«Человек за спиной Гитлера»

Лев Безыменский Человек за спиной Гитлера

Мартин Борман и его дневник

Случай хотел, чтобы автор оказался одним из первых советских офицеров, которому довелось увидеть собственноручную подпись человека, окруженного во время войны (а особенно после нее) завесой тайн и загадок. Его имя — Мартин Борман, рейхслейтер национал-социалистической партии Германии, начальник партийной канцелярии и личный секретарь Адольфа Гитлера.

Случилось же это при памятных мне обстоятельствах — в ночь на 1 мая 1945 года, в пригороде Берлина Штраусберг. Здесь в последние дни Великой Отечественной войны располагался командный пункт и штаб командующего 1-м Белорусским фронтом маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова. Штаб, в котором автор был помощником начальника информационного отделения разведотдела, занимал несколько домов. Рядом были отрыты блиндажи для узла связи и для самого командного пункта. Хотя никто не ожидал налетов германской авиации, блиндажи были отрыты по всем правилам военноинженерного искусства. Сюда сходились все нити управления войсками, ведшими ожесточенные бои за взятие Берлина. Шел к исходу день 30 апреля, приведший наши войска в центр города и к рейхстагу, считавшемуся главной целью наступления. Если бы телеграфные линии, шедшие в Штраусберг, могли бы накаляться, то они, безусловно, расплавились бы: так ждали в канун Первомая не только в штабе фронта, но и во всей стране и особенно в Кремле донесений о падении Берлина. Из штраусбергского блиндажа вел в Кремль прямой провод телефона «ВЧ», по которому Верховный Главнокомандующий мог без опасности быть подслушанным говорить с командующими фронтами. Но, пожалуй, в эту ночь не могло быть более важного разговора, чем тот, которого с нетерпением ожидал Сталин, — разговора со своим заместителем — маршалом Жуковым.

В эту ночь наш штаб не спал, а офицеры, не раздеваясь, могли позволить себе лишь вздремнуть накоротке. Меня поднял крик дежурного:

— Капитан Безыменский, быстро на КП к командующему!

Торопить не надо было, я стрелой выбежал из дома к штабному блиндажу и спустился по деревянным ступенькам. Когда же вошел, то увидел весь Военный Совет фронта во главе с маршалом Жуковым плюс начальников отделов штаба, в том числе и моего начальника генерала Трусова. Доложив о прибытии, я оставался без работы недолго: маршал, протянув несколько плотных листочков бумаги, приказал мне переводить.

Сейчас эти листочки — документ истории XX века. На них «вождю советских народов» сообщалось, что Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством. Подробно я расскажу о содержании этого исторического документа чуть позже. На последней страничке стояли две подписи: первая д-ра Иозефа Геббельса, вторая была странна и трудночитаема. Но из текста было ясно — это подпись Мартина Бормана.

Тогда — на рассвете 1 мая 1945 года — я уже знал (это входило в мои служебные обязанности), что этот человек много значил в нацистской иерархии. После войны, когда мне пришлось сменить профессию военного разведчика на более спокойное занятие журналистикой и военной историей, мне пришлось серьезнее заняться «бормановедением». Это была своеобразная наука, ибо ни о каком другом высокопоставленном нацисте не было известно так мало, как о Бормане. Но, пожалуй, ни о ком другом так много не писали в послевоенной прессе!

Как же мне было не обрадоваться, когда где-то в 1965 году в моих руках оказалась небольшая записная книжечка в черном кожаном переплете, на первой странице которой сохранились строки, написанные ее владельцем.

Имя и адрес: М.Борман

Оберзальцберг

Телефон: Берхтесгаден 2443 или Берлин 117411

При несчастном случае известить: Мюнхен 7026 или Бланкензее/Мекленбург 66.

Итак, дневник Мартина Бормана? Пособие для разгадки загадок, которые задал миру этот человек — один из самых влиятельных в «третьем рейхе», но меньше других «вождей» известный внешнему миру? Человек, о котором — после его исчезновения — мировая печать писала из года в год как о главе неонацистского всемирного подполья…

Но Борман не был бы Борманом, если б так просто доверял бумаге свои секреты. Во-первых, обычно дневник — документ личный. Та записная книжка, которая открывалась вышеприведенной записью, меньше всего связана с личностью. Это документ человека, который вел существование не как частная персона, а как звено исполнительного механизма целого режима. Педанты могут возразить: записная книжка с датами и обозначениями встреч и визитов еще не может претендовать на ранг дневника. Но не хочу спорить о терминах. Так или иначе, каждый день владелец записной книжки вынимал ее из кармана, вносил записи и хранил ее как зеницу ока. А то обстоятельство, что значительное число записей носит чисто календарный характер, только подчеркивает специфический характер как дневника, так и его владельца.

Во-вторых, от дневников ждут откровений. Я с самого начала хочу предупредить читателя: не ждите откровений от Бормана. Даже если он и был бы на них способен (что сомнительно), не думаю, что он стал бы излагать их на бумаге. От главарей третьего рейха осталось не так уж много дневниковых записей (если не считать ночных разглагольствований Иозефа Геббельса перед тогда еще несовершенными записывающими механизмами). Знаменитый дневник Ганса Фанка — это чисто служебная хроника. Дневник генерала Гальдера — его служебные записи как начальника главного штаба сухопутных войск. Так и записная книжка Бормана представляет собой «служебную хронику» того периода в существовании главарей нацистской империи, наступления которого они боялись больше всего на свете: периода краха.

Моя книга не является подробной биографией Мартина Бормана. Такие биографии уже написаны, и в них собраны многие сведения о нацистском вожде — достоверные и малодостоверные. Но в данном случае я нахожусь в более благоприятном положении, чем ряд моих коллег. В моем распоряжении очутился документ, действительно принадлежащий руке Бормана. Его аутентичность не подлежит никакому сомнению, и в этом читатель вскоре сможет убедиться.

Не пресыщен ли читатель документами? Однако этот вопрос не имеет права ставить перед собой человек, который серьезно относится к исследуемому им историческому периоду. Когда-то говорили, что война — это настолько серьезное дело, что его нельзя доверять генералам. Нацистская эпоха — перефразируя знаменитое изречение — настолько серьезный период в истории Европы, что ее нельзя доверять только сухому анализу архивных специалистов. Тем более нельзя прекращать кропотливую работу по изучению нацизма и спровоцированной им войны. Когда же перед нами появляется очередной подлинный документ этой эпохи, мы должны его включать в ту грандиозную «Черную книгу», которая день ото дня слагается в назидание потомству — во избежание повторения страшных событий 1933–1945 годов. Кто хочет обратного? Разве только самоубийцы? Но документы, даже принадлежащие самоубийцам, публикуются не для поучения самоубийц. Люди, живые и желающие жить дальше, должны и могут черпать из документа уроки для настоящего и будущего.

Тем более мы обязаны воспользоваться редкой возможностью проследить события времен краха гитлеровского рейха на основании аутентичных записей, которые личный секретарь Адольфа Гитлера, начальник партийной канцелярии, рейхслейтер, один из главных военных преступников Мартин Борман вел с 1 января по 1 мая 1945 года. Поэтому я построил книгу на точном воспроизведении текста дневника, к которому присоединяю ряд отдельных очерковисследований, — они помогут понять узловые моменты периода, освещаемого в записях Бормана. Чтобы не перегружать читателя биографическими подробностями о тех лицах, которые упоминаются в дневнике, данные о них вынесены в специальный («справочный») аппарат в конце книги.

Я не впервые обращаюсь к этой теме. В 1964 году вышла моя книга «По следам Мартина Бормана». С тех пор воды утекло так много, что приходится пересматривать многие авторские позиции. Не потому, что это стало модно. Появился огромный новый материал из немецких — и, наконец, советских! — архивов. Его я и постарался освоить.

Введение Как записки БОРМАНА попали на стол СТАЛИНА

Прежде чем перейти к документу, необходимо заняться еще одним обстоятельством, характеризующим его появление на свет, точнее — его «вторую жизнь». Тот факт, что Борман вел какие-то записи, был в военное время малоизвестным, поскольку даже его оставшиеся в живых коллеги справедливо не относили его к числу приверженцев подобного жанра. Зато буквально стоило лишь окончиться войне — как заговорили о дневнике Бормана.

Хорошо помню, что в том самом штабе 1-го Белорусского фронта, в котором я имел честь служить, в первые послевоенные дни мая 1945 года говорили о том, что такой документ не только есть, но попал в наши руки. Но тогда он был сразу отправлен в Москву, и толком никто его не видел.

Нелегко искать документы «на месте преступления». Но еще труднее искать их спустя много лет. И даже мои сослуживцы по штабу фронта не сразу смогли мне помочь. Один из них — мой тогдашний начальник, ныне покойный полковник A.M. Смыслов — порекомендовал мне «пошарить» по всем направлениям — а именно, опросить людей из трех советских армий, которые тогда действовали в центре Берлина. Иными словами, надо было предпринять историческую реконструкцию тех дней, чтобы проследить возможный маршрут Бормана в ночь на 2 мая 1945 года.

…К моменту, когда в рейхе канцелярии остались последние «обломки империи», советские войска занимали такие рубежи: с юга на имперскую канцелярию, где — а совсем не в рейхстаге, за который было положено столько жизней, находился Гитлер — двигались войска 8-й гвардейской армии генералполковника Чуйкова. На рассвете 1 мая они вышли на рубеж Лейпцигерштрассе — южная окраина Тиргартена. Это означало, что ее отделяли от имперской канцелярии несколько сот метров. С востока шла 5-я ударная армия генерала Берзарина; она вели бои на Унтерден-Линден (в ее восточной части). Ее же части двигались с севера, выйдя к реке Шпрее, северо-восточнее моста Вейдендаммербрюкке. 3-я ударная армия генерал-полковника Кузнецова уже взяла рейхстаг, находившийся в километре северо-восточнее имперской канцелярии.

В ночь на 2 мая части 8-й гвардейской армии донесли, что большие группы противника — до 200 человек, до 8 танков — начали прорываться к северо-западу, стремясь выйти на Унтерден-Линден и далее к Шпрее. В свою очередь, части 5-й ударной армии, стоявшие за Шпрее, обнаружили большое скопление войск противника у моста Вейдендаммербрюкке, где завязался упорный бой. Значительные немецкие группы прорвались через фронт армии (который был здесь не сплошным) и начали выходить в северо-западном направлении. Они двигались фактически по тылам наших войск и даже проникли в расположение штаба 47-й армии, действовавшей в северо-западной части Берлина.

Я попытался разыскать участников этого боя, чтобы уточнить обстоятельства прорыва немецкой группы в ночь с 1 на 2 мая. Один из офицеров штаба 5-й ударной армии — полковник Анатолий Дмитриевич Синяев сразу вспомнил об этом:

Да, это был практически последний бой на участке армии. Разумеется, немцы использовали свое знание местности, всевозможные проходные дворы, чтобы прорваться через боевые порядки наших войск. Группа немцев была довольно значительной, у них были танки и самоходки…

Член Военного Совета фронта генерал-лейтенант Константин Федорович Телегин рассказывал мне:

— В ночь на 2 мая нам доложили, что на фронте 5-й ударной армии большая группа противника, располагавшая примерно 12 танками и самоходками, предприняла попытку прорыва; состояла она преимущественно из эсэсовцев. Значительная часть ее была рассеяна огнем наших войск, многие попали в плен.

— А стало ли тогда известно, что в группе находился Мартин Борман?

— Да, это стало известным. Об этом показали на допросе многие пленные. В частности, помню показания повара, который шел за танком вместе с Борманом. Танк, показывал он, попал под огонь наших тяжелых батарей. Группу разметало буквально в куски. Повар был тяжело ранен. Бормана он больше не видел.

— Что же было предпринято?

— Немедленно послали разведчиков, внимательно осмотрели место боя. Там лежало лишь несколько трупов в штатском. Бормана не обнаружили. Зато вскоре мне принесли его записную книжку.

— Вы ее видели?

— Разумеется, — сказал К.Ф. Телегин, — я видел записную книжку Бормана. Ее привезли сразу после окончания боев разведчики. Насколько помню, ее нашли на улице при очистке района боев…

Но кто нашел эту книжку? Разведка 3-й ударной, 5-й ударной или 8-й гвардейской армий? Бывший член Военного Совета 3-й ударной генерал А.И. Литвинов ответил, что на участке его армии такого документа не находили. Ветераны 8-й гвардейской также ничего не знали о дневнике Бормана, хотя они при определенных обстоятельствах могли бы оказаться теми, в чьи руки попал документ. Ведь армия вела бои в районе имперской канцелярии, а боевые порядки частей перемешались.

Оставалась 5-я ударная. А.Д. Синяев сразу ответил:

— Да, именно разведка 5-й ударной армии нашла дневник Бормана. Судя по всему, это было на участке прорыва немецкой группы в ночь на 2 мая…

Но тут же я услыхал от A.M. Смыслова:

— Почему на улице? Насколько я знаю, этот блокнот был обнаружен в бункере имперской канцелярии. Вид у блокнота был абсолютно нормальный, неповрежденный. А последняя запись гласила: «Попытка прорыва»…

В бункере? Более точные сведения сообщил мне генерал-лейтенант Федор Ефимович Боков, бывший во время боев за Берлин членом Военного совета 5-й ударной армии. После окончания боев командующий армией генерал Берзарин возглавил берлинский гарнизон. По рекомендации К.Ф. Телегина я разыскал адрес Ф.Е. Бокова, написал ему письмо и получил такой ответ:

«В первой половине мая 1945 года в Военный совет армии (берлинского гарнизона) в Карлсхорст приехал офицер из штаба одной нашей дивизии, которая вела бой на правом крыле армии, и сдал мне карманную записную книжкудневник. Офицер, сдавший дневник, доложил, что 2 мая после боя на участке одного из полков обнаружили подбитый немецкий танк. Возле танка лежал убитый в кожаном пальто. При осмотре трупа никаких документов не обнаружили, а в кармане пальто нашли записную книжку. На титульном листке книжки были написаны фамилия, адрес и телефоны владельца книжки — Мартина Бормана. Записи в дневнике велись ежедневно и охватывали период с 1 января по 1 мая 1945 года. В конце дневника на чистых листках были занесены номера телефонов, некоторые адреса и другие заметки. Характер записей в дневнике позволял сделать вывод, что найденная записная книжка принадлежала Борману. После просмотра и перевода я отправил дневник и быстро сделанный перевод с кратким донесением в Военный совет фронта. При каких обстоятельствах был подбит немецкий танк и кто его сопровождал, кто был убитый, у которого изъяли книжку, — представитель дивизии не знал и не мог мне сообщить».

Таким образом, факт находки дневника можно было считать установленным. Но еще нельзя было считать установленным, где, у кого его нашли. Я поделился результатами своих розысков с известным советским специалистом по разгадке тайн Второй мировой войны — ныне уже покойным писателем Сергеем Сергеевичем Смирновым. С.С.Смирнов выслушал меня и сказал:

— Все это очень интересно! Но вы знаете рассказ о блокноте Бормана, найденном в танке?

— В танке?

— Именно в танке. Вам об этом может рассказать Федор Николаевич Шемякин…

Разумеется, я знал Шемякина — бывшего инструктора политуправления 1-го Белорусского фронта. Я немедля его разыскал, и он рассказал мне следующее:

В один из первых дней после окончания военных действий в Берлине в политуправление фронта прибыл офицер одной из дивизий — штаб ее находился в Шпандау, на западной окраине города. Он привез нам трофей — маленькую записную книжку. Обстоятельства ее находки, насколько помню, были таковы. Из города пробивалась на запад группа немецких танков. После боя был найден блокнот. Я сам его читал. Это был блокнот Мартина Бормана, в чем я быстро убедился…

Совсем новый вариант! Но был ли сам Борман учасником боя на западной окраине Берлина? Этого, по словам Шемякина, тогда установить не удалось.

Впрочем, — заметил Шемякин на прощание, — я сам слыхал из уст одного из ветеранов рассказ о записной книжке Бормана, найденной в имперской канцелярии. Вполне вероятно, что книжек было несколько… Пожалуй, более подробно вам может рассказать мой тогдашний начальник — полковник Мельников.

Полковник Мельников? Я знал и его и через некоторое время разыскал — он жил тогда в Киеве. И.П. Мельников написал мне:

«Дневник Бормана я видел. Как мне припоминается, он был найден в здании имперской канцелярии. Происходило это вскоре после Дня победы, где-то в первой половине мая 1945 года. После перевода мы отправили дневник Бормана в Москву».

Снова в имперской канцелярии? Но нет ничего опаснее, чем свидетельства очевидцев. Лишь одно свидетельство стало для меня вполне достоверным. Его — неожиданно для меня — доставил мой добрый приятель, известный российский переводчик Владимир Иванович Стеженский. Войну он провел военным переводчиком и в апреле 1945 года был помощником начальника штаба 383 стрелковой дивизии (ее по месту формирования называли «шахтерской», а в конце войны дивизии присвоили почетное наименование «Бранденбургской»). Стеженский рассказал:

В начале мая меня направили в распоряжение формировавшейся тогда комендатуры Берлина. Начальником был генерал Берзарин, в личном распоряжении которого находилась группа переводчиков. Одной из наших задач была разборка и идентификация захваченных немецких документов. Выполняя именно эту задачу, я в кипе привезенных в комендатуру документов обнаружил небольшую записную книжку, на первой странице которой стояло: «Мартин Борман».

Когда, это было?

Я начал работу у Берзарина 16 мая. Книжку я обнаружил где-то 18 или 19-го. Конечно, сразу доложил Берзарину. Он приказал сделать перевод[1] и направить документ «наверх», то есть в штаб фронта, ставший уже штабом Главноначальствущего советской военной администрации. Штаб находился в пригороде Берлина — Карлсхорст.

Как книжка попала в вашу комендатуру?

Я не видел человека, который привез ее. Слышал лишь, что принес книжку какой-то немец, нашедший ее в кармане убитого…

Этот рассказ получил подтверждение… с немецкой стороны. Журналисты из журнала «Штерн» в 1965 году разыскали следы человека, который нашел книжку. Его имя — Эрнст Отт. Механик по профессии, в конце войны он жил в Берлине и в майские дни 1945 года работал вблизи того места, где 8 мая были найдены два трупа, которые — в отличие от других — не имели никаких ран и повреждений. Судя по тогдашним берлинским обычаям, кто-то был не прочь поживиться добром. С одного из трупов было снято кожаное пальто, а из его кармана вынули кожаную записную книжку. Эрнст Отт решил отнести ее в советскую комендатуру, надеясь получить за «трофей» советский «продовольственный пакет». Расчет был правилен: пакет дали, а книжечка попала в комендатуру. Этот вариант вполне правдоподобен (более правдоподобен, чем тот, что я слышал от Телегина).

Итак, блокнот попал из берлинской комендатуры в штаб в Карлсхорсте (к Бокову). Я обратил внимание на одну из подписей под переводом, сделанным у Бокова. Она гласила — Вайнерт. Полковник А. Синяев с удовольствием разъяснил мне, что в его штабе переводчиком работала дочь выдающегося немецкого поэтаантифашиста Эриха Вайнерта Марианна. Где она сейчас? Наверно, в Берлине. Звонок в Берлин — и у меня состоялся следующий разговор с Марианной Вайнерт:

— Вы держали дневник в руках?

— Конечно. Это была небольшая книжечка.

— Его принадлежность была ясна?

— В свое время, я помню, не все были уверены в принадлежности дневника Борману. Сомневался в этом и генерал-лейтенант Боков. Но все-таки общее мнение склонялось к тому, что записи делал сам Борман.

Кстати, как истолковать тот факт, что в записях все время речь о Бормане идет в третьем лице и он обозначается «М.Б.»? В частности, в вашем переводе вслед за буквами М.Б. в скобках написано «Мартин Борман». Это ваше дополнение?

Слова в скобках, конечно, принадлежали мне как переводчице. Всюду стояли только буквы М.Б. Однако в то время довольно часто было принято писать о себе в третьем лице. Мне не кажется это аргументом в пользу принадлежности дневника кому-либо иному.

— А вы делали перевод одна?

Да, это я делала одна. Возможно, после меня перевод проверяли, но во всяком случае основную работу мне пришлось выполнить самой. И насколько я помню, тогда мне это стоило немало усилий…

Через некоторое время Марианна Вайнерт письмом подтвердила свои воспоминания:

«Совершенно верно, что за несколько дней до окончания войны я переводила дневник Бормана с немецкого на русский. Тогда я работала в штабе 5-й ударной армии, занималась пропагандой среди немецких войск и в первую очередь исполняла обязанности переводчицы. Наступая из района Кюстрин, наша армия быстро продвигалась вперед и первой вышла на восточную окраину тогдашней имперской столицы в районе Мальсдорф — Фридрихсфельде. Наша часть разместилась в Фридрихсфельде. Дальше советские войска наступали вдоль Франкфуртераллее и в центре Берлина натолкнулись на ожесточенное сопротивление фашистских войск. Бои потребовали приложения всех сил нашей армии.

Ранним утром одного из таких боевых дней я была вызвана в штаб, в Карлсхорст. Генерал-лейтенант Боков лично принял меня. Он заявил, что дает мне исключительно важное политическое поручение. Ночью во время боев советские войска захватили значительное число фашистских документов. Он полагает, что среди этих документов находится дневник рейхслейтера Бормана, одного из ближайших сподвижников Гитлера. Необходимо немедленно перевести этот дневник, ибо он может содержать важные данные о судьбе Гитлера и прочую важную информацию. О находке дневника уже доложили Сталину и тот приказал немедленно сделать точный перевод. Некоторые офицеры штаба армии, говорившие по-немецки, уже начали этим заниматься, однако они не смогли этого сделать, так как текст очень трудно поддавался чтению. Дневник написан от руки, в некоторых местах его трудно разобрать, имеются какие-то странные знаки, которых никто не может понять.

Сейчас мне очень трудно вспомнить, когда именно переводила я этот документ. Сразу после окончания работы над дневником Бормана мне было поручено перевести с русского на немецкий первые приказы Советской военной администрации, адресованные населению Берлина.

М. Вайнерт».

Принадлежность дневника бесспорна. Графологическое сравнение, которое я предпринял с помощью документов, полученных от франкфуртской прокуратуры, подтвердило, что текст написан рукой Бормана. Кстати, еще до получения оригинала я провел такое исследование. В дневнике под числом «14 апреля» стоит: «Родился наш Крёнци». Что за имя — Кристиан, Креденц? Таких детей у Бормана (среди 10!) не имелось. Загадку помог разгадать не кто иной, как один из сыновей Бормана. На мой вопрос о том, кого в семье звали «Крёнци», он письменно сообщил, что таково было прозвище младшего сына, считавшегося «кронпринцем» в семье. Я посмотрел в справочник: действительно он родился 14 апреля 1930 года.

Но и на этом детективная история бормановской книжки не завершилась. Из штабов Берзарина и Бокова она попала в Москву (Боков по телефону сразу доложил о книжке Сталину). Куда? Если судить по военным архивам, она очутилась в делах Главного Политического Управления (так это формально и должно было совершиться, ибо Боков был членом Военного Совета ГСОВ в Германии. Если текст попал к члену Военного Совета группы советских войск в Германии Телегину, то и он направлял свои документы по политической линии). Но вот перед нами такой документ из архива И.В. Сталина.

«Особая папка СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО 22 июня 45 г.

№ 735/6 ГОКО — товарищу Сталину

СНК СССР — товарищу Молотову ЦК ВКП(б) — товарищу Маленкову.

При этом направляю Вам копию дневника Мартина БОРМАНА — начальника канцелярии Гитлера и помощника Гитлера по руководству национал-социа-листской партией.

НАРОДНЫЙ КОМИССАР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

Союза ССР

(Л. Берия)

Откуда взялся здесь Лаврентий Павлович Берия? Ответ на этот вопрос можно дать, зная своеобразие тогдашних отношений между военными органами и органами госбезопасности. Эта конкурентная борьба (и особенно борьба за право доклада Сталину) особенно разгорелась в момент вступления Советской Армии в Германию. Подчиненные Лаврентия Берия и его уполномоченный при Жукове генерал Иван Серов с пристрастием следили за тем, чтобы все, что касалось судьбы главарей нацизма, шло только через них, через органы НКВД. Недаром расследование судьбы Адольфа Гитлера было немедленно изъято из ведения военных — и настолько решительно, что даже самого Жукова по этому вопросу не информировали. Даже самого Жукова!

Так случилось и с дневником Бормана. Дневник у военных политработников «перехватили» чины НКВД, немного подправили перевод, перепечатали на своей пишущей машинке и 22 июня 1945 года доложили Сталину, Молотову и Маленкову. Конечно, адресаты не вдавались в подробности и не знали, что к находке НКВД не имел никакого отношения. Зато стоял новый штамп архива Политбюро: «Особая папка, дело 394, страницы 32–48».

Так дневник попал на стол Сталина.

Очерк первый: Владелец — Мартин Борман

Существует логика документа. Раз на его первой странице значится имя, следовательно, надо рассказать о человеке, носившем (или еще носящем) это имя. Кроме того, надо учитывать и такое обстоятельство: наверно, среди читателей будет немало людей, которые не знают о Бормане ничего. Исходя из этого, я и приступаю к изложению, которое хотел бы назвать так: «Как становятся военными преступниками?». Ответ на подобный вопрос немаловажен, ибо — на самом деле — кто были те люди, о которых мы сейчас стализабывать, но которые двенадцать лет определяли судьбы Германии?

Однажды Борман (это было в 1937 году) заполнил краткую анкету.

Фамилия, имя Партийный номер Дата вступления Звание, номер в СС

Нынешнее занятие Протестант, католик, верующий.

Сразу можно задуматься: Борман, это воплощение нацистского духа, — и вступил в нацистскую партию лишь в 1927 году! А где номер в СС?[2] Вопросов много — тем интереснее нам будет заняться выяснением некоторых обстоятельств его жизни. Для этого перенесемся в 20-е годы.

…Многие историки фашизма пытаются найти географическое «место рождения» национал-социалисти-ческого движения. При этом чаще всего их взоры устремляются к Баварии, к Мюнхену, где была создана НСДАП. Однако «баварская теория» происхождения германского фашизма далеко не охватывает как географические, так и социальные корни нацизма. Было бы ошибочным не заглянуть в другие уголки тогдашней Германии, где в самых различных и подчас уродливых формах вызревали ростки будущего господству-ющего режима. Есть много оснований направиться не только в Баварию, а, скажем, в Рур — в Дюссельдорф, Эссен, в бюро господ Кирдорфа и Тиссена. Это мы сделаем позже. А сейчас мы хотели бы привлечь внимание читателя к одному уголку Германии, который всегда считался самым заброшенным и глухим.

Едва ли найдется историк, который стал бы говорить о решающем воздействии провинции Мекленбург на судьбы Германии 20-х и 30-х годов нашего века. О Мекленбурге всегда писали в последнюю очередь. Это объясняется не только бедностью мекленбургского ландшафта и нищетой мекленбургских крестьян, но и тем, что подлинные хозяева Мекленбурга всегда старались оставаться в тени. Мекленбург был одним из классических районов юнкерско-помещичьего землевладения. Если где-либо в Германии еще оставались пережитки военно-феодального режима, то в Мекленбурге они проявлялись наиболее ярким образом. Юнкерское владычество в Мекленбурге отлично уживалось с буржуазным. Замена кайзера на республиканское правительство была воспринята мекленбургскими землевладельцами как дело вполне закономерное. Однако они принимали все меры для того, чтобы начавшийся процесс не перехлестнул заданные рамки. Здесь им огромную, поистине неоценимую помощь оказала кайзеровская армия.

Кайзеровская армия? Ведь она прекратила свое существование вместе с империей Вильгельма II?

Нет, все было сложнее.

Генералы Гинденбург, Людендорф, Тренер и Сект позаботились о том, чтобы кадры кайзеровской армии были сохранены, и это совпадало с пожеланиями мекленбургских крупных землевладельцев. Стали возникать пресловутые «добровольческие корпуса» — вооруженные отряды, созданные из офицеров и унтер-офицеров бывшей кайзеровской армии.

Сейчас уже стерлись в памяти имена тех ландскнехтов немецкой реакции, которые были негласными хозяевами многих районов Германии в 20-е годы. Скажем, Эрхардт и его бригада были в те времена не менее известны, чем Гитлер в 30-е годы. Зловещей славой пользовался и Герхард Россбах, который создал «добровольческий корпус», действовавший сначала при подавлении Советской власти в Латвии, а потом при подавлении восстания польских патриотов в Силезии. Затем этот «корпус» прекратил легальное существование и перешел в подполье. В 1920 году он стал вооруженной «организацией Россбаха».

Почему Россбах направился в Мекленбург? Потому, что богатые землевладельцы нуждались в сторожевых псах, дабы поддерживать свое господство в бурные и неспокойные дни послереволюционного периода. Престарелый Отто Штрассер (на ранней стадии нацизма он был одним из лидеров НСДАП, но порвал с ней) рассказывал мне в Мюнхене о поездке видного деятеля НСДАП, вербовавшего сторонников партии среди рурских промышленников. Его принял один крупный рурский предприниматель и после долгих разглагольствований своего собеседника спросил напрямую:

— Скажите, а ваши CA защитят меня от толпы забастовщиков?

И, получив утвердительный ответ, выписал крупный чек. Но мы еще не в Руре, а в Мекленбурге, где нуждалась в «защите» помещичья семья фон Трейенфельз — одна из многих в Мекленбурге.

Мы не собираемся излагать историю этого семейства и описывать ее родословное древо вплоть до Генриха Смелого или Карла Лысого. Для нас важно констатировать, что в те годы в жизни Трейенфельзов, как в капле воды, отражались многие свойства буржуазно-помещичьего режима, господствовавшего в Германии. Трейенфельзы хозяйничали в районе Пархим и владели многими имениями:

Вильгельм фон Трейенфельз — Леншоф — 510 гектаров;

Герман фон Трейенфельз — Херцберг — 810 гектаров;

Он же — Мушвиц — 370 гектаров;

Оскар фон Трейенфельз — Мёлленбек — 910 гектаров;

Он же — Карлсхоф — 500 гектаров;

Он же — Хорст — 520 гектаров.

Итак, всего в районе Пархим семье фон Трейенфельзов принадлежало 3620 гектаров. Кроме того у них были владения в районе Висмар. Можно понять, почему Трейенфельзам была нужна наемная гвардия. Свои три с лишним тысячи гектаров им нужно было удержать среди волн социальной революции, которые грозили захлестнуть тогдашнюю Германию. Вдруг безответные и робкие мекленбургские крестьяне перестанут им повиноваться? Вдруг солдаты, которые были на Восточном фронте, окажутся зараженными большевистской инфекцией? Неудивительно, что, когда Россбах со своими бандитами появился в Пархиме, г-н Герман фон Трейенфельз радушно открыл ему объятия.

До последних лет в Херцберге можно было видеть длинный сарай, где было отведено место для россбаховцев. Основной отряд жил здесь. Жили здесь и командиры двух отрядов Георг Пфейфер и Рудольф Хёсс. Лишь один член россбаховской группы проживал отдельно. Это был управляющий поместьем Мартин Борман.

Согласно правилам маскировки, «организация Россбаха» в Мекленбурге приняла замысловатое название — «Союз сельскохозяйственного профессионального обучения», а затем стала «Немецко-народной партией свободы» (о, несчастное слово «свобода»!). В сущности, это был филиал гитлеровской партии, ибо сам Россбах к тому времени стал членом национал-социалистической партии.

И вот летом 1923 года Пархим стал ареной кровавого преступления. Группа россбаховцев убила бывшего учителя Вальтера Кадова. Убийство было жестоким, садистским. Ночью Кадова вывезли из Пархима. Его до смерти забили резиновыми дубинками и палками. По поводу Бормана и других организаторов убийства суд решил: «Ввиду тяжести преступления все подсудимые, обвиняемые в содействии, должны быть сурово наказаны».

Правда, судьи оказались милосердными: убийцы из Пархима отделались небольшими тюремными сроками. Хёсс получил десять лет, но просидел лишь три года. Впоследствии Рудольф Хёсс (не путать с Рудольфом Гессом, заместителем Гитлера) стал одним из самых страшных эсэсовских палачей. В 1943–1944 годах он командовал Освенцимом. Мартин Борман был приговорен к году тюрьмы, большую часть которого ему засчитали по предварительному заключению. Но зато в глазах своих коллег Борман стал патентованным убийцей и, стало быть, человеком крайне полезным.

Убийство Кадова было важной ступенькой в будущей карьере Мартина Бормана. Недаром именно за этот «подвиг» он впоследствии был награжден так называемым «Орденом крови» нацистской партии. Много лет спустя, 31 декабря 1938 года, Борман направил письмо в управление кадров рейхсфюрера СС, в котором сообщал: «На основании новых инструкций фюрер 5 сентября 1938 года наградил меня «Орденом крови», так как я более 12 месяцев провел в тюрьме».

Как же Борман очутился в рядах убийц?

Юношеские годы Мартина Бормана не были богаты событиями. Семья его давно жила в провинции Бранденбург, отец был военным музыкантом, а затем чиновником почты в Гальберштадте. Умер он, когда Мартин Борман был еще ребенком; через некоторое время мать сделала более выгодную партию: вышла за директора банка. Образование пасынок директора, родившийся 1 июня 1900 года, получил весьма скудное: три класса частной школы, несколько классов реальной гимназии. Во всяком случае, школы он не кончил. Служил в армии с июня 1918 года до февраля 1919 года. В отличие от ефрейтора Гитлера и фельдфебеля Гиммлера, Борман остался рядовым канониром. Из армии он и направился в Пархим — в объятия Трейенфельза и Россбаха. Борман получил пост бухгалтера, а затем управляющего. Здесь он провел почти шесть лет. Для будущего секретаря Гитлера Херцберг оказался недурной школой. Жестокость по отношению к подчиненным и безудержная лесть перед начальством — таковы были классические нравы помещичьего Мекленбурга, усвоенные Борманом.

К мекленбургскому периоду относится и начало политической деятельности Бормана. В своих анкетах он указывал, что в 1920 году вступил в ряды так называемого «Союза против подъема еврейства». Это была одна из многих националистических и шовинистических организаций, которые существовали в те годы в Германии. Тогда же Борман связался с «организацией Россбаха», которая привела его на скамью подсудимых. Так закончился начальный этап карьеры Бормана — карьеры рядового убийцы, который в лучшем случае мог, как и Хёсс, получить пост коменданта одного из «лагерей смерти». Но Мартину Борману удалось продвинуться дальше; после выхода из тюрьмы он связал свою судьбу с НСДАП.

Почему нацистская партия удержалась на германской политической арене в начале 20-х годов? Она могла разделить печальную судьбу десятков подобных мелких партий и групп, которыми изобиловала каждая германская земля, не говоря уже о Мюнхене, где в те годы в любом пивном зале можно было основать любую партию. Было бы, разумеется, вульгарным социологизмом полагать, что Густав Крупп или Гуго Стиннес-старший лично посещали какой-либо из кабаков, чтобы вместе с очередной кружкой пива заказать себе новую, притом массовую и влиятельную партию. Все это было не так просто. Но и не так уж сложно.

Продолжим географические поиски истоков нацизма. Для этого с полей Мекленбурга необходимо перенестись в прокопченную и задымленную Рурскую область, не на заводы, а в дирекции рурских концернов. До сих пор в центре Дюссельдорфа стоит мрачный и торжественный «Паркотель». В его зале Адольф Гитлер держал речь перед рурскими промышленниками. Именно там состоялось заключение пакта между рурскими фирмами и нацистскими наемниками, который определил дальнейшее развитие политических событий в Германии. Гитлер встречался с немецкими промышленниками и раньше. Еще в 20-е годы к нему приезжали Стиннес, Тиссен и другие. Не гнушался он и подачками от мелких и средних предпринимателей. Но чем дальше шло развитие, тем больше тузов германского промышленно-финансового мира оказалось в нацистской колоде.

Если рассуждать теоретически, германские промышленники могли остановить свой выбор и не на Гитлере. Недаром внутри самой нацистской партии шла ожесточенная грызня, и один главарь отпихивал в сторону другого. Но все решали не внутренние склоки между нацистскими главарями, а расчет. Понаторевшие в делах подлинного управления государством, промышленные тузы могли наилучшим образом определить, кто из политических деятелей того времени мог стать наиболее удобным инструментом в их руках.

Нацистские политиканы приглянулись в «клубах господ» своими специфическими качествами. Тот факт, что нацисты откровенно и бесстыдно занимались надругательством над здравым смыслом, казался им удачной находкой. Ведь, во-первых, с самого начала своей деятельности лидеры партии давали понять своим «спонсорам», что будут готовы выполнять их волю. Гитлер не раз лично заверял в этом Стиннеса, Борзига, Круппа и всех «капитанов» германской буржуазии.

Во-вторых, в отличие от ряда других партий, нацистская партия умела оказывать влияние на массы. Нацисты обращались со своей пропагандой не только к узкому кругу своих приверженцев, но и к многомиллионной массе мелких буржуа, находившихся тогда в стесненных обстоятельствах. Через обывателя они шли и к рабочему, жившему еще хуже, чем мелкие буржуа.

…Мартин Борман отсидел год в тюрьме без особых происшествий. Как только Борман вышел на свободу, он связал свою судьбу с Гитлером. Хотя в членской книжке Бормана дата вступления в нацистскую партию обозначена 2 мая 1927 года, Борман фактически стал нацистом уже в 1925 году. Известно, что 4 июля 1926 года он принимал участие в работе веймарского съезда НСДАП.

Малоизвестный Мартин Борман начал свое восхождение по нацистской иерархической лестнице. Сначала он стал заведующим отделом печати руководства НСДАП в Тюрингии (1927–1928 гг.), а затем перебрался в главный штаб штурмовых отрядов — в Мюнхен. Это совершилось в конце 1928 года.

Борман продвигался быстро. Он свел близкое знакомство с молодой поклонницей нацистских идеалов по имени Герда Бух. Борман знал, кто такая Герда. Ее отец, отставной майор кайзеровской армии Вальтер Бух, был близким другом Гитлера. Впоследствии он стал председателем Высшего партийного суда НСДАП. Расчет Бормана был точен: Гитлер появился на свадьбе в качестве посаженного отца Герды. С тех пор Борман уже не расставался с Гитлером — вплоть до 30 апреля 1945 года.

Когда Гитлер стал создавать в Мюнхене свой центральный штаб — «Коричневый дом», — Борман занял в нем свое место. Сначала он служил в главном штабе штурмовых отрядов, а 25 августа 1930 года стал начальником так называемой «кассы помощи НСДАП».

Официальное назначение «кассы помощи» состояло в помощи семьям тех штурмовиков и нацистов, которые погибли или пострадали во время политических схваток. Количественно это было не много: так, с 1928 года по 1932 год было зарегистрировано 303 смертных случая, всего же было выдано кассой пособий по 20 234 случаям. Однако значение кассы выходило за пределы «благотворительности». Касса располагала гораздо большими возможностями, благо что сборы в нее были очень удобным путем «даяний» для некоторых фирм, которые нуждались в маскировке своего финансового участия в делах НСДАП. Как свидетельствуют некоторые источники, касса Бормана стала «резервным банком» НСДАП на некоторые тяжелые для партии времена. А такие времена бывали! Например, хранящиеся в Институте современной истории в Мюнхене так называемые «записи Абегг» содержат такое высказывание Грегора Штрассера — сподвижника Гитлера на ранней стадии развития нацизма, — сделанное в июле 1933 года: Гитлер давно бы достиг своей цели, «если бы немецкая сталепромышленность время от времени не сокращала свои субсидии».

Однако в Нюрнберге — не «городе партейтагов», а городе Международного военного трибунала, Вальтеру Функу, имперскому министру экономики, были заданы такие вопросы и получены ответы:

Вопрос: Ваша профессия до 1938 года?

Ответ: С середины 1931 года я руководил выпуском «Бюллетеня по вопросам экономической политики». Он предназначался главным образом для руководящих деятелей. Среди подписчиков было много промышленников.

Вопрос: Сколько же?

Ответ: Я полагаю, около 60. Платили они очень хорошо.

Вопрос: Получали ли вы взносы от промышленников в пользу нацистской партии?

Ответ: Я — нет, но всякий раз, когда Гитлер через меня сносился с ними, устраивалась конференция с участием Гесса или кого-нибудь другого…

Вопрос: Были ли переданы промышленниками в пользу партии еще другие фонды и подарки?

Ответ: Они всегда предназначались для Гитлера и передавались через Гесса.

Действительно, все нити, которые шли из промышленных фирм к Гитлеру и его партии, проходили через так называемый штаб заместителя фюрера (Гесса). Официально в функции штаба Гесса входило: руководство нацистской партией, разработка общеимперского и местного законодательства, подготовка указов фюрера, контроль над назначением высших чинов. Это была важная инстанция партии, но она была и инстанцией ее финансирования. Начальником этого штаба был Мартин Борман. Именно эту функцию гессовского штаба и имел в виду Функ, когда в Нюрнберге говорил о том, что рурские промышленники собирали средства лично для Гитлера и передавали их через Рудольфа Гесса. Точнее — через Мартина Бормана!

Не только это. 29 мая 1933 года президент Имперского объединения немецкой индустрии Густав Крупп направил министру финансов Шахту письмо, в котором сообщал, что представители всех отраслей промышленности создают специальный фонд пожертвований, чтобы передача денег для НСДАП совершалась «централизованно». «Дабы сменить различные единичные сборы отдельных организаций и ведомств НСДАП, учреждается централизованный сбор от всех отраслей экономики» — гласил учредительный документ. Так возник «Фонд немецкой промышленности имени Адольфа Гитлера» — и Мартин Борман был назначен его управляющим. К этому красноречивому документу было приложено личное послание Круппа Шахту, в котором некоронованный король Рура призывал некоронованного короля германских финансов лично принять участие в этом фонде, который «должен представить собой благодарность фюреру нации». Некоторое время спустя — 14 июня 1933 года — это соглашение было оформлено по всем правилам. Крупп от имени Имперского объединения немецкой индустрии и Карл Кеттген от имени Объединения немецких работодателей разработали циркуляр о создании «Фонда немецкой экономики имени Адольфа Гитлера» (ФАГ). Средства, собираемые ФАГ, шли поначалу на финансирование CA (штурмовиков). Однако вскоре было заключено соглашение между кураторием ФАГ и экономическим штабом при фюрере, что деньги будут идти имперскому руководству партии для «финансирования» партийной работы. Львиная доля шла прямо в руки высшего руководства — номинально Гессу, фактически — Борману.

Можно считать, что Борман был неограниченным хозяином этих средств. Его непосредственный начальник Рудольф Гесс был занят совсем другими проблемами. В коричневой верхушке существовало определенное разделение труда. Геббельс произносил речи, Геринг занимался CA и закулисной дипломатией, Гесс надзирал за партийным аппаратом, а Борману на первых порах выпала бухгалтерия и финансы. Иными словами, в период своей деятельности на посту начальника штаба Гесса Мартин Борман приобщился к тому действительному аппарату управления гитлеровской Германии, который был скрыт за пышным фасадом третьего рейха. На первом плане действовали «публичные» фигуры: разодетые в пышные формы различных министерств и ведомств, они устраивали парады, приемы, выступали с речами и заявлениями. А за кулисами решались судьбы Германии.

Положение «Фонда имени Адольфа Гитлера» (ФАГ) было исключительным в своем роде. Дело в том, что различные нацистские инстанции не прочь были собирать финансовые средства по своему собственному разумению, превращая эту процедуру в своего рода «ленные поборы». Мартин Борман навел здесь порядок, выпустив от имени Гесса такую директиву:

«Настоящим категорически запрещаю всем членам и инстанциям партии, всем ее организациям собирать денежные пожертвования у тех предприятий, которые могут документально подтвердить свое участие в ФАГ. Я отдал распоряжение всем затронутым этим фирмам докладывать мне о тех организациях, которые, несмотря на запрет сбора денег у участников ФАГ, продолжают подобные сборы».

Инструкции о практическом применении этой директивы издаст начальник моего штаба.

Рудольф Гесс. Мюнхен 1 июня 1936 года».

«Начальник моего штаба» — сиречь М. Борман — издал в тот же день соответствующую инструкцию, которая делала исключение только для т. н. «фонда зимней помощи» (сбор теплых вещей). Все же остальные сборы должны были уступить место ФАГ. Фирма, внесшая деньги в ФАГ, получала специальное удостоверение и так называемую «красную марку» (в иные годы марка была другого цвета). Из «кассы помощи» Борман сделал базу для своей деятельности в ФАГ, а на базе ФАГ провел много финансовых операций (например, отчисление в пользу ФАГ сборов со всех почтовых марок, на которых был изображен фюрер).

Из ФАГ шли деньги прямо в карманы — например, влиятельнейшему статс-секретарю Ламмерсу (600 000), министрам Функу (около 550 000), Риббентропу (500 000), фельдмаршалу Мильху (500 000), личному врачу Гитлера Мореллю (250 000). Из этих средств были «перекуплены» дома самим Гитлером в Браунау и Леондинге, создан фонд для будущей «личной картинной галереи» фюрера в Линце.

Другой, не менее важной в глазах Гитлера операцией было строительство комплекса сооружений на Оберзальцберге — дома «Бергхоф», чайного домика на Кельштейне (только дорога к нему стоила до 40 миллионов марок), казарм для охраны и домов для «коричневых» бонз. Смысл своих посещений Оберзальцберга сформулировал сам рейхслейтер 1 июля 1937 года: «Каждый день посещать стройку. Подгонять, подгонять!»

Мне удалось совершенно случайно натолкнуться на следы большой финансовой операции, которую провел Мартин Борман во время войны. Листая записную книжку Бормана, я нашел там несколько телефонов: был указан его номер в Берлине (11–74—11), номер в Берхтесгадене (24–43). Это было понятно, так как Борман попеременно находился в одном из этих двух мест. Но было непонятно, почему вслед за берхтесгаденским телефоном следовал телефон в местечке Бланкензее в земле Мекленбург (номер 66). Почему Бланкензее? Ведь там не было ставки Гитлера?

Пришлось начать розыски. Упомянутый номер телефона находился не в самом Бланкензее — железнодорожной станции недалеко от города Ней-Штрелиц. Этот телефон принадлежал соседнему имению Штольпе. Что же находилось в Штольпе? Это выяснилось очень просто. Приехав в Штольпе, я разыскал старожилов этого местечка, которые с охотой рассказали мне: оказывается, здесь часто бывал Мартин Борман. Приезжал сюда и Адольф Гитлер с Евой Браун. В помещичьем доме устраивались пышные празднества, а в лесу по соседству со Штольпе был сооружен лагерь СС, куда из Берлина в конце войны свозили мебель из имперской канцелярии и десятки запечатанных ящиков.

Принадлежало ли Штольпе самому Борману? Я отыскал в местном архиве документацию, касающуюся Штольпе. Оказывается, Борман закупал поместья в те самые годы, когда он призывал немецкий народ бороться за «идеалы нацизма». Он купил близ Ней-Штрелица несколько имений, в том числе Штольпе и соседний Мелленбек. Так, Мелленбек Борман купил 4 июля 1943 года за 1,8 миллиона марок. Постепенно во владение Бормана перешли все поместья в этом районе: Роленхаген, Флатов, Вацкендорф, Кантниц.

Выбор Бормана не случайно пал на Мекленбург. Утверждают, что он решил скупать поместья именно здесь, ибо Гитлеру понравились эти места и после войны он хотел здесь расположиться — разумеется, и Борман рассчитывал иметь фюрера в качестве своего гостя. Дом Бормана в Штольпе не сохранился, не сохранился и лесной лагерь СС, откуда все было вывезено в апреле 1945 года в Баварию, в Берхтесгаден. Кстати, рейхслейтер был не одинок в выборе. Здесь, на мекленбургских озерах, располагались владения многих заправил третьего рейха. Километрах в двадцати отсюда был личный санаторий Генриха Гиммлера; недалеко было и имение обергруппенфюрера Освальда Поля — начальника хозяйственного управления СС, ведавшего концлагерями. А еще в десятке километров отсюда находились «объекты» Освальда Поля: два «лагеря смерти» — Равенсбрюк и Заксенхаузен.

Изыскания в сфере деятельности крупных немецких фирм, в том числе их роли в приходе Гитлера к власти, не означают, что мы должны покорно следовать в фарватере «монополистической теории» происхождения нацизма, созданной в эпоху Коминтерна. Тогда было принято сводить все к инициативе и планам крупнейших немецких монополий, а сам фашизм объявлять неограниченной «диктатурой» этих монополий. Промышленников никто не сбрасывает со счетов, но не только они определили фантастический успех партии Адольфа Гитлера. Успех этот родился в конкретных условиях страны, понесшей поражение и попавшей в тяжелейшие экономические условия. Это и определяло настроение масс, ибо они — а не только деньги Круппа — принесли успех национал-социали-стической партии и обусловили поддержку Гитлера не только в конторах монополий Рура, но и среди тех самых заводских рабочих, которые у правоверных коммунистов считались защищенными от Гитлера своим «классовым чутьем». Да и послевоенный опыт показал, что национал-социализм, экстремизм и расизм могут появляться там, где рурскими монополиями и не пахнет…

Зато в биографии Мартина Бормана годы, проведенные в финансовых фондах и «кассах взаимопомощи», стали годами приобретения ценнейшего опыта и знаний. Эти годы стали трамплином для невероятной карьеры — от захудалого управляющего мекленбургcким имением до положения практически «второго человека» в коричневом рейхе.

Теперь, после знакомства с «экономическим базисом», можно переходить к личной характеристике Бормана, в которой довольно единодушно сходятся почти все авторы. Так, большинство историков считают, что самым главным в карьере Бормана было умение интриговать. Это совпадает и с мнением бывших хозяев третьего рейха. Летом 1945 года мне пришлось очутиться в Бад-Мондорфе (Люксембург), где содержались перед судом главные немецкие военные преступники. Их должны были допрашивать советские офицеры из штаба Жукова. Я был в составе этой группы. Помню, как изрядно похудевший рейхсмаршал Геринг, сидя перед допрашивавшими его советскими офицерами, извергал хулу на своего коллегу и единомышленника Мартина Бормана. Стоило упомянуть это имя, как он буквально закипал от негодования. В протоколе его допроса я записал такие слова:

— Никогда, даже в самые влиятельные годы жизни, я не имел такого веса у Гитлера, как Борман за последние годы. Мы называли Бормана «маленький секретарь, большой интриган и грязная свинья».

Несколько позднее Геринг сказал:

«Бормана называли Мефистофелем фюрера. Стоило Борману при обсуждении военной обстановки положить на стол записку, порочащую того или иного генерала, как генерал впадал в немилость»…

Примерно в таком же духе отзывались о Бормане и другие. В своих воспоминаниях шофер Гитлера Кемпка на многих страницах описывает крупные и мелкие интриги Бормана. Вот несколько примеров:

«Самой ненавистной и диктаторской личностью в ближайшем окружении Адольфа Гитлера был рейхслейтер Мартин Борман. Внешне, и тогда, когда ему это было нужно, он со своими кошачьими манерами казался олицетворением чрезмерного дружелюбия. Однако на самом деле он был предельно жесток. Его беспощадность была безгранична… С расширением своей власти Борман все меньше стеснялся в своих отношениях с подчиненными. Он начал чувствовать себя увереннее. Для своих подчиненных он стал начальником, от которого можно было ожидать чего угодно. Он мог обращаться с человеком очень дружелюбно и предупредительно и даже делать подарки, а минутой позже безжалостно унизить этого человека, оскорбить его и обидеть. Часто он так расходился, что невольно создавалось впечатление, будто перед вами сумасшедший.

Когда под его власть попал весь персонал, он получил право нанимать и увольнять кого хотел. Горе подчиненному, который впал у Мартина Бормана в немилость! Он преследовал его со всей своей ненавистью, и это продолжалось до тех пор, пока тот был в пределах его власти. Совсем иначе он относился к людям, о которых знал, что им симпатизирует шеф, и которые не стояли на его, Мартина Бормана, пути. Его дружелюбие по отношению к таким людям не знало границ, и он был безмерно любезен, стремясь расположить к себе шефа.

…Стремясь во что бы то ни стало добиться влияния на Гитлера, Борман не останавливался ни перед чем, чтобы удалить людей, которые не повиновались ему слепо. Если он не мог изобличить этих людей в каких-либо проступках, а сами они добровольно не покидали места, несмотря на его угрозы, то он инсценировал «дело», в чем ему охотно помогал его «друг» Генрих Гиммлер. Между этими двумя людьми существовали весьма странные отношения. Внешне они казались лучшими друзьями. При встрече они осыпали друг друга любезностями. Так, например, здороваясь, они не ограничивались простым рукопожатием, а демонстративно трясли друг другу обе руки. На самом же деле они ненавидели друг друга и между ними постоянно шла борьба. Каждый завидовал другому из-за его влияния на Гитлера, каждый старался расширить собственную власть…»

Иными словами, Борман усвоил все «категорические императивы» нацистской политики. Его положение стало почти монопольным. Почти все документы шли к Гитлеру через Бормана. Никто не мог попасть на доклад к Гитлеру без санкции Бормана. Борман постепенно приучил Гитлера к тому, что он находился в его кабинете во время любого приема и любой беседы. Даже если его не звали, он находил удобный повод, чтобы появиться в кабинете, а затем уже из него не уходить. Практически Борман ведал всем: от охраны фюрера до составления меню. Постепенно он оттеснил Геринга, затем Геббельса и Розенберга. В дальнейшем Борману удалось подорвать положение даже Гиммлера. Упорно и педантично Борман отталкивал всех. Не случайно на немногих своих фото Борман чаще всего стоит за спиной Гитлера.

В «восхождении» Бормана внутри «Коричневого дома» было несколько этапов. Первым был знаменитый полет его прямого начальника Рудольфа Гесса в Англию 10 мая 1941 года. Исчезновение «заместителя фюрера» никак не отразилось на карьере начальника его штаба. Борман остался на своем посту: точнее, штаб «заместителя фюрера» был преобразован в «партийную канцелярию».

В своем стремлении завоевать ближайшее место рядом с диктатором Борман прошел значительный путь, доставив тем самым нам любопытный материал для анализа структурных особенностей нацистского режима. Тоталитарный режим как таковой, будучи основанным на решении отказаться от парламентской демократии во имя преодоления внутреннего кризиса и сосредоточения всех сил для внешней агрессии, не был «задан» в определенной форме с самого начала. Даже самые архиконсервативные политики понимали, что в Германии 30-х годов нельзя восстановить порядки вильгельмовской монархии (хотя эта идея и бродила в некоторых умах, особенно среди военных). Сама нацистская диктатура прошла в своем становлении ряд стадий, в каждой из которых она искала как оптимальные формы, так и оптимальный камуфляж.

Расправившись с парламентаризмом, направив удар против коммунистической партии как своего главного врага, а вслед за ней против социал-демократии, нацизм сначала нуждался в некоем подобии «массовости», что и выполняли за него штурмовые отряды. Когда же они сделали свое дело, то были изгнаны с арены. Практически с 1934 года нацистская диктатура стала создавать свои «чистые формы» государственных органов «сословного вида». Поэтому было бы одномерным рассматривать третий рейх как «личное государство» Адольфа Гитлера. При всей персонализации рейха в нем существовали определенные центры силы, а с ними — самостоятельные виды деятельности, — скажем СС, вермахт, партия, экономические системы. Более того: эти центры силы вели между собой непрерывную и хитроумную борьбу за влияние, вес и свои интересы.

Штудируя архивы рейха, иногда диву даешься — был ли он тотальной диктатурой или «государством тотальных интриг». Если заняться историей взаимоотношений в коричневой верхушке, то здесь наблюдаешь небывалую по своей остроте борьбу за власть и посты, за влияние и доступ к фюреру. Эта борьба постепенно выбрасывала за борт то одного, то другого, причем те, кто уничтожали одних, сами становились жертвой других.

В этом «государстве тотальных интриг» Борман выбрал свой путь: путь, который должен был привести его к максимально возможной в условиях диктатуры власти, но без конфликта с диктатором. Для этого не надо было быть человеком, надо было быть исполнительным механизмом. Все очевидцы единодушно свидетельствуют, что тут Борман немало преуспел.

Д-р Вернер Кёппен — после войны страховой чиновник в Мюнхене, а некогда референт имперского министра по делам оккупированных территорий Востока и его представитель при ставке — рассказывал мне об этом в следующих выражениях:

Борман никогда не искал света рампы, никогда не желал быть упомянутым. Зато он был всегда на месте. Он не был многоречивым, не искал связей, все свое время отдавая лишь тому, чтобы работать на фюрера. Стоило в начале обеда Гитлеру упомянуть о чем-либо или спросить о чем-то, чего никто не знал, как к концу обеда Борман уже имел ответ (он быстро писал записку на бумажной салфетке и посылал адъютанта за справкой). Особое мастерство он развил в том, чтобы подхватывать мысли, высказываемые фюрером, который использовал знаменитые «обеденные беседы» для своеобразного «словоиспражнения». Стоило Гитлеру бросить какую-либо мысль, и через несколько часов Борман оформлял ее в виде директивы или распоряжения. Разумеется, выбор того, что именно оформить в подобном виде, принадлежал самому Борману. Он знал все, что творится в имперской канцелярии, и лавировал между всеми…

Человек совсем другого толка — один из основателей НСДАП и глава ее оппозиционного крыла «Черный фронт» Отто Штрассер, — знавший Бормана в начале его карьеры, говорил мне примерно о том же:

Сила Бормана была в его любви к перемыванию «грязного белья». Если кто-либо в чем-нибудь провинился, то это доставляло Борману искреннюю радость. «Теперь он у меня в руках!» — говорил он. У него не было честолюбия, он старался не участвовать в публичных спорах и столкновениях и чем-то был похож на Гитлера, в том числе и способностью ко лжи.

Однажды, — вспоминал Штрассер, — я беседовал с Гитлером на тему, кто величайший человек в истории. Я назвал Ришелье, Гитлер же назвал Цезаря Борджиа.

Почему вы избрали его? — спросил я. «Из-за его абсолютной способности ко лжи». Борману было далеко до Борджиа, но по прожженности в интриге он явно достигал борджианских степеней…

В отличие от Геринга или Гиммлера, в распоряжении которых находились такие мощные организации как CA и СС, у Бормана был сравнительно небольшой механизм власти. Сначала это была партийная канцелярия. Затем — в 1943 году — Борман получил другой титул — «личного секретаря», ибо, как писал в директиве от 8 мая 1943 года начальник имперской канцелярии Ламмерс, Борман «получает от фюрера в течение ряда лет различные задания, не входящие в круг его обязанностей, как начальника партийной канцелярии», а главное, «передает указания и мысли фюрера» различным инстанциям». В приложении к этой директиве была разослана еще одна:

Фюрер12.IV.43

Рейхслейтер М.Борман как мой личный помощник получает обозначение «секретарь фюрера».

Впоследствии самим Борманом так был определен круг задач «секретаря»:

Исполнение многочисленных личных дел фюрера;

Участие в совещаниях, проводимых фюрером;

Доклад фюреру входящих бумаг, подпадающих под компетенцию секретаря фюрера;

Передача решений и высказываний фюрера министрам, другим высшим учреждениям или инстанциям рейха;

Урегулирование разногласий и вопрос компетенции между министрами;

Обработка вопросов, связанных с заданиями, касающимися г. Линц;

Надзор над домашним хозяйством фюрера;

Надзор над группой стенографов ставки.

Передавая этот список Кальтенбруннеру, личный референт Бормана заметил, что это — неполный список функций секретаря фюрера; в частности, к ним принадлежит также безопасность фюрера и его свиты. Не упомянута была и хорошо всем известная функция Бормана — решать, кто и когда попадет на доклад к Гитлеру. Этой контрольной инстанции не могли миновать даже министры (исключение делалось для Гиммлера и Геринга). Так кодифицировалась личная практика Бормана, — но не как второго диктатора, а как «alter ego» диктатора, человека «за его спиной».

Теперь мы можем перейти к самому дневнику Мартина Бормана 1945 года.

ПЕРВЫЕ ШЕСТЬ ДНЕЙ: 1–6 января

Понедельник, 1 января

Ставка фюрера «Адлерхорст». Обед фюрера с Герингом, Кейтелем, М.Б., Рундштедтом, Шерфом, Деницем, Иодлем, Риббентропом, Бургдорфом, Гудерианом, Шпеером. Рудель получает бриллианты к золотому рыцарскому кресту.

Вторник, 2 января

Риббентроп у фюрера, затем у М. Б.

Среда, 3 января

13 часов совещание у М.Б. с участием Геббельса, Наумана, Шпеера, Заура и Ганценмюллера по вопросу о призыве в пользу вермахта из военной промышленности и ж.д., после обеда совещание у фюрера.

Четверг, 4 января

Шпеер и Заур у фюрера, затем Ганценмюллер.

Пятница, 5 января.

Фюрер вызывает рейхсмаршала с докладом о ситуации в воздушной войне. М.Б. докладывает фюреру.

Суббота, 6 января[3]

Очерк второй: Начало года 45-го

Читая эти пометки, сделанные рукой Бормана в самом начале 1945 года, можно составить себе представление — насколько все было тогда привычно для руководящих деятелей германского государства. Фюрер функционирует: он исполняет обязанности верховного главнокомандующего и находится в одной из полевых ставок. Причем в ставке, расположенной близ западных границ Германии, где с конца декабря 1944 года шли активные наступательные действия вермахта, руководимые генерал-фельдмаршалом Рундштедтом.

Даже если учесть, что это была последняя большая наступательная операция вермахта, она причинила Эйзенхауэру и Монтгомери значительные неприятности. Оборонительные линии американской группы армий Брэдли и фронт фельдмаршала Монтгомери были прорваны, и Рундштедт вот-вот грозил выйти к побережью. Именно это было предметом бесед на новогоднем обеде у Гитлера, на который собрались все высшие чины рейха: рейхсмаршал — главком ВВС и формальный преемник фюрера Герман Геринг, начальник штаба верховного главнокомандования (ОКВ) Вильгельм Кейтель, сам Борман, командующий группой армий «Запад» Герд фон Рундштедт, начальник исторического отдела ОКВ генерал Шерф, главнокомандующий ВМФ гросс-адмирал Карл Дениц, начальник оперативного штаба ОКВ генерал Иодль, министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп, начальник военной адъютантуры фюрера и начальник отдела кадров ОКВ генерал Вильгельм Бургдорф, начальник генштаба сухопутных сил генерал-полковник Гейнц Гудериан, министр вооружений Альберт Шпеер. Традиционно и вручение наград — на этот раз летчику Руделю. Традиционны и темы совещаний: усиление вермахта, проблемы транспорта, воздушная война.

О чем же говорили за праздничным столом в «Адлерхорсте»? Конечно, о той военной операции, которую на исходе 1944 года по идее самого Гитлера проводили немецкие сухопутные и военно-воздушные силы в районе Арденнских холмов против англоамериканских войск. С ней Гитлер связывал большие надежды, как с единственной в это время наступательной операцией, в которой вермахт, казалось, взял инициативу в свои руки — не на всех фронтах, а лишь на Западном. Именно здесь Гитлер усмотрел слабое звено вражеской коалиции: на стыке американской группы армий генерала Омара Брэдли и английской группы фельдмаршала Бернарда Монтгомери он решил нанести удар, дабы не только сорвать их продвижение в Германию, но и выйти через реку Маас к Антверпену, то есть к морю, а затем окружить и уничтожить противника. 16 декабря тщательно подготовленная и засекреченная операция началась мощным ударом, заставшим американцев врасплох. Вдобавок шел снег, союзническая авиация бездействовала, а специально переодетые в американскую форму диверсанты под командованием знаменитого Отто Скорцени внесли панику в действия войск Брэдли.

Но к новогоднему столу Гитлера фельдмаршалу Рундштедту, генералам Зеппу Дитриху и Мантейфелю было нечего принести. Уже к 25 декабря их танковые армии застряли. Погода исправилась. Сам Гитлер, выйдя из своего бункера, мог наблюдать, как две тысячи американских бомбардировщиков идут на боевые задания. Американцы начали контрнаступление, немецкое продвижение практически прекратилось далеко не доходя до Мааса. Пришлось удовлетвориться малыми успехами на южном участке союзнической группировки (в Эльзасе), да и они скоро кончились.

Но это не мешало Гитлеру произносить мажорные тосты. Об их подоплеке он сам рассказал Иозефу Геббельсу, который через пару дней приехал из Берлина в «Адлерхорст». Здесь Геббельс встречался со всеми высшими лицами рейха, включая Мартина Бормана (с Борманом Геббельс смог достичь полного согласия). В разговоре с глазу на глаз 4 января Гитлер говорил (запись в дневнике Геббельса):

«Что касается военно-политической ситуации, то она, конечно, настолько отрадна, что и говорить о ней нечего. Фюрер считает, что кризис в лагере противников очень скоро достигнет новой кульминации. Он считает, что 1945 год будет решающим и безусловно приведет к развалу враждебной коалиции. Каким образом и по какому поводу — еще сказать нельзя».

И еще о том же:

«Фюрер выражает убеждение, что лето 1945 года принесет великое решение этой войны».

О Рузвельте:

«Рузвельт, по мнению фюрера, стремится подобру-поздорову выбраться из европейской войны».

О Черчилле:

«В принципе он против большевиков. Если ему представится возможность выйти из игры и снова поставить на ноги британскую мировую империю, то он эту возможность использует. Мы же не упустим случая, чтобы ее создать. Это можно достичь и военным, и политическим путем».

О Сталине:

«В этой связке Сталин — «смеющийся третий». Он ведет очень хитрую и умелую политику. Но, по мнению фюрера, Сталин когда-либо захочет лишнего и тогда-то пробьет наш час».

Настроения Гитлера были определенными: ждать, пока союзники перессорятся, и держаться всеми силами до этого желанного момента — скажем, до лета 1945 года.

Шел шестой год войны в Европе, четвертый год войны Германии с СССР. Собственно говоря, она должна была бы давно кончиться. Ведь записал в своем дневнике — не Борман, а Геббельс 9 июля 1941 года:

«Рано утром я совершаю полет в ставку. После военного совещания приходит фюрер. Он выглядит лучше, чем можно было бы ожидать, и производит впечатление, вызывающее чувство оптимизма и доверия. Он кратко описывает мне военное положение, на которое он смотрит весьма положительно. По его неопровержимым и подтвержденным фактам, две трети большевистских сил уничтожены или же сильно потрепаны. Пять шестых большевистских воздушных и танковых сил могут считаться уничтоженными…

Наши потери держатся в умеренных рамках. В танковых частях они достигают даже 10 %, считая и поврежденные танки. Для наступающей армии это не особенно много, ибо поврежденная часть может быть исправлена. Огромная тыловая система заботится о том, чтобы ремонт производился в возможно большем масштабе. Кроме того, в тылу мы собрали столько резервов, что нам весьма легко быстро пополнить убыль. Потери людьми также, к счастью, весьма невелики, будучи сравнительно выше лишь среди офицерского состава…

Если большевизм будет ликвидирован, будет достаточно оставить на Востоке 50 дивизий. Этими силами страна, поскольку она станет нами оккупирована, будет совершенно умиротворена.

…Правда, внезапное выступление против Советского Союза, не подготовленное пропагандистски и психологически, вызвало в немецком народе на несколько часов и, может быть, на пару дней некоторый шок. Но это следует отнести за счет того, что мы, как уже подчеркивалось, не могли подготовить народ к этой акции. Это было совершенно невозможно сделать, коли мы желали, чтобы наше наступление застало большевиков врасплох. В течение последующих дней мы должны были попытаться наверстать все то, чего мы не могли подготовить. Теперь немецкий народ в своих широких слоях видит, что столкновение с большевизмом было необходимым, и фюрер в нужный момент принял нужное решение. Война на Востоке может быть закончена победой, и только тогда у нас будет возможность бросить всю силу немецкого удара на Запад или же против Англии.

Фюрер еще раз подчеркивает, что на основании военного опыта видно, насколько своевременно было наступление на Востоке. Этим отличается нынешнее ведение войны Германией сейчас от ведения прошлой войны. До 1 августа 1914 года мы сидели и смирно ожидали, пока собралась вражеская коалиция, — и только тогда выступили. Теперь наше военное командование ставит себе целью сражаться с противником поодиночке и разбить противника по частям…

…У нас имеется достаточно резервов, чтобы устоять в этой гигантской борьбе. От большевизма не должно ничего остаться. Фюрер имеет намерение стереть с лица земли такие города как Москва и Петербург. Да это и необходимо! Ибо если мы хотим расчленить Россию на отдельные составные части, то это огромное государство не должно обладать ни духовным, ни политическим, ни хозяйственным центром.

…Мы не придаем значения тому, что большевики уничтожат урожай. Сбор этого урожая нам не нужен и в наших расчетах он не учтен. Если они действительно будут уничтожать урожай в больших размерах, то будущей зимой в России разразится такой голод, какого еще не знала история. Но это не наша забота. Каждый создает себе такой рай, которого он желает. В случае благоприятного развития операций в течение ближайших дней, мы продвинемся вплоть до Волги, а в случае военной необходимости и до Урала. Умиротворение прочих русских областей в случае военного сопротивления будет производиться специальными экспедициями. Конечно, мы не потерпим, чтобы где-либо в незанятой нами части России образовался какой-либо военный или же военно-промышленный центр.

Фюрер чрезвычайно доволен тем, что маскировка приготовления к Восточному походу вполне удалась. Он стоит на той точке зрения, что таким путем мы сохраним от 200 000 до 250 000 человек. Весь маневр проведен с невероятной хитростью…

Примут ли японцы при дальнейшем развитии конфликта участие в военных действиях — пока еще не совсем ясно. Однако фюрер считает это совершенно определенным. Если в настоящий момент японцы все еще немного медлят, то это следует отнести за счет того, что они должны подготовить сначала свой народ к этому столкновению.

Что предпримет Англия в случае победоносного окончания Восточного похода, еще совершенно неясно. Черчилль будет стараться прежде всего втянуть в войну США. Удастся ли ему это — неизвестно. Это в большой мере зависит от того, как и каким образом мы победим Советский Союз и сколько на это потребуется времени. Фюрер в настоящий момент настроен в отношении Англии совершенно твердо. Неизвестно, принял бы он сейчас всеобщее мирное предложение, исходящее из Лондона. Он предвидит крушение Англии с уверенностью сомнамбулы. У Англии нет здорового основания. Эта мировая держава представляет собой пирамиду, стоящую на своей вершине. Такая маленькая метрополия не может вечно вести за собой такую гигантскую империю. Если нам возражают, что подобными способами, какими мы ведем войну, мы никак не сможет получить колоний, то это неважно. Если в нашем распоряжении будут находиться огромные пространства Востока, то нам пока никакие колонии не нужны. Европа, как хозяйственное целое, будет нами расчленена и заново организована. Таким путем Европа может прокормить себя сама, образуя единое целое.

…Фюрер вместе с соответствующими инстанциями наших вооруженных сил еще раз рассмотрел все наши военные прогнозы. Относительно этого он придерживается чрезвычайно трезвого и реалистического мнения. Итоги говорят о том, что война на Востоке в основном нами уже выиграна. Придется еще вести целый ряд сражений, но от полученных ударов большевистские вооруженные силы уже более не оправятся. Само собой разумеется, что нам придется, как это уже и предполагалось, оккупировать огромные пространства, и поэтому поход на Востоке не идет ни в какое сравнение с прошлогодним походом на Западе.

…Хорошие качества немецкого солдата и добротность военного снаряжения показали еще раз, что они стоят на высоте. Мы в колоссальной степени превосходим противника. Трудность для нас представляет лишь пространство. Однако повторение наполеоновского случая невозможно, хотя — ирония судьбы! — мы выступили против большевизма в ту же ночь, в какую Наполеон перешел русскую границу, т. е. в ночь с 21 на 22 июня. Но мы выступили не только марширующей пехотой, а моторизованными танками. Нам будет несравненно легче преодолеть огромное пространство Востока».

И даже два года спустя, после поражений под Москвой и Сталинградом (8 мая 1943 г.), тот же д-р Геб-бельс записывал в том же дневнике и в том «наполеоновском духе»:

«Фюрер выразил свою непоколебимую уверенность в том, что рейх овладеет всей Европой. Нам еще предстоят немалые бои, но они безусловно приведут к великолепным успехам. Тогда будет предопределен путь к мировому господству. Кто владеет Европой, тот захватит и руководство миром».

Если бы все шло по гитлеровским наметкам, то 1 января 1945 года Европа должна была бы выглядеть так (если двигаться по географической карте с Востока на Запад):

Советский Союз — такого государства нет. Есть четыре имперских комиссариата; самый крупный из них — «Москва», или «Московия», возглавляемый рейхскомиссаром Зигфридом Каше. Но сам Каше находится не в Москве: город Москва, равно как и Ленинград, превращен в безлюдное каменное море развалин. Каше управляет «Московией» из некогда принадлежавшего древнейшему русскому роду Юсуповых дворца Архангельское. Колоссальные владения Каше простираются от Западной Сибири до Смоленска, от Архангельска до Моздока; на юге они граничат с кавказскими владениями рейхскомиссара Арно Шикеданца, который гораздо удобнее устроился в солнечном Тбилиси. Не менее удобно рейхскомиссару Украины Коху: он — в древнем Киеве, и в его распоряжении вся Украина.

Польша — это слово забыто, так как «генералгубернаторство» празднует уже шестой год своего существования.

Чехословакия — кто помнит о ней? Пожалуй, лишь Словакия по ассоциации со своим наименованием, будучи членом «карманной» «Балканской федерации».

Венгрия, Румыния — включены в состав «Великой Европы» в качестве членов «Балканской федерации».

Югославия — расчленена на отдельные области, которые включены в «Федерацию».

Греция — как государство не существует, включена в «Южную федерацию» под протекторатом Италии.

Швейцария — оккупирована вермахтом и превращена в «гау Швайц».

Франция — как таковая уже не отмечена на карте. Эсэсовское образцовое государство Бургундия включило северо-восточные французские земли, к ним присоединены бывшая Бельгия и Голландия. Остатки Франции представляют собой оккупированные территории, управляемые из Виши.

Испания и Португалия — существуют, однако без Франко и Салазара. Первого давно сменил прогермански настроенный генерал Муньос Грандес, который содействовал проведению операции «Изабелла — Феликс — И лона», в ходе которой вермахт захватил Гибралтар и прошел до Бискайи.

Англия — давно оккупирована; ею управляет король и одновременно имперский наместник Эдуард VIII; премьер-министром стал сэр Сэмюэль Хор, давний поклонник идеи сговора с Германией.

Норвегия, Дания, Швеция — объединены в «Северную федерацию» под имперским протекторатом; Видкун Квислинг стал главой объединенной скандинавской нацистской партии.

В Европе уже уничтожены 11 миллионов евреев. Создана Великая тысячелетняя германская империя, столица которой переименована из Берлина в «Германиа». Здесь идет строительство новой имперской канцелярии и других грандиозных строений по планам Альберта Шпеера. Верховное главнокомандование вермахта занято планами высадки в западном полушарии, так как Азия и Африка уже поделены между Германией, Италией и Японией…

Я не настаиваю на точности всех деталей, однако — если следовать немецким документам — так могла бы выглядеть Европа в 1945 году, если бы в 1941 году увенчалась успехом операция «Барбаросса», а вслед за ней уже разработанные генштабом вермахта операции: «Танненбаум» (захват Швейцарии), «Зильберфукс» (Швеция), «Феликс — Изабелла — Илона» (Гибралтар — Испания — Португалия), «Зеелёве» (Англия), «директива 32» (Иран — Ирак — Индия) и многие другие. Но реальность января 1945 года выглядела совсем по-другому.

Нет, уже не по сталинградским, курским и украинским землям пролегала линия фронта. Осенью 1944 года вышла из войны Финляндия. Уже вермахт вынужден был покинуть Белоруссию и Украину, отступить из республик Прибалтики, оставив блокированной, прижатой к Балтийскому морю часть своих войск. Во владении немцев оставалась лишь Восточная Пруссия, превращенная в восточный бастион обороны. Да и то она находилась в ожидании нового советского наступления. Из Восточной Пруссии тянулась узкая, еще остававшаяся под немецким контролем полоса — Северная Польша и Померания. Советские войска уже стояли перед самой Варшавой и промышленной Силезией. На юге дела вермахта обстояли еще хуже: была потеряна как союзник Румыния, и Гитлер прилагал отчаянные усилия, чтобы сохранить Венгрию, которую пришлось оккупировать. Отпала как потенциальный союзник Болгария. О каких-либо активных наступательных действиях на Восточном фронте не могло быть и речи. Ограничивались лишь местной операцией против западных союзников в Арденнах.

…Министр вооружений Альберт Шпеер, получив приглашение на новогодний обед в полевой ставке фюрера «Адлерхорст» близ Наугейма, с трудом добрался до цели: ему то и дело приходилось вылезать из машины, чтобы укрываться от англо-американских бомбежек. В результате он потратил 22 часа, чтобы покрыть 300 километров. Новый год праздновали с шампанским, и фюрер произносил оптимистические тосты. Но в узком кругу он позволил себе быть откровеннее. Своему адъютанту фон Белову именно в первые дни 1945 года он признался, что готов покончить жизнь самоубийством.

— Я знаю, что война проиграна, — сказал Гитлер. Но сразу добавил: — Мы никогда не капитулируем. Погибнутьто мы погибнем, но захватим весь мир с собой…

Кто-кто, а Гитлер знал, чего стоила эта война. В специальном меморандуме, подготовленном для него ОКВ, приводились такие данные о потерях, начиная с сентября 1939 по январь 1945 года:

Убитыми: сухопутные силы — 1 662 561 (из них 1,1 млн. на Восточном фронте)

Общие потери убитыми (армия, флот, ВВС) — 2 001 399

Ранеными (все рода войск) — 4 429 875

Пропавшие без вести — 1 902 504

Общие потери вооруженных сил — 8 333 978

Количество разрушенных зданий в Германии от бомбежек — 595 514.

А ведь война еще не была окончена! Можно понять, что означали слова Гитлера о том, что он хочет взять весь мир с собой. С собой — в небытие. Это намерение было ясно и Мартину Борману, который 3 января 1945 года на совещании (его участники также перечислены в записной книжке) активно поддержал предложение о призыве в армию всех мужчин, которые еще могли держать оружие в руках.

Иозеф Геббельс не был на новогоднем обеде у Гитлера. Но строчки из его дневника за 1 января 1945 года неплохо характеризуют настроения, царившие в «высших сферах» рейха:

«Я думаю, что год 1945-й будет для нас очень бурным. Тем не менее я твердо уверен, что нам удастся и нам должно удаться совладать с его трудностями. Так или иначе, мы получили для этого в 1944 году хорошую тренировку. Ведь недаром говорится: то, что тебя не опрокинет, пойдет лишь тебе на пользу».

В 1944 году рейх, действительно, еще не опрокинулся. Но на пользу это ни Гитлеру, ни Геббельсу, ни Борману в 1945 году не пошло. Наоборот, они лишь несли миру (и своему народу) горе, смерть и разрушения.

ДНИ: 7 января —19 января

Воскресенье, 7 января

Вечером 22 часа — отъезд М.Б. автомашиной в Мюнхен.

Сильные неоднократные налеты на Мюнхен.

Понедельник, 8 января

8 часов — прибытие в Мюнхен. До обеда — у Фегеляйнов, затем поездка М.Б. на «Гору».

Вторник, 9 января

М.Б. у мамочки и детей на Оберзальцберге.

Среда, 10 января

Пополудни совещание с Клопфером, Фридрихсом, с Хуммелем. Затем с имперским руководителем молодежи Аксманом.

Четверг, 11 января

Осмотр всех штолен. М.Б. (беседа) с Г.Шенком.

Пятница9 12 января

М.Б. с Вейнгартом, с Пройсом, с д-ром фон Хуммелем.

