«Правда ГУЛАГа из круга первого»

Правда ГУЛАГа из круга первого

Слова и дела Солженицына

Введение

Победоносный исход Великой Отечественной войны фактически подтвердил жизнеспособность и достаточную эффективность избранной в СССР модели развития. Советскому Союзу удалось сохранить экономическую и политическую устойчивость в критических условиях 1941—1942 гг. В связи с этим опыт советского государства в решении сложных политических и социально-экономических задач в условиях чрезвычайной ситуации заслуживает серьезного внимания. Прежде всего речь идет о способах мобилизации людских и материальных ресурсов страны в целях форсирования модернизационных процессов.

Следует признать, что большую роль в модернизации экономики, в оборонном строительстве, в создании основ военно-промышленного комплекса СССР сыграл тогда труд осужденных, В распоряжении историков имеется обширный массив фактов, свидетельствующий об активном участии органов пенитенциарной системы, эксплуатировавших принудительный труд, в создании многих предприятий и целых отраслей оборонного значения. При этом работа пенитенциарных ведомств в данном направлении получила такой размах, что в составе спецслужб была сформирована система специализированных подразделений, работавших во многих отраслях экономики. Деятельность хозяйственных органов ОГПУ — НКВД СССР в сферах, связанных с обороноспособностью страны, является главной темой настоящей работы.

Под термином «хозяйственные подразделения» подразумеваются структурные подразделения ОГПУ — НКВД, основной функцией которых являлось ведение хозяйственной деятельности в различных отраслях народного хозяйства с привлечением как вольнонаемной рабочей силы, так и труда заключенных. В данной работе рассматривается деятельность основных таких подразделений, входивших в состав ОГПУ—НКВД СССР в указанный период. Прежде всего, это Главное управление исправительно-трудовых лагерей и колоний (ГУЛАГ) и организованные позднее производственные управления, такие как Главное управление лагерей железнодорожного строительства (ГУЛЖДС), Главное управление шоссейных дорог (ГУШОССДОР), Главное управление аэродромного строительства (ГУАС). С 1938 года в состав НКВД вошло также Управление строительства Дальнего Севера (Дальстрой). Наконец, в число хозяйственных подразделений включались и промышленные предприятия, подчиненные Административно- хозяйственному управлению ОГПУ—НКВД и обслуживаемые по преимуществу вольнонаемным трудом.

Большой вклад внесли хозяйственные подразделения ОГПУ—НКВД в создание военной инфраструктуры государства. Под термином «военная инфраструктура» понимается система стационарных и нестационарных объектов театров военных действий регионального или государственного масштаба, предназначенных для обеспечения, обучения, развертывания войск и ведения ими боевых действий. В число стационарных объектов включаются, в частности, авиационные и военно-морские базы, аэродромы, склады, автомобильные и железные дороги, внутренние водные пути, речные и морские порты, узлы связи и т.д.[1]. Понятие военной инфраструктуры, взятое в масштабах страны, тесно связано с понятием «военно-экономический потенциал». Военно-экономический потенциал есть система средств и ресурсов, которую государство в случае необходимости может использовать в интересах создания и поддержания своей военной организации и для обеспечения ее функционирования[2]. В число компонентов военно-экономического потенциала входят предприятия оборонной промышленности и военного назначения, сырьевые отрасли народного хозяйства (особенно специализирующиеся на добыче и переработке так называемого стратегического сырья), транспортная система, сфера научно-исследовательских и опытно-конструкторских разработок (НИОКР) и т.д.

Хронологически в этой книге рассматривается хозяйственная деятельность правоохранительных органов в период с лета 1929 по весну 1945 г. Летом 1929 г. завершился в основном период дискуссий и поисков эффективных форм организации самостоятельных хозяйственных подразделений в структуре ОГПУ СССР и НКВД союзных республик. Постановлениями Политбюро ЦК ВКП(б) от 16.07.29 «Об использовании труда уголовных арестантов» и СНК СССР от 11.07.29 «Об использовании труда уголовно-заключенных» было санкционировано создание на всей территории страны единообразной системы исправительно-трудовых учреждений, ориентированной на выполнение народнохозяйственных задач. С этого момента наличие в составе ОГПУ—НКВД экономических подразделений, имеющих самостоятельное значение, стало свершившимся фактом. Именно с этого года началось планирование и развертывание работ на объектах, имеющих важное оборонное значение, т.е. имели место первые примеры действий хозяйственных подразделений ОГПУ в интересах государственной обороны. Наконец, с этого момента и до 22 июня 1941 г. хозяйственные подразделения ОГПУ — НКВД переживали период поступательного развития в рамках единого организационно-правового пространства.

Что касается работы НКВД СССР в годы войны — то это огромных масштабов самостоятельная тема, до настоящего времени разрабатываемая весьма фрагментарно. В период Великой Отечественной войны оборонное направление в работе хозяйственных подразделений стало абсолютно преобладающим. В процессе выполнения оборонных заданий выявились вновь, либо получили развитие некоторые сущностные черты системы, были продемонстрированы и проверены обстановкой ее возможности. С весны 1945 г. последние хозяйственные подразделения завершили выполнение текущих оборонных заказов, и в работе системы произошла перестройка на «режим восстановительного периода».

Основное внимание в данной книге уделяется деятельности хозяйственных подразделений в сфере капитального строительства и промышленного производства. В этих отраслях доля участия органов ОГПУ — НКВД в совершенствовании военно-экономического потенциала была наивысшей, и формы — прямыми и непосредственными. Прочие стороны деятельности не затрагиваются, ибо их рассмотрение с неизбежностью привело бы к перегрузке книги интересной, но не относящейся напрямую к теме информацией. Из круга рассматриваемых проблем исключена история создания и деятельности Управления строительства Дальнего Севера (Дальстроя) по комплексному хозяйственному освоению северо-восточных районов СССР. Разумеется, и Дальстрой выполнял некоторые важные для поддержания обороноспособности СССР работы по добыче драгоценных металлов и стратегического сырья. Но, во-первых, работы по созданию военной инфраструктуры и укреплению собственно военно-экономического потенциала не были и не могли быть приоритетными на том этапе комплексного освоения Северо-востока, а во-вторых, и это, пожалуй, главное, — в данный момент не существует единого комплекса архивных фондов Дальстроя. Поскольку полноценное освещение военно-экономической составляющей деятельности Дальстроя с опорой на фрагментарные материалы крайне затруднено, автор счел возможным отказаться от рассмотрения данной проблемы.

Часть I РОЖДЕНИЕ ГУЛАГА

Вопрос о времени происхождения системы принудительного труда в Советском Союзе продолжает оставаться спорным. Некоторые исследователи считают ее первенцами лагеря принудительных работ времен Гражданской войны или Соловецкий лагерь особого назначения, образованный в 1923 г. Другие, основываясь на официальных документах, датируют начало ГУЛАГа 1929 годом[3]. Все дискуссии такого рода объединяет одно. Вольно или невольно, их участники признают разрыв исторической реальности, отрицают наличие некоей базы, на которой и разворачивалось творчество большевиков. Между тем, изучение наследства, доставшегося Советской власти, может серьезно продвинуть исследователей к пониманию сущности советского государства и его институтов. В полной мере данное замечание относится и к истории принудительного труда в России.

В октябре 1917 г. победившая партия большевиков получила в наследство государственный аппарат Российской Империи, лишь в малой степени затронутый преобразованиями периода Временного правительства, причем система исполнения наказаний реформированию практически не подвергалась. Хотя Февральская революция уничтожила отдельные одиозные институты, вроде каторжных тюрем, но система управления и законодательная база остались без существенных изменений.

Судя по тому, что подобного рода изменения произошли только в конце 20-х гг., у большевистского руководства в 1917 г. не было сложившихся взглядов на проблему исполнения наказаний, не оказалось и времени для осуществления каких-либо мер. В итоге в Гражданскую войну и в Новую экономическую политику страна вступила с пенитенциарным законодательством и системой мест заключения образца конца XIX века. Чтобы представить себе эту систему следует подробнее ознакомиться с историей исполнения наказаний царской России.

Труд осужденных в Российской империи

Разработка более или менее единообразного уголовно-исполнительного законодательства в Российской империи началась со второй половины 70-х годов XIX века. В 1877 г. для разработки «общих оснований реформы тюремного дела» была сформирована комиссия под председательством тайного советника К. Грота[4]. Перед новым органом была поставлена задача подготовить обоснованные предложения об общей организации порядка управления системой исполнения наказаний. На основе рекомендаций комиссии планировалось внести соответствуютче изменения в «Уложение о наказаниях».

В процессе работы членами комиссии был собран и систематизирован огромный фактический материал о состоянии и перспективах развития тюремных ведомств стран Европы и Соединенных штатов Америки, ибо предполагалось использовать зарубежный опыт для внедрения в русских условиях. Комиссии Грота удалось провести через Государственный Совет две важных законодательных инициативы. Двадцать седьмого февраля 1879 г. (ст. стиля) император Александр II утвердил «Положение о Главном тюремном управлении министерства внутренних дел». А 11(23) декабря 1879 г. воспоследовало высочайше утвержденное мнение Государственного Совета «Об основных положениях, имеющих быть руководством при преобразовании тюремной части и при пересмотре уложения о наказаниях»[5]. В соответствии с положениями данного законодательного акта, все категории осужденных (от каторжан до заключенных в тюрьму на срок до года) обязательно должны были заниматься работами (каторжане — принудительными, остальные — по силам и способности), что являлось непременным условием осуществления преобразований тюремной части империи[6]. Итогом поисков и разработок конкретных форм применения труда заключенных стал закон от 6(18) января 1886 г., зафиксировавший переход к принудительному труду для всех категорий осужденных, как основному направлению деятельности государства в данной области.

Стоит познакомиться с положениями этого закона подробнее. Согласно статьям 2-5 закона, обязанность трудиться распространялась на все находящиеся в тюрьмах группы заключенных, приговоры в отношении которых вступили в законную силу. Исключение составляли отбывающие арест несостоятельные должники и те, кому заключение заменяло крупные денежные штрафы. Впрочем, они могли принимать участие в некоторых работах по желанию[7]. Новое слово в законодательстве о принудительном труде вносили статьи и параграфы, регламентирующие условия и режим труда. Впервые законодательно устанавливалась длина рабочего дня: 11 часов летом и 10 зимой, «полагая в то число время, посвящаемое занятиям в школе и употребляемое для довольствия работающих пищею»[8]. В тексте можно обнаружить и другое зачаточное проявление охраны труда: статья 11 требовала не допускать «даже и по выбору самих арестантов» работ, вредно влияющих на здоровье. К сожалению, зачастую режим содержания в общеуголовных тюрьмах превращал этот безусловно полезный параграф в пустую формальность.

Особый интерес представляют статьи, непосредственно регламентирующие трудовую деятельность. Закон 6 января 1886 г. заложил два принципа, один из которых существовал в пенитенциарной системе страны до конца 20-х годов, а второй продолжает оставаться в действии и сегодня. Первый принцип, устанавливаемый статьями 9 и 12, заключался в преимущественном развитии внутренних работ из-за опасения побегов спецконтингента[9]. На внешние же выставлялось незначительное число лиц, осужденных за мелкие правонарушения.

Второе нововведение, установленное статьями 13-19, состояло в признании за заключенными права на получение вознаграждения за свой труд. Тогда же была распространена на оплату труда и система вычетов, устанавливающая прибыль, полученную государством от использования труда заключенного, но объявленная «компенсацией» за ущерб, нанесенный его преступной деятельностью. Арестант, отбывающий заключение в тюрьме, имел право на 4/10 сумм от вырученного дохода, осужденный к ссылке в каторжные работы — на 1/10 долю средств. Остальные деньги делили между собой поровну казначейство и тюремное начальство, притом последнему из своей доли нужно было ремонтировать тюрьму и развивать материально-техническую базу работ[10].

Одновременно закладывался и принцип обеспечения будущего арестанта после отбытия наказания. Из полученных средств на руки осужденному выдавалась только половина. Вторая половина оставалась на его счете и выдавалась по освобождении, составляя «выходное пособие»[11]. Эти принципиальные идеи пережили закон, их декларировавший, и составили основу регулирования труда осужденных на протяжении большей части XX века.

При должном проведении в жизнь закон от 6 января 1886 г. открывал довольно широкие возможности для использования государством труда заключенных в хозяйственных целях. Однако тут интересы государства пришли в противоречие с экономическими интересами буржуазии, недовольной попытками властей создать полноценные предприятия, основанные на принудительном труде. Стремление избежать конфликта с промышленниками, а также недостаток средств вынудили тюремное ведомство организовывать только работы, не требующие специального оборудования производственных помещений. Перечень таких занятий, рекомендуемых к постановке в тюрьмах, привел специалист-тюрьмовед С. Гогель. «Основные роды занятий, выполняемых заключенными, есть: плетение корзин, веревочных/лыковых лаптей и туфель, плетение половиков, матов, витье веревок и канатов, изготовление рогожных кулей, плетение из пеньки, мочала, валяние валенок и котов и обшивка их; шитье мешков, плетение и клеение коробок и аптечных мешков, картонные работы, оклейка соломой по дереву и картону, гильзовые работы, изготовление соломок и коробок для спичек; вязание сетей, чулок и скатертей, изготовление половых щеток, плетение кружев, изготовление металлических сеток, оплетение бутылок, плетение гарусных, на веревочных подошвах туфель; изготовление ковриков из сукна, шерсти и обрезков кожи, починка мебели, корневые изделия, изделия из бересты, резанье пробок»[12].

Как можно убедиться, работы по преимуществу кустарные. Это подтверждается и официальными лицами. «Работы заключенных должны быть простыми и по преимуществу ручными, имея свой прообраз скорее в кустарной мастерской, чем в фабричном корпусе»[13]. Существенный недостаток такой организации производства — ограниченные возможности сбыта изделий и низкие цены, а, как следствие, низкие заработки. Так, средний заработок осужденных в благоприятном по сбыту 1887 году составил 25 руб. в год, а в кризисном 1899 году — всего 10 руб. 70 коп. в год. Побочным эффектом стала невостребованность полученных в мастерской навыков: по свидетельству германских и российских тюрьмоведов, свыше 75% полученных заключенными знаний не использовались и терялись[14].

Такое положение произошло от того, что государство оказалось в подчинении у интересов капитала. Заключенные выполняли заказы тех же предпринимателей, которым и поставлялось абсолютное большинство произведенной в тюрьмах продукции. Тюремное хозяйство оказывалось, таким образом, на положении лишенного хозяйственной самостоятельности субподрядчика. А предприниматели, в свою очередь, были особо заинтересованы, с одной стороны, в получении дешевых полуфабрикатов и снижении собственных издержек (за счет дешевой рабочей силы заключенных), а, с другой, в недопущении появления полноценного, конкурентоспособного тюремного производства. В итоге государство вынуждено было отступить, и к 1917 г. лишь 20% осужденных периодически привлекались к труду в условиях, исключавших, по словам чиновников Главного тюремного управления, возможность нормальной работы[15].

Что касается т.н. внешних работ, при которых рабочая сила заключенных использовалась за пределами мест заключения, то обычно это были строительные, земляные работы либо деятельность по добыче разного рода сырья. Данный способ трудового использования имел ряд существенных преимуществ. Как правило, внешние работы не требовали высокой квалификации рабочего, так что не было необходимости в серьезном производственном обучении. Появлялась возможность привлекать к труду крупные массы осужденных. Отпадала потребность в оборудовании специальных производственных помещений в тюрьмах. В итоге достигалась значительная экономия бюджетных средств и появлялась возможность получения местами заключения прибыли.

В России существовала давняя и прочная традиция использования на внешних работах труда такой категории осужденных, как ссыльнокаторжные. Еще Соборным уложением 1649 г. предусматривалось отправлять «мошенников, воров и разбойников в оковах работать на всякие изделия, где государь укажет»[16]. В данном случае сам факт фиксации наказания в законе свидетельствует о его широком применении. Особенно же широко труд осужденных стал применяться с эпохи Петра I, когда по стране развернулось масштабное городское и крепостное строительство. Одновременно происходит выделение каторжных работ как особой формы принудительного труда, объектом которого становятся (с 1704) осужденные за особо тяжкие преступления. Указом от 24 ноября 1699 г. их предписывалось отправлять «в Азов на каторгу, чтоб от них впредь воровства не было» или в «тюремные дворы работать каторжную работу»[17]. Фактически с начала XVIII и до конца XIX века принудительный труд осужденных в России практиковался в отношении правонарушителей и заключался прежде всего в тяжелых ручных работах в казенных учреждениях. Принудительный труд правонарушителей, находившихся в распоряжении государства, применялся ограниченно, преимущественно в горном и строительном деле. Следует, однако, помнить, что основная масса населения дореформенной России также являлась объектом внеэкономического принуждения со стороны государства и его «доверенных агентов», т.е. дворянства как господствующего класса. В этих условиях («рассеянное» принуждение) дворянство обладало широкими возможностями в использовании принудительного труда и как наказания. Тем не менее, только за вторую половину XVIII века было издано около 100 законодательных актов, регламентирующих содержание и условия труда осужденных, что указывает на важность для государства такого рода деятельности. Специфической функцией каторжного труда, обусловленной исключительно государственным характером применяемого к ним принуждения, была колонизация окраинных и слабозаселенных районов государства. В качестве примера можно указать на историю Нерчинской каторги.

Семилетняя война до крайности осложнила финансовое положение России. В качестве одной из мер по восполнению нехватки драгоценных металлов для покрытия военных расходов было решено усилить разработку Нерчинских серебряных рудников. Со всей остротой встал вопрос об обеспечении рудников и заводов рабочей силой. Правительствующий Сенат пять раз возвращался к обсуждению данной темы в сентябре-ноябре 1760 года. Было принято решение обеспечить заводы рабочими и «базой снабжения» за счет ссыльных и каторжных, т.е. за счет принудительного труда[18]. И 13(24) декабря 1760 г. Появился Указ «О приеме е Сибирь от помещиков дворовых, синодальных, монастырских, купеческих и государственных крестьян с зачетом их за рекрут и о платеже из казны за жен и детей обоего пола тех крестьян по нареченной в сем указе цене». Согласно указу, владельцы имели право в счет рекрутской повинности ссылать в Нерчинский уезд вместе с семьями либо отдельно крестьян, которые «непристойными своими поступками... беспокойство причиняют и другим подобным себе пример дают».Ссыльные должны были заниматься либо работами на заводах, либо земледелием, снабжая сельскохозяйственными продуктами заводской район. Любопытно, что указ формулировал жесткие требования к возрасту и физическому состоянию ссыльных, и что эти требования (возраст до 45 лет, отсутствие инвалидности или тяжелых и хронических заболеваний, наличие навыков работы и т.д.) почти в неизменном виде сохранялись до XX века[20].

Введению внешних работ в пенитенциарную практику второй половины XIX века в более широких масштабах, как и распространению их на все категории заключенных, препятствовали обстоятельства как юридического, так и экономического свойства. Во-первых, возникали трудности с обеспечением осужденных конвоем. Конвойная стража организационно входила в состав Военного ведомства. Поэтому при ежедневном выводе заключенных на работы требовались долгие согласования, не говоря уже о том, что численности конвойных частей не хватило бы на одновременное сопровождение и половины рабочих команд. Но самым жестким лимитирующим фактором стало отсутствие спроса на труд заключенных в большинстве местностей Империи. При наличии огромной резервной армии труда предпринимателям не было смысла брать на себя ответственность за использование подконвойной рабочей силы. В центральных районах страны, где большую часть обитателей мест заключения составляли местные жители, следовало учитывать и опасность побегов.

По этим и ряду других причин внешние работы до 1917 г. получили широкое распространение только в специфических условиях, возникавших при хозяйственном освоении малообжитых и пустующих земель, прежде всего в Сибири и на Дальнем Востоке.

Наиболее характерным примером такого применения внешних работ для всех категорий осужденных является история строительства Транссибирской железнодорожной магистрали. В начале 1894 г. министерство путей сообщения запросило у МВД его мнение о возможности привлечения на работы по подготовке строительства трассы ссыльнокаторжных, ссыльнопоселенцев и арестантов. Итогом совместного творчества 2-х ведомств стали «Временные правила», регламентирующие привлечение арестантов, ссыльнокаторжных и ссыльнопоселенцев на работах. «Правила» предоставляли генерал-губернаторам право привлекать по договору с администрацией дороги на строительные работы ссыльнокаторжных, арестантов и ссыльнопоселенцев, устанавливая им по договору с подрядчиками сроки, место проведения работ и размер заработной платы. Для поощрения производительности труда рабочих впервые в российской пенитенциарной практике официально устанавливались нормы зачетов рабочих дней за календарные. Для ссыльнокаторжных ударный труд означал сокращение срока наказания на треть, для ссыльнопоселенцев — наполовину[21]. Причиной обращения к использованию труда осужденных послужили серьезные трудности со снабжением развертывающегося строительства неквалифицированной рабочей силой. Если специалистов разного профиля подрядчики завозили из Европейской России, а квалифицированных рабочих целыми бригадами выписывали даже из-за границы, то формировать кадры лесорубов, землекопов, чернорабочих было просто не из кого: местное население в Амурской области насчитывало по состоянию на начало 1900 г. 32 798 человек обоего пола, в Приморской области — 50 901 человек. Амурское и Уссурийское казачьи войска насчитывали соответственно 11 300 и 7300 человек[22]. Учитывая, что около 45% этого числа составляли женщины, что не менее трети мужского населения было нетрудоспособно по возрасту (старики и дети) и что основным занятием большинства местного населения было земледелие, проблема комплектования строительства дороги рабочей силой приобретала большую остроту[23]. Строительство некоторых, участков, например, Уссурийской или Кругобайкальской дороги, приходилось осуществлять в практически необитаемой местности, так что приходилось завозить всю рабочую силу (даже каторжан перебрасывали с Сахалина)[24].

Правила были высочайше утверждены 4(16) мая 1894 г. и первоначально предназначались для использования на Среднесибирской железной дороге. Однако в 1895 г. их действие было распространено и на другие участки Великого Сибирского пути. Ссыльнокаторжные посылались на работу под руководством чиновников тюремного ведомства, которые представляли их интересы перед администрацией строительства. Согласно заключавшимся в каждом случае договорам подряда, железнодорожная администрация оплачивала пребывание осужденных в зоне работ, а тюремщики на выделенные деньги обеспечивали размещение, питание и вещевое довольствие заключенных. Ссыльнопоселенцы работали артелями, принимавшимися на работу по вольному найму на основе договора с подрядчиком. Труд осужденных применялся на этапе подготовки трассы: при валке и корчевке леса, прокладке дорог, на земляных работах, т.е. там, где требовалась массовость, и не требовалось высокой квалификации. На ряде участков силами каторжан и ссыльных сооружались и небольшие мосты. Такие факты имели место на Забайкальском, Уссурийском участках Сибирской магистрали и на Кругобайкальской железной дороге, т.е. там, где рабочих рук по условиям местности особенно не хватало. Всего в 1895-1899 гг. на строительстве трассы работало, по далеко не полным подсчетам, около 15 тыс. заключенных, силами которых было выполнено примерно 10% всех работ. По некоторым участкам, например, на строительстве Кругобайкальской железной дороги, доля выработки осужденных составляла до 15%[25].

Труд заключенных в Советской России в 1917—1929: теория и практика

Придя к власти после Октябрьской революции 1917 года, большевики получили в наследство царскую систему организации принудительного труда, обогащенную опытом создания лагерей принудительных работ для военнопленных в Первую мировую войну. Со своей стороны, они располагали тщательно разработанными теоретическими воззрениями на историческую роль и значение государства и на роль внеэкономического принуждения как средства осуществления государством своих основных функций. Определяя государство как машину для поддержания господства одного класса над другим, как аппарат для систематического применения насилия, большевики делали из этого положения выводы двух видов[26]. С одной стороны, обосновывалась необходимость для рабочего класса установления его открытой диктатуры и насильственного подавления сопротивления эксплуататоров. «Рабочему классу приходится преодолевать ожесточенное сопротивление капитала, который, в силу наличия у его представителей финансовых и материальных средств, огромного управленческого и военного опыта, наконец, разветвленных международных связей, даже после победоносной революции долгое время остается сильнее эксплуатируемых. Капитал способен увлечь в лагерь контрреволюции известную часть эксплуатируемых из наименее развитых крестьянских, ремесленных и т. п. слоев». Пока существует сама возможность эксплуатации человека человеком, у капиталистов остается возможность реставрации. Значит, победившему пролетариату необходимо насильственно подавлять эксплуататоров, намеренно отказываясь от равенства и демократии, нарушая свободу классового врага. Диктатура пролетариата есть орудие продолжения классовой борьбы после завоевания политической власти пролетариатом[28].

С другой стороны, на примере анализа истории экономического развития капитализма была установлена возможность применения аппарата государственного насилия в сфере производственных отношений, для ускорения перехода к коммунистическому способу производства и создания для этого благоприятных условий. Данная возможность казалась тем более важной, что крестьянство, составлявшее свыше 80% населения, страны являло собой, по мнению лидеров большевиков, чрезвычайно широкую, имевшую глубокие корни базу капитализма. Базу, на которой в ходе разложения крестьянства капитализм сохраняется и возрождается[29]. И в этих условиях государственная власть в руках пролетариата становится одним из главных средств, в том числе, и экономического разгрома буржуазии. Именно поэтому В.И. Ленин настаивал на необходимости для пролетариата сначала взять государственную власть, а затем использовать ее в целях привлечения на свою сторону большинства трудящихся[30]. Подавив открытое сопротивление буржуазии и удовлетворив за счет экспроприации буржуазии и помещиков насущные экономические требования крестьянства, следовало, чередуя меры «кнута и пряника», доказать мелкобуржуазным элементам, что им выгоднее стоять за диктатуру пролетариата, чем за диктатуру буржуазии[31]. До тех пор пролетарское государство останется стражем и создателем условий для достижения грядущей цели[32].

Синтез насильственного подавления и деятельного преобразования, принимаемый на вооружение большевиками, должен был, почти с необходимостью, использовать потенциал принудительного труда как средства, при помощи которого удобно совместить обе функции государственной власти.

На первых порах, однако, большевики обратились к использованию опыта царской тюрьмы, сделав попытку развернуть в массовых масштабах труд осужденных непосредственно в местах заключения. Это стремление нашло отражение во всех нормативных актах власти, изданных по данному вопросу с 1917 по 1924 г.[33]. Такое внимание к старой системе вполне объяснимо недостатком у нового руководства страны времени, средств и новых идей по реформированию системы принудительного труда. Считая труд важнейшим средством «приспособления социально- опасных элементов к условиям социалистического общежития», в отношении организационных форм использования этого труда большевики не видели необходимости в отказе от системы, унаследованной от старого режима. Во всяком случае, один из первых нормативных актов новой власти по вопросу организации труда осужденных служит свидетельством желания восстановить и запустить бездействующую старую систему. Речь идет о постановлении Наркомата юстиции от 24 января 1918 г. «О создании тюремных рабочих команд»[34]. При взгляде на документ становится очевидной связь его положений с положениями закона от 6(18) января 1886 г. и стремление авторов максимально использовать дореволюционный опыт. Согласно статье 2, устанавливалась обязательная оплата труда заключенных, а статьи 3-4 устанавливали пропорции распределения полученного от работ дохода. Изменение пропорций в сторону предоставления заключенному большей части заработанных денег и направление отчислений на «общее улучшение жизни заключенных» можно считать проявлением гуманистических настроений авторов[35]. Изменения по сравнению с царским законодательством были незначительны. Так, статья 1 предусматривала, что рабочие команды используются исключительно для работ, нужных государству: вполне естественная оговорка для пролетарской диктатуры, не допускающей эксплуатации человека человеком[36].

В дальнейшем Советская власть продолжила творческое освоение пенитенциарного наследия Императорской России, несмотря на тяжелую обстановку Гражданской войны. С учетом военного времени особенно интересно ознакомиться с нормативными актами, определявшими основы трудоиспользования осужденных и организационные рамки такого использования. Седьмого августа 1918 г. Центральный карательный отдел НКЮ РСФСР выпустил циркуляр № 32, где ставились неотложные задачи в области новых типов мест заключения. Констатировав, что организационная работа идет нарастающими темпами, авторы циркуляра отметили, что наиболее важными задачами на данный момент стали «Возобновление, переустройство и создание внутри тюрем мастерских, снабженных надлежащим оборудованием, инструментами, материалами и опытными инструкторами.

Организация работ вне тюрем: выработка принципов оплаты труда заключенных на основе возмещения расходов их содержания и создания фонда для выдачи пособий при освобождении»[37].

При этом основной упор делался на организацию при местах заключения таких мастерских, которые сочетали бы производственные функции с задачами профессионального воспитания осужденных с целью их приспособления к труду в новом, коммунистическом обществе. «Принимая во внимание, что заключенный, выйдя на волю, попадает в современную обстановку; требующую квалифицированных рабочих, по крайней мере, хорошо обученных работе на станках, Карательный отдел считает недопустимым, чтобы заключенных заставляли работать на станках, ставших давно уже достоянием истории, а равно считает нежелательным обучение заключенных кустарным ремеслам... Одна из основных задач инструкторов и руководителей работами должна состоять в том, чтобы отбывший наказание мог найти применение приобретенных знаний без излишних затруднений».

Внешние работы авторами циркуляра рассматривались как вспомогательный способ привлечения осужденных к труду, о чем свидетельствуют постоянные ссылки на нехватку средств и на вынужденность организации работ вне мест заключения. Но в условиях гражданской войны для применения именно этого вида трудоиспользования открывался широкий простор. «Достаточно указать на отсутствие у нас дорог, отчаянное неблагоустройство даже крупных городов, прекращение с началом войны строительных работ..., чтобы сказать с уверенностью, что труд заключенных отнюдь не будет конкурировать с трудом «вольных»». Все же авторы циркуляра осознавали угрозу своим планам с этой стороны, а потому предупреждали о необходимости «входить в сношения с соответствующими профессиональными органами, советом народного хозяйства и т.п. учреждениями и направлять силы заключенных на те работы, где вольных рабочих не хватает»[39]. Циркуляр от 7 августа примечателен тем, что в этом документе ясно показаны как основные направления дальнейшего развития исправительной политики, так и те трудности, которые затем, в 20-е годы, встанут на пути этой политики непреодолимой стеной.

Особенностью начального этапа становления советской пенитенциарной системы стало существование таких специфических исправительных учреждений, как лагеря принудительных работ. Датой их рождения называется 5 сентября 1918, когда упоминания о концентрационных лагерях появились в Постановлении СНК РСФСР «О красном терроре». Иногда за точку отсчета принимается одноименный приказ ВЧК, датированный 2 сентября 1918 г. Реально же организация лагерей началась с середины 1919 г. в соответствии с Постановлением ВЦИК РСФСР «О лагерях принудительных работ», от 15 апреля и Декретом от 17 мая 1919 г.[40] Декрет и Постановление предусматривали развертывание сети лагерей принудительных работ при отделах управления губисполкомов, в связи с чем ВЧК предлагалось передать в их распоряжение ранее созданные лагеря. Общее руководство возлагалось на Центральный отдел принудительных работ, создаваемый в составе НКВД. Практически весь 1919 г. этот отдел руководил исключительно лагерями, созданными в Москве, преимущественно в стенах монастырей: Андроньевского, Ивановского и т. д.[41]. С середины того же года на лагеря возлагается содеожание военнопленных Белой Армии. Соответствующий циркуляр выпустил Всеросглавштаб 12 августа. Судя по всему, НКВД долго противился возложению на его подразделения дополнительных функций, но без успеха. Реввоенсовет республики подтвердил решение Всеросглав- штаба своими совместными с наркомвнуделом приказами от 17 февраля и 7 мая 1920 г. Впрочем, руководству лагерей было уже не до военнопленных: во исполнение Декрета СНК от 5 февраля 1920 г. «О всеобщей трудовой повинности» Главное управление принудительных работ обязывалось организовать принудительное привлечение к работам лиц, «ранее не занятых общественно-полезным трудом»[42]. Эту задачу оно выполняло до весны 1921 г.

Следует отметить, что бытующее в отечественной историографии и вызванное неясностью употреблявшейся в 1919—1920 гг. терминологии представление о лагерях принудительных работ, как о концентрационных лагерях, не совсем верно. Как правило, контингент лагеря размещался на любой подходящей для этого территории, где имелись жилые помещения (особенно рекомендовалось использовать монастыри). В случае, если поблизости не было стен вроде монастырских, лагерь в лучшем случае обносился обычным деревянным забором. Заключенные жили постоянно на этой территории только в первое время по прибытии. Как правило, за примерное поведение предоставлялось право проживания на частных квартирах с обязанностью каждый день являться в лагерь на регистрацию[43]. Работа для заключенных или привлеченных в порядке трудовой повинности лиц являлась обязательным условием отбывания срока наказания. Декрет ВЦИК «О лагерях принудительных работ» от 17.5.1919 особо подчеркнул, что «содержание лагерей должно окупаться трудом заключенных». Основным методом трудового использования контингентов лагерей были «внешние работы», под которыми тогда понималась посылка партий заключенных для обслуживания нужд советских организаций и предприятий. Конвой выделялся только при работах по ремонту мостовых, расчистке улиц, рубке и погрузке дров и т.п. В том случае, если рабочие руки требовались какому-либо конкретному предприятию или организации, заключенные следовали туда самостоятельно. Так, среди прочих мест работы заключенных московских лагерей оказался и Большой театр, куда неоднократно набирали из Ивановского лагеря рабочих сцены. Не редкостью было направление осужденного в долговременные служебные командировки по делам организации-работодателя или лагеря в другие регионы, куда командированный, естественно, отправлялся без конвоя[44].

Всего за 1919—1921 гг. в стране существовало 132 лагеря, из них 26 в Сибири и национальных районах. На 1 ноября 1920 г. в 84 действовавших лагерях насчитывалось 59 636 заключенных, в т. ч. 34400 военнопленных. Число лиц, осужденных за контрреволюцию, не превышало 27% общей численности. Трудом было занято 67% осужденных — показатель очень высокий для мировой пенитенциарной практики[45]. Большинство работающих составляли люди, переданные в распоряжение учреждений и ведомств и слабо контролируемые лагерной администрацией.

С началом перехода к нэпу и окончанием активной фазы Гражданской войны на большей части территории

РСФСР, условия хозяйствования лагерей принудительных работ изменились. Численность лагерного населения начала падать в связи с освобождением значительной части военнопленных: к концу 1921 г. лагерное население не превышало 16 тыс. чел. В начале 1922 г. в практике лагерей впервые в отечественной пенитенциарной системе был поставлен вопрос о работе на основе хозрасчета. С 1 января 1922 г. все лагеря принудительных работ были сняты с государственного снабжения и полностью переведены на самоокупаемость и хозрасчет. С целью улучшения условий хозяйствования лагеря объединились в Центральное хозяйственное управление производственными предприятиями при лагерях принудительных работ, получившее официальное название «Принкуст». Устав этого «куста» был утвержден 4 марта 1922 г.[46] Целью деятельности нового производственного управления провозглашалось «Объединение и руководство местными предприятиями при лагерях на всей территории республики; рациональная постановка в них производства; целесообразное использование труда заключенных и наибольшее извлечение материальных выгод, обеспечивающее поступление средств на содержание лагерей и дальнейшее развитие производства».

