Аристотеля.

Нам известен Тьери Шартрский, который, возможно, был среди преподавателей Иоанна Солсберийского. Тьери был одним из тех пионеров, кто в начале XII столетия стали продвигать традицию Аристотеля. Он пытался соотнести библейские описания Вселенной с таковыми из Аристотеля.

Абеляр и его ученики, создавшие постоянный кружок студентов, сформировали ядро того, что впоследствии стало Парижским университетом, который уже существовал к 1160 году. Он не был первым из университетов Средневековья, но именно ему было предназначено стать самым известным.

Его интеллектуальная энергия должна была помочь сделать Париж известным всюду в Европе как центр культуры, и именно этот статус сохраняется за ним и по сей день.

В светской литературе были, конечно, баллады трубадуров, которые достигли Северной Франции благодаря влиянию Элеоноры Аквитанской. Этот жанр достиг своего пика с появлением работ Кретьена де Труа.

Кретьен де Труа, вероятно, уроженец Шампани, столицей которой и был город Труа. Ему покровительствовала Мария, старшая дочь Людовика VII и Элеоноры, которая в 1164 году вышла замуж за Генриха, графа Шампанского.

В то время легенда о короле Артуре, легендарном британском короле, который отбил вторжение саксов в VI столетии, была чрезвычайно популярна. Поколением раньше она была впервые изложена Готфридом Монмутским как часть его полностью вымышленной истории Великобритании. Готфрид писал на латыни, но позже другой автор, Уос, приблизительно в 1155 году переписал ее и перевел на норманно-французский язык; в этой форме легенда стала чрезвычайно популярной во Франции.

Кретьен, используя артуровскую легенду как фон, продолжил сочинять рассказы о куртуазной любви, которые околдовывали его современников и не теряли популярности. Именно в версии Кретьена мы впервые находим мистический поиск святой чаши Грааля. Именно здесь сэр Ланселот представлен как рыцарь, ставший воплощением идеальной галантности, который по популярности среди читателей превосходит самого короля Артура.

Воспеваемые трубадурами романы и поэмы артуровского цикла (плюс другие, абсолютно вымышленные рассказы о таких исторических событиях, как Троянская война и завоевания Александра) стали гораздо популярнее прежних шансон де жест[25]. Рыцари в них были более утонченными и более учтивыми. Восхваляя красоту и превосходство женщин, они помогли повысить их статус в реальном мире.

Их «всемирная» известность также популяризировала различные французские диалекты вне Франции и начала процесс, в результате которого французский язык занял позиции латыни как языка культуры и сохранил этот статус вплоть до XIX столетия.

В XII веке было три основных французских диалекта. Были нормандские французы Анжуйской империи, которая оказала большое влияние на развитие английского языка. Был провансальский — язык юга и трубадуров. И был французский — язык королевского двора и Парижского университета. Именно университет сделал французский главным языком для всего интеллектуального мира.

Третий крестовый поход

Последние годы своей жизни Людовик VII провел в делах, поскольку он продолжал борьбу с ненавистной семьей Генриха II. Он продолжал поддерживать кипение в этом котле, чтобы получить преимущества от проблем своего врага. Вассалы Людовика, напуганные Генрихом II, тянулись к французскому трону. Репутация Людовика как милостивого и справедливого монарха поощряла его магнатов просить разрешения их споров его судом, таким образом увеличивая королевский престиж.

Когда в 1180 году Людовик VII умер, он сумел оставить сильное королевство своему сыну, которого короновал за год до этого.

Новый молодой король, Филипп II[26], будучи пятнадцати лет от роду, унаследовал опасную ситуацию наличия вассала намного более сильного, чем он сам. Он был истинным Капетингом и взялся за решение этой проблемы с энергией, которая противоречила его возрасту.

Его называли «Филиппом, данным Богом» сначала, потому что отец ждал его рождения от трех жен и ожидал его четверть века (говорили, что он появился на свет в ответ на горячие молитвы отца). В конечном счете, однако, его назвали Филиппом Августом, за то, что он значительно расширил пределы королевства.

Не многие, возможно, могли бы предсказать такое прозвище, когда Филипп взошел на престол. Он обладал заурядной внешностью и не успел завершить свое образование, заняв трон без знания латыни. Кроме того, юность и неопытность Филиппа подогрели властные амбиции в сердцах некоторых французских магнатов.

В частности, Генрих, граф Шампанский, дядя нового короля, думал, что получил шанс управлять королевством, и поднял оружие. И сразу Филипп показал, что молод лишь с виду. Он заключил политически выгодный брак, который принес ему новых союзников в борьбе против Генриха Шампанского, а затем сумел убедить Генриха II Анжуйского поддержать его.

Возможно, Генриху II было выгодней поддержать Генриха Шампанского, но он не имел никакой причины предполагать, что мальчик-король будет опасен или что граф Шампанский не мог бы быть более опасным. Кроме того, Генрих чувствовал, что вассалам нельзя позволять бунтовать против их короля. Оказавшись против обоих королей, Генрих Шампанский был вынужден сдаться.

Филипп II, укрепившись на троне, не был склонен изменить внешнюю политику. Он продолжал поддерживать сыновей Генриха. Когда старший из них умер, Ричард стал наследником трона и восстал против своего отца. Филипп быстро присоединился к Ричарду, и они стали союзниками.

Но в то время, пока продолжалась эта объединенная война против старого Генриха II, в очередной раз прибыли ужасные новости с Востока.

После неудачного Второго крестового похода Людовика VII прошло сорок лет. Обстановка для христиан в Святой земле продолжала ухудшаться. Появился величайший мусульманский герой эпохи — Саладин (Салах-ад-Дин)[27]. Он объединил весь Египет и Сирию под своей рукой и начал натиск на Латинское королевство. В 1187 году Саладин взял Иерусалим.

Ужас охватил Запад от этих новостей, но Ричард нашел в этом кое-что интересное для себя. Он был сыном своей матери, романтиком, воспитанным в традиции трубадуров. Он даже писал стихи и самостоятельно их исполнял. Действительно, он был доблестным служителем куртуазной любви, по законам которой Прекрасную Даму воспевают, но никогда с ней не сближаются. Тем более что у Ричарда были гомосексуальные наклонности.

Как и его мать, Ричард стремился продолжать Крестовый поход и добиваться известности в сражениях в Святой земле. Захват Иерусалима Саладином был прекрасным поводом, и он поклялся повести армию на Восток, как только воссядет на престол.

Филипп II, однако, был прагматичным и бесстрастным политическим деятелем, чуждым романтики. Он слишком хорошо знал результаты похода своего отца и менее всего хотел отправиться за тридевять земель, на край света, в то время как его королевство так сильно нуждалось в нем. Мало того что он был крайне заинтересован в удалении большой опасности Анжуйской империи (включая и самого Ричарда), он также стремился продолжить консолидацию королевского домена, в осторожном стиле отца и дедушки (и их преданного советника — Сужера).

Филипп II установил новую систему королевской администрации, строго подчиненной ему. В различные части королевства были назначены чиновники, чтобы отправлять королевское правосудие и твердо держать магнатов под королевским надзором. Он продолжал поощрять рост городов и выбирал чиновников из числа бюргеров. Он также усиливал армию и сделал ее полупостоянной, чтобы сократить сроки сбора ополчения в момент кризиса или не слишком зависеть от частных армий лордов.

Больше всего внимания он обратил на свою столицу — Париж. Он строил стены, прокладывал улицы, начал строительство здания, которое должно было в конечном счете стать Лувром, и продолжал строительство большого собора Пресвятой Девы (Нотр-Дам), основание которого было заложено при его отце. Именно при Филиппе II начался процесс, который должен был закончиться, превратив Париж в город, который весь западный мир считает самым очаровательным в мире.

И в то время как все эти планы вертелись в его голове — некоторые уже воплощаясь, а некоторые лишь готовились к воплощению, — появился великий безумец Ричард, готовый к войне и думающий лишь о том, как войти в историю победителем сражений на Востоке.

Ричард потребовал, чтобы Филипп пообещал ему присоединиться к Крестовому походу, и Филипп был вынужден это сделать. С одной стороны, они с Ричардом были союзниками, и Филипп не желал чем-нибудь оскорбить его. С другой стороны, общественное мнение было за Крестовый поход, и нежелание участвовать в нем могло сделать Филиппа в глазах народа предателем Христова дела.

Филипп и тут смог повернуть ситуацию в свою пользу. Он немедленно ввел новый налог, так называемую «десятину Саладина». Она предназначалась для того, чтобы собрать деньги для похода, и, конечно, никакой настоящий христианин не мог отказаться заплатить ее. Десятина Саладина была началом новой финансовой политики, которая была очень ранним предшественником современных налоговых процедур.

Вообще говоря, Филипп не слишком волновался. Он был уверен, что, когда Ричард станет королем, королевские обязанности быстро отрезвят его и заставят взглянуть на поход с «правильной» точки зрения. Но в этом он просчитался. В 1189 году Генрих II наконец скончался, Ричард стал королем и, к ужасу Филиппа, стал быстро готовиться к войне.

Он обратился к Филиппу с просьбой делать то же самое. Филипп отчаянно хотел отказаться и вежливо сослался на трудности, но общественное мнение было неумолимо. Филипп должен был идти в поход. Он согласился участвовать в том, что впоследствии будет названо Третьим крестовым походом. В 1190 году они отправились в путь. (У Филиппа не было Сужера, которого можно было оставить приглядывать за королевством. Он назначил Регентский совет, в который входило не меньше шести бюргеров.)

Так же как и за сорок лет до этого, германский император согласился участвовать в походе, и три самых великих короля христианского мира отправились на войну.

На сей раз все шло хорошо. Германским императором был Фридрих I[28]. Он был намного старше, чем Конрад III в свое время. Ему было уже больше шестидесяти, но он все еще считался свирепым воином, и не было никаких признаков того, что старость смягчила его сердце.

Филипп II, хотя война не была его пристрастием, по крайней мере, отправился в Крестовый поход без сопровождающей его фривольной королевы. И наконец, был большой белокурый рыцарь, Ричард I, шествовавший впереди. Конечно, тут не могло быть неудач.

И действительно, Третий крестовый поход был единственным, который мог соперничать с Первым по легендарности и успешности.

Но его успех оказался ограниченным. Фридрих Барбаросса вел свои войска сухим путем, достиг Малой Азии и там случайно утонул, купаясь в небольшом потоке. Шедшая с ним армия разошлась и в дальнейшем не играла никакой роли.

Филипп и Ричард остались вдвоем. Они встретились на Сицилии и ссорились бесконечно. Каждый не доверял другому намного больше, чем ненавидел Саладина. Каждый король предпочитал, чтобы сарацины скорее остались неразбитыми, чем их поражение даст преимущество сопернику.

Но каждый должен был продолжать двигаться дальше. Филипп II, который стремился завершить поход как можно быстрее, старался останавливаться в пути гораздо реже, чем Ричард, и достиг Святой земли 20 апреля 1191 года. Там он нашел местных крестоносцев, отчаянно пытающихся спасти небольшие участки побережья. Они осаждали прибрежный город Акру, в восьмидесяти милях к северу от Иерусалима. Вскоре сюда прибыл Ричард.

Акра была осаждена почти за два года до прибытия королей, но осада была совершенно безрезультатной. В те времена обороняющиеся имели значительное преимущество перед осаждающими. Хорошо укрепленные крепости с высокими стенами, укомплектованные решительными защитниками, могли быть побеждены разве только предательством, голодом или болезнями. Из них болезни были наиболее опасны, по причине низкого уровня гигиены. Обе стороны уже были в равной степени утомлены осадой. Осажденные были готовы сдаться. Прибытие королей придало осаждающим новый импульс, а осажденных привело на грань отчаяния. В июле 1191 года город был взят. Почти 100 тысяч человек погибло с обеих сторон.

Филиппу II захват Акры принес слишком мало поводов для радости. Он был намного более способным человеком, чем Ричард, — правда, во всем, кроме драки. В Акре Ричард оказался в своей стихии. Он вел за собой, кричал, призывал, сражался и полностью затмил Филиппа, будто французского короля совсем там не было.

Оба короля переболели болезнью, охватившей всю армию, — перенесли острую форму дизентерии. Филипп, однако, не смог полностью восстановить здоровье. После взятия Акры он посчитал свою миссию выполненной, оставил армию и возвратился в конце 1191 года во Францию.

Ричард объявил этот отъезд дезертирством и единолично принял командование Крестовым походом.

Вернувшись во Францию, Филипп II повернулся к своему настоящему врагу, которым была Анжуйская империя. По законам того времени земли и прочее имущество крестоносца (в том числе и монарха) считались неприкосновенными, и Филипп не мог атаковать анжуйские владения.

Ричард оставил регентом своего младшего брата Джона. Джон был столь же бездарным правителем, как и Ричард. Филипп начал тонкую интригу с целью убедить Джона в своей готовности поддержать его при попытке узурпации власти в стране.

Вскоре к Ричарду, все еще находившемуся в Святой земле, стали приходить дурные вести из дома. Он героически сражался и одерживал победы, но, находясь близ Иерусалима, он пока еще его не взял. И либо должен был продолжить борьбу здесь, на Востоке, теряя свое королевство дома, либо должен был оставить мечту об Иерусалиме. Это был трудный выбор, но он наконец выбрал путь домой и оставил Святую землю в 1192 году.

Однако на обратном пути он был схвачен в Германии и заточен в темницу, где содержался до уплаты выкупа. Когда известия об этом достигли Филиппа, он не сразу поверил в такое везение.

Он приложил все усилия, чтобы сделать заточение Ричарда как можно более длительным. Принц Джон был обрадован этим событием, но общественное мнение слишком сильно высказывалось в пользу героя, чтобы противостоять ему. Выкуп собрали в Анжуйских доменах, и в 1194 году Ричард возвратился в свое королевство.

Но он пребывал в очень плохом настроении, в ярости из-за политики Филиппа II, что было естественно, и незамедлительно начал войну против него.

Искусство войны развивалось вместе с другими сторонами европейского общества благодаря новым знаниям, привнесенным вернувшимися крестоносцами. Металлические стремена, прикрепленные к седлу, вошли в широкое употребление на Западе и послужили усилению преимуществ тяжеловооруженного рыцаря. Они позволили ему более жестко сидеть в седле, дав упор ногам. Благодаря этому вся масса всадника и коня концентрировалась в наконечнике копья при таранном ударе.

Проект замка также усложнился. Теперь уязвимых углов избегали. Ричард хорошо разбирался в проектировании замков и в 1198 году построил Шато-Гайяр («Галантный замок») на крутом утесе, на триста футов выше уровня реки Сены, в пятидесяти милях вниз по течению от Парижа. Двойной ряд стен и цитаделей делал замок неприступным. Это была настоящая преграда для Филиппа, пожелай он вторгнуться в сердце анжуйских владений, и в то же время форпост для будущих вторжений во Францию. В этой кампании Филипп проиграл все сражения. Мы не знаем, чем могла кончиться для Франции эта война, в которой активнейшую роль сыграл странствующий рыцарь Ричард. Он бросался в битву по любому самому мельчайшему поводу, но в 1199 году, в сражении за незначительный замок, он получил рану от стрелка, которая повлекла за собой заражение и смерть.

Филипп Август

Следовавший на престоле за Ричардом Иоанн (ранее именуемый соотечественниками принцем Джоном) оказался гораздо менее воинственным, и Филипп был спасен.

Вступление на престол не прошло полностью мирно. Действительно, каждый раз по случаю передачи королевского титула в англо-норманнской истории после смерти Вильгельма Завоевателя возникал вопрос относительно того, кто должен править страной. Этот раз не был исключением.

У Ричарда был брат Джеффри[29], который был старше Джона. Если бы Джеффри был жив, он стал бы наследником, но он умер перед Ричардом. Его жена, однако, на момент смерти мужа была беременна и несколько месяцев спустя родила сына, которого назвала Артуром[30]. Артуру было двенадцать лет, когда погиб Ричард.

Вопрос был в том, мог ли младший брат иметь приоритет перед сыном старшего брата при наследовании короны. Согласно более поздним понятиям «законности», есть строгий порядок наследования, и «истинным королем» был бы Артур, а не Иоанн. Но в 1199 году не было ни одного подобного прецедента, на котором можно было основываться при решении такого спорного вопроса.

Англо-норманнское королевство вело смертельную борьбу с Францией. Было ли это подходящим временем для того, чтобы мальчику стать правителем? Кроме того, Артур был воспитан при дворе короля Филиппа и был больше французом, чем норманном. Была ли гарантия того, что он не станет марионеткой Филиппа?

Ричард, который знал, что у него не будет сына, сначала намеревался сделать Артура своим наследником. Однако он ненавидел Филиппа и, не доверяя мальчику, воспитанному французами, в 1197 году выбрал Джона в качестве наследника. Элеонора Аквитанская (все еще живая!) также поддерживала Джона, а не внука, которого едва знала, так же поступили антифранцузски настроенные лорды Англии и Нормандии.

Таким образом, Иоанн победил, но без единодушного согласия своих вассалов. В Анжу были сеньоры, которые поддерживали Артура, и Филипп знал это.

Капетинги последовательно поддерживали претендентов на англо-норманнский трон при каждой возможности. Франция поддержала Роберта Короткие Штаны против Вильгельма II, Вильяма Клито против Генриха I, Матильду против Стефана и детей Генриха II против их отца. Это был лучший способ дестабилизировать англо-норманнскую политическую жизнь. Сам Филипп поддерживал Ричарда против Генриха II, а Джона против Ричарда. Сейчас он был готов поддержать Артура против Джона.

Для того чтобы воспрепятствовать этому, Иоанн должен был начать переговоры, хотя и без особого рвения. Филипп согласился на переговоры, но поддерживал Артура, чтобы использовать его в будущем, ожидая возможности возобновить военные действия при благоприятном стечении обстоятельств. Ему не пришлось долго ждать.

В 1200 году Иоанн с большой поспешностью женился. Его избранница, молодая особа (ей было всего тринадцать лет) по имени Изабелла, владела обширными поместьями в Южной Франции. Земля, конечно, была главной целью этого брака. Король развелся с первой женой, и именно с Изабеллой он короновался.

Однако Изабелла до ее поспешного брака была обещана в жены члену мощной семьи южнофранцузских феодалов, которая также имела виды на эту землю. Семья почувствовала себя обманутой и обратилась к Филиппу II.

Филипп серьезно отнесся к этому вопросу. Иоанн[31], обладая владениями во Франции, был вассалом ее короля, и Филипп, как сеньор, был должен разрешить спор между вассалами. В 1202 году он вызвал Иоанна, чтобы тот ответил на обвинения. Иоанн, естественно, не явился. Его положение короля Англии делало невозможным подобное унижение, и Филипп рассчитывал на это. Когда Иоанн отказался явиться на суд сеньора, он «разгневался» и, согласно законам феодального права, объявил, что лишает Иоанна всех владений, которые он держал как вассал французской короны.

Естественно, это не означало ничего, если Филипп не был в состоянии вернуть их силой, но он планировал это сделать, и, громко провозглашая о своей правоте, он приступил к активным действиям.

Иоанн должен был бороться.

Военная удача переменчива. В 1203 году Иоанн прибыл на помощь осажденному замку, в котором находилась Элеонора Аквитанская. Среди командующих армией осаждающих был Артур. Мало того что Иоанн спас мать, но он также захватил Артура.

Артур был быстро заключен в тюрьму, и его никто более не видел. Никто не знает точно, что с ним случилось, но, по общему мнению, его тайно казнили по приказу короля. Теперь Иоанн мог не бояться за трон, но это событие нанесло серьезный ущерб его репутации. Филипп умело выставил его нарушителем феодальных законов, а теперь французский король упорно трудился, чтобы распространить слухи о том, что Джон убил своего племянника, законного короля Англии.

Многие из французских вассалов отвернулись от цареубийцы и перешли на сторону Филиппа. Англо-норманнские домены стали съеживаться. Причем это не был вопрос простой пропаганды. В то время, когда яд истории заключения Артура и его возможного убийства делал свое дело, Филипп готовился осуществить удивительный военный подвиг. Это было время замков, и Филипп собирался осадить самый большой замок из всех, замок, построенный самим Ричардом, — Шато-Гайяр, настолько современный и крупный, что считался неприступным.

Летом 1203 года Филипп осадил его и приготовился к штурму.

Чтобы занять армию работой, он заставил воинов активно и разнообразно трудиться вдали от замка. Он использовал катапульты, чтобы метать большие камни через стены, и тараны, чтобы пробивать в них бреши. Он пробовал обрушить стены, совершая в разных местах подкопы, устанавливая в туннелях деревянные подпорки, а потом сжигая их. Он даже послал солдат через водосток в надежде, что они проникнут по нему внутрь замка.

Но на самом деле все это время он ждал, что голод выполнит за него грязную работу. С наступлением холодов голод в замке стал ощущаться еще сильнее. В любом случае защитники должны были держаться до того момента, пока голод или болезни не одолеют либо их, либо осаждающих. В рядах врагов могли возникнуть разногласия, или могла появиться деблокирующая армия. Чтобы предотвратить голод, защитники выслали из замка приблизительно четыре сотни женщин, детей и стариков.

Французские войска не позволили им уйти, но при этом не убивали их. Они удерживали этих людей на ничейной земле в надежде, что защитники из жалости заберут их и не смогут избавиться от лишних ртов. Ни одна сторона не сдавалась в этом соревновании бессердечности, обе стороны наблюдали за бедными изгоями, доведенными голодом даже до людоедства, умирающих от голода и замерзающих на стуже.

В итоге голод сделал свое дело. В марте 1204 года Шато-Гайяр сдался, и Филипп одержал ошеломляющую победу, которая нанесла удар по боевому духу анжуйцев.

В июне войска Филиппа вошли в Руан, столицу Нормандии, и в 1205 году он фактически контролировал всю Северную Францию.

Элеонора Аквитанская умерла в 1204 году, лишь несколько недель спустя после сдачи замка Шато-Гайяр. Ей было более восьмидесяти лет. Она была женой двух королей и матерью двух королей. Она была заключена в тюрьму и одерживала победы. Она была оскорблена неудачей первого мужа в Крестовом походе и пребывала вне себя от радости из-за великих подвигов сына в другом Крестовом походе. Ей посчастливилось увидеть рассвет Анжуйской империи, и она прожила достаточно долго, чтобы увидеть ее закат.

Все же части ее собственного наследия оставались. Юго-западное побережье Франции с большим морским портом Бордо оставалось лояльным к Иоанну. Англия сохраняла за собой прибрежную Аквитанию, обычно называемую Гиенью, еще в течение двух с половиной столетий.

Глава 4 Подъем

Ортодоксальность Филиппа

С концом Анжуйской империи Франция наконец могла свободно развиваться без помех со стороны соперников, которые держали ее за горло в течение половины столетия. И процесс развития действительно начался. В течение следующего столетия ее богатства и политическое влияние только увеличивались.

Филипп II вел Францию по пути развития. Он вел ее не только успешной войной против анжуйцев, но и борясь против религиозного разделения в пределах обширных областей, номинально подчиняющихся ему.

Одна из религиозных групп, с которой можно относительно легко бороться, были евреи.

Евреи жили в Западной Европе со времен владычества римлян, переживая периодические периоды враждебности, но в целом их жизнь была не слишком ужасной. Они не могли владеть землей, поскольку не могли принести необходимых клятв, содержание которых основывалось на христианской обрядовости. Но в аграрном обществе их склонность к торговле и коммерции была полезна, и они играли роль среднего класса.

Западные евреи даже сумели развивать собственную интеллектуальную жизнь, основанную на Ветхом Завете и на пространных комментариях Талмуда. Приблизительно в 1000 году Гершом бен Иуда возглавлял академию раввинов в Рейнланде и был первым, кто принес в Западную Европу талмудические знания Востока.

К концу XI столетия ведущим еврейским ученым был раввин Соломон бен Айзек, который родился во французском городе Труа в 1040 году. Известный как Раши, от еврейских инициалов его имени, он написал чрезвычайно ценные комментарии по каждому аспекту традиционного еврейского закона.

Но потом началась лихорадка Крестовых походов. Толпы маргиналов, разъяренные антимусульманским рвением и пропагандой, искали любых врагов Христа, которых могли найти. Мусульмане были далеко, но евреи — под рукой и не могли оказать сопротивления. В результате еврейские общины во многих городах были уничтожены, и Западная Европа испытала первую волну того, что в более поздних столетиях стали называть «погромами».

Хуже спонтанных вспышек антисемитизма, которые на время прекратились, было постоянное экономическое давление. Появление собственного среднего класса во Франции сделало евреев менее необходимыми с экономической точки зрения. Французских бюргеров хватало для расширения «городских» форм экономики. Теперь Филипп II мог выставить напоказ свою христианскую ортодоксальность без опасения экономических последствий. Почти с самого начала своего правления он стал изгонять евреев из Франции.

Ухудшение положения евреев в XII столетии привело к началу их переселения на Восток, в менее развитые страны, которые все еще приветствовали увеличение предпринимательской прослойки общества. В течение следующих веков большие массы еврейского населения сконцентрировались в странах Восточной Европы (где впоследствии их и настигла новая волна преследований).

Но нарушение догматов можно было найти и ближе к дому. Не все христиане верили в Бога согласно официальной доктрине католической церкви. Были «еретики», которые имели собственные представления о Боге.

В Болгарии незадолго до 1000 года зародилась пуританская секта, которая полагала, что мир и его материя были созданием дьявола. Поэтому они отвергли Ветхий Завет, который убеждал, что Бог создал мир и нашел это хорошим. Чтобы спастись, было необходимо воздержаться в максимально возможной степени от любой связи с миром. Новая секта отвергала брак, секс, употребление пищи и питье без крайней необходимости. Смерть была хорошим исходом, чем быстрее человек умирал, тем быстрее его душа освобождалась от уз созданной дьяволом плоти.

Подобные идеи продвигались на Запад и укоренились в Южной Франции. Подобный образ жизни становился популярным как реакция на коррумпированность большей части католического духовенства, и ересь процветала.

Члены новой секты назвали себя катарами[32] от греческого слова «чистые».

Одним из лидеров этих пуритан был Питер Вальдо[33], богатый торговец из Лиона, который теперь является частью Юго-Восточной Франции, а в то время, несмотря на свою французскую культуру, принадлежал Священной Римской империи. В 1170 году Вальдо, после того как заказал для себя перевод некоторых мест из Библии на романском языке, изучение которых привело его к мысли о необходимости раздать имение нищим, чтобы добровольной бедностью восстановить первобытную чистоту христианских нравов, начал собирать людей вокруг себя. Те, кто проповедовал добровольную бедность, стали называться «бедные братья из Лиона», или «вальденсы».

Город Альби, почти в 200 милях к юго-западу от Лиона, был другим катарским центром. В римские времена это была столица галльского племени, известного как Альби. В результате секта стала известна как «альбигойцы»[34], и это название иногда использовалось для всех еретиков в Южной Франции и Северной Италии.

Церковь одобряла стремление к бедности и пуританизму в определенных рамках, но хотела управлять ими. Она не могла пойти навстречу желанию катаров избавиться от церковной административной структуры. Вальденсы, например, перевели Новый Завет на провансальский так, чтобы каждый человек мог прочитать и осмыслить его для себя. Катары не считали нужным повиноваться священникам и епископам и руководствовались лишь велениями собственной совести.

Действительно, катары в их различных формах почти походили на некоторые протестантские секты, которые появились три столетия спустя.

Церковь могла легко сокрушить этих еретиков, но катары нашли сочувствие и поддержку среди большинства южных сеньоров. Эти сеньоры, возможно, были привлечены доктриной, а может быть, видели шанс конфисковать церковные земли и богатство в случае победы еретиков.

Самым сильным сторонником катаров был Раймонд VI, граф Тулузы. Он начал править в 1194 году и сопротивлялся папским уговорам изменить свои взгляды.

В 1198 году на папский трон воссел Иннокентий III, и при нем папство достигло пика своего политического могущества. Его престиж сильно поднялся благодаря борьбе с ересями, и теперь этот твердый и решительный человек стал настолько сильным, что мог заставить королей склониться перед ним.

Он послал к Раймонду легата, чтобы убедить того принять меры к искоренению ереси, но Раймонд отказался. Иннокентий становился все более настойчивым, как и Раймонд в своем отказе, а затем, в 1208 году, легат был убит. Пошли слухи, что убийство совершено по приказу Раймонда, и взбешенный Иннокентий III объявил Крестовый поход против еретиков. Церковь юридически и морально одобрила убийство еретиков, приравняв их к сарацинам.

Папа надеялся, что Филипп II возглавит Крестовый поход, но Филипп не видел в этом никакой выгоды для себя. Было достаточно позволить своим вассалам сделать всю грязную работу, пребывая дома и пожиная плоды своей набожности и их усилий. Что касается сеньоров, то, стремясь ко всем религиозным выгодам, которые они получали от Крестового похода, и к материальному обогащению за счет трофеев, они стекались под церковные хоругви.

Самым видным среди них был Симон де Монфор[35], который сражался в Святой земле против сарацин и точно знал, как должен сражаться настоящий крестоносец. В 1209 году крестоносцы взяли город Безье, на средиземноморском побережье, в ста милях к востоку от Тулузы. Город осажден, но возник вопрос относительно того, кто из жителей города был еретиком, а кто был добрым католиком. Симон де Монфор имел легкое решение.

«Убейте их всех, — сказал он. — Бог отличит своих»[36].

Так были убиты несколько десятков тысяч мужчин, женщин и детей.

Раймонд VI, боясь, что не сможет противостоять северным баронам без посторонней помощи, обратился за ней к Педро II — королю Арагона, испанского королевства, лежащего по другую сторону Пиренеев[37].

Язык Арагона был близок провансальскому, кроме того, Педро II доводился родственником Раймонду, поэтому откликнулся на просьбу графа.

Решающее сражение произошло 12 сентября 1213 года при Мюре. Войска Раймонда и Педро II, которые осаждали город, числом превышали войско Монфора, но действия союзников были недостаточно хорошо скоординированы. Монфор смелым маневром вывел своих рыцарей из города, как будто он пробовал бежать, а затем вернулся, чтобы внезапно атаковать арагонское войско, в то время как Раймонд оставался лишь наблюдателем. Педро II пал в бою, и, когда его воины отступили, войска Раймонда были деморализованы и быстро разбиты. Это была полная победа северян.

Еретики упорно сопротивлялись, но одна за другой их цитадели были взяты. Сам Монфор погиб в бою в 1218 году под стенами Тулузы, и только в 1226 году ересь была полностью потоплена в крови и жестокости. (Действительно, последние вальденсы продолжали переносить все трудности и оставались в изолированных от мира альпийских районах вплоть до XX столетия.)

Вместе с катарской ересью была разрушена и процветающая провансальская культура и открыт путь к распространению власти Капетингов к Средиземноморью. Провансальский язык потерял свой статус самостоятельного и медленно уступал французскому.

Однако, погибнув, независимая провансальская культура повлияла на более грубый мир севера. Например, римское право (окончательно систематизированное при византийском императоре Юстиниане в VI столетии) было введено вновь в Италии около 1100 года. Римское право преподавалось сначала в университете Болоньи, а оттуда перешло в университет Тулузы. С оккупацией юга римское право, с его принципами более гуманными и организованными, чем законы, основанные на старой германской доктрине, достигло Парижа.

Альбигойский крестовый поход оставил, однако, дурное наследство в форме почти параноидального опасения относительно ересей.

Евреи и мусульмане были явными врагами церкви. А еретики тоже верили в Христа и чтили его учение, и поэтому распознать в них врагов было труднее. Зачастую они просто походили на необычно добродетельных христиан (иногда слишком праведное поведение было достаточным основанием для подозрения в ереси).

Если бы ереси являли собой незначительную опасность, то с ними можно было разбираться на местном уровне. Но в случае с катарами пришлось начать настоящую полномасштабную войну, чтобы разгромить их учение. Нужны были новые, более решительные методы для борьбы с ересями. Новый орган, возникший в 1233 году, назвали инквизицией[38]. Она имела дело с подозрениями в ереси, вела расследования (используя пытки в случае необходимости, что было обычной судебной процедурой в то время) и затем, если подозрение было подтверждено, передавала еретика светским властям для казни.

Инквизиция служила для подавления инакомыслия всех видов, и в тех районах, где она действовала активнее всего, результатом было ослабление интеллектуальной деятельности и культуры. По всеобщему мнению, инквизиция более всего преуспела в сотворении интеллектуальной пустыни.

Последняя анжуйская вспышка

Несмотря на официальную правоверность Филиппа и его резкие действия против тех, кто не вписывался в твердую католическую структуру, он не стеснялся выступать против церкви в личных делах.

В 1193 году Филипп овдовел. У него уже был шестилетний сын и наследник, но вдовство давало королю политический шанс. Филипп согласился жениться на Ингеборге[39], сестре Кнута VI, короля Дании, так что теперь он мог использовать датский флот против анжуйцев (тогда он был в состоянии войны с Ричардом).

Ингеборга прибыла во Францию. О том, что произошло в течение брачной ночи, никто не знает, но, что бы там ни случилось, Филипп остался неудовлетворен. Следующим утром он заявил о расторжении брака. Он организовал собрание епископов, аннулировавших брак. Когда оскорбленная Ингеборга отказалась возвращаться в Данию, Филипп заточил ее в женский монастырь, а три года спустя взял другую жену. Датский король, разъяренный оскорблением сестры, обратился с жалобой к папе римскому Цилестину III.

Цилестин повелел Филиппу оставить новую жену и вернуть Ингеборгу, но Филипп игнорировал папское требование. Следующим папой стал Иннокентий III.

В 1200 году Иннокентий III потерял терпение и наложил на Францию интердикт. Филипп, возможно, и в этом случае был готов ослушаться, но он готовился к конфликту с Иоанном Английским и не хотел никаких осложнений со стороны бунтующих вассалов, не желающих воевать из-за папских угроз.

Крайне неохотно он сдался и согласился вернуть Ингеборгу. В действительности он все еще держал ее в женском монастыре, но должен был возвратить ей королевский титул.

После того как Филипп взял Шато-Гайяр и наводнил Нормандию, он мог с мрачным удовольствием наблюдать, как Иоанн ссорится со своевольным римским папой. Английский король боролся более упрямо, чем Филипп, поскольку спор был более принципиальным, ибо касался принципов контроля над епископами и церковными деньгами. Спор длился в течение многих лет.

Французский король терпеливо ждал, когда папа обрушит свой гнев на Иоанна и отлучит его. В этом случае Филипп мог бы вторгнуться в Гиень или даже в саму Англию, утверждая, что он только выполняет наказ Святой Матери церкви, и некоторые английские лорды, понимая ситуацию, могли бы перейти на французскую сторону.

Иоанн хорошо понимал, что Филипп мог решиться на подобное вторжение только в таком случае. Он также знал, что его собственные вассалы — одни раздраженные неудачами в войне, другие недовольные конфликтом с церковью, и все вместе резкой политикой налогообложения, введенной с потерей французских доходов, — были крайне своенравны.

Поэтому Иоанн был вынужден смиренно подчиниться Риму в 1213 году. К величайшему разочарованию Филиппа, это прекратило проблемы Англии в этом направлении. Иоанн приготовился к тому, чтобы полностью изменить ситуацию и вторгнуться во Францию. Он еще не оставил надежду на восстановление Анжуйской империи.

С этой целью он заключил союз с германским императором Оттоном IV, мать которого была его старшей сестрой. Дядя и племянник планировали вместе захватить Францию в клещи. Иоанн должен был собрать армию в Гиени и напасть на Филиппа с юго-запада. Оттон в союзе с графом Фландрии одновременно вторгся бы во Францию с северо-востока.

К сожалению, они не могли синхронизировать свои действия. Если бы Оттон и Иоанн действовали вместе, Филиппу пришлось бы разделить свои силы и, возможно, тогда он мог быть побежден. Но Оттон задержался, и Джон атаковал из Гиени в одиночестве. Там он получил поражение.

Оттон наконец выдвинулся вместе с теми фламандскими и английскими контингентами, которые присоединились к его армии. Теперь имелся лишь один фронт, и Филипп мог перебросить все силы на северо-восток.

Численность тяжелой конницы, главной ударной силы, была равной с обеих сторон. Однако Филипп сумел навязать императору такое поле боя, на котором французские силы имели бы преимущество. Две армии встретились 27 июля 1214 года близ Бувина, деревни в десяти милях к юго-востоку от Лилля, для одного из столь редких решающих генеральных сражений в те времена «битв-осад».

Это были, однако, те сражения, в которых рыцарь сталкивался с рыцарем с большим количеством шума и небольшим количеством ущерба для своего здоровья. (Это только пехотинцы и невооруженные лакеи должны были бояться резни.) Но случилось так, что сам Филипп был захвачен и сброшен с коня. Вражеские солдаты пробовали найти щель в его броне, через которую могли бы вонзить в него копье, но потерпели неудачу. Прежде чем они смогли сделать что-нибудь с его доспехом, Филипп был спасен.

Результат сражения состоял в том, что Оттон сбежал и его войска отступили. После победы Филиппа II надежда Англии на восстановление ее французских доменов была уничтожена более чем на столетие.

Поражение Иоанна сделало его положение в Англии еще более сомнительным, и его бароны восстали. Они принудили короля в 1215 году пойти на уступки, которые в задокументированном виде стали называться Великой хартией вольностей, — таким образом, было положено начало процессу, который закрепил ограничения королевской власти в Англии.

Но при этом не все лорды были удовлетворены. Некоторые решили предложить корону Людовику VIII[40], старшему сыну Филиппа II, с целью шантажировать Иоанна ради еще больших уступок. Людовик принял предложение и вторгся с армией в Англию. Будучи еще наследником престола, Людовик хотел овладеть Англией, поддерживаемый в этой мысли своим отцом. В 1216 году по приглашению вассалов Иоанна Безземельного Людовик принял английскую корону и высадился в Кенте. Большая часть Англии подчинилась ему, но после смерти Иоанна началось противоборство с французами. Людовик возвратился во Францию (1217) и заключил с Англией перемирие в мае 1216 года.

Это единственное вторжение иностранной армии в Англию после Нормандского завоевания оказалось не таким уж успешным. Принц Людовик даже занял Лондон на какое-то время. Однако Иоанн в октябре умер, и английские лорды тогда стали сплачиваться вокруг его девятилетнего сына, который нам известен как Генрих III. Людовик потерпел поражение в 1217 году и покинул Англию (хотя получил 10 тысяч марок отступных).

14 июля 1223 года, когда Филипп II умирал в Манте, в тридцати милях к западу от Парижа, он мог оглянуться на сорокатрехлетнее правление, полное достижений и решительных деяний, которые значили намного больше, чем резкость его великого противника Ричарда. Филипп оставил королевство, которое удвоилось в размере по сравнению с тем, что он унаследовал. Он разрушил Анжуйскую империю, которая при его воцарении была более сильна во Франции, чем он сам. Он усилил власть центрального правительства над феодалами. И хотя в его правление во Франции было зарегистрировано одиннадцать вспышек голода, экономическая ситуация значительно улучшилась. Это время можно назвать периодом процветания экономики. Филипп оставил своему наследнику полную казну.

Повсеместно наблюдалось развитие городов. Хотя справедливости ради стоит отметить крайне плачевную противопожарную ситуацию. Например, Руан сгорал практически дотла шесть раз за двадцать пять лет.

Именно при его правлении отмечен заметный прорыв в литературе.

Французский дворянин Жоффруа де Вилардуэн принял участие в Четвертом крестовом походе. В результате этого похода отклонившиеся от основной цели крестоносцы в 1204 году захватили столицу Византии — великий Константинополь, который так никогда после этого и не оправился. Вилардуэн написал хронику этого похода. Она стала не просто хорошим произведением и увлекательной историей, но и первым историческим произведением Средневековья, написанным в прозе и на французском языке, а не на привычной латыни.

Учитывая при этом уничтожение провансальской культуры, мы можем с этого момента говорить о парижском диалекте как о французском языке и считать его фактически национальным языком. Это означало, что жители Французского королевства, невзирая на провинциальные границы, стали ощущать себя единой нацией, которая была готова к эксплуатации королями, достаточно умными, чтобы использовать в своих интересах этот факт.

Вероятно, это можно назвать самым внушительным признаком усиления власти династии Капетингов. С 987 года семь капетингских королей правили в Париже. Каждый из первых шести, чтобы сохранить преемственность, короновал своего сына при жизни, таким образом заранее обязывая своих вассалов подчиниться будущему королю. Филипп II, седьмой по счету в династии, не чувствовал никакой потребности в этом. Он так укрепил монархию Капетингов в сердцах французов, что был уверен: никто не будет даже мечтать об обсуждении легитимности наследования. Кроме того, его сын Людовик был зрелым мужчиной тридцати шести лет и снискал себе лавры после вторжения в Англию.

Так и получилось. Сын Филиппа взошел на трон без неприятностей и правил как Людовик VIII. Его иногда называют Людовиком Львом, очевидно намекая на великого противника его отца, Ричарда, и его удар по английскому престижу при вторжении на остров.

Однако он не был столь же успешен, как говорит нам прозвище. Он продолжил политику Филиппа, но не столь блистательно. Он попытался изгнать англичан из Гиени, но безуспешно.

С большим успехом он продолжил искоренение альбигойской ереси на юге.

Он установил один пагубный прецедент, который в последующие годы должен был оказаться почти фатальным для Франции, — это было проявление в политике отцовской любви к младшим сыновьям.

Первые капетингские короли потратили слишком много сил, вырывая управление королевскими владениями из рук магнатов, чтобы так легко отдать большую часть завоеванного. В ту пору, когда земли и силы прирастали, был удачей тот факт, что Филипп II оказался единственным сыном и наследником, а потому и получил все королевство целиком. Филипп, в свою очередь, имел двух сыновей, но мудро пожаловал младшему менее значительный титул, и снова все перешло к его преемнику.

У Людовика VIII, однако, было четверо сыновей, и в то время как старший должен был унаследовать королевство, родительская любовь проследила, чтобы каждый из трех младших стал сеньором значительной области. Это называли «апанажем» от латинского «поддерживать», так как доходы могли поддержать младших сыновей на уровне, достойном отпрыска королевской семьи.

Безусловно, выбранные области были из числа недавно отвоеванных у анжуйцев или на юге и не частью основного королевского домена. Кроме того, теоретически эти наделы были все еще в полном подчинении королевской власти и могли быть конфискованы. Но всегда была вероятность, что, если король проявит слабость или небрежность, владение будет передаваться от отца к сыну в течение длительного времени и какой-нибудь дальний родственник отторгнет его от королевства, а его правитель станет независимым сувереном.

То, что предпринял Людовик VIII, должно было породить традицию, которая создала новый вид сеньоров, более мощных и более опасных, чем старый, потому что новые магнаты сами были Капетингами и могли стремиться к трону. Скоро наступит время, когда существование апанажей почти разрушит королевство.

Вскоре произошло кое-что еще, не менее беспрецедентное в истории Капетингов. Первые шесть преемников Гуго Капета правили подолгу, никогда меньше чем двадцать девять лет, а в среднем по тридцать восемь. Это был один из многих факторов династического везения, поскольку при долгом правлении народ привыкает к власти одного короля и видит в его старшем сыне очевидного наследника. Но в 1226 году, спустя три года, Людовик VIII умер, проводя кампанию на юге. Его самый старший сын был коронован как Людовик IX[41], но ему было только двенадцать лет, и он был сыном короля, царствовавшего всего три года.

