«Александр Первый и его время»

Башилов Борис Александр Первый и его время

БОРИС БАШИЛОВ

АЛЕКСАНДР ПЕРВЫЙ

и его время

МАСОНСТВО В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСАНДРА I

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I. ХАРАКТЕР АЛЕКСАНДРА I И ЕГО ВОСПИТАНИЕ

"О движении против отца Александр знал; но он и мысли не допускал о возможности кровавой развязки. Поэтому, когда Пален сообщил ему, придя из покоев Павла о происшедшем, Александр впал в обморок и потом обнаружил сильнейшее отчаяние".

"Трудно описать все отчаяние Александра, - пишет близкий друг Александра I Чарторыйский, - когда он узнал о смерти своего отца. Отчаяние это продолжалось несколько лет и заставляло опасаться, чтобы от него не пострадало здоровье Александра. Угрызения совести преследовали его, сделались исходным пунктом его позднейшей склонности к мистицизму. Император Александр никогда не мог простить Панину и Палену, что они увлекли его совершить поступок, который он считал несчастьем всей своей жизни. Оба эти лица были навсегда удалены от двора. Александр удалил по очереди всех главарей заговора, которые совсем не были опасны, но вид которых, по крайней мере неприятен, тягостен и ненавистен".

"Совесть его заговорила скоро, - замечает известный историк Александровой эпохи Великий Князь Николай Михайлович, - и не умолкла до гроба".

С. Платонов называет Александра I руководителем "совсем нового и необычного типа, уразуметь который было очень трудно. Не понимая Александра, современники звали его "Очаровательным сфинксом" и догадывались, что его разгадку надобно искать в его воспитании". Лицемерие, в котором всегда обвиняли Александра I, было результатом того, что он должен был казаться "своим" и в большом дворе благоволившей к нему Екатерины II и в малом Гатчинском дворе отца.

Александр I не был прирожденным лицемером и та двойственная роль, которую ему пришлось играть, ему совсем не нравилась.

При дворе Екатерины II Александр должен был играть роль очаровательного "Принца-философа", идущего по стопам своей бабушки "императрицы-философа", в Гатчине он принужден был скрывать свое увлечение либеральными идеями, к которым отрицательно относился его отец.

К несчастью и умственное воспитание Александра I тоже было двойственным. Екатерина, незаконно занимавшая престол взрослого сына и подумывавшая передать его любимому внуку старалась, чтобы Александр шел "в уровень с умственным движением века". И вот воспитанием будущего русского самодержца занялся швейцарский республиканец и революционер Лагарп. Можно ли было придумать чтонибудь более нелепое?!

Целых тринадцать лет, с 1783 по 1796 год, Лагарп прививал Александру "свой дух, свои идеи и планы". Какой это был дух, какие идеи и планы можно видеть из того, что когда началась французская революция, "Лагарп с великим интересом следил за ее развитием, но, мало того, он начал принимать в ней активное участие, какое только можно было из далекого Петербурга: он писал во французской печати статьи, дискутировал и полемизировал..." "В драматических событиях следующего двадцатилетия он сперва ярый сторонник французской революции, а потом - столь же ярый враг наполеоновской империи. В интригах, конспирациях, революциях, в ниспровержении старого порядка в Швейцарии и возникновении "единой и неделимой республики Гельвеция", в борьбе против Наполеона и на Венском Конгрессе - всюду принимал Лагарп самое активное участие. Но нигде он не выдвигался на первый план всегда намеренно оставался в тени, добровольно стушевывался. Только однажды сам он стоял у власти в 1798-1800 г. он был в составе пятичленной Директории Гельветской Республики, поставленной французами".

А Екатерина II читала своему любимому внуку вслух французскую конституцию 1791 года, объясняя ему ее по параграфам.

Результаты этого республиканского воспитания отразились самым трагическим образом, как на мировоззрении Александра I, так и на судьбе России.

"Юный Александр, - пишет С. Платонов, - вместе с Лагарпом мечтал о возможности водворения в России республиканских форм правления и об уничтожении рабства". "...В умственной обстановке, созданной Лагарпом, - пишет С. Платонов, - Александр действительно шел в уровень с веком и стал как бы жертвою того великого перелома (?! - Б. Б.), который произошел в духовной жизни человечества на рубеже XVIII и XIX столетий. Переход от рационализма к ранним формам романтизма сказался в Александре сменою настроений, очень характерною. В его молодых письмах находим следы политических мечтаний крайнего оттенка: он желает свободных учреждений для страны (Constitution Libre) и даже отмены династического преемства власти; свою задачу он видит в том, чтобы привести государство к идеальному порядку силой законной власти и затем от этой власти отказаться добровольно. Мечтая о таком "лучшем образце революции, Александр обличает в себе последователя рационалистических учений XVIII столетия. Когда же он предполагает, по отказе от власти уйти в сентиментальное счастье частной жизни "на берегах Рейна" или меланхолически говорит о том, что он не создан для придворной жизни, - перед нами человек новых веяний, идущий от рассудочности к жизни чувства, от политики к исканию личного счастья. Влияние двух мировоззрений чувствуется уже в раннюю пору на личности Александра и лишает ее определенности и внутренней цельности".

II. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ВЗГЛЯДЫ АЛЕКСАНДРА I

Верную оценку личности Александра I, сделанную С. Платоновым, мне думается необходимо дополнить тем, что по своему воспитанию и по своему мировоззрению и по своим симпатиям, это был не русский Царь, а республиканец только волею судеб оказавшийся на русском троне.

Видный идеолог русской интеллигенции Н. Бердяев в книге "Русская идея", считает, что Александр I, так же как и Радищев, принадлежали к начавшему формироваться в Александровскую эпоху ордену русской интеллигенции: если Пушкин для Бердяева духовно чужой, то Александр для него - свой брат интеллигент. Александр I русский европеец, оказавшийся на русском троне.

После "Императрицы-философа" на русском престоле в лице Александра I появилась странная фигура Государя-полуреспубликанца.

В первые шесть лет правления, Александр I, - как своеобразно выражается С. Платонов, - ...успел показать, что он способен к быстрым переменам. Его внутренняя политика не удовлетворила ни людей "бабушкиного века, ни членов интимного комитета; и те и другие увидели, что не владеют волею и настроением Александра и не могут положиться на его постоянство".

Причиной этого непостоянства политики было вовсе не непостоянство его характера, как это обычно утверждают, а двойственность его мировоззрения, смешение в его мировоззрении двух враждебных политических доктрин - монархической и республиканской.

Александр I несомненно желал принести пользу русскому народу.

Но все его самые лучшие намерения почти всегда роковым образом оборачивались и против него и против исторических национальных интересов русского народа. Причиной всех его неудач было его мировоззрение - странная противоестественная смесь монархических идей с республиканскими, православия с европейским мистицизмом, либерализма с консерватизмом.

Европейские идеи, которыми он руководствовался, не были тем средством, которые были способны вернуть Россию на ее национальный исторический путь. Болезнь русского государства Александр I старался лечить теми же самыми европейскими идеями, с помощью которых Петр I нарушил органическое развитие русской государственности и русского общества.

Если Александр I был для России "очаровательным сфинксом" то Россия для него тоже вероятно была сфинксом, которого он считал едва ли очаровательным. В общем это был несомненный мезальянс, как для Царя-республиканца, так и для монархически настроенного русского народа.

Действия правителей и государственных деятелей на основе ложных идей создают почву для изменения психологии руководящего слоя. Усвоив чуждые национальному духу, или, что еще хуже, ложные вообще в своей основе, политические и социальные идеи, государственные деятели сходят с единственно правильной для данного народа исторической дороги, проверенной веками.

Измена народным идеалам, нарушая гармонию между народным духом и конкретными историческими условиями, взрастившими этот дух, со временем обычно всегда приводит к катастрофе. Так именно случилось и с русским народом после совершенной Петром I революции.

Текла река времен и каждый день уносил русское государство прочь от свойственных русскому народу идей. День за днем, неделя за неделей, год за годом. И с каждым годом ширился мутный поток чуждых религиозных, политических идей, пока не накопился достаточный запас взрывчатых сил, которые уничтожили русское государство.

"...Монархический принцип развивался у нас до тех пор, указывает Л. Тихомиров в "Монархической Государственности", пока народный нравственно-религиозный идеал, не достигая сознательности, был фактически жив и крепок в душе народа. Когда же европейское просвещение поставило у нас всю нашу жизнь на суд и оценку сознания, то ни православие, ни народность не могли дать ясного ответа на то, что мы такое, и выше мы или ниже других, должны ли, стало быть, развивать свою правду, или брать ее у людей в виду того, что настоящая правда находится не у нас, а у них?

Пока перед Россией стоял и пока стоит этот вопрос, монархическое начало не могло развиваться, ибо оно есть вывод из вопросов о правде и идеале", "Развитие монархического принципа, его самосознание, замечает Л. Тихомиров в главе "Инстинкт и сознание", - после Петра у нас понизилось и он держался у нас по-прежнему голосом инстинкта, но разумом не объяснялся".

"Чувство инстинкта, - пишет он в другом месте, - проявлялось в России постоянно достаточно, но сознательности теории царской власти н взаимоотношения царя с народом - очень мало. Все, что касалось теории государства и права в Петербургский период ограничивалось простым списыванием европейских идей.

Усвоивши западные политические идеи часть русского общества начало борьбу против национальной власти".

Самое же печальное - то, что в роли разрушителей традиционного монархического миросозерцания выступают и сами носители высшей власти. Таков был Петр I, такова была Екатерина II, таков же был и Александр I. 27 сентября 1797 года Александр писал Лагарпу: "Но когда же придет и мой черед, тогда нужно будет стараться, само собою разумеется, постепенно образовать народное представительство, которое, должным образом руководимое, составило бы свободную конституцию, после чего моя власть совершенно прекратилась бы, и я, если бы Провидение благословило нашу работу, удалился бы в какой-нибудь уголок и жил бы там счастливый и довольный..." То есть, политическим идеалом Александра когда он был Великим Князем - было уничтожение монархии в России и создание республики. В этом направлении он и начал работать, когда вступил на престол.

Можно ли ожидать политической пользы для республики от президента, чувствующего склонность к монархической идеологии?

Можно ли надеяться, что принесет хорошие политические плоды деятельность монарха, чувствующего пристрастие к республиканскому устройству? Но именно таким монархом и был Александр I, воспитанный швейцарцем Лагарпом в республиканскодемократическом духе. Александр I, колебался в своих политических симпатиях между либерализмом, республиканским строем и стремлением укрепить независимость царской власти, освободив ее от опеки дворянства и масонства.

Из всех русских царей русская интеллигенция с симпатией относилась только к трем: к Петру I - разгромившему самобытные духовные и политические традиции русского народа и насильственно насаждавшему чуждые его духу европейские традиции, к Екатерине II

- посеявшей на русской почве ядовитые семена французского атеизма и рационализма, и к Александру I - царю не раз высказывавшему явные симпатии республиканскому строю.

Царь-республиканец, частью добровольно, частью против своей воли, снял отравленный урожай с ядовитых европейских идей легкомысленно посеянных "Императрицей-философом" Екатериной II. Вот почему русские историки и идеологи из лагеря русской интеллигенции относятся к Александру I несравненно снисходительнее, чем ко всем остальным русским царям. Вот что можно прочесть, например, в книге еврея М. Цейтлина "Декабристы":

"Царь - влюбленный в свободу, воспитанный республиканцем Лагарпом, Царь-республиканец, это было редкое, единственное в истории зрелище. Юная дружба его и его прелестной почти девочки жены с такими же молодыми, чувствительными, благородными, полными энтузиазма и стремления к добру - как это было очаровательно. Они не только мечтали, но и пытались воплотить в жизнь свои мечты, эти очень молодые люди, и тогда то и хлынула на Россию волна конституционных проектов. Александр был первым в России учеником французских просветителей, старшим братом тех людей, которые так страстно его ненавидели и так долго с ним боролись. В сущности он был первым декабристом. Даже впоследствии, когда он заблудился в дремучем лесу мистических исканий, Александр остался им братом по духу." Александр I долгое время питал склонность к республиканской форме правления.

Так, готовясь войти в третью коалицию против Наполеона, Александр выражал в своих письмах разочарование, что Наполеон ликвидировал республику и стремится восстановить во Франции монархию.

Однажды, "...когда Император Александр I, воспитанный в республиканских идеях, - пишет Лев Тихомиров (Монархическая Государственность, Ч. III, стр. 122), - и считавший республику выше монархии, думал об ограничении своей самодержавной власти - он услышал красноречивый протест Карамзина.

"Если бы Александр, - писал Карамзин, - вдохновленный великодушной ненавистью к злоупотреблениям самодержавия, взял перо для подписания себе иных законов, кроме Божиих и совести - то истинный гражданин Российской державы дерзнул бы остановить Его руку и сказать: Государь, ты преступаешь границы своей власти.

Наученная долговременными бедствиями, Россия, пред святым алтарем, вручила Самодержавие Твоему предку и требовала, да управляет ею верховно, нераздельно. Сей завет есть основной твоей власти: иной не имеешь. Можешь все, но не можешь законно ограничить ее."

III. РАЗВИТИЕ НАЦИОНАЛЬНОГО СОЗНАНИЯ В НАЧАЛЕ ЦАРСТВОВАНИЯ АЛЕКСАНДРА I

Начавшаяся еще в прежнее царствование реакция против увлечения Западом и подражания ему, в царствование Александра I принимает более широкие размеры. Положение "Русской Европии" перестает устраивать все большее количество образованных людей Александровской эпохи, сумевших преодолеть духовную заразу вольтерьянства и масонства. Возникает понимание, что насильственный перерыв этих традиций Петром I и духовное подражание Европе, счастья России не принесло и принести не может. Лозунг Державина:

Французить нам престать пора, На Русь пора, с каждым годом находил все больше и больше поклонников. Но их было, конечно, все же значительно меньше, чем почитателей Европы и всего европейского.

Что на "Русь пора" начали сознавать кроме Державина и Карамзина и другие выдающиеся русские люди эпохи Александра I:

Жуковский, граф Ростопчин, любомудры и в конце Александровской эпохи - Пушкин, Грибоедов и др.

В 1802 году Карамзин написал "Рассуждение о любви к отечеству и народной гордости". Карамзин призывал русское общество покончить с рабским подражанием ко всему иноземному, призывает вернуться к национальному самосознанию и национальной самобытности.

"Хорошо и должно учиться, - пишет Карамзин, - но горе человеку и народу, который будет всегдашним учеником. Мы никогда не будем умны чужим умом и славны чужой славою." Карамзин призывает бороться с разлагающим влиянием европейских идей, начать борьбу с "теми развратными нравами, которым новейшие философы обучили род человеческий и которых пагубные плоды, после толикого пролития крови, поныне еще во Франции гнездятся".

На борьбу с подражанием Западу выступает Крылов (в баснях и комедиях "Урок дочкам" и "Модная лавка").

Против "Русской Европии" выступает убежденный враг масонов, русских вольтерьянцев и якобинцев граф Ростопчин, в свое время убедивший Павла I в опасности тайных политических замыслов масонства и разрушивший надежды русских масонов, что Павел I станет масонским царем.

В 1807 году граф Ростопчин написал "Мысли вслух на Красном Крыльце Ефремовского помещика Силы Андреевича Богатырева", в которых выступил резко против продолжавшейся галломании.

Представитель национального направления Ф. Глинка создает в 1808 году "Русский Вестник" и "Сын Отечества". Журнал ведет резкую идеологическую борьбу против увлечения всем иностранным. В "Русском Вестнике" продолжается резкая критика французской просветительной философии, начатая Карамзиным в 1795 году в "Переписке Мелиадора к Филарету", в которой он писал:

"Кто больше нашего славил преимущества 18-го века, свет философии, смягчение нравов, всеместное распространение духа общественности, теснейшую и дружелюбнейшую связь народов?.. Где теперь эта утешительная система? Она разрушилась в самом основании.

Кто мог думать, предвидеть? Где люди, которых мы любили? Где плод наук и мудрости? Век просвещения, я не узнаю тебя: в крови и пламени, среди убийств и разрушений я не узнаю тебя..." Русский Вестник" настойчиво призывает русское образованное общество отказаться от дальнейшего строительства "Русской Европии" и вернуться на путь предков.

Французская революция послужила толчком к переоценке взглядов на русское прошлое и в частности на благодетельность реформ Петра I.

В 1803 году Карамзин по его выражению "постригается в историки" и начинает писать грандиозную "Историю Государства Российского".

В 1811 году Карамзин написал записку "О древней и новой России". Эта записка, возникнувшая в результате углубленного изучения духовных и политических традиций допетровской Руси, представляет из себя уже систему русской национальной политической философии. Восхвалявший раньше Петра I в своих "Письмах русского путешественника", духовно созревший Карамзин теперь резко осуждает совершенную Петром революцию и ее гибельные исторические последствия. Он говорит о Петре как о "беззаконном" исказителе народного духа, "захотевшем сделать Россию Голландией".

"Вольные общества немецкой слободы, - пишет Карамзин, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией".

Ивана III, создателя Московской Руси, Карамзин считает выше Петра I, потому что Иван III действовал в народном духе, а "Петр не хотел вникать в истину, что дух народный составляет нравственное могущество Государства". "Искореняя древние навыки, представляя их смешными, глупыми, хваля и вводя иностранное, Государь России унижал россияне их собственном сердце".

"Страсть к новым для нас обычаям преступила в нем границы благоразумия". "Мы, - пишет Карамзин, - стали гражданами мира, но перестали быть в некотором смысле, гражданами России. Виною Петр".

Но Карамзин не сумел довести оценку революционной деятельности Петра до логического конца. Совершенно правильно расценивая деятельность Петра, как антинациональную, он тем не менее считает, что Петр I "гениальный человек и великий преобразователь".

Но даже при наличии этой нелогичности, записка Карамзина "О древней и новой России", представляла из себя ценнейший идеологический труд, ясно доказывающий всю ошибочность избранного Петром I пути.

Идеология консервативно-национальных кругов, вообще была половинчатой по своему характеру.

Консерваторы хотели быть русскими, но опираясь идеологически на посеянные Петром идеи, которые за давностью времени приобрели уже характер русской старины, они фактически перестали быть охранителями русской старины. Чисто русскими по своему мышлению и духовному складу остались только низшие слои народа.

Мировоззрение так называемых консервативных кругов Александровского общества не было действительно консервативным. Настоящего консервативного лагеря, сознательно, "честно и грозно" охранявшего национальные традиции после Петровской революции, никогда не существовало. Были только отдельные выдающиеся консерваторы, но национальноконсервативного лагеря не существовало. Это одна из главных причин гибели русской монархии. Русские консерваторы и в эпоху Александра I и при Николае I, и позже, охраняли не столько русские религиозные, политические и социальные традиции, зачеркнутые Петром, сколько охраняли традиции, заложенные Петром. Это не парадокс, это трагический исторический факт. Считая себя сторонниками русской старины, они фактически охраняли ту причудливую смесь "нижегородского с французским", которая выросла в результате Петровской революции. То, что охраняется не традиционные основы русской исторической жизни, а охранение идейного наследия известного этапа разрушения этих основ.

"В консервативный догмат возводится выдохшийся мумифицированный остов Петровской революции. В этом вечная слабость русского консерватизма - его беспочвенность". (Г. Федотов.

"И есть и будет". Размышления о России и революции). Это совершенно верный вывод. Русские консерваторы, по крайней мере большинство их, всегда были рьяными защитниками политических, религиозных и социальных идей, возникших в результате Петровской революции.

"Шишков и его последователи горячо восставали против нововведений тогдашнего времени, а все введенное прежде, от реформы Петра I до появления Карамзина, признавали русским и самих себя считали русскими людьми, нисколько не чувствуя и не понимая, это они сами были иностранцы, чуждые народу, ничего непонимающие в его русской жизни. Даже не было мысли оглянуться на самих себя. Век Екатерины, перед которым они благоговели, считался у них не только русским, но даже русскою стариною. Они вопили против иностранного направления - и не подозревали, что охвачены им с ног до головы, что они не умеют даже думать по-русски". (С. Т. Аксаков. Воспоминания об Александре Семеновиче Шишкове.) В силу столь парадоксальной двусмысленной политической позиции, русские консерваторы, вернее считающие себя таковыми, очень часто принимают за политических врагов выдающихся представителей подлинного русского консерватизма, а русские "прогрессисты", не брезгающие ничем для усиления своих политических позиций, зачисляют их в свой лагерь.

Такая история произошла, например, с Чацким. "Горе от ума" было написано Грибоедовым накануне восстания декабристов. Это был момент, когда складывался мудрый подлинный консерватизм Пушкина, когда зрели идеи будущего славянофильства. Это была эпоха, когда назревал благоприятный момент для поворота на исторический путь.

Знаменитый прусский реформатор Штейн, после занятия Пруссии Наполеоном, приехавший по приглашению Императора Александра I в Россию, считал, например, что:

"Россия могла бы сохранить свои первоначальные нравы, образ жизни, одежду и т. д., а не подкапывать и не портить своей самобытности, изменяя все это. Ей не нужно было ни французской одежды, ни французской кухни, ни иностранного общественного типа она могла из своего собственного исключить все грубое, не отказываясь от всех его особенностей... Быть может, еще не поздно умерить вторжение иностранных обычаев и придать (русскому формированию) направление, более целесообразное... Можно было бы ввести снова столь целесообразную и удобную национальную одежду - кафтан..." Необходимость сохранения самобытности понимали не только иностранцы, понимали и наиболее проницательные русские. Но сколько ушатов насмешек и издевательств было вылито по адресу людей, старавшихся толкать общество на путь самобытной русской культуры.

