«История Рязанского княжества»

СОЧИНЕНИЯ

Д. И. ИЛОВАЙСКОГО

История Рязанского княжества

В фигурные скобки {} здесь помещены номера

страниц (окончания), (для Предисловия

римскими цифрами) издания-оригинала.

ПРИМЕР СЛУЖЕНИЯ РОССИИ

Дмитрий Иванович Иловайский... Это имя, к сожалению, неизвестно широкому кругу нынешних читателей, хотя в конце XIX начале XX века о нем знала вся культурная Россия. Историк, педагог, гражданин-патриот Иловайский многое сделал для того, чтобы потомки всегда помнили историю своего Отечества, родного края.

Он родился в 1832 году в городе Раненбурге Рязанской губернии (ныне Чаплыгин Липецкой области) в обедневшей купеческой семье. После успешного окончания Рязанской гимназии в 1850 году Дмитрий поступает в Московский университет на историко-филологический факультет. Круг интересов студента Иловайского обширен. Это литература, публицистика, история... Пробует себя он и в научно-исследовательской работе. Закончив в 1854 году университет, получает назначение на должность учителя истории в родную Рязанскую гимназию.

В Рязани Д. И. Иловайский продолжает свои научные исследования и пишет диссертацию "История Рязанского княжества" на соискание ученой степени магистра наук. Работа выходит в свет в 1858 году в издательстве Московского университета. Она сразу привлекла внимание ученых-историков, всей общественности глубиной анализа, широтой знаний, свежестью изложения.

Свою деятельность ученый и педагог не ограничивает стенами гимназии, а много путешествует по отчему краю, совершает пеший поход по берегу Оки. Дмитрий Иванович изучает древности - городища и курганы, описывает быт жителей местных деревень, их поведение, наряды.

Проработав некоторое время в одной из столичных гимназий и Московском университете Иловайский решает оставить преподавательскую службу, чтобы полностью отдаться науке.

В 1870 году защищает докторскую диссертацию, высоко оцененную крупнейшим русским историком С. М. Соловьевым. В это же время Иловайский начинает сложную работу над полным курсом "Истории России" и уже в 1876 году издает первый ее том. Он также пишет учебник по истории для средних учебных заведений, который выдержал много переизданий.

Д. И. Иловайский близко воспринимал острые политические события, переживаемые обществом, сам стремился быть их непосредственным участником. В 1877 году он отправляется в Болгарию, где полыхала национально-освободительная война. Ученый посещает дивизию прославленного генерала-земляка М. Д. Скобелева. Как затем вспоминал Дмитрий Иванович, он не удержался и обнял славного полководца, видя в нем героя, на которого смотрит вся Россия. О героизме русских воинов-освободителей Д. И. Иловайский напишет в своих заметках, обнаружив талант блестящего публициста.

Не обошлось без драматических страниц. По пути из Болгарии, он был арестован австрийскими властями. Обвинение - "подозрительный" интерес к истории и жизни придунайских народов. А вернувшись на Родину из австрийской тюрьмы, ученый-историк испытал на себе злобную травлю со стороны некоторых отечественных газет, которыми заправляли либералы и демократы. Пугаясь одного слова - патриотизм, они объявили Д. И. Иловайского "националистом" и "шовинистом", который, якобы, ездил в Галицию по специальному заданию Славянского Комитета. Дмитрий Иванович был вынужден вызвать одного из ретивых клеветников на дуэль. Вызов не был принят. Так Иловайский смог защитить свое доброе имя.

Ученый продолжает много работать и путешествовать. На юбилейных торжествах по случаю 800-летия Рязани в 1895 году Дмитрий Иванович выступил с яркой речью, в которой призвал земляков хранить славу и традиции родного края: быть достойными продолжателями деяний славных предков.

В знак признания заслуг ученого Иловайского рязанцы избирали его Почетным гражданином города.

С 1897 года он начинает издавать исторический журнал "Кремль". Активно продолжает работу и над "Историей России". В 1905 году из печати выходит ее пятый том, в котором повествование доходит до эпохи Петра I.

Умер Д. И. Иловайский 20 ноября 1920 года в Москве в возрасте 88 лет. Вся его долгая жизнь - пример беззаветного сыновьего служения России, своему народу. Вместе со всеми соотечественниками глубоко признательными ему должны быть и нынешние, и будущие поколения.

Товарищество "Земля Рязанская".

Четверть века прошли со времени моего первого ученого труда, т. е. Истории Рязанского Княжества, которая появилась на свет почти в конце 1858 года, в качестве магистерской диссертации. Полагаю, срок достаточный для того, чтобы подвести некоторые итоги своей научной и литературной деятельности, т. е. собрать, если не все, по крайней мере, довольно многое из того, что было рассеяно по разным углам. Такое подведение итогов предпринимаю тем охотнее, что в данном случае оно облегчается помощью радушного издателя. Впрочем, дальнейшее его усердие, вероятно, будет зависеть от успеха или неуспеха настоящего тома. Для этого тома, кроме, помянутой диссертации, я выбрал из своих сочинений два биографических очерка, которые относятся также к первому периоду моей авторской деятельности. Выпуская вновь эти свои труды, я ограничился только необходимыми поправками или заметками, не вдаваясь в какие-либо большие перемены, в которых притом не вижу особой надобности.

В следующем томе предполагается поместить Гродненский сейм 1793 года, т. е. мою докторскую диссертацию, и выбор из массы статей, разбросанных по разным периодическим изданиям.

Д. Иловайский.

Je dedie се livre a mes

maitres, a ceux qui vivent et

a ceux qui ne sont plus.

Hist. de France par Michelet.

Главным источником для этого труда послужили русские летописи, преимущественно северные. Хотя известия о рязанских событиях в них вообще редки, отрывочны и местами пристрастны; но вместе взятые они составляют значительную массу фактов. Самую твердую опору для исследований представляют, конечно, договорные и жалованные грамоты, рассеянные в изданиях Археографической комиссии и в Собрании Государственных грамот и договоров. Иностранных известий о древнерязанском крае мы имеем очень мало.

Нельзя сказать, чтобы мне пришлось трудиться над материалами, совершенно нетронутыми. Были и прежде некоторые попытки, если не разработать, то, по крайней мере, собрать сырые материалы. Первая известная мне попытка в этом роде относится к концу прошлого и началу настоящего столетия. Сборник имеет такое заглавие: "Достопамятности в Российской истории, большею частью к Рязанской области надлежащие, выбранные из отысканных в Рязанской духовной консистории разных тетрадей и бумаг и собранные в виде летописи в 1793 и 1794 гг. по случаю присланного из св. правит. синода 1791 г. августа 31 дня к его преосв. Симону архиепископу Рязанскому указа о присылке летописей в оный синод; а 1816 года вновь пересмотренная, исправленная и дополненная". Из каких же тетрадей и бумаг сделаны выписки для этих Достопамятностей? Главным образом, из Родословца Русских князей и Географического Словаря, составленного Щекатовым; а в последнем историческое обозрение Рязанского княжества основано на извлечениях из Истории Татищева и Никоновой Летописи. Гораздо важнее таких выписок встречающаяся в Достопамятностях сокращения и отрывки из разных грамот, жалованных и судных.

В связи с "Достопамятностями" находятся труды бывшего учителя Рязанской гимназии Т. Воздвиженского: "Историческое обозрение Рязанской Иерархии" 1820 г. и "Историческое обозрение Рязанской губернии" 1822 г. Более заслуживает внимания первая книга, содержание которой заимствовано из Рязан. Достопамятностей, которые до сих пор остаются неизданными. Уже потому самому, что г. Воздвиженский сделал известными многие любопытные грамоты, вошедшие в Достопамятности, он оказал большую услугу науке. Вторая книга представляет очень мало интереса там, где дело идет о временах Княжества. По большей части это ряд выписок, почти слово в слово, из Татищева, Щекатова и Карамзина, ничем не связанных и часто противоречащих друг другу. Но мы не имеем права пренебрегать и этим трудом, потому что у г. Воздвиженского, как рязанского старожила, встречаются местами любопытные заметки, которые могут навести на разные соображения.

Очень важны для истории Рязанского края грамоты и акты, собранные А. И. Пискаревым, 1854 г.; но за исключением немногих, эти документы относятся ко временам позднейшим **. Сочинения по русской истории, и рассеянные в повременных изданиях статьи, которыми я пользовался, будут. указаны при самых исследованиях. Новых неизданных доселе источников мне удалось собрать очень немного.

______________

** То же можно сказать о его "Собрании надписей с памятников Рязанской старины" в Записках Археол. Общ. Т. VIII. СПБ. 1856.

Излагая историю Рязанского княжества, я имел в виду следующее: во-первых, привести в известность и дать единство фактам, до сих пор разрозненным и отры-{X}вочным, во-вторых, указать на самые важные эпохи, которые переживало княжество, и в-третьих, по возможности проникнуть в его внутренний быт. Хотелось бы дать более места последней, бытовой стороне и остановиться на духовной жизни народа; но здесь историк встречает сильные затруднения, по крайней скудости источников и отсутствии предварительных исследований. Отчетливое изображение древне-рязанского быта невозможно до тех пор, пока не будут собраны и изданы в значительном количестве местные предания, песни, поверья, остатки прежних обычаев; пока русская археология и филология не приведет в известность и не объяснит хотя наиболее замечательных памятников рязанской письменности, а равно и памятников искусства, принадлежащих Рязанскому краю. {XI}

ГЛАВА I.

Финское население в области Оки. Вятичи. Главные пути славянской колонизации. Восточные уделы. Св. Глеб в Муроме. Происхождение города Рязани. Борьба Олега Святославича с детьми Мономаха. Ярослав Святославич. Его характер и деятельность на северо-востоке. Успехи христианства. Неудачи Ярослава на юге.

Обособление Муромо-Рязанского княжества.

"По Оцh рhцh, гдh потече въ Волгу, Мурома языкъ свой и Черемеси свой языкъ, Мордва свой языкъ", говорит наш начальный летописец, перечисляя народы, населявшие древнюю Россию. "А се суть инiи (т. е. не славянские) языци, иже дань дають Руси: Чудь, Меря, Весь, Мурома, Черемись, Мордва" и пр. Следовательно, речная область Оки в первый раз является в истории с обитателями финского или чудского племени. Но заговорив о финском племени и его подразделениях, мы чувствуем под собою почву, далеко нетвердую. Этот важный элемент в составе Русского государства представляет еще задачу для истории, и мы пока напрасно ищем в ученой литературе авторитета, на который могли бы смело опереться в своих выводах. Особенно мало сделано для истории и этнографии финнов восточной России.

Финские народцы, обитавшие в области Оки, по некоторым признакам, составляли только часть большого мордовского племени. Нетрудно представить себе главные черты их быта при начале нашей истории; без всякого сомнения, он был очень прост и немногосложен, как у всех народов, не вышедших еще из состояния дикости. Рассеянные небольшими группами или отдельными семьями, финны жили в глуши первобытных лесов, на берегу рек и бесконечных болот; охота и, вероятно, пчеловодство {1} служили им главным источником существования; земледелие, может быть, и в те времена входило уже в число их занятий; но ему не благоприятствовали лесистая природа страны и местами скупая, песчано-глинистая почва. В этом случае для нас драгоценны слова Герберштейна, которыми он в первой половине XVI века характеризует мордовское племя. "К востоку и югу от реки Мокши, говорит он, лежат огромные леса, в которых обитает мордва, народ говорящий особенным языком. Они отчасти идолопоклонники, отчасти магометане; живут разбросанными селениями, обрабатывают поля; питаются мясом диких животных и медом; богаты дорогими мехами; народ суровый, храбро отбивающий от себя татарских хищников; почти все пешие, вооружены длинными луками и превосходные стрелки". Если сравним с этим известием описание чисто мордовского быта в наше время, то в главных чертах мы находим большое сходство; отсюда имеем право заключить, что и с IX века по XVI этот быт изменился очень мало. Так, например, мордва до сих пор отличается свойственною дикарям неразборчивостью в выборе пищи; только в недавнее время она оставила привычку пожирать самых нечистых животных; а мясо медведей, волков, ежей, белок, вьюнов и ястребов еще не вышло из употребления.

В XVI веке часть мордвы исповедывала ислам, заимствованный у соседних болгар, казанских и касимовских татар; но в IX веке язычество в этих странах еще не встречало себе никакого противодействия. К сожалению, религиозные верования северо-восточных финнов далеко не приведены в известность для того, чтобы можно было построить из них полную систему. Однако, благодаря заметкам некоторых наблюдателей, мы имеем довольно цельное понятие о язычестве мордовского племени; видим, что оно прошло несколько ступеней религиозного развития и не лишено присутствия господствующей идеи. Верховное божество называется Шкай; за ним следуют низшие боги и богини, между которыми разделены заботы по управлению различными частями мира, таковы: Керемять, Азарава, Паксязар и Паксязарава, Вирьязар и Вирьязарава, Ведьязар и Ведьязарава, Лугазар и Лугазарава, Юртазар и Юртазарава и пр. Все эти имена встречаются в молитвах, преданьях и поверьях у мордвинов, которые вообще поздно, неохотно подчинились христианству, и упорно продолжают сохранять многие языческие верования и обряды. {2}

Приведенные имена свидетельствуют, что мордва почитала высшее начало под именем Азар; но что это божество, как и у других народов, разрешалось на отдельные силы природы; таким образом явились: Ведь-язар лесной бог, Юрт-азар домашний бог и т. д. вроде славянских леших и домовых.

Нижнее течение Оки почти до самого устья занимало племя мурома, которое прежде других племен, обитавших по Оке, примкнуло к возникающему государству, и несколько опередило их в развитии общественных форм. В IX столетии мы находим здесь город Муром, который может быть и распространил свое имя на ближнюю часть мордвы. Близость Волги, по которой шел водный путь из Новгорода в Болгарию и Козарию более всего способствовала раннему участию мери и муромы в русской истории. Язычество муромы, судя по той борьбе, которую должны были выдержать против него первые проповедники христианства, достигло некоторой степени развития. Не знаем, насколько их верования были общи с мордвою; но у нас сохранилось несколько любопытных известий об обрядах муромцев в конце XI столетия. "Очныя ради немощи въ кладезяхъ умывающеся и сребреницы на ня повергающе... дуплинамъ древянымъ вhтви убрусцемъ обвhшивающе и симъ покланяющеся... кони закалающе, и по мертвыхъ ременныя плетенiя и древолазная съ ними въ землю погребающе, и битвы и кроенiе и лицъ настрhкания и дранiя творяще"1*.

______________

* 1 Из жития муромского кн. Константина.

Между всеми мордовскими народцами для нас особенно важна мещера, которая обитала по притокам Оки выше муромы. Доныне вся северная часть Рязанской губернии носит название "Мещерской стороны". Древние летописцы не отличают ее от мери и мордвы, и не знают ее имени 2*. Затерянные в непроходимых дебрях и болотах между притоками средней Оки, мещеряки долее своих соседей остаются на степени совершенной дикости и ускользают от внимания истории.

______________

* 2 Вероятнее всего, что название мещера есть только видоизменение слова меря.

Итак, прежде нежели появился славянский элемент в тех местах, о которых мы говорим, финские племена с незапамятных времен были здесь полные хозяева, и самым заметным памятником их древнего господства бесспорно служат до сих пор многие темные для нас географические названия.{3}

Самым крайним славянским племенем на востоке в IX в. являются вятичи. О происхождении вятичей и их соседей радимичей сохранилось у летописца, как известно, любопытное предание, из которого заключают, что эти племена, отделившиеся от семейства Ляхов, заняли свои места гораздо позднее других славян и что в народе еще в XI веке сохранилась память об их движении на восток. Вятичи заняли верхнее течение Оки, и таким образом пришли в прикосновение с мерею и мордвою, которые, по-видимому, без особенной борьбы подвинулись на север. Едва ли могли существовать серьезные причины к столкновению с пришельцами при огромном количестве порожних земель и при ничтожности домашнего хозяйства у финнов. К тому же и самое финское племя, скудно одаренное от природы, с явным недостатком энергии, вследствие неизменного исторического закона должно было всюду отступать перед породою, более развитою. Трудно провести границы между мещерою и ее новыми соседями; приблизительно можем сказать, что селения вятичей в первые века нашей истории простирались до реки Лопасни на севере и до верховьев Дона на востоке.

Немногими, но очень яркими красками изображает Нестор языческий быт некоторых славянских племен. "И радимичи, и вятичи, и север один обычай имяху: живяху в лесе, якоже всякий зверь, ядуще все нечисто, срамословье в них пред отьци и пред снохами; браци небываху в них, но игрища межю селы. Схожахуся на игрища, на плясанье, и на вся бесовская игрища, и ту умыкаху жены собе, с нею же кто сьвещашеся; имяху же по две и по три жены. Аще кто умряше, творяху тризну над ним, и по сем творяху кладу велику и възлажахуть и на кладу мертвеца, сожьжаху, а посем собравше кости, вложаху в судину малу и поставяху на столпе на путех, еже творят Вятичи и ныне". Судя по первым словам упомянутые племена и не имели ни земледелия, ни домашнего хозяйства. Но далее видно, что они жили селами и имели довольно определенные обычаи или обряды относительно брака и погребения; а подобное обстоятельство уже предполагает некоторую степень религиозного развития и указывает на начала общественной жизни. Впрочем, трудно решить, насколько слова Нестора относились собственно к вятичам IX столетия, потому что, едва ли можно приравнять их к северянам, которые поселились на своих местах гораздо ранее и жили по-соседству с Греческим водным {4} путем. Ясно, по крайней мере, что вятичи в те времена были самым диким племенем между восточными славянами: удаленные от двух главных центров русской гражданственности, они позднее других вышли из племенного быта, так что русские города упоминаются у них не ранее XII в.

Движением радимичей и вятичей, по-видимому, прекратилось расселение славянских племен в России: они перестают занимать земли более или менее густыми массами и отодвигать далее на север и восток жилища финнов. Последние теперь спокойно могли оставаться на своих местах; но уже навсегда должны были подчиниться влиянию своих соседей. Медленно и туго финское племя проникается славянским элементом; но тем вернее и глубже пускает он корни. Проводником этого неотразимого влияния послужила у нас, как и везде, система военной или княжеской колонизации, начало которой совпадает с началом русской истории. Славяно-русская колонизация идет отчасти от Новгорода на восток великим Волжским путем и достигает нижнего течения Оки. Известно, что новгородское юношество издавна ходило по рекам в дальние страны с двоякою целью - грабежа и торговли. Эти-то походы и проложили пути славянскому влиянию на финском северо-востоке. С движением славянского элемента из Новгорода по Волге встречается другое движение из юго-западной Руси по Оке3*. {5}

______________

* 3 По словам начальной летописи, Святослав в 964 г. идет на Оку и на Волгу, приходит к вятичам и спрашивает у них, по обыкновению: "Кому дань даете"? Они отвечают: "Даем козарам по шелягу от рала". Затем Святослав обращается на козар и громит их царство. Вятичи, однако, не соглашаются добровольно платить ему дань, как показывает известие летописца под 966 г. "Вятичи победи Святослав, и дань на них възложи".

Зависимость радимичей и вятичей от русских князей прекратилась, вероятно, во время пребывания Святослава в Болгарии, и сын его Владимир укрепившись на Киевском столе, должен был вступить в новую борьбу с воинственными племенами. Именно в 981 г. Владимир "Вятичи победи, и възложа нань дань от плуга, яко же и отец его имаше." Но эти дело не кончилось: под следующим годом опять известие: "Заратишися Вятичи, и иде на ня Владимир, и победи е второе". В 9888 году он воюет с радимичами, которым Волчий Хвост наносит поражение. При этом случае летописец еще раз вспоминает, что радимичи (а, следовательно, и вятичи) были родом из Ляхов: "пришедъше ту ся вселиша, и платят дань Русси, повоз ведут и до сего дне", прибавляет он, вообще показывая к ним явное нерасположение. Такое нерасположение очень понятно, если вспомним что у вятичей, и, вероятно, отчасти у радимичей, в его время язычество существовало еще в полной силе.

С подчинением вятичей киевским князьям верховья Оки вошли в состав русских владений. Устья этой реки принадлежали к ним еще прежде, поэтому и среднее течение не могло далее оставаться вне пределов зарождающегося государства, тем более что малочисленное туземное население было не в состоянии оказать значительное сопротивление русским князьям. Летопись даже и не упоминает о покорении Мещеры, которое само собой подразумевается при походах Владимира на северо-восток. Преемники его в XI столетии спокойно проходят со своими дружинами по Мещерским землям и ведут здесь междоусобные войны, не обращая внимания на бедных жителей. Близ слияния Волги и Оки дальнейшее движение русского господства должно было на время остановиться: препятствием явилось довольно сильное по тому времени государство болгар4*. Помимо враждебных столкновений камские болгары были знакомы русским князьям по сношениям другого рода. Они служили тогда деятельными посредниками в торговле между мусульманскою Азиею и восточною Европою. Болгарские купцы ездили со своими товарами вверх по Волге в страну Веси; а чрез Мордовскую землю, следовательно, по Оке, отправлялись в юго-западную Русь и ходили до Киева. Известия арабских писателей подтверждаются рассказом нашего летописца о магометанских проповедниках у Владимира и торговым договором русских с болгарами в его княжение. Если удачные походы св. князя на камских болгар и не сокрушили эту преграду к распространению русского влияния вниз по Волге, зато окончательно закрепили за ним всю Окскую систему. Но начала гражданственности еще нескоро проникли в эту лесную глушь; первый город упоминается здесь спустя целое столетие.

______________

* 4 Мы еще можем сомневаться в том, чтобы поход Владимира 987 г. относился к Волжским болгарам; но кроме этого года есть известия и о других походах на болгар. В одном из них прямо говорится (997 г.): "Ходи Владимир на болгары волжские и камские". (Ник. I. 108).

Когда Владимир раздавал своим сыновьям города, Муромская земля досталась на долю Глеба 5*.{6}

______________

* 5 Замечательно при этом, что он никого не назначил в страну вятичей и радимичей. Такое обстоятельство объясняется недостатком городов в то время на северо-восток от Десны до самых низовьев Оки. Северная половина этого пространства, т. е. собственно Рязанские земли, была причислена к Муромскому княжению; а южная степная полоса связана была с Тмутраканским княжеством. После битвы при Листвене Мстислав, первый удельный князь Тмутраканский, соединил в своих руках обе части; название Тмутракани распространилось далеко на север; отсюда-то произошло у некоторых историков смешение этого имени с Рязанью, которая в то время еще не выступала на историческое поприще. Знаменитый Олег Гориславич, будучи князем Тмутраканским и Рязанским, еще более способствовал такому заблуждению. Но в настоящее время после доказательств гр. А. Н. Мусина-Пушкина нет более сомнения в том, что Тмутракань и греческая Таматарха или древняя Фанагория одно и тоже. ("Историч. исслед. о местопол. древ. Рос. Тмут. княжения". (См. свод всех доказательств и защиту Мусина-Пушкина против возражений Г. И. Спасского в Исследов. о рус. ист. Погод. III. 145-153).

Но для нас особенно важно деление волостей между сыновьями Ярослава I; оно надолго определило дальнейшее развитие отдельных частей древней России. Святослав Ярославич получил на свою долю Черниговский удел. К этому уделу кроме Северской земли причислялась долина Оки и Тмутраканское княжество, точно также как к переяславскому уделу Всеволода принадлежало почти все верхнее Поволжье. Существование такого деления подтверждается событиями восточной Руси во второй половине XI в. и особенно Любецким съездом, на котором все течение Оки навсегда укреплено за родом Святослава Ярославича. Подобная обширность владений, сосредоточенных в руках одного рода, нисколько не смущала остальных князей. Вся эта лесная глушь имела в их глазах очень мало цены; самые Святославичи, как увидим, долго не могут помириться с угрюмою природою своих уделов, и обнаруживают стремление к заветному Приднепровью.

Между тем как деятельность сыновей и внуков Владимира Св. преимущественно сосредоточивалась около Днепра, народы, заселявшие область Оки, все еще прозябают в тени своих первобытных лесов. Признаки жизни заметны только в отдаленном Муроме. Здесь первым удельным князем является Св. Глеб6*. Нет {7} сомнения, что главною заботою молодого князя было насаждение христианства в этом крайнем уголке тогдашней Руси. Самая рассылка по городам сыновей Владимира, которая по летописи следует за их крещением, может быть находилась в связи с заботами великого князя о распространении новой религии. Но это благое дело, кажется, не имело большого успеха в короткий срок пребывания Глеба на севере 7**. После его смерти христианство должно было еще в продолжение целого столетия выдерживать здесь борьбу с языческою партиею прежде, нежели могло провозгласить победу на своей стороне. При столкновениях христианского начала с язычеством Муромский край в то время оживлялся еще торговыми сношениями с Камской Болгарией, что не мешало иногда муромцам вступать в борьбу с сильными болгарами и беспокойными племенами мордвы. В княжение Ярослава I Муром, по-видимому, наряду с Ростовом играл незавидную роль ссылочного места для опальных бояр. Так в 1019 г. великий князь прогневался за что-то на новгородского посадника Константина (сын знаменитого Добрыни) и заточил его в Ростов, "и на третье лето повеле его убити в Муроме на реце на Оце" 8***.

______________

* 6 Мы не знаем, когда именно он отправился в свой удел. По летописи Владимир раздал города сыновьям в 889 г. в то время, когда Глеб был еще младенцем, или, что вероятнее, совсем не родился. В 1015 г. Борис, любимый брат его, изображается юношею, у которого только что пробиваются усы и борода; а Глеб был моложе Бориса. Вообще прибытие Глеба на север можно приблизительно отнести к 1010 г.

** 7 В прологе Мая 21 сказано о Св. Глебе: "Много покусився невозможе одолети его (мурома) и обратити во Св. Крещение; но поживе вдале его два поприща (два лета) и от Святополка позван лестью".

*** 8 П. С. Р. Л. V. 134.

Между тем в юго-восточной части Муромо-Рязанских земель никогда не прерывались враждебные столкновения со степными кочевниками. В начале X в. из Приуральских степей вслед за уграми подвинулись на запад печенеги и потянулись к нижнему Днепру. За печенегами являются их соплеменники торки. В 1055 г. в первый раз упоминается о приходе половцев в Русскую землю. Они оттесняют более слабых предшественников, и в 1068 г. открывают упорную борьбу с нашими князьями; а к концу XI в. их необозримые кочевья раскинулись по всему степному пространству южной России. Соседство с этими дикими ордами, конечно, не осталось без влияния на жителей Приокских земель, и внесло в эти земли новый элемент населения, враждебный славяно-русскому началу. Стоит только прочесть у летописца описание половецкого быта, чтобы понять, каково могло быть влияние кочевников. "Яко же се и при нас ныне половци закон держать отец своих, кровь {8} проливати, и хвалящеся о сих, ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомеки, и сусолы; поимают мачехи своя, ятрови, и ины обычаи отець своих творят".

27 декабря 1076 г. скончался Святослав Ярославич, оставив пять сыновей: Глеба, Олега, Давида, Романа и Ярослава. При жизни отца Глеб сидел в Новгороде, Олег во Владимире Волынском, Роман в Тмутракани; неизвестно, где княжил Давид; а Ярослав, самый младший9*, по юности своей, вероятно, находился при отце; впрочем, можно догадываться, что ему назначались в удел муромо-рязанские волости. С возвратом Изяслава произошло перемещение удельных князей, которое повлекло за собою неизбежные усобицы. Здесь мы по необходимости должны коснуться этих усобиц с той стороны, с которой они имели влияние на судьбы Муромо-Рязанского края.

______________

* 9 Что Ярослав был младший, доказывает картина в Изборнике Святослава, 1073 г.; она изображает Святослава с супругою и пятерых его сыновей; Ярослав представлен здесь еще мальчиком.

Изгнанный из Новгорода, Глеб Святославич погиб в земле Заволоцкой чуди; Олег, лишенный Владимира Волынского, жил некоторое время в Чернигове у дяди Всеволода. Из этого впрочем, нельзя заключить, что он не имел тогда никакого удела; без сомнения ему предоставлены были вместе с младшим братом все те же Муромо-Рязанские земли. Несколько времени спустя, мы действительно находим в Муроме посадников Олега. Но, как замечено, князья не дорожили своими северо-восточными областями и не любили скучать в этой глухой стороне; поэтому Олег не поехал к себе в Муром, а явился у брата в Тмутракани, и отсюда начинает ряд попыток отнять у Всеволода и Мономаха Чернигов, как достояние своего отца. Средства для борьбы со старшими князьями у младших в то время находились всегда под руками, т. е. наемные половецкие дружины. Первая попытка Олега, предпринятая вместе с двоюродным братом Борисом Вячеславичем, вначале имела успех, но кончилась несчастною для них Нежатинскою битвою, 3-го окт. 1078 г. После того во все время Всеволодова княжения в Киеве незаметно, чтобы Олег возобновил свои усилия занять Чернигов; когда погиб брат его Роман, он даже пробыл два года пленником у греков. Но {9} освободившись из плена, Олег занял Тмутраканское княжество и выжидал опять удобного случая завладеть Черниговским уделом. Такой случай представился после кончины Всеволода. Воспользовавшись сильным поражением Святополка и Мономаха от половцев под Триполем, Олег в 1094 г. опять явился со своими дикими союзниками у ворот Чернигова. На этот раз Мономах, не имея достаточных сил, чтоб отразить врагов, помирился со своим соперником, и вышел из города.

Но между тем как Святославичи принимали главное участие в событиях Южной России, их северные волости оставались без надежной защиты от нападения неприязненных соседей. В Муроме управляли посадники Олега. Неизвестно, были ли они сами виноваты в беспорядках или не имели достаточно средств и власти удерживать в повиновении беспокойную муромскую молодежь, которая выгодам торговли с зажиточными болгарами предпочитала грабежи их судов по Волге и Оке. Обиженные обратились с жалобами к Олегу и брату его Ярославу 1*0. Не получив удовлетворения, болгары взялись за оружие, и в 1088 г. захватили Муром. Впрочем, они оставались здесь недолго, и, вероятно, довольствуясь разграблением города, ушли восвояси: по крайней мере, спустя несколько лет, опять упоминается о посадниках черниговского князя в Муроме.

______________

* 10 Татищ. II, 140.

И во второй раз Олег недолго княжил в отцовском городе. В следующем 1095 г. неприязненные отношения Святославичей к Мономаху и Святополку опять переходят в сильное междоусобие. Поводом к неудовольствию послужила явная недоверчивость Олега к двоюродным братьям, когда они пригласили его идти вместе с ними на половцев. Олег пошел, но не вместе, а другою дорогою, и, кажется, уклонился от битвы со своими прежними союзниками. Он также не согласился выдать русским князьям сына половецкого князя Итларя, после того как отец был умерщвлен в Переяславле. Мономах и Святополк, однако, не вступили прямо в борьбу с Олегом, а прежде хотели, вероятно, лишить его помощи брата Давида; поэтому они в конце 1085 г. вывели последнего из Смоленска в Новгород, а в Смоленск посадили Мономаховича Изяслава. Вскоре, однако, Давид воротился и опять {10} занял Смоленскую волость. Около того же времени Изяслав Владимирович является в Курске. Неизвестно, потерпел ли Изяслав у Курска неудачу, или взял его, но потом оставил, угрожаемый соседством Олега Черниговского; только в том же году он уходит с юга и отправляется в другую волость Святославичей - Муромскую землю. Муромцы, может быть, недовольные боярским управление и желавшие иметь собственного князя, охотно приняли Изяслава и выдали ему Олеговых посадников 1*1. Хотя в письме своем к Олегу Владимир впоследствии осуждает сына за то, что он пожелал чужого и послушался своих алчных дружинников; но едва ли можно думать, чтобы Изяслав в этом случае осмелился поступить против воли Мономаха, который держал своих детей в строгом повиновении. Очень может быть, что занятие Мурома находилось в связи с открывшеюся вскоре усобицею между черниговским князем и его двоюродными братьями. Известно, что в 1076 году Олег отвечал из Чернигова гордым отказом на приглашение братьев приехать в Киев, и не хотел предстать на суд пред епископами, игумнами и смердами. Тогда Святополк и Мономах припомнили ему дружбу с варварами и решились, по обыкновению, предоставить дело суду Божьему. Услыхав о приближении противников, Олег 3 Мая 1096 года вышел из Чернигова, и заперся в крепком Стародубе. Здесь он защищался 33 дня, и начал просить мира только тогда, когда граждане доведены были до крайнего изнеможения; а помощь между тем не являлась. Великий князь и Владимир согласились на мир, и послали Олега к брату Давиду, чтобы вместе с последним он приехал в Киев улаживаться о волостях. Олег отправился к Смоленску; но смольняне отказались принять в свой город князя, который приобрел недобрую славу за свою дружбу с половцами. Огорченный такою неудачею Гориславич обратился на восток и пошел к Рязани 1**2. Тут в первый раз встречается в летописи это имя, и мы остановимся на нем несколько времени прежде, нежели последуем за дальнейшим течением событий.

______________

* 11 Лавр. 98.

** 12 Лавр. 98. Ник. II, 12.

С XI столетия славянские поселения на финском северо-востоке начинают принимать все более и более значительные размеры, {11} благодаря строительной деятельности русских князей. Главным средством для утверждения власти в подчиненных землях всегда и везде служило построение крепостей там, где их не было и военное занятие городов, уже существующих. Точно так поступали и древние русские князья: они строили новые города на восток и на запад от великого водного пути: имея в виду защиту края: сбор дани с туземных жителей и заселение пустых земель. Строительная деятельность особенно усиливается со времен Владимира Св. и Ярослава I. Стук топора и смешанные человеческие голоса с тех пор постоянно нарушают спокойствие дремучих лесов на северо-востоке России. Несколько десятков домиков с земляным валом вокруг показываются над рекою в тени зеленых рощ, и путник, плывущий в лодке, замечает в окрестностях движение, а иногда различает остроконечную кровлю с крестом, и слышит звон била 1*3, призывающего на молитву, в местах, где незадолго перед тем печально каркали вороны, белки прыгали по деревьям, торопливо пробегали лисицы и другие зверьки; да изредка хрустели ветви под тяжелою лапою медведя, или из чащи показывалась непривлекательная фигура дикаря, с головы до ног закутанного в звериные шкуры. Ранее началось построение городов в Суздальской и Ростовской областях; несколько позднее встречаются они по Оке, где туземное население было еще более дико и малочисленно; а леса и болота чаще и недоступнее. Первый город после Мурома здесь упоминается Рязань. Но когда именно она основана? Каким князем? При каких обстоятельствах? На все эти вопросы при настоящем состоянии источников положительные ответы невозможны; поэтому мы должны ограничиться одними соображениями.

______________

* 13 Кривая железная полоса, употреблявшаяся в старину вместо колокола. Образчик такого била сохраняется и теперь в г. Пронске.

Под 1096 г. летопись говорит об Олеге, не принятом смольнянами: "и иде к Рязаню". Следовательно, Рязань как город существовала еще прежде этого года; а как название страны она и прежде и после обнимала большое пространство земель, лежавших по среднему течению Оки, по ее притокам с правой стороны и по верхнему Дону. Происхождение самого слова Рязань до сих пор еще удовлетворительно не объяснено. Во всяком случае мы не согласимся с тем, кто вздумает производить его от глагола {12} "резать" и сближать с древнею монетою "резань". Вероятнее всего сближение этого названия с местным словом ряса, которое означает топкое, несколько болотистое место, обыкновенно заросшее мелким кривым лесом или кустарником 1*4. В связи с этим корнем находятся имена нескольких Ряс (реки в южной части Рязан. губ.), города Ряжска и наконец Рязани. Правописание последнего слова установилось не скоро; в источниках оно читается Рязань, Резань и даже Рhзань; род этого слова также определился не вдруг; в первый раз оно встречается в муж. роде: "и иде къ Рязаню". Следовательно, в данном слове прежде всего сказалась характеристическая черта местной природы; а потом название страны перешло к первому появившемуся здесь городу. Когда же основан город? В этом случае мы предлагаем следующую догадку. С тех пор как Муром, на основании поземельного раздела между сыновьями Ярослава I, вошел в близкие отношения к Чернигову, у черниговских князей естественно явилась потребность связать крайние пункты своих обширных владений, централизовать подчиненные рязанские племена и противопоставить укрепленные пункты напору кочевых варваров. Именно около того времени на юго-восточные пределы надвигаются половцы, которые потеснили далее к северу рассеянную Мещеру и раскинули свои вежи до самых берегов Прони. Основание города на Оке в том месте, где она достигает наибольшего юго-западного изгиба, и, приняв Проню, поворачивает на север, бесспорно удовлетворяло означенным потребностям времени. Вероятно, здесь существовали уже финские поселения; потом пришли русские колонисты, срубили обычный острог и начали собирать ясак с туземцев. Мы едва ли будем далеки от истины, если начало города отнесем к шестидесятым годам XI столетия и основание его припишем деятельности Святослава Ярославича Черниговского. С тем же значением и еще несколько ранее является в истории Курск на восточном краю Черниговского удела. (Жит. Св. Феодосия).

______________

* 14 Чт. О. И. и. Д. 1846 г. III. Опыт. простонар. Словот. Макарова. В Историч. Сборнике Погод. VI прим. 164. Рязань приводится в числе географических названий, прототипы которых встречаются у дунайских славян.

Итак, Олег удалился в одно из наследственных владений своего рода, в Рязань. Но заранее можно было предвидеть, что гордый и храбрый князь не останется спокойно в этой бедной во-{13}лости, которую надобно было еще делить со своим младшим братом, и не потерпит дальнейшего нарушения своих прав на сравнительно богатый Муром. Он и теперь не захотел выполнить данного слова ехать в Киев и положиться на правосудие враждебных князей; а, по обыкновению, предпочел решить дело оружием. В том же 1096 г. Олег присоединил к Рязанской дружине воинов своего брата Давида и пошел на племянника. Когда весть об опасности дошла до Изяслава, он поспешил призвать на помощь дружины ближних переяславских уделов Суздаля, Ростова, Белоозера и приготовился к обороне. "Ступай в волость отца своего, в Ростов", прислал сказать ему Олег: "А это волость моего отца; когда сяду здесь, то хочу урядиться с твоим отцом, который выгнал меня из родного города; а ты неужели и здесь не хочешь дать мне моего же хлеба". Юноша, надеясь на многочисленную рать, не хотел уступить справедливому требованию дяди, и бодро вышел ему навстречу. Сам летописец, вообще неблагосклонный к Олегу, в этом случае принимает его сторону. "Олег же надеялся на правду, яко прав бе в сем Олег", прибавляет он,- "и поиде к граду с вои". На поляне у ворот Мурома 6 сентября произошла упорная битва; Изяслав пал мертвый, и войско его обратилось в бегство; одна часть рассеялась по лесу, а другая укрылась в городе. Гражданам теперь не оставалось ничего более, как с покорностью принять прежнего князя. Тело Изяслава с честью было похоронено в монастыре Св. Спаса, а впоследствии перенесено отсюда в Новгород. Олег не удовольствовался тем, что задержал молодую жену племянника, и приказал поковать ростовцев, суздальцев и белоозерцев, захваченных в Муроме; но дал полную волю своей мести: он овладел землями Суздальскою и Ростовскою; посажал своих посадников по городам и начал брать дани 1*5. Это занятие чужих волостей опять влекло за собою неизбежные войны. Брат убитого Изяслава Мстислав, княживший в Новгороде, спешит вступиться за права своего рода, и присылает к Олегу со словами: "Ступай из Суздаля в Муром, в чужой волости не сиди; а я с дружиною пошлем к отцу моему, и помирю тебя с ним; хотя ты и брата моего убил, но это неудивительно: в войнах погибают и цари и знатные мужи". Олег в свою очередь повторяет ошибку {14} юноши Изяслава, и после удачи показывает ту же заносчивость. Летописец говорит, что он не только отвечал отказом на справедливое требование племянника, но задумал овладеть и Новгородом. Олег расположился с войском на поле у Ростова; а младшего брата своего Ярослава выслал наперед в сторожах. Здесь в первый раз, в летописи, является действующим лицом этот родоначальник рязанских князей.

______________

* 15 Лавр. 107, 108.

После отца Ярослав остался очень молод, так что первое время он, вероятно, жил у дяди Всеволода. Когда последний в 1078 г. сделался великим князем и разделил племянникам уделы, Ярославу досталась Рязань, самая незавидная из отцовских земель. Мы не знаем, когда именно младший Святославич отправился в свой удел, и какое участие принимал до 1096 г. в непостоянной судьбе старшего брата; по крайней мере, не встречаем его до тех пор, пока Олег не перенес свою беспокойную деятельность из южной России в северо-восточную. Присутствие Ярослава в Рязани прежде означенного года отчасти обнаруживается тем, что сын Мономаха из Курска отправился прямо в Муром, где находились посадники Олега, и на пути миновал Рязань, вероятно, потому, что она управлялась в то время собственным князем. Последняя догадка получит еще большую степень вероятности, если возьмем в расчет другое современное обстоятельство. Без сомнения одну из главных забот Ярослава составляло построение городов в своей малонаселенной волости. Действительно под 1096 г. мы имеем следующее известие: "заложен был град Переяславль Рязанский у церкви Св. Николы Старого 1*6. Судя по словам Герберштейна, древняя крепость, около которой впоследствии образовался город Переяславль, первоначально называлась Ярославом или Ярославлем, т. е. по имени своего основателя 1**7. Может быть, около того же времени получил свое начало и город Пронск. Вместе с рязанскою дружиною, конечно, Ярослав последовал за Олегом в его походе к Мурому и принял непосредственное участие в борьбе с детьми Мономаха. Но роль его пока была второстепенная; очевидно, он находится в полном повиновении у старшего брата, и летописец до времени не считает нужным говорить о его присутствии в полках Олега. {15}

______________

* 16 Рязан. Дост. из особ. записки.

** 17 Rer. Mosc. auct. 48.

Посоветовавшись с новгородцами, Мстислав послал в сторожах Добрыню Рагуйловича, который схватил Олеговых сборщиков податей. Услыхав о том, Ярослав, стоявший тогда на Медведице, в ту же ночь бежал к Олегу. Последний отступил сначала к Ростову, потом к Суздалю; но преследуемый Мстиславом, он велел зажечь Суздаль и удалился в Муром. Изгнав неприятелей из своих родных волостей, скромный Мстислав не желает продолжать бесполезную войну с крестным отцом и опять предлагает ему помириться. "Я моложе тебя", говорит он Олегу; "пересылайся с моим отцом и возврати захваченную дружину; а я во всем тебя послушаю 1*8. К тому же времени, вероятно, относится известное письмо Владимира Мономаха к Олегу 1**9. Несмотря на печаль о потере сына, Владимир, однако, соглашается на кроткие убеждения Мстислава: первый обращается к своему врагу со словами примирения и в трогательном послании к нему изливает чувства отца и христианина. Олег, чувствуя себя не в силах бороться с племянником, изъявил готовность к миру; молодой князь, оставшись в Суздале, доверчиво распустил своих ратников по селам, и даже не выставил в поле обычных сторожей.

______________

* 18 Лавр. 108.

** 19 В этом случае мы держимся мнения Карамзина (II, пр. 177) и думаем, что оно не могло быть написано после изгнания Олега из Мурома, как показывают слова: "и ты сидиши в своем уделе". Далее см. то место, где Мономах просит Олега отпустить его сноху, т. е. жену покойного Изяслава.

Настала первая неделя великого поста. Мстислав сидел за обедом, как вдруг пришла весть, что Олег уже появился на Клязьме. Последний, однако, напрасно рассчитывал на то, что племянник, застигнутый врасплох, поспешит удалиться из Суздаля. В два дня Мстислав успел опять собрать сильную дружину из новогородцев, ростовцев, белозерцев. Он не хотел оставаться под защитою укреплений; а вышел в поле и приготовился к битве. Олег почему-то промедлил еще четыре дня, и дал время подоспеть младшему брату Мстислава Вячеславу, которого Мономах послал с половцами на помощь к сыну. Только на пятый день Святославичи двинулись вперед и на берегах Колакши вступили в битву с детьми Мономаха. Дело кончилось в пользу последних. Разбитый Олег прибежал в Муром, затворил здесь брата; а сам пошел к Рязани, вероятно, для того, {16} чтобы собирать новое войско. Но деятельный противник на этот раз решился не оставлять своего преследования до тех пор, пока не принудит неугомонного дядю к окончательному миру: поэтому он не останавливается долго перед Муромом, довольствуется выдачею Изяславовой дружины и по Оке спешит за Олегом. Последний, не дожидаясь его, убегает из Рязани. Мстислав и здесь заключает мир с гражданами, освобождает из плена своих людей, и в третий раз посылает к дяде с мирными предложениями. "Не бегай", говорит он Олегу; "а пошли лучше к братьям с просьбою; они не лишат тебя Русской земли; я также попрошу за тебя своего отца". Олег, наконец, дал обещание последовать его совету, и Мстислав воротился в Суздаль 2*0.

______________

* 20 Лавр. 109.

В словах Мстислава для нас особенно замечательно выражение: "они не лишат тебя Русской земли". Следовательно, все усилия Олега: занятие чужих волостей, измены, битвы - все до сих пор направлено было к тому, чтобы силою воротить отцовские волости в Приднепровье, которое, как известно, в то время по преимуществу называлось Русскою землею. Но оружие изменило Олегу; поневоле пришлось положиться на великодушие своих врагов. Любецкий сейм 1097 г. положил конец борьбе за Черниговскую волость. Святославичам были возвращены почти все отцовские земли, т. е. Чернигов, Новгород Северский, Вятичи, Муром и Рязань. Давид занял Черниговское княжество 2*1, Олег Северское, а Ярослав Муромо-Рязанское. С того времени согласие между Мономахом и Святославичами не прекращалось до самой его смерти. Они вместе наказывают Давида Игоревича за вероломное ослепление Василька, и еще раз скрепляют свой союз на Витичевском съезде. Но в знаменитых походах на половцев принимает участие только Давид Святославич; Олег по-прежнему уклоняется от встречи со старыми союзниками; а Ярослав почти совсем остается чужд событиям южной России; мы не встречаем его ни на съездах, ни в походах. Только раз, под 1101 г., он появляется вместе с братьями на реке Золотче, чтобы идти с ними на половцев. Поход, однако, не состоялся, и {17} у Сакова был заключен мир. Не ранее 1123 г. потом мы находим его в Приднепровье. Посмотрим между тем, какова была его деятельность на севере.

______________

* 21 В Ипат. лет. под 1112 г. сказано: "поставиша Феогноста епископомъ Чернигову, и радъ бh князь Давыдъ и княгини".

Первое знакомство с младшим Святославичем дает нам не совсем выгодное понятие о его личности. Ярослав в повиновении у своего брата, и подле него не обнаруживает никаких признаков собственной воли; на поле битвы он является несчастным вождем, и первый обращается в бегство, услыхав о приближении передового неприятельского отряда. Наконец до 1097 г. он как будто не имеет собственного удела, потому что Олег распоряжается в Муроме и в Рязани как полный хозяин. Но было бы слишком поспешно заключать о его ничтожности с первого поверхностного взгляда. Деятельность Ярослава действительно обнаруживает в нем присутствие кроткого, не воинственного характера. Как младший брат он, по духу того времени, почитает Олега вместо отца; но впрочем, подчиняется ему именно там, где дело идет об их общих интересах, т. е. о возвращении отцовского удела на юге; в случае успеха за Ярославом оставались все Муромо-рязанские волости, а по смерти братьев он, конечно, надеялся перейти в Чернигов. Но если Ярослав не обнаружил личной отваги и стремления к военным подвигам - тех качеств, которые составляли принадлежность современных ему князей; зато он имеет право на сочувствие историка по своему участию в успехах русской цивилизации на северо-восточном краю России. Мы уже говорили о том, что он не был чужд строительной деятельности, и, вероятно, ему обязаны своим началом некоторые древние города Рязанского княжества, как например, Переяславль и Пронск. Еще более великая заслуга Ярослава, отличавшегося глубоким благочестием, заключается в его усилиях утвердить христианскую религию между подвластными племенами.

В землях Мещеры на средней Оке христианство, без сомнения, появилось вместе с первыми городами; на тесную связь этих двух начал указывает известие о первоначальном основании Переяславля Рязанского, который был заложен у церкви Св. Николы Старого. Мы не имеем никаких сведений об успехах проповеди в собственно Рязанской области; можно, однако, с достоверностью предположить, что христианство за стенами городов распространялось здесь очень медленно; хотя ничего не слышно об упорном сопро-{18}тивлении со стороны туземцев. Не так тихо утвердилась новая религия в стране Муромской. Крещение муромы, начатое Св. Глебом, после него почти прекратилось на некоторое время. Язычники, пользуясь смутною эпохою междоусобий и отдаленностью от главных центров русской жизни, начали сильно теснить малочисленную христианскую общину; но не могли, однако, ее уничтожить (церковь св. Спаса в Муроме 1096 г.). Вместе с язычеством,- которое у муромцев стояло на некоторой степени развития и, вероятно, имело особый класс жрецов-кудесников,- против русского влияния соединился магометанский элемент, занесенный сюда болгарами; последние не только имели постоянные торговые сношения с поволжскими и поокскими племенами, но даже несколько времени господствовали в Муроме 2*2. Между тем как болгары поддерживали мусульман, язычники находили опору в соседней мордве.

______________

* 22 На магометанский элемент в Муроме указывает Жит. благовер. кн. Константнна.

Получив в свое распоряжение все Муромо-Рязанское княжество Ярослав решился вступить в борьбу со всеми элементами, враждебными христианству. Когда, его сыновья Михаил и Федор прибыли в Муром, как наместники отца, языческая партия встретила их явным восстанием, и один из княжичей, Михаил, был убит. Тогда Ярославу пришлось вооруженною рукою брать непокорный город. Но он по характеру своему не любил крутых мер, а старался действовать на народ путем кротких увещаний, и только в некоторых случаях прибегал к угрозам. Предание рассказывает, что в самом городе возобновилась попытка к мятежу и сделано было покушение на жизнь князя; но что он укротил язычников одним появлением своим перед ними с иконою Богоматери. Борьба окончилась победою христианства, и, по словам предания, даже совершилось торжественное крещение Муромских язычников на реке Оке, подобно крещению киевлян при Св. Владимире 2*3. Мы думаем, что поход Ярослава на мордву {19} 1103 года произошел в связи с этою религиозною борьбою. Закоренелые язычники, по-видимому, оставили Муром, и с толпами мордвы открыли нападение на русские волости. 4 марта Ярослав дал битву дикарям 2**4. Но уже замечено было, что он не имел удачи в военных предприятиях и не отличался талантами вождя; князь потерпел поражение. Вероятно, были и другие столкновения с ними, но летопись запомнила только самую значительную битву.

______________

* 23 Весь этот рассказ об обращении муромы в христианство взят из жития Благовериого князя Константина и чад его, написанного во время Иоаина Грозного. Касательно тождества Ярослава Святославича и благовер. кн. Константина мы не имеем причин отрицать доказательства, приведенные в Истории Русской церкви Е. Р. Ф. 1848 г. I. ст. 35, прнмеч. 56, а именно: год события, означенный в прологе надобно читать не 6700 а 6600. "Иначе а) вовсе невероятно, чтобы в 1192 г. было в Муроме грубое язычество, после того как мы видим там целый ряд князей Чернигово-Муромских. б) По летописям известно, что в 1095 г. был в Муроме Спасский монастырь. в) По жизнеописанию кн. Константин выставляется недалеким от времени Св. Глеба; жизнеописатель не делает и намека на других князей Муромских. г) По жизнеописанию пред прибытием Константина в Муром здесь имели силу мордва и болгары-мусульмане. Но к началу XIII в. не время было такому порядку дел. Между тем известно, что Ярослав Святославич воевал в 1104 г. с муромскою мордвою; а в 1107 г. болгары воевали в Суздальской области. д) Константин Святославич Муромский XIII века вовсе не известен в истории, и даже нет места в хронологии его княжению. А личные обстоятельства Ярослава Святославича ни в чем ие разноречат с житием Константина... Митрополит Никифор (1104-1124) писал к Ярославу князю Муромскому послание против латинян (Москвнт. 1844 г. Ноябрь, стр. 129. Ж. М. Н. Пр. 1834 г. часть I, стр. 154). У игум. Даниила в его "хождении" записан князь Ярослав-Панкратий: но имя Константина Ярослав мог принять в монашестве, если только имя Панкратия не ошибка писца".

** 24 Лавр. 119. Ник. 1. 37.

Почти в одно время с торжеством христианства в Муромской земле побеждено было язычество у вятичей. Успехи христианской проповеди в этой части России замедлились особенно потому, что власть русских князей до самого XII в. ограничивалась здесь только некоторыми укрепленными пунктами; а масса населения находилась в слабой зависимости от потомков Игоря, управляясь собственными князьями или старшинами, которые не всегда признавали над собою господство русских князей. Так, например, Мономах должен был предпринимать походы для их усмирения: "въ Вятичи ходихомъ по двh зимh, на Ходоту и на сына его, и ко Корьдну ходихъ первую зиму", говорит он в своем поучении (Лавр. 103); а несколько выше сказано: "первое къ Ростову идохъ; сквозh Вятичh, посла мя отецъ". Слова "сквозh Вятичh" намекают на то, что подобный путь был не совсем легок и безопасен. {20} В первой трети XII в. 2*5 св. Кукша с учеником своим Никоном, оставив Киево-Печерскую обитель, проповедовал слово Божие в стране диких вятичей, крестил много народу, и смертью мученика запечатлел здесь торжество новой религии. Христианство в свою очередь помогало распространению княжеской власти в славянских и финских землях: так в половине XII века вятичи уже спокойно повинуются наместникам черниговских князей. С тех пор христианская проповедь могла свободно проникать в Рязанскую область с юго-западной и северо-восточной стороны.

______________

* 25 См. Ист. Рус. Цер. Е. Р. Ф. I. 33.

18 марта 1115 года скончался знаменитый Олег Гориславич, а в 1123 г. умер в Чернигове и старший брат его кроткий Давид. Из сыновей Святослава в живых оставался только Ярослав, который имел теперь неоспоримое право на первый стол в уделе своего отца. Действительно, он тотчас переходит на юг и садится в Чернигове. Пока был жив Мономах, Ярослав спокойно пользовался своими правами. Спустя два года по кончине Владимира, он остался старшим в целом роде Игоревичей; но киевский стол по желанию граждан занимает его племянник Мстислав Владимирович, и Ярослав не обнаруживает никакой попытки присвоить себе фактическое старшинство. Он совершенно доволен своим Черниговским уделом, ничего не ищет кроме спокойствия, и берет с Мстислава только клятву поддерживать его в Чернигове. Если существовала подобная клятва, стало быть существовали и причины, по которым ее требовали. Вероятно, кто-нибудь из родных племянников Ярослава, Давидовичей или Ольговичей, показывал неуважение к правам дяди, который по своему личному характеру не мог приобрести влияния на младших князей. Опасения Ярослава вскоре оправдались.

В 1127 г. Всеволод Ольгович нечаянно напал на Чернигов, захватил дядю в свои руки, а дружину его перебил и ограбил. Такая удача Всеволода объясняется сочувствием к нему черниговских граждан, которые, может быть, тяготились княжением не воинственного Ярослава. Великий князь изъявил намерение наказать Всеволода и возвратить удел своему дяде; поэтому он вместе с братом Ярополком начал готовиться к походу на Чернигов. Всеволод поспешил отпустить Ярослава в Муром и призвать на помощь половцев. {21} Последние действительно пришли в числе 7000 человек; но от реки Выря воротились назад. Ольгович прибегнул к переговорам, начал упрашивать Мстислава, подкупал его советников и таким образом протянул время до зимы. Когда пришел из Мурома Ярослав и стал говорить Киевскому князю: "ты целовал мне крест, ступай на Всеволода", Мстислав находился в затруднительном положении: с одной стороны обязанность наблюдать справедливость между младшими родичами и крестное целование побуждали его вступиться за дядю; с другой виновный Всеволод приходился ему зятем, потому что был женат на его дочери. За последнего стояли лучшие киевские бояре; в пользу его подал голос Андреевский игумен Григорий, который пользовался расположением еще Владимира Мономаха и был почитаем всем народом. Великий князь в раздумье обратился к собору священников, так как после смерти митрополита Никиты место его оставалось тогда незанятым. Не трудно было предвидеть решение собора, потому что большая часть голосов уже заранее принадлежала Всеволоду. К тому же наше древнее духовенство считало одною из главных своих обязанностей отвращать князей от междоусобий и пролития крови. Так оно поступило и теперь: собор принял на себя грех клятвопреступления. Мстислав послушался; но дорого стоила ему впоследствии эта несправедливость, "и плакася того вся дни живота своего", говорит о нем летописец 2*6. Ярослав оставил всякую попытку поддерживать свои права, с грустью воротился в Муром, и прожил там еще два года. Он скончался в 1129 г.

______________

* 26 Лавр. 130. Ипат. 10. Ник. II. 60.

Между тем как деятельность Ярослава, главным образом, сосредоточивалась около Мурома и Чернигова, для нас замечательна та роль, которую приняла на себя в то время Рязань. С тех пор, как Тмутракань, отрезанная половцами от южной России, исчезает в наших летописях, ее значение отчасти перешло к Рязани, которая также лежала на Русской украйне: младшие безудельные князья, обиженные старшими,- так называемые изгои - находят здесь для себя убежище. Под 1114 годом есть известие о кончине двух таких князей в Рязани: один из них был Роман Всеславич Полоцкий, неизвестно каким образом сюда по-{22}павший; другой Мстислав, внук Игоря Ярославича и племянник известного Давида Игоревича; последний являлся верным помощником своего дяди, участвовал в половецких походах, а потом грабил суда на каком-то море. В Рязани же скончался в один год с Ярославом Михаил Вячеславич, внук Мономаха 2*7. Кроме того есть известие, что Ярослав Святославич, изгнанный в 1127 г. из Чернигова, на пути в Муром оставил в Рязани какого-то Святополка 2**8; но потом о Святополке более не упоминается. По смерти Ярослава Святославича все Муромо-Рязанские земли достаются его сыновьям Юрию, Святославу и Ростиславу.

______________

* 27 Ник. II. 44. 64. Карам. II. прим. 256.

** 28 Татищ. называет его братом Ярослава (II. 233.). Карам. (II прим. 247). отвергает это известие, действительно невероятное, потому что ни прежде, ни после не видно, чтобы Ярослав имел брата Святополка; достовернее, что это был один из его племянников.

С Ярославом оканчивается тесная связь между княжествами Чернигово-Северским и Муромо-Рязанским. Еще внимание Ярослава обращено на юг; он делает усилие, чтобы утвердиться в Приднепровье; но сыновья его уже не возобновляют никаких притязаний на старшинство в роде Святославичей и не думают покидать своих северо-восточных волостей для того, чтобы отыскивать неверные земли на юге. С того времени среднее течение Оки все более и более выделяется из общей системы уделов, и начинает жить своею собственною жизнью, подобно княжеству Полоцкому и Галицкому.

ГЛАВА II.

1129-1237.

Сыновья Ярослава. Начало борьбы с Суздалем. Ростислав Ярославич два раза изгнан из Рязани. Набеги половцев. Построение новых городов. Глеб Ростиславич. Отношения к Андрею Боголюбскому. Участие Глеба в событиях Суздальского княжества по смерти Боголюбского. Примирение с Михаилом Юрьевичем. Война с Всеволодом III. Поражение на Колакше. Плен и кончина Глеба. Зависимость Рязани от Владимирского князя. Первое междоусобие Глебовичей. Вмешательство Всеволода III и черниговцев. Муромские князья. Поход на камских болгар. Вторая усобица и война с Всеволодом. Отделение Рязанской епископии от Черниговской. Третья война с Всеволодом. Осада Пронска. Плен рязанских князей и освобождение. Второе поколение Глебовичей. Братоубийство **.

______________

** Имея в виду собрать все летописные известия о Рязанском княжестве, мы посвящаем эту главу преимущественно описанию многочисленных, хотя и не всегда интересных войн, внутренних и внешних; не забудем, что эти летописные известия о войнах служат нам почти единственным источником для истории Рязани до самого XIV века.