Святой король

Это была неприятность. Вступление на трон короля-ребенка всегда служило сигналом для попыток со стороны аристократии получить власть. Фактически это был шанс для магнатов полностью изменить устойчивый процесс централизации, осуществленной предыдущими королями, поскольку это казалось последней реальной возможностью.

Однако новому королю повезло с матерью. Эта женщина была достойнее всех мужчин, которые теперь, подобно волкам, собирались в стаи, чтобы урвать свое за счет Франции. Это была Бланка Кастильская[42], младшая дочь Альфонса VIII, короля Кастилии, а по линии матери — племянница английских королей Ричарда и Иоанна. Ее брак с принцем, который позже стал Людовиком VIII, когда ей только исполнилось двенадцать лет, был частью временного мирного соглашения между Иоанном и Филиппом в 1200 году.

Несмотря на свое анжуйское происхождение, она была абсолютной француженкой. Когда ее муж вторгся в Англию, она сердцем и душой была с ним. Когда после смерти Иоанна Людовик отправился в поход, она лично возглавила организацию поставок через Ла-Манш.

Когда ее муж умер, она сразу приняла регентство, сильной рукой управляя королевством от имени сына. Она поддержала королевские прерогативы, ликвидировала угрозу создания лиги баронов и победила нерешительное английское вторжение в Бретань.

В течение ее регентства был наконец побежден Раймонд VII Тулузский, сын невезучего Раймонда VI, и уничтожена альбигойская ересь. Бланка проследила, чтобы дочь Раймонда, наследница его владений, вышла замуж за одного из ее младших сыновей. Сам Людовик IX женился на Маргарите, наследнице Прованса, той его части средиземноморского побережья, что к востоку от реки Роны. Через эти браки королевская власть распространилась на юг к Средиземноморью. Планы Сужера относительно брака Людовика VII и Элеоноры Аквитанской были теперь окончательно реализованы Бланкой.

К тому же Бланка отвечала за образование сына, и он получил его в строгой традиции христианского благочестия и достоинства. Он всегда оставался маменькиным сынком до определенной степени, но был сильным королем. Благодаря ее наставлениям он стал достаточно умеренным и нежным в частной жизни, чтобы завоевать сердца подданных и восхищение большинства историков.

Его христианские убеждения иллюстрирует тот факт, что он был предан своей жене (которая родила ему одиннадцать детей), что не назовешь обычным для королей того времени, да и в более поздние дни также. Он носил власяницу на голое тело, что, разумеется, вызывало нестерпимый зуд и раздражение из-за кожных заболеваний. Это соответствовало теории тех времен, что чем хуже обращение с телом, тем чище помыслы его обладателя. В качестве жеста смирения Людовик был готов целовать прокаженных и разделять трапезу с бедными. Он настаивал на общении с нищими, которые пахли настолько ужасно, что королевская стража (сама источавшая отнюдь не цветочные ароматы) стала резко возражать против воли короля.

Людовик IX также ввел изменения в систему правосудия, отменив суд боем[43], при котором более опытный боец или человек, который мог нанять профессионального бойца, был уверен, что выиграет иск, настаивал на том, чтобы использовать подобный способ правосудия.

В нескольких случаях его благочестие привело к ужесточению законов. Законы против богохульства, азартных игр и проституции стали суровее, король настаивал на жесточайшем (порой варварском) преследовании евреев и еретиков.

Неудивительно, что спустя четверть века после его смерти он был канонизирован церковью. По этой причине Людовик IX обычно известен как Людовик Святой.

Людовику было двадцать лет в 1234 году, когда он начал управлять страной от своего собственного имени, получив королевство, которое его мать вручила ему целым и более сильным, чем оно было когда-либо прежде. Он показал сразу, что его прямое правление не изменит дела к худшему. Когда Генрих III Английский пробовал поощрить феодальные восстания на юге и поддержать их английским вторжением, Людовик отреагировал твердо и быстро и вновь установил порядок.

Это был период, когда Англия оказалась ослаблена постоянной ссорой между королем и лордами, а империя погрязла в анархии. Франция была самой сильной державой в Западной Европе, и Людовик IX полностью осознавал это, каждый раз твердо отстаивая свои королевские права, так же как и его мать, даже (несмотря на свое благочестие) против церкви. Он усилил эффективность администрации, борясь против взяточничества и коррупции. Он выпускал законы, единые для всего королевства, чтобы упрочить единение нации. Он чеканил единую монету, запретил ведение феодалами частных войн, ношение гражданскими лицами оружия и отменил другие анархические элементы феодализма. Он также стал усиливать королевский контроль над городами, чтобы ослабить власть кланов городского патрициата, которые чувствовали себя абсолютно независимыми и все жестче притесняли низшие классы.

Во всем этом Людовику помогал растущий престиж римского права как основание деятельности правительства. Вместо устаревшей германской племенной децентрализации, римское право поддерживало сильного единого правителя. Людовик использовал его принципы, чтобы оправдать увеличение собственной власти за счет феодалов, бюргеров и священников.

Франция продолжала развиваться культурно. Парижский университет стал теперь крупным и известным учебным заведением. Робер де Сорбон был личным священником Людовика IX, он создал фонд для поддержки обедневших студентов факультета богословия, и на его базе выросла большая школа, которая все еще носит его имя — Сорбонна.

Со всей Европы ученые стекались в Париж, чтобы учиться и преподавать. Среди великих имен, которые найдены в анналах университета в этот период, — Роджер Бэкон из Англии, Альбертус Магнус из Германии и Фома Аквинский из Италии.

Влияние философии Аристотеля росло, поскольку его книги стали доступными после их перевода с арабского языка, и Фома Аквинский, который приехал в Париж в 1256 году, закончил то, что начал Абеляр. Теперь победа рационализма в богословии была окончательной, поскольку он преуспел в том, что полностью объединил Аристотелеву философию с католической доктриной. Его учение остается фундаментальным основанием католической системы богословия к этому дню.

Альбертус Магнус был опытным алхимиком, которому приписывают открытие химического элемента — мышьяка. Он первый человек в истории, которому может быть приписано открытие конкретного химического элемента. Роджер Бэкон обосновал приоритет научного эксперимента и наблюдения над убеждениями и размышлениями, и поэтому он считается одним из предтеч современной науки. Он описал очки и порох в своих записях, и оба новшества вошли в употребление в следующем столетии.

Настоящим экспериментатором в науке, чьи труды ценны даже по современным стандартам, был Петр Перегринус, инженер из армии Людовика IX. В 1269 году, принимая участие в медленной и унылой осаде итальянского города, Перегринус написал письмо другу, в котором описал свои исследования свойств магнитов. Его работа помогла сделать магнитный компас — надежное и точное устройство для мореплавания, так как он показал, как намагниченная игла может вращаться и как ее можно окружить диском с нанесенными на его поверхность делениями, соответствующими градусам.

Прялка стала использоваться в XIII столетии. Вместо ручного вращения, которое медленно преобразовывало пряжу в скрученную, прочную нить, появилось большое колесо, легко приводимое в движение ножной педалью. Это сделало вращение более легким и быстрым. Это также первый пример передачи энергии посредством бесконечного замкнутого ремня; тот же принцип, но только в агрегатах больших размеров, используется и в современной промышленности.

Романтичная беллетристика продолжала развиваться и получала все большую популярность после того, как Кретьен де Труа указал путь. Тибо IV, граф Шампанский, был самым успешным автором лирических стихов в традиции трубадуров. Он родился в Труа в 1201 году и был принят ко двору Филиппа II.

Некоторые из его ранних стихов, как думали, были посвящены Бланке Кастильской, и действительно он встал на ее сторону против других лордов во время ее регентства. После победы его врагов графа Шампанского обвинили в том, что он отравил мужа Бланки Людовика VIII, хотя это крайне маловероятно.

Большей популярностью и литературным долголетием в романтической литературе XIII столетия пользовался труд «Окассин и Николетта». Роман повествует о паре возлюбленных, которые сначала разделены и затем воссоединены, история полна их сожалений при расставаниях, спасений лишь по счастливой случайности, и все венчает счастливый финал. Сюжет «парень встречает девушку; парень теряет девушку; парень находит девушку» популярен и сегодня и, вероятно, будет популярен всегда.

Еще более сложное и честолюбивое произведение — «Роман о Розе». Роман повествует об аллегорическом ухаживании за бутоном розы (символизирующим юную деву), растущей в саду, который является аллегорией аристократического общества. Первая часть была написана приблизительно в 1240 году французским поэтом Гильомом де Лоррисом и была закончена приблизительно в 1280 году другим французским поэтом, Жаном де Менгом.

Сам Людовик IX собирал рукописи и поощрял литературу. К тому же его биография в авторском изложении стала первым произведением данного литературного жанра. Жан де Жуанвилль, который служил королю и восхищался им, написал королевскую биографию после смерти Людовика. (Сам Жуанвилль замечателен тем, что сумел достигнуть возраста девяноста трех лет, а подобное долголетие было большой редкостью.)

Однако королевская поддержка литературы не простиралась на более популярные формы творчества. Они вызывали его недовольство своей распущенностью.

Странствующие студенты университетов в свободное от учения и серьезных трудов время любили писать веселые, сатирические и часто лирические стихи, восхваляющие вино, женщин и высмеивающие духовенство. Они назвали себя «голиардами», очевидно от искаженного «Голиаф» либо в честь мифического епископа, который был предметом некоторых ранних песен. Церковь не находила «голиардскую» поэзию забавной, но народу она нравилась, а такими вещами было трудно управлять, даже строгим клирикам и королю.

Также существовали фаблио (что-то вроде того, что мы сегодня зовем «комическими анекдотами» или «байками»). Самый известный автор этого жанра писал под псевдонимом Рутбеф, и он не боялся высмеивать папу римского или даже самого Людовика IX.

Самым известным был цикл «Роман о Ренарте» (история Рене-лиса). Это аллегорический рассказ о животных, которые ясно демонстрируют свои человеческие черты. Рассказ повествует о том, как Рене-лис, через беспринципную наглость и хитрость, побеждает и оскорбляет других животных, даже более сильных — например, волка, медведя и льва.

Фаблио была литературой среднего класса. Духовенство и аристократия в ней представлялись злодеями, а Рене-лис изображал умного человека, который, чтобы победить власть имущих, ополчившихся на него, должен использовать свое остроумие.

Растущая популярность французского языка была такой, что он распространился и вне границ Франции. Итальянский ученый Брунетто Латини между 1262 и 1266 годами написал энциклопедию, находясь то время в изгнании во Франции. Совершенно естественным было бы написать книгу на латыни, но он выбрал французский.

Последние Крестовые походы

Возможно, самым замечательным и наиболее бесполезным деянием Людовика IX, которое так подходило к его благочестию, было сделанное без посторонней помощи возрождение крестоносного движения.

Со времен Третьего крестового похода само понятие Крестовых походов потеряло свой идеализм и стало вопросом грубой политики власти, охоты на еретиков или еще хуже. Четвертый крестовый поход почти разрушил великий христианский город Константинополь. В апреле 1204 года рыцари-крестоносцы захватили столицу Византии Константинополь и разграбили его, показав, чего стоили все пышные фразы о спасении Гроба Господня, и ужасная кровавая война в Южной Франции[44] была удостоена названия Крестового похода.

Хуже всего было то, что в 1212 году своего рода мания захватила подростков и детей Франции и Германии. Распространилась идея, что дети преуспеют там, где солдаты терпели неудачу, поскольку из-за их невиновности дети будут приведены в Святую землю и к победе Богом. Идя на юг, они стремились к Средиземному морю, которое, как были убеждены, расступится для них. Многие погибли по дороге. К тем, кто достиг моря и кто безуспешно ждал чуда, пришли моряки, которые решили одурачить их. Все те, кто поднялся на их корабли, были проданы в рабство[45].

Больше не было Крестовых походов обычного вида. Некоторым из них все же дают номера. Пятый крестовый поход, который произошел между 1218 и 1221 год, закончился полным провалом. Шестой крестовый поход 1228–1229 годов оказался неожиданно успешным. Он был организован германским императором Фридрихом II[46]. Он фактически возвратил Иерусалим в 1229 году, но переговорами, а не сражением. Иерусалим оставался христианским в течение пятнадцати лет, прежде чем во второй раз быть взятым обратно мусульманами в 1244 году.

Приблизительно в это время над Европой нависла еще большая опасность, чем турки. Племена монголов из Средней Азии были объединены под предводительством Темучина, который позже назвал себя Чингисханом. Прежде чем он умер в 1227 году, хан завоевал весь Китай и большую часть остальной Азии, только Индия и Индокитай, укрывшись за спасительными стенами Гималаев, остались свободными.

При сыне Чингисхана и его преемнике хане Угедее монголы двинулись на Европу и захватили всю Русь[47]. В 1240 году они двинулись дальше на Запад, легко победили поляков, венгров и немцев, и единственной силой, которая, казалось, стояла на пути их достижения Атлантики, после полного покорения Европы, была армия Людовика IX.

Представляется сомнительным, что эта армия или любая европейская армия того времени могла в действительности противостоять стремительным монгольским всадникам, возглавляемым их замечательным полководцем Субеде. Но проверить это не получилось. В 1241 году хан Угедей умер, и армии монголов возвратились в Азию, чтобы принять участие в выборах его преемника. Никогда после этого они не возвращались в Западную Европу, хотя Россия оставалась под их властью в течение многих столетий.

Людовик IX не осознавал этой опасности, его взор был прикован к Святой земле и старой турецкой угрозе.

В то время Константинополь все еще оставался в руках франков. Однако власть их была эфемерной. И латинский император Балдуин II, сам по происхождению Капетинг, в 1236 году обратился к Франции с просьбой о помощи. Эта просьба тронула Людовика. В конце 1244 года король отошел от болезни, которая чуть его не убила, и в этот момент пришло известие, что Иерусалим вновь попал в руки неверных. Людовик сразу понял, ради какой цели Господь вернул его к жизни, и он тут же дал обет отправиться в Крестовый поход.

Нужно было время, чтобы распутать дела дома, и мать Людовика, Бланка Кастильская, умоляла его не идти на войну. Людовик, возможно, послушался мать, но в 1245 году Балдуин II вернулся в Париж и, как он сказал, кое-что привез с собой. Это оказался тот самый терновый венец, который был возложен на голову Иисуса во время распятия. Людовик не испытывал ни малейшего сомнения, что держит в своих руках истинный венец. Он велел построить прекрасную церковь Сент-Шапель, дабы поместить в ней святыню, а затем усилил подготовку к походу.

В 1248 году он отправился с армией в свой Седьмой крестовый поход, оставив мать регентом. Он стал третьим французским королем-крестоносцем.

План Людовика состоял в том, чтобы не вторгаться в Палестину. Этот план был результатом накопленного крестоносцами военного опыта. В это время захват Палестины походил на захват хвоста льва, у которого оставались свободными когти и клыки, готовые к нападению.

Мудрый полководец должен был отсечь льву голову, то есть центр исламского мира, а хвост тогда, как полагали, отвалится сам. Этим центром тогда был Египет, и именно к Египту Людовик IX вел свою армию.

В частности, Людовик изучал историю Пятого крестового похода. В 1218 году крестоносцы напали на Египет и осадили Дамиетту, город в восточной части устья Нила. Осада длилась восемнадцать месяцев, и город был взят. Египетский султан тогда предложил обменять все мусульманские завоевания в Святой земле, включая Иерусалим, на все завоевания крестоносцев в Египте. К сожалению, успех разжег энтузиазм папского легата, и он отказался, приказывая крестоносцам завоевать весь Египет, даже при том, что на Ниле началось половодье и было почти невозможно продвинуться дальше. Естественно, крестоносцы потерпели сокрушительное поражение.

Людовик рассуждал, что Дамиетта была столь же важна для египетского султана теперь, как тогда. Взяв город, он мог бы обменять его на Иерусалим. Людовик высадился с армией в устье Нила в июне 1249 года и с намного большей легкостью, чем во время Пятого крестового похода, захватил Дамиетту.

Как и тридцать лет назад, египетский султан предложил тот же самый обмен: Иерусалим за Дамиетту. Невероятно, но Людовик IX, несмотря на урок Пятого крестового похода, совершил ту же ошибку. Воодушевленный первой победой, он отказался от Иерусалима и решил захватить египетскую столицу Каир, более чем в ста милях вверх по течению.

Людовик, достаточно хорошо изучив историю Пятого похода, не стал ждать спада нильской воды. Он благополучно пробился к Мансуре, приблизительно в сорока милях вверх по течению, и там наконец встретил серьезное сопротивление противника. Людовик сделал все правильно. 8 февраля 1250 года он внезапно перешел в наступление, которое прекрасно удалось, но Робер Артуа, брат короля, опрокинув врага, увлекся преследованием, вместо того чтобы взаимодействовать с основными силами. Рвение к личной славе закончилось уничтожением его отряда.

Мусульмане тем временем перегруппировались и контратаковали ослабленные силы крестоносцев. Людовик вынужден был отступить, в довершение всех бед войско охватила эпидемия. Мусульмане преследовали, а 6 апреля окружили и фактически уничтожили армию. Все лидеры крестоносцев, включая самого Людовика, были взяты в плен.

Людовик был вынужден уплатить за себя выкуп 800 тысяч золотых ливров и возвратить Дамиетту султану. После этого он с остатками армии отправился в Святую землю и оставался там четыре года, надеясь уговорить помочь себе нехристианских врагов мусульман, включая монголов и сильную мусульманскую секту убийц — асассинов, которая использовала гашиш[48] (что следовало из ее названия) и практиковала политические убийства, чтобы достигнуть своих целей.

Тем временем во Франции Бланка в его отсутствие поддерживала мир, набирала людей и деньги для него, включая деньги, необходимые для его выкупа. Она умерла в 1252 году и была, вероятно, самой замечательной женщиной во французской истории.

Когда новости о смерти матери достигли Людовика, король понял, что ему пора возвращаться. В 1254 году он вернулся во Францию. Тот факт, что Крестовый поход закончился так позорно, хотя сам он был олицетворением благочестия, усугубил дискредитацию всего крестоносного движения.

Сам Людовик IX чувствовал себя опозоренным. Проиграв сарацинам, он не хотел вести войн с христианами и принял волевое решение заключить окончательный мир с Англией и закончить вялотекущую войну, которая продолжалась со времен Вильгельма Завоевателя.

В 1258 году он подписал в Париже соглашение с представителями Генриха IV. Это соглашение, составленное на французском языке, было первым шагом к приданию французскому языку статуса языка дипломатии, статуса, который он сохранит за собой в течение шести столетий.

В соответствии с условиями соглашения Англия наконец приняла потерю Нормандии и Анжу вместе с другими областями, которые Филипп II захватил почти за половину столетия до этого. Взамен Людовик признал права Генриха на Гиень и его право на титул герцога Аквитании (унаследованный от его бабушки Элеоноры). Ради поддержания мира и из чувства феодальной справедливости он даже возвратил англичанам некоторые владения на юго-западе, которые были под французским контролем.

Этот передел был осуществлен против желания жителей этих областей, которые уже начинали ощущать себя частью единой нации. Королевские советники также мрачно отметили, что Генрих уступил то, чем в действительности не владел, а Людовик терял то, что уже было в его руках. Людовик делал ставку на окончательное примирение и вечный мир. Людовик не мог предвидеть того, что эта политика потерпит провал спустя столетие и что именно его уступки сослужат Франции столь плохую службу.

Людовик заключил подобное соглашение и с королем Арагона Хайме I, передавая ему область Руссильона, к северу от Пиренеев на средиземноморском побережье, если он откажется от всех прочих претензий.

Избавив себя от врагов в Англии и Арагоне, Людовик неосторожно втянулся в сложный клубок итальянских проблем, что осложнило жизнь Франции на многие столетия.

В течение первой части правления Людовика германским императором был Фридрих II, который тратил изрядные силы на борьбу с папством. Он умер в 1250 году, в то время как Людовик был в египетском плену, и тут же начался спор о наследовании престола. Этот спор разгорелся в Сицилии и Южной Италии, где Фридрих II предпочитал жить и откуда он управлял своей империей.

Папство боялось, что любой сын Фридриха продолжит борьбу против папской власти, и клир молил Небеса стереть с лица земли ненавистную династию. Сын Фридриха Конрад IV преуспел в том, что захватил Неаполь, но умер в 1254 году.

У Фридриха был еще один, незаконнорожденный, сын — Манфред, который теперь возобновил борьбу со значительным успехом. По всей Италии он возглавил враждебные папству силы, и папский престол был вынужден искать за границей какого-нибудь иностранного принца, который будет бороться против Манфреда, победит его, а затем станет управлять Южной Италией и Сицилией как венценосный друг и союзник папы римского.

Самыми сильными королевствами вне Священной Римской империи были Англия и Франция. В 1255 году папа римский Александр IV попробовал убедить Эдмунда, сына Генриха III Английского, вступить в борьбу против Манфреда. Эта попытка провалилась.

Десять лет спустя другой римский папа, Урбан IV, предложил то же самое Карлу Анжуйскому, самому младшему брату Людовика IX, и на сей раз все пошло по-другому.

Так не должно было быть. Основой политики Капетингов был отказ от зарубежных приключений. За исключением Крестовых походов и кратковременного вторжения в Англию в 1216 году все войны Капетинги вели на французской земле, с единственной целью объединения государства, но никогда — с целью завоевания соседних стран. Это было разумной политикой, которая сохранила силу Франции, в отличие от Священной Римской империи, которая развалилась как единое государство.

Но Карл Анжуйский уже был соблазнен Востоком. Он боролся в Египте с королем и был в плену вместе с ним. Но ни Египет, ни Святая земля уже не радовали его взор, он хотел кое-чего большего. Он мечтал о Константинополе, о городе, который в течение тысячи лет управлял Востоком и который все еще был осенен ореолом римской славы, даже при том, что ныне он пребывал в упадке.

Латинский император Балдуин II, который так способствовал организации Людовиком Крестового похода, сам был Капетингом, поскольку его дед, брат Людовика VII Балдуин II, в 1261 году был изгнан из Константинополя, и титул императора принял византиец Михаил VIII, но все можно было изменить. В конце концов Карл выдал свою дочь замуж за сына Балдуина II и таким образом породнился с императором. Почему не другой Капетинг, а тем более римский император, не мог стать императором Византии? И не Королевство обеих Сицилий, а поддержка папы римского — что могло быть лучшей опорой для броска на Восток?

Карл не мог действовать без разрешения Людовика и, конечно, обратился за монаршим благословением. Карл, рожденный через несколько месяцев после смерти Людовика VIII, был любимчиком семьи, а одним из достоинств Людовика IX была любовь к семье. Он не мог отказать и, вероятно, против своего желания отослал отважного Карла в Италию, таким образом втянув королевство в новый клубок политических проблем.

В июне 1265 года Карл сумел пробиться к Риму, оторвавшись от преследования флота Манфреда. Там он короновался как король Неаполя и Сицилии, собрал армию и двинулся на юг в Неаполь. 26 февраля 1266 года близ Беневенто, в тридцати милях к северо-востоку от Неаполя, произошло сражение. Там Манфред, который оказался дурным полководцем, был побежден и убит.

Сын Конрада IV Конрадин, который был внуком Фридриха II, принял эстафету борьбы с папством. 25 августа 1268 года его силы встретили войско Карла в Тальякоццо. Карл держал часть войска скрытой в резерве. Когда армия Конрадина разбила остальные его отряды и рассеялась, преследуя их, Карл ввел в бой резерв и разбил уставших и разрозненных немцев по частям.

Конрадин бежал, но был схвачен и привезен в Неаполь, где Карл его повесил. Таким образом, династия Фридриха II была уничтожена полностью, и Карл Анжуйский стал именоваться Карл I, король Неаполя и Сицилии, не опасаясь конкурентов.

В то же время к власти в Египте пришел новый султан. Его звали Бейбарс[49], бывший раб, который сумел захватить трон, став командующим телохранителями предыдущего султана. В 1260 году он был первым из монархов, кто смог нанести поражение непобедимым монголам. При нем Египет стал более мощным, чем когда-либо, и почти все владения крестоносцев в Святой земле оказались захвачены.

Людовик IX чувствовал себя виновным в этих новых бедствиях и, помня свое позорное поражение, решился попробовать еще раз и стал помышлять о новом нападении на Египет.

Карл Анжуйский в своем новом статусе короля помышлял совершенно об ином. Карл все еще грезил Константинополем и своим главным врагом считал Византию. Он видел в Бейбарсе потенциального друга и союзника. Карл был против нападения на Египет, но утверждал, что вместо этого нужно напасть на Тунис, который был, в конце концов, также мусульманским.

Тунис был намного ближе к Франции и всего лишь в девяноста милях к западу от самого западного полуострова Сицилии. Объединенная франко-сицилийская армия могла укрепиться в Тунисе и взять Центральное Средиземноморье под контроль Капетингов. Тогда можно было двинуться дальше, на Восток. (Карл представлял это движение на Восток в направлении Константинополя, но, по-видимому, не потрудился посвятить своего брата-романтика во все детали гениального плана.)

В 1267 году Людовику IX исполнилось пятьдесят три года, и он уже ощущал свой возраст. Он объявил о решении идти на Тунис и начал приготовления. Его советники были в шоке. Его старый друг Жуанвилль, который сопровождал короля в предыдущем Крестовом походе, категорически заявил Людовику, что это величайшая глупость, и отказался сопровождать его во второй раз. Однако Людовик все же покинул Францию. А 1 июля 1270 года участники Восьмого крестового похода сошли со своих кораблей на берег древнего Карфагена.

И почти сразу армия была поражена чумой, и Людовик, единственный монарх, когда-либо возглавлявший два Крестовых похода, заболел и умер 25 августа.

Так бесславно закончился поход, не успев даже толком начаться. Это навсегда положило конец славе крестоносцев. Движение продолжалось спорадически, но никогда не произошло того, что можно было бы назвать Девятым крестовым походом.

Глава 5 На пике славы

Сицилийские ножи и фламандские копья

С Людовиком в Карфагене был его старший сын Филипп. После смерти отца он заключил перемирие с мусульманами и возвратился во Францию, где короновался как Филипп III (также известный как Филипп Смелый[50]). Это — признак прочности правления династии Капетингов. Даже при том, что наследник короны был за границей в момент смерти короля, никто не пытался выступить против него. Коронация Филиппа прошла как само собой разумеющееся событие и без неприятностей.

Филипп продолжал усиливать королевскую власть в Южной Франции, но его правление было довольно скучным. В это время реальное очарование Капетингов проявилось в Карле Анжуйском, его дяде, который все еще правил в Неаполе и Сицилии и чьи амбиции не уменьшились после фиаско в Тунисе.

Карл решил напасть на Византийскую империю и пересек южную Адриатику, чтобы высадить армию на Балканах. В 1277 году он укрепился в значительной части византийских владений и даже сумел объявить себя королем Иерусалима. Титул был номинальным, ибо в Иерусалиме он ни разу даже не побывал. Корона наследовалась множеством людей после падения Иерусалима и приносила обладателю только престижный титул. Карл купил титул у предыдущего владельца.

Однако слабым местом Карла оказались его собственные итальянские владения. Он раздавал должности и феоды французской знати, обложил сицилийцев непомерными налогами, чтобы финансировать свои внешнеполитические амбиции. Сицилийцы, которые помнили прекрасные времена правления Фридриха II, оставались преданными его дому. Хотя последний потомок Фридриха мужского пола, Конрадин, был мертв, у Манфреда была дочь, которая оказалась женой Педро III[51], короля Арагона.

Сицилийцы обратились к Педро, который согласился захватить власть в Королевстве обеих Сицилий. Он заключал союз с императором Михаилом VIII[52], который был крайне заинтересован в поражении Карла.

Но не Педро и не Михаил нанесли главный удар Карлу. Это были сами сицилийцы, отчаянно ненавидевшие своих высокомерных французских господ.

31 марта 1282 года, во время вечернего богослужения, сицилийцы восстали. Было ли восстание спонтанным или организованным эмиссарами коварного Михаила VIII, мы не знаем, но результаты были кровавыми и решающими. Каждый француз, которого сицилийцы смогли схватить, был убит, такая же участь ждала тех, кто говорил с французским акцентом, если больше ничего не выдавало в нем ненавистного франка. Тысячи погибли в этой так называемой «сицилийской вечерне», и в течение месяца мятежники удерживали в своих руках весь остров.

Разгневанный Карл вернулся с Балкан, отложив свои византийские завоевания. Он, возможно, мог возвратить себе остров, но в этот момент на Сицилию прибыл Педро Арагонский с войском.

Педро вторгся в Южную Италию, разбил флот Карла около Неаполя и захватил в плен сына Карла. Филипп III, король Франции, пришел на помощь дяде, вторгшись в Арагон (так одна авантюра влечет за собой другую), где потерпел сокрушительное поражение. Карл Анжуйский умер в 1285 году, все его амбиции ни к чему не привели, а Филипп III умер месяц спустя.

А пока христиане продолжали воевать друг с другом, мусульмане захватывали те немногие замки и города, что оставались в руках крестоносцев в Святой земле. Их последняя крепость, Акра, захваченная за столетие до этого Ричардом Львиное Сердце, пала в 1291 году, и лишь спустя пять столетий христианское войско окажется на Святой земле.

За Филиппом III на троне Франции следовал его старший сын, Филипп IV, часто именуемый Филиппом Красивым[53].

Филипп IV был сильным королем, который продолжал политику Людовика VI и Филиппа II — распространения прямого королевского управления всеми сторонами жизни королевства. Расширение королевского домена означало, что добрая половина Франции принадлежала королю или другим членам королевской семьи. И при этом король больше не был просто «первым среди равных». Он обладал высшей властью королевства, был избранником Божьим, и все были его подданными — и знать, и крестьяне.

Единственной областью Франции, над которой он был не властен, оставалась, конечно, Гиень, которой управлял английский король. Филипп вторгся в английские владения и даже вполне преуспел в этом, потому что английский король Эдуард I, сын Генриха III, был увлечен присоединением Шотландии. Для того чтобы Эдуард не отвлекался от этой проблемы, Филипп в 1295 году заключил союз с шотландцами, начав политический курс, которому Франция будет следовать в течение трех столетий.

Но если французы завели себе союзников на границах Англии, то и англичане могли расплатиться той же монетой. На северо-восточной границе королевства была Фландрия с ее городами. Они процветали под защитой монархии, пока короли опирались на города в своей борьбе против крупных феодалов. Однако ко времени правления Филиппа IV французская знать угомонилась и не представляла для короля никакой опасности. Зато города постоянно требовали расширения своих привилегий.

Теперь королевская политика стала антибюргерской, и богатые города Фландрии, чье благосостояние стало резко падать, видели теперь во Франции своего главного врага.

Это означало, что англичане стали их естественным союзником. Этот союз был обусловлен не только наличием общего врага, но и общими экономическими интересами. Фландрия обнаружила, что английские овцы (по причине английского климата) давали более длинную и толстую шерсть, чем фламандские. Фламандские ткачи закупали английскую шерсть и экспортировали ткань, таким образом обе нации получали прибыль. И при этом фламандцы не должны были бояться английской агрессии, так как две страны разделяло море. Оно, конечно, не являлось непреодолимой преградой, но это было лучше, чем суша, которая отделяла Фландрию от остальной части Франции.

В 1297 году Эдуард I был готов начать вторжение в Северную Францию при помощи графа Фландрского. И при этом обе страны уже не впервые заключали военный союз. Фламандцы выступали в союзе с королем Иоанном в кампании, которая закончилась сражением при Бувине в 1214 году.

Перед лицом этого вторжения Филипп IV был вынужден прекратить войну на юго-западе. Но Эдуарду пришлось возвратиться в Англию, чтобы вновь сразиться с непокорными шотландцами.

Мстительный Филипп IV решил наказать Фландрию. Он разбил графа Фландрского и в 1300 году подчинил Фландрию своей власти. Поражение стало плохим известием для фламандцев, но гораздо худшим для них был экономический спад. В Италии стала активно развиваться текстильная промышленность, из-за конкуренции сокращались фламандские доходы. Кроме того, несколько лет подряд были неурожайными. Фламандцы, взбудораженные экономическими проблемами, взбунтовались против французского правления, так же как это сделали сицилийцы за двадцать лет до этого.

18 мая 1302 года, во время заутрени, началось восстание в городе Брюгге, и приблизительно три тысячи французов были убиты.

На этот раз не было никакого Педро Арагонского, который мог прийти на помощь, однако фламандские горожане были готовы самостоятельно бросить вызов Филиппу IV. Конечно, у них не было ни единого шанса на победу, но тут вмешались следствия некоторых ранее не замеченных изменений в военном искусстве.

В течение многих столетий тяжеловооруженный рыцарь властвовал на поле битвы, и каждая из противоборствующих сторон стремилась увеличить мощь и численность своих рыцарей. К концу XIII столетия рыцарь стал своего рода танком, движущимся на огромной, зачастую закованной в броню лошади. Все это было тяжело, огромно и медленно.

Броня теперь была сделана из крупных металлических пластин, вместо старой кольчуги[54], была куда менее уязвима, но стала намного более тяжелой и настолько дорогой, что было почти невозможно пытаться содержать большую рыцарскую армию.

Это стало одним из факторов, снизивших значение феодальной аристократии. Отныне лишь король мог создать большую армию должным образом снаряженных рыцарей.

XIII столетие было временем поиска нового типа оружия, которое смогло бы нарушить традицию войны рыцарей против рыцарей и при этом было бы недорогим.

Одно такое оружие уже существовало. Это был арбалет. Его передовой особенностью был установленный на деревянное ложе стальной лук и стальные стрелы — так называемые «болты». Сила натяжения была столь велика, что для взведения использовался специальный механизм[55]. Болты обладали большей пробивной силой, чем обычные стрелы, и на короткой дистанции могли пробить броню!

Главным неудобством арбалета было то, что на его заряжание уходило некоторое время. Отряд арбалетчиков мог передвигаться с заряженным оружием. Они могли начать сражение обстрелом боевых порядков противника, нанося ему ущерб еще до начала рукопашной схватки. Естественно, стрелкам пришлось бы тут же отступить. После залпа им требовалось время на перезарядку, и в этот момент они могли быть опрокинуты конницей противника (а иногда и собственными надменными рыцарями, не желающими дожидаться конца перестрелки).

Арбалеты появились еще в 1066 году — Вильгельм Завоеватель использовал их при завоевании Англии, — но не получили развития до 1200 года. Они казались ужасным оружием, потому что позволяли безродному стрелку убить рыцаря, а церковь пробовала объявить их вне закона (за исключением применения их против «неверных»), но в действительности не было необходимости в подобных санкциях. Медленная перезарядка не позволяла арбалету стать оружием действительно решающим в любом из крупных сражений Средневековья.

Совершенно иной была судьба такого простого оружия, как пика. Это длинное деревянное копье, снабженное металлическим наконечником, а иногда и крюком, чтобы пику можно было использовать как багор. Копье является одним из самых древних типов оружия, но пика отличалась особенной длиной и прочностью и была предназначена для поражения всадника и лошади на дистанции, делающей невозможным применение оружия кавалеристом против пехотинца.

Одиночный пехотинец с пикой не мог быть преградой для всадника, но плотно построенная группа пикинеров могла выставить целый лес металлических наконечников, который при условии, что пехота будет дисциплинированна и станет крепко держать пики в руках, мог заставить коней повернуть вспять.

Фламандские копейщики участвовали в сражении при Бувине, но не сражались против французских всадников. Они победили французскую пехоту, а поскольку сражение было решено столкновением рыцарских отрядов, боевые возможности пики остались незамеченными.

Самое главное — арбалет и пика были настолько дешевы, что ими мог вооружиться любой простолюдин. На поле боя появилось оружие, способное противостоять лошади и броне аристократии.

Однако французы, собиравшиеся наказать непокорных фламандцев, еще не подозревали об этом.

Робер Артуа (внук Людовика VIII и сын того брата Людовика IX, из-за которого французы потерпели поражение в Египте) командовал французской армией[56]. Под его началом было 50 тысяч человек, включая большой отряд тяжеловооруженных рыцарей.

Против них выступили 20 тысяч фламандцев.

Две армии встретились 11 июля 1302 года при Куртре, в двадцати пяти милях к югу от Брюгге. Фламандцы выбрали хорошую позицию. Они стояли на склоне холма, который был перекопан оросительными каналами, один из которых находился непосредственно перед фронтом их позиции и был укреплен земляным валом. Пространство перед ним было заболоченным.

За ним, ряд за рядом, с пиками, выставленными вперед, как иглы дикобраза, ждали фламандцы.

Робер Артуа послал свою пехоту и приказал дать залп из арбалетов. Но пехота завязла в болотной грязи, и обстрел произвел недостаточный эффект, тогда рыцари приготовились закончить сражение атакой.

Рыцарские романы, подчеркивавшие красоту рыцарства, и рассказы, посвященные Крестовым походам, где даже поражение христианского воинства в далеких странах преподносилось с романтической точки зрения, создали иллюзию непобедимости рыцарства. Поэтому французские рыцари не знали никаких других способов ведения боя, кроме как атаковать противника.

Против них было только скопище быдла, и считалось ниже рыцарского достоинства применить какую-нибудь причудливую тактику. Все, что нужно было сделать, — это пришпорить коней и на полном скаку врезаться в толпу.

Это они и попытались сделать, атакуя несколькими волнами. Конница проехалась по своим арбалетчикам, переправляясь через канал, завязла в трясине и стала подниматься по склону, в то время как фламандские горожане спокойно ждали их приближения с пиками наготове.

Атакующие порядки французов расстроились в мгновение ока. Некоторые рыцари вылетели из седла, оказались растоптанными копытами лошадей. Некоторые упали в канал или в болото, и тяжелая броня не позволяла им подняться[57].

А затем их атаковали фламандцы.

Способ, которым рыцари сражались между собой, состоял в нескольких конных сшибках. Поверженного противника пленяли, сопровождая этот акт церемонными любезностями, и в дальнейшем удерживали в ожидании щедрого выкупа. Этим фактом восхищаются лишь близорукие люди, которые забывают, что такое вежливое отношение существовало только для рыцарей. Пехотинцы, не имевшие ни лошадей, чтобы сбежать при поражении в бою, ни хороших доспехов, обычно безжалостно вырезались без шанса на пленение. Они же не имели возможности заплатить выкуп.

Следовательно, когда горожане-ополченцы без малейшего милосердия убивали рыцарей, они действительно нисколько не следовали правилам галантной войны. Эти правила были обязательны только для рыцарей. Длинные пики «работали» методично и безжалостно, завязшие в трясине рыцари были убиты. Робер Артуа и вместе с ним семьсот других благородных рыцарей встретили свою смерть под Куртре.

Число погибших рыцарей известно, потому что семьсот пар золотых шпор были собраны фламандцами в качестве трофея, поэтому битва при Куртре более известна как Битва золотых шпор.

Филип IV не считал поражение финалом и ввел новые армии во Фландрию. Он одержал несколько побед, достаточных для восстановления престижа, но фламандские города сохранили существенную независимость, и Филипп понимал, что кампания не принесла нужных результатов.

Сражение при Куртре стало ценным уроком. Война всегда нечто большее, чем ряд поединков между рыцарями, как если бы они были на турнире или жили в своего рода сказке о короле Артуре, рожденной в сознании трубадура. Пехотинцы, хорошо дисциплинированные и хорошо вооруженные, могли остановить неорганизованную толпу всадников и нанести им серьезное поражение.

Урок нужно было усвоить, но французское рыцарство не захотело его учить. Отказываясь покидать мир трубадуров и их героической мифологии, они обвиняли в своем поражении при Куртре неудачный выбор диспозиции. Несколько лет спустя швейцарские ополченцы так же победили немецких рыцарей, и там ответственность за результат возложили на горы, а не на храбрость стойких и решительных воинов низкого происхождения.

Французская аристократия в течение более чем столетия несла военные поражения, подобные Куртре или даже хуже, чтобы наконец понять, что рыцарство годилось лишь для сборников рассказов.

Унижение римских пап

Хотя военные поражения в Сицилии и во Фландрии были сокрушительными, в конце концов, они были только булавочными уколами. Под устойчивой и несколько безжалостной рукой Филиппа IV продолжался процесс централизации, и Франция становилась более сильной, чем когда-либо прежде. Три века правления Капетингов объединили страну. К XIV столетию было только четыре региона, где власть короля оставалась символичной, и все они — на окраинах королевства.

На юго-западе была Гиень, которой управлял английский король, и Фландрия на северо-востоке, которая вступала в союзы с Англией столь часто, как того желала. На востоке была Бургундия, при герцоге — дальнем родственнике короля, который действовал лишь с одобрения королевского правительства. А на северо-западе лежала Бретань, которая была совершенно особым случаем.

В VI и VII столетиях сюда переселялись беженцы из Британии, спасавшиеся от вторжения саксов. Земли были заселены кельтами-бриттами, здесь сформировалась своеобразная кельтская культура и свой бретонский язык. Ее население не принимало французский язык, но это не означало антикапетингской политики. Скорее это символизировало желание герцогства оставаться нейтральным и самобытным. Когда Бретань должна была выбирать одну из сторон какого-нибудь конфликта, она делала это настолько аккуратно, насколько было возможно.

Но территориальной централизации было недостаточно. Франция нуждалась в централизации экономической, если правительство действительно желало быть сильным. Феодальная система была фактически мертва с военной и политической точки зрения, но все еще существовала в сфере экономики. Филипп IV чувствовал себя связанным средневековой финансовой системой, которая была чрезвычайно неэффективной и основанной на запутанных юридических взаимоотношениях сеньоров и вассалов. Королевские доходы никогда не превышали постоянно увеличивавшихся затрат, и Филипп IV управлял гораздо более крупным, а значит, и более дорогим королевством, чем его предшественники, а посему он должен был добывать деньги всеми возможными способами.

К тому же двор завяз в трясине феодальных традиций и стремился к обогащению, в то время как нация оставалась бедной. Бюргеры процветали. Приблизительно в 1200 году итальянский математик Леонардо Фибоначчи ввел в Европе новую цифровую систему, которую заимствовал у арабов, а потому названную «арабской». С новыми цифрами было гораздо легче работать, чем с освященными веками римскими. Они быстро получили популярность среди торговцев. Приблизительно в 1300 году в Италии была изобретена система двойной бухгалтерии. Оба достижения привели к упрощению и ускорению финансовых расчетов.

Неудивительно, что такой монарх, как Филипп IV, не остановился перед сомнительными методами, чтобы увеличить приток денег в казну. Например, он «портил» монету, включая меньше золота и серебра, оставляя себе избыток. Он безжалостно притеснял те слои населения, к которым не питал симпатии. Он брал огромные суммы в долг у евреев и итальянских ростовщиков, а когда выжал из евреев все, что смог, изгнал их из королевства. Он продавал рыцарские титулы богатым бюргерам за большие суммы. (Это давало им престиж и свободу от налогообложения, так что это была действительно долгосрочная потеря в обмен на краткосрочную выгоду.) Король также предложил свободу крепостным крестьянам, но не из гуманности, а за деньги, если они могли их найти.

Один источник денег, который всегда был дразнящей приманкой для всех монархов Средневековья, — казна церкви. Многие короли пытались заполучить хоть часть этих денег, но церковь всегда сопротивлялась и почти всегда добивалась успеха. В свое время король Англии Иоанн попробовал, но папа римский, Иннокентий III вынудил его признать свое поражение.

Однако времена менялись, и церковь уже пережила пик своей власти. Последними, кто осознал это, были папы.

24 декабря 1294 года папой римским стал Бонифаций VIII. Он был раздражительным и высокомерным человеком, который смотрел на папскую власть, как если бы все было как при правлении Иннокентия III. А на самом деле обстояло совсем по-другому.