Ужин с Вейнгартами, Иозефой, фрейл. Зильберхорн, Функ, фр. Лазецки, г-жей Треземер, фр. Бауридль, д-ром Штолль, д-ром фон Хуммель, Мюллербухом, Постом, Шреком, Грейдером, Бредовом, Бюлером, Вольфом, Шенком, Пройсом, Мейером, д-ром Франком.

Суббота, 13 января

— «Адлерхорст»

Пополудни М.Б. с мамочкой и детьми в подвалах «Фишерброй» в Бад-Рейхенхал-ле для осмотра шампиньоновых плантаций садовника Фольмер. Вечером М.Б. с партайгеноссе Трейшем. Утром большевики переходят в крупное наступление!

Воскресенье, 14 января

Пополудни визит к тетушке Хёсьхен.

Поттхаст — Гутсхоф — театральный зал — Кормление оленей — Дюррек.

Понедельник, 15 января

Из-за крупного наступления на Востоке поезд фюрера в 16.30 отправляется в Берлин, прибытие в Берлин 16.1. в 8 часов.

М.Б. должен ждать на Оберзальцберге. Вторник, 16 января

Среда, 17 января

Четверг, 18 января

(18.10) 19.10 отъезд спецвагоном в Берлин,

папочка с мамочкой, Е.Б., фрау Фегеляйн и Бредов.

Пятница, 19 января

Прибытие в Берлин 14.55.

после обеда мамочка едет в Штольпе.

Эти дни могут производить идиллическое впечатление: папочка и мамочка, вся семья посещает ресторан и шампиньонные плантации; 12 января М.Б. собирает на ужин всех своих сотрудников и свитских, живущих на «Бергхофе». О серьезности положения лишь косвенно сигнализируют некоторые записи, например, «посещение шахт» (видимо, осматривали места для верного хранения документов и ценностей). И вдруг: большевики переходят в наступление!

Так рукой самого Бормана было вписано роковое и ненавистное для него и для третьего рейха слово: «большевики». Это и будет объектом нашего очередного очерка, в котором мы исследуем роль Бормана в самой значительной военной операции рейха — в операции «Барбаросса», которая должна была привести к разгрому Советской России.

Очерк третий: Мартин БОРМАН и русский народ

Совсем не случайно в 1939 году Гитлер сказал в доверительной беседе:

— Все, что я предпринимаю, направлено против России.

Это действительно было так. Мировая историческая наука единодушна в признании определяющего положения плана «Барбаросса» — похода на Советский Союз — во всем ходе Второй мировой войны. Это кодовое наименование — «Барбаросса» — придумал сам Гитлер. Сначала оно было сверхсекретным. Теперь о нем известно много.

Какое отношение имел Мартин Борман к плану «Барбаросса»? Самое непосредственное, и оно закреплено в документе, который он составил 16 июля 1941 года.

В документе говорится о совещании, где Гитлер, Геринг, Розенберг, Кейтель и другие установили основные черты режима, который должен был возникнуть на руинах Москвы и Ленинграда и обеспечить победоносное завершение войны. Ибо «Барбаросса» была не только военной операцией, а операцией политической, экономической и идеологической. Вот текст документа:

Секретный меморандум Бормана

«Ставка фюрера 16.7.1941 г.

Секретный документ государственной важности.

Запись для архива.

По указанию фюрера сегодня в 15 часов у него состоялось совещание с участием рейхслейтера Розенберга, рейхсминистра Ламмерса, фельдмаршала Кейтеля, рейхсмаршала (Геринга. — Ред.) и меня. Совещание началось в 15 часов и, включая перерывы на кофе, длилось до 20 часов.

Открывая совещание, фюрер заявил, что он хочет сделать несколько принципиально важных заявлений. Сейчас необходимо провести ряд мероприятий. Это доказывает, между прочим, бесстыдный выпад одной вишийской газетки, заявившей, будто война против Советского Союза есть война для всей Европы и ее, дескать, нужно вести на пользу всей Европе. Очевидно, вишийская газета хочет подобными намеками добиться того, чтобы из этой войны извлекали пользу не только немцы, но и все европейские государства.

Важнее всего, чтобы мы не выдавали всему миру наших целей. Это вовсе не нужно. Главное заключается в том, чтобы мы сами знали, чего мы хотим. Мы не должны затруднять себе путь излишней болтовней. Болтовня не нужна. Если у нас хватит сил, мы можем достичь всего; но того, что лежит за пределами наших сил, мы все равно достичь не сможем.

Перед лицом мировой общественности мы должны мотивировать наши шаги, руководствуясь тактическими соображениями. Мы должны сейчас действовать точно так, как в Норвегии, Дании, Голландии и Бельгии. Тогда мы ничего не говорили о наших намерениях, и мы поступим разумно, если и впредь будем делать так же.

Итак, мы снова будем подчеркивать, что вынуждены оккупировать территории, навести на них порядок и обеспечить безопасность; в интересах местного населения мыде обязаны позаботиться о спокойствии, снабжении, транспорте и т. д. и т. п. Для этого и вводятся наши порядки. Никто не должен догадываться, что эти порядки — окончательные. Все необходимые меры — расстрелы, выселения и т. д. — мы проведем несмотря ни на что.

Мы не должны наживать себе врагов преждевременно и без нужды. Мы должны действовать так, как будто осуществляем некий мандат. Однако для нас самих должно быть ясно, что из этих областей мы никогда не уйдем.

Речь идет о следующем:

Не мешать окончательному урегулированию, исподволь готовить его.

Подчеркивать, что мы несем свободу.

В частности:

Крым следует очистить от всех инородцев и заселить немцами. Бывшая австровенгерская Галиция подлежит включению в рейх. Наши отношения с Румынией сейчас хороши, но кто знает, как они сложатся в будущем! Поэтому надо быть готовым ко всему, в том числе быть готовым ко всему и в вопросе о границах. Не надо полагаться на благожелательство других — вот основа для наших отношений с Румынией.

В принципе речь идет о том, чтобы удобно разделить огромный пирог, дабы мы могли: во-первых, им овладеть, во-вторых, им управлять, в-третьих, его эксплуатировать. Русские теперь отдали приказ вести партизанскую войну за линией нашего фронта. Эта партизанская война имеет свои преимущества: она дает нам возможность истребить всех, кто идет против нас. Основные принципы:

Нельзя допустить существования каких-либо вооруженных сил западнее Урала — даже если для достижения этой цели нам пришлось бы вести войну сто лет. Все преемники фюрера должны знать: безопасность рейха обеспечена лишь тогда, когда западнее Урала нет чужеземной военной силы. Охрану этого района от всех возможных угроз берет на себя Германия. Железный принцип на веки веков: никому, кроме немца, не должно быть дозволено носить оружие!

Это особенно важно. На первый взгляд кажется — проще привлечь к военной помощи какие-либо другие, подчиненные нам народы. Но это ошибка! Это рано или поздно обратится против нас самих! Только немец может носить оружие — не славянин, не чех, не казак, не украинец!

Мы не должны вести «политику качелей», как в Эльзасе до 1918 года. Для англичан характерно, что они всегда равномерно преследуют одну цель и проводят одну линию. В этом отношении мы должны обязательно учиться у англичан. Следовательно, мы не должны ставить нашу политику в зависимость от личностей. И в этом смысле поведение англичан в отношении индийских князей дает нам пример. Только солдаты могут обеспечить устойчивость режима!

Завоеванные восточные области мы должны превратить для себя в райский сад. Они для нас жизненно важны. Колонии играют совершенно второстепенную роль.

Если мы уже сейчас приступим к отделению некоторых областей, то мы должны выступать в роли защитников прав и интересов населения. Соответственно этому надо подыскать формулировки. Мы говорим сейчас не о новой имперской территории, а о задачах, выдвигаемых войной.

В частности:

В Прибалтике должна быть взята под управление территория до Двины (по согласованию с Кейтелем).

Рейхслейтер Розенберг подчеркивает, что, по его мнению, в каждом комиссариате необходимо различное обращение с населением. На Украине мы должны были бы выступить с обещаниями в области культуры. Мы должны были бы пробудить историческое самосознание украинцев, должны были бы открыть университет в Киеве и тому подобное.

Рейхсмаршал не согласен. Он, напротив, считает необходимым в первую очередь позаботиться об обеспечении нашего продовольственного снабжения, обо всем остальном придется думать гораздо позднее. Побочный вопрос: существует ли вообще культурная прослойка среди украинцев или она есть только среди эмигрантов, находящихся вне пределов нынешней России?

Розенберг продолжает: он предлагает поддержать на Украине известные стремления к самостоятельности.

Рейхсмаршал просит фюрера сообщить, какие территориальные обещания он дал другим государствам.

Фюрер отвечает, что Антонеску хочет Одессу и Бессарабию, а также полосу, идущую от Одессы к западу и северо-западу.

На упреки рейхсмаршала и Розенберга фюрер возражает, что новая граница, которую просит Антонеску, мало чем отличается от старой. Затем фюрер подчеркивает, что венграм, туркам и словакам не обещано ничего определенного.

Затем фюрер ставит на обсуждение вопрос — стоит ли бывшую австровенгерскую часть Галиции включать в генерал-губернаторство. В ответ на возражения фюрер решает, что эта область (Лемберг)[4] не войдет в генерал-губернаторство, а будет лишь подчинена по совместительству рейхсминистру Франку.

Рейхсмаршал заявляет, что считает нужным включить в состав Восточной Пруссии некоторые районы Прибалтики (например, Белостокские леса).

Фюрер подчеркивает, что вся Прибалтика должна стать частью империи.

Точно так же должен стать частью империи Крым с прилегающими районами (область севернее Крыма). Эти прилегающие районы должны быть как можно больше.

Розенберг высказывает свои сомнения по части проживающих там украинцев.

(Попутно: многократно замечалось, что Розенберг слишком много уделяет внимания украинцам. Он хочет также значительно увеличить старую Украину.)

Фюрер далее подчеркивает, что и волжская колония[5] должна стать частью империи, точно так же, как бакинская область. Она должна стать немецкой концессией (военной колонией).

Финны хотят получить Восточную Карелию. Однако ввиду большой добычи никеля Кольский полуостров должен отойти к Германии.

Со всей осторожностью должно быть подготовлено присоединение Финляндии в качестве союзного государства. На Ленинградскую область претендуют финны. Фюрер хочет сравнять Ленинград с землей с тем, чтобы затем отдать его финнам.

Рейхслейтер Розенберг поставил затем вопрос об обеспечении безопасности управления.

Фюрер обращается к рейхсмаршалу и фельдмаршалу, говоря, что он всегда настаивал на том, чтобы полицейские полки получили танки. Для применения полиции в новых восточных областях это чрезвычайно нужно, так как, имея соответствующее количество танков, полиция могла бы многое сделать. Впрочем, подчеркивает фюрер, обеспечение безопасности, естественно, весьма недостаточно. Однако рейхсмаршал построит свои учебные аэродромы в новых областях, и, если это будет нужно в случае восстания, Ю-52 смогут сбрасывать бомбы. Гигантское пространство, естественно, должно быть как можно скорее замирено. Лучше всего этого можно достигнуть путем расстрела каждого, кто хотя бы бросит косой взгляд.

Фельдмаршал Кейтель подчеркивает, что надо сделать местное население ответственным за свои собственные дела, так как, естественно, невозможно ставить охрану у каждого поста, у каждого вокзала. Местные жители должны знать, что будет расстрелян всякий, кто проявляет бездействие, и что они будут привлекаться к ответственности за всякий проступок.

На вопрос рейхслейтера Розенберга фюрер ответил, что нужно возродить газеты, например, и для Украины, чтобы получить возможность влиять на местное население.

Рейхслейтер Розенберг просит предоставить ему соответствующее служебное здание. Он просит передать ему здание советского торгпредства на Литценбургер-штрассе. Министерство иностранных дел, однако, придерживается мнения, что это здание является экстерриториальным. Фюрер отвечает, что это — чепуха. Рейхсминистру д-ру Ламмерсу дается поручение сообщить министерству иностранных дел, что дом должен быть немедленно передан Розенбергу без дальнейших переговоров».

Таковы наиболее важные фрагменты записи совещания в ставке Гитлера 16 июля 1941 года. Борман делал заметки отнюдь не для истории, а для себя и своей канцелярии. Он очень мало заботился о стиле. Еще меньше Борман заботился о том, чтобы навести благообразный грим на участников совещания. Правители третьего рейха предстают перед нами во всей своей отвратительной правдоподобности. Они не лгут («мы должны знать, чего мы хотим»), не притворяются миротворцами, не сюсюкают со своими сателлитами («кто знает, какими отношения станут в будущем»). Все сантименты отброшены! Именно поэтому запись Мартина Бормана мы можем рассматривать как своего рода пособие для изучения исторического феномена, носящего название: планы, направленные против Советского Союза.

Как хорошо известно, планы захвата Советского Союза разрабатывались нацистской верхушкой длительно и многосторонне. Генеральный штаб был занят в основном военной стороной, Герману Герингу была поручена подготовка экономической эксплуатации восточных территорий, Альфред Розенберг занимался проблемами будущей оккупационной администрации, Генрих Гиммлер готовил аппарат истребления. Чем же занимался Борман? Его функция была не менее важной. Он надзирал над тем, чтобы общая концепция порабощения советских народов и последующего их истребления была воплощена в жизнь.

Бывший адъютант Розенберга д-р Вернер Кёппен, живший после войны в Мюнхене, вспоминал как-то в беседе со мной, что Гитлер очень часто во время своих высказываний за обеденным столом возвращался к проблемам «восточной политики», что служило Борману основой для соответствующих директив. Кёппен, в свою очередь, сообщал о них Розенбергу. Например:

10.9.1941

«По поводу захвата Шлиссельбурга фюрер высказался о судьбе Петербурга. Здесь должен быть показан пример, и город совершенно исчезнет с лица земли».

19.9.41

«Славяне подобны семье кроликов, которая никогда не перейдет за семейные границы — если ее к этому не принудит господствующий слой. Всеобщая дезорганизация для них является естественным и желанным состоянием. Все данные им знания в лучшем случае остаются полузнанием, которое делает их недовольными и анархичными. Поэтому нельзя допустить основание университета в Киеве. Кроме того, от Киева едва ли что-нибудь останется. Тенденция фюрера, направленная на разрушение крупных русских городов как предпосылку устойчивости нашего владычества в России, находит поддержку со стороны рейхскомиссара (Коха. — Л.Б.). Он хочет по возможности разрушить украинскую промышленность, дабы вернуть пролетариат в деревню. Саксонская промышленность получит необыкновенные возможности сбыта готовых товаров и ширпотреба на русском рынке. Ежели вдобавок ввести государственную монополию на столь необходимые товары, как алкоголь и табак, то население на оккупированных территориях будет целиком в наших руках. Кох подчеркнул, что надо с самого начала быть жестким и жестоким и не повторять ошибку 1917/18 годов, когда мы были то податливыми, то строгими. Кстати, генерал Эйхгорн был убит не большевиками, а украинскими националистами. Фюрер назвал образцом для нашего управления на Востоке английское господство в Индии. Для немецкой нации должно быть обеспечено теснейшее народное содружество и образование, по отношению к иным надо осуществлять абсолютное господство».

24.9.41

«Фюрер говорил о русском народном характере и заметил, что украинцы так же ленивы, неорганизованны и нигилистическо-азиатски настроены, как великороссы… Граница между Европой и Азией проходит не на Урале, а там, где кончаются поселения племен германского толка и начинается славянство. Наша задача — максимально отодвинуть эту границу на восток, и если надо, — то за Урал. Таков извечный закон силы, согласно которому Германии самой историей даровано право подчинять малоценные народности, господствовать над ними и силой побуждать их к полезному труду».

9.10:41

«Город (Москва) будет окружен и стерт с лица земли».

…И так далее. Как же действовал в этом контексте Борман? Это можно проследить на одном примере: 22 июля 1942 года, через год после начала войны на Востоке, Борман, будучи в полевой ставке фюрера в Виннице, решил проехаться по украинским деревням. В сопровождении лейб-врача Гитлера профессора Брандта Борман совершил это путешествие и вечером изложил Гитлеру некоторые мысли, которые у него возникли. Первое, что бросилось рейхслейтеру в глаза, — это были дети (что, впрочем, было вполне естественно). Но все естественное получало в глазах Бормана неестественный характер. Борман заметил, что в деревнях очень мало мужчин и очень много детей. Второе: он увидел мало детей в очках, и у всех были хорошие зубы. Гитлер слушал очень внимательно и сделал несколько замечаний.

Сохранилась стенограмма этого разговора. Борман долго распространялся о том, что надо воспрепятствовать росту славянского населения. Он воскликнул:

— Мы заинтересованы лишь в том, чтобы эти русские, или, как их называют, украинцы, не так быстро плодились. Ведь в один прекрасный день мы заселим немцами все земли, принадлежавшие русским…

Гитлер согласился с рассуждениями своего ближайшего подручного. Он заявил, что население оккупированных территорий должно оставаться как без здравоохранения, так и без образования. Вот выдержка из стенограммы:

«Ненемецкое население не должно получать образования. Если мы совершим эту ошибку, то сами посеем семена будущего сопротивления нашему господству. Конечно, надо оставить школы, за посещение которых они должны будут платить. Но учить там надо не больше, чем пониманию знаков уличного движения. По географии пускай примерно знают, что столица империи зовется Берлином и каждый должен раз в жизни в ней побывать…»

Дальше все произошло по излюбленному методу Бормана, превращавшего смерть в параграфы и параграфы — в смерть. Он уселся за письменный стол. Вскоре была готова директива в адрес Розенберга. Она содержала следующие принципы обращения с населением Советского Союза:

«Если женщины и девушки на оккупированных восточных территориях производят аборты, то мы должны это только приветствовать. Немецкие юристы не должны против этого возражать. По мнению фюрера, следует допустить в оккупированных восточных областях интенсивную торговлю противозачаточными средствами, так как мы не заинтересованы в росте ненемецкого населения…

Немецкие органы здравоохранения ни в коем случае не должны действовать на оккупированных восточных территориях. Не может быть и речи о производстве прививок ненемецкому населению и о других профилактических медицинских мерах.

Ненемецкое население не должно получать образования, кроме низшего. Если мы совершим эту ошибку, то сами родим будущее сопротивление. По мнению фюрера, вполне достаточно, ежели лица ненемецкой национальности, в том числе так называемые украинцы, научатся читать и писать.

У ненемецкого населения мы ни в коем случае и никакими мерами не должны воспитывать «чувство господ». Необходимо обратное.

Вместо нынешнего алфавита впредь подлежит ввести в школах нормальный алфавит».[6]

Кроме этих шести пунктов, Борман сообщал Розенбергу: немцы не должны жить в украинских городах, им следует сооружать специальные поселки. Украинские и русские города не подлежат благоустройству. Немецкие поселения должны всем отличаться от русских — вплоть до внешнего вида…

Можно задуматься: если только одна поездка Бормана имела такие последствия, то сколько планов обсуждалось Гитлером и Борманом в часы их многочисленных бесед с глазу на глаз!

Список документов Бормана, касающихся оккупационной политики, очень длинен и по-своему «разнообразен». К примеру, среди них: письмо Розенбергу от 19 апреля 1941 года о конфискации в России предметов искусства; письмо от 28 ноября 1941 года о недостаточно жестком обращении с советскими военнопленными; протокол от 17 ноября 1942 года о режиме на оккупированных территориях; циркуляр от 29 ноября 1943 года о необходимости жестокого обращения с военнопленными; письмо от 11 января 1944 года о вывозе товаров с оккупированных территорий; декрет от 13 сентября 1944 года об использовании военнопленных для принудительного труда.

Как одержимый Борман повторял варварские идеи Гитлера и как одержимый требовал их осуществления. 19 августа 1942 года Борман писал в одном из своих меморандумов:

«Славяне должны работать на нас. Когда они не будут нам нужны, пусть издыхают. Прививки и немецкое здравоохранение для них излишняя роскошь. Весьма нежелательна славянская плодовитость. Образование — опасно. Достаточно, если они смогут считать до 100. Следует разрешить только такой масштаб образования, который создаст из них приличных подручных. Религию мы оставим как средство отвлечения. Питание дадим такое, чтобы не умирали. Мы — господа, мы стоим на первом месте!»

Борман был верен себе: он стремился предусмотреть все до малейших мелочей. Именно он разработал в 1942 году план увоза с Украины в Германию 400–500 тысяч женщин в течение трех месяцев. Но педантичный рейхслейтер хотел, чтобы даже после смерти они подверглись унижению. Вот строки из его директивы от 5 ноября 1941 года, касающейся погребения русских:

«Для перевозки и погребения трупов гробов не предоставлять. Трупы должны полностью прикрываться крепкой бумагой (промасленной, просмоленной или, если возможно, асфальтовой бумагой) или каким-либо другим подходящим материалом. Перевозка и погребение должны проводиться незаметно. Если нужно похоронить несколько трупов, то должны быть захоронены рядом, а не друг на друге в соответствии с местными обычаями относительно глубины могил. В тех случаях, когда захоронение происходит на кладбищах, следует выбирать отдаленное место. Обряды или украшение могил не допускать».

Борман был далеко не одинок, в его руках были не только параграфы и директивы. Для осуществления идей меморандума от 16 июля он нашел подходящих июдей. Одного из них звали Эрих Кох. Они были связаны давней дружбой по территористическим актам 20-х годов. Когда Кох был назначен рейхскомиссаром Украины, Борман обеспечил, чтобы Кох был подчинен не только Розенбергу, но и ему.

Роль Бормана в создании и осуществлении колонизаторских планов на Востоке неоспорима, и мой собеседник д-р Кёппен даже позволил себе (по его собственному признанию, преувеличенную) формулировку: не кто иной, как Борман виновен в том, что Германия проиграла войну на Востоке. Своим преувеличением мой собеседник хотел подчеркнуть одну мысль, которую мне неоднократно приходилось слышать из уст ряда деятелей рейха (особенно бывших сотрудников министерства Розенберга): все пошло бы иначе, если бы Гитлер слушал не Бормана и Коха, а Розенберга.

Но существовали ли в действительности две антагонистические концепции политики на восточных тер риториях? Так ли далеко расходились Розенберг и Борман?

О том, что в верхушке рейха шла непрерывная, изнурительная междоусобная и межведомственная борьба, — об этом спорить не приходится. Архивы свидетельствуют о ней, причем порой приходится поражаться тому, сколько энергии тот же Борман или тот же Розенберг вкладывали в защиту своих ведомственных и личных позиций. Но это, так сказать, форма существования рейха. А содержание?

Наиболее важное различие, которое хотят видеть между концепциями Розенберга и Гитлера (Бормана), сводится к тому, что первый якобы хотел создать на территории СССР отдельные государственные образования, а Гитлер в сем отказал; далее Розенберг хотел привлечь к этому процессу население, а Гитлер и Борман категорически ему воспротивились. Однажды они даже напомнили Розенбергу о его концепции. (Это было в 1943 году.) На эти напоминания и упреки Розенберг ответил:

— Народы Востока потеряли право на собственное политическое формирование, потому что они с момента начала войны не пошли навстречу нам своими революционными действиями…

Вот он, сторонник «государственности» Розенберг! Для него «право на собственное политическое формирование» было не целью, а методом, а когда метод оказался негодным, он был без сожалений отброшен.

Действительно, в своих первых набросках оккупационной политики Розенберг говорил о возможности создания каких-то государственных образований на территории СССР. Но каких? Так, 20.4.41 года он прямо говорил о России как «объекте немецкой мировой политики». Своей целью он считал «ослабление России» путем «полной ликвидации государственного аппарата». «Остатки русского государства» должны были быть «оттеснены далеко от немецких границ». Вот его слова: «В нашу обязанность не входит кормить русский народ. Это жестокая необходимость, которая стоит вне пределов чувств».

Чем эти формулы уступают формулам Бормана? Ничем. Да, собственно говоря, и сам Гитлер говорил о создании «республик без сталинского духа». Те же «государства», о которых рассуждал Розенберг в начале войны, скорее были административными комплексами (Великороссия, Белоруссия, Украина, Крым, Прибалтика, Кавказ, Туркестан). Когда же война началась, то и самому слепому из оккупационных генералов было ясно, что о каком-либо привлечении советского населения к осуществлению целей Гитлера и речи быть не может. Вспомним бормановский протокол совещания от 16 июля 1941 года, который лег в основу официального курса министерства Розенберга (оно ведь и было основано на следующий день после совещания): там идет речь о рейхскомиссариатах и более ни о чем…

Конечно, в «тонкостях» могли быть расхождения. Если взять, к примеру, Украину, то Розенберг, базируясь на своих старых связях с украинской националистической эмиграцией (и на ее иллюзиях), считал, что ему на Украине удастся создать более значительный слой коллаборационистов. Ему вторили деятели абвера, которые имели в запасе своих собственных «украинских гетманов». Как известно, последние даже пытались при захвате немцами Львова в 1941 году установить там власть некоего «украинского правительства», однако этот эксперимент был немедля отменен — кстати, не без участия органов министерства Розенберга.

Любопытен такой штрих: в 1944 году, когда оккупанты уже были изгнаны с Украины, в «безработном» министерстве Розенберга стали составлять планы на случай того, ежели вермахт снова вернется в Киев и Донбасс. Например, бывший генеральный комиссар Киева Магуниа рекомендовал «политику железного кулака в бархатной перчатке». А заведующий отделом имперского комиссариата Украины Лабе выступил с широковещательной программой «европеизации Украины» (!). По его мнению, Германия «на основе своей превосходящей демографической, военной и экономической силы представляет единственную руководящую силу в Европе», а каждый народ должен получить в этой новой Европе позицию, соответствующую его «зрелости, доброй воле и производительности». Однако это великодушное предложение автор сразу ограничивал: «Есть народы, которые неспособны находиться под определенным руководством. Ими необходимо владычествовать»… Подобное место он и отводил Украине, которая должна была быть «настолько сильно занята полицией и войсками, дабы было навсегда покончено с партизанским движением». Сама Украина должна стать «единой политической и экономической областью, т. е. не делиться на тыловые районы отдельных групп армий или на разные рейхскомиссариаты». По мысли Лабса, должны быть созданы некие органы самоуправления, обладающие «некоторой самостоятельностью». Как видно, чиновники «восточного министерства» научились немногому!

Все построения, имеющие целью сконструировать мнимую «проукраинскую политику» Розенберга, следует расценивать в свете ряда фактов, которые касаются окончательных целей немецких оккупационных властей на Востоке. Ведь в конце концов важны не средства (железный кулак, бархатная перчатка, университет в Киеве, виселицы в Умани), а цель. Целью же было уничтожение славянства как такового и заселение освобожденного жизненного пространства. Как относилось к этому плану министерство Розенберга?

Этими вопросами там ведал д-р Эрхард Ветцель, человек, воспитанный отнюдь не Борманом. Один из деятелей «восточного министерства» в беседе со мной назвал Ветцеля «фантастом». Мне показалось это преувеличением, а когда я познакомился с некоторыми документами, то увидел, что г-н Ветцель был человеком вполне реальных дел.

Еще в ноябре 1939 года, будучи руководителем главного консультационного отдела Расово-политическо-го ведомства НСДАП, он составил совместно с д-ром Г.Хехтом меморандум под заголовком: «Вопрос обращения с населением бывших польских земель с расово-политической точки зрения». Там есть раздел о заселении этих земель, в котором читаем следующее: немецкое население должно получить «естественное и господствующее положение» — особенно в городах, в селе же должны быть созданы зоны военных поселений. «Дворы этих зон должны… давать их владельцам политическое и экономическое чувство немецкого господства». Земля не должна принадлежать полякам — даже ассимилированным, а в принципе польское население следует «вывезти». Ветцель и Хехт прикинули, что переселению подлежит около 150 000 человек.

Свои воззрения на политику поселений д-р Ветцель тогда излагал теоретически — Польша только-только была захвачена. Зато впоследствии он имел возможность заниматься практикой. Так, он принимал участие в совещаниях у палача евреев Эйхмана. Он же 25 октября 1941 года писал рейхскомиссару «Остланда» Генриху Лозе о предложении создать душегубку при помощи выхлопных газов (идея сотрудника канцелярии Бормана Брака). Как явствует из одного документа, подписанного самим Розенбергом, Ветцель тесно сотрудничал как с Браком, так и с Эйхманом. Поэтому неудивительно, что ему пришлось участвовать в ряде совещаний по проблеме переселения немцев на «освобождаемые» восточные территории, что впоследствии стало объектом зловеще известного «Генерального плана Ост», выработка которого была сосредоточена в руках СС, в частности, Главного управления имперской безопасности и Ведомства по сохранению немецкой расы. Одно из таких совещаний состоялось 4 февраля 1942 года и разбирало частный вопрос — проблемы поселения и германизации в Прибалтике.

Документ этот любопытен по ряду обстоятельств. Во-первых, мы встречаем в нем кое-кого из знакомых. Например, того самого Лабса или д-ра Петера Клейста, который после войны выдавал себя за «друга советских народов», а 4 февраля 1942 года вполне хладнокровно обсуждал планы, в которых советские люди должны были играть роль — в лучшем случае! — подопытных кроликов. Далее, протокол дает нам прямое сопоставление точек зрения: представитель СС Шуберт откровенно заявлял, что «все расово-нежелательные должны быть эвакуированы на Восток» (читай — уничтожены в лагерях смерти и Западной Сибири), а чины министерства Розенберга (Клейст, Ветцель и др.) считали, что высылать надо, но «добровольно». (Так и записано: «нежелательные элементы должны быть отправлены в русские области по возможности добровольно».)

Так выглядела практика — и она была при всем различии метода направлена к одной цели: порабощению народов Советского Союза и их массовому уничтожению. Такова была цель мельком упоминавшегося в записке Ветцеля от 4 февраля 1942 года «генерального плана «Ост». Кстати, именно по этой записке немецкий ученый д-р Хейбер сумел найти след этого важнейшего элемента нацистского планирования. Как он рассказывал мне, при каталогизации документов Нюрнбергского процесса, которые в свое время не были достаточно глубоко изучены, он наткнулся на документ N0-2585 с упоминанием «генерального плана», а затем на другие.

О данном плане шла речь во время одного из нюрнбергских процессов (дело Грейфельта). Как говорил заместитель Грейфельта Рудольф Кранц, «целью этого плана было заселение немцами крупных районов на Востоке. Предпосылкой для этого была передислокация местного населения в другие районы» (N0-4718). В общем, примерно то, о чем писал Ветцель в 1939 году! В основе же лежали идеи Гитлера и Гиммлера о полной колонизации Востока (кстати, Гиммлер хотел поселить здесь даже всех немцев из США, Латинской Америки и Африки, о чем говорил 23 апреля 1942 года). Профессору оберфюреру СС Конраду МейерХетлингу было дано задание, как он сам показывал 28 июня 1947 года, сделать расчет — сколько можно будет за 25 лет поселить здесь немцев? Он же добавил, что это был одновременно расчет того, сколько надо будет уничтожить славян за те же 25 лет. Документ рассылался по различным ведомствам, в том числе в ведомство Розенберга, откуда последовало заключение — опять того же д-ра Ветцеля.

Расчеты «Генерального плана» были сделаны вполне конкретно. На «восточные территории» надо было переселить 4 миллиона 555 тысяч немецких поселенцев, что обошлось бы рейху в 66,6 миллиарда рейхсмарок (в течение примерно 30 лет). В свою очередь на соответствующих территориях должно было остаться лишь 14 миллионов «инородцев». Это означало бы — если учесть, что под соответствующими территориями понималась вся европейская территория Советского Союза до линии Ладожское озеро — Валдай — Брянск и далее на юг до Крыма, — уничтожение (или «переселение» в Западную Сибирь) примерно 50 миллионов человек. Далее, из Польши надо было бы «выселить» еще 16–20 миллионов человек.

Я не могу отказать себе — привожу полностью документ д-ра Ветцеля, достаточно красноречиво свидетельствующий о конечных целях немецкой оккупации на Востоке.

«1/214, государственной важности

Совершенно секретно

Берлин, 27.4.1942.

ЗАМЕЧАНИЯ И ПРЕДЛОЖЕНИЯ ПО ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПЛАНУ «ОСТ» РЕЙХСФЮРЕРА СС.

Еще в ноябре 1941 г. мне стало известно, что Главное управление имперской безопасности работает над Генеральным планом «Ост». Ответственный сотрудник Главного управления имперской безопасности штандартенфюрер Элих назвал мне уже тогда предусмотренную в плане цифру в 31 млн. человек ненемецкого происхождения, подлежащих переселению. Этим делом ведает Главное управление имперской безопасности, которое сейчас занимает ведущее место среди органов, подведомственных рейхсфюреру СС. При этом Главное управление имперской безопасности, по мнению всех управлений, подчиненных рейхсфюреру СС, будет выполнять также функции имперского комиссариата по делам укрепления немецкой расы.

ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО ГЕНЕРАЛЬНОМУ ПЛАНУ «ОСТ».

По своей конечной цели, а именно запланированному онемечиванию рассматриваемых территорий на Востоке, план следует одобрить. Однако огромные трудности, которые, несомненно, возникнут при осуществлении этого плана и могут даже вызвать сомнения в его осуществимости, выглядят в плане сравнительно небольшими. Прежде всего бросается в глаза, что из плана выпали Ингерманландия,[7] Приднестровье, Таврия и Крым, как территории для колонизации. Это, очевидно, объясняется тем, что в дальнейшем в план будут дополнительно включены новые проекты колонизации, о которых еще будет идти речь в конце.

В настоящее время уже можно более или менее определенно установить в качестве восточной границы колонизации (в ее северной и средней части) линию, проходящую от Ладожского озера к Валдайской возвышенности и далее до Брянска. Будут ли внесены эти изменения в план со стороны командования СС, я не берусь судить. Во всяком случае надо предусмотреть, что количество людей, подлежащих согласно плану переселению, должно быть еще более увеличено. Из плана можно понять, что речь идет не о программе, подлежащей немедленному выполнению, а что, напротив, заселение этого пространства немцами должно проходить в течение примерно 30 лет после окончания войны. Согласно плану, на данной территории должно остаться 14 млн. местных жителей. Однако утратят ли они свои национальные черты и подвергнутся ли в течение предусмотренных 30 лет онемечиванию — более чем сомнительно, так как опять-таки согласно рассматриваемому плану число немецких переселенцев очень незначительно. Очевидно, в плане не учитывается стремление комиссара по делам укрепления немецкой расы (ведомства Грейфельта) поселить лиц, пригодных для онемечивания, в пределах собственно германской империи…

Коренным вопросом всего плана колонизации Востока является вопрос — удастся ли нам снова пробудить в немецком народе стремление к переселению на Восток? Насколько я могу судить по своему опыту, такое стремление в большинстве случаев несомненно имеется. Нельзя, однако, также упускать из виду, что, с другой стороны, значительная часть населения, особенно из западной части империи, резко отвергает переселение на Восток, даже в Вартеланд, в район Данцига и в Западную Пруссию… Необходимо, по моему мнению, чтобы соответствующие органы, особенно восточное министерство, постоянно следили за тенденциями, выражающимися в нежелании переселяться на Восток, и вели с ними борьбу с помощью пропаганды.

Наряду с поощрением стремлений к переселению на Восток решающим моментом является также необходимость пробудить в немецком народе, особенно у немецких колонистов на восточных территориях, желание к увеличению деторождения. Мы не должны вводить себя в заблуждение: наблюдаемый с 1933 года рост рождаемости является сам по себе отрадным явлением, но он не может ни в коей мере считаться достаточным для существования немецкого народа, особенно принимая во взимание его огромные задачи по колонизации восточных территорий и невероятную биологическую способность к размножению соседних с нами восточных народов.

Генеральный план «Ост» предусматривает, что после окончания войны число переселенцев для немедленной колонизации восточных территорий должно составлять 4 550 тыс. человек. Это число не кажется мне слишком большим, учитывая период колонизации, равный 30 годам. Вполне возможно, что оно могло бы быть и больше. Ведь надо иметь в виду, что эти 4 550 тыс. немцев должны быть распределены на таких территориях, как область Данциг — Западная Пруссия, Вартеланд, Верхняя Силезия, генерал-губернаторство, Юго-Восточная Пруссия, Белостокская область, Прибалтика, Ингерманландия, Белоруссия, частично также области Украины. Если принять во внимание благоприятное увеличение населения за счет повышения рождаемости, а также в известной степени прилив переселенцев из других стран, населенных германскими народами, то можно рассчитывать на 8 млн. немцев для колонизации этих территорий за период примерно в 30 лет. Однако этим не достигается предусмотренная планом цифра в 10 млн. немцев.

На эти 8 млн. немцев приходится по плану 45 млн. местных жителей ненемецкого происхождения, из которых 31 млн. должен быть выселен с этих территорий.

Если мы проанализируем предварительно намеченную цифру в 45 млн. жителей ненемецкого происхождения, то окажется, что местное население рассматриваемых территорий само по себе будет превышать количество переселенцев. На территории бывшей Польши насчитывается предположительно около 36 млн. человек. Из них надо исключить примерно 1 млн. этнических немцев. Тогда останется 35 млн. человек. Прибалтийские страны насчитывают 5,5 млн. человек. Очевидно, в Генеральном плане «Ост» учитываются также бывшие советские Житомирская, Каменец-Подольская и частично Винницкая области в качестве территорий для колонизации. Население Житомирской и Каменец-Подольской областей насчитывает примерно 3,6 миллиона человек, а Винницкой — около 2 млн. человек, так как значительная ее часть входит в сферу интересов Румынии. Следовательно, общее количество проживающего здесь населения составляет примерно 5,5–5,6 млн. человек. Таким образом, общее количество населения рассматриваемых областей составляет 51 млн. Количество людей, подлежащих согласно плану выселению, должно быть в действительности гораздо выше, чем предусмотрено. Только если учесть, что примерно 5–6 млн. евреев, проживающих на этой территории, будут ликвидированы еще до проведения выселения, можно согласиться с упомянутой в плане цифрой в 45 млн. местных жителей ненемецкого происхождения. Однако из плана видно, что в упомянутые 45 млн. человек включены и евреи. Из этого, следовательно, вытекает, что план йсходит явно из неверного подсчета численности населения.

Кроме того, мне кажется, в плане не учитывается, что местное население ненемецкого происхождения будет за период в 30 лет очень быстро размножаться… Учитывая все это, нужно исходить из того, что количество жителей ненемецкого происхождения на этих территориях значительно превысит 51 млн. человек. Оно составит 60–65 млн. человек.

Отсюда напрашивается вывод, что количество людей, которые должны либо остаться на указанных территориях, либо быть выселены, значительно выше, чем предусмотрено в плане. В соответствии с этим при выполнении плана возникает еще больше трудностей. Если учитывать, что на рассматриваемых территориях останется 14 млн. местных жителей, как предусматривает план, то нужно выселить 46–51 млн. человек. Количество подлежащих переселению жителей, установленное планом в 31 млн. человек, нельзя признать правильным.

Дальнейшие замечания по плану:

План предусматривает переселение нежелательных в расовом отношении местных жителей в Западную Сибирь. При этом приводятся процентные цифры для отдельных народов, и тем самым решается судьба этих народов, хотя до сих пор нет точных данных о их расовом составе. Далее, ко всем народам установлен одинаковый подход без учета того, предусматривается ли вообще и в какой мере онемечивание соответствующих народов, касается ли это дружественно или враждебно настроенных к немцам народов.

ОБЩИЕ ЗАМЕЧАНИЯ ПО ВОПРОСУ ОБ ОНЕМЕЧИВАНИИ, ОСОБЕННО О БУДУЩЕМ ОТНОШЕНИИ К ЖИТЕЛЯМ БЫВШИХ ПРИБАЛТИЙСКИХ ГОСУДАРСТВ.

В принципе здесь прежде всего необходимо отметить следующее. Само собой разумеется, что политика онемечивания применима лишь к тем народам, которых мы считаем расово полноценными. Расово полноценными для нашего народа являются в основном лишь те местные жители ненемецкого происхождения, которые сами, как и их потомство, обладают ярко выраженными признаками нордической расы, проявляющимися во внешнем облике, в поведении и в способностях…

По моему мнению, можно привлечь на свою сторону подходящих для онемечивания местных жителей в прибалтийских странах, если принудительное выселение нежелательного населения будет проводиться под видом более или менее добровольного переселения. Практически это легко можно было бы осуществить. На обширных пространствах Востока, не предусмотренных для колонизации немцами, нам потребуется большое количество людей, которые в какой-то степени воспитывались в европейском духе и усвоили по меньшей мере основные понятия европейской культуры. Этими данными в значительной мере располагают эстонцы, латыши и литовцы…

Нам следует постоянно исходить из того, что, управляя всеми огромными территориями, входящими в сферу интересов германской империи, мы должны максимально экономить силы немецкого народа… Тогда неприятные для русского населения мероприятия будет проводить, например, не немец, а используемый для этого немецкой администрацией латыш или литовец, что при умелом осуществлении этого принципа, несомненно, должно будет иметь для нас положительные последствия. Едва ли следует при этом опасаться обрусения латышей или литовцев, особенно потому, что количество их не так уж мало и они будут занимать должности, ставящие их над русскими. Представителям этой прослойки населения следует прививать также чувство и сознание того, что они представляют собой нечто особенное по сравнению с русскими. Возможно, позже опасность со стороны этой прослойки населения, связанная с ее желанием онемечиться, будет больше, чем опасность ее обрусения. Независимо от предложенного здесь более или менее добровольного переселения нежелательных в расовом отношении жителей из бывших Прибалтийских государств на Восток, следовало бы также допустить возможность их переселения в другие страны. Что касается литовцев, чьи общие расовые данные значительно хуже, чем у эстонцев и латышей, и среди которых поэтому имеется очень значительное количество нежелательных в расовом отношении людей, то следовало бы подумать о предоставлении им пригодной для колонизации территории на Востоке…

К РЕШЕНИЮ ПОЛЬСКОГО ВОПРОСА

а) Поляки.

Их численность составляет предположительно 20–24 млн. человек. Из всех народов, подлежащих согласно плану переселению, поляки являются наиболее враждебно настроенным к немцам, численно большим и поэтому самым опасным народом.

План предусматривает выселение 80–85 процентов поляков, т. е. из 20 или 24 млн. поляков 16–20,4 млн. подлежат выселению, в то время как 3–4,8 млн. должны будут остаться на территории, заселенной немецкими колонистами. Эти предложенные Главным управлением имперской безопасности цифры расходятся с данными Имперского комиссара по делам укрепления немецкой расы о количестве пригодных для онемечивания расово полноценных поляков. Имперский комиссар по делам укрепления немецкой расы на основе произведенного учета сельского населения областей Данциг — Западная Пруссия и Вартеланда оценивает долю пригодных для онемечивания жителей в 3 процента. Если взять этот процент за основу, то количество поляков, подлежащих выселению, должно составить даже более 19–23 млн…

Восточное министерство проявляет сейчас особый интерес к вопросу размещения нежелательных в расовом отношении поляков. Принудительное переселение около 20 млн. поляков в определенный район Западной Сибири, несомненно, вызовет постоянную опасность для всей территории Сибири, создаст очаг непрерывных мятежей против установленного немецкой властью порядка. Подобное поселение поляков, может быть, имело бы смысл в качестве противовеса русским, если бы последние снова обрели государственную самостоятельность и немецкое управление этой территорией стало бы вследствие этого иллюзорным. К этому надо добавить, что мы должны также стремиться всячески усиливать сибирские народы, чтобы не допустить укрепления русских. Сибиряки должны чувствовать себя народом с собственной культурой. Компактное поселение нескольких миллионов поляков может, вероятно, иметь следующие последствия: или с течением времени меньшие по численности сибиряки ополячатся и возникнет «Великая Польша», или мы сделаем сибиряков своими злейшими врагами, толкнем их в объятия русских и помешаем тем самым образованию сибирского народа…

Совершенно ясно, что польский вопрос нельзя решить путем ликвидации поляков подобно тому, как это делается с евреями. Такое решение польского вопроса обременило бы на вечные времена совесть немецкого народа и лишило бы нас симпатии всех, тем более что и другие соседние с нами народы начали бы опасаться, что в одно прекрасное время их постигнет та же участь. По моему мнению, разрешить польский вопрос надо так, чтобы при этом свести до минимума упомянутые мною выше политические сомнения.

Переселить миллионы опаснейших для нас поляков путем их эмиграции в Южную Америку, особенно Бразилию, вполне возможно. При этом можно было бы попытаться посредством обмена вернуть южноамериканских немцев, особенно из Южной Бразилии, и поселить их в новых колониях, например, в Таврии, Крыму, а также в Приднестровье, поскольку сейчас не идет речь о заселении африканских колоний империи…

Подавляющее большинство нежелательных в расовом отношении поляков должно быть переселено на Восток. Это касается главным образом крестьян, сельскохозяйственных рабочих, ремесленников и пр. Их спокойно можно будет расселить на территории Сибири…

Когда Кузнецкая, Новосибирская и Карагандинская промышленные области начнут работать на полную мощность, потребуется огромное количество рабочей силы, особенно технических работников. Почему бы валлонским инженерам, чешским техникам, венгерским коммерсантам и им подобным не работать в Сибири? В таком случае можно было бы по праву говорить о резервной европейской территории для колонизации и добычи сырья. Здесь европейская идея имела бы смысл во всех отношениях, в то время как на территории, предназначенной для немецкой колонизации, она была бы опасна для нас. В таком случае это означало бы принятие нами в силу логики вещей идеи расового смешения народов Европы… Следует постоянно иметь в виду, что Сибирь до озера Байкал постоянно была территорией для европейской колонизации. Населяющие эти районы монголы, как и тюркские народности, появились здесь в недавний исторический период. Надо еще раз подчеркнуть, что Сибирь является одним из факторов, который при правильном его использовании мог бы сыграть решающую роль в лишении русского народа возможности восстановить свое могущество.

б) К ВОПРОСУ ОБ УКРАИНЦАХ

По плану Главного управления имперской безопасности на территорию Сибири должны быть переселены также западные украинцы. При этом предусматривается переселение 65 процентов населения. Эта цифра значительно ниже, чем процент польского населения, подлежащего выселению…

в) К ВОПРОСУ О БЕЛОРУСАХ

Согласно плану предусматривается выселение 75 процентов белорусского населения с занимаемой им территории. Значит, 25 процентов белорусов по плану Главного управления имперской безопасности подлежат онемечиванию…

Нежелательное в расовом отношении белорусское население будет еще в течение многих лет находиться на территории Белоруссии. В связи с этим представляется крайне необходимым по возможности тщательнее отобрать белорусов нордического типа, пригодных по расовым признакам и политическим соображениям для онемечивания, и отправить их в империю с целью использования в качестве рабочей силы… Их можно было бы использовать в сельском хозяйстве в качестве сельскохозяйственных рабочих, а также в промышленности или как ремесленников. Так как с ними обращались бы как с немцами и ввиду отсутствия у них национального чувства, они в скором времени, по крайней мере в ближайшем поколении, могли бы быть полностью онемечены…

Даже тех белорусов, которых мы не можем по расовым соображениям оставить на территории, предназначенной для колонизации нашим народом, мы можем в большей степени, чем представителей других народов восточных областей, использовать в своих интересах. Земля Белоруссии скудна. Предложить им лучшие земли — это значит примирить их с некоторыми вещами, которые могли бы их настроить против нас. К этому, между прочим, следует добавить, что само по себе русское и в особенности белорусское население склонно менять насиженные места, так что переселение в этих областях не воспринималось бы жителями так трагически, как, например, в прибалтийских странах. Следовало бы подумать также над тем, чтобы переселить белорусов на Урал или в районы Северного Кавказа, которые частично могли бы также являться резервными территориями для европейской колонизации…

К ВОПРОСУ О БУДУЩЕМ ОБРАЩЕНИИ С РУССКИМ НАСЕЛЕНИЕМ

Необходимо коснуться еще одного вопроса, который совсем не упоминается в Генеральном плане «Ост», но имеет большое значение для решения вообще всей восточной проблемы, а именно — каким образом можно сохранить и можно ли вообще сохранить на длительное время немецкое господство перед лицом огромной биологической силы русского народа. Поэтому надо кратко рассмотреть вопрос об отношении к русским, о чем почти ничего не сказано в Генеральном плане. Теперь можно с уверенностью сказать, что наши прежние антропологические сведения о русских, не говоря уже о том, что они были весьма неполными и устаревшими, в значительной степени неверны. Это уже отмечали осенью 1941 года представители Управления расовой политики и известные немецкие ученые. Эта точка зрения еще раз была подтверждена профессором доктором Абелем, бывшим 1-м ассистентом профессора Э.Фишера, который зимой этого года по поручению Верховного главнокомандования вооруженных сил проводил подробные антропологические исследования русских…

Абель видел только следующие возможности решения проблемы: или полное уничтожение русского народа, или онемечивание той его части, которая имеет явные признаки нордической расы. Эти очень серьезные положения Абеля заслуживают большого внимания. Речь идет не только о разгроме государства с центром в Москве. Достижение этой исторической цели никогда не означало бы полного решения проблемы. Дело заключается скорее всего в том, чтобы разгромить русских как народ, разобщить их. Только если эта проблема будет рассматриваться с биологической, в особенности с расово-биологической, точки зрения и если в соответствии с этим будет проводиться немецкая политика в восточных районах, появится возможность устранить опасность, которую представляет для нас русский народ.

Предложенный Абелем путь ликвидации русских как народа, не говоря уже о том, что его осуществление едва ли было бы возможно, не подходит для нас также по политическим и экономическим соображениям. В таком случае нужно идти различными путями, чтобы решить русскую проблему. Эти пути вкратце заключаются в следующем:

а) Прежде всего надо предусмотреть разделение территории, населяемой русскими, на различные политические районы с собственными органами управления, чтобы обеспечить в каждом из них обособленное национальное развитие…

Пока можно оставить открытым вопрос о том, следует ли учредить имперский комиссариат на Урале, или здесь надо создать отдельные районные управления для проживающего на этой территории нерусского населения без специального местного центрального органа управления? Решающее значение здесь имеет то, чтобы эти районы административно не подчинялись немецким верховным властям, которые будут созданы в русских центральных областях. Народам, населяющим эти районы, нужно внушить, чтобы они ни при каких обстоятельствах не ориентировались на Москву, даже в том случае, если в Москве будет сидеть немецкий имперский комиссар…

Как на Урале, так и на Кавказе существует много различных народностей и языков. Будет невозможно, а политически, пожалуй, и неправильно делать основным языком на Урале татарский или мордовский, а на Кавказе, скажем, грузинский язык. Это могло бы вызвать раздражение у других народов этих областей. Поэтому стоит подумать о введении немецкого языка в качестве языка, связывающего все эти народы… Тем самым немецкое влияние на Востоке значительно увеличилось бы. Следует также подумать об отделении Северной России в административном отношении от территорий, находящихся под управлением имперского комиссариата по делам России… Не следует отвергать мысль о преобразовании этого района в будущем в Великогерманский колониальный район, так как его население еще в большой степени обладает признаками нордической расы. В целом в остальных центральных областях России политика отдельных генеральных комиссариатов должна быть направлена по возможности на разъединение и обособленное развитие этих областей.

Русскому из горьковского генерального комиссариата должно быть привито чувство, что он чем-то отличается от русского из тульского генерального комиссариата. Нет сомнения в том, что такое административное дробление русской территории и планомерное обособление отдельных областей является одним из средств борьбы с усилением русского народа.

в) Вторым средством, еще более действенным, чем мероприятия, указанные в пункте «а», является ослабление русского народа в расовом отношении. Онемечивание всех русских для нас невозможно и нежелательно с расовой точки зрения. Что, однако, можно и нужно сделать, так это отделить имеющиеся в русском народе нордические группы населения и произвести их постепенное онемечивание…

b) Важно, чтобы на русской территории население в своем большинстве состояло из людей примитивного полуевропейского типа. Оно не доставит много забот для германского руководства. Эта масса расово неполноценных, тупых людей нуждается, как свидетельствует вековая история этих областей, в руководстве. Если германскому руководству удастся не допустить сближения с русским населением и предотвратить влияние немецкой крови на русский народ через внебрачные связи, то вполне возможно сохранение германского господства в этом районе при условии, если мы сможем преодолеть такую биологическую опасность, как чудовищная способность этих примитивных людей к размножению.

с) Есть много путей для подрыва биологической силы народа…

Целью немецкой политики по отношению к населению на русской территории будет являться доведение рождаемости русских до более низкого уровня, чем у немцев. То же самое относится, между прочим, к чрезвычайно плодовитым народам Кавказа, а в будущем частично и к Украине. Пока мы заинтересованы в том, чтобы увеличить численность украинского населения в противовес русским. Но это не должно привести к тому, что место русских займут со временем украинцы. Для того, чтобы избежать в восточных областях нежелательного для нас увеличения численности населения, настоятельно необходимо избегать на Востоке всех мер, которые мы применяли для увеличения рождаемости в империи. В этих областях мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения. Средствами пропаганды, особенно через прессу, радио, кино, листовки, краткие брошюры, доклады и т. п., мы должны постоянно внушать населению мысль о том, что вредно иметь много детей. Нужно показывать, каких больших средств стоит воепитание детей и что можно было бы приобрести на эти средства. Нужно говорить о большой опасности для здоровья женщины, которой она подвергается, рожая детей и т. п. Наряду с этим должна быть развернута широчайшая пропаганда противозачаточных средств. Необходимо наладить широкое производство этих средств. Распространение этих средств и аборты ни в коей мере не должны ограничиваться. Следует всячески способствовать расширению сети абортариев. Можно, например, организовать специальную переподготовку акушерок и фельдшериц и обучать их производить аборты. Чем качественнее будут производиться аборты, тем с большим доверием к ним будет относиться население. Вполне понятно, что врачи также должны иметь разрешение производить аборты. Это не должно считаться нарушением врачебной этики. Следует пропагандировать также добровольную стерилизацию, не допускать борьбы за снижение смертности младенцев, не разрешать обучение матерей уходу за грудными детьми и профилактическим мерам против детских болезней. Следует сократить до минимума подготовку русских врачей по этим специальностям, не оказывать никакой поддержки детским садам и другим подобным учреждениям. Наряду с проведением этих мероприятий в области здравоохранения не должно чиниться никаких препятствий разводам. Не Должна оказываться помощь внебрачным детям. Не следует допускать каких-либо налоговых привилегий для многодетных, не оказывать им денежной помощи в виде надбавок к заработной плате…

Для нас, немцев, важно ослабить русский народ в такой степени, чтобы он больше не был в состоянии помешать нам установить немецкое господство в Европе. Этой цели мы можем добиться вышеуказанными путями.

Подпись: доктор Ветцель.

Я не хочу комментировать этот документ, от чтения которого мурашки бегают по коже. Я лишь обращу внимание читателя на почти дословные совпадения между документом Ветцеля, рассуждениями Бормана в Виннице и высказываниями Гитлера в опубликованных после войны «застольных беседах». Так логика самих документов возвращает нас к роли Мартина Бормана. Его око внимательно надзирало за тем, как выполнялся общий замысел оккупационной политики. Можно понять, что ему был ближе «практик» Кох, чем составитель планов и меморандумов Розенберг. Даже столь близкий Розенбергу человек, как Кёппен, свидетельствует, что «у Розенберга было достаточно идей, но он не мог осуществить их на практике». Разве мог такой министр вызывать симпатию у Бормана? Для Бормана действовал лишь один императив: Советский Союз должен быть разгромлен, славянство низведено до положения рабов.

Но именно те, кому предназначалась такая судьба, 13 января 1945 года перешли в наступление.

ДНИ: 20 января — 7 февраля

Суббота, 20 января

Полдень: положение на Востоке становится все более угрожающим: уход из Вартегау, передовые танковые части у Катовиц и т. д.

Вечером мамочка возвращается из Штольпе.

Воскресенье, 21 января

Берлин.

13 часов М. Б. с Тербовеном на докладе у ф(юрера) вслед за этим беседа с Ламмерсом.

15 часов прием Квислинга у ф. с участием Ламмерса, М.Б., Тербовена. А вечером с мамочкой у Фегеляйнов.

Понедельник, 22 января

15 часов продолжение совещания фюрера с Тербовеном, Квислингом, Ламмерсом, М.Б.

Вторник, 23 января.

После обеда после оперативного совещания у фюрера о положении в Норвегии (саботаж) и о пожеланиях Квислинга с Розенбергом — М.Б. — Ламмерсом — Кейтелем — Иодлем — Деницем — рейхсмаршалом.

Среда, 24 января

Четверг, 25 января

Пятница, 26 января

Положение на Востоке все более обостряется!

Суббота, 27 января

Утром в 4 часа мамочка уезжает с водителем Кинклем из Берлина. В 15 часов в Мюнхене, в 16 часов — отъезд из Мюнхена, 20 часов — в Оберазальцберге. С утра М.Б. беседует с Грейзером.

Воскресенье, 28 января

После обеда разговор ф. с Квислингом — М.Б. — Тербовеном — Ламмерсом — Риббентропом.

Понедельник, 29 января

После обеда 15.15–16.20 Зейсс-И. с М.Б. у фюрера.

До обеда беседа М.Б. с д-ром фон Хуммелем.

Вторник, 30 января

Днем М.Б. — как ежедневно — на кратком докладе у фюрера. После обеда беседа с д-ром Науманом. Вечером с д-ром Леем. 19.15. фюрер обращается с речью к немецкому народу.

Среда, 31 января

Утром русские танки перед Кроссеном и пересекают Одер между Кюстрином и Вриценом.

Четверг, 1 февраля

До обеда разговор М.Б. со Штёром Вечером: фюрер принимает Штёра и назначает его гаулейтером.

Пятница, 2 февраля

Днем М.Б. беседует с генералом Рейнеке, а в 18 часов — с Аксманом, затем с д-ром фон Хуммелем.

Суббота, 3 февраля

Утром сильный налет на Берлин (новая рейхсканцелярия). Квартира фюрера — приемный зал, столовая, зимний сад, партийная канцелярия. Бои за переправы на Одере. (Партийная канцелярия становится передним краем!)

Воскресенье, 4 февраля

Понедельник, 5 февраля

М.Б. беседует с Тираком о преемнике Фрайслера.

Утром — днем 14.45. — 500 четырехмот. — 200 двухмот.

Филлах (4 раза), Зальцбург (5 раз), Регенсбург, Штраубинг, Траунштейн, Розенхейм и т. д.

Вечером после оперативного совещания М. Б. с Ламмерсом + Зейсс у фюрера.

После этого д-р Геббельс. Беседа М.Б. с (Геббельсом).

Вторник, 6 февраля

День рождения Е.Б.

Днем 13.15. совещание д-ра Геббельса, д-ра Ламмерса + М.Б.

Среда, 7 февраля

Беседа ф. с гаулейтером Кохом — Гудерианом — генералом Венком. Затем с обергруппенф. Вольфом. Вечером М.Б. вместе с рейхсфюрером С С у Фегеляйнов.

Вслед за этим вечеринка с Е.Б. + Фегляйны.

Очерк четвертый: Карл Вольф и Рудольф Гесс

Случалось ли вам беседовать с обергруппенфюрером СС? Более того: с оберстгруппенфюрером СС, то есть с носителем наивысшего в иерархии СС звания, которое за все годы существования СС было присвоено лишь один раз и именно моему собеседнику? Правда, оберстгруппенфюрер сидел передо мной не в форме (оказывается, он ее не надевал, так как по бюрократической волынке его последнее звание Гиммлер не успел утвердить, а рейх развалился). Стройный и бодрый для своих 82 лет, он перебирал папки своего семейного архива и очень охотно вспоминал о тех годах, когда ему пришлось быть начальником личного штаба рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера — то есть своеобразным «Борманом», стоявшим за спиной могущественного главы организации СС.

Карл Вольф был живым опровержением типичного представления об эсэсовце, как грубом и неотесанном профессиональном убийце, звероподобном исполнителе преступных приказов. Оказывается, были и другие: высокообразованные, высококультурные люди, говорящие на многих языках, знатоки немецкого и международного права, умеющие обходиться с коронованными особами и высшей аристократией. Таков бы Карл Вольф, неожиданно избравший в 20-е годы путь в рядах «охранных отрядов» Генриха Гиммлера. Расчет оказался точным: Гиммлеру были нужны и такие «нетипичные» эсэсовцы, которые могли выполнять самые сложные задания, отличавшиеся по сложности от работы расстрельных «эйнзатцкоманд» в Бабьем Яру. Вот почему на Вольфа выпало осуществление хитроумного политического замысла, который в конце войны родился в самом узком кругу верхушки СС и представлялся этой верхушке средством выиграть политическими методами то, что не удалось достичь методами военными. Впрочем, не только в конце войны. Хроника третьего рейха запечатлела не до конца ясное (до сих пор!) событие, свершившееся на исходе 10 мая 1941 года — причем не в Германии, а на шотландском побережье Англии, куда спрыгнул с парашютом не кто иной, как заместитель Адольфа Гитлера, рейхслейтер Рудольф Гесс.

Политический смысл полета Гесса — хотя и является объектом нескончаемых споров историков — достаточно определенен. В «многополярной» политике Гитлера и его борьбе за мировое господство Германии было много вариантов, много альтернатив. Одна из них состояла в том, что Германия должна и может вести эту «всемирно-историческую борьбу» не в одиночку, а при поддержке западных «демократических» государств. Такая же возможность рассматривалась политическими комбинаторами не только в Германии, а за ее пределами — в Англии, Франции и США. Другое дело, что у этой альтернативы были мощные противники, среди которых был долгое время сам Адольф Гитлер и виднейшие деятели НСДАП, CA и СС. Но и здесь о многом думали…

Историческая литература, посвященная полету Гесса, очень велика. Тем не менее до сих пор остается много спорных вопросов, которые требуют разрешения для того, чтобы понять политическое место, которое занимает этот эпизод в истории Второй мировой войны, а в нашем исследовании — в карьере Бормана. Наиболее часто в литературе высказывается взгляд, объясняющий этот беспрецедентный полет личной инициативой Рудольфа Гесса и отрицающий соучастие в этом рискованном предприятии Гитлера и других лидеров третьего рейха. По существу, эта версия принадлежит не кому иному, как Мартину Борману, который в свое время порекомендовал Гитлеру объявить Гесса сумасшедшим. Эта версия была опубликована еще в мае 1941 года и с тех пор в различных вариантах гуляет по страницам исторических исследований и популярных брошюр. Но это не придает ей особой убедительности. Как раз наоборот! Тот факт, что она принадлежит Мартину Борману, заставляет нас отнестись к ней с крайней осторожностью.

Кстати, в дневниках Бормана за 1941 год это событие выглядит так (сохранилось несколько вариантов старого дневника, который, по указанию Бормана, был перепечатан на машинке и положен в его личный архив.):

«11 мая. Адъютант Пинч после полудня доставляет письмо Рудольфа Гесса: последний вечером 10.5 вылетел в Англию.

12 мая. Совещания фюрера с М.Б., Герингом, Риббентропом и Хорстом. Первое сообщение о Гессе.

13 мая. Второе сообщение о Гессе; все рейхслейтеры и гаулейтеры у фюрера».

В другой, более подробной записи это выглядит так:

«11 мая. В полдень адъютант Пинч доставляет фюреру письма заместителя фюрера; последний в 17.40 10 мая вылетел в Англию.

Совещание фюрера с М.Б., Геринг, Риббентроп и Удет вызваны на Оберзальцберг.

12 мая. Совещание фюрера с М.Б., Риббентропом, Удетом; публикуется первое сообщение о полете Гесса.

13 мая. Второе сообщение о полете Гесса. 16.00–18.30 — совещание фюрера со всеми рейхслейтерами и гаулейтерами».

В этих двух «сообщениях» и была сформулирована версия о «ненормальном» Гессе.

Иная, но не менее спорная трактовка полета Гесса на Запад состоит в том, что его рассматривают как некую «экстравагантность», не имеющую связи с общим контекстом нацистской политики того времени. Все это и заставляет нас подробно остановиться на данном эпизоде, сосредоточившись на двух основных вопросах.

Вопрос первый: Являлся ли полет личным делом Гесса?

Вопрос второй: Каковы были политические цели этого предприятия?

Итак, начнем по порядку. Существует много описаний того, как разыгрывались события 11 мая 1941 года, когда фюрер узнал о полете своего любимого соратника и заместителя в Англию. Эти описания принадлежат различным лицам, например, начальнику эсэсовской разведки Шелленбергу, личному переводчику Гитлера Шмидту, начальнику ОКВ Кейтелю и многим другим. Все эти свидетельства примерно схожи. Они сообщают, что, узнав о происшедшем, Гитлер пришел в неописуемую ярость. Тут же следует описание того, как он приказал сообщить о сумасшествии Гесса.

У нас есть возможность использовать свидетельства, которые описывают подлинный ход событий 10 мая. Одно из них — живое свидетельство личного адъютанта Гитлера штурмбанфюрера СС Отто Гюнше.[9]

…«11 мая около 10 часов утра в приемной перед кабинетом Гитлера появился адъютант фюрера Альберт Борман, брат Мартина Бормана, с адъютантом Гесса оберфюрером CA Пинчем. Пинч держал в руках белый запечатанный пакет. Альберт Борман попросил камердинера Линге разбудить Гитлера и доложить ему, что явился Пинч со срочным письмом от Гесса. Линге постучал в дверь спальни. Гитлер сонным голосом спросил:

— Алло, что случилось?

Линге доложил. Последовал ответ:

— Я сейчас выйду.

Через несколько минут Гитлер, небритый, вышел из своего кабинета, смежного со спальней. Он подошел к Пинчу, поздоровался с ним и попросил письмо Гесса. С письмом в руке Гитлер быстро спустился по лестнице в гостиную. Линге, Пинч и Борман еще не успели сойти с лестницы, как Гитлер уже позвонил. Когда Линге вошел в гостиную, Гитлер стоял у самой двери, держа в руках распечатанное письмо. Он резко спросил Линге:

— Где этот человек?

Линге вышел и ввел Пинча в гостиную. Гитлер обратился к Пинчу:

— Содержание письма вам известно?

Пинч ответил утвердительно. Выходя из гостиной, Линге видел, как Пинч и Гитлер подошли к большому мраморному столу. Через несколько минут снова раздался звонок. Линге опять вошел в гостиную. Гитлер все еще стоял у стола. Рядом с ним был Пинч. Гитлер бросил Линге:

— Пусть придет Хегль.

Хегль, начальник полицейской команды при штабе Гитлера, быстро явился. Гитлер приказал ему арестовать Пинча. Затем велел немедленно вызвать Мартина Бормана, который был тогда начальником штаба у Рудольфа Гесса. После разговора с Борманом Гитлер вызвал в Бергхоф Геринга и Риббентропа. Тем временем к фюреру вызвали имперского руководителя печати Дитриха, находившегося в то время в Бергхофе. Гитлер приказал Дитриху докладывать ему все сообщения из Англии по поводу полета Гесса и запретил пока сообщать что-либо о Гессе в печати.

Вечером 11 мая Гитлер совещался с прибывшими в Бергхоф Герингом, Риббентропом и Борманом. Совещание длилось очень долго. Несколько раз вызывали Дитриха и спрашивали, нет ли сообщений из Англии.

О Гессе не было никаких известий.

Поздно вечером Дитрих доложил Гитлеру, что, по сообщению английского радио, Гесс приземлился на парашюте в глухой местности на севере Англии и задержан полицейским, которому он заявил, что прилетел в Англию для встречи со своим другом герцогом Гамильтоном.

Гитлер быстро спросил, не сообщили ли англичане о намерениях Гесса. Дитрих ответил, что об этом англичане молчат. Тогда Гитлер приказал Дитриху представить полет Гесса в немецкой печати как поступок «невменяемого». В окружении Гитлера стало известно, что решение объявить Гесса психически неуравновешенным было принято на совещании Гитлера с Герингом, Риббентропом и Борманом.

При поступлении из Лондона сообщения о том, что герцог Гамильтон отказался признать свое знакомство с Гессом, у Гитлера вырвалось восклицание:

— Какое лицемерие! Теперь он его не хочет знать!»

Гесс очутился в Англии вечером 10 мая, правда, в обстоятельствах, мало для него благоприятных. Гесс не смог приземлиться на самолете, выпрыгнул с параплотом, повредил ногу. 11 мая утром к нему доставили герцога Гамильтона, которому Гесс изложил в самых общих чертах смысл своей миссии и попросил послать телеграмму в Цюрих по условному адресу. Вслед за этим Гесса посетил бывший советник английского посольства в Берлине сэр Айвон Киркпатрик, который удостоверил личность Гесса и услыхал от него более подробные комментарии к полету, включая предложение об англогерманском соглашении на базе раздела мировых сфер влияния. Киркпатрик имел три беседы с Гессом — 13, 14 и 15 мая. Казалось бы, ситуация для англичан прояснилась; кроме того, последовало заявление Гесса о том, что «Германия намерена предъявить России определенные требования, которые должны быть удовлетворены либо путем переговоров, либо в результате войны». Именно так доложил своему правительству после беседы с Гессом Киркпатрик.

Что же произошло? Если исходить из логики ситуации, когда Англия и Германия находились в состоянии войны (причем Англия в те дни уже знала, что война вскоре будет расширена нападением Германии на СССР), то, конечно, притязания Гесса должны были быть немедля отвергнуты, а он подлежал заключению в лагерь для военнопленных. Какой, действительно, мог быть с ним разговор!

Однако английское правительство практически вступило в переговоры с Гессом, поручив это лордуканцлеру Джону Саймону, который в сопровождении того же Киркпатрика 9 июня провел с Гессом подробнейшую трехчасовую беседу.

Английский протокол этой беседы был представлен в Нюрнберге (как это ни парадоксально — не англичанами, а немецкой защитой). В ней Саймон назван д-ром Гатри, Киркпатрик — д-ром Маккензи, а Гесс обозначен буквой «Дж». Протокол начинается так:

«Совершенно секретно

9/VI-1941 года с 14.30 до 17.30

«Д-р Гатри. Я полагаю, что наш план очень хорош. Мы находимся здесь и вместе с нами стенограф, а также г-н Маас — свидетель, дальше в качестве переводчика д-р Маккензи и капитан Барнс.

Г-н имперский министр, меня проинформировали, что вы прибыли сюда, чувствуя, что выполняете миссию, и что вы хотели поговорить по этому вопросу с кем-нибудь, кто мог бы передать это правительству. Как вы знаете, меня зовут д-р Гатри, и я уполномочен правительством и вполне намерен выслушать вас и беседовать с вами, насколько это будет возможно, по любым вопросам, которые вы хотите сообщить мне для информации правительства.

Дж.[10] Я очень рад, что прибыл г-н Гатри.

Дж. Я знаю, что мое прибытие очень трудно понять.

Дж. Ввиду того, что это был экстраординарный шаг, я не могу ожидать иного.

Дж. Именно поэтому я хотел бы начать с того, что объясню, как я прибыл сюда.

Дж. Эта идея пришла ко мне, когда я был вместе с фюрером во время французской кампании в июне прошлого года.

Д-р Гатри. Я хотел бы знать: может быть, вы предпочли бы употребить выражение «я пришел к этому решению» и повторить эти слова. Это лучше, дабы не произошло бы никакого недоразумения.

Переводчик. Хорошо.

Д-р Гатри. Итак, будьте любезны повторить последнее предложение: я не совсем понял его.

Г-н стенограф, будьте любезны повторить.

Секретарь. Я пришел к этому решению прибыть сюда после того, как я видел фюрера во время французской кампании в июне.

Дж. Я должен заявить, что я прибыл к фюреру, будучи, как и мы все, уверен, что мы победим Англию рано или поздно, во всяком случае победим. И я выразил мнение фюреру, что мы должны, разумеется, потребовать от Англии возмещения в различных ценностях, например, торгового флота. Кроме того, мы много потеряли в результате Версальского договора.

Дж. Фюрер немедленно мне возразил. Он придерживался мнения, что в конечном счете война, возможно, приведет к соглашению с Англией, чего мы добивались с момента начала нашей политической активности. Я должен заверить, что с того момента, как я познакомился с фюрером, а именно с 1921 года, фюрер все время говорил об этом, а именно о соглашении между Германией и Англией, которое должно быть достигнуто. С того момента, как он пришел к власти, он добивался этой цели. Когда же мы были во Франции, он в то время мне сказал, что, даже будучи победителем, нельзя накладывать слишком тяжелых условий на страну, с которой надо достичь соглашения. В это время я подумал, что если в Англии когда-либо узнают об этом факте, то, в свою очередь, станет возможным, чтобы Англия со своей стороны была готова к этому соглашению.

Дж. Затем последовало предложение фюрера, сделанное Англии в момент завершения французской кампании. Как известно, на это предложение последовал отказ. Это обстоятельство более чем утвердило меня в решимости, что в этих условиях я должен выполнить мой план (долгая пауза). Вслед за этим началась воздушная война между Германией и Англией, которая принесла, безусловно, больше разрушений Англии, чем Германии. У меня создалось впечатление, что Англия не сможет сойти со своего пути без значительной потери престижа.

Дж. Вот поэтому я сказал сам себе, что я больше, чем когда-либо, должен выполнить свой план, ибо если я приеду в Англию, она сможет вести переговоры без потери престижа».

Но все это были, так сказать, «припевки», хотя они длились бесконечно долго. Даже у флегматичного Саймона терпение иссякло, и он заставил Гесса огласить документ, который тот привез с собой.

Документ назывался — «Основа для соглашения».

Киркпатрик прочел пункт первый:

«1. Для предотвращения в будущем войн между Англией и Германией будут определены сферы влияния. Сфера интересов Германии — Европа; сфера интересов Англии — ее империя».

Саймон: «Европа тут, несомненно, означает континентальную Европу?»

Гесс: «Да, континентальную Европу».

Саймон: «Включает ли она какую-либо часть России?»

Киркпатрик так перевел ответ Гесса: «Он сказал, что само собой очевидно, что Европейская Россия интересует нас: если, например, мы заключаем договор с Россией, Англия ни в коем случае не может вмешиваться».

Саймон на это сказал: «Я хочу узнать, что означает «европейская сфера интересов?» Если германская сфера интересов — Европа, то, естественно, хочется узнать, входит ли в нее Россия. Гесс ответил: «Азиатская часть России нас не интересует». Несколько дней спустя в беседе с лордом Бивербруком он прямо сказал ему, что его цель — побудить Алглию заключить мир с Германией, дабы затем совместно действовать против СССР.

Иногда можно встретить утверждения, будто Гесс вообще не знал о плане нападения на СССР. По этому поводу я услышал любопытные подробности от д-ра Вернера Кеппена. Он сопровождал Розенберга (а тот не только знал о плане, а с апреля 1941 года принимал участие в разработке будущей оккупационной политики) утром 10 мая 1941 года в поездке к Гессу. Розенбергу, который был вызван на 10 мая в Бергхоф к фюреру, вечером 9 мая позвонил тот же Пинч и попросил до Бергхофа заехать к Гессу. Оба рейхслейтера встретились на квартире Гесса в Харлахинге и долго беседовали с глазу на глаз. Видимо, разговор был довольно откровенным, ибо Розенберг впоследствии сказал:

— Я боюсь, что Гесса чем-то опоят и он все расскажет…

В действительности Гесса не опаивали. Он и без «допинга» был достаточно разговорчив.

Мы располагаем возможностью познакомиться с очередным, абсолютно аутентичным документом, мало известным широкой общественности. Его автор — личный адъютант Гесса, оберлейтенант Карл-Гейнц Пинч, долгое время бывший доверенным лицом Гесса. Именно ему Гесс поручил отвезти И мая 1941 года письмо Гитлеру, в котором Гесс под строжайшим секретом информировал о своем полете. Но, как часто бывает, секреты недолго остаются секретами. Посланный после полета своего шефа в Англию на восточный фронт Пинч оказался в советском плену. Там же — попав в руки опытных следователей — он подробно изложил все, что знал о полете. Этот документ 27 февраля 1948 года был доложен — как и дневник Бормана — И.В. Сталину, а также В.М.Молотову, Л.П. Берия, A.A. Жданову и М.А. Суслову. Но что еще важнее: вернувшись из советского плена домой, Пинч подтвердил правильность изложенных фактов. В частности, он сделал это в беседах с известным английским исследователем Джоном Лизером. Таким образом, если сделать скидку на типичную следовательскую фразеологию чинов НКВД, излагавших рассказ Пинча, этому документу можно верить — тем более, что он во многом подтверждается другими источниками. Итак, вот он.

«В декабре 1940 года я сопровождал Гесса в его поездке на фронт для осмотра полевых аэродромов под Парижем. Сочельник мы провели в парижском отеле «Рид». После обращения Гесса по радио к немецкому народу, в котором он заявил, что в 1941 году можно ожидать мира, он в беседе со мной рассказал, что в августе 1940 года по инициативе герцога Бедфордского и другйх английских влиятельных политиков в Женеве состоялась встреча английских уполномоченных с уполномоченными Германии профессором Альбрехтом Хаусхофер (сын генерала Карла Хаусхофер). При этой встрече англичане изъявили готовность начать переговоры о мире с Германией и выясняли немецкие условия. Англичане, со своей стороны, поставили в качестве предварительного условия для мирных переговоров расторжение пакта о ненападении, заключенного в 1939 году между Германией и СССР. Гесс говорил при этом, что Гитлер и он сам готовы, разумеется, выполнить это условие англичан, но Гитлер хочет начать переговоры с Англией лишь после того, как германская армия оккупирует Балканы.

В конце января 1941 года Гесс сообщил мне, взяв предварительно слово о сохранении сказанного мне в тайне, что он, по решению Гитлера, в ближайшее время намерен лететь в Англию, чтобы довести до конца переговоры, начатые в августе 1940 года. Гесс при этом выразил уверенность, что его появление в Англии укрепит позицию тех английских политиков, которые добиваются немедленного заключения мира с Германией, и что его задача увенчается успехом.

Уже в начале 1941 года Гесс начал подготовку своего полета в Англию. В феврале и марте 1941 года Гесс весьма интенсивно занимался разработкой политических и экономических предложений, которые должны были лечь в основу переговоров с англичанами. В разработке этих предложений принимали участие гаулейтер Боле (руководитель зарубежной организации НСДАП), министериаль-директор из имперского министерства хозяйства Яквиц, профессор Карл Хаусхофер и брат Гесса — Альфред Гесс, являвшийся заместителем руководителя зарубежной организации НСДАП.

В начале марта 1941 года Гесс продиктовал мне на машинку выработанные им предложения.

Содержание этих предложений, которые я лично печатал и поэтому хорошо помню, сводилось в общих чертах к следующему:

а) Германия отказывается от претензий на свои бывшие колонии в Африке;

б) Германия готова добровольно ограничить свой военно-морской флот, признавая господство Англии на море; в) Германия не заинтересована в поражении Британской мировой империи;

г) Германия готова оказать полную поддержку Англии в сохранении ею своей позиции мировой державы;

д) Германия готова оказать полную поддержку Англии в предотвращении ожидающегося после войны мирового экономического кризиса;

е) Германия требует от Англии возвращения замороженных с 1918 года частных немецких активов за границей, не зачисленных в счет репараций;

ж) в счет этих активов Англия обязуется после заключения мира поставлять Германии сырье;

з) Германия принимает на себя обязательство предотвратить грозящую из России опасность большевизации Европы и получает свободу действий на Востоке, что соответствует условиям англичан, выдвинутым уже на переговорах в августе 1940 года в Женеве.

В процессе этой подготовительной работы Гесс в беседах со мной высказывал ряд представляющих интерес соображений о намечаемых переговорах с англичанами и о тех мотивах, которые заставляли Германию искать мира с Англией именно в этот момент.

Смысл высказываний Гесса сводился к тому, что вся политика германского правительства в настоящее время направлена, главным образом, на подготовку войны против России. Я помню точно сказанную Гессом в этой связи фразу: «Освободятся силы, занятые на Западе, которые можно будет использовать против России».

Высказывания Гесса при этом содержали несколько раз ссылку на Гитлера. Так, я помню высказывание Гесса о том, что Гитлер твердо рассчитывает после победы над Францией на то, что с Англией можно будет легко сговориться в том случае, если Германия выступит против России.