Образ Чацкого не был понят. Чацкий вовсе не революционер и не прогрессист, он вовсе не ненавистник России, каковым его считают до сих пор. Чацкий такой же либеральный консерватор, как и Пушкин.

Чацкому противна позиция мнимого консерватора Фамусова, фактически охраняющего антинациональные тенденции Петровской революции, которые являются для Фамусова и "консерваторов" его типа, уже "русской стариной".

Чацкий восстает против слепого угодничества, против низкопоклонства, против слепого пресмыкания перед всем иностранным. Вернувшись из Европы Чацкий говорит лжеконсерваторам вроде Фамусова:

Ах! Франция! Нет в мире края! Решили две княжны, сестрицы, повторяя Урок, который им из детства натвержден.

Я одаль воссылал желанья Смиренные, однако вслух, Чтоб истребил Господь нечистый этот дух Пустого, рабского, слепого подражанья; Чтоб искру заронил Он в ком-нибудь с душой, Кто мог бы словом и примером Нас удержать как крепкою возжой, От жалкой тошноты по стороне чужой.

Пускай меня объявят старовером, Но хуже для меня наш север во сто крат С тех пор, как отдал все в обмен на новый лад И нравы, и язык, и старину святую, И величавую одежду на другую По шутовскому образцу:

Хвост сзади, спереди какой-то чудный выем, Рассудку вопреки, наперекор стихиям, Движенья связаны, и не краса лицу; Смешные, бритые, седые подбородки!

Как платья, волосы, так и умы коротки!..

Ах! Если рождены мы все перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого у них незнанья иноземцев.

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, бодрый наш народ Хотя по языку нас не считал за немцев".

И вот, Чацкого, настоящего консерватора, охранителя древних русских традиций, Фамусовы - охранители "устоев" возникших в результате революции Петра I, объявляют сумасшедшим и карбонарием, ниспровергателем основ. Подобные явления в "национально-консервативном лагере" эмиграции происходят и в наши дни. Стоит только кому-нибудь из монархистов, подобно Чацкому сказать правду о трагических последствиях деятельности Петра I и Екатерины II, как современные Фамусовы начинают вопить:

"...Ах! Боже мой он карбонари.

...Он вольность хочет проповедать!.

...Да он властей не признает." Эти седовласые дети до сих пор не задумываются над вопросом, почему это большевики разрушили памятники всем русским царям, а вот памятники Петру I и Екатерине оставили.

Также, как эти горе-консерваторы, до сих пор серьезно воображающие себя "хранителями истинного русского духа" никак не могут понять, что задача спасения духовного авторитета русского православия и самодержавия значительно важнее спасения авторитета отдельных русских монархов, которые разрушая православие и дело русского самодержавия своими действиями, положили начало разрушению русской монархии, чем воспользовались масоны и все остальные враги русской монархии.

Не только один Александр I дает пример распада традиционного монархического сознания. Мы находим его даже у одного из наиболее ярких представителей русского духовного возрождения, как у Карамзина. Карамзин писал И. И. Димитриеву "по чувству я остаюсь республиканцем, - но при том верным подданным русского царя".

Воскрешая, как историк, убитую при Петре I идею священного характера царской власти, Карамзин тем не менее писал кн.

Вяземскому: "Я в душе - республиканец и таким и умру".

IV. КАКИЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ЗАДАЧИ ПРЕДСТОЯЛО РАЗРЕШИТЬ АЛЕКСАНДРУ I И ПОЧЕМУ

ОН НЕ СМОГ ИХ РАЗРЕШИТЬ?

I

Какая историческая задача стояла перед Александром I? Та же самая, какая стояла и перед отцом его Павлом I, убитым масонами и "знатным шляхетством". Необходимо было как можно скорее ликвидировать трагические последствия, совершенной Петром I во всех областях духовной, политической, социальной и экономической жизни, революции.

Путь, который мог только принести счастье русскому народу, указал отец Александра I - Император Павел. Этот путь состоял в организации национальной контрреволюции против осуществленной Петром I революции. В зависимости от исторический обстоятельств, национальная контрреволюция могла иметь или характер быстрого перелома, или иметь характер постепенного перехода на путь традиционной русской государственности.

Вернуться на путь предков было конечно не легко. Для этого необходимо было бы произвести новую целую революцию во взглядах и привычках высших слоев русского общества, сильно денационализировавшегося со времени революции Петра I. Превратить "русскую Европию" снова в Русь, в Россию, было не так просто. Для этого было необходимо чтобы православие приобрело былую роль духовного руководителя народа. Главой православной церкви должен был стать Патриарх, а не царь. Независимая, свободная от опеки государства церковь должна была найти путь объединения с старообрядчеством и начать решительную борьбу с масонством и "вольтерьянством" и другими формами увлечения европейской философии.

Идеи западного абсолютизма, на которые уже почти в течении ста лет опиралась царская власть, необходимо было заменить политическими идеями самодержавия. В лице возрожденной сильной церкви, восстановленное самодержавие нашло бы мощного союзника для борьбы с растлевающим действием европейских идей и смогло бы вместе с ней начать борьбу против основного зла тогдашней России крепостного права. Отмена крепостного права европейского типа вырвало бы опору из под ног дворянства, стремившегося превратить царскую власть в орудие своих сословных интересов. В лице свободного крестьянства, жившего все еще идеями православия и самодержавия, царская власть получила бы такую же могучую опору, как и в свободной церкви, независимой от воли государственных надсмотрщиков.

"Возврат на Русь" не обошелся бы, конечно, без тяжелой, ожесточенной борьбы с масонством, аристократией и дворянством, которые едва ли бы пожелали добровольно отказаться от выгодного права владения "крещенной собственностью". Но объединенные общим миросозерцанием, Царь, Православная церковь и народ, в конечном итоге вышли бы наверно победителями в борьбе с теми, кто желал идти по пути строительства "русской Европии". Но этого не произошло и не могло произойти потому, что Александр I не обладал ясным монархическим миросозерцанием отца, считавшего, что пора уже возвратиться на Русь.

Двойственность мировоззрения Александра I не могла не отразиться на его политической деятельности. Он часто колебался, не зная какую занять политическую линию. И поэтому политически он все время сидел между двумя стульями - колеблясь между долгом монарха и своими пристрастиями к республиканском строю. Отсутствием цельного политического миросозерцания Александр I очень напоминал Петра I. Как Петр I, он не имел цельного монархического миросозерцания, ни определенного плана государственной деятельности. Как и Петр I, не отдавал себе ясного отчета, а каков будет результат задуманного им мероприятия. Александру I, как государственному деятелю, можно дать такую же оценку, какую дал Петру I Ключевский: "До конца своей жизни он не мог понять ни исторической логики, ни физиологии народной жизни".

В силу полученного им неправильного воспитания Александр I вместо того, чтобы стать возглавителем национальной контрреволюции, стал завершителем первого периода европеизации России.

Политические идеалы самодержавия были чужды душе Александра I, не сознавал он и необходимости восстановления Патриаршества. Из всех исторических задач, которые необходимо было решать, Александр I ясно понимал только одну - это необходимость скорейшей отмены крепостного права.

II

Крепостное право европейского типа, окончательно сложившееся в правление Екатерины II, было основным препятствием, которое мешало нормальному социальному и политическому развитию России.

"Если в первый период прикрепление к земле трудящегося населения является государственной необходимостью, а уход и бегство населения государственным бедствием (в допетровской Руси. - Б. Б.), то во второй период прикрепление становится, наоборот, государственным бедствием останавливающим всякое экономическое развитие страны, а уход населения государственной необходимостью, которую надо всячески поощрять." "Но, если крестьянско-земельный вопрос в своем целом был жизненным для государства во все периоды его существования, то вопрос о крепостном праве, как оно оформилось с средины XVIII века, был явлением не историческим и чуждым России. Рабство, просуществовавшее ровно сто лет, было западного происхождения".

"Крепостное право, - как справедливо замечает Н. Багров в своем исследовании "Правовые и социальные источники русской смуты" (Ревель 1931 г.), - несмотря на короткий срок своего существования, оказалось по своим историческим результатам неоспоримо более вредным для русского народа, чем татарское иго.

Оно содействовало разложению духовных сил страны, развитию в народе пассивных черт характера, неудовлетворенности, восприимчивости к бунту, отсутствию правильного развития воли, слепому подчинению вожакам, обещающим землю и свободу, даже если эти обещания потеряли всякий смысл".

Конечно, крепостное право в России, даже в самую сильную пору развития его было все же мягче, чем в странах Европы, чем в соседней Польше, чем в Прибалтике. Но благодаря сильно развитому у русского человека чувству социальной справедливости, оно воспринималось русским крестьянином острее, болезненнее, чем европейскими крестьянами, несмотря на то, что с ним помещики обращались мягче, чем европейские помещики с своими крепостными.

Крепостное право в после-петровской России было неизмеримо суровее, чем крепостная зависимость в Московской Руси; но дореволюционные историки и писатели, преследуя политические цели, изображали правовое и политическое положение крепостного крестьянства всегда в нарочито мрачных красках. Во-первых, всегда замалчивается, что 45 процентов крестьянства никогда не знали крепостного права. Затем, - как правильно замечает С. Г. Пушкарев в своей работе "Россия в XIX веке", изданной Чеховским издательством,

- "в дореволюционной России принято изображать положение всего крепостного крестьянства самыми мрачными красками, а всех помещиков полагается изображать в виде диких зверей, которые находят главное и чуть ли не единственное удовольствие своей жизни в постоянном истязании крестьян всеми всевозможными орудиями пытки" - розгами, палками, кнутами, плетьми, железными цепями, рогатками, "щекобитками" и т. д. Бесспорно, случаи жестоких истязаний бывали, мы находим сведения о них в судебных протоколах и в воспоминаниях современников, но они именно потому и попали на страницы мемуаров и в акты судов, что рассматривались как преступления, а не как повсеместно действующий нормальный обычай, (на который, поэтому, никто не обратил бы внимания).

Отвергая слащаво-фальшивую теорию "патриархальной власти", по которой помещики относились к своим крестьянам, как заботливые родители к любимым детям, мы не можем, однако, принять и противоположной, весьма распространенной теории сплошного зверства "класса помещиков". Если мы даже согласимся с утверждением, что помещики видели в своих крепостных не людей, а только рабочий скот, то все же позволительно усомниться в том, что большинство сельских хозяев находило особое удовольствие в постоянном истязании принадлежавшего им рабочего скота. СалтыковЩедрин, которого никто не заподозрит в сочувствии крепостному праву, говорит (в "Пошехонской старине") о характере отношений помещиков к крепостным: "Вообще мужика берегли, потому что видели в нем тягло, которое производит полезную и для всех наглядную работу.

Изнурять эту рабочую силу не представлялось расчета, потому что подобный образ действия сократил бы барщину и внес бы неурядицу в хозяйственные распоряжения. Поэтому главный секрет доброго помещичьего управления заключался в том, чтобы не изнурять мужика, но в то же время не давать ему гулять".

Самый тяжелый период крепостного права падает на эпоху правления Екатерины II. При Александре I и Николае I характер крепостного права стал уже более мягким.

III

Русская народная мудрость говорит: "Клин - клином вышибают". Петр обрубил все ветки у дерева русской исторической жизни, спилил ствол, расколол его и вогнал в расщелину клин чуждых русскому историческому духу религиозных, политических и социальных идей. Могло ли, находясь в таком положении, русское дерево быстро отрасти и дать новые могучие ветви. Конечно нет!

Чтобы помочь ему снова отрасти необходимо было выбить загнанный в его сердцевину Петром I клин, а только тогда расщепленный ствол мог соединиться и переболев еще некоторое время, искалеченное дерево, пользуясь силой неповрежденных корней, могло пустить новые ветви и расти дальше.

Но это не было сделано и клин, загнанный Петром, продолжал разделять русскую историю, русский дух, русский народ на две половины, не позволяя им снова срастись.

Александр I не пошел, по пути своего отца, который предпринял первые попытки вытащить загнанный Петром I клин. В силу полученного им политического воспитания, Александр I не мог быть возглавителем национальной духовной контрреволюции. Вся его государственная деятельность напоминала деятельность человека, который хотел вернуть искалеченное дерево к жизни, но не понимал, что единственный способ вернуть его к жизни - выбить клин из его расщепленного ствола. Все государственные действия Александра I были только полумерами. Полумеры же эти не могли вдохнуть жизнь в искалеченный организм русской жизни.

Идеологически и Александр I, и современное ему образованное общество опирались на клин, которым Петр расколол русскую жизнь надвое. Поэтому идеология, на которую опиралась царская власть, все политические течения в эпоху правления Александра I были противоестественной смесью чужеродных, противоречащих друг другу идей.

То, что по привычке именовалось "самодержавием", - на самом деле было противоестественной смесью политических идей западного абсолютизма с обрывками политических идей уничтоженного Петром I самодержавия. Православное богословие - было причудливой смесью религиозных догматов православия, протестантства и даже, хотя в меньшей степени, католичества.

V. НЕГЛАСНЫЙ КОМИТЕТ ИЛИ ..."ЯКОБИНСКАЯ ШАЙКА"

Вскоре после вступления на трон, Александр I по совету своих ближайших друзей, создает так называемый Негласный или тайный комитет. Кто же является членами этого тайного комитета кроме Александра I? Выдающуюся роль в нем играл граф Строганов, участник "Великой" французской революции, член якобинского клуба "Друзей Закона". Во время принятия Строганова в члены клуба, он воскликнул:

"Лучшим днем в моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции".

В состав Негласного комитета входили масоны граф В. Кочубей, Николай Новосильцев и поляк Адам Чарторыйский. Все эти лица были членами различных масонских лож.

На заседаниях этого комитета снова, обсуждался вопрос о введении в России конституции, правах гражданина и других мероприятиях в духе идей "Великой" французской революции. Гр.

Строганов составил проект конституции, которая по его характеристике "есть законное признание прав народа и тех форм, в которых он может осуществлять эти свои права".

Активное участие в работах Негласного Комитета принимал вернувшийся в Россию воспитатель Александра I масон Лагарп, бывший до этого президентом Гельветической республики, возникнувшей в Швейцарии в результате французской революции.

Некоторые историки утверждают, что бывший президент Гельветической республики будто бы убеждал Александра, стремившегося к введению конституционной монархии, не спешить с введением конституции и говорил, что для такого большого государствам как Россия необходима твердая, непоколебимая власть.

Но едва ли эта версия отвечает истине. Едва ли бы такой убежденный республиканец, как Лагарп, ратовал бы за сохранение в России неограниченной монархической власти.

В работе Негласного Комитета принимали участие также видные масоны граф А. Р. Варенцов, Трощинский, Завадовский, впоследствии ставшие министрами.

В июле 1801 года в Негласном Комитете обсуждался проект Грамоты российскому народу. В составлении этой грамоты, кроме членов Негласного Комитета, принимал участие также заядлый враг монархии, духовный отец русской интеллигенции А. Радищев, его покровитель граф А. Р. Воронцов и масон Сперанский.

Таков был характерный состав Негласного Комитета, который Александр I называл по имени существовавшего во время французской революции подобного комитета, - Комитетом общественного спасения, а противники масонов и русских якобинцев именовали его "Якобинской шайкой".

Негласный Комитет занимался обсуждением различных реформ в течение всего 1801 года, вплоть до мая 1802 года. Потом он не собирался полтора года. Затем члены его собрались несколько раз в 1803 году, а потом Негласный Комитет перестал существовать. Да и необходимость в нем по существу отпала. Соединенными усилиями масонов на роль реформатора русской государственности был рекомендован масон М. М. Сперанский и необходимость в Негласном Комитете отпала.

25 февраля 1803 года Александр I дал указ "О свободных землепашцах". По этому указу помещики, желавшие освободить крестьян, могли освобождать крестьян целыми селениями, на основании договоренности с крестьянами. Министр Внутренних дел получил право утверждать соглашения помещиков с крестьянами.

Из этого дело ничего не вышло. Те, кто больше всех выступал против крепостного права, помещики-якобинцы, вроде графа Строганова, заявлявшего на собраниях Негласного Комитета, что опасность заключается не в освобождении крестьян, а в удержании их в крепостном состоянии, и не подумали освободить крестьян. Только граф С. П. Румянцев освободил 5.000 крепостных. В течение царствования Александра было освобождено добровольно всего лишь 50.000 крестьян. Граф же Строганов, говоривший в Париже во время французской революции, что он мечтает дожить до такой же революции в России и больше всех настаивавший на освобождении крестьян, и не подумал отпустить на волю всех своих крестьян.

Крики о необходимости срочной отмены крепостного права были только одним из способов расшатывания царской власти со стороны масонов и якобинцев. Вот, дескать, смотрите, как сидящий на троне тиран не желает дать свободу миллионам своих подданных. Это только распаляло страсти масонов, вольтерьянцев и сторонников французской революции против "тирана". С другой стороны, эти крики вызывали вражду к царю среди той части дворянства, которая вовсе не желала расставаться с теми выгодами, которые им давало пользование бесплатным трудом "крещенной собственности". А таких дворян было много между средних и низших слоев дворянства, которые являлись приверженцами православия и сторонниками монархии. Затрагивать интересы этих слоев дворянства и освобождать крестьян против их желания было опасно.

Желание Александра I освободить крестьян наталкивалось на сложную политическую игру слоев враждебных монархической власти и на материальные интересы ее убежденных сторонников.

Одного желания Александра I как можно скорее освободить крестьян было мало. Он должен был считаться с реальной политической обстановкой в стране. А она, благодаря расцвету масонства, падению влияния православного и монархического сознания в высших слоях дворянства, в России была очень и очень напряженной.

VI. ОБЩЕСТВО АЛЕКСАНДРОВСКОЙ ЭПОХИ

Александр I, - как верно отмечает С. Платонов в "Лекциях по русской истории", - в сущности "мало ценил то общество, которым управлял, только во время Отечественной войны, патриотизм всех слоев населения вызвал у него временное уважение к русским".

И надо сказать, что у Александра I было мало оснований уважать высшие слои денационализированного русского общества, на которое ему приходилось опираться при управлении обширным государством.

Он рано, еще юношей хорошо узнал нравственную нечистоплотность русских "вольтерьянцев" и масонов, составлявших двор Екатерины II.

Вспомним его характеристику "Екатерининских орлов", в письме, написанном своему другу Кочубею 21 февраля 1796 года. "Нет ни одного честного человека среди них", - писал он. - "Я всякий раз страдаю, когда должен явиться на придворную сцену. Кровь портится во мне, при виде погони на каждом шагу за получением высших отличий, нестоящих в моих глазах медного гроша. Я чувствую себя несчастным в обществе таких людей, которых не желал бы иметь у себя и лакеями, между тем, они занимают высшие места. Как, например, Зубовы, Пассек, князья Барятинские, оба Салтыкова, Мятлевы и множество других, которых не стоит даже называть и которые, будучи надменны с низшими, пресмыкаются перед теми, кого они боятся".

Еще меньше стал уважать Александр I это "высшее" общество после того, как представители его вовлекли Александра I, с помощью ряда провокаций, против его желания, в заговор против отца, клятвенно уверяли, что к отцу не будет применено никаких насилий, а затем зверски убили его.

Можно ли было уважать таких людей и верить им?

Во все царствование Александра I политическая обстановка была очень напряженной. В начале царствования Александр был орудием в руках двух крупных сил - русского масонства и европеизированной аристократии, зараженной масонскими идеями и идеями французской революции, проистекавшими из масонства. Ведущей политической силой было, конечно, русское масонство и политические течения, возникшие под его влиянием в аристократическом обществе и среди офицеров гвардии.

Общество Александровской эпохи напоминало телегу, которую тащат в разные стороны лебедь, рак и щука. Яркую характеристику духовной смуты, царившей в душах дворянства и русского образованного общества в эпоху Александра I дал проф. И. Ильин в речи, произнесенной в 1937 году в Риге по случаю 100-летней годовщины со дня смерти Пушкина:

"Россия заканчивает собирание своих территориальных и многонациональных сил, но еще не расцвела духовно: еще не освободила себя социально и хозяйственно, еще не развернула целиком своего культурно-творческого акта, еще не раскрыла красоты и мощи своего языка, еще не увидела ни своего национального лика, ни своего безгранично-свободного духовного горизонта. Русская интеллигенция еще не родилась на свет, а уже литературно западничает и учится у французов революционным заговорам. Русское дворянство еще не успело приступить к своей самостоятельной, культурногосударственной миссии; оно еще не имеет ни зрелой идеи, ни опыта, а от 18 века оно уже унаследовало преступную привычку терроризировать своих государей дворцовыми переворотами. Оно еще не образовало своего разума, а уже начинает утрачивать свою веру и с радостью готово брать "уроки чистого атеизма" у доморощенных или заезжих вольтерьянцев..." "...Русское либерально-революционное дворянство того времени принимало себя за "соль земли" и потому мечтало об ограничении прав монарха... Оно не понимало, что России необходимо мудрое, государственное строительство и подготовка к нему, а не сеяние революционного ветра, не разложение основ национального бытия; оно не разумело, что воспитание народа требует доверчивого изучения его духовных сил, а не сословных заговоров против государя..." "Пользуясь замешательством и всеобщей растерянностью правительства в первые дни после катастрофы, - пишет друг детства Александра I, князь Адам Чарторыйский, - генерал-от-кавалерии граф Пален возымел мысль захватить в свои руки ослабленные бразды правления".