«Принкуст» обладал значительной автономией в своей деятельности: исполнительные органы могли свободно распоряжаться всеми материальными и финансовыми средствами за исключением заработной платы заключенных. Последняя полностью перечислялась на счета Главного управления принудительных работ для использования в подъемном фонде. За полгода активной хозяйственной деятельности чистая прибыль куста достигла 30%. Такой показатель рентабельности превосходил все самые смелые ожидания[48]. Тем не менее, в деятельности «Принкуста» и сменившего его вскоре «Кустгумза» наблюдается много черт, роднящих лагеря принудработ с местами заключения обычного типа. Прежде всего, это стремление отказаться от внешних работ в понимании того времени, т.е. от рассредоточения рабочей силы по различным не связанным между собой объектам, что делало трудновыполнимыми требования режима. Такой способ считался наихудшим из всех возможных[49]. Поэтому руководство стремилось всемерно развивать производство в лагерных мастерских либо шло на такой неординарный шаг, как арендование простаивающих предприятий для использования на них своих заключенных. На этот путь, в частности, призывал встать все лагеря Циркуляр Главного управления принудительных работ при НКВД РСФСР №82 от 24.3.1921. Подчеркивая, что прежняя практика сводит на нет само понятие наказания, составители документа требовали превращения лагерей «в фабрику, завод, мастерскую, но не в казарму, из которой черпают рабочую силу на очистку снега и проч.»[50]. Наилучшим способом организации лагерного хозяйства авторы документа считали взятие в аренду предприятий с простым технологическим циклом (назывались кирпичные и лесопильные заводы) и размещение осужденных непосредственно на их территории[51]. Несмотря на некоторый революционный романтизм составителей циркуляра, привлекает внимание сама идея создания самостоятельного лагерного хозяйства, применяющего труд заключенных в массовом порядке и способного к оперативному маневрированию рабочей силой. В дальнейшем эта идея и нашла свое осуществление в исправительно-трудовых лагерях ГУЛАГа. Пока же в 1921—1922 гг. не имеющие собственного «места обитания» и лишенные пополнения рабочей силой лагеря принудительных работ оказались лишними и к середине 1922 были расформированы.

После перехода к нэп строительство пенитенциарной системы активно продолжилось на основе принципов, заложенных до революции. Декрет СНК от 21 марта 1921 г. «Об установлении общих начал лишения свободы лиц, признанных опасными для Советской Республики и о порядке условно-досрочного освобождения заключенных», определивший основные направления исправительно- трудовой политики РСФСР, свидетельствует о практически полном копировании опыта царской тюрьмы без какой- либо существенной модификации системы исполнения наказаний[52]. В документе говорилось, что «в своей деятельности судебные органы РСФСР должны преследовать следующие цели: 1) поставить лиц, признанных опасными для советского строя, в фактическую невозможность причинить вред, 2) предоставить им возможность исправления и приспособления к трудовой жизни» Обозначив принципиальные положения исправительно-трудовой политики Советской власти, которые действуют до сих пор, Декрет не определил никаких конкретных путей и способов проведения этих принципов в жизнь. Отсюда можно сделать предположение, что имевшийся на тот момент пенитенциарный инструментарий казался вполне достаточным и не возникало нужды в каких-либо особых указаниях на этот счет. Нет подобных указаний и в Постановлении СНК РСФСР от 28 ноября 1921 г. «Об использовании труда заключенных в местах лишения свободы РСФСР и отбывающих принудительные работы без лишения свободы». В то же время документ свидетельствует о трудностях, испытываемых государством при попытке определить место принудительного труда в системе с допущением рыночных отношений. Любые вопросы, связанные с привлечением рабочей силы осужденных, подлежали детальной регламентации со стороны наркомата труда, определявшего возможность использования принудительного труда в интересах советских учреждений и предприятий[54]. При взгляде на Отдел III, главу 2 Исправительно- трудового Кодекса РСФСР 1924 г., посвященные работам осужденных, можно предположить, что принципы организации труда обеспечивали достаточно поводов для противоречий между «вольным» и принудительным секторами хозяйства. Статьи, посвященные организации работ, оплате и охране труда осужденных, являются почти точным сколком с соответствующих положений закона времен Александра Третьего, с определенными изменениями в сторону либерализации режима и улучшения быта заключенных. Как и в императорской России, упор делался на создание при существующих местах заключения производств, призванных своей деятельностью покрывать расходы на содержание контингента заключенных. Как и при царском режиме, полностью сохранилось «соперничество» внутренних и внешних работ как средства решения производственных задач. Новым было только требование строить свою хозяйственную деятельность на основах хозрасчета. Выполнение данной задачи возлагалась на местный уровень руководства местами заключения[55].

Но в условиях НЭП все усилия по созданию полноценных хозяйственных организмов, опираясь на местные ресурсы, встречались с труднопреодолимыми препятствиями. Это лишний раз подтвердили участники Второго съезда работников пенитенциарного дела, проходившего в Москве в конце ноября — начале декабря 1924 г. Из выступлений вырисовывалась безотрадная картина. Отсутствие средств (к 1925 г. только 32 места заключения РСФСР финансировалось из госбюджета, остальные были отданы на довольствие местным бюджетам), перегруженность краткосрочными заключенными и материально-бытовые проблемы предельно ограничивали возможность привлечения осужденных к внутренним работам. Организации труда препятствовал громадный некомплект надзирающего состава и конвоя, вызванный острой нехваткой средств и материально-бытовой неустроенностью. Заработная плата административного и надзирающего состава, как и расходы на заключенных, серьезно колебалась в зависимости от местоположения места заключения и его бюджетного статуса. В госбюджетных учреждениях содержание заключенного обходилось примерно на 25 коп. в день дешевле, чем в такого же класса тюрьмах, финансируемых из местных средств. Выше была и зарплата надзорсостава. Надзиратель в госбюджетном домзаке («доме заключения») получал в среднем 27,6 руб. в месяц, в то время как его коллега в провинции имел среднюю зарплату в 18 руб. в месяц: на Урале и в Сибири нередки были «зарплаты» и в 10 рублей[56]. Исключение (лишь подтверждавшее эту закономерность), составляли крупные промышленные центры вроде Ленинграда, где средств местного бюджета вполне хватало, чтобы обеспечить надзирателям «фантастический» ежемесячный доход в 39 рублей[57].

Следствием такого финансового положения пенитенциарной системы была текучесть кадров. Для примера возьмем Урал — один из регионов с низким уровнем заработной платы. Штатная численность обслуживающего персонала мест заключения здесь в начале 1924 г. составляла 780 чел. В течение года уволились 673 человека и вновь был принят на работу 681 сотрудник, причем штат ни разу не был укомплектован полностью[58]. При таком качестве надзора о серьезном трудовом использовании спецконтингента нечего было и думать. Поправить же финансовое положение за счет перераспределения средств в местных бюджетах было невозможно. Отделы мест заключения (ОМЗ) организационно входили в состав административных отделов местных исполкомов. У последних первоочередных статей расхода было много и без «домзаков». Наоборот, большая часть средств, получаемых ОМЗами, немедленно перераспределялась в пользу других отделов, например милиции[59].

В подобной ситуации единственной возможностью улучшить содержание заключенных и обслуживающего персонала было развитие собственной хозяйственной деятельности мест заключения. И вот здесь-то и возникали глазные проблемы.

Система исполнения наказаний была крайне либеральной по отношению к правонарушителям из социально близкой среды: они получали низкие сроки лишения свободы (в середине 20-х годов существовало даже однодневное тюремное заключение), имели ряд льгот и зачетов. Например, осужденные крестьяне получали отпуска из мест заключения на время полевых работ (время отпуска засчитывалось в срок), соответствующее постановление ВЦИК было принято 21.04.1925 г.[60] Итогом этой и подобных мер была постоянно меняющаяся численность заключенных. По данным переписи, проведенной в 1926 г., из общего числа осужденных в 103683 человека 52% имели сроки заключения меньше одного года. Организовать их трудовое использование за такое короткое время было сложно, помимо недостатка времени, сказывался недостаток средств и возможностей[61]. Советская исправительная система использовала здания, в подавляющем большинстве доставшиеся в наследство от старого режима. Они не были приспособлены для применения во все возрастающих масштабах труда заключенных: отсутствовали помещения, оборудование. О проблемах, стоявших перед местами заключения, дает представление рапорт Уральского УНКВД в ГУМЗ НКВД РСФСР: «...все мастерские мест заключения носят кустарный характер, не механизированы, в силу чего впитывали в себя небольшое количество рабочей силы. Старые тюрьмы...не приспособлены для производственной деятельности. Не менее важным обстоятельством, затрудняющим полное использование срочнозаключенных на работах, составляет наличие в м/з [местах заключения] большого процента неквалифицированной силы, в частности крестьян»

Для более эффективного использования труда такой категории заключенных следовало изыскать ту область применения, где от каждого рабочего не требовалось высокой квалификации. В 20-е годы эти поиски направлялись по пути создания сельскохозяйственных колоний, но здесь все стремления создать эффективное самоокупающееся хозяйство (самоокупаемость была одним из непременных требований к таким м/з) наталкивались на полное отсутствие производственной базы. Для размещения колоний использовались разоренные помещичьи усадьбы, где зачастую не было ни одного целого здания, не говоря уже о сельхозинвентаре. Местные власти соглашались на выделение только худших и пустующих земель. В подобном положении хозяйства, основанные на ручном труде, были нерентабельны. В 1927 году в РСФСР существовало 244 места заключения, из них 1(!) сельхозколония. В 1929 году таких колоний насчитывалось 42 со средним количеством заключенных в 205 человек в каждой. Возможность организации внешних работ, где можно было использовать массовый ручной неквалифицированный труд, в подавляющем большинстве районов страны отсутствовала: в Центре, в Поволжье, на Урале существовавшая безработица лишала смысла предложения мест заключения о передаче их контингента на работы. Там же, где такая возможность существовала, либо не было спроса на труд осужденных, либо состав контингента не позволял нарушить режим изоляции[63]. При неуклонном росте числа осужденных, в т.ч. и по статьям, предусматривающим длительные сроки заключения и режим «строгой изоляции», проблема содержания и безопасности системы становилась весьма острой. В середине 20-х годов на содержание заключенного госбюджетных мест заключения тратилось 208 рублей в год, но к концу 20-х годов эта сумма возросла до 500 рублей[64], Предложения о передаче всех мест заключения на госбюджет с ходу отвергались. В начале 1925 г., при 208 рублях в год на каждого «сидельца» и всего лишь 32 бюджетных домзаках советское государство без возмещения тратило на них 4 млн. рублей ежегодно. Прием на государственное довольствие всех остальных мест заключения повысил бы эту сумму до 15 млн. рублей, что было неприемлемо[65]. По этой причине 2-й всероссийский съезд работников пенитенциарного дела в своих решениях исходил из возможности организации на базе существующей системы мест лишения свободы достаточно эффективного производственного механизма. Съездом был предложен комплекс административных и экономических мер, способствующих достижению данной цели.

Предлагалось создание при местах заключения так называемых рабочих частей — подразделений, ведавших производственными мощностями и их использованием[66]. Главной задачей рабочей части являлось трудовое использование заключенных с целью получения прибыли, обращаемой на содержание места заключения. Для достижения большей эффективности на рынке начальник рабочей части обладал широкой автономией, а доля отчислений от доходов части в бюджет места заключения была жестко ограничена определенным процентным соотношением. Остальные средства могли направляться исключительно на производственные нужды рабочей части[67].

Фактически речь шла о создании при домах заключения полноценных предприятий на правах своеобразных арендаторов: тюрьма предоставляла помещения и выделяла рабочую силу, за что получала часть заработанных средств и пускала их на улучшение условий содержания заключенных. Рабочая часть, в свою очередь, за отчислением указанных сумм в бюджет места заключения, могла быть совершенно свободной в выборе направления и способа своей хозяйственной деятельности[68]. Такой путь применения труда осужденных имел определенные перспективы и в модифицированном виде продолжал существовать в дальнейшем. Но его существеннейшим недостатком являлось потребность в достаточно квалифицированной рабочей силе, чего зачастую не было на местах, и в оборудовании, позволявшем выпускать достаточно широкий ассортимент продукции. А такого универсального оборудования в 20-е годы остро не хватало и в государственной промышленности. По этой причине данный метод трудового использования осужденных не получил в тот период распространения и не стал основой экономической деятельности системы исполнения наказаний.

Что же касается организации внешних работ, то, согласно резолюции съезда, она признавалась возможной при соблюдении двух условий. Во-первых, в месте расположения места заключения должны отсутствовать возможности организации внутреннего производства, во-вторых, труд осужденных ни в коем случае не должен составлять конкуренции вольнонаемному труду[69]. Выдвижение подобных условий, больше похожих на ультиматум, может быть объяснено двумя обстоятельствами. Во-первых, советские пенитенциарии, жестоко страдающие от нехватки средств и кадров, крайне настороженно относились к способу, требовавшему усиления надзора и конвоя. Во-вторых, и это главное, отделы мест заключения, эти обездоленные звенья местного советского аппарата, не могли быть заинтересованы в конфронтации со своим руководством. А эта конфронтация возникла бы непременно, как только ОМЗ попытались бы выйти с предложением об использовании труда заключенных в местности, где существовала безработица. А если учесть, что еще на 1 апреля 1928 г. на учете бирж труда находилось 1576 тыс. человек, то легко себе представить, какие обвинения могли пасть на голову тех, кто предложил бы предпочесть интересы правонарушителей интересам рабочего класса[70]. По этой причине внешние работы на данном этапе оставались уделом мест заключения отдаленных местностей (Сибирь, Забайкалье) и не рассматривались как перспектива развития всей пенитенциарной системы страны. Тем не менее, резолюция 2-го съезда показывает, что к началу 1925 г. исправительно- трудовая политика Советского государства продолжала реализацию принципов, заложенных еще до Октябрьской революции, а, следовательно, нет оснований отодвигать время возникновения системы исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ ) в прошлое дальше, чем в 1929 г.

С началом «кризиса хлебозаготовок» 1927/28 и последовавшим вскоре «обострением классовой борьбы», повлекшим лавинообразный рост числа осужденных, вопрос совмещения требований режима и трудового использования вырос до масштабов угрозы государственной безопасности. Выявившиеся проблемы не позволяли развивать использование труда заключенных на основе старой системы мест заключения и старинных законодательных норм. Причина не в более низкой производительности и эффективности труда осужденных: принцип условно- досрочного освобождения, введенный в советской пенитенциарной системе, создавал достаточно мощный стимул к труду. Дело скорее в особенностях организации принудительного труда, совмещающей функции экономического института с функциями силового подавления. Потребности обеспечения хозяйственной деятельности вступали в серьезное противоречие с требованиями обеспечения должного режима содержания заключенных. В этих условиях попытка создания полноценной хозрасчетной производственной единицы на базе неприспособленных м/з была обречена на неудачу в т.ч. и экономически. Для развертывания производства требовался значительный стартовый капитал, коим места заключения, снабжаемые по остаточному принципу, просто не располагали. Такие же трудности существовали и в снабжении сырьем. Расположение мест заключения в населенных пунктах при наличии безработицы серьезно затрудняло использование даже части заключенных на внешних работах. Значительная часть осужденных-краткосрочников просто не успевала приступить к труду. Ассортимент выпускаемой продукции был ограничен предметами, типичными для данного региона, в связи с чем она не находила сбыта. В итоге занятость оказывалась низкой: не более 45%[71]. Требовались поиски новых принципов применения принудительного труда, соответствующих по возможностям увеличению масштабов государственного принуждения. Эти принципы были выработаны путем перехода к системе исправительно-трудовых лагерей. После расформирования в 1922 г. лагерей принудительных работ для содержания контрреволюционных элементов потребовались места заключения, в которых поддерживался бы режим строгой изоляции. Поэтому в 1923 г. было принято решение о формировании управления Соловецкого лагеря особого назначения для содержания политических врагов Советской власти и наиболее закоренелых рецидивистов из числа уголовных. Островное положение основных подразделений лагеря позволяло надежно изолировать его население от остальной страны. В первые годы своего существования, однако, Соловецкий лагерь особого назначения носил такое название исключительно по внешним признакам. Заключенные размещались, в отличие от тюрьмы, рассредоточенно и без усиленной охраны. В остальном режим содержания в лагере не отличался от режима обычных мест заключения.

Никакого хозяйственного использования заключенных первоначально не предусматривалось. Правительство было вынуждено с 1924 г. постоянно подпитывать Соловецкий лагерь внушительными внебюджетными субсидиями, в конце концов достигших суммы в полтора миллиона рублей ежегодно. В противном случае ОГПУ не бралось обеспечить надлежащий режим содержания заключенных в переполненном лагере[72]. Изменения произошли в 1926 г. После выхода в свет Обращения ЦК ВКП(б) от 26.04.1926 с призывом ко всем трудящимся вести борьбу за экономию государственных средств, заключенный Соловецкого лагеря Н.А. Френкель предложил использовать труд осужденных на таких работах, прибыль от выполнения которых превышала бы расходы на содержание лагерников: валка леса, строительство дорог, рыболовство, производство мебели и т. д.[73]. Благодаря проводившемуся в УСЛОН (Управление Соловецкого лагеря особого назначения) в 1926/27 гг. экономическому эксперименту выявилась возможность лагеря существовать на основе самоокупаемости при самых широких перспективах развития внешних работ. Перевод на подобные принципы всей системы исправительных учреждений позволял решить задачу эффективной постановки принудительного труда путем колонизации окраинных и неосвоенных районов страны, чем достигалась высокая степень изоляции осужденных при решении значительных и важных для государства народнохозяйственных задач. Новая схема должна была учитывать те новые задачи, которые государственному аппарату СССР пришлось решать в связи с переходом к политике форсированной модернизации. С учетом стоящих перед государством задач и требований совмещения трудового использования с обеспечением изоляции, вероятным вариантом использования рабочей силы заключенных становилась колонизация районов, намеченных к освоению в качестве новой промышленной базы. Дело было за выработкой новых принципов государственной исправительно-трудовой политики.

Изменения внутриполитического курса — стимул исправительной реформы

Главной причиной поисков в этом направлении послужили радикальные изменения внутри СССР. С конца 1927 г. нэп вступил в полосу затяжного кризиса, на что указывал непрекращающийся «кризис хлебозаготовок». Быстро выйти из кризиса «нэповским» путем оказалось невозможным: не осталось резервов. Уже к 1926 г. промышленность подошла к 100% использованию дореволюционных основных фондов; дальше запускать было нечего[74]. Выход, как известно, был найден на пути форсированной индустриализации в промышленности и коллективизации в сельском хозяйстве. Этому предшествовали активные поиски решения.

Впервые со всей остротой вопрос о необходимости ускоренного развития промышленности поставили в своих выступлениях и работах лидеры троцкистской оппозиции. Еще в начале 1923 г. Л.Д. Троцкий писал в подготовленных им «Тезисах о промышленности»: «Свое руководящее положение рабочий класс может сохранить и укрепить не через государство, не через армию, а через промышленность, которая воспроизводит самый пролетариат. Вся наша работа оказалась бы построенной на песке, если бы не имела под собой растущей промышленной базы. Только развитие промышленности создает незыблемую базу пролетарской диктатуры»[75].

В начале 1926 г. Госплан пришел к тому же выводу. В своем докладе о проекте «общехозяйственной ориентировки» председатель Госплана Г. М. Кржижановский 2 февраля 1926 г.заявил, что «опасность коренится не в чрезмерно быстром росте сельского хозяйства, а в отставании промышленного производства в этой связи... проблема промышленности приобретает на ряд лет значение центральной народнохозяйственной проблемы».

Вопрос был поставлен, следовало искать пути его решения. Хотя необходимость ускоренного развития промышленности и превращение СССР «из страны, ввозящей машины и оборудование, в страну, производящую машины и оборудование...» была ясна еще делегатам XIV съезда ВКП(б), который внес приведенные выше слова в свою резолюцию, найти способ, чтобы сказку сделать былью, оказалось непросто. Все производственные мощности, доставшиеся в наследство от дореволюционной России, уже работали, и выжимать из них было нечего. Чтобы строить новые предприятия и создавать новые отрасли промышленности требовалось накопление капитала, т.е. превращение доходов, полученных в ходе хозяйственной деятельности, в капитал, используемый для расширения производства. Проблема накоплений стала главной головной болью для руководства страны. В своей резолюции по докладу председателя Госплана, принятой 5 февраля 1926 г., ВСНХ констатировал следующее положение дел: «Необходимость развертывания промышленности ставит вопрос о достаточном финансировании... отсутствие достаточного накопления, напряженное состояние денежного обращения... требуют осторожной эмиссионной и кредитной политики. Основная задача заключается в максимальном ограничении непроизводительного потребления и в использовании всех имеющихся в стране свободных средств для производственных нужд»

Первоначально решили наскрести лишние средства «по сусекам», не прибегая к перераспределению средств между промышленностью и сельским хозяйством. Стоит помнить, что такой вопрос в середине 20-х был вопросом политическим, вопросом о судьбе смычки рабочего класса и крестьянства, и поднимать его не хотелось. Пока что, по результатам дискуссий в ВСНХ и на Апрельском (4—9.04. 1926) Пленуме ЦК ВКП(б), в печати появилось Обращение ЦК и ЦКК ВКП(б) к трудящимся от 25 апреля 1926 г. В документе определялись основные направления усилий партии и правительства. «Капиталистические страны создавали свою промышленность ти путем захвата и ограбления колоний..., или при помощи кабальных займов от других, более развитых стран. Мы не можем и не должны рассчитывать ни на один из таких источников притока внешних средств. Мы должны ясно представить себе, что при современных условиях мы можем опираться только на внутренние силы, что размеры капитальных вложений почти целиком будут зависеть от размеров внутреннего накопления народного хозяйства».

Обращение призывало всех трудящихся бороться за режим экономии и способствовать сокращению всех непроизводительных трат[78].

Для нас этот документ интересен тем, что он послужил своеобразным катализатором для перевода Соловецкого лагеря ОГПУ на режим самоокупаемости. Но если для лагеря борьба за экономию стала началом удачного хозяйственного эксперимента, то попытки увеличить таким путем размер внутренних накоплений в стране не принесли желаемых результатов. Знаком этого стали вновь обострившееся в начале 1927 г. положение с хлебозаготовками и «товарный голод», порожденный осложнением внешнеполитической ситуации[79]. В результате оказался под угрозой срыва экспортно-импортный план, столь важный для осуществления технического перевооружения промышленности. Постепенно стало ясно, что проводить политику индустриализации, подчиняя ее конъюнктуре сельскохозяйственного рынка, невозможно, что нужно менять всю систему отношений между городом и деревней.

Прежде всего, встала проблема выбора стратегии индустриализации при условии отсутствия внешних источников капитала и при необходимости перераспределения средств внутри народного хозяйства. Был избран путь, предлагавшийся еще в начале 20-х годов деятелями левой оппозиции. Предусматривая в плане политическом всемерное увеличение и укрепление рядов рабочего класса, как основной опоры пролетарской диктатуры (см. цитату Троцкого выше.— М.М.), этот путь опирался в экономической области на закон первоначального социалистаческого накопления. Этот закон был сформулирован крупнейшим экономистом левой оппозиции Е.А. Преображенским в ходе его полемики с Н.И. Бухариным в 1924- 1926 гг. Он гласил. «Первоначальным социалистическим накоплением мы называем накопление в руках государства ресурсов главным образом из источников, лежащих вне комплекса государственного хозяйства. Это накопление в отсталой крестьянской стране должно играть колоссально важную роль, в огромной степени ускоряя наступление момента, когда начнется техническая и научная перестройка государственного хозяйства... правда, в это время происходит и накопление на производительной основе государственного хозяйства. Однако, во-первых, это накопление также носит характер предварительного накопления средств для подлинного социалистического хозяйства и этой цели подчинено. Во-вторых, накопление первым способом...явно преобладает в этот период».

Н.И. Бухарин потратил много сил и времени, доказывая, что Преображенский не прав, но тем не менее был избран именно тот вариант, при котором основную часть средств для реконструкции промышленности поставляли другие отрасли народного хозяйства. В первую очередь, использовались ресурсы деревни. Но тот же Е.А. Преображенский в одном из своих писем 1928 г. писал, что осуществление «левого курса» в отношении деревни не может не вызвать обострения классовой борьбы и, как результат этого, возрастет и сопротивление со стороны зажиточной части деревни и капиталистических элементов города. Теряя экономическую опору под давлением советской власти, эти люди неизбежно встанут на путь открытого противостояния властям[81].

Так и произошло в действительности, в итоге репрессии в отношении противников индустриализации наполняли места заключения по всей стране. С одной стороны, возрастали и расходы на содержание этой массы заключенных. Но одновременно увеличивался резерв рабочей силы. Избранная модель модернизации страны сделала неизбежным массовое привлечение трудоспособных заключенных к созданию основного капитала, создавая и поле деятельности, и свободную рабочую силу.

В новых условиях изменилось отношение руководства к основам исправительной политики. Тому было несколько причин. Из причин экономического характера следует отметить многократно упоминавшуюся проблему накоплений. Требующиеся для индустриализации суммы были огромными; согласно показателям 1-го пятилетнего плана, общий объем капиталовложений в народное хозяйство определялся в 64,6 млрд. руб., из которых примерно четверть — 16,4 млрд. вкладывались в промышленность[82]. Чтобы обеспечить (при жестком курсе опоры на собственные средства) выполнение плана, необходимо было экономить на всех и на всем. В таких условиях прежняя политика содержания в местах заключения десятков тысяч физически здоровых трудоспособных людей ложилась нагрузкой на бюджет. Программа пятилетки предусматривала сооружение свыше 1,5 тыс. промышленных предприятий, прокладку свыше 5 тыс. км железнодорожных путей. Гигантский объем капитальных работ требовал привлечения больших количеств неквалифицированной рабочей силы, и «социально-опасные элементы» могли внести немалый вклад в дело строительства социализма. Существовало и еще одно обстоятельство: для закупки за рубежом необходимого оборудования и технологий нужна была валюта. В годы НЭП основным источником валютных поступлений был экспорт товарного хлеба. В условиях коллективизации, сокращения сельхозпроизводства и последующего (с 30-х годов) роста внутреннего потребления хлеба, основной статьей советского экспорта стал лес. Для форсированной разработки лесных массивов была пригодна рабочая сила заключенных. Необходимое оборудование можно было приобрести и за золото. Но места, в которых предполагалось наличие богатых залежей золота, находились в пустынных районах Крайнего Севера и Дальнего Востока. И здесь использование труда заключенных могло быть экономически выгодно. Наконец, определенно существовали и политические соображения в пользу радикальной перестройки пенитенциарной системы. Рост численности осужденных, вызванный карательными санкциями против части крестьянства, таил в себе источник серьезных угроз щсударственной безопасности — возникала угроза скопления в домзаках массы неработающих и озлобленных людей. А избавиться от этой угрозы путем перевода большей части осужденных в сельскохозяйственные колонии оказалось невозможным. С точки зрения государственной безопасности вывод крупной массы враждебно настроенных к Советской власти людей на внешние работы в густонаселенных районах страны, при невозможности запрета на связь с внешним миром, был чреват серьезной опасностью побегов, а возможно, и восстаний. Невозможность использования такой формы ис- правительно-трудовых учреждений, как сельскохозяйственные колонии, вызвала новый этап реформы пенитенциарной системы СССР, направленный на переход к массовому трудовому использованию труда осужденных.

Разработка и проведение реформ

Экономические выгоды от перехода к широкомасштабному трудовому использованию заключенных были очевидны для авторов Постановления ВЦИК и СНК от 26 марта 1928 г. «О карательной политике и состоянии мест заключения». Данный документ нацеливал органы исполнения наказаний на выполнение в первую очередь хозяйственных задач[83]. Главным препятствием на пути полного вовлечения осужденных в хозяйственную деятельность являлись требования режима. Существовавшие места заключения не обеспечивали должной изоляции преступников от общества в случае привлечения заключенных к труду. В районах расположения ИТУ отсутствовали, в большинстве случаев, возможности для трудовой деятельности, а попытки привлечения заключенных к труду за пределами мест заключения затрудняли их охрану и увеличивали опасность побегов. Выполнение режима в переполненных исправтруддомах было затруднено. Существовал исправительно-трудовой лагерь ОГПУ, но его вместимость была ограничена. По состоянию на 20.09.1927 г. в этом лагере насчитывалось около 13 тыс. человек[84]. Однако с точки зрения трудового перевоспитания заключенных опыт лагеря был безусловно полезен.. Неизвестно, кому из руководителей НКЮ, НКВД или ОГПУ первому пришла в голову идея разрешить волновавшие их проблемы, сделав ИТЛ основой пенитенциарной системы, изолировав «социально-опасный элемент» в отдаленных и необжитых районах страны. Эта идея органически смыкалась с экономическими задачами, поставленными партией и государством, и сулила в будущем немалые выгоды: государство получало дополнительные силы и средства для расширения экономического базиса, а центральные районы страны освобождались от «социально-опасных» элементов. Разработка реформы исправительно-трудовой системы СССР активно велась в недрах пенитенциарной системы и широко обсуждалась в ходе Первого всесоюзного совещания пенитенциарных деятелей, проходившего в Москве в конце 1928 г. Этот форум подвел итоги существования старой пенитенциарной системы СССР, опиравшейся на основы, заложенные в императорской России, и наметил возможные пути реформирования советского исправительно-трудового дела. Выводы, к которым пришли участники совещания, весьма важны для поисков ответа на вопрос о соотношении объективных и субъективных причин при рождении ГУЛАГ а.

Отчетные доклады и выступления рисовали следующую картину. В РСФСР на разного рода работах было занято около 40% заключенных. Основным способом хозяйственной деятельности по-прежнему оставались работы в мастерских, причем налицо была тенденция к концентрации производства. Эту тенденцию достаточно наглядно иллюстрируют данные таблицы 1, составленной по итогам докладов участников совещания:

Таблица 1. Мастерские мест заключения РСФСР в 1924 и 1928 гг.

Оборот предприятий мест заключения РСФСР составил в 1927 г. более 30 млн. рублей[85]. Тем не менее, выступавшие ораторы были единодушны в своем признании недостаточности этих результатов.

Участники совещания сформулировали требование безусловной самоокупаемости труда осужденных и дали четкое определение этого понятия. Для нас очень важно ознакомиться с ним, ибо в новейшей историографии часты оживленные дискуссии вокруг данного понятия, но авторы зачастую вкладывают в него совершенно иной смысл, нежели тот, что имели в виду участники совещания 1928 года.

Самоокупаемость понималась участниками форума как бездефицитность госбюджета, выделенного на места заключения, т.е. государственные расходы должны были восполняться доходами от хозяйственной деятельности мест заключения[86]. Ораторы прямо назвали неправильным взгляд, в соответствии с которым пенитенциарная система должна приносить чистую прибыль наподобие капиталистического предприятия. В качестве наилучшей меры к достижению самоокупаемости в рамках системы ИТУ в целом, Совещание постановило «Вывести максимум заключенных из мест заключения в городах в сельскохозяйственные колонии и практически подойти к организации массовых внешних работ для лесных и горных разработок в отдаленных районах»

На высшем уровне выработка решения началась с весны 1929 г., когда в СНК РСФСР поступила совместная докладная записка Наркоматов юстиции, внутренних дел и ОГПУ от 13 апреля, где доказывалась необходимость создания системы лагерей. Составители докладной обосновывали свои выводы необходимостью полного осуществления приговоров, прекращения практики применения краткосрочного заключения и снижения расходов на содержание заключенных[88]. В качестве решения выдвигались предложения организации в районе Олонца-Ухты концлагерей общей емкостью в 30 тыс. чел., и впредь всех лиц, осужденных на срок от 3-х лет и выше, использовать для колонизации северных окраин страны, для разработки их природных богатств[89]. По мнению составителей, реализация предложенных мер позволила бы привести практику в соответствие с основами исправительной политики и существенно снизить (до 100 руб./год) расходы на содержание заключенных4. Предложения трех Наркоматов рассматривались месяц, и 13 мая 1929 года Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление, официально дававшее старт коренному преобразованию пенитенциарной системы. Документ требовал «перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее трех лет, в районе Ухты, Индиго и т.д.[90] Для выработки решений по конкретным областям использования труда заключенных предлагалось образовать комиссию в составе Н.М.Янсона (Нарком юстиции РСФСР), Г.Г.Ягоды — зам пред. ОГПУ, Прокурора РСФСР Н.В.Крыленко, Наркома внутренних дел РСФСР В.Н. Толмачева и Наркома труда СССР Н.А.Угланова[91].

Первое заседание комиссии состоялось 15 мая 1929 г. Выступления участников выявили наличие разногласий по вопросу о принадлежности создаваемой системы: на право руководства претендовали НКВД и ОГПУ. Последнее одержало верх, как ведомство, имевшее опыт создания и эксплуатации лагерей. На заседании стороны обсудили вопросы, связанные с практическим применением труда осужденных в сельском хозяйстве, на мелиоративных работах и дорожном строительстве[92]. Выступавшие внесли предложение об изменении структуры пенитенциарной системы: заключенные, имевшие сроки свыше 3-х лет, передавались в ИТЛ, краткосрочные оставались в ведении НКВД, соответственно, тюрьмы прекращали использоваться как места лишения свободы и служили только как следственные изоляторы либо пересыльные пункты[93]. В итоге комиссия высказалась за организацию новых лагерей ОГПУ. Это решение было утверждено Постановлением ПБ ЦК ВКП(б) от 23.05.1929 г., где содержалось и предложение о выделении необходимых средств[94].

Так было положено начало созданию системы. В области исправительной ее функция заключалось в том, чтобы заменить тюремные методы «методами внетюремного воздействия на преступника путем организации работ в лагерях в, достаточно изолированных по своему географическому положению местностях с соблюдением соответствующего (сурового) режима». Таким образом, осужденный самой природой изолировался от общества и должен был работать в интересах общества. Экономические задачи системы члены Комиссии также определяли довольно четко. Заключенные должны были трудиться «в отдаленных местностях, где вследствие отдаленности или из-за трудности работы ощущается недостаток рабочей силы»[96]. По мнению Наркома юстиции Янсона «лагеря должны стать пионерами заселения новых районов путем применения дешевого труда заключенных, чтобы труд был дешевым, он не должен требовать расходов на технику. У CCCР не было в достаточном количестве необходимого оборудования. А раз так, вопросы технического оборудования второстепенны: задача лагерей — прочистить путь к малонаселенным районам путем устройства дорог, изучения местности, приступа к эксплуатации природных богатств. Если эти места окажутся в смысле эксплуатации интересными, они будут переданы органам промышленности, а лагеря надо будет передвигать на новые места с теми же целями пионерства»[97].

Определяя с такой четкостью основные задачи будущего ГУЛАГа, члены Комиссии прекрасно сознавали все трудности освоения окраинных районов. Даже при условии, что силами заключенных будет проведена гигантская работа по созданию экономической инфраструктуры, потребуется долгое время и большие деньги, чтобы укомплектовать новые предприятия рабочей силой. Этого мнения придерживалось и руководство страны. На XV и XVI съездах партии в докладах первых лиц неоднократно звучали сомнения относительно возможности в «ближайшие пятилетки» решить проблему переселения на Север и Дальний восток, настолько высокими представлялись расходы[98]. Справедливо считая, что у страны нет ни лишних средств, ни лишнего времени, участники обсуждения искали приемлемый выход из положения. На одном из заседаний комиссии, касаясь вопроса о трудоустройстве заключенных после отбытия срока, Г.Г. Ягода предложил «рядом мер, как административного, так и хозяйственного содействия освобожденным,...побудить их оставаться на Севере, тут же заселяя наши окраины»[99]. В этом случае расходы на обустройство становились минимальными, тем более что каждый освобождаемый получал на руки снятые с его лицевого счета деньги, которые в течении срока отчислялись туда с его заработной платы. К моменту освобождения на счетах накапливалась сумма в 200-300 рублей, что давало возможность обустройства[100].

Предложение зампреда ОГПУ позволяло в значительной мере решить вопрос с заселением осваиваемых пространств, и Комиссия приняла его за основу. Это решение нашло отражение в постановлении «Об использовании труда уголовно-заключенных», принятом СНК СССР 11.07.1929 г. Документ обязывал ОГПУ и прочие заинтересованные ведомства срочно разработать комплекс мер по колонизации осваиваемых районов. В основу планируемых мер были положены три основных принципа:

«а) досрочный перевод на вольное поселение в этом же районе заключенных, заслуживающих своим поведением или отличившихся на работе, хотя и не отбывших назначенного им срока лишения свободы, с оказанием им необходимой помощи;

б) оставление на поселение в данном районе с наделением землей заключенных, отбывших положенный им срок лишения свободы, но лишенных судом права свободного выбора местожительства;

в) заселение теми заключенными, которые отбыли срок лишения свободы, но добровольно пожелают остаться на поселение в данном крае»[101]

Помимо законодательного обеспечения колонизационных мер, документ устанавливал новую структуру системы исполнения наказаний. Согласно постановлению, все осужденные на срок три года и выше подлежали направлению в исправительно-трудовые лагеря ОГПУ. Остальные, имевшие срок лишения свободы до трех лет, оставались в ведении органов НКВД союзных республик. Трудовое использование этих категорий заключенных обеспечивалось путем организации промышленных и сельскохозяйственных колоний[102]. Соответственно, изменилась вся сеть мест лишения свободы, в ее состав вводились места заключения для осужденных на срок 1-3 года (колонии). За тюрьмами оставлялись функции следственных изоляторов и пересыльных пунктов[103]. В конце 1929 г. все ИТЛ были переведены на самоокупаемость и освобождены от уплаты подоходного налога и промыслового налога с оборота[104]. Перевод мест лишения свободы на самоокупаемость снимал с государства бремя расходов на содержание практически любых масс заключенных, так как стоимость выполнения ими работ покрывала, иногда с превышением, все траты. В письме заместителя председателя ОГПУ Ягоды на имя Молотова от 28 февраля 1933 г. говорится: «Все лагеря ОГПУ находятся на полной самоокупаемости и все расходы производят за счет собственных средств, не прибегая ни к какому банковскому кредитованию»[105]. Поддержание карательного аппарата стало практически безубыточным, и это, несомненно, говорит в пользу мнения об эффективности созданной системы.

Но основной задачей экономической деятельности ГУЛАГа, созданного в соответствии с Положением об исправительно-трудовых лагерях, принятым СНК СССР 7 апреля 1930 г., стало хозяйственное освоение окраинных районов страны[106]. В новом исправительно-трудовом кодексе РСФСР, принятом в 1933 г,, был окончательно закреплен принцип обязательного труда заключенных. Согласно статье 4-й, «провозглашенная Конституцией РСФСР обязанность общественно-полезного труда для всех граждан распространяется также и на лишенных свободы, способных к труду»[107]. Там же получил законодательное закрепление принцип, согласно которому заключенный обязательно получал оплату за произведенную работу. «За все работы производственного значения, в т.ч. подсобные и вспомогательные, а также... работы по обслуживанию мест заключения, лишенные свободы получают денежное вознаграждение»[108].

Ранее, в Положении об ИТЛ, было записано, что все заключенные получают продовольственный паек в соответствии с характером выполняемой работы. Общее содержание и все виды обслуживания предоставлялись бесплатно[109]. Самым важным средством повышения производительности труда заключенных стала система зачетов: перевыполнявшим установленную норму день работы за- считывался за полтора-два календарных дня срока, а на особо тяжелых работах даже за три. В итоге срок наказания мог сократиться втрое![110] Оформление системы стимулирования производительности труда заключенных позволило в дальнейшем перейти к решению масштабных задач в интересах хозяйственного и оборонного строительства в СССР.

Подведем некоторые итоги. Сама идея использования труда осужденных, равно как и практическое воплощение этой идеи в жизнь, имеют длительную историю и ни в коей мере не могут считаться чертой, имманентно присущей карательной политике советской власти. История Российской империи дает немало примеров широкомасштабного применения труда осужденных на строительстве и в промышленном производстве. Некоторые основные принципы дореволюционной карательной политики (обязательность труда для всех категорий заключенных, система зачетов, привлечение осужденных для колонизации и хозяйственного освоения окраин) пережили Российскую империю и в измененном виде применяются по сей день.

Главной причиной слабого использования труда заключенных в хозяйстве в 1917—1929 гг. являлось отсутствие государственной необходимости в таком труде. Опыт сначала царской тюрьмы, а затем и советских мест заключения свидетельствовал, что принудительный труд не может быть включен в систему рыночной экономики на правах рядового ее участника и не может руководствоваться действующими между хозяйствующими субъектами взаимоотношениями. В условиях нэпа, когда экономика переживала период постепенного восстановления довоенного уровня, не было нужды в вводе дополнительных мощностей, в расширении ресурсной базы экономики и в дополнительной сельхозпродукции, а неквалифицированная рабочая сила осужденных с наибольшей отдачей могла использоваться на массовых работах, не требующих технических знаний. Таковыми являются строительные, сельскохозяйственные работы, деятельность по добыче полезных ископаемых. В 20-х годах в широкомасштабных работах такого рода не было нужды, и заключенные продолжали содержаться в исправительно-трудовых домах, переполненных сверх меры. Тем не менее именно трудности периода нэпа, с их постоянной нехваткой финансовых средств, стимулировали активные поиски новых форм организации принудительного труда, способных дать экономический эффект при скудных стартовых возможностях.

Наконец, само формирование ГУЛАГ а оказывается результатом целого комплекса экономических и социальных факторов, сопровождавших процесс форсированной индустриализации и коллективизации. Необходимость расширения сырьевой базы и компенсации сокращения валютных поступлений от хлебоэкспорта за счет новых источников экспорта, с одной стороны, необходимость в подавлении крестьянского сопротивления коллективизации, с другой стороны, и желание достичь максимальной экономии на содержании правонарушителей за счет их труда, с третьей стороны, — все это породило тот уникальный феномен, который назывался ГУЛАГом.

Часть 2 ПЕРИОД МИРНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Первым крупным оборонным строительством ГУЛАГа стало сооружение 4-х железнодорожных и 2-х безрельсовых дорог. В 1930 г. закончилось строительство железнодорожной ветки на Хибинские Апатиты (29 км), начались работы на железной дороге Сыктывкар — Пинега (275 км), В Дальневосточном крае ОГПУ строило железнодорожную ветку Пашенная — Букачачи (82 км), на Забайкальской ж. д. в Восточной Сибири — участок железной дороги Томск — Енисейск протяженностью 120 км. Ухту соединили с Сыктывкаром и Кемью построенные заключенными тракты длиной соответственно 313 и 208 км[111]. Даже из беглого перечисления мест строительства очевидно, что труд осужденных применялся в районах, где местное население либо вовсе отсутствовало, либо не могло быть привлечено к основным работам. Магистральным направлением деятельности органов исполнения наказаний стало создание экономической базы в окраинных, неосвоенных и стратегически важных районах страны.

Одной из важнейших отраслей народного хозяйства, где активно использовались силы и средства НКВД, было строительство путей сообщения, В этой области в 20-е годы образовался целый ряд проблем. Транспорт не справлялся с возрастающим объемом перевозок, что ставило под сомнение возможность реализации экономических программ. Этот факт не раз констатировали руководители партии и правительства. На XV и XVI партконференциях, XV, XVI Съездах ВКП(б) неоднократно заявлялось, что «узким местом нашего хозяйства на ближайшие годы остается... транспорт»[112]. В решение транспортной проблемы органам ОГПУ предстояло внести существенный вклад.

Первой задачей на этом поприще стало строительство Беломорско-Балтийского канала. Поскольку история этого строительства вызывает большой интерес со стороны общественности, стоит рассмотреть ее более подробно.

Вопрос о канале встал на повестку дня вскоре после Октябрьской революции 1917 г. Весной 1918 г. Советом Народного хозяйства Северного района был разработан план развития транспортной системы, включавший постройку Беломорско-Обской железной дороги и Онежско- Беломорского канала. По замыслу проектантов, канал и железная дорога должны были стать осями транспортной системы, позволявшей установить бесперебойные хозяйственные связи между Северо-Западным промышленным районом и Сибирью, послужить базой для освоения Ухто- Печерского нефтеносного и Кольского горнорудного районов. В марте 1918 г. Пермским университетом при помощи ВСНХ велась подготовка к отправке в изучаемые районы изыскательских партий, но начало интервенции на Севере прервало осуществление этих планов[113].

Вновь к проблеме канала вернулись весной 1930 г., когда в Совете труда и обороны СССР был подготовлен текст докладной записки «О сооружении Беломорско- Балтийского водного пути». Авторы записки исходили из причин как экономического, так и военно-политического свойства. В докладной четко выделяли эти две группы доводов в пользу строительства.

В области военно-стратегической канал должен был обеспечивать разрешение ряда вопросов по обороне побережья от финской границы до доступных для мореплавания берегов Сибири, включая внутренний бассейн Белого моря:

1) защиту рыбных промыслов в районе наших берегов и внутренних торговых путей между отдельными пунктами побережья и магистральных водных путей, уходящих вглубь страны. Эта задача достигается на Северном театре возможностью переброски с Балтийского в Белое море подводных лодок, надводных торпедных кораблей и крейсеров;

2) возможность действий наших морских сил на морских сообщениях противника, как при подготовке операций против нашего Севера, так и для нанесения ущерба морской торговле и давления на весь режим коммерческого мореплавания в Северном море и в восточной части Атлантического океана;

3) поддержание коммуникаций с внешним миром. Так как Балтийское и Черное моря легко блокируемы, наличие свободного выхода в океан через Север приобретало исключительно важное значение в военное время;

4) наличие сдерживающего начала для наиболее мощных на море вероятных противников, а для Финляндии, непосредственно угрожающей нашему Северу, наличие канала должно было послужить реальной угрозой и потребовать пересмотра ее внешней политики;

5) взаимодействие Красной Армии с морскими силами на побережье и в районах внутренних озер и рек, связанных с Беломорско-Балтийской системой;

6) маневренные переброски в военное время кораблей или целых соединений с одного морского или речного театра на другой;

7) возможность эвакуации вглубь страны и использования в качестве тральщиков на других морях всех северных рыболовных траулеров.

В сфере экономики соображения о пользе канала выглядели более скромно. Строительство водного пути позволяло обеспечить:

1) связь Ленинграда и морских путей из Ленинграда на Запад, с Архангельском, портами Белого моря и Мурманским побережьем, а через Северные морские пути с Сибирью;

2) выход из Балтики в Северный Ледовитый океан и через него ко всем мировым портам;

3) связь Севера с Мариинской водной системой, а через последнюю с внутренними районами страны с выходом в Каспийское и Черное моря (после осуществления проекта Волго-Дона);

4) получение мощных источников дешевой водной энергии путем устройства при плотинах гидростанций;

5) широкую возможность развития на дешевой энергетической базе всех отраслей народного хозяйства Северного края и наиболее полное использование еще нетронутых сырьевых ресурсов, а также строительных материалов[114].

Строительство водного пути авторы докладной записки предлагали осуществлять в три этапа. На первом должно было производиться шлюзование Невы для открытия морским судам доступа в Ладожское озеро. Осуществление данного мероприятия позволяло разгрузить Прила- дожские обводные каналы, пропускная способность которых исчерпывалась к 1934 г. На втором этапе производилось шлюзование Свири (путем постройки двух гидроэлектростанций), что открыло бы доступ морским судам в Онежское озеро и позволило перевести погрузку экспортного леса и грузов в новый порт в Вытегре, разгрузив Ленинградский морской порт и железные дороги. Наконец, третий этап составляло собственно строительство морского канала от Повенца до Сороки и оборудование в последней морского порта. Данная стадия работ была самой дорогостоящей: 253 млн. рублей, в т.ч. 13 млн. на строительство Сорокского порта. Но авторы специально подчеркивали, что степень изученности трассы, особенно на ее последнем, северном участке, еще невелика, и итоговая стоимость работ может возрасти[115].

Общее руководство СТО планировал оставить за собой путем создания Особого комитета под председательством Я.Э Рудзутака. Непосредственно организацией работ должно было заниматься Управление строительством, организуемое и подчиненное НКПС. Первоочередной считалась задача проектирования и строительства южного участка водного пути. Судьба Северного участка, т.е. собственно канала, пока оставалась неясной[116].

Докладная записка стала объектом рассмотрения на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 5 мая 1930 года. Реакция членов Политбюро была неоднозначной, выявились расхождения в оценке целесообразности и осуществимости предложения. Отражением имевшей место дискуссии послужили записки, которыми в ходе заседания обменялись И Б. Сталин и В.М. Молотов. Сталин писал «Я думаю, что до Онеги провести можно. Что касается Северной части, пока ограничиться разведкой, имею в виду ее постройку главным образом силами ОГПУ. Одновременно надо поручить еще раз подсчитать расходы по осуществлению первой части. 20 млн. плюс 70 млн. Слишком много». В ответе Молотова видна главная причина сомнений некоторой части членов Политбюро: «У меня сомнения в целесообразности канала. Записку я прочел. Экономическая часть не подработана (не ясна) Не дать ли на подработку это дело?»[117]

Скептицизм Молотова вполне понятен. По сравнению с подробнейшим образом расписанной и вполне понятной «зоенно-стратегической» частью докладной блок экономического обоснования и меньше (5 пунктов против 8), и не столь конкретен. При прочтении его складывается впечатление, что составители учитывали только два варианта использования канала: максимально удешевить экспорт леса и упростить товарное снабжение Сибири. Впрочем, ожидать большей ясности было бы сложно. Общий уровень хозяйственного освоения Севера к концу 20-х гг. оставался столь низким, что не приходится говорить о наличии каких-то потребностей, которым должен был удовлетворять ББВП. Изыскания на Кольском полуострове, в районе Ухты и Воркуты начались с 1925 г., и только в 1930 г. началось строительство Хибинского апатито-нефелинового горнохимического комбината. Только в 1927 г. по результатам долголетних изысканий было окончательно признано народнохозяйственное значение рудных месторождений Норильского района.

Северного морского пути в 1930 г. не существовало. Первое сквозное плавание по нему за одну навигацию, носившее характер научного похода, было осуществлено на борту ледокольного парохода «А. Сибиряков» только летом — осенью 1932 г. Авторы проекта считали, что прокладка канала должна стать катализатором ускоренного хозяйственного освоения Севера.

В ходе заседания Политбюро было принято решение канал строить. Но с учетом мнений скептиков принятое решение несло на себе печать компромисса по ряду вопросов. Было решено приступить к сооружению южной части канала с углублением 18 футов, только со следующего хозяйственного года, с условием, что «общая стоимость всех работ по постройке южной части канала не должна превышать 60 млн. рублей », т.е. смета была урезана на 1/3. Относительно же постройки северной части Политбюро рекомендовало пока ограничиться изысканиями, а также «при определении стоимости работ по сооружению северной части канала учесть возможность привлечения уголовного труда к этим работам»[118]. В данном случае Политбюро следовало духу и букве своего Постановления от 16 мая 1929 г. и Постановления СНК от 11 июля 1929 г. «Об использовании труда уголовно-заключенных». Район прохождения трассы Северного канала как раз и представлял собой необжитую местность, нуждающуюся в колонизации и хозяйственном освоении. В силу полной неразвитости местной инфраструктуры и путей сообщений концентрация вольнонаемной рабочей силы потребовала бы дополнительных расходов, на что, как видно из постановления, Политбюро идти не хотело.

Официально старт работам был дан Постановлением СТО от 3 июня 1930 г. Документ целесообразно привести полностью:

«Совет Труда и Обороны ПОСТАНОВЛЯЕТ:

Признать целесообразным постройку Балтийско-Беломорского канала.

Обязать НКПС приступить теперь же к техническим изысканиям, определению сумм затрат и составлению плана работ постройки всего канала и к 1 сентября через Госплан дать доклад в СТО.

Работы вести с расчетом прорытия канала глубиной, допускающей прохождение судов с осадкой 18 футов.

Сооружение южной части канала, т.е. от Ленинграда до Онежского озера, начать с 1 октября 1930 года и окончить в течение двух лет.

Необходимые средства для работ, могущих быть выполненными в 1930/31 г., включить в контрольные цифры 1930/31 г., причем исходить из того, что общие затраты на постройку южной части канала не должны превышать 60 млн. рублей.

Геологические и технические изыскания по прорытию Северной части канала, т.е. от Онежского озера до Беломорья, произвести с участием Военного ведомства и ОГПУ.

При определении стоимости работ по сооружению северной части канала учесть возможность привлечения уголовного труда к этим работам»[119].

Одновременно начал работу и Особый комитет. По ходу работ в состав его вводились специалисты и сотрудники ОГПУ, причем удельный вес последних возрастал тем более, чем ближе подходил комитет к делам Северного канала. С конца мая 1930 г. в Москве начала работу главная проектная контора Управления строительством Беломорско-Балтийского водного пути (позднее за ним закрепилась аббревиатура «Беломорстрой»). Главной задачей ее было определение основных элементов будущего канала и сроков готовности его частей. В ходе этой работы и возникли первые серьезные проблемы.

По предварительным наметкам, первый этап строительства предусматривал строительство шлюзов на Неве, а второй — шлюзование Свири и дноуглубительные работы на ее фарватере. Фактически Управление строительством, чтобы уложиться в жесткие сроки, санкционировало начало работ параллельно на обоих участках. И сразу возникли вопросы относительно сроков готовности гидроэлектростанций на Свири. До начала работ глубина на судоходном фарватере реки позволяла принимать только суда с осадкой 6 футов (1.9 метра). Для создания глубоководного фарватера на реке следовало построить три плотины, оборудованные шлюзами для пропуска судов. К 1930 г. существовал только объект Свирь №1, начинались про- ектно-изыскательские работы на Свири №3. По Свири №2 не существовало даже проекта. На его разработку, подготовительные работы и развертывание строительства требовалось почти два года. Вопрос был вынесен на заседание Ленинградского Облисполкома 4 августа 1930 г. По итогам его обсуждения были сформулированы «Предложения фракции ВКП(б) Облисполкома по сооружению Балтийско- Беломорского канала», где предлагалось своими силами форсировать проектно-изыскательские работы. Считалось, что форсирование предварительных работ позволит приступить к строительству основных сооружений с 1931 г. Но только при условии должного материально-технического обеспечения, для чего требовалось «значительное количество оборудования внутреннего и импортного». Для снабжения строительства этим оборудованием фракция ВКП(б) предлагала Беломорстрою немедленно составить перечень необходимого оборудования и механизмов и войти с ходатайством во все соответствующие организации для закупки их за границей или производства на советских заводах[120]. Лейтмотивом всех пунктов постановления звучит требование материально-технического обеспечения и подготовки кадров, а следовательно, соответствующих расходов. Таким образом, осуществление работ по южному участку водного пути попало в финансовую ловушку: без форсирования работ тормозились работы на других участках, а для форсирования требовалось повышение расходов, ибо обнаружилось несоответствие производственной базы высоким требованиям проекта. Такое положение стало неприятным сюрпризом для проектировщиков и для СТО. Но это было только начало.

С 3 по 15 июня 1930 г. специалистами строительства был изучен весь имевшийся материал и сформулированы технические задания по основным сооружениям. Водный путь предназначался для плавания морских судов с осадкой не менее 5,5 метров и высотой рангоута 45 метров. Соответственно проектировались и размеры шлюзовых камер: длина 200 метров, ширина 21,4 метра, глубина на порогах 7,2 метра. В дальнейшем авторы проекта предлагали за счет строительства на Неве специального морского шлюза обеспечить на участке Ленинградский порт — устье Свири плавание судов с осадкой 8 метров. Ширина канала по дну устанавливалась в 40 метров с возможностью дальнейшего двукратного увеличения.

К концу августа были подведены первые итоги изысканий на трассе Северного канала, проводившихся с участием ОГПУ. Изыскания начались 14-го июня 1930 г., когда на местность высадились первые изыскательские партии. Всего на работах было занято около 300 чел. инженерно- технического персонала и свыше 600 рабочих из числа заключенных, с задачей «осветить местность, лишенную правдоподобных карт, в плановом и высотном отношениях и дать общее геологическое исследование возможных направлений». Полученный материал использовался для проектирования элементов пути «как в техническом, так и в экономическом отношениях»[121].

Главной целью изысканий было определение направления трассы канала. Исторически определились два основных варианта: западный, через Сегозеро, и восточный, через Выгозеро, Маткозеро, реку Телекинка и т.д. Западный вариант считался более глубоководным. Но восточный был более предпочтителен с точки зрения питания канала: период накопления воды в его бассейне был короче и для его обеспечения требовался меньший объем земляных работ. В итоге было избрано именно восточное направление.

Разработанная для данного направления схема сооружений предусматривала шлюзование Повенчанки четырьмя двухкамерными шлюзами (создание «лестницы»), шлюзование реки Выг и подъем уровня Выгозера на 6 метров. Выбранный вариант позволял уменьшить площадь затопления и сократить длину участка Мурманской железной дороги, подлежащего переносу[122].

С расширением фронта работ возникла еще одна серьезная проблема. «Главные затруднения для возможности выполнить все работы в трехлетний срок, представит снабжение строительства достаточным оборудованием для механизации работ. В особенности это относится к дноуглубительным работам... Объем последних получится порядка 40 млн. кубометров. И для их выполнения потребуется до 30 караванов землечерпательных снарядов, заготовительная стоимость которых исчисляется в сумму до 46 млн. рублей»[123].

Это была серьезная проблема, так как даже к началу 1931 г. в СССР насчитывалось всего 144 землечерпальных снаряда, приспособленных для работы на внутренних водных путях. Из этого числа 45 находились на Волге и Днепре, т.е. их использование на Свири было проблематичным. Большие трудности представляло и пополнение этого парка, ибо землечерпальные машины приходилось закупать за валюту. С учетом выявившегося ранее недостатка технического снабжения вопрос о землечерпалках ставил под сомнение возможность выполнения намеченного плана работ.

И совсем запутанным положение стало после того, как Беломорстрой провел расчеты перспективного грузооборота водного пути, подготовил справочные материалы по техническим характеристикам судов и уточнил стоимость работ с учетом вновь открывшихся обстоятельств. Выяснилось, что глубина канала в 18 футов недостаточна для лесовозов, проектируемых в качестве стандартных типов судов торгфлота СССР. Осадка больших лесовозов в морской воде оказалась равной 6,6 м, малых — 6,07 м., так что глубина в 18 футов уже оказывалась под вопросом. Но, как известно, осадка судов в пресной воде из-за разницы в плотности увеличивается, а водный путь должен был пролегать по пресноводным озерам и рекам. В пресной воде лесовозы сели соответственно до 7 метров и 6,5 метров, что совершенно исключило возможность их передвижения по проектируемой трассе. Встал вопрос о возможности обеспечить достаточный подъем воды на фарватере[124].

Следующий удар по первоначальным замыслам нанесли начальник экономического бюро Управления Никитин и старший экономист Сосновский, составившие «предварительную наметку перспективного грузооборота Балтийско-Беломорского водного пути на 1932/33 г.» с приложением «ориентировочной себестоимости перевозок лесных грузов в мощных лесовозах СССР по Балтийско-Беломор- скому водному пути».

Основным направлением грузопотоков было направление Сорока-Ленинград: встречный грузопоток по северной ветке имел вспомогательный характер. Грузопоток с Мариинской системы направлялся почти исключительно на Ленинград. Характер грузов — преимущественно лес и сырье (апатиты, медь, слюда, шпат, кварц, тальк).

Данные «наметки» показывают, что главным экономическим фактором, учитывавшимся при проектировании, было стремление максимально удешевить экспортные перевозки, используя значительное сокращение пробега судов (на линии Сорока—Лондон по ББВП — 820 км, Онега— Лондон — 730 км). О перевозках грузов для нужд отечественной промышленности упоминалось во вторую очередь, что вполне объяснимо, если учитывать неразвитость промышленно-сырьевой базы Севера. Но расчет себестоимости перевозок леса оказался неожиданным. Средняя себестоимость тонно-километра по рейсу Сорока-Лондон по Беломорско-Балтийскому пути составила 0,264 коп., в то время как тонно-километр по рейсу «традиционного маршрута», т.е. вокруг Скандинавии, обходился в 0,190 коп. Затраты «набегали» за счет низкой скорости движения по водному пути и значительным потерям времени на стоянках у пристаней и в ожидании шлюзования, хотя общий выигрыш времени оказывался очень большим: 3,5 суток вместо 15 (Архангельск — Ленинград)[125].

Наконец, «последней каплей» стал доклад заместителя начальника строительства Берманта и главного инженера профессора Аксамитного, подготовленный ими для СТО и СНК в первых числах сентября. Авторы произвели подсчет объема работ, потребности строительства в основных стройматериалах и стоимость сооружения ББВП, исходя из проектных данных и старых изыскательных материалов. Картина получилась безрадостной. На строительстве, по самым приближенным подсчетам, требовалось извлечь 38 млн. кубометров грунта в ходе земляных работ (на южном участке — 17 млн. и на северном 21 млн.), 19,5 млн. кубометров гранта при дноуглубительных работах (11 и 8,5 соответственно), уложить 2,8 млн. кубометров бетона (1 и 1,8 млн.), установить 31 тыс. тонн металлоконструкций (14 и 17 тыс. тонн соответственно). Для строительства требовалось 31 тыс. тонн сложных металлоконструкций, 54 тыс. тонн арматуры, 14 тыс. тонн рельсов, 820(!) тыс. тонн цемента, причем в этот подсчет не включались расходы на завершение строительства гидроэлектростанции Свирь №3. Все это безрадостное чтение завершалось потрясающей цифрой расходов. Общая стоимость пути в транспортной его части исчислялась в 535 миллионов рублей, в т.ч. Северный канал «тянул» на 321 миллион. В эту сумму включили и валютные затраты на оборудование для дноуглубительных и земляных работ. Эти затраты составили 45 миллионов рублей ориентировочно, из них 25 миллионов в первый год работ[126].

Стремительный взлет затрат вновь разбудил скепсис в среде советского руководства, о чем свидетельствует негодующее письмо И.В. Сталина В.М. Молотову, датированное 7 сентября 1930 года. «Говорят, что Рыков и Квиринг хотят потушить дело Северного канала вопреки решениям ПБ. Нужно их осадить и дать по рукам. Сократить максимально финплан — следует, но тушить дело преступно»[127]. Жестко настаивая на продолжении работ, Сталин руководствовался, скорее всего, тем фактом, что военно-стратегические соображения, принимавшиеся в расчет ранее, полностью сохраняли свою силу. Создание военно-морской группировки на Севере стало насущной необходимостью. Переброска сил вокруг Скандинавии без специальной подготовки крайне затруднена, почти невозможна. На Севере развитой инфраструктуры и системы базирования, позволяющей осуществить автономное обслуживание корабельной группировки, нет. В то же время в составе ВМС РККА нет современных кораблей с осадкой 5.5 метров. Линкоры не в счет, закладка крейсеров планируется лишь на вторую пятилетку. По расчетам проектировщиков, после окончания Свири №3 глубина на фарватере достигла бы 10 футов. Для переброски подводных лодок, сторожевых кораблей и эскадренных миноносцев этой глубины практически достаточно: стоило снять с кораблей вооружение, боеприпасы и выгрузить часть топлива. Существовало и еще одно обстоятельство. Поскольку реконструкция Мариинской системы откладывалась, грузоперевозки вполне можно было осуществлять и на судах «системного» типа, тем более что по Свири они проходили свободно. Такой вариант был лучше, чем тратить огромное количество остродефицитных материалов и валюты на долгострой[128].

Проанализировав сложившуюся обстановку, руководство страны приняло решение строить канал по измененному варианту. 18 февраля 1931 г. СТО принимает постановление №24 «Об изменении п.п. «б», «в» и «г» ст.2-й постановления СТО от 3 июня 1930 года о постройке Балтийско-Беломорского канала».

Совет Труда и Обороны постановил:

1) глубину Балтийско-Беломорского канала установить в 10—12 футов;

2) срок окончания работ не позже конца 1932 года;

3) затраты на постройку канала определить в 60—70 млн. руб.;

4) валютных ассигнований не производить.

5) предложить Комитету по постройке канала представить в СТО не позднее 15 марта 1931 года общую смету и программу работ на 1931 год[129].

Изменение основных элементов трассы требовало полной корректировки всех проектов, а по ряду районов и повторного проведения изысканий. В то же время уменьшение затрат позволяло добиться выполнения плановых заданий с полным использованием уже созданного задела.

Так, по строительству на Свири для поднятия воды на уровень 12 футов (10 футов осадки плюс два запас) достаточно было закончить строительство ГЭС Свирь №3 и водоудерживающую плотину и шлюз на объекте Свирь №2. Дноуглубительные работы оставались необходимыми только в устье и у истока реки из Онежского озера, т.е. предполагалось обычное размывание речных наносов. УВМС РККА также вполне устраивала 12-футовая глубина, хотя военные ворчали по поводу разоружения кораблей, что ярко выразилось в отношении Начальника Морских сил №1115/сс от 7 марта 1931 года, обращавшем внимание на беззащитность кораблей во время прохождения по системе, Гораздо больше поводов для беспокойства оказывалось у ОГПУ, на которое ложились все заботы по сооружению Северного канала, включая его перепроектирование. Теперь на первый план выходила задача сооружения водного пути там, где до сих пор пролегали скалы, леса и мелкие реки. Изменение проектных заданий практически аннулировало многие результаты предыдущих изысканий. С уменьшением глубины заложения менялась и геологическая карта, и схема питания водой отдельных участков. Работы предстояло начинать заново.

Обсуждению этих проблем было посвящено заседание Особого Комитета Беломорстроя от 1 апреля 1931 г. Участники заседания приняли решение разработать технический проект водного пути до 1 сентября 1931 г., т.е. меньше, чем за пять месяцев. А на трассе параллельно должно идти бурение для изучения геологии 12-футового варианта. Положение проектировщиков оказалось трудным вдвойне: они не могли опираться на данные изысканий, им оставалось только переделывать свою работу в зависимости от сообщений геологов. А сбавить темп возможности уже не было: установив жесткие сроки проектирования, Особый комитет постановил немедленно развернуть вспомогательные работы на трассе по сооружению подъездных путей, строительству жилья и т.д.

Согласно предварительным заданиям, размер шлюзов устанавливался в 110 метров длины и 17 метров ширины. Глубина на пороге и на короле — 3,65 м. Для ввода судов в шлюз предусматривалась установка лебедок и бечевников. Ширина канала по дну — 35 метров, наименьший радиус закруглений — 500 метров. В особый пункт выделялось требование самого широкого использование на стройке местных и бездефицитных материалов[130].

Выполнение данного требования ставило перед проектировщиками множество сложных задач, т.к. приходилось изыскивать неординарные технические и инженерные решения. Самое же необычное во всей этой истории заключалось в том, что эскизный проект сооружений канала разрабатывался заключенными. Большая группа инженеров, арестованных по обвинению во вредительстве на водном транспорте и в водном хозяйстве, была доставлена в Проектный отдел Беломорстроя, располагавшийся тогда в Москве по адресу Фуркасовский пер., 12, и под техническим руководством вольнонаемного инженера С.Я. Жука занялась разработкой проектов шлюзов и плотин.

В недрах столь необычно рожденного коллектива родилось большинство проектов уникальных гидротехнических сооружений: деревянные ворота шлюзов конструкции профессора В.Н. Маслова, способные выдерживать трехкратное давление воды; ряжевые и земляные плотины конструкции К.М. Зубрика и О.В Вяземского. Все сооружения проектировались из расчета на применение местных материалов, с минимальным использованием стали и бетона. Работа шла очень напряженно, иногда по 16 часов в сутки. В таком же жестком ритме работал весь проектный отдел, возглавляемый с апреля 1931 г. инженером В.Н. Могилко. К 1 июля, с двухмесячным опережением графика, проект был готов. В тот же день Особый комитет утвердил его на своем заседании. В окончательном варианте проект канала предусматривал сооружение транспортного водного пути длиной 227 километров, оборудованного 128 гидротехническими сооружениями. Планировалось сооружение 19 шлюзов (из них восемь составляли т.н. «Повенчанскую лестницу»), 15 плотин, 49 дамб. Общая стоимость работ, согласно финансовому плану, исчислялась в 88866600 рублей, из них в 1931 г планировалось отпустить 32380000 рублей, в 1932 (решающем) году — 55921000 рублей и в 1933 г. на доделки — 565800 рублей. Работы должны были быть в основном выполнены за 400 рабочих дней[131].

Строительство Беломорканала началось. А это значит, что на трассу начали прибывать все новые и новые партии заключенных. Исправительно-трудовые лагеря ОГПУ стали основным поставщиком рабочей силы на строительство. В 1930 и первой половине 1931 г. рабочих Беломорстрою предоставлял Соловецкий ИТЛ. В мае 1930 r, после переноса хозяйственной деятельности на материк, лагерь перешел в подчинение ГПУ по Карелии и сменил название. Комплекс лагерных отделений стал называться Соловецкими и Карело-Мурманскими лагерями ОГПУ. В июне 1930 г. лагеря выделили первых 600 заключенных для работы в изыскательских партиях на будущей трассе канала. После утверждения проекта и начала работ численность заключенных на Беломорстрое начала быстро возрастать. Уже к середине 1931 г., по рапорту Г.Г. Ягоды, количество их превысило 10 тыс. человек из 72 тыс., которыми располагал лагерь. А начиная с сентября, на строительство канала перебрасывается почти весь наличный состав Соловецких и Карело-Мурманских лагерей. Управление Соловецких и Карело-Мурманских лагерей из г. Кеми переводится на станцию Медвежья гора Мурманской железной дороги, непосредственно на трассу будущего канала. 17 сентября 1931 г. приказом ОГПУ №528/286 был ликвидирован (в связи с окончанием работ) Сызранский исправительно-трудовой лагерь, весь личный состав был направлен на Беломорстрой.

Наконец, 16 ноября 1931 г. на базе Соловецких и Карело-Мурманских лагерей был сформирован Беломорско-Балтийский исправительно-трудовой лагерь, задачей которого и являлось осуществление строительства канала. Начальником строительства был назначен по совместительству лично начальник ГУЛАГа Л.И. Коган, а его заместителем — помощник начальника ГУЛАГа Я. Д. Раппопорт. Начальником работ Беломорстроя стал Н.А. Френкель, один из инициаторов и пионеров трудового использования заключенных. Начальников же собственно лагеря, которые одновременно являлись заместителями начальника строительства, за время работ сменилось четверо: Э.И. Сенке- вич (16.11.31—16.01.32); П.Ф. Александров (временно исполняющий обязанности начальника с 16.01.32, начальник с 28.03.32 по 15.01.33); С.Г.Фирин (с 15.01.33 по 2.07.33); Д.В. Успенский (2.07.33—7.10.36).

Число заключенных в лагере постепенно росло. Согласно имеющимся данным, на 1.01.1931 в Соловецком лагере числилось 71800 чел. В дальнейшем данные выглядят следующим образом: 1.04.31. — 72 000 чел.; 1.07.31. —83 700 чел.; 1.10.31 —64 100 чел; 1.01.32 уже в Белбалтлаге — 64 400 чел; 1.04.32 — 80 200 чел; 1.07.32 — 122 800 чел; 1.10.32 — 125 000 чел; 1.01.33 — 107 900 чел; 104.33 — 119 660 чел; 1.07.33 — 66 971 чел. (началась переброска заключенных на строительство канала Москва — Волга и освобождение наиболее отличившихся). Колебание численности зависело как от интенсивности движения спецконтингента (переводы в другие места, освобождения, побеги), так и от уровня смертности. За годы строительства уровень смертности в Беломорско-Балтийском ИТЛ колебался. В 1931 г. умерло 1438 чел., что составило 2,24% от среднегодовой численности заключенных. В 1932 г. умерло 2010 чел., или 2,03% среднегодовой численности. При этом наблюдается увеличение числа умерших к концу года. Вот как выглядела динамика смертности по месяцам: январь — 64 умерших; февраль — 42; март — 36; апрель — 75; май — 69; июнь — 89; июль — 116; август — 244; сентябрь — 331; октябрь — 313; ноябрь — 315; декабрь — 312. Повышение уровня смертности можно объяснить как возросшим уровнем производственных потерь (именно 1932 г. предусматривал выполнение наибольшего объема тяжелых работ), так и ухудшением продовольственной ситуации в стране, что сказывалось на состоянии прибывавших в лагерь пополнений и на питании заключенных.

Здесь целесообразно привести таблицу 2, показывающую характер изменений норм питания заключенных в 1933 году по сравнению с 1932 г.

Таблица 2. Нормы питания заключенных Белбалтлага в 1932 — 1933 г.г. (на одного человека)

* * *

Работы непосредственно по сооружению трассы канала начались с декабря 1931 г. Вся трасса была разделена на восемь строительных отделений. Нумерация шла от Онежского озера к Белому морю: первое отделение строило Повенчанскую лестницу, восьмое, Шижненское, — 18-й и 19-й шлюзы и Морской канал, открывающий путь в Сорокскую губу. Управление строительства и проектный отдел разместились в Медвежьей горе.

Вначале шла расчистка трассы и зоны затопления от леса. Лесозаготовками в Карелии занимался Северо-Западный лесной трест, но своими силами он выполнить все работы не мог, да и доступ посторонних в зону скопления заключенных был ограниченным. Пришлось проводить лесозаготовительные операции силами лагерников; заодно производилась и заготовка строевого леса для сооружений. Срубленные деревья доставлялись к воде: вывезти лес можно было, только сплавив его по рекам и озерам. До конца весеннего паводка, когда это можно было сделать, нельзя было и начинать работ по перекрытию дамбами и плотинами русел рек и водосбросов озер. Зимой начались работы на «сухих» участках трассы. С марта 1932 г. заключенные начали закладку котлованов под шлюзы и соединительные каналы, а также рубку ряжей и насыпку огораживающих дамб в зоне затопления. Со сходом весеннего паводка началось возведение водоудерживающих плотин в руслах рек: накапливалась вода в озерах, которым предстояло стать естественными водохранилищами. С мая по ноябрь на участке от Сегежи до Май-Губы шли работы по переносу полотна Мурманской железной дороги и населенных пунктов из затапливаемых районов. К зиме 1932/33 г. большая часть шлюзов Повенчанской лестницы, оз. Выг была в основном закончена. Работы шли на Северном районе (Сосновец, Тунгуда, Шижня) и т.н. водоразделах, где было необходимо пробивать канал полностью.

Несмотря на то, что при проектировании и постройке самым активным образом использовался ручной труд и недефицитные материалы, на строительстве шлюзов механизация работ и перевозки была совершенно необходима. 19 января 1932 г. СНК СССР принял постановление «Об отпуске Беломорстрою оборудования, стройматериалов и денежных средств». Документ предусматривал поставку на строительство в 1932 г. 36 компрессоров для ведения работ по грунту, 54 насосов разных типов, 5 экскаваторов и 124 станков для оборудования механической базы. Большинство в номенклатуре отпускаемой техники составляли транспортные средства, что неудивительно. Если при отвозке грунта использовать только тачки, то с их максимальной грузоподъемностью 180 кг и скоростью отвозки 20 м/мин. земляные работы просто невозможны в массовом масштабе. Кроме того, максимальная экономическая дальность отвозки грунта в случае с тачками не превышала 50 м. Использование конной тяги и подвод решало проблему лишь частично. Грузоподъемность подводы составляла 750 кг, грунт мог отвозиться на расстояние 1500 метров со средней скоростью 70 м/мин. Но использование подвод требовало постоянного оборудования и обновления т.н. «гонов» с деревянным покрытием, что вело к периодическому отвлечению рабочей силы. Поэтому для строительства были серьезным подспорьем 40 километров узкоколейного рельсового пути конной тяги с 600 вагонетками и 20-ти километровая узкоколейка с 4 паровозами, 6 мотовозами и 300 вагонетками.

По рельсовому пути лошадь могла тянуть на расстояние до 3600 метров вагонетку в 4 тонны со средней скоростью 85 м/мин. Наконец, 100 тракторов и 50 автомобилей позволяли достаточно механизировать транспорт, чтобы перебои с перевозкой не стали серьезной угрозой готовности канала. Кроме транспортных средств и оборудования, Беломорстрою выделяли 5200 тонн металла, 828 тонн металлоизделий (половину этого количества составляли гвозди), 400 тонн буровой стали, 83 тыс. тонн цемента и т.д.[132] Но главными материалами при строительстве большинства сооружений оставались дерево и грунт, а главными орудиями — руки и смекалка простых каналоармейцев.

В условиях жестких конструктивных и экономических ограничений приходилось широко импровизировать, зачастую находя уникальные технические решения. Так, были разработаны песчано-торфяные слоистые экраны для водоудерживающих и оградительных дамб. Путем сочетания нескольких слоев песка и торфа инженерам строительства удалось создать водонепроницаемый экран из материалов, в отдельности свободно пропускающих воду. В условиях слабых грунтов, когда установка тяжелых конструкций могла повлечь за собой оползание и обрушение стенок шлюзов, были построены и хорошо себя зарекомендовали шлюзы со стенами ферменной конструкции. Цельнодеревянная Шаваньская плотина 43 метров высотой вообще не имела аналогов в мировой практике.

Для отвоза из котлованов камней умельцами из числа заключенных были изготовлены специальные цельноде- ревянные колесные тележки, не без иронии названные «фордами». Почти все применявшиеся на строительстве деррик-краны были изготовлены на месте — и опять же из дерева. Лагерная мехбаза освоила самостоятельную выплавку железа и даже стали, причем все операции производились в примитивных сыродутных печах. За время работы строительство получило более полутора тысяч тонн «домашнего» железа, которое шло на изготовление тачечных осей, блоков и даже деталей камнедробилок.

В условиях, когда ручной труд являлся основным, многое зависело от организации работы масс заключенных. На Беломорстрое сформировалось два основных вида производственных объединений: бригады и фаланги. Бригадой называлось объединение, состоявшее из 25—30 человек и специализирующееся на выполнении определенного вида работ (землекопы, арматурщики, тачечники и др.). Фаланга состояла из 250—300 человек и выполняла полный комплекс работ на закрепленном за ней участке. Оба эти типа объединений существовали параллельно.

Важную рель играло стимулирование заключенных на выполнение и перевыполнение норм выработки (на земляных работах эта норма составляла 2,5 кубометра в день). Помимо моральных стимулов (вручение бригаде или фаланге почетного знамени, благодарности и грамоты, помещение имен отличившихся на доску почета) применялись и материальные стимулы. Выполнявшие и перевыполнявшие нормы получали усиленный хлебный паек (до 1200 г), премблюдо (обычно 75-граммовые пирожки с капустой или картофелем), денежное вознаграждение. Но самым желанным стимулом был зачет рабочих дней Перевыполняющие нормы выработки могли рассчитывать на зачет трех рабочих дней за 5 дней срока, а для ударников зачет составлял «день за два». В то же время в случае нарушения дисциплины либо фальсификации производственных показателей применялись наказания в виде урезания пайка, помещения в роту усиленного режима, отмены зачетов, предания суду.

К началу 1933 г. большинство сооружений канала было закончено, но образовались и т.н. «прорывы», прежде всего на «водораздельных» каналах между Водлозером и Маткозером. В случае неготовности этих участков весенний паводок на зарегулированных озерах грозил прорывом плотин и разрушением сооружений. Для ускоренного завершения работы над каналом 7 января 1933 г. был объявлен штурм Водораздела, на который были брошены фаланги со всех отделений строительства. Чтобы подчеркнуть важность выполняемой работы, руководство ОГПУ пошло на известную милитаризацию стройки. В марте 1933 г. был издан приказ о переименовании Управления строительством в Главный штаб и отделений — в боеучастки, о введении трехсменной работы на трассе и об ужесточении ответственности за невыполнение планов и срыв темпов работ.

Штурм Водораздела продолжался до начала весеннего паводка, а 23 апреля 1933 г. по водораздельному 165-му участку Беломорско-Балтийского канала была пущена вода. Это был первый пущенный в действие участок трассы. Вслед за этим, с продвижением ледохода и паводка на север, подобные штурмы проводились на Тунгудинском и Шижненском участках, которые сразу же открывались для воды.

Двадцать восьмого мая 1933 г. по каналу начал движение первый караван судов. Караван сопровождался землечерпалками, доводившими глубину на фарватере до проектных 12 футов.

Беломорско-Балтийский канал был построен. Он обошелся в 101 316 тыс. рублей, из которых 17 316 тыс. рублей было покрыто за счет выполнения Беломорстроем работ по договорам с другими организациями. Строители полностью уложились в проектную смету. Постановлением ЦК ВКП(б) от 2 августа 1933 г. канал был официально зачислен в число действующих водных путей Союза ССР. В постановлении особо подчеркивался масштаб проделанной работы. На трассе канала возведено 128 гидротехнических сооружений: 19 шлюзов, 15 плотин, 12 водоспусков, 49 дамб и 33 искусственных канала. Вынуто 21 млн. кубометров грунта, уложено 390 тыс. кубометров бетона и 921 тыс. кубометров ряжевых конструкций. Строительство обошлось почти в 4 раза дешевле первоначальной сметной стоимости и было закончено точно в срок.

Тем временем к переходу по трассе канала готовилась первая группа военных кораблей Балтийского флота. Хотя официально канал был принят в эксплуатацию только 2 августа 1933 г., интересы обороны страны требовали скорейшего создания на Севере военно-морской группировки.

Еще 18 мая 1933 г., когда на ББК заканчивали 18-й и 19-й шлюзы, из Ленинграда вышли эскадренные миноносцы «Урицкий», «Валериан Куйбышев», сторожевые корабли «Смерч» и «Ураган», подводные лодки Д-1, Д-2. Для обеспечения прохода по фарватеру с кораблей было снято вооружение и выгружена часть топлива. Первая экспедиция часто отстаивалась в ожидании окончания работ, поэтому ее переход длился довольно долго. Но все же к 21 июля 1933 г. эскадра, перевооруженная и в полной боевой готовности, уже смогла принять на борт руководителей советского государства в Сорокской губе. Ядро Северной Военной флотилии было создано.

* * *

Каково было значение Беломорско-Балтийского канала? До войны грузоперевозки по ББК не исчерпывали его пропускной способности. В 1940 г. общий объем перевозок составил 1 млн. тонн, что составляло 44% проектной мощности. А после Великой Отечественной войны этот показатель даже снизился. Зато ценностью оправдались расчеты о громадном военно-стратегическом значении ББК. Если до открытия канала суда тратили на переход из Ленинграда в Архангельск 17 дней, то с начала навигации такой путь стал занимать не больше 4 дней[133]. Судовой путь пролегал по советской территории, что создало условия для усиления советской военно-морской мощи на Севере путем межтеатрового маневра кораблей Балтфлота. При отсутствии канала создание сколько-нибудь значительных морских сил было невозможно. Семнадцатидневный переход вокруг Скандинавии при полном отсутствии промежуточных баз, невозможности пополнения запасов был не под силу военным кораблям среднего и малого водоизмещения. Дальность плавания советских эскадренных миноносцев того времени составляла 1700 миль, а между Кронштадтом и Полярным лежали 2300 миль штормового моря[134].

Открытие навигации по ББК дало стратегический выигрыш почти немедленно. Все 20-е годы в Белом море продолжалась «тюленья война»: конфликт между СССР и Норвегией из-за биологических ресурсов. Каждую весну сотни норвежских и английских траулеров входили в горло Белого моря и методично выбивали беломорского тюленя. Попытки слабых судов морской пограничной охраны вмешаться в ситуацию немедленно пресекались норвежскими и британскими военными кораблями. Насколько широко была поставлена «силовая поддержка», видно из того, что на границе территориальных вод СССР в путину постоянно находилась эскадра британского флота, с крейсером в качестве флагмана[135]. Дело дважды, в 1929 и 1930 годах, доходило до обстрела советской территории норвежскими кораблями[136].

Урегулировать конфликт политическим путем было невозможно: королевство Норвегия не признавало СССР. Зато летом 1933 г., с переброской по каналу подводных лодок, норвежская сторона настолько изменила свою позицию, что стало возможным восстановление между странами дипломатических отношений. До начала Великой Отечественной войны было проведено 6 операций по переброске каналом эскадренных миноносцев, 2 операции по переброске сторожевых кораблей и 9(!) перебросок подводных лодок. Три корабля, эсминцы «Сталин» и «Войков» и подводная лодка Щ-404, по Северному морскому пути перешли на Дальний Восток и вошли в состав ТОФ (переброска кораблей этого класса другим путем для СССР в 30-е гг. была невозможна).

Всего в 1933—1941 гг. по каналу было переведено на Север 10 эсминцев, 3 сторожевых корабля и 26 подводных лодок. Последние корабли прошли по трассе 29 августа 1941 г.[137].

Значение ББК для обороны СССР вполне осознавалось военными деятелями Запада. В 1940 г., когда Англия и Франция готовились в порядке помощи Финляндии высадить десант на севере СССР, командующий французским флотом адмирал Ж. Дарлан настаивал на захвате канала неповрежденным, считая его использование союзниками ключевым фактором для захвата Ленинграда[138]. Все оперативные планы финской армии, составлявшиеся в 1940— 1941 гг., непременно предусматривали захват либо вывод из строя сооружений канала, который считался в Хельсинки «главной опорой» Советской власти в Карелии. А военно-морской атташе Германии в мае 1941 г. высказывал тревогу по поводу того, что «Балтийский и Северный флоты русских благодаря Беломорскому каналу служат резервом друг для друга». В том, что в годы Великой Отечественной войны успешные действия Северного флота способствовали удержанию Советского Заполярья, тоже состоит значение Беломорско-Балтийского канала.

* * *

До сих пор дискуссионным вопросом считается проблема выбора варианта строительства, целиком основанного на использовании принудительного труда. Этот вопрос еще нуждается в дополнительном изучении с опорой преимущественно на материалы местных архивов. Пока автор может высказать лишь некоторые свои соображения.

Одним из важнейших факторов, способствующих принятию именно ГУЛАГовского варианта, было напряженное положение с людскими ресурсами в зоне проектируемого канала. К началу 1927 г., по официальным данным, на территории Карелии проживало 269,7 тыс. человек обоего пола. В том числе городского населения —21, 5%[139]. Но следует также учитывать, что из этого числа не менее половины составляли женщины и нетрудоспособные категории населения, и что подавляющее большинство трудоспособного мужского населения было занято на работах в экспортной лесной промышленности, имеющей важнейшее значение для страны как источник валютных поступлений[140]. В этом случае можно говорить о полном отсутствии в республике резерва рабочей силы, необходимой для организации масштабных трудоемких работ.

Возможность укомплектования строительства рабочей силой извне как раз к началу 1930-х гг. резко снизилась. Количество официально зарегистрированных безработных снизилось с 1576 тыс. человек в апреле 1928 г. до 240 тыс. в октябре 1930 г.[141]. При отсутствии в стране централизованной системы набора и распределения рабочих кадров, а также при общем дефиците рабочих строительных специальностей (в стране строилось одновременно более 1500 крупных предприятий) не было никакой возможности навербовать нужное число людей на затерянную среди лесов и болот площадку, где полностью отсутствовала даже минимальная инфраструктура.

* * *

Почти одновременно с началом работ на Беломорканале ОГПУ получил новое задание. Одиннадцатого ноября 1931 г. ЦК ВКП(б) принял постановление «О Колыме», которым предусматривалось образование специального треста в подчинении ЦК ВКП(б). Задачей новой организации являлась форсированная добыча золота в верховьях Колымы[142]. Для нужд индустриализации, для закупок оборудования и технологий, требовалось срочное увеличение золотовалютных резервов страны. Для решения этой задачи были приняты спешные меры. Устав нового треста (его директором был назначен Р.И. Берзин, контроль за деятельностью осуществлял лично Г.Г.Ягода) подлежал утверждению в трехдневный срок с момента выхода Постановления ЦК. Заявки и запросы Колымского треста (в будущем получившего название «Дальстрой») все ведомства обязаны были удовлетворять «вне всякой очереди из любых контингентов и запасов, кроме мобзапаса и запаса Комитета Резервов»[143].

Беспрецедентные права, переданные тресту, должны были обеспечить выполнение его основной задачи — добычи драгоценных металлов. Уже в 1931 г. трест должен был добыть 2 тонны золота, в 1932 году план добычи составлял 10 тонн, в 1933 — 25 тонн[144]. На деле первые два года трест вел только изыскательные работы, а уровень 25 т в год был достигнут в 1935 г.[145]. Для сравнения укажем, что вся золотопромышленность Сибири накануне Первой мировой войны давала 35 тонн золота[146].

Но без размаха предварительных приготовлений, который был продемонстрирован в 1931—32 гг., достижение сколько-нибудь высокого уровня добычи было бы невозможно; уже 18 ноября новообразованный трест получил «на образование основного капитала» 20 млн. рублей с целью немедленно развернуть интенсивные работы по освоению района[147]. Согласно Постановлению СНК СССР «О Колыме» от 20 марта 1932 года Дальстрой получал из госбюджета 100 млн. рублей на развертывание местной инфраструктуры, для обеспечения строительных работ СТО выделял 180 автомобилей грузоподъемностью 2,5 т и 75 «полуторок», Наркомтяжпром — 59 инженеров и 86 техников, Цудортранс — 5 инженеров и 15 техников. ОГПУ готовилось немедленно перевести в заданн-ый район 25 тыс. заключенных, снабженных всем необходимым[148].

Организация и деятельность Дальстроя стали переломным моментом в истории хозяйственного освоения Дальнего Востока и Сибири. На ОГПУ был возложен огромный фронт работ. Чтобы начать добычу, необходимо было завести в безлюдные верховья Колымы все необходимое. Из Владивостока снабжение можно было организовать по морю, но сперва все стройматериалы, оборудование и людей нужно было доставить только по железной дороге. По этой же дороге, по Транссибирской магистрали осуществлялись все народнохозяйственные перевозки для Сибири и Дальнего Востока, а пропускная способность магистрали оставалась крайне ограниченной. До революции 1917 двухколейное движение, обеспечивавшее прохождение 10-12 пар поездов в сутки, удалось наладить на участке Челябинск — Иркутск (1909 г.) и Иркутск — ст. Карымская (1913 г.) От Карымской до Владивостока тянулась одноколейная дорога, способная пропускать около 6 пар поездов. Подобная дорога не могла удовлетворить потребности региона, где как раз в 30-е годы началось крупное хозяйственное строительство, и на границах которого сложилась угроза военного конфликта. Уже на XV съезде ВКП(б) ПМ. Кржижановский отмечал, что «развязка сибирских железнодорожных узлов» является важнейшей хозяйственной задачей, ибо: «Транссиб уже перегружен и скоро дойдет до отказа»[149]. В качестве мер, способных исправить ситуацию и «превратить Сибирь в великую сверхмагистраль», предлагалось устранить существующие ныне большие уклоны и провести ряд новых спрямляющих линий, что позволяло, помимо всего прочего, снизить в 3-3,5 раза себестоимость грузовых перевозок. Объем работ был громадным и рассчитывался на ряд пятилеток[150]. Но существовали еще и военно-стратегические соображения в пользу ускорения модернизации и расширения Транссибирской магистрали. До 1917 стратегическое значение Транссиба как единственной сухопутной связи с Дальним Востоком многократно превышало его потенциальное экономическое значение[151]. В первое десятилетие Советской власти положение ненамного изменилось: постепенное возрастание народнохозяйственных перевозок лишь усиливало военное значение дороги ввиду неспокойной обстановки на восточной границе. Но состояние дороги как раз и не позволяло использовать ее в качестве стратегической коммуникации, тем более что в конце 20-х годов для СССР был потерян ее лучший участок: от станции Карымская железнодорожные пути разветвлялись в двух направлениях — вдоль Шилки на восток уходила Забайкальская дорога, вторая ветка шла на юго-восток, через станцию Борзя, к китайской границе. Здесь начиналась Китайская Восточная железная дорога (КВЖД), соединявшая Владивосток с Транссибом через Маньчжурию. Эта дорога могла бы разгрузить северный участок, но в 1929 г. она была оккупирована войсками маньчжурского правителя Чжан-Сюэ-Ляна. В конце 1931 г. саму Маньчжурию оккупировала императорская Япония, разместившая там свои войска и создавшая в марте 1932 г. марионеточное государство Маньчжоу-Го.

Новый сосед Советского Союза не скрывал намерений «водрузить японское знамя на вершинах седого Урала», и у границ СССР запылал очаг войны. В Маньчжурии лихорадочно строились укрепленные районы, автомобильные и железные дороги к советской границе, сосредоточивались войска. КВЖД была практически захвачена (в 1935 г. это положение было закреплено «продажей» дороги), а северная трасса имела пропускную способность на уровне русско-японской войны: 6-7 пар поездов в сутки. Как правило, даже в случае войны не менее трети этого числа составляли народнохозяйственные перевозки, что с учетом технической оснащенности войн XX века сводило на нет военно-транспортное значение дороги. И эта слабая трасса на протяжении половины своей длины шла на удалении менее 30 км от границы, т.е. находилась в зоне досягаемости не только дальнобойной, но и полевой артиллерии. Летом 1941 г., в момент высокого напряжения на границе, коменданты японских укрепрайонов не считали зазорным проводить пристрелку своих орудий по советской железной дороге[152].

В таких условиях, развитие железнодорожной сети региона становилось важнейшим условием для обеспечения обороноспособности страны. 13 апреля 1932 г., когда уже стали фактом полная военная оккупация японцами Маньчжурии и создание на ее территории марионеточной «империи» Маньчжоу-Го с ярко антисоветскими настроениями, СНК СССР принял постановление № 234 «О строительстве Байкало-Амурской железной магистрали», которым НКПС обязывался приступить к укладке на всем протяжении дороги вторых путей и к проектированию новой железнодорожной магистрали севернее имеющихся.

Однако попытки увеличить пропускную способность дороги собственными силами НКПС результатов не принесли. Сказалась полная неразвитость местной инфраструктуры, не позволявшая надеяться на приток вольнонаемной рабочей силы. К началу 1930 г. население всего Дальневосточного края, включая Камчатку и северный Сахалин, составляло 2099,7 тыс. чел., из них население материковой части ДВК составляло соответственно около 2049 тыс. чел. Из них в городах проживало около 512 тыс. чел. Остальные были рассеяны в сельской местности.

Около 60% общей численности населения составляли мужчины. Учитывая наличие большого количества детей в крестьянских и бывших казачьих семьях, трудоспособное мужское население края не могло превышать 650 тыс. чел. И эти тысячи были рассеяны от Читы до Владивостока. В местности пролегания трассы будущей Байкало-Амурской дороги население отсутствовало, а в районе трассы Транссиба и Забайкальской дороги основная масса населенных пунктов располагалась южнее, ближе к Амуру.

Промышленная база в крае также отсутствовала; крупнейшим предприятием оставался владивостокский Дальзавод с 5,5 тыс. рабочих. Среди прочих предприятий 80% составляли заведения по переработке сельхозпродукции[153]. Практически полное отсутствие на трассе развитой инфраструктуры исключало приток квалифицированной рабочей силы из Европейской части страны. В результате вместо 32 тыс. чел., потребных для развертывания работ на трассе, за счет местных ресурсов к концу 1932 г. удалось навербовать 1200[154].

О реальном положении с трудовыми ресурсами в регионе ярко свидетельствует совместное постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР «О льготах населению Дальневосточного края» от 16 декабря уже 1933 г. Документ, предоставляющий переселенцам невиданные льготы, вплоть до освобождения от обязательных поставок сельхозпродукции на 10 лет или 50% повышении заработной платы, показывает, что нехватка рабочих рук в регионе стала вопросом государственной важности, и снимает вопрос о возможности постройки железной дороги с привлечением отсутствовавшей вольнонаемной рабочей силы.

В октябре 1932 г. выполнение работ было поручено ОГПУ. Масштабы предстоящей работы были таковы, что сил на выполнение новых работ не хватало. Проблему с рабочей силой решил СНК СССР, принявший специальное постановление «Об объектах строительства, выполняемых силами ОГПУ» от 25 октября 1932 г. Постановление определило список первоочередных строек, в их число попали: Беломорско-Балтийский канал, канал Москва- Волга, работы на Колыме, Ухте и Печоре, а также Байкало-Амурская магистраль (так назывался участок железной дороги от Байкала до Амура). Возложение на лагеря ОГПУ каких бы то ни было иных работ запрещалось, полностью прекращалась передача заключенных и специалистов другим ведомствам[155].

Это постановление оставалось в силе до 1935 г., когда в связи с образованием союзного НКВД и перераспределением заключенных удалось увеличить количество рабочих. Вскоре приказом ОГПУ от 10.11.1932 г. создается Байкало-Амурский ИТЛ, с задачей ведения железнодорожного строительства. Первой целью стало сооружение вторых путей на участке Карымская-Хабаровск[156]. Затем началось сооружение вторых путей на участке Хабаровск-Ворошиловск.

В 1932—1939 гг. силами ГУЛАГ ОГПУ—НКВД СССР в Сибири и на Дальнем Востоке велось железнодорожное строительство следующих масштабов: строительство 2-х путей на участке Карымская — Хабаровск, Хабаровск — Ворошиловск, железнодорожные линии Волочаевка —

Комсомольск, Биробиджан — Блюхерово, глубокие обходы (в 70—80 км от государственной границы) с мостами через Бикин, Ишим, Уссури, Хор, железнодорожная ветка Улан-Удэ — Наушки, железная дорога Мундыбаш — Таштагол. При этом с мая 1935 г. на НКВД было возложено также сооружение станционных зданий, электростанций, депо и т. п. Численность осужденных в Байкало-Амурском ИТЛ уже к 1.01.1934 составила 62 130 чел., а 1 июля на строительстве было занято 104 879 чел.[157]

Работы по строительству двух путей Карымская — Хабаровск начались с 1932 г. Протяженность построенных путей — 2217 км, сметная стоимость 1 142 500 тыс. рублей. Объем работы по грунту — 48600000 кубометров, по бетону (кладка искусственных сооружений) — 737 тыс. кубометров, по балластировке — 7640 тыс. кубометров. Дорога сдана в эксплуатацию 1.11.1937 г.[158].

Вторые пути Хабаровск — Ворошиловск. Работы начались в 1933 г. Протяженность — 655,6 км, сметная стоимость 481 700 тыс. рублей. Объем работ: земляных — 15 640 тыс. кубометров, кладка искусственных сооружений — 146,5 тыс. кубометров, балластировка — 3540 тыс. кубометров. Дорога сдана в эксплуатации к началу 1938 г.[159].

В тех местах, где полотно железной дороги проходило слишком близко к границе, было построено свыше 63 км глубоких обходов. В процессе строительства было наведено 4 моста через реки Бикин, Иман, Уссури и Хор[160].

Железнодорожную ветку Биробиджан — Блюхерово с пропускной способностью 24 пары поездов в сутки начали прокладывать в 1936 г. Длина дороги — 130 км. Объем земляных работ составлял 4 млн. кубометров. Было уложено 400 тыс. кубометров балластировки, возведено сооружений на 22 тыс. кубометров. В 1939 г. дорогу сдали в эксплуатацию НКПС[161].

С 1935 г. начались работы на линии Волочаевка — Комсомольск. Дорога длиной в 351 км и пропускной способностью 24 пары поездов в сутки была открыта к концу 1938 г. Строителям пришлось вынуть 10,5 млн. кубометров грунта, уложить 950 тыс. кубометров балластировки и 43 тыс. кубометров кладки искусственных сооружений[162].

Для обеспечения прямого сообщения с Монголией началось строительство железной дороги Улан-Удэ — Наушки. Начало работ относится к 1937 г., вскоре после заключения советско-монгольского договора о совместной обороне. Объем земляных работ на трассе составил 9 млн. кубометров грунта, было уложено 563 тысячи кубометров балластировки. Новая линия длиной в 246 км начала действовать весной 1939 г.[163] Она очень пригодилась советским войскам во время конфликта на реке Халхин-Гол. Одних только автомобилей для снабжения группировки по железной дороге было доставлено 1250 бортовых и 375 цистерн. Все 18 тыс. тонн боеприпасов, 6,5 тыс. тонн авиабомб, 15 тыс. тонн ГСМ, использованных в наступательной фазе конфликта, были доставлены в Монголию по железной дороге[164]. Расстояние от конечной станции до района боевых действий составляло около 650 км, и без железной дороги снабжение группы советских и монгольских войск было абсолютно невозможным, что отрицательно сказалось бы на ходе боевых действий. Напомним, что автомобили, применявшиеся для грузоперевозок, теряли примерно треть грузоподъемности из-за необходимости брать на борт дополнительные запасы топлива. Без дороги два месяца ушло бы только на создание в Центральной Монголии промежуточных баз снабжения, а в течение этого срока войска действовали бы на голодном пайке против противника, обладавшего полным материально-техническим обеспечением. Своим трудом строители дороги внесли неоценимый вклад в победу над японскими захватчиками.

Некоторые из сооружавшихся НКВД железных дорог были той осью, вокруг которой начиналось освоение ранее необжитых территорий. Примером может служить Горно-Шорская дорога, строительство которой началось в 1933 г. Она предназначалась для освоения Таштагольских железорудных месторождений и общего развития Горной Шории. Несмотря на скромные размеры (длина всего 97 км), проходящая в глухой горной местности дорога была весьма сложным объектом. Объем выполненных земляных работ составил 7,2 млн. кубометров, — больше, чем при прокладке дороги Биробиджан — Блюхерово длиной 135 км. На пути уложили 65 тыс. кубометров каменной кладки и 227 тыс. кубометров балластировки[165]. Из-за сложных природных условий строительство продвигалось медленно, но все же к 1936 г. удалось открыть движение на участке в 42 км. А к началу 1939 г. дорога была полностью закончена[166].

Строительство железнодорожных линий и сооружений требовало рациональной организации огромных объемов работ. Поэтому неудивительно, что на освоение железнодорожной темы был направлен такой крупный организатор производства, как Н. А. Френкель. На новом месте работы, судя по документам, он активно применил опыт, полученный на Беломорканале. Строительство путей и станционных сооружений должно производиться так, чтобы не допускать приостановки либо замедления движения поездов на всем протяжении дороги. Поэтому строительные работы приходилось вести сразу на всех участках примерно одинаковыми темпами. Наилучшей формой организации труда, отвечавшей этому требованию, была признана фаланга или колонна, т.е. комплексная ударная бригада, ответственная за весь объем работ на вверенном ей участке трассы. Поскольку объем решаемых задач на различных участках был различным, фаланги получали задания, соответствующие характеру деятельности. Для строительства и ремонта крупных мостов в сложной местности создавались специальные фаланги, не занимавшиеся более никакими вспомогательными работами. Фаланги, строящие трассу в горной либо болотистой местности, получили участки меньшей длины, чем работающие на равнине. Главной сложностью в условиях столь протяженного фронта работ были трудности со снабжением строительными материалами, продовольствием и т.д. Собственного транспортного парка строительство долгое время не имело, так что приходилось постоянно обращаться к руководству железной дороги. На этой почве происходили неоднократные столкновения. Часто грузы шпал, щебня и рельс, предназначенные для лагерных участков, перехватывались железнодорожниками и использовались для текущего ремонта. Транспорты продовольствия и вещевого довольствия Бамлага подолгу задерживались ввиду недостатка вагонов[167].

В результате руководство строительства было вынуждено широко импровизировать, чтобы обеспечить поддержание производительности труда на должном уровне. На трассе были сформированы несколько лагерных отделений, занимавшихся сельскохозяйственным производством. Продукция этих отделений поступала на участки, улучшая рацион заключенных. Для обеспечения горячей пищей строителей, работавших на отдаленных участках, был применен остроумный прием, позднее довольно широко применявшийся в железнодорожных лагерях. Заключенные получали на руки пакет с пельменями, изготовлявшимися хозчастью лагеря в больших количествах. В обеденное время содержимое пакета засыпалось в котелок с кипящей водой, разогретой на костре[168].

Фаланги, перевыполнявшие план выработки, премировались в полном составе ценными подарками (например, костюмами, часами) и получали дополнительные зачеты рабочего времени[169].

НКВД СССР подготовил и начал строительство новой железнодорожной магистрали, связывающей Западную Сибирь с Дальним Востоком. Байкало-Амурская железнодорожная магистраль протяженностью 4643 км должна была связать станцию Тайшет с портом Советская Гавань, строительство которого началось со 2-й половины 30-х годов. Согласно постановлению ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 августа 1937 г. строительные работы на трассе должны были начаться в 1938 г. на участках: Тайшет — Падун, Комсомольск — Усть-Ниман, Известковый — Усть-Ниман. К 1938 году было завершено проектирование участков Тайшет — Падун, Известковый — Усть-Ниман, Комсомольск — Советская Гавань, а на участках Падун — Усть-Кут, Усть-Ниман — Тында были проведены все необходимые изыскания[170]. К этим изысканиям было привлечено свыше 8,5 тыс. человек, 2 тыс. инженеров и техников[171]. До 1941 года велись работы на участках Известковый — Усть-Ниман (Ургал), Комсомольск — Советская Гавань. Удалось ввести в эксплуатацию выход на трассу от станции Бамовская до станции Тында (так называемый малый БАМ), протяженностью 180 км.

Строительство железных дорог силами осужденных активно велось и в других районах страны. В частности, одной из крупнейших железнодорожных строек ГУЛАГа стало сооружение Северо-Печорской магистрали.

История этой железной дороги неразрывно связана с историей освоения Печорского угольного бассейна. Первый пароход с грузом воркутинского угля для предприятий Ленинграда пришел в Архангельск 27.7.1933 г. Но промышленная разработка угля не могла вестись без решения транспортной проблемы. Существовало несколько вариантов ее решения. Водный предусматривал строительство подъездной железнодорожной ветки к пристани на реке Усе, откуда уголь должен был по Печоре и по Северному Ледовитому океану следовать до Архангельска или Мурманска. Существовал и комбинированный вариант, предусматривавший сооружение железной дороги до пролива Югорский Шар, где должна была оборудоваться пристань для судов большого водоизмещения[172].

Оба эти варианта ставили снабжение Ленинграда и металлургических заводов Северо-Запада в зависимость от ледовой обстановки в Баренцевом море. При перевозке угля в тяжелых льдах суда малого и среднего водоизмещения были неприменимы, что вынудило бы отвлекать тоннаж с международных линий и не дало бы никакой экономии. В итоге из-за нерешенности транспортной проблемы с 1932 по 1937 г. на Воркуте не закладывалось новых шахт, на берегах Усы скапливались сотни тысяч тонн не- вывезенного топлива, что побуждало сокращать добычу[173]. Все специалисты — геологи, открывавшие и исследовавшие бассейн, в один голос требовали установления прямой железнодорожной связи с Воркутиискими месторождениями. 28 октября 1937 г. было принято постановление СНК СССР о строительстве железной дороги на Воркуту от Котласа[174]. Но еще два года прошло в накоплении материалов, завозе людей. Построенная в 1934 году силами заключенных 65-км узкоколейка, связывавшая шахты с пристанью, имела крайне непрочное полотно. Зимой из-за низких температур, сильного ветра и снежных заносов движение по ней прекращалось вовсе. А весной начинался непрекращающийся ремонт «поплывшего» на вечной мерзлоте полотна. В 1938 году на месторождения и стройплощадку удалось доставить лишь 47% леса и около 50% иных грузов. План 1938 г. выполняли до лета 1939, пока не протолкнули к Воркуте застрявшие во льдах транспорты. Убытки превысили 10,5 млн. руб. А тем временем в январе 1940 произошло самовозгорание угля в 12-метровых отвалах в районе пристани. Десятки тысяч тонн высококачественного топлива были потеряны исключительно из-за транспортных проблем[175].

Наконец, 9 мая 1940 последовало совместное постановление СНК и ЦК ВКП(б) «О строительстве Северо-Печорской железнодорожной магистрали и о развитии Воркуто-Печорских углей». Документ предписывал: «Построить в кратчайший срок Северо-Печорскую железнодорожную магистраль от Котласа до Воркуты общей протяженностью 1191 км.

Установить следующее направление магистрали: Котлас — Ухта (Чибью) — Усть-Кожва — Абезь — Воркута. Сооружение магистрали возложить на НКВД СССР...»[176]

Тем же постановлением НКВД предоставлялось право снятия с других строек и перевода на магистраль 30 тыс. лагерников, прекращения выделения рабочей силы по заявкам других наркоматов, а также разрешалось направлять на строительство заключенных из исправительно-трудовых колоний независимо от срока заключения. Ярким свидетельством той важности, которую придавало магистрали руководство НКВД, служит приказ наркома №0225 от 4 июня 1940 г. Этим приказом персональный контроль за сооружением железной дороги и оказание любой потребной строительству помощи возлагались на Н.А. Френкеля[177]. Думается, что назначение «аса из асов» железнодорожного строительства опекуном новой стройки ясно показывает ее реальное значение для экономики СССР.

Собственно строительство железной дороги началось еще в 1937 г. одновременно от Котласа и от Воркуты. Однако в декабре 1938 г. было решено сначала соорудить южный участок дороги, так как здесь была возможность опереться на Котлас, имевший постоянную железнодорожную связь с «Большой землей». В 1937—1939 гг. на трассе было уложено 275 км пути, вложения в строительство превысили 121 млн. руб. План 1940 г. предусматривал выполнения работ еще на 250 млн. руб., в т.ч. планировалось уложить еще 400 км пути[178].

Результаты трехлетней работы выглядят достаточно скромными, но необходимо учитывать, что по природным условиям Северо-Печорская магистраль была самым сложным дорожным строительством в СССР. Северный участок трассы находится за Полярным кругом. Лето в этих местах продолжается меньше 2 месяцев. Вечная мерзлота даже на юге достигает 10 метров в глубину. На северном участке ее глубина местами превышает 130 метров. В январе температура нередко опускается ниже —50 градусов по Цельсию. Около 100 суток в году длятся метели. Толщина снежного покрова достигает 2 метров, а во время метелей может превысить три метра. К этому стоит прибавить почти полное безлюдье. Плотность населения в районах прохождения трассы в начале 1937 г. была ниже 0,1 чел. на квадратный километр[179].

Такие неприветливые природные условия требовали тщательной подготовки и организации труда. Прежде всего, вся трасса была разделена на Северный (Печора — Воркута) и Южный (Котлас — Кожва) участки. Для работ на юге, которые было решено выполнять в первую очередь, был образован трест «Севжелдорстрой», укомплектованный рабочей силой заключенных Ухтпечлага и переброшенными с Дальнего Востока бригадами железнодорожного строительства. В свою очередь, участок был разделен на лаготделения, каждое из которых производило весь спектр работ, от подготовки стройплощадки до укладки пути. Из-за полной неосвоенности местности начинать приходилось с расчистки площадки под рабочий поселок для строителей. Заодно производилась корчевка леса и дренажные работы на будущей трассе. Болота были настоящим бичом стройки. На участке от Ухты (Чибью) до Кожвы на каждые 20 км трассы 11 км проходили по болоту[180].

Поскольку строить надо было быстро, вновь был применен «френкелевский» опыт. Участок каждого лаготделения разбивался на несколько боеучастков, каждый из которых закреплялся за фалангой численностью от 300 до 500 человек (в зависимости от степени сложности участков). Фаланги начинали работы одновременно каждая на своем участке, что давало возможность выполнить быстро большую часть дренажных и земляных работ. Наибольшую численность рабочих и наилучшую техническую оснащенность имело южное лаготделение, опиравшееся на Котлас и имевшее возможность получать снабжение «с колес». Поэтому в дальнейшем строительство южного участка велось по принципу «короткого поводка». Как только ближайшая к базе фаланга завершала укладку пути, по свежеуложенным рельсам на участок соседних бригад подавались стройматериалы, рельсы, платформы под грунт, подвозилось снабжение. На дороге были организованы подвижные ремонтные, снабженческие, банно-прачечные отряды и т.д. В результате налаженной организации труда и начала систематического подвоза всего необходимого по железной дороге, план работ на 1940 г. был выполнен к 18 октября, на трассе уложено 496 км путей вместо 450 по плану. 7 ноября 1940 из Ухты на Котлас вышел первый пассажирский состав. Одновременно продолжалось сооружение участка Ухта — Кожва, где строителям приходилось сооружать путь буквально по сплошным болотам. Достаточно сказать, что для снабжения участка от Чибью до Кожвы пришлось проложить лежневую (т.е. по деревянному настилу) автодорогу длиной в 235 км! В ряде мест железнодорожную насыпь сооружали на гатях. В конце декабря 1940 по всей трассе от Котласа до Кожвы на левом берегу Печоры было открыто рабочее движение[181]. На трассе еще оставалось множество недоделок: большинство мостов были временными, практически отсутствовала путевая инфраструктура. Скорость движения по дороге не превышала 20 км/ч, а на подъемах была вдвое меньшей. Но даже эта на живую нитку сшитая дорога пропускала 12 пар поездов в сутки![182] Дальнейшие работы вступили в активную фазу уже после начала Великой Отечественной войны.

Наконец, следует упомянуть о нескольких стратегических железных дорогах, сооружавшихся при помощи органов НКВД на Северо-Западе СССР. Своим появлением эти пути обязаны тем трудностям, с которыми столкнулась Красная Армия во время советско-финской войны. Зимой 1940 началось спешное строительство двух ответвлений от Кировской железной дороги на запад, к финской границе: Томицы (в 10 км от Петрозаводска) — Суоярви и Ручьи Карельские — Куолоярви. Строительство вели переброшенные из Бамлага контингенты осужденных. Обе линии вступили в строй в конце 1940-начале 1941 г.[183].

* * *

Каковы же итоги железнодорожного строительства хозяйственных подразделений ОГПУ—НКВД?

С 1933 по 1941 годы силами осужденных построено, по далеко не полным подсчетам, более 6,5 тыс. км железнодорожных линий. Проложена сеть железных дорог, обеспечивающих переброску грузов и войск к границам Маньчжурии (линия Барановская — Посьет, Завитая — Поярково, Партизанск — Угловая). Созданы транспортные выходы к территории Монголии (Улан-Удэ — Наушки) и к новым экономическим районам Дальнего Востока (линии Волочаевка — Комсомольск, Партизанск — Находка). Создана новая инфраструктура на Забайкальской и Уссурийской дорогах, пропускная способность которых повышена вдвое. В результате значительно улучшилось связь Дальнего Востока с остальной страной, возросли возможности экономики района. Построена значительная часть Северо- Печорской железной дороги, имеющей решающее значение для развития угольно-металлургической базы СССР и т.д.

Общая длина железных дорог Советского Союза к началу 1941 г. составляла 106 102 км, из них при Советской власти было построено 35 850 км. Таким образом, при простом подсчете выясняется, что хозяйственными подразделениями ОГПУ—НКВД сооружено 18% советских железных дорог межвоенного периода[184]. В том числе, трудом заключенных построено примерно 2900 км вторых путей, что довело общую протяженность двухколейных железных дорог в СССР в 1941 до 28,5 тыс. км (доля ОГПУ—НКВД составляет 10%. — М.М.).

Для оценки сделанного лагерями НКВД стоит сравнить итоги их деятельности с результатами, достигнутыми главным противником СССР на Дальнем Востоке, Японией. Оккупировав к началу 1932 г. всю Маньчжурию и рассчитывая превратить ее в военно-экономический плацдарм для экспансии на материке, японские военные обращали самое пристальное внимание на развитие железнодорожных коммуникаций. В январе 1932 г. был разработан и утвержден командованием Квантунской армии десятилетний план дорожного строительства. На момент одобрения плана протяженность маньчжурских железных дорог (считая КВЖД) составляла 6140 км. К моменту же начала советско-японской войны (август 1945) длина железнодорожной сети равнялась 13700 км, т. е. за 13 лет японской оккупации в регионе построено чуть более 7500 км стальных путей[186]. Если же брать сравнимые периоды времени, т.е. с 1932/33 по 1941 годы, то к началу 1941 года протяженность железных дорог в Маньчжоу-Го составила 10735 км[187]. Итогом целенаправленного, проводившегося самыми жесткими мерами, с использованием труда заключенных тюрем и концлагерей курса японских военных на совершенствование стратегической железнодорожной сети стала постройка 4600 км пути.

Создание разветвленной системы рельсовых путей способствовало укреплению обороноспособности СССР за счет оперативной переброски войск и воинских грузов в любом направлении. Это было наглядно продемонстрировано в годы Великой Отечественной и советско-японской войн. Успешная переброска соединений с Дальнего Востока под Москву в 1941 году и молниеносный разгром Квантунской армии советскими войсками, усиленными частями и техникой, переброшенной с Запада, в 1945 году, — лучшая характеристика результатов труда строителей НКВД.

* * *

Строительство безрельсовых путей было поручено органам внутренних дел в 1935 году. До этого силами ИТЛ осуществлялось сооружение небольших дорог местного значения. В октябре 1934 года после создания единого союзного Наркомата внутренних дел, в его состав, помимо ИТЛ ОГПУ, были включены все исправительно-трудовые учреждения, находившиеся в ведение НКВД союзных республик[188]. Одновременно завершились работы на Беломор- строе и ряде других объектов, стало возможно направлять заключенных на новые стройки. К этому моменту дорожное строительство приобрело важное народнохозяйственное и оборонное значение, но вольнонаемную рабочую силу из- за тяжелых условий и низкой оплаты труда найти было крайне сложно.

В конце 20-х годов СССР занимал одно из последних мест в Европе по протяженности дорог с твердым покрытием. Если в США в 1928 г. на 100 кв. км территории приходилось 54 км дорог с твердым покрытием, и даже в Польше — 26 км, то в СССР на 100 кв. км площади приходилось всего 500 м. дорог с покрытием[189]. С точки зрения обороноспособности страны такое положение было нетерпимым. В связи с этим Постановлением ЦИК и СНК от 28.10.1935 г. Центральное управление шоссейных и грунтовых дорог и автотранспорта (ЦУДОРТРАНС) было передано в НКВД СССР на правах главка[190]. Постановлением СНК СССР №424 от 3.03.1936 г. и приказом НКВД №0086 от 4.03.1936 г. на новый главк было возложено обеспечение рабочей силой «строительства, ремонта и эксплуатации всех автогужевых дорог общесоюзного, республиканского, краевого и областного значения, за исключением находящихся ближе 50 км от границы СССР»[191]. А приказом НКВД СССР № 0050 от 5 февраля 1936 г. на ГУШОССДОР НКВД было возложено строительство автомагистралей: Москва-Минск и Москва-Киев. Для осуществления данных работ организовывались специальные лагеря: Калужский и Вяземский[192].

Одновременно строительство дорог народнохозяйственного и оборонного характера началось по всей стране. Приказом НКВД №0012 от 10 января 1936 г. «О замене вольнонаемной рабочей силы, занятой на автодорожном строительстве, заключенными» строительство и ремонт всех автогужевых дорог, за исключением проходящих менее чем в 50 км от государственной границы, возлагались на ГУЛАГ НКВД. Начальники УНКВД обязывались немедленно по получении плана капитального строительства на 1936 г. представить в ГУЛАГ расчеты потребного количества рабочей силы с указанием собственных возможностей и с заявками о завозе заключенных из других мест.

Таким образом, дорожное строительство в большинстве регионов СССР, за исключением мест дислокации исправительно-трудовых лагерей, должно было осуществляться силами исправительно-трудовых колоний, специально создаваемых в составе местных УНКВД и комплектуемых осужденными на сроки менее 3 лет[193].

К новому поручению в НКВД отнеслись весьма серьезно. В приказе №045 «О порядке выполнения плана дорожных работ» от 31.03.1936 г. задачи ставились так: «Мы научились неплохо строить железные дороги, гидротехнические сооружения, а теперь должны овладеть строительством и ремонтом автогужевых дорог. Мы должны строить быстро, прочно, красиво и дешево. Построенные нами дорожное полотно, мосты и другие сооружения должны служить сотни лет»[194].

Приказ обязывал не позднее 15 августа 1936 г. закончить необходимые изыскания, составление проектов и смет на строительстве автомагистралей Москва-Харьков, Харьков-Ростов, Москва-Ярославль; до конца года провести изыскательские и проектные работы по автомагистралям Харьков-Севастополь, Москва — Горький — Казань — Свердловск, Ленинград — Киев и др.[195]

О размахе начавшихся работ могут дать представление следующие данные. К концу 1936 г. в эксплуатацию сдавалось 2428 км автодорог, из них 160 км в Ленинградской области, 345 км дорог в Белоруссии, 160 — на Украине и 1595 км на Дальнем Востоке[196].

До 1939 г. первоочередной задачей считалось строительство дорог в Дальневосточном крае, на 1938 год для этой цели выделялись 20920 тыс. руб.[197] В 1940 г. лимит капитальных работ на дорожное строительство на Дальнем Востоке был определен в 34,3 млн. рублей. В итоге до 1941 г. были построены шоссейные дороги: Райчиха — Березовское, Бикин — Васильевское, Розенгардтовка — Лончаково[198]. На Камчатке было закончено строительство шоссейной дороги Петропавловск — Большерецк, а на Сахалине проведен капитальный ремонт всех автогужевых дорог[199]. ГУШОССДОР вел работы и в Монголии: в 1938— 1939 гг. было построено шоссе Улан-Батор — Кяхта[200].

В западных областях СССР размах дорожных работ был не менее впечатляющим. К 1938 году ГУШОССДОР вводил в эксплуатацию: на Украине — 298 км оборонных дорог, в Белоруссии — 410 км, в Ленинградской области — 274 км. Строились соответственно: Украина — 405 км, Белоруссия — 685 км, Ленинградская область — 306 км, Смоленская область — 376 км. Все эти оборонные дороги были полностью завершены строительством к 1940 г.[201]. В 1937 г. всего было сдано государству 3688 км автодорог, еще 7949 км находились в 1938 г. в стадии строительства. Все было закончено до конца войны[202].

В 1939 г. развернулось также строительство стратегических дорог Черкассы — Котюжаны, Емильчино — Могилев Подольский в Киевском Особом военном округе (строительство 210 и 211).Обе дороги были сданы заказчику к весне 1941 г. вместе со значительными участками автомагистралей Москва — Минск и Москва — Киев[203]. Всего в 1936—1941 гг., по самым скромным подсчетам, ГУШОССДОР НКВД обеспечил строительство и ввод в эксплуатацию свыше 50 тыс. км автогужевых дорог разного типа[204].

* * *

Появление в ведении ГУЛАГа НКВД строительств крупных промышленных предприятий и целых их комплексов объясняется теми же причинами, что и другие случаи применения экономики принудительного труда. Главным фактором, побуждающим задействовать ресурсы ГУЛАГа, была невозможность обеспечения многочисленных строек вольнонаемной рабочей силой из-за общей неосвоенности районов, а также из-за невероятной дороговизны строительных работ. Эта проблема стала особенно болезненно восприниматься с началом индустриализации. В то время любое упоминание о капитальном строительстве неизменно сопровождалось критическими замечаниями. Год 1927-й: «Новое строительство — самое дорогое из всего, что мы имеем на территории Союза...»[205]. Год 1930-й: «Съезд констатирует, что, несмотря на известное улучшение, практика промышленного строительства до сих пор страдает рядом существенных недостатков: высокая стоимость и низкое качество строительных работ, неорганизованность снабжения, низкие темпы»[206]. Год 1934-й: «До сих пор не понимают... громадной важности экономии в капитальном строительстве... снижение себестоимости строительства на 40% дает экономию в 8.7 млрд. рублей»[207]. Это говорилось о центральной России, об Урале. Что же говорить о Дальнем Востоке, о Севере! Строительство и эксплуатация различных предприятий силами осужденных в таких условиях приобретали важное оборонное значение.

Первым опытом работы по сооружению крупных объектов стало строительство №199. В только что основанном Комсомольске-на-Амуре требовалось возвести современный судостроительный завод. Главным препятствием для развертывания серьезных морских сил на Дальнем Востоке было полное отсутствие судостроительной базы. Владивостокский Дальзавод устарел еще в русско-японскую войну. На нем еще можно было ремонтировать сторожевые корабли, подлодки и торпедные катера, перевезенные на ТОФ в трюмах транспортных судов. Но эсминец, а тем более крейсер, не перевезешь в трюме лесовоза. Требовалось срочное создание нового судостроительного завода. Во Владивостоке его негде было разместить, Хабаровск, лежавший у самой границы, тоже не годился. В феврале 1932 г. специальная комиссия остановила свой выбор на селе Пермском, стоящем на левом берегу Амура, ближе к устью. Время торопило, и проект был утвержден за полгода к августу 1932 г. Вести строительство было поручено тресту Дальстрой, но привлекались также осужденные Даль- лага, которые вели работы в зоне нового строительства[208].

Работа на стройплощадках началась 12 июля 1933 г. Задача, поставленная перед проектировщиками и строителями проектом, была архисложной. Вместо традиционных стапелей, неприменимых на Амуре с его сезонными перепадами уровня воды в 10 м, требовалось соорудить систему бассейнов и наливных доков. По окончании сборки корпуса корабля док и бассейн заполнялись водой, корабль всплывал и переводился буксиром к достроечной набережной. Из-за сложности основных сооружений сметная стоимость строительства превысила 600 млн. руб. Отсутствовали пути подвоза, не хватало стройматериалов и оборудования. Тем не менее, уже 19 июля 1934 г. на стройплощадку дала ток введенная в строй заводская электростанция, а к 1 июля 1936 г. основные цеха завода были приняты в эксплуатацию[209]. Основа для укрепления тихоокеанского флота СССР была заложена.

Но построить корабли мало, их нужно еще вывести с завода и провести через мелководное устье Амура. Для обеспечения проводки Дальстрой организовал «строительство №201», — широкомасштабные дноуглубительные работы на Амуре от Комсомольска до Николаевска (565 км), чтобы довести глубину на фарватере до 7 м. Решение о развертывании дноуглубительных работ было принято в соответствии с постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР № 77сс от 3 августа 1937 г. Объем грунта, подлежащего извлечению, составил 20 млн. кубометров, общая их стоимость превысила 420 млн. руб. Работы на фарватере начались с апреля 1939 и были полностью закончены к началу июля 1941 г.[210]. Почти одновременно во исполнение постановления СНК от 1 июня 1939 г. началось сооружение достроечной и судоремонтной базы военно-морского флота в Советской Гавани. Общая стоимость строящегося завода, доков и причалов составляла 130 млн. руб.[211]. Комплекс в Совгавани удалось завершить только в 1942 г., но он сыграл огромную роль в 1943—1945 гг., когда именно эта база обеспечивала все перевозки по ленд-лизу и боевые действия ТОФ[212].

Крупное строительство ГУЛАГ вел и на Балтике. Согласно постановлению СНК от 29 сентября 1937 г., в Лужской губе началось создание крупной военно-морской базы. Новая база создавалась для базирования легких сил Балтийского флота, усиливаемого по программе военного кораблестроения 1936 г., и должна была разгрузить Кронштадт, где планировалось базировать тяжелые корабли. Дислокация базы недалеко от границ СССР с Эстонией (около 25 км), помимо недостатков, связанных с необходимостью обеспечения надежной обороны, имела и существенные преимущества. Из Лужской губы надводные корабли и подводные лодки могли выходить к устью Финского залива, минуя цепь финских наблюдательных постов на островах в центральной и восточной его части. А район Хельсинки оказывался под угрозой непосредственного удара с моря. Создание такой базы резко усиливало военную мощь СССР в центральной части Финского залива и усложняло задачу любого противника по блокированию Балтийского флота в его базе.

Строившийся объект, получивший литерное наименование «Строительство №200», представлял сложный комплекс разнообразных сооружений. В законченном виде база должна была состоять из двух гаваней: для надводных кораблей и подводных лодок. Длина оградительных молов и причального фронта составляла 7 км. Новая база должна была обеспечить все условия для базирования сил флота: на ее территории строились склады боеприпасов и топлива объемом свыше 900 тыс. кубометров, казармы, судоремонтный завод и сухие доки. Для подвоза материально-технического снабжения по территории комплекса должна была быть проложена сеть автомобильных и железных дорог общей протяженностью в 190 км. Общая стоимость объекта определялась примерно в 600 млн. руб. Отдел морского строительства ГУЛАГа разработал стройфинплан объекта и утвердил его 4 июня 1939 г. К этому моменту укомплектованность стройплощадки механизмами составляла около 40%, но автомашинами строительство было укомплектовано полностью. Всего на стройплощадке работало 11 экскаваторов, 12 паровозов, 2 гусеничных крана. В начале 1940 г. планировалось передать дополнительно 10 импортных экскаваторов, 6 паровозов и т. д. Численность осужденных, занятых на строительстве, составила 5900 чел. при плане в 8000[213]. К июню 1940 г. был утвержден технический проект базы и выполнены подготовительные работы на сумму 200 млн. руб.[214].

Но политическая обстановка изменилась. После присоединения к СССР Прибалтики база стала не нужна, и фронт строительных работ был резко сокращен. Большая часть заключенных и вся тяжелая техника были переброшены на строительство комбината «Североникель» и железных дорог на Кольском полуострове. Выполненные подготовительные работы позволили оборудовать в Лужской губе пункт базирования подводных лодок и катеров Балтийского флота, использовавшийся летом 1941 г.

Но самым крупным объектом судостроительной промышленности, сооружавшимся силами ГУЛАГа, было «Строительство №203». Программа создания в СССР «большого флота» предусматривала сооружение в Архангельской области, в районе Никольского устья Северной Двины, мощного судостроительного завода, способного осуществлять строительство кораблей любого водоизмещения. Предполагалось, что ввод в строй этого предприятия позволит к 1943 г. иметь в составе Северного флота до 2 линкоров[215]. Первоначально строительство велось силами Наркоматов тяжелой и оборонной промышленности, но в июле 1938 г. стройка передана хозяйственным подразделениям НКВД, так как из-за абсолютного беспорядка в деле организации и технического обеспечения работ, все сроки ввода завода в строй были безнадежно сорваны[216]. Вновь дала о себе знать крайняя скудость местных ресурсов, и прежде всего, людских. По состоянию на 17.01.1939 трудоспособное население обоего пола в Архангельской области насчитывало 782,4 тыс. человек (в городах 295, 9 тыс., в сельской местности 486,5 тыс.). Из этого числа мужчины составляли не свыше 55 %, что дает примерно 430 тыс. чел. За вычетом учащихся (13 тыс. чел.) и занятых в сельском хозяйстве (170 тыс. чел.) остается около 250 тысяч мужчин, занятых неземледельческим трудом. Отсюда следует еще вычесть служащих, ИТР, а также рабочих лесной и судостроительной промышленности[217]. В итоге область не могла бы укомплектовать стройку полной сменой персонала. Лишь титаническими усилиями заключенных строительство удалось сдвинуть с мертвой точки.

О том, что представлял из себя Молотовский судостроительный завод, можно судить по его сметной стоимости, достигавшей 1850 млн. руб. Для строительства тяжелых кораблей проектировщики, как и в Комсомольске-на- Амуре, решили отказаться от обычных наклонных стапелей. Уникальные наливные доки размером в плане 346 х 43 м, перекрытые эллингом высотой в 36 м, являлись центром всего заводского комплекса. В них было возможно в любую погоду вести работы по постройке кораблей водоизмещением до 65 тыс. тонн. Помимо доков-стапелей, на заводе строились: корпусной цех со строительным объемом 1 030 145 куб. м, два механических, инструментальный, сталелитейный цеха, сухой док размером 354 х 44 м, глубоководная железобетонная достроечная стенка длиной около километра. Для строительства кораблей меньшего водоизмещения сооружался слип с поперечным стапелем. Все эти сооружения, не имевшие аналогов в мире, должны были обеспечивать постройку и спуск линкоров типа «Советский Союз»[218].

Работы обеспечивались весьма высоким по меркам НКВД уровнем механизации. На стройплощадке работало 22 экскаватора, 3 землесоса, 2 землечерпалки, 350 автомашин. Для обеспечения стройматериалами в 1939 г. разрабатывалось 2 валунно-гравийных и один песчаный карьер, были пущены кирпичный завод производительностью 24 млн. штук кирпича в год и бетонный завод с производительностью 1000 кубометров бетона в сутки[219]. К январю 1940 г. была введена в строй первая очередь основных цехов: плаз, корпусной цех, эллинг с доками, 1-я очередь инструментального цеха, что позволило заложить на стапелях первый боевой корабль уже в декабре 1939 г.[220]. Введенные в строй цеха с успехом обеспечивали боевую деятельность Северного флота, кораблей Беломорской флотилии и Севморпути. Подлинный расцвет Северодвинский завод испытал уже после войны, с началом атомного подводного кораблестроения.

* * *

Отдельной страницей истории хозяйственных подразделений ОГПУ—НКВД является создание и эксплуатация промышленных комплексов по добыче минерального топлива и стратегического сырья в отдаленных районах СССР. А эта история, в свою очередь, тесно связана с поисками советским руководством вопроса об обеспечении промышленности Ленинграда дешевым минеральным топливом и сырьем. Не секрет, что город, предприятия которого в начале 1941 г. давали 10% промышленной продукции страны, жил за счет дальнепривозного сырья и топлива. До 1917 г. 93% топлива завозилось из Великобритании[221]. После окончания Гражданской войны главным поставщиком топлива для Ленинграда стал Донбасс, а поставщиками металла Кривой Рог и Урал. Однако использование дальнепривозного сырья и топлива удорожало продукцию ленинградских предприятий на 30—40%. Это весьма существенно, если учесть, что на заводах «колыбели революции» еще в начале 1941 г. производилось 25% продукции тяжелого машиностроения СССР, в том числе треть энергетического оборудования, 84% паровых турбин, почти половина котельного оборудования, все турбины для гидроэлектростанций[222]. А доля Ленинградских предприятий в военном производстве Советского Союза была просто огромна. Ими производилось 50% брони, 100% орудий и установок морской артиллерии. В городе действовало 7 судостроительных заводов из 25, имевшихся в СССР в 1940 г. После ввода в действие «Плана крупного морского кораблестроения 1936 г.» корабли закладывались и спускались на воду десятками. На 1 января 1937 г. на стапелях ленинградских судоверфей одновременно находились 1 легкий крейсер, 15 эскадренных миноносцев, 2 сторожевых корабля и 4 подводных лодки только для Балтийского флота. Кроме того, еще около 20 кораблей достраивались на плаву либо собирались по секциям для отправки на Дальний Восток[223].

Кроме того, Ленинград стал крупнейшим в СССР центром танковой промышленности. Из 24 417 танков и танкеток, поставленных промышленностью Красной Армии в 1931—1939 гг., 9979 (41%) собрано на Кировском заводе, заводах «Большевик» и № 800[224]. Данная справка позволяет понять, насколько невыгодна для обеспечения обороноспособности страны была работа промышленности Ленинграда на привозном сырье и топливе. Вызванное этими факторами удорожание военной продукции серьезно подрывало программы по усилению технической оснащенности Красной армии и флота. Создание на Северо-Западе собственной топливно-металлургической базы на основе местного сырья становилось задачей огромного оборонного значения.

Подготовка создания такой базы началась с 1925 г., когда были посланы первые комплексные экспедиции на Кольский полуостров и в район Ухты. В 1926 г. впервые было высказано предположение о наличии в Печорском крае «громадного угольного бассейна, о котором до сих пор и не подозревали»[225]. В 1927 г. были обнаружены крупные месторождения апатитов и никелевых руд на Кольском полуострове, однако полный цикл геологических исследований на предмет возможности промышленной рудо- добычи там был проведен только в 1930 г.

В январе 1929 года Коллегия ОГПУ обсудила возможность организации добычи нефти в районе Ухты и угля в бассейне Печоры. Было решено приступить к разведке на местности и закладке постоянной базы для будущего промышленного освоения. В июне 1929 г. первый этап вышел из Кемского пересыльного пункта на борту парохода УСЛОН «Глеб Бокий». А 21 августа 1929 г. первая партия осужденных прибыла в район Ухты[226].

Первоначально новое предприятие носило название Ухтинской экспедиции, однако оно постепенно перерастало масштаб чисто изыскательского мероприятия. В январе 1931 г. на Ухте насчитывалось 824 осужденных, в июле того же года — 1982. Тогда же новый объект сменил название на Ухто-Печорский исправительно-трудовой лагерь (Ухтпечлаг). К началу 1932 г. силами осужденных специалистов была выполнена разведка района, полностью подтвердившая наличие богатейших месторождений нефти, угля и радиоактивных вод. Соответственно, перед руководством СССР открывались перспективы создания на Севере полноценной сырьевой базы для ленинградской промышленности, транспорта и т.д. 8 марта 1932 г. «печорский вопрос» впервые попал на рассмотрение Политбюро ЦК ВКП(б). Для всесторонней разработки вопроса было принято решение о создании комиссии под председательством Янсона. Комиссии рекомендовалось при работе «иметь в виду необходимость создания своей собственной угольной базы на Советском Севере»[227].

После подобного предварительного наставления благоприятное решение было лишь вопросом времени. Итогом работы комиссии Янсона стало постановление Политбюро ЦК ВКП(б) от 23 марта 1932 г., подготовленное в качестве приложения к пункту 29 повестки дня заседания Политбюро[228]. В документе констатировалось, что в Печорском бассейне подтверждено наличие крупных угольных месторождений промышленного значения с углем высокого качества. Наркоматам тяжелой промышленности, труда и ОГПУ предписывалось принять все меры по обеспечению района рабочей силой и инженерно-техническими кадрами. Наконец, при СТО создавался Печорский комитет «для увязки и комплексного разрешения вопросов, связанных с развитием промышленности и транспорта в Печорском районе»[229]. Через полгода Печорский вопрос снова выносится на повестку дня Политбюро. На заседании 23 октября принимается решение о создании специального треста «Ухтпечтрест» с правами и задачами, аналогичными таковым для Дальстроя, т. е. новое образование концентрировало все работы по разведке и добыче полезных ископаемых[230]. Политбюро оформило свое решение в виде постановления от 13 ноября 1932 года. Документ следующим образом конкретизировал предназначение вновь создаваемой организации, тресту поручалась:

1) разведка и эксплуатация имеющих промышленное значение ископаемые Печорского бассейна и все связанные с этим подсобные работы;

2) строительство железных и грунтовых дорог;

3) строительство жилья и культурно-бытовых учреждений;

4) улучшение водных путей сообщения в районах треста, с возведением необходимых причальных и складочных сооружений;

5) строительство ремонтных заводов для обеспечения имеющихся и строящихся рудников, нефтепромыслов и речного судостроения;

6) организация речного судостроения;

7) колонизация районов работ треста.

Для выполнения столь масштабных задач (а в плановой части документа на новый трест возлагалась добыча уже в 1933 г. 15 тыс. тонн нефти, 100 тыс. тонн угля, 100 тонн асфальтита и т.д.) требовались соответствующие кадры. Обеспечить ими трест должно было все то же ОГПУ, которому предлагалось перевести Ухтпечлаг на колонизацию и завести в район Печоры до трех тысяч семей спецпереселенцев[231]. Такое внимание высшего государственного руководства к проблеме освоения Ухты и Печоры лучше всего свидетельствует о важности создания северной угольно- металлургической базы для экономики страны и ее обороноспособности. Напомним, что речь шла фактически о будущем машиностроительной и военной промышленности Ленинграда. В 1937 г. город, приступавший к реализации очередной программы перевооружения армии и флота, требовал от Ухтпечлага обеспечить поставку 5 млн. тонн(!) угля в год. А когда выяснилось, что из-за транспортных затруднений угля не будет вообще, ленинградское руководство продемонстрировало готовность пойти на отчаянный шаг, перейдя на английский уголь и кокс для своих заводов[232]. Думается, комментарии излишни.

В действительности с 1932 по 1937 гг. на Воркуте работало две разведочных шахты №1 и №2, а также шахта на первом из открытых угольных месторождений Еджид-Кырта. Уровень добычи угля характеризуется следующими данными:

Таблица 3. Добыча угля в Воркутинском угольном бассейне в 1932—1937 гг.

Как видно, уровень в 100 тыс. тонн, запроектированный на 1933 г., в реальности был достигнут (и перекрыт) к 1935 г. Реально заложенные как разведочные шахты были переоборудованы в эксплуатационные и начали промышленную добычу в 1934 г. Падение добычи в 1936 и 1937 гг. вызвано невозможностью отгрузки добытого топлива потребителю и опасностью создания крупных отвалов невывезенной продукции. Построенная в 1934 г. 65 км узкоколейка до пристани Воркута-Вом на реке Уса позволяла доставить уголь только к реке, откуда начиналось долгое ожидание вскрытия рек ото льда. Кроме того, рост добычи сдерживался примитивной техникой горных работ. До 1938 года основным способом проходки было бурение коловоротом и ручными бурами с отбивкой ломами и кайлом. Откатка производилась вагонетками вручную. В итоге суточная добыча не превышала 100 тонн, а обычно составляла около 80 тонн[233]. Увеличение вновь началось после начала работ по строительству Северо-Печорской железной дороги и начала строительства шахты «Капитальная» мощностью в 750 тыс. тонн в год. Одновременно лагерь получил пополнение рабочей силой. Если на 1.01.1937 на довольствии Ухтпечлага числилось 31 035 чел., то на 1.01.1938 в лагере находилось 54 792 заключенных[234]. Наконец, приказом наркома внутренних дел №090 от 10. мая 1938 г. «О реорганизации Ухто-Печерских лагерей НКВД» Ухтпечлаг был преобразован в три самостоятельных лагеря, что позволило улучшить управление производством и более целесообразно организовать снабжение[235]. Результаты не замедлили сказаться. В 1938 году добыча составила 210,3 тыс. тонн угля, примерно столько же было добыто в 1939 г. Успешное развертывание работ на Воркуте стало одной из предпосылок принятия 15 июля 1940 г. Постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об организации металлургической базы на Северо-Западе СССР», которым предусматривалось строительство Череповецкого металлургического комбината на базе железнорудных месторождений Кольского полуострова и углей Печорского бассейна[236].

Параллельно с освоением Ухто-Печорского района хозяйственные подразделения НКВД вели разведку и освоение месторождений полезных ископаемых и в других районах Севера и Востока СССР. С 1935 года силами ГУЛАГ а велось строительство Норильского никелевого комбината, годовой производительностью 10 тыс. т никеля, 17175 т меди, 6,85 т платины. Проведенные в 1939—1941 гг. подготовительные и строительные работы на общую сумму в 420 млн. рублей позволили без дополнительных вложений ввести комбинат в действие в 1942 г.[237] В конце 1941 г. вошел в строй и связанный производственными связями с Норильским комбинатом Красноярский аффинажный завод[238].

К 1940 г. в городе Мончегорске Мурманской области был введен в эксплуатацию медно-никелевый комбинат «Североникель», предназначенный для эксплуатации Монче-Тундровского месторождения (31% запасов никеля СССР, 14% мировых запасов). В 1940 году комбинат выпустил первые 7 тыс. тонн никелевых сплавов[239]. Одновременно в районе Кандалакши завершилось строительство алюминиевого завода производительностью в 15 тыс. т в год[240]. Пуск комбината на полную мощность не состоялся из- за начала Великой Отечественной войны.

XVIII съезд ВКП(б) принял решение о развитии промышленной и сырьевой базы восточных районов СССР и создании там заводов-дублеров[241]. Выполняя постановление съезда, НКВД начал в 1940 году работы по подготовке к эксплуатации Актюбинского хромитового комбината, базирующегося на Донские хромитовые рудники, восточнее г. Актюбинска. Запасы руд составляли 95% всех хромитовых запасов СССР и 70% (!) мировых запасов хрома. (К 1941 году строились рудники на 200 тыс. т. в год[242].) Начались работы на Джезказганском медном месторождении, составлявшем 24% медных запасов СССР. Проведенная подготовка позволила освоить территорию, обеспечить строительство шахты на 400 тыс. тонн в год и инфраструктуры, что способствовало вводу в строй комбината в годы Великой Отечественной войны[243].

Отраслью, имевшей непосредственное отношение к ГУЛАГу и в то же время имевшей важное оборонное значение, оказалась целлюлозно-бумажная промышленность, производившая, помимо всего прочего, сульфитную целлюлозу, основное сырье порохового производства. Развитию данной отрасли решения XVIII съезда партии придали значительный размах. В 1939—1941 гг. велось сооружение Архангельского, Соликамского, Сегежского лесохимических и бумажных комбинатов, а также пяти сульфитно- целлюлозных заводов по упрощенному проекту, созданному специалистами Особого технического бюро. В случае вступления в строй всех перечисленных объектов, их годовое производство облагороженной сульфитной целлюлозы составило бы 175 тыс. тонн в год. Для сравнения: все существующие до этого комбинаты могли обеспечить выпуск лишь 87 тыс. тонн в год этой основы порохового производства[244]. Строительство Соликамского и Архангельского комбинатов не удалось завершить до начала Великой Отечественной войны, а Сегежский комбинат оказался в зоне боевых действий и был разрушен. Но пять заводов, построенных по упрощенной технологии, вступили в строй в 1939—1940 гг. и обеспечивали ежегодный выпуск 30 тыс. тонн облагороженной пороховой целлюлозы[245]. Благодаря этим заводам советская пороховая промышленность смогла преодолеть самый тяжелый период войны.

Таковы далеко не полные результаты деятельности органов НКВД в промышленном строительстве и освоении природных богатств Советского Союза. Всего же по состоянию на начало лета 1941 г. хозяйственные главки НКВД вели работы по сооружению как минимум 50 крупных промышленных комплексов добывающей и обрабатывающей отраслей, 10 электростанций[246].

Наконец, необходимо упомянуть об объектах, которые НКВД строил по заказу Наркомата авиационной промышленности, ВВС РККА и ГВФ. Весной 1940 года, выполняя указания партии и правительства, Наркомат внутренних дел приступил к строительству в районе Куйбышева авиационных заводов №№122 и 295, а также моторостроительного завода №377. Для ведения соответствующих работ приказом НКВД от 23 августа 1940 г. было создано Управление особого строительства под руководством заместителя начальника ГУЛАГа старшего майора госбезопасности А.П. Лепилова[247]. Общая стоимость необходимых работ определялась в 130 млн. руб., включая все производственные и бытовые объекты: электростанцию, кирпичные заводы, жилой городок[248]. Строительство шло ударными темпами, и к лету 1941 г. основные производственные корпуса были возведены, продолжались работы на вспомогательных объектах: жилой городок, электростанции и т.д[249]. Осенью 1941 г. на территории строящихся заводов разместили оборудование с эвакуированных предприятий НКАП: самолетостроительных заводов № 1, №18 и моторостроительного №24. В рекордно короткие сроки (2 месяца) на новом месте был налажен массовый выпуск штурмовиков Ил-2. С конвейеров куйбышевских заводов сошли все советские штурмовики Великой Отечественной[250]. Без производственных помещений, построенных силами НКВД, достижение столь высоких результатов было бы проблематичным.

Помимо создания новых мощностей авиапромышленности, в предвоенные годы в СССР велась огромная работа по расширению и реконструкции аэродромной сети. Нужда в хороших аэродромах стала особенно острой в 1940— 1941 гг., когда ВВС РККА стали качественно обновляться, а система базирования создавалась на вновь присоединенных территориях. В целях обеспечения боеспособности Военно-воздушных сил страны в новых условиях СНК СССР и ЦК ВКП(б) своим постановлением от 24 марта 1941 года возложили на НКВД аэродромное строительство. Во исполнение данного постановления приказом НКВД №00328 от 27 марта 1941 г. в составе НКВД организуется

Главное управление аэродромного строительства (ГУАС)[251]. А уже к 15 июня 1941 г. велись работы по сооружению 254 аэродромов, из них в Белоруссии — 61, на Украине — 82, в Прибалтике — 23, в Ленинградской области — 12, на Севере — 10, на Дальнем Востоке — 19[252]. В это число не включены Подольский, Внуковский и Центральный аэродромы в Москве и под Москвой, сооруженные в 1938— 1941 гг.[253] Работы в ГУ АС велись силами заключенных, приговоренных к ИТР, а также польских военнопленных. Осужденные работали на 156 объектах, военнопленные на 11. Всего по состоянию на 15 июня на строительстве было занято 225791 осужденный и 16371 военнопленный[254]. К июлю 1941 г. многие объекты (на Дальнем Востоке, в Центральных областях) были закончены[255]. Закончить остальные помешала война.

Подведем некоторые итоги. В течение более чем 10 лет хозяйственные подразделения ОГПУ—НКВД принимали активное участие в деле укрепления обороноспособности СССР. Основной формой участия было строительство силами заключенных разного рода объектов, имевших оборонное значение. Такого рода строительство велось в огромных масштабах: только в 1940 г. НКВД выполнял капитальные работы на сумму в 18 млрд. руб., — больше, чем было вложено в промышленность страны за годы первой пятилетки.[256] Особенно значителен был вклад органов НКВД в строительство путей сообщения, аэродромов, предприятий горно-металлургической, целлюлозно-бумажной, судостроительной и авиационной промышленности.

Может быть, на фоне общих достижений народного хозяйства СССР успехи НКВД выглядят достаточно скромно. Однако следует отметить, что, во-первых, абсолютное большинство сооружаемых ОГПУ—НКВД объектов располагалось в пустынных и отдаленных районах страны, где отсутствовало местное население и, соответственно, не было возможности для выполнения тех же работ при помощи вольнонаемного труда. Опыт Беломорско-Балтийского канала, БАМ и Северо-Печорской железной дороги наглядно это подтверждает. Во-вторых, многие из сооружаемых объектов по своему значению были уникальны, как, например, судостроительные заводы. Их сооружение увеличивало мощности военного кораблестроения в СССР в 2 раза. Наконец, при изучении истории строительства НКВД видно, что главным преимуществом его являлась возможность оперативного применения массового труда для сооружения объектов в кратчайшие сроки, невзирая на уровень расходов.

Часть 3 В ОГНЕ ВОЙНЫ

К началу Великой Отечественной войны в распоряжении НКВД СССР находились мощные трудовые ресурсы, способные решать широкий круг задач. По состоянию на 1 января 1941 г. в лагерях и колониях насчитывалось 1929729 заключенных, в т.ч. около 1680 тыс. мужчин трудоспособного возраста[257]. В этот же период времени общая численность рабочих в народном хозяйстве СССР составляла 23,9 млн. чел, а рабочих промышленности — около 10 млн. человек. Таким образом, осужденные ГУЛАГа составляли около 8% рабочих СССР.

Начало войны поставило перед руководством НКВД ряд задач. Было необходимо определить основные направления хозяйственной деятельности наркомата в условиях военного времени, произвести мобилизацию наличных материальных средств и трудовых ресурсов и сконцентрировать их на выполнении приоритетных задач. Наконец, в ходе войны пришлось принимать меры по сохранению производственного потенциала и поддержанию его на уровне, позволяющем выполнить намеченную производственную программу[258].

Выполнение первой задачи началось еще до начала войны. Приказом НКВД № 00767 от 12 июня 1941 г. вводился в действие мобилизационный план для предприятий ГУЛАГа и Главпромстроя по производству боеприпасов. В производство запускались: 50-мм мина, 45-мм картечь и ручная граната РГД-33. Задание на 1941 г. предусматривало поставку 615 тыс. картечей, 500 тыс. ручных гранат и 200 тыс. мин[259]. Полной перестройки производственных программ хозяйственных подразделений на военные рельсы не планировалось. Мобилизационный план получили только 17 колоний из более чем 400, входивших в состав УИТК ГУЛАГа. Все эти 17 колоний были расположены вблизи крупных промышленных центров и являлись самыми приспособленными для выпуска промышленной продукции в силу наличия необходимого оборудования. В силу объективно сложившихся обстоятельств этот мобилизационный план пришлось заменять более радикальным уже в ходе войны.

В июле 1941 г. руководством НКВД был определен перечень строек, которые по степени готовности не имели перспектив быть законченными в ближайшее время (2 года). Таких набралось более 50, и специальным приказом все работы на них были приостановлены. Оборудование и личный состав направлялись на более перспективные объекты[260]. В августе 1941 г. был определен и перечень 64 строек, завершение которых приобрело приоритетное значение[261].

Неудачные боевые действия Красной Армии внесли существенные коррективы в производственные планы НКВД. Прежде всего, встала задача передачи значительных контингентов осужденных за малозначительные преступления в РККА. По ходатайству НКВД Президиум Верховного совета СССР дважды, 12 июля и 24 ноября 1941 г., принимал указы об амнистии и освобождении таких людей, которые сразу же, организованными командами, направлялись из мест заключения в военкоматы. По двум этим указам было передано для укомплектования РККА 420 тыс. граждан СССР. Всего же за годы войны в ряды вооруженных сил влилось 975 тыс. бывших заключенных, освобожденных после 22 июня 1941 г., т.е. личный состав для 70 полнокровных дивизий[262]. Много хлопот доставила эвакуация лагерей и колоний из зоны боевых действий. Всего за два первых военных года подверглись эвакуации 27 исправительно-трудовых лагерей и 210 колоний (почти половина их предвоенной численности), общей емкостью свыше 750 тыс. заключенных[263]. Эвакуация осложнялась отсутствием транспорта, из-за чего некоторые места лишения свободы пришлось выводить пешим порядком на расстояние до 1000 км, а также из-за того, что командованием отходящих частей РККА заключенные привлекались к сооружению оборонительных рубежей, где подвергались нападениям авиации, а иногда и сухопутных войск противника.

Тем не менее, с июля по октябрь 1941 г. удалось вывести в тыл 325 тыс. заключенных, которые были немедленно направлены на ударные сверхлимитные строительства. Севпечлаг (строительство Северо-Печорской железнодорожной магистрали) получил 40 тыс. чел., Безымянлаг (строительство Куйбышевских авиазаводов) — 30 тыс. чел., Норильлаг — 10 тыс. чел.[264].

Эвакуация, перевод предприятий-контрагентов на военные рельсы и связанный с этим разрыв хозяйственных связей таили в себе угрозу срыва снабжения лагерей и колоний продовольствием и предметами вещевого снабжения, а производства — сырьем и комплектующими. Так, об аннулировании заявок ГУЛАГа на проволоку и гвозди на 3-й квартал 1941 г. в главке стало известно, да и то случайно, 27 сентября, т.е. накануне начала 4-го квартала. Из 197 тыс. тонн фуража удалось получить менее 20 тыс. тонн, что срывало работу всех объектов с низким уровнем механизации.[265] Отчаянные телеграммы с требованием выделения дополнительных фондов и с просьбами разрешить самостоятельную заготовку не давали нужного эффекта, так что в зиму 1941 г. ГУЛАГ и все производственные главки вступили с явно недостаточными запасами продовольствия. Следующий, 1942 г. оказался самым тяжелым из-за второй волны эвакуации и новых перебоев со снабжением. Состояние трудовых ресурсов ведомства резко ухудшилось, что видно из материалов следующей таблицы:

Таблица 4. Состояние трудовых ресурсов ГУЛАГа НКВД в 1940—1942 гг.[266]

Таким образом, количество людей, ограниченно годных к труду, выросло в 1941-42 гг. вдвое. При оценке данных таблицы следует учитывать, что, если в начале 1941 г. 93% спецконтингента составляли мужчины, то уже к 1942 году их доля снизилась до 74 %[267].

Тем не менее, хозяйственные подразделения НКВД сумели выполнить поставленные перед ними задачи

Производство военной продукции и капитальное строительство НКВД в 1939—1945 гг

Непосредственно изготовление оборонной продукции для производственных главков НКВД являлось вспомогательной задачей. Этим занимались прежде всего исправительно-трудовые колонии и некоторые отделения ИТЛ, т.е. предприятия, имевшие некоторый парк станочного оборудования.

Со второй половины 30-х годов на отдельных промышленных предприятиях НКВД, использующих труд вольнонаемных рабочих, появились специальные цеха. В 1938 г. на базе трудовых коммун им. Ф. Э. Дзержинского (Харьков и Люберцы), занимавшихся перевоспитанием малолетних преступников, а также на базе расформированной ИТК в Теплом Стане были созданы 4 завода по производству оптических прицелов, радиоаппаратуры, противогазных масок и деталей ручных гранат. В Люберцах под производство военной продукции (противогазные корпуса) был переведен бывший фибролитовый завод Люберецкого комбината им. Дзержинского, получивший литерное наименование завод №1 и пущенный в эксплуатацию в начале марта 1939 г.[268] Там же базировался номерной завод №4, ранее занимавшийся выпуском спортинвентаря и музыкальных инструментов. Приказом НКВД №00618 от 21 сентября 1939 г. помещения и личный состав музыкальной фабрики и цеха спортинвентаря (по производству бильярдов) переводились на производство ротных радиостанций. Занятые на производстве воспитанники направлялись на курсы переквалификации, чтобы быстро освоить новую продукцию[269]. В харьковской трудовой коммуне им. Дзержинского приказом № 00705 от 25 октября 1938 г. организовывалось производство оптических прицелов на базе цеха оптических производств. Новое подразделение было объединено с фотозаводом под литерным наименованием «завод №3»[270]. Наконец, приказом НКВД № 096 от 21 мая 1938 г. помещения ликвидированной исправительно-трудовой колонии в Теплом Стане передавались для переоборудования в завод по производству предметов снарядной обтюрации (ведущих поясков), получивший литерный №2 (всего в распоряжении административно-хозяйственного управления НКВД СССР находилось 5 номерных заводов: №5 носил судостроительный завод НКВД в Ленинграде)[271]. Эпизодически к выпуску спецпродукции подключалась Болшевская трудовая коммуна НКВД, спортивно- механический завод которой несколько раз брал подряд на изготовление оборонительных рубашек к ручным гранатам. Выдача таких заданий болшевцам объясняется наличием в распоряжении коммуны лентопрокатного и гвоздильного производства. Освоение новой продукции шло довольно туго, так как переход на новые производства требовал существенной перестройки технологической цепочки, оборудования новых цехов и т.д. К тому же усложнение характеристик производимой продукции привело к росту производственного брака и к систематическому недовыполнению установленных планов. Так, приказ НКВД №277 от 20 мая 1939 г. «О выполнении плана 1-го квартала 1939 г. предприятиями Хозяйственного отдела» констатировал, что из номерных заводов план выполнен только судостроительным заводом №5, в то время как процент выполнения планов производства завода №4 (Люберцы) составил 96,4%, а оптическое производство завода №3 выполнило план всего на 34%[272]. Особенно долго не удавалось наладить работу заводу НКВД №1, ибо переход с выпуска фибролита на выпуск противогазных корпусов потребовал перестройки и расширения производственных помещений, а также установки нового оборудования для работы с химикатами, пользованию которыми воспитанники трудовой коммуны не были обучены. Результатом стали постоянные перебои в производстве и низкое качество выпускаемой продукции. Завод, который должен был по плану начать выпуск готовой продукции с 1 сентября 1938 г., вошел в строй только с 1 марта 1939 г. Итоги работы за первую половину 1939 г. также были неутешительны:

Таблица 5. Выпуск корпусов противогазов заводом №1 (март — июль 1939 г.)[273]

Из 3200 тыс. корпусов, предусмотренных планом производства на 7 месяцев, завод выпустил лишь 600,5 тыс., или 19% годового плана. К тому же и качество продукции оставляло желать много лучшего. Пятнадцатого сентября 1939 г. приказ НКВД №629 констатировал, что объем брака за 8 месяцев составил 60% от общего объема произведенной продукции. В результате директор завода был снят со своего поста, вместо него назначена бригада «внешних управляющих». К концу года производственные показатели завода удалось вывести на плановый уровень[274].

Летом 1940 г. первый опыт НКВД по организации военного производства завершился передачей всех заводов наркомату вооружения. Передавались уже вполне сложившиеся предприятия, выполнившие план первого квартала[275]. Сам факт передачи номерных заводов другому ведомству может, на наш взгляд, свидетельствовать о стремлении руководства НКВД разгрузить свой аппарат от дублирования функций профильных наркоматов. Кроме того, можно предположить, что создание заводов под эгидой органов внутренних дел вызвано желанием скрытно развернуть новые мощности по производству некоторых вновь осваиваемых категорий военной продукции.

Переход к массовому выпуску некоторых видов оборонной продукции непосредственно хозяйственными подразделениями НКВД приходится на осень 1939 г., т.е. на период развертывания в СССР массовой армии и первых крупномасштабных конфликтов с ее участием. Ассортимент выпускаемой продукции был небольшим: спецукупорка и кожтехнические изделия (прокладки, сальники и т. д.), поступавшие в военную промышленность. Всего в оборонном секторе ГУЛАГа в 1939—1940 гг. было занято 3 исправительно-трудовых колонии: две на выпуске спецукупорки и одна (в Москве) на выпуске кожтехнических изделий[276]. Вооруженным силам в ходе начавшейся войны с Финляндией потребовалось большое количество спецтары для перевозки боеприпасов на большие расстояния и в больших количествах. Дать такую тару быстро и мог только ГУЛАГ, активно разрабатывавший лесные массивы и обладавший некоторым станочным оборудованием, пригодным для такой работы.

По состоянию на начало 1940 г. в распоряжении ГУЛАГа насчитывалось 10 578 единиц производственного оборудования. Из этого числа 28% составляли металлообрабатывающие станки (2976 единиц) и 23% деревообрабатывающие (2457 устройств)[277]. Такой парк оборудования довольно легко можно было использовать и для производства некоторых видов военного снаряжения и боеприпасов, особенно тех, где не требовалась точная обработка и выполнение сложных операций. Слабым звеном производств ИТК были сырьевая база и снабжение: весь металл и значительную часть комплектующих колонии получали извне. В этом отношении предприятия почти полностью зависели от поставщиков, что не замедлило сказаться в 1941 г.

Введенный в действие мобилизационный план по боеприпасам с самого начала войны уже не мог выполняться в полном объеме. Вместо 17 колоний в июне-начале июля производство боеприпасов успели развернуть только восемь[278]. Поэтому с июля начался перевод на выпуск мин и фанат других колоний, располагающих металлообрабатывающим оборудованием. В итоге к концу июля боеприпасы выпускали уже 20 ИТК, в августе — 32 ИТК, в сентябре — 33 ИТК, в октябре — 37 ИТК. Разверстывание заданий мобилизационного плана было произведено за месяц и десять дней против трех месяцев по плану[279]. Одновременно производилось переоборудование колоний для выпуска спецукупорки. В 15 занятых спецукупоркой колониях началось строительство сушильных камер, 12. из которых были готовы к 1 октября[280].

Активные мероприятия по налаживанию выпуска продукции для фронта дали определенный результат. За июнь-октябрь 1941 г. предприятиями УИТК НКВД был выполнен следующий объем работ:

Таблица 6. Производство военной продукции предприятиями НКВД в июне-октябре 1941 г.[281]

Некоторое падение производства в октябре вызвано эвакуацией крупнейшего производителя — Московской ИТК №2, оборудование которой было отправлено 13 октября 1941 г. из Москвы водой и застряло на зимовку в пути.

Переломным моментом в становлении системы военного производства в НКВД стал август 1941 г., когда часть колоний оказалась в зоне военных действий и одновременно большинство предприятий УИТК и ИТЛ стали получать заказы ото всех местных властей, в т. ч. и военных, на изготовление военного имущества. Директивой начальника УИТК НКВД СССР В. Г. Завгороднего от 19 августа 1941 г. №31/676308 процесс перевода колоний и лагерей на оборонную работу был сосредоточен в УИТК, а затем, 10 февраля 1942 г., для руководства военным производством в составе ГУЛАГ а был создан отдел военной продукции. Помимо собственно военного производства, задачами вновь созданного отдела стало замещение производством колоний для местных потребителей товаров широкого потребления и военного имущества, ранее поставлявшихся со стороны. ИТК большинства автономных республик, краев и областей налаживали у себя выпуск мебели для госпиталей и воинских частей, лагерного имущества, предметов вещевого снабжения (теплая одежда, зимняя обувь), посуды, снаряжения, обозного имущества. Иногда колонии принимали заказы на изготовление комплектующих и полуфабрикатов для военной промышленности. Так, Ярославская ИТК №1, изготавливавшая до войны инструменты для ремонта сельхозтехники, к октябрю 1941 г. перешла на изготовление цветного литья для завода № 26 Наркомата авиационной промышленности, используя наличные запасы цветных металлов и в перспективе намереваясь получать сырье от заказчика. Попутно колония продолжила изготовление торцевых и разводных ключей, которые теперь входили в комплект ремонтных инструментов для бронетехники. Но получить для этого производства сталь инструментальных марок колония не могла из-за отсутствия ее в списках потребителей Наркомчермета[282]. Настойчивые требования начальника ОИТК Ярославской области лейтенанта госбезопасности Милова вызывали только раздражение майора Завгороднего, который под конец прямо начертал на полях очередной (судя по ремаркам, уже третьей) докладной из Ярославля: «Надо же наконец понять, что стали нам не дадут и заниматься перестройкой производства!». Зато сообщение Милова о переводе свободных мощностей ОИТК на пошив обмундирования вызвало у начальства довольную резолюцию: «Вот, давно бы так!»[283].

Много беспокойства руководству ГУЛАГа принесли горячие споры с начальником ОИТК Орджоникидзевского края старшим лейтенантом госбезопасности Аптекманом. В своей докладной о ходе выполнения вышеуказанного распоряжения №31/676308 он активно проводил мысль о несвоевременности возложения на подведомственные ему предприятия заданий по производству военной продукции. Правда, на момент подачи докладной, вся оборонная работа ОИТК заключалась в изготовлении пароконных ходов и поковок для них колес. Лучшее предприятие, промышленная колония в г. Ворошиловске, была загружена производством автоприцепов к полуторатонным и трехтонным грузовикам, на выпуске которых Аптекман настаивал, несмотря на отсутствие комплектующих. Подобная позиция может объясняться только одним: автоприцепы были продукцией материало- и капиталоемкой, хорошо освоенной в производстве. Даже частичная их реализация давала ОИТК возможность свести не очень удачный финансовый год с приемлемыми показателями, а то и получить прибыль[284]. В то же время перестройка производства под оборонный заказ вела к падению выпуска продукции, некоторому росту брака и ухудшению финансовых показателей. Для общей характеристики особенностей перевода ИТК на военное производство этот факт интересен тем, что, во- первых, высвечивает реальную роль самоокупаемости в хозяйственной деятельности колоний, а во-вторых, лишний раз подчеркивает, какое значение имело снабжение сырьем и полуфабрикатами производства ИТК.

К середине октября 1941 г. большая часть ОИТК краев и областей отрапортовали о переводе своих предприятий на производство военной продукции. И везде наблюдалась похожая картина: в первую очередь колонии стремились найти местные источники сырья либо получить его непосредственно от заказчика. В зависимости от прежнего профиля предприятия находился и ассортимент продукции. Так, ИТК Грузинской ССР практически не пришлось перепрофилировать. Колонии, ранее выпускавшие кровати, полностью переключились на выпуск кроватей для госпиталей, упростив конструкцию изделия и убрав удорожающие его детали (никелировка, металлические украшения и др.). Швейные и шубные производства просто сменили «модельный ряд» и начали даже расширение производственных площадей[285]. Единственная сложность возникла у колоний, переводящихся на выпуск спецукупорки: в их распоряжении не оказалось подходящего сырья, попросту говоря, сосны. Для выполнения заказов «своего» Закавказского военного округа был найден весьма нетривиальный выход из положения: ящики для снарядов и мин стали изготовлять из бука, благо что этот сорт дерева имелся в достаточном количестве. Но поскольку поставки дерева из-за пределов республики организовать было сложно, в дальнейшем промпредприятиям ИТК республики заданий на спецукупорку не назначалось[286]. Большая часть продукции производилась по заказу командования ЗакВО. Представляется, что в связи с переключением основных усилий довольствующих управлений Наркомата обороны на снабжение действующей армии, во внутренних военных округах возник недостаток военного имущества, который и должно было восполнить производство ИТК НКВД. Имеющаяся в нашем распоряжении информация подтверждает данное предположение.

Так, управление ИТЛ-ИТК по Хабаровскому краю с июня по октябрь 1941 г. исполняло следующие военные заказы:

1) изготовление 30 тыс. пар лыж по договору с Вещевым отделом штаба Дальневосточного фронта;

2) оборудование всего казарменного фонда фронта и Амурской военной флотилии мебелью (столы, кровати, ружейные пирамиды и т.д.); кроме того, ремонт зимнего обмундирования, изготовление 8000 пожарных лестниц, заготовка газогенераторного топлива и т.д. Общая сумма заказов, выполняемых для Дальневосточного фронта, превышала 4 млн. руб.[287]. В октябре 1941 г. к ранее полученным заказам прибавились задания на изготовление кузовов и обортовки для автомобилей, палаточных кольев и лагерного снаряжения. При приеме заказов особое внимание обращалось на наличие местного сырья и на возможности станочного парка ИТК. Часть комплектующих должна была поставляться заказчиком, что оговаривалось в каждом конкретном случае[288]. С поставкой иногда возникали сложности, но в целом промышленные предприятия НКВД оказали существенную помощь в снабжении Дальневосточного фронта, Амурской военной флотилии и местных команд МПВО военным имуществом. В частности, производство противопожарного инвентаря было налажено в Хабаровском крае заново. До войны весь инвентарь поставлялся из Краснодара[289]. Наряду с ОИТК по Хабаровскому краю, помощь Дальневосточному фронту оказывал и Даль- лаг НКВД. Он принял заказ на изготовление мебели для казарм на сумму почти 2 млн. руб., а также на ремонт обмундирования для погранвойск НКВД еще на 900 тыс. руб.[290].

Схожее положение существовало и в других регионах. ИТК и ИТЛ Красноярского края к октябрю 1941 г. полностью переключились на выпуск спецукупорки и лыж. Красноярская колония №1 к октябрю вышла на проектную мощность 200 пар лыж в день[291]. Сталинградская ИТК №2, крупнейшая в области, с июня по октябрь 1941 г. выпустила 133690 комплектов, 89 тыс. из которых предназначались для упаковки изделий Сталинградского тракторного завода[292]. ОИТК НКВД Казахской ССР развернул в двух ИТК выпуск обозного имущества и принял заказ на пошив обмундирования и производство валенок. ИТК Северо- Осетинской АССР, прекратив производство мебели и паркета, переключились на выпуск автомобильных кузовов, госпитального оборудования и мебели для местных гарнизонов и военных училищ[293]. Исправительно-трудовые учреждения Азербайджанской ССР, располагающие довольно хорошим станочным парком, приняли заказ на изготовление большой номенклатуры предметов вещевого снабжения. Только ИТПК №1 приняла от командования ЗакВО заказ на производство 24 тыс. котелков, 156 полевых кухонь, тысячи армейских термосов, тысячи пищевых котлов, трех тысяч хлебных форм. Для квартирмейстерской части штаба округа ИТПК №2 выполняла заказ на изготовление 1000 разборно-щитовых домиков[294]. В мощный цех оборонной продукции превратились ИТК Татарской АССР. С июня по конец сентября 1941 г. они произвели оборонной продукции на сумму свыше 4,8 млн. руб. В октябре было выпущено оборонной продукции на сумму в 2,4 млн. руб., что составило 36% от суммы товарной продукции всей промышленности НКВД республики[295]. ИТК №1 по договору с заводом № 27 НКАП, приступила в октябре к выпуску насосов и помп для авиационных моторов. На производство других колоний ставились укороченные лодки-волокуши (УЛВ) для войск связи РККА[296]. Кроме этого, 5 ИТК республики изготавливали по разовым заказам либо на основе постоянных договоров госпитальную и казарменную мебель, шинельные и ружейные ремни, лыжи, лыжные палки, белье, зимнюю одежду[297]. ОИТК Рязанской области изготавливал преимущественно спецукупорку и имущество для госпиталей: кровати, перевязочные столы, табуреты, носилки, медицинские халаты. Саратовские трудколонии, имевшие металлообрабатывающее оборудование, принимали заказы на обозное имущество, металлическую фурнитуру для шорного производства, саперные и обычные лопаты[298]. В Узбекской ССР колонии стали основным поставщиком нового обмундирования и подрядчиком по ремонту старого для войск Среднеазиатского военного округа.

Можно привести еще десятки примеров. Но очевидно одно. В 1941 г. предприятия исправительно-трудовых колоний ГУЛАГа производили большую часть предметов вещевого снабжения для тыловых военных округов, тем самым разгружая органы снабжения РККА и позволяя им сосредоточить все усилия на довольствовании действующей армии. Активное привлечение предприятий НКВД к выполнению такого рода заказов разгружало и предприятия местной промышленности, что создавало резерв мощностей и кадров для переключения на военное производство. По данным переписки ИТК за 1941 г. следует, что Среднеазиатский военный округ и Дальневосточный фронт с августа — сентября 1941 г. практически полностью снабжались интендантским, лагерным имуществом при помощи исправительно-трудовых учреждений[299]. Представляется, что обеспечение снабжения военным имуществом тыловых военных округов, позволившее сэкономить огромные ресурсы и сосредоточить их на снабжении действующей армии, является неоценимым вкладом хозяйственных подразделений НКВД СССР в дело Победы.

С июня 1942 г. в ассортименте военной продукции произошли существенные изменения. Ротные минометы 50-мм калибра стали сниматься с вооружения из-за низкой эффективности боеприпасов. Перед предприятиями ГУЛАГа была поставлена задача освоить выпуск мин калибра 82-мм с доведением их выпуска до миллиона штук в месяц. Одновременно была поставлена задача перейти на производство 120-мм мин, ручных гранат РГ-42 и авиабомб[300].

Выполнение новых задач потребовало серьезной модернизации производства и дополнительной мобилизации ресурсов. Тринадцать колоний, ранее выпускавших 50-мм мины, были переведены на новый калибр, 7 предприятий были вновь привлечены к выпуску боеприпасов. Производство ручных гранат было сосредоточено на восстановленных после эвакуации Московских ИТК №2 и №3. Но самым серьезным пополнением для промышленности боеприпасов ГУЛАГа стал перевод на военное производство Механического завода Волгостроя НКВД в Рыбинске, одного из самых мощных и хорошо оборудованных предприятий системы[301]. С лета 1942 завод принял к производству 120-мм мину, а также стал единственным предприятием НКВД по изготовлению авиабомб. Продукцию завода составляли химические авиабомбы ХАБ-100 и ХАБ-500. Всего за годы войны завод дал РККА 37,5 тысяч химических бомб и 22 тысячи фугасных ФАБ-500, поставленных в производство с 1943 г.[302].

Увеличение производства мин потребовало модернизации производственных мощностей. Станочный парк предприятий был увеличен до 2200 единиц (в 1941 — около 450 единиц), притом только 150 станков было получено по фондам от союзной промышленности: все остальное оборудование поставили другие, не столь загруженные предприятия НКВД. Единственным разрешенным «внешним» источником увеличения оказался сбор и восстановление бесхозного оборудования. Такими способами удалось «наскрести» около 1600 станков[303]. Параллельно для обеспечения изготавливающих боеприпасы предприятий было построено 10 литейных цехов, 17 вагранок и 38 отжигательных печей. Все предприятия в срочном порядке обзаводились металлографическими, химическими, измерительными лабораториями[304]. С ноября 1942 г. выпуск 82-мм мин превысил 1 миллион в месяц. Всего за 2-е полугодие 1942 г. было произведено около 5 млн. мин, то есть за 1942 год их выпуск возрос 28 раз[305].

Со второй половины 1943 г. предприятиям вновь потребовалась срочная модернизация: на этот раз руководство НКВД решило увеличить до 250 тыс. в месяц производство 120-мм мин. Количество изготовлявших мины предприятий выросло до восьми, было установлено дополнительно 600 единиц металлообрабатывающего оборудования, реконструировано 4 литейных цеха, построено 7 вагранок и 10 отжигательных печей[306].

Наращивание выпуска боеприпасов давалось с трудом: не хватало буквально всего и вся. Приходилось широко импровизировать.

Для плавки чугуна и литья корпусов мин требовалось большое количество огнеупорных материалов для строительства вагранок. А их очень не хватало. На помощь пришло изобретение ярославских заключенных. Они сконструировали вагранку с футеровкой не в три, а в один кирпич. Отсутствующие слои огнеупоров заменило принудительное водяное охлаждение. После испытаний начальник отдела военной продукции своим циркуляром от 18 февраля 1943 г. обязал производителей боеприпасов немедленно взять ценный опыт на вооружение[307]. Циркуляром от 22 июля 1943 г. все предприятия были ознакомлены с ценным изобретением Кунгурской ИТК №3. Стабилизаторы мин крепились к корпусам точечной сваркой, а электросварочной проволоки диаметром 3-5 мм остро не хватало. Тогда из оставшихся после штамповки крыльев стабилизатора отходов стали вырубать полоски шириной около 4 мм, которые и пошли на электроды. Как показали испытания, ущерба для прочности мин не было, а экономия ценного стратегического материала была существенной[308].

Для поддержания выпуска боеприпасов на высоком уровне требовалось поддерживать как работоспособность оборудования, так и работоспособность людей. С начала 1943 г. всем ИТК был разослан уменьшенный против нормы план выпуска боеприпасов на январь-февраль. А следом — циркуляр, требующий, пользуясь снижением нагрузки, проводить ремонтные работы, не останавливая ни на миг производство продукции, а лишь переключая его на отремонтированные и отлаженные линии[309].

Что же касается людей, то главной заботой чекистов было удержание на производстве опытных мастеров и квалифицированных рабочих некоторых специальностей. С неопытными кадрами брак на производстве, особенно по литью, достигал 40%. С 1942 г. мастера и квалифицированные рабочие стали получать пайки выше, чем сотрудники ИТК. Дневной паек мастера или начальника смены из заключенных составлял 700 грамм хлеба против 500 граммов у чекиста[310]. Добавим для сравнения, что норма выдачи по «рабочей» карточке «на воле» составляла 500 граммов хлеба в день.

Принятые меры позволили постоянно наращивать выпуск военной продукции. За годы Великой Отечественной войны исправительно-трудовыми колониями НКВД произведено:

Корпусов мин — 37685,7 тыс. шт., в том числе:

осколочных 50-мм —2023,3 тыс;

осколочных 82-мм — 29690,3 тыс.;

осколочных 120-мм — 5972,1 тыс.

Ручных гранат — 25269, 6 тыс. шт., в том числе:

РГД-33 — 3733,5 тыс. шт.;

РГ-42 — 14240 тыс.;

Ф-1 —4223,5 тыс.;

РПГ-40 —3072,3 тыс.

Инженерных мин — 14775,1 тыс. шт., в том числе:

противотанковых —12510,1 тыс.;

противопехотных — 2265 тыс.[311].

Общий же выпуск боеприпасов данных видов в Советском Союзе за годы войны характеризуется следующими данными[312]:

Таблица 7. Производство боеприпасов в СССР в 1941—1945 гг.

Таким образом, хозяйственными подразделениями НКВД выпущено 14% минометных боеприпасов, 22% инженерных мин и 14% ручных гранат, поставленных промышленностью вооруженным силам.

Помимо боеприпасов, колониями и лагерными отделениями было произведено 27900 тыс. комплектов спецукупорки для мин, снарядов и авиабомб, 500 тыс. катушек для телефонного кабеля, 30 тыс. укороченных лодок- волокуш (УЛВ), 1700 тыс. противогазных масок, 2250 т медного снарядного пояска[313].

Наконец, предприятия ГУЛАГ оказали огромную помощь оборонной промышленности. До войны все военные заводы и мастерские Главного артиллерийского управления РККА снабжались кожтехническими изделиями (уплотнительными кольцами, прокладками и т.д.) московской ИТК №1. После эвакуации последней в октябре 1941 г. производство было перебазировано в ИТК №5 города Кунгура. Одновременно, учитывая сложность получения в военное время высококачественной кожи, специалисты 4-го спецотдела НКВД и колонии разработали метод изготовления уплотнителей из поливинилхлорида. Технология была отлажена в 1942 году, а с 1943 г. уплотнители и прокладки были успешно внедрены на 135 оборонных предприятиях, что позволило только за 1943 г сэкономить 75 тонн натуральной кожи[314].

За годы войны колониями было пошито 22 млн» единиц обмундирования для Красной Армии. В это число не включалась обувь, изготовленная на предприятиях ГУЛАГа, а также ватные штаны и телогрейки, не являвшиеся, согласно военной терминологии того времени, предметами обмундирования. Фактически в данную группу были включены такие виды изделий, как гимнастерки (суконные и хлопчатобумажные), шаровары и шинели. Всего же, по данным доклада начальника Штаба тыла Красной Армии

М. П. Миловского от 26 июня 1946 г, посвященного итогам работы тыла в годы войны, вооруженные силы получили 36580 тыс. шинелей, 76768 тыс. гимнастерок, 64064 тыс. шаровар, т.е. всего 177412 тыс. предметов[315]. Из этого числа исправительно-трудовые колонии и лагерные отделения поставили примерно 12%.

Параллельно ГУЛАГ расширил практику поставки рабочей силы предприятиям других наркоматов. До войны заключенные работали на 350 предприятиях СССР. К 1944 уже 640 предприятий пользовались трудом осужденных. Руководство НКВД неоднократно добивалось прекращения передачи рабочих рук другим ведомствам, так как их не хватало на собственных строительствах. Но в условиях, когда на самых тяжелых производствах в промышленности использовался женский или подростковый труд, руководство государства не могло лишить оборонные предприятия возможности применять в «горячих» цехах мужской труд и оставляло просьбы НКВД без внимания. Для использования труда осужденных на производстве оборонной продукции в системе ГУЛАГа были организованы 380 промышленных колоний емкостью в 225 тыс, чел. Из них 39 тыс. работали на предприятиях наркомата боеприпасов, 40 тыс. в черной и цветной металлургии, 20 тыс. — в авиационной и танковой промышленности. Непосредственно в цехах использовалось 25% заключенных, еще 34% были заняты в строительстве, 11% — на горнорудных работах. Остальные использовались прежде всего на погрузочных работах. Всего за период войны на основе контрагентских договоров непосредственно предприятиям было передано почти 900 тыс. заключенных. Большая часть работавших на производстве была задействована в «горячих» цехах предприятий[316]. Таким образом, труд заключенных в промышленности применялся главным образом там, где требовалось большое физическое напряжение, но не высокая квалификация. Фактически привлечение осуждение позволяло освободить больше кадров для работы в обрабатывающих и сборочных цехах предприятий, где с успехом мог применяться труд женщин и подростков. Всего же за годы войны предоставление НКВД рабочей силы другим наркоматам выглядело следующим образом.

Таким образом, рабочая сила, поставленная НКВД к 1944 году, составляла 55% от числа всех занятых на производстве в ключевых оборонных наркоматах. В 1944 г. численность рабочих и служащих на предприятиях НКАП, НКБ, НКМВ, НКСП и Наркомтанкопрома составляла около 1671 тыс. чел.

Капитальное строительство НКВД

Важным видом хозяйственной деятельности НКВД в годы войны продолжало оставаться капитальное строительство. За годы войны на укомплектование строительств и ИТЛ оборонного значения было направлено свыше 2 млн. осужденных, которые распределялись между основными производственными главками следующим образом:

на строительство железных дорог — 448 тыс. чел.;

на сооружение промышленных предприятий — 310 тыс. чел.;

главному управлению лагерей горно-металлургической промышленности — 171 тыс. чел.;

аэродромное и шоссейное строительство — 268 тыс. чел.[317].

Кроме того, указанным главкам было передано свыше 40 тыс. квалифицированных специалистов из числа осужденных. Преимущественно рабочая сила и ИТР направлялись на объекты, строительство которых имело высший приоритет. К таковым относились строительство Нижнетагильского и Челябинского металлургических комбинатов, Богословского алюминиевого завода, Джидинского комбината медных руд, сооружение железной дороги Саратов — Сталинград и др.

Одной из крупнейших строек НКВД в годы войны стало сооружение Челябинского металлургического комбината специальных сталей. В декабре 1940 г. СНК принял решение о строительстве металлургического комбината на базе высококачественных железных руд Бакальского рудника и Кузнецких углей. Строительство было сразу поручено НКВД, где получило наименование «Бакалстрой». Но в начале 1941 г. срок начала работ был перенесен на вторую половину года. После начала войны строительство первоначально (в июле 1941) не было внесено в список ударных сверхлимитных объектов, на сооружении которых предполагалось сосредоточить основные силы и ресурсы. Тем не менее, в августе-сентябре 1941 г. было принято решение о возобновлении стройки. В декабре 1941 г. началась переброска этапов, освободившихся со строительства Куйбышевских авиационных заводов, на едва размеченную площадку. В феврале 1942 г. было, наконец, сформировано управление «Челябметаллургстроя» во главе с бригинженером А. Н. Комаровским. К весне 1942 г. на стройплощадке было развернуто 12 жилых городков емкостью в 40 тыс. чел.[318].

Уровень организации работ на объекте может быть признан очень высоким. Весна 1942 г. была полностью посвящена строительству подъездных путей и оборудованию площадки сетью надежных дорог. К декабрю было введено в строй 51 км автомобильных и 64 км железных дорог[319]. Одновременно сооружались предприятия по производству строительных материалов: бетонно-растворный узел мощностью 1200 кубометров в сутки и кирпичный завод производительностью свыше 6 млн. штук кирпича в месяц, ремонтно- механический завод. Эти объекты вступили в строй к июлю 1942 г.[320]. Выполнение полного объема подготовительных работ позволило во всеоружии приступить к сооружению 1-й очереди комбината, состоящей из самого крупного и мощного в Европе электросталеплавильного цеха (5 печей по 30 тыс. тонн стали в год), прокатного цеха с длиной прокатного стана около 500 м, кузнечного и ремонтно-механического цехов. Одновременно строился город металлургов с населением в 25 тыс. человек, начиналась подготовка площадки для сооружения 2-й очереди комбината: мартеновского цеха, коксовой батареи и двух доменных печей[321].

Седьмого февраля 1943 г., ровно через 9 месяцев после начала работ, 1-я очередь Челябинского комбината специальных сталей была сдана в эксплуатацию. А 30 апреля 1944 г. дала чугун первая из двух доменных печей[322]. При сооружении первой очереди строители переместили 2,2 млн. кубометров грунта, уложили 100 тыс. кубометрэз бетона и 15 тыс. тонн стальных конструкций, проложили 143 км железнодорожных путей. В июле 1944 г. в строй вошла коксовая батарея, а в декабре — вторая доменная печь[323]. В 1943—45 гг. на комбинате было выплавлено 611,5 тыс. тонн чугуна и 214,5 тыс. тонн качественных специальных сталей, произведено 105 тыс. тонн проката[324].

В годы войны активно продолжалось развитие силами НКВД Печорского угольного бассейна. План добычи угля на 1941 г. был установлен в 300,9 тыс. тонн, а 12 февраля 1942 г. было принято Постановление СНК СССР «О развитии добычи воркуто-интинских углей и мероприятиях по обеспечению их вывоза». Документом предусматривалось увеличение добычи угля в 2,5 раза по сравнению с 1941 годом и скорейшее завершение строительства Северо- Печорской железнодорожной магистрали[325]. Для ускорения сооружения мостов на дороге строительство получило 4700 тонн металлоконструкций из каркаса Дворца Советов в Москве, были демонтированы несколько мостов через канал Москва-Волга и др. Конструкция мостов и сооружений, строение пути и нормы были предельно упрощены: при норме укладки шпал в 1600 на км пути укладывалось не более 900 шпал на км, полотно укладывалось на вечную мерзлоту (балластировка производилась позднее)[326]. Упрощение технологии, улучшение снабжения и переброска на трассу новых контингентов осужденных позволили ускорить строительство: в октябре средняя скорость укладки пути составила 4 км/сутки против 2 км/сутки в сентябре. 28 декабря 1941 г. укладка пути от Кожвы до Воркуты была завершена и на следующий день в Воркуту прибыл первый поезд[327]. Окончательно дорога была принята в эксплуатацию 1 августа 1942 г. На трассе предстоял огромный объем доделок, но все же к 1 января 1943 г. пропускная способность дороги увеличилась до 12 пар поездов в сутки, а к концу года — до 14 пар поездов[328]. Введение в строй железной дороги позволило с 1943 прекратить отправку угля водой. Создание постоянно действующей транспортной артерии позволило развернуть добычу вор- кутинских и интинских углей в полном объеме. В ходе войны в бассейне было заложено 29 шахт (из них вступили в строй 12), добыча угля в 1943 г. достигла 1704,6 тыс. тонн, в 1944 г.—2552 тыс. тонн, в 1945—3347 тыс. тонн. Печорский уголь потребляли к концу войны 9 областей, 2 автономных республики, 35 городов и 52 предприятия[329]. Итоги поставки угля потребителям выглядят следующим образом:

Таблица 8. Отгрузка печорских углей потребителям в 1941—1945 гг.[330]

Наконец, нельзя не упомянуть деятельности хозяйственных подразделений НКВД на железнодорожном строительстве в других районах страны. В сентябре-декабре 1941 г. силами НКВД сооружена вдоль берега Белого моря железнодорожная ветка Сорока (Беломорск)-Обозерская. После того, как германские и финские войска перерезали Кировскую железную дорогу, новая ветка стала единственным путем связи Кольского полуострова с остальной страной и перевозки поступивших в Мурманск грузов по ленд-лизу. Высокая скорость сооружения дороги привела в изумление министра иностранных дел Великобритании А. Идена. В декабре 1941 г., проезжая в Москву из Мурманска, он выразил крайнее удивление появлением действующей железной дороги там, где еще полгода назад была абсолютно неосвоенная местность[331].

23 января 1942 г. ГКО принял решение о сооружении рокадной дороги от Ульяновска до Сталинграда. Значительный участок новой линии от Саратова до Сталинграда сооружался силами Главного управления лагерей железнодорожного строительства под общим руководством зам, начальника главка Ф. А. Гвоздевского. Работы на трассе начались в феврале 1942 г. Разработанный Желдорпроек- том НКВД проект, по которому трасса проходила вне поймы Волги, позволил обойтись минимальным числом мостов и глубоких отходов. Для ускорения работ с законсервированных участков БАМа были сняты и переброшены к Волге рельсы. Несмотря на то, что с июля 1942 г. строительство велось под постоянными бомбардировками немецкой авиации, 7 августа 1942 г. головной участок трассы от ст. Иловля до Камышина был сдан в эксплуатацию и стал пропускать воинские эшелоны[332] Рокада Сталинград — Петров Вал — Саратов — Сызрань на протяжении 240 км была введена в строй за 100 дней. В сентябре-ноябре в строй были введены участки Иловля — Саратов (331 км) и Свияжск — Ульяновск (202 км)[333].

Можно приводить еще немало примеров военно- экономической деятельности НКВД. Очевидно одно: и до, и во время Великой Отечественной войны органы НКВД были важнейшим стратегическим резервом советской военной экономики. Этот резерв внес существенный вклад в победу над гитлеровской Германией.

Заключение

История формирования и деятельности системы хозяйственных подразделений ОГПУ—НКВД СССР неразрывно связана с процессами, происходившими в советском государстве в первой половине XX века. Причины появления ГУЛАГа коренятся в противоречиях поиска дальнейшего пути развития, разрывавших политическое руководство страны в 20-е годы. Все марксистское теоретическое наследие, освоенное большевиками, подводило к мысли о необходимости широкого использования государственного насилия в качестве преобразующей, творческой силы. Имевшийся исторический опыт деятельности пенитенциарной системы Российской империи доказывал возможность выполнения крупномасштабных экономических (в т.ч. и имевших стратегическое значение) проектов с привлечением труда осужденных, указывал направление для применения этого государственного насилия. Отсутствие со стороны большевиков решительных мер по соответствующему реформированию пенитенциарной системы страны на протяжении первой половины 20-х гг. вызывалось как теоретическими противоречиями (идеи об отмирании преступности, о воспитательной роли наказания и т.п.), так и отсутствием необходимых материальных предпосылок.

Годы новой экономической политики стали тем периодом, когда общая тенденция к экономии государственных средств наряду со стремлением к переводу на хозрасчет государственного сектора экономики породила активнейший поиск оптимальных организационных форм трудового использования осужденных. Обязательный производительный труд окончательно закрепился в качестве атрибута советской системы исполнения наказаний. В ходе оживленных дискуссий по вопросу о рациональных организационных формах трудоиспользования «спецконтингента» и об их сочетании с необходимостью поддержания режима лишения свободы на первый план выступила идея исправительно-трудовой сельскохозяйственной либо промышленной колонии как основной ячейки будущей системы. Таким образом, можно говорить о том, что ГУЛАГ до некоторой степени оказался порождением НЭПа.

Переход к политике индустриализации привел к кардинальной перестройке пенитенциарной системы СССР в соответствии с новыми задачами. Курс политического руководства на построение социализма в одной стране с опорой преимущественно на внутренние источники накопления означал использование любых потенциальных экономических ресурсов, в том числе и труда заключенных. В то же время рост сопротивления политике советской власти со стороны крестьянства и «капиталистических элементов города и деревни» вызвал скопление значительных масс осужденных в местах лишения свободы.

С одной стороны, такое положение создавало угрозу внутренней безопасности государства, но с другой — открывало возможность широкого трудового использования данной категории рабочей силы. Опыт работы исправительно-трудовых колоний, и особенно Соловецкого лагеря особого назначения ОГПУ, показал перспективность использования труда осужденных для хозяйственного освоения малообжитых районов, где предполагалось наличие запасов сырья, необходимого для обеспечения политики индустриализации. Перенесение усилий пенитенциарной системы в пустынные и неосвоенные районы позволял наилучшим образом совместить требования режима и трудового использования, а попутно принести существенную пользу народному хозяйству. Таким образом, образование хозяйственных подразделений ОГПУ — НКВД было подготовлено всем предшествующим процессом развития пенитенциарной политики и практики Российской империи и Советского Союза, а также характером доктринальных установок государственного руководства по вопросу об исторической роли государства в процессе модернизации общества. В конкретно-исторических условиях СССР конца 20-х годов XX века выбор реализованной модели организации трудоиспользования осужденных соответствовал первоочередным задачам государственной политики, был в достаточной мере обеспечен возможностями реализации, в силу чего был во многом неизбежным.

Оборонная направленность в деятельности ГУЛАГа была изначальной. Сам курс советских лидеров на экономическую автаркию предполагал важное значение источников стратегического сырья и системы коммуникаций для обороны страны. Поэтому практически все подобные объекты, строившиеся силами заключенных, имели оборонное значение. В то же время необходимо отметить, что труд осужденных являлся дополнительным ресурсом оборонного строительства с ограниченной областью применения, ни в коем случае не заменявшим нормальную деятельность военных и экономических структур государства. Это очевидно как для довоенного периода, так и для периода Великой Отечественной войны. Хозяйственные подразделения ОГПУ—НКВД выполняли работу, выполнение которой иными способами было невыгодно либо связано с дополнительными расходами времени и средств. Основные преимущества использования труда заключенных в рамках хозяйственных подразделений заключались в возможности оперативной концентрации людских и материальных ресурсов на избранном направлении. Это позволяло производить в кратчайший срок максимальный объем необходимых работ. Данное свойство предопределило для хозяйственных подразделений роль оперативного резерва государства по расшивке узких мест и подготовке местности к дальнейшему освоению. Средства органов ОГПУ— НКВД применялись преимущественно в условиях отсутствия альтернативных возможностей реализации поставленных задач либо (в случае с военным производством или ОТБ) на направлениях, где требовался больший уровень концентрации ресурсов, нежели тот, который мог быть обеспечен обычными средствами. Такая функция по определению не может предполагать ведущей роли ГУЛАГа в экономическом развитии страны.

Более того, эффективность труда осужденных в той форме, которая существовала в 30-50 гг., снижается по мере качественного роста экономики. ГУЛАГ в своем «чистом» виде — орудие экстенсивного развития, теряющее ценность при переходе к более интенсивным методам. Но в период, когда закладывались основы экономической и оборонной мощи СССР, деятельность хозяйственных подразделений ОГПУ—НКВД сыграла важную роль в ускорении этого процесса и позволила добиться выполнения гигантских задач с меньшими материальными расходами.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Приложение 1

Докладная записка наркоматов юстиции, внутренних дел и ОГПУ в СНК РСФСР

о необходимости создания системы концлагерей

13 апреля 1929 г.

Совершенно секретно В СНК РСФСР

Существующая система мер социальной защиты в отношении лиц, совершивших социально-опасные деяния, опирается у нас, главным образом, на изоляцию этого элемента в места лишения свободы.

Практика применения этой системы оказалась весьма дорогостоящей государству; повела к переполнению тюремного населения сверх всякой нормы и сделала приговор суда совершенно нереальным.

Такое положение, отмечаемое неоднократно всеми организациями и лицами стоящими близко к этому делу, было констатировано и правительством 26/III-28 г. по докладу НКЮ, которое дало ряд конфетных указаний к изменению и коренной реорганизации системы мер социальной защиты.

Нет никакого сомнения, что проведение в жизнь директив правительства о максимальном сокращении практики применения краткосрочного заключения и настойчивая необходимость полного осуществления приговоров к долгосрочным, должны привести к переходу от системы ныне существующих мест заключения к системе концлагерей, организованных по типу лагерей ОГПУ, как гарантирующей реально проведение карательной политики и несомненное значительное снижение расходов по содержанию заключенных.

В связи с тем, что СНК своим постановлением от 1/03- 29 г. и ВЦИК от 25/03-29 г. предложили ОГПУ в качестве единовременной меры изолировать в концлагеря ОГПУ около 8000 человек: воров, рецидивистов, уголовников, конокрадов и т п., ныне содержащихся в местах лишения свободы, перед нами стал вопрос о необходимости срочной организации нового концлагеря емкостью примерно в 10 000 человек.

Увязывая такое положение с вышеизложенными соображениями, мы вносим в СНК следующие предложения:

1. Всех лиц, осужденных на срок от 3-х лет и выше, использовать для колонизации наших северных окраин и разработки имеющихся там природных богатств.

2. Для этой цели поручить ОГПУ организовать концлагеря по типу Соловецкого, избрав для них район Олонца, Ухты.

3. Емкость лагерей определить в 30 000 человек.

Проведение этих предложений в жизнь даст возможность полностью устранить отмеченные правительством по докладу НКЮ от 26/III-28 г. недостатки и, в первую очередь, поведет к упразднению всех тюрем за исключением мест изоляции для следственных и пересыльных, с значительным снижением расходов по содержанию заключенных с 250 руб. в год на человека до 100 руб.

Останавливаясь на вопросе срочного изыскания средств для организации нового лагеря в районе Олонца на 10 ООО человек, как первого шага к осуществлению наших предложений, с одной стороны, и для исполнения постановления ВЦИК от 25/03 с. г., на организацию лагеря и содержание в течение одного года заключенных испрашивается правительственных ассигнований 2 350 тыс. руб. до конца же бюджетного года потребуется 1 200 тыс. руб

Приступить к организации указанного лагеря нужно не позднее середины мая текущего года.

Считаем необходимым обратить внимание СНК, что в организации таких лагерей несомненно будут заинтересованы Союзные Республики. Наркомюст, Наркомвнудел.

Зам. пред. ОГПУ

АПРФ. Ф. 3, Оп.58. Д. 165. Л. 62. Заверенная машинописная копия.

Приложение 2

Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) «Об использовании труда уголовных арестантов»

13 мая 1929 Строго секретно

Перейти на систему массового использования за плату труда уголовных арестантов, имеющих приговор не менее трех лет, в районе Ухты, Индиго и т. д. Поручить комиссии в составе Янсона, Ягоды, Крыленко, Толмачева, Угланова подробно рассмотреть вопрос и определить конкретные условия использования арестантского труда на базе существующих законов и существующей практики.

Секретарь ЦК...

Приложение 3

Постановление СНК СССР «О финансировании лагерей ОГПУ»

7 декабря 1929 г.

Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:

1. Перевести с 1 октября 1929 г. Соловецкий, Вишер- ский и Северные (район Ухты) лагеря ОГПУ емкостью до 90000 заключенных на самоокупаемость.

2. Поручить Наркомфину СССР и ОГПУ в 3-х месячный срок определить и внести на утверждение Правительства размер необходимых средств для организации новых лагерей ОГПУ в Сибири, ДВК, Казахстане и Средней Азии в соответствии с* постановлением СНК СССР от 15 августа 1929 г. Поручить НКФ СССР и ОГПУ привлечь к обсуждению этого вопроса, в случае необходимости, представителей заинтересованных республик.

3. Поручить НКФ СССР освободить предприятия перечисленных выше лагерей ОГПУ от уплаты подоходного налога и от промыслового налога с оборота предприятий, падающего на отпуск товаров другим предприятиям лагерей ОГПУи на нужды заключенных.

Председатель подготовительной комиссии СНК Союза ССР Г. Леплевский

Утверждается.

Зам. председателя Совета Народных Комиссаров

Союза ССР Б. Шмидт

Приложение 4

Постановление СТО СССР №4 о постройке Балтийско-Беломорского канала

3 июня 1930 г.

Совет Труда и Обороны постановляет:

1. Признать целесообразной постройку Балтийско- Беломорского канала.

2. Обязать НКПС:

а)приступить теперь же к техническим изысканиям, определению сумм затрат, и составлению плана работ постройки всего канала и к 1.IX.-1930 через Госплан дать доклад в СТО;

б)работы вести с расчетом прорытия канала глубиной, допускающей прохождение судов с осадкой в 18 футов;

в)сооружение южной части канала, т.е. от Ленинграда до Онежского озера, начать с 1.Х.-1930 г. и окончить в течение двух лет;

г)необходимые средства для работ, могущих быть выполненными в 1930—1931 годах, включить в контрольные цифры 1930—1931 гг., причем исходить из того, что общие затраты на постройку южной части канала не должны превышать 60 млн. руб.;

д)геологические и технические изыскания по прорытию северной части канала, т.е. от Онежского озера до Белого моря, произвести с учетом военного ведомства и ОГПУ;

е)при определении стоимости работ по сооружению северной части канала учесть возможность привлечения уголовного труда к этим работам.

Зам. Председателя Совета Труда и Обороны В.Шмидт Управделами СНК СССР и СТО Н. Горбунов

Приложение 5

Постановление СНК СССР № 1639/333сс «Об объектах строительств, выполняемых силами ОГПУ»

25 октября 1932 г.

Сов. секретно

Совет Народных Комиссаров СССР постановляет:

1. В связи с возложением на ОГПУ двух важнейших строительств: канала Волга—Москва и Байкало-Амурской магистрали — запретить возложение на лагеря ОГПУ каких бы то ни было новых работ. Считая для лагерей ОГПУ основными работами следующие объекты: а) окончание работ на Беломорстрое; б) строительство канала Волга— Москва; в) строительство Байкало-Амурской магистрали; г) Колыма; д) работы по Ухте и Печоре; е) заготовка дров для Москвы и Ленинграда в существующих программах.

2. Ввиду возложения на ОГПУ строительства перечисленных важнейших объектов — прекратить передачу вольных и заключенных специалистов лагерей ОГПУ другим организациям.

Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР В. Молотов (Скрябин) Управляющий делами Совета Народных Комиссаров

СССР П. Керженцев

Приложение 6

Приказ Народного комиссара Внутренних дел Союза ССР № 0021 об организации Особого технического бюро

10 января 1939 г.

Совершенно секретно

1. Создать при народном комиссаре внутренних дел СССР Особое техническое бюро для использования специалистов, имеющих специальные технические знания.

2. Утвердить «Положение об Особом техническом бюро».

3. Утвердить структуру и штат Особого технического бюро.

4. Оставить завод №82 при Особом техническом бюро как опытно-вспомогательную базу.

5. Начальнику АХУ, комиссару государственной безопасности 3-го ранга тов. Сумбатову, в месячный срок обеспечить Особое бюро необходимым служебным помещением, а также выделить для Особого бюро 6 легковых автомашин М-1.

Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Я Берия

Положение об Особом техническом бюро при Народном комиссаре внутренних дел Союза ССР

В целях использования заключенных, имеющих специальные технические знания и опыт, при народном комиссаре внутренних дел организуется Особое техническое бюро.

2. Задачей Особого технического бюро является организация конструирования и внедрения в производство новых средств вооружения для армии и флота.

3. Бюро имеет в своем составе следующие группы по специальностям:

а)группа самолетостроения и авиационных винтов;

б)группа авиационных моторов и дизелей;

в)группа военно-морского судостроения;

г)группа порохов;

д)группа артиллерии, снарядов и взрывателей;

е)группа броневых сталей;

ж)группа боевых отравляющих веществ и противохимической защиты;

з)группа по внедрению в серию авиадизеля АН-1 (при заводе №82).

По мере необходимости могут быть созданы иные группы как за счет разделения существующих групп, так и путем организации групп по специальностям, не предусмотренным выше.

4. Особое техническое бюро возглавляется народным комиссаром внутренних дел СССР.

5. Группы по специальностям возглавляются помощниками начальника Особого бюро. В обязанности помощника начальника входит: организация рабочего места для группы; материально-бытовое обслуживание работающих в группе; организация технических консультаций для работников групп и подготовка к производству опытных моделей и образцов.

6. Тематические планы Особого технического бюро вносятся на утверждение Комитета обороны.

7. Тематические планы Особого технического бюро составляются как на основе предложений заключенных, так и по заявкам.

8. Изготовленные технические проекты представляются на утверждение Комитета обороны для получения разрешения на изготовление опытных образцов. Передача испытанных опытных образцов в серийное производство производится после утверждения этих образцов Комитетом обороны.

9. Особое техническое бюро привлекает для работы в группах вольнонаемных специалистов, в первую очередь из числа молодых специалистов.

10. Для рассмотрения планов работы групп и технических проектов при начальнике Особого технического бюро создается постоянное совещание в составе: начальника бюро (председатель), его заместителей и секретаря бюро с участием начальника группы.

Приложение 7

Письмо Л.П. Берия И.В. Сталину с предложениями по организации труда осужденных специалистов и урегулированию юридических вопросов

Берия — Сталину

4 июля 1939 г.

Организованное в 1938 r при НКВД СССР Особое техническое бюро в настоящее время состоит из 7-ми основных производственных групп: 1) самолетостроение, 2) авиадизелестроение, 3) судостроение, 4) артиллерия, 5) порохов, 6) отравляющих веществ, 7) броневых сталей.

В указанных группах работают 316 специалистов, арестованных органами НКВД в 1937-1938 гг. за участие в антисоветских, вредительских, шпионско-диверсионных и иных контрреволюционных организациях.

Следствие по делам этих арестованных приостановлено еще в 1938 г. и они без приговоров содержатся под стражей на положении следственных.

Возобновить следствие по этим делам и передать их в суд в обычном порядке нецелесообразно, так как, во- первых, это отвлечет арестованных специалистов на длительное время от работ по проектированию важнейших объектов и фактически сорвет работу Особого технического бюро, и во-вторых, следствие не даст по существу положительных результатов вследствие того, что арестованные, находясь длительное время во взаимном общении во время работы, договорились между собой о характере данных ими показаний на предварительном следствии.

Между тем виновность арестованных подтверждена в процессе предварительного следствия личными признаниями арестованных, показаниями соучастников (многие из которых уже осуждены) и свидетелями.

Исходя из этого, НКВД СССР считает необходимым: 1) арестованных специалистов в количестве 316 человек, используемых на работе в ОТБ НКВД СССР, не возобновляя следствия, предать суду Военной коллегии Верховного суда СССР; 2) в зависимости от тяжести совершенного преступления арестованных разделить на три категории: подлежащих осуждению на сроки до 10 лет, до 15 лет и до 20 лет; 3) отнесение к категориям поручить комиссии в составе наркома внутренних дел, прокурора СССР, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР; 4) в целях поощрения работы арестованных специалистов в ОТБ, закрепления их на этой работе по проектированию важнейших объектов оборонного значения предоставить право НКВД СССР входить с ходатайством в Президиум ВС Союза ССР о применении к осужденным специалистам, проявившим себя на работе в ОТБ, как полного УДО, так и снижения сроков отбывания наказания.

Приложение 8

Заключенные, спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные в СССР в 30—50-е гг.

Данные о количестве заключенных, спецпоселенцев, ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных имеются в документах ГУЛАГа, хранящихся в различных российских архивах. В них содержатся статистические сведения о «населении» ГУЛАГа за ряд лет.

Кандидата исторических наук Земскова В.Н., занимающегося исследованием архивов ГУЛАГа, представители определенных кругов «демократической» общественности часто упрекали в том, что он использует заниженные цифры числа заключенных, что объясняется якобы фальшивым характером используемых им документов.

Однако, как справедливо отмечает В.Н.Земсков, вопрос о подлоге можно было бы рассматривать, если бы рассматривался один или несколько разрозненных документов. Однако нельзя подделать находящийся в государственном хранении целый архивный фонд с тысячами единиц хранения, куда входит и огромный массив первичных материалов (предположить, что первичные материалы — фальшивые, можно только при допущении нелепой мысли, что каждый лагерь имел две канцелярии: одну, ведшую подлинное делопроизводство, и вторую — неподлинное).

Тем не менее, все эти документы были подвергнуты тщательному источниковедческому анализу, и их подлинность установлена со 100-процентной гарантией. Данные первичных материалов в итоге совпадают со сводной статистической отчетностью ГУЛАГа и со сведениями, содержавшимися в докладных записках руководства ГУЛАГа на имя Н. И. Ежова, Л. П. Берии, С. Н. Круглова, а также в докладных записках последних на имя И. В. Сталина.

Статистика же заключенных ГУЛАГа, приводимая близкими к «демократическим» кругам исследователями, построена на свидетельствах, как правило, далеких от истины. Так, например, А. В. Антонов-Овсеенко оценивает число заключенных следующим образом:

«По данным Управления общего снабжения ГУЛАГа, на довольствии в местах заключения состояло без малого 16 миллионов — по числу пайкодач в первые послевоенные годы».

Создается впечатление, что он не видел этого документа и приводит его с чьих-то слов, причем с грубейшим искажением смысла. Если бы А. В. Антонов-Овсеенко видел этот документ, то наверняка бы обратил внимание на запятую между цифрами 1 и 6, так как в действительности осенью 1945 г. в лагерях и колониях ГУЛАГа содержалось не 16 млн., а 1,6 млн. заключенных.

Тот факт, что предположительная статистика А. В. Антонова-Овсеенко, равно как и сведения некоей О. Г. Шату- новской, опровергаются данными первичных гулаговских материалов, делает дальнейшее ведение полемики на эту тему совершенно бессмысленной. Добавим только, что в материалах всесоюзных переписей населения 1937 и 1939 гг. численность спецконтингента НКВД группы «В» (заключенные и трудпоселенцы) совпадает с данными, взятыми

В.Н.Земсковым из статистической отчетности ГУЛАГа НКВД СССР, тюремного управления НКВД СССР и Отдела трудовых поселений ГУЛАГ а НКВД СССР.

Таблица 9. Численность заключенных ГУЛАГа (по состоянию на 1 января каждого года)

В архивных материалах НКВД — МВД также имеются сведения, отражающие динамику численности заключенных в тюрьмах СССР по месяцам с 1939 по 1948 г. включительно (см. табл. 10).

Большинство тюремных заключенных впоследствии попадало в лагеря и колонии ГУЛАГа. Среднегодовое число заключенных в тюрьмах в несколько раз превышало среднемесячное. Например, 20 января 1947 г. в тюрьмах числилось 304386 подследственных и осужденных, а 15 декабря того же года — 288912; всего же за 1947 г. через тюрьмы прошло 1 761 938 человек.

Таблица 10. Количество заключенных в тюрьмах СССР (данные на середину каждого месяца)

После смерти И.В.Сталина лагеря продолжали пополняться заключенными, в то же время шел и процесс освобождения отбывших свой срок и амнистированных. В течение 1953 г. и первого квартала 1954 г. в лагеря и колонии ГУЛАГа поступило 589 366 новых заключенных, а выбыло за тот же период 1 701 310 человек, из них 1 201 738 было досрочно освобождено в соответствии с Указом Президиума Веоховного Совета СССР от 27 марта 1953 г. «Об амнистии». По состоянию на 1 апреля 1954 г., в ГУЛАГе содержалось 1 360 303 заключенных, в том числе 448 344—за контрреволюционные преступления, 190 301—за бандитизм, разбой и умышленные убийства, 490 503 — за грабежи, кражи, хищения и другие особо опасные уголовные преступления, 95 425 — за хулиганство, 135 730 — за должностные, хозяйственные и прочие преступления.

За период с 1 апреля 1954 г. по 1 апреля 1961 г. численность политических заключенных («контрреволюционеров») в ГУЛАГе сократилась в 40,7 раз, а их удельный вес в составе всех заключенных—с 33 до 1,2%. По состоянию на 1 апреля 1959 г., в лагерях и колониях МВД содержалось 948 447 заключенных, из них 11 027 — за контрреволюционные преступления, 211 006—по Указу от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества», 8311 —по Указу от 10 января 1955 г. «Об уголовной ответственности за мелкое хищение государственного и общественного имущества», 296 138 — по Указу от 4 июня 1947 г. «Об усилении охраны личного имущества граждан», 33 160 — по Указу от 4 января 1949 г. «Об усилении уголовной ответственности за изнасилование», 21384 — за бандитизм, 38 055 — за умышленные убийства, 31 004 — за умышленное тяжкое телесное повреждение, 184 023 — за хулиганство, 6842 — за нарушение правил прописки паспортов, 7676 — за воинские преступления и 99 821 человек — за прочие преступления.

На рубеже 1952/53 г. 9-е управление МГБ СССР, в ведении которого находились тогда спецпоселенцы, ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные, провело подробную их перепись, данные которой приводятся ниже.

Спецпоселенцы. По состоянию на 1 января 1953 г. на учете находилось 1 810 140 взрослых спецпоселенцев (от 17 лет и старше). Национальный состав их был следующий: немцы — 788 975, чеченцы — 183 445, украинцы — 163 653, татары — 111 037, литовцы — 75 024, русские — 56 589, калмыки — 53 019, ингуши — 46 303, греки — 40 590, карачаевцы — 37 225, латыши — 33 102, поляки — 31 654, турки — 29 848, молдаване — 25 873, азербайджанцы — 20 860, армяне — 20 238, балкарцы — 19 762, эстонцы — 16 070, болгары — 11 432, грузины — 7169, белорусы — 6621, евреи — 5168, курды — 4993, узбеки — 3459, казахи—2074, кабардинцы — 1572, гагаузы— 1352, ассирийцы — 1257, таджики — 1237, цыгане — 1063, румыны — 977, хемшилы — 720, осетины — 616, башкиры — 529, чуваши — 520, мордва — 480, туркмены — 430, киргизы — 399, иранцы — 380, финны и карелы — 375, кумыки — 375, аджарцы — 338, аварцы — 313, лазы — 265, каракалпаки — 212, удмурты — 193, чехи — 183, черкесы — 174, езиды — 174, абазины — 160, абхазцы — 153, лезгины — 127, марийцы — 123, буряты — 122, адыгейцы —90, коми — 83, венгры — 74, австрийцы — 61, ногайцы — 59, даргинцы — 50. Остальные 721 взрослый спецпоселенец принадлежали к другим национальностям, из них 499 человек — представители коренных народов СССР (караимы, якуты, хакасы, эвенки, лакцы и др.) и 222 — некоренных (арабы, сербы, хорваты, словаки, албанцы, афганцы, китайцы и др.).

Ссыльнопоселенцы, ссыльные и высланные. По состоянию на 1 января 1953 г. ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных на учете находилось 65 332 (без арестованных и числившихся в розыске). Удельный вес русских в их составе составлял 42,98%, украинцев — 21%, евреев — 5,12, латышей — 4, 36, белорусов — 3,9, литовцев — 2,99, немцев—2,45, поляков—2,27, эстонцев—2,13%. Представители указанных девяти национальностей составляли 87,2% общего числа ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных. Остальные 12,8% включали в себя представителей более 100 других национальностей

Если говорить о географии размещения указанных категорий лиц, то в Красноярском крае находилось 48,09% от общего числа ссыльнопоселенцев, ссыльных и высланных, в Казахской ССР—21,59%, на Дальнем Севере— 13,08, в Новосибирской обл.— 6,99, в Коми АССР — 6,23%. Остальные 4,02% отбывали ссылку и высылку в ряде других областей, краев и республик.

Примечания к приложению 8.

1) В 30—50-х гг. спецпоселенцы (спецпереселенцы, трудпоселенцы) находились на учете одного и того же отдела, название которого время от времени менялось: 1931—1934 гг.— Отдел по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ, 1934—1940 гг.— Отдел трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР, 1940—1941 гг.— Управление исправительно-трудовых колоний и трудовых поселений ГУЛАГа НКВД СССР, 1941—1944 гг.— Отдел трудовых и специальных поселений ГУЛАГа НКВД СССР, 1944—1950 гг — Отдел спецпоселений НКВД—МВД СССР, 1950—1953 гг.— 9-е управление МГБ СССР, 1953—1954 гг.— Отдел «II» МВД СССР, с октября 1954 г.— 4-й спецотдел МВД СССР.

2) Следует иметь в виду, что не все депортированные народы и группы людей, подвергавшиеся выселению, являлись спецпоселенцами. На рубеже 1952/53 г. была проведена перепись только тех, кто состоял на учете 9-го управления МГБ СССР и на кого распространялось действие постановления СНК СССР от 8 января 1945 г. «О правовом положении спецпереселенцев». Это постановление не распространялось на значительные массы людей, в разное время подвергавшихся депортациям и к моменту проведения переписи лишенных возможности вернуться на свою родину (корейцы, ингерманландцы, большинство выселенных в 1937 г. из Закавказья и некоторые другие).

3) На 1 января 1953 г. нет данных о географии расселения спецпоселенцев, в отношении которых местом жительства были обозначены ИТЛ и спецстройки МВД. В июне 1950 г., когда число спецпоселенцев в ИТЛ и на спецстройках МВД составляло 44564 человека, 14406 находилось в Коми АССР, 6978 — в Красноярском крае, 4784 — в Челябинской обл., 4463 — в Кемеровской, 3434 — в Молотовской, 3130 — в Свердловской, 1804 — в Удмуртской АССР, 1167 — в Иркутской обл., 1209 — в Хабаровском крае, 751 — в Тюменской обл., 592 — в Горьковской, 524 — в Читинской, 318 — Кировской, 261 — Ростовской, 253 — Башкирской АССР, 227 — Ульяновской обл., 132— Вологодской и 131 человек— в Сталинградской обл.

1

Военная энциклопедия: В 8 т. M., 1997. Т. 2.

(обратно)

2

Военная энциклопедия: В 8 т. М., 2002. Т. 6, С. 545; Кнорр К. Военный потенциал государств. M., 1960. С. 80.

(обратно)

3

См., напр.: Иванова Г. М. ГУЛАГ в системе тоталитарного государства. М., 1997. С. 83

(обратно)

4

Органы и войска МВД России. Краткий исторический очерк. М., 1996. С. 120

(обратно)

5

Полное собрание законов Российской Империи (ПСЗ) II. Т. 54. Отд. 2, № 60268. С. 280.

(обратно)

6

Там же. С.281.

(обратно)

7

ПСЗ III. Т.6. с. 8—9.

(обратно)

8

Там же. С. 9.

(обратно)

9

ПСЗ III. Т.6. С.10.

(обратно)

10

ПСЗ III. т. 6. с. 10.

(обратно)

11

Там же. С.11.

(обратно)

12

См.: Тюремный вестник, 1913, №2. С. 330.

(обратно)

13

Тюремный вестник, 1914, №2. Очерк деятельности Главного тюремного управления за 1879—1914 гг.

(обратно)

14

Авербах И. От преступления к труду. M., 1936. С.11.

(обратно)

15

См.: Гэрнет М.Н. История царской тюрьмы. М., 1961. Т. 3, С. 389—395

(обратно)

16

Соборное уложение 1649 г. Текст и комментарии. М., 1987.

(обратно)

17

См.: Туган-Барановский М.И. Русская фабрика в прошлом и настоящем. М., 1997. С. 93—95.

(обратно)

18

Колесников АД. Ссылка и заселение Сибири // Ссылка и каторга в России XVIII — начале XX века. Новосибирск, 1975. С. 40.

(обратно)

19

ПСЗ I. Т.15, №11166, С. 582

(обратно)

20

Там же. С. 583—584.

(обратно)

21

Сапилов Е.В. Из истории строительства Сибирской железнодорожной магистрали. М., 2001. С. 82.

(обратно)

22

Там же. С. 88.

(обратно)

23

Там же.

(обратно)

24

Там же. С. 88—89, 104.

(обратно)

25

Сапилов Е.В. Указ. соч. С. 96—97, 104.

(обратно)

26

Ленин В.И. ПСС. Т. 39. С. 73.

(обратно)

27

Там же. Т. 37. С. 263.

(обратно)

28

Там же. С. 264—265.

(обратно)

29

Ленин В.И. ПСС. Т. 39. С. 274.

(обратно)

30

Там же. Т.40. С. 12.

(обратно)

31

Там же. С. 20.

(обратно)

32

Там же. Т. 39. С. 277, 279.

(обратно)

33

См.: ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. М., 2000. С. 14, 16, 38—40.

(обратно)

34

Там же. С. 14.

(обратно)

35

ГУЛАГ 1918—1960. С.14.

(обратно)

36

Там же.

(обратно)

37

Сборник основных приказов, циркуляров и инструкций Народного комиссариата юстиции и Народного комиссариата внутренних дел РСФСР за 1918—1928 гг. о деятельности мест лишения свободы. М.,1959. С. 53.

(обратно)

38

Сборник основных приказов... С.54.

(обратно)

39

Сборник основных приказов... С.54.

(обратно)

40

См.: ГУЛАГ 1917—1960 / Сост А. И. Кокурин, Н. В. Петров. М., 2000. С. 14—16.

(обратно)

41

Власть Советов, 1922, №10. С. 66.

(обратно)

42

Власть Советов, 1922, №10. С. 66.

(обратно)

43

НИПЦ «Мемориал». Коллекция документов.

(обратно)

44

НИПЦ «Мемориал». Коллекция документов.

(обратно)

45

ГАРФ. Ф. 393. Оп. 8. Д. 161. Л. 473—475.

(обратно)

46

Власть Советов, 1922, №10. С. 67.

(обратно)

47

Там же. С. 79.

(обратно)

48

Власть Советов, 1922, №10. С. 66—67.

(обратно)

49

Там же. С. 67.

(обратно)

50

Сборник основных приказов, циркуляров и инструкций НКЮ и НКВД РСФСР за 1918—1928 о деятельности мест лишения свободы. М., 1959. С. 62.

(обратно)

51

Сборник основных приказов, циркуляров и инструкций НКЮ и НКВД РСФСР за 1918-1928 о деятельности мест лишения свободы. M., 1959. С. 62—63.

(обратно)

52

Декреты Советской власти. Т. XIII. М., 1989. С. 253—254.

(обратно)

53

Декреты Советской власти. Т. XIII. М.,1989. С. 253.

(обратно)

54

ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. С. 16.

(обратно)

55

ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. С. 38—40.

(обратно)

56

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. 25 ноября — 1 декабря 1924 года. Стенографический отчет. М., 1925. С. 40— 42, 56—57, 61.

(обратно)

57

Там же. С. 36.

(обратно)

58

Там же. С. 46.

(обратно)

59

Там же. С. 49.

(обратно)

60

ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 1. Д. 26. Л. 55.

(обратно)

61

Органы и войска МВД России. Исторический очерк. M., 1996. С.350.

(обратно)

62

ГАРФ. Ф. 4042. Оп. 2. д. 561. Л.96.

(обратно)

63

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. 25 ноября — 1 декабря 1924 года. С. 28, 39, 40, 47—48, 54 и т.д.

(обратно)

64

См.: Первое всесоюзное совещание работников тюремного дела. С. 68.

(обратно)

65

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. С. 54.

(обратно)

66

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. С.148.

(обратно)

67

Там же. С. 149.

(обратно)

68

Там же.

(обратно)

69

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. С.150.

(обратно)

70

Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический справочник. М., 1987. С 11.

(обратно)

71

Второй всероссийский съезд работников пенитенциарного дела. С. 44—45, 49 и др.

(обратно)

72

ГА РФ. Ф. 5446. Оп. 5а. Д. 720. Л.54.

(обратно)

73

Органы и войска МВД России. С. 351.

(обратно)

74

История Отечества: люди, идеи, решения. Очерки истории советского государства. M., 1991. С. 173.

(обратно)

75

Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР 1923— 1927 гг. М., 1990. С.35.

(обратно)

76

Индустриализация Советского Союза: новые документы, новые факты, новые подходы. М., 1997. Т. 1. С. 58.

(обратно)

77

Индустриализация Советского Союза. С. 67.

(обратно)

78

КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК, Т. 4. С. 19.

(обратно)

79

История СССР с древнейших времен. М., 1967. Т. VIII. С. 463.

(обратно)

80

Цит. по: Бухарин Н.И. К вопросу о закономерностях переходного периода // Избранные произведения. Новосибирск, 1990. С. 140.

(обратно)

81

Трагедия советской деревни: коллективизация и раскулачивание. M., 2000. Т. 1.

(обратно)

82

История СССР с древнейших времен. Т. VIII. С. 464.

(обратно)

83

ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 43. д. 62. Л. 100—102об.

(обратно)

84

Органы и войска МВД России. С. 352.

(обратно)

85

Реформа тюрьмы и перспективы исправительно-трудового дела в СССР. 1-е всесоюзное совещание пенитенциарных деятелей. Стенографический отчет. М., 1929. С. 17—18.

(обратно)

86

Там же. С. 76.

(обратно)

87

Реформа тюрьмы и перспективы... С. 92.

(обратно)

88

Рождение ГУЛАГ а. Дискуссии в советском руководстве // Исторический архив, 1997, №4, С. 155 (далее — Рождение Гулага).

(обратно)

89

Там же. С. 143—144.

(обратно)

90

Рождение ГУЛАГа. С. 144.

(обратно)

91

Экономика ГУЛАГа и ее роль в развитии страны. 30-е годы. Сб. док. M., 1998. С.17 (далее — Экономика ГУЛАГа).

(обратно)

92

Там же. С. 17.

(обратно)

93

Рождение ГУЛАГа. С. 145—146.

(обратно)

94

Рождение ГУЛАГа. С. 146.

(обратно)

95

Там же. С. 147.

(обратно)

96

Там же. С. 148

(обратно)

97

Рождение ГУЛАГа. С. 148.

(обратно)

98

Там же. С. 151.

(обратно)

99

Там же. С. 148.

(обратно)

100

Там же.

(обратно)

101

Рождение ГУЛАГа. С. 148

(обратно)

102

Экономика ГУЛАГа. С. 19—20.

(обратно)

103

Там же.

(обратно)

104

Там же. С. 20.

(обратно)

105

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 14а. Д. 460. Л. 8.

(обратно)

106

Экономика ГУЛАГа. С. 21.

(обратно)

107

Сборник нормативных актов по советскому исправительно- трудовому праву 1917—1959. М., 1959. С. 231—232.

(обратно)

108

Там же. С. 266.

(обратно)

109

Там же. С. 279.

(обратно)

110

Там же. С.237.

(обратно)

111

Там же. С. 154.

(обратно)

112

XV конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М.; Л., 1927. С. 115; XV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. М.; Л., 1928. С. 795; XVI конференция ВКП(б). Стенографический отчет. М.; Л., 1929. С. 27.

(обратно)

113

История открытия и освоения Северного морского пути. Т. III. Л., 1959. С. 31—33.

(обратно)

114

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1806. Л. 17—18.

(обратно)

115

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. Д. 1806. Л.2.

(обратно)

116

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 1065. Л. 119.

(обратно)

117

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925—1936 гг. Сб. док. М.,1995. С. 214—215.

(обратно)

118

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. С. 214—215.

(обратно)

119

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1806. Л. 17—18.

(обратно)

120

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1806. Л. 17—18.

(обратно)

121

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1813. Л. 28.

(обратно)

122

Там же. Л. 29.

(обратно)

123

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1806. Л. 25—18.

(обратно)

124

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. д. 1806. Л. 25—18.

(обратно)

125

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1805. Л. 8—11.

(обратно)

126

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1806. Л. 21—25.

(обратно)

127

Письма И.В. Сталина В.М. Молотову. 1925—1936 гг. С. 214.

(обратно)

128

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1806. Л. 66.

(обратно)

129

Там же. Л.87.

(обратно)

130

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 1065. Л. 63—65. Л 66.

(обратно)

131

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 1065. Л. 63—65. Л 66.

(обратно)

132

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 12а. Д. 1065. Л. 63—65. Л 66.

(обратно)

133

Беломорско-Балтийский канал им. И. В. Сталина. История строительства. М., 1995. С. 69.

(обратно)

134

Бережной С. С. Корабли и суда ВМФ СССР 1928—1945. M., 1988. С. 56.

(обратно)

135

Пограничные войска СССР 1929—1938. Сб. док. М., 1972. С. 44—47.

(обратно)

136

Там же. С. 65, 68.

(обратно)

137

Подсчитано по: Бережной С. С. Корабли и суда ВМФ СССР 1928- 1945; Дмитриев В. Советское подводное кораблестроение. M., 1990.

(обратно)

138

Челышев АС. СССР — Франция. Трудные годы. 1938—1941. M., 2002.

(обратно)

139

Большая Советская энциклопедия. Изд. 1-е. Т. 31. М., 1937. С. 513.

(обратно)

140

Там же. С 514.

(обратно)

141

Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический сборник. М., 1987. С.11.

(обратно)

142

Экономика ГУЛАГа. С. 22.

(обратно)

143

Там же.

(обратно)

144

Экономика ГУЛАГа. С. 22.

(обратно)

145

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 92. Л. 24.

(обратно)

146

Экономика Сибири. 1900—1928. Новосибирск, 1996. С. 187.

(обратно)

147

Экономика ГУЛАГа. С. 24.

(обратно)

148

Там же. С. 25.

(обратно)

149

XV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. С. 795.

(обратно)

150

XVI конференция ВКП(б). Стенографический отчет. С. 28.

(обратно)

151

Куропаткин АН. Русско-японская война 1904—1905. Итоги войны. 2-е изд. СПб., 2002. С. 88—89.

(обратно)

152

Пограничные войска СССР 1939—1941. С. 637—638.

(обратно)

153

Большая Советская энциклопедия. 1-е изд. Т. 20. С. 255, 260.

(обратно)

154

История железнодорожного транспорта России и СССР. Т. 2. 1917— 1945. М.; СПб., 1997. С.92; БАМ: малоизвестные страницы истории 30-х гг. // Известия ЦК КПСС 1991, № 8, С. 145—146.

(обратно)

155

Экономика ГУЛАГа. С. 28.

(обратно)

156

Система ИТЛ в СССР. С. 31.

(обратно)

157

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. д. 92. Л. 111.

(обратно)

158

ГУЛАГ 1918—1969. С. 716.

(обратно)

159

ГУЛАГ 1918—1960. С. 716.

(обратно)

160

Там же.

(обратно)

161

ГУЛАГ 1918—1960. С. 717.

(обратно)

162

Там же. С. 723.

(обратно)

163

Там же. С. 717.

(обратно)

164

Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. M., 1986. Т. 1. С. 200.

(обратно)

165

ГУЛАГ 1918—1960. С. 724.

(обратно)

166

Там же.

(обратно)

167

ГАРФ. Ф. 9414. Оп 1. д. 1829. Л. 25.

(обратно)

168

Наринский АС. Воспоминания главного бухгалтера ГУЛАГа. СПб., 1997. С. 138.

(обратно)

169

Там же.

(обратно)

170

ГУЛАГ 1918—1960. С. 717—718.

(обратно)

171

История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. Т. 2. С. 94.

(обратно)

172

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР: возникновение и развитие. М., 1973. С. 40—41.

(обратно)

173

Дьяков Ю.Л. Указ. соч. С. 44, 46—47.

(обратно)

174

Там же.

(обратно)

175

Дьяков Ю.Л. Указ. соч. С. 50—52.

(обратно)

176

Маркова ЕВ., Волков В.А, Ровный А.Н. и др. Гулаговские тайны освоения Севера. M., 2002. С. 283.

(обратно)

177

Там же. С. 285.

(обратно)

178

Дьяков Ю.Л. Указ. соч. С. 62—63.

(обратно)

179

История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. Т. 2. С.129.

(обратно)

180

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР. С. 67.

(обратно)

181

Дьяков Ю. Л. Указ. соч. С. 68—69.

(обратно)

182

Там же. С. 71.

(обратно)

183

Наринский А.С. Воспоминания главного бухгалтера ГУЛАГа. С. .

(обратно)

184

Подсчитано по: История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. Т. 2. С. 310.

(обратно)

185

История железнодорожного транспорта России...

(обратно)

186

Захарова Г.Ф. Политика Японии в Маньчжурии. 1932-1945. M.,1990. С. 82, 125.

(обратно)

187

Там же. С. 83.

(обратно)

188

Лубянка. ВЧК — КГБ. Документы. Мм 1997. С. 184.

(обратно)

189

XV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. С. 884.

(обратно)

190

Правда, 29 октября 1935 г.

(обратно)

191

Кокурин А.И., Петров Н.В. ГУЛАГ. Структура и кадры // Свободная мысль, 2000, №2. С. 112.

(обратно)

192

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 16. Л. 21.

(обратно)

193

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. д. 17. Л. 1—2.

(обратно)

194

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 17. Л. 3.

(обратно)

195

Там же.

(обратно)

196

ГАРФ. Ф. 5446. Оп. 12. Д. 1065. Л. 53—54.

(обратно)

197

Экономика П/ЛАГа. С. 78.

(обратно)

198

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 28. Л. 122.

(обратно)

199

Там же.

(обратно)

200

НИПЦ «Мемориал». Коллекция документов.

(обратно)

201

Там же.

(обратно)

202

Там же.

(обратно)

203

Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. С. 280.

(обратно)

204

НИПЦ «Мемориал». Коллекция документов.

(обратно)

205

XV съезд ВКП(б). Стенографический отчет. С. 779.

(обратно)

206

XVI съезд ЁКП(б). Стенографический отчет. С.725.

(обратно)

207

XVII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. С. 370—371.

(обратно)

208

История отечественного судостроения. Т. 4, СПб., 1996. С. 41—42.

(обратно)

209

Там же. С. 48.

(обратно)

210

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 28. Л. 108.

(обратно)

211

Там же.

(обратно)

212

ПаперноА. X. Тихоокеанский ленд-лиз. M., 1995. С. 115.

(обратно)

213

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 2939. Л. 9.

(обратно)

214

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 28. Л. 112.

(обратно)

215

История отечественного судостроения. Т. 4. С. 236.

(обратно)

216

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1а. Д. 92. Л. 125.

(обратно)

217

Подсчитано по: Всесоюзная перепись населения 1939 г Основные итоги. Россия. СПб., 1999. С. 65.

(обратно)

218

ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. Д. 28. Л. 110.

(обратно)

219

ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. С. 773.

(обратно)

220

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1а. Д. 62. Л. 12—13.

(обратно)

221

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР. Возникновение и развитие. М., 1973. С.20.

(обратно)

222

Там же. С. 29—30.

(обратно)

223

История отечественного судостроения. Т. 4. С. 45; Балакин С.А. «Гремящий» и другие. М., 1996. С. 3; Платонов А. В. Советские боевые корабли. 1941-1945. Ч. 3. Подводные лодки. СПб., 1996.

(обратно)

224

Поликарпов В.В. Отечественное танкостроение в годы Великой Отечественной войны (фрагменты истории) // Невский бастион, 1998, №1. С. 39.

(обратно)

225

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР. Возникновение и развитие. С. 23 .

(обратно)

226

Маркова Е.В. и др. Гулаговские тайны освоения Севера. С. 15.

(обратно)

227

Маркова ЕВ. и др. Гулаговские тайны освоения Севера. С. 277.

(обратно)

228

Политбюро ЦК РКП(б)—ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1919— 1952. Каталог. M., 2001. Т. 2. С. 285.

(обратно)

229

Маркова Е.В. и др. Гулаговские тайны освоения Севера. С. 278.

(обратно)

230

Маркова Е.В. и др. Указ. соч. С. 279.

(обратно)

231

Там же. С. 281.

(обратно)

232

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР. С. 45.

(обратно)

233

Дьяков Ю.Л. Указ. соч. С. 49.

(обратно)

234

Система исправительно-трудовых лагерей в СССР. С. 442.

(обратно)

235

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1а. Д. 22. Л. 67—67об.

(обратно)

236

Маркова Е.В. и др. Гулаговские тайны освоения Севера. С. 50.

(обратно)

237

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 28. Л. 57.

(обратно)

238

Там же.

(обратно)

239

Там же. Л. 59.

(обратно)

240

Там же.

(обратно)

241

XVIII съезд ВКП(б). Стенографический отчет. С. 655.

(обратно)

242

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 28. Л. 62.

(обратно)

243

Там же. Л. 64.

(обратно)

244

Там же. Л. 115.

(обратно)

245

ГАРФ. Ф. 9401с. Оп. 1а. Д. 39. Л. 2—3.

(обратно)

246

ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. С. 781—784.

(обратно)

247

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1а. Д. 58. Л. 44.

(обратно)

248

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 1а. Д. 86. Л. 450.

(обратно)

249

Система ИТЛ в СССР. С. 126.

(обратно)

250

Чуев Ф. Ильюшин. M., 1998. С, 85; Самолетостроение в СССР 1917—1945. Т. 2. С. 238.

(обратно)

251

Система ИТЛ в СССР. С. 161.

(обратно)

252

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1165. Л. 54.

(обратно)

253

Система ИТЛ в СССР. С. 161, 162.

(обратно)

254

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1165. Л. 60

(обратно)

255

Там же. Л. 62.

(обратно)

256

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 26. Л. 124

(обратно)

257

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 330. Л. 55.

(обратно)

258

ГУЛАГ в годы войны. Доклад начальника ГУЛАГа В. Г. Наседкина Л. П. Берии // Исторический архив, 1994, №3. С. 62—63.

(обратно)

259

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 1978. Л. 23.

(обратно)

260

ГУЛАГ 1918—1960. Сб. док. С. 795—796.

(обратно)

261

Там же. С. 797.

(обратно)

262

ГУЛАГ в годы войны. С. 64—65.

(обратно)

263

Там же. С. 64.

(обратно)

264

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 41. Л. 14.

(обратно)

265

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 41. Л. 4, 16.

(обратно)

266

ГУЛАГ в годы войны. С. 67.

(обратно)

267

ГУЛАГ в годы войны. С. 67.

(обратно)

268

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 81. Л. 10—11.

(обратно)

269

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 15. Л. 56.

(обратно)

270

Там же. Л. 68.

(обратно)

271

Там же. Д. 81. Л.10.

(обратно)

272

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 82. Л. 70.

(обратно)

273

Там же. Л. 72.

(обратно)

274

ГАРФ. Ф. 9401. Оп. 12. Д. 82. Л. 46.

(обратно)

275

НИПЦ «Мемориал». Коллекция документов.

(обратно)

276

ГУЛАГ в годы войны II Исторический архив, 1994. № 3. С. 62.

(обратно)

277

ГУЛАГ 1918—1960. С. 700.

(обратно)

278

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 41. Л. 4.

(обратно)

279

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 41. л. 5.

(обратно)

280

Там же. Л. 6.

(обратно)

281

Там же. Л. 5.

(обратно)

282

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 1930. Л. 35

(обратно)

283

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 1980. Л. 35.

(обратно)

284

Там же. Л. 31—32.

(обратно)

285

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1980. Л. 6.

(обратно)

286

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 1980. Л. 6.

(обратно)

287

Там же. Л. 33

(обратно)

288

Там же. Л. 34

(обратно)

289

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д 1980. Л. 34.

(обратно)

290

Там же. Л. 26.

(обратно)

291

Там же. Л. 49.

(обратно)

292

Там же. Л. 37—38.

(обратно)

293

Там же. Л. 23а.

(обратно)

294

ГАРФ. Ф. 9419. Оп. 1. Д. 1980. Л. 25.

(обратно)

295

Там же. Л. 36.

(обратно)

296

Там же.

(обратно)

297

Там же.

(обратно)

298

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1980. Л. 2—3.

(обратно)

299

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 1080. Л. 2—3, 10—11, 26, 35.

(обратно)

300

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 2060. Л. 8.

(обратно)

301

Анисков 8.Р., Хаироз А.И. История ВПК России в региональном

(обратно)

302

аспекте. Ярославль, 1996. С. 100.

(обратно)

303

Там же. Л. 8.

(обратно)

304

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 2060. Л. 8.

(обратно)

305

Там же.

(обратно)

306

Там же. Л. 9.

(обратно)

307

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1994. Л. 48

(обратно)

308

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. Д. 1994. Л. 137.

(обратно)

309

Там же. Л. 2

(обратно)

310

Там же. Л. 70.

(обратно)

311

ГАРФ. Ф. 9414. Оп. 1. д. 2060. Л. 1.

(обратно)

312

Вернидуб Н.И. На передовой линии тыла. M., 1995. С. 699.

(обратно)

313

ГУЛАГ в годы войны II Исторический архив, 1994, №3. С. 82.

(обратно)

314

Там же.

(обратно)

315

Русский архив. Великая Отечественная. Т. 25(14). М., 1998. С. 695.

(обратно)

316

ГУЛАГ в годы войны. С. 67; Угольная промышленность Кузбасса. 1721—1996. Кемерово, 1997. С. 154—155.

(обратно)

317

ГУЛАГ в годы войны. С. 65.

(обратно)

318

Комаровский АН. Записки строителя. М., 1973. С. 125—126.

(обратно)

319

Там же. С. 128.

(обратно)

320

Там же. С. 130—131.

(обратно)

321

Там же. С. 133.

(обратно)

322

Комаровский А.Н. Записки строителя. М., 1973. С. 139—140.

(обратно)

323

Дьяков Ю.Л. Подвиг строителей индустрии тыла. М., 1981. С. 101.

(обратно)

324

Сталь для Победы. М.,1983. С. 226, 228.

(обратно)

325

Гулаговские тайны освоения Севера. М., 2002. С. 287.

(обратно)

326

Дьяков Ю.Л. Северная угольно-металлургическая база СССР. Возникновение и развитие. С. 132.

(обратно)

327

Дьяков ЮЛ Указ. соч. С. 134.

(обратно)

328

Там же. С. 139

(обратно)

329

Там же. С. 107

(обратно)

330

Там же. С. 145

(обратно)

331

История железнодорожного транспорта России и Советского Союза. 1917—1945. Т. 2. С. 324.

(обратно)

332

Дьяков Ю.Л. Развитие транспортно-дорожной сети СССР в 1941— 1945 гл. M., 1997. С. 249—250

(обратно)

333

Там же. С. 251.

(обратно)

334

По материалам кандидата исторических наук Земскова B.H.

(обратно)

Оглавление

Правда ГУЛАГа из круга первого

Часть I РОЖДЕНИЕ ГУЛАГА

  Труд осужденных в Российской империи

  Труд заключенных в Советской России в 1917—1929: теория и практика

  Изменения внутриполитического курса — стимул исправительной реформы

  Разработка и проведение реформ

Часть 2 ПЕРИОД МИРНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА

Часть 3 В ОГНЕ ВОЙНЫ

  Производство военной продукции и капитальное строительство НКВД в 1939—1945 гг

  Капитальное строительство НКВД

Заключение

ПРИЛОЖЕНИЯ

  Приложение 1

  Приложение 2

  Приложение 3

  Приложение 4

  Приложение 5

  Приложение 6

  Приложение 7

  Приложение 8 . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте