Евдокимов А М Площадь диктатуры
Евдокимов А.М.
Площадь диктатуры
Несколько слов о книге:
"Площадь диктатуры" - художественно-документальный роман
о 1989-1991 гг.
Площадь Пролетарской диктатуры сформировалась за годы Советской власти как центр административной и политической власти Ленинграда и Ленинградской области.
На пл. П.Д. расположено здание Смольного, где находятся Ленинградский горком и обком КПСС, напротив- Дом политического просвещения.
В Смольном в октябре 1917 года было объявлено о создании первого в мире государства диктатуры пролетариата (отсюда и название площади).
"Ленинград - колыбель трех революций. Путеводитель". Л.: Лениздат, 1987. С. 236
Я мечтаю вернуться с войны,
На которой родился и рос,
На руинах нищей страны,
Под дождями из слез.
Но не предан земле тиран,
Объявивший войну стране.
И не видно конца и края
Этой войне!
А когда затихают бои,
На привале, а не в строю,
Я о мире и о любви
Сочиняю и пою.
Облегченно вздыхают враги,
А друзья говорят - устал!
Ошибаются те и другие.
Это - привал!
Но, поверженный в бою,
Я воскресну и спою
На первом дне рождения
Страны, вернувшейся с войны.
Игорь Тальков
1956-1994 г.
Пролог
В конце февраля 2000 года экспресс "Красная стрела" на всех парах приближался к Петербургу. В двухместном купе было накурено, свет потолочного фонаря едва пробивался сквозь сизую табачную мглу. За ночь выпили две бутылки, третью заканчивали с трудом, как бы нехотя.
- Я был тогда инженером. Представляете, как смешно? - сказал мой попутчик. - Но я был хорошим инженером и неплохо зарабатывал: надбавки за кандидатскую, за секретность, тринадцатая зарплата, премии - короче: грех жаловаться. И, надо же, как жизнь повернулась! Случайно, когда совсем не ждал. Была в этом какая-то предопределенность! Часто говорят о магии, о всяких потусторонних силах, будто они определяют жизнь. Чушь! Все зависит от случая. Если вовремя поймешь и оценишь его значение, то ты - хозяин своей судьбы. Если нет, будешь щепкой между омутами.
Вы в шахматы играете? Я в детстве хорошо играл, мечтал стать чемпионом. Потом пригодилось - чтобы не свихнуться, по две-три партии каждый день сам с собой разыгрывал. И подметил интересную вещь: сделаешь ход, даже в голову не придет, что он - решающий, что после него дальнейшее от тебя не зависит, все определено и неотвратимо. Играешь, как ни в чем не бывало, только задним числом понимаешь, когда и где ошибся.
Вот и у меня так. С какой в сущности безделицы началось! И все ко мне пришло: власть, да такая, что голова кругом, деньги, награды. А потом все обрушилось. Пять лет прошло, времени подумать хватило. Я, знаете ли, уверен, что нашел тот самый решающий ход, свою точку отсчета. Кажется, Ломоносов написал: "Все перемены, в натуре встречающиеся, ищи в женщине!" Я бы добавил: в случайно встреченной женщине. И все, решительно все произошло у меня по этой причине.
Рассветало. За окнами между заснеженных лесов одна за другой мелькали черные деревеньки. Заглянул проводник: "Скоро подъезжаем!" Я успел побриться, от холодной воды голова прояснилась. Потом стали собираться, и уже на перроне мой собеседник протянул визитную карточку. Половину занимал красно-золотой герб города, а под ним две строчки: "Горлов Борис Петрович, первый заместитель мэра Санкт-Петербурга".
- Это старая, новой не обзавелся. А теперь нет ни мэра, ни меня - его заместителя, - сказал он, прощаясь.
Уже пожав мне руку и сделав шаг в сторону, Горлов остановился:
- Чуть не забыл про главное. Все началось 17 июня 1989 года в семь часов. Да, ровно в семь часов утра по московскому времени у меня началась другая жизнь - о ней я вам и рассказывал.
Но если я точно знаю о себе, где корни, а где всходы, то почему никто не может ответить на простейший вопрос: когда и с чего начался всеобщий распад? Ведь был Советский Союз и наш великий город - правда, с областной судьбой. А остались одни лохмотья и руины, как в Грозном после ковровой бомбежки...
Часть 1. Оперативная разработка
1.1. ТАКИЕ ПУШИСТЫЕ ОБЛАКА
По случаю окончания испытаний пили крепко, а когда разошлось начальство, решили ехать на море, в Ново-Михайловку.
- На самолет не успею, билет продадут, - засомневался Горлов, но его успокоили: дескать, сто километров по трассе - пустяк, и билет никуда не денется.
- Думаешь, я зря старался? Скорее самолет пустым улетит, чем бронь Крайкома налево пустят. Это у вас, в Питере перестройка. А здесь - Кубань! - кричал главный инженер Краснодарского филиала Сергей Цветков.
По дороге заехали в гостиницу. Горлов быстро собрал вещи и забежал в буфет. Водку ни в какую не продавали, пришлось взять местное "Цимлянское", хватило на пять бутылок. Едва отъехали, Цветков хлопнул пробкой. Шипящая струя ударила в потолок, и большая часть попала на Горлова.
- Какой вы сладкий, Борис Петрович, - задыхаясь, шептала чертежница из техотдела Наташа, облизывая ему щеку и шею. На заднем сиденье сидели вчетвером, было так тесно, что Горлов не мог пошевелиться. Наташа отхлебнула из бутылки и приникла к его губам. Он почувствовал вкус вина.
- Пей до дна, пей до дна, - закричали все.
- За наших казачек! - повернувшись, Цветков протянул вторую бутылку. Нигде в Союзе таких баб нет - только у нас! Вжарь ему, Наташка, чтобы из штанов вылезло!
Неслись сквозь черноту южной ночи . "Волга" гудела и дребезжала, стрелка спидометра перевалила за 140, теплый ветер рвался в настежь открытые окна. Цветков что-то сказал шоферу, и машина сбавила ход.
- Это - привал! - засмеялась Наташа. Перегнувшись, она открыла дверцу и вытолкнула Горлова наружу. Голова кружилась, вылезая, он едва удержался на ногах, Наташа схватила его за руку и потянула за собой прочь от дороги. Продравшись сквозь редкий кустарник, она бросила на землю плащ.
- Чего же ты ждешь? Скорее ...
Они упали вместе. Горлов неловко путался в складках ее платья, и когда коснулся ее бедра, там было липко и влажно.
- Давай, давай, - хрипло шептала она и застонала, как только почувствовала его в себе. Она сжимала его крепко, с жадностью подчиняя себе все, что сосредоточилось в рвущемся изнутри напряжении. Потом она забилась, будто хотела вырваться и, закричав, бессильно опала. Освобождение пришло к нему сразу, будто взлет в невесомую, разноцветную высоту. Казалось, что это длилось долго, но в последней безмысленной судороге он услышал, как нарастают вокруг звуки.
- Какой же ты сладкий, - сказала Наташа, и во внезапном отблеске света Горлов заметил улыбку. Ее лицо было умиротворенным, но ему стало неловко и стыдно.
- Нас уже зовут, - сказал он, вставая и поправляя одежду. Наташа ушла первой, и они вышли на дорогу с разных сторон.
- Ты плащ забыла, - шепнул Горлов, втиснувшись на сиденье. Стартер натужно захрипел, с пятой попытки машина тронулась, но не набрала скорость. Метров через сто мотор чихнул и заглох.
- Приехали! - сказал Цветков, выходя из машины. Все бестолково сгрудились вокруг капота. В тусклом свете переносной лампы лица казались желтыми, шофер матерился через зажатую в зубах папиросу.
- Подождите, не уезжайте, - сказала Наташа и скрылась в темноте. Горлов догадался, что она пошла подобрать плащ.
- Все понятно: накрылись, - захлопнув капот, шофер обошел машину и, порывшись в багажнике, вытащил буксирный трос. - К утру кто-нибудь дотащит.
- Далеко отъехали? - спросил Горлов, на часах было половина третьего.
- Почти до перевала, километров восемьдесят, - равнодушно ответил шофер.
Горлов взял из машины сумку.
- Ты куда? - спросил его Цветков
- Голосовать, может, успею.
- Не дергайся, улетишь завтра через Москву. Впрочем давай попробуем, они пошли на другую сторону дороги.
- Сколько нужно дать? - спросил Горлов.
- Кто ж тебя повезет за деньги? Только за бутылку, лучше за две, засмеялся Цветков и похлопал по оттопыренным карманам.
За полчаса проехали три машины, но ни одна не остановилась. Потянуло холодом, и Горлов достал из сумки свитер.
- Угомонились, - сказал Цветков, кивая на стоящую напротив "Волгу". Давай по полста "Кубанской".
Они по очереди выпили из пластмассового стаканчика. Водка отдавала сивушным духом.
- Гадость, - морщась, буркнул Горлов.
- Мы тут задумали кооператив открыть - лазеры для медицины клепать. Заказов лет на пять хватит. Санаториев много, совхозы богатые. У многих такие больницы, каких в Москве нет. Не хотите присоединиться, Борис Петрович?
- Почему я к тебе - на ты, а ты меня - по имени-отчеству? Вроде, почти ровесники, лет пять разницы не в счет. По должности: ты - главный инженер, я - всего лишь завсектором. Сколько вместе выпили? По полведра точно. Неудобно получается, - сказал Горлов.
- В принципе согласен, только привыкнуть трудно. А что касается чинов, так это - как сказать. Если ты не подпишешь акт сдачи-приемки - весь план филиала погорел. Или скажешь в министерстве, что тема слабая - и все. Закроют финансирование, а куда пожалуешься? И получится: был главный инженер и нет его. А ты как был головой, так головой и остался. Правда, голова без денег - что пушка без снаряда. Время сейчас такое - бабки делать надо, так, что подумай над предложением. Тыща-другая в месяц лишней не будет.
Они топтались на обочине уже минут сорок. Хмель прошел, водка только добавила хмури, хотелось сесть, где придется, и уснуть.
- Ладно, - сказал Горлов, - по рукам.
Цветков обрадовался и, вынув из кармана бумажник, протянул пачку денег, в темноте не было видно, какие купюры.
- Это аванс! - сказал Цветков. - Бери, не стесняйся, не ворованные, потом отработаем.
- Покупает, гад, - подумал Горлов, но спорить не стал. Тут осветились кроны деревьев, издали донесся ровный гул.
- Вовремя, сейчас уедешь, - Цветков вышел на середину дороги и замахал руками, в каждой блестела бутылка. Тяжелый грузовик остановился, через минуту Цветков, закричал, что все в порядке. Открыв дверцу, Горлов кинул сумку в кабину и увидел бегущую к нему Наташу.
- Возвращайтесь, Борис Петрович, - сказала она и, всхлипнув, вдруг бросилась ему на шею.
- Дальние проводы - лишние слезы, - сказал Цветков. - Конечно, вернется, куда он денется!
Успели, как раз к началу регистрации. Цветков знал, что говорит: билет дожидался в кассе. Перед выходом на летное поле Горлов купил букет темно-бордовых, почти черных роз. Потом пожалел: жена была на даче, и пока он туда доберется, цветы увянут.
* * *
Захрипели динамики: "Товарищи пассажиры! Вас приветствуют командир и экипаж самолета Ту-154 Пулковского авиапредприятия. Наш полет по маршруту Краснодар - Ленинград будет проходить на высоте 11 тысяч километров. Расчетное время прибытия в аэропорт назначения - девять часов сорок минут. Просьба пристегнуть ремни, не курить и не вставать со своего места до полного набора высоты. Приятного полета!"
Ему досталось самое лучшее место: у окна, в первом ряду. Несколько рядов сзади были пусты.
- Крепкая у них броня, скорее самолет пустым улетит, чем места Крайкома налево пустят - вспомнил Горлов слова Цветкова и посмотрел на часы: ровно семь утра. "Не надо было пить", - сонно подумал он и, закрыв глаза, с наслаждением вытянул ноги.
Его настойчиво трясли за плечо, показалось, что спал долго, но самолет стоял на том же месте.
- Вставайте, вам надо пересесть в задний салон, - над ним стояла стюардесса, воротничок белой форменной рубашки под ее кителем сильно примялся.
- Никуда я не пойду, не мешайте спать, - раздраженно буркнул Горлов и снова закрыл глаза.
- Пассажир, пересядьте во второй салон, - не отставала стюардесса.
- С какой стати? Я на своем месте, мне здесь удобно! - возмутился Горлов.
- Центровка нарушена. Если не пересядете, самолет не взлетит!
- Отстанешь, наконец? У меня броня Крайкома к чертовой матери! потеряв терпение, закричал он.
- Последний раз прошу: пересядьте назад. Или скажу командиру, чтобы вызвал милицию.
"А ведь вызовет, а там акт составят, на работу сообщат, после хлопот не оберешься", - подумал Горлов и с усмешкой сказал:
- Иди центруй своего командира, за два часа, небось, кончите.
Вставая, он оказался с ней лицом к лицу. Она подняла голову, и Горлов изумился, увидев ее глаза: темно-синие, почти черные, они блестели от слез. Она отступила, освобождая проход, и Горлов поплелся через весь самолет.
"Разбудила! Вот стерва", - со злостью думал он, усаживаясь в самом хвосте второго салона. Было тесно, сумка не задвигалась под сиденье и мешала ногам. Но, как только взлетели, он снова заснул. Снилось, будто едет в машине, кругом чернота, и невыносимая тяжесть ломит спину. Он проснулся от липкого ужаса и вдруг вспомнил Наташу, как она распласталась и хруст травы под его локтями.
- Господи, тошно-то как, - подумал он.
- Простите, вы что-то сказали? - спросил сосед. Он был грузным и широким так, что не умещался в кресле и сбоку давил на Горлова.
- Летим, говорю, летим, - ответил Горлов.
- Минералку уже давали, так я не стал вас будить. Спит, думаю, человек, и пусть спит.
Наклонившись, Горлов заглянул в иллюминатор. Далеко внизу по-весеннему сочно зеленела земля, блеснуло на солнце озеро, похожее на блюдце с отбитыми краями, и вдруг его закрыло белое облако.
Потом Горлов вспомнил, что, пересаживаясь, оставил цветы. Встречаться с той стюардессой не хотелось, но букет было жалко. "В конце концов, кто она такая, что она мне сделает? Не пустит - вернусь и жалобу накатаю, будет знать", - злорадно подумал он.
Между салонами была маленькая кухонька. Горлов отогнул штору и хотел спросить разрешения, но там никого не было. Он прошел дальше - все ряды были пустыми. Из-за высоких спинок он увидел ее, только когда потянулся к полке за цветами. Она сидела на его прежнем месте и снизу вверх смотрела на Горлова, ему показалось - испуганно.
- Возьмите, это вам, - он неожиданно для себя протянул ей букет.
- Спасибо, какие красивые, - едва заметно поколебавшись, сказала она.
- Не прогоните, я с вами посижу? Там очень неудобно, ноги не помещаются.
- Но только до посадки, -согласилась она.
- Угостите меня кофе. Искупите свою вину. Ведь это из-за вас я не выспался.
- Не получится: на этот рейс кофе не дают.
- А кипяток есть?
- Для экипажа - чай с сахаром.
- Кипяток - ваш, остальное - за мной, - обрадовался Горлов. У него была с собой банка растворимого кофе.
- Признайтесь: прогнали меня, чтобы занять мое место? - спросил Горлов, после того, как они выпили по чашке.
- Командир приказал освободить весь салон ...
- Одного-то человека можно было оставить?
- Не люблю грубых пассажиров, тем более - выпивших, - улыбнувшись, сказала она.
-Очень виноват, ночь не спал, понервничал. Но, знаете ли, у арабов есть обычай: если пьют кофе с незнакомым - значит, не держат камень за пазухой, - Горлов уже забыл, как злился всего полчаса назад.
- Какие чудесные розы вы подарили, - помолчав, она добавила: - Меня зовут Лариса.
Они выпили еще кофе и разговорились: о погоде, о самолетах, как трудно достать билеты - в общем ни о чем. Разговаривать было легко и Горлов заметил, что она красива, по-особенному красива. Он вдруг вспомнил повесть Тургенева, он забыл ее название, героиня была печальной. Горлов посмотрел на Ларису, на ее руки с очень длинными пальцами, на одном блестело тонкое обручальное кольцо.
- Муж не уговаривает уйти с этой работы? - спросил Горлов.
- Уговаривает - не то слово. Он даже позвонил начальнику управления, чтобы меня уволили, но я пригрозила ...
- Чем?
- Чем может пригрозить слабая женщина? - засмеялась она. - Сперва заплакала, а потом накричала, что разведусь, что пожалуюсь в Обком, самому Зайкову.
- Дошла бы ваша жалоба до Зайкова, как бы не так!
- Он начинал у моего дедушки, тот ему всегда помогал. Лев Николаевич помнит, до сих пор маму с каждым праздником поздравляет...
- Значит, напугали мужа? А на опасную женщину не похожи, скорее - на ангела или на птицу в полете, - засмеялся Горлов.
- Бывает устанешь, не выспишься, пассажиры толкаются, всем чего-то надо - глаза б мои этого не видели. Ждешь, не дождешься отпуска. А приедем на юг - мы с мужем всегда в Сочи или в Крым ездим - неделя пройдет, и в небо заглядываюсь: какой самолет куда летит. Как-то был рейс с Камчатки долгий и нудный, и я с одним моряком познакомилась, так он меня сразу понял. Сказал, что мы одинаковые: он не может без моря, а я - без неба. Знаете, становится как-то не по себе, будто главного не хватает.
- Вы с этим моряком потом встречались?
- Он долго звонил, но я тогда в декрет ушла. С тех пор никому телефон не даю.
Горлов не понял, была ли она откровенной или сказала намеренно, хотела избежать неловкости.
- Мне ваш телефон тоже не дадите?
- Зачем? Я замужем, вы тоже женаты. Ведь женаты? И еще: вы будете ждать встречи со мной, какую запомнили, а люди на земле совсем другие. Я, когда на свидания ходила, волновалась, готовилась, а потом выходило не так. Не так, как надо.
Самолет вошел в тучи, несколько раз тряхнуло, и стало темно.
- Скоро садимся, мне пора, - сказала она, - а вы, уж так и быть, оставайтесь здесь.
- От командира не попадет? - спросил Горлов.
- У вас же броня Крайкома, - лукаво улыбнулась она.
Оставшись один, он прислонился головой к окошку и спал до тех пор, пока самолет не шлепнулся о посадочную полосу. Еще через несколько минут моторы заглохли. Здание аэропорта было совсем рядом, и к борту уже подкатывались два самоходных трапа. Горлов вышел через носовую дверцу вслед за экипажем, но Лариса осталась внутри.
Сверху сеялся мелкий дождь, небо было сплошь затянуто низкими, лиловыми облаками, а ветер выворачивал зонты и рвал полы плащей у идущих через поле. Автобуса в город долго не было. Горлов спрятался под бетонный козырек и успел выкурить три сигареты. Он ощущал смутную, тянущую тоску, но не понимал ее причину. "Приеду домой и лягу спать" - подумал он и вследствие плохой погоды решил не ехать на дачу.
Подъехал кооперативный автобус-экспресс, проезд в котором стоил очень дорого. Горлов сел впереди у окошка, пахло согретым машинным маслом, было слышно, как стучат капли дождя, а водитель ждал, пока наберется достаточно пассажиров.
Потом он увидел Ларису. Она садилась в стоящую напротив автобуса черную "Волгу" и, смеясь, что-то говорила сидящим внутри. Формы на ней уже не было, только легкое, светлое платье очень не подходящее к ненастной погоде.
- Вон Лариска Волконицкая, видишь? Везет же ей - муж на машине встречает. Нам бы такого, - сказала женщина на соседнем сиденье.
- Волконицкая? - переспросила другая.
- Да, из-за которой Сережа Колесников жену бросил. Лет восемь назад было, он долго в общежитии мыкался, а она его в конце концов бортанула. Он переживал-переживал, потом на Север перевелся. Помнишь?
"Значит, ее фамилия Волконицкая", - Горлов подумал, что, зная фамилию, может легко ее отыскать, надо только найти кого-нибудь в Управлении гражданской авиации или, на худой конец, в транспортной милиции.
- Найду, обязательно найду, - решил он, и на душе стало легче.
Первые дни после возвращения Горлов часто вспоминал Ларису, то и дело собираясь ее отыскать. Как-то в переполненном вагоне метро ему даже почудился запах ее духов, но это была не она. С течением времени абрис воспоминаний стал терять внятные очертания, как истончается и тает одинокое облако в чистом ветреном небе.
1.2. ЗАБОТЫ ЗАВТРАШНЕГО ДНЯ
К концу месяца результаты государственных испытаний были скреплены всеми необходимыми подписями и подшиты в последний том итогового отчета. В эти дни всем пришлось несладко, а Горлову особенно. Он три раза ездил в Москву, до одури томился в приемных и в конце концов попал к заместителю министра Кротову, от которого зависело окончательное решение. Просмотрев перечень согласующих виз, тот не долго раздумывал и тут же при Горлове подписал два десятка документов. Поставив последнюю подпись и скинув очки, Кротов перебросил через стол стопку бумаг.
- Не верю я никаким испытаниям, сам знаю, как это делается. У вас одно на уме: чтобы план не сгорел, и премия в трубу не вылетела, - сказал замминистра. - А как эта штука поведет себя в полете - наплевать! Ты, руководитель разработки - на тебя десяток заводов и контор по всему Союзу работает - так, вот ты и скажи: что самое главное в любом изделии, будет оно надежным или нет?
Горлов уже бывал в этом кабинете, часто встречался с Кротовым еще тогда, когда тот был не заместителем министра, а начальником их главка. Поэтому Горлов не слишком стеснялся, чувствовал себя сравнительно свободно.
- Главное - комплектующие и, чтобы сборка не подвела, - ответил он, не догадываясь, куда клонит собеседник.
- Нет! Узлы можно и нужно проверять во всех режимах, чтобы дым пошел, технология - тоже вещь преодолимая. Главное другое - честен ли разработчик, уверен ли в себе, в своей технической идее? А следующий этап, на котором ты сейчас и находишься - это, чтобы те, кто отвечает за все, были уверены в самом разработчике. Если есть эта уверенность, то остальное - легко. Так жизнь устроена, не мы это правило складывали, но нам его знать обязательно! Понял, что я имею в виду?
Горлов на всякий случай молча кивнул.
- Ни черта ты не понял! Думаешь, навалил бумажек кучу и самый умный? Да я их и читать не стал. И не буду! Потому, что тебе верю, надеюсь - не подведешь. А коли так, не обижу - готовь приказ о поощрении из моего фонда. Там, в секретариате объяснят, что надо. Ты, кстати, с какого года в партии?
- Еще не вступил, - смутился Горлов.
- Пора, давно пора. Будет случай, попеняю твоему начальству - совсем обленились: человек под боком, а они его в упор не видят. А ты намотай, куда надо: без партии нельзя! Без партии выше завлаба не поднимешься, даже не мечтай.
- Я и не мечтаю, Михаил Васильевич. Работы свертываются, народ сокращают - мне бы завсектором усидеть! - сказал Горлов.
- И ты туда же! Гласность, понимаешь, перестройка! Все это - пена, накипь. Ветерок дунет, и нет ее. А дело остается, его всегда делать надо. Но кто ж его делать будет, если молодежь в кусты наровит? - Кротов начал раздражаться. - Болтунов много, а делателей мало! Хочешь человеком стать, научись слушать, что тебе говорят. Короче: до конца квартала оформишься в партию, я со своей стороны подтолкну и проконтролирую. А к Новому году пойдешь на повышение - в Челябинском КБ главный совсем разболелся, на пенсию просится. Будешь на его месте, там свой человек нужен. Вот так!
- А квартира, прописка? С женой бы посоветоваться, Михаил Васильевич, - растерявшись, промямлил Горлов.
- Других забот у меня нет, только твоей квартирой заниматься! Для этого люди есть - жилплощадь зарезервируют, вещи упакуют и перевезут вместе с женой. Если артачиться будет - брось к чертовой матери! Другую подберем, у нас в кадрах кандидатуры на любой вкус! Жены приходят и уходят, а дело у человека на всю жизнь одно. Это - как бежать между двух танков. Заторопишься - мордой в броню, чуть зевнешь - гусеницами размажет. Мы, старики, такое видели ... Ладно, все! Иди, работай.
Начальник секретариата уже был в курсе. Едва кивнув, он усадил Горлова за свободный стол:
- Пиши список и распределяй, кому сколько, исходя из этой суммы. На себя оставь свободное место, Михаил Васильевич сам решит. - Он протянул листок, с цифрами.
- А согласовать с моим руководством? - спросил удивленный Горлов, не распоряжавшийся прежде такими деньгами.
- Некогда, через полчаса надо нести на подпись. Закончишь, не теряя времени, иди в секретный отдел заполнять бумаги - вопрос решен: будешь в министерском резерве на выдвижение.
Однако в полчаса Горлов не уложился. Пришлось созваниваться с Ленинградом, уточнять фамилии и должности участников разработки. Дойдя до Цветкова Горлов ухмыльнулся и написал против его фамилии: "1000 (одна тысяча) рублей" - ровно столько тот дал ему в качестве аванса за работу в кооперативе.
"Пусть делает свои бабки, а у меня есть дела поважнее. Да, как в песне: есть у нас поважнее дела!", - со злорадством подумал Горлов.
Дважды перечиркав список, он остался доволен. На круг выходило рублей по семьсот, а ведущим сотрудникам, тем, на ком держалась разработка, выходило от полутора до тысячи рублей. Никто из начальства в список не попал. "Пусть сами о себе заботятся", - подумал Горлов. В последний момент он вспомнил Рубашкина, недавно ушедшего из их отдела в многотиражку, издаваемую в Объединении. Несмотря на это, Петя помог написать множество пояснительных записок, справок, отчетов и прочую бумажную дребедень, без которой не обойтись при подготовке конструкторской документации.
"Надежный человек Петруша, запишем ему восемьсот", - решил Горлов и на всякий случай указал его прежнюю должность. Вряд ли в министерстве поймут, за что надо премировать какого-то корреспондента!
* * *
"Почему гэбэшники такие зануды? Нельзя ответить просто: "Нет", или "Не был". Обязательно полностью: к уголовной и иной ответственности не привлекался, государственных наград не имею, под судом и следствием состоял. Или вот: откуда я знаю, на каком участке какого кладбища похоронены дедушки с бабушками, - тоскливо думал Горлов, слушая пояснения сотрудника спецотдела, помогавшего отвечать на бесчисленные вопросы восьмистраничной спецанкеты и трех различных форм кадрового учета. Потом он вспомнил для чего это нужно, представил, как приезжает к себе в Объединение начальником Челябинского КБ - крупнейшего в отрасли, как на равных, нет чуть свысока говорит с генеральным директором, и ему стало приятно.
- Видите, Борис Петрович, стоит втянуться и само пойдет, скоро закончим, - подбодрил сотрудник, вдруг показавшийся милым и симпатичным. "Почему же я на него взъелся? Нормальный, в сущности, мужик", - решил Горлов, заполняя последнюю страницу.
К концу рабочего дня он зашел в секретариат. Приказ о премировании был уже подписан, Горлов догадался зайти в машбюро и в обмен на шоколадку получил черновик. Замминистра не поскупился: записал ему три тысячи рублей.
- Это же половина "Жигулей"! - обрадовался Горлов и тут же пригласил двух знакомых в ресторан. Один из них, Саша Нестеренко до перевода в министерство работал в Смоленске и как-то во время очередной командировки уговорил Горлова поехать на охоту. Она запомнилась жуткой, пронизывающей стужей в заснеженном по пояс лесу и последовавшей затем беспробудной пьянкой. Вторым был Лев Валерьевич Рабкин, курировавший ленинградские предприятия их главка. Он был всего на несколько лет старше Горлова, но выглядел пожилым и всегда уставшим.
- Нельзя ехать наобум, ведь, никуда не попадем и весь вечер испортим, - рассудительно сказал он.
К счастью одна из Сашиных сотрудниц взялась все организовать. Она тут же позвонила, и ей обещали оставить столик в "Праге" - пришлось пригласить и ее. Поначалу решили дойти до Арбата пешком, но Нестеренко возмутился: "Чтобы я, заместитель начальника главка пешком ходил? Зачем тогда служебная машина?
Доехали быстро, но на столпившихся у входа в ресторан черная "Волга" с министерскими номерами впечатления не произвела - никто и не подумал пропустить их к дверям. Нестеренко попробовал привлечь внимание швейцара, но тот либо не увидел, либо сделал вид.
- Я сейчас позвоню Валерику, он договорится, чтобы нас встретили. Есть у кого-нибудь двушка? - решительно спросила Танечка. Ей ссыпали несколько двухкопеечных монет, и она побежала искать телефон-автомат. Прошло минут десять. За это время несколько человек проникли внутрь, Горлов так и не смог определить, по каким признакам отличал их швейцар. Потом вернулась Таня.
- Сейчас нас пропустят, - запыхавшись, сказала она.
И вправду, следом за швейцаром из распахнувшихся дверей вышли еще двое и рассекли толпу, оставив проход. Никто из ожидавших не возразил.
- Извините, что не разглядел. Пожалуйста, Татьяна Андреевна, - швейцар услужливо поклонился и, глядя в сторону, спросил: "Эти товарищи с вами?"
- Получается, не она с нами, а мы при ней. Интересных ты, Саша, девушек держишь! - тихо сказал Горлов, пока они поднимались по лестнице.
- У нее брат в МУРе. Потому и держу. Она всюду пройдет и, что хочешь, достанет, - так же тихо ответил Нестеренко. - У тебя, кстати, билет есть?
- Секретариат обеспечил на ноль-двадцать, можно не торопиться ответил Горлов.
Услышав последнюю фразу Таня обернулась, загадочно улыбаясь:
- Ходят слухи, что вы, Борис Петрович, скоро будете только на "Стреле" ездить. Да, скоро, в самом недалеком будущем. Не забудете меня с собой пригласить?.
- Сама не забудь, как муж на это посмотрит, - хмуро сказал Нестеренко.
- Муж наестся груш! А ты, никак, ревнуешь? - беспечно засмеялась Таня. Горлов решил, что между ними есть отношения, и Нестеренко рассказал подчиненной о предстоящем назначении.
- Скоро все узнают, - подумал Горлов, вдруг почувствовав, как отходит тревога, возникшая после разговора с замминистра. Стало легко и весело. Тем временем их провели в небольшой угловой зал. Там, за сдвинутыми столами уже расположилась кампания, человек двадцать, еще три столика пустовали.
- Одна минуточка, сейчас накроем, - просительно улыбаясь, склонился перед ними пожилой официант. - Мужчинам, думаю, водочка, а даме - коньячку с шампанским? Холодненькое: рыбка, карбонатик и колбаску "Московскую" твердого копчения утром завезли. А икорка не дождалась, вся кончилась, уже неделю нет. Горячее после выберем?
- Грузи, папаша, по полной, не обидим, - махнул рукой Нестеренко. Повод есть, гулять надо!
- Всем шампанское, - вставил молчавший до тех пор Рабкин.
Пока носили на стол, разговор не клеился. Потом официант тихо щелкнул пробкой и ловко разлил вино по бокалам.
- Не звенит! Дожили, что в лучшем ресторане шампанское в стекло разливают. Прав тот депутат, помните на съезде сказал, что мы летим в самолете, но никто не знает куда, и где аэродром. - Рабкин грустно покачал головой.
- Опять вы, Лев Валерьевич, про политику! Целый месяц только и слышу: Сахаров сказал, Горбачев прервал, Ельцин смолчал - тьфу! Единственный, кого можно послушать, это Собчак. Он хоть говорит красиво. Надоело, давайте наконец выпьем, - Таня капризно прищурилась, прерывая Рабкина.
Горлов потянулся к водке, но Нестеренко его удержал.
- Правильно, давайте выпьем. По такому случаю надо этого, с пузырьками. Большому кораблю стакан в руки. За здоровье нашего именинника! Успехов тебе, Боря! Больших успехов! - он со значением поглядел на Горлова.
- За ракеты и самолеты, которые без нас не взлетают! - чокаясь, сказал Горлов.
- А я за то, чтобы, когда Борис Петрович станет большим начальником, мы бы так же встретились... Я так рада, так рада! Можно я вас просто поцелую? - Таня наклонилась и звонко чмокнула его в щеку.
И тут кольнуло, ему показалось, что сердце куда-то проваливается, пропуская положенные удары - Горлов увидел и узнал ее сразу. Она сидела боком к нему, всего в нескольких метрах среди оживленной компании. Там что-то праздновали.
- Да, конечно, - невпопад согласился Горлов. Забыв, о чем говорили, он налил водку в большой фужер и машинально выпил.
- Мы же не дикари, чтобы без тоста пить, - укоризненно сказал Рабкин.
В соседнем зале играл оркестр. Он увидел, что она одна, за столом вокруг никого не осталось, а с другого конца к ней направился невысокий мужчина в мешковатом светлом костюме.
- Я сейчас, я танцевать хочу, - торопливо вставая, сказал Горлов. Ему было непривычно тяжело сделать несколько шагов, и у него отчаянно вспотели руки.
- Можно вас пригласить?
Она посмотрела снизу вверх, и, заметив ее недоумение, он торопливо добавил: - Вы - Лариса Волконицкая. Неужели вы меня не помните?
- Так и пойдете танцевать - с салфеткой в руках? - она была в черном шелковистом платье с вырезом на спине.
Горлов скомкал салфетку и бросил ее на пол.
- Мы летели из Краснодара, вы согнали меня с места, а потом угостили кофе ...
- Нет, это был ваш кофе, - засмеялась Лариса, - я привыкла отдыхать в первом ряду, а вы мне помешали. Открываю глаза: передо мной розы, подумала, что это во сне.
Играли что-то медленное. Горлов поразился, как удобно его руке и хотел сказать, как чудесно она танцует и какая тонкая у нее талия, но постеснялся. Они молчали, пока он не спохватился:
- Как вы здесь, оказались?
- Подружка недавно вышла замуж за москвича, и сегодня у нее день рождения, видите - в том углу танцует? Она еще скучает по дому, вот я и приехала.
- Домой скоро?
- Сегодня. Скоро за мной муж заедет, его задержали на совещании, потом сразу на вокзал. А вы как сюда попали - у Крайкома и здесь забронировано?
- Я с приятелями из нашего министерства. Отмечаем окончание разработки, - Горлов не удержался, ему вдруг захотелось поделиться, - и мое повышение. Замминистра обещал, что до конца года. Правда, придется на время уехать из Ленинграда, и мы вряд ли еще встретимся.
- Но мы же встретились ...
- В одну воронку снаряд три раза не попадает.
- Я похожа на снаряд? Или на воронку?
- На то и на другое, - брякнул Горлов. Танец заканчивался. Он снова попросил ее телефон, но она только улыбнулась:
- Вас далеко переводят?
- В Челябинск, начальником КБ.
- Чем дальше от дома, тем чаще летают. У нас есть рейсы в Челябинск, мы наверняка увидимся. А вот и муж подъехал, - она помахала рукой, но Горлов не стал оглядываться.
- Хотите, я вас познакомлю? - спросила Лариса.
Горлов вдруг вспомнил, как лет в пять потерял любимую игрушку заводного мотоциклиста. Потом были потери весомее, их было много, но та запомнилась как самая горькая.
- Нет, не хочу, - ответил он, остановившись посреди зала, - но вы никуда не денетесь, я вас найду. Обязательно! Так и знайте!
Возвратившись, Горлов налил водку и молча выпил.
- Выглядишь, как в смертный бой собрался, - сказал Нестернко
- Хотите, расскажу смешную историю? - Горлов чувствовал, что пьянеет, но есть не хотелось. - Один мастер долго вкалывал где-то на Севере, скопил тысяч шесть. Семьи у него не было, и он решил оттянуться всласть. Оставил самую малость наличными, остальное определил на аккредитивы и купил билет в Сочи. Добрался до Хабаровска, а там, представьте, нелетная погода. Что делать? Загудел, попал к одной шалаве, она с братом хотела его обобрать, да, что с аккредитивами поделаешь? Короче: с грехом пополам и с больной головой мастер сел в самолет, тогда еще ТУ-104 летали. Мужик был обстоятельный, у него, как вы понимаете, с собой было. Только начал поправлять здоровье, стюардесса прицепилась. Дескать, нельзя распивать. Он стал объяснять, она ни в какую - уперлась, как баран.
- Почему баран? Скорее, овечка! - засмеялась Таня.
- У таких овечек, как ты, рога крепче бараньих, - обиженно вставил Нестеренко.
- Не мешай, Саша!
- Пой, ласточка, пой. Сперва попоем, потом зароем! - не скрывая злости, буркнул Нестеренко, который всегда злился и скандалил, когда выпьет. Потом, правда, извинялся.
- Что же дальше? Вы так интересно рассказываете, Борис Петрович, Таня примирительно погладила Нестеренко по плечу.
- Дальше? Мастер обложил ее, как привык с работягами - на пять этажей ниже нулевого уровня - и продолжил начатое. Рейс был долгий, часа через полтора пришел в себя, и стало паршиво, что ни за что девушку обидел, красивейшую, между прочим, девушку. Еще полчаса помаялся и пошел извиняться. Она зла не затаила, угостила кофе или чаем, - не помню, чуть-чуть поговорили. Тут как раз посадка в Домодедове, а ему в Шереметьево надо, там пересадка до Сочи. Собрал вещички и пулей к выходу. Спешит к автобусу и вдруг видит: идет эта стюардесса по летному полю и чему-то улыбается. Он было бросился к ней, не тут-то было - за забор не пустили. А она тем временем исчезла, как сквозь землю провалилась.
Уже три автобуса уехали, уже самолет из Шереметьева давно улетел, а он все метался по аэропорту, но так ее и не встретил. Тем временем ночь наступила, мороз, а он налегке: шубу и валенки у приятеля оставил. Милиционеры коситься стали. Он решил, что встретит ее на обратном рейсе, и полетел в Хабаровск. Прилетел, выспался, решил, что дурак, обменял в Сберкассе аккредитив и ближайшим бортом снова - через Москву на юг. Входит в самолет и глазами: туда-сюда. Опять ее нет! Да так ему тошно стало, что уперся и решил взад-вперед летать, пока не встретит.
- Черта с два, встретил! - хмыкнул Рабкин.
- Как же иначе? Когда очень ждешь, то обязательно сбудется! воскликнула Таня.
Горлов выпил еще рюмку и продолжил:
- Так он пролетал весь отпуск, истратил все деньги, до копейки. И встретил ее. Но встретил поздно, когда поднимался по трапу, чтобы лететь к себе на буровую. Она прошла совсем недалеко, но к другому самолету. А мастер так и улетел. Над ним долго смеялись, и кто-то подсчитал, что он пролетел половину расстояния до Луны.
Горлову стало очень грустно, потом Рабкин деликатно намекнул, что утром рано вставать. Выпили на посошок, Горлову едва хватило, чтобы расплатиться. По дороге завезли Рабкина домой. Нестеренко с Таней хотели подождать до отхода поезда, но Горлов уговорил, что это ни к чему.
Была половина двенадцатого. Горлов стоял на площадке перед входом в Ленинградский вокзал, у самого парапета и, не торопясь, докуривал сигарету. В воздухе уже потянуло прохладой, и на фоне темно-сиреневого неба ярко светились огни высотной гостиницы "Ленинградская". Сутолока и людской водоворот постепенно стихали, движение на площади заметно уменьшились. Потом, откуда не возьмись, появился регулировщик. Размахивая жезлом, он отгонял машины, освобождая подъездную стоянку. Не прошло и пяти минут, как на это место, к подножию широкой, двухпролетной лестницы одна за другой стали подъезжать черные "Волги" со спецномерами и никелированными усиками антенн. Выходившие из них отличались не только стильной импортной одеждой. Их лица были особо значительными и как бы отрешенными от всего окружающего. Это прибывала особая публика - пассажиры экспресса №1, - знаменитой "Красной стрелы", - сплошь забронированного для московской и ленинградской номенклатуры. Простой командированный только чудом мог купить билет на "единичку" или "Стрелку" - так называли этот поезд железнодорожные кассирши.
Мимо Горлова шли известные на весь Союз киноартисты, генералы, иностранные дипломаты, старательно подражающие им совзагранслужащие и партийные работники высокого ранга, даже здесь, среди себе подобных выделявшиеся неуловимой с первого взгляда надменностью и особой, только им свойственной статью.
Горлов подумал, что похож на поручика из повести Куприна, который ходил на станцию захолустного местечка к приходу курьерского. Поручик носил широкую шинель, с заляпанными грязью полами и галоши. Да, на нем были галоши, и он вовсе не ощущал собственной ничтожности.
" Мы чужие на этом празднике жизни, - повторил про себя Горлов, чувствуя тяжесть не отошедшего хмеля, но потом ухмыльнулся: - Дайте срок, а пока черт с ними!".
И тут он снова увидел Ларису. Она вышла из машины вместе с полным мужчиной в финском терленовом костюме, такие носили сотрудники Обкома и секретари райкомов. "Наверное муж", - подумал Горлов. Они прошли в двух метрах, но она смотрела в другую сторону.
"На полпути к луне" - вдруг вспомнил Горлов название давным-давно читанного рассказа. А там, в ресторане ему показалось, что это была всамделишная, от кого-то услышанная история.
"Да, на полпути к луне", - подумал он и, повернувшись, пошел на перрон.
1.3 НАМ НЕ НАДО МЕЧАТЬ О ДВОРЦАХ НА ПЕСКЕ
Еще задыхаясь, она повернулась к Горлову: "У тебя семья и двое детей!"
- И жена. Молодая, музыкальная жена, - умиротворенно улыбаясь, ответил он.
Она обняла его за шею и потянула к себе.
- Не сердись! Ты замечательный муж. Я всегда знаю, какой ты чудесный и необыкновенный, особенно после командировки, или когда мы долго не были вместе, - она благодарно целовала его плечи.
- Я быстро устроюсь, и вы приедете. Самое большее - месяц. Говорят, что начальнику ОКБ положена дача со всеми удобствами, с домработницей и даже садовником. Представляешь, у тебя будет домработница и садовник! Новый Год будем встречать в лесу. Украсим самую красивую елку и разведем костер. А когда дети уснут, останемся у камина. Там наверняка есть камин, а над ним оленья голова с рогами.
- Только рогов тебе не хватает, - засмеялась Нина.
- Кротов сказал, что если ты заупрямишься, в кадрах найдут мне другую - у них на замену строптивым женам есть специальный резерв. И тогда рожки появятся у тебя. Маленькие, но очень ветвистые.
- Как у него язык повернулся даже в шутку сказать такое?
- Какие шутки? Заместитель министра не шутит, все только серьезно.
Она закрыла ему губы ладонью:
- Ненавижу этого Кротова и всех твоих начальников! Мы для них не люди, так - ржавые винтики. Сломался - можно заменить и выбросить!
- Увидишь, все будет хорошо. Челябинск большой город, там много музыкальных школ, даже есть местная консерватория. Ты легко устроишься ...
- Боренька, милый! Я в принципе не хочу уезжать. От добра добра не ищут. Со всего Союза люди рвутся в Москву и в Ленинград, а ты - не как все, ты - наоборот. И потом ... Мне кажется, нет, я уверена: ты не справишься, там тысяча сотрудников...
- ... почему тысяча? Две с половиной тысячи!
- Хорошо, пусть две тысячи! У тебя характер не тот, ты смолчать никогда не сможешь! Где надо сделать вид, что не заметил, разнос устроишь. Наживешь врагов, и тебя сожрут. Командовать - не для тебя, это не твое, поэтому и не справишься. Снимут - куда мы денемся?
- Пойми, Нина! Я не справлюсь, если останусь. Здесь мне тесно, не развернуться. Для того, что надо сделать, и трех тысяч сотрудников мало! Всем дела хватит. Я так закручу, что у них на интриги ни времени, ни сил не будет. А кто не захочет - выгоню!
- Почему именно тебе надо все бросать и ехать за тридевять земель?
Горлов не мог рассказать, почему именно он должен уезжать в Челябинск. Кроме далекого московского руководства истинную причину знали только секретчики и отчасти - Рубашкин, придумавший название новой разработки: Комплекс Наведения Управляемых Боеприпасов, сокращенно - КНУБ-1Г. Букву "Г" - первую в его фамилии - он добавил сам. Комплекс Горлова! Да, это был его Комплекс, и он мечтал, чтобы все - от любого сержанта до маршала знали, кто ее создал. Его предложения - итог двухлетней работы - уже были одобрены и представлены в ЦК на утверждение.
Он вдруг вспомнил Кротова как близкого, все понимающего человека: наверное, тот не просто так стал замминистра. Горлов чувствовал, что Кротов испытал такой же азарт, и была у него когда-то своя, оглушительная радость успеха. Теперь очередь Горлова, и нужно, непременно нужно ехать, отказываться нельзя.
Горлов подумал о тысячах танков, кораблей и самолетов, о зарытых глубоко в землю пунктах управления. Невидимая паутина космической связи накрывала всю Землю, именуемую безлико и сухо - планетарным театром военных действий. Тысячи тонн броневой стали и взрывчатки затаились повсюду. Но без него, Горлова они были обречены на слепоту и неподвижность, все было мертвым, как спящая царевна, ждущая своего королевича.
Горлов представил свой комплекс, существующий пока только в трех аккуратных чертежах. Ему привиделось, как врезаются в воздух лазерные пучки, а по их следу с жутким свистом взлетают ракеты, и попадают в цель, взрываясь коротким, сжигающим пламенем. Он ощутил эту мощь и силу в себе, внезапным и сильным желанием. Она только слабо охнула, когда его плоть вошла во влажную глубину ее тела.
- Я так тебя люблю, так люблю, - шептала она и вдруг, вскрикнув, обмякла под его тяжестью.
* * *
Вечером собралось ненастье. Косой дождь непрерывно лупил с потемневшего от туч неба, за окном противно дребезжала сорванная ветром водосточная труба. Горлов уже два часа сидел на кухне у Рубашкина. Но чем дольше они говорили, тем меньше понимали друг друга. Поначалу Горлов не сомневался, что сможет легко уговорить Петра ехать в Челябинск. Как инженер тот звезд с неба, конечно, не хватал, но мог освободить Горлова от множества ненужных забот: вести всю переписку, готовить документацию - по части бумажной канители Рубашкину цены не было. Не то, чтобы Рубашкин упрямился. Казалось, Горловские уговоры не доходят, что Петр их совсем не слышит. Даже перспектива стать заместителем начальника ОКБ не вызвала у Рубашкина отклика, а когда речь зашла о вступлении в партию, Петр окрысился:
- Хочешь стать таким, как эти из райкомов-горкомов? Ты же талантливый конструктор. Зачем тебе партия? Неужели не видишь, они на волоске. Еще чуть-чуть и лопнет КПСС, будто корова в лужу пернула: только звук и вонь, говорил Рубашкин, удивленно разглядывая пустую бутылку. - Вот, гляди! Виданное ли дело, чтобы после семи выпивку не достать? Представь: в семь часов вечера торговля спиртным - на замок. Миллионы мужиков по всей стране маются, у всех душа горит, как у нас с тобой. А партия - ум, честь и совесть нашей эпохи - приказывает: "Нельзя!" До 11 часов утра нельзя, и не будет.
И, вообще, ты еще в номенклатуру не влез и влезешь ли - бабушка надвое сказала, а уже мыслишь по их категории. Да, зайди в любой магазин: за прилавком баба в халате, и кильки в томате! Торгаши обнаглели: что есть только с черного хода. Кругом - блат и эти, на черных "Волгах". Спрашиваешь у такого: "Какая у вас профессия?" А его от гордости распирает: "Я партийный работник!" Сам же ни черта не умеет, только дурацкие лозунги повторять. Дескать, больше социализма, углубим перестройку, искореним пьянство! Как же, искоренит, если у него в багажнике ящик про запас! А простому человеку - самогонку гнать?
- Давай чай пить, - устав спорить, сказал Горлов.
- Ты когда нормальный чай последний раз покупал?
- Когда в Москве был, в министерском буфете.
- В министерстве есть, да не про нашу честь...
- Там только одну пачку в руки давали, - сказал Горлов.
- Турецкой травой всю страну затоварили, не чай - отрава! Я весной в совхоз поехал, очерк по заказу состряпать. Сижу вечером на улице, ем бутерброд. Мальчишка лет семи, в глазенках изумление: "Дяденька, это что?" Я отвечаю: "Колбаса". Он так удивился, попросил кусочек. Сказал, сестренке показать. Представь: не съесть, а показать! Они в жизни колбасу не видели!
- Ты по верхам смотришь, на эмоции бьешь. А если вдуматься, то ясно, что без партии страна погибнет. Другое дело, там накипь собралась, сверху плавает, кислород перекрыла. Горбачев реформы затеял, чтобы всю пену снять, чтобы у руля встали новые силы, - возразил Горлов.
- Они - интриганы, о своей выгоде думают, как бы на ступеньку вверх влезть, а если влез - удержаться, И Горбачев такой же, все - одного поля ягода. О настоящих реформах в другом месте думают.
- Интересно, где?
- Есть такой клуб - "Перестройка". Вот где настоящие реформаторы экономисты, социологи, журналисты...
- Что журналисты могут реформировать?
- Без них нельзя, только с их помощью можно изменить общество. Кстати, Ленин это хорошо усвоил! Помнишь: "газета -коллективный организатор"? увлекшись, горячо говорил Рубашкин.
- Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал, - усмехнулся Горлов. - Одними словами общество не изменить. Откуда же появятся колбаса и масло для твоего деревенского мальчонки?
- Согласен! - вскричал Рубашкин. - Корень наших бед в неверном экономическом устройстве. Посмотри, как живут на Западе, как - в Японии. Без свободной конкуренции нигде ничего путного не выходит. Наше плановое хозяйство - это черная дыра. То иголок по всей стране с огнем не сыщешь, то стиральный порошок вдруг исчез. Про хлеб даже не говорю. До 17-го года Россия весь мир кормила, а сейчас весь мир кормит нас. Вот, что такое социализм!
- Тебя послушать, так у нас не царизм был, а рай на земле. Можно подумать, что до революции народ от голода не пух, - сказал Горлов.
- Ни о чем спорим, беспредметно. Пойдем со мной, я тебя с экономистами познакомлю - с Васильевым, Чубайсом, Константиновым. С Гайдаром, он часто из Москвы приезжает. Послушай их, может, поймешь, - предложил Рубашкин.
- Гайдар - тот, который "Тимур и его команда"?
- "Тимур и его команда" названа именем сына, а наш Гайдар - Егор Тимурович. Он внук того Гайдара.
- Дед на Гражданской в пятнадцать лет полком командовал, направо-налево шашкой махал. Представь этого сопляка, ему сотню-другую уложить - что высморкаться. Иначе как полком командовать? И сын туда же: в 68-м такие пламенные репортажи из Чехословакии слал! Там, между прочим, тоже реформировали - социализм, знаешь ли, с человеческим лицом! А когда твой Тимур со своей командой на танках въехал, стало ясно: автомат Калашникова всех сильней! Так что живи, Петя, поближе к металлу. На броне лучше, чем под гусеницами. - Горлову надоело спорить. Он встал, собираясь уходить.
- Все-таки давай сходим в наш клуб, от тебя не убудет, - попросил Рубашкин.
- Как-нибудь, - прощаясь, согласился Горлов.
С деревьев Матвеевского сада сыпались крупные холодные капли. Было сыро и мрачно. До разводки мостов еще оставалось больше часа, но он пошел быстрее. Наконец, повезло - на углу Большого и улицы Бармалеева он поймал такси.
- Не дала? - отъехав, спросил шофер.
- Не по этому делу. С товарищем посидели, - вздохнув, ответил Горлов.
- Добавить хочешь? "Столичная" есть с винтом. Всего за пятнаху.
Горлов молча покрутил головой. Разговаривать не хотелось. Он вспомнил Рубашкина и вдруг понял, что их пути разошлись, и надо искать замену.
1.4. ПЕРЕСТРОИТЬ МОЖНО РОЖУ, НУ А ДУШУ - НИКОГДА!
Слухи об огромной премии овладели научно-технической общественностью еще до того, как приказ пришел в Объединение. Называли фантастические суммы. Мужчины в курилках, а женщины за бесконечным чаем удивлялись: в списке премированных нет начальства, только исполнители. Горлов стал замечать косые взгляды. В конце концов ему перенесли отпуск с августа на декабрь.
- Перенос отпуска - это наказание! Объясните, за что? - спросил он у начальника отдела Котова. Тот, глядя в сторону, назвал формальную причину: дескать, производственная необходимость.
- Виктор Михалыч, мы же договаривались, вы сами утвердили график. Еще в январе! И, наконец, какая необходимость? Я же сдал разработку, испытания прошли успешно, - возразил Горлов.
- Ничего не могу для вас сделать, - отрезал Котов, и Горлов физически ощутил его неприязнь. Пожевав губами, Котов неожиданно спросил: - Давно хочу узнать, почему в вашем секторе постоянно болтается Рубашкин? Что ему у нас нужно?
В словах Котова был какой-то неприятный подтекст и Горлов замешкался.
- Имейте в виду: к Рубашкину есть вопросы, очень много вопросов! Если бы он сам не ушел из моего отдела, то пришлось бы его подтолкнуть - Котов подчеркнул слово "моего". - Да, подтолкнуть, больно подтолкнуть. Сейчас же сложилась ситуация, когда вообще непонятно, может ли он с его взглядами работать в нашем Объединении, причем в нашей газете. Ведь газета - это идеологический фронт, важнейший его участок. А Рубашкин спелся с весьма подозрительными личностями, и даже, не имея специального допуска, самовольно встречается с иностранцами. Как вы, товарищ Горлов, это объясните?
- Что я должен объяснять? Рубашкин принимал участие в нашей работе, теперь готовит о ней очерк для "Ленинградской правды". Естественно, он к нам приходит. - Горлов вспомнил, что Петр и вправду как-то обмолвился, что хочет написать очерк.
- Так вы считаете естественным, что не внушающий доверия человек постоянно отирается в режимно-секретных помещениях, - угрожающе тихо вставил Котов. - Кстати: что Рубашкин конкретно сделал по вашей тематике?
Горлов занервничал, догадавшись, куда клонит Котов. После перехода на другую работу Петр не должен был даже касаться бумаг с грифом, не то чтобы их писать!
- Так, что конкретно делал Рубашкин? - настойчиво переспросил Котов.
Горлов стал вспоминать, когда Рубашкин ушел в газету и что успел подписать до ухода. Конечно, на документах последнего года его фамилии нет, их подписывала Марина Богданова.
- Помните, Виктор Михалыч, наша разработка началась по вашей инициативе три года назад, - Горлов тут же понял, что попытка польстить Котову не удалась
- Вы мне зубы не заговаривайте! Берите бумагу и пишите объяснительную записку! - повысил голос тот.
- О чем писать? - растерялся Горлов.
- По сути поставленного вопроса: что конкретно сделал Рубашкин.
- Я не помню.
- Так и пишите: что Рубашкин делал, не помню.
- Зачем передергивать? Я знаю, что делал Рубашкин, но сейчас у меня нет номеров и литер той документации, по которой он был ответственным исполнителем.
- Приказываю сейчас же, здесь в моем кабинете написать объяснительную записку, - не сдержавшись, закричал Котов. С неожиданной быстротой он подскочил к дверям и позвал секретаршу: - Галина Анатольевна, зайдите. Надо составить акт, что Борис Петрович отказывается выполнить мой приказ.
Горлов наконец понял, почему Котов скандалит: не попал в список премированных.
"Хорошо, что Петя действительно работал по этой теме. В секретном отделе наверняка сохранились рабочие спецтетради Рубашкина. Если начнется служебное расследование, - а судя по всему, дело к тому идет, - мы хоть двадцать объяснительных составим, не подкопаешься".
- Давайте акт! - успокоившись, согласился Горлов.
- И наш именинник здесь! Вы не заняты, Виктор Михайлович? - в открытую дверь заглядывал Слава Лахарев. Он был приветлив всегда и со всеми, хотя работа у него была склочная: Слава заведовал лабораторией нормоконтроля. От него зависело, сколько будут зарабатывать монтажники, чертежники, слесари и прочий рабочий люд. Наверное, за удивительные способности все улаживать его и выбрали парторгом отдела.
- Заходи, Слава, третьим будешь. Как раз тебя не хватает, чтобы на меня акт накатать, - сказал Горлов.
- Борис Петрович отказывается выполнить мой приказ, - разъяснил Котов.
- Виктор Михалыч хочет, чтобы я сию минуту, здесь написал объяснительную записку, связанную с секретными документами. Заявляю официально в присутствие парторга, что готов это сделать только в первом отделе в учтенной тетради. Прошу записать мои слова в акт, - сказал Горлов.
- Какой акт? Секретные сведения надо записывать, как положено, недоумевая, сказал Лахарев.
- Борис Петрович меня не так понял. Я просил обратить внимание ... Котов замялся, замолчал и, сев за стол, машинально взял телефонную трубку. Повертев в руках, он бросил ее на место и сказал секретарше: "Идите, Галина Анатольевна, работайте!".
- Я тоже пойду, - сказал Горлов.
- Что произошло? - спросил вышедший следом Лахарев.
- Котова послушать, Рубашкин чуть ли не шпионом стал...
- Это я тоже слышал. Похоже, нашему Петру одна дорога - в кооператоры. Но из-за чего Котов на тебя взъелся?
Горлову показалось, что Лахарев знает причину, но ему неудобно заговаривать о премии, тем более, что сам не обижен - ему причиталось тысяча двести рублей. Поэтому Горлов только пожал плечами: мол, черт его знает.
- Не вовремя ты с Котовым забодался, он мужик пакостный. Дружков подговорит, те проголосуют не так, как надо, и сгорел твой партбилет без дыма и запаха, как чистый спирт, - понизив голос, сказал Лахарев.
- А то ты не можешь заранее поработать с кадрами? С твоим-то опытом партийной работы? - Горлов сделал вид, что шутит.
- Опыт опытом, но теперь не то, что раньше: райком высказал мнение, и все - единогласно! Сам понимаешь, гласность на дворе! А что до опыта, так Котов нам всем фору даст. Вот у него опыт - это опыт. С тех пор, как он генерального снял ему никто не перечит. Очень поучительная история. Он тебя как букашку придавит, станешь вкалывать простым инженером, ахнуть не успеешь!
- А кто тогда будет первые места и переходящие знамена обеспечивать? Мои изделия по всему Союзу плавают, ползают и летают, космос на очереди.
- Зачем Котову твой космос! Ты своими разработками ему спокойную жизнь лет на пять обеспечил. Будет потихоньку улучшать и модернизировать. Зачем же ввязываться во что-то новое, рисковать? К тому же тебя сверху заметили, выдвигают. Он наверняка за свое место испугался. Пойми его психологию, вникни!
* * *
Горлов застал Рубашкина в редакции. Насвистывая, тот освобождал ящики стола.
- Выносить не разрешают, боятся, что наши секреты к врагам попадут. Отнесу в кочегарку, пусть сожгут, - кивнув на большую коробку со старыми газетами и разбухшими картонными папками, объяснил Рубашкин.
- Зачем? - удивился Горлов.
- Ухожу! С меня хватит!
- Ты окончательно решил?
- За меня решили, но я даже рад - у самого духа не хватало. Все чего-то боялся.
- А теперь не боишься? После нашей конторы никуда не возьмут, только в дворники, - Горлову казалось, что Петр хорохорится. Для всех, кто работал в Объединении, увольнение всегда было самым страшным, что может случиться в жизни. Выгнанный попадал в черные списки и, если не чудо, уже никогда устраивался на хорошую работу.
- В дворники, так в дворники. С голода не помру. В крайнем случае устроюсь сторожем, и буду писать. Меня же печатают! Вот, смотри - "Труд", "Ленправда", "Сельская жизнь", "Смена", "Работница", - Рубашкин помахал пачкой вырезок.
- Ерунда! Еще не поздно, ты только не сдавай пропуск! Сегодня же поеду в Москву оформлять твой перевод, - не подумав, закричал Горлов.
- Перевод куда?
- В Челябинск! Там переждешь до моего приезда, потом все устроится. Кротов обещал, что назначит меня к ноябрю.
- Ты, Боря, много о себе вообразил. Будто с Луны свалился хорошенький такой, как не от мира сего. Да, с тобой никто и говорить не будет, только себе навредишь.
Горлов понял, что Рубашкин прав и замолчал.
- Достал, Петруха! Очередь - до за углом, но, представь, нашел мужика, всего за полтинник вперед себя пропустил, - в дверях появился Алексей Чернов, размахивая бутылкой "Московской". Чернов давно работал в редакции, он то и уговорил Рубашкина перейти в газету. Увидев Горлова, Алексей смутился. - Выпьете с нами на посошок, Борис Петрович?
- Горлов кивнул. Смахнув с рубашкинского стола какие-то бумаги, Чернов выложил на пыльную крышку стола три огурца, кусок колбасы и четвертушку черного.
Пить не хотелось, но Горлов все же проглотил водку и, поморщившись, зажевал хлебом.
- Не переживай, Боря, увидишь: все устроится. Я еще напишу о твоем прорыве к звездам, - сказал Рубашкин. - И, вообще: долгие проводы - лишние слезы.
Горлов хотел сказать, что его предложение остается в силе, но говорить об этом при постороннем было нельзя.
- Если, что - звони. Звони в любое время, - он пожал руку Петру, уже не ощущая печали, как постороннему. Впрочем, Рубашкин и был посторонним. Он стал чужим, когда отказался ехать в Челябинск.
1.5. В НАШ СОВЕТСКИЙ ОГОРОД ВРАГ ПУСТЬ ХАРЮ НЕ СУЕТ!
Котова тянуло к этой тетради. Желание было тягостным и гадливым, как мальчишка с их улицы, мазавшийся говном. Над ним смеялись, нещадно били, но ему было все равно: как увидит кучу - собачьего или коровьего, без разницы - тут же мажет лицо и руки, что успеет. В обычную школу его не взяли, отправили в специнтернат. И правильно сделали, только поздно - скольких успел заразить собственной мерзостью!
Таких, как этот Рубашкин. В сущности, больные люди, на разной стадии, но больные. Какая с ними может быть идеологическая работа? Их лечить нужно! Изолировать и лечить, лечить и изолировать. Пока, в конце концов, не поймут, что нельзя безнаказанно чернить партию и Советскую власть - выйдет себе дороже. Правильно Ленин велел: давить, как вредных насекомых! Давить без всякого снисхождения и этого, так сказать, гуманизма.
Котов вспомнил, как только что избранный генсеком Горбачев вдруг заявил: "Общечеловеческие ценности должны быть приоритетными относительно классовых". Он, Котов, не побоялся, сразу пошел в Обком и спросил: понимать ли это, как отказ от главного принципа, которым без малого сто лет держится партия?
- Это оправданная мера, тактический маневр. Не беспокойтесь, Виктор Михалыч, все будет в порядке, партия не ошибается, - успокоил его тогда новый завсектором Волконицкий. Улыбался, жал руку, а после пустил слух, что Котов против перестройки. Хорошо, Гидаспов вмешался, разъяснил, где надо.
Котов чувствовал неприятное волнение, но внешне оставался спокойным, приветливо встретил вошедшего Лахарева. Просмотрев принесенный на согласование документы, безучастно сказал:
- Поисковая работа Горлова на следующий квартал не утверждена, и нет оснований планировать под нее объемы производства.
- Хорошо, Виктор Михайлович, свободные мощности загрузим под изделие "Ураган-23-эс", - согласился Лахарев и, выждав минуту, спросил: "Когда будем рассматривать заявление Горлова?
- Люди годами ждут, пока их в партию примут. Достойные люди! А на его заявлении еще чернила не высохли, - поглядев в окно, ответил Котов.
- Партком торопит, даже из райкома звонили. Специально для Горлова место выделили.
- Сколько человек сейчас в очереди?
- По нашему отделу - трое, а по Объединению - человек двадцать.
- Вот и поговори с ними, объясни, кто без очереди вперед забегает, подняв указательный палец, сказал Котов.
- Узнают, пойдут в партком жаловаться, - засомневался Лахарев.
- Не на нас же! Разве с нами советовались, когда решили Горлова вперед всех протолкнуть? - дождавшись, пока на лице Лахарева появится выражение полного понимания задуманной комбинации, Котов закончил: "Кто поперед батьки в пекло лезет, тому и ответ держать. Перед двадцатью обиженными пусть партком оправдывается, а мы с тобой - ни при чем, мы - на высоте партийной дисциплины и демократии. Скажут - вынесем вопрос на открытое партсобрание, не скажут - не вынесем.
- Исход голосования непредсказуем, могут прокатить. Получится, что мы плохо подготовили вопрос, - возразил Лахарев.
- Нет такого в Уставе КПСС, чтобы любого в партию принимать. Еще раз повторяю: не мы этот вопрос готовили, Горлов не наш человек, - раздражаясь, повысил голос Котов.
- Хорошо, Виктор Михайлович, поговорю с каждым, как вы советуете, наконец согласился Лахарев, и Котов понял, что тот сделает все, как надо.
- Боится меня, боится. И правильно делает, не таких ломали! - с удовольствием подумал Котов.
Проводив Лахарева взглядом, Котов включил селектор.
- Никого не пускайте, я работаю с документами. И держите сургуч нагретым на случай, если придется прерваться, - сказал он секретарше.
Некоторое время Котов сидел неподвижно, только до боли и хруста сжимал и разжимал кулаки, как всегда перед важной работой. Потом подошел к сейфу и с треском отодрал печать. Обломки сургуча полетели далеко в разные стороны, жирно щелкнул замок. Котов передернул ключи на связке и открыл внутреннее отделение, где хранил особо важные документы. Тетрадь лежала там, куда он положил вечером. Обычная толстая тетрадь в истрепавшемся картонном переплете. Через всю обложку лепились несуразные красные буквы: "Записки Рубашкина. Начато в ХХ веке".
- Тоже, философ! Сколько не записывай, все здесь будет, - усмехнулся про себя Котов. Тетрадь попала к нему неделю назад, принесли из спецотдела: дескать, разберись, Виктор Михалыч, чем твои сотрудники дышат, там и про тебя есть, вряд ли понравится, но мы рассчитываем на объективность, и дай свое обобщенное мнение. Если найдешь что-то серьезное, мы справочку для райотдела подготовим, пусть решают о возбуждении.
У рубашкинской тетради была странная особенность. Будучи положенной на стол, она неизменно открывалась на тех страницах, где описывался он, Котов. Открывалась сама собой, будто заколдованная. И всякий раз его передергивало от злости и отвращения.
- Ведь, как умело притворялся: всегда с улыбкой, мол, здравствуйте, Виктор Михалыч, разрешите зайти, разрешите доложить, в струнку вытягивался, а на деле - мерзавец и негодяй! - думал Котов, перечитывая отмеченные тонким карандашом строчки. Рубашкин писал коряво и размашисто.
"Понять Котова - значит понять их Систему. Или слишком много чести для нашего В.М.? Нет, он - типичный плод ка-пэ-эс-эсэсовской селекции. При Сталине носил бы сапоги, галифе и китель, нынче другие времена, и он никогда не снимает костюма! Суконный костюм на ватине есть маскировка и атрибут власти. В костюме он значителен и важен. А если раздеть, останется злобная букашка: узкоплечий, ножки и ручки прутиками, отвисшее брюшко. Как у Рабле: вот выродок от гнусного сношенья охотничьего пса с развратным стариком".
Дальше был еще хуже, совсем гнусный поклеп. Злобная клевета была направлена не на него лично, нет, на всю парторганизацию Объединения, в конце концов, - на всех честных коммунистов! Об одном жалел Котов: что вовремя не раскусил этого отщепенца. Одна из записей напомнила ему случай, когда Рубашкин раскрылся во всей красе.
- В сущности В.М. - трус. Такой же трус, как все эти, из партноменклатуры. - читал Котов. Да, он помнил этот случай. Рубашкин отказывался ехать в совхоз на уборку урожая. Никто не отказывался, а этот особенный. Пришлось вызвать на расширенный партком: почему, Петр Андреевич, идете против коллектива? Тот отвечает, что больна мать, некому ухаживать. Велели принести справку - уперся. Кому нужна справка, говорит, пусть сам ее и получает. Каков наглец? Прижали его со всех сторон, и он вдруг согласился.
- Поеду, - говорит, - только есть одно условие: пусть Виктор Михалыч напишет обязательство, что все здесь присутствующие и каждый в отдельности отвечают за жизнь и здоровье матери. И пусть каждый распишется! Смотрит на членов парткома жутким взглядом, за одно это гнать надо было в три шеи. Но Горлов заступился, пожалели.
- Ну, наглец! Гнать мало, еще тогда бы посадить, но и сейчас не поздно, - распаляясь, думал Котов, перелистывая страницы. Найдя нужное место, принялся переписывать на отдельный лист. Писал мелким разборчивым почерком, аккуратно отделяя каждую букву и знаки препинания:
"По данным Госплана свыше 80 процентов станочного парка работают за пределами установленных сроков амортизации, более четверти технологического оборудования эксплуатируется двадцать и более лет.
Это значит, что станки давно утратили необходимую точность и не могут не давать брака. (Лахарев рассказывал, что закладывает в нормы расхода металлов до половины отходов). К тому же оборудование часто ломается, нужно содержать дополнительных рабочих, которые ничего не производят, только ремонтируют. Растут металлоемкость и расход энергии. Гайдар говорит, что этот рост составляет 10-15 процентов в год. При том с середины 80-х внутренний валовой продукт систематически падает. Чубайс считает, что в таких условиях наша промышленность существовать не может. Видимость благополучия создается из-за низких цен на энергоресурсы. (Действительно, бензин стоит дешевле газированной воды!). Но правы ли Чубайс с Гайдаром, призывая разломать всю нашу промышленность и создать ее заново, как сделали в Германии по плану Маршала?
Как бы то ни было, номенклатура этого никогда не допустит, она крепко вцепилась в свои кресла, скорее полстраны в лагерь посадят, чем ЭТИ отдадут власть ...
Закончив писать, Котов сложил исписанные листы в одну стопку с подготовленными раньше. Перечитав, решил, что достаточно. Подумав, он набрал номер райотдела КГБ.
- Павел Константинович, это Котов беспокоит, с Объединения, - сказал он собеседнику. - Тут у меня материал по одному бывшему сотруднику, мы его уже уволили, некий Рубашкин. Думаю, ваш контингент. Хотелось бы передать прямо вам, лишние звенья ни к чему. Говорите, уже докладывали? Хорошо, приеду. Спасибо, до завтра!
Из "Записок Рубашкина: Как Котов генерального снял".
Да, это была песня! Началось с того, что за провал двух разработок Котова перевели. Формально он стал начальником административного сектора, но, по сути, командовал уборщицами, дворниками, отвечал за чистоту и порядок.
Все знали, что назначение временное, что вскоре его выгонят. Понимал это и Котов. Надеясь на приятелей, пожаловался в райком, собрался писать в горком, но его вызвали и намекнули, что может сдать партбилет. Котов притих, а тем временем стал копить компромат.
Генеральным был тогда академик Каданцев, лауреат, четырежды орденоносец, ему звезда Героя Соцтруда светила. Кем был для него Котов? Разжаловав, директор напрочь о нем забыл. Но терять тому было решительно нечего, и он дождался, подловил Каданцева там, где академик никак не ждал.
В ту пору только-только возникла мода на собственные дачи. Каданцев решил не отставать. Времени самому заниматься досками и штукатуркой у него не было. Он поручил помощнику, которому тоже было не с руки этим заниматься, в итоге все свалилось на Котова. Один раз вывезли стройматериалы, другой, третий. А наш Виктор Михайлович хитро поступил: счета на оплату не отдавал, все документики аккуратно складывал. Когда накопилось на значительную сумму, Котов - бац! Бумажки собрал и отправил в Москву две телеги: одну - в Госкомитет народного контроля, а другую - в ЦК КПСС. Оттуда комиссии, одна другой страшнее.
Каданцев сразу не вник, от проверяющих отмахнулся, а зря! По документами выходило, что он украл в собственном Объединении около 15 тысяч рублей. Дело направили в прокуратуру - как никак хищение государственной собственности в особо крупных размерах. Обком тут же в сторону. Но, учитывая заслуги, уголовное дело все же закрыли, а самого Каданцева без положенных почестей и наград отправили обживать недостроенную дачу на обычную, рядовую пенсию.
Кончилось тем, что на пленуме Обкома тогдашний первый секретарь Григорий Васильевич Романов привел нашего В.М. всем коммунистам в пример: дескать, учитесь большевицкой принципиальности у товарища Котова!
Вот так и стал Виктор Михайлович начальником отделения! До сих пор руководит, а сам диод от триода не отличает! Мораль: кто пойдет по его дорожке - таким же козлом станет!
* * *
Перед тем, как положить тетрадь в плотный конверт, Котов выдрал из нее несколько страниц. Выдрал из того места, где страницы распахивались сами собой. На глаза попалась надпись "Начато в ХХ веке".
"Когда начато, тогда и закончим! А лишнее, ни к чему", - подумал он, засовывая бумагу в потайной карман пиджака.
1.6. ВДАЛИ РАСКАТ НЕИСТОВОГО ГРОМА
Хуже нет бездельного ожидания! Рабочие дни были как всегда заполнены под завязку: звонили телефоны, заходили сотрудники, писались и подписывались документы. Но уже на следующий день Горлов не помнил, что делал накануне. Казалось, будто он жмет педаль газа при выключенном сцеплении: дым столбом, машина трясется, но никуда не едет.
Выходные он проводил на даче, лениво ковырялся в огороде, деловито махал молотком, по полдня прибивая новые полки и штакетник ограды.
- Почему папа со мной не играет? - обиженно спрашивал маленький Никита, и Горлов не знал, что отвечать. Двигаться и разговаривать было мучительно.
Он чувствовал, что Нина заметила его состояние, но крепилась и не расспрашивала. Наконец он не выдержал и туманно намекнул, что вопрос о новом назначении уже решен. Она вновь затеяла спор, Горлов заставил себя промолчать, и упреки жены тяжело легли на сердце.
Потом повезло: Котов уехал в Москву, оставив вместо себя Лахарева. Горлов легко подписал у того заявление на неделю отгулов. Едва дождавшись пятницы, он предупредил, чтобы за ним сразу же приехали, если будут искать из министерства, и уехал из города.
Шли последние дни июля. Было жарко, трава вдоль забора поднялась выше пояса и, выгорев от солнца, местами пожелтела. Каждое утро Нина с Машей ходили за грибами, возвращаясь после полудня усталыми и с почти пустыми корзинками.
Проснувшись, Горлов кормил Никиту, а после уходил с ним на озеро. Вода перегрелась, кое-где зацвела и проросла липкой зеленью. Горлов лежал под деревьями, отмахиваясь от надоедливых мух и слепней, заставляя себя внимательно следить за плескавшимся на мелководье сыном, и раздраженно морщился от шума и криков загоравших дачников.
Набегавшись и накупавшись, Никита начинал капризничать. Тогда Горлов с облегчением собирал вещи, и они шли домой. Послеобеденный сон в укрытой пыльными шторами полутьме длился недолго, без облегчения и покоя. Но вставать не хотелось, и он терпеливо ждал, пока проснется Никита.
По вечерам приходили соседи, и за долгим чаем говорили о политике.
- Сахаров сказал, что нужно отдать всю власть Советам. Он прав, это единственный способ избавиться партийной мафии, - размахивая погасшей сигаретой, увлеченно говорила Вера. Она преподавала английский в каком-то институте, подрабатывала частными уроками, недавно развелась и тут же нашла другого мужа. Тот сидел рядом и, горячась, поддакивал: "Иванов с Гдляном предлагают, чтобы членам партии запретили выдвигаться на выборах. Правильно! Пусть между собой избирают свои райкомы и горкомы!"
- Неужели, в депутаты снова пройдут эти - как их? - маяки производства? - продолжила Вера, погладив мужа по руке. - Кто сейчас в предвыборном активе? Орденоносные доярки, знатные сталевары, почетные шахтеры, лауреаты, парторги и заворги. Все, как на подбор - ударники коммунистического труда! Это же надо придумать название? Только вслушайтесь, как звучит: ударник коммунистического труда! Я попробовала перевести это одному американцу. Минут десять объясняла, он все не мог понять, а когда понял смеялся до слез. Ведь и, правда, смешно?
- Мы не должны этого допустить, - снова вмешался Верин муж. Следующие выборы - наше самое ответственное испытание. Все кандидаты должны избираться только на альтернативной основе. И никому никаких привилегий. Инженер и секретарь горкома - перед мною, избирателем - все равны!
- Я ликовала, слушая прямые трансляции Съезда народных депутатов, сказала другая соседка, Горлов не запомнил ее имя. - Накопленное у нас в душах за долгие годы молчания прям-таки выплескивалось! Как Собчак выступал! И такого человека не пускали во власть! Или Ельцин! Казалось бы, все у него было, власть и так далее, прочее. Но не побоялся, поэтому народ его понял и полюбил. Нигде так не голосовали за демократов, как в Москве, в том округе, где Борис Николаевич баллотировался.
А возьмите Попова, Шмелева, наших молодых депутатов: Болдырева и Левашова! Сколько светлых умов, сколько важных проблем поднимают! Между прочим, мы зря молодежь ругаем. Левашову всего двадцать четыре, а Болдыреву и тридцати нет. И таких, как они, много.
- Я слушала всем сердцем, а потом читала взахлеб, спешила поделиться со всеми, даже с незнакомыми в автобусе. Уж, не говорю про работу! Целыми днями только о Съезде. Представляете, у нас на заводе две недели никто не работал, так радовались! Куда не заглянешь, всюду будто праздник! вмешалась приятельница Нины.
Горлов вспомнил, что во время испытаний в Краснодаре, рабочие тоже решили побузить. Подключили телевизор, приемники на всю катушку, и вино с водкой - рекой. Хорошо, Цветков крепким мужиком оказался. Мол, чуть что тут же за ворота, с волчьим билетом, без выходного пособия! И хрясь молотком по экрану! Работяги сразу про демократию забыли, свое пузо ближе, не то, что у этой, которая сердце на уши повесила.
- Вот это и есть свобода! Такое упоение, просто петь и летать хочется, - всплеснув руками, закончила соседка
- Ах, как вы трогательно рассказываете, - сказала Вера, снова погладив мужа. - Вот увидите, мы победим! И заживем, представляете, как заживем!
"А не в стукачах ли они?" - думал Горлов, нетерпеливо ожидая, когда все уйдут и можно будет лечь спать.
* * *
Чтобы создать видимость хоть какого-то занятия он пристрастился листать накопившиеся газеты. В последнее время жена увлеклась: читала и подчеркивала наиболее острые статьи. Недостатка в них не было. Защищенные депутатской неприкосновенностью вчерашние зэки вовсю разрушали незыблемые устои. То, о чем недавно говорили только на кухнях или с близкими друзьями, теперь печаталось на первых страницах, а запрещенные книги издавались миллионными тиражами. Прежде за них выгоняли из партии и с работы, а порой и сажали. Но теперь, кроме недоумения - а что в них, собственно, такого? уже ничего не добавляли к умственной смуте. Горлов удивлялся, но не принимал близко к сердцу.
- Выпустят пар, а потом прихлопнут крышку, - думал он, вспоминая рассказы о хрущевской оттепели. - Впрочем, что-то и останется.
В последний день перед отъездом Горлов случайно натолкнулся на недавнее сообщение ТАСС: "... состоялся пленум Центрального Комитета КПСС. Пленум рассмотрел некоторые организационные вопросы деятельности Центрального Комитета КПСС. С докладом на Пленуме выступил Генеральный секретарь ЦК КПСС тов. М.С. Горбачев."
"Почему слова "пленум" и " центральный комитет" всегда пишут с большой буквы?" - мимоходом подумал Горлов и стал читать дальше.
"Тов. М.С.Горбачев сообщил, что группа членов ЦК КПСС, кандидатов в члены ЦК КПСС, членов Центральной Ревизионной Комиссии КПСС, из числа вышедших на пенсию, обратилась в Центральный Комитет КПСС и ЦРК КПСС с просьбой о сложении своих полномочий в центральных выборных органах партии. (Текст обращения будет опубликован в печати).
Пленум ЦК и Центральная Ревизионная Комиссия КПСС удовлетворили просьбу членов ЦК, кандидатов в челны ЦК, членов ЦРК КПСС, написавших обращение о сложении ими своих полномочий.
Он уже поднял руку, чтобы отложить газету, как вдруг заметил знакомую фамилию: "От имени подписавших обращение к участникам Пленума обратился бывший кандидат в члены ЦК КПСС, первый заместитель министра радиоэлектронной промышленности М.В.Кротов.
Тепло поблагодарив собравшихся, он заверил ЦК КПСС, что он, как и все его товарищи, полностью разделяет линию партии на перестройку и реформирование всех сторон жизни общества и приложит все силы для достижения поставленных партией целей.
В коротком ответном выступлении тов. Горбачев М.С. выразил большую благодарность товарищам за их работу в составе выборных органов партии, высказал им добрые пожелания крепкого здоровья и успехов на заслуженном отдыхе..."
Горлов машинально продолжал читать, не вникая в текст, думая только об одном: почему ушел Кротов, и что теперь будет с его проектом. Только Кротов заинтересовался его работой, он и протолкнул Горловские предложения в ВПК*. Горлов понимал, что без решения комиссии финансирования не будет, вряд ли состоится и назначение в Челябинск. К кому обращаться, кого просить, он не знал, сразу почувствовав себя ненужным, лишним...
"На пленуме также выступили: С.А. Афанасьев, член ЦК КПСС, персональный пенсионер Союзного значения, Ю.Ф. Соловьев, кандидат в члены ЦК КПСС, первый секретарь Ленинградского Обкома КПСС, Квасимова Л.Г., кандидат в члены Центральной Ревизионной Комиссии, радиомонтажница Научно-производственного объединения "Ураган", г. Ленинград ..."
* * *
По ночам было слышно, как за фанерной, в два слоя перегородкой сопят дети. Опасаясь разбудить, разговаривали шепотом, а потом молча и исступленно обнимались. Только в конце, сдерживая невольный вскрик, Нина прикусывала ему плечо. Боль вонзалась в него вместе с облегчающим наслаждением, внезапным и острым.
- У нас будто медовый месяц, - прижимаясь к нему, шептала она. - Мы женаты почти десять лет, а я люблю тебя все больше и больше. Когда выходила замуж, то не любила. Точно знаю - это была не любовь, что угодно, только не любовь. Она пришла потом: постепенно и незаметно.
- Выходила замуж - говорила, что любишь. Выходит, обманывала? недоверчиво спрашивал Горлов.
Мы с подругами говорили - ну, знаешь наши бабские разговоры? - и вышло: кто выходил замуж по любви - ни у кого не сложилось. А, кто по уму у тех все хорошо, и любовь пришла, без любви нельзя. Я прочитала: жизнь начинается с первой секунды, и, если дети зачаты в любви, у них больше шансов стать счастливыми. Как у нас: еще до того, как родилась Маша, а когда носила Никиту, уже была абсолютно уверена, что люблю, что сильнее любить - грех!
Их объятия становились все крепче, а тела соединялись жарко и неразрывно.
Подступал август. Короткие сумерки истончались в шелесте старых берез вокруг дома, сквозь открытое окно змеилась прохлада, издали доносился перестук первых поездов. Они засыпали под утро, свободные от забот наступающего дня.
1.7. ШИПИТ ИЗМЕНА В КАЖДОМ СЛОВЕ
- Вот заявление о переводе. Подпишите, пожалуйста - глядя в сторону, сказала Марина Богданова.
Горлов посмотрел ее заявление, сплошь исчирканное резолюциями. Судя по всему, Марина переходила в другой отдел, выигрывая в зарплате целых шестьдесят рублей! Это не было принято, и Горлов не мог припомнить такого случая, но внизу была подпись Котова. "Он не должен был подписывать до меня", - еще больше удивился Горлов.
- Что это значит? - спросил он.
- Без вашей подписи кадры не оформляют.
- Я спрашиваю, почему ты вдруг уходишь, и почему я ничего не знал, раздраженно спросил Горлов.
Ее лицо стало пунцовым. Она упорно молчала, потупив глаза и перекручивая ремешок сумочки так, что на нем отлупилась краска.
- Порвешь, - сказал Горлов, подписывая заявление.
- Спасибо, Борис Петрович, - уже дойдя до двери, Марина вдруг остановилась.
- Боренька, прости, если сможешь. Прости, что натворила, - слезы текли по ее лицу, размывая краску с ресниц неряшливыми черными потеками. Горлов даже не заметил, что она назвала его по имени.
- Что натворила? - растерянно спросил он.
- Они втроем насели. Вызвали в спецотдел, стали пугать и расспрашивать, расспрашивать и пугать. Но я ... Я - не из-за денег и не потому, что испугалась. От злости, от обиды, что ты все забыл, что смотришь сквозь, как на пустое место. Пусть, подумала, пусть ему плохо будет, как мне, или еще хуже. Даже радовалась, гадко и приятно, как если ранка чешется, и ее расковыряешь. А вечером опомнилась: что же я, дура наделала. Никто меня за язык не тянул. Стерва я.
- Какая обида? Ты давно замужем, мы все на твоей свадьбе гуляли, воскликнул Горлов, вспоминая. Это было всего один раз, после новогоднего вечера. Он подвез ее до дома, и Марина позвала выпить чая. Господи, столько лет прошло!
Она рыдала навзрыд, цепляясь за его плечи. Горлов боялся ее отпустить, что она упадет, ему было неудобно и страшно, вдруг кто-нибудь зайдет.
- Успокойся, расскажи толком, ведь нет ничего страшного, - успокаивал он, почти силком усаживая ее в кресло. Наконец до него дошло, в чем призналась Марина - секретные документы по отчету писал Рубашкин!
Он знал, что секретность нарушается сплошь и рядом, на это смотрят сквозь пальцы, всем ясно, что ничего не сдвинется, если соблюдать правила. Но это только до тех пор, пока не появится бумажка: донос, допрос, объяснения - безразлично. Так микроб начинает размножаться, не спрашивая тех, кто поместил его в питательную среду. Если ее признаниям дадут ход - а иначе быть не может - то скоро против него возбудят уголовное дело за разглашение государственной тайны. Вот почему Котов говорил ему о встречах Рубашкина с иностранцами.
"Я же сам дал им улику: включил Петра в список премированных! Господи, какой же я болван", - думал Горлов.
- Котов? Котов придумал? - спросил он.
- Да, он. Больше всех старался, он главный, а те двое его слушались. Сам уговаривал: пишите, все, как есть, пишите, это Горлов приказал, вам ничего не будет. А я себе места не находила, боялась тебя увидеть, когда узнаешь, с тобой встретиться, думала с ума схожу, ни есть, ни спать не могу. Котов догадливый! Зазвал к себе, предложил в другой отдел перейти, зарплата больше. Сказал, все уладит, если буду слушаться, - она всхлипывала, некрасиво сморкаясь и тем же платком промокала глаза.
- Ты что-нибудь подписала?
- Они диктовали, и я все про тебя написала, как ты меня заманил и бросил. Обещал, что не бросишь, а бросил! Но ты не виноват, ты - хороший. Этот Рубашкин, змея! Подползет, подольститься, зашипит и ужалит. Филя сказал, что его надо давить, как гадину - сапогом по голове и в мокрое место. А потом он дал мне вербное обязательство, я тоже подписала.
- Не вербное - вербовочное обязательство, - догадался Горлов.
- Нет, вербное, - капризно улыбнувшись, возразила Марина, - как вербное воскресение. Они меня как бы воскресили для новой жизни и дали другую фамилию: Сильфидова! Красиво, правда? Если забуду, умру. Но я никогда не забуду. А потом Филя меня при всех целовал. Как замечательно!
- Какой Филя? - растерявшись, спросил Горлов.
- Я его так зову. Враги преследуют и шельмуют, а он скрывается, только мне открылся: Феликс Эдмундович! Феликс Эдмундович Дзержинский. У него такие чистые руки, только сердце холодное, как айсберг в океане, а бородка чудесно пахнет и всюду щекочет. Представляешь, Боря, всюду! Все тело и ... и там тоже.
Марина уже не плакала, улыбалась странно и счастливо, только глаза были неподвижными с расширенными зрачками, она глядела, не мигая, в одну точку, куда-то вверх за спину Горлова. Он замер от жуткого предчувствия, по шее вниз потекли капли пота.
- Холодок бежит за ворот, - некстати вспомнил он, не в силах пошевелиться.
- Андропов меня тоже любил, после Филиньки. Хороший, но мне не понравился, у него все вялое, сморщенное и сладкое, как сухофрукты для компота. Забыла, как зовут. Пока был со мной - знала, как после - не знаю. А наш Котов улыбается и меня везде гладит ... В черной комнате - роскошная постель, Филинька и Андропов меня по очереди трахают, и Виктор Михалыч тут же! По голове ласково гладит!
Марина стала раскачиваться и неожиданно завыла на самой высокой ноте, все громче и громче.
- Успокойся, Мариша, успокойся, все будет хорошо, - бессмысленно повторял Горлов, пытаясь напоить ее налитой из графина теплой, застоявшейся водой.
- У-у-у-у, - монотонно продолжала она и, неожиданно выхватив стакан, ударила Горлова в лицо.
- Звоните в медпункт, врача скорее, врача, - кричал он, чувствуя как кровь заливает глаза.
Он не знал, сколько времени держал ее, пытаясь успокоить, а она билась и рвалась у него из рук. Потом женщины силой увели Марину, ему показалось, что их белые халаты в багрово-красных пятнах.
- Надо зашить рану, перевязать и укол против столбняка, - сказала Жанна Георгиевна, которая весной выписывала Горлову бюллетень при простуде. Она осторожно вытирала ему лицо влажной ватой, от этого щипало, и Горлов слышал, как щелкают и лопаются пузыри.
- Перекись водорода - в прошлом лучший окислитель для ракетного топлива, - сказал он.
- Взлетать еще рано, я вас сейчас в больницу отправлю.
- Не надо в больницу, пусть так заживает.
- Что с ней? Она выздоровеет? - скривившись от резкой боли, спросил Горлов.
- Я психиатрию едва на тройку вытянула, и за все шесть лет после института такие больные не попадались. Может быть, просто понервничала, и реактивное состояние. Специалисты разберутся. Я все-таки выпишу направление, а вы распишитесь за отказ от госпитализации.
- Зачем же выписывать, если я отказываюсь?
- С врачами не спорят! Положено, вот и выписываю. Зайдите ко мне завтра, посмотрю, нет ли нагноения.
"Симпатичная, этот доктор, не красивая, а симпатичная, только слишком худенькая, похожая на девчонку-подростка", - думал Горлов, улыбаясь вслед Жанне Георгиевне.
Неплотно прикрытую дверь рвануло сквозняком, и со стола сдуло бумаги. Горлов нагнулся: на одном из листов было заявление Марины.
Перечитав резолюции, он понес заявление в отдел кадров. Начальника не было, и Горлов зашел к заместителю. Ничего не спросив, тот взял заявление.
- Да, знаю, меня предупреждали. Как раз сегодня Генеральный обещал подписать кадровые приказы, мы и этот туда же. Не беспокойтесь, к вечеру оформим. Где вас так, Борис Петрович? - кадровик сочувственно кивнул на висок, крест-накрест залепленный пластырем.
- Расшибся, - неопределенно буркнул Горлов.
- Вид у вас какой-то нездоровый. Идите домой, я увольнительную на два дня выпишу.
* * *
Горлов звонил Рубашкину весь вечер, но телефон не отвечал. Петр появился далеко заполночь, и они уговорились встретиться утром. Горлов говорил намеками, телефону не доверял, боялся, что прослушивают. Но, судя по всему, Рубашкина пока не трогали, он ничего не знал.
"Марина в психбольнице, ее объяснениям - грош цена. Буду отпираться. Только бы Рубашкин не подвел, - ворочаясь под душным одеялом, думал Горлов.
1.8. СЛЫШЕН ЗВОН БУБЕНЦОВ ИЗДАЛЕКА...
Почти всю ночь Горлов маялся от тошноты и головной боли. Утром стало совсем невмоготу.
"Надо было сразу ехать в больницу, - посмотрев в зеркало, он вспомнил Жанну. - Все-таки она симпатичная, не похожа на доктора".
Он надеялся, что благодаря лету в районной поликлинике очереди не будет, однако перед кабинетом хирурга толпилось человек двадцать, в основном старушки. Опять подступила тошнота, он еле дождался, когда освободится стул, уже не было сил стоять.
Время шло нестерпимо медленно. Так же медленно и лениво мыли пол две уборщицы. Они приближались с разных сторон длинного коридора задом наперед, внаклонку, ноги одной из них были испещрены вздувшимися синими венами. Обе остановились, не дойдя до Горлова нескольких шагов, и ожесточенно заспорили.
- Я полтора коридора и десять кабинетов за восемьдесят, а ты - всего семь и гребешь девяносто. Твой участок остался, ты и замывай, - кричала та, что слева, размахивая тряпкой, грязные капли летели во все стороны. Другая возражала, что у нее кабинеты больше, свою половину она вымыла, и дальше ей - трын-трава. Так и не накричавшись, они разошлись, каждая в свой конец.
Наконец дошла очередь и до Горлова. Врач был старым, с военной выправкой и говорил с едва заметным акцентом, верно был с Кавказа. Не слушая Горлова, он размотал повязку и ловко отлепил пластырь.
- Могло и хуже, могло и хуже, - бормотал он, обрабатывая рану. Было больно, слезы текли сами собой. - Где и с кем подрались, говорите коротко, для милиции.
На уговоры врач не поддался: мол, положено, и все! Наконец Горлов догадался показать направление, выписанное Жанной Георгиевной.
- Совсем другое дело, раз вы не первичный. Кто первый раз осматривал травму, тот милицию извещает. Порядок такой! - обрадовался врач. Закончив перевязку, он торопливо выписал рецепты и отправил Горлова оформлять больничный лист.
Остаток дня Горлов провел в тревожной полудреме. Он понимал, о новом назначении следует забыть. Минимум, чего можно добиться, это избежать тюрьмы. Максимум - сохранить допуск к секретности, но даже в этом случае увольнения не избежать. Как он сочувствовал Рубашкину, когда того увольняли. И месяца не прошло, такое же случилось с ним самим. Куда идти и где искать новую работу? Ему даже в голову не приходило, что можно заниматься не системами наведения или оптоэлектронными боеголовками, а чем-то другим, например, чинить телевизоры
У вечеру собрались тучи, улицы потеряли цвет, стали блеклыми и тусклыми. "Примета такая, что ли: как соберусь к Рубашкину - обязательно дождь", - думал Горлов, стоя на остановке. Погода портилась на глазах, рвануло сухим ветром и по тротуарам, вдоль домов покатился мусор. Гром раскатился неожиданно и гулко, Горлов машинально пригнулся, как привык на полигонах. Редкие прохожие ускорили шаг, торопясь укрыться от первых капель хлынувшего ливня. Наконец подошел переполненный троллейбус 12-го маршрута, и Горлов втиснулся спиной в заднюю дверь. Щелкнув на сочленении проводов, машина осыпалась веером ярко-голубых искр и покатилась под черными от дождя кронами тополей вдоль Большого проспекта.
Перед въездом на Тучков мост троллейбус застрял у светофора. Стекла запотели от влаги, Горлов протер их рукавом. Всякий раз, проезжая мимо своего старого дома, Горлов хотел остановиться, неспешно войти под своды старинной арки и дальше - во двор необычной пятиугольной формы. Когда-то весь его центр занимал огромный каменный сарай - до революции в нем запасали на лето лед. Потом переделали под дровяные сараи - у каждой семьи был свой маленький закуточек, а кому не хватало места, складывали поленницы вдоль стен. В середине пятидесятых - он был тогда совсем маленьким провели паровое, и сарай снесли.
Да, это было в 1956 году! В ноябре ему исполнилось четыре года, и к праздникам отец купил их первый телевизор.
Горлов вспомнил, как когда-то они с Рубашкиным взялись сравнивать биографии: ровесники, закончили один институт, только разные факультеты, оба из коренных ленинградцев, росли в коммуналках, он - на Васильевском острове, а Петр - через мост, на Петроградской стороне. Зимой Малая Нева замерзала, по льду можно было переходить с берега на берег, а васильевскоостровские сходились драться с петроградскими точно посредине. Правда, они с Петром были слишком маленькими, а когда подросли, река уже не замерзала.
"Климат изменился", - подумал Горлов. Он вдруг вспомнил Наташу Перегудову. Они жили в одном доме, учились в одной школе, но он так стеснялся, что за несколько лет ни разу с ней не заговорил. Кажется в седьмом классе он выдал свою тайну Коле Матвееву, а тот растрезвонил во дворе, и Горлову прохода не давали. Выйдет - тут же хором, со всех сторон: "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь!". Первое время Горлов дрался до крови, начал с Матвеева. После понял, что бесполезно, и терпел молча. А вскоре отец Наташи получил целый особняк в центре. Он действительно был генералом, но не просто генералом, а - говорили старушки - жутко засекреченным конструктором атомных кораблей. Перегудовы переехали, и Горлов больше никогда ее не встречал, но вспоминал часто. Точнее, ее отца, как он шел через двор в распахнутой шинели с алой подкладкой никогда после Горлов не видел таких, - по дороге раздавая детишкам леденцы, как опрятный сержант-водитель отдавал ему честь и придерживал заднюю дверцу: генерал Перегудов никогда не ездил на переднем сиденье.
Горлов с детства мечтал стать таким же, сколько себя помнил. Но в военное училище не поступил - забраковала медкомиссия. Тогда он отнес документы в Политехнический - родители так решили, вспомнив, что он три года ходил в кружок радиолюбителей Дома пионеров. Уже на втором курсе Горлов решил, чем будет заниматься, и поэтому распределение на секретное оборонное предприятие подписал с радостью.
С тех пор ничего неожиданного в его жизни не было, если не считать внезапной женитьбы на студентке Консерватории. Он встретил Нину на дне рождения у одноклассника. Она сидела в сторонке, потом ее попросили спеть. Она запела грустную казачью песню, и Горлов неожиданно для себя встал рядом и стал подпевать. Весь вечер он не отходил от нее, а потом пошел провожать до общежития. Он ухаживал за Ниной отчаянно, будто от этого зависела жизнь, и через месяц она сама пришла к нему в этот самый дом на Тучковой набережной, когда все были на даче.
Он нервничал и торопился, а когда понял, то уже не мог остановиться, да она и не хотела, изо всех сил обнимая его плечи.
- Почему же ты ничего не сказала? - почти сразу спросил он, и она молча заплакала.
- Теперь я никогда, понимаешь - никогда, не стану прежней, тебе не понять, Господи, тебе ни за что не понять. У меня уже все было, - горько и беззащитно всхлипывая, шептала она.
- Прости меня, прости, - шептал он, чувствуя, как затопляет душу нежность и одновременно сознание вины, которые он так и не смог забыть.
Через несколько дней мама спросила, скоро ли свадьба. "С чего ты взяла?" - удивился тогда Горлов. Оказалось, соседка видела их, когда он, крадучись, вел Нину по коридору в ванную. Увидела и рассказала на кухне. Женщины посудачили, решив, что Боря, которого все знали с рождения, на этот раз обязательно женится. И оказались правы: вернувшись с каникул, Нина призналась, что беременна.
Да, в его жизни все получалось удачно, и от этого Горлов забыл о житейской осторожности. Он вспомнил, как много раз отец предупреждал, чтобы он меньше доверял словам. И Нина в сущности говорила о том же самом. "Иногда ты бываешь, как самодовольный индюк! Распустишь крылья и ничего вокруг не видишь, никого не слышишь, только себя" - говорила она, а Горлов сердился, мол, она ничего не понимает.
Может быть все, что случилось - от самодовольства? Правильно говорят, от сумы и от тюрьмы не зарекайся", - подумал Горлов, чувствуя, как давят сердце тревога и страх.
* * *
К тому времени, когда троллейбус въехал в темную расщелину Большой Пушкарской, дождь кончился. Черно-фиолетовая туча еще нависала за Ватным островом, но закатное солнце уже высверкивало на куполах Князь-Владимирского собора.
Горлов заметил, что одностороннее движение по Пушкарской устроено так, что по ней можно только уезжать от церкви. Он вспомнил фильм Абуладзе "Покаяние": "Зачем же нужна улица, которая не ведет к храму?"
"А вот улица, которая ведет от храма, но никто не удивляется," подумал он.
Чем дальше ехал троллейбус, тем темнее нависали над мостовой серые здания. Светлый кусочек неба с едва размытым силуэтом собора в запыленном стекле становился все меньше, пока не скрылся совсем. До дома, где жил Рубашкин, осталось две остановки, и Горлов завертелся в тесноте, продираясь к выходу.
1.9. СОБРАЛАСЬ ТУТ ВСЯКАЯ ШАНТРАПА!
Рубашкин жил в сером, построенном еще в начале века доме на углу Кронверкской и Большой Пушкарской. Его жена Катя потратила три года, чтобы обменяться на трехкомнатную квартиру с окнами на Матвеевский садик. Горлов подозревал, что даже ее муж не знает, каких усилий и денег стоили бесконечные цепочки разменов.
Впрочем, в деньгах Рубашкины не нуждались. Отец Кати был секретарем райкома в Ростовской области, чуть ли не каждый месяц слал с попутными машинами ящики консервов, домашней колбасы, фруктов и прочей снеди. Петр никогда не жадничал, что оставалось, нес на работу, и женщины души в нем не чаяли, берегли от начальства, когда Петр запирался в одной из комнат. Говорили, что Рубашкин пишет рассказы, но, когда просили почитать, отшучивался. Говорил, что не тот жалкий графоман, кто бездарно пишет, а тот, кто не умеет этого скрыть.
Дверь долго не открывали, из квартиры слышались чьи-то голоса, и Горлов позвонил еще раз, долго не отпуская кнопку.
-Сейчас открою, - наконец заворчал Рубашкин, распахивая двери. - Зачем звонишь, если открыто? Идем ко мне, я мигом допечатаю, тогда и поговорим.
В прихожей и в проходной комнате было невероятно пыльно, по мебели и стульям валялись газеты, стопки машинописных листов вперемежку с детской одеждой.
- Катя еще не приехала? - на ходу спросил Горлов, многозначительно кивнув на двух молоденьких девушек, которые что-то старательно печатали, устроившись за обеденным столом друг напротив друга.
- Не хочет. Говорит, Насте полезно. Фрукты, свежий воздух и всякое такое. Дом большой, теща помогает, только ругается, что я не еду, - ответил Рубашкин, усаживаясь за машинку.
- Закрой дверь, девчонки отвлекают, - он печатал двумя пальцами, делая длинные паузы между ударами.
- Что пишешь? - спросил Горлов, усаживаясь в кресле.
- На! Заметишь ошибку, подчеркни, - Петр передал несколько страниц, и Горлов стал читать с середины.
"...в эти дни, когда весь французский народ торжественно отмечает 200-летие Великой французской революции в старинном парижском особняке на улице Буассьер тепло принимали советских гостей - Раису Максимовну Горбачеву и видных представителей нашей науки и культуры - академиков В.Н.Кудрявцева и Т.Н.Фролова, первую женщину-космонавта В.Н.Терешкову, знаменитых писателей и артистов Б.И.Олейника, Т.П.Буачидзе, А.В.Баталова, Н.Н.Губенко и других.
Раиса Максимовна рассказала, как в СССР широко отмечается знаменательная дата.
- В Москве, Ленинграде, столицах союзных республик, в трудовых коллективах рабочие с волнением ставили свои подписи на листах бумаги, где было написано: "Накануне 200-летия Великой французской революции и официального визита во Францию М.С.Горбачева все советские люди шлют свои сердечные приветствия французам и француженкам".
От их имени я дарю вам эти послания как свидетельство нерушимой дружбы между французским и советским народами, - сказала Раиса Максимовна"
- Представляю, с каким волнением рабочие ставили подписи. Райкомовцы спустили разнарядку, активисты и забегали по цехам: кто подпишет - тому продуктовый набор вне очереди! Как тут не волноваться? Конечно, с волнением подписывали. С очень большим волнением! - засмеялся Горлов.
Рубашкин закончил печатать и, вынув из машинки лист, повернулся к Горлову:
- В "Ленинградском рабочем" заказали. Я радио послушал, телевизор поглядел, завтра в редакцию отнесу - напечатают за милую душу, рублей восемь заплатят за актуальность - приглядевшись, он неожиданно спросил: "Что у тебя с головой?"
- Только сейчас заметил? - и Горлов стал рассказывать обо всем, что случилось.
- А я удивлялся, что они вдруг прицепились, - дослушав, задумчиво сказал Рубашкин. - Дня три назад, звонок по телефону: мол, здрасте, я из Комитета государственной безопасности, не могли бы вы, Петр Андреевич, к нам в райотдел заглянуть на часок. Я в ответ вежливо прошу: "Представьтесь, пожалуйста, кто будете". Он назвался майором Коршуновым Павлом Васильевичем или Николаевичем, забыл. И снова: дескать, заходите - гостем будете. Спрашиваю: гостем в качестве обвиняемого, подозреваемого или свидетеля? Тот замялся, потом говорит: "Заходите, дружок, на часок, а не хотите дорогим гостем, будете свидетелем... пока. Сами не придете, поможем".
А я в ответ: "Если свидетелем, то пришлите повестку с указанием по какому уголовному делу". Обещал прислать, но с тех пор ни слуху, ни духу. Теперь все понятно!
Только ничего у них не получится. Во-первых, с тех пор, как ушел от тебя в газету, я никаких секретных документов в глаза не видел, а то, что раньше знал, как инструктировали, давно забыл. Ничего не помню, решительно ничего. Скажу, на гипноз к Кашпировскому ходил, а потом заряженную воду потреблял в количестве двух литров, так закодировался, что, хоть режь, ничего не помню.
Во-вторых, их единственный свидетель - в психушке! Если ты сопли раскаянием не распустишь, ничего у них не выйдет. Главное: ни в какие беседы не вступай, ни на один вопрос не отвечай, кроме как: "Не было, не видел, не знаю". Запомни: твое дело - молчать и писать ответы, вслух - ни одного слова! Только письменно, только в протоколе!
Раньше как? Прищемят сапогом яйца, сразу признательные показания! Теперь не то, нынче - ого-го - перестройка, социалистическая законность, партия возгласила курс на правовое государство. Без бумажки посадить нельзя. Сегодня бумажка - самое наше все!
Рубашкин говорил легко и уверенно, усмехаясь, но думал о чем-то своем, и Горлов вдруг успокоился. Ему показалось, что все его страхи гроша ломаного не стоят.
- Петр Андреевич, к вам Таланов пришел, - из соседней комнаты закричали девушки.
- Вы закончили? Еще много осталось? - спросил Рубашкин. Одна из них ответила, что совсем чуть-чуть, минут двадцать.
Идем, с Талановым1 познакомлю, - сказал он Горлову, вставая из-за стола.
- Что эти девчонки у тебя делают?
- Сахарова перепечатывают. Шесть копий за вечер, на двоих двенадцать. Сами вызвались помогать, между прочим, бесплатно.
Завтра на секции будем обсуждать, хочешь - приходи
Горлов хотел спросить что за секция, где будут обсуждать Сахарова, но промолчал. Они вышли в прихожую, где их ждал высокий, худощавый человек, с большими залысинами. Горлов вспомнил слово "яйцеголовый" - так, пожалуй, можно было сказать о Таланове.
- Готово? - спросил тот, здороваясь с Петром.
- Минут через пятнадцать, подождем, заодно чая выпьем.
Они прошли на кухню. Там было так же запустело, как в комнатах.
Таланов поднял с пола листок бумаги и вдруг стал читать вслух:
"Я сам себя не узнаю,
Я третий день уже не пью!
За что такие муки?
Ну дайте ж выпить, суки!
Сидящие в Совете,
Вы будете в ответе.
Вас, бля, наверх избрали,
Доверье оказали,
А вы к трибунам рветесь,
За что же вы деретесь,
Как будто срань жуете.
Вы что, совсем не пьете?
Нас не кормил досыта
Ни Мишка, ни Никита.
Звездят, что мяса мало,
Но водки всем хватало!
Рассею допустимо
Оставить без бензина
Без хлеба, без селедки,
Но только не без водки!
Гляди, возьмут робята
Оружье прольтарьята
Наступит бунт кровавый
Как бой - святой и правый
Возьмем булыжник в руки,
Дадите ж выпить, суки?"
- Ведь про тебя, Петя, - дочитав, сказал Таланов, - Не стих, а крик души. Похоже сам и писал.
- Обижаешь автора, - сказал Рубашкин. - Кстати, он - капитан 1-го ранга, профессор, чуть не академик, но голос народа слышит лучше некоторых наших демократов.
Они заспорили о предстоящих выборах, постоянно упоминая каких-то неизвестных Горлову людей. Немного посидев и не допив жидкого, едва закрашенного чая, он попрощался.
- Заходите, мы Петиным друзьям всегда рады, - дружелюбно сказал Таланов, пожимая ему руку.
* * *
Поздно ночью позвонил Цветков.
- Я все уладил, Борис Петрович, понимаете, я все уладил. Не беспокойтесь! - кричал он. - А ваша запускающая схема - просто восторг! Ребята уже штук двадцать отклепали - ни одного отказа. Ждем в гости.
- Мне Котов отпуск на осень перенес, а в командировку не пустит, спросонья буркнул Горлов и услышал, как Цветков засмеялся: "Никуда Котов теперь не денется. Надо будет - лично проводит. Ждем!
1.10. ЧВАНСТВО У КОММУНИСТА, КАК НА СВИНЬЕ САЛО
Первые такты вкрадчиво прозвучали, едва "Красная стрела" замерла у главного перрона, напротив памятника Ленину. Сперва музыка слышалась тихо, будто на ощупь находя путь. Но с каждым следующим аккордом она набирала силу и мощь в громе литавров, в маршевом зове золотых труб. Музыка реяла над Московским вокзалом, выплескиваясь на окрестные улицы и площадь Восстания: так неудержимо росли сила и мощь Ленинграда - города-героя, города-труженика, города-созидателя, колыбели трех революций.
Котов чувствовал личную причастность к этому величию и остро, как никогда раньше, свою причастность к тому, что было источником и движущей силой всего вокруг - к Советской власти и ее животворящей сути, к великой Коммунистической партии.
"Мы будем петь и смеяться, как дети", - жизнерадостная мелодия услышалась ему вдруг, совсем невпопад с церемониальной поступью "Гимна великому городу", но он стер с лица торжествующую улыбку.
Участники пленума неспешно выходили из вагонов и останавливались маленькими группами. Котов заметил приветливые, как бы приглашающие присоединиться взгляды. Его уже принимали за своего, но он чувствовал - не совсем, будто настороженно выжидая, так сторожевой пес скалит клыки, еще не распознав, свой или чужой.
Котов вежливо раскланивался, подмечая, кто приветлив, а кто равнодушен. Проходивший мимо Гидаспов* остановился и, здороваясь, пожал ему руку.
- Обрати внимание на подборку публикаций. Она в общем пакете, в самом конце. Проработай! А в конце недели позвони. Есть, что обсудить, многозначительно улыбнулся Гидаспов. Улыбка у него была больше угрожающей, чем веселой.
- Хорошо, Борис Вениаминович, - улыбаться в ответ не хотелось, но Котов улыбнулся через силу. Краем глаза он заметил, что несколько человек следили, как с ним разговаривает Гидаспов, и это было приятно.
Тем временем делегаты уже входили под стеклянные своды вокзала. Их лица были деловыми и озабоченными, такими и должны быть руководители!
- Виктор Михайлович, ваша "Волга" у входа слева, - обратился к нему моложавый инструктор из обкомовского орготдела, услужливо протягивая листок бумаги с номером: 01-10 ЛЕА.
На переднем сиденье уже расположился Ковальчук, слесарь с Металлического завода. Он был членом ЦК с незапамятных времен, лет десять, не меньше. Так повелось с давних пор, что в ЦК непременно были простые рабочие и колхозники. Повезло и Ковальчуку - отметили и возвысили. Его, как положено члену ЦК, приглашали на всякие торжественные мероприятия, награждали орденами, но всерьез не считались.
- Слышь, Михалыч, скучный выдался пленум, банкета не было, а отвальную скомкали. С коллективом не пообщались! Раньше такого не допускали, измельчание - такая негативная тенденция наблюдается. Ты у нас новичок, но, слышал, вольешься в, так сказать, ряды. На следующем пленуме кооптируем тебя кандидатом в члены ЦК КПСС, - обернувшись, Ковальчук многозначительно понизил голос.
"Кооптируем! Твое дело - руку поднимать и в ладоши хлопать", пренебрежительно подумал Котов.
- Поехали, посидим накоротке. Я недалеко живу, жена на работе, а запасец всегда наготове. Бутылочку-другую искореним, исправим недоработочку в рабочем порядке? - предложил Ковальчук, не сомневаясь в согласии, но Котов отказался, хотелось продлить праздничное настроение, какое за все его сорок четыре года было всего дважды. Первый раз - когда первый секретарь обкома Романов* назвал его лучшим коммунистом Ленинграда. Такое не забывается! Тогда он ждал многого, никак не меньше, чем уровень секретаря райкома. Григорий Васильевич приглядывался, дважды принимал в Смольном. Но завистники помешали. Сволочь Каданцев: наклепал, что Котов ничего не умеет, что ни поручишь - развалит. Ну, улетело изделие, черт его знает куда, аж над Северным полюсом рвануло, так никто же не погиб! Да, разве он виноват, что опытный пуск закончился неудачно? Еще Ленин говорил: "не ошибается тот, кто ничего не делает!".
"Сколько же я лет потерял, сидя на отделе? Семь? Нет, семь с половиной! Другие за это время до Обкома доросли и даже до ЦК, а мне резисторы достались и прочая электроника. Подумаешь, начальник отдела, подчиненных - всего полторы сотни. Разве масштаб для меня? Но теперь - все! Теперь - музыка не та, таперича барин другой", - думал Котов, выходя из черной "Волги" у главного входа в Объединение.
- Можешь ехать в гараж, - небрежно бросил он водителю. Вахтер настежь распахнул двери и взял под козырек: "Здравия желаю, товарищ Котов!"
- Как служба? - на всякий случай спросил Котов, забыв как того зовут.
- Все в порядке, Виктор Михалыч, - почтительно ответил старший по вахте, но Котов прошел, не обратив внимания. Он уже не мог, да и не старался скрыть радость; такую испытывают достойные, получившие, что заслужили, после долгого ожидания. Идя по коридорам, он коротко кивал встречным, ни с кем не здороваясь первым. Недруги назвали бы его высокомерным, но ему не было до них дела. Котов шел, будто слыша за собой поступь миллионов, твердый шаг многомиллионной армии ленинградских коммунистов, коммунистов всего Советского Союза.
Едва он вошел к себе в кабинет, заглянула секретарша:
- Виктор Михайлович, звонили из парткома, Лахарев просится доложить, а у нас, пока вы были на пленуме ...
- Подождут! Все подождут! - решительно оборвал ее Котов. - Ни с кем не соединяйте и никого не пускайте, у меня срочное поручение товарищей из ЦК!
Она хотела что-то добавить, но Котов махнул рукой: дескать, больше ни слова.
Оставшись один, он отпер чемодан, вынув из бокового кармашка вместительную кожаную папку и такой же блокнот с золотым тиснением на обложке: "Делегату июльского (1989 г.) Пленума Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза".
Материалы, о которых говорил Гидаспов, действительно оказались в папке. Это были вырезки из республиканских и местных газет. Вчитываясь в каждое слово, Котов дотошно изучал их содержание; особо интересные конспектировал в блокноте:
""Правда Украины", орган ЦК КП Украины (19.03.89 г.) напечатала статью начальника треста "Киевметрострой" заслуженного строителя УССР В. Волчкова "Когда забывают о партийной этике", осуждающую двуличную позицию литераторов-членов КПСС И. Драча, П.Осадчука, В. Яворинского и ряда других.
"Попытка создать какую-то новую политическую структуру, не подконтрольную КПСС, призывы к полному восстановлению суверенитета Украины, фракционность и групповщина - все это несовместимо с марксистско-ленинской идеологией, с членством в рядах коммунистической партии. Прикрываясь партийным билетом эти, так называемые писатели и поэты, ведут оголтелую антисоветскую и антикоммунистическую пропаганду. Под некоторыми их заявлениями мог бы с успехом подписаться Петлюра и Бандера! Что это, как не оскорбление всех народов СССР и прежде всего - украинского."
"Правильно, товарищ Волчков! Пришло время избавиться от всевозможной нечисти. Это тля, которая жирует на наших временных трудностях", - записал у себя в блокноте Котов. Подумав, он поставил на полях три восклицательных знака.
Отложив прочитанное, он взял вырезку из газеты "Вечерний Минск" с отчетом о собрании актива областной партийной организации. Тема была близка и понятна: "Об усилении партийного влияния на ход перестройки". Котов заинтересовался выступлением секретаря парткома Минского часового завода В.В. Чикина: "...совершенно непонятно то олимпийское спокойствие и пассивность, с какими руководящие органы партии взирают на попытки отстранить КПСС от власти, развалить существующую Советскую федерацию равноправных народов и демонтировать социализм, ликвидировав его исторические завоевания. Только в таком духе можно трактовать раздающиеся безудержные восхваления мелкобуржуазных ценностей и откровенное, наглое презрение ко всему советскому, какую-то болезненную любовь к кооперативам. Со всем этим, а также с безудержным шельмованием проверенных партийных кадров, ведущееся под лозунгом борьбы со "сталинизмом" и бюрократизмом мы сталкиваемся ежедневно, но адекватного отпора не даем, а если и даем, так с большим опозданием.."
"Верно говорите, товарищ Чикин, но пора от слов переходить к делу", записал Котов, подчеркнув свой вывод красным карандашем: отмеченное следовало чуть-чуть переиначить, добавить факты и использовать в выступлении на районном партхозактиве по итогам Пленума. Он не сомневался, что ему дадут слово: из всей парторганизации района в Москву пригласили только его.
Раздраженно прикрикнув на заглянувшую секретаршу, Котов взялся за следующие статьи: "Нам совершенно непонятно, почему КПСС практически без боя сдает свое влияние на средства массовой информации. Нужно немедленно оздоровить редакционные коллективы в изданиях так называемой "желтой прессы" - "Огоньке", "Московских новостях" и им подобных, а еще лучше просто их закрыть..."
"... членство в КПСС несовместимо с участием в оппозиционных ей движениях. Пришла пора отобрать партбилеты и применить Закон по всей его строгости к идеологическим и диверсантам и перевертышам. Нельзя медлить с этим ни одного дня, ибо такие оборотни являются активными носителями и пропагандистами идей, разлагающих основы нашей партии изнутри. Их призывы к отмене проверенного временем принципа демократического централизма звучат все наглее и нахальнее. Это называется одним словом - ревизионизм. А как поступать с ревизионистами и антисоветчиками, мы, рабочие завода "Красное Сормово", хорошо помним. Если. Кто-то забыл, то пусть приезжает - мы напомним, да так, что слабо не покажется!"
В конце Котов обнаружил уже ставшее известным всей стране "Письмо трехсот". Его подписали знатные рабочие и служащие-партийцы Киевского завода "Арсенал": "От имени многотысячного коллектива нашего, прославленного революционными традициями, завода требуем, чтобы ЦК КПСС обеспечил прекращение разнузданной антисоветской и антикоммунистической пропаганды, сурово наказал всех предателей и изменников. Мы одобряем и поддерживаем Указ Президиума Верховного Совета СССР "О внесении изменений и доплнений в Закон СССР "Об уголовной ответственности за государственные преступления".
Указ дает необходимые правовые основания потребовать от органов КГБ СССР и народных судов на местах развернуть широкую кампанию по пресечению деятельности тех, кто, воспользовавшись линией партии на перестройку и гласность, дискредитирует Советскую власть, ее исторические завоевания, подрывает нерушимую дружбу народов Советского Союза и братских стран социалистического лагеря..."
"Так вот, что имел в виду Борис Вениаминович. Собрать все здоровые силы в один кулак, организоваться и ударить! Ударить так, чтобы от этой швали ошметков не осталось. Они шельмуют партию, клевещут на чекистов! Не понимают, кого дразнят, куда суют свои грязные ручонки - в спящего тигра, нет - в медведя. Русского медведя! Жалкие идиоты! Жизнь их ничему не научила. Забыли, что русские запрягают медленно, но ездят быстро. Будто мы в первый раз столкнулись с оппозицией и ревизионизмом. Да вся история КПСС - борьба и еще раз борьба. Сколько нечисти вымел Сталин, и мы выиграли войну. А после успокоились, жирком обросли. Вот и получили: сперва Венгрия, потом восточные немцы зашевелились, и вдруг, в 68-м, откуда ни возьмись чехи! Лицо социализма им, видите ли, не по вкусу. Так где же теперь эти имре-нади, дубчеки и примкнувшие к ним валенсы? Первых расстреляли, и на остальных патронов хватит. Час придет, рука не дрогнет", - с волнением думал Котов, представив как стоит с автоматом, уверенно расставив ноги на ширину плеч, а в десятке метров, вдоль кирпичной стенки дрожат от страха предатели. Он почему-то представил среди них Рубашкина с Горловым, и у него потеплело на душе.
- Виктор Михалыч, из парткома звонят, очень срочно..., - снова заглянула секретарша.
- Сколько раз говорить, чтобы не мешали!
- ... звонят по поводу Горлова.
- Я вам за что зарплату плачу? Вон отсюда, вместе с вашим Горловым - к чертовой матери, - распаляясь, закричал Котов.
Она пунцово покраснела, на лице появились белые пятна.
- Распустились, поручения ЦК ни в грош не ставят, - раздраженно буркнул ей вслед Котов.
Но имя Горлова зацепило. Котов подумал о нем без прежней злости, как о неприятном деле, которое хочешь, не хочешь, а сделать надо. Вчера Нестеренко специально приехал к отходу поезда, чтобы вступиться: мол, Горлова добивать не надо, еще пригодится, талантливый.
- Тоже, талант выискал! Кем бы он был, если б не я? Таких у меня двенадцать на дюжину, - возразил Котов.
Но Нестеренко настаивал и в конце концов намекнул на свою помощь в смещении Кротова. Да, это было весомо, не поспоришь. Кротов собирался подмять под себя Челябинское ОКБ. Нельзя было этого допустить, тем более с назначением Горлова, ни в коем случае. Нестеренко помог, - молодой, но из ранних, - действительно помог, а за услугу нужно платить ответной услугой, - это правило Котов чтил. Но почему Нестеренко в качестве долга просил за Горлова? Неужели не понимал, что может рассчитывать на большее? Наконец проговорился: Цветков заинтересован, развернул у себя кооператив, деньги мешками гребет, а без Горлова - труба.
- Почему ж не поделится? С друзьями делиться надо, - примерно так выразился Котов. Сговорились на трех тысячах, тут же, в сторонке и рассчитались. "Жук, небось, с краснодарцев вдвое получит", - подумал Котов, прощаясь с Нестеренко.
Поморщившись, Котов взялся за телефон. Хочешь, не хочешь, а Горловское дельце спустить на тормозах надо.
"Только бы успеть. Если дело уже возбудили, то прикрыть уже не удастся", - решил он.
На другом конце провода не отвечали. Коршунов либо не поднимал трубку, либо уехал.
"Ладно, не горит, подождем до завтра. А зря я на нее накричал", вспомнив секретаршу, подумал Котов и нажал на кнопку вызова.
- Докладывайте, что у вас стряслось, - сказал он, когда та переступила порог.
Облегченно вздохнув, она положила перед Котовым список звонивших и по какому вопросу. Имя Павла Васильевича Коршунова, заместителя начальника районного отдела КГБ значилось в списке трижды.
- Что еще? - спросил Котов.
- Богданову позавчера отправили в больницу ... в психиатрическую, номер восемь, а у Бориса Петровича Горлова - травма головы средней тяжести, со вчерашнего дня - на больничном.
Спросил о подробностях, секретарша замямлила и опять покраснела, так и не сказав ничего вразумительного. Но Котов умел работать с людьми. Понизив голос, предложил вместе выпить чая, достал печенье и шоколадку, в конце концов та размякла и, слово за слово, выложила все, что знала.
Осознав возможные последствия, Котов похолодел, похолодел буквально. Он даже снял пиджак, чего никогда себе не позволял в рабочее время. Эта дура Богданова все выложила Горлову, все, что того совсем не касалось. Только откуда в ее рассказе взялась роскошная постель? Извращенные фантазии! Ничего подобного не было. После того, как товарищи поработали с ней в спецотделе, он привел ее к себе в кабинет поговорить по душам - между прочим, по их просьбе. Ведь она проявила себя честным человеком, во всем призналась, раскаялась искренне, помогла изобличить преступников! Успокоить, проявить участие - это его долг, он так и поступил. В конце концов он ее просто пожалел! Всего два раза, тут же в кабинете! После даже угостил коньяком с конфетами - подарочную коробку специально для нее распечатал. Никакой роскоши, никакой постели отродясь не было!
И, ведь, никому не объяснишь, не оправдаешься, никто слушать не станет. Поверят тому, что она выболтала Горлову, и что услышала через фанерную стенку лаборантка. А Лахарев с ее слов узнал. Молодец, догадался тут же услать ее на дальний полигон, где у нее хахаль из прапорщиков, там ягод и грибов немеряно, ей не до болтовни будет.
- Хорошо, Галина Анатольевна, уберете посуду и можете уйти, я вам увольнительную подпишу, - дослушав до конца, сказал Котов.
Происшедшее было не просто скверным, оно было омерзительным и весьма опасным, могло в одночасье разрушить все планы. Ему конец, никто не захочет иметь с ним дело, если скандал выплывет наружу, никакой Гидаспов не поможет!
Оставшись один, он тут же позвонил дежурному райотдела: нужно срочно найти Коршунова, срочно! Перекусив бутербродами, он стал ждать, выходя из кабинета крадучись, чтобы никто не увидел, только по нужде. Он ждал до восьми вечера, но Коршунов так и не позвонил.
* * *
Уборщица зашла в кабинет сразу после того, как озабоченный Котов уехал. Махнув для порядка шваброй, она хотела уйти, как вдруг заметила на полу бумагу:
"Начиная перестройку, партия открывает новую эру в истории человечества. Она вершится Человеком труда во имя Человека труда, во исполнение его вечных чаяний, во имя его счастья. Теперь весь советский народ ощутил горячее дыхание нашей Великой революции, свежий ветер перемен колышет наши знамена. Наш долг - воплощать в жизнь идеи перестройки. Эта работа не на один день, не на один год, но коммунисты никогда не искали легких путей..."
Убедившись, что на листе нет грифа секретности, она было смахнула бумагу в мусорный мешок, но потом передумала. Аккуратно разгладив, положила лист в центре стола и придавила тяжелым подстаканником, чтобы не сдуло.
1.11. НА БОЛЬШУЮ ВЫСОТУ ВЗЛЕТАЮТ БОЛЬШИЕ ЛЮДИ!
Коршунов снял трубку после первого гудка и, выслушав, сбивчивые объяснения Котова, сказал:
- Конечно, слышал! В чем-то мы недосмотрели, и девушку жалко. Перспективная девушка, искренняя. Это очень важно, чтобы наши люди были искренними. А что до вашего фигуранта, - Коршунов нажал голосом на словах "вашего фигуранта", - в принципе, не вижу трагедии, если ограничимся профилактированием. Конечно, с учетом отсутствия последствий, личности нарушителя и вашего мнения. Тем более, вы - инициатор разработки, вам виднее. Напишите рапорт в духе того, что он способный инженер, работа имеет важное государственное значение и так далее, сами знаете.
Котов хотел добавить про Рубашкина, к которому необходимо принять строжайшие меры, но Коршунов не стал слушать:
- Виктор Михайлович, дорогой! Тороплюсь, очень тороплюсь, буквально ни одной минуты! Сами знаете, какой сегодня день. Встретимся в аэропорту, договорим! Если не удастся, то в Обкоме после пленума.
Котов ничего не знал о пленуме, но спрашивать не стал. Никто не должен думать, что он, Котов, не знает о пленуме Обкома. Никто!
- Галина Анатольевна, доложите вчерашние звонки, только - самое важное, - приказал он секретарше.
- Вызывал генеральный, хотел узнать, как вы съездили в Москву...
- Я же сказал - самое важное! - прервал Котов.
- ...трижды звонили из Обкома, последний раз Николай Владимирович Волконицкий, сказал, что вы его знаете.
- Зачем звонили? - едва сдерживая раздражение, спросил Котов.
- Сегодня в пятнадцать часов будет внеочередной пленум Обкома по организационным вопросам. Просили подтвердить ваше участие.
- Почему сразу не доложили? - вскричал Котов.
- Вы же сами приказали ни с кем не соединять!
- Бестолочь, какая бестолочь, ничего толком сделать не можете. Ладно, идите, - процедил Котов.
Организационным мог быть только один вопрос - избрание нового Первого. Давно пора укрепить руководство. Соловьев - не боец. Мямля, под интеллигента работает. Прессу распустил - одно "Пятое колесо"* чего стоит! Не удивительно, что демократы распоясались. Разве так надо управлять городом?
О том, что Соловьев уйдет, заговорили сразу после выборов, где Соловьева прокатили, с треском прокатили. И правильно сделали! Нужна твердая рука, нужен Хозяин! Кого же назначит ЦК? От этого зависело все, и прежде всего - сам Котов.
В который раз обругав бюрократов - ему до сих пор не ставили Смольнинскую "вертушку" - Котов взялся за обычный, городской телефон. Но толком ничего не выяснил. Руководителей на месте не было - никого! А рядовые сотрудники сами не знали, что происходит. Только к двенадцати удалось застать Волконицкого. Услышав Котова, закричал кому-то рядом: "Нашелся! Ребята, Котов нашелся!"
- До вас, Виктор Михайлович, вчера весь день не дозвониться! Вам сегодня выступать, я уже собрался инструктора за вами отправлять!
- Я в курсе, только не знаю, когда, - облегченно вздохнув, ответил Котов.
- Во второй половине, после главного вопроса.
- Почему мне до сих не прислали повестку? - уже успокоившись, сухо спросил Котов. Он всегда старался говорить сухо и коротко - так больше боялись.
- Так нет повестки, Виктор Михайлович, до сих пор нет! Сейчас на бюро Обкома утверждается. Мы сами только вчера узнали, что Горбачев приезжает. Никак не ждали, ведь Верховный Совет только начал работу, а Михаил Сергеевич все бросил и прилетел. В аэропорту только и сказал, что никого из Москвы не привез. Значит, кого-то из наших, может быть - Герасимова, - в голосе Волконицкого послышалось смущение.
- Кому-кому, а вам положено знать. Плохо работаете, плохо! - все так же сухо сказал Котов. Он замолчал, взвешивая внезапную догадку, и что будет, если ошибется. Помолчав, веско добавил: - Герасимов не пройдет. Первым будет Гидаспов!
Волконицкий не нашел, что ответить, и на прощание попросил захватить с собой текст выступления. Времени на согласование уже не было.
"А ведь и вправду, кроме Гидаспова - некого! Для демократов он фигура, крыть нечем. Ученый, член-корреспондент Академии наук, крупный хозяйственник, избран народным депутатом СССР не по списку, а на общих основаниях. Конечно, "эти" подняли вой, что выборы нечестные, что аппарат задавил всех конкурентов. Так на то и аппарат, чтобы давить, кого надо! И кто из проигравших когда-нибудь признавал, что проиграл честно? Только коммунисты!" - думал Котов, а строчки предстоящего выступления уже аккуратно ложились на листы глянцевой финской бумаги: "Уважаемые товарищи! Дорогой Михаил Сергеевич!..."
Поморщившись, Котов зачеркнул и записал по-другому: "Дорогие товарищи! Уважаемые Михаил Сергеевич и Борис Вениаминович!
Уже больше семи десятилетий Коммунистическая партия уверенно ведет страну по пути, начертанному великим Лениным. Особое место в героической истории нашей партии занял ХХУ11 съезд КПСС, которому было суждено определить стратегию движения нашей Родины вперед на самом ответственном участке коммунистического строительства, положить начало коренным преобразованиям всех сторон жизни советского народа.
В докладах, с которыми только что выступили Михаил Сергеевич и Борис Вениаминович, творчески, с позиций незыблемых принципов марксизма-ленинизма обоснована программа действий ленинградской партийной организации, поставлена задача ускоренного социально-экономического развития города и области, переосмыслен весь комплекс сложных вопросов, стоящих сегодня перед нами ..."
Нет, он ни за что не отдаст текст Волконицкому. Только после того, как выступит. Передаст на глазах у всех прямо в президиум, пусть видят, что он знал заранее! Особенно этот, Волконицкий, еще прибежит на поклон! Впрочем, злости против него не было. Ведь с какой искренней радостью закричал: "Котов нашелся!" Прав Коршунов - искренние и преданные люди нужны, ими не разбрасываются", - думал Котов, а его рука выводила заключительные фразы:
"...От имени трудящихся нашего научно-производственного объединения, от имени всех коммунистов Петроградского района хочу с уверенностью сказать, что ленинградцы, как и всегда будут в авангарде борцов за дело нашей партии, за торжество идеалов коммунизма. Тесно сплоченные вокруг КПСС и ее ленинского ЦК, с сознанием своей высочайшей ответственности за ход и результаты перестройки ленинградские коммунисты сделают все для успешного выполнения исторических решений партии и претворения в жизнь ваших, Михаил Сергеевич, указаний и рекомендаций!"
"На всякий случай надо заготовить другой текст, не упоминать Гидаспова", - закончив писать, предусмотрительно решил Котов.
* * *
Сообщение ЛенТАСС:
"Вчера состоялся внеочередной пленум Ленинградского Областного Комитета КПСС, рассмотревший организационный вопрос: Ю.Ф. Соловьев был освобожден от обязанностей первого секретаря и члена бюро ОК КПСС в связи с личной просьбой и уходом на пенсию. Новым первым секретарем ста шестью голосами против двух избран председатель правления государственного объединения "Технохим", народный депутат СССР Борис Вениаминович Гидаспов.
В работе пленума принял участие Генеральный секретарь ЦК КПСС?М.С. Горбачев, выступивший с развернутым докладом о политической ситуации, сложившейся в стране после Съезда народных депутатов. Говоря о попытках некоторых деструктивных сил подвергнуть ревизии роль и место Коммунистической партии, как руководящей и движущей силы нашего общества, тов. Горбачев призвал коммунистов и всех трудящихся усилить работу по пропаганде социалистических ценностей, активно бороться за торжество идеалов коммунизма, беречь и укреплять единство партии и народа.
- Не может быть и речи об отмене 6-й статьи Конституции СССР, законодательно закрепившей главенствующее положение КПСС в государственном устройстве страны, - подчеркнул Михаил Сергеевич.
На пленуме также выступили: Гидаспов Б.В., первый секретарь Ленинградского ОК КПСС, Воронцов А.В., заведующий идеологическим отделом, член ОК КПСС, Котов В.М., - начальник отдела НПО "Волна", член бюро Петроградского РК КПСС и другие.
Пленум удовлетворил просьбу группы членов ОК КПСС о сложении ими своих полномочий в связи с выходом на пенсию. Новыми членами Ленинградского ОК КПСС единогласно избраны: Кузин О.С., заместитель заведующего идеологическим отделом ОК КПСС, Ткачев Г.И., заведующий отделом зарубежных связей ОК КПСС, Котов В.М., - начальник отдела НПО "Волна", член бюро Петроградского РК КПСС, Андреев В.С., фрезеровщик завода "Вперед", Кулешов Л.Н., токарь завода "Красная звезда", Иванов В.А., преподаватель географии средней школы №567 Красногвардейского района.
Подробное сообщение о работе пленума и текст выступления тов. Горбачева публикуется в печати".
1.12. ОН ПРИШЕЛ КО МНЕ В САМОМ ДЕЛЕ, ПОВЕРНУВ НАЛЕВО С МОСТА
Белые ночи были на исходе. К полуночи зажигались фонари, растворяя белесый сумрак, и свет больше не проникал сквозь завесу пыльных портьер, томя изнурительной бессонницей.
До конца недели Горлов безвылазно сидел дома, не замечая, как течет время, стараясь не думать о том, что будет дальше. В пятницу он почувствовал себя здоровым. Головная боль прошла, и, отлепив повязку, он увидел, что рана затянулась, только подсохшая кровяная корка наискось пересекала лоб от виска до переносицы. Позавтракав, он пошел в поликлинику и, не заходя к врачу, закрыл больничный лист, решив сразу же ехать на дачу.
Но, возвращаясь, обнаружил в кармане сложенные пополам машинописные листы. Прощаясь, Рубашкин почти насильно всучил ему перепечатанные речи Сахарова. Наспех перекусив, Горлов лег на диван и стал перелистывать почти невесомую папиросную бумагу.
"Мои взгляды сформировались в годы участия в работе над ядерным оружием, но изменяющаяся жизнь потребовала ответных изменений в моих мыслях и образе действий. В особенности это относится к последним переменам во внутренней жизни и внешней политике СССР.
Главными и постоянными составляющими (ingredients) моей позиции являются мысль о неразрывной связи сохранения мира с открытостью общества и убеждение, что только конвергенция социалистической и капиталистической систем - кардинальное, окончательное решение проблем мира и сохранения человечества.
Сейчас мне еще в большей мере, чем раньше, кажется, что единственной истинной гарантией сохранения человеческих ценностей в хаосе неуправляемых изменений и трагических потрясений является свобода убеждений человека и его нравственная устремленность к добру...", - с нарастающим вниманием читал Горлов.
"...сильные и противоречивые чувства охватывают каждого, кто задумывается о будущем мира через 50 лет - о том будущем, в котором будут жить наши внуки и правнуки. Эти чувства - удрученность и ужас перед клубком трагических опасностей и трудностей безмерно сложного будущего человечества, но одновременно надежда на силу разума и человечности в душах миллиардов людей, которая только одна может противостоять надвигающемуся хаосу...
...ничто не должно умалить нашего стремления именно в этом мире, где мы, как вспышка во всепоглощающем мраке, возникли на одно мгновение из черного небытия бессознательного существования материи, осуществить требования Разума и создать жизнь, достойную нас самих и смутно угадываемой нами Цели".
Горлов чувствовал простоту и прозрачную ясность сахаровской мысли, слова завораживали, как величественная музыка. Но именно из-за простоты и ясности он не мог осознать и вместить в себя ту пугающую глубину, куда заглянул Сахаров, а, заглянув, не ужаснулся открывшейся бездне. Следуя за сухими подсчетами накопленных в мире ядерных боеголовок и баллистических ракет, Горлов вдруг задумался о том, чем занимался всю жизнь, но вместо прежнего горделивого восхищения этой всесокрушающей мощью и собственной причастностью, почувствовал леденящий страх.
"...надежда на силу разума и человечности в душах миллиардов людей, которая только одна может противостоять надвигающемуся хаосу", произнесенное вслух принесло облегчение, но Горлов забыл имя-отчество Сахарова. Вспомнить или узнать показалось необходимым, самым нужным. Наконец вспомнил, покой и дремотное безмыслие подступили сразу, он так и заснул, держа в руках бесплотные листочки бумаги.
Ему приснился хвойный лес, почти такой, как возле их дома в Рощино, только нигде не было кустарника - далеко насквозь стояли покрытые мхом стволы елей и сосен. Было темно и прохладно. Казалось, каждое дерево хранит свою тайну, а под ними распускались цветы и тихо летали диковинные птицы, пение которых он не слышал. Потом в густой чаще вдруг осветлело, и он увидел, как по скалистому утесу сбегали чистейшие струи, радужно переливаясь в лучах солнца на синем небе.
Журчание становилось все громче, пробиваясь в знакомое с детства: "во поле березонька стояла, во поле кудрявая стояла...". Звуки становились все громче и назойливей, пока не стали явью.
Звонок повторял одну и ту же мелодию, Горлов купил его Нине на 8-е марта и сам переделал. Еще не совсем проснувшись, он открыл входную дверь.
Стоявший перед ним человек был высок ростом, худощав и в общем симпатичен, если бы не свесившаяся на лоб челка и чуть косящий взгляд, от чего глаза казались разноцветными.
- Слышал, вы хвораете, вот и решил зайти попросту, не чинясь, благо по случаю оказался рядом, меня зовут Павел Васильевич, вот мое удостоверение, - скороговоркой высказался пришедший, махнув перед Горловым красной книжечкой. - С удовольствием разделю с вами чашечку кофе. Не отпирайтесь, Борис Петрович, вы ведь до него, большой любитель. Совместим приятное с полезным, поскольку вы еще не вполне проснулись,
"Как он узнал?" - удивился Горлов, но тут же догадался, увидев в зеркале примятую подушкой щеку.
- Кофе нет, кончился. Разве что, чая? Крепкого? - спросил он.
- Чай, так чай, - легко согласился Павел Васильевич. - Судя по всему, мой приход вас не удивил?
- Собственно, зачем... Идемте в комнату, только не убрано, а я поставлю чайник, - промямлил Горлов, начиная понимать, кто к нему пришел..
Он медлил, оттягивая разговор. Пока вскипала вода, расставил на столе чашки, потом ополоснул кипятком чайник, насыпав заварку больше, чем обычно, заметил, как противно дрожат руки.
- Увлекаетесь Сахаровым? Светлейшего таланта человек! Вся история человечества сложилась бы по-другому, если бы он закончил свою работу по термоядерной энергетике. Большая потеря, что мы его не уберегли, очень большая потеря. Недоглядели, знаете ли, - сказал Павел Васильевич, указав на лежавшие рядом листы. Заметив смущение Горлова, он добавил: "Не буду скрывать, что разделяю многие фундаментальные принципы, пропагандируемые Сахаровым, и неоднократно выступал за то, чтобы Андрей Дмитриевич мог свободно высказаться в честной дискуссии. Как говорил Ларошфуко, если вы хотите иметь друзей, пусть они превосходят вас, а их мнение отличается от вашего. Но тогда было другое время, и у меня даже были неприятности. В конце концов было принято иное решение. Видимо, на тот момент так было надо."
- Еще чая? - спросил Горлов, стараясь скрыть охвативший озноб.
- Пожалуй, - сказал Павел Васильевич, подставляя чашку.
- Я где-то слышал, что у следователей есть такой прием - начать издалека, как бы ни о чем, чтобы отвлечь допрашиваемого, а потом ...
- Помилуйте, Борис Петрович! Уж не думаете ли вы, что я к вам пришел, так сказать, с карательными функциями?
- Извините, Павел Васильевич, не разглядел ваше удостоверение.
- Так и ни к чему, - доброжелательно улыбнулся тот. - Вы уже поняли, я из Комитета. Буду уходить, запишу телефон и фамилию. А про Сахарова - из чистого интереса. Любопытно узнать ваше мнение. Ведь отсутствие любопытства - есть ни что иное, как отсутствие способностей, не так ли?
Кстати, академик Сахаров высоко ценит работу КГБ. Возможно, вы не заметили, где-то здесь, да, вот, послушайте: "...именно КГБ оказался благодаря своей элитарности почти единственной силой, не затронутой коррупцией и поэтому противостоящей мафии"*. Хотя не секрет, что сейчас в обществе усиленно насаждается негативный образ правоохранительных органов. Насаждается с далеко идущими целями и, к сожалению, не без успеха. Но, если уж Сахаров сумел встать над личными обидами, то нам простым советским людям сам Бог велел.
Горлов не мог уследить за причудливыми поворотами в словах собеседника, и от этого волновался все больше, едва сдерживаясь, чтобы не спросить: "Что вам от меня нужно?".
- А касательно вашего вопроса скажу, что допрос, как форма нашей деятельности по охране государственной безопасности, занимает далеко не первое место, - продолжал Павел Васильевич. - Допрос, знаете ли, в большинстве случаев есть ни что иное, как признание наших ошибок. Да, не удивляйтесь - ошибок! Ведь если мы кого-то допрашиваем, значит уже возбуждено уголовное дело, по окончании которого обвиняемый будет осужден, как правило - на длительный срок. Стало быть, окажется изолированным, перестанет приносить пользу обществу. А ведь наша главная забота - это забота о людях. Вовремя предостеречь, остановить, и, глядишь, оступившийся или заблуждающийся человек, осознал свое противоправное поведение, исправился, вернулся к честному труду. Конечно, мы не берем в расчет предателей и изменников! Речь идет в частности о таких, как вы. Ведь допустили же вы, уважаемый Борис Петрович, серьезные нарушения?
- В общем, можно считать... - внезапно охрипшим голосом произнес Горлов.
- Допустили, допустили, не отпирайтесь, прекрасно знаете, о чем я говорю. Уверен, что вы допустили Рубашкина к секретнейшим документам не для того, чтобы он передал их иностранцам...
- Сроки как всегда поджимали, а текстовые документы всегда делал Рубашкин, - волнуясь, сказал Горлов.
- ...и ваши упущения не нанесли государству ущерба, а были продиктованы исключительно интересами дела, нашего общего с вами дела по обеспечению безопасности Советского Союза. В этом смысле мы - коллеги и единомышленники. К тому же вы - талантливый человек уже сделали и еще много сделаете для нашей армии, у вас большое будущее. Откровенный, товарищеский разговор намного полезнее с точки зрения высших интересов, и нашей, если хотите, общей цели. А допрос в сущности есть ни что иное как процессуальная форма ведения следствия, одна из его стадий. Но ведь эта форма или стадия не всегда обязательна, к тому же она никуда не денется, если вы не сделаете надлежащих выводов.
У Горлова отлегло от сердца, он понял, что уголовного дела возбуждать не собираются.
- Я секретных документов не разглашал и законы не нарушал, а если что-то и было, то вы не докажете, - осмелев, сказал Горлов.
- Борис Петрович, дорогой! Вы совсем ничего не поняли. Ведь, я об том и толкую, что не жду ваших покаянных признаний. Вы, разумеется, уверены, что раз ваша сотрудница слегка прихворнула, так и концы в воду? Чтобы рассеялись ваши заблуждения, достаточно посмотреть в зеркало: все доказательства у вас на лице, и мне не надо ничего доказывать...
- Что вы имеете в виду? - не понимая к чему тот клонит, спросил Горлов.
- Используя подчиненное положение потерпевшей Богдановой, вы склоняли ее к половому акту в извращенной форме, пытались изнасиловать. Разумеется, ее психика отреагировала адекватно сложившейся ситуации.
- Что за ерунда? - возмутившись, закричал Горлов.
- И свидетели найдутся, множество свидетелей. Вас поместят в обычную камеру, у постоянных обитателей которой свои взгляды на мораль и органическая неприязнь к насильникам, очень большая органическая неприязнь. Дальнейшее, уверяю вас, только вопрос времени - вы сами во всем признаетесь, даже в том, чего не совершали, лишь бы с вас сняли это позорящее подозрение.
- Вы сами знаете, что это клевета, - почему-то шепотом ответил Горлов.
- Процессуально закрепленные факты не могут быть клеветой, они являются неоспоримыми доказательствами. Жаль, вы не юрист, иначе, сразу бы поняли, что я имею в виду.
- Но ничего этого не было!
- Вы говорите, что не разглашали сведений, составляющих государственную тайну, и я вам верю, поскольку, как вы считаете, у нас нет доказательств. А когда я, опираясь на известные факты, говорю, что вы хотели изнасиловать свою сотрудницу, вы не верите. В сухом остатке получается: я вам верю, а вы мне - нет!
Горлов вспомнил наставления Рубашкина. "Что бы Петр ответил, окажись он на моем месте?", - подумал он.
- Я не понимаю вашей логики и зачем, собственно весь этот разговор, Павел Васильевич?
- Видите, как самая ничтожная безделица обретает неожиданную и удивительную трактовку, как только начинаешь скрывать ее от людей? Поймите, я хочу только одного: взаимопонимания. Чтобы мы понимали друг друга. Знаете, умный человек всегда соблюдает чужую тайну много лучше, чем свою собственную. Он будет, как бабочка у лампы, кружить вокруг и мучиться, в конце концов запутается и сам себя выдаст. Вы бесспорно умны, и как я отметил раньше - талантливы. Поэтому не скрывайте то, что скрыть невозможно и не нужно.
- Хотите меня завербовать? - спросил Горлов. Он сидел неподвижно, пытаясь найти выход.
- Вы, вижу, не верите в мои добрые намерения. Поэтому скажу правду, как она есть. Ваше руководство в лице товарища Котова лично за вас ручается. Поэтому, а также вследствие отсутствия умысла и ущерба государству от ваших противоправных - не спорьте, противоправных действий уголовного дела против вас мы возбуждать не будем, конечно, только в том случае, если Рубашкин чего-нибудь не отчебучит. Так, что работайте спокойно, и присматривайте за вашим другом. Не дай Бог, ляпнет где-нибудь про тактико-технические параметры новой системы наведения ... вы понимаете, о чем я говорю?
- У него совсем другие интересы...
- Так и беспокоиться не о чем!
- И вы не будете брать у меня никаких расписок? Никаких обязательств?
- Только одно обещание, если позволите.
"Вот! Теперь влип! Сейчас попросит сообщать о Рубашкине", - подумал Горлов.
- Обещайте не читать плохих детективов и поменьше обращать внимание на то, что говорят наши общие недруги. Это единственное, о чем я вас попрошу. А со своей стороны обещаю всяческую помощь в вашей очень нужной работе. Слышал, вы собираетесь защищать докторскую диссертацию?
- Хотелось бы, но времени мало.
- Со временем помочь не смогу, а вот осадить ваших недоброжелателей это в наших силах. Например, ваш шеф Котов. Есть мнение, вам давно пора занять его место, тем более, что перевод в Челябинск вряд ли состоится: после ухода Кротова тамошнее КБ хотят закрыть.
"Это даже не игра кошки с мышкой - он все про меня знает", - подумал Горлов.
- Спасибо, Павел Васильевич! - сказал он, видя, что тот уже собрался уходить. Чувство необыкновенной легкости охватило сразу, как только он понял, что все его страхи остались в прошлом. Оно соседствовало с искренней благодарностью к этому человеку, все знающему и понимающему его мысли, может быть, лучше, чем он сам.
- Вы не поверите, Борис Петрович, но я очень часто сталкивался с мелкими и подлыми завистниками. Они испытывают огромное удовольствие, узнавая о безрассудных поступках своих сослуживцев, и наслаждаются, когда эти поступки помогают уничтожить подлинно талантливых людей. Думаю, это свойственно мелким душонкам - их зависть всегда долговечнее чужого счастья. Зависть жаждет унижения того, на кого она обращена, но ум и талант нельзя унизить, поэтому ему мстят, поднимая на него гонения. Рядом с завистью всегда шествуют интриги, клевета и предательство.
А на прощание я скажу: помните, что у вас есть друзья, которые вас ценят и всегда готовы придти на помощь. Не верьте льстивым уверениям. Кто дружески расположен к вам, а кто нет, вы сможете узнать только в серьезных делах, - заключил Павел Васильевич и, уже стоя в дверях, добавил: "Что до вашего повышения в должности, то это может произойти в самое ближайшее время. Котов вам больше не будет мешать - я обещаю".
1.13. ЧЬЯ-ТО ТЕНЬ БЕЗ ЛИЦА И НАЗВАНЬЯ
Приветливая улыбка стерлась с лица, едва захлопнулась дверь. Выйдя на улицу, человек, назвавшийся Павлом Васильевичем, привычно огляделся и, пройдя квартал, свернул в проходные дворы, тянувшиеся на полкилометра до Среднего проспекта. Там его ждал неприметный "Москвичок" с забрызганными грязью номерами.
- Простите, задремал, - сказал водитель, чувствуя вину за то, что не успел завести мотор до того, как начальник открыл дверцу.
- Бывает, Николай Васильевич, уж больно в городе душно. Едем в райотдел!
Машина тронулась вкрадчиво и бесшумно, но с места набрала скорость и под красный свет, едва не задев трамвай, выехала на Съездовскую линию.
- Перебьешься! - водитель пренебрежительно кивнул на отчаянно махавшего гаишника. Вильнув между двумя автобусами и подрезав грузовик, "москвич" взлетел на плоскую вершину Тучкова моста.
Павел Васильевич взглянул вниз. Вода в реке отливала свинцом, а вдалеке, над Зимним дворцом невпрогляд почернело от темно-фиолетовых туч.
- Как выходные, так обязательно погода портится. Хорошо бы успеть до дождя - нам в "Петровском" двенадцать заказов оставили, до пяти надо взять, - сказал водитель.
- Мне - два; одного человечка поощрить следует.
На перекрестке улицы Ленина и Большой Пушкарской зажегся красный, но водитель включил сирену и, не снижая скорость, промчался между вкопавшихся в асфальт машин. Через несколько минут Павел Васильевич Коршунов уже входил в подъезд райисполкома и, поднявшись на площадку между вторым и третьим этажом, остановился у неприметной железной двери. Здесь никогда не зажигали свет, и случайный человек не обратил бы внимание на черную табличку: "Петроградский районный отдел УКГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области".
Кабинет Павла Васильевича был невелик и безличен. Ничто не говорило о характере его владельца кроме семейной фотографии, неприметно поставленной на крышку громоздкого сейфа так, чтобы она никому не бросилась в глаза.
Войдя, Павел Васильевич первым делом снял пиджак и аккуратно отцепил от галстука два тоненьких проводочка. Вынув из нагрудного кармана накрахмаленной сорочки маленький диктофон, он включил запись своего разговора с Горловым, а то место, где тот проговорился об участии Рубашкина в работе над секретными документами прослушал дважды.
Конечно, Горлов выглядел испуганным, но не до конца. Коршунов чувствовал, что дожимать его пока не следует. Такие, как Горлов, по принуждению работают плохо, не результативно, пытаются словчить, выскользнуть. А если с ними обращаться мягко, убеждать, не торопясь, то все получится, все, что надо.
Дослушав до конца, он извлек микрокассету и вложил ее в плотный конверт. Запечатав его специальным клеем, разборчиво написал на лицевой стороне: "Аудиозапись беседы с объектом "Торин", ДОР* № 046828-81, п/п-к Коршунов П.В., 18.08.89 г., 15 час. 37 мин."
Конверт занял предназначенное ему место в картонной папке, а Коршунов еще раз перечитал пространную бумагу, присланную Котовым - слишком пространную и чрезмерно подробную, а вследствие этого непонятную. С чего Котов принялся так рьяно выгораживать Горлова? Ведь сам же раздувал дело из вроде бы мелкого нарушения. И вдруг поворот на сто восемьдесят градусов! Может быть, уходя на партийную работу не хотел оставлять после себя хвостов? Заботится о репутации? Все это было очень на него не похоже Коршунов знал Котова очень давно, хотя направления деятельности у них были разные.
Да, было, было в этом что-то подозрительное, но не придумав никакого объяснения Коршунов решил не забивать себе голову. Он достал из сейфа бланк с заранее проставленным исходящим номером и, не откладывая на потом, придвинул к себе старенькую пишущую машинку "Ятрань":
Герб СССР Секретно
Комитет Государственной безопасности СССР Экз. - единственный
Управление по Ленинграду и Ленинградской области
18.08.1989 исх. № 285/12-57-с
Заместителю начальника УКГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области
генерал-майору юстиции Голубеву Б.Н.
В отношении:
Рубашкина П.А. и Горлова Б.П.
Оперативно-розыскными мероприятиями, проведенными по инициативе 5-й службы УКГБ, было установлено, что гр-н Рубашкин Петр Андреевич уроженец города Ленинграда, беспартийный, ранее не судимый, женат имеет дочь (справка-объективка - в ДОР № 046828-87, л. №4-5 ) систематически распространял в среде знакомых и сослуживцев клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй. Зафиксированные контакты Рубашкина П.А. с антисоветскими элементами в Москве, Ленинграде, Вильнюсе и Киеве приобрели с конца 1988 г. устойчивый характер.
Будучи старшим инженером НПО "Волна", Рубашкин имел допуск к работе с секретным материалам и документам по форме №2. Несмотря на это, он несанкционированно встречался с иностранцами. В ходе этих встреч передавал им собственные антисоветские сочинения и тенденциозно подобранную информацию о ходе перестройки, которые использовались в журналах "Грани", "Посев", "Возрождение" и в других антисоветских зарубежных изданиях, передавались радиостанциями "Свобода", "Немецкая волна", "Голос Америки". Причастность Рубашкина к изготовлению и распространению названных пасквилей достоверно подтверждена данными оперативной разработки.
В январе 1989 г. в порядке профилактирования Рубашкину была понижена форма допуска, после чего он перешел на работу в редакцию многотиражной газеты "Волна" в качестве корреспондента, где продолжал противоправную антисоветскую деятельность.
Весной 1989 г. принял активное участие в выборах народного депутата СССР, агитируя за кандидата Никольского Б.Н. с использованием оголтелой антисоветской и антикоммунистической аргументации (ДОУ* № 046828-87, л. 12-23). В так называемом предвыборном штабе Никольского действовал совместно с Талановым Виктором Львовичем, членом КПСС, мл. научн. сотрудником и членом парткома ЛЭИС им. Бонч-Бруевича (справка-объективка в уч.деле № 195038-89, л.6)
С марта 1989 г., по инициативе своего бывшего руководителя Горлова Бориса Петровича (справка - в ДОУ № 046828-89, л. 32) вопреки отсутствию допуска положенной формы и в нарушении действующего порядка был привлечен к работе по подготовке документов, содержащих государственную тайну. Определенное участие в этом принимала ведущий инженер Богданова (урожд. Гриценко) Марина Всеволодовна (справка - в ДАУ** № 046828-87, л. 38-39), подписывавшая составленные Рубашкиным документы по научно-исследовательской работе (кодовое наименование "Нить" по плану НИОКР 7-го Главка Миноборонпрома СССР).
Благодаря бдительности сотрудников НПО "Волна", данное нарушение было своевременно зафиксировано, дальнейшие действия Рубашкина, Горлова и Богдановой проходили под нашим оперативным контролем.
В июле с.г. согласно Вашего указания по изложенным выше фактам было начато дознание. Сотрудниками Петроградского райотдела УКГБ при участии тов. Котова В.М. была проведена интенсивная беседа с Богдановой, которая признала свое участие в действиях, подпадающих под признаки ст. 75-1 УК РСФСР, дала развернутые признательные показания, а также подписала учетно-вербовочное обязательство.
Однако в ходе подготовки к проведению указанного мероприятия были допущены просчеты, связанные с недостаточной проработкой характера Богдановой, конкретно - ее психо-физиологических особенностей. Как показали результаты первичного психиатрического осмотра, у Богдановой возникло реактивное состояние на почве неадекватного восприятия напряженной ситуации. У нее произошел нервный срыв, выразившийся в немотивированной агрессии в отношении Горлова Б.П., в результате чего последнему, а также неопределенному кругу лиц из числа сотрудников НПО "Волна" стали известны некоторые детали проведенной нами разработки.
В настоящее время Богданова госпитализирована в городскую психиатрическую больницу №5. Данные ею на стадии дознания признательные показания утратили силу ввиду ее временной недееспособности.
В связи с вышеизложенным, а также:
- с учетом мнения тов. Котова В.М. (прилагается);
- результатов профилактической беседы, проведенной мною с Горловым Б.П. 18.08.89 г.;
- необходимостью обеспечения режима секретности в отношении проводимых УКГБ оперативно-розыскных и профилактических мероприятий ПРЕДЛАГАЮ:
1. Дознание в отношении Рубашкина П.А. и Горлова Б.П. приостановить.
2. Усилить оперативно-розыскные мероприятия в отношении Рубашкина П.А. с введением наружного (выборочно) и иных видов наблюдения.
3. Обеспечить изоляцию Богдановой в лечебно-санаторных учреждениях на длительный срок с последующим трудоустройством вне г. Ленинграда.
4. Санкционировать дальнейшую разработку Горлова Б.П., имея в виду получение агентурной информации о Рубашкине П.А., Таланове В.Л. и лицах из их окружения.
Докладываю на Ваше решение.
Приложение: упомянутое по тексту - на 2 л.
Заместитель начальника Петроградского
райотдела УКГБ, подполковник Коршунов П.В.
Отпечатано в 1-м экз. - только адресату.
Закончив, Коршунов перечитал и остался доволен: коротко, ясно и грамотно. Он был уверен, какую резолюцию наложит руководство: "п/ку Коршунову. Согл.! Для исполнения". А из Горлова может выйти толк, и Котов еще пригодится*. Ох, как пригодится будущий секретарь Петроградского райкома партии товарищ Котов!
* * *
Горлову едва удалось втиснуться в переполненный вагон. В тамбуре было нечем дышать, мерзко пахло несвежей одеждой. Так же мерзко было у него на душе. Он не мог понять причину, но вместо радости, что главные беды остались позади, чувствовал глубокое унижение, будто его увидели голым в самый неподходящий момент.
Между Солнечным и Комарово многие вышли. Горлов сел у окна и задумался, что скажет Нине. Ему было нестерпимо стыдно, хотелось только одного - молча, не говоря ни слова, обнять жену и проснуться, забыв обо всем, будто ничего не было.
1.14. ЧТО МОЖЕТ БЫТЬ ЛУЧШЕ ПРЕДЛОЖЕНИЙ НАЧАЛЬНИКА?
Ощущения были упоительны, как предвкушение приятного и долгожданного путешествия. Не зря говорят: "чемоданное настроение" - Котов и чувствовал себя сидящим на чемоданах. Он уже собрал свои личные вещи. Осталось только позвонить в спецотдел, чтобы опечатали две большие картонные коробки для беспрепятственного выноса.
Да, то, что началось на пленуме ЦК, когда Горбачев одним махом отправил на пенсию чуть ли сотню засидевшихся бюрократов, получило закономерное продолжение. Обком освободился от Соловьева, а руководителем ленинградских коммунистов стал Гидаспов - ученый, хозяйственник, настоящий борец и умница. Теперь очередь - горкома и райкомов. Там тоже нужны новые люди, в полной мере сознающие остроту положения.
"Я нужен, я!" - подумал Котов, ощутив радость и холодящую тревогу близких перемен.
Он вспомнил свое принципиальное и по-большевицки смелое выступление в Смольном. Всего пять минут, но они оказались решающими. Как удачно и к месту он высказался: "подлинная демократия только тогда чего-нибудь стоит, когда она управляема... когда ею управляет Коммунистическая партия!"
Горбачев первым захлопал, за ним - Гидаспов, весь зал аплодировал. И к его предложению о выборах тоже прислушались: народных депутатов должен избирать народ, избирать в трудовых коллективах, где крепки парторганизации, где коммунисты смогут поставить надежный заслон болтунам и демагогам без роду и племени. Тогда такие, как Собчак, Щелканов или Болдырев, не пройдут!
Потом ему рассказали, что Горбачев лично посоветовал включить его в списки, включить перед самым голосованием. Из-за этого даже пришлось объявить перерыв, чтобы успели оформить.
Впрочем, не стоит переоценивать: не стал бы он членом Обкома, если бы Гидаспов не знал его с хорошей стороны. Сказал бы Горбачеву, что следует повременить, разве тот стал бы настаивать? Забыл бы через минуту!
Да, теперь он член Обкома партии. Если все пойдет удачно, скоро будет кандидатом в члены ЦК КПСС.
Котов с удовольствием потянулся к телефону спецсвязи с потускневшим от времени гербом СССР на диске. "Интересно, у кого раньше был этот аппарат? Впрочем, у кого был, тот сплыл. Теперь - у меня, надо будет взять его с собой, на счастье", - мельком подумал он.
- Товарища Волконицкого! Да, Николая Владимировича Волконицкого... Кто спрашивает? Член Обкома партии товарищ Котов. Да, вот так и докладывайте: член Обкома, товарищ Котов!
- Распустились! Ну, ничего, я их приведу в чувство! - сам себе раздраженно буркнул он, пока секретарша переключала телефон.
- Здравствуй Николай Владимирович! Я позавчера разговаривал с..., Котов замялся, не зная, как назвать Гидаспова: по фамилии - неуважительно, по имени-отчеству неудобно, по должности - слишком вычурно.
- ... да, Борис Вениаминович уже поставил задачу. Готовим для вас материалы. Товарищи, ну, вы понимаете, - из органов, очень помогают. Завтра, крайний срок послезавтра утром перешлю с нарочным. Вы на прежнем месте будете или уже у себя, в райкоме?
- Не иголка, не потеряюсь, где буду, там и найдете. Но учти: послезавтра - это самый крайний срок!
- Не беспокойтесь, Виктор Михайлович, не подведем!
Котов повесил трубку, не попрощавшись, но остался очень доволен собеседником. Волконицкий все понял правильно, обращался на "вы", как и положено нижестоящему сотруднику.
Да, секретарь райкома - это уже номенклатура ЦК, не ровня какому-то завсектором!
Кабинет, в котором Котов провел без малого десять лет, уже выглядел опустевшим и лишним, как ставшее тесным старое пальто, оставленное на ржавом гвозде при переезде на другую квартиру.
Неожиданно заглянул Лахарев, мол, посоветоваться, пора утверждать план.
- Вот хитрюга, - восхитился про себя Котов, - Ведь знает, что мне его планы - как прошлогодний снег, но все-таки пришел. Боится!
- А где объемы производства по тематике Горлова?
- Вы же, Виктор Михайлович, говорили, что финансирование его работы закрыто, - удивился Лахарев.
- Слушать надо внимательней! Я говорил в том смысле, что нельзя этого допустить. Горлов способный конструктор, ему помогать надо, создавать условия для творчества! Заруби на носу и не вздумай забыть, когда будешь на моем месте.
Радость и понимание мелькнули на лице Лахарева, а Котов про себя обрадовался: "Молод, выдержке не научился! Разве ж так можно? Сперва нужно отказываться: дескать, не справлюсь! А потом благодарить. Своевременная благодарность - самое нужное дело!"
- Да, чуть не забыл! Цветков из Краснодара звонил. Просит отправить ему десять лазеров. Есть у нас из резерва?
- Откуда, Виктор Михайлович? Еще зимой все до одного расписаны.
- Со дня на день начальником отдела станешь, вот и сообрази, откуда. Отправь людей на Львовский завод, заинтересуй, кого надо, да созвонись с Цветковым. Он умеет вопросы решать, когда где-то затирает.
- Фонды по Львову давно кончились, разве что по гарантийному письму в счет будущего года, - озабоченно сказал Лахарев. - Но раз вы говорите, решу. Обязательно решу, Виктор Михайлович!
- И отправь Горлова в Краснодар, пусть поможет с наладкой. Заодно отвлечется, рассеется после всего - людей беречь надо.
- Вы, уж, Виктор Михайлович, нас не забывайте! - произнес Лахарев и хотел сказать еще что-то, но Котов кивнул, что беседа закончилась.
Проводив Лахарева взглядом, Котов велел секретарше связать его с Цветковым.
- Я решил, что на моем месте будет Слава Лахарев. Ты его знаешь - наш парторг. На той неделе он пошлет людей во Львов, но надо помочь ресурсами, чтобы в ресторан, кого надо пригласить и вообще. Думаю, проблем не возникнет - можешь забирать свои лазеры прямо оттуда, нечего оптику через весь Союз взад-вперед таскать...
А как оформить - это твои заботы, сам договаривайся с Лахаревым. Нет, так просто не отделаешься. Вот в сентябре выберусь к вам дня на три больше не получится - вот тогда и посмотрим, на сколько потянет твое спасибо.
Не дослушав, Котов повысил голос: "Ничего с Горловым не присылай! При чем здесь Горлов? В прошлый раз ты Нестеренко приплел. Зачем? Ты посторонних не впутывай. Наши отношения - наше дело. Если не смогу выбраться - сам знаешь, какие у меня теперь заботы - сам приедешь и все, о чем договаривались, привезешь. Все, некогда!
"Тысяч пять с него возьму! Хоть и кооператор, но разворотливый! Такие тоже нужны, но под контролем, под строгим контролем. Партия должна взять кооперативы в свои руки, всюду поставить своих людей! Надо выступить с такой инициативой и претворить в жизнь! Иначе всю страну разворуют, как эти, которые танками торговать вздумали! - подумал Котов и, посмотрев на телефон, решил больше не ждать: "Позвоню Кузину, уж он-то знает."(
- Олег Сергеевич, Котов беспокоит... Конечно, волнуюсь! Говорите, в ЦК утвердили и пленум райкома послезавтра? Не беспокойтесь, я и сегодня готов, работы непочатый край - так зачем тянуть.
"Надо после пленума банкет организовать. Из райкома - только руководителей и членов бюро. Конечно, во внеслужебное время. Товарищеские отношения нужно устанавливать с первого дня, но спрос - прежде всего. Кузина обязательно позову и, пожалуй, Волконицкого - этот еще пригодится" решил Котов и вызвал секретаршу.
- Галина Анатольевна, пусть из спецотдела пришлют кого-нибудь вещи опечатать. И закажите в "Бригантине" на послезавтра банкетный зал человек на тридцать, время уточню.
Котов чувствовал, что секретарша волнуется, возьмет ли он ее с собой в райком. Но он уже решил, что найдет кого-нибудь помоложе. Ему вдруг вспомнилось, как в этом самом кабинете с Мариной Богдановой. Что-то в ней было, умела себя подать.
"В кой-то веке раз, и та оказалась сумасшедшей, - с досадой подумал он. - Хорошо, хоть все кончилось благополучно, а могло бы..."
1.15 ЛЕТО КРАСНОЕ ПРОПЕЛИ
Волконицкий был невысок и хорошо играл на баяне. В 10-м классе он даже занял первое место на городском конкурсе. Поэтому легко поступил на исторический факультет Педагогического института - в других предметах, мягко говоря, не блистал, а по математике и физике ему с трудом натянули тройки на выпускных экзаменах, и то благодаря заслуженным успехам в школьной художественной самодеятельности. Из общей массы студентов Николай выделился в первые дни - сразу после первых лекций весь курс послали копать картошку. Рыться в земле было нудно и противно, и он догадался взять в поле аккордеон из совхозного клуба. Всем понравилось, и он целыми днями сидел на перевернутом ящике, подбадривая товарищей песнями и маршами.
Тут случилось проезжать секретарю райкома ВЛКСМ Никифорову. Музыка, как средство повышения темпов сельхозработ, ему очень понравилась. Не долго думая, Никифоров велел Николаю собрать вещи и взял с собой.
Разъезжая по Волосовскому району из одного студотряда в другой, Никифоров останавливался на первом попавшемся поле, подзывал бригадира и строго спрашивал: сколько собрали вчера, сколько - завтра, почему плохо работают, и когда будут выполнять норму. Николай в это время разворачивал инструмент и играл. Студенты подпевали так, что всем было хорошо. Иногда секретарь райкома тоже пел у костра и вместе со студентами ел запеченный на углях картофель.
В райцентр возвращались под утро, Никифоров распивал с Николаем бутылку, и они шли спать. Иногда привозили приглянувшихся студенточек, из тех, что побойчее, и шли с ними в баню.
- Какая ж парилка без музыки! - садясь за стол, восклицал Никифоров. Наверни, Коля, что-нибудь душевное. Подпевайте, девочки!
И не дожидаясь музыки надрывно басил: "ромашки спря-а-а-тались, поникли лю-ю-тики".
Хорошо ли руководил Никифоров, или музыка навеяла трудовой порыв, но урожай в их районе собрали первыми. Райком получил переходящее красное знамя, а комсомольский актив наградили премиями. Отметили и Волконицкого он получил 150 рублей. На торжественном вечере, когда вносили знамена, Николай играл "туш", а после оказался на обкомовской даче. Там он тоже играл и пел, всем нравилось, пока не напился до бесчувствия.
После того Волконицкий почти не бывал в институте. Однако преподаватели проявляли понимание - зачеты он получал вовремя, сессии сдавал досрочно на четверки-пятерки.
Лето после третьего курса Волконицкий работал в городском штабе студенческих отрядов. Рок-музыка тогда только входила в моду. Входила вопреки отчаянным усилиям властей ее запретить, как чуждое советской молодежи явление. Но искоренение доморощенных рокеров шло плохо, а комсомольское начальство боялось признаться, что совсем плохо, хуже некуда, что все усилия - зря, ничего не получается!
В конце концов кому-то на ум пришло, что клин надо вышибать клином! И Волконицкий получил ответственное задание: в пику всяческим битлам, стоунсам и пинкам-флойдам организовать комсомольский вокально-инструментальный ансамбль.
Никифоров, ставший к тому времени секретарем обкома ВЛКСМ уточнил: "Все эти джазы и роки являются рассадником гнилой безыдейности и пошлости. Это - идеологическая диверсия, рассчитанная, чтобы дезорганизовать молодежь и отравить ее духовным ядом. Поэтому никаких саксофонов! Гармонь нужна, баян нужен! Народ поймет, а наша, советская молодежь - не Иваны, не помнящие родства! Сделай, Коля, так, чтобы музыка до каждого сердца дошла!"
Волконицкий отбил телеграммы во все студотряды, чтобы присылали тех, кто играет, и дело пошло быстрее некуда. Уже через месяц ансамбль выступал в студенческих лагерях: за лето объездили Ленинградскую область, а осенью музыкальная агитбригада отправились в Казахстан.
Каждое выступление начиналось с песен о партии и о том, как уходили комсомольцы на гражданскую войну - короче: делали, КАК НАДО! Но чистоту репертуара выдержать не удалось - после обязательной части играли то, за что платила публика, и, надо сказать, тлетворное влияние Запада звучало весьма громко. Николай делал вид, что не замечает мятых трешек, собираемых на концертах, но свою долю брал. Жилось весело, и все были довольны.
Вернулись в Ленинград, когда урожай был по всей стране собран. Гуляли ежедневно и с задором, но денег хватило только на месяц. Ребята загрустили. Предвидя их законное недовольство, Николай через обкомовских приятелей сумел договориться о выступлениях на дискотеках и в клубах. Снова стало весело, однако ж подоспела зимняя сессия, на успешное прохождение которой надежды не было.
Помаявшись Николай пошел к друзьям. Те помогли, и он стал секретарем комсомольской организации 32-го стройтреста, перевелся на вечерний факультет. Поначалу было трудно - большинство подопечных были лимитчиками, жили в общежитиях, ни о какой комсомольской работе без бутылки и не заговаривай!
Баян и тут выручил. Очень скоро про Волконицкого сложили частушку: "Если где поеть баянь, значит там большая пьянь!" Да, с бутылкой работа шла, как по маслу. Каждый месяц Николай вывозил актив на природу, для особо заслуженных дважды в год выбивал заграничные путевки. Через год его организация заняла первое место среди всех стройтрестов города. Его ценили и уважали: как же, на гиблое дело бросили, а вытянул! В райкоме, горкоме и обкоме - всюду он был свой парень. Через год Волконицкий пошел на повышение, легко научился читать и составлять нужные бумаги, между делом получил диплом, а пришло время - вступил в партию, дорос до завсектором идеологической работа Обкома КПСС!
Но подоспела перестройка, и случилась заминка. Волконицкий работал по двенадцать часов в сутки, писал указания, выступал перед активом, инструктировал подчиненных, но все шло вкривь и вкось. На бумаге выглядело хорошо. Мероприятия проводились, планы выполнялись и перевыполнялись, но он чувствовал: результатов либо нет, либо еще хуже - они прямо противоположны ожидаемым, работа уходит в никуда.
Он ждал беды, и она пришла. На выборах провалились почти все намеченные кандидаты. Секретарь горкома Герасимов - умница и труженик проиграл какому-то инженеру Болдыреву. Даже первый секретарь Обкома Соловьев получил дырку от бублика! А ведь перед выборами подчиненные Волконицкому социологи в один голос твердили: "Рабочий класс не подведет! У Юрия Филипповича верные 75 процентов!"
В иное время за такой прокол Николай Владимирович вылетел бы без выходного пособия на следующий же день. Но теперь о нем будто забыли. Соловьев сник - приезжал на службу, но ничего не решал. Отсиживал положенное и минута в минуту уезжал домой. Как всегда в период безвластия, по коридорам Смольного расползались темные слухи: дескать, Юрий Филиппович сам написал Горбачеву, что хочет уйти. А потом грянул Съезд народных депутатов.
Да, грянул - еще слабо сказано! Для обкомовцев он громыхнул так, что, если б стены послабее, могла посыпаться штукатурка. Такого никто никогда не слыхал и подумать не мог, чтобы махровая антисоветчина транслировалась из Кремлевского Дворца съездов всеми теле- и радиостанциями Советского Союза, как съезды КПСС. И чего только депутаты не говорили: мол, страна катится в пропасть, перестройка идет без цели и плана, как самолет, который взлетел, а где будет садиться - никто не знает. Договорились до того, что следует отменить 6-ю статью Конституции о руководящей и направляющей роли КПСС! И, что - уж совсем уму неподъемно - Россия должна выйти из состава СССР. Что же тогда от него останется?
А вся страна слушала и смотрела. Даже на режимных предприятиях забыли о работе. Станки стояли, конвейеры крутились вхолостую, на транспорте напрочь забыли о расписании, будто его и не было.
Съезд еще не успел закончиться, как в Обком хлынули письма возмущенных ветеранов, да и просто честных людей. Целыми цехами подписывались: запретить, прекратить, наказать. А как запретить и кого наказать, когда сам Генеральный секретарь ЦК КПСС сидит и слушает, только изредка морщится, да и то - не всякий заметит.
Первым высказался секретарь Василеостровского райкома Кораблев: "Это предательство! Партию хотят деморализовать и разоружить". Его поддержал Котов, который хоть и не был кадровым партработником, но влиянием пользовался - его еще при Романове заметили, но придерживали, не по чину вперед лез. Завотделом идеологии Воронцов, председательствовавший на совещании, и его заместитель Кузин "да" и "нет" не говорили, но по всему видно - были согласны.
Проблему понимали все, но, что делать, не знал никто. А если есть проблема, то должно быть подразделение, которое за нее отвечает - так с давних пор повелось. В результате решили создать специальный сектор. Назвали дипломатично: сектор проблем идеологической работы в условиях демократизации и гласности. Несмотря на провал выборов, но больше из-за того, что Волконицкий уже заведовал сектором с похожим названием, о его кандидатуре на должность руководителя не спорили: "Пусть исправляется, коней на переправе не меняют!"
С предложениями о реорганизации идеологического отдела Соловьев знакомиться не стал: подписал, не читая, и Волконицкому была дана полная свобода. Хотя общее направление и цели были ясны: подавить невесть откуда взявшихся подонков их же оружием: массовостью и боевым задором.
- Наступление - лучший, а в нашей ситуации - единственный, вид обороны. Хватит отсиживаться в окопах, пора подниматься в атаку! по-военному коротко высказался Котов, в последнее время ставший непременным участником всех важных совещаний.
Ситуация и впрямь стала пиковой: счет добровольно вышедших из партии пошел на тысячи, половина организаций ВЛКСМ города тихо развалилась: комсорги уволились, новых не было, и беспризорные комсомольцы перестали платить членские взносы. Что уж говорить: дошло, что милиционеры забастовали! Забастовщиков, конечно, выгнали из органов, но те не печалились - тут же устроились в какие-то общественные организации и уже оттуда продолжили смуту. Эти, организации наподобие гвоздей, которые торчат из обивки руководящих кресел, грозя в кровь разодрать нежную плоть своих обитателей. Только разгромив их можно было начинать идеологическую атаку по всему фронту. К такому выводу пришел Волконицкий после долгих раздумий и череды совещаний со специалистами.
Получив одобрение руководства, Волконицкий больше не медлил: для того чтобы верно спланировать работу следовало знать и противнике все и даже чуть-чуть больше.
Он съездил к Коршунову, которого знал еще с тех пор, когда тот был секретарем комсомольского комитета УКГБ. И съездил не зря! Паша - так звали Коршунова сослуживцы - знал об идеологическом подполье в Ленинграде больше, чем кто бы то ни было. Несколько лет он руководил отделом, занимавшимся контрпропагандой среди интеллигенции, даже под чужой фамилией работал среди всяких непризнанных художников и писателей. В свое время Волконицкий помогал ему вживаться в роль инструктора обкома ВЛКСМ.
Надо сказать, получалось хорошо. Вместо скандала, затеянного антисоветчиками после того, как пачкотню их доморощенных мазил раскатали в Москве бульдозерами, они с Пашей устроили выставку самодеятельных художников, взяли процесс под контроль, многих привлекли на свою сторону, помогли вступить в Союз художников, от кого надо избавились. Полученный опыт применили к начинающим писателям и уже после них взялись за рок-музыкантов. Полностью справиться со стихией не удалось, зато Паша организовал городской рок-клуб, где все были под присмотром и никаких вольностей не допускали.
Так, что Коршунов был многим обязан Волконицкому и добра не забыл. С кем надо поговорил, и к составленному Волконицким запросу комитетчики отнесли не формально: лишь бы отписаться, а от души. Все, что можно, сообщили.
И к тому моменту, когда Гидаспов стал первым секретарем и дал идеологическому отделу первое серьезное поручение, Волконицкий уже был, что называется, во всеоружии. Информация, которой он обладал, была уникальной и всеобъемлющей. Владея ею, он не боялся оказаться ненужным.
1.16. ТАК ЖАЖДЕТ ТЕНЬ ОТ ТЕЛА ОТДЕЛИТЬСЯ
Герб СССР Секретно
Комитет Государственной безопасности Экз. № 1
при Совете Министров СССР
Управление по Ленинграду и Ленинградской области
28.09.1989 исх. № 368/5-1-с
СПРАВКА
о неформальных объединениях негативной направленности, действующих на территории Ленинграда и Ленинградской области
" ... соответствующие мероприятия проводились на основании запроса сектора проблем идеологической работы в условиях демократизации и гласности идеологического отдела Обкома КПСС (исх. № 14-07/3-862-с от 26.01.89 г.) с целью получения установочных данных и оперативно-розыскной информации для профилактирования и своевременного пресечения общественно опасной противоправной деятельности так называемых неформальных групп.
К формированиям такого рода относятся те политизированные объединения негативной направленности, деятельность которых объективно способствует подрыву общественного и государственного строя в СССР. Данные формирования выделяются из других самодеятельных групп и объединений по следующим признакам:
- отказ от марксистско-ленинской идеологии;
- распространение призывов к изменению экономической и политической основы социалистического строя и свержению Советской власти в целом;
- политический экстремизм;
- игнорирование и сознательное нарушение действующего законодательства и Конституции СССР, подпадающее под признаки соответствующих статей УК РСФСР.
На данный момент в сфере оперативного контроля УКГБ по Ленинграду и Ленобласти находятся 17 "неформальных" групп и объединений негативной направленности, а также "Объединенный фронт трудящихся Ленинграда и области (ОФТ ЛиО)", курируемый идеологическим отделом ОК КПСС.
Из их числа особое внимание по линии контрпропаганды и активных мероприятий следует обратить на следующие:
1. Так называемый "Демократический союз (ДС)", оформился на учредительном съезде в Москве 7-9 мая 1988 г. Летом того же года создана ленинградская организация ДС.
Целью ДС является "изменение тоталитарного государственного строя", якобы существующего в СССР. Организаторы ДС отвергают ленинизм как "фундамент идеологии тоталитарного строя", активно выступают за изменение государственной символики СССР, пропагандируют создание параллельных органов власти и ликвидацию Советов. В числе первоочередных мер ДС требует отменить статьи 2 и 6 Конституции СССР о руководящей и направляющей роли КПСС, призывает к упразднению КГБ и ПОЛНОМУ отказу от социалистического строя.
В рамках ДС созданы боевые и специальные группы. Цель последних выявление гласных и негласных сотрудников органов внутренних дел и КГБ. За выявленными сотрудниками устанавливается слежка, определяются их постоянные маршруты, домашние адреса, круг общения.
В настоящее время численность активных членов ленинградской организации ДС не превышает 50 человек. Многие лидеры ДС ранее были судимы за уголовные преступления. Так, член координационного совета ДС В.Терехов был осужден за квартирную кражу, казначей ДС В.Першхало отбыл наказание за вымогательство, хищения и валютные операции, Ю.Рыбаков - за кражи и осквернение исторических памятников. Активное участие в мероприятиях ДС принимает Р.Евдокимов, известный своими связями с западно-германскими и американскими спецслужбами, а также членством в зарубежной антисоветской организации "Народно-трудовой союз российских солидаристов" (НТС). Евдокимов также отбывал наказание в исправительно-трудовых учреждениях МВД СССР.
Таким образом, ДС - это антисоветская организация со сложившейся структурой, программой, уставом, денежными фондами, печатными изданиями и зарубежными связями.
2. Ленинградский народный фронт (ЛНФ) зародился в дискуссионном межпрофессиональном клубе "Перестройка" весной 1988 г. как инициативная группа "За народный фронт". До конца 1988 г. эта группа вела активную незаконную деятельность, включавшую установление контактов в других городах СССР, организацией несанкционированных митингов, пикетов и собраний, а также создание ячеек ЛНФ в трудовых коллективах и в уже зарегистрированных общественных организациях, в том числе "Мемориал", "Союз потребителей" и др.
В начале 1989 г. лидеры ЛНФ организовали клуб "Выборы-89", сыгравший заметную роль в ходе выборов тех кандидатов в народные депутаты СССР, которые в своей предвыборной агитации активно критиковали так называемый командно-административный стиль управления, руководящую и направляющую роль КПСС и Советскую власть в целом.
После того, как некоторые из указанной категории кандидатов выиграли выборы, деятельность "народнофронтовцев" значительно усилилась. Одновременно ясно проявилась негативная направленность этого формирования. Были созданы районные структуры "фронта", состоялись собрания первичных ячеек НФ, избравших делегатов на учредительный съезд, который состоялся с 17 по 1 июня 1989 г. во Дворце культуры работников пищевой промышленности. В его работе участвовал 671 делегат от 107 неформальных организаций и так называемых "групп поддержки ЛНФ". Последние действовали даже на предприятиях оборонной промышленности со спецрежимом: НПО "Волна", НПО "Ленинец", "Арсенал", в ГОИ им. Вавилова и др.
Во время работы съезда в фойе Дворца культуры продавалась агитационная литература антисоветского и антикоммунистического характера. Особенно широко были представлены материалы "Демократического союза", члены которого призывали с трибуны вести "непримиримую борьбу с тоталитарным коммунистическим строем", "не останавливаясь перед возможными жертвами, устранить КПСС от власти" и т.п.
В манифесте, принятом съездом ЛНФ, выражена поддержка проекту декрета о власти А.Д. Сахарова и программе межрегиональной депутатской группы (МДГ). В этом направлении ЛНФ организовал ряд несанкционированных акций в поддержку Сахарова и МДГ, в том числе сбор подписей на улицах, пикеты и митинги, которые были рассеяны милицией.
В программных документах ЛНФ декларируется создание "механизма наполнения Советской власти реальным содержанием" и "максимальная демократизация в политике". На практике это означает демонтаж Советской власти, отстранение КПСС от рычагов управления, перевод экономики на капиталистический путь развития.
Для достижения этих целей ЛНФ, как и аналогичные формирования в других городах, планирует создать органы власти, "параллельные" Советам народных депутатов, наподобие польской "Солидарности", а также проводить митинги, демонстрации, забастовки и акции гражданского неповиновения.
Однако главной задачей ЛНФ считает победу на выборах 1990 года в Верховный Совет РСФСР и местные Советы, т.е. большинства голосов в представительных органах власти всех уровней кроме Союзного. Иными словами ЛНФ намерен бороться с КПСС за власть с помощью так называемых парламентских методов. ЛНФ под прикрытием статуса общественной организации делает попытку создать партию социал-демократической ориентации.
Данные демагогические идеи оказались привлекательны для некоторых представителей советской интеллигенции, составивших актив ЛНФ, а также для части молодежи, в основном - студенческой.
В настоящее время в составе ЛНФ, его районных структур и первичных ячеек насчитывается свыше 7 тысяч человек. ЛНФ имеет печатный орган еженедельник "Северо-Запад" с объемом 8 стр. и тиражом 10 тыс. экз.
Вышеизложенное дает основание утверждать, что ЛНФ является чрезвычайно опасным для общества формированием.
Среди выявленных активных лидеров ЛНФ: П. Филиппов, С. Андреев, П. Рубашкин, И. Константинов, М. Салье, В. Таланов, Ю. Нестеров, С. Васильев и другие.
На основании вышеизложенного ПРЕДЛАГАЕТСЯ:
1. В отношении ДС:
- силами и средствами подразделений УКГБ перевести операцию по пресечению деятельности ДС в активную фазу с арестом лидеров и ряда активистов;
- для обеспечения секретности установочно-розыскных мероприятий и оперативного прикрытия привлечь к операции службы ГУВД и других правоохранительных органов по их направленности;
- под руководством идеологического отдела ОК КПСС и в координации с ним ход операции, включая выемку организационных документов ДС, средств связи, антисоветской литературы и оборудования для ее изготовления, а также оружия и наркотических веществ, нелегально ввезенных из-за рубежа, широко осветить в средствах массовой информации;
- соответствующий судебный процесс провести в условиях максимально допустимой гласности.
2. В отношение ЛНФ:
- в порядке охранительного предупреждения реализовать комплекс мероприятий оперативно-розыскной (с усилением агентурной составляющей) и профилактической направленности;
- повысить результативность активных вербовочных мероприятий среди лидеров ЛНФ и лиц из их окружения, обеспечив их надежное прикрытие;
- осуществить меры и подготовить материалы для привлечения отдельных лидеров и активистов ЛНФ к уголовной ответственности, в том числе по общеуголовным статьям УК РСФСР;
- в отношении примкнувших к лидерам членов ЛНФ, а также колеблющихся из состава их окружения провести предупредительные беседы по месту работы с привлечением партийных (комсомольских) комитетов и спецотделов (по мере появления установочных данных);
- силами и средствами УКГБ с привлечением партийно-комсомольского актива из числа проверенных лиц обеспечить расчленение (диверсификацию) ЛНФ с выделением из состава "фронта" мелких организаций и групп (в т. ч., контролируемых соответствующими подразделениями УКГБ), способствуя возникновению между ними антагонистических разногласий и конфликтов;
- провести широкую компанию в средствах массовой информации по разоблачению деструктивной деятельности ЛНФ, связей "фронта" с зарубежными антисоветскими центрами и разведорганами капстран.
Предлагаемые и иные мероприятия необходимо завершить до начала избирательной компании по выборам депутатов Верховного Совета РСФСР и местных Советов, т.е. до конца сего года"
* * *
Близилось к восьми, когда Волконицкий сделал последние пометки в подготовленных материалах.
- Завтра перепечатаем набело, и готово. Пожалуй, надо самому отвезти это Котову - подумал Волконицкий. Он был доволен результатом работы, но еще больше тем, что скрыл большую часть имевшихся у него сведений. - Кто владеет информацией, тот владеет миром. Только дурак сразу отдает все, что у него есть!
1.17. ТЫ, БЕРЕЗКА-ЗЕЛЕНА, ЧТО СТОИШЬ НЕВЕСЕЛА?
Подъезжая к дому, Волконицкий почувствовал, как навалилась усталость. Последние дни выдались на редкость беспокойными, но, как будто, завершились успешно. Он вспомнил о подготовленном материале и порадовался собственной предусмотрительности. Конечно, Котов не удержит его в секрете, не сможет! И, в конце концов, имя автора всплывет, обязательно всплывет. Да, вот так и надо действовать. Скромно и незаметно, а в нужный момент проявиться, но не по собственной инициативе, а как бы случайно.
"Случайность есть непознанная закономерность, но эту закономерность еще надо создать", - подумал Волконицкий и представил, как достанет из холодильника чешское пиво и включит телевизор. Сегодня два матча: "Зенит" против киевского "Динамо" и "Арарат" с "Торпедо". Он еще не решил, что выбрать, но к пиву лучше взять соленый арахис и швейцарский сыр, а с вяленой рыбой слишком много возни!
Покой! После работы нужен покой. Все-таки хорошо, когда дома никого нет. Мама с Мишулей на даче, а Лариса опять куда-то улетела. Вообще-то у нее сегодня был резерв до восьми вечера, но днем позвонила, что ее вызвали на подмену. Секретарша не уточнила номер рейса, может, и к лучшему: скажет, что не знал, когда встречать.
А ведь как ему раньше это нравилось! За несколько часов до назначенного времени звонил диспетчеру, потом в службу полетов. Очень скоро его стали узнавать, казалось, сочувствовали, сообщая о задержке рейса. Он радовался, когда слышал казенную фразу: "расчетное время прилета столько-то часов и минут". Это значило, что через час-полтора он ее увидит. Поздно вечером дорога в Пулково была пустынной, а после поворота вдали загадочно высвечивалось здание аэропорта, похожее на огромный корабль, готовый к отплытию. И он, волнуясь, ждал, когда она выйдет из неприметной двери служебного выхода, как улыбнется, увидев его, и станет торопливо прощаться с подругами, а те с завистью посмотрят ей вслед. И сумасшедшая езда по ровному, как линейка Московскому проспекту, гул мотора и визг шин в ночной тишине города.
Да, он и не ждал, что все будет так хорошо, ведь, в сущности, женился по настоянию матери. Та в доме отдыха познакомилась с бабушкой Ларисы и все уши прожужжала про связи ее отца и дедушки, и как ему будет полезно войти в такую семью.
- Не век же ты будешь на своей гармошке, пора занять положение, а куда теперь без связей? Где найдешь лучше? - уговаривала мать.
В конце концов таки уломала Ларисину бабушку придти на ужин. Волконицкий, чтобы не было скучно, пригласил Никифорова с женой. Тот удивился - никогда прежде не был у Николая дома - но, услышав фамилию гостей, присвистнул от удивления: "А сам будет?"
- Вроде бы обещал, - соврал Николай, а, придя домой, коротко, как никогда не смел, велел матери: "Делай, что хочешь, но Василий Петрович должен быть. Обязательно!"
И Василий Петрович приехал, приехал в черной правительственной "Чайке" - таких было не больше пяти на весь Ленинград - приехал со всей семьей. Здороваясь, он взглянул на Николая мельком, но так цепко, что от внезапно ожегшего страха ухнуло сердце. Хорошо, что Никифоров тут же оттер его плечом и начал что-то быстро говорить.
- Что ж, бойся гостя стоячего, - не дослушав, сказал Василий Петрович. - Поторопимся, у меня всего полчаса.
Однако пробыл дольше, и время от времени Николай чувствовал на себе его оценивающий взгляд. Лариса сидела рядом и больше молчала. Разве что: "Спасибо. Нет, не надо. Пожалуйста". Мать все носилась в кухню и обратно, один Никифоров выглядел довольным и одну за другой поднимал рюмку. Потом вспомнили, что Николай должен спеть. Он отнекивался, но все же развернул аккордеон и заиграл любимую "По Дону гуляет казак молодой". Никто не ожидал, но со второго куплета Василий Петрович стал подпевать, а песню про ямщика они уже пели на два голоса. И как пели! У Василия Петровича был хороший слух и небольшой, но приятный тенорок. После Никифоров попросил сыграть "Артиллеристы, Сталин дал приказ!", и они пели уже втроем.
Когда подошло время пить чай от былой натянутости и следа не осталось. Хвалили пироги со смородиновым вареньем, про последний фильм, спорили, когда лучше ездить в Сочи - в августе или в сентябре. Только они с Ларисой не участвовали в разговорах, но на них не обращали внимания или делали вид. Николай видел, как довольна мать; она раскраснелась и, казалось, вот-вот расплачется от счастья. В начале одиннадцатого стали собираться.
- А ты еще посиди, Николай позже проводит, - вставая, велел Василий Петрович Ларисе, а Николаю на прощание сказал: "Хорошо поешь, от души. Так приходи! Добро?"
Вслед ушли Никифоровы, и он пошел провожать Ларису. Прощаясь у ее дома, он пригласил ее в театр, еще не зная в какой. Она сразу согласилась, посмотрела прямо и долго, будто что-то хотела спросить, но не решалась. Он так волновался, что толком ее и не разглядел. Осталось только что-то смутное: она была чуть выше Николая, очень тоненькой и с необычными темно-синими глазами - в уличном свете они казались почти черными.
Он ухаживал за ней полгода: дарил цветы, водил в театры и на закрытые просмотры в Дом кино, встречал после занятий - она заканчивала филологический факультет. Хотя встречали приветливо, у нее он бывал редко, стеснялся Василия Петровича. Как правило, он ждал ее у подъезда, там же и прощался. Но не то, что поцеловать, даже обнять за талию как-то не получалось. И под руку она взяла его первой потому, что было скользко.
Мама встревожилась, когда узнала, что Новый год он встречает без Ларисы.
- Со всякими прошмандовками - смелый, а тут что? Сколько можно под ручку ходить? - возмущенно выговаривала она Николаю, но он только вяло отнекивался. И сам не понимал, почему с Ларисой все так не просто. Как-то он случайно подслушал, как мама разговаривает с Ларисиной бабушкой. Говорили об их свадьбе, как о решенном, и обе вздыхали: мол, скорей бы сладилось. Потом его вдруг перевели в Обком партии, и Никифоров намекнул, что не обошлось без Василия Петровича.
Может, так ничем бы и кончилось, но с обеих сторон вмешались родственники. Лариса окончила университет, и по этому случаю как бы случайно появились две горящие путевки в пансионат ЦК ВЛКСМ в Адлере. Николай и опомниться не успел, как оказался в самолете. Вылетели рано, Лариса задремала, положив голову ему на плечо, а он боялся пошевелиться, чтобы не потревожить. Почти перед посадкой она проснулась.
- Ты так и просидел все время? - удивилась она и поцеловала его в щеку еще сонно, как близкого человека. Именно в этот миг Николай решил, что должен жениться на ней, иначе быть не может, и все будет хорошо.
Их поселили в соседних комнатах и, оставив вещи, они сразу пошли купаться. Вода была еще холодной, а солнце по-весеннему жгущим.
- Ты сгоришь, у тебя кожа совсем белая, - сказала Лариса, накинув ему на плечи полотенце, а он отводил глаза от ее груди, едва прикрытой узеньким лифчиком.
За день оба устали, голова кружилась от выпитого после ужина местного вина. Перед тем, как разойтись по комнатам, Николай осторожно обнял ее, и она ответила на поцелуй, будто делала это много раз прежде.
Утром они встретились в столовой. За завтраком много смеялась, потом пошли на дикий пляж, где совсем никого не было. Николай целовал ее все смелее, и было ясно, что должно случиться. Он очень нервничал, вечером в баре пил водку, но вовремя остановился, а позже, не сказав ни слова, пришел в ее комнату и вдруг испугался, что у него ничего не получится. Они уже лежали на кровати и целовались, его охватило чувства стыда и отчаяния, а когда, наконец, возбудился, то был груб и тороплив. Это кончилось очень быстро; она промолчала, казалось, не заметила его слабости.
- Все будет хорошо, я обещаю, все будет хорошо, - сказал он, больше для самого себя. Ночью он будил Ларису, но снова торопился и все получалось не так, как надо. Он проснулся задолго до рассвета, мучаясь от непонятной тревоги. В конце концов, ушел к себе и проспал завтрак.
Его разбудила Лариса. Едва дотронувшись до него, она разрыдалась, плакала громко, навзрыд, не в силах остановиться. Он все понял, когда увидел срочную, на правительственном бланке телеграмму: умер Василий Петрович.
Пока разговаривал с директором пансионата, пока тот звонил в горком, чтобы договориться о билетах и после, по дороге в аэропорт он не то, что забыл об их близости, но случившееся стало неважным, будто второстепенным. Лариса молчала и время от времени начинала плакать.
В Пулково их встречали: Никифоров прислал свою "Волгу". Когда въезжали в город, Николай обнял ее и, волнуясь, сказал: "Давай поженимся, выходи за меня замуж".
- Давай, ОН был бы рад, - ответила Лариса и снова заплакала.
Похороны прошли торжественно с долгой траурной церемонией. На кладбище был почетный караул, солдаты стреляли из автоматов. Его мать все время была с Ларисой и ее родными. В тот же вечер, когда ушли гости, решили не откладывать и через два месяца они поженились.
Лариса сдавала экзамены в аспирантуру, и свадебное путешествие отложили до следующего лета. Она переехала в его квартиру и устроилась как-то незаметно. В хозяйство не вмешивалась, чему мать поначалу радовалась, подруги к ней не ходили, даже по телефону Лариса разговаривала редко. Единственное, что изменилось: в его комнате поставили новую тахту и поменялись с мамой шкафами. Да, и вообще, в первые месяцы их семейной жизни не случилось ничего, что особо запомнилось.
Как-то, придя из Университета, Лариса рассказала, что ей утвердили тему диссертации: "Мистическое начало в современной американской литературе. На примере произведений Баха". Николай сперва не понял и засмеялся: мол, с каких пор Бах стал американцем? Но оказалось, что это не тот Бах, а его дальний потомок, написавший какую-то сверхзаумную книжку про сумасшедшую птицу, летавшую черт знает где. Николай честно пытался ее прочитать, но дальше второй страницы не продвинулся. И название было еще то: "Чайка по имени Джордж Ливингстон". В переводе - живущий камень. Короче, мистика и в Америке - мистика!
Зато Лариса с ней не расставалась, всегда носила с собой английское и русское издания и постоянно перечитывала, будто учила наизусть.
А потом вдруг за ужином сказала, что ушла из аспирантуры и устроилась стюардессой на дальние линии. Сказала мимоходом, между прочим, а они с матерью оторопели от неожиданности.
- Но почему, почему? - допытывался Николай, пытаясь убедить, что это не принято, невозможно, если его жена будет поить лимонадом всяких забулдыг-пассажиров, а те станут, орал он, ее хапать и лапать. Фактически он только повторял слова матери, но искренне верил, что этого нельзя допустить.
- Я хочу летать, я хочу летать, - Лариса повторяла одно и то же, даже, когда, потеряв терпение, он стал трясти ее за плечи. Ему пришлось отступиться, а для матери он придумал хорошую отговорку: Ларису скоро переведут на международные рейсы.
- Ладно, будет вещи привозить, - неожиданно согласилась мать, и, подумав, добавила: "Появится ребенок - все само образуется. Пусть пока летает, но надолго не откладывай, пора. Без детей - какая семья?".
Оказалось, все к лучшему. Николай провожал ее и три-четыре дня мог веселиться, как до женитьбы, благо в кампаниях и поводах недостатка не было.
Конечно, он изменял ей, изменял часто. Сперва от неуверенности - в постели с Ларисой он всегда чувствовал себя неуверенно. Она никогда ему не отказывала, но редко откликалась так, как он считал, должны откликаться женщины. После появилось какое-то злорадство - он будто пытался доказать ей и себе, что у него все в порядке и даже больше. При том он и представить не мог, что и у Ларисы может быть кто-то кроме него. Однако ж, судя по всему, появился! С его опытом, он сразу заметил, что ночью она обнимает не как обычно: по другому двигается, иначе кладет руки ему на плечи.
Он переживал молча, но однажды, встречая ее после рейса, словно невзначай сказал: "Выглядишь, будто от любовника". Она засмеялась, но он почувствовал ее смущение, и смех показался неискренним. Он промолчал, а, доехав до дома, напился до беспамятства, уснул на диване в гостиной и утром опоздал на работу.
На следующий день она снова улетела, поэтому у него было время подумать. Ломать устроенную жизнь было страшно, к тому же в Обкоме еще помнили Василия Петровича: на самые важные приемы Николая звали только потому, что он был родственником значительного человека. А с Ларисой можно было появиться всюду. Приятели завидовали, а Николай гордился и удивлялся, как решительно она отвергает ухажеров, никого при этом не обижая.
- Повезло тебе, Николай с женой. Такие - большущая редкость. Если б мог - отбил! - крепко выпив, однажды признался Никифоров.
- Только через мой труп, - приняв за шутку, ответил Николай.
- И убил бы! - Никифоров посмотрел вдруг совершенно трезво и с такой злобой, что Николай испугался: "Мог, действительно мог убить".
Да, доводить до развода не хотелось и было вредно, хотя мать не стала бы возражать: она едва терпела невестку.
Но что-то делать необходимо, и Николай придумал. Через полтора месяца Лариса призналась, что беременна, но он успокоился много позже, когда понял, что все обошлось, и она останется с ним.
* * *
Машина остановилась в тени разросшихся тополей напротив подъезда и водитель, чтобы подписать путевой лист, включил в салоне свет. Волконицкий не любил хлопать дверцами, ему нравилось, когда они защелкиваются легко и мягко. Он постоял перед входной дверью, посмотрев вслед исчезающим за поворотом малиновым огням его "Волги". Было тепло и безветренно, как бывает в последние дни лета. Кое-где первая желтизна тронула деревья, воздух не давил духотой, а в аспидно-черном небе ярко мерцали звезды - наступала осень.
- Конец еще одного дня. Как хочется покоя, да разве сорок лет - это старость? - входя в парадную, подумал Волконицкий.
В квартире было тихо, но в спальной горел торшер у дивана, где, свернувшись клубочком, лежала Лариса. Волконицкий решил, что жена спит, но она отложила книгу и молча взглянула на него.
- Так ты не улетела? - скрывая огорчение, спросил он. - Что случилось?
- Бабушка звонила. Мишенька кашляет, они задержатся на даче до выходных, - сказала она.
- Опять школу пропускает ... Так, почему ты не улетела?
- Не очень хорошо себя чувствую, нашли другую. Там, в холодильнике пельмени ...
- Опять! Приготовила бы что-нибудь свежее. Как мамы нет, так и поесть нечего. Я же целый день на работе! - сдерживая раздражение, сказал он.
- Но я же очень стараюсь, чтобы все наладилось, очень стараюсь. Попытаемся вместе, - попросила Лариса.
- Я всегда пытался и продолжаю. Только и делаю, что пытаюсь. А все остальное зависит от тебя. До каких пор мы по твоей прихоти будем жить между небом и землей?
- Да, плохо между небом и землей, - тихо сказала она, направляясь на кухню, - а в небе лучше.
1.18. ИДУТ ДОЖДИ, ХРУСТЯТ РУБЛИ!
Погода в Краснодаре испортилась через день после приезда. Две недели моросил дождь, вечерами задувал мокрый порывистый ветер, и, казалось, что небо навечно набухло низкими лиловыми тучами. Не верилось, что это юг.
- Пол-урожая на корню сгнило! Надо отправлять Горлова в Ленинград, чтобы увез свою чертову погоду обратно. Иначе казаки взбунтуются, - войдя в комнату, громко сказал Цветков.
- Сам вызвал, теперь терпи! - буркнул Горлов, дуя на готовую плату, чтобы остудить припой. Настроение было плохое - подстать погоде. Цветков заметил его раздражение, но не обиделся.
- Брось убиваться, Боря! Ну, сгорела твоя система наведения в синем пламени перестройки, но жизнь-то не кончается. Ты жив, здоров и на свободе. Что еще человеку надо? А деньги есть и еще будут, - сказал он тихо, так чтобы не слышали другие.
- Все, закончил, - Горлов показал на готовый блок. Он не хотел обсуждать то, что случилось, хотя и был благодарен Цветкову, который выручил его из совсем безнадежного положения. Но вспоминать, как чуть не угодил под суд, было противно.
В день приезда они ужинали в кооперативном ресторане, где, судя по всему, Цветков был постоянным посетителем. Разговор получился долгим и откровенным. Поначалу Горлов не поверил, что Котов замял дело только потому, что получил взятку.
- Какая же это взятка? - удивился тогда Цветков. - Взятка - совсем другое, а это благодарность. Вот за лазеры - взятка. Настоящая! Так, о ней никто и не узнает.
- Но он же секретарь райкома! - воскликнул Горлов.
- А секретари - не люди? Сразу видно, что ты не с Кубани. У нас райком - самое доходное место: со всех берут и, с кем надо, делятся. Думаешь, Котову делиться не с кем? Тому дай, этого угости - иначе ни один вопрос не решается. Поэтому мы для Виктора Михалыча просто подарок. Сам посуди: наш кооператив далеко, не в его подчинении, и никто ничего не узнает. Как говорил Черчилль, нет друзей и врагов, есть только партнеры. А с Котовым отношения налажены, взаимный интерес имеется, друг друга понимаем.
- Котов ушел из нашей системы. Зачем же он теперь нужен? - спросил Горлов.
- О твоем приезде, думаешь, я с кем договаривался? С Котовым! У него все старые связи остались и новые прибавились. Его задача - выбить для твоего сектора финансирование на разработку медицинского оборудования. Денежки государственные, а прибыль - наша. Иначе где бедному кооперативу деньги взять? Мы его придумали не для того, чтобы тратить, а чтобы зарабатывать. Только Котов может организовать помещение в центре Ленинграда - мы там магазин откроем. Торговля - это наличные, а без наличных теперь ни шагу. Так что нужен Котов, очень нужен, - терпеливо объяснял Цветков.
Горлов понимал, что не может отказаться. Перед самым отъездом из министерства прислали программу работ на следующий год. Для его сектора была запланирована поисковая тема по медицинским приборам. Работ по оружию в плане не было кроме авторского надзора за двумя старыми системами - одной танковой и одной морской. В смету были заложены такие командировочные расходы, что можно трижды объехать земной шар. "Чтобы без помех ездить в Краснодар", - догадался Горлов.
И такое положение складывалось во всех оборонных НИИ и КБ. Урезалось финансирование, готовились массовые сокращения. Правда, было много разговоров о самофинансировании, конверсии, о переходе на гражданскую тематику, но Горлов не принимал их всерьез. Кончено, разработать можно было все: от супертелевизора, каких на Западе и в мыслях не держали, до кухонного холодильника с ядерным миниреактором. Но таким разработкам один путь - в архив. Производственных мощностей для них не было, и взяться им было неоткуда.
В конце концов, Горлов согласился со всем, что предлагал Цветков. Тот с облегчением протянул Горлову пачку пятидесятирублевок в банковской упаковке.
- Не обращай внимания, здесь и не такое видели, - заметив, как Горлов опасливо оглядел зал ресторана, махнул рукой Цветков.
- Новенькие, еще краской пахнут, - зачем-то понюхав деньги, сказал Горлов.
- Чем новее, тем целее! - засмеялся Цветков.
- Премию и последнюю зарплату нам тоже выдали новыми. Не к добру, когда столько денег печатают.
- Почему не к добру? Наоборот, очень к добру. Нам больше достанется, подняв рюмку, сказал Цветков.
* * *
Пять тысяч рублей за три простенькие схемы и два блока, сделанные без особых усилий, между прочими делами! Горлов вспомнил про премию, выписанную Кротовым, - она была почти вдвое меньше. А чтобы ее получить он работал два с половиной года.
Первые пятьдесят рублей Горлов разменял утром в гостиничном буфете. Позавтракав, он не стал ждать автобуса. Частник на стареньком "Жигуленке" довез его до окраины, где находился кооператив, всего за три рубля, и столько же он потратил на обратную дорогу. Поначалу он хотел купить подарки жене и детям, но ходить по магазинам было лень. К тому же ничего путного в них не было. Несколько раз он ужинал в том ресторане, где встречался с Цветковым. Больше тратить было не на что, и пачка денег, оставалась почти не тронутой.
Днем Горлов помогал налаживать лазерные облучатели, которыми торговал кооператив. Между делом придумал и отладил новую схему поджига. Схема была простой и экономичной, в принципе тянула на изобретение. Однако Рубашкин был далеко, а возиться самому с оформлением заявки не хотелось.
Вечера тянулись длинно и нудно. Горлов пытался убить время за телевизором, но скоро надоело. Даже программа "Взгляд" с Любимовым, Листьевым и Политковским, которыми восхищалась жена и все ее приятельницы, показалась Горлову вымученной и напыщенной, наподобие внеочередного комсомольского собрания.
Как-то вечером, не предупредив, пришла Наташа. Едва поздоровавшись, она заперлась в ванной а, выйдя, сразу потушила свет. Все произошло быстро, наспех. После она говорила, что муж только что вернулся из загранкомандировки, хочет купить "Ладу", ему обещают, но машины все нет, а он очень ревнивый, никуда не пускает, еле вырвалась, но уже через час должна быть дома, чтобы вовремя подать ужин.
- Господи, скорей бы ушла, - думал Горлов, поддакивая и кивая головой, будто внимательно слушает, и ему интересно.
Что-то отмирало в душе, отслаивалось, как отпадают пожухшие капустные листья под проливным осенним дождем, и он мучился смутным предчувствием предстоящей потери, но не понимал, что именно предстоит потерять.
За несколько дней до отъезда ему вдруг захотелось написать письмо жене. Никогда раньше - а он часто ездил в командировки, месяцами не бывал дома - ему и в голову не приходило писать письма, разве что звонил: мол, все хорошо, приеду скоро! Тогда Нина подолгу рассказывала, в основном о детях, и он чувствовал, как она соскучилась. У него поневоле менялся голос, и он знал, что они думают об одном и том же. Но писать письма? Нет, такой потребности никогда не возникало.
"Дорогая Нина!" - написал он и тут же исправил: "Милая Нина!" Но и это не понравилось. Тогда он взял другой лист, вычеркнул имя и стал писать, не задумываясь, как пришло на ум:
"Милая! Сколько лет мы женаты, а я ни разу не прислал тебе ни одного письма, если не считать поздравительной открытки лет пять назад из Капустина Яра. Удивляюсь: как же раньше люди общались с помощью бумаги? Откуда находили нужные слова? Представляешь, я понял, что совсем не знаю русского языка, не умею им пользоваться, даже на работе за меня это делал наш Петя Рубашкин.
Тут по вечерам выдается свободное время, живу в отдельном номере с ванной, телевизором и телефоном. Жаль только, что звонить некуда, а с тобой много ли поговоришь по междугороднему? Обычной кампании, как бывало на полигонах, теперь нет. Конечно, с кем посидеть всегда найдется, но ты же знаешь - я не люблю пить с чужими.
Написал про выпить и опять вспомнил Петю. Так получилось, что мои неприятности были связаны с ним. Но теперь, когда беда вроде бы миновала, вижу, что ты была права - планы переезда в Челябинск были ошибочны. На меня какое-то ослепление нашло, я неправильно оценил себя и то, на что способен. И чем больше думаю об этом, тем лучше понимаю: ты умнее и лучше видишь, что происходит в нашей жизни.
А я в свою очередь виноват, что был невнимательным. Так не замечаешь воздуха, которым дышишь, и солнца, которое светит каждый день.
Между прочим, не смог вспомнить, когда мы были только вдвоем. После женитьбы, сразу родилась Маша, потом - Никита, разве что в кино или в театр ходили. Цветков сказал, что может устроить гостиницу в Сочи, - он вообще черт-те что может устроить, - но я сказал, что хочу приехать позже и с тобой. Давай придумаем, с кем оставить детей, и поедем к морю, хоть на неделю, у меня же целый отпуск не использован, а ты возьмешь несколько дней за свой счет. Точнее за мой, коли есть такая возможность. И еще: хочу достать тебе шубу, только не знаю где и какую. Черт с ними, переплатим, лишь бы тебе понравилось.
А Новый Года будем встречать на даче. Там на опушке за домом подрастает елочка, я давно к ней присматриваюсь. Мы ее украсим и рядом разведем костер.
Билет на самолет уже достал, домой приеду в субботу вечером, наедимся южными фруктами, а утром проснемся рано, когда все еще спят. Я обниму тебя и скажу, как люблю. Мне всегда хотелось сказать об этом как-то по особенному, но никогда не удавалось...
1.19. ПЕСНИ НОЧНЫХ ОБЛАКОВ
Погода наладилась за два дня до отъезда. После обеда градусник подтягивался к тридцати, и над Краснодаром нависала влажная дымка. Солнце едва угадывалось в радужном ореоле, было душно, и все время хотелось пить.
Провожать Горлова собралось много народа, одну за другой открывали бутылки "Цимлянского Игристого". Оно пузырилось в мутных граненых стаканах, липкая пена свешивалась с краев и обваливалась на серый замусоренный асфальт. Горлов смущенно улыбался и, поминутно чокаясь, обещал скоро приехать.
- Борис Петрович - наш человек! Казак! - третий раз провозгласил Витя Пониделкин, начальник снабжения в филиале объединения.
- Погода подвела, так к морю и не съездили, - посетовал Цветков. Он много шутил, но выглядел озабоченным.
Улучив момент, он отвел Горлова в сторону: "Извини, не могу сейчас отдать, сколько договаривались. Завтра Котов прилетит, а в кассе, как назло, одни мыши хрумкают. Но ничего, выкручусь, тысяч двадцать мне обещали на недельку. А с тобой, уж извини, позже рассчитаюсь".
- Зачем Котову столько? Ты говорил, что уже расплатился, - удивился Горлов.
- Принять, как следует, - все-таки секретарь райкома, - с собой дать, а главное - магазин в Питере нужен и обязательно со складом. Иначе не раскрутиться. К зиме продукты на Севере подорожают, а я уже договорился с Трансагентством насчет машин - будем овощи отсюда возить. Надежный человек нужен, очень на тебя рассчитываю.
- Какой из меня торговец? - удивился Горлов.
- Тебе не за прилавком стоять, а в остальном разберешься. Голова - она во всем голова.
Объявили посадку. В накопителе было тесно, очередь на досмотр едва двигалась, у милиционера на кителе выступил пот. Горлов едва успел вдохнуть свежего воздуха - в подошедшем автобусе было так же душно. Машина долго петляла по взлетному полю и, наконец, остановилась перед трапом.
Горлову опять досталось хорошее место - у окна в первом салоне. Кондиционер работал, и скоро стало так холодно, что пришлось достать свитер.
"Сейчас заставят пересаживаться", - оглядываясь, подумал Горлов. Но никто его не тревожил. Солнце уже клонилось к горизонту и ярко блеснуло на развороте. Самолет медленно выруливал, потом замер, и, жутко взревев двигателями, рванулся вперед и вверх.
Быстро мелькнули и остались сзади окраины Краснодара, маленькие домики с высоты были похожи на спичечные коробки. Самолет пробил облачность, и земля скрылась под рыхлым белесым покровом, а небо загустело неправдоподобной синью. Горлов сидел по правому борту, куда не доставало солнце. От перепада высоты заложило уши, исчез гул моторов и вообще все звуки. Ему казалось, что он плывет над темно-голубым сиянием, не задумываясь обо всем, что оставалось там, внизу. События последнего времени отодвинулись, он забыл о радостях и неудачах, а прежняя жизнь показалась такой далекой, что неведомо когда и с чего она началась.
Он вздрогнул, почувствовав, как его тронули за плечо, и судорожно сглотнул. Будто рядом хлопнули в ладоши, он сглотнул еще раз и стал слышать.
- Вам лимонад или воду? - спрашивала стюардесса, протягивая поднос. Горлов взял две порции: желтенький напиток с приторно сладким лимонным привкусом и газированную воду.
- Пожалуйста, принесите кофе, - попросил он, возвращая бокалы.
- Не положено, - отмахнулась стюардесса.
- Тогда чай!
- На нашем рейсе горячие напитки не предусмотрены, - стюардесса слегка замялась, и Горлов наугад возразил:
- Но продолжительность полета больше двух часов...
- Хорошо, я сейчас принесу.
Через несколько минут она вернулась с подносом, поверх которого была накинута салфетка. Поставив его на откидной столик перед Горловым, она села рядом, заслоняя от соседа, сидящего в том же ряду через проход.
- Чтобы другие не просили? - улыбнувшись, спросил Горлов.
- И откуда вы все правила узнали? Кто-то знакомый летает?
- Нет..., - начал Горлов и вдруг вспомнил: "Вы Ларису Волконицкую знаете - высокая, с темными волосами?
- Конечно знаю, нас на работу вместе принимали. Она самая красивая, ее даже хотели снять на рекламу "Аэрофлота", но муж не позволил. Он за ней на "Волге" приезжает, очень ревнивый. Если бы вы не сказали, я б на Ларису ни за что не подумала, она гадостей никому не делает и, вообще - молчать умеет.
- Почему гадостей? - не дождавшись ответа, Горлов переспросил: "Я не понял, какие гадости?"
- Ну, это наши секреты, - покраснев, замямлила она.
- Небось, на пассажирах экономите?
- Все-таки натрепалась Лариска!
- Нет, она ничего об этом не говорила. Не верите? Даю честное слово, сам догадался. У вас же все на лице написано.
Горлов еще долго убеждал, что Лариса никаких секретов не выдавала, и в конце концов, признался, что видел ее всего два раза, и как это на самом деле было.
- Наверное, вы в нее влюбились, - вздохнув, сказала стюардесса.
"Влюбился? Что за странная мысль?" - подумал Горлов и хотел, было, возразить, но промолчал, представив ту, о ком говорили. Представил неосязаемо, без имени и лица, только смутный силуэт. Он почувствовал необъяснимую радость и душе стало тепло.
- И почему в нее все влюбляются? Ведь ей никто не нужен.
- Так уж никто?
- Правда, правда. Хоть, кого спросите, все скажут: Ларисе любой мужик - как пень у дороги! Даже обидно.
- Поэтому она свой телефон и не дала, - вздохнул Горлов.
- Вы просили, а она не дала? Вот дура! Ладно, пишите: два-три-девять-ноль-девять-сорок-один. Но, если кто-то другой подойдет, сразу бросайте трубку или спросите Ивана Петровича...
- Почему не Петра Иваныча?
- Кого хотите, а потом скажете, что ошиблись номером. Только не говорите Ларисе, что это я ...
- Я вас не выдам, спасибо, - обещал Горлов, записав номер.
- Какие же мы, бабы, стервы - состроим подружке пакость и рады-радешеньки!
Потом ее позвали. Уходя, она обернулась, и Горлов кивнул в ответ. Тем временем совсем стемнело. Далеко внизу непроглядно чернело, лишь изредка мерцали огоньки, а небо было сплошь осыпано совсем близкими звездами. Приглядевшись к отражению в иллюминаторе, Горлов заметил, что все время улыбается.
Самолет качнулся и, глубоко накренившись, стал разворачиваться. Небосклон вдруг озарился голубым и серебристым, а прямо перед собой Горлов увидел сияющий полумесяц. Забыв обо всем, он изумленно разглядывал это сияние, чувствуя нечеловеческую красоту и пустоту небесного свода, но даже внутри себя не мог выразить словами.
Крыло снова качнулось и медленно выровнялось. По его кромке быстро перемещался маленький красноватый огонек. Он выглядел чужеродным и скоро трансформировался в тесную череду светящихся желтых бусинок. Через несколько секунд Горлов разглядел, что это другой самолет, летевший на перпендикулярном курсе и километра полтора ниже.
* * *
- Леша, почему не набираем высоту? - спросила Лариса у выглянувшего из кабины штурмана.
- Эшелон закрыт, делаем разводку с краснодарским бортом - диспетчеры опять напутали. Минут пятнадцать потеряли, вряд ли наверстаем, - недовольно ответил тот.
- Не волнуйся, наверстаем, до Челябинска еще далеко, и земля поможет.
- Как же, поможет, если ветер встречный!
- Очень просто: она крутится в нужную сторону.
Конец 1-й части
Часть 2. Специальная операция
2.1. ЗИМНЯЯ НОЧЬ НАЧИНАЕТСЯ УТРОМ
- Зря мы, наверно, старались! - в сердцах воскликнул Горлов. Он понял, что не может переубедить Лахарева, и ни одна из тем, предложенных его сектором, не войдет в план следующего года.
- Не вижу ничего страшного: не вошло в план этого, войдет в 91-м. Главное - сохранить людей, обеспечить их зарплатой. А тут благодаря твоей работе с Краснодаром у нас все в порядке. И есть, чем отчитаться. Переход на гражданскую продукцию - что может быть актуальней? - примирительно сказал Лахарев. - Кстати, министерство предлагает ваши лазерные излучатели двинуть на ВДНХ*. Медали обеспечены, так что станешь лауреатом.
Горлов хотел было снова завести разговор о том, что недопустимо прерывать разработку даже на год, что после придется все начинать заново, но вовремя промолчал - он говорил это уже не раз.
- На какое место медаль вешать? - раздраженно буркнул он.
- Не обижайся, но ты в последнее время как сам не свой. Заметно, что давно не отдыхал. Вчера я заходил в профком, на зимние каникулы тебе выделили четыре путевки в дом отдыха. В "Репино" и для всей семьи, как ты просил! Встретишь Новый года на природе, покатаешься на лыжах, и все образуется. Может, и насчет вступления в партию передумаешь. А то неудобно получается - сперва просил, а теперь на попятную.
- Теперь обстановка изменилась.
- Это временно! Как ветер: сегодня - туда, завтра - обратно. Те, кто сейчас бросает партбилеты еще очень пожалеют, очень скоро пожалеют.
- Я не пожалею, а за путевки - спасибо. Заявление на отпуск сегодня напишу.
Настроение осталось испорченным на весь день. Из-за этого Горлов накричал на Светочку Петрову, спросившую, когда можно организовать новогоднюю вечеринку: "Когда и где хотите, только не в рабочее время, не в служебных помещениях и без меня!
Светочка тихонько всхлипывала, ее утешали и недовольно косились на Горлова, а он делал вид, что не замечает. Но в конце дня ему стало совестно, и он разрешил собраться 31 декабря во время обеда.
- Только без водки, - как обычно предупредил Горлов и улыбнулся, поскольку знал, что никто и не собирается приносить водку. В его секторе пили только спирт, разбавленный и подкрашенный сиропом из домашнего варенья. Всенародная кампания по борьбе с пьянством их ведомство не затронула. Чистейший спирт-ректификат по-прежнему выписывался со склада по потребности. Впрочем, после ухода Рубашкина эта потребность заметно снизилась, а остряки шутили: дескать, его увольнение - это личный вклад каждого в окончательную победу антиалкогольной политики КПСС.
Вечером пошел снег с дождем, тротуары покрылись мокрой серой кашицей, под которой скрылись глубокие лужи. Горлов промочил ноги и вымок до рубашки, а вдобавок перед самым домом поскользнулся и упал в размокшую глину.
- Господи, где это ты? С тобой ничего не случилось? - открыв дверь, испугалась Нина.
За чаем Горлов рассказал о путевках, но Нина расстроилась.
- Соня с Борей заказали столик на четверых в "Европейской". Там только для иностранцев, но они переплатили. Цены, конечно, бешеные, но мы же можем себе позволить? Я Соне уже обещала. И с платьем сказали, что успеют, а шубу еще ни разу не надевала. Так хочется, чтобы все было красиво!
- У Никитки лицо совсем зеленое, и Маша устала. Пусть отоспятся, воздухом подышат. Когда еще путевки на всех дадут? - рассудительно сказал Горлов.
- Может, оставим детей, а сами встретим Новый год в ресторане? Утром вернемся.
- Страшновато оставлять одних, да и ехать далеко - неизвестно, как будет с электричками, - напирал Горлов, и в конце концов Нина согласилась. Она всегда соглашалась, если речь шла о детях.
* * *
Заперев и опечатав сейф, Коршунов сдал ключи дежурному и уже через полчаса вошел в приемную заместителя начальника Управления.
- Ждет, проходите, - не прерывая телефонный разговор, сказал секретарь.
- Товарищ генерал-майор! Прибыл по вашему приказанию, -отрапортовал Коршунов, зайдя в кабинет.
- Времени нет, давай короче! Ты придумал вербовку этого - как его Горлова? - чувствовалось, что генерал чем-то недоволен.
- Моя инициатива, но ... - осторожно начал Коршунов.
- Хреновая инициатива. Вместо того, чтобы работать, ерундой занимаетесь. Вот, полюбуйся, что из твоей инициативы получилось.
Коршунов осторожно взял в руки папку и открыл на указанном генералом месте.
- Читай, читай! - поторопил генерал.
КГБ ПРИ СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области
ДЕЛО ОПЕРАТИВНОЙ РАЗРАБОТКИ
ДОР № 046828/5-89
вх. № 396/5-4-с от 18.12.89 г.
СЕКРЕТНО
Экз. - единственный
Начальнику 2 отдела 5 службы УКГБ по
Ленинграду и Ленобласти полковнику Косинову Б.В.
Рапорт
"СКО "Дымок"
В отношении объекта "Звездочет"
По вашему указанию докладываю о результатах выполнения плана оперативных и агентурно-установочных мероприятий в отношении объекта "Звездочет", за период с августа по декабрь 1989 г.
В августе с.г. агент "Пегов", ранее осуществлявший координацию мероприятий по "Звездочету" выбыл из числа действующих в связи с переходом в категорию лиц, не подлежащих к привлечению к активной агентурной работе. В связи с этим руководство и координация мероприятий в отношении объекта была поручена сотруднику отделения тов. Федорову А.М.
Оперативно-техническими мероприятиями "С" и "Д"* было установлены намерение объекта выехать в служебную командировку в филиал НПО "Волна" в г. Краснодар с заданием организовать монтаж и пуско-наладочные работы специального оборудования.
На наш запрос УКГБ по Краснодарскому краю сообщило, что никаких работ в филиале НПО "Волна" объектом не выполнялось, однако необходимые отчетные документы были составлены и подписаны главным инженером указанного филиала Цветковым С.Н. фиктивно.
Фактически "Звездочет" работал на кооператив "Лазерная акапунктура", основным пайщиком и руководителем которого является Цветков, со стороны которого зафиксирована передача "Звездочету" крупной суммы денег.
За время пребывания в Краснодаре подозрительных, а также немотивированных контактов "Звездочета" не выявлено, исключая однократный факт скоротечных интимных отношений объекта с сотрудницей филиала Гудковой Н.Г., не поставленной на оперучет ввиду случайности данного контакта.
С учетом результатов психологического анализа личности "Звездочета" (справка прилагается) для дальнейшей отработки был привлечен агент "Лашко". В соответствии с планом "Лашко" вступил со "Звездочетом" в мягкий речевой контакт, с помощью которого установлено новое лицо из окружения данного объекта - бортпроводница 2-го класса Пулковского авиапредприятия Волконицкая Лариса Вадимовна, 1961 г.р., русская, беспартийная, образование высшее, имеет сына, муж - заведующим сектором идеологического отдела ОК КПСС тов. Волконицкий Н.А. Действуя инициативно и грамотно, "Лашко" мотивированно способствовал установлению контакта "Звездочета" с Волконицкой, однако объект предоставленной возможностью не воспользовался (проверка "С" по линии Волконицкой не проводилась ввиду характера работы ее мужа).
Анализом сводки комплекса задействованных мероприятий материалов о проведении "Звездочетом" враждебной или иной противоправной деятельности выявить не представилось возможным. Контактов с лицами, являющимися объектами спецоперации "Дымок", а также проходящими по картотеке 5-й службы и оперучетам УКГБ не установлено.
Круг общения "Звездочета" ограничен товарищами по работе и членами его семьи. Маршруты передвижения по городу - постоянные, немотивированных отклонений не зафиксировано. Личные интересы "Звездочета" замкнуты на служебной деятельности и отношениях в семье. Постоянных интимных связей не установлено.
За пределы данного круга вопросов выходит продолжающееся сотрудничество объекта с кооперативом "Лазерная акапунктура" и его руководителем Цветковым С.Н. Установлено активное участие объекта в деятельности данного кооператива, включая денежные вопросы. В переговорах Цветкова и "Звездочета" отмечено частое упоминание бывшего агента "Пегова" и заинтересованность последнего в делах кооператива. Сам "Звездочет" на связь с "Пеговым" не выходит.
В ноябре с.г. руководством УКГБ было принято решение об усилении работы по спецоперации "Дымок", а также (по инициативе подполковника Коршунова) - активизации вербовочных действий в отношении "Звездочета".
Уточненный и дополненный план агентурно-оперативных мероприятий по объекту был утвержден в установленном порядке.
Во исполнение плана были:
- по месту работы "Звездочета" проведена успешная вербовка агента "Баркас" (ДАУ № 07413/5-89.) С помощью "Баркаса" объекту выделены путевки в дом отдыха на период зимних школьных каникул;
- сотрудником отделения тов. Федоровым А.М. подготовлен агент "Ромашка" с поручением провести комбинацию во время пребывания "Звездочета" в доме отдыха для получения материалов компрометирующего характера.
Для прикрытия "Ромашки" планируется задействовать тов. Федорова А.М.
Прошу санкцию на данную агентурно-оперативную комбинацию.
Заместитель начальника отделения, майор Воронков П.К.
Приложение - Справка, упомянутая по тексту, на 23 л. - только адресату.
СЕКРЕТНО
Экз. - единственный
Справка
"О результатах психологического, нейролингивистического и поведенческого анализа личности объекта "Звездочет"
"...объект относится к психотипу "интроверт" с поведенческими и мотивирочными отклонениями в сторону инвертированной экстраверсии. Для данного психотипа характерна опора не на меняющиеся внешние обстоятельства, а на собственную систему взглядов и ценностей.
Для объекта типично взаимодействие с той частью окружающих, которая им уже "освоена" и в определенной мере - упорядочена. К новым для себя людям относится выжидательно, контакты с посторонними старается свести к минимуму. Исключением могут являться контакты с сексуальной мотивацией. В психологической деятельности объекту присуще преобладание логистических механизмов и неразвитость, возможно - замороженность, эмоциональной сферы.
Личностный психологический баланс - устойчивый, по сенсорному типу. Волевая сенсорика развита хорошо. В пространстве четвертой психологической координаты характеристики объекта резко смещены в сторону так называемой "критической области", где доминантной становится не прямая реакция на внешние сигналы, а опоследованная, с предварительным и, подчас глубоким их осмысливанием, поисками причинно-следственных связей с привлечением логистических каналов обработки информации.
Вне эмоционального накала и в рамках присущей ему логистики, объект терпелив, хладнокровен, но вовсе не беззащитен по отношению к оказываемому на него психологическому давлению. Для отражения вербальной агрессии объект может и, вероятнее всего, прибегнет к умелому манипулированию создаваемыми сценариями развития ситуации, отвечая на агрессию еще более жесткой агрессией. В неблагоприятном для себя речевом контакте объект может использовать механизмы подмены предмета разговора, подмены тезиса, изменение направления беседы, и в результате ускорить темп, захватить инициативу, и вынудив собеседника быстро перестраиваться, а в итоге обескуражить.
Объект вряд ли склонен принимать решения под давлением, скорее он склонен форсировать исполнение задуманного..."
Резолюция: Тов. Воронкову! Подшейте ваши бумажки в дело. А куда еще? Только это и умеете. Экстрасенсы, понимаешь, в качель, богоматерь... Пять месяцев работы, и вместо результата - разводите кибернетику и графоманство псу под хвост! Даю срок до 20.01.90 г. Дадите вербовку, или - партбилет на стол! К исполнению. Косинов.
- Ну, что скажешь? - требовательно спросил генерал, принимая из рук Коршунова папку.
- Наворотили! - коротко ответил подполковник и, заметив мелькнувшее на лице собеседника одобрение, добавил. - Само по себе все, вроде, грамотно. Но непонятно - зачем?
- И я к тому же! Столько сил и средств ради какого-то засранца. Кому он нужен? Многоходовку измыслили, и все для того, чтобы подвести еще одного агента к этим прощелыгам без роду и племени. Да наших людей среди этих антисоветчиков, что карасей в садке, друг в дружку тыкаются. Толку никакого, а время поджимает. До выборов - всего три месяца, и эти дерьмократы совсем распоясались. Нам не простят, если опростоволосимся, как в прошлый раз. Дерьмократы должны сидеть в тюрьме! Да, в тюрьме, а не разводить в Советах демагогию. Знаю, у тебя опыт есть. Если имеешь наработки и предложения, докладывай!
- В самых общих чертах ...
- Дело говори, не тяни резину!
- Предлагаю форсировать вторую часть оперплана, в части привлечения наиболее активных фигурантов по общеуголовным статьям. За основу взять мероприятия в отношении Азадовского и Друскина - вы на прошлом совещании в качестве примера упоминали ...
- Было такое, упоминал. Помню, тогда с закладками грамотно отработали.
- С учетом имеющихся наработок успеем провести пилотную комбинацию до десятого января. Объект нужно тщательно выбрать, чтобы сразу дал признательные показания. А к концу месяца готовить веерную операцию против главарей "Демсоюза" и ЛНФ.
- Что же, в целом - одобряю! А что с твоим "Звездочетом" делать? Бросать жаль, а никуда не подшивается
- А куда он денется? Пусть подождет, пока не к спеху, - уверенно ответил Коршунов.
- Говоришь, подождет? Нарушения за ним все же нешуточные. Может его и назначим первым? Так сказать, для разгона? - генерал взял ручку и написал: "Тов. Косинову! За нерациональное использование сил и средств объявляю Вам замечание. Тов. Воронкову ставлю на вид. Операцию в отношении "Звездочета" передать на решение п/п-ку Коршунову."
- Разрешите обдумать ваше предложение? - вставая, спросил Коршунов.
- Какое предложение? - удивился генерал.
- В отношении "Звездочета" ...
- Не забивай мне голову. Тебе поручено, ты и решай. Этот материал, генерал показал на лежавшую у края стола папку, - получишь, как положено. Все, можешь идти!
2.2. ТИХО ПАДАЕТ БЕЛЫЙ СНЕГ
Совещание затянулось, и выступавшие стали повторяться. Кое-кто тоскливо посматривал на двери.
- Поздно, пора заканчивать, - сказал Косинов. - С высказанными соображениями по "Звездочету" все согласны, но учитывая результаты нашей работы - не пропадать же ей - и мнение руководства, оставляем этого мудреца в качестве запасного варианта. Федоров со своим агентом выезжают в дом отдыха послезавтра и готовятся по уточненному плану.
Объект номер "один" выбираем из трех наиболее ярких фигур, которых сегодня докладывали. Основной материал по ним подобран, но у нас есть еще сутки, и их надо использовать с толком. Все дела - побоку, и все силы - на отработку этой троицы. Крайний срок для решения - завтра. Иначе не успеем сладить надежное взаимодействие с милицией по месту жительства. Собираемся завтра в двадцать ноль-ноль, а в двадцать-тридцать я докладываю руководству. Думаю, "добро" получим.
- У вас, Павел Васильевич, замечания есть? - Косинов подчеркнуто уважительно обратился к Коршунову.
- Только одно - не забыть заранее проинформировать товарищей из Обкома. Ведь конечный результат во многом зависит от них. А им тоже нужно время на подготовку. Газеты, телевидение, работа в трудовых коллективах они с этим не хуже нас справятся. А в остальном - нормально, - не вставая, ответил Коршунов.
- С кем советуешь контактировать?
- Думаю, с Волконицким...
- Знаю, проверенный кадр. Волконицкого поручим Волкову. Где Волков?
- Здесь, товарищ полковник!
- Встретишься с товарищем из Обкома, аккуратненько проинформируешь без лишнего. Мол, есть определенные наработки, скоро будет реализация, надо готовиться. Понятно?
- Понятно!
- А учитывая корневое родство фамилий закодируем всю эту линию простенько, но со вкусом: "Волкоебы", - нахмурившись сказал Косинов и, дождавшись, пока все отсмеются, поправился: " Чего, черти, смеетесь? Я сказал - "Волкодавы!". Выждав паузу, он улыбнулся, и, глядя на него, офицеры грохнули дружным хохотом. Шум был такой, что в комнату заглянул дежурный, но, убедившись, что все в порядке, успокоился.
* * *
Поздно вечером следующего дня в Обкоме еще светились окна. Первый секретарь приказал не расходиться сотрудникам нескольких ведущих отделов. Через приемную, где уже час томился начальник УКГБ генерал-майор Сурков, то и дело сновали люди, на столе у секретаря беспрерывно трезвонили телефоны.
- Готовимся к Пленуму, - сказал вышедший от Гидаспова второй секретарь Ефремов. И добавил, кивнув на дверь в кабинет: "С нашим не соскучишься!"
Гидаспов освободился только в начале двенадцатого. Он был невелик ростом, но в полутьме огромного кабинета - горела только настольная лампа над зеленым сукном столешницы - выглядел большим и значительным. Несмотря на позднее время, секретарь Обкома был бодрым и даже, показалось Суркову, веселым.
- Посмотрел ваши наработки, - выйдя из-за своего стола и усаживаясь напротив, сказал Гидаспов. - Если связи с заграницей давно известны, то почему медлите? Наши ребята из идеологического отдела еще летом сигнализировали, что демократы готовятся к активным действиям, добывают оружие, готовят отряды боевиков. Не понимаю, почему КГБ в стороне?
Сурков знал, что никаких складов с оружием нет и, что агитация за немедленное свержение Советской власти распространяется среди контингента специально, но говорить об этом было нельзя.
- Вчера было рано, завтра будет поздно. Вынуждены работать, исходя из конкретной оперативной обстановки. Нужно выявить и нейтрализовать всех, кто опасен. Иначе вершки сорвем, а корни останутся, Борис Вениаминович, осторожно возразил он.
- А я и не собираюсь вникать в вашу оперативную обстановку. У вас есть участок работы - вот и работайте. А что касается конкретики... Я утром звонил Михаилу Сергеевичу. Он в принципе одобряет решительные меры, но предупредил, чтобы не получилось, как у медведя в посудной лавке.
- У слона, Борис Вениаминович, - поправил Сурков.
- Чтобы не спорить, как у крупного рогатого скота, - повысил голос Гидаспов. - Мешать вам не буду, но требую одного: чтобы результаты, как вы говорите, реализации имели нужный масштаб и положительный общественный резонанс. Понятно?
- Так точно, Борис Вениаминович, понятно!
- Еще одно. Наш управделами рвется свой банк завести, чтобы кооператоры там счета держали. Мысль правильная. Будем знать, что в этой сфере творится и, если что, всем, кому надо, кислород перекроем. Как Ленин призывал: "Учитесь хозяйствовать!" Милицией и спецназом сыт не будешь. Надо кончать вольницу с кооперативами, брать их под контроль. Экономическую контрразведку создал? Не отпирайся - создал. Вот, пусть делом и займутся. Короче, свяжись с Кручинкиным и подключай своих.
Сурков снял трубку спецсвязи, едва уселся в машину.
- Начинайте! Санкцию даю, - буркнул он и, убедившись по ответу, что понят правильно, отключил аппарат.
- Товарищи офицеры! - повесив трубку, прикрикнул Косинов, и все замолчали. - Решение принято: работаем по первым двум объектам. Никому не расслабляться, действовать по утвержденному плану. Всех поздравляю с началом реализации. Успеха!
* * *
Горлов почти проснулся. Было темно и тихо, а будильник все не звонил.
- Разве сегодня выходной? - сквозь дремоту подумал он и тут же вспомнил, что начался отпуск. Нина еще спала, свернувшись клубком к стенке. Стараясь не шуметь, Горлов пошел на кухню, по дороге заглянув в комнату к детям.
- Ты уже совсем встал? Можно я с тобой? - шепотом спросил Никита, и не дожидаясь ответа, пошлепал следом.
Горлов поставил греться молоко и заварил кофе.
- Мы на елку сегодня поедем? Маша дразнится, что там настоящий зайчик живет, но я ей не верю - ведь я уже вырос, не маленький.
- Сегодня поедем. Там белки живут, а зайчика может и не быть, зайцы в лесу живут.
- И лисички?
- ... и лисички, и ежата, и медвежата с оленятами, - отвечал Горлов. Давай от маминого пирога по кусочку отрежем?
- Давай мне два кусочка отрежем, он большой, всем хватит, и еще Маше останется.
Пирог был накрыт белым льняным полотенцем, и Горлову показалось, что он еще теплый.
- С малиновым вареньем. Помнишь мы с тобой на даче собирали малину? Собрали, сварили, а теперь - пирог.
- Это значит - Новый Год! - сказал Никита и, прожевав, вдруг признался: "Я думал и решил, что ты самый хороший папа, и я больше никогда не буду".
После завтрака Горлов включил телевизор. По случаю начала школьных каникул показывали "Золотой ключик", старый черно-белый фильм с писклявым Буратино и подлым Дуремаром.
Никита уснул в самом конце, когда счастливые куклы улизнули от Карабаса-Барабаса на большом воздушном корабле с раздутыми от ветра парусами.
- Что же ты не разбудил? - запахивая халат, спросила Нина. Собираться пора, а все сплю и сплю. Господи, я полночи мучилась, пирог на Новый Год пекла, а вы уже отметились.
- Все равно резать придется, целым не довезти, - нашелся Горлов. Пойду будить Машу, часа через полтора выйдем.
На вокзал успели к полудню. Вагон был полупустым и светлым от лежавшего на полях снега. Редкие снежинки бились в окно, а мимо неслись голые рощи и дачные домики с вьющимся из труб голубым дымом.
От Белоострова вдоль железной дороги потянулось шоссе с грязным и мокрым асфальтом. Машин почти не было, но после остановки в Солнечном неспешную электричку обогнали две одинаковые черные "Волги". Они ехали так быстро, что, глядя на них, Горлов подумал, будто поезд стоит на месте.
- Приехали, на следующей выходим, - захлопнув книгу, сказала Нина, и они стали собираться.
У станции Репино одна из машин притормозила и, повернув, покатила по улицам безлюдного поселка, пока не остановилась у центрального входа в пансионат "Репинский". Другая дважды мигнула дальним светом и понеслась дальше, в поселок "Комарово", где на государственных дачах круглый год жили члены Союза писателей, композиторы и академики.
2.3. ЕЛЬ, МОЯ ЕЛЬ, СЛОВНО СПАС НА КРОВИ...
Выезжавшая из ворот пансионата черная "Волга" обдала их крошевом мокрого снега.
- Грязь нельзя размазывать, подожди, пока высохнет, - сказала Нина, и они гуськом пошли по вытоптанной тропинке к главному корпусу.
- Горлов? - разглядывая путевки, удивленно спросила девушка в регистратуре. - Я вас совсем не таким представляла. Одну минуточку, сейчас узнаю.
- Для вас зарезервирован директорский люкс. В нем две комнаты, вы с женой будете спать на тахте, а дети - в спальне, очень удобно. Заполните бланки, - вернувшись, сказала она.
Номер был на втором этаже, в самом конце коридора. Комнаты были разделены прихожей. Сбоку были ванна и туалет, а за ними - маленькая кухня с электроплитой и новым холодильником "Саратов".
- Довольна? - спросил Горлов, когда они с женой остались одни.
- Смотри, нам даже елку приготовили, - сказала Нина. На угловом столе действительно стояла синтетическая елочка.
- Я потом ее к детям отнесу, чтобы подарки положить, а пока спрячу, сказал Горлов.
После обеда он взял с собой Никиту, и они пошли гулять. Было тихо и сумрачно, снег мелко сыпался сверху. Проваливаясь на слабом насте, они добрели до берега. Вдалеке над полоской еще не замерзшей воды совсем стемнело, а растущие над кромкой льда сосны казались черными. Елка нашлась неподалеку. Она росла на укромной полянке между дюнами, пушистая и уютная.
- Вот она, вот! Я ее во сне видел! - закричал Никита.
- Давай все приготовим заранее, а елку украсим завтра, - сказал Горлов. Он уже присмотрел груду деревянных ящиков на заднем дворе за столовой. Из ящиков Горлов сложил на поляне нечто вроде стола и Никиткиной лопаткой засыпал снегом, чтобы никто не заметил.
После ужина Маша с Никитой угомонились. Вслед за ними улеглись и они. Белье было свежим и хрустело от жесткого крахмала. Горлов лежал, привыкая к необычной тишине, только в батареях шуршала вода, а по потолку и стенам медленно ползли едва заметные блики. Потом он услышал в коридоре чьи-то шаги, а сверху донеслась музыка.
- Ты еще не спишь? - шепотом спросил он и, не дождавшись ответа, обнял жену.
Утром крепко подморозило и ненадолго выглянуло солнце. Горлов выпросил у коридорной ведро и залил склон водой из полыньи. К вечеру лед схватился, и получилась отличная горка, на взятых напрокат санках дух захватывало.
За обедом симпатичная женщина, сидевшая в столовой за соседним столом, вдруг позвала встречать Новый Год у них в комнате.
- Не хочу в комнату, хочу в лес! - закричал Никита.
- Извините, мы уже обещали, - сглаживая неловкость, сказала Нина.
Елку решили наряжать вечером и около десяти вышли, нагруженные сумками.
- Холодно, пойду, возьму ветровку, - подмигнув Нине, сказал Горлов. Вернувшись, он вынул из чемодана мешок с подарками и положил его рядом на тумбочку у Машиной кровати. Хлорвиниловая елочка уже стояла там же, густо посыпанная белой пудрой.
Надевая ветровку, Горлов обнаружил в кармане пакет. Под несколькими слоями старых газет обнаружилась спичечная коробка, а в ней - целлофановый конвертик с белесым порошком. Он не был похож на соль, но Горлов все же осторожно лизнул краешек. Вкус был незнаком, и, подумав, что это точно не соль, он выкинул коробок в урну возле лифта, а газеты взял с собой пригодятся разжигать костер.
К полуночи все было готово. С первым ударом курантов все гуськом съехали с горки, внизу свалились в кучу, но перед двенадцатым ударом Горлов успел вскочить на ноги и открыть шампанское.
- С Новым Годом! - хором закричали Маша с Никитой.
- С Новым Годом, с новым счастьем! - тихо повторила Нина, а Горлов вспомнил, как мечтал провести праздники уже в Челябинске. И в первый раз эти мысли не вызвали сожаления.
- Не вышло, и черт с ними. Мне и здесь не хуже, - подумал он.
* * *
Разбудили его на рассвете. Было почти десять утра, когда Горлов проснулся от резкого стука. За дверью стояло трое милиционеров и их соседка по столовой с мужем.
- Горлов Борис Петрович? - шагнув через порог, спросил майор, видимо старший. - Нам надо осмотреть ваши помещения, вот ордер на обыск.
- Да, зачем ордер, осматривайте, если нужно, я только оденусь, Горлов пошел в спальню, один из милиционеров двинулся вслед за ним.
- Подождите, жена оденется, - Горлов хотел закрыть дверь, но милиционер тут же придавил его к стене.
- Не положено, - сказал он, и Горлов понял, что спорить бесполезно.
- Подай мне халат, - Нина проснулась сразу и, показалось, что она совсем не волнуется.
- Минуточку! - милиционер перехватил одежду и нарочито медленно осмотрел карманы халата, потом женское белье.
- В чем дело? Что вы ищите? - возмутился Горлов.
- Борис Петрович, в присутствии понятых вам предлагается добровольно выдать оружие, боеприпасы, отравляющие и наркотические вещества, антисоветскую литературу, а также иные предметы, запрещенные к хранению и распространению на территории СССР, - сказал майор.
- Какие боеприпасы? У меня только перочинный ножик - вот он, пожалуйста.
- Товарищи понятые, подойдите ближе: нож складной, с черными пластмассовыми накладками, с обеих сторон изображена фигура собаки... нет, запишем - бегущего животного. Длина лезвия шесть с половиной, ширина около двух с половиной сантиметров. Что еще?
- Больше ничего нет, - растерянно ответил Горлов.
Толкаясь, осмотрели туалет, ванну, больше часа рылись в чемодане и в сумках.
- Должно быть здесь, надо посмотреть на вешалке, - неожиданно воскликнула соседка. Ее лицо и шея покрылись красными пятнами, она все время теребила поясок платья.
- Тише, - толкнул ее муж.
- Давайте посмотрим в прихожей, - согласился майор.
- Вот же она! - закричала соседка.
- Это ваша куртка? - как-то вкрадчиво спросил майор, снимая ветровку с крючка.
- Понятые, внимание! - майор осторожно обшарил карманы. Кроме носового платка, пробки от шампанского и спичек там ничего не было.
- Смыв надо сделать, - сказал один из милиционеров.
- Да она же вся промокла, - ответил другой и повернулся к Горлову. Почему куртка мокрая?
- В снегу была, потом растаяло, - ответил Горлов.
- Все-таки смыв сделать надо!
- Вам надо, вы и делайте, - вдруг окрысился майор, - а у нас и так дел хватает. За ночь четыре кражи и две групповых драки с ножевыми и нанесением тяжких.
Маша с Никитой испуганно выглядывали из-под одеял, но их комнату осматривали как-то наспех, больше для проформы.
- Ну, ладно, пора заканчивать, - огорченно сказал милиционер и направился к выходу.
- А протокол? Кто протокол писать будет? - крикнул ему вслед майор.
- Да, протокол обязательно, - вспомнив, что рассказывал ему Рубашкин, сказал Горлов.
- Понятые! Понятым остаться! - рассвирепев, заорал майор, но их соседи вышли, сделав вид, что не слышат.
- Что же делать? Без понятых протокол недействителен...
- Давайте акт составим, что понятые ушли без разрешения, - предложил Горлов.
- Нужно им мое разрешение, как прошлогодний снег, - буркнул майор и, наконец-то сняв шинель, уселся за стол. Промучились еще час, измарав листов десять, а под конец выяснилось, что фамилии понятых майор не знает. Горлов догадался сбегать в регистратуру. Оказалось, что соседей только что увезла милиция, но их фамилию сказали.
- Ну и хрен с ними, Федосеевы - так Федосеевы - майор чуть было не плюнул на пол, но вовремя сдержался.
- А вас-то как зовут, - подписывая протокол, спросил Горлов.
- Что я? Я человек известный. Майор Иван Иванов из 81-го отделения, меня здесь вся шпана за версту по походке узнает. Давай выпьем на посошок.
Горлов мигнул Нине, и она принесла запасенную на всякий случай бутылку водки. Разлили по полстакана и, закусив взятыми из холодильника бутербродами, добавили столько же.
- Скажи, Ваня, что все-таки искали? - слегка захмелев, спросил Горлов.
- Что было, того не было! Если ты не знаешь, и не надо! Не положено знать! Хороший ты человек, Боря. Хорошо, что все пронесло, но больше не попадайся, - майор очень быстро покраснел и стал заплетаться.
- Если что, звони в отделение, звони, Боря, милиция своих не сдает, говорил он, путаясь в рукавах шинели. На прощание они обнялись и договорились как-нибудь вечерком посидеть без суеты.
- Моего друга не обижать! - рявкнул он на кого-то в коридоре.
- Они больше не придут? - выглянул из своей комнаты Никита.
- Не придут, одевайся скорее, а то на ужин опоздаем, - Горлов взял сына на руки и отнес на кровать. Мешочек с подарками лежал не тронутый.
- Чем вы елку обсыпали?
- Маша на кухне нашла, - зевнув, ответил Никита.
Горлов послюнил палец и лизнул прилипшие крупинки. Вкус был такой же, как у выброшенного вчера порошка.
- Гадость, надо вытряхнуть и вымыть, - решил он и понес елку в ванну.
* * *
- Оставьте, после посмотрю, - едва сдерживаясь, буркнул Косинов застывшему перед ним Федорову.
- Разрешите идти? - хмуро спросил тот.
- На белом катере ...
- Не понял, товарищ полковник.
- К вашей матери на белом катере! Теперь понял? Иди!
Косинов, взял оставленный Федоровым документ и, морщась, подписался.
АКТ
Комиссия в составе начальника отдела тов Косинова Б.В., зам. начальника отделения Воронкова П.К. и старшего оперуполномоченного Федорова А.М. составили настоящий акт в том, что в ходе оперативных мероприятий по КСО "Дымок" использовано и безвозвратно израсходовано 12,5 (двенадцать с половиной) граммов специального средства категории "Ц".
Данный материал подлежит списанию с ответственного хранения склада особо ядовитых и наркотических препаратов медсанчасти УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области...
2.4. УВОДИЛИ ЕГО НА РАССВЕТЕ
Новый год встречали три дня подряд, а утром 4-го Рубашкин ясно почувствовал, будто был голос свыше: пора завязывать. Звали еще и во много мест сразу, но он уже давно обещал приехать к Брусницыну в Комарово, и лучшего повода отвертеться от застолий не было. Уехал, и - все, с концами!
Погода была подходящей: тихая, с легким морозцем. За полчаса ходьбы от станции хмурь, как рукой, сняло. Тропинка к крыльцу была плотно утоптана, а дверь в сенях незапертой.
- С горячим литературным приветом! - войдя, громко сказал Рубашкин и тут же осекся. В комнате было не протолкнуться: несколько милиционеров и один в штатском. У окна сидела пожилая соседка Брусницына, по ее лицу катились капли пота - крупные и очень заметные.
- Вот и второй понятой, - сказал штатский и повернулся к Рубашкину: Задерживаетесь, товарищ, ведь к часу договаривались.
- Я не понятой, я в гости, - сказал Рубашкин.
У него тут же отобрали паспорт и посадили в угол.
- Придется подождать до конца обыска, - сидевший за столом майор повернулся, и Рубашкин его узнал. Это был муж учительницы, которая работала в одной школе с Катей. Они познакомились на какой-то вечеринке, где были одни женщины и, выпив, хорошо поговорили. Майор, видно, тоже узнал Рубашкина и едва заметно покачал головой: дескать, не признавайся.
Наконец, пришел второй понятой. Пожилой человек - бледный с трясущимися руками.
- Что же вы так волнуетесь? Обыск ведь не у вас, - сочувственно сказал Рубашкин.
- Вы не понимаете, не понимаете...
- Прекратить разговоры! Всем молчать! - прикрикнул один из милиционеров.
- Какое вы имеете право? - начал Рубашкин, но его прервали:
- Еще одно слово и будете арестованы за оскорбление сотрудников милиции! - обернувшись, не сказал, а скорее прошипел штатский.
- Но вы же не в форме, а мы не лягушки, чтобы молча квакать, возразил Рубашкин.
- Да, уж вы помолчите, гражданин Рубашкин, э-э-э, Петр Андреевич, заглядывая в паспорт, сказал майор.
- Иванов, Ваня Иванов, а его жену зовут Ира, она преподает биологию, вспомнил Петр.
- Федоров, обыщи этого, - показав на Петра, сказал штатский.
- Не имеете права меня обыскивать, у вас ордера нет, - крикнул Рубашкин. Он не на шутку испугался, поскольку привез с собой целый портфель разных бумаг.
- Я сказал - досмотреть!
- Товарищи! Подтвердите, что он сказал - обыскать, - обратился к понятым Рубашкин. Те дружно кивнули.
- Хватит! - неожиданно грохнул кулаком по столу майор, - пора начинать. Гражданин Брусницын, арестован ваш приятель, некто Половинкин...
- Кто-кто? - переспросил Брусницын и тут же добавил: - Никогда не знал такого.
- Санитар Куйбышевской больницы, где вы недавно лежали. Он арестован за хищение наркотиков. Свидетели утверждают, что вы с ним находились в приятельских отношениях и вместе ходили курить. Вот, в его показаниях так и написано: "Передавал наркотики для перепродажи Брусницыну, а он хранил их на своей даче в поселке Комарово, там у него хранится много наркотических веществ..."
- Нет у меня наркотиков! Найдете - все ваши, - сказал Брусницын.
- Предлагаю добровольно выдать наркотические вещества, оружие, боеприпасы и антисоветскую литературу, а также иные предметы, запрещенные к хранению и распространению на территории СССР, - сказал майор.
- Нет у меня ничего, - повторил Брусницын. Он все время глядел куда-то в сторону, стараясь не встречаться взглядом с Рубашкиным.
Два милиционера и штатский разбрелись по комнате, а Иванов остался за столом, держа наготове шариковую ручку, Обыскивающие не столько искали, сколько делали вид. Один из них зачем-то развинтил тюбик губной помады, столбик выпал под его ботинок, на полу осталось густое бордовое пятно.
- Осторожно, брюки не замажь! - сказал кто-то. Так продолжалось минут десять, пока низенький с погонами капитана не подошел к книжной полке.
- Там мои книги! - воскликнул Брусницын.
- Книги видим, а это, объясните, что? - сказал капитан, доставая с полки картонную коробочку. - Товарищи понятые! Убедитесь: коробка из-под папирос "Казбек", внутри пакетик, завернутый в фольгу. Разворачиваем... так! В пакетике - порошок светло-серого цвета. На вкус пробовать не будем! Все видели? Гражданин Брусницын, что скажете?
- Вижу впервые! Может, Рита знает? - хрипло сказал Брусницын.
- Ваша жена задержана с точно таким же порошком, и, уверен, уже дает показания, - сказал штатский. - Записали в протокол, товарищ майор?
- Записал, - хмуро откликнулся тот.
- Надо еще поискать в книгах! Смотрите внимательно - нет ли там наркотических бланков?
- Э-э, да тут заграничные издания! Что будем делать?
- Это не по нашей части, - ответил Иванов.
- Брать все подряд, потом разберемся, - приказал штатский и откинул крышку пианино.
- Осторожно - взорвется, - не выдержал Рубашкин, заметив, с какой ненавистью посмотрел на него штатский.
- Доиграешься, гад, - сказал он.
К четырем часам обыск подошел к концу. Штатский и капитан устроились по обе стороны от писавшего протокол майора и по очереди диктовали список изъятых книг. Рубашкин расслышал фамилию штатского - Арцыбулин.
Наконец позвали понятых, и те расписались.
- Все, обыск окончен. Собирайтесь, Брусницын, вы задержаны, - сказал майор и повернулся к Рубашкину, протягивая его паспорт.
- Этого тоже заберем, - сказал Арцыбулин.
- Мне он на фиг не нужен. Хотите - к себе забирайте - огрызнулся майор.
- Охота тебе, Володя, с этим придурком возиться? В плане он не прописан, а уже вечер. После разберемся, куда он, на хер, денется? - сказал один из милиционеров.
- Откройте портфель для порядка, - приказал Рубашкину майор, и Петр открыл портфель так, чтобы другие не видели.
- Водярочка с винтом и закусь в газете, - обрадованно сказал Иванов, порывшись среди содержимого портфеля.
- Возьмите, товарищ майор, устали ведь, - сказал Рубашкин, доставая бутылку "Столичной".
- Ты совсем тронулся, взятку предлагаешь? - закричал майор, и на его лбу выступили капли пота.
- Какая взятка? Не обратно же везти, - оправдывался Рубашкин, доставая вторую бутылку.
- Кончайте дискуссию! Задержанного - в машину, понятые - свободны! скомандовал низенький капитан, и когда те вышли, повернулся к Рубашкину: Если заложишь, в говне утоплю!
- Разве вы без меня будете? Как же я заложу, если сам буду пить? искренне удивился Рубашкин, а тем временем Иванов уже успел вынуть из серванта стаканы. На всех не хватило, и вернувшемуся с улицы лейтенанту налили в кружку. На закуску разломали, взятые Рубашкиным из дома бутерброды.
- В каких частях служил? - спросил лейтенант.
- Радиолокационные средства наземной артиллерии, - ответил Петр. Выпить хотелось отчаянно, до дрожи.
- За что пить будем? - спросил капитан и неожиданно пропел: Артиллеристы! Сталин дал приказ! - От его злости к Рубашкину и следа не осталось.
- За гвардейскую, орденов Кутузова и Боевого Красного Знамени Красносельскую мотострелковую дивизию, - рявкнул Рубашкин и, не дожидаясь остальных, залпом выпил.
- Что я говорил? Наш человек! - сказал майор Иванов. Прежде, чем съесть, он с удовольствием понюхал хлеб, и его лицо стало благостным.
Он тут же налил снова - всем поровну, грамм по сто. Бутылку с оставшимся на донышке сунул в карман: "Дам задержанному, а то не по-людски получается". Никто не возразил.
- Надо бы убрать, - выпив, сказал Арцыбулин.
- Здесь теперь долго никого не будет, - махнул рукой капитан. Поехали, нам еще в Управление нужно.
Высыпали гурьбой на крыльцо и милиционеры долго возились, запирая и опечатывая дверь.
- Ну, бывай, артиллерист, - майор хлопнул Рубашкина по плечу и, оглянувшись, подмигнул, - да, смотри, больше не попадайся.
Иванов сел в сине-желтый "Газик", остальные набились в черную "Волгу" с двумя антеннами на крыше.
"Газик" пробуксовал в снегу, и в последний момент Рубашкин увидел в заднем, зарешеченном окне Брусницына.
* * *
- С какой стати с чужим объектом пить вздумал - невтерпеж стало? Этот Рубашкин - один из главных фигурантов, по оперучетам числится за Коршуновым, - сказал сидевший на переднем сиденье Арцыбулин.
- Откуда узнал? - спросил Неверхов. Он служил в том же отделении и вовсе не был капитаном милиции.
- Откуда? От верблюда! Как отписываться будем? - раздраженно бросил Арцыбулин, уводя разговор от скользкой темы, и Неверхов понял, что тот узнал про Коршунова окольными путями.
- Напишем, как установление первичного контакта и запросим по учетам, а, что ответит инициатор, там посмотрим, - в отличие от Арцыбулина Неверхов не назвал Коршунова - он недолюбливал обоих - и, хитро ухмыльнувшись, в темноте никто не видел, толкнул локтем соседа: дескать, запомни, как Арцыбулин прокололся*.
Асфальт подсох, и ехали быстро. На обгонах водитель включал маячок и пугал мешавших сиреной. Остаток пути молчали. Неверхов задремал, привалившись к дверце, остальные думали о своем. Никто не вспомнил задержанного Брусницына и, тем более, - майора милиции Ивана Иванова, часто позволявшего себе выпить с кем придется отнюдь не в интересах службы.
2.5. С ВЕЩАМИ! НА ВЫХОД!
Сказать, что Рубашкин испугался, - значит, не сказать ничего. Это был не просто страх, а нечто совсем иное, сродни внезапной болезни, когда мутится голова, подгибаются ноги, и намокшее потом белье холодит до дрожи, будто промерз под проливным ливнем. Он вспомнил, как поучал Борю Горлова обращаться с гэбэшниками, и стало стыдно. Машины уехали, а он все еще стоял у крыльца перед запертой и опечатанной дверью. Уже совсем стемнело, в домах на пустой, будто вымершей улице было темно, но вдоль заборов горели редкие фонари, и от усилившегося к ночи мороза щипало лицо.
Осторожно оглядываясь, он поднялся на крыльцо и сорвал с дверей бумажку с печатью.
"Откуда они узнают? Скажу, что ничего не видел, и все", - подумал он, огибая дом, чтобы не выходить на улицу. Пробравшись через дыру в прогнившей изгороди, он выбрался в занесенный снегом кустарник. Летом он казался густым и непролазным, а теперь сквозь голые и жесткие ветви просматривалось насквозь, и вдалеке над железной дорогой зеленел глаз светофора.
Ему все время казалось, что кто-то подсматривает, продираясь и проваливаясь в сугробах, он то и дело останавливался, но вокруг было тихо, только шумело в ушах от собственного дыхания.
"Куда же я с этими бумагами?", - он даже вздрогнул, вспомнив, что было в портфеле. Кроме программ и заявлений нескольких новых партий, листовок "Демократического Союза", - он давно обещал их Брусницыну, - там были списки первичных организаций "Народного фронта" с адресами и телефонами всех активистов. Петр должен был отдать их Таланову еще до Нового Года, а теперь клял себя за разгильдяйство. Он подумал, что ни в коем случае нельзя везти их в город, за ним, конечно, следят и перехватят по дороге.
Примяв снег, он ссыпал бумаги в ямку и забросал их ветками. Уйдя на несколько шагов, он снова испугался и повернул назад. Вокруг по-прежнему никого не было, Петр одну за другой зажигал спички, пока не занялось. Язычки огня едва поплясали, вдруг вспыхнуло разом так, что пламя метнулось выше кустов, а его опалило жаром. Бумаги горели долго, он ворошил их палкой, искры и пепел летели вверх и опадали на почерневший снег рядом, а когда потухло, темнота обступила со всех сторон, только высоко в небе льдисто мерцали звезды.
Перед тем, как подойти к станции, Петр долго оттирал снегом лицо и руки, ему чудилось, что сажа и копоть намертво въелись в кожу, и все это увидят. Однако на перроне почти никого не было. Петр доехал до Финляндского вокзала и, смешавшись с редкой толпой, дошел до остановки. Двенадцатый подошел удивительно быстро, он вскочил в него в последний момент, когда троллейбус почти тронулся.
- Тебе звонили из Москвы: у них кто-то в командировке, и завтра ты должен быть в Смольном, вот, я все записала, - сказала Катя, как только он вошел в квартиру.
В последнее время Рубашкин печатался, где только мог, и даже стал внештатным корреспондентом трех центральных изданий, в том числе профсоюзной газеты "Труд". Начальник ее Ленинградского корпункта Петя Котов хорошо относился к Рубашкину и очень помогал. Уезжая в командировку, он, видимо, дал редакции рубашкинский телефон, и завтра в двенадцать надо было придти в Смольный на встречу Гидаспова с журналистами
- Толковая у меня жена, - сказал Петр, прочитав записку.
- Только муж - бестолочь, - скривилась Катя. - Работу бросил, болтаешься, черт знает где, и черт знает с кем. Денег не дождешься, и, если бы не папа...
- Давай съездим в гости к Ире, которая биологии учит, - прервал ее Рубашкин.
- Не учит, а преподает, - поправила Катя, но все же пошла звонить. Поговорив, удивилась: "Ее Ваня сказал, что еще сегодня тебя ждал. Какие у тебя с ним дела? Он же горький пьяница! И как в милиции таких держат?"
- Ты все время говоришь, что мы никуда не ходим, никого не видим, что подруги обижаются, - возразил Петр, еще в поезде решив ничего не рассказывать жене. - А Ваня - нормальный мужик, я, может быть, о нем статью напишу.
- Для тебя любой, кто бутылку заглотит - нормальный, - огрызнулась Катя, но было заметно, что она не сердится.
- Пойдем спать, мне завтра в Обком с утра, - Петр почувствовал усталость, глаза слипались.
- В десять часов спать? Я лучше телевизор посмотрю!
Выключив свет и укрывшись еще не согревшимся одеялом, Петр заставил себя не думать о случившимся. "Если пригласили в Обком, значит сегодня не придут, а после образуется", - успокаивая себя, подумал он и вскоре уснул.
* * *
За ночь выстудилось ниже двадцати пяти градусов. Низкое бордовое солнце едва просеивалось сквозь колющую морозом мглу, клубы дымного пара выталкивались из закоптелых труб и стлались над стылым городом. От остановки на углу Суворовского до входа в Смольный было с полкилометра, но Рубашкин едва отдышался в теплом холле, где уже толпились озябшие журналисты. Со многими Петр уже встречался раньше, хотя до сих пор смущался - ему было неловко среди знаменитых.
- А ты сегодня кого представляешь? - заметив Рубашкина, спросил Юра Трефилов из "Ленправды"
- Сегодня - от "Труда", - пожимая руку желчному Сергею Краюхину, ответил Рубашкин.
- Отмечайтесь по списку, товарищи, - повторял невысокий полный мужчина в финском костюме и аккуратной голубой рубашке.
- Сам Волконицкий отмечает! - сказал Краюхин. - Что-то еще будет!
- Попрошу не растягиваться, двигаемся организованно, - крикнул тот и все двинулись мимо постовых внутрь.
Поднялись на третий этаж и разместились в большом зале напротив лестницы за маленькими столами, расставленными в шахматном порядке.
Ждали минут пятнадцать, некоторые тихо переговаривались. Тем временем Рубашкин переписал фамилии с табличек, стоявших на полукруглом столе напротив: Воронцов А.В., зав. идеологическим отделом, Волконицкий Н.В., зав. сектором, Кузин О.С., зам. зав. идеологическим отделом.
"Этот как сюда попал?" - удивился Рубашкин, разглядев в дальнем конце фамилию Котова. Это был человек из прошлой жизни, которую за минувшие полгода Петр почти забыл, слишком много изменилось после ухода из Объединения.
- Как-то там Боря со своими ракетами, надо бы позвонить, - вдруг вспомнил он Горлова.
Задумавшись, он не заметил, как из открывшейся в углу маленькой двери стали выходить люди, первым - Гидаспов. Все встали, Петр замешкался, вставать перед ЭТИМИ не хотелось, но он все же поднялся.
"Черт с ними, не переломлюсь!" - оправдывая себя, подумал Рубашкин.
Гидаспов сел в центре, и, отодвинув стоявшую перед ним чужую табличку, сразу взял микрофон. Он заговорил уверенно и с напором:
- Уважаемые товарищи! Мы попросили Вас собраться, прежде всего, для того, чтобы в кругу единомышленников откровенно поговорить об острых проблемах и вместе порешать, как лучше донести до каждого советского человека живое слово нашей партии, дать решительный бой клеветникам и двурушникам.
Я вспоминаю страстный призыв народного депутата СССР профессора Денисова, прозвучавший на последнем партактиве и обращенный ко всем честным и преданным нашему общему делу коммунистам - нужно стать радикальнее радикалов!
В этом единственный путь к сохранению и укреплению авангардной роли КПСС. Здесь присутствует начальник нашего управления КГБ, член бюро Обкома генерал Сурков Алексей Анатольевич. В конце нашей встречи он коротко проинформирует - пока не для печати - о безобразиях среди так называемых демократов, вскрытых и пресеченных нашими чекистами. А пока слово для доклада предоставляется товарищу Котову, Недавно Виктора Михайловича избрали первым секретарем Петроградского райкома. Так что прошу любить и жаловать, - Гидаспов улыбнулся, но как-то нехорошо - скорее оскалился.
Рубашкин разглядел Котова, когда тот уже был на трибуне, и в первый момент едва узнал. В бывшем начальнике появилась вальяжность и уверенность в собственной значимости. "Из настоящего партноменклатурщика должна исходить эманация величия" - как-то пошутил Таланов. Тогда Петр не совсем понял, что это значит. Теперь увидел воочию.
Котов откашлялся и заговорил так же уверенно, как Гидаспов:
- Товарищи! Нынешняя ситуация в партии и обществе такова, что полумерами уже не обойтись. Именно сейчас настал момент коренных изменений в работе КПСС, придания ей необходимой жесткости и принципиальности. Нужно организовать живую, творческую и плодотворную работу не только среди рядовых членов партии, но и со всеми, кто так или иначе поддался на уловки и демагогию тех, кто люто ненавидит Советскую власть, с теми, кто гласность и открытость воспринял, как вседозволенность, как право очернять нашу великую историю, клеветать на нашу Советскую армию и правоохранительные органы, прежде всего - на наших доблестных чекистов, как зеница око стерегущих государственную безопасность.
В последнее время к нашим застарелым болезням прибавился очень опасный недуг - растерянность среди значительной части членов партии, их неверие в собственные силы, а подчас и в способность КПСС восстановить спокойствие и порядок в обществе.
- Подожди-ка Виктор Михайлович, - неожиданно прервал оратора Гидаспов. - Я недавно был на Кировском заводе, подходит парторг одного из цехов и спрашивает: "Борис Вениаминович, мы получили решение Обкома, в котором написано, что надо быстрее перестраиваться, более эффективно работать в условиях демократизации и гласности. Вы не могли бы сказать, как?"
Гидаспов обвел взглядом зал и повернулся к Котову:
- Расскажи нам, что ты конкретно у себя делаешь, чтобы люди поняли, как надо работать. И всех выступающих попрошу о том же - меньше общих слов, больше дела!
Котов стал говорить о том, что нужно взять под контроль кооперативы, потом смешался, и что-то промямлив, сел на место.
Следующим выступил какой-то ветеран, долго говоривший о том, что нет задачи важнее, чем защитить честь коммунистов, вступивших в партию по Ленинскому призыву. Петр не успел понять, кто же конкретно оскорбляет коммунаров-ленинцев; ветеран уже заступался за участников Стахановского движения.
"Господи, о чем они мелят? Кому это интересно?" - тоскливо думал Рубашкин.
Зал оживился, когда на трибуне появился Кузин. Видимо журналисты его хорошо знали, хотя Рубашкин раньше о нем не слышал о нем.
-Необходимо решительно очистить идеологические организации, прежде всего - прессу, телевидение и радио, от сомнительных и ненадежных лиц, как точно сформулировал Борис Вениаминович - от двурушников и клеветников, от тех мелких пакостников, про которых еще Пушкин говорил: "Жалок тот, в ком совесть нечиста".
Мы не сможем решить стоящие перед партией задачи, если не очистим наши собственные ряды. Мы располагаем проверенными в идеологическом отношении кадрами, уверен, что нам помогут наши чекисты, сотрудники правоохранительных органов, имеющие большой опыт по разоблачению и изоляции идеологических диверсантов и предателей.
- "Пятое колесо" давно пора разогнать! А "Смена"? Это не комсомольская газета, а орган ЦРУ! - воскликнул Гидаспов и ткнул пальцем куда-то в зал.
- Борис Вениаминович, мы уже подготовили проект решения по "Смене", будем выносить на бюро, - сказал Воронцов, обращаясь Гидаспову, но все услышали.
- Речь идет не только о "Смене" и ситуации, сложившейся на ленинградском телевидении, - продолжил Кузин. - Газеты, радио и телевидение - это важнейший участок идеологической борьбы, и там должны находиться люди с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.
- Вынужден прервать оратора, - сказал Гидаспов, помахав только что прочитанной запиской. - Товарищ Сурков должен уехать, поэтому предоставим ему слово вне очереди, потом объявим перерыв. Возражений нет? Пожалуйста, Алексей Анатольевич!
Сидевший с краю президиума Сурков подошел к микрофону. Он был невысок, в опрятном в сером костюме. Перед тем, как заговорить, он надел золоченые очки и положил перед собой листок бумаги.
- По поручению Обкома партии должен проинформировать вас о том, что сотрудниками управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области проводится большая работа по пресечению антисоветской деятельности ряда неформальных объединений, установивших связи с зарубежными разведывательными центрами и преступными международными синдикатами.
На этой неделе изобличен и арестован член так называемого "Демократического Союза" и активист "Ленинградского народного фронта" некий Брусницын Роман Яковлевич, совсем недавно принятый - не иначе, как по недосмотру - в Союз писателей, что дало ему основания именовать себя литератором. Однако подлинные занятия Брусницына весьма далеки от изящной словесности. При обыске на его даче обнаружено множество антисоветских материалов, в том числе его собственного изготовления, а также оружие и наркотики иностранного происхождения.
- Это ложь! Не было у Брусницына оружия! - закричал Рубашкин. Наступила тишина, он чувствовал, что все смотрят на него, а Котов, скривившись, что-то шепчет сидящему рядом Волконицкому.
- Я присутствовал при обыске и заявляю, что оружия у Брусницына не было, - вставая, громко сказал Рубашкин. Гулко грохнул упавший сзади стул.
Кашлянув, Сурков продолжил, будто не слышал:
- В настоящее время ведется следствие, и его результаты позволят разоблачить истинную сущность тех, кто больше всех кричит о демократии и законности, включая некоторых новоизбранных народных депутатов СССР, прикрывающих свои противоправные действия депутатской неприкосновенностью.
Присоединяюсь к тому, что сказал Борис Вениаминович, и прошу пока ничего не писать об услышанном.
- А когда будет можно? - спросил кто-то из задних рядов. Рубашкин поднял упавший стул и сел.
- Перерыв на пятнадцать минут! - объявил Воронцов, глядя в спину уходящего к боковому выходу Гидаспова. В зале зашумели, у дверей в коридор образовалась толкучка. Почти все вышли, но Петр оставался сидеть, чувствуя, как отходит нервная дрожь.
- А вы кого представляете? - спросил незаметно подошедший Волконицкий.
- Газету "Труд", я вместо Котова - он в командировке, - не вставая ответил Рубашкин, протягивая удостоверения.
- Значит, вы - внештатный корреспондент? Внештатным здесь быть не положено. Вам придется уйти, - Волконицкий махнул кому-то рубашкинским удостоверением и положил его к себе в карман. - Получите в вашей редакции, а сейчас вас проводят.
Человек, в сером костюме, таком же как у генерала Суркова, провел Рубашкина в раздевалку, подождал пока тот оденется и, миновав постовых, вывел на улицу, так и не сказав ни одного слова. Впрочем, Рубашкин ни о чем и не спрашивал.
- Ужо, ужо вам, будет вам, ужо, - бормотал Петр, спускаясь по широкой лестнице. Выйдя за чугунную ограду Смольного, он обернулся и с удовольствием плюнул в сторону кургузого памятника Ленину. Щеки горели, и в распахнутой куртке он не чувствовал холода.
Перед тем, как повернуть на площадь, он оглянулся. Издали Смольный казался маленьким, и стелющиеся вдоль крыши клубы пара давили его к земле.
- Ждите, гады! Ждите! - уходя, пригрозил Рубашкин.
* * *
- Работаете безобразно! - держа телефонную трубку на отлете, намеренно тихим голосом говорил Котов. - Еще летом я ориентировал вас в отношении Рубашкина, и как вы отреагировали? Никак! В итоге он устраивает антисоветские провокации в Обкоме партии на совещании идеологического актива, и - как с гуся вода!
Еще не знаете? Так узнаете! Он сегодня публично, в присутствии первого секретаря Обкома обозвал лжецом генерала Суркова. Даю три дня... Ничего не хочу слушать, в четверг к четырнадцати ноль-ноль прошу доложить о принятых мерах.
Аккуратно положив трубку на место, Котов улыбнулся. Раньше он боялся Коршунова, теперь - наоборот.
"Подумаешь, подполковник КГБ! Прыщ на ровном месте, а я - первый секретарь райкома. Сейчас не 37-й год, сейчас партия - всему голова", подумал Котов.
2.6. ДЕЛА ИДУТ, КОНТОРА ПИШЕТ!
Павлу Васильевичу потребовалось всего несколько минут, чтобы узнать подробности чрезвычайного происшествия в Смольном. Да, Котов прав: он сигнализировал вовремя, а меры в отношении Рубашкина приняты не были. И виновника искать не надо - подполковник Коршунов! Ситуация сложилась аховая.
"Согрел змею за пазухой! Вылезла, вот-вот ужалит, а раздавить нельзя!" - с запоздалым сожалением подумал Павел Васильевич о Котове.
Однако ж реагировать необходимо, и чем скорее - тем лучше. Разумеется, ответ Органов - даже про себя Коршунов произносил это слово с большой буквы - должен быть решительным и адекватным неслыханной наглости зарвавшегося антисоветчика. Шутка ли - публично обозвать лжецом генерала КГБ?
Еще совсем недавно особых проблем не возникло бы и возникнуть не могло, тем более, что начальник Управления полностью в курсе. Однако теперь другие времена - гласность, так сказать, демократия и правовое государство. Выдумали: будто до сих пор Советский Союз было неправовым государством. Да в самые суровые годы чекист и шага не ступал без санкции руководства какое еще нужно право?
Но на оформление дела по какой-либо не слишком сложной статье ни времени, ни возможности не было. Лучше всего реализовать жесткий вариант: подстеречь мерзавца и, ни слова не говоря, - ...! Чтобы впредь думал только о лекарствах и восстановлении здоровья.
"Так и нужно сделать, а генералу будет приятно, что инициатива исходит не от него", - подумал Коршунов, сосредоточившись на чистом листе бумаги. Рапорт должен быть коротким, ясным и, главное - решительным.
СЕКРЕТНО
Вх. № 026/5-4-с от 08.01.90 г. Экз. - единственный
Начальнику УКГБ по Ленинграду и Ленобласти
генерал-майору Суркову А.А.
Рапорт
"СКО "Дымок"
В отношении объекта "Торин"
Несмотря на проведенные профилактические мероприятия, объект "Торин" в последнее время резко активизировал антисоветскую противоправную деятельность, выразившуюся в частности в провокации, совершенной им на совещании идеологического актива в ОК КПСС.
В связи с усилившейся социальной опасностью объекта предлагаю на Ваше решение провести в отношении "Торина" спецмероприятие категории "ШД".
Прошу Вашего указания службам по закрепленным направлениям.
Заместитель начальника Петроградского
райотдела УКГБ, подполковник Коршунов П.В.
отпечатано в 1-м экз. - только адресату
Прочитав написанное, Коршунов остался доволен. Он все сделал, как положено, и претензий к нему быть не могло.
Поздно вечером бумага попала в секретариат начальника УКГБ, однако к тому времени генерал Сурков уже уехал. На следующий день навалилось столько документов, что до рапорта Коршунова очередь так и не дошла. В итоге рапорт попал к генералу только через два дня.
За это время Рубашкин успел съездить к Иванову, крепко выпить и хорошо поговорить. Много чего рассказал майор, не умолчал и о странной истории с неудачным обыском у Горлова.
- Подстава была, Петя, понимаешь, подстава! Что у того, что у другого. Но куда делись закладки, куда Горлов их подевал? Никто не понимает. Ох, полетят у кого-то погоны. У "соседей" такие промахи не прощают, - шепотом говорил Иванов, и его указательный палец многозначительно ввинчивался в клубы дыма.
Едва вернувшись домой, Петр взялся звонить Горлову. Но его жена сказала, что после неприятностей в пансионате - Нина не сказала каких, а Петр не стал спрашивать - они вернулись в город, и Борис тут же уехал в деревню до конца отпуска.
Почти полдня Рубашкин висел на телефоне, рассказывая о случившемся, убеждая и советуясь. В конце концов, ему удалось уговорить всех, и вечером на квартире Таланова собралась большая часть президиума Ленинградского народного фронта, а также несколько человек из "Демсоюза" и клуба "Перестройка".
И - таковы превратности оперативной работы - рапорт Коршунова оказался перед генералом Сурковым одновременно с информацией об этой встрече.
СОВ. СЕКРЕТНО
Вх. № 026/5-4-с от 08.01.90 г. Экз. - единственный
Начальнику УКГБ по Ленинграду и Ленобласти
генерал-майору Суркову А.А.
СКО "Дымок",
Операция "Волкодавы"
Сводка
оперативно-технических и агентурно-следственных мероприятий в отношении
объектов "Торин" и "Звездочет"
По накопленным в ДОР № 054425/5-89 материалам и итогам разбора реализации 1-го этапа операции "Волкодавы" (пункт 4.3-4.5 обобщенного плана СКО "Дымок") сообщаю следующее.
В проведении данной операции под прикрытием удостоверений сотрудников милиции участвовали оперсотрудники 1 направления 5 службы УКГБ В.П. Арцыбулин, Б.Л. Неверхов, А.М. Федоров, а также специально проинструктированные сотрудники УВД Сестрорецкого района: заместитель начальника ОУР майор милиции Иванов И.В., лейтенант юстиции Авдеев П.С. и ст. сержант милиции Володько (водитель).
В указанном составе (А.М. Федоров вместе с курировавшимся им агентом "Ромашка" участвовали в качестве понятых) 01.01.90 г. был произведен обыск в номере д/о "Репино", занимаемом объектом "Звездочет" (ДОР № 046828/5-89). Однако предметов, запрещенных к хранению и распространению на территории СССР, включая заложенное спецсредство категории "Ц", обнаружено не было.
Использованные в ходе оперкомбинации 12,5 граммов спецсредства "Ц" списаны с ответственного хранения в установленном порядке.
Согласно плану 04.01.90 была реализована разработка в отношении Брусницына Р.Я. и его близкой связи Лепендиной Р.Л., которая прошла с положительным результатом. У обоих произведена и процессуально оформлена выемка наркотического вещества в количестве, достаточном для возбуждения уголовного дела.
Для закрепления доказательственной базы в части противоправных связей объектов с зарубежными центрами Лепендиной был заблаговременно подставлен агент-иностранец из числа обучающихся в Ленинграде граждан Колумбии. Факт передачи агентом Лепендиной наркотического вещества и дорогостоящих предметов личного потребления надлежаще зафиксирован агентурно-оперативными мероприятиями.
Кроме того по месту совместного проживания данных объектов обнаружены антисоветские материалы и литература. В настоящее время Брусницын и Лепендина арестованы, им предъявлены обвинения по ст. 224 ч. 3 УК РСФСР.
Вместе с тем в ходе данной операции проявились отдельные недочеты, связанные в частности с недостатком обеспечивающих сил и средств, что не позволило обеспечить перекрытие места проведения обыска. Вследствие этого объект "Торин" неожиданно проник в квартиру Брусницына, где был принят за одного из понятых. В действительности "Торин" был близкой связью Брусницына и в результате недосмотра несанкционированно присутствовал при проведении обыска на квартире гр-на Брусницына, а также при его задержании. Майор милиции Иванов и сотрудники УКГБ проявили халатность, досмотр "Торина" провели поверхностно, после чего вышеупомянутые сотрудники по инициативе Иванова приняли участие в распитии спиртных напитков вместе с объектом.
После окончания обыска мер по установлению наблюдения за "Ториным" принято не было. В результате объект "Торин" вошел в контакт с майором милиции Ивановым, допустившим утечку секретной информации, что повлекло расшифровку оперативных методов органов госбезопасности и целей проводящейся операции. Кроме того, Иванов, будучи в состоянии опьянения, разъяснил "Торину", что тот не был внесен в протокол обыска, наряду с двумя сотрудниками УКГБ и рассекретил их прикрытие. Таким образом "Торину" стало известно о нарушении УПК при проведении оперативно-следственных мероприятий.
Эти недостатки были устранены после проведения разбора операции. За объектом "Торин" было установлено наблюдение литер "С" "Т" и "НН". Учитывая известную связь "Торина" с причастным к операции "Дымок" объектом "Звездочет" в отношении последнего также предприняты аналогичные меры. Установлено, что "Звездочет" до конца очередного отпуска выбыл за пределы города и области и до его возвращения непосредственной угрозы по линии расшифровки не представляет.
В то же время "Торин" проявляет значительную активность. После получения информации от майора Иванова объект провел телефонные переговоры с 24-мя руководителями неформальных объединений (НО) негативной направленности и несколькими враждебно настроенными журналистами (список объектов и предмет переговоров "Торина" с ними - в прилагаемой расшифровке мероприятия "С"), подробно ознакомив их со своей версией проведенных нами агентурно-оперативных и следственных мероприятий.
Результатом переговоров "Торина" стало решение о созыве внеочередного заседания президиума ЛНФ в расширенном составе. В связи с этим были своевременно активизированы агенты "Курский", "Брызганов" и "Клаша", ранее внедренные в руководящие органы данного НО.
На указанном совещании президиума ЛНФ, проходившим на квартире Таланова В.Л. непосредственно присутствовал агент "Клаша".
Отвечая на вопросы оперработника, данный источник сообщил наличие расшифровки проводимых нами операций среди неопределенного круга враждебно настроенных лиц (список участников данного сборища, составленный со слов агента "Клаша", отфиксирован 3-м направлением 5-й службы).
По мнению агента, следует ожидать масштабной антисоветской акции через неконтролируемые средства массовой информации, в том числе, издаваемые в Прибалтике, а также через зарубежные радиостанции "Свобода", "Би-Би-Си", "Голос Америки" и др. Цель - оклеветать органы госбезопасности, добиться освобождения Брусницына и Лепендиной от ответственности за совершенные преступления, а также добиться преимущества в ходе предстоящей кампании по выборам в Советы народных депутатов разных уровней.
Докладываю на Ваше решение о целесообразности уточнения и дополнения действующего оперплана "Волкодавы" и СКО "Дымок" в целом.
Начальник 2 отдела 5 службы,
полковник Косинов Б.В.
Приложение: упомянутое по тексту на 48 л.
отпечатано в 1-м экз. - только адресату
* * *
А в это самое время в Ленинградском Обкоме, как всегда, шуршали бумаги. Входящие аккуратно регистрировались в канцелярии общего отдела и расписывались по руководителям. Обзаведясь необходимыми резолюциями, документы размножались и поступали в исполняющие подразделения. Соответствующие начальники назначали исполнителей и строго следили за установленными сроками. Боже упаси, их превысить! Уже на следующее утро из общего отдела приходила короткая распечатка: "Нарушены сроки исполнения вх. н-ра", и ниже следовала целая строчка цифр. Последствия могли быть неблагоприятными. С подразделения снимались баллы, начислявшиеся для подведения итогов социалистического соревнования, а конкретных виновников на первый раз лишали премии, если повторялось - увольняли.
Десятки тысяч страниц упорядоченно перемещались между отделами и секторами, накапливались, сортировались и расписывались по адресам, тоннами оседали на стеллажах сектора экспедиции, и в конце концов грузились в машины фельдсвязи на заднем дворе Смольного.
Заведующий сектором Волконицкий нервничал и торопился. Истекал срок отправки внеочередного инструктивного письма. С самим собственно письмом проблем не было. Оно было давно согласовано и подписано, но в самый последний момент заколодило приложение. Второй секретарь Обкома требовал жестче разоблачать идеологических противников, называть конкретные фамилии, как можно больше фамилий.
- Хватит деликатничать! - распаляясь, кричал он. - Эти мерзавцы рядом с нами. Пусть на каждом предприятии, в каждой парторганизации знают врагов в лицо! И сами принимают меры! К каждому! Обвалять в дерьме, погрузить на тачку и - за ворота. Рабочие быстро разберутся, кто есть кто. А не разберутся - подскажем! Или мы не авангард рабочего класса?
Однако непосредственные начальники Николая Владимировича - Воронцов и Кузин - были людьми в высшей степени осторожными и требовали прямо противоположное.
Промучившись до позднего вечера, Волконицкий не стал испытывать судьбу. Слегка почиркав стенограмму недавнего совещания с журналистами, оставил выступления Гидаспова, Кузина, Суркова и Воронцова. Результат должен был устроить всех. Была конкретика, были фамилии, произнесенные с самого верха - попробуй поспорь! Но до запланированных 11 страниц не хватало двух с половиной. Их заполнила речь Мельниченко, ветерана партии с пятидесятилетним стажем.
"Старый конь борозды не испортит, хоть и вспашет неглубоко", - подумал Волкницкий и пошел получать согласующие резолюции.
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОБКОМ КПСС
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
Исх. № 961-36-дсп от 09.01.90 г. Для служебного пользования
Возврату в общий отдел
не подлежит
Секретарям, зав. отделами ОК КПСС, секретарям
горкомов, райкомов, секретарям парткомов с правами
райкома, Общественно-политический центр и
идеологический отдел ЦК КПСС, Политуправление
Ленинградского военного округа, Политотдел
Военно-Морской Базы, парткомы военных академий и
училищ, ОК ВЛКСМ; в редакции газет
"Ленинградская правда", "Ленинградский рабочий",
"На страже Родины", "Защитник Балтики"
Направляем для закрытого информирования пропагандистов и лекторов системы партийной учебы и повышения квалификации идеологического актива сообщение о связи участников и руководителей неформальных политических объединений негативной (антисоветской) направленности с зарубежными преступными центрами.
Приложение: упомянутое по тексту на 11 л.
Председатель Комиссии обкома КПСС
по вопросам анализа, прогнозирования и
взаимодействия с общественно-политическими
организациями и движениями В. Александров
2.7. НЕ СЫСКАТЬ КЛЮЧА-КЛЮЧИКА ВО ГЛУБОК ВОДЕ
По дороге в Краснодар пришлось сделать две пересадки: в Москве и Харькове. Но, переплачивая проводникам почти вдвое, он прекрасно понимал: если захотят найти - все равно найдут!
Горлов засыпал и просыпался, мимо неслись заснеженные поля и голые, черные рощи. Менялись соседи по купе, но он их не запоминал.
"Беглец бежал быстрее лани, беглец бежал быстрее лани", - строчки привязались назойливо и неотступно, скрежетали, как колеса вагона - железом о железо, но продолжение никак не вспоминалось.
Последние дни будто слились в этом стуке, с того момента, когда они сбежали из дома отдыха. Он так торопился, что даже не стал ждать утра, когда откроется бухгалтерия. Нина обещала получить деньги за неиспользованные дни потом, после его отъезда. Он толком ничего ей не объяснил потому, что и сам не понимал случившегося. Однако первая догадка еще там во время обыска - позже стала уверенностью: причины связаны с той историей, когда он попросил Рубашкина помочь в подготовке документации. Горлов думал, что после беседы с Павлом Владимировичем из КГБ - или Васильевичем? - все закончилось. Однако, вот - продолжение!
Где-то он слышал, что КГБ никогда не отпускает своих жертв? Задолго да перестройки можно было слушать "Голос Америки", травить анекдоты и даже читать "Доктора Живаго", но только до тех пор, пока тебя не заметили.
Так, что же им теперь от него надо? Горлов искал и не мог найти ответа, однако был уверен, что самое лучшее - как можно дольше не появляться дома.
Проехали Ростов, и погода переменилась. Солнце грело даже через запыленные окна, в оврагах лежал снег, а в полях стаяло и местами пробивалась изумрудно яркая зелень.
- Мороз ударит - озимым хана! Природа совсем разладилась, на который год опять без урожая, - глядя в окно, горестно покачал головой сосед, но Горлов промолчал.
- Суровый ты мужик, на москвича похож, - обратился к нему сосед.
- Раз похож, значит - так и есть, москвич, - сказал Горлов.
- Неужели донского казака обидишь? Не выпьешь за кампанию?
Разлили по полстакана, закусив салом и мягким хлебом, потом молча добавили, пока не кончилась бутылка.
Разговаривать не хотелось, и сосед, видно, что-то почувствовал.
- Вот и моя станция! Брось, не переживай, все образуется. Удачи! сказал он, выходя из купе.
Поезд пришел в Краснодар в два часа ночи. Горлов не предупредил Цветкова, и место не было забронировано, но он все же пошел в гостиницу "Москва", где останавливался раньше.
Горлов долго звонил, пока к дверям не подошел заспанный швейцар.
- Написано же русским языком: мест нет, - едва приоткрыв, проворчал он.
Горлов молча сунул ему пятерку и прошел внутрь.
- Кончай спать, Галка! Выходь и скажи, что некуда, а то от меня не понимают, - закричал швейцар на весь вестибюль.
Администраторша протирала глаза и на ходу поправляла сбившуюся набок юбку, но увидев Горлова, узнала и улыбнулась:
- Опять к нам? А заявки на вас нет. Ладно, поселю в исполкомский, но только до утра, сменщице скажу, что-нибудь придумаем.
Номер стоил больше тридцати рублей, но Горлов вместе с заполненной анкетой положил в паспорт пятьдесят, и администраторша осталась довольна.
Приняв душ, Горлов лег и, перед тем, как заснуть, подумал, что лучше никогда не ездить поездом.
Утром его никто не разбудил, и Горлов проспал до одиннадцати. Приняв горячий душ, он позвонил Цветкову.
- Ты в Краснодаре? - удивился тот. - Вот, не ждал, но очень кстати. Сейчас у меня запарка, а в три буду в офисе, подъезжай.
В буфете было безлюдно и пусто. Ни масла, ни колбасы не было, только яичница, и Горлов долго ждал, пока ее принесут. Запив съеденное нетеплым, едва подкрашенным чаем, он спустился в регистратуру.
Вчерашней администраторши уже не было, а та, что сидела на ее месте, смотрела хмуро и куда-то в сторону.
- Могу продлить только до вечера с условием по первому требованию.
- Что по первому требованию? - переспросил Горлов.
- Выселение! Если вас не будет, то мы вещи сами вынесем, но лучше сдайте в камеру хранения, - сказала она, протягивая квитанцию на доплату.
Уходя из гостиницы, Горлов на всякий случай взял с собой сумку с вещами. Она была небольшой, но удобной и вместительной. До назначенного Цветковым времени оставалось больше двух часов. Он походил по базару, купил яблок и кулек орехов. Потом пошел по Красной улице вниз, по пути заходя в магазины. Деньги у него были, но ничего не приглянулось. Уже подходя к дому, где находился цветковский кооператив, Горлов заметил мужчину, которого раньше видел на базаре и в одном из магазинов. Однако тот был совсем не похож на кагэбэшника.
"У страха глаза велики", - подумал Горлов, усмехнувшись возникшему было подозрению.
- Извини, брат, запарка! Машину в Сочи отправляю, вздохнуть некогда, Цветков опоздал почти на час и, не раздеваясь, уселся напротив.
- Что здесь происходит? Почему никто не работает? - обведя рукой пустую комнату, просил Горлов.
- Хорошо, что ты приехал - по телефону много не скажешь. Недавно вышли новые правила: продавать кооперативам по ценам в пять раз выше государственных. Представляешь во сколько нам лазеры и комплектующие будут обходиться? Мы попробовали смухлевать, дескать, раньше закупили, на старых запасах работаем, но это же смех один, долго не продержишься. Первая проверка - и загремим костями об нары. Ради чего, спрашивается? Прибыли от нашей техники, сам знаешь - кот наплакал! Короче: прикрываем старый кооператив, создаем новый, торгово-закупочный, с легким, как говорится, производственным уклоном. Через пару недель в исполкоме зарегистрируют документы, и - вперед!
Чуть не забыл, за мной должок! Включая процент за груши-яблоки, которые ты в Питере пристроил, выходит двадцать восемь с небольшим тысяч. Округляем - тридцатник! Получи вместе с портфелем.
- А как же наша тема? Во всех планах стоит, у меня почти весь сектор на ней держится, - спросил Горлов.
- А что с ней сделается? Внедрение опытного образца оформим без вопросов, медицина не подкачает. В конце года напишешь отчет, премию распределишь, а отчет - на полку. Не забивай голову, не в первый раз! Кстати, я для наших уже договорился на "Жигули" без очереди, сверху - по божески, пять штук. Если хочешь, оставь пятнаху, и через месяц тачка твоя.
- Спасибо, подумаю...
- Чего думать? - удивился Цветков. - Бери!
- Пора на черный день копить, мало ли что случится.
- Какой к лешему черный день! Бабки со всех сторон сыпятся, только подставлять успевай!
- Ну, это уж без меня, - Горлов понял, что их сотрудничеству пришел конец. Стало грустно, в последнее время Цветков заразил его азартом, удачные сделки даже доставляли удовольствие, как те несколько машин с фруктами, которые удалось быстро раскидать по столовым благодаря помощи одноклассника Вовы Алексеева - тот после института работал товароведом на овощной базе.
- Как без тебя? - вскричал Цветков. - Такие темы светят, похлеще твоей плановой, а ты в кусты собрался. Это брось, ты нам позарез нужен!
- Фрукты-овощи пристраивать? - спросил Горлов, скривившись как от зеленого лимона.
- Эта линия тоже накрывается. Наши колхозники совсем оборзели, денег им уже не надо, дают только по бартеру, да и то с разбором: им шифер, брус, цемент подавай. Но кто ж нам фонды на стройматериалы даст? Как ни крутись, а без фондов - опять же нары! В общем, мы с мужиками посоветовались и нашли вариант: собираем лом цветных металлов и - за бугор! Знаешь сколько тонна меди стоит?
- Рублей двести... или триста, не помню, - ответил Горлов.
- Правильно, деревянными! И никому медяхи не нужны, зеленеют от старости. Только у нас, в филиале тридцать восемь тонн чистой меди запасено. Зачем? Никто не знает, говорят, на всякий случай. А за бугром одна тонна от пятисот до тысячи баксов! А возьми титан или молибден. Приедешь домой, сходи к себе на пятый склад, поинтересуйся что с какого года лежит.
- Ты, видно, уже поинтересовался?
- Через Котова получил полную картину. Он же обещал лицензию выбить и с таможней утрясти. Но не будет же секретарь райкома в мелочи вникать, хлопотней заниматься.
- Он теперь высоко летает, а моя задача, выходит, бегать? - спросил Горлов.
- Зачем бегать? У тебя машина будет. В конце концов, если боишься свои бабки вкладывать, мы тебе авансом выделим, будешь по доверенности ездить. Первые партии откачаем - "Жигуль" твой, обещаю.
В дверь заглянул хмурый мужчина лет сорока в промасленном ватнике.
- Погода портится, а мне через перевал ехать, - сказал он Цветкову.
- Погрузили? - спросил тот.
- Уж с полчаса...
- Слушай, Боря, не хочешь до Сочи махнуть? Мужик конечно надежный, но по дороге может заквасить, случалось с ним такое. А груз, понимаешь, тонкий, не дай Бог... Ты же все одно в отпуске. Заодно отдохнешь, я позвоню, чтобы хороший номер сделали.
Горлов сразу же согласился, и Цветков схватился за телефон.
- Гостиница "Дружба" в Адлере устроит? У самого моря, финская сауна, директор встретит, как родного, обещал полный комфорт. Согласен? Я всегда знал, что ты, Боря, надежный, как скала. А что до нашего разговора, так будем считать, что договорились.
- Хорошо, договорились, но только в принципе, без деталей, - ответил Горлов.
- Детали потом, когда документы сделаем. Я сам прилечу, посидим втроем с Котовым, все вопросы отрешаем, - обрадовался Цветков.
- Так он со мной и станет решать, он меня на порог не пустит, - одевая куртку, буркнул Горлов.
- Не пойму, какая кошка у вас пробежала. Что раньше было, то быльем поросло. Котов - нормальный мужик, сидит на своем месте, все контролирует, деловой, что еще надо? Выпьете по бутылке и все устаканим. Вы с ним еще подружитесь, вот увидишь!
Через час Горлов уже выехал из Краснодара. В кабине было грязно и пахло бензином, шофер, скрипя зубами, жевал мундштук с потухшей сигаретой и ожесточенно ругался. Горлов надвинул на глаза кепку и, привалившись в угол, заснул.
- Вот и море синее, - сквозь сон услышал он и открыл глаза. Фары высвечивали петляющую дорогу, слева поднимался вверх лес, а с другой стороны было черно и пусто.
- Где море? - спросил Горлов, потерев рукавом глаза.
Он опустил стекло, сквозь шум мотора загудел прибой, навстречу пахнуло свежо и остро.
- Вот оно, Черное! Вот оно, родимое - перед нами, - улыбнувшись, радостно сказал водитель.
2.8. В ПОДЗЕМЕЛЬЕ КРОТ СКРЕБЕТСЯ
- Гляди-ка, где твой объявился, - Косинов перебросил через стол листок, и Павел Васильевич едва успел его поймать.
Секретно
Экз. - единств.
ИСХ НР 201/56-05-7-С ОТ 08/01/90
Шифротелеграмма
ЗАМНАЧАЛЬНИКУ УКГБ ПО ЛЕНИНГРАДУ И Л/О,
ГЕНЕРАЛ-МАЙОРУ МОКРОВУ
ИЗ КРАСНОДАРСКОГО КРАЙУКГБ
СОГЛАСНО ВАШЕМУ ЗАПРОСУ НР 386/78-5-С ОТ 11.09.89 УСТАНОВЛЕНО ПРИБЫТИЕ ОБЪЕКТА "ЗВЕЗДОЧЕТ" КР=ДАР ТЧК ОБЪЕКТ ОСТАНОВИЛСЯ ГОСТИНИЦЕ " МОСКВА" ТЧК ПОСУТОЧНЫЕ СВОДКИ МЕРОПРИЯТИЙ "С" И "НН" БУДУТ ОФОРМЛЕНЫ И ВЫСЛАНЫ ВАШ АДРЕС ДОПОЛНИТЕЛЬНО ТЧК СООБЩИТЕ ДАЛЬНЕЙШИЕ ДЕЙСТВИЯ ОТНОШЕНИЕ ОБЪЕКТА ТЧК ЗАМНАЧАЛЬНИКА КРАЙУКГБ ПОЛКОВНИК КУЗНЕЦОВ(
- Будем там брать? - дождавшись, пока Коршунов вернет бумагу, спросил Косинов.
- На чем брать?
- Подставим Рубашкину иностранца, тот предложит помощь демократическому движению, даст деньги, возьмет расписку, а после невзначай станет расспрашивать о сути секретной работы - деталями мы его снабдим точнейшими. По записи беседы и выйдет, что Рубашкин ему все выдал - не отвертится, голубчик! А дальше - раскрутим твоего "Звездочета" и дополним план по "Дымку". Хорошо дополним: антисоветчики на службе у иностранной разведки, продают противнику государственные тайны, - как о решенном сказал Косинов. Он ничем не рисковал, и его мало волновало, сыграется или не сыграется комбинация: объект был расписан за Коршуновым - ему и отвечать.
- Сражаясь с ничтожным противником, ни за что не одержать достойной победы, - невпопад ответил Коршунов.
- Не понял? - раздражаясь, спросил Косинов
- Я бы не стал торопиться, - неопределенно пожал плечами Коршунов.
- Ни да, ни нет не говорю? Так, что ли, Пал Василич?
- Я бы тебе посоветовал, перед тем как задумывать комбинацию внимательно ознакомиться с оперданными по объекту...
- Я и ознакомился. Беседу профилактирования ты хорошо провел, квалифицированно, только из нее шубу не сошьешь, - возразил Косинов.
- Предлагаю доложить твой замысел на утверждение, акцентируя на мерах в отношении Рубашкина, а "Звездочета" пока не трогать. Никуда он не денется, пусть пока гуляет, - думая о своем, заключил Коршунов.
Предложенный Косиновым план был хорош, однако он не мог быть выполненным, поскольку уже был утвержден другой. Через день, максимум - два Рубашкин попадет в больницу и будет лежать в реанимации долго, очень долго.
Коршунов вспомнил, как поначалу пыжился Котов и как сник, когда понял, что не узнает ничего сверх допустимого. И по форме - не придерешься. Требовали доложить о мерах - мы доложили: пресечем! А как и когда пресечем - наше дело. Руководящую роль партии никто не оспаривает, но и возноситься над Органами никому не позволим!
* * *
Как и ожидал Павел Васильевич, план Косинову не утвердили, и через день в Краснодар ушел ответ.
Секретно
Экз. - единств.
ИСХ НР 479/78-05-11-С ОТ 10/01/90
Шифротелеграмма
ЗАМНАЧАЛЬНИКУ КРАСНОДАРСКОГО КРАЙУКГБ
ПОЛКОВНИКУ КУЗНЕЦОВУ
ИЗ УКГБ ПО ЛЕНИНГРАДУ И Л/О,
НА ВАШ ЗАПРОС ИСХ НР 201/56-05-7-С ОТ 08/01/90 ТЧК МЕР В ОТНОШЕНИИ "ЗВЕЗДОЧЕТА" НЕ ПРЕДПРИНИМАТЬ ТЧК О ДАТЕ И СПОСОБЕ УБЫТИЯ ОБЪЕКТА КРАСНОДАРА МЕСТУ ПОСТОЯННОГО ПРОЖИВАНИЯ ПРОШУ ИНФОРМИРОВАТЬ ТЧК ЗАМНАЧАЛЬНИКА УКГБ ПО Л/О ГЕНЕРАЛ-МАЙОР МОКРОВ
Рапорт сотрудников "наружки", не заметивших, что Горлов уехал на машине, был своевременно передан по службе, но из-за отмены активных мер на него не обратили внимания, аккуратно подшив в дело.
Ситуация могла сложиться совсем иначе, но Косинов допустил незначительную неточность: готовя ответ, он запросил сведения об отъезде Горлова ИЗ КРАСНОДАРА. Поэтому запрос без всяких объяснений был спущен в городской отдел КрайУГБ, где не знали, что объект уже покинул город и выполнили задание по обычной, типовой схеме, взяв под контроль железнодорожные и авиакассы. Но никаких билетов Горлов в Краснодаре не покупал, поскольку уже был в Адлере, откуда уехал не зафиксированным спустя неделю. А за это время случилось непредвиденное, и оперативный интерес к нему исчез.
2.9. ПРИЛЕТЕЛА ПТИЦА БЫСТРАЯ К МОРЮ ЧЕРМНОМУ, ДА К ХОЛОДНОМУ
До Сочи добрались в начале двенадцатого. Лил дождь вперемежку с мокрым снегом, улицы были темны, будто все вымерло. Шофер довез до вокзальной площади, что-то буркнул на прощание и тут же уехал, а Горлов пошел договариваться с таксистами. Те, словно сговорились: за поездку в Адлер заламывали несусветно. В конце концов пришлось отдать тридцатник, зато через сорок минут дребезжащая на каждой колдобине "Волга" заглохла у подъезда пансионата "Дружба".
- Вишь, такое дело! Прибавить бы надо, - огорчился шофер, безуспешно пытаясь завести мотор.
- А мне что? Даю, как договаривались, - возмутился Горлов, но, выходя из машины, передумал и добавил десятку.
"Черт с ним, не обеднею", - подумал он, перехватив портфель с деньгами в другую руку.
В вестибюле никого не было, только в глубине, у стойки бара сидело несколько человек. Прождав администратора минут десять, Горлов не выдержал и постучал монеткой по стеклу. Одна из женщин в баре оглянулась и неторопливо направилась к нему.
- Никого не поселяем! - с очевидным пренебрежением оглядев Горлова, сказала она и повернулась идти обратно.
- На меня заказано, директор знает, - и он назвал свою фамилию.
Никогда Горлов не видел, чтобы не только лицо но и, казалось, весь человек менялись так быстро. Не больше секунды - и перед ним сияло искреннее радушие и гостеприимство.
- Геннадий Николаевич весь вечер ждал, прям таки извелся, через каждые десять минут выглядывал - не подъехали ли. Буквально полчаса назад ушел и строго-настрого наказал... Да, что ж я разболталась, идемте в номер, разденетесь, а тем временем ужинать накроем.
- Накрывай, Наташка, - крикнула она.
Номер оказался просто шикарным. Гостиная метров двадцать с импортным цветным телевизором и стильной румынской мебелью, в буфете блестел хрусталь. Через открытую дверь Горлов разглядел спальню с широкой, видимо, двуспальной, кроватью, а на столе стояли бутылка шампанского, вино и ваза с фруктами.
- Это вам, к приезду! - включив торшер, сказала администраторша. Снимайте куртку - весь промокли - располагайтесь и спускайтесь. А я на кухню сбегаю, горячее организую. Ресторан уже закрыт, но повара еще там после смены гуляют. Вам что лучше: телятинку отбивную, курочку или рыбное утром форель завезли?
- Форель с телятинкой! Гулять - так гулять, - ответил Горлов, вспомнив, что с утра ничего не ел.
Оставшись один, он быстро принял душ. Вода была едва теплая, но усталость отошла. Перед уходом он засунул портфель с деньгами на дно сумки, а сверху положил пропотевшее белье.
"Авось, не стащат", - подумал Горлов, закрывая дверь на два оборота.
- Дурная моя голова, даже не познакомились, меня Таней зовут, а вас? встретив Горлова у лестницы, она взяла его под руку и повела к бару. Таня успела причесаться, подкраситься, одеть другое платье, и выглядела хорошенькой. На вид ей было лет тридцать. - Здесь вы будете завтракать, а обед и ужин в ресторане или позвоните - вам все в номер принесут. Геннадий Николаевич распорядился - за счет администрации.
- По высшему разряду! - восхитился Горлов, подойдя к столу. На белоснежной скатерти были черная и красная икра, осетрина, горбуша, языки, твердокопченая колбаса, зелень, а от блюда с лавашом и хачапури еще шел пар.
- С дорожки - водочки? Экспортная, с винтом! - сказала Таня и потянулась к бутылке, но Горлов налил сам и, только выпив, почувствовал, как проголодался. После второй рюмки она раскраснелась и болтала без умолку о чем-то своем, он не слушал.
Когда принесли мясное, Горлов уже насытился, его разморило, хотелось спать так, что слипались глаза.
- Хватит! А то прямо здесь отключусь, - сказал он, отодвигая налитую рюмку.
- Не люблю пьяных мужиков, а слегка - очень даже. Веселее, - сказала Таня и придвинулась совсем близко. - Кофе будете? Наташка хорошо варит, если не мухлюет.
- А ты очень, очень, как бы сказать... Наш человек! - сказал Горлов и выпил до дна.
Кофе оказался действительно хорошим, и от него прояснилось. Он достал бумажник, но Таня замахала руками и стала объяснять, что все уже оплачено.
"Ну и черт с ними, пусть платят, если хотят", - подумал Горлов, поднимаясь по лестнице. Он не мог вспомнить звал ли ее с собой, или она сама пошла. Добравшись до кровати, он уснул, едва укрывшись одеялом, хрустящим от свежести белья. Потом почувствовал прохладу женского тела, шелковистого и мягкого.
- Опять горячую отключили, пришлось холодной споласкиваться, прошептала Таня. Целуя его, она спускалась все ниже, он вскрикнул от неожиданно острого ощущения и опрокинул ее на спину.
Она обнимала мягко и податливо следовала за его ритмом. Под конец всхлипнула: "Ой, мамочка!", и вслед за освобождением он провалился в глубокий и ясный сон.
* * *
- Ну и дура! Даже паспорта не спросила, а теперь, конечно, неудобно. Гость, ясное дело, и есть гость, да разве я говорил, что регистрировать не надо? Ну, чего молчишь, глазищи таращишь? И когда ты головой будешь думать, а не передком после? Думаешь, не знаю, что ты его уже закувыркала? выговаривал Геннадий Николаевич подчиненную.
- Виновата, хотела вам угодить! Простите, Геннадий Николаевич! -оправдывалась Таня. - Что хотите сделаю, только не выгоняйте.
- А если милиция спросит - что будем делать? Кто ответит?
- Да кто спросит? Участковый - нашей Верки брат, я с ним вмиг улажу.
- Мигом не отделаешься, он мужик здоровый.
- Не волнуйтесь, Геннадий Николаевич, я послезавтра внеочередь выйду, сама у него паспорт спрошу и все сделаю, комар носа не подточит.
- До послезавтра еще дожить надо, а у нас человек живет не прописанным.
- Он же ученый, Геннадий Николаевич, вовсе не из этих... Ну, про которых сообщать надо.
- Видали мы таких ученых! Так тебя затрахал, что синячищи под глазами в полщеки. Иди, на себя в зеркало посмотри, бесстыжая! - махнул рукой директор.
На свое место Геннадий Николаевич попал после выхода на пенсию друзья помогли устроиться. Последние десять лет он служил на Севере в службе охраны режимных объектов. Переписывал бумажки, собирал донесения и рапорты - работа тихая и спокойная, выслуга - с тройным зачетом, не то, что в столицах. Нынешняя работа была намного хлопотливей, требовала постоянной настороженности и внимания, а, самое главное, - понимания, кому надо услужить, кому помочь, а кого отфутболить, чтобы дорогу забыли. Директор гостиницы был нужным человеком, нужнее многих начальников в Москве и заработки у него соответствовали его уровню. Хотя, приходилось делиться. Иногда Геннадий Николаевич подсчитывал отстегнутые "наверх" деньги и горестно вздыхал: если бы не надобность делиться, его двухэтажный кирпичный дом был бы давно достроен. Но с другой стороны понимал: не поделится - и месяца в должности не усидит! Чтобы уволить и повода искать не надо: работа - сплошные нарушения. Возьми любое и увольняй за милую душу. Или сажай!
"А в общем ничего страшного. Ну, не прописали гостя - бывает. В крайнем случае - бутылка, другая, к тому же не из своих платить. Конечно, если за гостем ничего не тянется, но судя по всему - не должно. Из крайисполкома звонили, что гость из кооператоров. Большую силу взяли ребята! Обещали, что все оплатят. Ну и пусть платят, коли денег - куры не клюют. Тысчонки две на расчет накину! Нет две - много, полторы - в самый раз будет" - думал Геннадий Николаевич. Сердился он больше для порядка. Танька дуреха прозевала, сама и влетит, если что не так сложится.
"Обойдется!" - решил Геннадий Николаевич и по дороге на инструктаж очередной смены, зашел в бар.
- Налей-ка мне кофейку с пятью каплями, - велел он буфетчице.
- "Арарат" кончился, есть грузинский, но хороший - "КВК", - сказала та, показывая этикетку.
- Давай, попробуем, - выпив полчашки, Геннадий Николаевич будто невзначай спросил: - Вчерашний Танькин хахаль, как показался?
- Не нахальный! Что не дашь - всем доволен.
- Откуда - не говорил?
- Вроде, москвич.
- Хорошо, денег не бери - потом рассчитаюсь - и обслуживай, как я велел. Если перейдет меру - скажи мне, - окончательно успокоившись, сказал директор.
* * *
Сведения о проживании Горлова в Адлере поступили на учет в ЦАБ ОВД города Сочи* почти через неделю, всего за день до его отъезда. Все это время он жил никем не замеченным и напрочь выпал из поля зрения Ленинградского УКГБ, будто растворился бесследно.
2.10. ВИННА ЯГОДА ПО САХАРУ ПЛЫВЕТ
На несколько дней для Горлова наступил зрелый и развитой коммунизм. Служащие пансионата были вежливы и предупредительны, постельное белье менялось ежедневно, в ресторане и в баре у него не брали деньги, даже чаевые.
- Жаловался, что Котов тебе отпуск испортил? Вот и отдохни по-человечески, как белые люди на диком Западе. Лови кайф и расслабуху, коли карта выпала. Ты нам нужен веселым, здоровым и трудоспособным. А про деньги не бери в голову, считай - это аванс. Ты меня знаешь: должок не заржавеет - из первой получки вычту, - успокоил его по телефону Цветков.
- Домой мне позвонил? - спросил Горлов, договорившийся с Ниной, что если Цветков будет спрашивать, где он, то, значит - с ним все в порядке.
- Жена сказала, что ты в деревне. Знала бы, где ее муж оттягивается! Говорят, что ты весь женский персонал в пансионате отбарабанил. Взять бы, да и заложить тебя, конспиратор хренов!
- Не заложишь!
- Почему? - удивился Цветков
- Наши своих не закладывают, - ухмыльнулся Горлов.
- Люблю я тебя, Боря, за четкость: говоришь коротко и по делу. Короче, отдыхай, ни о чем плохом не думай, а через пару недель документы поспеют и за работу.
Насчет персонала Цветков преувеличил. Горлов ни с кем, кроме Тани, не встречался, а та пришла на следующий день и, выйдя утром из ванны, без смущения сказала:
- Наверное, придется простынь замыть! Вчера было можно, а сегодня уже нельзя. У меня всегда так - в самый неподходящий момент, до чего ж я невезучая.
Два дня Горлов потратил, чтобы положить деньги на аккредитивы держать при себе почти тридцать тысяч было страшно, могли украсть или, если бы обнаружила милиция, - задавать вопросы. Он оформлял аккредитивы на мелкие суммы в разных сберкассах. Три тысячи послал почтовым переводом жене, рассчитав, что к моменту получения уже будет дома.
Погода стояла мерзостная: не переставая ни на минуту, лил дождь с резким, пронизывающим ветром. От сырого воздуха и постоянно промокшей одежды Горлов мерз, будто в сильный мороз. Его все время знобило, и он отогревался только у себя в номере.
Паническая тревога, охватившая его после странного обыска в Репино стала глуше, но совсем не отступила. Добавлял беспокойство и отказ Цветкова продолжать работу по медицинским приборам. Не дураки же в министерстве: отлично понимают, что разговоры про конверсию - просто сотрясение воздуха, и лечебные лазеры никому не нужны, кроме Сергея. Тему могут закрыть уже в конце первого квартала, а ничего другого на примете нет. Это значит, что его сектор сократят вместе с сотрудниками и с ним самим - без финансирования и утвержденной тематики держать их не будут.
В конце недели ветер переменился, на небе появились голубые просветы, а в пятницу утром Горлов проснулся от солнечного света. Наскоро позавтракав, он вышел к морю. Над камнями пустого пляжа клубился пар, и после дождливой серости минувших дней море сияло и переливалось. Правда, совсем недалеко в предгорьях густились фиолетовые, почти черные тучи, а в разрывах белели снегом вершины гор, но на побережье было тепло и солнечно; если бы не голые деревья можно было представить, что сейчас лето. Горлов подобрал сломанный деревянный лежак и до обеда лежал на солнце, раздевшись до пояса. Он почти задремал, но помешал постоянный гул от близкого аэродрома. Самолеты садились и взлетали один за другим, оставляя в небе узкие белые полосы.
Перед уходом Горлов не выдержал и, раздевшись догола, с разбега нырнул в воду. Обожгло холодом до ломоты в висках, он выскочил на берег и едва согрелся, натянув одежду на мокрое тело. Уже по пути в пансионат он почувствовал беспричинную радость, все тело будто покалывало иголками. Проходя под деревом, Горлов неожиданно для себя подпрыгнул и, ухватившись за ветку, раскачался и далеко прыгнул, как в детстве.
Пообедав, он выпил в баре кофе и пошел гулять. Было так тепло, что он вышел в одном пиджаке, но на пляж не вернулся - лицо уже покраснело от солнца, и можно было обгореть. Около газетного киоска Горлов остановился продавщица выглядела симпатичной.
- "Правды" нет, "Россия" продана, хоть "Труд" остался? - вспомнив старый анекдот, спросил он.
- И "Труд" уже кончился, нам центральных газет совсем мало дают, а "Известий" уже месяц не было, - серьезно ответила продавщица.
- Давайте, что есть, - сказал Горлов
- "Советская здравница", "Вечерний Сочи" - позавчерашний, но в него можно фрукты заворачивать, - и "Правда Кубани" ...
- Давайте все! Если не прочитаю - раздам казакам на самокрутки, пошутил Горлов. - А что вы после работы делаете?
- С женихом в кино пойду, у нас свадьба скоро, - смутившись, заулыбалась она, и Горлов догадался, о чем она подумала.
Пристроившись на скамейке, Горлов полистал газеты. Судя по ним, политические бури гудели и завывали совсем в другой стране. В Краснодаре все было спокойно. Много писали о подготовке техники к посевной, о передовиках сельского хозяйства и недостатках организации социалистического соревновании в сочинских столовых. Читать было нечего, и газеты были скучными, как десять лет назад. Не торопясь, Горлов дошел до кинотеатра. Показывали "Маленькую Веру", он посмотрел бы фильм во второй раз, но не захотел стоять в очереди.
Когда Горлов дошел до конца набережной и повернул обратно, горизонт заволокло дымкой, а с моря наползли низкие облака. Солнце еще светило сквозь радужное марево, но в сотне метров от берега над неподвижной гладью выстлался густой белый туман.
Горлов чувствовал гложущую и непонятную самому отрешенность. Он подумал, что никогда в жизни не был один столько времени подряд. В командировках его всегда окружали сослуживцы, даже в гостиницах и общежитиях его почему-то селили в многоместные номера. Отпуск он всегда проводил на даче с женой и детьми, а рядом постоянно мельтешили соседи. Да, он никогда не оставался наедине с самим собой! От этой мысли ему стало неуютно и грустно.
Тем временем пелена тумана достигла берега, поднялась и укрыла все вокруг, а впереди, дальше десяти-пятнадцати метров все терялось в белесой мгле.
Он прозевал переход под железной дорогой, через который нужно было попасть в пансионат, и, только повернув обратно, заметил сидевшую на скамейке женщину. Она напоминала нахохлившуюся птицу - голова ушла в воротник пальто, а руки были спрятаны в рукавах. Он и сам не знал, почему вдруг решил остановиться. Она подняла голову, - ее глаза на мгновение блеснули, - и сразу отвела взгляд. Горлов был уверен, что она его узнала.
- Пойдемте ужинать, Лариса, - протянув ей руку, сказал он.
Она чуть помедлила, но все же встала навстречу.
- Мы где-то встречались? - неуверенно спросила она.
- Летели из Краснодара в Ленинград, вы согнали меня с места, я и нахамил, но после мы помирились. А через месяц я увидел вас в Москве, в ресторане "Прага". Много раз собирался вам позвонить, но так и не решился у вас очень ревнивый муж.
- Не помню, чтобы я давала свой телефон, - удивилась она.
- Ваша знакомая сказала, я наизусть запомнил, - Горлов неуверенно назвал номер и по ее взгляду понял, что не ошибся. Он взял Ларису под руку и сквозь толстую ткань форменного пальто почувствовал ее грудь и гибкость тонкой талии.
- Поужинайте со мной. Пожалуйста! - попросил Горлов
- Хорошо, - согласилась она. - Только надо предупредить, здесь рядом гостиница "Аэрофлота", всего на одну минутку.
- Как я вас из окна не увидел? Это же напротив, через поляну.
- Мы только сегодня прилетели. Обратный рейс - завтра, но в такой туман не выпустят, застрянем надолго.
Они дошли до ее гостиницы и Горлов остался на улице, глядя в большое окно вестибюля, как она улыбается, разговаривая с кем-то по телефону.
- У соседки по комнате роман со вторым пилотом. Представляете, как она обрадовалась, что меня не будет до вечера?
- Поэтому вы и сидели у моря одна-одинешенька? - спросил Горлов.
- И ужасно замерзла! А вы - настоящий рыцарь, спасли меня от холодной смерти, - засмеялась она. - Если серьезно, я была просто ошарашена. Вы сказали: "Пойдемте, Лариса, ужинать", будто мы век знакомы. Если бы что-то другое, что говорят в таких случаях, какую-нибудь глупость, к примеру, что это - судьба...
- Вы бы сделали вид, что не знаете меня?
- Скорее всего
- Интересно, кому было бы от этого хуже, - весело сказал Горлов, пропуская ее в двери гостиницы. - Давайте по рюмочке, чтобы согреться.
Они подошли к стойке, и буфетчица ничем не показала, что знает Горлова.
- Две рюмки коньяка с лимоном, - попросил он.
- Хорошего не осталось, только из директорского запаса, - глядя в сторону, сказала буфетчица. Ей, видно, не понравилось, что Горлов пришел с женщиной.
- Коньяк и правда хороший, - Лариса выпила первой и чуть сморщилась, положив в рот кружочек лимона.
- За туман над морем! - сказал Горлов, поднимая рюмку.
- У меня перерыв! Еще что-нибудь надо? - сердито спросила буфетчица.
- Спасибо, мы пойдем ужинать, - ответил Горлов и вынул авторучку, чтобы расписаться на счете.
- Приятного аппетита! - недовольно буркнула буфетчица.
- Где можно вымыть руки? - спросила Лариса.
Горлов предложил подняться к нему, и она молча кивнула, видимо, о чем-то задумавшись.
- Вам будет неудобно идти в ресторан, - сказала она.
- Почему? - удивился Горлов.
- Я в форме, и переодеться не во что.
- Вы не поверите, но мне наплевать, кто как одет. Ерунда это...
- Вовсе не ерунда. Любой женщине важно, как она выглядит. Для некоторых это важнее всего.
Горлов думал, что, увидев его номер, она удивится, но этого не случилось. Вынув из бокового кармана маленькую сумочку, она отдала ему пальто и закрылась в ванной.
Он позвонил в ресторан, чтобы накрыли на двоих.
- Давайте все самое лучшее, на ваш вкус, - ответил он администратору. - И скажите, чтобы ансамбль играл потише.
Он достал из сумки галстук и белую рубашку. Под пиджаком было незаметно, как она смята. Посмотрев в зеркало, Горлов огорчился, что нет времени отутюжить брюки.
- Я готова, - сказала Лариса. Она сделала другую прическу: темно-каштановые волосы с одной стороны были собраны заколкой, а с другой касались плеча. Синий костюм с золочеными крылышками "Аэрофлота" был без единой морщинки, такого же цвета, как ее глаза.
Он смотрел, как она идет через комнату, и почувствовал, что пересохло в горле.
- Немного вина? - скрывая смущение, он достал из буфета открытую вчера бутылку и наполнил два бокала.
- Вы определенно хотите, чтобы я опьянела? - вино в ее руке было густо-малиновым в середине и светло-красным и прозрачным по краям. Она отпила совсем немного.
- Пьянеть приятно, если вместе и поровну, - сказал он.
2.11. ЭТА НОЧЬ БЕЗ ЛИЦА И НАЗВАНЬЯ
У входа в ресторан Горлов придержал тугую дверь, пропуская ее вперед.
- В общественное место мужчина должен входить первым, - укоризненно сказала Лариса.
- Добро пожаловать! - торжественно возвестил встретивший их администратор, показывая накрытый стол. Ожидавший сбоку официант чиркнул спичкой и ловко поджег свечи. Полупустой зал остался за чертой светового круга, а глаза Ларисы показались Горлову совсем черными.
Он хотел удивить, как их обслуживают, но она не обратила внимания на его шикарный номер и невероятно дорогую еду, будто было ей не в диковинку.
- "Твиши", - не раздумывая, сказала она, когда официант подкатил столик с вином на выбор. Однако не выпила, скорее чуть пригубила.
- Никогда не видел, чтобы бутерброд ели вилкой и ножом, - сказал Горлов, следя за ее пальцами - каждый двигался будто сам по себе.
- Бабушка приучила! Она меня не так дрессировала - на всю жизнь хватит и еще на моих внуков останется!
- У вас есть дети?
- Сын! Ему скоро восемь. Раньше я чувствовала его неотрывно, а теперь иногда мне страшно, что он вырастает и становится все дальше и дальше. Я так мало с ним бываю. Его свекровь воспитывает больше, чем я, - она на секунду поникла, но тут же улыбнулась.
- Не будем о грустном! Лучше расскажите, как вы устроились в Челябинске, не скучаете по Ленинграду?
"Притворяется, только делает вид, что забыла, все-то она помнит", догадался Горлов.
- Я не та редкая птица, которая может долететь до Челябинска, признался он и неожиданно для себя стал рассказывать обо всем, что случилось после их встречи в Москве. История с обыском вдруг показалась совсем не страшной, и он смеялся, рассказывая, как в панике удирал из Ленинграда.
- И ничего такого у вас не нашли? - спросила Лариса.
- Даже не догадываюсь, что они искали, - продолжая смеяться, воскликнул Горлов.
- Я слышала, муж говорил по телефону, что у "дерьмократов", - он их только так называет, - нашли оружие и наркотики из-за границы, - сказала Лариса. - Вы знаете, он очень радовался, говорил, что это большая удача. Кого-то даже арестовали. Как хорошо, что это не вы.
"Рубашкин! Рубашкина арестовали!" - трезвея от страха, подумал Горлов. Только знакомством с Рубашкиным можно было объяснить то, что у него сделали обыск.
"Так, вот что искали. Но откуда у Пети оружие и наркотики, тем более из-за границы? Разве мог он столько лет притворяться? А вдруг Рубашкин все-таки передал на Запад секретные данные о нашей системе наведения? Меня же предупреждали! Надо лететь домой, найти телефон этого, который ко мне приходил, надо объяснить. Ну, не посадят же меня, я же хотел, как лучше, я ни в чем не подозревал Петра", - думал Горлов, выпивая третью рюмку коньяка подряд и не чувствуя вкуса.
- Вам не плохо? Вы очень побледнели, не пейте пока, покушайте - все так вкусно, - она ласково коснулась его руки.
- Разве ваш муж работает в КГБ, а не в Обкоме? - невпопад спросил Горлов.
- Да, он работает в Обкоме... Вы столько обо мне знаете: телефон, и про мужа, и даже, что он ревнивый?
- Осенью я летел домой из Краснодара. Когда садился в самолет, думал опять вас встретить. Потом разговорился со стюардессой. Она вас хорошо знает - вместе учились на каких-то курсах.
- И что еще она обо мне рассказала?
- Скорее обо мне, что я влюблен ...
- Влюблены в меня? Почему вдруг? - удивилась Лариса.
- Потому, что в вас все влюбляются, и все стюардессы Советского Союза вам завидуют, а вы на мужчин даже не смотрите, вам никто не нужен. Так во всяком случае она говорила.
- Господи! Какая чушь! - засмеялась Лариса, и, помолчав, тихо сказала: -Однажды мы взлетали на Челябинск и долго ждали высоту - диспетчер напутал, нужно было пропустить краснодарский. Я тогда вспомнила о вас. Вспомнила как-то мимолетно, не знаю, как объяснить...
- Мне очень легко с вами, - сказал Горлов и отпил вина потому, что стало сухо во рту и часто, с перебоями забилось сердце.
- Все совсем остыло, а вы даже не притронулись, - не глядя на него, сказала Лариса.
Луч прожектора неожиданно ударил им в глаза, динамик щелкнул и захрипел
- Для нашего дорогого гостя, Бориса Петровича из Ленинграда и его не менее прекрасной спутницы исполняем старинное танго "Город над вольной Невой". Белый танец - дамы приглашают кавалеров! - на весь зал загремел искаженный акустикой мужской голос.
- Вы популярная личность, Борис Петрович! Придется вас пригласить, вставая, сказала Лариса.
Свет метнулся к потолку, дробясь от вращающегося зеркального шара. В ресторане почти никого не осталось, они были одни на подсвеченной снизу танцевальной площадке.
- Вы забыли мое имя и сразу не спросили, а потом было неудобно, догадался Горлов.
- Иногда кажется, что вы читаете мои мысли, - она откинула голову и посмотрела ему в глаза.
- Да, я владею сенсорикой двадцатого дэна, акапунктурным суперпрограммированием, методами трансцендентного сверхгипноза и знаю, что вам больше всего нужно, - ответил Горлов. От ее взгляда и близости у него закружилась голова.
- Я не очень поняла, чем вы владеете, но хотелось бы узнать...
- То же, что и всем - счастья, - тихо сказал Горлов.
- Теперь верю: вы настоящий экстрасенс, - засмеялась она.
Музыка кончилась, они вернулись. Пока их не было, со стола убрали.
- Есть мороженое. Вам кофе или чай? - спросил официант.
- Кофе! - сказал Горлов и передал официанту две десятки для оркестрантов.
Пока они ели мороженое и допивали кофе, со столиков начали снимать скатерти, и на голые столешницы ставили стулья вверх ножками.
- Помните, у Леонтьева есть такая песня: "Куда уехал цирк?" Или что-то в этом роде об уехавших артистах и празднике, который кончился? - спросила Лариса.
- Говорят, есть книжка с противоположным названием. Кажется: "Праздник, который всегда с тобой", - сказал Горлов.
- Говорят, кажется..., - передразнила его Лариса. - Неужели вы не читали Хемингуэя?
- "Старик и море" - конечно, читал. Потом про бой быков и это - "Снег в Африке" - что-то о жене, которая вместо тигра подстрелила мужа за то, что он ее разлюбил...
- Вы шутите? - изумилась она.
- Почему? Я читал Хемингуэя и все хорошо помню.
- Вы - как мой муж, который не видит разницы между сионизмом и супрематизмом! - смеясь, воскликнула Лариса.
Свет мигнул и погас, осталась только лампочка над входом в служебные помещения, и на их столе, мигая, догорала свеча.
- Жалко, но пора уходить, - вставая, сказал Горлов.
- Вы и здесь не будете расплачиваться? - спросила она.
- Живу в кредит, - пожал плечами Горлов. - Если разбогатею, то заплачу.
Они пошли в номер за ее пальто, и он все больше нервничал, стараясь говорить о мелочах.
Прежде, чем одеться и уйти, она позвонила по телефону.
- Диспетчер сказала, что погоды до полудня не будет. Слава Богу, можно спать спокойно, - рассеянно объяснила она, повесив трубку.
- Я не буду вас тревожить, но обещайте, что сами позвоните мне, сказал Горлов, подавая ей пальто. - Не сердитесь, но ваша знакомая была права: я действительно в вас влюблен.
- Почему сердиться? Разве можно за это рассердиться? - повернувшись, она оказалась совсем близко, лицом к лицу и он обнял ее за плечи. В последний миг она отклонила голову и его губы коснулись ее щеки.
- Обещайте, что позвоните, - тихо сказал Горлов
- Посмотрим, может быть... Наверное позвоню, - так же тихо ответила Лариса и, помолчав, неожиданно спросила: "Вы не боитесь, что я не смогу отказать себе в желании звонить вам каждый день?"
Он не подумал, скорее почувствовал, что если оставит ее сейчас, то будет всегда жалеть, а она, что бы ни говорила, никогда ему этого не простит.
- Не уходи, ты не можешь просто так попрощаться и уйти, - твердо, как о решенном, сказал он.
- Хорошо, я останусь, - спокойно и, как ему показалось, равнодушно, ответила она.
* * *
Горлов будто знал, что ее губы окажутся мягкими и теплыми, а поцелуй вызовет у него желание, такое сильное, что станет больно. Но когда они наконец оказались совсем вместе, он испытал потрясение, которое не мог объяснить и выразить. Ничего подобного не бывало с ним раньше, он не представлял, что такое вообще может быть, и вдруг подумал, что не будет никогда больше.
Она порывисто дышала, сквозь стиснутые зубы иногда прорывался стон. Потом с силой прижала его руку к своей груди, там где билось ее сердце. Он чувствовал нарастающую жажду освобождения, и ее тело отвечало радостной и взаимной готовностью.
После она отворачивала голову, пряча слезы.
- Первый раз в жизни мне тоже хочется заплакать, - прошептал он, целуя ее ладонь, - ... от счастья!
- Господи! Я так боялась, что ты скажешь что-нибудь не так.
Время и мир вокруг не изменились, но стали совсем другими, каждое прикосновение было неторопливым и упоительно прекрасным. Они больше не испытывали скованности и стеснения - их близость была естественной и необходимой, как воздух, которого не замечаешь, пока дышишь.
- Я люблю тебя, - сказал Горлов. Он хотел сказать другое, но не нашлось нужных слов - только эти, которые прежде говорил только жене. Вспомнив о ней, он удивился, что его совсем не мучит совесть.
Лариса еле слышно вздохнула и, повернувшись к нему, прошептала:
- Как странно! Я подумала о тебе, как о мужчине, которого давно знаю и который принадлежит только мне.
Он медленно, едва касаясь, гладил ее всюду, куда доставала рука, чувствуя, как пробуждаются ощущения любви и нового желания. Отзываясь на его прикосновения, она едва слышно застонала, и он вошел в нее сразу и сильно. Она вскрикнула, едва он начал двигаться и почувствовал, как сотряслось ее тело. Он замер, ощущая себя только в ней, будто весь он, вся его сила сосредоточилась там.
Они долго лежали, не разжимая объятий, словно боялись выпустить друг друга. Потом она поцеловала его, и он стал медленно двигаться, наращивая ритм, пока не настало освобождение.
- Я не знала, что возможно такое, - прошептала она.
- Это редкий дар, и, знаешь, я всегда верил, что любить можно только один раз в жизни, - помолчав, ответил Горлов.
- Ты так легко говоришь: "Люблю, любовь, один раз в жизни..." Мы даже не узнали толком друг друга. Всего одна ночь, я не могу объяснить...
- Я чувствую... - Горлов не договорил, и, не зная, что сказать дальше, поцеловал ее сильно и нежно.
- Тебя я за плечи возьму, сама не знаю, что к чему, - прошептала она, но он не расслышал последних слов и переспросил.
Лариса не ответила, и, прислушавшись к ее ровному дыханию, он понял, что она уснула, положив голову ему на грудь. Скоро у него онемело плечо, но он боялся пошевелиться и, в конце концов тоже уснул.
2.12. С ЗЕМЛИ ДО САМЫХ ВЕРХНИХ НОТ
За окном уже брезжил предутренний свет. Было пасмурно, но туман рассеялся, тучи неслись в небе высоко и быстро.
"Почему? Почему она осталась? Как ей удалось сделать нечто такое, что я почувствовал себя абсолютно счастливым? И почему она так красива?" думал Горлов, оставаясь в легкой и призрачной дремоте.
Никакая женщина не обнимала его с такой нежностью и самоотречением. Горлов чувствовал ее близость с такой глубиной и силой, что это не вмещалось в рамки его представлений, а подразумевало какую-то загадочную, он подумал, что предначертанную, - духовную необходимость. Он не отдавал себе отчета и не понимал причину, почему обычное для него приключение обратилось всепоглощающим желанием.
Еще не совсем проснувшись, она провела рукой по его груди. Горлов чуть-чуть отстранился и, глядя ей в глаза, прошептал:
- Ты ... Я не могу сказать... ты - волшебная!
Их близость была внезапной, бурной и сладостной. Потом они лежали, не двигаясь, и крепко обнимали друг друга. Наступил покой и отрешенность, и они, не сговариваясь, наслаждались абсолютной полнотой только что разделенной страсти.
- Милый! Ты не считаешь меня распутницей? Я очень хочу, чтобы ты улетел сегодня вместе со мной. Расставаться - невыносимо, - наконец сказала она.
Они одновременно посмотрели друга на друга и, еще не сказав ни слова, поняли, что должны быть вместе очень долго, может быть, всегда.
* * *
Взглянув в окно, Лариса испуганно вскрикнула и вскочила к телефону.
- Мы улетаем по расписанию, в четырнадцать - ноль десять. Так ты летишь со мной? - быстро одеваясь, спросила она.
Он знал, что мест на Ленинград в ближайшие дни не было. Ему, правда, достали билет, но только на рейс через два дня, и он не представлял, как обменять его на сегодня.
- Пустяки, у меня знакомый начальник смены, он все сделает, рассеянно сказала Лариса.
На всякий случай Горлов собрал вещи и предупредил дежурную. Лариса позвонила после одиннадцати и сказала, что через сорок минут будет ждать у входа в аэропорт.
- Успеешь? - торопясь, спросила она, и Горлову показалось, что она волнуется.
В аэропорту она увидел его первой и побежала навстречу. Горлову показалось, что сейчас она бросится ему на шею - так стремительно было ее приближение. Но она остановилась в двух шагах.
- Господи! Я так боялась, что ты опоздаешь, а я бы всю жизнь мучилась, что ты специально не захотел придти, - она запыхалась и часто дышала, виновато и умоляюще глядя на Горлова, и он не нашел, что ответить.
- Все будет хорошо, - наконец сказал он.
Она провела его к стойке, регистрация еще не начиналась, и в толпе заволновались.
- Давай назад! Куда без очереди? - угрожающе кричали со всех сторон.
- Спецобслуживание! Вы что, не видите? - Лариса вроде бы не повысила голос, но все сразу притихли.
- Так бы и сказали, на лбу не написано! - буркнул стоявший у самой стойки толстяк в толстой, неповоротливой овчине.
- А вот я сейчас милиционера! Отведет, куда надо - там тебе и на лбу, и, где хочешь, напишут, - воскликнула дежурная и ласково обратилась к Ларисе: - Дайте билет и паспорт.
Горлов протянул паспорт, но Лариса перехватила и сама отдала его дежурной.
- Последнюю бронь отдаю, ты уж не забудь, Ларисочка, что я просила! сказала та, отдавая паспорт с билетом и талонами на посадку.
Лариса провела Горлова через незаметную дверь в углу зала. За дверью обнаружилась уютная комната с глубокими кожаными креслами, большим телевизором и буфетом. Стоявший у входа милиционер вытянулся и отдал честь.
- Вот, пассажира привела, обслуживай! - сказала Лариса буфетчице.
- Тебе что взять? - спросил Горлов.
- Это же зал спецвылета, мне здесь нельзя и вообще пора. А ты успеешь позавтракать, на посадку тебя пригласят и проводят, - она посмотрела на него, будто хотела что-то сказать, но только улыбнулась, - едва заметно, и ему показалось, что улыбка была печальной. - Я тебя встречу у трапа, скоро увидимся.
Было тепло, и Горлов снял куртку, подумав, что правильно сделал, надев в дорогу рубашку и галстук.
Он заказал холодный ростбиф, два салата - картофельный и с помидорами, красное вино и кофе с молоком.
- С молоком нет, у нас только со сливками! - поправила его буфетчица и быстро пощелкала костяшками счетов. - С вас рубль восемьдесят две!
- Сколько? - изумился Горлов, прикинувший, что должен заплатить не меньше десятки.
- Рубль восемьдесят две! Вы, наверное, депутат. Раньше у нас не были?
- Нет, но я - член профсоюза! - с серьезным лицом ответил Горлов.
- Теперь и не поймешь, кто откуда. Недавно одного обслуживала: из себя тихоня тихоней, пиджак лет двадцать отношенный, брючишки - заплата на заплате, аж светятся! Замухрыга каких свет не видывал. А девчонки потом сказали, что знаменитый какой-то из новых, которые сидели. Да, нонече - не то, что преждючи!
Из той же маленькой дверцы появилась компания мужчин, шумных, с покрасневшими лицами. Милиционер так же как раньше Горлову отдал им честь, а буфетчица, зачем-то размахивая полотенцем, бросилась навстречу и засуетилась, усаживая их за столик у окна.
Покушав и выпив кофе, Горлов успел выкурить две сигареты и подумал, что хорошо бы позвонить домой, но телефона рядом не было, а уходить он побоялся - вдруг не пустят обратно.
Незаметно для себя он задремал, покойно устроившись в мягком кресле.
Потом вдруг услышал включенный на полную мощность телевизор.
- ... в Смольном состоялся совместный пленум Ленинградских обкома и горкома КПСС, который осудил антипартийные действия отдельных членов партии, поддавшихся на антикоммунистическую и антисоветскую пропаганду. Пленум поддержал инициативу Петроградского райкома КПСС и ряда первичных партийных организаций о проведении общегородского митинга. Перед участниками пленума с развернутым докладом о программе действий по углублению перестройки выступил первый секретарь Лениградского обкома партии товарищ Борис Вениаминович Гидаспов ... - говорил диктор.
- Молодец Гидаспов! Хватит церемониться, давно пора башки пооткручивать! Мы им углубим на два метра по санитарным нормам, а потом еще расширим, чтобы процесс пошел! А то этот, в головку меченый, совсем народ распустил: куда не глянь - одни жиды с армяшками, - воскликнули сзади.
- Они так о Горбачеве! И ничего не боятся, - ужаснулся Горлов.
- Товарищи пассажиры рейса восемьдесят четыре шестьдесят два! На Ленинград! Прошу на посадку, - громко объявила девушка, будто сошедшая с рекламы "Летайте самолетами "Аэрофлота"!"
По взлетному полю дул теплый ветерок, небо почти очистилось, и, пока Горлов шел к самолету, солнце мягко грело лицо. Лариса встретила его на полпути. Ничем не показав, что знает его, - только в глазах лучилась ласковая улыбка, - она провела его к носовому трапу, который отъехал, едва они ступили на борт "Ил-86".
- Я позже подойду, а это - чтобы ты не сбежал, - нагнувшись, она ловко пристегнула его ремнем. В салоне никого не было, он попытался обнять ее, но она увернулась. - Не скучай! Я девочкам сказала, чтобы присмотрели за тобой.
Он не долго был один. Через несколько минут появилась компания, которую Горлов видел раньше. Дойдя до переднего ряда, они стали возмущаться, что на их местах сидит посторонний. Тут же появилась невысокая блондинка в форме и стала уговаривать пройти в задний конец салона. Но шум не прекратился, мужчины сгрудились в проходе и уже не стеснялись в выражениях. Внезапно все смолкли, и Горлов услышал Ларисин голос, но не разобрал, что она говорила.
- Крутая баба, лучше не связываться! Она замужем за Волконицким из Ленинградского Обкома... Да, с тем самым! Помнишь, на ноябрьских мы их в театре встретили, ты еще жалел, что я вас не познакомил? - сказал кто-то за спиной Горлова.
Через несколько минут глухо взревели моторы, и после короткого разбега самолет взмыл над морем. Горлов успел разглядеть полоску пляжа и набегающие на берег белые гребни волн. Потом самолет прорезал легкую дымку и, накренившись, повернул на север. В иллюминаторе, сколько доставал взгляд, простиралось насыщенное темной синевой небо, а внизу едва заметно рябило зеркало морских вод. Прислонившись к холодному стеклу, Горлов пытался угадать размывшуюся где-то вдали линию горизонта, на короткий миг ему показалось, что он ощущает невесомую легкость голубой глубины, лишенной привычной черты между верхом и низом, и оглушительное, до замирания сердца, счастье полета.
Но это длилось недолго; почувствовав кого-то рядом, он вздрогнул и повернулся.
- Ты так увлекся, а я уже минут пять сижу рядом, - глядя на него, сказала Лариса. - Что ты там увидел?
- Мне на секунду показалось, - не знаю, как сказать, - будто я лечу сам по себе, отдельно от самолета, - ответил Горлов и заметил в ее лице внезапное изумление: глаза расширились, казалось она смотрит сквозь него, не видя.
- Ты - второй человек, который почувствовал, что такое полет!
- А ты, конечно, первая?
- Нет, не я. Первым был один моряк с Дальнего Востока. Он показал мне поразительную вещь. Если плывешь на корабле, надо забраться на самый нос и смотреть прямо вперед, чтобы ничего не видеть кроме неба и моря. Там не слышно никаких звуков, только шумит ветер. Стоит взмахнуть руками, и взлетишь до самой-самой вышины. Так бывает только во сне.
- А наяву? - тихо спросил Горлов.
- Очень редко! Ночью при полной луне, когда пассажиры угомонятся, я гашу свет и сажусь на то место, где сейчас сидишь ты. Несколько часов летишь над Сибирью, и внизу - ни огонька. Если все черное - значит, тайга. А в Казахстане снег в степях искрится голубым и зеленым. Летом они плоские и мрачные, как стол, который сожгли утюгом. Сотни километров - все покрыто буро-коричневым, ни одного светлого пятнышка.
Они долго молчали, и Горлов не решался заговорить. Потом она поднесла к лицу его руку и, прижавшись губами к ладони, глухо проговорила:
- Я боялась сказать... Сегодня ночью... Там, с тобой мне показалось, что я взлетаю в какую-то темную высоту, и вдруг все взрывается ярко, разноцветным и радостным. А потом я не падаю, а медленно-медленно опускаюсь, будто в парении, и вместе с тобой. Помнишь, ты сказал, что знаешь, что мне больше всего нужно?
- Да, помню... Того же, что и всем: счастья! - ответил Горлов и почувствовал на ладони влажную теплоту и мягкость ее губ.
2.13. ПО ОБОЗНАЧЕННОМУ КОРИДОРУ.
В Ленинграде шел мокрый снег с дождем, такой же, как в Сочи. Но воздух был другой - с пронизывающим ветром и нудной моросью. Пахло бензином, гарью и еще чем-то, похожим на запах пыли от проржавевшего железа.
Перед посадкой они условились встретиться у служебного выхода в южном крыле аэропорта, и Горлов без дела слонялся по залам, пока не вспомнил, что надо позвонить домой.
- Слава Богу! Наконец-то, - услышав его, с облегчением вздохнула Нина, и по ее голосу он понял, как она рада. - У нас все в порядке, только Маша простужена, сегодня в школу не пошла. Тебе никто не звонил, кроме Лахарева, и еще кто-то с работы - я записала. Да, чуть не забыла! Рубашкин несколько раз. Отчаянно добивался, куда ты уехал...
- Когда? Когда Рубашкин звонил? - закричал Горлов.
- Через день после твоего отъезда и совсем недавно, чуть ли не вчера.
- Он ничего не просил передать?
- Нет, было плохо слышно, мне показалось, он звонил издалека, по междугородней. Ты скоро приедешь?
- Я сумку сдал сдуру, теперь придется ждать, пока багаж разгрузят и привезут. Час ждать - не меньше. Порядки в "Аэрофлоте" еще те! - соврал Горлов.
- Можешь не торопиться, я сейчас пирог поставлю. Никитка услышал и закапризничал, просит с капустой.
Горлов вспомнил, что в Адлере проходил мимо лотка с мандаринами и спелой айвой, но почему-то в голову не пришло купить.
"Может быть, успею на рынок, скажу, что с юга", - решил он, нащупав в кармане толстую пачку десятирублевок.
Спустившись из переполненного людьми зала вылета, Горлов вышел к стоянке такси. Очередь за машинами скопилась часа на два, в толпе ожесточенно ругались.
Он поднялся на верхний пандус и подошел к только что освободившейся "Волге" - водитель еще не успел зажечь зеленый огонек.
- Выручай, командир! Надо!
- Посадка только на стоянке. Здесь не могу, диспетчер увидит - хана, равнодушно ответил шофер и щелчком выбросил недокуренную сигарету.
Горлов просунул в приоткрытое окошко сложенные трубочкой двадцать рублей.
- Отъезжай, я внизу сяду, где темно, - сказал Горлов и, почувствовав, как выскальзывают из пальцев десятки, быстро пошел вниз. Машина фыркнула мотором и медленно поехала вслед.
- Куда ехать? - спросил таксист, едва Горлов захлопнул дверцу.
- Из конца в конец, - пожалев, что не догадался заранее спросить у Ларисы, ответил Горлов,
- Из этого конца в тот - полтинник, а с того в этот - весь стольник! рассудительно сказал шофер. - А что прежде дал - уже списано согласно договоренности!
- Да, где же такие цены? Гадство! - возмутился Горлов.
- Так говорят, что скоро у нас рыночная, понимаешь ли, экономика. Куда ж деваться? Слесарне дай, на мойке отстегни, мастера не забудь, а под гаишника влететь - совсем беда. А ведь еще и план - как закон. Из собственного кармана вынь, но на план положь!
Они объехали вокруг темной привокзальной площади и вернулись к зданию аэропорта. Когда проезжали мимо стоянки, почти под колеса бросилось несколько человек. Мужчина со зло перекошенным лицом что-то кричал, пытаясь на ходу открыть дверцу, предусмотрительно запертую шофером. Горлов испугался, что разобьют стекла или перевернут машину, но они, благополучно проехали мимо и остановились напротив калитки служебного входа.
Ждать пришлось недолго. Лариса успела переодеться. На ней было длинное пальто из мягкой, облегающей кожи, непокрытые волосы блестели от капелек дождя.
- Обычно я езжу на работу в форме, а в этот раз будто знала, что встречу тебя, - заметив Горлова, она едва заметно улыбнулась.
"Какая разница?" - подумал Горлов, но спросил, куда ехать.
- Сперва довезем тебя! - неожиданно резко ответила Лариса и заметив, что он собрался возразить, добавила: "Очень прошу - не спорь. Мне так легче".
Перед тем, как сесть в машину, она обернулась назад.
- Подожди, пока самолет взлетит. Есть такая примета: пожелать благополучной посадки, когда машина отрывается от полосы.
Рев реактивных двигателей разодрал тишину и шелест дождя по асфальту.
- Это - "Ту-134" по прозвищу "свисток". Прислушайся: он на взлете свистит, - сказала она, глядя, как исчезают во влажной темноте мигающие бортовые огни.
- Я так тебя люблю, ты просто не представляешь, что со мной сделал, сказала она и откинулась на спинку сиденья. - А теперь поедем.
- После того, как встретил тебя в Москве, я уже не надеялся снова увидеть. Ты была такой..., такой недосягаемой и красивой, как Полярная Звезда в летнем небе, - говорил он, обнимая ее за плечи.
- Я вообще о тебе не думала. Было что-то неосязаемое, какое-то ощущение - женщины это чувствуют. Но это было не о тебе - как девичьи грезы, непонятно о ком.
- Я знаю, о чем ты говоришь, - сказал Горлов.
- Нет! Мужчины иначе все воспринимают, ты не можешь понять...
- Ты не права, - Горлов выбросил сигарету и, притянув ее к себе, поцеловал, едва касаясь.
Ее губы остались неподвижными; в них не было теплоты и мягкости - они не открылись навстречу, но все же, - он это чувствовал, - отвечали на его поцелуй.
Отодвинувшись, Лариса смотрела на него широко раскрытыми глазами - в них вспыхивали, отражаясь, огоньки встречных машин.
- У нас в эскадрилье все просто с ума сошли на сексе. На всех ночевках кто-то с кем-то спит, иногда меняются партнерами, а в полете девчонки перемывают мужикам косточки. А я не могу, мне от этого противно до тошноты.
- Ты часто изменяла мужу? - спросил Горлов.
- Это нечестный вопрос! Я ведь не спрашиваю, как ты относишься к своей жене.
- Но я спрашиваю, - настаивал Горлов. Ему вдруг показалось это очень важным.
- Ты хочешь сказать, что тебе небезразлично?
- Точно не знаю. В ресторане ты очень хорошо сказала... вспомнил, именно так: "Тебя я за плечи возьму, я сам не знаю - что к чему!" Хотя, нет. Сейчас я точно знаю одно - я хочу тебя! Боюсь, ты смутишься, если рассказывать подробно. Но теперь вижу, что это случилось, как только тебя увидел - тогда, в первый раз!
- Боренька! - прошептала она. - Боренька! Никогда не говори мне ничего пошлого и ненужного. Я цепенею от лжи и гадости. И ни о чем сейчас не спрашивай. Я сама тебя найду, когда буду готова, когда переживу... Если бы ты знал, как тяжело тебя отпускать!
Он почувствовал, что она вот-вот заплачет, и погладил ее по волосам.
- Обещаю! Обещаю, я буду ждать, и все будет хорошо, - сказал он.
Еще на въезде в город дождь сменился частым снегом. Крупные хлопья летели навстречу, слепя под дальним светом фар. Мостовая и тротуары уже укрылись белым покровом, и на их фоне дома казались совсем черными с блекло-желтыми пятнышками окон.
- Оглянуться не успели, как зима катит в глаза, - нараспев промолвила Лариса.
- Мне кажется, что я теряю тебя, - сказал Горлов.
- Не знаю, что будет, но сейчас я очень боюсь. Так боюсь, что коленки дрожат. Дай мне время все осознать. Никогда не думала, что может быть так сложно.
Остаток пути до его дома они молчали, держась за руки. Машина остановилась, она долго и внимательно посмотрела на него.
- Не забывай! - Горлов не услышал, скорее, угадал движение ее губ, почувствовав отчаяние, будто расставался навек, как на похоронах.
Уже распахнув дверцу, он сунул водителю скомканную пачку десяток: "Проводи до дверей. Если с ней что-то случится, я... Я из-под земли вырою!"
* * *
Подходя к парадной, Горлов посмотрел вверх и увидел свет в окнах своей квартиры. Ему стало неловко, он подумал, что впервые в жизни не хочет видеть жену и детей.
Он долго стоял под сыплющимся сверху снегом. На улице было тихо и сиротливо, как на картинках в Рождественскую ночь. Он вспомнил Ларису, ее лицо, будто много раз видел во сне, и понял, чего она так боялась. Это был страх перед тем, что может случиться. И страх от мысли о только что пережитом. Он будто прочитал ее мысли, и ему тоже стало страшно.
- Привет! - Горлов увидел вышедшего с собакой соседа. - Что ты тут делаешь? Занесло тебя, Боря, как Деда Мороза.
Едва он нажал кнопку звонка, как услышал топот и крики: "Папа приехал! Папа приехал!"
Дверь открылась, и, пряча от жены лицо, он схватил Никиту и поднял его так высоко, что тот завизжал от удовольствия.
- Наконец-то! Пока ты ехал, совсем остыл пирог, - не замечая, что невпопад, сказала Нина и подставила щеку. - Не целуй - запачкаешься, я вся в муке!
Он лег спать первым, но не смог уснуть, слыша, как возится Нина, укладывая детей. Потом свет всюду погас, в ванной прошумела и смолкла вода. Через несколько минут он почувствовал ее рядом и, повернув голову, увидел в полутьме лицо жены. Она что-то прошептала, обнимая его крепко, будто радовалась, найдя то, что искала.
После она сразу заснула, тесно прижавшись к нему спиной, а Горлов мучился удивлением, почему страсть к другой женщине делает супружескую близость такой завершенной. И что такое измена?
Он видел Ларису, ему слышался ее голос, и он не заметил, как провалился в сон - обесцвеченный и беззвучный.
2.14. ОБМИРАЕТ ДУША НА КРУТЫХ ВИРАЖАХ
Рубашкин позвонил, прорезавшись сквозь утренний сон тревожной трелью междугородней связи.
- Так тебя еще не арестовали? - спросонья буркнул Горлов.
- Меня? Никто и не собирался, а вот почему ты до сих пор не звенишь кандалами - большой вопрос!
- Пока ты на свободе, мне кандалы навешивать не за что, - ответил Горлов, сообразив, что если Петра не взяли, то и ему опасаться нечего.
- Если я шпион, то ты - круглый дурак. Из тех, которым всегда везет, рассердившись, закричал Рубашкин.
- Ничего не понимаю, - сказал Горлов.
- Поймешь! Завтра встань пораньше и купи "Литературную газету", - в Москве она уже продается. На четырнадцатой странице прочтешь о себе много интересного - может, тогда поумнеешь!
- Так ты в Москве? - спросил Горлов, но в трубке уже зудели частые гудки отбоя.
* * *
Повесив трубку, Рубашкин перешел к внутригородскому таксофону и набрал номер редакции.
- Пожалуйста, позовите Щекочихина!
Он долго ждал, слыша смех, гул голосов, треск и шумы в телефонной линии.
- Слушаю!
- Это Рубашкин! Прочел, все очень здорово. Спасибо, Юрий Петрович! Вы даже не представляете, как важна ваша статья.
- Напечатать - это полдела, даже четверть. Главное - результат. Будешь в Москве - заходи. И привет всем питерцам. Извини, старик, тороплюсь! Всего!
Рубашкин пожалел, что Щекочихин не захотел с ним встретиться. Но обиды не было. В конце концов кем был Петр для знаменитого на весь Союз очеркиста? Обычным посетителем, одним из многих. Это для него сегодняшняя статья -событие, а для Щекочихина - мелкий эпизод. Статья напечатана забудем!
"Научусь ли я писать? Как Щекочихин, конечно, никогда не получится слишком поздно начал", - на душе стало горько от сознания собственной ничтожности. В обыденной круговерти Петр не успевал задуматься, правильно ли сделал, бросив спокойную, с неплохой зарплатой работу.
- Четвертый десяток, а суетишься, как мальчишка! Ради чего? Ради дурацкой писюльки - чтобы ее в газете разглядеть, микроскоп нужен! И цена ей - три рубля вместе с налогом, - выговаривала ему жена.
"А может, она права, и пора бросить? Но что тогда делать? Инженером нигде не возьмут, разве, что мастером в жилконтору," - думал Рубашкин, стоя на ступенях Центрального телеграфа. Перед ним гудела и чадила выхлопным газом главная улица столицы. По ней взад и вперед двигались толпы людей, большинство - нагруженные сумками и узлами. Казалось, полстраны ринулось сюда в поисках масла, колбасы, заморских апельсинов и югославской или чешской одежды. Среди них безошибочно узнавались москвичи: они шли уверенно и неторопливо. Служащие Моссовета и расположенных поблизости министерств несли только папочки или плоские портфели из кожзаменителя, ловко обходя приезжих - их заботы были чужды и непонятны, ведь дефицитные продукты и вещи доставлялись жителям столицы к месту работы и распределялись через профкомы и месткомы согласно занимаемой должности и близости к начальству.
Подойдя к переходу, Рубашкин на миг увидел свое отражение в тонированном стекле проезжавшей "Волги" - кургузое пальтецо, давно примятая шляпа, скрученный набок, вылинявший шарф, брюки с пузырями на коленях - и ему стало противно.
Перейдя через улицу Горького, он зашел в магазин косметики и за полтора рубля купил жене польскую помаду. В кошельке осталось пять мятых рублевок с мелочью, а до отхода самого дешевого - сидячего - поезда было еще несколько часов. Проверив, не забыл ли билет, Рубашкин зашел в соседнее кафе, которое помнил с незапамятных времен. Много лет там ничего не менялось, кроме бумажных салфеток на выщербленных и местами прожженных от сигарет столах.
Заказав пирожок с кофе и коктейль "Шампань-Коблер", - все вместе укладывалось в три рубля, - Рубашкин достал из сумки сложенную на нужном месте газету. Он знал статью почти наизусть, но печатные строчки имели какую-то магическую силу. Они увлекали и завораживали. Собственное имя выглядело чужим и внушительным: журналист Петр Рубашкин! Его впервые назвали журналистом и не где-нибудь, а в одной из самых популярных газет. Однако Петр понимал, что это случайность - вернее было бы назвать его безработным, лицом без определенной профессии и места работы.
Допивая кофе, он еще раз перечитал статью, удивившись, как убедительно выглядит версия о причастности КГБ к аресту Брусницына. Ведь он сказал Щекочихину только номер машины и описал ее внешний вид, не придав никакого значения тому, что на ней было две антенны. Вряд ли у Щекочихина было время и возможность залезть в картотеку ленинградского ГАИ. Судя по всему, он просто рискнул, поверив Петру. Иванов был упомянут всего один раз, мимоходом, и, прочитав статью, было невозможно догадаться, что сведения об участии КГБ сообщил именно он.
Теперь Рубашкин жалел, что не рассказал Щекочихину все, что узнал от Иванова. Обыск у Горлова, - точно такой же, как у Брусницына, - выглядел загадочно. Если Борису тоже подложили наркотики, то почему их не нашли? И зачем он вообще понадобился гэбистам? Никакой логической связи между Брусницыным и Горловым не было.
Борис никогда не интересовался политикой, разве что иногда брюзжал по поводу обязательных политинформаций или обязательного выхода на ноябрьские и первомайские демонстрации. Ну и что тут особенного?
Среди своих мало кто не смеялся над парторгами и райкомовцами, даже офицеры на полигонах, выпив, травили такие анекдоты, что впору признаваться в антисоветской пропаганде!
И Горлов был таким же: брюзжать брюзжал, - дескать, от работы отрывают, - но приказы из парткома выполнял, и вообще по всем параметрам идеально вписывался в облик образцового советского инженера. Недаром его в министерстве заметили! Еще чуть-чуть и вступил бы в партию, стал бы начальником ОКБ, а там, глядишь, и выше. Способностями Бориса Петровича Бог не обидел!
Да, понять действия КГБ Рубашкин не мог. Единственной видимой причиной было их близкое знакомство с Горловым. Еще прошлой осенью они прицепились к тому, что Борис попросил помочь в оформлении секретного отчета.
"Выходит, на Горлова нацелились, только затем, чтобы ущучить меня?" подумал Рубашкин, но такая версия показалась ему слишком сложной. Гораздо проще было подсунуть те же наркотики или какой-нибудь иностранный пистолет непосредственно ему.
Официантка уже второй раз спрашивала, не надо ли еще чего, давая понять, что Рубашкин зря занимает место. Делать было решительно нечего, выходить на холод очень не хотелось, но, в конце концов, Рубашкин расплатился, - девушка недовольно сморщилась, демонстративно отсчитав сдачу, - и, одевшись, вышел на улицу.
* * *
До отхода поезда Рубашкин ходил по Москве бесцельно и бездумно. Гнетущая, неизвестно почему навалившаяся тоска гнала его все дальше и дальше. Недавнее решение стать журналистом стало казаться нелепым мальчишеством, и он не находил в себе сил карабкаться дальше, ощущая собственную бесполезность и одиночество. Петр не видел ничего хорошего, что могло бы случиться в его жизни, но что-то должно, обязательно должно быть, думал он.
Но если бы и было, то не пригибала бы его такая непереносимая тоска?
Хотелось выпить, однако денег почти не осталось, и он глотал горькую слюну, куря одну сигарету за другой.
"Как все дорожает!" - подумал Петр, выходя из очередного магазина, куда заходил отогреться. Самая простая буханка хлеба раньше стоила тринадцать копеек, теперь дешевле тридцати ни в одной булочной ничего не найдешь. Сахар, молоко, масло, даже спички - все дорожает. О водке и говорить нечего. А никакого выхода не видно. Все только говорят, но никто ничего не делает.
Рубашкин вспомнил, как Боря Горлов убеждал его в бесполезности демократии, - дескать, лозунгами народ не накормишь, - и неожиданно для себя согласился.
После полудня мороз усилился, Рубашкин совсем иззяб и, добравшись до Ленинградского вокзала, уже никуда не захотел идти.
Перед тем, как выйти на перрон, он заметил свободный телефон-автомат. Отковыряв из кармана двухкопеечную монету, он набрал номер приемной Иванова, с которым познакомился весной, когда тот избирался депутатом от Ленинграда.
- Николая Вениаминовича сегодня не будет? Передайте, что звонил Рубашкин... Да, тот самый, а вы уже читали? Скажите, что я очень благодарю за то, что он помог связаться со Щекочихиным. Нет, завтра не смогу, я сейчас уезжаю...
Рубашкин уснул, едва поезд тронулся. Поначалу сон был вялым и муторным, но потом почудились обрывки детских воспоминаний, ярких и многоцветных. Он удивлялся потому, что забыл их красоту, но они радовали и успокаивали. Тогда ему казалось, что у будущей, взрослой жизни есть что-то особенное, какая-то тайна, которую он разгадает, как только вырастет.
Было грустно, будто наворачивались слезы, и хотелось плакать оттого, что он потерял и потерял навсегда.
На остановке в Бологое Петр проснулся с чувством голода и головной болью. От неудобного кресла ломило тело, и остаток пути Петр смотрел в черное окно, мечтая добраться до дома, принять горячую ванну и улечься в теплую, чистую постель.
2.15. "ЛИТЕРАТУРНАЯ ГАЗЕТА" ВЫСТУПИЛА... ЧТО ДАЛЬШЕ?
Юрий Щекочихин:
ДЕЛО ОБРАЗЦА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМОГО
На Съезде народных депутатов СССР, на сессиях Верховного Совета впервые за десятки лет открыто и остро говорилось о роли КГБ в жизни страны, о необходимости постоянного контроля за его деятельностью. Был образован постоянный депутатский Комитет по вопросам обороны и государственной безопасности, вниманию которого мы и предлагаем проведенное газетой расследование. Возможно описанное - это единичный случай, но он, как нельзя лучше убеждает, что общество должно иметь гарантии от незаконного вмешательства КГБ в вопросы, не относящиеся к сфере национальной безопасности
Ведь бывает же так: вдруг налетит ощущение предстоящей беды. Оно настолько сильное, что целиком поглощает человека, прижимает его к земле, и невозможно сообразить, что и с кем может случиться: с родными? с друзьями? с самим собой?
Ленинградец Константин Брусницын, находящийся сейчас в следственном изоляторе "Кресты", хорошо помнит, что в тот день, сразу после встречи Нового Года ему было как-то не по себе.
Накануне позвонил дальний знакомый, спросил, можно ли зайти, посоветоваться по поводу каких-то рисунков. Он пришел вечером, но рисунков не принес, и говорил какую-ту чушь. Потом попросил воды - обязательно сырой, из-под крана - и на пару минут остался один в заваленной книгами комнате.
Знакомый ушел, а на следующий день в квартиру позвонили.
"Телеграмма", - услышал Брусницын женский голос, но, открыв дверь, увидел милиционеров и несколько человек в штатском. Майор и капитан милиции с двумя в штатском назвались сотрудниками уголовного розыска, пожилая женщина оказалась понятой, а остальные никак не представились. Потом предъявили подписанное прокурором постановление, но обыск долго не начинали - не было второго понятого. Наконец вошел еще один человек, которого сперва приняли за опоздавшего. Но ошибка вскоре выяснилась - это был приятель Брусницына, член Ленинградского народного фронта, журналист Петр Рубашкин. Его не выпускали до конца обыска, и благодаря этому нам стали известны подробности этой истории.
Обыскивать начали прямо с книжных полок. Через несколько минут на четвертой снизу нашли коробку из-под папирос, а в ней пакетик с сероватым порошком - позже оказалось, что это сильнодействующий наркотик иностранного производства. Согласитесь, странно, что незваные гости буквально с порога кинулись искать наркотики не в домашней аптечке, не в укромных уголках, а на книжной полке среди книг Замятина, Ахматовой и Бродского, изданных за границей. Будто знали, где и что лежит!
Когда зазвонил телефон, один из непредставившихся грубо оттолкнул Брусницына. На требование предъявить документы показал новенькое удостоверение - "майор милиции Быстров".
- Будете мешать - наденем наручники, - объяснил "майор". - Считайте, вы уже осужденный. Ваша жена арестована и дает признательные показания, теперь - ваша очередь!
Потом один из обыскивающих сказал "Ага" и предъявил понятым книгу Замятина "Мы", сборники Цветаевой, Ахматовой, Иосифа Бродского, "Архипелаг ГУЛАГ" и другую, как он выразился, "антисоветскую писанину, изданную на Западе за счет иностранных разведок".
Брусницына увезли и через два дня предъявили ему обвинение по нескольким статьям УК РСФСР, включая пресловутую 190-ю ("антисоветскую") и 224-ю ч. 3 (незаконное хранение наркотиков без целей сбыта).
Никто из тех, кто знал Брусницына, ни на секунду не поверил, а обвинение в "хранении литературы, порочащей Советскую власть" восприняли как откровенную провокацию против процессов гласности и перестройки, идущих в нашем обществе. Ленинградская интеллигенция стала протестовать. Поднялся шум и на Западе. Знаменитые ленинградцы, которых в свое время вынудили покинуть Родину начали кампанию в печати и по радио. Респектабельные "Монд", "Цайт", "Нью-Йорк ревью" уже успели опубликовать сообщения об очередном "ленинградском" деле.
Дело в том, что Константин Брусницын хорошо известен, как историк, критик и переводчик. Он более 20 лет занимается литературной работой, является членом Союза писателей СССР. С началом перестройки Брусницын стал публиковать в журналах и газетах и политическую публицистику, вошел в руководство ряда демократических общественных организаций, в частности Ленинградского народного фронта. Трудно, невозможно поверить, что такой человек может быть тайным наркоманом!
Разумеется, ответить на этот вопрос могла бы простейшая судебно-медицинская экспертиза. Но следователь ее упорно не назначает, хотя Брусницын и его адвокат уже успели подать несколько ходатайств. И мы понимаем, почему. Ведь результаты экспертизы и камня на камне не оставят от выдвинутых против Брусницына и его жены обвинений.
Впрочем, для установления истины в деле Брусницына можно обойтись и без экспертиз. Достаточно признать, что при проведении обыска в протокол не были внесены все присутствовавшие при этом лица, в том числе упомянутый выше журналист П. Рубашкин. По его словам (соответствующие письменные объяснения вместе с жалобой адвоката С. Бородина, взявшего на себя защиту Брусницыных, мы направляем в Генеральную прокуратуру СССР - прим. ред.) протокол подписан только понятыми, а также сотрудниками милиции Ивановым и Арцыбулиным.
Других подписей под протоколом нет, в то время как в обыске участвовали как минимум пять сотрудников. Не дали подписать протокол и П.Рубашкину. Таким образом, при совершении обыска и выемке вещественных доказательств нарушены требования ст. 141 УПК РСФСР, нарушены столь грубо, что делает добытые следствием результаты юридически ничтожными, а задержание и арест Константина Брусницына абсолютно незаконными!
Тем временем в Ленинграде, откуда ни возьмись, стали распространяться слухи о том, что руководители ЛНФ замешаны в контрабанде антисоветской литературы, наркотиков и оружия, а деятельность их официально зарегистрированной общественной организации финансирует международная наркомафия.
Откуда же слухи? Из Обкома, вестимо! Из его идеологического отдела, лекторы которого и запускают волны лжи и клеветы через так называемую систему партполитпросвещения.
Редакция располагает копией письма Комиссии ленинградского ОК КПСС по вопросам анализа, прогнозирования и взаимодействия с политическими организациями подписанное сотрудником Обкома Н.В. Волконицким, в котором предвзято излагается дело Брусницына, а сам он без всякого суда и, добавим, при незавершенном следствии, именуется наркоманом, идеологическим диверсантом и агентом иностранных разведок.
Содержащиеся в материалах ОК КПСС сведения "о связи участников и руководителей неформальных политических объединений негативной (антисоветской) направленности" предназначено для "закрытого информирования пропагандистов и лекторов системы партийной учебы и повышения квалификации идеологического актива" - именно так сформулированы цели клеветнической фальшивки в письме исх. № 961-36-дсп от 09.01.90 г.
На инструктажах среди идеологически проверенных активистов фальсификаторы с партбилетами не стесняются в выборе аргументов и правдивости сообщаемых фактов. Их принцип: врать, как можно - никто проверять не будет. Ведь любое слово партии истинно потому, что оно верно!
Впрочем, у чувствующей свой близкий крах и вконец изолгавшейся партгосноменклатуры есть исполнительные и верные помощники - адепты щита и меча из Комитета госбезопасности. Это их холодными головами, горячими сердцами и чистыми руками совершены массовые репрессии, погублены миллионы ни в чем не повинных советских людей.
"Засветились" они и в деле Брусницына.
Нынешние наследники "железного Феликса" настолько уверены в собственной безнаказанности и неуязвимости, что даже не позаботились сменить машину. Как нам удалось установить, черная "Волга" с двумя антеннами на крыше (госномер 01-75-ЛЕБ), на которой приехали учинять обыск у Брусницыных неопознанные специалисты по "антисоветской литературе", числится за Управлением КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области.
Есть веские основания считать, что сотрудники милиции, арестовавшие Брусницына, на самом деле служат совсем в другом ведомстве и, судя по всему, не очень ладят с Законом. Разумеется, мы не можем сейчас установить, кто же все-таки инициировал уголовное преследование литератора Брусницына милиция или КГБ, - и каким путем попал наркотик на книжную полку в его доме.
"Литературная газета" надеется на скорое и беспристрастное расследование приведенных здесь фактов. И эта надежда - не беспочвенна. Гласность в нашем обществе - это не только декларация, но и новая, очевидная для всех реалия эпохи перестройки.
P.S. Редакция "Литературной газеты" благодарит ленинградского журналиста П.А. Рубашкина за помощь при подготовке данной статьи.
2.16. ИНТРОДУКЦИЯ: СЕРДЦЕ ГЕНЕРАЛА БЪЕТСЯ РОВНО
Если бы народные приметы сбывались, то в это утро Горлову и Рубашкину пришлось бы чихать, не переставая. Их вспоминали, о них говорили и не где-нибудь, а в кабинете генерал-майора Суркова. Он, собственно, и говорил - остальные слушали, оправдывались и обещали.
Надо заметить, Алексей Анатольевич Сурков был необыкновенным человеком. Начальником ленинградского УКГБ он стал, ни дня не проработав в партийных органах, что было редким, чуть ли не единственным случаем в городе трех революций. Правда, за плечами было почти двадцать лет загранработы, из которых больше семи он был разведчиком-нелегалом в ЮАР, Индии и Сингапуре.
По ни разу не подкачавшей легенде Сурков выдавал себя за собственного корреспондента "Ньюс оф Уинстон-Салем", якобы издававшейся в одноименном городке американского штата Северная Каролина.
Впрочем, газета действительно выходила еженедельно и даже имела несколько десятков подписчиков. Куда девались остатки тиража в четыре тысячи двадцать пять экземпляров никто не знал.
Дислокация газеты была выбрана с умом и, как обнаружил Сурков, с идеальным знанием человеческой психологии. Любой встречный - от полуграмотного индуса до подозрительных пресс-аташе из европейских посольств - услышав название его газеты, тут же вспоминал всемирно известные сигареты и никогда не задавал Суркову вопросов о его происхождении. Тем более, что языком он владел, как родным, говорил с натуральным североамериканским акцентом, имел настоящий американский диплом об окончании высшей* школы штата Нью-Йорк, куда был отдан отцом, работавшим шофером в советских посольствах. Отдан, как позже понял Сурков, с ведома компетентных органов и с весьма дальним прицелом.
Корреспондентская "крыша" позволяла шифровать спецдонесения в коротких сообщениях или в обстоятельных очерках, которые Сурков отправлял, ни от кого не скрываясь. Ведь журналист, не потчующий редакцию свежей информацией, скорее вызовет подозрения, чем тот, кто регулярно посещает почтовые отделения и телеграф.
Такой способ имел еще одно, может быть, самое главное преимущество: Сурков не нуждался в связниках, ему не приходилось мотаться по темным закоулкам в поисках подходящего места для закладки тайников, уходить от слежки и проверяться, постоянно проверяться, оглядываясь после каждого шага. Еще на первом курсе Краснознаменного института* Сурков усвоил простую истину: большинство разведчиков горит именно на связи. То связника отследили, то радиостанцию запеленговали, а то, еще хуже, подловили на немотивированном контакте с советским дипломатом.
Работая на свой страх и постоянно рискуя собственной головой, Сурков презирал посольских за леность и скудоумие. Приглашения на приемы, устраиваемые к ноябрьским и на Новый Год он как американский корреспондент получал часто, но никогда ими не пользоваться, кроме, разумеется, тех случаев, когда менялся шеф резидентуры и надо было издали показаться, чтобы тот знал его в лицо.
Будучи оторван от советской реальности и, пользуясь неограниченной свободой, Сурков приобрел массу вредных привычек, доставивших много неприятностей после того, как его неожиданно отозвали в Москву и посадили заниматься аналитическими обзорами и всевозможными справками.
За рубежом Сурков работал в одиночку и привык сам распоряжаться своим временем, ни у кого ничего не спрашивая. К тому же он не был стеснен в средствах, ему даже удавалось откладывать кое-что на черный день, экономя на липовых расходах. Экономил потихоньку, не зарываясь. Сотни три долларов туда, сотни две сюда - кто будет проверять, если проверка обойдется в десятки тысяч плюс немалый риск, что контролер завалится на какой-нибудь ерунде?
Наличие денег - пусть и небольших - постепенно формирует у человека восхитительное чувство свободы. К хорошему быстро привыкаешь, его перестаешь замечать и ценить, пока не лишишься.
После нескольких лет пребывания за границей московское сидение каждый день с девяти утра до шести вечера - было нудным и вязким. Отношения в центральном аппарате ПГУ** были запутанные и сложные, сослуживцы смотрели друг на друга с подозрением, настороженно, выискивая малейшие ошибки и просчеты. Иногда Суркову казалось, что его окружают одни враги. Практически не было возможности подумать, побыть наедине с собой. Вскоре после приезда в Москву Суркову дали однокомнатную квартиру, полностью обставленную стандартной мебелью, была даже посуда и набор кастрюль со сковородками, но даже дома он не мог полностью расслабиться.
Как-то он заметил, что за ним следят. Поначалу взволновался, но, осторожно расспрашивая приятелей, узнал, что наружное наблюдение ведется за всеми: за некоторыми постоянно, а за большинством периодически, по три-четыре дня в месяц. Приходилось регулярно ходить на партсобрания. Они длились по несколько часов монотонно, как сезон дождей в Южной Азии. Сурков чувствовал постоянное напряжение, и его одолевало странное ощущение нереальности окружающего.
Пребывание в Москве продолжалось двух лет, пока один из начальников не намекнул, что дальнейшему продвижению мешает холостяцкое положение Суркова. Досадный пробел в своей биографии Алексей Анатольевич ликвидировал быстро и радикально посредством внимательного анализа личных дел студенток Института иностранных языков. В результате как бы случайного знакомства он женился на выпускнице английского отделения, дочери второго секретаря Тюменского Обкома, которая была счастлива получить московскую прописку без всяких хлопот с папиной стороны.
Не прошло и трех месяцев, как Сурков получил назначение, о каком и мечтать не смел: советником посольства в Лондоне. Место считалось одним из самых престижных, попасть в Англию стремились многие, но выпало - Суркову.
Был, правда, слушок, что не обошлось без вмешательства тестя, а заместитель начальника ПГУ Крючков, курировавший тогда европейское направление, так тот прямо сказал: "Партия - великая направляющая сила. Направит, куда надо, если состоишь с ней в близком родстве".
Перед отъездом Суркову пришлось два месяца отлежать в госпитале. Ему сделали несколько пластических операций, изменив черты лица, и приучили к новым двигательным стереотипам, чтобы никто из прежних знакомых не опознал его по походке или характерным жестам.
Но Лондон стоил таких жертв! Дипломатический паспорт, положение руководителя резидентуры - Сурков сравнительно быстро занял эту должность вернули ему душевное равновесие и почти утраченный за время, проведенное в Москве, интерес к жизни.
Конечно, не бывает меда без ложки дегтя. Положение Суркова напрочь исключало возможность завести легкую интрижку на службе, тем более - за стенами посольства. Но это его не слишком тяготило. Постепенно Сурков открыл для себя множество способов доставлять себе удовольствия помимо женщин. Он научился распознавать и ценить хорошие вина, стал настоящим знатоком кулинарного искусства и навсегда отказался от сигарет, сменив их на легкие голландские сигары. Постепенно Сурков пристрастился к дорогим английским костюмам, тонкой итальянской обуви и шелковому белью, но заключительным аккордом, своеобразным апофеозом его самоусовершенствования стало умение наслаждаться каждой свободной минутой.
- Ничто не ценится так дешево, и не стоит так дорого, как время! часто повторял Сурков, но мало кто понимал, что он имеет в виду.
За годы, проведенные в Лондоне, Сурков стал большим джентльменом, чем натуральные британские лорды, и законченным, убежденным сибаритом. Хотя если бы кто-нибудь осмелился назвать его так, то вызвал бы обиду и возмущение. Ведь в русском языке слово "сибарит" звучало так же оскорбительно, как "педераст"!
Ко всему прочему Сурков сумел значительно пополнить свой тайный банковский счет, поскольку единолично курировал особо деликатную линию загранразведки - финансирование братских и дружественных партий, а также всевозможные фирмы "друзей", несчетно расплодившиеся в 80-х годах.
Начало судьбоносных перемен он воспринял без особых эмоций. Горбачев ему нравился, и, - что немаловажно, - симпатия была взаимной. С будущим прорабом перестройки Сурков познакомился во время первой зарубежной поездки только что назначенного секретаря ЦК. Их деловая беседа длилась почти час, вдвое дольше намеченного и продолжилась за ужином в одном из ресторанов, куда Горбачев приехал поздно вечером, нарушив все мыслимые инструкции и нормы протокола.
Поэтому Сурков не слишком удивился, когда осенью 86-го года его вызвали в ЦК и предложили возглавить Ленинградское управление, второе по важности и значению после Московского.
Конечно, сниматься с насиженного места не хотелось, но делать было нечего. К тому же Сурков понимал, что на загранработе у него не было перспективы роста, и возраст уже не вполне соответствовал неписаным правилам их ведомства.
Вопреки некоторым опасениям в Ленинграде все устроилось, как нельзя лучше. Подобрав толковых заместителей, Сурков редко вмешивался в текущие дела, казавшиеся мелкими и не заслуживающими никакого внимания, а вопросы основного, пятого направления казались бессмысленными, вызывая порой ощущение брезгливости. Впрочем, многотрудная работа нескольких тысяч сотрудников его управления двигалась будто сама собой, по давно отлаженным схемам, как машина съезжающая с невысокой горки по наезженной колее, а Алексей Анатольевич все чаще ловил себя на мысли, что важнейшим побудительным мотивом его решений стал короткий тезис: "лишь бы меня не трогали!".
Да, вот таким человеком был начальник Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области, в одночасье отвлекший многие беды от безвестных жителей города-героя Петра Андреевича Рубашкина и Бориса Петровича Горлова.
2.17. ОДИН ДЕНЬ ГЕНЕРАЛА СУРКОВА И ВСЕХ ДРУГИХ
2.17.1. Спозаранку
Утро генерала Суркова началось как обычно - с крепкого кофе, с которым превосходно сочетались в меру разогретые тосты, черная икра и ломтики швейцарского сыра, закупленного в валютном магазине для иностранных дипломатов. Вкусив пищу земную, Алексей Анатольевич раскурил тонкую сигару любимого сорта "Сигарелла", и приступил к пище для ума. Последняя, к сожалению, была не первой и даже не второй свежести: английские издания "Таймс", "Гардиан" и "Файненшнл таймс" поступали с двухдневным опозданием, а американские "Вашингтон пост" или "Чикаго трибюн" задерживались на неделю и дольше. Ясно, что особый интерес у Суркова вызывали страницы с биржевыми курсами и финансовые новости.
Однако в этот день покойный распорядок был нарушен верещанием аппарата правительственной связи. По линии ЗАС* звонил первый заместитель председателя КГБ.
- Разобрался, что у тебя натворили? - не поздоровавшись, спросил он. Голос был искажен, каждое слово многократно повторялось, звуки набегали друг на друга, как в фантастических фильмах.
- Работа у нас творческая, каждый день что-нибудь творим, - осторожно пошутил Сурков.
- Готовь развернутую справку. Пришлешь с курьером, а лучше сам приезжай, если хочешь, чтобы голова на плечах осталась! Докладываем в ЦК: судя по всему, "Самый первый"** уже в курсе. Такого позора наша Контора отродясь не видывала!
Сурков не понимал, что случилось, пока не услышал, что-то о "Литературной газете", но переспрашивать поостерегся. Повесив трубку, он вызвал помощника и велел срочно принести.
- Так вот же она, в докладной папке. Дежурный ночью поднес, как только из Москвы привезли, - оправдываясь, сказал тот.
Сурков отложил "Гардиан" и, брезгливо поморщившись, взялся за "Литературку". Дойдя до четырнадцатой страницы, он вслух обматерил белый свет, но тут же взял себя в руки.
- Товарищ генерал, разрешите идти? - напомнил о себе стоявший навытяжку помощник.
- Надо принимать меры, - буркнул Сурков. - Жди!
Не прочтя и половины, Алексей Анатольевич вник в главное: утвержденный им план засвечен со всех сторон. Полугодовая работа десятков сотрудников перечеркнута одной газетной страницей. Он чувствовал, что автор, - этот, как его, Щекочихин? - знает гораздо больше, а написанное - хитрый намек: дескать, стойте, ребята, не то хуже будет!" Прочитав последние строчки с благодарностью какому-то Рубашкину, Сурков понял, что именно с этого, так называемого "ленинградского журналиста", следует распутывать клубок, чтобы выйти на источник утечки.
Фамилия была знакомой, сосредоточившись, генерал вспомнил неприятный инцидент в Смольном и, что он недавно санкционировал спецмероприятие в отношение Рубашкина.
- Почему этот тип не в больнице?
- Не могу знать, товарищ генерал! - тут же воскликнул помощник.
- А должен! Должен знать, - бросив на стол очки, сказал Сурков. Через пятнадцать минут принеси на подпись распоряжение!
- Есть! - помощник открыл блокнот и приготовился стенографировать.
- Первое: убрать все это, - Сурков показал на столик с остатками завтрака и замолчал, пытаясь вспомнить конкретных исполнителей и кодовые названия мероприятий.
- Второе: все активные действия по операциям "Дымок" и эту, как ее... "Волкоебы"...
- ..."Волкодавы", товарищ генерал!
- ... да, "Волкодавы". Щенки сопливые, а не волкодавы! Срать научились, а подтираться - дядя? - раздраженно воскликнул Сурков и, глубоко вздохнув, продолжил ровным, намеренно тихим голосом. - Повторяю: активность по "Дымку" и "Волкодавам" приостановить. Соответствующие шифрограммы - в адрес всех райотделов по городу и области. Начальников направлений и служб Управления ознакомить под расписку. Немедленно!
- Третье: эту пакость, - Сурков двумя пальцами приподнял над столом газету и сразу выпустил, - размножить, и в пятую службу, чтобы знали засранцы, о чем писать объяснительные.
- Понедельные сводки по операциям - немедленно на стол! К шестнадцати ноль-ноль от всех героев собрать рапорты, - Сурков сделал ударение на втором слоге, и прозвучало громко, как хлопок: "Рапорты!".
- И последнее. Совещание в девятнадцать - подготовь список. Участвуют мои заместители, начальники отделов и секторов, вплоть до ведущих по линиям, а также все причастные. Начальника инспекции по личному составу ко мне. Какой же разбор полетов без Особой инспекции? Я им покажу волкодавов. Все!
- Десять ноль восемь! Разрешите выполнять? - прежде, чем вытянуть руки по швам, помощник демонстративно посмотрел на часы. Из отведенных пятнадцати минут генерал занял почти десять. Времени оставалось очень мало.
* * *
Пробуксовав на выезде, "Волга" зацепилась за выскобленное до асфальта шоссе и сразу набрала скорость.
- Печку за тебя, мудилу, кто будет включать? - прикрикнул Неверхов на водителя.
- Включена на всю катушку, товарищ капитан!
- На всю, говоришь, Катюшку? - передразнил Неверхов. - Хреновая у твоей Катюшки печка, хреновая! У настоящей бабы хуй в пизде теплее, чем в варежке - вот это печка. Да, как в валенке, только в мокром.
Услышав, как заржал водитель, он довольно усмехнулся: шутка - она и в Африке шутка! - Неверхов достал из кармана плоскую бутылку дагестанского коньяка и, отвинтив крышку, глотнул в полную душу. Вмиг согрело и потянуло в сон, но прежде, чем задремать, - специально сел сзади, - Неверхов мысленно перебрал все действия и остался доволен: тайник для закладки соорудили с умом. Место глухое, но трасса на Финляндию рядом. Тут же, и километра не будет, валютный кемпинг, где ночует зарубежная шоферня. И дураку ясно, откуда и как попали в лес возле села Красномайское израильские автоматы.
А дембелей, которых выдернули из саперной части копать и слаживать, уже везут в Пулково и по одному посадят в разные самолеты. Сегодня же разлетятся в свои чуркменистаны, а если и сболтнут... Что ж, пусть болтают! Подумаешь, яма под блиндаж - что тут такого? У армейских дури по самую маковку, и не такое придумают, чтобы у солдата минуты лишней не было, тем более перед отправкой!
Осталась самая малость: загрузиться на базе израильскими "Узи", довезти до места и забросать землей, а сверху снегом. Не забыть зашить ящики в мешки из-под картошки: якобы для маскировки!
Остальное сделают товарищи. Найдут какого-нибудь слабонервного, лучше в очках и с бородой, чтобы признался и указал место, а раскрыть закладку вообще плевое дело! Глядишь, внеочередная звезда засветит. "Плох тот капитан, который не хочет стать майором!" - сам с собой пошутил Неверхов.
Загудел зуммер рации.
- Вас! - обернулся с переднего сиденья молоденький лейтенант, только что вылупившийся из Минской "вышки"*.
- Неверхов слушает! - взяв трубку, представился капитан. - Понял, товарищ полковник, отставить! Да, понял, что все отставить. Через час будем! Есть, сразу же к вам!
- Пожар у них, что ли? - огорченно вздохнул Неверхов, рассчитавший взять отгул и завалиться спать после суток без горячей еды, да на крепком морозе.
* * *
- Никитка не капризничал? - спросила Нина, едва Горлов вошел в квартиру.
- Все хорошо, я по дороге сказку про Русалочку рассказывал, вечером, на обратном пути обещал досказать.
- Говорят, новый садик открывается. Здесь, на Пушкарской, совсем рядом. Может переведем его туда?
- Решай, - Горлов пожал плечами и пошел на кухню завтракать.
- Чуть не забыла! Минут пять назад Лахарев звонил, что-то срочное. Я сказала, как ты велел: снежные заносы, выбраться не можешь, приедешь рано утром прямо на работу, не заезжая домой.
- Правильно! - проглотив кашу, одобрил Горлов, подумав, что Слава звонил неспроста. Видимо, его ищут и вовсе не с работы. Ему вдруг показалось, что он в последний раз сидит у себя на теплой кухне, уплетая овсянку, сваренную, как он любил: на воде, без соли, сахара и масла. Горлов представил, как в проходной вахтер отберет у него пропуск, а рядом появятся эти, в штатском. Или остановят на улице: "Пройдемте, гражданин Горлов, вы арестованы!" Нет - "Задержаны!" - и втиснут в черную "Волгу". Он думал об этом грустно, как о неизбежном.
- Почему ты не ешь колбасу? Из кооперативного ларька - жутко дорогая.
- Гадость! - сморщился Горлов. - Лучше на рынке взять кусок мяса, чем тратить деньги на эту дрянь.
- Боренька, тебе не приходило в голову, что этот обыск связан с твоими краснодарскими кооперативщиками? Цветков какой-то скользкий. Все время смеется, а сам, между прочим, себе на уме. Ты хоть сосчитал, сколько денег от него получил? За полгода тысяч сорок - не меньше. Нам их и тратить некуда, нигде ничего не достать.
- Машину купим! - буркнул Горлов.
- Это тысяч десять, ну, - пятнадцать, если с переплатой. А остальные?
- Остальные пусть лежат.
- И еще звонил Рубашкин, просил перезвонить. Он знает, что ты уже дома - невпопад добавила Нина.
- Чай совсем никакой, - заметил Горлов.
- Свежий, к твоему приходу заварила. Этот турецкий, сколько ни сыпь бес толку. Индийский, который ты в заказе принес, давно кончился. А другого нигде нет, даже грузинский исчез, все магазины обегала, - Нина оправдывалась, будто чувствуя вину. Она еще что-то говорила, когда Горлов потянул ее со стула и крепко обнял.
- Подожди, я еще постель не убрала, - отстраняясь, сказала она.
- Ты мудрая жена. Зачем дважды делать одно и тоже? - приглушенно спросил Горлов, языком приоткрывая ее губы. - Ну, пойдем же!
- Ты - как с цепи сорвался, - притворившись недовольной, сказала Нина. Под халатом у нее ничего не было, и ему показалось, что от подушки пахнет сладким с ванилью, будто пекли сдобу.
- Ох, больно - вскрикнула Нина, но не отодвинулась, а еще теснее прижалась, до основания вбирая его отвердевшую плоть. Чувство слияния было таким острым и нежным, что он испугался, когда на миг сбилось сердце.
Они долго лежали, не размыкая объятий. Горлову не хотелось шевелиться, он чувствовал, что засыпает.
- Господи, у меня же тесто пропадет, пора пирог ставить! - словно очнувшись, спохватилась Нина.
- С корицей и ванилью? - сонно спросил Горлов, но она не расслышала. Неожиданно он вспомнил Ларису и будто услышал ее голос: "Доброе утро, мой миленький!".
- Какой же я маленький? - пробовал возражать он, пока не понял, что уже спит. И в последние, зыбкие секунды между сном и явью жуткая тоска невозвратной потери пронзила, отдаваясь почти физической болью.
"Почему мне так худо? Так не бывает, так не может быть! Ничего не надо, только бы снова ее увидеть!" - успел подумать Горлов. Шелест и перестук больших настенных часов утихли, и он ощутил покойную, обволакивающую тяжесть перед темным, абсолютным нечувствием.
2.17.2 Полдень следователя Беркесова
- Вы меня утомили, Брусницын! - потеряв терпение, воскликнул подполковник Беркесов. - Я, старший следователь по особо важным делам, вместо допроса вынужден третий час читать вам лекцию по элементарным основам уголовного права. Поймите, наконец, никому неинтересно слушать о ваших литературных пристрастиях и ваших, как вы выражаетесь, мировоззрениях. У нас за мировоззрения не сажают! Сажают за противоправные деяния! В вашем деле таковых несколько. С наркотиками мы уже закончили в прошлый раз. Сегодняшний допрос касается антисоветских материалов, изъятых при обыске. Не перебивайте, пожалуйста! Я все ваши объяснения уже наизусть выучил, они гроша ломаного не стоят, поскольку есть заключение экспертизы. Так и быть, дам прочитать, надеюсь, вы его не съедите!
- У меня очков нет, - щурясь на слабо пропечатанный текст, напомнил Брусницын, и Беркесов тут же протянул ему вынутые из стола очки: "Извините, запамятовал!"
Управление Для служебного пользования
по охране государственных тайн Экз. № 1
в печати при Леноблгорисполкомах
(Леноблгорлит)
Исх. № 196/дсп от 27.01.90 г.
Экспертное заключение
"..."
1. Фотография с неизвестной картины политически вредного содержания, на которой изображены главари фашизма, диссидент-антисоветчик Солженицын и другие одиозные личности негативной направленности. Изданию и распространению в СССР не подлежит*.
2. Альбом на итальянском языке "Capolavoro dell'arte" содержит эскизы и рисунки непристойного содержания. Ввозу и распространению в СССР не подлежит**.
- Почему непристойное содержание? Это же картины всемирно известных художников! Они в Эрмитаже висят, у нас печатались! В СССР! - размахивая очками, вскричал Брусницын.
- Не повышайте голоса, - прервал его объяснения Беркесов. - Вы арестованный и подозреваемый. Вот отсидите, выйдете на свободу - тогда и кричите. А пока ведите себя, как положено. Никаких к вам претензий не возникло, если бы этот альбом был советским. В советских изданиях непристойностей нет и быть не может - любуйтесь, сколько влезет!
3. Альбом-фотобиография "Цветаева". Напечатано антисоветским зарубежным издательством "Ардис" (США). Содержит фотографии Гумилева, казненного за участие в белогвардейском мятеже и эмигранта Ходасевича, занимавшегося антисоветской деятельностью за рубежом.
Предисловие к альбому наполнено клеветническими измышлениями по поводу судьбы М. Цветаевой и обстоятельствах ее смерти после возвращения в СССР.
Фотографии сопровождаются комментариями злобных антисоветчиков В. Набокова и Н. Мандельштам, жены осужденного за антисоветскую деятельность литератора-декадента О. Мандельштама.
В Советском Союзе изданию и распространению не подлежит.
4. Книга М. Зощенко "Перед восходом солнца". Издание антисоветского издательства "Международное литературное содружество" (США-ФРГ). Книга печаталась в сокращенном виде в журнале "Октябрь", 1948 г., была осуждена ЦК КПСС, как политически вредная, несущая антисоветский заряд. Впоследствии в СССР не переиздавалась.
Кроме того, издание содержит рекламу книг злобных антисоветчиков А. Авторханова, И. Бродского, Н. Бердяева, Г. Струве и других...
В поданном на экспертизу виде изданию и распространению не подлежит***.
"..."
Начальник Управления Б.А. Марков
Соскучившись, Беркесов хотел было отобрать заключение, но тут зазвонил телефон.
- Это ты доченька? - устало спросил он. - Ну, не расстраивайся, с кем не бывает. К тому же тройка - не двойка, а четверть только началась, успеешь исправить. Что делаю? А что еще папа может делать на работе? Правильно, кошечка, - допрашиваю! Не бойся, вовсе не страшный, он тоже хочет исправиться. Вот поговорим, обсудим, он и исправится... Лет через пять обязательно исправится.
- Нет, сейчас отпустить не получится. Как же отпускать без наказания? Нельзя! Целую, кисонька, - еще сохранив теплую улыбку, Беркесов повернулся к Брусницыну: - Дочитывайте, Константин Владимирович. На следующей неделе мы с вами должны провести очные ставки со свидетелями и выйти на обвинительное заключение. Времени мало, можно сказать, его на такой объем эпизодов вообще нет.
- У вас есть дочь? - недоуменно спросил Брусницын.
- Есть. Что в этом удивительного?
- Конечно ничего! Но вы так ласково с ней говорили, будто очень добрый человек.
- Я действительно очень добрый, добрый ко всем, в том числе к вам. Но доброта только тогда чего-нибудь стоит, когда может себя защитить. Как говорил Ленин, добро должно быть с кулаками...
- Зачем же кулаки?
- Чтобы защищать себя и тех, кто дорог - родных, друзей, наконец, Родину!
- Защищать от меня?
- Вы, уважаемый Константин Владимирович, совершили преступления, но вы - наш советский человек, и, уверен, искупите свою вину, поймете свои ошибки. Не от вас надо защищаться, а вас самого надо защищать...
- От кого? От Пастернака и Солженицына, которых вы даже не читали?
- Врут наши недруги, хотят представить Комитет сборищем недоумков. Из Пастернака я многое наизусть помню. Например: "...гул затих, я вышел на подмостки...". Или вот это: "Мне к людям хочется в колхоз, их утро гулом оживленно, я мир готов снести в щепу и всех построить поколонно..."
- Немножко не так. В оригинале: "Мне к людям хочется в толпу... Я все готов разнесть в щепу и всех поставить на колени..." - Брусницын оживился, его голос прогудел в полупустой комнате для допросов.
- Совершенно чуждая идеология! Не мог советский поэт так писать. В Советском Союзе люди - это не толпа, это - коллектив, и никому в голову не придет ставить их на колени. Вообще, Пастернак не мой писатель, так же как и ваш Солженицын. Я его, кстати, всего прочитал - от корки до корки. Скукотища, а пресловутый "Архипелаг" - гнусная клевета на Советский строй и Коммунистическую партию. Хорошо, что у вас Солженицына не было. Если бы нашли, я бы вам спуску не дал. Однако не будем спорить. Помните у Ленина: "Сосредоточимся не на том, что нас разъединяет, а на том, что объединяет", - дружелюбно согласился Беркесов.
Вновь заверещал телефон, на этот раз внутренний, с глухой крышкой вместо наборного диска.
- Я, товарищ генерал! - Беркесов вскочил со стула и вытянулся. - Нет, еще не закончил. Есть, отставить... Прошу десять минут, чтобы вывести подозреваемого и собрать документы. Понял, товарищ генерал! Есть, доложить все материалы в моем производстве!
- Ничего не поделаешь, Константин Владимирович, - осторожно положив трубку, улыбнулся Беркесов. - Придется прерваться. Вами на самом верху интересуются, но, поверьте: я, как следователь, как лицо процессуально независимое сделаю все, чтобы вас наказали, как можно мягче. Может быть, даже условно? Ведь вы уже многое поняли...
- Вывести арестованного! - заметив вызванного сигнальной кнопкой конвоира, неожиданно резко закончил Беркесов.
2.17.3. Полдень подполковника Коршунова
Милиция располагалась в соседнем доме, через дорогу, но ходить туда самому не подобало, а вызывать нового начальника районного УВД к себе было бесполезно. Подполковник милиции Микин был человеком недипломатичным и к тому же временным - всего-навсего исполнял обязанности вместо ушедшего в отставку прежнего начальника. Поэтому Коршунов общался с Микиным исключительно по телефону спецсвязи.
- Здравствуйте, милейший Александр Вадимович, - сказал Коршунов, услышав голос Микина. - У меня к вам вопрос...
- Да, есть вопрос, - помолчав, повторил Коршунов. - Мне сообщили, что ваш милиционер, некто Гаруздов обнаружил на здании райсовета антисоветскую листовку непристойного содержания. Спрашиваете, что за непристойное содержание? Извольте, зачту: "Знают все, партаппарату увеличили зарплату. Дорожает с каждым днем аппарат и все, кто в нем. Клуб "Перестройка". Надпись выполнена синим фломастером иностранного производства на чертежном ватмане.
Микин кашлянул и попросил подождать. Коршунов слышал, как тот расспрашивал кого-то по селектору.
- Был такой факт, зарегистрирован по Журналу учета происшествий, наконец ответил Микин.
- В райком сообщили?
- Изъятая листовка направлена вам нарочным. Информация включена в суточную сводку и направлена в ГУВД, в райком и райисполком.
- Тогда объясните, почему материал попал в райотдел КГБ спустя пять часов после обнаружения? - повысил голос Коршунов, но Микин будто не заметил.
- Телефонограмм отправлена в райотдел КГБ в девять ноль-восемь, кроме того ваш сотрудник был на месте происшествия, - неторопливо ответил Микин.
- Милиционер собственноручно снял листовку, вместо того, чтобы дождаться прибытия опергруппы КГБ и охранять место! - закричал Коршунов. Он заслуживает строжайшего наказания...
- Он действовал согласно инструкции.
- Вы что, его защищаете?
- Пришлите специальную инструкцию для происшествий по вашей линии, мы будем выполнять...
- Зарываешься, Микин! Службу распустил! Если забыл, кто главнее, так мы напомним!
- Павел Васильевич, не пугайте. Не тридцать седьмой год, а я вам не подчинен. У милиции свои задачи, и вы как сотрудник КГБ это хорошо знаете.
- О безобразных действиях милиции и ваших предательских настроениях я доложу в районный комитет партии, лично товарищу Котову. Партия разъяснит ваши задачи, если меня не слушаете, - сказал Коршунов и, не попрощавшись, бросил трубку.
"А что может Котов? Микин оправдается: мол, действовали согласно инструкциям, жертв нет, заявлений от пострадавших не поступало. Тут даже выговора по партийной линии не объявить! Нужны радикальные меры, например, подчинить милицию Комитету. Было же раньше единое Министерство госбезопасности, где каждый занимался своим делом, был контроль и была ответственность! Надо будет предложить на общем партсобрании Управления. Все наши поддержат, ведь надо же в конце концов что-то делать!" - подумал Коршунов и, вздохнув, продолжил работу над месячной сводкой:
"За январь 1990 года в Петроградском районе состоялось пять санкционированных и семь несанкционированных митингов, в которых в общей сложности участвовало свыше двенадцати тысяч человек.
Три санкционированных митинга были организованы общественной организацией "Объединенный фронт трудящихся" при содействии РК КПСС и первичных парторганизаций непосредственно в трудовых коллективах промышленных предприятий и учреждений (з-д "Вибратор", ф-ка "Салют", "ГИПХ"). При этом райотдел КГБ оказал практическую помощь путем предоставления материалов об активизации деятельности антисоветских зарубежных центров и их агентуры по разложению нашего общества с целью дискредитации Коммунистической партии, насильственного свержения Советской власти и подрыва могущества СССР.
Два санкционированных митинга народно-патриотическое объединение "Память" провело возле станции метро "Горьковская". Результаты негласного контроля показывают, что советская общественность положительно воспринимает убедительную и доходчивую пропаганду "Памяти", разоблачающую мировой масоно-сионистский заговор, направленный на физическое уничтожение русского и других братских славянских народов.
Митинги объединения "Память" проходили под нашим агентурным контролем, имели положительный резонанс среди трудящихся и жителей района.
Вместе с тем, за отчетный период проявилась тенденция эскалации деятельности неформальных политизированных объединений и групп негативной и откровенно антисоветской направленности.
Особую активность проявляют так называемый "Демократический союз" и зарегистрированный "Ленинградский народный фронт". То вместе, то порознь данные неформальные объединения еженедельно, по пятницам пытались организовывать незаконные митинги возле станции метро "Горьковская". В них было вовлечено в общей сложности свыше десяти тысяч человек. На этих сборищах звучали призывы дать решительный бой КПСС на предстоящих весной выборах, не допустить коммунистов в местные Советы народных депутатов и в Верховный Совет РСФСР.
Для пресечения незаконных антисоветских акций трижды привлекались народные дружинники, комсомольские оперотряды, а также выделенные агенты и доверенные лица райотдела КГБ. В результате решительных действий тридцать восемь участников были задержаны, дявятнадцать из них за мелкое хулиганство приговорены райнарсудом к принудработам сроком от десяти до пятнадцати суток, двенадцать - к административной ответственности с передачей дел в товарищеские суды по месту работы. Вопрос о санкциях к семи активистам "ДС" и "ЛНФ" будет решаться по мере их выхода из больниц, куда они попали с травмами разной степени тяжести, полученными при попытках сопротивления представителям власти.
Штатные сотрудники райотдела КГБ в данных мероприятиях активного участия не принимали.
Два митинга были проведены неформальной группой "Зеленая вахта" и один - недавно проявившейся организацией "Христианско-демократический союз", лидер которого - В. Савицкий, взят в оперразработку. В отношении данных митингов активные мероприятия не проводились ввиду их малочисленности и размытой идеологической направленности.
Активизация негативной деятельности на территории ответственности райотдела КГБ проявилась и в значительном росте случаев распространения листовок антисоветского содержания, например: "Марксизм-ленинизм идеология недорослей", "Долой самодержавие КПСС!" "Коммунизм - это фашизм плюс оболванивание всей страны", "Терроризм и репрессии не спасут коммунономенкалтуру", "Обком - к стенке, Горком - на нары, райком - на "химию", "От перестройки - к революции", "КГБ - преступная организация", "КГБ = Гестапо", КП-Эс-Эс = Эс-Эс: кто член КПСС - тот солдат из войск Эс-ЭС" и т.п.
На всякий случай Коршунов еще раз перелистал папку с образцами изъятых листовок и неожиданно наткнулся на тетрадочную страничку, исписанную крупным, прыгающим почерком:
Я верю: в канун торжества,
Которое чтим мы особо,
Лишь в полночь затихнет Москва
Восстанет сам Сталин из гроба!
На нем всем известный мундир,
И очи прищурены зорко.
Увидит он нынешний мир,
Где честным чекистам так горько
На башне пробили часы,
Знамена под ветром алеют.
Рукой поправляя усы,
Нисходит наш Вождь с Мавзолея!
"Кто-то из наших ветеранов. Надо бы найти этого человека, поддержать, проявить внимание. Ведь как наболело у людей на сердце", - подумал Коршунов и отложил листок, чтобы при случае зачитать среди своих.
Закончив писать, он перечитал черновик и потянулся к телефону вызвать машинистку, но зазвонил аппарат внутренней связи. Помощник Суркова приказал немедленно прибыть в Управление со всеми оперативными материалами по разработкам объектов "Торин" и "Звездочет".
2.17.4 Ланч генерала Суркова
Коршунов просидел в приемной больше часа, успев прочитать и обдумать статью Щекочихина, с которой его ознакомили под расписку. Он собственно читал не саму статью, а копию, размазанную краской от множительного аппарата "Эра", на которой внизу, под грифом "Секретно" уже выстроились в столбец подписи руководителей отделов и служб Управления.
Наконец раздался глухой скрежет, и огромные часы пробили пять мощных ударов. Часы стояли в углу с незапамятных времен и обросли легендой: их, якобы, реквизировал в Зимнем Дворце сам Дзержинский, и поставил к себе в кабинет на Гороховой, выделив среди прочих атрибутов царизма из-за наличия тяжелых и легко снимающихся гирь, чтобы вразумлять непонятливых.
- Проходите, Коршунов, - с последним боем часов сказал дежурный адъютант.
Миновав двойные двери, Коршунов вошел кабинет начальника, но там никого не было и он остался стоять у входа.
- Проходите, Павел Васильевич, - и Коршунов увидел открытую дверцу, обычно закрытую портьерой. За ней оказался обеденный зал с овальным, столом из красного дерева, один конец которого был накрыт льняной скатертью. Сурков уже шел ему навстречу; он, видимо, принимал душ, аккуратно зачесанные волосы поблескивали капельками влаги. Он был одет в идеально отглаженный и застегнутый на все пуговицы двубортный костюм в полоску, и Коршунову стало неловко за свою не совсем свежую сорочку и пузырящийся на локтях пиджак.
- Знаю, вы еще не обедали, так что милости прошу, - Сурков жестом указал Коршунову садиться за стол. - После загранработы никак не могу привыкнуть к обедам. Ведь у англичан в середине дня ланч. Я поначалу так и говорил, но потом узнал, что шепотки какие-то возникли: дескать, чудит генерал, не по-нашему чудит. Думал, думал, потом вспомнил пионерлагерь и придумал: полдник! К полднику уж никто не придерется.
- Да вы не стесняйтесь, Павел Васильевич. По тридцать капель даже доктора рекомендуют. Вот этого возьмите на закуску, - генерал налил рюмки и придвинул блюдо с мелко нарезанной серебристой рыбой.
- Я, знаете ли, Алексей Анатольевич, не люблю селедку, - признался Коршунов и по лицу Суркова понял, что выбрал правильный тон, обратившись по имени-отчеству и показав, что не стесняется, отказавшись от предложенной закуски.
- Господь с вами! Какая же это селедка? - всплеснул руками Сурков. Это - омуль, натуральный байкальский омуль. Помните, как в песне: "... славный корабль - омулевая бочка"? А вот - копченый лосось, редкий, признаться, деликатес. Даже капиталисты им нечасто лакомятся. Мне товарищи присылают, знают мою слабость по части чревоугодия.
Собеседники чокнулись, но Коршунов не выпил, только пригубил. Водка была сладковато-горькой с едва уловимым привкусом каких-то трав, а омуль, который он все же попробовал, оказался нежным и очень подходил к напитку. Подумав, Коршунов выпил до дна и не отказался от второй, закусив ее знаменитым лососем.
- Наша осетрина не хуже, а кавказская форель на вертеле, пожалуй, и лучше, - осторожно заметил Коршунов, подумав, что не зря приглашен, видимо, генерал хотел приглядеться к нему в неожиданной ситуации.
- Ну, вряд ли стоит портить аппетит спором о вкусах, тем более гастрономических, - засмеялся Сурков.
Порученец в накрахмаленной белой куртке, как у официанта, принес горячее: ростбиф с овощным гарниром. Мясо было нежным и хорошо прожаренным. Генерал сосредоточился на еде, быстро и аккуратно орудуя ножом и вилкой. Коршунов тоже молчал, не решаясь заговорить первым.
После того, как на столе появился кофейный сервиз, а все лишнее было убрано, Сурков наконец заговорил:
- Сильно ошибается тот начальник, который думает обойтись без подчиненных, но подчиненный, считающий, что может обойтись без начальника, ошибается еще сильнее.
Этих слов Коршунов никак не ожидал - генерал чуть изменил цитату из Ларошфуко, которую он только вчера записал в свой личный блокнот и перед уходом запер в ящик стола.
Заметив удивление собеседника, Сурков довольно улыбнулся:
- Чему ж вы удивляетесь, Павел Васильевич? Я должен знать, чем занимаются мои офицеры в свободное время. О вашем, так сказать, хобби собирать изречения и афоризмы мне давно докладывали. Психологи даже сопроводили ваши выписки обстоятельной справочкой об особенностях вашего характера...
- Надеюсь, ничего предосудительного? - выдавив кривую улыбку, спросил Коршунов.
- Тщеславны несколько выше нормы. Впрочем, "добродетель не достигла бы таких высот, если бы ей в пути не помогало тщеславие", не так ли?
- Начальники нетерпимы к тщеславию подчиненных потому, что оно уязвляет их собственное, - нашелся Коршунов, вспомнив свои записи.
- Ну, ко мне это не относится, а вот глупость и разгильдяйство я действительно не терплю и стараюсь на них реагировать. Иначе моим плечам пришлось бы расстаться с головой. А кому нужна голова без плечей? добродушно ответил Сурков и, как бы между прочим, спросил: - Так что вы думаете об этой статейке и ее последствиях?
"Вот, зачем он меня позвал", - похолодев, догадался Коршунов.
- Не стесняйтесь, у нас откровенный разговор, - подбодрил собеседника Сурков.
- Следует признать, что при осуществлении оперативной разработки и ее реализации допущены серьезные просчеты. Факт расшифровки оперативного интереса к Брусницыну, а также форм и методов нашей работы безусловно имеет место, - осторожно высказался Коршунов.
- Что-то вы не своим языком заговорили, Павел Васильевич, - прервал его Сурков. - Давайте конкретнее. Главный вопрос: что известно нашему противнику о замысле операции "Дымок" в целом? Какое противодействие следует ожидать в плане засветки и дискредитации наших дальнейших мероприятий?
- Думаю, противник выстроил достаточно точную логическую цепочку, располагая фактами по реализованной части оперплана "Волкодавы" и... Коршунов замялся, - ... разрешите откровенно, товарищ генерал?
- Конечно! - воскликнул Сурков.
- Одним из наших проколов стало совещание в Обкоме. От вас скрыли вопиющие нарушения, допущенные в ходе обыска, благодаря которым Рубашкин стал очевидцем этого мероприятия. С другой стороны проявился фактор случайности: никто не ожидал, что он проберется на совещание в Смольный, запланированное как начало подготовки к завершающей, открытой фазе операции "Дымок". В сложившейся ситуации ваше упоминание о найденном у Брусницына оружии сыграло против нас, засветив следующий этап реализации. В тот момент вы приняли единственно правильное, хотя и нелегкое, решение по нейтрализации главного возмутителя спокойствия - Рубашкина.
- Не занимайтесь подхалимажем, я только утвердил ваше предложение, вставил Сурков. Коршунов заметил, как на лице генерала обозначились носогубные складки, он выглядел хмурым и сосредоточенным.
- Боюсь, не видать мне поощрения за это предложение, - чуть улыбнувшись, скаламбурил Павел Васильевич.
- Нам не привыкать: либо щит и меч, либо голова с плеч, - взяв себя в руки, пошутил Сурков, но его улыбка сразу растаяла. - Нельзя не согласиться с вашим анализом: схвачена самая суть ситуации. Тем более хочется услышать прогноз.
- Не берусь предсказать, как поведет себя высшее руководство, если наши действия станут предметом информационного противоборства. В нынешних условиях у нас нет подавляющего преимущества в этой сфере.
- Пожалуй, не только подавляющего, вообще никакого преимущества! воскликнул Сурков.
- К тому же в настоящий момент мы утратили главное в замысле всей операции: инициативу, - продолжил Коршунов. - При продолжении операции нас могут вынудить уйти в глухую оборону - пойдут проверки, заверещат депутаты-демократы, вроде Станкевича с Собчаком...
- Ну, с этими-то справимся, - отмахнулся генерал.
- Сегодня утром я готовил справку о положении в районе. Получается, что при полном напряжении всех сил и средств, включая партийный и комсомольский актив, удалось провести всего пять митингов с нужной направленностью. На них собрали меньше двух тысяч. А неформалы, не имея никаких организационных ресурсов, легко привлекли на свои семь сборищ свыше десяти тысяч. Если же учесть численность демонстрации в защиту Гдляна и Иванова, то завтра мы рискуем получить массовые акции по поводу Брусницына. Вы приказали говорить откровенно, поэтому скажу, что ситуация тревожная, есть признаки, что она выходит из-под контроля.
- Вижу вы клоните к тому, что следует свернуть операцию? прищурившись, как от яркого света, спросил Сурков.
Все будет зависеть от того, что он ответит, подумал Коршунов и, глубоко вздохнув, коротко выдохнул: "Так точно! Следует свернуть!"
- Ну, что ж, ваше мнение убедило в правильности моего решения. Для Москвы подготовим справку по "Волкодавам" в самых общих чертах, не вдаваясь в глубину предварительной проработки и ее связи с замыслом операции "Дымок". Я прошу вас немедленно подключиться к ее подготовке. Для этого я освобождаю вас от нынешней должности. Пока будете за штатом в моем непосредственном подчинении. Не забудьте: виновные в расшифровке спецмероприятий должны быть примерно наказаны. В первую очередь, этот - как его, Арцыбашин?
- Арцыбулин, товарищ генерал!
- Да, Арцыбулин! Надо же придумать - хлестать водку во время обыска, черт знает с кем. Таким вообще не место в органах. Пусть гуляет, дышит свежим воздухом, пока зима и снега толстый слой, - Сурков было повысил голос, но передохнув, продолжил сухо и ровно. - Предложения по остальным на ваше усмотрение, кроме Косинова. Нечего ему в аппарате Управления делать! Переведем с понижением на ваше прежнее место. Думаю, пока все. Проекты документов представите лично мне по мере готовности в течение ближайших трех... нет, двух дней, начиная с завтрашнего.
Коршунов понял, что беседа подошла к концу и, встав, попросил разрешения уйти.
- И последнее, Павел Константинович! - окликнул его у самых дверей генерал. - Я не оговорился: Павел Константинович! Интуиция мне подсказывает, что скоро придется забыть ваш оперативный псевдоним. Конечно, Коршунов - это хорошо, это устрашает! Орел, ястреб, коршун - смелые и гордые птицы. Видят противника с большой высоты, поражают стремительно и беспощадно. Именно так жили и работали наши предшественники. Но, боюсь, грядут другие времена, и у меня есть на вас определенные наметки. Впрочем, еще будет время их обговорить. Все! На этот раз действительно все. Можете быть свободны!
2.17.5 В сумерках
На душе было маятно беспокойством и неприкаянностью. Еще утром Рубашкин опять разругался с женой. Накричав обидное, он оделся теплее и сунул в карман куртки недопитую вечером бутылку "Пшеничной" с бутербродом из плавленого сырка "Дружба". На последнюю перед полуденным перерывом электричку он успел вовремя. В вагоне было пусто и зябко, из щелей в полу и окнах несло сырым холодом.
Прислонившись к стеклу, Рубашкин с трудом продышал дырочку в наледи. У несущихся мимо пейзажей было только два цвета: черный и белый. Белыми были низкое небо, поля, крыши и хлопья снега на неподвижных елях; черным - все остальное, даже ватник на старушке, куда-то бредущей вдоль полотна, казался темным.
На остановке в Солнечном он вышел и по пути, не торопясь, выпил полбутылки прямо из горлышка. Стало тепло, даже жарко, но хмель не подступил, голова оставалась ясной.
"Выпили, но не забалдели", - Рубашкин вспомнил любимую шутку Бори Горлова, когда не хватало.
До залива было километра два: сперва по долгой и прямой, всего с одним поворотом Вокзальной улице, потом чуть наискосок вдоль старого, проложенного финнами еще до революции Приморского шоссе.
Дойдя до перекрестка, Рубашкин аккуратно опустил пустую бутылку в заваленную снегом урну у входа в магазин. Внутри было пусто и убого, как в колхозном сельпо. В дальнем конце, привалившись грудью к прилавку, скучала пожилая продавщица в меховой телогрейке поверх халата.
- Мне бы пару пива, - попросил Рубашкин.
- Пива не завозят, еще на той неделе кончилось, - оживилась она.
- Тогда маленькую "Московской", - заметив знакомые бело-зеленые наклейки, обрадовался Рубашкин.
- Вы с Луны свалились? Или иностранец? Не знаете, что винно-водочные до двух не даем?
Рубашкин посмотрел на часы - оставалось чуть меньше четверти часа.
- Я подожду, - сказал он.
- До трех! - злорадно ухмыляясь, уточнила продавщица.
- Почему? - выходя из себя, крикнул Рубашкин.
- С двух до трех обеденный перерыв! А будете выражаться, милицию вызову. Вот, видите кнопка?
Рубашкин проглотил готовое сорваться ругательство и, выходя, изо всей силы пнул ногой дверь. Но громкого хлопка не получилось, только скрежет проржавевшей пружины. С наружной стороны двери намертво приклеился кусок бумаги с крупными буквами:
В семь часов поет петух,
В десять - Пугачева.
Винотдел закрыт до двух,
Ключ у Горбачева!!!
Рубашкин рассмеялся и злость, как рукой сняло. Прочитав дважды, чтобы на всякий случай запомнить, он пошел не к морю, как собирался, а по шоссе в сторону города. Дома стояли заколоченными, было тихо и пусто. Голые неподвижные деревья будто плыли в густом молочном тумане.
А летом здесь все было ярким и праздничным. За голубыми или зелеными заборами играли дети, хлопало под ветром разноцветное белье, шла отгороженная и загадочная жизнь опрятных государственных дач. Их обитатели изредка выходили за границы своих владений и запросто прогуливались от дома до золотистой кромки залива. Секретари райкомов, горкомов и обкомов, утомленные работники исполкомов: Фрол Козлов, по слухам проворовавшийся еще при Хрущеве, безвестно канувший Юрий Замчевский, полные тезки Смирновы оба Николаи Ивановичи, один был председателем горисполкома, другой командовал Советской властью в области, - Василий Толстиков, придумщик суда над Иосифом Бродским, навеки впечатанный в мировую историю громогласными призывами закрыть эрмитажные залы импрессионистов.
Здесь отдыхали Булганин, Маленков, Хрущев, Суслов, Косыгин, Андропов и многие, многие другие - их следы давно замело мелким прибрежным песком, замыла неугомонная финская волна.
Последними были сменивший Толстикова Григорий Васильевич Романов и Юрий Филиппович Соловьев, бесцветный и, пожалуй, самый безобидный из всех ленинградских секретарей, ничего плохого о нем не говорили. Впрочем, и хорошего - тоже. Даже Гидаспов, за семь месяцев прославился больше, чем Соловьев за несколько лет!
Рубашкин помнил многих - на лето родители снимали у хозяев покосившийся сарайчик с керосинкой и старинным примусом.
В детстве отец водил его гулять к "Арке" - так называли деревянную ротонду с надписью "Курортный район Ленинграда". Рядом кустились чайные розы и между ухоженных клумб замысловато извивались посыпанные толченым кирпичом прогулочные дорожки. Петру было года три или четыре, когда на придорожном холме соорудили пятипролетную каменную лестницу, а на самой вершине возвысился памятник Сталину. Местные обходили это место стороной. Днем и ночью Арку и памятник охраняли милиционеры.
Однажды памятник исчез, будто его и не было. Дикий шиповник задушил чайные розы, а ротонду потихоньку растащили на дрова. Но, удивительно: лестница осталась! Проваливаясь в снег, Петр поднялся по ее скользким ступеням и запыхавшись, остановился.
Верхушки деревьев между шоссе и заливом едва колыхались далеко внизу, за ними выстлалась гладь замерзшего залива, а над трубами заводов в Кронштадте клубилась дымная мгла. Правее, на Западе было светло, и черная кромка берега тянулась до горизонта. Там, в глубине нависших надо льдом туч пробивался багряный отблеск. Внезапно край неба озарился красным и алым, и вслед высветилось заходящее солнце. Оно полыхало, будто языки пламени в бушующей угольной топке, но неудержимо валилось куда-то вниз, на глазах истончаясь до узенькой полоски. За считанные секунды оно исчезло вовсе, оставив над собой только быстро темнеющие бордовые отблески.
"Куда все подевались?" - подумал Рубашкин, заметив что за несколько часов не встретил ни одного человека. Даже асфальт на обычно оживленном шоссе был ровно запорошен снежной пылью. - "Почему нигде никого нет?"
Рванул резкий порыв ветра, от которого заскрипели деревья, и высоковольтная линия отозвалась глухим гулом осевших под наледью проводов.
Рубашкин решил не возвращаться на станцию, а пройти километров пять до Сестрорецка и там сесть на поезд. Почти час он шел по середине шоссе, только раз уступив дорогу встречной машине. Когда он поднялся на путепровод над железной дорогой, и внизу засветились огни Сестрорецка, пошел косой снег, порывы ветра лепили в лицо влажные хлопья, и от них слипались глаза.
Рубашкин чувствовал ломоту и озноб, ноги будто перестали слушаться, но он миновал поворот к вокзалу и продолжал идти в сторону Ленинграда.
- Черт с ними! Дойду, обязательно дойду! - говорил он вслух и, пошатываясь, вышагивал дальше.
Поздно вечером на глухом участке между Лисьим Носом и Ольгино его обогнала и остановилась грузовая машина.
- Эй, спортсмен, как до Питера добраться и на Московское шоссе выехать? - перегнувшись к правой дверце, крикнул шофер. - Ни хрена не слышу, залезай сюда - по дороге расскажешь!
2.17.6 Впотьмах дорога, не скажу куда
- Смотри скорее, Лариска, - закричала Таня, - красота-то какая!
Лариса прильнула к стеклу и почти задохнулась от пронзительного чувства восторга. Только что пробив облачность, самолет накренился в долгом развороте так, что в иллюминаторе открылся весь Финский залив и далекая перспектива на Запад. Там, в просвете между тучами, низко к горизонту рдел четкий круг заходящего солнца. Его свет уже был слабым и не подкрашивал белизны снежного покрова, но в сияющем круге буйствовало багрово-красным, и столбы света упирались в края темно-фиолетовых туч.
- С утра голова болит, не к добру, - дождавшись, пока самолет выровняется, ответила Лариса и, стряхнув с кителя невидимую пылинку, деловито добавила: "Скоро посадка, надо проверить салон".
- Ты, Лариска, сухая, будто песок в Каракумах, - обиженно сказала напарница. - Бедные твои мужики: тебя трахать, как в наждачную бумагу - до крови можно стереть!
Долго не давали посадку и самолет кружил вокруг аэродрома, то и дело меняя эшелоны. Наконец пошли на снижение, и вскоре машина мягко ткнулась в посадочную полосу. Видно, что-то не слаживалось в диспетчерской: рулежка затянулась на полчаса, а когда Лариса добралась до раздевалки, голова уже не просто болела - она будто раскалывалась на кусочки, отдаваясь ломотой в подплечье. Порой темнело в глазах, и, сдавая полетные документы, она едва понимала, что говорит старшая смены. Потом заболел живот, и она решила зайти в медпункт, испугавшись, что ей станет плохо по дороге домой.
- А месячные у вас давно были? - вдруг спросила пожилая медсестра перед тем, как измерить давление.
- Задерживается недели на две, - вспомнила Лариса. Такое случалось и раньше: сказывались дальние перелеты со сменой климата и постоянная вибрация - так ей, во всяком случае, объясняли. Но теперь был очевидный повод. Несмотря на предосторожность, встреча с Борисом в Адлере вполне могла привести к неприятностям.
- Сходите в туалет. Похоже, у вас начинается, - посоветовала медсестра и протянула стакан воды, чтобы запить сразу несколько таблеток. Она оказалась права, и Лариса обрадовалась, что больше не надо тревожиться. То ли от этого, то ли подействовали таблетки, но боль утихла, осталась только глухая тяжесть в висках и затылке. Лариса даже решила не тратиться на такси и поехала на автобусе.
Было около девяти, когда она добралась до дома, рассчитывая проверить у сына уроки и самой уложить его спать. Поднимаясь на лифте, Лариса почувствовала, как снова заболела голова, и стала вспоминать, куда положила коробку с лекарствами.
Еще на площадке она услышала музыку, а когда открыла дверь, в лицо шибанул табачный дым.
- Посмотри, кто к нам приехал! Мы тебя с обеда ждем, последнюю надежду потеряли, - пытаясь обнять жену, сказал Николай.
Лариса ловко повернулась и вместо поцелуя сбросила ему на руки намокшее мокрым снегом пальто. На столе в столовой громоздились остатки закусок вперемежку с использованной посудой; две бутылки были чуть тронуты, но еще две пустых стояли на полу.
- Вот и дождались, - любезно улыбнулась Лариса Никифорову, который пытался встать навстречу, но либо не слишком хотел, либо уже совсем не мог стоять на ногах. Он выглядел постаревшим и обрюзгшим до неопрятности.
- Тыщу лет вас не видела. Надолго к нам из столицы? - спросила она, садясь напротив.
- Вот, Николаю рассказывал о крутых виражах. Ушел я из ЦК, теперь генеральный - только не секретарь, а директор советско-австрийского совместного предприятия. Торгую нынче, торгую! Родину продаю! Меняю Отечество на твердо-зеленые и свободно конвертируемые. А ведь мог стать и Генеральным секретарем! Помнишь, Николай, как мы мечтали до верхушки добраться, власть взять?
- Было такое, - улыбнулся Волконицкий, - но еще не вечер. Какие ваши годы Роман Палыч?
- Нет, брат Николай, в одну реку дважды не ступишь. Да и течет вода у той реки уже не туда, куда велят большевики - сердцем это чую, потому и ушел. Ведь не так идем и не туда. И все знают, что не туда, а куда никто не знает...
- Помните на Съезде какой-то депутат сказал, что политика Горбачева, похожа на самолет: с аэродрома взлетел, а куда лететь и где садиться пилотам не сказали? - спросил Волконицкий.
- Верно сказал, - согласился Никифоров. - Но по части самолетов тут специалист есть. Пусть Лариса рассудит.
- О чем? - спросила она, прикрывая ладонью рюмку. Она уже выпила целый бокал сухого вина, и от запаха водки вновь подступила тошнота.
- Как о чем? О самом нашем главном. Куда летим, зачем летим, и на что сядем? - чуть запинаясь, объяснил Никифоров.
- На что? Ясное дело - на... Не при женщине будет сказано! - вставил Николай.
- Какая она тебе женщина? Она твоя жена. Мне б такую - полгоря бы не знал! - насупившись, возмутился Никифоров.
- Я лучше расскажу из сказки, мы недавно с Мишей читали, - примиряюще сказала Лариса.
- Он уже спит. Мама его в своей комнате уложила, от нас подальше, сказал Николай.
- Это о том, как Алиса заблудилась в лесу. Шла, шла - и спросить не у кого. И вдруг увидела Кота, сидящего на ветке.
- Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? - обрадовалась она,
- А куда ты хочешь попасть? - вопросом на вопрос ответил Кот.
- Мне все равно... - сказала Алиса.
- Тогда все равно, куда идти, - заметил Кот.
- ... только бы куда-нибудь попасть, - пояснила Алиса.
- Если хочешь куда-нибудь попасть, то обязательно попадешь. Только нужно долго идти, - сказал Кот.
Мужчины выжидающе молчали, ожидая, что дальше. Наконец Никифоров засмеялся и поднял рюмку:
- Какая же у тебя, Колька, жена! Умница! До чего жаль, что дураку досталась. Да, не обижайся, я же любя. Рядом с такой женщиной мы все дурак-дураком и лопоухие. За тебя, Ларисочка! Как, Николай, в твоей песне поется? Пусть же вечно будешь ты прекрасной, пусть же вечно ... Тьфу, забыл! Ну и черт с ним, и так все ясно...
- Подождите, я с вами, - сказала Лариса, налив себе еще вина.
- Это настоящее "Шабли", мне фирмачи из Франции ящик доставили на пробу, - пояснил Никифоров.
Вино было прохладным, с чуть ощутимой кислинкой.
- Похоже на наше, грузинское, название забыла, - маленькими глотками выпив до дна, сказала Лариса.
- Севрюжинкой закуси, очень хорошая севрюжина. К водочке хороша с хреном, а к этому - без всего, чтобы рыбью нежность не испортить, неприятно причмокнув, сказал Никифоров.
- Вы тут без меня, я пойду чай поставлю, - поднимаясь, сказала Лариса
- В холодильнике - торт и пирожные. Успели в "Астории" заказать. Смотри, не копайся. Недолго! - сказал вслед ей Волконицкий.
Заглянув в зеркало, Лариса заметила, что на щеках выступил румянец, а головная боль совсем прошла. Она попудрила лицо и решила остаться в форменном костюме. Переодеваться на час-полтора очень не хотелось. Вдруг она вспомнила Горлова, как он целовал ее, и стало жарко. Но мысль была мимолетной, как облачко от пульверизатора и тут же забылась.
На кухне уже все было приготовлено: чайные приборы стояли на подносе, торт и пирожные в холодильнике были выложены на блюда, даже заварка была засыпана в фарфоровый чайник - оставалось только залить ее кипятком.
"Все же повезло мне со свекровью, хоть и стерва", - думала Лариса, поджидая, пока закипит вода. - А я? Еще та стервочка! Ребенка бросаю на недели, мужу изменяю и хоть бы что, еще хочется.
От последнего она хихикнула вслух, признавшись себе, что да, очень хочется, будто почувствовала на себе руки Бориса.
"Все-таки он смешной и очень хороший, но лучше не испытывать судьбу", - наконец решила она и вдруг почувствовала, что ее сгибают сзади и наклоняют лицом к столу.
- Давай, давай же, - хрипел Никифоров, пытаясь задрать юбку. - Бросай своего к черту! Что хочешь - все будет! Все для тебя сделаю. Ну давай же!
От неожиданности пропал голос, она извивалась, пробуя выскользнуть. Наконец она развернулась лицом к нему, и он, больно выкручивая ей руки, впился ртом в ее губы. Она могла только стонать, не в силах пошевелиться, слыша, как трещит ткань кителя и стукнулась о пол оторванная пуговица. Вдруг одна рука освободилась, Лариса нашарила что-то за спиной и, не глядя ударила Никифорова. Тот отшатнулся, обеими руками схватившись за лицо.
Лариса не смогла удержать истерического смеха - она влепила Никифорову тарелкой с пирожными, и теперь разноцветный крем облепил ему всю голову и стекал на плечи и рубашку.
- Вам бы в ванной помыться не мешает, Роман Павлович, - мстительно улыбаясь, сказала Лариса. - Потерпите, я Николая позову, он поможет.
- Что ты наделала, дура? Совсем из рук выбилась, не соображаешь, что натворила? - Николай отвел Никифорова в ванну, и еле сдерживался, чтобы не разбудить мать.
- Он... он меня чуть не изнасиловал, - чувствуя, как подступают слезы, объяснила Лариса.
- Подумаешь, принцесса на горошине, ее и полапать нельзя. Выпили ведь, чего не бывает?
- Пусть других лапает, комсомолок своих, если взбредет, а меня нельзя! - слезы катились градом, она не замечала, что кричит на мужа.
- Помолчала бы! У других - жены, как жены, а я из-за тебя вторую пятилетку выше завсектором не расту.
- Вот и поищи другую, ее под весь Обком и подкладывай, если сам не можешь! И руки у тебя гадкие и скользкие, скользкие! Ненавижу! - не помня себя, кричала Лариса, и, выбежав в прихожую, судорожно, рывками натягивала пальто.
Только выбежав во двор и провалившись в снег, она заметила, что не переодела туфельки на тонком каблуке, но даже не подумала вернуться. К счастью такси подвернулось почти сразу, но она успела продрогнуть и ее била дрожь, может быть от волнений.
- В Авиагородок! - сказала она, едва тронулись.
- Полтинник! - категорически сказал шофер, и Лариса поняла, что спорить бесполезно.
- Сорок! - сказала она, отыскав в сумке только сорок шесть рублей с мелочью. - Или выйду и пешком дойду!
- Ладно! Зарядим побольше, получим, сколько надо, - неожиданно согласился таксист. - Тебе выпить нужно, давай налью - полегчает. Да, не бойся, лишнего не возьму. Вижу, у тебя - штопор, не впротык что-то. Должны же мы помогать и за просто так!
- Спасибо! - поблагодарила Лариса. На ближайшем перекрестке шофер достал из-под сиденья покрытую стаканом уже начатую бутылку и отлил на три пальца: "Больше не следует, а столько - в самый раз!"
Она не ощутила вкуса, но через минуту согрелась, и снова захотелось плакать. Слезы лились как бы сами собой, почти забылась главная причина, остался только жуткий страх увидеть и слушать какой-то свистящий крик мужа.
- Ненавижу! Он, как слизь, и всегда ненавидела! - твердила она про себя и било холодом, когда вспоминала про Мишу и думала, как быть с ним.
Она вышла у предполетного профилактория и вошла в вестибюль. Там никого не было, и Лариса села ждать в кресло у окна. На улице было темно и сыро от луж и таящего снега. Изредка взрывался ревом моторов близкий аэродром, а потом наступала тишина.
Ей стало горько и одиноко, как никогда не было. Подойдя к стойке, Лариса вытянула к себе телефонный аппарат и, торопясь, не раздумывая, набрала выученный наизусть номер. Щелкнуло после третьего гудка, она сперва не узнала его голос.
- Это ты, Боря? - на всякий случай спросила она, и услышав ответ, чуть не разревелась
Боренька! Это я... я давно собиралась, но было все никак. Нет, все было не так. Но я тебя так люблю, ты даже не представляешь, - стараясь не всхлипывать, прошептала она и медленно положила трубку.
Наконец вышла дежурная, Валентина Александровна
- Разве ты в рейс? Говорили, что только сегодня прилетела, - удивилась Валентина Александровна, которую Лариса хорошо знала и поэтому не стала врать. Посокрушавшись, та открыла пустую комнату и ушла. Лариса разделась и, дрожа от озноба, легла под чуть влажное одеяло
Около четырех ее разбудила дежурная.
- Твой приехал! Требует! Я ему и так и эдак, мол, нельзя, не положено. А он, говорит, все разнесу, пусть хуже будет, если жена не выйдет. И такой из себя расхристанный, даже жалко стало. Ты уж выйди, поговори. А если сильно не бил, так и поезжай с ним домой, успокой - видно, что совсем не в себе. Чего в жизни с кем не бывает?
2.17.7 Перед полуночью
Совещание было недолгим, но сверх намеченных тридцати затянулось почти на сорок минут. Началось с короткого доклада генерал-майора Голубева о ситуации, сложившейся после предательской публикации в "Литературке". Голубева сменил начальник отдела Особой инспекции, - по сложившейся традиции его фамилию прилюдно не называли, - который разложил по полочкам, кто в чем прокололся и зачитал проект приказа по кадрам.
- Какие будут вопросы? - оглядев собравшихся в зале, спросил Сурков.
Никто не шелохнулся, и если бы не зима, то было б слышно, как летит муха.
- Если вопросов нет, я подписываю, - объявил Сурков.
- Майор Арцыбулин! - скомандовал начальник Особой инспекции, едва Сурков оторвал перо от бумаги.
- Я! - встав навытяжку, хрипло ответил тот.
- Сдать оружие, удостоверение личности и служебные документы!
- Разрешите, товарищ генерал...
- Проводите его! - приказал особист. - А по дороге разъясните сотруднику... - э-э-э, бывшему сотруднику, порядок увольнения из Органов. Сдавайте дела, Арцыбулин. Остальное - в рабочем порядке.
Стук каблуков двух сотрудников Особой инспекции провожал уход Арцыбулина. Он шел, сосредоточенно глядя в пол, будто опасаясь споткнуться, и на него никто не смотрел. В гробовой тишине маслянисто щелкнула дверь, и шорох облегчения пронесся по залу.
- Подполковник Марков! - раздалось после недолгой заминки. - Разрешите вопрос, товарищ генерал!
Сурков неодобрительно взглянул на поднявшегося в задних рядах непомерно тучного офицера и молча кивнул.
- За что наказан подполковник Коршунов? Он ведь не участвовал в реализации...
Генерал Голубев приподнялся, чтобы осадить подчиненного, но Сурков тронул заместителя за локоть и, кашлянув, ответил:
- Вопрос не по существу, но вопрос правильный, и на него надо ответить. Да, Коршунов, не был задействован в активных мероприятиях, но фигуранты - с его "земли", из его зоны ответственности. Переводя, подчеркиваю: не наказывая, а переводя, - подполковника Коршунова на другую должность, хочу напомнить линейным подразделениям: все, что делается на закрепленной территории - ваша забота. Подчеркиваю - все! Вне зависимости от того, какая служба проводит у вас операцию! Прошу всех учесть и принять к сведению. Понятно, товарищ подполковник?
- Так точно, товарищ генерал! - пытаясь вытянуться по стойке "смирно", откликнулся Маркин и, тяжело опустившись на стул, достал носовой платок утереть вспотевшее лицо.
- Распустились! Не офицеры, а беременные бабы, - сказал Сурков Голубеву.
- Марков очень толковый и работящий следователь. Вот и надорвал сердце. Месяц отлежал с гипертоническим кризом, только что из госпиталя. Видно придется комиссовать, а жаль, очень жаль, - тихо ответил Голубев.
- Если характеризуете положительно, то перед увольнением представьте к внеочередному званию. Толковых людей надо ценить, чтобы другим в назидание, - вставая, заключил Сурков.
- Товарищи офицеры! - скомандовал заместитель Суркова по службе.
Не в лад загрохали стулья. Все встали, приветствуя уходящих из зала генералов.
- Пронесло! - уже выходя, расслышал Сурков чей-то облегченный возглас.
* * *
Дверь отворилась без стука, едва Сурков сел в свое кресло.
- Явился, аки привидение, - улыбаясь, повторил старую армейскую шутку( начальник Особой инспекции.
- Заходи, Михал Матвеич. Погоняй чаек, пока я читаю, - махнул ему рукой Сурков.
Пока помощник возился с чаем и закуской, Сурков открыл принесенное особистом личное дело. Пропустив пару десятков листов, подколотых сверху, Сурков остановился на документе, составленном несколько лет назад.
Сов. Секретно.
Экз. - единств
СЛУЖЕБНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА
на майора КГБ СССР Кошелева Павла Константиновича - оперативный псевдоним - Коршунов Павел Васильевич (Николаевич)
Кошелев Павел Константинович, 1952 г.р., русский,
член КПСС, образование высшее, женат, имеет сына,
воинское звание - майор, проходит службу в
должности заместителя начальника отделения
5-й службы УКГБ с 1979 г.
Кошелев Павел Константинович родился 26 сентября 1952 года в поселке Назия Волховского района Ленинградской области в семье служащих. После окончания средней школы поступил на юридический факультет Ленинградского государственного университета, который окончил с отличием в 1974 году по специальности "юрист-правовед".
В том же году после проведения специальных проверочных мероприятий зачислен в УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области. Стажировку с исполнением обязанностей по направленности 5-й службы прошел успешно, зарекомендовав себя энергичным и добросовестным сотрудником.
Принимал непосредственное участие в ряде оперативных разработок и их реализации, связанных с предотвращением идеологических диверсий, с распространением антисоветских и иных запрещенных материалов, а также с противодействием распространению нездоровых настроений в среде творческой интеллигенции, включая выявление и нейтрализацию их активных носителей. В своей работе тов. Кошелев особое внимание уделял работе с неформальными объединениями и отдельными группами негативной направленности.
По инициативе и при участии тов. Кошелева П.К. был проведен широкий комплекс мероприятий по установлению контроля над определенными кругами ленинградской молодежи с неустановившимися мировоззренческими ориентирами. В частности, в тесном взаимодействии с отраслевыми отделами ОК КПСС и ОК ВЛКСМ были организованы: объединение самодеятельных литераторов "Клуб-81", Товарищество экспериментального изобразительного искусства, а также музыкальный рок-клуб.
В результате соответствующих оперативных мероприятий, смело и решительно проведенных под руководством тов. Коршунова, действовавшего в негативной среде под прикрытием ОК ВЛКСМ и Управления культуры Ленгорисполкома, резко повысился уровень агентурных разработок, пресечены попытки западных спецслужб повлиять на умонастроение отдельных категорий советских людей, негативные процессы среди творческих работников и работников идеологического фронта были взяты под усиленный контроль.
Следует отметить глубокие знания особенностей контрразведывательной деятельности, незаурядное мастерство, выдумку и предприимчивость, постоянно проявляемые тов. Кошелевым П.К. при планировании, также личное мужество при проведении оперативно-агентурных, установочно-розыскных и вербовочных мероприятий.
В условиях обострения идеологической борьбы под руководством и при непосредственном участии тов. Кошелева П.К. были арестованы и привлечены к уголовной ответственности свыше 30 человек; в отношении более чем 160 проведено профилактирование различных категорий.
В числе указанного контингента - организаторы так называемого "феминистского" клуба "Мария" и издатели подпольного журнала антисоветской направленности с аналогичным названием Н. Лазарева и Г. Григорьева, бывший член СП СССР Л. Друскин, редакторы подпольного Информационного бюллетеня Долинин и Евдокимов, распространитель антисоветской литературы М. Поляков, диссидентка-антисоветчица Ю. Вознесенская, распространитель непристойных и антисоветских картин Г. Михайлов и другие, изобличение и осуждение которых было с удовлетворением встречено общественностью, получило положительную оценку в советской и партийной печати.
Плановые задания по вербовке агентуры и привлечению доверенных лиц выполняются тов. Кошелевым П.К. с показателями не ниже, чем 107,6 %. Он блестяще владеет различными видами боевых единоборств, является мастером спорта СССР по самбо, постоянно совершенствует морально-психологическую, политическую и физическую подготовку
Тов. Кошелев П.К. пользуется заслуженным авторитетом и доверием в коллективе, неоднократно избирался в выборные органы, был секретарем комсомольской организации Управления, будучи членом парткома Управления, отвечал за культурно-массовую работу.
Характеристика выдана в связи с представлением к награждению почетным знаком "70 лет органам ВЧК-ОГПУ-КГБ".
<...>
- Черт ногу сломит, прежде чем до сути доберешься. Разве ж можно так о живом человеке? - сбросив очки на стол, воскликнул Сурков.
- Кадры - дело тонкое. Не мы придумали, не нам изменять, - дружелюбно откликнулся особист.
- Скажи, Михал Матвеич, по человечески: можно с Кошелевым кашу сварить или нет? Я тут, понимаешь, глубокую комбинацию задумал, хочу его задействовать.
- В принципе я бы характеризовал парня положительно. Но надо смотреть по какой линии. На заграницу или по направленности 2-й службы* я бы воздержался.
- Почему?
- По складу характера он нуждается в коллективе. Как говорят наши психологи - "человек команды". Кстати, и коллектив нуждается в нем. Если, где собирается компания, то Паша всегда тут, как тут. Гитара, песни - все при нем. Как говорится, первый парень на деревне... на русской деревне! А в загранке не потянет, нет не потянет.
- И черт с ней, есть у нас еще дома дела! Они важнее. Кстати о делах: помнишь наш пароль для явки в этом, - как его - в Суррее?
- А то! Разве ж забудешь: "Дело было вечером, делать было нечего!" ухмыльнулся Михаил Матвеевич
- Мне как раз шотландского привезли, "Блю лейбл"! - сказал Сурков, доставая из сейфа квадратную бутылку. - Вечно путаю, где "блю", а где "бля". Эх, раньше водку делали! Вспомнишь - слеза прошибает. Впрочем и виски неплохо.
- Самый генеральский напиток. Нам, полковникам не положено.
- Брось, Михал Матвеич! Такой полковник трех генералов стоит. А твой тонкий намек понял: завтра пришлю, чтобы нашу с тобой молодость не забывал.
За разговорами выпили почти всю бутылку, и, проводив старого приятеля, Сурков стал собираться. Перед тем, как надеть пальто, он вызвал помощника, чтобы тот сдал в спецотдел подписанные документы.
- Товарищ генерал! Что с Беркесовым делать? Вы его на четырнадцать двадцать вызвали, с тех пор сидит, - виновато спросил помощник, принимая папку с подписанными за день бумагами.
- Я Черкесова не вызывал, - удивился Сурков.
- Не Черкесова, а Беркесова! Их все путают: оба из следствия и оба подполковники. Вы недавно на Черкесова наградные документы утверждали, а Беркесов - это тот, кто ведет дело Брусницына, - деликатно напомнил помощник.
- На этом деле орден не высидишь, так чего же он дурью мается? Я на совещании всем задачи поставил, пусть выполняет, - рассудил Сурков.
- Он на совещании не был. Весь день в приемной, как пришитый, ждет, как вы приказали.
- Черт с ним, давай его сюда, - поморщился Сурков, взглянув на часы. Предупреди, чтобы коротко. Сейчас двадцать один пятьдесят семь. Машину на выезд - в двадцать два десять... Нет, не успею - в двадцать два пятнадцать!
Едва закрыв за собой дверь Беркесов доложил, что следствие идет по плану и затруднений нет.
- Повторять то, что говорил на совещании не буду, - не дав договорить, сказал Сурков. - Но, как говорится, на короткой ноге... Операцию свертываем. Твоего подследственного придется выпускать. Все подробности - у Голубева...
- Как же так, товарищ генерал? До завершения осталось двенадцать дней Если надо, я в неделю уложусь, - растерялся Беркесов.
- Это - приказ! - воскликнул Сурков.
- Нельзя его выпускать, товарищ генерал, нельзя!
- Что предлагаете?
- Прекратить дело по нашим статьям и передать в милицию. Наркотики их подследственность, пусть дорабатывают и передают в суд, как по закону положено, - в ту же секунду выпалил Беркесов.
- Грамотную комбинацию выстроил! Обделались мы, а мордой в кучу милицию. Пусть нюхают! Ох, хитер ты, подполковник, - тут же оценив предложение, восхитился Сурков. - Завтра согласуй с Голубевым на немедленную реализацию.
- Разрешите задействовать службы для прикрытия по милицейской линии? торопясь за выходящим из кабинета Сурковым, на ходу спросил Беркесов.
2.18 ПОД УТРО ВЫСВЕТИЛИСЬ ЗВЕЗДЫ
Талая, слякотная ночь давно перевалила за половину, и ближе к утру подул ровный северный ветер. Он был не слишком сильным и за пару часов только чуть подсушил улицы. Однако холод оказался сильнее, и мало-помалу город покрылся ледяной коркой, тяжелые наросты замерзшего снега зависли с крыш и карнизов над безлюдными тротуарами.
- Плетешься, как телега по теплому дерьму. Давай быстрее! - прикрикнул Волконицкий на шофера. Тот что-то буркнул и резко прибавил скорость. Но на ближайшем перекрестке машину занесло, водитель с трудом увернулся от сфетофорного стояка.
Лариса задремала, едва выехали из авиагородка, и проснулась от негромкого, с хрипотцой голоса шофера. Было почти пять, машина стояла возле их парадной, и в салоне горел свет.
- Зима на поворот зашла, заметно светает, да и день стал длиньше. Вон, гляньте, звезды какие яркие, - уютно говорил шофер, ожидая, пока Волконицкий подпишет путевой лист.
От свежего морозного воздуха прояснилось, она вспомнила все, что случилось вчера, и стало безумно стыдно за сумасшедший звонок Борису.
Едва зайдя в лифт, Николай потянулся обнять, но она отвернулась.
- Ради Бога, не трогай меня! Потом, потом поговорим.
Войдя в квартиру, Лариса тут же заперлась в ванной и долго плакала, сама не зная о чем. Потом залезла под душ и полчаса хлестала себя горячей водой, почти кипятком попеременно с холодной. От мысли улечься рядом с мужем ее била дрожь, и становилось гадко.
Укутавшись в два махровых халата - свой и Николая, - она уселась на кухне и наугад открыла книгу, которую почти всегда носила с собой:
" ...
- Помоги мне, - шептала лежавшая на песке птица еле слышно, будто была готова вот-вот расстаться с жизнью. - Больше всего на свете я хочу летать...
- Что ж, не будем терять времени, - сказал Джонатан, - поднимайся со мной в воздух - и начнем.
- Мое крыло! Я совсем не могу шевельнуть крылом.
- Ты свободен, ты вправе жить, как велит твое "я", твое истинное "я", и ничто не может тебе помешать. Это Закон Великой Чайки, это - Закон!
- Ты говоришь, что я могу лететь?
- Я говорю, что ты свободен!
Так же легко и просто, как это было сказано, птица расправила крылья без малейших усилий! - и поднялась в темное ночное небо. Вся стая проснулась услышав одинокий голос, прокричавший с высоты пяти тысяч футов:
- СЛУШАЙТЕ ВСЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ! СЛУШАЙТЕ! Я МОГУ ЛЕТАТЬ!
На восходе солнца почти тысяча чаек толпилась вокруг Джонатана.
Им было безразлично, видят их или нет, они слушали и старались понять, что говорит Джонатан об очень простых вещах: о том, что чайка имеет право свободно летать по самой своей природе, и ничто не должно стеснять ее свободу - никакие обычаи, предрассудки, запреты или заблуждения.
- Даже если это Закон Стаи? - раздался голос из толпы чаек.
- Существует только один истинный Закон - тот, который помогает стать свободным. Другого нет, - тихо ответил Джонатан, но его услышали все.
..."
- Накуролесила и опять со своей птичьей книжицей, - запахивая халат, и зевая заворчала свекровь. - Коля из-за тебя ночь не спал, дежурного по Обкому на ноги поднял...
- Дежурный-то зачем? - не удержалась Лариса.
- Где же машину ночью взять? Только через дежурного. Ох, не к добру эти твои полеты во сне и наяву, не к добру. Сын растет, мать не видя. Пора бы тебе, милая, дурь из головы выбрасывать. Дело к тридцати идет.
* * *
Ровно в шесть утра оставленный с вечера репродуктор врезался в неспокойный сон первого секретаря Петроградского райкома КПСС Виктора Михайловича Котова величавым напевом Гимна: "... Да здравствует созданный волей народов, великий, могучий Советский Союз! ... Нас к торжеству коммунизма ве-е-едет!"
Не затихли последние звуки, а Котов уже был на ногах и на знакомое приветствие диктора "С добрым утром, дорогие товарищи!" ответил вслух: "С добрым утром!".
Поджигая газ, он в который раз подумал, что пора бы жениться, но эта мысль была вялой и мимолетной, и через минуту под жужжание электробритвы "Харьков" Котов уже припоминал сегодняшние дела: что нужно сделать перед выездом в Обком, кого вызвать и какие документы взять для беседы с Гидасповым, назначенной сразу после планового совещания по идеологическим вопросам.
С идеологией последнее время очень не гладко. Демократы совсем распоясались - клеят листовки прямо на дверях райкома. Последняя даже запомнилась возмутительной наглостью: "Говорят, партаппарату вновь повысили зарплату. Нам дороже с каждым днем аппарат и все кто в нем!".
Все это - ложь. Во-первых, оклады партийным работникам не повышали уже три месяца. Во-вторых, издевательское "нам дороже...". Ведь каждый нормальный советский человек действительно дорожит своими избранниками потому, что твердо знает: в партийные и советские органы попадают лучшие из лучших, а если кое-где порой и просачиваются недостойные, то от них быстро избавляются.
"Пора наконец занять рубежи, отступать за которые никому непозволительно, - водя по щеке бритвой, размышлял Котов. - Надо смело и решительно бороться за умы и души человека. Каждой бессовестной и грязной листовке противопоставлять десятки, сотни образцов массовой пропаганды и наглядной агитации. Например, эскиз плаката, который принесли вчера на утверждение. Крупным планом - умный и волевой руководитель с партбилетом в руке, а по левому верхнему углу броско: "Член я партии, слуга и сын народа! Неколебим я в преданности ей!"
Котов даже пропел на разные мотивы, то повышая, то понижая голос, но, повторив в третий раз, вдруг спохватился: "Почему ЕЙ, то есть партии? Это, конечно, правильно, очень правильно, но там говорится и о народе: "слуга и сын народа". Значит, нужно писать: "ИМ! Неколебим я в преданности ИМ!" Только так надо в данном контексте - еще раз напомнить простым людям о том, что именно ПАРТИЯ - истинная защитница и надежда народа!
"А Шилов пропустил слово "ей". Бездарь! Ни до чего сам не додумается. Никому нельзя доверять, всех поправлять надо", - рассердился Котов. - "Что касается пакостников, которые уродуют архитектуру, то их давно пора сажать! Хватит им стенки марать! На стройках народного хозяйства рабочих рук не хватает. В трудовых лагерях научат грамоте и культуре. Надо бы по душам поговорить с Коршуновым. Он мужик информированный и неглупый, поможет сориентироваться", - думал Котов.
Если бы Виктор Михайлович верил в телепатию и обладал даром чтения мыслей на расстоянии, то несказанно б удивился.
* * *
Павел Васильевич перешел в осмысленный контакт с окружающей средой сразу и бесповоротно. Мгновенно оценив обстановку, он понял, что до подъема осталось полтора часа, и только после этого вспомнил о вчерашнем разговоре.
"Значит, новое место службы. Хватил отсиживаться в районе - не мой уровень. Но рвать нельзя, на всякий случай нужно хорошо попрощаться с Котовым, зачем врагов наживать, - думал он. - И все-таки жаль, что операцию прикрыли. Разработали замысел, спланировали с большой перспективой и вот прокол на мелочи. Впрочем, почему на мелочи? В нашем деле мелочей не бывает, да как часто об этом забываем, даже лучшие и толковейшие чекисты иногда забывают и ошибаются. Ошибаются, как минеры - всего один раз!"
И вдруг совсем некстати в голове подполковника отпелась дурацкая частушка, отпелась по-бабьи, с подвыванием и переборами: "Пока связист вертел катушку, чекист имел его подружку!".
От назойливого припева было трудно отвязаться, но он сосредоточился и по счету "три" рывком встал с кровати.
* * *
Час спустя хлопнула неплотно закрытая форточка, и в спальне Рубашкиных загудел ледяной ветер. Катя потянула на себя одеяло, но через несколько минут снова стало холодно.
- Закрой форточку, Петя, - попросила она, но тот что-то пробормотал и повернулся на другой бок.
- Опять нахлестался, бестолочь! - выругалась Катя, но делать было нечего - поворочавшись, она встала и пошла к окну.
- Старуха, дверь закрой! - неожиданно ясным голосом выговорил Рубашкин.
* * *
Горлов встал вместе с Ниной собирать дочку в школу. Только плеснув в лицо холодной водой, он проснулся окончательно.
"Как она сказала? Я тебя так люблю? Да, неважно, что, важно, как!" думал он и, глядя в зеркало, радостно улыбался.
- Представляешь, папочка, учитель по природе* сказал, что за восемь миллионов лет в недрах Земли ничего существенного не произошло, - глотая бутерброд, говорила Маша. - И до сих пор никто не может понять, почему столько времени прошло, а ничего не случилось. Как ты думаешь, разве такое бывает?
- Вполне возможно. Они ведь недра, - рассеянно отвечал Горлов, и видя, что дочь не понимает, пытался объяснить: "Понимаешь, недра - это такие глубины, где никто никогда не бывал. Там нет ни одной живой души, даже червяков, только камни, глина и вода, о кое-где все горит, будто в доменной печи..."
* * *
К тому времени, когда Маша вышла из дому, очистившееся от туч небо налилось густой синевой, а выцветающие от близкого рассвета звезды угасали одна за другой. Заслоненный громадами серых зданий Восток наполнялся алым сиянием, обещая крепкий мороз с колючим и злым ветром. Но Маша не смотрела на небо и не думала о звездах. Тяжелый ранец с учебниками оттягивал спину; она шла, по-старушечьи согнувшись, и, переходя улицу, осторожно дожидалась, пока проедут машины.
Конец 2-й части
Часть 3. Реализованное наложение
3.1. ВЫШЕ УРОВЕНЬ АНАЛИЗА ПРОЦЕССОВ!
В приемной председателя КГБ было светло и просторно - большой письменный стол помощника с казенной лампой под зеленым абажуром, сбоку приставная тумбочка с множеством телефонов, на стене - потемневший от времени портрет Ленина, а напротив вдоль всей стены вытянулась линия стульев, обитых бардовым бархатом. Тишину нарушал только постоянный шорох больших, в полтора человеческих роста немецких часов. Каждые четверть часа они гулко отбивали незнакомую мелодию, а когда стрелки сошлись на двенадцати, раздался скрип, со скрежетом распахнулась неприметная дверца, и выскочившее оттуда птичье чучело со вкусом откуковало положенное число раз.
Сурков не услышал ни звонка, ни зуммера, но помощник вдруг снял трубку одного из аппаратов, что-то коротко ответил и, положив трубку на место, вежливо предупредил:
- Товарищ Крючков выезжает со Старой площади, прибудет через восемь минут.
Вскоре через комнату прошел официант с подносом, накрытым белоснежной салфеткой, Сурков догадался, что Председатель уже у себя. Потом в кабинет зашли два сотрудника, пиджак одного из них был сильно помят и подмышкой топорщился. Они вскоре вышли; в мятом пиджаке шел сзади, а передний нес в руке потертый фибровый чемоданчик, прикованный к руке браслетом с никелированной цепочкой.
- Заходите, Алексей Анатольевич! - пригласил помощник и, выйдя из-за стола, открыл первую из двух дверей кабинета.
Крючков держал по телефонной трубке у каждого уха, третья лежала на столе микрофоном вверх, и он говорил в три аппарата одновременно:
- Да, действуйте! Действуйте активно, но дружно и, главное, согласованно... Нет, старшего не назначаю, у каждого своя зона ответственности... Инициативу разрешаю, разрешаю любую инициативу, если на пользу делу... Да, шифровки будут отправлены, они уже в работе! И еще раз повторю: Центральный аппарат по возможности не вмешивайте, работайте согласованно друг с другом.
- Все! - облегченно вздохнув, Крючков одну за другой положил трубки на место. - ЗАС-селектор* на профилактике. Нашли, понимаешь, время, недовольно пожав плечами, объяснил он. - Ты садись, в ногах правды нет, разговор будет долгим, спланирован на тридцать минут.
- Прибалтику озадачивал, - дождавшись, пока Сурков усядется, кивнул на телефоны Крючков. - Кстати, твои соседи, поэтому введу в курс дела. Как ты знаешь, мы еще в восемьдесят восьмом году забили тревогу по ситуации. Сперва в Литве националисты закопошились, потом - в Латвии и, наконец, - в Эстонии. Тамошние группы "Хельсинки", которых в свое время не добили, уже не стесняются - открыто ставят вопрос о восстановлении независимости с возвратом к статусу на 39-й год. На Съездах народных депутатов талдычат об одном: дескать, нужно разобраться с договором Молотова-Риббентропа. Подавай им секретные протоколы и все! Избранники уши развесили: как же, белые пятна истории, сталинщина и все такое. Ну, как до этого кагала довести простую ясность, что история всем этим гарибальди - по глубокому барабану. Им от нас отгородиться, свои порядки реставрировать, а остальное трын-трава. Наши агенты пытались депутатам мозги прояснить, но их никто не послушал.
- Наконец в ЦК спохватились и поставили задачу: отслеживать ситуацию и разрабатывать предложения для Политбюро по предотвращению сепаратизма, последнее слово Председатель произнес нараспев с отчетливым мягким знаком в последнем слоге: "се-е-епаратизьма". - И, как всегда, задали нам координацию действий министерств и отделов ЦК. От отделов толку не жди, а, что касается министерств, - их раз, два и обчелся: мы, Минобороны, да МВД. На милицию надежды нет, местные кадры давно распропагандированы...
- Мои офицеры ставят вопрос о слиянии МВД с Комитетом в одно ведомство, как раньше, - кстати вспомнив выступление Коршунова на партсобрании, сказал Сурков.
- В умелых руках любой вопрос стоит, а тут: ставь, не ставь - без разницы. Вот, мы хотели внутренние войска под себя взять, бились, бились, да не получилось. У военных отобрать - отобрали. В ЦК спорили, спорили, в конце концов отдали в МВД, что ни нашим, ни вашим. А военные норовят в сторону...
- Военных понять можно, Владимир Александрович. С Тбилиси нахлебались, до конца века хватит, - заметил Сурков.
- Задачи сегодня решаются, а до конца века еще дожить надо, и без армии - никак. У нас активных штыков - только дивизия Дзержинского, да спецподразделения. Что они смогут сделать кроме, как народ попугать? возразил Крючков. - В результате получается, как в сказке: "А и Б сидели на трубе - А упало, Б пропало, что осталось...?" Остались только мы, чтобы самих себя координировать. Вот так сидим и координируем. Агентуры во все дырки напихали - у литовцев в "Саюдисе" каждый третий наш - а толку никакого.
- У меня такая же обстановка. Обком ни одной реализации не разрешает, - вставил Сурков.
- Подожди со своими реализациями, до них еще дойдем, - поморщился Крючков. - Короче, у моих терпение лопнуло. Собрали мне все оперативные материалы, толковую справку подготовили и - с Богом! - благословили в ЦК, к Михаилу Сергеевичу. Просим-де добро на активные культурные, так сказать, культурно-массовые мероприятия. Месяц, другой - ни ответа, ни привета. И тут, как назло, появился повод нагадить. Имею в виду историю с твоими "Волкодавами". Меня прораб перестройки Яковлев встретил и за пуговицу взял так, что не отвертеться: "Зачем и почему Комитет провоцирует демократическую общественность? Зачем нарушает монолитную сплоченность вокруг ленинского курса партии на правовое государство?" И "Литературкой" с намеком тычет.
- Будем, говорит, на Политбюро выносить. Что ж, на Политбюро, так на Политбюро! Мне терять нечего, осточертела вся эта тягомотина. И перед сотрудниками стыдно. Они мне - по делу, а я в ответ: ни рыба, ни мясо, как сморщенный хер у дохлого зайца. Сколько можно, в конце концов, донесения собирать? Тонны бумаги исписали, а противнику - хоть бы хны.
Крючков покраснел, чувствовалось, что он искренне переживает и говорит откровенно, не заботясь, если кто услышит.
"Допекли человека, а ведь разведчик, каких мало, от Бога", сочувствуя, подумал Сурков.
- Как только получил твою справку, грамотно, кстати, подготовлена, поощри от моего имени исполнителей...
- Один исполнитель: подполковник Коршунов, - сказал Сурков.
- Передай мою большую благодарность и выправь представление к полковнику или премию, как считаешь лучше
- Говорят, лучше маленький рубль, чем большое спасибо, Владимир Александрович, - позволил себе пошутить Сурков.
- Твой кадр, тебе виднее! В общем переслал Яковлеву, после звоню: мол, собирай Политбюро, пусть рассудит, терпеть больше нет мочи. Собрать Политбюро - кишка тонка, собрались на расширенном секретариате. Я, поверишь - полночи не спал! Это с моими-то нервами так волноваться! Дали мне слово, я в двадцать минут уложился, материалы каждому из спецчемодана под расписку выданы, даже Михал Сергеичу пришлось закорючку поставить. Поморщился, но расписался: режим есть режим!
Короче, я доложился, а в ответ - тишина. Только бумага шуршит. Наконец Хозяин не выдержал: "Я, - говорит, - затрону по докладу товарища Крючкова такую тему, как закрытая информация. Получая шифровки, я сразу вижу, где почерк ГРУ, где КГБ, где другого, так сказать, ведомства. И когда идет анализ ситуации, в миг отличаю, где правда, а что нам навязывается, как правда".
Оборачивается ко мне и замолкает минуты на три. И, буквально сверля меня взглядом: "Владимир Александрович! Я на тебя смотрю. Очень важно, сколько процентов волнений ты списываешь на подростков, а сколько связано с глубинными политическими течениями. Боюсь, разучился ты эти процессы различать, а мы в Политбюро должны иметь правильную и своевременную картину. И как бы у тебя, товарищ Крючков, не получилось, что дела делаются без ведома Политбюро. Хочу тебе напомнить, и тебе, Дмитрий Тимофеевич*: отныне без решения Политбюро ни армия, ни КГБ ни в каких делах не должны участвовать!
Я спросил: "Михаил Сергеевич, так чем же мы должны заниматься?"
А он в ответ - на полтора часа. Мол, руководство партии должно наладить отношения с демократической интеллигенцией. Она, де, глубоко исторически связана с народом, носитель национальной идеи. Театр, кино, романы с поэзией - всех муз помянул. А в конце бац: "КГБ должен заниматься прогнозированием! Выше поднимайте, товарищ Крючков, уровень анализа политических процессов!"**
- Вот, - говорит, - ваша главная задача!
Выдохнув последнюю фразу, Крючков будто скукожился, неподвижно ссутулившись за большим письменным столом.
- Мы с вами, Владимир Александрович, пережили многое, переживем и это. Главное, чтобы совесть перед народом и партией была чиста, - искренне сказал Сурков.
- Что пережили многое - это ты, Алексей Анатольевич, прав. А что совесть чиста - не согласен. Все ли мы сделали и делаем, что сердце и долг подсказывают? Молчишь? То-то! Поговорил с тобой и вижу: ты за наше дело, за верность чекистским принципам. Тебя учить не надо, что делать, сам знаешь. Поэтому, скажу то же, что товарищам в Прибалтике: бери инициативу на себя, ответственность не перекладывай, но знай: пока я здесь, в этом кабинете, всегда прикрою.
Крючков с досадой посмотрел на запищавший телефон и, не сняв трубку, встал попрощаться.
- Документы на присвоение тебе генерал-лейтенанта я пока придержал. Через месяц повысим уровень анализа процессов, и я их скоренько проверну. Так что, готовь шило, дырки на погонах сверлить! - улыбнулся Крючков, крепко пожимая Суркову руку.
- Спасибо, Владимир Александрович, - ответил тот.
- Как ты говорил про "спасибо"?
- Спасибо не шелестит и не булькает, - ответил Сурков.
- Обещаю лично приехать на представление и выступить перед твоим личным составом. Тогда и побулькаем! Гляди, не вздумай зажать положенное.
- Можно ориентировать офицеров, товарищ генерал-полковник, что точно приедете?
- Даю слово почетного чекиста, - улыбнулся Крючков и посмотрел на часы.
"Значит, не врет насчет генерал-лейтенанта, - выходя из кабинета, подумал Сурков. - А насчет анализа? Проанализируем, как отцы и деды учили. Только дурак не поймет, что надо: почта, мосты и телеграф - в решающем месте, в решающий час!"
3.2. "КОММУНИСТЫ ВСЕГДА ВЕРНЫ ПРАВДЕ",
- с этих слов началась беседа Генерального секретаря Бразильской коммунистической партии товарища Жиокондо ДИАСА с первым секретарем Ленинградского Областного Комитета КПСС тов. Гидасповым Б.В.. Во встрече участвовали: член бюро ОК КПСС т. Сурков А.А., заместитель заведующего отделом ОК КПСС т. Кузин О.С., первый секретарь Петрогадского РК КПСС т. Котов В.М., а также члены руководящих органов БКП и ответственные сотрудники ЦК КПСС, сопровождающие тов. Диаса в его поездке по СССР.
В ходе встречи тов. Диас сказал: "В последнее время мне довелось участвовать в работе съездов коммунистов Кубы, Въетнама, ГДР, Венгрии и других социалистических стран. Но никакой из этих форумов не ожидался с таким нетерпением и надеждой, как намеченный на ближайшее время XYIII-й Съезд Коммунистической партии Советского Союза. Заинтересованное ожидание этого судьбоносного события ощущается во всем мире. Ведь прямой и честный разговор о будущем мирового пролетариата и всего коммунистического движения имеет огромное политическое значение. Не будет преувеличением сказать - нет на земле партии или правительства, которые обошли бы вниманием доклад товарища Горбачева о положении в стране и в мире. Предстоящий Съезд КПСС это поистине историческое событие, от которого зависят будущее и судьбы миллиардов простых людей на всех пяти континентах....
- Долго еще? - с порога закричал Кокосов.
- Минут десять, - отрываясь от пишущей машинки, ответил Рубашкин.
- Может, из-за тебя газету задержать? Тебе шанс выпал, а ты меня подводишь. Будешь копаться, выгоню! - не дождавшись ответа, Кокосов сильно хлопнул дверью, и со стола полетели листы бумаги.
Шанс действительно выпал. После случая в Смольном и статьи в "Литературке" с Петром никто не хотел иметь дело. В какой бы редакции он не появился, от него отворачивались, и за последний месяц он не заработал ни копейки. Поэтому Рубашкин обрадовался звонку Кокосова.
- У меня все в гриппе, работать некому. Срочно одевайся и подъезжай, как всегда лаконично сказал он.
- А гонорар? - еще не успев проснуться, спросил Рубашкин.
- Стяжатель! - вскричал Кокосов и, вздохнув, согласился на полуторную оплату. - Давай скорее, и тачка за мой счет.
Так Рубашкин оказался в редакции "Смены", где его усадили в кабинете заболевшей Нины Плотниковой. Впрочем, кабинетом маленькую, без окон каморку мог назвать только неисправимый оптимист, но Рубашкин был и этому рад. Работа сводилась к переписыванию официальных сообщений и записи того, что наговаривали по телефону выездные корреспонденты. Все это прямо с машинки Рубашкин отдавал Кокосову, тот - выпускающему редактору, а от него - в наборную. Иногда заметки возвращались исчирканными сверху донизу, и Петру приходилось переписывать заново под непрекращающиеся окрики: "Давай!", "Скорее!", "Опаздываем!". С деньгами Кокосов не обманул: платили от трех до четырех копеек за строчку, и в день выходило пять-шесть рублей.
Покончив с товарищем Диасом и сопровождавшими его лицами, - имя своего бывшего начальника Петр отпечатал равнодушно, как совсем постороннего, - он взялся за следующий материал. Прочитав, о чем пойдет речь, Рубашкин быстро, не вдумываясь, застучал по клавишам машинки:
ПРИНИМАЙ, РОДИНА, РАПОРТ МОСКВИЧЕЙ И ЛЕНИНГРАДЦЕВ!
Центральное Статистическое Управление СССР подвело итоги выполнения работы народного хозяйства страны за минувший, 1989 год. Прилив трудового энтузиазма, стремление работать еще лучше вызвала у трудящихся Советского Союза атмосфера демократизации и гласности, перестройка всех сторон жизни нашего общества, а также известие о проведении XXYIII Съезда КПСС.
Соревнуясь за достойную встречу Съезда, коллективы промышленных предприятий Москвы и Ленинграда досрочно, к 26 декабря выполнили государственный план по валовому производству важнейших видов продукции.
Проведена значительная работа по техническому перевооружению предприятий, внедрению новой техники, улучшению организации производства и повышению качества выпускаемых изделий.
Труженики Ленинграда и Ленинградской области перевыполнили плановые задания по росту производительности труда, а от снижения себестоимости продукции получили более 40 миллионов рублей сверхплановой экономии. Сверх плана изготовлено более чем на 36 миллионов рублей товаров народного потребления...
Помедлив, Рубашкин дописал: "..., пользующихся большим спросом среди покупателей".
"Конечно пользуются, если в магазинах - шаром покати", - решил он и со спокойной душой продолжил:
... В числе первых выполнили социалистические обязательства Московский, Выборгский, Василеостровский, Смольнинский, Дзержинский и Невский районы Ленинграда, а также три района области: Лужский, Волосовский и Ломоносовский.
Перечисление районов было самым легким - легче не придумать, голова совсем не нагружалась, и никто не смел вычеркнуть - за порядком и правильностью строго следили в Обкоме. Рубашкин довольно улыбнулся, подсчитав лишние строчки, и перемножил их на гонорарную ставку. Районы-передовики прибавили ему почти сорок копеек - как раз на бутылку пива и пачку сигарет.
На ленинградских заводах, фабриках, стройках, в совхозах, в организациях и учреждениях ширится социалистическое соревнование в честь XXVIII Cъезда КПСС. Увлеченные идеями перестройки, трудящиеся Ленинграда и области мобилизуют все силы и творческую энергию на то, чтобы увеличить свой вклад во всенародное дело создания материально-технической базы коммунизма!
- Готово! - крикнул Рубашкин, едва приоткрылась дверь. Кокосов стоя прочел написанное и хмуро буркнул: "Газета не резиновая - пиши короче!".
Петр не успел докурить сигарету, как позвонил Дима Григорьев.
- Старик, срочно в номер!
- Записываю, - погасив окурок, Петр обреченно взял шариковую ручку
- Абзац!
- Где абзац? - переспросил Рубашкин.
- Материал - абзацный. Пиши, не отвлекай:
"В Ленинградской организации Союза писателей СССР. На состоявшемся сегодня заседании правления Л/О СП рассмотрено персональное дело члена СП К.В. Брусницына, арестованного в начале января по обвинению в антисоветской пропаганде и агитации, а также в хранении наркотических веществ иностранного производства. Выступавшие сурово осудили Брусницына и большинством голосов постановили исключить Брусницына из Союза писателей.
Один из сотрудников УКГБ по Ленинградской области, пожелавший остаться неназванным, сообщил вашему корреспонденту, что следователи-чекисты решили не возбуждать в отношении Брусницына уголовного дела из гуманных соображений и передали материалы в Петроградское РУВД по месту жительства обвиняемого для расследования эпизодов, связанных с наркотиками.
Есть основания считать, что в ближайшее время Брусницын предстанет перед народным судом...
- Какие основания? Откуда? - перестав писать, закричал Рубашкин.
- Записал: "...предстанет перед судом"? Все! Гони к Витьке Кокосову и срочно в номер
- Я спрашиваю, откуда основания? - повторил Петр.
- Есть основания! Я отвечаю - прокола не будет, - быстро ответил Григорьев и бросил трубку.
Через несколько минут заглянул Кокосов:
- Подготовил Димкин материал?
Рубашкин протянул исписанный листок бумаги.
- Молодец Димка! Печатай быстрее, время поджимает, - прочитав, велел Кокосов.
- Это же вранье, от начал до конца - все вранье! Брусницын - член Народного фронта, его за это подставили...
- Кончай тянуть, нормальный оживляж, народ такое любит. Осудили, исключили, следствие закончится - все забудут. А пока коммуняки пусть радуются, демократы шебуршатся, и все вместе стоят в очереди за нашей газетой. Чего еще надо? Ты в журналисты пошел, так учись!
Рубашкин сглотнул горькую слюну, не зная, что ответить.
- Ладно, я сегодня добрый, сам обработаю, если тебе совесть не позволяет, - сказал Кокосов, взглянув на поникшего Петра. - Не горюй, делов-то на полкопейки!
Рубашкину стало неудобно, что Кокосов будет работать за него.
- Через пять минут сделаю.
Перепечатав сообщение слово в слово, Петр сам отнес его в секретариат и вернулся к себе. На душе было тяжко и муторно. Он вспомнил, как лет десять назад, - он тогда только начал работать в Объединении, - вместе со всеми поднял руку за дурацкую резолюцию, одобрявшую ввод войск в Афганистан и осуждающую академика Сахарова, названного предателем и агентом мирового то ли сионизма, то ли империализма.
"Хорошо, хоть моей фамилии под этим не будет" - тоскливо подумал Петр.
Он выкурил две сигареты подряд и взялся за телефон. К счастью Таланов оказался дома, и Петр пересказал ему заметку.
- Ты ничего не перепутал? - спросил Таланов дослушав до конца.
- Нет, все точно...
- Странно. Вчера адвокат говорил, что после выступления "Литературки" дело закрывают, а Константина вот-вот выпустят.
- Выходит не так, - сказал Рубашкин.
- Все-таки с милицией проще...
- Не поможет. Они вцепились намертво, а милиция - это стрелки перевести: мол, я не я, и лошадь не моя.
- Не переживай, что-нибудь придумаем. Приходи вечером, Салье с Филипповым будут - посоветуемся, - заключил Таланов.
- Ну и надымил! - входя воскликнул Кокосов. - Убери хлам со стола, сейчас Черенок с Потапенко подойдут. Нынче нормально отработали, пора отдохнуть культурно!
3.3. ХМУРОЕ УТРО
Приходилось говорить по трем телефонам, не отрываясь от чтения и визирования множества бумаг. Их беспрестанно подносили из других отделов, райкомов, секретариата и, Бог знает, откуда еще. Они скапливались на левом краю стола нарастающей грудой, иногда разлетались от сквозняка, и секретарша, ворча собирала их по всему кабинету.
Когда становилось невмоготу, Волконицкий запирал изнутри дверь, открывал сейф и выпивал полрюмки коньяка, закусывая лимоном с кусочком рафинада. От кофе пришлось отказаться - он уже не помогал, только тупыми толчками билось сердце, поднималось давление, стягивая виски тяжестью и тупой болью. Зато он пристрастился к чаю, густому и крепкому до черноты. Пачки индийского "со слоном" хватало на день-полтора, и буфетчица грозилась пожаловаться, что он превышает лимит.
Николай редко приезжал домой раньше двенадцати, а уезжал утром не позже половины восьмого. Удавалось выспаться разве что по выходным, но и тогда он брал с собой по чемодану документов и почти не вставал из-за письменного стола. Одно время одолела бессонница. От усталости и постоянного напряжения болели глаза и веки, будто засыпало мелким песком, но стоило коснуться подушки, подступала тревога, он ворочался, сбивая простыни и обливаясь липким потом. Потом приспособился проглатывать по сто - сто пятьдесят водки, и отключался сразу, проваливаясь в бесчувственный сон, как в лесную яму, заросшую мхом.
Домашние дела отошли как бы в другое измерение, он почти не говорил с сыном да и видел его один-два раза в неделю. Мать пыталась ворчать, но он делал вид, что слушает и не спорил. А жена будто исчезла из его жизни. Конечно, она существовала рядом, как некая физическая объективность, но после той жуткой ночи, когда она сбежала и пришлось разыскивать ее по всему городу, он внутренне отгородился, стараясь не обращать на нее внимания и по возможности не заговаривать.
Их общение ограничивалось только короткими просьбами выключить свет, закрыть (открыть) форточку, выстирать белье, погладить брюки или отыскать чистую рубашку. Она безропотно делала все, что он просил, но по ночам стала укрываться вторым одеялом и отодвигалась как можно дальше, на самый край к стенке. Однажды он проснулся от того, что услышал, как она плачет. Включив свет, он увидел ее опухшее, до безобразия отвратительное лицо со спутанными набок волосами, и стало противно.
- Допрыгалась, дура! Сама жить не хочешь, так хоть мне дай выспаться, - с внезапно нахлынувшей злостью закричал он.
Она всхлипнула еще громче и уже не могла остановиться.
- Убирайся к чертовой матери! - он замахнулся, чтобы ударить, но вовремя остановился, почему-то испугавшись ее взгляда.
Она боком соскользнула с постели и, подхватив халат, осторожно вышла из комнаты. Еще не было пяти, но Николай так и не смог заснуть. Промучившись больше часа, он встал. На кухне горел свет, Лариса спала, положив голову на скрещенные на столе руки.
- Иди в комнату, я завтракать буду, - он потряс ее за плечо, но она не сразу проснулась. Открыла глаза, в них было столько муки и боли, будто вернулась с похорон.
- Чего пялишься? Довела, что руки трясутся, - сказал Волконицкий, видя ее состояние, но не желая об этом думать. - Расселась, как снежная королева, а мне на работу пора, хоть бы чайник согрела.
Не дождавшись ответа, он пошел в ванну бриться. Голова болела и кружилась, а лицо было нездоровым, с какой-то желтизной и отеками вокруг глаз.
"Что-то надо с ней делать!" - безразлично думал он о жене, водя по щекам импортной электробритвой "Филлипс"; их недавно завезли в распределитель и продавали по спискам за двенадцать рублей. Закончив бритье, Волконицкий налил в пригоршню одеколона "Харлей" и с удовольствием растер лицо. Результат проявился незамедлительно: кожа обрела гладкость и упругость, появилась розоватость. Заметив маленький прыщик, он смочил ватку одеколоном и аккуратно надавил, тут же почувствовав жжение. Оно было приятным, и Волконицкий взял свежий клок ваты и, обильно смочив одеколоном, надавил сильнее.
Бросив вату в мусорную корзину, он заметил там марлю со следами крови, и его захлестнуло внезапное раздражение.
- Сука! Даже собственную грязь за собой убрать не можешь! Иди сюда, я что ли за тобой убирать должен? - крикнул он в полуоткрытую дверь.
Он выждал, но никто не отозвался, тогда он схватил мусорную корзину и ворвался в спальню. Почти не соображая от ярости, он замахнулся высыпать мусор прямо ей в лицо, но кровать была пуста, Ларисы в комнате не было.
"Сбежала гадина!" - догадался Волконицкий и растерянно поставил корзину на пол перед собой.
- Ты меня звал, Коленька? - сочувственно спросила незаметно вошедшая мать. - Иди завтракать, чайник уже вскипел, я свежего заварила и бутерброды намазала с ветчиной. С постной, как ты любишь.
- Куда Лариса сегодня летит? Она не говорила? - отводя глаза, спросил Волконицкий.
- В Мурманск, вечерним рейсом. Обещала Мишеньку в школу отправить, а сама ни свет, ни заря... Совсем от дома отбилась. Ох, пора бы ей эти разлеты бросить, пора! А то и до беды недалеко, - в который раз заворчала мать.
- Пора! - согласился Волконицкий. - Вот, пленум и митинг проведем, тогда я ею и займусь. Всерьез займусь - не таких перевоспитывали, похлеще нее обламывали! Так неужели с собственной женой не справлюсь?
3.4 СМЕЛО МЫ В БОЙ ПОЙДЕМ... ЗА СОЦИАЛИСТИЧЕСКИЕ ИДЕАЛЫ!
Он сел на заднее сиденье, а не впереди, как обычно, и, пока ехали в Смольный, заснул, даже не успев просмотреть заголовки на первой странице "Ленинградской правды".
- Приехали, Николай Владимирович, - деликатно напомнил водитель, и, выходя из машины, Волконицкий почувствовал бодрость и привычную собранность.
К себе в кабинет он вошел без десяти девять, когда до начала совещания еще оставалось больше часа. Поблагодарив секретаршу, подавшую крепкого чая, он велел никого не пускать, ни с кем не соединять и для надежности запереть приемную изнутри.
Прихлебывая горячий чай, он разложил на столе материалы к предстоящему совещанию. Оно обещало быть сложным и трудным - предстояло согласовать окончательный вариант выступления Гидаспова на общегородском митинге, который по замыслу Первого секретаря положит конец идеологическому наступлению демократов и вернет доверие людей к Обкому, повернет их лицом к партии.
Проще всего с лозунгами. Их список был давно готов и спущен в райкомы, а оттуда в первичные парторганизации. Если верить отчетам, лозунги уже давно нарисованы на кумачовых транспарантах и флагах, готовы списки ответственных и, утверждай - не утверждай - принципиальных изменений быть не может.
Волконицкий взял перечень лозунгов и решил на всякий случай еще раз пройтись по нему свежим взглядом. Текст был напечатан крупным, жирным шрифтом, каждая фраза отделялась от следующей тремя интервалами:
"Не дадим ударить перестройкой по коммунизму!"
"Нет антиленинизму!"
"Политбюро к отчету!"
"Нет, так не годится. Слишком резко и неопределенно. Кому должно отчитываться Политбюро - горлопанам в дырявых свитерах? Или инженерам с младшими научными сотрудниками?", - подумал Волконицкий и добавил: "...на внеочередном Пленуме ЦК КПСС!" Получилось серьезно и правильно:
"Политбюро к отчету на внеочередно м Пленуме ЦК КПСС!"
"Да, если кто и может спросить с Политбюро, так только Пленум или Съезд. Так и в Уставе партии записано, это и есть демократический централизм в действии", - подумал Волконицкий и стал читать дальше:
"Хватит каяться, надо работать!"
"Михаил Сергеевич, пора вспомнить о партии!"
"Члены ЦК, где ваша большевикская позиция?"
Последний лозунг Волконицкому не понравился. Обдумав несколько вариантов, он решил убрать слово "большевикская", тем более, что возникло сомнение, правильно ли оно написано. Получилось намного лучше, с большим идейным наполнением, кратко и выразительно:
"Члены ЦК, где ваша позиция?"
"Если спросят, будет, что сказать, а остальное пусть другие решают", подумал Волконицкий и отложил лозунги в тяжелую малиновую папку с золотым тиснением "Поручение Бюро Ленинградского ОК КПСС".
Следующим был список выступавших и толстая стопка согласованных и готовых к утверждению речей.
"Иван Никодимов, заместитель секретаря парткома объединения "Красное знамя", инструктор Кировского райкома Чайковский, слесарь Николай Саргин с "Электросилы", заведующий кафедрой научного коммунизма и диалектического материализма Лесотехнической академии Сухов..." - Волконицкий не раз слышал их выступления на различных мероприятиях. Это были проверенные, не раз испытанные ораторы, "золотые уста" партии и никаких сомнений в правильности их речей не было. Но последняя фамилия, вписанная от руки в самый конец списка, заставила задуматься.
"...Степашин Сергей Вадимович*, майор, старший преподаватель Высшего политического училища МВД СССР". Текста его выступления в общей пачке не оказалось.
"Откуда он вдруг взялся?" - удивился Волконицкий и хотел было позвонить Кузину, но посмотрев на часы раздумал: времени уже не было.
"Ладно - офицер, политработник, такие не подводят", - решил Волконицкий и неожиданно вспомнил из песни Окуджавы: "... и комиссары в пыльных шлемах склонились молча надо мной!"
"Почему "молча"? И почему "надо мной"?" - подумал Волкницкий. Почувствовав, как начинает болеть голова, не вставая, открыл сейф. Выпив полную рюмку коньяка и закусив лимоном, он ощутил разлившееся по всему телу тепло и уверенность в своих силах.
"Пусть над другими склоняются, а надо мной - еще рано. Не дождетесь!" - решил он.
Проект выступления Гидаспова он перечитывать не стал: оно было слишком длинным - на двадцати с лишним страницах, проглядел только отдельно напечатанные тезисы, где заранее отчеркнул места, по которым собирался высказаться, если спросят его мнение.
Самая острая тема - это, конечно, отношение к неформалам. Руководители Обкома отстаивали полярные позиции. Одни, - среди них выделялись недавно назначенные секретари райкомов Белов** из Смольнинского и Котов из Петроградского, - настаивали на решительном и бескомпромиссном осуждении демократов и открытой поддержке Объединенного фронта трудящихся. Другие, их заводилой был секретарь горкома Ефимов*, - осторожничали. Гидаспов пока не высказывался, видно, выжидал, чем кончатся споры.
Как и ожидал Волконицкий с этого вопроса и началось совещание.
- Кого стыдимся, от кого прячемся? - закричал Котов, едва дошли до обсуждения этого тезиса. - Почему не хотим признавать ОФТ? В ней наши люди - коммунисты и беспартийные, настоящие патриоты. Пора заявить об этом открыто, и ряды наших сторонников вырастут в тысячу раз.
Ему тут же возразил Воронцов**: "ОФТ и так называемые демократы идеологические антиподы. Первые близки, можно сказать - родственны, нам не только мировозренчески, но и по своей социальной базе. Лидеры демократов наши враги, и объективно - враги всего советского народа. Но, если подвергнуть научному анализу их программы, - например, программу Ленинградского народного фронта, то окажется, что в них немало общего с линией КПСС на перестройку и гласность. Резко отмежевавшись и осудив демократов, тем более начав их подавлять с помощью правоохранительных органов, мы тем самым восстановим против себя тех, кто еще не понял, не разобрался в том, что официальные декларации ЛНФ и им подобных являются только ширмой, за которой враги нашего общества скрывают свое подлинное лицо и свои истинные преступные цели - шельмования социалистических идеалов и реставрация капитализма путем демонтажа Советской власти.
Воронцов говорил громко и размеренно, изредка поводя рукой вокруг себя.
"Завелся, будто на лекции перед студентами", - раздраженно подумал Волконицкий о своем начальнике.
- Не следует путать общественность, Алексей Васильевич. Хватит напускать туман. Люди ждут от Партии не наши абстрактные рассуждения, а конкретные указания: кто с кем и кто против кого, - вроде бы мягко прервал Воронцова Белов.
- Партия не может безоговорочно принимать..., - деликатно вступил в разговор Кузин***.
- Хватит миндальничать! - закричал Котов, тут же сбился на тоненький фальцет но, откашлявшись, продолжил звенящим от злости голосом. - Комсомол угробили, в профсоюзах разброд, милиция из-под контроля выходит. Платформа областной организации КПСС, которую мы готовимся принять, - это платформа действия. Она и предполагает действия, а не сюсюкать с предателями и агентами иностранных разведок! Националисты и фашисты в Прибалтике совсем обнаглели. На Кавказе и в нашей Средней Азии кровь рекой! Дождемся, что и до нас докатится. Еще немного - армию потеряем! Скоро договоримся до того, что пора распускать КГБ? С кем вы тогда останетесь Алексей Васильевич?
- Кстати, как обстоят дела с контрмерами по линии Комитета? Ведь они нам кое-что обещали. Кто может сообщить? - ни к кому не обращаясь, спросил Ефимов.
- Николай Владимирович, вам слово, - дружелюбно улыбнулся Воронцов.
- По имеющимся у меня сведениям запланированные мероприятия временно приостановлены. Товарищи из Управления заверили, что ситуация остается под контролем, - осторожно ответил Волконицкий.
- Под чьим контролем? - вскочил со своего места Котов. - И что значит: "временно приостановлены"? До выборов всего месяц остался. Эти подонки давно должны сидеть в тюрьме, а они разгуливают на свободе и агитируют против Советской власти. Депутатскими мандатами прикрываются. Разве мы их не знаем? Собчаки, щелкановы и болдыревы туда же! А газеты с телевидением? Позор! Десять-двадцать мерзавцев под суд отдать - и все притихнут. А мы не хотим или не можем. Разве это по-ленински? Ленин умел затыкать горлопанам глотку.
Задохнувшись, Котов упал обратно на свой стул и гневно оглядел собравшихся.
- Полагаю, Виктор Михайлович правильно заостряет вопрос. Давайте, проинформируйте поподробнее, Николай Владимирович, - сказал Ефимов.
Волконицкому стало не по себе. Он, разумеется, знал, почему Сурков приказал заморозить операцию на самом разгоне, но говорить об этом было ни в коем случае нельзя. Все, что он скажет, будет через час известно в Большом Доме*. Любое лишнее слово могло плохо кончиться.
- Более подробной информации не имею. В конце концов, я не офицер КГБ, - Волконицкий выдержал паузу и, вытянувшись в струнку, с нарочито серьезным лицом отчеканил: "Я солдат партии! Служу на том уровне, который мне доверен!"
На несколько секунд в комнате зависла напряженная тишина, но по мере того, как сказанное доходило до сознания, лица разглаживались. Первым улыбнулся Ефимов, следом за ним - остальные.
- Узнаю Колю-баяниста, каким он парнем был. Нам бы сейчас на комсомол такого! - сказал кто-то.
- Почему такого? Его и надо. Тебе сколько лет нынче, Николай Владимирович? - обратился к стоявшему Волконицкому Белов.
- Тридцать восемь, Юрий Павлович, - ответил Волконицкий, успев сообразить, что перевод в первые секретари Обкома ВЛКСМ, - а о меньшем и речи быть не может, - это безусловное и значительное повышение.
- Самый подходящий возраст, чтобы найти общий язык с молодежью, особенно с рабочими. Надо вернуть молодежи веру в коммунистические идеалы, увлечь ее за собой. Кому, как не тебе, Николай Владимирович? - сказал Белов.
- Стоит ему баян развернуть, комсомолки тут же из юбок выпрыгнут. А девушки-комсомолки - великая движущая сила. Эта штука посильнее, чем "Фауст" Гете. Ни один демократ не выстоит! - улыбнувшись, пошутил Котов.
- Давайте не будем отвлекаться на кадровые вопросы. Обсудим поступившее предложение отдельно, подработаем и, может быть, вынесем на бюро Обкома, - Ефимов постучал карандашом по стоявшему перед ним графину и повернулся к Волконицкому: "Спасибо, Николай Владимирович! Садитесь".
"Пронесло", - с облегчением подумал Волконицкий, надеясь, что его больше не спросят.
- ... поскольку мнения разделились, и поскольку у нашего совещания нет решающих функций, а общегородской митинг, как говорится, на носу, и времени выносить на бюро нет, предлагаю довести до Бориса Вениаминовича Гидаспова обе точки зрения, как они записаны в двух вариантах тезисов, оставив этот вопрос на его решение, - подводя итог, говорил Ефимов. - Кто против? Возражений нет! Идем дальше, по порядку...
"Надо бы спросить про Степашина", - вспомнил Волконицкий, когда перешли к утверждению ораторов, но Котов опередил.
- Степашина предложил Борис Вениаминович. Сам, своей рукой вписал, ответил Воронцов, поглядев на Белова и Котова с таким видом, будто показывал кукиш: мол, накось, выкуси!
От волнения у Волконицкого кружилась голова, во рту пересохло, и он неожиданно вспомнил, как после дня рождения, - ей тогда исполнилось двадцать восемь, - Лариса разодрала на мелкие кусочки комсомольский билет и выбросила их в мусор.
- Отмучилась! - облегченно воскликнула она, а он уже был на взводе, как не выпить с гостями? - только засмеялся, не одернул, не внушил как следует. Скольких воспитал, скольким помог понять, что нужно, а жену распустил!
- Совсем распустилась! - не заметив, что повторяет вслух, подумал Волконицкий.
- Что ты сказал, не расслышал? - наклонился к нему Кузин.
- Пора гайки подвернуть, совсем, говорю, молодежь распустилась, шепотом ответил Волконицкий и сделал вид, что внимательно слушает выступающего.
3.5 ЭКОНОМИКА ДОЛЖНА БЫТЬ ЭКОНОМНОЙ!
Горлов вышел на работу во вторник. Подходя утром к Объединению, он невольно замедлил шаг, почувствовав, как сбилось сердце. Вахтер секунду помедлил, и не отдавая пропуск, сказал: "Пора продлить, этот уже не действует".
Уходя перед Новым годом в отпуск, Горлов действительно не обменял пропуск. Раздевшись, он пошел в отдел кадров, рассудив, что чему быть, того не миновать. Но никто им не заинтересовался. Инспектор равнодушно поставила галочку, он расписался, и тут же получил новый пропуск, испещренный замысловатыми штампами, каждый из которых что-то разрешал: две скрещенные стрелы означали свободный вход и выход из Объединения, прямоугольник проход с портфелем без досмотра, цифра "19" в кружочке позволяла проходить в режимно-секретные цеха. Появился и новый: три круга один в другом, перечеркнутые двумя линиями.
- Это что? - спросил Горлов, показывая на незнакомую отметку.
- Проход в "директорский" буфет с двенадцати до двух, - мельком заглянув в открытый пропуск, сказала инспекторша и захлопнула окошко.
Лахарева он встретил в коридоре. Тот торопился на совещание и на ходу спросил, как прошел отпуск. За месяц обстановка на работе сильно изменилась. Сотрудники начинали пить чай с утра, завтрак переходил в обед, во время которого на столе появлялись бутылки с подкрашенным спиртом. Расходились только в конце рабочего дня, как говорили шутники, усталые, но довольные.
Горлов делал вид, что не замечает, и избегал вопросов поскольку и сам не знал, как выйти из положения. Финансирование по медицинским лазерам так и не открыли, новых разработок не предвиделось. Не только над их сектором, но и над всем Объединением ощутимо нависла близкая перспектива массового сокращения.
Пожалуй, только Слава Лахарев сохранял оптимизм, и улыбка по-прежнему не сходила с его лица.
- Переживем, - успокаивал он Горлова, - главное, чтобы этот год продержаться, а в следующем все наладится. Страна не может без армии, а армия не может без нас. Сам подумай: если нас разгонят, кто будет средства поражения на цели направлять - Пушкин или маршал Язов лично?
Но время шло, и ничего не произошло. Мало-помалу тревожное ожидание, когда он вздрагивал от каждого телефонного звонка или стука в дверь, стало забываться. В конце концов Горлов окончательно успокоился, решив что уж в этот-то раз КГБ оставил его в покое насовсем.
Неожиданно прилетел Цветков, а на следующий день из Москвы приехал Нестеренко. Учредительные документы, о которых говорили в Краснодаре, уже были готовы, но это оказался не кооператив, как предполагал Горлов, а совместное советско-венгерское предприятие "Венсовтрэйд".
Перечень видов деятельности, которым собиралось заниматься новое СП, занимал две с лишним страницы. Планировалось производить все, что можно производить, а торговать чуть ли не по всему свету; разве что вооружение и военная техника остались за бортом разносторонних интересов учредителей.
- Вот уж не гадал, что придется продавать женское белье и предметы гигиены, - вздохнул Горлов, возвращая Цветкову красиво переплетенный устав СП "Венсовтрэйд".
- Не бери в голову, так все пишут, а делают, что хотят. Если не запрещено, значит разрешено, - отмахнулся Цветков. - К тому же все нам даром не нужно - не переварим. Наша задача: быстро схватить, что плохо лежит, и еще быстрее продать.
Оказалось, что "плохо лежат" цветные металлы. Предъявив письмо министерства, Нестеренко легко добился, чтобы отдел снабжения провел инвентаризацию. Получив итоговую ведомость, он взял с собой Горлова, и они вместе провели сверку и актировку излишков. От полученного результата голова пошла кругом.
- На ваших запасах меди, олова, молибдена и никеля все предприятия Главка могут спокойно работать полторы пятилетки, - расслабившись после обильного ужина в загородном ресторане "Волна", говорил Цветков. - Но это не главное! Главное, что нормативы по остаткам металла и сырья превышены в девять-двенадцать раз! А ведь это - нарушение государственной дисциплины в чистом виде! Разве не так, Александр Петрович?
- Почему не так? Так! Неликвиды должны быть ликвидированы! Срочно. Всех разгоню, если не ликвидируют неликвиды, - запинаясь, соглашался Нестеренко.
- Слышишь, Боря? Министерство дает добро! Завтра встречусь с Котовым, чтобы надавил по партийной линии. Поставим этим тараканам срок в четыре дня. Не сделают - партбилеты на стол и за ворота, на свежий воздух. Завтра Котов их подработает, а послезавтра наше СП предложит свои услуги, - сказал Цветков.
- Где ж столько денег взять, чтобы все это выкупить? - воодушевляясь, спросил Горлов.
- Зачем нам деньги? Не нужны деньги! Никому деньги не нужны, - будто бы осмысленно сказал Нестеренко.
- Ценю в тебе, Боря, не острый ум, а большущее простодушие. Объединению и, в первую очередь, твоему начальнику Славе Лахареву нужно как можно скорее сплавить излишки и отчитаться, что все довели до нормы. Им деньги до лампочки: в карман не положишь, и купить на них нечего, разъяснил Цветков. - У них под задом горячая сковородка, и они нас, как манну небесную встретят: берите, милые, только увезите скорей! А у меня договор давно готов, осталось только цифры вставить. И все законно: оплата - через два месяца после приемки металла на наш Краснодарский склад. А за время, пока этот металл в дороге, плюс два месяца, мы десять покупателей за бугром найдем. Через неделю наша медь будет гореть синим пламенем в плавильных печах какого-нибудь Хумингэма или Жопенгагена.
- А деньги откуда? - спросил Горлов.
- С деньгами есть проблема: получать валюту нам пока никто не позволит. Но мы выкрутимся бартером. За металл получим ширпотреб и быстренько его раскидаем по оптовикам. По срокам должно получиться: две недели на вывоз металла, столько же на завоз товара. Еще пару недель - на реализацию и получение бабок.
Нестеренко слушал вполуха, он уже все знал, и Горлов понял, что цветковский ликбез предназначался только ему. Он задал несколько вопросов. Сперва Цветков подробно отвечал, потом ему надоело, и он поднял рюмку: "Тебе, Боря, крупно повезло, что пролетел с назначением в Челябинске. Там такие умельцы, что, кого хочешь, под статью устроят, а сами под хиханьки бабками захрустят! С твоим простодушием, ты бы уже через месяц кололся в "восьмерке".
- В КГБ? - спросил Горлов, и Цветков с Нестеренко одновременно рассмеялись.
- КГБ держат, чтобы шпионов ловить, а "восьмерка" - это восьмое Главное управление МВД по охране особо режимных объектов. Называется "по охране", но по сути - тот же БХСС, только вдвое круче*, - еще не отсмеявшись, объяснил Нестеренко.
Главное Горлов понял и вопросов больше не задавал. Однако прошла неделя прежде, чем на территорию Объединения вкатились три вагона и началась погрузка. За это время Нестеренко трижды ездил в Москву и обратно утрясать и согласовывать, а Горлов раздал нужным людям полтора ящика дагестанского коньяка и десяток хрустящих конвертов с разным наполнением: от тысячи до пяти в зависимости от важности и нужности получателя.
В последний день он предупредил такелажников, что за последним штабелем слитков спрятан ящик водки, который и вправду там оказался. И когда маневровый электровозик выкатил последний из нагруженных вагонов за ворота, довольный бригадир такелажников позвал Горлова отметить. Собрались в опустевшем ангаре за двумя перевернутыми ящиками.
- Работе - баста, и весна на подходе. За нашего Бориса Петровича, чтобы не оскудел! - поднимая первый стакан, сказал бригадир. Дальнейшее запомнилось плохо, но очнулся Горлов на двуспальной кровати гостиничного номера завернутым в покрывало и совершенно голым.
- Ну как самочувствие? - не отрываясь от телевизора, спросил Цветков.
- По-о-огуляли! - с трудом ворочая языком, прохрипел Горлов.
- Кончил дело - гуляй смело! Но поправляйся вовремя, - сказал Цветков.
Дрожа от озноба, Горлов ушел в ванну и стоял под обжигающе горячим душем, пока не согрелся. Завернувшись в полотенце, он вернулся в комнату.
Ухмыляясь, Цветков показал на накрытый стол: "Хотя некоторые и считают нас малокультурными, но Булгакова мы усвоили: подобное исцеляется только подобным!"
Они выпили по рюмке коньяка, и, закусив осетриной с лимоном, Горлов почувствовал, что возвращается в нормальное состояние.
- Куда делась одежда? - кутаясь в полотенце, спросил он.
- То, что ты необоснованно назвал этим замечательным словом, отправлено в чистку и глажку. Скоро принесут, - откусывая бутерброд с бужениной, сказал Цветков. - А пока давай по второй. За успех нашего безнадежного предприятия!
Минут через десять в дверь постучали, и Горлов получил идеально отутюженные пиджак с брюками.
- Рубашку спасти не удалось, придется пожертвовать из собственных запасов, - сказал Цветков.
Пока Горлов одевался, выяснилось, что Цветков должен сегодня же улететь домой. Допив кофе, они сдали номер и вышли из гостиницы.
Рядом с входом их ждала новенькая белая "Волга" с краснодарскими номерами.
- Оставляю для служебного пользования. Водителя подберешь по вкусу, а моего через недельку отпусти. Документы на машину и доверенность возьмешь потом у него, - открывая дверцу, сказал Цветков. - Считай, что твой аванс полностью погашен, включая "девятку" которую я обещал. Если сам не сможешь за ней приехать, я организую, чтобы перегнали. Окончательный расчет - после поступления денег. Раньше, извини, не смогу.
По дороге они прикинули сумму: на долю Горлова выходило еще тысяч пятьдесят, и Цветков предложил вложить их в дело.
- На кой черт тебе столько налички? Представительские и прочие расходы будут оплачены, а держать лишние - только вводить братву в искушение, назидательно объяснил Цветков, и Горлов согласился.
- Давай на посошок, - предложил Цветков, когда подъехали к аэропорту.
- Пожалуй, мне хватит, - сморщился Горлов.
- Впредь наука: никогда не пей с грузчиками. Кстати, какую Ларису ты во сне звал?
Смутившись, Горлов не нашел, что ответить. Они подошли к стойке регистрации, и оказалось, что посадка уже началась и времени совсем не осталось.
- Что делать - всем ясно: получать больше металлов, хороших и разных, - прощаясь, сказал Цветков.
- Цели определены, задачи поставлены, за работу, товарищи! - в тон ответил Горлов.
Махнув напоследок рукой, он вышел на улицу. Воздух был холодным и влажным, почти без ветра. Похмельная тяжесть прошла, Горлов чувствовал себя бодрым, будто закончил трудные испытания и сдал завершающий отчет.
"Что же я наговорил у Цветкова про Ларису?" - вдруг подумал он, но ничего не смог вспомнить.
- Подожди минут двадцать, - велел Горлов водителю и пошел вдоль здания туда, где был служебный вход. Вряд ли он смог бы объяснить, почему и зачем он идет.
Горлов не дошел до служебного входа метров двадцать, когда увидел Ларису. Она шла навстречу и не сразу заметила его, а, заметив, резко остановилась.
- У тебя такое лицо... Ты не рада меня видеть? - остановившись в метре от нее, спросил Горлов.
- Ты мне не позвонил. Я все время ждала, каждую минуту, - медленно ответила она.
- Ты сама запретила звонить. Не помнишь?
Лариса шагнула навстречу и взяла его за руку.
- Ты сейчас полетишь со мной, - сказала она.
- Взять и полететь? Я не могу! Ты не представляешь, сколько дел, растерялся Горлов.
- Ты должен решить сейчас, и я не хочу знать, что может тебе помешать! - воскликнула Лариса.
- Хорошо, я полечу, куда хочешь, - больше не раздумывая, согласился Горлов и, улыбнувшись, добавил: "Только надо отпустить водителя. Иначе он будет ждать до конца века".
3.6 РОЗОВАЯ ЧАЙКА НА ЛАЗОРЕВОМ ЛЬДУ
- Я полечу с тобой, куда хочешь. Сейчас! - повторил Горлов.
- Не надо лететь потому, что хочу я. Только, если мы этого хотим! Мы! Хотим мы - вместе и одновременно!
- Я не хочу, но... но не смогу, невозможно представить, если ты улетишь без меня. Это будет, как... - не знаю как объяснить, - будто клок из сердца вырван, - запинаясь, признался Горлов.
Лариса отпустила его руку и улыбнулась - радостно и доверчиво.
- Дай паспорт и жди меня здесь ровно через час, - сказала она.
Отпустив шофера, Горлов нашел работающий автомат и позвонил домой. Трубку сняла Маша.
- Мама ушла в магазин, а я завтра в школу ни за что не пойду, ответила она, и ее голос был звонким от гордости.
- Почему не пойдешь? Обязательно пойдешь, - забыв, зачем звонит, рассердился Горлов.
- Не ругайся! У меня настроение хорошее, и ты его не испортишь. Школы больше не будет, у нас карантин по гриппу!
- Тогда другое дело, только смотри не заболей, - предупредил Горлов.
- Я не заболею потому, что уже два часа чеснок до слез ем. Учительница сказала, кто будет есть чеснок, тот наверняка не заболеет. Ну, все! Пока!
- Подожди, - спохватился Горлов. - Передай маме, что я сейчас уезжаю. Пусть завтра утром позвонит на работу и предупредит. Ты все запомнила? Это очень важно. Не забудь и не перепутай!
- Сейчас напишу и не забуду. Пока!
Горлов повесил трубку, решив обязательно дозвониться до Нины, как только прилетит, но тут же спохватился, что не знает, сколько будет лететь, и где в результате окажется. На табло вылетов светилось девять рейсов: с востока на запад от Магадана до Кишинева и от Фрунзе на юге до Норильска на севере.
Какой-то знакомый мотив вертелся в голове до тех пор, пока он не вспомнил песню Высоцкого.
"Открыты Мурманск! Кушка! Магадан! Ташкент открыт! Но мне туда не надо!" - стало так весело, что хотелось не петь, а закричать и высоко подпрыгнуть.
До встречи с Ларисой осталось сорок минут. Он поднялся к киоску "Союзпечати", но тот оказался закрытым. С высоты нескольких ступеней огромный, с футбольное поле зал аэропорта, напоминал муравейник, в который кто-то неосторожно бросил непогашенный окурок. Ежеминутно репродукторы проигрывали несколько тактов, и диктор объявлял об отложенных рейсах, начале регистрации или приземлении очередного самолета. Беспорядочно двигающиеся люди казались сплошной серой толпой, а лица тех, кто проходил поблизости, были усталыми и озабоченными.
"Почему никто не улыбается?" - подумал Горлов и удивился, что не замечал этого раньше - на улицах, в метро или в автобусе. Выходить на холод не хотелось, и, чтобы убить время, он пошел в бар на втором этаже. Там, как назло, толпился народ и было невозможно протолкнуться к стойке.
- Борис Петрович! Присоединяйся! - крикнули ему из угла, и он узнал инженеров из КБ-44. С одним из них они часто встречались на полигонах.
- Куда летишь? - спросил тот. - Если есть время, можно по стаканчику.
- Куда лечу, по совести - не знаю, - ответил Горлов, пожав всем руки. Объяснять не хотелось и, сказав несколько слов, он ушел. "Скорей бы", нетерпеливо подумал он.
Он прождал сверх условленного почти четверть часа, но Лариса все не приходила. Давно стемнело и ветер усилился - сырой и пронизывающий до дрожи.
- Вы - Боря? - подойдя, спросила женщина в форме, и Горлов кивнул: "Да, я"
- Вот ваш паспорт с билетом. Посадка через двадцать минут, я провожу. А пока угостите даму шоколадкой!
- Там всюду очереди, не протолкнешься, - сказал Горлов, разглядывая билет: оказалось, что они летели в Мурманск.
- А мы зайдем сбоку! - сказала женщина и, взяв его под руку, тесно прижалась. - Пусть и мне от такого мужика перепадет. А то все Лариске, да Лариске.
- Может, вы купите шоколадку без меня? - спросил Горлов и протянул спутнице десятку.
- Так вы еще и богатый! То-то, смотрю, у вас пальто и шарф импортные. Только шапка не соответствует - сразу видно, что старый кролик. Хотите ондатровую достану? У меня знакомый продает.
- Доставайте! - засмеялся Горлов. - Для полного счастья мне только ондатровой шапки не хватает.
Он думал, что Лариса встретит его у самолета, но она подошла, когда он уже устроился в кресле.
- Забыла сказать: мы летим в Мурманск...
- Уже догадался!
- Вернемся завтра утром, около одиннадцати, - она хотела что-то добавить, но ее позвали. Оглянувшись, она нагнулась и поцеловала его в щеку, даже не поцеловала, а только коснулась губами.
- Меня бабушка в пять лет крестила. Тайком свела в церковь и окрестила. Никогда об этом не вспоминала, а сегодня в автобусе вспомнила и все время молилась, чтобы Бог послал встретить тебя, - быстро сказала она.
Как только она ушла, свободные места заняли два военных моряка. Горлов уступил им крайнее место, а сам сел у прохода и по привычке закрыл глаза. Он чувствовал усталость, и тяжесть от выпитого днем снова давила на виски, однако заснуть не удавалось.
- Присоединитесь по десять капель за удачный полет? - спросил сидящий рядом капитан второго ранга, показав уже открытую бутылку коньяка.
- Не откажусь, - согласился Горлов и взял пластмассовую стопочку.
- Вижу, вы время не теряете, - сказала подошедшая сзади Лариса.
От неожиданности моряк поперхнулся и пролил коньяк на Горлова.
- Теперь вам, Борис Петрович, никакой одеколон не нужен. Подождите, пока взлетим, я кофе с лимоном принесу, - Лариса улыбалась, но Горлов чувствовал, как она нервничает.
Через несколько минут после взлета другая стюардесса принесла полный поднос. Запах крепкого кофе распространился, как только она сняла сверху салфетку.
- А почему нам не несут? Мы тоже хотим, - закричали с соседнего ряда.
- Это - по медицинским показаниям. У вас справка от врача есть? строго ответила стюардесса.
- Спецобслуживание! На таком развороте одной бутылки мало, уважительно поглядев на Горлова, сказал капитан и налил еще.
- Семь футов под килем! - перед тем, как выпить, сказал Горлов.
- Вы, случайно, не моряк? - спросил капитан.
- Не довелось, я - инженер, занимаюсь системами наведения, - морщась от лимона, ответил Горлов.
- По твоей части, - капитан толкнул сидящего у окна приятеля и повернувшись к Горлову, объяснил: "Толя у нас - командует БЧ-два*.
- Любой ракете - грош цена, если она на цель не наводится, - прохрипел Толя. - Извини, что так говорю - простыл.
- Прибудем, жена вылечит, - сказал капитан.
- На жену надейся, а сам не плошай, - отозвался Толя. - Доставай эн-зэ**, потом пополним.
- Сейчас и пополним, - сказал Горлов. Рядом как раз подкатилась тележка с сувенирами, среди которых были пятидесятиграммовые бутылочки армянского коньяка.
- Сколько стоит? - спросил он у стюардессы.
- Три сорок шесть, - ответила она, протягивая бутылочку.
- Сколько стоит все? - Горлов обвел руками тележку.
- Все? Тысячи две, две с половиной, точно не знаю, - растерялась девушка.
- Приказываю: узнать и доложить! - чувствуя, как заплетается язык, велел Горлов.
Оставив тележку, девушка ушла, а Горлов сгреб штук десять бутылочек и передал соседу: "Наливай!"
Стюардесса вернулась, ее лицо было удивленным и озадаченным.
- Одна тысяча восемьсот шестьдесят один рубль и сорок две копейки, заглядывая в бумажку, прочитала она.
- Значит, так, - сказал Горлов, вынимая из правого кармана конверт, в котором, - он точно помнил, - было отложено ровно две тысячи. - Коньяк нам, вино и конфеты - экипажу, вернее - его женской части, а остальное раздать пассажирам от... от совместного советско-венгерского предприятия... забыл, как называется. Короче, за дружбу. А это тоже нам, - добавил он, сняв с тележки несколько шоколадок и бутылку шампанского.
Они не успели выпить, как торопливо подошла Лариса.
- Что здесь происходит? - сердито спросила она у Горлова.
- Пьем в честь совместного "Венсовтрейда". Короче: за военно-морскую любовь! За дружбу со всей Восточной Европой! - провозгласил Горлов, протягивая ей чашку из-под кофе, до половины наполненную коньяком.
- Прекрати сейчас же, пассажиры кругом! - прошептала Лариса.
- И пассажиры с нами! - воскликнул капитан, и встав во весь рост, стал раздавать бутылочки с коньком по соседним рядам, куда мог дотянуться.
- Мужики! Офицеры! За ракетно-ядерный щит Родины! - закричал он на весь салон.
- Господи! Какой ты дурак! - выпив все, что было в чашке, тихо сказала Лариса. - Мой дурак!
- Возьмите сдачу, - стюардесса протягивала Горлову деньги, но смотрела вбок на Ларису, с таким изумлением, будто первый раз видела.
- А у вас что-нибудь еще есть? - спросил Горлов.
Девушка мялась, по-прежнему глядя на Ларису.
- Там, вроде, бутылок пять... На обратный рейс, - наконец вымолвила она.
- Неси все! Разве не видишь, у нас кончилось, - велел Горлов, отдавая назад деньги.
- Что ж тут поделаешь? Неси, - улыбаясь, подтвердила Лариса, - и командира с ребятами не забудь.
- Командир за штурвалом не пьет. У него же штурвал в руках, засомневался капитан.
- Он за штурвалом пить не будет. Поставит на автопилот, выпьет и снова штурвал возьмет, - вспомнив анекдот, разъяснил Горлов. - И вообще: с дамами не спорят, тем более - на судне. То есть - на воздушном судне.
Самолет тряхнуло, и Горлов услышал, как на приближающейся тележке глухо звякнули бутылки шампанского.
- По полста на всех хватит, - деловито сосчитал капитан.
Бутылки пошли по рукам, захлопали пробки, где-то впереди выстрелила пенистая струя, и раздался громкий смех.
- У вас, наверное, свадьба? - спросил кто-то.
- До свадьбы далеко, а сейчас - помолвка, - громко сказал Горлов и медленно выпил, глядя на Ларису - у нее вокруг глаз появились еле заметные морщинки от сдерживаемого смеха.
- Горько! Горько, ребята, - закричал кто-то и подхватил весь салон.
Горлов встал и обнял Ларису.
- Никогда не думала, что полюблю такого дурака, что такие вообще бывают, - шептала она. - Ты даже не представляешь, как я тебя люблю.
* * *
Самолет шел на снижение в кромешной мгле, и Горлов увидел огни аэродрома только после приземления. Свет прожекторов был тусклым, казалось, что он не разгоняет, а, напротив, сгущает тьму. Перед уходом моряки долго прощались и, оставив адреса с телефонами, взяли с Горлова обещание приехать на охоту, когда сможет.
- В любое время! Наш пароход списывают, мы теперь долго на суше будем, - прохрипел моряк, которого звали Толей. С опухшим от насморка носом и красными, слезящимися глазами он выглядел совсем больным.
Они ушли, а Горлов остался на месте, как велела Лариса. Салон опустел, и в нем погасили лампы, включенным осталось только стояночное освещение. Аэродромные рабочие выносили какие-то ящики, из открытых люков задувал ледяной воздух.
Через полчаса Лариса освободилась, и они вместе вышли из самолета. По взлетному полю заметала сухая поземка, мороз кусал лицо, а до здания аэропорта было с полкилометра.
- Ты уверена, что меня пустят в гостиницу? - спросил Горлов. - На всякий случай возьми деньги.
- Милый, не беспокойся, я все устрою. А деньги тут никому не нужны, им свои тратить некуда - здесь же Север! - отворачивая лицо от ветра, ответила Лариса.
Наконец они добрались до гостиницы - ветхого домишки с одним единственным фонарем над дверью. Пока Лариса шепталась с дежурной, Горлов, чтобы согреться, прислонился к батарее отопления.
- Все в порядке, нам дали "люкс", - сказала Лариса. - Повезло с погодой - нет задержек, иначе ночевать пришлось бы в общей комнате.
Они поднялись на второй этаж и прошли до конца длинного, полутемного коридора. Горлов с трудом отомкнул дверь, за которой был тамбур с покосившейся вешалкой и комнатка, где едва помещались две кровати с тумбочкой между ними, журнальный столик на трех ножках, и две расшатанные табуретки.
- А удобства в коридоре, - виновато сказала Лариса. - Не закрывай дверь, мне нужно...
Она не договорила. Горлов прижал ее к себе и, не разбирая, стал целовать ее лицо и голову.
- Нет, нет, подожди! - она слабо охнула, попытавшись высвободиться, но он наконец нашел ее губы. Она снова вздохнула и отодвинулась только для того, чтобы он мог снять пальто: сперва с нее, потом с себя.
Он чувствовал смущение и непонятную неловкость, от которых нужно избавиться, и другого способа Горлов не знал, да и не хотел знать.
Не разжимая рук, он медленно подталкивал ее к одной из кроватей, срывая с себя и с нее одежду. Старенькое покрывало полетело на пол, они упали вместе, будто провалились в мягкую, пружинящую глубину.
"Белье совсем сырое, только бы она не простудилась", - успел подумать он, и Лариса обняла его за шею, крепко прижимая к себе. Потом показалось, что от пронзившего освобождения он теряет сознание и услышал ее глухой, задавленный вскрик.
- Сегодня я самая счастливая женщина на свет, - прошептала она после. - И самая стервозная.
- Почему? - удивился Горлов.
- Затащила тебя в такую дыру! Здесь между прочим тараканы, совсем недавно клопы с блохами вовсю прыгали. Только заснешь, они тут, как тут. По утрам в самолете весь экипаж чешется. Слава Богу, в прошлом году вывели.
- Хорошо, что нет тарантулов, а на блох и тараканов - плевать, сказал Горлов, прижимая ее к себе. Ее губы были теплыми и едва заметно дрожали.
- Сними все, - попросил он, накрывая ее поднятым с пола одеялом.
- Ты, правда, не сердишься за это убожество? - спросила она. - Я понимаю: это не для тебя. Ты - умный и богатый, ты привык к комфорту, но ты был мне так нужен, я не могла больше ждать.
- О чем ты говоришь? То, что с нами - для этого нет слов, нет названия, - говорил он. Ее глаза смотрели будто невидяще, словно затуманены, словно из них вот-вот прольются слезы.
- Погаси свет! Пожалуйста, погаси свет! - прерывающимся шепотом попросила она. - Завтра я буду самой несчастной женщиной в мире.
- Почему несчастной?
- Я слишком счастлива сейчас. Это такое счастье, как у чайки, которая первый раз взлетела в небо. Я только теперь поняла, что всю жизнь стремилась к этому. И теперь боюсь потерять, - шептала она, обнимая его все крепче, пока они не стали совсем вместе.
3.7 ТАК ЭТО И ЕСТЬ НЕБО!
Горлов проснулся один от холода и сырости и с трудом разглядел светящиеся стрелки часов - без десяти шесть. Его одежда была аккуратно разложена на соседней кровати. Натянув брюки и рубашку, он вышел искать уборную - на их этаже была только женская, мужская обнаружилась внизу. Он подставил голову под кран, облился из ладоней до пояса и долго растирался отсыревшим вафельным полотенцем размером в два носовых платка. Через все полотно расползся жирный, черный штамп:
"АЭРОФЛОТ СССР"
Мурманское предприятие гражданской авиации.
Общежитие № 2
За пределы - не выносить!
Горлов вернулся в номер, и Лариса вошла следом с длинным пакетом из промасленной бумаги.
- Вылет откладывается. По крайней мере на два часа, - едва войдя, радостно сообщила она и, не снимая пальто, принялась разворачивать бумагу. Под ней оказалась огромная, больше полуметра рыбина.
- Это - семга, только что привезли. Посиди в сторонке, пока я все приготовлю.
Горлов накрыл постель покрывалом и, надев пальто, лег на кровать. Лариса хлопотала напротив. Достав из сумки литровую банку, она налила туда воды из стоявшего в углу бидона с отбитой эмалью и включила кипятильник. Потом накрыла столик салфетками и, переложив рыбину на две сдвинутые табуретки, взялась разделывать ее широким, острым ножом. Закончив, она завернула большую часть рыбы обратно в бумагу, а нарезанные куски выложила на фарфоровое блюдо с эмблемой "Аэрофлота", такой же, как на стеклянных чашках из темного, дымчатого стекла.
Незаметно для себя, Горлов задремал и вздрогнул, услышав, как его зовут.
- Не вставай, - сказала Лариса, придвигая к нему столик. Она села на другую кровать напротив него и взяла чашку с дымящимся кофе.
- Почему ты не ешь? Никогда такого не пробовал, ужасно вкусно, сказал Горлов, откусывая бутерброд с рыбой.
- Поморы солят ее по-особому: добавляют сахара, а соли совсем немного. Называется - семужный засол, - сказала Лариса, не отводя от него взгляда. Я так много хотела тебе сказать, а, когда встретились, не знаю, что говорить. Будто все забыла, будто все из головы выветрилось. Глупо, да?
- Я где-то читал, как в гостинице к знаменитому писателю вечером зашла горничная. Выходя утром, вздохнула: "Так и не поговорили!" - улыбнулся Горлов.
- Скажи, как ты ко мне относишься?
- А ты?
- Нечестно на вопрос отвечать вопросом.
- Нечестно предавать и обманывать. А все остальное в любви - честно, сказал Горлов.
- Разве ты никого никогда не обманывал и не предавал?
Он вспомнил о жене, и на мгновение стало стыдно.
- Если разобраться, то окажется, что обманывал. Врал каждый день, по несколько раз. Можно сказать, вся жизнь - это череда мелкого вранья. Но по большому счету - никого. Надеюсь, что никого - помедлив, ответил он.
- А меня? - Лариса смотрела на него пристально и не мигая. Вокруг ее глаз проступили припухлость и краснота, будто она долго плакала.
- Еще не успел, просто времени не было, - пытаясь отшутиться, ответил Горлов и, увидев на ее лице, что сказал что-то не то, быстро добавил: "Я тебя люблю, очень люблю".
- И я тебя люблю! - воскликнула она. - Не могу понять, почему так произошло, но это и неважно.
Горлов почувствовал, что самое важное в ее словах ускользает от него. Но прошел миг и все вытеснило нетерпение, от которого высохло в горле и часто забилось сердце.
- Иди сюда, - внезапно охрипшим голосом сказал он и отодвинул в сторону стоявший между ними столик. Горлов хотел что-то сказать, но будто спазмом сдавило горло. Он обнял ее за шею и притянул к себе, а она, похоже, ждала оказаться рядом с ним. Ее губы и руки сами нашли то, что искали, и все случилось так быстро, будто иного не могло быть. Она двигалась гибко и сильно, будто за глотком воздуха рвался выплывающий из глубины ныряльщик.
- Я - твоя, твоя, вся твоя, - повторяла она все чаще и громче, но вдруг заметалась будто хотела освободиться от его тяжести, вскрикнула и тут же обмякла, безвольно уронив руки с его плеч.
* * *
Они уснули в тесном переплетенье и, одновременно проснувшись, счастливо улыбались друг другу, не в силах и не желая пошевелиться. Наступало утро. Под потолком меркла голая, в желтых потеках лампочка, но она была почти незаметна - толстую наледь на окне между рамами пронизывало ровное, голубое свечение, и только вверху, где стекло отпотело от их дыхания, окрасилось низким солнцем.
- Господи, мне же через полчаса надо быть в самолете, - вдруг спохватилась Лариса, но только теснее прижалась к нему. Ее губы были влажными и теплыми.
- Теперь я понял, что значит "сладкий поцелуй" - не отрываясь, шептал Горлов. - Что значит, слаще меда...
Но прошло больше получаса, прежде чем они начали торопливо одеваться, и Лариса, не глядя, скидывала в наплечную сумку все, что попадалось под руку.
Горлов закашлялся от резкого морозного воздуха, едва они выбежали на улицу. Край багрового солнца чуть выглядывал над низкими, белыми сопками, небо вокруг было темно-синим и только с одного края чернело глубиной. Дул сильный сухой ветер, понизу завивалась поземка, и Лариса на ходу кутала лицо в меховой воротник.
- Мы забыла твои сапоги, - Горлов остановился, заметив на ней узкие туфельки лодочкой.
- Пойдем, нет времени, - Лариса настойчиво тянула его за руку.
- Подожди, я точно помню, вечером на тебе были сапоги, - возразил он.
- Я их отдала...
- Кому?
- Дежурной. За отдельный номер. Она давно просила такие. Пойдем же скорее.
- Как только прилетим, я куплю тебе такие, нет - вдвое лучше. В "Березке", в "Альбатросе"*, из-под земли достану, - торопливо говорил Горлов, на бегу доставая из кармана паспорт и деньги.
* * *
Лариса села рядом, едва самолет оторвался от земли. Положив ладонь в его руку, она прижалась лицом к его плечу, и сквозь ткань пиджака он чувствовал теплоту.
- Не боишься, что твои девчонки об тебя языки перетрут? - сам себе улыбаясь, спросил Горлов.
- Уже! Даже командир изумился. Что, говорит, с тобой приключилось? Я помолчала, помолчала, а потом брякнула: "Влюблена!"
- Он не спросил, в кого?
- И так ясно! Вчера на твои деньги в ресторане так поужинали, что едва медконтроль проскочили. Валька - тихоня-тихоней, а вчера тебя на четыреста рублей обманула. Я заметила, когда ведомость подписывала.
- Ну и на здоровье! - махнул рукой Горлов.
- Она так и сказала: "Ему все равно, а нам для здоровья полезно". Но все-таки они справедливые, мою работу между собой разделили и нас устроили, что вокруг - никого.
Она вдруг подняла голову и посмотрела ему в глаза:
- Скажи, как ты ко мне относишься?
- Я тебя люблю! - не раздумывая, ответил Горлов, снова поразившись глубокой синеве ее глаз.
- Я очень поглупела, хочу, чтобы ты все время говорил это. Через каждые два слова.
* * *
В Ленинграде светило яркое солнце, и на бетоне аэродрома Горлов не разглядел ни одной снежинки. Но воздух был сух и морозен, дышалось легко и приятно. Он ждал напротив служебного входа больше часа, но она все не выходила. Наконец он подошел к турникету и, перегнувшись через поручень, спросил у пожилой вахтерши про Ларису.
- Никакую твою не знаю, но не выйдет она, и не жди! Велели никого не выпускать. Видишь, автобусы выезжают? Всех в авиагородок увозят. Кого в штаб, кого в профилакторий, - указывая на открытые вдалеке ворота, ответила та.
3.8 БРОСАЙ СВОЕ ДЕЛО, В ПОХОД СОБИРАЙСЯ!
К стоянке такси было не подойти, и на автобусной остановке возбужденно бурлила толпа. Кооперативные автобусы брали штурмом, возле них то и дело вскипали потасовки, а несколько милиционеров с резиновыми дубинками равнодушно курили и не вмешивались. Горлов трижды пожалел, что не догадался позвонить из Мурманска и вызвать оставленную Цветковым машину.
- Второй час стою, никак не уехать. Почему же автобусы не ходят, вы случайно не знаете? - спросила женщина с двумя сумками, явно приезжая.
- Сам только прилетел, - пожав плечами, ответил Горлов. Посмотрев, как у подъехавшей машины кто-то кого-то бьет, он пошел к шоссе, решив поймать такси на подъезде к аэропорту, а если не получится, пройти два километра до Пулковской обсерватории и там сесть на автобус.
Прождав на ветру четверть часа, он уговорил остановившегося шофера, и они поехали высаживать пассажиров.
- Если диспетчер придерется, скажи, что едешь из центра по заказу, предупредил таксист.
- А что с автобусами? - спросил Горлов.
- В городе даже троллейбусы не ходят, Московский проспект с утра перекрыли, пришлось в объезд ехать. Чертовщина какая-то! - сердито ответил водитель.
Высадив пассажиров, шофер газанул так, что Горлова прижало к спинке, и, резко повернув, выехал на шоссе. Дорога была пустой, чуть припорошенный сухим снегом асфальт шуршал под шинами, и слепило глаза. Начало Московского и вправду перегородили барьерами, гаишники с обожженными морозом лицами в тулупах, валенках и в завязанных у подбородков ушанками разворачивали всех направо, в сторону Купчино.
- По Лиговке не проедем, придется опять в объезд: через проспект Славы, Володарский мост и по Октябрьской набережной. Раз такое дело, четвертной надо добавить, иначе не поедем, - выругавшись, сказал таксист.
- Плачу полтинник, а счетчик можно выключить, - согласился Горлов.
- Пускай себе щелкает для уюта, кто на него теперь смотрит? Ребята в гараже открутят и накрутят, сколько надо для плана.
- Разве счетчики не пломбируют? - удивился Горлов.
- Народ не обдуришь! На задницу-заумницу болт с винтом всегда найдем, - махнул рукой водитель.
Перед Володарским мостом застряли в пробке. Воздух был черным и синим от выхлопов, казалось, все вокруг дрожит от гула тяжелых грузовиков. Улица то и дело взрывалась гудками - водители ожесточенно жали на сигнал, требуя уступить дорогу. Таксист занервничал, что перегреет мотор, но деваться было некуда, и метров восемьсот до въезда на мост тянулись почти полчаса. Дальше стало легче, но на Октябрьской набережной пришлось снизить скорость дорога была забита машинами, и колонны грузовиков мешали разогнаться.
К трем часам, наконец переехали Гренадерский мост, но к Объединению подъехать не удалось - улица была сплошь забита автобусами. Расплатившись, Горлов пошел пешком, отворачиваясь от едкого дыма работающих моторов. Благополучно миновав проходную, он поднялся к себе. В лаборатории никого не было, кроме сидевшей у телефонов Светы Петровой.
- Хорошо, что вы приехали, а то устала придумывать, куда вы делись, обрадовалась она, увидев Горлова.
- И кому я был нужен? - снимая пальто, спросил он.
- Из парткома каждый час требуют отчета, Лахарев все время звонит, трижды приходил искать...
- Так куда же я по-твоему от них всех делся? - ничего не понимая, удивился Горлов.
- Утром вы пошли на склад за транспарантами, потом инструктировали сотрудников, перед обедом уехали за краской, а сейчас вернулись из магазина, кисточки купили. Вот, видите две штуки, я их специально спрятала, когда раздавала!
- Что здесь, ради Бога, творится, и куда мне теперь надо деться с твоими кисточками.
- Кисти отнесете в Актовый зал, где транспаранты рисуют. Там из парткома и Лахарев. Придете, никто и не догадается, что вас весь день не было.
- Выходит, я правильно воспитал коллектив: в трудный час не подвели, рассмеялся Горлов.
- Мы вас, Борис Петрович, очень любим, не сомневайтесь. Да, чуть не забыла: через час выезжаем. Автобус для нашего сектора тот, у которого на стекле впереди номер двадцать три от руки написан..., - уже вдогонку крикнула Света.
- Куда выезжаем? - Горлов остановился у открытой двери и, вспомнив недавние сборы по Гражданской обороне, встревожился: "Эвакуация началась, что ли? За семьями послали? Или это - внеплановые учения?"
- Да, не пугайтесь так, Борис Петрович! Нас всех на митинг везут...
- Какой митинг?
- Ну, что-то вроде демонстрации, как на майские праздники. Утром руководителей собирали, за вас Евтюхов ходил, он все объяснит. А вы-то на самом деле где были?
- На Северном полюсе, в тундре, - раздраженно буркнул Горлов, но взял себя в руки - Светочка оказалась молодцом, выручила.
- Митинг - это не праздник, а форма политического самообразования трудящихся масс. А наши праздники - это трудовые будни. Будут искать скажи, что я в Актовом зале, как ты велела, - ласково улыбнувшись Светочке, сказал Горлов.
В Актовом зале стоял невообразимый гул. Вдоль стены громоздились сдвинутые в беспорядке стулья, пол был устлан красными полотнами, человек двадцать обдували их с помощью включенных вентиляторов. Горлов разглядел своих в углу. Сотрудники сгрудились вокруг длинного, метров десять транспаранта. Подойдя к ним, Горлов прочитал:
"ВДОХНОВЕННЫМ ТРУДОМ УКРЕПИМ ОБОРОНОСПОСОБНОСТЬ РОДИНЫ"
- Мы весь день старались, а теперь нельзя. Не понимаю, почему? Зачем тогда работали? - громко возмущалась Галя Устинцева.
- Объяснил же Лахарев, русским языком объяснил, что первый отдел запрещает, - видно, не в первый раз, устало повторял Сережа Евтюхов. Увидев Горлова, он обрадовался: "Борис Петрович, хоть вы скажите!"
- Нельзя раскрывать секретный профиль нашего Объединения, - с ходу придумал Горлов.
- Так бы сразу и сказал, что секретность! Значит, можно больше не сушить? - успокаиваясь, обиженно спросила Галя.
- Уже сухо, выключай вентиляторы! - велел Евтюхов и, обернувшись к Горлову, облегченно вздохнул. - Видишь, какой дурдом! Хорошо, что приехал теперь тебе мучиться.
- Привез кисти? Неси сюда! - с дальнего конца зала Горлову махал Слава.
- Вот, две штуки! Больше не было, все магазины обошел, - Горлов подошел к Лахареву и протянул ему кисти.
- Больше и не надо, осталось чуть-чуть подправить. Видишь, в углу смазалось? - ответил тот.
- Почему спешка, будто в доме пожар? - спросил Горлов.
- Сам только утром узнал. Вызвали в партком, при всех распечатали пакет, только тогда стало ясно. Обком приказал не разглашать до последнего, чтобы демократы не выступили. Опасаются погромов и столкновений.
- Так, куда повезут, где будет митинг?
- В Московском парке Победы, у СКК им. Ленина. Со всего города народ собирают.
- Мои, вроде, готовы. Хочу отпустить, чтобы чая выпили на дорогу, и спиртику по стошке каждому выдать, - успокоившись, что Лахарев не знает об его отсутствии, сказал Горлов. - Хочешь, пойдем с нами.
- Не могу, надо все приготовить и погрузить. А ты смотри, чтобы никто из твоих - ни капли и, чтобы с собой не брали.
- Будь реалистом, Слава, кто ж без ста граммов на холод выйдет? возразил Горлов.
- Ладно, ничего не поделаешь, - вздохнул Лахарев, - Но учти: на митинге все расписано, кто где стоит. Размечено по квадратам, по головам будут считать. Из райкома, из горкома, со всех уровней будут проверять. За своих отвечаешь лично! За каждого! А я - за тебя! Чуть от кого запашок, будем перед директором отдуваться. Чуть не забыл: запаси на меня граммов двести, вдруг замерзну.
3.9 ЛЕНИН ВСЕГДА ЖИВОЙ, ЛЕНИН ВСЕГДА С ТОБОЙ...
По автобусам рассаживались чуть ли не час. У каждой машины стоял ответственный дежурный, который по списку отмечал явившихся. Ставя в списке галочку против нужной фамилии, он впускал человека внутрь, но никого не выпускал наружу. Но, как обычно бывает, что-то перепутали, где-то кого-то ждали, а перед самой отправкой выяснилось, что забыли взять флаги.
Наконец вдоль колонны пошла комиссия из четырех человек во главе с секретарем парткома. Вместе с дежурным они заходили в автобус и считали сидящих по головам, сверяясь со списком. У Горлова все сошлось, и дежурный велел шоферу закрыть дверь.
Уже стемнело и зажглись фонари, когда автобусы тронулись. Все сразу стали доставать запасы, и Горлов на всякий случай еще раз предупредил, чтобы знали меру.
- Не волнуйтесь, Борис Петрович, мы по чуть-чуть, не в первый раз, успокоил его Евтюхов.
- Дай, Бог, не в последний! - пошутил кто-то сзади. Но веселья не получилось. Ехали молча: многие уснули, остальные клевали носом усталые и сонные. Никто не знал, когда попадет домой, и женщины волновались, хотя их предупредили, что ясли с детскими садами будут работать в продленном режиме, и всех детей накормят ужином.
Стекла покрылись изнутри толстой наледью, на поворотах темнота разрывалась синими и красными сполохами от милицейских машин, сопровождавших колонну спереди и сзади. Горлов продышал дырочку сквозь мохнатый иней и бездумно глядел в окно. Людей на улицах почти не было, только у дверей магазинов на неубранном снегу змеились черные очереди. Вскоре, не останавливаясь проехали Невский, вдоль которого ярко мельтешили огни реклам, и было светло от витрин Гостиного двора. Но дальше все снова погрузилось в темноту. Перед площадью Мира свернули на Фонтанку и, проехав до Московского проспекта, надолго застряли у перекрестка. Поперек нескончаемо двигались вереницы автобусов, разделенные милицейскими машинами сопровождения.
Пока стояли, Горлов незаметно для себя задремал. Но это был не сон и не явь: он чувствовал и осязал окружающее, вздрагивал от толчков и поправлял сползавшую на лицо шапку. Она щекотала лоб и веки, и, казалось, только шапка мешает погрузиться в окончательное забытье.
Он очнулся от внезапно подувшего холода. Через открытую дверь кто-то снаружи кричал в мегафон: "Всем выходить! Строиться в колонну! Всем выходить!"
Автобус стоял возле "Электросилы", и дорогу перегородила толпа, выходившая из открытых ворот. Шли не по порядку, как на демонстрациях, а редкими группами с хмурыми, недовольными лицами. Внезапно заревела заводская труба, за ней другая и, раздирая воздух, взвыли сирены.
Горлов топтался вместе со своими сотрудниками возле автобуса до тех пор, пока, размахивая руками, не подбежал Лахарев и не велел выстроиться, чтобы идти пешком. Галя Устинцева попыталась в суматохе пробраться в метро, но стоявшие вдоль тротуара милиционеры не пропустили, и ей пришлось вернуться назад.
Двинулись нестройно, потихоньку ругаясь. Гудки и сирены вдруг смолкли, и из уличных репродукторов грянул духовой оркестр.
- Ленин всегда живой, Ленин всегда с тобой - в горе, в надежде и в радости... - нестройно подхватило несколько голосов.
- Глоточек, Борис Петрович, для согреться, - предложил державшийся рядом Евтюхов и протянул плоскую, чтобы умещалась в кармане, флягу из нержавейки - их издавна наладились делать на экспериментальном участке. Брали по божески: "объем за объем" - сколько спирта вмещалось, во столько и обходилась фляга. Несмотря на всевозможные карательные меры, искоренить халтуру никогда не удавалось, а нынешний директор даже дарил фляги с гравировкой почетным гостям в качестве сувениров.
Напротив центрального входа в Парк Победы проспект был перегорожен самосвалами, перед которыми одна за другой выстроились три цепочки курсантов. Стоявшие в переднем ряду прикрывались алюминиевыми щитами в три четверти роста, они были одеты в каски с опущенными над лицами щитками из прозрачного пластика.
- Эй, рыцари, никак воевать собрались? Айда с нами, - закричала какая-то женщина, но ее заглушил хриплый голос из мегафона: "Поворачиваем налево! Поворачиваем налево и двигаемся организованно! Повторяю: двигаемся, товарищи, организованно!"
Дальше шли центральной аллеей, по обе стороны которой стояли курсанты вперемежку с милиционерами. Галя Устинцева и здесь попробовала улизнуть, но ее опять вернули обратно. По дороге Горлов еще раз приложился к фляге, закусив замерзшим на холоде бутербродом.
Площадь перед СКК* была запружена народом, мощные прожектора высвечивали каждый уголок, в их свете было видно, как поверху над толпой клубится пар от дыхания тысяч людей.
- Чего ждете, разворачивайте ваш транспарант, - приказал подошедший член парткома с красной повязкой на рукаве, Горлов забыл его фамилию.
- У нас нет транспаранта, первый отдел запретил, - ответил Евтюхов.
- Как нет, почему? - посветив себе фонариком, парткомовец нашел нужную строчку: "Вдохновенным трудом укрепим обороноспособность Родины!" - этот лозунг на ваш сектор записан.
- Я же сказал: первый отдел запретил! - повторил Евтюхов.
- Партком разработал, в райкоме утверждено, а они отменяют. Безобразие! Но раз нет транспаранта, идите за флагом - в штабной машине есть запасные.
Брать под расписку флаг, а потом стоять в очереди, чтобы его сдать, никто не хотел, мужчины потихоньку отходили назад за спины женщин, а те мялись, поглядывая на Горлова.
- Лахарев велел, чтобы никто не отлучался с выделенного места, ответил за всех Горлов.
- Приказываю отправить людей за флагом! - закричал член парткома.
- Без указания Лахарева никто отсюда не уйдет!
- Кто вы такой, как ваша фамилия?
- Я начальник сектора Горлов. Лахарев - парторг научной части.
- Вы за это ответите! Завтра, на парткоме разберемся, кто парторг, а кто БЫЛ начальником сектора!
- А Борис Петрович беспартийный, вы его в партию отказались принять, теперь получайте, - пискнул кто-то сзади, и Горлов узнал голос Светочки Петровой.
- Что вы издеваетесь? Будете придираться, мы все отсюда уйдем! И других уведем! - не скрываясь, закричала Галя Устинцева.
Беспомощно пригрозив, что этого так не оставит, член парткома отошел, и вслед за этим над площадью громко хряпнуло, раздались свист и скрежет, потом где-то постучали по микрофону и хорошо поставленный баритон возгласил: "Дорогие товарищи! Общегородской митинг трудящихся города-героя Ленинграда разрешите считать открытым!"
Послышались жидкие хлопки в ладоши тех, кто стоял возле микрофона, издалека, от передних рядов у трибуны донеслись нестройные крики "Ура-а-а!".
- Слово предоставляется первому секретарю Ленинградского Обкома КПСС товарищу Гидаспову Борису Вениаминовичу!"
В репродукторах что-то зашипело, потом затихло и голос Гидаспова зазвучал над площадью громко и отчетливо:
"Дорогие товарищи, друзья! Пришло время выверить наши ориентиры, обстоятельно разобраться с тем, что происходит в нашей стране и в нашем замечательном городе. Если не сделаем этого сегодня, то завтра будет еще сложнее, а послезавтра - может быть, вообще поздно. Люди ждут четких политических оценок.
Главный вопрос: можно ли сейчас разрешить острейшие проблемы без КПСС?
Нет и еще раз - нет!
Гидаспов сделал паузу и над площадью раздались крики и свист, многократно усиленные репродукторами.
"Могут ли нигилизм, эгоизм, бездуховность, культивируемые на фоне безудержного шельмования партии и всего нашего прошлого породить созидательные начала?
Нет и еще раз - нет!"
"Ура-а-а!", - невпопад закричали где-то впереди, но крики тут же смолкли.
"Идеология КПСС коренится в марксизме-ленинизме, составляющем фундамент социализма. Только на этой основе может формироваться идейное единство советских людей - непобедимого блока коммунистов и беспартийных.
Горлов приподнялся на цыпочки, но не увидел ничего, кроме красных флагов и транспарантов в мечущемся над толпой свете прожекторов.
- Как впечатляет? - кто-то тронул сзади за рукав и, повернувшись, Горлов увидел Петю Рубашкина и с ним кого-то смутно знакомого.
- Аллегро бордачиозо в темпо модерато*, - вспомнив одну из семейных шуток, сказал Горлов.
- У Бори жена пианистка, - пояснил Рубашкин для своего спутника. - Вы ведь у меня встречались?
Горлов вспомнил Таланова и пожал ему руку.
- А вы зачем сюда?
- Где же еще изучать противника и его методы работы с электоратом? пожал плечами Таланов.
- Хороших противников выбрали. Могу представить, если на ринг выйдет Рубашкин против Гидаспова, а судья ударит в гонг. От маленького Пети мокрого места не останется, как танком по лягушке, - засмеялся Горлов.
- Подожди, дай послушать! Самое интересное началось, - прервал его Рубашкин.
- ... сегодня именно из их стана громче всех кричат "Держи вора!" Глашатаев своих "идей" так называемым демократам не занимать. Заполнив телеэкраны и страницы газет, они убиваются о том что коммунисты ведут наступление на демократию и гласность", - гремел над площадью голос Гидаспова. - А мне вспоминается горький упрек простого рабочего, Героя Социалистического труда товарища Арефина: "Почему лидеры различных фронтов чувствуют себя на нашем телевидении, как дома, а я - рабочий и член горкома КПСС, ни разу не был допущен там выступить?"
Давайте говорить открыто! Сегодня, на страницах печати псевдодемократической дубиной громят всех, кто осмеливается отстаивать партийную точку зрения на происходящие события. Вместо честной и открытой дискуссии нагнетаются представления об обреченности Советского строя.
Сегодня накануне выборов демократы и левые радикалы ведут массированное наступление на избирателя, надеясь любой ценой захватить власть, даже если это потребует развалить Советский Союз!
Сегодня все, кому не лень, говорят о наших просчетах и наболевших задачах, но никто не пытается приступить к их решению. Никто, кроме руководящей и движущей силы нашего общества - Коммунистической Партии Советского Союза!
Гидаспов снова сделал паузу, и от трибуны, подхваченный усилителями разнесся над площадью дружный рев сотен голосов: "Ле-нин! Октябрь! Со-циа-лизм! Ура-а-а!!!"
- Борис Петрович! Мы с Галкой нашли проход к метро. Там ребята хорошие, обещали пропустить. Можно, мы уйдем потихоньку? - тихо спросила Света Петрова.
- Только потихоньку. Так, чтобы никто не заметил, - разрешил Горлов.
- Пожалуй, и нам пора. Пойдешь с нами, Боря? - спросил Рубашкин.
- Подожди, надо послушать что он скажет про Народный фронт и ОФТ, остановил его Таланов.
- Зачем? Он на полчаса тягомотину разведет, а суть - в двух фразах: "С лидерами ЛНФ надо бороться, но при этом не отпугивать простых советских людей, которые искренне заблуждаются - надо перетягивать их на свою сторону. А про ОФТ Гидаспов скажет, что там хорошие ребята, настоящие патриоты, но чуть перегибают палку, следует их поддержать и подправить. Или сперва подправить, а потом поддержать. Это называется сохранением поля для политического маневра. Короче: ни нашим, ни вашим!
- Откуда ты знаешь? - удивленный уверенным тоном Рубашкина спросил Горлов.
- Так я речь Гидаспова целый день правил для газеты, наизусть каждое слово помню, даже, когда аплодисменты в трансляцию должны включать, ухмыльнулся тот. - Завтра прочтешь и сам убедишься.
3.10 ЗНАЧИТ, НЕТ ДЛЯ ЛЮБВИ ВОЗВРАЩЕНЬЯ
Таланов вышел на станции "Технологический институт", чтобы пересесть на Кировско-Выборгскую линию, а Горлов и Рубашкин проехали вместе еще две остановки. Горлов так устал, что не мог связно разговаривать. За эти два дня все смешалось: погрузка и отправка металла, неожиданный полет в Мурманск и этот нелепый митинг на морозе и ветру. К тому же все это время он пил все, что попадалось - от коньяка до чуть разбавленного спирта. Голова разболелась до рези в глазах, даже говорить было трудно, и Горлов только кивал, едва понимая, о чем говорит Рубашкин.
Он едва дошел до дома, чувствуя себя совершенно обессиленным. Увидев его, Нина хотела что-то сказать, но промолчала и сама повесила его пальто.
- Ничего не хочу, приготовь пожалуйста ванну, - попросил ее Горлов.
Пока наливалась вода, он разделся и в одних трусах присел на бортик ванны. Было такое ощущение, что стоит закрыть глаза - и он тут же отключится.
- Выпей немного чая, - сказала Нина, протягивая чашку. Она была горячей до того, что трудно держать, но Горлов сделал несколько обжигающих глотков, и стало легче.
- Что случилось, Боренька? - спросила Нина.
- В общем, все в порядке. Сперва закончили отгрузку, потом пришлось улететь, - отвечал Горлов и, опускаясь в горячую воду, тяжело охнул.
- У тебя рубашка до того грязная, что можно испачкаться, и к тому же чужая, - сказала она, собирая его белье.
- Цветков перед отъездом свою отдал, - объяснил Горлов и откинув назад голову, закрыл глаза.
- Он, кстати, уже три раза звонил, просил связаться, как только появишься, ты ему срочно нужен.
- Поем и позвоню, - сказал Горлов.
- У тебя серьезные неприятности?
- Очень! Серьезней не придумать: не знаю, куда деньги девать.
- Ты в самом деле или шутишь? - обеспокоено спросила она.
- Совершенно серьезно. За эти дни заработал больше пятидесяти тысяч и еще "Жигули" - то ли "девятка", то ли "шестерка", не помню. На днях из Краснодара пригонят.
Горлов открыл глаза и увидел, что Нина улыбается.
- И это все проблемы? - спросила она.
- А это, по-твоему, пустяки? - почему-то рассердился Горлов.
- Вот почему ты последнее время какой-то странный, будто сам не свой, и дома тебя почти не было. Из-за этого?
Горлов молча кивнул и, уцепившись за края ванны, медленно, с трудом поднялся. Держа наготове развернутое банное полотенце, она привстала на цыпочки, чтобы накрыть ему спину, и ее лицо оказалось совсем близко. Он хотел обнять ее, но запутался в полотенце, и, целуя его, Нина чему-то засмеялась. Глядя на нее, Горлов тоже улыбнулся.
- Иди в спальню, полежи пока, - неохотно отстраняясь, сказала она.
- А ты? - спросил Горлов.
- Я что-нибудь приготовлю. Никита уже спит, Маша осталась у подружки, поужинаем вдвоем. Я быстро.
Едва открыв глаза, он понял, что вокруг глубокая ночь. Нина спала рядом, глубоко и ровно дыша. Горлов догадался, что она специально не стала его будить. Он закрыл глаза, но спать уже не хотелось, мысли были ясными, он чувствовал себя выспавшимся и отдохнувшим. Он вспомнил Ларису, впервые с тех пор, как они расстались, но не смог представить ее лицо. Отчетливым было только ощущение ее рук и губ, будто она все еще с ним, совсем близко. Он стал вспоминать, как они встретились, какое у нее было лицо, когда сказала, - нет, потребовала! - чтобы он летел с ней. Горлов будто увидел себя снова в самолете, когда они целовались под крики "Горько!" и, удивляясь самому себе, подумал, что не чувствует неловкости или раскаяния и нисколько не жалеет о случившемся.
Потом он вдруг вспомнил, что должен позвонить Цветкову, и пошел в коридор к телефону, плотно закрыв двери в спальню и в комнату, где спал Никита.
Соединилось быстро, но прошло минуты две прежде, чем Сергей снял трубку.
- Да, ты знаешь, сколько сейчас времени? - сердито спросил он.
- Нина сказала, что срочно...
- Еще петухи не проснулись, хоть бы подождал, пока прокукарекает.
- Ладно, подожду до утра, - виновато согласился Горлов.
- Подожди, не вешай трубку. Тут такое дело, что я уже билет к вам заказал на утро - ты-то пропал.
- Никуда я не пропадал, - возразил Горлов.
- Не заливай! Думаешь, не знаю, что ты в Мурманск улетел? Какого черта тебе там понадобилось?
"Значит, за мной следили!" - рассвирепев от мысли, что Цветков осмелился шпионить за ним, подумал Горлов.
- Откуда ты знаешь про Мурманск? - глубоко вздохнув, чтобы не закричать, спросил Горлов.
- Бабушка по телевизору увидела, - отшутился Цветков. - Надо завтра, то есть уже сегодня поехать к железнодорожникам...
- Я никуда не поеду и ничего не буду делать, пока ты не объяснишь, зачем установил наблюдение, - повысив голос, пригрозил Горлов.
- Ты серьезно? И даже денег не жалко? - Цветков, видно, понял: что-то не так.
- Мне не нравится, когда за мной шпионят, и на таких условиях я с тобой работать не хочу, - закричал Горлов. - Надоело! Понимаешь, надоело!
- Не делай глупости, Боря! Ну, пошутил неудачно, так зачем в бутылку лезть? Никто за тобой не шпионил. Приехали ваши, питерские из "сорок четверки", случайно разговор зашел, они сказали, что видели тебя на посадке, а ты, вроде, был не в себе, даже не выпил с ребятами... Мир-то, понимаешь, тесен.
- Ладно, проехали, извини, - буркнул Горлов. - Так что случилось?
- Нужно срочно переадресовать наши вагоны в Одессу. Часов в восемь подъедет водитель, - ты его знаешь, - у него все бумаги: куда, кому, по какому адресу. Я их вчера с самолетом передал. Подъедет - сразу садись и поезжай на Сортировочную к тому хмырю, который нас оформлял.
- Сразу не получится. Мне, между прочим, на работу надо. Я и так вчера почти целый день прогулял. Это ты - главный инженер, сам себе начальник, а я мелкая сошка. Трудовая дисциплина для меня писана.
- Я уже не главный инженер - на той неделе уволился. Бросал бы и ты, Боря, свое Объединение. Не до него сейчас, только время тратишь. А время нынче - это не деньги. Время теперь - это очень большие деньги. Сейчас либо деньги зарабатывать, либо на дядю за спасибо ишачить. Правда есть и другой путь...
- Какой? - поймался на подначку Горлов.
- В Мурманск и обратно по пьяни летать, - сказал Цветков.
Горлов обернулся на шум - из комнаты вышла Нина и щурясь от света, смотрела на него.
- Я летал в Мурманск по делу, там интересный вариант складывается, делая вид, что не замечает жену, сказал Горлов.
- Расскажи!
- Дело в том, что я встретил знакомых и узнал, что готовится к списанию большой противолодочный корабль. Хочу поискать концы, чтобы отправить его в металлолом и дальше - надеюсь, ты понимаешь куда и как. Остальное - не по телефону.
- Ничего себе масштаб, - Цветков даже присвистнул от изумления.
- Поэтому и пришлось с ними полететь, на месте все выяснить, - врал Горлов, зная что Нина его слышит.
- Снимаю шляпу. Даже не ожидал от тебя такой головастости. Это идея! Если сейчас не получится, потом реализуем. Не хрена нам с вагонами связываться, железо само куда надо поплывет. Ладно, вроде договорились! Водитель в твоем распоряжении сколько будет надо, а твою машину подгоним через месяц.
- Забыл: это "девятка" или "шестерка"? - спросил Горлов.
- Обижаешь! Конечно, "девятка", - удивленно ответил Цветков и, попрощавшись, повесил трубку.
- Ты уже проснулся? - спросила Нина и, не дожидаясь ответа, обняла мужа. - Ты вчера так устал, что я решила тебя не будить. У меня все готово, только подогреть...
- Потом, - сказал Горлов и обнимая ее за плечи, повел в спальню. - До утра еще вагон времени. Вагон и маленькая тележка.
"Теперь, она не станет спрашивать, зачем я сорвался в Мурманск", - с облегчением подумал Горлов, ложась обратно в постель и придвигаясь к жене.
3.11 КАКИХ ТЫ ПТИЦ СЕБЕ ВООБРАЖАЕШЬ?
Еще не проснувшись, Лариса почувствовала, что заболела. Вечером, она почти три часа простояла на холоде, едва соображая, о чем говорят с трибуны. Глаза слезились от ветра, и ломило все тело. Еще хорошо, что у девочек нашлись старые разношенные сапоги. Они были на два размера больше, и она обмотала ноги газетами, чтобы не мерзли. По дороге домой Лариса чувствовала, как ее шатает из стороны в сторону, и в вагоне на нее косились, видимо, принимали за пьяную. Она с трудом дошла от метро, даже не помывшись, легла - думала, что просто устала.
Утром Николая рядом не оказалось, и она не помнила, когда он пришел и приходил ли вообще. Хотелось пить, но в кухне ворчала свекровь и, плеснув на лицо холодной воды, она напилась из-под крана. Потом к ней вбежал Миша.
- Не подходи близко, а то заразишься. Видишь, я заболела, - еле разжимая губы, предупредила Лариса.
- Значит, ты не проводишь меня в школу? - он остановился у порога, и грустно нахмурился. Иногда Ларисе казалось, что она читает его мысли: все о чем он думал, она могла безошибочно прочитать на лице сына.
- Сегодня не смогу, Мишенька, - ответила она и закрыла глаза: смотреть было больно.
- Выздоравливай скорей, мамочка! Я тебе кое-что покажу, что сам не знаю, - уходя сказал он, и Лариса только слабо кивнула в ответ и будто обвалилась в забытье. Тело казалось сухим и невесомым, будто отдельно летело в жарком и пустом воздухе.
Потом она ощутила на лбу чью-то прохладную руку, будто тронуло ветром.
- Мама! - сквозь сон произнесла она и открыла глаза.
- Господи, да ты вся горишь, - склонилась над ней свекровь. - Надо температуру померить.
Через несколько минут она вернулась и, прежде чем поставить градусник, напоила Ларису отжатой в теплую воду клюквой и положила ей на лоб влажное полотенце.
- Спасибо, Евгения Васильевна, - откинувшись на подушку, прошептала Лариса.
- За что спасибо? Давно хотела с тобой поговорить, но тебе все некогда: то на работу опаздываешь, то с Мишей надо заниматься, то устала и голова болит. Разве я тебе зла желаю? Вижу, у вас с Николаем не гладко: и чем дальше, тем хуже. Думаешь, я не переживаю? Ведь он у меня один, как у тебя Мишутка. А ты? Со стороны посмотреть - самостоятельная, гордая, еще моя бабушка говорила: "Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты"! Так, ведь, то со стороны! А я вижу: девчонка ты еще, сердце до женского понимания не доросло, ни чуть-чуть, даже ни капельки. Отгородилась ото всех, вроде замужем и вроде в семье, а живешь сама по себе, как одна на белом свете одинешенька. А мой-то Колька к тебе который год мается. И рад бы душой и сердцем, да не знает дурачина, как к тебе подступиться. Может, и характером для тебя слабоват. Ему, чем спорить и на своем настоять, легче от твоих выкрутас голову спрятать, как этот, как страус - недавно по телевизору показывали "В мире животных".
Свекровь ловко перевернула полотенце, и Лариса неожиданно заплакала. Она не знала и не думала почему, но слезы лились сами по себе, будто не завися от ее желания.
- И еще я думаю, не обессудь, что думаю, то и скажу. Чувствую: кто-то у тебя появился. Не хочешь говорить - помолчи, и не надо. Я вранья не люблю, а правда никому не нужна, пусть она при тебе останется. Если, как на духу, то какая баба от мужа хоть раз в жизни не подгуляла? И со мной бывало, - свекровь вдруг улыбнулась, - и не раз, и не два. Володенька мой догадывался, он ведь умный был, ничего не скажешь. Знал, где кулаком об стол хлопнуть, где руку приложить, чтоб в ушах зазвенело, а где промолчать и выждать. Я жизнь прожила, дай Бог всякой, и по себе знаю: мужики хорошее дело, особенно на стороне, чужой мед всегда слаще. Но баба свое знать должна, как дважды два четыре: мужики приходят и уходят, а муж и семья после всего остаются. Давно хотела с тобой выговориться, по-женски, но, вишь, время вышло, пора градусник снимать.
- Спасибо, Евгения Васильевна! - всхлипывая, сказала Лариса.
- Не нужно мне твое спасибо! Полежи, подумай, может и образуется. А полежать придется - тридцать девять и три! Пойду врача вызывать. Через часик-другой приедут. Раньше по-другому: позвонишь и в пятнадцать минут тут, как тут. Теперь все навыворот повернулось, и Свердловка - уже не та Свердловка*.
- Евгения Васильевна, позвоните, пожалуйста, дежурной. У меня завтра утром рейс на Сыктывкар, скажите, чтоб заменили.
- Позвоню! А тебе спать нужно и питья побольше. Ох и крепко же тебя прохватило. Или это грипп такой привязался?
- Грипп - вряд ли. Скорее всего просто простудилась. Я сапоги в Мурманске потеряла, пришлось в туфельках до самолета добираться, а после нас на митинг отправили.
- То-то я вчера удивилась, в какой рвани пришла. Небось, у кого-нибудь старые взяла?
- Девчонки выручили.
- Чего же домой не заехала?
- Нас после рейса никуда не выпускали, и позвонить было неоткуда.
Свекровь ушла, и Лариса, почему-то успокоившись, снова уснула. Не придя в себя, сквозь сон она отвечала врачу, поворачивалась, глубоко дышала и, показывая горло, изо всех сил тянула "А-а-а-а". Потом почувствовала боль от укола, будто в детстве ужалила оса, и, напившись сладкого клюквенного морса, она опять опустилась в беспамятство, ярко мерцавшее разноцветными сполохами.
* * *
Николай пришел, когда все уже спали. По дороге он взял с собой Арцыбулина. Волконицкий знал, что тот будет просить об устройстве на работу. В ином случае он и встречаться не стал бы - устроить уволенного из органов и со дня на день выгнанного из партии было очень трудно и в чем-то даже небезопасно. Но он нуждался в помощи такого деликатного свойства, что вполне уравновешивало просьбу Арцыбулина.
- Если бы все было просто! - выпив и закусив объяснял Волконицкий. - Я однажды уже попробовал - позвонил в партком Авиауправления: мол, такое дело, увольте жену Христа ради. Так она мне такое устроила - чуть со свету не сжила. Нужно тоньше, и чтобы следов не было. Я по всякому прикидывал и решил: самое верное - через медицину. Найдут какую-нибудь болячку и отстранят от полетов. Медицина - вещь темная. Если есть два врача, то жди три мнения, то есть три диагноза. Короче, вот такой план. Сможешь воплотить в жизнь?
- Товарищи остались, в беде не бросили. Думаю, помогут, - покрутив пустой рюмкой, сказал Арцыбулин.
- А с тобой решим. Обязательно решим. Тут в Союзе писателей вакансия освободилась. Пойдешь директором Дома отдыха в Комарово? - спросил Волконицкий, насаживая на вилку скользкий от маринада гриб. - Давай еще по одной, больно хорошо идет: спокойно и с толком.
3.12 СЛОВО К СЛОВУ ТЯНЕТСЯ
Для обсуждения планов решили собраться у Таланова. Тот жил рядом с Финляндским вокзалом, и от дома, где жил Рубашкин, туда шел двенадцатый. Петр мялся на остановке почти полчаса, пока не подкатил троллейбус. Ехали медленно, громоздкая машина, скрипя, раскачивалась на поворотах, подолгу застревала на перекрестках, и когда Рубашкин наконец добрался, все уже стеснились на кухне: Болтянский*, Нестеров** и Петя Филиппов*** утрамбовались на диванчике, Таланов сидел на краешке шаткой табуретки у входа, Дальше, в коридоре стояло еще несколько человек, и за их спинами Рубашкин почти ничего не видел.
В центре кухоньки, за столом по-хозяйски разместилась Марина Евгеньевна****, а рядом с ней примостился некто Мигайлин - лет сорока, упитанный и лысеющий, с ярко-рыжей бородой на непомерно широком лице. В его присутствии Рубашкин ощущал какое-то смутное омерзение.
- Не понимаю, зачем ты к нему цепляешься, - как-то упрекнул Петра Филиппов. - Андрей Ильич - умный, интеллигентный человек...
- Приглядись: он ведет себя неестественно, со всеми так вежлив, что, чай можно пить без сахара, только вприглядку. И улыбка у него, - такая, знаешь, - медоточивая. Как деды говаривали: сверху мед, а снизу яд. Нельзя верить людям, которые ни с кем никогда не спорят. Гнусный он, что хочешь, говори, а я вижу - гнилой и гнусный! - не переводя дыхания, выпалил Рубашкин, и Филиппов не стал спорить, только пожал плечами.
Однако другие мнение Рубашкина не разделяли, и в последнее время Мигайлин присутствовал почти на всех совещаниях координационного совета ЛНФ. Впрочем, говорил мало, и, если его спрашивали, очень мило со всеми соглашался.
И теперь он молча кивал словам Салье, которая говорила размеренно, изредка останавливаясь, чтобы затянуться "Беломором", и тогда пепел летел вокруг и падал ей на кофту:
- Я не согласна! Незачем морочить людям головы теориями, пусть этим занимаются инструкторы из Обкома. Что больше всего волнует людей? Нехватка продуктов? Значит, мы выступаем за ликвидацию торгово-номенклатурной мафии! Люди устали стоять в очередях? Мы заявляем о необходимости срочных управленческих мер по борьбе с очередями!
- Марина Евгеньевна, все не так просто. Нас спросят, какие это меры, обязательно спросят, - возразил Нестеров.
- А мы ответим, что в первую очередь надо провести экономическую реформу, распустить колхозы и совхозы, а землю раздать всем, чтобы каждый кормил себя сам. И, главное, отстранить КПСС от власти, ликвидировать партийную бюрократию, освободить народную инициативу. Тогда появятся фермеры, купцы и предприниматели. Они уже появились! Взять некоторых наших кооператоров. Это готовый класс народных капиталистов, наша социальная база.
- Не любят у нас кооператоров, очень не любят. С этим надо считаться, - рассудительно заметил Таланов.
- Так я не для широкого оглашения говорю, а здесь, в узком кругу. Вы, Виктор Львович, разве не понимаете различий между публичной пропагандой и подлинными целями по обновлению всех сторон общественной жизни? - выпустив клуб дыма, промолвила Салье. - И, вообще, прошу обратить внимание на необходимость привлечения в наши ряды как можно большего количества участников кооперативного движения. Никакое политическое движение не может развиваться без средств. Нам нужны деньги на выпуск печатных материалов: листовок, плакатов и тому подобное. Необходимо наконец-то наладить выпуск нормальной газеты. Конечно, прибалты нам здорово помогают с печатью, большое им спасибо, но пора и самим что-то делать.
Она снова поднесла ко рту папиросу, окуталась густым дымом и энергично раздавила окурок в переполненной пепельнице.
- Предлагаю подытожить! Мы - общегражданский избирательный блок "Демвыбор-90" - и выступаем на выборах с набором четких и ясных лозунгов:
- ЗА ОБНОВЛЕНИЕ И ОЧИЩЕНИЕ СОВЕТОВ, ЗА ЭФФЕКТИВНЫЙ КОНТРОЛЬ НАД ИСПОЛНИТЕЛЬНОЙ ВЛАСТЬЮ!
- ЗА НОРМАЛЬНУЮ ЖИЗНЬ В НАШЕМ ГОРОДЕ!
- ЗА ЭКОНОМИЧЕСКИЕ РЕФОРМЫ, КОТОРЫЕ ДАДУТ НАРОДУ БЛАГОСОСТОЯНИЕ!
- ЗА СИЛЬНУЮ ДЕМОКРАТИЧЕСКУЮ РОССИЮ!
- Думаю этим ограничиться в той части, в которой мы "ЗА". Перейдем к следующей. Наш блок выступает:
- ПРОТИВ ВЛАСТИ ЗАСТОЙНОЙ ПАРТИЙНОЙ БЮРОКРАТИИ И НЕЗАСЛУЖЕННЫХ ПРИВИЛЕГИЙ ПАРТХОЗНОМЕНКЛАТУРЫ!
- ПРОТИВ РАЗЖИГАНИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ И ГРАЖДАНСКОЙ РОЗНИ!
- ПРОТИВ НИЩЕТЫ И БЕСПРАВИЯ!
- Куце получается, - после недолгого молчания сказал Болтянский. Надо более подробно и яснее.
- Ни в коем случае! - возмущенно воскликнула Салье. - Чем меньше мы говорим, тем труднее нас шельмовать
- Краткость - сестра политического таланта! - вставил Филиппов.
- Надо все же сказать, что мы собираемся делать, - предложил Нестеров.
- Да, я приготовила, - Салье взяла листок бумаги и, сощурясь, прочитала:
- ПРОВЕДЕМ РЕФОРМУ ЛЕНИНГРАДСКОГО СОВЕТА НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ.
- РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ РЫЧАГОВ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ.
- ОБЕСПЕЧИМ СБЕРЕЖЕНИЕ ЛЕНИНГРАДСКОЙ КУЛЬТУРЫ!
- Кто-нибудь добавит? - строго оглядев собравшихся, спросила Салье.
- Надо о жилье! Это больной вопрос, особенно для тех, кто живет в коммуналках и в общежитиях, - предложил Таланов.
- Добавим о жилье, - согласилась Салье и, записав на том же листе, прочитала:
- РАЗРАБОТАЕМ НОВУЮ ПРОГРАММЫ ЖИЛИЩНОГО СТРОИТЕЛЬСТВА И ВОПЛОТИМ ЕЕ В ИНТЕРЕСАХ ВСЕХ ГОРОЖАН!
- Что было про рычаги власти? Там как-то нехорошо звучит, приподнявшись на цыпочки, спросил Рубашкин.
Салье посмотрела в его сторону, но не разглядела, кто спрашивал, и повторила лозунг.
- "Рычаги" - лишнее слово. Без него лучше: "...отстраним от власти", предложил Рубашкин.
- А слона-то я и не заметила. Здравствуйте, Петр Андреевич! разглядев Рубашкина, засмеялась Салье, и вслед за ней остальные. - С золотым пером демократического движения спорить не будем - убираем "рычаги"! Возражений нет? И, правда, так лучше:
- РАЗОБЛАЧИМ И ОТСТРАНИМ ОТ ВЛАСТИ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ МАФИЮ, СРАСТИВШУЮСЯ С ПАРТАППАРАТОМ!
- Если разоблачим, то отстранить мало. Надо записать: "посадим!" сказал Болтянский.
- Правильно и совершенно верно! - вставил молчавший до сих пор Мигайлин. - Надо непременно пересажать всех зажравшихся партаппаратчиков, начиная с освобожденных функционеров на предприятиях и дальше - из райкомов, горкомов, вплоть до ЦК. Люди это одобрят.
- Могут упрекнуть, что мы призываем к репрессиям. Нельзя обещать кого-то посадить. Мы за правовое государство, где сажает только суд, возразил Нестеров.
- Тогда выслать их на сто первый километр, пусть поднимают сельское хозяйство, - глядя на Нестерова, приветливо улыбнулся Мигайлин. - И туда же сотрудников КГБ, включая пенсионеров, которые запятнали себя преследованиями диссидентов и участвовали в сталинских чистках.
- Давайте запишем, что необходим открытый суд над КПСС, который законодательно запретит партийным работникам занимать государственные должности в органах демократической власти.
- И участвовать в политической жизни страны, - не переставая улыбаться, быстро добавил Мигайлин.
- Создадим международный трибунал с участием всего цивилизованного мира. Нацизм судили в Нюрнберге, а коммунизм будет осужден в Ленинграде! воскликнул кто-то.
Все заговорили разом, и Рубашкин не мог уследить, кто что предлагает.
- "Мафия, срастившаяся с партаппаратом" - плохо звучит. Выговорить трудно, - улучив паузу, высказался Таланов.
- Виктор Львович прав. Это как-то не по-русски, - сказал Филиппов. Данную формулировку надо переформулировать. Думаю, члены Редакционно-издательского совета со мной согласятся.
- Коллеги, наша сила - в неукоснительном соблюдении демократических процедур, - заговорила Салье, и все замолчали. - Поэтому давайте придерживаться регламента, за который мы все голосовали. Время, выделенное на принятие предвыборных тезисов, давно вышло. Чтобы не отвлекаться на частности предлагаю принять оглашенные лозунги за основу нашей концепции, передать их для шлифовки Петру Андреевичу и утвердить на следующем заседании Координационного совета. Будут другие предложения?
- Почему Рубашкину? Для чего тогда избирали Редакционно-издательский совет? - возмутился Филиппов.
- Запишем, чтобы Рубашкин представил материал в Редакционно-издательский совет, а Петр Сергеевич уже доложит результаты Координационному Совету, - дипломатично предложил Таланов.
- Вы согласны, Петр Сергеевич? - спросила Салье и, дождавшись пока Филиппов кивнет, заключила. - Ставлю на открытое голосование мое предложение с поправкой Виктора Львовича. Голосуют только члены Координационного совета! Кто за? Против? Воздержался? Принято подавляющим большинством, при двух "против" и одном воздержавшемся.
- Этим воздержавшимся, как обычно, оказался господин Болтянский! оглядев собравшихся, пошутила Салье и, согнав с лица дружелюбную улыбку, продолжила. - Переходим к следующему по принятой повестке дня вопросу, который записан следующим образом: "О возможных нарушениях избирательного законодательства при выдвижении и регистрации кандидатов в народные депутаты всех уровней, выдвинутых от блока "Демвыборы-90".
- ... и поддержанных! Марина Евгеньевна, мы проголосовали за "...и поддержанных"! - подсказал Болтянский.
- Не было никаких поддержанных, - с улыбкой возразил Мигайлин.
- А вам никто слова не давал, вы вообще не член Координационного совета! - вскричал Болтянский.
- Коллеги, не спорьте! Андрей Викторович прав, мы приняли так, как он говорит: "...выдвинутых или поддержанных блоком "Демвыборы-90", прикрикнула на спорящих Салье и постучала карандашом по столу. Предоставляю слово для доклада Андрею Ильичу Мигайлину...
- Он не член Координационного совета и по регламенту не имеет права голоса, - с сердитым лицом возразил Болтянский.
- Извините, коллеги, я ошиблась: не для доклада, а для справки. В нашем регламенте оговорено, что председательствующий может дать слово специалисту для оглашения справок, - поправилась Салье.
- Какой специалист? В выборах-89 он участия не принимал! - воскликнул Филиппов.
- Коллеги, не будем спорить, давайте заслушаем, Пожалуйста, Андрей Ильич!
- Пусть объяснит, почему одного и того же кандидата выдвигают по несколько предприятий и организаций, - громко сказал Болтянский и с довольным видом оглядел собравшихся.
- Начну с ответа на вопрос уважаемого Андрея Викторовича, - как ни в чем не бывало, Мигайлин поклонился Филиппову. - На выборах прошлого года, как справедливо заметил коллега Болтянский, выявилась закономерность: чем ближе был кандидат к партийным органам, тем больше у него было выдвижений ...
- ...не только к партийным, но и к гэ-бистским органам, - пробурчал Болтянский.
- ... согласен, и к органам КГБ, - не переставая улыбаться продолжал Мигайлин. - Подоплека проста: тогда проводились окружные собрания, которые решали, кого из кандидатов допустить к выборам, а кого отсеивать. Ясно, что чем больше было у кандидата выдвижений, тем больше голосов "априори" он имел на окружном собрании. Таким образом партбюрократы обеспечивали преимущества своих выдвиженцев. Если коллега Болтянский помнит, то по Куйбышевскому округу один из кандидатов, кажется секретарь райкома, имел выдвижения от двух аптек, от Управления цензуры - Горлита, и, представьте! - от четырех пожарных команд. Такой порядок сильно затруднял прохождение демократических кандидатов, и многие из них выбывали из борьбы. Сейчас ситуация совсем другая благодаря законодательно работе, проделанной Собчаком, Болдыревым, Щелкановым, Гдляном и Ивановым, Никольским и другими членами Межрегиональной депутатской группы. Окружных собраний больше нет, но в избирательном законе осталось множество белых пятен, которые дают возможность комиссиям произвольно отказывать кандидатам в регистрации. Соответствующих конфликтов в городе очень много. Как правило отказы в регистрации получают кандидаты, поддержанные Ассоциацией избирателей, обществом "Мемориал", блоком "Демвыборы-90" и, разумеется, - ЛНФ. Думаю, дело в том, что состав избирательных комиссий формируется партийно-советской номенклатурой и послушно исполняет ее волю.
Вывод из этого ясен: кандидаты прогрессивной направленности, отражающие демократические позиции должны заранее подстраховаться несколькими протоколами о выдвижении, чтобы в случае придирок не давать повода снимать их с регистрации. Возможности для этого сегодня есть: трудовые коллективы обрели достоинство и не идут на поводу у парткомов, и, самое главное, в городе возникло организованное гражданское движение.
- Открыл Америку! Тоже мне - специалист! - вскричал Филиппов.
- По регламенту на заслушивание справок отводится не больше трех минут, - громко сказал Болтянский.
- Основное я уже высказал. Благодарю за внимание, коллеги, - улыбаясь, развел руками Мигайлин.
- Но этого совершенно недостаточно! Мы должны выработать документ, такой окончательный документ..., - громко начал Филиппов, но его остановила Салье:
- Предлагаю принять сообщение коллеги Мигайлина в качестве рекомендации для наших кандидатов. Кто "за"? Против? Воздержался? Андрей Ильич! Запишите пожалуйста в протокол: "Принято простым большинством голосов".
Заговорили все сразу, и в возникшем шуме Рубашкин ничего не слышал.
- По повестке дня. Предлагаю... Коллеги, прошу внимания! - Салье повысила голос. - Остался главный вопрос: как мы отреагируем на митинг, созванный Обкомом КПСС. Перед этим объявляю перерыв на десять минут. Кто хочет курить, пожалуйста - на лестницу.
- Петр Андреевич, можно вас на минутку? - жестом приглашая его подойти и, протянула Рубашкину несколько исписанных от руки листов.
- Я подготовила статью о кооперативном движении. Попрошу вас, где надо, поправить и подготовить для опубликования.
- С публикацией будут трудности, - просматривая начало, заметил Рубашкин.
- В "Смене" напечатают. Я договорюсь с Югиным, мы его выдвинули в депутаты России, и он не посмеет отказать, - уверенно сказала Салье.
- Я тогда пойду домой, начну работать, - сказал Рубашкин, поглядев на часы: было без нескольких минут одиннадцать.
- Только не откладывайте, - велела Салье и повернулась к ожидавшему рядом Нестерову.
- Марина Евгеньевна, вчера суд закончился: Брусницын получил два года лагерей общего режима, - торопясь, сказал Рубашкин.
- Я знаю. Очень жаль, на выборах Роман Яковлевич мог бы очень пригодиться, - посмотрев через плечо на Рубашкина, сказала Салье.
- Адвокат будет подавать апелляцию. Мы можем провести демонстрацию протеста, опубликовать наше мнение. Это повлияет на пересмотр дела в горсуде.
- Брусницына осудили за наркотики. Вы хотите, чтобы демократов обвинили в том, что мы наркоманы? - неожиданно вмешался Мигайлин.
- Но ведь наркотики ему подкинули! За этой провокацией стоит КГБ, воскликнул Рубашкин.
- А чем вы это докажите? - улыбнувшись, спросил Мигайлин.
- Я сам видел, я был у Брусницына во время обыска! - волнуясь, объяснил Рубашкин.
- Вы видели, как сотрудники КГБ закладывали наркотик? Нет, вы видели как их обнаружили. Наши противники только и ждут повода, чтобы нас ошельмовать. Представьте, как по всему городу развешены плакаты: "ЛНФ покрывает наркоманов!"
- Пожалуй, Андрей Ильич прав. Заступаться сейчас за Брусницына политически нецелесообразно, - сказала Салье.
- Но Брусницын никогда не был наркоманом! - вскричал Рубашкин.
- Подождем окончания выборов, и тогда посмотрим, что можно сделать, заключила Салье, и Рубашкин понял, что спорить бесполезно.
* * *
С трудом отыскав пальто и шарф, Рубашкин вышел и квартиры. На лестнице толпились курильщики, и желтоватый свет лампочки едва пробивался сквозь клубы папиросного дыма.
- У России собственное предназначение и уникальное геополитическое положение на перепутье между Востоком и Западом, - увлеченно размахивая горящей сигаретой, говорил Мигайлин*.
- Свобода всегда приходила к нам с Запада, а кнут и нагайка - с Востока, - проходя мимо, заметил Рубашкин и не стал слушать, что говорят другие.
Тротуары высушило, но воздух был свеж от запаха талого снега. Небо очистилось, и в темной глубине мерцали редкие звезды, дул слабый ветер. Припомнив, откуда днем светит солнце, Рубашкин решил, что завтра будет ясная погода: восточный ветер редко приносил тучи и ненастье.
- ОТРЕШИМ ТОРГОВО-ПРОМЫШЛЕННУЮ И ПАРТИЙНУЮ МАФИЮ ОТ ВЛАСТИ! СОВЕТЫ БЕЗ КОММУНИСТОВ И БЮРОКРАТОВ! - Рубашкин подумал, что именно так должен звучать лозунг, о котором сегодня так долго спорили.
3.13 ИЗ КРАНА КАПАЕТ ВОДА, ЕГО ВЧЕРА ЗАКРЫТЬ ЗАБЫЛИ
Было без четверти двенадцать, когда Рубашкин вернулся домой. Катя и Настя уже заснули, было тихо, только изредка слышался шорох шин проезжавших под окнами легковых автомобилей. Спать не хотелось, и Рубашкин поставил на плиту чайник. Пока закипала вода, он заправил бумагу в пишущую машинку и закурил сигарету.
Но что-то отвлекало. Сосредоточившись, Петр заметил, что из неплотно завернутого крана гулко падали капли. Он машинально попробовал отсчитать ритм, но паузы между ударами менялись, как в каком-то стихотворении. Стихи назойливо привязались еще по дороге в троллейбусе, и Петр, сам того не желая повторял про себя:
"По замерзшим холмам молчаливо несутся борзые,
Среди красных болот возникают гудки поездные,
На пустое шоссе, пропадая в дыму редколесья,
Вылетает такси, и осины шумят в поднебесье..."
Слова и ударения наползали друг на друга, смысл был непонятным и неправильным: почему гудки возникали среди болот и почему "красных"? Болота не бывают красными, даже осенью они покрыты желто-зеленой ряской и мхом, а болотная клюква - она редкая и не дает окраски. И вдруг - такси? Откуда на болоте появилось шоссе и на нем такси, зачем оно? Перед глазами возникли зимние, зимние дюны и вдалеке, между соснами - стылая гладь заснеженного льда на Финском заливе. Петр не мог уловить, каким причудливым воображением созданы эти строчки, но они безусловно были красивыми, он не сомневался, мучительно пытаясь припомнить, что дальше.
Чайник закипел, и перед тем, как налить кипяток в чашку с растворимым кофе, он изо всех сил закрутил капающий кран. Непонятное стихотворение тут же выпало, будто смылось из памяти.
Кофе был неприятным, с каким-то ячменным привкусом, как в буфетах провинциальных станцийй. Отставив чашку, Петр разложил на столе рукопись, которую дала Марина Евгеньевна. Читалось легко, но писала не Салье, ее почерк Петр знал. Написанное нельзя было назвать статьей, скорее выписки из разных источников.
Наиболее связным и законченным выглядели страницы о кооперативном движении:
"...кооперативы - один из главных нервов перестройки, ее единственное видимое достижение в сфере экономики. Но перестройка не заботится о своем детище, не защищает кооперативное движение. Власть трусливо отворачивается, будто не замечая беззастенчивую и намеренно лживую пропаганду, которую целенаправленно ведут представители партийной и хозяйственной номенклатуры, чтобы озлобить широкие слои населения, восстановить народ против ростков нового экономического уклада.
В самый разгар наступления злейших врагов перестройки в СССР был проведен любопытный опрос общественного мнения: вы за кооперативы или против? Среди опрошенных не старше 45 лет за кооперативы высказались 87 процентов. Эти люди еще не во всем разочаровались, у них еще есть желание добиться повышения жизненного уровня своим собственным трудом. Но в категории от 45 до 75 лет только 7-10 процентов поддерживают кооперативы. Вот, что делает с нами возраст: опыт жизни в условиях административно-командной экономики породил горчайшее разочарование, абсолютное неверие в собственные силы!
А вот среди тех, кому больше 75 лет за кооперативы - 70 и более процентов! Наши старики не забыли НЭП, они живые свидетели успехов раскрепощенной инициативы людей, которую дает свободная экономика. Это на их глазах НЭП возродил страну из руин и пепла, спас от голода и разрухи миллионы граждан, привел их к благосостоянию и даже дал государству твердую, свободно конвертируемую валюту!
Между тем тлетворные мифы об обществе нищих, но равноправных продолжают разъедать разум, отнимать у нашей страны последние силы для деятельного обновления ..."
Несколько страниц заняли пространные рассуждения о врагах перестройки, их количестве и социальном составе. Восемнадцать миллионов руководителей производства и разного рода управляющих. Более двадцати миллионов - в теневой экономике. Их перечень начинался с парикмахеров, массажистов, репетиторов и сапожников. Туда же были отнесены сантехники, портные, работники автосервиса, слесари, электромонтеры и даже врачи.
Работники торговли и государственных предприятий обслуживания были выделены в отдельную категорию - свыше десяти миллионов.
Неизвестным осталось количество тех, кто работает в партийном, профсоюзном и комсомольском аппарате, служит в армии, в милиции и КГБ, а также занятых в военно-промышленном комплексе.
Рубашкин заглянул в свой блокнот, где были записаны недостающие цифры, и на клочке бумаги сложил в столбик. Получилось около 90 миллионов, почти три четверти трудоспособного населения, - перестройка и продвижение экономических реформ означали значительное ухудшение условий их жизни.
В рукописи была явная несуразица: выходило, что рыночные реформы противоречили интересам большинства населения. Поколебавшись, Рубашкин вычеркнул все цифры и названия рабочих профессий. От этого образ врагов перестройки потускнел и размылся, потерял осязаемость, сузившись до известных, ставших обыденными очертаний: совпартноменклатура и КГБ!
Неожиданно вспомнился Горлов. С одной стороны - типичный работник военно-промышленного комплекса, с другой - удачливый кооператор. Светочка Петрова, с которой Рубашкин иногда встречался в метро, рассказывала, что недавно Борис вдруг выдал подчиненным по сто-двести рублей. Сказал, что была удачная сделка, и что надо делиться с друзьями. Доброты у него не отнимешь, Горлов никогда не был жадиной, всегда выбивал у начальства повышенные премии.
Рубашкин посмотрел на часы, но все же потянулся к телефону и по памяти набрал номер. Горлов снял на третьем гудке, его голос был бодрым.
- Что так поздно? - спросил он, узнав Петра.
- Сердце подсказало, что не спишь, полный великих дум, - сказал Рубашкин.
- Все равно через пару часов уезжать...
- Куда?
- В Мурманск пятичасовым рейсом, чтобы вечером вернуться.
- С каких пор стали выписывать командировки на один день? - удивился Рубашкин. - Помню, ты меня в Североморск на две недели услал, а дел-то всего ничего: акты внедрения и протокол авторского надзора у адмиралов подписать.
- Я не в командировку, а сам по себе, - засмеялся Горлов. - Пароход, представь, задумал купить.
- Зачем тебе пароход? Какой? - изумился Рубашкин.
- Большой противолодочный с пушками и торпедами. Заменю системы наведения, введу правильное целеуказание и - вперед, с новым названием: "Смерть врагам империализма!" Как звучит?
- Звучит демократически, в духе времени, - Рубашкин мялся, не решаясь заговорить о деньгах. - Я, кстати, по делу звоню. От имени нашего общегражданского, демократического движения. Выборы приближаются, можно сказать, наш не последний, но решительный бой.
- Слышал! Нина все уши прожужжала: Ельцин, демократы, Собчак. Ельцин сказал то, Горбачев высказал это, Собчак показал, как закон уважать, а Гдляну с Ивановым взяточников сажать мешают. Борщ уплетаю и котлеты жую исключительно под агитацию и пропаганду, как в парткоме на политинформации.
- И как ты к этому относишься?
- Да, никак! Разговоры стихнут скоро, а металл останется. До сих пор уверен, что не делом ты, Петя, занялся. Помнишь к твоему дню рождения стихи сочинили: "Служил наш Петя инженером, наш Петя ГОСТ'ы() изучал"?
- Помню: "Живи по СТП и ГОСТ'у), и будет все предельно просто". Я, Боря, потому все и бросил, что так больше жить нельзя.
- Можно! Вот в будущем году пробью финансирование под космическую тематику, брошу к чертовой матери коммерцию, и все будет в порядке. Снова заживем по ГОСТ'у.
- Ты уже не боишься по телефону говорить о космической тематике? К тому же - со мной? Или секретность отменили, а КГБ распущен? - спросил Рубашкин, и по наступившему молчанию понял, что Горлов задумался. - Если все оставить, как есть, тебя в следующем году посадят. Вспомнят и обязательно доберутся. Не забудь, кому ты обязан тем, что остался жив, здоров и на свободе!
- Петя, я тебе всегда помогал, ничего плохого между нами никогда не было. Я очень благодарен за ту статью в "Литературке" и понимаю, что она для меня значила, - неуверенно сказал Горлов.
- Не во мне дело, а в Системе! В их Системе. Завтра меня рядом не окажется, или сложится не так удачно. Прости за высокие слова, но наша борьба - это твоя борьба. Подумай, Боря, о себе подумай!
- Подумаю! Обещаю, - согласился Горлов, и Рубашкин почувствовал, что тот начинает тяготиться разговором.
- Прилетишь из Мурманска - позвони и встретимся, - перед тем, как попрощаться, сказал Рубашкин.
- Завтра вечером и прилечу. Сегодня здесь, завтра там, а завтра опять здесь, - засмеялся Горлов и повесил трубку.
- С кем ты разговариваешь? - зайдя на кухню, спросила Катя.
- С Борей Горловым. Он через час улетает в Мурманск.
- Вчера его Нину встретила - не узнать. Дубленка из "Березки", сапоги - мне такие и не снились. Продукты покупает только на рынке. Хочет Машу в английскую школу переводить. Говорит, всего тысячу директору дала. А у нас опять деньги кончились, и папа ничего не прислал. У него неприятности: видно придется уходить на пенсию. Мама звонила, что был пленум Обкома, он вернулся и сразу в больницу угодил - чуть до инфаркта не довели. Там какой-то из новых на папино место рвется, хочет в секретари райкома, интриги копает.
- Твоему отцу самое время на пенсию. Не сегодня, так завтра все райкомы и обкомы разгонят, - рассеянно заметил Рубашкин.
- А мы тогда как будем? Сколько лет за папой, как за каменной стеной!
- Пройдут выборы, и меня в штат возьмут, обкомовцы ничего сделать уже не смогут. Потерпи, немного осталось, - успокоил жену Рубашкин и, дождавшись, пока она уйдет, застучал двумя пальцами по клавишам машинки.
"Время не ждет" или, нет - "Под ветром перестройки", - допечатав второй заголовок, решил Рубашкин. - "... В беседе с нашим корреспондентом член Координационного совета Ленинградского народного фронта, доктор геологических наук Марина Евгеньевна Салье сказала..."
"Нужно дать материал в форме интервью. Во-первых, живее, а во-вторых, не встанет вопрос, кому платить гонорар. Ясно, что журналисту, который брал интервью. А если писать статью за ее подписью, то гонорара - фиг дождешься", - подумал Рубашкин и вытер глаза, заслезившиеся от сигаретного дыма.
3.14 ВИДНА ДОРОГА В ТРИ КОНЦА
В аэропорту "Мурмаши" Горлова встретил кавторанг* Толя, с которым они летели в прошлый раз. Через него и удалось провести всю предварительную работу, связанную с покупкой на металлолом отслужившего свое корабля.
Толя был гладко выбрит, в новенькой шинели с черным каракулем, из-под шарфа виднелся воротничок ослепительно белой рубашки.
- Что же ты свою невесту не взял? - увидев Горлова, спросил капитан.
- Слегка захворала, видно, от тебя заразилась. Помнишь, ты все время чихал и кашлял? А теперь, вижу, совсем выздоровел? - пожимая ему руку, спросил Горлов и забрал у носильщика один из двух увесистых чемоданов - в каждом было по восемь бутылок марочного коньяка разнообразного происхождения: французский "Мартель", грузинские "Шота Руставели" и "Варцихэ", молдавский "Белый Аист", крымский "Коктебель", - его Горлов любил и отличал больше прочих, - и три сорта армянского - "Юбилейный", "КВВК" и знаменитый "Ахматар". Возле донышка каждой бутылки покоился розовато-желтый лимон, а к верхней крышке были прикреплены четыре коробки конфет "Мишка на Севере". Все это аккуратно крепилось в деревянных гнездах, которые Горлов специально заказал плотнику. Много мороки доставили лимоны углубление для каждого пришлось доводить отдельно, чтобы не выскальзывали.
- Тяжелый, - сказал Толя, беря чемодан.
- Своя ноша не тянет. Это сувенир из Ленинграда, - садясь в "Волгу" ответил Горлов.
По дороге капитан не удержался и, заглянув в чемодан, даже присвистнул.
- По отдельности бывало, употреблял. Но чтобы сразу? Никогда! воскликнул он.
- Как считаешь: адмиралу понравится? - спросил Горлов.
- Да, за такой набор он тебе целый линкор спишет, глазом не моргнет!
Дорога вилась между голых, заснеженных сопок. За слепящим конусом света фар было непроглядно темно, и в небе едва забрезжило только, когда подъехали к Штабу, за несколько минут до одиннадцати. В приемную прошли, не оформляя пропуска, и адъютант сразу пропустил их к заместителю командующего.
Хозяин просторного и опрятного кабинета оказался сравнительно молодым, но немного располневшим человеком. Он встретил Горлова, приветливо улыбаясь.
- Рад познакомиться, Борис Петрович. Контрразведка мне о вас уже доложила: кто, зачем и откуда. Здесь о вашем блоке наведения легенды ходят: три года на вооружении и, представьте, ни одного отказа. Заказали на этот год модернизацию, но из Москвы - ни ответа, ни привета. Может, вы в курсе?
- Старое модернизировать незачем. Мы принципиально новую систему придумали: массогабариты уменьшены на треть, дальность увеличена примерно на триста километров, а вероятность ошибки по целенаведению - меньше десятой процента. - ответил Горлов.
- И когда испытания?
- В этом году денег не выделили, что будет в следующем, и не знаю.
- Разрешите, товарищ адмирал? - адъютант внес горловский чемодан и остановился посреди кабинета.
- Это сувенир Северному Флоту от ленинградцев, - объяснил Горлов.
- Посмотрим, что за сувенир, - адмирал легко поднял чемодан и поставил на стол.
- С выдумкой сувенир, - приподняв крышку, одобрил он. - Хотя обмывать ваш вопрос еще рано. Отношение в Минобороны и все прочие, необходимые документы мы подготовили. Копии возьмете в отделе, а подлинники мы сами отправим. Но не знаю, как Москва отреагирует. После той истории с "АНТ'ом", - помните: когда кооператоры танки заграницу вывозили? - наши генералы, как пуганые вороны, - куста боятся. А дело вы задумали хорошее. Получите разрешение, мы только рады будем - одной головной болью меньше. А то у нас половина причалов ржавым хламьем заставлена - куда девать? Никто не знает!
Получить документы оказалось непросто. Горлов до вечера ходил из кабинета в кабинет, собирая нужные подписи. После обеда выяснилось, что половину бумаг необходимо перепечатать заново, и все началось сначала. В результате Горлов пропустил последний самолет и, плохо соображая от усталости, согласился поехать в баню. Оба чемодана с коньяком уже были там, и пока все не выпили, никто не встал из-за стола.
Рано утром следующего дня Горлова доставили прямо к трапу и на прощание вручили пустые чемоданы.
- Бери, они теперь легкие, - сказал Толя.
- Зачем? - удивился Горлов.
- Примета такая, чтобы обязательно вернулся с полными!
- Намек понял, - ответил Горлов и, пошатываясь на скользких ступеньках, поднялся в самолет.
Весь полет он беспробудно спал и очухался только, когда самолет заглушил двигатели. Из Мурманска вылетали в кромешной мгле, а в Пулково светило не по-зимнему теплое солнце, и с крыши аэровокзала стекала талая вода.
Новый шофер Володя, улыбаясь, встретил его у выхода в зал прилета. Володя был краснощеким, сероглазым и, как сам признался, брился через два дня на третий, хотя в армии уже отслужил. Горлов отдал ему багажные бирки и билет, а сам поднялся в буфет на втором этаже.
- Сделайте покрепче, - велел он буфетчице, отодвигая назад сдачу.
- Тройной с одним сахаром, а булочки совсем свежие, я подогрею, засуетилась та, и Горлов вдруг удивился, как быстро он привык к тому, что все получается хорошо, если есть возможность тратить деньги, не считая.
Кофе оказался крепким и ароматным, а булочка с клюквенным вареньем свежей и теплой.
- Откуда у вас клюква? - спросил он буфетчицу.
- Мы же теперь кооператив! Клюква с рынка, сахар - из магазина, а сварили сами. Вкусно, правда?
- Вкусно, - с набитым ртом согласился Горлов. - Дайте еще одну.
- Я две согрела! Так и знала, что вам понравится, - улыбнулась она, когда Горлов выложил на стойку еще два рубля. - Хотите, телевизор включу? Вчера установили, наш собственный! Пока кушаете, новости посмотрите.
Новенькая "Радуга" висела на кронштейнах над стойкой. Не дожидаясь ответа, она привстала на цыпочки и щелкнула клавишей.
Во весь экран вытянулся сжатый кулак, камера скользнула вниз, и Горлов увидел Гидаспова, по-ротфронтовски* вытянувшего вверх руку. Он что-то говорил, но все заглушали мощные крики: "В отставку! В отставку!". Потом показали площадь у СКК. Море голов с мечущимися поверх прожекторами Горлов подумал, что показывают тот митинг, на который он был, но, приглядевшись, заметил трехцветные бело-сине-красные флаги. Камера снова прошла по трибуне и Горлов узнал Таланова, стоявшего недалеко от Гидаспова.
- Что показывают? - спросил он у буфетчицы.
- Митинг вчера был. Против этих, - как их? - партократов. В общем, за демократов. Мы с мужем тоже ходили. Народу - до ужаса! И все такие веселые, друг дружке улыбаются, разве только песен не пели. И, не поверите, ни одного пьяного! А этого, - она махнула рукой в телевизор, - мы освистали и затопали. Мы ему и слова сказать не дали. Пусть к себе идет, со своими в обкомах митингует, - она неожиданно повернулась к экрану. - Ой, подождите, Собчак выступает!
- ... если Гидаспов считает, что может управлять великим городом, как военным заводом, то он глубоко заблуждается. Потому что при всем том, что выделывали с Ленинградом последние 70 лет, он все же остается одним из центров мировой культуры и науки. И, может быть, до сих пор остается духовным центром нашей страны. Нами нельзя управлять так, как привык товарищ Гидаспов и его единомышленники! - Собчак говорил спокойно, ни разу не запнувшись; его голос был напряженным и звонким.
- Если завтра выборы, я только за Собчака проголосую. Даже, если он будет в другом округе, все равно! Пойду, возьму открепительный и проголосую. Он все знает, как надо. Только за него буду голосовать, восторженно сказала буфетчица.
"... в митинге, организованном Ленинградским народным фронтом, обществом "Мемориал", Ленинградской ассоциацией избирателей и другими общественными организациями по предварительным подсчетам приняло участие свыше восьмидесяти тысяч человек, - сказал с экрана диктор.
А вы за кого - за демократов или за этих, за номенклатуриков? спросила буфетчица.
- Я за Троцкого и Ленина, против жидов и коммунистов, - допивая кофе, засмеялся Горлов.
- Значит, за наших! - обрадовалась буфетчица и, увидев, что Горлов собирается уходить, заученно улыбнулась: "Заходите к нам еще. В любое время - мы работаем круглые сутки".
По дороге к машине Горлов заметил свободный автомат и, с трудом отыскав в кармане двухкопеечную монету, набрал знакомый номер.
Трубку сняла Лариса. Она три раза повторила "Алло, я вас слушаю", как договорились, если рядом никого нет, и можно свободно говорить.
- Это я, здравствуй! Только что прилетел, - сказал Горлов, повысив голос из-за мощного гула от взлетающего самолета.
- Слышу, - засмеялась Лариса, но Горлову показалось, что она чем-то удручена.
- У тебя все в порядке? - спросил он.
- Не совсем, - она будто глубоко вздохнула, и вдруг выпалила: - Меня не допускают к полетам! Сказали, что надо увольняться.
- Почему? Разве ты не выздоровела?
- Там другое, - она замялась и замолчала.
- Тебе неудобно говорить? - спросил Горлов.
- Дома никого нет, но...
- Увидимся около пяти. Я заеду на работу, потом в нашу контору. Там ремонт заканчивается, уже телефоны установили. Как только приеду, сразу позвоню и пришлю машину, - чувствуя неладное, решил Горлов.
- Не надо машину, я сама доберусь, ты только объясни где это, и как добраться, - как-то безразлично согласилась Лариса. В трубке щелкнуло, и связь оборвалась. Горлов перерыл все карманы, но монеты больше не было, и, чертыхнувшись, он повесил трубку.
3.15 ЗНАТЬ, ЦЫГАНКА НАВОРОЖИЛА
- Тебе, Слава, привет от контр-адмирала Бокова! - сказал Горлов, поставив перед Лахаревым красную жестянку с бутылкой "Джонни Уолкер". Обрати внимание: "Рэд лэйбл". Гуляка Джон* - хорошая компания!
- Мне точно такое виски, только с черной этикеткой, одноклассник подарил - на "Ульяновске" плавает старшим помощником. Три года бутылка в серванте стояла, потом как-то гости нагрянули, и не хватило. Давай, говорят, не жмись! Пришлось откупорить. Теперь подхожу к буфету и вздыхаю: чего-то в нем не хватает.
- Хороший совет: в буфет поставь пустую коробку, а содержимое выпей. Красота - навечно, а удовольствие - по потребности, - сказал Горлов.
- Скажи, Боря, как ты в Москве оказался? - заворожено осматривая подарок, спросил Лахарев.
- Я в Москве не был. Я в Мурманск ездил, в штаб Северного Флота. Ты же сам разрешил! Сказал: узнай, мол, что у них и как, чем могут помочь, удивился Горлов.
- Уже помогли! Утром Нестеренко из Москвы полчаса по телефону орал: откуда в Минобороне узнали про нашу новую "Эс-эмку-двенадцать"**, и почему руководство нашего Министерства, - то есть он, - ничего не знает.
- Он с печки свалился? Кто тему из плана вычеркнул - разве не он? возмутился Горлов.
- Не кипятись! Первый удар я на себя уже принял, а дальше дело за тобой. Надо срочно отправить предпроектные документы и все наши предложения. Нестеренко их сразу доложит. Сказал, что с начала квартала пойдет финансирование. С моряками замминистра уже договорился - через ВПК они сами проведут! Представляешь?
- Дела-а-а! - развел руками Горлов.
- Никакой нам враг не страшен, если он растерян и ошарашен! - сказал Лахарев, все еще не выпуская из рук подаренное виски. - Если все получится, никого сокращать не придется.
- Ты хочешь пол-отдела на мою тему подвесить? Мы будем работать, а премия другим? - обиделся Горлов.
- Чем больше выплатим заработной платы, тем тебе выгодней. Пять процентов от миллиона или от ста тысяч - что больше?
- Если все проценты мои, то нет вопросов, - согласился Горлов.
- Если отстегнешь на мертвых душ полпроцента, все равно тебе больше достанется, - объяснил Лахарев.
- Пожалуй... - согласился Горлов. - Но ты обещай, что все будет не поровну, а по справедливости.
- Все, что от меня зависит. Слово коммуниста! - сказал Лахарев.
Попрощавшись, Горлов пошел к себе, на ходу обдумывая кому что поручить. В большой комнате как обычно пили чай. Оглядев собравшихся, Горлов недосчитал половины сотрудников.
- Где все? - спросил он и, не дожидаясь ответа, стал объяснять, кто что должен делать.
- Оставь, как есть! Сейчас некогда, потом уберете... если время будет, - заметив, что Света Петрова взялась собирать посуду, велел он ей. - Беги к режимщикам, пусть срочно готовят спецчемодан с документами по разработке двенадцатого изделия. Одна нога - здесь, другая - там!
- А между? - ухмыльнулась Света.
- Придешь домой, муж покажет! - сказал Горлов. - Но только после того, как ты всех обзвонишь, чтобы завтра с утра на работу. Опоздавшие - без премии.
- Ну, началось, - закрывая дверь, услышал Горлов чей-то голос.
Только в полшестого он вспомнил, что собирался встретиться с Ларисой. Однако прошло сорок минут, пока он проверил, что сделали сотрудники, собрал спецчемодан и, опечатав его сургучом, сдал в окошечко режимного отдела*.
- Вы сказали, через полчаса. Я уж думал, не случилось ли что, обрадовался Володя, увидев Горлова.
- Прости! Непредвиденные обстоятельства, - объяснил Горлов.
3.16 ВОТ БЕДА НА ТВОЕМ ОБОДУ
До конторы ехали минут десять. Конторой Горлов называл запутанный лабиринт комнат и коридоров, которые удалось занять еще осенью. Первоначально Цветков хотел получить только помещение для магазина, но пока Котов торговался, сколько ему следует заплатить, планы переменились, и из предложенного выбрали самое подходящее.
Чтобы оформить аренду, пришлось дать начальнику райуправления нежилым фондом Уракову десять тысяч рублей, и сверх того Цветков пригнал ему новенький "Жигуль". Сколько получил Котов, Горлов так и не узнал - он вообще старался как можно меньше общаться со своим бывшим начальником. Но в результате все остались довольны, и больше всех - Цветков.
- Не переживай, - успокаивал он Горлова, ошарашенного суммой израсходованных на взятки денег. - Не на один день устраиваемся - надолго! Запомни: кто не тратит, тот не зарабатывает.
Торговый зал был невелик - всего тридцать шесть квадратных метров. Но за ним вглубь старинного дома на углу улицы Бармалеева и Кировского проспекта тянулась череда комнат и широкий коридор, выходящий во двор. К арендованному помещению прилагался подвал, по колено залитый водой. Ремонт начали делать, как только въехали, но до подвала пока не доходили руки. Теперь же позарез понадобился собственный склад, и Горлов уже подписал договор с кооперативом, работавшим при СМУ-18*. Строители устроились с умом. Деньги шли на счет кооператива, а работы велись за государственный счет, правда для страховки между кооперативом и СМУ был заключен договор на очень смешную сумму.
Во двор въехали с трудом: дорогу загородил длинный рефрижиратор.
- Что привезли, Сергей Михалыч? - пробираясь к двери черного хода, спросил Горлов у недавно взятого на работу товароведа.
- С Синявинской фабрики курицу урвали. Вас не было, я решил под свою ответственность, - поздоровавшись, ответил тот.
- Хороша была курица, пока не посинела, - мельком взглянув в открытый ящик, заметил Горлов. - Тут тысяч на шестьдесят. Не боишься, что задавит тебя твоя ответственность?
- Народ от бескормицы все подметет. За два дня расторгуем. Ручаюсь головой, - заверил товаровед.
Отперев дверь комнаты, которую выбрал для кабинета, Горлов взялся за телефон. Набирая по междугородней номер Цветкова, он одновременно стягивал с себя пальто.
- Документы отправлены в Москву. Копии у меня, перешлю с твоим Валерой. Он завтра пойдет порожняком, чтобы не задерживаться. В Главкомате ВМФ надо серьезно подстраховаться, я напишу, от кого зависит. А дальше сам знаешь! Совет министров - как трясина: бросишь камень, он булькнет и тишина. Короче, Совмин есть Совмин. Торопишься? Ну, все! Пока!
Бросив на рычаг трубку, Горлов вытянул застрявшую в рукаве руку и бросил пальто на свободный стул. Кроме двух стульев, стола и гвоздя, вбитого вместо вешалки в стенку, в комнате ничего не было.
- Вас какая-то женщина уже третий час дожидается, - заглянув в дверь сказала бухгалтерша.
- Что за женщина?
- Наверное, жалобщица, или на работу хочет проситься. Борис Петрович, я товар оприходовала, можно домой пойду?
- Идите, чего спрашивать? - рассеянно ответил Горлов и взявшись за телефон, чтобы позвонить Ларисе, добавил: "Зовите эту жалобщицу, заменим ей одну курицу на две, чтоб от греха подальше".
- Какую курицу? - удивленно спросила бухгалтерша.
- Тухлую, которую Сергей Михалыч завез.
- У нас тухлых не бывает. Ниже второго сорта не торгуем - мы же не госмагазин, а кооператив!
- Все равно зовите! - велел Горлов. - Жалобщица хоть симпатичная?
- Страхолюдина! Ни рожи, ни кожи, подметки рваные и сапоги "Скороход"!
Горлов набрал номер и, глядя в окно, слушал длинные гудки, пока не почувствовал чей-то взгляд.
- Лариса! - повернув голову, воскликнул он.
- Ее нет дома, а кто ее спрашивает? - трубка неожиданно отозвалась требовательным мужским баритоном.
- Кто спрашивает? - глядя на Ларису, переспросил Горлов. Она что-то тихо прошептала, но он не расслышал.
- Бортмеханик... Шаляпин. Нет, я не шучу - фамилия у меня такая. Что передать? Передайте, что у нас все в порядке кроме второго мотора - опять барахлит, то есть чихает, - окончательно запутавшись, Горлов повесил трубку, и встав, обнял Ларису.
- Как ты здесь оказалась?
- Мы как-то проезжали мимо, а когда ты позвонил, я вспомнила и приехала, - она была похожа на небогатую студентку: без косметики, в поношенной куртке из китайской плащевки и вязаной шапочке, на ногах были старые сапоги с оттоптанными каблуками. - У тебя выпить не найдется? Немного, чтобы не знобило...
- Подожди, сейчас принесу, - сказал Горлов и пошел в подсобку.
- Дай что-нибудь выпить, - попросил он кладовщика.
- Есть коробка шампанского, армянский "Три звездочки", портвейн "Солнечный"...
- А водка? - перебил его Горлов, решив, что Ларисе нужна именно водка.
- С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?
- Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.
Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.
- Мы бабы слабые, лучше сразу! - сказал он, налив треть стакана.
- Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? имеет незамедлительное действие.
- Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.
- Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием? - через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.
- Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам? - наконец спросил он.
- После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили...
- Надеюсь, не ... - начал было Горлов.
- Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак ... - она замялась и покраснела, - ... рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.
- И что? - чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.
- Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.
- Но ведь можно вылечить?
- Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда! - она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.
- Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.
- Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.
- Прости, что валю свои неприятности.
- А на кого еще? Я же тебя люблю...
- Я знаю, что ты хороший и очень добрый.
- Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.
- Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем...
- А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги? - спросил Горлов.
- Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.
- В пробуждении! - сглотнув комок в горле, сказал Горлов. - Я твоя лучшая подруга в пробуждении.
- И тебе не будет неприятно со мной спать?
- Господи! О чем ты говоришь? - воскликнул Горлов.
- Все равно меня не брошу потому, что я хорошая? - чуть улыбнувшись, повторила она. - Я тебе так благодарна, ты не представляешь.
- Куда ты поедешь? - заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.
- К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо... Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.
- Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.
3.17 ПО ШАТКОЙ ЛЕСТНИЦЕ, НЕ ГЛЯДЯ ВНИЗ
- Борис Петрович, когда поедем? - через полуоткрытую дверь спросил Володя.
Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.
- Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.
- Что делаешь? - спросил Горлов, когда тот снял трубку.
- Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо..."
- Если тоскливо, значит, надо добавить, - прервал его Горлов. - Как ты говоришь, отчаянно добавить.
- Честно говоря, у меня финансовый кризис. Катя каждый день стонет и мечется - все, что получаю ей отдаю, и все равно мало, - вздохнул Рубашкин.
- Ты хотел поговорить об общественных проблемах, помнишь? - сказал Горлов.
- Когда?
- Минут через пятнадцать в Матвеевском садике. На закуску - бутерброд с колбасой. Устроит?
- И с соленым огурцом, - сразу оживился Рубашкин.
- У меня только маринованные, - засмеялся Горлов. - Все, сейчас выхожу.
За день потеплело, прозрачный воздух был мягким, и Горлов подумал, что вот-вот наступит весна. Он перешел Кировский проспект и через несколько минут вошел в садик напротив рубашкинского дома. На газонах еще лежал не стаявший грязно-серый снег, но дорожки уже подсушило, только по краям было мокро, и текли ручьи. Подстелив газету Горлов сел на скамейку и вскоре увидел выходящего из подъезда Рубашкина. Тот перешел дорогу и, войдя в сад, остановился совсем близко. Горлов не стал его окликать, а Рубашкин, почти не двигаясь, сосредоточенно смотрел куда-то вглубь сада, где несколько человек выгуливало собак.
- Петя! - устав ждать, позвал Горлов. Рубашкин обернулся и, подойдя, опустился рядом.
- По застывшим садам молчаливо несутся борзые, - сказал он, кивнув в сторону.
- Намек понял - сейчас и мы понесемся, - Горлов достал из кармана маленькую "Московской", сверток со стаканами и закуской.
Они выпили, не чокаясь и думая каждый о своем.
- Так ты подумал? - прервал молчание Рубашкин.
- Могу внести тысяч пять из своих, - ответил Горлов.
- Деньги, конечно, всегда нужны. Спасибо. А ты сам не хочешь участвовать? Мы можем выдвинуть тебя в депутаты, поможем организовать предвыборную агитацию, - предложил Рубашкин.
- Бог с тобой, Петя. У меня и так голова кругом. В министерстве спохватились, выделяют финансирование... - Горлов замолчал, вспомнив, что нельзя говорить Рубашкину даже о названии работы, - ... к тому же кооперативные дела: начали оформлять покупку корабля. Там одних бумаг килограмма три утвердить надо. А магазин, тут недалеко? Я, естественно, в детали не вникаю, но, поверь, забот хватает.
- Думаю, Боря, что твое участие дороже пяти или даже десяти тысяч, сказал Рубашкин. - Я в последнее время замечаю, что с каждым днем вокруг нас все больше каких-то странных людей. Некоторые - откровенные психопаты, им не в политику, а в дурдом надо, на других взглянешь - пробы негде ставить, мошенники и жулье, а кое-кто, особенно из кооператоров - себе на уме. Когда победим на выборах, эти у пирога будут первыми. Всех растолкают и задавят, им на все плевать. А большинство - неудачники, социологи называют таких маргиналами. Амбиций и самомнения - выше крыши. Для них главное - вылезти наверх, чтобы заметили и оценили
- Только ты один это заметил? - спросил Горлов, подумав, что Рубашкин вряд ли считает себя неудачником.
- Многие это видят, но общий курс таков: дружить со всеми, кто против коммунистов. Поэтому такой умный и деятельный человек, как ты - на вес золота.
- Хорош самородочек! Восемьдесят килограммов живого веса. Здорово ты меня оценил, - засмеялся Горлов. - Кстати, почему ты решил, что вы победите на выборах?
- Знаю, как люди настроены. Сам посуди: семьдесят лет обещают хорошую жизнь, а результат? Народ ошалел от дефицита, что ни спроси - ничего нет. Этот год все расставил по местам. Люди готовы черта в ступе выбрать, лишь бы что-то изменить к лучшему.
- Возможно, ты и прав, но в депутаты все равно не хочу. Не выйдет из меня народного трибуна - характер не тот. Систему наведения спроектировать или вооружение с корабля снять - другое дело! Это понятно, это конкретно! Понимаешь, конкретно! - воскликнул Горлов.
- Видишь ли, Боря, победить на выборах в Советы - только начало. Следующий шаг - сформировать новую исполнительную власть. Если оставим старую, все пойдет прахом. Партократия хитра, умела и в отличие от нас хорошо организована. Вот и организуют голод или какую-нибудь аварию вроде Чернобыльской, и тогда нас сметут, а власть захватят генералы с полковниками. Проблем они не решат, но так завинтят, что Брежнев святым покажется. Ты когда-то ругал меня, что не думаю об экономике. Думаю! Мы все думаем! И, в первую очередь, о том, кто будет ею руководить.
- Ты имеешь в виду меня?
- Тебя, Боря! В конце концов, какая разница, кто сделает тебя начальником? Ты же был в восторге, когда засветило назначение в Челябинске?
- Ну, это давно было, - поморщился Горлов.
- Правда глаза колет? - спросил Рубашкин, и Горлов не нашел, что ответить.
- Конечно, мы не сможем назначить тебя министром, ни даже директором Объединения, это не в наших силах... пока. Но исполкомом ты бы управлял не хуже, а лучше нынешних.
- Ленгорисполком не потяну, а захудаленький район - запросто, улыбаясь, согласился Горлов.
- И на том спасибо! Давай допьем остатки.
- Ты, Петя, сегодня какой-то задумчивый, на себя не похож, - выпив, сказал Горлов. - И мысли необычные: то, тяпнув стакан на скамейке в саду, председателей исполкомов готовишь, то о летающих чайках мечтаешь.
- Книжка твоя навеяла, я ее еще немного подержу - можно?
- Держи, сколько хочешь, не к спеху, - сказал Горлов.
- Ты-то сам ее читал?
- Читал, но, честно говоря, не понял, отчего ею так восхищаются. Одна моя знакомая на нее, как на Библию молится.
- Хороший человек твоя знакомая, - сказал Рубашкин.
- Кстати, Петя, не мог бы помочь, ты ведь многих знаешь. Жене одного моего приятеля какой-то дурацкий диагноз ставят по женской части. Устроить бы к хорошему специалисту на консультацию, - вдруг решил спросить Горлов.
- Какой диагноз?
- Подозревают опухоль... доброкачественную, - Горлов почему-то не смог повторить ту болезнь, которую назвала Лариса.
- У Вити Таланова кто-то был в институте Отто*. Сегодня же позвоню. Думаю, что-нибудь получится. Ты куда?
- Поеду к себе. Считай, вторую ночь не сплю. К тому же в Мурманске тяжело пришлось. Пошел с моряками в баню, утром еле ноги унес, - зевнув, сказал Горлов. - Приеду и лягу спать. Завтра опять ни свет, ни заря.
* * *
- Наконец-то! Ты совсем замотался, на себя не похож. Ужинать будешь? Нина подозрительно принюхалась, но ничего не сказала.
- Выпили с Рубашкиным, - виновато объяснил Горлов.
- Он недавно звонил, просил перезвонить, как только придешь.
- Больше никто не спрашивал?
- Из Краснодара просили передать, что пригонят твою машину на следующей неделе, а две фуры с консервами пока задерживаются. Зато могут отгрузить двадцать ящиков грузинского коньяка. Ждут, чтобы ты решил.
- Понятно! Поступим как в том анекдоте: украли ящик коньяка, продали, а деньги пропили. Помнишь?
Пока Нина готовила ужин, Горлов позвонил Рубашкину.
- Все в порядке, Таланов обещал все устроить, но просил, чтобы ты с ним связался, запиши телефон и позвони сразу, пока он дома, - сказал Петр и быстро продиктовал номер.
- Подожди, я забыл, как его зовут?
- Витя... то есть Виктор Львович.
- Все готово, иди, - заглянув в комнату, позвала Нина, но Горлов махнул рукой, чтобы не мешала.
- Виктор Львович, это Горлов, Петя Рубашкин сказал...
- Да, он только что со мной говорил. Пусть ваша знакомая позвонит ... - Таланов назвал номер и к кому обратиться. - Но у меня к вам ответная просьба.
- Мы уже с Петром договорились, сделаю все, что могу, - торопясь, сказал Горлов.
- Я выдвинут кандидатом в депутаты Ленсовета по 213 округу. Это в Куйбышевском районе. До выборов не так уж много времени ...
- Что конкретно я могу сделать? - спросил Горлов.
- Вряд ли уместно просить вас ходить по квартирам. Но есть одно направление, на котором очень нужна помощь. У меня совсем плохо с изготовлением печатных материалов: листовки, письма и всякое такое.
- Что-нибудь придумаем. Давайте завтра встретимся вместе с Петром и все обговорим, - обещал Горлов. Отказать было невозможно, хотя ввязываться в трудную и хлопотную работу очень не хотелось.
- Все стынет! - крикнула из кухни Нина, и Горлов почувствовал, что она раздражена.
Нужно было сообщить Ларисе, но звонить ей домой было нельзя - ее муж видимо запомнил его голос. К тому же Горлов вспомнил, что она собиралась ехать к родителям. Их телефона он не знал и решил попросить Ларисину подругу. Та записала его номер и обещала разыскать Ларису, чтобы та срочно позвонила.
Прошло минут пятнадцать. За это время Горлов успел съесть картошку с остывшей подливкой и выпил чая. Когда зазвонил телефон, он вскочил так резко, что уронил тарелку.
- Можно Бориса Петровича? - осторожно спросила Лариса.
- Это я! - воскликнул он. - Запиши номер: завтра ты должна позвонить в институт Отто и сказать, что от Таланова Виктора Львовича. Тебя будут ждать и сделают все, что возможно. Никаких денег или подарков - я обо всем договорился.
- Бесполезно!
- Сейчас не время для споров, делай, как я сказал! - закричал Горлов.
- Хорошо, позвоню, - неожиданно согласилась Лариса. - Куда тебе звонить?
- Вечером буду у себя в конторе. После шести.
- С кем ты так грубо разговариваешь? Разве так можно? - спросила Нина.
- С кем надо! - оборвал ее Горлов и стал раздеваться. Он заснул, едва коснувшись подушки и не чувствовал ничего, пока яркий луч солнца не проник сквозь неплотно закрытую занавеску.
3.18 МЫ НА ВЫДУМКИ ХИТРЫ
Горлов обомлел, увидев Ларису. Она была похожа на картинку из модного журнала или на счастливую героиню французского фильма из жизни миллионеров.
- К тебе не прорваться, - с порога сказала Лариса и, подойдя, поставила на его стол бутылку коньяка "Двин". - Никогда не задумывалась, что обычно дарят волшебникам.
- Девочки, пройдите в соседнюю комнату там все объяснят. И ты, Таня, пока погуляй, - велел Горлов, выпроваживая всех из комнаты.
- Милый, у меня все хорошо. Представь, я совершенно здорова, - Лариса обняла и поцеловала его в губы, едва они остались одни. - Я так странно себя чувствую, будто несла какую-то непосильную тяжесть, и вдруг стала легкой, как пушинка.
На приставном столике звонили сразу три телефона, в дверь кто-то заглянул, но Горлов услышал только удивленное "Ой, извините!"
- Значит, ничего не было? - спросил он.
- Ничего-ничегошеньки! Там замечательная врачиха, она сказала, что мне еще рожать и рожать...
- Давай пока подождем, - вставил Горлов.
- ... и можно летать! Без всяких ограничений. Прости, но я тебя не послушалась - съездила в распределитель и подарила врачу огромную коробку конфет
- Борис Петрович, мы уже час ждем, - заглянули в дверь сразу три девушки.
- Идите в соседнюю комнату к Пете Рубашкину, он объяснит, - виновато развел руками Горлов.
- Что здесь творится? В коридоре тьма-тьмущая народу и все - женщины, а к тебе не протолкнуться: меня чуть не побили, что без очереди...
- Потом, я занят! - закричал Горлов, заметив открывающуюся дверь. Отсюда надо удирать! Я, кстати, сегодня не обедал и не ужинал. Поедем?
- На край света! - смеясь, воскликнула Лариса. - Хоть на край света. С тобой!
- На край, так на край, подожди, только найду визитную карточку, сказал Горлов, перебрасывая с места на место наваленные на стол бумаги. Вот! Это в Репино, кооперативный ресторан "Волна". Дерут безбожно, но, говорят, очень вкусно и мало народа. Ты когда-нибудь ела шашлык из форели? Или не из форели, а из осетрины, я забыл.
Продолжая говорить, Горлов снимал и опускал трубки телефонов, но секунду помолчав, те снова начинали звонить. Наконец он не выдержал и, уместив в одной руке три трубки, вежливо сказал: "У нас технический перерыв, позвоните через пятнадцать минут". И бросив трубки на стол, добавил: "Когда нас не будет".
На ходу сказав, Рубашкину, чтобы оставался за него, Горлов провел Ларису через заполненный людьми коридор, и они сели в машину.
- В Репино, Володя! - велел Горлов водителю и, предупреждая его недовольство, объяснил: "Там и пообедаем ... вместе с ужином".
- Ты меня вспоминал? - тихо спросила Лариса.
- Пожалуй, не часто, - подумав, признался Горлов. - Правда, иногда очень хотелось позвонить, но стеснялся тревожить твою подружку. В эти дни столько всего навалилось - самая настоящая круговерть. Если бы меня спросили, что я больше всего хочу...
- Я тоже, - сказала Лариса и, потянувшись, поцеловала его в щеку.
- Вовсе не это. Больше всего я хочу выспаться. За четыре дня, что мы не виделись, вряд ли наберется часов двенадцать...
- Что же ты делал? Впечатление такое, будто готовишь конкурс красоты, - сейчас это модно, - столько девушек у себя собрал.
- Вовсе нет! - засмеялся Горлов. - Это я твою диагностику отрабатываю. А все девушки, которых ты видела - это телеграфистки. Приезжают со всего города и, не поверишь, совершенно бесплатно.
- Какая связь? - удивилась Лариса.
- Когда ты мне рассказала, я сперва не знал, что делать и кого просить. А потом вспомнил про Рубашкина - он столько всякого народа знает...
- Это который раньше у тебя работал, из-за него тебя хотели посадить?
- Тот самый. Он все бросил и пошел в журналисты. Правда, не очень у него получается, хотя делает вид, что все в порядке. При этом Петя просто сдвинулся на борьбе за демократию, про коммунистов заговоришь, он трястись начинает, и не остановить. В общем у него много всяких знакомых, в самых неожиданных местах. Я и попросил его помочь. Он мне в тот же вечер позвонил, что его приятель все устроит. Так все и получилось. Однако приятель тоже оказался демократом, какая-то шишка в их Народном фронте. Слышала про такой?
- Конечно! Дома только и слышно: "лэ-нэ-фэ такой, лэ-нэ-фэ сякой". Впечатление, что в этом "эл-эн-фе" сплошные шпионы и враги народа, поголовно все!
- Так, этот приятель хочет стать депутатом Ленсовета и попросил помочь в агитации. Отказаться невозможно. Но как помочь, он и сам не знает. До выборов меньше двух недель осталось! Я конечно посадил всех, кто под руку попался за пишущие машинки. Картина еще та: входишь в лабораторию, а там, будто из пулеметов стреляют - листовки печатают! Однажды тип из парткома завалился: дескать, что это тут делается? К счастью никто не подвел. Ответили, что срочно готовят секретные документы и без спецразрешения ничего ему не покажут. Тот, хоть и подозревал что-то, но ушел несолоно хлебавши. День потрудились: вижу, что ничего не выходит. Одна закладка это пять-шесть листовок, на печать уходит минут сорок, а машинок мало. И тут мне одна сотрудница напомнила про новый телетайп с памятью на один килобайт. Нажмешь две кнопки - он тут же выплевывает четверть страницы. Я позвонил Рубашкину, он переписал свои воззвания до нужного размера, и я ему к вечеру целый чемодан привез - хоть печку ими топи.
- Ты очень долго рассказываешь, а мне нужно знать, зачем у тебя столько девиц. Там есть очень красивые, - сказала Лариса.
- Я же подробно рассказываю! - воскликнул Горлов. - Иначе не поймешь.
- Я, между прочим, стала очень ревнивая. Раньше такого не было, я вообще не знала, что такое ревность. Однажды представила, что ты с другой, и - красные круги перед глазами. Захотелось что-нибудь расколотить или ударить...
- Рубашкин посмотрел и сказал: "Мало! Этого на полквартала не хватит". Стали думать, где бы еще один такой телетайп оседлать. И тут я вспомнил, как мы этот аппарат из Минпромсвязи* выбивали. Пришлось чуть ли не через ВПК** заявку пробивать, потому что у связистов горел план по внедрению новой техники. Короче, оказалось, что нужные телетайпы есть почти на каждой почте - на них телеграммы принимают. Когда я это рассказал, Петя так обрадовался, что самую последнюю бутылку достал, и мы на радостях выпили. У него, оказывается, несколько девушек-телеграфисток листовки печатали. Он их тут же вызвал, все объяснил, а они - своим подружкам. На следующую ночь полсотни телетайпов на нас заработала, а еще через день наступил полный обвал. Желающие помочь повалили толпами. Мы уже несколько пунктов в разных концах города организовали. У меня - только Петроградский и Василеостровский районы. Сейчас готовим списки,
чтобы в ночь перед голосованием в каждую квартиру принесут короткую телеграмму. Что-нибудь вроде: "Голосуйте за кандидата Народного фронта Тяпкина Ивана Ивановича! Долой партноменклатуру!". Технически это сложно, но я уже придумал, как все организовать. Настоящих почтальонов, конечно, не хватит, но вместо них пойдут агитаторы. Самое трудное, чтобы в нужную ночь на телеграфах дежурили наши девочки...
- Итак, почта и телеграф уже в наших руках. Осталось взять мосты с вокзалами, и ты, как Ленин в девятьсот семнадцатом, захватишь власть! Каким будет первый декрет? - смеясь спросила Лариса.
- А какой бы ты хотела?
- Всех одеть, обуть, накормить, и каждому - по отдельной квартире. И самый главный - о любви! Чтобы все любили всех, как у Окуджавы: "Давайте, говорить друг другу комплименты! Тем более. что жизнь короткая такая..." кажется так?
- Ты - хороший политик! Именно это и обещают демократы. Армию распустим, оружие разломаем на лом и продадим, а выручку распределим поровну - по тысяче долларов на каждого гражданина плюс квартира или дом, если в сельской местности. Тем, кто помогает, - в первую очередь или вообще без очереди.
- Ты так увлеченно обо всем рассказываешь, будто и сам стал демократом... - сказала Лариса.
- Честно говоря, не нравится мне эта публика. Эти ребята чем-то похожи на лакеев, рвущихся к барскому столу. У большинства за душой - круглый ноль. Хотя есть и безусловно честные люди, которые искренне верят, что могут что-то изменить к лучшему.
- Зачем же ты затеял эту, как бы сказать точнее - операцию? - спросила Лариса.
- Таланов же устроил тебя к врачам, я не мог ему отказать, - удивился Горлов ее вопросу.
- Но ты работаешь не только в его округе?
- Остальное получилось само и так быстро, что я даже не успел задуматься. Я не ожидал, что так много людей будут помогать. Они работают совершенно бесплатно и с немалым риском.
- А в чем риск?
- В уголовном кодексе есть дурацкая статья: использование государственного оборудования в личных целях. В случае провала у девушек будут крупные неприятности.
- А у тебя?
- Если рассуждать логически, нам с Петей Рубашкиным придется брать на себя роль организаторов. Подсчитают стоимость работы телетайпов, бумаги, электроэнергии и предъявят хищение в особо крупных размерах в составе организованной группы. Я еще осенью весь УК* изучил: от корки до корки, засмеялся Горлов.
- Это почти самоубийство! Органам наверняка уже все известно. Боренька, зачем ты в то ввязался? - спросила Лариса и, прижавшись к его плечу, добавила: "Я боюсь...".
- Я, пожалуй, тоже боюсь. Но не так, как в прошлый раз. Тогда я чувствовал себя обложенным со всех сторон зайцем, а теперь знаю где охотники, и где сидят фазаны...
- Обкладывают волков и медведей, а зайцев травят собаками!
- Вот, я и не хочу быть зайцем, которого гонят борзые. Впрочем, когда мы в первый раз говорили с Талановым, я этого еще не понимал. Ситуация была простая: он помог мне, я должен помочь ему. Вот и все.
- Выходит, ты из-за меня рискуешь жизнью? - спросила Лариса.
- Выходит, из-за тебя, - рассеянно ответил Горлов, вглядываясь в окно.
- Как странно: чтобы помочь любимой женщине, ты пытаешься изменить результаты выборов...
- Мушкетеры по тем же причинам и не такое вытворяли, - сказал Горлов и неожиданно перегнувшись через сиденье показал куда-то вперед.
- Володя, заворачивай налево! Видишь огни между деревьями? Мы уже приехали!
3.19 БЕЛЫЕ ПТИЦЫ НА МЕРТВОЙ ВОДЕ
После первой же рюмки Горлов почувствовал, что его тянет в сон. Он заказал крепкого кофе, но помогло ненадолго.
- Ты совсем не слушаешь, что я говорю, - сказала Лариса, когда едва поковыряв вилкой, он отставил блюдо с запеченной на осиновых углях рыбой.
- Извини, - сказал он, - я задумался о том, что ты говорила в машине.
- О чем же?
- Это правда: все началось из-за тебя, когда я позвонил Таланову. Но все, что я делал потом, было как бы само по себе. Я не то, чтобы забыл, почему ввязался в эту историю, вовсе нет! Не знаю, как объяснить.
- Ты поплыл по течению?
- Скорее направлял то течение, которое меня понесло. В детстве я любил осушать лужи. Да, да не смейся! Особенно весной, когда тает снег. Я рыл канавки и пускал в них кораблики. Чем быстрее текла вода, тем было интереснее. И, пожалуй, ты права: я представлял, будто это настоящие реки, и я плыву на корабле, - Горлов ощущал, что говорит несвязно и едва сдерживался, чтобы не закрыть глаза.
- Ты совсем спишь, - наконец заметила Лариса. - Боренька! Если бы ты знал, как я не хочу тебя отпускать!
- Давай попробуем, - сказал Горлов. - Давай попробуем друг друга не отпускать. Мне почему-то кажется, что сегодня особенный день, и все получится ...
Он встал и пошел искать официанта. Тот сидел за столом в подсобном помещении и пил чай.
- Здесь рядом гостиница "Репинская". Можешь устроить на ночь два номера: один для меня с водителем, другой для дамы? - спросил Горлов. Правда, дама забыла паспорт.
- А ваш и водителя? - поднявшись, попросил официант.
- Лучше обойтись без этого, - решил Горлов.
- Двести, - оглянувшись, прошептал официант.
- Бери! Здесь по счету, а остальное - тебе! - Горлов достал бумажник и отсчитал семьсот рублей. - Захвати в номер яблок, апельсинов и так далее, сам знаешь.
- Отнести в тот, где вы с водителем? - подмигнул официант, но заметив недовольный взгляд Горлова, стал серьезным. - Минут через десять. Я скажу, чтобы пока мороженое и кофе принесли.
- Володя, переночуем здесь. Иди с товарищем, он по дороге все объяснит, - позвал Горлов шофера и, дождавшись, когда они уйдут, вернулся к столику.
Официант все устроил и через четверть часа они перешли через двор в гостиницу. Номер на пятом этаже был обычным: две кровати, разделенные тумбочками, два стула, стол, на котором едва помещался поднос из ресторана рядом с треснувшим и пыльным графином.
- Представляешь, горячая вода течет, - сказала Лариса через открытую дверь ванной. Потом раздался шелест падающей воды. Горлов постоял у окна там было черно, только вдалеке, у самого горизонта вспыхивал и вновь зажигался маяк. Он решил полежать и, раздевшись, забрался под одеяло, но крепко заснул, едва коснувшись подушки.
- Стало рано светать. Скоро будут белые ночи, - сказала Лариса, заметив, что он открыл глаза. Она сидела на соседней кровати, укутавшись в одеяло, и ела яблоко. - И лето! Ненавижу осень и зиму. Кругом мрак и непогода. Лица кажутся желтыми и зелеными, и люди, будто во сне, будто спят на ходу.
- Иди сюда, - еще не совсем проснувшись, позвал Горлов. Не опуская с плеч одеяло, она перешагнула к нему и, прижавшись, прошептала:
- Я всю ночь ждала, когда ты проснешься... - он не дал ей договорить, и спустя мгновенье она счастливо засмеялась. - Господи, какой ты колючий, как наждачная бумага, как глупая наждачная бумага...
* * *
- Нагулялась? Где ж ты всю ночь пропадала? - спросила свекровь, услышав, как открылась дверь.
- У подружки, - удивляясь, что совсем не смущается, соврала Лариса. Посидели, выпили шампанского.
- С чего вдруг?
- У меня все в порядке! Я прошла обследование в институте Отто и совершенно здорова. Врач сказала, что мне рожать и рожать!
- Это дело! А то мой Колька весь извелся. Приходит - из себя черный, уходит - зеленый, лицо - словно из болота вынырнул.
- С детьми подождем. Я летать буду, я еще летать хочу.
- Вижу, что не налеталась! Экая у тебя подружка! Посмотри в зеркало: глаза-то бесстыжие, да шальные, как из-под хорошего мужика только что вылезла.
- Все-то вы видите, Евгения Васильна, - легко рассмеялась Лариса. - И почему я раньше не знала, что вы добрая?
- Потому что дура, в голове ветер, и жизни не знаешь. А я всегда дочку хотела, но не получилось. Среди мужиков жила, так без внучки и помирать придется, - уходя, беззлобно проворчала свекровь.
- Чуть не забыла, тебе из отдела кадров звонили. Если до послезавтра не привезешь заявление, уволят по статье, - крикнула она из кухни.
- Фигушки им, а не заявление! Не дождутся! Здорова я, Евгения Васильна, здорова, как... Как, не знаю кто! - зайдя следом, воскликнула Лариса.
- Как кошка недраная, вот, как кто! - буркнула свекровь, и Лариса, не удержавшись, чмокнула ее в щеку.
- Иди, мойся, сейчас пирог вынимать стану! - смущенно отворачиваясь, сказала Евгения Васильевна.
* * *
- Что вы мне эти бумажки тыкаете? Почему я должна верить вашему заключению, а не себе и не врачам из Свердловки? - кричала на Ларису врач-гинеколог. Ее лоб покрылся испариной, она то и дело вытирала его марлей, а на щеках выступили красные пятна.
- Но вы меня только осмотрели, и в Свердловке - тоже. А в институте Отто провели полное обследование и эту... - Лариса замялась, забыв, как называется эта штука, которую вводили ей внутрь. - Я же принесла полостную, - кажется она так называется? - фотографию. Мне говорили, что по ней даже первокурсник может сказать, что никакой болезни у меня нет.
- Хоть десять фотографий и справок принесите, к полетам не допущу!
- А кто может допустить? Главный врач может? - чувствуя, что спорить бесполезно, спросила Лариса.
- Главный врач может! Идите к нему, он решит ваш вопрос, - врачиха сразу успокоилась и, вложив Ларисины бумаги в ее подшивку, велела медсестре, чтобы та позвала следующую.
- Отдайте, пожалуйста мою справку, - вставая, попросила Лариса.
- Она останется в вашей истории болезни, - снова занервничала врачиха. - Идите, не мешайте работать!
Главврач был у себя, но Ларисе пришлось ждать почти час, пока ее приняли. Главный врач был сравнительно молод, из-под накрахмаленного белого халата выглядывала импортная сорочка и модный шелковый галстук - Лариса видела такие в спецотделе "Березки", когда выбирала подарок мужу на день рождения.
- Ваше заболевание не входит в перечень профессиональных, поэтому направить вас в нашу больницу я не могу. У вас есть прикрепление к Свердловке. Там хорошие врачи, думаю, вас вылечат, - сказал он, перекладывая лежавшие на столе бумаги.
- От чего меня лечить, если я совершенно здорова? - удивилась Лариса. - Я принесла справку и прошу допустить меня к полетам.
- Относительно вашей справки не все ясно. Кто вам ее выдал, на каком основании вы проходили обследование в институте Отто? Туда вас никто не направлял. Ведь у вас не было направления, не так ли? Во всем этом мы разберемся и виновные в том, что ввели вас в заблуждение, будут серьезно наказаны, - он смотрел куда-то в сторону, и Ларисе показалось, что он недоговаривает.
- Кто будет наказан? - спросила она.
- Те, кто организовал вам незаконное обследование и выдал на руки ложное заключение, - вежливо улыбнувшись, объяснил главврач.
- Организовал мой муж, он работает в Обкоме, - соврала Лариса, испугавшись, что у обследовавших ее врачей из Отто будут неприятности.
- Ваш муж? Это меняет дело, - удивился главврач, но, спохватившись, тут же добавил: "Все равно, пока не будет полной ясности, я не могу допустить вас к работе".
- Я буду жаловаться! - воскликнула Лариса.
- Ваше право, - ухмыльнувшись, пожал плечами главврач.
- Я буду жаловаться в Обком! - уточнила она.
- Это - самое лучшее решение. Полагаю, ваш муж поможет принять верное решение, - с видимым облегчением заключил главврач.
Лариса не могла понять, почему в медсанчасти наотрез отказывались допустить ее к полетам. Всю дорогу до дома она вспоминала, что ей говорили, и тем более странным ей это казалось. Как будто никто не интересовался, больна она или нет, их это совсем не интересовало, главное - чтобы она не вернулась к летной работе. И при чем здесь муж? Почему главврач так облегченно вздохнул, когда она пригрозила пожаловаться в Обком? Другой на его месте, наверное, испугался, а он нет - словно обрадовался.
Остаток дня она провела с сыном. Они долго гуляли, потом вместе делали уроки, и Лариса даже смогла решить две задачи.
- Мамочка, ты больше не улетишь? - укладываясь в кровать, спросил Миша.
- Почему ты так решил? - удивилась Лариса.
- Папа сказал бабушке, что тебя уволят.
- Папа пошутил, откуда он может знать, что меня уволят?
- Нет, не пошутил. Он знает, он сказал что ты всегда будешь дома, или он переломает все самолеты.
- Все самолеты папа не сломает, - засмеялась Лариса, в который раз решив, что надо больше бывать с сыном.
Дождавшись, пока Миша уснет, она решила дождаться Николая и включила в спальне телевизор. Показывали передачу "Взгляд" и говорили о политике. Ведущий был чем-то похож на мужа в молодости, когда они только поженились, и он работал в Обкоме комсомола. Смотреть было скучно, и она заснула, сидя в кресле.
Николай пришел почти в двенадцать. У него был усталый вид, лицо какого-то землистого цвета, и Ларисе стало его жалко.
- Раздевайся, я согрею ужин, - сказала она.
- Налей полстакана, там в холодильнике, - хмуро сказал он, усаживаясь за стол.
- Ты не слишком много стал пить? Даже Евгения Васильевна тревожится, осторожно спросила Лариса, подавая ему начатую бутылку "Столичной".
- Все не так, как надо. Если комитетчики правы, то выборы уже проиграны. А виноваты будем мы, всех собак повесят на наш отдел. Но, главное: никто не знает, что теперь делать, и что будет после, - рассеянно объяснил Николай. Перед тем, как выпить, он зачем то поболтал стакан с водкой и, зажмурившись, опрокинул его в рот.
- Вроде, полегчало, - буркнул он через минуту и взялся за еду.
- Может, найдешь другую работу? - спросила Лариса не решившись добавить: "... пока не поздно".
- Я уже присмотрел одно совместное предприятие. Сам же его и организовал, но не отпускают. Говорят, либо работаешь до последнего, либо иди, куда хочешь, но без партбилета. А куда мне без партбилета? Вот Кузин молодец! Ушел тихо, по-хорошему со всеми попрощался, теперь главный редактор в "Ленправде". Если разобраться, так это даже повышение - на этой должности может стать членом бюро Обкома, должность позволяет, - Николай налил себе еще, и будто, не замечая, что делает, быстро выпил.
- У меня неприятности. Врачи в нашей медсанчасти и слышать не хотят, что я здорова, - сказала Лариса.
- Ну и черт с ними, пусть не хотят, - рассеянно сказал Николай.
- Но меня не допускают к работе! И главврач сказал, чтобы я посоветовалась с тобой.
- А что тут советовать? Увольняйся, я тебя положу в Свердловку, отдохнешь, поправишься...
- Зачем мне в больницу, если я здорова? - повысила голос Лариса.
- С этой дурой, что тебе справку выписала, завтра разберутся, чтобы не лезла, куда не просят, - со злостью сказал Николай.
- С какой дурой, куда не лезла? - Лариса вдруг вспомнила, что никому не говорила про обследование в институте Отто, тем более - Николаю - Откуда ты узнал про справку?
- Ты же сама мне вчера рассказала, - смутился он.
- Я не ночевала дома и тебя не видела, - чувствуя что-то неладное, сказала она.
- А где же ты ночевала?
- С любовником! - начиная злиться, буркнула Лариса.
- Небось, опять с мамочкой полночи шепталась? - равнодушно предположил Николай. - Давай еще по капельке, и пора спать. Завтра с утра три совещания - одно за другим, вздохнуть некогда, а без толку. Все пойдем ко дну. Помнишь песня была такая: "Мы сами взорвали "Корейца", нами потоплен "Варяг"!" Что мы за народ: сами себя топим и этим гордимся. Представь: тихое, синее море и только пузыри со дна: буль-буль-буль. Наши советские пузыри - самые плавучие в мире. Советский Союз - родина великих пузырей.
- Перестань дурака валять! Объясни, откуда ты знаешь про справку? И, вообще, мне кажется нам надо серьезно поговорить...
- Давай завтра! Если говорить серьезно - то завтра. Кто ж ночью серьезно говорит? Ночью спать надо! Сперва трахнуться с мужем, потом спать, чтобы все было. Как у людей! - с трудом пробормотал Николай. Его щеки порозовели, но он говорил и двигался замедленно, будто засыпал на ходу, и Лариса поняла, что говорить с ним сейчас бесполезно.
- Завтра, так завтра! Но не думай, что отвертишься. Я хочу знать, что со мной происходит, - сказала она.
3.20 ВОЗЬМИ НА ПРИКУС СЕРЕБРИСТУЮ МЫШЬ
В начале одиннадцатого свекровь позвала Ларису к телефону.
- Кто это? Какая Ася Залмановна? - спросила она, и тут же вспомнила, что это ее врач из института Отто. - Извините, я еще не совсем проснувшись...
- Лариса Вадимовна, мне надо с вами встретиться. Дело касается вас. Нет, по телефону нельзя. Буду ждать на набережной, у главного входа в Университет. В двенадцать успеете? Так, ровно в двенадцать! - и в трубке раздались короткие гудки.
- Кто звонил? Голос, будто она не в себе. Я сказала, что ты еще спишь, но она все равно попросила разбудить, - сказала свекровь.
- Спасибо, Евгения Васильна. Это с работы, по делу, - Лариса решила не говорить, кто звонил, но в словах Аси Залмановны было что-то тревожное.
- Все остыло, завтракать давно пора, - кивнув головой, сказала свекровь.
Лариса так торопилась, что вышла из автобуса через остановку от дома и поймала такси. За сорок минут до срока она уже была около Университета. Не зная, как убить время она зашла в вестибюль филологического факультета. Там все было знакомым, но показалось, что все стало меньше и какое-то запущенное. Мимо сновали студенты, в углу у подоконника как всегда курила большая кампания, но Лариса не могла представить себя среди них. Она вдруг почувствовала, что не смогла удержать в памяти то вроде бы недавнее время, когда была студенткой; оно стало чуждым и отдаленным, будто смотришь в перевернутый бинокль
Бесцельно постояв у доски с расписанием, она поднялась в буфет, но там было закрыто, и она вышла. На улице ярко светило солнце, было сухо и ветер взметал в лицо сухую колючую пыль, какая бывает в Ленинграде только весной. От пыли слезились глаза, и першило в горле, она даже пахла особенно, это были остатки тысяч тонн песчано-солевой смеси, которой посыпали мостовые после снегопадов. Еще оставалось время, и, перейдя через дорогу, Лариса спустилась по ступеням к самой воде. Нева уже очистилась, только кое-где, у самого берега прилепились ноздреватые, пожухшие до черноты остатки льда, такие же льдины, раскачиваясь на волнах, проплывали мимо. Это еще был не настоящий, ладожский ледоход, льдины были маленькие и темные, а лед с Ладоги пойдет позже - в конце апреля или даже в мае.
"Да, настоящий ледоход еще впереди", - подумала Лариса, представив, как белая, слепящая от солнца масса заполнит пространство между берегами, и будет издалека слышно, как шуршат и трутся друг о друга края огромных, тяжело ворочающихся льдин.
Заглядевшись на воду, Лариса чуть было не прозевала назначенное время. Однако Ася Залмановна опаздывала, и, прождав четверть часа, Лариса занервничала.
Неожиданно напротив нее остановилась черная "Волга" с двумя усиками радиоантенн. Вышедший из нее человек был невысок, в распахнутом пальто ослепительно белела рубашка с узеньким темным галстуком. Лариса успела разглядеть ровный пробор и скрытую зачесанными волосами лысину. Мужчина прошел рядом и посмотрел как бы вскользь - глаза были светлыми и пронизывающими; от его взгляда Ларисе стало зябко, будто дунуло холодным сквозняком.
- Извините, я на всякий случай сделала крюк, - не отдышавшись, Ася Залмановна взяла Ларису под руку. - Давайте куда-нибудь отойдем, здесь так людно, и все на виду. Тут недалеко кофейная, там студенты собираются, да что я рассказываю, вы же здесь учились.
Они вошли в ворота и повернули под галерею - она тянулась вдоль всего двора, залитого лужами так, что было трудно пройти. Они молча прошли до конца, и перейдя площадь перед Библиотекой Академии наук, спустились в подвал, в маленькое всего на несколько столиков кафе. Когда-то, чтобы только войти внутрь, нужно было простоять в очереди не меньше часа, но теперь в кафе было безлюдно.
- Теперь здесь кооператив, и студенты не ходят потому, что слишком дорого, - сказала Ася Залмановна и, увидев, что Лариса достает кошелек, замахала руками. - Не надо, я сама за себя заплачу.
Они немного поспорили, но в конце концов Лариса заплатила за два кофе и пирожные. Себе она взяла "корзинку" и "картошку" - она любила их с детства.
- Не знаю с чего начать, - боязливо оглянулась Ася Залмановна, когда они устроились за угловым столиком. - Прежде всего успокою: вы абсолютно здоровы. Даю вам честное слово, вы совершенно здоровы и никаких отклонений по моей специальности у вас никогда не было.
Не понимая, о чем хочет она сказать, Лариса только кивнула.
- Но кто-то хочет, чтобы вы оказались больны!
- Кому это надо, кто хочет? - начиная волноваться, спросила Лариса.
- Утром, как только пришла на работу, меня вызвали в отдел кадров. Там сидел какой-то мужчина, назвался Владимиром Петровичем. Но, думаю, он соврал. Когда я входила, начальник отдела назвал его по-другому, я не расслышала, но что не Владимиром Петровичем - точно. Впрочем, это не важно. Он стал расспрашивать о вас, как вы ко мне попали, уверена ли я в правильности диагноза, и знаю ли, что будет, если диагноз ошибочен. Я сказала, что уверена, и спросила, кто он такой. Вмешался начальник отдела кадров, закричал, что я из государственного института устроила частную лавочку, беру с пациенток деньги и с вас тоже, и что меня надо отдать под суд. Я ответила, что никаких денег не брала, и мои выводы не могут быть ошибкой.
Лариса заметила, что ее руки трясутся так, что она не может донести чашку до рта.
- Не волнуйтесь, Ася Залмановна, в конце концов, ведь ничего страшного не случилось, - сказала она.
- Тогда они стали меня уговаривать, чтобы я аннулировала вашу справку, сказали, что так нужно. А потом этот, который Владимир Петрович, показал мне какое-то удостоверение и велел подписать бумагу, что никому не расскажу. Но я уже не могла сдержаться, порвала ее и ушла. Они меня не отпускали, но я пригрозила, что начну кричать. Я в институте двадцать два года работаю. Я никогда не поставлю ложного диагноза, никогда! Просто не могу, меня все знают! - Ася Залмановна выпрямилась и повторила: - Никогда! Многим можно поступиться, но только не этим.
- Они выгонят меня с работы, а мне всего год до пенсии, - помолчав, сказала Ася Залмановна.
- Не выгонят! Ничего они вам не сделают. Я обещаю, даю честное слово, - сказала Лариса, еще не зная, что надо сделать. - Не волнуйтесь, Ася Залмановна, все будет хорошо.
Выйдя из кафе, они попрощались. Ася Залмановна пошла к себе на работу, а Лариса снова вышла на набережную. Она не понимала почему, но была твердо уверена, что во всей этой истории так или иначе был замешан Николай. В любом случае он что-то знал, иначе почему вдруг заговорил о справке?
"Но зачем? Зачем ему это надо?" - думала Лариса и не могла придумать ответа. Внезапно она решилась. Третья из проезжавших мимо машин остановилась.
- В Смольный! Скорее! - сказала она водителю и, не спрашивая согласия, захлопнула за собой дверцу.
- Пятерик вперед, - не трогаясь с места, сказал шофер.
- Зачем вперед? - спросила Лариса, протягивая ему пятирублевку.
- Так, на всякий случай, вдруг передумаете.
- Закурить не найдется? - спросила, чувствуя как сильно бьется сердце.
- У меня только "Беломор"!
Лариса закурила, но закашлялась от первой же затяжки, на глазах выступили слезы и она бросила папиросу в окно.
Из вестибюля Смольного она позвонила мужу. Секретарша сказала, что он скоро придет и позвонила, чтобы выписали пропуск. Лариса легко нашла кабинет мужа - небольшую комнатку с выгороженным фанерой закутком для секретаря.
Николай уже пришел и встретил ее с удивлением.
- Рассказывай, что случилось? - спросил он, отворачивая лицо, но Лариса все равно почувствовала знакомый запах коньяка.
- Не я, а ты рассказывай, зачем затеял эту гнусь с моей болезнью! она почти кричала, но ей казалось, что говорит шепотом, заметив, как суетливо двигаются по столу руки мужа.
- Нет, я хотел, как лучше, хотел, чтобы ты дома, Миша совсем большой, ему внимание нужно, - сбиваясь, говорил Николай.
- Киста яичника! Омерзительней ничего не смог придумать?
- Это не я! - вскричал он. - Я не знал деталей.
- А шантажировать врачей тоже не твоя инициатива? - чувствуя его растерянность, каким-то свистящим шепотом спросила Лариса.
- Я никого не шантажировал, а кисту Арцыбулин придумал. Я не знал подробностей, честное слово коммуниста - не знал. Я только хотел, чтобы ты больше не летала. Если бы ты не принесла справку, ничего бы не случилось...
- Я бы ходила по врачам, валялась в больницах - это ты называешь "ничего бы не случилось"?
- Ну, в общем... Я хотел, чтобы ты отдохнула, в Свердловке были бы созданы все условия...
- Все условия, чтобы попасть в психушку - ты это задумал? Признавайся: задумал? - закричала Лариса и, схватив со стола стакан, изо всех сил бросила его об пол. В кабинет заглянула секретарша, но тут же захлопнула дверь.
- Ты - мерзавец! - стараясь успокоиться, проговорила она, чувствуя, как дрожат губы. - Немедленно, - слышишь, немедленно, - позвони и все отмени. И чтобы Асю Залмановну оставили в покое. Нет, пусть ей объявят благодарность в приказе.
- Я не могу, отменить не в моих силах, там же комитетчики поработали.
- Твоего Арцыбулина давно выгнали. Неужели ты думаешь, что я ничего не вижу и не слышу?
- Сейчас не могу! Может быть, через несколько месяцев, когда все успокоится. Обещаю, что к лету я все устрою, только не сейчас, заискивающе улыбаясь, просил Николай. - Согласна? Я обещаю! Я понимаю, что виноват, только прости меня.
- Даю два дня. В четверг я пойду к знакомому журналисту и расскажу про все ваши мерзости, как вы к выборам готовитесь, какие слухи запускаете и про активные эти... вы их называете операции ...
- ... активные мероприятия, - машинально поправил Николай.
- пусть будут активные мероприятия! Расскажу все ваши клички: "Следопыты", "Дымки" и "Волокодавы"! Я помню, о чем ты с приятелями по пьянке болтал, пусть и другие знают, - задыхаясь, кричала Лариса.
- Только не "Волкодавы", - побледнев и сразу же покрывшись красными пятнами, сказал Николай.
- "Волкодавы" - в первую очередь. Про Горлова и Рубашкина, и кому вы наркотики подсунули - я все знаю, - заметив испуг мужа, настаивала Лариса.
- Замолчи сейчас же, ты не понимаешь, что говоришь, - попытался прервать ее Волконицкий.
- Не замолчу! Я сегодня же расскажу Пете Рубашкину, а то за два дня ты еще какую-нибудь пакость для меня придумаешь...
- Откуда ты знаешь Рубашкина?
- Представь, знаю! Если хочешь знать, это он устроил мне консультацию в институте Отто.
Волконицкий еще пробовал уговаривать, но Лариса чувствовала, что он сделает, как она велела. На душе было мерзко.
- Я не буду с тобой жить. Надеюсь, не будешь скандалить при разводе? уходя, сказала она. - И помни - у тебя два дня!
- Николай Владимирович, вам плохо? Может, врача вызвать? - спросила секретарша.
- Не надо врача! Догоните ее!
- Попросить, чтобы вернулась?
- Она забыла пропуск, отдайте, иначе не выпустят, - беспомощно махнув рукой в сторону лежавшей на приставном столике бумажки, сказал Волконицкий.
Немного погодя, он выпил граммов пятьдесят коньяка и вспомнил, что не сказал Ларисе, как он ее любит, и не сможет без нее жить.
3.21 ТРОЙКА, СЕМЕРКА ... ТУЗ!
Все утро до обеда Горлов провел у себя в Объединении. Главкомат Военно-Морского Флота торопил, и документы, необходимые для начала работы по новому блоку наведения, пришлось готовить в спешке. Однако успели, и все бумаги были подготовлены к отправке в Москву. Прежде, чем сдать их в режимщикам, Горлов еще раз проверил каждую строчку и сделал выписки в спецблокнот - докладывать все равно придется, так лучше подготовиться заранее.
Для будущего изделия Горлов придумал сокращение: "БПГЛВ/ММ", что означало "Боевой противокорабельный гиромагнитный лазерный ведущий/море-море". Первые пять букв были его и Ларисы инициалами, он придумал название, зная, что об этом никто никогда не узнает.
Закончив, он разложил по порядку все бумаги и, опечатав спецчемодан, пошел к Лахареву.
- Готово, - войдя, сказал Горлов. - Будешь проверять?
- Думаю, не стоит. Относи скорей, может, еще успеют на сегодняшнюю отправку. Все пошло вкривь и вкось, только спецпочта работает, как часы.
- Да, только спецпочта и обнадеживает, - усмехнулся Горлов.
- Хотел спросить: что твои с таким усердием все это время печатают? будто невзначай спросил Лахарев.
- Это и печатают, - похлопал рукой по спецчемодану Горлов.
- Материалы напечатаны на одной машинке, а у тебя штук пять стучит!
- Больше не застучит! Все, что надо, уже настучали. Пойми, Слава, прежде чем набело делать, нужно на черновиках все проверить. Если делать по правилам, и за полгода не управимся. Но, если ты спрашиваешь официально, то никаких стуков на пяти машинках не было, а если и было, то я не знаю. И ты тоже! Меньше знаешь - крепче спишь.
- Ох, Боря, забыл, как из истории с Рубашкиным выпутывались? Мало показалось? Вот, почитай! - Лахарев передал Горлову два плотных листа, сшитых необычной пластмассовой скрепкой:
КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ПАРТИЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ОБКОМ КПСС
Исх. № 1287-36/2-дсп от 26.02.90 г Для служебного пользования
Возврату в общий отдел не подлежит
Направляем для закрытого информирования пропагандистов и идеологического актива, для разработки планов мероприятий и в целях организации контрпропаганды, а также для принятия незамедлительных мер в отношении участников и руководителей неформальных политических объединений антисоветской направленности инструктивное письмо "О фактах использования государственного оборудования и техники для изготовления агитационных материалов к предстоящим выборам народных депутатов".
Приложение: упомянутое по тексту на 2 л.
Председатель Комиссии Обкома КПСС
по вопросам анализа, прогнозирования и
взаимодействия с общественно-политическими
организациями и движениями В.Александров
"О фактах использования государственного оборудования и техники для изготовления агитационных материалов к предстоящим выборам народных депутатов".
Идеологический отдел и Комиссия Ленинградского Обкома КПСС по вопросам анализа, прогнозирования и взаимодействия с общественно-политическими организациями и движениями обращает внимание руководителей первичных партийных организаций и партийный актив на участившиеся в последнее время случаи использования государственного оборудования (пишущие машинки, ЭВМ, средства множительной техники, типографское оборудование) в личных, корыстных целях, в том числе для изготовления агитационных материалов к предстоящим выборам народных депутатов Верховного Совета РСФСР, Ленинградского городского и областного Советов, а также районных и местных Советов.
Определенная часть нелегально изготовленных материалов носит антисоветский и антикоммунистический характер, наполнена злобными выпадами против Советской власти, политики КПСС и Советского правительства.
Так, в типографии газеты "Путь к коммунизму" Всеволожского района Ленинградской области был выявлен и в установленном порядке уничтожен двадцатитысячный тираж предвыборной программы общественного объединения с негативной идеологической направленностью "Ленинградский народный фронт", а также предвыборные листовки выдвинутых ЛНФ кандидатов в депутаты в общем количестве 38672 экземпляра.
На нескольких кафедрах Ленинградского Электротехнического института связи им. Бонч-Бруевича вскрыто массовое изготовление листовок в поддержку кандидата в депутаты Ленгорсовета гражданина Таланова В.Л. с использованием средств множительной и электронно-вычислительной техники.
В результате утраты контроля парткома за работой редакции вверенного средства массовой информации многотиражной газетой Ленинградского Педагогического института им. Герцена систематически печатаются антисоветские измышления и тенденциозно подобранные статьи, порочащие Советскую власть. Данная газета используется в качестве средства предвыборной агитации отдельными кандидатами в депутаты от ЛНФ, объединения "Демвыборы-90" и другими неформальными группами негативной ориентации.
По ряду вскрытых фактов использования государственного оборудования и техники УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области совместно с Горпрокуратурой возбуждены и расследуются уголовные дела.
В связи с необходимостью пресечения противозаконных действий неформальных групп и общественных объединений негативной направленности, а также некоторых кандидатов в депутаты, отдельных граждан и групп граждан Обком КПСС предлагает усилить контроль за использованием государственного оборудования и техники на предприятиях, в организациях и учреждениях, а также в кооперативах, в других негосударственных и общественных структурах, а также за ведомственными печатными изданиями и работой местных студий радиовещания.
Персональную ответственность за проведение соответствующих мероприятий и своевременную отчетность возложить на секретарей райкомов (горкомов) и первичных парторганизаций по идеологическим вопросам.
Заведующий сектором ОК КПСС Н.Волконицкий.
- А мне какое дело? - дочитав, пожал плечами Горлов и остался доволен своей невозмутимостью. "Так, вот чем занимается муж Ларисы", - подумал он
- Считаешь, нет никакого дела? - прищурился Лахарев.
- Я отъеду после обеда часа на два. Не возражаешь? - сделав вид, что не расслышал, спросил Горлов.
- Опять в кооператив?
- Там кое-что привезли. Нужно обеспечить учет и усилить контроль, как партия учит. Чтобы хорошие люди потребляли по потребностям! - объяснил Горлов. - Ты ведь хороший человек, Слава. Будешь отпираться, ни за что не поверю.
- Что привезли? - заинтересовался Лахарев, но тут же нахмурился. - За помощь я, конечно, благодарен, но отпустить тебя не могу. Есть вопрос.
- Давай решим твой вопрос по быстрому и поеду. Дел - невпроворот, удивленно сказал Горлов. Обычно Лахарев ему не мешал, даже помогал, за что регулярно получал подарки, коробки с продуктами. Несколько раз Горлов передавал ему деньги в заклеенных конвертах, помня наставления Цветкова: "Нельзя жадничать на тыле, тыл нужен прочный, железобетонный тыл".
- Касательно машбюро, которое ты организовал - все ясно. Разговоры ни к чему: я знаю, и ты знаешь, что я знаю. Плохо то, что вот-вот узнают другие, а новый скандал никому не нужен, - сказал Лахарев. - Но есть выход. Меня из райкома достают: надо помочь их кандидатам. Вот я и придумал: пусть твои девицы печатают листовки и прочую дребедень для райкома. Я Котову звонил советоваться: он не возражает, даже поддерживает, просил привет тебе передать и напомнить про вступление в партию. Сказал, что лично обеспечит.
- Хочешь, чтобы про нас такое же написали? - Горлов показал на лежавшее сверху письмо Обкома.
- Мы же не для себя! Кто нас обидит, если мы выполняем задание райкома, тот и дня не проживет, - взмахнул руками Лахарев.
- Нет, я - пас! - решительно сказал Горлов.
- Зря ты так, Боря. Вспомни, сколько раз я тебя прикрывал? А был ли случай, когда отказывал? Верно, не было! - заметив, что Горлов засомневался, воскликнул Лахарев. - А теперь, когда я прошу помочь, ты отказываешься? Это - не по-товарищески.
Горлов понимал, что Лахарев по-своему прав. "Черт с ними, рабский труд не производителен, много не наработаем", - подумал он.
- Но с одним условием: задание будешь давать ты, как начальник отдела, - поупиравшись еще немного, в конце концов согласился Горлов.
- Я знал, что ты не подведешь, - обрадовался Лахарев. - Прошу только об одном: об этом деле никому ни слова.
Час спустя Горлов безуспешно успокаивал рассвирепевшего Рубашкина.
- И нашим, и вашим! Неужели ты не понимаешь, что это предательство? возмущался тот.
- Велика беда! Подумаешь, отпечатаем сотни две листовок. Больше не успеем - до выборов осталось с гулькин хвост, - оправдывался Горлов. - Эти листовки ничего не решат.
- Твои - не решат, но, ведь, и другие будут печатать!
- Я за других не отвечаю, - возразил Горлов. - Но непонятно, почему коммуняки решили заранее уйти в подполье? Все типографии в их распоряжении, а они наших девочек за пишмашинки сажают.
- Действительно непонятно, - Рубашкин замолчал, но через минуту вдруг воскликнул: - Хотят под независимых сработать! Иначе не объяснить.
- Как - под независимых? - спросил Горлов.
- Некоторых кандидатов обкомовцы не хотят официально поддерживать, чтобы не прокатили. Но по сути - это их люди, только замаскированные. Если для таких "подснежников" будут разносить отпечатанные в типографиях листовки, то все догадаются, откуда ветер дует. А раз материалы самодельные, то, значит, кандидат от демократов, и, уж во всяком случае, не от коммуняк!
- Звучит правдоподобно, - согласился Горлов. - Но, твоих "подснежников" можно легко вычислить. Сам говорил, что у Народного фронта почти на каждом предприятии есть свои люди.
- Есть-то они есть, да трудно их организовать. Вот, если бы у нас был свой маленький КГБ, проблем бы не возникло. Отдал приказ и спокойно жди, когда придут донесения, - усмехнулся Рубашкин.
- А потом аналитики завели компьютер и список готов, - подхватил Горлов.
- Проще выступать против всех кандидатов, кого не выдвинули "Демвыборы-90" или Народный фронт. Будем валить всех подряд, тогда и "подснежники" не пройдут.
- Иными словами: кто не с нами, тот против нас? - спросил Горлов.
- При всем обилии идей, другого разумного пути нет.
- Тебя не смущает, что придется выступать против множества приличных и порядочных людей, которые идут на выборы сами по себе?
- Не смущает! На войне, как на войне - без жертв и ошибок не победить. Сегодня вечером поставлю вопрос на Координационном совете, - уверенно заключил Рубашкин.
Горлов собрался уходить, он уже давно собирался погулять вечером с Никитой, но вдруг позвонила Лариса.
- Я ушла от мужа, - не поздоровавшись, сказала она.
- Где же ты будешь жить? - спросил Горлов первое, что пришло на ум, и махнул рукой Рубашкину, чтобы не мешал.
- Пару дней переночую в профилактории, потом что-нибудь придумаю, - ее веселый голос показался Горлову неестественным, будто она специально старается.
- Мы недавно сняли квартиру, чтобы не связываться с гостиницами. Приезжай, я дам ключи, и кто-нибудь проводит.
- Я хочу, чтобы ты проводил, - сказала Лариса.
- Сегодня не получится, - взглянув на нетерпеливо дергающегося Рубашкина, сказал Горлов. - Дел по горло, и уже поздно. Давай, я Володю пошлю, он довезет и все покажет.
- Пожалуй, нет. Я уже в Пулково. День был тяжелым, устала. Отложим до завтра, - ее голос вдруг стал тихим и каким-то тусклым.
- А что случилось? Почему ты вдруг решила? - спохватился Горлов.
- Долго рассказывать. Все мерзко и гадко, и лягу спать. Надо пережить, а завтра поговорим.
Горлов подумал, что все же нужно поехать, но Лариса, не договорив, повесила трубку.
- Я стихи сочинил, хочешь послушать? - и, не дожидаясь согласия, Рубашкин продекламировал: "Когда пересыхает в глотке, я будто не живу, тогда налью в стаканчик водки и ..."
- И что дальше? - рассеянно спросил Горлов.
Рубашкин выждал многозначительную паузу: "... и выпью! А после снова налью. Что же может быть дальше, если налито. Правда о нас этого не скажешь".
- И впрямь будто пересохло. Скажи там кому-нибудь, чтобы принесли. Скажи, я велел, - засмеявшись, согласился Горлов. - Вообще-то возникает подозрение, что ты организовал свой демократический штаб при нашем магазине исключительно с той целью, чтобы всегда под рукой было.
- Кто ж спорит? Именно для этого, как альтернатива горбачевской перестройке. Кому на хрен нужно его новое мышление, если выпить нечего? уже стоя в дверях, высказался Рубашкин.
"С Никитой завтра погуляю", - подумал Горлов. После разговора с Ларисой идти домой расхотелось. Нина опять будет спрашивать, отчего он перестал уделять внимание в семье и придется повторять про дела, неприятности на работе и выслушивать упреки. Горлов понимал, что Нина права, но от этого не становилось легче. Он врал и это входило в привычку.
Вернулся Рубашкин с коньяком и водкой.
- Вот, на выбор, - сказал он. - Что предпочитаешь?
- Давай водку! Если пить, как надо, то нет запаха и вкуса, а этот коньяк - дрянь. Когда демократы придут к власти я попрошу только одно: чтобы на всей территории СССР закрыли производство плохого коньяка. Чтобы меньше "пяти звездочек" не продавали.
- Обещаю исполнить, когда стану президентом!
- Ты, Петя, никогда не станешь президентом. Мне почему-то кажется, что и депутатом ты не станешь, разве до райсовета дотянешься.
- Почему? - Рубашкин обиделся и выпил, не чокаясь.
- Не могу объяснить. Так сердце подсказывает, - ответил Горлов и, зажмурившись, выпил. - Выпили, пора снова налить.
- Недавно в наш "Невский курьер" принесли старую газету и я выудил оттуда занимательную сказку...
- Только сказок нам не хватает, - буркнул Горлов. - Я уже ее читал: в некотором дурацком государстве люди настолько охренели, что не заметили, как небо сперва стало сплошь железным, а потом проржавело и рухнуло вниз. Но был там один умник, который научился поворачивать время вспять. Крепко трахнутый по голове упавшими небесами, он попытался изменить историю, но, как ни старался, конец был тот же: небо ржавело и рушилось.
- Там еще правил некий законченный негодяй, и в одном из вариантов герой его убил, - сказал Рубашкин.
- Убил, и в государстве сменился строй. Главный негодяйский лозунг "Мой народ - самый лучший!" заменили более демократичным: "Наш народ самый лучший во всем мире!" Но небо все равно рухнуло.
- Я другую сказку хотел рассказать, - обиженно сказал Рубашкин. - Эта - уж больно мрачная. Тебя послушать, так жить не захочется: ложись и помирай.
- Никто никому не обещал веселья. Помнишь у Есенина: "Плохо для веселья планета оборудована"? И твой Координационный совет ничего тут не поделает
- Во-первых, это - Маяковский: "Для веселья планета наша мало оборудована. Надо вырвать радость у грядущих дней..." Во-вторых...
- Если вырвать у грядущих дней, то во-вторых не будет, - прервал его Горлов. - Ничего не будет, если грядущего лишить радости. Видишь, бутылка опустела? Пора и нам.
- Мешать не стоит. Может, еще принести? - огорчился Рубашкин.
- Не хочется, да и тебя, верно заждались. Вставай, Петр, неотложные проблемы свержения Советской власти не терпят промедления. Вчера - рано, завтра - поздно! Координационный совет ждет, и враг в Смольном не дремлет, - бормотал Горлов, чувствуя, что опьянел.
"Надо же, и выпили совсем чуть", - вяло удивился он и, попрощавшись с Рубашкиным, пошел искать водителя.
Конец 3-й части
Часть 4. Глубоко легендированное внедрение
4.1. СЛОЖНАЯ СИТУАЦИЯ ПОД ПАРТИЙНЫМ КОНТРОЛЕМ
- Говорите короче! - повысил голос Котов. - В районном комитете партии надо говорить коротко, но ясно. Вам, полковник, пора бы научиться!
- Виктор Михайлович, если говорить коротко, то ситуация остается сложной, а если для ясности и более развернуто, то положение под полным контролем, - осторожно ответил Косинов. Исполняя обязанности начальника райотдела, он уже не первый раз делал еженедельный доклад первому секретарю райкома, но так и не нашел с ним общего языка.
- Давайте более развернуто, - недовольно вздохнул Котов. - Но конкретно.
- Мы привлекли информационно-аналитический отдел, другие службы УКГБ и подготовили обобщающую справку о предвыборной ситуации в районе. Наши специалисты уверены, что выборы в райсовет пройдут на высоком идейно-политическом уровне. Подавляющее большинство мест в райсовете займут утвержденные кандидаты. До 95 процентов голосов соберет в своем округе известный вам Павел Константинович Кошелев. Это даст ему серьезные преимущества при избрании на пост председателя райсовета. Конечно, будут и неудачи, особенно на периферии района, где жилищные условия и образовательный уровень населения значительно ниже, чем в центре. Тем не менее и там ведется активная работа, осуществлено легендированное внедрение в среде так называемых демократов
- Сказки и легенды я слушать не буду. Мне, то есть партии, нужен результат! - воскликнул Котов. Он хорошо знал, что такое "легендированное внедрение"*, но сделал вид, будто не понял.
- Я имел в виду, что мы значительно усилили агентурную составляющую, начали успешно применять активные информационные мероприятия в негативной среде. Могу доложить, что у них и мышь не проскочит так, чтобы мы о ней тут же не узнали.
- Конкретнее, полковник, конкретнее, - буркнул Котов.
- В текущем квартале уровень агентурного перекрытия неформальных групп антисоветской направленности достиг тридцати процентов, что почти в четыре раза выше, чем за аналогичный период прошлого года.
- Через неделю выборы, а вы тут бубните о процентах, как поп на проповеди. Последний раз спрашиваю: где результаты?
Косинов понимал, о каких результатах спрашивает Котов. Тому хотелось бы услышать об арестах, задержаниях, наконец, о результатах следствия, короче - обо всем, что сотрудники Комитета называли коротким и емким словом: "реализация". Собственно, этого же хотел Косинов, десятки и сотни его товарищей. Однако ж не получалось!
Он вздохнул, вспомнив о бездарно проваленной операции "Дымок".
"Кого испугались? Паршивой статейки в какой-то газетенке", раздраженно подумал он. Ему не хотелось думать, что дело не в статейке, а в том, как отреагировали на самом верху. Бездействие и апатия накатывали оттуда. Разумная инициатива по овладению ситуацией сдерживалась. Изолировать сотни две главных крикунов, пресечь и отпрофилактировать остальных: всех дел - на пару дней, не больше. Однако, не разрешали!
"Какой смысл рассуждать, если операции "Дымок" и "Волкодавы" уже провалены, а приказа на реализацию накопленных данных нет и не предвидится. Но не объяснять же все это Котову, человеку по существу постороннему, думал Косинов. - Хотя как-то объяснить надо".
- Не могу без санкции. Виктор Михайлович, запросите наше руководство, чтобы мне разрешили ознакомить вас...
- Чтобы я еще кого-то запрашивал? Вы забыли, что говорите с членом Обкома партии и первым секретарем райкома? Вот вызовем на бюро и так запросим, что навек забудете о своих санкциях. Усвойте накрепко: сейчас не 37-й год! Теперь генералы плачут перед членами бюро, а не наоборот, как в 37-м!
Косинов покраснел от волнения, он машинально приподнялся, чтобы встать и вытянуться, но в последний момент остановился и перекинул ногу за ногу, тут же почувствовав, что ему стало удобно и вернулась уверенность.
- Виктор Михайлович, не будем обострять и давайте трезво, как коммунисты, проанализируем происходящее. По фактической сути партия утратила рычаги власти, точнее сама отдала ее, черт знает кому. С другой стороны органы Госбезопасности были, есть и будут передовым отрядом КПСС, ее мечом и щитом. Сейчас бессмысленно и опасно выяснять, кто главнее. У нас с вами одна цель и одно, общее дело. Мы не выиграем, скорее проиграем, если будем друг другу угрожать.
- Вы мне - угрожать? - Котов выпрямился в кресле, но было видно, что он растерялся.
"А ведь слабоват он перед этой, - как ее? - вербальной агрессией. Не держит напора и тушуется при активном изменении направленности речевого контакта, - подумал Косинов, вспомнив недавнюю лекцию по психологии, которую пришлось слушать, чтобы отчитаться о мероприятиях по повышению квалификации. - Выходит, трусоват партийный секретарь, сильно трусоват".
- Я, Виктор Михайлович, все-таки полковник КГБ и состою на партучете у себя в Управлении, - улыбнувшись, чтобы смягчить жесткость реплики, сказал Косинов.
- Так, какие на сегодняшний день имеются результаты? - совсем другим тоном, будто другой человек, спросил Котов.
- Закончена операция по выявлению очагов изготовления и распространения антисоветских материалов на предприятиях района. К сожалению, зараза вседозволенности не обошла стороной и ваше Объединение. Некто Горлов, - кажется, ваш бывший подчиненный - наладил производство листовок на режимно-секретной территории.
- Горлова не трогать! Он талантливый конструктор систем вооружения, его работа необходима для укрепления обороноспособности. Повторяю: Горлова пока не трогайте, - сухо скомандовал Котов.
"Надо связаться с Цветковым, пусть срочно решает с Горловым. Пусть делает, что хочет, но решает, иначе все всплывет, Горлов молчать не будет", - подумал Котов и, вспомнив, что Цветков в этом месяце не прислал денег, сменил тему разговора:
- А что будем делать с митингом у "Горьковской"? Разгонять неформалов перед выборами неудобно, но и пускать дело на самотек тоже не следует.
- Народный фронт заявил митинг общегородского масштаба. Разрешение горисполкома получено исходя из десяти тысяч участников, но, судя по интенсивности оповещения, можно ожидать вдвое больше, - сообщил Косинов. Если город разрешил, то они и в ответе. Но с другой стороны - беспорядки произойдут на территории нашего района.
- Вы думаете, произойдут?
- Мобилизуем комсомольские оперотряды, проведем работу среди членов Объединенного фронта трудящихся и патриотов. Без вмешательства милиции не обойтись.
- Что-то не нравится мне позиция Микина. Начальник милиции, а работает непонятно на кого. Я уже дважды выходил на руководство ГУВД. Обещают не утверждать в должности и заменить, да подходящей кандидатуры найти не могут. Присылали тут одного, но я не утвердил: хлипкий какой-то, задач не понимает. Правда, теперь жалею - все лучше, чем этот Микин, - заметил Котов.
- Еще одно, Виктор Михайлович, но существенное, - продолжил Косинов. При ожидаемом количестве участников события в зоне митинга вероятно разовьются в сторону неуправляемого варианта...
- Что значит: в сторону неуправляемого варианта?
- Массовое скопление не позволит вводить ситуационные изменения. Наши люди могут распылиться в толпе, потеряется связь, а с нею и оперативное управление. Опыт Тбилиси показывает, что в такой сложной оперативной обстановке неизбежны силовые эксцессы, не исключены, а скорее весьма вероятны жертвы и тяжелые поражения. Последствия могут свести к отрицательному балансу всю нашу работу.
- Так, что вы предлагаете? Вообще не вмешиваться? Есть конкретные предложения? - неуверенно спросил Котов.
- Мы подготовили план мероприятий с учетом имеющихся сил, технических средств и агентурных ресурсов. Для ограничения числа участников предлагается за полчаса до начала митинга блокировать метро, чтобы поезда шли без остановок, и перекрываем движение наземного транспорта. Мы посмотрели: всего четыре трамвайных маршрута и три автобусных, - Косинов встал и, подойдя к столу, разложил перед Котовым несколько аккуратно вычерченных схем. - Блокирование осуществляется выведением на трамвайные пути заранее подготовленных групп с антисоветскими и антикоммунистическими лозунгами. В парковом массиве между "Мюзик-холлом" и театром имени Ленинского комсомола будет организован параллельный митинг, который будет происходить под нашим контролем. В назначенный час, наши люди выводятся из оперативной зоны, после чего там возникнут потасовки, переходящие в массовые беспорядки. Для их пресечения на законных основаниях должна вмешаться милиция. Для объективного освещения происходящего и формирования общественного мнения будут привлечены тележурналисты из числа доверенных лиц. Телерепортаж выйдет в эфир в максимально сжатый срок.
Автобусы 46-го, 49-го и 134-го маршрутов не смогут работать ввиду того, что здесь и здесь... - Косинов показал на карту, - группы хулиганов выйдут на проезжую часть, и перекроют дорожное движение
- Неплохо, неплохо, - подумав, кивнул Котов.
- По нашим расчетам намеченными мерами от основного мероприятия может быть отсечено до шестидесяти процентов негативного контингента. А с остальными мы справимся, - улыбаясь, заключил Косинов.
- Толково, считай, что заметано. С метрополитеном я сам договорюсь, по такому случаю пусть влажную уборку на станции сделают, - одобрил Котов, просмотрев уместившиеся на половине страницы предложения райотдела УКГБ. Дельные мысли предлагаешь: поговорить - и то приятно. Действуй, товарищ полковник!
После его ухода Котов вызвал заведующего идеологическим отделом Федоровского. Тот был сравнительно молод, чуть больше тридцати, хорошо прошел через комсомол, одно время ему даже прочили секретарство в Обкоме ВЛКСМ. Поначалу, когда Котов только пришел в райком, Федоровский сильно ершился, всюду лез со своим мнением, дошло до того, что через голову первого секретаря выходил на отделы Обкома. Пришлось пару раз крупно поговорить, и парень, вроде бы, понял. Однако на первом совещании по выборам Федоровский заявил, что не будет работать, если ему не подчинят организационный отдел. Котов кричал, грозил, но тот уперся и ни в какую:
- Не будем повторять ошибки прошлых выборов, когда кандидатов отбирал орготдел, а за их избрание отвечали "идеологи". Все дело должно быть в одних руках. Либо отдавайте орготдел под меня, либо - как хотите!".
Надо было бы выгнать упрямца из партии или в крайнем случае вкатить "строгача"*, но Котов перешагнул через себя, проявил гибкость и после не пожалел.
Федоровский повел дело с отменным пониманием обстановки. Кандидатов в депутаты подбирал сам, предпочитая тех, кто живет в своем избирательном округе. Каждый проходил тестирование у психологов и социологов, без их одобрения никто к участию в выборах не допускался.
Особый разговор о встречах с избирателями. Редкий посторонний кандидат попадал на собрания, а уж демократам и близко не подойти! Как-то случился прокол с каким-то Раммом, не удалось его отсечь. Так перед самым входом в зал этот самый Рамм затеял драку и, разумеется, попал в руки народных дружинников, которые и сдали его в милицию.
В общем дельным парнем оказался Федоровский, полезное дело делал и делал хорошо. По предварительным данным положение в их районе было лучшим по городу.
- Звали, Виктор Михайлович? - заходя в кабинет, спросил Федоровский.
- Не звал, а вызывал, - поправил Котов и указал на стул. - Был у меня товарищ из райотдела...
- Косинов! Он от вас ко мне зашел, кой-какую информацию сверить.
"Все же надо приструнить! Должен был спросить у меня разрешение на разговор, а не спросил. Проведем выборы, надо поправлять, всех поправлять и Федоровского тоже. Распустились!" - подумал Котов, но своего недовольства подчиненному показывать не стал.
- Если верить товарищам, то в целом по городу ситуация сложная, но в частности по нашему району дела не так уж безнадежны, - сказал Котов.
- По выборам в райсовет от 75 до 80 процентов гарантированы. Наши оценки совпали с тем, что есть у Косинова. Но по городским избирательным округам...
- О них пусть город печется, это их забота. Мы чужие каштаны из огня таскать не будем. По результатам всем станет ясно: кто работает, а кто языком треплет. Как англичане говорят: "Ху-из-ху", - Котов выдавил из себя подобие улыбки. - А дальнейшее - в оргвыводах!
- По митингу я уже дал все команды. Наши люди выйдут с демократическими лозунгами на проезжую часть и перекроют движение. Телевидение и корреспонденты все отфиксируют и покажут людям, кто помешал им нормально добраться куда надо. Очень удачно, что начало сборища подпирает под плановый перерыв в расписании электричек. Кто поедет за город, часа три потеряет. Представляю, как пенсионеры поблагодарят неформалов, - засмеялся Федоровский. - А нам каждый голосочек - на вес золота. Так и победим, Виктор Михайлович, наверняка победим!
- Мы-то победим, иначе быть не может, - вздохнул Котов. - Но один район погоды не сделает. Район - не город, а город - не вся страна. Нужно бить по верхам. Пока Мишка-в-головку-меченый верховодит, толку не будет. Из ЦК мне сигнализировали, что он новую пакость задумал. На Съезде хочет сдать 6-ю статью Конституции, нашей Советской Конституции, за которую люди кровь проливали, жизнь свою миллионами ложили. А он хочет все это сдать за тридцать Иудиных серебреников. Хочет, чтобы за это его Президентом сделали. Сколько наш народ вынес, какие победы одержал - и без всяких президентов. А этот вдруг придумал. Но не выйдет! Не пройдет такая штука. Я сам в Москву поеду, что смогу сделаю. А ты согласен с оценкой положения? - неожиданным вопросом закончил Котов.
- Согласен, Виктор Михайлович! - побледнев, тихо ответил Федоровский. - Другого пути нет!
4.2 МЫ ЛЕТИМ ПОД УКЛОН, ДАВИМ ГАЗ НА КРУТОМ ВИРАЖЕ
- Никто не спорит, что нельзя допустить этот шабаш, тем более накануне выборов. Но есть ли твердая гарантия, что наше и ваше участие в этих, - как вы говорите, - в пресекательных мероприятиях не выплывет наружу? - спросил Гидаспов.
- Если бы операция проводилась только нашими сотрудниками, то гарантия безусловная, на все сто процентов. Однако Управление такими силами не располагает даже если задействовать по максимуму доверенных лиц и определенную часть конфидентов. Именно поэтому запланировано привлечь более широкий контингент, включая комсомольский и партийный идеологический актив, а также членов ряда контролируемых общественных организаций. В такой ситуации исключить утечку информации невозможно и, следовательно, ненужно. Другое дело явные доказательства нашего участия: их быть не может и не будет. Это я гарантирую абсолютно, - будто на одном выдохе ответил Сурков.
Гидаспов молчал, перебирая лежавшие перед ним разноцветные карандаши, и Сурков решил, что пора переходить к следующему вопросу.
- Борис Вениаминович, вы просили доложить по ситуации со Съездом, начал он, но Гидаспов вдруг нацелил в его сторону острие синего карандаша.
- Надо закончить с митингом. Вы просчитали последствия утечки информации? Политические последствия?
- Да, такая работа выполнена. Оценки базируются на подсчете информационных возможностей противной стороны, включая устные каналы передачи информации, а также вышедшие из-под контроля газеты, радио- и телепередачи типа "600 секунд"* и "Пятого колеса"...
- Слухи о бесконтрольности "600 секунд" сильно преувеличены, улыбнувшись, заметил Гидаспов.
- ... по нашим подсчетам сведения распространятся среди подавляющей части населения за три, максимум - четыре, дня, - закончил Сурков.
- Я спросил о политических последствиях, - напомнил Гидаспов.
- Мы не располагаем методами, позволяющими давать точные оценки, однако наши специалисты считают, что на результаты голосования это не повлияет.
Мнения специалистов Сурков не знал потому, что таких специалистов у него не было, но говорить об этом первому секретарю Обкома было нельзя, а сказать "Я считаю..." показалось недипломатично. "На самом деле на итоги выборов уже ничто не повлияет, разумеется, кроме их отмены", - подумал генерал.
- Боюсь, ваши специалисты ошибаются, - сказал Гидаспов и, сощурившись, чтобы не надевать очки, заглянул в лежавшую перед ним бумагу. - Ваш вариант очень опасен, да, очень опасен. Мы рискуем прогреметь на весь Союз, причем скверно прогреметь, как уже случилось с нашим митингом. Его ославили на весь Союз как отрыжку сталинизма и навязали имя собственное: "гидасповский"! А какие-то оголтелые мерзавцы умудрились прилепить мне кличку "Гестапов". Согласитесь, что при всей вздорности, узнавать такое радости мало.
- В наших сводках ничего подобного не было, - возмутился Сурков, прекрасно знавший, что первый секретарь Обкома ничуть не преувеличивает.
- Да, в еженедельных справках, которые поступают в Обком, этого не было. Но я узнал из других, не менее надежных источников. По-человечески вас понимаю - вы не хотели меня расстраивать. С одной стороны я ценю вашу деликатность, но с другой - имею основания думать, что мое УКГБ может лукавить: что-то скрыть, а что-то подать в искаженном свете.
Сурков вспомнил о разносах и выволочках, которые по разным поводам устраивал ему Гидаспов, но говорить об этом или даже дать понять, что он таит обиду, было совершенно ненужно и вредно.
- Пожалуй, вы правы, Борис Вениаминович, - подумав, согласился Сурков. - Должен признать, что я лично запретил включать эту информацию в обобщающие справки. И вы верно вскрыли мотивы этого решения. Мы с вами знакомы не первый год, и я уважал вас задолго до того, как вы стали Первым, а после мое личное, как вы точно подметили, человеческое отношение к вам нисколько не изменилось.
- Я никогда не сомневался в вашем добром товарищеском отношении, равно как и в вашем высоком профессионализме и вашей принципиальности. Тем более, мне хотелось бы слышать ваше откровенное мнение о возможности предотвращения митинга таким способом, чтобы полностью исключить риск какого бы то ни было скандала. А в предлагаемом вами варианте риск недопустимо велик. Вы согласны, Алексей Анатольевич?
- Риск, безусловно есть, Борис Вениаминович, и немаленький...
- Немаленький - значит большой?
- Очень большой! - глядя в глаза собеседнику, ответил Сурков. - И я хорошо понимаю, что - извините за каламбур - если прогремим, то наверняка и загремим. Мягкого выхода из ситуации, аналогичной тбилисской, сейчас не будет.
- И все-таки настаиваете на вашем плане? - спросил Гидаспов.
"Хочет завязать на меня всю ответственность", - подумал Сурков и четко ответил:
- Работа проводилась по поручению Обкома. Я не настаиваю на реализации именно данного оперативного плана, но другого, лучшего - нет.
На самом деле другой план был, - точнее не план, а предварительные проработки. Но Сурков пока не решил, надо ли делиться этим с Гидасповым. Первоначальный замысел предложил Беркесов, тот самый, который нашел замечательный выход из проваленной операции "Волокдавы". Беркесовская комбинация была задумана блестящей, хитроумной и при полном напряжении всех сил реально осуществимой.
"Подожду, пусть сам что-нибудь предложит", - подумал Сурков, чуть подав вперед корпус. Это движение было хорошо заученным, из того арсенала приемов, которые применялись всеми разведчиками во время речевых контактов с объектом, воспринимающим его подсознательно как предельное внимание и сосредоточенность собеседника.
- Так-таки нет? - хитро подмигнув, переспросил Гидаспов.
- Можно, например, превентивно изолировать сотни две зачинщиков. Мы с такой задачей справимся за сутки. Но в этом случае, как вы понимаете, огласка неизбежна. Она при таких операциях, можно сказать, заранее запланирована. Поэтому для задействования подобного мероприятия необходимо политическое решение ЦК.
- ЦК на это никогда не пойдет, а нашего уровня, думаю, вам не хватит! Но даже, если бы бюро Обкома приняло такое решение, в чем я, признаться, не уверен, реакция была бы хуже атомного взрыва. Вообразите, что затрубят наши враги: дескать, на шестом году перестройки и перед самым открытием Съезда народных депутатов у нас, в Ленинграде начались массовые репрессии!
- Мы предвидим все это и поэтому не предлагаем, хотя порой терпение на пределе и вот-вот истощится, - вспомнив недавнюю встречу с Крючковым, сказал Сурков.
- А что вы скажете относительно переноса митинга к "Юбилейному"? спросил Гидаспов.
"И дался же ему этот митинг! Грамотный аналитик должен считать на десять шагов вперед, а этот уперся, будто от митинга зависит конец света", - с досадой подумал Сурков. Он специально тянул время, затягивая нудный разговор, пытаясь определить, следует ли предлагать Гидаспову собственный вариант решения.
- Ладно, давайте отложим. Время есть, надо все взвесить, тогда и решать, - вздохнул Гидаспов. - Что там у вас еще?
- Вы просили доложить по ситуации со Съездом.
- Да, на следующей неделе выезжать, а все как в тумане. Из ЦК прислали справку, что предстоит решить два ключевых вопроса: об отмене 6-й статьи и введении поста президента. Между строк видно, что Горбачев теряет доверие партии и пошел ва-банк. Если отбросить шелуху, то суть проста: он сдает демагогам партию, а взамен получает личную власть. Правда, пока власть неотделима от партии, но только до тех пор, пока не будет выстроена новая властная вертикаль, - оживленно объяснял Гидаспов.
Сурков удивился откровенности собеседника - тот почему-то не скрывал от начальника УКГБ своей неприязни к Генсеку. Для Суркова, конечно, не было новостью: Гидаспов ненавидел Горбачева, считал его предателем и провокатором, вслух говорил об этом не только с близкими людьми, но и со своими подчиненными.
- Главный вопрос, который нас интересует, - это как Горбачев будет управлять страной, на кого планирует опереться, - произнося слово "нас", Гидаспов плавно обвел вокруг себя нацеленным вверх пучком острых карандашей, крепко зажатых в кулаке. - Разумеется, если сможет стать президентом.
- По последнему вопросу мы переслали вам обобщающую справку... - начал Сурков.
- Мне докладывали ее содержание, но я хотел бы услышать от вас в живом, так сказать, виде, - прервал Гидаспов.
"Боится оставить след"*, - догадался Сурков.
- Вопрос обсуждался на координационном совете Межрегиональной группы** в конце декабря. У членов МДГ нет единого мнения о введении поста президента, хотя принципиальных возражений нет. Если вопрос будет увязан с отменой 6-й статьи, то депутаты МДГ в большинстве проголосуют "за". Все же среди демократов имеются разногласия. Многие, например - Сахаров и наш, ленинградский, Щелканов, настаивают, что президент должен быть избран не Съездом, а прямым всенародным голосованием. Если все члены МДГ проголосуют "против", то вопрос о президенте, требующий конституционного большинства, будет провален, - коротко доложил Сурков.
- Наверняка ваши аналитики просчитали варианты? - стараясь ничем не показать заинтересованность, спросил Гидаспов.
- Некоторые наметки имеются, - осторожно ответил Сурков.
- Хотелось бы ознакомиться, - выделяя каждое слово, сказал Гидаспов.
- Нужны сутки, чтобы провести анализ наших данных и подготовить выжимку. Думаю, излишние подробности вам не интересны, - сказал Сурков, который не мог делиться с Гидасповым этой информацией без разрешения Крючкова.
- Уверен, что вы уже все, что надо, выжали. Знаете, есть такой термин у химиков: сухой остаток? Он получается после выжимки гетерогенной среды, словно угадав мысли Суркова, усмехнулся Гидаспов. - Будете говорить с Владимиром Александровичем, передайте привет и скажите, что я очень рассчитываю на его поддержку и помощь.
Сурков понял, что первый секретарь Обкома знает о его контактах с председателем КГБ больше, чем он предполагал.
- Кстати, Алексей Анатольевич, хотел посоветоваться еще по одному вопросу. Нехорошо, что ленинградское Управление возглавляет всего лишь генерал-майор, несолидно как-то для нашего великого города, - со своей всегдашней усмешкой сказал Гидаспов.
- Вы считаете, что я не справляюсь со своими обязанностями? вздрогнув от неожиданности, спросил Сурков, пытаясь сообразить, где он допустил ошибку.
- Члены бюро уверены, что вы можете работать лучше... - Гидаспов выдержал многозначительную паузу, - ... если станете генерал-лейтенантом и членом коллегии Комитета. Ваш нынешний статус не соответствует ни значению Ленинграда, ни вашим способностям, ни, наконец, вашим заслугам! С учетом этого я приказал подготовить соответствующее обращение в ЦК КПСС, и завтра его отошлют. Копия будет выслана вашему руководству.
- Спасибо, за высокую оценку, Борис Вениаминович, - обычно невозмутимый Сурков был по-настоящему тронут. - Обещаю, что не подведу вас.
- Так, все-таки, что делать с митингом, Алексей Анатольевич? задержав протянутую для пожатия руку Суркова, тихо спросил Гидаспов. Неужели у вас нет запасного варианта? Не верю!
- Есть кое-что, но надо день-два на подработку, - отведя взгляд, ответил Сурков.
- Два дня - много! Надо успеть до завтра, - требовательно сказал Гидаспов. - Вечером жду!
- Должен предупредить: комбинация неочевидная, но сулит стопроцентный результат, - интуитивно почувствовав, что Гидаспову можно поверить, сказал Сурков и, подумав, решился добавить:
- Дайте отмашку в горисполком, чтобы аннулировали разрешение на митинг, - после этих слов обратного хода у него уже не было.
- Хорошо, дам, - согласился Гидаспов. - Но завтра вечером вы свою колоду из рукава покажете. Всю, до последнего джокера!
* * *
Секретно
Экз. - единств.
ИСХ НР 482/07-05-17-С ОТ 02/03/90
Шифротелеграмма
И. О. НАЧАЛЬНИКУ ПЕТРОГРАДСКОГО Р/О
ПОЛКОВНИКУ КОСИНОВУ
ИЗ УКГБ ПО ЛЕНИНГРАДУ И Л/О
ПРИОСТАНОВИТЬ ПОДГОТОВКУ АКТИВНЫХ МЕРОПРИЯТИЙ СОГЛАСНО ЧАСТЕЙ ОДИН ЗПТ ДВА ЗПТ ТРИ ОПЕРПЛАНА "ВОЗМУТИТЕЛЬ" ТЧК ОДНОВРЕМЕННО ПРИКАЗЫВАЮ УСИЛИТЬ АГЕНТУРНО-ОПЕРАТИВНУЮ РАЗРАБОТКУ ЗПТ СБОР И АНАЛИЗ ОПЕРДАННЫХ ОТНОШЕНИИ ОБОЗНАЧЕННЫХ ПРИЛОЖЕНИЕМ ОПЕРПЛАНУ ОБЪЕКТОВ ТЧК НАЧАЛЬНИК 5 СЛУЖБЫ ЗАМНАЧАЛЬНИКА УКГБ ПО Л/О ГЕНЕРАЛ-МАЙОР МОКРОВ
- Что происходит наверху? Почему не дают работать? - перебросив через стол бумагу, раздраженно воскликнул Косинов. - Который год накапливаем! Горы бумаг накопили, а когда реализовывать будем?
- Будет и на нашей улице праздник! - рассеянно сказал Коршунов, делая вид, что впервые видит документ, который сам же и подготовил.
- Жаль, но служить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе, - сводя к шутке, улыбнулся Косинов. - Впрочем, тебе-то уж точно не придется: ты же у нас теперь - военный пенсионер.
- Стратегического назначения! - улыбаясь в ответ, добавил Коршунов.
- Точно, стратегический. А мы как бы в обеспечении, - обиделся Косинов.
- Не завидуй. Без твоего оперативного прикрытия грош цена моей стратегичности, - примирительно сказал Коршунов.
4.3 ЗАСВИСТЕЛИ СВИРИСТЕЛИ
Сколько трудов стоило Рубашкину уломать редактора, чтобы тот напечатал интервью с Талановым, но дело не клеилось.
- Кончай плести тягомотину, скажи хоть что-нибудь интересное не только тебе, но и читателям. Ты третий раз повторил, что отстаиваешь позиции радикальной демократической платформы в КПСС, а дальше что? - орал Рубашкин на Таланова.
- А дальше надо написать, что лидерами демплатформы в КПСС являются Юрий Афанасьев, Борис Ельцин, Юрий Болдырев и другие депутаты из Межрегиональной группы, - невозмутимо отвечал Таланов.
- Кто другие? - вздыхал Рубашкин и, не вдумываясь, продолжал записывать, заранее зная, что ничего хорошего не получится.
- Например, Собчак!
- Представляю, как удивится Собчак, узнав, что ты его записал в радикальные сторонники демплатформы! - воскликнул Рубашкин. - Ради бога скажи хоть что-нибудь острое!
- Острое? Пожалуйста: мы выяснили, что из общего числа в 2100 легковых автомобилей, выделенных сверх фондов для распределения среди передовиков социалистического соревнования Ленинграда, свыше 700 машин - то есть больше трети - получили работники исполкомов, а также Обкома и райкомов. Это устраивает?
- Уже лучше, но мало!
- Ухваченные машины чиновники перепродают за пределами Ленинграда, то есть спекулируют. Это доказывает, что наши нынешние руководители ни в какое светлое будущее не верят, о коммунистических идеалах говорят только для того, чтобы задурить головы трудящимся, а сами заботятся только о личном обогащении. Кстати, среди них есть и те, кто рвется в депутаты Горсовета.
- Давай фамилии!
- Фамилии пока не будем!
- Почему? - удивился Рубашкин.
- Политически нецелесообразно! Зачем портить отношения, если ничего не изменишь?
- Не понял! - воскликнул Рубашкин.
- Если ты не понял - и не надо, - отмахнулся Таланов и продолжил:
- Поэтому я, как и многие другие ленинградцы, поддерживаю блок "Демвыборы-90", чтобы организованности коррумпированных аппаратчиков противопоставить твердую организованность общегражданского демократического движения избирателей. По одну сторону - Егор Лигачев и Нина Андреева, которая не поступается своими застойными принципами, по другую - коммунисты и все честные люди, выступающие за подлинную многопартийность...
- Как могут честные коммунисты выступать за многопартийность? удивился Рубашкин.
- Если честные, то могут и должны! А если не могут и не хотят, то это не коммунисты, а партаппаратчики! - объяснил Таланов и продолжил:
- Избирательный блок "Демвыборы-90" отражает интересы подавляющего большинства рядовых ленинградцев. Наш блок состоит не из каких-то экстремистов, подпольных миллионеров и самозванных неформалов, как нас изображают обкомовские пропагандисты.
- Говоришь, Витя, словно кружевница Настя шелковые стежки мечет, восхитился Рубашкин.
- Правда в том, что против "Демвыборов-90" выступают все силы аппаратной бюрократии, крайние политические группы типа полуфашистской "Памяти", а также леворадикальный "Демократический союз". Особенно ожесточенно противостоят блоку "Демвыборы-90", который представляет практически все демократическое движение нашего города, сотрудники и агенты КГБ. Гэбисты придумывают все новые и новые провокации против наших сторонников. Ряд членов демократического движения уже осужден по ложным, сфальсифицированным обвинениям. В качестве примера упомяну нашумевшее дело писателя Брусницына, о котором много писали. Недавно он был приговорен к тюремному заключению. Прокурор города Веревкин возбудил уголовное дело против известного правозащитника Ростислава Евдокимова и писателя Игоря Бунича, обвиняя их в антисоветской пропаганде и агитации. Несмотря на перестройку и гласность, такие случаи до сих пор не единичны.
- Вырастаешь, Витя, в народного трибуна, растешь, прям-таки на глазах, - одобрил Рубашкин. - Пройдись-ка теперь по соперникам.
- По национально-территориальному округу я бы призвал голосовать за кандидата в народные депутаты РСФСР главного редактора "Смены" Виктора Югина, о заслугах которого говорить не надо. Именно благодаря его принципиальности ленинградцы первыми в стране узнали о тбилисской трагедии и ее причинах. По территориальному округу №114 я бы отдал предпочтение прокурору Куйбышевского района Андрею Петровичу Осипову. Это - умный и порядочный человек, разработавший программу реформ нашего законодательства. Замечу, что к сотрудникам прокуратуры у многих очень настороженное отношение, но Осипов - это радующее всех нас исключение. Недаром его кандидатуру активно поддерживает Ленинградский народный фронт...
- Постой, Витя! Может не будем писать про Осипова? Я слышал, что он поддерживал в судах обвинения против диссидентов. По делу Михайлова он чуть ли не расстрела добивался, - сказал Рубашкин.
- Чушь! Осипов - хороший человек, а ты вечно со своей подозрительностью. Тебя послушать, у нас каждый второй стукач!
- Нас как раз двое. Помнишь, как в детской считалке: "раз, два, три, это верно будешь ты!" Ты, Витенька! - усмехнулся Рубашкин.
- Почему же я? Если с меня считать, на тебя выпадет! - сказал Таланов.
- Я про себя точно знаю, что не стукач! Но, чтобы не спорить, пусть так и будет, - согласился Рубашкин. - Давай про твоих конкурентов.
- Я что-то устал. Может, расскажу своими словами, а ты потом коротко изложишь?
- Хорошо, изложу коротко, - кивнул Рубашкин и выключил стоявший перед Талановым диктофон.
- По 213-му округу, охватывающему территорию от Фонтанки до Лиговки и от улицы Жуковского до Невского, выдвинуто 10 кандидатов. О двух врачах из института нейрохирургии я почти ничего не знаю, и они пока никак не проявились. Остальные семь в общем сдвинуты вправо. Крайний - некий Козлов от небезызвестного объединения "Отечество", которое раздувает гражданскую и национальную рознь, сеет вражду и недоверие. "Отечество" - это отколовшаяся часть "Памяти", там вожаки что-то не поделили, а по сути - те же фашисты. Несколько человек так или иначе представляют нынешние власти: исполком и райком. Так, что на левом, демократическом краю политического спектра я практически один.
- А кого ты считаешь главным конкурентом?
- Судя по активности в округе, борьба будет идти между мной и Яковлевым. Он неглупый и по-хорошему амбициозный человек, работает главным инженером ТПО "Жилищное хозяйство"*, раньше был зампредом Дзержинского райисполкома...
- Это у него был какой-то скандал с перепродажей автомашин? - спросил Рубашкин.
- У него, - подтвердил Таланов.
- Так чего же ты темнишь? Расскажи об этом и от твоего конкурента мокрого места не останется.
- Сразу видно, что ты, Петя, не политик. Запомни, что в политике действие всегда вызывает противодействие. Вмажешь в лоб, сам по лбу и получишь!
- Не понимаю, чего ты осторожничаешь? - воскликнул Рубашкин.
- По всем опросам выходит, что я его опережаю. Но если мы завалим Яковлева, то неизвестно, кому пойдут его голоса. К тому же он мужик неплохой, ведет себя корректно. Про машины я намекнул, не называя его фамилии. Поэтому, если он задумал против меня пакость, то остережется. Очень прошу: не педалируй, как говорит твой музыкальный друг Горлов.
- Не он музыкальный, а его жена, - сказал Рубашкин и широко зевнул. Поздно, спать пора.
- Обязательно надо вставить про мое отношение к жилищному вопросу, поднимаясь, сказал Таланов. - Цифры я тебе давал раньше. Помнишь: в 70-м году строили 13 новых квартир на 100 тысяч жителей, а в 85-м - всего 4. Обязательно вставь, что программа "Жилье-2000" - пустая декларация. Вроде того, что обещал Хрущев: мол, в 1980 году нынешнее поколение будет жить при коммунизме.
- Еще бы не помнить! Учительница спрашивает: "Верите ли вы, дети, что мы будем жить при коммунизме?" У самой чуть ли не слезы от счастья, а я возьми и брякни: "Не верю!" Так меня чуть из школы не выгнали, хотели в аттестат четверку по поведению влепить - это похлеще волчьего билета, ни в один институт близко бы не подпустили. Отец еле-еле уговорил, чтобы мне жизнь не портили, поскольку молод еще и глуп, - сказал Рубашкин.
- В таком духе и напиши, - надевая пальто, сказал Таланов. - Только без четверки по поведению. Я в школе отличником был и комсомольским активистом.
Рубашкин не успел лечь, как зазвонил телефон.
- Петр Андреевич, это Мигайлин. Таланов у вас?
- Только ушел, - сухо ответил Рубашкин.
- Тогда сообщу вам две новости - хорошую и плохую.
- Давайте! - сказал Рубашкин и зевнул, едва успев закрыть трубку ладонью.
- Звонил Болтянский: горисполком аннулировал разрешение на предвыборный митинг.
- Ну и черт с ним, без горисполкома проведем, - ответил Рубашкин.
- Вторая новость - хорошая, - сказал Мигайлин. - Через три дня в Ленинград приедет Борис Николаевич Ельцин.
- Это замечательно! - сразу оживился Рубашкин. - Надо срочно оповещать людей. Весь город придет, чтобы послушать Ельцина!
- Вы имеете в виду на митинг?
- Конечно, куда же еще!
- Не получится! Ни Ельцин, ни Собчак не согласятся выступать на несанкционированном митинге. Представьте, какой будет резонанс, если возникнут беспорядки.
- Никаких беспорядков на наших митингах никогда не было, - возразил Рубашкин.
- А если Обком организует провокацию? Например, развернут рядом свободную торговлю водкой, якобы от кооператива. Вмешается милиция...
- Пожалуй, вы правы. Митинг придется перенести и все силы бросить на организацию встреч в трудовых коллективах, - подумав, согласился Рубашкин.
- Болтянский считает, что надо собрать утром Координационный совет и принять решение. Вы, Петр Андреевич, согласны?
- Я член редакционной комиссии, а не Координационного совета. Так что за мной только совещательный голос. Но в принципе - одобряю.
- Тогда до завтра, Петр Андреевич! - вежливо пожелав спокойной ночи, Мигайлин повесил трубку.
* * *
Сурков снял трубку на особом, Смольнинском пульте: звонил Гидаспов, звонил сам, минуя помощников.
- Хочу, Алексей Анатольевич, посоветоваться, - не поздоровавшись начал он. - Недавно из Москвы звонил Собчак. Я с ним, конечно, говорить не стал, но он передал через референта, что к нам едет Ельцин, и просил, чтобы мы не слишком препятствовали его визиту. Что вы об этом думаете?
- Думаю слухов о приезде Ельцина не опровергать, наоборот всячески им способствовать, чем собственно и занимается вверенное мне Управление, Сурков едва удержался, чтобы не засмеяться - он знал, что смеяться вслух полезно для здоровья и старался смеяться, когда его никто не видел. Но сейчас он только улыбнулся краем рта.
"Лучшего подтверждения успешно проведенной операции и вообразить нельзя", - подумал он.
- Но зачем нам здесь нужен Ельцин? Опять начнутся разговоры о митингах, - огорчился Гидаспов.
- Разговоры о митинге, Борис Вениаминович, - это далеко не то же, что сам митинг.
- Вы хотите сказать, что...
- Именно так, Борис Вениаминович! Слухи о приезде Ельцина - составная часть оперплана по профилактированию уличных сборищ, - ответил Сурков.
- Можно понять, что Собчак действует по вашему плану? - осторожно спросил Гидаспов и Сурков понял, на что тот намекает.
- Не обижайтесь, Борис Вениаминович, у чекистов свои секреты. Скажу только, что благодаря умелой и самоотверженной работе одного из наших офицеров мы имеем в окружении Собчака практически неограниченное влияние, сказал Сурков и сделал вид, что не удержался от хвастовства. - Впрочем, и в других кругах тоже!
- Кстати, Алексей Анатольевич, не подбросили бы вы ваших кадров для укрепления милиции. Некоторые секретари райкомов очень жалуются, а надежный резерв практически исчерпан, - Гидаспов умело перевел разговор на другую тему и, выслушав, ни к чему не обязывающее обещание Суркова доложить в Москву, попрощался.
Повесив трубку, генерал вызвал помощника и приказал готовить документы на премирование подполковника Беркесова.
- Пожалуй, представим нашего Чер... - тьфу, опять ошибся - Беркесова к награждению именными часами от Председателя КГБ. Заслужил, шельмец, заслужил, - добавил Сурков, когда помощник уже собрался уходить.
* * *
Интервью с Талановым вышло через два дня в "Вечерке". Это был его первый крупный материал, который занимал весь подвал. Рубашкин перечитал несколько раз, задерживая взгляд на подписи, набранной полужирным шрифтом: "Беседу вел наш внештатный корреспондент Петр Рубашкин".
- Поздравляю! - сказал накануне Кокосов. - По такому случаю выбил для тебя удостоверение, но отдавать боюсь - корочки, понимаешь, пересушены, от сухости развалятся.
Пришлось пустить в ход десятку, которую Рубашкин держал на самый крайний случай, но было не жалко - обмывали первое в его жизни корреспондентское удостоверение.
Вечером в автобусе прицепились контролеры. Билета не было, но Рубашкин махнул красной книжицей, весомо, со значением сказал: "Пресса! По служебному заданию!". От него тут же отстали, и до самого дома Рубашкин глупо улыбался, чувствуя необыкновенную радость.
Утром позвонил Горлов и испортил настроение:
- Ты хоть думаешь, что вы с Талановым лепите?
- А что плохого?
- Вот, послушай: "... решение проблемы требует увеличить объемы строительства в два-два с половиной раза путем неограниченного развития строительных кооперативов. Нужно акционировать предприятия стройиндустрии, срочно предоставить им неограниченные государственные кредиты и отменить все запреты на их деятельность.
- Правильно и очень хорошо написано. Так и надо действовать, подтвердил Рубашкин.
- Очнись, Петя! Дело не в запретах, а в том, что каждый гвоздь на счету и всего не хватает. Кредиты на хрен никому не нужны потому, что под них нужны ресурсы, которых нет! Понимаешь, нет? В колхозах на Кубани один разговор: "Нам твои деньги не нужны, свои некуда девать. Хочешь продукты, гони сюда шифер, цемент, кирпич, древесину или в крайнем случае моноблоки".
- Если дать кредиты и свободу, народ сам решит, что производить, и дефицит сразу исчезнет, - раздраженно сказал Рубашкин.
- Кредиты разворуют, а дефицит так и останется дефицитом! Ты эту кооперативную публику только по телевизору видел, а я ими так наелся, что блевать хочется. Среди них треть - круглые дураки, а остальные - помесь волка с голодным шакалом. Этим всегда мало! Получат кредиты и вместо кирпича джинсы-варенки под "Леви Страус" начнут выпускать! - кричал Горлов.
- Не кипятись, Боря! Статья напечатана, так зачем волну гнать. Вот выиграем выборы, тогда и решим, кто прав, - сказал Рубашкин.
- Не хочешь слушать, так черт с тобой, - буркнул Горлов и, будто вспомнив, добавил:
- Я улетаю в командировку недели на полторы.
- А как же выборы? - растерялся Рубашкин. - Как же наш план? Без тебя все развалится.
- Ничего не развалится! Все налажено, как у Кутузова перед Бородино.
- Ты не должен уезжать. Мы на тебя надеялись, мы тебе доверяли. Послезавтра должен Ельцин приехать, мы хотели тебя познакомить, растерянно бормотал Рубашкин.
- Сперва сам с ним поговори. Если он подпишется под вашей бредятиной, то, значит, он такая же манда как ты, и меня он не интересует.
- Все-таки нельзя тебе уезжать!
- Пойми, Петя, не могу. Десятки людей от меня зависят и деньги, очень большие деньги.
- Далеко летишь? - чувствуя, что уговоры бесполезны, спросил Рубашкин и, услышав, что в Северодвинск, обрадовался. - Это же совсем рядом. Если понадобишься, два часа лета. Дай слово, что вернешься, если без тебя зарез.
- Вернусь, если зарез, обещаю. Устроюсь, позвоню, как связаться, усмехнувшись, ответил Горлов. - Только ты уж, пожалуйста, больше не пудри людям мозги. Кисельных рек с молочными берегами еще долго не будет.
4.4. МЫ НОЧНОГО СОЛНЦА НЕ ЗАМЕТИМ
Горлов чувствовал, что, уезжая за полторы недели до выборов, поступает нехорошо, но после разговора с Цветковым ничего другого не оставалось.
- Ты на Котова бочки катишь, а он тебя уже второй раз выручает, кричал Цветков. - И, между прочим, расплачиваться за твои выкрутасы приходится мне.
- Вычти из моей доли! - обиделся Горлов.
- Еще пару таких приключений, и от твоей доли ничего не останется!
- Эту потратим, другую заработаем, - попробовал пошутить Горлов, но Цветков продолжал кричать:
- Ни хрена мы не заработаем, если ты в политику ввязываешься! Да еще не с теми, с кем нужно. Я бы понял, если бы ты Котову помогал - это дело стоящее, с властью надо крепко дружить. А ты связался с какими-то засранцами.
- А если эти засранцы придут к власти? - спросил Горлов.
- Ни в жизнь! Наши казаки уже нагайки сплели: так задницы прочистят, что они своего папу Мойшу навек забудут.
- Ты имеешь в виду Михаила Сергеевича?
- Конечно его ... - начал Цветков, но вдруг замолчал на полуслове.
- От Кубани до Москвы далеко, а до Питера еще дальше. Пока твои казаки шашки наточат и коней напоят, поздно будет. Против танков не выдюжат казачки с сабельками, - сказал Горлов, не заметив, что слово в слово повторяет Рубашкина.
- Ты думаешь, у этой шелупони есть шанс? - помолчав, спросил Цветков.
- Будто ты газет не читаешь?
- Почему же? Почти каждый день смотрю "Советскую Кубань" - хорошая газета, там объявления начали печатать, где, что продается и кому, что надо.
- Я тебя подпишу на "Жэнь-минь-жибао"* или еще лучше: "На страже Балтики". Есть такая газета, издает Политотдел Балтийского флота. Она у меня как раз под рукой. Вот, послушай! - не выпуская трубку, Горлов развернул, лежавшую возле телефона газету.
"Надо будет спросить у Нины, откуда здесь это взялось", - подумал он и, быстро проглядев передовицу, прочитал вслух: "Идеологи буржуазии и кое-кто из доморощенных так называемых демократов не понимают, да и не хотят понять в чем "секрет" несокрушимой мощи Советской Армии и Военно-Морского Флота. Наши противники не желают признать, что всеми помыслами и поступками советских людей руководят благородные идеалы коммунизма, пламенный советский патриотизм и непримиримая ненависть к врагам Родины. Кое-кто ослеплен классовой ненавистью, другие поддались на медовые посулы идеологических диверсантов, эмиссаров западных разведцентров...."
- Телефон, между прочим, денег стоит. Хватит, бабки жечь дурью, прервал его Цветков. - С тобой спорить что лить против ветра. Ты, Боря, кого хочешь - уговоришь. В общем, давай договоримся: выручаю последний раз. А, чтобы ты лучше понял, сходи сам к Котову...
- Да, ну его к черту! - возразил Горлов.
- Не к черту, а к Котову. Иди к нему и передай сколько надо. Его обычную сумму возьми из кассы, а про остальное договаривайся сам. Сходишь, поговоришь, может, вдруг и поумнеешь в нужном направлении.
Горлов подумал, что спорить не стоит - можно понять Цветкова, у него своих дел невпроворот.
- В каком направлении умнеть? - примирительно спросил он.
- В северном направлении и не позже, чем послезавтра. Наш вагон уже пришел на завод в Северодвинск, второй завтра будет в Мурманске. Нужно, чтобы ты там распорядился, кому чего и сколько. Иначе половину разворуют.
- Ты имеешь в виду продукты, которые мы обещали?
- Не бомбы же туда слать? Там своих хватает. А ты должен, как можно скорее перегнать пароход на завод и снять вооружение. Опять же, без своего глаза нам такую разделку наворотят, что мы еще в долгу останемся. В июне пароход должен уйти, иначе штрафные санкции.
- Я же говорил, что раньше августа подписывать нельзя, - возразил Горлов. - Чтобы к июню успеть - немыслимое дело, это же трудовой подвиг, как полет на Марс.
- Знаю, но фирмачи уперлись - не сдвинуть: либо укладываемся в их сроки, либо "ариведерчи Рома"! А куда денешься, мы уже столько вбухали, что не согласиться - верный абздец. Вспомни, какие бабки ты адмиралам переправил. А во сколько нам Москва обошлась? Если скажу, сколько я взаймы взял, у тебя волосы на жопе выпадут. Половину Дворца Съездов купить можно! Отдавать в июле, и без аванса мне не открутиться. Но аванс будет, когда железо переплывет через границу. Короче, выхода не было, потому и подписали контракт с басурманскими сроками.
Теперь на тебя вся надежда, а я только в конце месяца смогу в Северодвинск прилететь.
Цветков еще долго объяснял, видно, боялся, что Горлов заупрямится, но все было понятно: ехать нужно и, чем скорее, тем лучше. Они поспорили, сколько передать Лахареву, чтобы тот оформил командировку. Цветков опять заговорил, что Горлову давно пора уходить из Объединения, но, услышав о предписаниях, сразу согласился: без предписаний и справок о доступе к секретным документам делать в Северодвинске нечего. Без этих бумаг Горлова даже к воротам не пустят.
- Все ясно, давай прощаться, мы и так уже полчаса наговорили, наконец вспомнил Горлов, но Цветков только хохотнул в трубку: - Спишем на производственные расходы!
Еще не остыв от споров, Горлов позвонил Рубашкину, но вместо того, чтобы сразу объяснить, почему вынужден уехать, он, сам не зная зачем, стал ругаться с Петром из-за его статьи. Потом он вспомнил о предстоящей встрече с Котовым, и настроение совсем испортилось.
- Зачем ты держишь эту макулатуру? - раздраженно спросил он Нину, помахав сложенной "Стражей Балтики".
- Это наверное по ошибке бросили. Сосед, который наверху, через этаж, скорее всего читает - он в морской форме ходит. Не выбрасывай, я утром положу в его ящик.
- Цветков звонил, надо на Север ехать, - не дослушав, сказал Горлов.
- Надолго?
- В конце месяца дня на четыре приеду, потом обратно.
- Езжай! Что здесь, что в командировке - разницы почти нет. Дети тебя только на фотографиях видят, - отвернувшись к плите, пожала плечами Нина.
В ее словах Горлову почудилась глубокая обида, он вспомнил, что больше недели они не были вместе и почувствовал себя виноватым.
- Давай сегодня пораньше ляжем, - предложил он, легко погладив ее грудь.
- Отстань, нашел время. Ты так заработался, что даже не знаешь когда у твоей жены... Когда можно, а когда нельзя, - отталкивая его руку, сказала Нина.
- Ты же сама говорила о новой квартире, на нее деньги нужны, - начал он.
- Если ты не врал, сколько заработал, так нам на две квартиры уже хватит. Где эти деньги? Или врал?
- Я же объяснял, что отдал вложить в дело. Через полгода вдвое прибавится, - сдерживая раздражение, объяснил Горлов.
- А машина? Месяц стоит и ржавеет, мы к ней ни разу не прикоснулись!
- Зачем, если есть служебная и с водителем? И почему не прикоснулись? Володя ее обкатывает. У тебя нет прав, а у меня - времени.
- Так продай ее, и поменяем квартиру на большую, с доплатой. Зачем нам кооператив?
- Хорошо, продам, но после, - обрадовавшись, согласился Горлов. Автомобиль был ему не нужен, он уже жалел, что купил, и недавно решил отдать его Ларисе, чтобы она пользовалась им по доверенности, но не мог придумать, что сказать, если Нина спросит, где их машина. Теперь все упростилось: он оформит фиктивную купчую, узнает, сколько стоит новая "девятка" на черном рынке, и отдаст Нине деньги. Оставалось только их заработать.
- Вернусь из Северодвинска и продам, - уверенно сказал он. - Мне рекомендовали хорошего маклера, он подберет варианты, и к осени переедем.
- Хорошо бы четырехкомнатную, - вздохнула Нина. - Никита подрастает, и Маша уже совсем большая - им уже сейчас в одной комнате неудобно.
- Ты хотела новый телевизор, а мне японский предлагают, с большим экраном, как в кино.
- Квартира важнее, - мечтательно вздохнув, сказала Нина. - А когда переедем, понадобится мебель, старой не хватит. Знаешь, я слышала, что на Комендантском аэродроме* строятся дома новой серии с улучшенной планировкой. Есть даже квартиры на двух уровнях: внизу столовая, гостиная и кухня, а сверху - спальни и ванна. Сообщение, правда, плохое, но там скоро метро построят**.
- Если отправим пароход вовремя, то хватит на два уровня, на мебель и на телевизор.
- Ты не шутишь? - спросила Нина.
- Хватит на все, только надо успеть к июню, - думая о том, как устроить дела на заводе, - сказал Горлов.
- Последнее время я совсем ничего не понимаю в твоих делах. Иногда я боюсь, ведь ты отвечаешь за людей, за деньги, и, бог знает, еще за что ...
- Помнишь, осенью я решил переехать в Челябинск, а ты отговаривала. Ты теперь то же чувствуешь, что тогда?
- Тогда я точно знала, что тебе нельзя соглашаться, а теперь - нет. Теперь какая-то постоянная тревога. Сама себя уговариваю, что все хорошо, но ничего не могу с собой поделать. И не могу объяснить, будто ты стал каким-то чужим, ты не такой как раньше, и порой кажется, что ты меня разлюбил.
- Самое главное - успеть к июню. Сергей сегодня признался, что взял в долг очень много и мы все потеряем, если я не успею.
Ты успеешь, ты обязательно успеешь, - сказала Нина, и от ее уверенности Горлову стало легче.
Перед сном он взялся собирать вещи для командировки и, укладывая в сумку свитер, вдруг почувствовал запах ларисиных духов. Он поднес свитер к лицу и понял, что ошибся.
"Возьму ее с собой. Все равно она взяла отпуск, чтобы сделать в кухне ремонт, но и без нее сделают. Скажу Володе, чтобы присмотрел, пока меня нет, ему и делать особо нечего, - вдруг решил Горлов.
Маклер, о котором он говорил Нине, действительно был толковым. За два дня он нашел и снял для Ларисы именно то, что было нужно. Двухкомнатная квартира в "сталинском" доме с мебелью была на площади Победы, в Московском районе, совсем рядом с аэропортом. Она стоила очень дорого, но Горлов, не раздумывая, заплатил за год вперед.
4.5 ПРИКАЗАНО ВЫЖДАТЬ
Крючков назначил встречу не на Лубянке, а в Ясеневе, в своем прежнем кабинете. Видимо предстоял серьезный разговор, и Сурков предполагал, что в здании Центрального аппарата могли быть уши цэковских соглядатаев***. Но могла быть и другая причина: председатель КГБ, возможно, хотел показать свое расположение, деликатно напомнить, что они были сослуживцами.
Войдя в просторный вестибюль, Сурков привычно огляделся. Все вокруг было так же, как десять или пятнадцать лет назад. Но проходя к лифту, Сурков заметил трещину в одной из мраморных плит, кнопки вызова сильно потерлись, а на ковровой дорожке местами виднелись проплешины.
- Я ведь провел здесь почти два года, - сказал он сопровождающему, но тот ничего не ответил, только вежливо склонил голову и улыбнулся. Сурков вдруг вспомнил свою работу в Лондоне. В саду загородной резиденции посольства был небольшой пруд, и по утрам над ним стлалась радужная дымка. Позже, когда начинало припекать солнце, туман исчезал и густая тень ложилась на припорошенную пылинками воду. Особенно хорошо было весной, и Сурков рано вставал, чтобы никого не встречать.
Холод, дожди и особый, лондонский туман случались часто, но Англия запомнилась Суркову сочной зеленью под безоблачным синим небом, и он вдруг подумал, что хорошо бы вернуться на загранработу, уехать от бесполезной сутолоки и нервотрепки. Соглашаясь возглавить Ленинградское управление, Сурков не ожидал, что эта работа окажется намного тяжелее прежней. Ох, хорошо бы уехать послом в какую-нибудь маленькую европейскую страну, например, в Швецию или Данию. Но, чтобы получить такое назначение необходимо перейти на партийную работу, а с его нынешней должности было только два пути: на повышение или на пенсию. Холодком кольнула мысль о личных счетах в зарубежных банках - не дай бог узнают. Тогда мог обрисоваться и третий путь, но о нем Сурков предпочел не думать.
"Да, нужно переходить в партаппарат и проситься секретарем Обкома в тихую область, где и слыхом не слыхивали о демократах и неформалах. А в Ленинграде - как на сковородке, как ни повернись, все равно припекает. С Ленинградом пора завязывать, там слишком жарено", - подумал Сурков
Действительно, оперативная обстановка и решаемые задачи менялись так быстро, что он не успевал переориентировать сотрудников, а те работали по старинке и глухо ворчали, не понимая, что от них требуется. К тому же начальник Особой инспекции все чаще докладывал о случаях распития спиртного прямо в кабинетах Управления и сомнительных разговорах, которые вели между собой офицеры. Дисциплина падала, а вслед за ней ухудшалась эффективность. После скрупулезно подготовленной и бесславно проваленной спецоперации "Дымок" Управление не реализовало ни одного сколь-нибудь заметного активного мероприятия. Мешали еженедельно меняющиеся установки из Центра, по рукам и ногам вязал административный отдел Обкома, сотрудники которого обнаглели до того, что даже пытались влезать в оперативную работу. Исключением стало только пресечение предвыборного митинга, молниеносно проведенное по предложенному Беркесовым замыслу.
"Да, красивая получилась операция! Быстро, незаметно и эффективно. Этим оболтусам из "пятерки"* еще учиться и учиться" - подумал Сурков, проходя в открытую сопровождающим дверь.
Крючков вышел из-за стола и, встретив Суркова посреди кабинета, по-дружески обнял.
- Радуюсь твоим успехам. Всюду, видишь ли, все не так, только у тебя порядок, - усаживая Суркова в низкое, мягкое кресло у журнального столика, говорил Крючков. - Вчера звонил твой Гидаспов, просил подтолкнуть твое присвоение. Ну и хвалил тебя без всякой меры так, что я, признаться, даже заинтересовался твоей последней операцией. Мне справку положили, но читать некогда, лучше расскажи коротенько, чтобы из первых рук.
- Разве это операция? Ни одной проломленной головы, ни одного ареста, и рассказывать особенно не о чем, - улыбнувшись, заговорил Сурков. Ельцину за столом намекнули, что хорошо бы поддержать ленинградских демократов, напомнили о февральском приезде в Ленинград, как его встречали, как здорово работает самозванный комитет "Ельцина - в Президенты!" и прочее в том же духе.
- Раз обещал, значит, приеду! - просипел Ельцин и поднял рюмку: "За наших ленинградских товарищей!"
Выпили, и Борис Николаевич тут же забыл. Но слышали несколько человек, в том числе Коржаков*. Так, что было кому подтвердить. А наша агентура сработала грамотно и четко, поэтому невесть откуда разнесшийся по Ленинграду слух о предстоящем приезде Ельцина имел надежное подтверждение. Впрочем в Москве об этом и не говорили, москвичей волновали совсем другие проблемы. Однако ленинградские демократы взволновались и быстро остудили горячие головы тех, кто предлагал наплевать на запрет горисполкома и все же созвать предвыборный митинг: дескать, негоже рисковать репутацией нашего кандидата в президенты!
- Москвичи заволновались, пришли жаловаться, что ты без координации оперируешь на их территории, но я их выстроил и объяснил, что только так и надо сегодня работать. Именно так должны работать профессионалы, одобрительно кивнул Крючков. - А ведь что-то похожее в нашей практике уже было?
- За границей - неоднократно, - подтвердил Сурков. - А у нас, внутри ни разу не слышал.
- Припоминаю, что в двадцатых годах чекисты провернули что-то похожее с патриархом Тихоном. Его, кажется, в Ярославле ждали, возле собора тысяч пять собралось. Трое суток ждали, пока всех на Соловки не перевезли, усмехнулся Крючков.
Незаметно вошедший помощник быстро расставил на столике чайные приборы и блюдечко с тонко нарезанным лимоном. Ловко распечатав бутылку коньяка, он поклонился и вышел.
- "Шота Руставели"! Уникальная вещь! Чуть не с прошлого века несколько бочек выдерживалось, а Шеварнадзе к юбилею распатронил, чтобы Леониду Ильичу угодить. Бутылок восемьсот получилось, не больше, - сказал Крючков, наполняя рюмки. - Много не могу, что-то давление сегодня шалит, но по одной за встречу - грех не выпить.
Сурков выпил, чуть причмокнув, чтобы лучше почувствовать. Коньяк действительно был великолепным, он не смог вспомнить, когда пробовал лучше.
- Понравилось? Вижу, что понравилось. Последняя была. Дарю! Сядешь в аэроплан, выпей за наши успехи, - сказал Крючков, одним движением загнав пробку глубоко в горлышко. Отпив чая, он отставил стакан и вдруг глубоко, по-стариковски зевнул.
- Извини, Алексей Анатольевич, совсем бессонница замучила. Лягу - тут же проваливаюсь, а через час - как стеклышко, и до утра маюсь, покоя нет, и никакая наша подготовка не помогает.
- Не все идет, как планировалось, Владимир Александрович? - осторожно спросил Сурков.
- Дипломатом стал? Нет, чтобы прямо спросить, а ты: "... не так, как планировалось"? - передразнил его Крючков. - Все идет, как внук говорит, на букву "о", то есть очень плохо. Я тебя и вызвал специально, чтобы ввести в курс дела из первых, так сказать, рук. На этой неделе открывается Съезд. Главных вопросов - два. Первый - это отмена 6-й статьи, а второй из первого вытекает: Горбачев хочет стать президентом. Судя по всему, власти генсека ему уже не хватает, он уже не стесняясь, всюду говорит, что его решения тормозятся партаппаратом. С другой стороны и дураку ясно, что девять из десяти его решений в корне порочны, но кто сможет ему об этом сказать? Гляди: от событий в Тбилисси он лихо открестился: дескать, был в отъезде, Лигачев без меня решил ввести войска. Хотя мы-то с тобой знаем, как было дело - ему накануне в аэропорту все точно доложили, и он все меры одобрил.
А как быть с Баку? Решение о вводе войск принимал Горбачев! Тут не отвертишься - сам решал, сам и отвечай! А отвечать-то не хочется. Значит надо валить на аппарат, он без имени и фамилии, ответить не сможет. Тем более, что аппарат стал для Горбачева костью в горле. Не любят партийцы своего генсека, очень не любят, да свалить - кишка тонка. Повторить фокус, как с Хрущевым, не получится, ситуация не та, без Комитета и браться нечего. А я для себя давно решил: этим, из ЦК каштаны из огня таскать не буду. Пусть между собой разбираются, а мы подождем!
Сурков не понимал, куда клонит Крючков. Установка доверенным лицам из числа депутатов давно спущена, а с теми, кому нельзя напрямую приказать, работает агентура, загодя внедренная в близкое окружение народных избранников. Задание было простым и понятным: на голосование по 6-й статье наплевать - как получится, так и хорошо. За введение поста президента голосовать руками и ногами, причем с поправкой, запрещающей совмещать пост президента с любым другим, будь то должность председателя Верховного Совета или генерального секретаря партии. А когда дойдет до конкретики, кого назначать персонально - а кого еще, кроме Горбачева? - упереться под любым предлогом, но Михаила Сергеевича прокатить.
Аналитики точно просчитали сценарий: итогом Съезда станет замороженная ситуация, в результате которой Горбачев окажется в полной неопределенности. Ведь чтобы стать президентом он должен освободить кресло генсека, и сделать это за пару месяцев до дня голосования. Это время Горбачев будет лишен всех атрибутов власти, чем по утвержденному замыслу и воспользуются здоровые силы в партии и государстве.
Все это Сурков хорошо знал, о проводимой работе регулярно докладывал, но теперь, видно, что-то круто изменилось, и он терпеливо ждал, когда Крючков перейдет к сути. Между тем, Председатель не торопился.
- Недавно наши сионские мудрецы во главе с Шаталиным засели в Архангельском*. Неделю проспорили, но в конце концов согласились: мол, допущенные просчеты поставили Союз на грань катастрофы, - неторопливо продолжал Крючков. - Доценты, видишь ли, с кандидатами! Мы с тобой не академики, но давно это знаем. И работаем, чтобы исправить. А эти ни черта не смыслят, только программы с концепциями пишут. Название придумали: "Переход к рынку". За два месяца страниц восемьсот накатали. Какое-то время этот труд на моем столе лежал, так помощник взмолился: "Товарищ председатель, мне из-за такой глыбы вас не видно!". Я отдал ребятам, они все сопли убрали и сделали толковую выжимку страницы на три. Главная цель этих, с позволения сказать, ученых меня поразила: "Все, что возможно, взять у государства и все, что нужно, отдать людям"! А что, нужно людям? Дурак знает - все! Будто государство - это не люди? А где можно у государства брать? Им ясно: у нас отнять. Предлагают уже в этом году сократить расходы Минобороны на 15 процентов, а наши - Комитета госбезопасности - на все 30. Американцы могут спокойно разоружаться - мы сами себя похороним!
"Зачем же он это говорит? Прямо, ликбез какой-то", - тревожно думал Сурков, хорошо зная, что после такого долгого, вроде ни о чем, разговора услышит что-то очень неприятное.
- И это, такое безобразие творится под крылом нашего ЦК, под личным, так сказать, руководством Генерального секретаря! - воскликнул Крючков и бумажной салфеткой вытер выступившие на лбу капельки пота.
- Владимир Александрович, я уверен, что Съезд пойдет в заданном направлении. Мелкие отклонения, конечно, возможны, но за свой участок я отвечаю. Необходимая работа проведена, я вчера, перед отъездом отчитался шифрограммой, вам, наверное, еще не успели доложить, - воспользовавшись паузой, сказал Сурков.
- Почему не успели? Успели! - тут же откликнулся Крючков. - Но вчера было вчера, а сегодня - это сегодня. Обстановка изменилась! А уж если напрямки, то не столько обстановка, сколько мое видение этой обстановки. Я понял, что не время пока убирать Горбачева - буза начнется такая, что можем не справиться. Народ еще не прозрел окончательно, еще на что-то надеется, а мы эту надежду можем разрушить. Сам знаешь: все в нашей стране можно допустить, кроме одного, самого страшного: когда одна вера поломана, а другой - нет.
Но главное, - и тут я с шаталинской шантрапой полностью согласен, разрушено управление страной! Не мытьем, так катаньем, но враги своего добились: жесткого хребта власти, сверху донизу, больше нет. А без этой, так сказать, вертикали убирай Горбачева или не убирай, лучше не станет. Времени до Съезда осталось с гулькин хвост. Поэтому приказываю: голосование по кандидатуре Горбачева провести с положительным результатом.
- Понял, товарищ Председатель: приказано выждать! - слегка улыбнулся Сурков, ничем не показывая растерянности. - Задача поставлена, разрешите выполнять?
4.6 ДРУГОЙ АЛЬТЕРНАТИВЫ НЕТ!
Это был шанс, которого так долго ждал Рубашкин. Каким-то хитрым способом Таланов достал ему гостевой пропуск на Съезд народных депутатов. Маленький красный прямоугольник с его именем, отчеством и фамилией Рубашкин вертел его в руках, представляя, как напишет огромную статью на первую полосу, а под ней будет подпись: "Петр Рубашкин, наш собственный корреспондент".
"Нет, лучше - не "собственный"! Парламентский корреспондент - звучит гораздо весомее. А еще лучше - наш собственный парламентский корреспондент! Да, так и надо: наш собственный парламентский корреспондент Петр Рубашкин", - мечтательно улыбался он, пытаясь понять, что же хотят депутаты из Межрегиональной группы. Их заявление было принято всего несколько дней назад:
"Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его избрания нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов союзных республик, без развитой многопартийной системы, без свободной прессы, без укрепления подлинно демократических процедур и традиций в нынешнем Верховном Совете СССР.
Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти...
Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".
Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата - плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть - хорошо и необходимо. По одну сторону номенклатура и гэбисты, по другую - демократы.
Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:
- Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!
Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал "Московскую правду", чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.
Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!
И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.
И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный "Ельцин - Президент".
Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.
Но эти мысли шли будто вскользь, не мешая работе над планом того, что предстоит сделать в Москве. На отдельных листах блокнота Рубашкин записывал фамилии депутатов, у которых собирался брать интервью, а ниже - тезисы их публичных заявлений, подобранные из старых газет и записей.
Первым, конечно, был Собчак, но Рубашкин опасался, что не сможет его поймать. Анатолий Александрович был занятым и знаменитым человеком. Недавно "Аргументы и Факты" опубликовали рейтинг ведущих политиков. Самым популярным оказался Николай Иванович Рыжков, а Сахаров, Горбачев и Собчак отставали всего на один пункт, разделяя места со второго по четвертое.
Как это ни странно, но Ельцин в этом списке был только седьмым.
"Хорошо бы взять интервью у Ельцина", - думал Рубашкин, отыскивая тем временем папку с вырезками по Щелканову. - "Главное, чтобы оказаться в нужный момент, и чтобы других журналистов рядом не было".
Дверь открылась, резко ударившись о стоявший рядом шкаф.
- Твою командировку я пробил, но денег не будет, - закричал с порога Кокосов. - Бухгалтерия уперлась, что командировочные внештатникам не полагаются
- Как же я поеду без денег? - растерялся Рубашкин.
- Вот двадцатник! Последнее отдаю, а остальные доставай, где хочешь, сказал Кокосов, протягивая мятые купюры. - Главный тебя в упор не помнит, но обещал поставить твой материал на первой полосе и двойной гонорар. Представляешь, чего мне стоило его уломать? Если справишься, буду ставить вопрос о твоем переводе в штат
- Пока я буду деньги искать, Съезд кончится, сегодня второй день работы. Я и так на открытие не успел, - вздохнул Рубашкин.
- Хорошо, что напомнил! Надо срочно выудить и обработать тассовку* сейчас по радио передали, что на Съезде проголосовали за отмену 6-й и 7-й статей Конституции, - Кокосов хлопнул себя по лбу - он часто так делал, когда что-нибудь забывал. Остряки шутили, что Кокосов вправляет себе мозги. - Абздец пришел коммунякам, как ты и предсказывал.
- То ли еще после выборов будет, - ухмыльнулся Рубашкин, жалея, что поздно получил пригласительный билет, и такое событие прошло без него.
Собирая бумаги, Петр вдруг удивился: почти два года он боролся за отмену 6-й статьи, исписал сотни страниц, до хрипоты кричал и спорил на митингах. Ему и многим другим казалось, что стоит вычеркнуть из Конституции упоминание о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии, как тут же все образуется. Рубашкин не знал, что именно образуется, но верил в немедленные перемены к лучшему. Бывшие колхозники и работники совхозов станут хозяевами земли, будут созданы и быстро наберут силу фермерские хозяйства, заводы и фабрики сперва станут арендными, и затем рабочие выкупят у государства свои предприятия. А разваливших экономику проворовавшихся директоров сменят молодые экономисты и инженеры. Такие, как, например, Боря Горлов.
И вот теперь время всевластия КПСС вроде бы миновало, но Рубашкин не ощутил радости. Его мысли были заняты предстоящим отъездом, и сенсационная новость показалась досадной помехой более важным делам.
- Мне на вокзал надо. Очередь за билетами часа на два, а еще где-то надо перехватить денег. Дай обработать тассовку кому-нибудь другому, сказал он Кокосову.
- Все в разгоне, а до сдачи номера осталось меньше часа**. Кроме тебя - некому, - возразил Кокосов. - Ты же не хочешь, чтобы над нами весь город смеялся, если такую новость прошляпим?
На тассовку ушло минут десять: Рубашкин исправил всего два слова и вставил запятую. Пока машинистки перепечатывали заметку, он прошелся по кабинетам. У Волобуева нашлась тридцатка, а Шевчук, расспросив зачем, выложил еще двадцать пять. Отложив двадцать рублей на билеты, Рубашкин решил, что на два дня ему хватит.
* * *
Поезд пришел без двадцати девять, опоздав почти на два часа, и Рубашкин волновался, что опоздает. Только пройдя в Боровицкие ворота, где у него дважды проверили документы, он вздохнул с облегчением - до начала заседания еще оставалось время. Петр первый раз попал в Кремль и с интересом огляделся вокруг. Архитектура его не впечатлила, а стеклянный прямоугольник Дворца Съездов выглядел чужеродным, будто в поданный к столу торт кто-то воткнул папиросный окурок.
Он не мог понять, что так восхитило Андрея Вознесенского, посвятившего восторженную поэму этому, в общем, нелепому среди старинных зданий, сооружению. "Кажется, там было что-то очень хлесткое: Дворец, как реторта неона. А ведь Вознесенский - архитектор по образованию, неужели не видел, каким гадким выглядит этот самый Дворец? - подумал Рубашкин.
Через площадь группами и поодиночке шли депутаты, многих Петр помнил по телепередачам еще с Первого Съезда. Он вдруг ощутил какую-то неуверенность и недовольство собой. Чем ближе он подходил зданию, тем тревожней становилось на душе.
У входа его остановил охранник и, проверив документы, направил к другому подъезду. Было уже без пятнадцати десять, Рубашкин нервничал, но ему неожиданно повезло. В вестибюле он увидел Собчака. Тот быстро шел, на ходу в чем-то убеждая спутника.
- Анатолий Александрович, два слова для газеты "Вечерний Ленинград", ни на что не надеясь, окликнул Рубашкин, но Собчак расслышал и неожиданно остановился.
- Я и не знал, что у "Вечерки" есть здесь корреспондент, - сказал он, пожимая Петру руку. - Вы будете писать в сегодняшний номер?
- Если успею до двенадцати найти телефон и передать, - ответил Рубашкин.
- С телефоном не проблема - я вам помогу, а остальное зависит от вас. Мне крайне важно, чтобы избиратели сегодня же узнали мою позицию по поводу происходящего на Съезде. Идемте в сторонку, я отвечу на все ваши вопросы, но при одном условии: вы сделаете все, чтобы статья вышла сегодня же, увлекая Рубашкина к столикам полупустого буфета, быстро говорил Собчак.
- Задавайте вопросы! Или лучше я сам все расскажу? - усаживаясь, спросил Собчак и, не дожидаясь согласия, начал говорить, Рубашкин едва успевал записывать:
- Меня упрекают, что я пошел против решения Межрегиональной группы якобы из-за того, что Горбачев обещал мне пост председателя Верховного Совета. Я хочу решительно заявить, что с самого начала обсуждения этого вопроса - сперва в Межрегиональной группе, потом в Верховном Совете и, наконец, на Съезде - моя позиция отличалась от принятой среди демократов. Я всегда выступал за построение эффективной вертикали власти, без которой в такой стране, как наша, невозможна сильная исполнительная власть. Иными словами, введение института президентства совершенно необходимо для разделения исполнительной и законодательной ветвей.
- Теперь дальше... Вы успеваете записывать? - Рубашкин кивнул, не отрываясь от блокнота, и Собчак продолжал, все больше повышая голос:
- Кое-кто из демократов опасается, что избрание президента укрепит власть КПСС, поскольку падающий в условиях развала административно-командной системы авторитет и влияние партии будет подкреплен авторитарной по сути властью президента, одновременно являющегося и генеральным секретарем.
Но первые дни работы этого Съезда показали, что эти, на первый взгляд правильные мысли таят в себе огромную опасность. Далеко не случайно, что сразу же после отмены пресловутой 6-й статьи несколько отнюдь не демократически настроенных депутатов предложили проголосовать запрет на совмещение постов президента и генерального секретаря. Их цель - отстранить Горбачева от реальной власти, поскольку "правым" во главе с Егором Лигачевым такое решение крайне выгодно. Ясно, что в этом случае Горбачев станет сугубо представительской фигурой. Ведь, несмотря на отмену 6-й статьи, власть до сих пор находится в здании ЦК на Старой площади, и до тех пор, пока взамен старой властной вертикали не появится новая, нельзя давать консерваторам шанс устранить Горбачева.
Собчак неожиданно замолчал, прислушиваясь к динамику. Лукьянов Рубашкин узнал его по голосу - неторопливо и равнодушно успокаивал зал: "Товарищи депутаты! Прошу внимания! Предлагаю поставить на голосование обсуждаемый вопрос о совмещении высших государственных постов в следующей редакции... Обождите, товарищ Крайко, не надо так волноваться, ваши предложения учтены. Зачитываю в том виде, в каком представила редакционная комиссия: "Лицо, избранное на пост Президента СССР, не может занимать другие политические и государственные посты"
- Все, мне надо идти! - вставая, сказал Собчак. - Идите в пресс-центр, от моего имени обратитесь к Трофимову, он поможет с телефоном.
Когда Рубашкин поднял голову от блокнота, Собчак уже был далеко. Он почти бежал к входу в зал.
"Ставлю на голосование! Внимание, товарищи депутаты, идет голосование", - перекрывая шум, раздавался из динамиков монотонный голос председателя. Некоторое время слышались только треск и гул, чей-то голос явно не для микрофона пробормотал: "Вот и процесс пошел, сейчас посмотрим".
- Товарищи депутаты! - четко выговаривая каждое слово, заговорил Лукьянов. - Объявляю результаты голосования: за внесение поправки - одна тысяча триста три голоса, против - шестьсот семь, воздержавшихся - сами видите - целых шестьдесят четыре!"
В динамиках раздался смех и нарастающий гул.
- Поправка не принята! Переходим к следующему вопросу, - продолжал Лукьянов. - Товарищи депутаты, прошу успокоиться! Надо двигаться вперед. Идем дальше, по утвержденной вчера повестке дня. Нет, нет! Слова по результатам голосования давать не будем! Присаживайтесь, Алексей Владимирович, я никому не даю слово, почему для вас должно быть исключение? ... У всех много вопросов, но надо двигаться дальше. Повторяю: идем дальше. На очереди третий раздел закона о президентстве. Напомню, что согласно представленному законопроекту первый президент избирается на Съезде народных депутатов, а весь закон в целом вводится в действие с момента его принятия. Первым записался депутат Полозков, но, думаю, Иван Кузьмич не обидится, если мы нарушим очередность для представителя ветеранов, трижды Героя Советского Союза, маршала авиации Кожедуба Ивана Никитича!
Из зала донеслись аплодисменты, что-то стукнуло о трибуну рядом с микрофоном.
- Ветераны Великой отечественной войны, ветераны партии, и все советские люди с глубокой болью и тревогой видят, как усиливаются попытки экстремистских и антисоветских сил, ведомых мировым империализмом и сионизмом, расколоть единство нашего многонационального государства. Наши враги хотят искусственно посеять рознь и вражду между народами, демонтировать социалистические идеалы, скрепленные потом и кровью нескольких поколений советского народа, а также разрушить основы Советского строя и подорвать безграничное доверие людей к Коммунистической партии Советского Союза, к ее ленинскому Центральному Комитету.
Мы забыли слова великого Ленина: социалистическое отечество в опасности! Кто забудет эти великие слова, тот забудет и о беспримерном подвиге советского народа, совершенного во имя нашей трудовой республике, тот станет предателем и отщепенцем, - Кожедуб говорил медленно, шамкая и чуть причмокивая.
Было начало двенадцатого, Рубашкин захлопнул блокнот - нужно было срочно искать пресс-центр с телефоном.
На втором этаже он внезапно столкнулся со спускавшимся откуда-то сверху Котовым. Тот, видимо, торопился, его лицо было неестественно красным, а со лба стекали струйки пота.
- Виктор Михайлович, как вы прокомментируете результаты голосования, растерявшись от неожиданной встречи, спросил Рубашкин, и тут же вспомнил, что Котов не был депутатом. "Ладно, запишу, может пригодится", - подумал он.
- Это не Съезд советских депутатов! Это... это жидо-массонский каганат. Не хватило всего двухсот голосов. Даже оголтелые демократы голосовали "За"! Но народ еще скажет свое веское слово, наш народ не тетеря, чтобы кормить его с демократической ложечки, - узнав Рубашкина, Котов запнулся. - А вы что тут делаете, вы как сюда попали?
- Я собственный парламентский корреспондент газеты "Вечерний Ленинград", а вы кто и как сюда попали? - с наслаждением выкрикнул в ответ Рубашкин.
- Я знаю, чей вы корреспондент. По таким членам-корреспондентам сто первый километр* плачет. Приеду и позвоню в Обком, товарищи о вас позаботятся. На пушечный выстрел к советской печати не подойдете! -ответил Котов и, повернувшись, шагнул на идущий вниз эскалатор.
- Давно пора призвать вас к порядку, Рубашкин! И призовем, мало не покажется. Ждите! - продолжал кричать Котов, уже стоя на ступенях.
В пресс-центре была толчея и сутолока, но, прождав в очереди минут двадцать, Рубашкин добрался до телефона. У Кокосова было занято, и Петр заволновался, что не успеет, но в конце концов он дозвонился.
- Диктуй, я записываю! - закричал Кокосов, узнав Петра по голосу. Через несколько фраз он возмутился: "Я не машинистка и не магнитофон, короче, Петя, короче надо! Давай своими словами, но самую суть".
- Но Собчак считает все очень важным. Я не могу выхватывать что-то одно - растеряно возразил, Рубашкин.
- Не можешь, не берись! - крикнул Кокосов, но, видимо, пожалев Рубашкина объяснил: "Большой материал все равно не успеем. Читай подряд, я с голоса строчек двадцать накарябаю".
Его уже торопили, и, огорченно вздохнув, Рубашкин быстро прочитал то, что сказал Собчак.
- Повтори результаты голосования, - велел Кокосов и, записав, спросил: Большинство проголосовало положительно, почему же не приняли? Непонятно!
- Для принятия поправок в Конституцию нужен кворум в две трети голосов, а проголосовало "за" меньше, - объяснил Рубашкин.
- Сколько не хватило до кворума? - переспросил Кокосов.
- Около двухсот голосов!
- Точнее можешь?
- Точнее не знаю, посмотри в тассовке, - ответил Рубашкин.
- Тассовки еще нет, и ждать некогда - номер через полчаса сдаем. Ладно, и так сойдет, - решил Кокосов. - А ты, Петя, все-таки молодец. Не зря я тебя взял. Будешь работать - толк выйдет. Отработай завтра и домой, за гонораром. Не забудь - с тебя причитается.
Поздно вечером оставшиеся разделы закона о президентстве были приняты, но Рубашкин уже почти не соображал от усталости. Переговорив с двумя десятками депутатов и исписав два блокнота, он решил в тот же вечер ехать обратно, чтобы успеть написать большой материал. Понимая, что у него нет шансов, Ельцин заранее заявил, что снимет свою кандидатуру. Все - и правые, и левые - уже знали: первым президентом СССР станет Горбачев.
- При всем богатстве выбора - другой альтернативы нет, - с мрачным лицом пошутил Юрий Карякин.
4.7 ЕСТЬ ТРИ ЭПОХИ У ВОСПОМИНАНИЙ
В Архангельске еще была зима, и вдоль укатанной грузовиками дороги на Северодвинск громоздились высокие насыпи слежавшегося снега; порой казалось, что машина едет в белом туннеле.
- Иногда я думаю, что наши отношения - это сплошное и непрерывное движение, - будто в полусне говорила Лариса, прижимаясь щекой к его плечу, и он чувствовал теплоту ее дыхания. - Ты не спрашиваешь, почему я сказала "отношения"? Я стесняюсь сказать то, что хочу. А на самом деле настоящая любовь - это всегда движение. Или скорее - полет. Не зря же любовь и счастье сравнивают с птицей. Если птица остановится, то сразу упадет.
- Ракеты тоже не могут остановиться, они летят, пока не упадут, глядя в окно, сказал Горлов. - И самолеты.
- Поэтому люди всегда мечтали летать. Помнишь сказку про Икара?
- Это не сказка, это миф.
- Конечно, миф! Мифы надежней сказок, в них легче поверить, согласилась она. - И еще я слышала, что когда летишь на воздушном шаре, ничего не слышно, вокруг абсолютная тишина...
- А ветер? Должен шуметь ветер.
- Ветер не шумит, шумят волны, деревья или травы, а в пустыне от ветра скрипит песок, я сама слышала, этот звук какой-то скрежещущий, словно железом по наждачной бумаге, только тише и в другой тональности.
- А если вокруг нет деревьев, травы и песка, совсем ничего нет?
- Тогда ветер завихряется в ушной раковине, и слышен гул, как в морской раковине.
- А на воздушном шаре ветер в ушах не завихряется? - засмеялся Горлов.
- Не знаю, почему, но наверху ничего не слышно. Там, в небе совершенная тишина, как в безвоздушном пространстве, и я очень хочу тебя поцеловать, - сказала Лариса.
Немолодой шофер во флотском бушлате довез их до городской гостиницы и, дождавшись, пока их зарегистрируют, сразу уехал. Их поселили в полулюксе, дежурная почему-то не спросила у Ларисы паспорт, только равнодушно посмотрела вслед. Номер был таким же, как в других провинциальных гостиницах, где бывал Горлов: выцветшая серо-зеленая или коричневая краска, в лучшем случае - шершавые на ощупь обои, - потемневшие трещины на потолке и ржавые потеки, навек въевшиеся в раковину умывальника. Номера отличались только картинками на стенах, в зависимости от даровитости местных отделений Союза художников. В гостинице "Северодвинская" изобразительное искусство было развито до приемлемого уровня: на стене, напротив кроватей висела почти новая литография со старинным парусником над которым развевался несоразмерно большой Андреевский флаг.
- Здесь полно тараканов, прямо полчища, - выходя из ванной, сказала Лариса. - Куда не приедешь, всюду одинаково. На Камчатке, в Средней Азии, на Украине и даже на Крайнем Севере шевелят усами и никого не боятся. Словно из одного инкубатора, никуда от них не деться, ползают по всему Советскому Союзу и за милую душу жрут ядохимикаты, которыми их травят.
- Издержки воздушных сообщений! Каждый самолет "Аэрофлота" перевозит тараканов, а они плодятся и ищут, где лучше. Знаешь, изведение тараканов будет четвертым делом, которым я займусь, получив власть, - Горлову отчаянно не нравился Северодвинск, бьющий по ногам холодный сквозняк и тусклая лампочка под пыльным колпаком.
- Не подозревала в тебе властолюбца. Зачем тебе власть?
- Мне власть даром не нужна! Это Рубашкин хочет сделать из меня большого начальника, на черной "Волге", с белым телефоном и золотым гербом на крышке. Они решили взять власть в свои руки и заранее присматривают кадры. У них, знаешь ли, большие проблемы с кадрами! Вот Рубашкин и решил меня соблазнить, чтобы я влился в ряды демократов. Сказал, что на министра пока не потяну, но если проявлю себя, как председатель горисполкома, то устроят и министром.
- Какого горисполкома? Ленинградского? - Горлов кивнул, и она засмеялась, смешно замахав руками. - Господи, какой дурак твой Рубашкин. Неужели он всерьез верит, что сможет сделать тебя председателем горисполкома?
- Думаю, искренне и всерьез. Гласность, перестройка - у многих крыша съехала и мозги наружу свесились, как макароны из перекипевшей кастрюли.
- Мой дедушка много лет был председателем Ленгорисполкома. Он говорил, что руководить городом каждый сумеет, если усидит в кресле года два, и его не снимут или не посадят. Первый год - чтобы осмотреться, второй - чтобы подучиться, а на третий уже поруководить можно, но тихонечко, чтобы никого не обидеть. Дедушка уезжал в восемь, возвращался, когда все уже спали. Кроме бабушки! Бабушка всегда его дожидалась, а вставала еще раньше, чтобы накормить его завтраком, а потом весь день на ногах. И родители так же жили. Какая им всем была радость от власти?
- Какая-то все же была: квартира, персональная машина, продукты из спецраспределителя, госдача с обслугой и всякое такое.
- У нас никогда не было прислуги, бабушка сама все делала, кучу родственников кормила и поила. Они приезжали, как в ресторан, целыми днями за столом сидели, особенно летом, на даче. Пока дед был директором, дача была в Зеленогорске, но я была еще маленькой и не помню. А когда его назначили председателем исполкома, то дали огромную дачу в Солнечном, у самого залива, за высоким зеленым забором. Там постоянно жил какой-то отставной военный с женой, она убирала в доме, а он был сторожем, следил за садом, все время чинил забор. Я сучки в досках выковыривала и тайком в дырочку подсматривала, что снаружи, за забором делается. А все думали, что мальчишки хулиганят, даже милиционера поставили, чтобы их ловить. Дед редко приезжал, разве что с гостями или по воскресеньям и тогда водил меня на улицу гулять вдоль забора. Дед был большим и грузным, и ему приходилось наклоняться, чтобы удержать меня за руку. Идет скособочившись, потом забудет, выпрямится, я взлетала, как на батуте, и начинала пищать. Однажды дедушка приехал с Брежневым - он еще молодым был, веселый и добрый, так меня на качелях раскачал, что я от страха заплакала. Он по-моему не меньше меня испугался. Мама прибежала, хотела меня увести, а он не позволил. Пробовал меня успокоить, но я еще больше разревелась. Потом вдруг спрашивает: "Хочешь красивую, заграничную куклу?" - Я все еще реву. - Он что-то сказал охраннику, и тот быстро принес плюшевого медведя. Брежнев протягивает, а я его обхватить не могу, такой он большой. Он взял меня на руки вместе с медведем и сказал: "Не хочешь куклу, бери медведя! Будешь его воспитывать, как я - Политбюро". Я с этим медведем много лет играла, даже спать с ним ложилась и назвала его Леонид Ильич.
- Заманчиво выглядит Советская власть, - сказал Горлов. - Очень хочется самому попробовать.
- И что ты будешь тогда делать, с чего начнешь?
- Когда пробьюсь в демократические вожди, займусь не двумя, а сразу четырьмя самыми насущными проблемами. И не в той последовательности, как сказал Рубашкину, - с серьезным лицом сказал Горлов и, выждав паузу, перечислил:
- В-третьих, я издам указ о запрете производства, выпуска и общественного потребления низкосортных коньяков, а фальсификацию хороших прикажу считать тягчайшим государственным преступлением. Советский народ заслужил пить не меньше пяти звездочек!
- Одобряю! Только не забудь, что я люблю хорошее вино.
- Раз народ одобряет такую политику, то самыми натуральными грузинскими и молдавскими винами будут круглосуточно торговать во всех сельпо и станционных буфетах. Далее, в-четвертых, я прикажу объявить всенародную войну...
- Ты уже говорил: повсеместное изведение тараканов! А что будет первым и вторым?
- Во всех гостиницах Советского Союза установят двуспальные кровати, а женщинам строжайше запретят разговаривать, пока они там не окажутся!
- Я не права! Ты будешь очень мудрым правителем, и благодарный Советский народ еще при жизни воздвигнет твои монументы по всей стране: от Москвы до самых, самых окраин, - сказала Лариса и легко поцеловала его в уголок губ.
- Не надо по всей стране! Достаточно одного: на Васильевском острове, между шестой и седьмой линиями. У Среднего проспекта, где начинается бульвар, - обнимая ее, ответил Горлов.
- Ты создан для Советской власти, не понимаю, как она до сих без тебя держится!
- По инерции держится! Сохнет без меня старушка Софья Васильевна*, на последнем издыхании страдалица!
- А без шуток, чтобы ты стал делать, если б получил власть? - свет падал на нее сбоку, и Горлов подумал, что никогда не видел ее такой красивой, как в эту минуту.
- Я бы сразу обменял ее, в первый же день, - сказал Горлов. - Обменял бы не раздумывая - годы власти на миг любви!
Стенки и перекрытия в гостинице беспрепятственно пропускали грохот ресторанного оркестра, звон посуды, ругань и другие звуки мужского застолья сверху, снизу и откуда-то с боков, но Горлов различил их только глубокой ночью. Между сдвинутыми кроватями оставалась широкая расселина, из нее несло сырым холодом, и продольные доски больно впивались в бока. Было тесно, но он не хотел передвигаться на свою половину и ворочался, стараясь не потревожить Ларису.
Под утро Горлову показалось, что наступила тишина, но вскоре он расслышал треск и шорох в трубах, томительное журчание воды в соседнем номере, и где-то под потолком в углу застрекотал сверчок.
Этого не могло быть - откуда взялся здесь сверчок? - но стрекот не стихал, он будто усиливался, глуша другие звуки.
"Это не сверчок, это швейная машинка. Надо сказать, чтобы выключили", - медленно думал Горлов, не заметив, как подступил сон.
4.8 НЕ ОБМАНЕШЬ - НЕ ПОЛУЧИШЬ!
Он проснулся от бьющего в глаза яркого света. Небо за окном было неправдоподобно синим, и в столбах солнечного света, как мошкара, роились пылинки.
- Тебе уже звонили, спрашивали когда прислать машину, - Лариса куталась в махровый халат, который всегда возила с собой, и выглядела невеселой. - Все-таки зря я поехала, боюсь, что придется переклеивать обои, девчонки-маляры совсем молоденькие, только год работают. Приехали по лимиту из Пскова, ветер в голове.
- Без тебя наклеят и переклеят, а Володя проследит - он парень надежный, твои девчонки в него сразу втрескаются. Ему, кстати, жениться пора, - вставая, ответил Горлов.
- А мне? Мне тоже пора, - отвернувшись к окну, сказала Лариса.
- Сперва разведись, а мужа потом найдешь, - попробовал пошутить Горлов, но тут же замолчал, заметив у нее на лице слезы.
- Мне муж не нужен. Мне нужен ты. И что с Мишей делать? Ты не представляешь, как я по нему скучаю. И он по мне. Позавчера встретила его у школы, а когда прощались у него были такие глаза. Еле стерпела, пока он ушел, и разревелась в три ручья прямо на улице. Раньше, когда надолго улетала, я всегда знала, что он меня ждет, и у него все хорошо. Пока Мишка был маленький, он всегда высматривал меня в окно и бежал встречать. Когда я входила в прихожую, он уже стоял там с тапочками в руках. Я снимала сапоги, садилась на табуретку, и он одевал мне тапочки. Попыхтит, натянет на одну ногу, шагнет назад и оглядит. Так смешно при этом сопел.
- Не огорчайся, все будет хорошо, - сказал Горлов, и ему вдруг захотелось погладить ее по голове, как он всегда гладил Машу, когда ту кто-нибудь обижал. Он посмотрел вокруг и ему стало неуютно.
"Надо срочно куда-то переезжать. Наверняка, на заводе есть что-нибудь поприличней", - решил он.
Неожиданно в дверь постучали. Это был тот шофер, что вчера вез их из Архангельска.
- Уж обед скоро, Николай Афанасьич с утра ждет, - добродушно проворчал он, сделав вид, что не заметил Ларису.
- Надо позавтракать, - сказал Горлов.
- Понятное дело, - ухмыльнулся шофер, и Горлов подумал, что ему не меньше пятидесяти. - Кому завтрак, а кому отобедать некогда. Гоняют, вишь ты, туды-сюды со с самого, со спозаранку.
- Пойдемте с нами, заодно и пообедаете, - предложил Горлов, заметив, что Ларисе это не понравилось, но менять было поздно.
В ресторане уже было людно, разговаривать при постороннем не хотелось, а официант долго не подходил. Лариса молчала, и Горлов чувствовал, что она раздражена и едва сдерживается.
Наконец официантка принесла отпечатанное на машинке меню в потрескавшейся дерматиновой папочке. Выбор был скуден, Горлов всем заказал одинаково: консервированную салаку, омлет из яичного порошка, бутерброды с плавленым сыром и кофе с молоком. Другого не было, и сливочного масла тоже не оказалось.
- Мне бы еще это... соточку! - неожиданно попросил шофер.
- А как же ГАИ? - кивнув официанту, спросил Горлов.
- У нас не ГАИ, у нас, вишь ты, только ВАИ*, и заместо милиции патрули. Покажешь матросикам пропуск со спецзначком, что с завода, и завсегда не придерутся. Если уж совсем никакой, так до дома доведут, чтоб с рук на руки сдать. А ГАИ с милицией только у них, в Архангельске, и то редко, - пренебрежительно махнув рукой, ответил шофер. - Потому соточку можно, соточка - что спичка для печки, только для согрева, чтоб карбюратор не застудить, да и со знакомством. Николай Афанасьич сказал, что я вас долго возить буду. В Архангельск на экскурсию съездим, в Холмогоры, откеда Ломоносов родом. Туда всех гостей возим, и зачем - не пойму! Деревня-деревней, на санях ездят, избы бревенчатые, да пиво в чайной раз в год. Другое дело у нас! Наш Северодвинск на особом, вишь ты, положении, и снабжение здесь лучше, чем где, по высшей категории, все свободно есть.
- Лучше, чем в Москве? - в первый раз за все утро улыбнулась Лариса.
- По Москве не скажу, а чем в Питере - навзгляд лучше!
- Чем же лучше? - заинтересовалась Лариса.
- А вы проглянитеся по магазинам: крупы всякие, апельсины недавно разобрали, а макароны - всегда! Сгущенка, тушенка, сайра в масле и прочее бери, сколько хошь! Хошь по десять банок, никто слова не скажет. Не то, что в каких других местах, где убейся, а больше банки в одни руки не дадут. К соседу теща приезжает, так она подсолнечное масло к себе в Архангельск ведрами возит. На той неделе я ехал и ее захватил, а она крышку плохо привязала, и полведра выплеснулось. Я еле отскреб, до сих кабина запахивает маслицем-то. Также возьми промтовары: аккурат перед Новым Годом югославские сапоги завезли. У вас в Питере за такими в очередях до смертоубийства давятся, спекулянты по полтыщи дерут, а у нас - пожалуйста, сто сорок, госцена - и целый месяц лежали себе спокойно, пока командированные не раскупили. А если взять по осени - только КПП* проедешь - грибы-ягоды вдоль дороги прям-таки под ноги лезут. Чужих-то к нам не пускают, а нашим все не собрать, никаких рук не хватит.
- Я КПП не заметил, когда ехали, никто нас не останавливал, - заметил Горлов.
- Кто ж мою машину остановит? - удивился шофер. - Знают, что я из ОРС'а**, ненужных людей не повезу.
После завтрака у Ларисы снова испортилось настроение, но она старалась не показывать.
- Езжай, я пока в магазины загляну, где спокойно лежит по госцене югославская обувь, масло можно брать ведрами, и вообще все есть. Когда еще доведется увидеть такое чудо? - провожая Горлова к машине, сказала она.
Николай Афанасьич оказался толст, плешив и неуемно энергичен. Увидев Горлова, он всплеснул руками и без предисловий закричал, что со станции звонили еще вчера, и машина с грузчиками ждет с утра, но без Горлова экспедитор к вагону близко не подпускает.
- Мы уж ночью наладились, только на пути выехали, так он тут, как тут, да еще берданкой грозится. Так и не пустил к вагону, даже патруля подлец не испугался: "Не дам и не подходи!".
- Доверенность-то не забыл? Давай ее сюда, оприходуем! - простецки улыбаясь, Николай Афанаьсич протянул руку. - Сейчас пообедаем, а после сразу на станцию. Без меня управишься?
- А вы кто по должности? - несколько опешив, спросил Горлов.
- Я заместитель начальника ОРС'а, меня в Москве все министерство знает. Как, что достать, сюда звонят: дескать, помоги, Вересков. И помогаю! И мне помогают.
- Мне ОРС не нужен и вы не нужны, я не к вам приехал! Мне нужен директор или главный инженер. А главный технолог - в первую очередь, Горлов уселся сам, так и не дождавшись приглашения. Он не понимал, почему работать с ним поручили ОРС'у.
- Так вагон же стоит! Разгружать надо, железная дорога неустойку выставит, - радушно улыбаясь, объяснил Николай Афанасьич.
- Вам-то какое дело?
- Не скажите! Весь ОРС без квартальной премии оставить - за это не похвалят.
Горлов достал копию договора поставки и найдя нужный раздел понял, что его обманывают.
- Платить не вам, а нам. По договору право на груз переходит с условием франко-склад получателя. Продукты принадлежат нам, пока их не перегрузят к вам на склад, - разозлившись, Горлов кинул договор на стол. Читайте на второй страницы, где условия поставки.
- Да, знаю, читал, как "Отче наш" выучил. Я такие договора по десятку в день подписываю, - беспечно отмахнулся Вересков. - По дружбе и тороплю, чтобы хороших людей в расходы не вводить. За простой вагонов с вас тысяч десять слупят, не меньше! А тысяча - она, как говорится, миллион бережет. Мы ваш продукт давно оплатили, вот и платежечка из банка. Так, что денежки уже ваши, а груз теперь будет нашим, за малым осталось - разгрузить и с миром, до новых встреч.
"Что-то он слишком торопит и приветлив не в меру, что-то здесь не так", - думал Горлов, пытаясь понять, в чем подвох.
- А кто вас просил оплачивать? В договоре оговорен взаиморасчет: мы вам продукты, вы нам работу. Давайте сюда заказ-наряд* на разделку парохода, потом я согласую технологическую документацию, номенклатуру приспособлений с оснасткой, расценки, сроки и все такое прочее. Проверим, утвердим, составим акт и тогда все, что прибыло в вагоне - ваше.
- Какой пароход, какая оснастка? Я про это ничего не знаю. Мое дело продукт заприходовать и тебя, мил-человек, дорогим гостем принять. Это до чего ж хорошо, что наконец-то наш, русский приехал, а то сплошь Рафики, Хачики, да Салямы с Алейкумом, - отводя глаза, затараторил Вересков. Кстати, как устроился? Все ли есть? Проживание в гостинице оплатим, я команду бухгалтерии сейчас дам, и рыбки, знаешь, всякой, велю организовать. А вечером в баньку, в нашу поморскую, таких мало где осталось. Я слышал, ты со своей приехал, а зря. Оставь ее, пусть вечерок поскучает, а я наших захвачу, комсомолочек. Одна наша двух любых стоит. Каждая поперек этого стола шире, а волосы распустит - и платья не надо, все до пяток закрывает.
- Могу я встретиться с директором? - спросил Горлов.
- Директор в отъезде.
- А главный инженер или главный технолог?
- Оба отъехали. Совсем недавно и до завтра не будут.
- Тогда проводите в отдел главного технолога, - Горлов раздраженно повысил голос.
- Не могу, это на территории, туда допуск нужен по второй форме!
Допуск у Горлова был, но говорить об этом было бесполезно. Вересков врал! Врал внаглую и даже не старался, чтобы выглядело правдиво. Горлов знал, что заказ-наряд был со всеми согласован, утвержден в министерстве и две недели назад отправлен спецпочтой в Северодвинск. Однако работа не была включена в план и, следовательно, была для завода необязательной: хочу делаю, не хочу - не делаю. И он понимал, что заводчанам связываться с разделкой БПЛ** тягомотно и невыгодно - потолки утвержденных расценок на демонтаж вооружений были смехотворны малы, а людей и производственных мощностей, как всегда не хватало даже на плановые работы. Горлов наконец догадался, что Вересков просто валяет дурака, стараясь не упустить лакомый кусок. Судя по всему, руководство завода и не собиралось разделывать пароход, тем более в договоренные сроки. С другой стороны выпускать из рук несколько вагонов с дефицитными продуктами тоже не хотелось, вот Вересков и старался.
"Они и не собираются работать с БПЛ! На худой случай могут заволокитить - то одного нет, то другого, приезжайте в следующем квартале или через год. Поэтому и перевели деньги: оплаченный и сгруженный продукт обратно не заберешь. Ведь знают гады, что заплатили за продукты в два-три раза меньше, чем мы", - наконец догадался Горлов, и ему захотелось крепко, без лишних слов врезать в улыбчивую морду сидящего напротив снабженца. Горлов знал, что проставленные в договоре цены были намного ниже закупочных, но это и было самым важным, нигде не записанным, условием сделки, о котором Цветков напрямую договаривался с директором завода, специально для этого летавшим в Сочи.
- От вас, Николай Афанасьич, можно в Ленинград позвонить? - делая вид, что со всем согласен, подобострастно спросил Горлов.
- Почему же нельзя? Можно! Пойдем в кабинет к начальнику, он сейчас в командировке, там прямой выход на Москву, а то с местного хрен дозвонишься, - обрадовался Вересков.
Кабинет начальника располагался в конце коридора и был отделан по высшему разряду - облицованные пластиком под дуб стены, высокая, до потолка прибалтийская стенка и портрет Ленина, сложенный мозаикой из кусочков дерева.
- Располагайся, как дома, звони без стеснения, - с довольным видом говорил Вересков, вытягивая с приставного столика один из телефонов. Садись, говори, потом обедать пойдем.
- Подождите, я быстро, - сказал Горлов, набирая телефон магазина. Соединилось тут же, и по голосу он узнал своего товароведа.
- Сергей Михайлович, срочно свяжитесь с Краснодаром, пусть телеграммой отобьют переадресовку вагонов из Мурманска и Северодвинска в Ленинград на нашу контору. Приготовьте транспорт, грузчиков, место на складе и договоритесь с нашими железнодорожниками, чтобы не тянули, иначе продукты попортим, выйдет себе дороже. Если не найдете Цветкова, пусть кто-нибудь другой оформит, там есть люди, - четко продиктовал Горлов, и повесив трубку кивнул ничего не понявшему Верескову.
- Все, Николай Афанасьич, давай прощаться. Вижу, что с Хачиками и Рафиками ты работать умеешь, а с русскими людьми не научился. Но, какие твои годы, все у тебя впереди. Годик-другой послужишь кладовщиком, потом до завсклада дотянешься, а если научишься и проявишь себя положительно: тогда, конечно, тогда посмотрим, - разглядев в оторопевшем лице Верескова признак понимания того, что он говорит, Горлов открыл перед его глазами свое удостоверение. - Ты ведь даже не знаешь, кому обязан за науку жизни. Читай внимательно и запоминай, а я через два дня буду в твоем министерстве и настоятельно посоветую, как тебя употребить, использовать с пользой для дела и сообразно с твоей необыкновенной деловитости.
- Запомнил? - спросил Горлов, убирая удостоверение во внутренний карман пиджака.
- Запомнил. Вы - Горлов Борис Петрович, главный конструктор министерства оборонной промышленности. Извините, я же не знал... мне сказали, что мне сказали, я и ... - вдруг охрипшим голосом, вымолвил Вересков, от волнения перепутавший должность Горлова.
"Главный конструктор Миноборонпрома СССР! Звучит гордо", - ухмыльнулся про себя Горлов и, на ходу застегивая пальто - он так и не успел его снять - вышел на улицу.
- Подождите, сейчас Васильич подъедет, я его на заправку отпустил. Буквально через пять минут подъедет, - Вересков семенил сзади и даже попробовал схватить за рукав.
- Не маленький, доберусь, - стряхнув его руку, буркнул Горлов и сильно хлопнул дверью.
4.9 ТЕХНОЛОГИЯ - ВСЕМУ ГОЛОВА
Завод располагался в километрах в пяти от Северодвинска и, отчитывая Верескова, Горлов не подумал, как будет добираться до гостиницы, и что делать дальше. Поначалу он не чувствовал холода и даже размотал шарф. Но мороз понемногу подбирался, и первыми заледенели ноги. Его австрийские ботинки были модными и удобными, но только назывались зимними. Дома, в Ленинграде, где недолго пройти от парадной до машины - одно дело, а здесь байковая подкладка под тонкой кожей согревала не больше, чем летние тапочки.
Между тем, дорога казалась нескончаемой, она извивалась между двумя железными заборами, ровно окрашенными зеленой краской с красными звездами в середине каждой секции. Изнутри к бетонным столбам забора были приделаны загнутые буквой "Г" штыри арматуры, а между ними провисала ржавая колючая проволока. Вдоль заборов торчали вышки с неподвижными часовыми. Закутанные в тулупы, с подвязанными под подбородками шапками-ушанками солдаты издали казались неживыми, но, проходя близко, Горлов видел, как они провожают его взглядом. Больше смотреть было не на что, только изгаженная машинами неровная колея стлалась, сколько хватало глазу.
Горлов шел почти полчаса, но ни одной попутной машины так и не попалось. Горячка и злость давно отошли. Он с ужасом вспоминал разговор с Вересковым, понимая, что сделка с продажей корабля провалена, он сам обрубил все концы так, что договориться с заводом теперь абсолютно невозможно.
Каким бы мелким человеком в заводской табели о рангах не был Вересков, но он непременно доложит начальству: себя приукрасит, а Горлова выставит совершенным хамом и дебоширом. Страх, безошибочно проявившийся на лице снабженца, когда тот увидел горловское удостоверение и понял, что кубанские продукты ему не достанутся, скоро пройдет. И угрозы, доставившие Горлову большое удовольствие - не больше, чем пустой звук. В лучшем случае Вересков часик-другой отпереживает, а потом плюнет и забудет.
Деньги конечно придется заводу вернуть, но это даже не полбеды. За то время, пока будут обмениваться взаимными претензиями и обвинениями, можно успеть реализовать продукты за приличную цену. Правда, Горлов не знал, как быстро распродать два вагона с сырокопченой колбасой, краснодарским чаем, вином, овощными консервами и еще черт знает с чем. Для его магазина продуктов было слишком много, а срок реализации ограничен.
"Посажу Сергея Михайловича на телефон, чтобы обзвонил друзей и приятелей, как-нибудь эту чертову колбасу раскидаем", - успокоил себя Горлов, но, решив одну проблему, тут же вспомнил о другой: корабль должен уплыть в июле, уплыть со снятым вооружением и всеми необходимыми документами. Конечно, любой судостроительный завод в Ленинграде смог бы сделать все необходимое и даже уложиться в нужные сроки, но выбить в Москве еще один заказ-наряд, добиться разрешения на переход уже сактированного корабля вокруг всей Европы? Это было из области фантастики, абсолютно нереально, как розовые грезы в девичьих сновидениях.
Поблизости, правда, был еще один завод - в Североморске, куда Горлов раньше ездил в командировки. Но там не работали с большими надводными судами, и вряд ли имелось подходящее оборудование. Правда, тот завод подчинялся не Москве, а находился в непосредственном подчинении Штаба Северного флота.
"Вряд ли удастся, но попробовать нужно. Другого выхода нет - надо ехать в Мурманск, иначе пропали, погорим. Погорим, как швед под Полтавой", - мрачно думал Горлов, заставляя себя идти быстрее.
Он пробовал бежать, оскальзываясь на сбитом шинами снегу. Стало теплее, но долго он не выдержал - стал задыхаться, и тело налилось тяжестью.
Наконец заборы кончились, и дорога заюлила между низкими сопками. На открытом пространстве встречный ветер выхлестал остатки тепла из-под одежды. "Останавливаться нельзя, иначе совсем замерзну. Вот дурость-то какая - замерзнуть между городом и заводом, в двух шагах от цехов, где в тепле работают люди!" - думал Горлов.
Чтобы отвлечься, он стал думать, как объяснить Ларисе их внезапный отъезд. Брать ее в Мурманск было глупо, придется сегодня же отправлять ее в Ленинград. Но для этого еще нужно выбраться из Северодвинска. Пропуска ни у него, ни у нее не было, и Горлов не знал, пропустят ли их через КПП. Пропуска проверяли при въезде на закрытую территорию, но бывало, что останавливали и выезжающих. Обычно пропуск Горлову не требовался, его привозили и увозили военным транспортом. В редких случаях, когда он добирался сам, пропуск заменяли командировочное удостоверение и предписание режимно-секретного отдела. Но сейчас командировочный бланк был бесполезен на нем не было отметок завода о прибытии и убытии.
"Влип!" - подумал Горлов, представив, что будет, если их с Ларисой задержат на КПП. В комендатуре придется писать объяснения, потом особисты будут запрашивать Ленинград, выяснять как и почему Лариса оказалась с ним. В конце обязательно сообщат на работу - и ему, и ей, а разбирательство затянется дней на пять, не меньше, и на это время их, наверняка посадят в КПЗ.
Представив Ларису в холодной камере, Горлов задохнулся и почувствовал, как под шапкой выступил липкий пот. Положение было не только безнадежным, но и почти безвыходным. Был только один способ избежать неприятностей: возвратиться на завод, отметить там командировку и, погасив предписание в спецотделе, достать заводскую машину, чтобы вывезти Ларису в Архангельск.
Передохнув, Горлов пошел назад. Теперь ветер дул в спину, и идти стало легче. Вскоре за поворотом открылся забор со сторожевыми вышками, и Горлов увидел ехавшую навстречу легковую машину. Проезжая мимо, черная "Волга" с военными номерами, замедлила ход, развернулась и остановилась перед Горловым.
- Вы Борис Петрович Горлов? - выглянув из приоткрытой дверцы, вежливо спросил молодой, не старше двадцати пяти, кап-лей*.
- С утра был я, - неловко пошутил Горлов.
- Главный инженер за вами вслед послал, просил извиниться за неувязочку, а дальше он сам все объяснит. Садитесь, пожалуйста. Яков Андреевич приказал, чтобы я без вас не возвращался.
В салоне было тепло, даже жарко, но Горлова знобило так, что стучали зубы, и он не мог согреться почти до конца дороги.
- Ну и холод у вас, - все еще дрожа, еле выговорил он.
- Все ж таки Север, хоть и не совсем Крайний. Я раньше на Новой Земле служил - вот там холод, так это холод - белые медведи, случалось, насмерть замерзали! - обернувшись с переднего сиденья, улыбнулся кап-лей
Машина проехала под шлагбаумом и без остановки миновала заранее распахнутые ворота. Солдат в тулупе, валенках и черной, морской ушанке, неловко вытянувшись, отдал честь. Выходя из машины, Горлов поскользнулся и чуть было не упал.
- Сюда, на второй этаж, - осторожно поддержав его за локоть, показал моряк.
- Надо бы командировку отметить и учесть предписание, - вспомнив об отъезде, заметил Горлов.
- Не беспокойтесь, в приемной организуют, - проходя мимо стоявшего в дверях постового, кап-лей кивнул в сторону Горлова: "Со мной, к главному инженеру!"
Только выпив две рюмки запотевшей, из холодильника водки, Горлов пришел в себя и смог сосредоточиться.
- Директор поручил встретить вас заместителю по общим вопросам, тот наслушался речей со Съезда, испугался до, извините, обсирания штанов и решил до приезда директора - помните, как у Райкина? - запустить вас на дурочку: дескать, спущу вопрос в ОРС, а там видно будет. Что получилось дальше, вы сами знаете, - говорил главный инженер, подливая Горлову еще водки.
- Спасибо, хватит, - Горлов накрыл рюмку ладонью. - Дело не сделал, по дороге чуть не обморозился. Ко всем неприятностям не хватает только на четвереньках от вас выползти.
- Буду откровенным: после истерик на Съезде, связанных с АНТ'ом**, директор, сами понимаете, пребывает в некоторой растерянности. И если бы приехали не вы, а кто-то другой, не из нашей системы, вопрос, думаю мог быть закрыт капитально.
"Он, видимо, не в курсе, что директор, свой кусок уже получил и рассчитывает на большее", - подумал Горлов.
Я почему так уверенно говорю? - помолчав, продолжил главный инженер. Пока вы меряли строевым шагом нашу тундру, я связался с директором - он на три дня выехал в Мурманск - и, доложив о вашем приезде, высказал свои соображения.
- Да и нет не говорите, черное белым не называйте, - пошутил Горлов, чувствуя, что главный инженер не лукавит.
- Не совсем так. Я уверен, что вы затеяли хорошее и нужное дело. Миллионы тонн ржавого хлама громоздятся вдоль всего нашего побережья, и никто пальцем не пошевелит, чтобы разгрести эту всесоюзную помойку. Нельзя, понимаешь, и никаких гвоздей! А ведь эта проблема требует решения и по своей сути тянет на общесоюзный уровень. Ваши предложения поддерживают всюду: и в Штабе Флота, и в Главкомате ВМФ а больше всех заинтересован, не буду скрывать, наш завод!
- Почему заводу больше всех надо? Зачем вам мелочевкой вроде демонтажных работ и разделки вооружения заниматься, тем более, что работа сверхплановая? - удивился Горлов.
- Ситуация меняется. Раньше одна забота была: чтобы план был поменьше. А теперь надвигается другая: где найти заказчика и заказы, чтобы мощности загрузить и вовремя платить людям зарплату. Этот год мы еще продержимся на прежних объемах, а на будущий нас уже предупредили: госзаказ будет не больше семидесяти процентов, остальное ищите сами. Делайте, говорят, что хотите, хоть ночные горшки штампуйте, но чтобы объемы в денежном выражении были на уровне от достигнутого. Вот поэтому мы в вас больше всех и нуждаемся. Если все пойдет, как надо, мы на вашем заказе отработаем всю технологическую цепочку, причем за ваши деньги! И в следующем году будем готовы разделать не одно, а шесть-восемь судов. Этого добра лет на пять хватит!
- Так в чем вопрос, Яков Андреевич? Давайте за работу браться! Как Лигачев говорил: "Чертовски, товарищи, хочется поработать, - сказал Горлов, не ожидавший такого поворота событий.
- Хочется-то хочется, но боязно. Если какой-нибудь дурак в Москве подаст дело, как с АНТ'ом, головы полетят. Никто из руководства не усидит, всех за ворота и без выходного пособия. Думаю надо подождать!
- Но заказ-наряд выписан на второй квартал, - возразил Горлов.
- Заказ-наряд пролонгируем* до конца года, это мы берем на себя, обещал главный инженер.
- А контракт с иностранным покупателем? Как быть с ним? Ведь мы не кооператив, а совместное предприятие, и гарантии по нашим обязательствам взяли на себя иностранные партнеры, - возразил Горлов.
- Надо договариваться о перенесении сроков! Другого пути не вижу. В конце концов поставьте себя на мое место: стали бы вы рисковать в сложившейся ситуации, когда любой дурак, который захочет выслужиться или набрать политический капитал, сможет раздуть из нашей работы что-то наподобие дела АНТ'а в Северном, так сказать, исполнении?
Горлов понимал опасения главного инженера и на его месте, наверняка, рассуждал бы также. И в Мурманск ехать бесполезно - никто из военных не станет ввязываться в ставшую опасной историю. Но от этого не было легче, разве что осложнений с отъездом удалось избежать. Он долго молчал, пытаясь придумать, как переубедить собеседника, и выход вдруг обозначился сам собой.
"Как же я раньше не додумался" - мелькнуло у Горлова и, подавшись вперед, он спросил:
- А собственно чем вы сейчас, подчеркиваю - сейчас, рискуете? - и, заметив недоумение собеседника, сам же ответил - До тех пор, пока корабль не отдаст концы от вашей причальной стенки - абсолютно ничем!
- Я же все подробно объяснил, и надеялся, вы поймете. Или я ошибался? Что вы предлагаете конкретно? - раздраженно бросил главный инженер.
- Когда начнется навигация? - стараясь выиграть время, спросил Горлов, чувствуя, что сможет убедить главного инженера, только нужно додумать пару самых убойных доводов.
- С ледокольной проводкой и без особых хлопот - недели через три, а так - от погоды зависит, но не позже двадцатых чисел мая, - безразлично ответил главный инженер.
- Ледокольная проводка - не для нас. Нам как раз и нужно, чтобы до конца мая корабль не выходил из Мурманска. Посмотрите внимательно, Яков Андреевич, обозначен ли заказчик в ваших документах? - не показывая, как волнуется, заговорил Горлов.
- Из всех документов - только заказ-наряд и договор с вами, - полистав бумаги, ответил главный инженер.
- Отложим договор в сторону, тем более, что вами он еще не подписан, загляните в заказ-наряд, - попросил Горлов, и по тому, как главный инженер вертит испещренную сокращениями, подписями и печатями картонку, понял что тот не может найти нужную позицию.
- Смотрите седьмую графу сверху, - подсказал Горлов и, перегнувшись через стол, указал пальцем. - Видите литеру "СЗ/ФРНиТ"? Значит, в нашу с вам работу заложено финансирование из средств стороннего заказчика и заводского фонда развития науки и техники.
- Не пойму, какая вам от этого польза?
- Польза в том, что вы уже можете начинать работать, и никто вам слова плохого не скажет, - уверенно сказал Горлов. - При обычном порядке вы должны ждать прихода корабля, чтобы сличить наличие с судовыми спецификациями, по факту - актировать. Потом составляется ведомость демонтируемых узлов, и только после этого можно начинать разработку технологической документацию, включая нормоконтроль и все прочее. Меньше, чем за два квартала, работу не начать - поправьте, если в чем-то ошибся.
- Вроде, все правильно, - главный инженер ничего нового для себя не услышал, но было видно что, заинтересовался, ожидая дальнейшего.
- Я предлагаю пока забыть про наш договор, отложить его под сукно и забыть, будто его и не было. Суть в том, что вы можете начать пооперационную разработку технологии за счет заводского эф-эр-эн-и-тэ. Я знаю, что суда этой серии проходили капремонт у вас на заводе, и в архивах, наверняка, сохранились полные комплекты всей документации.
- И что дальше? - зевнув, недоверчиво спросил главный инженер.
- За оставшиеся до начала навигации два с половиной месяца мы должны полностью подготовить людей, оснастку и - самое важное - продумать такую организацию работы, чтобы за две, максимум за три недели полностью очистить судно. График работ составляем из расчета трехсменной загрузки - без выходных! Расчет с рабочими беру на себя - за двойную зарплату и премию будут вкалывать лучше негров на плантации. БПЛ ошвартуется здесь в начале июня, если мы сразу, без раскачки начинаем демонтаж, то к началу июля все закончим.
- Не пойму, Борис Петрович, что это в принципе меняет? Если по-старому, то головы полетят в четвертом квартале, а если по-вашему - так еще до конца текущего, - разочарованно вздохнул главный инженер.
- Мы выигрываем время! - наступил самый важный момент разговора, и Горлов старался говорить, как можно, уверенней. - Вот увидите: к лету об истории с АНТ'ом все напрочь забудут, наверху другие сморчки вылезут, о нашем пароходе никто шуметь не станет, а если зашумят, то загодя и в нашу пользу: дескать, все говорят об экологии, но никто ничего не делает, а бюрократы тем временем травят наши моря и океаны ржавчиной, соляркой и солями тяжелых металлов. Вы же сами говорили, что проблема дозрела до всесоюзного звучания, и я с вами совершенно согласен. Статьи в газетах организовать несложно, было бы желание. Вы себя не узнаете, таким героем изобразят!
- Звучит убедительно, но вдруг ситуация повернется в другую сторону?
- Тогда судно из Мурманска не выйдет, а наше совместное предприятие пустит один большой пузырь из морской глубины.
- А мы, стало быть, потратим наши средства и останемся с носом. Ваш риск сулит прибыль, а что мы будем иметь в худшем варианте?
- Завтра я разгружаю вагон на ваш склад. В счет высланных заводом денег мы до середины апреля отгружаем еще один и разбегаемся в разные стороны. Окупит это работу отделов?
- Окупит-то окупит, но... надо обдумать.
- Яков Андреевич, завтра железнодорожники получат телеграмму о переадресовке вагона и моя доверенность потеряет силу. Поэтому разгружать надо сегодня. Решайте сейчас, - сказал Горлов.
Главный инженер замолчал, сосредоточенно листая договор.
- Выходит, вы отдаете продукты под мое честное слово? - будто невзначай спросил он.
- Выходит, так, - тихо ответил Горлов.
- Не годится, не по-людски, - главный инженер неожиданно взял со стола перьевую авторучку и, размашисто, с нажимом подписавшись, протянул договор. - Печати здесь нет, юридической силы договор не имеет, но моя подпись стоит. Если пойдем ко дну, так вместе.
- Давайте за то, чтобы выплыть, - сказал Горлов, показывая на пустые рюмки. - Как отец говорил, мы на лед, а рыба под лед!
- Наталья Петровна, скажите Верескову, чтобы срочно готовил транспорт на станцию, он знает, - повернувшись к стоявшему сбоку микрофону, велел главный инженер. - И еще, подождите ...
- Вы где остановились? - прикрыв микрофон, спросил он.
- В гостинице, - пожав плечами, ответил Горлов.
- Ясно! Наталья Петровна, распорядитесь, пусть оборудуют для нашего гостя директорский домик, чтобы все было в порядке.
- Тут на берегу мы соорудили базу отдыха, в городе дворянским гнездом называют. После станции забирайте вещи, грузите подругу и туда! - разливая водку, главный инженер подмигнул Горлову и с ехидцей улыбнулся.
- Это, это - жена, - покраснев, промямлил Горлов.
- Эх, Борис Петрович, давно работаешь, и, вроде, не последний человек в нашей системе, а ерунду лепишь. Нежели мне не доложили, кто с тобой приехал: Волконицкая Лариса Вадимовна, русская, беспартийная, 1952 года рождения, замужем, имеет сына. Продолжать?
- Не стоит!
- И я так думаю. Сам пока не видел, но наши спецзнатоки божатся, что сказочной красоты твоя Лариса Вадимовна. Так давай, за то, чтобы мы выплыли, а рыба подо льдом осталась. Но вся в наших сетях! - воскликнул главный инженер, подняв рюмку.
4.10. НАД БЕЛОМОРЬЕМ ВЬЮГА ВЕЕТ
Горлов добрался до гостиницы только поздно ночью. Лариса крепко спала, укрывшись четырьмя одеялами - всеми, что были в номере. Спросонья она не понимала, что от нее хотят, но потом собралась за двадцать минут и снова заснула, едва машина тронулась с места. Как только выехали из города, водитель включил дальний свет, дорога и все впереди ослепили невероятной белизной, но чуть в сторону было непроглядно черно, и в неплотно пригнанном стекле тонко высвистывал ледяной ветер. Добирались чуть больше получаса, водитель зашел первым, включил свет в просторном, высоком зале и показал лестницу напротив входа.
- Спальни и душ на втором этаже, кухня - на первом, там ужинать все приготовлено, только согреть. Камин зажечь?
- Не надо камин, ничего не надо, уже три часа, спокойной ночи сказала Лариса и, не посмотрев на Горлова, пошла наверх. Она не проснулась, когда он лег рядом, только тесно прижалась. Ему захотелось обнять ее, но вдруг навалилась такая усталость, что было лень пошевелиться.
Горлов спал до восьми, но встал отдохнувшим и бодрым. Оставив Ларисе записку, что позвонит позже, он наскоро побрился и, не позавтракав, вышел на улицу, где уже стояла присланная за ним машина.
На заводе его уже ждали. Заместитель главного технолога, попросивший называть его просто Валерой, был не по годам серьезен и, судя по короткой беседе, успел вникнуть в предстоящую работу.
- Вам выделили сектор в составе восьми человек. Ребята в секторе работающие, за месяц-полтора управимся.
Горлову послышалось "работящие", он не был уверен и переспросил.
- Работящие - не значит работающие! Над работящими начальник нужен, а иногда и, как говорится, меры административного принуждения. А работающие совсем другое дело, вы, Борис Петрович, сами убедитесь, - сказал Валера, разворачивая чертеж общего вида, где уже были выделены зоны основных демонтажных работ. Приглядевшись, Горлов заметил, что на чертеже стояла литера "О" и, перелистав один из томов, убедился, что техдокументация относилась не к серийному изделию, а к головному образцу. Получить ее можно было только на заводе-изготовителе*, где строился корабль.
- Откуда комплект КТД? - спросил он.
- Сам в Ленинград ездил, - ответил инженер.
- Давно?
- Недели три. Там в КБ у меня приятелей пруд пруди, конечно помогли, иначе ни за что б не достал.
- А зачем лишние хлопоты? Разве мало вашего собственного комплекта? Ведь последний раз судно ремонтировалось на вашем заводе? - удивился Горлов.
- В этом комплекте есть все изменения, внесенные с момента спуска на воду, в том числе данные о ремонтах и модернизациях. За тридцать лет дважды заменялись оружейные БЧ* и вся радиоэлектроника, года два назад поставили вашу "эс-эмку"**...
Горлову было приятно услышать про свою первую разработку, запущенную в крупносерийное производство и поставленную на вооружение ВМФ. Он вспомнил, сколько было тогда хлопот, и как он волновался перед государственными испытаниями - их решили проводить на Каспийской флотилии. В открытое море отогнали старую баржу, дождались хорошего шторма, и ночью председатель Госкомиссии лично нажал кнопку пуска. Надобности в его присутствии на сторожевике никакой, конечно, не было, да и большинство членов комиссии, включая двух флотских адмиралов, в это время преспокойно выпивали в пансионате "Махачкала", но такая была традиция - нажимать на кнопку должен был только председатель Госкомиссии - никто другой.
- Мы делали ремонт последними и в основном занимались корпусными работами и по мелочам - другим "железом", - продолжал Валера. Радиоэлектронику не трогали, ни одного документа, даже текстового на эту часть нас нет, а в ней несколько килограммов серебра с золотом. Блоки без документации в аффинаж*** не примут, стало быть, не удастся закрыть ведомость содержания драгметаллов, и акты готовности никто не подпишет. Вообще, это у нас самое узкое место: электронщиков на заводе - раз, два и обчелся, а те, что есть, во-первых, загружены, а, во-вторых, будут в лучшем случае год ковыряться. Нам без вашей помощи самим не справиться, я вас, Борис Петрович, заранее предупреждаю.
- Пожалуй, так, - согласился Горлов, понимая, что эта проблема наверняка не будет последней. Он подумал, что хорошо бы передать эту работу его сотрудникам и оформить оплату через какой-нибудь кооператив, даже можно создать его специально. Непонятно только, как преодолеть трудности, связанные с секретностью.
Аккуратно сложив документацию в спецчемодан и сверив по описи, Валера капнул заранее нагретый сургуч на скреплявшие запор тесемки - с незапамятных времен их называли "сбоку-бантиками" - сверху ловко приплюснул металлическую бляшку личной печати и с досадой пожаловался:
- Первый отдел в другом здании, и, чтобы передать любую бумажонку, пусть даже в соседнюю комнату, приходится переть через весь двор. Представляете - в мороз под тридцать, да еще с ветром? Поэтому оформим передачу КТД в сектор, начальник - нормальный мужик - учтет документы на себя и будет вам выдавать, что потребуется. Одно только неудобство - вам придется работать в общей комнате.
- Ничего, перетерплю, - пожал плечами Горлов.
В спецотделе их ждал начальник сектора, в котором предстояло работать. Пока Валера сдавал, а тот скрупулезно проверяя количество страниц, принимал документацию, Горлов успел оформить предписание и сдал справку о допуске*.
После его познакомили с сотрудниками сектора, и до конца рабочего дня Горлов разбирался с чертежами, прикидывая кому поручить отрабатывать тот или иной участок. Только когда дежурный стал запирать и опечатывать рабочую комнату, он вспомнил, что так и не позвонил Ларисе.
Чувствуя себя виноватым, он с опаской вошел в отведенный им дом.
В зале полыхал камин, перед ним сидела Лариса, и возле кресла стояла почти пустая бутылка. Горлов поднял ее и посмотрел этикетку - это было то вино, которое при нем выгружали из вагона.
- Недавно привезли кучу всякой еды, и я, тебя не дождавшись, не утерпела, - обняв его за шею, сказала Лариса. - Ты не сердишься? Мне дали валенки с тулупом, и я почти весь день гуляла. Здесь так тихо, и так хорошо, и оказалось, что море рядом, но все подо льдом, а у берега огромные торосы, почему-то зеленые... нет зеленоватые. И, подумав, я поверила, что ты будешь замечательным советским руководителем, красой и гордостью обновленной и подлинно демократической Советской власти.
- Господи, откуда ты набралась этой чепухи? - обрадовавшись, что она не сердится, спросил Горлов.
- По телевизору показывали Съезд народных депутатов, я хотела переключить, но здесь ловится только первая программа. Пришлось посмотреть на торжество ленинского курса реформ, на разгул сионизма и народовластия и, как Горбачев принимал присягу.
- Зачем ему присяга?
- Ты разве не знаешь, что Горбачева избрали Президентом СССР? Сразу видно, что ты не охвачен системой партийного просвещения и поставил себя вне кипучей созидательной работы советского народа. Но это не помешает тебе стать министром.
- Почему же?
- Ты почти доказал, что твои слова не расходятся с делом. Даже в этом захолустье, ты обеспечил свое население хорошим, натуральным вином.
- Ты - мое население?
- Не спорь: я - твое любимое население! И в отношении меня необходимо выполнить последние пункты твоей замечательной политической программы...
- Какие?
- Прежде, чем разрешить женщине разговаривать, следует уложить ее в постель. Милый, разве ты не помнишь?
* * *
Несколько лет спустя Горлов задумался над простым вопросом: был ли он счастлив? И почти сразу вспомнил заснеженные сопки, неоглядный ледяной простор застывшего моря и яркий, пронзительный свет холодного северного солнца. Их двухэтажный дом стоял в стороне от других строений заводской базы отдыха. По случаю весенних каникул там было полно детей, но вечером, когда Горлов возвращался с завода, вокруг уже никого не было. Горячую еду приносили из кухни, холодильник был забит разными деликатесами, а в углу стояли два ящика полусухого "Цимлянского".
Каждый вечер к его приходу в зале горел камин, они неторопливо ужинали, а после гуляли по расчищенным от снега, уютно освещенным дорожкам, доходили до берега, но дальше было темно, и они возвращались к теплу догорающего очага.
О чем они разговаривали? Горлов не мог вспомнить ничего, кроме историй про летавшую лучше всех чайку по имени Ливингстон, которые каждый вечер пересказывала Лариса. Он сам так и не смог прочитать ее любимую книгу - ему было скучно - но слушать было интересно.
- Вчера мы остановились на том месте, когда чайка Джонатан Ливингстон ударился о скалу и подумал, что умер, - говорила она, а Горлов смеялся и называл ее советской Шахерезадой.
- В твоей книге имеется серьезное упущение, а именно: главная чайка все время рассуждает о любви, но все птицы являются особями мужского пола и ни одной - женского. Просвещенный читатель может заподозрить, что идет речь о сознательном разрушении нравственности советских людей посредством пропаганды особо извращенной формы гомосексуализма - птичьей! - подшучивал Горлов, и Лариса сердилась, выговаривая ему, что он ничего не понимает в литературе, и подробно объясняла смысл каждого эпизода.
В воскресенье он разрешил закрепленным за ним сотрудникам не выходить на работу, и весь день провел вдвоем с Ларисой. К полудню потеплело, они долго катались на лыжах, пообедав, поднялись в спальню, вскоре заснули, лицом к лицу, крепко обнимая друг друга, а пробуждение было острым и радостным. Потом долго топили маленькую дровяную баню и пили кисло-сладкое "Цимлянское".
Утром в понедельник Горлов решил, что на заводе ему больше нечего делать. Каждому технологу были переданы пооперационые карты монтажных и ремонтных работ по всем боевым постам, в которых было скрупулезно расписан процесс монтажа всего вооружения. Работа заключалась в том, чтобы переписать карты заново и наоборот: вместо затяжки какого-нибудь болта следовало записать его снятие.
Судя по предварительным результатам, затруднений возникнуть не должно вплоть до передачи демонтажной документации на нормоконтроль. Горлов знал, что согласование и утверждение расценок всегда требовали много времени и нервов, но рассчитывал на помощь Славы Лахарева - нормы и зарплата были его стихией. Нерешенным остался только вопрос с драгметаллами. Было ясно, что одному заводу с демонтажем радиоэлектронных систем ни за что не справиться, но Горлов решил отложить эту проблему до возвращения в Ленинград.
Он рассчитывал денек-другой отдохнуть, но после обеда ему принесли телеграмму.
СРОЧНАЯ ЗПТ НАРОЧНЫМ
СЕВЕРОДВИНСК АРХАНГЕЛЬСКОЙ П/Я А-2862
РУКОВОДИТЕЛЮ ПРОЕКТА ГОРЛОВУ
ИЗ КРАСНОДАРА ФИЛИАЛ П/Я В-3840
ПРЕДЛАГАЮ СРОЧНО ПРИБЫТЬ ДОКЛАДА ХОДЕ РЕАЛИЗАЦИИ ПРОЕКТА "ТРАНЗИТ" ТЧК ВАШИМ РУКОВОДСТВОМ КОМАНДИРОВКА СОГЛАСОВАНА ТЧК АВИАБИЛЕТ ЗАБРОНИРОВАН ВАШЕ ИМЯ ВЫЛЕТОМ ПУЛКОВО ДВАДЦАТОЕ МАРТА ТЧК ГЛАВНЫЙ ИНЖЕНЕР ЦВЕТКОВ
"Вот прохиндей!" - Горлов восхитился цветковской предусмотрительностью: телеграмма из Краснодарского филиала, главным инженером которого Цветков уже давно не работал, выглядела настолько убедительно, что ему немедленно выделили машину и обещали устроить билеты в Ленинград через Архангельский Обком.
- А, ведь, плохо получилось, Борис Петрович, - прощаясь, огорченно сказал Валера. - Работать, работали, а с коллективом и не пообщались. Так не годится, так у нас не принято, даже не провожаем вас, как положено.
- Скоро вернусь, наверстаем, - обещал Горлов. - Вы только сделайте, о чем договорились, а за мной не задержится.
Лариса умела собираться быстро, и через час они выехали из Северодвинска. Уже подъезжая к Архангельску она вдруг повернулась к Горлову и воскликнула:
- Чуть не забыла рассказать. Похоже, твой Рубашкин оказался прав - по телевизору передали, что на выборах в Москве и Ленинграде победили демократы. У них подавляющее большинство голосов в Ленсовете и в Моссовете.
- Значит быть мне председателем горисполкома, от судьбы не уйдешь, засмеялся Горлов и поцеловал ее в щеку.
4.11 ОТЩЕПЕНЦА - НА ЧИСТУЮ ВОДУ!
Лариса просила подняться, чтобы посмотреть, как закончили ремонт, но Горлов торопился и решил сразу же ехать на работу.
- Ну и ладно, - обиделась Лариса, - ни в какой Краснодар я с тобой не полечу. Очень надо торчать одной в чужом городе. Думаешь, у меня своих дел мало? Через неделю отпуск кончается.
- Ты может и не полетишь, а мы полетим - успокоил ее Горлов, обязательно полетим. Вместе: ты и я.
Он сказал ей почти то же, что и она, когда предлагала ему лететь с ней в Мурманск и, взглянув на нее, увидел, что она улыбнулась:
- Слабая женщина всего один раз не устояла, и теперь ты всю жизнь будешь этим пользоваться?
- Две жизни, - сказал Горлов, - одну на этом свете, другую - на том.
Она едва заметно улыбнулась и кивнула: "Ну, пока!", а Горлов помахал рукой и, когда машина тронулась, обернулся назад, глядя, как она входит в парадную.
- Вы не беспокойтесь, Борис Петрович, там все в порядке, я даже стиральную машину подключил и вызвал мастера, чтобы приделал антенну к телевизору. Пришлось немного добавить из своих, - осторожно выруливая на Московский проспект, сказал Володя. - Куда едем? Домой, в контору или в Объединение?
- В Объединение! - не раздумывая, велел Горлов. - Потом быстро съездишь в Пулково выкупить билеты и сразу обратно. Держи деньги, включая компенсацию твоих расходов, премиальные и за все прочее.
- За что премиальные?
- За подключение стиральной машины, установку антенны и вообще - за образцовое выполнение.
- Вы же не видели!
- Так ты мне сказал, - засмеялся Горлов. - Кстати, жениться не надумал?
- С какого вдруг бантика? Я еще погуляю!
- Лариса боялась, что ты девчонок сглазишь, которые у нее штукатурили. Говорила, что очень симпатичные.
- Одна очень классная, которая Марина. Я с ней вечером в кино пойду, на "Маленькую Веру".
- Это же старая картина, - удивился Горлов.
- Я два раза смотрел! Там здорово - как они в общежитие - помните?
Горлов будто увидел то, о чем говорил Володя: окрашенная серо-зеленым комната сплошь заставлена старыми, с ржавыми сетками кроватями, а в середине по пояс голая героиня фильма подпрыгивает на партнере, а говорят они о какой-то ерунде. Слова забылись, осталось только ощущение убогости и уныния, похожее на гостиницу, куда их сначала поселили в Северодвинске.
- Хочешь "Маленькую Веру" наизусть выучить?
- Марина еще не смотрела, я ей объяснять буду, потом к себе позову, вроде как для обсуждения. Бутылку "Алазани" у Сергея Михайловича выпросил из его запасов. Взял яблок, коробку конфет, ну и так далее.
- Охмуряж собираешься устроить? Смотри, не попорти девочку, Лариса говорила, что совсем молоденькая, - сказал Горлов, удивившись собственному занудству.
- Как же, их попортишь! Эти, из общежития сами кого хочешь испортят. А то? - ухмыльнулся водитель.
Рядом на сиденье лежало несколько читаных газет. Горлов наугад взял одну. Целая страница была занята предвыборными материалами. Проглядев, Горлов, хотел было отложить, но заметил фамилию Лахарева. В заметке говорилось о Пете Рубашкине.
Письмо в редакцию
Уважаемые ленинградцы!
Общественные организации Орденов "Трудового Красного Знамени" и "Октябрьской революции" Научно-производственного объединения "Волна" имени ХХIY Съезда КПСС считают необходимым сообщить избирателям правдивую информацию о кандидате в народные депутаты Ленинградского городского Совета по 99-му округу Калининского района Рубашкине П.А., до недавнего времени работавшему в нашем коллективе.
В отделе кадров Объединения хранятся копия трудовой книжки Рубашкина П.А. и его личное дело. Из записей в этих документах следует, что ему неоднократно объявлялись взыскания, он лишался премий, систематически нарушал трудовую и исполнительскую дисциплину, проявлял халатность и пренебрегал элементарными нормами общественной жизни. Рубашкин цинично и вызывающе уклонялся от выполнения гражданских обязанностей по шефской помощи селу, отказывался работать на закрепленной за нашим предприятием овощной базе, свои интересы ставил выше общественных.
Коллектив применил к Рубашкину все имевшиеся в его распоряжении меры: с ним неоднократно беседовали руководители профсоюзной и партийной организаций, товарищи из вышестоящих и других организаций...
"Интересно, каких других? Видимо, так для скромности обозначили КГБ" подумал Горлов.
... а также ветераны труда и партии, имевшие большой опыт политико-воспитательной работы с трудящимися.
Однако Рубашкину все оказалось не впрок! В конце концов по инициативе администрации он был лишен допуска к работе со спецматериалами и переведен во вспомогательное подразделение, не связанное с выполнением производственных заданий.
Но и там Рубашкин продолжал свою разлагающую деятельность, пытался организовать среди морально неустойчивых сотрудников неформальную группу негативной направленности, во внерабочее время участвовал в антисоветских сборищах, за нарушение общественного порядка неоднократно задерживался милицией. Все это, а также другие нарушения, в числе которых несанкционированное общение с иностранными гражданами, причастными к деятельности зарубежных разведцентров, дали основания заподозрить Рубашкина, в том, что он вступил на путь, ведущий к измене Родине.
Исчерпав все возможные меры, администрация и общественные организации Объединения пришли к единственно возможному в сложившейся ситуации решению: 28 августа 1989 года Рубашкин П.А. был уволен из нашего Краснознаменного Объединения по ст. 33 п. 3 КЗОТ РСФСР* за систематическое, без уважительных причин неисполнение служебных обязанностей.
На таком решении прежде всего настаивали коллективы тех подразделений, где работал Рубашкин П.А., а также все рабочие и служащие, так как своим вызывающим, демонстративным поведением, которое не совместимо моральным обликом советского человека, он настроил против себя всех честных тружеников нашего прославленного Объединения.
Каково же было изумление, когда в коллективе узнали, что какая-то сомнительная организация, именующая себя "Мемориалом", выдвинула Рубашкина П.А. кандидатом в народные депутаты Ленсовета. Это вызвало большое удивление и негодование у сотрудников Объединения. Трудящиеся узнали, что в избирательных документах Рубашкин П.А. назвал себя журналистом и корреспондентом газеты "Вечерний Петербург". Наши товарищи проверили эти сведения. Оказалось, что все это - наглая ложь!
По образованию Рубашкин является инженером, в Ленинградской организации Союза журналистов СССР о нем никто не слышал, а из "Вечерки" прислали официальную справку, из которой следует, что корреспондента Рубашкина П.А. в штате газеты нет и никогда не числился. В действительности, как стало известно из заслуживающих доверия источников, Рубашкин нигде не работает, находится на иждивении у своей жены и, будучи тунеядцем, злоупотребляет спиртными напитками, ведя аморальный образ жизни
Таким образом, отщепенец и самозванец Рубашкин П.А. обманул избирательную комиссию, избирателей Калининского района и всех жителей города-героя Ленинграда.
Считаем, что в соответствии со ст. 36 Закона РСФСР "О выборах народных депутатов городских и местных Советов" необходимо принять меры для отмены решения о выдвижении Рубашкина П.А. кандидатом в народные депутаты. Просим Городскую избирательную комиссию рассматривать наше письмо в качестве официального заявления.
От имени коллектива НПО "Волна"
Председатель Совета трудового коллектива В.А. Федоров
Председатель профкома Ж.В. Прохорова
Председатель Совета Ветеранов,
Герой Социалистического труда Н.И. Ярыгин
Бригадир, член парткома С.Л. Петрачев
Начальник отдела В.А. Лахарев
и другие, всего 368 подписей
В числе подписавших значился и Лахарев - это больше всего возмутило Горлова. Кто-кто, а Слава хорошо знал, что ничего подобного не было, что Рубашкин не тунеядец, он действительно работает в "Вечерке" корреспондентом, правда внештатным. Но самым гадким было то, что письмо было заранее сфабриковано. Видимо, не обошлось и без самой избирательной комиссии - иначе откуда узнали, что написал Петр в своих документах. Горлов подумал, что после такого обращения Горизбирком наверняка снимет Рубашкина с выборов - ничего другого предположить невозможно. Впрочем, Петру досталось не больше, чем другим. Про какого-то Гольца товарищи по работе написали еще хлеще: дескать, он привлекался к уголовной ответственности, сменил десятки мест работы, и отовсюду его выгоняли за безделье и разгильдяйство. И таких писем было много - почти вся страница была заполнена ими. Горлов взглянул на дату - газета вышла в начале прошлой недели, за несколько дней до выборов.
- Сегодняшних нет? - спросил он у водителя.
- Там, сверху "Ленправда", я еще не читал.
Еще не раскрыв газету, Горлов заметил на первой странице короткое сообщение, напечатанное крупным жирным шрифтом:
В ЛЕНИНГРАДСКОЙ ИЗБИРАТЕЛЬНОЙ КОМИССИИ
Как сообщил корреспонденту ЛенТАСС член городской избирательной комиссии тов. В.Я. Гельман, уже можно с уверенностью утверждать, что выборы в Верховный Совет РСФСР, в Ленинградский городской Совет народных депутатов, а также в местные Советы состоялись. Выборы прошли в обстановке высокой политической активности горожан: в них приняло участие более 80 процентов избирателей.
Согласно предварительным результатам подсчета голосов около 60 процентов депутатских мандатов в городском Совете завоевали представители предвыборного блока "Демократические выборы - 90".
Представители этого же неформального политического объединения победили в трех четвертях территориальных и национально-территориальных избирательных округов по выборам в народные депутаты РСФСР.
Как сообщила секретарь Горизбиркома Маргарита Малова, особенность прошедших выборов состояла в возможности одновременно баллотироваться в Ленинградский городской и Верховный Российский Советы. Поэтому известные руководители Ленинградского народного фронта и других демократических организаций П.С. Филиппов, М.Е. Салье, И.М. Кучеренко, Б.А. Куркова, М.Н. Толстой и ряд других депутатов Ленсовета стали одновременно и народными депутатами РСФСР.
Михаил Кореневский, корр. ЛенТАСС,
специально для "Ленинградской правды"
- Несправедливо! - вырвалось у Горлова. Заметив недоуменный взгляд шофера, добавил: - Человек сделал больше всех, а победа досталась другим.
Это - всегда! Вот был в нашем полку случай. Под Гератом было, стояли в каком-то кишлаке занюханном. Послали куда-то отделение из соседней роты, пошли вдесятером. Вдруг, откуда ни возьмись, духи! Огонь такой, что головы не поднять! Но отбились, правда командира убили и еще троих, двое раненых, а орден дали только - Кольке Измайлову. Почему одному ему? Никто понять не мог, подозревали в нехорошем, но он оказался мировым парнем: после награждения где-то спрятался и распилил свою "звездочку"* на десять частей. Когда собрались, его долго не было, потом пришел и бросил в каждый стакан кусочек от того ордена. Можно сказать, всем поровну - что живым, что мертвым! Политруки долго его тягали, измывались по всякому, хотели в штрафбат упечь, но не успели**.
- А что потом? - спросил Горлов вдруг замолчавшего водителя.
- Потом? Потом его тоже убило. Ребята, кто в ту заварушку попал - их всего трое осталось - перед дембелем поклялись, что каждую частичку от того ордена развезут по родным тех, кто погиб, и все, как было, расскажут.
Они уже подъезжали к серому, обложенному до окон первого этажа полированным гранитом зданию Объединения. Горлов перегнулся через спинку, чтобы на ходу вынуть документы из дорожной сумки
- Отряд не заметил потери бойца, та-ра-та-та-та, - неожиданно запел Володя, - дальше - забыл, не помню дальше.
- ... и "Яблочко"-песню допел до конца, - открывая дверцу, сказал Горлов. - Постарайся часа через два вернуться. Как приедешь, по внутреннему позвони, я сразу выйду.
4.12. ОРДЕРА И МАНДАТЫ НЕДЕЙСТВИТЕЛЬНЫ
Сотрудники сектора, как всегда, пили чай. В середине стола стояла литровая банка, подразумевалось, что в ней сироп.
- Глядите, братцы, Боря приехал, - увидев Горлова, закричал Евтюхов. Давайте все вместе, дружно: к нам приехал, к нам приехал, Борис Петрович да-а-а-ра-огой!
- Это по какому с утра поводу? - забыв рассердиться, спросил Горлов.
- Вам штрафную, Борис Петрович, - старательно изображая смущение, проворковала Света Петрова. Хотя ничего между ними не было, все знали, что Горлов к ней неравнодушен, никогда на нее не сердится, и, если надо было за кого-нибудь заступиться, просили Свету.
- Сегодня Виктор Михайлович приезжал поздравлять Лахарева. Произнес тост отдельно за вас, что вы замечательный конструктор, и очень жалел, что вас не застал, - объяснила Галина Владимировна, которую вскоре собирались провожать на пенсию.
- С чем Лахарева поздравляли? У него в октябре день рождения, принимая на треть налитый стакан, спросил Горлов.
- Он теперь избранник, законный депутат райсовета, альтернативно победил в предвыборной борьбе с двумя неформалами, одним отщепенцем и капитаном районной милиции. Народ ментуру не любит, народ сделал свой выбор, - сказал Евтюхов. - Так за это и выпьем!
- Котова тоже выбрали, - вставила Галя Устинцева. - Что же мы за него тоже пить будем?
- За первого секретаря Петроградского райкома КПСС товарища Котова Виктора Михайловича ... - возгласил Евтюхов и, оглядев собравшихся, многозначительно умолк.
- Умрем, но за товарища Котова не выпьем! - закончил за него всегда хмурый Алеша Белов.
- Воодушевленный историческими решениями Съезда народных депутатов об отмене 6-й статьи Конституции я, как Верховный демократ всея Руси, единолично приказываю: Райкомы со всеми секретарями объявить вне закона. Кончилась их руководящая и направляющая роль. Выданные ордера и мандаты считать недействительными. За их хранение, предъявление и размножение расстрел на месте! - закричал Евтюхов, поднял стакан, но поперхнулся и закашлялся. Галя Устинцева тут же шлепнула его по спине: "Вот тебе за размножение, умник нашелся - за такое дело расстреливать?"
Горлов поднимал стакан со всеми за кампанию, но не пил, только делал вид, слушая и удивляясь тому, что слышит. Никогда раньше его сослуживцы не разговаривали о политике, это было не принято. Боялись стукачей, которые были всюду. К тому же хватало обязательных политинформаций, которые занимали от силы минут пять, чтобы в отчете поставить галочку. Конечно, в присутствии проверяющих из парткома политбеседы проходили чинно и затягивались на установленные сорок пять минут - как урок в школе. Но о проверках предупреждали заранее, и все готовились, споря кому быть докладчиком, и какой из утвержденных вопросов кто должен задавать. Каждый хотел вопрос покороче, чтобы не сбиться и не подвести докладчика.
Посидев для приличия минут двадцать, Горлов тихонько тронул Евтюхова за руку: "Пойдем ко мне, расскажешь, что тут творится".
- Полная лажа, на нашем судне раздрай, штормит и вот-вот загремим к чертовой бабушке, то есть, как сказал великий русский писатель Пушкин, все грузимся мукой и плывем в Гонолулу, - запинаясь, сказал Евтюхов, когда они остались вдвоем.
- Сережа, дорогой, очухайся, ради бога, у меня времени нет, - попросил Горлов.
- Последнее время у тебя всегда времени нет, - неожиданно связно ответил Евтюхов. - Забежишь на часок, раздашь задания, и ищи ветра в поле.
- Можно подумать, что я кого-то обидел, - возразил Горлов.
- Никого! Наоборот, все тебе благодарны потому, что с лета сидим без премий...
- Давай не будем! - сказал Горлов, не желавший обсуждать то, что с ведома Цветкова доплачивал сотрудникам за счет своих кооперативных доходов.
- Но так долго не протянем! - продолжил Евтюхов. - Работы нет, финансирования не открывают, только указания сверху сыпят: мол, работайте напрямую с заводами, пусть они вас финансируют. А откуда на заводах для нас деньги возьмутся, если им тоже объемы подчистую срезают? Почему, думаешь Лахарев в депутаты подался? Ясно, не от хорошей жизни - запасной аэродром для себя готовит. Пока ты туда-сюда раскатывал, у нас в отделе шестую, восьмую лаборатории и третий сектор сократили наполовину, а двенадцатую, которая на какую-то перспективу до двухтысячного года работала - вообще под корень, и всех за ворота. Костя Мухин оттуда - ты знаешь, он толковый парень - твоего приезда ждет не дождется: будет просить, чтобы ты его к нам взял.
В итоге у Лахарева остались только наш сектор и нормоконтроль. Остальное - так, для видимости, чтобы клеточки в структуре сохранить.
- Что слышно из Москвы по новой теме, которую моряки пробивали? спросил Горлов.
- Из-за нее нас и не трогают! Но мне кажется, дохлый номер. Я кое с кем из министерства поговорил, все в один голос: "Ребята, не просите, не надейтесь и не ждите; нас самих вот-вот с другим министерством сливать будут". Думаю, так сольют, что мокрого места днем с огнем не сыщешь!
- Брось паниковать, Сергей! Я в Северодвинске договорился. Работа по сути ерунда - тыкай паяльником и выковыривай драгметаллы. Но ведь надо как-то продержаться, пока эта прохиндиада накроется. Важно людей сохранить и, чтобы извилины в мозгах не заржавели.
- Открываем артель "Красный паяльщик"? Дожили, блин с мухой! Скорей бы Горбача убрали, - возмутился Евтюхов.
- Горбачев-то чем провинился? - спросил Горлов.
- А кто же во всем виноват? Пять лет сплошной говорильни: депутаты, президенты, перестройка - кто их к черту разберет? А жрать между тем нечего, и безработным остаться недолго.
- Если Горбачева снимут, Северодвинскому заказу - хана! - сказал Горлов, вдруг точно просчитав последствия: кооперативное движение удушат, заодно прикроют совместные предприятия. Он вспомнил разговор с главным инженером и их договоренность: если ситуация ухудшится, то завод не начнет работу с кораблем.
- Чтобы вернуть все назад, как раньше было, сейчас нужно года полтора, не меньше. Огромная же страна, только в нашем министерстве полторы сотни заводов, и всюду сплошное разгильдяйство. На лозунгах и "давай-давай" теперь не вытянуть, а гайки затягивать - резьба полетит. Короче, Сережа: если морская тема накрывается, то Северодвинский заказ остается единственным! Другого финансирования не будет, - объясняя, Горлов додумал до конца и поразился, насколько он сам и все вокруг оказались зависящими от решений, повлиять на которые невозможно.
"Это и есть политика", -догадался он.
- Так вот, Сергей, пока я буду в Краснодаре, продумай схему для выпайки компонентов с драгметаллами, - начал Горлов, но замолчал, заметив, что Евтюхов заснул, неловко закинув голову на спинку кресла.
Горлов вспомнил, что должен поговорить с Лахаревым, но прежде, чем выйти из комнаты, подложил Евтюхову под голову свернутое полотенце. Сергей дышал тяжело, и от него пахло перегаром.
По дороге на этаж выше, Горлов решил, что надо сказать Лахареву, а о чем умолчать. По всему выходило, что Слава должен согласиться на договор с Северодвинским заводом, особенно если получит отдельную работу, связанную с разработкой норм и расценок. Однако Лахарева на месте не было, и новенькая секретарша сказала, что начальник уехал в райком, оттуда - в райсовет, и сегодня уже не вернется.
Времени совсем не оставалось, и Горлов тут же написал для Лахарева обстоятельную записку. Формально он еще числился в командировке на Северодвинском заводе - отметка об убытии оттуда была проставлена без даты, поэтому Горлов не боялся неприятностей, если узнают, что он улетел в Краснодар. Правда за билеты придется платить самому, но это была такая мелочь, что не стоило обращать внимания. В конце он предупредил Лахарева, что вернется через несколько дней и просил дождаться, не принимая пока никаких решений.
Секретарша обещала передать записку, когда Лахарев приедет.
- Я вторую неделю работаю, только и слышу: "Горлов, Горлов, Борис Петрович решит, без Горлова нельзя". Вот, наконец, и сама вас увидела. Вы совсем не такой, - пряча горловскую записку в стол, сказала она.
- Какой - не такой? - заинтересовался Горлов.
- Я думала, вы будете в черном костюме, белой рубашке и...
- ... и в белых тапочках, - пошутил Горлов.
- Тапочки рано, а свитер с джинсами вам очень к лицу! - покраснев от смущения, сказала девушка.
Горлов застал Евтюхова в том же положении, только теперь он громко, со свистом храпел. Будить его было незачем, все равно толку не будет, и в оставшееся время Горлов набросал схему СВЧ-излучателя со съемными головками, чтобы выпаивать радиодетали различных типоразмеров. Делать его нужно было здесь, но по документам он должен изготавливаться в кооперативе, чтобы без опасений перевести часть денег в наличные.
Закончив, он вызвал Белова, объяснил ему принцип устройства и велел передать Евтюхову, когда тот проснется.
"Жаль, Рубашкина нет. Он бы в два счета оформил заявку на изобретение", - подумал Горлов и вспомнил, что собирался позвонить Петру. Однако телефон в редакции был занят и, промучившись минут десять, Горлов связался с Сергеем Михайловичем. В магазине все шло нормально, Горлов попросил предупредить краснодарцев, что прилетает завтра, и, чтобы Володя привез к самолету денег - тысяч сорок, чтобы Цветков начал закупать продукты для Северодвинска.
- Много, при посадке в самолет могут придраться, - заметил осторожный Сергей Михайлович.
- Пусть только попробуют, у меня же не ворованные! В крайнем случае скажу, что везу в Краснодарский крайком партийные взносы. Этому - как его? - Полозкову лично! - ответил Горлов, вспомнив какой поднялся шум, когда некий московский кооператор пришел в свой партком платить взносы с чемоданчиком на девяносто с лишним тысяч рублей.
- Зачем тебе в Краснодар? - проснувшись, спросил Евтюхов.
- Надо! Знаешь такое слово: "надо"? - думая о своем, ответил Горлов. Он собрался объяснить Евтюхову, что надо сделать за эти дни, но снизу позвонил Володя, и Горлов стал одеваться.
- Я оставил схему Белову, он в курсе, начинайте работать. Вернусь в конце недели, - уже на ходу сказал он.
* * *
Пока ехали до Московского проспекта, Горлов решил лететь в Краснодар без Ларисы. Было тревожно, он не мог понять, в чем причина беспокойства, но, как себя не уговаривал, оно не ослабевало. Он чувствовал, что вот-вот произойдет непредвиденное, и нужно скорее вернуться в Ленинград.
Лариса открыла ему дверь растрепанная и раскрасневшаяся.
- Снимай все, я буду стиральную машину пробовать, - сказала она и стала показывать, как отремонтировали квартиру. - Даже жаль: столько труда и всего на один год.
- Почему же на один? - удивился Горлов.
- Разве ты знаешь, что будет с нами через год? - грустно спросила она, но тут же улыбнулась. - Но, что бы ни случилось, благодаря тебе я... не знаю, как это сказать... я впервые в жизни почувствовала себя свободной. С тобой я ничего и никого не боюсь. Будто в душе выросли крылья, как у чайки из моей любимой книги, над которой ты все время смеешься. Раньше я не знала, как этого добиться, только мечтала об этом. Я люблю тебя, милый, ты даже представить не можешь, как я тебя люблю!
Горлов заметил, что у нее на глазах выступают слезы. Он крепко обнял ее и, поцеловав в висок, прошептал на ухо:
- Я все-все понимаю, даже без слов. Ты еще только подумаешь, а я уже знаю, о чем, как будто мы одно целое.
- Я тебя люблю, - тихо повторила Лариса. - Но не так, как ты меня. Если мы расстанемся, ты тут же найдешь другую, а я - нет. Я - как волчица. Если ее суженый погибает, она до смерти остается одна.
- Почему волчица? - засмеялся Горлов. - Ты больше похожа на лебедя. У них, лебедей с любовью еще строже.
- Лебеди слишком большие и вблизи не такие красивые, как чайки. Я бы хотела быть чайкой, такой, как в книге, которую ты так и не понял.
- Почему не понял? Не только понял, но и запомнил: в городе Ленинграде, на берегу Финского залива с самого раннего детства живет молодая и очень красивая девушка. Она - такая же как ты: любит море и небо, как ее любимая птица - чайка. И она, как чайка, счастлива и свободна, и любит летать, тоже как чайка. Но однажды, пролетая высоко-высоко в небе, она случайно встретила человека, который ее полюбил, как только увидел ...
- А дальше? - сдерживая смех, спросила Лариса.
- Он ее полюбил без памяти! Это пока все, а что потом, я еще не знаю. Наверное, она его разлюбит и улетит.
Она улыбнулась:
- Ты очень начитанный и хорошо рассказываешь. Только я от тебя никуда не улечу. Мне так нравится засыпать, чувствуя всего тебя рядом. В этой близости столько покоя и счастья.
- Только не сейчас, - сказал Горлов, - иначе я умру от голода.
Он ушел рано утром, пожалев будить Ларису, и через полтора часа уже сидел в самолете, летевшем в Краснодар.
* * *
Приземлились точно по расписанию и, пройдя через турникет аэровокзала, Горлов увидел Цветкова среди встречавших.
- У нас мало времени. Через сорок минут я лечу в Будапешт через Москву, - рассеянно поздоровавшись, сказал тот. - После истории с "АНТ'ом" у нас большие трудности. Зажимают все, что могут. В исполкоме двух зампредов сняли, как раз тех, которые наши люди. Если зажмут экспорт парохода, нам с тобой крышка от гробика, причем неструганая. Но, вроде бы, появилась перспектива достать денег. Венгры обещают оформить кредит на тот случай, если с пароходом выйдет задержка.
- Все от Москвы зависит. Если будут давить на кооперативы, завод рисковать не станет. Я с главным инженером четко договорился: работу начинаем, но с условием: если паленым потянет, то разбегаемся без претензий.
- И вагоны ты уже отдал? - то ли спросил, то ли упрекнул Цветков.
- Другого выхода не было. Если бы не отдал, дело б уже сегодня было завалено, - и Горлов, как мог, коротко рассказал, как наладил работу.
- Что половиной головы рисковать, что половиной с четвертью, выслушав до конца и ни разу не перебив, сказал Цветков. - Не кори себя, ты сделал все, что можно. Другой бы сразу в штаны наложил и всех обделал сверху донизу. Конечно, плохо, что мы прошляпили волынку с драгметаллами. Но с другой стороны спохватились вовремя. И если сделаем, как ты предлагаешь, - с подключением твоего сектора и проведением платежа за новую оснастку через кооператив - то наварим сверху тысяч сто пятьдесят, а, может, и все двести. К тому же твоих ребят поддержим, и Славке Лахареву кусок достанется. Прав ты был, когда не хотел уходить из Объединения. Видишь, как пригодилось!
Горлов хотел отдать Цветкову деньги, но тот не взял потому, что летел заграницу, разрешив тратить, сколько понадобится.
- В общем ты меня порадовал, а то я, было, совсем приуныл, - Цветков засмеялся - в первый раз за весь разговор. - Однако ж, пора. У тебя какие планы?
- Хотелось бы сразу обратно, тем же самолетом, на котором прилетел, ответил Горлов.
- Зайди к дежурному по аэровокзалу, сегодня - Иосиф Витальевич. Скажешь, что от меня, он все устроит, - было заметно, что Цветков торопится на посадку, и Горлов не стал говорить о том, что надо бы на самом высоком уровне вмешаться в ситуацию вокруг кооперативного движения, как минимум, точно знать, что происходит и чего следует ждать.
Проводив Цветкова, Горлов уладил с билетом и с дальним прицелом позвал цветковского знакомого вместе пообедать. В ресторане его, разумеется хорошо знали, поэтому накормили быстро и вкусно. На прощание Горлов подарил Иосифу Витальевичу бутылку самого дорогого коньяка и, тот проводил Горлова к самолету без досмотра через служебный выход. Вскоре взлетели и только тогда Горлов вспомнил, что за полтора дня, которые провел в Ленинграде, не позвонил не только Рубашкину, но и домой. Вчера вечером ему было так хорошо, что он попросту забыл обо всем.
"Сразу из аэропорта - домой. Дозвонюсь до Рубашкина, а все остальное подождет. До конца командировки еще есть время. В Северодвинск поеду завтра, нет - послезавтра. Отмечу командировку, проверю, договорюсь и обратно", - засыпая, думал Горлов.
4.13 ТАМ ВПЕРЕДИ БОЛЬШИЕ ПЕРЕМЕНЫ ...
Рубашкин не думал, что будет так переживать из-за провала на выборах. "Было бы не так обидно, если б я действительно проиграл. В конце концов избирателю не прикажешь: кто больше понравится - за того и проголосует", в который раз рассуждал он. - "Но самому дать повод избирательной комиссии уличить во лжи и поэтому отменить его регистрацию? Нужно быть полным идиотом, чтобы собственными руками загнать себя в такую дурацкую ситуацию".
Рубашкин не предполагал, что назвав себя журналистом и указав местом работы "Вечерку", угодит в капкан. Он был искренне уверен, в том, что записал в анкете - не писать же в предвыборной листовке: "безработный инженер". Он понимал, что появившийся в "Ленправде" пасквиль придумали вовсе не ветераны и не в СТК* Объединения. Это был котовский стиль: ужалить по-змеиному и смертельно. Рубашкин подозревал только Котова, и ругал себя за несдержанность. Если бы не та встреча в Москве, на Съезде, когда он всласть поиздевался над Котовым, тот о нем бы и не вспомнил, мало ли у секретаря райкома накопилось врагов?
Утешало, что многие заметные члены ЛНФ и клуба "Перестройка" также не стали депутатами. Рамм, на прошлых выборах пытавшийся бороться с Гидасповым, популярный экономист Сергей Андреев, Юрий Дорофеев, в свое время организовавший предвыборную кампанию Собчака. Умница и честняга Виталик Савицкий тоже не попал в Ленсовет. Все они по разным причинам проиграли выборы, но Рубашкин переживал только за себя, будто его на полном ходу выбросили из поезда, и никто этого не заметил.
Правда, первые дни телефон разрывался: кое-кто не скрывал злорадства, но в большинстве утешали и обнадеживали, а Витя Таланов твердо обещал устроить Рубашкина на работу в Ленсовет, как только начнется обновление аппарата.
Удивил Мигайлин. Неожиданно позвонив, он передал привет от Салье и сказал, что Марина Евгеньевна не забудет заслуг, равно как и неоценимого вклада Петра в победу демократии и становление подлинно народной Советской власти - Миагйлин буквально так и сказал, видимо, умиляясь от важности порученной ему миссии.
Потом стали звонить реже и уже не звали Петра в Ленсовет, где беспрерывно заседали всякие подготовительные комитеты и комиссии. Через полторы недели после выборов о Рубашкине, похоже, совсем забыли.
Поэтому телефонному звонку Горлова Рубашкин очень обрадовался. Во-первых, Борис сильно помог в выборной кампании. Пожалуй, только он знал, сколько сделал Рубашкин для победы кандидатов "Демвыбора-90", только с ним можно было поговорить об этом, не натыкаясь на безразличие или усмешку. Во-вторых, денег у Петра совсем не было, и предложение отправиться на Север оказалось очень кстати. Задача была очень интересной: зафиксировать и описать, как военные варварски губят природу. Правда, имелась и трудность: Горлову требовались статьи непременно в центральных газетах. Но тема была настолько острой и сверх актуальной, что Рубашкин надеялся пристроить материал в "Литературку" или в "Московские новости", а если удастся сделать фотографии выброшенных на берег ржавеющих кораблей, то - чем черт не шутит? - даже пробиться в "Огонек". К тому же он наверняка будет первым, ведь на секретные базы и склады до сих пор не ступала нога независимого журналиста; только трижды проверенные в КГБ корреспонденты "Правды" и "Красной звезды"( заливали соловьиные трели о мужестве и героизме защитников Северных рубежей Родины. Горлов же обещал, что все трудности, связанные с оформлением пропусков и разрешений, он возьмет на себя.
- Кстати, Петя, чуть не забыл! - неожиданно весело сказал Горлов. - Ты будешь смеяться, но я тоже получил телеграмму. Специально ношу - хотел тебе показать, да никак не выбраться. Вот, послушай:
"Уважаемый товарищ Горлов Бэ-Пэ! Ленинградский народный фронт и предвыборный блок "Демократические выборы-90" просят вас поддержать кандидатов в народные депутаты: ..."
Почти, как настоящая! Только кандидат в райсовет написан от руки некий Кошелев Павел Константинович, военный пенсионер, подполковник в отставке. Это вы без меня придумали - вписывать? Вроде мы с тобой так не планировали.
- А кто другие кандидаты, - сразу заинтересовавшись, спросил Рубашкин.
- В Верховный Совет - Миронов и Богомолов, а в Ленсовет - Васильев и еще кто-то: не разобрать, смазано.
- Миронова знаю - он военный прокурор. За участие в демократическом движении его выслали служить на Крайний Север, куда Макар телят не гонял, а о других двоих первый раз слышу. Прочитай-ка еще раз, - попросил Рубашкин и, выслушав, заключил: - Нет, это не наша работа. В наших телеграммах были только номера квартир - откуда же у нас имена жильцов? - мы же не милиция и не КГБ, чтобы иметь пофамильные списки.
- Значит, кто-то под нас сработал, или девчонки на почте проявили инициативу - заключил Горлов. - Ты уверен, что это чужие телеграммы?
- Уверен! У нас были другие обращения: "Дорогие ленинградцы! Или дорогие избиратели!" Точно помню - сам писал: текст начинался иначе, а в конце, после фамилий кандидатов был призыв: "Вся власть Советам! Нет партномеклатуре!"
- Узнаю руку мастера: сразу видно, что не Пушкин. И даже - не Маяковский. Тот глаголами сердца жег, а у тебя - ни одного сказуемого, сплошные подлежащие. Но новаторский подход налицо. Так, что не печалься, пред тобою светлый путь в русскую литературу, - засмеялся Горлов.
- Такой светлый, что в глазах черно, хоть волком вой, - не сдержавшись, вздохнул Рубашкин.
- Переживаешь, что провалился на выборах? Плюнь! Даст бог, не в последний раз, - сказал Горлов.
- Намекаешь, в следующий раз тоже провалюсь? Спасибо, Боря, утешил! Но все равно приятно, что победили и сопли коммунякам утерли. Их время кончилось!
- Победа убедительная! Признаться, не ожидал. А у Таланова как дела?
- Обыграл Яковлева - это его конкурент - почти вдвое. Просил передать тебе привет, сказал, что наша задумка сыграла решающую роль. Никто не ждал, что мы телеграммами всех забросаем.
- Кто-то ждал и хорошо воспользовался, - рассудительно сказал Горлов.
- Видимо, только в Петроградском районе. Из других сигналов не было. Впрочем, теперь всем наплевать, это уже история.
Дверь неожиданно распахнулась, и в комнату заглянул Филиппов. Рубашкин никак не ожидал, что тот к нему придет, подумав, что о нем наконец-то вспомнили.
- Посмотрите, Петр Андревич, какую гадость обо мне напечатали! -усаживаясь напротив Рубашкина, сказал Филиппов.
Рубашкин познакомился с Филипповым года полтора назад, они вместе работали в Редакционной комиссии Народного фронта, ругались часто, но тот, как и в первый день знакомства обращался на "вы" - Рубашкину казалось, что с некоторой надменностью, будто его тезка дает понять, насколько он умнее и значительнее.
- Боря, ко мне пришли, давай вечером созвонимся. Не забудь деньги на билеты и командировочные. Писателям Литфонд* СССР платит, а кто позаботится о честных, но бедных журналистах?
- В тройном размере! - согласился Горлов. - Но помни про дикие законы рынка: кто платит, тот и содержание заказывает.
Повесив трубку, Рубашкин повернулся к Филиппову, и тот перебросил через стол сложенную газету с обведенной красным карандашом статьей.
- Полюбуйтесь! И эту гадость печатает не коммунистическая пресса, а "Смена". Стоило Югину стать депутатом, как началось шельмование всенародно избранных демократических лидеров.
- Вы, Петр Сергеевич, себя имеете в виду? - разворачивая газету, спросил Рубашкин.
- Конечно себя, кого же еще! - возмутился Филиппов. - Надо же, нашли время подгадить: завтра будет решаться вопрос о кандидатуре на пост председателя Ленсовета.
- Завтра? - удивился Рубашкин. - Мне никто не сообщал.
- Ну, это наше внутреннее, депутатское дело, решили вас не беспокоить, - Филиппов говорил свысока, будто намекал, что Рубашкин при решении важных вопросов уже не нужен. - Вы прочитайте внимательно, я хочу поручить вам подготовить опровержение.
Рубашкина покоробило не то, что сказал Филиппов, а его вдруг проявившиеся начальственные интонации.
"С чего он так раскомандовался? Уверен, что кроме него председательствовать в Совете некому?", - подумал Рубашкин и молча начал читать. Статью написала Таня Зазорина, та самая: недавно она придумал новую рубрику - "Я - ваша сваха", и после первой же публикации, "Смену" завалили письмами - тысячи одиноких женщин мечтали, как можно скорее, выйти замуж.
Статья, точнее, интервью с Филипповым было озаглавлено коротко и внушительно:
Как взять власть?
Я - избиратель Московского района, поэтому каждый день прохожу мимо входа в метро "Парк Победы". За последние три месяца привычной частью городского пейзажа около метро стали агитационные стенды, а рядом - живые, говорящие политики, точнее: те, кто хочет стать политиками. И среди них, словно памятник композитору Римскому-Корсакову (этот памятник стоит через дорогу, напротив метро), всегда возвышался дважды кандидат в депутаты - ВС России и Ленсовета - Петр Филиппов. Я неоднократно слышала, как он выступал, запомнила его программу. И мне стало интересно, что он собирается делать сейчас, когда в числе других демократически настроенных кандидатов получил двойной депутатский мандат. С таким вопросом я и обратилась к Петру Сергеевичу Филиппову.
- Как, что собираюсь делать? Конечно, брать власть в свои руки ..."
- Динамичное начало, - заметив нетерпение Филиппова, сказал Рубашкин.
- Ничего себе динамичное! - вскричал тот. - Это оскорбление чести и моего личного достоинства! Кто дал ей право сравнивать меня с памятником? И как понять вот это: "стоит через дорогу, напротив"? Она намекает, что я нахожусь по другую сторону от политики?
- Да что же тут оскорбительного? Корреспондент просто оживила ваши слова, привлекла внимание читателя, - ответил Рубашкин.
- Но я не это говорил, то есть - не только это. У нее вышло, что я намерен брать власть в свои руки! Выставила меня диктатором, монстром каким-то! И - накануне решения по кандидатуре председателя Ленсовета! Петр Андреевич, настоятельно требую, чтобы вы подготовили резкое опровержение, и чтобы оно сегодня же было напечатано!
- Если вы не говорили, что хотите взять власть в свои руки, то опровержение должны напечатать, - согласился Рубашкин.
- Нет, что-то подобное я действительно говорил, но в контексте! Совершенно в другом контексте! - волнуясь, закричал Филиппов.
- В каком?
- Я говорил в том смысле, что нынешнему, подлинно демократическому составу Ленсовета выпала тяжелая и почетная обязанность: решительно и непреклонно взять в Ленинграде власть в свои руки. У кого эта власть сейчас? С одной стороны у насквозь коррумпированного аппарата Обкома КПСС, с другой - у аппарата Ленгорисполкома. Прежний состав депутатов играл роль статистов, это была машина для голосования за нужные Обкому КПСС решения. Самоуправство и бесконтрольность хорошо заметны на примере нашего ленинградского телевидения. Инструкторы Обкома всеми правдами и неправдами блюдут неприкосновенность ТВ, препятствуют появлению правдивой информации о взглядах сотрудников Демократической платформы в КПСС, блока "Демократические выборы-90", Ленинградского народного фронта и других неформальных общественных организаций.
Я привел еще один пример: Лениздат, распоряжаюйщийся всеми ленинградскими газетами принадлежит Обкому, а прибыль от продажи изданий идет в партийную кассу ЦК КПСС. Я говорил - и это есть в моей предвыборной программе, - что Лениздат должен перейти в подчинение Ленсовету, а всю прибыль нужно направить на нужды города!
Кроме того, Смольный следует отдать Университету, а все дворцы, которые сейчас заняты райкомами, передать музеям и детским учреждениям, увлекшись, Филиппов говорил громко и внятно, будто перед многолюдным залом.
- Куда же девать Обком? - спросил Рубашкин. Ему стало скучно, все это он слышал уже много раз.
- Это не наш вопрос! Пусть выкупают небольшое здание где-нибудь на окраине. Почему у Ленинградского народного фронта нет собственных зданий в центре, а у КПСС - есть?
- Петр Сергеевич, вы же слово в слово повторяете то, что напечатано, дочитав до середины, удивился Рубашкин.
- Читайте внимательней! То, что напечатано, не соответствует действительности и высказанным мною мыслям, - приподняв подбородок с окладистой бородой, заявил Филиппов.
- Хорошо, ответьте мне на один вопрос: вы говорили, что собираетесь брать власть в свои руки или не говорили? - теряя терпение, спросил Рубашкин.
- Тогда говорил, а сейчас это политически нецелесообразно!
- Какого же опровержения вы от меня ждете?
- Если не хотите слушать, что вам говорят, я найду других журналистов, гораздо более ответственных. Любой профессионал будет благодарен, что я дал ему возможность выступить с политически значимым материалом! Мы учтем вашу позицию, когда встанет вопрос о вашей работе в Ленсовете. Я буду категорически против, предупреждаю заранее! - вставая, сказал Филиппов и, не попрощавшись, вышел.
"Семь бед - один ответ", - подумал Рубашкин, но настроение окончательно испортилось.
- Эй, политик! Ты подготовил письмо, которое в номер запланировано? заглянув в открытую дверь, крикнул Кокосов.
- Сейчас сделаю, - буркнул Рубашкин и взял тетрадочый листок с корявыми, наползающим друг на друга строчками:
"Уважаемая редакция! Пишет вам ветеран Советского демократического движения, четыре раза участвовавший в демонстрациях Народной Демократии, несмотря на угрозы быть арестованным и брошенным в сталинские застенки.
Несмотря на победу прогрессивных сил всего Советского народа над мракобесием, партийной мафией и застоем, в нашем городе до сих пор наблюдается большой беспорядок, а именно - давка в автобусах и на остановке в него невозможно попасть.
Поэтому в свете предстоящих важных решений Ленинградского Совета, в победе которого есть и моя немалая заслуга, предлагаю для ликвидации толкотни и антисанитарных условий проезда в общественном транспорте впускать в него пассажиров только по предъявлению паспорта с непросроченным штампом о постоянной ленинградской прописке ..."
"Действительно, непорядок! Следует немедленно установить норму на потребление воздуха: для жителей Ленинграда двадцать кубометров в день, для приезжих - по десять, а Главное управление торговли должно прекратить отпуск иногородним (кроме иностранцев) продовольственных и промышленных товаров, в том числе - соли и спичек", - быстро дописал Рубашкин и, подчеркнув заголовок рубрики "На заметку депутатам!", отнес заметку в набор.
- Готово! - сказал он встретившемуся в коридоре Кокосову.
- Зайду, как только закончу. Не уходи, есть маленький вопрос.
- На двоих? - понимающе улыбнулся Рубашкин.
- Потапенко с Черенком зайти обещали. Выходит - на четверых, и закуску принесут, - радостно сообщил Кокосов.
4.14 ЭТОТ ТАЙМ МЫ УЖЕ ОТЫГРАЛИ...
Волконицкий выглядел жалким. Да, жалким - Котов подумал и решил, что сказать по-другому не получается. Впрочем, так и должен выглядеть предатель или трус, когда под давлением обстоятельств вынужден признаться в собственной подлости - с трясущимися руками, избегая смотреть в глаза старшему товарищу, с растерянным и потным лицом.
- Однако, прохладно! - заметил Котов. - Будешь уходить, напомни позвонить в ЖЭУ*, чтобы не жалели мазута. Забыли разгильдяи, что Ленинград не в тропиках.
- Так вы сможете мне помочь, Виктор Михайлович? - заискивающе улыбнулся Волконицкий и в который раз вытер лоб измятым носовым платком.
- Смочь-то смогу, нежилых помещений в районе хватает, это не вопрос, но надо ли?
- Надо, Виктор Михайлович, очень надо! Я всегда относился к вам с уважением, всегда старался помочь...
"Этого говорить не следовало! Мало ли что было раньше? Да и ничем особо хорошим Волконицкий себя не проявил", - подумал Котов, так и не вспомнив ни одной по настоящему значимой услуги.
- Если я выделю помещение, ты уйдешь из Обкома? - будто невзначай спросил Котов.
- К тому идет, и так складывается. Поговаривают, что аппарат Обкома сократят, отраслевые отделы уже получили разнарядку. Объясняют, что отменили 6-ю статью, и теперь курировать отрасли будут другие структуры видимо, по линии горисполкома. Хотя толком никто ничего не знает, но выборы мы проиграли, и во всем винят меня.
- Ну, и загнул! Ты кто? Кто ты такой, чтобы во всем тебя винить? Свой участок завалил с треском и не в первый раз - это факт. В 89-м была такая же картина. Еще тогда нужно было решать, да пожалели и, пожалуй, прошляпили. Твое счастье, что я тогда еще не был в бюро Обкома, другой был бы разговор! Кстати, не ты ли тогда слушок пустил: дескать, Котов против перестройки, против линии партии? Что говоришь? Повтори, не расслышал ...
- Что вы, Виктор Михайлович, слова худого о вас не было! Злые люди нашептали, не верьте, Виктор Михайлович, - откашлявшись, сказал Волконицкий.
- Вот ты и выясни, что это за люди, кто они, откуда и почему, - тут же нашелся Котов и, переложив несколько бумажек с одного края стола на другой, продолжил: - Эти шептуны еще при Григории Васильевичи Романове себя проявили, после того, как он меня всему городу в пример поставил: "Учитесь большевистской принципиальности у товарища Котова!" Вот они и зашевелились, и ясно почему: испугались! Вместо того, чтобы за дело душой болеть, они в интриги ударились. И ты с ними был, не спорь, - был! Я знаю, мне все докладывают: кто с кем и зачем. Эх, не хватило времени Борису Вениаминовичу, не успел разобраться с кадрами среднего звена, кто, как говорится, есть ху*. А выборы тем и полезны, что стало ясно, кому какая цена. Возьми, например, мой район! Больше восьмидесяти процентов в райсовете - это наши люди. Что посчитаем нужным и правильным, то и проведем. Сперва на бюро райкома порешаем, по-ленински проголосуем, а через Совет само пойдет! И никакие горлопаны нам не помешают, они нам только на руку, чтобы мы духом крепчали и бдительность не теряли. Это и есть партийная демократия, если вдуматься - ленинский демократический централизм на современном этапе. А отмена 6-й статьи коммунистам не помеха. Сейчас отменили, без нее пока обойдемся, а завтра - бац! - и восстановим. Да так восстановим, что вся шелуха сразу осыпется, будто и не было. Вот, скоро во всех райсоветах будут выбирать председателей. Мы своего человека наверняка проведем, а остальные - большой вопрос. Тогда и посмотрим, кто как умеет работать, - монотонно говорил Котов, будто забыл, о чем шел разговор.
- В Ленсовете тоже готовятся, но ничего не выходит. Салье с Филипповым разодрались, никак поделиться не могут. Кресло одно, а голосов у каждого поровну, - поддакнул Волконицкий.
- Это дело поправимое. Пусть меж собой грызутся, нам на пользу, нарочито зевнув, Котов поглядел на часы.
- Так, Виктор Михайлович, как с моим вопросом? - видя, что Котов собирается закончить разговор, спросил Волконицкий.
- Не вижу вопроса! - вдруг воскликнул Котов. - Ты дело делай, что партия поручила и доверила, а ты крысятничать вздумал, выходы туда-сюда роешь, ищешь, где потеплее, а на товарищей, на общее наше дело - плевать! На своем посту каждый должен, до последнего!
Волконицкий замялся, не зная, что ответить.
- Виктор Михайлович, вы просили напомнить про ЖЭУ, - наконец промямлил он.
- Сам помню, склерозом не балуюсь. Помещение для твоего "эс-пэ"( поищем, если докажешь, что дело на общую пользу, а ты за это повыясняй, кто чем дышит. Что прослышишь или узнаешь, как про меня слухи пускают, сразу приходи, сразу, не стесняйся. А я тем временем подумаю, посоветуюсь, посмотрю, как ты усвоил то, о чем тебе было говорено, - буркнул Котов и, не взглянув на протянутую Волконицким руку, нажал кнопку селектора: "Федоровского сюда, срочно".
В кабинете было душно и пахло пылью. Обогнув стол, Котов настежь распахнул форточку и с удовольствием вдохнул резкий, прохладный воздух.
- Видишь, весна на двор просится, а не теплеет, - сказал он вошедшему Федоровскому.
- Прошел марток, одевай пять порток, - тут же нашелся тот.
- Каких порток? - не расслышав, переспросил Котов.
- Пословица такая, Виктор Михайлович, в том смысле, что март прошел, а одеваться надо теплее.
- Вроде анкета в порядке, проверенная, а я никак не пойму: кто ты по роду-племени - русский или, черт знает, кто. Если русский, то не искажай выверенную веками линию народной мудрости. Это, что сейчас сказал, все переврал! Во-первых, не прошел, а пришел. Во-вторых, не пять, а семь! Правильно надо цитировать, не ошибаться. Разницу хорошо усвоил? - Котов дождался утвердительного кивка и приказал: - Тогда повтори!
- Пришел марток - одевай семь порток! - громко отчеканил Федоровский.
- То-то, а то искажать вздумал. Сегодня - народную пословицу, а завтра? Ну, ладно, давай к делу. Встреча с депутатским активом подготовлена?
- Люди собираются: ветераны, пенсионеры, как всегда, первыми. В целом уже половина на месте. Через двадцать восемь минут начнем, как намечено.
- Продуктовые наборы готовы?
- Сейчас ваши персональные поздравления дораскладывают. После окончания в фойе раздадим.
- Почему не сразу? Людей перед началом надо воодушевлять, а не после.
- Не хочется, чтобы в зал входили с пакетами. Начнут рассматривать, перебирать, а там и стеклянные банки. Вдруг у кого-нибудь разобьется? Отвлекутся, не до дела будет, и эффект отрицательный, - объяснил Федоровский.
"Вот и пригодились Цветков с Горловым для общего дела. Небось, не обеднеют, других бы тоже тряхнуть как следует, чтобы знали, откуда ноги растут", - подумал Котов и спросил:
- Как у нас в этом квартале с динамикой роста кооперативного движения?
- Точная статистика дойдет где-то через неделю, но по предварительным данным имеется увеличение на восемь с половиной процентов. Несмотря на принятые меры по ограничению, растут, как грибы, я хотел сказать, как поганки, - удивленный неожиданным вопросом, ответил Федоровский и не, дождавшись реакции начальника, неуверенно продолжил: - В разрезе специализации картина лучше. Торгово-закупочные сокращены на шесть процентов, по производственным, включая сферу бытовых и прочих услуг, имеется повышение - точно не помню - около пятнадцати процентов.
- Не в процентах дело, - Котов как всегда сделал ударение на первом слоге, - а в том, как кооператоры помогают району: сколько детсадов отремонтировали, как райкому помогают с наборами для ветеранов и актива, как о трудящихся, о рабочем классе заботятся. Скажи, чтобы справочку подготовили в данном плане. На первой же сессии Совета поставим вопрос жестко: кто только о себе думает, как карман набить, с теми - все отобрать и без проволочек! Как Ленин при НЭП'е, чтобы знали толстопузые, по чьей земле ходят, чей хлеб едят и кто им прибавочную, так сказать, стоимость создает. А нормальных кооператоров, которые делятся, которые понимают, что делиться надо - те пусть работают, пусть жиреют - нам больше достанется, когда эту нечисть прихлопнем.
- Я с юристами райисполкома проект решения завизирую, чтобы все по закону, - Федоровский сделал пометку в маленьком блокноте, который всегда носил в кармане.
- Думаю, минут за десять выйти, с активом пообщаться запросто, без чинов. Ленин так поступал, и даже Сталин Иосиф Виссарионович в молодости на съездах выходил в партийную массу. Сам смотрел, что происходит в среде, как товарищ, как первый среди равных. Это уж потом, после такая мода пошла, чтобы от делегатов отгораживаться. Не наш это стиль партийной работы, искаженный. Ты как считаешь?
- Хорошо бы, Виктор Михайлович, прямо сейчас выйти. Народу много, вам бы со всеми поздороваться, так сказать, в индивидуальном порядке, согласился Федоровский, но Котову показалось, что тот усмехнулся.
- Волконицкий приходил, на жизнь жаловался, тепленькое местечко себе подыскивает. В Обкоме, говорит, совсем плохо стало, - не подав вида, что недоволен, сказал Котов.
- Работать надо хорошо, тогда и плохо не будет, - со значительным видом заметил Федоровский.
- Говоришь верно, но мыслишь мелко. Место освобождается, важнейшее на современном этапе место! Если с умом взяться, то в короткое время можно вырасти до завотделом. А заведующий идеологическим отделом Обкома КПСС - не фунт изюма. Собрались там сейчас мудрецы хреновы, доценты с кандидатами. Только языками треплют, разгонять пора, но некому. Улавливаешь развитие комбинации? Понимаешь, о чем говорю?
- Не совсем, Виктор Михайлович, - помолчав, ответил Федоровский и его осторожность понравилась Котову.
- Сейчас ты завотделом райкома, а права я тебе дал - на уровне второго секретаря, и то - не всякого. Но вижу, что тянешь! Можно сказать, вытягиваешь. Значит, есть перспектива и есть потенциал. Должен я задуматься, как тебя для общей пользы наверх продвигать, или не должен? Если я правильно понимаю смысл партийной работы, то не просто должен, но обязан. Не перед тобой - перед партией обязан!
Федоровский слушал молча, подобравшись, и следа не осталось от его всегдашней усмешки.
"Так и надо работать с кадрами, обрисовать перспективу, вовремя нацелить, тогда люди горы свернут", - подумал Котов и продолжил:
- С шатаниями и колебаниями пора кончать. Разведка, считай, проведена, пора приступать к артиллерийской подготовке. Как великие русские полководцы учили, тяжелая артиллерия - на линию огня. И - к бою, по площадям, на кого Бог пошлет. А кто не спрятался, я не виноват! В общем, подумай крепко и реши для себя окончательно: с кем и против кого.
- А теперь - к народу. Четверть часа осталось, пора, - сделав паузу, чтобы лучше дошло, Котов заключил: - Но запомни: главное, даже не с кем, а за кем! Будешь за мной - не ошибешься.
Котов немного опоздал: в фойе почти никого не было, приглашенные уже прошли в актовый зал. Из открытых дверей доносился сдержанный гул, изредка раздавались чьи-то восклицания. Так всегда бывало перед началом важных совещаний, на которые приходили загодя, чтобы накоротке порешать вопросы, выбрать удобные места и присмотреть полезного соседа. Большинство устраивалось в середине зала, только некоторые - у самого выхода, чтобы задолго до конца незаметно улизнуть или выйти покурить во время доклада. Таких Котов не любил, не доверял и старался запомнить. Людей, которые не уважают товарищей и не соблюдают дисциплину, нужно знать и учитывать их качества в кадровых вопросах.
Первые ряды были свободными. Было не принято занимать их - все знали, что места впереди предназначались руководству, и никто, кроме тех, кому положено, туда без приглашения не садился.
Однако сейчас в самом первом ряду справа торчал чей-то затылок, и Котов удивился.
- Из Обкома кто-нибудь приехал? - спросил он у Федоровского.
- Вроде, никого нет, - покрутив головой, ответил тот.
Котов медленно шел по центральному проходу, останавливаясь почти у каждого ряда и пожимая руки, до кого мог дотянуться.
- Вот и на нашей улице праздник! Сохранили коммунисты Советскую Власть! Поздравляю! Желаю успешной работы в Совете, - повторял он, стараясь, чтобы люди не слышали одного и того же приветствия.
С этих же слов он и начал свое выступление, едва Федоровский открыл совещание:
- Дорогие товарищи депутаты! - глядя в середину зала, начал Котов. Сегодня на улицах и проспектах нашего прославленного района большой праздник! Несмотря на оголтелую и разнузданную истерию так называемых демократов, а попросту говоря - идеологических диверсантов или агентов империализма - коммунисты Петроградского района победили на выборах! Еще раз поздравляю вас с праздником!
В задних рядах кто-то зааплодировал и все дружно захлопали в ладоши. "Умеет организовать мероприятие", - мысленно похвалил Котов Федоровского.
- К сожалению, праздник не на всех улицах и не на всех проспектах. Хотя надо признать, что нашу победу охаивают вовсе не на широких и светлых магистралях великого города - колыбели трех революций, города-героя, где каждый камень Ленина помнит, где каждый настоящий ленинградец, достойный этого высокого звания, свято чтит и бережет заветы партии. Наш праздник не празднуют в темных переулках и затхлых тупиках, где люди поверили не нам, коммунистам, а прощелыгам без роду и племени - всяким салье, болтунам болтянским, филипперам - простите - филипповым и сброду прочих тагеров-скойбедов. Но мы эту недоработочку легко исправим, и следующего раза ждать не будем, очень скоро исправим! - в зале раздался смех, и Котов, тоже улыбнувшись, сделал паузу. - Те, кто не верят в силу Коммунистической партии, очень скоро убедятся, что заблуждаются. А кто вовремя не сможет или не захочет - с теми будет особый разговор. Как говорится, с кем разговор, а кому - приговор!
Товарищи, наша с вами главная задача - распространить наш опыт, наши успехи и выводы из наших ошибок на весь Ленинград, на всю Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику, на весь Советский Союз! Иначе какие же мы коммунисты?
Котов нашел взглядом Федровского, еле заметно кивнул, и в зале тут же раздались громкие аплодисменты.
- Да здравствует Коммунистическая партия! Слава великому Советскому народу! - раздались громкие возгласы в разных концах зала.
"Ну, это, переборщил Федоровский, от молодости и задора, все же не съезд и даже не партконференция!" - подумал Котов, но ему было приятно. Подняв руку вверху, он призвал к тишине.
- Перефразируя Владимира Ильича Ленина, скажу, что лучший способ что-то отпраздновать - это всецело сосредоточиться на решении неотложных текущих задач. Сегодня мы собрались не только для того, чтобы поздравить вновь избранных депутатов Петроградского районного Совета, но и чтобы, так сказать, оформить организационно фракцию неколебимого блока коммунистов и беспартийных, наметить планы и обсудить пути их воплощения на благо не только наших избирателей - жителей района, но и всех ленинградцев. Мы должны делом доказать, что коммунисты не говорят, а делают - делают все, что нужно для процветания нашей Советской Родины, нашего народа и каждого советского человека.
Следует сообщить, что в начале этой недели бюро районного комитета партии заслушало и обсудило итоги выборов, единогласно утвердив рекомендации по организации работы в Совете. Товарищ Федоровский, раздайте участникам совещания решение бюро. Пока вам делают обноску документами, продолжу.
Первый вопрос я уже огласил: об организационных формах работы районной организации КПСС в Совете народных депутатов путем формирования фракции блока коммунистов и беспартийных. Второй вопрос - о взаимодействии с депутатами других райсоветов. Докладывать будет товарищ Федоровский, но я кратко - и не для оглашения - поясню, в чем суть.
Как вы знаете, большинство в городском Совете - в руках наших противников, о которых сказано выше. В ближайшие месяц-два, может быть, три или четыре - шансов на изменении положения практически нет. Поэтому очень важно правильно нацелить депутатов местных и районных Советов на правильное понимание происходящего, наладить действенную координацию, спланировать эффективные действия, направленные на нейтрализацию враждебного нашим идеалам - горько об этом говорить - враждебного нашим идеалам Ленинградского городского Совета. Обсуждение этого вопроса предлагаю провести в закрытом режиме после перерыва, во время которого участники сегодняшнего совещания получат подарки в виде замечательных продуктовых наборов от коммунистов и трудящихся Краснодарского края. Тише товарищи, пожалуйста тише, все получат, всем хватит и еще останется.
Ожидая, когда утихнет оживление в зале, Котов почему-то вспомнил старый, но не утративший актуальности, фильм "Кубанские казаки": с какой радостью труженики полей сдавали хлеб государству, как реяли кумачовые стяги над крестьянским обозом. На мгновенье он поверил, что точно также рабочие и колхозники собирали продуктовые наборы для коммунистов его района.
- Краснодарцы уже знают о наших успехах и решили отметить нашу общую победу - прислать дары щедрой кубанской земли. Краснодарцы с нами, товарищи! С нами вся Россия, весь великий Советский Союз!
Аплодисменты раскатились сами собой, Федоровский не давал сигнала, люди поняли и оценили заботу об их нуждах.
- Так, что товарищи, будем считать предложение о порядке работы принятым? Против нет, воздержавшихся тоже не вижу, - возвращая собравшимся серьезный настрой, продолжил Котов. - Наконец, третий вопрос - по очередности он пойдет вторым - это вопрос о распределении должностей в новом Совете, прежде всего - о его главе. Рассмотрев имевшиеся предложения, бюро райкома единогласно решило рекомендовать на это пост подполковника Кошелева Павла Василье... - извините, оговорился - Кошелева Павла Константиновича, боевого советского офицера, недавно ставшего военным пенсионером. Павел Константинович, покажитесь народу!
Котов обвел взглядом глубину зала, но поднялся человек, до того одиноко сидевший в первом ряду - о нем Котов совсем забыл и, выступая, ни разу не посмотрел в ту сторону. Только сейчас, когда тот встал и направился на сцену, Котов узнал старого знакомого.
"Умеют чекисты маскироваться, не отнимешь! Вроде все то же, только пиджачок старенький и примятый, да челка чуть ниже свешивается, даже усы не сбрил, а с пяти шагов не узнать", - подумал Котов, улыбаясь навстречу Кошелеву.
- Сейчас Павел Константинович расскажет о себе, и мы все вместе порешаем, достоин ли он нашего доверия, в чем я, впрочем, не сомневаюсь. Но одна голова хорошо, головы у членов бюро тоже неплохие, а наш коллективный с вами разум все же лучше! Пожалуйста, Павел Константинович, вам слово!
- Дорогие товарищи депутаты! Я, Кошелев Павел Константинович русский, член КПСС, подполковник запаса, отмечен государственными наградами.
- По заслугам отмечен! - громко вставил, чтобы все слышали, сидящий в президиуме Котов
- Спасибо, дорогой Виктор Михайлович за высокую оценку и возможность выступить с этой высокой трибуны. Всю свою жизнь я посвятил выполнению долга перед Коммунистической партией и перед Советским народом. Я родился в 1952 году в поселке Назия Ленинградской области, окончил юридический факультет Ленинградского государственного университета, после чего был призван для несения государственной службы...
С первых слов зал затих в дружелюбном внимании. Котову показалось, что Кошелев говорит специально для него, но он ошибался - точно так же думали почти все собравшиеся. Только три человека незаметно переглянулись, а один, как старший по званию - это был полковник Косинов - хитровато и одобрительно подмигнул: мол, знай наших!
4.15 ГЛУБИННОЕ БУРЕНИЕ НА МЕЛКОЙ ВОДЕ
Горлов зашел всего на несколько минут и, уходя, оставил сумку с продуктами и несколько бутылок марочного вина. Как не хотелось Рубашкину попробовать, но пить до сдачи номера было нельзя. Никто этого не делал, даже Серега Шевчук, известный тем, что ни в грош не ставит мнение разномастной журналистской братии. Впрочем, он мог себе это позволить, его считали лучшим "пером" редакции. Он умел лихо, как никто, закручивать темы. К примеру, в статье о недостатках в пионерских лагерях Шевчук мог вставить что-нибудь из Пушкина и так навертеть, что читатель до конца не вспоминал о бедных пионерах.
Рубашкин не мог разгадать, как это получается. Сам он писал короткие заметки, похожие на то ведомство, которому они посвящались. Любую попытку оживить текст Кокосов безжалостно пресекал, а спорить Рубашкин не мог - он по-прежнему работал вне штата, так сказать, "на птичьих правах".
Другие внештатники - их было великое множество, в каждом отделе по десятку - печатались в газете от случая к случаю не столько за деньги, сколько за красную журналистскую корочку, позволявшую проходить в разные интересные места, вроде закрытых просмотров в Доме Кино или актерских капустников. В отличие от них Рубашкин приходил в редакцию одновременно со штатными сотрудниками, молча сидел на ежедневных планерках, соглашался на любую работу и имел стол с телефоном в одной комнате с Димой Григорьевым, появлявшимся в отделе крайне редко и ненадолго. Он чувствовал, что в редакции его терпят больше от удивления, чем из милости: дескать, что ему у нас нужно и когда надоест?
Как Петр ни старался, но так и не смог узнать, кто подписал письмо в избирательную комиссию, из-за которого его сняли с выборов. Подозревал первого зама Воронова - маленького, толстого субъекта, хамившего на каждом шагу и в любую погоду добиравшегося до редакции на велосипеде. Но на прямой вопрос Воронов заорал, что вообще не желает говорить с посторонними и выгнал Петра из кабинета.
- Плюнь и разотри, - показав, как это делается, успокоил Кокосов, материалы сдаешь, вопросы закрываешь - от музыки с театрами до криминала и зарплаты не просишь. Поэтому никто тебя не прогонит, а если вдруг, то через мой труп.
- Зарплату не прошу потому, что не дадут, - вздохнул Рубашкин. Для себя он решил, что если после начала работы Ленсовета ничего не изменится, то будет искать работу. Он уже начал выяснять, куда можно пристроиться, обзвонил знакомых, даже мимоходом, будто в шутку, спросил у Горлова.
- Про Объединение и думать нечего, в нашу систему тебя никогда не возьмут, - сказал тот, - но, если не побрезгуешь совместным предприятием, то работа найдется.
- Будешь платить в СКВ*, не побрезгую, - засмеялся Рубашкин.
- Откуда? У нас советско-венгерское СП, а форинты с рублями - близнецы и братья. Венгрия - не заграница, а курица - не та птица, которая доллары под насест складывает.
Судя по рассказам Горлова, работа у него действительно была - делать головки для блоков электропитания СВЧ-излучателей, которые потом нужно передавать все в то же Объединение.
- Вот пароход за море сплавим, тогда можно взяться за серьезное дело, - обнадежил Рубашкина Горлов, - а пока вспомни молодость: какой стороной паяльником тыкать, чтобы не обжечься.
Про поездку на Север речь не заходила. Рубашкин решил не спрашивать видно, дела с кораблем шли хорошо, и надобность в статьях у Горлова отпала. Браться за паяльник отчаянно не хотелось, но на крайний случай другого выхода у Рубашкина не было.
Изредка он ходил в Ленсовет, благо милиционера на входе сняли, и в Мариинский дворец мог зайти всякий желающий. В коридорах было шумно, взад-вперед сновали озабоченные люди, многие - в потрепанных джинсах и обвисших, давно не стираных свитерах. Что-то вокруг напоминало Смольный из фильма "Ленин в Октябре" - для полноты сходства не хватало только бородатых солдат с винтовками-трехлинейками.
Однажды перед входом в малый зал столовой, куда пускали только по спискам, Петр встретил Салье и остановился, надеясь взять у нее интервью. Марина Евгеньевна стала знаменитой, любое ее слово тут же тиражировалось всеми газетами, даже номенклатурная "Ленправда", излагала ее мнение, будто заискивая на всякий случай.
- Да, я конечно вас помню, - близоруко сощурясь, ответила Салье. - Но интервью "Вечерке"? Зачем же каждый день? Только вчера у меня была Инна Иванова - вы ее знаете - очень вдумчивая и серьезная журналистка. Я почти час ей уделила.
Инка Иванова была в "Вечерке" ведущим политическим обозревателем. Она писала большие, строк по триста-четыреста, статьи. Тема, по которой она прошлась, для других закрывалась навсегда.
- Может быть, Марина Евгеньевна, позже? - на всякий случай спросил Рубашкин
- Заходите как-нибудь, я вас помню, - явно торопясь, ответила Салье.
Говорили, что сессия должна начаться третьего апреля. Рубашкин очень хотел пойти на открытие, но, чтобы туда попасть, требовалось приглашение. Никто не знал, где их выдают, и в конце концов он стащил в пресс-центре картонку с крупной надписью "ПРЕССА", служившую пропуском в зал заседаний.
На открытие сессии Рубашкин приехал почти за час до начала, но почти все места для журналистов оказались заняты. Такие же карточки, как у него, были у многих, даже у тех, кто никакого отношения к журналистике не имел.
На лестничной площадке сбоку от главного фойе было особенно многолюдно, плотная пелена дыма поднималась в пролеты, воздух гудел от голосов. С Рубашкиным здоровались, обменивались парой слов, но он чувствовал неловкость и горечь. Свербила мысль, что многие добились депутатских мандатов благодаря его помощи, но теперь мало кто придает этому значение.
"А те, с кем нам разлуку Бог послал, прекрасно обошлись без нас", вспомнил он элегическое стихотворение Ахматовой, совсем не подходящее к тому, что видел вокруг.
Рядом остановился Таланов.
- Ты куда пропал? - быстро затягиваясь сигаретой, спросил он.
- Я на том же месте, изменений нет, а тебя нигде не поймать. Куда ни зайду, всюду слышу: "Таланов был, скоро будет, но не здесь", обрадовавшись встрече, сказал Рубашкин.
- Скоро стану прозаседавшимся. Каждый день три-четыре совещания по дележке портфелей. На совете ЛНФ решили дать мне комиссию по торговле, а Салье - представляешь? - вызвалась стать председателем комиссии по продовольствию. Сказала, что это самый важный участок, а она, как лидер, должна быть там, где труднее.
- Как комиссары в пыльных шлемах, - усмехнулся Рубашкин.
- Торговля и продовольствие - ключевая вещь. Обком затаился, хочет спихнуть всю ответственность на нас: мол, вы хотели демократию, вот и получайте то, что сами выбрали. В принципе, грамотная тактика: народ и так стонет от бескормицы, а если с продуктами станет еще хуже, Ленсовет просто сметут. От народной любви до всенародной ненависти путь, знаешь ли, короток.
- Так зачем тебе соглашаться?
- Другого не предлагают, все остальные комиссии уже расхватали, да и какая разница, чем руководить? - пожал плечами Таланов. - Кстати, Главное управление торговли подготовило интересную справку. Если хочешь, возьми вдруг статья получится.
Рубашкин быстро перелистал справку и понял, что Таланов прав материал был уникален: всю городская торговля была представлена, как на карте военных действий - с цифрами, объяснениями и перспективой. Правда, перспектива выглядела удручающей.
- Здравствуйте, Виктор Львович! Здравствуйте, Петр Андреевич! - сбоку неожиданно возник улыбающийся Мигайлин. - Я не помешал?
- А мне уже пора, - Таланов озабоченно взглянул на часы. - Надо кое с кем поговорить перед началом.
- Подождите, Петр Андреевич. До начала успеем, у меня всего два слова, - удерживая Рубашкина за рукав, сказал Мигайлин. - Недавно мы с Мариной Евгеньевной снова и долго о вас говорили...
"Врет! Ей теперь не до меня, едва вспомнила " - подумал Рубашкин.
- Нужен ответственный и проверенный человек курировать газеты и телевидение. Учитывая ваш огромный опыт в журналистике... Ну, вы понимаете?
- Что конкретно? - прервал его Рубашкин.
- Марина Евгеньевна хочет ввести в новую структуру горисполкома управление по печати и свободе слова...
- Но я слышал, в Ленсовете будет такая комиссия из депутатов.
- Вопрос с комиссией упирается в кандидатуру ее председателя, Вдовина*. Он метит на должность председателя Петроградского райсовета, где уже есть очень достойная кандидатура. Если бы вы уговорили Вдовина - вы ведь с ним хорошо знакомы - уступить на выборах в райсовете и сосредоточиться на работе в городской комиссии, то получится превосходная комбинация. Вдовин будет курировать прессу по законодательной линии, а вы через исполком. Действуя дружно, наверняка удастся ограничить влияние Обкома.
- Давайте обсудим с Мариной Евгеньевной. Я хочу услышать от нее все детали, - подумав, ответил Рубашкин.
- Вряд ли у нее найдется время, она сейчас так загружена. Предварительное поручение она мне дала, поэтому лучше придти к ней с уже готовым предложением, тем более, сроки поджимают, - дружелюбно улыбаясь, промолвил Мигайлин.
Внезапно захрипев, включились динамики внутренней трансляции.
- Уважаемые коллеги, уважаемые гости! Первую сессию Ленинградского городского Совета народных депутатов XXI-го созыва объявляю открытой, раздался голос Филиппова. Вслед обрушился грохот аплодисментов.
- Пора идти, уже началось, - взволнованно сказал Рубашкин.
- Одну минуточку, Петр Андреевич, - остановил его Мигайлин. - Давайте договоримся сейчас, не откладывая. Это очень важно.
- О чем договоримся? - спросил Рубашкин.
- Буду краток, только по сути: вы уговорите Вдовина снять свою кандидатуру на выборах в Петроградском райсовете и поддержать другого человека. Вдовин станет председателем депутатской комиссии, а мы пробиваем ваше назначение в управление по печати - начальником управления!
- Кто имеется в виду, кто будет меня "пробивать"? - спросил Рубашкин.
- Все! Все руководство Народного фронта, все мы! - радостно воскликнул Мигайлин.
- И Филиппов? - спросил Рубашкин, точно зная, что тот обязательно выступит против него.
- Конечно, Петр Сергеевич полностью в курсе дела, - без промедления заверил Мигайлин.
- Уважаемые коллеги! Давайте на время забудем о вопросах регламента. Ничуть не умаляя значение процедурных вопросов, все же хочу напомнить, что есть вопрос поважнее. Это вопрос о власти! Наши избиратели не поймут, если мы немедленно не примем поистине судьбоносное решение, записанное в повестке дня вторым пунктом, который гласит: "О переходе всей полноты власти к Ленгорсовету", - услышал Рубашкин чей-то голос. Ему показалось, что говорил Болтянский, но он не был уверен.
- Я пойду в зал, - сказал Рубашкин, огорчившись, что пропустил открытие сессии.
- Слышал, что вас до сих пор не зачислили в штат и вы нуждаетесь в средствах. Надо немедленно принять меры, это совершенно недопустимо, догнав Рубашкина, сказал Мигайлин. - Я оформлю вас консультантом в один кооператив, а потом - советником при какой-нибудь комиссии.
Рубашкин показал стоявшему у входа в зал милиционеру журналистскую карточку, и, тот, козырнув, пропустил в зал.
На трибуне стоял Собчак.
- Передача властных функций от партийно-номенклатурных органов новому, демократическому составу Ленсовета похожа на рискованный трюк, когда с движущегося на полном ходу поезда каскадер перепрыгивает на встречный, звонким от волнения голосом говорил Собчак. - Смену власти надо провести так, чтобы этот переход не привел к сбоям в работе городского хозяйства и, главное - в снабжении ленинградцев продовольствием и промтоварами. Мы оправдаем доверие горожан, если в короткое время радикально улучшим ситуацию в решении больных социальных вопросов. Среди них на первом месте жилищный и продовольственный. Нашей особой заботой должна стать борьба с преступностью, наведение в городе необходимого порядка.
Опыт работы в высшем законодательном органе Советского Союза показывает, что мы не добьемся успеха, если будем ставить групповые пристрастия депутатов, их политические амбиции выше интересов дела. Ленсовет подвержен риску обречь себя на бесплодные публичные дискуссии, в том числе, - по процедурным вопросам. Такой подход обречет Ленсовет на историческую неудачу, и наши избиратели этого не простят.
Уважаемые депутаты! Мы должны в кратчайший срок вернуть Ленинграду его былую славу Северной столицы, мирового центра литературы, искусства, науки и культуры, сделать наш город подлинной Меккой для иностранных и советских туристов.
Собчак замолчал, поклонился, и, собрав какие-то листочки, сошел с трибуны. Сперва было тихо, потом раздались одинокие хлопки в ладоши, и через минуту весь зал аплодировал стоя.
Филиппов пытался объявить выступление Ходырева - до сих пор являвшегося председателем горисполкома. Ходырев выиграл выборы в округе, где располагалось какое-то военное училище. По этому поводу было много разговоров, хотели добиться отмены результатов голосования, но мандаьная комиссия в конце концов признала Ходырева депутатом.
Наконец зал утих и тот начал говорить:
- Я решительно выступаю за преемственность городской власти и хочу заверить депутатов, что все работники Ленгорисполкома будут добросовестно помогать новоизбранным депутатам в организации их деятельности. Мы поможем вам, дорогие товарищи, овладеть многотрудной наукой жизнеобеспечения нашего замечательного города...
- Колорадский жук ему товарищ, - буркнул кто-то за спиной Рубашкина.
"Верить нельзя! Они так помогут, что ни жизни, ни ее обеспечения не станет", - подумал Рубашкин. У него вдруг испортилось настроение. Среди журналистов он заметил несколько человек из "Вечерки". Инна Иванова и Оля Шервуд сосредоточенно записывали выступление, и Рубашкин понял, что отчет о первом заседании Ленсовета будут печатать они.
"А что я тут, собственно, делаю?" - подумал он и пошел к выходу.
В фойе он столкнулся с Мигайлиным.
- Так, мы договорились, Петр Андреевич? - прервав разговор с Юрой Дорофеевым, спросил Мигайлин.
- Кстати, за кого надо агитировать в Петроградском райсовете?
- За очень достойного человека, подполковника в отставке, который выступает за реформирование армии и флота. Я вас с ним познакомлю, вы сами убедитесь. Это - Кошелев Павел Константинович, военный пенсионер.
- Кошелев, так Кошелев, - согласился Рубашкин. Ему было глубоко безразлично, кто станет председателем в Петроградском райсовете.
4.16. НЕЧАЯННЫЕ РАДОСТИ...
Справка, которую дал Таланов, оказалась воистину бесценной. Рубашкин фактически переписал ее, вставив собственные замечания почти в каждый абзац. Статья получилась едкая, но он был уверен, что напечатают во-первых, она касалась торговли, самого наболевшего, что интересовало всех; во-вторых, в статье были совершенно неизвестные цифры и факты. В общем, статья вышла сенсационной.
Рубашкин работал всю ночь, воздух в кухне стал синим от сигаретного дыма. В начале седьмого он последний раз ударил по клавишам пишущей машинки. Чтобы не подвести Таланова он подписался псевдонимом и решил сразу же ехать в редакцию, чтобы застать Кокосова. Тот обычно приходил раньше всех, не позже половины восьмого, и Рубашкин хотел отдать ему статью, как можно раньше. Он не стал завтракать, только выпил еще одну чашку кофе и заставил себя проглотить бутерброд с сыром.
На улице было сыро и сумрачно, фонари уже погасили. Кроме Рубашкина на остановке никого не было, и он ждал троллейбуса не больше пяти минут. Внутри было пусто, Рубашкин уселся на свое любимое место - справа от кабины, откуда через лобовое стекло было видно далеко вокруг.
- Молодой человек, вы не прокомпостировали талон, - крикнул в динамик водитель.
Рубашкин протянул в открытую дверь кабины красное удостоверение "Вечерки" и, не дождавшись ответа, вернулся на прежнее место.
Тем временем троллейбус, неторопливо взгромоздился на Мост Строителей - "Когда-то он назывался Биржевым", - сонно подумал Рубашкин - и, шурша по мокрому асфальту, покатился вниз к стрелке Васильевского острова. Вокруг со всех сторон плескалась темно-серая, предрассветная Нева, на другом берегу в плотном тумане едва виднелись черные фигуры скульптур на крыше Зимнего дворца. Все было, как всегда по утрам - величественно, стыло и пусто. Но сегодня Рубашкин думал о другом. Он помнил свою статью почти наизусть и повторял про себя то, что написал. Потом не выдержал и достал из кармана свернутые в трубочку, чтобы не помялись, листы бумаги.
"Сюда надо вставить отбивку - что-нибудь вроде "а как же иначе", с восклицательным знаком. Нет, лучше сразу поставить вопросительный, корректор все равно заменит, так уж лучше самому", - думал он, чиркая карандашом на полях.
Он вышел у Гостиного двора, на одну остановку раньше. Впрочем разница была небольшой, и через несколько минут он вошел в кабинет Кокосова. Тот уже был на месте и сосредоточенно лил кипяток в почерневшую от накипи чашку.
- Думаешь, есть время читать? - возмутился Кокосов, увидев перед собой стопку отпечатанных листов. - За ночь три ограбления и одно убийство, в номер давать надо, а ты что принес?
- Прочти, Витя, - попросил Рубашкин, - я всю ночь работал.
- Забирай свою пачкотню, а то порву и выброшу.
- Очень прошу, хоть первую страницу, если не понравится, бросишь, попробовал уговорить Рубашкин.
- Садись звонить в ГУВД - пусть колятся на подробности, - скривившись от чересчур горячего чая, Кокосов отодвинул рукопись на край стола.
Рубашкин понимал, что его статья - не репортаж и не короткая информация, и Кокосову читать ее действительно незачем. Но без его одобрения, никто в редакции ее не возьмет.
- Давай поспорим, - вспомнив о фантастической азартности Виктора, предложил Рубашкин. - Если прочтешь первые две страницы, и материал не понравится, то я ставлю бутылку, а если статья пойдет - то ты.
- Так нечестно! Я ничем не рискую: ведь, если пойдет, то и двумя не обойдешься. Это ж будет твой первый "кирпич"*, его обмыть положено, засомневался Кокосов.
- Риск - благородное дело. Кто не рискует, тот с друзьями не пьет!
Кивнув, Кокосов взял рукопись. Не дочитав первой страницы, он схватил карандаш и что-то вычеркнул. Перевернув лист, он почиркал еще, и Рубашкин заметил, как изменилось его лицо.
- Все ясно, дальше не буду. Тебе крупно повезло. Сегодня Грачев дежурит, а Воронов куда-то отпросился, значит, есть шанс. Пошли скорей, вскричал Кокосов и, схватив статью, выскочил из кабинета. Рубашкин еле успел догнать его перед кабинетом Грачева, который работал вторым заместителем главного редактора и в отличие от других приветливо здоровался с Петром, иногда даже пожимал ему руку.
- Горит? - удивленно спросил Грачев.
- Брось все, читай, что Рубашкин принес, - воскликнул Кокосов.
Одев очки, Грачев взялся читать. Кокосов взволнованно ходил из угла в угол, а Рубашкин, о котором забыли, неловко мялся в коридоре у открытой двери, не решаясь войти.
- Откуда информация? - дочитав до середины, спросил Грачев.
- Откуда фактуру достал? Что пнем стоишь, отвечай, когда спрашивают! закричал Кокосов.
- Вот справка Главного управления торговли, - через порог ответил Рубашкин.
Кокосов выхватил справку и передал ее Грачеву
- Да, вы зайдите, Петя, - рассеянно сказал тот, быстро перелистывая страницы.
- Ну, что? - нетерпеливо спросил Кокосов.
- Сокращать надо. Здесь убрать ерничество, а здесь и здесь переделать, - Грачев показал Кокосову на разложенные по столу листы рукописи.
- Пусть автор займется, я его от оперативки* освобождаю, - решил Кокосов и, уходя, хлопнул Рубашкина по плечу: - До двенадцати - свободен!
- Такого материала давно не было, - вздохнув, сказал Грачев. - Но уж больно скандально. Вы уверены, что газету не поймают на вранье?
- Уверен! Справку мне депутаты дали, - скрывая волнение, ответил Рубашкин.
- Рискуем? - Грачев неожиданно подмигнул Рубашкину. - А ведь не зря Кокосов за вас горой стоит. Еще пара таких материалов, и можно переводить вас в обозреватели. В отделе экономики как раз вакансия - Галя Мануйлова в декрет уходит.
Вычитав гранки, Рубашкин не стал дожидаться сигнального номера и уехал домой выспаться. В половине шестого он проснулся и, не утерпев, пошел к киоску "Союзпечати" на углу улицы Ленина и Большого проспекта. "Вечерку" еще не привозили, он ждал около часа и в очереди стоял первым. Когда наконец подъехал фургон, он помог выгрузить несколько пачек и тут же у задней двери киоска увидел свою статью на первой странице.
- Дайте десять штук, - попросил он у пожилого киоскера.
- Ты, что парень, с ума рехнулся? Другим тоже надо, - закричали в очереди.
Рубашкин купил три штуки, рассудив, что завтра возьмет в редакции, сколько нужно. Не дойдя до дома, он уселся на лавочке, чтобы прочитать свою первую большую статью.
Экономика дефицита
"ГУТ" - не ''зер гут''
В слякотном декабре минувшего, 1989 года полки магазинов так опустели, что даже привыкшие ко всеобщему дефициту горожане сильно удивились. Новогодние праздники кое-как пережили на старых запасах. Впрочем, работники особо важных учреждений подкрепились заказами из распределителей, но все, без исключения надеялись, что в январе поступят фонды следующего года, и с продуктами все образуется.
Но не тут-то было! Чем дальше, тем становилось хуже. Больше никто не смеялся анекдоту про рыбные магазины торгового объединения "Океан" помните: "Кильки в томате, баба в халате"? Смех утих потому, что бабы в халатах за прилавками остались, а томатная килька, хорошо заменявшая соленые огурцы к водочке (между прочим, тоже большая редкость!) исчезла, испарилась, как утренний туман, как золотое времечко становления развитого социализма в нашем великом городе.
Чем ближе подкатывала весна, тем меньше горожан успокаивали себя радужными перспективами, которые навевали частые выступления по радио и телевидению руководителей горисполкома. Но, вот, грянули выборы, и штормовые волны демократических перемен заплескались у порогов начальственных кабинетов, а их обитатели почему-то затихли, делая вид, что забыли все, о чем твердили раньше: дескать, то было при старой власти, а новая все обещания спишет!
Так, как же сегодня выглядит обеспечение ленинградцев, если обозревать ее с планово-административных высот Главного управления торговли исполкома Ленсовета (сокращенно - "ГУТ")?
Есть основания думать, что торговое начальство смотрит далеко, свысока наблюдая благоприятную перспективу. И есть от чего! Ведь по сверстанным в ГУТ'е планам объем товарооборота в целом записан на 1990 год с превышением на 7,4% к прошлогоднему уровню, то есть на 756 млн. рублей. В пересчете на душу населения прибавка тоже весомая - почти на 150 рублей в год!
Но вот, ведь, незадача: что "в целом" гут, то есть по-немецки хорошо, то "в частности" из рук вон... - по-русски тоже хочется сказать только три буквы!
Открываем наисекретнейший документ нашего торгового ведомства (не спрашивайте, как он к нам попал - что птичка в клювике принесла, все равно не поверите!). Читаем, и впору прослезиться. По группе продовольственных товаров запланированный рост составляет всего 1,7%. Если в прошлом году среднестатистический горожанин покупал продуктов на 1028 рублей, то в этом году прибавка к столу составит ровно 17,5 рублей. Три бутылки водки, полкило колбасы, двести граммов масла и буханка хлеба. Хватит на одно скромное семейное торжество, разумеется, если цены не подскочат.
Впрочем, записав в этот счет водку, мы слегка поторопились. В этом году водки на всех опять не хватит - ее будет продано на полпроцента меньше, чем прежде. Так что теперь народу около винно-водочных магазинов будет не меньше, чем на митингах, организованных Обкомом КПСС. Видимо, и лозунги будут теми же.
А колбаса? С колбасой тоже неладно - ее продадут на 1,7 тысяч тонн меньше, чем в прошлом году. И сладкой нашу жизнь вряд ли назовут: производство кондитерских изделий сократится на 6,7 тысяч тонн, что составляет двухмесячную потребность города в печенье, конфетах и прочей карамели.
Особенно плохо сложится ситуация в плодоовощной торговле. Запланировано, что потребность в картофеле будет удовлетворена на 70%, во фруктах - меньше, чем наполовину.
Позавидуем прозорливости плановиков из ГУТ'а! Ранняя весна, первые лучи ласкового солнышка греют миллионы гектаров садов и огородов, торопятся из дальних стран соловьи и гуси-лебеди, на грушах-яблонях еще только набухают почки, а нашим торгошам уже все известно: то сократится, это усушится, и вражья сила нашлет саранчу с колорадским жуком.
Ошибки не будет, не надейтесь! Вот, в прошлом году запланировали обделить нас цельномолочной продукцией на 45,5 тыс. тонн (около 87,6 млн. рублей), и на столько же - колбасой, так и вышло! Советские экономисты не ошибаются никогда!
Откуда же взялись в планах ГУТ'а умиротворяющие душу цифры роста? Открываем раздел промышленных товаров - в животе от голода сводит, однако ж будем одеты, обуты с головы до ног, смотрим в экраны новых телевизоров, а кто побогаче свободно без очереди покупает легковой автомобиль и катит на нем ... Сами знаете, куда. Поскольку в другое место ехать по-прежнему не на чем!
Промтоварное изобилие в размерах 12,2-процентного роста есть не что иное, как дым золотой. Золотой - в буквальном смысле!
Основную лепту в среднестатистическую перспективу роста внесут ювелирные изделия. Их выпуск вырастет в этом году аж на 209,4%, а заявка ленинградской торговли получила товарное покрытие на 165%! Но... многая радость сулит не меньшую печаль. В институте ювелирной промышленности есть в нашем городе ученые и такого профиля - нас авторитетно проконсультировали. "Золотые" проценты запланированы в денежном выражении, без учета уже грянувшего повышения цен. Поэтому, милые дамы, не надейтесь, что вам достанется новенькое колечко. На всех не хватит! Да и зачем новые украшения к старым нарядам, других не будет!
Но особенно умилительно громадье планов в отношении самых заслуженных горожан - инвалидов различных войн и ветеранов. Для них очередь на покупку холодильника снизится в среднем до 9 лет, на швейные и стиральные машины, а также на телевизоры - до 5 лет, на одежду, обувь и трикотаж - около 2 лет. Что уж говорить о рядовых жителях?
Но не печальтесь, мы еще не дочитали до конца, не вникли в сокровенную суть модно-прогрессивных предложений начальника ГУТ'а, товарища Зеленского В.А. Каким видит выход из кризиса этот заслуженный работник советской торговли?
Грезится ему переход на планово-рыночные отношения. Удивляетесь, как можно через дефис соединить план с рынком? У нас - легко и запросто!
Достаточно, предлагает начальник, преобразовать государственные магазины в арендные, акционерные, личные, смешанные и открыть частные лавочки, как тут же всеобщий дефицит воплотится во изумляющее изобилие на фоне рыночных отношений. Переведя с планового языка на русский, поймем простую вещь: цены вырастут настолько, что советский инженер трижды подумает у витрины, прогибающейся от тяжести краковских колбас и маковых, с медом булок.
А чем же тогда займется ГУТ? Да, тем же самым - будет контролировать, распределять, причем не товары, а фонды. Дело знакомое и жалоб не вызовет. В самом деле, на кого жаловаться, если торговля станет смешанной, акционерной да частной. Разве что на депутатов, которые в душевной простоте за такой "рынок" проголосуют?
Андрей Лисовский
Вечером позвонил Таланов.
- В сегодняшней "Вечерке" твоя работа? - не поздоровавшись, спросил он.
- А ты, как думаешь?
- Мне уже два человека звонили. Допытываются, как к журналисту Лисовскому попала деликатная справка.
- А ты честно отвечаешь, что никакого Лисовского в глаза не видел, догадался Рубашкин.
- Так и отвечаю, а сам думаю, что овладение прессой сулит необыкновенную силу...
- ... тому, кто овладеет, - докончил фразу Рубашкин.
- При условии, что никто не узнает, кто такой Лисовский. Потому, что скандальному журналисту нет места среди сотрудников горсовета.
- Что-то светит? - спросил Рубашкин.
- Завтра меня утвердят председателем комиссии по торговле, через неделю - состав комиссии. Готовься к первому заседанию. Прочитав такую статью, никто не усомнится, что ты сможешь быть главным специалистом в сфере обслуживания населения. А нам нужно много таких статей. Поэтому я надеюсь на единогласное решение по твоей кандидатуре. Готовься, Петя!
* * *
С утра Рубашкин собирался в Ленсовет послушать, как будут утверждать Таланова, но не успел дойти до двери. Звонил Мигайлин.
- Слава богу, что застал! Павел Константинович Кошелев примет нас ровно в одиннадцать. Он согласен дать интервью, чтобы вы провели время с пользой, - радостно сообщил Мигайлин. - Встречаемся у входа в райисполком! Не опоздайте, Петр Андреевич!
4.17 ... И НЕЖДАННЫЕ ВСТРЕЧИ
Петр и сам не понял, зачем согласился идти к Кошелеву. Интервью с ним сразу показалось пустяковым - кому нужны рассуждения депутата одного из райсоветов, их в Ленинграде больше двух десятков, по 150 человек в каждом.
Как назло, и погода была мерзостной. Еще ночью повалил рыхлый, сырой снег, крупные хлопья липли к лицу и стаивали за ворот холодными струйками. На тротуарах скопился толстый слой жижи, проезжавшие машины обкатывали прохожих грязными брызгами.
Мигайлин опаздывал, и Рубашкин слонялся по пустой, занесенной снегом площадке перед исполком. Озябнув, он зашел в вестибюль и у самой двери столкнулся с Горловым.
- Как Фигаро: и здесь, и там, - обрадовался тот.
- А тебя каким ветром занесло? - спросил Рубашкин.
- Котов лично звонил, просил поддержать будущего председателя райсовета, ну, я и пришел познакомиться. Заодно встретился с нашими кооператорами...
- Представь я тоже иду знакомиться и тоже с Кошелевым, - засмеялся Рубашкин. - И как тебе кандидат?
- Умница, замечательный человек! - воскликнул Горлов. - Я его сразу узнал, и он меня - тоже. Но было неудобно при всех - черт-те что могут подумать.
- Кто может подумать?
- Со мной несколько кооператоров было. Пришли знакомиться с новой властью.
- Вроде, Кошелева еще не выбрали? - возразил Рубашкин.
- Обязательно выберут! Знаешь, пожалуй, наш Котов оказался на своем месте, разбирается в людях. Кошелев мне еще тогда, осенью понравился. Ведь, это он нас из той истории с разглашением гостайны вытянул. Помнишь, я после его прихода приехал к тебе, а ты сомневался, что все кончится хорошо. Сказать честно, и я долго опасался, что он притворялся, а на самом деле, какую-нибудь пакость готовил. Кто-нибудь другой запросто заставил бы стукачом стать или еще что-нибудь в этом роде. А Кошелев во всем разобрался, все понял и помог, просто так помог!
- Постой, ты уверен, что Кошелев из КГБ?
- Конечно! Откуда же еще? Он, когда ко мне пришел, даже удостоверение показал, я тебе рассказывал, неужели не помнишь? - удивился Горлов.
- Здравствуйте! Извините за опоздание. Петр Андреевич, извините, что опоздал, автобуса долго не было, - остановился возле них запыхавшийся Мигайлин и, не смущаясь, протянул Горлову руку: - Где-то я вас видел, но не помню, где.
- Это мой бывший начальник, и всегда - близкий друг, Борис Петрович Горлов, - сказал Рубашкин.
- Очень много о вас слышал, Борис Петрович, - заулыбался Мигайлин. Марина Евгеньевна Салье очень хочет с вами встретиться, ведь вас можно назвать человеком новой формации, настоящим бизнесменом, не говоря уже о вашей бесценной помощи во время выборов. Если позволите, я вам на днях позвоню.
- Звоните, - протянув Мигайлину визитную карточку, согласился Горлов.
- Извините, Борис Петрович, нам надо идти. Павел Константинович не любит ждать, - сказал Мигайлин.
- Пожалуй, мне тоже пора. Кстати, я только что был у Кошелева, он мне очень понравился, дельный и порядочный человек, - сказал Горлов и, кивнув на прощание, пошел к стоявшей невдалеке машине.
- Пойдемте, Петр Андреевич! - настойчиво повторил Мигайлин.
- Так вот, чем пес был начинен! - воскликнул Рубашкин и, заметив недоуменный взгляд Мигайлина, добавил: - Это Фауст сказал, когда увидел Мефистофеля в его подлинном обличье. Помните, милейший Андрей Ильич?
Не дожидаясь ответа, Рубашкин повернулся и побежал догонять Горлова.
- Боря, подожди, - закричал он, - мне с тобой по дороге!
- Ты же к Кошелеву собирался? - обернувшись с переднего сиденья, спросил Горлов.
- А вот с ним мне абсолютно не по пути! - воскликнул Рубашкин.
- Я, Петя, думаю, что порядочным людям всегда по пути, - заметил Горлов.
- Ты кого считаешь порядочным: меня или гэбэшника Кошелева?
- И тебя, и его - обоих!
- Этого не может быть! Этого не может быть потому, что огонь не горит в воде, как два разных предмета не могут одновременно сосуществовать в одной точке материального мира.
- Красиво говоришь, но ты забыл, что именно Кошелев уберег нас от большой беды? Еще неизвестно, чем бы закончилось наше дело, если б оно попало к другому. Разве не помнишь, что случилось с твоим приятелем - как его? - с Чернициным?
- Брусницыным! - хмуро поправил Рубашкин.
- Сидит твой Брусницын! Сидит! И мы могли загреметь, за милую душу, если б не Кошелев. Ведь положа руку на сердце, - а зачем нам врать друг другу? - ведь напортачили мы с тобой?
- Ты попросил меня помочь с документами, зная, что я лишен допуска! И уговорил Марину подписываться, как исполнителя. Значит, ты и напортачил!
- Хорошо, пусть я, - согласился Горлов, - но под суд мы бы пошли оба. Или все дело в том, что Кошелев - сотрудник КГБ и честно выполнял свои обязанности? Или ты, как некоторые придурки, считаешь, что среди коммунистов и сотрудников КГБ нет порядочных людей?
- Не бывает! - тут же воскликнул Рубашкин. - А придурками ты считаешь тех, кого выгоняли с работы, выселяли на 101-й километр, тех, кто сидел в тюрьме за то, чтобы ты наживался на своих кооперативных шахер-махерах?
- Не упрямься, Петя! Ты ведь сам понимаешь, что не прав.
- Останови, я выйду, мне в другую сторону, - заметив сбоку вход в метро, попросил Рубашкин.
* * *
В Ленсовете было по-прежнему многолюдно и бестолково. Поначалу Рубашкин хотел встретиться с Салье, но, увидев возле ее двери толпу, пошел искать Вдовина. После получасовых поисков тот отыскался сидящим на подоконнике в коридоре первого этажа.
- Здорово, Петр, - не отрываясь от чтения каких-то бумаг, сказал Вдовин. - Гадское, понимаешь, дело! Ленсовет решил предоставить Коле Иванову* прямой эфир, а Обком запретил, и эфира, ясное дело, не дали. Теперь надо разбираться с Петровым*. Вот, почитай!
ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ НАРОДНЫХ ДЕПУТАТОВ
РЕШЕНИЕ
1-й сессии 21 созыва Ленинград 12.04.90
"О невыполнении Председателем
Ленинградского комитета по
телевидению и радиовещанию
Леноблгорисполкомов т. Петровым Б.М.
решения 1-й сессии Ленинградского
городского Совета народных депутатов
от 05.04.90"
В связи с невыполнением Председателем Ленинградского комитета по телевидению и радиовещанию Леноблгорисполкомов решений Ленинградских городского и областного Советов народных депутатов о предоставлении прямого эфира народному депутату СССР тов. Иванову Н.В. Ленинградский городской Совет народных депутатов РЕШИЛ:
1. Выразить недоверие т. Петрову Б.М. и освободить его от занимаемой должности
2. Поручить Ленинградскому телерадиокомитету и лично заместителю председателя Комитета депутату Сенину В.Т. обеспечить прямой эфир народному депутату СССР Иванову Н.В.
3 Поручить созданной Ленгорсоветом постоянной комиссии по средствам массовой информации провести консультации с Леноблсоветом и Гостелерадио СССР по кадровым вопросам.
Сопредседатели сессии П.С. Филиппов
В.Н. Щербаков
- Недоверие выразили, а им плевать, - дочитав, сказал Рубашкин. Поспорим, что никто Петрова не снимет.
- И спорить нечего, - буркнул Вдовин. - Но эфир-то дать надо!
Рубашкин видел, что Вдовин озабочен, ему некогда, и постарался, как можно короче, рассказать о своих подозрениях.
- Ко мне уже два депутата подходили, агитировали за Кошелева, но никто не говорил, что Кошелев служил в ка-гэ-бэ. Во всех документах записано, что он - военный пенсионер. Давай, сделаем так: я свяжусь с "Мемориалом", у них достаточно полная картотека, а вечером позвоню тебе, и решим, что делать, дослушав, рассеянно сказал Вдовин. - Кстати, не мог бы ты пробить публикацию решения по Иванову в "Вечерке"?
- Вряд ли меня послушают, я ведь внештатник, - сказал Рубашкин, но решение взял, решив показать его Кокосову.
- Нам еще надо обнародовать решение о демонстрации. Никто не хочет печатать.
- Какой демонстрации? - спросил Рубашкин.
- В защиту Гдляна с Ивановым*. На сессии сегодня утвердили, и никакой Обком теперь не помешает.
- Попробую, - не надеясь, что получится, обещал Рубашкин.
Он ждал звонка Вдовина весь вечер, но тот так и не позвонил.
4.18 НЕГЛАСНАЯ УСТАНОВКА(
Через два дня Рубашкин столкнулся с Вдовиным в коридоре редакции.
- У меня встреча с директором Лениздата, после зайду к тебе, - на ходу сказал Вдовин.
Через час он разыскал Рубашкина и с ходу огорошил новостью:
- "Вечерку" берем под себя! Полностью. На днях договорились с Обкомом, что им остается "Ленправда", "Ленинградский рабочий" и еще пара изданий. А "Вечерний Ленинград" станет официальным органом Ленсовета. Здорово, правда?
- Для начала неплохо, - согласился Рубашкин.
- Я говорил о тебе с Майоровым**. Он в принципе не возражает взять тебя в штат, чтобы ты освещал работу Ленсовета.
- Скорей бы, а то все обещают, но никто ничего не делает, - вздохнул Рубашкин. Дома стало совсем невмоготу. Каждый день начинался разговорами о деньгах, ими же и заканчивался.
- Недели через две-три утвердим на сессии положение о комиссии, тогда я смогу оформить тебя экспертом. А там, глядишь, и в "Вечерке" образуется, - обнадежил Вдовин и, уже собравшись уходить, вдруг вспомнил: - О твоем Кошелеве в "Мемориале" ничего не знают. На букву "КО" у них есть сведения только на некоего Коршунова. Тот еще фрукт - живота не жалел в борьбе с идеологическими диверсиями, работал с диссидентами, с творческой интеллигенцией, многих пересажал, многих наладил за границу. А Кошелева в картотеке нет. Если он и работал в КГБ, то не по диссидентам. Может, был в контрразведке или занимался какой-нибудь техникой. Это же государство в государстве - мало ли там у них всяких служб: радисты, связисты, автомобилисты?
- Один мой приятель узнал Кошелева. Уверяет, что тот проводил с ним всякие хитрые беседы, ну, ты понимаешь, - сказал Рубашкин.
- Приятеля хорошо знаешь? Доверяешь? - спросил Вдовин.
- Вместе работали, с десяток ведер водки вместе выпито. Да и ты о нем наверняка слышал. Это - Горлов, который трюк с телеграммами организовал. Кстати, и в твоем округе тоже! Помнишь?
- Конечно! Если б не знал, то сильно б удивился, когда почтальон мне телеграмму принесла. Читаю, а там прямым текстом: голосуйте-де за кандидата Вдовина от народного фронта. Коротко и ясно!
- Этот Горлов мне и рассказал! - Рубашкин решил промолчать, что Горлов хорошо отзывался о Кошелеве.
- Твоему Горлову верить можно, - подумав согласился Вдовин. - Но, признаться, не знаю, что и предпринять. Допустим, мы заявим на сессии райсовета, что кандидат в председатели - бывший ка-гэ-бэшник. Ну и что? Вряд ли это произведет впечатление, тем более, большинство в Совете под пятой райкома. Крутой у нас секретарь оказался: демократия, гласность, 6-ю статью отменили, а ему все нипочем! В районе он по-прежнему всем верховодит.
- Раньше Котов был моим начальником. Когда он от нас в райком ушел, весь отдел неделю не просыхал, так праздновали, - усмехнулся Рубашкин.
- Говорят, Ленинград - большой город. А чуть что, так оказывается, все друг друга через одного знают.
- В этом деле есть еще один человек - Мигайлин! Он мне форменную сделку предложил: я уговариваю тебя снять кандидатуру на выборах председателя райсовета и агитирую за Кошелева, а он продвигает меня в начальники нового управления по средствам массовой информации. Якобы, Салье с Филипповым хотят создать такое в горисполкоме.
- Врет! - возмутился Вдовин. - Об этом и речи не было! Уж, я бы знал. Между прочим, он и ко мне с тем же подкатывал. Обещал воздействовать на наших депутатов, когда будут выбирать председателя комиссии по работе со СМИ.
- Помнишь Солженицын в "Архипелаге"* писал, что он всегда чувствовал, кому можно доверять, а кто к оперу** бегает? Мне кажется, что такая интуиция у многих есть. Чтобы узнать стукача, не нужно быть великим писателем, - сказал Рубашкин.
- Ты прав, выглядит подозрительно. Но, что можно сделать? Хотя ... Вдовин на секунду задумался. - Недавно из Германии вернулся Жора Михайлов, который лет пятнадцать отсидел. Ему гэбэшники расстрельную статью вешали, он их через одного в лицо знает. Давай ему Кошелева издали покажем, вдруг узнает.
- Заодно сфотографируем этого Кошелева, как говорится, в фас и в профиль, - предложил Рубашкин. - Если Михайлов не узнает, отнесем фото в "Мемориал" и покажем всем, кому сможем.
Вдовин не стал откладывать и сразу засел за телефон. Обзвонив с десяток знакомых, он наконец добрался до Михайлова. Выслушав в чем дело, тот сразу согласился. Уговорились встретиться утром неподалеку от исполкома.
Чтобы не прождать напрасно, Вдовин позвонил Кошелеву. Узнав, что тот с утра будет в исполкоме, он договорился, что зайдет поговорить по депутатским делам.
На следующий день никто не опоздал. Михайлов оказался бородатым и очень толстым, почти двухметрового роста. Едва встретились, он начал рассказывать о том, как его преследовало КГБ. Говорил громко, то и дело хватая Рубашкина за ремень висевшего на плече фотоаппарата. Без десяти девять решили разделиться. Вдовин и Михайлов встали у входа, а Рубашкин спрятался за деревом, держа фотоаппарат наготове.
Он ждал долго, минут двадцать, но Вдовин с Михайловым стояли на прежнем месте и о чем-то разговаривали. Руки державшие фотокамеру затекли, закуривая сигарету, Рубашкин отвлекся буквально на несколько секунд и вдруг услышал крик.
- Я его убью! Я убью этого гада, - орал Михайлова бестолково размахивая руками, худощавый Вдовин обхватил его за пояс и едва удерживал. Потом они вместе упали на асфальт. Рубашкин запутался в ремнях, укладывая в футляр дорогую камеру и когда подбежал, около них уже стоял милиционер.
- Я депутат горсовета, у меня депутатская неприкосновенность, поднимаясь с земли, Вдовин протягивал милиционеру свое удостоверение.
- А эти граждане? Они тоже депутаты? - ошалев от неожиданности, спросил тот.
- Я все объясню, сержант. У моего товарища случился обморок. Он заслуженный человек, пройдемте в исполком, я вам все объясню, - вставая между копошившимся на земле Михайловым и милиционером, говорил Вдовин. У него была рассечена бровь, из глубокой царапины сочилась кровь.
- Уведи Жору! - шепнул он, увидев Рубашкина. - Скорей!
Схватив Михайлова за рукав, Рубашкин помог ему подняться и потянул за собой. Вдовин продолжал что-то объяснять милиционеру и отдал ему еще одно удостоверение - депутата райсовета.
Затащив Михайлова за угол, Рубашкин облегченно вздохнул.
- Что у вас случилось? - спросил он, когда вышли на Кировский проспект.
- Это Коршунов! - лязгнув зубами, ответил Михайлов. - Он вел мое дело. Он меня в "Кресты" посадил и каждый день допрашивал. Его убить мало! Чтобы пыли на земле не осталось! Я тебе расскажу, ты все поймешь!
- Коршунов и Кошелев - один и тот же человек? - догадался Рубашкин.
- Да, это он, - ответил Михайлов. - Пойдем куда-нибудь, выпьем.
Они зашли в подвальную закусочную. Внутри было пусто и темно. Еще не было одиннадцати, и буфетчица не хотела обслуживать, но Михайлов дал трешку, и она налила два стакана водки, откупорила пиво и бросила на картонную тарелку несколько бутербродов.
Выпив полстакана водки Михайлов как будто успокоился, но говорил быстро и невнятно, пропуская слова, - Рубашкин едва успевал записывать.
Они просидели часа два, потом Михайлов вспомнил, что ему нужно куда-то идти. Рубашкин решил писать статью дома, чтобы не отвлекаться.
Записи оказались на удивление связными.
Георгий Михайлов - один из тех, кто, по сути, определял культурную атмосферу в "великом городе с областной судьбой". Физик и педагог, он стал еще и собирателем уникальных произведений современной живописи, бесстрашным устроителем знаменитых "квартирных" выставок в то время, когда все не одобренное парткомом считалось антисоветским и жестоко каралось. Судьба Михайлова при коммунистическом режиме была изломана КГБ. И одним из тех, кто участвовал в преследованиях Михайлова и других представителей русской интеллигенции был гэбист Павел Кошелев, ставший теперь депутатом и домогающийся должности председателя Петроградского райсовета.
В судьбе Георгия Михайлова знаменитый Павел Кошелев, кадровый офицер КГБ, вне стен которого называвший себя Коршуновым, сыграл очень заметную роль. Этот чекист давно хотел познакомиться с известным диссидентом, а тот отсутствовал. Валил на Колыме лес! В один прекрасный день Кошелев-Коршунов заявил, что отныне "органы" меняют свое отношение к молодым художникам и берут их под свою отеческую опеку.
И действительно, после процесса над Михайловым художники-неформалы получили возможность устраивать свои выставки. Тайная полиция искусно трансформировалась в конструкторское бюро "человеческих душ". А сам Кошелев, будучи неплохим психологом, фактически стал руководить творчеством "андерграунда". Многие поверили ему, а некоторые даже стали прислуживать. Он тоже не сидел, сложа руки - выискивал и лелеял сторонников. У сравнительно молодого, честолюбивого чекиста были свои, далеко идущие цели, и он делал все, чтобы искоренить и пресечь любое вольнодумство. За это им разрешалось рисовать, играть и писать все, что вздумается. Хотел этого Кошелев или нет, но джин был выпущен из бутылки. Почувствовав дуновение свежего воздуха, молодые люди пошли дальше того, что было задумано в кабинетах Большого Дома.
Одним из тех, кто сорвал планы идеологических надсмотрщиков стал уже отсидевший Георгий Михайлов. И вскоре он вновь попал за решетку. Начался новый уголовный процесс, как будто списанный со страниц Кафки. И возглавил его все тот же гэбэшник Кошелев, он же Коршунов. Михайлову вменили статью 93 Уголовного кодекса. Больше года Михайлов просидел в "Крестах", подвергаясь изощренному психологическому давлению.
В сентябре 1996 года президент Франции Миттеран уговорил Горбачева освободить узника совести Михайлова, и его выпустили на свободу. Уголовное преследование было прекращено через десять лет после первого ареста Михайлова ...
В редакцию Рубашкин приехал после трех. Номер уже сдали, и Кокосов ушел. Подумав, Петр решил отнести рукопись Грачеву, благо тот еще был на месте.
Прочитав статью, он вернул ее Рубашкину:
- Печатать не будем!
- Плохо написано? - спросил Рубашкин.
- Написано как раз неплохо, бойко написано. Только как же мы этот материал проверим? Ведь, как я понял, вы используете только один источник Михайлова. А что, если он врет, или ошибается? Нет, в таком виде ваша статья непечатна.
- К главному редактору идти бесполезно? - спросил Рубашкин.
- Если не соберете убедительных подтверждений, то советую вообще никому это не показывать.
- Нет времени! Кошелев баллотируется на председателя райсовета, статья нужна до дня голосования, - воскликнул Рубашкин.
- Не подумайте, что я чего-то боюсь. Но печатать непроверенный материал такого содержания? Ни одно серьезное издание на это не пойдет, поверьте моему опыту, - объяснил Грачев.
- Ничего нельзя сделать? - спросил Рубашкин.
- Попробуйте обратиться в какую-нибудь мелкую газету, из новых, вдруг повезет.
Конец этого и весь следующий день Рубашкин ходил по редакциям. Где-то отказывали сразу, где-то просили оставить рукопись, но надежды на быструю публикацию не было.
А еще через день позвонил Вдовин.
- Завтра выборы в райсовете. Что-то они заторопились - наверное, узнали про твою статью. Мы с Жорой пойдем, будем выступать, - сказал он.
- Это что-нибудь изменит? - спросил Рубашкин.
- Вряд ли, но не сидеть же сложа руки, - ответил Вдовин.
Рубашкин обещал придти к началу заседания, но утром позвонил Кокосов и велел, все бросив, мчаться в Ленсовет: там намечалось обсуждение их газеты - отдавать ее горсовету или нет.
4.19 ПРАЗДНИК НА НАШЕЙ УЛИЦЕ
Павел Константинович принимал поздравления. Поздравлять начали, едва председательствовавший на сессии - самый старший из депутатов, ветеран Великой отечественной войны, огласил число голосов "За", "Против", "Воздержался" и, зачитав проект решения, предложил утвердить их посредством открытого голосования.
Первым, как и положено, поздравил Котов. Крепко пожав Кошелеву руку, он отодвинул от микрофона уже не нужного председательствующего.
- Товарищи депутаты! Ваш выбор свидетельствует - что бы там ни врали всякого рода отщепенцы, - ваш выбор свидетельствует о нерушимости ленинского блока коммунистов и беспартийных*!
В зале послышался шум. С десяток депутатов вставали с мест и по одному выходили из зала.
- Пусть уходят! Обойдемся без них, - не смутившись, продолжал Котов. Сегодня они ушли с первой сессии районного Совета народных депутатов, а завтра им придется уйти из нашего великого города. А кто не захочет, тем поможем! Судя по вашей реакции, депутаты мою инициативу поддерживают. Но ставить на голосование пока преждевременно, тем более, что председатель райсовета еще не заступил на должность. Вот, когда приступит, разберется, тогда и проголосуем. Да так проголосуем, что в нью-йорках и тель-авивах стекла из окон посыпятся, а во всем мире воздух чище станет! - Котов сделал паузу, дав собравшимся вволю отсмеяться.
- Спокойно, товарищи! Несколько минут тому назад я позвонил товарищу Гидаспову и доложил о результатах выборов в нашем райсовете, - дождавшись, пока зал успокоится, продолжал Котов. - Борис Вениаминович выразил чувство глубокого удовлетворения результатами голосования и поручил мне от имени бюро Ленинградского Обкома КПСС сердечно поздравить товарища Кошелева с избранием на высокий и ответственный пост. Он очень огорчен, что не может сегодня приехать - готовится к внеочередному пленуму ЦК КПСС, который откроется завтра. Думаю, что в такой аудитории можно сказать, что ожидается принятие очень важных решений, в том числе - по кадровым вопросам. Поэтому разрешите от вашего имени передать Центральному Комитету нашей партии, что депутаты Петроградского районного Совета будут и впредь неустанно бороться за победу коммунизма, останутся верны заветам наших отцов и дедов.
В заключение от себя лично хочу пожелать Павлу Константиновичу больших успехов в трудной работе на благо ленинградцев и жителей нашего района!
Котов подошел к Кошелеву и, обняв его, трижды по-русски расцеловал в обе щеки. В зале захлопали, и председательствующий в последний раз объявил перерыв.
- А после бразды, так сказать, правления перейдут уже к законному, так сказать, председателю, - сквозь нарастающий шум медленно выговорил ветеран.
Через двадцать минут Кошелев уже сидел в президиуме и вел заседание сессии, удивляясь, как легко это получается. Вопросы были пустяковыми: "Об утверждении положения о конкурсе на должность председателя райисполкома", "О формировании постоянных депутатских комиссий", "Об утверждении количества депутатов работающих в районном Совете на постоянной основе" и прочее в том же духе. Все было заранее подготовлено, проекты решений и фамилии записанных на выступление были заботливо и аккуратно напечатаны заранее.
Управились быстро. Еще не было пяти, когда повестка дня оказалась исчерпанной, и Кошелев объявил заседание закрытым.
Заведующая канцелярией, полная женщина лет сорока проводила Кошелева в его новый кабинет. Раньше в нем располагался председатель исполкома, но за несколько дней успели сделать косметический ремонт и расставить новую мебель. Неприметная дверь в углу кабинета вела в небольшую комнату отдыха. Там было тихо и покойно. Только, опустившись на мягкий, импортный диван, Кошелев почувствовал, что устал, и решил до начала банкета отдохнуть здесь, не заезжая домой.
Он закрыл глаза и расслабился, но события минувшего дня не отступали.
"Все-таки испортили настроение", - раздраженно подумал он вспоминая, как несколько депутатов пытались обвинить его в каких-то неведомых преступлениях. Даже притащили уголовника Михайлова, требовали дать ему слово. А зачем давать слово постороннему? Михайлов пытался скандалить, но два товарища вежливо помогли ему выйти из зала.
Тогда к микрофону прорвался какой-то нечесаный депутат. Что ж, депутату не откажешь, любой депутат, даже пострадавший в свое время от органов - разумеется, справедливо пострадавший - имеет право высказать своем мнение.
Ну, рассказал нечесаный, что он в течение нескольких лет работал во враждебной среде под псевдонимом Коршунов, и что? Разве это секрет? Разведчики меняют имена, как перчатки в ненастный день, это их долг.
Кошелев так и ответил: мол, выполнял возложенные на него служебные обязанности. Да, на основе добытых им данных кое-кого сажали. Но, во-первых, сажал не Кошелев, сажал народный суд, руководствуясь советскими законами. А, во-вторых, сажали валютчиков, спекулянтов и шпионов, матерых врагов советского государства, подрывавших государственную безопасность. Честных людей, пусть даже оступившихся, не сажали, их берегли, с ними проводили профилактические мероприятия, вовремя предостерегали от ошибок. Взять, например, того же Горлова! Ведь, его не посадили, хотя было за что, даже ДОР* на него завели, где он проходил как "Звездочет".
Кошелев вспомнил, с какой благодарностью - прямо на лице была написана - слушал его Горлов во время встречи с кооператорами района. И - какой же молодец - словом не обмолвился, что знакомы! Да, настоящие советские люди умеют ценить помощь, оказанную органами!
"Надо будет подойти к нему на банкете, на виду у всех тепло поприветствовать", - решил Кошелев, вспомнив, что продукты и вино для сегодняшнего вечера выделил именно Горлов за счет своего совместного предприятия.
Кошелев улыбнулся, вспомнив, как ловко отбрил того демагога. Добрых четверть часа тот бубнил с трибуны, до хрипоты обвинял во всяких грехах, будто Кошелев виноват в репрессиях 37-го года и, вконец заговорившись, вдруг ляпнул, что Кошелев манипулирует людьми, умеет-де так доходчиво объяснять все людям, что они ему верят.
На всю предыдущую чепуху Павел Константинович ответил коротко и с достоинством: дескать, у некоторых рыб очень большая голова, но она лишена разума, как это случается с некоторыми людьми, в чем уважаемые депутаты только что могли убедиться. Все засмеялись, а нечесаный стал что-то выкрикивать, снова рвался к микрофону. Его, было, хотели вывести, но Кошелев вежливо заметил: "Я же вас, уважаемый коллега, не перебивал, дал вам возможность высказаться. Если вы не уважаете меня, так окажите уважение основному принципу демократии - свободе выражать свое мнение!" Ответить было нечего и Кошелев продолжал, зацепившись за последние фразы этого клеветника: "Кто же вам, демократам, мешает говорить так, чтобы люди вас слушали и понимали? Людям нужна правда, нужно, чтобы о них заботились, вникали в их нужды и сокровенные чаяния! Ведь, любой человек знает, что ему нужно, но большинство может быть подавлено этим знанием. Поэтому они и доверяют власть своим избранникам, тем, кто ощущает смысл и цель жизни в осознании того, что служат людям. И чтобы изменить жизнь людей к лучшему, их надо любить, влияя на них пропорционально внутренней убежденности и любви к ним!".
В итоге избрали подавляющим большинством голосов. Даже сомневающиеся были и такие - проголосовали "За"! А десяток голосов "Против"? Так, это даже хорошо, что не единогласно - говорит о свободе мнений, о плюрализме. Кому это мешает?
"Никому!" - сам себе ответил Кошелев и подумал, что не было бы нынешнего разгула вседозволенности и нигилизма, если б вовремя прислушались к его предложениям. Сколько рапортов он написал, сколько врагов нажил, убеждая руководство, что воспитывая у людей стремление к одной цели торжеству коммунизма - нужно дать возможность каждому оставаться самим собой, разумеется, в пределах дозволенного. Ведь личность реализует себя социально только тогда, когда она свободно и полно раскрывает свою индивидуальность, гордится собственной неповторимостью и нестандартностью. Не надо кроить всех на один аршин - это пригибает людей, делает их духовно стреноженными, общественно пассивными. А от общественной пассивности до враждебной позиции - всего один шаг. В конце концов он делом доказал правильность своей позиции. Его работа среди творческой интеллигенции обогатила КГБ бесценным опытом. Правда, воспользовались этим опытом плохо, очень плохо. Теперь спохватились, даже либерально-демократическую партию помогли организовать с целью подлинно демократической многопартийности, да поздно!
"Ну, ничего, еще не все потеряно! Точнее, ничего не потеряно, пока сохранено главное", - неторопливо и умиротворенно думал Кошелев, не замечая, что засыпает.
"Я хочу, чтобы на протяжении веков продолжали спорить о том, кем я был, о чем думал и чего хотел", - вдруг услышал он свой собственный голос.
- Часто люди падают с большой высоты из-за тех же недостатков, которые помогли ее достичь, - ответил высокий человек в мятом пиджаке и вытертых на коленях, давно не глаженых брюках.
"Это Рубашкин! Та самая шелупонь, которая пыталась напечатать про меня пасквиль", - догадался Кошелев.
Лицо человека было крупным, с четкими чертами, но было невозможно составить словесный портрет: контур не различался - то ли овальный, то ли треугольный, носогубных складок не было вовсе, а цвет волос неопределимый. Глаза человека метали молнии.
"Не могу же я сказать, что у него в глазах молнии! Наружка* меня на смех поднимет", - ужаснулся Кошелев.
- Лучше заслужить почести и не получить их, чем пользоваться почестями незаслуженно, - нравоучительно сказал человек и помолчав, добавил: - Вашу ценность, гражданин подполковник, определяет не то, что вы получаете, а то, что вы отдаете обществу.
- Я все отдам обществу, все до последней капли крови, а если потребуется, то и жизнь! - воскликнул Кошелев и услышал тоненькое мелодичное треньканье.
Еще не совсем проснувшись, он схватился за стоявший рядом телефон.
- Ну, как настроение у именинника? - раздалось в трубке.
- Бодрое, товарищ генерал-майор! Готов к выполнению Ваших служебно-оперативных заданий, - узнав Суркова, ответил Коешелев.
- Во-первых, не генерал-майор, а генерал-лейтенант...
- Извините, товарищ генерал-лейтенант! Разрешите поздравить?
... а во-вторых, оперативных заданий больше не будет, - сделав паузу, Сурков добавил: - Будут служебно-боевые задания - понял? - боевые! Готовься!
- Есть готовиться к служебно-боевым заданиям, - четко ответил Кошелев, но генерал уже повесил трубку.
4.20 ВСЕ ПРЕКРАСНЫЙ МАЙ ВЕРНЕТ, ЧТО ЗАБРАЛ ДЕКАБРЬ СУРОВЫЙ.
По дороге в аэропорт Горлов заехал за Ларисой. Времени едва хватало, чтобы выпить кофе, и через четверть часа они уже выехали.
- Как блуждающие звезды: то вместе, то снова врозь, - прощаясь, говорила Лариса. - Всякий раз сердце щемит, будто навек.
- Почему же навек? Я дня за два управлюсь. Улажу дела в штабе и отправлю корабль в предпоследний путь. Ты не представляешь, как он мне осточертел. Возьму топор и сам отрублю швартовые. Пусть железяка плывет по Белому морю, а мы тем временем успеем слетать в Самарканд. Ты говорила, что рейс на шесть дней? - сказал Горлов.
- Если график не переменят, - уточнила Лариса. - Я тебе все покажу и отведу в настоящую чайхану. Вообще-то, женщин внутрь не пускают, но меня чайханщик знает.
Лариса проводила Горлова до трапа и стояла, пока не увидела его в иллюминаторе. Их самолеты взлетели с пятнадцатиминутным интервалом. Первый, сделав крутой разворот в Пулковской зоне слежения, взял курс на Север. Второй, плавно набирая высоту и часто меняя эшелоны, в конце концов вошел в коридор, прозванный пилотами "курортным". По нему летали на Кавказ и обратно.
Через час их разделяло больше двух тысяч километров. На широте Москвы влетели в ночь, мириады огоньков мерцали под крылом, и Луна на ущербе светила высоко впереди. А над Кольским полуостровом было светло и празднично от незаходящего солнца.
- Вот и лето пришло, - не отрываясь от иллюминатора, сказал Горлову сосед. - Весной солнышку радуемся, а летом не знаем, куда от света укрыться. Сколько живу на Севере, а, как наступит Полярный день, так спать не могу, часами ворочаюсь, и все зря.
"В конце концов, наша жизнь есть только то, что мы о ней думаем", сам себе сказал Горлов и достал из портфеля бумаги. Вскоре на табло зажглись предупреждающие надписи, худенькая стюардесса прошла по салону, проверяя, пристегнулись ли пассажиры ремнями, как положено по инструкции.
"Господи, неужели все получилось? Неужели успеваем?" - думал Горлов, вспоминая, что должен сделать. И хотя никаких неприятностей не предвиделось, он снова почувствовал тянущую тревогу. Самолет тряхнуло, земля стремительно приближалась, и вдалеке показались строения аэродрома.
- Вроде, есть погода! Сейчас маленько покружим, и дома! - громко сказал сосед. - И все будет путем!
- А куда ж оно денется? - откликнулся кто-то сзади. - Некуды ему деваться!
"Еще месяц-полтора, и все закончится. Корабль разделаем, отойдет по назначению, тогда и буду решать", - подумал Горлов, вспомнив вчерашний разговор с Салье.
Он сперва не поверил, дважды переспросил и, выслушав, удивился. Салье сказала, что Ленсовет формирует новое руководство горисполкомом, что скоро объявят конкурс, и она хочет, чтобы Борис Петрович подал документы.
- На какую работу? - спросил Горлов.
- Заместителем председателя горисполкома. Вероятнее всего - по агропромышленному комплексу, - ответила Салье.
- Что это такое? - изумился Горлов.
- Снабжение города продовольствием и вся пищевая промышленность. - Мне говорили, что у вас налажены связи с Краснодарским краем. Нужно наладить дело так, чтобы оттуда в Ленинград завозили продукты. Как можно больше продуктов! Вернетесь из командировки, сразу же позвоните. Я приму вас вне всякой очереди, - перед тем, как попрощаться, сказала Салье.
"Да, вернусь и буду решать. Может карта так легла, и прав был Рубашкин, когда говорил, что рулить мне исполкомом?" - самолет тряхнуло о посадочную полосу, и Горлов стал собираться.
"Вам в Мурманск или куда еще? - спросил сосед и, услышав, что в Мурманск, предложил взять такси поровну.
- Меня встретят... Уже встречают! - воскликнул Горлов, разглядев
в конце полосы черную "Волгу" и рядом двоих в черной форме.
"Надо позвонить домой, узнать выздоровел ли Никита. Не забыть бы, как в прошлый раз", - отстегивая пряжку ремня, подумал Горлов.
* * *
Решение о передаче "Вечерки" Ленсовету вышло, но в положении Рубашкина ничего не изменилось. Кокосов пару раз ходил к главному редактору, но, возвращаясь, разводил руками и говорил, что штат и фонд зарплаты еще не утверждены, надо ждать.
Тем временем Таланова избрали председателем комиссии, и чуть ли не каждый день он передавал Петру разные документы. Похоже, Таланов всерьез решил взять Рубашкина к себе. Нужно было только сделать хороший доклад о городской торговле и снабжении продовольствием для депутатов, чтобы они утвердили Петра в должности.
"Ну, что ж, лучшего варианта не предвидится, а разобраться сумею, в конце концов, не высшая математика: сколько с одной базы убыло столько на другую никогда не прибудет! По дороге пустят налево, а что не успеют, спишут на утряску-усушку и естественную убыль", - думал Рубашкин, готовя для Таланова очередной обзор, на этот раз - о закупках сырья для кондитерских фабрик.
Перед праздниками редакция опустела. Между 1-м и 9-м мая выходил только один номер. Поэтому штатные сотрудники разъехались кто куда. Кокосов на военном самолете улетел писать репортаж о войне в Нагорном Карабахе и перед уходом бросил на стол толстую папку с читательскими письмами.
- Отбери, что пишут ветераны, и сделай подборку ко Дню Победы. Я с Главным договорился - неси прямо к нему, а то он тебя совсем не знает. За кого, говорит, хлопочешь, если я твоего Рубашкина в глаза ни разу не видел, - объяснил Кокосов.
Петр знал, что в ближайшие две недели в Ленсовете ничего не сдвинется, и возражать не стал. Чертыхаясь над неразборчивыми каракулями, он рассортировал письма и отобрав обычные - такие печатались каждый год перепечатал необходимое число строк.
Закончив, он отнес папку в архив и отдал рукопись в секретариат.
Но перед тем, как уйти, заметил на столе несколько оставленных писем.
"Зачем я их отложил? - подумал Рубашкин и стал читать. Что-то странное было в страничках, исписанных вкривь и вкось, со множеством ошибок и помарок, они завораживали своей простотой, но в каждом будто умещалась история какой-то незнакомой Петру жизни. Он просидел до самого вечера, захватив с собой два письма, оба от пожилых женщин.
Это письмо для меня равно покаянию. Вдруг случится чудо, и его прочитает обиженный мною когда-то человек и поймет мою боль.
Это было весной 45 года. Мне исполнилось тогда 17 лет, и я написала письмо на фронт - многие мои ровесницы так делали. Ответ пришел скоро. Только позже я поняла, что письмо было совершенно чудесное. Его написал совсем юный солдат, может быть, мой ровесник. Но тогда оно мне не понравилось, показалось манерным и вычурным - слишком часто в нем употреблялись слова вроде "сударыня" или "благодарствуйте".
Я сочинила такой, знаете ли, менторский ответ, не помню уж какой, что письмо безграмотное, что надо учиться русскому языку, как и положено комсомольцу и советскому солдату, а мне с невоспитанным человеком переписываться скучно ... И отправила эту бессердечную чушь на фронт! Не могу теперь объяснить, как тогда рука поднялась. Каково было получить мои наставления в том аду, который был в конце войны для наших солдат. А вдруг тот мальчик прочитал мое письмо и погиб на подступах к Берлину?
Только спустя долгое время жестокость моего поступка и стыд дошли до меня... Ведь настоящая женщина обязательно добрая!
Теперь мне уже 62 года, жизнь сложилась неплохо: семья, дети, внуки, все живы и здоровы. Но самым большим желанием остается найти того солдата и попросить прощения за то непоправимое бесчеловечное девичье легкомыслие. Ах, если б он только знал, как я корю себя всю-всю свою жизнь.
Вера Сергеевна Петрова, г. Ленинград
* * *
Уважаемая редакция! Пишет вам Макарова Людмила Владимировна, проживающая в г. Луга Ленинградской области, улица Бакинских коммунаров, дом 21.
В 19 лет я вышла замуж, в 20 у меня родилась дочка. Муж в ней души не чаял, не мог надышаться на нас обеих. Счастливей меня, казалось, не было никого на свете. Но длилось это совсем недолго. Началась война и муж ушел на фронт. Через полгода перестали приходить письма, а потом я узнала в военкомате, что муж ранен и лежит в госпитале. Ехать через всю страну было невозможно - не отпускали с работы, да и дочку не с кем оставить.
А потом от мужа пришло письмо, что он встретил другую женщину. Наверное мне надо было перетерпеть или как-то бороться за свое счастье, но я была потрясена и растеряна. Добилась перевода в другой город, собрала чемодан - мы все время жили у его родителей - взяла дочку и поминай, как звали.
После войны он меня разыскал, приехал повидаться с дочкой, просил простить и не разрушать семью, а уезжая сказал: "Я чувствую, ты меня никогда не простишь и больше ко мне не вернешься".
После его отъезда я кляла себя за гордость, надеялась, что он вернется и позовет меня. Через полтора года, назло ему, я вышла замуж за другого.
Мой второй муж, очень добрый, ласковый и заботливый человек. Относится ко мне - лучше и желать нечего. Любит мою дочь и нашего с ним сына.
Дочь давно вышла замуж, сын женился, я уже трижды стала бабушкой.
У нас трехкомнатная квартира, дача, машина, в семье достаток, чего еще надо? Но не было и нет у меня того счастья, что было. Лет восемь назад случайно от своих старых знакомых узнала, что мой первый муж жив и здоров, но живет один, второй раз так и не женился. Сколько лет прошло, но душа болит и разрывается на части. Полетела бы я к своему любимому...
Но как я могу лишить всех близких любви и домашнего очага? Что же мне делать? Мне скоро семьдесят, первому мужу почти столько же. Душой чувствую, что он до сих любит меня, как и я его. И хоть остаток жизни мы могли бы быть вместе. Но это не по-людски, это невозможно, и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда.
За что?
"... и судьба опять наказывает нас, на этот раз - навсегда. За что?" повторял про себя Рубашкин и не понимал о ком и кого он спрашивает.
4.21 НАДО ЧТО-ТО ПРЕДПРИНЯТЬ
Сурков долго не замечал, как изменилась его жизнь. Он уже давно не читал по утрам иностранные газеты, разве что бегло просматривал заранее подготовленные референтами вырезки. Завтраки и обеды проглатывал наспех, порой не замечая, что ест. Его рабочий день редко заканчивался до десяти-одиннадцати вечера, и почти все выходные он проводил на службе.
Если бы кто-то догадался спросить, что с ним случилось, Сурков бы только пожал плечами: мол, ничего не случилось, все по-прежнему. Однако в глубине души понимал, что события, в центре которых он оказался, завлекли его, как темный, крутящийся омут опытного пловца, как азартного игрока колесо рулетки.
И неудивительно: ставка была высока, как ничто другое - на кону была власть, которую Сурков ощущал, как право и возможность вершить судьбы миллионов одним словом, а в идеале - одной мыслью, даже невысказанной.
"Власть может быть мелкой, для многих она призрачна, но только единицы узнают подлинную Власть как слияние самых смелых желаний с их осуществлением", - прочитал когда-то Сурков и запомнил на долгие годы, не слишком вникая в смысл, и только теперь осознал, что это значит.
Он чувствовал, что прежний уклад отжил свое, что наступают новые времена, контуры которых еще неразличимы за шелухой словесных баталий и лозунгами амбициозных, но в общем полуграмотных людей, именующих себя политиками.
Сурков видел глубину и подлинную суть событий глубже и четче, чем остальные. Порой ему казалось, что он понимает происходящее даже лучше членов Политбюро - мечущихся и напуганных не столько уже происшедшими, сколько грядущими переменами. Во всяком случае, намного лучше Горбачева Президента СССР и все еще - видно, по недоразумению - Генерального секретаря партии. Прежний ореол рассеялся, и порой, глядя в телевизор, Сурков уже не узнавал того Горбачева, которого запомнил по встречам и беседам в Лондоне. Президент СССР по-прежнему выглядел уверенным и вроде бы знал, что надо делать. Но Сурков видел нервные, совсем не заметные неопытному глазу жесты, едва угадываемую суетливость и обваливающееся на аудиторию многословие, в котором терялась мысль; возможно, что ее и не было вовсе. Да, это был не тот Горбачев, каким его увидел мир всего пять лет назад: "Больше прогресса, больше ускорения, больше социализма! Гласность, перестройка, новое мышление!"
А мышлением сыт не будешь! Все тревожней становилась закрытая для других информация об истинном положении в СССР. Сурков знал, что высшее руководство отгородилось от аналитических обзоров, регулярно составляемых в Центральном аппарате КГБ. Члены Политбюро и, прежде всего, сам Горбачев не хотели знать правду, поскольку знание требовало немедленных и адекватных действий. Но никто не знал, где, как и какими средствами надо действовать.
В последней справке аналитики КГБ уже, не стесняясь, резали правду-матку: "Сегодня внутренний потребительский рынок практически полностью разрушен. Среди многих факторов, усугубляющих ситуацию, на первом месте - бесконтрольное впрыскивание в народное хозяйство инфляционной денежной массы, полученной в результате эмиссии, которая не обеспечена товарами и услугами. В последние месяцы стремительно растет количество денег, выплачиваемых населению, но ограниченный дефицитом потребительский рынок надламывается под напором денежного противостояния.
Попытки Госкомцен* регулировать потребление путем повышения цен и тарифов не приводит к ожидаемым результатам, поскольку соответствующие товары отсутствуют в свободной продаже. Товары устойчивого и, тем более, повышенного спроса через сеть перекупщиков, спекулянтов, легализованных через торгово-закупочные кооперативы, перетекают на "черный рынок" и в конце концов достаются привилегированным слоям населения по более высоким, нежели государственные, ценам.
Инфляционное финансирование народного хозяйства при отсутствии объективной статистической информации позволило некоторое время поддерживать приемлемый уровень развития. Но тем сильнее ощущается наступление жесточайшего финансового кризиса, тем сильнее уровень социального недовольства, проявляющийся в вооруженных конфликтах на почве межнациональной неприязни ..."
В прежние времена такое дозволялось писать только про страны Африки или Юго-Восточной Азии, где у власти стояли реакционные режимы. Попробовал бы кто-нибудь запустить подобное по системе секретной рассылки КГБ! И дня бы прослужил: к вечеру погоны долой - и туда, где полгода солнце ни восходит и ни заходит.
В Ленинграде ситуация была ненамного лучше. Сведения, стекавшиеся от агентуры, отчеты аналитиков - все говорило о нарастающем кризисе. Собственно говоря, колокол уже грянул - а как иначе расценивать итоги выборов? Шестьдесят пять процентов - не шутка. Но власть предержащие все еще пребывали в розовом заблуждении, что этот колокол гудит не по ним.
Впрочем, дальновидные все же находились. Заведующие секторами и даже отделами Обкома и райкомов десятками уходили работать в заранее обустроенные совместные предприятия, открывали кооперативы и прочие частные лавочки. Мощно набирал обороты созданный по секретному циркуляру ЦК банк "Россия", здания и целые фабрики одно за другим передавались невесть откуда взявшимся компаниям и конторам.
Впрочем, в этой неразберихе имелся и положительный момент. Было куда пристроить высвобождавшихся сотрудников, загодя внедрить "долгоиграющую" агентуру, грамотно регулировать отток и приток денег. Особо интересными выглядели направления, скрытые в глубокой тени: наркотики, продажа оружия, проституция. В этих сферах оборот капитала был самым быстрым из всего, что существовало в мире.
Недавно Сурков выкроил время и вник в объемный отчет, добытый у социологов. Судя по их прогнозам, вера людей в демократов очень скоро смениться жестоким разочарованием. Как говорится, от любви до ненависти один шаг. Сурков знал, что уже к осени в городе иссякнут продукты: подвоз продовольствия из Прибалтики, Украины и из других республик практически прекратится, а урожай в Ленинградский области будет некому собрать. "Добровольно-принудительную" помощь селу Ленсовет уже запретил, а обком вмешиваться не станет, да и силы у него не те, чтобы что-то изменить.
"Да, недолго у демократов будет играть музыка. Некормленный народ сметет их, как пушинку. И тогда настанет самое интересное - свято место пусто не бывает", - неторопливо размышлял генерал, машинально подписывая скопившиеся на столе документы.
* * *
Через год с небольшим генерал-лейтенант Сурков вышел в отставку. В приказе записали "по состоянию здоровья и в связи с достижением установленной выслуги лет", однако все понимали истинную причину - провал путча ГКЧП, в подготовке которого Сурков играл не последнюю роль. Провал был внезапным, абсолютным и бессмысленным настолько, что председателя КГБ Крючкова арестовали, едва тот вышел из самолета - того самого, на котором в Москву из Фороса вернулся Горбачев.
Первые дни Сурков тоже опасался ареста, однако обошлось. В начале сентября 1991 года генерал последний раз собрал у себя начальников подразделений и с каждым попрощался за руку. После этого он сдал ключи от сейфа. Большая часть его содержимого была списана в архив, частично запечатана в спецчемодан для будущего начальника УКГБ, а наиболее ценные и важные дела были сактированы как уничтоженные в установленном порядке.
Но гладко было на бумаге! Наиболее важные документы Сурков заблаговременно вывез и укрыл в надежном месте. Среди них были материалы спецопераций "Дымок" и "Волкодавы", выписки из дел агентурного и оперативного учетов перспективных объектов и, самое главное, обобщающие справки по десяткам совместных предприятий и кооперативов, созданных под контролем специального подразделения УКГБ, подчинявшегося лично Суркову.
Некоторое время Алексей Анатольевич вел тихую и незаметную жизнь, почти не покидая своего загородного дома. Но в начале 1993 года о нем неожиданно заговорили. Бывший генерал-лейтенант КГБ объявился в качестве заместителя председателя правления и руководителя службы безопасности "Авробанка", одного из самых крупных и влиятельных в Петербурге.
"Авробанк" просуществовал сравнительно недолго - до того, как его учредителя и главного акционера, голландца советского происхождения арестовали в Израиле за ввоз крупной партии наркотиков. Вскоре после этого Сурков продал квартиру, дом на берегу Финского залива и уехал на постоянное место жительство в одну из стран Западной Европы, где и проживает в настоящее время.
Поэтому слухи о причастности отставного генерала к нашумевшему на всю страну аресту заместителя мэра Санкт-Петербурга Бориса Горлова не имели ни малейших оснований.
Впрочем, и слухами это назвать нельзя - так, шепоток, прошелестевший в нескольких начальственных кабинетах, да маленькая заметка в одной из второстепенных газет какого-то Рубашкина, корреспондента настолько неизвестного в серьезной журналистской среде, что его фамилию приняли за неудачный псевдоним.
* ВПК - военно-промышленная комиссия при ЦК КПСС и Совете Министров СССР координировала разработку, производство и принятие на вооружение всей номенклатуры изделий военно-технического назначения, а также оборонных отраслей промышленности.
1 Таланов Виктор Львович, 1951 г. рожд. С 1985 по 1990 год научный сотрудник и член парткома Ленинградского электротехнического института связи. Один из организаторов общественных движений "За Ленинградский народный фронт" (1988-1989 г.г.), "Выборы-89" и "Выборы-90". В 1990 г. вышел из КПСС. С августа того же года - руководитель Ленинградской организации Демократической партии России. С 1990 по 1993 г.г - депутат Ленсовета, председатель комиссии по торговле. С 1993 по 1995 г.г. - депутат Госдумы.
* Гидаспов Борис Вениаминович - 1933 г. рожд. Специалист и один из ведущих разработчиков взрывчатых веществ и специальных взрывчатых материалов. Доктор химических наук, профессор, чл.-корреспондент АН СССР (РАН). Лауреат Ленинской и Государственной премий СССР в области науки и техники. Народный депутат СССР, председатель мандатной комиссии Съезда народных депутатов СССР (1989-91). С 1988 г. - председатель правления межотраслевого объединения "Технохим".
С июля 1989 по август 1991 г. - первый секретарь Ленинградского Обкома КПСС. С 1989 по 1990 г. - член Российского бюро ЦК КПСС; с июля 1990 по август 1991 г. - секретарь ЦК КПСС.
* Романов Григорий Васильевич - 1923 г. рожд., чл. КПСС с 1944 г., на освобожденной партийной работе с 1954 г. С 1957 г. - секретарь Кировского райкома КПСС г. Ленинграда, с 1961 г. - секретарь Ленинградского горкома КПСС. В 1962 избран вторым секретарем, а в 1970 г. - первым секретарем Ленинградского обкома КПСС. В 1983 г. перешел на работу в Москву. С 1983 по 1986 г.г.секретарь ЦК КПСС по военно-промышленному комплексу, председатель Военно-промышленной комиссии ЦК КПСС. Член ЦК КПСС с 1966 г., с 1970 г. кандидат в члены, с 1976 по 1986 г.г. - член Политбюро ЦК КПСС.
* Художественно-публицистическая передача "Пятое колесо" выходила в эфир 3-го Всесоюзного телеканала с конца 80-х годов. Под руководством Б.А.Курковой передача смелее, чем иные СМИ затрагивала проблемы, находившиеся на пике общественного интереса. В "Пятом колесе" выступали А.Собчак, Г.Попов, Н.Шмелев, Д.Лихачев, А.Сахаров, Б.Ельцин и другие видные представители демократического движения. К 1990 году передача стала рупором реформаторских, антикоммунистических сил.
Куркова Бэлла Алексеевна, 1935 г.рожд. С 1990 по 1993 г.г. - депутат Ленсовета и Верховного Совета РСФСР; с 1992 г. - председатель Федеральной телерадиовещательной службы "Россия", затем - председатель ВГТРК "Петербург-5 канал". В 1995 г. после скандалов, связанных с финансовыми махинациями в телерадиокомпании, была освобождена от должности председателя компании.
* Из статьи "Неизбежность перестройки" в кн. А.Д.Сахарова "Мир, прогресс и права человека", изд. "Советский писатель", Л.,1990 г.
* ДОР - дела оперативной разработки заводились в отношении подозреваемых на стадии дознания.
* ДОУ - дело оперативного учета заводилось для систематизации материалов о лицах, попавших в поле зрения служб КГБ СССР, а также на лиц, имеющих допуск к работе с секретными документами.
** ДАУ - дело агентурного учета.
* В СССР не допускалось вербовать и использовать партийных работников в качестве агентов КГБ.
(Кузин Олег Сергеевич, 1953 г. рожд. С 1974 по 1984 год - на комсомольской работе, работал секретарем Ленинградского обкома ВЛКСМ. В 1985-90 годах занимал различные должности в партийных органах, в 1990 году был заведующим отделом Ленинградского обкома КПСС. С августа 1990 года по настоящее время - главный редактор газеты "Ленинградская правда" ("Санкт-Петербургские ведомости"). Автор книги "Неформалы: кто есть кто".
* ВДНХ - Выставка достижений народного хозяйства СССР
* В описываемый период в системе органов КГБ применялась литерная шифровка оперативно-технических и поисковых мероприятий, в том числе: "С" прослушивание телефонных переговоров, "Д" - негласный обыск, "Т" установка прослушивающих устройств ("жучков"), "Л" - проверка корреспонденции, "НН" - наружное наблюдение и т.д.
* Следует разъяснить действовавший в КГБ СССР порядок: объект оперативной разработки фиксировался в делах оперативных учетов за первым инициатором разработки на весь срок хранения материала. Если объект попадал в поле зрения другого сотрудника, тот должен был сразу запросить по ДОУ. Этот запрос немедленно передавался инициатору, который решал, следует ли разрешить отработку "своего" объекта и какую долю накопленной информации можно сообщить запрашивающему. Инициатор имел право лично связаться с коллегой и скоординировать оперативные мероприятия, а мог и закрыть всю информацию. В последнем случае запрашивающий не узнавал, кем ведется разработка, и ему запрещалось проводить в отношении объекта какие-либо самостоятельные действия без санкции руководства.
Любое отклонение от установленного в отношение объектов разработки или вербовки порядка учета расценивалось как нарушение режима секретности и строго наказывалось - вплоть до увольнения со службы по компрометирующим обстоятельствам или (в особых случаях) - возбуждалось уголовное дело. В органах МВД действовало другое правило: запрашивающему передавались данные об инициаторе разработки, и он имел право самостоятельно с ним связываться.
* Расшифровку упомянутых здесь литерных обозначений см. в примечании к гл. 2.1., стр. 65
* Одна из главных функций Центральных адресных бюро (ЦАБ) Гор(рай)органов внутренних дел - учет всех проживающих на закрепленной территории, включая временно прописанных (зарегистрированных).
* В США высшей школой называется последняя, третья ступень начального образования, по объему знаний приблизительно соответствующая среднему образованию в СССР.
* Краснознаменный институт КГБ СССР готовил специалистов высшей квалификации для разведывательной работы за рубежом. Контрразведывательная подготовка по направленности 2-го Главного управления осуществлялась преимущественно в Киевской высшей школе КГБ СССР.
** ПГУ - Первое Главное Управление КГБ занималось разведкой в зарубежных странах. После распада СССР выделилось в отдельную структуру Службу Внешней Разведки РФ.
* ЗАС - линия закрытой автоматической связи, в которой входящие и исходящие речевые потоки шифруются посредством разложения и последующего синтеза акустических сигналов. Подробности работы по созданию подобной системы описаны в романе А. Солженицына "В круге первом".
** "Самый первый" или "Хозяин" - так называли в частных разговорах Генерального секретаря ЦК КПСС.
* Минская "вышка" - Высшая школа КГБ СССР в Минске.
* Речь идет о знаменитой картине И. Глазунова "Мистерия ХХ века". С середины 80-х годов неоднократно экспонировалась на выставках в Москве, Ленинграде, Киеве и других городах СССР.
** В альбоме "Шедевры искусства", изданном в Италии, были напечатаны репродукции картин Джордоне, Беллини, Пабло Пикассо, Ренато Гуттузо и других знаменитых европейских художников.
*** Подлинный текст экспертного заключения приводится с сокращениями.
* Имеется в виду анекдот из военного фольклора:
Рядовой Петров по вашему приказанию явился! - докладывает солдат.
- Являются только привидения, а военнослужащие прибывают, - доходчиво разъясняет командир.
* Направленность 2-й службы - контрразведывательная деятельность, осуществлявшаяся 2-м Главным управлением КГБ СССР и соответствующими профильными подразделениями в зонах ответственности территориальных органов КГБ.
* Природоведение - предмет, изучавшийся в младших классах средней школы.
(ЗАС-селектор - это система для проведения селекторных переговоров с двумя и более субъектами по линиям закрытой автоматизированной связи имеющих устройства для электронной шифровки и дешифровки акустических сигналов на входе и выходе.
* Дмитрий Тимофеевич Язов, маршал Советского Союза. Во время описываемых событий - министр обороны СССР
** Приводится по источнику: Архив Горбачев-Фонда. Фонд №2, опись №3. Запись Черняева А.С.
(Степашин Сергей Вадимович - 1952 г.р., член КПСС с 1973 г., окончил Ленинградское высшее политическое училище им. 50-летия ВЛКСМ по специальности "офицер-политработник". Избирался депутатом Верховного Совета РСФСР (1990-93). Был председателем Госкомиссии по расследованию деятельности КГБ (1991-92). Занимал различные руководящие должности в Министерстве безопасности РФ, был директором Федеральной службы контрразведки (1994-95), министром внутренних дел (1998-99). С мая по август 1999 - председатель правительства РФ. В наст. время - председатель Счетной палаты Федерального Собрания. Кандидат исторических и доктор юридических наук, генерал-полковник.
** Белов Юрий Павлович - 1938 г.р., окончил Ленинградский педагогич. институт по специальности "историк", защитил кандидатскую диссертацию на тему: "Воспитание политического сознания у будущих рабочих - учащихся профтехучилищ". Почти 20 лет работал во ВНИИ профтехобразования. В конце 80-х перешел на освобожденную партийную работу - был избран первым секретарем Смольнинского РК КПСС. Был секретарем Ленинградского Обкома КПСС (1990-91). В 1993 г. вместе с Г.Зюгановым, Г.Селезневым и В.Купцовым (в наст. время - депутаты Госдумы) инициировал организацию и проведение восстановительного съезда Коммунистической партии России. С 1992 г. по наст. время возглавляет Ленинградскую областную организацию КПРФ.
* Ефимов Виктор Алексеевич - 1948 г.р., член КПСС с 1973 г., имеет три высших образования: техническое, политическое и экономическое. С конца 80-х - на руководящей партийной и советской работе. Был секретарем Ленинградского горкома КПСС (1989-90). С 1990 г. работает в банковских и предпринимательских структурах. В наст. время - генеральный директор финансово-промышленной группы "Вита".
** Воронцов Алексей Васильевич - 1941 г.р., чл. КПСС с 1966 г., окончил Смоленский педагогич. институт им. Карла Маркса по специальности "преподаватель географии" и аспирантуру Ленинградского педагогич. института. С 1989 по 1991 г.г. работал заведующим идеологическим отделом Ленинградского обкома КПСС. Избирался депутатом Ленинградского областного Совета (1990-93) и Законодательного Собрания Санкт-Петербурга (1994-98). В 1996 г. был назначен вице-губернатором Ленинградской области. В наст. время - заведующий кафедрой социологии Российского государственного педагогич. университета им. Герцена.
*** Кузин Олег Сергеевич - См. примечание на стр. 47
* Большой Дом - так с 30-х годов жители Ленинграда называли здание Управления КГБ на Литейном проспекте, дом 4.
* БХСС - органы и подразделения по борьбе с хищениями социалистической собственности существовали в структуре МВД СССР. С января 1991 года переименованы в подразделения по борьбе с преступлениями в сфере экономики службы криминальной милиции (БЭП СКМ). После объединения МВД СССР и МВД РФ (февраль 1992 года) данные службы получили новое название: Управления (отделы) по экономическим преступлением У(О)ЭП. В настоящее время в Центральном аппарате МВД функционирует головное подразделение указанной направленности: Главное управление по экономическим преступлениям МВД России.
* БЧ (боевая часть) - так на судах Военно-Морского Флота называются штатные подразделения. Номер обозначает функциональное назначение БЧ, например: минно-торпедное, палубная команда, гидроакустика, ракетно-артиллерийское и т.п.
** "Эн-зэ" - неприкосновенный запас.
* В этих магазинах продавались импортные товары. В "Березке" иностранцы расплачивались свободно конвертируемой валютой, граждане СССР и соцстран - чеками "Внешпосылторга". Магазины "Альбатрос" обслуживали моряков загранплавания и членов их семей. В качестве платежного средства использовались так называемые боны. Чеки "Внешпосылторга" и боны являлись предметом ожесточенной спекуляции.
* СКК - Спортивно-концертный комплекс им В. И. Ленина в центре протяженного пустыря, расположенного восточнее Московского парка Победы, на значительном удалении от жилых домов и транспортных магистралей.
В 1989-90 годах именно там проводились массовые митинги. Выбор этого места диктовался оперативно-тактическими соображениями, а именно: в случае возникновения массовых беспорядков, которых опасались власти, толпа легко рассекалась и рассеивалась на большой площади. При необходимости выявления зачинщиков или фильтрации участников имелась возможность удерживать людскую массу в заданном периметре сколь угодно долго. Здание СКК позволяло скрытно накапливать милицейские (войсковые) части и подразделения численностью до двадцати тысяч человек, а открытые пространства и рельеф местности обеспечивали эффективное применение бронетехники для пресечения беспорядков, что было невозможно на внутригородских территориях.
Планы боевого развертывания сил и средств, а также варианты проведения соответствующих операций в районе СКК были разработаны штабом Ленинградского округа по заданию административного отдела Обкома КПСС летом 1989 года. Сразу после августовского путча (1991 г.) все документы, имевшие гриф "Совершенно секретно", были уничтожены, а с офицеров, причастных к их разработке, были отобраны подписки о неразглашении сроком на 25 лет.
* Аллегро бордачиозо в темпо модерато - сочетание итал. музыкальной терминологии с искаженным словом из русской ненормативной лексики. В смысловом переводе: быстрый бордель в медленном, умеренном темпе.
* Больница им. Я. Свердлова было закрытым медучреждением со стационаром и поликлиническим отделением. "Свердловка" обслуживала спецконтингент партийных и хозяйственных руководителей и членов их семей по прикреплению Управления делами Ленинградского Обкома КПСС. В наст. время обслуживает сотрудников городской Администрации Санкт-Петербурга.
* Болтянский Андрей Викторович - 1955 г.р., окончил математико-механический факультет Ленгосуниверситета, канд. физ-мат. Наук, до 1989 г. работал доцентом Ленинградского института целлюлозно-бумажной промышленности. Был одним из создателей социал-демократического клуба и Социал-демократической конфедерации. С 1989 по 1990 год - сопредседатель избирательного блока "Демократические выборы-90". В период 1990-93 г. депутат Ленсовета, заместитель председателя политсовета движения "Демократическая Россия". После событий осени 1993 г., закончившихся роспуском Верховного Совета России и расстрелом Белого Дома, вышел из состава движения.
** Нестеров Юрий Михайлович - 1945 г.р., член КПСС с 1973г., по специальности - инженер-электрик. До 1990 г. работал в научно-исследовательских и проектных организациях. В 1989 г. стал одним из лидеров общественно-политического клуба "Перестройка", был избран членом координационного совета Ленинградского народного фронта. Был инициатором создания избирательных блоков "Выборы-89" и "Демократические выборы-90". С 1990 по 1993 г. - депутат Верховного Совета РСФСР и Ленинградского (Петербургского) Совета [Лен(Петро)совет]. Депутат Госдумы (1995-95), член фракции "Яблоко".
*** Филиппов Петр Сергеевич, - 1945 г.р. член КПСС с 1969 г., канд. экономич. наук. До 1990 г. работал заведующим отделом и научным реактором журнала "ЭКО", издававшегося Сибирским отделением АН СССР. С 1989 г. являлся членом Координационного Совета и руководителем Редакционно-издательского совета Ленинградского народного фронта. Был сопредседателем объединения "Демократические выборы-90". В 1990 г. участвовал в создании движения "Демократическая Россия", тогда же был избран народным депутатом РСФСР и Лен(Петро)совета. Руководил группой экономистов, разработавших Закон РФ "О приватизации" После роспуска Советов был назначен членом Президентского Совета при Б.Н.Ельцине (1993-94). Был одним из основателем Республиканской партии России. В наст. время проживает в Москве, работает директором Института правовой экономики.
**** Салье Марина Евгеньевна - 1934 г.р., член КПСС с 1970 г., д-р геологических наук, до 1989 г. - парторг одного из отделов Института геологии и геохронологии докембрия АН СССР. Была одним из организаторов Ленинградского народного фронта, руководила его координационным советом, входила в руководство избирательным объединением "Демократические выборы-90". В 1990 г. участвовала в создании движения "Демократическая Россия", но вышла из состава движения, организовав и единолично возглавив Свободно-демократическую партию России.
Выдвигалась кандидатом в народные депутаты СССР (1989 г.). В 1990 г. была избрана народным депутатом РСФСР и Лен(Петро)совета. После роспуска Советов (1993 г.) в политической жизни участия не принимала. В наст. время проживает в Москве.
* Мигайлин Андрей Ильич среди активистов демократического движения был известен как старший преподаватель Северо-Западного заочного политехнического института, канд. технич. наук. С конца 1989 г. участвовал в работе клуба "Перестройка", а также в деятельности руководящих органов Ленинградского народного фронта" и избирательного объединения "Демократические выборы-90". После завершения выборов в народные депутаты Советов всех уровней (март 1990 г.) в политической жизни Ленинграда не участвовал.
Место пребывания Мигайлина А.И. в наст. время неизвестно. По данным Центрального адресного бюро ГУВД Санкт-Петербурга человек с указанными установочными данными в Ленинграде (С.-Петербурге) никогда не проживал.
* ГОСТ - Государственный общесоюзный стандарт. Существовавшая в СССР единая система стандартизации включала три уровня нормативных документов: ГОСТ'ы, система ведомственных, на уровне министерств стандартов и СТП стандарты отдельных предприятий, детально регламентировавших разработку, промышленное производство и требования по уровню качества всех видов выпускаемой продукции, товаров и услуг. Нарушение стандартов или несоблюдение их требований квалифицировалось как уголовное преступление согласно ст. 152 УК РСФСР "Выпуск недоброкачественной, нестандартной или некомплектной продукции" и ст. 157 УК РСФСР "Выпуск в продажу недоброкачественных, нестандартных и некомплектных товаров" и наказывалось лишением свободы на срок до 3-х лет (указанные статьи исключены из УК 29.04.93 г.).
* Кавторанг - капитан второго ранга, принятое на Флоте сокращение
* Рот-фронт (Красный фронт) - экстремистская коммунистическая организация, действовавшая в Германии после окончания 1-й Мировой войны. Ротфронтовцы приветствовали друг друга резко выбрасываемой вверх правой рукой со сжатым кулаком. Этот характерный жест символизировал единство пролетариата всех стран и готовность до конца бороться за победу всемирной социалистической революции. Приветствие "Рот-фронт" было очень распространенным в СССР среди комсомольцев и молодых коммунистов в 20-х и начале 30-х годов ХХ века.
* Знаменитое шотландское виски "Johnnie Walker". Слово "Walker" дословно переводится как "гуляка". Выпускается несколько сортов, которые отличаются цветом бутылочной наклейки и упаковки. Настоящее виски продавалось в СССР только в валютных магазинах. В свободную продажу не поступало.
** СММ-12/01 и СММ-12/01-М - блоки управления самонаводящихся ракет класса "море-море". В начале 90-х годов модификация СМ-12/01-М применялась в опытных образцах высокоточных снарядов тяжелой корабельной артиллерии. В наст. время данные изделия сняты с вооружения Военно-Морского Флота России.
* До 1991 г. существовал строгий порядок работы с материалами, грифованными литерами "Секретно", "Сов. секретно" и т.п., вне секретных рабочих комнат 1-х отделов. Для выноса документов на свое рабочее место сотрудник имел личный спецчемодан, который вне рабочего времени хранился в режимном помещении. При сдаче на хранение спецчемодан опечатывался двумя печатями: владельца и секретчика. В спецотделах предприятий и организаций работали офицеры действующего резерва или пенсионеры КГБ; в редких случаях - отставные офицеры Советской Армии.
* СМУ - строительно-монтажное управление
* Институт акушерства и гинекологии им. Отто - старейшее и одно из лучших медицинских учреждений этого профиля в СССР. Находилось в Ленинграде (С.-Петербурге) на Менделеевской линии Васильевского острова напротив главного здания Университета.
* Имеется в виду Министерство промышленности средств связи СССР
** ВПК - военно-промышленная комиссия при ЦК КПСС и Совете министров СССР.
* Хищение государственного имущества в особо крупных размерах при отягчающих обстоятельствах, например, в составе организованной группы, до начала 90-х годов каралось смертной казнью.
* В оперативно-розыскной деятельности правоохранительных органов и спецслужб операции по засылке агентов и поддержке их работы во враждебной среде называются "легендированным внедрением" или "глубоко легендированным внедрением". Они различаются тщательностью проработки "легенды".
Глубоко легендированное внедрение осуществляется в сочетании с мерами оперативного прикрытия законспирированных агентов - как работающих на конфиденциальной основе (конфиденты), так и аттестованных сотрудников, именуемых в последнее время "офицерами особого назначения". В зарубежной разведке глубоко легендированное внедрение иногда растягивается на несколько лет, зачастую переходя в так называемую "консервацию" ("замораживание") агента, когда с ним прекращаются все виды связи и он не вовлекается в разведдеятельность.
Легендированное внедрение обычно используется для оперативных разработок среди заключенных СИЗО или исправительных учреждений. Использование аттестованных сотрудников в таких операциях применяется чрезвычайно редко.
Однако, техника легендированного внедрения может быть успешно применена для кратковременного контакта с враждебным контингентом, например, для передачи сообщения. Так операция по дезинформации банды в известном фильме "Место встречи изменить нельзя" является типичным примером простого легендированного внедрения. Огрехи показанной в фильме "легенды" в реальной ситуации наверняка повлекли бы немедленную ликвидацию сотрудника уголовного розыска членами бандгруппы.
Следует подчеркнуть, что до начала 90-х годов приведенные термины использовались внутри СССР только службами КГБ.
* "Строгач" - строгий выговор с занесением в учетную карточку члена КПСС был достаточно редким партийным взысканием, как правило, сопровождавшимся понижением в должности. Тяжелее "строгача" было только исключение из партии.
* Телепередача "600 секунд" была одной из самых популярных на Ленинградском телевидении. До 1991 года ее ведущими были Светлана Сорокина, Александр Невзоров и Вадим Медведев. Затем в эфире "600 секунд" остался только Невзоров. Передача просуществовала до осени 1993 года.
* Правила режимно-секретного делопроизводства предусматривали фиксацию всех, кто знакомился с конкретным секретным документом. Соответствующие списки хранились столько же, сколько и сам документ.
** Межрегиональная депутатская группа (МДГ) объединяла около 200 демократически настроенных народных депутатов СССР. МДГ образовалась в конце работы 1-го Съезда (июнь 1989 г.) как противовес "агрессивно-послушному большинству" контролируемому аппаратом ЦК КПСС. Сопредседателями МДГ были академик А.Д. Сахаров, Борис Ельцин, Юрий Афанасьев, Виктор Пальм (ученый-химик из Эстонии) и Гавриил Попов. Состав МДГ не был постоянным
* Территориально-производственное объединения (ТПО) "Жилищное хозяйство" ведало содержанием жилищного фонда. После расформирования Ленгроисполкома и образования мэрии (по настоящее время) функции этого ТПО исполняет Комитет по содержанию жилищного фонда Санкт-Петербурга.
* "Жэнь-минь-жибао" - главный печатный орган ЦК Коммунистической партии Китая.
* Территория вокруг бывшего Комендантского аэродрома расположена на Северо-Востоке Ленинграда. Там в конце 80-х годов велось интенсивное жилищное строительство.
** По генеральному плану развития Ленинграда станцию метро "Старая деревня" вблизи Комендантского аэродрома планировалось построить в 1991 году, но работы закончились только восемь лет спустя.
*** Службы, обеспечивающие охрану Кремля и безопасность членов и кандидатов в члены Политбюро, в том числе так называемый "кремлевский полк", только формально входили в структуру 9-го Главного управления КГБ СССР, а на практике подчинялись особому отделу в аппарате Генерального секретаря ЦК КПСС. Кремлевская спецслужба имела разветвленную сеть агентуры и вела постоянную слежку за руководителями министерств и ведомств СССР. Этот порядок был введен еще при Сталине и в несколько измененном виде сохранился до сих пор. В настоящее время указанные функции исполняют Главное управление охраны и Служба безопасности президента, которые наделены правом вести оперативно-розыскную деятельность.
* "Пятерка" - 5-ое Главное управление КГБ СССР специализировалось на борьбе с идеологическими диверсиями. В 1989 году, будучи переименовано в Главное управление по защите конституционного строя, подверглось значительному сокращению. Часть личного состава была переведена во вновь созданные подразделения по борьбе с экономическими преступлениями, дублировавшие соответствующие службы МВД.
* Александр Васильевич Коржаков, бывший майор КГБ СССР возглавил личную охрану Б.Н. Ельцина с момента его перевода из Свердловска в Москву. После того, как Горбачев добился снятия Ельцина с поста первого секретаря Московского горкома КПСС и его вывода из числа кандидатов в члены Политбюро, Коржаков остался в ближайшем окружении Ельцина, приняв деятельное участие в его восхождении к власти. Вскоре после распада СССР Коржаков возглавил Службу безопасности президента, в короткое время ставшую самой мощной российской спецслужбой. В 1996 году Коржаков был смещен со своего поста. В настоящее время - депутат Государственной Думы.
* В 1990 году академик С.С. Шаталин возглавлял рабочую группу, подготовившую концепцию и программу реформирования народно-хозяйственного комплекса СССР, названную "Переход к рынку". В состав группы входили академик Н. Петраков, Г. Явлинский, С. Алексашенко, А. Вавилов, Б. Федоров, Е. Ясин, а также представители 14 из 16 Советских Социалистических республик (кроме Армении и Эстонии). Группа работала в Доме отдыха Совмина РСФСР в подмосковном Архангельском.
* "Тассовка" - так журналисты называли сообщения с телетайпной ленты Телеграфного агентства Советского Союза (ТАСС), бывшим до середины 1990 года единственным поставщиком оперативной информации для газет и электронных СМИ, поскольку другое государственное агентство - Агентство печати "Новости" - работало исключительно заграницей.
** До начала 90-х годов вечерние газеты поступали подписчикам с третьей, последней почтовой разноской, как правило до 19 часов. Поэтому журналистам приходилось соблюдать жесткие сроки подготовки номеров. В частности "Вечерний Ленинград" сдавался в печать до 13 часов. Любая задержка приводила к срыву выпуска.
* Одной из мер уголовного наказания, существовавшей при Советской власти, был запрет на проживание в стокилометровом радиусе от ряда так называемых режимных городов, в число которых входили Москва, Ленинград, столицы Союзных республик, города-курорты союзного значения и некоторые крупные промышленные центры. Выражение "отправить на 101-й километр" означало административную ссылку.
* Софьей Васильевной сидевшие в лагерях диссиденты в письмах на волю, сплошь перлюстрируемых операми, называли Советскую власть. Использовались сугубо бытовые выражения, например: "Как себя ведет зять Софьи Васильевны" - имелся в виду председатель КГБ Юрий Андропов - или: "Как здоровье супруга Софьи Васильевны, не собирается ли он на пенсию?" - адресат понимал, что речь шла о Брежневе.
* ВАИ - Военная автоинспекция.
* КПП - контрольно-пропускной пункт.
** ОРС - отделы рабочего снабжения на крупных градообразующих предприятиях ведали обеспечением работающих продуктами и промтоварами, а в закрытых городах часто заменяли горторги.
* Заказ-наряд был основным документом, по которому на промышленных предприятиях СССР проводились любые работы. Он утверждался в вышестоящих организациях в зависимости от ведомственной подчиненности и категории предприятия. Высшим органом являлся Госплан СССР, по фондам которого соответствующее союзное министерство спускало заказ-наряды подчиненным предприятиям.
Заказ-наряд не следует путать с нарядом, дававшим право на получение готовой продукции согласно выделенных и утвержденных фондов.
** БПЛ - большой противолодочный корабль
* Капитан-лейтенант (разговорное сокращение - "кап-лей") - четвертое по старшинству офицерское звание в Военно-Морском Флоте, соответствующее званию капитана в Вооруженных Силах и в других войсковых формированиях.
** Скандал с государственно-кооперативным предприятием "АНТ" был раздут по инициативе первого секретаря Краснодарского крайкома КПСС И. Полозкова и при активной поддержке секретаря ЦК КПСС Егора Лигачева.
В январе 1990 года газета "Советская Россия" опубликовала разоблачительную статью своего собкора по Краснодарскому краю В. Чикина, в которой подробно описывалось, как кооператив АНТ подготовил вывоз двух танков Т-72 в одну из ближневосточных стран. Этот факт послужил основанием для раздувания ожесточенной кампании по удушению кооперативного движения по всему Советскому Союзу.
На состоявшемся в марте Съезде народных депутатов Анатолий Собчак неожиданно обнародовал подборку документов, из которых следовало, что у истоков АНТ'а стояли высокопоставленные сотрудники Совета Министров СССР, а разрешения на закупку танков и другой военной техники для их вывоза заграницу оформлялись по личному поручению председателя Совмина Н.И. Рыжкова.
Давая депутатам объяснения по поводу своей роли в деле АНТ'а, Рыжков так волновался, что прямо на трибуне Съезда у него потекли слезы. Вследствие этого его стали с издевкой называть "плачущим большевиком". Вскоре он был смещен со своего поста, а Председателем Совмина стал Валентин Павлов, прославившийся бездарно проведенным повышением цен и заменой крупных денежных купюр на новые.
В августе 1991 года Павлов вошел в состав ГКЧП, однако в решающий момент слег от гипертонического криза. После подавления путча был заключен в тюрьму и амнистирован весной 1994 года вместе с другими членами ГКЧП (кроме генерала В.И. Варенникова, отказавшегося подавать прошение об амнистии).
* "Пролонгируем..." - в сложившейся в СССР плановой системе хозяйственных отношений термин "пролонгация" означал перенесение сроков исполнения или окончания работ с одновременным внесением изменений в план. Пролонгация оформлялась в том же порядке, что и первоначальные плановые задания.
* Согласно нормам Государственных стандартов СССР, входивших в Единые системы разработки конструкторской и технологической документации (КТД), а также подготовки производства, документы, выпускаемые разработчиками на разных этапах создания и освоения производства военно-технической и другой промышленной продукции, отличались так называемой литерой в виде условного буквенного обозначения, проставляемого в правом нижнем углу каждой страницы или листа. Оригиналы КТД хранились в организации (на предприятии) являвшимся головным разработчиком соответствующего изделия и называвшимся поэтому "Держателем подлинника". Любое, самое незначительное изменение в составе или комплектации изделия, например, замена дверных ручек на судах определенной серии, подлежала обязательному внесению в подлинник КТД, а изменения, касающиеся одного конкретного изделия вносились - с разрешения головного "Держателя подлинника" - заводом, производившим замену, который, таким образом, также становился "Держателем подлинника" соответствующей КТД.
* Замена БЧ (разг. сокр.) - на судостроительных заводах так иногда называли снятие устаревших образцов вооружения и замену их на новые системы, то есть полная замена оружия, входящего в штатный состав соответствующей Боевой Части (БЧ). Полная замена БЧ как правило производилась в ходе капитального ремонта судна. Замена отдельных видов вооружения или частичное дооснащение БЧ, например, новой системой наведения, целеобнаружения или целеуказания могла выполняться в рамках плановых ремонтных работ, а в отдельных случаях - без снятия корабля с графика боевого дежурства.
** См. Примечание на стр. (указать стр. по верстке; в рукописи примечание к главе 3.15 часть 3-я)
*** Имеется в виду утилизация радиоэлектронных блоков, содержащих драгоценные металлы.
* Командированные на режимно-секретные предприятия и в организации были обязаны сдать в спецчасть предписание, в котором указывалось конкретное задание, а также документ, подтверждающий право работать с секретными материалами - справку о допуске. Без прохождения этих процедур командированного, как правило, даже не впускали в режимно-секретную зону. Исключения делались только по распоряжению одного из руководителей соответствующего предприятия (директора или заместителя) и под его личную ответственность.
* КЗОТ - Кодекс законов о труде
* "Звездочкой" в Советской Армии называли Орден Красной Звезды. С незапамятных времен существовала традиция: только что полученную награду бросали в стакан водки и выпивали. В боевых условиях использовали котелки, кружки, консервные банки, спирт, самогон; все, что имелось.
** Пересказан подлинный случай, происшедший во время Афганской войны. Фамилия награжденного изменена. Записано со слов генерал-майора Николая Филипповича Юхно.
* СТК - Совет трудового коллектива - выборный орган на предприятиях и в организациях, созданный на основании Закона "О государственных предприятиях", имел значительные полномочия в решении многих вопросов, включая распределение части прибыли, выделенной в распоряжение трудового коллектива, а также в кадровых вопросах, включая избрание руководителя предприятия (организации). На практике СТК почти всюду были подконтрольны парткомам и дирекциям.
* "Красная звезда" - центральный печатный орган Министерства обороны СССР (в настоящее время - Министерства обороны РФ).
* Литфонд - организация при Союзе писателей СССР, занимавшаяся материальным обеспечением писателей и членов их семей. Литфонду принадлежали дачи, санатории, спецбольницы, спецполиклинники, дома отдыха и привиллигированые магазины. Литфонд финансировался за счет отчислений от прибыли при продаже книг, а также государственных дотаций. С писателей-членов Литфонда взимались символические взносы.
* ЖЭУ - жилищно-эксплуатационные управления.
* от искаж. англ. "Ху из ху?" * Кто есть кто?)
* "эс-пэ" - имеется в виду совместное предприятие
* СКВ - свободно-конвертируемая валюта. В конце 80-х некоторые особо привиллегированные совместные предприятия получили право выплачивать зарплату валютой страны иностранного партнера. Работники таких СП могли пользоваться магазинами для иностранцев, не опасаясь уголовного преследования за незаконные валютные операции. На черном рынке в начале 1990 года один доллар США продавали за два-три рубля.
* Вдовин Юрий Иннокентьевич - 1938 г.р., окончил Ленинградский институт точной механики и оптики. Работал инженером-конструктором в научно-исследовательских и проектных организациях военно-промышленного комплекса. В КПСС не состоял. В мае 1988 г. был избран заместителем председателя Совета трудового коллектива ВНИИРПА им. А.С.Попова. С 1989 г. - активный участник неформальных объединений - "Мемориал", Ленинградский народный фронт, "Демвыборы-90". В 1990 г. избран депутатом Ленгорсовета и депутатом Петроградского райсовета. Был в числе кандидатов на должность председателя Петроградского райсовета.
С октября 1990 г. - председатель комиссии по гласности и средствам массовой информации Ленгорсовета. В 1993 г. стал соучредителем общественной правозащитной организации "Гражданский контроль". Эксперт Фонда защиты гласности по Санкт-Петербургу.
* Кирпичами журналисты называют большие, минимум на треть газетной страницы, статьи
* "Оперативкой" называют самые свежие, горячие новости, которые готовят к печати в последний момент перед сдачей номера
* Иванов Николай Вениаминович, следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры СССР, народный депутат СССР от Ленинграда, член Межрегиональной депутатской группы. В конце 80-х входил в руководство оперативно-следственной группы Генпрокуратуры СССР, созданной для расследования коррупции в Узбекистане (группа Гдляна-Иванова). В 89-м году группа вышла на факты взяточничества среди московской номенклатуры, после чего так называемое "хлопковое дело" начали понемногу разваливать. Николай Иванов и Тельман Гдлян были избраны депутатами СССР и с трибуны Съезда выступили с публичными разоблачениями мздоимства в высшем эшелоне советского руководства.
По указанию ЦК КПСС Иванов и Гдлян были отстранены от следственной работы и против них возбудили уголовное дело по статьям 140 (злоупотребление властью или служебным положением), 150 (превышение власти или служебным полномочий), 158 (заведомо незаконный арест или задержание) 159 (принуждение к даче показаний) УК Узб.ССР и ст. 130 ч. 3 УК РСФСР (клевета, соединенная с обвинением в совершении государственного или иного тяжкого преступления).
Весной 1990 года Генпрокуратура СССР обратилась в Верховный Совет СССР с представлением о снятии с Иванова и Гдляна депутатской неприкосновенности. В ответ во многих крупных городах, в том числе в Москве и Ленинграде, прошли многотысячные демонстрации в защиту Гдляна и Иванова. В конце концов Верховный Совет проголосовал против снятия депутатской неприкосновенности с опальных следователей.
* Петров Борис Михайлович - 1946 г.р., окончил Ленинградский электротехнический институт связи и Академию общественных наук при ЦК КПСС. До 1980 г. работал первым секретарем Ленинградского горкома ВЛКСМ, затем в ЦК ВЛКСМ. Был заведующим идеологическим отделом Ленинградского горкома КПСС. С 1990 был председателем Ленинградского телерадиокомитета. Начиная с весны 1990 года депутаты Ленсовета настойчиво добивались его увольнения, однако Б.М. Петров оставил свой пост только после августовского (1991г.) путча.
* Разрешенная Ленсоветом общегородская демонстрация в защиту народных депутатов СССР Т.Гдляна и Н.Иванова состоялась 17 апреля 1990 года. Главными лозунгами были: "Партийную мафию к ответу!" "Дело Гдляна-Иванова наше дело", "Не допустим кровавой расправы над Гдляном и Ивановым", "Кто преследует следователей совести?", "Коррумпированная верхушка, руки прочь от Гдляна и Иванова!". В демонстрации, завершившейся митингом на Дворцовой площади, приняло участие около 50 тысяч ленинградцев.
* Термин "установка" по-разному толкуется в различных отделах криминологической науки. В теории наиболее распространенным является определение "установки" как готовности субъекта к определенным действиям в типовых (модельных) ситуациях. Различаются смысловые, операциональные (оперативные) и др. виды установок.
В обособленную категорию выделена антиобщественная установка комплекс антиобщественных взглядов, убеждений и готовность субъекта действовать в соответствии с ними. Подвидом антиобщественной установки является установка на преступное поведение.
Однако в розыскной практике "установкой" называют идентификацию субъекта оперативной заинтересованности или определение его личных идентифицирующих признаков - установочных данных, к которым в частности относятся паспортные данные, клички, особые приметы, объекты близких связей и т. д.
Характерным примером оперативно-розыскной операции по "установке" является определение личности человека, засеченного службой наружного наблюдения при контакте с отслеживаемым объектом.
** Майоров Валентин Викторович - 1937 г.р., окончил факультет журналистики Ленинградского госуниверситета, член КПСС с 1968 г.
Занимал различные должности в редакциях ленинградских газет. В описываемый период работал главным редактором газеты "Вечерний Ленинград (с 1991 г - "Вечерний Петербург"). С 1990 по 1993 г.г. был депутатом Ленгорсовета.
* Имеется в виду "Архипелаг ГУЛАГ"
** "Опер" (разг. сокр.) - оперуполномоченный, должность работников оперативного состава в КГБ и милиции
* В действительности блок коммунистов и беспартийных был выдуман Агитпропом ЦК ВКП(б) перед выборами 1937 года, проведенными на основе первой советской Конституции, названной Сталинской. До XIX Съезда КПСС именовалась Всесоюзной коммунистической партией (большевиков) - ВКП(б).
* ДОР - дело оперативной разработки, см. примечание на стр. 42
* "Наружка" - служба наружного наблюденения
* Госкомцен - Государственный комитет по ценам СССР, определял стоимость товаров и услуг на всей территории Советского Союза.
Комментарии к книге «Площадь диктатуры», Андрей М. Евдокимов
Всего 0 комментариев