Пален решил принять на себя роль опекуна юного Государя, возведенного на престол его вероломством и предательством.

Убив Павла I, русское масонство, единственная организованная в то время политическая сила, крепко держало в своих руках его сына. После убийства Павла I масоны пытались снова ограничить власть царя. Известно, что Пален и Зубовы напомнили Александру о его обещании ввести конституцию. Декабрист Лунин сообщил следственной комиссии, что Н. П. Панин и Пален хотели ввести конституцию. Это намерение заговорщиков не удалось только благодаря противодействию командира Преображенского полка генерал-майора Талызина, генерала Уварова и полковника князя П.

Волконского.

Но все заговорщики масоны-дворяне и дворяне, не бывшие масонами, были единодушны в своем желании восстановить уничтоженные Павлом I сословные привилегии дворянства. И Александру I пришлось удовлетворить их желание, хотя сам он был против этой меры.

2 апреля 1801 года, через месяц после убийства отца, Александр I восстановил Жалованную грамоту дворянства, хотя известны его слова, что он "восстановил дворянскую грамоту, уничтоженную Павлом, против своей воли, и эта исключительность дарованных ею прав, всегда ему была противна".

Как указывает известный исследователь эпохи Александра I, Великий Князь Николай Михайлович, - "дворянство было всегда ненавистно Александру, и корень ненависти к нему связывался не с крепостным правом, а с ролью дворянства в событии 11 марта, не забытым в течении всей его жизни".

Александр I относился к участникам заговора против его отца со смешанным чувством антипатии и боязни. Он ненавидел их и в то же время опасался, что они могут организовать заговор и против него, убить и его.

Масонам и якобинцам дворянам не удалось добиться введения конституции. И формально Александр I был полновластным властителем, но фактически он не был таковым. Всю жизнь ему приходилось считаться с желаниями тех, которые с помощью подлых интриг и провокаций вовлекли его в заговор против отца.

Проживи он немного больше и ему пришлось бы подавлять масонскодворянский заговор декабристов, созревший еще при его жизни.

В дневнике за 1834 год Пушкин записывает: "...Третьего дня обед у Австрийского посланника... Сидя втроем с посланником и его женой, разговорился я об 11 марта. Недавно на бале у него был цареубийца Скарятин; Финкельман не знал за ним этого греха. Он удивляется странностям нашего общества. Но покойный Государь был окружен убийцами его отца...

...Государь, ныне царствующий, первый у нас имел право казнить цареубийц или помышления о цареубийстве; его предшественники принуждены были терпеть или прощать".

Правильность взгляда Пушкина, что Александр I до конца жизни не мог наказать убийц своего отца и принужден был терпеть их, подтверждает и заместитель французского посла граф Буальконт в августе 1822 года:

"...Где можно видеть людей прекрасно воспитанных и принадлежащих к сливкам общества, но восхваляющих убийц Павла I, и где лучшим тоном людей высшего света были их намеки на то, что и они имели отношение к ужасному преступлению".

Это было написано всего за 28 месяцев до смерти Александра I.

Как мог Александр I уважать подобное общество, которым ему пришлось управлять, но которое упрямо стремилось управлять им.

VII. ЗОЛОТОЙ ВЕК РУССКОГО МАСОНСТВА

I

Масонство всегда и всюду отличается пестротой своих идейных и политических стремлений, стремясь угодить на всякий вкус. Таковым оно было и в эпоху Александра I. Это подчеркивается всеми исследователями духовных течений Александровской эпохи.

"В царствование Александра I в России, преимущественно в столицах, образовалось много масонских "лож", разных школ и сект; личный состав лож был многочисленным и чрезвычайно пестрым, включая и высших чиновников Империи и будущих декабристов; столь же различны были и их направления; в отношении религиозном среди масонов были мистики и пиетисты, и люди индифферентные ко всякой религии; в одних ложах господствовала "обыкновенная масонская мораль" братолюбия и благотворительности (Пыпин), в других проявились политические тенденции либерализма и даже радикализма".

"Круг вольных каменщиков, - пишет Соколовская, работавший втайне со времени заключения Николая Ивановича Новикова в 1792 году в Шлиссельбургскую крепость, - был невелик.

Недовольство правительства Екатерины II было великим осколком стойкости: большинство братьев поколебалось в верности орденским заветам и прекратило собрания в ложах. Однако, как показало будущее, эти слабые духом братья не вовсе порвали связь с орденом, а лишь благоразумно выжидали для каменщических работ благоприятных времен".

"Круг мужей испытанной верности, не прерывая тайных собраний, сохранил для масонов XIX века духовные масонские заветы, важнейшие рыцарские законы, обрядники и символические предметы:

эти верные братья, "солдаты ордена", как именовали их вольные каменщики, сберегли искру масонства под пеплом запрещения".

"...Несмотря на правительственные преследования, и мистические христиане (?!), и масоны, - свидетельствует П. Кропоткин в своей книге "Идеалы и действительность в русской литературе", (некоторые ложи которых следовали учению Розенкрейцеров), оказали глубокое влияние на умственную жизнь России. С восшествием на престол Александра I, масоны получили возможность более свободной проповеди своих идей..." Князь-анархист говорит правду. Царствование Александра I это золотой век русского масонства.

15 января 1800 года А. Ф. Лабзин открыл в Санкт-Петербурге ложу "Умирающий сфинкс". Вступающие в эту ложу давали клятву посвятить всю свою жизнь, все свое достояние работе во имя процветания ордена. Вся работа проводилась в глубокой тайне.

Вступавшие в ложу давали обещание никогда и никому ничего о ложе "не открывать, как бы вовсе оной не существовало".

Лабзин обладал неограниченной властью. Высшие руководители ордена членам ложи были неизвестны. Выполнителем их воли считался А. Ф. Лабзин.

Флигель-адъютант Александра I полковник Барзин сообщает, что в 1803 году к Императору явился масон И. В. Вебер, избранный русскими масонами, входившими в состав "Великой национальной ложи" шведского масонства, гроссмейстером русских масонов этого течения.

Барзин указывает, что Вебер сумел убедить Александра, что масоны во всех государствах Европы пользуются покровительством монархов и что он может вполне рассчитывать на русских масонов, как на самых преданных своих верноподданных.

А может быть дело обстояло иначе. Может быть Вебер дал понять Императору Александру I, что ему нет смысла вступать на путь борьбы с русским масонством, показавшем свою силу три года назад во время организованного им заговора против отца Александра.

Точно известно только одно, что после аудиенции, данной Веберу, Александр I разрешил масонам снова открыто собираться в масонских ложах.

В 1802 году камергер А. А. Жеребцов, сын О. А. Жеребцовой, через которую английские масоны передавали деньги на организацию убийства Павла I, открыл в Петербурге ложу "Соединенные друзья".

В 1803 году розенкрейцерами открывается в Москве тайная ложа "Нептун". Во главе ложи стоял сенатор П. И. Голенищев-Кутузов.

А. Ф. Лабзин объединил особо увлекавшихся масонской мистикой членов ложи для изучения "теоретической степени Соломоновых наук". Лабзин и старый московский мартинист М. И.

Невзоров начинают снова издавать масонские журналы. В 1804 году начал издаваться масонский журнал "Сионский вестник", к счастью запрещенный после первого номера. В Москве "Соломоновы науки" и прочие масонские "премудрости" изучались в ложе "К мертвой голове".

В этой работе активное участие принимал А. X. Чеботарев, И. А.

Поздеев, И. В. Лопухин, Ф. П. Лубяновский, Р. С. Степанов, Ф. Л.

Ключарев, адмирал И. С. Мордвинов и князья Трубецкие. Изучением тайных знаний занималась также основанная графом Грабянко в Петербурге ложа "Народ Божий".

"Как в розенкрейцеровских ложах, - сообщает Т. О.

Соколовская, - в ложе графа Грабянки занимались, кроме теософии еще и алхимией, магией, но утверждая, что братья "Златорозового Креста" имеют предметом изучения "магию белую, божественную" розенкрейцеры обвиняли последователей гр. Грабянки в чернокнижии, занятии черно-магиею, сношениях со злыми духами. Сокрушаясь о нетвердости таких братьев, увлекшихся новым учением, начальники пишут: "знакомые нам в своем пути колеблются и не ведают, куда пристать и, Боже их помилуй, попадут на како-магов или на иллюминатов".

Деятельностью ложи "Народ Божий" заинтересовалось правительство и в 1807 году граф Грабянко был заключен в крепость".

В 1805 году "Осмотрительный, благоразумный и великомудрый" масон И. В. Вебер создал ложу "Александра Благотворительность к коронованному Великану". Масон А. А. Сергеев в июне 1809 года создал ложу "Елизаветы к добродетели".

В 1809 году "по инициативе Сперанского состоялся вызов в Петербургскую Академию (духовную. - Б. Б.) известного Фесслера, имевшего большое влияние в русских масонских кружках и сразу получившего большое значение между приверженцами мистических идей. Приезд его противниками отмечен был, как событие весьма важное, как начало господства мистицизма в России", - указывает П. Знаменский в "Руководстве к русской церковной истории" (Казань. 1886 год).

22 мая 1810 года в Петербурге возникла ложа "Петра к правде". В состав ее входили главным образом жившие в Петербурге немцы евангелисты и лютеране.

Все эти три масонские ложи вскоре объединились и получили название "Соединенных лож". Все эти ложи принадлежали к шведскому масонству. В 1810 году для управления "Соединенными ложами" была организована "Великая директориальная ложа Владимира к порядку", во главе которой встал И. В. Вебер.

Развивали свою деятельность и масоны других направлений.

Масонами французского направления в марте 1809 года была открыта ложа "Палестина". Во главе "Палестины" стоял граф М. Ю.

Виельгорский.

Развивали свою деятельность и представители наиболее революционного масонского ордена иллюминатов. С 1807 до 1810 года в Петербурге существовала ложа иллюминатов, по некоторым сведениям называвшаяся "Полярная звезда". Во главе ложи стоял выписанный Сперанским из Германии немец И. А. Фесслер. Членами ложи были: М. М. Сперанский, проф. Ф. А. Гауэншильд, Злобин, Дерябин, Магницкий, проф. Лодий, барон Розенкампф, Пезаровиус и Ренненкампф.

II

Перед Отечественной войной масонство достигло значительных успехов. Масоны Лопухин, Невзоров, Лабзин, Поздеев, Вебер и Фесслер вели деятельную работу по вербовке новых членов и распространению масонского учения разных толков.

Успехи масонства не могли не остаться незамеченными Александром I, тем более, что масоны подавали ему доклады, в которых старались его убедить, что он может использовать масонство в интересах царской власти.

Вот один из подобных докладов:

"Я счел долгом представить Вашему Величеству некоторые мысли относительно тех мудрых мер, которые Ваше Величество предполагаете употребить для устройства масонства. Они кажутся мне способными обеспечить успех Ваших намерений.

Хорошее устройство масонства в Империи должно принести две существенные выгоды:

1) Оно должно остановить увеличение испорченности нравов, установляя добрую нравственность, утвержденную на прочном основании религии.

2) Оно должно воспрепятствовать введению всякого другого общества, основанного на вредных началах, таким способом образовать род постоянного, но незаметного надзора, который по своим тайным сношениям с министерством полиции, доставил бы ему, так сказать, залог против всякой попытки, противной предлагаемой цели.

Чтобы установить это устройство способом верным, необходимо следовать двум началам, которые неизбежно приведут к желаемому результату:

1) Сколько возможно, скрывать действия полиции в ее присмотре так, чтобы не только публика вообще, или те, кто пытался бы вводить эти вредные начала, не подозревали этого надзора, но чтобы самые члены лож оставались в неведении, что они находятся под присмотром или покровительством правительства, и чтобы только начальники ордена участвовали в этой тайне.

2) Установить масонство в первоначальной его чистоте. Все то, что могли прибавить к нему в некоторых странах отдаленные обстоятельства, чуждые цели Вашего Величества, должно быть рассматриваемо как подробности чуждые для нас и которые легко отделить от существенной части. Когда устройство этого ордена будет раз очищено и утверждено таким образом, было бы необходимо образовать центр соединения, к которому примыкали и где сходились бы все учреждения этого рода, какие могли бы образовываться внутри Империи, в каком бы то ни было месте.

Эти учреждения сделались бы и единственным предохранением против зла, которое могло бы проникнуть в страну путями, удаленными от присмотра, установленного в столице; и сделались бы удобством надзора для общей полиции, которое трудно было бы заменить какимнибудь другим средством. Этим центром соединения была бы ложамать, основанная в столице.

Всякая другая ложа в Империи, не учрежденная этой ложей, не должна бы быть терпима.

Эти меры, Государь, проводимы благоразумно и в тайне обеспечили бы успех предположенного плана, так что намерение Вашего Величества было бы совершено исполнено".

III

Александр I, желая выяснить истинные политические намерения русского масонства, повелел министру полиции запросить уставы существующих масонских лож, собрать информацию о применяющихся ими обрядах, о числе членов и т. д.

Масонов это повеление не застало врасплох. Масоны учитывали, что их деятельность не останется незамеченной и вызовет интерес у правительства и своевременно подготовились, добившись через братьев-масонов, окружавших Императора, назначения на пост министра полиции генерал-лейтенанта А. Д. Балашова. А. Д. Балашов был член масонской ложи "Соединенных друзей", масон высоких степеней.

Масон-министр обратился к руководителям лож со следующим приказом:

"...Начальникам существующих здесь масонских обществ известно, что правительство, зная о их существование, не полагало никаких препятствий их собраниям. С своей стороны и общества заслуживают ту справедливость, что доселе не подавали они ни малейшего повода к какому-либо на них притязанию.

Но неосторожностью некоторых членов, взаимными лож состязаниями и некоторою поспешностью к пополнению их новыми и непрестанными принятиями, бытие сих обществ слишком огласилось.

Из тайных они стали почти явными и тем подали повод невежеству или злонамеренности к разным на них нареканиям. В сем положении вещей дабы положить преграду сим толкованиям, правительство признало нужным войти подробнее в правила сих обществ и удостовериться в тех основаниях, на коих они могут быть терпимы или покровительствуемы.

Цель истинного масонства не может быть никому предосудительна. Правительство надеется, что начальники обществ откровенностью своею докажут, что они знают сию цель и искренне желают ее достигнуть.

На сей конец, с начальниками сих обществ учредятся доверенные и от обыкновенных полицейских мер совершенно чуждые отношения.

Правительство изберет от себя двух особ, знанием и степенями своими в масонском деле известных. С сими двумя лицами, под непосредственным наблюдением министра просвещения, каждый начальник ложи войдет в сношение и изложит им в духе доверенности и братства правила, основания и систему своей ложи.

Между тем именем коронного закона, всем масонским ложам общего, назначается: 1) чтоб с сего времени до последнего окончания всех выше означенных сношений приостановлены были во всех ложах новые членов принятия; 2) чтоб сношения с начальниками лож, от правительства установляемых, были сохранены каждый из них лично в совершенной тайне не только для публики, но и для членов самых лож.

Всякое о сем разглашение обратится в сущий вред самим сим обществам. В. С.-Петербурге, августа 9 дня 1810".

IV

В "Уставе вольных каменщиков", употребляемого русскими масонами в эпоху Александра I, например, требуется полная покорность масонов высшим руководителям ордена.

В уставе говорится:

"Воля твоя покорна воле законов и высших (т. е. руководителей ордена). Паче всего есть один закон, коего наблюдение ты обещал перед лицом небес, т. е. закон ненарушимой тайны в рассуждении наших обрядов, церемоний, знаков и образа принятия. Страшись думать, что сия клятва менее священна даваемых тобой в гражданском обществе. Ты был свободен, когда оную произносил, но уже не свободен нарушить клятву, тебя связующую".

Масонская присяга для масонов всегда была выше военной присяги. Историей засвидетельствован ряд случаев измены масонов своему отечеству и нарушения ими военной присяги. В царствование Екатерины военной присяге изменил, например, масон адмирал Грейг во время сражения с Шведским флотом у острова Готланда.

Шведским флотом командовал Гроссмейстер шведского масонского ордена Герцог Карл Зюдерманландский. Как масон шведского обряда, адм. Грейг был у него а подчинении. Бездействие адмирала Грейга во время морского сражения были осуждено русским правительством. В письме к Герцогу Зюдерманландскому Грейг объяснял свое поведение во время битвы тем, что он хотел "умягчить свирепость войны, насколько того род службы помогает". Текст письма адмирала Грейга приводит Т. Соколовская в своей работе "Русское масонство и его значение в истории общественного развития XVIII и первой четверти XIX столетия".

Во время войны с шведами масонская ложа находилась на корабле "Ростислав". После "сражения" у Готланда Самуил Грейг отправил в Петербург с донесением о "победе", морского офицера П. И.

Голенищева-Кутузова, возможно родственника фельдмаршала Кутузова. Опасаясь ответственности за проявленную в сражении бездеятельность, Самуил Грейг отдал П. И. Голенищеву-Кутузову "сокровища" масонской ложи. После смерти Грейга эти "сокровища" остались у П. И. Голенищева-Кутузова, который после восшествия на престол Александра I открыл в 1803 году в Москве тайную ложу Розенкрейцеров, которую назвал в честь бывшей на корабле "Ростислав" ложи - ложей "Нептун".

VIII. РАЗВИТИЕ МАСОНСКОГО МИСТИЦИЗМА СОДЕЙСТВУЕТ РОСТУ СЕКТАНТСТВА

Развитие под влиянием масонства европейской мистики содействовало развитию различных сект. Павел I, после того, как организатор секты скопцов, Кондратия Селиванов, называвший себя Петром III, заявил ему, что он признает его своим сыном, ежели он оскопит себя, приказал отправить Селиванова в дом сумасшедших.

После убийства Павла I К. Селиванов был переведен из дома сумасшедших в богадельню, откуда его взял на поруки полусумасшедший мистик скопец Елянский. Дом скопцов Нанастьевых, у которых поселился К. Селиванов, стал центром всего русского скопчества.

Елянский в 1804 году подал Александру I проект превращения всей России в скопческий корабль. Елянский предлагал Императору Александру I сделать своим главным советником Кондратия Селиванова на том основании, что "в нем полный Дух Небесный Отцом и Сыном присутствует". Вторым советником должен быть автор проекта Елянский, которому "должны быть подвластны все войска".

Александр I приказал Елянского, как явно ненормального человека, отправить в Суздальский монастырь, а с Селиванова приказал взять подписку не производить больше оскоплений. К. Селиванов дал такую подписку, но оскопления, конечно, продолжали производиться.

"На торжествах и радениях в его жилище участвовало иногда до 300 человек обоего пола. При помощи сильных покровителей он достиг даже того, что вход к нему полиции был запрещен по высочайшему повелению. Значение его все возрастало и не только между скопцами, но даже среди православного общества Петербурга, привлекая к нему множество суеверных посетителей, особенно посетительниц из купчих и знатных барынь. В 1805 году его посетил даже сам Государь. Такая свобода скопчества продолжалась до 1819 года. Годы 1802-1820 скопцы считают самым счастливыми в истории русского скопчества.

Царствование Александра I - эпоха также усиленного развития секты хлыстов. "Замечательно, - пишет Л. Знаменский, - что в то время, как мистики (т. е. мистики европейского толка, примыкавшие к масонству. - Б. Б.), заимствовали у них радения, хлысты в свою очередь сближаются с мистиками, выбирая для своего книжного чтения мистические сочинения... Хлыстовство распространилось теперь по всему Поволжью, по Оке и на Дону, то оставаясь в своем чистом виде, то смешиваясь с скопчеством. В Калужской губернии в 1809 году в хлыстовстве были уличены некоторые духовные лица".

Еще большей благосклонностью властей, - сообщает П.

Знаменский, - пользовалась секта духоборов. "Духоборцы с самого начала царствования успели разжалобить правительство на свои страдания и разорения от духовных и светских властей. Казна выдавала духоборам пособие на переселение в Новороссию. Духоборам отводилось по 15 десятин на каждого члена семьи, они освобождались от податей на 5 лет, им предоставлялась полная свобода вероисповедания и освобождение от набора в армию. То есть духоборы оказывались в привилегированном положении по сравнению с крестьянами, остававшимися верными православию. Такое отношение только содействовало увеличению членов этой секты.

Масоны и мистики с своей стороны тоже взяли духоборов под свою защиту. Когда в 1805 году Евгений Болховитинов написал "Исследование исповедания духоборческой секты", то одним из мистиков, опираясь на мысли масона Лопухина, была написана и подана правительству записка, в которой он защищал духоборов и которая, как утверждает П. Знаменский, "послужила к утверждению правительства в мнении о них, как о людях невинно гонимых".