Он считал себя арбитром королевских ссор. Он дал официальное одобрение арагонскому королю на управление Сицилией, которой фактически правил и без его одобрения, со дня «сицилийской вечерни». Он также стремился помирить Филиппа IV и Эдуарда I.

Он, естественно, хотел мира, потому что из-за расходов на войну оба короля облагали налогом духовенство без папского разрешения. Война продолжалась, и вместе с ней налогообложение, а кратковременная вспышка активности папы прошла. В 1296 году Бонифаций VIII написал буллу, названную Clericis laicos, в которой угрожал моментальным отлучением от церкви любого, кто облагает налогом духовенство без папского разрешения.

Английское правительство было ею укрощено, но Филипп IV не отреагировал. Его потребность в деньгах стала еще большей, и он решил изменить политику в отношении церкви. До сих пор Капетинги порой ссорились с Римом по личным проблемам, но почти никогда по принципиальным вопросам. Англия и Священная Римская империя тратили впустую энергию и силы в сражениях с церковью, пытаясь управлять духовенством и его деньгами, но Франция сделала очень мало таких попыток. Фактически, когда папа римский должен был бежать от германских армий, он мог всегда рассчитывать на безопасность во Франции.

Все же теперь Филипп IV пошел на открытый конфликт с папой римским. Он начал с запрета на экспорт золота и серебра из королевства. Это сразу сократило существенную часть папских доходов в тяжелый момент для Бонифация, поскольку у него были конфликты с местной римской знатью. Против желания он был вынужден пойти на компромисс и даже сделать примирительный жест в виде канонизации Людовика IX, дедушки Филиппа, в 1297 году. Более важным было то, что он позволил облагать налогом французское духовенство, чтобы оплачивать войны Филиппа во Фландрии.

Но когда в 1300 году Бонифаций VIII объявил Юбилей или Святой год празднования XIII столетия Рождества Христова, орды паломников прибыли в Рим, и невероятное количество денег поступило в казну благодаря их пожертвованиям. Папа был преисполнен счастья от этого свидетельства власти Святого престола. Сочетая уверенность в собственных силах с финансовыми поступлениями от Юбилея, он был готов вновь пробовать бороться против Филиппа.

Шанс представился в ноябре 1301 года, когда французского епископа судили за различные преступления королевским судом. Это было незаконно, ибо священников мог судить лишь церковный суд. Сразу же началась серьезная полемика между королем и папой. Бонифаций использовал обычные папские угрозы, но Филипп IV применил новое оружие — чувство роста национальной гордости среди французов.

Для папы римского все еще существовал единый христианский мир, в пределах которого могли править различные короли и люди разговаривали на разных языках, но он был объединен наследием Римской империи, общим для всех латинским языком, единым императором и, самое главное, единой церковью, во главе с единым папой римским.

Филипп думал иначе. Укрепление и расширение королевских владений, героические рассказы о Крестовых походах, которые в основном были написаны французами, популярная литература — все это помогало французам осознавать себя прежде французами, а уже потом христианами.

Филипп смело начал агитацию против Бонифация, обвиняя его во всевозможных преступлениях, приучая своих подданных видеть в нем лишь иностранца, нефранцуза, а уже потом папу римского.

Филипп также организовал собрание представительных членов всех трех сословий — дворян, духовенства и бюргеров — для того, чтобы консультироваться с ними, получить их согласие с его политикой и дать нации чувство участия в государственных свершениях. Ранее подобное происходило на местном или провинциальном уровне, но в этот раз впервые собирались представители со всей Франции. Поэтому это национальное собрание было названо Генеральными штатами. Это собрание удовлетворило Филиппа еще и потому, что, когда Генеральные штаты одобряли введение нового налога, это было желанием нации, принимающей решение, а не произволом королевской тирании, а значит, и налог встретит намного меньше сопротивления.

Даже духовенство не могло забыть свое французское происхождение, участвуя в «общенациональном» деле.

Бонифаций, возможно, и был готов отступить перед лицом ясного намерения Филиппа принять чрезвычайные меры в случае необходимости, но в это время произошло сражение при Куртре, и папа почувствовал, что Филиппу придется уступить. В ноябре 1302 года, спустя четыре месяца после сражения, он торжествующе выпустил буллу Unam sanctum. В этой булле папа ясно и прямо заявил, что папа римский был правителем не только в духовном, но также и мирском смысле и что все короли мира должны присягнуть на верность папе римскому, а все те, кто отрицает это, — еретики. Ни один папа до Бонифация не делал таких прямолинейных и властных заявлений.

Филипп не позволял себе быть удрученным поражением при Куртре или папским графоманством. Вместо этого в мае 1303 года он собрал специальную коллегию в Париже, в которую входили даже французские церковники, и сделал так, чтобы его адвокаты составили подробный список преступлений Бонифация. Папа обвинялся в религиозных преступлениях: ереси, колдовстве, установлении своих образов в церквах. Фактически он был обвинен в преступлениях против французской нации: из-за объявления французов еретиками и призывов уничтожить их, из-за высказывания, что он предпочитает быть собакой, чем французом, и тому подобного.

Единственное, что Бонифаций мог сделать в ответ, — это отлучить Филиппа от церкви, объявить его дурным правителем и объявить всех его вассалов свободными от вассальной присяги.

Король понимал, что некоторые из его вассалов могли попытаться использовать эту ситуацию в своих интересах. Поэтому Филипп действовал быстро. Интердикт должен был вступить в силу 8 сентября 1303 года. В тот день у Филиппа нашлись верные люди в Риме, готовые на решительные действия. Ими командовал Гильом де Ногаре, который возглавлял комиссию, составлявшую обвинения против папы. Используя в своих интересах вражду среди римлян, объединившись с семьей Колонна, которая смертельно ненавидела папу римского, Ногаре внезапно захватил папу в его летней резиденции в Ананьи, в тридцати милях к востоку от Рима.

Папа был арестован. Колонна были готовы убить его на месте, но Ногаре воспрепятствовал этому, хорошо зная, что, если дело зайдет слишком далеко, злодеяние возвратится, как бумеранг[58].

Бонифаций был освобожден и возвратился в Рим, но интердикт не был оглашен, и семидесятилетний папа, сломленный оскорблением, умер через несколько недель.

За ним на папский престол взошел Бенедикт XI. Новый папа римский был приверженцем Бонифация, но он делал то, что от него требовалось. Он признал Филиппа IV и не предпринял попытки продолжить борьбу. Он удовлетворился отлучением Ногаре.

Положение изменилось, и это было совершенно ясно. Предыдущие папы успешно боролись против монархов, используя в своих интересах феодальные принципы. Они всегда могли восстановить против короля крупных сеньоров и лишить целую нацию церковных милостей. Теперь все стало иначе.

При новых идеях патриотизма стало тяжелее подбивать сеньоров на мятеж и стало легче заставлять духовенство служить интересам страны даже против желания папы римского. Если раньше при выборе между папой римским и королем выигрывал папа, то теперь предпочтение отдавали королю.

Папство по-прежнему было влиятельным в некоторых странах и остается таковым даже по сей день. После Ужасного дня Ананьи папы больше не могли помыкать монархами.

Но Филипп IV не был удовлетворен. Он хотел большего. Ему казалось недостаточным, что папа римский его признает. Он хотел такого папу, который будет его марионеткой.

Когда Бенедикт XI умер в 1304 году, Филипп Красивый приложил максимум усилий для выбора подходящей кандидатуры. Кандидат был французом, архиепископом Бордо. Он был избран 5 июня 1305 года и принял имя Климент V.

Будучи человеком больным и слабовольным, Климент V с самого начала оказался под сильным влиянием французского короля. Филипп вынудил его согласиться на перенос папской резиденции из Рима в Авиньон, который, являясь папским владением, все же находился на территории Франции. Папа был француз, и ему теперь угрожали французские враги, как раньше итальянцы угрожали папам-итальянцам.

Климент должен был назначить столько французских кардиналов, сколько было необходимо для гарантированного выбора следующим папой француза. Фактически семь следующих пап римских, начиная с Климента V, действительно проживали в Авиньоне в течение шестидесяти восьми лет. Этот период истории папства называется «авиньонским пленением». Даже позже, когда папы возвратились в Рим, в течение сорока лет Авиньон был пристанищем претендентов на папский престол.

Папа также был вынужден аннулировать буллы Clericis laicos и Unam sanctum, снять отлучение с Ногаре. Но и это было не все.

Наконец он склонил голову и согласился не сопротивляться планам Филиппа IV относительно тамплиеров.

Гибель тамплиеров

Орден тамплиеров появился в Палестине после Первого крестового похода. В 1119 году некий рыцарь[59] посвятил себя защите паломников, стекавшихся в Иерусалим.

Другие присоединились к нему, и скоро появился отряд воинов, давших обет бедности и служения Богу. Эти монахи-воины получили под свою первую резиденцию крыло дворца в Иерусалиме, рядом с тем местом, где, как полагали, в древности стоял храм Соломона. И поэтому они назвали себя «бедными рыцарями Христа и храма Соломона», сокращенно — тамплиерами, что означало — храмовники.

Монахи-воины героически сражались в течение Крестовых походов, но они также получали богатые пожертвования от тех, кто им сочувствовал. Бедные рыцари уже не были столь бедны, как вначале, но стали многочисленным и дисциплинированным орденом с отделениями по всей Европе и с быстро накапливавшейся казной. Самые сильные позиции у ордена были, естественно, во Франции, поскольку в основном французское дворянство несло бремя Крестовых походов.

Даже после того как Крестовые походы прекратились и положение крестоносцев в Святой земле стало безнадежным, тамплиеры все еще оставались силой. Их мощь, богатство и абсолютная политическая независимость как набожных и целомудренных воинов Христовых сделали их государством в государстве и церковью в церкви. Они были неподвластны ни епископам, ни королям и вели себя так, как если бы действительно были верховной властью.

Используя свои богатства, они стали ростовщиками Европы, давали деньги в долг так же, как это делали евреи, но более «хитрым» способом, представляя все так, будто поступают как добрые христиане, а вместо процента берут комиссионные или пожертвования[60].

Кроме того, они легче, чем евреи, возвращали свои деньги, поскольку у тамплиеров было гораздо больше сил и им было проще обращаться в суды, как защитникам веры.

К концу правления Людовика VII тамплиеры получили большой участок земли в пригороде Парижа. Там они построили свою резиденцию, названную Тампль — храм, который стал главным центром ордена. Во времена Филиппа IV Тампль, при Великом магистре ордена, Жаке де Моле[61], был финансовым ядром Западной Европы, своего рода средневековой Уолл-стрит.

Нет, однако, ничего более неумолимого и столь же опасного, чем венценосный должник. Поскольку тамплиеры становились все более высокомерными, рано или поздно должен был наступить момент, когда они одолжили деньги (и потребовали их возврата) тому, кто был достаточно силен и достаточно недобросовестен, чтобы нанести ответный удар.

Этот некий был Филиппом IV. Он был должен ордену, и, несмотря на все его вымогательства у еврейских и итальянских ростовщиков (которых он мог грабить по своей прихоти, не помышляя о возврате денег), несмотря на постоянно увеличивающиеся налоги, он знал, что никогда не будет в состоянии расплатиться или умерить аппетиты беспощадных рыцарей. Альтернативой должен был стать роспуск ордена, разгром тамплиеров и конфискация их богатств.

Для этого он нуждался в сотрудничестве папы римского. Климент V, возможно, обещал такое сотрудничество. И при этом он не мог отступить, ибо постоянно подвергался шантажу и угрозам со стороны короля. Ему постоянно напоминали о судьбе предшественника и обещали окончательную дискредитацию папского престола в глазах всего христианского мира.

А кроме того, возможно, папа втайне сам хотел избавиться от тамплиеров, тем более чужими руками. Уж слишком они были богаты, сильны и непокорны духовной власти.

Что же народ? Многих отталкивало высокомерие тамплиеров, но был еще суеверный страх: многое в их организации было таинственным, а народ всегда готов поверить в худшее, особенно если это касается каких-то тайных обрядов. Было бы слишком просто утверждать, что тамплиеры втайне предавались всем видам религиозных и сексуальных извращений, отрекались от Христа, поклонялись идолам, поощряли гомосексуализм.

Тамплиеров могли заставить признаться во всем этом под пыткой, и в то время (впрочем, как и в другое, включая наше собственное) люди были готовы верить признаниям, которые выбивают подобным образом.

Чтобы реализовать этот план, нужно было устранить того, кто мог организовать сопротивление и контрпропаганду. Жак де Моле был в этот момент на Кипре, вне досягаемости французского короля, и тогда Филипп сделал так, чтобы папа вызвал его во Францию под предлогом обсуждения возможности организации нового Крестового похода. Ничего не подозревавший де Моле возвратился, воспользовавшись в качестве предлога каким-то случайным доносом, Филипп приказал без шума допросить нескольких тамплиеров и затем начал секретные переговоры с папой Климентом V, настаивая на расследовании положения дел в ордене. Опасаясь обострять отношения с королем, папа после некоторого колебания согласился.

В последний момент Филипп изобразил свое расположение к тамплиерам, а затем начал действовать.

13 октября 1307 года королевские чиновники арестовали всех тамплиеров, которых смогли задержать, включая и Великого магистра ордена. Рыцари не оказали никакого сопротивления. Фактор внезапности был успешно реализован[62].

Все произошло быстро. Арестованные тамплиеры были моментально допрошены, естественно с пристрастием. Пытки продолжались до тех пор, пока они не признавались, и, пока их пытали, им говорили о признаниях товарищей. Альтернативой признанию была смерть под пыткой, и в одном только Париже тридцать шесть тамплиеров умерли, но не признались. Де Моле среди них не было. Он сломался, и это сделало тяжелее участь других. Тамплиеры признавались во всем, что от них требовали.

Филипп IV проследил за тем, чтобы вести о признаниях стали известны всей стране, используя общественное мнение против тамплиеров, как ранее он сделал это против папы римского Бонифация.

Те тамплиеры, которые признались, не спасли свою жизнь. Они были заточены в темницы, а затем сожжены на костре по приказу безжалостного короля 12 мая 1311 года. Пятьдесят четыре тамплиера, вызванные свидетелями в трибунал, были осуждены инквизиционными судами, действовавшими по приказу короля, и сразу же казнены. Сам Жак де Моле был главным персонажем этой драмы. Он был вынужден многократно признаться во всех преступлениях, много лет провел в заточении, подвергаясь оскорблениям и унижениям, несмотря на свой старческий возраст. 18 марта 1314 года был вынесен приговор Великому магистру Жаку де Моле и еще троим руководителям ордена. Все они признали предъявленные им обвинения и были приговорены к пожизненному заключению. Но в момент произнесения приговора Жак де Моле и другой высокопоставленный рыцарь, Жоффруа де Шарпе, объявили: они виноваты лишь в том, что, пытаясь спасти себе жизнь, предали орден и признали истиной возведенную на него хулу[63]. В тот же вечер оба по приказу короля были сожжены на костре.

Тамплиеры, таким образом, были потоплены в крови, долги Филиппа аннулированы, имущество ордена разделено между церковью и государством. В ходе всего процесса папа неоднократно менял свое мнение относительно ордена. Было написано несколько булл, в которых оговаривалась судьба имущества, а также, что немаловажно, привилегий ордена: булла Ad Providum о передаче прав и привилегий рыцарей-тамплиеров ордену госпитальеров (2 мая 1312 года); булла Nuper in Concilio об условиях передачи прав и привилегий рыцарей-тамплиеров ордену госпитальеров (16 мая 1312 года); булла Licet Dudum о приостановке действия привилегий ордена (18 декабря 1312 года); булла Licet Pridem о передаче имущества ордена тамплиеров ордену Иоанна Иерусалимского (13 января 1313 года).

Этот процесс привел к ужасным последствиям. Он поощрял веру в колдовство и санкционировал применение пыток при допросе любого обвиняемого в ереси. Те зерна, что Филипп Красивый посеял ради удовлетворения банальной потребности в деньгах, взошли в виде пяти столетий ужаса в Европе, наводимого церковью.

Существует легенда о том, что де Моле, умирая, поклялся встретить короля и папу на небесах не позже чем через год. Папа римский Климент V умер 20 апреля 1314 года, спустя один месяц после того, как огонь поглотил Великого магистра, а король Филипп умер 29 октября того же года.

На момент смерти Филиппа Франция находилась на пике могущества и была лидирующей страной христианской Европы. Традиционно это положение делили две империи — Священная Римская и Византия. При Филиппе Византийская империя уменьшилась до границ города Константинополя и нескольких маленьких провинций, в то время как Священная Римская империя была номинальным государством со времен смерти императора Фридриха II.

Приблизительно в 1306 году французский адвокат Пьер Дюбуа издал памфлет, который якобы призывал к Крестовому походу, чтобы возвратить Святую землю. Однако на самом деле он в основном пропагандировал идею создания европейской Лиги наций, возглавляемой Францией. Эта Лига могла решать все конфликты в арбитражном порядке вместо войны, в ней должна быть унифицированная система управления и образования, а церковная собственность секуляризирована. Было еще несколько человек, столь же опередивших свое время, как и Дюбуа.

Представители Капетингской династии сидели на тронах и вне пределов Франции. Хотя Карл Анжуйский потерял Сицилию в результате «сицилийской вечерни», его сын Карл II освободился из арагонского плена и с папской помощью правил Южной Италией. Он правил как король Неаполя до 1309 года, когда ему наследовал младший сын — Роберт I, который правил страной до своей смерти в 1343 году.

Старший сын Карла II был избран королем Венгрии как Карл I, а при его сыне Людовике I страна достигла периода расцвета. Людовик управлял Венгрией с 1342 по 1382 год, а также Польшей с 1370 года.

Правление Филиппа IV, однако, не было абсолютно успешным, его постигли три известные неудачи.

Первая. Несмотря на все его усилия, и популярные и неприглядные, Филипп не решил финансовых проблем. Его доходы были в десять раз больше, чем у Людовика IX, но они не покрывали расходов. К тому же из-за несправедливого налогообложения и примитивных методов их взимания французский народ был задавлен поборами.

Вторая. Идея Генеральных штатов не достигла своей цели. В Англии подобная организация развивалась в парламент, который дал стране правительство необыкновенной эффективности. Это произошло в том числе потому, что в Англии мелкое рыцарство и средний класс объединились против абсолютизма монарха и анархии знати. Во Франции, к сожалению, разделение между рыцарями и бюргерами оказалось непреодолимым, и Генеральные штаты так никогда и не стали эффективным инструментом управления.

Третья. Такой мудрый и прагматичный политик, как Филипп IV, так и не удосужился проанализировать поражение при Куртре и провести необходимые военные реформы. За этот недочет пришлось заплатить большую цену.

Три сына

Старший сын Филипа IV правил как Людовик X[64]. Его прозвали Людовиком Сварливым. Это характеризует его как человека, но как король молодой человек (а ему было двадцать пять в момент вступления на трон) не проявил никакой силы. Его дядя Карл, сын Филиппа III и младший брат Филиппа IV, подавлял нового короля и был фактическим правителем королевства.

Филипп III оставил своему младшему сыну Карлу графство Валуа. По этой причине дядя короля известен как Карл Валуа[65].

При Людовике X и Карле Валуа произошел реванш против политики Филиппа IV. И знать, и духовенство возвратили себе часть власти, отнятой у них Филиппом. Попытка продолжить внешнюю политику Филиппа, вторгаясь во Фландрию, сорвалась из-за обильных и несвоевременных дождей летом 1315 года.

Затем 5 июня 1316 года король умер от плеврита, которым заболел, выпив много холодного вина после того, как перегрелся, играя в мяч. Ему было двадцать семь лет. Он так и не успел по-настоящему стать королем, и его смерть оставила Францию в очень странном положении.

В течение трех с четвертью столетий Францией управляли двенадцать королей Капетингов. Некоторые были лучше или сильнее других, но первые одиннадцать схожи в том, что каждый передал корону сыну. Ни разу не возникало споров о престолонаследии, и благодаря этому стабильность и авторитет власти повышались раз от раза. И это вело к процветанию королевства. (В Англии было намного больше неприятностей в этом отношении, включая периоды анархии, когда Генрих I умер, не оставив сына.)

И вот теперь двенадцатый король Капетинг умер, не оставив сына. Была четырехлетняя дочь — Жанна, однако не могло идти и речи о том, что она поднимется на трон.

Таков был обычай, в соответствии с которым старшая в семье дочь могла получить отцовское наследие, лишь если в роду вообще не было наследников мужского пола. Примером подобной ситуации можно считать наследование Элеонорой огромного герцогства Аквитания или почти состоявшееся обретение короны Англии Матильдой.

Однако женщины-монархи выходили замуж, и после этого их мужья фактически правили страной. Это делало правление женщин крайне нежелательным. Кто мог предугадать, не будет ли ее супруг дурным правителем. А королева-ребенок была худшим вариантом из всех возможных.

В данном случае имелась еще и другая проблема. Жанна была дочерью Маргариты Бургундской, первой жены Людовика X. В последние годы правления Филиппа IV ее судили за прелюбодеяние. Она была заключена в тюрьму пожизненно и умерла вскоре после вступления ее мужа на трон. Ходили слухи, что Людовик велел умертвить ее, дабы жениться снова. В таком случае кто мог поручиться, что Жанна была истинной дочерью короля?

Наконец, вторая жена Людовика X, Клеменция Венгерская, верность которой была вне подозрений, объявила, что на момент смерти ее мужа она была беременна, и, конечно, ребенок, который ожидался, мог быть мальчиком.

Карл Валуа хотел видеть Жанну королевой, ведь при ней он мог быть регентом, а значит, еще долго фактически править королевством. Но общественное мнение было в пользу ожидания результата разрешения от бремени Констанции, и Карлу пришлось набраться терпения.

Был другой человек, более страстный и нетерпеливый, — Филипп, младший брат Людовика X. Если бы Жанна была исключена из списка наследников и если бы ожидаемый ребенок также оказался девочкой, то у него появлялись вполне ощутимые шансы на корону. Он находился в провинции, когда Людовик X умер, но теперь поспешил назад и моментально объявил себя регентом от имени своего будущего возможного племянника.

12 ноября, спустя пять месяцев после смерти короля, ребенок родился, и это был мальчик. Его называли Иоанном, и он вошел в историю как король Иоанн I Французский[66]. Радость его рождения, однако, была омрачена, когда ребенок через неделю умер. Тринадцатый король Капетингской династии по прямой линии скончался.

Регент Филипп решил проблему, объявив себя королем Филиппом V[67] и назначив дату коронации на 9 января 1317 года. Единственным, кто, возможно, мог оспорить его претензии, был Карл Валуа, но, если эта мысль действительно приходила ему в голову, он быстро ее прогнал.

Незамедлительно после коронации Филипп V собрал совет знати и духовенства для укрепления своих позиций. Совет постановил, что отныне во Франции действует закон, по которому женщина не может наследовать престол. Это создавало прецедент, на который можно было сослаться в будущем при возникновении подобной ситуации. Ни одного довода в пользу принятия такого закона не приводилось, он был просто объявлен, так как иначе Филипп V не мог быть королем.

Позже возникла теория, что такой закон был записан в салическом праве, относящемся к временам салических франков, которые начали завоевание римской Галлии в V столетии, в том смысле, что женщина не может считаться владельцем имущества (в том числе и королевства), но это было очень сомнительным прецедентом. Однако идея считалась неплохой только потому, что в течение всей истории Франции и Франкского королевства всегда было в достатке кандидатов на корону мужского пола, и женщинам так и не представился случай взять бразды правления в свои руки.

Филипп V (также именуемый Филиппом Длинным) пробовал возвратить владения, потерянные лордами и духовенством при Людовике X. Он поощрял бюргеров, позволив им пользоваться гербами при определенных условиях. Он пробовал централизовать чеканку монеты и унифицировать меры, но встретил сопротивление тех, кому были невыгодны эти перемены. Он созывал многочисленные заседания Генеральных штатов, чтобы обсудить денежно-кредитные проблемы, но не всегда успешно.

Это всегда полезно для короля, когда в королевстве есть часть населения, вызывающая к себе всеобщую неприязнь, которую он может преследовать и использовать как громоотвод, чтобы переключить недовольство подданных со своей персоны на них. Но тамплиеров больше не было, еретиков юга тоже, не имелось даже нужного числа евреев. Поэтому Филипп нашел новое и совершенно беспомощное меньшинство — прокаженных. Они обвинялись в организации заговора против правительства, и многие были казнены — впервые в истории инфекционное заболевание стало преступлением, наказуемым смертной казнью.

Филипп V умер 2 января 1322 года после пяти лет правления в возрасте двадцати восьми лет. Сын Филиппа умер в 1317 году, будучи еще ребенком. Это означало, что у Филиппа V оставалась только дочь и беременная жена. И снова страна ждала, но на сей раз родилась девочка.

По новому закону корона перешла к третьему и самому младшему сыну Филиппа IV. Он правил как Карл IV[68].

При нем началась небольшая война на юго-западе за английские земли. Англичанами теперь правил Эдуард II, слабый король и шурин Карла IV. Его старшая сестра Изабелла (дочь Филиппа IV) была замужем за Эдуардом II с 1308 года; на момент свадьбы ей было шестнадцать, а ему — двадцать четыре. Это был несчастливый брак, как и могло ожидаться, так как Эдуард II был гомосексуалистом, который уделял внимание лишь своим фаворитам и смотрел на супругу с отвращением. Естественно, Изабелла завела себе любовников.

В 1326 году она и ее возлюбленный Роджер де Мортимер организовали восстание против короля, вынудили его отречься от престола, а в 1327 году он был жестоко умерщвлен в тюрьме. Карл IV, естественно, поддерживал ее, частично потому, что она была его сестрой, но в основном потому, что любая английская гражданская война была полезна для Франции. В результате свержения Эдуарда II война на юго-западе закончилась некоторыми французскими успехами, так как Изабелла нуждалась в мире по любой разумной цене, чтобы упрочить свое правление.

Быстрая смена королей во Франции, начиная со смерти Филиппа IV, возможно, могла стать бедствием для королевства, но, по счастью, эта политическая чехарда совпала с периодом правления Эдуарда II в Англии. Но это только с первого взгляда кажется, что Франция имела причины опасаться Англии. Франция больше не была раздробленной страной перед грозным лицом централизованного Англо-нормандского королевства.

При централизованном правлении численность населения Франции достигла 15 миллионов человек. Хотя некоторыми французами в Гиени правил английский король, они были далеки от Англии, население которой было меньше 4 миллионов. И при этом ни один английский город не мог сравниться с французской столицей — Парижем с его двухсоттысячным населением.

Но в январе 1328 года Карл IV заболел и умер. Третий (и последний) сын Филиппа IV умер после сравнительно краткого правления. Если смерть его старших братьев заложила основу проблемы престолонаследия в королевстве, то это было ничто по сравнению с тем, что началось после его смерти.

Глава 6 Катастрофа

Кузен против племянника

В третий раз за дюжину лет умер французский король, оставив после себя только дочь и беременную вдову. За эту дюжину лет умерли три сына и два внука Филиппа IV. Мужская линия Филиппа IV прервется, если супруга Карла IV через два месяца не родит мальчика.

Но что же тогда делать? Ждать рождения младенца, конечно, но что, если родится девочка? У трех последних королей не было четвертого брата. Безусловно, у Филиппа IV была еще и дочь Изабелла, которая теперь правила Англией вместе с Мортимером. Но из-за нового закона она не могла быть французской королевой, равно как и любая из внучек Филиппа IV.

Королева Изабелла предлагала выход. Да, она не могла стать королевой сама, но у нее был здоровый сын шестнадцати лет, рослый и многообещающий юноша, которого звали Эдуард III Английский[69] (все еще находившийся в тени своей матери). Прецедент 1317 года утверждал, что женщины не могли наследовать французский трон, но это не означало, что они не могли передать наследование.

Трон, конечно, мог перейти к англичанам. Даже при том, что в Англии не приняли Матильду как королеву за два столетия до этого и предпочли мужчину, но в конечном счете сын Матильды великолепно правил как Генрих II. К тому же Генрих II получил корону еще при жизни матери. Опираясь на этот прецедент, англичане могли утверждать, что Эдуард III, племянник трех последних королей Франции и внук Филиппа IV, был не только королем Англии, но также и законным королем Франции.

Но для французов эти претензии — законные или незаконные, логичные или наоборот — были неприемлемы. Новый патриотизм, который столь усердно взрастил Филипп IV, сделал невероятным передачу французской короны иноземцу. Нужно было найти альтернативу.

У Филиппа III было два сына. Старший правил как Филипп IV, а младшим был Карл Валуа, реальный правитель за спиной Людовика X. Потомство Филиппа IV по мужской линии прервалось, таким образом, было бы совершенно естественным, если власть перейдет к мужской линии Валуа. Сам Карл умер в 1325 году, но он оставил сына Филиппа, который доводился двоюродным братом трем последним королям Франции и племянником Филиппу IV. В череде наследников он стоял намного дальше от престола, чем Эдуард, но считался наследником по отцу, тогда как Эдуард — по матери.

Собравшиеся Генеральные штаты постановили, что если женщина не имела права быть королевой, то она не имела права и на передачу наследования. Из этого следовало, что Францией править имели право только те, кто мог проследить свою родословную только по мужской линии к предыдущему королю.

Это решение стало дополнением к тому, что позже будет названо салическим правом. Этот закон вычеркнул из списка претендентов не только Эдуарда III, но также и любых сыновей, которых могли бы родить внучки Филиппа IV. Фактически выходило, что, так как вдова Карла IV не имела сына, Филипп Валуа был единственным мужчиной, который мог унаследовать трон. Закон был принят, а значит, должны прекратиться все споры.

Когда вдова Карла IV родила дочь, Филипп Валуа сразу потребовал корону и стал Филиппом VI[70], королем Франции.

Филипп VI, конечно, был Капетингом, как все его предшественники, так как он продолжал прямую мужскую линию от Гуго Капета. Но его отец не был королем, и считается, что таким образом был основан новый правящий дом, который стал носить имя Валуа.

Какое-то время все шло хорошо. Юный Эдуард III побушевал немного, но примирился с таким решением и не стал требовать короны. Он формально прошел обряд вассальной присяги Филиппу в 1329 году. В 1330 году Эдуард получил полное правление из рук матери и затем в 1331 году, как полновластный правитель Англии, принес вассальную присягу за свои французские владения вновь.

И тут начались новые волнения во Фландрии. После сражения при Куртре города Фландрии сохраняли значительную независимость не только относительно французской монархии, но и даже от их собственного графа. Они продолжали укреплять эту независимость, обращая свои симпатии к Англии. Англичане со своей стороны всегда стремились поощрять фламандские города в их стремлении насколько возможно сохранить независимость. Это позволяло контролировать «французскую занозу» и с ее помощью отвлекать французскую монархию от вожделения английских владений на юго-западе.

Симпатии Эдуарда III к Фландрии имели и личное основание с тех пор, как в 1328 году он женился на графине Филиппе Эно (район в Восточной Фландрии).

В интересах Франции было удержать Фландрию под жестким контролем, а французская аристократия слишком долго мечтала отомстить за поражение при Куртре.

Когда города восстали против графа Фландрского Людовика Невера, Филипп VI моментально повел армию против наглых фламандских бюргеров.

И вновь фламандские копейщики хладнокровно ждали атаки французских рыцарей. На сей раз бой произошел у Касселя, в тридцати милях к западу от Куртре. Фламандцы не имели возможности выбрать такую же прекрасную позицию, как это было четвертью века ранее. Французские рыцари, атакуя их 23 августа 1328 года, не стали повторять прежних ошибок. Французская армия была достаточно большой, чтобы окружить фламандскую пехоту, вышедшую в поле без поддержки кавалерии. Пробиться через пики было трудно, и фламандцы боролись отчаянно, но постепенно строй распался, и рыцарская конница стальным молотом обрушилась на непокорных горожан. Практически вся армия фламандцев погибла в этом бою.

Это сражение убедило французских рыцарей в несокрушимости своей конницы. Они уверились в том, что поражение при Куртре было военной случайностью. Впоследствии самый факт победы у Касселя сделал более определенной надвигающуюся катастрофу Франции.

Победа Филиппа на время покорила Фландрию и сделала эту и без того стратегически важную территорию еще важней. Самая западная часть Фландрии (в которой произошло сражение при Касселе) называлась Артуа, и много лет некто Бове утверждал, что был ее графом и называл себя Робером Артуа, хотя он и не обладал этим титулом в действительности и не имел ничего общего с Робером Артуа, который погиб при Куртре.

Графство было теперь в руках Юда IV — герцога Бургундии, на основании прав его жены Жанны, старшей дочери Филиппа V. Казус Робера заключался в том, что хотя он был более дальним наследником, чем Жанна, но наследовал по мужской линии, а потому должен был иметь приоритет перед женщиной. Задолго до сражения при Касселе Филипп V вынес решение в пользу своего зятя, и Робер в ярости поднял оружие на своего короля, однако был вынужден сдаться в 1319 году.

Тогда он женился на дочери Карла Валуа. Он стал ярым приверженцем Филиппа Валуа и активно боролся за признание Филиппа королем. Робер рассуждал, что теперь именно он, а не герцог Бургундский близко связан браком с королевской фамилией. К тому же Филипп VI получил свой титул, поставив наследование по мужской линии, а не женской, и теперь был обязан придерживаться прецедента. Конечно, Робер теперь стал бы графом. После победы Филиппа VI при Касселе провинция Артуа была полностью умиротворена, и Робер добился своего.

Филипп рассмотрел вопрос, но независимо от того, каковы были его личные симпатии, Юд Бургундский все еще оставался сильнее Робера Артуа, и было более благоразумно подтвердить права прежнего сеньора. Робер, озадаченный и озлобленный, решил, что если он не мог получить свое графство, то мог отомстить, и в 1334 году он отправился в Англию, думая лишь о мести.

Эдуард III был чем-то схож с Ричардом Львиное Сердце. Эдуард был рыцарем, который готовился к свершению великих подвигов. Именно он объявил святого Георга покровителем Англии.

Кроме того, он именовал себя Эдуардом Плантагенетом, так как доводился прапраправнуком Генриху II, сыну Жоффруа Плантагенета. Это было явной попыткой возвратить великие дни Анжуйской империи.

Естественно, такой монарх подставил ухо коварным искушениям преисполненного ненавистью Робера Артуа[71]. Робер указал на то, что Филипп VI, отказав Роберу в графстве Артуа, косвенным образом восстановил право женского наследования. В этом случае не стоило ли Эдуарду пересмотреть законность правления Филиппа и возобновить свои претензии на престол?

Аргумент был дурным, ибо не было малейшего намека на расширение рамок этого закона на всех землевладельцев.

И все же, плохи или хороши были эти доводы, они понравились королю, который жаждал славы, и он оказал огромное влияние на общественное мнение доверчивых англичан, искренне убежденных в том, что в случае войны правда будет на их стороне.

Поражение на море

Англия и Франция начали приготовления к войне. Каждая сторона применила отвлекающий маневр. Франция спонсировала шотландцев и поощряла их совершать набеги и вторжения через северную английскую границу, в то время как англичане прилагали все усилия, чтобы поддержать сопротивление во фламандских городах.

Так началось то, что сегодня принято называть «холодной войной» во Фландрии. Французы арестовали английских торговцев, в то время как Эдуард III наложил эмбарго на экспорт шерсти.

Все же на активные военные действия англичане не решались. Одной из причин было то, что Эдуард мало что мог сделать, а Франция могла позволить себе ждать, пока Эдуард остынет. В случае необходимости французские войска могли напасть на Гиень, отвлекая Англию от прочих политических амбиций. Что касается Британских островов, Филипп и не собирался вторгаться в Англию. Шотландцы могли сделать это за него.

Для Эдуарда ожидание было равносильно отказу от претензий, но он пока не знал, как ему поступить. Он должен был убедить себя в своих военных способностях (а он в действительности оказался прекрасным тактиком). Но военное искусство — это нечто большее, чем просто сражения, а король был слабым стратегом. Поэтому Эдуард сомневался.

Однако фламандские города начинали выходить из-под контроля. «Холодная война» затрагивала их благосостояние, и они требовали решительных действий. Богатый торговец из Гента Якоб ван Артевельде взял на себя инициативу и стал сколачивать лигу фламандских городов, которые должны были единым фронтом выступить против Филиппа VI и Людовика Неверского, графа Фландрии. Чтобы сделать такой союз успешным, они должны были получить поддержку от Англии, таким образом фламандские эмиссары начали присоединять свои голоса к голосу Робера Артуа и убеждать Эдуарда объявить себя королем Франции.

Филипп, надеясь на нерешительность Эдуарда, обострил конфликт, начав вторжение в Гиень в мае 1337 года. Пробил час для Эдуарда. Он был должен либо сражаться, либо признать поражение. В октябре 1337 года Эдуард III официально объявил себя законным королем Франции.

Этот поступок принято считать отправной точкой Столетней войны, потому что англичане пытались отстоять свои претензии силой оружия приблизительно в течение около ста двадцати лет. Это название несколько неправильное, поскольку следующее столетие не было заполнено непрерывной борьбой, но включало в себя длительные периоды мира[72].

Объявив себя королем Франции, Эдуард не решил для себя вопрос ведения войны. Так или иначе он, вероятно, должен был бы вторгнуться во Францию, а значит, нуждался в союзниках на континенте. Прежде всего это были фламандские города, теперь более или менее объединенные согласно сильному влиянию Артевельде, который был преисполнен проанглийским энтузиазмом. Эдуард также заключил союз с германским императором, которым тогда был Людовик IV.

Уладив этот вопрос, Эдуард взял небольшое войско, которое мог позволить себе собрать, и приплыл в Антверпен. Там он попробовал убедить предпринять решительное наступление и уговорить императора собрать войско.

Все лишь подталкивали Эдуарда к активным действиям, но никто не хотел непосредственно втягиваться в эту войну. Каждый предпочитал оставаться на своих позициях. Дважды Эдуард III вел свою армию в пределах досягаемости французских сил, и дважды из этого ничего не вышло.

Филиппу VI не требовалось сражаться, он должен был лишь позволить Эдуарду метаться без какой-либо пользы, и все кончилось бы хорошо для Франции.

Так в течение двух с половиной лет война состояла из крошечных действий в Гиени, где французы медленно «вгрызались» в английские владения, и английских маневров на севере, где Эдуард III пытался расширить участок захваченной англичанами территории на побережье в Северо-Восточной Франции. Вся эта затяжная война вела Англию к поражению.

Наконец Филипп не смог устоять перед желанием ускорить поражение Англии. Ему казалось, что осталось лишь организовать ответную высадку французских солдат. Эдуард III, конечно, тогда согласился бы на мир на французских условиях.

Чтобы реализовать свой замечательный план, Филипп стал собирать суда и воинов в Слейсе на фламандском побережье[73].

Эдуард III с легкостью разгадал французский план, и единственным выходом из угрожающего положения для него было напасть на эти суда и попытаться сорвать вторжение до его начала.

Он приплыл к Слейсу с флотом из 150 кораблей, чтобы напасть на 190 судов, собранных французами. Сражение состоялось 24 июня 1340 года.

Французский флот приготовился отразить нападение в средневековом стиле борьбы в обороне. Французы построили суда в гавани, связали их вместе и приложили все усилия, чтобы флот находился в пределах видимости земли. Сражавшиеся на французской стороне наемники под командой генуэзского корсара Барбавьеры убеждали французов поднять якорь и выйти в море, чтобы получить простор для маневра. Французские адмиралы[74], исполненные «благородным» невежеством, посчитали предложение трусостью простолюдинов и остались на месте, ожидая англичан.

Англичане не проявляли беспокойства. Они оставались на расстоянии, маневрируя, чтобы использовать преимущества ветра. Тогда, все еще находясь на удалении, они выпустили ливень стрел в скопления французских солдат на корабельных палубах, а также специальные зажженные стрелы с целью повредить паруса и оснастку. Английские суда, маневрируя свободно, могли сконцентрировать обстрел на любом корабле, выбирая в первую очередь самые большие. А французский флот, лишенный маневра, играл роль пассивной мишени. Французы были полностью разгромлены (только Барбавьера и часть его судов смогли спастись, генуэзцы перерубили канаты, которые связывали их с остальной частью флота). Моряки были вырезаны без милосердия.

Сражение при Слейсе стало началом периода английского превосходства на море, который продлился с незначительными исключениями в течение шести столетий. Эта победа сделала англичан абсолютными хозяевами в Ла-Манше. С этого момента они могли свободно перебрасывать любое количество людей и оружия во Францию и сделали невозможными ответные акции с континента.

Все же, хотя Слейс был большой английской победой, а канал стал для Англии прямой дорогой во Францию, Эдуард III все еще не мог ничего поделать. Ни тогда, ни позже он не умел грамотно использовать плоды побед на полях сражений. Он все еще не знал, как поступать далее, и ему пришлось согласиться на шестимесячное перемирие с 25 сентября 1340 года, которое оставило все вопросы нерешенными.

Перемирие не привело к миру. Такие же результаты дали и другие, последующие перемирия. Война шла постоянно независимо от того, было ли перемирие или нет. В Бретани, например, шел спор о наследовании герцогского престола между Филиппом VI, поддерживающим одного претендента, с одной стороны, и Эдуардом III — с другой. В целом победа склонялась на сторону кандидата Филиппа.

Война продолжалась и в Гиени, где Филипп не оставлял попытки присоединить герцогство к французской короне фактически, после номинального присоединения на бумаге. Здесь французы также действовали успешно.

Даже дружба фламандцев с Англией подверглась испытаниям в июле 1345 года. Ван Артевельде, который был теперь фактическим диктатором Фландрии, предложил, чтобы граф Фландрский был лишен власти, а титул перешел к старшему сыну Эдуарда III. Этому сыну, Эдуарду, принцу Уэльскому, было в то время пятнадцать лет[75].

Предложение Артевельде в чем-то было резонным. Черный принц Уэльский был наполовину фламандцем. Однако фламандцы никогда не потерпели бы иностранного правителя. Их дружба с Англией была просто политикой, и ничем больше. Начались бунты, и 24 июля 1345 года ван Артевельде был схвачен толпой и убит.

Так, несмотря на победу при Слейсе, Эдуард III спустя почти десять лет войны проигрывал на трех фронтах: в Бретани, Гиени и Фландрии.

Английского короля обнадеживало лишь то, что Франция тоже испытывала неприятности. Ведь война шла на французской земле и стоила изрядных денег Филиппу. Он должен был поднять налоги. В 1341 году, например, он впервые ввел налог на соль, который был в принципе неизбежен и поэтому тягостен.

Повсеместно назревало недовольство, и часть знати использовала это в своих интересах, чтобы поднять восстания в Нормандии и Бретани. Филипп должен был подавить их и срубить несколько голов. После этого он созвал Генеральные штаты, чтобы утвердить нововведения и успокоить недовольство бюргеров.

Теперь Эдуард решил нанести по Франции удар, подобный тому, который Филипп планировал в отношении Англии, перед сражением при Слейсе. Ла-Манш был английским, почему бы не высадить армию во Франции? Это было очень рискованно, поскольку вместе с поражением армии поражение потерпела бы Англия. Вместе с тем можно было обойтись без сражений. Утомленная войной Франция могла пойти на уступки, если бы английская армия начала кампанию успешно.

Поражение на суше

12 июля 1346 года Эдуард высадил армию в Сен-Хои, в Нормандии. Это было первое вторжение англичан в Нормандию со времен Иоанна Безземельного. По неизвестным причинам флот Эдуарда ушел от места высадки, оставив английскую армию изолированной.

Эдуард быстро двинулся на юго-восток, 27 июля взяв город Кан, он продолжал наступление на Париж. Его намерение состояло в том, чтобы отсечь французские войска в Гиени и Бретани от Парижа, разбить французского короля близ столицы и таким образом одержать победу. Если он мог дать бой на собственных условиях, тем лучше.

Когда Эдуард достиг Сены, он нашел все мосты сожженными. Это нарушало его план, поскольку он не хотел быть пойманным в ловушку у реки. Эдуард рванулся вверх по течению и нашел мост, который можно было починить, всего в пятнадцати милях от Парижа, восстановил его и 16 августа переправился на другой берег. Тогда армия двинулась на север к Понтье, прибрежному району, приблизительно в девяноста милях к северу от Парижа. Понтье, с его столицей Абвилем, принадлежал Англии и был владением английской королевской семьи через брак со времен Эдуарда I. К северу от Понтье были Артуа и Фландрия, где армия могла быть в случае необходимости пополнена фламандцами и куда Филипп не последовал бы за англичанами.

Английский марш из Нормандии, мимо Парижа и во Фландрию, достиг своей цели одержать пропагандистскую победу, но ее нельзя было одержать без потерь. Армию Эдуарда сжимали в кольцо. Лучшим выбором для Филиппа было бы методическое преследование противника, избегая генерального сражения.

Он мог нанести англичанам большой ущерб при минимальном риске и изгнать Эдуарда назад в Англию с жалкими остатками войска. И чего бы стоила тогда эта английская «победа»? Финансовые проблемы Эдуарда, вероятно, не позволили бы ему повторять вторжение в течение многих лет и, возможно, вынудили бы его к миру.

К несчастью для Франции, эта хладнокровная стратегия была невозможна. Позволить англичанам совершить марш по стране, а затем дать им просто возможность уехать, не будучи разбитыми в большом сражении, — это означало бесчестье. Филипп VI должен был перехватить английскую армию и разгромить ее.

Застигнутый внезапным вторжением, Филипп промедлил, собирая армию, и не собрал ее даже тогда, когда Эдуард форсировал Сену. Так французы упустили лучший момент для сражения (ведь англичан можно было прижать к реке), но, правда, оставалась еще одна крупная река между Эдуардом и Фландрией. Это была Сомма, на берегах которой стоял Абвиль.

Эдуард спешил к Сомме. Он достиг ее близ Абвиля и вновь обнаружил, что все мосты или разрушены, или усиленно охраняются. Французская армия была в тридцати милях вверх по течению и могла подойти на следующий день. Он желал сражаться с французами, но предпочел дать бой к северу от реки, на фламандском берегу. Эдуард должен был найти брод, и он предложил большую награду любому, кто мог его указать. Местный француз вызвался указать место переправы. Эдуард ждал, пока спадет вода, затем послал армию перейти реку вброд, 24 августа 1346 года англичане переправились через Сомму. Раньше, чем успели подойти французы.

Эдуард тогда двинулся к городу Креси в десяти милях к северу от реки и там нашел подходящую позицию для большого сражения. Утром 26 августа он ожидал французов, продуманно расположив свои отряды.

Армия англичан была необычна в нескольких отношениях. Во-первых, это были дисциплинированные многочисленные профессионалы, чья служба хорошо и регулярно оплачивалась, которые заметно превосходили воинов французской феодальной армии, недисциплинированной и с ее рыцарскими отрядами, презиравшими остальных. Во-вторых, Эдуард использовал последнее военное новшество — огнестрельное оружие. Почти сто лет назад Роджер Бэкон говорил о порохе, и он был известен китайцам столетиями раньше. Сам порох не был тайной и даже не был новинкой. Но как можно было применить порох на войне? Его взрывчатая сила могла использоваться, чтобы метать более тяжелые снаряды с большей силой, чем это было раньше, но как направить эту силу? Лучше всего подошла бы труба, закрытая с одного торца, туда можно было бы засыпать порох с круглым каменным или металлическим шаром, забитым в трубу с усилием. При взрыве пороха шар вылетел бы из трубы через открытый конец.

Металлическая труба должна быть достаточно прочной, чтобы не разорваться при взрыве, прямой и гладкой, чтобы шар выталкивался с минимальной потерей энергии, а сам шар должен был соответствовать диаметру трубы идеально, чтобы взрывчатая сила не просочилась сквозь зазоры.

Короче говоря, проблема была не в открытии пороха и в концепции его применения. Все дело заключалось в простой технологической проблеме изобретения орудия. Первое упоминание о таком орудии датируется 1324 годом в связи с его использованием гражданами города Гента.

За полстолетия орудия были усовершенствованы, и теперь Эдуард получил их от своих фламандских союзников. Правда, и теперь орудия оставались немногочисленными, слишком маленькими, с крайне отвратительной точностью и не могли нанести действительно ощутимый ущерб. Но своим шумом они сильно пугали коней. Битва при Креси была первым крупным сражением, в котором применялась артиллерия.

В-третьих, английская армия была почти полностью пешей. Переправить большое количество лошадей через пролив не представлялось возможным. И при этом Эдуард не был обеспокоен и не попытался восполнить численность всадников во Франции. Он не планировал использовать многочисленные кавалерийские отряды.

Эдуард понимал, что тяжеловооруженный рыцарь вышел из моды. В течение тысячи лет всадник был королем поля битвы, и победа одерживалась в результате простого удара лошади против лошади, в то время как пехотинцев не рассматривали как военную силу. И все же если бы пехота могла так или иначе получить оружие, способное противостоять всадникам, то с этого момента закончилось бы владычество конницы. Пехотинцев всегда гораздо больше, чем всадников, к тому же их гораздо проще обучить. Один солдат может быть легко заменен другим солдатом. Фактически, если у пехотинца есть необходимое оружие, всадник легко становится его добычей, хотя бы только потому, что сама лошадь — большая и уязвимая цель.

Пика, уже испытанная пехотой, была таким оружием, и это доказало сражение при Куртре[76], но Эдуард имел кое-что получше, и это было четвертой удивительной составляющей его армии — большой лук.

Большой лук был, очевидно, изобретен валлийцами, жителями Уэльса. Он имел длину более шести футов, и к нему прилагались стрелы длиной три фута. Обученный лучник мог метко стрелять на 250 ярдов, при максимальной дальности стрельбы 350 ярдов. Это в два раза превышало максимальную дальность стрельбы из среднего арбалета, и, что еще более важно, скорострельность лука была в несколько раз выше. Большой лук был, конечно, оружием дальнего боя, и, если бы враг мог так или иначе сблизиться со стрелками, он не оказался бы столь же полезным, как пика. Однако подойти вплотную к нескольким тысячам лучников было практически невозможно. Это было проще сказать, чем сделать.

Англичане переняли искусство стрельбы из большого лука во время кампании Эдуарда I в Уэльсе, — это искусство они развивали в войнах против шотландцев, что позволило одержать победы в нескольких сражениях. Луки хорошо зарекомендовали себя и при Слейсе, а также в нескольких незначительных боях. Но именно при Креси французы (и Западная Европа вообще) в полной мере познакомились со всеми достоинствами большого лука.

И все же это оружие так никогда и не прижилось на континенте. У большого лука было столько же недостатков, сколько и достоинств. Лучшие луки изготавливались из тиса, а тисовые деревья для этой цели специально выращивались в Англии. Они не росли в других областях Европы[77]. Хуже всего, что в лучники годились лишь рослые, сильные и выносливые мужчины, потому что было необходимо приложить усилие в сотню фунтов, чтобы оттянуть тетиву до уха. (Лучникам приходилось коротко стричь волосы, чтобы тетива их не рвала. Так появилась традиционная английская военная прическа.) Кроме того, чтобы обучить человека умелому обращению с луком, требовались годы тренировок[78].

Из-за трудностей в изготовлении луков и подготовке лучников в континентальных армиях приоритет оставался за арбалетом. По крайней мере, из арбалета можно было стрелять без долгих тренировок.

Но давайте возвратимся к королю Эдуарду и Креси. Он выстроил в линию своих спешенных рыцарей и сержантов на возвышенности, упершись правым флангом в реку. Их было всего 4 тысячи, но Эдуард планировал использовать их лишь в ближнем бою и на случай контратаки. На другом фланге и в центре он построил 8 тысяч лучников. По фронту были вырыты ямы.

Эдуард устроил свою ставку на ветряной мельнице, с которой он мог наблюдать за сражением, и стал ждать. Вся его армия насчитывала приблизительно 20 тысяч человек.

Когда Филипп VI достиг Креси во главе своего войска, день был на исходе. Под его командой было приблизительно 60 тысяч воинов, в три раза больше, чем у англичан. Из них — 12 тысяч рыцарей и 6 тысяч профессиональных генуэзских арбалетчиков.

Дела с самого начала стали складываться не в пользу французов. Эдуард преднамеренно расположил свои порядки так, чтобы французы, приближаясь к ним, были вынуждены сделать крутой поворот влево, который должен был привести ряды недисциплинированных французских рыцарей в беспорядок. Прошедший незадолго до сражения ливень превратил почву в грязь, что замедлило движение конницы. Наконец, французы должны были наступать, двигаясь на запад, ослепленные лучами заходящего солнца.

Для французов было бы лучше приостановить наступление, изучить местность и дождаться утра. Люди успели бы отдохнуть, земля подсохнуть, а утреннее солнце слепило бы англичан. Филипп пытался сделать все именно так, но рыцари не пожелали слушать своего короля. Бездействовать в виду неприятеля было не по-рыцарски.

Перед французской армией стояли пехотинцы, которых было в три раза меньше, и, естественно, всем хотелось как можно быстрее с ними покончить. Всем не терпелось сразиться немедленно.

Поэтому Филипп приказал корпусу арбалетчиков выдвинуться вперед и атаковать англичан. Арбалетчики были изрядно утомлены длительным пешим маршем с тяжелым снаряжением, и их капитан предложил немного подождать. Однако рыцари (естественно, все верхом на лошадях) посчитали это трусостью и приказали выдвигаться.

Арбалетчики выступили вперед, подняли свое оружие и дали первый залп. Англичане хладнокровно оставались на своих местах, не нарушая строй и дожидаясь, пока генуэзцы перезарядят арбалеты и подойдут ближе. Когда генуэзцы приблизились на устраивавшее англичан расстояние, на них обрушился ливень из тысяч стрел. Те, кто выжил, поспешно ретировались.

Французские рыцари больше не могли медлить. Вместо того чтобы ждать сигнала и атаковать единым строем, каждый нетерпеливо пришпоривал коня, стремясь первым прорвать английские порядки и стяжать себе великую славу.

Результатом стал полный беспорядок. Отступавшие арбалетчики мешали атаке, и тогда конница смела их со своего пути. Столкновение с несчастными генуэзцами лишь усугубило хаос. Перед англичанами оказалась не армия, а беспорядочная толпа.

Атака происходила приблизительно шестнадцатью волнами. И своими залпами лучники скосили все эти шестнадцать волн. С наступлением ночи французы отступили, примерно полторы тысячи рыцарей лежали мертвыми на поле боя вместе с простыми воинами. Число французских потерь почти равнялось численности всей английской армии. Английские потери оказались незначительными. Это было сражение при Куртре, но увеличенное в десятки раз.

У англичан появились свои мифы, касающиеся этого сражения. Один из них касался молодого принца Уэльского — Эдуарда Черного принца, который участвовал в сражении, хотя ему было только шестнадцать лет. Легенда гласит, что отряд, который был номинально под его командованием, попал в тяжелую переделку, и был послан курьер к королю Эдуарду с просьбой о помощи.

Но когда король выяснил, что его сын все еще не ранен и продолжает сражаться, он отослал курьера назад с сообщением, в котором строгим тоном отказывал сыну в помощи.

«Позвольте мальчику добыть себе шпоры» (то есть рыцарство), — сказал король. Победа была одержана, а принц Эдуард посвящен в рыцари на поле битвы своим отцом.

Факт крайне сомнительный, ибо рукопашных схваток почти не возникало, и английские рыцари испытывали недостаток в работе.

С французской стороны в сражении участвовал король Богемии Иоанн, который получал удовольствие от войн и часто сражался как простой странствующий рыцарь под чужими знаменами. Французский король Карл IV женился на сестре Иоанна, а сын Филиппа VI, наследник короны, — на дочери Иоанна. Таким образом, король далекой Богемии оказался связанным с французским монархом семейными узами и посчитал себя обязанным участвовать в сражении на французской стороне. Удивительно, однако, было то, что он сражался, будучи в возрасте пятидесяти лет, из которых десять лет он был совершенно слеп. Иоанн настаивал на том, чтобы его рыцари направили его коня в самую гущу битвы. Он разил своим мечом наугад, пока не был убит.

Возникла легенда, что сам Черный принц сразил слепого старика, а впоследствии взял нашлемное украшение Иоанна (три страусовых пера) в качестве своей личной эмблемы, вместе с его девизом: «Ich dien» («Я служу»).

Эта история также подозрительна. Сражаясь в гуще чего? Иоанн Слепой был, вероятно, поражен стрелой, а молодой принц Эдуард, скорее всего, никогда не был рядом с ним. Да и какая доблесть в убийстве слепого старика? Среди титулов матери принца был и титул графини Остревант («страусовое перо»), и есть валлийская фраза «Eich dyn», означающая «Принадлежать человеку». Они, а не слепой король более вероятные источники геральдических знаков принца.

Битва при Креси была одним из величайших сражений в мировой истории. Она сделала из Англии мощную военную державу, положила начало конца средневековой феодальной армии и показала, что рыцарь стал бесполезен в сражении благодаря развитию нового оружия пехоты.

Это не означало, что всадники стали бесполезны вообще. Они все еще имели преимущество в маневре и скорости. Конница не могла бороться с правильно вооруженной пехотой, но если бы два пеших отряда сошлись в ближнем бою, то эскадрон всадников, ударив во фланг или тыл вражеского отряда, мог бы нанести ему решительное поражение. Из этого следовало, что новая тактика будет сочетать действия всех родов войск в зависимости от военной необходимости. И хороший полководец должен был знать, как и когда их вводить в бой.

Эдуард III был способен на это, имел к этому врожденный талант. Французы не научились новой тактике и столетие спустя.

Именно потому, что французы не понимали того, что случилось с точки зрения военной теории, они понесли серьезное психологическое поражение. Победа англичан казалась им непостижимой. Как могла кучка простолюдинов нанести столь сокрушительное поражение цвету французского рыцарства? В этом было что-то сверхъестественное. Известие о приближении англичан повергало французов в ужас.

Ликующие англичане, впрочем, также не всегда осознавали действительных причин своих побед. Они предпочли думать о себе, что один англичанин стоит в бою десяти французов, и вели войну всегда исходя из этой теории. Пока сами французы верили в это, все складывалось для англичан хорошо. Но вскоре французы стали смотреть на эту ситуацию более трезво. Именно французы в конечном счете стали использовать новую тактику и новое оружие, что стало фатальным для английских имперских амбиций.

«Черная смерть»

Несмотря на победу при Креси, Эдуард III был не в силах завоевать всю Францию и стать ее королем при помощи одной только силы. Франция была слишком большой для его слишком маленькой армии. Сейчас его главной заботой было благополучно привести армию назад в Англию и подготовить для себя здесь, на побережье Франции, хороший плацдарм для последующих вторжений.

Поэтому он двинулся к той части Франции, которая была ближе всего к берегам Англии, туда, где стоял французский порт Кале. В сентябре 1346 года, спустя месяц после победы, Кале был осажден.

Теперь сказалось еще одно преимущество победы при Креси. Король Франции, парализованный тем, что случилось, не мог заставить себя сделать попытку какого-нибудь противодействия англичанам, чтобы помочь Кале. Англичане блокировали город с суши и с моря. Ни в коей мере не опасаясь французских войск, они спокойно ожидали сдачи города.

После девяти месяцев осады король Филипп решился на действия. Он создал новую армию и пошел на Кале. К этому моменту англичане хорошо укрепились, побережье контролировали английские суда, а французские солдаты не испытывали ни малейшей радости от перспективы встретиться в бою с ужасным Эдуардом. Французской армии пришлось снова отступить и предоставить Кале его судьбе.

Кале сдался в августе 1347 года. Эдуард, разозленный длительным сопротивлением города, решил вырезать всех жителей. Однако его собственные приближенные возразили. Они сказали королю, что, если бы он отдал такой приказ, англичане ни за что не исполнили бы его.

Это должно было стать уроком для всех французских городов, пожелай они оказать сопротивление Эдуарду. Но даже королева Филиппа стала просить о милости для граждан Кале, и лишь после этого жители города были спасены. Однако Эдуард выселил большинство населения из города и поселил на их место англичан, превратив Кале в город, который в течение двух столетий должен был служить английским оплотом во Франции.

Все же армия Эдуарда была измотана. Вторжение во Францию стоило ему 400 тысяч фунтов, огромную сумму по тем временам. Так или иначе, англичане должны были заключить мир. Поэтому Эдуард согласился на перемирие с Филиппом и вывел армию из Франции. Он возвратился домой, где его встречали с ликованием, в то время как Филипп продолжил борьбу с непокорными вассалами.

Но беда никогда не приходит одна. Франция потерпела поражения на море и на суше. Теперь на нее обрушилось новое несчастье, неизмеримо более страшное, чем все предыдущие. Ужаснее, чем вторжение любой армии. Ужас, перед которым трепетали и Франция, и Англия, и вся Европа.

Это была чума.

Чума — болезнь грызунов и передается от грызуна к грызуну блохами. Время от времени, когда блохи заражают болезнью грызунов, которые живут в близком соседстве с людьми, болезнь может передаться также и людям. Иногда она поражает лимфатические узлы, особенно в паху и подмышках, заставляя их раздуться в нарывающие «бубоны», и потому называется «бубонной чумой». Иногда поражаются легкие («легочная чума»), и тогда последствия еще хуже, поскольку инфекция передается от человека к человеку по воздуху, уже без всякой помощи крыс и блох.

В 30-х годах XIV века новая эпидемия чумы началась где-то в Средней Азии. Люди стали умирать, и, в то время как Эдуард и Филипп спорили о том, кто из них будет править Францией, призрак смерти, усмехаясь, шествовал по направлению к Европе. К тому моменту, когда пал Кале, чума достигла Черного моря.

В Крыму был морской порт Каффа, принадлежащий Генуе. В октябре 1347 года флот из двенадцати генуэзских судов возвратился в Геную из Каффы. Те несколько человек на борту, кто еще не был мертв, умирали — и таким образом чума пришла в Западную Европу. В начале 1348 года она началась во Франции, а в середине 1348-го достигла Англии.

Иногда кто-то заражался легкой формой заболевания, но чаще всего итог был печальным. Больной почти всегда умирал в течение одного-трех дней после появления первых признаков болезни. Поскольку самые тяжелые формы сопровождались появлением геморрагических пятен, которые чернели, болезнь называли «черной смертью».

В мире, где практически полностью отсутствовала гигиена, «черная смерть» распространялась беспрепятственно. Предположительно только в Европе погибло около 25 миллионов человек. Умерла приблизительно одна треть населения Европы, а возможно, больше, и потребовалось полтора столетия, чтобы восстановить численность населения Европы до уровня, предшествовавшего битве при Креси. Это было самое большое стихийное бедствие, поразившее человечество за всю его историю.

Краткосрочные вспышки чумы наводили ужас на население. Казалось, что настает конец света. Внезапно начинавшийся озноб и головокружение, простая головная боль могли означать, что смерть коснулась вас и оставила вам несколько дней жизни.

Целые города были опустошены, трупы громоздились непогребенными, в то время как оставшиеся в живых бежали, распространяя болезнь. Села стояли заброшенными, домашние животные бродили по окрестностям, дичая. Целым странам (например, Арагону) был нанесен столь ужасный ущерб, что они так никогда и не оправились.

Дистиллированные ликеры (алкогольные напитки, произведенные путем дистиллирования вина; таким образом достигалась большая крепость напитка, чем при естественном брожении) впервые стали производиться в Италии приблизительно в 1100 году. Теперь, спустя два столетия, они стали очень популярными. Существовала теория, что крепкие напитки действовали как профилактическое средство против инфекции. Разумеется, это не помогало, но зато пьющий человек меньше интересовался окружающим. Пьянство распространилось по Европе со скоростью чумного поветрия. Чума ушла, пьянство осталось.

Пострадали все, но больше всего те, кто жил в переполненных городах. Из-за этого урбанизация Западной Европы приостановилась. Эта задержка продлилась в течение столетия. Монашеские общины были также серьезно поражены, и их количество так никогда и не восстановилось.

Даже высшая знать не избежала прикосновения «черной смерти». В 1348 и 1349 годах три кентерберийских архиепископа умерли от чумы. В папской столице Авиньоне умерли пять кардиналов и сто епископов. Дочь Эдуарда III, Жанна, была на пути к Кастилии, чтобы сочетаться браком с сыном короля Альфонса XI. Она умерла от чумы в Бордо по дороге. А в Кастилии умер сам король Альфонс. Во Франции умерла королева Жанна Бургундская.

Испуганные народные массы искали выход. Не зная ничего о микробах или об опасности блох, неспособные поддерживать гигиену, с подозрением относясь к чистоте и считая ее безобразной, они ничего не могли поделать. Однако можно было найти козла отпущения, и для этой цели идеально подходили евреи.

Так возникла теория, что евреи преднамеренно отравили колодцы, чтобы погубить христиан. Тот факт, что евреи умирали от чумы на равных с христианами, никого не интересовал. И евреи избивались без милосердия. Конечно, эта жертва не спасла от чумы.

«Черная смерть» (которая продолжала возвращаться с промежутками, хотя уже никогда не повторялась в таких масштабах, после того как первая волна остановилась в 1351 году) разрушила средневековый оптимизм XIII столетия. Она привнесла своего рода мрак в мир и породила рост фаталистической мистики.

Она также нанесла удар по феодальной экономике. Больше не было излишка рабочей силы на полях и в городах, наоборот, появился ее дефицит.

Правительствами были приняты жесткие законы, чтобы приостановить рост стоимости оплаты труда сервов и ремесленников, но законы не могли противостоять реалиям жизни. Сервы, осознавая возросший спрос на их труд, стали требовать улучшения их социального положения и некоторых привилегий и часто их добивались.

Ремесленники поднимали цены. Цены и оплата труда повысились, и к тяготам последствий войны и чумы добавились трудности экономические.

Двойным ударом Креси и «черной смерти» были разрушены основы феодализма — и военные, и экономические. В Западной Европе пришла пора гибели феодализма. Это был лишь вопрос времени. Этот процесс начался в середине XIV столетия, и людям просто требовалось время, чтобы это осознать.

Глава 7 Падение

Пленение короля

Филипп VI умер 22 августа 1350 года, но не от чумы. Он иногда упоминается в исторических книгах как Филипп Удачливый. Это имя досталось ему потому, что он не должен был стать королем, но ему повезло — три его брата умерли по очереди, не оставив наследников. Но это прозвище совершенно не подходит этому королю, поскольку его правление было отмечено беспрецедентными неудачами.

И все же была одна территория, которую он присоединил к Французскому королевству, — провинция на восточном берегу Роны, со столицей во Вьене, которой правил Юмбер II. Он был известен как Дофин («дельфин»), потому что дельфин был в гербе его предков с XII столетия. Область, которой он управлял, называли Дофине[79].

Юмбер II тратил очень много денег на войну и разные сумасбродства, что довело его до банкротства, и в 1349 году он продал Франции свои земли и титул[80]. Король Филипп передал земли и оба титула своему старшему сыну Иоанну[81], и, когда Иоанн стал королем, он передал титул и земли своему старшему сыну. Это стало традицией, и следующие четыре с половиной века старшего сына (или внука, если сыновья умерли) царствующего короля Франции называли «дофином».

Когда Иоанн II стал королем, он нашел Францию неспокойной. Чума быстро распространялась и оставила Францию в руинах, но сейчас люди перестали умирать, проблема войны с Англией (теоретически приостановленной на время «черной смертью») возникла вновь.

Никогда со времен Гуго Капета популярность династии Капетингов не была такой низкой. Множество фактов говорят нам о том, что Эдуард III в течение нескольких лет требовал себе корону Франции, но его требование не помешало другим доказывать свои права на трон. Например, если женщине позволялось наследовать, но это право не распространилось на Изабеллу, мать Эдуарда III. Вместо этого, когда Людовик X и его маленький ребенок, Иоанн I, умерли, трон должен был перейти в обход его дочери Жанны ее сыну Карлу.

Так вышло, что Жанна правила как королева Наваррская. Это было маленькое королевство на севере Испании, ограниченной на западе Пиренеями, его северная часть является сейчас крайней юго-западной точкой Франции. Его ранняя история прошла вместе с другими маленькими королевствами средневековой Испании, но в 1235 году французские дворяне заняли его трон и позднее присоединили его к Франции.

Сыну Жанны, Карлу II Наваррскому[82], было восемнадцать лет, в то время как Иоанн II стал королем Франции. Карл был беспринципным молодым человеком, который составлял союзы исключительно для удовлетворения своих амбиций. Он известен в истории как Карл Злой, получивший свое прозвище за подавление с большой жестокостью мятежей в своих землях. Карл, внук Людовика X и правнук Филиппа IV, был хорошо знаком с тем фактом, что Эдуард III может навязать свое утверждение, что женщина может наследовать Французское королевство, и тогда он подумал о себе, Карле, как о полноправном короле Франции.

Иоанн II, осведомленный об этих амбициях, попытался успокоить молодого человека, предложив ему руку своей дочери[83]. Это не сработало. Вместе со своим тестем-королем Карл стал еще сильнее отстаивать свои права и требовать земли, которые принадлежали его матери. Поэтому Иоанну пришлось искать нового констебля (так назывался главнокомандующий французской армией), который и был назначен, — дело в том, что Карл Злой умудрился убить ранее назначенного констебля и стал договариваться с англичанами.

Иоанн попытался первым подкупить Карла, подарив тому земли в Нормандии. Когда и это не сработало и Карл продолжил плести интриги с англичанами (у него на уме были высокие ставки), Иоанну пришлось пойти на риск возникновения противодействия большого числа французских дворян, которые находились на стороне Карла, но тот создавал уж слишком много проблем, и Иоанн решился арестовать Карла Наваррского, что и произошло в апреле 1356 года. Филипп, младший брат Карла, поддержал наваррские интересы и остался на стороне Англии в войне против Франции.

В первый раз в ходе споров о наследовании англичане получили возможность широко использовать недовольство Капетингов друг другом, повернуть одних против других. Англо-наваррская комбинация, невыгодная для Франции, послужила смутным предзнаменованием новых веяний.

Тем временем Иоанн II попытался успокоить людей. Генеральные штаты, собранные в 1355 году, с сильным недовольством встретили новое возрастание налогов. Бюргеры возглавили борьбу против финансовой реформы. Во главе их встал Этьен Марсель[84], торговец сукном, который был богатейшим человеком в Париже и понимал нужды среднего класса. Он требовал снижения налогов. Отличительным знаком его сторонников стал сине-красный капюшон. Он был французским революционером, родившимся на четыре века раньше времени.

Карл Злой стал всячески демонстрировать свою поддержку восставших, недовольство повышением налогов и так далее. И когда его арестовали, многие были уверены, что он симпатизирует народу.

Если бы Этьен Марсель добился осуществления своих требований, если бы Генеральные штаты действительно смогли взять под контроль бремя налогов (как смог английский парламент), то Франция, как и Англия, могла бы последовать путем создания представительского правительства.

К сожалению, средний класс был реальной силой только в Париже. В провинциях же, более консервативных, нежели столица, враждебность в Париже оценивалась как крайний радикализм. Следовательно, Марсель не мог рассчитывать на широкую национальную поддержку. В дальнейшем хаос в стране и постоянные претензии англичан сыграли на руку авторитаризму. Необходимость ведения войны не исчезла, и попытки провести новые реформы ослабли.

Теперь опасность таилась в английских землях на юго-западе. Там в сентябре 1355 года высадился Черный принц, «невысокий мужчина, но свирепый воин двадцати пяти лет», и провел стремительный рейд глубоко внутрь государства со сравнительно небольшими силами. Его интересовала добыча, а не сражения.

Возможно, Иоанн II (который тратил все свои силы на захват тех замков в Нормандии, которые удерживали Карл Злой и его партия) сам пытался сдержать Черного принца.

Иоанн II не был дальновидным политиком, но он был рыцарем.

И пусть его приход к власти, так же как и устремления Карла Злого, не был гладким и во всем оправданным, но он стал королем. И со времени своего прихода в политику он стал ставить свое мнение выше мнения своих рыцарей.

Несмотря на уроки, которые преподали французам Куртре и Креси, король все еще верил в то, что кавалерия способна принести победу на поле боя. Впоследствии он вошел в историю как Иоанн Добрый, но «Добрый» в данном случае не означает душевную доброту или добродетель, лишь то, что он был одним из немногих, кто старался жить по идеализированным законам рыцарства.

Однако рыцарские идеалы не принесли желаемого результата, и Иоанн Добрый оказался для Франции куда хуже, нежели Карл Злой.

Иоанн продвигался на юго-запад со своей огромной, собранной по феодальному принципу армией численностью более 40 тысяч человек. И все для того, чтобы перехватить совершающих набеги англичан, чья численность была всего 12 тысяч человек, которыми командовал Черный принц. Армия Черного принца в основном состояла из французов, жителей Гиени, и трех-четырех тысяч английских лучников, пришедших сюда за добычей и предпочитающих без всяких сражений вернуться на безопасный английский берег.

Однако такое положение не могло долго оставаться неизменным. Армия короля Иоанна, кстати плохо снабжаемая, наконец-то догнала противника, который из-за перевеса в численности казался легкой добычей. Это произошло 17 сентября 1356 года, ровно через десять лет после битвы при Креси.

Встреча произошла на юге Центральной Франции, на расстоянии около семи миль на юго-восток от города Пуатье и около ста восьмидесяти миль на юго-запад от Парижа. Англичане расположились на холме, возвышающемся над остальной равниной и дававшем некоторое преимущество и ощущение безопасности. Англичане успели подготовиться, и лучники, наиболее опасные из всех пришедших воинов, были тщательно расставлены так, чтобы контролировать все подходы.

Подошедший к холму Иоанн II встал во главе своего феодального воинства. Любой полководец, у которого есть хоть капля разума, расположился бы вокруг холма и занял выжидательную позицию. Через несколько дней англичане были бы вынуждены либо спуститься и сражаться уже не в таких благоприятных для себя условиях, либо голодать и в конце концов сдаться.

Однако такой метод не устраивал короля Иоанна: он был рыцарем и считал единственным приемлемым для себя вариантом начала сражения прямую атаку под звуки труб. Он не усвоил урок Креси. Не понял, что атака в лоб под ливнем стрел, скорее всего, окончится крахом. Он не пытался найти способов для того, чтобы нейтрализовать ожидающих приближение врага лучников. Вместо этого он был уверен, что исход битвы при Креси показал, что пеший сражается гораздо эффективнее конного. Он приказал рыцарям спешиться и послал их вперед!

Пешее передвижение для рыцарей, экипированных для передвижений на коне, было весьма тяжелым испытанием. Король же, принеся в жертву подвижность и быстроту своих рыцарей, даваемые им лошадьми, получил только одно преимущество — контур фигуры пешего воина был меньше, чем лошади и рыцаря вместе. Для рыцарей время замедлилось, а колкие стрелы врагов все так же хорошо находили свои цели. Креси повторилось — всего несколько рыцарей смогли достичь линии Черного принца.

Несмотря на ливень стрел, который нанес тяжелый урон французам, у них все равно оставалось численное превосходство в силах. При следующей атаке, возможно, им удалось бы сокрушить небольшую армию Черного принца. Но результат атаки произвел ошеломляющее действие на французов — они стали в панике отступать. И тогда Черный принц послал свои войска, чтобы контратаковать.

Король сражался как демон. Он хотел служить примером для своих воинов. На его стороне был Филипп, младший из его четырех сыновей, которому в это время исполнилось всего четырнадцать лет. В то время как отец сражался, Филипп предупреждал его об опасности, он кричал: «Посмотри направо, отец; а теперь налево». В результате мальчик прославился как Филипп Смелый, и это прозвище закрепилось за ним на всю жизнь.

Итог битвы был плачевным: 2500 французских рыцарей погибли, еще 2500 были взяты в плен — гораздо больше, чем при Креси. Однако для англичан все закончилось тоже не слишком хорошо — Черный принц потерял убитыми и ранеными около 2 тысяч человек.

Эта новая победа укрепила убеждение обеих сторон в непобедимости англичан. Престиж и гордость Франции в очередной раз упали в глазах общественности. Еще бы — будь король Иоанн убит в сражении, это было бы лучше, особенно для дофина Карла, который обладал большими возможностями, нежели его отец, который в этом случае просто стал бы новым королем Франции. Однако Иоанн был взят в плен и его юный сын Филипп вместе с ним.

Для Иоанна плен не стал мучением. Черный принц приказал обращаться с ним как с королем, несмотря на то что, согласно официальной версии Англии, он был просто Иоанном Валуа и узурпатором. Эдуард сделал это по двум причинам. Во-первых, это способствовало подъему его репутации как полководца, захватившего короля Франции, а не графа Валуа. Во-вторых, наличие короля в плену сильно подрывало мораль французов, которым при любом удобном случае намекали, что их король пленен.

Поэтому Иоанну оказывали всяческие королевские почести. Сначала его перевезли в Бордо, потом — в Англию, где ни в чем не стесняли. Остальные члены французской аристократии, которые были захвачены с королем, познали такое же галантное и «рыцарское» обращение. Что же было потеряно в этой битве?

Черный принц поступал как истинный рыцарь только с рыцарями. С низким сословием и крестьянами, которые не начинали эту войну и сражались только потому, что их принуждали господа, обращались по-варварски. Черный принц, который преклонил колени перед пленным королем, вполне мог приказать казнить безымянных пленников, если они были не благородных кровей.

Конечно, благородные пленники выплачивали за освобождение крупные выкупы, но выкупы собирались с крестьян и жителей городов, принадлежащих дворянам. Естественно, самый большой выкуп был назначен за Иоанна, и Французское королевство стонало и истекало кровью, собирая средства для выкупа короля, который в это время роскошно жил в Англии после сражения, так глупо проигранного.

Мудрый дофин

Франция распадалась.

Восемнадцатилетнему дофину, правившему теперь как регент вместо своего пленного отца, казалось, что идти больше некуда. Он участвовал в битве при Пуатье, но спасся с поля боя, как и два его брата (вероятно, по приказу отца, не желавшего видеть в плену всю королевскую семью). Этим он заработал себе репутацию труса и беглеца, а его болезненность и слабосильность не дали ему возможность проявить себя как воину.

А потом он возвратился в Париж с довольно неуместной помпезностью. Генеральные штаты, которые годом раньше пытались давить на Иоанна II из-за налоговой реформы и вынужденные отступить из-за потребности ведения войны, не хотели больше ждать. Ничто не могло быть хуже бегства с поля боя и глупого благородства.

Следовательно, Париж фактически находился в руках среднего класса, и Этьен Марсель, лидер торговцев, получил большое влияние — сначала в Париже, а позднее и на дофина. Марсель укрепил и вооружил столицу и подготовился к осаде. Он сильно давил на дофина из-за реформ, увольнял старых советников, при которых произошла катастрофа, для увеличения власти среднего класса и введения новой системы налогообложения.

Дофин был проницательным молодым человеком, осознающим необходимость реформ, но ничего не мог сделать в создавшемся положении, потому что вся власть сосредоточивалась в тот момент в руках Марселя. Он решил, что лучше приспособиться к обстоятельствам, пока в своем далеком заключении в Англии король Иоанн выберет время среди веселой жизни и пошлет прокламацию, запрещающую созыв Генеральных штатов, и объявит их решения не имеющими силы.

В то время королевское происхождение уже не имело той значимости, как прежде. Хуже всего было то, что Карл Злой умудрился бежать из заключения и образовал альянс с Марселем (не то чтобы Карл интересовался другими людьми или реформами — просто он был готов работать с любым, кто удовлетворит его амбиции).

Дофин уступил. В марте 1357 года он принял далеко идущую программу реформ, значительно ограничивающих его власть. Но уступить не означает сдаться.

Дофин понадеялся на свой острый ум. К счастью, он был противоположностью отца, и его сила заключалась в уме и голове, а не в мускулах (позднее, кстати, он стал известен как Карл Мудрый). Превосходный оратор, он не стыдился обращаться к парижанам. После серии речей стал брать верх над противниками и во многих жителях столицы зародил подозрения в мотивации Карла Злого. В своих речах он не раз говорил о том, что Карл Злой приведет свои войска в Париж и что в их числе будут и ненавистные наемники-англичане.

Но затем, в 1358 году, на Францию обрушилась новая катастрофа.

Пока рыцари бились в следующих друг за другом сражениях, их люди становились жертвами «черной смерти»; все самое плохое и трудное выпало на долю крестьян. Они были бесправны, обессилены, необразованны и безоружны. Их презирали, грабили и убивали. Дворянство облагало их налогами и говорило, что их долг — платить; духовенство требовало выплаты десятины и говорило, что их страдания — это воля Божья; торговцы держались от них в стороне; солдаты находили среди них развлечения.

Теперь же они были разорены, однако на их плечи была взвалена ноша по сбору денег на выкуп тех дворян, которые были захвачены в битве при Пуатье и находились в приятном плену. Для многих крестьян это было выше их сил.

В 1358 году крестьяне стали собираться в банды. Они брали дубинки и косы и нападали на дома дворян, крича: «Смерть дворянам!» В период позднего Средневековья крестьян во Франции стали называть Jacques Bohomme (Добряк Джек), и это восстание получило название «восстание Жаков», или Жакерия. В истории известны крестьянские восстания, которые происходили таким же образом. Ослепленные гневом, крестьяне грабили и разрушали все вокруг, а если представители высших классов попадали им в руки, они жестоко и безжалостно убивали их, потому что никогда в их жизни те не подали им пример милосердия и благородства.

В конце концов это кончилось тем, что армия выступила против бунтовщиков. Они были разгромлены. После чего господа выместили на них все зло за тот страх, что довелось им испытать. Если один крестьянин из деревни участвовал в восстании, то остальные платили цену за тот ужас, который был пережит, и цена была высока.

Восстание породило течение в защиту рыцарства, и альянс между Этьеном Марселем и Карлом Злым распался. Карл Злой стал повсеместно участвовать в уничтожении крестьян и возглавил борьбу против Жакерии, в то время как Марсель, видя в крестьянах возможных союзников в борьбе среднего класса и правительства, пытался им помогать.

Что стало причиной поражения Жакерии? Недолгий союз с Карлом Злым или вкрадчивые убеждения дофина, но все это вместе привело к тому, что с разгромом Жакерии Этьен Марсель потерял поддержку. 31 июля 1358 года этот торговец, пытающийся установить характерное для XIX века правительство (состоящее из представительского парламента и либеральной налоговой политики) во Франции XIV века, был убит[85].

Казалось, что Франция уже познала горе, но самое худшее преподнес сам король Иоанн. В Англии король Франции подписал соглашение, по которому фактически отдавал всю Северную Францию в обмен на свое освобождение. По соглашению южное побережье Ла-Манша становилось английским.

Этот договор представлял собой полную капитуляцию, и, когда он был привезен в Париж, дофин Карл, преодолев верность по отношению к своему отцу, отказался его подписывать. 19 мая 1359 года Генеральные штаты поддержали его решение. Если такой договор — единственный способ освободить из плена короля Иоанна, то он может продолжать гнить в Англии (Генеральные штаты побоялись вставлять такие слова в официальный документ, но на слуху они были).

Король Эдуард решил, что наступило подходящее время преподать французам еще один урок. Судя по тому, что битв при Креси и Пуатье оказалось недостаточно, чтобы полезные уроки отложились у них в головах, 28 октября 1359 года он высадил гордую и блистательную армию в Кале и направился к Реймсу, где находился собор, в котором по традиции короновались французские короли. Эдуард задумал короноваться как король Франции.

Но две вещи были против него. Во-первых, погода. Практически непрекращающиеся дожди изматывали армию, и лишь 30 ноября она смогла подойти к Реймсу. Во-вторых, Эдуард впервые воевал против умного противника. Дофин Карл не собирался встречаться с ним в открытом сражении. Он знал, что Реймс хорошо обеспечен продовольствием, укреплен и может позволить англичанам сидеть под стенами до тех пор, пока те не замерзнут.

Эдуард находился под стенами Реймса уже четыре недели, и погода становилась все хуже и хуже. Граждане Реймса не спешили открывать крепко запертые ворота города и спокойно ждали подхода французской армии для помощи осажденному городу. Через некоторое время огорченный и разочарованный Эдуард решил снять осаду. Он чувствовал наступление зимы и в ярости разорял окрестности, пытаясь выманить жителей Реймса, его люди гибли от болезней, и, более того, теперь он оказался среди враждебного населения. И за все это время король не мог похвастаться сколько-нибудь крупной победой.

Теперь англичане были расстроены тем фактом, что не выиграли ни одного сражения. Если они пришли во Францию и не одержали ни одной крупной победы, то это будет воспринято как ужасное поражение.

Зима закончилась, и в марте 1360 года Эдуард пошел на Париж и осадил его. Конечно, силы дофина превосходили его собственные, и он жаждал сражения. Эдуард тоже сделал все от него зависящее для увеличения численности войска. Англичане пытались выманить французов на битву. Они оскорбляли их, кричали…

Французские рыцари хотели поторговаться, но дофин Карл стоял на своем. Пока французы учились сражаться в английской манере, они не могли пойти напролом. Да, это было не по-рыцарски, это выглядело трусостью, но дофин предпочитал перенести позор, нежели разрушить нацию. Он приказал не выпускать ни одного человека за стены Парижа. И спокойно позволил англичанам находиться под стенами.

Карл знал, что ему делать. Английская армия уменьшилась в результате предыдущей зимней компании и остро нуждалась в продовольствии. Их снаряжение не было рассчитано на плохую погоду, и англичане надеялись на то, что французы будут сражаться и проиграют, а Карл примет капитуляцию.

14 апреля 1360 года, на следующий день после Пасхального воскресенья (и в день, прозванный англичанами «черный понедельник»), сильнейшая буря налетела на лагерь англичан. Сильный ветер и мороз не по сезону, град и темнота не только разметали армию, но и вселили в сердца воинов суеверный ужас, что Бог отвернулся от них.

Осада была снята, желания Эдуарда не оправдались. Сейчас он хотел только одного — поскорее вернуться домой. И если бы он мог повернуть время вспять, то никогда бы не предпринял этого похода.

Две недели спустя после «черного понедельника» в городе Бретиньи, что в пятнадцати милях южнее Парижа, начались мирные переговоры между Англией и Францией. Эдуард III отказался от претензий на корону и королевство, он отказался от претензий на всю Анжуйскую империю; он просил оставить ему только Аквитанию, владение его прапрапрабабушки Элеоноры, плюс увеличить содержание англичанам в Кале[86].

Несомненно, если бы французы обладали чуть большим временем, то англичане получили бы в результате мира еще меньше земельных наделов, но Франция устала от смерти. Поражения, чума и мятежи заставили принимать мир на любых условиях, за исключением гибели нации. Конечно, дофин передал Аквитанию Англии — он полагал, что это станет окончанием всех войн.