Сыновья Ярослава разместились на отцовской земле таким образом: Юрий сел в Муроме, а Святослав и Ростислав в Рязани 1*. Здесь под словом Рязань надобно разуметь название целой области, в которой, кроме собственной Рязани, были в то время и другие города; так, два года спустя после смерти Ярослава, читаем следующее известие: "Того же лhта (1131) князи Рязанстiи и Пронстiи и Муромстiи много Половець побиша". Следовательно, Пронск уже существовал и имел своих князей. Нельзя не обратить внимания на множественное число, употребленное при этом случае; оно показывает, что Ярослав оставил {24} довольно многочисленное семейство; что при трех упомянутых братьях надобно подразумевать их сыновей и племянников. Далее из того же общего предприятия мы заключаем, что эти князья в то время жили в согласии между собою и дружно действовали против внешних неприятелей. Борьба со степными варварами на Рязанской украйне продолжалась непрерывно до позднейших времен; летопись, по обыкновению, упоминает только о столкновениях наиболее значительных. Так в 1136 г., во время набега на Рязанскую землю, был убит печенежский богатырь Темирхозя 2**. Печенеги, как видно, далеко не были истреблены в половине XI ст.; рассеянные остатки их перемешались с половцами и долго еще грабили соседние земли. В 1143 г. скончался Юрий Ярославич Муромский, не оставив детей. Старший стол перешел к следующему брату Святославу, который до того времени сидел в Рязани. На его место пересаживается младший брат Ростислав (вероятно, из Пронска). Спустя два года Святослав скончался в Муроме, и Ростислав, надобно полагать, опять занял или хотел занять его место, а в Рязани посадил своего меньшого сына Глеба 3***. Но у Святослава был сын Владимир; он или совсем не получил волости от дяди, или хотел наследовать отцовский удел. Как бы то ни было мир и согласие недолго существовали в семье муромо-рязанских Ярославичей, и в этом углу России открывается борьба между дядею и племянником. Последний находит помощь и покровительство у двух соседних с Рязанью князей, Святослава Ольговича Северского и Юрия Владимировича Суздальского. Может быть, это-то обстоятельство и послужило поводом к первому столкновению между княжествами Суздальским и Рязанским. Впрочем, такое столкновение кроме личных отношений было неизбежно и по другим причинам. Около половины XII века на северо-востоке, между Волгою и Клязьмою, усиливается Суздальское княжество, благодаря своему выгодному положению и умной деятельности Юрия Долгорукого на поприще славянской колонизации; сюда, на свежую девственную почву, начинают отливать с юго-запада жизненные соки древней России. Соседние волости вскоре не могли, хотя инстинктивно, не почувствовать опасения за свою самостоятельность, и каждая по мере своих сил готовится {25} противодействовать слишком быстро возраставшему могуществу соседа.

______________

* 1 Воскр. Лет. 242. (По нов. изд.).

** 2 Ник. II. 65, 136.

*** 3 Ипат. 21.

Известно, что в 1146 г. занятие киевского стола Изяславом Мстиславичем и несчастная судьба Игоря Ольговича повлекли за собою целый ряд междоусобных войн, которые отозвались почти во всех русских княжествах. Святослав Ольгович Северский пригласил Давидовичей соединиться с ним для освобождения из плена злополучного Игоря. Но Давидовичи более заботились об удержании за собою черниговских волостей, нежели об участи двоюродного брата; поэтому они вступили в союз с Мстиславичами против Ольговичей. Святослав обратился тогда к Юрию Суздальскому, и за освобождение Игоря предложил ему помощь, если он захочет добывать себе Киев, которым Изяслав не по праву завладел мимо своих дядей. Юрий, разумеется, был рад случаю вмешаться в дела Южной Руси и овладеть заветным киевским столом. Пока Долгорукий готовился лично предпринять поход на юг, в стане Северского князя явился племянник Ростислава Рязанского Владимир Святославич. В следующей за тем войне он принимает участие, как усердный союзник Святослава и Юрия, очевидно стараясь приобрести их расположение и покровительство, и его нельзя сравнивать с известным галицким изгнанником Иваном Берладником, который сначала служит Ольговичам, а потом оставляет их и переходит к Мстиславичам.

Между тем и деятельный киевский князь со своей стороны приготовил все средства для успешной борьбы с Юрием и его союзниками. Кроме собственной дружины Изяслав мог располагать силами своего брата Ростислава Смоленского, черниговских Давыдовичей и новгородцев; мало того, к нему же примкнули и рязанцы. Общие враги соединили интересы князей и привели к союзу Мстиславичей с Ростиславом Рязанским. Когда Долгорукий двинулся на помощь к Святославу, осажденному в Новгороде Северском, Изяслав, в надежде отвлечь Юрия, послал степью гонца в Рязань с просьбою, чтобы Ростислав напал на Суздальскую землю. Ростислав поспешил исполнить его желание, и действительно, Юрий, получив о том известие, отправил на юг только сына Ивана, а сам от Козельска повернул назад. Рязанский князь дорого поплатился за свое смелое нападение; борьба с суздальцами пришлась ему не по силам. Он не только должен был спасаться отступлением; но не мог держаться в самой Рязани против Юрьеви-{26}чей Ростислава и Андрея, и принужден был бежать к одному из соседних половецких ханов Ельтуку 4*. Так неудачно было начало долговременной вражды рязанских князей с родом Долгорукого. Изгнав Ростислава из его волости, Юрий без сомнения воспользовался случаем наградить Владимира Святославича за его верную службу и посадил его в Муроме. В 1147 г. Владимир был в числе гостей Юрия, когда последний угощал союзника своего Святослава Ольговича в знаменитом поместье боярина Кучка. На рязанском столе около того времени является Давид Святославич 5**.

______________

* 4 Ипат. 26, 29.

** 5 Ник. лет. под 1147 г. упоминает о двух довольно загадочных рязанских князьях. "Того же лhта преставился князь Давыдъ Святославичь въ Рязани, и сяде по немъ брать его Игорь Святославичь на великомъ княженiи въ Рязани". 11. 95. И потом под 1149 г. "приде изъ Рязани въ Кiевъ къ великому князю Юрiю Владимiричю князь Игорь Давыдовичь", стр. 112. Карамзин (11, прим. 300) отвергает первое известие и говорит, что таких князей не бывало. Мы не можем голословно повторить такое решение. Очень может быть, что Давнд Святославич был брат Владимира, другой племянник Ростислава, занявший место последнего после его изгнания; а по смерти Давида рязанский стол перешел к его брату или сыну Игорю (смотря потому, что вернее Святославич или Давидович). Пришествие Игоря в Киев к Юрию Долгорукому совпадает со временем появления Ростислава в Рязани. Вообще, эпизод о князьях Давиде и Игоре довольно правдоподобно наполняет промежуток в истории Рязанского княжества между изгнанием Ростислава и его возвращением.

Давидовичи Черниговские изменяют Изяславу и намерены обманом захватить его на левой стороне Днепра. Киевлянин Улеб спешит к великому князю с вестью, что против него соединились все черниговские князья, и рязанские, и суздальские; хотят его убить. О каких рязанских князьях говорит здесь летописец? Вероятно, это были: во-первых, Владимир Святославич Муромский (в летописи не раз под именем рязанских князей упоминаются собственно муромские); во-вторых, Игорь Давидович, который сел в Рязани после Давида Святославича. Наконец мы имеем прямое известие, что даже один из сыновей Ростислава Ярославича, Андрей, из Ельца прибыл в Чернигов и соединился с Давидовичами 6*. Узнав об измене Давидовичей, {27} Изяслав посылает сказать брату Ростиславу: "ступай сюда ко мнh; а тамъ наряди Новгородцевъ и Смольнянъ, пусть удерживаютъ Юрiя, и къ присяжникамъ (ротникам) своимъ пошли въ Рязань и всюду" 7**. Следовательно, рязанские князья в этой вражде разделились между двумя сторонами, также как Мономаховичи. Нет сомнения, что Изяслав, главным образом, говорит о Ростиславе Ярославиче. Но последний на этот раз ничего не сделал в пользу киевского князя, потому что сам находился в затруднительном положении. По крайней мере, в следующем 1148 г. рязанские дружины являются на театре войны только в лагере Ольговичей и Давидовичей.

______________

* 6 Ник. II. 97.

** 7 Ипат. 32.

Не ранее 1149 г. 8* удалось Ростиславу воротить свою наследственную волость, конечно при помощи союзных половцев. Обстоятельства в это время ему благоприятствовали. Хотя Долгорукий и овладел Киевом; но все внимание его и все силы были заняты борьбою с племянником, так что он не мог оказать деятельной помощи своим отдаленным союзникам. Пока суздальский князь и его сыновья оставались на юге, Ростислав мог не только спокойно княжить в рязанском уделе, но и удержать в повиновении своих младших родичей, как можно заключить из следующего известия. Когда Юрий, лишившись Киева, в 1151 г. из Остерского городка начал собирать силы, чтобы снова идти на племянника, и послал за помощью в Рязань, то "небh ему оттуду ничтоже", говорит летописец 9**. Обстоятельства переменились, когда суздальский князь воротился на Север. Уступая необходимости, Ростислав должен был изменить прежним союзникам и признать себя подручником Юрия. В 1152 г., услыхав о разорении своего Городка, Долгорукий послал за помощью к рязанским князьям; Ростислав Ярославич явился на его призыв с полками муромскими и рязанскими1***0. Поход, как известно, кончился неудачною осадою Чернигова, и незаметно вообще, чтобы рязанцы отличились тогда усердием к делу суздальского князя. Что это временное подчинение было вынуждено обстоятельствами, доказывает дальнейшее поведение Ростислава. Спустя два года, Юрий предпринял свой последний поход на племянника. Сильный конский па-{28}деж заставил его воротиться от Козельска. Вслед за тем произошло враждебное столкновение с рязанским князем. Ясно, что Ростислав не хотел помириться с ролью подручника и отказался участвовать в походе суздальцев; а может быть, как и в 1146 г., он произвел движение в пользу Мстиславичей. Как бы то ни было, новая борьба с соседом опять кончилась изгнанием Ростислава из Рязани, которую Долгорукий теперь отдал своему знаменитому сыну Андрею. Но рязанский князь гораздо более походил на своего дядю Олега, нежели на отца Ярослава. Он ни в каком случае не думал отказаться от своих прав, тем более, что средства для борьбы в те времена обиженные князья легко могли найти в южных степях России. Ростислав не замедлил воротиться с половцами, и ночью врасплох напал на Андрея. Юрьевич, явившийся таким храбрым и предусмотрительным вождем в войне с Изяславом II, на этот раз не уберегся от нечаянности, и едва имел время спастись бегством, столь поспешным, что не успел даже надеть другого сапога. Дружина его подверглась совершенному истреблению: часть ее утонула в Оке во время бегства; остальные засыпаны были в яме по приказанию Ростислава. Андрей убежал в Муром, а оттуда в Суздаль 1****1. Подобный успех внезапного нападения заставляет нас предполагать, что рязанский князь пользовался содействием населения, которое, хотя редко и неохотно принимало участие в княжеских усобицах, однако, не любило вообще подчиняться чужим князьям.

______________

* 8 В этом году пришел в Киев из Рязани Игорь Давидович.

** 9 Ник. II. 123.

*** 10 Ibid. 131. Ипат. 69.

**** 11 Арц. кн. II, стр. 148. Он не указывает, откуда взял это известие.

Таким образом, при жизни Юрия Долгорукого с одной стороны и Ростислава Ярославича с другой окончился первый акт борьбы между Суздальским и Рязанским княжеством. Не говоря уже о личном превосходстве суздальских князей, перевес материальных средств, очевидно, был на их стороне. При этом не надобно упускать из вида нераздельность Суздальско-Ростовской волости во времена Юрия и сына его Боголюбского, тогда как Муромо-Рязанское княжество было поделено между потомками Ярослава, недолго сохранявшими свое единодушие. Если делать заключение о характере Ростислава по его поведению, то, очевидно, ему нельзя отказать в настойчивости и какой-то суровой энергии. При таких свойствах князя борьба, как мы видели, приняла под конец ожесточенный {29} характер. Ростислав замечателен для нас особенно в типическом отношении, потому что он вместе с дядею Олегом начинает целый ряд рязанских князей, отмеченных общею печатью жесткого, беспокойного характера.

Теперь посмотрим на другие стороны деятельности первых Ярославичей. На юге шла обычная вражда с кочевниками. Мы видели, что изгнанный Ростислав два раза находил убежище у половецких ханов и получал от них помощь. Но такие союзы дорого обходились русским областям и ни сколько не мешали набегам других соседних орд. Из времен Ростислава летопись упоминает о следующих столкновениях с варварами. Под 1148 г. сказано, что в княжение Игоря Давидовича тысяцкий Константин побил многих половцев в загоне. На другой год половцы опять сделали набег, и уже с награбленною добычей возвращались домой, когда рязанские князья, собравшись вместе, догнали их на реке Большой Вороне и жестоко побили. В 1156 г. повторилось то же самое: варвары попленили окрестности Ельца; князья погнались за ними в степи, ночью напали на спящих половцев и отняли полон, а самих избили 1*2.

______________

* 12 Ник. II. 106. 119. 155. Об Игоре Давидовиче прибавлено в Раз. Дост. Под 1156 г. встреч. довольно странное известие: "Того же лhта приходиша Татарове въ Резань и на Хапорть, и много зла сотвориша, овехъ нзбиша, а другихъ въ плhнъ отведоша". Ник. 11. 151. Нет сомнения, что здесь дело идет также о половцах; а Хапорть испорченное название Хопер.

На востоке время от времени повторялась вражда с камскими болгарами. Есть известие, что в 1155 г. они сделали нападение на Муромские и Рязанские земли 1*3. Вероятно, дело не обходилось без неприязненных столкновений и с мордовскими дикарями.

______________

* 13 Тат. III. 98.

Между тем славянская колонизация шла своим чередом. Посреди лесов и степей на крутых берегах рек являлись укрепленные пункты или так называемые города, число которых растет с каждым десятилетием. В географическом отношении для юго-восточной Руси XII в. особенно важны походы Святослава Ольговича Северского в 1146 и 1147 гг. Темная зелень лесов, скрывавшая до того времени от внимания истории землю вятичей и западную часть Рязанского княжества, проясняется: мы открываем здесь {30} присутствие довольно густого населения и многочисленные города, а именно: Брянск, Карачев, Козельск, Мценск, Тулу, Дедославль, Колтеск, Пронск, Елец, Осетр, Лобынск, Тешилов и Нериньск 1*4.

______________

* 14 Ник. II. 93. 95. Ипат. 28. 29.

Построение новых городов, конечно, было делом князей; но летописи редко указывают нам на эту сторону их деятельности. О Ростиславе Ярославиче, например, летописец только один раз, под 1153 г., заметил, что он построил на берегу Оки крепость и назвал ее своим именем, т. е. Ростиславль 1*5.

______________

* 15 Ник. II. 137.

К 1155 г. мы относим смерть Ростислава Ярославича, основываясь на следующем известии. В этом году рязанские князья возобновили оборонительный союз с Мстиславичами и целовали крест Ростиславу Смоленскому на всей любви, причем они все смотрели на Ростислава и имели себе его отцом 1*6. Если обратить внимание на самый тон этого известия, то нельзя не придти к тому заключению, что он более идет к детям рязанского князя, нежели к нему самому; последний приходился дядею смоленскому Ростиславу в целом роде Ярослава I. Но союз со смоленским князем не избавил рязанских Ростиславичей от подчинения Суздалю. При Андрее Боголюбском они постоянно играют роль его подручников. В 1160 г. Боголюбский, подражая своему великому деду в защите Русской земли, хотел нанести сильный удар степным варварам, и послал на них своего сына Изяслава с суздальскою дружиною. К Изяславу присоединилось много других князей, между прочим муромские, рязанские и пронские. Дружины переправились за Дон и далеко углубились в степи; половцы хотели дать отпор, но были побеждены и рассыпались во все стороны; русские их преследовали. На Ржавцах варвары собрались и в другой раз ударили на наши войска; победа очень дорого стоила русским, и князья с немногими людьми воротились домой 1**7. В следующем году скончался Владимир Святославич Муромский 1***8. В Муроме садится сын его Юрий; а рязанский стол {31} занимает младший Ростиславич Глеб; о его брате Андрее летописи более не упоминают.

______________

* 16 Ипат. 79.

** 17 Ник. II. 178.

*** 18 Ibid 189. В летописи он назван при этом случае Великим князем Рязанским.

С этих пор внимание наше преимущественно сосредоточивается на деятельности Глеба. К несчастью, летописцы слишком скупы на известия о событиях Рязанского княжества. Только из некоторых отрывочных намеков мы узнаем кое-что об отношениях его к соседям. Так в 1167 г. Владимир Мстиславич во время распри с племянником своим великим князем Киевским Мстиславом отправился в Суздальскую землю к Андрею. Последний велел ему сказать: "ступай (пока) в Рязань к Глебу Ростиславичу; я наделю тебя". Владимир действительно пошел в Рязань, оставив жену и детей в Глухове. О подчинении рязанцев Андрею свидетельствуют знаменитые походы его дружин; муромские и рязанские князья почти постоянно принимают в них участие. В 1164 году Юрий Муромский ходил с Андреем на болгар. Только в первом походе его войск на юг, когда Киев был взят приступом, о рязанцах и муромцах не упоминается. При неудачной осаде Новгорода, в 1169 г. встречаются сыновья Глеба Рязанского и Юрия Муромского. В 1170 г. те же князья с Мстиславом Андреевичем громили волжских болгар: воинам, однако, очень не понравился этот поход, "понеже неудобно зимh воевати Болгары", говорит летописец. Далее, муромо-рязанские дружины участвовали во втором походе на Киев, столь несчастливом для войск Боголюбского 1*9.

______________

* 19 Лет. Пер. Сузд. 75. 70. Ник. II. 216. Ипат. 109.

29 июня 1174 г. погиб Андрей под ударами заговорщиков. По-видимому, настала пора освобождения для всех слабейших князей, которые должны были смиряться пред его непреклонною волею; мало того, им представлялся теперь удобный случай отомстить суздальцам за прежние обиды. Опасение такого возмездия ясно обнаружилось во Владимире, куда съехались все дружинники Андрея. "За каким князем мы пошлем"? говорили они: "соседями у нас князья муромские и рязанские; боимся их мести, как вдруг придут на нас войною; а князя у нас нет. Пошлем к рязанскому Глебу и скажем ему: хотим Ростиславичей Мстислава и Ярополка, твоих шурьев" 2*0. (Глеб был женат на дочери Ро-{32}стислава, старшего брата Боголюбского). Слова: "боимся их мести", заставляют предполагать, что в княжение Андрея рязанцы и муромцы немало терпели от насилия суздальцев, хотя летописи умалчивают об этом обстоятельстве. Но Глеб Ростиславич, кажется, думал не столько о мести, сколько о том, чтобы приобрести влияние на дела Суздальского княжества, и таким образом предупредить опасность с этой стороны. Без сомнения неслучайно явились на Владимирском съезде рязанские бояре Дедилец и Борис Куневич2**1. Летопись прямо говорит, что суздальцы, забывши клятву, данную Юрию Долгорукому, не иметь у себя князьями младших его сыновей Михаила и Всеволода, послушались рязанских бояр, и отправили к Глебу посольство из знатнейших людей: они просили его послать своих мужей вместе с суздальскими в Чернигов за двумя Ростиславичами. Следовательно, Дедилец и Куневич действовали искусно: они умели застращать Андрееву дружину и привести ее к упомянутому решению. Надобно полагать, что их поддерживала целая боярская партия, которая имела свои причины устранять братьев Андрея. Дело принимало такой оборот, будто суздальцы получали себе князей из рук Глеба Ростиславича. Последний, разумеется, поспешил исполнить просьбу и призвать своих шурьев. Нельзя не заметить при этом, что известия летописей об участии, которое в то время пришлось на долю Глеба в событиях соседнего княжества, далеко не полны и оставляют еще довольно места предположениям. Ростиславичи поехали на Север, но не одни, а вместе со своими дядями Михаилом и Всеволодом Юрьевичами. Не совсем вероятным кажется известие о том, будто Ростиславичи по собственному желанию пригласили с собой Юрьевичей и дали старшинство Михаилу. Такая уступка, конечно, была вынуждена обстоятельствами, т. е. борьбою партий в Суздальской области или враждою старых и новых городов, и влиянием черниговского князя Святослава Всеволодовича, который держал сторону Юрьевичей. Может быть опасение, что владимирцам будут помогать черниговцы, именно и заставило партию ростовских бояр искать поддержки в рязанском князе. Как бы то ни было междоусобия не замедлили обнаружиться, лишь только Михаил Юрьевич и Ярополк Ростиславич прибыли на север. На первый раз Ярополк при помощи муромских и ря-{33}занских полков заставил Михаила покинуть Владимир и воротиться в южную Русь.

______________

* 20 Ипат. 116.

** 21 Тат. III. 201.

Глеб, казалось, достиг своей цели, и за свою деятельную помощь имел полное право рассчитывать на благодарность шурьев. Но в этом случае рязанский князь обнаружил недостаток дальновидности, не приняв никаких мер для того, чтобы упрочить в Суздальской земле господство своих союзников, которые не отличались ни благоразумием, ни мужеством. Он помог им только ограбить богатый Владимирский собор, и с большою добычею воротился в Рязань. Может быть, он ошибся в расчете подчинить своему влиянию молодых суздальских князей, которые стали слушаться более ростовских бояр. По крайней мере, Глеб остается в стороне при вторичном столкновении дядей с племянниками. Мстислав и Ярополк не сумели отразить соперников, и в 1176 г. постыдным образом уступили им свое место. Мстислав убежал в Новгород, а Ярополк в Рязань. Таким образом, обстоятельства, благоприятные Глебу, миновались очень скоро; с этих пор начинается для него целый ряд неудач, которые приводят за собою неизбежную катастрофу.

Олег Святославич, сын черниговского князя, возвращаясь из Москвы, куда он провожал двух княгинь, жен Михаила и Всеволода, задумал увеличить свою Лопасненскую волость, и отнял у рязанцев город Свирельск, принадлежавший прежде к Черниговскому княжеству. Глеб отрядил против него своего племянника Юрьевича; но последний проиграл битву на реке Свирели 2*2. В том же году Михаил вместе с братом Всеволодом пошел на Рязань, чтобы отмстить Глебу за его союз с Ростиславичами и воротить все драгоценности, похищенные им из Владимира. Глеб, незадолго потерпевший неудачу против такого слабого противника, как Олег Святославич, конечно, не имел никакой охоты вступать в борьбу с Михаилом, который вел на него соединенные полки всей Суздальской земли. На реке Нерской (впад. в Москву) встретили Михаила рязанские послы, и сказали от имени своего князя: "Глеб тебе кланяется и говорит я во всем виноват; а теперь возвращу все что взял у шурьев своих Мстислава и Ярополка, все до последнего золотника" 2**3. Добродушный Михаил охотно {34} согласился на мир с рязанцами, которые действительно отдали ему назад всю добычу Глеба. Она состояла из золота, серебра, оружия и рукописей; особенно важно было для владимирцев возвращение знаменитого образа Богоматери; между прочими вещами находился и меч Св. Бориса, тот самый, который составлял любимое оружие Андрея Боголюбского и которого он напрасно искал в час своей гибели. При этом Глеб должен был дать клятву в том, что не будет помогать своим шурьям против Михаила и Всеволода 2***4.

______________

* 22 Ипат. 118.

** 23 Лет. Пер. Суз. 88. Никон. II. 228.

*** 24 Татищ. III. 215.

Но известно, как часто наши древние князья грешили против крестного целования. Несколько месяцев спустя умер Михаил Юрьевич, и Ростиславичи снова в союзе с Глебом делают попытку занять Суздальские волости. Первый Мстислав из Новгорода пошел на Всеволода, но был побежден на Юрьевском поле, и, не принятый опять новгородцами, отправился к Глебу Рязанскому. Весть о несчастии шурина застала Глеба посреди военных приготовлений; вероятно, он рассчитывал напасть на Владимирскую область между тем, как Всеволод был занят войною с Мстиславом и ростовцами. Когда Мстислав прибыл в Рязань, Глеб, наученный опытом, уже неохотно слушал воинственные речи своих шурьев, и сначала советовал им отправить послов во Владимир, чтобы мирным образом уладиться с Всеволодом. Прежние неудачи, однако, не исправили Ростиславичей; побуждаемые ростовскими боярами, они непременно хотели решить дело оружием, и увлекли рязанского князя в бедственную для него войну. Она началась осенью 1177 г. нападением Глеба на Москву; он сжег ее и опустошил окрестные селения. Всеволод пошел было на него со своими дружинами: но на походе узнал, что противник его воротился в Рязань; в то же время к нему явились новгородцы и советовали подождать своих сограждан. Владимирский князь послушался их и от Ширинского леса воротился назад. Он решил одним могучим ударом уничтожить своего беспокойного соседа и начал собирать огромные силы. Святослав Ольгович Черниговский, союзник Юрьевичей, прислал к нему на помощь сыновей Олега и Владимира: вместе с ними прибыл князь русского Переяславля Владимир Глебович, племянник Всеволода; кроме того к войскам Всеволода присоединилась дружина ново-{35}городцев 2*5. С такими-то грозными силами Всеволод выступил в поход зимою того же года и вошел в рязанские пределы. Глеб, как видно, не дремал, и со своей стороны собрал также значительную рать для борьбы с владимирским князем. Кроме тех ростовцев, которые держали сторону его шурьев, он повел с собою толпы половцев, и прямым путем через леса устремился к Владимиру. Всеволод достиг Коломны, когда пришла к нему весть, что рязанский князь уже разграбил богатую соборную церковь в Боголюбове, щедро украшенную Андреем, и опустошает окрестности его столицы, причем особенно свирепствуют степные варвары. Поспешив воротиться назад, Всеволод на берегу Колакши встретил рязанцев и половцев, которые возвращались с множеством добычи и пленников. В то время случилась оттепель, лед на реке сделался очень тонок и в продолжение целого месяца оба войска стояли друг против друга в ожидании более удобной переправы. Между тем как происходили мелкие стычки и перестрелка, Глеб предложил мир противнику; но тот не принял предложения, потому что сильно сердился на Глеба за опустошение своей земли.

______________

* 25 В Ник. 11. 233. сказано "и съ Новогородци". Может быть, это была та же самая Милонежкова чадь, о которой говорится выше. Мы думаем, что именно об этой битве вспоминали новогородцы перед Липецким сражением в 1216 г. говоря "мы не хочем измрети на конhхъ, но якоже отци наши билися на Колакши пhши". П. С. Р. Л. IV. 24.

Настала масляная неделя. 20 февраля Юрьевич приготовил полки к битве, и послал на другую сторону Колакши обоз с дружиною переяславцев под начальством своего племянника Владимира Глебовича. Против Владимира Глеб отрядил Мстислава Ростиславича; а сам с сыновьями своими Романом и Игорем, с шурином Ярополком и со всем остальным войском перешел реку, думая, что Всеволод остался на той стороне с немногими людьми. Рязанцы подошли к Прусковой горе, за которою стоял великокняжеский полк, и были уже от него в одном перелете стрелы, когда Глеб увидал, что Мстислав Ростиславич, постоянный беглец с поля битвы, и на этот раз оборотил тыл перед Владимиром Глебовичем. Рязанский князь поспешил отступить; но уже было поздно. Окруженные войсками Всеволода, рязанцы вступили в жестокую, но непродолжительную {36} сечу. Поражение их было совершенное. Сам Глеб, сын его Роман, шурин Мстислав попались в плен с большею частью дружины и с множеством знатных бояр или думцев рязанского князя; между ними находились: знаменитый воевода Боголюбского Борис Жидиславич, сторонник Ростиславичей; потом Яков Деденков, Олстин и раз уже встречавшийся нам Дедилец. Половцы, плохие воины в рукопашной битве, дорого поплатились за свои разбои. Северный летописец смотрит на это поражение как на справедливое наказание Божие за грехи Глеба, т. е. за то зло, которое он причинил Владимирской земле; "внюже мhру мhрите, говорит он, возмhрится вамъ; судъ безъ милости несотворшему милости".

В чистый понедельник победители с торжеством вступили во Владимир 2*6. Велика была радость граждан при виде пленных князей; в соборном храме Богородицы принесена благодарность Богу; потом несколько дней продолжалось в городе шумное веселье. Всеволод обошелся с побежденными довольно милостиво: Глеб с сыном и шурином отданы были под стражу, но не посажены в темницу; им определено содержание из княжеского дома; даже суздальцы и ростовцы не лишены были полной свободы. Владимирским гражданам сильно не нравилось то, что их князь держит своих пленных как гостей. На третий день они подняли мятеж и с оружием пришли на княжеский двор, требуя большей строгости в обращении с врагами. Всеволод, не желая подвергнуть пленников оскорблению со стороны народа, велел посадить их в поруб 2**7. В то же время он послал своих людей в Рязань с требованием, чтобы рязанцы выдали ему Ярополка Ростиславича, в противном случае грозил явиться с войском в их земле. Ярополк вместе с Игорем Глебовичем успел спастись бегством во время роковой битвы. Он удалился {37} в пограничные степи куда-то на реку Воронеж, и там, гонимый страхом, переходил из одного места в другое 2***8. Рязанцы, подумав между собою, сказали: "князь наш и братья наша погибли за чужого князя"; пошли на Воронеж, взяли Ярополка, и выдали владимирцам, которые посадили его также в поруб.

______________

* 26 "Владимирцы слыша сие, вышли все в стретенье победителю врагов своих с великою радостью. Всеволод же учредя полки, пошел во Владимир: на переди Олег и Владимир Святославичи с их полки, за ними Глеб Рязанский с сыном, шурином и со многими его пленники ведены связаны, за ними Всеволод на коне со своими, таже Владимир Глебович с переяславцы". Тат. III. 225.

** 27 Замечательно при этом случае, что народ, роптавший на снисхождение к пленникам, обвинял Глеба Рязанского между прочим и в смерти Андрея Боголюбского, которая будто бы учинилась по его внушению ibid. 227.

*** 28 Ник. 11. 235, 236.

Между тем нашлись князья, которые приняли участие в бедственном положении Глеба. Мы уже говорили о союзе Ростислава Смоленского с рязанскими Ярославичами в 1155 г. Этот союз был скреплен кроме того и родственными отношениями: знаменитый Ростиславич Мстислав Храбрый женился на дочери Глеба. Мстислав не замедлил обратиться к Святославу Всеволодовичу Черниговскому, прося его заступиться у своего союзника Всеволода за пленных князей и склонить его к их освобождению. С тою же просьбою прислала в Чернигов рязанская княгиня жена Глебова. Святослав исполнил их просьбу и отправил во Владимир Черниговского епископа Порфирия с игуменом Ефремом. Известно, что духовенство преимущественно брало на себя священную обязанность миротворцев во времена княжеских усобиц. Всеволод не остался глух к ходатайству черниговского князя, которому он многим был обязан; но исполнил его желание только в половину. Ростиславичи после вторичного мятежа владимирских граждан были отпущены в Смоленск. Очевидно Всеволод не считал для себя опасными своих племянников и легко согласился дать им свободу; но иначе он думал о рязанском князе. Он знал, как ненадежно спокойствие его княжества, если Глеб опять явится во главе рязанских дружин, и предложил ему самые тягостные условия мира. Трудно определить, в чем именно состояли эти условия. Святослав Черниговский просил отпустить Глеба в Южную Россию. "Лучше умру здесь, а не пойду в Русь", отвечал упрямый Глеб. Следовательно, ему предлагали свободу без княжества. По другому известию Всеволод требовал от него уступки Коломны и ближних волостей; Глеб не хотел согласиться и на это условие 2*9. Рязанский князь, как видно, с твердостью переносил свое несчастие и вполне обнаружил при этом свой гордый, непреклонный характер. 30 июня того же 1177 г. Глеб умер в темнице 3**0. Послы Святослава Всеволодовича по {38} смерти Глеба продолжали хлопотать за его сына Романа, который в свою очередь приходился зятем черниговскому князю. Целые два года тянулись переговоры, и не ранее 1179 г. согласился Всеволод отпустить Романа на Рязанское княжение. Об условиях, на которых последний должен был целовать крест, летописцы не говорят прямо; но для нас многозначительны их короткие выражения вроде следующих: "а Романа сына его едва выстояша, цhловавше крестъ", или "а князя Романа укрhпивше крестнымъ цhлованiемъ, и смиривше зhло отпустиша въ Рязань" 3***1. Очевидно, здесь дело идет о совершенной покорности Всеволоду Юрьевичу.

______________

* 29 Ипат. 119. Тат. III. 228.

** 30 В летописи, как заметил С. М. Соловьев (И. Р. II. Прим. 312), употреблено при этом довольно странное выражение: "Тогда же князь Глhбъ мертвъ бысть". Ипат. 120.

*** 31 Ипат. 120. Ник. II. 236.

Таким образом, окончился второй акт борьбы рязанских князей с владимиро-суздальскими и на этот раз еще более решительным торжеством последних. Мы видели, что Глеб с успехом мог вмешаться в дела соседнего княжества и даже быть для него грозным, но только до тех пор, пока оно страдало от внутренних беспорядков и усобиц. Лишь только Михаилу и потом Всеволоду удавалось соединить владимирцев, суздальцев, ростовцев и переяславцев, борьба с ними опять становилась не под силу рязанскому князю. При том же, не отказывая Глебу в деятельном, мужественном характере, мы имеем полное право обвинить его в недостатке благоразумия и проницательности. Он не сумел оценить ни Ростиславичей, ни Юрьевичей, и, не рассчитав средства, довел борьбу до крайности. Поколение рязанских Ярославичей по характеру своему, конечно, стояло ближе к князьям южной России, нежели к своим северным соседям: подобно первым они предпочитали решать споры судом Божьим, и не придерживались осторожной, расчетливой политики последних.

Поражение на Колакше и плен князей кроме унижения и подчинения Рязанской земли владимирскому князю влекли за собою другое обычное явление того времени. Степные варвары, узнав о несчастье соседей, не замедлили воспользоваться удобным случаем, чтобы пограбить Рязанские волости. Поэтому первым делом Романа Глебовича по возвращении в свою отчину был поход на хищников, которым он нанес поражение на реке Большой Вороне. {39}

С 1180 г. уже начинаются усобицы между братьями. Глеб оставил после себя довольно многочисленную семью; нам известны имена шестерых его сыновей: Роман, Игорь, Святослав, Всеволод, Владимир и Ярослав. Повод к неудовольствиям подал старший Глебович Роман. Зависимость от Всеволода III, конечно, была тягостна для рязанского князя. При одних собственных силах он не мог начать новую борьбу с могущественным соседом; отсюда понятен тесный союз Романа с его тестем черниговским князем Святославом Всеволодичем. В то время еще не совсем ослабла связь Рязани с Черниговым, как с метрополией; в отношении церковной иерархии оба княжества составляли еще одну епископию. Очень может быть при этом, что Святослав, принимавший деятельное участие в освобождении зятя, и, будучи доселе в дружеских отношениях с Всеволодом, без особенных препятствий надеялся утвердить свое влияние на дела Рязанского княжества и быть тамошним князьям в отца место.

Роман затеял спор о волостях с младшими братьями Всеволодом и Владимиром, которые княжили на Проне. Дело дошло до войны. Теснимые старшим братом, с которым соединились Игорь и Святослав Глебовичи, пронские князья обратились к Всеволоду. Может быть и самая ссора произошла вследствие того, что младшие братья предпочитали владимирское влияние и не хотели подчиниться черниговскому. "Ты наш господин и отец", посылают они сказать Всеволоду: "брат наш старший Роман отнимает у нас волости, слушаясь своего тестя Святослава, а тебе он целовал крест и нарушил клятву". Великий князь сначала хотел уладить дело мирным образом, и велел сказать Роману, чтобы он не обижал братьев. Встретив неповиновение своей воле, он собрал полки и выступил в поход. Между тем Роман успел известить Святослава Всеволодовича о своей опасности; тесть немедленно отправил к нему на помощь черниговскую дружину под начальством своего сына Глеба, который занял Коломну, как передовой рязанский пост со стороны Суздальского княжества. Великий князь осадил Коломну, и, заставив Святославича выйти из города, отослал его с бывшими при нем боярами во Владимир, а черниговскую дружину велел развести по своим городам 3*2. Роман, осаждавший в то время своих брать-{40}ев в Пронске, при вести о приближении Всеволода снял осаду и пошел к нему навстречу. Младшие Глебовичи поспешили соединиться с владимирскими полками.

______________

* 32 Летописи темно выражаются насчет того, каким образом Глеб попался в руки Всеволода. Лавр. 164: "Ту въ Коломнh Святославича Глhба я князь Всеволодъ". Ипат. 122: "Слышавъ же Всеволодъ, еже прислалъ Святославъ сына своего, помогая зяти своему, и позва и къ себh: Глhбъ же Святославичь нехотh hхати, но и волею неволею hха къ нему, за не бяшеть въ его рукахъ". Ник. 11, 240: "Ему же оплошившемуся, и всhмъ пьянымъ бывшимъ, и тако стражей его поимаша, сице же и самого князя Глhба Святославича изымаша".

Передовая рязанская дружина, переправившись за Оку предалась беспечности и пьянству; вследствие чего она подверглась нечаянному нападению; большая часть ее, притиснутая к реке, была избита или взята в плен; а многие потонули в Оке, стараясь достигнуть другого берега. Роман, услыхав о поражении сторожевых отрядов, побежал в степь мимо Рязани, в которой затворил братьев Игоря и Святослава. Всеволод пошел по его следам, взял мимоходом Борисов-Глебов и осадил Рязань. Побежденные прислали просить великого князя о мире, на который он охотно согласился. Роман и братья снова целовали крест Всеволоду на всей его воле; причем клялись не обижать друг друга и не вступаться в чужие пределы. Устроив рязанские дела и разделив волости между братьями по старшинству, Всеволод воротился во Владимир.

Вмешательство Святослава Черниговского и плен его сына не обошлись без открытой войны между им и владимирским князем. Известна их встреча на крутых берегах речки Влены. Осторожный Всеволод уклонялся от решительной битвы и берег суздальскую дружину; но он не был так бережлив в отношении к своим подручникам, и приказал рязанским князьям сделать нападение. Ночью рязанцы перешли Влену, ворвались в лагерь Святослава и произвели там смятение. Но за минутную удачу они поплатились довольно дорого, когда на помощь к черниговцам подоспел Всеволод Святославич, рьяное мужество которого впоследствии такими живыми красками очерчено в Слове о Полку Игореве. Рязанцы обратились в бегство, потеряв много убитыми и пленными; между последними находился их воевода Ивор Мирославич, которого на рассвете привели к Святославу Всеволодовичу. Тем и кончились на этот раз военные действия между Всеволодом и Святославом. Но в том же году рязанские князья {41} вместе с владимирцами должны были идти в новый поход, к Торжку, против своего дяди Ярополка Ростиславича, которому так усердно помогал их отец 3*3.

______________

* 33 Ипат. 124. Ник. II. 241.

В последнем походе участвовали и Муромские князья. Летописи еще не совсем теряют из виду Рязанский край, и по временам посвящают ему несколько строк; но о Муроме они почти забывают. Только изредка нам удается встретить муромских князей где-нибудь в дальнем походе в качестве подручников. Об их внутренней деятельности, об отношениях между собою мы решительно ничего не знаем. На молчании источников разве можем основать только то предположение, что здесь было более внутренней тишины и согласия, нежели в Рязани; что муромские события были слишком незначительны и не могли обратить на себя внимание летописцев. А между тем нельзя сказать, чтобы летописцы совсем не знали о том, что делается в Муроме; напротив их немногие известия о муромских князьях отличаются иногда удивительною точностью. Таково известие о смерти Юрия Владимировича: он скончался 19-го января 1174 г. и положен в муромской церкви Христа Спасителя, которая была им самим построена 3*4. После него осталось несколько сыновей; нам известны Давид, Владимир и Игорь. Гибель Андрея Боголюбского, кажется, и муромским князьям внушила надежду освободить свою волость от подчинения соседнему княжеству. По крайней мере, суздальская дружина на известном соборе во Владимире изъявляет опасение подвергнуться нападению не одних рязанцев, но и муромцев. В борьбе Юрьевичей с Ростиславичами муромские полки действительно помогают последним. Но тем и кончилось это стремление к самостоятельности, если оно в самом деле существовало. В княжение Всеволода III муромские князья постоянно являются его усердными подручниками, и по первому требованию ведут к нему на помощь свои немногочисленные дружины.

______________

* 34 Лавр. 156.

Между интересами Муромской волости одно из главных мест бесспорно занимали отношения к волжским болгарам. Известно, как важна была для северо-восточной России торговая деятельность этого народа; известно и то, что мирная торговля нередко прерывалась враждебными столкновениями. Зачинщиками в таком случае {42} являлись обыкновенно жители русских княжеств, именно те разбойничьи шайки, которые старались поживиться насчет богатых соседей и грабили их суда по Оке и по Волге. Особенно сильные были грабежи, производимые рязанцами и муромцами в 1183 г. Болгары два раза присылали к Всеволоду III с жалобами на разбои. Всеволод хотя и отдал приказание ловить грабителей; но не употребил против них никаких энергических мер. Дерзость шаек простерлась до того, что они начали ходить в самую землю мусульман, нападать на их города и селения. Ожесточенные болгары собрались в значительных силах, сели на суда, опустошили окрестности Мурома, доходили до самой Рязани, и, набрав много пленников и скота, воротились назад 3*5.

______________

* 35 Татищ. II. 248.

Подобное вторжение в свою очередь не могло остаться без наказания со стороны Всеволода Юрьевича. По своим отношениям к Рязани и Мурому он считал обязанностью защищать их земли от внешних врагов. Впрочем, мы нередко видим в нашей древней истории, что русские князья на войну с соседними народами смотрят как на дело народное, и, забывая собственные счеты, предпринимают походы соединенными силами. Так случилось и теперь. Всеволод не ограничился теми средствами, которые у него были под руками; он послал просить помощи в Киев к Святославу Всеволодовичу и приглашал его принять участие в обороне русских земель от иноплеменников. Не только Святослав, но и другие южнорусские князья отозвались на этот призыв. Весною 1184 г. полки из Киевской, Черниговской, Смоленской и Северской земель сошлись на берегах Оки. Оставив свои дружины в рязанских городах Коломне, Ростиславле и Борисове, союзные князья велели готовить суда, а сами поехали во Владимир на Клязьме. Число князей простиралось до 8, а именно: три южных Изяслав Глебович Переяславский, Владимир, сын киевского Святослава, и Мстислав, сын Давида Смоленского; четверо рязанских Глебовичей Роман, Игорь, Владимир, Всеволод, и один муромский, Владимир Юрьевич. Великий князь пять дней весело пировал со своими гостями, и потом 20 мая выступил с ними в поход. Владимирские полки по Клязьме отправились в Оку и здесь соединились с союзными дружинами; конница пошла полем мимо мордовских селений; а судовая рать спустилась вниз по Волге; {43} рязанцы составляли задний отряд. 8 июня князья достигли устья Цивили, оставили здесь свои суда под прикрытием белозерской дружины и с конными полками вступили в землю Серебряных болгар. С ближними мордовскими племенами великий князь заключил мир, и дикари охотно продавали русским войскам съестные припасы3*6. Для нас очень интересны сохранившиеся подробности этого похода; они дают нам довольно ясное представление о предприятиях подобного рода и в особенности об образе ведения войны наших князей с волжскими болгарами. Результат похода в 1184 г. нельзя назвать вполне удачным; хотя русские одержали верх над неприятелем в открытом поле, набрали много пленников и добычи; но великий князь, сильно огорченный смертью своего храброго племянника Изяслава Глебовича, заключил мир с Серебряными болгарами, и, не взявши ни одного города, воротился назад тем же порядком, т. е. на судах; а конницу послал через земли мордвы, с которыми на этот раз не обошлось без неприятельских столкновений.

______________

* 36 Тат. III. 250.

Мы видели, что при сыновьях Глеба Ростиславича начинаются усобицы между рязанскими и пронскими князьями - усобицы, которые ослабляли их силы и много содействовали унижению целого княжества. Великий князь ненадолго примирил братьев; несогласие и вражда не замедлили обнаружиться опять. Посылая в Киев к Святославу с просьбою помочь ему войском против болгар, Всеволод, между прочим, писал к нему, что "рязанские князья, хотя братья родные, но между собою воюют, о Русской же земле и отечестве мало радеют" 3*7.

______________

* 37 Тат. III. 249.

В 1186 г. Глебовичи произвели новый дележ волостей: Роман, Игорь и Владимир сели на Рязани, а Всеволод и Святослав на Проне 3*8. Вслед за тем Роман посылает звать к себе пронских князей на совет для того, чтобы разобрать их вражду с Игорем и Владимиром. Но меньшие братья узнали от бояр, что старшие хотят их схватить. Разумеется, пронские князья вместо того, чтобы ехать на съезд, начали укреплять свой город и готовиться к обороне; а старшие братья собрали войско и стали разорять Пронскую волость. Всеволод, узнав о распре, послал {44} двух бояр в Рязань уговаривать Глебовичей, чтобы они прекратили вражду. "Что вы делаете!" велел он сказать им. "Удивительно ли, что поганые воевали нас; вы вот теперь хотите убить своих братьев". Укоризны Всеволода и соединенные с ними угрозы только раздражили рязанских князей и воздвигли еще большую вражду между ними. Всеволод и Святослав просили помощи у великого князя, и он отправил к ним 300 человек владимирской дружины, которые с радостью были приняты в Пронске. Старшие Глебовичи осадили город. На помощь к осажденным Всеволод послал новое войско под начальством своего родственника Ярослава Владимировича, с которым соединились муромские князья Владимир и Давид Юрьевичи. Слух о приближении северных князей заставил Романа с братьями снять осаду и воротиться в Рязань. Всеволод Глебович, оставив в Пронске брата Святослава, сам поехал навстречу к полкам в. князя, нашел их в Коломне и уведомил об освобождении своего города. Муромцы воротились домой; а Всеволод с Ярославом отправился во Владимир, чтобы посоветоваться с в. князем. Рязанцы спешили воспользоваться удобным случаем, и снова осадили Пронск. Но Святослав защищался мужественно. Неприятели переняли у жителей воду, и те начали изнемогать от жажды. Тогда братья велели сказать Святославу: "не мори себя и дружину голодом и граждан не мори; иди к нам; ведь ты наш брат, разве мы тебя съедим; только не приставай к брату Всеволоду". Последние слова намекают на то, что главным зачинщиком распри был Всеволод, который встречается в Пронске и во время войны 1180 г. Вероятно, опираясь на помощь из Владимира, Всеволод стремился к обособлению своей волости и к освобождению себя от влияния старших рязанских князей. Святослав Глебович начал думать со своими боярами. Те сказали ему: "брат твой ушел во Владимир, а тебя оставил", и советовали отворить город. Святослав послушался своей дружины. Братья поцеловали с ним крест и посадили его в Пронске; но дружину Всеволода Глебовича, перевязавши, отвели в Рязань вместе с его женою и детьми; взяли себе также все имение его бояр. Многие владимирцы, присланные в. князем на помощь городу, были также задержаны пленниками.

______________

* 38 Ряз. Дост. (из родосл.).

В то время Всеволод Глебович возвращался из Владимира в Пронск. Дорогою он узнал о случившемся и сильно опечалился изменою брата Святослава и пленом своего семейства. Те-{45}перь ему оставалось только думать о мщении. Он захватил Коломну, известил обо всем в. князя и начал делать набеги на волости братьев 3*9. В. князь особенно был недоволен тем, что Святослав выдал его людей и позволил их перевязать. "Отдай мне мою дружину добром, как ты ее у меня взял", послал он сказать пронскому князю; "если ты миришься с братьями, зачем же выдаешь мою дружину. Я послал их к тебе по твоему же челобитью; когда ты был ротен и они ротные; ты стал мирен и они мирны". Глебовичи спешили отклонить войну с великим князем и отправили к нему посольство с такими словами: "Ты отец, ты господин, ты брат; за твою обиду мы прежде тебя сложим свои головы; а теперь не сердись на нас; мы воевали с братом своим за то, что он нас не слушает; а тебе кланяемся и отпускаем твоих мужей". В. князь хотя и отложил поход, но не хотел согласиться на мир, и рязанское посольство воротилось без успеха. Тогда Глебовичи обратились к посредству черниговских князей и духовенства. Действительно, в следующем 1187 г. послы Святослава и Ярослава Всеволодовичей вместе с Порфирием епископом Черниговским и Рязанским отправились во Владимир на Клязьме ходатайствовать о мире. Порфирий уговорил и владимирского епископа Луку поддержать его в этом деле. Всеволод, наконец, согласился на мир и отправил вместе с Порфирием и черниговскими послами своих бояр в Рязань для окончательных переговоров, отпустив в тоже время многих рязанских пленников. Далее летописи намекают на какое-то коварство со стороны епископа Порфирия; но не говорят прямо, в чем оно заключалось. Из их рассказов можно понять только следующее. Посольство прибыло в Рязань к Роману, Игорю, Владимиру, Святославу и Ярославу Глебовичам. Здесь Порфирий вступил в переговоры с князьями тайно от других послов, и повел дело совсем не так, как желал Всеволод Юрьевич; затем он поспешно уехал в Чернигов. Епископ навлек на себя гнев в. князя, так что тот хотел послать за ним в погоню; но уже было поздно. Порфирий по словам летописи поступил "не по святительски, но какъ перемhтчикъ, человhкъ ложный; онъ исполнился срама и безчестья" 4**0. Но мы должны быть осторожны в {46} этом случае, и не можем сложить всю вину на коварство черниговского епископа. Северные летописцы очевидно пристрастны к своему князю и смотрят на дело только с владимирской точки зрения. Главное затруднение заключается в том, что для нас остались неизвестны переговоры Всеволода с рязанскими князьями и те условия, на которых он соглашался дать им мир. Нет сомнения, что эти условия были очень тяжелы, и Порфирий не советовал князьям их принимать; ему естественнее было стоять за интересы своей епископии, нежели содействовать видам владимирского князя. И притом, какая же могла быть у Порфирия цель ссорить обе стороны в то время, когда он был послан именно с тем, чтобы их помирить? Наконец самая темнота летописи, восклицания и изречения, которыми сопровождается это известие, заставляют подозревать многое недосказанное.

______________

* 39 Тат. 233-276.

** 40 Лавр. 170.

Как бы то ни было начатые переговоры не повели к миру; владимирские послы воротились назад, и бедный Рязанский край жестоко поплатился за упорство своих князей. Главным виновником новой войны без сомнения был Всеволод Глебович, которому братья не хотели возвратить Пронска. В том же году в. князь отправился на Рязань с Ярославом Всеволодовичем; на пути присоединился к нему Владимир Юрьевич из Мурома и Всеволод Глебович из Коломны. Переправившись за Оку, они сожгли много селений и набрали большое число пленников 4*1. Почти одновременно с этим несчастием, которое пришло с севера, половцы нагрянули с юга и много зла причинили сельским жителям. Рязанские князья на этот раз не решились выйти из своих укреплений, чтобы встретить в поле того или другого неприятеля, и получили мир от в. князя не иначе, как согласившись на все его требования. Несмотря на молчание летописей нельзя сомневаться в последнем, потому что вскоре Глебовичи опять являются подручниками Всеволода III в его походах, а в Пронске опять находим князем их брата Всеволода.

______________

* 41 В Лавр. 171 при этом случае сказано "идоша Копонову", в Л. Пер. Суз. 100 "идоша к Попову", у Татищ. III. 284: "къ Опакову". Ни одно из этих названий не выдерживает критики. См. Иссл. и Лекц. Погод. IV. 249. Мы принимаем известие Ник. II. 254; здесь говорится только о разорении волостей и сел.

Наказывая младших князей за непокорность, Всеволод III в {47} тоже время строго исполнял обязанности в. князя в отношении к тем, которым он был вместо отца; защищал их от иноплеменников и не давал в обиду русским князьям. Между Черниговым и Рязанью происходили нередко споры по поводу границ, которые еще не определились; Ярославичи, кажется, заняли некоторые волости, принадлежавшие прежде Ольговичам. Святослав Всеволодович, представитель последних и в то же время в. князь Киевский, вступился за интересы своего дома; в 1194 г. он собрал черниговских и северских князей в Карачев для совета, и положил идти с ними на рязанцев. Опасаясь встретить помеху со стороны северного Владимира, Святослав предварительно хотел иметь его согласие; но получил отказ, и воротился назад из Карачева.

В последнее десятилетие XII столетия господствовало совершенное согласие между Всеволодом III и рязанскими князьями. Мы находим даже более, чем мирные отношения. Осенью 1196 г. в. князь женил сына Константина на дочери Мстислава Романовича Смоленского. Свадьба совершилась 15 октября, и с большим весельем была отпразднована во Владимире. В числе гостей встречаем трех рязанских Глебовичей: Романа, Всеволода и Владимира - последнего с сыном Глебом,- также и троих Юрьевичей Муромских: Владимира, Давида и Игоря 4*2. Спустя 10 дней после свадьбы происходили постриги Всеволодова сына Владимира, которые подали повод к новым пирам и забавам. Князья веселились более месяца, и разъехались по домам, богато одаренные от хозяина конями, золотыми и серебряными кубками, платьем и паволоками; не одни князья, и свита их также щедро оделена была подарками. Нельзя не пожалеть при этом случае о том, что наши летописцы слишком скупы на подобные известия.

______________

* 42 Л. Пер. Сузд. 102; а в Ник. (11. 261) муромские князья названы: Владимир, Давид и Юрий.

Уже в следующем году рязанцы и муромцы вместе с в. князем должны были принять участие в междоусобиях южнорусских князей. Впрочем, нет сомнения, что теперь князья рязанские шли на юг без принуждения; они охотно поддерживали своих давнишних союзников и родственников Ростиславичей Смоленских против враждебных им Ольговичей. Еще прежде нежели сам {48} в. князь со своими подручниками предпринял поход, рязанский княжич Глеб Владимирович, зять Давида Ростиславича, уже ратовал в войсках своего тестя 4*3. Замечательно при этом известие летописи о том, что Всеволод заключил мир с Ярославом Ольговичем против желания рязанских князей 4**4.

______________

* 43 Ипат. 147.

** 44 Ibid. 150. См. противоположное известие у Арц. I. 2. прим. 1631.

Дружеские отношения Ростиславичей и Глебовичей время от времени подкреплялись брачными союзами. В 1198 г. в. князь Киевский отдал дочь свою Всеславу за младшего из братьев Ярослава Глебовича 4*5. За этим браком последовало очень важное событие для Рязанской области. До сих пор она вместе с Муромским, Северским и Черниговским княжеством составляла одну епископию, и в церковном отношении была подчинена черниговскому епископу, который, разумеется, всегда находился под влиянием своего князя. Нет сомнения, что потомки Ярослава Рязанского уже давно стремились освободить свою волость от подобного влияния Ольговичей; но для этого требовалось согласие киевского митрополита, а, следовательно, и киевского князя. В последних годах XII в. представился к тому удобный случай: киевским князем был в то время Рюрик Ростиславич, союзник рязанцев. По просьбе своего зятя Ярослава Глебовича он изъявил согласие на разделение Черниговской епископии, и склонил к тому митрополита Иоанна. 26 сентября 1198 г. митрополит поставил первым рязанским епископом игумна Арсения.

______________

* 45 Ипат. 152 под 1199 г. мы принимает хронологию Татищева. III, 329.

Следующий 1199 год ознаменован одним из великих походов на половцев, беспокоивших рязанские пределы. Поход был предпринят по просьбе рязанских князей под личным начальством великого князя Всеволода. Идя берегом Дона, он углубился далеко в степи; но воротился, не встретив половцев. Варвары сделались очень робки, и уходили на юг по мере приближения княжеских полков. Спустя семь лет, рязанцы опять ходили в степи и побрали половецкие вежи; освободили из неволи многих христиан; захватили большое количество пленников, коней, волов и овец 4*6.

______________

* 46 Лавр. 179. Л. Пер. Суз. 108.

С 1186 г. наружное согласие между рязанскими князьями и {49} Всеволодом III, по-видимому, не нарушалось в продолжение 20 лет. Если и были какие поводы к неудовольствию, по крайней мере, они не производили явного разрыва, и летописцы о них умалчивают. Но нельзя сказать, чтобы в этот период времени господствовали мир и согласие в самом доме Глеба Ростиславича. Из сыновей его к концу означенного периода оставались в живых только двое Роман и Святослав. В 1194 г. скончался Игорь Глебович; он оставил сыновей: Ингваря, Юрия, Романа, Глеба и Олега. Около 1207 г. умер в Пронске Всеволод, после которого остался один только сын Кир Михаил. Неизвестно, когда сошли в могилу Владимир и Ярослав; они уже более не встречаются в истории, и место их заступают четыре Владимировича: Глеб, Константин, Олег, Изяслав.

Смерть Глебовичей влекла за собою новый раздел волостей, следовательно, новые распри. Недовольными оказались теперь двое Владимировичей Глеб и Олег, которые не замедлили обратиться к великому князю с жалобами на своих дядей; но, вероятно, не получили удовлетворения и до первого удобного случая затаили в своей душе желание мести. Случай не замедлил представиться. В 1207 г. великий князь отправлялся в поход к Киеву против Всеволода Чермного и, по обыкновению, послал звать с собою князей рязанских и Давида Муромского (брат его Владимир скончался 1203 г. 18 декабря). В Москве Всеволод соединился с своим сыном Константином, который привел к нему на помощь Новогородскую дружину. Отсюда они отправились к устью Оки, где должны были соединиться с рязанскими полками. Во время пути к великому князю пришло известие, что Глебовичи замышляют измену, и что они уже вступили в тайные сношения с Ольговичами. Обвинителями явились те же самые Глеб и Олег; они посредством своих бояр уведомили Всеволода об опасности. Трудно решить, какую долю правды заключало в себе подобное обвинение. Летописи в этом случае несогласны: Никоновская (11, 298) и Новогородская (П. С. Р. Л. III. 30), прямо называют Глеба и Олега клеветниками; а Лаврентьевская (181) выдает обвинение за известную истину; но мы знаем ее пристрастие к владимирским князьям и в особенности к Всеволоду III. Кроме того за несчастных Глебовичей перед потомством говорит самая личность обвинителей: если характер Олега Владимировича еще не вполне известен; зато брат его Глеб встретится с нами {50} опять, в качестве гнусного злодея. Впрочем, обстоятельства были не в пользу обвиненных и действительно могли бросить тень на их поведение в отношении к великому князю. Кир Михаил, занявший Пронск по смерти отца, был зятем Всеволода Чермного, и потому отказался принять участие в походе на киевского князя. При этом очень вероятно известие, что Всеволод Чермный пересылался и с прочими рязанскими князьями; что он не успевши склонить их совершенно на свою сторону, уговорил, по крайней мере, способствовать к примирению с владимирским князем. Как бы то ни было последний был сильно встревожен сношениями Глебовичей с Ольговичами, которые могли быть представлены ему в превратном виде. Великий князь долго рассуждал с своими советниками, как поступить ему в таком случае, и решился, скрыв до времени свое неудовольствие, захватить в плен обвиненных в измене.

Когда полки Всеволода разбили шатры по отлогому берегу Оки, на другой стороне уже дожидались рязанские отряды под начальством восьми князей, именно: Романа и Святослава Глебовичей - последний с двумя сыновьями Мстиславом и Ростиславом;- потом Ингваря и Юрия Игоревичей, Глеба и Олега Владимировичей; при них находилась и муромская дружина с Давидом Юрьевичем. Всеволод послал звать всех князей к себе в лагерь, принял их очень радушно и пригласил к обеду. Однако, в одном шатре с собою великий князь посадил только Олега и Глеба; а остальные шестеро рязанских князей сели обедать в другом шатре. Ясно, что доносы об измене начались еще прежде; а теперь Всеволод хотел только привести дело в ясность. Он послал Давида Муромского и своего тысяцкого Михаила Борисовича уличить обвиненных. Последние клятвами стали уверять в своей невинности и просили назвать клеветников. Князь Давид Муромский и боярин Михаил долго ходили из одного шатра в другой, пока Всеволод не послал вместе с ними Глеба и Олега. Неизвестно, какие доказательства представили племянники в изобличение дядей; знаем только результат переговоров. Всеволоду донесли наконец, что истина обнаружилась; тогда он велел схватить шестерых князей вместе с их боярами и отвести во Владимир 4*7. Это происшествие случилось 22 сентября в субботу. На {51} другой день Всеволод переправился за Оку; отрядил судовую дружину со съестными припасами вниз по реке к Ольгову; а сам с остальными войсками пошел к Пронску, огнем и мечом опустошая Рязанскую землю.

______________

* 47 Лавр. 182.

Кир Михаил, услыхав о приближении грозы, не решился дожидаться ее в своем городе, и, оставив Пронск, удалился к тестю Всеволоду Чермному. Граждане, однако, не упали духом, взяли к себе третьего Владимировича Изяслава и решились защищаться до крайности. В следующую субботу великий князь подошел к Пронску, и послал боярина Михаила Борисовича склонять граждан к покорности без кровопролития. Но проняне надеялись на твердость своих стен и отвечали гордым отказом. Великокняжеские полки со всех сторон обступили город и отняли воду. Граждане бились храбро; по ночам они выходили из города и крали воду. Всеволод велел день и ночь караулить смельчаков, и расставил отряды у всех ворот: сын его Константин стал на горе с восточной стороны города; у других ворот поместился Ярослав с переяславцами, у третьих Давид с муромцами; а сам великий князь с остальными войсками расположился за рекою на Половецком поле. Граждане упорно защищались, и делали частые вылазки, чтобы достать воды. Интересный эпизод этой войны составляет битва у Ольгова. Всеволод отрядил со своим полком Олега Владимировича за съестными припасами к лодкам, которые стояли у одного острова Оки против городка Ольгова. Когда Олег был у Ожска, пришла весть, что рязанцы вышли из города под начальством третьего Игоревича Романа и напали на владимирскую судовую дружину. Великокняжеский отряд вовремя подоспел к ней на помощь. Рязанцы, очутившись между двумя неприятелями, были разбиты: Роман бежал в Рязань; а Олег воротился назад с победою и съестными припасами. Около трех недель проняне выдерживали осаду; наконец изнемогли от жажды, и 18 октября в день св. Ап. и Ев. Луки отворили ворота. Укрепивши их крестным целованием, великий князь оставил здесь Давида Муромского и своего посадника Ослядюка 4*8, и, взяв с собою {52} супругу Кир Михаила Веру Всеволодовну, его бояр и все их имущество, сам пошел к Рязани, сажая по городам своих посадников. Не доходя 20 верст до города, он остановился возле села Добрый Сот и готовился к переправе через Проню. Тут явились к нему рязанские послы с повинною головою, и стали просить его, чтобы он не ходил к их городу. Епископ Арсений со своей стороны несколько раз присылал сказать Всеволоду: "Господин, великий князь, ты христианин; не проливай же крови христианской, не опустошай честных мест, не жги святых церквей, в которых приносится жертва Богу и молитва за тебя; мы готовы исполнить всю твою волю". Всеволод согласился даровать мир рязанцам, но с условием, чтобы они выдали ему остальных князей. Затем он повернул к Оке и переправился через нее под Коломною. Следом за ним спешил епископ рязанский. Сильный дождь, сопровождаемый бурею, взломал лед на Оке. Несмотря на опасность, Арсений в лодке переехал реку, и догнал Всеволода около устья Нерской 4**9. Епископ от имени всех рязанцев приехал просить великого князя об освобождении князей и окончательном примирении. Просьба его на этот раз не имела успеха. Всеволод повторил прежнее требование, чтобы присланы были остальные князья, и велел епископу следовать за собою во Владимир, куда он воротился 21 ноября. Рязанцы собрались, подумали, и решили на время покориться необходимости, т. е. взяли остальных князей с княгинями и отослали их во Владимир. Впрочем, далеко не все рязанские князья потеряли свободу. Владимировичи Олег, Глеб, Изяслав - замечательно, что последний не был задержан,- недовольные тем, что Всеволод отдал Пронск не им, а муромскому князю, в следующем 1208 г. с половцами явились под стенами города, и послали сказать Давиду, что Пронск приходится им отчина, а не ему. Последний не стал спорить и отвечал им: "Братья, я не сам набился на Пронск; посадил меня здесь Всеволод; теперь город ваш, а я пойду в свою волость". Князья уладились между собою. Давид отправился в Муром; в Пронске, однако, сел Кир Михаил, а Олег Владимирович вслед за тем скончался в Белгороде 5***0.

______________

* 48 В Лавр. 182. сказано, что великий князь посадил в Пронске Олега Владимировича. Но мы следуем в этом случае известию Лет. Пер. Суз. 108. тем более, что Олег умирает вскоре не в Пронске, а в Белгороде. См. Ист. Р. Солов. IV. 375.

** 49 Ник. II. 302. Лавр. 182.

*** 50 Л. Пер. Суд. 109.

В том же году Всеволод III отправил в Рязань сына своего {53} Ярослава, отпустив с ним епископа Арсения; а по другим городам разослал своих посадников. Недолго, однако, рязанцы смирялись перед могуществом великого князя. Несколько месяцев спустя, они нарушили крестное целованье; в некоторых городах начались явные возмущения; многие из владимирцев были заключены в оковы, а иные засыпаны в погребах или повешены. Очень может быть, что сами дружинники великого князя были причиною новых смут; они, вероятно, позволяли себе слишком многое в покоренных городах и притеснениями вывели из терпения жителей, и без того не отличавшихся мягким характером. В этом движении принимал участие и Глеб Владимирович, ожидавший без сомнения получить от великого князя более, нежели он получил на самом деле. По-видимому, он рассчитывал на рязанский стол, и теперь с неудовольствием видел на нем Ярослава Всеволодовича. Летопись прямо говорит, что граждане рязанские вошли в сношения с пронским князьями Глебом и Изяславом Владимировичами, и хотели выдать им Ярослава. Ярослав, сведав о заговоре, сделался очень осторожен, и послал известить обо всем отца. Всеволод немедленно пришел с войском к Рязани и расположился подле города. Ярослав вышел к нему навстречу; явились и рязанские послы; но вместо изъявления покорности они начали говорить великому князю "по своему обыкновению дерзкие речи" 5*1. Тогда Всеволод приказал жителям выйти из города с женами, детьми, и с имуществом, которое они могли унести. Рязань была отдана в жертву пламени. Такой же участи подверглись Белгород и некоторые другие города, вероятно, те самые, в которых сделано насилие великокняжеским посадникам. Затем Всеволод пошел назад; жителей разоренных рязанских городов разослал по разным местам Суздальского княжества, а лучших людей и епископа Арсения взял с собою во Владимир. Однако, и теперь, после таких жестоких уроков, князья, остававшиеся на свободе, все еще не хотели смиряться перед могуществом Всеволода. Зимою 1209 г. Кир Михаил и {54} Изяслав Владимирович, думая воспользоваться войною Всеволода с новогородцами, напали на его собственное княжество, и произвели грабежи около Москвы; но они не знали того, что великий князь и новогородцы уже помирились. Всеволод послал против них сына Юрия, который на реке Тростне уничтожил дружину Изяслава. Последний едва успел спастись бегством; а Кир Михаил, не дожидаясь неприятелей, бросился поспешно за Оку, и потерял много людей во время переправы. В следующем 1210 г. Всеволод еще раз послал войско в Рязанскую землю под начальством воеводы (меченоши) Козьмы Родивоновича, который завоевал берега реки Пры и с большою добычею воротился во Владимир 5**2.

______________

* 51 Ник. II. 305. Лавр. 183. Известие о том, что Всеволод позвал рязанцев за Оку на ряды и захватил их, (Карам. III. прим. 130; а в П. С. Р. Л. I. 211 сказано, что Всеволод позвал их на мир), вероятно, относится к рязанским боярам, к лучшим людям, без которых граждане не могли защищаться.

** 52 Ник. II. 306, 307. Тат. III. 353-366.

Таким образом, третий акт борьбы Рязани с Владимиро-Суздальским княжеством кончился совершенным покорением первой. О рязанских князьях более не слышно до самой смерти Всеволода III. Рязанские города лишены были чести управляться хотя чужим князем и должны были опять подчиниться владимирским посадникам и тиунам. Унижение было полное. Митрополит Матвей, приезжавший во Владимир мирить Ольговичей с Всеволодом, ходатайствовал об освобождении рязанских князей. Ему удалось только выпросить свободу княгиням5*3.

______________

* 53 Известие Татищева, будто Всеволод III по просьбе Матвея освободил всех рязанских князей и возвратил им княжество, очевидно, неверно. III. 366.

Завоевание, однако, не могло быть прочным. Причина успехов, главным образом, заключалась в соединении сил с одной стороны и в разъединении с другой; а потом и в самой личности великого Всеволода, который бесспорно был умнее всех современных князей; хотя он уступал своему знаменитому брату в величавости политических стремлений, но также как и Андрей, верно, умел рассчитывать средства и ловко пользоваться обстоятельствами. Он, однако, не мог стать выше узких волостных понятий своего времени, и не принял никаких мер, чтобы упрочить свои приобретения. Мало того, Всеволод сам своим завещанием приготовил неминуемые усобицы между сыновьями, предоставив старшинство не Константину, а Юрию. 14 апреля 1212 г. умер великий князь. Юрий Всеволодович, занявший владимирский стол, {55} почти немедленно должен был вступить в борьбу с братом Константином Ростовским; а при таком условии отцовские завоевания были для него только лишним бременем. Рязанцы, недавно покоренные, без сомнения еще не свыклись с новым порядком, и тяготились зависимостью от посадников и тиунов чуждого князя, тем более, что оставались еще на свободе некоторые рязанские князья, как например, храбрый Изяслав Владимирович и Кир Михаил, которые всегда могли явиться в своих отчинах с дружинами Ольговичей или с толпами половцев. Отсюда понятно, почему Юрий после первой же усобицы с Константином решился освободить рязанских пленников, по совету младших братьев и бояр. Он одарил князей и дружину их золотом, серебром, конями; утвердился с ними крестным целованием и отпустил на родину 5*4. Этим добродушным поступком Юрий за один раз избавлял себя от лишних забот удерживать в покорности рязанцев и мог приобрести себе союзников для борьбы с ростовским князем. Последнее условие по всей вероятности было одною из статей крестного целования. Однако, впоследствии незаметно, чтобы рязанцы помогали Юрию против Константина, между тем как муромская дружина постоянно сопровождала его в походах. Напротив, судя по словам одного боярина перед Липецкою*** битвою, можно подумать, что рязанские князья держали сторону Константина 5***5.

______________

* 54 Л. Пер. Суз. 111.

*** Так напечатано. Правильнее Липицкая битва. Произошла 21-22 апреля 1216 г. на берегу р. Липицы у города Юрьев-Польский (совр. Владимирская область).- Ю. Ш.

*** 55 П. С. Р. Д. I. 213.

Не все князья, плененные Всеволодом, воротились в свою землю. Роман Глебович скончался во владимирской темнице; брат его Святослав, если и дожил до освобождения, то немного времени пользовался своим старшинством, и, вероятно, вскоре умер, потому что имя его потом уже ни разу не встречается в рязанских событиях. Таким образом, первое поколение Глебовичей сошло со сцены во втором десятилетии XIII ст. и уступило место своим сыновьям.

В 1216 г., после Липецкой битвы, Константин возвратил свое старшинство, утраченное на время вследствие отцовского завещания. Незаметно, однако, чтобы он имел значительное влияние на дела Рязанской области, и для нас остаются совершенно неизвестными его отношения к соседним князьям. Великий князь по-{56}видимому предоставил рязанцев самим себе и не хотел решительным образом вмешиваться в их внутренние раздоры. Такое поведение со стороны Константина мы объясняем, во-первых, дроблением Суздальского княжества; а во-вторых, кротким, миролюбивым характером великого князя, который свою деятельность исключительно посвящает на устроение собственных волостей.

Источники особенно скупы на известия о рязанских событиях между смертью Всеволода и нашествием татар. Только один случай обратил на себя внимание северных летописцев (Ипат. л. совсем о нем не упоминает) и довольно подробно рассказан ими. Но и тут перед нами одни результаты предыдущих обстоятельств, которые остаются закрытые густым туманом.

Это было в 1217 году.

Главным действующим лицом является Глеб Владимирович, уже знакомый нам с темной стороны по событиям 1207 г. Он княжит, по-видимому, в самой Рязани; но не довольствуется старшим столом; а замышляет избить родичей, вероятно, для того, чтобы захватить их волости. Глеб действует в соединении с братом Константином. Их злодейский план задуман и приведен в исполнение довольно искусно. Глеб приглашает князей съехаться на ряд, т. е. дружеским образом за чаркой крепкого меду уладить на время бесконечные споры об уделах; подобные съезды, как мы знаем, не были редкостью в древней Руси. Шестеро внуков Глеба, не подозревая западни, явились на его призыв. Один из них Изяслав Владимирович, мужественный защитник Пронска, был родной брат заговорщикам; остальные пять приходились им двоюродными, именно: Кир Михаил Всеволодович, Ростислав и Святослав Святославичи, Роман и Глеб Игоревичи. Князья со своими боярами и слугами приплыли в лодках и высадились на берегу Оки верстах в 6 от столицы на месте, называемом Исады. Здесь под тенью густых вязов разбиты были шатры. 20 июля, в день Пр. Илии, Глеб пригласил в свой шатер остальных князей и с видом радушия принялся угощать своих гостей; а между тем подле шатра были скрыты вооруженные слуги обоих заговорщиков вместе с половцами, и ожидали только знака, чтобы начать кровопролитие. Когда веселый пир был в самом разгаре и головы князей уже порядочно отуманились от винных паров, Глеб и Константин вдруг {57} обнажили мечи и бросились на братьев... Все шестеро были убиты: вместе с князьями погибло множество бояр и слуг 5*6.

______________

* 56 Лавр. 186. П. С. Р. Л. III. 36. Ник. II. 334.

Конечно, главную роль в этой кровавой, возмутительной драме играла самая личность братоубийц; но многое объясняется в ней и характером времени. Надобно представить себе ту отдаленную эпоху, когда волости и старшинство составляли главные интересы князей и поддерживали их страсти в постоянном напряжении; надобно вспомнить о той грубости и дикости нравов, которые еще упорно сопротивлялись благотворному влиянию христианства и оставались верны своим языческим началам, особенно по соседству с такими дикарями, как половцы. Не в одной России, в целой Европе господствовала тогда грубая физическая сила; в Германии XIII век представляет полное развитие кулачного права. Незаметно, однако, чтобы эта черная страница рязанской истории произвела особенное впечатление на современников. Летописец начинает свой рассказ обычным воспоминанием о Каине: о Святополке, о дьявольском прельщении и пр. потом, едва успевши передать самый факт, он обращается к другим событиям, так что мы остаемся опять в неведении, что же последовало за сценою братоубийства? И должны довольствоваться собственными соображениями, основываясь на двух, трех намеках. Во-первых, Глеб едва ли имел намерение истребить всех родственников; прежде всего он хотел отделаться от более опасных. Во-вторых, заговор удался не вполне; летопись говорит, что не успел приехать на съезд (только) Ингвар Игоревич, потому что "не приспело еще его время". Следовательно, на убийство обречено было семь старших князей; один из семи спасся, именно Ингвар Игоревич. Он-то явился мстителем за смерть братьев и начал войну с убийцами. Мы опять знаем только результаты этой войны. Ингвар, получив помощь от великого князя владимирского Юрия, одолел противников; Глеб с братом бежал к своим союзникам половцам. Несколько раз возвращались они к Рязани с толпами варваров, но без успеха; наконец в 1219 г. Владимировичи окончательно были разбиты Игоревичами 5*7, бежали в {58} степи, и более не показывались на рязанской украйне. Есть предание, что Глеб в безумии окончил свою жизнь; впрочем, это уже известное по русским летописям наказание для братоубийц. Константин после встречается в юго-западной Руси; именно в 1241 г. мы находим его в службе Ростислава Михайловича Черниговского. Спустя 20 лет сын его Евстафий, которого летопись называет окаянным и безбожным, является в литовских полках, ходивших в Польшу; а в 1264 г. он погиб в Литве во время смут, наступивших после смерти Миндовга 5**8.

______________

* 57 Воскр. Лет. 126. В Лавр. 188 сказано: "Ингварь съ своею братьею", а в Ник. II. 341: "Братаничже их князь Юрий Игоревичь совокупишась и з братьею".

** 58 Ипат. 180, 200, 202.

Затем летописи опять набрасывают покрывало на рязанские события, и забывают об этом уголке древней Руси до самого 1237 г. Такое молчание заставляет предполагать, что здесь после жестокой усобицы настала тишина, которую изредка нарушали незначительные схватки с дикарями или мелкие княжеские несогласия, не обратившие на себя внимание современников. По смерти Ингваря (# 1220-1224) старший рязанский стол перешел к его брату Юрию. Сколько можно судить о последнем по его поведению в бедственную годину татарского нашествия, т. е. следуя отголоску народного предания, это был князь умный, мужественный, умевший приобрести уважение младших родичей и по возможности держать их в повиновении. Отношения его к великому князю Владимирскому для нас довольно загадочны: известие о помощи, оказанной последним в 1219 г., предполагает союз и дружбу; а отказ Юрия II соединиться с рязанцами против Батыя набрасывает тень на эти отношения. Такую перемену можно объяснить притязаниями на господство с одной стороны и стремлением к полной независимости с другой. Между обычными походами суздальских и муромских дружин на болгар и мордву только раз, под 1232 г. упоминается об участии рязанцев.

Прежде нежели будем продолжать рассказ о событиях Рязанского княжества, бросим взгляд на его внутреннее состояние в конце XII и начале XIII в., насколько позволяют это сделать наши скудные источники. В жизни каждого народа встречаются грани, которые с течением времени приобретают себе права гражданства в исторической литературе; следуя обычаю, необходимо останавливаться перед ними для того, чтобы оглянуться на-{59}зад, вывести результаты из пройденного периода, и на описания мирной, домашней деятельности народа несколько отдохнуть после утомительной перспективы бесконечных войн. К таким рубежам в нашей истории принадлежит начало татарского ига, важное влияние которого на последующее развитие русской жизни не может быть подвержено сомнению. Нет нужды прибавлять, что оно имело особенную важность в истории Рязанского княжества, которое должно было выдержать первый и самый сильный удар диких завоевателей. {60}

ГЛАВА III.

Внутреннее состояние Рязанского княжества в конце XII и начале XIII вв.

Природа края. Города по Оке и Проне. Основное ядро княжества. Границы. Муромский удел. Соседство с мордвою и половцами. Христианский элемент населения. Характеристика князей и народа. Рязанские бояре. Средства пропитания. Торговые сношения.

Географическое положение Рязанской области вообще можно обозначить средним течением Оки вместе с ее притоками. Распределение пространства и населения по обе стороны было неравное; южная часть далеко преобладала над северною. Природа края не представляет большого разнообразия в формах своей поверхности. Северная, т. е. Мещерская, сторона Оки есть низменная, болотистая полоса с тощею, песчаною почвою. В старину она сплошь покрыта была лесами, значительные остатки которых сохранились до наших времен. Бедное финское население, затерявшееся в этих лесах, долго удерживало свою первобытную физиономию, и только в недавнее время его можно назвать обрусевшим. Не так бедна и однообразна природа на южной или собственно Рязанской стороне Оки. Здесь поверхность заметно поднимается; пригорки и углубления сообщают ей волнообразный характер; почва, сначала глинистая, чем далее идет к югу, тем более и более переходит в черноземную. В старину и эта полоса была богата лесами; но они оставляли довольно пространства лугам и нивам, и придавали местности более живописные виды, нежели на севере. На юг эта полоса ограничивалась тою кривою линией, которая обозначает водораздел притоков Оки и Дона между верховьями Упы и Воронежа. Далее к югу леса более и более редели и уступали место кустарникам, которые переходили в открытую степь. {61}

Первое славянское поселение, первое зерно русской цивилизации, брошенное на финскую почву средней Оки, как известно, был город Рязань. Он лежал на крутом берегу реки, версты четыре ниже устья Прони. Судя по остаткам Старо-Рязанских валов, площадь города представляла форму прямоугольника, и имела в длину немного более 3/4 версты, а в ширину немного менее. Из внутренних построек города положительно известен только каменный собор во имя Бориса и Глеба, сооруженный, если не ошибаемся, Глебом Ростиславичем. Летопись упоминает об этом храме под 1194 г. потому, что в нем похоронен был Игорь Глебович 1*. Новейшие археологические исследования не оставляют сомнения в том, что до XIV в. он служил местом погребения для княжеской фамилии 2**. Мы уже говорили, что основание Рязани, как черниговской колонии, удовлетворяло современным стратегическим и административным потребностям. Потом, когда этот город сделался центром особенного княжества, то естественно он послужил исходным пунктом, откуда славянские поселения мало-помалу распространились по окрестным землям. Князья рязанские, как и все другие, старались увеличивать число городов в своих волостях. Этим числом измерялось в то время могущество князей; города лучше всего закрепляли за ними туземные племена и служили защитою для края. Судя по незначительным размерам дошедших до нас городков и городищ, построение таких укреплений не представляло больших трудностей, и для них всегда можно было найти несколько десятков или сотен {62} людей от излишка населения, накопившегося в других местах, потом из туземных жителей, из пленных и т. д.

______________

* 1 Ник. II. 260.

** 2 В 1836 г. один купеческий сын из города Спасска, по имени Дмитрий Тихомиров, молодой ревностный археолог производил целое лето раскопки на Старо-Рязанском городище, и снес один из двух холмов, который по преданию заключал в себе остатки собора. Действительно здесь открыты были основание церкви, пол из каменных плит, большое количество гробов из тесаного камня со скелетами внутри, остатки одежд и пр. Подробности открытий см. в статье того же Тихомирова: "Историч. свед. об археологич. исслед. в Старой Рязани". М. 1844. г. Другой холм, который по преданию образовался на месте княжеского терема, к сожалению, до сих пор остается нетронутым. Г. Ходаковский, в опровержение г. Калайдовича (Письма к А. Ф. Малиновскому), доказывал, что предположение о княжеском дворце невероятно, потому что в XIII ст. еще не было в обыкновении у русскнх князей жить в каменных дворцах. Оба холма по его мнению заключают остатки церквей. Ист. сборн. Погод. Т. I.

Главное и самое естественное направление, которому подчинилось движение рязанской колонизации, пошло вверх по Оке; она служила проводником славянской гражданственности в мещерскую глушь и была жизненною артериею для целого края. Притом борьба между Рязанским и соседним Суздальским княжеством началась уже с конца XI ст.; следовательно, являлась насущная потребность оградить себя крепостями с этой стороны. Правый берег Оки на всем протяжении Рязанской области господствует над левым; местами он довольно высок, обрывист и в прежние времена представлял много удобных пунктов для укрепления. Действительно в конце XII и в начале XIII вв. мы находим здесь целый ряд крепостей. Самыми очевидными следами их существования служат остатки земляных валов, кое-где уцелевшие по окраинам крутого берега; другие напоминают о себе названиями сел и деревень, каковы: Городец, Городище, Городецкая и пр.; были и такие, которые не оставили после себя никаких следов.

Если от Рязани пойдем вверх по Оке, то первый известный город на правом берегу встречается нам Ожск. Далее за ним находим Ольгов 3*, который занимал высокий обрывистый угол, образуемый впадением в Оку речки Гусевки. Следы крепости заметны до сих пор. Между двумя упомянутыми городами лежал третий Козарь, но только на противоположном берегу реки. Об нем летопись упоминает под 1147 г. "Того же лhта въ Резани во градh Козари отъ иконы святыя Пятницы быша чудеса и исцhленiя многа" 4**. Верстах в 12 повыше Ольгова возникал Переяславль Рязанский. Происхождение этого города связано с религиозным началом. Под 1095 г. упомянуто о заложении его около церкви св. Николы Старого; а потом под 1198 г. говорится, что при великом князе Рязанском Романе Игоревиче епископ Арсений {63} I-й заложил Переяславль у озера Карасева 5***. Эти два известия об основании того же города нисколько не противоречат друг другу. Если существовала церковь, то подле нее наверно было какое-нибудь поселение. В конце XI в. положено начало укреплениям; их-то надобно подразумевать в первом известии о заложении города. Впоследствии явилась потребность увеличить его размеры, и, спустя столетие, в Переяславле воздвигаются новые укрепления по благословению первого рязанского епископа с молитвословием и освящением воды 6****. Верстах в 30 повыше Переяславля лежал город Борисов-Глебов, упоминаемый в летописи под 1180 г. 7*****. На реке Москве вблизи ее устья стояла знаменитая Коломна8******. В первый раз в летописи она является под 1177 г. по случаю похода Всеволода на Глеба Рязанского; последнему можно приписать ее построение. Этот город немного выдавался за естественную границу Рязанского княжества и должен был служить ему оплотом со стороны соседнего Суздаля. Коломна, как мы видели, была первою преградою на том водном пути, которым обыкновенно суздальские князья отправлялись на Рязанскую землю; тот же водный путь связывал Суздальскую область с волостями северских князей или собственно с землею вятичей, что было невыгодно для рязанцев в случае одновременной вражды с теми и другими соседями; пример тому мы уже видели во время войн {64} Юрия Долгорукого с Ростиславом Рязанским. Следовательно, положение Коломны в стратегическом отношении было очень важно; отсюда понятно, почему оно становится постоянным яблоком раздора между двумя княжествами. Близ впадения Осетра, по левую сторону, возвышались укрепления Ростиславля. Это единственный рязанский город, за исключением Переяславля, об основании которого упоминают летописи: Ростислав Ярославич построил его в 1153 г. 9*******. Если не ошибаемся, это был крайний северо-западный пункт собственно рязанских поселений. Здесь они сталкивались с городами вятичей, которых построение шло навстречу рязанским, т. е. от верховьев Оки.

______________

* 3 Лавр. 182. Судя по рассказу летописи, Ожск был недалеко от Ольгова вниз по Оке, может быть, на месте одного из теперешних сел Вышгорода или Половского, первое обращает на себя внимание своим именем, а второе следами осыпей со стороны реки.

** 4 Ник. II. 103. Мы предполагаем его местность там, где теперь находится село того же имени. Впрочем, в этом отношении сомнительно полагаться на одну Ник. лет., которая не слишком разборчиво придает многим местам название городов.

*** 5 Ряз. Дост.

**** 6 При этом позволяем себе сделать следующую догадку. С XV века положительно известно, что Переяславль Рязанский состоял, собственно, из двух укрепленных пунктов города (кремля) и острога, которые стояли рядом друг подле друга. Очень может быть, что второе известие об основании Переяславля относится к острогу. Самое участие епископа в этом деле становится понятно, если вспомним, что внутри острога помещалась соборная Борисо-Глебская церковь; тут же находились архиерейский дом и владычняя слобода.

***** 7 Лавр. 164. По смыслу летописного рассказа этот город стоял на дороге от Коломны к Старой Рязани. Вероятно, он находился на правом берегу Оки в том месте, где теперь лежит запустелое Романово городище со значительными остатками укреплений. По туземному преданию городище запустело от того, что жители его переведены в нынешний уездный Ярославской губ. город Романов-Борисоглебск; а городищенская церковь Бориса и Глеба перенесена в близлежащее село Вакино. Иссл. и Лек. Погод. IV. 248.

****** 8 ".Коломень ближайший округ; околомень подле". Чт. Об. И. и Д. 3. Опыт рус. прост. слов Макарова.

******* 9 Теперь на месте его находится погост Ращилов и видны остатки крепости.

В одно время со своим главным направлением рязанская колонизация, исходя от того же пункта, пошла еще вверх по Проне, и составила другую линию укреплений, обращенную на юг. Как там представлялась потребность огородить княжество со стороны суздальцев, так здесь необходимо было воздвигнуть ряд крепостей в защиту от половцев, которые со второй половины XI в. из своих степей сильно напирали на юго-восточные украйны. Левый берег Прони, также как правый Оки, возвышенный и холмистый, довольно хорошо соответствовал своему назначению. К сожалению, источники сохранили нам слишком мало имен, которые можно было бы разместить в этом направлении. В эпоху дотатарскую мы знаем здесь только один город Пронск. О пронских князьях летопись упоминает еще под 1131 г.; как о городе о нем в первый раз говорится под 1146 г. 1*0. Он стоял там же, где и теперь: на крутом берегу Прони, окруженный глубокими лощинами и оврагами. Из двукратной осады города в 1186 и 1207 гг. можно заключить, что положение его было довольно крепкое и неприступное, что он имел трое ворот; но что главное неудобство для жителей состояло в недостатке воды; рыть колодцы, вероятно, было затруднительно по высоте площади, и неприятели обыкновенно перехватывали сообщение с рекою; а граждане должны были сдаваться от жажды. По другую сторону реки расстилалось низменное, открытое пространство, которое носило многозначительное название Половецкого поля. Далее нам известно еще одно поселение на бе-{65}регах Прони ближе к ее устью, верстах в 30 от Рязани, по имени Добрый Сот. Летопись не называет его городом, и все убеждает в том, что это было простое село 1**1. Против него лежала переправа на пути из Пронска в Рязань. Нет сомнения, что кроме Пронска были и другие города по левому берегу Прони; на это указывают с одной стороны следующее выражение летописи по поводу известных событий в 1207 г. "а самъ (Всеволод) поиде къ Рязаню (от Пронска), посадники посажавъ своh по всhмъ городомъ ихъ"; с другой, значительное количество городищ, рассеянных по тому же берегу.

______________

* 10 Ник. II. 93.

** 11 Лавр. 182. Оно существует и теперь под тем же именем и не имеет никаких следов старинных укреплений.

Пространство земли, заключенное между Пронею и тою частью Оки, которую мы проследили, составляло неизменное, основное ядро княжества, около которого рязанские пределы в разные времена то сжимались, то расширялись. Оно имело подобие треугольника, которого вершина опиралась на город Рязань, а бока расходились по Оке и Проне. За третью сторону треугольника приблизительно можно принять линию, проведенную от истоков Прони к устью Осетра, т. е. к городу Ростиславлю. Река Осетр, если не на всем протяжении, то, по крайней мере, в среднем и нижнем течении своем составляла здесь естественную границу Рязанской области. На пограничное значение реки Осетра указывает поход Святослава Ольговича, который спасался от преследования Давыдовичей в 1146 г. Этот поход имеет такое же географическое значение для земли вятичей, какое позднейшие походы Всеволода для рязанской. Особенно замечательно самое направление пути Святослава. Из Козельска он пошел в Дедославль, т. е. к верховьям Упы; а отсюда двинулся на север, перешел реку Осетр, и направился к Колтеску, который по всей вероятности лежал на правом берегу Оки против устья речки Лопасни. Нет сомнения, что путь от Дедославля в Колтеск проходил близ западных границ Рязанского княжества. Впрочем, в половине XIII в. едва ли эти границы уже определились. Нижнее течение Осетра закреплено было за Рязанью основанием Ростиславля и Зарайска. С началом последнего города связано интересное сказание "О приходе чудотворнаго Николина образа Зарайскаго, иже бh изъ Корсуня града въ предhлы Резан-{66}скiе ко князю Федору Юрьевичу Резанскому во второе лhто по Калкском побоищh" 1*2. Первое основание Зарайска можно отнести к концу XII в. т. е. к тому времени, когда возникли споры рязанских князей с черниговскими за границы. Хотя построением Ростиславля заключилось движение рязанской колонизации вверх по Оке, потому что оно сталкивалось с городами вятичей, которые были довольно часты в этом месте, как показывает поход Святослава (Колтеск, Неринск, Тешилов и Лобынск); тем не менее мы рано замечаем попытки рязанцев занять пограничные черниговские волости. В 1176 г. Олег Святославич Лопастенский отнял у них назад Свирелеск; а в 1194 г. Святослав Всеволодович собирает черниговских и северских князей, чтобы идти с ними на рязанских, вероятно, вследствие подобных же попыток. Таким образом, центральная область Рязанского княжества, тщательно огороженная с севера и юга, только на западе {67} представляла неясную и мало защищенную границу. Конечно, с этой стороны ему не грозила такая опасность, как с двух других и не было надобности ее огораживать. Восточный угол треугольника, опиравшийся на город Рязань, уже несколько выдавался за естественные пределы; являлась потребность огородить столицу княжества от нечаянного нападения с той стороны. Действительно в окрестностях древней Рязани вниз по Оке можно встретить теперь до 10 мест, носящих название городов и городищ; но от древней эпохи нам известно только два имени: Белгород и Ижеславец. Первый три раза упоминается в летописях: под 1155 г. по поводу убиения в нем тысяцкого Андрея Глебова; в 1208 г. в нем умер Олег Владимирович и положен в церкви св. Спаса; в том же году он был сожжен Всеволодом. Судя по смыслу последнего известия, Белгород находился недалеко от Рязани {68} вниз по Оке. Ижеславец приводится в числе рязанских городов разоренных Батыем; он, надобно полагать, лежал к северо-востоку от столицы близ устья реки Пры1**3.

______________

* 12 Вот содержание этого сказания:

В 1224 г. великий чудотворец Николай Корсунский и Зарайский явился в городе Херсоне своему служителю Евстафию во сне, и сказал ему: "Евстафий возьми образ мой, супругу свою Феодосию, сына Евстафия и ступай в Рязанскую землю." Видение повторилось и в следующую ночь. Евстафий пришел в ужас, тем более, что он никогда не слыхал о Рязанской земле, и не знал, в какой стороне она находится. Святитель является в третий раз, толкает Евстафия в ребра, и велит немедленно идти, как будто (яко) на восток, сам обещаясь проводить его до Рязанской земли. Евстафий впал еще в больший трепет и уныние; но продолжал медлить, потому что ему не хотелось расстаться с прекрасным городом Корсунем. Наконец на него напала слепота, и очи покрылись будто чешуею. Тогда Евстафий раскаялся в своем непослушании, в слезах припал к чудотворному образу и получил исцеление. Собравшись в путь, он сначала думал отправиться вверх по Днепру, надеясь с Божиею помощью пройти землю половцев, о которых рассказывали ему знающие люди. Но угодник указал другой путь: он велел ему сесть на корабль в Днепровском устье, и Черным морем плыть до моря Варяжского; потом сухим путем через немецкие области идти до Новгорода и оттуда до Рязанской земли. Евстафий все это исполнил. Когда он остановился на некоторое время в Новгороде, последний так понравился его жене, что она не хотела более следовать за мужем и решилась от него скрыться: за это ее постигла тяжкая болезнь, от которой она избавилась только по молитве мужа. Путники наконец, достигли Рязанской земли. Между тем как Евстафий недоумевал, где именно ему остановиться, св. угодник явился юному рязанскому князю Федору Юрьевичу и велел ему идти навстречу своего чудотворного образа; "хочу быть здесь, говорило видение, "творить чудеса и прославить это место; буду молить Бога, чтобы он сподобил небесного царствия тебя вместе с твоею женою н сыном". Федор был устрашен видением; особенно его удивляли слова о жене и сыне, потому что он еще не вступал в брак. Однако, князь отправился немедленно навстречу корсунцам и узнал чудотворный образ по лучезарному сиянию. Взявши икону, он прннес ее в свой удел и послал весть о ее приходе к своему отцу великому князю рязанскому Юрию Игоревичу. Последний прибыл к сыну вместе с епископом Ефросином Святогорцем. Они создали храм во имя чудотворца Николая Корсунского и воротились в свой город. Немного лет спустя, Федор Юрьевич вступил в брак и взял супругу из царского рода, по имени Евпраксию, которая родила ему сына Иоанна Постника. Когда же князь Федор был убит по повелению Батыя, и весть о том дошла до княгини Евпраксии, она бросилась из высокого терема на землю и заразилась (убилась) вместе с сыном. Тела супругов и сына были погребены возле храма Николая Корсунского, который по этой причине стал называться Зарайским. (Врем. О. И. и Д. № 15.) "Чудотворная икона Святителя Николая с тех пор до ныне хранится, благоговейно чествуемая, в Зарайском соборе, который в нынешнем виде воздвигнут на месте прежней церкви в 1681 г. Но еще прежде, именно в 1608 г. по повелению царя Василия Ивановича Шуйского икона эта окована украшающею ее теперь золотою ризою с дорогими каменьями". Надеждин. (Ж. М. В. Д. 1848 г. Март). Не входя в разбор этого сказания, мы заметим только, что оно бросает свет на некоторые стороны дотатарской эпохи. Прямое заключение, которое из него вытекает, состоит в том, что на месте теперешнего Зарайска в начале XIII в. существовал город. Княжеский терем, погребение княжеского семейства подле храма, подтверждаемое тремя каменными крестами, которые поставлены над гробницами - все доказывает, что здесь было местопребывание удельного князя Федора Юрьевича, следовательно, поселение более или менее укрепленное. Очень может быть, что позднейшее имя Зарайска привело в забвение другое название, под которым этот город был известен в прежнее время. Г. Надеждин думает, не назывался ли он Новгород на Осетре, который упоминается в числе городов рязанских по Воскр. списку. Что касается до имени Зарайск (в Кн. Бол. Черт. Заразеск), то нельзя утвердительно сказать, чтобы оно произошло от глагола заразить; есть слово заразы, означающее одну (лесистую) местность на крутом берегу Москвы. (Мос. Вед. 1857. № 63. Село Коломенское). По мнению некоторых Зарайск находится в связи с словом рясы; в таком случае происходит от одного корня с Рязанью, Ряжском и пр.

** 13 В Зап. об Арх. Из. в Ряз. губ. (25-27.) Тихомиров предполагает, что Белгород был на месте деревни Городец в 10 верстах от Рязани, а Ижеславец на месте села Ижевское; то и другое очень вероятно.

Около описанного нами треугольника рязанские владения в разные времена то сжимались, то расширялись. Но тщетно было бы старание назначить им точные пределы; они никогда не были строго определены со всех сторон, особенно в ту эпоху, на которой мы остановились. Причины заключались в малонаселенности края, который местами представлял совершенную дичь и глушь; притом Рязань лежала на русской украйне, которая незаметно переходила в бесконечные степи. Впрочем, попытаемся на основании немногих данных приблизительно очертить пределы княжества во второй половине XII и в начале XIII вв.

Пространство, заключенное между Окою, Клязьмою и Москвою, имело болотистую почву и почти сплошь было покрыто лесами. Славянская колонизация пока еще не проникала в эти печальные дебри. По крайней мере, мы не знаем здесь ни одного города, за исключением прибрежьев Оки. На полянах посреди лесов попадались хижины бедной Мещеры; кое-где хижины эти собирались в группы и составляли селения, особенно по течению притоков Оки. Так поход Кузьмы Родивоновича с суздальцами в 1210 г. указывает на присутствие значительного населения на берегах Пры, потому что воевода возвратился назад с большим полоном. Северная граница, отделявшая рязанскую Мещеру от суздальской, {69} начиналась от реки Москвы несколько выше Коломны; ее можно провести именно от устья раки Нерской, если предположить, что послы рязанского князя в 1176 г. встретили Михаила Юрьевича Суздальского на границе своей земли. Далее она шла приблизительно мимо верховьев Цны, Пры и Гуся, и терялась в землях собственно муромских.

Сведения наши о географии Муромского княжества так бедны, что мы должны довольствоваться почти одними предположениями. Границы его на севере простирались, по крайней мере, до Клязьмы, а на юге до устьев Гуся с одной стороны и Мокши с другой. Признаки жизни и деятельности в этом углу древней России заметны только на берегах Оки. Мы решительно не встретили здесь ни одного города за исключением Мурома; можем впрочем, предполагать, что были и другие: ветвь муромских Ярославичей уже в XII в. приняла значительные размеры; не могла же вся она сосредоточиться только в одном Муроме; а древние князья наши не имели обыкновения жить в неукрепленных селениях, тем более по соседству с воинственными дикарями. Самый город Муром расположен на одном из высоких холмов левого берега Оки; с юго-востока к нему прилегали леса, а с северо-запада поле. (В 1096 г. на поле перед городом сразились дружины Олега Святославича и Изяслава Владимировича; часть воинов Изяславовых после поражения искала спасения в лесу). Имея довольно деятельные торговые сношения с камскими болгарами, Муром очень рано сделался одним из зажиточных городов древней России. В стратегическом отношении он до начала XII в. служил крайним укрепленным пунктом северо-восточной Руси и нередко должен был выдерживать нападения со стороны мордвы и камских болгар; но в 1221 г. великий князь Владимирский Юрий II заложил на устье Оки Нижний Новгород, и Муром отчасти утратил свое прежнее значение. Со времени Долгорукого Муромское княжество все более и более отделялось от Рязани и увлекалось под суздальское влияние, так что в начале XIII в. оно сохраняло одну тень самостоятельности, и только безусловною покорностью соседу муромские князья приобрели себе право на спокойное владение своими волостями. Связь Мурома с Рязанью впрочем, долго не прекращалась, потому что кроме родства княжеских ветвей ее поддерживали церковные отношения; сначала оба княжества в делах {70} иерархии подчинены были черниговскому епископу, а с конца XII века составили вместе особую епископию. Но самою живою непрерывною связью, разумеется, служила им кормилица Ока; если мы не можем указать на города, которые существовали по ее берегам между Муромом и Ижеславлем, по крайней мере, селения рыбаков не были там редки. В 1228 г. в апреле месяце умер схимником Давид Юрьевич, несколько месяцев спустя после кончины одного из своих сыновей. Отцовскую волость наследовал другой сын, Юрий. Неизвестно, вследствие каких причин сестра его, бывшая замужем за Святославом, сыном Всеволода III, в том же году удалилась в Муром к братьям и постриглась здесь в монастырь 1*4. Конечно, Юрий Давидович не один властвовал в княжестве, и должен был делить его с родными и двоюродными братьями.

______________

* 14 Лавр. 191. По поводу смерти Давида Юрьевича и его сына Карамзин в виде вопроса предложил следующую догадку: "не сын ли сего Давида признан святым под именем Петра, коего память бывает 25 июня. см. Пролог. Мощи сего князя и супруги его Февронии лежат в муромском соборе". III. пр. 369. Есть другое мнение, которое под св. князем Петром разумеет самого Давида Юрьевича. "Памят. и пред. Влад. губернии". Отеч. Зап. 1857 г. Июнь. (О. Иоасаф). О житии Константина и чад его и о житии князя Петра и Февронии см. в Описании Румянц. Музея Востоковым. № CLXIII. 213 стр.

На востоке и юге рязанские пределы еще менее могли иметь определенный характер, нежели на севере и западе. В последнем случае распространение границ встречало сильное противодействие со стороны суздальских и северских князей, между тем как в противоположном направлении рязанская колонизация довольно свободно могла углубляться в соседние леса и степи. Здесь она встречала дикие племена финнов и половцев, которые должны были отступать перед высшею ступенью гражданственности, и действительно границы княжества не замедлили далеко раскинуться в эту сторону. На востоке они терялись в мордовских дебрях. Впрочем, мы имеем несколько данных, чтобы указать на них приблизительно. Во-первых, город Кадом, упоминаемый под 1209 г., можно принять за крайний рязанский пункт по реке Мокше; во-вторых, при нашествии Батыя говорится, что татары стали на Онозе, а рязанские князья встретили их на границах своих владений и стали на Воронеже. Что берега Воронежа были заселены, {71} на это указывает эпизод о Ярополке Ростиславиче, который после битвы на Колокше искал убежища у здешних жителей 1*5. Во второй половине XI и в начале XII вв. все пространство к югу от Прони было занято кочевьями половцев; но в XII столетии славянское начало мало-помалу стало оттеснять кочевников далее в степи. Берега верхнего Дона покрылись цветущими городами; впрочем, действительно ли они были "красны и нарочиты зhло", как говорится в известном путешествии митрополита Пимена, об этом судить трудно; может быть автор увлекся тут собственным красноречием. Имена этих городов остались для нас неизвестны за исключением одного или двух. Недалеко от истоков Дона, как видно, лежал Кир Михайлов; по названию города можно предположить, что основателем его был пронский князь Кир Михаил; Пронск, как видно, служил митрополиею придонских колоний. Далее можно еще назвать Дубок на Дону 1**6. Самым крайним укрепленным пунктом на рязанской украйне был Елец, расположенный на нижнем течении Быстрой Сосны; он упоминается в первый раз под 1147 г. 1***7.

______________

* 15 Лавр. 163. В Ник. II. 236 г. Сказано, что он здесь переходил из города в город, но мы уже заметили, что ее слова в этом случае нельзя принимать буквально.

** 16 Ник. II. под 1146.

*** 17 Гораздо вероятнее, однако, что этот город в те времена принадлежал Северскому княжеству, а не Рязанскому, как показывает раздел волостей между сыновьями Михаила Всеволодовича Черниговского в половине XIII в.

Итак, с востока и юга Муромо-Рязанское княжество в виде дуги облегало обширные земли мордвы и половцев. Соседство дикарей, конечно, не могло не иметь значительного влияния на внутреннее и внешнее развитие княжества: отношения к ним вообще были враждебные. Реже летописи упоминают о войнах с мордвою, чаще о половцах. До XIII в. мы собственно один раз встретили серьезную войну с первыми, именно в 1103 г.; о мелких столкновениях летописцы умалчивают; слухи из этой глухой стороны, конечно, доходили до них редко. Поэтому для нас очень важно описание походов, которые были совершены в 20-х годах XIII ст. войсками великого князя Юрия II. Первый поход предпринят был осенью 1228 г. под начальством племянника Юрьева Василька и боярина Еремея Глебовича Окою и Волгою; но из за {72} Нижнего они воротились по случаю ненастной погоды. Зимою того же года, в январе, сам великий князь с братом Ярославом, двумя племянниками и Юрием Давидовичем Муромским двинулся в Мордовскую землю и напал на волость Пургаса. Русские пожгли и потравили жито, избили скот, а пленников отослали домой. Мордва укрылась в леса и тверди; а те, которые не успели спастись, были избиты отроками Юрия. Отроки других суздальских князей, желая также отличиться или рассчитывая на добычу, потихоньку углубились в лесную чащу; но попали в засаду, и были истреблены неприятелями, которые в свою очередь не избежали мести со стороны русских. В то же время один из болгарских князей пришел на Пуреша, другого мордовского владетеля и притом Юрьева присяжника; но, услыхав о том, что великий князь жжет мордовские села, ночью бежал назад. Русские князья воротились домой с полным успехом. В следующем году Пургас попытался было отомстить за опустошение своей волости и напал на Нижний Новгород; но был отбит. Потом сын Пуреша напал с половцами на Пургаса, истребил его войска и русских, находившихся у него в службе, так что Пургас едва спасся с немногими людьми 1*8. В 1232 г. великий князь опять посылает свои войска на мордву с муромскою и рязанской помощью; русские снова пожгли неприятельские селения. Эти войны бросают свет на географическое состояние и быт мордовского племени в те времена и приводят нас к следующим заключениям. Страна их была покрыта дремучими лесами; мордвины вели жизнь оседлую, занимались скотоводством и земледелием, жили в селениях. Хотя городов не встречаем; но слово тверди, употребленное летописцем, заставляет предполагать какие-то особенные места, вероятно, укрепленные самою природою. Можно также предположить существование торговой деятельности по соседству с болгарами и русскими. В политическом отношении мордва не представляла никакого единства и управлялась туземными князьями. Эти князья часто находились во враждебных отношениях между собою; таковы Пургас и Пуреш. Усобицы, ослабляя силы мордовского племени, заставляли владетелей искать себе союзников, и таким образом облегчали соседним народам доступ в глубину Мордовских земель: так Пуреш прибег к покровительству великого князя владимирского; {73} а Пургасу помогают болгары. Местные владетели настолько богаты, что могут нанимать иноземных ратников: у Пургаса находим в службе сбродную русскую дружину: а сын Пуреша приходит на него с половцами. Все это показывает, что в XII в. мордвины начинают группироваться в значительные массы, во главе которых становятся туземные князья, вероятно, соединившие в своих руках власть прежних сельских старшин. Такое соединение в массы дало им возможность с большим успехом теснить соседей, что без сомнения и вызвало походы в таких значительных силах со стороны великого князя владимирского, который в свою очередь воспользовался междоусобиями местных владетелей.

______________

* 18 Лавр. 191, 192.

Не таким оседлым как мордва, но еще более диким и беспокойным народом являются половцы. Южная часть Рязанской украйны была охвачена ими с трех сторон: русские города на берегах Дона и поселения на Воронеже, кажется, не мешали варварским ордам иногда раскидывать свои кочевья внутри угла, который образуют эти две реки. Борьба рязанцев с половцами шла непрерывно до самого появления татар; в половине XII в. перевес заметно склоняется на сторону первых; половцам удаются внезапные набеги; но лишь только варвары заслышат, что рязанские князья собираются вместе, они немедленно бегут в степи. В преследованиях своих князья все более и более углубляются в половецкие земли: напр. в 1150 г. они побили их на реке Великой Вороне, а в 1199 г. вместе с Всеволодом III прогнали половцев к берегам моря и прошли вдоль все Придонские степи. Но такие походы не могли прекратить набегов; княжеские усобицы по-прежнему давали повод варварам опустошать русские поля и селения то в виде разбойников, то в качестве союзников. Князья дружились с ханами, вступали с ними в родство, искали у них убежища и войска в случае своих неудач.

Такое соседство как мордва и в особенности половцы, разумеется, могло только задерживать внутреннее развитие Рязанского княжества и положило своего рода печать на формы быта. Оно вредило благосостоянию края и поддерживало в постоянном напряжении грубые физические силы народа.

Трудно определить, насколько славянский элемент в продолжение первого периода в истории Муромо-Рязанского княжества проник массу туземного населения; но, вообще говоря, в начале XIII в. {74} он не был еще значителен. К нему принадлежало, конечно, большинство городского сословия и часть сельских жителей между Окою и Пронею; особенно скоро разрасталось славянское племя по берегам Оки. От начала XIII в. до нас дошли названия пяти погостов, расположенных по близости городка Ольгова; во-первых, все они звучать по-славянски, а во-вторых, представляют довольно значительную цифру населения, именно: Песочна с 300 семей, Холохолна со 150, Заячины с 200, Веприя с 220 и Заячков со 160 семей1*9. Пространство на север и восток от этой полосы было обитаемо почти сплошным финским населением, т. е. мерею, мещерою и мордвою, за исключением городов.

______________

* 19 Ак. Ист. I. № 2. Грамота Олега Ольгову монастырю.

Постепенная славянизация Рязанского края тесно была связана с успехами христианства. Эти два явления шли постоянно рука об руку в отдаленных концах древней Руси и взаимною помощью облегчали свое движение. До нас не дошли имена проповедников и подвижников христианской религии на рязанской украйне в эпоху, о которой идет речь; но вообще можно заметить, что успехи христианства совершались здесь тихо, медленно, без особенной борьбы. Нет возможности определить границы между крещеным и языческим населением; знаем только, что первое сосредоточивалось в той же центральной области, преимущественно по берегам Оки. Умножавшееся количество храмов служит лучшим признаком распространения святой религии. Кроме некоторых собственных имен, в источниках встречаются общие выражения, которые намекают на значительное число храмов в древней Рязанской области. В 1207 г. епископ Арсений посылает сказать Всеволоду: "Князь великiй! Не опусти мhст честныхъ; не пожги церквей святыхъ, въ нихъ же жертва Богу и мольба стваряется за тя"; в 1237 г. татары на пути своем к Рязани "много святыхъ церквей огневи предаша и монастыри и села пожгоша". В 1132 г., по известию летописи, принял крещение в Рязани половецкий князь Амурат; а в сказании о нашествии Батыя говорится в похвалу рязанских князей, что они своею ласкою привлекали к себе многих детей и братьев от неверных царей и обращали их к истинной вере. Здесь под именем неверных царей, конечно, надобно разуметь половецких ханов, родственники которых вступали иногда в службу соседних русских князей и при-{75}нимали крещение. Тем не менее, в начале XIII в. христианство еще не успело проникнуть в глубь мещерских и мордовских лесов, разумеется, за исключением городов и их ближайших окрестностей. Распространение и утверждение церкви в этом краю получило новую силу со времени отделения Муромо-Рязанской области от Чернигова в епархиальном отношении, в 1198 г. 2*0. Мы видели, какое деятельное участие принимал первый Рязанский епископ Арсений в событиях княжества при Всеволоде III; деятельность его совсем непохожа на вероломный, по летописям, поступок Порфирия. По случаю принесения Корсунского образа мы узнаем, что в 1225 г. рязанским епископом был Ефросин Святогорец, т. е. пришлец с Афонской горы. Тот же Ефросин, кажется, управлял епархиею в эпоху татарского нашествия. Постоянное присутствие и непосредственный надзор епископа, разумеется, много способствовали благоустройству рязанской церкви и поощряли усердие христианских проповедников.

______________

* 20 Время этого события определяли различным образом. См. свод разных мнений в Ряз. Вед. 1854 г. № 38. Мы принимаем хронологию Татищева, который говорит, что Рязанская епископия учреждена в 1198 г. по просьбе князя Ярослава Глебовича, сонзволением его тестя великого князя киевского Рюрика Ростиславича и митрополита Иоанна. Епископом ее поставлен был один из игумеиов, Арсений, 26 сентября того же года. (III. 329). Неизвестно откуда Татищев заимствовал такое точное показание; но самая точность ручается за то, что он его не выдумал. Последующие события совершенно с ним согласны.

Известно, какие глубокие корни в древней России пустило монашество и как быстро с XI столетия начало возрастать повсюду число монастырей. В Рязанском краю было также много обителей, как и в других местах; но очень немногие из них возводят свое происхождение к эпохе дотатарской. Источники указывают только на один Олегов монастырь, который существует до сих пор в 12 верстах от губернского города на высоком обрывистом берегу Оки; глубокою лощиною речки Гусевки он отделяется от того места, где лежал городок Ольгов. Основание обители положено великим князем рязанским Ингварем Игоревичем; он вместе с братьями Юрием и Олегом построил здесь храм во имя Богородицы. При заложении храма с князьями находилось 300 бояр и 600 простых дружинников; князья отдали в мона-{76}стырское владение 9 бортных участков и 5 погостов со всеми угодьями 2*1. Это тот самый Ингварь Игоревич, который в 1217 г. спасся от бойни, устроенной Глебом и Константином. В 1219 г. он окончательно победил братоубийц; очень может быть, что вслед за тем Ингварь выстроил монастырь в благодарность за свое спасение 2**2. К той же эпохе надобно отнести начало Богословского монастыря, если верить одному преданию, которое с ним связано 2***3.

______________

* 21 Акты Ист. I. № 2.

** 22 Последняя догадка встречается в статье "Олегов монастырь." Ряз. Вед. 1855 г. № 9.

*** 23 В монастыре находилась икона Иоанна Богослова, написанная в Царьграде каким-то Гусарем. Когда в 1237 г. Батый приблизился к обители с намерением расхитить ее сокровища, он был устрашен внезапным видением, и удалился, приложив к иконе в знак благоговения герб и золотую печать. См. рассуждение об этом предании у Тихомирова в его Арх. Исслед. (8-10 стр.) Богословский монастырь в настоящее время расположен на правом берегу Оки верстах в 30 выше Ольгова.

Несмотря на внешние признаки благочестия, нескоро обнаружилось в Рязанском краю смягчающее влияние христианства на народную нравственность. Этому благодетельному влиянию мешали многие обстоятельства, при которых складывался характер населения. Мещера, составлявшая главную массу населения, в течение всей русской истории играет страдательную роль, и очень немногими событиями обнаруживает свое существование; зато соплеменная с нею мордва, жившая далее к востоку, издавна является народом с самостоятельною деятельностью и с воинственным, беспокойным характером. В XII и XIII в. финский элемент, по-видимому, только начинал проникаться славянским началом, разумеется, перерабатывая по-своему и значительно искажая это начало. С другой стороны и господствующая часть населения не отличалась привлекательными свойствами. На рязанской украйне характер вятичей, к которым по всей вероятности принадлежало большинство рязанских колонистов, нескоро мог смягчиться при постоянных междоусобиях, при борьбе с соседними княжествами и в особенности со степными кочевниками. Последние также внесли свой варварский элемент в состав рязанского населения. Отсутствие безопасности и беспрерывный страх потерять свое иму-{77}щество, свободу и жизнь, конечно, оказывали неблагоприятное влияние на нравственное и материальное благосостояние народа. Отсюда понятно, почему Рязанское княжество отстало от других в деле образования, и жители его долго отличались дикостью, загрубелостью своих нравов.

Что касается до рязанских князей, то, бесспорно, это самая воинственная и беспокойная ветвь Рюрикова дома, в то же время самая жестокая и коварная; нигде не были так часты нарушение крестного целования, измены и злодейства между близкими родственниками. Разительный пример тому представляет братоубийство 1217 г. 20 июля. Рязанские князья более других забывают о единстве Рюрикова поколения, о целости Русской земли и преследуют только свои личные интересы. Совершенно противоположными чертами характеризует сочинитель сказания о нашествии Батыя рязанских князей, побитых татарами: "Бяше бо родомъ христолюбивыи и братолюбивыи, лицемъ красныи и очима свhтли, взоромъ грозны, паче мhры храбры, сердцемъ легки, къ боярамъ ласковы, къ прihзжим привhтливы и на пированiи тчтивыи, церквамъ прилежны", и пр. и пр. Конечно, в этом панегирике заключено много преувеличения и похвал, которые внушены автору участием к плачевной судьбе князей, а также их щедрым покровительством духовному сословию (автор был священник) и заботливостью об украшении храмов ("о церквахъ Божiихъ велми печашеся"). Но мы не можем отказать ему и в справедливости до некоторой степени: в пользу сыновей Игоря Глебовича много говорит молчание источников о рязанских усобицах между 1219 и 1237 гг., и самое поведение князей в бедственную годину татарского нашествия.

Те неприятные свойства, которые мы заметили в характере князей, отразились и в характере городского сословия, на что имеем летописные свидетельства. Так в 1207 г. Всеволод III, начиная осаду Пронска, хотел вступить в переговоры с гражданами, но в ответ от них получил буюю рчь. В следующем 1208 г., когда он подошел к Рязани с намерением наказать граждан за вероломство против его сына Ярослава, рязанцы прислали ему также буюю рhчь по своему обычаю и, непокорству 2*4. Хотя такой {78} отзыв принадлежал летописцу враждебного рязанцам Суздаля; но мы не можем отрицать его справедливость за недостатком противоположных доказательств. При всей своей жесткости характер рязанцев не был лишен других более привлекательных качеств; таковы неукротимая отвага или наклонность к молодечеству и постоянная преданность своим князьям, т. е. своей самостоятельности.

______________

* 24 Лавр. 182 и 183.

Говоря о населении Рязанской области, нельзя не обратить особенного внимания на княжескую дружину. Количество дружинников в Рязани, по-видимому, было довольно значительное. Князья и в мирное время несколько раз являются в истории, окруженные многочисленною свитою: так, по случаю происшествия в Исадах, говорится, что вместе с шестью князьями "боляръ и слугъ убито безъ числа"; при заложении Ольгова монастыря с тремя князьями присутствовали 300 бояр и 600 простых мужей. Далее, нельзя не заметить, что боярское сословие оказывало довольно сильное влияние на события Рязанского княжества. Это влияние особенно проглядывает в усобицах, а во многих случаях бросает довольно невыгодный свет на самое сословие. При раздробленности уделов и частых распрях князья естественно старались привязать к себе дружинников разными льготами и милостями; но бояре часто злоупотребляли своим правом совета, и, вероятно, из личных целей, поддерживали раздоры князей. Так, по случаю войны между Глебовичами в 1186 г. намекается на бояр, которые их перессорили; далее летопись упоминает о "проклятых думцах Глhба и Константина" замысливших избиение братии. Не знаем, до какой степени простиралось усердие бояр к рязанским князьям во время их борьбы с Суздалем; по крайней мере, мы видим, что они терпеливо разделяют участь последних и вместе с ними томятся во владимирских темницах. Припомним те немногие имена рязанских бояр дотатарского периода, которые сохранились в источниках. Во-первых, наше внимание привлекают несколько тысяцких. Нам известно четверо: один из них Константин в 1148 г. побил многих половцев, спасавшихся бегством; но остальные трое памятны только своею несчастною судьбою. В 1135 г. убит был в Рязани тысяцкий Иван Андреевич по прозванию Долгий. Двадцать лет спустя, то же самое случилось с Андреем Глебовым в рязанском Белгороде; его умертвили ночью родственники. В 1209 г. убит третий тысяц-{79}кий Матвей Андреевич в Кадоме 2*5. Такое убийство тысяцких может намекать на какое-нибудь более общее явление, нежели просто личная вражда. Очень вероятно, что при обособлении Рязанского княжества, дело не обошлось без глухой борьбы между усиливающеюся княжескою властью и такими земскими начальниками, каковы были тысяцкие.- Далее из рязанских бояр упоминаются: Ивор Мирославич, воевода, взятый в плен на берегах Влены; Дедилец и Борис Куневич, которые склоняют владимирцев по смерти Боголюбского призвать на княжение Ростиславичей. На Колакше вместе с князьями попались в плен кроме Дедильца Яков Деденков и Олстин; последнее имя обнаруживает варварское происхождение. Нет сомнения, что варварский элемент был в рязанской дружине сильнее, нежели в других княжествах по близкому соседству с кочевниками. Но кроме этих бледных лиц рязанская старина может указать и на те образцы русских витязей-богатырей, над которыми любит останавливаться народная фантазия. Таков рязанский богатырь Добрыня Златой Пояс (прозвание его, вероятно, указывает на великолепие доспехов). Не находя дома достаточной пищи своему разгулу, он подобно витязям Владимира Красное Солнце, отправляется искать славы в другие концы Руси; является в стане Константина Всеволодовича при Липицах, вместе с Александром Поповичем и Нефедьем Дикуном; а, спустя восемь лет, складывает свою голову на Калке, опять вместе с Александром Поповичем2**6. Сказание о нашествии Батыя рисует перед нами более ясный и поэтический образ Евпатия Коловрата, у которого необыкновенная доблесть соединена с трогательною любовью к родине. То же сказание рядом с вероломным боярином, который известил Батыя о редкой красоте княгини Евпраксии, представляет образец верности и преданности своему князю в образе Аполоницы, дядьки юного Феодора Юрьевича.

______________

* 25 Ник. 11. 106, 70, 137, 306.

** 26 Ник. 11. 326. Известия. И. А. Н. III. 77 (Обозрение Рус. словес. в XIII в. С. Шевырева.).

Переходя к материальному быту народонаселения в данную эпоху, мы не находим никаких точных известий на этот счет, и должны ограничиться несколькими общими выводами. Занятия сельских жителей, конечно, определялись характером страны. Не знаем, какие успехи сделало земледелие до XIII в.; однако, нет сомнения {80} что оно составляло главный источник пропитания там, где между лесами залегали тучные поля. Скотоводство было развито особенно в южных частях княжества; в лесах производились пчеловодство и звериная ловля; озера и реки доставляли большое количество рыбы.

Торговая деятельность по Оке получила новую силу с тех пор, как берега этой реки покрылись городками. Ока все более и более становилась главным путем сообщения между Болгариею и южною Русью 2*7. Старинные города Муром и Рязань, по-видимому, отличались своею зажиточностью. Читая слова упомянутого сказания о том, как татары, взявши Рязань, между прочим "и все зорочье нарочитое богатство Черниговское и Кiевское поимаша," можно подумать, что в этом городе проживали со своими товарами купцы из южной Руси. Из Болгарии приходили сюда хлеб, металлические изделия, жемчуга, шелковые и бумажные ткани и другие предметы роскоши; южнорусские купцы привозили преимущественно греческие товары: разного рода паволоки, драгоценное оружие и церковные украшения; нет сомнения, что и новогородцы посещали Оку и привозили немецкие изделия: вина, оружие, полотняные ткани и пр. Князья, конечно, покровительствовали торговле, которая доставляла им все средства к изобилию и роскоши, между тем как собственные их земли были богаты только сырыми материалами: мехами, воском, скотом и пр. С XI ст. прекратился один из торных путей древней России: из Оки по Дону и Сурожскому морю в богатую Тавриду. Пришли свирепые половцы и заняли все южные степи. Если киевские князья должны были высылать войска для того, чтобы конвоировать греческие суда по Днепру, то на Дону и подавно не было возможности плавать мирным купцам. До какой степени этот путь пришел в забвение к началу XIII в., можно отчасти заключить из рассказа о принесении Корсунской иконы. Евстафий совсем не слыхал о Рязанской земле, и не знает, в какую сторону она лежит; только от некоторых опытных людей узнает он, что можно достигнуть Рязани, отправившись вверх по Днепру; но что ему надобно будет проходить через землю поганых половцев. Так как путь между Днепром и Окою не был безопасен, он выбрал другой гораздо длиннейший, но зато более {81} спокойный, вокруг Западной Европы. Впрочем, то же самое сказание обнаруживает, что Рязань находилась в непосредственных сношениях с жителями греческих областей и даже с византийским двором. Такие сношения поддерживались преимущественно духовными лицами, которые всегда находили в России почет и ласковый прием. Еще прежде Евстафия явился в Рязани Ефросин и поставлен был в епископы; он принес с собою икону Божией Матери Одигитрии с Афонской горы, почему и назван Святогорцем. Сюда же относится предание об иконе Иоанна Богослова, присланной патриархом в дар рязанскому князю 28. Далее, в похвальном слове рязанским князьям говорится, что они "к Греческимъ царямъ велику любовь имуща и дары отъ нихъ многiи взимаша". После этого можно подумать, что супруга Федора Юрьевича Евпраксия, происходившая, по словам предания, из царского рода, была именно византийская (если не половецкая) принцесса. Такие сношения знакомили отчасти высшее сословие с греческою цивилизациею; а присутствие образованного духовенства могло оказывать благодетельное влияние на распространение грамотности.

______________

* 27 Первоначально главный путь из Мурома в Киев шел вверх по Волге к верхнему Днепру. "Пути Сообщ. в Др. Рос." Ист. Сбор. Погод. I. 24.

Итак, около двадцати лет протекло со времени последней усобицы. Рязань находилась в мирных, если не в дружеских отношениях к соседним княжествам. Даже половцы, по-видимому, прекратили свои набеги и опустошения в больших размерах. Великий рязанский князь Юрий умел приобрести уважение младших родичей и держать их в согласии между собою. Княжество заметно начинало оправляться после погромов Всеволода III, и стремилось превратить недавнее подчинение Владимиру в отношения, основанные на равных правах. Но кратковременное затишье, которое господствовало тогда на юго-восточной украйне России, можно сравнить с морским штилем перед бурею. {82}

ГЛАВА IV.

Начало монгольского ига.

1237-1350.

Источники. Сказание о нашествии Батыя. Юрий Игоревич приготовляется к защите. Гибель княжеского семейства. Разорение городов. Евпатий Коловрат. Ингварь Игоревич. Олег Игоревич. Роман Ольгович. Сыновья и внуки Романа. Неудачная борьба с Москвою. Иван Коротопол и Александр Михайлович Пронский. Сыновья Александра. Новые границы. Червленный Яр. Приобретения на западе и потеря Коломны. События в Муроме. Св. епископ Василий. Христианские князья в Мещере. Набеги кочевников. Политика рязанских князей в отношении к соседям. Новая столица.

Бедствия татарского нашествия оставили слишком глубокий след в памяти современников для того, чтобы мы могли пожаловаться на краткость известий. Но это самое обилие известий представляет для нас то неудобство, что подробности разных источников не всегда согласны между собою; такое затруднение встречается именно при описании Батыева нашествия на Рязанское княжество. Летописи рассказывают об этом событии, хотя подробно, но довольно глухо и сбивчиво. Большая степень достоверности, конечно, остается за северными летописцами нежели за южными, потому что первые имели большую возможность знать рязанские происшествия сравнительно со вторыми. Воспоминание о борьбе рязанских князей с Батыем перешло в область народных преданий и сделалось предметом рассказов более или менее далеких от истины. На этот счет даже есть особое сказание, которое можно сравнить, если не со Словом о Полку Игореве, то, по крайней мере, с Поведанием о Мамаевом Побоище. Описание Батыева нашествия стоит в связи с рассказом о принесении Корсунской иконы и очень может быть отне-{83**}сено к одному автору. Уже самый тон рассказа обнаруживает, что сочинитель принадлежал к духовному сословию. Кроме того, приписка, помещенная в конце сказания, прямо говорит, что это был Евстафий, священник при Зарайском храме св. Николая, сын того Евстафия, который принес икону из Корсуня. Следовательно, как современник событий, о которых рассказывал, он мог передать их с достоверностью летописи, если бы не увлекся явным желанием возвеличить рязанских князей и своим риторическим многословием не затемнил сущность дела. Тем не менее, с первого взгляда заметно, что сказание имеет историческую основу и во многих отношениях может служить важным источником при описании рязанской старины. Трудно отделить то, что здесь принадлежит Евстафию, от того что прибавлено впоследствии; самый язык очевидно новее XIII столетия. Окончательную форму, в которой оно дошло до нас, сказание, вероятно, получило в XVI в. 1**. Несмотря на свой риторический характер, рассказ в некоторых местах возвышается до поэзии, например эпизод о Евпатии Коловрате. Самые противоречия иногда бросают отрадный свет на события и дают возможность отделить исторические факты от того, что называется цветами воображения.

______________

** В издании 1884 г. перепутаны страницы № 83 и № 105. В эл. издании восстановлен правильный порядок страниц.- Ю. Ш.

** 1 Судя по словам приписки, в которой исчисляется "родъ поповскiй Николы Чюдотворца Зараскаго на Резани." "А всhхъ лhтъ служили триста и полчетверта десятъ лhтъ непременно родъ ихъ. Се написа Еустафеи вторыи Еустафьевъ сынъ Корсунска, на память последнему роду своему". Взято из рукописного сборника XVI столетия, Врем. И. О. И. и Д. № 15. Сообщ. В. М. Ундольским. Еще прежде это сказание было известно из Рус. Временника или Костром. летописи; отрывки оттуда приведены у Карамзина. (III прим. 356-360) и в Истории Рус. народа Полевого. (IV. Дополнения).

В начале зимы 1237 года татары из Болгарии направились к юго-западу, прошли сквозь мордовские дебри и расположились станом на реке Онузе 2*. Отсюда Батый отправил к рязанским князьям в виде послов какую-то ведьму с двумя мужами, которые потребовали у князей десятой части их имения в людях и в конях 3**. Калкская битва была еще свежа в памяти рус-{84}ских; болгарские беглецы незадолго перед тем принесли весть о разорении своей земли и страшной силе новых завоевателей. Великий князь рязанский Юрий Игоревич в таких затруднительных обстоятельствах поспешил созвать всех родичей, именно: брата Олега Красного, сына Феодора, и пятерых племянников Ингваревичей: Романа, Ингваря, Глеба, Давида и Олега; пригласил Всеволода Михайловича Пронского и старшего из муромских князей. В первом порыве мужества князья решились защищаться и дали благородный ответ послам: "Когда мы не останемся в живых, то все будет ваше". Из Рязани татарские послы отправились во Владимир с теми же требованиями. Посоветовавшись опять с князьями и боярами и видя, что рязанские силы слишком незначительны для борьбы с монголами, Юрий Игоревич распорядился таким образом: одного из своих племянников, Романа Игоревича, он послал к великому князю владимирскому с просьбою соединиться с ним против общих врагов; а другого, Ингваря Игоревича, с тою же просьбою отправил к Михаилу Всеволодовичу Черниговскому 4***. Затем рязанские князья соединили свои дружины и направились к берегам Воронежа, вероятно, с целью сделать рекогносцировку, в ожидании помощи. В то же время Юрий попытался прибегнуть к переговорам и отправил сына Федора во главе торжественного посольства к Батыю с дарами и с мольбою не воевать Рязанской земли. Все эти распоряжения не имели успеха. Федор погиб в татарском стане: если верить преданию, он отказался исполнить желание Батыя, который хотел видеть его супругу Евпраксию, и был убит по его приказанию 5****. Помощь ни откуда не являлась. {85}

______________

* 2 Вероятнее всего предположение С. М. Соловьева, что это был один из притоков Суры, именно Уза. III. пр. 274.

** 3 "и оттолh послаша послы своя, жену чародhйиу и два мужа съ нею, ко княземъ Рязанскимъ, прося у нихъ десятины во всемъ: во князhхъ, и въ людhхъ, и въ конехъ, десятое въ бhлыхъ, десятое въ вороныхъ, десятое въ бурыхъ, десятое въ рыжихъ, десятое въ пhгихъ". П. С. Р. Л. I. 221. "и въ доспесехъ" прибавлено в Ник. II. 371. Под именем жены чародейки "должно разуметь шаманку, вероятно, вызвавшуюся, идти добровольно в неприятельскую землю", говорит проф. Березин в своих заметках на рассказы мусульманских историков. Ж. М. Н. Пр. 1855 г. Май. Замечательно, что в Сказании о чародейнице не упоминается, а просто говорится: "и посла на Рязань послы бездhны".

*** 4 Кто был отправлен во Владимир летописи не говорят; так как Роман явился после у Коломны с владимирскою дружиною, то, вероятно, это был он. То же самое надобно сказать об Ингваре Игоревиче, который в то же время является в Чернигов.

**** 5 "Киязь Федорь Юрьевнчъ вскоре прiиде къ царю Батыю и моли его утоляя дары, чтобы не воевал Рязанские земли; безбожный же царь Батый, лстивъ бо есть и немилосердъ, прiа дары лестiю и охабись воевати Резанскiе земли, и начаша Князей Резанскихъ потhхою тhшити, и начаша у нихъ просити сестры или дщери на ложе на блудъ. И нhкiй отъ вельможъ Резанскихъ наученъ бhсомъ, и сказа безбожному царю Батыю, яко благовhрный князь Федоръ Юрьевичъ Резанскiй имhетъ у себя Княгиню отъ царска рода, а тhломъ и лhпотою красна бh зhло, безбожный царь Батый лукавъ бо есть и немилостивъ въ невhрiи своемъ, пореваемъ въ похоти плоти своеа, а рече Князю Федору Юрьевичу: даждь ми Князь видhти жены своее красоты. Благовhрный же князь Федоръ Юрьевичъ посмhяся и рhче царю: неполезна бо есть намъ крестьяномъ тебh нечестнвому царю и безбожну водити жены своя на блудъ, аще насъ преодолhешь, что и женами нашими владhти начнеши. Безбожный же царь Батый возярися зhло и горчися, и повhле вскоре убити благовhрнаго князя Федора Юрьевича, а тhло его повелh поврещи зhрем и птицам на растерзанiе, и иных Князей нарочитых побилъ, и единъ отъ пhстунъ князя Федора Юрьевича именемъ Аполоница, зря на блаженное тhло честнаго своего Государя горько плачющися, и видя его никимъ брегома, и взя тhло возлюбленнаго своего Государя, и тайно сохранв его на мало время, и ускори ко благовhрной Княгинh Еупраксiи, каза ей яко нечестивый царь Батый убилъ блаженнаго Князя Федора Юрьевича. Блаженная же Княгиня Еупраксея царевна, стоя въ превысоцемъ храмh своемъ и держа любезное чадо свое Князя Ивана Федоровича постника, услыша таковы смертоносныа глаголы и горести исполнены, и абие ринувся съ превысокаго храма своего на среду земли и з сыномъ своимъ со княземъ Иваномъ, и заразися до смерти".

Князья черниговские и северские отказались придти на том основании, что рязанские не были на Калке, когда их также просили о помощи 6*. Недальновидный Юрий Всеволодович, надеясь в свою очередь одними собственными силами управиться с татарами, не хотел присоединить к рязанцам владимирские и новогородские полки; напрасно епископ и некоторые бояре умоляли его не оставлять в беде соседей. Огорченный потерей единственного сына, предоставленный только собственным средствам, Юрий Игоревич видел невозможность бороться с татарами в открытом поле, и поспешил укрыть рязанские дружины за укреплениями городов 7**. {86}

______________

* 6 Об этом говорит Татищ. III. 648.

** 7 Мы не верим существованию большой битвы, о которой упом. Ник. л. II. 371, и которую сказание описывает с поэтическими подробностями. Другие летописи ничего о ней не говорят, упоминая только, что князья вышли навстречу татарам. Самое описание битвы в сказании очень темно и невероятно; оно изобилует многими поэтическими подробностями, напр.: "и видя Князь Великiй Юрiй Игоревичь убiена брата своего Князя Давида Игоревича и тhхъ князей и сродникъ своихъ, и воскреча въ горести душа своея: братiа моя милая, и дружина ласкова, узорочье и возпитанiе Резансвое, муяайтеся и крhпитеся; братъ нашъ Давыдъ прежде насъ чашу испилъ и мы ли ее непьемъ; удальцы же и резвецы Резанскiа тако бьяшеся крhпко и нещадно яко и земли постонати. Батыевы полки сильные вси смятошася. Князь Великiй Егоргiй Ингоревичь зъ братiею тако мужественно и крhпко бьяшеся, многiе полки сильныа проhзжая храбро бьяшеся, яко всhмъ полкомъ Татарскимъ поднвитися крhпости и мужеству Резанскому господству, и едва одолhша ихъ сильныа полки Татарскiа. И ту убiенъ бысть благовhрный Князь Великiй... и многiя Князи мhстные, и воеводы крhпкiа, и удальцы, и узорочье и воспитанiе Резанское, вси равно умроша и едину чашу смертную пиша, ни единъ отъ нихъ возвратися вспять, вси вкупе мертвiи лежаша". Из летописей известно, что Юрий Игоревич был убит при взятии города Рязани. Рашид Эддин, из мусульманских историков наиболее подробный повествователь Батыева похода, не упоминает о большой битве с рязанскими князьями; по его словам татары прямо подступили к городу Ян (Рязань) и в три дня его взяли. Березин. Ж. М. Н. П. 1855 г. Май. 28 стр. прим. 60. Впрочем, отступление князей, вероятно, не обошлось без сшибок с передовыми татарскими отрядами, которые их преследовали.

Многочисленные татарские отряды разрушительным потоком хлынули на Рязанскую землю. Известно, какого рода следы оставляло после себя движение кочевых орд Средней Азии, когда они выходили из своей обычной апатии. Мы не будем описывать всех ужасов разорения. Довольно сказать, что многие селения и города были совершенно стерты с лица земли. Белгород, Ижеславец, Борисов-Глебов после того уже не встречаются в истории. В XIV в. путешественники, плывя по верхнему течению Дона, на холмистых берегах его видели только развалины и пустынные места там, где стояли красивые города и теснились живописные селения. 16 декабря татары обступили город Рязань и огородили его тыном. Граждане, ободряемые великим князем, в продолжение пяти дней отражали нападения. Они стояли на стенах, не переменяясь и не выпуская из рук оружия; наконец стали изнемогать, между тем как неприятель постоянно действовал свежими силами. На шестой день татары сделали общий приступ; бросали огонь на кровли, громили стены бревнами и, наконец, вломились в город. Последовало обычное избиение жителей. В числе убитых находился Юрий Игоревич. Великая княгиня со своими родственницами и многими боярынями напрасно искала спасения в {87} соборной Борисо-Глебской церкви. Все, что не могло быть разграблено, сделалось жертвою пламени. Покинув разоренную столицу княжества, татары продолжали подвигаться в северо-западном направлении. В сказании следует затем эпизод о Коловрате. Один из рязанских бояр, по имени Евпатий Коловрат, находился в Черниговской земле с князем Ингварем Игоревичем, когда пришла к нему весть о татарском погроме. Он спешит в отечество, видит пепелище родного города и воспламеняется жаждою мести. Собрав 1700 ратников, Евпатий нападает на задние неприятельские отряды, низлагает татарского богатыря Таврула, и, подавленный многолюдством, гибнет со всеми товарищами; Батый и его воины удивляются необыкновенному мужеству рязанского витязя 8*. Летописи Лаврентьевская, Никоновская и Новогородская ни слова не говорят о Евпатии; но мы не можем на этом основании отвергнуть совершенно достоверность рязанского предания, освященного веками, наравне с преданием о зарайском князе Федоре Юрьевиче и его супруге Евпраксии. Событие очевидно невыдуманное; только трудно определить насколько народная гордость участвовала в изобретении поэтических подробностей. Великий князь Владимирский поздно убедился в своей ошибке, и спешил изготовиться к обороне только тогда, когда туча надвинула уже на его собственную область. Неизвестно зачем он выслал навстречу татарам сына Всеволода с владимирскою дружиною, как будто она могла загородить им дорогу. С Всеволодом шел рязанский князь Роман Игоревич, до сих пор почему-то медливший во Владимире; сторожевым отрядом начальствовал знаменитый воевода Еремей Глебович. Под Коломною великокняжеское войско было разбито наголову; Всеволод спасся бегством с остатками дружины; Роман Игоревич и Еремей Глебович остались на месте. Коломна была взята и подверглась обычному разорению. После того Батый оставил рязанские пределы и направил путь к Москве.

______________

* 8 "Татарови же возбояшася видя Еупатiа крhпка исполина, и наводиша на Еупатiа множество саней съ нарядомъ и едва одолhша". Замечателен способ, которым татары одолели Евпатия. Мне случилось слышать предание о каком-то рязанском богатыре-разбойнике, который был убит точно таким же способом, т. е. помощью саней.

Кроме Всеволода Пронского и князя Муромского семеро рязан-{88}ских князей - все потомки Игоря Глебовича - погибли от татарского меча. Это были: великий князь Юрий Игоревич, его сын Федор, внук Иван Постник, брат Олег Красный; племянники: Глеб, Давид и Роман Ингваревичи. Четвертый брат последних Олег попался в руки Батыя и отведен в Орду.

На свободе уцелел только пятый брат Ингварь, который воротился из Чернигова уже после нашествия. На родине его ожидала печальная картина смерти и запустения 9*. Вслед за князем прибыл и епископ Ефросин; он также спасся от гибели, потому что находился где-то в отсутствии (может быть в Муроме). Предстояла трудная задача уничтожить следы монгольских орд. Князь и епископ прежде всего позаботились отдать последний долг погибшим. Собраны были священники и диаконы, уцелевшие от избиения; принялись за погребение мертвых. Столица была очищена от гниющих трупов и опять освящены обгорелые храмы. Города и селения мало-помалу стали наполняться жителями, которые возвращались из лесов. С горьким плачем и стоном начал народ поминать убитых родственников, возобновляя разоренные храмы и хижины. Впрочем, не все Рязанское княжество подверглось опустошению; татары прошли преимущественно по берегам Оки, Прони и Дона. Северная часть княжества осталась нетронутой, благодаря непроницаемой чаще своих лесов; сюда-то спасались обыкновенно жители левого берега Оки. Этой стороны татары коснулись отчасти в 1239 г., когда они завоевали Мордовскую землю, сожгли Муром и разорили города по Клязьме. С особенными почестями преданы были погребению тела убитых князей. Отыскав труп Юрия Игоревича, Ингварь отправился в Пронск, собрал {89} там рассеченные члены Олега Красного, принес их в Рязань и положил обоих дядей в одной гробнице, в соборной церкви Бориса и Глеба; а возле них в другую гробницу положил тела двух братьев Глеба и Давида. Потом он послал людей на Воронеж взять останки Федора Юрьевича и принести в удел покойного ко храму Николая Корсунского. Здесь Федор похоронен был вместе с супругою и сыном; над гробами их поставлено три каменные креста. Вся деятельность Ингваря Ингваревича до конца его княжения исключительно направлена была на возобновление городов и внутреннее устроение княжества 1**0. О военных предприятиях Ингваря и его ближайших преемников в летописях нет и помину. О борьбе с татарами Ингварь, конечно, не помышлял; он безусловно подчинился необходимости и по примеру других князей являлся в Орду с изъявлением покорности 1***1.

______________

* 9 Вот как сказание рисует эту картину: "и вскоре преиде (князь Ингварь) во градъ Резань, видя братiа своя побiенны отъ нечестиваго царя Батыя и снохи своя и сродники своя и множество много мертвыхъ лежаща, и градъ разоренъ, земля пуста, церкви позжены, святыхъ образы ободраны и переколаты, и все узорочье взято Резаиское и Черниговское, к жалошно крнчаша яко труба рати гласъ пущающи, и отъ великаго кричанiя лежаше на земли яко мертвъ, в едва отлiяше его, и носяше по вhтру, едва отдохну душа его въ немъ... градъ и земля Рязанская изменися доброта ея, и отыде слава ея, и небе что въ ней благо вhдати токмо дымъ и земля и пепелъ; в церкви вси погорhша, а сама соборная церковь внутри погорh и почерне, не едннъ бо сiй градъ плhнеиъ бысть, но ини мнози, и не бh во градh пhнiа, ни звона, въ радости мhсто плачь всегда творяще и рыданiи".

** 10 "Благовhрный Великiй Князь Ингварь Ингоревичь, обнови землю Резанскую, и церкви постави, и монастыри согради, и пришелци утеши, и люди многи собра, и бысть радость крестьяномъ, ихъ же избави Богъ рукою своею крhпкою отъ безбожныхъ Татаръ". ibid.

*** 11 П. С. Р. Л. IV. 37. под 1242 г.: Иде Александръ (Невский) къ Батыю царю, "Олегъ Рязанскiй къ Канови иде". Может быть, надобно читать Ингварь, а не Олег, который в то время был пленником в Орде.

В 1252 г. отпущен был из Орды Олег Ингваревич на Рязанское княжение, вероятно, упразднившееся по смерти его брата. Из событий его шестилетнего княжения известно только, что в 1257 г. приехали татарские численники и перечислили всю землю Суздальскую, Рязанскую и Муромскую за исключением духовенства. В следующем году Олег скончался, в среду на страстной неделе чернецом и схимником; летопись заметила при этом, что он был погребен в церкви Св. Спаса 1*2 (следовательно, против обыкновения, не в Борисоглебском соборе).

______________

* 12 П. С. Р. Л. I. 202, 203 V. 187. Ник. III. 34.

Олегу наследовал сын его Роман. Он княжил 12 лет. Деятельность его нам не известна: с ним, как и со многими князьями древней Руси летописи знакомят нас только при известии о кончине. В 1270 г. Роман был в Орде. Хану Менгу-Темиру кто-то донес, что князь произносил хулы на царя и на его веру. Менгу-Темир предал его в руки своих татар. Они стали принуждать Романа к своей вере; но князь смело продол-{90}жал славить христианскую веру и порицать бесерменскую 1*3. 19 июля свирепые татары подвергли его медленной, мучительной смерти 1**4. Летописец сравнивает его конец со страданиями Иакова Персидского и князя Черниговского Михаила.

______________

* 13 Под именем бесерменской веры здесь не должно понимать магометанскую; в то время татары были еще идолопоклонники. Ист. Рус. Цер. Филарета. Период 2-й, прим. 18.

** 14 П. С. Р. Л. V. 197. Ник. III. 53: "Отрhзаша языкъ и заткоша уста его убрусомъ, и начата рhзати его по суставомъ, и метати разно; персты вся обрhзаша, и у ногъ и у рукъ, и устнh и уши, и прочая составы разрhзаша, и яко остася трупъ единъ. Они же отдраша кожу отъ главы его, и на копье взоткнуша".

После Романа осталось три сына Федор, Ярослав и Константин. Первый сел в Рязани, а второй в Пронске. Пронск по смерти Всеволода Михайловича, в 1237 г., при Ингваре, Олеге и Романе был соединен с Рязанью; а теперь снова получил своего удельного князя. Федор Романович княжил до 1294 года. Место его занял второй брат Ярослав, который скончался в 1299 г.1*5, оставив двух сыновей Ивана и Михаила. Великое княжение Рязанское перешло к третьему брату Константину. Племянники его Ярославичи, кажется, немедленно открыли усобицу за уделы; на это намекает одно отрывочное известие летописи 1**6.

______________

* 15 Лавр. 208. Ник. III. 91 и 96.

** 16 П. С. Р. Л. I. 208. под 1300 г. сказано: "Тогоже лhта Рязанскыи князи Ярославичи ... у Переяславля". Внизу замечено, что здесь недостает слова бишася или смиришася, более вероятности на стороне первого, и во всяком случае это признак усобицы.

Между тем прежнее значение Владимира на Клязьме, переходит к Москве; умный и деятельный Даниил Александрович возобновил наступательное движение, начатое его предшественниками в XII веке, на соседнее княжество. Не знаем наверное, какой был повод к войне между ним и Константином; известен только ее исход. Впрочем, можно догадываться, что яблоком раздора послужила Коломна. Прежние владимирские князья постоянно стремились отрезать этот город от Рязанской области; московские имели еще более причин желать Коломны: она запирала устье Москвы и была необходима для округления их волости. Осенью 1301 года Даниил пришел с войском в рязанские пределы. Константин Ярославич, имея вспомогательные татарские отряды, {91} дал ему битву возле Переяславля Рязанского; проиграл ее и был взят в плен какою-то хитростью. Летопись говорит при этом об измене некоторых рязанских бояр 1*7; они-то, вероятно, и помогли Даниилу устроить западню для Константина. Последний был отведен в Москву; впрочем, содержался здесь в чести все время пока был жив Даниил, который хотел укрепиться с ним крестным целованием и отпустил его. Но в 1303 г. московский князь скончался, и наследник его Георгий, спустя два года: велел умертвить пленника. Какая была цель подобного злодейства, трудно сказать. Требовал ли Георгий слишком больших уступок и получил отказ? Или он хотел завладеть всем княжеством убитого? Но Рязань в то время не оставалась без князей. Поступок объясняется отчасти личным характером Георгия, который был слишком неразборчив на средства и приобрел черную известность в русской истории. Злодейство, по-видимому, оказалось бесполезным, и московский князь ограничился тем, что удержал за собою Коломну.

______________

* 17 Лавр. 209. Ник. III. 98. Касательно того, что в битве под Переяславлем нельзя видеть победы русских над татарами, см. Ист. Солов. III. прим. 354.

Между тем на рязанском столе княжил сын Константина Василий. В 1308 г. он был убит в Орде. Неизвестно, чем Василий навлек на себя ханский гнев; этому гневу подверглись и все рязанцы, потому что в том же году татары воевали их область. Очень может быть, что в гибели Василия участвовали происки его двоюродных братьев пронских князей. По крайней мере, после его смерти на рязанском столе встречаем одного из них, именно Ивана Ярославича. Об Иване Ярославиче мы знаем также мало, как о его предшественниках. В 1320 г. Георгий Московский предпринял против него поход, окончившийся миром, а, семь лет спустя, Иван Ярославич умерщвлен в Орде по повелению Узбека. Ему наследовал сын Иван, прозванием Коротополый.

В 1333 г. Иван Данилович Калита вместе с низовскими полками берет с собою в поход против новгородцев и рязанские; следовательно, упомянутый мир в 1320 г. состоялся не на равных правах, и рязанские князья должны были признать себя подручниками московских. В 1340 г. хан Узбек послал на смоленского {92} князя татарскую рать под начальством Тавлубия. Последнего сопровождал из Орды Иван Коротопол, который должен был присоединить к татарам рязанскую дружину. Дорогою он встретил двоюродного брата Александра Михайловича Пронского, который отправлялся с выходом в Орду. Коротопол схватил его, ограбил, привел пленником в Переяславль Рязанский, и там приказал убить 1*8. Преступление очень правдоподобно объясняется тем, что старшие или сильнейшие князья в каждом княжестве, в видах усиления своего насчет младших слабейших, хотели одни знать Орду, т. е. собирать дань и отвозить ее к хану 1**9. Убийство в свою очередь вызывало кровавую месть. Сын Александра Ярослав выхлопотал себе у хана ярлык на Рязанское княжение и пришел на Коротопола с татарским войском в сопровождении ханского посла Киндяка в 1342 г. Коротопол затворился в Переяславле и целый день отбивался от неприятелей; а в ночь бежал из города, оставив его на жертву татарскому грабежу. Ярослав остался княжить в Переяславле 2***0. В следующем году Коротопол был убит, неизвестно где и кем; "имъ же бо судомъ судилъ осудися, и ею же мhрою мhри возмhрися ему", прибавляет летописец. Несколько месяцев спустя умер и его племянник Ярослав. В летописи он именуется князем Пронским; а брат его Иван Александрович, скончавшийся в 1350 г., назван великим князем рязанским 2****1. От этого Ивана Александровича пошли все последующие рязанские князья; между тем как Ярослав Александрович был родоначальником пронской ветви. В 1353 г. летописи в первый раз упоминают имя знаменитого Олега Ивановича Рязанского. Но прежде, нежели перейдем к его княжению, попытаемся бросить взгляд на другие события и перемены, которые произошли в Рязанской области после 1237 года.

______________

* 18 П. С. Р.Л. III.

** 19 Ист. Солов. III. 293.

*** 20 Ник. III. 178. 180. В летописи сказано: "А князь Ярославъ Пронскiй сяде во граде Ростиславлh Рязанскомъ". Мы думаем что надобно читать "Переяславлh".

**** 21 Ibid. 193.

Во-первых, пределы княжества, несмотря на тяжкое иго, значительно расширились после той эпохи, в которую мы их оставили. {93} Это растяжение границ совершалось, конечно, в тех направлениях, в которых оно встречало наименее препятствий, именно, в юго-восточном и северо-западном. На юго-востоке граница княжества далеко перешагнула за реку Воронеж и углубилась в степи. В конце XIII и начале XIV вв. она определялась русскими поселениями, разбросанными по левому берегу Дона с одной стороны и по правому Хопра и Великой Вороны с другой; по крайней мере, мы знаем, что эти реки отделяли Рязанскую епархию от Сарайской. Последняя была учреждена во второй половине XIII в. в Сарае для русских и татарских христиан 2*2, на всем пространстве южной России между Волгою и Днепром. До нас дошла целая история спора, который возник между рязанскими и сарайскими епископами вследствие того, что последние старались распространить свою власть на места, лежавшие по правому берегу Вороны и Хопра. Митрополиты Максим, Петр и Феогност - при последнем это дело рассматривалось на соборе в Костроме,обыкновенно решали его в пользу рязанских епископов, прямо называя упомянутые реки рязанским пределом. Притязания сарайских епископов, однако, не прекращались до времен митрополита Алексея, который около 1360 г. своею грамотою окончательно утвердил спорные места за Рязанскою епархиею 2**3. Вся эта часть степей по левую сторону Дона на восток от Воронежа до берегов Хопра и Вороны известна была в те времена под общим названием Червленого Яра 2***4, и представляла обширное поле для русской {94} колонизации, когда исчезло в этих местах господство половецких орд. Татары, заступившие их место, не кочевали здесь такими густыми массами, как половцы, и, вероятно, по воле самих ханов, не препятствовали распространению на юге русских поселений. Эти поселения, расположенные по течению главных рек, явились здесь еще в XIII в., о чем свидетельствуют грамоты митрополитов Максима и Петра, на которые ссылается Феогност. Последний в своей грамоте, писанной между 1334 и 1353 гг. упоминает о городах по реке Вороне. Частые набеги ордынских хищников заставили русских князей прибегнуть к содержанию в степи караулов, которые могли бы вовремя извещать об опасности. Начало таких караулов относится ко второй половине XIV в.; они упоминаются в первый раз в грамоте митр. Алексея (около {95} 1360 г.); у Феогноста о них еще не говорится ни слова. В начале это были не более, как скрытые притоны разъезжих сторожей и станичников, имевших обязанности наблюдать за движениями татар2****5; а в последующие века из них развилась целая и довольно сложная система пограничной стражи. В эпоху Димитрия Донского наряду с рязанскими встречаются в степях уже караулы московские. Но Рязанское княжество более, нежели какое-либо другое, нуждалось в подобных мерах предосторожности; на него падали обыкновенно первые удары кочевников. Летописи по-прежнему вспоминают об их набегах на рязанские украйны; разница только в имени разбойников; вместо половцев читаем татары.

______________

* 22 Ист. Рус. Цер. Митр. Платона. I. 139.

** 23 Грамоты митрополитов Максима и Петра до нас не дошли; но содержание их известно из грамот на Червленый Яр Феогноста и Алексея. Ак. Ист. I. №№ 1 и 3. Кроме того сохранился список с отказной грамоты сарайского епископа Софония, которую он дал на Костромском соборе: "И се азъ Епископъ Сарайскiй Софонiй пишу сiю граммату предъ господиномъ моимъ Преосвященнымъ Феогностомъ Митрополитомъ всея Россiи и предъ братьею своею Епископы Антонiемъ Ростовскимъ и Данiиломъ Суздальскимъ, отселh потомъ не вступатися въ предhлhхъ Рязанской на Великую Ворону, а оже вступлюся, осужденъ буду кононы. Того дhла есьмь сiю граммату далъ на утвержденiе". Историч. обозр. Ряз. Иерар. Т. Воздвиженского. 25 стр.

*** 24 Мы еще имеем довольно средств объяснить это загадочное название, хотя оно уже утратилось из народной памяти. Вот места источников, в которых упоминается о Червленом Яре.

1. Об нем говорят грамоты Феогноста и Алексея. Первая начинается словами: "Благословенiе Феогноста Митрополита всея Руси къ дhтемъ моимъ, къ баскакомъ и къ сотникомъ, и къ игуменомъ и къ попомъ, и ко всhмъ христiаномъ Червленого Яру и ко всhмъ городомъ, по Великую Ворону". Вторая: "Благословенiе Алексhя Митрополита всея Руси, ко всhмъ хрестiаномъ, обрhтающимся въ передhлh Червленого Яру и по карауломъ возлh Хопоръ до Дону, попомъ и дiакономъ, и къ баскакомъ, и къ сотникомъ, и къ бояромъ.

2. Ник. II. 105, под 1148 г.: "Князь Глhбъ Юрьевичь иде къ Резани и бывъ во градhхъ Червленнаго Яру и на Велицhй Воронh и паки возвратися къ Черниговскимъ княземъ на помощь".

3. Ibid. IV. 161. В известном хождении Пимена митрополита говорится: "Тож минухомъ (после Тихой Сосны) и Червленый Яръ рhку и Бhтюкъ рhку и Похор (Хопер) рhку".

4. Ibid. 298: "Тогожъ лhта (1400) въ предhлехъ Червленого Яру и въ короулехъ возлh Хопоръ у Дону, князь великiй Олегъ Ивановичь съ Пронскими князи и съ Муромскимъ и съ Козельскимъ избиша множество Татаръ".

5. В Рязан. Дост. сохранился отрывок "из сказки Козловского попа": "Червленый де Яръ усть Воронежh рhки верстъ съ тридцать на низъ, а жильцы когда на томъ бывались, того онъ невhдаетъ... А другой де Червленый Яръ на рhкh на Хопрh усть рhки Савалы, а впала Савала ниже Вороны отъ Воронежскаго устья верстъ со ста".

Из всего этого мы заключаем, что Червленый Яр в тесном смысле назывались: во-первых, река, впадающая в Дон между Тихою Сосною и Битюгом; во-вторых, часть берега при устье Савалы, которая впадает в Хопер с правой стороны пониже реки Вороны. Потом это название распространилось на земли лежащие между тем и другим Червленым Яром; а в XIV ст. под ним разумелось все степное пространство, заключенное между реками Воронежем, Доном, Хопром и Великой Вороной.

**** 25 О Стар. и ст. службе на Пол. Укр. Моск. Гос. Беляева. Чт. О. И. и Д. № I. стр. 6.

На западной стороне обстоятельства в то время были благоприятны для рязанских князей; здесь представлялся им удобный случай приобрести новые волости и распространить свое влияние на соседей. Нашествие Батыя особенно сокрушительным образом подействовало на княжества Киевское и Черниговское; с тех пор они все более и более увлекались под влияние соседей. После мученической смерти Михаила Всеволодовича в 1246 г. Чернигово-Северские волости разделились между его четырьмя сыновьями на княжества Брянское, Новосильское, Карачевское и Тарусское, которые в свою очередь раздробились на мелкие уделы. Рязанские князья не преминули воспользоваться ослаблением соседей, так что в начале XIV в. их пограничная линия на западе шла от верховьев Мечи и Зуши к среднему течению Упы, потом к устью Протвы и далее вверх по этой реке. По крайней мере, в договорной грамоте Олега Ивановича с Дмитрием Донским (1381 г.) города Лужа, Верея и Боровск называются местами прежде бывшими рязанскими. Но присоединение степных пространств на юге и лесных бедно населенных на западе не могло заменить потерю лучших волостей на северо-западе. Сокращение пределов с этой стороны началось со времени неудачной войны Константина Романовича с Даниилом Александровичем Московским. Сын Даниила Георгий навсегда утвердил за Москвою Коломну со всеми ее волостями. Иван Калита, судя по его духовному завещанию, присоединил к Москве прежние черниговские волости по реке Ло-{96}пасне; хотя рязанцам в 1353 г. нечаянным нападением удалось опять завладеть Лопасною, но не надолго. Духовное завещание Ивана Ивановича, 1356 г. показывает, что московские приобретения увеличились еще Каширою, Боровском и другими местами которые также в XIII в. были отторгнуты рязанцами от Северских княжеств. На севере и востоке рязанские пределы по-прежнему терялись в лесах мери, мещеры и мордвы.

Что касается до Муромского княжества, то оно после татарского погрома становится еще слабее, чем прежде, и едва обнаруживает признаки жизни в истории. Мы оставили Муром в 30-х годах XIII ст., когда там княжил Юрий Давыдович, который, вероятно, погиб при нашествии Батыя. Ему наследовал сын Ярослав, о котором мы знаем потому только, что в 1248 г. его дочь вышла за Бориса Васильковича Ростовского 2*6. Под 1281 и 1288 г. летопись упоминает о разорении Муромской земли татарами. В половине XIV века находим в Муроме двух братьев Василия и Юрия Ярославичей. Василий умер в 1344 г. и положен был в муромской церкви Бориса и Глеба. Юрий наследовал ему и ознаменовал свое княжение тем, что обновил город Муром, запустевший, по словам летописца, издавна, со времен первых князей, вероятно, после татарского разорения. В 1351 г. князь первый поставил в городе свой двор: примеру его последовали бояре; за ними начали строиться купцы и черные люди. Обновили и святые храмы, украсивши их иконами и книгами. Но Юрий недолго пользовался плодами своих трудов. Этот глухой край в то время также страдал усобицами, как и другие княжества. Род Муромских князей, очень мало нам известный, был, по-видимому, довольно многочислен. В 1353 г. является в истории какой-то Федор Глебович, очевидно, родственник Юрия Ярославича. Он собирает большое войско, выгоняет Юрия из Мурома, и сам садится на его место. Неизвестно почему, муромцы были ему рады, и многие граждане отправились вместе с ним в Орду хлопотать за него у хана. Через неделю после отъезда Федора Юрий воротился в Муром, собрал остальных граждан, и пошел в Орду судиться с Федором. Долго судили их ордынские вельможи, и, наконец, утвердили Муромское княжество за последним. Юрий был выдан своему сопернику, подвергся тяжкому {97} заключению и умер в великой нужде 2**7. Затем мы решительно ничего не знаем о внутренних событиях в Муроме.

______________

* 26 Лавр. 201. Ник. III. 73, 87.

** 27 Ник. III. 182, 194, 205.

Между тем как оба княжества, Муромское и Рязанское, все более и более забывали о своем прежнем родстве, в иерархическом отношении они продолжали составлять одно целое.

Мы говорили о том, что в конце XII в. Рязань отделилась от Черниговской епархии и получила собственного епископа в лице Арсения (1198-1212 г.). Потом упоминали о Ефросине Святогорце (1224-1238). Затем положительное историческое свидетельство о рязанском епископе находим не ранее 1284 г. Из приписи к известному рязанскому списку Кормчей книги мы видим, что около того времени митрополит Максим поставил на Рязань епископа Иосифа 2*8. В промежуток от Ефросина до Иосифа Рязанская кафедра оставалась иногда без своих собственных святителей, на что указывают слова приписи: "непрезрh Богъ въ державh, нашей церковь вдовствующь". Причина того заключалась в смутном времени, наступившем после татарского нашествия. Позднее Иосифа упоминаются следующие епископы в Рязани 2**9: Василий I-й, скончавшийся в 1295 г.; Григорий, который в 1325 г. присут-{98}вовал на погребении московского князя Юрия Даниловича; Кирилл, которому митрополит Феогност дал грамоту на спорные места по Великой Вороне; Георгий,- ему Александр Михайлович Пронский в 1340 г. дал село Остромино, и Василий II. Последний, по словам летописи, в 1355 г. был поставлен митрополитом Алексием "в Рязань и Муром"; для него Алексий писал грамоту на Червленый Яр о спорных местах; он же упоминается в грамоте рязанского князя Олега Ивановича, данной Ольгову монастырю.

______________

* 28 Вот слова этой приписи: "Во дни Благовhрнаго Христолюбца Князя Ярослава и брата его Федора Резанскихъ Князей и Великой Княгини матери ихъ Анастасiи, благодать Iис. Хрис. Гос. Спаса нашего, посhтивши Святую церковь Рязанскую и въ совокупленiе сбирающись единогласiемъ и духомь мирнымъ, вhровавше благодати Христовh и Св. Духу Благовhрная Княгиня рече: да ти дастъ Богъ, Отче, за трудъ небесный покой, непрезрh Богъ въ Державh нашей церковь вдовствующь, сирhчь, безъ Епископа, и безъ ученья Святыхъ отецъ. Благодаримъ о семъ Бога и Преосвященнаго Максима Митрополита, исполняя бо желанiе Богомъ избранному пастырю и учителю словеснаго стада Православныя вhры нашея, отцу нашему по духу, Священному Епископу Iосифу Богоспасеннhй области Рязанстей; о семъ благодаритъ господство наше преподобство твое Iосифа, еже Христh прiявъ писанiе се отъ великаго Владычества преславнаго града Кiева отъ него же отрасль ты быхомъ; азъ же Епископъ Iосифъ Рязанскiй, испросивъ отъ Митрополита Протофронето, препасахъ на увhдhние разуму и на просвhщенiе вhрнымъ и послушающимъ и за свято-почившихъ Князь Рязанскихъ и преосвященныхъ Епископъ". Обоз. Кормч. Кн. Б. Розенкампфа. с. 61.

** 29 Лавр. 208. Ник. III. 93, 206. П. С. Р. Л. III. 73. Ак. Ист. I. №№ 1, 2, 3.

Василий II по нашему мнению, был тот самый святой епископ, о котором рассказывается в житии муромских чудотворцев Константина и чад его. Василия Святого обыкновенно отождествляют с Василием I, не представляя на это почти никаких доказательств 3*0. Содержание жития, напротив, довольно ясно говорит в пользу Василия II 3**1. Из него мы заключаем: во-первых, {99} св. Епископ был современник Георгия Ярославича, обновившего Муром, и Олега (Ивановича) Рязанского, а во-вторых, епископское местопребывание, колебавшееся дотоле между Рязанью и Муромом, с явным перевесом на стороне первой, потому что в ней именно встречаются предыдущие святители в 50-х годах XIV столетия окончательно утверждается в Рязани. Судя по времени, очень может быть, что это событие имело связь с упомянутыми смутами в Муроме.

______________

* 30 Напр. Ист. Рус. Цер. Фил. I. 132. Ряз. Иерар. Воздвиж. 15.

** 31 Пролог месяца мая 21 дня. Вот его содержание: Спустя много лет по преставлении Благ. Князя Константина и чад его, и по запустении города Мурома от неверных людей, и спустя много лет после Благоверного князя Петра, прибыл из Киева в Муром Благоверный князь Георгий Ярославич... Сей князь обновил церковь Благовещенья Пресв. Богородицы и второй храм страстотерпцев Бориса и Глеба, и поставил у церкви их по-прежнему Епископа, именем Василия, мужа праведного и благочестивого. Народ муромский по одному подозрению на житие Святителя, неприличное сану его, был причиною перенесения престола епископа из Мурома в Рязань. Тщетно праведник доказывал свою невинность; ослепленные не слушали его и хотели даже умертвить. Св. Василий воззвал: Отцы и братие! Дадите мне малое время до утрия до третьего часа дне! Кротость пастыря и произнесенные им слова на время успокоили волнение в народе, он разошелся по домам. Благочестивый епископ молился со слезами во всю ночь во храме страстотерпцев; с наступлением дня, совершив литургию, пошел в церковь Благовещенья и там пред образом Пресв. Богородицы, принесенном некогда из Киева благоверн. князем Константином, отпел молебен. Возложив надежду спасения своего на заступницу небесную, Василий взял чудотворную икону и с ней пошел из церкви и епископии своей до реки Оки. Проваждаху его вельможи града и весь народ хотяше ему дати судно ко плаванию. Святой же стоя с образом Богородичным на брезе, снял с себя мантию и простре ю на воду, и поступи на ню, нося образ Пресв. Богородицы, и абие несен бысть духом бурным противу быстрины речной, отнюду же река течет. Видевшие же сие чудо муромскии граждане начаху вопити: о Святый Владыко Василий! Прости нас грешных рабов своих. И абие Святый Василий епископ взятся из очию муромского народа... и того же дня в девятый час прннесен бысть на место, еже ныне зовомо старая Рязань. Ту бо тогда пребываху князи разанскии. Великий же князь Рязанский, именем Олег, срете его со кресты и со всем освященным собором и прият святого епископа Васнлия, радуясь со всеми православными христианми и тако пребысть Муромская епископия в Рязани. Нарицается же и до днесь Борисоглебское одержание ради града Мурома святому князю Глебу. По сем же паки Муром от Рязанских епископов благословляется: сами же к тому епископи в Муром на житие невозвращахуся" н т. д. (Из Ряз. Дост.).

Успехи христианской проповеди в рязанских пределах замедлились в первое время после татарского нашествия. Хотя татары, как известно, не воздвигали гонения на православную веру; но близкое соседство с ними и частые грабежи, конечно, мешали материальному благосостоянию жителей и развитию христианской цивилизации. Тем не менее, святая вера продолжала постоянно приобретать новых поклонников. Грамоты митрополитов на Червленный Яр указывают на присутствие оседлого христианского населения в местах между Доном и Хопром. Остатки половцев, теснимые татарами, искали убежища в юго-восточных пределах Руси, и, сближаясь с русскими, мало-помалу обращались к христианству. Многие потомки половецких ханов и вельмож вступили в службу к рязанским князьям, и сделались родоначальниками некоторых дворянских фамилий таковы, например, Кобяковы. В Рязань приходят также выходцы из Орды, и принимают св. крещение.

К первой половине XIV в. относится начало христианских князей в Мещере. Князья Ширинские подняли брань на царя Большой Орды, и в 1298 г. ушли из нее кочевать на Волгу. Один из них Бахмет Усейнов сын пришел в Мещеру, {100} взял ее войною и остался здесь княжить. В Мещере родился у него сын Беклемиш, который впоследствии принял крещение и назвался Михаил. Он поставил в Андрееве Городке храм Преображения и крестил с собою многих людей. У него был сын Федор, а у Федора Юрий, который в 1380 г. пришел с полком своим на помощь к великому князю Димитрию против Мамая, отличился и пал в битве на Куликовом поле 3*2. Таким образом, в Мещерских землях по Цне и Мокше в начале XIV ст. образуется новое удельное княжество и в то же время полагаются основы для будущих успехов христианского учения и гражданственности. Андреев Городок, конечно, не был единственным городом в этих местах; уже мы встретили здесь прежде Кадом, а несколько позднее находим еще Темников и Елатом. Кроме Бахметева рода в Мещере продолжали существовать и туземные князья. Последние также начинают в XIV в. принимать христианство, на что намекает загадочный Александр Укович, который встречается в договорных грамотах Димитрия Донского и его преемников с Рязанскими князьями; первая половина его имени обнаруживает христианина, а вторая указывает на отца язычника. Судя по тому, что Александр Укович в грамотах сопоставляется рязанскому князю Ивану Ярославичу, можно отнести его к первой половине XIV в. Мещерские князья, конечно, были слишком слабы для того, чтобы пользоваться самостоятельностью и не подпасть влиянию русских соседей, преимущественно рязанцев; но со второй половины этого века здесь начинает преобладать господство Москвы.

______________

* 32 Родосл. Кн. Долгор. II. стр. 15, 23.

Если обратиться к внутреннему состоянию Рязанского княжества в первый век монгольского владычества, то и в этом отношении мы не можем представить утешительной картины. Княжество, насколько позволяют судить источники, плохо оправлялось от татарского погрома. Главною причиною того было невыгодное географическое положение. Над Рязанскою землею более, нежели над какою-либо другою частью России, тяготело варварское иго. Какая могла быть безопасность в стране, не имеющей естественных границ и совершенно открытой с юго-востока, в соседстве с варварами, которые не пропускали ни одного удобного случая по-{101}грабить русские города и селения? А при отсутствии безопасности могло ли население, в особенности сельское, много заботиться об улучшении своего хозяйства? Завидев густое облако пыли или отдаленное зарево пожара, народ спешил собирать свои семейства и стада; захватывал то, что можно было унести с собою, и, если, успевал, спасался в соседние леса; бедные хижины оставались на жертву огню, а не убранная жатва исчезала под копытами татарских коней. Жители поэтому искали более безопасных мест для поселения, и целыми толпами уходили далее на север, особенно в московские владения, сравнительно наслаждавшиеся гораздо большим спокойствием. Хотя митрополичьи грамоты упоминают о городах по Хопру и Великой Вороне; но источники нигде не называют их по имени, и трудно себе представить, что это были за города и как велико было население той стороны, когда места, гораздо ближайшие к центру Рязанского княжества, напр., берега верхнего Дона, в конце XIV в. все еще представляли развалины и запустение; в самой средине княжества до второй половины XIV в. не встречаем новых городов. Варварский элемент в составе, населения с XIII в. еще более усилился новыми толпами половцев и татар. При таких обстоятельствах, разумеется, нельзя ожидать, чтобы смягчилась та суровость нравов, о которой мы говорили. Летописи изображают нам рязанцев XIV в. людьми свирепыми, гордыми, в то же время коварными и робкими. Несмотря на явное пристрастие, в этом изображении есть значительная доля правды; только в трусости рязанцев упрекать нет основания, и поражения, которые они терпели иногда от москвитян, скорее можно объяснять излишнею отвагою и плохим состоянием военного искусства, нежели робостью.

Внешняя политика рязанских князей определялась географическим положением княжества. На первом плане, стояли отношения к завоевателям. Близость Орды, полустепной характер природы на юг от Оки и Прони, разъединение и слабость сил отнимали всякую надежду на возвращение независимости. Действительно летописи ни разу не говорят о том, чтобы в этой стороне когда-либо обнаружилась попытка к борьбе за свободу Русской земли. В безусловной покорности рязанские князья видели единственное средство удержать за собою свои волости и спасти их от новых разорений. Нет сомнения, что они усердно исполняли все ханские требования; часто ездили в Орду с выходом и богатыми подарками {102} и водили свои дружины на помощь татарским войскам. Покорность хану, однако, не мешала им, как увидим после, оружием расправляться с толпами кочевников, которые самовольно приходили грабить их волости. Подобные шайки из грабителей нередко обращались в союзников и вступали в службу князей, также без ханского позволения; татары, например, вместе с рязанцами были разбиты под Переяславлем в 1301 г.; а между тем незаметно, чтобы это обстоятельство произвело неудовольствие в Орде. С начала XIV в. явилась новая и едва ли не самая важная причина, заставлявшая рязанских князей заискивать благоволения ханов;- это была опасность, которая начинала грозить их самостоятельности со стороны Москвы. Уже при первом столкновении рязанцев с москвитянами обнаружилось все материальное и нравственное превосходство собирателей Русской земли над своими соперниками. На этот раз рязанцы спаслись, может быть, покровительством Орды и отделались потерею Коломны. Московские великие князья после того идут к своей цели более медленными, но зато верными шагами: отнимая волости у рязанских, они в то же время искусно ведут с ними борьбу в самой Орде, и, приобретая благосклонность ханов, лишают их самой могущественной опоры. Едва ли, например, не происки Калиты были причиною того, что Иван Ярославич лишился головы по приказанию Узбека. Сыновья Калиты в этом отношении подражали отцу, и близорукая политика Орды не препятствовала усилению Москвы насчет тех или других соседей. Успехам москвитян много содействовало внутреннее разъединение рязанцев и княжеские усобицы, обычное явление древней Руси. С конца XIII в. Рязанские земли опять распадаются на два главные удела: собственно рязанский и пронский; вражда не раз возобновлявшаяся между их князьями, сделалась наследственною в потомстве двух сыновей Александра Михайловича, Ивана и Ярослава. Кроме споров за волости причиною неприязни было стремление пронских князей обособиться и стать в равные отношения к старшей линии. Слишком слабые для того, чтобы бороться собственными средствами, они нашли могущественных союзников в московских князьях, которые пользовались случаем утвердить свое влияние на дела соседнего княжества и постепенно приготовить его падение.

После ордынских и московских отношений, которые стояли на первом плане, рязанские князья не упускали из виду также своих западных и восточных соседей. В XIII в. они воспользова-{103}лись раздроблением Северского княжества, и с успехом старались подчинить своему влиянию потомков Михаила Черниговского. Но в XIV ст. это влияние встретило себе опасное соперничество кроме москвитян еще со стороны литовских князей, которые в то время начали собирание юго-западной Руси. На востоке рязанцы без сомнения не упускали случая подчинить себе мещерских и мордовских владетелей; но и здесь в XIV в. они встретили тех же торжествующих соперников москвитян.

Трудно представить характеристику самой личности рязанских князей во второй половине XII в. и в первой XIV; они появляются в истории всегда мимоходом, большею частью по поводу своей кончины, а некоторые известны только по имени, так что не оставляют после себя никакого определенного образа. Только два лица несколько выделяются из ряда 12 или 13 князей: с одной стороны останавливает наше внимание Роман Ольгович, окруженный ореолом христианского мученика; а с другой, как противоположное явление, мрачная тень Коротопола. Конечно, убиение родственников свидетельствует о жестоком характере князей и загрубелых рязанских нравах; надобно вспомнить, однако, что подобные примеры встречались в те времена не в одной Рязани, и не производили, по-видимому, особенно сильного впечатления на народ. (Напр. борьба Москвы с Тверью).

Обыкновенно перенесение столицы из Рязани в Переяславль приписывают Олегу Ивановичу; мы думаем, что оно относится ко времени его предшественников. После татарского нашествия летописи почти совсем не упоминают о городе Рязани, между тем как около Переяславля сосредоточиваются все главные события княжества. В 1300 г. у Переяславля, неизвестно зачем, сходились Ярославичи; в следующем году под его стенами был разбит Константин Даниилом Московским; здесь Коротопол убил Александра Михайловича Пронского; сюда пришел Ярослав Александрович с татарами и выгнал Коротопола. Очень вероятно, что князья уже с XIII в. стали предпочитать Рязани более надежные укрепления Переяславля. Притом же первый город был несколько удален от центра рязанских владений и выдавался на восток, в глухую Мещерскую сторону; а второй занимал почти серединное положение, и был гораздо ближе к Москве, откуда теперь грозила постоянная опасность; следовательно, в стратегическом отношении это был лучший пункт в целом княжестве. {104}

----

ГЛАВА V.

Олег Иванович.

1350-1402.

Нападение на Лопасну. Бедствия в Рязани. Борьба Олега с князьями Московским и Пронским. Союз с Димитрием. Татарские погромы. Эпоха Куликовой битвы. Обвинения в измене. Предполагаемое участие Олега в событиях 1380 года. Договор с Димитрием. Тохтамыш. Последняя война с Москвою. Вечный мир. Татарские отношения. Борьба с Витовтом. Подручники Рязани. Личность Олега. Внутренняя деятельность и политические стремления. Олеговы бояре. Ефросиния.

Не старше 12 или 15 лет остался Олег - в крещении Иаков - после смерти своего отца Ивана Александровича. Мы не можем указать на обстоятельства, которые сопровождали юные годы Олега, и потому не знаем, под влиянием каких впечатлений сложился этот замечательный характер. Все княжение его отца летописи проходят совершенным молчанием, которое заставляет предполагать отсутствие важных событий внешних; видим только, что Иван Александрович упрочил великокняжеский рязанский стол за своим сыном, а пронский удел предоставил племяннику Владимиру Димитриевичу.

По всему заметно, что умные и преданные советники окружали Олега, когда он сел на отцовском столе. Они сумели поддержать внутреннюю тишину, и довольно искусно воспользовались обстоятельствами для того, чтобы возвратить часть потерянных волостей. Черная смерть, опустошавшая в то время северную Россию, кончина Симеона Гордого, и отсутствие московско-суздальских князей, споривших в Орде о великом княжении - все это благоприятствовало предприятию рязанцев. В Петровки 1353 года они {105} захватили внезапным нападением город Лопасну. Лопасненский наместник Михаил Александрович попался в их руки, и перенес жестокое заключение, пока не был выкуплен из плена. Олег в этом деле или не принимал личного участия или действовал под влиянием других; летописец замечает о нем только следующее: "Князь же их Олег Иванович тогда еще был млад" 1*. Миролюбивый Иван Иванович Московский, воротившись из Орды, не захотел начинать войны за Лопасну, и оставил в покое рязанцев. Надобно отдать при этом справедливость молодому князю и его советникам; они не употребили во зло уступчивости соседа, и новыми попытками не вызывали его на решительную борьбу.

______________

* 1 Ник. III. 203. Следовательно, нет основания повторять слова знаменитого историографа, что, "преждевременно зрелый в пороках жестокого сердца, Олег действовал как будущий достойный союзник Мамаев" и пр. IV. 173. Летопись не упоминает о том, чтобы он жег, грабил Лопасну и мучил телесно ее наместника.

Рязанское княжество заметно стало оправляться после бедствий, причиненных внутренними усобицами и внешними врагами; оно освободилось от влияния Москвы, тяготевшего над ним с начала XIII века до смерти Симеона Гордого, и не потеряло на севере ни одной деревни во все княжение его брата 2*. В отношениях двух княжеств видно уже некоторое равенство. Так в 1355 г. во время московских смут, по поводу насильственной смерти тысяцкого, двое больших бояр с семействами отъехали из Москвы в Рязань. Впрочем, через два года Ивану опять удалось перезвать их к себе 3**.

______________

* 2 Следующие слова в духовной Ивана Ивановича (С. Г. Г. и Д. I. № 26): "А что ся мнh достали мhста Рязаньская на сей сторонh Оки и съ тыхъ мhстъ далъ есмь Князю Володимеру въ Лопастны мhста, новый городокъ на усть Поротли, а иная мhста Рязаньская отъмhньная сыну моему Князю Димитрiю и Князю Ивану, подhлятся на полы безъ обиды" едва ли указывают на то, что эти места были отняты Иваном II у рязанцев; они могли достаться ему по наследству.

** 3 Ник. III. 208 и 210.

Бедствия разного рода не замедлили помрачить счастливое начало Олегова правления. В 1352 г. губительное дыхание Черной смерти, распространявшееся с запада на восток, менее других русских областей отозвалось на рязанской украйне: имя Рязани не упомянуто летописцами в числе опустошенных городов; напротив, {106} князь Всеволод Александрович Холмский отослал свою княгиню в Рязань для предохранения от язвы 4*. Но в 1364 язва появилась снова, и на этот раз приняла обратное направление - с востока; из Бездежа она была занесена в Нижний Новгород, а оттуда пошла на Рязань, Коломну, Москву и т. д. В 1358 г. пришел в Рязанскую землю татарский царевич Мамат-Хожа, и послал в Москву предложение утвердить прочные границы между княжествами Московским и Рязанским; но Иван II не пустил его в свою отчину, заподозрив в пристрастии к Олегу; царевич возвратился в Орду и был казнен по ханскому повелению: тем не менее, для рязанцев дорого обошлось это посещение 5**. В 1365 г. ордынский князь Тагай, который незадолго перед тем утвердился в Мордовской стране (в Наровчате), нечаянно напал на Переяславль Рязанский с татарами и мордвою; взял город, сжег его и разграбил ближние волости. Обремененные добычей и большим числом пленников, неприятели медленно возвращались назад. А между тем Олег Иванович не терял времени; он успел собрать дружину, призвать на помощь Владимира Пронского и Тита Козельского, и погнался за Тагаем. Рязанцы настигли татар под Шишевским лесом, и после жаркой битвы одержали над ними победу. Тагай, до того времени гордый своим могуществом, спасся бегством с немногими людьми 6***.

______________

* 4 Ник. III. 198. без означения причины; в Ряз. Дост. прибавлено: "отъ мору".

** 5 Ник. III. 210. Татищ. IV. 185.

*** 6 Ник. IV. II.

Миновало шесть лет, не отмеченных никаким событием. Последующая история, однако, заставляет догадываться, что согласие Олега Ивановича с Владимиром Пронским после нашествия Тагая было нарушено, и опять возобновилась борьба рязанских князей с пронскими. В связи с этою борьбою снова началось наступательное движение Москвы на Рязань, приостановленное на время миролюбивым характером Ивана Ивановича, спором за великокняжеское достоинство после его смерти и отношениями Димитрия Ивановича к Твери и к Литве. Хотя в 1370 г. на помощь москвитянам против Ольгерда ходили полки рязанские и пронские, однако, уже в следующем году началась открытая война {107} между Москвою и Рязанью 7*. 14 декабря 1371 г. великий князь послал свою рать на Рязань под начальством Димитрия Михайловича Волынского. Олег собрал свою дружину, и бодро выступил на битву. Рязанцы успели уже позабыть неудачи прежних войн с москвитянами; первые 20 лет Олегова княжения пробудили в них сознание собственных сил, и они заранее обнаружили уверенность в победе. Эта гордая и вскоре обманутая уверенность подала повод северному летописцу высказать вполне свое нерасположение к соседям. "Рязанцы, свирепые и гордые люди, говорит он, до того вознеслись умом, что в безумии своем начали говорить друг другу: не берите с собою доспехов и оружия, а возьмите только ремни и веревки, чем было бы вязать робких и слабых москвичей. Последние напротив шли со смирением и воздыханием, призывая Бога на помощь. И Господь, видя их смирение, москвичей вознес, а гордость рязанцев унизил". Битва произошла недалеко от Переяславля Рязанского на месте, называвшемся Скорнищево. Уже самое имя московского вождя было плохим предзнаменованием для рязанцев; в отношении военного искусства Олег уступал осторожному и талантливому Волынскому, который, вероятно, в свою пользу обратил излишнюю самонадеянность неприятелей и приготовил им какую-нибудь неожиданность. "Тщетно махали рязанцы веревочными и ременными петлями, продолжает летописец; они падали как снопы и были убиваемы как свиньи. Итак, Господь помог великому князю Димитрию Ивановичу и его воинам: одолели рязанцев, а князь их Олег Иванович едва убежал с малою дружиною". Ременные и веревочные петли, о которых здесь говорится, вероятно, были ничто иное, как арканы, в первый раз употребленные рязанцами в Скорнищенской битве 8**, и перешедшие к ним от степных со-{108}седей. Эти-то арканы, конечно, ввели в заблуждение летописца, приписавшего рязанцам такое легкомыслие, что они не хотели брать с собою оружия, а собирались прямо вязать москвитян веревками.

______________

* 7 По словам Татищева причиною войны был возобновившийся спор за Лопасну, которую Олег просил у Димнтрия, как вознаграждение за помощь против Ольгерда. Димитрий отказал ему на том основании, что Олег постоял только на границе и не пошел оборонять Москву в то время, когда Ольгерд опустошал ее окрестности. IV. 223.

** 8 Догадка С. М. Соловьева. И. Р. III. прим. 480.

Ник. IV. 31. 32. Г. Воздвиженский в Историч. Обозр. Ряз. Губ. (стр. 128), не объясняя почему, принимает Скорнищево за теперешнее село Канищево, которое находится верстах в пяти от губ. города Рязани. Его мнение, впрочем, подтверждается следующими словами договорной грамоты Василия Дмнтриевнча с Феодором Ольговичем Рязанским (№ 36): "Была рать отца моего великаго князя Дмитрея Ивановича на Скорнищевh у города" (конечно, Переяславля). Самый ход рассказа не противоречит этой местности.

Когда Олег убежал, Владимир Дмитриевич Пронский немедленно сел на Рязанском столе. Этот факт яснее всего говорит об участии, которое пронский князь принимал в войне Димитрия с Олегом. Торжество Владимира и москвитян было непродолжительно. С помощью татарского мурзы Салахмира, который привел из Орды значительную дружину 9*, Олег изгнал неприятелей из своего княжества, и привел в свою волю Владимира Пронского.

______________

* 9 Из родосл. дворян Вердеревских. Арх. Ряз. Деп. Двор. Собр.

Димитрий Московский на этот раз уклонился от решительной войны с рязанским князем. Его внимание и силы были заняты в то время возобновившеюся борьбою с Михаилом Тверским и Ольгердом Литовским. Притом он уже становился в оборонительное положение со стороны завоевателей; ордынские отношения явно приближались к развязке. Следовательно, Димитрий нуждался в союзниках. Для него очень важно было участие, какое могли принять рязанцы в той и другой борьбе. На юго-востоке московские пределы, в случае союза с Олегом, оставались почти безопасны от татарских нашествий за обширными степями и лесами Рязанской области; на юго-западе для Москвы было бы очень невыгодно соединение трех сильных соседей, Ольгерда, Михаила и Олега. Потому-то, может быть, Димитрий и хотел утвердить Рязанское княжество за Владимиром Пронским; но убедившись, что для этого слишком мало одного удачного похода, он - или его умные советники - понял, с каким врагом имеет дело, и предпочел вместо врага приобрести в Олеге себе союзника, хотя и ненадежного. Великий князь примирил соперников и довольствовался уступкою некоторых волостей. До нас не дошла ни договорная грамота, ни даже известие о договоре; последующие события, однако, не допускают сомнений в его существовании. После {109} того в продолжение восьми лет не нарушались дружеские отношения Димитрия к Олегу, основанные на взаимном вспоможении. Не знаем, посылал ли рязанский князь опять свои войска на помощь москвитянам против Ольгерда; но что он был их союзником, об этом свидетельствуют две договорные грамоты Димитрия Ивановича с Ольгердом (в 1372 г.) и Михаилом Тверским (1375 г.): первая в числе сторонников московского князя упоминает Олега Рязанского и Владимира Пронского 1*0; вторая признает великого князя рязанского Олега третейским судьею в спорных делах между Москвою и Тверью 1**1. Еще заметнее обозначился союз Димитрия и Олега в отношениях к татарам. Надеясь на московскую помощь, Олег, по-видимому, обнаружил намерение, если не совсем сбросить, то, по крайней мере, ослабить тяжесть монгольского ига. Но Рязанская земля дорого поплатилась за дружбу с Москвою. "В 1373 г. пришли татары из Орды от Мамая на рязанского князя Олега Ивановича, города его пожгли, множество людей побили, и с большим полоном воротились восвояси". Димитрий с братом Владимиром Андреевичем слишком поздно явился на помощь к союзнику; он ограничился тем, что стал на берегу Оки и не пустил татар перейти на северную сторону. В 1377 г. царевич Арапша, известный в истории поражением русского ополчения на реке Пьяне, осенью сделал набег на Рязанскую землю, и взял Переяславль. Захваченный врасплох, Олег Иванович попался было в плен; но вырвался и убежал, весь израненный татарскими стрелами 1***2. Как велик был ужас, наведенный Арапшею на жителей, видно из того, что в Рязанской земле долго ходили потом страшные рассказы о подвигах царевича, и он превратился в мифическое лицо какого-{110}то богатыря-великана. В следующее лето Мамай отправил мурзу Бегича с большою ратью на великого князя Димитрия, а вместе с ним и на его союзника Олега. Димитрий поспешил к нему навстречу, перешел за Оку и сошелся с татарами на берегах речки Вожи. 11 августа произошла известная битва, предвестница Куликовской победы. В 15 верстах от губернского города Рязани до сих пор существуют памятники Вожинской битвы высокие курганы, по которым разбросано село Ходынино. Олег, по-видимому, не принимал участия в сражении; упоминается только князь Пронский Даниил, который начальствовал одним крылом великокняжеского ополчения. Мамай, приведенный в ярость такою страшною неудачею, спешил выместить свою досаду на Рязанской области. Он собрал остатки разбитой рати и бросился на Рязань. Олег, вероятно, считавший себя безопасным с юга в первое время после поражения татар, и на этот раз оказался не готовым к обороне. Он перебежал на левую сторону Оки и оставил свои волости на жертву грабителям. Татары взяли и пожгли Дубок, Переяславль и другие города; разорили множество сел и увели с собою большое количество пленников. Сильно опечалился Олег, когда увидал свое разоренное княжество; жители, спасшиеся от плена, должны были селиться как в необитаемом краю и строить новые хижины, "понеже вся земля бысть пуста и огнем сожжена" 1****3. Хотя опустошение распространилось далеко не на целое княжество; но оно постигло самую лучшую часть его правое прибрежье Оки.

______________

* 10 С. Г. Г. и Д. I. № 31. Карам. V. прим. 29. Ист. Солов. III. 344. Велнкий князь Роман, поставленный в грамоте между Олегом и Владимиром, не назван Рязанским, да и не мог им быть: во-первых, в то время в Рязанской области не было третьего удела, который имел бы название Великого княжения; а во-вторых, имя Романа не носил ни один рязанский князь, современный Олегу. Вероятнее всего это был Роман Новосильский, о котором упоминает Дог. Гр. Васил. Дмитр. с Федор. Ольг. (№ 36).

** 11 Ibid. № 28. Здесь эта грамота приведена под 1368 г. Г. Савельев в статье "Историч. значение Дмитрия Донского". (Ж. М. Н. П. 1837 г. Июнь) очень правдоподобно доказывает, что она относится к 1375 г.

*** 12 Ник IV. 38. 54. П. С. Р. Л. IV. 74.

**** 13 Ник. IV. 82. Впрочем, известен гиперболической характер летописных выражений, когда дело идет о неприятельских погромах.

Это внезапное нападение было только предвестием грозы более ужасной, которая долженствовала напомнить России Батыево нашествие. Мамай старается собрать отовсюду огромные силы. Но Орда оскудела ратными людьми: цвет татарского воинства погиб на берегах Вожи, и хан, не довольствуясь тем, что из великих степей Поволжских и Подонских начали сходиться к нему татары и половцы, послал в соседние страны нанимать дружины армян, генуэзцев, черкас, ясов и других народов. Все еще неуверенный в успехе, он уговорился действовать заодно с Ягайлом Литовским. Летом 1380 г. Орда переправилась на за-{111}падную сторону Волги и прикочевала к устью реки Воронежа. Весть об опасности, как мы знаем, не привела в смущение московского князя; напротив, теперь-то он и обнаружил вполне свое мужество и энергию. Не теряя драгоценного времени, Димитрий начал собирать ополчение и послал звать на помощь подручных князей.

Что же делал Олег в то время, когда с трех сторон к пределам его княжества двигались вооруженные массы? Известно, что северные летописи обвиняли его в измене и предательстве. Описывая эпоху Куликовской битвы, некоторые летописцы не находят слов, чтобы выразить всю гнусность его поведения, и не могут упомянуть имени Олега без того, чтобы не прибавить к нему: велеречивый и худой (умом), отступник, советник дьявола, душегубивый, и тому подобные эпитеты. Это ожесточение против Олега пережило несколько столетий и нашло себе громкий отголосок в повествовании бессмертного Историографа, так что для многих с именем рязанского князя сделалось неразлучно представление о великом русском изменнике, вроде Ивана Мазепы. В наше время исторической критики, пора, наконец, освободить память Олега от незаслуженных нареканий и взглянуть на него поближе. И северные летописцы не все отзывались о нем одинаковым тоном; например, в рассказе Никоновского сборника говорится о князе без брани и без особенного негодования на его поведение; скорее можно заметить какой-то оттенок сожаления. Зато Олег представлен здесь слишком робким князем: он беспрестанно приходит в ужас, советуется с боярами, плачет, и вообще не знает, что ему делать. Конечно, в этом изображении есть своя доля правды: положение Олега было так затруднительно, что он не мог обойтись без сильных колебаний и тревожного раздумья. Еще в XVIII в. князь Щербатов не увлекся ожесточением некоторых летописцев, и, не касаясь личного характера Олегова спокойно старается объяснить его поведение обстоятельствами того времени. Он придерживается рассказа Никоновской летописи, и вслед за ее составителем приписывает Олегу и Ягайлу уверенность в том, что Димитрий не осмелится выйти навстречу Мамаю, но убежит в Новгород или на Двину, а союзники разделят между собою Московское княжество. Современный нам историк гораздо проще и вероятнее других объясняет причину измены: Олег, по его мнению, действовал так, {112} а не иначе, потому что более других русских князей был настращен татарами 1*4.

______________

* 14 Ист. Р. III. 356.

Мы, со своей стороны, принимаем слова московских летописцев за проявление той вражды, которую питали друг к другу два соседние княжества, и которая со стороны москвитян достигла крайней степени во второй половине XIV в., именно потому, что в лице Олега встретилось упорное сопротивление собирателям Руси. Но для того, чтобы беспристрастно судить историческое лицо, прежде всего надобно представить себе ту эпоху, точнее говоря, те обстоятельства, посреди которых оно действовало.

Напомним слабую связь между частями Руси в деле общих интересов, каковы, например, отношения к соседним народам. Каждое самостоятельное княжество в политическом отношении составляло отдельное тело, жило собственною жизнью, имело свои местные интересы; разъединение поддерживалось, кроме того, взаимною враждою князей. Первое ясное сознание национального единства пробудилось в Москве вместе с ее стремлением к собиранию Руси. Но это самое стремление поставило ее во враждебные отношения к другим большим уделам, каковы Тверь и Рязань; они с беспокойством начинают следить за возраставшим могуществом потомков Калиты и пытаются найти опору в иноплеменных соседях: Тверь прибегает за помощью к Литве; Рязань предпочитает скорее стать под эгиду татарского ига, нежели признать над собою господство Москвы. Вопрос об иге, таким образом, получил местное и далеко неодинаковое значение для различных областей России. Если Москва чувствовала себя уже в силах бороться против него и презирать злобу завоевателей, то для Рязани такое время еще далеко не наступило, и обстоятельства заставляли ее князей иначе смотреть на ханский гнев. Олег понимал это лучше, нежели кто другой, потому что на деле испытал, чего стоит ему дружба с сильным московским князем. Восемь лет он был верным союзником Димитрия, и какие результаты? Четыре раза татары большими массами приходили опустошать Рязанскую землю; собственными силами рязанцы не могли защитить себя от подобных нашествий, всегда более или менее неожиданных; а москвитяне подавали помощь слишком поздно. Борьба Орды с Москвою, во всяком случае, была невыгодна для {113} рязанцев, потому что на их полях происходили кровавые встречи соперников; самая победа союзника влекла за собою только новые бедствия, как, например Вожинская битва, между тем как жители московских волостей спокойно предавались мирным занятиям, в уверенности, что дальше берегов Оки не ступят копыта татарских лошадей. Понятно, почему Олег очутился в большом затруднении, когда услыхал о новой татарской рати, которая придвигалась к южным границам и которую молва наверно преувеличила в несколько крат; остаться ли в союзе с Димитрием, перейти ли на сторону Мамая, в обоих случаях его княжеству грозило лишь новое разорение; а еще свежи были раны прошлогоднего погрома. Очень могло быть, что искушение усиливалось надеждою воспользоваться несчастьем опасного соседа и на его счет увеличить собственное княжество. Одним словом, положение Олега было таково, что он мог или много потерять, или много выиграть: все зависело от его дипломатической ловкости. Очень вероятно и то, что по слухам о страшных вооружениях Мамая, с которым должны были соединиться литовцы, Олег считал борьбу слишком неравною, и не хотел рисковать своим княжеством.

Теперь постараемся определить, какую роль действительно разыграл рязанский князь в последующих событиях. Но в этом-то определении и заключается главная трудность для исследователя. "Обстоятельства этой войны - справедливо заметил Арцыбашев 1*5, так искажены витийством и разноречием летописцев, что во множестве прибавок и переиначек, весьма трудно усмотреть настоящее". Сличая темные, сбивчивые показания источников и вникая по возможности в обстоятельства эпохи, мы в свою очередь приходим к следующим выводам.

______________

* 15 П. о Р. II. пр. 934.

Чтобы спасти свое княжество от нового разорения, Олег завязал переговоры с Мамаем; уплатил или хотел уплатить ему такой выход, какой давали рязанские князья во время Узбека, и обещал присоединить свою дружину к татарскому войску. Дружба с татарами влекла за собою новые отношения к Ягайлу; действительно, и с ним Олег вошел в переговоры, и заключил союз, утвержденный крестным целованием 1*6. Все эти перего-{114}воры производились посредством одного из рязанских бояр, Епифана Кареева, довольно скрытно, так что в отношениях к Димитрию Олег не переставал по наружности играть прежнюю роль и послал предостеречь его от опасности. В Москве уже имели сведенья о походе Мамая; но измена Олега некоторое время оставалась тайною. О ней положительно узнал Димитрий, кажется, в Коломне, куда собрались вспомогательные войска подручных князей. Может быть, это неприятное известие было одною из причин, заставивших великого князя изменить первоначально принятое направление похода; из Коломны он уклонился к западу, перешел Оку возле устья Лопасны и повел полки на юг вдоль западных пределов Рязанского княжества. Замечательно распоряжение, которое сделал великий князь, переправившись на правый берег Оки: у Лопасны он оставил воеводу Тимофея Васильевича, чтобы проводить ратников, которые подоспеют после; при этом велел им наблюдать мир и тишину на походе по Рязанской области, и строго запретил делать насилие жителям; дальновидный Димитрий не хотел ожесточать против себя мстительных соседей и подвергнуть их нападениям задние отряды. Действительно, поход великокняжеских войск до реки Дона совершился тихо, стройно и, по-видимому, без всяких враждебных столкновений. Прогремела великая битва, и победители почти также тихо прошли опять по Рязанской земле, и разбрелись по домам.

______________

* 16 Об этом целовании упоминает договорная грамота Олега с Димитрием. С. Г. Г. и Д. I. № 32.

Но между тем, что же делал Олег, когда перед его глазами совершалось великое событие? Неужели, сидя в своем Переяславле, он только мучился раздумьем и ожиданием развязки? На этот раз мы позволяем себе о многом догадываться и приписываем рязанскому князю не последнюю роль в этом событии. Обезопасив себя со стороны Мамая наружным видом покорности, он, в сущности, и не думал способствовать его успехам; напротив более основания предположить, что Олег совсем не был чужд общерусскому патриотизму, и от души желал татарам поражения, потому что оно могло избавить целую Россию от ненавистного ига. Но он не мог подняться выше узких волостных интересов своего времени, не хотел рисковать своими силами в борьбе, исход которой казался для него очень сомнительным; он только по возможности старался удалить театр войны от внутренних областей своего княжества; одним словом, Олег хотел остаться нейтральным. План действия для достижения подобной цели, до-{115}вольно сложный и запутанный, требовал много ловкости и находчивости; тем не менее, он удался Олегу как нельзя лучше. Иначе, с какой же стати Мамай так долго медлил в Придонских степях, а Ягайло потерял время у Одоева? Почему они не спешили к берегам Оки, где по условию должны были соединиться с Олегом 1 сентября? Мало того, Мамай, кажется, не был предупрежден вовремя о больших приготовлениях Димитрия и его движении на юг. Не без особенного значения для нас известие летописца о раскаянии Ягайла в том, что он доверился другу своему Олегу и позволил себя обмануть. "Никогда же убо бываше Литва от Рязани учима", говорит литовский князь; "ныне же почто азъ въ безумiе впадохъ" 1*7. Мы не знаем, на какие хитрости поднимался Олег для того, чтобы расстроить предполагаемое соединение врагов Димитрия и отклонить их движение к берегам Оки, в сердце своего княжества. Сношения свои с Мамаем и Ягайлом он облекал в большую таинственность; поэтому современники и не могли разгадать его двусмысленного поведения. И для нас очевидны только главные результаты, именно: грозные силы Мамая уничтожены, Рязанская область спаслась от разорения; собственная дружина цела; а между тем могущественный сосед так ослаблен, что сделался менее опасным, нежели прежде.

______________

* 17 По Ник. лет. (IV. 104) и Сказ. о Мам. Поб. (Сборн. Погод. III. 33) это раскаянье относится к тому времени, когда Ягайло стоял у Одоева и выражено по поводу слухов о походе Димитрия. Литовский князь будто бы при этом решился дожидаться исхода войны Мамая с Димитрием; но известно, что 8 сентября он только на один день пути находился от места битвы. (П. С. Р. Л. IV. 81).

Следовательно, обвинения в измене Русской земле и жестокие упреки, которым подвергалась личность рязанского князя далеко несправедливы. С точки зрения москвитян и патриотов в общерусском смысле он действительно был изменник, потому что в критическую минуту для Димитрия отступился от союза ради эгоистических целей, и, по-видимому, перешел на сторону злейших врагов России; но только, по-видимому, потому что, в сущности, вероятно, он принес им гораздо более вреда, нежели помощи. Зато перед своими рязанцами он был совершенно прав и вполне достоин той преданности, которую они всегда ему оказывали. {116} Не забудем при этом, что между сильными князьями того времени не один Олег уклонился от войны с татарами: в числе войск Димитрия мы не встречаем ни новгородцев, ни смольнян; участие Михаила Тверского еще подвержено сомнению; а Димитрий Константинович Нижегородский совсем не прислал своих дружин на помощь зятю; летописцы, однако, и не думают жаловаться на них за такое равнодушие к великому делу освобождения России. Таким образом, борьбу с татарами Золотой Орды Димитрий предпринял и совершил только силами собственного княжества и своих подручных князей. Даже и пронян, дотоле преданных Москве, мы не находим в его ополчении.

Осторожное поведение в. князя Московского в отношении к Рязанскому после Куликовской битвы также говорит в пользу последнего. Димитрий не изъявил никакого желания воспользоваться готовыми силами, чтобы напасть на Олега и отомстить ему за измену; напротив, возвращаясь в Москву, он опять отдает воинам приказание соблюдать порядок и тишину при переходе по рязанским владениям. На этот раз, однако, дело не обошлось без враждебных столкновений; многие из московских бояр и слуг подверглись обидам со стороны рязанцев и были ими ограблены дочиста. Может быть некоторые отряды, отделенные на пути от главного войска, позволяли себе делать насилие жителям, что побудило последних к мести. Рассмотрим теперь самый рассказ летописи. "Великому князю донесли, что Олег Рязанский посылал свою силу на помощь Мамаю, а сам переметал на реках мосты; бояр и слуг, которые поехали с Донского побоища сквозь его землю, он велел ловить, грабить и отпускать нагих. Димитрий за это хотел послать на Олега войско; но вдруг приехали к нему рязанские бояре, и сказали, что их князь, оставив свою землю, убежал с княгинею, детьми и двором; они умоляли Димитрия не посылать рати на Рязань, и били ему челом, чтобы он урядился с ними (на всей его воле). В. князь послушал их, принял челобитье, рати на них не послал, а на Рязанском княжении посадил своих наместников" 1*8. С какой стати вздумал бы Олег нарочно ломать мосты и перехватывать москвитян уже после знаменитой победы? Чтобы затруднить их обратный по-{117}ход? Но такое намерение не имело никакого смысла и могло только навлечь беду на собственное княжество. По другому летописному известию, также невероятному, напротив рязанский князь, услыхав о возвращении победителей, совершенно растерялся и побежал на Литовскую границу 1**9. Каким образом Димитрию уже в Москве начали доносить на Олега, что он приказывал нападать на его людей; а главное, что он посылал войска на помощь Мамаю? Разве Димитрий не мог узнать о том гораздо прежде, и, воспользовавшись соединенными силами, отомстить вероломному князю? И если рязанцы изъявили покорность Димитрию; а он послал к ним своих наместников, то каким образом в том же году мы находим Олега в Рязани, спокойно договаривающегося с Димитрием? Нет сомнения, что истина сильно искажена в приведенных известиях летописи.

______________

* 18 П. С. Р. Л. IV. 82.

** 19 Ник. IV. 123.

Дело объясняется гораздо проще. Димитрий не считал Олега своим подручником, наравне, например, с князьями Белозерскими; а потому и не мог наказывать его за неповиновение; но он имел полное право питать неудовольствие на рязанского князя за то, что последний в критическую минуту отступился от прежнего союза, и вел себя более нежели двусмысленно. Неприязненные отношения между ними, кроме того, могли обнаружиться по поводу нескольких москвитян, действительно захваченных рязанцами после Донского побоища 2*0; сюда могли присоединиться и другие причины, например обычные споры за границы. До войны, однако, дело не дошло; Димитрий не желал ее по истощению, которое чувствовалось после большого напряжения сил; еще менее желал ее Олег. Очень могло быть, что рязанские бояре, умолявшие Димитрия по словам летописи, не посылать рати на их землю, просто приходили в Москву для мирных переговоров, и это тем более, вероятно, что в 1381 г. князья действительно заключили мир. Условия мира были следующие. Олег признает Димитрия старшим братом и приравнивает себя Владимиру Андреевичу Храброму. Для определения границ за исходный пункт принимается Коломна: {118} на западе она идет вверх по Оке, а на востоке по Оке и Цне; еще далее на восток, владимирское порубежье остается то же самое, которое было при Иване Даниловиче Калите и его сыновьях. Олег уступает Димитрию Талицу, Выползов, Такасов, и не вступается в Мещеру, купленную в. князем Московским; места, отнятые у татар остаются за тем, кто их приобрел; Олег отказывается от союза с Ягайлом и обязывается действовать заодно с Москвою в отношении к Литве, татарам и русским князьям. Пленники, взятые рязанцами на походе москвитян с Дону, должны быть возвращены по общему суду и по правде. Все прежние вины и тяжбы предаются забвению. Договор начинает действовать за четыре дня до Спасова Преображения.

______________

* 20 О них упоминается в догов. гр. Олега с Димитр. и Федора Ольг. с Вас. Дмит. (№№ 32 и 36); условие об общем суде, по которому пленники должны быть возвращены, намекает на то, что они были захвачены не совсем безвинным образом.

Условия, как мы видим, далеко не выгодные для рязанского князя; обязательство иметь с Димитрием общих врагов и друзей ставило его прямо в зависимые отношения. Не надобно впрочем, забывать, что древние наши князья, если желали мира, то не затруднялись условиями и крестным целованием; но принудить их к исполнению договора могла только материальная сила.

Известно, что великое Донское побоище не избавило Россию от ига и новых татарских нашествий. Спустя два года, Тохтамыш явился в самом сердце Русских земель. Его нашествие имело другой характер сравнительно с походом Мамая. После Куликовой битвы властители поволжских и подонских орд поняли, что успех для них возможен только под условием быстроты и неожиданности. Тохтамыш поступил также, как обыкновенно поступали впоследствии крымские ханы во время своих набегов на Россию. Олег и теперь думал устранить грозу от своей земли таким же образом, как два года назад. Он встретил Тохтамыша за пределами своего княжества, бил ему челом, изъявил готовность помогать против Димитрия и упросил не воевать Рязани. Затем он обвел татар около своих границ и указал им броды на Оке. Летописец на этот раз очень просто и удовлетворительно объясняет причину такого поведения словами: "хотяше бо добра не намъ, но своему княженiю помогаше" 2*1. Но чем Олег поступил в этом случае хуже Димитрия Нижегородского, который, услыхав о походе Тохтамыша, немедленно послал к нему двух сыновей с изъявлением покорности? А между тем {119} его земле не грозила такая неизбежная беда, какой подвергалось Рязанское княжество. На этот раз, однако, измена договору и унижение не достигли своей цели. На возвратном пути из Москвы татары прошли по Рязанской земле со своими обычными спутниками, грабежом и разорением 2**2.

______________

* 21 П. С. Р. Л. IV. 82.

** 22 У Татищева говорится, что Олег, скрывая свои действия от Димитрия, уклонился в Брянск будто для свидания с сестрою, а навстречу хану послал своих бояр; что Тохтамыш на возвратном пути от Москвы разорил Рязанскую землю по навету суздальских князей, которые обвинили перед ним Олега в тайных сношениях с великими князьями Московским и Литовским. IV. 202.

Еще рязанцы не успели опомниться от Тохтамышева погрома, как новое бедствие разразилось над ними. Димитрий Московский теперь был вправе наказать соседа за несоблюдение только что заключенного договора, и, пользуясь силами, собранными против татар спешил выместить на Олеговой земле бедствия своей столицы. Московские полки вступили в Рязанскую область и наделали ей зла более Тохтамышевых татар.

Олег до времени затаил желание мести и три года не обнаруживал никаких признаков вражды, собираясь с силами и дожидаясь удобного случая. В 1385 г. он вдруг начал войну с Москвою внезапным нападением на Коломну. 25 марта, в день Благовещенья, город был взят и разграблен; коломенский наместник Александр Андреевич Остей вместе со многими боярами и лучшими людьми отведен в плен. Рязанцам досталась богатая добыча, потому что город уже тогда производил значительную торговлю и считался одним из самых зажиточных в России. Но Олег вскоре оставил разоренную Коломну, вероятно, не надеясь удержать ее за собою. Димитрий Иванович собрал многочисленную рать и послал ее на Рязань с Владимиром Храбрым; из подручников Димитрия в этом походе участвовали Михаил Андреевич Полоцкий, внук Ольгерда, Роман Новосильский и князья Тарусские 2*3. Олег не уклонился от решительной битвы, и на этот раз загладил стыд поражения на Скорнищеве. Москвитяне, потерявши много бояр и лучших людей, воротились назад 2**4. {120} Перевес войны явно был на стороне Олега, и он деятельно готовился к новым битвам, вероятно, надеясь воротить многие рязанские места, отошедшие к Москве, преимущественно Коломенскую волость. Димитрий, испытавший тяжкие неудачи после своей блестящей победы и занятый другими делами, не хотел истощать свое княжество упорною борьбою с рязанцами, и предложил Олегу мир; последний отказался от мира, т. е. потребовал слишком больших уступок. Несколько раз посылал к нему Димитрий своих бояр; но Олег оставался непреклонен.

______________

* 23 На участие новосильского и тарусских князей в этом походе намекает Дог. гр. Вас. Дм. с Фед. Ольг. № 36.

** 24 Ник. IV. 147.

В сентябре месяце 1386 г. московский князь посетил Троицкий монастырь и его знаменитого основателя. Набожный Димитрий заставил отслужить молебен, накормил братию, раздал милостыню, а потом обратился к Сергию с просьбою, чтобы он принял на себя посольство в Рязань и уговорил бы Олега к вечному миру. Лучшего посредника невозможно было выбрать. Роль миротворца в те времена усобиц была одною из главных заслуг духовенства. И кто же мог сильнее всех подействовать на упрямого рязанца своими увещаниями, как не Сергий, о святости которого уже давно разглашала народная молва? Тою же осенью он отправился в путь, сопровождаемый несколькими старшими боярами великого князя. Прибыв к Переяславлю Рязанскому, игумен остановился возле города в Троицком монастыре 2*5, переночевал здесь, и на другой день поутру вступил в княжеский дворец. По словам летописи, чудный старец долго беседовал с князем о пользе душевной, о мире и о любви. Его тихие и кроткие речи произвели такое впечатление на суровое сердце Олега, что он умилился душою, забыл свою вражду, и заключил с Димитрием вечный мир и любовь в род и род. С великою честью и славою после того воротился в Москву преподобный Сергий. С того времени Димитрий и Олег, замечает тот же летописец, имели промеж себя великую любовь. К сожалению, договорная грамота не дошла до нас. В следующем 1387 г. союз был еще более скреплен родственными отношениями: сын Олега Федор женился на Софье, дочери Донского 2**6.

______________

* 25 Это известие взято из монастырских записок. Истор. Обозр. Ряз. Губ. Воздвиженского. 165 стр.

** 26 Ник. IV. 146-148.

Мир 1386 г. заключивший собою ряд враждебных столкновений {121} Олега с Москвою, бесспорно, может служить самым сильным протестом против всех нареканий, которым знаменитый князь подвергся со стороны северных летописцев и их последователей. Этот мир особенно замечателен тем, что он в действительности оправдал свое название вечного: с того времени не было ни одной войны не только между Олегом и Димитрием, но и между их потомками. Место ожесточенной вражды заступили родственные и дружеские отношения, при помощи которых Рязанское княжество продлило свое политическое существование еще на целое столетие с четвертью.

Остальные 15 лет жизни внимание и внешняя деятельность Олега, главным образом, сосредоточивались на отношениях татарских и литовских. Нашествие Тохтамыша снова наложило иго на восточную половину России. Уступая необходимости, Олег, также как и Димитрий начал платить выход в Орду, и отпустил к хану в виде заложника одного из своих сыновей, Родослава. Жизнь в Орде, как видно, очень не нравилась молодым русским князьям, и они нередко, пользуясь случаем, убегали на родину. Так зимою 1387 г. прискакал из Орды в Рязань Родослав Ольгович. Подобное обстоятельство впрочем, не влекло за собою важных последствий, и доброе согласие с Тохтамышем продолжалось до появления Тамерлана. Это согласие, по обыкновению, нисколько не мешало мелким татарским набегам. С 1388 по 1402 г. летопись семь раз упоминает о кочевниках, которые изгоном приходили на рязанские украйны; из них пять нападений произведено было безнаказанно. В 1395 году совершилось Тамерланово нашествие. Туча, грозившая целой России, коснулась только южных рязанских пределов. Несчастный город Елец со своим князем Федором и со всем населением сделался жертвою монголов. Отсюда Железный Хромец двинулся на север, разоряя селения по обоим берегам Дона; неизвестно, в каком месте он остановил свое грозное шествие, и, простояв две недели, повернул назад. Интересно знать, что делал и как намерен был поступить между тем Олег: собирался ли он отсиживаться в крепких городах, хотел ли искать убежища с семейством и боярами в непроходимых дебрях на левом берегу Оки, или готовился вместе с Василием встретить неприятелей в открытом поле? Самое молчание летописей уже говорит {122} в пользу Олега, и дает основание предполагать, что теперь он не изменил своему союзу с Москвою, и не думал повторить с Тамерланом той же уловки, к которой прибегал прежде: пример Тохтамыша показал, что она не всегда может удаваться. Сильные усобицы, наступившие после того в южных степях, на время ослабили, если не прекратили, монгольское иго. В 1400 г. мы еще раз встречаем Олега в жестокой битве с татарами Золотой Орды. Соединившись с князьями пронскими, муромским и козельским, он настиг хищников в самом отдаленном углу своего княжества, в степях между Хопром и Доном; победил их, и взял в плен Мамат Султана с другими ордынскими князьями. Под конец жизни Олег, по-видимому, признал себя данником хана Шадибека.- Обратимся теперь к литовским отношениям.

Мы уже говорили, что дробление Северского княжества между потомками Михаила Всеволодовича представило рязанским князьям удобный случай расширить западные пределы и подчинить своему влиянию мелкие уделы, расположенные по верхнему течению Оки и ее притокам. В XIV в. наступательному движению Рязани на запад положен был предел с одной стороны москвитянами, с другой литовцами. В это время ясно обозначилось распадение Руси на две великие половины: северо-восточные уделы начали группироваться вокруг Москвы, юго-западные потянули к Литве. Черниговские князья при Гедимине добровольно подчинились литовскому владычеству; а северские еще долгое время колебались между трояким влиянием: Москвы, Литвы и Рязани; разумеется, перевес уже с самого начала оказался на стороне двух первых, как более сильных соперниц. К сожалению, источники не дают нам средств определить, какими путями распространялось литовское влияние в области верхней Оки, когда оно пришло в соприкосновение с рязанским и в какие взаимные отношения первоначально были поставлены два княжества, из отдаленных друг от друга сделавшиеся соседними. До последнего десятилетия XIV в. не слышно о враждебных столкновениях между ними; это явление можно объяснить отчасти тем, что их внимание было развлечено в другие стороны. Знаем только, что при Димитрие Донском отношения литовские в политике Олега подчинялись московским: в 1370 и 1372 гг. он является сторонником Димитрия против Ольгерда; в эпоху Куликовой битвы дружится с Ягайлом; а в следующем {123} году, помирившись с Димитрием, отказывается от союза с Литвою. Конец такой неопределенности отношений наступил в то время, когда во главе Литовской Руси явился Витовт, который не замедлил энергически возобновить наступательное движение Ольгерда на восточные княжества.

Первою жертвою этого движения был Смоленск, слишком слабый, чтобы сохранять далее свою самостоятельность подле такого сильного и беспокойного соседа. С 1386 г., после гибели князя Святослава Ивановича, Смоленск подпал влиянию Литвы; а раздоры сыновей Святослава помогли Витовту окончательно подчинить себе это древнее русское княжество. Один из братьев, Юрий Святославич, снискавший незавидную известность в истории своею дикою энергиею и необузданными страстями, был женат на дочери рязанского Олега. Осенью 1395 г. он отправился в Рязань к тестю, вероятно, для того, чтобы поставить его судьею в своих распрях с братьями. Отсутствием Юрия не преминул воспользоваться хитрый Витовт; 28 сентября он вероломным образом захватил Смоленск. Зимою того же года Олег, с зятем своим и с князьями Пронскими, Козельским и Муромским, пошел войною на Литву, и наделал много зла литовцам. На походе он услыхал, что Витовт в то же время опустошает рязанские пределы. Тогда Олег, оставив добычу в безопасном месте, ударил на рассеянные литовские отряды; частью их избил, а частью взял в плен. Узнав об этом, Витовт поспешил воротиться назад. Летопись собственно не говорит о причинах этой войны, и мы думаем, что не одно участие к зятю заставило расчетливого Олега начать трудную борьбу с соседом; были и другие поводы, ближе касавшиеся рязанских интересов:- вероятнее всего, ощущалась потребность положить предел быстрому распространению литовского господства, которое уже переступало на правый берег Оки; надобно было подумать о защите собственных границ, а может быть и собственной самостоятельности. Эту борьбу с могущественным Витовтом Олег предпринял силами только Рязанского княжества и своих немногих союзников. Молодой московский князь Василий в первое время явно держал сторону своего тестя Витовта, и не мешал ему владеть Смоленском; а в 1396 г. он приезжал сюда для свидания с тестем, и праздновал вместе Пасху. В этот год Олег возобновил войну нападением на город Любутск. В рязанском стане явился посол от Василия {124} Дмитриевича, который уговаривал Олега воротиться назад, обещая, вероятно, помирить его с Витовтом. Олег послушался совета тем охотнее, что встретил мужественную оборону со стороны осажденных. Но война не только не прекратилась, а напротив приняла еще более ожесточенный характер. Около Покрова Витовт с большими силами пришел в Рязанскую землю и предал ее опустошению: литовцы сажали людей улицами и секли их мечами; Витовт, по выражению летописца, "пролил рязанскую кровь как воду". Из Рязани он поехал в Коломну к зятю, пировал с ним несколько дней и отсюда воротился в Литву. Может быть, покажется странным, как Олег, которого нельзя упрекнуть в робости, допустил безнаказанно такое разорение своей земли? Дело объяснится очень естественно, если обратим внимание на отрывочное известие одного летописца: " Олегъ же не бh", говорит он, упоминая о литовском нашествии 2*7; следовательно, Витовт на этот раз воспользовался отсутствием рязанского князя, который, вероятно, в то время был отвлечен в другую сторону, на юго-восток. Летописи, упоминая о главных событиях этой войны, по обыкновению, опускают подробности, и ничего не говорят о связи, которая существовала между событиями. В следующие три года борьба, по-видимому, затихла; можно только догадываться, что Олег собирался с силами и ждал удобного случая к мести.

______________

* 27 П. С. Р. Л. VI. 129.

12 августа 1399 г. совершилась битва на Ворскле, бесспорно имевшая важное значение для восточной Европы. Витовт не скоро мог оправиться после такого сильного поражения, и Олег не преминул воспользоваться несчастьем врага. Дело опять началось по поводу Смоленска. В 1400 г. пришел Юрий Святославич к тестю и со слезами начал говорить ему: "Прислали ко мне смоленские доброхоты с известием, что многие хотят меня видеть на моей отчине и дедине. Сделай милость, помоги мне сесть на великом княжении Смоленском". Олег опять не отказал ему в помощи, и в следующем году отправился в поход с теми же князьями Пронскими, Муромским и Козельским. Подошедши к Смоленску, Олег послал сказать гражданам, что, если они не отворят ворота и не примут к себе Юрия, то он намерен стоять до тех пор, пока не возьмет города, который предаст огню и мечу. В городе происходила сильная распря: одни держали {125} сторону Витовта, другие хотели подчиниться прежнему князю. Последняя сторона пересилила, и в августе месяце смольняне отворили ворота. Юрий начал праздновать возвращение свое на отцовский стол убийством Витовтова наместника и приверженцев противной партии; а Олег между тем вошел в литовские пределы, и отсюда с большою добычею отправился домой. Витовт в ту же осень явился под Смоленском, но потерпел решительную неудачу. Рязанский князь спешил пользоваться обстоятельствами, и продолжал наступательное движение. На следующий год он отправил сына Родослава на Брянск с тем, чтобы отнять этот город у литовцев. Но счастье опять изменило ему и перешло на сторону противника. Витовт выслал навстречу рязанцам войско под начальством искусного вождя Семена Лугвения Ольгердовича, с которым соединился Александр Патрикиевич Стародубский. Возле Любутска произошла упорная битва. Литовцы победили; сам Родослав попался в плен, и был заключен в темницу, где томился целые три года. Олег только несколькими днями пережил эту потерю, и таким образом не успел довести борьбу с Литвою до окончательных результатов 2*8.

______________

* 28 Ник. IV. 265, 269, 298, 299, 301, 302, 305.

Посмотрим теперь на отношения Олега к мелким удельным князьям, которые соседили с Рязанью. Почти во всех внешних войнах, начиная со второй половины его княжения, неизменными союзниками рязанцев являются князья Пронские, Козельский и Муромский. В 1372 г. умер в Пронске Владимир Дмитриевич. После него остались дети Иван и Федор. Неизвестно, в каком родстве с последними находился пронский князь Даниил, который был одним из главных героев Вожинской битвы. При этом нельзя не обратить внимания на то обстоятельство, что летопись, упоминая союзников Олега, о пронских князьях говорит во множественном числе, о козельском и муромском в единственном. Почти безошибочно можно догадываться, что со смертью Владимира пронский удел раздробился и подвергся обычным усобицам; этим-то обстоятельством и воспользовался Олег, чтобы подчинить своему влиянию младшую ветвь рязанских князей. На Куликовом поле мы не видали пронской дружины; зато встречаем ее в походах Олега на татар и на литву; очевидно Московское влияние было вытеснено рязанским, и пронские князья признали себя подручниками Олега. {126}

Еще более замечательно то, что и другой родственный удел, отдаленный Муром, в конце XIV в. обнаруживает попытку теснее сблизиться с Рязанью. В эпоху борьбы Димитрия с Мамаем муромцы помогают москвитянам; на Куликовом поле они сражались под начальством своего князя Андрея. Но в 1385 г. неожиданно застаем их во вражде с Москвою. Посылая Владимира Андреевича на Олега, Димитрий в то же время отправил другую рать против Мурома2*9; ясно, что восстание муромцев произошло в связи с нападением Олега на Коломну. Поход москвитян в эту сторону, кажется, был также неудачен, как и в другую, потому что муромский князь после того наряду с пронскими является подручником Олега. Известно, что в 1391 г. Василий Дмитриевич вывез из Орды ярлык на княжество Нижегородское, Городец, Мещеру, Тарусу и Муром. Последний, вопреки этому ярлыку, на некоторое время еще удержал своих князей, и при жизни Олега не выходил из-под его влияния. Это видно из того, что в 1401 г., муромский князь опять участвовал в походе рязанцев на Литву. Таким образом, Олегу удалось еще раз соединить под одними знаменами все отдельные дружины древнего Муромо-Рязанского княжества.

______________

* 29 В лет. при этом стоит какое-то непонятное выражение: "А иную рать послалъ князь великiй Димитрiй Ивановичъ на Муромъ на князя безчестiя"... Ник. IV. 157. В П. С. Р. Л. IV. 95. внизу замечено: "передъ симъ словомъ долженъ быть пропускъ". V. 242.

Из других мелких владетелей, зависимых от Рязани, мы можем указать на потомков Михаила Черниговского, князей Елецких и Козельских. Тит Козельский помогает рязанцам под Шишевским лесом. Сын Тита Иван женился на дочери Олега; он-то, вероятно, и был потом его верным подручником. В такие же отношения к нему стали елецкие князья, ближайшие родственники козельских. В 1380 г. Елецкий князь вместе с другими водил свою дружину на помощь Димитрию Московскому; но после неудачной войны москвитян с рязанцами он подчиняется Олегу; так во время плавания митрополита Пимена в Царьград Юрий Елецкий по повелению Олега проводил путешественников до южных рязанских границ 3*0. Подчиняя себе соседних русских {127} князей, Олег не упускал случая делать приобретения на востоке, в области Мокши и Цны; некоторые волости он приобрел посредством купли, например, в Мещере; а другие силою отнял у соседней мордвы и татар 3**1.

______________

* 30 От Тита Карачевского пошли князья Масальские, Козельские и Елецкие. В лет. (Ник.) необходимо предположить ошибку в одном из трех случаев, в которых приводится имя елецкого князя: в 1380 г. он назван Федором; спустя десять лет, в хождении Пимена является Юрий; а при нашествии Тамерлана, через шесть лет опять говорится о Федоре.

** 31 С. Г. Г. И и Д. I. № 36.

Обозревши политическую деятельность князя, насколько позволило состояние источников, мы приходим к следующим выводам. По необходимости подчиняясь игу, он, по крайней мере, сумел внушить ханам уважение к себе настолько, что они дорожили его союзом. Не вступая в открытую борьбу с Золотою Ордою, князь мужественно защищал свою землю от татарских разбойников, и не раз наносил им чувствительное поражение. Далее, он отбил наступательное движение Москвы, и поддержал на некоторое время колеблющуюся самостоятельность Рязанского княжества. Это самая видная сторона его исторической деятельности. Тот же характер, хотя и не столь важное значение имели схватки Олега с Литвою в последние годы его жизни. Он недаром носил титул великого князя, потому что умел придать единство далеко разбросанным частям древнего Муромо-Рязанского княжества: умел держать в повиновении младших родичей, и, что особенно говорит в его пользу, устранил внутренние усобицы; по крайней мере, о них не слышно во вторую половину его княжения.

Но кроме этого внешнего значения, княжение Олега возбуждает интерес историка другою стороною, гораздо менее известною и более неуловимою для отдаленного потомства: его мирною домашнею деятельностью. Источники так скудны на этот счет, что мы должны довольствоваться только немногими отрывочными указаниями.

Наиболее живую характеристику Рязанского княжества во времена Олега сообщает нам следующее место из записок о путешествии митрополита Пимена в Царьград 1389 года: "В Светлое Воскресенье мы поехали (из Коломны) к Рязани по реке Оке. У Перевитска приветствовал нас епископ Рязанский Еремей Гре-{128}чин; а когда мы приблизились к городу Переяславлю, то выехали к нам сыновья великого князя Олега Ивановича Рязанского: потом встретил нас сам великий князь с детьми и боярами; а возле города ожидали со крестами (духовенство и народ). Отслужив молебен в соборном храме, митрополит отправился к великому князю на пир. Князь и епископ Еремей угощали нас очень часто. Когда же мы отправились отсюда, сам Олег, его дети и бояре проводили нас с великою честью и любовью.

Поцеловавшись на прощанье, мы поехали далее; а он возвратился в город, отпустив с нами довольно значительную дружину и боярина Станислава, которому велел проводить нас до реки Дона с большим бережением от разбоев.

Из Переяславля Рязанского мы выехали в Фомино воскресенье; за нами везли на колесах три струга и один насад. В четверг мы достигли реки Дона и спустили на него суда. На второй день пришли к (урочищу) Кир-Михайловым,так называется одно место, на которых прежде был город. Здесь простились с нами епископы, архимандриты, игумны, священники, иноки и бояре великого князя Рязанского, и воротились восвояси. Мы же в день святых Мироносиц с митрополитом Пименом, Михаилом епископом Смоленским, Сергием Спасским архимандритом, с протопопами, дьяконами, иноками и слугами сели на суда и поплыли вниз по реке Дону.

Путешествие сие было печально и уныло; повсюду совершенная пустыня; не видно ни городов, ни сел; там, где прежде были красивые и цветущие города, теперь только пустые и безлюдные места. Нигде не видно человека; только дикие животные: козы, лоси, волки, лисицы, выдры, медведи, бобры, и птицы: орлы, гуси, лебеди, журавли и пр. во множестве встречаются в этой пустыне.

На второй день речного плавания миновали две реки Мечу и Сосну; в третий прошли Острую Луку, в четвертый Кривой Бор; в шестой достигли устья Воронежа. На следующее утро в день св. чуд. Николая пришел к нам князь Юрий Елецкий со своими боярами и большою свитою: Олег Иванович Рязанский послал к нему вестника; он же исполнил его приказание, оказал нам великую честь и очень нас обрадовал. Оттуда приплыли к Тихой Сосне; здесь увидали белые каменные столбы, которые стоят рядом, и очень красиво подобно небольшим стогам возвышаются {129} над рекою Сосною **. Потом миновали реки Червленый Яр, Битюг и Хопер" и т. д. 3**2.

______________

** Карам. (V. прям. 132) думает, не было ли это татарское кладбище? В книге Бол. Черт. упоминается: "на Дону Донская Беседа, каменный стол в каменные суды" только ниже устья Быстрой Сосны, а не Тихой.

** 32 Ник. IV. 159-161.

В этом описании, хотя об Олеге Рязанском говорится мимоходом; но его патриархальный образ очень рельефно возвышается над всем окружающим. Он распоряжается как полновластный хозяин в пределах своего княжества, окруженный детьми и многочисленною дружиною; радушно угощает почтенных странников; заботится об их удобствах и безопасности на всем пути по его владениям 3*3.

______________

* 33 Воспоминание о гостеприимстве и пирах Олега, по-видимому, долго сохранялось в народной памяти. Вот как рассказывает предание об угощении, которое он задал татарским послам:

"И покрыли тот великий дубовый стол

Скатертьми браными,

И ставит на ту на скатереть браную

Мису великую из чистаго серебра, озолочену;

А в той де мисе озолоченой в наливе по украй

Кашица сарочинская

Со свежею рыбою стерляжиной от Оки реки;

А та де рыба стерляжина великая

Самим боярством ловлена".

Чт. О. И. и Д. № 9. Опыт прост, словот. Макарова. "Взято из рукописи 1760 г., принадлежавшей Ряз. помещику села Глубокого Д. С. Мееру; а после А. Д. Балашеву". (К сожалению, рукопись до сих пор остается в неизвестности).

Любя пиры и военную славу, Олег не был из числа тех беспечных князей, которые большую часть правительственных забот предоставляли наместникам и слугам, и давали им в обиду мирных жителей. Об этой деятельности как внутреннего устроителя и усердного защитника красноречивее всего говорит любовь и глубокое уважение, которые рязанское население сохранило к памяти своего князя до самого отдаленного потомства. В этом отношении он принадлежит к тем историческим личностям, которые отражают в себе характеристические черты известной эпохи или известного народа, закрывая своею тенью и предшествен-{130}ников и преемников. Действительно, лицо Олега вполне типично: в нем ярко обозначились главные стороны рязанского характера, эта смесь упрямства и беспокойной энергии с эгоистическою натурою - качества, которые у Олега смягчались многими талантами, гибкостью ума, и стремлениями, не лишенными некоторой величавости.

Весь период самостоятельного княжества для рязанцев сосредоточился в одном Олеге; более они не помнят ни одного князя. С этим именем связана большая часть остатков старины, разбросанных по долине средней Оки, и большая часть народных преданий. На обширную строительную деятельность Олега указывают имена многих городов, которые являются в договорных грамотах с конца XIV в. и о которых до того времени не было слышно. Самое живое воспоминание о нем встречается в древнем Переяславле (губ. гор. Рязань) и его окрестностях. Этот город, украшенный постройками храмов, княжеских и боярских палат, с его времени окончательно сделался столицею княжества.

Возвысив рязанцев в собственных глазах и во мнении соседей постоянною готовностью к энергической борьбе, Олег много заботился о безопасности своих подданных; недостаток естественных границ и укреплений на юго-востоке он старался восполнить бдительностью сторожевых ратников, расставленных по разным притонам в степях 3*4. Бесспорно, полустолетнее княжение Олега было самым славным и самым счастливым сравнительно с предыдущими и последующими княжениями, несмотря на тяжкие бедствия, которые нередко посещали Рязанский край при его жизни. Народ заплатил ему за это любовью и преданностью.

______________

* 34 "А досмотръ Князя Олега на тh на поры зоркимъ небувъ". ibid № I. из какой-то рязанской рукописи.

На Олеге очень ясно отразились современные ему княжеские стремления к собиранию волостей. Видя, как два главные центра, в северо-восточной и юго-западной России, притягивают к себе соседние волости, он хочет уничтожить эту силу тяготения и стремится инстинктивно создать третий пункт на берегах Оки, около которого могли бы сгруппироваться юго-восточные уделы. Но последующие события подтвердили известную истину, что отдельная личность, как бы она ни была высоко поставлена, не может создать что-нибудь крепкое, живучее там, где не достает твердой исторической почвы. Впрочем, нельзя сказать, чтобы дело Олега {131} кончилось вместе с его жизнью и не оставило заметных следов в истории. Без этой личности Рязанское княжество едва ли могло бы существовать долее XIV столетия и пережить все великие уделы, даже и при помощи родственных связей с московскими князьями.

Вот имена Олеговых бояр и слуг, которые сохранены источниками. Из летописей нам известны Епифан Кореев, который искусно вел переговоры Олега с Мамаем и Ягайлом, и боярин Станислав, который с рязанскою дружиною сопровождал митрополита Пимена к берегам Дона. В грамотах, жалованных духовенству, упоминаются: Иван Мирославич, зять Олега; Софоний Алтыкулачевич, Семен Федорович, Никита Андреевич, Тимош Александрович, дядько Монасея, окольничий Юрий; стольники Александр Глебович и Глеб Васильевич Логвин; чашники Юрий и Григорий Яковлевичи; Семен Никитич с братьею, Павел Соробич, ключник Лукьян, староста Габой и Василий Ломов 3*5. Между ними внимание наше останавливают первые два имени. Софоний Алтыкулачевич своим отчеством обнаруживает восточное происхождение. А Иван Мирославич был тот самый татарский мурза Салахмир, потомок ордынских владетелей, который в 1371 г. прибыл из Золотой Орды к Олегу Ивановичу с татарскою дружиною и оказал ему помощь в борьбе с Димитрием Московским и Владимиром Пронским. Он вступил в службу рязанского князя и принял крещение под именем Иоанна. Олег полюбил его, и оказывал ему большой почет и явное предпочтение перед другими боярами; так он выдал за него сестру свою Анастасию и пожаловал ему во владение вотчины: Верхдерев, Веневу, Растовец, Веркошу, Михайлово поле и Безпуцкий стан. О значении Салахмира при дворе рязанского князя можно судить по следующему выражению, которое встречается в жалованных грамотах Олега: "поговоря с зятем своим с Иваном Мирославичем" 3**6. Из Олеговых бояр еще известен нам Семен Федорович, прозванием Кобыла Вислой, который выехал из {132} Литвы сначала в Москву к Василию Димитриевичу, а потом перешел в Рязань к Олегу Ивановичу 3***7.

______________

* 35 Акты Ист. I. №№ 2 и 13, и Ряз. Дост.

** 36 Родосл. дворян Вердеровских. Арх. Ряз. Двор. Деп. Собр. Сын Ивана Мирославича Григорий играл роль главного советника при дворе Олегова внука Ивана Федоровича; о нем также встречается выражение: "поговоря с дядею своим с Григорьем с Ивановнчем". От Салахмира пошли многие дворянские роды между прочим Вер(х)деровские и Апраксины.

*** 37 Родосл. дворян Сунбуловых Ibid. От Семена Федоровнча Кобылы Вислого пошли: Сунбуловы, Бахтеяровы, Сидоровы, Чулковы, Ивашины и пр.

Верстах в 15-ти от губернского города Рязани, на левом берегу Оки, при впадении в нее Солотчи, стоит Солотчинский монастырь. Местоположение обители со стороны Оки довольно живописно и оригинально. Если вы переедете широкую в этом месте долину реки и по другому берегу направите свой путь к губернскому городу, то, осматриваясь назад, долго еще будете любоваться белою оградою и башенками монастыря, которые по мере нашего удаления будут все более и более закутываться в темную лесную зелень, пока совсем не скроются из вида.

Вот что сообщают монастырские записки об основании этой обители. Случилось князю Олегу вместе с супругою Ефросиньею быть на берегу Солотчи в одном глухом и уединенном месте. Здесь они встретили двух отшельников, Василия и Ефимия, которые пришли сюда неизвестно откуда. Эта встреча навела князя на мысль построить монастырь при устье реки. Основание обители совершилось в 1390 г. Щедро наделенная поместьями от Олега и его преемников, она заняла вскоре первое место между рязанскими монастырями по своему богатству и знаменитости. Говорят, что князь тогда же принял на себя звание инока с именем Ионы, не оставляя впрочем, своего светского сана,- пример ни единственный в этом роде. Перед концом жизни Олег посхимился и назвался Иоакимом. Он скончался в 1402 г. 5 июня. Так как смерть его случилась вскоре после поражения под Любутском, то можно с достоверностью предположить тесную связь между этими двумя событиями. Старец Олег, удрученный болезнями (против обыкновения он не принял личного участия в последнем походе), не выдержал сильного потрясения, когда узнал бедственную участь войска и сына, когда увидал потерянными плоды своих многолетних усилий. Тело князя было положено в каменном гробе и погребено в Покровском храме Солотчинской обители.

Княгиня Ефросиния 3*8, оставив свет, постриглась под име-{133}нем Евпраксии в Зачатейском монастыре, который находился верстах в трех от Солотчинского. Она скончалась три года спустя, и была погребена в том же Покровском храме подле своего супруга. {134}

______________

* 38 Слава Олега отразилась на Ефросинии. Вспоминая о любимом князе, народ останавливается над образом его супруги, и украшает его по-своему: так например, по словам одного предания кичка Ефросинии "тоя цны була, ще и щету на туе на цину кики дознано ни было". (Чт. О. И. и Д. № 3. Заметки Макарова). По преданию она была дочь какого-то татарского князя.

Песчаный грунта Покровского храма в позднейшие времена осыпался под гору. Храм в 1769 г. разобрали, а в конце прошлого столетия в соседней монастырской церкви Рождества Богородицы устроили новую княжескую гробницу. На дне этой гробницы в настоящее время показывают череп и несколько костей, как останки Олега и Ефросинии; кроме того здесь находится кольчуга, также под именем Олеговой, имеющая вид рубашки и сделанная из мелких железных колец прекрасной работы. Кости и кольчуга составляют предмет особенного благоговения для окрестных поселян; князя и княгиню они почитают святыми, и больные нередко надевают на себя княжескую кольчугу, надеясь получить исцеление.

ГЛАВА V .

Последняя эпоха самостоятельности.

1402-1520.

Федор Ольгович. Договор с Василием Московским. Последняя усобица между Рязанью и Пронском. Иван Федорович. Подчинение Витовту. Отношения к Василию Темному. Московское господство. Василий Иванович и его супруга Анна. Присоединение Пронского удела к Рязанскому. Иван Васильевич. Договоры с Иваном III и братом Федором. Последний отказывает свой удел великому князю Московскому. Великая княгиня Рязанская Агриппина. Татарские набеги. Иван Иванович, последний князь Рязанский. Борьба боярских партий. Плен Ивана Ивановича и окончательное присоединение Рязанского княжества к Москве. Нападение Магмет Гирея и бегство князя Ивана в Литву. Розыскное дело. Последние вести о рязанском князе.

Дальнейшая история Рязани представляет только постепенный переход к окончательному соединению с Москвою; отклонения от этого пути были очень незначительны. Между преемниками Олега нет ни одного князя, над которым историк мог бы с участием остановить свое внимание. Их имена сливаются вместе и не оставляют после себя никаких цельных образов. В этом отношении потомков Олега можно сравнить с его предшественниками, которые наполнили собою первую половину XIV в.; разница в том, что на последних лежит печать жесткого и беспокойного характера, между тем как первые напротив отличаются мягкостью, не свойственною их предкам, и заметным недостатком энергии.

Любутское поражение, очевидно, повлекло за собою важные следствия: влияние, которое приобрели рязанцы на некоторые северские княжества, и соперничество с Литвою уничтожились одним ударом. Вместе со смертью Олега рушилось и единство рязанских {135} уделов; в Муроме уже сидели наместники в. князя Московского; а Пронск возобновил старую вражду с Рязанью. Пронским князем в то время был Иван Владимирович; он после отца, вероятно, остался еще очень молод и должен был разделить наследие со своими родственниками; но потом успел сосредоточить в своих руках пронский удел, и по смерти Олега уничтожил свою зависимость от в. князя Рязанского.

Олег оставил двух сыновей Федора и Родослава. Интересно было бы знать, каким образом он разделил или предполагал разделить между ними свое княжество; но Родослав сидел в тяжком плену, и потому Федор Ольгович наследовал весь рязанский удел. Первым его делом было отправиться в Орду к хану Шадибеку с дарами и с известием о смерти отца. Царь пожаловал его, дал ему ярлык на отчину и дедину и отпустил на великое княжение Рязанское. Обезопасивши себя с этой стороны, Федор поспешил определить свои отношения к Москве. Заметим при этом, что, родственный союз рязанского князя с потомками Калиты был подкреплен за два года перед тем браком Федоровой дочери с Иваном, сыном Владимира Храброго. Вот содержание договора, который в том же 1402 г. был заключен между великим князем Василием Дмитриевичем, его дядею Владимиром Андреевичем, братьями Юрием, Андреем и Петром с одной стороны и Федором Ольговичем с другой 1*.

______________

* 1 С. Г. Г. и Д. № 36.

Во-первых, в. князь Рязанский должен иметь себе Василия Дмитриевича старшим братом, Владимира Андреевича и Юрия Дмитриевича равными братьями, Андрея и Петра младшими. Он обязывается быть заодно с московским князем, не приставать к татарам; может посылать от себя в Орду посла (киличея) с дарами и честить также у себя татарского посла; но только должен давать знать о том и другом в Москву; а в случае разлада с Ордою действовать по думе с в. князем Московским. Границы между княжествами остаются почти те же, которые обозначены в договорной грамоте 1381 г.; только некоторые мещерские места, купленные Олегом, отходят к Москве. Во внутренние дела Рязанского княжества Василий Дмитриевич и его братья дают обещание не вступаться. Замечательны те слова грамоты, которыми определяются отношения Федора Ольговича к князю Пронскому. {136} "А со княземъ с великимъ с Иваномъ Володимеровичемъ, взяти любовь по давнымъ грамотамъ. А если учинится между васъ какая обида, то вамъ послать своихъ бояръ, чтобы разсудили дhло; а въ чемъ не сойдутся, пусть третiй имъ будетъ Митрополитъ; кого Митрополитъ обвинитъ, тотъ долженъ отдать обидное, а если не отдастъ, то я Великiй князь Василiй Дмитрiевичъ заставлю его исправиться". Далее, с князьями Новосильским и Тарусскими Федор Ольгович должен помириться также по давным грамотам и жить с ними без обиды, "потому что тh князья со мною один человhк". Если произойдет у рязанского князя с ними спор за границы, то пусть съезжаются с обеих сторон бояре и решают дело; а третьего избирают себе, кого им угодно. В случае непокорности приговору, московский князь опять принимает на себя его исполнение. Обе договаривающиеся стороны обязываются возвратить пленников, начиная со времени Скорнищевской битвы. С Витовтом Федор Ольгович может мириться не иначе как по думе с Василием Дмитриевичем.- Условия договора в главных чертах похожи на те, которые мы встретили в договорной грамоте Олега с Димитрием; но подробности и самый тон грамоты, несмотря на обычные формы, бросают на рязанцев бoльшую тень зависимости от Москвы.

Война с Витовтом, кажется, прекратилась спустя года три, потому что около этого времени был выкуплен из плена Родослав Ольгович за 3 000 рублей. Этот несчастный князь после своего освобождения жил не более двух лет;- он был последний из потомков Ярослава Святославича, который известен в истории под языческим именем.

1408 год ознаменован последнею сильною усобицею между князьями Рязанским и Пронским. В этом году Иван Владимирович воротился в свой удел из Орды от царя Булата с пожалованьем и с честью в сопровождении ханского посла. Спустя несколько месяцев, он с татарскою помощью неожиданно напал на Федора Ольговича. Федор бежал за Оку; а соперник его сел на обоих княжениях. Василий Дмитриевич остался верен заключенному недавно договору, и послал на помощь своему зятю воевод коломенского Игнатия Семеновича Жеребцова и муромского Семена Жирославича. На реке Смядве воеводы великого князя потерпели сильное поражение от Ивана Володимировича; Же-{137}ребцов был убит со многими товарищами, а Семен Жирославич попался в плен. Несмотря на удачу, Пронский князь не посмел, однако, продолжать борьбу с Василием, и при его посредничестве соперники в том же году заключили мир 2*.

______________

* 2 "Сидели многие князья с Прони на Рязани, а последний был на Рязани князь Иван Володимирович Пронский". Времен. № 10. Родосл. 33.

Неизвестно, до которого года княжил Федор Ольгович. Источники упоминают о нем еще два раза; во-первых, в 1409 г. по поводу возвращения митрополита Фотия из Царьграда в Москву; потом в 1423 г. по поводу поставления Сергия Азакова на Рязанское епископство. Надобно полагать, что он скончался, спустя года три или четыре, т. е. около 1427 г. Преемником Федора был сын его Иван 3*.

______________

* 3 Ник. IV. 306. V. 8, 12, 14, 15. П. С. Р. Л. VI. 135. Ряз. Дост.

После Василия I началась долговременная усобица в потомстве Димитрия Донского. По-видимому, ничто не могло более благоприятствовать другим князьям в том, чтобы возвратить утраченную самостоятельность. Но такова сила исторического процесса: уже тотчас после смерти Олега ясно обозначилось, что Рязань не может существовать в виде отдельного самостоятельного пункта, около которого могли бы собраться юго-восточные уделы. Она была слишком слаба для этого и необходимо долженствовала примкнуть к той или другой половине Руси. История Рязани в XIV и XV вв. представляет замечательную аналогию с историею Твери. Здесь вторую половину XIV в. также наполняет видная личность Михаила Александровича, выступающая с такими же стремлениями, как Олег Рязанский; после его смерти видим те же усобицы между Тверью и Кашином, как между Рязанью и Пронском, то же колебание между Москвою и Литвою. Когда на время ослабла сила притяжения со стороны Москвы, оба княжества примкнули к Литве, где еще властвовал грозный Витовт. Около 1427 г. Иван Федорович заключил с ним следующий договор 4*:

______________

* 4 Акты Арх. I. №№ 25, 26.

"Господину Господарю моему в. князю Витовту я Иван Федорович В. князь Рязанский добил челом, отдался ему на службу, и Господарь мой князь великий Витовт принял меня князя великого Ивана Федоровича на службу: мне служить ему бесхитростно, быть с ним заодно на всякого; с кем он мирен, с тем и я {138} мирен; а с кем он не мирен, с тем и я не мирен. А в. князю Витовту оборонять меня от всякого, а без воли князя великого мне ни с кем не мириться и никому не помогать. А если будет от кого притеснение (налога) внуку его в. князю Василию Васильевичу, и если велит мне князь великий Витовт, то я буду пособлять ему на всякого и жить с в. князем Васильем Васильевичем по старине. А если будет в. князю Витовту с внуком его какое нелюбье или с дядьями его или с братьями, то мне пособлять своему Господарю на них без хитрости. А в. князю Витовту в вотчину мою не вступаться ни в землю, ни в воду по рубеж Рязанской земли моей Переяславской вотчины с уступкою (Литве) Тулы 5*, Берестья, Ретани, Дорожена и Заколотена Гордеевского. А суд и исправу давать мне ему во всех делах чисто, без переводу; съехався с судьями в. князя Витовта и поцеловав крест, пусть судьи мои решают без всякой хитрости, по правде; а если в чем не сойдутся, то пусть идут к в. князю Витовту, и кого в. князь обвинит, тот и заплатит". Вместе с рязанским князем поддался Витовту и пронский Иван Владимирович; его договорная грамота написана почти теми же словами.

______________

* 5 В договоре между Олегом и Димитрием Тула поставлена в какое-то исключительное положение; и тот и другой князь, по-видимому, от нее отказываются. "Тула как было при царицh при Тайдулh, и коли ея Баскаци вhдали"... Но судя по договору Ивана Фед. с Витовтом, она считалась за Рязанью. Вероятно, Олег, вопреки условиям 1381 г., присоединил ее впоследствии к своему княжеству.

В 1430 г. мы находим Ивана Федоровича в числе знатных гостей, которых угощал Витовт великолепными пирами. Спустя несколько месяцев литовский князь скончался; в Литве начались смуты и усобицы; а вместе с тем окончилась кратковременная зависимость от нее рязанцев; но только для того, чтобы возобновились их прежние отношения к Москве, хотя и здесь в то же время открылась борьба между Василием Васильевичем и Юрием Галицким. Иван Федорович сначала целовал крест Василию и посылал свою дружину вместе с москвитянами воевать волости Юрия 6*. Но когда Юрий одолел племянника и сел на Московский стол. Иван Федорович перешел на его сторону и заключил с {139} ним договор 7** Юрий обещает иметь Ивана Федоровича себе племянником, сыновья его Василий Косой равным братом, а Димитрий Шемяка и Димитрий Красный старшим. Рязанский князь обязывается сложить с себя целование к Василию Васильевичу и быть против него и против других недругов заодно с Юрием. Отношения князей и границы княжеств определяются почти такими же условиями, как в 1402 г. Против прежних грамот замечательно следующее прибавление: "А гдh ты князь Великiй всядешь на конь противъ своего недруга, и мнh князю Великому Ивану самому пойти съ тобою безъ ослушанiя; а гдh пошлешь своихъ воеводъ, и мнh своихъ воеводъ послати съ твоими воеводами". Тула и Берестий, уступленные Витовту, теперь опять причисляются к Рязани. Из той же грамоты узнаем, что князья Рязанский и Пронский незадолго перед тем временем окончательно помирились и вместе подчиняются московскому, а третейским судьею опять признают митрополита; самый договор Иван Федорович заключает вместе от себя и от Пронского князя с его братьями.

______________

* 6 Об этом обстоятельстве упоминается в Догов. гр. Юрия Дмитр. с Иваном Фед. I. № 48.

** 7 С. Г. Г. и Д. I. № 48.

Этот договор, как надобно полагать, был заключен в 1434 г., т. е. после второго занятия Москвы Галицким князем. Но в том же году Юрий скончался и Василий Васильевич воротился в Москву. Для Рязани это было все равно: переменялось только лицо, а отношения к в. князю Московскому остались те же самые. Вообще незаметно, чтобы рязанцы принимали деятельное участие в борьбе Василия Темного с Димитрием Шемякою.

В 1447 г., когда Василий окончательно утвердился на московском столе, последовал новый договор с рязанским князем 8*. Иван Федорович признает Василия старшим братом, Ивана Андреевича Можайского равным; а Михаила Андреевича и Василия Ярославича Боровского младшими. Далее опять повторяются почти те же условия, какие и в предыдущих грамотах. Заметим только прибавление касательно литовских отношений: "А всхочетъ с тобою князь Великiй Литовскiй любви, и тобh съ нимъ взяти любовь со мною по думh; а писати ти съ нимъ въ докончательную грамату, что есь со мною съ Великимъ княземъ съ Васильемъ Васильевичемъ одинъ человhкъ... А пойдетъ на тебя Князь великiй Литовскiй и {140} мнh князю Великому Василью пойти самому тебя боронити; а пошлетъ на тебя своихъ воеводъ, и мнh послати своихъ воеводъ тебя боронити". Дополнением к последней статье могут служить следующие слова из договора, который, спустя два года, Василий Васильевич заключил с Казимиром Литовским 9**: "А братъ мой молодшiй, князь Великiй Ивань Федоровичъ Рязанскiй со мною съ Великимъ княземъ Васильемъ въ любви, и тобh Королю его не обидhти; а въ чомъ тобh, брату моему, Королю и Великому князю Казимиру Князь великiй Иванъ Федоровичъ сгрубитъ, и тобh Королю и В. князю мене обослати о томъ: и мнh его всчунути (уговорить) и ему ся къ тобh исправити, а не исправить ся къ тобh, моему брату, Рязанскiй, и тобh Королю Рязанскаго показнити, а мнh ся въ него не вступати. А всхочетъ ли братъ мой молодшiй, Князь великiй Иванъ Федоровичъ служити тобh, моему брату, Королю и Великому князю: и мнh В. князю Василью про то на него не гнhваться, ни мстити ему". Здесь московский князь, вопреки условиям 1447 г., отказывается помогать рязанцам против Литвы; зато рязанскому князю предоставлено более свободы нежели прежде; он по собственному выбору может примкнуть к Литве или Москве.

______________

* 8 № 65.

** 9 Акты Зап. Рос. I. № 50.

Но это была только дипломатическая уловка со стороны московского правительства; а на деле оно уже могло быть спокойно насчет литовского соперничества. По крайней мере, после Витовта со стороны Рязани почти не видно колебания между тою и другою зависимостью до времен Василия III. Мало того, если мы не можем указать на значительные войны, зато мелкая вражда на границах время от времени могла породить довольно сильные неудовольствия между Рязанью и Литвою. В этом отношении от XV ст. сохранился очень интересный документ, известный под именем: "Посольство до Великаго князя Рязанскаго зъ Вильны Васильемъ Хребтовичемъ". В 1456 г. прибыл в Переяславль к Ивану Федоровичу посол из Литвы Василий Хребтович и подал ему грамоту от Казимира IV. В этой грамоте Казимир жалуется рязанскому князю на его подданных, которые в ту весну накануне Николина дня внезапно пришли под город Мценск, выжгли его, повоевали окрестности и увели много пленников. И прежде нередко были обиды литовским украинным людям от рязанских; а теперь последние, не довольствуясь воровством и грабежом, поднимают {141} открытую войну. Король требует, чтобы рязанцы возвратили пленников и пограбленное имущество; чтобы они в Литовской земле зверей и бобров не били, пчел не драли и рыбы не ловили 1*0. {142} Результаты этого посольства нам неизвестны. Из грамоты видно, что обиды между пограничными жителями были взаимные. Да и невозможно было их избежать при неразвитости общества и отсутствии точного определения границ. Подобные пересылки русских князей с литовским правительством по поводу беспорядков на границах были делом довольно обыкновенным в те времена, и, кажется, не вели ни к каким серьезным результатам 1**1.

______________

* 10 Акты Зап. Рос. I, № 58. Приводим здесь эту интересную грамоту вполне: "Iюль 9. д. индиктъ 4".

"Казимиръ, король Польскiй и великiй князь Литовскiй всказалъ: Издавна предкове наши зъ вашими предки были въ любьви и въ докончаньи, а и мы со отцемъ твоимъ были потому жъ какъ и предкове наши; а земли наши украинные межи собою въ упокои были, а обиднымъ дhломъ судъ и право было на обh сторонh.

Казимиръ, король и великiй князь (всказалъ): Тыми, пакъ, разы прihхалъ къ намъ намhстникъ нашъ Мценскiй и Любуцкiй, князь Дмитрей Путятичъ, и повhдалъ намъ, ижъ твоh люди зъ твоее земли пришодши безвhстьно, сеh весны, канунъ Николина дня, войною, подъ городъ нашъ Мценскъ, место выжьгли, села повоевали и многiи шкоды починили, и люди головами въ полонъ повели.

Казимиръ, король и великiй князь всказалъ: А и передъ тымъ, намъ многiи жалобы прихаживали отъ украиньниковъ нашихъ, ижъ имъ кривды и шкоды великiя дhются зъ твоее земли, отъ твоихъ людей, въ татьбахъ и въ забоехъ и въ грабежахъ; а ныне пакъ не только татьбою, але явно воюютъ, и головами въ полонъ ведуть, и мhста и села жьгуть.

Казимиръ, король и великiй князь (всказал): Прото напоминаемъ тебе: съ твоимъ ли вhдомомъ то будутъ люди твои вчинили, аль не съ твоимъ, абы еси о томъ довhдался; если будутъ, безъ твоего вhдома, люди твои то вчинили, и ты бы еси велhлъ то намъ оправити. А што люди наши головами въ полонъ побраны, тыхъ бы еси велhлъ поотпускати, а животы и статкы велhлъ бы еси поотдавать; а тыхъ людей, которыи будутъ то чынили, велhлъ бы еси сказьнить, абы впередъ того не было. А если намъ того невелишъ оправити, и полону, что побрано животовъ и статковъ, невелишь поотдавать, будь тобh вhдомо, ижъ мы иа свое далhй не будем терпеть.

Казимиръ, король и великiй князь (всказалъ): А которые бы шкоды и кривды делалися твоимъ людемъ отъ нашихъ людей, зъ нашое земли, и ты бы насъ обсылалъ, обыхмо приказывали нашимъ намhстникомъ тымъ дhломъ обиднымъ управу давати, на обh сторонh, абы правыи не гибли, а виноватыи кажьнены были; и тако было безвhстьно и безъ отказу, войны непускати, и огнемъ вежечн, и головъ въ полонъ не вести.

Казимиръ, король и великiй князь (всказал): Такожъ повhдал нашъ князь Дмитрей Путятичъ, штожъ люди твои, зъ твоее земьли.

Казимiръ, король и великiй князь (всказал): Такожъ повhдалъ намъ князь Дмитрiй Путятичъ, штожъ люди твои, зъ твоее земьли, въ нашой земли звhръ бьютъ, а пьчолы деруть, а по ръкамъ бобры и рыбы ловять, гдh издавна имъ входовъ небывало, и иные многие шкоды дълають: и ты бы людемъ своимъ приказалъ а жьбы въ нашой земьли звhру небили, а пьчолъ недрали, а по рhкамъ бобровъ не били и рыбъ неловили, гдh издавна имъ входовъ небывало; бо мы въ твою отчизну, и земьли и въ воды, не велимъ вступатися, гдh кому изъдавна вступа не было". Из Литов. Метрики.

** 11 См. пересылки москов. правительства с литов. о том же предмете. Акты Запад. Рос. II. №№ 74, 143, 169 и пр.

Княжение свое Иван Федорович заключил весьма важным фактом. В 1456 г. он скончался, вскоре после своей супруги, чернецом Ионою, завещав Василию Темному на соблюдение Рязанское княжество вместе с восьмилетним сыном Василием, вероятно, до его совершеннолетия. Великий князь взял мальчика и его сестру Феодосию к себе в Москву, а в рязанские города и волости послал своих наместников 1*2.

______________

* 12 Ник. V. 283, 384.

Самостоятельность Рязанского княжества, по-видимому, прекратилась. Можно было ожидать, что собиратели Руси воспользуются удобным, случаем, чтобы навсегда покончить с соседним уделом. Но прошло восемь лет после смерти Ивана Федоровича, и, вопреки подобным ожиданиям, великий князь Иван III и мать его Мария отпускают Василия Ивановича на его отчину, на великое княжение Рязанское. Зимою того же года Василий приехал в Москву и взял за себя княжну Анну Васильевну, меньшую сестру Ивана III. Брак совершился 28 января в соборной церкви Успения Богородицы; а на память Трех Святителей молодые отправились в Рязань 1*3.

______________

* 13 Ник. VI. Чт. О. И. и Д. IV. Татищ. I. П. С. Р. Л. IV. 149.

Вопрос, почему Иван III не воспользовался случаем присоединить к Москве Рязанское княжество, за отсутствием прямых указаний в источниках, мы можем объяснять только гадательным образом. А именно, с возвращением своего князя Рязань {143} едва ли приобретала бoльшую независимость, чем в то время, когда ею управляли московские наместники. Василий Иванович уже привык слушаться во всем в. князя Московского как своего отца и благодетеля; новые узы родства еще более скрепили их близкие отношения. Опасаться трудной борьбы было излишне при слабости Рязанского княжества сравнительно с Москвою. Предпочесть литовское подданство рязанцам не было никакого основания. А между тем многочисленное и храброе население Рязани еще не отвыкло от своих собственных князей, и живо помнило прежние времена независимости и славы; нерасположение к москвитянам, как необходимое следствие долговременных враждебных отношений, может быть не раз обнаружилось при господстве московских наместников. На этот факт можно смотреть как на один из примеров замечательной политической дальновидности Ивана III. Он обратил свое внимание на более важные дела, и, готовясь к решительной борьбе с татарами, Тверью, Новгородом и Литвою, предпочел лучше ждать еще более удобного случая и иметь под рукою верного подручника, чем явною несправедливостью давать повод к разным попыткам, которые могли наделать ему лишних хлопот. Впрочем, нельзя сказать утвердительно, поступил ли Иван III в этом случае по собственному усмотрению, или по мысли своего отца, который не хотел обмануть доверенности к нему Ивана Федоровича. Как бы то ни было, Рязань более полувека еще имела собственных князей и удержала тень самостоятельности.

Василий Иванович княжил 19 лет, и все это время ни разу не было нарушено его доброе согласие с Москвою, т. е. он ни разу не обнаружил попытки выйти из-под опеки московского князя. Одна из главных ролей в рязанской истории второй половины XV века, бесспорно, приходится на долю княгини Анны Васильевны. Пользуясь расположением к себе брата, она имела большое влияние на его дружеские отношения к рязанцам. Мы не один раз встречаем ее в Москве, где она гостит у родных; в 1467 г. например, 14 апреля, она родила здесь сына Ивана.

Может быть, благодаря именно ее посредничеству, княжение Василия Ивановича ознаменовалось окончательным присоединением к Рязани Пронского удела. Неизвестно, когда умер Иван Владимирович Пронский. Около 1427 г. он был еще жив и поддался Витовту; но в 1434 г. в Пронске уже господствовали его {144} сыновья, как видно из договорной грамоты Ивана Федоровича с Юрием Галицким. После Ивана Владимировича остались три сына: Федор, который наследовал титул великого князя (если Федора Владимировича уже не было в живых), потом Иван Нелюб и Андрей Сухорукий. В договоре 1447 г. также упоминаются князь Пронский с братьею. Далее источники не упоминают о Пронске, как об отдельном княжестве. Надобно думать, что пронские князья в шестидесятых или семидесятых годах XV века сходят со своей прежней сцены, и потомство их вступает в круг княжеской аристократии при московском дворе. Каким образом и при каких обстоятельствах совершилось присоединение Пронского удела к Рязани, мы не знаем; видим только, что великий князь Рязанский Василий Иванович при кончине благословляет городом Пронском своего старшего сына 1*4. Конечно, это присоединение не могло иметь места без соизволения Ивана III.

______________

* 14 Есть еще, по-видимому, известие о великом князе Пронском именно, в договорной грамоте Казимира IV с князьями Воротынским, Одоевским и Новосильским, от 10 апреля 1483 г. (Акты Зап. Р. I. № 80) сказано: А съ великимъ княземъ Московскимъ, и съ великимъ княземъ Переяславскимъ, и съ великимъ княземъ Пронскимъ, хто будетъ тая великiя княженiя держати, съ тыми имъ судъ имhти по старинh". Но выражение, "хто будетъ тая великiе княжения держати" указывает только на общее место, на привычную форму. В договоре Ивана III с Иваном Рязанским, от 9 июня 1483 г., против прежнего обыкновения уже не говорится ни слова о пронских князьях, и определение границ показывает, что Пронский удел не отделялся от Рязанского. Положительное же известие о соединении Пронска и Рязани относится к 1496 г.

Василий Иванович скончался в 1483 г. 7 января во время обедни 1*5. Он имел не более 35 лет от роду, и после себя оставил двух сыновей Ивана и Федора, между которыми разде-{145}дил свое княжество. Старшему с титулом великого князя достались города: Переяславль Рязанский, Ростиславль и Пронск; а младшего отец благословил Перевитском, Старою Рязанью и третьею частью из переяславских доходов. Они оба были еще очень молоды,- Иван имел 16 лет,- и потому долго не выходили из воли своей матери княгини Анны. В том же 1483 г. отношения между Москвою и Рязанью были определены новыми договорными грамотами 1**6. Великий князь Рязанский Иван Васильевич обязывается считать Ивана III и его сына старшим братом и приравнивается к удельному московскому князю Андрею Васильевичу. Далее, он обязывается всегда быть заодно с Москвою, не сноситься с литовским князем и не вступать в литовское подданство; также не сноситься с теми удельными князьями, которые ушли в Литву. Замечательна в этом договоре статья о служебных татарских царевичах, которым отведены были места на Оке между Рязанью и Муромом. Рязанский князь должен давать Даньяру и его преемникам то же самое, что давали его отец и дед по положению Василия Темного; он не может сноситься с ними ко вреду московского князя; а беглых мещерских князей обязан не только не принимать к себе, но отыскивать их и выдавать москвитянам. Границы между княжествами назначены уже другие. Из прежних пограничных линий сохранилась только та, которая шла от Коломны вверх по Оке, Цне и Владимирскому порубежыо. Особенно сократились рязанские пределы на западе 1***7. С этой стороны они отодвинуты почти на те же места, по которым проходили в начале XIII века, т. е. все позднейшие приобретения рязанцев в княжествах северских навсегда отошли к Москве. На востоке в Мещере рязанский князь отступился от всех мест, купленных его предшественниками, начиная с Олега Ивановича. {146}

______________

* 15 Ник. VI. 117. Василий Иванович, судя по надписи на его гробнице, также как и сыновья его, имел прозвание Третного. На вероятное происхождение этого прозвания указано в Рязанск. дост. по поводу построения церкви Иоанна Златоуста: "А Рязань, как из грамоты царя Ивана Васильевича 7045 года Солотчеискому архимандриту данной видно, разделялась издревле на трети. Да в списке с правой грамоты 7043 года на починок Неретин упоминается, что село Перкино в книгах письма Ивана Ивановича Волынского написано в двух третях в каменском стану, а село Засечье и починок Неретин в княжь Федоровой трети Ивановича великого князя Рязанского (вероятно, Федора Васильевича удельного князя Рязанского).

** 16 №№ 115 и 116.

*** 17 "А что купля отца нашего за рекою за Окою Тешилов и Венев и Растовец и иная места, и тем нашим землям с твоею землею рубеж от Оки с усть Смедвы в верх по Смедве до усть Песоченки, а Песоченкою до верховья Песоченского, а от верховья Песоченки через лес прямо к Осетру к усть Кудесне, а Кудесною вверх до верховья, а от верховья Кудесны прямо к верх Табалом, а по Табалом на низ в Дон... а тебе (Ивану Рязанскому) невступатися в нашу отчину в Елечь и во вся Елецкая места, а Меча нам ведати вопче".

Семнадцатилетнее княжение Ивана Васильевича прошло также тихо и в таком же согласии с политикою Ивана III, как и правление его отца. Рязанский князь на своей отчине и дедине, в сущности, имел значение Московского наместника; он беспрекословно исполнял приказания дяди и посылал свои войска на его службу. Наиболее замечательный поход совершили рязанцы в 1492 г. для завоевания городов Серпейска и Мезецка, которые незадолго перед тем поддались Москве, но были захвачены опять литовцами. К москвитянам присоединились рязанский удельный князь Федор Васильевич со своею дружиною и войска его старшего брата под начальством воеводы Иньки Измайлова. Поход увенчался успехом 1*8.

______________

* 18 Ник. VI. 133. П. С. Р. Л. IV. 161.

До нас дошел любопытный договор от 19 августа 1496 г., которым братья Иван и Федор определили свои взаимные отношения и границы своих уделов 1*9.

______________

* 19 №№ 127 и 128.

Федор обязывается: держать Великое княжение Ивана чесно и грозно без обиды; хотеть ему везде и во всем добра, быть с ним заодно на всякого недруга и не ссылаться ни с кем без его ведома. Великий князь обещает жаловать его и печаловаться о его отчине. Никто из них не должен вступаться в чужой удел и искать его под братом или под его сыновьями. Заметим при этом следующее место грамоты: "а не будет у меня детей, и мне великому князю великим княженьем благословити тобя своего брата, а не будет у тобя детей, и тебе моему брату своей отчины не отдати никоторою хитростью мимо меня великого князя". Мать их Анна, кроме своих купленных дворов в городе, получает четверть всех доходов в обоих уделах. Орду знает только один в. князь, и платит ясак служебным татарским царевичам как от себя, так и от своего брата. Потом обозначаются границы уделов, впрочем, не везде ясно и определенно 2*0. Удел Федора состоял из двух неравных ча-{147}стей: большая сосредоточилась около Старой Рязани, меньшая около Перевитска. В самом Переяславле Федору отделялись часть княжеских дворов в городе, посад, несколько мельниц, луг и поле возле города, треть городских пошлин, и часть в судебных городских доходах. Разного рода княжие люди: ловчане, рыболовы, псари и пр. были также поделены между братьями. Младший обязывается поддерживать треть городских укреплений. Князья не должны покупать друг у друга сел и держать закладней. Отношения удельного Рязанского князя к старшему брату, если судить по договору, были почти те же самые, в каких последний находился к в. князю Московскому и в каких к Ивану III состояли его младшие братья; но в действительности имели силу разве только экономические статьи договора, а в делах политики оба князя были покорными слугами Ивана III.

______________

* 20 "А промеж нас раздел от Оки реки по Вакиных деревню, да по Голцово, да по Ивачеву деревню; а Вакиных деревня и Голцово в великого князя стороне, а Романовское село и Ивачева деревня во княжи Феодорове стороне; а от Ивачевых деревни по р... сници на низ до речки до Мечи, да на низ по Мечи до речки до Пилеса, да Пилесом в верх по лесу по Каринскому к Мосоловской деревни, а Мосоловская деревня во княжи Феодорове уделе, а от Мосоловской деревни вниз по Осетру до устья, и по рубежу те деревни пашни свои и ухожаи ведают по старине. А рубеж Переяславлю с Рязанью от Оки реки по Лубяной вверх направо к Переяславлю, а налево к Рязани, а от верху Лубяной по перевертам к Тысьи, а от Тысьи по Щучьей вверх, а от Щучьей по перевертам къ Исьи, да по Исьи на низ до устья, да на низ по Оке реке до усть Прони, да Пронею вверх до Жорновиц, от Жорновиц подле лесу назад заполья, да позад березовой поляны до рубежа до Мещерского, куда наши Бояре ехали".

Из внутренних событий в Рязани при Иване Васильевиче мы знаем весьма немногое. В сентябре 1494 г. был такой страшный пожар в Переяславле, что почти выгорел весь город и колокола растапливались на колокольнях. В августе 1497 г. княгиня Анна ездила в Москву повидаться с братом и была там принята с великою честью. Сам Иван III с детьми и боярами встретил ее на Всполье за Болвановьем; также выехала навстречу к ней великая княгиня Софья с невесткою Еленою и со своими боярынями. Анна прогостила здесь до Крещенья, и в это время помолвила свою дочь за одного из знатных московских бояр, князя Федора Ивановича Бельского, принадлежавшего к потомкам Гедимина. После Крещенья великий князь отпустил сестру домой с большими дарами; брат Юрий проводил ее до Угрешей. Анна спешила в Рязань для свадьбы, которая была сыграна в январе месяце 2*1. {148}

______________

* 21 П. С. Р. Л. VI. 42, 43. Татищ. Чт. О. П. и Д. № IV. 129.

29 Мая 1500 г. в третьем часу дня скончался великий князь Рязанский, Иван Васильевич, носивший прозвание Большие области Третного. Он был женат на Агриппине Федоровне, урожденной княжне Бабич, и оставил сына Ивана по пятому году 2*2. Малолетний князь наследовал отцу сначала под опекою матери и бабки; но последняя немногим пережила своего сына, и скончалась в следующем 1501 г. на Светлой неделе в середу. С именем княгини Анны связано воспоминание о мире и тишине, господствовавших на Рязани в продолжение 37 лет, которые провела в этом краю любимая сестра Ивана III. Удельный рязанский князь Федор Васильевич жил до 1503 года; он умер бездетным, и мимо племянника отказал свои волости великому князю Московскому. Такой поступок, по-видимому, не противоречил договору 1496 года, потому что в нем было условие не отдавать кому-либо своей отчины только мимо самого старшего брата, хотя при этом, очевидно, подразумевались и дети последнего. На эту добровольную уступку Рязанского удела московскому правительству указывает сам Иоанн III. "А что ми дал сестричичь мой князь Федор Васильевич Рязанской - говорит он в духовном завещании - свою отчину, на Рязани в городе и на посаде свой жеребей, и Старую Рязань и Перевитеск с волостьми и с путми и с селы, и с бортью и с тамгою и со всеми пошлинами, потому, как ся делил с своим братом со князем с Иваном: и яз ту его вотчину... даю сыну своему Василью 2**3."

______________

* 22 Герберштейн в своей Rer. Mosc. auct. 48 стр. рассказывает будто "у Ивана Васильевича было три сына: Василий, Федор и Иван. По смерти отца два старшие брата затеяли усобицу и сразились на поле близ города Рязани: один из них пал в битве; оставшийся победителем умер вскоре на том же поле. В память этого события на месте битвы поставлен был дубовый крест". Но в русских источниках нет ничего подобного. Да едва ли и могли остаться после Ивана Васильевича взрослые сыновья, так как он, скончался 33 лет отроду. Иностранцу же притом легко было поверить ложным слухам или перемешать события.

** 23 П. С. Р. Л. IV. 163. VI 42, 43. Ник. VI, 159. Гербершт. 48. С. Г. Г. и Д. № 144. О Федоре Васильевиче упоминается в наказе Иоанна III Якову Темешову в 1502. В том же году дана им запись на село Сильчино. Ряз. Грам. Пискарева № 9. Духовная Иоанна III написана около 1504 г. Следовательно, смерть Федора надобно отнести к 1503 г.

Таким образом, в начале XVI в. от древнего Рязанского {149} княжества оставалась только небольшая часть земель, со всех сторон охваченная московскими владениями; самая колыбель княжества Старая Рязань была в числе этих владений. Непосредственное господство Москвы уже переступило через заветный рубеж, по правую сторону средней Оки, и проникло в самое ядро Рязанской области. На Переяславском столе сидел болезненный отрок; управление княжеством сосредоточилось в руках женщины; рязанцы уже свыклись с мыслью о подчинении Москве, и Ивану III стоило только произнести слово, чтобы уничтожить всякую тень их самостоятельности. Но он не произнес этого слова, и предоставил сыну принять последний столб, на котором еще держалась половина кровли. Чтобы понять, какой характер имела в то время зависимость Рязани от Москвы, стоит только прочесть наказ Ивана III Якову Темешову, который провожал через рязанские земли кафинского посла в 1502 г. Иван посылает поклон в. княгине Рязанской Агриппине и, между прочим, велит ей сказать: "Твоим людем служилым, боярам и детем боярским и сельским быти всем на моей службе: а торговым людем лучшим и середним и черным быти у тобя в городе на Рязани. А ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, их бы ты Аграфена велела казнити, вдовьим, да женским делом не отпираясь; а по уму бабью не учнешь казнити ино их мне велети казнити и продавати; охочих на покуп много" 2*4.

______________

* 24 Чт. О. И. и Д. I. Заметки о Ряз. Зем. Макарова.

Прежде нежели перейдем к последнему факту в истории Рязанского княжества - к уничтожению его самостоятельности, воротимся назад и бросим взгляд на отношения к татарам в течение пройденного столетия. События на юго-восточной стороне были только повторением прежнего; дань, платимая в Орду, не мешала кочевникам время от времени напоминать о себе губительными набегами. После смерти Олега Ивановича до 1514 г. летописи упоминают до 15 наиболее значительных нападений, из которых только пять не остались безнаказанны. А именно: осенью 1405 г. татары нечаянно напали на Рязань; Федор Ольгович послал за ними в погоню; воеводы побили много неприятелей и отняли у них добычу; то же самое повторилось в 1411 г. Но в 1415 не-{150}приятели повоевали рязанские волости за Доном, взяли Елец и убили елецкого князя. Затем приводится целый ряд набегов почти в одинаковых выражениях: "приходиша татарове на рязанские украйны и много зла сотворша, и отыдоша с полоном". Нужно заметить, что кроме тех случаев, когда сама Рязань служила целью татарских нападений, ее земли подвергались опустошениям почти каждый раз в случае войны между ханами и московскими князьями; например, в 1408 г. Эдигей на возвратном пути от Москвы мимоходом взял город Рязань. Но татарам редко удавалось переступить за Оку и напасть на самые московские волости; обыкновенно великокняжеские воеводы встречали их в Рязанской земле, которая неминуемо становилась поприщем кровавых столкновений, во всяком случае, для нее разорительных; притом же вследствие своей зависимости от Москвы рязанцы поневоле вместе с нею подвергались ханскому гневу.

В 1444 г. пришел на Рязань царевич Мустафа с многочисленною татарскою ратью, пограбил волости и села, и, остановившись в степи, послал сказать рязанцам, что они могут выкупать у него пленников. Те действительно их выкупили. Вскоре Мустафа опять пришел в Рязань с миром и с намерением провести в ней зиму, потому что в степи оставаться было невозможно; осенью она вся погорела пожаром; зима настала самая жестокая с глубокими снегами и сильными вьюгами; лошади татарские попадали от бескормицы, и всадники мерзли от холоду. Мустафа, неизвестно почему, был впущен в Переяславль Рязанский без сопротивления; татары его расположились отчасти в городе, отчасти в окрестностях. Когда узнали о том в Москве, Василий Темный послал на Мустафу воевод Василия Оболенского и Андрея Федоровича Голтяева со своею дружиною, к которой присоединился отряд мордвы на лыжах. Рязанцы выслали царевича из Переяславля, и он, кое-как укрепившись на берегу Листани, верстах в десяти от города, приготовился к отчаянной обороне. Нападение произведено было с двух сторон: с одной московская пехота, вооруженная ослопами, топорами и рогатинами; с другой мордва и рязанские казаки на лыжах с копьями, рогатинами и саблями. Сопротивление, оказанное татарами, достойно было лучших времен их славы. Цепенея от холода, лишенные возможности бросать свои меткие стрелы, они защищались рукопашным боем, резались крепко и не сдавались в плен; {151} наконец, подавленные числом, неприятели большею частью были перебиты, и сам Мустафа пал в сече со многими мурзами. Гибель храброго царевича не осталась без мести: спустя несколько месяцев татары Золотой Орды воевали рязанские украйны.

Далее заметим нападение на Рязань Ахмата, царя Большой Орды, в 1460 г. Он осадил Переяславль в Успенский пост, и стоял под городом шесть дней; но граждане мужественно отбивали неприятелей. Один из ханских военачальников Казат Улан мурза доброжелательствовал рязанцам, вероятно, подкупленный ими, и царь, видя неудачу, со стыдом ушел в степь, а на мурзу Улана положил нелюбье. Потом осенью 1468 г. татары опустошали окрестности Рязани. Граждане погнались за ними и храбро вступили в бой; но, когда неприятелю удалось подсечь у них знамя, они расстроились и обратились в бегство.

С 1480 г. вместе с Москвою и Рязань навсегда избавилась от ига, которое впрочем, в последнее время существовало только номинальным образом. Золотая Орда после крымского погрома уже не в состоянии была высылать по-прежнему толпы грабителей, и нападения с этой стороны, по-видимому, прекратились. В следующие 30 лет о них почти не слышно; Рязанская земля, спокойная внутри и безопасная извне, в это время наслаждалась отрадным отдыхом. Только раз под 1493 г. летопись говорит о том, что приходили татары "ордынские казаки" нечаянно на Рязанскую землю, взяли три села, и скоро ушли назад. Опасность с юго-востока миновалась; зато в начале XVI в. еще более усилилась опасность с юга. Пока был жив Иван III и неизменный союзник его Менгли-Гирей сдерживал беспокойную Орду, крымские татары оставляли в покое русские пределы; но в княжение Василия Ивановича начинаются их опустошительные набеги на наши южные украйны. Так в июне 1513 г. царевич Бурнаш-Гирей, сын Менгли, подступал к Рязани, взял острог, но от города был отбит и ушел прочь 2*5.

______________

* 25 Ник. IV. 312. V. 35, 55, 123, 128, 157, 192, 194, 279. VI. 137, 193. Арх. 132.

Преемник Ивана III начал господствовать в Рязанской области так же, как его отец; владея уделом Федора Васильевича, он именовал себя между прочими титулами и князем Рязанским. {152} Агриппина по-прежнему была верною исполнительницею приказаний, получаемых из Москвы. Но такой порядок вещей не мог держаться долгое время, Василий ждал только повода для того, чтобы дело могло иметь вид справедливости, и обстоятельства не замедлили помочь ему в этом случае.

Нет никакого сомнения, что в Рязани, при княжеском дворе, как и в других великих уделах, в продолжение XV века шла глухая борьба между приверженцами московского влияния и его противниками. Последних мы не будем называть патриотами, потому что их стремления и симпатии определялись более всего личными интересами; чистых патриотов между рязанскими боярами, вероятно, было немного. Несомненно, что на стороне Москвы стояли также часть духовенства и сами епископы, получавшие в Москве свою хиротонию и зависимые от Московского митрополита.

Во второе десятилетие XVI в. борьба партий оживилась. Между тем как великая княгиня Агриппина, окруженная многочисленными сторонниками Москвы, беспрекословно подчинялась Василию, партия собственно рязанская собралась вокруг молодого князя. Когда Иван Иванович достиг юношеского возраста, он мог возбудить на некоторое время надежды рязанской партии, потому что характером своим не походил на кротких, уступчивых предшественников. Прежде всего надобно было устранить опеку Агриппины, которая все еще не хотела расстаться с властью и связывала руки своему двадцатилетнему сыну. Советники молодого князя, напоминая ему о прежних временах славы и независимости, указывали на Крым и Литву, при помощи которых еще возможна была борьба с Москвою. Иван действительно призвал татар и силою отнял власть у своей матери. Нам неизвестны подробности перемены, на которую встречаем только намек у Герберштейна. Может быть не без связи с этим событием произошло и нападение крымского царевича Богатыря на рязанскую украйну в 1516 г. Не знаем, как оправдался Иван Иванович перед великим князем Московским; видим только, что наружным образом он изъявляет покорность Василию, стараясь скрыть свои дальнейшие замыслы, и еще несколько лет беспрепятственно удерживает за собою великое княжение Рязанское. Но он был слишком молод и неопытен в политических интригах; советники его не были дальновиднее своего князя, если воображали перехитрить старых думцев московских. {153}

Во главе приверженцев молодого князя стояли следующие фамилии рязанских бояр: Кобяковы, Сунбуловы, Коробьины, Глебовы, Олтуфьевы и Калемины. Кобяковы, судя по названию, принадлежали к потомству половецких ханов, и уже с незапамятных времен находились в службе рязанских князей. Из этой фамилии в описываемую эпоху выступают на сцену четыре имени: братья Михаил и Григорий, и родственник их Клементий с сыном Гридею; первый, т. е. Михаил, в 1518 г. был пожалован Ростиславским наместничеством. Наибольшую преданность Ивану Ивановичу в последние времена княжества, наряду с Кобяковыми, показала многочисленная семья Сунбуловых. Предок их, как уже известно, был боярин Семен Федорович по прозванию Кобыла Вислый, который выехал из Литвы сначала в Москву к Василию Дмитриевичу, и от него перешел на службу к Олегу Ивановичу Рязанскому. Сын его Семен из Рязани отъехал к Василию Темному, а внук Яков возвратился на Рязань к Федору Ольговичу, и здесь этот род утвердился окончательно. Дети Якова, Иван Тутыга, Сидор, Юрий и Полуект, были верными слугами Ивана Федоровича. Старший сын Ивана Тутыги Федор, по прозванию Сунбул, сделался родоначальником фамилии Сунбуловых. По некоторым признакам видно, что боярин Федор Иванович Сунбул играл главную роль при дворе Ивана Ивановича и был его доверенным советником 2*6. Может быть, Иван Иванович до тех пор именно и держался на своем столе, пока был жив старик Сунбул. Последний умер, как надобно полагать, около 1520 г., потому что в этом году доверенностью рязанского князя пользовался уже другой боярин; а из Сунбуловых при последнем перевороте упоминаются только сыновья Федора Ивановича, Федор и Димитрий. Коробьины принадлежали к тем боярским фамилиям, которые вели свой род от татарских мурз и которых особенно было много на Рязани. К великому князю Рязанскому Федору Ольговичу выехал из Большой Орды {154} татарин Кичибей; названный в крещении Василием, он вступил в число рязанских бояр. У него были сыновья Иван, по прозванью Карабья, и Селиван; от первого пошли Коробьины, от второго Селивановы. В начале XVI в. фамилия Коробьиных на некоторое время разъединилась в лице сыновей Ивана Карабьи: старший брат Иван Иванович перешел на службу Василия Московского 2**7; а второй брат Семен Иванович оставался еще при дворе Ивана Рязанского, и сумел приобрести доверенность молодого князя, но только для того, чтобы изменить ему при первом удобном случае.- Источники умалчивают об участии остальных боярских родов в последних событиях Рязанского княжества; нет сомнения, что большая часть их или принадлежала к приверженцам московского владычества, или была равнодушна к замыслам своего князя. Сюда надобно отнести фамилии: Вердеревских, Селивановых, Измайловых, Кореевых, Сидоровых, Казначеевых, Замятниных и других.

______________

* 26 Списки с двух грамот, жалованных князем Иваном Ивановичем, отысканные нами в Ряз. Архиве Двор. Депутат. Собран.: одна дана Михаилу Дмитриевичу Кобякову в 1518 г. на Ростиславское наместничество; другая Григорию Дмитриевичу Кобякову в 1519 г. на деревню Моладинки. В обеих находится следующая приписка: "А пожаловал есми его боярином своим Федором Ивановичем Сунбулом". Там же найдены известия о боярском роде Сунбуловых.

** 27 Так в 1509 г. великий князь дает ему волость Растовец в кормление. Из родосл. Коробьиных в Ряз. Арх. Д. Д. С.

Василию донесли из Рязани московские доброхоты что рязанский князь ведет тайные переговоры с Магмет-Гиреем и даже хочет жениться на его дочери. Василий послал звать его в Москву. Иван был в затруднительном положении и не знал на что решиться: с одной стороны в Москве грозила ему неволя; с другой время открытой борьбы еще не наступило и помощь была далека. Между тем как он колебался таким образом, московский князь употребил обыкновенное в то время средство для достижения своей цели; он подкупил Семена Коробьина, самого доверенного из советников Ивановых. 2*8

______________

* 28 У Герберштейна, на 48 стр.: "tandem а Simeone Crubin, uno ex consiliaris suis persuasus, in Moscoviam proficiscitur". Нет сомнения, что здесь Крубин есть испорченное Коробьев. Подобные искажения имен у него нередки: например вместо воеводы Хабар он написал Ковар. Фамилии Крубиных никогда не слыхали в Рязани; иностранный же писатель очень легко мог ослышаться и принять Коробьина за Крубина. Наша догадка подтверждается тем, что в числе рязанских бояр того времени мы действительно находим Симеона Коробьина (Родосл. Короб. Арх. Д. Д. С.), которому Василий Московский в 1523 году дает жалованную грамоту на рязанские вотчины (ibid); очень может быть, что эта милость находилась в связи с услугою, которую Коробьин (Крубин) оказал Москве в 1520 г.

Коробьин уговорил своего князя исполнить желание Василия, вероятно, внушая ему ту мысль, что доказательствами своей покорности он может выиграть время и пока устранить от себя грозившую опасность. Чего надобно было ожидать, то и случилось. Едва Иван Иванович прибыл в Москву, как его посадили под стражу; Агриппину заключили в монастырь; а на рязанские города были разосланы московские наместники. Главный пост, т. е. Переяславль Рязанский, был поручен знаменитому Ивану Васильевичу Хабару, который до того времени держал наместничество в Перевитске и, следовательно, был уже хорошо знаком с Рязанским краем и его населением. Этот решительный переворот в судьбе Рязанской области произошел около 1520 года 2*9.

______________

* 29 До сих пор русские историки относили это событие к 1517 г., основываясь на показании архангельского летописца; других хронологических указаний почти не было. Мы относим его к 1520 г. по следующим причинам; во-первых, из двух найденных нами грамот на имя Кобяковых последняя относится к 1519 г., следовательно, в этом году князь Иван продолжал еще занимать Рязанский стол; далее, Иван Васильевич Хабар в мае 1520 г. встречается в должности перевитского наместника, а в июле следующего года мы находим его воеводою в Переяславле, следовательно, взятие под стражу князя Ивана совершилось между маем 1520 и июлем 1521 года. Самое нашествие Магмет-Гирея в 1521 г., вероятно, кроме казанских дел имело связь и с рязанским переворотом: оно случилось вслед за присоединением княжества к Москве.

Последние события вполне раскрывают перед нами несостоятельность великих русских уделов в то время и их непреодолимую силу тяготения к Москве. Даже союз с такими сильными соседями, как польский король и крымский хан, не мог уравновесить борьбы Ивана Рязанского с Василием Московским. Стесненному в своих пределах и охваченному со всех сторон московскими владениями, Рязанскому княжеству оставался только один исход, окончательное подчинение Москве: набеги крымцев могли только разорять, а не отнимать русские области, отделенные от Крыма обширными степями; а великий князь Литовский уже давно был отрезан от средней Оки целым рядом мелких княжеств, подчиненных Москве.

1521 год особенно памятен в истории крымских набегов. В июле месяце Магмет-Гирей приближался к Москве. В городе {156} за отсутствием великого князя господствовали страшный беспорядок и суматоха. Этою суматохою воспользовался рязанский князь. Может быть заключение его не было строгое или стража была подкуплена, только он вошел в сношения с молодыми рязанскими боярами, которые, вероятно, вместе с ним были задержаны в Москве. Из них известны нам Дмитрий Сунбулов и Гридя Кобяков. В ночь с воскресенья на понедельник Иван Иванович ускользнул из Москвы, и окольными путями начал пробираться к Переяславлю, надеясь опять завладеть своим княжеством с помощью Магмета. Но прежде нежели начать переговоры с ханом, он хотел приготовить движение в свою пользу со стороны самого населения и войти в сношение с приверженною ему партиею рязанских бояр и детей боярских. Для этой цели при выезде из Москвы он отрядил из своей свиты Димитрия Сунбулова с каким-то Наскою, вероятно, боярским сыном, вручив им грамоты к своим сторонникам на Рязани.

Известно, что энергические меры, принятые воеводою Хабаром Симским, спасли город Переяславль от татар и помешали доброжелателям беглого князя подать ему помощь. Когда хан прошел мимо Рязани по дороге к Коломне, Хабар собрал бояр и детей боярских к владыке Сергию, и заставил их целовать крест на том, чтобы верно служить великому князю и биться с татарами без измены. Когда Магмет повернул от Москвы назад и распространилась весть, что князь Иван убежал из неволи, Хабар в другой раз начал собирать служилых людей к владыке, и велел им поклясться в том, что если вместе с ханом придет под город рязанский князь, то биться против них из города, не называть себе государем князя Ивана, и, буде можно, поймать беглеца.

Татары несколько дней простояли под стенами Переяславля Рязанского, и ушли домой, испуганные действием крепостной артиллерии 3*0. Между тем Сунбулов и Наска были схвачены московскими воеводами и отправлены в Москву, где по распоряжению Василия допрашивал их с пытки князь Юрий Хохолков с товарищами. Сунбулов указал на тех людей, к которым он {157} был послан с грамотами; самые же грамоты, по словам Сунбулова, были отняты у него татарами, которые нагнали посланных верстах в 10 или 15 от Москвы на Боровской дороге; последним удалось, однако, бежать от татар в Коломну, где они и были открыты. Позвали к ответу Кобяковых Михаила (Мишура) и Клементия, Федора Сунбулова, Глебовых Назария и Ивана Бебеха, Ивана и Андрея Олтуфьевых; но все они заперлись и стояли на том, что не имели никаких сношений ни с Димитрием Сунбуловым, ни с самим князем Иваном. В то же время князь Борис Горбатый прислал из Коломны в Москву Григория и Тихона Калеминых, которые также были обвинены в сношениях с беглецом. На вопросы князя Юрия и товарищей Калемины отвечали таким образом: "Сидели мы в городе Рязани в осаде, а за реку (Оку) отпустили своих людей и скот, и мы господин поехали было пособраться, как тут князь Борис велел нас поймать и послал в Москву; а об рязанском князе ничего не знаем и нам от него не было никакого приказа". Димитрий Сунбулов подтвердил, что к Калеминым он не имел никакого поручения. 31-го августа Сунбулова снова подвергли пытке, и на этот раз узнали от него следующее: грамоты, захваченные татарами, писал Гридя, сын Клементия Кобякова, к своему отцу и к Михаилу Кобякову; по этим грамотам они должны были выслать навстречу князю конюхов с конями; кроме того, Сунбулов на словах должен был передать своему брату, Кобяковым, Глебовым и Олтуфьевым, чтобы они выехали потихоньку из города и дожидались бы князя в Пустыне, Шумаше или Дубровичах (подгородные села на левом берегу Оки); отсюда Иван хотел ссылаться с ханом, а в случае неудачи бежать в Литву, для чего и наказывал приготовить свежих коней и собрать дружину из детей боярских. "А теперь - прибавлял Сунбулов,- вероятно, князь Иван находится в Пустыне, Шумаше или Дубровичах, и, если бы государь послал меня с кем-нибудь, то я думаю, что отыщу его, если только он не убит татарами".Дальнейший ход этого розыска неизвестен. 3**1. {158}

______________

* 30 Известный рассказ о грамоте, оставленной татарами в руках Хабара Симского, и об удивительном выстреле немца Иордана требует еще подтверждения относительно своих подробностей. См. Арцыб. кн. IV. прим. 688.

** 31 Отрывок из Розыскного дела о бегстве из Москвы рязанского князя Иоанна Иоанновича. Акты Ист. I. № 127. В Москве после тщетных поисков, некоторое время кажется, верили, что князь Иван убит татарами; источники называют даже то место, где он погиб, именно под Бронницами (ряз. Дост.).

Несмотря на упорное запирательство обвиненных мы можем, однако, предполагать, что князь Иван некоторое время действительно скрывался в окрестностях Переяславля (предание указывает на село Шумашь, принадлежащее роду Кобяковых) и вступил в сношения с преданными ему людьми; но, видя неудачу, он ускакал в Литву и воспользовался гостеприимством короля Сигизмунда I.

Магмет-Гирей очень жалел, что упустил из своих рук человека, которым он мог бы время от времени пугать Москву и заводить смуты в Рязанской области. Поэтому хан в следующем году отправил посольство к Сигизмунду, и требовал, чтобы король отпустил Ивана с крымскими послами, обещаясь возвратить ему Рязанское княжество. Вот что писал на это хану Сигизмунд: "Великий князь Рязанский приехал к нам по опасной грамоте, в которой мы обещали ему, что он может свободно к нам приехать, свободно и уехать, без всякого препятствия с нашей стороны. Мы ему говорили и советовали, чтобы он ехал к тебе и от твоего имени обещали ему, что ты посадишь его на великом княжестве Рязанском; но он никак не хотел к тебе ехать. Потом призывали его к себе в другой раз и говорили, что ты добудешь ему отчизну по своему письменному обещанию, которое дал нам, а без тебя он никаким образом не будет в состоянии возвратить себе стола. Мы советовали ему это в той мысли, что если ты посадишь его на Рязани, то один приобретешь добрую славу; если он будет в твоих руках, и узнают о том его подданные рязанцы, то они и без твоей сабли сами тебе поддадутся со всею землею; ты сделаешь его своим слугою, а через его землю можешь и того общего нашего неприятеля (московского) принудить к такой же дани, какую предки его платили твоим предкам. Наконец, мы уговорили рязанского князя: он пришел к нам и объявил, что готов ехать к тебе; но с условием, чтобы ты дал ему залога (заставу): если ты его на Рязани не посадишь, то должен отпустить, и когда отпустишь, тогда и залог твой получишь обратно. Подумай об этом хорошенько, и на что решишься, дай нам знать без замедления" **. Неизвестно, каков был ответ хана; видно только, что ему не удалось никакими обещаниями заманить к себе Ивана Ивановича. {159}

______________

** Акты Зав. Р. П. № 116.

Дело о побеге князя и письмо Сигизмунда заставляют догадываться, что введение нового порядка вещей в Рязанской области не обошлось без некоторого глухого волнения, что значительная часть населения еще не скрывала своей симпатии к старинному роду собственных князей. Отсюда понятно, почему московское правительство, присоединяя новую землю, повторило те же меры, какие оно употребило прежде в отношении к Новгороду и Пскову: большое число жителей с семействами переселено было из Рязани в другие области 3*2.

______________

* 32 Гербершт., 48 стр.

Неисчерпаемая Литовская Метрика дает нам возможность бросить взгляд на дальнейшую судьбу последнего рязанского князя.

Иван Иванович живет в местечке Стоклишках (в Ковенском повете Трокского воеводства), которое с принадлежавшими к нему селами находилось в числе казенных староств и было отдано Ивану Сигизмундом I в пожизненное владение. Ранние несчастия и пребывание на чужой стороне не сделали его серьезнее: он по-прежнему горд, легкомыслен и строптив. Рязанский князь оставил попытки возвратить себе древнюю отчину; он, по-видимому, доволен своею судьбою и легко усвоил многие привычки польско-литовских магнатов: носит атлас, затканный на золоте, и дорогие перстни, не платит долгов; держит большое количество бояр и слуг, которых награждает казенными землями без королевского разрешения, и вдобавок позволяет им грабить соседей. Но обратимся к самим источникам 3*3.

______________

* 33 Три листа из Литовской метрики, до сих пор еще неизданные я сообщенные преосвященным архиепископом Рязанским Гавриилом, о чем вместе с содержанием означенных листов мы уже имели случай известить читающую публику в № 6. Моск. Вед. 1858 г.

1533 год. Пан воевода требует от Ивана Ивановича, чтобы он прислал на суд стоклишских бояр, обвиненных в побоях и грабеже Шимко Лаврыновичем с братьями; но рязанский князь не исполнил требования и своих людей к суду не представил.

Почти в то же время Берестийский жид Авраам приносит жалобу на рязанского князя за то, что он брал у его отца разные товары и остался должен 118 коп грошей 3*4, от уплаты кото-{160}рых теперь отказывается. В доказательство Авраам представил долговую грамоту, выданную его отцу Михелю Езофовичу самим рязанским князем. По приказанию Сигизмунда дело рассматривает витебский воевода Матфей Янович и призывает к ответу должника.

______________

* 34 Копа грошей по определению статута содержала в себе 60 грошей или 15 злотых; а 1 злотый равнялся 60 рус. копейкам; следовательно, 118 коп на русские деньги составляли 1062 руб.

Князь: Действительно я брал у жида Михеля товары, именно атласу синего на золоте 16 локтей, зеленого атласу на золоте 22 локтя, парьпурьяну 9 локтей, перстеней на 9 коп, и уплатил за них 80 коп грошей воском, деньгами и конями. На грамоте же, которую представил жид, не моя собственная печать, а печать моего слуги; но так как в ней написано мое имя, то пусть Аврамко присягнет на том, что я не доплатил его отцу, и я ему заплачу.

Аврамко. Ты князь Рязанский при многих добрых людях, радниках и дворянах королевских сам добровольно не один раз сознавался, что должен моему отцу 118 коп грошей и заплатишь мне по этому листу.

Воевода спросил князя, при ком и когда он заплатил 80 коп грошей Михелю и имеет ли от него квитанцию.

Князь. Был у меня слуга, через которого я заплатил ему те 80 коп; но этот слуга после оставил меня и служил пану Евстафию Дашковичу, а потом попался в плен к татарам; когда же именно происходила уплата, я теперь не могу припомнить; а квитанции на то у себя не имею.

Воевода передал королю речи той и другой стороны. Король сделал следующее распоряжение: если князь Рязанский подтверждает, что он брал у Михеля атласы, сукна, перстни, и говорит, что заплатил ему 80 коп грошей, а квитанции у себя не имеет, времени уплаты не помнит; слуги, который производил уплату, нам не представил; то пусть Аврамко присягнет ему жидовскому закону на основании привилегий, написанных в Статуте, и тогда Рязанский князь пусть заплатит ему долг. Срок для присяги полагаем четвертый день: в понедельник накануне св. Мартина в жидовской школе (синагоге), в Троках, Аврамко даст клятву в том, что Рязанский князь остался должен его отцу Михелю 118 коп и ничего не заплатил по своей грамоте. Посылаем нашего дворянина Ивана Бокея для того, чтобы он засвидетельствовал присягу.

В назначенный день Аврамко явился в синагогу, записал свое {161} показание у жидовского доктора (раввина) и в земской раде, и ждал только рязанского князя, чтобы произнести присягу. Но тот не приехал. Уже перед вечером, уезжая из Трок, жид с товарищами повстречал княжеского слугу, которого Иван Иванович послал вместо себя слушать присягу.

Сигизмунд решил дело в пользу жида, и приговорил Ивана Ивановича к уплате 118 коп грошей в разные сроки, именно, 100 коп должны быть отданы в продолжение 12 недель, считая от св. Мартина; а остальные 18 после того в 4 недели, т. е. всего сроку было 16 недель, определенных Статутом 3*5.

______________

* 35 Кн. Судн. дел. VI. лл. 137 и 143.

1560 год. Стоклишский боярин Андрей Степанович Ольшевский бьет челом Сигизмунду II Августу, чтобы не приказывал отбирать у него людей и земли, пожалованные покойным рязанским князем своему слуге, а его отцу Степану Крукову. Хотя рязанский князь не имел права без воли и ведома короля раздавать кому-либо казенные земли; но чтобы не заставить Ольшевского просить милостыню (жебреть), государь сжалился (улитовавшысе) над своим подданным, и оставил за ним те земли с одною службою людей 3*6.

______________

* 36 Кн. Записей. XXXVIII. № 257.

Более известий о последнем рязанском князе мы пока не имеем. Остается только прибавить, что князь Иван, подобно отцу и деду, был недолговечен: смерть его мы относим приблизительно к 1534 году 3*7. {162}

______________

* 37 Доказательства на это следующие:

В IX томе Истории Литовы изд. Нарбутом, под 1534 г. упоминается, что король Сигизмунд I пожаловал Стоклишки князю Семену Федоровичу Бельскому, бежавшему из Москвы.

В 1537 г. Семен Бельский просит у Сигизмунда помощи, чтобы возвратить себе отчину не только княжество Бельское, но и Рязанское (Акты Зап. Рос. II № 189), конечно, на том основании, что будучи по матери внуком вел. князя Рязанского Василия Ивановича Третного и княгини Анны Васильевны, он почитал себя наследником рязанских князей по пресечении мужской линии.

Следовательно, князя Ивана Ивановича в то время уже не было в живых.

ГЛАВА VII.

Состояние княжества в конце XV и начале XVI вв.

А. Географическое обозрение: Границы княжества. Воображаемое путешествие по Оке. Села и города. Область монастырей. Переяславль Рязанский. Старая Рязань и другие места по Оке. Берега Прони. Отношение княжеской колонизации к остаткам городов. Область верхнего Дона. Известия иностранцев о Рязанском крае. Богатство естественных произведений.

Распространение славянской колонизации на рязанской украйне, задержанное на время монгольским нашествием, с новою силою возобновилось в XIV ст. Холмистые берега Оки продолжали застраиваться непрерывным рядом городов и сел, которые живописно кутались в темно-зеленые рощи и придавали хотя немного однообразный, но приветливый и улыбающийся вид окрестностям Окской долины.

Самое большое скопление городов в местах, когда-либо принадлежавших к Рязанской области, существовало в той части долины, которая лежит между устьями Протвы и Москвы; здесь сходились два противоположные направления колонизации: одно чернигово-северское вниз, а другое рязанское вверх по Оке; с XIV века сюда присоединилось еще третье Московское. На этом небольшом пространстве источники до XIV в. упоминают 16 имен. До монгольской эпохи известны: Лобынск, Неринск, Тешилов, Колтеск, Ростиславль и Коломна; после нее: Серпухов, Кашира, Лопасна, Мстиславль, Жадене городище, Жадемль, Дубок, Броднич, Почен и Новый городок. Но положение последних мест, за исключением Серпухова и Каширы, остается для нас пока неизвестным. Из договорных грамот между Москвою и Рязанью знаем только, что Новый городок лежал на левой стороне реки, а Жадемль, Жадене городище, Дубок и Броднич {163} на правой; относительно двух других затруднение: Почен упоминается и на правой, и на левой стороне; а Лопасна, которую естественнее всего искать где-нибудь на берегу речки Лопасны, судя по смыслу грамот, лежала на Рязанской стороне Оки. Впрочем, бoльшая часть этих загадочных мест едва ли заслуживала названия городов; вероятно, это были значительные селения; по крайней мере, от них не осталось никаких ясных следов.

Начиная географический обзор Рязанской области, прежде всего, постараемся хотя приблизительно очертить пределы княжества в последнее время его самостоятельности, т. е. после смерти Василия Ивановича.

Северная граница, называвшаяся Владимирским порубежьем, по характеру своей природы, по отсутствию городов и селений, никогда не была строго определена; приблизительно ее можно провести по верховьям трех притоков Оки с левой стороны, Гуся, Пры и Цны, и потом вверх по Оке до устья Смядвы. Западная граница довольно подробно была определена договором 1483 г.: она шла по Смядве до устья Песоченки, Песоченкою до ее верховья, отсюда к Осетру на устье речки Кудесны, от верховья Кудесны к Табалам, впадающим в Дон, далее по правому берегу Дона, и оканчивалась где-нибудь около устьев Быстрой Сосны или Воронежа. Восточною границею можно считать реку Гусь и левый берег Оки до речки Середней; отсюда шел так называемый Мещерский рубеж к среднему течению Цны, впадающей в Мокшу; далее, судя по смыслу договорной грамоты 1496 г., места по Воронежу составляли крайние рязанские владения на юго-востоке, и нет никакого основания думать, что весь древний Червленый Яр в то время все еще принадлежал к Рязанскому княжеству.

Посмотрим теперь на то, что заключалось внутри очерченных пределов. Начнем с главного, т. е. с берегов Оки. Крайним пунктом собственно рязанского берега мы считаем по-прежнему окрестности Ростиславля, который постоянно принадлежал потомкам своего основателя; все другие места, лежавшие далее вверх по Оке только эпизодически входят в состав рязанской территории. Поэтому возьмем Ростиславль за исходный пункт нашего обозрения; сядем здесь в лодку и спустимся вниз по течению. Путешествие совершается в начале XVI ст.; удел Федора Васильевича Третного уже присоединен к Москве; но мы при опи-{164}сании местностей не будем отделять его от коренных рязанских областей.

Мимо нас промелькнуло несколько деревень, и на устье Осетра показались валы небольшого городка; если не ошибемся, он носит то же имя 1*. Левый берег Оки в этих местах гораздо населеннее правого и на нем было заметно более жизни. Когда мы приблизились к устью Москвы, то налево, за песчаным отлогим берегом, можно было различить вдали башни Коломны, некогда рязанской колонии, которая уже два столетия считалась одним из самых крепких и зажиточных городов Московского княжества. При впадении Москвы в Оку стоит Голутвин монастырь, основанный по преданию св. Сергием на обратном пути из Рязани в 1385 г. Миновав еще несколько небольших деревень, мы достигли устьев реки Цны, которая уже с давних времен отделяет от московских земли рязанские, лежащие на левой стороне Оки. Направо мы оставили за собою село Городец с остатками древних укреплений; налево раскинулось довольно большое село Дединово; последнее лежит в углу, который образуется впадением правого рукава Цны в Оку, и составляет крайний пункт московских владений в этой стороне. При впадении другого рукава стоит Любуцк (ныне Любецы), первое рязанское селение на левом берегу Оки 2**. Затем, обогнувши довольно значительную луку, мы прошли мимо села Ловец, и, сделавши верст пять, вступили в другую подобную луку, которая изгибается между большим {165} селом Омут 3*** и городом Перевицком. Здесь мы остановились на несколько часов и поднялись на гору, потому что отсюда очень удобно обозревать окрестности на далекое расстояние. Перевитск стоит на высоком холме, и по своему положению представляет довольно крепкий пункт. Площадь крепости почти квадратная: восточная сторона опирается на крутой берег Оки; а три другие стороны защищены высоким валом, который с северной и южной стороны спускается в глубокие лощины, а с западной окопан рвом. Вид на окрестности довольно живописен: Ока синею лентою извивается по широкой долине; это одна из самых прихотливых рек средней России; она не только изменяет время от времени общее направление своего течения; но и в подробностях своих беспрерывно делает изгибы и повороты; то подбегает к самой подошве правого берега, то уклоняется налево, и плавно, тихо идет посреди зеленых лугов. Берега также непостоянны, как русло: то подходят довольно близко друг к другу, то расходятся на далекое расстояние, оставляя место широким лугам, которые доставляют населению отличные сенокосы. Характер берегов различен: правый постоянно выше левого; он представляет волнообразную линию; местами крут и обрывист; холмы его покрыты частым кустарником, который ползет наверх от самой подошвы, или поросли высокими тенистыми рощами; левый берег только изредка поднимается на заметную высоту; большею частью он отлог и не имеет таких ясных очертаний, как правый, потому что почва его преимущественно состоит из песку и глины. Около села Омут леса подходят к левому берегу, и темною сплошною массою застилают его на далекое протяжение. По различию природы и поселения на обоих берегах неодинаковы: на правом села и деревни очень часты; на левом мало удобных мест для жительства; поэтому села встречаются гораздо реже, но зато они значительнее по объему.

______________

* 1 "Близ самого села Городни, на большой дороге от Коломны к Зарайску в 18 верстах от первой и в 22 от второго находится городок при протоке Чисторое, текущем в Осетр, обрытый валом и имеющий один только вход с востока. Старожилы помнят еще на сем месте столбы от ворот, проводивших в укрепление". Письма Калайдовича об археол. исслед. в Ряз. губ. 49. Также см. Исслед. и лекц. Погод. IV, 224.

** 2 На существование сел Городца, Дединова и Любуцка в те времена указывает одна разъезжая грамота конца XV в. Отрывок из нее помещен в Ряз. Дост. "Апреля в 6 день по княже Федорову слову Васильевича боярин его Матвей Денисьевич отъехал землю и луга и болота святых мученик Бориса и Глеба Городецкого владыке Протасью от княжой земли от Дорогумилской противу Дединова, от Оки реки к Волхову болоту и к Любуцкому рубежу. А на разъезде были владычни бояре; а писал грамоту княже Федоров дьяк Семен Иванов сын Баранов". 1498 года.

*** 3 Теперешнее Белоомут. Оно встречается в 1616 г. в Приправоч. книге Ряз. уезда. (Времен. О. И. и Д. № 13) и в путешествии Олеария 1627 года; но без сомнения существовало уже гораздо раньше.

Верстах в 15 от Перевитска мы поравнялись с селом Романовским, которое в конце XV в. принадлежало великой княгине Анне. Земляные укрепления все еще придают ему характер городка; но они не имеют стратегического значения и оседа-{166}ют все более и более. Недалеко от Романовского стоит деревня Вакино 4*. Далее мы проехали несколько сел, между прочим, Сельцы на левом берегу и Кузминское на правом 5**; затем достигли устья речки Солотчи и вступили в область монастырей. При самом устье на левом берегу Оки стоит знаменитый монастырь Солотчинский, основанный в конце XIV в. Олегом Ивановичем; здесь покоится прах Олега и его супруги. Верстах в 2 или 3 к северу находится обитель Зачатейская, основанная княгинею Ефросиниею; а верстах в пяти к югу Аграфенина пустынь, которая построена последнею рязанскою княгинею Агриппиною в 1507 г. На другом берегу Оки неподалеку стоит монастырь Богословский, происхождение которого, если верить местному преданию, теряется в глубокой древности. Монастыри почти совсем закутались в лесную чащу, так что издали едва заметны верхушки колоколен. Глухие, уединенные места в этой стороне издавна служили убежищем для людей, которые удалились от мирских треволнений. У одного из таких пустынножителей, может быть, недалеко от тестя, окончил свою бурную жизнь князь Юрий Святославич Смоленский в 1407 г. 6*** На устье Вожи мы заметили курганы, поросшие кустарником; это памятники знаменитой битвы москвитян с татарами в 1378 г. Верстах в трех отсюда на берегу речки Быстрицы возвышается опять неизвестный городок (теперь Малое или Перекальское городище); потом промелькнуло несколько деревень, разбросанных по окрайне крутого берега. Мы вошли в Трубеж наиболее значительный между рукавами Оки, миновали устье Павловки и подъехали к самым стенам Переяславля Рязанского. Тут опять остановимся на некоторое время и постараемся поближе познакомиться со столицею княжества.

______________

* 4 Романовское и Вакино упомин. договор. гр. 1496.

** 5 Об них говорит Олеарий; Кузьминское у него, кажется, названо Морозовым. См. Ряз. Вед. 1853. №№ 8 и 27.

*** 6 П. С. Р. Л. VI. 133.

Переяславль составился из двух отдельных крепостей, из которых одна удержала за собою преимущественно имя города (кремля), а другая стала называться острогом 7*. Обе части рас-{167}положены между речкою Лыбедью и Трубежем. Город занимает угол, образуемый устьем Лыбеди (озеро Карасево), и имеет форму прямоугольника; холм, на котором он построен, обрыт со всех сторон и приподнят вверх посредством насыпи; длинные бока площади имеют 230 сажен, а короткие 150. Западная сторона защищена валом в 5 сажен вышины и в 3 ширины; у подошвы его идет глубокий ров, наполненный водою (озеро Быстрое); три остальные стороны спускаются отвесно в Трубеж (северная) и в Лыбедь; они укреплены деревянными стенами. По углам и между углами возвышается до 12 башен; главных ворот двое: одни, южные, выходят на конную площадь (теперь Старый базар) и называются Рязанскими 8**; другие обращены на запад к острогу и известны под именем Глебовских 9***. Внутри крепости замечательны следующие постройки: во-первых, княжеский терем - высокое здание с узкими окнами, обращенное фасадом к Трубежу; сзади к нему примыкают разные надворные строения. Терем со всех сторон окружен храмами: направо от него Духов монастырь 1****0; налево церковь Успенья Богородицы (ныне теплый соборный храм в Рязани). Последняя служит усыпальницею для преемников Олега; направо стоят гробницы: Федора Ольговича, Ивана Федоровича, Василия Ивановича, Ивана Васильевича и Федора Васильевича Третных; а на левой стороне прах великих княгинь Софьи Дмитриевны и Анны Васильевны; скоро подле них займет свое место гробница Агриппины Федоровны. Тут же стоит Архангельский собор, который служит домовою церковью для княжеской фамилии; далее, к середине города, монастырь Спаса Преображенья 1*****1. На западной стороне на берегу Быстрого озера стоит церковь Николы Старого, зерно города {168} Переяславля; на восточной стороне на берегу озера Карасева кладбищенский храм Иоанна Златоуста, построенный по повелению Ивана Васильевича Третного в 1485 г. Благодаря княжеской грамоте, жалованной священнику Златоустовской церкви, мы имеем некоторые указания на соседнюю часть города в конце XV в. "Около храма с трех сторон на кладбище (отмерено) по пяти сажен, а от улицы ко храму три сажени, и по левую сторону того храма Карасево, а по другую сторону проезжая улица, да на той же улице по конец ряду стоит богадельня, а ширина тое улице три сажени; да к тому ж храму дано под дворы земли по городовою стену в поперечину и в длину с третью сажени двадцать по косую улицу и по двор священника архидьяконского, а по другую сторону живет великого князя стольник Иван Башмаков... (А приход к Златоусту серебряники все и пищальники). Да к тому ж храму дворовое место на улице Волковой, где лавка, поставил торговый человек Иван Смолев из оброку на темьян, и на свечи и на вино служебное к Ивану Златоусту. Да за рекою Окою луг, ужитня, идучи к Пустыне налево четыре десятины Буяновской. По воскресным дням на молебнах у Бориса и Глеба степеная места под соборными на право Златоустинский священник станет, а под ним Николы Старого. А Никола Старый стоит на Быстром озере на берегу, и то есть озеро святое, и озеро Карасево свято ко прочищению очей"1******2. Кроме упомянутых, в городе есть еще несколько церквей. За исключением небольшой площади около княжеского терема, остальное пространство тесно застроено домами бояр, церковнослужителей, боярских детей, торговых людей и различных ремесленников. Таким образом, крепость Переяславля имеет характер древнего детинца; она может быть доступна неприятелям только с западной стороны; следовательно, чтобы добраться до города, надобно прежде овладеть острогом.

______________

* 7 Об остроге отдельно от города упоминается под 1513 г.; летопись говорит, что Бурнаш Гирей взял только острог. В Рязан. Рожествен. Соборе надпись на гробнице св. еп. Василия упоминает, что мощи этого святителя перенесены в 1592 г. из старого острога от церкви Бориса и Глеба в новостроенную соборную церковь Успенья Пресв. Богородицы.

** 8 Ряз. Иерар. Воздвиж. 76.

*** 9 Они находились под Глебовскою башнею, с которой немец Иордан произвел по татарам в 1521 г. выстрел, наделавший столько шуму. Судя по времени, можно было бы подумать, что это тот самый кузнец Иордан, о котором Герберштейн рассказывает известный анекдот; что, однако, сомнительно.

**** 10 В 1506 г. В 1506 г. В. княгиня Агриппина дала игумену Макарию село Затишье с деревнями Дурколовым и Спасским клином Утешенским. Ряз. Дост.

***** 11 Ему князь Федор Васильевич пожаловал село Гавриловское. Ibid.

****** 12 Рязан. Дост. из Книги списков с выписей.

Острог вместе с посадом вытянулся по крутому берегу Трубежа, который защищает его с северной стороны; с южной он опирается на берег Лыбеди; а с других сторон опоясан и пересечен глубокими оврагами; также как и город, острог окружен деревянными стенами. Первое место между зданиями занимает здесь соборная церковь Бориса и Глеба, которая стоит во {169} Владычней слободе над самым берегом Трубежа. Рязанские князья щедро одарили ее вотчинами и разного рода льготами. Подле собора находится владычний двор 1*3 с Анастасиевскою церковью (ныне Семинарская). По другую сторону Лыбеди идут различные подгородные слободы: рыбная, конная, ямская и пр. По недостатку камня и обилию лесов все постройки в Переяславле сделаны из дерева, за исключением некоторых храмов. В этом обстоятельстве и в тесноте улиц заключалась причина страшных пожаров, которые нередко опустошали город; особенно памятен последний пожар 1494 г. Окрестности Переяславля наполнены рощами, монастырями, деревнями и мельницами; так при впадении Павловки в Трубеж стоит монастырь во имя Св. Троицы; против него на острову между Окою и Трубежем находится Богоявленская обитель; тот и другой окружены густым бором 1**4. С крепостной стены открывается особенно живописный вид на заречье: у ног вьется Трубеж; за ним налево чернеет лес, направо зеленеют луга; далее за Окою видно несколько сел, разбросанных по холмам; заметнее других между ними пустынь Шумошь и Дубровичи 1***5.

______________

* 13 Г. Воздвиженский на стр. 44, замечает: "К оному (т. е. Владычнему двору) от Борисоглебской церкви чрез ров устроены (говорят) были переходы".

** 14 С именем первого связан рассказ о посольстве св. Сергия к Олегу Рязанскому; второй, на месте теперешнего села Борки, упоминается в одной судной грамоте XV в. "при рязанском князе Иване Васильевиче, как боярин Федор Григорьевич по его слову суд судил при Богоявленском игумне Ионе о земле Богоявленской на речке на Тюшевке". Воздвиж. 331 стр. Остров между Окою и Трубежем у Герберштейна назван Струб; а по словам г. Воздвиженского он назывался Судерев. Последнее имя вероятнее первого: оно объясняет нам выражение договор. грамоты 1496: "а по судеревным знаменом суд вопчей". (В "Историко-Статистич. Описании Черниговской епархии". Кн. 6-я. стр. 35, в актах 1633 г. Встречается выражение: "бортный ухожей судерев" подеревный. Поздн. примеч.)

*** 15 Акт. Истор. 1. № 127.

Осмотрев столицу, продолжаем свое путешествие вниз по Оке. Отъехав верст 15 от Переяславля, мы поравнялись с городком Ольговым, который известен в истории по битве между рязанцами и дружиною Всеволода III в 1207 г. 1*6; он стоит {170} на крутом холме в углу, который образуется впадением речки Гусевки в Оку. По другую сторону Гусевки выглядывают из лесу главы и кресты Ольговой обители, основание которой, как мы говорили, восходит к началу XIII в. Олег Иванович придал монастырю село Арестово со многими угодьями и доходами; он сам говорит в жалованной грамоте, что сделал это пожертвование по обету, произнесенному во время его удаления из Переяславля (может быть, после Скорнищевской битвы) 1**7.

______________

* 16 Вероятно, это старый Льгов (а не Старый Львов), приведенный в геогр. отрывке Воскр. летописи, ибо тут же упоминается и Новый городок Ольгов.

** 17 Вот слова грамоты: "А коли есмь выехал из отчины из своее из Переяславля, то где есмь обет учинил, к святее Госпоже Богородицы, придал есмь Рязанское мыто и побережное, аже ми даеть... в отчине... своей в Переяславли". См. рассужд. об этом пропуске г. Бередникова в Ж. М. Н. Пр. 1837 г.

Затем миновали несколько сел на левом и на правом берегу, между прочими Казар и Остромино. Вот устье речки Листани, которой имя прославлено геройскою защитою царевича Мустафы в 1454 г. Огромный курган, на котором укрепились татары, возвышается около истоков речки; но он совершенно закрыт густым лесом 1*8. Прошли устье Тысьи и Исьи; видели остатки Ожска и еще двух или трех древних городков, на месте которых процветают теперь мирные села. Вот игривая Проня вливает свои струи в Оку у подошвы холма, который венчают валы небольшой крепости 1**9.

______________

* 18 Место около кургана представляет теперь чистое поле, но в окрестностях все еще слывет под именем "чащи".

** 19 Город Никитин; а, может быть, Новый городок Ольгов. Оба упоминаются в известном географич. отрывке. В настоящее время на этом месте виден еще значительный остаток вала, известный под общим именем "городца"; неподалеку от него лежит село Никитино. Не входя здесь в подробный разбор географического отрывка, заметим вообще, что при составлении древней русской географии им можно пользоваться только с большою осторожностью, по испорченности многих названий и явному смешению различных эпох.

Соединившись с Пронею, Ока вдруг делает поворот налево и течет прямо на север до устья Кишны, потом опять изгибается на юго-восток. Отъехав верст пять от устья Прони, мы подошли к городу Рязани,- этому зерну, из которого развилось обширное Рязанское княжество. В нем незаметно теперь прежнего блеска и жизни: татарские погромы и перемещение великокняжеской резиденции положили на него печать запустения; только {171} древний Борисоглебский собор, наполненный гробницами рязанских Ярославичей; старинный княжеский терем и еще два, три храма, построенные из камня, напоминают минувшее значение города. Вместе с блеском к новой столице перешло и самое имя Рязани, под которою стали разуметь собственно Переяславль; а прежняя резиденция уже в официальных грамотах конца XV и начала XVI в. называется Старою Рязанью 2*0. На левой стороне Оки против Рязани лежат село с монастырем и остатками древнего городка, может быть, Зареческа 2**1.

______________

* 20 С. Г. Г. и Д. I. №№ 127 и 144. Как город старая Рязань в последний раз упоминается в книге Большого Чертежа в первой половине XVII в.; а во второй половине, именно в 1679 г., уже встречается село Старая Рязань. Грам. собран. Пискаревым. № 45.

** 21 Это имя помещено в географ. отрывке. Монастырь по преданию местных жителей назывался Зареченским. Старожилы еще помнят остатки земляных валов в теперешнем городе Спасске на месте публичного сада; здесь иногда находили мечи, бердыши, кольцеобразные бляхи и старинные монеты. В окрестностях Спасска рассеяно несколько курганов - вероятно, памятники битв; между ними замечателен своим загадочным названием курган "Чалая Могила", скрывший, по преданию жителей, прах чалого коня, который принадлежал одному из рязанских богатырей (князю Олегу, как сказано у Тихомирова 34 стр.).

Теперь в коротких словах сообщим сведения, собранные нами в остальное время нашего путешествия по Оке. Далее, вниз от Старой Рязани, до самого устья Пры прибрежные места оживляются довольно частыми селениями, таковы: Гавриловское, Селезнево, Хмелево, Федотьево; Исады, очень живописная и веселая местность, с именем которой связана известная катастрофа 1217 г.; Вознесенское и пр.2*2. Нигде не заметили мы такого скопления древних городков, как в этой части княжества; к несчастью большая {172} часть их имен остались для нас неизвестны. Знаем только, что около устья Кишны лежали развалины Белгорода; к востоку от него существовал город Воинов 2**3. Еще далее на правом берегу Оки лежит село Шилово на месте древнего города того же имени; около устья Пры находятся селения Свинчус на правой стороне и Ижевское на левой, образовавшиеся на месте городов Ижеславля и Свинеска. Между многими монастырями мы заметили еще два: Облачинскую пустынь по соседству с Исадами на правом берегу, и Терхов монастырь, расположенный на одном острове Оки, недалеко за Шиловым 2***4.

______________

* 22 Гавриловское в 1501 г. было пожаловано Федором Васильевичем Спасскому монастырю. (Иерар. Воздвиж. 336). Селезнево и Хмелево упомянуты в грамоте Олега, жалованной епископу Василию. (Ряз. Дост.). В челобитной Федотьевских прихожан, которая была подана в конце XVII в. митрополиту Павлу, сказано, что в 1487 г. на поле, близ села Федотьева, явилась икона Богородицы. (Грам. Пискар. № 48). Вознесенское (иначе Санское) упомянуто в жалованных грамотах Олега. (Воздвиж. 49 и 50). Спустя с небольшим сто лет, Олеарий приводит следующие имена сел на этих берегах: Киструс, Муратово, Колемино, Пустополье, Новоселки, Шилово, Тынерская (ныне Тырновская) слобода, Свинчус и Копоново.

** 23 Тихомиров доказывает, что Белгород находился на месте теперешнего села Городец. (Археол. Исслед. 27 стр.). Город Воинов приведен в географич. отрывке; что его надобно искать именно здесь, на это указывают названия "озеро Воинское" и "уезд Воинской" (около села Санского. Грамота Олега в Иерарх. Воздвиж. 49).

*** 24 Шилово, Свинчус и Облачинская обитель встречаются у Олеария. Ижевское упоминается в жалованной грамоте Олега епископу Феогносту. (Воздвиж. 50). Свинеск приводится в географич. отрывке. Терехову монастырю дана была жалованная грамота в. князем Василием Ивановичем (Ряз. Вед. 1853 г. № 10); о нем упоминается в книге Большого Чертежа.

Около древнего Свинеска или устья речки Середней кончались владения рязанских князей; но на левом берегу они простирались еще до реки Гуся 2*5. Недалеко от впадения последней в Оку опять видны земляные укрепления какого-то городка; вероятно, это был крайний укрепленный пункт в северо-восточном углу Рязанской Мещеры 2**6.

______________

* 25 Такова, по крайней мере, была граница Старо-Рязанской десятины (по духовному управлению). Ж. М. В. Д. 1848 г. Март. Ст. Надеждина.

** 26 Ныне деревня Городище в окрестностях села Ибердус.

Дальнейшее течение Оки опять вступало в область Московского княжества. Соседями рязанцев в этой стороне были касимовские татары. Около 1452 года Василий Темный отдал город Касимов во владение служебному царевичу Кайсыму и его потомкам с тем, чтобы они защищали здесь русские пределы от татарских набегов; а до того времени Касимов назывался Новым Низовым Городком. В 600 саженях ниже его на Оке существовал в древности Мещерский Городок, который был разорен татарами в 1376 г.

Осмотрев берега Оки, обратимся к другой жизненной артерии древней Рязанской области, к реке Проне. И на ее бугристых {173} берегах путешественник видел многочисленные селения; особенно они часто попадались на нижнем течении Прони, начиная от впадения в нее реки Рановой. Грамоты XIV и XV ст. сохранили для нас имена следующих деревень, расположенных на этом пространстве: Неретин починок, Толпино, Перкино; Добрый Сот, известный с начала XIII в.; Столпцы и Лучинское - на левом берегу Прони; Засечье, Муняково и Жерновищи - на правом 2*7. Но из городов на реке Проне по-прежнему исторически известным остается только древний Пронск; а между тем остатки земляных укреплений убеждают нас, что некогда городки здесь были также часты как на Оке 2**8.

______________

* 27 Жалованные грамоты Олега и Михаила Ярославича. Ряз. Иерар. Воздвиж. 49 и 51. Жерновищи упоминаются еще в договор. грам. 1496 г.

** 28 Г. Надежин преимущественно указывает на следующие места: деревня Городецкая близ впадения реки Нетьи; села Могилевское Городище и Красное Городище на верхнем течении Прони. Сюда же надобно отнести остатки трех укреплений недалеко от Михайлова: одно на левом берегу Жраки близ деревни Поярково; другое близ устья Лубянки, впадающей в Жраку; а третье на правом берегу Прони. Последнее называлось "Городок Андрея Лешнина" и на месте его в XVII в. стоял острог Печерники. (Как значится в Приправоч. книге Ряз. уезда. Времен. Общ. М. и Др. № 13). Самый город Михайлов, вероятно, в 1551 г. был только возобновлен воеводами Грозного; он упоминается в географич. отрывке.

После берегов Оки и Прони самое густое население княжества заключалось в пространстве между этими двумя реками. Села и деревни особенно теснились по более значительным речкам: Осетру, Мече, Пилесу, Воже, Павловке, Плетеной, Исье, Истье и Жраке. Остатки древних крепостей, рассеянные по всей этой полосе, преимущественно скопляются в треугольнике между Окою, Осетром и Вожею, следовательно, в той стороне, откуда постоянно грозила опасность рязанской самостоятельности. Самым значительным местом в этом треугольнике после Перевитска был Зарайск; имена других городов до нас не дошли 2*9. Естественно рождаются {174} вопросы, почему их имена изгладились совершенно из народной памяти, между тем как на каждом шагу встречаем или остаток вала, или название деревни, которое намекает на местность существовавшего когда-то города? В каком отношении находятся эти обломки старины к древним рязанским городам? И, наконец, что это были за города? Трудно отвечать на подобные вопросы, не имея достаточно данных. Попытаемся сделать несколько соображений.

______________

* 29 В 1533 г. великий князь Василий велел выстроить в Зарайске каменную крепость вместо прежней деревянной; следовательно, город известен был под этим именем ранее XVI ст. Укажем при этом на некоторые места древних городов: село Глебово Городище на левом берегу Вожи с остатками земляных насыпей, деревня просто Городище при слиянии Вобли с Черною, Тюнино городище на речке Пилес, Долгое Городище при впадении Пилеса в Мечу.

Главною причиною размножения городов, кроме внешней защиты, была потребность князей закреплять за собою владение землями; только в тех местах мог свободно распоряжаться князь лично или посредством своих наместников, в которых стояла крепость, оберегаемая его дружинниками. Будучи стратегическими и административными пунктами, города, как известно, становились в то же время семенами христианства и славянской народности на финской почве. В XV ст. их роль на некоторых местах была кончена: население в треугольнике между Окою, Пронею и Осетром почти все было крещеное, с явным преобладанием славянского элемента в своем составе; в административном отношении затруднений не встречалось; во внешней защите со стороны Москвы при подчиненных отношениях к ней Рязани не было надобности. Оставалась оборона на юге со стороны степей; но охранение русских пределов от татарских нападений в течение XV в. московское правительство, главным образом, принимает на себя. Древние города уже не соответствовали новым потребностям в военном отношении; они были слишком малы, неудобны, и не могли остановить больших масс, набегавших из Крыма. Поэтому государи Московские, ограждая в XVI в. юго-восточные границы, приказывают укреплять только самые значительные города, строить новые остроги на сторожевых линиях и насыпать сторожевые курганы. А между тем древние укрепления приходили в ветхость; земляные валы осыпались; деревянные стены и башни быстро уничтожались от действия различных причин, и города обращались в села, если не подвергались совершенному запустению. Тоже самое превращение испытывали, в свою очередь, остроги, построенные московскими воеводами, по мере того, как пограничная линия отодвигалась все далее к югу. Следовательно, далеко не все городки, городища и курганы юго-восточной России по своему происхождению относятся к временам удельным. Первый намек на {175} древний рязанский город, обратившийся в село, мы находим в конце XV в. 3*0; а в начале XVII встречаем здесь уже большое количество городищ и городцев 3**1.

______________

* 30 "... Отъехал землю и луга и болота святых мученик Бориса и Глеба Городецкого". и пр. Из списка с разъезжей грамоты 1498 г. (см. выше).

** 31 Приправоч., кн. Ряз. уезда 1616 г. Договор братьев, в конце XVI в. называет только пять городов: Переяславль, Старую Рязань, Перевитск, Ростиславль и Пронск: следовательно, остальные были слишком незначительны, чтобы о них упоминать, или обратились уже в села. В начале XVII в. встречаем в собственной Рязанской области те же пять городов с прибавлением одного Зарайска. (Кн. Бол. Черт.).

О Рязанских землях на север от Оки мы можем только предполагать, что эта болотистая и лесная сторона очень мало изменилась после XIII ст., за исключением мест ближайших к центру княжества; только на берегах нижней Пры заметны следы исторической жизни по некоторым остаткам городов 3*2. Почти также бедны наши географические сведения о населении Мещерской земли по другую сторону Оки: в договоре 1496 г. упоминаются только Карабугинский уезд, Пластиково, Бовыкино и мордовские волости по Цне.

______________

* 32 Таковы села Городное и Городковичи в Спасск. уезде.

Кроме области средней Оки в состав Рязанского княжества постоянно входили земли по верхнему течению Дона и его притоков, преимущественно с левой стороны. Населенность этих земель была очень бедная; вот почему и географические известия о них чрезвычайно скудны. Договор братьев называет в той стороне только три места: Тешев, который надобно искать где-нибудь между Воронежем и Доном 3*3; Братилов, неизвестно где находившийся, и Романцев, вероятно, то же, что Иваново-Романцево, о котором говорится в договоре с Москвою 1483 г., и который по смыслу грамоты лежал где-то по левую сторону Дона. Даже плодоносные берега этой реки в конце XV и начале XVI в., по-видимому, не много были населеннее, нежели с небольшим за сто лет, когда они, если верить описанию Пименова хождения, представляли одну безлюдную пустыню с развалинами древних городов. Главною причиною такого явления была постоянная опасность со стороны кочевников; беспрерывные крымские набеги в XVI ст. {176} окончательно стерли признаки древней населенности в этом краю, так что в географическом описании Московского государства XVII века по Дону встречается более татарских переметов и крымских бродов, нежели русских селений. К немногим прежним именам городов на берегах Дона можно прибавить еще Донков. Герберштейн говорит о нем, как о старинном, разрушенном городе; в его время это место было известно тем, что подле него грузили свои суда купцы, отправлявшиеся в Азов и Кафу 3**4.

______________

* 33 На речке Тешевке на месте Задонска, как предполагает г. Калайдович. Письма к Малин. об Арх. исслед. в Ряз. губ. 75 стр.

** 34 Местность древнего Донкова в настоящее время называется Старым Городищем: она лежит в 20 верстах выше нового Донкова, который был построен в 1571 г. В 15 верстах ниже последнеднего на Дону, близ села Перехвала, сохранились еще остатки древнего городка; с северной стороны он защищен рекою, а с прочих рвами.

Переходя к характеру местной природы и к естественным произведениям страны, обратимся сначала к тем иностранным путешественникам, которые, посетив Восточную Европу в XV и XVI вв., оставили нам несколько известий о Рязанском княжестве. Их было трое: два венецианца, Иосафат Барбаро и Амвросий Контарини, и третий немец, известный барон Герберштейн.

Известие Барбаро относится ко второй половине XV в.: "Когда переедешь" через Эрдиль (Волгу) по направлению к западу - пишет он - то на расстоянии пятнадцати дней пути встречаются по берегу реки бесчисленные племена татар. Они простираются до самых пределов России, на границе коей находится городок (terricola) Рязань, подвластный одному из родственников Иоанна, великого князя Российского. Жители здесь все христиане и исповедуют веру Греческую. Страна их изобилует хлебом, скотом, медом и другими ценными произведениями (et altre buone cose); она вообще лесиста и довольно хорошо населена. В Рязани приготовляют особенный напиток вроде нашего пива, называемый бузою (bossa) 3*5. Несколько далее встречается город Коломна, укрепленный подобно Рязани деревянными стенами 3**6. В обоих городах все строения деревянные, по недостатку каменного материала. {177} В расстоянии трех дней пути течет значительная река Москва, на которой стоит город того же имени".

______________

* 35 Брага.

** 36 Библиотека иностр. пис. 1836 г. стр. 95, 175, 176. Rerum Moscovi. auctores varii. 48-50. Четвертого иностранца Кампензе мы встретим после.

Контарини сам проезжал по Рязанской земле, и потому его заметка для нас особенно интересна; к сожалению, она слишком коротка и повторяет почти то же, что сказано у Барбаро. На обратном пути из Персии в отечество, Контарини присоединился к свите послов московского и персидского; первый, называвшийся Марком, возвращался в Москву; а второй был отправлен к Иоанну III Узун Гассаном. "12 сентября 1476 года - рассказывает Контарини - вступили мы, наконец, с благословением Божиим в землю Русскую и встретили несколько хижин, окруженных лесами. Жители этой деревушки, услыхав, что Марк находится в караване, вышли к нему навстречу в большом страхе, опасаясь бывших с нами татар, и принесли несколько сотового меду, которым он поделился со мною. Это пособие пришло весьма кстати, ибо все мы до такой степени отощали от продолжительного пути, что едва могли держаться на лошадях. Отправившись далее, прибыли мы в город Рязань, который принадлежит одному князю, имеющему в супружестве сестру московского государя. Все строения в нем деревянные, не исключая и самой крепости 3*7. Здесь мы в изобилии нашли хлеб, мясо и напиток, приготовляемый из меду. Отсюда пустились далее, проезжая по огромным лесам, и под вечер остановились для ночлега в одной русской деревне, где спокойно отдохнули, ибо по милости Божией находились уже в безопасном месте. Потом приехали в другой город, именуемый Коломною, который расположен на берегу реки Москвы; через реку 3**8 здесь построен большой мост. Из Коломны Марк отправил меня вперед в Москву, ибо караван намерен был помедлить несколько своим прибытием".

______________

* 37 Но известно, что несколько храмов были сооружены из камня.

** 38 Конечно, не в Москву, а Коломенку.

Но бесспорно самую лучшую характеристику древнего Рязанского края мы находим у знаменитого барона, которого записки относятся к первой половине XVI в. "Рязанская область, говорит Герберштейн, расположенная между Окою и Доном, имеет деревянный город недалеко от берега Оки. В нем была некогда крепость, которая называлась Ярослав: от нее остались теперь только следы. Близ этого города посреди Оки есть остров, на-{178}зываемый Струб, некогда великое княжество с независимым владетелем 3*9. Коломна лежит на юго-восток от Москвы; потом следует Рязань, которая отстоит от Москвы на 36 германских миль. Эта область есть самая плодоносная между московскими провинциями: в ней, как говорят, одно зерно дает по два и более колосьев, которые растут так часто, что лошади с трудом проезжают по ним и перепелки едва могут из них вылетать. Здесь великое множество меду, рыбы, птиц и зверей; древесные плоды гораздо лучше московских; а народ очень смелый и воинственный, (gens audacissima bellicosissimaque)". Оку он характеризует следующими словами: "Берега ее покрыты густыми лесами, которые изобилуют медом, белками, горностаями и куницами. Все поля, орошаемые ею, чрезвычайно плодородны; в особенности эта река славится богатством рыбы, которая предпочитается рыбе прочих московских рек (более всех муромская). В ней водятся: белуга, стерлядь, севрюга, осетр и белорыбица превосходного качества; думают, что большая часть этой рыбы заходит в Оку из Волги".

______________

* 39 В подчеркнутых словах, без сомнения, смешаны известия о Старой Рязани и Переяславле Рязанском. Не забудем, что Герберштейн писал по слуху. Подобная же запутанность видна далее в рассказе о двух старших сыновьях рязанского князя Ивана Васильевича Третного.

Все приведенные показания иностранцев сводятся к одному результату: Рязанская земля была очень лесиста и отличалась богатством естественных произведений. Тот же самый результат можно вывести из всех дошедших до нас грамот, жалованных духовенству на разные поместья; они постоянно трактуют о бортных угодьях, пожнях (сенокосах), нивах, бобровых угонах и рыбной ловле. О разнообразии и богатстве животного царства в этом краю свидетельствует одно место из путешествия Пимена, приведенного выше. На пустынных берегах верхнего Дона путникам во множестве встречались: козы, лоси, волки, лисицы, бобры, выдры, медведи; орлы, гуси, лебеди, журавли и пр.

Разумеется, характер природы не везде был одинаков; а сообразно с тем распределялись и естественные произведения, т. е. средства пропитания, которые, в свою очередь, обусловливали быт населения. Песчано-глинистая и болотистая почва в северной части княжества, на Мещерской стороне Оки, была не способна к хлебо-{179}пашеству; зато почти сплошь была покрыта лесами, преимущественно красными; главное занятие жителей в этой стороне составляла звериная и рыбная ловля. Средняя полоса более других отличалась разнообразием и богатством произведений; песчаная почва, перемешанная с большим количеством чернозема, представлялась очень удобною для земледелия; густые, преимущественно черные, леса начинали заметно редеть и уступать место полям, засеянным разного рода хлебом. Тучные пажити, залегавшие по течению рек, давали обитателям средство содержать значительное количество скота. Пчеловодство, звериный и рыбный промыслы существовали здесь наряду с земледелием. Южная часть княжества, самая обширная по своему протяжению, владела превосходным слоем чернозема; но по малочисленности оседлого населения только в немногих местах встречались обработанные поля. Эта полоса составляла переход от северной лесной природы к южнорусским степям. Там, где сближались между собою верховья Воронежа и его притоков с верховьями Пары, Рановой и Хупты, почва состояла из топких пространств, поросших мелким лесом, на что указывают имена речек Ряс. Скопление влаги в этой полосе объясняется водоразделом притоков Дона и Оки. Около верховьев первого широкие поля кое-где зарастали рощами и кустарником; так знаменитое Куликово поле в конце XIV ст. было отчасти покрыто лесом. Но далее к югу, начиная от Быстрой Сосны и нижнего Воронежа, открывалось ровное, степное пространство. Главное занятие населения в южной полосе, конечно, было скотоводство; заметны также следы пчеловодства, звериной и рыбной ловли. Одним из самых важных промыслов в древней России считалась охота за бобрами; судя по грамотам, бобровые угоны встречались на всем протяжении Рязанских земель, т. е. по Оке, Проне и на Дону. {180}

B. Сторона общественная: Отношения к Москве, литовским, северским и пронским князьям на основании договорных грамот. Статья о пленных. Служилое сословие. Тяглое население. Духовенство. Жалованные грамоты. Монастырские поместья. Судопроизводство. Великие княгини. Успехи христианства. Главные пути сообщения. Восточные караваны. Торговые сношения. Разбойники и казаки. Заключение.

Если заглянем во внутреннее управление Рязанской области и посмотрим на взаимные отношения различных частей населения, то увидим полную аналогию с другими русскими княжествами, особенно Московским и Тверским; небольшие особенности, которые встречаются здесь, нисколько не нарушают общего сходства.

Начнем с княжеской власти. О полной внешней независимости рязанских князей не может быть и речи почти в продолжение целой истории княжества; такая независимость встречалась только эпизодически. С первой половины XIII в. и до второй XV рязанцы пережили все степени татарского ига, пока оно не уничтожилось совершенно. В начале XIV в. выступают на сцену отношения к в. князьям Московским, как продолжение прежних Владимирских; а во второй половине того же века они становятся на первый план. Для определения этих отношений мы имеем пять договорных грамот, которые обнимают собою более столетия (1381-1483), и которые в главных чертах почти повторяют друг друга: во-первых, великие князья Рязанские постоянно обязываются иметь Московских себе старшими братьями (один раз дядею, что означало почти то же самое), форма отношений сохраняет еще прежний семейный характер; но, в сущности, название старших и младших братьев давно уже потеряло свой первоначальный смысл; в XIV и XV вв. оно просто выражало большую или меньшую подчиненность слабейших князей. Другой характер выражения встречается в договорной грамоте с Витовтом: вместо родственных имен рязанские князья дают ему титул господаря; {181} это различие основано на чуждом Игореву дому происхождении литовских князей, но, в сущности, зависимость от Москвы и Литвы имела одинаковое значение. Как необходимым условием татарского ига был ордынский выход, так главною статьею подчинения Москве служило обязательство иметь общих врагов и союзников или просто военная помощь. Далее замечательно повторяющееся условие о третейском суде между московскими и рязанскими князьями. "А что ся учинит межи нас наше дело князей великих, и нам отсылать бояр и съехався учинять исправу; а чего не могут управить, о чем ся сопрут, ино едут на третей: а на кого помолвит третей и виноватый перед правым поклонится, а взятое отдаст; а не отдаст, ино у него отняти; а то не в измену. А третей межи нас кто хочет, тот поименует три князи христианские ("трех князей наших земель" № 115); а на ком ищут, тот себе изберет из трех одинаго; а судьи наши общие о чем сопрутся, ино им третей потомуж". Разумеется, и на эту статью опять можно смотреть не более, как на условную, с течением времени установившуюся форму. Со времени Олеговой смерти до 1520 г. Рязанское княжество прошло сквозь все оттенки московского владычества только в обратной прогрессии сравнительно с татарским игом.

Рядом с московскими отношениями идут постоянные притязания великих князей Литовских на господство в Рязани, начиная с Витовта. Подобные притязания очень ясно выразились в договоре Василия Темного с Казимиром IV, по которому рязанский князь, если бы захотел, мог беспрепятственно подчиниться Литве. Этот договор нисколько не изменил установившихся тогда отношений к обоим соседям. Тем не менее, в 1493 г. Александр Литовский, отправляя в Москву посольство для мирных переговоров, между прочим, наказывает ему следующее: "Об великом князе Рязанском в новом договоре поставить такую же статью как и в прежнем; но если он (Иван III) не согласится, то пусть наши послы ему уступят, чтобы это обстоятельство не помешало заключению мира". Иван III не счел нужным повторять отцовскую уступку, и в договорной грамоте о рязанских князьях сказано таким образом: "Великий князь Рязанский Иван Васильевич с братом, детьми и землею в твоей стороне великого князя Ивана; а мне великого князя Александра их не обижать и в земли их не вступаться; если же они мне сгрубят, то {182} я должен дать об этом знать тебе великому князю Ивану, и ты мне должен дать удовлетворение" 1*. Этим договором литовской князь отказался от прежних притязаний и официально признал московское господство в Рязани. Попытка Ивана Ивановича переменить одну зависимость на другую только доказала удивительную прочность существовавшего порядка вещей: религия и народность уже вступили в крепкий союз с умною политикою московских государей.

______________

* 1 Акты Зап. Рос. I. № 114. С. Г. Г. и Д. V. № 29.

Отношения к западным соседям, князьям: Тарусским, Новосильским, Одоевским и Воротынским, определялись смотря потому, от кого зависели эти князья, от Москвы или Литвы. В первом случае договорные грамоты говорят таким образом: "А что ся учинит межи нас в любви, о чем ни будет слово, о земли или о воде, или об ином о чем, и нам отослать своих бояр, ини съехався учинят исправу; а о чем ся сопрут и они едут на третей, кого себе изберут; и на кого третей помолвит, и виноватой отдаст; а не отдаст и правый пошлет к тобе к Великому князю (Московскому) и тобе Великому князю к виноватому послати в первые и в другие и в третьи; а не послушает виноватый тобя Великаго князя, и тобе Великому князю то отправити; а целованья не сложити, а то не в измену. А коли позовутся на третей, в том ему вины нет; а возьмут на него в то время грамоту, ино та грамота не в грамоту: а позовутся изнова на третей, как ся утишит, да учинят исправу изнова; а тобе Великому князю того исправити, что ся в то время учинило в замятное". Во втором случае северские князья в договорах с литовскими говорят таким образом: "С тыми (в. князьями Московским, Рязанским и Пронским) нам суд свой имети по старине; а чого промежи себе не управим с тыми великими князи в докончаньи, ино королю за то стояти и управляти, коли тыи три князи великии верхуписаныи с королем и великим князем будут в доканчаньи" 2*.

______________

* 2 С. Г. Г. и Д. I. № 48 и 65. Акты 3, Р. I. №№ 41, 63 и 80.

Очень интересно было бы узнать характер и подробности взаим-{183}ных отношений между родственными ветвями князей Рязанских и Пронских. К сожалению, не сохранилось ни одного договора, заключенного между ними. Что подобные договоры всегда существовали, на это указывают слова одной из упомянутых грамот: "А со князем с Великим с Иваном Володимировичем взяти любовь по давным грамотам". (№ 36). Из тех же грамот можно заключить, что в течение 50 лет после смерти Олега, исключая 1408 год, эти отношения не были враждебными и основывались на правах равенства под влиянием московского правительства. Третейский суд между ними определяется следующими словами. "А что ся учинит межи вас какова обида и вам отослати своих бояр, ино учинят исправу; а о чем ся сопрут, ино им третей Митрополит; а кого Митрополит обвинит, ино обидное отдати; а не отдаст ино мне князю Великому (Московскому) отправити, а то ми не в измену, такоже на обе стороны". Из других источников мы знаем еще, что между княжествами Рязанским, Пронским и Муромским существовала черезполосность владений и свобода приобретать волости в чужом уделе, чего не допускалось в отношении к Москве. Так в 1340 г. князь Александр Михайлович Пронский пожаловал Борисоглебской церкви куплю своего деда село Остромирское, которое находилось где-то подле Ольгова монастыря, т. е. в Рязанском уделе. В известной грамоте Ольгову монастырю, между прочим, говорится: "А мужи (рязанские бояре) Ольговскую околицу купивше у муромских князей, давше 300 гривен, и дали Святой Богородице".

Завися от Москвы в делах внешней политики, князья Рязанские, как и другие, судя по договорным грамотам, оставались совершенно самостоятельны во внутреннем управлении. Московские князья постоянно обязываются "в землю в Рязанскую и во князи в Рязанские не вступатися"; точно такое же условие поставлено в договоре с Витовтом: "А великому князю Витовту - говорят Рязанский и Пронский князья - в вотчину мою не вступатися, в землю, ни в воду".

При договорах постоянно определяются взаимные отношения между жителями соседних княжеств и почти всегда теми же словами. Это определение касается, во-первых, судебных дел. "А суд между нами общий; а нам, великим князьям, в суд, в общий не вступатися. А о чем наши судья сопрутся, едут на третей, кого себе изберут. А судом общим не переводить; а {184} кто имет переводити, правый у того возьмет; а то ему не в измену. Суженого не посуждатия; суженое положеное дати: холопа, робу, должника, поручника, татя, разбойника, душегубца ны выдати по исправе". Из общего суда исключались иногда дела по грабежу и воровству: "А где учинится разбой или наезд или татьба из твоей отчины на моих людей великого князя, о том общего суда не ждать; а отослать нам своих судей да велеть учинить исправу без перевода; а не дашь мне исправы, или судьи твои судом переведут и мне свое отняти, а то не в измену". "А которых дел не искали (до означенного срока), пристава не было, за поруку не дан, тому погреб; а кто за порукою и за приставом был, тому суд; а которые дела суженые или поле ся не кончало, а то кончати".

Любопытна также постоянно встречающаяся в тех же договорах статья о добыче и пленниках, взятых друг у друга, и о тех москвитянах, которые или, ушедши из татарского плена, были задержаны в Рязани, или проданы сюда татарами. В договоре Олега с Димитрием просто сказано, что добыча и московские люди, захваченные рязанцами во время Донского похода, должны быть выданы по общему суду, по исправе. Василий Дмитриевич, договариваясь с Федором Ольговичем, ставит следующее условие: "А что отец твой Олег Иванович воевал Коломну в наше нелюбье и иная места, что нашей отчине, взято что на нятцех, то отдати, а чего не взято, того не взяти; а с поручников порука и целованье свести: а что грабеж тому погреб. А что была рать отца моего великого князя Дмитрея Ивановича в твоей вотчине при твоем отци при в. к. Олеге Ивановиче, и брата моего княже Володимерова рать была и княже Романова Новосильского и князей Тарусских, нам отпустити полон весь; а что взято на полоняницех, а то нам отдати; а поручника и целование свести, а грабежу всему погреб; или что будет в моей отчине того полону, коли была рать отца моего в. к. Дмитрея Ивановича на Скорнищеве у города и тот мой полон отпустити: а тобе такоже нам полон отпустити весь и тот полон, что у татарское рати ушол; а будет в твоей отчине тех людей, с Дону которые шли, и тех ти всех отпустити". Почти то же самое условие повторяется в договоре Василия Темного с Иваном Федоровичем: следовательно, оно никогда не было приведено в исполнение. В новом договоре есть прибавка относительно татарских пленни-{185}ков: "А тебе также в. к. Ивану наш полон весь отпустити, и тот полон, который будет у татарской рати убегл, или ныне из татар кто побежит, которая рать будет нас полонила"; и потом опять: "Или тех людей, которые с Дону шли, а будут в вашей отчине, и тех вам всех отпустити без хитрости". Странно, что и в 1447 г. все еще трактуют о пленниках 1380 года; подобное обстоятельство можно объяснить только буквальным повторением раз принятой формы 3*. Но Юрий Дмитриевич Галицкий не так памятлив как его брат и племянник; он требует возвращения того, что было к нему ближе и по времени и по личным интересам. "А что будет в моей отчине Егедеева полону обязывается Иван Федорович - коли был Егедей у Москвы, и кто будет того твоего полону запроважен и запродан в моей отчине, и которой буден слободен, тех ми отпустити, а с купленых окуп взяти потомуж целованью без хитрости. Также и царевич Махмут-Хозя был у тебя в Галиче ратью, и кто будет того твоего полону запроважен и запродан в моей отчине, и которой будет слободен, тех ми отпустити, а с купленых окуп взяти потомуж целованью, без хитрости. А что если посылал свою рать с твоим братанычем со князем с Васильем, и воевали, и грабили, и полон имали: ино грабежу тому всему погреб. А что полон твой галичской в моей отчине у кого ни будет, или кто будет кого запровадил и запродал, и мне тот твой полон весь велети собрати и отдать тобе по томуж целованью, без хитрости". Иван III не вспоминает о прежней добыче, потому что давно уже не было войн между Рязанью и Москвою; он только обязывает рязанского князя добровольно выдавать со всем имуществом пленников, которые уйдут от татар в Московское княжество.

______________

* 3 Если только здесь действительно говорится о тех людях, которые шли с Дону в 1380 г., а не в другое время.

Все договорные грамоты оканчиваются обычным условием: "А вывода ны и рубежа не замышляти. А бояром и слугам межи нас вольным воля."

От рязанских князей не дошло до нас ни одного духовного завещания, которое могло бы указать на характер княжеского владения. Но, основываясь на аналогии всех других явлений, с уверенностью можно заключить, что в Рязанском княжестве также {186} как в Московском существовало господство частного, личного права над государственными началами. Этот вывод вполне подтверждается договорною грамотою 1496 года. Раздел братьев прежде всего установляется на благословении их отца Василия Ивановича; между ними существует владение общее, отдельное и чересполосное: так они сообща владели городом Переяславлем; в грамоте читаем далее: "А что мое село Переславичи в твоем уделе, а сидят в нем мои холопы Шипиловы: и то село с данью и с судом и со всеми пошлинами мое великого князя". В договоре везде проглядывает воззрение на княжество как на частную собственность князей. Эта договорная грамота особенно драгоценна для нас при разъяснении сословных и экономических отношений в Рязанском княжестве.

Боярское и вообще служилое сословие в Рязани в главных чертах своих немногим чем отличалось от Московского или Тверского. Оно также могло свободно переходить в службу других князей, как и везде; это видно из всех договорных грамот с Москвою; но в них не так ясно говорится о праве бояр владеть поместьями в землях чужого князя, как, например, условливаются между собою князья Московские и Тверские. В договоре Рязанских князей права и обязанности служилых людей определяются таким образом: "А кто будет из твоих бояр, детей боярских и слуг в моей отчине и мне их блюсти как своих, и отчин и купленных земель у них не отнимать". "А всякий пусть едет (на войну) с тем князем, которому служит, где бы ни жил; а в случае осады города, кто в нем живет, пусть в нем и остается, исключая бояр введеных и путных". Кроме своей главной обязанности, т. е. военной службы, боярское сословие, как и в Москве, несет еще почетную службу при особе князя и сообразно с нею делится на различные степени. Со второй половины XIV в. встречаем здесь звания или вернее должности: дядьки (воспитатель молодых князей), окольничего, стольника и чашника 4*. Бояре отправляли еще различные должности по внутреннему управлению, как-то: наместников, волостелей и судей, которые давались им, как известно, в виде кормления в награду за военную службу. Младшая дружина или дети боярские {187} пользовались в Рязани теми же главными правами как и бояре, т. е. правом получать земли и должности за свою службу и свободно отъезжать в другое княжество. Эти люди по преимуществу составляли военную силу князя и отправляли службу на коне. Кампензе 5** в первой половине XVI в. говорит, что в Рязанском княжестве считается до 15 000 конницы - число довольно умеренное, если сравнить с Москвою (30 000) и Тверью (40 000);- кроме того из простолюдинов во всякое время без труда можно набрать храброй пехоты вдвое или втрое более означенного числа".

______________

* 4 Акты Ист. №№ 2 и 36.

** 5 Библ. иностр. писат. Семенова стр. 63.

За недостатком указаний трудно определить, какую именно роль играло боярское сословие в судьбах древнего Рязанского края. Вообще нет основания утверждать, что это сословие находилось здесь в иных отношениях к народу и князьям, нежели в Московском и других северных княжествах. Хотя в некоторых грамотах, жалованных монастырям в XIV и XV вв., встречаются выражения, которых не находим в других местах: но на них нельзя основать какого-либо важного заключения. А именно: в известной грамоте Ольгову монастырю сказано: "сгадавъ есмь съ своими бояры" (следует девять имен) 6*; потом в грамоте, жалованной Олегом Солотчинскому монастырю на село Федорково, читаем: "поговоря с зятем своим с Иваном с Мирославичем", и то же самое в грамоте Ивана Федоровича Солотчинскому монастырю на село Филипповичи: "поговоря с дядею своим с Григорьем с Ивановичем" (сыном Ивана Мирославича) 7**. В первом случае на первом плане стоит епископ Василий, духовный отец Олега; а во втором и третьем упоминаются только родственники великого князя; в других жалованных грамотах подобных выражений не встречаем, и вообще здесь еще нет указания на то, чтобы власть рязанских князей в деле внутреннего управления более, нежели в Московском княжестве, ограничивалась боярским сословием. По крайней мере, это, наверное, можно сказать об эпохе Олега Ивановича и его ближайших преемников.

______________

* 6 На это выражение, как не встречающееся в московских грамотах, указано в Ист. Р. Солов. IV. 198.

** 7 Акты Ист. I. №№ 2, 13 и 36.

Теперь посмотрим каково было влияние бояр на внешние события княжества. В начале XIV в. изменою некоторых бояр Констан-{188}тин Ярославич проиграл битву и взят в плен Даниилом Александровичем; а в начале XVI измена главного советника предала последнего рязанского князя в руки Василия Ивановича. Но подобные измены и боярские крамолы находим почти во всех княжествах. Симеон Коробьин со своею партиею имел уже перед собою пример Василия Румянца и его товарищей, которые в 1392 г. помогли Василию Димитриевичу завладеть Нижегородским княжеством. В Рязани, как и везде, при молодых или слабых князьях являются иногда любимцы и советники, которые преследуют только личные цели; но зато есть и другая, светлая сторона в исторической деятельности рязанских бояр: их продолжительная, усердная служба в борьбе с внешними врагами княжества, особенно в славные времена Олега. В их пользу говорит уже то обстоятельство, что мы могли указать только на два и притом довольно темные для нас случая измены. При всей бедности источников трудно предположить, чтобы у летописцев в течение двух столетий (1301-1520) ни разу не встретились известие о крамолах рязанских бояр, если бы они были довольно часты. Отъезды бояр в другие княжества, особенно в Москву, без сомнения случались нередко. Мы можем привести только три примера: один из предков Сунбуловых перешел из Рязани в Москву к Василию Темному 8*; два брата Апраксины, происходившие из рода Салахмирова, отъехали к Ивану III 9**; Иван Иванович Коробьин, брат изменника Семеона, в 1509 г. встречается на службе великого князя Московского 1***0.

______________

* 8 Родосл. Сунбуловых.

** 9 История царствования Петра Великого. Н. Устрялова. Т. I. прим. 29.

*** 10 Родосл. Коробьиных.

В наказе Ивана III Агриппине упоминаются еще сельские служилые люди: "За неж твоим людем служилым, бояром и детем боярским и сельским быти всем на моей службе". Они-то, вероятно, и составляли храбрую пехоту, о которой упоминает Кампензе. Затем следует многочисленное сословие княжеских слуг, как вольных, так и холопей со всеми возможными подразделениями по своим занятиям; в грамотах встречаются: дьяки, казначеи, ключники, приставы, тиуны, доводчики, таможенники, даньщики, ямщики, боровщики, бобровники, бортники, закосники, неводщики, ловчане, рыболовы, гончары, конюхи, садовники, истопники, поездо-{189}вые, псари, ястребьи; подвозники медовые, меховые и кормовые. Уже одно перечисление этих подразделений бросает яркий свет на способ внутреннего управления, на состав княжеского двора, на доходы князя, его домашнее и сельское хозяйство и различные роды княжеской охоты.

Рядом со служилым сословием в договоре 1496 г. упоминаются гости и черные люди; из последних выделяется класс тяглых людей в городе Переяславле, которые кормят послов; несколько далее эти тяглые люди названы кладежными. В наказе Ивана III находим обычное в то время деление торговых людей на лучших, средних и черных: "А торговым людем лутчим, и середним и черным быти у тобя в городе на Рязани". Между ремесленниками, жившими в Переяславле, одна из княжеских грамот называет серебряников и пищальников. (Грам. Ивана Третного на постр. Златоуст. цер.). В договоре братьев особенно замечательно следующее выражение: "А бояром и детем боярским и слугам и христианом меж нас вольным воля"; следовательно, наравне с дружинниками в Рязани имели право свободного перехода и сельские жители, чего не находим в других местах 1*1; впрочем, это право официально признавалось только в пределах того же Рязанского княжества.

______________

* 11 На эту особенность указал проф. Соловьев в своей Ист. V. 234.

Духовенство рязанское пользовалось всеми обычными правами и доходами того времени, кроме того в административном отношении оно, кажется, менее подчинено было светской власти, нежели в других княжествах. Вот какое условие относительно духовенства помещают рязанские князья в своем договоре: "А что дом великих мучеников Бориса и Глеба и отца нашего Симеона Владыки в нашей отчине и волости и села и земли бортные и в воды не вступатися, а знают владычни люди мою князя дань и ям, и город рубят; а суд мой князя над владычними людьми в душегубстве и в разбое и в татьбе; а меж моих людей и владычних суд и пристав общий: а меж владычных людей владычен суд. А что в моей отчине монастырские села и земли бортные и воды: и мне князю в то не вступитися; а меж своих людей монастыри судят сами, и пристав их за их людьми."

Епископы рязанские владели обширными поместьями, которые {190} увеличивались иногда покупкою, а, главным образом, вследствие частых пожертвований. В непосредственном заведовании их считались те земли, которые были жалованы князьями соборной церкви (дому) Бориса и Глеба, как показывает большая часть жалованных грамот дошедших до нас. Число известных актов на имя рязанских владык простирается до восьми. Вот их содержание:

В 1303 г. в. князь Михаил Ярославич дал святым мученикам (Борису и Глебу) и отцу своему владыке Степану уезд к селу Владычню с резанкою и с 60, с винами, поличным и с правом бить боров в своем уезде. Занеж купля первых владык, а уезд дали деди и прадеди его". В конце акта прибавлена следующая любопытная подробность: А князь Михаило стоял на Тысье; а владыка Степан тут же князя потчивал.

В 1340 г. сын его Александр Михайлович Пронский дал село Остромирское св. мученикам и отцу своему владыке Григорию с поличным и пошлинами с землею бортною, с полями и пожнями, в память своего деда Ярослава, бабки княгини Феодоры и матери своей княгини Евдокии.

Внук Александра Владимир Димитриевич лета... дал владыке Василию место на Дону с поличным и с бобровыми гонами.

Другой внук знаменитый Олег Иванович был особенно щедр на пожертвования духовенству. Лета... он дал св. мученикам и владыке Василию место на реке Кишне, "первых владык купля". В другое время он пожаловал им еще Воинский уезд со всеми обычными льготами.

В 1387 г. Олег придал в дом владыке Феогносту село свое Старое и Козлово с бортным угодьем.

В 1390 г. старец Иона Переслав (имя Олега в монашестве) пожаловал владыке Феогносту свою отчину Пришный остров к селу Вознесенскому.

В 1498 г. Федор Васильевич Третной дал владыке Протасию земли против села Деднова 1*2. {191}

______________

* 12 Содержание этих актов напечатано в Иерар. Воздвиж. 48-51, за исключением последнего, который мы нашли только в Ряз.14.10.04 Дост. (См. выше, в Географ. обозр.). Относительно первой грамоты надобно заметить, что у г. Воздвиж. и в Ряз. Дост. поставлен год 1403-й; но это очевидная ошибка, потому что в начале XV в. в Рязани не было никакого в. князя Михаила Ярославича, между тем как в начале XIV такой князь по всем данным существовал.

В делах церковного управления епископам помогали десятильники, т. е. начальники десятин, на которые в старину делились русские епископии. В каждой десятине находился особый десятильный двор для их жительства, для производства судных дел и для приезда епископов 1*3. Кроме многочисленного штата казначеев, ключников и людей, занимавшихся письмоводством, т. е. дьяков и подьяков, епископы имели еще собственных бояр и детей боярских1**4. О доходах и повинностях городских церквей и причта дает нам некоторое понятие следующее место из грамоты на построение Златоустинской церкви 1485 г. "Жалованья священнику 30 руб. да ржи и овса по 30 четвертей. А дьякону 15 руб. да ржи и овса по 15 четвертей; а епископу с них дани не искать; никому до них дела нет, мостов им не мостить, города и крепостей не делать; а приход к Златоусту серебреники все да пищальники. Да к тому ж храму дворовое место на улице Волковой, где лавка, поставил торговый человек Иван Смолев из оброку на темьян, и на свещи и на вино служебное к Ивану Златоусту. Да за Окою луг ужитня, идучи к Пустыне налево четыре десятины Буяновской".

______________

* 13 О десятильниках в Рязани упоминается не ранее 1545 г. (Ряз. Дост.), но они, конечно, существовали и прежде.

** 14 В разъезжжей грамоте 1498 г. говорится, что на разъезде были владычни бояре. В 1520 г. встречаем владычного боярского сына Якима Душиловского. Грам. Пискар. № 13.

Монастыри в Рязанском княжестве щедро наделялись поместьями от членов княжеской фамилии и частных лиц; их земли были освобождены почти от всех повинностей и податей. В дарственных грамотах рязанских князей заключаются обыкновенно следующие льготы: в монастырскую околицу волостели, даньщики, ямьщики и другие княжии люди въезжать не имели права; земли им жалуются с резанкою, с 60, с винами и поличным; в некоторых грамотах прибавлено татин рубль и в одной безатшины; крестьяне, которых монастырь перезовет на свою землю, освобождались от податей на 5 или на 3 года, если из другого княжества, и на 2 года, если из того же самого. Большая часть древних монастырских актов, дошедших до нас, принадлежит Солотчинской обители. Они обнаруживают, что не одна набожность со стороны частных людей была побудительною причи-(192)ною к отдаче в монастырь своего имущества: многие владельцы заранее отказывали свои поместья с явным намерением приобрести себе безопасное пользование ими на остальное время жизни под защитою монастырского начальства. Так в одной дарственной записи 1483 г. говорится: "Се аз Настасья, Прокофьева жена Давыдовича, придала есми в дом Святей Богородицы Пречистой Рождества на Солодшу село свое Калялинское архимандриту с братьею в память по своем мужи и по себе по своем животе, а при своем животе то село еще мне ведати самой". (Писк. № 5). Часть своих земель монастыри отдавали в пожизненную аренду соседним служилым людям: арендатор обязывался платить ежегодный оброк. В 1512 г. некто Степан Любавский, вероятно, боярский сын, взял в оброк у Солотчинского монастыря некоторые земли и покосы, с обязательством платить оброку по 5 алтын в год и с условием "той земли и покосов не осваивать, ни продавать, ни по души дать, ни окняживать" (№ 12). Не только частные люди, но и самые князья брали на оброк деревни у монастырей. В 1502 г. Федор Васильевич Третной взял у того же монастыря деревню Сильчино до своей смерти и обязался платить за нее по полтине в год (№ 9). Отдавая земли в оброк, монахи избавляли себя от лишних хозяйственных хлопот, и выигрывали еще в том отношении, что арендаторы удобряли землю и расчищали леса. Любавский в своей оброчной записи прямо говорит: "А что яз Степан лесу распашу монастырьского, та земля монастырюжь". Подобные акты обыкновенно заключаемы были от имени архимандрита или игумена с братьею. В этом отношении замечательно следующее место одной грамоты: братья Фенины бьют челом Солотчинскому архимандриту Досифею о поместье, "и Орхимандрит Досифей поговоря с братьею пожаловал их поместьем починком Ройкинскою Поляною на речке на Кратвенке" (№ 10)1*5.

______________

* 15 Приведенные здесь черты монастырского владения и управления частью уже были указаны г. Лохвицким: "Акты рязанские и воронежские". Моск. Вед. 1855 г. № 19.

В Рязанском княжестве, как и в прочих, важною статьею в деле внутреннего управления была судебная часть, которая вместе с податьми (дань и ям) составляла главный источник княже-{193}ских доходов. Вот почему в 1496 г. братья позаботились с большими подробностями определить свои части в судебных доходах с Переяславля, которым они владели вместе. В городе находится большой наместник великого князя и третчик удельного. В душегубстве, разбое и татьбе с поличным, случившимися на посаде между чьими бы то не было людьми, пристава дает наместник. Если случится тут же пристав третчика, то он идет с первым, отдает ответчика на поруки и ставит перед наместником; а если и не случится, то пристав наместника один идет к наместнику, который в таком случае может совершать суд и без третчика; а третчик смотрит своего прибытка, т. е. все-таки получает свою долю доходов. Такие отношения между наместником и третчиком существовали в делах, касавшихся гостей и черных людей, исключая тяглых, которые кормят послов. Если приедут люди младшего князя из его удела в Переяславль и здесь случится у них душегубство, разбой или татьба с поличным, то суд над ними принадлежит вместе наместнику и третчику, и пристав последнего не может отдать их на поруки без пристава первого; удельный князь в этом случае не может их судить сам. Если случится какое дело между людьми удельного князя в городе или на посаде, кроме душегубства, разбоя и поличного, то их судит его приказчик и докладывает ему; а если его не будет в Переяславле, то приказчик должен дожидаться, и не водить людей к нему в удел с докладом. Если кто торговый человек или из людей младшего князя приедет в Переяславль и протамжится, то пристава в протаможьи дает один наместник и судит его без третчика; из двух рублей протаможья наместник получает четыре алтына; а третчику из них нейдет ничего. Великий князь волен судить и казнить людей удельного во всех делах; две трети пошлины идет наместнику, а остальная третчику. Если кто будет жаловаться на третчика или на его тиунов и доводчиков, то их судит сам великий князь. В остальных местах княжества суд между жителями разных уделов общий, и судьи вольны избирать себе третьего. Пошлин (с беглых) также как в договорах с Москвою, полагается с холопа с семьи два алтына, а с одного алтын.

Между письменными памятниками рязанской старины находится любопытный список с одной правой грамоты XV века, которая очень наглядно знакомит нас с княжеским судопроизводством в Рязани. {194}

"Лета... великий князь Рязанский Василий Иванович творил суд. Вместо Давида, епископа Рязанского и Муромского, тягался его боярин Федор Гавердовский с Василием Александровичем о том, что Василий побил владычних бобров в реке Проне. Бобры эти проданы Борису и Глебу вместе с уездом, купленным еще прежними епископами; придал их Олег Иванович владыке Василию по старым грамотам великих князей.- Об этих бобрах был суд еще дяде Василия Александровича Семену Глебовичу при владыке Сергие. Судился Семен по слову великих князей Федора Ольговича и Ивана Владимировича за то, что он косил сено по речке Шивесу и ставил дворы по Шевлягину селищу, где сидели Шевлягин отец, владычен бортник с другими бортниками, и по Якимову (селицу) на владычней земле (Арсеньевской деревни), и за то, что он бил бобры по реке Проне. Бояре, назначенные тогда судьями от князей, посмотрев в старинные грамоты, жалованные великими князьями: Ярославом, братом его Федором, сыном Михаилом Ярославичем, и Олегом Ивановичем, владыку Сергия и боярина его Михаила Ильина (от владыки наместника) оправдали; а Семена обвинили, и приговорили взять на нем владыке 80 гривен. Великий князь Василий Иванович велел Василию (Александровичу) положить перед собою грамоты на те бобры. По сроку, на третий день Василий перед князем стал, а грамот не положил. И потому Василий князь, вместо отца своего владыки Давида, боярина его Федора оправдал, а Василия Александровича обвинил, и указал владыке ведати землю в том уезде по старине и бить бобры в реке Проне от устья Рановой по Курино и по Толпинскую дорогу" 1*6.

______________

* 16 Из Ряз. Дост. Мы не приводим здесь "Список с судного дела о грабеже и пожоге", 1520 года (Пискарев. № 13): суд производился московскими боярами в бывшем уделе Федора Васильевича Третного. Этот памятник также представляет интересный документ для истории судопроизводства в древней России.

А вот образчик одной купчей записи из времен того же князя.

"Бил челом великому князю Василию Ивановичу Иван Селиванович Корабья такими словами: купил я себе, господин, у Васьки Чернеева куплю его село Недоходовское с нивами, пожнями, и со всем тем, что к тому селу потянуло исстари, поколе Вась-{195}ков серп и коса ходила. А мне, господин, ведати потому же. Дал я Ваське за то село пятнадцать рублей. А вот, господин, Васько Чернеев перед тобою. Великий князь спросил Ваську: продал ли ты село свое Недоходовское Корабье, и взял ли у него пятнадцать рублей? Васька Чернеев отвечал так: продал я, господин, Ивану Селивановичу Корабье село свое Недоходовское с нивами и пожнями и со всем тем, что к тому селу тянуло исстари поколе мой серп и коса ходила; а ему, господин, ведати по тому же. А взял я у него пятнадцать рублей. С великим князем были тогда бояре: Яков Иванович и Назарий Юрьевич. На обороте записи находится надпись: "князь великий"; а под нею внизу: "Федосъ Кудимовъ" (вероятно, княжеский дьяк). Печать черного воску. (Писк. № 4).

Великие княгини Рязанские, подобно Московским, пользовались в своих волостях почти теми же владетельными правами как и самые князья, т. е. правом суда и дани, на что ясно указывают грамоты, жалованные монастырям на различные поместья. Так, например, великая княгиня Анна жалует солотчинскому игумену Арсению куплю свою село Чешуевское в ее Романовской волости; при этом она избавляет людей, которых перезовет Арсений, от повинностей на 5 лет, и оставляет за монастырем резанку, вина, поличное и татин рубль. (№ 8). Судя по тем же грамотам, великие княгини имели у себя также разнообразные штат должностных лиц, т. е. бояр, казначеев, дьяков, волостелей, ямщиков и пр. Они основывают и берут под свое покровительство женские монастыри по-преимуществу. Любопытна в этом отношении другая грамота той же княгини: Софья Димитриевна, супруга Федора Ольговича, некогда пожаловала женскому Зачатейскому монастырю бортное угодье на Михайловой горе." "А шло с тое вотчины в Зачатью по пяти пуд резанских. "Великая княгиня Анна отдала это угодье в ведение солотчинского игумна и братии с условием, чтобы игумен давал к Зачатью каждый год "на сам праздник на Зачатье по осми пуд резанских, а и рыбою подимать праздник игуменуж." (№ 7). Замечательно следующее место из одной судной грамоты 1508 г.; оно показывает, как в. княгини уважали распоряжения своих предшественниц: княгиня Анна пожаловала Солотчинскому архимандриту Пахомию лес против Хоткиной Поляны на реке Пилесе 7009 (1501) года марта 27 дня. "И тоя грамоты свекрови своей Анны княгиня Огрофена рушити не велела." {196}

(Ряз. Дост.). Касательно того, как велико было имущество княгинь, и какое участие принимали они в разделе наследства по смерти великих князей Рязанских, на это, кроме жалованных грамот, указывает договор 1496 г., по которому Анна получала четверть доходов со всего княжества, не считая ее собственного имущества.

Со второй половины XIII в. нам известно семь рязанских княгинь: во-первых, Анастасия, супруга св. Романа; потом Феодора супруга Ярослава Романовича, и Евдокия, жена Михаила Ярославича. О них мы знаем только по имени. Более известий имеем о супруге Олега Ивановича Ефросинии. За нею следуют три знаменитые княгини XV века: Софья, Анна и Агриппина; две последние особенно играли видную роль в последнюю эпоху рязанской самостоятельности. Живым напоминанием о благочестии княгини Анны служит большая соборная пелена, шитая на тафте разными шелками и золотом, с изображением тайной вечери и с надписью следующего содержания: "В лето 6993 индикта 3 сей воздух создан бысть в церковь Успенье Святой Богородицы в граде Переяславле Рязанском замышленьем благородной и благоверной и христолюбивой великой княгини Анны, и при ее сыне благородном и благоверном и христолюбивом князе Иоанне Васильевиче Рязанском, и при епископе Симеоне Рязанском и Муромском; а кончан сей воздух в лето 94 сентемврия 30 дня на память Святого Священномученника Григория Великого Армении" **.

______________

** О воздухе 1486 года княгини Анны см. Крыжановского в Губерн. Рязан. Вед. 1860 г. №№ 8 и 9. Поздн. примеч.

Что касается вообще до степени образованности в Рязанском княжестве в последнюю эпоху его самостоятельности, то мы думаем, что в этом отношении оно немногим чем отстало от центральных русских областей. Известно, в какой тесной связи с распространением христианства находилось развитие древнерусской цивилизации. К сожалению, у нас слишком мало данных, чтобы следить за успехами христианской проповеди на рязанской украйне. Мы уже говорили, что в начале XIV в. положено было начало христианству в Мещере. От XV в. до нас дошло два известия о крещении язычников в Рязанской области. Одна старинная рукопись рассказывает, что в княжение Василия Дмитриевича христианская вера была водворена в городе Мценске, где находилось много язычников. "Великий князь отправил туда войско, а {197} митрополит Фотий священника; язычники, устрашенные силою оружия и пораженные слепотою, послушались проповеди, и жители как самого города, так и его окрестностей были крещены".1*7 Этот факт довольно важен для нас, хотя Мценск принадлежал к Рязанской области, только взятой в обширном смысле; он бросает свет на состояние юго-западной части княжества. Потом св. Иона, впоследствии митрополит Московский, во время управления Рязанскою и Муромскою епископиею, крестил язычников в пределах своей паствы. В житии его пишется: "И поставлен бысть блаженный Иона епископ градом Рязани и Мурому и многие тамо неверные, к Богу обратив, крести". О том, как долго язычество и отчасти магометанство сохранялось в восточной части княжества, можем судить по известиям о крещении мордвы в конце XVI в., и по апостольским подвигам рязанского архиепископа Михаила, который в XVII в. обращал мордву и татар в уездах Шатском и Тамбовском, и подвиги свои запечатлел собственною кровью.

______________

* 17 Рус. Вивлиоф. Полевого стр. 361.

После религии самое могущественное влияние на развитие народного быта, как известно, оказывает торговля. Торговая деятельность в Рязанском краю прежде всего обуславливалась его отношением к водным путям сообщения в древней России. Ока с давних времен была одною из главных торговых жил восточной Европы. В эпоху домонгольскую по ней шел водный путь из Киева в Болгарию. С XIII в. направление торговых путей несколько изменилось. С упадком матери русских городов и запустением Южной Руси жизненные силы народа отошли далее к северу и сосредоточились около берегов Москвы; богатый болгарский край также пришел в упадок, и роль посредницы между русской и азиатскою торговлею перешла на Золотую Орду. Рядом с путем из Оки вниз по Волге существовал другой путь, из Оки вниз по Дону. Последний особенно оживился с тех пор, как мимо берегов Черного и Азовского морей направилось главное движение Европейско-Азиатской торговли в Средние века, и Приазовская Тана сделалась складочным местом этой торговли в конце XII и начале XIII века. Таким образом, вместо прежнего движения от северо-востока на юго-запад русская торговля частью {198} приняла новое направление: от северо-запада, т. е. от Новгорода, Твери и Москвы, к юго-востоку на Волгу и Дон. Ока и при новом направлении сохранила свое прежнее посредствующее значение. Волжская дорога не имела для Рязани такой важности как путь по Дону, отчасти по ее значительному уклонению на север, отчасти потому, что с Окою вступала в соперничество Клязьма, которая сокращала переезд от Москвы до Волги. Кроме того, для северной России существовала еще третья ветвь Волжского пути верхнее течение самой Волги.

Между Окою и Доном, по указанию источников, существовали две главные дороги: западная сухопутная и восточная водная с небольшою переволокою. Последняя довольно подробно описывается в наказе Ивана III к Агриппине: "А ехать ему Якуньке с послом турецким от Старой Рязани вверх Пронею, а от той реки Прони по Рановой, а из Рановой Хуптою вверх до Переволоки, до Рясского поля". Переехав небольшое пространство по Рясскому полю, путники снова садились на суда, и по рекам Рясе и Воронежу спускались на Дон. Хотя нет прямых указаний на то, чтобы этот путь служил проводником торгового движения, и такие речки, как Хупта и Ряса, по своему мелководью не могли носить больших судов, нагруженных товарами; но при обилии лесов они, без сомнения, были гораздо полноводнее тогда, нежели в настоящее время; а весною и осенью были судоходны во всяком случае. Не забудем при этом, что к свите восточных послов обыкновенно присоединялись купцы со своими товарами; очень могло быть, что и турецкого посла в 1502 г. также сопровождал торговый караван. Другая дорога от Оки до Дона обозначена в известном "хождении Пимена". Из Переяславля Рязанского путешественники отправились на юг сухим путем: суда везли за ними на колесах и спустили их опять на воду где-то в верхнем течении Дона. На тот же путь намекает свидетельство Герберштейна: "Здесь (у Донкова) купцы, отправляющиеся (конечно, из Московии) в Азов, Кафу и Константинополь, нагружают свои суда; что обыкновенно делают осенью в дождливое время года, потому что в другое время Танаис в этих местах по мелководью не может поднимать нагруженных судов". "Едущие из Московии в Азов сухим путем - говорит Герберштейн несколько ниже - переправляются через Танаис около Донкова, старинного и разрушенного города; а отсюда направляют путь не-{199}много к востоку". Поход Димитрия Ивановича в 1380 г. к устью Непрядвы также заставляет предполагать довольно хорошо известный в те времена путь, соединявший среднее течение Оки с верховьями Дона. Кроме естественных затруднений прямая дорога в Азов и Кафу представляла большие опасности от степных обитателей; поэтому купцы делали иногда объезд на запад по литовским владениям.

Более подробностей мы знаем о сухопутном сообщении средней России с Прикаспийскими странами, благодаря запискам Контарини. Постоянная опасность при переезде через степи заставляла русских и татарских купцов не иначе отваживаться на это долгое путешествие, как присоединяясь к свите какого-нибудь знатного посольства и собираясь в значительном числе. "Ежегодно государь Цитраканский, именуемый Казимом, пишет Контарини, отправляет посла своего в Россию к великому князю не столько для денег, сколько для получения какого-либо подарка. Этому послу обыкновенно сопутствует целый караван татарских купцов с джедскими тканями, шелком и другими товарами, которые они променивают на меха, седла, мечи и иные необходимые для них вещи". Караван, с которым путешествовал сам автор, состоял из 300 человек русских и татар, имевших при себе более 200 заводных лошадей, для прокормления своего на пути и для продажи в России. Из слов путешественника выходит, что главной целью караванов, отправлявшихся из Персии, Бухарии и Золотой Орды была Московия: но, во-первых, под Московиею здесь можно разуметь всю северную Россию; во-вторых, чтобы достигнуть Москвы, надобно было проходить по Рязанской области; следовательно, в этой торговле русских с Востоком значительную долю участия принимали рязанцы. В числе русских купцов, с которыми Контарини познакомился в Цитрахани очень могли быть и рязанские торговцы. Впрочем, в русских летописях мы имеем прямое указание на то, что и в Рязань приходили купцы с татарскими послами; именно, под 1397 г. читаем: "Тохтамышев посол Темир Хозя был на Рязани у великого князя Олега; а с ним много татар и коней и гостей". (Ник. IV. 270). Кроме восточных тканей, шелка, соли и многочисленных конских табунов татары продавали рязанцам большое количество пленников; причем последним часто приходилось выкупать своих родственников и земляков. Так в рассказе о царевиче Мустафе {200} мы видели, что татары вышли из Рязанской земли со множеством полону, потом остановились в степи, и открыли торг, послав к соседям предложение выкупать пленных; а рязанцы не замедлили воспользоваться этим предложением. Статья о пленниках в договорных грамотах с Москвою также указывает на ту важную роль, какую они играли в отношениях рязанцев к татарам 1*8.

______________

* 18 Г. Макаров в своем "Прост. Словот." делает следующую заметку, которая касается торговых сношений с татарами: "На большом Рязанском тракте (из Рязани в Тамбов) есть село Якимицы, где бывает препорядочная ярмарка, с древнею памятью о Яриле. Тут же прежде бывали, как говорит предание, еженедельные воскресные торги с татарами, которые иногда посещали и князья Рязанские с княгинями и со всеми чадами и домочадцами". Чт. О. И. и Д. 1847 г. № 1.

Независимо от выгод, которыми пользовались жители Рязанской области вследствие транзитной торговли и непосредственной мены с восточными народами, этот край, изобилующий разного рода естественными произведениями, сам по себе привлекал много торговых людей, которые приходили сюда для покупки меду, воску, хлеба, рыбы, мехов, кожи, сала и пр. Река Москва служила проводником торговой деятельности между Рязанью и северо-западными русскими областями. Нет никакого сомнения в том, что предприимчивые новгородцы вывозили отсюда сырые материалы и сбывали их в Западную Европу. О непрерывных торговых сношениях между жителями Московского и Рязанского княжества свидетельствуют статьи о мытах и пошлинах, которые постоянно включались в договорные грамоты. "А мыты нам держати старые пошлые, а новых мытов нам не замышлять, ни пошлин, а мыт с воза в городах и всех пошлин деньга, а с пешехода мыта нет; а тамги и всех пошлин с рубля алтын, а с лодьи с доски по алтыну, а с струга с набои два алтына, а без набои деньга; а с князей великих лодьи пошлин нет". В договорах московских князей с тверскими статья о мытах и пошлинах гораздо полнее, нежели в договорах с рязанскими; вообще торговый класс в Рязани своим числом и предприимчивостью, по-видимому, далеко уступал тому же классу в других больших княжествах.

Между условиями, которые стесняли развитие торговой деятель-{201}ности, первое место занимало плохое состояние безопасности. Не говоря уже о частых войнах и татарских набегах, дороги и в мирное время не были безопасны от разбойничьих шаек, которые находили себе широкое приволье в дремучих лесах посреди редкого населения. О величине подобных шаек и страхе, который они внушали, дает некоторое понятие путешествие Пимена: Олег Иванович, простившись с митрополитом, велел боярину Станиславу проводить его до реки Дона со значительным отрядом и на походе наблюдать большую осторожность от нападения разбойников. Из рассказа Контарини видно, что, только проехавши Переяславль Рязанский, путешественники вздохнули свободно, потому что опасности миновались. Иван III, отправляя обратно турецкого посла в начале XVI в., наказывал Агриппине Рязанской, чтобы она дала ему провожатых сотню и более, да на сотню накинула бы десятка три своих казаков; кроме того, деверь ее князь Федор должен был от себя выставить еще 70 человек. Воспоминания об удалых разбойниках до сих пор в полной силе живут между рязанским населением. Предания народные обыкновенно связывают с ними курганы и остатки древних укреплений; между тем как наоборот, шайки грабителей не любили соседства крепостей и укрывались в лесных трущобах.

С понятием о разбойниках прежнего времени находится в связи славное имя казаков. Всем известно, что городовых казаков не должно смешивать ни с донскими, ни с волжскими, ни с кайсаками известными у татар. К какому же разряду мы отнесем тех людей, которые под именем рязанских казаков являются в битве с царевичем Мустафою под 1444 г.? Вооружение их на этот раз составляли копья, рогатины и сабли; по причине глубокого снега они действовали на лыжах. По всем признакам это было легкое войско, которое противополагалось пешей рати. Другое известие о рязанских казаках находим в наказе Ивана III. Из слов: "на сотню десятка три своих казаков понакинь", можно заключить, что эти люди принадлежали именно к городовому (станичному) служилому сословию. Тут же, несколько ниже, казаки противополагаются лучшим ратным людям: "и ты бы у перевоза десяти человеком ослободила нанявшись казаком, а не лучшим людям ратным". Далее Иоанн приказывает ратным людям сопутствовал послу только до Рясской переволоки: "а ослушается кто и пойдет самодурью на Дон в молодечество, {202} их бы ты Аграфена велела казнити". О каком же молодечестве говорит Иоанн, как не об донских казаках? Эти два известия, летописи и наказа, подтверждают то мнение, что в XV веке с одной стороны образуется в Рязанском княжестве особый класс служилых людей из передовой украинской стражи; а с другой в Придонских степях собирается вольница из русских беглецов - разбойников.

Нам остается сказать два слова о рязанских памятниках словесности. Вопрос о существовании особого рязанского летописца остается еще не вполне решенным. Все наши поиски в этом отношении приводят только к тому предположению, что существовали, вероятно, и рязанские списки летописей, вроде летописи Переяславля Суздальского, и что из этих-то списков позднейшие летописные сборники заимствовали многие подробности о рязанских событиях, отличающиеся иногда удивительною точностью, но всегда более или менее отрывочные. Сказаниями Рязанский край был также богат, как и другие части России; только немногие из них приведены в известность 1*9. Официальные акты княжества в филологическом отношении мало отличаются от московских грамот; укажем только на большую простоту оборотов и большую близость к разговорной речи. В последнем явлении, конечно, отражается меньшее влияние книжного церковнославянского элемента на древнерязанскую грамотность. {203}

______________

* 19 Укажем при этом случае на прекрасную легенду о князе Петре и княгине Февронии, принадлежащую собственно Муромскому краю. (См. статью Ф. И. Буслаева в Атенее 1858 г. № 30). Что касается до известного "Поведания о побоище великого князя Димитрия Ивановича Донского", то представляется еще вопрос, можно ли считать его памятником, собственно, рязанской словесности, хотя оно и приписывается рязанцу иерею Софонию, и к какому времени наддбно отнести его составление? (В Тверск. летописи говорится, что Софоний Рязанец был брянский боярин. П. С. Р. Л. т. XV. 439).

----

ОБЪЯСНЕНИЯ НЕКОТОРЫХ МЕСТ

РОДОСЛОВНОЙ ТАБЛИЦЫ

Не одна отрасль Рюрикова дома, кажется, не представляет такой сбивчивости и запутанности для историка, как потомство Ярослава Святославича Муромского, которое в отношении многочисленности уступает только потомству Владимира Мономаха.

Причина темноты заключается в недостатке положительных указаний; до самого XIV столетия, составитель генеалогической таблицы должен бороться с частыми пропусками и явными противоречиями летописей и родословцев. Он начинает отдыхать только в XIV в., когда на помощь подоспеют договорные, жалованные и прочие грамоты, которые в деле генеалогии могут служить главным источником и поверкою других известий. Предлагаем родословную рязанских князей, составленную по крайнему нашему разумению. В Объяснениях мы разбираем генеалогические вопросы только наиболее важные и вместе наиболее запутанные, решение которых считаем, однако, возможным на основании сохранившихся грамот.

5 и 6 степ. Особенно не ясно и сбивчиво ближайшее потомство Игоря Глебовича: источники все не согласны между собою в этом случае. Напр., сын Юрия Игоревича Федор и внук Иван Постник в известных нам летописях не упоминаются; но об них говорится в Родословной книге (Времен. М. О. И. и Д. № 10); Федор играет видную роль в сказании о принесении Корсунской иконы и Батыевом нашествии; над гробами его самого, супруги Евпраксии и сына Ивана Постника по словам сказания поставлены были в XIII в. каменные кресты; а в XVII они возобновлены с следующеею надписью: На 1-м кресте: "РОГ (1665) июня в 1 день по ромотрению (по рассмотрению) летописной книги". На 2-м: "поставил си кресты по обещанию столник князь никита григорьевич гагарин". На 3-м: "на благоверных князей резанских, которые {205} побиты от беззаконного царя батыя". (Об этих крестах см. Ряз. Вед. 1844 г. № 39, и Ж. М. В. Д. 1848, март). Следовательно, в существовании упомянутых князей не может быть сомнения.

Далее может затруднить исследователя Олег Красный. По некоторым летописям (напр. Троицкая П. С. Р. Л. I. 221.) и, по словам сказания, он приходится братом в. князя Юрия; а по другим летописям и по Родословной книге племянником; по одним источникам он был убит при нашествии татар, а по другим взят в плен. В грамоте Олега Ивановича, жалованной Ольгову монастырю (Ак. Ист. I. № 2) сказано: "Коли ставили, во-первых, прадеди наши святую Богородицю, князь великий Ингвар, князь Олег, князь Юрьи" и пр. Здесь Олег поставлен наряду с Ингварем и Юрием, как с братьями. С другой стороны в Ник. л. под 1252 г. читаем: "Пустиша татарове из орды князя Ольга рязанского Игоровича внука Игорева, правнука Глебова на свою его отчину"; то же самое в Рязан. Дост. из какой-то полууставной тетради и почти то же в П. С. Р. Л. V. 187. В сказании приведено подробное известие о погребении убитых князей. Это известие достоверно, потому что гробницы князей долгое время существовали в Рязанском Борисоглебском соборе; без сомнения имена погребенных не были тайною, по крайней мере, ближайшему потомству, следовательно, и автору сказания. Там говорится, что останки Юрия Игоревича и брата его Олега, Ингварь положил в одной раке; а подле них в другой раке положил тела двух своих братьев Давида и Глеба. Между тем, по указанию летописей, племянник Юрия Игоревича Олег Ингваревич в 1258 г. похоронен в церкви св. Спаса.Такое противоречие легко устраняется, если предположить, что было два Олега: один брат Юрия, действительно, убитый татарами в 1237 г.; а другой племянник, который попался в плен и впоследствии был в. князем Рязанским. И тот и другой по отцу назывался Игоревич (Ингваревич в сущности то же, что Игоревич); следовательно, не трудно было их смешать и принять за одно лицо.

8 и 9 степ. Ярослав сын Романа Св. и брат в. князя Рязанского Федора (приписка к рязанскому списку Кормчей книги), названный в летописи в. Князем Пронским (Ник. III. 94), был родоначальником всех последующих великих князей Рязанских и Пронских. На это следующие доказательства:

В одной правой грамоте 1340 г. (Ряз. Иерар. Воздвиж. 49 и Ряз. {206} Дост.) Александр Михайлович Пронский называет своего деда Ярославом Пронским. В другой правой грамоте второй половины XV века (Ряз. Дост.), между прочим, сказано: "И бояре от князей судьи, взрев в грамоты старинные великих князей жалованны Ярослава и брата его Федора и сына его Михаила Ярославича". В некоторых летописях (Ник. II. 170. II. П. С. Р. л. IV. 55) в. князь Рязанский Коротопол назван братом (т. е. двоюродным) убитого им Александра Михайловича Пронского.

11 и 12 степ. Касательно вопроса, кто был отцом Олега Ивановича: Иван Коротопол или Иван Александрович, мы уже имели случай изложить свое мнение в Ряз. Вед. 1856 г. № 31. Вот, что мы там говорили:

"В истории Рязанского княжества самою трудною и темною стороною для исследователя представляется генеалогия князей. Наиболее запутанное место в этой генеалогии относится к Олегу Ивановичу, знаменитому изменнику в борьбе русских с Мамаем и сопернику Димитрия Донского.

А именно: все родословные таблицы, летописные известия и, наконец, все русские историки согласны в том, что Олег Иванович Рязанский был сын Ивана Коротопола, того самого, который убил Александра Михайлова Пронского в 1340 г. Спустя два года, сын убитого Александра Ярослав выхлопотал себе ярлык в Орде и выгнал самого Коротопола из Переяславля Рязанского. Под 1343 годом встречается известие, что Коротопол погиб; но не знаем: где и каким образом. По смерти Ярослава Александровича в Рязани княжил брат его Василий Александрович 1*, который умер в 1350 году. После того на рязанском княжении мы встречаем знаменитого Олега Ивановича.

______________

* 1 Карам. Т. IV. Прим. 335.

Историограф при этом случае объясняет переход Рязани 2* во владение прежней княжеской ветви предположением, которое, впрочем, приводит мимоходом, вскользь: "А наследники его (Ярослава Пронского) - кажется добровольно - уступили после сие приобретение сыну Коротопола Олегу" 3**. Вообще относительно периода {207} между княжением Коротопола и Олега мы видим явное замешательство в летописных известиях, и, можно сказать, совершенное отсутствие ясных, верных указаний.

______________

* 2 Хотя в Никон. лет. сказано: что "Ярослав Пронский сяде в граде Ростиславле Рязанском", но мы думаем нет ли здесь ошибки?, т. е. вместо "Ростиславле" может быть следует читать "Переяславле".

** 3 Карам. IV. 157.

Теперь обратимся к памятникам другого рода, к таким, которые для нас имеют гораздо большую степень достоверности,- мы говорим о грамотах.

Жалованная грамота рязанского великого князя Олега Ивановича Ольгову монастырю4* начинается такими словами: "Милосердьем Божьим и молитвою Святое Богородици и молитвою отця своего князя великого Ивана Олександровича и благословеньем Василия епискупа Рязанского и Муромского, яз князь великий Олег Иванович", и пр. Естественно рождается вопрос, почему Олег называет своего отца Иваном Александровичем, между тем как по другим известиям он был сын Ивана Ивановича Коротопола? Из приведенных слов Олега можно вывести заключение, что он принадлежит к другой ветви княжеского древа; но тут же чрез несколько строк говорится: "Коли ставили во первых прадеди наши Святую Богородицю, князь великий Ингвар, князь Олег, князь Юрьи", и проч. Если от Ингваря и сына его Олега Красного идти по прямой нисходящей линии до Олега Ивановича, то последним в этой лествице встречается Иван Коротопол. Так, по крайней мере, показывают известные нам родословцы. Откуда же взялся Иван Александрович?

______________

* 4 Акты Истор. т. 1, № 2.

Обратимся к договорным грамотам рязанских князей с московскими. Здесь в числе великих князей рязанских мы снова встречаем то же загадочное лицо и притом узнаем, что он, действительно, был ближайший предшественник Олега Ивановича. Возьмем договорную грамоту великого князя Московского Василия Димитриевича с Рязанским Федором Ольговичем 5* и читаем: "А что Володимерьское порубежье, а тому как было при наших прадедех... и при твоем прадеде при великом князе Иване Ярославиче, при твоем дяде Иване Ивановиче, и при твоем дяде 6** при великом князе Иване Александровиче и при твоем отце Олеге Ивановиче". Далее в договорной грамоте великого князя Рязанского Ивана Федоровича с Юрьем Дмитриевичем Галицким {208} опять приводится также родословная лествица 7***. То же самое перечисление предков опять повторяется в договоре великого князя Московского Василия Темного с тем же Иваном Федоровичем 8****, и еще раз в договорных грамотах Иоанна III с Рязанским Иваном Васильевичем 9*****. Московские князья начинаются всегда с Ивана Даниловича Калиты, а рязанские с Ивана Ярославича. Иван Александрович следует непосредственно за Иваном Коротополом и предшествует Олегу Ивановичу; замечательно при этом, что для потомков Олега он означает всегда ту же степень родства, какую и Коротопол, т. е. оба они называются или дедами или прадедами. В этом отношении они соответствуют Симеону Ивановичу Гордому и брату его Ивану, великим князьям Московским, которых имена приводятся в тех же грамотах с обозначением той же степени родства в отношении к потомству Димитрия Донского. Однако же, судя по отчеству, Коротопол и Иван Александрович не могли быть родными братьями; но зато ничто не мешает им быть двоюродными.

______________

* 5 Собран. грам. и Договор. т. I. № 36.

** 6 Ясно, что в обоих случаях вместо дяде надобно читать деде.

*** 7 Ibid. № 48.

**** 8 Ibid. № 65.

***** 9 Ibid. № 115 и 116.

Конечно, никто не будет сомневаться в том, что до нас дошли далеко не все имена многоветвистого древа рязанских князей; следовательно, нет причины отвергать, что у Ивана Ярославича был брат Александр, отец Ивана Александровича. По крайней мере, все убеждает нас в том, что последний вместе с Коротополом принадлежал к одной ветви, и был после него великим князем Рязанским.

Итак, относительно вопроса, кто был отец Олега Ивановича, мы смело объявляем себя на стороне Ивана Александровича. Мнение свое мы утверждаем, главным образом, на словах самого Олега в упомянутой грамоте Ольгова монастыря. Одного этого свидетельства достаточно было бы для открытия истины: но к счастью, как мы видели, у нас есть и другие средства для соображения. Договорные грамоты подтверждают ту же мысль. Авторы этих грамот, конечно, лучше знали имена своих предков, нежели дошедшие до нас летописцы, которые жили позднее их, и притом, именно, летописцы не рязанские, а чуждые, т. е. принадлежавшие другим княжествам, и упоминавшие о рязанских событиях {209} только мимоходом, довольно редко. Наконец, явное замешательство летописных известий после Коротопола заставляет нас не доверять им в этом случае. Разумеется, стоило ошибиться одному составителю летописи или родословца, и его ошибка повторилась потом во всех позднейших списках. Таким образом и до нас дошло мнение, будто Олег Иванович был сын Коротопола".

И в настоящее время мы остаемся при том же главном выводе: Иван Александрович, а не Иван Коротопол был отцом Олега Ивановича. Но более подробное знакомство с источниками, при последовательном изучении рязанской истории, дало нам возможность сделать некоторые изменения и дополнения в прежнем рассуждении.

1. Все известные мне летописи нигде не называют Олега сыном Коротопола; остается, собственно, родословная книга (Воскр. 243); но явные ошибки и противоречия с летописями показывают, что этим источником надо пользоваться весьма осторожно.

2. Нет нужды предполагать существование неизвестного Александра, брата Ивану Ярославичу, когда грамоты открыли нам, что Александр Михайлович Пронский был ему родной племянник и двоюродный брат Коротополу (см. 8 и 9 ст.).

3. В летописи (Ник. III 193) ошибочно вместо Ивана Александровича назван великим князем Рязанским Василий Александрович. Договорные грамоты, перечисляя в. князей Рязанских после Ивана Ярославича, не приводят совсем имени Василия Александровича; а летопись не упоминает об Иване Александровиче; и то, и другое лицо, только по разным источникам, приходится ближайшим предшественником Олега:- отсюда заключаем об их тождестве. {210}

ПРИЛОЖЕНИЯ

№ 1.

Метрики литовской книга судных дел № 6 лист 137.

Записанье для памети нестанья слуг и людей ку праву от князя Резаньского.Ноября 15 день у суботу по светом Мартине 1553 года Индикта 7-го.

Пан его милость казал про паметь записати, иж который рок заложен был Великому князю Резаньскому становити слуг и людей своих Стоклишских **, о бои и грабежи бояр Стоклишских, то есть сего дня у суботу и он тых слуг и людей не поставил на тот рок, а Шимко Лаврынович з братьею своею становил и нам ся оповедал.

______________

** "Стоклишки, местечко, состоявшее в Ковенском повете Трокского воеводства, с принадлежавшими к оному значительными селами, находилось в числе казенных староств, в Литве, в 15 и в начале 16 столетия называемых Великокняжескими наместничествами, а в 16 и в начале 17-го столетия Державами".

№ 2.

В этой же книге, на листе 143 значится следующее:

Жыд Берестейский Аврамко Михалевич с князем Великим Ивановичем Резанским о сто и осмнадцать коп грошей за долг отцу жида князя Резаньского винных.

З росказанья господарского Я Матей Войтеховичь Яновича воевода Витебский, маршалок господара короля Его милости Державца {211} Волковыский и Мерецкий и Оболецкий, смотрели есьмо того дела, стояли перед нами очевисте, жаловал перед нами жыд Берестейский на имя Аврамко Михалевичь на князя Великого Ивановича Резаньского тым обычаем, штож дей он брал у небощыка отца моего Михеля отласы, сукна и иншыи речы, а за то остал винен сто и осмнадцать коп грошей, и платити не хочет, на штож и лист его записный у себя мам, который жо лист князя Резанского Аврамко перед нами покладал, у котором листе князь Резаньский пишет вызнаваючы, иж остал винен Михелю Езофовичу жыду сто и осмнадцать коп грошей за атласы и за сукна за иншыи речы и мел их ему заплатити. И князь Резаньский поведил: правда есть иж есьми у небожчыка Михеля отца его брал отласы ку своей потребе, взял есьми одного атласу синего на золоте шестнадцать, а зеленого отласу на золоте двадцать и два локти, а порпуръяну девять локоть и перстенцы за девять коп и заплатил есьми ему воском, пенязьми, коньми осьмдесять коп грошей; а тот лист, который Аврамко покладает, не под моею печатью, але правда есть сам знаю иж под печатью слуги моего которая в него в Берести згинула, а вшакже хотя в того листы не моя печать а имя мое написано, нехай Аврамко Жыд на том прысягнеть чого буду я отцу его недоплатил, и я хочу ему заплатити; и Аврамко Михелевичь рек: Ты княже Резаньский перед многими людьми добрыми врадники и двораны господарскими сам добровольне не один раз сознавал иж тую суму пенезей сто 18 коп грошей отцу моему остал винен, и мел еси мне натот лист платити, итож есьми готов то на тебе с тыми то людьми добрыми перевести. И мы князя Резаньского пытали, перед ким он тую осмдесять коп грошей небожчику Михелю заплатил, мает ли его квиту на то у себе, а которого бы часу платил; и князь Резаньский поведил: Был у мене слуга который ему от мене тую осмдесят коп грошей платил, нижли тот слуга от мене отказался и служыл пану Есетафею Дашкевичу, и там его татарове взяли, а часу того которого ему заплата ся становила не могу успаметати, а квиты теж от его на то у себе не маю. И мы речей з обу сторон выслухавшы поведили есмо то Господару его милости, и Господарь его милость выроком своим Господарским рачыл так знайти: гдыж князь Резанский знает што в Михеля небожчыка отласы на золоте и сукна и перстенцы брал, и поведает осмдесят коп грошей заплатил; а квиты его на то у себе не мает, {212} а часу теж оное заплаты не помнит, ани слуги того который кажет заплату чынил перед нами не поставил его милости виделося аж тот жыд Аврамко на том маеть прысягнути ведлуг обычая права своего жыдовского и ведлуг их привилья яко в статуте господарском описует, а князь Резаньский мает ему за его присягою тую суму заплати, и мы рок присязе положыли четвертый день для Жыда в понеделок, вилею светого Мартина в школе жидовской в Троцех на том присяга, иж князь Резаньский остал винен отцу его Михелю сто и осмнадцать коп грошей, а на тот свой лист ничого незаплатил, и для того послали есмо дворанина господарского Ивана Бокея и тое присяги казали есмо ему пригледати, ино натот рок Аврамко Жыд у Троцек был и готов был на том присягнути, и в школе ся становил, и доктору своему жыдовскому аповедался записал, и враду земскому станье свое оповедал, и потомуж записал, и князя Резаньского ждал, нижели князь Резаньский сам не был, и его на присягу, игды вжо они от толь с Троков ехали, перед вечером близко поткали слугу князя Резьньского который им мовил иж едеть того жыда присяги пригледати, и мы и тое Господару Его Милости поведили, и Его Милость Господарь очевисте перед князем Резаньским в том Аврамка жыда правого знашол, и тую суму сто коп грошей 18 коп грошей ему на ним усказал и мы подлуг знайденья и выроку господарского роки той заплате положыли, от Светого Мартина сту копам грошей рок дванадцать недель, а осмнадцатьма копам четыре недели, то есть шестнадцать недель ведлуг Статут; а при том были пан Ян Скиндер, пан Михнович, пан Жарский, дворане господарскими. Писан у Вильни, под Лет Божьею Нароженья тысяча пятьсот тридцать третего, месяца ноября одиннадцатый день, Индикта седьмой. {213}

№ 3.**

______________

** №№ 1, 2 и 3. Из бумаг преосвященного архиепископа Рязанского Гавриила.

Метрики литовской в книге записей под № 38, на листе 257,

значится следующее:

Лист писаный до Державцы Стоклишского и до ревизора, Андрею Ольшевскому, зоставуючи его при держанью службы людей и пяти земль пустовских у Державе Стоклишской до Ласки Господарское.

Жыкгимонт Август Божью Милостью Король Польский, Великий князь Литовский, Руский, Пруский, Жомойтский, Мазовецкий и иных и прочая и прочая и прочая. Секретару Нашому Державцы Стоклишскому Войту Виленскому Авкгуштыку Ротунде, а Ревизору Нашому Двора Стоклишского Авраму Кунчевичу. Бил нам чолом боярин наш Стоклишский Андрей Стефанович Ольшевский и поведил перед нами аж князь Иван Иванович Резанский, держачы з ласки Короля его Милости и Великого князя Светое и Славное памяти Жыкгимонта. Пока Отца нашаго, на выхованье свое двор наш Стоклишский, дал был отцу его слузе своему Степану Крукову ***, несколько служоб людей и земль пустовских того двора Стоклишского, нижли потом по смерти князя Резанского Его Королевская Милость стое прычыны иж князь Иван Рязаньский кром воли и ведомости Его Милости Господарское, не мог никому людей и земель тамошних раздовати, тые люди иземли воного Стефана Крукова отца его, взяти и до двора Стоклишского привернути росказати рачыл, а напротив того дал ему на поживенье до воли и ласки Его Милости в той же волости Стоклишской, человека одну службу а пять земль пустовских, и росказал Его Милость, лист Свой писати до Писара, Державцы Медницкого и Стоклишского Пана Михайла Васильевича, абы обравши чоловека службу адну а пять земль пустовских в то его увезал, за которым же дей листом короля Его Милости, оный Писар Его Милости Пан Михайло Васильевич, отца его Стефана у человека службу одну, Мартина Данюшевича, а пять земль пустовских, на имя: у Риньголевщину, Яновщину, Довъяговщину, Юдевщину, а Корейковщину у везал и в держанье ему их подал, и на то ему лист свой дал, гдеж тот Андрей Ольшевский як оный лист короля Его Милости Пана {214} Отца нашего так теж и Пана Михайлов увяжчый перед нами покладал и поведил, иж того человека и пять земль пустовских аж до сего часу 6 держанью и поживанью был, однож тепер ты Авраме Кунцевичу чынечы померу новую волочную там Стоклишках, того чоловека и пять земль в него взял и в волоки Намы померались, а так бил Нам чолом оный Андрей Ольшевский, Абыхмо Ласку и милосердие Нашо Господарское вделали, а от того чоловека и пяти земль его отдаляти невелели, и за се ему то водле Листу короля Его Милости Пана отца Нашого вернути, або за то отмену дати казали. И по ачкольвек на того человека и земли никоторое вечности и доживотья тот Андрей Ольшевский и отец его не мел, и зостали было прыволи Нашой в него то к рукам Нашым взяти, нижли нехотечы абы он жебреть и от хлеба корменья отдален бытимел, только з самое Ласки Нашое Господарское, улитовавшые над ним подданным Нашым, опять за сетого человека и пять земль пустовских, тому Боярину Нашому Стоклишскому Андрею Ольшевскому доволи и ласки нашое Господарское приворочаем тым обычаем; будет ли он того всего за оною даниною короля его милости и подлуг листу увяжчого Пана Михайла, ож до сего часу в держанью был, и приказуем вам штобы есте як одного чоловека службу одну, так и тых пять земль пустовских на верху поименно меновите описанных, будут ли еще у волоке Намы не помераны, а естли же помераны волок Намы, без того се обыйти и выполнити может, в того Андрея Ольшевского не брали из селища его нерушали, пак лижбы тые земли его до кгрунту Нашого прилегли и без них помера волок нашых постановитися и волока выполнены быти не могут, и вы бы за то отмену слушную и ровную, так много и таковым же кгрунтом яко в него тых земль взято будеть, тому Андрею Ольшевскому дали завели и ограничыли, нехай то он до воли и ласки нашое господарское держить, а с того нам службу боярскую служит поспол з ыншими бояры нашыми тамошними. Писан у Вильни, лета Божьего Нароженья 1560 мца Апреля шостого дня.

______________

*** Может быть Крюкову, а не Крукову.

В этой же книге, на листах: 258 и 260, следуют привилегии сего же короля, жалованные боярам: Гафоновичу и Ехидовичу, бывшим слугам вышеозначенного князя Ив. Ив. Рязанского, на 2-х людей и земли. {215}

№ 4.**

______________

** №№ 4 и 5. Из Рязанского Архива Дворянского Депутатского Собрания.

Список с жалованные грамоты Великого князя слово в слово.

Се аз князь велики Иван Иванович пожаловал есми боярина своего михаила дмитриевича кобякова намесничеством ростиславским от неколина дня от вешнего а ведати ему намесничьи пошлины по старине как ведали прежние наши намесники пожаловал его есми боярином своим Федором Ивановичем Сунбулом лета 7026.

На подлинной подписи нет; печать внизу на черном воску небольшая.

№ 5.

Список Великого князя з жалованные грамоты.

Се аз князь великии Иван Иванович пожаловал есми григорья дмитриевича кобякова покрова святыя богородицы нищевского монастыря деревней молодинками что та деревня была за нашим сыном боярским за Темофеем за Павловым сыном Александрова снивами спожнями и со всем стем что ктой деревни и старины потягло и давати ему стой деревни смолодинок кпокрову святыя богородицы в монастыр на нищеву згоду на год игумену збратьею по полутретцети алтына денег и кого ксебе призовет людей из зарубежья вту деревню жити и тем людем ненадобе им моя великого князя дань и ям никоторая тяги на десять лет людем ненадобе та моя великого князя дань и ям никоторая тягл на пять лет а волостель мой кнему воколицу не вьезжает ни всылаит ни почто ни ямщик ни боровщик нибобровник незакотник а явка и вина и поличное из его околицы и волостилю моему неидет и платит рубль что учинитца тадба вьего околице промежи его людей а пожаловал есми его боярином своим Федором Ивановичем Сунбулом лета 7027 июня 4 день.

А уподленной зади вверху написано князь велики, а внизу над печатью дьяк андрей сушка васильев.

Печать небольшая на чорном воску. {216}

ВЫВОДЫ.

I.

Город Рязань есть черниговская колония, основанная на финской земле. Рязанское княжество не имело сплошного славянского населения; подобно Суздальскому оно обязано своим существованием системе княжеской колонизации.

II.

В первой половине XII в. Рязань вместе с Муромом выделяется из Чернигово-Северского удела и утверждается за родом Ярослава Святославича. Она становится метрополиею городов, расположенных вверх по Оке до устья Лопасны и по Проне. Славянский и вместе христианский элемент населения сосредоточивается в центральной области Рязанского княжества, которая заключалась между Окою, Пронею и Осетром.

III.

Вторая половина XII века для Рязани есть время борьбы с владимирскими князьями. Представителями этой борьбы являются с одной стороны Всеволод III, с другой Глеб Ростиславич. Дробление княжества и внутренние усобицы в Рязани более всего способствуют перевесу суздальцев.

IV.

С начала XIV века начинается борьба с Москвою, как продолжение борьбы с Суздалем, при тех же неблагоприятных {217}условиях. Соперничество пронских князей с рязанскими помогает Москве упрочить свое влияние на дела Рязанского княжества.

V.

После разорения города Рязани от татар, его значение переходит на Переяславль Рязанский.

VI.

Олег Иванович сын Ивана Александровича, а не Ивана Коротопола. Пристрастие северных летописцев подвергло эту личность многим незаслуженным нареканиям.

VII.

Рязанское княжество во времена Олега достигает своего наибольшего развития. Олег стремится создать особый центр, около которого могла бы собраться юго-восточная Россия. Неблагоприятные географические и исторические условия препятствуют ему осуществить свои стремления.

VIII.

После Олега история Рязанского княжества есть только постепенный переход от самостоятельности к совершенному подчинению Москве. Московская политика так незаметно и неизбежно приготовила это подчинение, что оно совершилось почти без борьбы.

IX.

В образованности и материальном благосостоянии Рязанское княжество уступало Московскому и Тверскому; главною причиною того были невыгодные географические и этнографические условия, особенно, недостаток безопасности и долгое преобладание финно-турецкого элемента над славянским в составе населения. {218}

X.

В формах быта древнерязанский край вообще мало отличался от других русских областей. Заметна, впрочем, большая свобода в отношениях сословий между собою и меньшее развитие централизации сравнительно с Московским княжеством. {219}