"Не меньшими милостями, - сообщает Л. Знаменский, пользовалась и другая духовная секта - молоканская. Узнав о предоставлении свободы веры духоборцам, тамбовские молокане поспешили сбросить свою постоянную личину православия, под которой доселе таились от преследований, и открыто заявить свое сектантство". "Их колонисты массами шли с мест прежнего тревожного житья среди православных на отдаленные от церковной и полицейской власти и пустынные места по Волге, Ахтубе и на Узенях, где они могли устроиться и спокойно, и богато, и даже без помехи распространять свою ересь среди православных, живших там почти совершенно без церковного надзора. Для большего успеха своей пропаганды они постоянно указывали православным на свободу своей веры, как на ясное доказательство признания ее истинности со стороны самого правительства".

Молокане отдали должную часть и мистическим изданиям Александровского времени; особенно понравилась им "Победная повесть" Ю. Штиллинга, в которой они "применяли к православной церкви то, что Штиллингом было сказано о церкви латинской, а к себе

- его восторженные речи о духовных христианах Фиатирской церкви".

IX. МАСОН СПЕРАНСКИЙ И РЕЗУЛЬТАТЫ ПРОИЗВЕДЕННЫХ ИМ РЕФОРМ

I

Вспомним характеристику Сперанского, сделанную Л. Толстым во II томе "Войны и Мира".

"Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые, он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля - осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противником, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики (это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял). Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора. Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла прийти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя все-таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли все то, что я думаю, и все то, во что я верю".

А многое из того, во что верил Сперанский и то, что он делал, веря в этот вздор, было совершенно неприменимо в России, то есть в конечном смысле оказывалось утопическим вздором.

"Сперанский, - пишет профессор Шиман в своем исследовании "Александр Первый", - был франкмасон и возымел странную мысль воспользоваться организацией ложи для близкой его сердцу реформы русского духовенства. Его план состоял в том, чтобы основать масонскую ложу, которая имела бы филиальные ложи по всему русскому государству и принимала бы в братья наиболее способных духовных лиц".

Выходец из духовной семьи, учившийся в духовной семинарии, Сперанский был врагом православного духовенства. В одном из своих революционных стихотворений декабрист Рылеев с восторгом писал:

"Сперанский попов обдает, Как клопов, варом." М. М. Сперанский имел связь с руководителем Петербургской ложи Иллюминатов немецким профессором Фесслером, которого он выписал из Германии. Австрийский дипломат Сен-Жюльен в письме от 1 апреля 1812 года писал австрийскому правительству, что высшие представители русского духовенства возмущены покровительством, оказываемым Сперанским выписанному из Германии члену ордена Иллюминатов проф. Фесслеру, открыто высказывавшемуся против христианства.

Это самый Фесслер и посвятил Сперанского в масоны. В близких отношениях был Сперанский и с видными русскими масонами.

Известный масон Лопухин просвещал его в духе ордена Розенкрейцеров. Прежде, чем стать "гениальным" русским государственным деятелем, Сперанский был домашним секретарем у главы русских масонов князя А. Б. Куракина, занимавшем после вступления Александра I на престол, пост генерал-прокурора. Когда Сперанский прошел достаточную тренировку в масонском духе, Куракин постарался обратить на Сперанского внимание Александра I.

Так что связи Сперанского с масонами и то, что он сам был масоном - это неоспоримые исторические факты.

Сперанский был мистиком в масонском духе, поклонником теософии. Наиболее даровитых представителей православного духовенства он хотел сделать слугами масонства, этой задаче и был посвящен план создания широко разветвленных масонских лож, в которые принимались бы только представители русского духовенства.

Благодаря стараниям Сперанского Фесслер был назначен в Петербургскую духовную академию профессором философии и еврейского языка."

II

В брошюре Т. Сократовой "Наполеон в России", изданной в 1912 году в связи с 100-летием Отечественной войны, указывается, что М. М.

Сперанский старался во время бесед с Александром I "пополнить образование своего царственного собеседника и прямо таки давал ему уроки по государственному праву". В каком же духе масон Сперанский вел эти "уроки"? "Хотя Сперанский, - указывает С. Платонов, - и отрицал свою приверженность к Франции и Наполеону, однако в глазах всего общество его близость к французским влияниям была неоспорима".

Столь прославленные русской "прогрессивной" печатью "гениальные государственные реформы" М. Сперанского покоятся на идеях французской революции. Идеи эти следующие:

1. Источником власти является не наследственная власть монарха, а источником власти является народ.

2. Основой законов должна быть не воля монарха, а воля народа.

3. Верховная власть должна быть ограничена конституцией.

4. Если верховная власть перестает выполнять условия, на которых народ предоставил ей власть - то действия ее становятся незаконными и т. д.

Власть царей должна быть ограничена конституцией - таков был смысл задуманных Сперанским реформ. А это, как мы знаем, была затаенная мечта русского масонства с первых дней его существования. Замена принципов самодержавия принципами европейского абсолютизма, что было уже большим отступлением от принципов классической формы монархии, уже не устраивает русских масонов и они хотят еще больше подорвать монархическую власть в России, введением в ней конституционной монархии. Они ясно понимают, что конституционная монархия это самый верный путь к республике.

Сперанский также, как и другие масоны, прекрасно сознавал это.

Ведь далеко не случайно, именно его, Сперанского, декабристы прочили в первые президенты русской республики, после свержения Николая I.

Настоящим автором государственных реформ, приписываемых М. М. Сперанскому, был Наполеон. В монографии "Александр I" профессор Шиман указывает, что во время свидания с Александром в Эрфурте Наполеон "не преминул обсудить с ним в подробных беседах различные вопросы управления". Результатом этих разговоров явился целый ряд выдающихся проектов реформ, из которых важнейшим был проект конституции в России.

Петр I в своей революционной деятельности, при разрушении исторически сложившейся в Москве системы управления, исходил из революционного совета философа Лейбница, советовавшего ему одним ударом сломать существовавшие органы управления.

"Такой совет Лейбница, - пишет известный знаток русского государственного права Казанский в своей работе "Русское государственное право", - который своей верой во всесилие учреждений и своими воззрениями на политический строй, как на механизм, имел несомненно большое влияние на направление реформ Петра, был прямым отрицанием исторических и национальных основ государственной жизни".

Верную оценку деятельности "гениального" Сперанского дает известный монархический идеолог Л. Тихомиров в своем исследовании "Монархическая государственность":

"...исключительный бюрократизм разных видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственном управлении, делают из якобы "совершенных" петровских учреждений, нечто в высшей степени регрессивное, стоящее по идее и вредным последствиям бесконечно ниже московских управительных учреждений".

"При Александре I стройная французская бюрократическая централизация, созданная Наполеоном на основе революционных идей, пленила русский подражательный дух. Для России это явилось "последним словом" совершенства и Сперанский, поклонник Наполеона, вместе с Императором, поклонником республики, создали новый строй управления, который в существе своем прожил до Императора Александра II.

Учреждения Александра I завершали абсолютистское построение правительственного механизма. До тех пор, самое несовершенство управительных учреждений не дозволяло им освободиться от контроля.

Верховная власть сохраняла характер направляющий и контролирующий. При Александре I бюрократия была организована со всеми усовершенствованиями.

...Способность бюрократического механизма к действию была доведена до конца строжайшей системой централизации. Но где при этих учреждениях оказывалась нация и верховная власть?

Нация была подчинена правящему механизму. Верховная власть, по наружности, была поставлена в сосредоточии всех управительных властей. В действительности она была окружена высшими управительными властями и отрезана ими не только от нации, но и от остального управительного механизма. С превращением Сената в высший судебный орган, верховная власть теряла в нем орган контроля".

Цель "гениального" реформатора масона Сперанского заключалась в том, чтобы построить такую систему государственных учреждений, при которой бюрократия сможет освободиться от контроля верховной власти в лице Царя и с течением времени незаметно подчинит царскую власть власти бюрократии.

Создался опасный для независимости царской власти характер министерств, находящихся почти вне контроля со стороны верховной власти. Это понимали уже современники Сперанского. В 1803 году до начала деятельности Сперанского, гр. Воронцов писал Кочубею:

"Вам очень хочется уверить Государя, что невозможен министерский деспотизм, опасения которого Вы называете химерой, потому что де министры суть лица, избранные верховной волей. Но ведь все великие визири в Турции и все министры в Персии и Марокко суть равным образом, лица избранные. Хорошо обеспечение министерского деспотизма".

III

Опасения Воронцова полностью оправдались.

"Отстранение верховной власти от надзора за управительными властями, - верно констатирует Л. Тихомиров, - особенно быстро проявилось при Александре в отношении суда. Повторилась история Петра Великого. Жалобы на решение Сената (как высшего судебного учреждения) были воспрещены. Государь их допустил только виде монаршего милосердия, то есть в сущности на правах помилования, а не правосудия. К счастью, как это бывало уже в нашей истории. Государь из получаемых жалоб скоро имел случай убедиться в существовании неправильных решений даже и при "усовершенствованных" учреждениях. В виду этого, в 1810 году была учреждена Комиссия Прошений на Высочайшее Имя приносимых, которая принимала жалобы и на решения Сената. Это было третье воскресение челобитной избы, и замечательно, что оно совершилось силою вещей, в полную противоположность теории, нахлынувшей к нам из Европы". То есть жизнь опять доказывала правильность принципа организации многих государственных учреждений, созданных в результате многовекового опыта в Московской Руси.

"...Поправкой этому новому порядку, - замечает Л. Тихомиров,

- могло бы явиться только возвращение к Московскому типу, при котором самодержавие имело со стороны самой нации помощь в контроле над учреждениями. Смешение русской монархии с абсолютизмом - не допускало этого. Было и другое средство:

конституционное ограничение царской, власти. Но до этого не допускало монархическое сознание народа и самих царей.

Не имея, таким образом, никаких сдержек, развитие бюрократической централизации с тех пор пошло неуклонно вперед, все более и более распространяя действие центральных учреждений в самые глубины национальной жизни. Шаг за шагом "чиновник" овладевал страной, в столицах, в губерниях, в уездах".

Таковы были реальные результаты тех реформ, которые удалось проделать масону Сперанскому, и за которые он наравне с Петром I получил от русских историков звание гениального государственного деятеля.

Превознося на разные лады "гениальность" и "прогрессивность" политических реформ, задуманных М. М. Сперанским, большинство историков обычно приписывают отстранение Сперанского и ссылку его в Сибирь, непостоянству характера и политических взглядов Александра I. Это сознательно ложная трактовка. Дело с ссылкой Сперанского обстоит вовсе не так просто. Тут дело вовсе не в всегда преувеличиваемом двоедушии Александра I. Сперанский ведь был более двоедушен, чем Александр I.

Ярким свидетельством двоедушия Сперанского является поведение Сперанского после возвращения его из ссылки. Он изображает из себя верноподданного служаку и в то же время не протестует против выдвижения его кандидатуры на пост президента русской республики, в случае удачи восстания декабристов. Чем можно назвать подобную позицию, как из двоедушием и не изменой присяге.

Александр I вовсе не принес Сперанского в жертву консервативным кругам дворянства. В книге "Тайны Императора Александра I" проф. М. Зызыкин заявляет:

"Александр решил выдать Сперанского его врагам, с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах, но выдал, зная, однако, что он не виновен и не предатель". Это типичный образец шаблонной трактовки причин падения Сперанского, обязательно входящий в исторический реквизит отсекай интеллигенции.

Прославленный русской интеллигенцией как гениальный русский деятель, М. М. Сперанский не был ни православным, ни монархистом. Это был опасный тайный враг русской монархической власти, вот поэтому то его так и стараются возвеличить историки из лагеря русской интеллигенции. Имеется целый ряд свидетельств современников, что Сперанский был членом самого революционного из масонских орденов - ордена Иллюминатов. Полковник Полев в докладной записке, поданной Императору Александру I утверждает, что Фесслер, посвятивший Сперанского в масоны, Злобин, Розенкампф, Сперанский и ряд других лиц являются иллюминатами. То же утверждает бывший масон Магницкий. Магницкий сообщал Императору Александру I, что он, Магницкий, присутствовал на собрании масонов в саду Комиссии Законов, на котором член ордена иллюминатов немец Фесслер учредил ложу "Полярной звезды" и что на этом собрании присутствовал и Сперанский.

Граф Ростопчин, в представленной в 1811 году Великой Княгине Екатерине Павловне "Записке о мартинистах", утверждает, что "они (мартинисты) все более или менее преданы Сперанскому, который не придерживаясь в душе никакой секты, а может быть и никакой религии, пользуется их услугами для направления дел и держит их в зависимости от себя".

Александр отстранил Сперанского не только потому, что он острил на его счет, называя его нашим воданом (Белым быком) и давая другие нелестные отзывы о нем. Сперанский со своими друзьями масонами вел какие-то тайные интриги против Александра I, желая подорвать его авторитет и отстранить от активного участия в руководстве государством. Сперанский хотел превратить Александра I в Конституционного монарха без объявления конституции.

Саглен передает, например, следующий разговор с Александром I, произошедший 11 марта 1812 года.

Сперанский, как сообщил Александр I "имел дерзость, описав все воинственные таланты Наполеона, советовал собрать ему Государственную думу, предоставить ей вести войну, а себя отстранить".

"Что же я такое? Нуль, - продолжал Государь. - Из этого я вижу, что он подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне предать наследникам моим".

А то, что Сперанский действительно всеми доступными ему способами подкапывался под самодержавие подтверждает тот общеизвестный факт, что не кого-нибудь другого, а именно Сперанского декабристы намечали быть главой временного правительства. Через пять дней после разговора с Сагленом Александр I разговаривал о действиях Сперанского против него с проф. Парротом. В письме, написанном позже Императору Николаю I Паррот так описывает свой разговор с Александром I:

"Император описал мне неблагодарность Сперанского с гневом, которого я у него никогда не видел, и с чувством, которое у него вызывало слезы. Изложив представленные ему доказательства измены, он сказал мне: "Я решился завтра же расстрелять его и желая знать ваше мнение по поводу этого, пригласил вас к себе".

Сопоставьте эту цитату из письма Паррота к Императору Николаю I с цитатой из книги проф. М. Зызыкина и вам станет ясно, как цинично русская интеллигенция искажает в своих исторических сочинениях подлинные исторические факты.

Проф. Зызыкин патетически описывает, что двоедушный Александр "не сумел создать себе опору даже в Сперанском, от которого дворянство сумело его оттолкнуть своим клеветничеством", и что "Александр решил выдать Сперанского его врагам, с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах, но выдал, зная, однако, что он не виноват и не предатель".

А лица, с которыми Александр I разговаривал об интригах Сперанского свидетельствуют о том, что Александр I обвинял Сперанского в подкопе под власть не на основании донесений посторонних лиц, а на основании заявлений Сперанского, сделанных им лично самому Александру. Проф. Зызыкин утверждает, что Александр Первый решил выдать бедного масонского агнца его врагам, "с грустью, с болью в сердце, со слезами на глазах", а профессор Паррот сообщает, что Александр I описал ему действия Сперанского "с гневом, которого я у него никогда не видел". Слезы же, о которых упоминает Паррот были следствием не грусти от сознания того, что Александру I приходится играть роль Понтия Пилата, а следствием возмущения предательскими действиями Сперанского.

Проф. Зызыкин повторяет масонскую выдумку, что Александр I расставался со Сперанским "с болью в сердце" от сознания того, что он предает Сперанского, а проф. Паррот, беседовавший с Александром I сообщает, что Император спрашивал его мнение о Сперанском, которого "он решился завтра расстрелять" за измену. Так либеральные профессора сотни лет искажают и фальсифицируют точные показания современников, переделывая факты русской истории в угодном им духе.

Проф. Зызыкин вслед за другими профессорами обвиняет Александра I в том, что он не смог найти опору даже в лице такого гениального государственного деятеля, как М. Сперанский. Но какой опорой мог быть царю масон Сперанский, мечтавший весь русский государственный строй переделать в духе идей французской революции и которого декабристы, старавшиеся реализовать политические идеалы масонства, прочили в главу революционного правительства.

"Интересна судьба Сперанского и Новикова: несомненно, оба были иллюминатам и готовили насильственный государственный переворот в России, но все следы преступления скрыты, никто не разоблачил их измены и преступлений и они вошли в историю, окруженные светлым ореолом: Новиков, как величайший гуманист и просветитель русского народа, Сперанский, как великий государственный реформатор".

Карамзин верно указывал Александру I, что государственные преобразования совершаемые Сперанским есть ничто иное, как произвольное подражание революционной Франции, которая является очагом революционной заразы и безбожия.

"Одна из главнейших причин неудовольствия россиян на нынешнее правление, - указывал Карамзин, - есть излишняя любовь его к преобразованиям, потрясающим Империю, благотворность коих остается сомнительной".

Но Александр I, находившийся в это время всецело под влиянием европейских идей привитых ему Лагарпом, продолжал дальнейшее строительство "русской Европии".

X. ПОЯВЛЕНИЕ НА СВЕТ ФАЛЬШИВОГО ЗАВЕЩАНИЯ ПЕТРА I

Намеченная Павлом I политика сближения с Францией, в которой Наполеон начал подавление революции, вполне отвечала национальным интересам России. Павел I не хотел таскать каштаны из огня для Англии, главного политического конкурента Франции и России.

В первые годы царствования Александр I шел по пути сближения с Наполеоном, но основа сближения тут была иная, чем та, которой руководился Павел I, правильно угадывавший стремление консула Бонапарта превратиться в французского Императора. Бонапарт вполне устраивал Александра I и в роли консула французской республики, это вполне импонировало республиканским настроениям Александра, На войну с Наполеоном Александра I толкнули круги дворянства, заинтересованные в торговле с Англией. Были, конечно, и другие поводы к войне, но эта причина была решающей. Материальным интересам дворянства наносился сильный удар блокадой Англии установленной Наполеоном.

Александр всегда помнил об участии Англии, истратившей миллион рублей на организацию заговора против его отца.

Во время встречи с Наполеоном в Тильзите, Александр сказал Наполеону:

"Я ненавижу Англию не меньше Вас и готов Вас поддержать во всем, что Вы предпримете против нее".

"Если так, - ответил Наполеон, - то все может быть улажено и мир упрочен".

Но, вернувшись в Россию, Александр I встретил ожесточенное сопротивление во стороны широких кругов дворянства. Произошло объединение масонов английской ориентации и англофильствующей аристократии с консервативными кругами дворянства, которые были настроены против Наполеона, потому что в их глазах он продолжал быть французским якобинцам и потому, что прекращение торговли с Англией больно било их по карману.

Русским вольтерьянцам и якобинцам при создавшемся положении пришлось уйти до поры до времени в тень, до более благоприятного времени. Вершителем "общественного мнения" стала "английская партия".

Русское масонство распадалось на масонские ордена английского, немецкого, шведского и французского обряда. На такие же точно группировки распадалась и русская аристократия по своей политической ориентации. В России существовали "партии" английская, французская и австро-немецкая. Больше всего русские аристократы - масоны и не масоны - тянулись к Англии, давшей большие средства на организацию заговора против Павла I. Английская партия или вернее, английская ориентация русской аристократии была наиболее сильной. Затем, по степени значительности шли австрийская партия, немецкая и затем французская.

Все эти партии, пользуясь своими связями старались влиять на политику Александра I.

Назначенному в Петербург новому французскому послу Сельвари Наполеон сказал:

"Я дам Вам письмо к Императору Александру, которое заменит Вам верительную грамоту. Вы исполните там мои поручения: помните только одно - я не хочу войны с Россией и пусть это послужит основанием ваших действий. Если возможно сохранить этот союз мой с этой страной и создать что либо прочное, ничем не пренебрегайте для достижения этой цели. Я доверился русскому Императору и между обоими народами нет ничего, что могло бы помешать полному их сближению: поработайте же для этого".

После заключения Тильзитского мира с Наполеоном, возникла реальная опасность свержения Александра.

Оценивая политическое настроение высших слоев русского общества после Тильзитского мира, шведский посланник Стединг пишет:

"...Неудовольствие против Императора увеличивается... и Императору со всех сторон угрожает опасность. Друзья Государя в отчаянии. Государь упрямится, но не знает настоящего положения дела.

В обществе говорят открыто о перемене правления и необходимости возвести на трон Великую Княжну Екатерину".

Когда посланник Наполеона Сельвари сообщил Александру о возможности свержения его с престола, он со спокойствием, никогда не оставлявшим его в самые тяжелые мгновения, с улыбкой ответил:

"Если эти Господа имеют намерение отправить меня на тот свет, то пусть торопятся, но только они напрасно воображают, что могут меня принудить к уступчивости или обесславить. Я буду толкать Россию к Франции, насколько это в состоянии сделать".

Сельвари отмечает враждебность аристократии к царю и отчужденность от него. Он установил существование среди аристократии "английской партии" и ее враждебность к Александру I.

Английский посол Вильсон открыто вел пропаганду в аристократических салонах против Александра, раздавал всем желающим брошюру "Размышления о Тильзитском мире", в которой очень резко осуждалась внешняя политика Александра. Александр I за пропаганду против него выслал Вильсона.

Друг детства Александра, Чарторыйский, в поданной Александру записке, предупреждал его:

"Я думаю, что Ваши теперешние отношения с французским правительством окончатся самым печальным образом для Вашего Величества".

Можно предполагать, что Наполеон, страшась козней английского масонства действительно не хотел воевать с Россией.

Еще весною 1812 года Наполеон сообщил королю Вюртембергскому:

"Война разыграется вопреки мне, вопреки Императору Александру, вопреки интересам Франции и России... Все это уподобляется оперной сцене, и англичане стоят за машинами".

Но когда интриги Англии все же увенчались успехом и война с Россией стала неизбежна. Наполеон проявил свою обычную "широту взглядов" в борьбе со своими врагами.

"Мы знаем, - пишет С. Н. Шубинский в очерке "Мнимое завещание Петра Великого", - что Император Наполеон I в борьбе с своими политическими и личными врагами, не был разборчив в средствах и считал каждое из них хорошим, лишь бы оно достигало, или содействовало цели. Задумав в 1812 году вступить в решительную борьбу с таким опасным противником, как Россия, он, естественно, желал привлечь на свою сторону общественное мнение Европы, напугать ее грозным призраком возрастающего могущества русской Империи и представить себя оплотом цивилизации против завоевательных замыслов северных варваров". С этой целью Наполеон приказал историку Лезюру написать книгу о том, что существует будто бы тайное завещание Петра I в котором он завещает русским царям завоевание всей Европы.

XI. ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОИНА 1812 ГОДА И МАСОНЫ

I

Вполне возможно, что русские масоны, находившиеся в зависимости от французских масонских орденов и видевшие в Наполеоне возможного "избавителя" от "ига" монархии, постарались оказать влияние на ход войны в благожелательном для Наполеона смысле. Но все историки обычно обходят этот вопрос молчанием.

Характерно, что автор первого "Описания Отечественной войны 1812 года" Михайловский-Данилевский сам был масоном. А труд Михайловского-Данилевского долгое время был ведь основным исследованием Отечественной войны.

Как встретило русское масонство нашествие Наполеона на Россию и какое влияние оно старалось оказать на исход войны? Как мы знаем, русские масоны, ориентировавшиеся на Англию всячески старались толкнуть Александра I на войну с Наполеоном. Англия, родина европейского масонства, сначала была заинтересована в поражении Наполеона, превратившего революционную республику, созданную трудами французского масонства, снова в монархическую страну. Сильная монархическая Франция во главе с Наполеоном не устраивала английское масонство. План английского масонства заключался в следующем: сначала столкнуть Наполеона с Россией и добиться поражения или ослабления Наполеона. Когда Наполеон будет свергнут, обратить усилия масонства на уничтожение монархии в России.

Таскать горячие каштаны из огня чужими руками давно стало традиционным методом английского масонства.

Но не все русские масоны разделяли позицию, занятую английскими масонами. Для части русских масонов и революционно настроенной части русского дворянства. Наполеон оставался носителем "прогрессивных идей" французской революции и они хотели, чтобы Наполеон освободил Россию от "ига монархической власти".

"Московские и петербургские масоны, - писал Ростопчин, поставили себе целью произвести революцию, чтобы играть в ней видную роль, подобно негодяям, которые погубили Францию и поплатились собственной жизнью за возбуждение им смуты".

"Я не знаю, - пишет Ростопчин, - какие сношения они могут иметь с другими странами, но я уверен, что Наполеон, который все направляет к достижению своих целей, покровительствует им и какнибудь найдет сильную опору в этом обществе, столь же достойном презрения, сколько опасным. Тогда увидят, но слишком поздно, что замысел их не химера, а действительность, что они намерены быть не посмешищем дня, а памятными в истории, и что эта секта, ничто иное, как потаенный враг правительства и государей".

Ростопчин предупреждал Александра I, что русские масоны и русские якобинцы распускают о нем ложные слухи о том, что Александр будто бы разрешил проникнуть в Россию Наполеону с тем, чтобы опираясь на наполеоновскую армию дать всем свободу.

"Все злые слухи, - писал Ростопчин Александру I в средине августа, - распускаемых с целью обвинить Вас, все это идет от мартинистов, и всех неистовее университет, состоящий из якобинцевпрофессоров и воспитанников".

Уже в 1812 году среди профессоров имелись предатели типа Милюкова, во время войны сеявшие смуту в умах "передовых людей" того времени.

Недаром бывший масон Жозеф-де-Местр, семнадцать лет проведший в Петербурге и хорошо знавший представителей русского высшего слоя, заявил, что "Россию погубит Пугачев, который выйдет из университета". Это предсказание, как мы знаем, в точности исполнилось.

Русские якобинцы ждали Наполеона, как силу, которая сломит остатки самодержавной власти Александра I и утвердит конституционный образ правления, о котором русская аристократия не переставала мечтать со времени смерти Петра I. Русские масоны и "прогрессивно" мыслящие военные еще во время нашествия Наполеона готовы были изменить русскому царю, как это они сделали спустя сто лет в 1917 году во время войны с Германией.

Сын откупщика Верещагин, убитый по приказу Ростопчина, да, наверное, и другие распространяли листовки с речью Наполеона Государям Рейнского союза, в которой были такие слова:

"Не пройдет и шести месяцев, как две северные столицы, Москва и Петербург, узрят в своих стенах победителей всего мира".

В. И. Бакунина в письме, написанном ей во время Отечественной войны своей подруге, пишет, что есть немало лиц, ждущих победы Наполеона. "Наполеон, пишет она, слишком хорошо обо всем осведомлен. Вот еще несчастие для России - иметь столько предателей. Их подозревают, но боятся еще называть".

В. И. Бакунина пишет следующее о поведении графа Ростопчина в Москве: "Не могу не сказать вам несколько слов о гр. Ростопчине, который замечательно ведет себя в Москве. Все обожают его за его популярность, он так умело и так умно себя ведет, что не оставляет ничего желать. Однажды ему доложили, что одна известная владелица модного магазина держала весьма вольные речи и не говорила ни о чем ином, как о предстоящем приходе Бонапарта, о свободе, которую он дарует всем, и пр., и пр. Эти слова были доложены гр. Ростопчину, который с трудом поверил им, так как эта женщина, всем известная и очень богатая, рисковала все потерять. Тем не менее он ее вызвал, спросил ее, неужели она держала подобные речи. Она, ничуть не смущаясь, подтвердила. Он тогда спросил ее, раз она так уверена в его приходе в Москву, какой дорогой придет он. "Можайской, граф". "Можайской? Хорошо же - чтобы достойно принять его, сударыня, вы будете так добры поддерживать ее в порядке и чистоте". Она попробовала было сопротивляться, но он присудил ее к неделе работы.

Она попросила у него позволения переодеться. Он сказал: "Нет, сударыня, я слишком вежлив, чтобы заставить вас снять ваше нарядное платье и причинить вам это затруднение. Именно в этом наряде, в сопровождении двух драгун, вы отправитесь на шоссе". Когда какая-то кн. Голицына явилась к нему просить за эту женщину, он сказал ей, что это невозможно, но что, раз княгиня так уж за нее заступается, он разрешит ей присоединиться к ней".

Наполеон хотел разбить по одиночке русские армии и остановиться на зимовку в Москве. В Москве из числа русских масонов и якобинцев Наполеон всегда бы нашел нужное ему количество предателей, из которых он смог бы создать правительство для захваченной им территории.

Граф Ростопчин, губернатор Москвы, - также несправедливо оклеветанный историками, как и граф Аракчеев, совершенно верно охарактеризовал создавшуюся политическую ситуацию, когда писал:

"Трудно найти в России половину Пожарского, но целые сотни есть готовых идти по стопам Робеспьера и Сантера".

II

Известный историк Отечественной войны генерал Харкевич пишет, что выдающиеся военные умы эпохи Александра I пришли "к одному выводу относительно наиболее целесообразного способа борьбы с Наполеоном. Наполеон стремится к быстрому решению участи войны, ищет боя - нужно затягивать войну, уклоняться от решительных действий. Французская армия совершает быстрые марши, живет реквизициями - нужно лишать ее средств продовольствия, действуя на нее пространством и неблагоприятным временем года, и, только когда противник будет ослаблен, переходить к энергическим действиям всеми силами".

Еще в 1807 году Барклай-де-Толли говорил известному историку Нибуру, что если бы ему пришлось быть во время войны главнокомандующим, он бы завлек французскую армию к Волге и только там дал генеральное сражение. Когда Барклай-де-Толли оказался главнокомандующим, он так и поступил. Дождавшись соединения русских армий, он решил их вести к Москве.

Доброжелатели Наполеона из кругов "французской партии" поняли, чем грозит Наполеону этот верный замысел Барклая-де-Толли и начали против него клеветническую кампанию. Его начали обвинять в измене.

Масонам французской ориентации необходимо было во что бы то ни стало удалить Барклая. Дело было в том, что "немец" Барклай, принадлежавший к давно уже обрусевшей немецкой семье, примыкал к..."русской партии", возглавляемой Аракчеевым. Барклая необходимо было оклеветать и во что бы то ни стало добиться его удаления с поста главнокомандующего и поставить "своего". Этого удалось добиться.

Барклай был смещен и на его место назначен Кутузов (масон высоких степеней, участник заговора против Павла I).

Единственного целесообразного плана ведения войны с Наполеоном, то есть, заманивания армии Наполеона вглубь России, сохранение боевой силы русской армии и энергичного преследования разложившейся армии Наполеона сохраненной русской армией, Кутузов не выполнил. Ни первую часть плана - (отступление с целью сохранения боевой силы); ни вторую часть - (активное преследование Наполеона).

Сражение, данное Кутузовым под Бородино разрушало первую часть плана: дав сражение Наполеону, Кутузов потерял почти половину бывшей в его распоряжении армии. Потеря половины боевой силы не дала возможности выполнить и вторую часть плана активное преследование Наполеона после отступления из Москвы.

Оправдываясь в слабом преследовании отступающих французов, Кутузов всегда ссылался на то, что ему нужно время, чтобы привести в порядок войска, сильно пострадавшие во время битвы под Бородино.

"Бородинское сражение, - утверждает Керсновский в "Истории русской армии", - оказалось преждевременным. С ним поторопились на два месяца. Его следовало дать ни в конце августа, а в конце октября, когда французская армия была в достаточной степени подточена изнутри. Имей Кутузов тогда в строю те десятки тысяч, что погибли бесцельно в бородинском бою, будь жив Багратион - генеральное сражение было дано где-нибудь под Вязьмой - и тогда не ушел бы ни один француз, а Наполеон отдал бы свою шпагу Платову..." (ч. I, стр. 233).

III

Масоны Александровской эпохи в своих воспоминаниях всячески стараются очернить действия Ростопчина. Издеваются над издаваемыми им листовками для народа, которыми он старался поднять патриотический дух, подчеркивают непоследовательность его действий, то, дескать, он не дает выезжать населению и увлекается утопической идеей создать ополчение из жителей Москвы, то спешно выгоняет всех и решает сжечь Москву. Но никто из современников не желает установить связь между "непоследовательностью" Ростопчина и непоследовательностью Кутузова. Что должен был делать Ростопчин если Кутузов сообщил ему что он будет защищать Москву? Как главнокомандующий Москвы он должен был помочь Кутузову в этом намерении даже в том случае, если бы считал это решение и ошибочным. Так Ростопчин и поступил.

Он довел до сведения населения намерение Кутузова защищать Москву и призывал его создать народное ополчение. Попытка Ростопчина создать ополчение из жителей Москвы всегда высмеивается.

"Он увлекался с одной стороны неисполнимой мыслью в критическую минуту раздать московскому простонародью оружие, хранившееся в Московском арсенале и подкрепить этим импровизированным ополчением русские армии", - пишет Власенко в книге "1812 год" изданной к столетию отечественной войны.

Почему мысль создать народно ополчение в Москве была неисполнимой, когда тогда подобного рода ополчение создавалось по указу Александра I во всей стране? И в намерении Ростопчина раздать оружие жителям Москвы вовсе не было ничего фантастического. Если крестьянские партизанские отряды вели успешную борьбу, располагая только вилами и топорами, то почему жители Москвы не могли вести борьбу в Москве с помощью настоящего оружия? Где тут логика? Ведь попытка защищать Москву все же была сделана. Эта попытка П. Г.

Власенко презрительно названа "попытка черни защищать Москву".

"Впрочем, оставалось много простонародья, веровавшего воззваниям Ростопчина и ожидавшего, что граф поведет москвичей навстречу врагу".

"Во всяком случае несколько сот москвичей под влиянием горькой обиды за Москву, воззваний Ростопчина и винных паров, решились защищать город, забрали оружие из арсенала и встретили французские войска, вступавшие в Кремль беспорядочным ружейным огнем. Однако, залп из 2-х орудий и атаки улан оказалось достаточным чтобы напугать "храбрецов" и заставить их просить пощады".

В любой стране, люди павшие смертью у стен исторической святыни были бы прославлены, как славные патриоты. Но г. Власенко, творение которого одобрено в предисловии С. Платоновым, именует простых москвичей павших смертью храбрых в воротах Кремля "чернью", дискредитируя их патриотические побуждения, заявляя, что они действовали под влиянием "винных паров" и иронически называет их "храбрецами".

В начале книги Власенко приложена цветная репродукция с картины Репина "Защитники Кремля". Репин, известный своими "прогрессивными взглядами", тоже употребил свою кисть для дискредитации героического подвига погибших в воротах Кремля москвичей. У освещенного пламенем пожаров Кремля вы видите дикие, зверские, бессмысленные рожи оборванцев, каторжников. В картине нет ничего героического, от нее веет дикостью и бессмысленностью.

После подобного изображения защитников Кремля, можно ли верить господину Власенко, когда он по обычаю своих предшественников всячески старается дискредитировать Ростопчина.

IV

"Если вы Москву оставите, она запылает за вами, - сказал Ростопчин Ермолову незадолго до оставления Москвы русскими войсками".

И Ростопчин сдержал свое слово. Поняв, что Кутузов решил оставить Москву без боя, Ростопчин приказал населению Москвы покинуть ее.

Наполеон во время завоевательных походов, как известно, снабжал свою армию всегда за счет продовольствия, отбираемого у местного населения. Поэтому, уничтожение продовольствия и всего, что было нужно для Наполеона было важным стратегическим приемом борьбы против Наполеона. Если нельзя было уничтожить Наполеона до вступления в Москву, - то Москву необходимо было сдать ему в таком состоянии, чтобы он не смог в ней найти ни необходимого ему продовольствия, ни жилищ, ни населения, среди которых он мог бы найти "бояр" для создания угодливого ему "русского правительства".

Должна быть сдана не Москва, а развалины Москвы. Это понимали многие. Должен бы, казалось, понимать это и Кутузов, но благодаря его странному поведению, Москва чуть не досталась Наполеону целой и невредимой.

Принудив жителей Москвы покинуть ее, Ростопчин устранил опасность превращения ее в очаг измены и предательства. Оставленная жителями Москва должна стать могилой для Наполеоновской армии, к такому решению приходит Ростопчин. Если бы не решительность Ростопчина, заставившего покинуть большинство населения Москвы и поджегшего Москву, то Наполеон получил бы в свое распоряжение нетронутую Москву, с большим количеством запасов.

"Ростопчин, - пишет недоброжелательно относившийся к Ростопчину Рунич, - действуя страхом, выгнал из Москвы дворянство, купцов и разночинцев для того, чтобы они не поддавались соблазнам и влиянию Наполеоновской тактики. Он разжег народную ненависть теми ужасами, которые он приписывал иностранцам, которых он в то же время осмеивал. Он спас Россию от ига Наполеона".

"Москва, - писал гр. Ростопчин в письме к Волковой, действовала на всю страну, и будь уверена, что при малейшем беспорядке между жителями ее все бы всполошились. Нам всем известно с какими вероломными намерениями явился Наполеон. Надо было их уничтожить, восстановить умы против негодяя, и тем охранить чернь, которая везде легкомысленна." "Я весьма заботился, - указывает Ростопчин, - чтобы ни одного сенатора не оставалось в Москве и тем лишить Наполеона средств действовать в губернии посредством предписаний или воззваний, выходивших от Сената. Таким образом я вырвал у Наполеона страшное оружие, которое в его руках могло бы произвести смуты в провинциях, поставив их в такое положение, что не знали бы кому повиноваться".

Уже после сдачи Смоленска он пишет, что в случае если древняя русская столица станет добычей Наполеона "народ русский, следуя правилу не доставаться злодею, обратит город в пепел и Наполеон вместо добычи получит место, где была столица." Кутузов сначала сообщил Ростопчину, что он будет защищать Москву, а потом решил ее сдать без боя. Приняв это решение он не счел нужным своевременно известить об этом Ростопчина.

"Кутузов уверял Ростопчина, что Москва не будет отдана врагу".

"Граф Ростопчин получил уведомление о намерении Кутузова отдать Москву без боя за несколько часов до появления французов в виду города".

"Моя мысль поджечь город до вступления в него злодея, пишет 11 сентября 1812 года Ростопчин жене, - была полезна, но Кутузов обманул меня! Было уже поздно".

Через два дня в письме к Императору Александру I, Ростопчин снова обвиняет Кутузова в том, что он не предупредил его своевременно о сроке оставления Москвы.

"Скажи мне два дня раньше, что он (Кутузов) оставит я бы выпроводил жителей и сжег ее".

V

Г-н Власенко, как и большинство писавших до и после него, старается доказать, что Москва подожжена была не по приказанию Ростопчина, а что она сгорела сама в результате неосторожности французских солдат. Доказывается это вопреки свидетельству французов, что когда они входили в Москву, Москва уже горела.

Когда Кутузов отступил из Москвы, замыслы Наполеона, русских масонов и якобинцев казалось были на грани осуществления.

Вот Наполеон входит в Москву, к нему являются русские масоны и якобинцы и он создает из них покорное "побежденное русское правительство", но благодаря героическим мерам, предпринятым графом Ростопчиным, разгадавшим политический замысел Наполеона и русских масонов, Наполеону не удалось выполнить свой план.

Оставление Москвы жителями произвело сильное впечатление на вступившую в нее армию Наполеона.

Французы были не только изумлены, но и почувствовали страх перед решительностью своего противника.

"Наполеон призвал Дарю, - пишет граф де Сегюр, - и воскликнул:

"Москва пуста! Какое невероятное событие. Надо туда проникнуть. Идите и приведите мне бояр"! Он думал, что эти люди, охваченные гордостью или парализованные ужасом, неподвижно сидят у своих очагов, и он, который повсюду встречал покорность со стороны побежденных, хотел возбудить их доверие тем, что сам явился выслушать их мольбы. Да и как можно было подумать. что столько пышных дворцов, столько великолепных храмов, столько богатых складов было покинуто их владельцами, подобно тому, как были брошены те бедные хижины, мимо которых проходила французская армия.

Между тем Дарю вернулся ни с чем. Ни один москвич не показывался; ни одной струйки дыма не поднималось из труб домов; ни малейшего шума не доносилось из этого обширного и многолюдного города. Казалось, будто триста тысяч жителей точно по волшебству были поражены немой неподвижностью; это было молчание пустыни.

Но Наполеон был так настойчив, что заупрямился и все еще продолжал дожидаться".

Но вместо депутации из якобински настроенных "бояр", на измену которых рассчитывал Наполеон, какой-то офицер пригнал к Наполеону несколько оставшихся случайно в Москве жителей.

"Тут только он, - пишет Сегюр, - окончательно убедился и все его надежды на этот счет рушились. Он пожал плечами и с тем презрением, с которым он встречал все, что противоречило его желанию, он воскликнул:

"А! Русские еще не знают, какие последствия повлечет взятие их столицы". Но еще меньше знал какие роковые последствия принесет оставление Москвы и поджег ее, для его планов завоевания России, сам Наполеон.

"С зарею 3-го сентября, - пишет другой француз Ложье, - мы покинули Хорошево и в парадной форме двинулись к Москве.

...В то же время мы не замечаем ни одного дыма над домами, это плохой знак. Дорога наша идет прямо в город: мы нигде не видим ни одного русского и ни одного французского солдата. Страх наш возрастает с каждым шагом, он доходит до высшей точки, когда мы видим вдали над центром города густой клуб дыма... Вице-Король во главе Королевской армии въезжает в Москву по прекрасной дороге, ведущей от предместья Петровско-Разумовское. Этот квартал один из наиболее богатых в городе назначен для квартирования Итальянской армии. Дома, хотя большей частью и деревянным, поражают нас своей величиной и необычайной пышностью. Но все двери и окна закрыты, улицы пусты, везде молчание! - Молчание, нагоняющее страх.

Молча, в порядке, проходим мы по длинным, пустынным улицам:

глухим эхо отдается барабанный бой от стен пустых домов. Мы тщетно стараемся казаться спокойными, тогда как на душе у нас неспокойно:

нам кажется, что должно случиться что-то необыкновенное...

...Мы выходим на красивую и широкую площадь и выстраиваемся в боевом порядке в ожидании новых приказов. Они скоро приходят и мы одновременно узнаем о вступлении Императора в Москву и о пожарах начавшихся со всех сторон".

VI

Во всех учебниках русской истории и во всех историях Отечественной войны 1812 года Императору Александру I ставится в вину, что он не хотел назначить Кутузова главнокомандующим и назначил его только уступая желаниям общества. Назначая Кутузова главнокомандующим Александр I сказал:

"Публика желала назначения его, я назначил его: что касается меня лично, то я умываю руки".

В письме к своей сестре Екатерине, Александр I писал, что он никогда бы не назначил Кутузова главнокомандующим, если бы это не желало общество.

Нежелание Императора Александра I назначить Кутузова главнокомандующим объясняется обычно "прогрессивными" историками, как результат недальновидности Александра I, не умевшего де разглядеть крупный полководческий талант Кутузова. О действительных же причинах нежелания Александра I видеть Кутузова во главе русской армии обычно умалчивается. А какие-то причины были и причины весьма серьезные.

Александр I не имел ни какого основания доверять масонам принимавшим участие в убийстве его отца, в том числе и Кутузову.

В. Ф. Иванов в своей книге "От Петра до наших дней" (Масонство и русская интеллигенция) утверждает, что М. И.

Голенищев-Кутузов "как злостный масон, играл видную роль в убийстве Павла, знал об этом убийстве и помогал убийцам, как лично сам, так и его жена и дочь, которая была фрейлиной при дворе императора Павла и благодаря постоянной и ежедневной близости оказывали большие услуги заговорщикам".

В своем исследовании Михайловский-Данилевский несколько раз обвиняет Александра I в недоброжелательном отношении к Кутузову и подчеркивает, что Александр вообще не любил вспоминать об Отечественной войне.

"Когда соорудив памятник Кутузову в Бунцлау, месте его смерти, Прусский король просил Александра I, чтобы Александр I посетил Бунцлау, когда он будет возвращаться в Россию. Александр I в Бунцлау не заехал".

Возможно, что Александр I подозревал Кутузова в измене, но по политическим соображениям принужден был молчать о ней и еще награждать его. Оставим этот вопрос открытым до появления специальных исследований. Но можно твердо сказать, что холодное отношение к Кутузову и к Отечественной войне не является результатом зависти Александра I к славе Кутузова, как это примитивно объясняет Керсновский в "Истории царской армии". Александр I по наивному мнению Керсновского "питал неприязнь к самой памяти Кутузова. Это странное обстоятельство объясняется "эгоцентрической" натурой Государя, требовавшего считать одного лишь себя центром всеобщего поклонения и завистливо относившегося к чужой славе".

Встретившись с Чичиговым в Вильно Кутузов, по свидетельству Храповицкого, сказал упустившему Наполеона Чичигову:

"Поздравляю Вас, Ваше Высокопревосходительство, с одержанными победами над врагом и вместе с сим благодарю Вас за все Ваши распоряжения". Мне самому показалось, что при сем последнем слове он возвысил голос.

Адмирал не останавливаясь ни мало, голосом твердым и громким отвечал:

"Честь и слава принадлежит Вам одному, Ваше Сиятельство, все, что ни, исполнялось, - исполнялось буквально во всей силе слова повелений Ваших, следовательно, победы и все распоряжения есть Ваше достояние".

"Нельзя изобразить, - пишет Вигель, - общего на него (Чичигова) негодования, все состояния подозревали его в измене, снисходительнейшие кляли его неискусство, и Крылов написал басню о пирожнике, который берется шить сапоги, то есть о моряке, начальствующем над сухопутными войсками".

После Отечественной войны адмирал Чичигов уехал в Англию и жил в ней до смерти. Кутузов всегда старался оправдать Чичигова и, со слов восхвалявшего все действия Кутузова князя А. Б. Голицына, винил в том, что Наполеону удалось бежать то Чаплицу, которого называл "коровой" и "дураком", то Витгенштейна, назначенного Александром после смерти Кутузова главнокомандующим русской армией.

Кутузов же был масон. На этот счет имеются неопровержимые исторические данные.

"Первое посвящение кн. М. И. Голенищева-КутузоваСмоленского в таинства вольнокаменщического ордена совершилось в Регенсбурге (Бавария), в ложе "К трем ключам", - указывает Т.

Соколовская.

"Кн. Кутузов, - по словам ее, - пришел искать в ложе ордена сил для борьбы со страстями и ключа от тайн бытия.

С течением времени он был принят в ложах Франкфурта, Берлина, Петербурга и Москвы и проник в тайны высоких степеней.

При посвящении в 7-ую ступень Шведского масонства он получил орденское имя "Зеленеющий лавр" и девиз: "Победами себя прославит".

"В масонском ордене Кутузов занимал высокое место у кормила ордена и постоянно был опорой вольнокаменщического братства. Не подлежит сомнению, что сила сплоченного масонского братства в свой черед способствовала назначению кн. Кутузова предводителем наших вооруженных сил в борьбе с великим предводителем великой армии".

Чрезвычайно подозрительна масонская панихида устроенная масонами после смерти Кутузова. Подобные панихиды устраиваются только после смерти масонов оказавших большие услуги ордену. Какие то такие услуги Кутузов видимо оказал.

"Посмертная оценка жизнедеятельности князя Кутузова, была произнесена великими витиями масонами в великолепной траурной ложе, совершенной в июле месяце 1813 г. Торжество печального обряда поминовения масоны совершили в залах Петербургского музыкального общества, под председательством И. В. Вебера (Гроссмейстера масонства Шведского обряда) и в присутствии сотни братьев".

Доказать или опровергнуть, что Кутузов, Чичигов н другие русские масоны действовали в интересах масонства, смогут только историки, которые после падения большевизма специально займутся изучением роли русского масонства во время Отечественной войны 1812 года.

XII. СОЗДАНИЕ СВЯЩЕННОГО СОЮЗА И ЕГО ИСТОРИЧЕСКИЕ ПОСЛЕДСТВИЯ ДЛЯ РОССИИ

Какие важнейшие политические задачи стояли перед Александром I в области внутренней политики после Отечественной войны? Те же самые какие были в момент его вступления на престол. В области политической - возвращение от идей западного абсолютизма

- к идеям самодержавия, борьба с дальнейшей европеизацией русского общества. В области религиозной - ликвидация Синода и восстановление патриаршества.

В области социальной - уничтожение крепостного права.

Развитие миросозерцания у Императора Александра I после Отечественной войны пошло по иному пути, чем развитие европеизировавшихся слоев русского общества.

Пожар Москвы пробудил у Александра религиозной чувство.

"Деист, - замечает С. Платонов, - превратился в мистика". Но углубление религиозных чувств в Александре не принесло счастья русскому народу.

Александр I стал смотреть на себя как на орудие Божьего Промысла, карающего Наполеона.

"Не только в душе царя, но во многих думающих чутких людях либеральный энтузиазм сменился мистическим страхом перед силой Зла. Вера в Декларацию прав человека и гражданина сменилась смиренной верой в заповеди Христа. На них жаждал победитель Наполеона, Император Всероссийский построить свою власть, опираясь на эти заповедные мечты перестроить не только свою огромную Державу, но и всю Европу".

В рождественском манифесте на 1815 год, вывешенном по всей России в церквах, Царь давал торжественное обещание "Принять единственным ведущим к благоденствию народов средством правило почерпнутое из словес и учения Спасителя нашего Иисуса Христа, благовествующего людям жить, аки братиям, не во вражде и злобе, но в мире и любви".

Это было не мертвое официальное красноречие, это была действенная идеология, владевшая Александром, побудившая его создать Священный Союз. Но положить Евангельское учение в основу, как Российского Государства, так и в взаимоотношения между другими государствами было задачей, превышающей силы человеческие.

Александр был уже надломлен. В нем не было цельности первых лет царствования, когда он провел ряд государственных реформ и начал борьбу с Наполеоном. При этом его собственная, искренняя, мучительно покаянная религиозность, в его ближайших сотрудниках и сановниках, претворилась в темное, принудительное ханжество..." По окончании заграничного похода у Александра I мистицизм (всегда бывший у него сильно развитым) окончательно завладел им, "он пришел к заключению, что Промысел Божий предначертал ему осуществить на земле братство народов посредством братства их монархов - некую всемирную теократическую монархию, "монархический интернационал". В это время Александр I перестал быть православным царем, "религиозность Государя носила в те времена характер интерконфессиональный, - он мечтал о "Едином народе христианском", думал реформировать христианство, переделывать Библию".

В 1815 году, после окончательного разгрома Наполеона, Александр I составил в Париже план так называемого Священного Союза, к которому кроме турецкого султана и Папы Римского постепенно примкнули правители всех государств Европы.

В акте Священного Союза (14 сентября 1815 года) заявлялось, что объединившийся монархи свою деятельность готовы "подчинить высоким истинам, внушаемым законом Бога Спасителя" и в своей политике "руководствоваться не иными какими-либо правилами, как заповедями сея святые веры, заповедями любви, правды и мира". Все члены Священного Союза обязались никогда не воевать друг с другом, а подданными управлять "как отцы семейств". "Императором Александром I, - указывает С. Платонов, - при совершении этого акта, руководил высокий религиозный порыв и искреннее желание внести в политическую жизнь умиротворенной Европы начала христианской любви и правды. Но союзники Александра, I особенности австрийские дипломаты (с Меттернихом во главе), воспользовались новым союзом в политических целях. Обязанность Государей всегда и везде помогать друг другу была истолкована так, что союзные Государи должны вмешиваться во внутренние дела от дельных государств и поддерживать в них законные порядок".

Австрийский крещеный еврей Нессельроде был назначен Александром I министром иностранных дел. Бывший послушным орудием знаменитого австрийского дипломата Меттерниха, Нессельроде принес много вреде России.

"По своим интересам и по своим привязанностям, Нессельроде, - писал 1 октября 1823 года французский посол граф Лаферроне, - остается целиком преданным Австрии". "Русский министр" иностранных дел был послушной игрушкой в руках Меттерниха, использовавшего его для защиты эгоистических интересов Австрии и других государств во вред национальным интересам России".

Химеры всегда останутся химерами и прекраснодушные идеологи всегда будут обыграны дальновидными политическими деятелями, использующими их в своих целях и проповедуемый ими интернационал

- в своих национальных интересах.

Весь трагизм этой идеи "заключался в том, что одна лишь Россия в лице двух венценосных сыновей Императора Павла искренне уверовали в эту метафизику, сделали Священный Союз целью своей политики, тогда как для всех других стран он был лишь средством для достижения их частных целей.

Мистицизм Императора Александра I был таким образом умело использован, заинтересованными лицами и заинтересованными правительствами в своих собственных целях. В период с 1815 года по 1853 год, примерно в продолжении сорока лет, Россия не имела своей собственной политики, добровольно отказавшись во имя чуждых ей мистических тезисов и отвлеченной идеологии от своих национальных интересов, своих великодержавных традиций: более того, подчинив эти свои жизненные интересы, принося их в жертву этой странной метафизике, самому неосуществимому и самому бессмысленному из всех интернационалов - интернационалу монархическому".

"С удивительной прозорливостью, - с горечью пишет Керсновский, - Россия спасала всех своих будущих смертельных врагов. Русская кровь проливалась за всевозможные интересы, кроме русских".

XIII. ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА АЛЕКСАНДРА I ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

I

Александр I, - как свидетельствует его современник князь П. А.

Вяземский, - "в последнее десятилетие уже не был и не мог быть Александром прежних годов. Он прошел школу событий и тяжелых испытаний. Либеральные помыслы его и молодые сочувствия болезненно были затронуты грубой действительностью.

Революционное движение заграницей, домашний бунт, неурядицы, строптивые замашки Варшавского Сейма, отвергшего все правительственные законопроекты, на которые он возлагал еще так недавно лучшие свои упования, догадки, и более чем догадки, что и в России замышлялось что-то недоброе - все эти признаки, болезненные симптомы, совокупившиеся в одно целое, не могли не отразиться сильно на впечатлительном уме Александра. В Александре уже не могло быть прежней бодрости и самонадеянности, он вынужден был сознаться, что доброе не легко совершатся, что в самих людях часто встречается какое-то необдуманное, тупое противодействие, парализующее лучшие помыслы, лучшие заботы о пользе и благоденствии их. Тяжки должны были быть эти разочарования и суровы отрезвления. Александр их испытал: он испытал всю их язвительность и горечь".

Увлечение Александром I Священным Союзом привело к тому, что на известный период он стал больше интересоваться делами Европы, чем внутренними делами России.

"В последний период своего царствования, Император Александр всею душою отдавался заботе об устройстве и умиротворении Европы.

Сам руководил дипломатическими делами и посещал европейские конгрессы. Благодаря тому, что со времени освободительной войны за Германию он вошел в теснейшие отношения с западноевропейскими политическими сферами, около него образовался целый круг помощников не русского происхождения (корсиканец Поццо ди Борго, грек Коподистрия, немцы Штейн, Нессельроде). Принимая их на русскую службу. Император Александр поручал им ответственные дела и высокие должности, причем они естественно пользовались большим влиянием на русскую политику. Такое расположение Александра к инородцам доходило до того, что вызывало недоумение и ропот в русской придворной и военной среде, находившей, что Государь явно предпочитает чужих людей своим подданным".

"...Космополитизм Императора Александра I, - указывает Керсновский, - высказался в запрещении "русского национализма".

Циркуляры губернаторам тех времен предписывали неустанно следить за лицами, уличенными в этом преступлении и отдавать таковых под гласный надзор полиции".

Приняв польскую корону, Александр I всячески доказывал свое благоволение полякам. Польским генералам, служившим в Наполеоновской армии оказывалось больше уважения, чем находившимся в Варшаве русским. Польские полки, служившие в армии Наполеона и дравшиеся против русских, вернулись в Польшу с развернутыми знаменами и открыто похвалялись, что москали победили Наполеона, но не их.

Русским офицерам и русским дворянам не могло нравиться, что Александр I, как Польский король, дал полякам больше свободы, чем как русский царь - русским.

II

Пристрастие Александра I к европейской культуре нашло свое выражение и в его отношении к армии. Принципы русского самобытного военного искусства, гениально изложенные Суворовым в его "Науке побеждать", не были положены Александром I ни до Отечественной войны, ни после нее, в основу воспитания армии. У Александра I, еще более, чем у его отца, выявляется привязанность к прусской муштровке.

То, что Павел I не оценил должным образом гениальную военную систему Суворова - понять можно. Суворов был современником Павла I, а современники всегда плохо понимают гениальных представителей своего поколения. Идеи гениальных людей всегда обычно становятся доступными для понимания после их смерти: когда исчезают личные мотивы недоброжелательного отношения, когда появляется необходимая историческая перспектива. В глазах Павла I Суворов был выдающимся военным деятелем чуждой ему Екатерининской эпохи, личные взаимоотношения у Павла I с Суворовым, как мы знаем, сложились, отчасти по вине самого Суворова, не такие, чтобы он мог беспристрастно оценить гениальность взглядов и методов Суворова Но в эпоху Александра I необходимая историческая перспектива уже была, недружелюбного отношения к Суворову, вытекающего из личных отношений с ним у Александра уже не могло быть. Но тем не менее Александр I не смог оценить Суворова, как выдающегося представителя самобытного русского военного искусства. Александр I пошел не по пути Суворова, а по пути прусской военной школы.

Александру I, европейцу по своим взглядам, прусская муштра оказалась ближе, чем Суворовская система воспитания солдат.

Вот, что пишет об этом Керсновский в своей "Истории русской армии":

"Доктрины, уклад жизни, система обучения, "шагистика "и увлечение мелочами остаются те же".

"Плацпарадная выучка войск в его царствование была доведена до неслыханного в Потсдаме совершенства. В кампанию 1805 года весь поход - от Петербурга до Аустерлица - Гвардия прошла в ногу.

Копирование пруссачины сказывалось в области не только строевой, но и в научной (особенно яркий пример - Пфулевщина). В этом отношении царствование Императора Александра I - после некоторых начальных колебаний - явилось продолжением Павловской эпохи".

В 1815 году в Париже совершилось, незначительное на первый взгляд, событие, которое однако по справедливому мнению А.

Керсновского имело "для русской армии самые печальные последствия и определившее на сорок лет весь уклад ее жизни, как-то, проезжая Елисейскими полями Александр увидел фельдмаршала Веллингтона, лично производившего учение двенадцати новобранцев. Это явилось как бы откровением для Государя: "Веллингтон открыл мне глаза, сказал он, - в мирное время необходимо заниматься мелочами службы", и с этого дня началось сорокалетнее увлечение "мелочами службы", доведшее Россию до Севастополя".

"Наполеоновские уроки заставили вспомнить Суворовскую науку.

Весь этот ценный, так дорого доставшийся опыт надо было бережно сохранить, с благоговением разработать и передать грядущим поколениям. К сожалению это сделано не было. Император Александр не чувствовал мощи священного огня, обуревавшего его славную армию - он видел лишь плохое равнение взводов. "Итак, вязкая тина "мелочи службы" стала с 1815 года засасывать наши бесподобные войска и их командиров".

"Ныне завелась такая во фронте танцевальная наука, - писал Цесаревич Константин Павлович, - что и толку не дашь. Я более 20 лет служу и могу правду сказать, даже во времена покойного Государя был из первых офицеров во фронте, а ныне так перемудрили, что не найдешься".

"В год времени, - писал Паскевич, - войну забыли, как будто ее никогда не было и военные качества заменили экзерцмейстерским искусством".

"Увлечение муштровкой имело очень тяжелые последствия: в русской армии начинаются массовые самоубийства и массовое дезертирство".

Солдаты бежали в Галицию, в Буковину, в Молдавию, в Турцию, в Персию. Из победителей Наполеона Персидский Шах сформировал целый гвардейский батальон.

Офицеры стали уходить в отставку. Вводимая Александром I европейская танцевальная наука вызвала сильное недовольство среди офицеров. Восхищение Александром сменяется враждой к нему. Среди офицеров возникают тайные политические общества, ставящие целью изменение политического строя в России. В роли застрельщиков, сначала оппозиционных, а затем революционного движения, среди офицеров выступают опять масоны.

XIV. УСИЛЕНИЕ ЕВРОПЕИЗАЦИИ РУССКОГО ОБЩЕСТВА ПОСЛЕ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ

I

"Тремя огромными волнами разлился по России поток прометеевского мироощущения: в начале ХVIII-го, ХIХ-го и ХХ-го столетий. Он шел через европеизаторскую политику Петра I-го, затем через французские революционные идеи, которым особенно была подвержена русская оккупационная армия во Франции после наполеоновских войн, и, наконец атеистический социализм, который захватил власть в России в свои руки в 1917 году. Русские особенно беспрепятственно вдыхали в себя полной грудью западный яд, когда их армии побеждали на полях сражений, и когда они в 1709, 1815 гг.

попадали в европейские культурные области. Таким образом, победы повредили им больше, нежели их поражения".

Такой совершенно верный вывод делает немецкий философ В.

Шубарт в своей известной книге "Запад и душа востока".

Во время Отечественной войны, - как правильно отмечает Мережковский "произошло нечто, с нашей внутренней точки зрения, почти невероятное, подобное чуду: бездна, вырытая преобразованиями Петра, как будто на мгновение исчезла, и весь русский народ встал, как один человек".

Князь П. Вяземский, мало склонный к романтическим преувеличениям, писал: "От Царя до подданного, от полководца до последнего ратника, от помещика до смиренного поселянина, все без изъятия, вынесли на плечах своих и на духовном могуществе своем Россию из беды и подняли ее на высшую ступень славы и народной доблести".

Но кончилась война и русское общество снова разделилось на два враждебных лагеря. "Еще до войны 1812 года в русском обществе началась политическая дифференциация - она первоначально заявляла себя лишь в сфере литературы, но основной смысл литературных споров в первое десятилетие определился как раз политической дифференциацией.

...В этом споре уже тогда намечалась основная дифференциация в русской жизни; после же войны 1812-14 гг. эта дифференциация пошла очень быстро и получила полное и ясное выражение. Уже в эти годы формируется два лагеря, расходившиеся друг с другом не только в конкретных вопросах русской жизни, но и в сфере идеологии. Огромное значение в этом вопросе надо отвести, между прочим, самому Александру I, который произносил не раз яркие речи, дышавшие такой горячей проповедью радикальных реформ, в том числе и уничтожения крепостного права, что это чрезвычайно питало и укрепляло рост либерализма в русском обществе".

"Общее критическое отношение к западу, как бы открывавшееся всем тем отзвуком, какой остался в русском обществе от французской революции, получило для себя богатый материал в том широком знакомстве с западом, которое приняло особенно крупные размеры в войне с Наполеоном, перенесенной на поля запада. Правда, это же знакомство дало и другие результаты - оно сказалось в росте интереса к западной жизни, в усилившемся влиянии литературных, социальных, политических идей, - собственно лишь теперь стала складываться настоящая психология и идеология западничества".

В своих воспоминаниях Вигель пишет про Московское общество 1814 года: "В городе, который нашествие французов недавно обратило в пепел, все говорили языком их".

Даже десять лет спустя после Отечественной войны, в газете "Московские Ведомости" (№ 72 за 1822 г.), можно было прочесть такое объявление:

"Егерь из Германии желает определиться егерем или в гувернеры.

Спросить на Маросейке".

Масонство после Отечественной войны, как всегда старалось удовлетворить религиозные и политические интересы всех недовольных существующим положением вещей. Оно напоминало мелочную еврейскую лавочку, в которой все есть. Самые различные товары: кусок мыла для лица и для стирки, флакон одеколона и деготь, фунт пряников и иголки.

Но при всем разнообразии политических оттенков мысли и своих религиозных взглядов, масонов Александровской эпохи необходимо признать крайне отрицательным явлением. Преобладающее большинство масонов представляли из себя людей отошедших от традиционного русского мировоззрения. Именно через них вливались в образованное общество чуждые европейские политические и религиозные идеи. Ведь именно в масонских ложах, - по признанию Н. Бердяева ("Русские идеи"), воспитались декабристы. И ведь именно масоны и декабристы, воспитавшиеся в масонских ложах, - по утверждению Н. Бердяева, - подготовили русскую интеллигенцию, этот уродливый духовный орден - продолживший растление русской души европейскими идеями, после окончательного запрещения масонства Николаем I. Во время заграничных походов офицеры, владевшие французским языком познакомились с европейскими масонами, стали членами европейских масонских лож.

Во время войн с Наполеоном возникает несколько лож, членами которых были главным образом офицеры: "Военная ложа к святому Георгию", "Избранного Михаила", "К трем добродетелям" и другие.

После возвращения русских войск из Европы, в офицерской среде "появился скрытый протест, приведший к учреждению тайных обществ.

Офицерские кружки, где постоянно велись разговоры о язвах России, о тягостном положении солдат, о равнодушии общества к отечественным делам, превратились в организованные тайные общества".

Особенно сильно расцветает масонство в Петербурге.

В записке "О крамолах врагов России" сообщается, что до 1822 года французские, русские, немецкие масонские ложи вырастали, как грибы после дождя. В высшем обществе в это время возникает даже поговорка:

"Да кто ж ныне не масон"?

II

В 1823 году возникает общество Любомудрия, то есть общество любителей философии. Члены этого общества, вернее кружка, были поклонниками немецкого философа Шеллинга. С возникновением общества Любомудрия французское чужебесие снова сменяется чужебесием немецким. Вместо увлечения французской философией, начинается увлечение начавшейся развиваться в это время философией немецкой. Увлечение это опять принимает не здоровый характер.

Любомудры, как и их предшественники, представители французского чужебесия, не просто изучают сочинения немецких философов, а подходят к ним, как к новой вере, которая способна заменить христианство. К немецким философам они подходят как к религиозным пророкам, вещающим глубокие, всеобъемлющие истины.

Для Любомудров философия была выше религии, признается Н. Бердяев в "Русской идее". Любомудры, также, как раньше вольтерьянцы и масоны, не замечают великого духовного сокровища русского народа - Православия, которое несмотря на все невзгоды, обрушившиеся на него со времен Петра I, продолжает накапливать духовные сокровища. Любомудры не замечают ни Серафима Саровского, ни старцев Оптиной Пустыни, как "любомудры" Елизаветинской и Екатерининской эпохи не заметили Св. Тихона Задонского, отца русского старчества Паисия Величковского и религиозную философию Григория Сковороды.

"Православие, - как верно определяет Розанов, - в высшей степени отвечает гармоническому духу, но в высшей степени не отвечает потревоженному духу". Любомудры же, предтечи русской интеллигенции, - есть люди потревоженного духа". Оторвавшись от русского духа, они пытаются восстановить утерянную духовную гармонию в немецких философских системах, воспринимают их как целостные, всеобъемлющие системы мировоззрения. Немецкая философия должна была заменить православие и вообще отвергнутое религиозное мировоззрение. Кружок Любомудров отдал свои души немецкому философу Шеллингу, Фихте, Окену, Герессу и другим.

В кружке любомудров, как и в других философских кружках конца правления Александра I, продолжается традиция французского чужебесия, когда по свидетельству Вигеля "неверие почиталось непременным условием просвещения". "Христианское учение, - пишет А. И. Кошелев, - казалось нам пригодным только для народных масс, а не для нас философов. Мы особенно высоко ценили Спинозу и считали его творения много выше Евангелия и других священных писаний".

Легко можно установить и идейное влияние русского масонства.

Один из виднейших любомудров князь В. Ф. Одоевский учился в университетском пансионе, директором которого был ПрокоповичАнтонский, ученик известного масона Розенкрейцера Шварца. "Хотя Прокопович-Антонский сам и не был масоном, но по справедливому замечанию Саккулина, через него, конечно, переходили к воспитанникам идейные традиции масонства. Отрицать историческую преемственность здесь никак не приходится".

В 1825 году Бестужев писал в Альманахе "Полярная звезда":

"Мы воспитаны иноземцами, мы всосали с молоком безнародности и удивление только чужому...

Мы выросли на одной французской литературе, вовсе не сходной с нравом русского народа, ни с духом русского языка...

Нас одолела страсть к подражанию: было время, что мы невпопад вздыхали по-стерновски, потом любезничали по-французски, теперь залетели в тридевятую даль по-немецки. Когда же попадем мы в свою колею?" Так писал Бестужев в "Полярной звезде" в 1825 году.

XV. МАСОНЫ ИСПОЛЬЗУЮТ МИСТИЧЕСКИЕ НАСТРОЕНИЯ АЛЕКСАНДРА I ДЛЯ НОВОГО НАПАДЕНИЯ НА ПРАВОСЛАВНУЮ ЦЕРКОВЬ

I

Русское масонство немедленно использовало мистические настроения Александра для дальнейшего наступления на Православие.

Н. Бердяев указывает в "Русской идее", что "Александр I был связан с масонством и так же, как масоны, искал истинного и универсального христианства. Он был под влиянием баронессы Крюденер, молился с квакерами, сочувствовал мистицизму интерконфессионального типа. Глубокой православной основы у него не было".

Проф. М. Зызыкин в своей работе "Тайны Императора Александра I" говорит уже не о том, что Александр был только связан с масонами, а утверждает уже, что и сам он был масоном. "Какой религиозный хаос стоял в голове у Александра, - пишет он, - видно из того, что он не только поддерживал сам масонов, но и был некоторое время в их числе, о чем свидетельствует его поступок со взятым в плен под Дрезденом генералом Вандамом, который, будучи подведен к Александру, сделал ему масонский знак и получил милостивый приказ быть отправленным для улучшения своей участи в Москву. А в Париже в 1814 году Александр председательствовал в военной масонской ложе при принятии туда членом Прусского короля Фридриха-Вильгельма III". Откуда он заимствовал эти сведения, М. Зызыкин не указывает, а поэтому оставим эти утверждения на его ответственности. Проверить правильность его утверждений в эмиграции, за отсутствием соответствующей литературы, не представляется возможным. Был ли Александр I масоном - этот вопрос требует специального исследования, но то, что русские масоны широко использовали мистические настроения Александра в нужном для них направлении это несомненно.

Если политическое миросозерцание Александра I все время колебалось между приверженностью к просвещенному абсолютизму и тягой то к конституционной монархии, то к республике, то таким же неустойчивым было и его религиозное миросозерцание.

Александр I формально был главой православной церкви, но самого его едва ли можно считать чисто православным. Религиозное миросозерцание Александра I характерно своими бесконечными колебаниями.

В эпоху Александра I жил выдающийся деятель Православной Церкви - Серафим Саровский, в царствование Николая II причисленный к лику святых. При жизни же Серафима Саровского его деятельностью не интересовался ни Александр I, ни Синод, ни представители образованного общества. В 1815 году по подсчету Зябловского в России оставалось уже всего только 478 монастырей, в которых было всего лишь 6598 монашествующих, или в среднем по 13 монахов в монастыре.

Ярким свидетельством падения религиозности в высших слоях общества является появление в Александровскую эпоху тарелок, табакерок и других вещей, на которых имелись изображения Спасителя и Божией Матери. В допетровской Руси все русское государство считалось Домом Божией Матери, а в созданной Петром I Русской Европии лик Божией Матери стали изображать на табакерках.

В 1815 году Симоновский Архимандрит Герасим явился во дворец и показывал Александру I изображения Спасителя и Божией Матери на табакерках, тарелках и других вещах и на коленях умолял защитить Церковь от поругания.

Православная церковь в царствование Александра I продолжала быть объектом атак на нее со стороны ее врагов. Атаку на православие, пользуясь неопределенностью религиозного миросозерцания Александра I, вели и масоны, и католики, и протестанты. Вести наступление на православие врагам православия было нетрудно.

Православная церковь, управляемая то масонами, то открытыми атеистами, то мистиками, враждебно настроенными к православию, не в силах была дать нужный отпор своим врагам.

П. Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" так характеризует обер-прокуроров Александровской эпохи:

"Обер-прокурором Синода в первый год царствования был человек уже совершенно неспособный к этой должности - известный своей несчастной страстью к стихоплетству граф Хвостов". Яковлев, заменивший Хвостова, "не мог стоять на надлежащей высоте своего призвания". Назначенный после Яковлева обер-прокурором тридцатилетний А. Н. Голицын "...религиозного образования не имел, отличался даже резко отрицательным отношением к церкви: тем не менее на первых же порах он успел крепко захватить церковные дела в свои руки. Сделавшись обер-прокурором, он впрочем, значительно остепенился, бросил дурную привычку кощунствовать, занялся чтением религиозных книг, сблизился с людьми религиозного направления и стал подавать большие надежды за свое обращение к вере. К сожалению, все почти такие люди высшего общества, питомцы XVIII века, при обращении своем к вере, имели обыкновение примыкать не к своему народному православию, на которое смотрели свысока, а к аристократическому католичеству, или еще чаще, к модному тогда в Европе мистицизму, который позволял им верить во все или ни во что. Как человек живой, увлекающийся, и в то же время, совершенный младенец относительно всего, что касалось религии и церкви, Голицын по своем обращении тоже сделался на некоторое время игрушкой иезуитов, а потом адептом и покровителем всякого рода мистических сект".

Князь Голицын "...окружил себя мистиками всяких цветов и оттенков, стал покровительствовать всевозможным сектам и... причинил церкви гораздо более тревог, чем даже те, кто не обращали на религию никакого внимания и вовсе не мнили себя приносящими пользу Богу.

Специальными органами подобных ревнителей нового христианства и принципов священного Союза сделалось российское Библейское Общество и новое министерство Духовных дел и Народного просвещения".

Князь А. Н. Голицын и масон Р. А. Кошелев, пользуясь мистическим настроением, появившимся у Александра I во время Отечественной войны, уговорили его разрешить английским протестантам в России "Библейское Общество".

Русские масоны немедленно включились в эту новую форму наступления на православие. В комитет, возглавлявший "Библейское Общество" немедленно вошли масоны. Председателем стал масон князь Голицын, его заместителем граф Кочубей, в члены правления: граф Разумовский, Кошелев, А. И. Тургенев. В местных отделах "Библейского Общества" также было много масонов. Масонам удалось вовлечь в ряды членов "Библейского Общества" даже несколько представителей высшего духовенства, осуждавших масонство, но доброжелательно относившихся к увлекавшимся мистицизмом.

Но большинство православного духовенства отрицательно относилось к деятельности "Библейского Общества", справедливо усматривая в нем опасность для православия и царской власти. К числу таких духовных лиц принадлежал и знаменитый борец против масонства и масонского мистицизма, непримиримый враг орудовавших в России английских методистов, архимандрит Юрьевского монастыря Фотий.

Английские протестанты, организуя "Библейское Общество" в России, стремились заменить в нем православие протестантством.

Масоны, которым на руку было уничтожение православия, преследовали политические цели своего ордена. Своей цели английские не считали нужным скрывать. На праздновании 13-летней годовщины английского "Библейского Общества" 7 мая 1819 года, например, говорилось:

"Отныне мы можем быть уверены, что в России восстановится религия во всей чистоте единственно через распространения Священного Писания, переведенного на различные наречия, на которых говорят в этой обширной стране. Единственное чтение Библии может восстановить греческую церковь и поднять ее из настоящего упадка".

В конце 1823 года в России имелось около 300 отделений "Библейского Общества", ведших активную работу по разложению православия. Всюду начинают возникать различные секты еще более обессиливая ослабленную православную церковь.

Иностранный дипломат Лаферронеероннэ, аккредитованный при дворе Александра I, в своем письме от 1 апреля 1820 года пишет:

"Это "Библейское Общество", которое не стремится к иному, как универсализировать протестантство, должно быстро породить идеи свободы у людей, привыкших до сих пор видеть в их Государе высшего главу религии, которая их учит подчинению и уважению к нему.

Однако, этот могущественный рычаг, этот целебный престиж хотят разрушить".

"Против православия, - пишет об этом времени выдающийся защитник православия в Александровскую эпоху, архимандрит Фотий,

- явно была брань словом, делом, писанием и всякими образами и готовили новую какую-то библейскую религию ввести, смесь веры сделать, а православную веру Христову искоренить".

Министром созданного осенью 1817 года Министерства Духовных дел и Народного просвещения был назначен кн. Голицын.

Департаментом Духовных дел министерства ведал секретарь Библейского комитета мистик и масон А. Тургенев, департаментом Народного просвещения член секты хлыстов - В. Попов.

"Новое Министерство, - пишет П. Знаменский, - очевидно должно было действовать в том же направлении, как и "Библейское Общество", и потому ничего не обещало вперед доброго ни для просвещения, ни для церкви".

"Ближайшим советником князя Голицына по духовным делам сделался старый масон Кошелев, покровитель всех мистиков, магнетизеров и других темных личностей, постоянно толпившихся в его доме. Св. Синод в ведомстве духовного департамента поставлен был на совершенно таком же положении, как евангелическая консистория, римско-католическая коллегия, духовные управления армян, евреев и т.

д. В довершение всего сделавшись мистиком, кн. Голицын передал свою прежнюю обер-прокурорскую должность при св. Синоде другому лицу, князю Мещерскому, и поставил его в подчинение себе. Св. Синод был явно унижен, так как обер-прокурор представлял в нем лицо уже не Государя, как установлено в самом начале Синодального управления русской церкви, а только министра. Тургенев на каждом шагу давал синодам чувствовать превосходство над ними своего департамента" (П. Знаменский. Руководство к русской церковной истории).

II

В Петербург начали приезжать различного рода иностранные проповедники и мистики. Слушать их проповеди в угоду Голицыну собирались представители высшего общества и чиновничества. Вместе с Голицыным стояли на коленях, вздыхали и плакали.

"За методистами, - сообщает Л. Знаменский, - стали являться в Россию другие проповедники мистических учений и все получали от правительства самую широкую свободу для своей проповеди. Влияние их не ограничивалось уже одним только верхним слоем русского общества, как влияние иезуитов, но стремилось спуститься и до более глубоких его слоев, где на первых порах думало привиться к инородцам, а потом к разным духовным сектам в самом русском народе". Среди инородцев деятельно работали религиозные миссии разных европейских мистических сект. В калмыцких степях работали миссии гернугутеров, среди киргизов миссии шотландских сект, в Сибири - английские мистики. В 1821 году Петербургский Митрополит Михаил написал по этому поводу протест Императору Александру I в котором просил спасти Православную церковь "от слепотствующего министра". Министерство Духовных дел и Народного просвещения большое внимание уделяло распространению многочисленных мистических сочинений и издававшихся мистических журналов. "Все эти книги и журналы, - сообщает Л. Знаменский, выходили в значительном числе экземпляров и рассылались от министра по всем учебным заведениям, епархиям и губерниям; некоторые издавались в короткое время по 2-3 раза". "Сионский вестник", который начал снова издавать в 1817 году известный масон и мистик Лабзин, по свидетельству Л. Знаменского "...выписывали все архиереи, архимандриты, все семинарии и академии (одна Петербургская выписала 11 экз.) и множество священников".

А между тем склонность общества Александровской эпохи к мистицизму прекрасно могла бы быть удовлетворена изданным еще в 1793 году Сборником "Добротолюбие", в котором были напечатаны многочисленные мистические сочинения св. отцов Православной Церкви и давно существовавшие переводы мистических сочинений Исаака Сирина, Макария Египетского, Григория Синаита, Нила Сорского, возвышенные мистические творения Тихона Задонского, являющиеся образцами православной мистики.

Но европеизированные круги образованного общества обратились за образцами мистики "за границу, откуда явилось и самое вольнодумство и где мистика эта казалась им более высокой пробы и впали в учения странные и чуждые православию" (П. Знаменский).

Европейские мистические учения создавали благоприятную почву для развития масонской теософии и стремления к изучению всякого рода тайного знания, привлекая к изучению теософии даже... математику, чем занимался один из профессоров математики Казанского университета.

Все эти проявления европейского мистицизма, изредка уносившие дух в сферы религиозного созерцания, чаще были только "наивными бреднями больной фантазии" и еще чаще решительным отступлением от христианства, по словам Л. Знаменского, "распространялись без всяких препятствий во всю вторую половину царствования Александра I, приобретая себе все более и более последователей. Противники его не могли высказываться против него ни с религиозной, ни даже с научной точки зрения во все время пока был в силе кн. Голицын".

После этого не приходится удивляться, что влияние мистицизма видно в целом ряде напечатанных в царствования Александра I сборниках проповедей и что некоторые из духовных лиц Александровской эпохи стали ревностными сторонниками европейского мистицизма. Ведь образцами для церковных проповедей были статьи "Сионского вестника".

Сильное развитие европейского мистицизма во второй половине царствования Александра I вызвало дальнейший рост разного рода русских мистических сект.

В Петербурге возникает Духовный Союз Татариновой - помесь европейского мистицизма с учением хлыстов. На Дону появляется общество духоносцев и т. д.

Молокане, например, доказывали, что правительство разрешило им свободно исповедовать свое учение, только потому, что поняло его истинность, ссылались на Библию, изданную "Библейским Обществом", из которой были исключены все прибавления, относившиеся к чину православного богослужения. Все члены "Библейского Общества" и состоящие в нем православные Архиереи по утверждению молокан были все молоканами, а в "язычестве" (т. е. православии) оставались только деревенские попы да невежды мужики".

В 1820 году ссыльные скопцы завели "скопческий корабль" даже в Соловецком монастыре, куда они были посланы на духовное исправление.

Активную деятельность развивал орден иезуитов. При Александре число живших в России иезуитов с увеличилось почти вдвое. Члены знатных фамилий - Голицыны, Разумовские, Завадовские, Гагарины, Толстые, и другие - переходили в католичество, как раньше отдавали детей в пансионы, содержимые французами, так при Александре I в моду вошло отдавать детей в пансион аббата Николя, и в иезуитский благородный пансион. Даже Закон Божий в этих пансионах первое время преподавали иезуиты. В Новороссии действовало 15 иезуитов. Они под руководством аббата Николя развили энергичную деятельность на всей территории Новороссии.

Вот к каким губительным результатам привела неустойчивость религиозного мировоззрения Александра I, который согласно введенному Петром I антиправославному принципу, был одновременно и Императором и считался главой православной церкви.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

БОРЬБА "РУССКОЙ ПАРТИИ" ПРОТИВ МАСОНСТВА В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСАНДРА I

I

Кроме "английской", "французской", "австрийской" партий, в эпоху Александра I существовала еще одна "партия", о которой большинство историков или ничего не говорят, или которую стараются всячески оклеветать. Это была так называемая "русская партия".

А о том, что "русская партия" в эпоху Александра I все-таки была, мы узнаем из депеши французского посла гр. Лаферроне от 1 октября 1823 года, в которой он пишет:

"То, что здесь называют "русская партия", во главе которой стоит граф Аракчеев, старается в данный момент свалить графа Нессельроде".

"О "русской партии" не было слышно, а о том, что ее возглавлял Аракчеев - еще меньше; похоже, что все это крепко замалчивалось.

Несомненно, что о "русской партии" были какие-то документы, несомненно также, что она не только боролась с русским министром иностранных дел из-за его безграничной преданности Австрии: надо полагать были и другие случаи защиты русских интересов".

"Русские историки к вопросу о "русской партии" в эпоху Александра I еще не подходили серьезно, а самое главное беспристрастно: в России защита русских интересов почти всегда была занятиям проигрышным, вплоть до лишения жизни (Император Павел I и Александр II".

Душой русской партии был выдающийся государственный деятель Александровской эпохи граф Аракчеев. Мы знаем какого низкого мнения был Александр о придворных кругах Екатерининской эпохи. Не лучше было и придворное общество эпохи Александра I. Александр I также мало верил окружавшим его людям, как и его отец. Полностью он доверял одному только Аракчееву. Он знал, что тот не предаст его в трудную минуту. Неограниченное доверие, которым пользовался гр.

Аракчеев у трех Императоров: Павла I, Александра I и Николая I, было причиной зависти к Аракчееву со стороны многих высокопоставленных лиц. Преданность Аракчеева и его несокрушимая воля - спутывали политические расчеты русских вольтерьянцев, якобинцев и масонов. А зависть - мать клеветы. В своем стремлении оклеветать Аракчеева, его враги потеряли всякое чувство меры и создали совершенно неправдоподобный образ человека, лишенного всех достоинств.

Но этого человека тем не менее уважали и любили три русских царя. Русские историки много поработали над тем, чтобы исказить и опорочить образ этого человека. Все его миросозерцание, все черты его характера, все было чуждо представителям русской интеллигенции. Они никогда не жалели черных красок для опорочивания Аракчеева в глазах последующих поколений! Из всех сил, выдающегося русского патриота, старались представить тупым, ничтожным бюрократом, диким, невежественным реакционером, раболепным царедворцем, жестоким зверем, любимым занятием которого было вырывание усов у солдат и т.д.

Преданность Аракчеева Александру I вызывало бешенство в "прогрессивно" настроенных кругах дворянства. Аракчеев мешал и масонам и дворянам в их работе по развалу монархического строя.

Вигель с ненавистью называл Аракчеева "бульдогом, всегда готовым загрызть царских недругов". Преданность Царю в глазах привыкших к заговорам и предательствам "аристократов" была "гнусной низостью". Аракчеева всячески старались очернить в глазах "передового общества": составляли против него эпиграммы, клеветнические стихи и анекдоты. Преданность Аракчеева Павлу I и Александру I называли "собачьей преданностью".

В 1820 году будущий декабрист К. Рылеев опубликовал следующие стихотворение против Аракчеева:

Надменный временщик и подлый и коварный, Монарха хитрый льстец и друг неблагодарный Неистовый тиран родной страны своей Внесенный в важный сан пронырствами людей.

Обладавший большой властью Аракчеев, если бы он обладал теми качествами, которые приписывал ему Рылеев, мог бы сурово расправиться с Рылеевым. Но "неистовый тиран", "подлый и коварный" не обратил никакого внимания на подлую клевету Рылеева.

Павел I, узнав преданность к нему Аракчеева, дал последнему следующий девиз для его родового герба: "Без лести предан". Над этим девизом почему-то всегда иронизируют. А почему - неизвестно. Ведь Аракчеев всегда верно служил и Павлу I и его сыновьям - Александру и Николаю.

И Аракчеев был одним из немногих людей, который не предал Павла I. Его срочно вызывал в Петербург Павел накануне своего убийства. И если бы не Пален, запретивший Аракчееву за день до убийства въезд в Петербург, Аракчеев сделал бы все, погиб бы, но не дал бы убить Павла. Также верно служил он всю свою жизнь и сыну Павла. Аракчеев был единственным человеком, которому до конца верил Александр.

Аракчеев - выскочка, лишенный ума и способностей. Но вот что пишет об Аракчееве выдающийся историк Александровской эпохи Великий Князь Николай Михайлович. "После уроков под Аустерлицем и Фридландом, пишет в своем исследовании "Александр I" Великий Князь Николай Михайлович, - предстояла нелегкая работа организовать армию, привлечь способных генералов и офицеров, привести в порядок часть интендантскую, обозы и всякого рода запасы.

К работе вскоре было приступлено, и на этой почве Аракчеев сделал много..." По заключению Вел. Князя Николая Михайловича Аракчеев "был необходимым тормозом для всякого рода увлечений Александра I". Если для руководства такой сложной работой, как возрождение всей армии, Александр I привлек не кого-нибудь другого, а именно Аракчеева, то надо думать его нельзя назвать человеком "без ума".

Но может быть Аракчеев не справился с порученной ему работой военного министра, а затем председателя военного департамента Государственного совета? Но не любящий, - как и все другие историки, Аракчеева, Великий Князь Николай Михайлович, тем не менее дает следующую оценку проделанной Аракчеевым работы: "Всю Отечественную войну и последующие заграницей военные действия против Наполеона, а также и всю подготовку в этой грандиозной работе вынес на своих плечах гр. Аракчеев.

"Приготовления уже начались с 1810 года. В области военной два человека сделали очень много. То были Барклай и Аракчеев. Они неустанно работали для приведения в порядок всех отраслей русской армии. Работа была не из легких, многие открыто выражали недовольство, но железная воля Алексея Андреевича и методичный, спокойный Барклай сделали, что могли, не обращая внимания на критику и интриги".

"Думается, что в тяжелые годы войны с Наполеоном он был, действительно, тем неотлучным лицом, на работу которого монарх мог положиться при самых сложных и разносторонних занятиях и обязанностях. Был выбор Государя удачен или нет, - другой вопрос: но нам кажется, что за эпоху войн вряд ли Александр Павлович нашел бы другого человека для такой сложной и кропотливой работы, который все исполнял бы быстро и точно".

Если по мнению такого знатока Александровской эпохи, как Великий Князь Николай Михайлович, вряд ли Александр I мог найти другого более подходящего человека "для такой сложной и кропотливой работы, который все исполнял бы быстро и точно", как Аракчеев, следовательно Аракчеев обладал умом более сильным, чем те, кого Александр I не счел подходящим для такого высокого поста.

Аракчеев - человек "без чувств"? Верно ли это? "Русские писатели" в своих писаниях доходили до того, что он у одного солдата даже ухо откусил. Можно ли верить всем низким клеветническим сплетням подобного сорта?

В написанной недавно книге об Аракчееве, автор ее П. Н.

Богданович приводит целый ряд писем Аракчеева к Александру I, из которых видно, что у него чувство жалости к обездоленным было больше, чем у тех, кто распускал о нем слухи, как о диком изверге.

11 июля 1804 года Аракчеев сообщает Александру I о неисполнении законных претензий рабочих Шостенского порохового завода.

"Сообщая о принятых им по этому вопросу мерах, Аракчеев заканчивает письмо следующей просьбой: "Осмелился бы просить у Вашего Императорского Величества сим бедным по рублю (тогда это была большая сумма), ежели бы не боялся оным наскучить. Число же их 520 человек".

Когда перед Отечественной войной правительство решило предоставить право откупаться от военной повинности за известную сумму денег, лишенный "чувств" Аракчеев немедленно запротестовал:

"Сия продажа, - писал он, - есть благодеяние правительства для богатых, не должна ли возродить сия мера большое уныние для бедных, когда они из оного ясно увидят, что и само правительство печется ныне неуравнительно о всех сословиях, а открывает свои благодеяния за деньги, не заботясь о том, что состояние бедного перед богатым уже есть и без оного тягостное".

В 1813 году казенным крестьянам Смоленской губернии, разоренным во время нашествия Наполеона, правительство выдало хлеб, а через три года потребовало, чтобы они заплатили деньгами, в то время, как цены на зерно значительно возросли. Аракчеев решительно возражает против этого:

"Прилично ли правительству, - писал Аракчеев Александру I, брать с подданных своих низшего класса, именно с крестьян, столь неблаговидный и закону христианскому противный прибыток".

Осенью 1818 года "лишенный чувств" Аракчеев старается облегчить положение крестьян, участвовавших в каких-то непорядках.

Он обращает внимание Императора, что Сенат не предоставил решение суда на его утверждение: "Считаю за нужное, - пишет Аракчеев, ныне же довести до сведения Вашего Величества о касающемся происшедшего ослушания крестьян в войске Донском, за которое наказано большое число людей, хотя и по суду, но и без Высочайшего утверждения, чрез ошибку Сената, что изволите увидеть в приложенной записке".

Весной 1821 года Аракчеев обращает внимание Императора на неправильное мнение Черниговского губернатора, "которое, кажется, во время голода может сделать упущения и от оного будет более вреда бедному народу".

В письме от 20 апреля, касаясь снова вопроса о снабжении продовольствием крестьян Черниговской губернии, Аракчеев сообщает Александру: "Закупкой хлеба жители довольно обеспечены и оное не должно Вас беспокоить; письмо графа Разумовского единственно доказывает его алчность в доходах, ибо с его состоянием и не только бы прокормлял своих крестьян, но и всех прочих нуждающихся в оной губернии".

Только эти письма доказывают, что Аракчееву, прославленному "извергом", "зверем из зверей" были близки бедствия простого люда и что он не раз защищал их интересы. Только благодаря этим письмам было облегчено положение тысяч людей. А сколько таких ходатайств возбудил он за всю свою долгую службу. Кто как не Аракчеев советовал Александру I выкупить всех крепостных в казну с наделом в две десятины? А люди не "лишенные чести" всячески тормозили осуществление этого гуманного проекта.

Александр I так же, как и его отец, ценил не только преданность, но и отсутствие у Аракчеева честолюбия и корыстолюбия, чем страдало большинство высокопоставленных лиц. Летом 1814 года, желая отблагодарить Аракчеева за его выдающиеся успехи в организации русской армии, он захотел наградить его званием фельдмаршала. Но Аракчеев отказался принять звание фельдмаршала. Тогда Александр наградил его своим портретом, усыпанным бриллиантами. Аракчеев снял бриллианты и отослал их в Императорский кабинет. Александр, многократно предлагал Аракчееву вознаградить его, как других выдающихся деятелей Отечественной войны, деньгами. Но Аракчеев всегда отказывался.

Но когда осенью 1824 года многие жители Петербурга пострадали от необычайно сильного наводнения, Аракчеев написал Александру I следующее письмо:

"Вашим, батюшка, благоразумным распоряжением с моими малыми трудами составлен довольно знатный капитал военного поселения, я, по званию своему, не требовал из оного даже столовых к себе денег. Ныне испрашиваю в награду себе отделить из оного один миллион на пособие беднейшим людям...

...Учредите, батюшка, комитет из сострадательных людей, дабы они немедленно занялись помощью беднейшим людям. Они будут прославлять Ваше имя, а я, слыша оное, буду иметь лучшее на свете утешение".

Александр I в тот же день ответил Аракчееву:

"Мы совершенно сошлись мыслями, любезный Алексей Андреевич! А твое письмо несказанно меня утешило, ибо нельзя мне не сокрушаться о вчерашнем несчастья, особливо же о погибших и оплакивающих их родных. Завтра побывай у меня, дабы все устроить.

На век искренне тебя любящий Александр".

И это не единственный случай редкого бескорыстия Аракчеева.

28 января 1812 года Аракчеев, например, писал Императору: "Я опять прибегаю к Вам с просьбами: адъютант мой Названов вышел в отставку и нечем доехать домой, даже здесь заплатить; он беден, но очень хороший был слуга; другой, Перрен, женится. Пожалуйте им обоим по тысяче рублей, оно будет служить вознаграждением мне".

А в 1804 году, писал из Брянска о прапорщике Путвинском, пострадавшем во время несчастного случая: "Молодой жалкой человек начал ныне выздоравливать, но в кавалерии служить уже не способен, то и просит о переводе в пехотный полк, не имея чем содержаться, я осмелился из находящихся у меня Ваших дорожных денег оставить ему именем Вашего Величества..." Граф Аракчеев пожертвовал 300.000 рубли на воспитание в Новгородском корпусе детей бедных дворян Новгородской и Тверской губерний. В завещании Аракчеева было написано, что "ежели бы дни его прекратились прежде избрания им достойного наследника, то сие избрание предоставляет он Государю Императору". Исполняя волю Аракчеева и желая подчеркнуть всегдашнее его стремление к пользе отечества, Император Николай I отдал все имущество покойного Новгородскому кадетскому корпусу, который стал называться Аракчеевским. Не много людей среди Александровской эпохи было таких русских патриотов, каким был железный граф Аракчеев, непримиримый враг русских масонов и якобинцев.

Все люди не без греха, может быть кое в чем из числа приписываемого ему Аракчеев и виноват, но большинство приписываемых ему поступков являются грубой клеветой со стороны масонов и якобинствующих дворян Александровской эпохи.

Полковник Богданович сделал благородное дело, написав книгу об Аракчееве. После падения большевизма несомненно будут изданы и другие книги, разоблачающие масонские вымыслы об Аракчееве.

II

После смерти Митрополита Михаила в 1821 году, Петербургским Митрополитом был назначен митрополит московский Серафим, известный строго православным направлением, хотя также в юности был воспитанником созданного масонами "Дружеского ученого общества". С этого момента начинается борьба против князя Голицына и "Библейского общества". Энергичным и бесстрашным помощником Митрополита Серафима в этой борьбе оказался Архимандрит Фотий Спасский. Митрополита Серафима и Архимандрита Фотия энергично поддержал граф Аракчеев.

Поэтому естественно, что Архимандрита Фотия, осмелившегося выступить против масонов, "Библейского общества", против князя Голицына, против всех, кто хотел окончательно и навсегда подорвать силы православия, постигла судьба всех членов "русской партии", старавшихся объяснить Императору Александру I какой вред приносит национальным интересам России занятая им позиция по отношению к религии.

Архимандрит Фотий был оклеветан русскими историками и духовным потомком русского масонства - русской интеллигенцией, точно также, как и другие выдающиеся русские патриоты Александровской эпохи. Архимандрита Фотия постарались изобразить как невежественного православного фанатика-монаха, "безжалостного ханжу", продувного лицемера, слепого орудия другого "жестокого изверга и ханжи" графа Аракчеева. Нет той грязной инсинуации, которая не приводилась против него во всех сочинениях, посвященных эпохе Александра I. По его адресу нагорожены целые пирамиды гнусной беззастенчивой клеветы.

Ярким примером этой гнусной клеветы на Фотия является образ Фотия в мнимых исторических романах Мережковского "Александр I и декабристы" и "14 декабря 1826 года".

Мережковский любовно извлек все клеветнические измышления масонов и атеистов Александровской поры по адресу Фотия и из них сплел свой "художественный образ" архимандрита Фотия. Когда прочтешь, что писал Мережковский по адресу Фотия, Александра I и Николая I, всех членов Императорской фамилии, то проникаешься глубоким отвращением к омерзительной душонке этого искателя "истинного христианства". Мережковский является духовным потомком тех, кто цинично клеветал на архимандрита Фотия при жизни.

Беспристрастное исследование действий архимандрита Фотия создает перед нами совсем иной образ, чем тот, который рисует нам в своих "исторических" романах Мережковский. Познакомившись с Фотием, князь А. И. Голицын в письме к княгине Орловой называет Фотия "человеком необычайным", но когда попытка Голицына приручить Фотия не удалась, он "изменяет" о нем свое мнение.

Архимандрит Фотий - честный православный монах, понимавший гибельные последствия работы масонов, "Библейского общества", всевозможных тайных обществ и плодившихся новых религиозных сект.

Какие признаки религиозного ханжества и лицемерия можно найти в следующих сказанных архимандритом Фотием Александру I словах:

"Враги церкви святой и царства весьма усиливаются, зловерие, соблазны явно и с дерзостью себя открывают, хотят сотворить тайные злые общества, вред велик святой церкви и царству, но они не успеют, бояться их нечего, надобно дерзость врагов тайных и явных внутри самой столицы в успехах немедленно остановить".

Разве эта характеристика религиозного и политического положения в Империи не была трезвой и точной характеристикой создавшегося в это время положения? Александр I понял это, еще несколько раз призывал Фотия для бесед.

Архимандрит Фотий всячески старался заставить князя Голицына, бывшего министром духовных дел, отказаться от его губительной политики по отношению к православию.

23 апреля 1824 года, за год до восстания декабристов, он говорил, например, Голицыну:

"Умоляю тебя, Господа ради, останови ты книги, кои в течении твоего министерства изданы против церкви, власти царской и всякой святыни, в коих ясно возвещается революция, или доложи ты помазаннику Божию". Во время следующей встречи с кн. Голицыным, на просьбу Голицына благословить его, Фотий ответил:

"В книге "Таинство Креста" под надзором твоим, напечатано:

духовенство есть зверь, т.е. Антихристов помощник, а, я, Фотий, из числа духовенства, иерей Божий, то благословлять тебя не хочу, да и тебе не нужно то".

"Неужели за сие одно?" "И за покровительство сект, лжепророков, и за участие в возмущении против церкви с Госпером", Спрашивается, кто ведет себя более принципиально и последовательно, кн. Голицын или Фотий? И в чем тут можно усмотреть лицемерие со стороны Фотия?

В отправленном Императору Александру I письме архимандрит Фотий предупреждает его о готовящейся революции:

"В наше время о многих книгах сказуется и многими обществами и частными людьми возвещается о какой-то новой религии, якобы предустановленной до последних времен. Сия новая религия, проповедуемая в разных видах, то под видом нового света (нового стола), то нового учения, то пришествия Христа в Духе, то соединения церквей (намек на идею Александра I о желательности соединения церквей и сект), то под видом какого-то обновления и якобы Христова тысячелетнего царствования, то под видом так называемой новой истины, есть отступление от веры Божией, Апостольской, отеческой, вера в грядущего Антихриста, двигающая революцией, жаждущая кровопролития, исполненная духа сатанина. Ложные пророки ее и апостолы Юнг-Штиллинг, Эккартсгаузен, Тион, Бем, Лабзин, Фесслер, методисты, иригутеры".

Послание Фотий заканчивает призывом к Александру встать на защиту православия и действовать так, чтобы рассеялись "враги Бога отцов наших и да исчезнут со всеми ложными учениями от лица земли нашея".

III

Вечером 17 апреля 1824 года Александр I долго беседовал с митрополитом Серафимом. Через три дня, по совету митрополита Серафима Александр встретился с архимандритом Фотием в присутствии митрополита Серафима. Митрополит Серафим говорил о сильном размахе деятельности тайных обществ и о подготовке ими государственного переворота. Александр попросил архимандрита Фотия представить свои соображения, как по его мнению надо действовать, чтобы предотвратить готовящийся переворот.

Вскоре в доме графини Орловой Фотий предал князя Голицына анафеме. Узнав об этом, митрополит Серафим сказал Фотию:

"Вот ему должная плата. Что сделано, того уже переделать нельзя.

Потерпи, чадо, если оскорбится царь на тебя, а добро будет от всего, ежедневно..." 29 апреля Фотий подал Александру I письменный ответ на заданные ему во время последнего свидания вопросы:

"На вопрос твой, как бы остановить революцию, молимся Господу Богу и вот что открыто, только делать немедленно. Способ исполнить весь план тихо и счастливо таков:

1. Министерство духовных дел уничтожить, а другие два отнять у известной тебе особы.

2. "Библейское общество" уничтожить, под предлогом, что уж много напечатали библий и они теперь не нужны; 3. Синоду быть по-прежнему и надзирать при случаях за просвещением, не бывает чего противного власти и вере; 4. Кошелева отдалить, Госпера выгнать, Фесслера выгнать и методистов выгнать хотя главных".

7 мая Фотий отправил Императору новое послание, в котором призывал решительно бороться с врагами православия и трона.

Александр I послушался и исполнил советы Фотия - 15 мая 1824 года министерство духовных дел было закрыто.

15 мая 1824 года князь Голицын был уволен от должности министра духовных дел и народного просвещения и председателя "Библейского общества". Председателем "Библейского общества" временно был назначен Митрополит Серафим. Фесслер, духовный наставник масона Сперанского и Госпер, автор книги "Geist des Lebens" были высланы из России.

Некоторые историки масонства указывают, что закрытие всех масонских тайных обществ и закрытие "Библейского общества" связано с указанными выше выступлениями архимандрита Фотия.

* * *

"Порадуйся, старче преподобный, - писал Фотий своему знакомому архимандриту в Москву, - нечестие пресеклось, армия богохульная диавола паде, ересей и расколов язык онемел. Министр нам Един Господь наш Иисус Христос во славу Бога. Аминь! Молюсь об Аракчееве. Он явился раб Божий со Св. Церковь и веру, яко Георгий Победоносец".

Чтоб парализовать идейное влияние Фотия, надо было его оклеветать в глазах общества. С Фотием поступили так же, как поступили и с его единомышленниками гр. Аракчеевым и гр.

Ростопчиным. Он тоже был оклеветан.

С. Платонов. Лекции по русской истории. Петроград 1915 г., стр. 652.

С. Платонов. Лекции по русской истории. Петроград 1915 г.

Ю. Офросимов. "Лагарп". "Новое русское слово".

С. Платонов. Лекции по русской истории. Петроград 1915 г., стр. 655.

С. Платонов. Лекции по русской истории. Петроград 1915 г., стр. 659.

Л. Е. Ковалевский. Исторический путь России. Стр. 63, Париж. Изд. пятое.

С. Г. Пушкарев. Россия в XIX веке. Из-во им. Чехова.

Т. О. Соколовская. Масонство в его прошлом и настоящем. Том II, стр. 154.

Т. О. Соколовская. Масонство в его прошлом и настоящем. Том II, стр. 154.

А. Н. Пыпин. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в.". стр. 381-383.

А. Н. Пыпин. Русское масонство XVIII и первой четверти XIX в.". стр. 383-384.

П. Знаменский. Руководство к Церковной Истории. Казань. 1886 г.

А. Н. Пыпин. Общественное движение в России при Александре I, стр. 309.

Л. Тихомиров. Монархическая государственность. Том III, стр. 163.

В. Иванов. От Петра I до наших дней.

Миф о мнимом завещании Петра I разоблачается в книге Б. Башилова "Миф о русском сверх-империализме".

Когда Наполеон был побежден, этот замысел мирового масонства и нашел свое осуществление в заговоре декабристов.

Отечественная война и русское общество. Том П, стр. 11.

см. Г. Струве. Письмо современницы о Бородинском сражении и сдаче Москвы. (Новое русское слово).

Т. Сократова. Наполеон в России.

Отечественная война и русское общество, Том IV, стр. 169.

Масонство в его прошлом и настоящем. Том II, стр. 194-195.

Масонство в его прошлом и настоящем. Том II, стр. 194-195.

Тыркова-Вильямс. Жизнь Пушкина. Т. I, стр. 181

Керсновский. История русской армии, стр. 258.

С. Платонов. Учебник русской истории.

Керсновский. История русской армии, стр. 280-281.

С. Платонов. Учебник русской истории.

Керсновский. История русской армии.

Керсновский. История русской армии.

Керсновский. История русской армии.

Керсновский. История русской армии.

В. В. Зеньковский. История русской философии. Том I, стр. 141. Правильность утверждений В. Зеньковского может проверить всякий, прочитав следующие книги: 1) С. Мельгунов. Дела и люди Александровского времени. 2) Пыпин. Общественное движение.

Г. Федотов. "И есть и будет", стр. 11.

Проф. Зызыкин. Тайны Императора Александра I. стр. 139. 75

А. И. Кошелев. Записки. 1889 г. стр. 7.

В. Зеньковский. История русской философии. Том I. стр. 146. Примечание: Другие исследователи утверждают, что Прокопович-Антонский был масоном.

Л. Знаменский. Руководство к русской церковной истории. Казань. 1886 г.

П. Н. Богданович. Аракчеев.

П. Н. Богданович. Аракчеев. П. Н. Богданович. Аракчеев.

Реклама на сайте