Итак, договор, подписанный дофином, не был таким плохим, каким был договор короля Иоанна. Англия тем или иным способом владела важными стратегическими точками на юго-западе Франции, и Аквитания располагалась относительно далеко от их баз, была достаточно сложна для обороны, для использования в качестве плацдарма для войск, которые можно было бы задействовать против остальной Франции. Если бы Англия захватила Нормандию, то у нее была бы достаточно крепкая основа для того, чтобы победить Францию.

Дворяне тех провинций, которые должны были отойти Англии, выступали против перемен — они наконец-то стали ощущать себя французами. Национальное самосознание продолжало расти и крепнуть.

Проницательный генерал

Согласно пунктам договора, заключенного в Бретиньи, Франция соглашалась заплатить огромный выкуп за освобождение короля Иоанна (это было серьезным искушением — стоит ли платить большой выкуп за короля, который ничего не сделал для Франции). Во время очередного платежа короля Иоанна отправили во Францию, и, когда он вернулся к правлению, первым делом увеличил налоги.

В качестве заложника и гаранта того, что выкуп будет полностью уплачен, Иоанн оставил в Англии своего второго сына, Людовика Анжуйского. Этот смышленый мальчик совершил побег из Англии в 1362 году, и король Иоанн в рыцарском порыве объявил, что задета его честь, и добровольно вернулся в свою роскошную тюрьму в Англии, где ему было гораздо комфортнее, чем на троне. Он умер в Англии в 1364 году в возрасте сорока четырех лет скорее из-за обжорства, чем по какой-либо еще причине, после своего четырнадцатилетнего царствования, во время которого он показал себя человеком забывающим об обязанностях своего положения, о которых помнил любой король Франции до него.

За время своего короткого пребывания во Франции он причинил столько вреда, сколько не делал за все время своего правления.

В конце 1361 года, так и не придя к власти, умер Филипп, герцог Бургундский (внук Эда IV, который вместе с Робером Артуа приложил руку к началу гибельной Столетней войны). Карл Злой стал требовать себе его герцогство, но владение без наследников обычно передавалось короне, и король Иоанн поспешил сделать Бургундию частью королевского домена. Это было хорошее решение, потому что находившаяся во власти герцога центральная часть Франции была богатой и плодородной. Местные жители привыкли, что ими непосредственно правит коронованная особа, и не хотели быть похожими на погружающуюся в долги Аквитанию.

Король Иоанн, получив герцогство, сразу же передал его своему младшему сыну Филиппу Смелому, который единственный сражался вместе с королем в битве при Пуатье и потом провел часть времени заключения в Англии. В результате Бургундия вступила в эпоху культурного и военного подъема, тогда как остальная Франция была близка к смерти.

После кончины короля Иоанна дофин стал королем Карлом V Мудрым[87]. Ему понадобилась вся его мудрость, и он сполна ее использовал. Он распрощался с рыцарством — оставил роскошные пиры и турниры, всю ту бесполезную мишуру, которая приводила только к голоду и смертям среди французских крестьян.

Фактически, по современным стандартам, Карл V куда более заслужил право называться «святым», чем его прапрапрадед Людовик IX. Карл был мягким, осторожным, целомудренным и преданным, так же как и Людовик. Он пытался уменьшить власть инквизиции и даже вмешивался в ее дела, предотвращая жестокости по отношению к евреям. Понимая свое положение, он был крайне осторожен с духовенством, чья поддержка была ему в тот момент была крайне необходима. Он добавил религиозности в ритуал коронации, самостоятельно помазал себя елеем, по легенде посланным Небесами во времена крещения Хлодвига, основавшего Франкское государство восемью веками ранее. Взамен он ожидал, что духовенство освободит его от греха нарушения присяги, которую он поклялся соблюдать в соответствии с договором в Бретиньи, той присяги, которую он теперь намеревался нарушить.

Как гласит его прозвище Мудрый, он интересовался наукой и покровительствовал философам и ученым. Он собрал более 900 книг (большей частью древних) и впоследствии создал первую королевскую библиотеку во Франции.

Особенно он покровительствовал Николаю Орезму[88], церковнику из Руана. У него было несколько книг Аристотеля, переведенных Орезмом с латыни на французский, — это был вклад прекрасного математика в дело становления французского языка в качестве национального. Также Орезм писал книги по экономической теории, в которых призывал не сокращать чеканку монет, считая это лучшей дорогой к процветанию и свободной торговле. Карл V попытался придерживаться теорий Орезма и избегал уменьшения объемов чеканки монет, что было губительной привычкой его отца.

Но все, что он предпринимал, делалось под угрозой вторжения со стороны Англии. Ему требовалась сила. В дополнение к реорганизации финансовой системы королевства он заново отстроил флот Франции, восстановил и усилил армию, укрепил Париж (а также украсил общественные здания). Также он работал над снижением влияния Генеральных штатов; они бездействовали не потому, что не видели нужных среднему классу реформ, а потому, что видели в этих реформах источник спора, но, увлеченные процессом, не замечали внешней угрозы.

Самым главным из всего, что он сделал, было то, что король нашел инструмент противодействия английской непобедимости в виде Бертрана Дю Геклена[89], дворянина из Бретони. Дю Геклен был воином с грубо высеченными чертами лица, диким, необразованным, но проницательным. Он проявил себя во время гражданской войны в Бретони, которая разгорелась между двумя претендентами на герцогский престол, и хорошо показал себя в войне против англичан, используя хорошие навыки и силу духа. Он был уже в среднем возрасте — Карлу исполнилось сорок лет, когда он пришел к власти.

Одним из первых действий Карла после вступления на трон Франции была консолидация власти в Нормандии и подавление очагов мятежа, все еще контролируемых Карлом Злым Наваррским[90]. Карл Злой сильно зависел от снабжения из Англии и маневрировал, мешая проведению коронации, потому как сам все еще продолжал мечтать о короне.

Королевские войска под командованием Дю Геклена, находясь в шестидесяти милях западнее Парижа, получили сообщение о поражении войск Карла Злого и уничтожении его сил. Новость достигла Реймса двумя днями позже, 18 мая 1364 года, была получена во время коронации Карла V и, разумеется, была воспринята как хорошее предзнаменование всеми присутствующими.

После битвы Дю Геклен вернулся в Бретонь, чтобы сражаться на стороне своего герцога против англичан. Но в этот раз удача отвернулась от него. Герцог был убит, Дю Геклен взят в плен. Карл V, узнавший о происшедшем в Бретони[91], внес за него выкуп в размере 40 тысяч золотых франков.

У Карла V было новое задание для Дю Геклена.

Карл Злой, не имея возможности удерживать свои земли на севере Франции, вернулся в Наварру и начал поиски новых союзников. В том числе он завязал отношения с королевством Кастилии, лежащим западнее Наварры и входящим в ту часть, которую сейчас называем Испанией. Правителем тогда был Педро, король, известный историкам и называемый приближенными как Педро Жестокий[92].

Карл вполне мог рассчитывать на поддержку Педро в этом вопросе, так как у короля были некоторые разногласия с Францией. Были попытки установить союзные отношения между двумя странами, чтобы в результате соглашения англичанам пришлось вести войну на два фронта — по обе стороны Пиренеев. И чтобы закрепить этот договор, в 1353 году в Испанию была отправлена Бланка Бурбонская, принцесса из династии Капетингов, которая должна была стать женой испанского короля.

Молодой кастильский король был, однако, отчаянно влюблен в местную красотку Марию де Падиллью[93], и, выполнив свои супружеские обязанности в первую брачную ночь, Педро посчитал это достаточным. На следующий день он покинул жену, заключил ее в тюрьму, и, когда через восемь лет она умерла в заключении, поползли слухи, что она была отравлена по приказу ее мужа.

Но у Педро был старший единокровный брат, Генрих Трастамара, который не мог предъявлять права на трон по причине своего незаконного рождения. Генрих, однако, тем или иным способом стремился сесть на трон и после нескольких неудачных попыток в осуществлении своего желания в 1356 году уехал во Францию, надеясь там найти новых союзников. Плохое обращение Педро с французской принцессой отвращало французскую аристократию и порождало горячую симпатию к требованиям Генриха. Только разногласия с Англией мешали Франции предпринимать активные действия.

Когда в 1366 году ситуация на севере стабилизировалась, старые разногласия с Педро и возникшие подозрения, что Педро теперь объединился с Карлом Злым, заставили Карла V послать на юг Бертрана Дю Геклена. Экспедиция преследовала несколько целей. Если бы усилия увенчались успехом и Генрих Трастамара взошел на кастильский трон, то он смог бы оказать помощь против англичан в Аквитании, которая могла бы быть чрезвычайно полезна. Кроме того, победив или проиграв, экспедиция способствовала очищению областей от солдат-мародеров (так называемых «свободных компаний»), которые были готовы сражаться за любую сторону, готовую им заплатить, и которые между контрактами занимались обыкновенными грабежами и издевательствами над крестьянами.

Дю Геклен собрал тридцатитысячную армию из этих самых наемников и вместе с Генрихом Трастамарой двинулся на юг в направлении Авиньона. Несмотря на все неприятности Франции, начиная со вступления на трон Филиппа VI, французское влияние на папство все еще сохранялось. Урбан V был шестым папой, престол которого находился в Авиньоне. Дю Геклен с уважением испрашивал у папы большую денежную сумму, и папа, видя окружившую город тридцатитысячную армию самого разбойничьего вида, решил, что отказ в кредите будет не самым мудрым решением. После этого Дю Геклен двинулся к Пиренеям и перешел их.

Педро Жестокий, осознав, какую опасность таят все эти передвижения, поступил предельно просто. Он призвал на помощь Эдуарда Черного принца, которого его отец назначил правителем Аквитании. Черный принц был из тех правителей, кому тесно и неуютно во дворце, но кто прекрасно чувствует себя на поле боя. И он с радостью ответил на зов.

Таким образом, в этот раз при содействии Испании и на ее земле вновь началась война между Англией и Францией. На этот раз — неофициально. Две армии, в состав которых с обеих сторон входили и кастильские части, встретились 3 апреля 1367 года у Нахеры, что в ста девяноста милях севернее Толедо, столицы Кастилии. И снова английские лучники были хороши и особенно эффективны против кастильцев, которые никогда не сталкивались с ними прежде. Французские рыцари, более тяжело, чем когда-либо, вооруженные, понесли относительно небольшие потери от огня лучников и бились отважно и хорошо, но исход сражения предопределило бегство кастильцев.

Франция вновь потерпела поражение. Дю Геклен был взят в плен, и за него вновь должен был выплачен большой выкуп. Радовало французов только одно — «свободные компании» были фактически уничтожены, Генрих Трастамара бежал с поля боя, но выжил, чтобы продолжить борьбу.

Победа дорого досталась и Черному принцу. Он потратил много денег, которые вынужден был впоследствии компенсировать с помощью новых налогов с уже и так обнищавших городов и деревень Аквитании. Он получил мало помощи от Педро Жестокого, вскорости с ним рассорился и покинул его. Помимо всего прочего, поход тяжело сказался на его здоровье. Черный принц заболел в Испании и никогда уже полностью не выздоравливал.

В то время, когда победа оказалась настолько бесполезной для его противников, Генрих быстро вернулся, получив помощь из Франции, во главе с Дю Гекленом. Результат нового сражения, состоявшегося 14 марта 1369 года при Монтиэле, что в ста милях к юго-востоку от Толедо, в котором не участвовал Черный принц, был совершенно иной. Генрих Трастамара одержал победу, и король Педро был взят в плен. Братья бились один на один, и Педро был убит.

Генрих Трастамара взошел на трон и стал править как Генрих II[94], и в течение следующих десяти лет оставался честным и преданным союзником Франции. Все правители Испании на следующие пять с половиной столетий произошли от него.

Карл V в союзе с Кастилией снова был готов развязать войну непосредственно во Франции. Дворяне Аквитании, все более и более недовольные английским правлением, обратились к Карлу как к повелителю. Согласно феодальным нормам права, Черный принц являлся вассалом короля Франции, как и его отец, и мог быть призван королем. Карл приказал Черному принцу явиться к нему. Черный принц, конечно, отказался, угрожая прибыть к нему со свитой — своей армией.

Однако он не был в состоянии выполнить свои угрозы, и Карл хорошо понимал, что это последствия испанской болезни, из-за которой английский король был физически ослаблен.

Отказ Черного принца, однако, был на руку Карлу. Он использовал его, чтобы утверждать, что таким образом англичане нарушили соглашение Бретиньи, и снова возобновить войну.

Эдуард III конечно же понимал, что договор нарушили французы, вновь объявил себя королем Франции и снова высадил в Кале английскую армию. Эдуард III был на троне уже сорок лет и быстро старел. Он не повел армию лично. Вместо этого он поставил во главе армии своего четвертого сына Иоанна. Иоанн родился в 1340 году в городе Гент во Фландрии, как раз перед сражением при Слейсе, впоследствии его иногда называли Джоном из Гента (или, в английском искажении, Джон де Гонт)[95].

Таким образом, вторжение во Францию в 1369 году шло с двух направлений и велось двумя сыновьями английского короля. Джон Гонт выдвинулся на юго-запад от Кале, а Черный принц — на северо-восток из Бордо. Это наступление было последней операцией Черного принца.

Лимож, расположенный в ста десяти милях к северо-востоку от Бордо, был городом в Аквитании, формально находившимся под контролем англичан. Это, однако, не помешало ему открыто объявить о преданности Франции. Разъяренный Черный принц в 1370 году приказал солдатам захватить город, в то время как сам он наблюдал за сражением с носилок, будучи слишком слабым, чтобы перемещаться любым другим способом. После того как город был взят, Черный принц в отместку приказал перебить его жителей. Но как это обычно и бывает, террор дал обратный эффект и настроил народные массы против того, кто отдал приказ.

Черный принц больше не мог ничего сделать. Он остался в Бордо еще на несколько лет и потом возвратился в Англию, чтобы никогда больше ее не покидать.

Его деяния, равно как и деяния его отца, были увековечены французским хронистом Жаном Фруассаром[96], родившимся во Фландрии приблизительно в 1337 году. Он рос в то время, когда Фландрия была в союзе с Англией в течение первых десятилетий Столетней войны, и он оставался проанглийски направленным всю жизнь.

В конце жизни он написал историю своего времени под названием «Хроники Англии, Франции, Шотландии и Испании», охватывающую события с 1325 по 1400 год, и в частности Столетней войны. Эта книга считается одним из самых крупных исторических трудов Средневековья, но является очень галантной. Она прославляет и идеализирует рыцарские сражения и двух Эдуардов, отца и сына, как великих героев. Фактически отсутствуют упоминания о чем-нибудь еще, кроме их деяний, есть только скудное упоминание о «черной смерти».

Однако, несмотря на мнение Фруассара, рыцарский героизм не был решающим, особенно в борьбе против Карла V и Дю Геклена. Усилия Черного принца, подорванные после резни в Лиможе, и Джона де Гонта также не привели ни к чему.

Карл V создал прецедент, сделав Дю Геклена констеблем Франции, человеком, который является главнокомандующим французской армией (пост, обычно сохраняемый для какого-либо высокородного, но некомпетентного дворянина). При Дю Геклене французская армия следовала одному кардинальному правилу: не должно быть никаких крупных сражений. Французы собирались вести партизанскую войну.

Когда Джон Гонт шел в наступление, неся разрушения и стараясь навязать сражение французской армии, Дю Геклен быстро исчезал, проводя небольшие быстрые набеги на флангах противника, действуя небольшими группками. В итоге Джон потерял половину своей армии и не стяжал никакой славы. В 1373 году Джон попробовал вновь, но результат оказался точно таким же.

И пока английские армии красиво строились и маршировали, Дю Геклен устраивал большое количество незначительных сражений в глубине территорий, находящихся под контролем англичан. Он предпочитал быстрые ночные атаки, которые англичане с негодованием осудили как «нерыцарские», но которые исключительно достигали своей цели. Контролируемые англичанами территории постоянно уменьшались — район за районом, замок за замком.

Политика Дю Геклена в Испании доказала свою ценность, когда флот Кастилии решил дать бой англичанам на море в сотнях милях к северу от Бордо. Господство англичан над морем было на некоторое время подорвано, что отрезало Аквитанию от Англии и чрезвычайно помогло политике Дю Геклена.

В 1376 году вялотекущая болезнь Черного принца закончилась его смертью, а полгода спустя, в 1377 году, скончался и его отец Эдуард III. Наследником английского трона стал десятилетний сын Черного принца, Ричард II[97] (тот самый, который родился в Бордо). А в 1380 году умерли Дю Геклен и Карл V. Наследником французского трона стал одиннадцатилетний дофин, который правил как Карл VI[98]. К этому времени были потеряны фактически все английские завоевания во Франции, полученные после сорока лет войны. В партизанской войне, в которой не было ни одного генерального сражения, Карл V и Дю Геклен полностью изменили результаты сражений при Слейсе, Креси и Пуатье. Затраченные огромные усилия Англии пропали впустую.

Английские плацдармы на юго-западе и северо-востоке были такими же маленькими и ненадежными после смерти Эдуарда III, как это было при его вступлении на престол половиной столетия ранее. Франция была столь же большой и объединенной (на карте), какой она была во времена Филиппа VI. С дофином и Бургундией в руках Капетингов и в союзе с Кастилией она могла бы казаться еще крупнее и более единой.

И все же карта не отражает истинную историю. Поколение войн, восстаний и чумы уменьшило население, богатство и мощь Франции. Несмотря на то, что показывала карта, Франция чрезвычайно ослабела по сравнению с временами правления Филиппа IV.

Дяди короля

Для Франции смерть Карла V и Дю Геклена стала трагедией, потому что их смелость и мудрость была хорошей поддержкой. Хуже было то, что новый король Карл VI был всего лишь мальчиком и имел дядьев, заинтересованных только в увеличении их личной власти.

У короля было три дяди: Людовик Анжуйский, Иоанн Беррийский и Филипп Смелый Бургундский[99].

Из троих Людовик Анжуйский был самым старшим. Когда-то он стал заложником вместо своего отца, Иоанна II, и именно его побег из заключения в Англии стал оправданием Иоанна для возвращения к роскошному заключению. Людовик Анжуйский был, однако, наименее вредным из дядьев, потому что его амбиции были устремлены за пределы Франции. Он был праправнуком (через бабушку) Карла Анжуйского, который когда-то недолго правил Неаполем и Сицилией. Поэтому Людовик жаждал не чего иного, как корону. Правящая королева Неаполя Иоанна (Джованна) была согласна принять Людовика Анжуйского (ее троюродного брата, когда-то удаленного) как ее преемника, и, когда в 1382 году Иоанна умерла, Людовик стал требовать ее королевство[100]. Он умер в 1384 году, обладая, однако, только титулом короля и не будучи в состоянии действительно править.

Что касается Иоанна, герцога Беррийского, то он жил в роскоши, финансировал строительство красивых зданий и покупал произведения искусства, покровительствовал людям искусства и литературы. Он старался расширять свое герцогство за счет королевских земель и стремился заключить мир с Англией, потому что только так мог спокойно продолжать собственную роскошную жизнь.

Филипп Смелый Бургундский, подобно Иоанну Беррийскому, прежде всего уделял внимание своим личным интересам. В 1369 году он женился на Маргарите Фландрской, дочери Людовика, правящего тогда графа Фландрского. Людовик был вместе со своим отцом, когда тот умер во время резни в сражении при Креси (сам он тоже присутствовал там, ему было только шестнадцать лет, тогда он бежал и остался жив). Карл V, хорошо знающий о важности Фландрии и ее отношениях с англичанами, был уверен, что, если бы кое-что не произошло, Маргарита вышла бы замуж за английского принца, и тогда Фландрия объединилась бы с Англией и политически, и экономически. Чтобы предотвратить это, он способствовал браку с Филиппом Бургундским.

Конечно, Карл не был дураком. Он нисколько не сомневался, что союз Фландрии и Бургундии будет почти столь же неприятным, каким мог бы оказаться союз Фландрии и Англии. Это был обыкновенный расчет — выбрать из двух зол меньшее. Поэтому он вынудил Филиппа Смелого принести присягу в том, что через свой брак он не имеет право на управление Фландрией. Филипп знал, что Карл старше его и довольно серьезно болел. Он ожидал пережить его и поэтому с легкостью дал клятву.

Однако после смерти Карла V грабительская налоговая политика Людовика Анжуйского спровоцировала антиналоговые бунты по всей Франции, и особенно в Париже. Преимуществом этих беспорядков было то, что население Фландрии восстало под руководством Филиппа ван Артевельде[101], сына Иоганна, который полстолетия назад сделал многое, чтобы Эдуард III начал войну против Франции.

Младший ван Артевельде следовал тактике своего отца, предлагающего признать Ричарда II как короля Франции взамен военной помощи. Юным Ричардом, однако, не были предприняты никакие шаги, тем более что теперь была очередь Англии испытать восстание крестьян.

Филипп Смелый, законный теперь уже наследник Людовика, который ждал в течение более десяти лет его смерти, не видел никаких препятствий и считал, что его наследование уже не за горами. Он привел во Фландрию большую французскую армию, и при Росбеке, что находится в семидесяти милях к востоку от Куртре, французы еще раз встретились с фламандскими горожанами. 27 ноября 1382 года началось сражение. На сей раз французская армия была больше и нападала осторожнее. После упорного сражения они убили ван Артевельде и сокрушили фламандцев.

Французы не забыли свое позорное поражение при Куртре. После разгрома фламандцев на поле битвы они стали искать ту самую церковь, где были выставлены золотые шпоры, которые считались реликвиями того сражения. Найдя, они сожгли церковь и убили всех жителей города, которые не успели бежать. Дикая и беспощадная резня заставила Фландрию покориться Филиппу Смелому.

Последние фламандские волнения были подавлены в 1384 году, но только Людовик навел порядок в стране, как умер. Филипп Смелый помнил свою клятву не требовать страну, для него несложной была задачка убедить малолетнего племянника, шестнадцатилетнего Карла VI, предоставить ему протекторат над Фландрией.

К своим богатым и сильным областям на востоке Франции Филипп, таким образом, добавил богатые города Фландрии. Теперь только герцоги и их потомки становились самыми богатыми лордами во Франции, они были богаче, чем короли. Должно было настать время, когда Бургундия и Фландрия должны были стать самыми богатыми и наиболее культурно развитыми землями во всей Европе.

После того как беспорядки в Париже были жестоко подавлены, в королевстве стало тихо. Велись приготовления к возобновлению войны с Англией, условия казались благоприятными, так как правление Ричарда II было слабым, и англичане ссорились из-за власти так страстно, что забыли про французов. В 1386 году Франция была готова к вторжению в Англию. Для этой цели в портах Ла-Манша были собраны корабли, но из этого ничего не вышло. В тот момент, возможно, королевские дядья Беррийский и Бургундский решили, что ничего не получили бы от этой войны.

Очевидно, в интересах дядьев было держать Карла VI в роли марионеточного короля, и они постарались заполнить его жизнь развлечениями и оградить от бесполезного волнения, чтобы он был доволен и оставил правление им. Его отец, Карл V, зная слабые места собственной конституции и предвидя, что такое регентство при малолетнем короле может случиться, установил четырнадцать лет как возраст, когда король будет считаться достаточно взрослым, чтобы управлять самому. Это было попыткой сократить любое возможное регентство. Все же Карл VI, достигнув четырнадцатилетнего возраста, не сделал никаких шагов и передал правление.

Только став старше, Карл VI начал раздражаться из-за того, что его рассматривали как ребенка. 2 ноября 1388 года, за месяц до своего двадцатого дня рождения, он объявил, что будет править самостоятельно. Дядья, разумеется, выступали против этого, но Карл был настойчив, и стало ясно, что общественное мнение на его стороне.

Естественно, за все плохое, что было в королевстве, ответственность возлагали на жадную политику дядьев и надеялись, что Карл VI личным правлением повернет все в лучшую сторону. Действительно, было подписано новое перемирие с Англией, после которого англичане были вынуждены оставить их прежние укрепления.

Однако Карл VI продолжал интересоваться только развлечениями. Он был безответственен и беззаботен, но, по крайней мере, вернул в правительство советников его мудрого отца, так что был шанс в конечном счете убедить веселого сына отнестись к задачам более серьезно.

К сожалению, непрерывные развлечения подорвали здоровье короля. В апреле 1392 года были обсуждены условия окончательного мирного договора между Англией и Францией, но переговоры были отложены на неопределенный срок из-за его болезни. У Карла VI развивалась лихорадка, которая была достаточно сильной, его тело сотрясалось от сильного озноба, и, возможно, именно эта болезнь стала причиной дальнейшего душевного нездоровья короля.

Король стал поправляться и позже настоял на продолжении экспедиции в Англию, чтобы наказать предпринятое покушение на убийство коннетабля Франции. Это было необычайно жарким летом, и на пути он снова заболел лихорадкой. Снова оправился и снова вопреки всеобщему мнению начал экспедицию.

5 августа 1392 года внезапно из леса появились люди, одетые в белое. Один из них подбежал к колонне идущих, захватил уздечку короля и закричал: «Остановись, благородный король, дальше не стоит идти! Вы преданы».

Король все же решил продолжить движение, несмотря на предупреждение, и тогда оруженосцы с королевским копьем чуть отстали, как бы случайно, и копье звучно поразило щит своего хозяина.

Это было предательство, король в ужасе отбил копье и начал падать. Он с трудом удержался в седле, и стало ясно, что он сошел с ума. С тех пор безумие никогда не оставляло его. Он был известен как Карл Возлюбленный (кто не любит впавшего в детство монарха?), но он известен в истории еще и как Карл Безумный.

Глава 8 К основанию

Гражданская война

Все, что Карл V восстановил для Франции, теперь было на краю пропасти, Франция была поражена новым непредвиденным бедствием.

Если бы Карл VI находился в здравом уме и не устраивал постоянно безумные вещи, возможно, все складывалось бы и не так плохо и не пришлось бы тогда вновь восстанавливать регентство. Но и это было сделано не так, как приличествовало бы. В течение более тридцати лет его правления периодически (примерно каждую четверть года или около этого) король либо впадал в безумие, либо опять возвращался к здравому рассудку. Всякий раз, когда был нормален, он пробовал управлять страной.

В результате не было никакой гарантии в непрерывности правления, в безопасности принятых решений, царила полная анархия.

Филипп Смелый сразу начал контролировать правление. Теперь, когда стал управлять Фландрией, он более, чем когда-либо, был заинтересован в заключении мира с Англией, чтобы обеспечить пошатнувшийся нейтралитет. Английский король Ричард II боролся с собственным благородством, так как тоже мечтал о мире. В 1396 году между Ричардом II (на тот момент вдовцом) и Изабеллой, младшей дочерью Карла VI, был заключен брак. Хотя нельзя было договориться о постоянном мире, но, по крайней мере, после этого перемирие длилось двадцать восемь лет.

И это было хорошо. Филипп мог бы заключить мир для собственных эгоистических целей, ведь результатом будет благосклонность к Франции. Однако он вел свободную политику, которая свела его с младшим братом короля Карла, Людовиком Орлеанским. Людовик был фаворитом короля в течение некоторого времени его правления (и также фаворитом королевы Изабеллы Баварской), и он чувствовал, что может временами позволять себе заглядывать в казну.

Оба они были чрезвычайно честолюбивы, и между дядей короля и братом короля началась конкуренция, которая должна была обернуться кровной местью, и тогда началась бы гражданская война, которая могла разрушить Францию.

Людовик Орлеанский женился на дочери герцога Миланского, он мечтал о захвате королевства для себя в Италии (это желание — клубок, который завертелся еще во времена Карла Анжуйского). Естественно, он нуждался в деньгах, чтобы нанять солдат, но Филипп Бургундский противился этому. Что касается Филиппа, он также ужасно нуждался в деньгах. С одной стороны, он был поклонником искусства, был щедр к поэтам, и живописцы баловали его большими строительными объектами и великолепными драгоценностями. Его здание суда в Дижоне было великолепно — и жутко дорого. Но, кроме того, у него имелись проблемы на полях сражений.

Французы потеряли свою последнюю точку опоры на Святой земле через столетие после того, как в 1291 году был потерян Иерусалим. Но теперь возникли новые и более близкие опасности.

Намного позже последние участники Крестового похода оставили Святую землю новым захватчикам — туркам. Турки устойчиво расширяли контролируемые ими земли будущей Османской империи. Приблизительно во время битвы при Креси турки основали маленькое королевство в северо-западной части Малой Азии, перешли Геллеспонт, по просьбе одной из двух борющихся византийских фракций. Так турки первый раз появились в Европе (ранее они никогда там не жили).

За следующую половину столетия власть турок-османов непреклонно росла. В 1389 году они победили сербов и почти полностью захватили Балканский полуостров, в то время как в Азии они заняли почти всю Малую Азию. Византийская империя была уменьшена до таких размеров, что ее территория была немногим больше города Константинополя и нескольких отдаленных районов на западе.

Турецкая граница в Европе теперь примыкала к королевству Венгрия, которое было под управлением Сигизмунда, женой которого стала Мария, родственница Карла Анжуйского[102]. Сигизмунд призвал помощь, и в 1396 году папа стал проповедовать Крестовый поход, как и в старые времена (в это время было два папы: один в Риме и один в Авиньоне во Франции, папская власть была сильно ослаблена, но снова стремилась вернуться в Рим, однако оба папы были единодушны и провозгласили призыв к Крестовому походу).

Турецкая граница находилась теперь приблизительно в шестистах милях от Бургундии. Были даже турецкие заставы, которые располагались ближе к Парижу, чем к Иерусалиму. Французы ответили на вызов.

Продвижением западных рыцарей руководил двадцатипятилетний француз Джон Неверский[103], сын Филиппа Смелого. Была собрана группа рыцарей, для которых его отец должен был найти деньги.

Рыцари встретили венгерскую армию в Будапеште на Дунае и с большим энтузиазмом уже вместе отправились вниз по течению. Они в конечном счете достигли турецкой заставы в Видине, которую взяли штурмом. Эта кампания казалась праздником, эдакой роскошной прогулкой в красивых костюмах, и продолжалась еще сотню миль до Никополя, который теперь находится на северной границе Болгарии.

28 сентября 1396 года французские отряды встретились с турками. Сигизмунд не понял, что имеет дело с передовым отрядом, а не с основными силами. Армия крестоносцев атаковала отряд и убивала всех, кто ей попадался. Они хотели, чтобы все было так, как в битве при Креси и Пуатье.

Крестоносцы продвигались вперед, разбивая турецкие отряды и рассеивая их. Утомленные и дезорганизованные, они внезапно лицом к лицу столкнулись с огромным войском турецкого султана Баязета. Он должен был снять осаду Константинополя, находившегося к северу. Ход сражения изменился и быстро стал резней для французов[104].

Немногим из рыцарей удалось спастись, но среди тех немногих был и Иоанн Неверский. Для того чтобы ему вернуться домой, Филипп Смелый должен был собрать 200 тысяч золотых дукатов из своей и из французской казны. Иоанна Неверского после этого сражения называли Иоанном Санс-Пеер, который еще назывался Джоном Бесстрашным, хотя при более справедливой оценке его бесстрашия и условиях сражения при Никополе, возможно, предоставили бы ему имя Джона Глупого.

В 1404 году Филипп Смелый умер, и Иоанн Бесстрашный стал известен как герцог Бургундский. Тем временем Людовик Орлеанский получил полный контроль над королевой Изабеллой (распространялись слухи, будто красивый Людовик любил ее, чего не мог сделать безумный король) и через нее иногда главенствовал и над безумным Карлом VI. Поэтому он был главным в правительстве.

Этот факт огорчал Иоанна Бесстрашного, так как он полагал, что, наследуя земли отца, он должен также преуспеть и во власти над королевской казной, то есть и в этом быть похожим на своего предка.

Из-за постоянных ссор принцев возросла внешняя угроза королевству. Ричард II был свергнут и убит кузеном, который стал править как Генрих IV[105], и новый английский король взял в свои руки совершенно неуправляемых лордов. Англия была вне игры, и Франция при необходимости могла позволить себе гражданскую войну (Карл Злой любил ловить рыбу в таких беспокойных водах, но он умер в 1387 году).

Конфликт между Орлеаном и Бургундией углубился, и обе стороны стали собирать оружие и всеми правдами и неправдами бороться за союзников для укрепления позиций. Если Людовик Орлеанский влиял на королеву, то Иоанн Бургундский управлял дофином Людовиком, который женился на его дочери. И если Людовик Орлеанский управлял правительством и казной, и его роскошная жизнь требовала огромных затрат, то Иоанн рядился в тогу финансового реформатора среднего класса.

Иоанн Беррийский, дядя короля, видя, что возникла угроза гражданской войны, пробовал ее предотвратить. Он сумел 20 ноября 1407 года договориться с Иоанном Бургундским и Людовиком Орлеанским о встрече на высшем уровне. И сделал так, чтобы они отобедали вместе и пообещали друг другу дружбу.

Несомненно, никакой серьезности в этих заявлениях не было. Иоанн Бесстрашный оказался хитрее и все спланировал заранее. 23 ноября 1407 года Людовик Орлеанский возвращался из дворца короля в свой особняк в сопровождении нескольких слуг. Час был достаточно ранний, лавки должны были быть еще открыты и их огни освещать улицы, не позволяя противникам спрятаться и при необходимости приготовиться к их встрече. Но лавки оказались закрыты, и улицы вследствие этого были темны. Людовику, должно быть, от этого стало не по себе, но осознал опасность он слишком поздно. По пути на него и его слуг внезапно напали недруги, и Людовик был разрублен на части.

Иоанн Бесстрашный смело признал, что именно он нанял убийц, и сказал, что покарал Людовика за его страсть к роскошной жизни и тиранию и таким образом спас народ Франции от несправедливого налогообложения. Торговцы Парижа были восхищены этим, Иоанн стал их героем. Это благородство, однако, обратилось против заговорщиков Иоанна — ведь Карл[106], тринадцатилетний сын Людовика, теперь имел право называться герцогом Орлеанским.

Среди наиболее весомых персон из тех, кто присоединялся к Карлу Орлеанскому против Иоанна Бесстрашного, был Бернард VII, граф Арманьяк, земли которого располагались в Южной Франции приблизительно в 50 милях к западу от Тулузы. В 1410 году Карл Орлеанский женился на дочери Бернарда, и его фракцию стали называть арманьякской. После этого арманьяки вступили в открытый конфликт с бургиньонами. (Счет открыло то сражение 1414 года, в котором впервые был использован отдаленный предок современной винтовки, а также первое компактное оружие с пороховым зарядом.)

Арманьяки были достаточно обширной партией феодальных властителей на юге и юго-востоке. Влияние этих противников было ощутимо в Англии. Бургиньоны, партия среднего класса и интеллигенции, превалировали на севере и северо-востоке. Они одобряли проанглийскую политику. В течение нескольких лет после убийства Людовика Орлеанского Иоанн Бесстрашный оставался правителем Парижа. Он поощрял средний класс, предводительствуемый мясником по имени Симон Кабош. В мае 1413 года «Кабошьенским ордонансом» было постановлено, что управление должно проводиться тремя составленными советами, были разработаны и другие реформы для того, чтобы закончить произвольное правление. Это были первые шаги от автократии к представительской монархии.

Последователи Кабоша были слишком необразованными, и Иоанн, реально не заинтересованный в реформах, тут же признал их неудачными союзниками. Более обеспеченные горожане были напуганы и симпатии свои отдали арманьякам. В августе Карл Орлеанский привел свои силы в Париж, и народные массы приветствовали его. Иоанн Бесстрашный поспешил уехать в безопасное место, во Фландрию.

Арманьяки были партией средневекового рыцарства. Они сразу отменили «Кабошьенский ордонанс» и вернули все назад, как было раньше.

Бедствие несмотря ни на что

Иоанн Бесстрашный не мог сопротивляться фатальной слабости французской знати подобно Роберу Артуа. Он просил помощи у англичан — и получил гораздо больше того, что ожидал.

Английский король Генрих IV также был неспособен действовать как ему вздумается в ходе своего беспокойного правления. Ему пришлось пережить несколько восстаний, но он был способен найти способ использовать в своих интересах французскую гражданскую войну и стал время от времени отсылать отряды стрелков на континент.

В 1413 году, всего за полгода до того, как Иоанн Бесстрашный был изгнан из Парижа, Генрих IV умер. Поэтому обращение Иоанна принял молодой и энергичный сын старого короля, который теперь правил как Генрих V[107]. На мгновение в Англии все затихло, мятежники были побиты. Молодой Генрих V стал строить свою политику так, чтобы заинтересовать всех приключением на континенте и тем самым утопить внутренние разногласия. Он праздновал победы, стараясь заставить англичан забыть, что его отец фактически узурпировал трон.

Так как Франция увязла в гражданской войне и бургундская фракция будет скорее с англичанами, нежели против них, это время казалось подходящим для того, чтобы начать новое вторжение и вернуться к дням Эдуарда III. Генрих V поднял армию из 6 тысяч вооруженных людей и 24 тысяч лучников и переправил их через Ла-Манш в Нормандию, поскольку Эдуард III сделал так семьдесят лет назад.

14 августа 1415 года Генрих V остановил свое войско возле Гарфлера. Двигаться к Гарфлеру, а не к Кале было хорошим стратегическим планом. Гарфлер, в устье реки Сены, был в то время самым важным портом в руках Франции. Если бы Генрих смог захватить его, он полностью контролировал бы Ла-Манш и при желании смог бы вторгнуться во Францию и снабдить свое воинство провиантом и подкреплениями.

Он осадил Гарфлер и в течение пяти недель поддерживал осаду без вмешательства французов. В Гарфлере он использовал пушки. Они все еще имели ограниченную эффективность, но демонстрировали большой прогресс в сравнении с примитивными «бомбардами» в Креси.

Французское бездействие в течение осады было частично результатом их приверженности тактике Дю Геклена, который настаивал, чтобы англичанам никогда не предлагали главное сражение. Между тем арманьяки только что объединились и захватили Париж, и Иоанн Бесстрашный, конечно, мог бы воспользоваться их отсутствием, чтобы вернуться, если бы арманьяки выдвинули армию в устье реки Сены.

Хотя французы проявили трусость и заставили гордых рыцарей злиться, был объявлен военный призыв и предпринята попытка прекратить притязания Генриха. 22 сентября 1415 года Гарфлер сдался, но к тому времени по меньшей мере половина армии Генриха исчезла из-за дезертирства, смерти в сражении и болезней. Находились и такие, кто советовал ему после захвата города вернуться в Англию.

Этого Генрих сделать не мог. Возвращаться с остатками потрепанной армии, захватив лишь один город, было бы действительно поражением, тем более что французы могли забрать город обратно, как только он уйдет. Для того чтобы вернуться, он должен был сделать что-то большее.

Очевидно, держа это в памяти, Генрих решил спешить к Кале, там привести в порядок свою армию, возможно, укрепить ее и совершить больше подвигов перед возвращением. Он рассчитывал на то, чтобы достигнуть Кале без столкновения с французами, так как они пока никак себя не проявили.

Оставляя людей, чтобы удержать Гарфлер, 8 октября 1415 года он двинулся по побережью к Кале. Численность его армии теперь достигала только 15 тысяч человек, скомплектованная из расчета на стодвадцатипятимильный марш, пройденный за семьдесят лет до этого Эдуардом III, когда тот стремился обезопасить себя во Фландрии. Эдуард не думал о сражении, но захватил Креси. Генрих также не думал о сражении. Он хорошо знал о недостатках своего положения. Он отдал распоряжения о том, чтобы по дороге не было никаких грабежей, поскольку он не осмеливался будить ярость народных масс. Крестьяне и горожане Франции едва ли смогли бы нанести поражение опытной английской армии, но даже односторонняя перестрелка могла привести к смертям, задержке и дальнейшему истощению армии, чего Генрих не мог себе позволить.

Однако имел место голод. Погода была плохой, почти постоянно шел дождь, ночью было холодно. Дизентерия сокрушала и ослабляла армию. Несмотря на все трудности, Генрих со своей армией передвигался так быстро, что через три дня их путешествия было пройдено пятьдесят миль, и они находились близ Дьепа, почти на полпути к цели. Два дня спустя они достигли Абвиля, около устья реки Соммы. В шестидесяти милях к северу лежал Кале и безопасность.

Французы, несмотря на продолжение своей тактики, не желали просто так пропустить англичан и не стяжать себе славы. Уход английской армии позволил начать осаду Гарфлера. Когда англичане достигли Соммы, они обнаружили разрушенные мосты. Генрих предполагал, что такое может случиться, и надеялся использовать брод, как и Эдуард III при тех же обстоятельствах.

Французы тоже были готовы к этому. Когда англичане подошли к реке, они уже ждали их на другом берегу. Если бы англичане захотели форсировать реку, они немедленно столкнулись бы с армией обогретых, отдохнувших французов, поскольку те заняли весь противоположный берег.

Генрих должен был найти другой способ пересечь реку, и он двинулся вверх по течению, чтобы найти это место. Это было самой худшей частью кампании. Запасов продовольствия едва хватало, английская армия стремилась быть осмотрительной в захвате запасов, насколько это было возможно. Они больше не были уверены в достижении поставленной цели, так как не знали, где можно было найти брод, и каждый день, двигаясь вверх по течению, вел их все дальше и дальше от Кале и все больше и больше ослаблял.

К тому же англичане видели, что французы на другом берегу реки держали их под наблюдением. Французы двигались вверх по течению, придерживаясь скорости передвижения Генриха, но не делали никаких попыток пересечь реку. Французы были довольны и позволяли речному потоку стоять между армиями.

К 18 октября англичане достигли Нейса, расположенного более чем в пятидесяти милях вверх по течению от Абвиля, и только тогда нашли крестьянина, пожелавшего указать брод, до которого можно было дойти, однако, лишь через болото. У них совсем не было времени, чтобы найти что-нибудь лучше. Солдаты разобрали несколько зданий поблизости и использовали бревна, чтобы сделать грубый настил, по которому войска смогли бы пересечь болото. Ночью они спокойно пересекли Сомму.

Французская армия была застигнута врасплох. Очевидно, французы не знали о броде или, если знали, считали, что форсировать его невозможно. Во всяком случае, в то время, когда англичане пересекали реку, французы были в другом месте. Если бы они знали об операции и ждали, пока половина английской армии окажется на берегу, и затем напали, то, несомненно, покончили бы с королем Генрихом и его армией.

Но этого не случилось. Англичане наконец оказались на другом берегу реки Соммы, причем без потерь. Но все же они были теперь более чем в девяноста милях южнее Кале, и у Генриха осталось всего около 10 тысяч воинов, способных сражаться (около 8 тысяч из них были лучники). Между англичанами и Кале встала большая, свежая и не измотанная долгими переходами французская армия, к тому же по меньшей мере в три раза превосходящая по численности. Конечно, любой, кто в этот момент оценивал ситуацию Генриха, не посоветовал бы ему бой из соображений своей безопасности.

Французы решили оставить свою тактику наблюдения за противником и перейти к активным действиям, ибо маленькая армия Генриха могла вскоре и вовсе ускользнуть от них. Французский командующий Карл д'Альбре был учеником Дю Геклена и попытался воспрепятствовать такому исходу.

К сожалению для французов, рациональная стратегия продолжала оставаться бесславной, и французские рыцари были напуганы тактикой д'Альбре. Поскольку Генрих шел на север, они умоляли его начать сражение. Французы были средневековыми рыцарями, тяжело бронированными, на огромных лошадях с толстыми копьями. Они столкнулись с толпой превосходящей их численностью пехоты и стрелков.

Ситуация складывалась не в их пользу, но для них избежать сражения было, конечно, невыносимым позором.