Гесс внимательно изучал получаемую из официальных и секретных источников информацию, сообщавшую о благоприятных для Германии политических симптомах в Англии.

Я помню, например, что в то время в английской печати появились инспирированные пораженческие статьи известных публицистов по военным вопросам генерала Фуллера и капитана Лиддл Гарта, которые стремились доказать безнадежность продолжения войны против Германии.

Особое значение Гесс придавал сообщению германского посла в Мадриде фон Шторера, согласно которому английский посол в Мадриде сэр Сэмюэль Хор в последнее время стал с ним исключительно любезен. Шторер писал, что отношения между ним и сэром Сэмюэлем Хором наладились, что нельзя представить себе, что их страны находятся в состоянии войны.

Через генерала Хаусхофера было получено сообщение от леди Робертсон из Лиссабона, вдовы английского генерала Робертсона, о том, что прогерманские круги в Англии считают, что наступила пора начинать мирные переговоры с Германией.

После того, как Гитлер одобрил выработанные Гессом мирные предложения, Гесс поручил в начале апреля 1941 года профессору Альбрехту Хаусхоферу поехать в Женеву к профессору Буркгардту, чтобы через него сообщить англичанам содержание этих предложений. Перед отъездом Хаусхофер получил в Берлине лично от Гесса в штабе связи НСДАП (Вильгельмсштрассе) подробные инструкции относительно переговоров в Швейцарии.

В первые дни апреля Хаусхофер вернулся из Швейцарии и позвонил Гессу в Берлин из ближайшего германского города (Констанц на Боденском озере). После этого телефонного разговора Гесс приказал мне сделать все необходимые приготовления и в ту же ночь вместе со мной поехал в Аугсбург, куда он вызвал Хаусхофера для доклада.

В Аугсбурге, в гостинице «Три Мавра», Хаусхофер с глазу на глаз доложил Гессу о своих переговорах в Швейцарии.

После беседы с Хаусхофером Гесс сказал мне, что момент для его полета в Англию с целью ведения переговоров назрел.

К тому времени и технические приготовления к полету, начатые еще в январе, были полностью закончены. В этих приготовлениях участвовали гросс-адмирал Редер, имперский министр почты Онезорге, генерал-полковник авиации Удет и профессор Мессершмитт.

Гросс-адмирал Редер предоставил Гессу специальную карту координат Северного моря, министр Онезорге, который является изобретателем в области радиолокации, обучил Гесса пользоваться лучевой антенной; генерал-полковник Удет дал указание инженерполковнику Бекман в министерстве авиации, чтобы по моему телефонному требованию была включена лучевая антенна «Электра», которой пользовались наши бомбардировщики при налетах на Англию.

Профессор Мессершмитт предоставил в распоряжение Гесса истребитель «Ме-110». По распоряжению главного инженера испытательного цеха завода «Мессершмитт» в Аугсбурге господина Пиль этот истребитель был специально оборудован для дальнего полета.

Для облегчения машины с нее было удалено вооружение, сидения и т. д.; были установлены запасные баки с горючим, которые можно было в случае надобности сбросить. Самолет был оборудован также специальной радиостанцией. С января 1941 года он стоял на аэродроме завода «Мессершмитт» в Аугсбурге, оставаясь исключительно в личном распоряжении Гесса.

Знаменитый немецкий летчик Штер обучал Гесса прыжкам с парашютом с «Мессершмитта-110». С начала марта 1941 года начальник метеорологической станции министерства авиации получил распоряжение ежедневно передавать мне по телефону для Гесса сводки погоды атлантической метеослужбы, в которых сообщалось о погоде над Шотландией. Эти метеосводки были необходимы Гессу, так как он собирался лететь над Шотландией только при сильной облачности и высоте облаков примерно в 200 метров, чтобы обезопасить себя от зенитной артиллерии и истребителей.

9 мая 1941 года, накануне своего полета в Англию, Гесс приказал мне около 8-ми часов вечера вызвать рейхслейтера Розенберга из Берлина и гаулейтера Северной Вестфалии д-ра Альфреда Мейера из Мюнстера на совещание к 11 часам утра 10 мая 1941 года в его частную квартиру.

Гаулейтер д-р Мейер мог с ночным экспрессом своевременно прибыть в Мюнхен, а рейхслейтер Розенберг, по приказанию Гесса, должен был вылететь в Мюнхен с берлинского аэродрома Темпельгоф на самолете Гесса. В субботу 10 мая 1941 года в 10.30 утра рейхслейтер Розенберг прибыл со своим адъютантом д-ром Кеппен в Мюнхен. Туда же прибыл и гаулейтер д-р Мейер. Я доложил Гессу об их прибытии. Около 11 часов утра на квартире у Гесса (Мюнхен-Харлахинг, Гартгаузерштрассе, 48) началось совещание между Гессом и Розенбергом. Гаулейтер д-р Мейер сначала ждал в приемной, а затем Гесс пригласил на совещание и его. Около 14.30 минут я получил от Гесса по телефону указание подготовить все для поездки на аэродром в Аугсбург и позаботиться о том, чтобы его «Мессершмитт-110» был готов к полету. В 15.00 Розенберг и гаулейтер д-р Мейер попрощались с Гессом. Розенберг на машине имперского руководства НСДАП из мюнхенского отеля «Времена года» со своим адъютантом Кеппен выехал в Оберзальцберг к Гитлеру. В 16.00 Гесс, которого сопровождали начальник его личной охраны гауптштурмфюрер СС Луц, его камердинер Платцер и я, выехал на машине, которую вел шофер унтерштурмфюрер СС Липперт, из Мюнхена на аэродром завода «Мессершмитт» в Аугсбурге. Там в комнате, которая всегда находилась в его распоряжении, Гесс надел форму капитана авиации, а поверх нее летный комбинезон, имея в виду в случае вынужденной посадки выдать себя за капитана авиации по фамилии Хорн.

С этой целью еще в апреле 1941 года Гесс приказал мне отправить по почте два письма на имя капитана Хорн по моему адресу: Мюнхен-Харлахинг, Гартгаузерштрассе, 38а. Эти два конверта со штемпелем мюнхенской почты Гесс положил в карман своего форменного френча с целью маскировки своей личности.

Главный инженер экспериментального цеха завода «Мессершмитт» Пиль около 18 часов доложил Гессу, что самолет готов к старту. Гесс приказал мне и всем сопровождавшим его лицам после его отлета в течение 4-х часов ждать на аэродроме. Если за это время он не вернется, это будет значить, что он достиг своей цели — замка Дунгавель — резиденции первого пэра Шотландии. Затем я должен был отправиться в Оберзальцберг к Гитлеру и лично доложить ему об отлете Гесса.

В 18.20 самолет Гесса поднялся в воздух. После этого, как мне было приказано Гессом, я немедленно связался в имперском министерстве авиации с отделом Бекмана с просьбой дать указание включить лучевую антенну «Электра». При старте на аэродроме в Аугсбурге присутствовали главный инженер Пиль, штурмгауптфюрер СС Луц, камердинер Платцер, шофер Липперт и я. Кроме нас присутствовало несколько человек из обслуживающего персонала завода «Мессершмитт».

В 22.30 я в сопровождении указанных лиц направился с аугсбургского аэродрома в Мюнхен и оттуда еще той же ночью выехал в Оберзальцберг, чтобы лично доложить Гитлеру об отлете Гесса. 11 мая 1941 года около 12 часов дня я был принят Гитлером. Гитлер спокойно выслушал мое сообщение и отпустил меня, не сделав никакого замечания. В 12.30 адъютант Гитлера группенфюрер Альберт Борман пригласил меня к столу Гитлера. На обеде присутствовали: Гитлер, Ева Браун, рейхслейтер Мартин Борман, фельдмаршал Кейтель, имперский шеф печати д-р Дитрих, генерал Боденшатц, врач Гитлера д-р фон Хассельбах с супругой, адъютант Гитлера Альберт Борман и я. Во время обеда прибыл имперский министр иностранных дел фон Риббентроп. После обеда Гитлер уединился с фон Риббентропом.

Примерно через полчаса после обеда меня позвал рейхслейтер Мартин Борман и вместе со мной направился к себе на квартиру, тоже находившуюся в Оберзальцберге. Там он потребовал, чтобы я назвал всех лиц, присутствовавших при отлете Гесса. После того, как я назвал этих лиц, Борман снова ушел к Гитлеру, оставив меня ожидать в приемной. В 16 часов рейхслейтер Мартин Борман вернулся обратно, заявил, что я арестован, и передал меня начальнику личной охраны Гитлера штандартенфюреру СС Раттенхуберу. Вечером меня, уже арестованного, снова привели к Мартину Борману, который спросил меня, где находился портфель Гесса, и снова заставил меня перечислить, кому известно о полете Гесса. Я сообщил, где находится портфель Гесса. Когда же я указал, что о подготовке Гесса к полету в Англию особенно хорошо известно ему, Борману, то он закричал и приказал эсэсовцам немедленно увести меня.

В ночь с 12 на 13 мая 1941 года я был передан в мюнхенское гестапо.

18 мая 1941 года меня доставили из мюнхенского гестапо в Берлин, в главное управление имперской безопасности, где группенфюрер СС Мюллер сообщил мне, что мое дело будет поручено директору криминальной полиции оберфюреру СС Штабе и советнику криминальной полиции штандартенфюреру СС Зандерс. В ходе допросов, продолжавшихся с 19 мая по 15 июня 1941 года, гестапо хотело добиться от меня заявления, что в дни, предшествовавшие полету Гесса, я заметил у него признаки психического расстройства. Такого лживого заявления я не мог и не хотел дать. Тогда мне показали гороскоп, найденный в портфеле Гесса. Он должен был служить доказательством того, что психическое состояние Гесса нельзя считать нормальным. Мне эти доказательства гестапо показались смешными, так как я был свидетелем того, как Гесс в шутку просил составить этот гороскоп. Мои устные заявления о том, что о полете Гесса было известно Гитлеру и Борману, не были записаны в протокол. В доказательство я привел тот факт, что за несколько дней до полета, после длительного совещания с Борманом в Мюнхене, Гесс направился вместе со мной в студию мюнхенской радиостанции, где на пленку была записана его речь, подготовленная ко «дню матери» 18 мая 1941 года. Это был первый случай, когда речь Гесса заранее была записана на пленку. На обратном пути из радиостудии Гесс сказал мне, что в случае, если переговоры с англичанами затянутся, то Борман сможет доказать общественности его присутствие путем передачи по радио записанной на пленку речи Гесса под видом личного выступления последнего. Я потребовал, чтобы в доказательство правдивости моих показаний эта пленка была изъята и доставлена в гестапо. Однако на мои доводы гестапо не обратило никакого внимания.

До февраля 1942 года я находился в строгой изоляции в тюрьме берлинского гестапо на улице Принца Альбрехта. Затем меня перевели в концентрационный лагерь Ораниенбург, где я тоже сидел в одиночке. Мою переписку с семьей гестапо направляло для просмотра Мартину Борману. 2 марта 1943 года я из концентрационного лагеря Ораниенбург был вновь переведен в тюрьму берлинского гестапо.

После того, как я дал группенфюреру СС Мюллеру подписку в том, что я буду сохранять строжайшее молчание о всех фактах, имеющих связь с полетом Гесса в Англию, я был освобожден, как сказал мне Мюллер, по приказу Гитлера. Кроме того, я должен был взять на себя обязательство пойти солдатом на фронт. После кратковременного пребывания в своей семье, которая была выслана из Мюнхена в Моравскую Остраву, я был призван в армию. Несмотря на мой офицерский чин, меня направили рядовым в 540-й штрафной батальон. В декабре 1943 года я был вызван к командиру 23-й пехотной дивизии генералу Гурран, который объявил мне, что Гитлер приказал перевести меня из штрафного батальона и присвоить мне звание лейтенанта.

В заключение я хотел бы еще сообщить, что во время моего кратковременного пребывания в марте 1943 года в Мюнхене я был приглашен госпожой Гесс на ужин. Госпожа Гесс при этом рассказала, что она часто получает известия от своего мужа и что письма передаются ей Мартином Борманом. При этом она дала мне прочитать несколько писем, полученных от Гесса из Англии. Гесс писал, что он живет в Англии очень хорошо, что он находится под защитой своих английских друзей и что будущее еще покажет, что он не зря предпринял этот шаг. В одном из писем Гесс передавал привет и мне.

Карл Гейнц Пинч, военнопленный, оберлейтенант бывшей германской армии.

23 февраля 1948 года».

Примерно такую же версию полета Гесса — тщательная подготовка, информированность Гитлера о ней, странная снисходительность властей к «сообщнику» Пинчу — излагал мне и Карл Вольф. И добавил:

— Гитлер сказал мне, что он тяжело переживал судьбу своего заместителя. «Но я не мог его защищать! В интересах Германии я должен был его предать!»

Тут же Гитлер сравнил действия Гесса в 1941 году с тем, чем занимался сам Вольф в 1945-м:

«Если вы потерпите неудачу, я откажусь от вас так же, как я отказался от Гесса!»

А ведь в ночь с 6 на 7 февраля 1945 года Вольф предлагал фюреру примерно то, чего хотел добиться Рудольф Гесс! Сохранилась краткая запись предложений обергруппенфюрера: «6 февраля я проинформировал Гитлера о сложившейся в моем районе военной ситуации и о мирных зондажах союзников из Швейцарии, которые стали за это время более конкретными, а также о посреднических предложениях католической церкви». Практически шла речь о том, что Вольф установил прочные каналы связи с бернской резидентурой американского Управления стратегических служб (ОСС) и ее главой Алленом Даллесом (Вольф ездил в Швейцарию четыре раза). В эту же ночь 6 февраля Мартин Борман записал такие рассуждения Гитлера:

«Пробило без пяти минут двенадцать. Положение серьезно. Оно очень серьезно. Оно кажется почти безысходным… Но положение не может быть безнадежным. Как часто в истории немецкого народа наступали непредвиденные повороты! Старый Фриц[11] в Семилетнюю войну все время находился на грани катастрофы. Зимой 1762 года он решил отравиться и даже назначил день, когда он это сделает, если к нему ie придет военное счастье. И вот за три дня до назнаценного срока умирает царица![12] Чудом все оборачивается в его пользу. Как Фридрих Великий, мы стоим перед коалицией мощных врагов. Но и коалиции — дело рук человеческих, держащееся на воле отдельных лиц. Скажем, исчезнет Черчилль — и все изменится. Если его не станет, английская элита увидит бездну, которая открывается перед ней в результате того, что Европа отдана большевизму. Может наступить пробуждение… Мы еще можем победить, приложив последние усилия. Лишь бы нам хватило времени для последней схватки!»

Мог ли Карл Вольф весной 1945 года своей швейцарской операцией повернуть ход — и изменить исход — Второй мировой войны? Такой же вопрос можно было бы поставить в начале войны, когда в Англию полетел Рудольф Гесс. Сегодня на него ответ может дать любой, кто мало-мальски знаком с историей величайшей схватки крупнейших держав мира в середине XX века. Не Гесс начинал, не Вольф ее завершал. Даже не Гиммлер. И не Гитлер, который ее начинал. Тем не менее история точно знает, сколько раз и как активно предпринимались попытки подобного «поворота все вдруг». Столь велик был соблазн!

Конечно, особенно велик был соблазн для проигрывавших. Германия, хоть и истекавшая кровью, но в перспективе представляла собой значительную силу в Европе — особенно в будущей Европе, в которой безусловно должно было продолжиться противостояние тех двух миров, которое началось еще в 1917 году. Гитлер и раньше — в 30-е годы — активно и умело использовал в своих интересах это противостояние, изображая себя в качестве ударной силы против «большевистского Востока». Почему же было не повторить это в 1945-м?

Но мир уже был иным. Те политические силы и группы, которые, вроде герцога Гамильтона, шли на поводу «немецкой приманки», после страшного урока 1939–1945 годов уже не решали судьбы Европы и Америки. Существует любопытнейшей документ, датированный летом 1943 года и составленный для руководителей США и Англии перед их встречей в Квебеке. Он был составлен в Управлении стратегических служб (ОСС), т. е. в высшем разведывательном ведомстве США. В этом документе, касавшемся перспектив мировой войны, рассматривались три варианта поведения западных стран, а именно: сосредоточиться на общих интересах с СССР и немедля урегулировать все расхождения; вести самостоятельную от СССР политику, однако направленную на поражение Германии.

И, наконец, третья (я цитирую):

«попытаться повернуть против России всю мощь непобежденной Германии, все еще управляемой нацистами и генералами».

Это было написано в августе 1943 года, т. е. уже после Сталинграда, Курска, Эль-Аламейна. Черчилль и Рузвельт — и в первую очередь Рузвельт — не пошли на третий вариант, склонившись к некоторому симбиозу первого и второго. Но важно констатировать, что для зондажей типа вольфовского на Западе, увы, была реальная почва, и ее инстинктивно хотел использовать Гитлер — лишь бы «хватило времени для последней схватки».

Но времени было в обрез. Как уже мы знаем, в ночь с 6 на 7 февраля Вольф попал на аудиенцию к Гитлеру. Вот как он сам в разговоре со мной, состоявшемся в Дармштадте в 1982 году, описывал эту беседу:

— Фюрер принял меня в своем большом кабинете в имперской канцелярии. Так как я просил приема как высший командир СС и полиции в Италии, то должен был присутствовать и министр иностранных дел. Это мне было ни к чему, но я не мог возражать. Был также Хевель — представитель министра иностранных дел при фюрере, и Фегеляйн — личный представитель Гиммлера. Мы сидели все вместе на диванах около низкого столика. В основном говорил я, Риббентроп молчал — как воды в рот набрал. Хевель иногда вставлял замечания.

— О чем же вы говорили?

— Я был исполнен готовности сказать фюреру о необходимости вступить в политические переговоры. Гиммлер, которому я за день до этого рассказал о своем плане, не дал определенного ответа. Когда я его спросил, можем ли мы рассчитывать на быстрое появление нового «чудооружия», он ответил, что это знает только фюрер. Следовательно, мне не оставалось ничего, кроме того чтобы спросить Гитлера…

— Получили ли вы ответ?

— Нет. Именно поэтому я подробно стал излагать свой план. Я рассказал, что ко мне в последнее время тянутся щупальца с трех сторон — от Ватикана, американцев и англичан. С Ватиканом мне было все ясно: перед лицом всего католического мира папа хочет предстать спасителем человечества. Англичане, в свою очередь, считают, что послевоенной Европой должны управлять именно они. По мнению американцев, AhN лия отжила свой век и теперь ведущую роль должна играть Америка. Все вместе они не хотят, чтобы коммунизм стал победителем в этой бойне. «Я прошу вас, мой фюрер, дать указание взять эти нити в свои руки. Гиммлер неспособен дать мне такие инструкции, только вы можете это сделать!» — такими словами я закончил свою информацию.

Зная Гитлера, — продолжал Вольф, — я чувствовал, что мои идеи ему нравятся. Но мне было известно, что в прошлом такого рода предложения вызывали немедленный отказ и даже взрыв его бешенства. На этот раз фюрер молчал, расхаживая по кабинету и пощелкивая пальцами. Конечно, молчали и мы…

Эта сцена закончилась, по словам того же Вольфа, так: Гитлер попрощался с ним, сказав: «Благодарю за доклад, с которым вы прибыли. Это очень интересно.

Действуйте и постарайтесь получить максимально благоприятные предложения». Вольф отсалютовал и покинул кабинет вместе с другими.

Через два месяца Вольф снова оказался у Гитлера. Беседа в ночь с 17 на 18 апреля началась с того, что Гитлер задал Вольфу вопрос о его встрече с Даллесом, которую он уже провел за минувшие дни. Тогда обер-группенфюрер произнес такую тираду:

Мой фюрер! Разрешите напомнить, что когда я был у вас 6 февраля и на беседе присутствовал господин имперский министр иностранных дел, я вас спросил: когда же, наконец, появятся новое секретное оружие и реактивные истребители? Я тогда доложил, что ко мне засылают посланцев Ватикан, англичане и американцы. Я доложил об этом и попросил указаний. То обстоятельство, что вы не запретили контакты, я истолковал как активное их узаконение. В равной мере вы не запретили их имперскому министру, и он таким же образом истолковал вашу реакцию. Мне было ясно, что если я провалюсь, то вы от меня в интересах рейха должны будете отказаться. Я решил действовать. Теперь я явился к вам, хотя вы меня и не звали. Однако я пришел к вам как к высшему авторитету, вершителю судеб Германии!

Эта тирада, как вспоминал Вольф, произвела должное впечатление. Гитлер сказал:

Вы, Вольф, конечно, знаете только ваш южный участок фронта. Он по-своему важен. Однако Восточный и Западный фронты еще важнее. Мне некогда посвящать вас и других командующих во все подробности. Да вам это и не так важно. От вас я ожидаю одного: вы должны держать в своих руках ситуацию на итальянском театре военных действий со всеми тамошними интригами и предательством. Вы это делали безупречно. Я рад, что вы добились успеха!

Сразу после этого Гитлер отложил продолжение разговора на вторую половину дня. Совещание продолжалось в саду имперской канцелярии в паузе между бомбежками. Хотя Гитлер и пообещал Вольфу, что даст ему указания относительно контактов с Даллесом, он начал совсем с другого — с описания боев за Берлин. Это и понятно: 18 апреля Красная Армия была уже на окраине города, и грохот орудий был слышен весьма явственно. Сначала Гитлер стал объяснять Вольфу, что теперь у него вместо Гудериана новый и очень способный начальник генштаба — Кребс, который «понимает, чего я хочу». С некоторым удивлением Вольф услышал такую оценку боев:

На Одере прошли крупные бои. Мы подбивали в день по 150, 200, даже по 250 русских танков. Такого кровопускания не выдержит даже Россия. Ведь она в значительной мере зависит от американских и английских поставок, прибывающих морским путем…

Я переспросил Вольфа:

— Гитлер действительно так думал?

— Не знаю, верил ли в свои слова Гитлер, — ответил мой собеседник. — Но точно так им было сказано. «Россия не вынесет таких потерь», — повторил он.

Дальше последовала концепция заключительного этапа войны. Вот она:

— Я намеренно создал три основные зоны сопротивления, — сказал Гитлер. — Первая — имперская столица Берлин. Я останусь здесь и буду ее оборонять. Вторая — в Альпах, под командованием Кессельринга. Третья — в Дании и Норвегии, под командованием Буша. Немецкие войска концентрически будут отходить в три зоны. При этом я преднамеренно оставляю между зонами свободные пространства — от Гамбурга до Берлина, от Берлина до Альп. Там столкнутся противоестественные союзники — коммунистические Советы и сверхкапиталистические американцы. Конечно, Сталин не удовольствуется тем, что было условлено в Ялте. Он захочет ринуться вперед и всеми своими войсками перейдет условленную демаркационную линию. Вот тогда-то англо-американцы дадут отпор. Американцы и без того слишком далеко запустили русских в Европу. Они будут вынуждены их отбросить назад. И тогда настанет момент, когда я получу наивысшую плату за мое участие в войне!

Описывая свою последнюю встречу с Гитлером, Вольф явно жалел, что хитроумный замысел фюрера не был реализован. Действительно, ни наивысшей, ни даже наименьшей платы Гитлер не получил.

ДНИ: 8 февраля — 15 февраля

Четверг, 8 февраля

После полудня М.Б. беседует с проф. Гизлером и штандартенфюрером Бехером, затем с Бургдорфом об СД. Ночью на чае с Гизлером, Фегеляйнами и фюрером у Е.Б.

Пятница, 9 февраля

Днем налет на Веймар

Вечером отъезд Е.Б. и фрау Фегеляйн.

Суббота, 10 февраля

Обед у Фегеляйнов с рейхсфюрером СС Гиммлером и ген. Бургдорфом. После обеда беседа с Гиммлером, затем с Ламмерсом. Ужин с Г. Гиммлером, Зеппом Дитрихому Бергером, Фегеляйном. Затем совещание.

Воскресенье, 11 февраля

После полудня — М.Б. беседа с Кальтенбруннером.

Понедельник, 12 февраля

После полудня М.Б. беседа с д-ром Кольтенбруннером.

Вторник, 13 февраля

До полудня М.Б. с Фегеляйном в лагере Майбах — Цоссен у полковника Штреее!!

Поздним вечером и ночью — крупные налеты на центр Дрездена. Днем беседа М.Б. с Ламмерсом.

Среда, 14 февраля

Днем М.Б. как всегда на докладе у фюрера.

Днем третий крупный налет на Дрезден.

Четверг, 15 февраля

Днем новый налет на Дрезден. После полудня М.Б. с Хуммелем, Ламмерсом, затем — с Кальтенбруннером.

Что задержит наш взор на этих днях? О бомбежке Дрездена написано очень много. Возможно, для историков норвежского Сопротивления будут интересны записи об усиленных переговорах в Берлине Тербовена и Квислинга, почва под ногами которых уже давно горела. День рождения Евы Браун — это событие едва ли заслуживает комментариев.

Однако кое-что обращает на себя внимание: интенсивные контакты Бормана с руководством СС. Действительно, в начале февраля их идет целая серия:

6.2 — обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер.

7.2 — Кальтенбруннер, группенфюрер Фегеляйн, Гиммлер, Вольф.

8.2 — Фегеляйн, штандартенфюрер Бехер.

9.2 — Фегеляйн.

10.2 — Гиммлер, обергруппенфюрер Зепп Дитрих, Бергер, Фегеляйн.

11.2 —Кальтенбруннер.

12.2 — Кальтенбруннер.

13.2 — Фегеляйн.

15.2 — Кальтенбруннер.

Что это означало? Так мы приходим к необходимости обратиться к двум буквам в немецком политическом жаргоне тех лет и их особой роли. Речь идет об СС.

Очерк пятый: Мартин Борман и «окончательное решение»

Две буквы «СС» кровью вписаны в историю Германии и Европы XX века. Для Германии они были настолько особыми, что в годы нацизма на пишущих машинках была введена специальная клавиша: обозначение «СС» следовало обозначить не двумя «с», а специальными «готическими» рунами: «SS».

История этого обозначения началась в далеком 1919 году, когда Национал-социалистическая рабочая партия (НСДАП) Гитлера создавала свои вооруженные группы (штурмовые отряды — CA) и одновременно заботилась об охране партийных мероприятий и охране самого фюрера. Тогда появилась черная униформа, а затем наименование «ударный отряд Адольфа Гитлера». Он получил боевое крещение в дни ноябрьского путча 1923 года в Мюнхене. Отряд был запрещен. Но в сентябре 1925 года произошло «возрождение»: были воссозданы отряды для «охраны районов собраний», сбора рекламы для газеты «Фёлькишер беобахтер», вербовки новых членов НСДАП. К концу года в охранных отрядах было уже до 1 тысячи человек.

Зато все изменилось, когда 6 января 1929 года во главе отрядов стал тогда малоизвестный и малозаметный человек — Генрих Гиммлер. В СС он носил номер 168. Неудавшийся солдат (он не был на фронте), неудавшийся агроном, участник националистических собраний, участник неудачного «ноябрьского путча» 1923 года, безработный Генрих Гиммлер вступил в партию Гитлера в 1925 году и стал партийным функционером. Здесь он привлек к себе внимание Гитлера, который поручил ему превратить СС из отрядов личной охраны в некую элитную группу внутри партии. Именно это и сделал Гиммлер. Кстати, по поводу Гиммлера тот же Мартин Борман, который в начале 30-х годов работал в штабе Гесса, в октябре 1932 года писал Гессу, пользовавшемуся тогда неограниченным доверием Гитлера:

«Взгляните на СС. Вы же знаете Гиммлера и знаете его способности…»

Способности Гиммлера особенно пригодились, когда Гитлер решил расправиться со своими соперниками в партии, которые избрали своей базой структуру CA — наиболее массовых «штурмовых отрядов». По рекомендации Бормана, опорой Гитлера были сделаны члены СС и сам Гиммлер. Именно с их помощью была проведена «ночь длинных ножей» 30 июня 1934 года. Постепенно влияние Гиммлера росло и его СС превратились в «государство в государстве». Тем не менее Гиммлер нуждался в Бормане. Когда ему надо было купить дом для своей любовницы Гедвиг Поттхаст, не кто иной, как Мартин Борман «одолжил» Гиммлеру из партийной кассы 80 тысяч рейхсмарок, а Поттхаст стала любимой подругой жены Бормана Герды…

Насчитывавшие ко времени прихода нацизма к власти 52 000 человек, отряды СС превратились из партийной в государственную структуру. Руководство СС отныне ведало всем полицейским и криминалистическим аппаратом (Гиммлер в 1936 году стал начальником германской полиции.) В его ведении находились органы государственной безопасности. Главное управление имперской безопасности СС (РСХА) руководило внутриполитической и внешней разведкой, концлагерями, карательными мероприятиями. Были созданы и элитные войска СС (к концу 1944 года — 38 дивизий) как отборные, наилучшим образом экипированные соединения. Люди в черной форме, со знаком «Мертвая голова» на фуражках, были всюду.

Но среди задач, которые выполнялись СС, была одна, стоявшая особняком. Это было истребление еврейского населения Германии и всей Европы. Тогда еще не употреблялся термин «холокост». В нацистском обиходе говорили об «окончательном решении еврейского вопроса». К нему СС готовилось исподволь, готовилось и до 1933 года, осуществляя антисемитские мероприятия внутри Германии. Когда же вермахт начал поход за завоевание мирового господства, лозунги расизма и геноцида стали программой для оккупационных режимов — сначала в Польше, затем в других завоеванных областях Европы. И ноября 1941 года лейб-врач Гиммлера Керстен записал в своем дневнике, что его сиятельный пациент поделился с ним последним откровением фюрера: евреи в Европе должны быть ликвидированы…

СС к этой задаче были готовы. В духе биологического антисемитизма воспитывались их боевые кадры, в антисемитской практике они росли и «закалялись». Уже к началу войны были достигнуты первые результаты: из 503 000 проживавших в Германии евреев 270 000 были вынуждены эмигрировать, 170 000 очутились в концлагерях. Но разве могла остановиться на этом страшная машина человеконенавистничества?

20 января 1942 года в живописном пригороде Берлина Ваннзее, на берегу одноименного озера, собралась избранная публика. Дом у озера давно стал чем-то вроде «гостевого дома» руководства СС, точнее — начальника Главного управления имперской безопасности СС (немецкое сокращение — РСХА) обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха. Он же был и руководителем совещания 15 высших чинов нацистского государства, приглашенных на «совещание об окончательном решении еврейского вопроса с последующим завтраком» в 12.00 20 января в доме 56–58 на улице Ам Гроссен Ваннзее. Протокол этого совещания сохранился:

«Секретное дело государственной важности

ПРОТОКОЛ СОВЕЩАНИЯ

В состоявшемся 20 января 1942 г. в Берлине, на Гросс-Ваннзее, № 56–58, совещании об окончательном решении еврейского вопроса приняли участие (перечисляются участники)…

Начальник полиции безопасности и службы безопасности обергруппенфюрер СС Гейдрих вначале информировал о том, что рейхсмаршал назначил его уполномоченным по подготовке окончательного решения еврейского вопроса в Европе, и указал на то, что он созвал это совещание с тем, чтобы внести ясность в принципиальные вопросы. Желание рейхсмаршала, чтобы ему прислали проект организационных мероприятий, касающихся окончательного решения еврейского вопроса в Европе, и материального обеспечения выполнения их, требует предварительного совместного обсуждения всеми центральными инстанциями, непосредственно участвующими в решении этих вопросов, во избежание параллелизма в проведении общей линии.

Руководство окончательным решением еврейского вопроса независимо от географических границ — в центре должно быть возложено на рейхсфюрера СС и начальника германской полиции (начальника полиции безопасности и службы безопасности).

Начальник полиции безопасности и службы безопасности сделал затем краткий обзор уже проведенных мер борьбы с этим противником. Наиболее существенными из них являются: а)вытеснение евреев из отдельных сфер жизни немецкого народа; б)вытеснение евреев с жизненного пространства немецкого народа.

Во исполнение этих целей начато в качестве предварительной меры для решения вопроса, а затем усилилось ускоренное переселение евреев с территории рейха.

По распоряжению рейхсмаршала в январе 1939 года был создан имперский центр по переселению евреев, руководство которым поручено начальнику полиции и службы безопасности. Он имеет своей задачей: а)провести все мероприятия по подготовке усиленного переселения евреев; б)направлять поток переселяемых; в)в отдельных случаях ускорить переселение.

Задача состояла в том, чтобы легальным образом очистить от евреев жизненное пространство немцев.

Всем инстанциям были известны убытки, которые повлекло за собой форсирование переселения. Однако ввиду отсутствия других возможностей пришлось с этим мириться. Несмотря на трудности, с момента прихода к власти до 31 октября 1941 г. всего было переселено 537 тысяч евреев. Из них: с 30 января 1933 г. из Старой Германии — в среднем 360 тысяч, с 15 марта 1938 г. из восточных областей — 147 тысяч, с 15 марта 1939 г. из протектората Богемия и Моравия — 30 тысяч».

Так выглядела программа до начала Второй мировой войны. Теперь же, говорилось в Ваннзее, «была использована другая возможность решения этого вопроса: началась эвакуация евреев на Восток». Не будем закрывать глаза на подлинное значение внешне безобидного термина «эвакуация». Речь шла об уничтожении. Именно с этой целью была составлена оценка будущей эвакуации (читай — депортации), которую предстояло осуществить:

«Страна…..///…..Число

Собственно Германия….131 800

Восточные области….420 000

Остмарк…[14].43 700

Генерал-губернаторство…[15]..2 284 000

Белосток……400 000

Протекторат Богемия и Моравия……74 200

Эстония…..—

Латвия……3 500

Литва……34 000

Бельгия……43 000

Дания……5 600

Франция……165 000 (оккупированная территория)

Франция……700 000 (неоккупированная территория)

Греция……69 600

Нидерланды……160 800

Норвегия……1 300

Болгария……48 000

Англия…….330 000

Финляндия…….2 300

Ирландия……4 000

Италия (включая Сардинию)…….58 000

Албания……200

Хорватия……40 000

Португалия……3 000

Румыния (включая Бессарабию)……342 000

Швеция……8 000

Швейцария……18 000

Сербия……10 000

Словакия……88 000

Испания……6 000

Турция (европейская часть)……55 500

Венгрия…..742 800

СССР……5 000 000

Украина…….2 994 684

Белоруссия…….446 484 (исключая район Белостока)

Всего: Свыше 11 000 000»

После этого «расстрельного списка» давались разъяснения:

«…При соответствующем руководстве в ходе окончательного решения еврейского вопроса евреи должны быть надлежащим образом использованы на работах. Большими рабочими колоннами, разделенными в зависимости от пола, работоспособных евреев доставят на строительство дорог в эти области, причем несомненно, что значительная часть их естественно отсеется.

Сохранившийся на всякий случай остаток (здесь имеется в виду, несомненно, наиболее способная устоять часть) должен быть соответственно обработан, так как, представляя естественно отобранную часть, после освобождения должен рассматриваться как зародыш новых евреев (смотри опыт истории).

В процессе окончательного практического решения вопроса Европу следует прочесывать с Запада на Восток.

Эвакуированных евреев постепенно доставляют в так называемые транзитные лагеря с тем, чтобы оттуда направить их на Восток.

Начало отдельных более крупных операций по эвакуации будет в значительной мере зависеть от развития военных операций».

Иными словами, устанавливалась прямая зависимость осуществления «окончательного решения» от успехов вермахта в его истребительной войне против СССР. Удастся завоевать Советский Союз — тогда будут ликвидированы 11 миллионов евреев. Не удастся, тогда…

Документ, получивший в послевоенной историографии название «плана Ваннзее», не был платонической декларацией. Сапогами СС, залпами «расстрельных команд», лопатами охранников, закапывавших живьем свои жертвы, он был воплощен в жизнь.

Уже к 1942 году стало известно следующее: первые месяцы после вторжения СС и вермахта в Советский Союз были ознаменованы массовыми расстрелами евреев в Киеве, Яссах, Одессе, Каунасе и Риге; в октябре 1941 года началась массовая депортация евреев из Германии в концлагеря на территории Польши; в марте 1942 года началась депортация евреев из Словакии; в том же месяце 1942 года депортации подверглись евреи в оккупированной Франции и в Словакии; июль 1942 года стал месяцем начала депортации из Голландии; в августе 1942 года пришла очередь еврейского населения Франции и Бельгии; в октябре 1942 года началась депортация из Норвегии; в марте 1943 года пробил час для евреев в Греции, Македонии и Фракии; — в октябре 1943 года началась депортация из Дании и из Италии.

Сколько человек пало жертвой «плана Ваннзее»? 26 ноября 1945 года Нюрнбергскому трибуналу представили показания штурмбаннфюрера СС Вильгельма Хёттля. Он вспомнил о разговоре, который состоялся у него в Будапеште в конце августа 1944 года с Адольфом Эйхманом — участником совещания в Ваннзее и руководителем отделения IV b РСХА, ответственным за депортацию и уничтожение евреев. Хёттль спросил его:

«Сколько же у вас на совести?» Эйхман ответил:

«Цифра эта представляет государственную тайну. Но на основе имеющихся данных я считаю, что в различных лагерях уничтожения было умерщвлено приблизительно 4 миллиона человек. Кроме того, еще 2 миллиона были умерщвлены иными методами, преимущественно действиями «эйнзатцкоманд» СС во время русского похода. Гиммлер не был доволен моим ответом, поскольку, по его оценкам, число уничтоженных евреев должно быть больше, чем 6 миллионов…»

С этого времени страшная цифра 6 миллионов стала привычной для описания геноцида еврейского населения. Конечно, после войны эту оценку историки попытались «поставить» на фактическую базу. Это оказалось непростым делом. Во время войны никто (даже коменданты «лагерей смерти») не вел полной статистики убийств. С большим трудом ученые различных стран восстанавливали данные — некоторые по имевшимся отчетам СС, другие путем сравнения исходных данных о численности еврейского населения до немецкого вторжения. Особенно трудным оказался подсчет жертв «плана Ваннзее» на территории СССР: в своих отчетах созданная в СССР Чрезвычайная государственная комиссия не выделяла групп отдельных национальностей и не учитывала тех непосредственных действий, которые немецкие оккупанты предпринимали во исполнение приказов Гитлера и Гиммлера об «окончательном решении еврейского вопроса». Тем не менее авторы вышедшего в Германии фундаментального исследования «Масштабы геноцида» пришли к выводу: минимальная цифра уничтожения — 5,29 миллиона, максимальная — немногим более 6 миллионов человек. По отдельным странам подсчеты давали:

Сама Германия…..165 000 человек

Австрия……65 459

Люксембург……5 000

Франция и Бельгия…..77 320

Бельгия…..28 800

Голландия……100 000

Дания……116

Норвегия……762

Италия……7 680

Албания……581

Греция……67 000

Болгария…….11 393 (депортированы, но спасены)

Югославия……65 500

Чехословакия……146 150

Румыния…….211214

Венгрия…….550 000

Польша……2 700 000

СССР……2 900 000

Итак, все-таки шесть миллионов!

Какое отношение к этому «специальному предмету СС» имел Мартин Борман? Только ли формальное, поскольку он был членом СС и под конец жизни носил высокое звание обергруппенфюрера СС? Но формальность была жизнью Бормана. Ничто в Германии не могло совершаться без его участия и вне его поля зрения. Тем более «окончательное решение» еврейского вопроса! Именно об этом говорилось в приговоре Международного военного трибунала в Нюрнберге, судившего Бормана in absentia (в отсутствие):

«Борман был особенно активен в преследовании евреев, причем не только в Германии, но и в захваченных и оккупированных территориях. Он принял участие в совещаниях, которые привели к депортации органами СС и гестапо 60 000 евреев из Вены в Польшу. Он подписал указ от 31 мая 1941 года, который распространил действие «нюрнбергских законов» на завоеванные восточные области. В указе от 9 октября года он объявил, что постоянное исключение евреев из жизни Германии не может больше достигаться путем эмиграции, а только «посредством применения грубой силы» в специальных лагерях на Востоке. 1 июля года он подписал директиву, согласно которой евреи лишались судебной защиты и передавались в исключительную юрисдикцию гестапо Гиммлера».

Это было только фрагментом участия Бормана в «окончательном решении» еврейского вопроса. Когда в Германии распространились слухи о судьбе евреев в «концлагерях смерти», Борман 9 октября 1942 года направил всем партийным инстанциям власти директиву о том, что подобные слухи не должны мешать решать проблемы «только при помощи безжалостной жестокости». Да и на самом совещании в Ваннзее присутствовал прямой представитель Бормана — д-р Герхард Клопфер — заместитель главы партийной канцелярии в ранге статс-секретаря. Его имя мы неоднократно встречаем на страницах бормановского дневника — чуть ли не каждый день. Осуществление «плана Ваннзее» входило в прямые служебные обязанности Клопфера. Тема «окончательного решения» не раз обсуждалась Борманом и Клопфером (он, кстати, хотя и попал в американский плен, но так и не был привлечен к суду. Он умер в 1987 году, пережив всех других участников конференции в Ваннзее).

Борман внес и прямой вклад в уничтожение евреев. В его канцелярии существовал специальный отдел Т-4, который занимался разработкой мер по массовому уничтожению жертв режима. Ими сначала стали заключенные концлагерей, которые попадали туда из «сумасшедших домов» (практика объявления противников режима умалишенными была изобретена в третьем рейхе!). Но затем задачи усложнились. Как писал 25 октября 1941 года уже известный нам по рассуждениям о генеральном плане «Ост» сотрудник министерства по делам оккупированных восточных территорий д-р Ветцель:

«Докладываю, что обердинстлейтер Брак из канцелярии фюрера заявил о своей готовности сотрудничать в деле обеспечения необходимых мест размещения и изготовления аппаратов для отравления газом. Необходимых аппаратов в достаточном количестве еще нет, они должны быть изготовлены… Брак предупреждает, что указанная процедура небезопасна и требует особых защитных мер. Я отмечаю, что штурмбаннфюрер Эйхман, отвечающий за еврейские дела в РСХА, согласен с этим методом».

Итак, зловещая «душегубка» — она именовалась на немецком служебном жаргоне «газваген» — была изобретена вовсе не в каких-либо экспериментальных лабораториях концлагерей, а непосредственно в канцелярии Бормана. Мир о душегубках узнал после процесса, проведенного в 1944 году в Краснодаре против нацистских палачей из «эйнзатцгрупп». Производство душегубок было налажено в Берлине. В каждой «душегубке» уничтожалось за одну «процедуру» 70–80 человек, а по самым скромным подсчетам, в них за годы оккупации погибло около 250 тысяч человек…

Осуществление «окончательного решения» имело свои стадии. Сначала (до войны) проводился учет и то, что в Ваннзее назвали «вытеснением» евреев. Когда была захвачена Польша, то уже можно было приступать к более решительным мерам. В польских городах создавались гетто.

Немецкая карательная машина к этому периоду уже располагала разветвленной сетью концлагерей, создание которых относится к довоенному времени. Тогда они предназначались для расправ с политическими противниками нацизма и по своим «мощностям» не годились для уничтожения многомиллионного еврейского населения. Поэтому в 1940 году началось интенсивное строительство новых лагерей, преимущественно вне границ Германии, а еще точнее — на бывшей польской территории.

В результате сложилась система карательных учреждений (на территории Польши — всего 5887), составными частями которой явились:

— концентрационные лагеря (136)

— транзитные (пересыльные) лагеря (около 130)

— трудовые лагеря (в генерал-губернаторстве более 1700, на «включенных» землях — 2197)

— лагеря для военнопленных (в том числе 24 — для советских)

— трудовые лагеря для еврейского населения (около 440)

— гетто (около 400).

Все они в различной степени использовались для осуществления «окончательного решения». Однако были сооружены (или переоборудованы) лагеря, специальной целью которых было уничтожение евреев. Такими лагерями были (в скобках — немецкое название):

— Рогознице (Гросс-Розен)

— Освенцим (Аушвиц)

— Бржезинка (Биркенау)

— Майданек (Люблин)

— Белжец (Бельзец)

— Хелмно (Кульмхоф)

— Собибор (Собибор)

— Треблинка (Треблинка)

— Шухтов (Штуттхоф)

Чтобы представить себе масштаб проводившегося уничтожения, приведем некоторые данные. Первым из специальных лагерей уничтожения был Хелмно (немецк. Кульмхоф) близ Лодзи, где с декабря 1941 года производилось уничтожение узников Лодзинского гетто. Через год в районе Люблина появился лагерь Бельзец, а весной 1942 года — Собибор (также недалеко от Люблина). Одновременно был построен лагерь Треблинка близ Варшавы, где нашли себе смерть узники Варшавского гетто (с июля 1942 года). Эти три лагеря использовали предложенные Борманом и Браком газовые камеры, куда впускался выхлопной газ из дизельных моторов. Вслед за этим близ того же Люблина начал действовать лагерь уничтожения Майданек, который ранее использовался для советских военнопленных. Наконец, вступил в действие комплекс лагерей, носивший общее название Аушвиц (Освенцим) близ Кракова. Первый лагерь (Аушвиц-I) также сначала использовался для размещения и уничтожения поляков, затем — для евреев. В ходе расширения комплекса близ деревни Бжезинка (Биркенау) был создан лагерь Аушвиц-Н, оборудованный газовыми камерами и крематориями. Он начал действовать зимой 1941–1942 года. Затем создали лагерь Аушвиц-III, который обслуживал заводы в местечке Моновиц. С 1943 года потребность в бесплатных рабочих руках заставила СС оставлять в живых все большую часть обреченных, которые еще могли работать. Практически главным лагерем уничтожения стал Аушвиц-И.

Географически восточнее всех — т. е. достижимее для советских войск были Собибор, Треблинка, Майданек и Бельзец. Однако некоторые из них были закрыты по иной причине, а именно из-за восстаний, которые в Собиборе и Треблинке были подняты узниками. Победы советских войск и их приближение к западным границам СССР вдохновляли узников лагерей на активные действия. В Треблинке восстание состоялось 2 августа 1943 года, а 14 октября 1943 года под руководством советского офицера Александра Печерского в Собиборе было проведено успешное восстание; часть восставших ушла в соседние леса. Вслед за этим оба лагеря были закрыты. Но другие лагеря уничтожения продолжали действовать, эшелоны регулярно шли к рампам прилагерных железнодорожных станций.

Первым «лагерем уничтожения», который удалось освободить Красной Армии, был Майданек близ Люблина. Еще когда в апреле — мае 1944 года в Ставке Верхового Главнокомандования обсуждались будущие операции, то наступление планировалось далеко в глубину немецкой обороны. Как свидетельствует Маршал Советского Союза A.M. Василевский, хотя к июню немецкие войска еще хозяйничали в Белоруссии, запланированная на лето советская наступательная операция под кодовым наименованием «Багратион» предусматривала не только взлом линии обороны, но выход в оперативную глубину обороны группы «Центр». В частности, на своем южном фланге 1-й Белорусский фронт должен был через Пинск и Брест наступать на Седлец и Люблин.

Неожиданность появления советских войск под Люблином была тем больше, что Восточную Польшу отделяли от дивизий маршала Рокоссовского знаменитые Полесские болота, трудно проходимые для войск. Но эта преграда была умело обойдена: к Люблину части армий фронта — 36 стрелковых дивизий, 4 танковых корпуса — вышли не с востока, а с юга. Здесь их и не ждали. 6 июля был освобожден ключевой железнодорожный центр Ковель и две армии — 8-я гвардейская и 69-я (генералы Чуйков и Колпакчи) — двинулись на Люблин, форсировав здесь реку Западный Буг. Вместе с ними шли и части 1-й Польской Армии генерала Берлинга. 24 июля был взят Люблин. Когда же советские войска очутились на юго-восточной окраине Люблина, то примерно в двух километрах от городской черты они обнаружили другой город — город смерти.

Это была первая встреча Красной Армии с тем, что именовалось лагерем уничтожения. «Когда вы идете по Хелмскому шоссе, — писал Константин Симонов, — справа, всего в каких-нибудь 300 метрах от шоссе, вырастают очертания целого города: сотни низких серых крыш, построенных в правильные ряды, разделенные проволокой. Это большой город, в котором могут жить десятки тысяч людей… Вы сворачиваете с шоссе и въезжаете через ворота за колючую проволоку. Ряды чистеньких бараков с аккуратными палисадничками, со сбитыми из березовых палок креслами и скамейками. Это бараки эсэсовской охраны и начальства.

Дальше идут камеры, где дезинфицировалось платье, снятое с заключенных. В потолке проделаны трубы, через которые забрасывалось дезинфицирующее вещество. Потом они замазывались, двери герметически запирались, и производилась дезинфекция. И это действительно так: стены бараков, сбитые из досок, и двери, не окованные железом, — все это построено слишком непрочно для того, чтобы здесь могло производиться что-нибудь другое, кроме дезинфекции платья.

Но вот мы открываем следующую дверь и попадаем во вторую дезинфекционную камеру, построенную уже по совершенно иному принципу. Это квадратное помещение, высотой немного больше двух метров и размером примерно 6x6 метров. Стены, потолок, пол — все состоит из сплошного серого бетона. Никаких полок для платья, которые мы видели в предыдущем помещении, нет и в помине. Всё голо и пусто. Единственная большая стальная дверь герметически закрывает вход в помещение. Она защелкивается снаружи внушительными стальными скобками. В стенах этого бетонного склепа три отверстия: два из них — идущие снаружи и выведенные внутрь трубы, третье отверстие — глазок. Это — маленькое квадратное окошечко, загороженное вделанной изнутри в бетон толстой и частой стальной решеткой. Толстое стекло вделано с наружной стороны стены так, чтобы через решетку нельзя было до него дотянуться.

Куда проделан глазок? Чтобы ответить на этот вопрос, откроем дверь и выйдем из камеры наружу. Рядом с ней пристроена вторая маленькая бетонная камера, в которую выходит глазок. Здесь проведен электрический свет и есть выключатель. Отсюда через глазок видна вся внутренность камеры. Здесь же на полу стоят несколько круглых, герметически закупоренных банок, на которых написано «Циклон» и дальше мелко — «для специального пользования в восточных областях». Содержимое этих банок и засыпали через трубы в ту соседнюю камеру, когда она наполнялась людьми.

Люди были голые, их ставили вплотную друг к другу, и они не занимали много места. На 40 квадратных метров камеры втискивали свыше 250 человек».

…Я хорошо помню, как был потрясен Симонов увиденным в Майданеке. Писатель заезжал к нам, в штаб 1-го Белорусского фронта, и делился своими впечатлениями.

Когда же в начале 1945 года были предприняты крупные наступательные операции на советско-германском фронте, то 27 января войсками соседнего 1-го Украинского фронта был освобожден комплекс смерти Освенцим (Аушвиц-Биркенау) — «сердце» чудовищной программы Гитлера — Гиммлера. Оставался лишь лагерь уничтожения Хелмно (Кульмхоф) и Рогознице. К Хелмно советские войска пришли в начале февраля. Правда, к этому времени (а именно с июля 1944 года) эшелоны с евреями сюда больше не приходили. Всего же здесь было уничтожено около 310 тысяч человек, в том числе евреи из Германии, Франции, Бельгии, Люксембурга,

Голландии, Венгрии, Польши. Очередь лагерю Рогознице (Гросс-Розен) пришла 15 февраля 1945 года. Общее число уничтоженных здесь достигло 125 000 человек. В последние месяцы отсюда срочно эвакуировали узников в лагерь «Дора» (также филиал Заксенхаузена) и находившиеся западнее лагеря Бухенвальд, Маутхаузен, Дахау, Берген-Бельзен. Последний расстрел в Рогознице состоялся в январе 1945 года. Сам же Заксенхаузен (северо-восточнее Берлина) был освобожден советскими и польскими войсками 20 апреля 1945 года. Число жертв Заксенхаузена оценивается в 200 тысяч человек; женский лагерь Равенсбрюк (близ Фюрстенберга) был освобожден 30 апреля 1945 года. Последним из лагерей, частично выполнявшим функцию уничтожения евреев, был Терезиенштадт (Терезин) в Чехословакии. Он был освобожден 7 мая 1945 года.

Зловещая империя СС, за процветанием которой столь долго заботливо наблюдал Мартин Борман, исчезла под ударами советских войск в 1945 году.

Цифры, как и факты, сами говорят за себя. Но этот язык слишком сух, чтобы дать представление о том, какое чудовищное варварство в середине XX века пытались ввести в норму Гитлер, Гиммлер и Борман. За примерами, как принято говорить, недалеко ходить. Действительно, недалеко было пройти любовнице Гиммлера Хедвиг Поттхаст от виллы Мартина Бормана до своей виллы, куда она пригласила другого Мартина — Мартина-младшего, которого в семье Борманов звали «кронпринцем». Однажды «тетушка Поттхаст» решила просветить мальчика, пригласив его на чашку чая. Чай был выпит, после чего она попросила Мартина пройти с ней наверх, в мансарду. Здесь она показала ему специально оборудованную по указанию хозяина дома — Генриха Гиммлера — комнату. Сначала Мартин ничего не заметил: комната как комната, столы и стулья. Но оказалось, что столы и стулья необычные: они сделаны из человеческих останков — костей и высушенной человеческой кожи, обработанных в концлагерях, сделаны из тел погибших в лагерях узников.

— А это «Майн кампф», — показала «тетушка» мальчику нацистское евангелие и добавила: — Посмотри на переплет. Он тоже из человеческой кожи…

Трудно понять, с какой целью был проведен этот чудовищный «показательный урок» на тему — что такое СС. Мартин-младший, ставший после войны католическим священником, запомнил его надолго. Но отцу о нем не рассказывал. Зачем? Тот и без того знал — что такое СС.

ДНИ: 16 февраля — 1 марта

Пятница, 16 февраля

М.Б. беседа с партийным товарищем Фридрихсом, Клопфером.

Суббота, 17 февраля

М.Б. беседа с Рудером, Ламмерсом, Аксманом.

Воскресенье, 18 февраля

М.Б. Совещ. с д-ром фон Хуммелем. Д-р Шмидт-Ремер о связи. Вечером М.Б. в Цоссене. Коммутатор в Хагене. Лагерь Майбах — Цеппелин (с Хуммелем о положении на Севере).

Понедельник, 19 февраля

С Фегеляйном в сауне в Цоссене.

Вторнику 20 февраля

Мюллер и два чиновника РАД на Север**.

М.Б. утром в парт, канцелярии. Совещание с Фридрихсом, Валькенхорстом, Цандером, Клопфером, Шмидт-Ремером.

Среда, 21 февраля

Мюллер вернулся с Севера. Совещание с Мюллером в Цоссене, позднее — с Цандером. Сильные налеты на Вену, Эрфурт, Нюрнберг.

Ставка Берлин.

Четверг, 22 февраля

Днем М.Б. у фюрера. После обеда Форстер у фюрера. Совещание М.Б. с д-ром Науманом, с Рудером и Фридрихсом.

Пятница, 23 февраля

Совещание М.Б. с адмиралом Фоссом, Клопфером, д-ром Штоллем, Ламмерсом, вечером — Бакке и Рике. Клопфер.

Суббота, 24 февраля

В 14 часов рейхслейтеры, гаулейтеры и орг. руководители в имперской канцелярии.

Приветствия.

Вручение «Немецкого ордена» Константину Хирлю, которому 24.2 исполнилось 70 лет.

Обед. Речь фюрера.

Вечером с 20 часов до ночи у Геббельса. Приглашение по поводу 70-летия Хирля!

Воскресенье, 25 февраля

Сильные налеты на Линц и Мюнхен. Вечером — Фегеляйн и Бургдорф Ужин у М.Б.

Понедельник, 26 февраля

Сильный налет на Берлин. Второй раз сильно задета парт. канцелярия (во дворе).

Совещание М.Б. с обергруппенфюрером Штейнером.

Министр Бакке и статс-секретарь Рике на докладе у фюрера по вопросу об урезке снабжения.

Вторник, 27 февраля

Пополудни М.Б. совещается с Бургдорфом о генерале фон Альфенеу с Ионом — о Норвегии, с д-ром Леем — в 16.30, вечером — с Фегеляйном и Бредовом. Сильный налет на Аугсбург, Галле, Зальцбург.

Среда, 28 февраля

Ежедневно, как обычно, Цандер на оперативном совещании.

Четверг, 1 марта

После полудня совещание М.Б. с обергруппенфюрером Прютцманом. Вечером — с Зеппом Дитрихом и Кальтенбруннером.

Очерк шестой: Мартин Борман и немецкий народ

Среди февральских и мартовских записей, отражающих лихорадочную деятельность начальника партийной канцелярии и секретаря фюрера, меня привлекла фамилия Прютцмана. Не потому, что обергруппенфюрер СС Ганс Прютцман чем-либо интересен сам по себе. Он интересен лишь как адресат. Ибо именно ему в сентябре 1943 года Гиммлер поручил осуществление плана создания «выжженной земли» на территориях Советского Союза, с которых отступал вермахт. 7 сентября 1943 года Гиммлер приказал обергруппенфюреру СС Гансу Прютцману «не оставить на Украине ни одного человека, ни коровы, ни центнера зерна, ни одной железнодорожной рельсы». Теперь Прютцман получил аналогичное задание — осуществить план «выжженной земли», но на немецкой территории.

Довольно подробно вспоминает об этом Альберт Шпеер. Еще в августе 1944 года он услышал от Гитлера роковые слова о том, что «если немецкий народ потерпит поражение в этой войне, это значит, что он слаб. Если он не выдержит своего исторического испытания, то он не достоин ничего иного, кроме гибели». Действительно, на Нюрнбергском процессе мир узнал, какие мысли обуревали Гитлера, когда он видел крах своей империи. На процессе были процитированы его слова:

«Если война будет проиграна, то и сам народ должен погибнуть. Такая судьба неотвратима. Народ показал, что он слаб… Кроме того, те, кто остались в живых, — люди малоценные. Хорошие погибли…»

Один офицер немецкого генерального штаба вспоминал слова, сказанные Гитлером в бункере имперской канцелярии:

«Если немецкий народ столь труслив и слаб, то он ничего не заслуживает, кроме позорной гибели…»

Об этом говорил не только Гитлер. Сохранились следующие слова Геббельса:

«Немецкий народ, немецкий народ… Но что можно сделать с таким народом, если он не хочет больше воевать? Все планы национал-социализма и другие цели были слишком возвышенны, слишком благородны для этого народа. Он оказался слишком трусливым, чтобы осуществить их. На Востоке он бежит, на Западе он не дает солдатам воевать и встречает врага белыми флагами. Немецкий народ заслужил участь, которая теперь его ожидает…»

Итак, в марте 1945 года Прютцман получил указание о «проведении специальных задач в тылу врага» — взрывов зданий, уничтожении мостов и так далее.

Прютцман был тот же, но вот под «тылом врага» подразумевалось нечто другое: это была сама Германия. Давно пробили роковые двенадцать часов, но немцам приказывали «бороться во что бы то ни стало». В этом деле Борман принимал самое активное участие. Так, 28 февраля 1945 года он сообщил своим ближайшим помощникам — Клопферу и Фридрихсу — о том, что в разговоре между Гиммлером и Гитлером последний разрешил мобилизовать 6000 юношей 1929 года рождения (т. е. шестнадцатилетних подростков) для обеспечения тыловых линий. Кроме того, фюрер благословил формирование женских батальонов. Гиммлер обсуждал эти меры в качестве командующего войсками резерва, которым он являлся с июля 1944 года. Однако Борману эти мероприятия показались недостаточными: он предложил меры иные, а именно: вернуть в армию почти 700 000 дезертиров, которые под различными предлогами скрывались на территории рейха. Для этого предлагалось провести всеохватывающую полицейскую акцию с самыми суровыми санкциями против уклоняющихся от службы в вермахте.

Но это еще не было кульминацией. Последняя наступила в марте 1945 года, когда появился приказ Гитлера, получивший наименование «нероновского». Он гласил:

«Я приказываю:

Подлежат разрушению все военные объекты, средства транспорта, связи и промышленные предприятия, а также все ценности на территории рейха, которые могут быть сейчас или впоследствии использованы противником для продолжения войны.

Ответственными за осуществление этого разрушения являются: для военных объектов — соответствующие военные власти (они же отвечают за разрушение средств связи и транспорта). Гаулейтеры и имперские комиссары обороны ответственны за уничтожение всех промышленных предприятий, коммунальных объектов и прочих ценностей. Войска обязаны оказывать гаулейтерам и имперским комиссарам связи необходимую помощь в выполнении их задач.

3) Этот приказ немедленно довести до сведения командиров всех видов войск. Все иные приказы по этому вопросу объявляются недействительными. Подписал: Адольф Гитлер».

Этот приказ был подписан Гитлером 19 марта 1945 года и разослан штабом верховного главнокомандования вооруженных сил за № 002711/45. В последующие дни не было более рьяного сторонника этого приказа, чем Борман. 23 марта 1945 года он издал специальное распоряжение о методе осуществления этого приказа фюрера. В списке объектов, подлежащих разрушению, Борман назвал: все промышленные предприятия, все важные электростанции, газовые заводы и водопроводы,

все склады продовольствия и обмундирования, все мосты, все железнодорожные линии и линии связи, линии связи железных дорог, все каналы, все кабели,

все железнодорожные вагоны и паровозы. Иными словами, если бы был осуществлен приказ Гитлера и дополнительное распоряжение Бормана, то от Германии вообще бы ничего не осталось!

Чем объяснить, что все-таки приказ не был полностью выполнен? Решающее обстоятельство — действия войск антигитлеровской коалиции. Вспомним, что приказ этот был отдан в марте 1945 года, то есть в период последних решительных действий Советской Армии и армий союзников на территории Германии. Если учесть, что уже в середине апреля началось завершающее победное наступление советских войск, то можно понять, почему «нероновский приказ» не был полностью выполнен.

Второе обстоятельство. Очевидно, даже в душе измученного, запутанного и перепуганного немецкого населения приказ Гитлера вызвал такое внутреннее отвращение, что не всегда находились люди, которые могли бы его осуществить. Гитлер ненавидел свой народ; ненавидел его и Борман. Но многие из тех, кому поступил «нероновский приказ», еще обладали элементами здравого смысла.

Третье обстоятельство. Когда о приказе Гитлера узнали владельцы тех предприятий, которые подлежали уничтожению, у них возникло естественное возмущение. Как, говорили они, мы спасли наши фабрики даже от английских и американских бомб, неужели им надо будет погибнуть от собственных, немецких мин? В Нюрнберге об этом достаточно живописно рассказывал Шпеер. От имени своих друзей-промышлен-ников он пытался протестовать перед Гитлером и представил ему специальный меморандум, в котором доказывал, что ввиду неизбежности поражения надо сохранить для немецкого народа хотя бы какую-либо промышленную базу. Что же ответил 18 марта Гитлер Шпееру? Он заявил:

«Если война будет проиграна, должен погибнуть немецкий народ. Судьба неумолима. Совершенно не нужно обращать внимания на то, в чем нуждается народ для своего самого примитивного существования. Как раз наоборот: лучше самим уничтожить все эти вещи. Лучше самим себя уничтожить. Те, кто выжил, — это наименее ценное, ибо самое хорошее пало в бою…»

Так говорил Гитлер о тех, кто еще остался в живых. Примерно так же говорил и Борман, — он не только говорил, но и действовал. Известна запись, сделанная одним из офицеров, находившихся в имперской канцелярии в памятные апрельские дни 1945 года. В ней рассказывается о разговоре, который состоялся между Мартином Борманом и генералом Вильгельмом Бургдорфом — начальником отдела кадров ОКВ. Пьяный

Бургдорф в припадке бессильной злобы и отчаяния кричал:

«Сотни тысяч погибли! Но за что? За свою любимую немецкую родину, за ее великое будущее? За честную, чистую Германию? Нет, они умирали за вас, за ваше процветание, из-за вашей жажды власти. Вы их обманывали, собирали колоссальные богатства, наворовали поместья, строили замки, купались в роскоши, обманывали народ…»

Борман отвечал ему:

«Ах, мой дорогой, не принимай все так близко к сердцу. Ежели кто-либо другой и наживался, то я ни в чем не виноват. Клянусь тебе всем, что есть у меня святого. Выпьем, мой дорогой!»

Но у Бормана давно не было ничего святого, и ему ничего не стоило соврать еще раз. Смысл «нероновского приказа» надо искать глубже — не только в конкретных условиях конца преступной гитлеровской авантюры. Этот приказ по своей сути вытекал из всей концепции национал-социализма, которая практически поставила под вопрос само существование немецкого народа. Внешне все выглядело иначе: нацизм ни о чем так не распространялся, как о народе, расе и прочем. Но в действительности он глубоко презирал свой собственный народ. Расизм — это бумеранг. Говорят, что не может быть свободен народ, угнетающий другие народы. Естественно, не может хорошо относиться к своему народу человек, презирающий другие народы. Гитлер и Борман, обрекавшие на гибель другие народы и рассматривавшие их как своих рабов, немцев также считали своими рабами.

Так, после одного из ночных разговоров с фюрером, состоявшемся в ночь с 27 на 28 января 1944 года, Борман изложил широкую программу того, как нацистское руководство собиралось поступить со своими подопечными.

Идея меморандума Бормана заключалась в том, чтобы обеспечить «евгенический рост» немецкого населения любой ценой — вплоть до введения института двоебрачия и поощрения рождаемости всяческими методами. Особым вниманием пользовался институт внебрачных детей, который Борман хотел развивать быстрыми темпами.

И это была не только программа. После войны в архивах Мартина Бормана нашли и другие документы, касающиеся судеб его соплеменников. Борман рассматривал их как племенной скот. Это звучит почти невероятно, но тем не менее совместно со своей женой — фанатичной приверженкой нацизма Гердой Бух — Мартин Борман в течение долгого времени готовил проекты введения… официального многоженства в Германии.

Как это произошло? Известно, что руководство СС в течение ряда лет работало над «выведением чистой арийской расы». С этой целью была создана специальная организация (так называемый «Лебенсборн») и организованы специальные «учебные» заведения, в которые отбирались лица «чистой расы». «Выведением расы» занималось специальное управление СС, которым руководил обергруппенфюрер СС Грейфельт,

…В начале мая 1945 года автор этой книги случайно попал на остров Пфауэнинзель на озере Ваннзее. Здесь находилась вилла Геббельса, а рядом, в саду, — более скромное здание. На нем, как и на многих других зданиях в то время, развевался большой белый флаг. Вместе с группой немецких антифашистов и несколькими советскими офицерами я вошел в этот дом. Навстречу нам вышла пожилая дама, которая с удивительно хорошей военной выправкой отрапортовала:

— Господа, здесь находится имперская школа невест.

Школа невест? Такого нам еще не приходилось видеть до сих пор. А пожилая дама услужливо объяснила, что в этом «учебном» заведении воспитывались девушки, которые предназначались в качестве невест эсэсовцам, находившимся на фронте. О своих женихах они не имели ни малейшего представления, но все равно эсэсовские преподаватели обучали их основам нацистского мировоззрения, рукоделию, кулинарии и прочим искусствам, которыми согласно указанию главного штаба СС должны были обладать хранительницы эсэсовского очага. Все это выглядело абсолютно невероятно. Но тем не менее, оглянувшись вокруг, мы могли заметить несколько молодых девушек, которые в состоянии полной апатии сидели на веранде и занимались вязанием…

Однако новый план Мартина Бормана и его жены Герды превосходил и ту степень издевательства над здравым смыслом, которую представляла собой имперская школа невест. Борман совместно со своей супругой решил обязать каждого эсэсовца, каждого члена нацистской партии и вообще любого арийца… заключать три брака одновременно! Для нормального функционирования этой системы Герда Борман предлагала, чтобы супруг посещал каждую из трех семей один раз в две недели. Свое подробное письмо на имя мужа, в котором Герда Борман обосновывала новый проект, она закончила трогательной фразой: «Как тебе это понравится?»

Сущность этого послевоенного плана Бормана выступает несколько в другом свете, если сопоставить его с некоторыми другими проектами, которые разрабатывались в то время.

В марте 1945 года Мартин Борман поручил составить документ под заголовком «К вопросу об обеспечении господствующей роли НСДАП», в котором излагалась идея превращения партийной канцелярии в центральное учреждение третьего рейха. Одновременно в кругах, близких к Геббельсу, рассматривался план преобразования высших органов: в них Борману предназначался пост министра по делам партии, а Геббельсу — пост рейхсканцлера.

Но на этом проекты не завершались. После капитуляции в архивах «правительства Деница» были обнаружены документы, которые составлялись в начале апреля и намечали методы сохранения НСДАП в случае поражения Германии. Один из документов датирован 3 апреля 1945 года; он без подписи, зато есть заголовок.

В нем говорится:

«Движение за свободу Германии.

Берлин.

3 апреля 1945 года.

Движение за свободу Германии основано на расовой идее. Это движение оформилось во время войны как выражение воли солдат-фронтовиков, которые верили в старые традиции национал-социалистического движения. Верное клятве фюреру и преданное его делу, это движение порывает: а)с прогнившей партийной бюрократией,

б) с занимающейся самообманом правительственной кастой,

в) с политикой авантюр…»

К вышеприведенной прокламации имелись два приложения: первое содержало перечень возможных 12 внешнеполитических требований «нового движения». Вот они:

«1. Освобождение германского народа от угнетения и оккупации.

Возвращение изгнанных.

Объединенное германское расовое общество.

Прекращение произвола врага.

Европейский союз на федеративной основе.

Право на расовую автономию.

Европейское единство для взаимного блага.

Европейский арбитражный суд.

Сообщество родственных врагов, чтобы в конечном счете создать Германскую империю.

Содружество Германии с Богемией и Моравией.

Гарантированная защита расовых групп.

Экономическое объединение Европы».

Здесь, разумеется, трудно отделить чистый бред от бреда политического. Но можно зарегистрировать вполне определенный факт: в последние дни существования третьего рейха в апреле 1945 года в ближайшем окружении Гитлера вынашивался план реставрации нацистской партии. Немецкому народу хотели навязать планы, которые лишь на словах «порывали с политикой авантюр», как об этом провозглашал документ от 3 апреля. На самом же деле гибнувшие лидеры нацизма хотели, чтобы политика кровавых авантюр продолжалась!

К этим «12 пунктам» добавлялась программа внутриполитического характера («Немецкий миропорядок»), в том числе:

Создание сильного правительства.

Конструирование «немецкого парламента» («фолькетинга»).

Ориентация на «моральные принципы».

Организация «Немецкого ордена» как второй палаты.

Право на расовую автономию.

Европейское единство для взаимного блага.

Европейский арбитражный суд.

Сообщество родственных народов, чтобы в конечном счете воссоздать Германскую империю.

Содружество Германии с Богемией и Моравией.

Гарантированная защита расовых групп.

Экономическое объединение Европы.

Что любопытно, в тексте приложения была ссылка на существование некоего «Генерального плана 1945», т. е. имелся план общих действий на период после военного поражения рейха. Известна склонность нацистских политиков к «генеральным планам» — например, в 1941–1942 годах во время создания «Генерального плана «Ост»…

Возможно, частью «Генерального плана 1945» было создание новых военизированных организаций. Так, еще 18 октября 1944 года был создан пресловутый «фолькештурм» — жалкий эрзац народного ополчения. Идея создания этой «гвардии смертников» нацистской партии принадлежала двум деятелям «коричневого» режима. Первым — со стороны НСДАП — был Мартин Борман. Вторым — с военной стороны — был генерал-лейтенант Адольф Хойзингер, которого Борман привлек как военного советника. Штаб «фольксштурма» разместился вместе со штабом Бормана, и тот рассматривал себя в роли верховного главнокомандующего этой организации.

Военная ценность «фольксштурма» была равна нулю, в чем откровенно признавался Кейтель в Нюрнберге. Поэтому вполне возможно, что в «фольксштурме» Борман видел какой-то скелет будущей военно-партийной организации, которая может сохраниться на послевоенный период. Примерно то же самое можно сказать о пресловутой террористической организации «движения за свободу» — «Верфольф» («Оборотень»), которая была создана немного позднее — в марте 1945 года. Правда, и этот план оказался блефом.

Полный текст «Генерального плана 1945» в архивах не найден. Может быть, его и не было. Но канцелярским усердием Мартина Бормана нельзя было остановить стремительного бега нацистского режима к полному краху. Режима, который был врагом собственного народа.

В записной книжке есть — в ее конце — несколько записей, не носящих хронологического характера. В них — дни рождения отца, матери и детей, даты конференций гаулейтеров в годы войны. Но есть строчки, которые, видимо, были важны для владельца книжки. Почему? Это трудно сказать. Например, зачем Борману была нужна такая таблица длительности беременности у животных:

«Лошади -340 (307–360)

Коровы -248 (240–311)

Овцы -152 (116–157)

Козы -150(137–154)».

Другая запись — уже не о лошадях и козах, а о людях — более объяснима, поскольку в нацистские времена генеалогическое подтверждение чистоты расы было очень важно. Она гласит:

«Человек имеет в 10 поколении 1024 предков. В 20 поколении он имеет уже больше миллиона предков, в 30-м уже больше миллиарда, в 40-м больше биллиона.

Причем — 10-е поколение было 250–300 лет тому назад, 40-е -1000—1200 лет.

Предположим, что Германия в 800 году после рождения Христа имела 5 миллионов жителей, тогда каждый немец нашего времени происходит от немцев тогдашнего времени:

1 биллион: 5 миллионов — 200 000. Следовательно — каждый немец имеет 200 000 предков».

Что бы это могло означать? Неужели блюститель расовой чистоты немецкого народа Борман собирался потребовать от каждого немца свидетельства об арийском происхождении в сотом колене? До такого бюрократического усердия едва ли мог дойти даже Борман. Но кто знает — может, у расового идиотизма нет границ.

ДНИ: 2 марта — 18 марта

Пятница, 2 марта

Утром сильные налеты на Магдебург, Дрезден, Хемниц, Плауэн, Кельн. Утром М.Б. совещается с Фридрихсом и Дотцлером.

Суббота, 3 марта

С фюрером — посещение штабов дивизий «Берлин» и «Дебериц».

Англо-американцы в Нейссе и Крефельде! Русские — в Кеслине и Шлаве!

Воскресенье, 4 марта

Совещание М.Б. с д-ром Леем, Вернером Лоренцем, адм. Фоссом и адм. Матиссом, еще раз с Леем; доклад фюреру, совещание с Рудером. вечером — с Фегеляйном и Бургдорфом. Глубокие прорывы в Померании. Танки у Кольберга — Шлаве — Драмбурга. На западе у Нейсса лишь предмостное укрепление.

Понедельник, 5 марта

Утром новый сильный налет на Хемниц. Утром с Фегеляйном в сауне, затем обед с Штреве.

Вторник, 6 марта

Утром совещание М.Б. с д-ром фон Хуммелем, доклад фюреру, совещ. с Ламмерсом, со Шмидт-Ремером. Хуммель в Дрездене у г-жи Хаммитцш М.Б. вечером с супругами Фосс у Пума

Среда, 7 марта

М.Б. до обеда в сауне. Пополудни в 16.30 совещание с д-ром Глазмайером (Санкт-Флориан), вслед за этим совещание М.Б. с д-ром Науманом. М.Б. с д-ром Науманом на докладе у фюрера по поводу явлений разложения. Вечером — Ева Б. специальной машиной прибывает в Берлин 20.14.

Четверг, 8 марта

Утром совещание М.Б. с Клопфером — Фридрихсом — Мюллером — Цандером. Англичане в Кельне! Бонн — плацдарм. Русские в Альтдамме.

Пятница, 9 марта

Утром М.Б. с Хуммелем, который прибыл из Штольпе.

Беседа фюрера с Кессельрингом, Мантейфелем, Хюбнером.

М.Б. Беседа с д-р Фрелином, Цандером и т. д.

Суббота, 10 марта

Беседа М.Б. с Рудером, Эберлейном, Хевелем, Гейгером. Беседа М.Б. с Деницем. Ежедневно М.Б. у фюрера на докладе.

Воскресенье, 11 марта

Беседа М.Б. с Гейгером — д-ром Леем 15.50 М.Б. на докладе у фюрера. 16.00 с Ламмерсом + Тираком — д-р Хайнером, генеральным прокурором в Народном суде.

Вечером М.Б. у генерала Винтера + Буле + капитан Поллек + Мейер — Фрайкруг и т. д. в казино Оперативного штаба.

Понедельник, 12 марта

В полдень беседа М.Б. с Шмидт-Реме-ром, Гейгером, с парт, товарищем Кейтелем штурмбаннфюрером Цандером, с парт. тов. Трейшем.

Вторник, 13 марта

М.Б. ежедневно беседует с Гейгером. С Бургдорфом об офицерах по национал-социалистическому воспитанию. Вечером с проф. Бухнером у фюрера. 22. налет скоростных бомбардировщиков на Берлин. Впервые повреждено министерство пропаганды.

Среда, 14 марта

Беседы М.Б. с Рудером, г-жой Форстер, с фельдмаршалом Кейтелем, д-ром Павлицки, с Мюллером.

Вечером с обергруппенфюрером Франком.

Четверг, 15 марта

Утром — полет М.Б. на «Кондоре» в

Зальцбург (Кн Беец).

М.Б. — совещ. с д-ром фон Хуммель.

Пятница, 16 марта

Совещание М.Б. с Шенком, Бредовом (на Оберзальцберге), с фрл. Иозефа. У фюрера — генерал-полковник Шернер, фельдмаршал Буш.

Суббота, 17 марта

У фюрера Кауфман + Дениц. М.Б. в шахтах Гутсхоф, Дюррек. Днем визит фрау Ханке.

Воскресенье, 18 марта

Посещение М.Б. шахт и т. д.

Очерк седьмой: Крепость, которой не было

…Начало 1945 года приходило в Германию поразному. В восточной ее части — в огне боев, которые вели отчаянно и бессмысленно сопротивлявшиеся части вермахта и войск СС, в крупных городах страны — в дыму массированных бомбежек, которые с возрастающей силой велись англо-американской авиацией. Значительно спокойнее выглядела в то время западная часть страны, где союзные войска лишь на отдельных участках наталкивались на сопротивление. Совсем спокойно было на юге, в предгорьях Альп и безмятежных альпийских долинах. Снежные вершины блестели под солнцем, и, казалось, ничто не нарушало идиллию. Но вот очередная загадка: именно этот район привлекал особое внимание главного командования экспедиционных войск союзников.

…В качестве верховного главнокомандующего войсками союзников на европейском театре военных действий генерал Эйзенхауэр занимал много комнат. Но одним из самых важных было специальное помещение, увешанное картами. На них отмечалось продвижение войск союзников, фиксировалось положение противника. Здесь можно было увидеть и карту Южной Германии, на которой значилось: «Неподтвержденные данные о районе редута».

Что же это была за карта? Какой «редут»? Ответ гласит: в ходе подготовки заключительного этапа боев разведывательные органы штаба Эйзенхауэра получили сведения о том, что гитлеровское командование предполагает превратить район Южной Германии в так называемую «Альпийскую крепость», или, как выражались в штабе Эйзенхауэра, «национальный редут». Все данные были показаны на карте, висевшей в специальной комнате. На ней были обозначены склады химического оружия, мосты, районы сосредоточения войск, дислокация штабов, радиостанций и казарм.

12 февраля 1945 года в разведывательной сводке штаба союзников говорилось: «До сих пор не придано достаточного значения многочисленным сообщениям о возможностях создания последней нацистской базы в Баварских Альпах. Надо учитывать важность для нацистов различного рода мифов, в частности, знаменитого мифа о «сумерках богов». Все это непосредственно связано с именем самого Гитлера. Очень важно, что главный центр нового района будет находиться в Берхтесгадене, который, в свою очередь, является местом погребения Барбароссы. Последний, согласно германской мифологии, должен некогда восстать из мертвых».

Составителей доклада не смущало явное несоответствие этих сообщений с реальными фактами, включая факты истории. Предполагаемая могила легендарного короля Фридриха Барбароссы находилась не в Берхтесгадене, а за сотни километров оттуда, в горах Гарца. Тем не менее разведка бомбардировала Вашингтон новыми и новыми сообщениями. Так, 16 февраля от агентов Управления стратегических служб (английская аббревиатура — ОСС) были получены такие сведения: «Нацисты, бесспорно, готовятся вести борьбу до победного конца, опираясь на горный редут. Опорные пункты соединены подземными железными дорогами. Здесь сосредоточена многомесячная продукция наилучших оружейных фабрик, сюда свезены со всей Германии запасы отравляющих веществ. Все, кто участвует в сооружении этих секретных баз, будут убиты в тот момент, когда начнутся реальные бои».

Правда, раздавались и скептические голоса, но на Эйзенхауэра и на других командующих все время оказывали давление из Вашингтона. Командующий 21-й армейской группы генерал Омар Брэдли так рассказывает об этом в своих воспоминаниях:

«За несколько месяцев до этого наступления (весной 1945 года. — Л.Б.) разведка ошеломила нас фантастическим планом немецкого командования отвести войска в Австрийские Альпы, где, как сообщалось, были сосредоточены вооружение, запасы и даже построены авиационные заводы и где был создан последний бастион немецкой обороны. Там противник, по всей вероятности, попытался бы отсидеться и сохранить нацистский миф до тех пор, пока союзникам не надоела бы оккупация Германии или пока они не перессорились бы между собой… Только после конца войны мы узнали, что этот хваленый «редут» существовал лишь в воображении нескольких нацистских фанатиков. Слух о нем разросся до таких невероятных размеров, что теперь я просто удивляюсь нашей тогдашней наивности. Однако в то время легендарный «редут» казался нам вполне реальной и весьма серьезной угрозой, которой мы не могли пренебрегать. Он тяготел над нашими тактическими замыслами в последние недели войны».

Брэдли был прав: никакого «редута» в Альпах и в помине не оказалось. Американцев пугали тем, что здесь будет сосредоточено 100 дивизий, из них — 30 танковых (об этой фантастической оценке сообщил впоследствии видный английский военный историк генерал Фуллер). Однако подошедшие к Берхтесгадену и Мюнхену американские дивизии обнаружили здесь лишь разрозненные тыловые части, батальоны «фольксштурма» и остатки резервных соединений.

Кто же был виновен в таком серьезном просчете? Ведь в то время именно в Южной Баварии и граничащей с ней Швейцарии американская стратегическая разведка располагала огромными возможностями. В Швейцарии сидел «сам» Аллен Даллес, имевший непосредственные связи с нацистской верхушкой. Как выяснилось после войны, швейцарская резидентура УСС стала жертвой… своей собственной фантазии. Американский исследователь Д. Минотт установил, что еще в конце 1944 года американской разведкой был составлен специальный доклад о возможной роли Южной Германии в конце войны. Этот доклад стал известен (а может быть, подсунут?) филиалу эсэсовской разведки, находившемуся в городе Брегенце (недалеко от швейцарской границы). Начальник этого филиала доложил об американских предположениях гаулейтеру Тироля Хоферу — здешнему наместнику Гитлера. Тогда Хофер сообразил — а не внести ли ему идею о создании «альпийской крепости» на рассмотрение Гитлера? Ведь если такая крепость будет создана, то сам Хофер автоматически станет ее комендантом…

В ноябре 1944 года он был на приеме у фюрера, однако успеха не имел. Его поддержал лишь Геббельс, который связывал с идеей «редута» пропагандистский успех. С этой стороны она, безусловно, была привлекательна, и Геббельс включил «Альпийскую крепость» в число слухов, подлежавших «централизованному распространению». В генштабе и ОКВ идеей «редута» не заинтересовались, поскольку у военного командования не было свободных войск, которые могли бы заранее занять оборону в Альпах.

Однако Даллес держался за свои данные до последнего момента. В конце апреля 1945 года, когда «альпийский блеф» стал ясен, к нему явился посланец начальника Главного управления имперской безопасности СС Кальтенбруннера оберштурмбаннфюрер СС Вильгельм Хёттль. По поручению своего начальника Хёттль предупредил Даллеса об угрозе со стороны «Альпийской крепости», которая может стать «базой для партизанской борьбы». Поэтому Кальтенбруннер был бы готов противодействовать сосредоточению немецких сил в Альпах. В ответ на это американцы должны поспешить в Австрию и не дать Советскому Союзу возможности принять участие в послевоенной ее оккупации…

Документы свидетельствуют: Гитлер, предвидя события, распорядился разделить Германию на два «укрепленных района»: северный — между Одером, каналом Гогенцоллерна и Эльбой, южный — Альпы и северо-западная часть Чехословакии. В каждом из районов предполагалось создать по т. н. «внешнему командному пункту». Эти «крепости» должны были держаться до тех пор, пока не наступит конфликт между СССР и западными державами. В этом свете становится понятным, почему 9 марта у Гитлера был на приеме фельдмаршал Кессельринг, а 16-го — Шернер и Буш; Кессельринг командовал группой войск в Италии, Буш — на Севере, Шернер же располагал наиболее мощной группировкой войск в Чехословакии.

В 70-х годах я попытался получить у Фердинанда Шернера — он жил тогда в доме для престарелых на Менцингерштрассе в Мюнхене — интервью о том, что он обсуждал в те дни с фюрером. Экс-фельдмаршал ответил, что принципиально интервью не дает. Зато есть другие свидетельства о содержании бесед марта 1945 года. В Южную Германию собирались стянуть остатки разгромленной гитлеровской армии: войска, отступающие из Италии, Австрии, с Западного фронта и войска Шернера. Сюда же предполагалось сог брать руководителей партийного и государственного аппарата, свезти архивы рейха, награбленное золото и другие ценности, изобретения и патенты, произведения искусства, вывезенные из оккупированных стран.

Действительно, особую роль в планировании последнего этапа войны играли визиты в Берлин фельдмаршала Шернера, на которого как на наиболее энергичного и безжалостного командующего возлагались большие надежды. Дневник Бормана фиксирует прибытие Шернера в ставку 16 марта; затем Шернер был у Гитлера вечером 22 апреля. Перед последним визитом фельдмаршал, как об этом рассказывает Ю. Торвальд в своей книге о последнем этапе войны, в откровенной беседе со своим начальником оперативного отдела изложил план: просить Гитлера перебраться из Берлина в штаб группы армий «Б» и оттуда «использовать еще наличные военные и политические возможности». Этот план не удался — видимо, он пришел Шернеру в голову слишком поздно.

Именно поэтому еще зимой и весной 1945 года Борман стал готовить базы на юго-западе Германии. Именно с этой целью здесь создавались тайники для хранения секретных архивов и награбленных богатств, которые еще не были вывезены в безопасные места, например в Швейцарию. Таков смысл записей о «шахтах»! («Суббота, 17 марта: посещение шахт Гутсхоф, Дюррек. Воскресенье, 18 марта: посещение шахт и т. д.») Шахты Гутсхоф и Дюррек находились недалеко от баварской резиденции Гитлера «Бергхоф» близ Берхтесгадена — сюда предполагалось вывезти из Берлина наиболее важные документы (в имперской канцелярии ими уже было заполнено 40–50 огромных ящиков). Сюда же, в район Берхтесгаден — Рейхенхалль, должны были перебраться члены имперского правительства.

Задачу заложить в том районе тайники получили многие, например штандартенфюрер СС Курт Бехер (о его приеме у фюрера Борман писал 6 февраля), Вальтер Функ, Отто Скорцени, штандартенфюрер СС Иозеф Шпацил, а из числа приближенных Бормана — д-р Гельмут фон Хуммель. Хотя последний не захотел беседовать со мной, а на допросе во франкфуртской прокуратуре категорически отрицал свою причастность к каким-либо делам такого рода, он по неосторожности попался в руки австрийской полиции, когда после войны пытался извлечь из тайного хранилища в монастыре Креммюнстер два ящика с нумизматическими коллекциями. Так или иначе, озера горного района Зальцкаммергут могли бы рассказать многое о том, что здесь творилось зимой — весной 1945 года.

ДНИ: 19 марта — 29 марта

Понедельник, 19 марта

Пополудни 17часов отъезд М.Б. из Оберзальцберга через Мюнхен в Берлин — 1.50 ночью.

С Форстером у фюрера до 3.30, затем воздушная тревога! По Хагену — Цоссену = 5.30 часов!

Вторник, 20 марта

С утра — с Фегеляйном в сауне.

Пополудни — совещание М.Б. с Фридрихсом, Шмербеком, Гейгером.

Среда, 21 марта

Доклад М.Б. у фюрера. Совещание с Клопфером.

Четверг, 22 марта

Совещание М.Б. с Вайблингером в 13 часов.

Цандер 12.30 часов.

Совещания с Валькенхорстом, Ламмерсом, Шюттом, Гейгером, проф. Блашке.

Ночью противник пересек танкамиамфибиями Рейн у Оппенгейма.

Пятница, 23 марта

Совещания М. Б. с Валькернхорстом, Гейгером, Цандером, с хауптштурмфюрером Экхардтом.

Суббота, 24 марта

Днем первый налет с юга (из Италии) на Берлин, при ясной погоде. Утром в 3 часа налет на Везель. Пополудни в 15 часов М.Б. с гаулейтером Кохом у фюрера. М.Б. совещался с Павлицкиу Штайнхакером, д-ром Шмидтом-Ремером.

Воскресенье, 25 марта

С Фегеляйном в сауне. С Заукелем на докладе у фюрера. Танки у Ашаффенбурга.

Понедельник, 26 марта

12.30 совещание с авиац. генералом Шумахером.

Пополудни дебаты с генералом фон Хенгль.

Днем М.Б. совещается с рейхсфюрером СС.

17 часов совещание с Заукелем. Т. к. Цандер болен, М.Б. принимает участие в оперативном совещании.

Вторник, 27 марта

С утра совещания М.Б. с Хильгенфельдтом, Валькенхорстом у Хуммелем. Оперативное совещание. Вечером совещание с Буле о транспортных проблемах.

Среда, 28 марта

С утра 9.45 совещание с ген. Тереке о транспорте.

Днем — с Розенбергом. Оперативное совещание.

Валькенхорст с д-ром Леем о «добровольческом корпусе имени Адольфа Гитлера», с д-ром Кальтенбруннером и т. д. Танки в Марбурге и Гиссене.

Четверг, 29 марта

Танковые авангарды перед Корбахом! Артобстрел Рехница (Штирия). Положение напряженно как никогда раньше!

Совещание М.Б. с ген. Рейнеке, с Леем и адмиралом Матисом. Оперативное совещание! Вечером с Аксманом. Гудериан уволен.

Очерк восьмой: Это происходило в бункере

Адольф Гитлер недолюбливал Гейнца Гудериана. Почему? Ведь умение генерала Гудериана принесло вермахту немало блистательных побед, а его имя стало символом танкового наступления. Но кто может понять душу диктатора? Может быть, в душе пехотинца первой мировой войны таилась зависть к новому роду войск, который, появившись уже на исходе войны, вдруг обрел ореол талисмана победы? Или играла роль неприязнь Гитлера к замкнутой генеральской касте? Или популярность Гудериана в войсках вызывала ревность фюрера? Как бы то ни было, между Гитлером и Гудерианом никогда не существовало добрых отношений.

Правда, все начиналось для генерала хорошо. Гитлер был одним из первых, кто обратил внимание на способного, энергичного офицера — первого начальника штаба инспекции моторизованных войск. На учениях 1934 года, происходивших на полигоне Куммерсдорф, полковник рейхсвера Гейнц Гудериан демонстрировал возможности мотовойск.

Такой человек мне пригодится! Его я хочу заполучить! — сказал недавно сделавшийся рейхсканцлером Гитлер. Гудериан, скоро ставший известным своей книгой «Внимание, танки!», был рад использовать новые возможности вермахта, который возник из рейхсвера и сбросил ограничения Версальского договора. Типичный прусский офицер — по выучке и воспитанию, выходец из офицерской среды Гейнц Гудериан (кстати, эта фамилия произносится с ударением на втором слоге и тем самым лишает основания распространенную у нас в военные годы легенду об «армянине Гудерияне») оказался восприимчивым к техническим достижениям XX века и понял, какую роль будут играть моторизованные и танковые войска, оснащенные мощными радиосредствами. Практически Гудериан был создателем танковых войск вермахта. Став в 1936 году генералом, он участвовал в военных действиях против Польши и Франции, завоевав авторитет в войсках и в глазах Гитлера.

Но с 1941 года в отношениях Гудериана и Гитлера наметились первые трещины. Уже в начале «Барбароссы» генерал-полковник, командовавший 2-й танковой группой, позволил себе усомниться в правильности решения своего верховного главнокомандующего, когда тот в августе не стал продолжать наступление на Москву и повернул группу Гудериана на Киев. Гудериан позволил себе лично выразить свои сомнения — но не смог убедить Гитлера. Как верноподданный исполнитель приказов, он блестяще выполнил и новую задачу, сомкнув танковые клещи вокруг Киевской группировки советского Юго-западного фронта. Но спор не был забыт.

Даже в 1941 году, когда во время наступления на Москву командующий 2-й танковой группой докладывал об успехах своих дивизий, — Гитлер не смог преодолеть антипатии. Зато когда Гудериан разделил судьбу других немецких командиров, попавших в декабре 41-го под мощные удары советского контрнаступления, Гитлер дал волю своему недовольству. Чем же он был недоволен? Тем, что Гудериан — который, в отличие от своего главнокомандующего, хорошо знал о реальном положении на фронте — не хотел выполнять т. н. «стопприказы» Гитлера, требующие любой ценой оборонять рубежи под Москвой, и предлагал отойти на новые, более выгодные рубежи.

Мне удалось найти подлинное свидетельство об этом конфликте. Об этом можно узнать из сохранившихся записей адъютанта Гудериана обер-лейтенанта Иоахима фон Лестена. Первая из записей сделана 20 декабря 1941 года, вторая — только 6 января 1942 года. Но эта пауза становится вполне понятной из содержания самих записей:

«20 декабря 1941 г. 19.00. Ставка фюрера. Сегодня до полудня вылетели из Орла с Гудерианом к фюреру. 15.30 сели на аэродроме Растенбург. Сейчас командующий у фюрера… Слава богу, что состоялась беседа. Судя по всему, Гудериан — единственный человек в армии, который отважится сказать то, о чем нельзя не говорить и что призвано спасти положение на Востоке. Уже из моих кратких бесед в ставке складывается впечатление, что здесь не имеют никакого понятия о творящемся на фронте. А если царят такие нереальные представления, то судьба войск висит на ниточке. Остается вопрос: будут ли приняты решительные меры?»

Меры не были приняты: осуществить организованный отвод войск с наименьшими потерями не удалось. Под ударами Красной Армии немцы, бросая технику, откатывались на Запад. Платить же пришлось… Гудериану. Лестен:

«6 января 42 г. Эрфурт. Старый год завершился для меня отъездом из России… Однако между временем моей последней записи и сегодняшним днем произошло так много событий, что я хочу их зафиксировать. Все ожидания связывались с визитом генералполковника Гудериана к фюреру. Однако уже в ставке и во время обратного полета в Орел Гудериан дал понять, что ему не поверили или не захотели поверить… Он провел у фюрера несколько часов… Фюрер обвинил Гудериана в том (как он мне позже рассказал), что за минувшие полгода он слишком близко стоял к событиям, слишком жалел солдат и потерял правильную перспективу. Поэтому «стопприказ» не будет отменен… Через 2 дня после нашего возвращения в Орел пала Чернь, незначительный населенный пункт на шоссе Орел — Тула. Этот пункт нельзя было удержать, так как соседние части отступили, а совсем недалеко имелась выгодная позиция на реке Суше. Новый командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге ухватился за это как за повод, чтобы потребовать снятия Гудериана. Клюге явно играл на разногласиях между Гудерианом и фюрером, поэтому его поведение было просто беспринципным. В результате столь опытного и популярного командира, как Гудериан, отправили домой».

Гудериан долго был в немилости. Лишь в 1944 году, когда дела вермахта были совсем плохи, Гитлер снова дал ему важный пост: начальника генерального штаба сухопутных сил. Пришлось пойти на это, так как после покушения 20 июля 1944 года, в котором была замешана верхушка генералитета, Гитлер не доверял своим фельдмаршалам и генералам. Гудериан же в оппозиции не был замечен.

Увы, и на этом посту Гудериан не смог удержаться. Не говорю уже о том, что вообще это было уже не время побед вермахта на Восточном фронте. Но Гудериан продолжал «своевольничать». Он снова предлагал Гитлеру не упорствовать в безнадежном сопротивлении на старых рубежах, а найти новые. Так, он предложил эвакуировать оставшиеся далеко на Востоке и без связи с основной группировкой войска в Прибалтике и Восточной Пруссии. Когда же в начале 1945 года Гитлер решил использовать единственную ударную группировку — 6-ю танковую армию СС обергруппенфюрера Зеппа Дитриха — не против наступавшего Жукова, а в Венгрии, Гудериан стал возражать. Безуспешно он доказывал, что лучше ударить из Померании и Восточной Пруссии по открытому с севера флангу Жукова, чем спасать и без того потерянную Венгрию. Гитлер не стерпел новых возражений, и Гудериану предложили удалиться… на лечение. С тех пор они больше не встречались. Гудериан больше не появлялся в бункере имперской канцелярии…

Но мы позабыли одно: не рассказали о самом бункере. Для такого рассказа я могу использовать и собственные впечатления.

…Не могу утверждать точно: было ли это 3-го, а может быть 5 мая 1945 года, когда я с небольшой группой офицеров штаба маршала Жукова подъехал к углу Фосси Вильгельмштрассе. Мы быстро нашли коменданта здания бывшей имперской канцелярии (кажется, он был в чине подполковника) и приступили к осмотру. Переступая по кучам «железных крестов» и иных орденов, которые почему-то сотнями валялись у входных лестниц, мы сначала осмотрели опустошенные кабинеты, а затем спустились вниз. Опишу мои впечатления — благо, что у меня сохранилась запись, сделанная через несколько дней и очень мне пригодившаяся, когда в 1946 году советский писатель Петр Павленко приступил к работе над сценарием фильма «Падение Берлина» и попросил меня рассказать о бункере.

Вот моя запись 1945 года:

«Если подъехать к имперской канцелярии со стороны Фоссштрассе, то в углу выступающей части фасада находится незаметная стальная плита? не возвышающаяся над уровнем земли. Эта плита подымается при помощи гидравлических насосов, в результате чего открывается спуск вниз — широкие ступеньки, уводящие в первый подземный этаж имперской канцелярии.

На первом этаже свыше 120 комнат, которые расположены по обе стороны большого коридора. Коридор построен по корабельному принципу и имеет ряд отсеков, изолированных друг от друга парой дверей. Из каждого отсека двери ведут в 6–8 комнат. Стены выложены желтым кафелем, пол также кафельный. Недалеко от входа с левой стороны на одной из дверей вы видите надпись «канцелярия фюрера». В двух комнатах расположены комнаты секретариата Гитлера — большое число телефонов, столы, на которых лежали карты. По другую сторону коридора в этом же отсеке 3 комнаты имперского радиовещания. Таким образом, Геббельс мог выступать по радио, не выходя из подземного помещения.

Идя далее по коридору, вы встречаете надписи: «аптека», «перевязочная», «дизельная», «телефонный коммутатор», «командный пункт» и др. На этом этаже располагалась преимущественно охрана канцелярии — т. н. «лейбштандарт СС «Адольф Гитлер». Двери всех комнат металлические, с двумя рычагами, запирающими их наглухо. В каждом этаже располагаются дизельные установки, обеспечивающие освещение и вентиляцию помещения.

Вход во второй подземный этаж ведет через незаметную дверь в одном из отсеков первого этажа. Вы проходите обширные складские помещения и попадаете в подземный гараж. Там еще до сих пор стоят несколько газогенераторных машин. Выезда из гаража нет, машины спускались туда на специальном грузовом лифте. Из этого помещения вы можете пройти вправо и попадаете в кухню и столовую. Дальше идет спуск в ряд помещений. Однако пройти в них не удалось ввиду того, что там до сих пор продолжается пожар.

Через ряд запутанных ходов вы опускаетесь в третий подземный этаж — этаж, где располагались комнаты Гитлера, Геббельса и Бормана. Необходимо отметить, что при посещении очень трудно составить себе картину об истинном расположении обстановки в комнатах, ибо часть комнат полностью выгорела, а в остальных комнатах мебель переставлена и частично переломана.

После одного из поворотов начинается широкий коридор. Справа в этом коридоре двери в комнаты Геббельса и Бормана. Геббельс занимал две комнаты. Одна из них, видимо, рабочая, другая — для семьи. В комнате для семьи можно видеть кровати для его детей, причем они построены по принципу солдатских двухэтажных коек — три койки по два места в каждой.

В шкафах — остатки гардероба. В настоящее время в эту комнату стасканы всевозможные костюмы, тряпки, нижнее и столовое белье. Немного порывшись, нам удалось извлечь слегка обгорелый белый китель с красной повязкой на правом рукаве. На левом кармане — «железный крест» второго класса Первой империалистической войны, а над ним обметанное отверстие для партийного значка. Это китель Гитлера. Рядом валяется полуобгорелый серый коверкотовый плащ, который можно было видеть на ряде фотографий Геббельса.

Комнаты не особенно просторные, потолок средней вышины, и поэтому вас не покидает ощущение, что вы находитесь под землей. По левую сторону этого большого коридора — кухня, но она полностью сгорела. На стенах коридора картины в дорогих рамах, преимущественно голландских мастеров. В конце коридора небольшая комната, пройдя в которую мы обнаружили, что в ней находится исключительно ценное собрание литературы по архитектуре. Это, видимо, личное собрание Гитлера, который считал себя архитектором. В больших шкафах красного дерева находится ряд художественных изданий и описаний архитектурных сооружений всех времен и народов. Книги частично пострадали, их корешки обгорели.

Из большого коридора ведут ступеньки в расположение комнат Гитлера. Спуск, поворот вправо, затем поворот влево — и перед вами массивная дверь, похожая на дверь несгораемого шкафа. Это вход в подземную квартиру Гитлера. Она построена по тому же принципу, центральный коридор — средней ширины. Стены не кафельные, а обтянутые обоями.

Первая дверь слева — вход в комнату Гитлера. Гитлер здесь имел 4 комнаты — приемную, столовую, спальню, ванную. Кроме того, имеется еще одна небольшая проходная комната, характер которой установить трудно, ибо в ней не осталось никакой мебели.

Через проходную комнату вы вначале попадаете в приемную. Она очень мала — у правой стенки стол с ящиками, сзади небольшой несгораемый шкаф и столик с телефонами. Направо дверь в спальню — спальня еще меньше. В ней умещаются только кровать, книжный шкаф, несгораемый шкаф и небольшая этажерка. На этажерке несколько томов энциклопедии. Вторая комната обычного устройства: стоит ряд электролечебных аппаратов — горное солнце, маленькие кварцевые лампы и еще несколько приборов неизвестного характера. Все комнаты Гитлера поражают своими маленькими размерами, в них буквально трудно повернуться. Следующая дверь за комнатами Гитлера — комната его личного охранника. С правой стороны коридора располагаются дизельная, телефонная станция, помещение врача и аптека. Из третьего подземного этажа имеется отдельный выход в сад».

Чтобы дать более полное представление о бункере, приведу описание, оставленное другими очевидцами. Их имена — Отто Гюнше, Гейнц Линге. Кадровый эсэсовец, личный адъютант фюрера в 1943–1945 годах, штурмбаннфюрер Отто Гюнше, попав в советский плен, провел в нем довольно долгий период, во время которого и написал книгу, точнее, продиктовал ее советским следователям. Рассказ Гюнше тут же переводился и записывался. Чтобы рассказ был полнее, к работе был привлечен находившийся в плену другой весьма осведомленный человек, штурмбаннфюрер СС Гейнц Линге — камердинер Гитлера с 1935 по 1945 год. История Линге не лишена комичности: он смешался с общей массой пленных и рассчитывал остаться незамеченным. Именно с этой целью он, когда его вели по улицам Берлина, передал какой-то стоявшей на улице женщине часы с именной надписью Гитлера. Но Линге просчитался: получившая столь неожиданный подарок женщина сообщила об этом в советскую военную комендатуру. Был отдан приказ немедленно разыскать Гейнца Линге, что и было сделано.

Итак, вот описание бункера, принадлежащее Гюнше — Линге:

«В середине февраля 1945 года Гитлер переселился в бомбоубежище. Вместе с ним там поселились Ева Браун и врач Морелль, без уколов которого он не мог обходиться ни одного дня. Весь личный штаб Гитлера остался в рейхсканцелярии. Это бомбоубежище Гитлера было по его приказу построено в 1943 году в парке рейхсканцелярии.

Старое бомбоубежище Гитлера, которое находилось под «залом дипломатов» и которым он пользовался до последнего времени при воздушных налетах на Берлин, стало казаться ему недостаточно надежным. Он хотел забраться еще глубже в землю. Новое бомбоубежище было устроено на три метра глубже старого. Из старого бомбоубежища в новое был пробит ход с винтовой каменной лестницей, которая внизу упиралась в небольшую камеру с бронированной дверью. За дверью начинался широкий коридор «фюрербункера», разделенный на две половины.

В первой половине коридора у правой стены стояло несколько шкафов с противовоздушным снаряжением (противоипритные костюмы, стальные шлемы, противогазы, огнетушители). В этой стене была дверь, которая вела в машинное отделение с вентиляционными установками. Вторая бронированная дверь вела в 6 смежных помещений. Здесь находились: коммутатор, где сидел телефонист из личной охраны Гитлера, телефонная станция, телеграф, комната Морелля, медпункт, где стояла кровать дежурного врача Гитлера д-ра Штумпфеггера, спальня для Линге и ординарцев и общая комната.

У левой стены первой половины коридора стоял четырехугольный стол с креслами. Над столом висели часы. Рядом находилась телефонная кабина, из которой дежурный службы связи в ставке заказывал телефонные разговоры для участников совещаний. Дверь в левой стене коридора вела в умывальную комнату. Там же было отведено место для собаки Гитлера Блонди. Случка Блонди с псом фрау Трост не дала «результатов». Поэтому в конце января 1945 года Блонди еще раз была случена с псом рейхслейтера Альфреда Розенберга. По распоряжению Гитлера, угол, который занимала Блонди, обогревался электрическим рефлектором. В первых числах апреля произошло долгожданное событие: Блонди принесла 8 щенят. Трое из них выжили. Самому сильному и крепкому щенку Гитлер сам дал свое прозвище — Вольф (волк).

Первую часть коридора от второй части — так называемой «приемной» — отделяла бронированная дверь. Вход в приемную охранял стоявший у двери офицер из личной охраны Гитлера. В приемной перед началом военных совещаний собирались участники этих совещаний в ожидании Гитлера. Стены приемной были увешаны большими картинами, главным образом, с ландшафтами. У правой стены стояло 12–16 кресел. У противоположной стены — мягкая скамья, перед ней — большой прямоугольный стол с мягкими стульями. Слева и справа от мягкой скамьи были две бронированные двери. Левая дверь вела в комнаты Гитлера и Евы Браун, вторая — в комнату совещаний.

Перед комнатами Гитлера была небольшая буфетная. Там, у дверей, была поставлена ширма, чтобы участники совещания не были видны из комнаты Гитлера и Евы Браун.

За двойными дверьми буфетной находился кабинет Гитлера, застланный толстым, мягким ковром. В кабинете, справа от двери, стоял письменный стол, перед ним — кресло. На столе — большая бронзовая лампа, письменный прибор, телефон, атлас мира, лупа. Тут же обычно лежали очки Гитлера. Над столом висел поясной портрет Фридриха II работы Менделя в овальной раме. У противоположной стены стояла софа. Перед ней — стол и три кресла, обитых пестрым шелком. Над софой висел натюрморт. Справа от нее стоял чайный столик, слева — радиоприемник. На правой стене висела картина Лукаса Кранаха.

В этой же стене была дверь в спальню Гитлера, пол которой тоже был устлан ковром. Здесь стояли кровать с тумбочкой, платяной шкаф, чайный столик на роликах, сейф, в котором он хранил секретные документы, книжные полки и баллон с кислородом. В левой стене кабинета Гитлера была дверь в общую для Гитлера и Евы Браун ванную комнату. Из ванной вела дверь в туалетную комнату Евы Браун и в ее спальнюсалон. Здесь, справа от двери, стояли темная кушетка, небольшой круглый стол и кресло. Против кушетки, у противоположной стены, стояла кровать Евы Браун, платяной шкаф и ящик для ее собаки. На полу лежал темный узорчатый ковер. Стены были украшены картинами, изображавшими цветы. Вторая дверь из комнаты Евы Браун выходила в буфетную.

В конце приемной находился так называемый «шлюз» с бронированной дверью. В «шлюзе», справа и слева, имелось два запасных выхода в парк рейхсканцелярии. Из правого выхода вверх вела винтовая лестница, выложенная из каменных плит. Над этим выходом была построена четырехугольная башня с толстыми бетонньши стенами, в которой часовой службы безопасности охранял вход в бомбоубежище Гитлера. В самом парке перед дверью стоял еще один часовой из личной охраны Гитлера. Из левого запасного выхода вела стальная лестница пожарного образца. Этот выход также был защищен куполообразной башней, в которой имелись пулеметные гнезда и наблюдательные пункты. В этой башне находились эсэсовцы из личной охраны Гитлера. Башня имела телефонную связь с бомбоубежищем.

Фундамент, перекрытие и стены «фюрербункера» были сделаны из высокосортного бетона толщиной в три метра. Потолок бомбоубежища был, кроме того, укреплен толстыми железными балками. Но и это казалось Гитлеру недостаточно безопасным. Он приказал укрепить бомбоубежище дополнительным перекрытием толщиной в один метр из рубленого гранита, переложенного густой железной сеткой. Кроме того, он приказал перестроить ходы из рейхсканцелярии в бомбоубежище, придав им зигзагообразный вид».

Так Адольф Гитлер построил мавзолей для самого себя, ибо живым он из него не вышел.

ДНИ: 30 марта — 16 апреля

Пятница, 30 марта

Совещание М.Б. с гросс-адм. Деницем. Оперативное совещание. Фюрер уволил д-ра Дитриха.

Пополудни танки у Беверунгена/Везер. Ночью танки у Херсфельда.

Суббота, 31 марта

Совещание М.Б. с Гейгером, Мюллером. Оперативное совещание. Телефонный разговор с фрау Шольц-Клинк.

Вечером Кребс, Шерф и Буле с визитом вежливости у М. Б.

Воскресенье, 1 апреля

Совещание М.Б. с Фридрихсом, Кейтелем, Рукшеделем.

Оперативное совещание.

Артобстрел Эйзенаха.

Русские танки перед Винер Нейштадтом.

Понедельник, 2 апреля

С утра совещание с кап. Ассманом.

Вечером — противник в Тюрингии у Унтермасфельда, Хершеля, Эйзенаха, Веймара.

М.Б. участвует в ночном оперативном совещании.

Вторник, 3 апреля

Совещание М.Б. с Штюртцом и крейслейтером Кернером. Оперативное совещание.

Среда, 4 апреля

Совещание М.Б. с Аксманом.

Оперативное совещание.

Совещание с Зюндерманом.

Четверг, 5 апреля

Большевики у Вены! Англо-американцы в Тюрингском районе у Лангензапьца, Майнингена и т. д. Совещание с Цандером.

Пятницау 6 апреля Суббота, 7 апреля

Вечером Кребс, Винтер, Бургдорф, Фегеляйн, Майзель, Венк у М.Б. Оперативное совещание.

Воскресенье, 8 апреля

Совещ. М.Б. с инженером Лести (262). Onepam. совещание.

Совещание фюрера с Кауфманом и фельдм. Бушем.

Понедельник, 9 апреля

Совещ. М.Б. с Фридрихсом. Пополудни совещание фюрера с гаулейтером Хофером, М.Б., Йодлем, ген. Винтером.

Вечером — с обергруппенфюрером Франком, затем с Хюбнером о Кейтеле.

Вторник, 10 апреля

Совещание М.Б. с Шольц-Клинк. с ген. Венком. с Валькенхорстом, Хессом. с Хофером.

Среда, 11 апреля

День помолвки!

Совещ. М.Б. с Лаутербахером, Эггелингом.

Танки у Магдебурга, Тр. Ошерслебена, Камбурга, Алена, Шенебека на Эльбе.

Четверг, 12 апреля

Совещ. М.Б. с ШмидтР.

Доклад у фюрера, ежедн. оперативное совещание.

Вечером — Кессельринг, длительная беседа.

Пополудни — умер Рузвельт.

Пятница, 13 апреля

Совещ. М.Б. с Герландом, Метцнером, Хильгенфельдом, Валькенхорстом.

Танки у Зеехаузена (Эльба) — Виттенберге — перед Штендалем и Тангермюнде; танки в Дортмунде, Кеттвиге} Гуммерсбахе, Арнсберге; танки у Магдебурга — Нордхаузена, Клаусталя — Ценца — Заальфельда, Кронаха.

Суббота, 14 апреля

День рождения нашего Кронци.

Противник захватил Падерборнский лес, Калъбе Марбург в Гарце, Гюнтерсберг, Хоэнштейн, Эннсталь, Кронах, Штейнах — Бамберг — Вильдбад — Раштат. Вечером налет на Потсдам. Смерть зам. гаулейтера Метцнера.

Воскресенье, 15 апреля

Совещ. М.Б. с Рекманом. Пополудни, по поручению фюрера с Е.Б., д-ром Мальцу д-ром Штумпфеггером (из-за проф. Брандта).

Ночное опер, совещание (М.Б. остался в Берлине).

Противник взял Арнхайм — Кетен, Андреасберг — Гарц — Хемниц, Мееране — Глаухауу Люнбах, Бернек — Байрейт — Бюль/Баден.

Понедельник, 16 апреля

Противник захватил Леверкузен — Изерлон — Миттвейда — Кримичау — Вейд — Шлейц — Эрланген — Оффенбург — Баден. Крупные бои на фронте Одера!

Очерк девятый: Начало конца

…Когда я спросил генерал-полковника Василия Митрофановича Шатилова о том, когда его дивизия начала наступление на Берлин, то он задумался и стал разыскивать в ящике какую-то папку. Когда же папка была найдена, то из нее появилась карта — старая, потертая на сгибах, видавшая виды. Но это не была карта Берлина или одерских подступов к нему. Нет, на карте были нанесены лесные массивы и озера далекой от Берлина Калининской области.

— Собственно говоря, путь нашей дивизии к Берлину начался здесь, — сказал мой собеседник, седовласый ветеран Советской Армии, человек, который в течение трех лет командовал 150-й стрелковой дивизией — дивизией, водрузившей в мае 1945 года Знамя Победы над рейхстагом. — Конечно, можно считать случайностью, что именно нашей 150-й дивизии привелось вести бой за рейхстаг. Могла и другая дивизия оказаться здесь, на Шпрее. И нет никакого сомнения, что и она повела бы бои с такой же воинской доблестью.

Как долго вы командовали дивизией? — спросил я.

Я вступил в командование дивизией в майские дни 1944 года. До этого я командовал 182-й стрелковой дивизией. 150-я дивизия была сформирована в сентябре 1943 года на базе трех бригад — 127-й курсантской, 144-й и 151-й лыжных бригад.

С какого же рубежа 150-я дивизия начала свой марш на Запад, к Берлину?

Это был район города Пустошки, недалеко от Невеля. Здесь занимала свои рубежи 3-я ударная армия, в состав которой входила 150-я дивизия, перенесшая тяжелые бои в так называемом «невельском мешке». Очен хорошо помню свою первую встречу с солдатами, когда я прибыл в 674-й полк. Я сказал тогда:

«Я ваш новый командир дивизии, полковник Шатилов. Вместе воевать теперь будем. У нас с вами длинный боевой путь на запад, до самого Берлина!»

Разумеется, я тогда не мог предвидеть, что наша дивизия действительно окажется в числе тех советских соединений, которые первыми войдут в Берлин. Но в то время — весной 1944 года — каждый советский солдат, каждый советский офицер и генерал были уверены, что недалек тот момент, когда Красная Армия сокрушит фашистского противника. После Сталинграда и Курска ни у кого не было сомнения в том, что мы не только изгоним захватчика со своей земли, но и будем добивать врага на его территории. Однако, разумеется, для того, чтобы осуществились наши мечты, нужно было еще многое сделать…

Наступление на Берлин планировалось с большой тщательностью. После того, как была в феврале 1945 года окончена Висло-Одерская операция, Ставка Верховного Главнокомандования испытывала немалый соблазн продолжить наступление и с ходу взять Берлин. Ему поддался даже маршал Жуков. В одном из своих предложений, направленных в Ставку, писал о возможности двигаться прямо на Берлин. Но вскоре он сам изменил свое мнение и высказался за то, чтобы остановиться. Это решение было не прихотью, а результатом серьезного анализа обстановки — и это решение оказалось правильным. Говоря о нем на Крымской конференции руководителей трех великих держав 4 февраля 1945 года, начальник генштаба генерал армии А.И. Антонов привел данные о возможной переброске немцами на Восточный фронт 35–40 дивизий. В своих мемуарах генерал С.М. Штеменко констатировал:

«Если учесть, что многие из этих дивизий противник пополнил личным составом до нормы, а наши дивизии в среднем насчитывали тогда по 4000 человек, если учесть все те трудности, какие испытывали мы с подвозом боеприпасов, горючего и других материальных средств, а также временное господство в воздухе немецкой авиации, становится совершенно очевидным, почему для нас стало невозможным продолжение безостановочного наступления на Берлин. Это явилось бы преступлением, на которое, естественно, не могли пойти ни Советское Верховное Главнокомандование, ни Генеральный штаб, ни командующие фронтами.

Как подтвердили дальнейшие события, прогноз Генштаба в основе своей оказался правильным. В феврале 1945 года немецкое командование действительно располагало крупными силами для обороны Берлина и в случае необходимости могло еще увеличить их. А помимо того, неудача под Берлином грозила обернуться и скверными политическими последствиями».

Ставка, Генеральный штаб, военные советы фронтов снова и снова сопоставляли наши возможности с возможностями противника и в конечном счете единодушно пришли к выводу: не накопив на Одере достаточных запасов материальных средств, не будучи в состоянии использовать всю мощь авиации и артиллерии, не обезопасив фланги, мы не можем бросить свои армии в наступление на столицу Германии. Риск в данном случае был неуместен. Политические и военные последствия в случае неудачи на завершающем этапе войны могли оказаться для нас крайне тяжелыми и непоправимыми.

Сознавая полную меру ответственности, Ставка Советского Верховного Главнокомандования приняла решение о прекращении наступления. В течение марта 1945 года были приняты все необходимые меры для стратегического и материального обеспечения штурма Берлина. Именно за это время была проведена Померанская операция, которая полностью предотвратила угрозу основным силам Жукова из Померании (Жуков своим чутьем понял планы Гудериана), а вслед за этим были сосредоточены необходимые войска для предстоящего наступления.

Как же складывалось соотношение сил на этом заключительном этапе великого противоборства советских войск с вермахтом? Советские силы были значительны. У маршала Рокоссовского было 314 тысяч человек, у маршала Жукова — 768 тысяч и у маршала Конева — 511 тысяч. Но и с немецкой стороны — при всем истощении вермахта — советским войскам противостояли крупные силы. В этих условиях и принимались окончательные решения на проведение Берлинской операции. Г. К. Жуков вспоминает об этом:

«29 марта по вызову Ставки я вновь прибыл в Москву, имея при себе план 1-го Белорусского фронта по Берлинской операции. Этот план отрабатывался в течение марта штабом и командованием фронта, все принципиальные вопросы в основном согласовывались с Генштабом и Ставкой. Это дало нам возможность представить на решение Верховного Главнокомандования детально разработанный план.

Поздно вечером того же дня И.В. Сталин вызвал меня к себе в кремлевский кабинет. Он был один. Только что закончилось совещание с членами Государственного Комитета Обороны.

Молча протянув руку, он, как всегда, будто продолжая недавно прерванный разговор, сказал:

Немецкий фронт на западе окончательно рухнул, и, видимо, гитлеровцы не хотят принимать мер, чтобы остановить продвижение союзных войск. Между тем на всех важнейших направлениях против нас они усиливают свои группировки. Вот карта, смотрите последние данные о немецких войсках.

Раскурив трубку, Верховный продолжал:

— Думаю, что драка предстоит серьезная…

Потом он спросил, как я расцениваю противника на берлинском направлении.

Достав свою фронтовую разведывательную карлу, я положил ее перед Верховным. И.В. Сталин стал внимательно рассматривать всю оперативностратегическую группировку немецких войск на берлинском стратегическом направлении.

По нашим данным, немцы имели здесь четыре армии, в составе которых было не меньше 90 дивизий, в том числе 14 танковых и моторизованных, 37 отдельных полков и 98 отдельных батальонов…

— Когда наши войска смогут начать наступление? — спросил И.В. Сталин.

Я доложил:

— 1-й Белорусский фронт может начать наступление не позже чем через две недели. 1-й Украинский фронт, видимо, также будет готов к этому сроку, 2-й Белорусский фронт, по всем данным, задержится с окончательной ликвидацией противника в районе Данцига и Гдыни до середины апреля и не сможет начать наступление с Одера одновременно с 1-м Белорусским и 1-м Украинским.

— Ну что ж, — сказал Сталин, — придется начать операцию, не ожидая Рокоссовского. Если он и запоздает на несколько дней — не беда.

Затем он подошел к письменному столу, перелистал какие-то бумаги и достал письмо.

— Вот, прочтите.

Письмо было от одного из иностранных доброжелателей. В нем сообщалось о закулисных переговорах гитлеровских агентов с официальными представителями союзников, из которых становилось ясно, что немцы предлагали союзникам прекратить борьбу против них, если они согласятся на сепаратный мир.

В этом сообщении говорилось также, что союзники отклонили домогательства гитлеровцев. Но все же не исключалась возможность открытия гитлеровцами путей союзным войскам на Берлин.

Ну, что вы об этом скажете? — спросил И.В. Сталин. И, не дожидаясь ответа, тут же заметил: — Думаю, Рузвельт не нарушит ялтинской договоренности, но вот Черчилль, этот может пойти на все».

О каком письме шла речь? Конкретно маршал не назвал, но сегодня в архиве советской разведки можно читать ряд сообщений такого рода. Например, доклад наркома госбезопасности СССР В. Меркулова от 11 апреля.

«Совершенно секретно

Народному Комиссару Иностранных дел Союза ССР

товарищу МОЛОТОВУ В.М.

НКГБ СССР сообщает агентурные сведения, полученные в разных странах, о переговорах председателя Международного Красного Креста профессора БУРКХАРДТА и бывшего члена швейцарского федерального совета МЮЗИ в Берлине.

Английское министерство иностранных дел в телеграмме № 364 от 22.2.45 сообщило английскому посланнику в Берне, что, по сведениям, исходящим от французского представителя в Международном Красном Кресте, ГИММЛЕР пригласил председателя Международного Красного Креста профессора БУРКХАРДТА встретиться с ним для обсуждения некоторых вопросов, связанных с обменом военнопленными.

По сведениям, полученным в Стокгольме, германский генеральный консул в Стокгольме ПФЛЕЙДЕРЕР в доверительной беседе, говоря о переговорах БУРКХАРДТА с ГИММЛЕРОМ, заявил, что вопрос о военнопленных являлся только предлогом и что во время беседы с БУРКХАРДТОМ ГИММЛЕР пытался якобы выяснить возможность установления контакта с англичанами и американцами.

БУРКХАРДТ якобы просил ГИММЛЕРА разрешить выезд в Швейцарию приблизительно тысячи видных евреев, интернированных в Германии. ГИММЛЕР сразу же удовлетворил эту просьбу. По словам ПФЛЕЙДЕРЕРА, это объясняется тем, что ГИММЛЕР собирается, устранив ГИТЛЕРА, вступить в переговоры с союзниками, используя в качестве заложников 600 000 евреев, находящихся в Германии.

По данным, исходящим из польских эмигрантских кругов в Лондоне, германское командование якобы договорилось через БУРКХАРДТА с англичанами и американцами относительно того, что все танковые и механизированные части будут сняты с западного фронта и переброшены на восточный фронт с целью удержания восточного фронта до тех пор, пока союзники не оккупируют остальную часть Германии. В настоящее время это решение якобы уже проводится в жизнь.

Аналогичные слухи распространяются в кругах Ватикана. По сведениям, исходящим из этих кругов, германское командование, по соглашению с англичанами и американцами, перебрасывает часть армии, вооружения и продовольствия с западного на восточный фронт. Англичане и американцы, со своей стороны, якобы обещали немцам не преследовать членов нацистской партии, за исключением самых видных деятелей, а также не позволять вывозить немецкое население на работу в СССР из районов, занятых Красной Армией».

Таких сообщений было немало и они заставляли Сталина торопить своих маршалов. А.И. Антонов познакомил Г. К. Жукова с проектом стратегического плана Берлинской операции, куда полностью был включен план наступления 1-го Белорусского фронта. После внимательного изучения плана Берлинской операции, разработанного Ставкой, маршал пришел к выводу, что он был подготовлен хорошо и полностью отвечал сложившейся в тот период оперативностратегической обстановке.

31 марта в Генштаб прибыл командующий 1-м Украинским фронтом маршал И.С. Конев, который тут же включился в рассмотрение общего плана Берлинской операции, а затем доложил и проект плана наступления войск 1-го Украинского фронта.

Конечно, на войне не бывает идеальных решений. Хотя общий замысел берлинской операции трех фронтов — Жукова, Конева, Рокоссовского — был бесспорным, в его исполнение жизнь внесла коррективы (о них сам Жуков впоследствии писал не раз). Как ни соблазнительным было для великого маршала быстро пробить брешь на самом коротком на пути к Берлину маршруте, это ему не удалось. Сразу за Одером лежали (впоследствии ставшие знаменитыми) Зееловские высоты. Окружавшие маленький городок Зеелов, они давали немецким войскам прекрасные возможности для обороны — даже когда Жуков ввел здесь против немцев танковую армию генерала Богданова.

Наступление застопорилось, танковые части несли большие потери.

Для нас, офицеров 1-го Белорусского фронта, не было сомнения в том, что Берлин должен брать Жуков. Хотя в конце 1944 года мы не были в особом восторге от того, что наш давний командующий Константин Константинович Рокоссовский, с которым наш штаб работал со сталинградских времен, был перемещен на 2-й Белорусский фронт. Слыхали мы и о жестком характере Жукова, о ряде его привычек, связанных с его положением заместителя Верховного Главнокомандующего. Но скоро и к ним мы привыкли, стараясь как можно лучше выполнять задания, связанные с Берлинской операцией.

Задания были самые различные. Что касается разведки, то наш отдел старался быстро и точно информировать командующего о положении на Западном фронте — боях наших союзников по антигитлеровской коалиции. При штабе фронта не было представителя генерала Эйзенхауэра, вся информация шла через Москву. Частично ее дополняли сообщения Би-Би-Си и других радиостанций Запада, но они не всегда были достоверны. Но все, что приходило из Москвы, из генштаба, подлежало немедленному использованию. Рано утром, еще до того, как маршал Жуков начинал работу, мы должны были нанести на висящую в кабинете маршала большую карту данные о линии фронта войск Эйзенхауэра. Несколько раз и мне приходилось выполнять эту работу, что я делал с некоторым замиранием сердца. Но, конечно, великий полководец, когда входил в комнату, не замечал какого-то молодого капитана, трудившегося у карты.

Бывали и иные задания. Как-то (еще до начала наступления) начальник разведотдела генерал Трусов вызвал вашего покорного слугу и приказал мне немедля взяться за следующую работу: для авиации и артиллерии фронта срочно нужны данные: где в Берлине находятся центры водо-, газои электроснабжения, поля канализационного орошения, крупнейшие больницы и все, что необходимо для нормального существования города. Эти пункты не должны подвергаться бомбовым атакам и обстрелу. Задание было непростым, ибо в «запасе» разведотдела таких данных не было. Из положения мы вышли так: в библиотеке города Бирнбаум и в некоторых пустых домах были разысканы путеводители (желательно свежие) по Берлину с описанием необходимых объектов. Два дня и две ночи я обрабатывал источники, перенося все на картусхему, которую заготовили в штабе фронтовой авиации. Работу я представил командующему артиллерии, будущему маршалу артиллерии Казакову и командующему 16-й воздушной армии Руденко. В последующие месяцы, проезжая мимо корпусов действующей электростанции Руммельсбург или целехоньких газгольдеров в разных районах города, я вспоминал о бирнбаумских трудах…

Но тогда Берлин еще не был взят. Мы с волнением читали телеграфные ленты с докладами из 8-й гвардейской и 2-й танковой армий, действовавших на направлении главного удара. 21 апреля прорыв был достигнут, войска фронта вошли в городскую черту. Но они оказались не первыми: здесь сработал эффект, который Ставка Верховного Главнокомандования и Сталин предусмотрели при планировании операции. Как известно, на Берлин шли три фронта: Жукова, Конева, Рокоссовского. Последний должен был играть вспомогательную роль, так как вступал в последнюю очередь. Но Конев и Жуков? Каково было распределение ролей?

В принципе Берлин должен был быть обойден: с севера и северо-запада Жуковым и Рокоссовским, с юга и юго-запада — Коневым, причем непосредственное овладение Берлином поручалось Жукову, Конев должен был ему помогать, основная масса должна была устремиться на Дрезден. Но вскоре выяснилось, что Жуков задержался на Зееловских высотах. Тогда Ставка решила использовать танковые армии Конева — и 22-го танки 1-го Украинского фронта оказались в южной части Берлина, благо что предусмотрительный Сталин не довел разграничительную линию между двумя фронтами до самого Берлина (это было сделано лишь 23-го). Не исключено, что этой «открытой линией» Верховный Главнокомандующий хотел побудить двух давних соперников — Жукова и Конева — к некому соревнованию в последнем сражении великой войны. Конев сделал свое дело — мог дальше двигаться на Дрезден, оставив Жукову завершать взятие Берлина.

Правда, Адольф Гитлер тешил себя надеждой, что советские войска не пойдут прямо на Берлин. Он говорил в марте тому же Гудериану:

«Русские не будуг так глупы, как были мы, когда, ослепленные близостью Москвы, хотели непременно взять ее. Ведь как раз вы, Гудериан, хотели быть первым в Москве со своей армией. Вы бы должны были лучше других знать, чем дело кончилось!»

Да, Гудериан знал, чем это кончилось. То, что началось под Москвой, кончалось под Берлином. Начало этого конца был вынужден обозначить Мартин Борман в своем дневнике за 16 апреля 1945 года словами: «Крупные бои на фронте Одера».

ДНИ: 17 апреля — 20 апреля

Вторник, 17 апреля

Крупные бои на Одере.

Обед с ген. Кребсом и Хильпертом.

Среда, 18 апреля

Вечером: прибытие Бредова.

Четверг, 19 апреля

Крупные бои на Одере!

Пятница, 20 апреля

День рождения фюрера.

Увы, ситуация совсем не подобающая «дню рождения».

Приказ на вылет передовой команды в Зальцбург.

Очерк десятый: Совсем не праздничное настроение

Те дни, которые обозначены у Мартина Бормана, Отто Гюнше и Гейнц Линге живописуют более ярко — это не упрек Борману, но свидетельство того, какая обстановка царила в бункере имперской канцелярии:

«На совещании в ночь с 16 на 17 апреля было доложено, что в районе западнее Кюстрина русские еще дальше отбросили немецкие дивизии. Контрнаступление, предпринятое по приказу Гитлера для ликвидации прорыва фронта, не имело успеха и должно было повториться 17 апреля утром. В эту ночь Гитлер снова сидел за чаем до 6 часов утра с Евой Браун и своими секретарями. Он говорил, что русским удалось немного вклиниться в оборону немцев, но что этот преходящий успех русских является лишь временным преимуществом атакующего.

В последующие дни — 17, 18 и 19 апреля — положение немецких войск на Одере становилось все более критическим. Ведя ожесточенные оборонительные бои, немецкие войска отступали под усиливающимися ударами русских войск. Русские начали наступление также на юге, в Силезии. Прорыв фронта в районе западнее Кюстрина русские значительно расширили и, прорвав все заградительные пояса, оказались в угрожающей близости от восточных предместий Берлина.

Немецкий фронт на Одере еще держался в районе Штеттина и Франкфурта. Ночью на улицах Берлина явно был слышен грохот артиллерии. Русские разведывательные самолеты кружили над Берлином.

Всю вину за критические положения на Одере Гитлер взвалил на командующего группой армий Хейнрици. Он называл его медлительным, нерешительным педантом, которому не хватает необходимого энтузиазма. Когда бои приблизились к Берлину, Гитлер снял его с поста командующего армейской группой, которая все еще носила название «Висла», хотя река Висла, на которой она когда-то сражалась, давно уже находилась в тылу русских войск. На место Хейнрици Гитлер никого не назначил. Руководство оборонительными боями за Берлин Гитлер взял на себя лично. Несмотря на то, что уже в эти дни стало совершенно ясно, что немецкий фронт на Одере опрокинут и восстановить его нет возможности, Гитлер цеплялся за участки, которые еще держались, и приказывал ликвидировать прорыв на Одере сильно концентрированными атаками с флангов.

На военном совещании во второй половине дня 19 апреля Кребс доложил, что русские танковые части прорвались еще дальше и находятся под самым Ораниенбургом, приблизительно в 30 километрах севернее Берлина. Это сообщение подействовало как разрыв бомбы и совершенно вывело Гитлера из равновесия.

Сразу после совещания Гитлер позвал Линге. Он жаловался на сильную головную боль и прилив крови к голове и просил вызвать Морелля, чтобы сделать кровопускание. На этот раз Гитлеру пиявок не ставили, так как требовалось немедленное кровопускание. Морелль с помощью Линге приготовил инструменты в спальне Гитлера на чайном столике, поставленном перед кроватью. Гитлер снял китель, засучил правый рукав рубашки и сел на край своей постели. Слабым голосом он сказал Мореллю, что в последние дни он мало спал и чувствует себя совершенно разбитым. Морелль стянул правую руку Гитлера жгутом и ввел в вену шприц. Но кровь не шла, так как кровь Гитлера была очень густа, сразу свертывалась и забивала иглу. Тогда Морелль взял иглу потолще и с большим трудом ввел ее в вену Гитлера. Линге держал под углом стакан, в который густыми каплями стекала кровь. При этом Гитлер спросил Линге, выносит ли он вид крови. Линге ответил:

— Разумеется, мой фюрер. Ведь эсэсовцы к этому приучены.

Крови набралось около стакана, и она сразу свернулась. Линге, желая показать Гитлеру, что вид крови его не трогает, сказал ему шутливо:

— Мой фюрер, теперь в вашу кровь достаточно прибавить немного сала, и мы сможем предлагать ее в качестве «кровяной колбасы из крови фюрера».

Фюрер улыбнулся, а вечером за чаем рассказал это Еве Браун и своим секретаршам.

Вскоре оптимистическое настроение, царившее на совещаниях в начале наступления русских войск на Одере, сменилось большой нервозностью.

20 апреля Гитлеру исполнилось 56 лет. Мысли невольно возвращаются к тому, что было 10 лет назад.

В 1935 году — сплошной блеск и великолепие. Уже рано утром военные оркестры приветствовали своего высшего военачальника. Промышленники, партийные, государственные и военные лидеры толпились вокруг своего фюрера и добивались его милости, даря ему драгоценные подарки. Затем — внушительное зрелище большого военного парада на широкой площади перед Высшей технической школой в Берлине. На этой же площади должен был состояться большой «парад победы» после окончания войны с Советской Россией. Гитлер нарисовал даже эскиз гигантской триумфальной арки, через которую победоносные немецкие войска должны были вступить в столицу империи.

А сегодня… У самых ворот Берлина стоят русские войска, а Адольф Гитлер, сломленный морально и физически, находится глубоко под землей в своем бомбоубежище.

За день до 56-летия начальник службы безопасности при Гитлере Раттенхубер показал Линге донесение СД о том, что в день рождения Гитлера один из его ординарцев собирается его убить. По данным СД, этот ординарец одет как будто в штатское и был на фронте ранен в руку. Линге возразил, что никто из ординарцев Гитлера не ходит в штатском и не ранен в руку. Раттенхубер все же предложил быть начеку.

В прошлые годы было принято, что около полуночи с 19 на 20 апреля личный штаб Гитлера приходил к нему с поздравлениями. На этот раз Гитлер уже заранее предупредил, что он не будет принимать поздравлений. Несмотря на это, в приемной около 12 часов ночи собрались Бургдорф, Фегеляйн, Шауб, Альбрехт, Гюнше, Хевель и Лоренц, чтобы поздравить Гитлера. Гитлер передал собравшимся, что у него нет времени. Тогда Фегеляйн пошел к Еве Браун и попросил ее уговорить Гитлера принять от них поздравления. Гитлер под ее влиянием нехотя вышел в приемную. Он небрежно пожал присутствующим руки, так что каждый из них едва успел сказать «поздравляю», и тут же ушел к себе. Шефпилот Гитлера Ганс Баур и второй пилот Бетц, Раттенхубер, Хегль и Шедле пришли незадолго до начала ночного совещания в приемную бомбоубежища, чтобы поздравить Гитлера, когда он будет проходить из кабинета в комнату для совещаний. Гитлер мимоходом пожал им руки.

После совещания, продолжавшегося очень недолго, Гитлер наедине с Евой Браун пил чай в своем кабинете.

Утром 20 апреля Линге разбудил Гитлера уже в 9 часов утра по настоятельной просьбе Бургдорфа, у которого было важное донесение с фронта. Гитлер встал с постели, прошел из спальни в кабинет и, не открывая двери, спросил Бургдорфа, что случилось. Бургдорф, стоявший по другую сторону закрытой двери, доложил, что на рассвете русские прорвали фронт между Губеном и Форстом, что этот прорыв невелик и что там ведутся контратаки. Бургдорф доложил также, что командир воинской части, на участке которого произошел прорыв русских, был расстрелян на месте за то, что не устоял. В ответ Гитлер сказал:

— Пришлите мне Линге.

Линге, стоявший у двери рядом с Бургдорфом, отозвался:

— Мой фюрер?

— Линге, я еще не спал. Разбудите меня на час позже, в два часа дня.

Когда же Гитлер встал и позавтракал у себя в кабинете, Линге влил ему кокаиновые капли в правый глаз. После того, как боль в глазу под действием капель утихла, Гитлер до обеда играл со своим любимым щенком Вольфом. Обедал Гитлер вместе с Евой Браун и секретаршами.

Около трех часов дня в парке рейхсканцелярии собрались, чтобы поздравить Гитлера, депутации от «Гитлерюгенд» во главе с Аксманом и от группы армий «Центр», комендант ставки Штреве с несколькими офицерами, командир «охранной роты фюрера» оберштурмфюрер СС Дробе с несколькими эсэсовцами своей роты. Ввиду того, что Гитлер очень неохотно выходил из своего бомбоубежища, депутации выстроились в одну шеренгу у самого входа в бомбоубежище. Гитлер, одетый в серую шинель с поднятым воротником, в сопровождении Путкаммера и Линге прошел в парк. При появлении Гитлера все встали «смирно» и подняли руки в фашистском приветствии.

В парке у двери музыкального салона стояли Гиммлер, Борман, Бургдорф, Фегеляйн, Хевель, Лоренц, врачи Гитлера Морелль и Штумпфеггер, адъютанты Гитлера Шауб, Альберт Борман, Альбрехт, Иоганнмейер, Белов и Гюнше. Гиммлер подошел к Гитлеру и поздравил его с днем рождения. Гитлер небрежно пожал ему руку и стал здороваться с другими. Затем он подошел к депутациям. Сгорбившись, как старик, и волоча ноги, Гитлер медленными шагами прошел по фронту. Руководитель каждой депутации выступал из рядов на шаг вперед и поздравлял Гитлера. Офицер от группы армий «Центр» передал Гитлеру поздравительный адрес в кожаном переплете, подписанный Шернером. Аксман поздравил Гитлера от имени «Гитлерюгенд». Когда Гитлер обошел фронт, собравшиеся стали перед ним полукругом. Гитлер предупредил, что не может громко говорить, и ограничился всего несколькими словами. Он произнес свою обычную фразу о том, что победа обязательно придет и что тогда они смогут сказать, что и они участвовали в ее завоевании. После этого Гитлер вяло поднял правую руку и снова вернулся к себе в бомбоубежище. В этот день Гитлер в последний раз в своей жизни видел небо. Из бомбоубежища он больше уже не выходил.

Гиммлер, Борман, Бургдорф, Фегеляйн и адъютанты последовали за Гитлером, так как на 4 часа дня было назначено дневное совещание. Минут за двадцать до начала совещания в бомбоубежище Гитлера прибыли с поздравлениями Геринг, Риббентроп, Дениц, Кейтель и Иодль. Гитлер принял каждого из них отдельно в своем кабинете. Линге, который докладывал и пропускал каждого в кабинет, слышал, как Геринг и Кейтель заверили Гитлера в нерушимой верности и в том, что они останутся с ним до конца. Каждый из них оставался у Гитлера недолго, за исключением Риббентропа, который пробыл у него около 10 минут. Поздравив Гитлера, Геринг, Дениц, Кейтель и Иодль присоединились к участникам совещания, собравшимся в приемной. Риббентроп, поговорив с Гитлером, уехал из рейхсканцелярии. Через несколько минут из кабинета в приемную вышел Гитлер и поздоровался с остальными собравшимися, поблагодарив каждого за поздравления. Затем Гитлер обратился к Кребсу, спросил о новых сводках с Одера и прошел вместе с ним в комнату для совещаний. За ними последовали остальные.

Основным вопросом на этом совещании был прорыв фронта русскими войсками между Губеном и Форстом. Крупные танковые соединения русских еще ближе подошли к Берлину и в течение дня достигли Шпреевальда южнее автострады Берлин — Франкфурт. Это создавало серьезную угрозу столице также и с юга. Поскольку накануне русские войска пробились в район севернее Берлина до самого Ораниенбурга, а с восточной стороны — почти до самого Берлина, прорыв русских войск между Губеном и Форстом был особенно опасен, тем более что русские могли отрезать Берлин от Южной Германии.

Ввиду такого угрожающего развития событий на фронте Борман принял меры для скорейшего перенесения ставки из Берлина на Оберзальцберг. Еще во время совещания он поспешно вышел из комнаты и приказал, чтобы к нему в бомбоубежище явился оберштурмбаннфюрер СС Эрих Кемпка. Кемпка был личным шофером Гитлера и начальником гаража рейхеканцелярии. Борман вместе с Кемпкой подобрал колонну автомобилей, которые должны были перевезти Гитлера и его личный штаб на Оберзальцберг. Для этой цели было выделено около 15–20 больших вездеходов, несколько автобусов и около 10 грузовиков. Для Гитлера предназначался бронированный автомобиль. Кемпка затребовал из арсенала в Шпандау два бронетранспортера. Линге велел упаковать все личные вещи Гитлера, кроме одежды, которую он носил каждый день».

Насколько интенсивно Борман планировал «исход» из Берлина, можно увидеть из документов, которые были найдены советскими солдатами в бункере имперской канцелярии. Это были шифротелеграммы, которые из Берлина передавались по радио в баварский Оберзальцберг. О чем же писал Борман и о чем ему докладывали?

21 апреля, 08.59

Борман запрашивает — удачно ли произошла посадка «передовой команды» в Оберзальцберге?

09.30

Борман просит прислать ему «лекарство».[19]

19.30

Хуммель докладывает Борману о трудностях размещения ввиду большого числа прибывших в Оберзальцберг.

19.50

Баур предупреждает, что в 21 час на аэродром Нейбиберг должна прибыть машина.

21.48

Фридрихе докладывает Борману о наплыве «знатных беженцев» в Баварские Альпы.

23.07

Он же передает просьбу гаулейтера Хофера о закрытии границы «для иностранцев».

22 апреля, 00.43

Борман требует держать радиостанции в Мюнхене и Оберзальцберге в постоянной готовности.

08.49

Борман требует прислать в Берлин «минеральную воду, овощи, яблочный сок и почту».

09.35

Он же передает Хуммелю право командовать на Оберзальцберге, «ежели я выйду из игры».

17.45

Борман передает Хоферу, чтобы он действовал по своему усмотрению, «так как управлять отсюда невозможно».

17.55

Гаулейтер Райнер докладывает, что на Адриатическом побережье все в порядке и «политические силы» находятся в боевой готовности.

Таковы были шифрованные телеграммы, шедшие из Берлина в несуществующую «альпийскую крепость» и обратно и свидетельствующие, что Борман продолжал заботиться о будущей базе и соответственно ориентировал других. Готовился он к своему возможному бегству: об этом свидетельствуют две телеграммы. Одна из них была отправлена в 15 часов 01 минуту 25 апреля:

«Прикажите Коллеру в любом случае в следующую ночь прилететь на одном из скоростных самолетов Баура в Рехлин».

Через 17 минут — в 15 часов 18 минут 25 апреля — ушла другая шифровка:

«Обеспечьте при помощи полицейского радио и других средств, чтобы авиационный генерал Каммхубер максимально быстро прибыл через Рехлин к фюреру. Он получит дальнейшее задание. Борман».

Но задания так и не были даны.

ДНИ: 21 апреля — 26 апреля

Суббота, 21 апреля

Утром, отлет Путткаммера и основной массы.

До обеда — начинается артобстрел Берлина.

Воскресенье, 22 апреля

Фюрер остается в Берлине! Вечером — Шернер в Берлине.

Понедельник, 23 апреля Вторник, 24 апреля

Ген. Вейдлинг назначен комендантом обороны Берлина.

Среда, 25 апреля

Геринг исключен из партии! Первый крупный налет на Оберзальцберг.

Берлин окружен!

Четверг, 26 апреля

Гиммлер и Иодль задерживают дивизии, марширующие нам на выручку!

Очерк одиннадцатый: Волк в западне

Записи в этом разделе дневника кажутся противоречивыми: 21 апреля дается команда на отлет адъютанта Гитлера и основной массы сотрудников ближайшего окружения фюрера из Берлина. А 22-го Борман записывает: «Фюрер остается в Берлине». В своей шифровке на «Бергхоф» он подтверждает утром 22-го, что «Волк» (такова была партийная кличка Гитлера в 20-е годы) остается здесь, так как только он может овладеть положением, если это вообще возможно».

Колебания действительно были: один из чиновников канцелярии фюрера записал, что еще вечером 20 апреля было дано распоряжение всем чинам высших имперских учреждений вылетать на юг. Позже выяснилось, что вылеты затруднены, следует ехать поездом или автомашинами. На утреннем совещании 21 апреля Гитлер заговорил по-другому. Гюнше и Линге свидетельствуют:

«Военное совещание (21 апреля. — Л.Б.) было назначено на 12 часов. Это было самое короткое совещание за все время войны. У многих лица были искажены. Говорили приглушенными голосами, повторяли один и тот же вопрос: «Почему фюрер все еще не решается покинуть Берлин?»

Гитлер вышел из своих комнат. Он сгорбился еще больше. Лаконично поздоровавшись с участниками совещания, опустился в свое кресло. Кребс начал докладывать. Он сообщил, что положение немецких войск, обороняющих Берлин, еще больше ухудшилось. На юге русские танки прорвались через Цоссен и продвинулись до окраины Берлина. Тяжелые бои идут в восточных и северных предместьях Берлина. Положение немецких войск, стоящих на Одере к югу от Штеттина, катастрофическое. Русские танковыми атаками прорвали немецкий фронт и глубоко вклинились в немецкие позиции.

Гитлер поднялся и наклонился над столом. Он стал водить по карте дрожащими руками. Внезапно выпрямился и бросил цветные карандаши на стол. Он тяжело дышал, лицо налилось кровью, глаза были широко раскрыты. Отступив на один шаг от стола, он закричал срывающимися голосом:

— Это ни на что не похоже! В этих условиях я больше не в состоянии командовать! Война проиграна! Но если вы, господа, думаете, что я покину Берлин, то глубоко ошибаетесь! Я лучше пущу себе пулю в лоб!»

Можно было понять, что даже для потерявшего контакт с реальным миром фюрера трудно было надеяться на возможность изменить ход событий, если он переберется из Берлина в Баварию. Гитлер едва ли мог рассчитывать на какие-то войска: он лучше других знал, что никакой «альпийской крепости» не существовало и группа армий Шернера, действовавшая в Чехословакии, не имела реальной возможности пробиться на запад, в Баварские Альпы. Действительно, впоследствии были обнаружены записи таких высказываний Гитлера в беседах с Борманом: «Совершенно бессмысленно сидеть на юге, ибо там у меня не будет ни влияния, ни армий. Я сидел бы там лишь с моим штабом. Южногерманский и австрийский горные районы я смог бы удержать, если бы можно было удержать Италию. Но там командование заражено пораженчеством…» И еще:

«Я бы сидел в Берхтесгадене как жалкий беглец и отдавал бесполезные приказы». Или в беседе с шефпилотом Бауром: «У меня две возможности: уйти либо в горы, либо к Деницу во Фленсбург. Однако через 14 дней я окажусь в том же положении и перед той же альтернативой. Война кончается в Берлине. Я живу и погибну вместе с Берлином».

Достаточно откровенно? Вот почему Борман и телеграфировал 21 апреля в Оберзальцберг, что «Волк» остается здесь». Волк попал в западню.

В западне — и один!.. Именно в эти дни определилось, что от Гитлера отвернулись его самые ближайшие сподвижники. 20 апреля он видел их в последний раз — Германа Геринга и Генриха Гиммлера.

Если следовать официальной иерархии рейха, то надо сначала заняться рейхсмаршалом Германом Герингом — «вторым лицом» в империи. Весной 1945 года я имел случай его увидеть — в американской военной тюрьме Бад-Мондорф, куда прибыла группа офицеров штаба маршала Г.К. Жукова для допроса главных военных преступников. «Второе лицо» к этому моменту изрядно исхудало, светло-голубой китель с петлицами рейхсмаршала висел на Геринге весьма свободно. Когда начался допрос, руки у Геринга дрожали, а когда он судорожно глотал воду, зубы стучали о стакан…[20]

Геринг одним из первых покинул Берлин еще до его окружения и расположился в своей вилле в Баварии близ Берхтесгадена, выжидая, когда он сможет занять положение преемника Гитлера. С этим он связывал вполне определенные расчеты.

Дело в том, что во время одной из бесед в имперской канцелярии в ответ на предложение вступить в переговоры с западными союзниками Гитлер обронил замечание, что, пожалуй, для этой роли всего больше подходит именно Геринг. В тиши Баварских Альп Геринг составлял планы, согласно которым он видел себя новым хозяином Германии. Как вспоминал впоследствии начальник штаба военно-воздушных сил генерал Коллер, Геринг поручил ему составить обращение к Эйзенхауэру. А сам Геринг излагал своим ближайшим сотрудникам свой план такими словами:

«У Германии остался лишь один шанс. Мы заключаем перемирие с западными державами, поворачиваем весь западный фронт и выкидываем русских. Для этого мы еще достаточно сильны. В конце концов между Востоком и Западом развяжется конфликт, и мы можем облегчить его западным державам…»

Но для того чтобы действовать, Герингу нужны были полномочия. Именно с этой целью 23 апреля он направил шифрованную телеграмму своему любимому фюреру, в которой просил полномочий на осуществление своей роли преемника. В конце телеграммы он неосторожно добавил, что если до 12 часов ночи не получит ответа, то будет считать, что фюрер не свободен в своих решениях.

Когда эта телеграмма пришла в бункер имперской канцелярии, Борман, который не терпел Геринга, обеспечил соответствующую реакцию со стороны Гитлера. Гитлер с подачи Бормана усмотрел в телеграмме Геринга желание захватить власть и тут же отдал распоряжение о лишении Геринга всех постов. В Берхтесгаден полетела телеграмма с приказом тамошним эсэсовцам немедленно арестовать Геринга.

Правда, эсэсовцы обошлись с ним весьма милостиво, и 6 мая ему удалось освободиться. Узнав, что за это время место «преемника фюрера» занял гросс-ад-мирал Дениц, Геринг послал ему телеграмму с предложением своих услуг. В частности, он заявил, что может начать переговоры с Эйзенхауэром как «маршал с маршалом». Но рейхсмаршал опоздал: в это время в качестве представителя Деница к Эйзенхауэру уже уехал генерал Иодль. Тогда Геринг почел за благо сдаться в плен проходящим мимо солдатам и офицерам 1-й американской авиадесантной дивизии. Заметим, что он был принят со всеми почестям*! и даже успел дать пресс-конференцию представителям американской печати. Вел он себя на этой пресс-конференции достаточно развязно и, во всяком случае, не как военный преступник. Поведение его было настолько вызывающим, что американскому командованию пришлось объявить командиру дивизии выговор за то, что он предоставил возможность Герингу устроить прессконференцию.

Конец Геринга известен: он был приговорен к повешению в Нюрнберге, но отравился перед казнью. До сих пор не ясно, как он достал капсулу с ядом. Согласно одной версии, он хранил ее все время, согласно другой — получил от обергруппенфюрера СС фон ден Бах-Зелевского во время перекрестного допроса, третий вариант — от американского охранника.

Геринг весной 1945 года был человеком без власти. Этого нельзя было сказать о Гиммлере. В его руках еще был мощный аппарат СС.

Чем же прогневал Гиммлер Бормана, а затем — Гитлера?

История взаимоотношений Бормана с Гиммлером стара, как история всей нацистской диктатуры. Она началась еще в 30-е годы, когда не кто иной как Борман, обратил внимание Гитлера и Гесса на тогда малоизвестного неофита Гиммлера. Первые годы Гиммлера как главы СС были годами его союза с Борманом, ибо через Бормана лежал путь к Гитлеру. Да и по личной линии оба были дружны — вплоть до финансовых услуг Бормана рейхсфюреру СС для содержания любовницы Гиммлера Хедвиг Поттхаст. Гиммлеру было чем заплатить: он знал, что у примерного семьянина Бормана (жена, любимица фюрера Герда, и 10 детей) была постоянная любовница, дрезденская артистка Майя Берсих, и молчание рейхсфюрера было полезно Борману. Тогда два царства — СС и партийные дела — существовали рядом, не мешая друг другу. Не говоря уже о том, что «принципиальные» цели обоих царств были едины, Гиммлер и Борман использовали друг друга в придворных интригах — в частности, против Геринга (он был ненавистен обоим своими манерами и претензиями) и Геббельса (с риторическим мастерством которого они соревноваться не могли). Но по мере того, как рейх «съеживался» подобно бальзаковской шагреневой коже, стали сталкиваться бормановские и гиммлеровские интересы. Особенно после того, как встал вопрос о возможном преемнике фюрера. Претензии рейхсфюрера СС росли с каждым месяцем нового, 45-го года. Читатель наверняка заметил, что имя Гиммлера довольно редко упоминается в бормановской книжечке. Действительно, Гиммлер стал редко бывать в бункере. Он предпочитал собственную штаб-квартиру в санатории Хоэнлихен, занимаясь своим эсэсовским царством и принимая там высших чинов СС, дабы они видели — от кого они зависят.

Второе обстоятельство, которое разобщило Гиммлера и Бормана, касалось важнейшего вопроса — вопроса о перспективах войны. Роковая перспектива поражения не могла устроить обоих — и Гитлера. Военное поражение становилось очевидным. Помню, как об этом рассуждал перед советскими офицерами генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель.

«Нам стало ясно, что военными методами, — говорил он, — войны не выиграть. Оставались методы политические…»,

Но как? Гитлер все время отодвигал от себя подобную» необходимость, которая означала попытку сговориться с одной из вражеских сторон — либо с Западом, либо с СССР. Он уговаривал своих сподвижников ждать, пока Германии не улыбнется военное счастье (так он прямо говорил Карлу Вольфу, предлагавшему «западный вариант»). Борман, видимо, и в этом вопросе шел «за спиной» Гитлера. Но Гиммлер…

Сейчас историки третьего рейха сходятся в том, что еще в 1942–1943 годах в верхушке рейха (и СС) стали серьезно задумываться о возможности сепаратного соглашения с Западом. Благо, что у этого сговора была богатая предыстория (все еще помнили о полете Гесса). Что касается самого «ордена» СС, то в нем наиболее активным приверженцем «западного варианта» стал глава внешнеполитической разведки (т. н. VI управления Главного управления имперской безопасности СС) бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг. Его первая инициатива датируется весьма ранним сроком — августом 1942 года. Еще до Сталинграда, но после однозначного краха под Москвой, хорошо информированный о положении не только на фронтах, но и в тылу, молодой и преуспевающий бригадефюрер решился на смелую (по тем временам) акцию. Улучив удобный момент, он задал Гиммлеру неприятный вопрос:

— Разрешите, рейхсфюрер, задать вам рискованный вопрос: в каком из ящиков вашего письменного стола лежат альтернативные предложения об окончании войны?

Сначала Гиммлер разгневался:

— Как вы можете такое спрашивать?

Шелленберг был готов к подобной реакции. Он выждал, пока его шеф успокоился, и стал ему разъяснять, что речь идет о сугубо тайных переговорах с Западом. Гиммлер тогда спросил:

— А не обернется ли это бумерангом против нас? Ведь вполне возможно, что западные державы вслед за этим сами попытаются найти согласие с Востоком?

Шелленберг обещал, что будет действовать только через свои каналы. Гиммлер уже подхватил идеи Шелленберга.

— Но мы не должны в это посвящать Бормана. Он способен нас скомпрометировать и обвинить нас в попытке сговориться со Сталиным!

Так потихоньку Шелленберг превратил Гиммлера в своего союзника. Он даже набросал схему компромисса с Западом: уход вермахта из Северной Франции, восстановление Бельгии и Голландии; сохранение Прибалтики как немецкого плацдарма, создание на Балканах дружественных государств. А на Востоке?

— Компромиссный мир, — подытожил Шелленберг, — должен быть таков, что мы и в будущем будем в состоянии отстоять себя на Востоке!

И уточнил:

— Строительство новой Европы должно обеспечить возможность большой войны против России.

Гиммлер согласился и дал Шелленбергу «карт-бланш» на действия, заметив лишь походя:

— Но если вы допустите оплошности в ведении дел, то я от вас немедля откажусь!

Со времени этого разговора (он состоялся в Виннице!)[21] до весны 1945 года утекло много воды, но ведомство Шелленберга прилагало необычайные усилия, чтобы реализовать замыслы вбивания политического клина между союзниками. Вот, к примеру, 1944 год, когда 20 июля провалился неудачный генеральский заговор против Гитлера. «Штатский» и политический глава заговора Карл Герделер возлагал большие надежды на соглашение с Западом и принимал меры, чтобы заручиться контактами с США и Англией. Но заговор не удался, Герделер оказался в застенке СС.

Но оказалось, что Герделер еще пригодился… Гиммлеру. Вот что рассказал об этом Вильгельм Бранденбург, один из эсэсовских тюремщиков, охранявший Герделера:

«Однажды высшие власти, именно Гиммлер, сделали Герделеру предложение. Можно назвать это даже поручением. Дело шло о том, чтобы использовать его тесные политические связи с шведским финансистом Валленбергом в Стокгольме и с еврейским руководителем д-ром Вейцманом и установить контакт с английским премьер-министром Черчиллем и таким путем достичь быстрого и приемлемого мира. Герделер принял это поручение».

Бранденбург точно не знал, чем завершилось это поручение. Но во всяком случае известно, что 8 октября 1944 года Герделер написал Валленбергу письмо с просьбой выступить в качестве посредника между гитлеровской Германией и западными державами, дабы «Европа была спасена от большевизма». «Англия должна заключить перемирие с нынешней Германией, — призывал Герделер от имени Гиммлера. — Англия должна терпеть национал-социализм…» Герделер тут же предупреждал: «Сначала все надо подготовить за кулисами, втайне от России». На редкость ясное изложение концепции!

В это же время, в октябре — ноябре 1944 года Гиммлер поручил Вальтеру Шелленбергу пригласить самого Валленберга в Берлин для конфиденциальных разговоров. Валленберг не рискнул. Тогда Гиммлер направил по другим шведским каналам специальное послание правительствам США и Англии, в котором предлагал выслать эмиссара для переговоров. Это послание, как свидетельствует государственный секретарь Кордэлл Хэлл, достигло адресата. Но оно не нашло поддержки у Рузвельта.

Вскоре в переговоры вступил и сам Гиммлер. Так, в конце 1944 года состоялись секретные встречи Гиммлера с бывшим президентом Швейцарии Музи, официальным предлогом для которых были переговоры об освобождении группы евреев, заключенных в концлагеря, за что Музи от имени еврейских организаций предложил Гиммлеру 5 млн. швейцарских франков. Переговоры шли под флагом Красного Креста. Если вспомнить, что этой маркой активно пользовались эмиссары правительств США и Англии, то можно предположить, что и на этот раз Гиммлер обсуждал с Музи не только вопрос о судьбе заключенных. Об этом, кстати, стало известно в Москве (мы читали доклад Меркулова!).

Мы уже знаем, что 1945 год принес новые попытки найти общий язык между эсэсовскими эмиссарами и военно-политическими деятелями США и Англии. Оговорюсь сразу: как американские, так и английские участники переговоров выступали далеко не единым фронтом и не всегда имели прикрытие «наверху». Ведь шел год Победы, и лидеры западных держав не хотели рисковать завоеванным единством антигитлеровской коалиции, их вовсе не прельщала рисуемая немецкой стороной перспектива немедля после столь близкой Победы вступать в новую «горячую войну» — на этот раз с Советским Союзом. Это, безусловно, не нашло бы поддержки у народов демократических стран, и Йозеф Геббельс был прав в своем письме к Гитлеру, которое я приводил выше, когда — с сожалением для себя — констатировал зависимость западных правительств от мнения избирателей.

Так случилось и с акцией обегруппенфюрера СС Карла Вольфа в Северной Италии. Там согласие между Вольфом, Даллесом и командующим союзными войсками в Италии фельдмаршалом Александером зашло достаточно далеко, чтобы в ночь на 17 апреля Вольф мог многое обещать Гитлеру. Но это согласие оказалось шатким, и от него Даллесу пришлось отказаться, когда в Москве узнали о нем и Сталин прямо поставил вопрос о судьбах великой коалиции. Сталин был необычайно резок в своих посланиях Рузвельту и Черчиллю. Например, Рузвельт, оправдываясь за начало переговоров с эмиссарами СС (а это прямо нарушало союзнические соглашения), 25 марта 1945 года писал Сталину: «…Как военный человек, вы поймете, что необходимо быстро действовать, чтобы не упустить возможности. Так же обстояло бы дело в случае, если бы к вашему генералу под Кенигсбергом или Данцигом противник обратился с белым флагом».

29 марта И.В.Сталин ответил:

«Я не только не против, а, наоборот, целиком стою за то, чтобы использовать случаи развала в немецких армиях и ускорить их капитуляцию на том или ином участке фронта, поощрять их в деле открытия фронта союзным войскам.

Но я согласен на переговоры с врагом по такому делу только в том случае, если эти переговоры не поведут к облегчению положения врага, если будет исключена для немцев возможность маневрировать и использовать эти переговоры для переброски своих войск на другие участки фронта, и прежде всего на советский фронт».

По поводу же аналогии с Кенигсбергом и Данцигом И.В. Сталин заметил:

«К сожалению, аналогия здесь не подходит. Немецкие войска под Данцигом или Кенигсбергом окружены. Если они сдадутся в плен, то они сделают это для того, чтобы спастись от истребления, но они не могут открыть фронт советским войскам, так как фронт ушел от них далеко на запад, на Одер. Совершенно другое положение у немецких войск в Италии. Они не окружены и им не угрожает истребление. Если немцы в Северной Италии, несмотря на это, все же добиваются переговоров, чтобы сдаться в плен и открыть фронт союзным войскам, то это значит, что у них имеются какие-то другие, более серьезные цели, касающиеся судьбы Германии».

Конечно, Сталин намеренно преувеличивал опасность раскола союзников. Но его можно понять — ему, Верховному главнокомандующему вооруженных сил, приложивших чудовищные, почти невероятные усилия и понесших такие потери, предлагали сравнение марша от Сталинграда до Восточной Пруссии с выглядевшей «прогулкой» кампанией англо-американских войск в Италии (последняя вообще капитулировала)! Сталин имел право на преувеличение, ибо он знал, что Запад не пойдет на раскол коалиции. Весной 1945 года западные союзники не могли пойти на это, единожды придя на континент. Но по своей сути последние месяцы военного года были омрачены тенью будущей «холодной войны» между Западом и Советским Союзом, которая в последующие годы разгорелась не хуже войны «горячей».

Так или иначе, президент США и премьер-министр Великобритании были вынуждены дезавуировать своих участников швейцарских переговоров: те получили указание прервать все контакты. Но это не означало, что немецкие участники сложили свое дипломатическое оружие. Шелленберг перенес усилия с итальянского плацдарма на иной, а именно — в Швецию, где уже с 1943 года сложились устойчивые контакты СС с английскими и американскими разведчиками, осуществлявшиеся при шведском посредничестве. Весной 1945 года переговоры шли через особого посредника — руководителя шведского отделения Международного Красного Креста графа Фольке Бернадотта. Последний акт этих переговоров состоялся 24 апреля.

…Еще 23-го Гиммлер узнал от Фегеляйна, что Гитлер решил остаться в Берлине. Гиммлер почувствовал себя новым хозяином рейха. Шелленберг торопил: он советовал Гиммлеру, чтобы тот попросил Бернадотта (тот «случайно» находился в Германии) лично отправиться к генералу Эйзенхауэру и от имени Гиммлера предложить ему капитуляцию Германии перед западными союзниками. Умный Бернадотт сразу сказал, что это нереально. Тогда Гиммлер избрал иной путь: он сам решился на встречу с графом. Она состоялась в Любеке 24 апреля. Разговор оказался долгим, Гиммлер упорствовал:

«Я готов безоговорочно капитулировать перед западными союзниками, чтобы уберечь возможно большую часть Германии от советского вторжения, а на восточном фронте вести бои до тех пор, пока там не произойдет встреча с западными войсками…»

Бернадотт не высказал особого восторга, однако заявил, что готов передать шведскому правительству это предложение Гиммлера, коли немцы капитулируют в Норвегии и Дании. Гиммлер на это согласился и написал короткое письмо шведскому министру иностранных дел Гюнтеру. 24-го Гюнтер проинформировал об этом послов США и Англии в Стокгольме.

Что же ответили в Лондоне и Вашингтоне?

Черчилль вспоминал, что узнал о предложении Гиммлера утром 25-го и немедля созвал военный кабинет. Своим коллегам премьер-министр сказал, что необходимо согласовать ответ с американцами, а затем — с Москвой. При этом он лукаво разъяснил: мол, о капитуляции надо говорить втроем, вместе с Москвой. Но в то же время у генерала Эйзенхауэра и фельдмаршала Александера (в Италии) нельзя отнимать права принимать частичные, местные капитуляции. Для этого не нужно тройственного согласия. Об этом он сообщил и в Вашингтон.

Затем состоялся странный телефонный разговор с Труменом:

«Трумен: Я думаю, что его (т. е. Гиммлера) надо заставить капитулировать перед всеми правительствами — русским, вашим и Соединенных Штатов. Я думаю, что мы можем обсуждать частичные капитуляции.

Черчилль: Нет, нет, нет. От такого человека, как Гиммлер, никакой частичной капитуляции. Гиммлер может говорить от имени немецкого государства, ежели подобное сегодня возможно. И поэтому мы думаем, что переговоры должны вестись со всеми тремя правительствами.

Трумен: Совершенно правильно. Это и мое мнение.

Черчилль: Разумеется, речь идет о частичной капитуляции на фронте, на гиммлеровском союзном фронте. И тамЭйзенхауэру оставляется право принимать капитуляции, тогда он (т. е. Гиммлер), пожалуй, захочет капитулировать.

Трумен: Да, конечно.

Черчилль: Вы это понимаете?

Трумен: Полностью. Коли он говорит от имени общегерманского правительства, то и капитуляция должна охватывать все и она должна совершаться перед всеми тремя правительствами».

Странный разговор! Трумен как бы не слышит или делает вид, что не слышит рассуждения своего собеседника о частичной капитуляции, о полномочиях Эйзенхауэра. И если премьер-министр довольно невежливо переспрашивает: «Вы это понимаете?», президент отвечает однозначно. Ведь он помнит недавнюю переписку со Сталиным по поводу Северной Италии. Поэтому хитрый маневр Черчилля пришлось отвергнуть. Оба западных лидера сообщили Сталину о предложении Гиммлера и о своем отрицательном к нему отношении. Сталин, разумеется, поддержал своих коллег. Трумен дал указание послу в Швеции передать совместный отказ, и 27 апреля Шелленберг узнал об этом от Бернадотта, узнал от Шелленберга об отказе и сам Гиммлер. Об этом сообщили по радио. Интрига окончилась.

Но нет! Получив отказ от Черчилля и Трумена, Гиммлер обратился к генералу де Голлю и предложил ему… союз Германии с Францией. Мол, англо-американцы будут обращаться с Францией, как с сателлитом, а

Сталин ее «советизирует». Единственный путь Франции к величию и независимости лежит через немедленный союз с Германией, а генерал де Голль завоюет себе имя великого человека всех времен. Ответа, конечно, не последовало.

Зато Борман рассчитался с Гиммлером — но лишь в своем дневнике.

ДНИ: 27 апреля — 29 апреля

Пятница, 27 апреля

Мы стоим за фюрера и погибнем вместе с ним. Верны ему до смерти. Другие думают, что должны действовать из «высших побуждений». Они жертвуют фюрером, а их неверность — черт их побери! — похожа на их «честь»!

Суббота, 28 апреля

Наша имперская канцелярия превратилась в кучу обломков. «Мир стоит на краю гибели»!

Государственная измена — безоговорочная капитуляция — об этом сообщает иностранная печать. Фегеляйн разжалован — пытался трусливо бежать из Берлина в штатском. День во второй раз начинается ураганным огнем.

Воскресенье, 29 апреля

В ночь с 28 на 29 апреля иностранная печать сообщает о предложении Гиммлера о сдаче рейха. Обручение Адольфа Гитлера с Евой Браун.

Фюрер диктует свое политическое, а затем личное завещание. Предатели Иодль, Гиммлер и генералы оставляют нас в руках большевиков. Снова ураганный огонь! По сообщениям противника, американцы проникли в Мюнхен!

Все эти фразы — буквально накорябанные Борманом вкривь и вкось, не соблюдая порядок строк разлинованного блокнота, — явно не соответствуют канцелярскому характеру и общему стилю документа. Действительно, надо было случиться краху рейха, чтобы у человека, стоявшего за спиной своего хозяина, проявились человеческие черты: злоба, отчаяние, возмущение!

Анализом этих дней мы еще займемся, но сейчас о другом: о том, насколько глубок был разрыв между призрачной жизнью в бункере и реальной жизнью в те же дни 27–29 апреля 1945 года в том же Берлине. Ведь это уже не была столица Великой Германской империи, а город, которым руководила советская оккупационная комендатура. Этот Берлин начинал новую, сложную и непривычную для него жизнь. Даже нам, офицерам штаба маршала Жукова, она была непривычна — и мы узнавали о ней из рассказов советских журналистов, благо поддерживали с ними дружеские связи.

Очерк двенадцатый Когда Москва пришла в Берлин

29 апреля военным корреспондентам газеты «Правда» Борису Горбатову и Мартыну Мержанову — моим давним знакомым — был назначен прием у первого советского коменданта Берлина генерал-полковника Николая Берзарина. Об этом Мержанов вспоминает так: «Еще вчера первый советский комендант Берлина генерал-полковник Берзарин назначил Горбатову и мне свидание на два часа дня, и мы, потолкавшись еще минут двадцать по комнатам штаба корпуса, двинулись в тылы 5-й ударной армии. Ехали по асфальтированной дороге, и справа от нас слышались шумы далеких боев. Наконец мы свернули вправо и поехали к центру города, на улицу Альтфридрихсфельде 18, где в старом закопченном и пробитом пулями и снарядами доме расположилась советская комендатура Берлина.

Часовой проверил наши документы, и мы вошли в здание с длинным коридором. В конце его мы нашли дверь, на которой мелом было написано: «Комендант города Берлина». Офицер проводил нас в соседнюю большую комнату, в которой было уже полно народа. За большим письменным столом сидели Николай Эрастович Берзарин и переводчик, а за длинным, покрытым зеленым сукном, — сидели немцы в гражданской одежде. Все они были худы и бледны. Большинство подавленно смотрели вниз.

В ходе беседы мы выяснили, что это инженерыспециалисты, работавшие на электростанциях, водопроводе, в пекарнях, в торговых предприятиях, в трамвайных парках и метро. Они еще не представляли себе, о чем они должны говорить с этим стройным, смуглым, красивым генералом, войска которого штурмовали в этот день Александерплац и здание ратуши. И в этот кажущийся им неподходящим момент он пригласил к себе работников коммунального хозяйства и спокойным голосом объявил:

— Сегодня в одиннадцати освобожденных районах наша армия раздает населению хлеб и картофель, открыто более тридцати хлебопекарен, пущены шесть мельниц.

Немцы внимательно слушали, а некоторые записывали что-то на листках бумаги.

Берзарин продолжал:

— Во всех районах созданы «группы содействия Красной Армии». Что это за группы? Они под руководством районных комендантов должны наводить порядок на улицах и в домах, подбирать и сдавать оружие, выполнять все приказы комендантов.

Далее из доклада немцы узнали, что на днях штурмовой отряд под командованием подполковника Ф. Галкина, наступая на Трептовпарк, ворвался в крупнейшую берлинскую электростанцию Румельсбург, которая работала на полную мощность.

— Станция действует и сейчас, — сказал Берзарин. — С рабочими установлен полный контакт. Они аккуратно выполняют свои обязанности. — Посмотрев на карту, генерал добавил: — Работают электростанции в Клингенберге и в Раменсдорфе. В районе Карлхорста в ближайшее время будет пущен газовый завод. Открыты больницы, и мы снабжаем их медикаментами, разрешена частная торговля, работают часовые мастерские.

Немцы слушали, не проронив ни слова, ничем не выразив своего отношения к докладу.

Тогда Берзарин обратился к ним с вопросом:

— Поможете нам восстановить ваш Берлин?

Слова «ваш Берлин» произвели на слушателей определенное впечатление: как «ваш», если битва проиграна, если вот-вот падет рейхстаг и имперская канцелярия?

Все по-прежнему молчали, но среди немцев чувствовалось некоторое оживление. Они переглядывались, словно желая угадать намерения друг друга.

Тогда Берзарин обратился к одному из них:

— Вот вы, господин… — в это время инженер встал, но Берзарин попросил его сесть. — Мне известно, что вы хороший специалист, а занимали скромную должность сменного инженера, в то время как директор-фашист был мало образован, но руководил всей станцией. Правильно я говорю?

Инженер молчал.

— Вот я и предлагаю, — продолжал генерал, — вам, господин, стать директором станции.

Инженер вновь встал. Его покрасневшее лицо, вытянутая шея над широким воротом несвежей рубашки стали видны всем. Он смотрел на Берзарина и, казалось, хотел, но не мог произнести ни слова. Его пиджак был ему мал, и из коротких рукавов высовывались костлявые руки. Наконец, он сказал:

— Это невозможно…

— Почему?

— Как же я, рядовой инженер, могу стать выше господина директора?

— А почему нет?

— Это нарушает все нормы, привычки, понятия, которые сложились у нас.

— Но ведь директора нет, он сбежал, бросил и станцию и вас и уже никогда больше не вернется.

Инженер глядел на всех, ища поддержки. Но коллеги его либо опускали глаза, либо смотрели в сторону. По щекам инженера потекли слезы. Берзарин улыбнулся и сказал:

На том и порешили, а сотрудников выберете себе сами… Мы вам поможем во всем.

Инженер сел, опустив голову на руки, скрещенные на столе, и плечи его вздрагивали… Потом он встал и сказал:

— Я согласен на все ради блага немецкого Берлина.

— Вот и хорошо!

Так проходило назначение на посты директоров станций, пекарен, вокзалов, магазинов. И лишь один человек на предложение генерала ответил резким отказом. Он говорил быстро, долго. Смысл отказа заключался в том, что он может подчиниться только германским властям.

— Но ведь вас никто не насилует, я вам только предлагаю, — сказал Берзарин.

— А меня не расстреляют?..

— Нет!

Тогда я категорически отказываюсь быть начальником берлинского водопровода, — решительно заявил он.

Совещание закончилось. Немцы, перешептываясь, кучно выходили, а Берзарин, схватив фуражку, торопливо ушел из комендатуры. Когда мы выскочили за ним, чтобы задать ему несколько вопросов, то увидели голубой дымок отошедшей машины: он торопился к войскам своей 5-й ударной, сражавшейся за центр города».

Так записал в своем блокноте Мартын Мержанов, и так это было: нацизм умирал, а Берлин возвращался к жизни. Наверно, много параллелей можно было проводить в те дни — например, параллель между судьбами советской столицы Москвы, если бы планы гитлеровцев осуществились и если бы она была взята немецкими войсками, и судьбой Берлина, который был взят советскими войсками. Мне, бывшему в Берлине в те дни, эти параллели не приходили в голову. Но сегодня об этом можно задуматься.

…Я мог себе представить, как выглядел генерал-май-ор барон фон Герсдорф в годы войны, хотя это было не так просто сделать, видя летом 1971 года престарелого человека в ортопедической коляске (заядлый кавалерист, он не оставлял этого занятия до преклонных лет, пока не упал с лошади). Но в манерах этого представителя силезского дворянства, в роду которого один генерал сменял другого, чувствовалась «школа», дающаяся не только годами. Когда барон фон Герсдорф прибыл в Познань, где весной 1941 года находился штаб фельдмаршала фон Бока, он еще не знал своего начальника, но вскоре смог это сделать в достаточной мере.

«В «тройном созвездии» немецких фельдмаршалов — Рунштедта, Манштейна, Бока — Федор фон Бок был, пожалуй, самой блестящей фигурой, — так охарактеризовал генерал фон Герсдорф человека, который должен был взять Москву. — Большой стратег, знаток своего дела, прусский фельдмаршал, каким его можно себе представить: точный, корректный, лощеный. Однако эти профессиональные свойства соединились у Бока с честолюбием, карьеризмом и безжалостностью.

Как принято говорить, Бок был человеком, который шел по трупам…»

Барон фон Герсдорф рассказывал мне об оперативном плане фон Бока осенью 1941 года, предусматривавшем взятие Москвы.

«Для оценки этого плана, — заметил он, — надо иметь в виду, что, согласно приказу Гитлера, наши войска не должны были вступить в Москву. Они должны были лишь окружить город.

— Не должны были вступить в Москву?

— Да, это прямо следовало из приказов фюрера…»

Оказывается, перед началом наступления на Москву в штаб Бока прибыл некий высший чин нацистского руководства (имя его Герсдорф забыл) и представился в качестве «начальника передового штаба Москва». Он заявил, что имеет указание фюрера, согласно которому войска не должны вступать в город. Бок должен будет лишь выделить части для выполнения задач «обеспечения безопасности». Герсдорф попросил уточнить формулировку, на что гость из Берлина назвал эти задачи «задачами политической безопасности».

Но знаем ли мы все, что замышляли гитлеровцы сделать с Москвой? Известны многие рассуждения Гитлера о необходимости стереть советскую столицу с лица земли, соответствующие директивы. Известны и конкретные планы, в частности, план затопления города.

Так, 9 октября 1941 года упоминавшийся выше д-р Кёппен записал в своем дневнике:

«Фюрер распорядился, чтобы ни один немецкий солдат не вступал в Москву. Город будет затоплен и стерт с лица земли».

Запись от 17 октября гласила:

«В русские города, в том числе в большие, немцы не должны вступать, если города переживут войну. С Петербургом и Москвой этого не случится».

Что же советские войска сделали с Берлином, когда он очутился у них в руках? До сих пор документация по этому поводу была очень скромной. Преобладали свидетельства, в которых отражалась забота новых властей о городе, о его населении. Эти документы есть, и я их приведу. Но сейчас открылась другая сторона событий, которая еще больше подчеркивает поистине исторический характер решений, принятых после взятия Берлина.

Оказывается, с момента вступления Красной Армии на территорию Германии и ее сателлитов в Москве рассматривался вопрос о том, что же делать с населением этих территорий? Сам собой напрашивался ответ, что оно должно было хотя бы минимально внести своим трудом вклад в восстановление чудовищных разрушений в республиках СССР. 3 февраля 1945 года была издана директива Государственного Комитета Обороны СССР (ГОКО) за номером 7467. Директива суровая, но объяснимая: произвести…

…«мобилизацию на работы трудоспособных граждан — немцев, независимо от подданства, по следующим группам:

Мужчин от 17 лет до 45 лет, женщин от 18 лет до 30 лет.

Женщины, имеющие грудных детей (до одного года), от мобилизации освобождаются.

Мобилизованные граждане будут использованы на работах согласно решения Военного Командования.

Мобилизованные обязаны иметь с собой личные вещи: зимнюю одежду, обувь, белье, постельные принадлежности, личную посуду, предметы гигиены и продовольствия на 15 суток. Общий вес вещей не должен превышать 200 килограммов».

Директиву начали выполнять. В конце 1944 гЪда из балканских стран, куда пришла Советская Армия, в СССР было уже вывезено (практически — депортировано) 112 480 немцев. Эту задачу выполняли внутренние войска НКВД. Теперь же в самой Германии собирались принимать такие же меры. Должны были пойти на Восток колонны десятков (если не сотен!) тысяч немцев…

Но 20 апреля — за день до вступления войск Жукова в городскую черту Берлина — Сталин понял, что подобные драконовские депортационные меры невозможны в стране, которую СССР и его союзники собираются надолго оккупировать. Не говоря уже о малой эффективности такой рабочей силы, советские власти не могли себе позволить становиться в позу, подобную нацистским оккупантам. 20 апреля 1945 года директива ГОКО была отменена, и тогда появились иные документы, которые мы приведем:

«ПРИКАЗ

Начальника гарнизона города Берлина

от 2 мая 1945 г.

№ 01 об обеспечении нормальной работы медицинских научно-исследовательских и лечебных учреждений и санитарно-эпидемического благополучия в городе

В целях обеспечения должного санэпидсостояния гарнизона и в порядке сохранения и восстановления работоспособности расположенных в гарнизоне научных и лечебных медицинских учреждений приказываю:

1. Комендантам районов города Берлина: а)принять немедленно все необходимые меры к сохранению расположенных в их районах научно-меди-цинских и лечебных учреждений, для чего обеспечить их охрану и неприкосновенность всех видов медицинского и санитарно-хозяйственного имущества, а также медицинского персонала и обслуживающих лиц, работающих в этих учреждениях. Изъятие имущества и его перераспределение допустимо лишь по указанию начальника санитарной службы гарнизона; б)использованием всех местных санитарных средств обеспечить восстановление гражданского здравоохранения в гарнизоне, в том числе обеспечить обязательную госпитализацию всех инфекционных больных в специальные стационары, проводя одновременно необходимые противоэпидемические мероприятия в очагах заражения; в)обеспечить хозяйственные нужды лечебных учреждений гарнизона, в том числе обеспечить их продовольствием, водой и топливом; г)медицинских работников гарнизона, используемых в работающих лечучреждениях, а также престарелых медработников и неработоспособных по инвалидности обеспечить квартирами и необходимыми бытовыми условиями, обратив особое внимание на удовлетворение бытовых нужд научных работников; д)немедленно приступить к очистке территории гарнизона от трупов животных и нечистот.

Об исполнении данного приказа донести мне 5.5.45 года; е)обеспечить охрану всех предприятий пищевой промышленности, а также продовольственных складов, установив жесткий контроль за их деятельностью, за распределением продовольствия и в соответствии с существующими приказами и при обязательном участии в этой работе представителей санитарной службы.

Возлагаю на комендантов районов города Берлина персональную ответственность за восстановление здравоохранения в гарнизоне, за сохранение всех лечебных и научно-медицинских учреждений, а также за обеспечение должного санэпидсостояния своих районов.

2. Моему заместителю генерал-майору Серденко: а)взять под свой непосредственный контроль обеспечение хозяйственных нужд расположенных в гарнизоне лечебных и научно-медицинских учреждений; б)специально для родильных домов, акушерских отделений больниц и клиник, а также для детских лечучреждений выделить из состава гуртов скота дойных коров для обеспечения больных детей и новорожденных свежим молоком; в) обеспечить лечебные учреждения из трофейных фондов необходимым им для работы транспортом.

3. Начальнику санитарной службы гарнизона: а)принять непосредственное участие в восстановлении гражданского здравоохранения гарнизона, для чего организовать врачебную общественность города на воссоздание лечебной сети, определить конкретные нужды восстанавливаемых учреждений, учредить контроль за их последующей работой и проверять деятельность комендантов района города Берлина в этом направлении; б)для каждого района города выделить врача — санитарного уполномоченного, которому поручить организацию всей работы в районе по восстановлению здравоохранения и обеспечению санэпидблагополучия; в)комендантам районов давать указания по выполнению предъявленных к ним выше требований и повседневно контролировать их работу, о недочетах систематически докладывать мне.

Подлинник подписан начальником гарнизона и начальником штаба гарнизона г. Берлина.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Военного совета 1-го Белорусского фронта № 063 от 11 мая 1945 года о снабжении продовольствием населения города Берлина

Во исполнение постановления ГОКО от 8 мая 1945 г. Военный Совет 1-го Белорусского фронта постановляет:

1. Исходя из установленных ГОКО норм снабжения продовольствием города Берлина в среднем на одного человека в день: хлеба — 400–500 г, крупы — 50 г, мяса — 60 г, жиров — 15 г, сахара — 20 г,

кофе натурального — 50 г, чая — 20 г,[22] картофеля, овощей, молочных продуктов, соли и других продовольственных товаров — по нормам, установленным на месте, в зависимости от наличия ресурсов — ввести с 15 мая 1945 г. следующие нормы снабжения населения города Берлина…

Выдачу хлеба населению города Берлина производить ежедневно, предоставив право потребителям получать хлеб сразу на два дня за текущий день и за следующий день. Мясо, жиры, сахар, крупу и картофель в мае с.г. выдавать два раза по установленным нормам: первый раз за время с 15 мая по 21 мая включительно — за 7 дней и второй раз за время с 22 по 31 мая за 10 дней. Соль выдать с 20 мая по 31 мая в размере установленной месячной нормы.

Натуральный кофе и натуральный чай выдать с 25 по 31 мая, а суррогатный кофе — с 21 по 31 мая в размере установленной месячной нормы.

Деятелям науки, техники, медицины, культуры и искусства, а также руководящему составу городского и районных органов самоуправления, руководящему составу крупных промышленных и транспортных предприятий по спискам, утвержденным соответствующими бургомистрами, отпускать все продукты питания по нормам, установленным для рабочих тяжелого труда.

Остальным инженернотехническим работникам предприятий и учреждений, врачам, учителям и служителям культов отпускать все продукты питания по нормам, установленным для рабочих.

Для питания больных, находящихся на излечении в больницах, отпускать продовольствие, исходя из норм, установленных для рабочих, а нуждающимся в специальном лечении в соответствии с нормами, установленными отделом здравоохранения городского самоуправления…

8. Исходя из установленного постановлением ГОКО количества продовольствия, подлежащего передаче с 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов для снабжения населения города Берлина на 5-месячный период: зерна для выработки крупы и муки 105 000 т, мясопродуктов — 18 000 т, жиров — 4500 т, сахара — 6000 т, интенданту фронта полковнику тов. Ткачеву выделить из ресурсов фронта в счет указанных количеств в период с 15 мая по 15 июля с.г.:

Муки…..41000 т

Крупы…..5 000 т

Мяса….6 500 т

Жиров…..500 т

Соли…..4 000 т

Кофе суррогат…..300 т

Кофе натурального…..50 т

Картофеля…..50 000 т

Продовольствие для обеспечения населения города Берлина на 7 суток доставить по районам до 15 мая с. г…

ДОКЛАД

Начальника тыла 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенанта и/сл. Антипенко

члену Государственного Комитета Обороны тов. Микояну от 18 мая 1945 года

об обеспечении продовольствием населения и восстановления нормальной жизни в городе Берлине

Докладываю выполнение Постановления Военного совета Первого Белорусского фронта № 063 об обеспечении населения города Берлина по состоянию на 18.00 18 мая 1945 года.

По пункту 2. Выявлены в районе Берлина радиусом 35–40 км (Нейруппин, Вильдеберг, Нейштадт, Фризак, Науэн, Шпандау) фермы с общим количеством молока до 70 000 л в сутки. Разрабатываются мероприятия по доставке молока в торговую сеть с 25 мая 1945 года.

Кроме того, в Берлине и в радиусе 10–15 км от Берлина возможно разместить 5000–7000 дойных коров в течение 20 суток. По пунктам 4 и 5. Карточки изготовлены и розданы в срок, продукты начали отпускать 15 мая 1945 года.

По пункту 7. Все 235 человек офицеров выделены и работают по созданию аппарата торговой сети в районах города.

Муки…..9585т

Крупы…..929т

Мяса….. 3600т

Жиров….. 300т

Соли…..130 т

Кофе натурального….. 15 т

Находится в пути:

Соли….. 2130т

Кофе суррогатного….. 216т

По пунктам 9, 10, 11 и 12. В районы погрузки картофеля отправлены 5000 мобилизованных немцев и один автополк в количестве 600 автомашин.

На 18.00 18 мая подвезено к станциям погрузки 52 000 т картофеля. Погружено 17 500 т. Получено и доставлено в торговую сеть 6000 тонн.

Ежедневно поступает 1500 т картофеля, в ближайшие дни поступление возрастет до 3000 тонн.

Один автополк в составе 825 машин и 50 прицепов работает в городе Берлине по подвозу продовольствия в торговую сеть.

По пункту 13. Передано городскому самоуправлению: легковых автомашин 100, в т. ч. на ходу 50, грузовых автомашин 80. Остальные 120 грузовых автомашин будут сданы к 20 мая.

По пункту 14. Для автотранспорта, работающего по обслуживанию города Берлина, отпущено 1000 т автобензина.

Городскому самоуправлению в счет 300 т автобензина отпущено 6 т и 19 мая отпускается 60 т, а 234 т находятся на нефтебазе и будут выдаваться по мере потребности.

Кроме того, проделано следующее:

Убрано и зарыто 2028 трупов лошадей. В городе Франкфурте-на-Одере вывезено из подвалов 9300 раненых. Осталось в больницах и госпиталях до 6000 человек. На вывозе раненых и больных работают 99 автомашин.

Во всех 22 районах назначены врачи — немцы, в районных комендатурах работают 30 врачей из войсковых частей. Аптеки обеспечены трофейными медикаментами и работают во всех 22 районах города.

16 мая организован Центральный городской банк и 21 районное отделение.

Организован финотдел города Берлина.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Военного совета 1-го Белорусского фронта

от 31 мая 1945 года № 080

о снабжении молоком детей города Берлина

В соответствии с постановлением ГОКО № 8450 от 8.5.1945 года «О снабжении населения города Берлина» Военный совет фронта постановляет:

1. Организовать снабжение молоком детей до 8-летнего возраста за счет:

а) использования молочных ресурсов пригородов Берлина в количестве ежедневно 70 000 литров молока;

б) передачи из трофейного скота 5000 голов дойных молочных коров для размещения на молочных пунктах в районах города Берлина.

2. Обязать зам. командующего по гражданской администрации тов. Серова: а) закрепить для поставок городу Берлину свежего молока следующие пригородные районы:

Шпандау…..3000 л ежедневно

Науэн…..7000

Нейруппин…..30 000

Ратенов…..15 000

Вестховальланд…..15 000

Итого: 70 000 л ежедневно

Обязать военных комендантов указанных районов немедленно через местные органы власти организовать максимальный сбор молока от населения, восстановить сеть молочных заводов и сливных пунктов, учесть всех специалистов, ранее работавших на молочных заводах, обеспечить их документами и направить в село для организации сбора молока и для транспортировки его на мол заводы. За счет транспорта местного населения организовать транспортировку молока из населенных пунктов и сливных точек на молзаводы, из которых молоко будет транспортироваться в город Берлин.

Обязать генерал-майора Жижина:

а) выделить в распоряжение Берлинского центрального молочного завода 25 автомашин ЗИС-5 для транспортировки молока из районов в Берлин;

б) через бургомистра г. Берлина наладить в пятидневный срок торгующую молочными продуктами сеть.

Обязать интенданта фронта Ткачева до 15 июня с.г. доставить и сдать городскому самоуправлению города Берлина 5000 голов.

Обязать начальников тыла армий организовать подгон коров в район города Берлина, выделив для этого необходимое количество охраны, гонщиков, обеспечить на путь следования кормами. Перегон закончить к 15 июня 1945 года.

Обязать начальника ветслужбы фронта генерал-майора Шпайера до момента сдачи властям города Берлина перегоняемого скота проверить его на предмет благополучия по эпизоотии.

Контроль за выполнением настоящего постановления возложить на начальника тыла фронта генерал-лейтенанта Антипенко.

О ходе выполнения постановления докладывать Военному совету фронта каждые 5 дней.

Подлинник подписан командующим войсками и членом Военного совета 1-го Белорусского фронта.

ДОКЛАД

Начальника тыла Группы советских оккупационных войск в Германии генерал-лейтенанта Антипенко члену Государственного Комитета Обороны тов. Микояну А.И. от 21 июня 1945 года о снабжении населения города Берлина продовольствием и организации нормальной работы коммунального хозяйства и городского транспорта, лечебных и культурных учреждений

Докладываю о реализации решений ГОКО по Берлину:

На июнь выдано два миллиона восемьсот тысяч карточек. Сеть магазинов достаточна, очередей нет. Детям регулярно выдается молоко. Снабжение молоком производится за счет завоза из пригородных районов 60–65 тысяч л молока в день. Из трофейного скота городскому самоуправлению передается 5 тысяч дойных коров.

Обеспеченность продовольствием на 20 июня в сутодачах: мука и зерно хлебное 55, крупа 3, мясо 41, соль 49, сахар 34, чай 39, кофе натуральный 22, кофе суррогат 12, картофель 19, жиров нет. Мука и крупа получаются исключительно за счет переработки на городских предприятиях. На переработку крупы для города дополнительно переключена походная мельница. Жиров на месте не имеется, необходимо завезти.

Проведена санитарно-эпидемиологическая разведка, ликвидированы очаги инфекций. На территории города закопано свыше 2000 трупов животных.

Обследованы водопроводные станции, воспрещены для использования засоренные источники. Организован медицинский контроль на холодильниках и консервно-колбасной фабрике.

Учтены медицинские кадры и лечебные учреждений. Выявлено и работает: больниц 92, детских больниц 4, родильных домов 10, аптек 146, амбулаторий 9, диспансеров 4, медпунктов 13, детконсультаций 3, станций «Скорой помощи» 6. Общее количество коек в больницах 31 780. Врачей, работающих в лечебных учреждениях, — 654, частно практикующих — 801. Создано Главное управление здравоохранения города Берлина и районные органы.

Мощность действующих электростанций доведена до 98 000 квт.

Подключено к электросети: жилых домов 33 000, водопроводных и канализационных станций 51, бань 4, прачечных 7, парикмахерских 480, пекарен 1094. Восстановлено и включено свыше 3000 фонарей уличного освещения.

Пущено в эксплуатацию 15 водопроводных станций с суточной мощностью 510 тыс. кубометров, восстановлены основные водопроводные магистрали. Подключено к водопроводной сети зданий 85 000 и все работающие коммунальные предприятия.

Пущено в эксплуатацию 35 канализационных станций.

Введены в эксплуатацию 39,2 км линии метрополитена, открыты 52 станции, работает 16 поездов в составе 62 вагонов.

Введены в эксплуатацию 8 линий трамвая общей протяженностью 65,4 км…

Введены в эксплуатацию 7 линий омнибусного сообщения протяженностью 91 км, работает 46 омнибусов.

Пущены в эксплуатацию 5 газовых заводов общей суточной производительностью 157 тыс. кубометров, ведутся работы по восстановлению газосети.

Пущены в эксплуатацию 4 бани, подготовлены к пуску 2, ремонтируются 5 бань. Пущены в эксплуатацию 10 прачечных…

Открытие магазинов и ресторанов получило незначительное развитие. Городским самоуправлением по городу зарегистрировано около 100 небольших магазинов, торгующих мелкой галантереей, и до 50 ресторанов.

Организованы и действуют Берлинский городской банк и его филиалы в районах. Берлинскому городскому самоуправлению предоставлена ссуда в 25 млн. рейхсмарок.

Открыты и работают театры: Западный театр, где выступает балетная труппа, Ренессанс-театр (комедия), симфонический оркестр филармонии, в ближайшие дни будут работать оперный и драматический театры. Открыты и работают 45 варьете и кабаре, 127 кинотеатров, посещаемость которых от 80 до 100 тыс. человек в день.

Подлинник подписан начальником тыла советских оккупационных войск в Германии.

СПРАВКА

Военной комендатуры города Берлина о переданном продовольствии с 10 мая по 1 августа 1945 года для снабжения населения города-

Мука…..58 771,2 т

Крупа……11015,9 т

Мясо……8 199,6 т

Жиры…..2 116,2т

Картофель……97 589,6 т

Соль……3 527,2 т

Сахар……5 221,3т

Чай……161,6 т

Кофе натуральный…..382,6 т

Кофе суррогат……804,7 т

Подлинник подписан помощником военного коменданта города Берлина по продснабжению и начальником прод отделения».

Сегодня эти документы могут показаться сухой бухгалтерией, штабной формальностью. Но весной 1945 года это была не формальность, а жизнь для сотен тысяч немцев, которые не несли вины за преступления, совершенные якобы во их имя. У Москвы хватило гражданского мужества не пойти на примитивную месть. Не «око за око, зуб за зуб», а взгляд, смотрящий вперед. Это было не так просто сделать.

Теперь вернемся к нашей призрачной материи, к последним дням в бункере — единственном месте, где еще хозяином был Мартин Борман.

СНОВА ТЕ ЖЕ ДНИ:

25 апреля -29 апреля

Читатель, может, уже и забыл — что записывал Борман в последние дни апреля 1945 года? Напомним:

Среда, 25 апреля

Геринг исключен из партии!

Первый крупный налет на Оберзальцберг.

Берлин окружен!

Четверг, 26 апреля

Гиммлер и Иодль задерживают дивизии, марширующие нам на выручку!

Пятница, 27 апреля

Мы стоим за фюрера и погибнем вместе с ним. Верны ему до смерти. Другие думают, что должны действовать из «высших побуждений». Они жертвуют фюрером, а их неверность — черт их побери! — похожа на их «честь»!

Суббота, 28 апреля

Наша имперская канцелярия превратилась в кучу обломков. «Мир стоит на краю гибели»!

Государственная измена — безоговорочная капитуляция — об этом сообщает иностранная печать. Фегеляйн разжалован — пытался трусливо бежать из Берлина в штатском. День во второй раз начинается ураганным огнем.

Воскресенье, 29 апреля

В ночь с 28 на 29 апреля иностранная печать сообщает о предложении Гиммлера о сдаче рейха. Обручение Адольфа Гитлера с Евой Браун. — Фюрер диктует свое политическое, а затем личное завещание. Предатели Иодль, Гиммлер и генералы оставляют нас в руках большевиков. Снова ураганный огонь! По сообщениям противника, американцы проникли в Мюнхен!

Очерк тринадцатый: Политическое завещание Гитлера — Бормана

Итак, мы с вами снова в полумистической, полуфарсовой обстановке бункера. Подробнее чем Борман ее рисует уже знакомый нам личный адъютант Гитлера от войск СС штурмбаннфюрер Отто Гюнше. Эта запись имеет ряд преимуществ: первое из них — свежесть воспоминаний. Гюнше провел в советском плену долгое время (до 1955 года). Но эту запись он сделал 17 мая 1945 года. Второе преимущество — он диктовал ее не изощренным следователям НКВД на Лубянке, а военным разведчикам в Главном разведуправлении Красной Армии (ГРУ). Им нужна была не политика, а факты. Факты и были доложены начальником ГРУ Ф.Ф. Кузнецовым непосредственно И.В. Сталину. На документе есть пометки: Сталин его читал. Теперь это можем сделать и мы.

«В 10.00 22.4.1945 года, находясь в Берлине в своей квартире по Герман Герингштрассе, дом 17а, я был разбужен сильным грохотом. Сначала я подумал о том, что недалеко разорвалась бомба, но затем убедился в том, что это были разрывы артиллерийских снарядов. Одевшись, я самым коротким путем отправился в бетонированное убежище фюрера Адольфа Гитлера. Там уже находились многие из личного состава эсэсовской команды сопровождения, команды имперской службы безопасности, персонала, обслуживающего кухню фюрера, и т. д.

Они громко обсуждали тот факт, что первые артиллерийские снаряды разорвались уже в самом городе Берлине. Я быстро прошел в переднюю, находящуюся перед жилой комнатой фюрера; там я встретил генерала Бургдорфа, личного адъютанта фюрера группенфюрера Шауба, полковника фон Белова, майора Иоганнмейера и личного адъютанта фюрера группенфюрера Альберта Бормана.

Эти лица также вели разговор об артиллерийском обстреле самого города Берлина. В 12.30 фюрер вышел из своего помещения и осведомился о калибре снарядов, которыми обстреливается Берлин. Затем он выслушал доклад майора Иоганнмейера об обстановке на Восточном фронте. В 14.30 фюрер пообедал со своей женой (урожденной Евой Браун). В 16.30 было сделано несколько больших докладов об обстановке. В обсуждении докладов принимали участие: гроссадмирал ДЕНИЦ, генерал-фельдмаршал КЕЙТЕЛЬ, генерал-полковник ИОДЛЬ, генерал артиллерии КРЕБС, генерал БУРГДОРФ и генерал авиации КОЛЬБЕ. При обсуждении особое внимание уделялось обстановке в районе Берлина и группы армий «Висла». Фюрер имел в виду осуществить наступление 9-й армии в северо-западном направлении и наступление армейской группы генерала войск «СС» ШТЕЙН ЕР в южном направлении; этими наступлениями он рассчитывал отбросить прорвавшиеся, по его мнению слабые, русские силы, достигнуть нашими главными силами Берлина и этим самым создать новый фронт. Тогда фронт проходил бы примерно по следующей линии: Штеттин, вверх по течению Одера до Франкфурта на Одере, далее в западном направлении через Фюрстенвальде, Цоссен, Троенбрицен до Эльбы.

Предпосылками к этому должно было быть следующее:

Непременное удержание фронта на нижнем течении Одера.

Американцы остаются на западном берегу Эльбы.

Удержание левого фланга 9-й армии, стоящей на Одере.

После того как начальник генерального штаба сухопутной армии генерал артиллерии КРЕБС доложил о прорыве больших русских сил на фронте южнее Штеттина, для фюрера должно было быть ясным, что более невозможно создать вышеназванный фронт, и он высказал мнение о том, что в связи с этим Мекленбург будет также через несколько дней обложен русскими силами. Однако, несмотря на это, было приказано 9, 12 армиям и армейской группе Штейнера перейти в наступление в направлении на Берлин. В этот период ряд руководящих лиц ставки советовали фюреру выехать из Берлина. В ответ на это фюрер заявил, что он вообще о выезде не думает и при любых условиях останется в городе. При этом он сказал: «Если Берлину суждено пасть, то, прежде чем это произойдет, я застрелюсь».

Выслушав доклады об обстановке, фюрер приказал позвать к себе доктора Геббельса, и, когда последний явился к нему, он имел с ним длительную беседу. Немного погодя в комнату фюрера явилась также жена Геббельса.

В последующие дни усилился артиллерийский огонь противника. Гроссадмирал ДЕНИЦ со своим штабом, начальник штаба верховного командования вооруженных сил генерал-фельдмаршал КЕЙТЕЛЬ, начальник управления по оперативному руководству генералполковник ИОДЛЬ со своим аппаратом, а также начальник генерального штаба главного командования военно-воздушных сил генерал авиации КОЛЛЕР со своим штабом выбыли из Берлина и должны были направиться в какую-либо неоккупированную часть Германии. Районы, куда они направились, мне неизвестны. Информаторами по вопросам обстановки были:

генерал артиллерии КРЕБС — начальник генерального штаба сухопутной армии,

генерал от инфантерии БУРГДОРФ, главный адъютант фюрера от вооруженных сил,

рейхсминистр доктор ГЕББЕЛЬС,

рейхслейтер БОРМАН, начальник канцелярии нацистской партии,

бывший комендант Берлина, его фамилию я забыл, полковник фон Белов — адъютант от военновоздушных сил,

майор Иоганнмейер — первый адъютант от сухопутной армии,

штурмбаннфюрер Гюнше — адъютант от войск СС.

26.4.45 г. перестали действовать последние линии телефонной связи, соединявшие город с внешним миром. Связь поддерживалась только при помощи радио. Однако в результате беспрерывного артиллерийского обстрела антенны были повреждены, точнее полностью вышли из строя. Донесения о продвижении или о ходе наступления вышеназванных трех армий поступали в ограниченном количестве; чаще всего они доставлялись в Берлин кружным путем. 28.4.45 г. генерал-фельдмаршал КЕЙТЕЛЬ по радио донес следующее:

Наступление 9 и 12-й армий, вследствие сильного контрнаступления русских сил, захлебнулось, дальнейшее проведение наступления более невозможно.

Армейская группа генерала войск СС Штейнера до сих пор не прибыла.

После этого всем в ставке стало ясно, что этим судьба Берлина была решена. Офицер связи рейхсфюрера СС при фюрере генерал-лейтенант войск СС ФЕГЕЛЯЙН 27.4.45 г. выбыл без разрешения из ставки фюрера, т. е. из бетонированного убежища фюрера. Он был пойман, будучи переодетым в гражданскую одежду, в своей квартире и арестован. Было доказано, что он хотел вылететь из Берлина на самолете как гражданское лицо. Вечером 28.4.1945 г. по решению военно-полевого суда он был приговорен к смертной казни и расстрелян.

22.4.1945 г. фюрер дал мне задание создать боевую группу из караульных батальонов и личного состава расформированных служб войск СС. Командовать этой группой в правительственном квартале должен был генерал-майор войск СС МОНКЕ.

Командный пункт боевой группы был создан в бетонированном убежище имперской канцелярии.

В задачу боевой группы входила охрана и оборона правительственного квартала.

Генерал-майор войск СС МОНКЕ вступил в свои обязанности вечером 22.4.45 г. и с этого дня стал принимать участие в совещаниях.

Ночью 28.4.1945 г. фюрер продиктовал своим секретарям Христиан и Юнге свое завещание. Это завещание было отпечатано в 3-х или 4-х экземплярах. Его содержание, если не считать тех, кто его писал, известно только рейхслейтеру БОРМАН. С этими завещаниями утром 29.4.1945 г. был отправлен майор ИОГАННМЕЙЕР к командующему центральной группы армий генерал-фельдмаршалу ШЕРНЕР, к оберберейхслейтеру нацистской партии ЛОРЕНЦ и ЦАНДЕР, к гроссадмиралу ДЕНИЦ, генерал-фельдмаршалу КЕССЕЛЬРИНГУ или же гаулейтеру ГИЗЕЛЕР, находящемуся в Мюнхене. Рейхслейтер БОРМАН поставил курьерам задачу — переодеться в гражданскую одежду и пробраться сквозь русские позиции. Полковник фон БЕЛОВ получил задание таким же образом пробраться через позиции русских и явиться к командующему 12-й армии генералу танковых войск ВЕНКУ. Какой приказ при этом он должен был выполнить, мне неизвестно».

В этих записках Гюнше упоминаются некоторые документы, в которых запечатлены события рассматриваемой недели: брак Гитлера, его политическое и личное завещания. Коли мы взяли на себя труд познакомить читателя с «событиями в оригинале», то придется выдерживать этот принцип. Скажу — придется, но без всякого удовольствия. Более полувека спустя читать напыщенные, экстрадемагогические фразы Гитлера или Геббельса, да еще наполненные грубейшими фальсификациями, передержками и искажениями реальных фактов, — испытание немалое. Единственный документ без этих передержек — это брачное свидетельство Гитлера и Евы Браун:

«Обербургомистр столицы Империи

Перед штатратом Вальтером Вагнер, являющимся чиновником столицы по актам гражданского состояния, уполномоченным обербургомистром — с целью немедленного заключения брака предстали:

1. Адольф Гитлер род. 20 апреля 1889 г. (неразборчиво) проживает: Берлин, имперская канцелярия

Отец:

Мать: (неразборчиво)

Личность удостоверяется: известен по занимаемой должности.

Девица Ева Браун род. 6.2.1912 г. в Мюнхене, Вассербургерштрассе… проживает:

Отец: Фридрих Браун

Мать: Франциска Браун, урожденная Кронбургер

Личность удостоверяется: особым удостоверением, выданным 4.4.39 г. начальником германской полиции.

В качестве свидетеля: рейхсминистр д-р Геб-бельс Иозеф род. 29 октября 1887 в г. Рейдт проживает: Берлин Герман Герингштр. 20. Личность удостоверяется: известен по занимаемой должности.

В качестве свидетеля: рейхслейтер Мартин Борман род. 17.6.00 в Хальберштадт проживает: Оберзальцберг

Личность удостоверяется: известен по занимаемой должности.

Явившиеся 1 и 2 заявляют, что они чисто арийского происхождения и не страдают никакими наследственными болезнями, препятствующими браку. Они просят, учитывая военные события, ввиду чрезвычайных обстоятельств о венчании соответственно военному времени, далее они просят принять оглашение в устном виде и отказаться от всех положенных сроков.

Просьба удовлетворяется. Данное в устном виде оглашение проверено и найдено соответствующим установленному порядку.

Перехожу к торжественному акту бракосочетания. В присутствии вышеназванных свидетелей 3 и 4 я спрашиваю Вас

Мой фюрер Адольф Гитлер хотите ли Вы заключить брак с девицей Евой Браун В таком случае прошу Вас ответить «да».

Теперь я спрашиваю Вас, девица Ева Браун хотите ли Вы вступить в брак с фюрером Адольфом Гитлером В таком случае прошу Вас также ответить «да».

После того, как оба обрученные заявили о согласии вступить в брак, я объявляю брак заключенным по закону.

Берлин, 29 апреля 1945 г. Прочитано и подписано:

Супруг: А. Гитлер

Супруга: Ева Гитлер, урожд. Браун

Свидетель от 1: Д-р Иозеф Геббельс

Свидетель от 2: М. Борман

В. Вагнер в качестве чиновника по записи актов гражданского состояния».

Странички дневника Бормана

Мартин Борман, начальник партийной канцелярии НСДАП и личный секретарь фюрера в 1944 году

Адольф Гитлер и Мартин Борман перед домом Бормана у горы Оберзальцберг

Свадьба Мартина Бормана и Герды Бух в 1929 году. На заднем сидении рядом с молодоженами — майор Вальтер Бух, отец невесты.

Всегда за спиной Гитлера (20 августа 1944 г.)

Вновь рядом с фюрером

Резиденция Гитлера «Бергхоф» близ Берхтесгадена. Сзади — гора Оберзальцберг

Первый дом Гитлера на Оберзальцберг (1925)

Р. Гесс — летчик первой мировой войны

Рудольф Гесс

Гесс и Борман

Останки самолета Мессершмит 110, на котором Рудольф Гесс совершил в мае 1941 года перелет в Англию

Герман Геринг и Рудольф Гесс на скамье подсудимых в Нюрнберге

Бенито Муссолини и Адольф Гитлер 20 июля 1944 года

Бенито Муссолини и генерал Вольф

Адольф Гитлер 20 апреля 1945 года. Справа от фюрера — генерал Кребс, слева — Аксман

Порота лагеря смерти (Освенцим)

Крематорий в Майданеке

Зверства нацистов в Лиепае

Аресты евреев в Лемберге

Жертвы нацистской «национальной политики»

Генерал Кребс и офицер штаба Чуйкова

Адъютанты Гитлера Отто Гюнде и Гейнц Линге

Письмо Меркулова Молотову

Бункер Гитлера

Адольф Гитлер и Ева Браун

Завещание Гитлера. Свидетели: Геббельс, Борман, Бургдорф, Кребс

Останки Гитлера (фото 8 мая 1945 г.)

Г. К. Жуков и Н. Берзарин в Берлине. Слева — генерал Ф. Боков

Потсдам. 1945 г. На веранде особняка в дни конференции. Маршал Г. К. Жуков и адмирал флота Н. Г. Кузнецов

Допрос Гудериана в Нюрнберге

Мартин Борман в 1935 году после назначения начальником партийной канцелярии

Комментировать этот акт, конечно, можно — но не хочется. Здесь и подавно нет основы для сенсационного рассказа о «сексуальной жизни» Гитлера, поскольку она была вполне нормальной, благопристойной и мещанской. В принципе фюрер заслуживает лишь похвалы за то, что после стольких лет совместной жизни решил поставить в ее истории матримониальную точку. Но, признаемся, поздно.

Теперь — к более существенным в историческом отношении документам. Их четыре: политическое завещание Гитлера дополнение к нему личное завещание Гитлера дополнение Иозефа Геббельса.

Кстати, это не новая архивная находка. Документ, озаглавленный «Мое политическое завещание» и подписанный Адольфом Гитлером 29 апреля 1945 года, был еще в конце 1945 года найден западными разведчиками и предан гласности. Но одного мы не знали. Оказывается, представители американских и английских оккупационных властей — полковник Т.Дж. Кениг и капитан Волис — направили в адрес советских властей в Берлине специальные письма, к которым прилагали тексты, подписанные Гитлером (личное и политическое завещания, его брачное свидетельство). Эти письма, датированные 31 декабря 1945 года и 8 января 1946 года, были посланы начальнику штаба берлинской комендатуры генералу А. Сидневу. Но путь документа на этом не закончился: 31 января 1946 года за подписью народного комиссара внутренних дел Союза ССР С. Круглова он был направлен по трем адресам: И.В. Сталину, В.М. Молотову и Г.М. Маленкову — оригиналы и переводы на русский язык за № 329/к (буква «к» свидетельствовала, что посылал лично сам Круглов).

Одно необходимое примечание: если исключить третий документ, автором всех «прощальных документов» нельзя считать Гитлера. Как видно из записок Гюнше, для их сочинения Гитлер уединился с Геббельсом и Борманом. Когда же с завещанием познакомился Герман Геринг, он сразу сказал американским следователям:

«Это не стиль фюрера. Это документ Бормана…»

Мое политическое завещание

С тех пор, как я в 1914 году применил мои скромные силы в качестве добровольца в первой, навязанной империи мировой войне, прошло свыше 30 лет.

За это 30-летие всеми моими мыслями, действиями и жизнью руководила лишь любовь и верность моему народу. Они давали мне силу принимать труднейшие решения, какие не стояли еще до сих пор ни перед одним смертным. Я израсходовал за это 30-летие свое время, свою энергию, свое здоровье. Неправда, что я или кто-либо другой в Германии хотели войны в 1939 году. Ее хотели и поджигали те международные государственные деятели, которые были или еврейского происхождения, или работали в интересах евреев. Я внес слишком много предложений по ограничению вооружения, — это будущее поколение никогда не сможет отрицать, — чтобы ответственность за начало этой войны могла тяготеть на мне. Далее, я никогда не хотел, чтобы после первой злосчастной мировой войны возникла вторая война против Англии или даже против Америки. Пройдут века, но из руин наших городов и памятников искусства снова возродится ненависть к народу, несущему в конечном счете ответственность, к народу, которому мы всем этим обязаны — к международному еврейству и его пособникам!

Еще за 3 дня до германо-польской войны я предлагал британскому посланнику в Берлине решение немецко-польской проблемы, подобное решению вопроса о Саарской области под международным контролем. Это предложение также нельзя отрицать. Оно было отклонено, потому что руководящие круги английской политики хотели войны, отчасти в надежде на выгодные дела, отчасти под влиянием пропаганды, проводившейся международным еврейством.

Я не оставлял сомнений в том, что если народы Европы снова рассматриваются как пакеты акций этих международных финансовых заговорщиков, то будет привлечен к ответственности и тот народ, который и является виновником этой убийственной борьбы, — еврейство! Далее, я не оставлял сомнений в том, что на этот раз не только миллионы европейских детей арийских народов будут умирать с голоду, не только миллионы взрослых людей погибнут, не только сотни тысяч женщин и детей будут сожжены в городах и погибнут под бомбами, но и сам виновник, хотя и путем более гуманных средств, должен будет искупить свою вину.

После шестилетней борьбы, которая, несмотря на все превратности судьбы, войдет когда-нибудь в историю как самое славное и мужественное проявление жизненной воли народа, я не могу расстаться с городом — столицей этой империи. Так как сил слишком мало, чтобы именно здесь продолжать сдерживать натиск противника, а поведение столь же ослепленных, сколь и бесхарактерных субъектов обесценивает личное сопротивление, я хочу, оставаясь в этом городе, разделить судьбу, которую избрали себе миллионы других. Кроме того, я не хочу попасть в руки врагов, которые для увеселения своих затравленных масс нуждаются в организуемых евреями зрелищах.

Поэтому я решился остаться в Берлине и здесь по своей воле избрать смерть в тот момент, когда, по моему мнению, резиденцию фюрера и канцлера нельзя будет больше удерживать. Я умираю с радостным сердцем перед лицом известных мне неизмеримых подвигов и достижений наших солдат на фронте, наших женщин дома, достижений наших крестьян и рабочих и единственных в истории достижений нашей молодежи, которая носит мое имя.

То, что я всем им выражаю благодарность из глубины сердца, так же само собой разумеется, как и мое желание, чтобы они ни при каких обстоятельствах не прекращали борьбы, а совершенно безразлично где продолжали вести ее против врагов отечества, согласно завещания великого Клаузевица. Жертвы, принесенные нашими солдатами, и моя тесная связь с ними до гроба, найдут отклик в германской истории и приведут к сияющему возрождению национал-социалис-тического движения, а тем самым к осуществлению истинного единства германского народа.

Многие храбрейшие мужчины и женщины решили до конца связать свою жизнь с моей. Я просил их и, наконец, приказал им не делать этого, а принимать участие в дальнейшей борьбе народа. Командующих армий, морским и воздушным флотом я прошу всячески укреплять волю к сопротивлению наших солдат, воспитывая их в национал-социалистическом духе, особенно указывая на то, что я сам как основатель исоздатель этого движения также предпочел смерть трусливому удалению с поста или даже капитуляции.

Пусть со временем в понятие о чести немецкого офицера, как это уже имеет место в нашем морском флоте, войдет то, что сдать какую-либо местность или город невозможно и что прежде всего командир должен подавать блестящий пример верного выполнения долга до самой смерти.

2-я часть политического завещания

Перед смертью я исключаю из партии рейхсмаршала Германа ГЕРИНГА и лишаю его всех прав, которые могли вытекать из Указа от, 29 июня 1941 года и моего заявления на заседании рейхстага 1 сентября 1939 года. Вместо него я назначаю рейхспрезидентом и верховным главнокомандующим вооруженными силами гроссадмирала ДЕНИЦА.

Перед смертью я исключаю из партии бывшего рейхсфюрера СС и министра внутренних дел Генриха ГИММЛЕРА, а также смещаю его со всех государственных должностей. Я назначаю вместо него гаулейтера Карла ХАНКЕ рейхсфюрером СС и начальником германской полиции, а гаулейтера Пауля ГИЗЛЕР — министром внутренних дел.

ГЕРИНГ и ГИММЛЕР тайными переговорами с врагом, которые они проводили без моего ведома и против моей воли, а также своей противозаконной попыткой забрать в свои руки государственную власть, нанесли стране и всему народу безграничный вред, не говоря уже о вероломстве по отношению ко мне.

Чтобы дать немецкому народу правительство, состоящее из честных людей, которое выполнит обязательство всеми средствами продолжать войну, я как вождь нации назначаю следующих членов нового кабинета:

рейхсканцлер — доктор ГЕББЕЛЬС;

министр по делам партии— БОРМАН;

министр иностранных дел — ЗЕЙСС-ИН КВАРТ;

министр внутренних дел — гаулейтер ГИЗЛЕР;

военный министр — ДЕНИЦ;

главнокомандующий сухопутными силами— ШЕРНЕР;

главнокомандующий морским флотом — ДЕНИЦ;

главнокомандующий военно-воздушным флотом — ГРЕЙМ;

рейхсфюрер СС и начальник германской полиции — гаулейтер ХАНКЕ;

министр хозяйства — ФУНК;

министр сельского хозяйства — БАККЕ;

министр юстиции — ТИРАК;

министр культов — доктор ЩЕЛЬ;

министр пропаганды — доктор НАУМАН;

министр финансов — ШВЕРИН-КРОЗИГ;

министр труда — доктор ХУПФАУЭР;

министр вооружения — ЗАУР;

руководитель немецкого рабочего фронта и член кабинета, рейхсминистр — доктор ЛЕЙ.

— Хотя некоторые из этих людей, как Мартин БОРМАН, доктор ГЕББЕЛЬС и другие, вместе со cвоими женами, по доброй воле присоединились ко мне и ни при каких обстоятельствах не захотели покинуть столицу империи, а были готовы погибнуть со мной здесь,

я должен все же просить их повиноваться моему требованию и в этом случае поставить интересы нации выше своих собственных чувств. Когда я умру, они будут близки ко мне, благодаря своей работе и своей верности, как соратники; я надеюсь, что мой дух будет среди них и всюду будет их сопровождать. Пусть они будут суровы, но всегда справедливы, пусть прежде всего они никогда в своих действиях не будут руководствоваться чувством страха, а честь нации будут ставить выше всего на земле. Пусть, наконец, они осознают, что наша задача развития национал-социалис-тического государства представляет собой дело грядущих столетий; она обязывает каждого всегда служить общим интересам, отодвигая на задний план свои собственные выгоды. От всех немцев, всех национал-со-циалистов, мужчин и женщин и от всех солдат немецкой армии я требую, чтобы они были верны и послушны новому правительству и его президенту до самой смерти.

Составлено в Берлине, 29 апреля 1945 года, в 4.00 Гитлер.

Свидетели: доктор Иозеф ГЕББЕЛЬС

Мартин БОРМАН

Вильгельм БУРГДОРФ

Ганс КРЕБС

Мое личное завещание

Так как я в годы борьбы полагал, что не могу взять на себя ответственности вступления в брак, я решился перед окончанием земного существования взять в жены девушку, которая после долгой верной дружбы, по доброй воле, прибыла в почти уже осажденный город, чтобы разделить свою судьбу с моей. Она по своему желанию умирает со мной как моя супруга. Смерть заменит нам то, чего лишила нас обоих моя работа на службу моему народу.

То, чем я владею, принадлежит, поскольку оно вообще представляет ценность, — партии. Если она не будет больше существовать — государству, если будет уничтожено и государство, то дальнейшее решение с моей стороны не является необходимостью. Приобретенные мной в течение многих лет картины я собирал не для личных целей, а лишь для создания галереи в моем родном городе Линц на Дунае.

Я от всей души желал бы, чтобы это завещание было выполнено.

Исполнителем моего завещания я назначаю моего вернейшего партийного товарища Мартина БОРМАНА. Ему дается право принимать окончательные, имеющие законную силу, решения. Ему разрешается все то, что дорого как память или необходимо для поддержания мелкой, обывательской жизни, уделить моим сестрам, а также, прежде всего, матери моей жены и моим, хорошо ему известным, верным сотрудникам и сотрудницам и, в первую очередь, моим старым секретарям и секретаршам, фрау ВИНТЕР и т. д., которые в течение многих лет поддерживали меня своей работой.

Я сам и моя жена, чтобы избежать позора свержения или капитуляции, избрали смерть. Наше желание — быть тотчас же сожженными на том месте, где я совершил большую часть моей повседневной работы в течение 12-летней службы моему народу.

Составлено в Берлине 29 апреля 1945 года в 4.00 Гитлер.

Свидетели: Мартин БОРМАН

доктор ГЕББЕЛЬС

Николаус фон БЕЛОВ

Рейхсминистр др. ГЕББЕЛЬС

Дополнение к политическому завещанию фюрера

Фюрер дал мне приказ, в случае провала обороны столицы империи, покинуть Берлин и принять участие в назначенном им правительстве в качестве его руководящего члена.

Первый раз в жизни я должен категорически отказаться последовать приказу фюрера. Моя жена и дети присоединяются к этому. В противном случае, не говоря уже о том, что из чувства человечности и личной верности мы никогда не могли бы оставить фюрера одного в труднейший час его жизни, я считал бы себя на всю свою дальнейшую жизнь бесчестным ренегатом и жалким подлецом, который потерял бы уважение к себе самому и потерял бы уважение своего народа, которое должно было быть предпосылкой дальнейшей моей службы будущей организации немецкой нации и германской империи.

В горячке предательства, которой окружен фюрер в эти критические дни войны, должны найтись хотя бы немногие, которые безусловно и до самой смерти останутся с ним, если это даже противоречит формально объективно обоснованному приказу, который он дает в своем политическом завещании.

Я считаю, что сослужу этим для будущего немецкого народа наилучшую службу, ибо для грядущих тяжелых годин примеры важнее, чем люди. Всегда найдутся люди, которые покажут нации путь к свободе, но воссоздание нашей расово-национальной жизни будет невозможным, если она не будет развиваться на основе ясных и каждому понятных примеров. По этой причине я со своей женой и от имени своих детей, которые слишком малы, чтобы выразить свое мнение, но которые, если бы они были старше, безусловно, присоединились бы к этому решению, выражаю свое непоколебимое решение не покидать столицу, даже если она падет, и лучше покончить вместе с фюрером жизнь, которая для меня лично не имеет больше ценности, если я не могу воспользоваться ею служить фюреру и быть рядом с ним.

Составлено в Берлине

29 апреля 1945 г. в 5.30.

Доктор ГЕББЕЛЬС».

Итак, что же мог узнать И.В. Сталин и его ближайшие сотрудники, прочитавшие 8 января 1946 года изъявление последней воли немецкого диктатора? Как видно, не так уж много. В первой части политического завещания Гитлер пространно оправдывался в том, что вовсе не он начал мировую войну. «Неправда, что я или кто-нибудь иной в Германии хотели войны в 1939 году», — писал Гитлер, утверждая, что не хотел «второй войны против Англии или даже против Америки», а его «мирные предложения» были отклонены, потому что руководящие круги английской политики хотели войны. Для Сталина это утверждение не было новостью. Более того: он сам на страницах «Правды» 30 ноября 1939 года объявил, что «не Германия напала на Францию и Англию, а Франция и Англия напали на Германию». Не думаю, что вождю советских народов было очень приятно вспомнить о том периоде, когда ему казалось, что он перехитрил Гитлера и стал его союзником. Но с 22 июня 1941 года с этой иллюзией пришлось расстаться. Советскому же народу пришлось за нее заплатить страшную цену.

Но вернемся к Гитлеру. Было бы наивным полагать, что в тесном бункере к Гитлеру пришел «час истины». Как видим, он и в эти дни не хотел признавать поражения. Мастер социальной и политической демагогии оставался верным себе, под диктовку Бормана призывая к «сияющему возрождению национал-социалистического движения, а тем самым к осуществлению истинного единства германского народа».

В чем же военный преступник номер один видел секрет этого «сияющего возрождения»? В первую очередь в том, что его последователи должны продолжать борьбу против главного врага — «еврейства», которое, оказывается, и развязало Вторую мировую войну. Нет, не Германия, не нацистская партия и сам Гитлер, а… евреи виновны в гибели «миллионов детей европейцев арийской расы». Поэтому, изъявляя свою последнюю волю, фюрер обязывал «руководство нации и общества строжайшим образом соблюдать расовые законы и оказывать безжалостное сопротивление всемирному отравителю всех народов — интернациональному еврейству».

Что же считал Гитлер главным в деяниях своей диктатуры? Ведь он не завещает сохранить партийные организации НСДАП. Да и воссоздание национал-со-циалистического государства он оставляет «грядущим поколениям». Он не вспоминает о «жизненном пространстве» (скажем, о немецких колониях в Африке), не завещает борьбу с коммунизмом и покорение Востока Европы до Урала. Но вот о чем заботится в первую очередь: о своей расовой доктрине и антисемитизме как ее главной составной части.

Не забудем, что ставка на расовую ненависть и на разжигание ненависти к еврейскому населению всегда — с самого момента создания национал-социали-стического движения в 20-х годах! — была самым действенным оружием в руках лидеров этого движения. На него в Германии и Европе сначала не обращали внимания и даже терпели. Нацизм вполне логично искал «образ врага», против которого смог бы мобилизовать внутренний потенциал нации. И нашел! Этим «внешним» врагом стала версальская политическая система, в которой Германии отводилась роль европейской парии. «Внутренним» же врагом были избраны евреи. Причем в умелой комбинации: к антисемитизму бытовому (особенно сильному в Австрии, где имелась большая компактная масса еврейского населения в Галиции) был добавлен антисемитизм социальный, объявлявший главной причиной народной бедности «господство» еврейских универсальных магазинов. Эта чудовищная взрывчатая смесь возымела свое действие — Гитлеру не пришлось захватывать власть, ее добровольно передали ему немецкие избиратели.

И после прихода к власти Гитлер не забыл о своем мощном расистском оружии. Началось физическое преследование еврейства, причем не только в Германии. Истребление 11 миллионов евреев в Европе (мы знаем «план Ваннзее») стало одной из главных целей нацизма, причем к ее достижению привлекали и не только немцев — привлекали и французских националистов, и украинских полицаев, и прибалтийских националистов-эсэсовцев.

Остается лишь удивляться: почему российские историки и политологи, которым в 1995 году поручили разработать научно-юридическое определение фашизма, позволяющее его пресечение в зачатке, — почему они позабыли об антисемитизме как неотъемлемом его характерном свойстве? Разве завещание Адольфа Гитлера не подсказало ученым мужам, что надо обратить внимание на ту роль, которую придавал Гитлер этому конкретному виду расизма и политического экстремизма? Не дали себе труда или не захотели сознательно?

Печально наблюдать, как посеянные Гитлером зловещие всходы распространяются по Европе и по России; печально наблюдать, как оправдываются надежды, которые Гитлер и перед смертью возлагал на антисемитские лозунги. Но если уж в 1945 году мир ценой миллионных жертв нашел в себе силы преодолеть гитлеровский расистский кошмар, то полвека спустя мировое сообщество может и должно повторить этот подвиг.-

ОДИН ДЕНЬ— 30 апреля

30 апреля

— вписано рукой Бормана, без указания дня недели (это был вторник) Адольф Гитлер — А Ева Г. — А (рунические знаки, обозначающие смерть)

Очерк четырнадцатый: Смерть пополудни

Продолжим рассказ Отто Гюнше: «Позже нам стало известно, что фюрер в ночь с 28 на 29.4.1945 г. женился на Еве БРАУН, которую он знал уже с давнего времени. 29.4.45 г. в бетонированном убежище фюрера вообще было спокойно. После прорыва русских моторизованных частей в районе Ангальтвокзала и Кенигплаца фюрер стал беспокоиться о том, чтобы не упустить момента покончить жизнь самоубийством. Я лично был того мнения, что фюрер в этот день принял решение лишить себя жизни, ибо остались считанные часы до момента внезапного появления русских танков перед бетонированным убежищем фюрера. Вечером в убежище прибыл боевой комендант Берлина генерал артиллерии ВЕЙДЛИНГ и сообщил фюреру о безнадежной обстановке в Берлине. Главным образом в отчаянном состоянии было гражданское население. Он предложил фюреру прорваться вместе с ним и оставшимися войсками гарнизона. Это предложение фюрер отклонил в исключительно категорической форме. Вечером 29.4.45 г. фюрер приказал отравить свою собаку; по моему мнению, он это сделал с целью проверить действие яда — цианистого калия. Отравление собаки осуществил обслуживающий собаку фюрера фельдфебель Торнов. По его заявлению, смерть собаки наступила моментально. Утром в 3.00 30.4.1945 г. я отправился в свое бетонированное убежище, расположенное под имперской канцелярией, и лег спать. Я приказал разбудить меня в 10.00 30.4.45 г. Проснувшись, я отправился на завтрак в помещение офицерского клуба бетонированного убежища фюрера, расположенного рядом с передней жилой комнаты фюрера. Там я встретил рейхслейтера БОРМАНА, генерала артиллерии КРЕБСА и генерала от инфантерии БУРГДОРФА. Они обсуждали обстановку в Берлине; некоторое время я пробыл вместе с ними, затем ушел из этого помещения. Когда я снова вошел в это помещение примерно в 12.30–13.00, то вышеназванные лица все еще находились вместе, были в очень возбужденном состоянии, и из их разговора я узнал, что фюрер попрощался с ними. Затем они оставили помещение, и я остался один в этой комнате. Через некоторое время в комнату вошли начальник имперской службы безопасности группенфюрер и генерал-лейтенант полиции РАТТЕНХУБЕР и пилот фюрера группенфюрер и генерал-лейтенант полиции БАУР. Немного погодя в это помещение вошел фюрер и сказал: «После моей смерти мой труп должен быть сожжен, ибо я не желаю, чтобы позже мой труп был выставлен напоказ, на выставку». После этого он пристально посмотрел на нас и вернулся в свою комнату. Я отправился к генерал-майору МОНКЕ и поделился с ним о том, что фюрер теперь имеет намерение лишить себя жизни.

В 14.30 я снова вошел в переднюю, затем прошел в комнату для совещаний и встретил там рейхслейтера БОРМАНА, доктора ГЕББЕЛЬСА, генерала КРЕБСА, генерала БУРГДОРФА и рейхсюгендфюрера АКСМАНА, который во время моего отсутствия прибыл также в бетонированное убежище фюрера. Они вели разговор по поводу прощания фюрера и были в очень возбужденном состоянии.

В 15.15 я ушел из этого помещения и встретил в другой комнате начальника эсэсовской команды сопровождения фюрера штурмбаннфюрера ШЕДЛЕ и шофера оберштурмбаннфюрера КЕМПКА. Я сообщил им о том, что сказано было фюрером мне, Раттенхуберу и Бауру. После этого некоторое время мы простояли на одном месте. Внезапно дверь передней была приоткрыта и я услышал голос главного слуги фюрера штурмбаннфюрера ЛИНГЕ, который сказал: «Фюрер умер». Хотя я и не слыхал выстрела, я сейчас же отправился через переднюю в комнату совещаний и сообщил находящимся там руководителям буквально: «Фюрер умер». Они поднялись, вышли со мной в переднюю, и тут мы увидели, как выносили два человеческих трупа, один из них был завернут в одеяло, другой был также завернут в одеяло, но не полностью. Трупы несли штурмбаннфюрер ЛИНГЕ, хауптшарфюрер КНОГЕ, оберштурмфюрер ЛИНДЛОФ и еще один эсэсовец, которого я не узнал. Затем стали помогать нести трупы оберштурмбаннфюрер КЕМПКА и штурмбаннфюрер ШЕДЛЕ. Из одного одеяла торчали ноги фюрера, их я узнал по башмакам и носкам, которые он всегда носил, из другого одеяла торчали ноги и видна была голова жены фюрера. Оба трупа были вынесены через запасной выход бетонированного убежища фюрера в парк. Там они были облиты заготовленным рейхслейтером БОРМАНОМ бензином и зажжены. Это все произошло в 16.00. Оба трупа сопровождались рейхслейтером БОРМАНОМ, генералом БУРГДОРФОМ, генералом КРЕБСОМ, рейхсюгендфюрером АКСМАНОМОМ, доктором ГЕББЕЛЬСОМ и мною. Затем я помог оттащить труп жены фюрера от двери бетонированного убежища. Я не могу утверждать, были ли РАТТЕНХУБЕР, БАУР при этом, но вполне возможно, что они были там, потому что на лестнице было очень тесно и сравнительно темно.

После того, как трупы, облитые бензином, были зажжены, дверь убежища тотчас же была закрыта из-за сильного огня и дыма».

Как же эти останки были найдены? Это — длинная, настоящая детективная история, достойная самостоятельного рассказа.

Поиск состоял из четырех этапов. Первый — обнаружение отрядом советских контрразведчиков останков главарей третьего рейха в саду имперской канцелярии. Второй — судебно-медицинское расследование, начавшееся сразу после обнаружения останков. Третий — идентификация находки, сделанной в саду. Наконец, четвертый — реконструкция обстоятельств событий, разыгравшихся днем 30 апреля 1945 года в бункере имперской канцелярии.

Итак, первый этап. Его главные действующие лица — офицеры и солдаты отдела «СМЕРШ» 79-го стрелкового корпуса 3-й ударной армии — армии, части которой взяли 30 апреля 1945 года рейхстаг. Но для подполковника Ивана Исаевича Клименко — начальника отдела — работа только начиналарь. Опросив 1 мая пленных, взятых в рейхстаге и сообщивших, что Гитлер и другие главари рейха находились до последнего времени в бункере имперской канцелярии, Клименко отправился туда со своим отрядом во второй половине дня 2 мая.

Здание было сильно повреждено, поэтому разведчики сразу направились в сад, куда из бункера шел специальный ход. И сразу находка — трупы Геббельса и его жены, которые сразу же были вывезены в штаб корпуса, находившийся тогда в тюрьме Плётцензее. В тот же день в самом бункере были найдены трупы шести детей Геббельса, умерщвленных их матерью. Главным опознавателем был вице-адмирал Фосс — представитель гросс-адмирала Деница при ставке Гитлера.

Но Гитлер, где он? Клименко, взяв с собой Фосса, снова отправился в сад имперской канцелярии. Фосс уже показал на допросе, что фюрер покончил жизнь самоубийством и труп находится где-то в саду имперской канцелярии. Но день 3 мая не дал результатов.

Следующий день начался так же безрезультатно. Возникли трудности — здание имперской канцелярии уже находилось в полосе другой, 5-й ударной армии, и Клименко сначала даже не пустили в него. Когда же он попал в один из залов, то увидел, что здесь лежит труп, похожий на Гитлера. Ждали опознания. Тем временем разочарованного Клименко один солдат его группы попросил:

— Покажите, где вы нашли Геббельса!

Клименко и другие вышли в сад. В этот момент он услышал голос солдата Ивана Чуракова, который случайно залез в воронку неподалеку от выхода из бункера. Чуракову воронка показалась подозрительной. И действительно, раскопав ее, солдаты обнаружили два сильно обожженных трупа — мужской и женский. Тогда Клименко не проявил большого интереса к находке — ведь только что он видел в здании имперской канцелярии «настоящий труп». Поэтому он приказал закопать оба трупа.

Так бы загадка и осталась неразгаданной, если бы Клименко и его офицеры не решили узнать — что же дало опознание внутри здания? Результат, оказывается, был отрицательным. Поэтому Клименко на следующий день снова вернулся к воронке, найденной Чураковым. Был составлен протокол, а трупы вывезены (по секрету от контрразведчиков 5-й армии) в штаб 3-й ударной армии, находившейся в берлинском пригороде Бух.

Тогда и начался второй этап — судебно-медицин-ский. 5 мая 1945 года трупы мужчины и женщины были предъявлены судебно-медицинской комиссии, которую возглавил судебно-медицинский эксперт 1-го Белорусского фронта подполковник медслужбы Ф.И. Шкаравский. Ему помогали патологоанатомы А.Я. Маранц, Ю.И. Богуславский, Ю.В. Гулькевич и находившийся тогда в Берлине главный патологоанатом Красной Армии H.A. Краевский. Комиссии были также предъявлены найденные близ бункера трупы, принадлежность которых не вызывала сомнения, — это были Геббельс со своей семьей и бывший начальник генштаба генерал Кребс. Что же касается двух «спорных» трупов, на основании исследований врачи могли сказать: в этих двух случаях смерть «наступила в результате отравления цианистыми соединениями». Вывод, как мы убедимся, — очень важный.

Начался третий этап опознания. Его провели заместитель начальника отдела «СМЕРШ» 3-й ударной армии Василий Иванович Горбушин, его помощник майор Быстров и переводчица Елена Ржевская. Им предстояло заняться сложнейшей проблемой идентификации. Группа тогда обладала одним важным ориентиром — она знала, что Гитлера пользовал отоларинголог фон Эйкен. Для того чтобы дать представление о работе группы, приведу рассказ самой Е. Ржевской:

«…Наконец мы въехали на территорию клиники «Шарите». Сейчас здесь был госпиталь, в основном гражданский. Он размещался в подземелье, где под сводчатыми низкими потолками слабо мерцали лампочки. Медицинские сестры в серых платьях, с истомленными лицами, сурово, безмолвно несли свои обязанности. Находившиеся в этом мрачном, тесном подземелье раненые были людьми невоенными, и поэтому жестокость окончившейся вчера войны ощущалась здесь особенно остро.

Здесь же находился профессор фон Эйкен, высокий, старый, худой. Работая в ужасных условиях, он в опасные дни не покидал свой пост, не бежал из Берлина, как ни склоняли его к этому. По его примеру весь персонал оставался на местах. Профессор провел нас в пустовавшее здание клиники, расписанное причудливыми цветными полосами для маскировки. Здесь, в его кабинете, у нас состоялся разговор.

Да, его действительно приглашали к Гитлеру по поводу болезни горла. Но это было давно, еще до прихода фюрера к власти. Эйкен назвал врачей, находившихся до последних дней при Гитлере, в том числе профессора Блашке, его личного зубного врача. Эйкен распорядился, чтобы пригласили студента-практиканта, учившегося у Блашке.

Студент, в черном демисезонном пальто, без шляпы, с волнистыми темными волосами над круглым лицом, был приветлив и общителен. Он сел с нами в машину и указывал дорогу. Оказывается, он болгарин, учился в Берлине, здесь его застала война, и его не пустили на родину.

По расчищенным кое-как центральным улицам шли советские автомашины, украшенные красными флажками в честь Победы — ведь это было 9 мая! Мы въехали на Курфюрстендамм — одну из фешенебельных берлинских улиц. Остановились возле уцелевшего дома. У подъезда столкнулись с человеком небольшого роста. Он был без пальто, в петлицу его темного пиджака была вдета красная ленточка. Это было непривычно — в те дни в Берлине господствовал белый цвет капитуляции.

Человек представился: доктор Брук. Узнав, что мы ищем профессора Блашке, он сказал, что Блашке нет — улетел из Берлина в Берхтесгаден вместе с адъютантом Гитлера.

Доктор Брук повел нас в многооконный, просторный зубоврачебный кабинет и усадил в мягкие кресла. Мы спросили Брука: не знает ли он кого-либо из сотрудников Блашке?

— Еще бы! — вскричал доктор Брук. — Вы имеете в виду Кетхен Хойзерман? Она у себя на квартире, в двух шагах отсюда…

Студент вызвался сходить за ней.

Вскоре вошла рослая, стройная женщина в синем пальто.

— Кетхен, — сказал ей Брук, — вот русские…

Мы спросили: имеется ли здесь в кабинете история болезни Гитлера?

— Конечно! И рентгеновские снимки зубов тоже!

Она достала ящик с карточками и принялась быстро перебирать их. Мы с волнением следили за ее пальцами. Здесь были карточки Геббельса, его жены и всех детей. Наконец отыскалась карточка Гитлера, но рентгеновских снимков не было.

Хойзерман задумалась. Она сказала, что, возможно, они находятся в кабинете профессора Блашке в имперской канцелярии. Мы простились с болгарским студентом и с доктором Бруком и помчались вместе с Кете Хойзерман — снова в имперскую канцелярию. Мы прошли через вестибюль и спустились вниз. В радиостудии, откуда вещал Геббельс, спал красноармеец в надвинутой на глаза каске.

Кете Хойзерман привела нас в маленький закуток, где недавно помещался ее шеф профессор Блашке, пока он не улетел вместе с адъютантом Гитлера из Берлина. Карманный фонарик неярко выхватывал из темноты зубоврачебное кресло, софу с откидывающимся у изголовья валиком, крошечный столик. На полу валялась фотография: овчарка фюрера на прогулке с его адъютантом. Было сыро, пахло плесенью. С помощью Хойзерман мы нашли рентгеновские снимки зубов Гитлера и золотые коронки, которые ему не успели надеть.

…Зубного техника Фрица Эхтмана, выполнявшего все протезные работы для Гитлера, мы застали дома. Это был небольшого роста человек лет тридцати.

Как и Хойзерман, он сначала представил описание зубов Гитлера по памяти, а затем осмотрел зубы и опознал их. Потрясен он не был. Находясь с женой и дочерью безвыездно в Берлине, он столько пережил в последнее время, что был глух к каким бы то ни было впечатлениям. Фюрер, тем более мертвый, больше его не интересовал.

Но, взглянув на зубы Евы Браун, он неожиданно пришел в возбуждение. Коронки, которые он сделал ей, сгорели, зато был цел боковой мостик:

«Это моя последняя, самая совершенная конструкция — мое достижение!»

Насколько точны были воспоминания Елены Ржевской, я мог установить необычным образом. Летом 1983 года мне позвонил незнакомый человек. Он представился по-английски: турист, зубной врач из штата Нью-Йорк, д-р Антонио Ревес-Гуэрра. Хочет поговорить по поводу моих публикаций о конце войны. На следующий день мы встретились, и гость рассказал:

— Несколько лет назад у меня произошло странное знакомство. Ко мне по случаю сложного перелома челюсти пришел один пациент. Мы разговорились. Он оказался коллегой, зубным врачом, приехавшим в США после войны из Берлина. Имя его — д-р Брук. Он рассказал мне, что ему пришлось быть свидетелем того, как в кабинет профессора Блашке прибыли советские офицеры. Брук попал сам туда случайно, по просьбе своей знакомой Кете Хойзерман. Брук от Хойзерман слышал о всех подробностях тогдашних розысков, которые привели к бесспорной идентификации останков Гитлера и Евы Браун. На память он взял себе из кабинета Блашке несколько выписок из врачебного журнала…

Ревес-Гуэрра прислал мне эти выписки. Действительно, в них числились и Гитлер, и Браун, и Гиммлер. Брук сохранил у себя и фотографии зубных протезов, которые изготовлял Блашке (в частности, одна из них полностью подтвердила идентификацию Е. Браун).

Итак, вывод был однозначен: Гитлер и Ева Браун.

В послевоенные годы не было недостатка в попытках оспорить факт находки останков Гитлера — особенно со стороны немецких исследователей. Тем важнее оказались работы «стороннего» наблюдателя. Им стал американский ученый Рейдар Ф. Согннаес. Он хорошо известен в американском медицинском (и судебно-медицинском) мире как крупный специалист. Выходец из Норвегии, давно натурализовавшийся в США, он был долгие годы президентом Бостонского биологического общества и президентом Общества стоматологов.

Согннаес никогда не занимался судьбой Гитлера. Его интересы, однако, касались некоторых уникальных стоматологических случаев, например, истории искусственной челюсти президента Джорджа Вашингтона. Лишь только поэтому он заинтересовался полемикой вокруг протеза Гитлера, послужившего для советских следователей основой идентификации.

Согннаес решил заняться этим вопросом с педантизмом исследователя-специалиста. С этой целью он провел изыскания в архивах США, где обнаружил: описание зубов и протезов Гитлера, сделанное в американском плену дантистом Гитлера профессором Блашке; описание того же, сделанное в американском плену д-ром Гизингом; пять рентгеновских снимков черепа и челюстей Гитлера, сделанных в 1944 году.

Собрав все эти данные, Согннаес решил действовать не в одиночку. Дабы не допустить ошибок, он «скооперировался» с известным норвежским судебно-медицинским стоматологом профессором Стрёмом. Результаты работ были представлены на обсуждение 6-й международной встречи судебных медиков в Эдинбурге в сентябре 1972 года. Я был приглашен туда и стал свидетелем того, с каким интересом (и одобрением) был встречен доклад Согннаеса — Стрёма. В нем около 30 страниц текста и не меньшее количество приложений.

Согннаес и Стрём пришли к такому выводу:

«В течение 1971–1972 годов два автора, будучи разделенными дистанцией 5000 миль и не имея возможности постоянно поддерживать контакт, исследовали сравнительные данные одонтологической и иной идентификации трупа Гитлера. В результате коллективной работы сейчас можно дать сравнительное заключение, основанное на следующих документах:

Полные допросы, снятые американской разведкой в 1945 году.

Приложенные к ним рентгеновские снимки, снятые по двум различным поводам и содержащие весьма характерные стоматологические особенности, а именно: а) верхний левый центральный резец с металлической наплавкой, характерной для т. н. «оконной коронки», б) специальный мостик справа, в) ряд специфических следов лечения, г) следы ряда заболеваний.

Интерпретация вышеуказанных данных и их сравнение с русским актом, опубликованным в 1968 году, и другими данными.

Авторы пришли к выводу, что находящиеся в их распоряжении данные представляют окончательное стоматологическое подтверждение того, что Гитлер действительно погиб во время краха нацистской диктатуры в 1945 году и что русские произвели судебно-медицинское исследование подлинного трупа Гитлера».

Теперь о четвертом этапе. Этот этап расследования, как выяснилось впоследствии, был весьма важен, так как он касался обстоятельств, при которых Гитлер осуществил свой последний замысел. Как писал известный германский публицист Эрих Куби, «люди из окружения фюрера были заинтересованы в том, чтобы божество третьего рейха покинуло жизнь мужественно, выстрелив в себя из пистолета». И вот вам медицинское заключение: «отравление цианистыми соединениями»! Советские следователи опрашивали многих свидетелей событий 30 апреля в бункере. Их было немало: тот же Фосс, Линге, Гюнше, Баур, начальник охраны генерал Раттенхубер и многие другие. Их даже привозили в Берлин для реконструкции событий 30 апреля 1945 года. Однако следователям не могла не броситься в глаза одна особенность: хотя все свидетели хором утверждали, что Гитлер застрелился, никто из них не слышал самого выстрела в тот момент, когда его ожидали. Уже позднее стал известен ряд косвенных, но важных свидетельств, согласно которым Гитлер, собираясь отравиться, сам требовал затем пристрелить его. В книге американского автора Нерина Гана о Еве Браун (она написана на основании рассказов близких родственников Евы Браун, а также секретарш Гитлера) можно обнаружить весьма интересные данные. В частности, Ган приводит следующее высказывание Гитлера, сделанное после того, как зашла речь о возможности сопротивления русским с «оружием в руках».

«Я не могу держать в руках ружье. В первые же часы я свалюсь, и кто же меня тогда сможет пристрелить?»

29 апреля Кребс и Гитлер обсуждали тему самоубийства. Кребс сказал:

«Лучше всего пустить себе пулю в рот!»

На это Гитлер возразил:

«Разумеется, это так. Но кто же пристрелит меня, если выстрел не окажется смертельным?»

Особое внимание советских следователей привлекли показания бригадефюрера СС Монке. Он показал на допросе в плену, что уже 30 апреля узнал о самоотравлении Гитлера. В числе лиц, которые знали об этом, он назвал Геббельса, Бормана, Бургдорфа, Кребса и начальника охраны генерала Раттенхубера. Трое из них были мертвы, один исчез. А Раттенхубер? Раттенхубер попал в плен. Находясь в Москве, он собственноручно описал последние дни имперской канцелярии. Запись, рассказывающая о дне 30 апреля, гласит:

«Около часу дня я проснулся, проверил посты и около 4 часов спустился в фюрербункер. Линге сообщил мне, что фюрер покончил жизнь самоубийством и после этого ему, Линге, пришлось выполнить «самый тяжелый приказ фюрера».

Я знал от д-ра Штумпфеггера, что тот должен был снабдить фюрера и его жену цианистым калием. Я был потрясен сообщением Линге, несмотря на то, что присутствовал накануне при прощании Гитлера. Я опустился на стул. Линге сказал мне, что трупы, завернутые в одеяло, сожжены у запасного входа в сад. Далее он сообщил, что на ковре осталось кровавое пятно; когда я удивленно посмотрел на него, так как знал, что Гитлер имел цианистый калий, Линге сказал, что Гитлер приказал ему выйти из комнаты и по истечении 10 минут, если в комнате ничего не будет слышно, войти и выполнить его приказ. И когда Линге положил на стол пистолет Гитлера, я понял, что это был за «самый тяжелый приказ Гитлера».

Насколько можно было верить Раттенхуберу? Лубянским следователям это очень хотелось, и, признаться, я тоже хотел это сделать. Однако сейчас я пришел к иным выводам.

Сначала о том, какова была судьба докладов контрразведчиков из Берлина о поисках, которые они вели 2—11 мая.

По телефону докладывали Сталину, хотя он сразу проявил к докладам недоверие, считая Гитлера (и Бормана) способным на дезинформацию. Тем не менее берлинские контрразведчики — Управление «СМЕРШ» генерал-лейтенанта Александра Вадиса — представили формальный отчет. 17 мая он был доложен Сталину. Вот его текст:

«5 мая 1945 года на основании показаний задержанного полицейского охранной полиции имперской канцелярии обершарфюрера — МЕНИСХАУЗЕНА[23] в гор. Берлине, в районе расположения имперской канцелярии, у запасного выхода из бункера Гитлера были обнаружены и изъяты два сожженных трупа мужчины и женщины. Трупы находились в воронке и были засыпаны слоем земли, сильно обгорели, и без каких-либо дополнительных данных опознать их не представлялось возможным.

МЕНИСХАУЗЕН заявил, что в трупах мужчины и женщины он опознает рейхсканцлера Германии Гитлера и его жену Браун Еву. При этом показал, что он лично видел, когда трупы Гитлера и его жены Браун были сожжены 30 апреля при следующих обстоятельствах: 30 апреля МЕНИСХАУЗЕН с 10 часов утра нес охрану имперской канцелярии, патрулируя по коридору, где расположены кухня и столовая имперской канцелярии. Он одновременно вел наблюдение за садом, т. к. на расстоянии 80 метров от здания находилось бомбоубежище Гитлера.

Во время патрулирования он встретил ординарца Гитлера — БАУЕРА, который ему сообщил о самоубийстве Гитлера и его жены Браун.

Через час после встречи с БАУЕРОМ, при выходе на террасу, которая располагалась в 60 метрах от бомбоубежища Гитлера, МЕНИСХАУЗЕН видел, как из запасного выхода бомбоубежища личный адъютант штурмбаннфюрер ГЮНШЕ и слуга Гитлера штурмбаннфюрер ЛИНГЕ на руках вынесли труп Гитлера и положили его в полутора метрах от выхода, а затем снова вернулись и через несколько минут вынесли труп его жены Браун Евы и положили ее рядом с трупом Гитлера. В стороне от трупов стояли две банки с бензином, из которых ГЮНШЕ и ЛИНГЕ стали обливать трупы бензином и зажгли последние.

Когда трупы обуглились, к ним из убежища подошли два человека из личной охраны Гитлера (фамилий их не знает), взяли обгоревшие трупы, положили в воронку и засыпали слоем земли.

Будучи допрошенным по вопросу, как он опознал вынесенные из убежища трупы Гитлера и его жены Браун, задержанный МЕНИСХАУЗЕН показал: «Гитлера я узнал по лицу, росту и форме одежды. Он был одет в брюки черного цвета на выпуск и во френч серозеленого цвета. Под френчем была видна белая манишка и галстук. Такой формы никто из лидеров фашистской партии не носил, в этой форме я его видел несколько раз, и она мне исключительно запечатлелась. Кроме того, я хорошо видел профиль его лица — нос, волосы и усы. А поэтому я утверждаю, что это был именно Гитлер.

Жена Гитлера — Браун, когда ее вынесли из бомбоубежища, была одета в черное платье, на груди несколько розовых цветов. В этом платье я ее видел несколько раз. Кроме того, я видел ее в лицо. Лицо ее было овальное, худощавое, нос прямой и тонкий, волосы светлые. Таким образом, ранее хорошо зная Браун, я утверждаю, что из бомбоубежища был вынесен именно ее труп».

То, что обнаруженные трупы являются действительно трупами Гитлера и его жены Браун, подтверждается показаниями технического ассистента при профессоре БЛАШКЕ, обслуживавшего Гитлера, его жену Браун, Геббельса и его семью, а также других имперских руководителей, — ГОЙЗЕРМАН,[24] которая, будучи допрошенной, показала, что ей неоднократно приходилось помогать профессору БЛАШКЕ в лечении зубов Гитлера и Браун. При этом дала подробное описание состояния зубов верхней и нижней челюсти Гитлера и заявила, что характерным признаком верхней челюсти Гитлера должен быть отчетливый след, оставшийся от распиливания золотого моста бормашиной за расположением четвертого зуба, которое про изведено осенью 1944 года профессором БЛАШКЕ с ее участием, для удаления Гитлеру 6-го зуба.

После этого ГОЙЗЕРМАН были предъявлены для опознавания нижняя челюсть с золотыми мостами и зубами, а также золотой мост с зубами верхней челюсти, изъятые у трупа Гитлера. ГОЙЗЕРМАН, опознав мосты и зубы Гитлера, заявила: «Я утверждаю, что предъявленные мне золотые мосты и зубы принадлежат Гитлеру на основании следующих данных — в предъявленной мне верхней челюсти я вижу отчетливый след, оставшийся от распиливания золотого моста бормашиной за 4-м зубом. Этот след я отчетливо помню, т. к. он был произведен осенью 1944 года профессором БЛАШКЕ с моим участием для удаления Гитлеру шестого зуба. Кроме того, здесь налицо все те особенности мостов и зубов Гитлера, о которых я показывала на допросе».

ГОЙЗЕРМАН дала подробное описание состояния зубов жены Гитлера — Браун, а затем опознала золотой мост с зубами для правой половины нижней челюсти, изготовленной дантистом ЭХТМАНОМ для последней.

Показания ГОЙЗЕРМАН о том, что предъявленный золотой мост с зубами принадлежит именно Браун, нашли свое подтверждение в показаниях задержанного дантиста ЭХТМАНА, который заявил, что в 1944 году от профессора БЛАШКЕ он получил заказ по изготовлению зубного моста для Браун Евы, который им был изготовлен из золота и потопонта, и дал подробное описание последнему. Причем заявил, что отличительной особенностью сделанного им моста является оригинальный способ прикрепления обоих искусственных зубов к мостику с помощью золотых колец, сделанных во внутрь зуба таким образом, что снаружи их незаметно, и эта конструкция зубного моста является его личным изобретением.

ЭХТМАНУ были предъявлены четыре моста, из коих он опознал именно зубной мост, изъятый у трупа жены Гитлера — Браун. Все особенности зубного моста, изготовленного для Браун, названные им на допросе, при осмотре зубного моста полностью подтвердились.

Поэтому, анализируя показания ГОЙЗЕРМАН, ЭХТМАНА, МЕНИСХАУЗЕНА и начальника авторемонтной мастерской имперской канцелярии о том, что 29.IV — с.г., согласно полученному приказанию из секретариата Гитлера, он доставил бензин в бункер последнего; показания задержанного зубного врача имперской канцелярии КУНЦ о том, что 1.V — с.г. при встрече с Геббельсом последний ему заявил, что Гитлер умер, и целым рядом других фактов подтверждено, что Гитлер и его жена Браун покончили жизнь самоубийством, — обнаруженные 5[25] мая закопанные около бункера Гитлера трупы мужчины и женщины являются трупами именно Гитлера и его жены Браун.

Судебно-медицинская экспертиза: на основании исследования обгоревшего трупа Гитлера и трупа его жены Браун, в связи со значительными изменениями от огня тела и головы, видимых признаков тяжелых смертельных повреждений обнаружить не удалось. В полости рта Гитлера и Браун найдены остатки раздавленных ампул цианистых соединений. При лабораторном исследовании последних установлена полная тождественность с цианистыми соединениями, обнаруженными в трупах Геббельса и его семьи.

Таким образом, имеющиеся в наличии материалы, как показания свидетелей, протоколы опознания обнаруженных трупов, акты судебно-медицинских экспертиз и вещественные доказательства, в достаточной степени подтверждают, что 30 апреля с.г. рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер, находясь в своем бункере, покончил жизнь самоубийством. Жена его — Браун Ева, на которой он женился за 3–4 дня до смерти, одновременно с ним покончила жизнь самоубийством путем принятия цианистых соединений.

Трупы их были вынесены из бункера личным адъютантом Гитлера ГЮНШЕ и слугой ЛИНГЕ, облиты бензином и сожжены, а останки закопаны возле бункера в воронке от разорвавшегося снаряда».

Все это Сталин во внимание не принял. Получив документ Вадиса, а затем доклад Берия, он направил их в свой архив, не отдав каких-либо распоряжений. Эти документы ему не были нужны, так как у него была своя, сталинская версия: не поддаваться на гитлеровские провокации и всем говорить — в том числе Черчиллю и Трумэну, — что Гитлер исчез.

Сегодня для нас эта версия уже не закон. Все исследователи сходятся на том, что 30 апреля Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством, причем комбинированным методом: выстрелил себе в правый висок из «Вальтера» калибром 7,65 и одновременно раздавил зубами вложенную в рот капсулу с цианистыми соединениями. Ева Браун ограничилась лишь капсулой.

Что касается «метода», при помощи которого Гитлер покончил с собой, начались споры, поскольку очевидцев самоубийства не было, а находившиеся рядом (и попавшие в советский плен) давали несовпадающие показания. Но после анализа всех версий большинство исследователей сошлись на том, что метод был комбинированный: выстрел в висок и ампула, раздавленная во рту.

Одним из первых, кто пришел к подобному выводу, был доктор Шенк — человек не посторонний, а один из участников событий. В конце войны он находился в бункере, как врачтерапевт подземного госпиталя, наспех оборудованного в рейхсканцелярии. Эрнсту-Понтеру Шенку «повезло» — ему удалось выжить: он вышел в составе прорывавшейся группы из бункера, попал в советский плен, после чего вернулся домой и долгое время был профессором в Аахене. Я вел с ним переписку, в ходе которой он высказал убеждение: «Гитлер одновременно и застрелился и принял яд» (письмо от 18.10.1968 года). Он так обосновал это убеждение:

«Посланник Хевель, представитель министра иностранных дел при Гитлере, покончил с собой в моем присутствии в бомбоубежище пивзавода «Шультхайс-Патценхофф» в берлинском районе Гезундбруннен вечером 1 мая 1945 года в тот момент, когда в помещение вошли советские офицеры. Незадолго до этого он, лежа на кровати, положил в рот маленькую ампулу с раствором цианистого калия и приставил ко лбу револьвер. Одновременным «волевым актом» он раскусил ампулу и нажал на пусковой курок». Я стоял лицом к вошедшим за пару шагов от него. Немедля я побежал к нему — он уже был мертв.

Прошу вас перенестись в эту ситуацию. Подобное решение нажать курок вызывает как следствие сильное сокращение мускулатуры подбородка и шеи, что автоматически приводит к раздавливанию тонких стенок ампулы.

В течение многих лет Хевель принадлежал к ближайшему окружению Гитлера и постоянно его сопровождал. Я познакомился с ним лишь на пути от рейхсканцелярии до Гезундбруннена и говорил с ним несколько часов. Как врач я пытался отговорить Хевеля от самоубийства и, будучи наивным, уверял его, что его защитит дипломатический статус. Он возражал, говоря, что обещал фюреру покончить с собой, дабы не подвергаться опасности быть вынужденным дать показания, искажающие роль фюрера перед историей. Он обещал фюреру уйти из жизни тем же образом, что и Гитлер. Последний сам дал Хевелю ампулу с ядом, которую тот мне показал. Гитлера мучил кошмар, что его — как Муссолини — растопчут и повесят. Ясно, что Гитлер поэтому искал наиболее верный метод самоубийства. Как я знаю, ранним утром 30 апреля Гитлер об этом говорил с профессором Хаазе, сидя с ним за столиком в передней своей личной комнаты.

Все это заставляет меня считать, что, как и Хевель, Гитлер единым волевым актом одновременно застрелился и отравился».

Это убеждение Шенка подтверждают многие специалисты. Вот лишь одно — последнее по времени — суждение, которое высказал профессор д-р Клаус Пюшель — директор Института правовой медицины Гамбургского университета:

«Я считаю наиболее вероятной версией комбинированное самоубийство путем раздавливания во рту капсулы с ядом и произведенного сразу после этого выстрела в висок. Следует исходить из того, что после раздавливания капсулы дееспособность сохраняется краткое время — в порядке от одной до двух минут. Учитывая это обстоятельство, Адольф Гитлер вполне мог произвести выстрел в правый висок, направленный вниз.

Беседовавший с Пюшелем мой коллега Ульрих Фёльклейн спросил:

— Но ведь у Гитлера, по ряду свидетельств, сильно дрожали руки?

Пюшель отвечал:

— Даже если моторика обеих рук была нарушена, то, по тем же свидетельствам, нарушение не было столь сильным, чтобы он не мог нажать курок. Ведь до своего последнего дня Гитлер мог самостоятельно есть, мог подписываться. Тем более, подобный комбинированный метод соответствовал неоднократно выраженному Гитлером желанию действовать «наверняка».

Пюшель добавил, что по его практике он знает, что выстрелы самоубийц в висок часто приводят не к смерти, а лишь к слепоте или другим нежелательным последствиям. Зато ампула цианистого калия, остатки которой обнаружили во рту…

Я обещал рассказать о смерти человека, который соперничал с Гитлером и даже пытался занять его место — о Гиммлере. По этому поводу у меня есть документ, который составлен — как это ни странно! — советским офицером, хотя в руках советских властей Гиммлер никогда не был. Я познакомился с генерал-майором Василием Ивановичем Горбушиным в конце 60-х годов, когда изучал сложный и запутанный вопрос о розыске трупов Гитлера и Евы Браун. Горбушин был заместителем начальника отдела «СМЕРШ» (т. е. контрразведки) 3-й ударной армии 1-го Белорусского фронта. Именно он смог найти убедительные факты, при помощи которых были идентифицированы найденные трупы. Это было в Берлине, в начале и середине мая 1945 года. В конце же мая Горбушину пришлось выехать на запад Германии — в составе группы офицеров, которая приняла участие в аресте «правительства Деница» (группа генерал-майора Трусова). Но на Горбушина была возложена Трусовым особая миссия. О ней Горбушин рассказывал мне так:

«Англичане информировали генерала Трусова, что в городе Люнебурге покончил жизнь самоубийством глава СС Генрих Гиммлер. Англичане просили направить наших офицеров, чтобы они могли убедиться в достоверности смерти Гиммлера.

Рано утром 24 мая я и подполковник Ивлев в сопровождении майора английской армии выехали из Фленсбурга. У шлагбаума на окраине Люнебурга нас ожидал на машине офицер английской армии, указавший дорогу к зданию, где находился труп Гиммлера. Войдя в это здание, мы увидели лежащий на полу труп. Лицо его было чисто выбрито. На лбу краснело пятнышко — характерный след воздействия цианистого калия.

Из бесед с английскими офицерами выяснилась следующая картина самоубийства Гиммлера.

За несколько дней до этого английский патруль[26] задержал на улице в Люнебурге трех неизвестных, как нарушителей комендантского часа, и направил их в лагерь для гражданских лиц, размещенный на окраине города.

Никто не счел необходимым допросить задержанных. 24 мая один из них сам явился к начальнику лагеря и доверительно заявил, что он — Генрих Гиммлер и желал бы встретиться с высокими чинами английской администрации. Начальник лагеря не поверил ему и назвал его сумасшедшим. Однако об этом узнал майор английской службы безопасности, который и пригласил Гиммлера на допрос. У майора была розыскная карточка на Гиммлера как военного преступника. Допросив Гиммлера, он установил его биографические данные — они совпадали с данными розыскной карточки. Номера партийного и эсэсовского билетов точно совпадали. Затем офицер сличил приметы. И они соответствовали данным розыска. Офицер больше не сомневался — перед ним был Генрих Гиммлер. Об этом он немедленно доложил своему начальнику, полковнику английской армии.

По прибытии полковника инициатива допроса перешла к нему.

— Вы Генрих Гиммлер? — спросил полковник.

Гиммлер ответил утвердительно.

— Раздевайтесь!

— Зачем? — спросил Гиммлер.

— Мы вам сменим белье, — сказал полковник, намереваясь тщательно обыскать задержанного.

— В этом нет надобности.

— Тогда мы вас разденем силой.

После длительных уговоров Гиммлер согласился снять с себя верхнюю одежду, остаться в нижнем белье, завернуться в одеяло и так дойти до автомашины полковника, а далее следовать с ним в другое помещение.

Доставив Гиммлера в штаб английских войск в Люнебурге, полковник распорядился обыскать Гиммлера. Его раздели и осмотрели ему руки и ноги, предложили открыть рот. Увидев во рту стеклянную ампулу, врач, производивший обыск, попытался ее изъять, но в это время Гиммлер раздавил ампулу зубами и умер.

Таков был рассказ английских офицеров.

Я попросил полковника сделать для нашей контрольной комиссии снимки трупа Гиммлера и письменно изложить обстоятельства его смерти».

В дневнике же Бормана оставался один день — 1 мая.

ОДИН ДЕНЬ: 1 мая 1 мая (вписано от руки, день недели не указан) Попытка прорыва.

Такова самая лаконичная — она же последняя — запись в книжке Мартина Бормана. Пожалуй, она интересна не тем, что в ней содержится, а тем, что умалчивает о том, что случилось между 30 апреля и I мая. Этому будет посвящен следующий очерк.

Очерк пятнадцатый: Финал в финале

Политическая слепота опаснее слепоты обычной. У слепого, как правило, более обострены другие чувства: осязание, слух, обоняние. Политическая же слепота превращается в абсолютную атрофию чувств; ее не заменит ничто. «Мы никогда не капитулируем. Мы будем сражаться даже после двенадцати», — когда-то провозглашал Гитлер. И действительно, уже пробило двенадцать. Но национал-социалистические оборотни не хотели убираться восвояси в потусторонний мир призраков.

Рейхсканцлер без рейха Геббельс и министр по делам партии без партии Борман на рассвете 1 мая 1945 года могли прикинуть, что осталось под их властью. Размер владений явно был маловат для «Великой Германской империи». С севера на юг протяженность империи составляла 1650 метров — от моста Вейдендаммербрюкке до Принц-Альбрехтштрассе; с запада на восток — 1150 метров — от Бранденбургских ворот до площади Шлоссплац.

Каковы же были намерения Бормана?

Судя по всему, Борман не собирался оставаться в Берлине. Характерная деталь: телеграмма Деницу о назначении его на пост рейхспрезидента, пришедшая к гроссадмиралу в 18 часов 30 минут 30 апреля, была подписана не Геббельсом, а Борманом. Очевидно, Борман не только претендовал на первое место в призрачном дуумвирате, но и подчеркивал свою роль душеприказчика Гитлера. 1 мая в 7 часов 40 минут утра Дениц получил телеграмму: «Завещание вступило в силу. Я прибуду к вам так скоро, как возможно. До этого, по-моему, ничего не следует публиковать. Борман». А в 14 часов 46 минут прибыло извещение: «Рейхслейтер Борман прибудет к вам уже сегодня, чтобы объяснить обстановку».

Но до того, как Борман решил бежать из Берлина, он осуществил еще одну операцию, которая органически вытекала из «генерального плана 1945». Смысл ее был таков: максимально оттянуть срок капитуляции, добиться передышки, во время которой Борман мог бы добраться до Фленсбурга, где в штабе Деница сосредоточивались все оставшиеся в живых главари развалившегося рейха. Вторая цель: наряду с попытками Гиммлера, Геринга и Деница расколоть единый антигитлеровский фронт великих держав и вести переговоры с Эйзенхауэром, постараться вбить клин с другой стороны — затеять переговоры с Советским Союзом.

Авторами этой затеи были Борман и Геббельс, исполнителем — последний начальник генерального штаба сухопутных войск, преемник Гудериана на этом посту, генерал пехоты Ганс Кребс. Он казался Борману идеальной фигурой: Кребс не принадлежал к СС, не был членом НСДАП и вдобавок был до войны помощником германского военного атташе в Советском Союзе. Более того, Кребс был лично знаком со Сталиным. Действительно, когда 14 апреля 1941 года И.В. Сталин неожиданно появился на Белорусском вокзале на проводах японского министра иностранных дел Мацуока, он не менее неожиданно заговорил с Кребсом.

«Вы же немец?» — спросил он Кребса.

Тот подтвердил, тогда Сталин сказал ему, да так, чтобы это слышали все:

«Мы ведь всегда останемся друзьями…»

В архиве Геббельса после войны нашли его письмо к фюреру, в котором он развивал идею сепаратных переговоров — но не с Западом, а с Советским Союзом осенью 1944 года. Письмо, оказавшееся у союзнической разведки, также было переслано Сталину в январе 1946 года. Аргументы Геббельса были таковы:

«Развитие войны в последние месяцы, когда враг на востоке и западе не только подошел к границам империи, но даже перешел их, побуждает меня изложить перед вами мои мысли относительно нашей военной политики. При этом я оставляю без рассмотрения дальнейшее течение военных операций, как бы оно ни сложилось под влиянием благоприятных или неблагоприятных обстоятельств, так как судить об этом не входит в сферу моей деятельности. Я не располагаю к тому же необходимыми данными, которые позволили бы мне прийти к правильным выводам. Поэтому я хочу ограничиться в этом вопросе лишь констатацией того факта, что события этого лета значительно поколебали наши надежды. На востоке наш фронт не смог удержаться на той линии, где мы считали это возможным; на западе мы не смогли отразить вторжение. Напротив, оккупированные нами ранее западные территории, являвшиеся предпосылкой наших операций на востоке, утеряны нами за небольшим исключением. Я довольно точно знаю причины, которые привели к этим тяжелым военным поражениям. Они зависят более от отдельных лиц, чем от материальных условий. Но, по-моему, при оценке шансов на окончательную победу они имеют меньшее значение, чем сами факты, а к последним мы не можем не прислушаться.

Наше самое существенное преимущество в дальнейшем ходе войны заключается, на мой взгляд, в том, что нам предстоит крайне неоднородная коалиция противников. Западный и восточный вражеские лагери разделены между собой горами противоположных интересов, которые сегодня не проявляются лишь потому, что обе группы движимы стремлением сначала уничтожить нас, а затем уже перейти к решению своих собственных конфликтов. Таким образом, мы имеем точно такую же ситуацию, как в ноябре 1932 года, когда партия была ослаблена и морально угнетена в результате тяжелых поражений, а коалиция ее противников справа и слева имела полную возможность уничтожить ее, но не пыталась это сделать, так как в глазах наиболее влиятельной части наших врагов победа над партией повлекла бы за собой гораздо большее зло, чем победа партии. В то время гениальное достижение вашей дипломатии, мой фюрер, выразилось в том, что вы путем умного маневрирования так умело использовали противоречия внутри противостоявшей нам враждебной коалиции, что 30 января 1933 года мы пришли, правда, к ограниченной победе, но эта победа явилась предпосылкой для полного завоевания власти…

Тогда мы использовали противоречия между нашими врагами и попытались извлечь из этого выгоды. Но не ждали, когда они пойдут на нас, а сами наступали на них. Сегодня, как мне кажется, мы слишком долго позволяем им наступать на нас.

Благодаря военным успехам западные державы стали чувствовать себя более уверенно по отношению к Сталину, но Сталин со своей стороны ищет возможности создать на юго-востоке «свершившиеся» факты, так как он точно знает, что при своем продвижении он как раз в этом чувствительном пункте натолкнется на англо-американские и особенно английские интересы, что может при известных обстоятельствах привести его к тяжелому и непоправимому конфликту с западными государствами. Такое развитие событий является для нас весьма обнадеживающим и задачей нашей дипломатии и внешней политики должно быть стремление использовать этот случай, пустив в ход всю нашу хитрость. Мы ведем — чего мы хотели избежать в самом начале при всех обстоятельствах — войну на два фронта в ее самой острой форме. В нашей истории мы никогда не выигрывали войны на два фронта; также и сегодня, учитывая численное соотношение сил, нам не удастся ее выиграть в военном отношении. Если бы в 1932 году наши враги были едины, они могли бы подавить нас, точно так же и наши теперешние противники могли бы это сделать сейчас при тех же самых предпосылках. Но этих предпосылок нет и теперь. Судьба распорядилась так, что для нас остается удобный выход из дилеммы этой войны. Но, я думаю, судьба ждет также от нас, что мы вступим на этот путь. Я не хочу, чтобы меня заподозрили в желании говорить языком авантюристической военной политики. Это не авантюра, если мы зондируем почву с той или с другой стороны с целью здесь или там отсрочить, быть может, конфликт, с тем чтобы нанести поражение в другом месте. Попытка действовать одновременно в двух направлениях малоперспективна. Мы не можем одновременно заключить мир с обеими сторонами и в то же время не можем продолжительное время вести успешную войну на два фронта.

Возникает вопрос, склонна ли вообще одна из сторон вступить с нами в переговоры, и если да, то какая. Я мало возлагаю надежд в настоящее время на западную сторону, хотя это, естественно, было бы самым логическим разрешением конфликта. Оно соответствовало бы, мой фюрер, представляемой уже давно вами внешнеполитической установке и дало бы нам широчайшие перспективы для успеха на востоке. Но история нелогична, и даже если бы, например, Черчилль втайне и желал такого решения, в чем я сомневаюсь, он не мог бы практически осуществить его, так как он связан по рукам и ногам внутриполитически и должен был бы к тому же опасаться, что Сталин при малейшей попытке в этом направлении опередит его. Конференция в Квебеке показала это. Англия находится в поистине трагическом положении. Даже если она осознавала бы необходимое и правильное, она не смогла бы это осуществить. И победа означала бы поражение. Другое дело — Советский Союз. Внутриполитически Сталин никоим образом не связан. Он может принимать далеко идущие решения, не нуждаясь в предварительной подготовке общественного мнения своей страны. Он пользуется славой хладнокровного реалиста, в чем Черчиллю полностью отказывают. Факты показывают, что Советы планомерно преследуют свои державно-политические цели и умеют использовать благоприятный момент. Но Сталин не был бы человеком хладнокровного расчета, если бы не знал, что рано или поздно он должен будет столкнуться с западными государствами и что нельзя допустить до того, чтобы истечь кровью на восточном фронте и тем более чтобы англичане и американцы овладели подавляющей частью германского военного потенциала. Другими словами: наступил момент, когда во вражеском лагере начинают опять играть свою роль обнаженные державно-политические интересы, а наши политические и военные шансы благодаря этому значительно возросли.

Мы располагаем сильным союзником — Японией. Япония целиком заинтересована в том, чтобы мы каким-либо образом договорились с Советским Союзом. Это является, так сказать, вопросом жизни или смерти в ведущейся Японией войне. Я думаю, что Япония не захочет продолжать эту бесперспективную войну. Она имеет императорский дом с влиятельным двором, а Тенно, несмотря на свою божественность, все же остается императором. Япония, очевидно, была бы готова принести со своей стороны жертвы для германо-советского соглашения. Наши надежды на союзников в Европе теперь уже бесплодны, так как они сами сдались. Мы имеем еще в руках один шанс, который мы бросим на чашу весов, не повредив этим серьезно делу нашей великой исторической победы на востоке. Такой поворот в ходе войны германский народ приветствовал бы с глубочайшим удовлетворением. Мы получили бы свободу действий на западе, а англичане и американцы не смогли бы под тяжестью таких событий продолжать войну неограниченное время. То, чего мы достигли бы этим, не было бы той победой, о которой мы мечтали в 1941 году, но это было бы все же величайшей победой германской истории. Жертвы, которые принес германский народ в этой войне, были бы полностью оправданны. Опасность на востоке хотя и не была бы окончательно устранена, но мы были бы подготовлены к ней на будущее. Это еще вопрос, когда наш народ проявляет больше способностей: в опасности или вне ее.

Вы, мой фюрер, может быть, отклоните все это как утопию. Но во всяком случае это следовало бы испробовать со всяческой деликатностью и осторожностью, само собой разумеется, так, чтобы в случае неудачи мы во всякое время могли бы отступить без вреда для нашей военной морали или нашего международного престижа. Существуют бесчисленные каналы, через которые можно было бы предварительно прозондировать почву. В мировой прессе так часто утверждают, что мы будто бы предпринимали попытки заключить мир, что в худшем случае такое утверждение больше не имело бы места. Наш народ твердо убежден, что такие попытки давно уже предпринимаются. Последний визит японского посла к вам, мой фюрер, дал этим слухам среди германской общественности новую пищу, к тому же этот визит был отмечен почти во всех газетах. Во всех этих слухах можно легко ощутить, как наш народ реагировал бы на такое развитие событий. Подобный дипломатический удар по западным державам он счел бы высшим достижением германского политического и военного искусства. Нет надобности говорить о том, какое влияние окажет этот удар на нейтральные и вражеские государства. Картина войны сразу резко изменилась бы, а общественному мнению Англии и Соединенных Штатов Америки неизбежно было бы нанесено тяжелое поражение. Мы опять оказались бы на высоте положения, обрели бы свободу действий, могли бы облегченно вздохнуть и затем опять, если будет необходимо, нанести такие удары, которые решили бы исход войны…»

Эти рассуждения Геббельса не подействовали на Гитлера в 1944 году. Но рейхсминистр пропаганды был упрям. В обстановке «гибели богов» он снова проповедовал свою — достаточно вздорную! — идею и имел успех. Об этом свидетельствует наш очередной документ: телеграмма, которую Борман и Кребс в ночь с 28 на 29 апреля послали генералу Венку — командующему 12-й армией, которая должна была пробиться к Берлину. Она была послана сразу после того, как в бункере Гитлеру стало известно из радиосообщений о попытках Гиммлера вступить в переговоры с западными союзниками. Гитлер рвал и метал, хотя знал о подобных намерениях и от Гиммлера, и от Вольфа. Он был вне себя — не в последнюю очередь потому, что Гиммлер отнимал у Гитлера его новый козырь, который ему «открыл» Геббельс. Кребс и Борман телеграфировали:

«Дорогой генерал Венк! как видно из прилагаемых сообщений, рейхсфюрер СС Гиммлер сделал англоамериканцам предложение, которое безоговорочно передает наш народ плутократам.

Поворот может быть произведен лично фюрером и только им!

Предварительным условием этого является немедленное установление связи армии Венка с нами, чтобы таким образом предоставить фюреру внутри-и внешнеполитическую свободу для ведения переговоров.

Хайль Гитлер!

Ваш Кребс, нач. генштаба. Ваш М. Борман».

Телеграмма ушла в ночь на 29-е — то есть еще при жизни фюрера. Он безусловно знал о ней. С тем большей энергией принялись за осуществление своего замысла Борман и Геббельс. Кребс отправился в путь.

О миссии генерала Кребса мы уже знаем — в частности по тем докладам, которые маршал Жуков отправлял в Москву, по показаниям генерала Вейдлинга. Но у нас есть уникальная возможность еще раз «запустить пленку», запечатлевшую ночной поход Ганса Кребса через линию фронта и познакомиться с протокольной записью его беседы с генерал-полковником Василием Ивановичем Чуйковым.

Сначала — рассказ непосредственных участников событий — офицеров 8-й гвардейской армии.

Первый из них — полковник Владимир Александрович Лебедь. Вот его рассказ:

«Это было глубокой ночью. Наступало 1 мая 1945 года. 8-я гвардейская армия генерал-полковника Василия Ивановича Чуйкова готовилась к последнему штурму, и в ее составе — наш 4-й гвардейский стрелковый корпус, начальником штаба которого я был. Корпус прошел с 1943 года большой боевой путь, и вот мы вели бои в Берлине, выйдя на южную окраину парка Тиргартен.

Около 23 часов на командном пункте корпуса загудел зуммер телефона. Я снял трубку. Говорил командир 35-й гвардейской дивизии гвардии полковник Смолин. Он докладывал: на участке его дивизии фронт перешел немецкий офицер, который сообщил, что начальник германского генерального штаба генерал Кребс желает вступить в переговоры с советским командованием и передать ему сообщение особой важности.

Я сразу же доложил об этом в штаб армии, откуда и получил от генерала Чуйкова приказание: немедленно выехать в дивизию и доставить Кребса в штаб армии. Тут же я вскочил в «виллис» и отправился в путь. Путь был нелегкий, проехать было трудно: город горел, то и дело раздавались разрывы мин и снарядов — одним словом, еще шла война.

Вот и командный пункт — он расположился в полуподвале какого-то дома, совсем недалеко от линии фронта. Спрашиваю Смолина:

— Где парламентер?

Оказывается, он ушел за Кребсом, обещав, что примерно через полтора часа Кребс перейдет линию фронта.

Началось ожидание. Была установлена специальная цепочка для извещения о движении парламентера. Примерно через 2 часа (точно не помню) прибыл полковник генштаба фон Дуфвинг, а через некоторое время—и сам Кребс. Сняв трубку телефона, я доложил об этом генералу Чуйкову.

Через некоторое время на командный пункт 35-й дивизии прибыл заместитель командующего армией генерал-лейтенант Духанов; он был на бронетранспортере. Духанов сообщил Кребсу, что тот будет доставлен к Чуйкову.

За то время, которое Кребс провел на КП дивизии, я имел возможность немного понаблюдать за ним. Высокий, подтянутый, с бритой головой, он напоминал натянутую пружину. Волнение он тщательно скрывал. Но мы-то уже знали, что генерал выполнял необычное задание; его полномочия на переход линии фронта были подписаны Мартином Борманом.

Кребс сел в бронетранспортер к Духанову, фон Дуфвинг — в мой «виллис». Примерно через полчаса мы прибыли на передовой командный пункт 8-й гвардейской армии. Он находился тогда на первом этаже обычного жилого дома, на окраине аэродрома Темпельхоф.

Кребса и Дуфвинга ввели в комнату, где за столом находились Василий Иванович Чуйков его заместитель Духанов, несколько генералов из штаба армии, переводчик штаба армии Кельбер. Гостями Чуйкова в этот день были писатели Всеволод Вишневский и Евгений Долматовский. Они невольно стали «секретарями» беседы Кребса с Чуйковым. Начался разговор.

Что же произошло дальше? Кребс вручил В.И.Чуйкову три документа: свои полномочия за подписью Бормана, письмо Бормана и Геббельса в адрес Верховного командования Советской Армии и, наконец, состав нового имперского правительства. Документы были напечатаны на знаменитой пишущей машинке, предназначенной для Гитлера: на ней были огромные буквы (раза в три больше нормальных). Фюрер был близорук, очков носить не хотел, считая это непристойным для полководца.

У нас два варианта записей. Их вели оба знаменитых писателя и позднее опубликовали. Начнем с записи Долматовского.

«2 мая 1945 г.

БЕРЛИН. Темпельгоф. На наблюдательном пункте командарма 8 присутствуют генерал-полковник ЧУЙКОВ, генерал-лейтенант ПОЖАРСКИЙ, генерал-лей-тенант ДУХАНОВ, генерал-майор ПРОНИН и др. 1 мая в 4 часа утра.

ДУХАНОВ: Прибыл генерал Кребс с подполковником генерального штаба и переводчиком для переговоров.

КРЕБС:[27] Я просил бы начало переговоров вести с вами наедине. Этот вопрос прошу вас решить на ваше усмотрение.

ЧУЙКОВ: Со мной Военный Совет, я могу разговаривать при нем.

КРЕБС: Я, генерал Кребс, начальник генерального штаба сухопутных сил Германии, уполномочен передать заявление решающей важности Советскому командованию.

ЧУЙКОВ: Я, генерал-полковник Чуйков, уполномочен маршалом Жуковым выслушать вас.

КРЕБС: Я повторяю, что мое сообщение будет исключительно важным и особо секретным.

ЧУЙКОВ: Пожалуйста.

КРЕБС: Я сообщаю об этом первому ненемцу. Сегодня, 30 апреля, Гитлер покончил жизнь самоубийством.

ЧУЙКОВ: Простите, мне уже это известно.

КРЕБС: Согласно завещанию фюрера, все полномочия власти переданы гроссадмиралу Деницу, а также рейхсканцлеру Геббельсу и секретарю партийной канцелярии Борману. Я уполномочен Геббельсом и секретарем Борманом вести переговоры с вождем Советского Союза. Эти переговоры имеют цель выяснить отношение между немецким народом и Советским Союзом, найти фундамент для мирных переговоров, для благополучия обоих народов, понесших наибольшие жертвы в этой войне. (Предъявляет документ.) Это подписали Геббельс и Борман. По вашему желанию этот документ может остаться у вас.

ЧУЙКОВ: Разговор идет о Берлине или о всей Германии?

КРЕБС: Я уполномочен двояко — всей германской армией и войсками, находящимися в Берлине. Доктор Геббельс тоже находится здесь, в Берлине.

ЧУЙКОВ: Мирные переговоры ведутся тогда, когда пушки не стреляют. Однако вы слышите стрельбу, производимую немецкими войсками.

КРЕБС: Я уполномочен — если переговоры затянутся — прекратить огонь под Берлином. Я заявляю, что немцы не знают еще о смерти фюрера.

(Звонит телефон. Чуйков докладывает маршалу Жукову суть дела.)

КРЕБС: Я вам докладываю: никто еще не знает, что Гитлера больше нет. Геббельс в Берлине. Военные действия могут быть прекращены, если будет договоренность. Обе стороны разойдутся без стрельбы.

ЧУЙКОВ передает вопросы Жукова: Когда Гитлер покончил с собой?

КРЕБС: 30 апреля в 15.50 по берлинскому времени.

ЧУЙКОВ передает вопрос Жукова: Вы обращаетесь к нам с предложением на основе полной капитуляции или нет?

КРЕБС: Я уполномочен спросить: есть ли другая возможность? Я уполномочен выяснить, можно ли установить мир без полной капитуляции?

ЧУЙКОВ: К союзникам вы обращаетесь с тем же вопросом?

КРЕБС: Я не имею возможности связаться с союзниками, но полагаю, что, может быть, другое немецкое правительство в другом месте уже ведет переговоры.

ЧУЙКОВ: Эта делегация будет вести переговоры только с Советским правительством или и с союзниками?

КРЕБС: Полномочия могут быть расширены, но мы заключены в Берлине и не можем подойти к другим властям.

ЧУЙКОВ докладывает Жукову содержание разговора с Кребсом: По тому вопросу буду говорить от своего лица — не от правительства и не от вашего лица. (Кребсу.) Маршал спрашивает: ведете ли вы переговоры на основе общей капитуляции или нет? Мы можем говорить только, если это предложение относится и к нам и к союзникам. Это первое. Второе — полная капитуляция или нет?

КРЕБС: Для того, чтобы иметь возможность дальнейшего ведения переговоров, прошу временно прекратить военные действия.

ЧУЙКОВ: Два вопроса. 1) О союзниках. 2) Полная капитуляция или нет?

КРЕБС: Я имею другое предложение, поскольку новое правительство сможет существовать как легальное правительство Германии.

ЧУЙКОВ: Полная капитуляция или нет?

КРЕБС: Пока я не знаком с общей обстановкой, я не могу об этом говорить. Как только ознакомлюсь с общей обстановкой, я смогу говорить о полной капитуляции. Пока я прошу о перемирии для переговоров.

ЧУЙКОВ: Берлинская группировка согласна сейчас капитулировать?

КРЕБС: Мы просим перемирия, чтобы согласовать со всеми немцами сложившееся положение.

ЧУЙКОВ: В отношении берлинской группировки для полной капитуляции или нет?

КРЕБС по-русски: Мы просим перемирия, чтобы уяснить или легализовать свое новое правительство для всей Германии.

ЧУЙКОВ после разговора с Жуковым по телефону: Вопрос о перемирии может решаться только на основе полной капитуляции.

КРЕБС: При полной капитуляции легальное правительство ликвидируется?

ЧУЙКОВ: Господин генерал, мы пришли сюда не уничтожать немецкое правительство и немецкий народ. Разве не было в истории такой капитуляции и страны, когда правительство оставалось?

КРЕБС: Но члены нашего правительства попадут в ваши руки.

ЧУЙКОВ: На занятой нами и союзниками территории представители немецкого народа работают. Они уполномочены восстановить порядок.

КРЕБС: Я повторяю, что при полной капитуляции Берлина правительство капитулирует для всей Германии. Мы просим оставить новое германское правительство для того, чтобы связаться со всем немецким народом.

ЧУЙКОВ: Сейчас маршал Жуков говорит с правительством. Но учтите, что мы с Германией можем разговаривать только на основе полной капитуляции.

КРЕБС: Это мне ясно. Но легальное правительство должно существовать, ибо иначе его уже не создашь. Для обоих правительств удобно, чтобы осталось это правительство, иначе вы не будете знать, с кем вести переговоры.

ЧУЙКОВ: Я человек военный и выполняю приказ правительства.

КРЕБС: Я опасаюсь, что до оглашения завещания Гитлера некоторые другие представители вели переговоры с союзниками.

ЧУЙКОВ: Наше Информбюро об этом уже сообщило.

НЕМЕЦКИЙ ПЕРЕВОДЧИК: Мы слышали об этом по радио еще при жизни Гитлера.

ЧУЙКОВ: В своем разговоре с вами я основываюсь на решении Конференции руководителей трех держав — Сталина, Рузвельта и Черчилля.

КРЕБС: Я прибыл для того, чтобы получить полную обстановку.

ЧУЙКОВ смотрит на часы: Я через несколько минут должен начать активные военные действия.

КРЕБС: Берлинское правительство не может говорить о всей Германии.

ЧУЙКОВ: Я понимаю.

КРЕБС: Зависит ли от вас провести временное перемирие до соглашения с союзниками?

ЧУЙКОВ: Я не в состоянии не выполнить приказ, который мне дан.

КРЕБС: Не имея такой возможности, мы не можем вести переговоры. Во время военных действий нельзя вести переговоры.

ЧУЙКОВ: Я жду звонка.

КРЕБС: Как долго это может продолжаться?

ЧУЙКОВ: Я думаю, что будет быстро. У вас остался маленький кусочек Берлина, простреливаемый пулеметным огнем.

КРЕБС: Вам, наверное, известно, насколько сильны мьь Нам известно, насколько вы сильны.

ЧУЙКОВ: Я не хочу умалять ваши силы или преувеличивать свои силы. Но я гарнизону Берлина не завидую. Я в Сталинграде оборонялся, у меня положение было несколько лучше, чем у вас.

КРЕБС: Мы готовы драться до последнего.

ЧУЙКОВ: Честь и слава дерущимся до последнего.

КРЕБС: В случае уничтожения единственных легальных лиц, знающих завещание Гитлера, не смогут идти переговоры. Как же вопрос с правительством?

ЧУЙКОВ: Ейбогу, я не могу по этому поводу ничего сказать. Я в состоянии решить вопрос о безоговорочной капитуляции. Всем жизнь сохраняется. О дальнейшем — я не уполномочен.

КРЕБС: Если мы капитулируем, мы не будем в состоянии как легальное правительство существовать. Этот кусочек Берлина — решающий для всей Германии.

ЧУЙКОВ в полевой телефон: Какие дела у вас? Продвигаетесь? А делегация[28] выехала или нет? Сопротивление есть или нет? Хорошо, ждите. Понятно, правильно, хорошо. (К генералу…) Пока что ваш гарнизон капитулирует.

КРЕБС: Это делается без соответствующего уполномочия. На каком участке?

ЧУЙКОВ: На участке фронта. Пушки не стреляют.

КРЕБС: Согласно моему приказу.

ЧУЙКОВ: Я тоже приказал не стрелять.

КРЕБС: Не может ли генерал-полковник ознакомить меня с обстановкой, с теми данными, которые имеются в связи с предложением о капитуляции союзникам?

ЧУЙКОВ берет армейскую газету и зачитывает сообщение ТАСС о переговорах, которые ведет Гиммлер.

КРЕБС: Это против воли фюрера.

ЧУЙКОВ: Я затрудняюсь что-либо сказать по этому поводу.

КРЕБС: Мы этого и боялись. Я об этом узнал лишь сейчас.

ЧУЙКОВ: Вы не уполномочивали никого говорить об этом на других участках?

КРЕБС: Никто не знает о смерти фюрера.

ЧУЙКОВ: Вам известна радиостанция «Реостат»?

КРЕБС: Я удивлен. Это — местное мероприятие, против приказа.

ЧУЙКОВ: Вот листовка. (Читает листовку о смерти Гитлера.)

КРЕБС: В котором часу это сообщалось?

ЧУЙКОВ: Вчера в 11.30.

КРЕБС: Это ложь. В то время это была неправда.

ЧУЙКОВ: Дыму без огня не бывает — так говорят по-русски. Не знаю, какой ответ сейчас будет по телефону, но мне кажется, что нужно полностью капитулировать. Клочок земли, оставшийся в Берлине, не является центром немецкой земли.

КРЕБС: Я еще раз прошу о перемирии, чтоб связаться с союзниками и другими частями Германии. В случае полной капитуляции наша группа уже не сможет представлять немецкий народ. Тогда вся Германия капитулирует и Берлин капитулирует. Но пока он этого сделать не может. Мы не имеем сношений с другими частями Германии. Я боюсь, что против воли фюрера будет что-либо делать другое правительство. А может быть, оно уже делает.

ЧУЙКОВ: Союзники не пойдут без нас ни на какие шаги, и мы тоже.

КРЕБС: Я уверен, что все победители имеют большой интерес, чтоб в Германии как партнер сохранилось данное правительство.

ЧУЙКОВ: Это я не знаю.

КРЕБС: Германия побеждена. Но лучше об этом позже (Улыбается.)

ЧУЙКОВ: На что рассчитывает ваш гарнизон?

КРЕБС: У нас, конечно, катастрофа, главное — прекратить войну.

ЧУЙКОВ: Лучшее правительство Германии — то, которое прекратит войну.

КРЕБС: Это утяжеляет работу нашего правительства, особенно в отношениях с державами-победитель-ницами.

ЧУЙКОВ: Наше правительство и союзники могут разговаривать только о полной капитуляции. Я так понимаю.

КРЕБС: Я это знаю.

ЧУЙКОВ: Когда русская армия пришла в Берлин, немецкое население обрадовалось — спаслись от бомбежек. Вывесили белые флаги, белые повязки. Кстати, мне было известно, что начальник генерального штаба — Гудериан.

КРЕБС: Он болен с 15 марта. Я его заменяю.

ЧУЙКОВ: Я знакомился с Гудерианом в Бресте.

КРЕБС: Я был в 1939 году в Москве.

ЧУЙКОВ: В нашей газете было сообщение, что Гудериан не только болен, но и умер. (Читает о показаниях Дитмара.)

КРЕБС: Нет, это неверно.

ЧУЙКОВ: Где вы воевали, где были во время Сталинграда?

КРЕБС: Я был начальником отдела боевой подготовки. Был в Москве зам. военного атташе. Потом — зам. нач. штаба армии. Был под Смоленском. Сталинград — начало нашего несчастья. Вы были в Сталинграде командиром корпуса?

ЧУЙКОВ: Нет, я защищал Сталинград, командуя 62-й армией.

КРЕБС: Я читал книгу о Сталинграде. Жуков и Чуйков одинаково пишется.

ЧУЙКОВ: Чем объяснить самоубийство Гитлера?

КРЕБС: Во-первых — военное поражение, вовторых — надежда — таким образом открыть новый путь для будущего. Это большая жертва для народа.

ЧУЙКОВ: Немножко поздно… Может быть, послать наших телефонистов провести телефон на вашу сторону?

КРЕБС: Я могу ждать, могу поехать и вернуться, мне безразлично. Я надеюсь, что на это время будет перерыв в военных действиях.

ЧУЙКОВ говорит по телефону с Жуковым: Генерал, маршал Жуков интересуется — вы прибыли сюда с соответствующими документами? (Переводчик читает документ, подписанный Геббельсом и Борманом.) «Я сообщаю первому ненемцу, вождю Советского народа, что фюрер немецкого народа Адольф Гитлер самовольно ушел от жизни» и т. д.

ЧУЙКОВ: Гиммлер был его заместителем?

КРЕБС: Нет, он был начальником германской полиции и стал предателем. Самостоятельно работал против Гитлера и хотел заключить сепаратный мир в надежде раскола у союзников. Это узнал Гитлер, и это тоже было причиной его самоубийства, так как он верил в своих людей. Наш бывший вождь хотел найти контакт с Советским Союзом, выйти из этого положения. Гиммлер исключен из партии.

ЧУЙКОВ: Где находится Гиммлер?

КРЕБС: Вне Берлина. Я слышал по данным Рейтера, что Гиммлер хотел помочь Берлину. Нет, он не хотел. Он предатель. Это было против воли фюрера и интересов Германии.

ЧУЙКОВ: Как можно считать — где ставка немецкой армии — в Берлине или вне его?

КРЕБС: Я был в штабе, весь курс движения войны был здесь. Управление вооруженными силами было в Мекленбурге. Приказы шли из Берлина. Я отвечаю за операции на Восточном фронте.

ЧУЙКОВ: После смерти Гитлера кто является главнокомандующим?

КРЕБС: Согласно завещанию — гроссадмирал Дениц. Сухопутные силы — Шернер. Он еще не получил этого назначения. Авиация — фон Грейм.

ЧУЙКОВ: Где Геринг?

КРЕБС: Болен.

ЧУЙКОВ: Геринг болен, Гудериан болен и еще другие. Где Риббентроп? Он еще не болен?

КРЕБС: Он в Мекленбурге. Вместо него фюрер назначил Зайсенбергера.[29]

ЧУЙКОВ: Кто же будет вести переговоры с СССР и союзниками?

КРЕБС: Может быть — я; если смогу уведомить всех, назначенных фюрером, тогда — они. Борман — практический исполнитель завещания. Из нового правительства в Берлине лишь он и Геббельс, и они знают о смерти фюрера и о его завещании.

ЧУЙКОВ: А что будут делать другие члены правительства Гитлера?

КРЕБС: Они выполнят приказ фюрера и уйдут в отставку.

ЧУЙКОВ: Как вы думаете, это правительство будет признано войсками?

КРЕБС: Если будет возможность быстро это сделать, войска выполнят волю фюрера.

ЧУЙКОВ: Не думает ли генерал, что могут быть организованы другие правительства?

КРЕБС: Гиммлер уже начал. Он не знает о смерти фюрера, не знает, что его нет в правительстве.

ЧУЙКОВ: Связь у вас с другими районами существует?

КРЕБС: Как только наступит временное перемирие, я и Борман поедем и поговорим с народом.

ЧУЙКОВ: Значит, правительство создано и вы хотите дать ему возможность работать на территории Германии, чтобы потом продолжать войну?

КРЕБС: Чтобы потом вести переговоры.

ЧУЙКОВ: Где сейчас труп Гитлера?

КРЕБС: Согласно завещанию, он сожжен в Берлине, через 3 часа после смерти. Сожжен в воронке от снаряда.

ЧУЙКОВ: Ваша задача выполнять волю фюрера, и вы хотите, чтобы мы помогали вам в этом? Я этого не понимаю. Пушки стреляют, а вы говорите о новом правительстве?

КРЕБС: Я хочу как можно скорее это провести, чтоб мы создали какое-нибудь новое правительство.

ЧУЙКОВ: Наши пойдут сейчас на штурм и посадят на штык ваше правительство — может такое случиться,

КРЕБС: Я потому и прошу о прекращении военных действий.

ЧУЙКОВ отправляет маршалу[30] документы: Ваш приезд имеет целью разговор только с нами или с союзниками? Разговор может идти только на основе полной капитуляции.

КРЕБС: Я глубоко убежден, что если сейчас капитулирует берлинский гарнизон, это правительство не будет никогда образованным. Это будем шагом к невыполнению завещания фюрера. Полная капитуляция не будет шагом авторитета, так как не будет решения моего правительства.

ДУХАНОВ: Значит, правительство будет под охраной русских штыков? Интересно!

КРЕБС: Вопрос о полной капитуляции может быть решен через несколько часов, если собрать все правительство в Берлине.

ЧУЙКОВ: Если вы не согласны на капитуляцию, значит вы хотите драться до последнего?

КРЕБС: У меня других возможностей нет. После ликвидации группировки у вас не останется легального партнера.

ЧУЙКОВ: Генерал наверное знает заявление трех союзников о полной капитуляции Германии?

КРЕБС: До сих пор вам не с кем вести разговор. Нет легального партнера. Дениц находится не в Берлине и еще ничего не знает, а мы без него не можем прийти к окончательному решению.

ДУХАНОВ: Рейхсканцлер имеет право в решающие минуты принимать решения.

КРЕБС: Нет, это может на себя взять только президент. Неудобно, чтобы Дениц принял это известие по радио. Кроме того, радиостанция в Берлине разбита.

ЧУЙКОВ: У вас есть радиопередатчики. Мы знаем, где они находятся.

КРЕБС: Только если мы быстро сообщим Деницу, нам удастся создать новое правительство. Иначе Гиммлер примет свои меры, что-либо предпримет одновременно. Эта попытка переговоров имеет целью, чтобы в Германии осталось легальное правительство.

ЧУЙКОВ: Прошу не беспокоиться, ни один из союзников не будет вести отдельных переговоров.

КРЕБС: Я боюсь, что англо-американцы будут вести отдельные переговоры.

ЧУЙКОВ: Мы взаимно верим друг другу, мы, союзники. Сепаратных переговоров не выйдет.

КРЕБС: Мы хотим помощи Советского Союза, чтоб создать легальное правительство и тогда вести со всеми переговоры.

ЧУЙКОВ: Я как военный хочу скорее разделаться с берлинским гарнизоном.

КРЕБС: Если будем сопротивляться, то, конечно, мы погибнем.

ЧУЙКОВ: Не сегодня завтра мы вас раздавим!

КРЕБС: В Германии создастся тогда анархия.

ЧУЙКОВ: Какое влияние имеет это правительство и его клочок земли? Я предлагаю капитуляцию. Сопротивление здесь — безумие.

КРЕБС: Я познакомил вас с моим поручением, других полномочий у меня не было. (Звонит Жуков, Чуйков докладывает. Жуков предлагает послать одного офицера обратно, чтобы успокоил, что долго не возвращается делегация.)

КРЕБС: Я предлагал паузу в бое.

ЧУЙКОВ: Немецкие солдаты стреляют, мы отвечаем. Лучший выход из положения — это капитуляция. Иначе перебьем!

КРЕБС: Полная или частичная?

ЧУЙКОВ: Берлинского гарнизона. Тогда можно будет разговаривать с кемлибо.

КРЕБС: Я не уполномочен, не вправе. Оставшиеся члены правительства будут уничтожены.

ЧУЙКОВ: Снаряд и пуля не будут разбирать, где член правительства.

КРЕБС: Я беспокоюсь в интересах заключения мира, а не только в своих.

ЧУЙКОВ: Приходится опять сослаться на заявление трех руководителей держав — мир после капитуляции.

КРЕБС: Полная и действительная капитуляция может быть проведена лишь легальным правительством.

ДУХАНОВ: Но Германия капитулирует де-факто.

КРЕБС: Это будет не капитуляция, а захват.

ЧУЙКОВ: Да, оккупация на основе войны.

КРЕБС: Вопрос войны решен, но нужно легальное правительство. (Приезжает генерал армии Соколовский.)

СОКОЛОВСКИЙ: Где подлинное завещание Гитлера?

КРЕБС: Тремя лицами унесено за Берлин в три пункта. Пункты могу назвать после того, как спрошу.

СОКОЛОВСКИЙ: Где сейчас Гудериан?

КРЕБС: Под Мюнхеном.

СОКОЛОВСКИЙ: Почему обращаетесь только к нам, а не к союзникам тоже?

КРЕБС: Нет других средств».

Затем, видимо, уставший Долматовский приписал: «Продолжение у В. Вишневского».

Что ж, продолжим:

«Приехал генерал армии Соколовский. Ему докладывают о самоубийстве Гитлера, о завещании, о Денице, Бормане и т. д.

Звонок…

ЧУЙКОВ (берет трубку): Снова докладываю о Гиммлере. Кребс считает, что это был удар предателя. Они якобы не знали. У него все тот же лейтмотив: Гиммлер, услышав сообщение о смерти Гитлера, создаст свое незаконное правительство. Где подлинник завещания? Они говорят, что в Берлине. Немцы хотят создать новое правительство, иначе будут драться до последнего. Где Гудериан? Он в санатории в Южной Баварии. Где Геббельс? В Берлине. Где бумаги? Направлены маршалу.

СОКОЛОВСКИЙ (к Кребсу): Когда вы объявите о Гитлере и Гиммлере?

КРЕБС: Тогда, когда мы придем к соглашению с вами о новом правительстве.

СОКОЛОВСКИЙ: Маршал считает, что сначала надо объявить Гиммлера изменником, чтобы помешать его планам.

КРЕБС: Я готов это сделать, это очень умный совет. (Он оживился.) Это можно сейчас же сделать с разрешения доктора Геббельса. Я снова прошу послать полковника, чтобы оповестить его об этом же.

ЧУЙКОВ: Я бы просил передать Геббельсу, что до капитуляции не может быть нового правительства.

КРЕБС: Сделаем паузу. Создадим правительство…

ЧУЙКОВ: После полной капитуляции.

КРЕБС: Нет.

СОКОЛОВСКИЙ: У вас есть Геббельс и другие — и вы сможете объявить капитуляцию.

КРЕБС: Только с разрешения Деница, а он вне Берлина. Мы могли бы послать Бормана к Деницу, как только объявим паузу. У меня нет ни самолета, ни радио.(Атмосфера накаляется.)

ЧУЙКОВ: Сложите оружие, потом будем говорить о дальнейшем.

КРЕБС: Нет, это невозможно. Мы просим перемирия в Берлине.

ЧУЙКОВ: У вас есть коды, шифры и так далее?

КРЕБС: Они у Гиммлера. Если вы разрешите паузу — мы придем к соглашению.

ЧУЙКОВ: Только на основе капитуляции, после которой Дениц сможет прийти к нам, как это сделали вы.

КРЕБС: Надо Деница вызвать сюда. Пропустите его.

СОКОЛОВСКИЙ: Капитулируйте — и мы пропустим его немедленно.

КРЕБС: Я не полномочен это решить.

ЧУЙКОВ: Немедленно капитулируйте. Тогда мы организуем поездку Деница сюда.

КРЕБС: Сначала связь с Деницем, потом капитуляция. Я не могу без Деница капитулировать. (Подумав.) Но я все же мог бы спросить об этом Геббельса, если вы отправите к нему полковника.

СОКОЛОВСКИЙ: Итак, мы пришли к следующему: немецкий полковник идет к доктору Геббельсу узнать, согласен ли он на немедленную капитуляцию?

КРЕБС (прерывая): Будет ли перемирие, или до перемирия Геббельс должен согласиться на капитуляцию?

СОКОЛОВСКИЙ: Мы не разрешаем запрашивать Геббельса о перемирии.

КРЕБС (снова упирается): Без Деница ни я, ни Геб-бельс не можем допустить капитуляцию.

ЧУЙКОВ: Тогда вы не создадите правительство.

КРЕБС: Нет, надо создать правительство. Потом решать вопрос о капитуляции.

ЧУЙКОВ (звонит маршалу Жукову): Докладываю о ситуации. Кребс настаивает на своем. Так. Значит, ждать? Без Деница он не хочет, а Дениц якобы ничего не знает о событиях. Кребс просит ему обо всем сообщить. Тогда будто бы последует решение. Послать полковника или другое лицо к Геббельсу, а потом, может быть, послать человека к Деницу? Машиной в Мекленбург и обратно 200 километров. Послать за ним нашего офицера — Дениц может ждать его на линии фронта?

(Слышны артиллерийские выстрелы… Пауза. Нас — четырнадцать человек, из них трое — немцы.)

ЧУЙКОВ (по-прежнему у аппарата): Удобнее ехать полковнику. Есть!

(Кребс что-то быстро пишет в тетрадку.)

КРЕБС: Можно ли мне поговорить с полковником?

ЧУЙКОВ: Пожалуйста.

(Кребс и полковник фон Дуфвинг вышли. Скоро вернулись.)

ЧУЙКОВ (берет трубку): Приказываю связать наш батальон на переднем крае с немецким батальоном и дать Геббельсу с нами связь.

КРЕБС: Правительство Германии должно быть авторитетным.

ЧУЙКОВ: А вы считаете, что при полном поражении Германии еще сохранился авторитет Гитлера?

КРЕБС: Вы видите наши страдания. Может быть, авторитет фюрера несколько меньше, но он еще велик. Его мероприятия никогда не смогут измениться. Новые люди, новые правительства будут основываться на авторитете Гитлера.

(Какой-то фанатик! Он говорит серьезно. На мундире — генеральские красные петлицы с золотом, узкие погоны, ленточка зимы 1941 года, «риттеркройц»,[31] ордена, железный крест. Лысая голова.)

КРЕБС (продолжает): Может быть, база будет шире, демократичней. Я это допускаю. Но мы хотим сохранить себя. И если Англия и Франция будут нам диктовать формулы капиталистического строя — нам будет плохо. (Эк, куда загнул!)

ЧУЙКОВ: Мы не хотим уничтожать немецкий народ, но фашизма не допустим. Мы не собираемся убивать членов национал-социалистской партии, но распустить эту организацию надо. Новое германское правительство должно быть создано на новой базе.

КРЕБС: Я думаю, уверен, что есть только один вождь, который не хочет уничтожения Германии. Это — Сталин. Он говорил, что Советский Союз невозможно уничтожить, и так же нельзя уничтожить Германию. Это нам ясно, но мы боимся англоамериканских планов уничтожения Германии. Если они будут свободны в отношении нас — это ужасно.

ЧУЙКОВ: А Гиммлер?

КРЕБС: Разрешите говорить прямо? Гиммлер думает, что германские войска еще могут быть силой против Востока. Он доложил об этом вашим союзникам. Нам это ясно, совершенно ясно.

ЧУЙКОВ: Тогда, господин генерал, мне окончательно непонятно ваше упорство. Драка в Берлине — это лишняя трата крови.

КРЕБС: Клаузевиц говорит, что позорная капитуляция худшее, а смерть в бою — лучшее. Гитлер покончил с собой, чтобы сохранить уважение немецкого народа.

(Трагикомическая логика!)

Мы расспрашиваем генерала о подробностях самоубийства Гитлера.

КРЕБС: Было несколько свидетелей: Геббельс, Борман и я. Труп, по завещанию, был облит бензином и сожжен. Фюрер попрощался с нами, предупредив нас. Мы отговаривали его, но он настаивал на своем. Мы советовали ему прорваться на запад.

(Дискуссия о национал-социализме, о германском милитаризме и т. д. Немецкий генерал упорен.)

10 часов 15 минут.

Огромная усталость.

Звонок. Советское правительство дает окончательный ответ: капитуляция общая или капитуляция Берлина. В случае отказа — в 10 часов 15 минут мы начинаем новую артиллерийскую обработку города.

ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТ ДУХАНОВ: Команду я дам.

КРЕБС: Я не имею полномочий. Надо воевать дальше, и кончится все это страшно. Капитуляция Берлина — тоже невозможна. Геббельс не может дать согласия без Деница.

(Звонок… Сообщают, что посланный генералом Кребсом полковник попал под обстрел и не может перейти фронт.)

КРЕБС: Это большое несчастье. Могу ли я говорить с переводчиком? Я же просил сделать паузу.

ЧУЙКОВ: Мы не стреляем — немцы стреляют.

СОКОЛОВСКИЙ: Мы не пойдем на перемирие и на сепаратные переговоры».

На этом запись Всеволода Вишневского заканчивается. Генерал Чуйков завершил свою военнодипломатическую миссию, в которой показал себя не только полководцем, но и умелым дипломатом. Теперь ему снова предстояло вернуться к своей главной профессии. Закончилась и миссия генерала Кребса. Ему предстояло воевать только несколько часов, ибо Берлинский гарнизон уже начал переговоры о капитуляции.

Продолжение очерка: Четыре доклада Сталину

В начале книги я рассказывал, как мне пришлось быть скромным участником великих событий, переводя те самые документы, которые привез Кребс Чуйкову. Точнее, не Чуйкову, а Жукову. Еще точнее: не Жукову, а Сталину. Из телефонных разговоров Чуйкова с маршалом ясно, что Жуков немедля информировал Верховного главнокомандующего о ночном визите начальника генштаба сухопутных сил Германии. Иначе быть и не могло.

Случай захотел, чтобы полвека спустя изрядно постаревший бывший капитан разведотдела штаба 1-го Белорусского фронта натолкнулся — уже как историк — на подлинные документы в архиве И.В. Сталина, из которых видно — каким же образом события этой ночи в Берлине стали известны в Москве, в Ставке Верховного Главнокомандования. Это была для меня волнующая встреча с прошлым.

Первый из этих документов — запись разговора, которая была принята в Москве дежурным офицером Ставки в 5 часов 05 минут 1 мая 1945 года за № д/1253. На записи жирным карандашом было рукой секретаря Сталина А. Поскребышева написано «От тов. Жукова» — и подчеркнуто. 5 часов 05 в Москве — это было 3 часа 05 в Берлине.

Весьма спешно

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Товарищу СТАЛИНУ

На участке 8 гвардейской армии явился начальник генерального штаба сухопутных войск немецкой армии генерал от инфантерии КРЕПС, который заявил следующее:

1.30.4 в 15.50 по берлинскому времени Гитлер покончил жизнь самоубийством.

По завещанию Гитлера образовано новое правительство в составе: канцлер Геббельс, президент гросс-адмирал Денис, секретарь партии Борман.

Новое правительство, которое еще не легализовано, обращается к Советскому Правительству о мире.

Никто в Германии, ни в Европе, в том числе и союзники не знают о смерти Гитлера и о том, что образовано новое правительство.

По личному заявлению генерала Крепса, новое правительство может расширить переговоры о мире не только с Советским правительством, но и с союзниками.

ЖУКОВ.

Судя по всему, этот рапорт был передан еще до того, как документы Геббельса и Бормана привезли к нам, в Штраусберг (фамилия Кребса была указана с ошибкой — Крепе — как ее записал со слуха Чуйков). Диктовал по ВЧ сам Жуков, понимая колоссальную важность своего сообщения — ведь на рассвете Первомая Сталин так ждал падения Берлина!

Через несколько часов в Москву пошло новое сообщение. В нем уже подробно Жуков докладывал о визите Кребса. Текст Геббельса — Бормана был изложен полностью (в моем, несколько нескладном переводе). Затем маршал докладывал Сталину некоторые ответы Кребса на вопросы, которые ему задали, и свою оценку миссии из имперской канцелярии.

Весьма спешно

СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО

Товарищу СТАЛИНУ

1. Сегодня, 1-го мая, в 4 часа на участок 8 гв. армии явился начальник Генерального штаба сухопутных войск немецкой армии генерал инфантерии КРЕБС, который передал ЧУЙКОВУ, для передачи Верховному Советскому Командованию, письменное заявление за подписью ГЕББЕЛЬСА И БОРМАНА следующего содержания:

«БЕРЛИН. 30 апреля 1945 года. Имперская канцелярия.

Сообщение

Мы уполномочиваем начальника Генерального штаба сухопутной армии генерала пехоты Ганса КРЕБСА для передачи следующего сообщения:

Я сообщаю вождю Советских народов, как первому из не немцев, что сегодня, 30.4.45 г., в 15.50 вождь немецкого народа Адольф ГИТЛЕР покончил жизнь самоубийством.

Соответственно законно отданных им распоряжений (завещание) он передал свою власть и ответственность гросс-адмиралу ДЕНИЦУ, как президенту империи и министру доктору ГЕББЕЛЬС, как имперскому канцлеру, а также назначил исполнителем своего завещания своего секретаря рейхсляйтера Мартина БОРМАНА.

Я уполномочен новым имперским канцлером и секретарем Адольфа ГИТЛЕРА Мартином БОРМАНОМ установить непосредственный контакт с вождем Советских народов.

Этот контакт имеет целью выяснить, в какой мере существует возможность установить основы для мира между немецким народом и Советским Союзом, которые будут служить для блага и будущего обоих народов, понесших наибольшие потери в войне.

Доктор ГЕББЕЛЬС БОРМАН».

«Примечание к сообщению:

Причины смерти Адольфа ГИТЛЕРА — военное поражение в войне, надежда освободить для немецкого народа дорогу для нового будущего, для которого он сам более не может создать достаточные предпосылки.

Состав единственного легального правительства в Германии, назначенного фюрером:

Имперский президент — гросс-адмирал ДЕНИЦ;

Имперский канцлер — доктор ГЕББЕЛЬС;

Министр иностранных дел — доктор ЗЕЙСС-ИН-КВАРТ;

Министр по делам партии — Мартин БОРМАН;

Главнокомандующий сухопутной армией — генерал-фельдмаршал ШЕРНЕР;

Главнокомандующий ВВС — фельдмаршал фон ГРЕЙМ;

Главнокомандующий морским флотом — гросс-ад-мирал ДЕНИЦ;

Министр внутренних дел — гауляйтер ГИСЛЕР;

Командующий войсками СС и начальник немецкой полиции — гауляйтер ХАНКЕ».

2. На наши вопросы: а) Где застрелился ГИТЛЕР и где находится сейчас его труп? КРЕБС ответил, что ГИТЛЕР застрелился в БЕРЛИНЕ, а труп сожжен согласно завещания 30.4.45 г. б) Когда ГЕББЕЛЬС и БОРМАН будут объявлять народу о самоубийстве ГИТЛЕРА и его завещании?

КРЕБС ответил — объявлять о самоубийстве ГИТЛЕРА и его завещании мы не будем, так как об этом узнает ГИМЛЕР[32] и воспользуется этим для создания своего правительства, кроме того у нас в БЕРЛИНЕ нет средств связи для объявления. Мы думаем объявить о смерти ГИТЛЕРА и о создании нового правительства после перемирия и открытия переговоров о мире. в) Знают ли ГЕББЕЛЬС, БОРМАН и другие о том, что ГИМЛЕР обращался к англичанам и американцам с предложением о безоговорочной капитуляции?

КРЕБС ответил, что об этом ему стало известно только от Советского командования, что ГЕББЕЛЬС, БОРМАН и другие об этом «якобы» не знают.

Насчет ГИМЛЕРА КРЕБС добавил, что ГИМЛЕР это предатель, он очень нечестно относился к ГИТЛЕРУ, обманывая его, не выполняя приказа о снятии войск с Западного фронта на защиту БЕРЛИНА, и за это исключен из партии. г) Будет ли объявлено ГИМЛЕРУ, армии и народу о том, что ГИМЛЕР оказался предателем, что он исключен из партии?

КРЕБС ответил — у нас нет связи для передачи, и это будет сделано тогда, когда будут налицо условия перемирия и когда будет легализировано новое правительство.

На вопрос, не лучше ли это сделать сейчас, чтобы знали армия и народ о ГИМЛЕРЕ, как о предателе?

КРЕБС ответил — это должен сделать ГЕББЕЛЬС. д)где сейчас находятся: ГЕРИНГ, ГИММЛЕР, РИБЕНТРОПП, ГУДЕРИАН и какую роль они будут играть в проектируемом правительстве?

КРЕБС ответил — что в завещании ГИТЛЕРА в правительство эти лица не включены. ГЕРИНГ находится в Баварии на территории уже оккупированной союзниками. РИБЕНТРОПП и ГИМЛЕР находятся в МЕКЛЕБУРГЕ. ГУДЕРИАН болен, с 15 марта освобожден от должности начальника Генерального штаба, а вместо него ГИТЛЕРОМ на эту должность назначен я — КРЕБС. е) Кто сейчас является Верховным Главнокомандующим, кто начальником штаба Ставки?

КРЕБС ответил: Верховным Главнокомандующим будет гросс-адмирал ДЕНИЦ, сейчас он находится в МЕКЛЕБУРГЕ, там же находится и Ставка ж) На наш вопрос, не думает ли ГЕББЕЛЬС сдать БЕРЛИН ввиду безнадежного положения гарнизона?

КРЕБС ответил, что ГЕББЕЛЬС без ДЕНИЦА не может принять решения о капитуляции и сдаче БЕРЛИНА, так как ДЕНИЦ находится в МЕКЛЕБУРГЕ, то КРЕБС просил разрешения послать своего офицера на машине через линию фронта за получением указаний.

3. Из разговоров с КРЕБСОМ я сделал вывод, что главной целью ГЕББЕЛЬСА является прощупать возможность признания, со стороны Советского правительства, проектируемого правительства Германии (составленного по указанию ГИТЛЕРА) и прощупать возможность начать переговоры о перемирии.

Сдавать БЕРЛИН на условиях безоговорочной капитуляции до получения гарантий о перемирии ГЕББЕЛЬС и БОРМАН не считают возможным.

Посылку немецкого офицера в МЕКЛЕНБУРГ к ДЕНИЦУ через линию нашего фронта я не разрешил.

Примечание: Подлинные документы за подписью ГЕББЕЛЬСА и БОРМАНА хранятся в штабе фронта.

Г. ЖУКОВ».

Мы знаем, что вскоре из Москвы пришел ответ: только полная и безоговорочная капитуляция, никаких переговоров. Несколько дней спустя (но еще до капитуляции Германии) начальник Главного разведуправления генерал Ф.Ф. Кузнецов так доложил Сталину о последних днях рейха:

«Секретно

Маршалу Советского Союза

Товарищу СТАЛИНУ И.В.

Докладываю донесение Начальника РО Штаба Первого Белорусского фронта о судьбе Гитлера, Геббельса, Гиммлера, Геринга и других государственных и политических деятелей Германии, составленное по показаниям военнопленных генералов немецкой армии.

ПРИЛОЖЕНИЕ:

Упомянутое на 5 листах.

Начальник Разведывательного Управления генерального штаба Красной Армии Генерал-полковник (Ф. КУЗНЕЦОВ)

1) О ГИТЛЕРЕ

Показания генерала артиллерии ВЕЙДЛИНГА, бывшего Командующего обороной Берлина.

«Увидев Гитлера 24.4.45 г., я был поражен. Передо мной сидела развалина, руина человека. Голова у него болталась, руки дрожали, голос был невнятный и дрожащий. С каждым днем его вид становился все хуже и хуже. 29.4. я был страшно потрясен его видом. Это был мой последний доклад ему. Он мне показался просто фантазером. Так, например, на мои слова:

«Мой фюрер, как солдат, я должен сказать, что нет больше никакой возможности защищать Берлин. Может быть, есть еще возможность для вас выбраться отсюда».

Он ответил:

«Бесцельно выбираться. Мои приказы ведь все равно никем не выполняются».

При этом присутствовали — Кребс, адъютант Гитлера генерал пехоты Боркдорф,[33] Геббельс, Борман.

30.4 я был вызван к генералу Кребсу между 19 и 20 часами. Я прибыл в имперскую канцелярию. Меня ввели в комнату Гитлера. Здесь я застал генерала Кребса, имперского министра Геббельса и личного секретаря Гитлера Бормана. Они мне заявили, что после 15 часов дня (30.4) Гитлер с женой покончили самоубийством путем принятия яда, после чего Гитлер еще застрелился. Они мне также заявили, что, по особому желанию Гитлера, он и его жена были немедленно сожжены в саду имперской канцелярии. После этого они мне заявили примерно следующее: фюрер в своем завещании назначил правительство — президентом, согласно завещания, должен быть гросс-адмирал Дениц, канцлером — Геббельс, министром партии Борман и т. д.

Я лично считаю, что версия о том, что Гитлер покончил самоубийством, соответствует действительности. Насколько мне известно положение, я считаю, что после вечера 29.4 (последняя встреча с Гитлером) не было никакой возможности для него выбраться из Берлина.

Я себе не представляю, чтобы Гитлер был жив и была устроена просто подлая инсценировка, ибо это было бы самым подлым и, пожалуй, самым глупым деянием национал-социализма».

Показание и письменное заявление военнопленного вице-адмирала Фосс:

«Последний раз фюрер разговаривал со мной 30.4.45 г. в 14.30 и в беседе, длившейся около 10 минут, простился со мной. Я знал, что он отдал приказание сжечь свой труп непосредственно после смерти. То же самое сделал и рейхсканцлер д-р Геббельс, который захотел остаться в имперской канцелярии до последней минуты, так как он не пожелал оставить горящий корабль и отягощать своим присутствием прорывающиеся войска.

Труп Гитлера я видел лично».

Письменное заявление генерал-лейтенанта Баура.

«Мне известно, что фюрер мертв. Это было сообщено по радио. Мы все скорбили над этим фактом. Последовала ли смерть в результате самоубийства или он был каким-либо путем убит — неизвестно. Фюрер не был эвакуирован самолетом».

Из телеграммы гросс-адмиралу Дениц от адмирала Фосс от 1.5.45 г.

«Вчера в 15.30 фюрер скончался. Завещание от 29.4 возлагает на Вас пост рейхспрезидента, на рейхсминистра д-ра Геббельса — пост рейхсканцлера, на рейхслейтера Бормана — пост министра партии, на рейх-сминистра Зейс-Инкварта — пост министра иностранных дел.

По распоряжению фюрера завещание направлено из Берлина Вам, фельдмаршалу Шернеру и для полной гарантии — общественности (?). Рейхслейтер Борман будет сегодня пытаться добраться к Вам, чтобы информировать Вас о положении. Форма и время опубликования для общественности и войск предоставляется Вам.

Подписали д-р Геббельс, Борман».

О ГЕББЕЛЬСЕ

По показаниям вице-адмирала Фосса, Геббельс также покончил жизнь самоубийством.

Авторитетной комиссией, созданной из военных представителей фронта, представителей немецкой администрации и граждан достоверно установлена, по обнаруженным трупам Геббельса, жены и шестерых детей, смерть последних.

Трупы находятся в одном из хозяйств Первого Белорусского фронта.

О ГИММЛЕРЕ

Показания генерала артиллерии Вейдлинга. Данные показания подтвердил в беседе генерал пехоты Кребс во время его переговоров о перемирии.

«По заявлению Геббельса, Бормана и Кребса 30.4.45 г., Гиммлер предложил безоговорочную капитуляцию Англии и Америке. Они отклонили, заявив, что она может быть принята только в случае капитуляции и перед Россией. Гиммлер действовал как предатель, без уполномочий, за что был исключен из рядов национал-социалистской партии и объявлен изменником.

По сообщению газеты «Афтен Бладет» от 30.4.45 г., Гиммлер находится якобы в Стокгольме для переговоров с представителями союзников о капитуляции Германии».

О ГЕРИНГЕ

Показания генерала артиллерии Вейдлинга.

«Мне рассказывал генерал Кребс, что 25.4 или 26.4 Геринг прислал телеграмму Гитлеру, в которой напомнил, что в речи в рейхстаге в 1939 г. Гитлер заявил, что в момент, когда он не будет в состоянии дальше руководить государством, он передаст власть и руководство Гессу, а в отсутствие Гесса — Герингу.

Геринг указывал, что наступил момент, когда Гитлер оторван от страны и он должен передать ему руководство. Гитлер, по словам Кребса, категорически отклонил требование Геринга и принял против него какие-то меры».

5) О СОСТАВЕ ПРАВИТЕЛЬСТВА ГЕРМАНИИ\ НАЗНАЧЕННОГО ФЮРЕРОМ Из заявления генерала пехоты Кребса во время его парламентских переговоров с командованием Первого Белорусского фронта:

Президент империи — гросс-адмирал Дениц Имперский канцлер — д-р Геббельс Министр иностранных дел — д-р Зейс-Инкварт Министр по делам партии — Мартин Борман. Главнокомандующий сухопутной армии — генерал-фельдмаршал Шернер.

Главнокомандующий ВВС — фельдмаршал фон Грейм.

Главнокомандующий военно-морским флотом — гросс-адмирал Дениц.

Министр внутренних дел — гаулейтер Гислер. Командующий войсками СС и начальник немецкой полиции — гауляйтер Ханке.

По данным английского радио из Лондона, Дениц освободил Риббентропа от должности министра иностранных дел и назначил на его место Людвига Шверина, бывш. министра финансов. Первый заместитель министра Геббельса — Фриче, начальник отдела печати и радиовещания министерства пропаганды д-р Криг и правительственный советник министерства пропаганды д-р Хайнрихсдорф находятся у нас в плену.

Борман, по показаниям пленных, находится среди прорвавшихся для вручения завещания фюрера гросс-адмиралу Деницу.

Начальник РО Штаба 1 Белорусского фронта

Генерал-майор — (ТРУСОВ).

Видимо, этот доклад заинтересовал Сталина: на нем много пометок и подчеркиваний. Поэтому показания

Вейдлинга были затребованы полностью. Их передали в Москву с той же секретарской надписью (рукой личного секретаря Сталина — Поскребышева): «От тов. Жукова».

СЕКРЕТНО

ВЕРХОВНОМУ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕМУ МАРШАЛУ СОВЕТСКОГО СОЮЗА

товарищу СТАЛИНУ

Докладываю основные выдержки из показаний командующего обороной г. БЕРЛИНА, командующего 56 танковым корпусом — генерала артиллерии ВЕЙДЛИНГА, сдавшегося в плен 2.5.45.

«13.4 я встретился с командующим 9-й армии генералом пехоты Буссе. Он указал, что надо рассчитывать на наступление советских войск, которое они предпримут очень крупными силами, в направлении БЕРЛИНА.

Характеризуя положение, он заявил, что 9-я армия имеет приказ при любых обстоятельствах и ценой любых жертв удержать фронт на ОДЕРЕ, так как здесь будет решаться судьба БЕРЛИНА.

«…То, что русские после действий своих разведотрядов 14.4 и 15.4 не наступали, ввело наше командование в заблуждение, и когда мой начальник штаба полковник фон Дуфинг от моего имени сказал начальнику штаба 11 тк СС 15.4, что нельзя менять 20 мд дивизией «МЮНХЕБЕРГ» накануне русского наступления, начальник штаба 11 тк ответил: «Если русские сегодня не наступали, значит, они предпримут наступление только через несколько дней».

Таково было мнение и других высших офицеров 9-й армии.

16.4, в первые же часы наступления, русские прорвались на правом фланге 101 тк, на участке дивизии «БЕРЛИН», во второй половине дня русские прорвались на участке 303 пд, одновременно русские оказывали сильное давление с фронта на участке моего корпуса.

В ночь на 17.4 части моего корпуса, неся большие потери, были вынуждены отойти. 17.4 русские войска продолжали оказывать сильнейшее давление на всем фронте 56 тк, стремясь расширить прорывы между 11 тк и 56 тк с одной стороны и между 56 тк и 101 тк — с другой.

11 тк СС 17.4 ввел в бой на участке прорыва русских, т. е. на стыке между 11 тк СС и 56 тк, мотодивизию «КУРМАРК», что дало возможность частично восстановить связь между обоими корпусами. Я 17.4 ввел в бой 18 мд, с задачей контратаковать русские части и восстановить связь с 101 тк. Русские продолжали вводить в бой все новые силы, и разрыв между этими корпусами достиг 16 км.

К исходу 17.4 я был вынужден под сильным давлением русских отвести войска корпуса. 18.4 русские продолжали расширять прорыв. 19.4 утром была введена в бой мд СС «НОРДЛАНД». Русские ввели в этот прорыв очень крупные танковые силы и глубоко нависли над северным флангом 56 тк. 20.4 был самый тяжелый день для моего корпуса и, пожалуй, для всех немецких частей. Части, понесшие огромные потери в предыдущих боях, не могли больше выдержать огромный натиск превосходящих русских войск. 22.4 разбитые части 56 тк продолжали отход и к 23.4 вели бои на восточных окраинах БЕРЛИНА. 23.4 я послал в штаб 9-й армии командира разгромленной дивизии «БЕРЛИН» — генерала Фойгтебергера; он вернулся и доложил мне, что Гитлеру кто-то донес, что я со штабом переехал в ДЕБЕРИЦ (западнее БЕРЛИНА) и что туда послан генерал с приказом Гитлера расстрелять меня за это.

Я в этот же день поехал к Гитлеру в БЕРЛИН, так как обвинение против меня не имело никакого основания, ибо штаб 56 тк в действительности находился в нескольких стах метрах от передовой линии. Приказ о моем расстреле был отменен. Одновременно, я 24.4 или 25.4 был назначен командующим обороной г. БЕРЛИН.

Я считаю, что основными чертами данной операции русских, как и в других операциях, являются следующие:

Умелый выбор направления главного удара.

Концентрация и ввод крупных сил, и в первую очередь танковых и артиллерийских масс на участках, где наметился наибольший успех, быстрые и энергичные действия по расширению созданных разрывов в немецком фронте.

Применение различных тактических приемов, достижение моментов внезапности, даже в случаях, когда наше командование располагало данными о предстоящем русском наступлении и ожидало это наступление.

Исключительно маневренное руководство войсками, операции русских войск характеризуются ясностью замыслов, целеустремленностью и настойчивостью в осуществлении этих планов.

Я должен отметить, что русские за время войны далеко шагнули вперед в тактическом смысле, наше же командование шагнуло назад. Наши генералы парализованы в своих действиях; командир корпуса, командующий армией и частично командующий группой армий не обладают никакой самостоятельностью в своих действиях. Командующий армией не имеет права перебрасывать по своему усмотрению батальон с одного участка на другой без санкции Гитлера. Система руководства войсками неоднократно приводила к гибели целых соединений. О командирах дивизий и корпусов не приходится и говорить, они вообще были лишены возможности действовать соответственно обстановке, проявлять инициативу; все должно делаться по предначертаниям сверху, а эти предначертания часто не соответствовали положению на фронте.

Уже 24.4 я убедился, что оборонять БЕРЛИН невозможно и с военной точки зрения является бессмысленным, так как для этого командование не располагало достаточными силами.

Будучи назначен командующим обороны БЕРЛИНА, я получил приказ Гитлера оборонять БЕРЛИН до последнего человека. Для меня было ясно с первого же момента, что оборонять БЕРЛИН с надеждой на успех нет никакой возможности. С каждым днем положение обороняющихся ухудшалось; русские сжимали кольцо вокруг нас, все больше и больше приближаясь к центру города.

Я ежедневно, вечером докладывал Гитлеру обстановку и положение. К 29.4 положение с боеприпасами и продовольствием стало очень тяжелым, в особенности — с боеприпасами. Я понял, что дальнейшее сопротивление с военной точки зрения безумно и преступно. 29.4 вечером, после моего полуторачасового доклада Гитлеру, в котором я подчеркнул, что нет никакой возможности продолжать сопротивление, что все надежды на снабжение с воздуха рухнули, Гитлер со мной согласился и заявил, что он отдал специальное распоряжение о переброске боеприпасов самолетами и если 30.4 положение с доставкой воздушным путем не улучшится, он даст санкцию на оставление БЕРЛИНА и попытку войск прорваться.

30.4 днем, на совещании командиров дивизийучастков, я убедился, что присутствующие разделяют мою точку зрения о необходимости попытаться прорваться и оставить БЕРЛИН. В 14.30 в штаб пришел оберштурмбаннфюрер СС и принес письмо за подписью Гитлера, в котором мне предоставлена свобода действия. В 17–18 часов 30.4 этот оберштурмбаннфюрер вновь принес пакет с приказанием, подписанным адъютантом командира бригады СС, оборонявшей имперскую канцелярию, чтобы я приостановил намеченные мероприятия по оставлению БЕРЛИНА, что БЕРЛИН должен обороняться до последнего и что мне необходимо немедленно явиться к генералу КРЕБСУ.

Я немедленно приказал командирам дивизий прекратить подготовку к оставлению города. Между 19 и 20 часами, я прибыл в имперскую канцелярию, меня ввели в комнату Гитлера, здесь я застал генерала КРЕБСА, имперского министра Геббельса и личного секретаря Гитлера — Бормана. Они мне заявили, что в 15 часов дня (30.4) Гитлер с женой покончили самоубийством, путем принятия яда, после чего Гитлер еще застрелился. Они мне также заявили, что по особому желанию Гитлера он и его жена были немедленно сожжены в саду имперской канцелярии и что фюрер в своем завещании назначал правительство. Президентом, согласно завещанию, должен быть гросс-адмирал Дениц, канцлером — Геббельс, министром партии — Борман и т. д. Гиммлер предложил безоговорочную капитуляцию перед Англией и Америкой, они ее отклонили, заявив, что она может быть принята только в случае капитуляции и перед Россией.

Гиммлер действовал как предатель, без уполномочий. Мы хотим обратиться по радио к Маршалу СТАЛИНУ, чтобы он первый узнал о создании нового правительства Германии. После этого мне приказано в течение ближайших 24 часов не допустить изменения в военном положении БЕРЛИНА. Учитывая поздний час, мне было предложено остаться на ночь в имперской канцелярии.

В ночь на 1.5 генерал Кребс, в сопровождении начальника штаба 56 тк полковника генштаба фон Дуфинга отнесли условия временного перемирия русскому командованию, днем 1.5 Кребс вернулся, и он мне заявил, что русское командование настаивает на безоговорочной капитуляции БЕРЛИНА. Вновь собрались Геббельс, Борман, Кребс и я. Геббельс и Борман отклонили требование русских о капитуляции, заявив, что фюрер запретил капитулировать. Я в сильном возбуждении воскликнул: «Но ведь фюрера уже больше нет в живых», на что Геббельс ответил: «Фюрер все время настаивал на борьбе до конца, и я не хочу капитулировать». Я ответил, что держаться больше не могу, и ушел. Прощаясь с генералом Кребсом, я пригласил его к себе на командный пункт; но он ответил: «Я остаюсь здесь до последней возможности, затем пущу себе пулю в лоб». Кребс сказал мне, что Геббельс решил в последнюю минуту покончить жизнь самоубийством.

Я отдал приказ частям, кто может и хочет — пробиваться, остальным сложить оружие. В 21.30 1.5 я собрал работников штаба 56 тк и штаба обороны БЕРЛИНА, с целью решить, будут ли штабы пробиваться или сдаваться русским. Я сказал, что дальнейшее сопротивление бесполезно и что прорываться, даже при успехе, означает попасть из котла в котел. Все работники штаба меня поддержали, и в ночь с 1.5 я послал полковника фон Дуфинга парламентером к русским, с сообщением о прекращении сопротивления немецкими войсками.

Хотя я и был командующим обороны БЕРЛИНА, положение в БЕРЛИНЕ было таково, что после принятого мною решения я почувствовал себя в безопасности только у русских. Я солдат и впервые в последние дни попал в водоворот политических событий. Я был поражен увиденным и услышанным мною. У меня сложилось впечатление, что Гитлера, за исключением Геббельса, в последнюю минуту все покинули. Мне рассказывал генерал Кребс, что 25.4 или 26.4 Геринг прислал телеграмму Гитлеру, в которой напомнил, что в речи в рейхстаге в 1939 году Гитлер заявил, что в момент, когда он не будет в состоянии дальше руководить государством, он передаст власть и руководство Гессу, а в отсутствие Гесса — Герингу. Геринг указывал, что наступил момент, когда Гитлер оторван от страны и он должен передать ему руководство. Гитлер, по словам Кребса, категорически отклонил требование Геринга и принял против него какие-то меры. Когда я увидел Гитлера 24.4 (до этого я его видел в последний раз в прошлом году), я был поражен, передо мной сидела развалина (руина) человека. Голова у него болталась, руки дрожали, голос бы невнятный и дрожащий. С каждым днем его вид становился все хуже и хуже; 29.4 я был совершенно потрясен его видом, при этом, это был мой последний доклад ему, он мне показался просто фантазером, так, например, на мои слова: «Мой фюрер, как солдат, я должен сказать, что нет больше никакой возможности защищать БЕРЛИН и вас, может быть, еще есть возможность для вас выбраться отсюда», — он ответил: «Бесцельно выбираться, мои приказы ведь все равно никем не выполняются». При этом присутствовал Кребс, адъютант Гитлера генерал Бургдорф, Геббельс, Борман. Гитлер мне также начал строить совершенно несбыточные планы, он мне заявил еще 25.: «Положение должно улучшиться, 9-я армия подойдет к БЕРЛИНУ и нанесет удар по противнику вместе с 12-й ударной армией генерала ВЕНКА, которая должна подойти с юго-за-пада, этот удар последует по южному флангу наступающих на БЕРЛИН русских войск; с севера подойдут войска под командованием Штайнера и нанесут удар по северному крылу русских. Эти удары должны изменить положение в нашу пользу».

Для меня было ясно, что это несбыточные планы, 9-я армия вела тяжелые бои в окружении. Армия генерала Венка вела бои и к тому времени была обескровлена, я также не верил в наличие войск у Штайнера.

Я лично считаю, что версия о том, что Гитлер покончил самоубийством, соответствует действительности; насколько мне известно положение, я считаю, что после вечера 29.4 (последняя встреча с Гитлером) не было никакой возможности для него выбраться из БЕРЛИНА. Я себе не представляю, чтобы Гитлер был жив и была устроена просто подлая инсценировка, ибо это было бы самым подлым и, пожалуй, самым глупым деянием национал-социализма».

ЖУКОВ. ТЕЛЕГИН».

Но на нашем «бормановском» календаре еще 1 мая. Кребс еще у Чуйкова. Он долго объясняет — в который раз! — почему Геббельс и Борман не могут принять советское требование о капитуляции. Но в 13 часов 08 минут 1 мая ему все-таки пришлось покинуть дом по улице Шуленбургринг в Темпельхофе и отправиться обратно в имперскую канцелярию, куда он прибыл около 14 часов (именно после этого Борман и послал Деницу телеграмму о том, что «прибудет еще сегодня»).

С этого момента Борман заботился лишь об оттяжке. Линию фронта перешел очередной парламентер с очередным отказом Бормана и Геббельса. Бои возобновились, и Борман увидел, что «прибыть сегодня» не так-то просто. Именно тогда Борман сказал своей секретарше Эльзе Крюгер:

«Ну что ж, до свидания. Смысла в этом немного, я попробую, но, наверное, не пройду…»

Вечер 1 мая наступил быстро: для Геббельса он был последним вечером в его жизни. Вслед за этим полковник Дувфинг снова отправился к Чуйкову: на этот раз его послал генерал Вейдлинг с капитуляцией Берлина, которая совершилась утром 2 мая (мы знаем подробности из уст самого Вейдлинга). А Борман?

Очерк шестнадцатый: Дым или огонь

Есть такая пословица: «нет дыма без огня». Ее так и хочется употребить, когда речь заходит о таинственной судьбе рейхслейтера Бормана — не то погибшего в Берлине в ночь с 1 на 2 мая 1945 года, не то выбравшегося из города.

Повторяю то, что я сказал в начале книги: дневник Бормана не содержит по этому вопросу никаких сенсаций — если не считать, что на одной из страниц находится коряво начерченная схема ориентировки по звездам. Нам приходится пользоваться лишь косвенными сведениями и показаниями.

Пожалуй, одним из первых высказался Эрих Кемпка — шофер Гитлера, выходивший из Берлина вместе с Борманом и опубликовавший в 1950 году свои мемуары. По этой версии, Борман попал при выходе под прямое попадание советского снаряда близ Вейдендамербрюкке. Когда 3 июля 1946 года в Нюрнберге Кемпку допрашивали об обстоятельствах боя на Вейдендамербрюкке, то защитник д-р Берггольд всячески «выжимал» из своего свидетеля категорическое заявление о гибели Бормана.

Протокол гласит:

«Кемпка. На том месте, где был Борман, поднялось пламя, и я еще видел…

Судья Биддл. Когда танк взорвался, как далеко вы были от него?

Кемпка. Примерно в 3–4 метрах.

Биддл. А как далеко был Борман?

Кемпка. Насколько я помню, он держался рукой за танк. Танк взорвался как раз там, где стоял Мартин Борман. Меня взрывом отбросило в сторону…

Защитник Берггольд. Свидетель, вы видели, как Борман погиб во время взрыва?

Кемпка. Да, я видел, как он еще двигался, он вроде как падал или, точнее, он отлетел в сторону.

Берггольд. Был ли взрыв настолько силен, что, согласно вашим наблюдениям, Мартин Борман должен быть погибнуть?

Кемпка. Так точно».

Шефпилот Гитлера генерал-лейтенант Ганс Баур изображал дело по-иному. По его словам, когда начался решающий момент прорыва через Вейдендамербрюкке, события развивались так. После взрыва танка Борман не погиб, а продолжал путь.

«…Мы дошли до моста Вейдендамербрюкке. Там находились линии русских. Я попросил Бормана подождать на углу набережной Шифбауэрдамм и улицы Фридрихштрассе до тех пор, покуда я выясню возможности прорыва. Около 3 часов я сказал Борману, что на прорыв шансов мало из-за сильного обстрела. Я попросил Бормана остаться на крыльце разрушенного углового дома на Фридрихштрассе. С этого места он мог просматривать всю улицу. Здесь Борман оставался долгое время. Я сам пошел для того, чтобы разведать место, где мы могли бы пройти без сопротивления. Я пробрался до Цигельштрассе, но везде были русские. Когда я, примерно через 2 часа, вернулся обратно — это был примерно час ночи, — Борман попросил меня остаться с ним, потому что я единственный, кого он мог держаться. После этого мы двинулись до угла улиц Цигельштрассе и Фридрихштрассе». Далее, по словам Баура, Борман, очевидно, погиб на Цигельштрассе.

В свою очередь, статс-секретарь Вернер Науман, шедший, согласно словам Баура, в той же группе, рисует другую картину. Науман показывал в западногерманском суде 18 декабря 1963 года:

«Я пошел назад — к мосту Вейдендамербрюкке. В одной воронке близ моста я заметил остатки нашей группы, их было человек одиннадцать, среди которых находился Мартин Борман, а также рейхсюгендфюрер Аксман. Еще, насколько могу вспомнить, там был д-р Штумпфеггер. После этого мы пошли по железнодорожному полотну к Лертерскому вокзалу, где попытались прорваться. Снова начался бой с русскими. Наша группа разделилась на три части. Я остался с двумя офицерами. Остальные присоединились либо к Aксману, либо к Борману. Я не знаю, кто пошел с Борманом. Однако я знаю, что к этому моменту Борман еще был жив».

Когда я имел случай в 1973 году беседовать с Вернером Науманом — после войны управляющим одной из промышленных фирм в Вестфалии, — он повторил это свидетельство, добавив, что, по его убеждению, Борману было невозможно вырваться из Берлина.

А что рассказывает Артур Аксман? 11 октября 1962 года он дал следующие показания:

«Вдруг взорвался немецкий танк «Тигр», который миновал противотанковое заграждение. Я был легко ранен осколками и забрался в воронку, чтобы найти укрытие. Здесь я обнаружил Мартина Бормана, который был невредим… Вместе с Борманом, врачом СС д-ром Штумпфеггером, адъютантом Геббельса Швегерманом и моим сотрудником Вельцином мы пошли по железнодорожным путям до Лертерского вокзала. Там мы сошли с насыпи и снова вступили в боевое соприкосновение с русскими. При этом наша группа разделилась на три части. Последнее впечатление, которое я сохранил о Бормане, вовсе не свидетельствовало о том, что он был истощен или впал в отчаяние. Ранен он также не был. Я не знаю, с кем пошел Борман. Однако я знаю, что в этот момент Борман был жив. Это было примерно в 3 или 4 часа утра».

Что же было дальше? По словам Аксмана, его группа около Лертерского вокзала натолкнулась на советские посты. Мартин Борман вместе с д-ром Штумпфеггером пошел по направлению Инвалиденштрассе. «Так как они шли очень быстро, у русского дозора возникло подозрение. Я со своими сотрудниками спокойно двинулся вслед за Борманом и Шумпфеггером, при этом мы потеряли их из виду. Мы пошли по Инвалиденштрассе в направлении улицы АльтМоабит. Когда навстречу нам двинулись русские танки и мы попали под обстрел, я с Вельцином повернул назад, к Лертерскому вокзалу. На обратном пути я увидел Мартина Бормана лежащим на спине на мосту Инвалиденбрюкке». Как утверждает Аксман, он видел Бормана лежащим бездыханным, но без следа ранений. Рядом лежал д-р Штумпфеггер.

Итак, исследование обстоятельств прорыва группы Бормана из Берлина не давало ни подтверждения смерти Бормана, ни опровержения ее. Советские патрули не задерживали его; после того, как стало известно о нахождении Бормана в составе прорывавшейся группы, поиски не дали результата. Даже обнаруженная записная книжка не являлась свидетельством гибели Бормана.

Такова была начальная ситуация тех всемирных поисков Мартина Бормана, которые начались буквально со дня его исчезновения. Как ни парадоксально, первым, кто заговорил о поиске, был… Иосиф Сталин. 26 мая 1945 года, принимая личного представителя президента США Гарри Гопкинса, Сталин сказал ему:

«Гитлер, вероятно, спрятался вместе с Борманом, своим заместителем по партии, генералом Кребсом и другими. Рассказывают, что Борман взял тело Гитлера и куда-то исчез, но это арабские сказки…»

Установка была ясна: искать исчезнувших, в том числе и Бормана. Если составить некую «опись» всех сообщений о судьбе «человека за спиной Гитлера», то она будет выглядеть так: год. С сообщением о Бормане выступил писатель Генрих Линау, уроженец Фленсбурга. Линау долгое время провел в концлагере Заксенхаузен. Линау утверждал, что 26 (или 27) июля 1945 года видел Бормана в поезде Гамбург — Фленсбург. Линау ехал в этом поезде, в который Борман сел на станции Неймюнстер. Борман был в штатском, в костюме охотника. Линау ехал вместе с ним до станции Фленсбург — Вейхе, где Борман сошел, собираясь пробираться в Данию. год. В газетах американской зоны появились сообщения, будто там видели Бормана. год. В этом году было опубликовано несколько сообщений о Бормане. Бывший секретарь профсоюза австралийских моряков Джозеф Климан заявил, что видел Бормана в Австралии. Согласно другим сообщениям, Бормана опознали в Египте, куда он якобы прибыл на английском корабле «Бонифэйшн». Третья версия гласила, что Борман появился в Испании. год. Дело Бормана разбирала палата по денацификации в Траунштейне (Верхняя Бавария). Борман был признан пропавшим без вести, но подлежащим включению в категорию «главных виновников». год. Копенгагенская газета «Кристелигт дагблад» 24 апреля опубликовала сообщение своего корреспондента Бьорна Хальштрема, который посетил Юго-Западную Африку. По мнению Хальштрема, Борман скрывается в Африке. Кроме того, английская «Рейнольд ньюс» поместила сообщение о том, что Борман до 1947 года был в Аргентине, а сейчас находится в Южной Испании. Немецкий журналист Карл Гейнц Кернер якобы видел его в Испанском Марокко. год снова был богат сообщениями о Бормане. Парижская «Фигаро», а также западногерманские и австрийские газеты напечатали заявление бывшего депутата немецкого рейхстага от партии центра Пауля Хесслейна. Хесслейн заявил, что видел Бормана близ города Ллифен, в Чили. Он узнал, что Борман живет в Чили под псевдонимом Хуан Гомец. Однако сейчас, заявил Хесслейн, Борман вернулся в Европу и живет в Испании.

В печати выступил также брат Бормана Альберт, который во время своей денацификации заявил, что его брат, возможно, жив. Появились сообщения, что Борман находится в Италии или Испании и связан с организацией «Шпинне» («Паук»). Сообщались и такие подробности: в ФРГ поступили сведения, будто через три месяца после капитуляции рейха в Аргентину прибыла подводная лодка «U-29», высадившая трех моряков и одного штатского. Впоследствии на месте высадки нашли дорожную сумку с инициалами «М.Б.», принадлежавшую некоему Максу Бему, и паспорт на имя Герхарда Онке. О пребывании Бормана в Аргентине сообщали и другие газеты. год принес очередную сенсацию: бывший итальянский партизан Луиджи Сильвестри заявил, что 10 мая 1945 года видел Бормана около доминиканского монастыря в Больцано. Другой очевидец — бывший чиновник министерства Шпеера Штерн видел Бормана в рясе монаха в монастыре святого Антония в Риме. Штерн лично раньше знал Бормана и опознал его по родинке на носу. Вскоре появились фотографии «брата Мартина», который был очень похож на Мартина Бормана. Однако вслед за этим генерал ордена францисканцев Августинус Серпинский заявил, что фотография принадлежит монаху Ромуальдо Антонуцци, ничего общего с Борманом не имеющему.

Тем не менее сообщения о Бормане не прекратились. Западногерманская пресса сообщила о том, что якобы в Баварию прибыли письма от Бормана; в качестве места отправления называли Бразилию. год. В начале года появился рассказ эсэсовца Тибуртиуса. Кроме того, что он сообщил подробности боев в Берлине, Тибуртиус рассказал следующее: от одного эсэсовца он слыхал, будто тот видел Бормана 17 мая 1945 года в районе Хомутово (Чехословакия). год. Дело Бормана снова разбиралось в западногерманском суде. На этот раз суд в Берхтесгадене объявил Бормана мертвым, и его смерть была зарегистрирована в отделе актов гражданского состояния Западного Берлина под номером 29223. год. После возвращения из плена камердинер Гитлера Линге заявил, что Борман был убит. Это же заявил бывший солдат «Голубой дивизии» Хуан Пинар. год. Адъютант Гитлера Гюнше, вернувшись из плена, сообщил, что видел Бормана убитым. Но в то же время «Дейли мейл» опубликовала сообщение, где ссылалась на данные израильской разведки, которая считает Бормана живым и находящимся в Бразилии.

1960 год. В Аргентине был пойман Адольф Эйхман. Стало известным суждение самого Эйхмана, будто Борман жив. Затем последовал целый ряд публикаций на эту тему. Согласно одной из них, Бормана видели в

Испании, в монастыре Монсеррат. Затем израильская газета «Хаолам хазех» сообщила, что Борман долгое время жил в Аргентине, где его идентифицировал (по следу удаленной бородавки) один врач. Этот же врач якобы убил Бормана. О смерти Бормана в Аргентине сообщала и «Дейли экспресс». Газета «Вестдейчер тагеблатт» 12 октября со ссылкой на американского журналиста Комера Кларка также писала о смерти Бормана в Аргентине.

Осенью 1960 года разыгрался такой эпизод: в городе Запата (Аргентина) был арестован некий Вальтер Флегель, поразительно похожий на Бормана. При проверки идентичность не подтвердилась. Было установлено, что Флегель эмигрировал из Германии в 30-х годах.

1961 год был особенно обильным. Он начался с того, что шлезвиг-гольштейнская прокуратура получила письмо бывшего штандартенфюрера СС Вальтера Лейхтенберга. В нем сообщалось, что в июне 1945 года Борман вместе с лидером бельгийских фашистов Леоном Дегреллем тайно пробрался из Баварии в Шлезвиг-Гольштейн, после чего они оба бежали в Испанию.

Ряд сообщений о судьбе Бормана появился в связи с расследованием дела Эйхмана. В частности, утверждалось, что Борман использовал такой же маршрут для перехода из Австрии в Италию, что и Эйхман. В качестве даты перехода назывался день 16 августа 1947 года. Это мнение поддержал генеральный прокурор земли Гессен Фриц Бауэр. Он заявил, что имеет данные о деятельности специальной организации ODESSA, которая помогала бежать эсэсовцам. В 1961 году франкфуртская прокуратура открыла следствие по делу о «бегстве военного преступника Бормана».

Наиболее подробное сообщение о Бормане принадлежало бывшему израильскому послу в Аргентине д-ру Грегорию Тополевскому, которое он сделал 19 мая 1961 года. По данным Тополевского, Борман прибыл в Южную Америку на подводной лодке в мае 1945 года, высадился в Аргентине, после чего перебрался в Бразилию. В Аргентине он жил на вилле Бельграно (провинция Кордова) у немцев — бывших офицеров крейсера «Граф Шпее». Борман, по сведениям Тополевского, сделал себе пластическую операцию. Примерно в этом же направлении шло сообщение чилийской газеты «Эркилла», которая утверждала, что после поимки Эйхмана Борман перебрался из Бразилии в Чили, где скрывался близ города Осорно.

1962 год начался с сообщения одной баварской газеты, что духовник детей Бормана слыхал о том, что «таинственный человек» посещал их после войны. Австрийская «Фольксштимме», ссылаясь на свидетельства местных жителей Тироля, писала 15 июля, что Бормана видели сразу после войны в Волькенштейне, где одно время жила его семья.

Газета «Андере цейтунг» 19 июля поместила «сводное» сообщение о судьбе бывшего рейхслейтера. В нем указывалось, что Бормана видели в Патагонии в 1946 году, в Эквадоре — в 1958 году. Борман сделал себе пластическую операцию и хочет «в надлежащее время вернуться в Германию, чтобы выполнить завещание фюрера». «Кельнише рундшау» опубликовала данные о том, что Борман высадился в Аргентине и жил в Патагонии, где недавно умер.

В этом же году поступили сведения из дипломатических кругов. Бывший испанский дипломат, пресс-атташе в Лондоне Анжель Алькасар де Веласко заявил прессе, что принимал участие в переправе Эйхмана (в 1947 году) и Бормана (в 1946 году) из Испании в Латинскую Америку. В 1945 году Борман прибыл в Испанию, а в мае 1946 года отплыл в Аргентину. Борман сделал себе пластическую операцию, что позволяло ему посещать Европу. Борман якобы сказал де Веласко:

«Европа еще увидит меня во главе новой и еще более сильной Германии!»

В 1958 году Веласко, по его словам, видел Бормана в Эквадоре.

В 1962 году повторилась «афера Флегеля»; в Западном Берлине был арестован чилийский гражданин Хуан Келлер, которого чилийский журнал «ВЕА» еще в 1961 году заподозрил в сходстве с Борманом. Келлер был вскоре освобожден, так как отпечатки пальцев не совпали с бормановскими. год начался под знаком сообщений из Парагвая о том, что Борман до 1959 года проживал в этой стране. По сообщениям агентства Франс Пресс, некий «очевидец» заявил, что Борман нашел пристанище в большой колонии немецких переселенцев в Асунсьоне. Как утверждал этот человек, Борман умер 17 февраля 1959 года и был похоронен в условиях большой секретности в 40 километрах южнее Асунсьона. Однако вслед за этим аргентинский журналист Мейер Глейсер опубликовал 18 января в буэнос-айресской газете «Мундо» статью, в которой сообщил, что лично видел Бормана в хижине, находящейся высоко в горах Барилоче, в 1500 километрах от Буэнос-Айреса.

В 1963 году прокуратура земли Гессен (ФРГ) активно продолжала следствие по делу Бормана, опрашивала ряд свидетелей и, по заявлению генерального прокурора д-ра Бауэра, собрала ряд данных, свидетельствующих о том, что Борман жив. год был исключительно богат данными о Бормане. Так, в феврале на границе между Перу и Чили было объявлено чрезвычайное положение в связи с сообщениями о том, что здесь находится Борман, который собирается перебраться из Перу в Чили. Вслед за этим в лондонской газете «Ивнинг стандард» 26 февраля появилось сообщение о рассказе бывшего шофера британской Контрольной комиссии в Германии Лесли Блэндена. Увидев в газетах портрет Бормана, он рассказал:

«В первый раз я увидел его, вероятно, в мае 1947 года. Я довольно часто бывал в имении одной женщины в Люденшейде, ее звали баронессой фон Шиккенберг, я ездил за яйцами и другими продуктами. Я мог там свободно расхаживать повсюду, исключением был лишь один домик, стоявший в стороне. Почему-то меня туда не пускали. Как-то утром, в четверть восьмого, из дому вышел человек лет сорока — сорока пяти, немного похожий на боксера. На прощание он помахал баронессе рукой. Он попросил меня подвезти его до деревни Альтона. В те времена запрещалось возить немцев куда-нибудь, но я согласился, и он положил свой вещевой мешок в багажник.

По дороге он говорил очень мало и по-английски объяснялся плохо. Не доезжая Альтоны, он сошел, заплатил мне 20 долларов 5-долларовыми бумажками. Мне показалось немного странным, что у немца есть доллары, но я особенно не задумывался над этим».

Волей случая через 10 лет Блэнден еще раз столкнулся лицом к лицу со своим загадочным пассажиром. «Я работал буфетчиком на судне «Бритиш энджинир». Оно зашло в доки острова Тенерифе (группа Канарских островов). В то время там было полным-полно немцев. Я зашел в парк, где хозяином был немец. Как только я вошел в помещение, я увидел своего пассажира. Я подошел и обратился к нему: «Привет, сэр! А я вас знаю!» Он посмотрел на меня и ответил: «Нет, вы меня не знаете. Вы ошиблись». Тут он сразу повернулся ко мне спиной и исчез. Я был удивлен. Я видел, что он узнал меня; я не мог понять, почему он даже не был озадачен и ни о чем меня не спросил». Таков бы рассказ Блэндена.

Вслед за этим датская газета «Актуэльт» 14 марта сообщила, что привратник дворца Гростен (близ датского города Сондерборга) по фотографии опознал в Бормане человека, который прибыл во дворец в середине мая 1945 года в составе маленькой группы офицеров СС. Во дворце помещался тогда немецкий военный лазарет, которым командовал штантартенфюрер СС профессор Вернер Хейде. Он обеспечивал охрану Бормана. Появилось и другое сообщение: некий австриец Карл К., который служил в мае 1945 года во Фленсбурге, был свидетелем того, как сразу после капитуляции из Фленсбурга отплыла подводная лодка с пассажиром, прибывшим из Берлина.

Еще большую сенсацию вызвало сообщение агентства ЮПИ о том, что в Бразилии властям сдался человек, назвавший себя братом Бормана — Рихардом и знающий, что Мартин Борман проживает в штате Мато Гроссо под фамилией Энгель. Правда, впоследствии выяснилось, что «брат» не имеет к Борману никакого отношения.[34] В мае 1964 года бывший адъютант Геббельса принц ШаумбургЛиппе заявил, что видел Бормана в городке Бухлоэ (Южная Германия) в 1950 году.

Появился свидетель захоронения Бормана в Берлине — чех Я. Дедич. Однако при проверке его показаний выяснилось, что у него нет доказательств, что захороненный в мае 1945 года человек — Борман. Настойчиво повторялись сообщения о пребывании Бормана в Парагвае, в результате чего франкфуртская прокуратура летом 1964 года снова опубликовала заявление о том, что считает Бормана живым. В Парагвае было проведено расследование сообщений о смерти Бормана. Патер Генрих Франц, на которого ссылались как на свидетеля захоронения Бормана близ Асунсьона в 1959 году, заявил, что эти ссылки неосновательны. Он не знает, кто похоронен в могиле, которую увидел лишь в 1963 году. Бывший подводник Карл Виттмерсхауз дал 1 апреля и 9 мая 1964 года в Ганновере показания, согласно которым в начале мая 1945 года М. Борман прибыл в Киль. Отсюда его на подводной лодке «U-806» переправили в Данию, в порт Орхус.

В этом же году гессенская прокуратура опросила ряд лиц, живших в 1945 году в Южном Тироле. Йозефина Тальгеймер сообщила, что видела Бормана в Больцано осенью 1945 года. Элленхард Кейльберт видела Бормана в декабре 1945 года. После этого появлялись различные сообщения — то о пребывании Бормана в Перу, то о его смерти там же. Осенью гессенская прокуратура назначила официальную премию в 100 тысяч марок за поимку Бормана.

1965 год. Западногерманский журнал «Бунте иллюстрирте» опубликовал серию статей Б. Руланда, в которых категорически утверждалось, что Борман бежал из Германии и живет сейчас в Латинской Америке. Руланд совершил поездку в ряд латиноамериканских стран, где собрал большой материал о Бормане. Согласно данным Руланда, Борман прибыл первоначально в Аргентину, затем скрывался в Бразилии, а в последние годы находился в Парагвае, где бывшие нацисты пользуются покровительством властей и лично диктатора Альфредо Стресснера. Вывод Руланда гласил: «Борман пережил крах Берлина. После скитаний по Германии он выбрался в Южную Америку. Там он живет в своем убежище».

В течение года появлялись сообщения, повторявшие эти выводы. Кроме того, курсировали слухи о визитах Бормана в Швецию и ЮАР. В связи с убийством в Уругвае нацистского палача Цукурса в уругвайских газетах появились сообщения о том, что Цукурса видели в обществе Бормана. 28 мая 1965 года сын Бормана — патер Адольф Мартин, вывезенный из Конго бельгийскими парашютистами, — заявил корреспонденту агентства Франс Пресс: «Мы не можем быть на сто процентов уверены в смерти отца».

В сентябре 1965 года корреспондент «Известий» в Бразилии В. Кобыш, совершивший путешествие по странам Южной Америки, сообщил, что беседовал с одним журналистом, который специально занимался розысками Бормана. Во время посещения Парагвая (куда журналист проник с документами бывшего нациста) ему рассказали, что Борман скрывается именно там. год. Появились сообщения о нахождении Бормана в Уругвае. В комнате убитого террористической организацией «Такуара» немца Биттнера была найдена телеграмма: «Борман 24.8 прибывает в Монтевидео самолетом «Пан Америкен». Жду указаний». Чешская пресса напечатала письмо врача О. Рисса, который утверждал, что видел Бормана в 1959 году в Асунсьоне. год. Американская пресса сообщила данные о пребывании Бормана в Аргентине (патагонские провинции Рио Негро и Хубут), в частности, в приграничном городе Барилоче. Такие же сведения публиковались со ссылкой на бывшего эсэсовца Зонненбурга. Бразильская газета «Фолья да тарде» утверждала, что Борман жил в Сан-Паулу, сделав пластическую операцию. год. В течение года шли споры по поводу сообщения бывшего эсэсовца Эриха Карла Видвальда, который утверждал: Борман скрывается в колонии «Вальднер 555», что на границе Бразилии с Парагваем. Видвальд покинул колонию в 1958 году; в последний раз он видел Бормана в 1965 году; первоначально Борман находился в Чили, где его опекал бывший группенфюрер СС Рихард Глюке, затем перебрался в Бразилию. Колония «Вальднер 555» финансируется на средства из тайных фондов, созданных Борманом и СС в конце войны, заместителем Бормана является специалист по финансовым операциям и подделке банкнот Швенд.

Бывший сотрудник ЦРУ Джеймс Макговерн опубликовал книгу о Бормане, в которой сообщал: по данным американской разведки, не исключается пребывание Бормана в Латинской Америке или на Ближнем Востоке.

1970 год. Я получил письмо от бывшего агента английской разведки Рональда Грея; по его утверждению, Борман был убит близ Фленсбурга в 1946 году. В свою очередь, датский врач С.Е. Кофод, бывший в начале 1945 года на острове Борнхольм, заявил, что видел Бормана на Борнхольме в начале мая 1945 года. год снова становится в западной прессе «годом Бормана»: начальник Федеральной разведывательной службы ФРГ генерал Рейнхард Гелен в своих мемуарах выдвинул новую версию: Борман жив, но скрывается… в Советском Союзе, так как был «советским агентом». Версия немедля была подхвачена прессой концерна Шпрингера. Однако сенсация быстро увяла: Гелен не смог ничем подтвердить свои данные. Более того, в упоминавшейся выше книге Макговерна приводился такой факт: когда в 1953 году ЦРУ направило официальный запрос тому же Гелену, последний сообщил, что ему ничего не известно о мнимом нахождении Бормана в Советском Союзе.

В связи с этим скандалом появился ряд новых сообщений о том, что Бормана видели в Берлине в июне 1945 года, что Борман бежал через Южный Тироль и Рим в Южную Америку, о мнимом захоронении Бормана в 1945 оду в Берлине. Вскрытие могилы не дало никаких подтверждений. В конце года было опубликовано заявление следственного судьи Хорста фон Глазенапа о том, что следствие не смогло прийти ни к какому выводу: в равной мере возможны гибель Бормана в 1945 году и его бегство. год. В начале года парижская «Фигаро» напечатала сообщение о том, что находившийся в апреле — мае 1945 года в Берлине солдат дивизии СС «Шарлемань» Франсуа X. присутствовал при опознании мертвого Бормана. Вслед за этим в Колумбии задержали 73-летнего немецкого колониста Иоганна Хартмана, подозревая в нем Бормана (как подсчитала газета «Тайме», это был 16-й «мнимый Борман», задерживаемый после войны). В ноябре «Дейли экспресс» поместила сообщение из Аргентины, согласно которому местная полиция напала на след Бормана в провинции Сальта. 5 октября 1977 года Борман якобы пересек бразильско-аргентинскую границу и вслед за этим находился в имении, принадлежащем семье Круппов. Появились сообщения аргентинской печати о том, что Борман прибыл в Аргентину в 1948 году из Италии, после чего находился в нескольких южноамериканских странах (Перу, Чили, Парагвай).

Таков неполный список сообщений о судьбе Бормана, который может завести в тупик любого криминалиста. На первый взгляд сообщения настолько противоречивы, что взаимно исключают друг друга. Взять хотя бы сообщения Тополевского и Веласко, схожие по смыслу. Но вот со сроками у обоих получается расхождение: Веласко якобы переправил Бормана в мае 1946 года. Тополевский же утверждает, что Борман покинул Европу уже в 1945 году! Со сроками переезда из Аргентины в Бразилию, приводимыми Тополевским, тоже не все в порядке. Так, чилийская газета «Эркилла» считает, что Борман очутился в Бразилии гораздо раньше, а в 1952 году он уже перебрался в Чили. Наконец, Пауль Хесслейн видел Бормана в Чили уже в 1948 году.

Признаться, и я был в числе «искателей» Бормана. В 1964 году я опубликовал книгу «По следам Мартина Бормана», в которой склонялся к тому, что наличие противоречий в сообщениях о Бормане еще не причина прекратить поиски. Укрепляла меня в этом суждении и общая политическая тенденция, требовавшая бдительности мировой общественности перед лицом уже появившихся тогда неонацистских групп и партий. Когда же некоторые мои коллеги все-таки напоминали, что версия о смерти Бормана в Берлине 1–2 мая 1945 г. не отвергнута, то я объявлял, ничтоже сумняшеся, их невольными пособниками неонацизма.

Более того: я попытался внести свой скромный вклад в поиски. В 1964 году, занимаясь проблемой бегства бывших нацистов из Европы и собирая материал по этой — тогда очень актуальной — теме, я стал опрашивать участников событий начала мая 1945 года в Берлине. Чисто случайно я нашел среди них человека, который не только видел знаменитый дневник, но и… владел им. Он объяснил, что «соответствующие» военные органы, изучив дневник и не видя в нем «оперативной» ценности, вернули книжечку в т. н. 7-е управление ГлавПУРа (Главного политуправления). Интереса к ней никто не проявлял (ведь перевод уже был сделан), и один из офицеров взял дневник себе, отвез на дачу и положил в корзину с другими военными бумагами. Положил — и забыл.

Нужно же было случаю, чтобы я попал именно к этому человеку! С некоторыми колебаниями (а не попадет ли ему за хранение дневника нацистского лидера?) он дал мне снять копию. Тогда еще не было ксероксов, надо было искать фотолабораторию, да еще объяснять, что за странный документ и зачем он нужен. Копию сделали, и владелец оригинала решил отдать его «по начальству». Конечно, я пытался извлечь «публицистический толк» из дневника — и опубликовал его. Книгу мою перевели в ГДР, и мои берлинские друзья попросили дать им копию. Оказывается, следственные органы ГДР решили провести раскопки в тех местах, где Борман бродил 1 и 2 мая 1945 года и собирали для этого всяческие материалы. Делали это они в контакте с следственными властями ФРГ. Поэтому попав во Франкфурт-на-Майне, я посетил генерального прокурора земли Гессен д-ра Фрица Бауэра и показал фотокопии. Они даже были включены в следственное дело. Бауэр заразил меня своей уверенностью в том, что Борман где-то скрывается, и мы долго обсуждали все имевшиеся к тому времени сообщения о пропавшем рейхслейтере.

Поиски Бормана приобрели официальный характер. Ведь в октябре 1946 года Борман был — в его отсутствие — приговорен Нюрнбергским международным трибуналом к смертной казни. Приговор не был приведен в исполнение, хотя и был объявлен всемирный розыск. Когда же стали вступать в действие немецкие органы юстиции, то западноберлинская прокуратура решила продолжить расследования, благо были зарегистрированы свидетельства о том, что Борман жив. В 1959 году дело было передано в землю Гессен, поскольку там уже шло расследование по делу об «эвтаназии» (одно из нюрнбергских обвинений против Бормана). Делу против Бормана присвоили номер 3P(K)Js 248/60. Первое, чем занялись в гессенской прокуратуре, — сравнением всех показаний о возможной смерти Бормана в Берлине (Аксман, Науман, Крумнов и т. д.)

Западногерманские юристы не знали, что власти ГДР решили сами провести раскопки. Своеобразие ситуации состояло в том, что как раз по возможным местам раскопок проходила Берлинская стена и примыкающая к ней запретная полоса. Копать можно было только с высочайшего разрешения. Оно было дано, но оказалось безрезультатным. Копать стали и с западной стороны стены. 20 и 21 июля 1965 года под наблюдением Рихтера стали искать следы в районе бывшей выставочной площадке «Улап» и не нашли скелетов, соответствующих приметам Бормана и шедшего с ним эсэсовского врача Людвига Штумпфеггера. Кроме того, необходимых исходных данных для идентификации во Франкфурте-на-Майне не оказалось. Раскопки оказались бесполезными.

Помнится, с некоторой робостью вступал я в монументальное здание франкфуртского Дворца юстиции. Не говорю уже о том, что сооруженные в кайзеровскую эпоху в больших городах Германии подобные дворцы отличаются помпезностью и колоссальными размерами. Они как бы призваны внушать посетителю некоторый страх перед помещавшимися здесь судами и прокуратурами. Но была и другая причина для робости: это были 60-е годы, разгар «холодной войны», и тогда любой контакт с органами западногерманской (реваншистской!) юстиции был небезопасен. Правда, я запасся согласием председателя Верховного суда ГДР профессора Теплица и уже познакомил его с моими изысканиями по делу Бормана. Но кто знает? Вдруг этот визит кому-то не понравится?

Все обошлось. Д-р Бауэр оказался живым, подвижным человеком с антифашистским прошлым (что было нетипично для ФРГ), и мы нашли общий язык. Особенно Бауэру понравилась моя находка в бормановских бумагах — шифротелеграмма, в которой рейхелейтер выражал свое согласие с передислокацией в «южное Заморье». Он обещал выяснить смысл этой телеграммы, которая вроде как бы подтверждала подготовку Бормана к отъезду в Южную Америку. Правда, нам через несколько месяцев пришлось разочароваться: Бауэр выяснил, что под «южным Заморьем» в бормановском дневнике именовалась не Южная Америка, а запасной штаб в Южной Баварии.

Было бы преувеличением сказать, что судьба Бормана была делом большой политики. Но она принадлежала к политическому комплексу отношений между Западом и Востоком и конфронтации двух германских государств. Одним из главных тезисов политики ГДР было стремление показать, что ФРГ представляет собой империалистическое, реваншистское государство, которое не хочет расставаться с традициями третьего рейха и не желает преследовать нацистских военных преступников. Что и говорить, некоторые основания для таких обвинений были: чего стоило назначение Ганса Глобке и Теодора Оберлендера на высшие государственные посты в правительстве Аденауэра! Но в пылу споров советская пропаганда (и, конечно, пропаганда ГДР) упускала из виду не менее важные политические и психологические процессы, шедшие в Западной Германии. Не в последнюю очередь под влиянием упреков с Востока, но главным образом в ходе собственного демократического развития западногерманское общество освобождалось от тяжелого наследия прошлой эпохи. Медленно, но с немецкой фундаментальностью начались судебные процессы против эсэсовских палачей, высших функционеров НСДАП. По официальным данным, с 1945 по 1970 годы немецкими судами было приговорено к наказанию 6181 человек (кроме того, до 1951 года действовали суды оккупационных держав; они осудили около 50 000 человек). Что же касается неонацистских групп и партий, то они оказались на «обочине» западногерманской политической жизни. Избиратели не подержали «вечно вчерашних» деятелей, которые пытались открыто реабилитировать прошлое. Гораздо больший успех имели политики, шедшие на открытый разрыв с прошлым. Мне в эти годы пришлось не раз встречаться с такими людьми как Вилли Брандт, Эгон Бар, Эрих Олленхауэр, Герберт Венер, чьими усилиями совершался болезненный процесс излечения общества от былых болезней. Честно говоря, коренной поворот в советскозападногерманских отношениях в 70-х годах был бы иначе невозможен. Но он совершился.

Но довольно политики, вернемся к нашей теме. В конце 1972 года произошел сенсационный поворот. Когда в ходе обычных строительных работ в Западном Берлине городские власти принялись за долго пустовавшие земельные участки близ Берлинской стены, одна фирма занялась той же площадкой «Улап», где безрезультатно искали в 1965 году. Бдительный Йохен фон Ланг был начеку: прочитав заметку об этом в газете, он сообщил о ней Рихтеру. Тот предупредил берлинскую полицию, и она сразу оказалась на месте, когда 7 декабря 1972 года рабочие обнаружили в яме, которую рыл их экскаватор, два скелета. На следующий день в этой же яме нашли челюсти с зубами, а 12 марта 1973 года там же обнаружили золотой мостик. Все эти находки — скелет № 1 (предположительно Штумпфеггер) и скелет № 2 (предположительно Борман) — подвергли тщательному медицинскому освидетельствованию, благо Рихтер взял находку под контроль. На этот раз идентификацию можно было провести точно, поскольку несколько лет назад был обнаружен архив д-ра Блашке, который лечил зубы Бормана. Привлекли к работе и ассистента Блашке — протезиста Эхтмана и ассистентку Хойзерман. Идентификацию проводили раздельно — по челюстям и скелетам.

Нас, конечно, интересует скелет № 2. Но для следствия скелет № 1 был не менее важен и интересен — по особым обстоятельствам. Дело в том, что еще в августе 1945 года вдова Штумпфеггера получила письмо из находившегося в Берлине «Ведомства по извещению близких родственников павших служащих вермахта» за № III/Na 9474 такого содержания:

«8 мая с.г. служащими почтамта на железнодорожном мосту по Инвалиденштрассе был найден солдат, павший во время боев за Берлин. Согласно найденному у мертвого паспорту это был Людвиг Штумпфеггер. Так как следует предположить, что речь идет о Вашем супруге, мы сообщаем Вам эту печальную новость и выражаем свое соболезнование. Ваш супруг был похоронен вместе с другими солдатами 8 мая на бывшей выставочной территории «Альпендорф» в берлинском районе № 40, Инвалиденштрассе, 63. Пересылаем Вам найденные у мертвого фотографии. Паспорт уничтожен».

Вдова Штумпфеггера об этом письме тогда никому не сообщила, что понятно: вдова личного врача Гитлера и оберштурмбаннфюрера СС не хотела привлекать к себе внимания. Но находка была абсолютно бесспорна, а поскольку было известно, что Штумпфеггер выходил из канцелярии вместе с Борманом, то она была важным свидетельством и для идентификации трупа Бормана. Вдобавок все дальнейшее обследование «скелета № 1» в 1972 году подтвердило, что это был Штумпфеггер.

Теперь к «скелету № 2». Заключение:

«Для скелета № 2 на основе проведенных исследований установлен рост 168–171 см и объем головы 55–57 см. Череп определяется как «круглый». Согласно учетным данным СС, рост указан как 170 см; размер головы там не указан. Определение «круглая голова» соответствует тому, что изображено на фотографиях обвиняемого.

…В «скелете № 2» макроскопически и на основании рентгенограммы д-ра Шельдгена устанавливаются следы заживления после перелома правой ключицы в ее средней трети. Тем самым подтверждаются данные обоих сыновей обвиняемого (сыновья показывали, что у Бормана в 1938–1939 гг. был перелом ключицы. — Л.Б.).

…Челюсти скелета № 2. Они также были исследованы в полицейской клинике г. Берлина. Кроме этого 4.1.1973 обермедицинрат д-р Мачке провела экспертизу челюсти на основе собственной схемы и схемы, сделанной д-ром Блашке. Заключение гласит: «Подводя итоги, можно сказать, что несмотря на некоторые возможные отклонения, основанные на ошибках лечащего врача, существуют большое сходство и ряд других однозначных совпадений, которые говорят об идентичности челюстей Бормана и черепа № 2.

Дантист Эхтман, которому был предъявлен череп № 2, заявил 16.12.1972: «Могу сказать, что обнаруженные на челюстях работы были сделаны в лаборатории д-ра Блашке. Это технические работы, а именно два моста и одна коронка…»

Так как на лбу обвиняемого на различных фото можно рассмотреть бородавку над левым глазом, был соответственно изучен череп № 2. Существенного костного повреждения обнаружено не было. Не исключается возможность случайного кровоизлияния при повреждении головы. При фотомонтаже профильных фотографий обоих черепов с фото обвиняемого и д-ра Штумпфеггера и их совмещении установлено полное совпадение.

…По поводу скелета № 2 эксперт приходит к заключению, что череп и скелет № 2 с большой степенью вероятности могут быть идентифицированы как принадлежащие обвиняемому… Идентичность черепа № 2 и скелета № 2 (малого) с личностью Мартина Бормана можно считать доказанной с вероятностью, граничащей с безусловной».

Далее в заключительном акте франкфуртской прокуратуры разбирается факт обнаружения в челюстях осколков стеклянных ампул, которые могли содержать цианистые соединения (следы цианистого калия обнаружены не были, что неудивительно для срока пребывания тел в земле — с 1945 по 1972 г.). Они, по мнению Рихтера, «почти наверняка» были причинами смерти. Кроме того, прокуратура заказала специальную реконструкцию внешности человека по сохранившемуся черепу (типа знаменитых реконструкций Герасимова). Эту реконструкцию выполнили в Мюнхене (без использования известных фотографий Бормана и Штумпфеггера). Работа была оценена как очередное подтверждение идентичности. Поэтому Рихтер закончил свой акт такой почти философской фразой: «Хотя возможности человеческого познания по природе ограничены (см. федеральный сборник установлений, том 30, стр. 379–393, опубл. 1962, 1505), безусловно доказано, что найденные 7–8 декабря 1972 года на площадке «Улап» в Берлине оба скелета принадлежат обвиняемому Мартину Борману и Людвигу Штумпфеггеру. Обвиняемый и д-р Людвиг Штумпфеггер умерли ранним утром 2 мая 1945 года — примерно между 1.30 и 2.30 утра — в Берлине».

На этом основании Рихтер окончательно закрыл следственное дело и другие дела, открытые по розыскам Бормана в 1965 году. Останки были переданы родственникам, однако без права кремации. Как выяснилось, это решение было прозорливым.

Finita la comedia? Как бы не так! Инерция поиска продолжала действовать, причем ею были уже «заряжены» не только отдельные журналисты и их редакции, но и международные организации типа «Фонда Симона Визенталя», много сделавшего для розыска беглых нацистских преступников. Занимался этим, например, американский «Отряд гражданского цензурирования» в американской зоне оккупации Германии. Он подслушивал телефонные переговоры подозрительных лиц. Один из «подозрительных» заявил: «Слушай, как ты живешь?» Ответ: «А ты слышал, что Бормана видели в Люцерне?» «А почему его не задержали?» Ответ: «Не знаю». Но из этого перехвата контрразведчики ничего сделать не смогли. В 1996 году появился сенсационный рассказ бывшего английского разведчика Кристофера Крейтона. Он утверждал, что по личному заданию Уинстона Черчилля в последние дни войны он вывез Бормана в… Англию, дабы получить от него тайные номера нацистских счетов в швейцарских банках. С этой целью Крейтон нашел в Англии человека, поразительно похожего на Бормана (вплоть до родинки и протезов). Настоящий Борман якобы умер в Англии, а его двойник погиб в Берлине. В том же 1996 году итальянский журнал «Манифесте» объявил, что Борман умер в 1952 году — но не в Лондоне, а в Риме. Наконец, американский публицист Роберт Катц предложил другую — сотую, если не тысячную — версию: Борман скрывался в Италии с документами немецкого солдата Курта Гауча и умер там в 1952 году. В английской прессе в 1972 году появилась серия известного публициста Ладисласа Фараго о Бормане в Аргентине.

Похоже, поиски стали превращаться в фарс, чему неожиданно способствовала небольшая книжечка под заголовком «Мартин Борман — агент советской разведки». Она вышла в Москве в 1992 году в серии «Из истории отечественной разведки — КГБ». Ее автор — мало кому известный Борис Тартаковский. Он предложил читателям сногсшибательное повествование о том, что Борман был завербован советской разведкой еще в 20-е годы. Его, оказывается, рекомендовал в Москве не кто иной, как лидер германских коммунистов Эрнст Тельман. По Тартаковскому, Тельман был хорошо знаком с Борманом, так как этот «широкоплечий блондин с голубыми глазами» входил в состав союза «Спартак» под псевдонимом «Карл». Когда же Тельмана в Москве попросили рекомендовать советским разведчикам человека для проникновения в верхушку НСДАП, то Тельман предложил им «Карла»…

Честно говоря, г-н Тартаковский мог бы изготовить свою версию более правдоподобно. Он не называет дат, фамилии он безбожно перевирает, цитируя самые дешевые истории из биографии Гитлера или беллетризуя хорошо известные факты (чего стоит, например, сцена брачной ночи Гитлера 29 апреля 1945 года, в ходе которой оба супруга занимаются не сексом, а погоней за крысами). Зато под конец автор изображает героическую сцену, в которой к подошедшему к подъезду имперской канцелярии советскому танку выводят человека с мешком на голове. Это, разумеется, Мартин Борман. Его Тартаковский похоронил в Москве, на Лефортовском немецком кладбище (оно, кстати, давно закрыто) в 1973 году…

Я давился смехом, читая сочинение человека, которого издатели включили в число бывших «советских разведчиков и контрразведчиков». Он, конечно, превзошел немецкого генерала Гелена, который был одним из первых в числе авторов версии о «советском разведчике Бормане».

Помнится, в 1971 году (я тогда работал в качестве советского корреспондента в Бонне) у меня в корпункте раздался телефонный звонок. Из Франкфурта-на-Майне мне звонили из прокуратуры и попросили высказать мнение по поводу сообщения Гелена (в его книге «Служба»). Что я мог сказать? Только то, что могу отнестись к нему «лишь сатирически». Кстати, когда прокуроры задали вопрос Гелену — откуда он взял данные о том, что Бормана видели в Москве, то он дал ответ, звучащий действительно сатирически:

«Мне доложили, что в ГДР шла советская спортивная кинохроника. Ее видели и в изображении зрительской аудитории футбольного матча на стадионе «Динамо» распознали человека, похожего на Бормана…»

Так меняются времена: в 1971 году немецкий разведчик и по профессии заклятый антикоммунист Гелен хотел Бормана сделать советским агентом (ах, нехорошие советские разведчики), а в 1991 году советский автор хочет вплести в лавры советской разведки такой же сомнительный листочек. Ведь место для оригинала Штирлица еще не занято!

Этот нескончаемый поток заставил родичей Бормана обратиться во франкфуртскую прокуратуру с настоятельной просьбой: провести генный анализ останков Бормана и положить конец всем спекуляциям. Бауэра и Рихтера уже не было в живых, но их преемник Ганс-Христиан Шефер решил защитить честь юридического мундира. Задание о проверке на ДНК получили два специалиста — во Франкфурте и Берне. Оно оказалось трудно выполнимым, так как останки (хранившиеся согласно приговору) были очень деформированы и ветхи. На помощь пришли ученые из Мюнхена, разработавшие новый, более современный метод извлечения «ДНК» из кости. Тогда стало возможным сравнить анализ костей с анализом крови 83-летней внучки Амалии Фольборн — родной тетки Мартина Бормана. Мюнхенский профессор Вольфганг Эйзенменгер тогда смог с легкостью сравнить оба «теста» по ДНК. Результат — стопроцентная схожесть. Это значит: поставлена последняя и жирная точка в головокружительной истории поисков «человека за спиной Гитлера». Он мертв, он погиб в Берлине на рассвете 2 мая 1945 года.

Хронологический именной справочник к дневнику Мартина Бормана

ГЕРИНГ, Герман — рейхсмаршал, главком ВВС

КЕЙТЕЛЬ,Вильгельм — генерал-фельдмаршал, начальник штаба Верховного главнокомандования (ОКВ)

Герд фон РУНДШТЕДТ, — генерал-фельдмаршал

ШЕРФ, Вальтер — генерал-лейтенант, нач. исторического отдела ОКВ

ДЕНИЦ, Карл — гроссадмирал, главком ВМФ

ИОДЛЬ, Альфред — генерал-полковник, начальник штаба оперативного руководства ОКВ

Иоахим фон РИББЕНТРОП, — министр иностранных дел

Вильгельм БУРГДОРФ, — генерал, начальник от дела кадров ОКВ

ГУДЕРИАН, Гейнц — генерал-полковник, начальник генштаба сухопутных войск ОКХ (до марта 1945 г.)

ШПЕЕР, Альберт — министр вооружений и военной продукции

РУДЕЛЬ, Ганс-Ульрих — летчик, полковник

ГЕББЕЛЬС,Иозеф — министр пропаганды, гаулейтер Берлина

НАУМАН,Вернер — статс-секретарь в мин. пропаганды

ЗАУР, Отто — зав. отделом в мин. вооружений

Теодор ГАНЦЕНМЮЛЛЕР, — статс-секретарь в мин. транспорта

Гретль, Герман ФЕГЕЛЯЙНЫ: Герман — группенфюрер СС, представитель Гим млера при ставке Гитлера;

Гретль — его жена, сестра Евы Браун

КЛОПФЕР, Гельмут — статс-секретарь партийной канцелярии

ФРИДРИХС, Гельмут — сотрудник партийной канцелярии

Гельмут фон ХУММЕЛЬ, — эконом, советник Бор мана

АКСМАН, Артур — имперский фюрер молодежи

ШЕНК — сотрудник партийной канцелярии

ВЕЙНГАРТ — комендант домов на Оберзальцберге

ПРЕЙС — сотрудник партийной канцелярии

ИОЗЕФА — сотрудница партийной канцелярии

ЗИЛЬБЕРХОРН — «\\»

ФУНК — «\\»

ЛАЗЕЦКИ — «\\»

ТРЕЗЕМЕР — «\\»

БАУРИДЕЛЬ — «\\»

ШТОЛЬ, Вилли — сотрудник партийной канцелярии

МЮЛЛЕРБУШ — «\\»

ПОСТ — «\\»

ШРЕК, Юлиус — шофер Гитлера

ГРЕЙДЕРЕР — сотрудник партийной канцелярии

БРЕДОВ — сотрудник команды СД на Оберзальцберге

БЮЛЕР — сотрудник партийной канцелярии

ВОЛЬФ, Иоганна — стенографистка Гитлера

МЕЙЕР — сотрудник партийной канцелярии

ФРАНК — начальник команды СС на Оберзальцберге

ФОЛЛЬМЕР — садовник

ТРЕЙШ — сотрудник партийной канцелярии

ХЁСХЕН (Хильда Поттхаст) — сожительница Гиммлера

ТЕРБОВЕН, Иозеф — имперский комиссар Норвегии

КВИСЛИНГ, Видкун — премьер-министр Норвегии

ЛАММЕРС, Ганс — статс-секретарь имперской канцелярии

КИНКЕЛЬ — шофер Гитлера

ГРЕЙЗЕР, Артур — гаулейтер «Вартеланда»

Артур ЗЕЙСС-ИНКВАРТ, — имперский наместник в Голландии

ЛЕЙ, Роберт — руководитель немецкого трудового фронта

ШТЕР, Вилли — гаулейтер Саар-Пфальца

РЕЙНЕКЕ, Герман — генерал, начальник штаба национал-соц. воспитания в О KB

ТИРАК, Отто — министр юстиции

ФРЕЙСЛЕР, Роланд — председатель т. н. «народного трибунала»

Эрнст КАЛЬТЕНБРУННЕР, — обергруппенфюрер СС, начальник РСХА

КОХ, Эрих — гаулейтер Восточной Пруссии

ВЕНК, Вальтер — генерал-полковник, командующий 12-й армией

ВОЛЬФ, Карл — обергруппенфюрер СС, нач. войск СС в Италии

ГИЗЛЕР, Пауль — гаулейтер Баварии

БЕХЕР, Курт — штандартенфюрер СС

Иозеф (Зепп) ДИТРИХ, — обергруппенфюрер СС

БЕРГЕР, Готтлоб — обегруппенфюрер СС

ШТРЕВЕ, Густав — комендант штаба сухопутных войск в Цоссене

ШМИДТ-РЁМЕР — сотрудник партийной канцелярии

РУДЕР, Вилли — «\\»

ВАЛЬКЕНХОРСТ, Генрих — «\\»

ЦАНДЕР, Вильгельм — личный референт Бормана

МЮЛЛЕР — «\\»

ФОРСТЕР, Альберт — гаулейтер Данцига — Зап. Пруссии

ФОСС, Эрих — адмирал, представитель Деница при ставке Гитлера

ШТОЛЛЬ, Вилли — сотрудник партийной канцелярии

БАККЕ, Герберт — министр продовольствия и с.-х.

РИКЕ, Ганс-Иоахим — статс-секретарь в мин. продовольствия и с.-х.

ИРЛЬ, Константин — руководитель Нем. трудовой службы

ШТЕЙНЕР, Феликс — командующий 11-й армией

АЛЬФЕН, Ганс фон — генерал, комендант крепости Бреслау

ПРЮТЦМАН, Ганс — обергруппенфюрер СС

ДОТЦЛЕР — сотрудник партийной канцелярии

МАТИС — адмирал

ХАММИЦШ — знакомая Бормана

ПУМА (ПУТТКАММЕР), Еско фон— адъютант Гитлера

ГЛАЗМАЙЕР, Генрих — директор Имперского радио

Эрих КЕССЕЛЬРИНГ, — генерал-фельдмаршал

МАНТЕЙФЕЛЬ, Хассо фон — генерал-полковник

ХЮБНЕР, Рудольф — группенфюрер СС

ФРЕЛИНГ, Вернер — сотрудник партийной канцелярии

ЭБЕРЛЕЙН — «\\»

ХЕВЕЛЬ, Вальтер — представитель Риббентропа при Гитлере

ГЕЙГЕР — сотрудник партийной канцелярии

ХАФФНЕР — генеральный прокурор

ВИНТЕР,Август — генерал, заместитель Иодля

БУЛЕ,Вальтер — генерал, начальник вооружений в ОКВ

ПОЛЕК — полковник, заместитель Иодля

МЕЙЕР-ФРЕЙКРУГ — сотрудник партийной канцелярии

КЕЙТЕЛЬ, Бодевин — брат Вильгельма, зам. нач. отдела кадров ОКХ

БУХНЕР, Рудольф — профессор

ФРАНК — обергруппенфюрер СС, наместник в протекторате Чехия и Богемия

ШЕРНЕР, Фердинанд — генерал-фельдмаршал, командующий группой армий

БУШ, Эрнст — «\\»

КАУФМАН, Карл — гаулейтер Гамбурга

АНКЕ, Курт — гаулейтер Нижней Силезии

ШМЕРБЕК — сотрудник партийной канцелярии

ВАЙБЛИНГЕР — сотрудник партийной канцелярии

Шютт— «\\»

БЛАШКЕ — зубной врач Гитлера и Бормана

ЭКХАРДТ — гауптштурмфюрер СС, сотр. парт, канцелярии

ШТЕЙНАКЕР — сотрудник парт, канцелярии

ХЕНГЛЬ, Георг фон — генерал, сотрудник ОКВ

ЗАУКЕЛЬ, Фриц — рейхслейтер НСДАП, уполном. по набору рабочей силы

ХИЛЬГЕНФЕЛЬДТ — сотрудник партийной канцелярии

ТЕРЕКЕ, Рудольф — генерал, нач. транспортной службы ОКВ

РОЗЕНБЕРГ,Альфред — рейхслейтер НСДАП

ДИТРИХ, Отто — имперский пресс-шеф

ШОЛЬЦ-КЛИНК, Гертруда — глава Имперского союза женщин

КРЕБС, Ганс — начальник генштаба сухопутных войск

АССМАН — капитан

ШТЮРЦ,Эмиль — гаулейтер Курмарка

КЕРНЕР — крейслейтер

ЗЮНДЕРМАН, Гельмут — заместитель имперского пресс-шефа

МАЙЗЕЛЬ, Эрнс — генерал

ЛЕСТИ — инженер

ХОФЕР, Франц — гаулейтер Тироля

ЛАУТЕРБАХЕР, Хартман — гаулейтер Южного Ганновера

ЭГГЕЛИНГ, Иоахим — гаулейтер ГаллеМерзебурга

ГЕРЛАНД, Карл — и.о. гаулейтера Кургессена

МЕТЦНЕР, Эрвин — зам. гаулейтера

РЕКМАН — сотрудник партийной канцелярии

БРАНДТ, Карл — бывш. личный врач Гитлера

МАЛЬЦ — сотрудник партийной канцелярии

ШТУМПФЕГТЕР, — врач СС при Гитлере Людвиг

ХИЛЬПЕРТ, Карл — генерал, команд, группы Курланд

ВЕЙДЛИНГ, Гельмут — комендант обороны Берлина

ГИММЛЕР, Генрих — рейхсфюрер СС

Приложения

Заключительный доклад франкфуртской прокуратуры по «уголовному делу против Мартина Бормана по обвинению в убийстве» от 4. IV. 1973 (номер Js 11/61).

Предварительные замечания В доклад входят:

а) Приговор и решение по другим делам

б) 8 томов персональных данных и по конкретным обвинениям против обвиняемого

в) Специальный том по раскопкам от 20/21 июля 1965 г.

г) 34 тома розыскных дел

д) 10 томов уголовных дел

е) Особый том «Фараго»

ж) Особый том «Аксман»

з) Скоросшиватель полицей-президента Берлина о находке скелетов 7/8 декабря 1972 г.

и) 2 особых тома о находке скелетов

к) 1 папка данных Документального Центра

л) Картотека (по свидетелям, информаторам и т. д.)

м) Счета

н) Папка фото по реконструкции

о) Скоросшиватель с заключениями и приложениями.

Содержание:

Персональные данные о положении обвиняемого в «третьем рейхе»

Приговор Международного военного трибунала в Нюрнберге

Следствие, розыск и предварительное заключение

Причины неудачных раскопок 20/21 июля 1965 г. на площадке «Улап»

Записная книжка обвиняемого

Розыск внутри и вне страны

Дальнейшее расследование на площадке «Улап» в Берлине

Подготовка к дальнейшим раскопкам на площадке «Улап»

Находка скелетов 7 и 8 декабря 1972 г.

Пластическая реконструкция как дополнительная проверка

Результаты

Дальнейшие меры

I. Персональные данные о положении обвиняемого в «третьем рейхе»

Мартин Борман родился в Гальберштадте 17.6.1900. Сначала он посещал народную школу, затем школу до восьмого класса. С середины июня 1918 г. до середины февраля 1919 г. служил рядовым в 55-м королевско-прусском артполку в Наумбурге, на Заале. Личное дело отсутствует, видимо, сгорело в 1944 г. в Берлине. Затем изучал сельское хво, с 1920по 1926 г. был управляющим в одном мекленбургском имении. В это время (1922–1923) был командиром участка организации Россбах.

Приговором Трибунала по защите республики от 15.3.1924 г. был приговорен к году заключения по делу Рудольфа Гесса (будущего коменданта Освенцима) (дело 13/1924) о т. н. «суду фемы» в Пархиме за пособничество в нанесении тяжелых телесных повреждений (с зачетом месяца в предварительном заключении). Отбыл полный срок. Приговор содержится в деле.

17.2.1927 вступил в НСДАП (членский билет 6058), с апреля 1927 по август Г930 г. был членом CA в высшем штабе CA, член Национал-социалистского автокорпуса до весны 1931 г.

После отбытия наказания работал в НСДАП, а именно с 11.12.1927 по 14.11.1928 в Гау Тюрингия как руководитель отдела прессы, с 1.4.1928 по 14.11.1928 одновременно был управляющим делами партии в Тюрингии. В 1930 году обвиняемый в качестве члена штаба руководства CA основал «вспомогательную кассу» партии, которой руководил до июля 1933 г. 4.7.1933 был назначен начальником штаба заместителя фюрера в звании рейхслейтера. Обвиняемый стал 30.1.1927 группенфюрером СС, 20.4.1940 — обергруппенфюрером (номер в СС — 555) и с 1938 — депутатом рейхстага. После полета Рудольфа Гесса 10.5.1941 Гитлер своим распоряжением от 12.5.1941 преобразовал штаб заместителя фюрера в «партийную канцелярию», прямо подчиненную фюреру. 29.5.1941 Гитлер для более тесного взаимодействия партийной канцелярии с высшими государственными органами отдал распоряжение:

«Руководитель партийной канцелярии, рейхслейтер Мартин Борман выполняет функции имперского министра, входит в правительство и Совет по обороне рейха. Там, где в законах и указах упоминается «заместитель фюрера», следует подразумевать руководителя партийной канцелярии.

Необходимые для исполнения данного указа распоряжения издаст начальник имперской канцелярии по согласованию с начальником партийной канцелярии». года Гитлер издал указ о том, что «рейхслейтер М. Борман как мой личный референт получает титул «секретаря фюрера».

Гитлер отдал распоряжение:

«Я уполномочиваю начальника партийной канцелярии провести в партии и ее подразделениях меры по проведению тотальной войны. В частности, он имеет право распускать или приостанавливать деятельность ведомств для того, чтобы высвобождать силы в других, более важных для войны областях военного производства, и для вооруженных сил».

Распоряжение Гитлера от 1.9.1944 гласит:

«1. Я поручаю начальнику партийной канцелярии, который проводит меры по оборонительным сооружениям, от моего имени отдавать необходимые директивы гаулейтерам.

Гаулейтеры обязаны в кратчайший срок принимать меры для проведения оборонительных работ.

Начальник партийной канцелярии назначает своих уполномоченных для единообразного исполнения распоряжений. Он имеет право перебрасывать на это партийных функционеров.

По указанию начальника имперской канцелярии руководитель орг. отдела выделяет ему руководящие кадры.

Согласно указу Гитлера от 25.9.1944 о формировании немецкого фольксштурма, «военные меры проводит командующий армией резерва, рейхсфюрер СС Гиммлер, политические и организационные — рейхслейтер М. Борман».

В политическом завещании Гитлера от 4 часов 29.4.1945, которое подписано обвиняемым как свидетелем, Гитлер назначил его «министром по делам партии» в новом правительстве, а в личном завещании от того же дня — исполнителем этого завещания, как «моим самым верным товарищем по партии».

Точное определение личности обвиняемого дал в своих показаниях свидетель д-р Науман 19.1.1970 г.:

«Я знал обвиняемого по многочисленным служебным контактам. Бормана безусловно можно считать «рабочей лошадкой», он соединял дар импровизации с исключительным тактическим умением. Хотя он не отличался образованностью, он, как правило, находил бесспорные решения вопросов, которые ему задавались неожиданно. Этот ориентированный на успех рабочий стиль, соответствующий нынешним представлениям об идеальном менеджере, объясняет, почему Гитлер ему во всем доверял. Борман это знал. Разумеется, подобное положение Бормана давало ему возможность держать на поводу гаулейтеров. Этого и хотел Борман, чтобы владеть этим звеном иерархии».

В своих свидетельских показаниях от 31.8.1970 г. д-р Хупфауэр — в 1944-м начальник отдела в министерстве вооружений — так характеризовал положение Бормана в тогдашней иерархии:

«К концу 1944 года сложилось убеждение, что Борман как начальник партийной канцелярии (включая военную сферу) стал самой влиятельной и сильной личностью. Я мог видеть, как различные рейхслейтеры и министры искали путь к фюреру через Бормана».

Обвиняемый имел «золотой партийный значок» и т. н. «орден крови», который получил задним числом за пребывание в тюрьме. С 2.9.1929 он был женат на Герде Бух (рожд. 1909), дочери верховного партийного судьи Вальтера Буха. В этом браке он имел десять детей. Супруга обвиняемого умерла 23.3.1946 в больнице для военнопленных в гор. Меран.

Решением админ. суда в Берхтесгадене от 30.1.1954 (номер И/40/53) обвиняемый был признан мертвым. Временем смерти было определено 2.5.1945, 24 часа.

18.9.1931 г. обвиняемый привлекался к ответственности в Мюнхене за лжесвидетельство, с этого времени существуют отпечатки его пальцев.

Рукой обвиняемого написано письмо от августа 1943 г. (приложение № 4), предоставленное его родственниками. Ростом он был 1,70 м, что записано его рукой в таблице СС; размер обуви — 42,5. Его описание дано в паспорте от 1936 года: рост — средний, лицо — овальное, цвет глаз — карий, цвет волос — темный шатен. Особых примет — нет.

По надежным свидетельствам, у подсудимого были на коже тела два следа бывших операций.

Данные составлены по материалам Берлинского документального центра, по розыскным делам и другим зарегистрированным источникам.

II. Приговор Международного военного трибунала в Нюрнберге

Согласно приговору МВТ от 1.10.1946 Мартин Борман был приговорен к смерти за военные преступления и преступления против человечности.

Приговор, чтение которого началось 30.9.1946, смотрите в XXII томе, стр. 467.

…17 ноября 1945 года трибунал решил вести процесс против обвиняемого Бормана в его отсутствие согласно статье 12 Устава.

В отсутствие Бормана трибунал назначил его защитника. 1.10.1946 его защитник заявил, что Борман мертв и не может быть судим по статье 12-й, которая разрешает суд in absentia. Однако ввиду отсутствия достаточных доказательств смерти Бормана трибунал решил, как было сказано выше, судить Бормана in absentia. Если он еще жив и позднее будет арестован, то, согласно статье 29-й, Контрольному Совету для Германии надлежит решить, имеются ли достаточные смягчающие обстоятельства для изменения или смягчения приговора.

Заключение: Борман не виновен по пункту 1 (заговор против мира) и виновен по пунктам 3 и 4 обвинения (военные преступления и преступления против человечности).

Том XXII, стр. 674 (1.10)

…Председатель: Трибунал приговаривает обвиняемого Мартина Бормана согласно обвинению к смерти через повешение.

III. Следствие и розыск

В 1959 году генпрокурор при земельном суде в Берлине решил начать следствие против обвиняемого, поскольку поступили данные о том, что Мартин Борман еще жив. Это дело (ЗР(К), Js 248/60) было передано в нашу прокуратуру 24.5.1961 (том I, стр. 96) и 2.7.1961 было принято в производство (том II, стр. 130, 131), согласно § 145 УК.

Передача дела не вызвала возражений, так как Борман, согласно приговору МВТ, был приговорен к смерти и его случай подпадает под действие договора, регулирующего отношения ФРГ с США, Англией и Францией (том II, стр. 129).

Подсудимому вменяется в вину соучастие в убийстве по т. н. «эвтаназии», преступления при уничтожении евреев и убийства по комплексу «выжженная земля». Это вытекает из ордера на арест, выданного судом Франкфурта-на-Майне от 4.7.1961 (дело 931, Gs 4388/61) (см. том И, стр. 147). Доказательства имеются лишь в виде документов.

Судебная компенсация вытекает из факта, что убийства по «эвтаназии» совершались и в земле Гессен (Хадамер близ Лимбурга), убийства евреев также совершались в Гессене (Франкфурт-на-Майне), а ставка Гитлера, где постоянно находился обвиняемый, располагалась с 16.12.1944 по 16.1.1945 в Цигенберге близ Бад-Наугейма. Дело сначала сосредоточилось на розыске обвиняемого, т. к. поступили сведения о его бегстве из Берлина. Согласно им, обвиняемого видели в различных местах, в том числе в Аргентине, Австралии, Боливии, Бразилии, Чили, Колумбии, Дании, Эквадоре, Гватемале, Англии, Италии, Канаде, Кубе, Мексике, Австрии, Парагвае, Перу, Швейцарии, СССР, Испании, ЮАР, Венесуэле и США. Это лишь неполный список.

С согласия министра юстиции земли Гессен (13.11.1964) было назначено вознаграждение в 100 000 марок за сведения, которые привели бы к поимке обвиняемого, было также опубликовано 23.11 сообщение в прессе. В мартовском номере журнала «Ридерс дайджест» была напечатана статья Блэйка Кларка под заголовком «Самый разыскиваемый преступник мира», в которой сообщалось об этом вознаграждении. Статья кончалась словами: «Если вы знаете или видели этого человека, позвоните в ближайшее западногерманское посольство». «Ридерс дайджест» издается на всех языках мира.

Все сколько-нибудь серьезные сообщения в ФРГ собирались в специальных комиссиях уголовного розыска земель. Если они касались заграницы, то собирались и проверялись дипломатическими зарубежными миссиями. Однако все подобные сообщения оказывались не соответствующими действительности. Чтобы избежать того, что ряд стран Латинской Америки откажется выдавать разыскиваемого из-за срока давности ордера на арест, было официально открыто судебное дело 25.4.1968 г.

Следственный судья занимался преимущественно розысками обвиняемого. Однако все его действия не имели успеха. Стадия предварительного следствия была закрыта 14.10.1971, и оно было прекращено 14.12.1971 г.

IV. Причины безуспешных раскопок в Берлине 20/21 июля 1965 на площадке «Улап»

Одновременно с постоянными розысками по новым данным велось расследование обстоятельств прорыва обвиняемого из имперской канцелярии вечером 1 мая 1945 г. При этом выяснилось, что вопреки показаниям свидетеля Кемпка, Борман не погиб во время взрыва немецкого танка на мосту ВейдендаммерБрюкке. Выяснилось, что обвиняемый пережил этот взрыв и совместно со свидетелями Науманом, Швегерманом, Аксманом и Вельцином (последний умер в русском плену 16.10.1945) и д-ром Людвигом Штумпфеггером двинулся по ж.-д. насыпи от моста к Лертерскому вокзалу. Об этом заявили на предварительном следствии свидетели Науман, Швегерман, Дитрих и Аксман. Местопребывание д-ра Штумпфеггера оставалось сперва неясным.

У Лертерского вокзала эта группа разделилась. Свидетели Науман, Дитрих и Швегерман сначала спрятались в кустах южнее Инвалиденштрассе и удалились в южном направлении, они смогли несколько дней скрываться в промышленной зоне западнее вокзала и достигли района, занятого западными союзниками. Обвиняемый вместе с д-ром Штумпфеггером пошел по Инвалиденштрассе на северо-восток к мосту Зандкругбрюкке, свидетель Аксман вместе с Вельцином пошел на юго-запад к АльтМоабит. Свидетелю Аксману также удалось выбраться из Берлина в Мекленбург, а затем к Любеку. Около здания суда в Моабите свидетели Аксман и Вельцин наткнулись на русские танки и вынуждены были вернуться.

1. Аксман

На допросе 17.4.1970 (дело, том IV, стр. 743 и далее) свидетель Артур Аксман показывал:

«Когда мы на этом обратном пути прошли мост, ведущий через рельсы, то увидели на конце моста ближе к вокзалу Штеттинербанхоф два мужских тела. Огонь усиливался. Мы опустились на колени и опознали Бормана и Штумпфеггера. Оба лежали на спине, раскинув руки и ноги. Д-р Штумпфеггер лежал за 2–3 метра от Бормана. Я окликнул Бормана, потряс его, но дыхания не заметил. Оба еще были одеты в шинели, как и до этого. Обстановка не была такой, чтобы можно было установить, действительно ли они мертвы. Повреждений или ран на них не было, изменений у рта также не было заметно. Правда, рта Борману я не открывал. Резкого запаха, например запаха миндаля, характерного для цианистого калия, я не ощущал. Проверку я сделал только Борману. Я ничего у обоих не брал. Это происходило где-то от 1.30 до 2.00 ночи, может, уже было 2 часа 30 минут 2 мая. В любом случае еще было темно, но местность освещалась пожарами. Поэтому Бормана я опознал безошибочно. Рядом других трупов не лежало; насколько я помню, у Бормана глаза были закрыты, не повреждены».

Свидетель Аксман давал такие же показания на допросе в Нюрнберге следователю д-ру Кемпнеру 10.10.1947 года:

«Вопрос: Откуда взял яд Геббельс?

Ответ: Предполагаю, от сопровождавшего Гитлера врача.

В.: Кто это был?

О.: Это был д-р Штумпфеггер.

В.: Что с ним было потом?

О.: Я видел Бормана и Штумпфеггера, когда они лежали на мосту. Признаков жизни они не подавали.

В.: Вы считаете, что Борман мертв?

О.: Я уже показывал, что утром в половине третьего стоял перед этими господами. У меня был спутник.

В.: Кто это был?

О.: Это был Вельцин.

В.: Он жив?

О.: Я слыхал, что он умер в русском плену».

Это описание совпадает с другими показаниями Аксмана и с другими данными (см. жена Аксмана Эрна, Ильзе Фуке-Михельс, Вильгельм Гаузе, Лизолотте Гаузе) (см. допрос 11.10.1962).

2. Письмо НВИ

Своим письмом от 16.1.1963 Немецкое ведомство по извещению родственников павших военнослужащих (НВИ) сообщило в Центральное бюро в Людвигсбурге, что д-р Штумпфеггер 8 мая 1945 года был найден мертвым на ж.-д. мосту по Инвалиденштрассе служащими почтамта № 40 и в тот же день захоронен на выставочной площадке «Альпендорф» по адресу Берлин 40, Инвалиденштрассе, 63 (см. приложение № 9, схема площадки — см. том V, стр. 770).

3. Крумнов

При розыске тех почтовых служащих почтамта 40, которые производили захоронение, был обнаружен почтовый чиновник Альберт Крумнов, который 24.4.1963 дал такие показания (см. специальный том «Раскопки в Берлине»):

«Примерно 8 мая 1945 года, точную дату не помню, русские потребовали от нас убрать и захоронить трупы, которые лежали на ж.-д. мосту. Я сам дошел только до моста и увидел два трупа. Это был один бывший солдат вермахта, на другом были только кальсоны и нижняя рубашка. Вспоминаю, что шла речь о какой-то солдатской книжке, из которой выяснилось, что тело, одетое только в нижнее белье, принадлежит врачу СС. Никаких предметов формы СС рядом не лежало. Моим коллегам Вагепфуль, Лоозе, Штельце приказали захоронить трупы. Мы это и сделали на площадке бывшей фирмы Улап (Альпендорф), выкопав могилу и захоронив оба тела. Солдатскую книжку взял мой коллега Вагепфуль».

На своем судебном допросе свидетель Крумнов (он ныне умер) 5.11.1970 показал (том IV, стр. 510):

«Через несколько дней после прекращения боев в Берлине — либо 5, либо 6, либо 7 мая я направился к моему месту работы, почтамту 40 вблизи Лертерского вокзала.

Не помню, когда (день или два спустя) я видел два мужских трупа на ж.-д. мосту, который по Инвалиденштрассе вел через подъездные пути Лертерского вокзала. Они лежали на северном тротуаре, на стороне, которая ведет к Зандкругбрюкке.

В этот день русские солдаты, находившиеся на вокзале, поручили мне и нескольким коим коллегам пойти вместе с ними и убрать трупы, которые я описал. Один из них был повыше. Из военных документов, которые мы нашли у вышеуказанного трупа, было видно, что это д-р Штумпфеггер из Хоэнлихена. На теле не было униформы, только нижнее белье. Документы лежали рядом. Другой труп был ростом пониже, одет в форму сухопутных сил. Однако петлиц на ней не было. Сапог не было. Кто были эти люди, нам осталось неизвестным. Ранений, кровотечений и повреждений не было заметно. Я не заметил и признаков разложения тел. На самодельных носилках, которые мы притащили из почтамта, мы отнесли тела на площадку, где сейчас находится экспедиционная фирма Вейгман. Может быть, она существовала и тогда. Место точно указал нам один русский солдат, и мы вырыли там яму. На площадке стояли, как я помню, четыре дерева квадратом. В центре квадрата должна была быть могила. Мы начали рыть. Квадрат находился примерно напротив выхода из фирмы. Скорее поближе к надземке. Что это были за деревья — не помню. Скорее всего, это были лиственные деревья. При копке мы не наткнулись на корни. Помнится, яма была глубиной от полуметра до трех четвертей метра».

Свидетель Крумнов на допросе в уголовной полиции 17.5.1965 на территории фирмы Вейгман указал на два места, каждое около дерева. Но он не был уверен — вблизи каких деревьев была отрыта могила.

4. Остерхубер / Мюллер

Во время допросов сыновей обвиняемого 30.3.1965 года во Фрейзинге (том 16, стр. 2827) прокурором Метцнером и мною Герхард Борман сообщил: примерно в 1958 году один чиновник полиции в Фрейзинге обратил мое внимание на то, что некий Себастиан Остерхубер (некогда криминальный сотрудник в штабе Геринга) рассказывал, будто знает что-то о судьбе Бормана. Остерхубер (он сейчас умер) утверждал, что видел, как обвиняемый после ранения в шею пытался проглотить капсулу с цианистым калием. Первую капсулу Остерхубер выбил из руки обвиняемого, вторую капсулу обвиняемый проглотил беспрепятственно. Остерхубер якобы еще видел, как обвиняемый сразу упал замертво. Этого полицейского чиновника нашли. Его имя — Карл Мюллер, он в своих показаниях сообщил 19.8.1965 (см. том 17, стр. 2951):

«Из-за реорганизации Баварской земельной полиции 29.4.1960 я был переведен в Фрейзинг. С этого времени я регулярно обедал в пивной «Хакерброй» во Фрейзинге. Иногда за моим столом сидел г-н Себастиан Остерхубер. Он представился уполномоченным ПВО, бывшим офицером. Во время одного разговора с гном Остерхубером я упоминал, что в общежитии в Биркенэке живет младший сын Мартина Бормана Герхард. Он — водитель. Разумеется, зашла речь о судьбе Мартина Бормана. Тогда Остерхубер сказал, что он точно знает, что Мартин Борман мертв, и он видел его труп в Берлине. Разъяснял ли он, как это произошло, я не помню. Мне было важно, чтобы Герхард Борман узнал бы о рассказе Остерхубера. Он сказал — пускай Герхард Борман придет к нему, тогда ему все он расскажет о смерти его отца. Я об этом проинформировал Герхарда Бормана».

22.5.1962 Остерхубер умер во Фрейзинге. Он был полицейским инспектором и сотрудником Имперской службы безопасности. Согласно сообщению полицейского советника д-ра Кизеля (том 18, стр. 3172 от 12.7.1965), Остерхубер занимался в Берлине в конце апреля 1945 года в правительственном квартале противовоздушной обороной. Осенью 1944 года он служил в Венгрии в команде Веезенмайера (том 27, стр. 4951). Из его документов явствует, что он с 1939 г. служил в полиции при ОКВ, попал 2 мая 1945 года в русский плен и бежал оттуда в мае того же года.

5. Раскопки 20/21 июля 1965 г.

Весной 1945 г. следствие изучало вопрос о том, происходили ли какие-либо раскопки на площадке «Альпендорф» («Улап»). Ответ был отрицательный (том 18, стр. 3161). Исходя из этого, а также из того, что до сих пор не подтвердилось ни одно сообщение о живом обвиняемом, решили 20 и 21 июля провести раскопки на месте, указанном Крумновом. Если бы раскопки привели к обнаружению двух скелетов — одного побольше, другого поменьше — о большом росте Штумпфеггера было известно — и к обнаружению осколков ампул в челюстях, то существовала бы большая вероятность установления идентичности. Правда, идентификация представляла бы большие сложности, так как тогда не имелось зубных схем обоих личностей. Но уже были найдены зубные врачи — дантист Эхтман и его помощники, которые работали у зубного врача д-ра Гуго Блашке, лечившего верхушку рейха.

Раскопки оказались безрезультатными (том 20, стр. 3589 и далее стр. 3621).

V. Записная книжка обвиняемого

Сразу после раскопок в берлинскую полицию явился свидетель Штельзе, который в период 2–8 мая 1945 года проходил по Инвалиденштрассе по дороге на свою работу в фирме Солекс на Хайдерштрассе. Он заявил, что видел на мосту два трупа, на которых было лишь нижнее белье. Это он рассказал своим коллегам. Один из них, обнаруженный журналом «Штерн» Бруно Фехтмайер, рассказал, что на месте, где лежали два трупа, нашел завернутую в вощеную бумагу записную книжку, что-то вроде карманного календаря обвиняемого. По данным советского журналиста Безыменского, эта книжка находится в советской Генпрокуратуре (том VIII, стр. 1276). На наш запрос от 13.10.1971 (том VIII, стр. 1347) о предоставлении копии — МИД СССР в вербальной ноте ответил, что все документы о вине Бормана находятся в делах процесса, заседавшего в Нюрнберге. Компетентные советские органы другими материалами о Бормане не располагают.

Текст, который явно является частью этой записной книжки, в 1964 году был нам передан прокуратурой ГДР (том II, стр. 1847–1849). Это обратный перевод (с русского) на немецкий (приложение 10). По показаниям свидетеля Фехтмайера, эта записная книжка находилась в кармане кожаного пальто, которое принес французский угнанный рабочий фирмы Солекс в начале мая 1945 года в подвал этой фирмы после действий группы, собиравшей вблизи предметы питания. По розыскам журнала «Штерн», это был ныне живущий в Париже судебный чиновник Морис Лашу. Так как Лашу не хотел сообщить журналисту из «Штерна» об обстоятельствах находки записной книжки, мы обратились за правовой помощью к французским властям и попросили их допросить Лашу — как и где он нашел книжку и раздевал ли он труп. На допросе (том 28, стр. 5179) он показал 27.4.1966, что во время своего пребывания в подвале «Солекс» ничего не слышал о кожаном пальто, якобы принесенном туда.

Тем самым остается невыясненным, действительно ли находилась книжка в кожаном пальто. Установлено лишь, что она была найдена близ Инвалиденштрассе.

VI. Дальнейшие поиски в стране и за ее пределами

Так как раскопки 20/21.7.1965 были безрезультатными, а свидетелям Науману, Швегерману, Дитриху в составе вышеупомянутой группы удалось вырваться из Берлина, следствие продолжило розыск обвиняемого в стране и за ее пределами, тем более что в прессе продолжали поступать сведения об обвиняемом. Минимум в 50 случаях МИД просил перепроверять поступавшие из-за рубежа сведения. Кроме того, велась переписка с зарубежными информантами, иногда проводились с ними личные встречи, иногда они посещали прокуратуру (например, г-н Ферлооп из Суринама, Грей из Англии). Немецкие дипломатические представительства передавали новые информации, которые перепроверялись на месте — преимущественно с негативным исходом. Все информации перепроверялись в спец. комиссиях и оказывались ложными.

1. Сведения Симона Визенталя

Мнению о том, что обвиняемый еще жив и находится в Латинской Америке, в большой мере помогли интервью руководителя Документального центра Союза еврейских жертв нацизма, инженера Симона Визенталя в Вене. В итальянском журнале «Эпока» № 1029 от 14.6.1970 (том VI, стр. 811) было напечатано одно из таких интервью, согласно которому обвиняемый находился в немецкой колонии Дрибура в штате Рио Гранде до Сул, на границе с Парагваем. Священник этой колонии носил имя «Гиммлер». В сообщении ЮПИ от 13.3.1968, напечатанном в «Нейе Цюрхер Цайтунг» от 15.3 (том VI, стр. 913), сообщалось, что Симон Визенталь в интервью с «Дагенс Нюхетер» утверждал, что обвиняемый еще жив и его — Визенталя — сотрудники выследили Бормана в немецкой колонии «Вальднер» в южной части Бразилии на границе с Парагваем. Прочие информации г-на Визенталя (особенно в последнее время) оказывались анонимными и несерьезными. Интервью из газеты «Эпока» было перепечатано в бразильском журнале «О'Крузейро». Об этом немецкое посольство в Рио-де-Жанейро писало 9.10.1970 (том 33, стр. 6287):

«В интервью Визенталя «О'Крузейро» содержатся некоторые ошибки. Место, где якобы был Борман, на деле называется «Ибируба». Оно находится на границе с Аргентиной и в нем 4 000 жителей. Священника зовут «Гюммлер».

Консул в Иджуи Хонша сообщил посольству следующее:

«1. Еще до получения Вашего запроса я беседовал с моим сыном об интервью Визенталя «О'Крузейро». Он считает его данные бессмысленными и невероятными.

Знакомая мне семья из Ибирубы согласна с этим мнением.

При посещении Ибирубы я узнал, что священник Гюммлер направил в «О'Крузейро» письменный протест.

К этому стоит добавить, что он был в «О'Крузейро» назван Гиммлером».

По поводу сообщения ЮПИ от 13.8.1968 (том IV, стр. 557) был произведен допрос свидетеля Видвальда. Видвальд, являвшийся информатором журналиста Антона Терри о «колонии Вальднер», оказался жуликом. Он признал, что он в 1964 году первый раз поехал в Южную Америку с журналистом от «Штерна». После ряда интервью мы попросили допросить Симона Визенталя, что случилось 29.9.1970. Под присягой он дал такие показания (том VII, стр. 965 и далее):

«Верно, что я в последнее время разным журналистам предоставлял сведения о мнимом пребывании Мартина Бормана. При этом я только высказывал предположения о том, где мог бы быть Борман. Другими словами: никогда я не мог сказать с уверенностью о пребывании Бормана, хотя в моих сообщениях была некоторая субстанция.

Гипотеза о Бормане в «лагере Вальднер» бессмысленна. Мне известно, что эти утверждения высказывает некто Видвальд. Я с ним познакомился. Его утверждения беспочвенны, поэтому я отказался от сотрудничества с ним.

По поводу статьи Горнея, я могу сказать, что после беседы с ним пришел к убеждению, что обвиняемый мог в 1968 г. находиться в маленьком городке Марешель Рондон. По моим данным, вблизи находится поселок Ибируба. В обоих местах живут немцы. В последнем есть больница, которой руководит д-р Зейбот. Мне рассказали, что д-р Зейбот совершил обвиняемому пластическую операцию. Я лично знаю этого информатора и доверяю ему. Эта информация показалась мне настолько достоверной, что я устно сообщил ее ныне скончавшемуся генеральному прокурору Бауэру».

В делах покойного д-ра Бауэра заметок об этом не обнаружено (том VII, стр. 987).

«Летом этого года я беседовал с итальянским журналистом Лаццеро Ричиотти. Этот разговор привел к публикации в журнале «Эпока» 14.6.1970. Ваш текст публикации мне был незнаком, я только что ее прочитал. Большая часть основана на беседе, другая — на иных источниках, вероятно, на досье с публикациями о Бормане. В отличие от «Франссуар» здесь по крайней мере содержатся мои оговорки. Для порядка скажу, что название населенного пункта передано неправильно. Это не Дрибура, а Ибируба. Главное отличие в том, что мои предположения изображены как факты».

2. Данные Льва Безыменского

При допросе 29.9.1970 свидетель Визенталь передал копии «документов», которые служили ему основанием. Среди них был текст телеграммы, направленной 22.4.1945 свидетелю фон Хуммелю, являвшемуся тогда личным секретарем обвиняемого на Оберзальцберге. Текст гласит:

«Хуммелю. Оберзальцберг.

С предложенной передислокацией в южное Заморье (Ubersee Sud) согласен».

Эта копия и другие радиограммы передал в дело советский журналист Лев А.Безыменский (см. том 30, стр. 5581). В своей книге «По следам Мартина Бормана» (1965), изданной в ГДР и содержащей преимущественно пропагандистские неделовые нападки на ФРГ, он приводит эту радиограмму (на стр. 254) и добавляет: «Это очень важный документ. Он подкрепляет наш тезис о бегстве в Южную Америку».

Расследование, проведенное еще в 1966 году, показало, что слова «южное Заморье (Ubersee Sud) в действительности обозначает запасной штаб партийной канцелярии в замке Штейнах в городе Штраубинг (почтовый ящик 99). Согласно данным федерального архива (NS 6/241, фонд Шумахера/368, см. том 27, стр. 4975–4980), слово «передислокация» надо понимать как транспортировку в Южный Тироль, что и показал на допросе свидетель фон Хуммель 3.5.1966 (том 26, стр. 4811).

Тем самым вывод Безыменского ошибочен.

3. Данные Гелена

Осенью 1971 года генерал-лейтенант в отставке Рейнхард Гелен, последний начальник отдела иностранных войск Востока в генштабе сухопутных сил, а позднее первый начальник Федеральной разведслужбы, опубликовал свои мемуары. Он в них упомянул имя обвиняемого. В предварительных публикациях прессы говорилось, что обвиняемый умер два года назад в Советском Союзе. Во время допроса 21.9.1971 свидетель Гелен показал, что во время поисков источника утечки информации он и адмирал Канарис обсуждали имя обвиняемого. Дословно свидетель сказал (том VIII, стр. 1313, 1314):

«Только после появления сообщений, касавшихся Бормана и сделанных перед американскими властями, стали обращать внимание на дело Бормана. Как я вспоминаю, это было в 1946-м, либо 1947 году. Из достоверного источника мне стало известно, что Бормана точно опознали в группе советских зрителей спортивной хроники, демонстрировавшейся в Восточном Берлине. Это были советские функционеры. Я должен заметить, что этот информатор мог до 2.5.1945 видеть Бормана лично. Мы передали эту информацию американским властям. Добавлю, что записей об этом сделано не было. Письменные материалы в разведке регулярно уничтожаются.

После создания Федеральной разведслужбы у меня был случай доложить о деле Бормана канцлеру Аденауэру или статс-секретарю Глобке. Мне также стало известно из надежного источника, что русские рассматривали план пустить слух о том, что Гитлер еще жив, а находящегося в руках русских Бормана использовать как якобы уполномоченного Гитлером создать единую, национал-коммунистическую Германию. Как я помню, канцлер решил, что политически в этом деле ничего не достигнешь. Во всяком случае, я помню нечто подобное. Конечно, разведка получала много сообщений о Бормане. Я относился к ним очень скептично, так как сомневался в достоверности источников. Только в двух вышеупомянутых случаях я не сомневался.

Когда меня сегодня спрашивают о смерти обвиняемого, то я должен сказать, что никогда не утверждал, будто он умер три года назад. Я лично могу предполагать, что он умер уже после того, как возник вышеупомянутый план создания национал-коммунистичес-кой Германии. Я сам никогда не утверждал и сегодня могу повторить, что никогда не располагал надежными сведениями».

Свои два источника свидетель Гелен не назвал. Мы не считали нужным его к этому принуждать. Неоднократно упоминавшийся советский журналист Безыменский, который был аккредитован в Бонне как корреспондент журнала «Новое время», во время беседы в

Бонне со следователем 11.9.1971 по поводу разрекламированных материалов Гелена заметил, что «их можно комментировать лишь сатирически» (дело VIII, стр. 1276). В моих записях я 12/20.9.1971 отметил, что Безыменский версию Гелена о Бормане считал абсолютно неверной и он о существовании Бормана ничего сообщить не может.

4. Данные Ладисласа Фараго

В конце ноября 1972 года в «Дейли экспресс» появилась сенсационная серия статей Ладисласа Фараго, которая создавала впечатление, будто он собрал все сведения о Мартине Бормане. В двух ответах, а именно 4.12.1972 и 10.1.1973, он сообщил, что достал разведывательные доклады, сделанные для аргентинского президента в 1963 году. Он также утверждал, что располагает более 200 фотографиями и 4-минутным фильмом о Бормане. В беседе 10.1.1973, состоявшейся уже после находки скелетов, я задавал вопросы о подлинности его материалов. Он ответил, что аргентинские власти едва ли хотели обмануть самих себя. По поводу его новой книги о нацистских главарях он сказал, что в ней будет мало о Бормане и в том числе не будет материалов, опубликованных в «Дейли экспресс». Он выразил готовность предоставить копии документов — писем Бормана и врачебных заключений клиник и санаториев. Эту просьбу мы высказали, так как в следственном деле содержались указания на две приметы на теле Бормана. 17.1.1973 Фараго обещал немедля прислать его материалы и приложил копию из журнала «Америкен дентал ассосиэйшн ньюс» с рисунком челюсти обвиняемого, сделанного проф. Гейдаром Соггнаесом. Последний занимался идентификацией останков Гитлера и располагал материалами о зубах Бормана (прилож. 11).

Обещанные Ладисласом Фараго материалы до сих пор не получены. Рассматривать несерьезные сведения «Дейли экспресс» бессмысленно, так как уже имеются результаты раскопок 7/8.12.1972.

VII. Дальнейшее расследование на площадке «Улап» в Берлине

1. Перезахоронений на площадке «Улап» не было.

Как упоминалось, еще до раскопок 20/21.7.1965 велось расследование — не происходили ли перезахоронения тел с площадки «Улап» на кладбища. Данных об этом не было. Тем не менее была собрана и просмотрена вся документация похоронного бюро «Эрих Шредтер» за 1945–1946 годы, так как эта фирма производила перезахоронения в районе Инвалиденштрассе (дома 63–68); с площадки «Улап» перезахоронения не были установлены, хотя они производились на другой стороне улицы (у ворот, дом 56а), а также на улице АльтМоабит; т. е. вокруг возможных могил. Напрашивалось предположение, что могила с двумя телами, которую отрыл Крумнов, осталась на прежнем месте; вероятнее всего, потому, что она не была обнаружена (см. том 25, стр. 4102). Так как некто Хорст Шульц неоднократно — последний раз сразу после публикации Гелена осенью 1971 года — утверждал, что обвиняемый и д-р Штумпфеггер были захоронены на кладбище по Вильсхакерштрассе, 21, я привлек документы этого кладбища и попросил фирму Шредтер поискать материалы о перезахоронениях. В фирме таких материалов не оказалось. В документах бургомистра р-на Тиргартен (62011—03) также не было указаний о перезахоронениях (см. том IX, стр. 1506–1525).

2. На площадке «Улап» не было других могил

Перед обнаружением скелетов 7/8.12.1972 были получены сведения, что в последние дни войны на площадке «Улап» происходили расстрелы лиц, арестованных в связи с делом 20 июля 1944 года и осужденных «Народным трибуналом» (том 23, стр. 4128–4138). Этот вопрос надо было выяснить, так как надо было исключить возможность нахождения на площадке других захоронений. Были привлечены следственные документы 3 P/JT/Js 167/60 прокуратуры земельного суда Берлин (том И, стр. 229–230 особого тома «Находка скелетов»). Из заключительного документа этого следствия от 13.1.1969, которое было передано согласно § 145 УПК прокурору берлинского кассационного суда (том VII, стр. 129–141), установлено: первая группа расстрелянных в ночь на 23.4.1945 (Шлейхер, Бонхёфер, Ион, Перельс, Ниден, Зиркс, Маркс и Кинцер) была 5 или 6 мая захоронена в воронке на Доротеевском кладбище (Клаузевицштрассе, 126). Вторая, в тот же день расстрелянная группа (профессор Альбрехт Хаусхофер, фон Зальвиати, Молль, Манцингер, Шпеле, Йенневайн, Зосимов) была захоронена после 13.5.1945 в братской могиле в саду Малый Тиргартен. Таким образом, опасность спутать останки исключалась.

VIII. Подготовка к новым раскопкам на площадке

«Улап» в Берлине

1. Зубная схема обвиняемого.

Письмом от 15.7.1971 (том VIII, стр. 1236 и далее) я направил следственному судье описание зубов обвиняемого, сделанное ныне покойным зубным врачом Гуго Иоганнесом Блашке для американских следственных органов в Германии. Это описание было передано мне редактором Иохеном фон Ланг из журнала «Штерн». Подлинник находится в Национальном Архиве США. Схема совпадала с присланным мне рисунком проф. Соггнаеса (полученным 17.1.1973).

2. Сообщения полицей-президенту Берлина.

8.9.1972 (том 34, стр. 3468) редактор Иохен фон Ланг из «Штерна», который с 1965 года интересовался расследованием по делу обвиняемого и с которым у меня наладилось взаимодействие, прислал мне копию сообщения газеты «Тагесшпигель» от 13.8.1972, в котором шла речь о предполагаемом строительстве комплекса зданий на площадке «Улап». Начало работ предполагалось уже в 1972 году. Однако арендаторы предназначенных на снос зданий еще не выехали, а строительство требует перекопать всю площадку. Я послал полицей-президенту Берлина фотокопию плана площадки, которая с 1969 г. находилась в наших делах (том IV, стр. 504), и просил его связаться с соответствующим строительным отделом, чтобы узнать точно срок начала работ. Эти работы можно было бы использовать для новых розысков. Полицей-президент связался с производителем работ и предупредил его о возможных находках, особо о скелетах. Было получено обещание обратить особое внимание на раскопки.

IX. Находка скелетов 7 и 8 декабря 1972 года на площадке «Улап» в Берлине

7 и 8 декабря 1972 г. на площадке «Улап» — 12 или 15 метров от места раскопок 1965 года — двое рабочих, готовивших прокладку кабеля, обнаружили два скелета. Предупрежденная нашим письмом от 11.9.1972 уголовная полиция Берлина обеспечила, чтобы прораб был на месте находки скелетов с самого начала. Полиция обыскала место раскопок и нашла скелеты различного роста. Скелеты сравнительно хорошо сохранились. Один череп — далее № 1 — оказался поврежденным бульдозером. Скелеты были перенесены в недалеко находившийся морг. В черепе № 2 7.12.1972 хорошо сохранились зубы верхней челюсти, но на нижней челюсти отсутствовало много передних зубов. В челюстях обоих скелетов, как и ожидалось (см. IV, 5), были обнаружены мелкие стеклянные обломки. 19.12.1972 в сохраненных остатках земли и костей черепа № 2 были найдены два зуба из нижней челюсти и один зуб верхней челюсти. Оба зуба полностью подошли к челюстям. 12.3.1972 вблизи места находки случайно нашли золотой мостик (для трех зубов).

Сын обвиняемого Мартин (рожд. 14.4.1930) сообщил, что его отец в 1938 или 1939 году упал с лошади и сломал себе ключицу; правда, он не помнил — правую или левую. Сын обвиняемого Герхард (рожд. 31.8.1934) мне также рассказывал, что его отец в начале войны в 1939 году во время конной прогулки севернее Берлина был сброшен с лошади и сломал себе ключицу.

Личные документы д-ра Штумпфеггера (рожд. 11.7.1910) были извлечены из Берлинского документального Центра. Среди них оказалось медицинское заключение СС от 10.11.1939 с указанием роста (190 см), объема головы (58 см) и формы черепа (длинный). Там имелась и зубная схема, а также заметка д-ра Штумпфеггера об излеченном переломе левой руки в 1923 году.

1. Челюсти черепа № 1

Челюсти черепа № 1 были исследованы в берлинской полицейской клинике. Старший медсоветник д-р Мачке 4.1.1973 составила заключение (см. приложение 15) и пришла — только на основании зубной схемы черепа № 1 и зубной схемы 1939 года, т. е. без учета других данных — к выводу:

«Подытоживая, можно сказать, что за исключением зуба мудрости существует большое сходство между найденным черепом и архивной схемой, и таким образом найденный череп можно считать принадлежащим д-ру Ш. со степенью вероятности, граничащей с уверенностью».

Свидетель Эхтман, бывший зубным техником у д-ра Блашке, не мог ничего сказать о леченных зубах этого черепа. Нет оснований считать, что д-р Штумпфеггель лечился у этого врача.

2. Челюсти черепа № 2

И этот череп был исследован в берлинской полицейской клинике. В тот же день 4.1.73 д-р Мачке составила экспертизу этой челюсти, используя собственную схему, составленную по черепу № 2, и схему д-ра Блашке (см. приложение № 16). Экспертиза гласит:

«Подводя итоги, можно сказать, что несмотря на некоторые возможные отклонения, основанные на ошибках лечащего врача, между нашим описанием черепа и докладом, и схемой д-ра Б. существуют большое сходство и ряд других однозначных совпадений, которые говорят об идентичности челюстей Бормана и черепа № 2».

Дантист Эхтман, которому был предъявлен череп № 2, заявил 16.12.1973 г.:

«О черепе № 2 я могу сказать, что обнаруженные на нем работы были сделаны в практике д-ра Блашке. Я имею в виду технические работы. Речь идет об обоих мостиках и коронке.

Частично примененный при работе материал — палапонт — является искусственным материалом фирмы Кульцер, который тогда был в первой стадии разработки.

Мне также предъявили схему, якобы сделанную д-ром Блашке. Я скажу, что д-р Блашке мог ошибиться по поводу мостика с оконными коронками и что этот мостик находился не на верхней, а на нижней челюсти. Однозначно я могу лишь повторить, что работы были сделаны у д-ра Блашке и произведены мною.

Свидетельница Катарина Хойзерман заявила 19.3.1973 года:

«С апреля 1936 года до 1.5.1945 я была первой ассистенткой проф. д-ра Блашке. Я была его медицинско-технической ассистенткой. Я помогала ему при лечении знаменитостей, в том числе и Мартина Бормана. О нем и о других приближенных Гитлера не осталось медицинских документов.

Насколько я могу вспомнить, у обвиняемого не было съемного протеза. Большего я не помню. Мне предъявили нижнюю челюсть неповрежденного черепа. Мостик от 2-го до 5-го нижней челюсти представляет собой работу, сделанную у д-ра Блашке. Обе оконные коронки — типичные работы проф. Блашке. Другой мостик (внизу, от 5 до 7) нетипичен для Блашке. Мне затем показали верхнюю челюсть того же черепа. Золотая коронка на зубе мудрости также работы Блашке. Она очень элегантна.

Я не помню мостик на верхней челюсти. Если это также оконная коронка, то она может быть от Блашке.

Мне показали зубную схему, по памяти изготовленную д-ром Блашке. Блашке забыл изобразить вышеописанную элегантную золотую коронку. Затем он забыл мостик на нижней челюсти. Нет и мостика, указанного д-ром Мачке. Эти зубы, подверженные парадонтозу, уже при жизни шатались. Технические работы на челюсти были сделаны у д-ра Блашке. Я безусловно ассистировала при этих работах. Но я не могу поклясться, что имелся в виду Мартин Борман. Это могло быть».

Дополнительно найденный 12.3.1973 мостик показали дантисту Эхтману. Он заявил 22.3.1973:

«Показанный мне мостик — работа из лаборатории д-ра Блашке. Я скажу, что я работал над ним. Это была одна из первых моих работ у Блашке.

Это 20-каратное золото. Отсутствующий резец был возмещен промежуточным зубом из понтопина. Зубы 1 и 2 — это излюбленные у д-ра Блашке оконные коронки. Если судить по зубам с коронками, это были зубы, пораженные парадонтозом.

Стоит лишь положить мостик на схему — и они в точности совпадают».

Старший медсоветник д-р Ридель из берлинской поликлиники, который в свое время работал вместе с д-ром Мачке по идентификации черепов, заявил 13.3.1973:

«Найденный мостик следует расценивать как не хватающее звено для черепа Бормана. Если найденная часть подойдет в альвеолы 2 и 1, то цепь замкнется».

Зубной врач д-р Мюн из больницы бундесвера в Мюнхене, которого просили высказаться — подходит ли мостик к черепу № 2, дал 31.3.1973 следующее заключение:

«Предъявленный мостик по своим размерам соответствует черепу. Размеры корней зубов соответствуют альвеолам черепа. Установлено, что форма и размеры альвеолы 12 подходят к признакам корней зуба 12 из предъявленного мостика.

На основании вышеуказанных совпадений можно считать предъявленный мостик принадлежащим черепу М. Бормана».

3. Судебно-медицинская экспертиза идентификации скелетов

31.3.1973 руководитель Земельного института судебной и социальной медицины д-р Шпенглер произвел судебно-медицинскую экспертизу идентификации скелетов (прилож. 17): а) по антропологическому расчету по средним величинам костей обоих скелетов, имеющим различный размер, для скелета № 1 определяется 190–194 см роста, 57–59 объем головы. Череп типично «длинный». Эти расчеты совпадают с данными медицинского свидетельства (прилож. 14) д-ра Людвига Штумпфеггера.

Для скелета № 2 на основе такого же исследования получен рост 168–171 см, объем головы 55–57 см. Череп определен как «круглый». Рост соответствует данным анкеты СС 170 см. Объем головы в этой анкете не указан. Он совпадает с наличными фотографиями обвиняемого (см. прил. 18 и 19); б) согласно рентгенологическому исследованию д-ра Шельдгена, заметны изменения в кости левой руки скелета № 1 (прил. 20 и 21), что по всей вероятности связано со старым переломом. Таким образом, они совпадают с переломом, описанным д-ром Штумпфеггером. У скелета № 2 макроскопически и на основе рентгенологического исследования д-ра Шельдгена (приложение 20 и 22) определены следы излечения перелома правой ключицы в средней ее части. Тем самым подтверждаются данные обоих сыновей обвиняемого; в) так как на лбу обвиняемого над левой бровью по различным фото заметна бородавка, было произведено соответствующее исследование черепа № 2. Заметного костного повреждения не установлено. Тем самым не исключается возникшее в результате несчастного случая кровоточащее повреждение кожи; г) при фотомонтаже обоих черепов с фотографиями в профиль обвиняемого и д-ра Людвига Штумпфеггера возникает полное совпадение форм черепа и лица (прил. 23 и 24).

4. Результат судебно-медицинской экспертизы

Эксперт на основе исследований по пунктам а, б, в, но без учета исследований челюсти и прочего, пришел к выводу, что скелет № 1 с большой степенью вероятности принадлежит д-ру Людвигу Штумпфеггеру.

По поводу скелета № 2 эксперт пришел к выводу, что череп и сам скелет с большой степенью вероятности принадлежит обвиняемому. В случае, если определенные антропометрическим методом размеры скелета № 2 совпадут с ростом, объемом головы и ее формой, а протезные технические работы на этом черепе можно будет версифицировать с точки зрения зубного врача, то «идентичность черепа № 2 и скелета № 2 («меньшего») с личностью Мартина Бормана можно будет считать установленной со степенью вероятности, граничащей с уверенностью». Эти предпосылки — за исключением объема головы — налицо. Кроме того, имеются данные, приведенные в пункте IV (1–4) и V.

5. Стеклянные осколки

Обнаруженные в обеих челюстях — что ожидалось согласно показаниям Оберхубера (см. пункт IV, 4) — стеклянные осколки были исследованы в отделе КД=С полицей-президента Берлина. Исследование показало, что осколки по размеру и толщине представляют собой осколки ампулы. Цианистый калий не был обнаружен, так как он разлагается на воздухе и легко растворим. Не удалось найти сравнительный материал. Единственная ампула из искусственного материала, которую удалось найти у частного лица в Берлине, являлась продуктом частного производства. Однако дальнейшие поиски оказались ненужными. Было получено такое свидетельство химика д-ра Альберта Видмана, бывшего сотрудника криминально-техническо-го института:

«По указанию нашего начальника Небе были разработаны и изготовлены «самоуничтожители». В 1943 — 44 гг. они были затребованы в количестве 950 штук в имперскую канцелярию для раздачи высшим чинам рейха. Заполнение ампул контролировал криминаль-секретарь Закс. Они были отправлены в имперскую канцелярию».

«Наш начальник Небе дал нам задание разработать абсолютно надежное средство для самоуничтожения. Таблетки с цианистым калием были с врачебной стороны отвергнуты, так как при малокислотном желудке и у диабетиков они не действуют. Поэтому мы должны были избрать другие методы. В качестве действующего средства была избрана синильная кислота, стабилизирующим средством избрали 2-процентную оксальную кислоту. Поэтому наполнитель и сегодня считается безупречным. Объем наполнителя — один кубик. Смертельная доза при вдыхании, насколько я помню, составляет 8 мг. Синильная кислота добывается из технического цианида натрия. Эту работу выполнял заключенный д-р Крамер, который был профессиональным химиком. Изготовление синильной кислоты и наполнение ампул происходило в небольшом бараке в лагере Заксенхаузен. Наблюдение вели г-н Закс и гауптштурмфюрер Герхард Майер. Несчастных случаев не было. Всего было изготовлено 3000–4000 ампул. Форма и величина ампул подходила к размеру сохранной оболочки. Диаметр 9 мм, длина в заплавленном виде — 35 мм. Снизу ампулы были плоскими. Заплавленный конец для усиления опускали в синюю краску. Ампулы, проверенные вакуумом на прочность, дополнительно отмечались красной точкой.

Для хранения самоуничтожителя использовались отстрелянные пехотные гильзы, из которых делались маленькие оболочки. Их длина составляла 41 мм; крышки, размером 9 мм, также делались из гильз. Общая длина самоуничтожителя таким образом составляла около 46 мм, диаметр 11 мм.

Вероятно, мы получали несколько раз по 1000 пустых ампул из военномедицинских запасов. Я не знаю, откуда были самоуничтожители, отправленные в имперскую канцелярию».

Свидетельница Ганна Рейч (см. Герхард Больдт. «Последние дни имперской канцелярии», Гамбург, 1964, стр. 122) подтвердила данные д-ра Видмана на допросе 20.2.1973. Она заявила:

«Описанные гильзы совпадают с описанием, данным д-ром Видманом. Я знаю об этом потому, что я сама зашивала гильзу с ампулой в подкладку своей формы. Тогда я промерила ее мизинцем, а затем посмотрела — сколько это мм. Когда Гитлер дал мне ампулу, он сказал, что я сама должна решать, использовать ли ее. Г-н фон Грейм попросил капсулу для него и для меня. Гитлер еще сказал, что мы тем самым получаем то, что имеют все обитатели бункера».

Зубной врач д-р Кунц, находившийся с 23.4.1945 в госпитале бункера (см. Лев Безыменский. «Смерть Адольфа Гитлера», Гамбург, 1968, стр. 79–84), заявил 21.2.1973:

«Я знаю только капсулы, которые имелись в бункере, но не знаю, как выглядели ампулы. Поэтому я не могу ничего сказать о стекле и о форме ампул, находившихся в бункере. Мне прочитали показания д-ра Видмана. Я могу лишь сказать, что имевшиеся у фрау

Геббельс и Евы Браун капсулы вполне могли быть сделаны из пехотных гильз. Длина — около 46 мм. У меня не было капсулы.

Я не знаю, имел ли д-р Штумпфеггер капсулу. У фрау Геббельс в кармане их было много. Я убежден, что д-р Штумпфеггер и фрау Геббельс дали яд детям Геббельса».

Осколки стекла были исследованы д-ром Видманом. Он мог доказать, что все они были цилиндрической формы и тем самым могли быть остатками стеклянной ампулы. Изгиб осколков соответствует изгибу стенок ампулы диаметром около 9 мм. Не было найдено осколков с синей краской. Поэтому д-р Видман пришел к такому выводу:

«Если быть строгим, то найденные стеклянные осколки являются частью ампулы, размер которой таков, как были сделаны самоуничтожители. Но они не были сделаны для ампул иного рода».

Тем самым с вероятностью, граничащей с уверенностью, можно сказать, что эти осколки были частью самоуничтожителей. Ибо по показаниям Ганны Рейч и д-ра Кунц все обитатели бункера имели возможность их получить. Согласно опубликованным в книге Безыменского актам освидетельствования останков семьи Геббельс и Евы Браун в их останках были обнаружены осколки тонкостенных ампул».

6. Мотивы самоубийства

О мотивах самоубийства обвиняемого и д-ра Штумпфеггера — а оно имело место, так как ни Аксман, ни Крумнов не наблюдали на телах повреждений, а в челюстях были обнаружены осколки стекла — можно высказать только предположения. Обвиняемый — как было установлено в ходе следствия и по телеграммам последних дней — не собирался умирать. Он стремился пробиться к Деницу, в Северную Германию. Следовательно, положение должно было быть безвыходным, учитывая, что оба не имели никакого боевого опыта. Следует предположить, что для обвиняемого стало ясно, что он как «секретарь фюрера» будет отдан под союзнический суд и приговор будет определенный.

Если д-р Людвиг Штумпфеггер и обладал боевым опытом, то он мог предположить, что его ожидает в плену. Он был оберштурмбаннфюрером СС и врачом Гитлера. Он мог опасаться, что как бывший адъютант имперского врача СС и полиции, генерал-лейтенанта войск СС проф. Карла Гебхардта может быть привлечен к суду за участие в жестоких и смертельных экспериментах над узниками концлагерей, военнопленными и т. д. Кроме того, он мог предположить, что ему вменят в вину смерть детей Геббельса.

Таковы только предположения о мотивах, что, однако, нам кажется не лишним.

X. Пластическая реконструкция лица как дополнительная проверка

Только как дополнительную проверку и в стремлении провести всё необходимое для идентификации скелетов, генпрокурор земли Гессен Мориц Фуртмайр решил 5.2.1973 провести экспертизу на основании испытанного им самим метода пластической реконструкции лица по найденным скелетам. До этого Фуртмайр 29.1.73 сообщил Баварскому уголовному ведомству, что он в этом деле — а о нем уже появились сообщения прессы и речь шла не о каком-то неизвестном человеке — может разработать безупречную объективную экспертизу.

Кроме того, Баварское уголовное ведомство 14.2.1973 сообщило:

«Метод, разработанный гном Фуртмайром, который он хочет применить для экспертизы обоих черепов, получил одобрение вышестоящих инстанций. Г-н Фуртмайр имел возможность проверить свой метод в ряде случаев.

О криминальхауптмейстере Фуртмайре как специалисте по идентификации личности по черепным реконструкциям говорилось также в приложении к письму Баварского уголовного ведомства № 40 от 5.10.1972.

Для соблюдения объективности г-н Фуртмайр провел до 6.3.1972 все работы в своем служебном кабинете, находясь под наблюдением, исключающим использование имеющихся фотографий. Кроме того, он включил оба черепа в общую серию, состоящую из 5 черепов.

Хауптмейстер Фуртмайр не был ознакомлен с судебно-медицинской экспертизой (если не считать сообщений прессы об интервью д-ра Шпенглера). Ему также не давали материалов Документального центра. Результат пластической реконструкции содержится в папке с докладом Фуртмайра от 28.3.1973, и его заключение гласит:

«Оба черепа были включены в серию 5 черепов, дабы достичь максимальной объективности работы. Обе пластические реконструкции были подвергнуты модельному исследованию. При этом не было художественного подхода, так как только само лицо обладает максимальной выразительностью».

Это сравнительное испытание было проведено для фотографических изображений (череп 2, Мартин Борман; череп 1, Людвиг Штумпфеггер) и показало далеко идущее сходство с фотографиями, что подтверждает полученные результаты исследований. Конечно, этот метод находится в стадии испытаний и не может сравниться с проверкой по отпечаткам пальцев. Но сама цель проверки была достигнута.

XI. Результат

Хотя возможности человеческого познания по природе ограничены (см. сборник законов, том 30, стр. 379–393, изд. 1962, 1505), безусловно доказано, что найденные 7/8.12.1972 на площадке «Улап» в Берлине оба скелета принадлежат обвиняемому Мартину Борману и д-ру Людвигу Штумпфеггеру.

Обвиняемый и д-р Людвиг Штумпфеггер умерли ранним утром 2 мая 1945 года — примерно между 1.30 часа и 2.30 часа — в Берлине.

XII. Дальнейшие меры

Розыск Мартина Бормана окончательно прекращается.

В соответствующий суд следует затем внести иск о прекращении дела из-за доказанной смерти обвиняемого. Такое судебное решение необходимо, так как невозможно предъявить свидетельство о смерти обвиняемого.

В соответствующем суде надо запросить отмены ордера на арест от 4.7.1961, дабы исключить возможность ошибки его применения к лицу, носящему такое же имя.

Вознаграждение не выплачивается.

Известить министерство иностранных дел о результате расследования, дабы отменить указ от 4.6.1965 (V4-88-537) и заменить его указом в адрес дипломатических и консульских представительств о том, что прокуратура при высшем земельном суде Франкфурта-на-Майне более не принимает сообщений о якобы живом Мартине Бормане. Указанные представительства должны известить об этом своих информаторов. После получения запрошенных судебных постановлений скелеты передать родственникам. Однако кремация не должна производиться, так как скелеты должны оставаться как предмет исторических исследований.

Сообщить о результатах прессе в стране и за ее пределами.

Все акты, акты следствия, специальные тома и служебные документы после истечения обычных сроков хранения передать в Гессенский государственный архив как исторически ценные».

Подписал: Рихтер.

Из приговора Международного военного трибунала

8 августа 1945 г. Правительство Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Правительство Союза Советских Социалистических Республик, Правительство Соединенных Штатов Америки и Временное Правительство Французской Республики вступили в соглашение, в соответствии с которым учрежден Трибунал для суда над военными преступниками, преступления которых не связаны с определенным географическим местом.

В соответствии со статьей 5 Правительства следующих государств, входящих в Объединенные Нации, заявили о своем присоединении к соглашению: Греции, Дании, Югославии, Голландии, Чехословакии, Польши, Бельгии, Эфиопии, Австралии, Гондураса, Норвегии, Панамы, Люксембурга, Гаити, Новой Зеландии, Индии, Венесуэлы, Уругвая и Парагвая.

Устав, приложенный к соглашению, определил организацию, юрисдикцию и функции Трибунала.

Трибунал был облечен властью судить и наказать лиц, которые совершили преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности, как они определены в Уставе.

Устав также предусматривает, что при рассмотрении дела о любом отдельном члене той или иной группы или организации Трибунал может (в связи с любым действием, за которое это лицо будет осуждено) признать, что группа или организация, членом которой подсудимый являлся, была преступной организацией.

18 октября 1945 г. в Берлине, в соответствии со статьей 14 Устава, Трибуналу было представлено Обвинительное заключение в отношении вышеперечисленных подсудимых, которые были названы Комитетом Главных Обвинителей подписавших соглашение держав главными военными преступниками. Экземпляр Обвинительного заключения на немецком языке был вручен каждому подсудимому, находившемуся в заключении, по крайней мере, за 30 дней до начала процесса.

Согласно Обвинительному заключению, подсудимым вменяется в вину совершение преступлений против мира путем планирования, подготовки, развязывания и ведения агрессивных войн, которые являются также войнами в нарушение международных договоров, соглашений и гарантий; военные преступления и преступления против человечности. Кроме того, подсудимым вменяется в вину участие в создании и осуществлении общего плана или заговора для совершения всех этих преступлений.

Обвинение далее просило Трибунал объявить все вышеназванные группы или организации преступными в том смысле, как это определено Уставом.

Обвиняемый Роберт Лей 25 октября 1945 г. покончил с собой в тюрьме. 15 ноября 1945 г. Трибунал вынес постановление о том, что обвиняемый Густав Крупп фон Болен унд Гальбах не может предстать перед Судом в связи со своим физическим и умственным состоянием, но что обвинения, предъявленные ему по Обвинительному заключению, остаются в силе и обвиняемый должен будет впоследствии предстать перед судом, если его физическое и умственное состояние позволит это.

17 ноября 1945 г. Трибунал постановил слушать дело подсудимого Мартина Бормана в его отсутствие, в соответствии со статьей 12 Устава.

После обсуждения аргументов и рассмотрения подробных медицинских заключений и заявления самого подсудимого 1 декабря 1945 г. Трибунал решил, что умственное состояние подсудимого Гесса не является основанием для откладывания рассмотрения его дела. Подобное же решение было вынесено в отношении подсудимого Штрейхера.

В соответствии со статьями 16 и 23 Устава подсудимые, находящиеся в заключении, либо сами выбрали себе защитников, либо, по их желанию, защитники были назначены Трибуналом.

В связи с отсутствием подсудимого Бормана Трибунал назначил ему защитника, а также назначил защитников для названных выше групп или организаций.

Процесс начался 20 ноября 1945 г. и велся на четырех языках — английском, русском, французском и немецком. Все подсудимые, кроме Бормана, не признали себя виновными.

Предъявление доказательств и речи сторон закончились 31 августа 1946 г. Состоялось 403 открытых судебных заседания Трибунала. 33 свидетеля обвинения дали устные показания против отдельных подсудимых; кроме 19 подсудимых, был допрошен 61 свидетель защиты. Еще 143 свидетеля защиты дали показания путем представления письменных ответов на опросные листы. Трибунал назначил уполномоченных для подбора доказательств, относящихся к организациям. 101 свидетель защиты дал показания перед уполномоченными, и было представлено 1809 письменных показаний других свидетелей. Было также представлено 6 отчетов, резюмирующих содержание большого числа других письменных показаний. 38 тысяч письменных показаний, подписанных 155 тысячами человек, было представлено по делу политических руководителей; 136 213 — по делу СС; 10 тысяч — по делу CA; 7 тысяч — по делу СД; 3 тысячи — по делу генерального штаба и ОКВ и 2 тысячи — по делу гестапо.

Трибунал сам заслушал 22 свидетеля по делу организаций. Документы, представленные в качестве доказательств по обвинению отдельных подсудимых и организаций, исчисляются несколькими тысячами. Во время процесса производилась полная стенографическая запись всего, что говорилось на Суде, а также электрозвукозапись всех заседаний Трибунала.

Копии всех документов, представленных в качестве доказательств обвинения, передавались защите на немецком языке. Ходатайства подсудимых о вызове свидетелей и истребовании документов в некоторых случаях вызывали серьезные затруднения в связи с неустройством в стране. Было также необходимо ограничить число свидетелей, вызываемых в Трибунал, для того, чтобы обеспечить скорый суд в соответствии со статьей 18 Устава. Трибунал после их рассмотрения удовлетворил все те ходатайства, которые, по его мнению, имели отношение к защите любого из подсудимых или любой из названных групп или организаций и не являлись кумулятивными. Через Генеральный секретариат, учрежденный Трибуналом, было предоставлена возможность доставки свидетелей и документов, ходатайства о вызове и истребовании которых были удовлетворены.

Большая часть доказательств, представленных Трибуналу обвинением, являлась документальными доказательствами, захваченными союзными армиями в германских армейских штабах, в правительственных зданиях и других местах. Некоторые из документов были обнаружены в соляных копях, зарытыми в землю, спрятанными за ложными стенами и в других местах, которые считались недоступными с точки зрения обнаружения этих документов.

…Борман

Борман обвиняется по разделам первому, третьему и четвертому Обвинительного заключения. Он вступил в национал-социалистскую партию в 1925 году. С 1928 по 1930 год он являлся членом штаба высшего руководства CA и с 1933 года по 1945 год возглавлял фонд помощи партии и был рейхслейтером. С 1933 года по 1941 год он являлся начальником штаба в управлении заместителя фюрера, а после отлета Гесса в Англию 12 мая 1941 он стал главой партийной канцелярии, 12 апреля 1943 стал секретарем фюрера. Он политически и организационно руководил фольксштурмом и был генералом СС.

Преступления против мира

Борман вначале не был видным нацистом, постепенно достиг власти и, особенно в последние дни, достиг большого влияния на Гитлера. Он принимал активное участие в приходе партии к власти и особенно в укреплении гитлеровской власти. Он уделял много времени преследованию церкви и евреев в Германии.

Нет доказательств того, что Борман знал о планах Гитлера по подготовке, развязыванию или ведению агрессивных войн. Он не присутствовал ни на одном из важнейших совещаний, где Гитлер последовательно развивал свои планы агрессии. И нельзя предполагать, что то положение, которое он занимал, давало ему возможность быть осведомленным об этих планах. И только тогда, когда он стал главой партийной канцелярии в 1941 году и позднее, в 1943 году, секретарем фюрера, он стал присутствовать на многих совещаниях, проводившихся Гитлером, куда он получил нужный для этого доступ благодаря занимаемому им положению. Согласно уже изложенной точке зрения, которой решил придерживаться Трибунал в отношении заговора для ведения агрессивной войны, представленных доказательств недостаточно для того, чтобы признать Бормана виновным по первому разделу Обвинительного заключения.

Военные преступления и преступления против человечности

Борман согласно декрету от 29 мая 1941 г. принял должность и полномочия Гесса; декретом от 24 января 1942 г. эти полномочия были расширены, и он получил право контроля над исполнением всех законов и директив, издававшихся Гитлером. Таким образом, он нес ответственность за законы и приказы, издававшиеся с этого момента. 1 декабря 1942 г. все гау были преобразованы в районы имперской обороны и гаулейтеры партии, подчинявшиеся Борману, были назначены комиссарами имперской обороны. В результате они фактически возглавили военные усилия всего гражданского населения. Так было не только в Германии, но и на тех территориях, которые были включены в состав империи из захваченных и побежденных территорий.

Посредством этого механизма Борман осуществлял безжалостную эксплуатацию покоренного населения. Своим приказом от 12 августа 1942 г. он подчинил все партийные агентства делу выполнения проводившейся Гиммлером программы принудительного переселения и германизации населения оккупированных стран. Через три недели после вторжения в Советский Союз он присутствовал на совещании 16 июля 1941 г. в полевом штабе Гитлера, где также присутствовали Геринг, Розенберг и Кейтель; согласно отчету Бормана, там обсуждались и развивались подробные планы порабощения и уничтожения населения этих территорий. 8 мая 1942 г. он совещался с Гитлером и Розенбергом по вопросу о принудительном переселении голандцев в Латвию, а также о проведении в Советском Союзе программы уничтожения и об экономической эксплуатации восточных территорий. Он был заинтересован в конфискации предметов искусства и другой собственности на Востоке. В письме от 11 января 1944 г. он призывал к созданию огромной организации по вывозу товаров с оккупированных территорий для германского населения, пострадавшего от бомбардировок.

Борман развил чрезвычайно активную деятельность по преследованию евреев не только в Германии, но и в завоеванных и побежденных странах. Он принимал участие в совещаниях, которые привели к вывозу 60 тысяч евреев из Вены в Польшу, в сотрудничестве с СС и гестапо. Он подписал декрет от 31 мая 1941 г., который распространял нюрнбергские законы на аннексированные восточные территории. В приказе от 9 октября 1942 г. он заявил, что проблема окончательного устранения евреев с территории великой Германии не может больше разрешаться путем эмиграции, а лишь путем применения «грубой силы» в специальых лагерях на Востоке. 1 июля 1943 г. он подписал указ, лишавший евреев судебной защиты и передававший их исключительно в ведение гиммлеровского гестапо.

Борман сыграл видную роль в программе рабского труда. Партийные руководители осуществляли надзор над рабским трудом в своих гау, включая наем рабочих, условия их труда, питание их и расквартирование. В своем циркуляре от 5 мая 1943 г. по корпусу руководителей, разосланном до ортсгруппенлейтеров включительно, он дал инструкции об обращении с иностранными рабочими, указывая на то, что по вопросам безопасности они находились в ведении СС, и приказывал прекратить существовавшее до этого жестокое обращение с ними. Отчет от 4 сентября 1942 г. в отношении вывоза с Востока в Германию 500 тысяч женщин для работы в частных хозяйствах показывает, что контроль должен был осуществляться Заукелем, Гиммлером и Борманом. Декретом от 8 сентября Заукель дал указание крейслейтерам осуществлять надзор над распределением и назначением этих женщин на работу.

Борман также издал целый ряд приказов партийным руководителям относительно обращения с военнопленными. 5 ноября 1941 г. он запретил хоронить русских военнопленных достойным образом. 25 ноября 1943 г. он дал указание гаулейтерам докладывать о случаях мягкого обращения с военнопленными. 13 сентября 1944 г. он приказал крейслейтерам установить связь с комендантами лагерей по вопросу использования военнопленных для принудительного труда. 29 января 1943 г. он передал подчиненным ему руководителям инструкции ОКВ, в которых разрешалось применение огнестрельного оружия и телесных наказаний к провинившимся военнопленным в нарушение правил ведения войны на суше. 30 сентября 1944 г. он подписал декрет, по которому военнопленные изымались из-под юрисдикции ОКВ и передавались в ведение Гиммлера и СС.

Борман несет ответственность за линчевание союзных летчиков. 30 мая 1944 г. он запретил полиции предпринимать какие-либо меры или возбуждать уголовное преследование против лиц, которые принимали участие в линчевании союзных летчиков. Это сопровождалось пропагандистской кампанией Геббельса, подстрекавшей немецкий народ к действиям подобного рода. Борман также присутствовал на совещании 6 июня 1944 г., где обсуждались положения о применении линчевания.

Его защитник, которому пришлось столкнуться с рядом трудностей, не смог опровергнуть эти доказательства. Перед лицом документов, на которых имеется подпись Бормана, трудно представить себе, как бы он мог сделать это, если бы даже подсудимый присутствовал на Суде. Защитник выдвигал довод о том, что Бормана нет в живых и что Трибунал не должен прибегать к статье 12 Устава, которая дает право судебного преследования в отсутствие подсудимого. Но доказательства о смерти не являются убедительными, и Трибунал, как это уже отмечалось ранее, решил судить его заочно. Если Борман жив и будет арестован впоследствии, Контрольный Совет Германии, согласно статье 29 Устава, может рассмотреть любые смягчающие обстоятельства и изменить или ослабить вынесенный ему приговор, если он это найдет нужным.

Заключение

Трибунал не признает Бормана виновным по первому разделу, но признает его виновным по третьему и четвертому разделам Обвинительного заключения.

В соответствии с разделами Обвинительного заключения, по которым признаны виновными подсудимые, и на основании ст. 27 Устава Международный Военный Трибунал

ПРИГОВОРИЛ:

Германа Вильгельма ГЕРИНГА — к смертной казни через повешение,

Рудольфа ГЕССА — к пожизненному тюремному заключению,

Иоахима фон РИББЕНТРОПА — к смертной казни через повешение.

Вильгельма КЕИТЕЛЯ — к смертной казни через повешение,

Эрнста КАЛЬТЕНБРУННЕРА — к смертной казни через повешение,

Альфреда РОЗЕНБЕРГА — к смертной казни через повешение,

Ганса ФРАНКА — к смертной казни через повешение,

Вильгельма ФРИКА — к смертной казни через повешение,

Юлиуса ШТРЕЙХЕРА — к смертной казни через повешение,

Вальтера ФУНКА — к пожизненному тюремному заключению,

Карла ДЕНИЦА — к тюремному заключению сроком на десять лет,

Эриха РЕДЕРА — к пожизненному тюремному заключению,

Бальдура фон ШИРАХА — к тюремному заключению сроком на двадцать лет,

Фрица ЗАУКЕЛЯ — к смертной казни через повешение,

Альфреда ИОДЛЯ — к смертной казни через повешение,

Артура ЗЕЙСС-ИНКВАРТА — к смертной казни через повешение,

Альберта ШПЕЕРА — к тюремному заключению сроком на двадцать лет,

Константина фон НЕЙРАТА — к тюремному заключению сроком на пятнадцать лет,

Мартина БОРМАНА — к смертной казни через повешение.

Ходатайства о помиловании могут быть поданы в Контрольный Совет в Германии в течение четырех дней после оглашения приговора через Генерального Секретаря Трибунала.

Приговор составлен в четырех экземплярах — на русском, английском и немецком языках. Все тексты аутентичны и имеют одинаковую силу.

Члены Международного Трибунала: Их заместители:

От Великобритании — Председательствующий

Джеффри ЛОРЕНС Норман БИРКЕТТ От Союза Советских Социалистических Республик

Иона НИКИТЧЕНКО Александр ВОЛЧКОВ

От Соединенных Штатов Америки Фрэнсис БИДДЛ Джон ПАРКЕР

От Французской Республики Анри ДОННЕДЬЕ де ВАБР Робер ФАЛЬКО

Нюрнберг, 1 октября 1946 г. — ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Публикуемые в книге документы взяты автором как из архивов, так и из многочисленных исследований историков России, Германии, США, Англии, Израиля. Использованы были Архив Президента РФ, Государственный Архив РФ, Центральный Архив Министерства обороны РФ, Российский центр хранения и исследования документов новейшей истории. Для документации немецкой стороны были использованы архив Международного военного трибунала в Нюрнберге, а также документы Федерального архива ФРГ и Института современной истории (Мюнхен).

В книге использованы многочисленные беседы автора с советскими и немецкими участниками событий последнего периода Великой Отечественной войны.

Примечания

1

Этот краткий перевод также сохранился.

(обратно)

2

На этот вопрос ответ можно найти в другом документе — так называемом «ранговом списке СС», где приводятся все эсэсовские номера. У главарей нацистской клики было принято хвастаться «маленькими» номерами — как партийными, так и в СС, поскольку эти номера соответствовали дате вступления. Номер Бормана в СС был 278267. Для нацистского бонзы такой номер был «неприличным», поэтому Гиммлер специальным приказом в декабре 1938 года присвоил Борману номер 555.

(обратно)

3

Записей нет.

(обратно)

4

Львов.

(обратно)

5

Республика немцев Поволжья.

(обратно)

6

Т. е. латинский.

(обратно)

7

Под Ингерманландией гитлеровцы подразумевали территорию Новгородской, Псковской и Ленинградской областей.

(обратно)

8

Зейсс-Инкварт, наместник в Голландии.

(обратно)

9

О происхождении этого свидетельства — см. ниже.

(обратно)

10

В оригинале почти каждая фраза Гесса почему-то дается с новой строчки, — видимо, из-за последовательности перевода.

(обратно)

11

Прусский король Фридрих II.

(обратно)

12

Русская царица Елизавета.

(обратно)

13

Штаб Главного командования сухопутных сил под Берлином.

(обратно)

14

Австрия.

(обратно)

15

Польша (ред.).

(обратно)

16

Имперская трудовая повинность.

(обратно)

17

У Путткаммеров.

(обратно)

18

Брат фельдмаршала Бодевин Кейтель.

(обратно)

19

Яд?

(обратно)

20

Геринг к концу войны был наркоманом. Американцы, взяв его в плен, лишили Геринга наркотиков (кстати, затем и вылечили его от наркомании) (прим. ред.).

(обратно)

21

Об этом разговоре рассказывает сам Шелленберг в своих послевоенных мемуарах (прим. ред.).

(обратно)

22

Указанная норма кофе и чая предусматривалась на месяц.

(обратно)

23

Правильно — Менгерсхаузена.

(обратно)

24

Правильно — Хойзерман.

(обратно)

25

Правильно — 4 мая.

(обратно)

26

Как выяснилось впоследствии, задержали Гиммлера не собственно англичане, а двое бывших советских военнопленных, которые были освобождены из лагеря и использовались в помощь патрулям английских войск.

(обратно)

27

Во всем документе он ошибочно именуется «Крепе».

(обратно)

28

Речь идет о делегации берлинского гарнизона, уполномоченной капитулировать.

(обратно)

29

Автор протокола ослышался. Надо читать: Зейсс-Инкварта.

(обратно)

30

Жукову.

(обратно)

31

«Рыцарский крест».

(обратно)

32

Так в документе.

(обратно)

33

Надо: Бургдорф.

(обратно)

34

У Бормана не было брата по имени Рихард. Его брат Альберт живет в ФРГ.

(обратно)

Оглавление

Лев Безыменский . Человек за спиной Гитлера

  Мартин Борман и его дневник

  Введение . Как записки БОРМАНА попали на стол СТАЛИНА

  Очерк первый: . Владелец — Мартин Борман

  Очерк второй: . Начало года 45-го

  Очерк третий: . Мартин БОРМАН и русский народ

  Очерк четвертый: . Карл Вольф и Рудольф Гесс

  Очерк пятый: . Мартин Борман и «окончательное решение»

  Очерк шестой: . Мартин Борман и немецкий народ

  Очерк седьмой: . Крепость, которой не было

  Очерк восьмой: . Это происходило в бункере

  Очерк девятый: . Начало конца

  Очерк десятый: . Совсем не праздничное настроение

  Очерк одиннадцатый: . Волк в западне

  Очерк двенадцатый . Когда Москва пришла в Берлин

  Очерк тринадцатый: . Политическое завещание Гитлера — Бормана

  Очерк четырнадцатый: . Смерть пополудни

  Очерк пятнадцатый: . Финал в финале

  Продолжение очерка: . Четыре доклада Сталину

  Очерк шестнадцатый: . Дым или огонь

  Хронологический именной справочник к дневнику Мартина Бормана

  Приложения

  Из приговора Международного военного трибунала

  Преступления против мира

  Военные преступления и преступления против человечности

  Заключение . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Реклама на сайте