Д'Альбре не нашел никаких аргументов, чтобы воспротивиться этому. Прошло шестьдесят лет с тех пор, как состоялось крупное сражение при Пуатье, потом Куртре и Креси, нынешние французские рыцари не участвовали в тех сражениях, но их деды и прадеды были там. Это касается и Никополя, находящегося на другом конце мира.

Но уроки четырех больших поражений беспечными французскими рыцарями были забыты, и французская армия, еще раз проведя приготовления, сделала попытку остановить английскую армию, которая хотела только достигнуть безопасности. Они таким же способом остановили в свое время Эдуарда III при Креси и теперь, при почти тех же обстоятельствах, остановили Генриха V около города Азенкур (по-французски — Аженкур), в тридцати пяти милях к югу от Кале и двадцати милях к северо-востоку от Креси.

24 октября англичане прегородили дорогу большой французской армии. Сражение было неизбежно. Шанс Генриха V состоял в том, что французские рыцари будут сражаться как на обычном турнире, что уже стоило им четырех больших поражений в XIV столетии. Предполагая, что они именно так и сделают, он мастерски использовал эти знания в своих интересах.

Во-первых, он растянул свою ничтожно маленькую армию поперек фронта не больше чем на тысячу ярдов с флангов, укрытых лесом. Только так французы могли быть зажаты на этой тысяче ярдов, чтобы англичане столкнулись с передней линией обороны, немного более многочисленной, чем их собственная. Генрих расположил в центре только тысячу человек, но с двух сторон поставил большие группы лучников (8 тысяч), готовых стрелять (несмотря на последствия плохого питания), а перед ними приказал вкопать в землю заостренные колья, устремленные вверх на случай, если лошади так или иначе их достигнут.

Генрих осмотрелся и отметил также, что непрерывные дожди, которые сделали его передвижение таким кошмарным, превратили недавно вспаханное поле в болото, тем самым создав дополнительные проблемы для пеших, тяжеловооруженных французских рыцарей и всадников. Французы надежно усилили свои доспехи в надежде создать защиту от стрелков, но преуспели они только в ограничении своей мобильности.

Английская армия в ожидании неизбежного теперь сражения в страхе бодрствовала всю ночь. Генрих, однако, верил во французов, в то, что те вновь нанесут поражение сами себе, и, согласно легенде, гордо отрицал необходимость в подкреплении, когда один из его офицеров пожаловался, что численность армии составляет всего десять тысяч.

Французская армия, уверенная в победе, проводила ночь в пиршестве, а ее лидеры заключали пари на число пленных, которых они захватят.

Настало утро 25 октября 1415 года.

Французские рыцари, кто на лошадях, кто пешие, выстроились в линию в грязи напротив ожидающей их линии англичан. Они не должны были действовать первыми. Им следовало стоять вне дальности полета стрел и ждать. Поступи они так, Генрих и его армия остались бы на своих позициях и разошлись или начали бы отчаянное нападение, что привело бы к потерям.

Но французские рыцари и помыслить не могли, чтобы так поступить. Прозвучал приказ к атаке. Они пустили коней в галоп в конную атаку, двигаясь вперед в чрезвычайном беспорядке, линия сразу поредела.

Когда французы оказались в пределах дальности полета стрел, а масса несущихся на них людей и лошадей стала велика, лучники ждали только команды, чтобы начать стрельбу. Генрих по очереди дал сигнал, и полетело 8 тысяч стрел, шипя, они пронзали воздух и приземлились среди плотных рядов врага. От этих стрел было трудно укрыться. Лошади поднимались на дыбы, люди вскрикивали в муках, и в замешкавшихся французских рядах были слышны худшие из проклятий.

Французские рыцари, которые в суматохе скользили и падали в грязь, не могли подняться вновь. Некоторые даже задыхались в грязи, беспомощно придавленные своей тяжелой броней. И когда французы стали полностью беспомощны, Генрих приказал стрелкам идти вперед с мечами и топорами. Это была бойня, в которой умирали только французы, в то время как у англичан уставали только руки.

Из пяти больших сражений битва при Азенкуре оказалась намного бедственнее. Число убитых французов было оценено в 10 тысяч, поскольку английская армия захватила по крайней мере тысячу рыцарей и держала их для выкупа. Англичане, наоборот, сообщили, что их собственные потери были чуть более ста воинов (хотя, возможно, их потери были в десятки раз больше).

Было немного сражений в истории, в которых маленькая армия так катастрофически громила врага, который превышал ее не только численно, но и, очевидно, в вооружении.

Крах

Некоторым показалось, что Генрих упустил свою победу и что он зря не стал преследовать разбегающиеся остатки французской армии, чтобы с триумфом вступить в Париж. Но более здравая оценка всех фактов заставляет думать, что он попросту не мог этого себе позволить. Его армия, несмотря на огромную победу, была больна и истощена и не могла совершить еще один большой подвиг. Генрих должен был быстро отвести ее в безопасное место, потому он прошел на Кале, достиг города 29 октября, спустя четыре дня после Азенкура и три недели спустя после Гарфлера.

В материальном смысле сражение у Азенкура не дало Генриху ничего. Армия его была немногочисленной, а составляла меньшую часть той, которую он вел по Франции к единственному портовому городу.

И все же победа имела огромный моральной эффект. Сражение и даже обстоятельства, при которых они победили, дали англичанам чувство гордости тем, что, несмотря на потери, они оказались способны нанести поражение армиям, превосходящим их численно в десятки раз. Эта вера в свое превосходство основывалась на Креси и Азенкуре и, очевидно, возникала с новой силой перед лицом любого количества последующего противника, что стало важным моральным фактором в преобразовании крошечной Англии в обширную Британскую империю начала XX столетия.

Для Франции, напротив, результаты оказались одинаково плачевны. Креси и Пуатье были достаточно плохи, а Азенкур вообще создал мнение о полной незащищенности Франции. Карл Орлеанский, номинальный лидер партии арманьяков, был пленен, другие важные лидеры мертвы. Они оставили Францию в чрезвычайном замешательстве. Было больно наблюдать, что французские поражения происходили из-за недостатка дисциплины и неспособности понять важность артиллерии.

Английская армия до 17 ноября оставалась в Кале, чтобы отдохнуть, а затем возвратиться в Англию, где получила заслуженные награды, похвалы и овации. 23 ноября Генрих V, пробыв вдали от Англии в течение трех с половиной месяцев, наконец направился в Лондон.

Что касается французов, несмотря на невероятное бедствие, которое их постигло, они с упорством продолжали свою гражданскую войну. Иоанн Бесстрашный вообще не принял участия в военных действиях, которые закончились Азенкуром, так что на него не пало пятно позора. Если бы он действовал быстро, то, возможно, взял Париж и получил бы полный контроль над разрушенной страной.

Но Иоанн Бесстрашный не был таким уж бесстрашным, как его называли. Он колебался, и в это время Бернард Арманьяк, законный отец захваченного Карла Орлеанского, который действовал в самом начале, заполнил Париж своими отрядами и взял под свой контроль короля.

В течение двух лет арманьяки управляли Парижем, в то время как Иоанн Бесстрашный держал его под неустойчивой осадой. В процессе Иоанн захватил королеву и объявил ее регентом, управляющим вместо безумного мужа (но, конечно, под контролем самого Иоанна).

Тем временем два самых старших сына Карла VI умерли, и третий сын, тезка его отца, стал новым дофином. Когда в 1417 году молодой Карл[108] стал дофином, ему было только четырнадцать лет. Физически слабый, экзальтированный молодой человек был марионеткой, которой, естественно, можно было управлять.

Выглядело это так: бургиньоны имели влияние на королеву, а арманьяки — на нового дофина, и две фракции продолжали непримиримо враждовать и делить страну. Тем временем Генрих V мог спокойно планировать свои последующие шаги в деле завоевания Франции. Он усилил свой флот и использовал его, чтобы очистить Ла-Манш от французов и их союзников, генуэзцев. С Ла-Маншем, целиком находящимся под английским контролем, начиная с дней Эдуарда III, он мог безопасно производить действия на всем континенте.

Он также заключил союз с Сигизмундом, королем Священной Римской империи. Это существенно ослабило Францию и оставило ее без возможной внешней помощи и также очень увеличило собственный престиж Генриха.

Наконец 23 июля 1417 года, спустя почти два года после его первого вторжения, Генрих начал свою кампанию. Теперь это должно было быть нечто большее, чем захват единственного города, — Генрих начал завоевание Нормандии, наследственного дома английского королевского семейства.

В июне 1418 года он осадил Руан — город, который когда-то был нормандской столицей Вильгельма Завоевателя. Осада должна была длиться месяцы, и у Генриха не было никаких причин бояться французского вмешательства. У французов все еще продолжалась бедственная гражданская война.

Парижане были своенравны при управлении Бернарда и его арманьякских отрядов. Они были полностью на стороне Иоанна Бесстрашного, который постоянно настраивал горожан против феодальной реакции арманьяков. Кроме того, это были арманьяки, побежденные при Азенкуре и принесшие позор Франции. Этот факт также был употреблен для эффективной пропаганды среди народных масс.

В Париже восстание против арманьяков поднялось как раз в то время, когда Руан был в осаде. В течение мая и июня бунты становились все ожесточеннее, а 12 июля 1418 года настал кульминационный момент. Каждого арманьяка, какого смогли найти, включая и Бернарда, парижане убили.

14 июля Иоанн Бесстрашный вступил в столицу под приветственные крики народных масс. Королева была с ним, в столице в то время находился еще и безумный король, который теперь также был под его контролем. Возможно, если бы Иоанн взял под контроль также и дофина, целый аппарат правительства оказался бы в его руках.

Тем не менее несколько человек из партии арманьяков избежали резни и сумели оставить Париж среди беспорядков, забрав дофина Карла с собой. Они ушли к небольшим городам в ста двадцати милях к югу от Парижа, где дофин редко бывал. У них оставалась единственная надежда сплотить партию арманьяков вокруг дофина, ведь они были антианглийски настроены.

Генрих V, не обращавший внимания на события в Париже, продолжал осаду Руана. Иоанн Бесстрашный мог сделать не больше, чем сделали арманьяки, и в январе 1419 года остатки населения вынуждены были покинуть город. Генрих повел свою армию вверх по течению к Парижу.

Теперь было только две французские фракции, и чувствовалось, что скоро ссоры могли прекратиться. 11 июля 1419 года арманьяки и бургиньоны неохотно подписали перемирие для того, чтобы их объединенные силы могли начать сопротивляться огромной армии Генриха.

К тому времени англичане были почти в столице, взяв Пуатье, расположенный в 20 милях ниже по течению. Несмотря на перемирие, Иоанн Бесстрашный (в действительности вовсе не бесстрашный) спасовал перед победителем Азенкура. Взяв королеву и безумного короля с собой, он без борьбы оставил Париж и убежал в Труа, приблизительно в 80 милях к юго-востоку от Парижа.

Арманьяки были уверены, что это предательство бургиньонов, что Иоанн Бесстрашный заставил арманьяков и их охрану заключить с врагами перемирие и после оставил столицу в соответствии с договоренностью с англичанами.

Оскорбленные арманьяки просили о встрече, которая должна была состояться в Монтерее, на полпути между Парижем и Труа. На эту встречу арманьяки имели свои виды. Отказ от Парижа выставил Иоанна Бесстрашного не в лучшем свете, демонстрация силы со стороны арманьяков, возможно, объединила французов вокруг дофина. К сожалению для Франции, партия арманьяков слишком остро на все реагировала. 10 сентября 1419 года Иоанн Бесстрашный был убит одной из арманьякских фракций, поскольку сам когда-то, за дюжину лет до этого, убил Людовика Орлеанского. За этим последовало длительное перемирие между арманьяками и бургиньонами. Реакция на убийство состояла в том, чтобы усилить партию бургиньонов и ослабить арманьяков.

По наследству герцогство Бургундское перешло к двадцатитрехлетнему сыну Иоанна, Филиппу, который в истории запомнится как Филипп Добрый[109]. Негодование по поводу смерти его отца привело его к тому, чтобы бросить вызов англичанам. Он добился союза с Генрихом V и согласился признать его претензии на трон Франции.

Следующим шагом должен был стать мирный договор между Францией (как думал Филипп Бургундский, который управлял королем и королевой) и Англией. Всю Францию к северу от реки Луары нужно уступить Англии, кроме, конечно, области, управляемой Филиппом. Карл VI должен был остаться королем Франции, ибо он законный и помазанный монарх, но сына короля, дофина Карла, объявили незаконнорожденным. Генрих вынудил королеву Изабеллу, мать дофина, клясться в незаконном рождении, и это было не так уж и невозможно, потому что мальчик был рожден спустя десять лет после начала припадков безумия у его отца.

Был ли он на самом деле незаконнорожденным или нет, но клятва его матери дала юридическую силу на исключение его из числа претендентов на трон.

Следующий шаг был прост. Карл VI был вынужден принять Генриха V как своего сына и объявить его наследником трона. Кроме того, на всякий случай Генрих V должен был жениться на девятнадцатилетней дочери Карла Екатерине (она была также рождена после начала безумия Карла, но никто не смел поднимать вопрос относительно ее законнорожденности). При таком браке, если бы Генрих имел сына, он стал бы внуком Карла VI, и оставалось бы только надеяться, что французы примут его.

Договор был подписан 20 мая 1420 года в Труа, и 2 июня Генрих женился на Екатерине. 6 декабря 1421 года Екатерина, которая была тогда в Англии, родила Генриху сына. Сын, которого Генрих сильно ждал, должен был в свое время править объединенным королевством Англии и Франции.

На волосок от смерти

Казалось, что Генрих V окончательно победил. Когда родился его сын, ему было только тридцать четыре года, и через шесть лет сражений во Франции он почти отвоевал страну, не проиграв ни одного сражения.

Между тем Франция оказалась на краю гибели. Объемы торговли снижались, цены росли, число бедных увеличивалось. Униженная и оскорбленная на полях сражений, Франция становилась экономической пустыней. Даже Парижский университет переживал не лучшие времена, когда английские солдаты высокомерно относились к захваченному Парижу и Франции, и казалось, что он потеряет даже свое интеллектуальное лидерство.

И все же, хотя английское превосходство казалось бесспорным, это была фактически незначительная вещь. Англичан было гораздо меньше, чем французов, и Англия могла удержаться в большой враждебной стране только до тех пор, пока оставались неизменными два фактора, оба из которых они никак не могли контролировать.

Во-первых, англичане имели преимущество только до тех пор, пока французы в сражениях продолжали бы применять тактику средневекового турнира. Но надолго ли? Азенкур преподал им очередной отличный урок. Потребовалось столетие с четвертью, чтобы французы стали понимать, что сражение больше не было турниром.

Во-вторых, англичане имели преимущество только до тех пор, пока во Франции шла гражданская война, и англичане боролись только с половиной Франции. Прекратись гражданская война, и в тот же миг у Англии появились бы крупные неприятности.

И все же в то время, пока Генрих V был жив, французы все еще не научились сражаться должным образом и не могли закончить гражданскую войну, одновременно продолжая сопротивляться.

Французский дофин в Бурже хотя и был слаб и чрезвычайно пассивен, однако представлял Францию, и с этим фактом так или иначе надо было считаться. Французы оставались в своих замках, чтобы оказать сопротивление англичанам, и убивали англичан, несмотря на соглашение в Труа, несмотря на брак Генриха с Екатериной, несмотря на захват столицы.

Генрих не присутствовал там, где англичане терпели поражения. После заключения брака Генрих забрал жену с собой в Англию, и в то время, когда он был за пределами Франции, брат Генриха, Томас Кларенс, пробовал завоевать немного собственной славы. Казалось, не было никакой разумной причины бояться французов, так как несколько англичан могли нанести поражение любому числу французов, и Азенкур доказал это. 23 марта 1421 года Томас повел трехтысячную английскую армию глубоко в Анжу, за сто пятьдесят миль к юго-западу от Парижа, позволил себе попасть в засаду превосходящих сил французов. Он был побежден и убит.

Это не было поражением, но Генрих хорошо знал, что это была мистическая победа, которая держала в подчинении французов, и он поспешил назад во Францию, оставив беременную жену в Виндзорском замке около Лондона.

Во Франции он должен был привести англичан к другой победе над французами, поэтому он осадил город Mo, что в пятнадцати милях к востоку от Парижа. Это была трудная осада, которая продолжилась с наступлением зимы 1421 года и в то время, когда новости о рождении в Англии сына достигли короля. После семи месяцев осады он захватил город, и список его побед оставался неиспорченным, но эта победа не была необходимой. Она стоила ему его армии и, что самое плохое, здоровья. Он заболел дизентерией во время осады, и его состояние ухудшалось. Он еще был в силах приветствовать жену и впервые увидеть сына, когда они прибыли в Париж весной 1422 года, но жизнь покидала его. 31 августа 1422 года король Англии, которому было всего тридцать пять лет, умер. Он не дожил совсем немного, чтобы получить трон Франции, ибо Карл VI сумел прожить всего лишь на семь недель дольше.

Карл VI умер 21 октября 1422 года. Он правил сорок два года в самый бедственный период в истории Франции, большую часть правления проведя в безумии. Его внук Генрих, девяти месяцев от роду, после смерти отца был объявлен королем Генрихом VI, а теперь, после смерти Карла VI, он был также объявлен графами Франции королем Генрихом II.

Бабушка младенца Изабелла, мать Карла VI и королева, признала Генриха VI королем Франции. Так же поступил и Филипп Добрый Бургундский. Так же сделал и Парижский университет, представители северных областей и Гиени, непосредственно сам город Париж и другие местности.

Естественно, он не мог править сам, но имел дядьев. Управлением английскими землями во Франции занимался Джон, герцог Бедфорд, младший брат Генриха V. Младший брат другого Бедфорда, Хэмфри, герцог Глостер, управлял Англией.

В Бурже дофин Карл был объявлен королем Карлом VI Французским и в ноябре 1422 года был коронован в Пуатье. Это ему не очень помогло, поскольку коронация должна была состояться в Реймсе, где традиционно короновали французских королей. Без коронации в Реймсе никто не мог быть королем Франции, а Реймс находился в руках англичан.

Англичане, которые испытывали недостаток уважения к французской традиции, не потрудились короновать их ребенка-короля в Реймсе, уверенно оставляя это до того момента, когда он вырастет (что, как оказалось, было ошибкой). Они глумились над Карлом VI, как «королем из Буржа», и никогда не предоставляли ему возможности называться иначе, чем дофин.

Бедфорд был почти столь же способным генералом, как и Генрих V, и, пока он жил, Англия продолжала процветать.

21 июля 1423 года возле города Краван, в девяти милях к юго-востоку от Парижа, на границе бургундской территории небольшая англо-бургундская армия разбила немного превосходящее ее численно французское войско.

Большее значение имела битва при Вернейле, в шестидесяти милях к западу от Парижа. Битва 17 августа 1424 года была сражением типа Креси-Азенкура. Английские стрелки, защищавшие армию, были атакованы значительно превосходящей силой французских рыцарей. Стрелки опять одержали победу, но на сей раз французы не действовали напрямую. Они предприняли попытку обхода с флангов. Они были побеждены, но это запомнили.

Бедфорд пробовал также связать захваченную территорию Франции с Англией просвещенной политикой. Он преобразовал юридические процедуры, пробовал работать через французские административные органы и французских назначенцев, основал университет в Кане и всеми способами пробовал показать, что объединение Франции и Англии будет плодотворным для сотрудничества, а не завоевания.

Не существовало никаких методов, которыми Бедфорд смог бы вынудить английских солдат быть столь же просвещенными, как и он сам. Ослепленные Азенкуром, англичане выражали лишь презрение к французам, и их грабежи породили ненависть, которую Бедфорд не мог смягчить. Действительно, чем поражение становилось более трагичным, тем выше проявлялось чувство национализма. Все французы могли чувствовать обязательство во всеобщем опасении и ненависти к англичанам.

Самая большая и самая непосредственная ошибка Бедфорда, однако, заключалась в поведении его глупого брата Хэмфри Глостера.

Фламандская наследница Жаклин Эно представляла интерес для Филиппа Доброго Бургундского, потому что могла увеличить его собственные фламандские владения. Поэтому он женился на ней, планируя в дальнейшем управлять ими.

Жаклин была недовольна браком, поэтому он был аннулирован папой Бенедиктом XIII (чей престол находился в Авиньоне и чей папский статус не был признан в большой части Запада), затем бежала в Англию и предложила брак Хэмфри. Но она справедливо чувствовала, что никто, даже высокопоставленный англичанин, не мог защитить ее и ее владения от Филиппа Доброго.

Казалось, Хэмфри Глостер понял, что если он женится на Жаклин, то нанесет смертельное оскорбление Филиппу Доброму. Также Хэмфри, вероятно, знал, что союз Филиппа с Англией был возможен и полезен для национальной политики и оставался единственной надеждой успеха во Франции.

Однако Хэмфри, стремясь к богатым землям во Фландрии, женился на Жаклин, и миру было представлено зрелище, как английский принц начал личную войну против союзника Англии. Мы можем только предположить, что Хэмфри, который находился при Азенкуре, но не сражался с французами, стал жертвой того, что мы могли бы назвать «азенкурским психозом». Он считал, что англичане не нуждались ни в каких союзниках и ни в какой помощи, что они могли выиграть сражения одним моральным превосходством.

Джон Бедфорд, однако, понимал необходимость в союзниках лучше, так как постоянно сражался с французами. Он должен был работать подобно демону, чтобы усмирить Хэмфри и успокоить чувства Филиппа. В конце концов он сумел решить эту проблему. В 1428 году брак Хэмфри был объявлен недействительным, и он женился на своей любовнице. Филипп успокоился после некоторых уступок со стороны англичан.

Однако был нанесен огромный ущерб. Попытки Бедфорда удержать Филиппа Бургундского на границе, отмеченной ему, были крайне важны для англичан. Это, естественно, уменьшило его желание помогать без оплаты. Кроме того, он считал это английским вероломством. Его лояльность к англичанам, никогда не основанная ни на чем более сильном, нежели политическая целесообразность, стала проходить.

Филипп признал растущую силу французского национализма и не намеревался помогать англичанам. Пока англичане выигрывали сражения, он был с ними, но не более того. Как только англичане стали бы проигрывать, он был готов перейти на другую сторону.

Это означало, что даже единственное поражение Англии могло бы вызвать конец французской гражданской войны и почти неизбежно приводило к крушению английских завоеваний — и Бедфорд знал это.

Его единственный выбор должен был продолжать и усилить ауру победы, которая окружала англичан со времен Азенкура. Относительно областей к северу от реки Луары, находящихся в его руках, у него не было никакого иного выбора, кроме как расширять английское влияние на юг. Для того чтобы сгладить ссору с Бургундией, он двинулся на юг.

Глава 9 Возвращение

Орлеанское чудо?

Целью Бедфорда был Орлеан, расположенный в семи милях южнее Парижа и немного севернее изгиба реки Луары. Орлеан был северным бастионом французского национализма на юге и большим городом, который остался верным Карлу VII. Если бы он пал, то сомнительно, что после этого Карл VII мог бы удержать южную линию, и тогда способность какого-либо организованного сопротивления Англии становилась бы невозможной.

Англия начала проводить свою кампанию на юге в 1427 году осадой города Монтаржи, находящегося в четырех милях восточнее Орлеана.

Карл VII узнал об опасности и предпринял отчаянную попытку организовать снятие осады. Франция не смела вмешиваться в английскую осаду со времен Генриха V, высадившегося во Франции двенадцать лет назад. Теперь все же Франция была вынуждена осторожно идти на конфронтацию с Англией.

Армией помощи командовал Жан, граф Дюнуа. Он был незаконнорожденным сыном Людовика Орлеанского, который убил Иоанна Бесстрашного, в результате чего началась гражданская война. Следовательно, он приходился неполнокровным братом Карлу Орлеанскому, сражавшемуся при Азенкуре, и первым кузеном Карлу VII. Иногда его называли Орлеанским Бастардом.

В то время ему исполнилось двадцать четыре года, и он был новым лидером националистов во Франции. Были и другие, считавшие Карла VII слабым человеком, они признали его правоту, и в будущем он получил имя Карл Хорошо Служащий.

Под руководством Орлеанского Бастарда Франция получила хорошо воспитанную армию, такую, что Англия была вынуждена принудительно вернуть некоторые завоевания. Под двойной атакой англичане отступили, потеряв при этом около 15 тысяч убитыми и пленными.

Но это не было той решающей победой, которая требовалась Франции, так как в нее были вовлечены лишь незначительные силы англичан. Наступление Бедфорда не было остановлено. Однако любая победа Франции над Англией, одержанная при любых обстоятельствах, была необходима для повышения морали французов. Бастард был героем дня.

В 1428 году подкрепление из 6 тысяч английских солдат под командованием Томаса, графа Солсбери, высадилось в Кале и выдвинулось на юг, чтобы присоединиться к 4 тысячам ветеранов Бедфорда, подготовленных для наступления. 12 октября 1428 года войска под командованием Солсбери начали устанавливать осадную линию возле Орлеана.

Вместе с Солсбери был Джон Тэлбот[110], английский воин, которого в последующие годы Англия боготворила, причем отнюдь не за его умственные способности. Тэлбот сражался в Уэльсе и Ирландии, вместе с Генрихом V участвовал в первой экспедиции во Франции, хотя и не был при Азенкуре (несомненно, к его глубокому сожалению). Он был во Франции в 1419 году и даже после смерти Генриха V сражался вместе с английской армией. Он победил более чем в сорока стычках и битвах, и действительно ему сопутствовала удача, с которой он казался непобедимым.

Несмотря на число английских копий и луков вокруг стен и присутствие Тэлбота (его прозвали «английским Ахиллесом»), жители Орлеана подготовились к осаде, выжгли окрестности, чтобы лишить англичан крова. Солдат в городе было немного, но все жители встали на стены под руководством тех людей, которые защищали Гарфлер от Генриха V (и на тридцать лет были заключены в тюрьму для его спокойствия).

Англичане имели артиллерию как часть вооружения армии. Конструктивно орудия претерпели изменения и теперь могли стать главной силой нападения. Они все еще не были достаточно эффективны, чтобы пробить городские стены, но могли с большим эффектом использоваться против солдат.

Однако англичане никогда не имели у Орлеана достаточно войск, чтобы полностью окружить город, поэтому у французов всегда оставалась возможность для введения в город подкрепления и поставок продовольствия. Это было существенным недостатком в английском наступлении.

Спустя всего две недели после начала осады, 27 октября 1428 года, в город было доставлено орудие, которое выпустило ядро, ударило графа Солсбери в лицо и сильно его ранило. Его унесло вниз по течению, где он и скончался 3 ноября (легенда гласит, что ядро выпустил молодой сын стрелка, в то время, когда сам стрелок завтракал).

Через день после того, как был ранен граф Солсбери, Орлеанский Бастард во главе нескольких сотен бойцов проскользнул в город. Другие французские солдаты подходили постепенно небольшими группами.

Мораль англичан сильно упала со смертью графа Солсбери, но командование принял Уильям де ла Поль, граф Саффолк, который незамедлительно заставил английские войска работать, отстраивая цепь укрепленных постов вокруг города.

Англичане держали осаду месяц за месяцем, и ситуация в городе стала медленно ухудшаться. Но и силы осаждающих также несли потери. Обеим сторонам были крайне необходимы поставки, поскольку зима свирепствовала, и французы стали предпринимать крайние усилия для доставки припасов в город и для воспрепятствования поставкам англичан.

12 февраля 1429 года, когда заканчивался четвертый месяц осады, колонна французов попыталась перехватить обоз, высылаемый англичанам из Парижа. Груз состоял из большого количества сушеных сельдей, поскольку наступил пост и рыба была востребована. Группа повозок снабжения находилась под командованием сэра Джона Фастолфа[111], который хорошо сражался при Азенкуре и в Нормандии.

Как только Фастолф узнал о приближении французов, он принял энергичные меры для защиты. Выстроил свои фургоны в линию, которая служила импровизированным укреплением, под прикрытием этих повозок разместил своих английских лучников на одном фланге и парижских арбалетчиков (парижане все еще были горячими сторонниками бургиньонов) на другом.

Французы сражались хорошо, но их было немного, и они ничего не могли сделать против защищенных повозками лучников, и англичане снова одержали победу. Сушеная сельдь усыпала все поле боя так, что битва стала известна как Сельдевое сражение.

Французская армия была приведена в уныние этим отпором, потому что это казалось еще одной победой в бесконечной веренице побед, одержанных англичанами. Им казалось бесполезным бороться вообще, и войска поспешно уходили обратно… Никаких других подкреплений с намерением навязать англичанам сражение не посылали. Орлеан был предоставлен своей судьбе, и по прошествии еще двух месяцев казалось, что Орлеан непременно падет и что Бастард, вне зависимости от его решений и способностей, вынужден будет сдаться.

И затем случилось очень странное событие, одно из самых странных в истории, которое было бы высмеяно как нечто невероятное, если бы такой сюжет появился в работе беллетриста.

На сцене появилась крестьянская девушка.

Звали ее Жанна д'Арк, она родилась приблизительно в 1412 году в деревне Домреми у восточной границе Франции, в ста шестидесяти милях к востоку от Парижа. По условиям договора в Труа Домреми оказалась в той части Франции, которая была передана во власть английского короля.

Жанна д'Арк никогда не была известна под этим именем. Ее фамилия писалась с орфографическими ошибками как d'Arc, поэтому казалось, будто она имела дворянское происхождение, хотя нет никакого места под названием Арк, из которого она могла бы приехать или каким могла бы владеть.

В юные годы у нее случались видения, она слышала голоса, которые обращались к ней с просьбой спасти Францию. В 1429 году эти видения и голоса наконец побудили ее к действию. Карл VII все еще не короновался в Реймсе, хотя прошло уже шесть лет со смерти его отца. К тому же осада Орлеана могла закончиться еще одной победой англичан, уже окончательной. Жанне казалось, что ее миссия должна была начаться немедленно, что она должна снять осаду и короновать Карла.

В январе 1429 года Жанна уехала в Вокулер за двенадцать миль к северу от Домреми, где находился укрепленный пункт, удерживаемый сторонниками Карла VII. Его капитан был сильно впечатлен ею (или, возможно, хотел побыстрее избавиться от нее) и отправил ее Карлу VII с эскортом из шести человек. Карл VII находился в то время в Шиноне, в девяноста милях к юго-западу от Орлеана и двухстах семидесяти милях от Домреми. Жанна должна была пересечь контролируемую англичанами территорию, чтобы достичь Шинона, и она переоделась в мужское платье, чтобы избежать неприятностей, которые угрожали молодой девушке при встрече с солдатами. Она прибыла в Шинон 24 февраля 1429 года, две недели спустя после того, как Сельдевое сражение положило конец попыткам французов сделать что-нибудь для осажденного Орлеана.

Это был суеверный век. Когда девушка объявила себя избранной, посланной Богом, ей могли поверить, но могли и принять за опасную ведьму, посланную дьяволом для того, чтобы заманить в ловушку мужчин. Не легко было сразу сказать, какой из вариантов верный. Карл VII, конечно, принял Жанну, и в течение трех недель ее расспрашивали ученые богословы, чтобы определить, имела ли она сущность божественную или дьявольскую.

Вполне вероятно, что некоторые из мирян, приближенных к Карлу, действительно не интересовались, кем она была, и не верили, что она избрана. Они пытались понять, будет ли она принята солдатами или нет. Если французы и, даже больше, англичане могли бы быть убеждены, что Бог борется на стороне французов, то это заметно повлияло на мораль обеих сторон.

Принятое решение состояло (теологически) в том, что Жанну послал Бог и (политически) что это утверждение будет принято, поэтому ее послали к Орлеану с эскортом приблизительно в 3 тысячи солдат под руководством Жана, герцога Алансонского, который руководил французскими войсками в проигранной битве при Вернейле, в результате чего он некоторое время пробыл в плену. 29 апреля 1429 года Жанна и ее эскорт проскользнули в город.

Важно отметить, что к тому моменту обороняющиеся в пределах города обладали весьма существенной численностью и фактически превосходили тонкую линию осаждающих англичан. Выйти и дать сражение французам мешала не нехватка средств, а нехватка желания. Французы были просто неспособны предположить, что они могут победить. К тому же англичане понесли значительные потери в ходе полугодовой осады, и их удерживало только сознание того, что они просто неспособны проиграть.

Только вопрос морали, как мы видим, держал ситуацию в том виде, который противоречил всей военной тактике. Едва появились новости, что избранная дева пришла на помощь французам, ситуация изменилась внезапно и драматично, и то, что за этим последовало, стало практически неизбежным.

Скорее всего, Орлеанский Бастард рассчитывал на эффект, который произведет появление Жанны на сознание обеих сторон, и не позднее недели после ее прибытия, 4 мая, он начал атаку на укрепленные посты, выстроенные англичанами у восточных подходов к городу. Он даже не потрудился сказать ей об этом. Однако в начале сражения Жанна поспешила к восточным стенам. Французские солдаты, вдохновленные ее присутствием, сражались более смело, и англичане отступали.

Первый признак победы французов привел в движение порочный круг для англичан. Если французы продвинулись дальше, чем они надеялись, то это был признак того, что Жанна, посланная Небесами или адом, не важно, оказала удивительную помощь французам, и никто не мог этого отрицать. Англичане отступали и были готовы к дальнейшему отступлению.

Когда в Жанну попали стрелой, англичане возрадовались, но рана оказалась поверхностной, и, когда воительница снова появилась на зубчатых стенах, было легко подумать, что она неуязвима. И англичане с готовностью отступали.

К 8 мая англичане сняли осаду, бросая свои форты, артиллерию, мертвых и раненых. Они сделали это со всей поспешностью, чтобы выйти из досягаемости влияния Жанны.

Орлеан стал Сталинградом Столетней войны. Осада Орлеана стала высшей точкой английского вторжения во Францию. Миф об английской непобедимости был уничтожен, яркий свет затмил Азенкур, и с этого момента начался упадок английского влияния.

Карл коронуется

Жанна, оказав помощь Орлеану, требовала немедленно короновать Карла в Реймсе. Но французские генералы были не готовы к этому.

Осада Орлеана была снята, но также она была снята и в Монтаржи за два года до этого, что само по себе не остановило английское наступление, а просто задержало его. Требовалось большее — англичан надо было повергнуть в бегство и окончательно победить. Англичане никогда еще не терпели поражения в генеральных сражениях на всем протяжении Столетней войны. Если бы французы сумели одержать победу в генеральном сражении, то тогда, и только тогда они могли решиться на поход в Реймс.

Но действительно ли было неопасно добиваться такой победы? Французские генералы, должно быть, понимали, что если французская армия потерпит даже незначительное поражение, то влияние Жанны мгновенно исчезнет. Англичане могли бы тогда вновь осадить Орлеан, и на сей раз город, несомненно, падет сразу.

Только по прошествии полутора месяцев после снятия осады французы отправились в преследование. 28 июня 1429 года две армии встретились около Пате, что в 15 милях к северо-западу от Орлеана (англичане находились настолько близко даже спустя восемь недель после снятия осады).

Английская армия под командованием Тэлбота и Фастолфа была застигнута врасплох, ведь никогда еще не случалось такого, чтобы французская армия целенаправленно их искала. У англичан, однако, было достаточно времени, чтобы укрепить свою позицию обычной линией острых кольев.

Фастолф, рассматривая ситуацию спокойно, указал, что английские войска численно меньше. Это само по себе не могло быть решающим фактором, но англичане пришли в уныние, и нельзя было рассчитывать, что они станут сражаться храбро. Поэтому Фастолф рекомендовал продолжать отступление, таким образом избегая сражения и в надежде получить подкрепление или дождаться более благоприятной ситуации.

Тэлбот, однако, не хотел слышать ни о каком отступлении. Теперь англичане следовали за мечтами вместо реальности, так как Тэлботу казалось, что несколько англичан всегда смогут победить любое число французов в стиле Азенкура.

В то время как Фастолф и Тэлбот спорили, французы, воодушевленные присутствием Жанны, пошли в атаку, и, хотя Тэлбот дрался с огромным героизмом, англичане были опрокинуты; Фастолф знал о неизбежности подобного результата. Французы победили, и 2 тысячи трупов устлали поле битвы к концу дня. Фастолф сумел увести остаток англичан, но Тэлбот был взят в плен.

В более поздней английской мифологии, имеющей отношение к событиям Столетней войны, репутация Тэлбота была спасена за счет того, что Фастолфа объявили трусом, бегство которого привело к поражению. Это было явной клеветой, но репутацией храброго и заметного генерала пожертвовали, чтобы охранить репутацию опрометчивого дурака. Клевета была увековечена в первой части пьесы Шекспира «Генрих VI». Шекспир, кроме того, использовал имя Фастолфа — «сэр Джон Фальстаф» — для образа бессмертного жирного человека в обеих частях пьесы «Генрих IV».

Сражение при Пате было соответствующим кульминационным моментом в снятии осады Орлеана. Эта первая победа французов над англичанами в ходе Столетней войны изменила все. Французы могли теперь развить наступление, двигаясь к северу. Конечно, французский народ, воодушевленный и гордый победой, поднялся бы против англичан повсюду.

Но куда французы должны двигаться теперь? Со строго военной точки зрения главной целью должен был стать Париж, но Жанна д'Арк настаивала на Реймсе, и она, несомненно, была права. Подавляющее психологическое преимущество состояло в том, чтобы короновать Карла VII по всем правилам, существующим в течение тысячи лет.

Итак, целью был выбран Реймс. Значительная французская армия была собрана в Гиени, городе на реке Луаре, в 40 милях вверх по течению от Орлеана. 29 июня 1429 года войска выступили в почти двухсотмильный поход на северо-восток по направлению к Реймсу, проходя через сельскую местность, которая теоретически была в значительной степени под контролем англичан и бургундцев.

Французские лидеры были правы. Радостные французы приветствовали первую победоносную французскую армию, которую когда-либо видели, с Жанной д'Арк, идущей во главе. Франция подверглась своего рода религиозному перевороту. Многие присоединились к армии, как если бы они шли в паломничество или Крестовый поход. К тому же у гарнизонов городов, мимо которых они проходили, не было храбрости сопротивляться. Даже англичане, униженные и удрученные, не предприняли никаких попыток вмешаться.

1 июля французская армия достигла Труа, расположенного в 70 милях к югу от Реймса, — Труа, где за девять лет до этого был подписан позорный мирный договор с Генрихом V. Как и предполагалось, город сердцем и душой был с Филиппом Бургундским, но, когда французская армия потребовала его сдачи, угрожая осадой, он сдался сразу. Несколько дней спустя Шалон, находящийся в двадцати пяти милях к юго-востоку от Реймса, сдался так же легко. И с каждой такой легкой победой магическая аура росла и крепла, делая следующие победы все более легкими.

16 июля 1429 года Карл VII и Жанна д'Арк двинулись на Реймс во главе армии. Но сражения не последовало. И 17 июля 1429 года Карл VII короновался в Реймсе, в полном соответствии с традицией, а Жанна находилась поблизости. Когда коронация была закончена, Жанна встала перед ним на колени. До этого момента она относилась к нему как к кому-то более значительному, чем дофин, а теперь с глубочайшим уважением приветствовала его как своего короля.

Каждый пытался объяснить удивительные события двух с половиной (не больше!) предшествовавших месяцев: снятие осады Орлеана, разгром англичан при Пате, торжественный марш через враждебную сельскую местность, коронацию в Реймсе. У всех французов было единственное объяснение чудесам: Карл VII — истинный король, хотя его мать десять раз поклялась, что он незаконнорожденный. Англичане должны проиграть. Бог сражался на стороне Франции. Кто мог усомниться в этом?

С точки зрения англичан, хуже французского энтузиазма был холод, который теперь появился в отношениях с Бургундией. Филипп Добрый не был дураком и почувствовал, что наступил тот самый драматический момент, когда ситуация изменилась. Теперь он ждал подходящего момента, чтобы переметнуться на другую сторону с максимальной для себя выгодой.

Англичане отчаялись добыть победу. Даже несмотря на то, что в это время тучи сгущались над Францией, английские лорды делились на различные фракции, которые ссорились из-за власти над мальчиком-королем.

Чаши весов ситуации пришли в движение, и теперь, когда, казалось, уменьшилась разобщенность во Франции, возникла угроза гражданской войны в Англии. Мудрость подсказывает, что англичане должны были в этой ситуации сами просить мира, желая за него наследственные земли в Нормандии и некоторые ключевые точки побережья Ла-Манша, и, возможно, у них был шанс получить постоянный плацдарм на континенте. На свою беду, они не могли побороть эйфорию Азенкура и продолжали грезить о полной победе, которая становилась все более недостижимой. И так как они не приняли бы ничто иное, кроме полной победы, в конце вынуждены были потерпеть полное поражение.

Жанна сожжена

Конечно, коронация в Реймсе не сразу стала признаком поражения англичан. Действительно, пока герцог Бедфорд оставался в живых, английская сторона, пользуясь накопленным опытом, продолжала вести войну. После Пате англичане отступили от некоторых передовых позиций, но уменьшили территорию, что позволило сконцентрировать силы для ее защиты.

С точки зрения французов, коронация должна была сопровождаться некоторым большим национальным подъемом, чтобы поселить энтузиазм в сердцах народа. И теперь, конечно, целью стал Париж.

Жанна одобрила движение на Париж, но некоторые из более консервативных советников короля не сделали этого. Урок был преподан, он вселил смелость, но смелость может мало-помалу превратиться в безоглядность. А стремительность может быстро развеять все, что помогла получить смелость. Таким образом, мнение Жанны не стало популярным, и она оказывалась все в большей и большей изоляции.

В течение месяца с небольшим французская армия прошла по территории между Реймсом и Парижем, ведя незначительные бои, захватывая некоторые места, но только в конце августа Жанна смогла начать движение на Париж. К тому времени, однако, англичане получили необходимые подкрепления и повысили обороноспособность. Все еще противники партии арманьяков, пробургундски настроенные парижане поднялись на стены.

Французское нападение было начато 8 сентября без особого энтузиазма, так как никто не хотел рисковать поражением в генеральном сражении, и, когда первые атаки были отбиты, отступление назначили на 9 сентября.

Это не было крупным поражением, но не представляло собой ничего хорошего. Жанна возглавляла атаку, и все же французы не победили. Они считали, что и на этой земле все будет как в старые дни. Хуже того, Жанна получила рану в бедро, и это поколебало веру в ее Божественную миссию и порождало мысли, что ее вдохновение означало только коронацию короля, и ничего более. Французские лидеры в правительстве и армии не желали больше следовать «за чудесами». Они устали от Жанны и ее постоянных требований все больших и больших действий.

Французы снова удалились от Луары, и Жанна волей-неволей должна была согласиться на зимний отдых…

Это дало время Филиппу Бургундскому переметнуться на другую сторону. Контроль англичан над территориями к востоку от Парижа был сломлен, а влияние французов оставалось пока незначительным. Эти территории, ограничивая его собственные земли, были ничьими. Почему бы ему не взять их себе? Они имели для него определенную ценность, поскольку, получив их, он мог объединить свои владения в Восточной и Центральной Франции с землями во Фландрии и Нидерландах. Такое объединение дало бы ему небольшое царство и, возможно, сделало бы из Бургундии в будущем независимое государство. Безграничные горизонты открылись перед его возбужденным взором.

Он начал осторожный захват территорий и к марту 1430 года так продвинулся, что стал угрожать осадой ключевому городу Компьень, расположенному в пятидесяти милях к северо-востоку от Парижа. В апреле Жанна решила спасти земли и отправилась к Компьеню с небольшим эскортом. Она воевала с переменным успехом, поднимая некоторые города для сопротивления бургундским силам, в то время как другие закрыли перед ней ворота.

Когда бургундская армия наконец стала окружать ее у Компьеня, Жанна поспешила попасть в город, чтобы повторить удивительное избавление Орлеана всего за год до этого. 23 мая 1430 года она предприняла две вылазки против бургундцев, после чего чудеса закончились. Ее сбили с коня и захватили в плен. Замечательная тринадцатимесячная военная карьера Жанны была закончена.

Более полугода она, к огорчению англичан, оставалась в руках бургундцев. Для них не было достаточно обыкновенного заключения; она могла бы бежать, и спасение явило бы еще одно свидетельство Божественной природы ее миссии. Англия больше не могла доверять Филиппу Бургундскому и не была уверена, что тот не использовал бы Жанну против англичан, если бы думал, что мог бы избежать неприятностей.

Англичане хотели заполучить Жанну в свои руки. Они жаждали ее суда и объявления ведьмой насколько возможно более высоким духовенством. Они требовали наказать ее как ведьму — смертью. Надежда была на то, что такое духовное испытание, сопровождаемое высшей мерой наказания, будет признано доказательством того, что Жанна была вдохновлена дьяволом; и победы, выигранные французами за прошлый год, не были бы подсчитаны против англичан; и английская мораль снова повысилась бы, а французская упала, как это было перед появлением Жанны.

Англичане давили на бургундцев все сильнее и сильнее, и 3 января 1431 года Филипп продал ее наконец англичанам за 10 тысяч франков. Она была обвинена Ричардом, графом Уорвика[112], и ее испытание началось почти сразу в городе Руане, столице Нормандии и сердце английских владений во Франции.

В течение почти пяти месяцев Жанну подвергали допросам. Она отвечала на вопросы хорошо, но единственный выбор, который у нее был, — заключение в тюрьму для еретички, которая раскаялась, или костер для еретички, которая не пожелала раскаиваться. Другими словами, она должна была сама объявить себя ведьмой и покаяться, иначе ее признали бы таковой. Конечно же Жанна ни в коем случае не признала бы, что была ведьмой, что оправдало бы ожидания англичан.

30 мая 1431 года, спустя всего год после пленения и два года после освобождения Орлеана, Жанна была заживо сожжена на площади Руана. Она до конца верила в Божественную природу своей миссии.

Все же, хотя она была объявлена англичанами ведьмой и умерла за это, те, кто ее сжег, не выиграли ничего. В действительности они проиграли. Огонь не убедил французов, скорее разжег яркое пламя патриотизма в их сердцах. Действительно ли было разумно предположить, будто французы поверили в то, что только с помощью дьявола французская армия могла победить английскую?

Французы более, чем когда-либо, уверились, что миссия Жанны святая и что сама она святая. То, что она была осуждена и умерла, не имело значения. Много святых умерло осужденными, и даже сам Иисус. На самом деле сожжение Жанны понизило мораль англичан, а не французов. Множество англичан страдали от ощущения, что они сожгли святую.

Что и говорить, должно было пройти немало времени, прежде чем Жанна будет реабилитирована и официально признана святой. Она живет в истории как спасительница Франции, и ее имя стало легендой. Точная дата ее рождения неизвестна, но в день смерти она, видимо, не достигла своего двадцать первого дня рождения, а возможно, и двадцатого. Ни один человек любого пола, который умер молодым, никогда не имел такого огромного влияния на ход истории и не произвел такого сильного впечатления и на современников, и на потомков.

Но святость Жанны пока еще в будущем. Что же произошло за год между ее пленением и смертью? К своему позору, Карл VII и его приближенные не сделали ничего, чтобы попытаться ее спасти, не предлагали выкуп и даже просто не просили милосердия у ее тюремщиков. Если рассмотреть все ею сделанное для Карла и для Франции, кажется невероятным, что так могло произойти, но все же это случилось.

Возможно, Карл и его советники беспокоились, что она и в самом деле могла быть ведьмой. Возможно, они были рады видеть, как Жанна умрет. Она была настойчива и неуправляема.

Весьма справедливо будет утверждать, что французские лидеры столь же виновны в сожжении Жанны англичанами, и на них падает еще больший позор.

Филипп убежден

Англичане, в надежде, что психологический эффект уже пошел на спад, короновали своего собственного короля Генриха VI как короля Франции. Церемония прошла 17 декабря 1431 года и обернулась очередным поражением.

Генриху VI было всего десять лет, он рос боязливым мальчиком небольшого ума, которого били его наставники, считая, что это поспособствует его обучению. Но это помогло лишь сделать его пустоголовым, и в течение своего длинного правления он вынужден был оставаться жалкой марионеткой в руках того, кто был способен установить контроль над ним (в будущем у Генриха VI случались периоды настоящего безумия, как и у его французского деда Карла VI). Итак, в то время, о котором идет речь, мальчик-король не был символом английской силы и поэтому не произвел ни на кого впечатления.

Ко всему прочему, англичане упустили свой шанс. Они не короновали Генриха в Реймсе, когда могли это сделать, а теперь было слишком поздно, поскольку Реймс больше не находился под контролем англичан. Коронация прошла в Париже, и для французов такая церемония ничего не значила. Зато был Карл VII, коронованный в Реймсе, и поэтому только его, как считалось, можно было считать королем в глазах Бога.

Наконец, англичане совершили ошибку, сделав из коронации чисто английское дело, сведя участие в нем французов к минимуму и не сделав его показным, не проведя закон о снижении налогов, не освободив в связи с коронацией заключенных или хотя бы не раздав милостыню. В результате коронация вызвала падение лояльности парижан к английской власти.

Провал попытки англичан полностью устранить последствия молниеносной карьеры Жанны д'Арк остро повлиял на мнение Филиппа Бургундского. Он находился достаточно близко, чтобы наблюдать эффект допроса и казни Жанны и коронации английского мальчика-короля. Он хорошо видел, что революция, которую вызвала к жизни Жанна, не претерпела изменений. Он видел, что, хотя Карл VII в отсутствии Жанны вновь вел себя пассивно около Луары, французские армии продолжали и развивали новое наступление.

Орлеанский Бастард, например, ни в коей мере не потерял способность бороться только потому, что Жанны больше с ними не было. В 1432 году он находился уже в предместьях Парижа, захватил Лажни, пятнадцатью милями восточнее его. Он был на подступах к Нормандии, также взяв Шартр, расположенный в пятидесяти милях к юго-западу от Парижа. И если теперь французы пробудились и больше не были парализованы боязнью англичан, стоило принять во внимание тот факт, что население Франции было приблизительно в семь раз больше, чем население Англии.

Филипп все это знал и решил, что поражение Англии в масштабной войне было неизбежно. Он предложил англичанам попытаться достигнуть взаимопонимания с французами и спасти то, что еще было можно спасти. Когда они отказались, все еще ослепленные Азенкуром, он был окончательно убежден, что у него нет другого выбора, кроме как пойти собственным путем. Он начал независимые переговоры с Карлом VII.

Эти переговоры тянулись на протяжении нескольких лет, так как цена Бургундии за мир была высока. В этот период времени англичане, возможно, могли бы вернуть себе преданность Филиппа небольшим количеством побед или уверенной демонстрацией силы, но и этого они предложить не могли. Ситуация в Англии быстро ухудшалась, переходя в гражданскую войну. Бедфорд лично, несмотря на неотложные дела во Франции, вынужден был спешить назад в Англию для установления перемирия между воюющими фракциями.

Тогда в 1434 году в Нормандии, в самом сердце английского влияния на континенте, вспыхнуло крупное восстание. Стало ясно, что сердца французов наполнились национальным самосознанием. Тот факт, что англичане подавили восстание, был менее важен, чем факт, что восстание вообще имело место.

Переговоры между Филиппом и Карлом вошли в заключительную фазу в Аррасе, городе на бургундской территории в ста милях к северу от Парижа. Английские представители прибыли, но не смогли принять условия, на которых настаивали обе французские фракции, и удалились в огорчении.

Герцог Бедфорд не увидел конца англо-бургундского союза — 15 сентября 1435 года он умер в возрасте сорока шести лет. Он был единственным английским полководцем, который поставил причину войны с Францией выше личных амбиций. С его смертью английские армии во Франции стали заложниками честолюбивых политических деятелей.

Спустя пять дней после его смерти, 20 сентября, Бургундия и Франция подписали в Аррасе мирный договор, и гражданская война, начавшаяся с убийства Людовика Орлеанского за четверть столетия до этого, завершилась. Это была та самая гражданская война, которая дала Генриху V и англичанам шанс; завершение гражданской войны окончательно похоронило любую возможность продолжения французских завоеваний.

В соответствии с договором в Аррасе Карл VII должен был пойти на большие уступки Филиппу. Во-первых, должен был признать Филиппа как независимого суверена, чтобы никакой французский король не имел права позднее лишить его или его потомков их титулов и земель; герцог Бургундский не должен был являться ничьим вассалом. Во-вторых, размеры бургундских владений были заметно увеличены, их границы расширены, чтобы включить в себя те районы, которые недавно были завоеваны. Бургундия тоже расширилась, чтобы принять укрепленные города на реке Сомме, что придвинуло ее границу на расстояние восьмидесяти миль к Парижу. Крепости Соммы, что и говорить, могли быть выкуплены Францией за большую сумму, но лишь теоретически. Филипп не имел намерения продавать их, если Франция превосходила силой так же, как и золотом. Наконец, Карл VII должен был принести извинения за убийство отца Филиппа, Иоанна Бесстрашного, и обещать наказать убийц.

В обмен на это Филипп просто согласился признать Карла VII королем Франции и не вести с ним в дальнейшем войны. Аррасский договор был односторонним, но даже в этом случае это было то, в чем Карл и французы отчаянно нуждались, и его ценность проявилась почти сразу.

Париж, который удерживали объединенными силами Англии и Бургундии, не мог быть удержан одними англичанами. Англичане оказались блокированы в фортах и затем, понимая, что их будут морить голодом, оставили город и двинулись вниз по течению в Руан. 13 апреля 1436 года, после шестнадцати лет английского завоевания и спустя полгода после договора в Аррасе, Париж приветствовал Карла VII.

В ноябре 1437 года Карл VII совершил формальный въезд в Париж, и город снова стал французским. (Но при всем том это еще была не столица. Карл VII никогда не доверял городу, из которого был изгнан в детстве, и настаивал на проживании в различных дворцах на Луаре. Прошло почти столетие до того момента, когда Париж снова стал постоянной столицей правителей Франции.)

Англичане все еще удерживали Нормандию и Гиень и там были пока неприступны или, по крайней мере, находились в безопасности от превосходящих сил Франции. Однако они были не в состоянии организовать крупномасштабное наступление.

Обе стороны, обессиленные незначительными стычками, вошли в период времени, который Франция использовала для проведения реформ, тогда как Англия все глубже соскальзывала в хаос гражданской войны.

Глава 10 Победа

Перемены на сцене

Для начала Карл VII должен был реформировать финансы королевства. Разрушительные действия длительной войны породили финансовый хаос, свели на нет труды Филиппа IV в отношении папства и способствовали тому, что французские деньги потекли в Италию в количестве не поддающемся контролю.

Пока папы управляли из Авиньона, они оставались под контролем Франции. Во время бедствий на северо-востоке и юго-западе при Филиппе VI и Иоанне II папы оставались в безопасности на юго-востоке в роли марионеток. Папы продолжали назначать французских кардиналов и выбирать французских пап.

Но в 1378 году, в конце правления Карла V, седьмой папа авиньонский Григорий XI посетил Рим. Он намеревался вернуться в Авиньон, но внезапно умер. Итальянцы принудили кардиналов, находящихся в это время в Риме, выбрать папу из итальянцев, с тем чтобы он согласился остаться в Риме. Новый папа правил в Риме как Урбан VI, однако другие кардиналы его не признали и выбрали собственного папу, который согласился остаться в Авиньоне и управлял как Климент VII.

Так началась «Великая схизма», которая продолжалась в течение четырех десятилетий и в течение которой папство стало политической игрой. Было два папы, и каждый использовал церковь в своих нападках друг на друга.

Различные нации разделились согласно политическим убеждениям. Франция поддержала Авиньон, сделав его союзниками Шотландию и испанские королевства. Так как Англия и Бургундия были в состоянии войны с Францией, они поддержали Рим.

В течение «Великой схизмы» авиньонские папы становились все более слабыми из-за нарастающего хаоса во Франции, вызванного катастрофическим правлением Карла VII.

Престиж папства в течение «Великой схизмы» чрезвычайно пострадал. Возникло движение, которое одобрило папство как своего рода ограниченную монархию, дающую церковникам огромную власть. Некоторое время соборное движение было сильным, оно включало один совет — совет Констанце (что находится сейчас на северной границе Швейцарии), который положил конец ереси.

В 1417 году Франция переживала потрясение от результатов битвы при Азенкуре, папство в Авиньоне было действительно слабым. Церковники на соборе в Констанце избрали представителей для выборов папы, а затем этот совет избрал нового папу, Мартина V, который должен был управлять в Риме и кого все обязаны были принять.

Европа, утомленная схизмой, действительно его приняла, и, хотя последний авиньонский папа Бенедикт XIII продолжал называть себя папой до своей смерти в 1423 году, едва ли кто-либо еще так делал. И при этом Франция ничем не могла ему помочь. С его смертью все следы двойного правления были стерты.

Мартин V пробовал ликвидировать соборное движение, даже при том, что сам стоял у его истоков, но для нового поколения церковь была окружена враждебным папству чувством.

В 1431 году собор собрался в швейцарском Базеле и попытался раз и навсегда установить превосходство собора над папой. Собор призвал к реформам, которые повлекли за собой децентрализацию церкви, урезали власть папы и давали больше власти различным национальным секциям церкви.

В конечном счете это движение было побеждено в 1431 году из-за упрямого сопротивления папы Евгения IV, который был избран вслед за Мартином V. В то время как борьба продолжалась, Карл VII использовал свой шанс.

7 июля 1438 года он выпустил в Бурже «Прагматическую санкцию» (термин обозначал основной закон, управляющий некоторой важной долей правительственной структуры) и принял указы Совета в Базеле. Теми указами он сам и те из его лордов, которые имели на своей территории епископства и аббатства, могли самостоятельно осуществлять назначение, не консультируясь с папой.

Это подразумевало, что французская часть католической церкви будет независима от папской власти. Такой точки зрения (галиканизм) придерживался Филипп IV и после длинного периода войны с Англией.

Галиканизм означал дальнейшее ускорение роста чувства национального самосознания во Франции, с тех пор даже церковь во Франции должна была доказывать преданность королю и влиятельным кругам.

Кроме того, где власть — там и кошелек. Автономная иерархия церкви во Франции была на руку Карлу, так ему было легче создать правила, которые ограничили платежи всех видов Риму и сохранили достаточно денег для восстановления и реорганизации нации.

Для того чтобы работать с финансами, Карл VII использовал торговца из Буржа по имени Жак Кер. Он был первый из финансистов в то время, кто применил к финансам королевства систематическую организацию, централизуя контроль при короле. Он нажил богатство через торговлю с Востоком и теперь организовал через восточную торговлю устойчивое коммерческое влияние Франции.

Кроме того, Карл предпринял реорганизацию армии. Франция, как и при Карле V, была наводнена независимыми наемными солдатами. Их называли «экорше» — «бандиты», потому что они хватали и раздевали всех, кого могли поймать, и сдирали с них кожу, когда ничего иного не находили. Карл создал из них армию и управлял ими один, запрещая таким образом создание частных армий. Он следил, чтобы новой регулярной армии платили из правительственных фондов, таким образом препятствуя привычке солдат содержать себя за счет сельской местности.

Один аспект военной реформы был особенно важен. Карл поддержал двух братьев, Жана и Гаспара Буре, которые реорганизовали артиллерию. Они усовершенствовали орудия и улучшили качество пороха.

Армии Карла VII стали первыми подразделениями, способными систематически использовать артиллерию, и это привело к концу средневекового способа ведения войны. Тяжелая броня и доспехи рыцарей потеряли актуальность.

Городские стены, которые, в отличие от доспехов, были непробиваемы для больших луков, также пали перед новой артиллерией. Буре получил первую возможность доказать это в 1439 году, когда французы осадили Монс. Этот город был местом последней победы Генриха V за семнадцать лет до этого. Стены, которые сопротивлялись Генриху V в течение долгих месяцев, не смогли противостоять колоссальному осадному орудию, и Монс быстро пал. Действительно, осады в последнее десятилетие Столетней войны были краткими по сравнению с длинными осадами в дни английского господства.

Карл VII сделал другую вещь, которая должна была стать характерной для его преемников, — он взял любовницу. Нельзя сказать, что короли перед ним не имели любовниц, это была общая привычка всех мужчин. Карл первым сделал это открыто, и был предан любовнице, красивой девушке по имени Агнес Сорель, и дал ей полуофициальное положение при дворе. В течение шести лет, с 1444 по 1450 год, она была некоронованной французской королевой.

Реформы Карла были приняты не без возражений. Все свои действия он направлял на концентрацию власти короля. Многие из большой знати обижались на это, им казалось, что их низводят до простых служащих короны.

Они искали лидера, который мог бы их объединить, и нашли юношу дофина — Людовика.

Людовик[113] был рожден в 1423 году, много позже смерти Генриха V, и проводил годы, переживая глубокий национальный спад во французской истории. Он был уродлив. Отец не любил его, и Людовик отвечал взаимностью. Когда знать приблизилась к молодому человеку в 1440 году и предложила большую роль в правительстве, он согласился повести их.

Восстание называли «прагерия», в параллель с городом Прагой, в Богемии, которая была тогда печально известным центром мятежей. Там последователи Яна Гуса, религиозного реформатора, который был сожжен в 1415 году, все еще отчаянно боролись против Германской империи.

Знать пробовала поднять население, призывая к миру с Англией и обещая более низкое налогообложение. Горожане и крестьяне, однако, слишком хорошо помнили последствия управления склочной и некомпетентной аристократии и остались верны королю и централизованному правительству как символу стабильности и процветания. Артур де Ришмон, который вел армию Карла VII как коннетабль, систематически уменьшал силы мятежников, и «прагерия» была сокрушена.

Карл VII использовал его победу не сразу. К радости англичан, он не был настроен продолжать гражданскую войну. Наказав восставшую знать, Карл многих подтолкнул бы в руки англичан, поэтому он простил их, сказав, что предпочитает сотрудничать с ними, а не враждовать. Они ответили тем же, и краткая гражданская война была завершена.

Что касается дофина Людовика, то он также был прощен и послан управлять областью Дофине к востоку от середины русла реки Роны. Молодой дофин доказал, что способен быть честным администратором, и при нем Дофине стало преуспевать.

Даже в этом случае «прагерия» не замедлила скорость реформ Карла. Они должны были идти немного более легким путем. И в то время как внимание короля было сосредоточено на его собственных думах, Англия усилила Нормандию и даже возобновила наступление в направлении Парижа.

Выглядело все так, что война может быть возобновлена, но Карл не был готов к ней еще в течение нескольких лет.

Последние сражения

Период затишья, который наступил во Франции после возвращения Парижа в 1437 году, был сложным временем в Англии. Высшие фракционалисты увязли в бесконечной борьбе за контроль над слабым Генрихом VI, не стихали ссоры между ястребами и голубями, одних все еще преследовали миражи военной победы во Франции, другие предлагали остановиться на Нормандии и Гиени и принять мир.

Ведущий ястреб был английский дядя короля Хэмфри Глостер, который не мог забыть, что он сражался при Азенкуре. Сам он сделал много, чтобы стать причиной бессмысленной войны с Филиппом Бургундским, но он покровительствовал возрастанию популярности людей, а потому был известен как добрый герцог Хэмфри.

Однако он был слабым и не слишком авторитетным политическим деятелем. Главное поражение в войне он потерпел от Карла Орлеанского.

Карл Орлеанский, подобно Хэмфри Глостеру, был живым символом сражения при Азенкуре. Один из французских баронов, он был захвачен на поле битвы и с тех пор жил пленником в Англии. Условия его английского заключения были такие же, как и у его прадедушки Иоанна II, и в течение четверти века он посвятил себя поэзии любви большей частью на английском языке. Он действительно, как полагают многие, стал последним из средневековых трубадуров, и его вклад в историю литературы затмевает его неудачи в качестве военачальника.

Те английские лидеры, которые выступали против Глостера, выступали за освобождение человека, побежденного при Азенкуре, делая таким образом жест к примирению с Францией. Филипп Бургундский, желая увидеть мир, сам договаривался об освобождении. Король Карл согласился заплатить огромный выкуп, установленный англичанами как его вклад в дело завершения войны.

В ноябре 1440 года Карл Орлеанский возвратился во Францию. У него не было никаких шансов на восстановление бывшего политического превосходства, так как позор Азенкура еще не стерся из памяти. Вероятно, это не беспокоило его, он долго не интересовался политикой. Удалился к непринужденной мирной жизни и патронировал литературу. Он продолжал писать стихи, и самые известные французские поэты приходили на его суд в Блуа. Он женился, жил с женой счастливо и стал отцом сына, когда самому ему было семьдесят лет. Сын должен был в будущем стать королем Франции. Проиграв сражение при Азенкуре, он имел гораздо больше причин радоваться своей новой жизни, чем любой победитель.

Ценность освобождения Карла Орлеанского как жеста к миру нейтрализовала «прагерию», которая дала Англии новое дыхание. Ненадолго поднялся престиж Хэмфри Глостера, но восстание во Франции постепенно прекратилось, а борьба между ястребами и голубями началась снова.

Новая борьба сосредоточилась вокруг молодого Генриха VI Английского. Ему было всего двадцать лет, не оставалось сомнений, что он никогда не будет управлять и всегда останется слабой марионеткой какого-нибудь сильного министра. Однако он был в подходящем возрасте, чтобы жениться, и характер брака мог бы повлиять на будущие отношения с Францией.

Хэмфри Глостер хотел, чтобы король Генрих женился на дочери Иоанна IV Арманьяка, самого могущественного дворянина в Южной Франции. Иоанн Арманьяк участвовал в «прагерии» и, хотя он сдался, его можно было бы легко убедить восстать против короля снова, как только его дочь стала бы английской королевой, он мог бы дать Англии новый шанс в полной победе.

Карл VI предвидел эту возможность. Королевская армия (с молодым дофином среди ее лидеров) расположилась на юге и в 1443 году фактически избавилась от арманьяков. От этого удара Хэмфри Глостер никогда не оправился, и его влияние на события после этого свелось к нулю.

Продвижением партии голубей в Англии теперь занимался Уильям, граф Саффолк. Он вел английские силы, которые были вынуждены отступить из Орлеана после прибытия Жанны д'Арк, отважно сражался, прежде чем почувствовал, что этого достаточно.

В 1443 году он прибыл во Францию, чтобы подписать перемирие, он чувствовал, что это необходимо для Англии. Если Саффолк привел бы благородную и красивую молодую принцессу, чтобы она стала английской королевой, то это помогло бы сделать перемирие приемлемым для Англии. И это казалось хорошей возможностью.

Рене Анжуйский был членом дома Валуа, прадедушкой французского короля Иоанна II и вторым кузеном правящего короля Карла VII. Его дедушка, отец и старший брат (каждый названный Людовиком) требовали корону Неаполя и боролись за нее, но ни один в этом не преуспел. Когда старший брат Людовик III умер в 1434 году, Рене унаследовал право назвать себя королем Неаполя. Он никогда не сидел на троне по праву и фактически не имел ни власти, ни дохода. Однако имел королевскую кровь и мог назвать себя королем. Это дало ему высокий социальный статус.

У Рене была тринадцатилетняя дочь Маргарита Анжуйская. Конечно, она была бы только рада выйти замуж. Французы, казалось, думали так же.

Перемирие было подписано 28 мая 1444 года сроком на два года с возможными вариантами для возобновления переговоров, и брак состоялся в следующем апреле в городе Тура на Луаре приблизительно на семьдесят миль ниже Орлеана по течению. Маргарита Анжуйская в пятнадцать лет стала королевой Англии.

Как обычно бывает при урегулировании отношений, основанных на компромиссе, никакая сторона не была полностью довольна. Владения Англии Гиенью, Нормандией, Кале и несколькими другими местами были подтверждены. Но Англия предприняла попытку вернуться к вопросу о французском доминирование в области Мэн, лежащей к югу от Нормандии, так как это была часть наследственных областей. Это было владением Рене.

Английское правительство, однако, чувствовало то же самое и фактически не думало оставлять область Мэн. Уступка была сделана на бумаге, но англичане пытались найти оправдание, чтобы фактически избежать оставления области. И при этом Карл не нажимал на них. Пока англичане оставались во владениях, перемирие могло быть объявлено нарушенным всякий раз, когда это удовлетворило бы французов.

В 1448 году Франция была боеготова. Ее армия была реорганизована, в нее были включены батареи артиллерии. Так как Англия все еще не оставила область Мэн, Карл объявил перемирие нарушенным и послал свою армию на запад, чтобы занять Мэн и вторгнуться в Нормандию.

В это время англичане в Нормандии были под командованием некомпетентного герцога Эдмонда Сомерсета. Французы захватили большую местность прямо под его носом, взяли Руан и Гарфлер в 1449 году, много городов, которые Генрих V захватил тридцать лет назад. (Тэлбот был снова захвачен и находился в тюрьме в течение года, прежде чем был выкуплен.)

Сомерсет вернулся обратно к Кану, который находился в шестидесяти милях к западу от Руана, и был там осажден.

Англия готовилась к последнему усилию на севере. В марте 1450 года новая английская армия высадилась на нормандском побережье численностью большей, чем Эдуард III или Генрих V когда-либо брали во Францию. Французы среагировали быстро, и 15 апреля 1450 года английские и французские армии встретились у деревни Форминьи на нормандском побережье в двадцати пяти милях к западу от Кана.

Увы, для Англии дни Азенкура закончились. Англию не беспокоила численность войск противника, так как она не превосходила их собственную армию, но они были лучше вооружены. Англичане, ожидая французов, все еще надеялись защититься от них лучниками.

Французы так не думали. Вместо этого они применили эффективное орудие, из-за дальнобойности ядер которого англичане были испуганы, ведь они не могли ни им противостоять, ни нанести ответный удар.

Сражаясь некоторое время, даже несмотря на поддержку, англичане сломались, когда прибыло французское подкрепление. Они пробовали отступить, но отступление превратилось в бегство, и две трети английской армии осталось лежать на поле битвы.

Миротворческая политика Саффолка, таким образом, сломалась и закончилась поражением и позором для Англии. Он долго скитался. Был сначала выслан, а затем 1 мая 1450 года даже пытался уехать, благодаря чему страна лишилась бы еще одного убийцы. Это, однако, был еще не конец британских поражений. Кан сдался французам 6 июля, а порт Шербур — 12 августа. Это было последней точкой опоры Англии в данной области, и вся Нормандия была потеряна для англичан навсегда.

Карл VII в 1450 году, намного позже сражения при Форминьи, торжественно вступил в Руан, в том числе и в то место, где Жанна д'Арк была сожжена девятнадцать лет тому назад, и приказал провести подробное расследование этого случая. (В конце концов, он не мог позволить себе сказать, что она была колдуньей.)

Карл конечно же ожидал, что осуждение с Жанны будет снято, как и в предыдущем случае, англичане ожидали, что она будет осуждена. И конечно же трибунал, сидящий в суде, выполнил политические требования, как и в прошлый раз.

О процессе над Жанной было всем известно, все знали, что ее объявили ведьмой, не было никакого способа спасти ее, чтобы убедиться в обратном.

Была предпринята попытка направить французские армии, оснащенные артиллерией, с севера к юго-западу. Там они столкнулись с Гиенью и ее столицей Бордо, которая была английской не просто в течение тридцати лет, а почти трехсот и которая стала настолько используемой к тому времени королями Англии, что едва ли мыслила себя французской.

Англичане прилагали последние усилия, но французы устойчиво продвигались дальше. С ними все еще был Тэлбот, один из капитанов, который воевал еще в те времена, когда англичане казались непобедимыми и могли по желанию численно превзойти французов. Тэлботу теперь почти исполнилось семьдесят лет, но он все так же был одержим войной и оставался таким, каким был всегда, — храбрым и предусмотрительным.

Когда 5 июня 1451 года Бордо пал, французской армии и Тэлботу открылся путь в Гиень. Население сразу присоединилось к его правителям, и в октябре Тэлбот был способен освободить Бордо и возвратить значительную часть Гиени. Это подразумевало, что в конечном счете он должен будет столкнуться с большой французской армией, которую отправили в эту область.

Французская армия достигла английской заставы в Кастильоне, в тридцати милях к востоку от Бордо, и Тэлбот торопился оказать им помощь. Но Тэлбот оставался Тэлботом и совершил безрассудный поступок. Он, не дожидаясь поддержки артиллерии, 17 июля 1453 года начал яростное сражение. Французы, наоборот, поместили свою артиллерию позади сильной защитной линии, которую сделали в Форминьи.

И теперь это были не французы, которые попали под обстрел лучников, а англичане, которые угодили под пушечные ядра. Тэлбот руководил сильной английской колонной, которую он выдвинул против французской линии, и они попали под удар артиллерии. Тэлбот был убит, английская армия разбита, и господство лучников, которые правили на поле битвы в течение столетия, закончилось.

Вся Гиень, Бордо были снова захвачены Францией 19 октября 1453 года. Сражение при Кастильоне стало последним сражением в войне, длившейся столетие. Фактически долгая борьба с Англией, которая началась во времена Людовика VII Французского и Генриха II Английского, закончилась, и победа была за Францией.

Единственной землей на французской территории, сохраненной англичанами, был Кале и область окрест него. Даже эта территория, несомненно, досталась бы французам, если бы не Филипп Бургундский, который на всякий случай предпочел, чтобы там остались англичане.

Юридически Столетняя война, однако, не закончилась. Никакого мирного договора подписано не было. Никто из английского правительства не приехал, чтобы заключить мир с Францией и признать, что Креси, Пуатье и даже Азенкур ни к чему не привели, что Эдуард III, Черный принц и Генрих V не добились поставленной цели. Если бы англичане подписали договор с французами, это было бы перемирием. Контролируя англичан, живущих в Кале, Франция должна была еще в течение нескольких десятилетий ждать, не вторгнутся ли англичане еще раз.

Но вторжения впоследствии никогда не было, и если мы вернемся к началу нашего повествования, то сможем отметить, что сражение при Кастильоне является завершением Столетней войны, хотя и не оформленным юридически.

Конец эпохи

Сама по себе Столетняя война завершила период средневековых битв и положила начало развитию пороха. Настало время, в течение которого артиллерия была высшей силой. И такое положение сохранялось вплоть до XX столетия.

Национальное самосознание поднялось как во Франции, так и в Англии, теперь все стремились к тому, чтобы навсегда уничтожить в Западной Европе последние остатки международного сообщества христианского мира. Новый национализм должен был произвести большое впечатление и в других частях Западной Европы, особенно в Испании, Португалии, Шотландии и Скандинавских странах. Только в Германии и Италии до середины XIX столетия сохранились силы средневековой фрагментации.

Дабы подчеркнуть важность события, напомним, что 30 мая 1453 года, за шесть недель до сражения при Кастильоне, пал город Константинополь перед турками-османами. Длинная история Византийской империи была закончена.

В военном отношении падение Константинополя было фактором незначительным. Психологический эффект этого случая, однако, был огромен. Стало очевидным крушение прошлого и символичными изменения, которые происходили.

И это были изменения не только в политических и военных вопросах. Столетняя война и «черная смерть» стерли особенности экономических основ феодализма и целую структуру средневекового образа жизни. Закованный в доспехи рыцарь был теперь экспонатом музея, и канули в Лету те времена, когда рудокопы вместе с лучниками были королями поля битвы. Замки стали бесполезными реликвиями прошлого, и только король мог позволить себе чрезвычайно дорогую артиллерию, которая делала бои эффективными. Это подразумевало, что время централизованной абсолютной монархии уже близко, и аристократии предстояло постепенно превратиться из группы враждующих мятежников в общество социальных паразитов.

Снижение численности населения сделало рабочую силу настолько ценной, что рабы добились новых привилегий. Крепостничество закончилось, и началась эра свободного, до некоторой степени обеспеченного крестьянства.

Кроме политических, военных и экономических аспектов общества большие изменения происходили и в жизни интеллигенции. Даже в то время, когда шла Столетняя война, Италия сохранила культуру. Поскольку власть папства тормозила развитие искусства и литературы, возникли новые течения, которые больше не брали вдохновение от Библии и Священного Писания и уже не питали интереса к отношениям человека и Бога. Новая культура возродила интерес к классикам древнего языческого мира, которые рассматривали взаимоотношения людей. Это возрождение интереса к человеку для его собственной пользы привело к гуманизму, и процесс этот был назван Ренессансом — французским словом, означающим «возрождение».

Люди Ренессанса знали о том, что дух древнего язычника, смелого и свободного, казалось, был перерожден, воскрес, чтобы рассказать о длинном перерыве между падением древней культуры и возрождением Средневековья.

В течение более чем столетия это новое движение в культуре было ограничено в значительной степени Италией. Европа, кроме Альп, по-прежнему отставала в этом отношении. Средневековые университеты, и в особенности университет Парижа, оставались оплотом консерватизма и активно сопротивлялись влиянию Ренессанса.

Однако, как только Столетняя война закончилась и Франция восстановила силы, возникло новое поколение, которое снова увлеклось войной. Армии Франциска вторглись в Италию в 1494 году, обратно с ними вернулся Ренессанс, и через Францию распространение его пошло еще быстрее.

Это обогатило человеческий опыт и способствовало расширению географических границ. В течение Столетней войны маленькая нация Португалии без выхода к Средиземному морю, имея только атлантическое побережье, предприняла масштабную экспедицию в Атлантику и вниз по африканскому побережью. Во время сражения при Кастильоне португальские навигаторы исследовали и нанесли на карту самую западную оконечность Африки и продвигались дальше на юг. В конце 1487 года южная оконечность Африки была достигнута.

В 1479 году испанские правители спонсировали поездку Христофора Колумба, которая увенчалась открытием Американского континента, а в 1497 году португальский исследователь Васко да Гама обогнул Африку и достиг Индии.

Европа вышла, таким образом, из средневековой изоляции. Больше не было превосходства турок, арабов и монголов. Турки, чтобы устрашить всех, угрожали Европе, но Европа обошла их всех, исследовала всю планету и заложила основу для евроазиатского мира.

В 1454 году, после завершения Столетней войны и падения Константинополя, германский изобретатель Иоганн Гутенберг изобрел систему книгопечатания, со специальных наборных форм. За короткое время это изобретение распространилось по разным странам. Число книг благодаря использованию книгопечатания, изобретению новых чернил и бумаги заметно увеличилось.

Бумага первоначально была китайским изобретением. Она могла быть сделана из текстильных тряпок и даже из древесины. Она пришла в Европу из мусульманского мира и Испании еще в XII столетии и превосходила папирус древних, который был сделан из относительно редкого тростника. Бумага к тому же была дешевле, в отличие от очень дорогого пергамента, производимого из кожи животных, который прежде был почти единственным приличным материалом для письма в раннем Средневековье.

Увеличение числа книг способствовало и повышению грамотности, так как быстро распространялось умение читать и писать. С развитием печати последняя информация могла быть быстрее передана от человека к человеку, более эффективным стало общение, образовалось межнациональное интеллектуальное сообщество.

И только с развитием печати стало возможным говорить о растущем научном сообществе в противоположность ученым-индивидуалистам. В середине XVI столетия она заложила основу для рождения современной науки.

Все эти изменения относятся к одному из больших подразделов человеческой истории — переходу от Средневековья к современности. Иногда этот переход пытаются связать с двумя наиболее часто упоминаемыми случаями — падением Константинополя и открытием Америки.

Отсчет времени современной истории можно начинать с достаточно ранних времен, но при этом Средневековье не хотело сдавать позиции и порядком задержалось. Французский король Филипп IV в XIII столетии был для того времени современным. В то время как австрийский император Фердинанд I в XIX столетии был в какой-то степени средневековым.

Однако переходный период, а возможно, и большую его часть можно отнести к периоду с 1450 по 1500 год. В 1450 году Западная Европа все еще оставалась средневековой. В 1500 году Западная Европа была в основном современной.

Так что удобно закончить эту книгу 1453 годом, когда завершилась Столетняя война. Книга затронула французскую историю от Гуго Капета до Карла VII — эти пять столетий средневековой Франции — и описывает период формирования такой Франции, какой мы знаем ее сегодня.

Послесловие

История Франции конечно же не заканчивается Столетней войной. С нее все только начинается.

Завершение войны не означало конец опасности для королевства. Бургундия все еще была независимой и теперь уже большей угрозой для истощенной Франции, чем когда-либо. Потребовалась четверть столетия и проницательное руководство одного из сыновей Карла VII, дофина Людовика (который взойдет на французский трон под именем Людовика XI), чтобы положить конец этой угрозе.

С Францией действительно объединились все те, кто боролся в течение нескольких поколений против нового врага — объединенного королевства, которое включало Германскую империю и Испанию.

Победив в той борьбе, Франция оказалась самой сильной военной державой в мире, и некоторое время в первом десятилетии XIX столетия даже казалось, что она могла затмить и поглотить всю Европу. Только ее старый враг Англия, ставшая к тому времени Великобританией, упорно стояла на пути.

Оглавление

Глава 1. Новый отсчет… 7

Глава 2. Война на Востоке… 32

Глава 3. Борьба с анжуйцами… 37

Глава 4. Подъем… 66

Глава 5. На пике славы… 102

Глава 6. Катастрофа… 135

Глава 7. Падение… 163

Глава 8. К основанию… 199

Глава 9. Возвращение… 228

Глава 10. Победа… 250

Послесловие… 269

Знаменитый писатель-фантаст, ученый с мировым именем, великий популяризатор науки, автор около 500 научно-популярных, фантастических, детективных, исторических и юмористических изданий приглашает вас в увлекательное путешествие во времени к истокам «сотворения» Франции.

Повествование охватывает один из ключевых периодов французской истории — пять столетий Средневековья, время формирования Франции такой, какой мы знаем ее сегодня. Распавшаяся Франкская империя Карла Великого увязла в междоусобицах наследников и вражеских набегах. Крестовые походы, феодальные, династические и религиозные распри, противостояние рыцарей и городских простолюдинов… Страна долго шла к становлению централизованного государства. Эта эпоха завершилась Столетней войной, и Франция вошла в Новое время одной из ведущих европейских держав.

Книги А. Азимова — это оригинальное сочетание научной достоверности, яркой образности, мастерского изложения.

Примечания

1

Людовик V Ленивый (966–987) — король Франции в 986–987 годах. Последний представитель династии Каролингов. В 986 году король Лотарь умер, и Людовик был выбран на компьенском сейме королем Франции. О Людовике летописи говорят, что он «nihil fecit» — был ленивым (впрочем, эту фразу можно истолковать и как «ничего не успел сделать» за столь краткое правление). Внезапную смерть его приписывали отравлению. (Здесь и далее примеч. пер.)

(обратно)

2

Карл Великий (747–814) — король франков (768–814), король Ломбардии (лангобардов) (с 774), император Запада (800–814). Основатель империи франков, внук Карла Мартела Геристальского (ок. 688–741). Родителями Карла были Пипин III Короткий (ок. 715–768), король франков, и Берта Лаонская (ок. 720–783), получившая прозвище Большая Нога. Карл был коронован папой Львом III в Риме 25 декабря 800 года. Основатель династии Каролингов. Прозвище Великий получил еще при жизни. Полный титул Карла был: Karolus serenissimus augustus a Deo coronatus magnus pacificus imperator Romanum imperium gubernans qui et per misericordiam dei rex Francorum atque Langobardorum (примерно: «Карл милостивейший возвышенный, коронованный Богом, великий властитель-миротворец, правящий Римской империи, милостью Божьей король франков и лангобардов»).

(обратно)

3

Карл Лотарингский (953–995?) — сын короля Франции Лотаря, последний прямой потомок Карла Великого; герцог Нижней Лотарингии. Выступил против Гуго Капета, захватил Лан, но был предан ланским епископом Адальбероном. Пленен 30 марта 991 года вместе с семьей племянником Арнульфом. Умер в плену, возможно, в 995 году.

(обратно)

4

Гуго II Капет (ок. 941 — 24 октября 996) — граф Парижа (956–996), герцог западных франков, король западных франков (987–996), первый король из династии Капетингов. После смерти отца в 956 году Гуго унаследовал его титулы и власть. Новый герцог безуспешно пытался захватить Аквитанию в 970 году, в 978–986 годах он был союзником германских императоров Оттона II и Оттона III. Когда в 987 году умер Людовик V, собравшиеся 3 июля в Нойоне королевские вассалы избрали королем Гуго, которого поддержали влиятельные епископы Адальберон и Герберт, а также герцог Нормандский и граф Анжуйский. Законный наследник Каролингов Карл Лотарингский безуспешно пытался сесть на трон Франции, пока в 991 году не был схвачен. Крупнейшие бароны королевства легко признали сюзеренитет Гуго, но не принесли ему вассальной присяги и не несли службы, поэтому его власть носила во многом формальный характер.

(обратно)

5

Роберт I (Роберт III) (866 — 15 июня 923) — граф Парижа (898–923), Мелена, Этамп, Орлеана, герцог франков с 888 года, маркграф Нейстрии, король западных франков (922–923). После смерти брата в 898 году Роберт предпочел признать власть каролингского короля Карла III Простоватого. Роберт предпринял несколько походов против норманнов, одержанная им над ними победа при Шартре в 911 году проложила путь к договору, в соответствии с которым норманнам были отведены земли в Северо-Западной Франции (будущей Нормандии). В 922 году Роберт поднял мятеж против Карла, сверг его и оттеснил в Лотарингию; в том же году в Реймсе состоялась его коронация (29 июля), убит в битве с войсками Карла III Простоватого у Суассона 15 июня 923 года, хотя его войска и победили.

(обратно)

6

Роберт II Благочестивый (27 марта 971 — 20 июля 1031), коронован в 987 году, король западных франков (996–1031), герцог Бургундии (1002–1031). В 1002 году умер последний герцог Бургундский, и король начал войну за герцогство, окончательно присоединив его к короне в 1015 году.

(обратно)

7

В 996 году Роберт женился на Берте (?–1017), дочери короля Бургундии Конрада II. В 998 году папа Григорий V отлучил его от церкви за брак с троюродной сестрой (именно так — Берта оказалась его родственницей!). В 1001 году Роберт развелся и с Бертой и в 1005 году женился на Констанции (986–1032), дочери Вильгельма (Гильома) Тальфера, графа Арльского и Тулузского.

(обратно)

8

Роллон — франко-латинское имя, под которым, вероятно, был известен во Франции Хрольф Пешеход (ок. 860 — ок. 932) — первый герцог Нормандии. Он происходил из знатного норвежского дома. Будучи изгнан из отечества королем Харальдом Прекрасноволосым, Роллон прибыл в 886 году во Францию, которую опустошал в течение многих лет. В 889 году Роллон поселился в области нижнего течения реки Сены, совершая набеги на остальные части Франции. Чтобы избавиться от страшного врага, французский король Карл Простоватый заключил в 911 году с Роллоном договор, по которому отдал ему в жены свою дочь Жизель и уступил Бретань и провинции Руан, Кан, Эр с тем условием, чтобы Роллон принял христианство и принес ему ленную присягу. Роллон при крещении получил имя Роберта. Он был деятельным правителем и мудрым законодателем: принуждал норманнов к оседлой жизни, установил строгое правосудие. Умер около 932 года.

(обратно)

9

По преданию, возвращаясь однажды с охоты, он встретил у ручья девушку из Фалеза, мывшую белье со своими подругами. Ее звали Гарлева. Красота девушки поразила герцога. Он пожелал ее любви и послал одного из доверенных приближенных с предложением к ее семейству. Отец Гарлевы сначала был оскорблен притязаниями Роберта, но потом, по совету мудрого отшельника, согласился принять его и отослал к герцогу свою дочь. Роберт очень любил ее, а рожденного Гарлевой сына воспитал с такой заботливостью, словно он был его законным ребенком.

(обратно)

10

Вильгельм I Завоеватель, или Вильгельм Нормандский (1027/1028 — 9 сентября 1087), — герцог Нормандии (с 1035) и король Англии (с 1066), незаконный сын Роберта Дьявола. В возрасте пятнадцати лет был посвящен в рыцари королем Франции Генрихом I.

(обратно)

11

Анна Ярославна, или Анна Киевская (1025–1075), — дочь киевского князя Ярослава Мудрого, супруга французского короля Генриха I и королева Франции. Анна выросла при княжьем дворе в Киеве и была образованной женщиной. 19 мая 1051 года она вышла замуж за овдовевшего Генриха I, от которого у нее впоследствии родились дети. После смерти Генриха в 1060 году Анна на протяжении девяти лет была регентшей Франции за несовершеннолетнего сына Филиппа.

(обратно)

12

Эдуард Исповедник, Эдвард III (около 1003 или 1004–1066) — предпоследний англосаксонский король Англии и последний представитель Уэссекской династии на английском троне.

(обратно)

13

Битва при Гастингсе — судьбоносное для истории Англии сражение, произошедшее 14 октября 1066 года между англосаксонской армией короля Гарольда Годвинсона и войсками нормандского герцога Вильгельма. Завершилось поражением англичан и гибелью Гарольда. Саксонская династия на троне Англии прервалась, дальнейший период в истории страны получил название Нормандское завоевание.

(обратно)

14

Сельджуки во главе с султаном Алп-Арсланом разбили превосходящее войско византийцев и взяли в плен византийского императора Романа IV Диогена.

(обратно)

15

В том же 1071 году турки-сельджуки захватили Иерусалим.

(обратно)

16

В 1094 году Филипп был отлучен от церкви за то, что разошелся со своей первой женой Бертой Голландской и женился на Бертраде де Монфор, графине Анжуйской. Десять лет он прожил под интердиктом, в 1104 году раскаялся, обещал прекратить сношения с Бертрадой, был прощен, но продолжал жить с ней. Из-за интердикта он не мог принять участия в Первом крестовом походе.

(обратно)

17

Генрих IV (1050–1106) — германский король, император Священной Римской империи.

(обратно)

18

Людовик VII Молодой (1120–1180) — французский король (1137–1180), сын Людовика VI Толстого. Женился на Элеоноре Аквитанской, дочери и наследнице Гильома X, герцога Аквитанского. Следствием брака, устроенного по мысли Людовика VI, было соединение земель, лежавших по обе стороны Луары. По возвращении из Крестового похода Людовик добился аннулирования брака (1152) с Элеонорой, которой были возвращены Гиень, Пуату, Гасконь.

(обратно)

19

Элеонора (Алиенор, Альенора) Аквитанская (ок. 1122 — 31 марта 1204) — герцогиня Аквитании и Гаскони (1137–1204), графиня де Пуатье (1137–1204), королева Франции (1137–1152), королева Англии (1154–1189). После развода с французским королем Элеонора вышла замуж за Плантагенета, впоследствии короля английского Генриха II. Хотя он и считался вассалом французского короля, но, владея почти всей Западной Францией, был на самом деле могущественнее Людовика.

(обратно)

20

Стефан (1096–1154) — король Англии, правивший в 1135–1141 и 1141–1154 годах. Сын Стефана II Блуаского и его жены Адель Нормандской. По материнской линии внук Вильгельма Завоевателя.

(обратно)

21

Матильда (1102–1167), или Мод, — королева Англии и императрица Священной Римской империи; дочь английского короля Генриха I и Матильды, дочери шотландского короля Малькольма III.

(обратно)

22

Бернар Клервоский (1091–1153) — средневековый мистик, общественный деятель, аббат монастыря Клерво (с 1117 года). Выступал против Пьера Абеляра и содействовал его осуждению на церковном соборе в 1140 году. Активно боролся с ересью катаров. Участвовал в создании духовно-рыцарского ордена тамплиеров. Вдохновитель Второго крестового похода 1147 года. Содействовал росту монашеского ордена цистерцианцев, в его память получивших название бернардинцев. Основной добродетелью считал смирение. Целью человеческого существования считал слияние с Богом. Канонизирован в 1174 году.

(обратно)

23

Петр Ломбардский (ок. 1100 — ок. 1160) — средневековый богослов, епископ Парижский, известный как Magister Sententiarum (Учитель Сентенций, по названию его главного произведения). Обучался в Болонском, Реймсском и Парижском университетах, преподавал теологию в школе собора Нотр-Дам в Париже. Около 1158 года был избран епископом Парижским. Умер Петр Ломбардский в Париже вскоре после 1160 года. Петр Ломбардский был одним из самых влиятельных схоластических богословов XII века, его «Сентенции» использовались в качестве основного учебника в теологических семинариях вплоть до XVI века.

(обратно)

24

Иоанн Солсберийский (1115–1180) — французский схоластик. Обучался в Парижском университете, был секретарем канцлера, потом архиепископа Томаса Бекета. Позже был епископом Шартрским и умер в 1180 году. Из его произведений наиболее значимы: Policraticus sive de nugis curialium, система церковно-политической этики; Metalogicon libri IV, изложение истинной и ложной науки. Для истории его времени важны также его письма.

(обратно)

25

Шансон де жест — французская эпическая поэма.

(обратно)

26

Филипп II Август (1180–1223) — один из величайших королей средневековой Франции. Подстрекая к мятежу против Генриха II и поощряя его междоусобную борьбу с сыновьями, управлявшими землями на материке, Филипп смог воспрепятствовать посягательствам на свою власть.

(обратно)

27

Саладин, Салах-ад-Дин Юсуф ибн Айюб; собственное имя — Юсуф, сын Айюба, а Салах-ад-Дин — почетное прозвище, означающее «правота веры» (1137–1193) — мусульманский полководец, основатель династии Айюбидов в Египте и Сирии. Главный оппонент крестоносцев, пользовался уважением в христианской Европе за рыцарские доблести — храбрость и великодушие к противнику. Английский король Ричард I Львиное Сердце, один из главных вождей крестоносцев, стал почти другом Саладина: они отзывались друг о друге исключительно восторженно, давали различные льготы подданным друг друга, но лично так и не увиделись.

(обратно)

28

Фридрих I (ок. 1122–1190), нередко именуемый просто Барбаросса (ит. «рыжая борода»), — германский король и император Священной Римской империи, первый выдающийся представитель династии Гогенштауфенов. Пытался подчинить северные итальянские города, но потерпел поражение от войск Ломбардской лиги в битве при Леньяно (1176).

(обратно)

29

Джеффри Плантагенет, герцог Бретонский, граф Ричмонд — младший брат Ричарда Львиное Сердце, третий сын короля Генриха II.

(обратно)

30

Артур (1187–1203) — герцог Бретонский; его отец Джеффри был третьим сыном Генриха II и погиб во время турнира. Согласно феодальным законам о наследовании, в случае смерти бездетного Ричарда I престол Англии должен был перейти к Артуру, а не Иоанну, четвертому сыну Генриха II.

(обратно)

31

Иоанн Безземельный — король Англии из рода Плантагенетов, правивший в 1199–1216 годах. Сын Генриха II и Элеоноры Аквитанской. Иоанну было тридцать два года, когда он взошел на престол. Ни один из современных ему хронистов не нашел добрых слов в его адрес. Король был человеком ленивым и исполненным низменными чувствами. У него не было ни творческой энергии Генриха II, ни блестящих качеств Ричарда I. В результате неудачной войны с Францией 1202–1204 годов потерял значительную часть английских владений на континенте. В 1207 году вступил в открытый конфликт с папой римским Иннокентием III из-за своего отказа признать назначенного папой нового архиепископа Кентерберийского.

(обратно)

32

Катары — религиозное движение в Западной Европе в XI–XIV веках, эволюционировавшее из манихейства. Особенное распространение получило на юге Франции, также было распространено в Италии, Испании и Германии. В основе религии катаров лежал дуализм, а также вера в греховность плоти и в то, что «чистая душа», принадлежавшая Богу, находилась в заточении похотливого и грязного тела. Катары отрицали непорочное зачатие и факт рождения Иисуса Девой Марией, считая это лишь символической выдумкой. Они отрицали распятие Иисуса на кресте, воскресение, причащение, существование чистилища и действенность молитв и икон. Крест как символ веры катары также отрицали, считая его символом мучений. Также катары отвергали все семь таинств. Признавали катары лишь утешение, и люди, получившие его, назывались совершенными. Совершенные постоянно стремились к чистоте души, занимались проповедничеством и врачеванием, также они были обязаны воздерживаться от грешной плоти, мяса, птицы, яиц, брака и сохранять целомудрие. Обычные верующие получали утешение лишь на пороге смерти. Когда катары умирали, их губ могла касаться только вода, а женщинам было запрещено прикасаться к ним.

(обратно)

33

Петр Вальдо, или Вальдус (1140–1217), — основатель секты вальденсов, от имени которого происходит и самое ее название, хотя, по другому толкованию, оно произошло от vallis (долина). Согласно преданию, он был богатый купец в Лионе до 1160 года, когда превратился в радикального христианина, отдал свою недвижимость жене, а остатки денег — бедным. Вальдус стал проповедовать и учить на улицах свои идеи простоты и бедности: «Никакой человек не должен служить двум хозяевам: Богу и мамоне». Его приверженцы называли себя the poor или просто вальденсами.

(обратно)

34

Альбигойцы — заимствованное от города Альби в Тарнском департаменте название одной распространенной в Южной Франции церковной секты, усвоившей религиозные принципы катаров и их позднейших последователей — вальденсов. Сторонники этого направления явились еще в начале XI столетия и вообще считались преемниками манихеев. Они проповедовали апостольское христианство и вели простую, строго нравственную и уединенную жизнь. Поэтому их называли сначала «добрыми людьми» (фр. les bons hommes), но «людьми темными» (фр. hommes obscurs), а после первого отлучения их от церкви, произнесенного на соборе в Тулузе, созванном папой Каликстом II (1119), стали звать «тулузскими еретиками».

(обратно)

35

Симон IV, сеньор Монфора (соврем, департамент Сены и Уазы, округ Рамбуйе) и Эпернона — вассал французской короны, родственник Матье де Монморанси. Принял крест в Экри, но затем, не желая участвовать в нападении на Задар, вместе с Ангерраном де Бовом покинул войско и отправился в Венгрию, таким образом не побывав в Палестине. Позднее возглавлял Крестовый поход против альбигойцев.

(обратно)

36

На самом деле эти слова якобы принадлежат папскому легату Арно Амори.

(обратно)

37

Педро II был сеньором многих южнофранцузских феодалов. И вмешался в этот конфликт по личным причинам, а не по просьбе графа Тулузского. Он старался защитить своих вассалов и отстоять политические интересы, понимая, что в случае успеха похода в Южной Франции установится власть Филиппа II.

(обратно)

38

Святая инквизиция — особый церковный суд католической церкви; был создан папой Иннокентием III. Основной задачей инквизиции было выявление еретиков и инакомыслящих.

(обратно)

39

Ингеборга — французская королева, дочь Вальдемара I Датского, жена Филиппа II Августа Французского, который с разрешения своих епископов разошелся с ней через три месяца после свадьбы (1196) и женился на Агнессе Меран. Ингеборга апеллировала к папе, и по настоянию Иннокентия III Филипп после смерти Агнессы (1201) признал Ингеборгу своей женой, но вскоре снова отверг ее. Симпатии подданных были на стороне несчастной королевы; когда в 1213 году ввиду предстоявшей борьбы с Англией и императором Отгоном IV Филиппу понадобился тесный союз с папой и прекращение недовольства в собственных владениях, он возвратил Ингеборге место супруги и королевы. Она умерла бездетной в 1226 году.

(обратно)

40

Людовик VIII Лев (1187–1226) — французский король (1223–1226), сын Филиппа II Августа; первый из Капетингов, кто вступил на престол по праву наследства, а не избрания. Пылкий и набожный Людовик приобрел признательность папы походом против альбигойцев на юго-восток Франции. Амори де Монфор, наследник Симона де Монфора, не мог сохранить за собой графства Тулузского и уступил Людовику все права на эту землю (1224). Его поход на юг стал рядом блестящих побед. «Для спасения католической веры» он взял Авиньон, где было много еретиков, и находился уже недалеко от Тулузы, когда заболел и решил оставить Лангедок. Умер на пути домой, в Оверни.

(обратно)

41

Людовик IX Святой (25 апреля 1215–1270) — король Франции с 1226 по 1270 год. Сын Людовика VIII и Бланки Кастильской. После того как в 1226 году умер Людовик VIII, его искушенная в делах управления вдова стала регентом на время несовершеннолетия короля. С 1236 года Людовик правил самостоятельно, но продолжал советоваться с матерью до самой ее смерти.

(обратно)

42

Бланка Кастильская (1188 — 26 или 27 ноября 1252) — французская королева; в 1226–1236 годах регентша при несовершеннолетнем сыне Людовике IX (король в 1226–1270 годах), управляла Францией и во время его пребывания в 1248–1252 годах в Седьмом крестовом походе. В 1229 году заключила завершивший Альбигойские войны Парижский мир. Успешно боролась с мятежными феодалами, которых поддерживал в ряде случаев английский король.

(обратно)

43

Имеется в виду так называемый «Божий суд», или «ордалия», поединок или другое испытание, связанное с риском для жизни или здоровья участников. Назначался по решению суда в случае, когда не мог вынести однозначного решения в пользу истца или ответчика, или по требованию одной из сторон. Считалось, что в поединке или испытании может победить лишь тот, на чьей стороне окажется Бог, а он мог поддержать лишь правого. По результату «ордалии» выносился вердикт.

(обратно)

44

Альбигойские войны 1209–1229 годов. Папа Иннокентий III отлучил от церкви Раймунда VI, графа Тулузского, и призвал к Крестовому походу против еретиков-катаров.

(обратно)

45

Речь идет о так называемом «детском Крестовом походе» 1212 года, когда тысячи французских и немецких детей решили своими силами освободить Иерусалим. Почти все они пропали, погибли или были проданы в рабство мусульманам своими же единоверцами.

(обратно)

46

Фридрих II (1194–1250) — германский король и император Священной Римской империи, сын императора Генриха VI и Констанции Сицилийской, внук Фридриха I Барбароссы и короля Сицилии Рожера II.

(обратно)

47

В результате нашествия на Русь, возглавляемого ханом Батыем, далеко не все государства были завоеваны монголами. Некоторые русские государства смогли избежать этой участи — например, Великий Новгород, Псков, Полоцкое княжество.

(обратно)

48

Асассины применяли наркотические вещества в процессе подготовки адептов секты. Галлюцинации, вызванные наркотическим опьянением, преподносились как видение грядущих реалий жизни души погибшего за веру убийцы в раю.

(обратно)

49

Бейбарс, полное имя которого звучало как аль-Малик аз-Захир Рукн-ад-дин Бейбарыс аль-Бундукдари ас-Салих, — султан Мисра, Шама и Хиджаза. Человек, который смог подняться от раба до властелина обширной территории, в которую входили земли Египта, Шама (современная Сирия, Ливан, Иордания, Израиль, Палестина, Ирак до Евфрата), средиземноморские крепости до Рума (современная Турция).

(обратно)

50

Филипп III Смелый (1245–1285) — король Франции (1270–1285), сын Людовика Святого. Участвовал вместе с отцом в его последнем Крестовом походе и был провозглашен королем в лагере на африканском берегу. Немедленно по возвращении во Францию он смирил нескольких непокорных вассалов и добился признания своей верховной власти архиепископом Лионским. В его царствование, как и в царствование большинства Капетингов, произошло увеличение французской территории. Он забрал выморочный лен графов Тулузских (то есть половину Южной Франции), часть которого он, впрочем, отдал в качестве отступного Англии и папе; путем брака наследника престола с Жанной Наваррской к Франции были присоединены Наварра, Шампань и Бри. Кроме того, было подготовлено присоединение Лиона и Монпелье.

(обратно)

51

Педро III Великий — король Арагона и граф Барселоны (1276–1285), король Валенсии (1276–1285) и Сицилии (1282–1285).

(обратно)

52

Михаил VIII Палеолог (1224/1225–1282) — византийский император с 1261 года (как никейский император — с 1259 года), основатель династии Палеологов.

(обратно)

53

Филипп IV Красивый (1268–1314) — французский король (1285–1314), сын Филиппа III Смелого, из династии Капетингов.

(обратно)

54

Автор явно не разбирается в средневековом вооружении и его истории. Несмотря на наметившуюся эволюцию рыцарского вооружения, основным типом доспеха большинства рыцарей первого десятилетия XIV века были кольчужная рубаха и чулки. И только небольшое число рыцарей с середины XIII века стало надевать поверх кольчуги доспех в виде матерчатой куртки, с приклепанными с внутренней стороны металлическими пластинами.

(обратно)

55

Арбалетный лук в XIII веке изготавливался из нескольких слоев упругого дерева и роговых пластин, склеенных между собой и обернутых сухожилиями и кожей. «Болты» в течение всего Средневековья были исключительно деревянными. В XII–XIII веках арбалет взводился не механизмами, а при помощи стального крюка, прикрепленного к поясу.

(обратно)

56

Граф Артуа командовал королевской армией. При наборе армии имели место финансовые злоупотребления. Большие суммы королевских денег граф потратил лично на себя и своих приближенных.

(обратно)

57

Известное заблуждение о тяжести рыцарских доспехов.

(обратно)

58

По одной из версий, Ногаре ударил возмущенного подобным насилием папу по лицу.

(обратно)

59

Имя этого рыцаря — Гуго де Пейн.

(обратно)

60

Именно тамплиеры впервые в Европе ввели крупную кредитную систему, оперирующую векселями. Отправляясь в дальнее путешествие, состоятельный человек, чтобы не рисковать крупной суммой, мог обратиться в ближайшее командорство ордена Храма и оставить эти деньги на хранение, получив взамен расписку-чек, которую можно было обналичить в другом командорстве в любой точке Европы при условии, что там имелось местное отделение ордена. За это взимались определенные комиссионные.

(обратно)

61

Моле Жак де (ок. 1244–1314) — последний Великий магистр ордена тамплперов.

(обратно)

62

На самом деле аресты производились не одновременно. Однако даже в тех командорствах, где королевские чиновники появлялись позже, храмовники, уже знавшие о репрессиях, сопротивления не оказали. Историки не могут объяснить подобное их поведение.

(обратно)

63

В действительности именно отказ от предыдущих признаний и покаяния с точки зрения церковного права означал повторное впадение в ересь и карался смертной казнью.

(обратно)

64

Людовик X Сварливый (1289–1316) — французский король с 1314 года, сын Филиппа IV Красивого. Людовик унаследовал от своей матери, Жанны Наваррской, Шампань и Наварру (1305).

(обратно)

65

Карл Валуа, граф (1270–1325) — сын Филиппа III Смелого и его первой супруги Изабеллы Арагонской. Брат короля Франции Филиппа IV Красивого. Посвящен в рыцари в четырнадцатилетнем возрасте. В том же году через папского легата был пожалован королевством Арагонским, но престол ему занять не удалось, и он отрекся от титула короля Арагонского в 1295 году. По своей первой супруге Маргарите Анжу-Сицилийской удельный граф Анжу, Мэна и Перша; номинальный император Константинопольский (Латинская империя) по второй своей супруге Катрин де Куртенэ. С помощью папы Бонифация VIII стал графом Романьским. Был женат третьим браком (1308) на Марго де Шатийон-Сен-Поль.

(обратно)

66

Иоанн I Посмертный — король Франции, сын Людовика X Сварливого от его второго брака с Клеменцией Венгерской.

(обратно)

67

Филипп V Длинный (1294–1322) — король Франции (1316–1322), второй сын Филиппа IV Красивого. До вступления на престол носил титул графа Пуатье. После скоропостижной смерти своего старшего брата Людовика X Сварливого объявил себя регентом королевства при его беременной вдове и новом короле Иоанне I Посмертном. Наследовал племяннику, который скончался спустя пять дней после рождения. Смерть племянника оказалась настолько на руку Филиппу, что ходили слухи о его причастности к безвременной кончине короля-младенца. Немедленно по вступлении на престол Филипп V прекратил доставшуюся ему в наследство войну с Фландрией, отстранил от управления королевством своего дядю Карла, графа Валуа, и всецело посвятил себя внутреннему управлению.

(обратно)

68

Карл IV Красивый (1294–1328) — французский король (1322–1328). Последний из трех следовавших друг за другом на престоле сыновей Филиппа IV Красивого, преемник Филиппа V Длинного. Карл успешно боролся за усиление королевства, деспотически правя внутри государства; помогал графу Фландрскому против его мятежных подданных. Своей сестре, английской королеве Изабелле, он помогал бороться с ее мужем Эдуардом II, который был побежден и убит. За это Изабелла уступила Карлу Аженуа и заплатила ему 50 тысяч марок.

(обратно)

69

Эдуард III (1312–1377) — король Англии с 1327 года из династии Плантагенетов, сын короля Эдуарда II и Изабеллы Французской, дочери короля Франции Филиппа IV Красивого. Взошел на престол в результате мятежа баронов и низложения своего отца. При Эдуарде благодаря военным талантам его сына принца Уэльского (Черного принца) Англия одержала ряд крупных побед во Франции, и как король он был достаточно популярен, а потомки (особенно в годы Войны Алой и Белой розы) вообще склонны были идеализировать его.

(обратно)

70

Филипп VI Валуа (1293–1350) — король Франции (1328–1350), сын Карла, графа де Валуа (брата Филиппа IV Красивого), от первого брака с Маргаритой Анжу-Сицилийской, внук Филиппа III Смелого, двоюродный брат последнего представителя прямой линии Капетингов, Карла IV Красивого, родоначальник династии Валуа на французском престоле.

(обратно)

71

Робер III д'Артуа (1287–1342) — французский феодал, граф Бомон ле Роже и сеньор Конша (1309). Пэр Франции (1328). Боролся за графство Артуа со своей теткой Матильдой (1268–1329), о чем подробно рассказано в эпопее М. Дрюона «Проклятые короли». Изгнан из Франции (1332), нашел прибежище при дворе английского короля Эдуарда III (1336), подстрекал его к войне с французами. После начала Столетней войны (1337) сопровождал Эдуарда III в походах, принимал участие в военных действиях в Бретани. Умер от полученных ран, погребен в соборе Святого Павла в Лондоне.

(обратно)

72

Столетняя война в действительности является чередой конфликтов кампаний. Ее частью были и внутрифранцузские конфликты, и войны на территории сопредельных государств.

(обратно)

73

В наше время Слейс находится на суше и не имеет выхода к морю. Однако в 1340 году он находился на берегу узкой бухты, глубоко врезавшейся в сушу, и был крупным портом, способным принимать большое количество судов.

(обратно)

74

Французским флотом командовали королевский казначей Никола де Бегюше и Гуго де Киере, бывший главный королевский сборщик налогов. Английским флотом командовал Роберт де Марли.

(обратно)

75

Позже его называли Черный принц, потому что он якобы носил доспехи черного цвета. В действительности Эдуард не был известен под этим именем при жизни и нет никаких свидетельств, что он носил черные доспехи. Впервые это прозвище появилось спустя два столетия после его смерти. Однако именно как Черный принц он известен теперь во всем мире.

(обратно)

76

Здесь автор в очередной раз ошибается. Самым массовым оружием фламандских ополченцев при Куртре была не пика, а так называемая «годендаг» — древковое оружие с шипом на конце, относительно небольшой длины, и арбалет. Впервые массово применили пики шотландцы в битве с англичанами при Бэннокберне в июне 1314 года.

(обратно)

77

В действительности тисовая древесина зачастую импортировалась в Англию из-за границы. Сохранились королевские указы, обязывавшие купцов ввозить определенное число заготовок для луков в качестве принудительного дополнения к прочим товарам. В частности, тис ввозили из Испании, и он считался лучше английского.

(обратно)

78

Дело не в годах тренировок, а в тех годах, которые прошли в Англии со времен обнародования королевского указа Эдуарда I, обязывающего валлийцев проводить учебные стрельбы каждую неделю после мессы в присутствии своего священника. Так в Уэльсе привилось умение владения длинным луком, и именно благодаря этому указу Эдуард III пожинал плоды от посеянного его дедом.

(обратно)

79

Дофине — область во Франции, на границе с Италией, в долине реки Роны. Входила в состав Бургундского королевства, потом стала частью Священной Римской империи. В 1343 году приобретена за деньги французским королем Филиппом VI Валуа.

(обратно)

80

Официально — передал в качестве апанажа для наследного принца Иоанна с условием, что они будут передаваться и далее только наследникам французского престола.

(обратно)

81

Иоанн II Добрый (1319–1364) — второй французский король из дома Валуа, наследовал своему отцу Филиппу VI в 1350 году.

(обратно)

82

Карл II, известен также как Карл Злой (1332–1387), с 1349 года — король Наварры. Полное имя — Карл д'Эвре.

(обратно)

83

В 1352 году в возрасте двадцати лет Карл женился на Жанне Французской, дочери Иоанна.

(обратно)

84

Марсель Этьен (?–1358) — руководитель Парижского восстания 1357–1358 годов, богатый суконщик. Купеческий прево (глава городского самоуправления) Парижа. На помощь восставшим парижанам привлек участников Жакерии, но ответной помощи восставшим крестьянам не оказал.

(обратно)

85

По одной из версий, правление Марселя разочаровало широкие слои горожан, и они перестали поддерживать купеческую верхушку в борьбе с дофином. И однажды ночью, во время обхода сторожевых постов, он был убит, после чего горожане открыли ворота дофину.

(обратно)

86

При условии освобождения от французского суверенитета Гиени, Сентонжа, Пуату, Кале и так далее, а также большого денежного выкупа за короля.

(обратно)

87

Карл V Мудрый (1338–1380) — французский король с 1364 года, из династии Валуа. В 1356–1360 и начале 1364 года (во время пребывания отца, Иоанна II, в английском плену) — регент Франции. Провел ряд важных реформ: преобразовал налоговую систему, реорганизовал армию. В 1369 году возобновил военные действия против англичан. Его царствование, в отличие от правления двух ближайших предшественников и преемника, было удачным и во внутренней политике, и в отношении хода войны с Англией.

(обратно)

88

Орезм (иногда называемый Orem, Horem, Horen, Николай, иногда Жак) (1323–1382) — французский математик.

(обратно)

89

Дю Геклен Бертран (около 1320 — 13 июля 1380) — крупнейший французский полководец времен Столетней войны. Дю Геклен родился в семье мелкого бретонского рыцаря, не получил никакого образования, не умел ни читать, ни писать. С 1364 года на службе у короля Франции Карла V, разбил англичан в битве при Кошереле (Нормандия) и стал королевским наместником Нормандии. В 1370 году Карл V даровал Дю Геклену титул графа де Лонгвиля и назначил его коннетаблем Франции. В течение почти беспрерывной десятилетней кампании мессир Бертран сумел очистить большую часть юга Франции от англичан. Погиб при осаде города Шатонеф-де-Рандон. Ему была оказана высшая посмертная почесть: он похоронен в усыпальнице французских королей в церкви Сен-Дени.

(обратно)

90

Карл Злой — король Наваррский (1349–1387), родился в 1322 году, сын Филиппа Эвре и Иоанны, дочери короля Людовика X Французского, в 1349 году наследовал матери в Наварре.

(обратно)

91

Битва произошла в 1364 году при Орэ в Бретони. Дю Геклен попал в плен к англичанам и был выкуплен за 100 тысяч ливров; деньги дали папа, французский король и некоторые другие государи.

(обратно)

92

Педро I Кастильский (1334–1369) — король Кастилии и Леона с 1350 года. Сын Альфонсо XI Кастильского и Марии Португальской. Утверждая свое право на власть, безжалостно истреблял врагов, за что получил прозвище Педро Жестокий. Когда соперники были устранены и его положению на троне перестало что-либо угрожать, короля стали называть Педро Справедливым.

(обратно)

93

Король увлекся шестнадцатилетней дочерью кастильского гранда Марией де Падилльей. Влюбленным помог сойтись Хуан Альбукерке, надеясь таким образом усилить свое влияние на короля. Однако потом Альбукерке и королева-мать настояли на необходимости политического брака, и 3 июня 1353 года Педро Жестокий женился на Бланке Бурбонской, дочери французского герцога Пьера де Бурбона. Король не скрывал враждебного отношения к молодой жене — через три дня после свадьбы Педро открыто проявил неприязнь к Бланке, заточив ее под неусыпным надзором стражи в крепости Аревало, а сам покинул дворец в Вальядолиде и воссоединился со своей возлюбленной Марией в замке Монтальван.

(обратно)

94

Генрих II, по-испански Энрике II — основатель династии Трастамара, изначально граф Трастамара, внебрачный сын Альфонса XI (1311–1350), короля Кастилии в 1312–1350 годах, и Леоноры де Гусман (1310–1351). В результате продолжительной междоусобной войны со своим единокровным братом Педро I (1334–1369), королем Кастилии в 1350–1369 годах, Энрике Трастамара убил брата и сам стал королем Кастилии под именем Энрике II (1369–1379).

(обратно)

95

Джон Гонт (1340–1399) — герцог Ланкастер, герцог Аквитанский, титулованный король Кастилии.

(обратно)

96

Фруассар Жан (1337–1410). Родился около 1337 года в Валансьене (графство Эно во Фландрии). В числе его покровителей были английская королева Филиппа и принц Уэльский Эдуард (Черный принц). Его «Хроники Англии, Франции, Шотландии и Испании» охватывают период 1325–1400 годов, т. е. примерно первую половину Столетней войны. Видимо, Фруассар начал вести записи около 1373 года, к тому времени уже состоявшись как поэт (рондо, ле, баллады, пасторали). Начало летописи переписывалось трижды: первый вариант льстил англичанам, вторая и третья версии проникнуты французскими симпатиями. Картина обычаев и нравов дворянства в XIV веке — ценнейший вклад Фруассара в социальную историю. При множестве фактических погрешностей и путанице в хронологии Фруассар остается важнейшим летописцем Столетней войны.

(обратно)

97

Ричард II (1367–1400) — английский король (1377–1399), представитель династии Плантагенетов, внук короля Эдуарда III, сын Эдуарда Черного принца. В 1381 году Ричард проявил талант интригана и переговорщика, заманив в западню вожака восстания, Уота Тайлера, что позволило королевской партии покончить с восстанием. В 1399 году Генрих Болингброк, герцог Ланкастерский, вернулся из изгнания и сверг Ричарда, став королем Генрихом IV. Бывший король был заточен в темницу в замке Понтефракт, где умер в феврале 1400 года при невыясненных обстоятельствах.

(обратно)

98

Карл VI Безумный (1368–1422) — король Франции с 1380 года, из династии Валуа. Сын и преемник Карла V Мудрого. Итогом 42-летнего царствования Карла VI — сначала малолетнего, потом вялого и не интересующегося государственными делами, затем безумного — стал распад Франции как единого государства. Его преемникам предстояло начать с нуля — изгнать англичан, обуздать принцев крови, ставших фактически независимыми государями, реанимировать государственный механизм.

(обратно)

99

Людовик Анжуйский (1339–1384) — второй сын короля Иоанна II. Носил титулы герцога Анжуйского (1356–1360), графа Анжуйского (1360–1384), герцога Мэнского (1356–1384), графа Туреньского (1370–1384), а также короля Неаполитанского, короля Иерусалимского и герцога Прованского (1382–1384). Играл немаловажную роль в царствование Иоанна II, Карла V и Карла VI. Бежав из английского плена в 1363 году, нарушил второй «договор заложников», что вынудило Иоанна II добровольно вернуться в Лондон. В царствование своего брата Карла V был наместником Лангедока и командовал частями французской армии во время кампаний по освобождению Великой Аквитании от англичан. По завещанию Карла V должен был стать одним из регентов при малолетнем Карле VI, но, нарушив завещание, провозгласил себя единоличным регентом и мошеннически присвоил себе значительную часть королевской казны. Под давлением младших братьев (Иоанна Беррийского и Филиппа II Смелого) был вынужден удовольствоваться лишь председательством в Совете.

Иоанн Беррийский, Жан Валуа, герцог Беррийский, прозванный Скупым (1340–1416), — третий сын французского короля Иоанна II Доброго от Бонны Люксембургской. После пленения Иоанна II англичанами некоторое время находился в Англии в качестве заложника за своего отца. С 1360 года — герцог Беррийский и Овернский. В молодые годы принимал участие в военных кампаниях своего старшего брата, короля Франции Карла V, в Аквитании и Лангедоке. В 1380 году, после смерти Карла V, вместе с Филиппом II Смелым, герцогом Бургундским, становится опекуном юного короля Карла VI и принимает титул генерального наместника Лангедока. В конфликте арманьяков и бургиньонов пытался выступить в качестве миротворца. Однако его попытки потерпели неудачу, что стало причиной утраты Иоанном влияния при дворе. В последние годы жизни не играл значительной роли в политике Европы.

Филипп Смелый (1342–1404) — герцог Бургундский, основатель младшего Бургундского дома. Филипп II — четвертый сын (из четырнадцати детей) короля Франции Иоанна II. Представитель династии Валуа. Прапраправнук короля Франции Людовика IX Святого по прямой мужской линии. Прозвище Храбрый получил в 1356 году после битвы при Пуатье, во время которой, сражаясь рука об руку со своим отцом, единственный не бросил того в критическую минуту. Итогом битвы стало пленение Иоанна II англичанами, предводительствуемыми Черным принцем Эдуардом Вудстокским. Филипп сопровождал отца в Англию. Став родоначальником младшего Бургундского дома, Филипп II Бургундский значительно расширил состав и упрочил положение Бургундского герцогства, оставив своим наследникам, герцогам Бургундским, положение самых влиятельных сеньоров Франции, соперничавших в могуществе с королями Франции.

(обратно)

100

Людовик был усыновлен неаполитанской королевой Джованной I и стал тем самым потенциальным наследником неаполитанской короны. Условием усыновления было оказание помощи Джованне I против папы Урбана VI, отлучившего королеву от церкви, и его ставленника (и предыдущего усыновленного наследника Джованны) Карла Дураццо. Людовик, занятый поиском денег на неаполитанскую экспедицию, не успел прийти на помощь своей приемной матери: она была свергнута и задушена в 1382 году. Только после ее гибели и воцарения в Неаполе Карла III Людовик смог в 1382 году набрать армию наемников и отправился отвоевывать Неаполь для себя. Война между наемными армиями претендентов не ознаменовалась крупными сражениями, но была войной на выживание. У Людовика к 1384 году закончились средства, его армия рассыпалась, а сам он умер, так и не став королем Неаполя.

(обратно)

101

Артевельде Филипп ван родился в 1340 году, был призван в 1381-м во время восстания Гента против графа Людвига III Фландрского, на стороне которого был Брюгге, стать во главе своих сограждан и Фландрии. Приказав казнить двенадцать еще остававшихся в живых виновников убиения своего отца, он 3 мая 1382 года разбил графа при Бевергауте, затем занял Брюгге, откуда вывез в Гент несметную добычу, и был признан всей Фландрией, за исключением Оуденаарде, регентом. Изгнанный граф Людвиг нашел поддержку у Карла VI Французского, пославшего в Нидерланды значительные военные силы под начальством Оливера де Клиссона. Артевельде 27 ноября 1382 года отважился на битву при Росбеке, в которой фламандцы потерпели полное поражение и сам Артевельде был убит.

(обратно)

102

В 1385 году Карл Анжуйский обручился с Марией, дочерью короля Венгрии и Польши Людовика (Лайоша) I Великого.

(обратно)

103

Жан (или Иоанн) Неверский — более правильно, ибо имя французское, поэтому так мы и будем его называть.

(обратно)

104

По версии историков, все было несколько иначе. Сигизмунд предложил начать бой с его собственными легковооруженными войсками, а затем довершить успех атакой западноевропейской тяжеловооруженной кавалерии. Но французские и бургундские крестоносцы с неприязнью восприняли его предложение, поскольку сочли, что их намереваются задвинуть в арьергард. В итоге, заявив, что король желает лишить их «чести нанести первый удар», они помчались впереди своих союзников и пошли в наступление на османские позиции без всякой поддержки, в гордом одиночестве. Там они попали под обстрел лучников противника, уткнулись в ограду из кольев, и атака захлебнулась.

(обратно)

105

Генрих IV Болингброк (1367–1413) — король Англии (1399–1413), основатель Ланкастерской династии (младшая ветвь Плантагенетов). Генрих Ланкастер родился в семье Джона Гонта, герцога Ланкастерского. В молодости участвовал в дворянской оппозиции, стремившейся ограничить власть короля Ричарда II, но затем, в 1388 году, вступил с королем в союз. С 1390 по 1392 год вел жизнь странствующего рыцаря в континентальной Европе и в Палестине. В 1397 году получил титул герцога Херефордского, но вскоре король, воспользовавшись ссорой Генриха с герцогом Норфолкским Томасом Моубреем, изгнал обоих из Англии. В 1399 году, после смерти Джона Гонта, Ричард II конфискует его владения. Генрих против воли короля возвращается в Англию и поднимает мятеж. Его поддерживают многие родовитые дворяне, и вскоре Ричард оказывается низложенным. В конце сентября 1399 года Генрих Ланкастер был избран королем.

(обратно)

106

Карл (Шарль), герцог Орлеанский (24 ноября 1394 — 5 января 1465) — французский феодал и военачальник, член королевского дома Валуа, один из самых выдающихся поэтов Франции. Карл был внуком короля Карла V Мудрого, сыном герцога Людовика Орлеанского. Впоследствии его сын Людовик в 1498 году стал королем Франции как Людовик XII.

(обратно)

107

Генрих V (1387–1422) — король Англии с 1413 года, из династии Ланкастеров, один из величайших полководцев Столетней войны. Разгромил французов в битве при Азенкуре (1415). По договору в Труа (1420) стал наследником французского короля Карла VI Безумного и получил руку его дочери Екатерины. Продолжил войну с не признавшим договора сыном Карла, дофином (будущим Карлом VII), и во время этой войны умер, всего за два месяца до Карла VI; если бы он прожил эти два месяца, то стал бы королем Франции. Скончался в августе 1422 года предположительно от дизентерии.

(обратно)

108

Карл VII Победоносный (1403–1461) — король Франции (провозглашен в 1422-м, коронован в 1429 году) из династии Валуа. Четвертый сын Карла VI Безумного; один его старший брат умер в детстве, а двое других в молодости, не оставив детей. Возглавил сопротивление англичанам во время Столетней войны; при решающем участии Жанны д'Арк произошел перелом в ходе войны, Карл смог короноваться в освобожденном Реймсе, а затем и почти вовсе очистить континент от англичан. Как правитель государства Карл был довольно безынициативен и нерешителен.

(обратно)

109

Филипп Добрый (1396–1467) — с 1419 года герцог Бургундский. Родился в Дижоне, старший сын Иоанна Бесстрашного и Маргариты Баварской. 28 января 1405 года он получил титул графа де Шароле и, вероятно, тогда же был обручен с Мишель Французской (1395–1422), дочерью Карла VI Французского и Изабеллы Баварской. Свадьба же состоялась в 1409 году. Именно при Филиппе богатство и экстравагантность придворной жизни достигли своего апогея. Филипп, чьи вкусы в одежде были просты и незатейливы (после убийства отца его редко видели в чем-то, кроме черного и серого), любил помпезность и роскошь вокруг себя. В 1430 году он основал орден Золотого руна, кавалерами которого поначалу могли стать двадцать четыре рыцаря. Герцог держал двор в Брюсселе, Брюгге, Брабанте и Фландрии, Гедене и Лилле.

(обратно)

110

Джон, 7-й лорд Тэлбот, позднее 1-й граф Шрусбери и Уотерфорд (1388–1453) — один из самых выдающихся английских полководцев своего времени, «сторожевой пес» Англии.

(обратно)

111

Джон Фастолф родился в Восточной Англии. Его отец был моряком. В 1401 году Джон отправился в Ирландию в свите Томаса Плантагенета, позднее герцога Кларенса, назначенного тогда наместником острова. В 1412 году сэр Джон последовал за Кларенсом во Францию, в следующем году он стал капитаном Вьера (Гасконь). Сопровождал Генриха V в походе 1415 года и был назначен заместителем Томаса Бофора, капитана Гарфлера. Со временем Фастолф поднимался по служебной лестнице — был назначен коннетаблем Бордо, а потом и наместником короля в Гиени. В 1419 году он был посвящен в рыцари.

(обратно)

112

Ричард Бошамп, граф Уорвик (1382–1439) — талантливый государственный деятель и полководец. В кампаниях 1417–1418 годов Уорвик принимает заметное участие, захватив Домфрон и Кодебек. Позже он присоединился к королю около Руана и в октябре 1418 года вел переговоры с дофином и с Бургундией. Перед смертью Генрих V поручает ему воспитание сына, что еще раз подчеркивает достоинства Уорвика. Последующие годы он проводит в Англии как член Совета и возвращается во Францию в 1427 году. В 1431 году участвует в суде над Жанной д'Арк в Руане.

(обратно)

113

Людовик XI, по прозвищу Осторожный. Будучи дофином, принимал участие в восстании дворянства против Карла VII («прагерия», 1440 год). Король простил мятежников, после чего Людовик жил в Дофине. Он основал абсолютную монархию на развалинах феодализма, расширил пределы Франции до Юры, Альп и Пиренеев. Один из образованнейших людей своего времени, Людовик покровительствовал наукам и искусствам, особенно медицине, реорганизовал медицинский факультет в Парижском университете, основал типографию в Сорбонне, поддерживая распространение книгопечатания, поощрял торговлю и промышленность, понимал значение земледелия и горного промысла, восстановил древнее учреждение Римской империи — почту.

(обратно)

Оглавление

.

Глава 1 . Новый отсчет

  Последний Каролинг

  Первый Капетинг

  Корона и клир

  Король и герцог

Глава 2 . Война на Востоке

  Первый крестовый поход

Глава 3 . Борьба с анжуйцами

  Развод и повторный брак

  Прогресс и Париж

  Третий крестовый поход

  Филипп Август

Глава 4 . Подъем

  Ортодоксальность Филиппа

  Последняя анжуйская вспышка

  Святой король

  Последние Крестовые походы

Глава 5 . На пике славы

  Сицилийские ножи и фламандские копья

  Унижение римских пап

  Гибель тамплиеров

  Три сына

Глава 6 . Катастрофа

  Кузен против племянника

  Поражение на море

  Поражение на суше

  «Черная смерть»

Глава 7 . Падение

  Пленение короля

  Мудрый дофин

  Проницательный генерал

  Дяди короля

Глава 8 . К основанию

  Гражданская война

  Бедствие несмотря ни на что

  Крах

  На волосок от смерти

Глава 9 . Возвращение

  Орлеанское чудо?

  Карл коронуется

  Жанна сожжена

  Филипп убежден

Глава 10 . Победа

  Перемены на сцене

  Последние сражения

  Конец эпохи

Послесловие . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте