«Историческое взаимодействие буддийской и исламской культур до возникновения Монгольской империи»

Историческое взаимодействие буддийской и исламской культур до возникновения Монгольской империи

Александр Берзин, 1996 год статья редактировалась в январе 2003 и декабре 2006

Оригинал статьи: /web/x/nav/group.html_1232962266.html

Введение: историографическое предубеждение

Отношение христианского Запада к мусульманам как к силам дьявола имеет долгую историю. Начавшись в конце XI века н.э. с крестовых походов, целью которых было отвоевать Святую Землю у мусульман, оно продолжилось падением центра Восточной Православной Церкви – Константинополя – под натиском тюрок в середине XV века и возобновилось после крупного поражения британцев и австралийцев в битве с турками при Галлиполи (Дарданелльская операция) в Первой мировой войне. Западные средства массовой информации зачастую изображают исламских религиозных фигур как «бешеных мулл» и выставляют таких мусульманских лидеров, как полковник Каддафи, Саддам Хусейн, Иди Амин, аятолла Хомейни и Ясир Арафат, в сатанинском обличии. Многие представители Запада считают всех мусульман фанатиками-террористами, а в таких бессмысленных актах насилия, как взрыв здания госучреждения в Оклахома-Сити в 1995 году, сразу же подозревают исламских фундаменталистов. В ответ на подобное проявление неуважения к их лидерам, религии и культуре, многие мусульмане в свою очередь рассматривают Запад как «землю сатаны», угрожающую их ценностям и святым местам. Подобная взаимная паранойя и недоверие являются основным препятствием для понимания и сотрудничества между немусульманами и исламским миром.

Паранойя и предрассудки в отношении мусульман повлияли и на Западную трактовку истории Азии, особенно того, что касается взаимодействия мусульман и буддистов в период распространения ислама в Центральной Азии и на полуострове Индостан. Наравне с западными журналистами, в основном сообщающими о мусульманах в контексте вовлеченности их фанатичной части в террористические акты – как будто это характерно для всего исламского мира, – популярные западные исторические описания этого периода акцентируют внимание на разрушении буддийских монастырей и массовом убийстве монахов, отказывавшихся принимать ислам. Из-за акцента на действительно имевших место жестоких инцидентах люди получают искаженное впечатление о том, что взаимодействие было исключительно отрицательным и насильственным.

Одним из источников такого искажения был скрытый замысел многих британских чиновников-историков в период существования Британской Индии (прим. пер.: британских владений в Ост-Индии), в особенности в XIX веке. Чтобы добиться преданности индийских подданных и узаконить колониальное господство, многие из этих историков пытались показать, насколько британское правление было человечнее, а налоговая политика справедливее, чем при любой из предшествовавших ей мусульманских династий. Если археологи находили руины храма, эти историки объясняли, что их разрушили мусульманские фанатики. Если были утеряны статуи или другие ценные предметы, они делали вывод, что либо их похитили мусульманские грабители, либо их спрятали буддисты, опасаясь мусульманских набегов. Если мусульманские правители давали позволение восстанавливать храмы, они заключали, что предварительно мусульманская армия их разрушила. Не принимая во внимание экономические или геополитические мотивы и путая военную политику с религиозной, они популяризовали точку зрения, что движущей силой всех вторжений мусульманских армий было желание распространить ислам и мечем обратить иноверцев. Они приравнивали завоевание с обращением в ислам, а последующий мятеж с желанием избавиться от ислама.

Британские миссионеры особенно поддерживали эту точку зрения, акцентируя внимание на мусульманской нетерпимости, чтобы выставить себя в лучшем по сравнению с ними свете. Поэтому многие британские историки смешали захваты полуострова арабами, моголами и различными тюрками и описывали всех их как исламские вторжения, а не как вторжения различных политических сил, сильно отличавшихся друг от друга. Другие западные историки следовали их примеру. Даже в наши дни политические лидеры и новостные издания регулярно сообщают о мусульманах-террористах и никогда о христианских, иудейских или индуистских террористах.

Западная историография не одинока в одностороннем представлении картины. Буддийские и исламские религиозные исторические науки тибетских, монгольских, арабских, персидских и тюркских традиций по большей части описывают взаимодействие между центральноазиатскими государствами так, будто бы защита и распространение религии представляли собой единственную движущую силу, влиявшую на события. Буддийская религиозная история представляет насильственную картину, описывая, что обращение в ислам происходило исключительно принудительно. Исламские религиозные исторические науки представляют более мирную картину. Они склонны объяснять, что буддисты переходили в ислам либо из-за морального превосходства мусульманской веры, либо чтобы избежать притеснения со стороны индуистов. Предполагается, что определяющей характеристикой индийских тиранов была их религия – индуизм, а не их политический или экономический курс.

У китайских династических историков были свои приоритеты, а именно демонстрация морального превосходства того или иного китайского правящего дома и признание его господства иноземными цивилизациями. Этот скрытый замысел также искажает представляемую ими картину международных и межконфессиональных отношений.

Некоторые тексты достраивают события далекого прошлого, искажая отношения между буддизмом и исламом. Так, например, в начале XIV века мусульманский писатель из Кашмира Рашид ад-Дин в своем труде «Жизнь и учения Будды», сохранившимся на персидском и арабском языках, объясняет, что до Пророка все жители Мекки и Медины были буддистами, и  они поклонялись идолам в форме Будды в святилище Кааба.

Даже предсказания будущего не лишены религиозных предрассудков. К примеру, и буддисты, и мусульмане обсуждают приход великого духовного лидера, который победит отрицательные силы в апокалипсической войне. Буддийская версия уходит корнями в «тантру Калачакры» – текст, появившийся в Индии в период с конца X до начала XI веков, невероятно популярный среди тибетцев и монголов. Предупреждая о будущем вторжении в земли со смешанным буддийским и индуистским населением сил, которые провозглашают свою преданность Мекке и Багдаду, этот текст противопоставляет буддийского царя Рудрачакрина последнему мусульманскому пророку – Махди. Последний описывается в тексте как лидер варварских неиндийских сил, которые попытаются захватить вселенную и уничтожить всю духовность. Называя Рудрачакрина правителем Калки, текст присоединяет и индуистов к этому предвзятому видению будущего: Калки – это десятое и последнее перерождение индуистского бога Вишну, который также будет сражаться в апокалипсической войне.

Имея исторические связи с территориями с тибетской буддийской культурой, мусульманские регионы, такие как Балтистан в северо-восточном Пакистане, развили в ответ обратную версию апокалипсиса. В ней противник Махди – Даджаль – отождествляется с царем Гесаром (Гэсэром), центральноазиатским мифическим героем, к которому на протяжении столетий буддийские народы относились как к проявлению не только царя Рудрачакрина, но даже Чингиз-хана.

Тем не менее, если тщательнее изучать историю, можно обнаружить множество свидетельств мирных взаимоотношений и сотрудничества между буддистами и мусульманами в Центральной и Южной Азии в политической, экономической и философской сферах. Существовало множество союзов, обширная торговля и частый обмен духовными методами самосовершенствования. Все это не отрицает того факта, что между этими двумя народами произошел ряд отрицательных инцидентов. Однако геополитика и стремление к экономической и территориальной экспансии значительно перевешивали религиозные факторы, движущие большинством из этих конфликтов, несмотря на военных лидеров, часто использовавших призыв к священной войне для воодушевления войска. Более того, число здравых и ответственных правителей, формировавших политику и влиявших на события, значительно превосходило число фанатичных лидеров с обоех сторон.

Мусульмане и буддисты все еще составляют большую часть населения Центральной Азии. Более беспристрастное описание исторических связей между этими двумя религиями и народами в данном регионе имеет важное значение не только для научных исследований, но и для будущего мирного развития региона.

Часть I. Омейядский халифат (661 – 750 гг. н.э.)

1. Распространение буддизма в Центральной Азии и прилегающих регионах до прихода арабов

Задолго до арабов, принесших ислам в Центральную Азию в середине XVII века н.э., буддизм процветал на этой территории на протяжении сотен лет. Особенно это относится к территориям, располагавшимся вдоль Великого шелкового пути, по которому шла торговля между Индией и Китаем династии Хань и который вел в Византию и Римскую империю. Чтобы лучше понимать исторический контекст, с которым столкнулся ислам, давайте коротко опишем ранний период распространения буддизма в этой части мира.

География

В терминах географических областей наших дней, ранними буддийскими регионами в Центральной Азии в разное время были:

(1) Кашмир под индийским и пакистанским правлением;

(2) горные долины на севере Пакистана, такие как Гилгит;

(3) пакистанская провинция Пенджаб, включая долину Сват, а также восточная часть Афганистана к югу от горной системы Гиндукуш;

(4) долина реки Амударьи к северу от горной системы Гиндукуш, включая афганскую часть Туркестана к югу от реки Амударьи и юг Западного Туркестана (юго-восточный Узбекистан и южный Таджикистан) к северу от нее;

(5) северо-восточный Иран и юг Туркмении;

(6) область между Амударьей и Сырдарьей, а именно центральная часть Западного Туркестана (восточный Узбекистан и западный Таджикистан);

(7) область к северу от Сырдарьи, а именно север Западного Туркестана (Киргизия и восточный Казахстан);

(8) южная часть провинции Синьцзян – территории Китайской Народной Республики, а именно юг Восточного Туркестана к северу и югу от пустыни Такла-Макан вдоль границы Таримской впадины;

(9) северная часть провинции Синьцзан, между горными системами Тянь-Шань и Алтай;

(10) Тибетский автономный район, провинция Цинхай, юго-восточная часть провинции Ганьсу, западная часть провинции Сычуань и северо-западная часть провинции Юньнань – территории Китайской Народной Республики;

(11) Внутренняя Монголия в Китайской Народной Республике, Республика Монголия (Внешняя Монголия) и Республика Бурятия в Сибири (Россия).

Карта №1: современная Центральная Азия

Исторические названия этих областей:

(1) Кашмир со столицей в Шринагаре;

(2) Гилгит;

(3) Гандхара, главными городами которой были Такшашила (Таксила) с пакистанской стороны Пенджаба рядом с Хайберским проходом и Кабул c афганской стороны, включая район долины Сват, который назывался Уддияной;

(4) Бактрия, которая располагалась в долине реки Оксус. Ее столицей был Балх, расположенный рядом с современным Мазари-Шарифом;

(5) Парфия, более позднее название которой – Хорасан, со столицей в Мерве. Иногда ее часть – юг Туркменистана – называли Маргианой;

(6) Согдиана, более позднее название которой – Мавераннахр, располагалась между реками Оксус и Яксарт. Ее главные города, приблизительно расположенные с запада на восток: Бухара, Самарканд, Ташкент и Фергана;

(7) нет специального названия, но главным городом этой местности был Суяб, располагавшийся к югу от озера Иссык-Куль;

(8) нет специального названия, но главными оазисными городами-государствами на южной границе Таримской впадины были, с запада на восток: Кашгар, Яркенд, Хотан и Нийя – а вдоль северной границы: Куча, Карашар и Турфан (Кочо). Обе дороги сходились на востоке в городе-государстве Дуньхуан;

(9) Джунгария, главным городом которой в восточной части прохода из Турфана через Тянь-Шань был Бешбалык, располагавшийся рядом с современным Урумчи;

(10) Тибет со столицей в Лхасе;

(11) Монголия.

Карта №2: древняя Центральная Азия

Хотя на протяжении истории некоторые из этих названий менялись несколько раз, мы ограничимся перечисленным набором, чтобы избежать путаницы. Мы будем называть территорию Китайской Народной Республики, исключая провинцию Ганьсу, Внутренней Монголией, этнически тибетские районы,  Маньчжурией, а холмистые области южных племен – ханьским Китаем – этнической территорией ханьского народа. Северной Индией мы будем называть в основном Индо-Гангскую равнину, исключая Джамму и Кашмир, Химачал-Прадеш, индийский Пенджаб, Раджастхан и все штаты Республики Индия восточнее Западной Бенгалии. Под Ираном мы будем подразумевать области, которые в наши дни входят в состав современной Исламской Республики Иран, а под арабами – население всего Аравийского полуострова и южной части Ирака.

Восточный и Западный Туркестан

Несмотря на то что в разных традициях приводятся разные данные о времени жизни Будды Шакьямуни, большинство западных ученых согласны с тем, что он  жил в период между 566 и 486 годами до н.э. Он начал учить в центральной части Индо-Гангской равнины на севере Индии. Медленно его последователи распространили его учение в окрестностях, где вскоре появились монашеские общины монахов и монахинь. Таким образом буддизм постепенно развился в организованную религию, хранящую и устно передающую учения Будды.

Сначала, в середине III века до н.э., благодаря царю Ашоке Маурье (годы правления 273 – 232 до н.э.) буддизм распространился с севера Индии в Гандхару и Кашмир. Спустя два столетия буддизм впервые достиг Западного и Восточного Туркестана, придя в I веке до н.э. из Гандхары в Бактрию и из Кашмира в Хотан. Тогда же он также распространился из Кашмира в Гилгит, а с севера Индии – в современные южные провинции Пакистана Синд и Балочистан (Белуджистан) через восточный Иран и далее в Парфию. Согласно традиционной буддийской истории среди непосредственных учеников Будды Шакьямуни было два торговца из Бактрии. Однако не существует свидетельств утверждения ими буддизма в их родной стране на этой ранней стадии.

Карта №3: распространение буддизма в Центральной Азии

К I веку н.э. буддизм проник глубже в Западный Туркестан, распространяясь из Бактрии в Согдиану. На протяжении этого века он также проник дальше вдоль южной границы Таримской впадины, придя из Гандхары и Кашмира в Кашгар, а из Гандхары, Кашмира и Хотана – в царство Крораину в Нийе. Население покинуло Крораину из-за опустынивания окрестностей в IV веке, и большая часть ее жителей переселилась в Хотан.

На протяжении II века н.э. буддизм также достиг северной границы Таримской впадины, придя из Бактрии к тохарам царств Кучи и Турфана. Согласно некоторым источникам, эти тохары были потомками народа юэчжи, европеоидной расы, говорившей на одном из западных языков индоевропейской группы. Во II веке до н.э. одна из ветвей юэчжи, позже известная как тохары, двигалась на запад и поселилась в Бактрии. Таким образом, Восточная Бактрия получила название Тохаристан. Однако, несмотря на общее название этих народов – тохары, – между тохарами Восточной Бактрии и тохарами Кучи и Турфана не существовало политических связей.

Иранская культура присутствовала во многих из перечисленных районов Западного и Восточного Туркестана, а именно в Бактрии, Согдиане, Хотане и Куче. Вследствие этого центральноазиатский буддизм в разной степени смешался с зороастризмом, древней религией Ирана. Общие с зороастризмом элементы встречались в той традиции хинаянского буддизма сарвастиваде, которая процветала в Бактрии, Согдиане и Куче, а также в махаянском буддизме, который стал преобладать в Хотане.

Ханьский Китай

С I века до н.э. по II век н.э. ханьские китайцы держали в оазисных городах-государствах Таримской впадины военные гарнизоны. Тем не менее, буддизм не достиг ханьского Китая до тех пор, пока эти колонии вновь не обрели независимость.

Начиная с середины II века н.э. буддизм начал проникать в ханьский Китай, сначала придя туда из Парфии. Его распространение было впоследствии расширено монахами из других буддийских стран Центральной Азии, а также из северной Индии и Кашмира. Монахи из Центральной Азии и северной Индии помогали ханьским китайцам переводить тексты с санскрита и гандхарского пракрита на китайский язык, хотя сами центральноазиатцы первое время предпочитали пользоваться исходными индийскими версиями текстов. Большинство из них были знакомы с другими языками благодаря постоянному общению с иностранными караванами, путешествовавшими вдоль всего Великого шелкового пути. Однако, занимаясь переводами для ханьских китайцев, центральноазиатцы никогда не передавали элементы зороастризма. Вместо этого буддизм ханьских китайцев перенял многие черты даосизма и кофуцианства.

В эпоху Шести династий (220 – 589 годы н.э.) ханьский Китай был разбит на множество недолго просуществовавших царств, условно разделенных на северные и на южные. Потомки по большей части неханьских китайских династий – ранние предки тюрок, тибетцев, монголов и маньчжуров – населяли и правили севером, тогда как на юге существовала более традиционная цивилизация ханьских китайцев. На севере буддизм имел религиозное направление и зависел от прихотей государственного правления, а на юге он был независим и особое внимание в нем уделялось философским изысканиям.

Из-за влияния следовавших даосизму и конфуцианству министров, завидовавших государственной поддержке буддийских монастырей, в период между 574 и 579 годами индийская религия была запрещена в двух северных китайских царствах. Однако Вэнь-ди, объединивший ханьский Китай после трех с половиной веков раздробленности и основавший династию Суй (589 – 618 гг.), провозгласил себя вселенским буддийским императором (санск. чакравартин). Заявляя о том, что его правление (589 – 605 гг.) обратит Китай в буддийский рай – «чистую землю», он поднял индийскую веру на новый уровень. Несмотря на то, что некоторые ранние императоры династии Тан (618 – 906 гг.) отдавали предпочтение даосизму, они также продолжали поддерживать буддизм.

Западный и Восточный Тюркские каганаты

С начала V столетия обширной империей с центром в Монголии, простиравшейся от Кучи до границ Кореи, правили жужани. Они переняли смесь хотанского буддизма, на который оказала влияние иранская культура, с тохарийским и утвердили его в Монголии. Древние тюрки, жившие в управляемой жужанями Ганьсу, позже, в 551 году, свергли последних. За два года основанная древними тюрками империя распалась на восточную и западную части.

Восточные тюрки правили Монголией и сохранили обнаруженную ими там жужаньскую форму буддизма хотанцев/тохарийцев, добавив в нее элементы буддизма северных ханьских китайцев. Они перевели множество буддийских текстов на древнетюркский с различных буддийских языков при поддержке монахов с севера Индии, Гандхары и ханьского Китая, но в первую очередь – из согдийской общины Турфана. Благодаря тому что согдийцы преобладали среди торговцев на Великом шелковом пути, из их среды происходили монахи, которые были естественными полиглотами.

Основной характеристикой буддизма древних тюрок было его обращение к простым людям, включение в окружение Будды многих широко известных и почитаемых местным населением божеств, включая как традиционно шаманистских – тенгрианских, так и зороастрийских. Тенгрианство было традиционной системой верований различных народов монгольских степей, которая предшествовала буддизму.

Первое время западные тюрки правили Джунгарией и севером Западного Туркестана. В 560 году они отвоевали западную часть Великого шелкового пути у белых гуннов (эфталитов) и постепенно переселились в Кашгар, Согдиану и Бактию. Кроме того, некоторые из них жили в афганской части Гандхары. По мере этого переселения многие из них переняли буддийскйю веру, особенно те ее формы, которые встречались на завоеванных ими территориях.

Положение буддизма в Западном Туркестане с приходом западных тюрок

На протяжении столетий до прихода западных тюрок буддизм процветал в центральной и южной частях Западного Туркестана, которыми поочередно правили греко-бактрийцы, саки, кушаны, персидские сасаниды и белые гунны. Фа Сянь – паломник из ханьского Китая, отправившийся в Индию, – путешествовавший по этой территории в период между 399 и 415 годами, сообщил о том, что на этой территории много действующих монастырей. Тем не менее, когда в этот регион спустя полтора столетия прибыли западные тюрки, они обнаружили буддизм в ослабленном состоянии, особенно в Согдиане. Несомненно, он пришел в упадок в период правления белых гуннов.

Белые гунны, в большинстве своем, оказывали буддизму твердую поддержку. Например, в 460 году их правитель отправил из Кашгара лоскуток одеяния Будды в качестве подношения реликвии одному из северных китайских дворов. Тем не менее, в 515 году царь белых гуннов Михиракула начал преследование буддизма, предположительно под влиянием завистливых манихейской и несторианской фракций своего двора. Больше всего пострадали Гандхара, Кашмир и западная часть северной Индии, однако гонения распространились и на Бактрию с Согдианой, но в меньшей степени.

Приблизительно в 630 году, когда Сюань Цзан, следующий знаменитый паломник из ханьского Китая, отправившийся в Индию, посетил Самарканд – западно-тюркскую столицу Согдианы, он обнаружил, что, хотя здесь было много буддистов-мирян, местные последователи зороастризма относились к ним враждебно. Два главных буддийских монастыря были пусты и закрыты. Между тем, в 622 году, за несколько лет до визита Сюань Цзана в Самарканд, западно-тюркский правитель Самарканда, каган Тонгшиху, официально принял буддизм под руководством Прабхакарамитры – монаха из северной Индии. Сюань Цзан предложил царю заново открыть опустевшие монастыри в окрестностях города, а также построить новые.

Царь и его преемник последовали совету китайского монаха и построили несколько новых монастырей в Согдиане – не только в Самарканде, но и в Ферганской долине и в нынешнем западном Таджикистане. Кроме того, они распространили смесь согдийской и кашгарской форм буддизма на севере Западного Туркестана. Здесь они построили новые монастыри в долине реки Талас на юге современного Казахстана, в долине реки Чу в северо-западной Киргизии, а также в Семиречье на юго-востоке Казахстана, рядом с современным городом Алма-Ата (каз. Алматы).

Сюань Цзан сообщил о том, что, в противоположность Согдиане, многие буддийские монастыри процветали в Кашгаре и Бактрии – других больших регионах, находившихся под управлением западных тюрок. В Кашгаре существовали сотни монастырей, и количество монахов достигало десяти тысяч, в то время как в Бактрии их число было скромнее. Самым замечательным монастырем всего региона был Нава Вихара (Навбахар) в Балхе – столице Бактрии. Он служил главным центром высшего буддийского образования во всей Центральной Азии и имел монастыри-спутники в Бактрии и Парфии, которые тоже назывались Нава Вихарами.

Действовавший как университет, Нава Вихара принимал только тех монахов, которые уже составили научные тексты. Он был знаменит своими невероятно прекрасными статуями Будды, облаченными в драгоценные шелковые одеяния и обильно украшенными роскошными драгоценными орнаментами в соответствии с местными зороастрийскими традициями. У Нава Вихары были очень близкие связи с Хотаном, куда монастырь посылал много учителей. Согласно Сюань Цзану, Хотан в то время имел сотни монастырей с пятью тысячами монахов.

Упадок западных тюрок

В середине VII столетия контроль западных тюрок над этими районами Западного и Восточного Туркестана стал слабеть. Сначала западные тюрки потеряли Бактрию в войне с тюркскими шахами – другим тюркским народом, следовавшим буддизму и правившим Гандхарой. Сюань Цзан нашел буддизм в Гандхаре в еще худшем состоянии, чем в Бактрии, несмотря на то, что в 591 году западные тюрки основали монастырь в Каписе, недалеко от Кабула. В главном монастыре с кабульской стороны Хайберского прохода, Нагара Вихаре, немного южнее современного Джелалабада, хранилась реликвия – часть теменной кости Будды. Этот монастырь был самым священным из паломнических мест в буддийском мире. Однако монахи этого монастыря стали меркантильными и брали с паломников по золотой монете за каждый взгляд на реликвию. Кроме того, во всем регионе не было центров образования.

С пенджабской стороны Хайберского прохода монахи сохранили только лишь правила монашеской дисциплины и едва ли понимали буддийские учения. К примеру, в долине Сват (Уддияне) Сюань Цзан обнаружил многие монастыри в руинах, а в уцелевших монахи совершали лишь ритуалы для обретения защиты и могущества сверхъестественных существ. Здесь больше не было каких-либо традиций изучения или медитации.

Более ранний путешественник из ханьского Китая Сонг Юн посетил Сват в 520 году, спустя пять лет после гонений на буддизм, устроенных Михиракулой. Он сообщил о том, что в то время монастыри все еще процветали. Правитель белых гуннов по-видимому не слишком строго следовал своей антибуддийской политике в более отдаленных регионах своих владений. Более поздний упадок монастырей в Свате произошел из-за нескольких мощных землетрясений и наводнений, имевших место на протяжении столетия, прошедшего между посещениями этих мест двумя китайскими паломниками. С обеднением горной долины и прекращением торговли через Гилгит с Восточным Туркестаном, монастыри потеряли почти всю свою экономическую поддержку, а также связи с остальными буддийскими культурами. Местные суеверия и шаманские практики сочетались здесь с тем, что осталось от понимания буддизма.

В 650 году территория Западного Тюркского каганата уменьшилась еще раз – Кашгар достался ханьским китайцам, расширявшим свою империю с 618 года, когда была основана династия Тан. Перед тем как получить контроль над Кашгаром, военные силы династии Тан отвоевали у восточных тюрок Монголию, а затем города-государства, располагавшиеся вдоль северной границы Таримской впадины. Видя растущую угрозу со стороны ханьских китайцев и невозможность получить защиту у ослабевших западных тюрок, Кашгар и независимый Хотан на южной границе Таримской впадины мирно сдались.

Тибет

Тибетцы объединили свою страну во второй четверти VII века. Царь Сонгцен Гампо (Srong-btsan sgam-po, годы правления 617 – 649) основал империю, протянувшуюся от северной Бирмы до границ ханьского Китая и Хотана. Эта империя включала Непал в качестве вассального государства. Территория Непала в то время была ограничена долиной Катманду. После основания империи в 640-х годах Сонгцен Гампо утвердил в своих владениях буддизм. Однако утверждение буддизма было весьма ограниченным, и тибетский буддизм был смешан с различными особенностями форм буддизма, принятых в ханьском Китае, Непале и Хотане. Расширяя свою территорию, тибетцы в 663 году отвоевали Кашгар у Китая династии Тан и в том же году установили свое господство в Гилгите и Ваханском коридоре, связывающем западный Тибет с восточной Бактрией.

Индо-Гангская равнина в Индии

С ранних пор на территории Индо-Гангской равнины в северной Индии буддизм мирно сосуществовал с индуизмом и джайнизмом. Начиная с IV века н.э. индуисты относились к Будде как к одному из десяти реинкарнаций (санск. аватара) их верховного божества – Вишну. На бытовом уровне многие индуисты рассматривали буддизм как еще одну форму их собственной религии. Императоры первой империи Гупта (320 – 500 гг.) зачастую покровительствовали храмам, монастырям и учителям обоих вероисповеданий. Они построили многочисленные буддийские монастырские университеты, в которых процветали философские дебаты. Самым знаменитым был Наланда в центральной части современного индийского штата Бихар. Они также позволяли буддистам из других стран посещать паломнические места, располагавшиеся на территории империи. Император Самудрагупта, к примеру, дал разрешение царю Шри-Ланки Мегхаванне (годы правления 362 – 409), построить монастырь Махабодхи в Ваджрасане (современная Бодхгайя) – месте, где Будда достиг просветления.

Белые гунны правили Гандхарой и западной частью северной Индии почти на протяжении всего VI века. Разрушение Михиракулой монастырей распространилось до Каушамби, располагавшегося немного западнее современного Аллахабада (штат Уттар-Прадеш). С началом второй империи Гупта (конец VI века – 750) ее императоры прилагали усилия по восстановлению разрушенного. Тем не менее, когда Сюань Цзан посетил этот район, многие монастыри к западу от Каушамби все еще были в руинах. Однако те, что были в Магадхе, на востоке, – такие как Наланда и Махабодхи, все еще процветали.

Император Харша (годы правления 606 – 647) – самый убежденный  покровитель буддизма династии Гупта, держал тысячу монахов из Наланды при своем императорском дворе. Он настолько почитал буддизм, что, по сообщениям, прикоснулся к ступням Сюань Цзана, демонстрируя уважение в традиционной индуистской форме, когда в первый раз встретил монаха из ханьского Китая.

В 647 году министр Арджуна, настроенный против буддизма, сверг Харшу и на короткое время узурпировал власть у династии Гупта. Когда он плохо обошелся с паломником и монахом из ханьского Китая Вангом Суанце и приказал ограбить и убить большую часть его группы, монах, который также был доверенным лицом императора династии Тан Тай Цзуна (годы правления 627 – 650), бежал в Непал. Здесь он обратился за помощью к императору Тибета Сонгцену Гампо, женившемуся в 641 году на дочери императора династии Тан, принцессе Вен Ченг. Заручившись поддержкой непальского вассала, тибетский правитель сверг Арджуну и восстановил правление династии Гупта. После этого буддизм продолжил пользоваться привилегированным положением на севере Индии.

Кашмир и Непал

На территории Кашмира и Непала, как и на севере Индии, буддизм также процветал в основном в индуистских государствах. Сюань Цзан свидетельствовал о том, что буддизм в Кашмире почти восстановился после преследований Михиракулы, особенно при поддержке основателя новой династии Каркота (годы правления 630 – 856).

Непал, c другой стороны, избежал правления белых гуннов. Правители династии Личчави (годы правления 386 – 750) непрерывно оказывали поддержку буддизму. В 643 году император Тибета Сонгцен Гампо сверг Вишнагупту, узурпатора власти этой династии, и восстановил правление царя Нарендрадевы – наследника Непальского трона, получившего приют в Тибете. Тем не менее, этот инцидент оказал некоторое влияние на состояние непальского буддизма в долине Катманду. Сонгцен Гампо позднее женился на принцессе Бхрикути, дочери царя Нарендрадевы, для укрепления связей между двумя странами.

Подведение итогов

Таким образом, буддизм присутствовал практически повсюду в Центральной Азии, куда в середине VII столетия прибыли арабы-мусульмане. Наиболее развитым он был в Бактрии, Кашмире и окрестностях Таримской впадины; был распространен в Гандхаре и Монголии, хотя уровень понимания там был ниже; только появился в Тибете и переживал недавнее возрождение в Согдиане. При этом буддизм не был единственным верованием в этом регионе. Кроме буддистов здесь были зороастрийцы, индуисты, несториане, иудеи, манихеи и последователи шаманизма – тенгрианства, а также других, местных неорганизованных систем верований. В граничащих с Центральной Азией странах буддизм был развит в ханьском Китае, Непале и на севере Индии, где его последователи жили мирно с даосами, конфуцианцами, индуистами и джайнистами.

В канун прихода в Центральную Азию арабов-мусульман тюркские шахи правили Гандхарой и Бактрией, тогда как западные тюрки управляли Согдианой и частями северной территории Западного Туркестана. Тибетцы удерживали Гилгит и Кашгар, в то время как Китай династии Тан правил остальной частью территории Таримской впадины, а также Монголией. Восточные тюрки Монголии, в течение короткого периода времени находившиеся под властью ханьского Китая, ничего не предпринимали.

2. Согдиана и Бактрия накануне Омейядского периода

Поскольку Согдиана и Бактрия были самыми большими областями Центральной Азии, в которых арабы в первую очередь распространили ислам, давайте подробнее рассмотрим религиозное наследие народов этих стран. Это поможет нам понять их первоначальное отношение к мусульманской вере.

Отношение зороастрийцев к буддизму

Большую часть населения Согдианы и Бактрии составляли зороастрийцы, тогда как буддисты, манихеи, несториане и иудеи были в ощутимом меньшинстве. Буддизм распространился в этом регионе в период кушанского правления – с конца II века до н.э. до 226 года н.э., – однако он никогда не был популярнее зороастризма. Наиболее слабым буддизм был в Согдиане, в силу ее отдаленности от центров кушанской власти, находившихся в Кашмире, Гандхаре, Уддияне и Кабуле.

Персидские Сасаниды (годы правления 226 – 637) правили Согдианой, Бактрией, Кашгаром и частями Гандхары до тех пор, пока белые гунны не захватили этот регион в начале V века, что заставило Сасанидов отступить в Иран. Хотя Сасаниды были националистической, строго прозороастрийской династией, более ортодоксальные правители которой сурово преследовали любые зороастрийские течения, которые они считали ересью, в большинстве своем они были терпимы к другим религиям. Они позволяли последователям других религий придерживаться своей веры при условии, что каждый взрослый мужчина платит дифференцированный подушный налог.

Единственное значительное исключение из этой закономерности имело место во второй половине III века, когда религиозной политикой империи правил верховный зороастрийский жрец Кирдер. Педантично стремясь уничтожить все изображения божеств в империи, чтобы единственным объектом поклонения был священный зороастрийский огонь, Кирдер приказал разрушить несколько буддийских монастырей, главным образом расположенных в Бактрии. Это произошло из-за того, что статуи Будды и стены с его изображением содержали много элементов зороастризма. Например, будды часто изображались окруженными ореолом пламени, к тому же эти изображения сопровождались посвящениями или подписями «Будда-Мазда» (прим. пер.: Ахура-Мазда – высшее божество зороастризма). Поэтому бактрийские буддисты казались верховному жрецу зороастрийскими еретиками. Как бы там ни было, буддизм восстановился после преследований со стороны Кирдера.

Зурванизм

Зурванизм (зерванизм) был зороастрийским течением, иногда поддерживаемым некоторыми из императоров династии Сасанидов, в остальное же время осуждаемым более ортодоксальными правителями как требующая искоренения ересь. Хотя очаги зурванизма встречались по всей империи Сасанидов, включая даже родной город Зороастра (Заратустры) – Балх, главным регионом, куда стремились зурваниты, была Согдиана. Возможно, причиной тому была ее удаленность.

Согдианские зурваниты были наиболее нетерпимой к другим религиям группой зороастрийцев, гораздо более враждебно настроенной, чем их собратья – бактрийские зурваниты. Их агрессивное отношение, возможно, было защитным механизмом, возникшем в результате того, что они были объектами предрассудков в Иране, смешанным с самоуверенностью, которая была результатом их высокой численности в Согдиане. Их предубеждение заставило многих согдийских буддистов, манихеев и несториан покинуть родную землю и переселиться в качестве торговцев дальше на восток вдоль Великого шелкового пути в города-государства Таримской впадины, особенно в Турфан. Поскольку тохары Турфана тоже были иммигрантской общиной, пришедшей с запада, скорее всего, согдийские беженцы получили здесь сочувственный прием.

Правление белых гуннов и его последствия для Согдианы

Белые гунны, отвоевавшие Согдиану у Сасанидов, в большинстве своем были  твердыми приверженцами буддизма. Они правили не только бывшими владениями Сасанидов в Центральной Азии, но также и частями северной Индии, Кашмиром и Хотаном. Как уже говорилось, посетивший Согдиану в V веке Фа Сянь сообщал о процветании буддизма в Согдиане. Тем не менее, большую часть местного населения по-прежнему составляли последователи зурванизма, которые, вероятно, не были рады возрождению буддизма.

В 515 году царь белых гуннов Михиракула начал короткое, но разрушительное преследование буддизма. Его войска намеревались уничтожить четырнадцать сотен монастырей. Больше всего пострадали равнины Гандхары, Кашмир и северо-запад Индии, то есть центры его власти. Михиракула не осуществил свою политику в более отдаленных районах империи, таких как Сват. Тем не менее, его политика, несомненно, повлияла в некоторой степени на некоторые из них. Монастыри Самарканда, к примеру, не были разрушены, но были покинуты монахами.

Неприязнь местных зурванитов к буддистам, несомненно, препятствовала тому, чтобы снова открыть монастыри в Согдиане. Возможно, их паранойя даже усилилась из-за жесткого утверждения ортодоксального зороастризма в Иране и почти сразу же начавшегося преследования еретических течений императором династии Сасанидов Хусрау I (годы правления 531 – 578). Таким образом, в 560 году западные тюрки нашли буддизм в Согдиане в ослабленном состоянии, а в 630 году Сюань Цзан сообщил о том, что монастыри в Самарканде все еще закрыты и местные «зороастрийские» сообщества враждебно настроены к буддизму.

Что касается самого Ирана, Сюань Цзан сообщил о трех буддийских монастырях, оставшихся на территории бывшей Парфии на северо-западе страны. Согласно мусульманскому историку XI века аль-Бируни, раньше  на всем пути к границе с Сирией было много монастырей. Судя по всему, остальные были разрушены Сасанидами.

Бактрия

По сообщениям Сюань Цзана, буддизм в Бактрии процветал, особенно в монастыре Нава Вихара в Балхе. Хотя Балх был священным городом зороастризма и большую часть населения города составляли последователи этой веры, включая последователей течения зурванизм, все же они были терпимы к буддизму, возможно, благодаря тому что среди них было гораздо меньше беженцев-зурванитов из Ирана, чем в Согдиане, и они занимали менее оборонительную позицию в вопросах своей религии. Живя в духовном центре зороастрийского мира, они, видимо, не чувствовали угрозы в наличии буддийских монашеских учебных заведений. Эта атмосфера и тот факт, что высокий стандарт обучения и образования в Нава Вихаре привлекали как поддержку, так и соискателей на обучение из буддийских сообществ всей Центральной Азии, гарантировали буддийским монастырям продолжение существования и процветание, несмотря на ущерб, который они могли понести в короткий период преследования при Михиракуле.

Гандхара

Хотя первые арабы в Центральной Азии не смогли достичь Гандхары, давайте ради полноты картины также проанализируем состояние буддизма и на ее территории. Сюань Цзан сообщал о том, что гандхарские монастыри действовали, но на очень низком духовном уровне. Основная тяжесть разрушений, причиненных войсками Михиракулы, должно быть, пришлась на Кабульский район и пенджабские равнины Гандхары. Буддисты здесь, особенно в Гандхаре, жили в основном в индуистском окружении, в котором особое внимание уделялось религиозной практике и которое признавало Будду, считая его индуистским богом. Не удивительно то, что, хотя монастыри продолжали оставаться открытыми, из-за отсутствия больших центров образования основное внимание в них уделялось религиозным потребностям паломников, а не изучению буддизма. То есть монастыри в Гандхаре так полностью и не восстановились от разрушений, причиненных Михиракулой.

Подведение итогов

При таком наследии, мы можем предсказать, что ни составляющие большинство зурваниты, ни буддийское меньшинство в Согдиане, скорее всего, изначально не были открыты к исламу. У зурванитов был опыт существования в качестве небольшого течения, презираемого могущественным ортодоксальным зороастризмом в Иране, а буддисты в Согдиане получили подобный опыт из-за действий зурванитов. Таким образом, большинству из них было несложно принять то, что они получили вместе с правлением арабов, а именно статус пользующихся правом защиты (араб. дхимми) второсортных немусульманских подданных мусульманского государства. Перенимая сасанидские традиции в Иране, арабы требовали, чтобы каждый взрослый мужчина платил дифференцированный подушный налог (араб. джизя), дающий право придерживаться своей религии. В Бактрии как зороастрийцы, так и буддисты были тверды и уверены в своей вере. Они продолжали ей следовать, невзирая на цену.

3. Первая встреча мусульман с буддистами Азии

Доисламское присутствие буддизма на севере Африки и в Западной Азии

Между Индией и Западной Азией существует долгая история торговли как по суше, так и по морю. Торговые отношения Индии с Междуречьем (Месопотамией) начались еще в 3000 году до н.э., а с Египтом, при посредничестве Йемена, – в 1000 году до н.э. В «Баверу джатака», главе из раннего буддийского собрания описаний прошлых жизней Будды, говорится о морской торговле с Вавилоном (санскр. Баверу).

В 255 году до н.э. индийский император Ашока Маурья (годы правления 273 – 232 до н.э.) отправил буддийских монахов установить дипломатические отношения c Антиохом II Теосом – царем Сирии и Западной Азии, Птолемеем II Филадельфийским – царем Египта, Магасом – царем Кирены, Антигоном Гонатом – царем Македонии и Александром – царем Коринфа. Со временем сообщества индийских торговцев как индуистского, так и буддистского вероисповедания поселились в некоторых из главных морских и речных портов Малой Азии, Аравийского полуострова и Египта. Вскоре за ними последовали индийцы других профессий. Сирийский писатель Зеноб Глак писал об индийской общине, которая во II веке до н.э. имела собственные религиозные храмы на территории современной Турции в верховьях реки Евфрат, к западу от озера Ван, а греческий иммигрант Дион Хрисостом (Дион Хризостом, Златоуст, годы жизни 40 – 112 н.э.) писал о похожей общине в Александрии. Согласно археологическим раскопкам другие поселения буддистов находились южнее Багдада в низовьях реки Евфрат в Куфе, на восточном побережье Ирана в Зир-Рахе, а также в устье Аденского залива на острове Сокотра.

С закатом вавилонской и египетской цивилизаций в середине первого тысячелетия н.э. и при одновременном сокращении византийского судоходства в Красном море, товары из Индии на Запад в основном шли до Аравийского полуострова по морю, а затем, через посредничество арабов, по суше. Мекка – родной город Пророка Мухаммада (годы жизни 570 – 632 н.э.), стала важным торговым центром, местом встречи купцов с Востока и Запада. В регионах арабской культуры образовалось больше индийских общин. Одной из наиболее известных среди них были джаты (араб. заты), многие из которые осели в Бахрейне и в Убле, располагавшихся в глубине Персидского залива, рядом с современной Басрой. Кроме того, жену Пророка, Аишу, однажды лечил врач-джат. Так что Пророк, несомненно, был знаком с индийской культурой.

Карта №4: ранние индийские поселения в Западной Азии и на севере Африки

В качестве дополнительного свидетельства, ученый середины XX века Хамид Абдул Кадир в своем труде «Великий Будда: его жизнь и философия» (араб. Будда ал-Акбар Хайатох ва Фалсафтох) выдвигает предположение о том, что пророк Зуль-Кифл (человек из Кифла), дважды упомянутый в Коране как терпеливый и добродетельный, – это Будда, хотя большинство отождествляет его с Иезекиилем. Согласно этой теории «Кифл» был арабским прочтением «Капилавасту» – места рождения Будды. Также этот ученый говорит о том, что упомянутое в Коране фиговое дерево тоже является ссылкой на Будду, поскольку он достиг просветления под этим деревом.

В «Тарик ат-Табари» («История пророков и царей»), реконструкции ранней истории Ислама, труде, написанном в X веке ат-Табари (годы жизни 838 – 923), говорится о другой группе аравийский индийцев, а именно об ахмарах (прим. пер.: «ахмар» – арабское слово, означающее «красный»), или «людях в красных одеждах» из Синда. Несомненно, это были буддийские монахи, носившие одежды шафранового цвета. Как сообщается, в первые годы исламского правления трое из них объясняли арабам философские учения. Таким образом, по крайней мере некоторые арабские лидеры имели представление о буддизме до того, как они распространили ислам за пределами Аравийского полуострова.

Основание Омейядского халифата

После смерти Пророка халифами – его мирскими преемниками, – были избраны Абу Бакр (годы правления 632 – 634) и затем Умар I (годы правления 634 – 644). В период правления последнего арабы завоевали Сирию, Палестину, Египет, часть северной Африки и напали на Иран. Тогда совет из шести человек предложил халифат Али, двоюродному брату и зятю (мужу дочери) Пророка, но на условиях, которые тот не мог принять. Поэтому халифат перешел Усману (годы правления 644 – 656), завершившему в 651 году разгром Сасанидов в Иране и основавшему исламское течение мурджиизм. Он утверждал, что неарабы могут стать мусульманами, если они внешне соблюдают закон шариата и признают власть халифа. Однако только Аллах может судить об их внутреннем благочестии.

Усман был в итоге убит фракцией, оказывавшей поддержку Али. Последовала гражданская война, в которой сначала Али, а затем и его старший сын Хасан были убиты после непродолжительного пребывания каждого из них халифом. В конце концов победу одержал Муавия, зять (муж сестры) Пророка и лидер сторонников Усмана, объявивший себя первым халифом (годы правления 661 – 680) династии Омейядов (661 – 750 гг.). Он перенес столицу из Мекки в Дамаск в то время, когда младший сын Али, Хусейн, стал его соперником, претендующим на халифат. Вскоре после этого начались самые ранние контакты арабов-мусульман с буддистами Центральной Азии.

Карта №5: Центральная Азия, ранний период империи Омейядов

Вторжение Омейядов в Бактрию

В 663 году арабы Ирана впервые напали на Бактрию. Вторгнувшиеся войска отвоевали у тюркских шахов окрестности Балха, включая монастырь Нава Вихара, заставив тем самым последних отступить на юг в их твердыню – Кабульскую долину. Вскоре арабы смогли расширить свою власть на севере и впервые вторгнуться на территорию Согдианы, захватив у тюркских шахов Бухару.

Военная политика арабов состояла в том, чтобы убивать всех, кто оказал сопротивление, но предоставлять защиту тем, кто сдавался мирно, и брать с них дань деньгами или золотом. Они гарантировали последним порядок посредством заключения правового договора (араб. ахд) с каждым городом, который платил им дань. Строго следуя мусульманскому закону, согласно которому однажды заключенный договор или принятое соглашение является обязательством и не может быть отменено, арабы обрели доверие потенциальных новых подданных, благодаря чему сопротивление их приходу к власти сократилось.

Религиозная политика соответствовала военной. Тем, кто признавал арабское правление, в соответствии с договором было позволено придерживаться своей религии, платя при этом подушный налог. Тех же, кто оказывал сопротивление, ждало обращение в ислам или казнь. Большинство, однако, принимало ислам добровольно. Многим хотелось избежать уплаты подушного налога, тогда как другие, в частности торговцы и ремесленники, видели в переходе в ислам возможные дополнительные экономические выгоды.

Хотя некоторые буддисты Бактрии и даже настоятель монастыря Нава Вихара перешли в ислам, большинство буддистов этого региона приняли статус защищаемых, лояльных, не являющихся мусульманами подданных исламского государства, платящих взимаемый с немусульман подушный налог. Монастырь Нава Вихара оставался открытым и действующим. На рубеже VIII столетия паломник из ханьского Китая Йи Чинг посетил монастырь Нава Вихара и сообщил о его процветании.

В начале VIII века омейядский арабский писатель Омар ибн аль-Азрак аль-Кермани составил детальное описание Нава Вихары, сохранившееся в труде X века «Книга стран» (араб. Китаб ал-булдан) автора Ибн аль-Факих аль-Хамадани. Аль-Кермани описал монастырь в понятной для мусульман форме, проводя аналогию с Каабой в Мекке. Он объяснял, что в центре главного храма располагается каменный куб, покрытый тканью, и что люди совершают вокруг него обходы. Этот каменный куб, несомненно, был основанием, на котором возвышалась ступа – памятник для хранения реликвий, обычно находившийся в центре бактрийских и тохарийских храмов. В соответствии с иранским обычаем куб был покрыт тканью, чтобы выразить почтение как статуям Будды, так и ступам, а обходы вокруг него были обычной буддийской формой поклонения. Как бы там ни было, описание аль-Кермани свидетельствует об открытом и уважительном отношении, а также о попытке понять немусульманские религии, такие как буддизм, с которыми омейядские арабы столкнулись на недавно завоеванных ими территориях.

Предыдущий опыт взаимоотношений Омейядов с немусульманами в Иране

До вторжения в Бактрию Омейяды взимали подушный налог в Иране со своих зороастрийских, несторианских, иудейских и буддийских подданных, предоставляя им протекторат. Однако некоторые из местных арабских чиновников были менее терпимы, чем остальные. Иногда защищаемые подданные должны были носить специальные одежды или знаки, указывающие на их статус. Кроме того, они подвергались унижениям: их били по шее каждый раз, когда они покорно склонялись, платя подушный налог. Хотя защищаемые подданные имели свободу вероисповедания, некоторые строгие чиновники запрещали им строить новые храмы или церкви. С другой стороны, те, кто приходил на пятничный молебен в мечеть, иногда получали денежное вознаграждение. Позже, если кто-либо из немусульманской семьи принимал ислам, такой человек наследовал все состояние семьи. К тому же более агрессивные чиновники зачастую обращали иностранцев, особенно тюрок, в рабство, а затем предлагали им свободу при условии, что те сначала примут ислам.

Желание избежать любых из этих запретов и унижений, а также получить финансовые или социальные выгоды естественным образом приводило многих к осуждению своей религии и переходу в новую веру. Таким образом, многие зороастрийцы Ирана в конечном счете отказались от статуса защищаемых подданных и приняли ислам. Неясно, сложилась ли похожая ситуация среди буддистов в Бактрии и Бухаре, однако такое предположение не кажется лишенным смысла.

В то время в соответствии с традицией мурджиизма переход в ислам был в первую очередь внешним делом. Достаточно было просто заявить о принятии главных положений исламской веры, а также исполнять основные религиозные обязанности, состоящие в ежедневном пятикратном совершении молитвы, уплате налога в помощь мусульманской бедноте, посте во время священного месяца Рамадан и паломничестве раз в жизни в Мекку. В первую очередь требовалось признать власть Омейядов, так как главным условием арабов было изменение политической, а не духовной приверженности. Тех, кто нарушал законы шариата, судили в омейядских судах и подвергали наказаниям, но все же официально они оставались мусульманскими гражданами со всеми гражданскими правами. Один Аллах может решать, кто искренен в своей религиозной вере.

Такой обычай был введен целенаправленно, чтобы получить подданных, которые будут верны и послушны арабским законам. Это естественным образом привлекало людей, которые перешли бы в ислам просто из-за политической, социальной или экономической выгоды, при этом внутренне сохраняя свою веру. Однако дети и внуки тех, кто таким образом принял новую веру, выросшие в исламском окружении, становились гораздо более искренними в принятии новой веры, чем их родители, дедушки и бабушки. Вследствие этого исламское население Центральной Азии стало постепенно расти ненасильственным путем.

Медленное продвижение Омейядов на юг Согдианы

Захват остальной части Согдианы был для Омейядов непростой задачей. Отнять у западных тюрок власть над этим регионом и контролировать прибыльную торговлю, идущую вдоль всего Великого шелкового пути, стремились еще три силы. Этими силами были тибетцы Кашгара, войска Китая династии Тан, базирующиеся в остальных городах-государствах Таримской впадины, и восточные тюрки из Монголии. Последовавшая борьба была очень сложной, и  приводить здесь ее детальное описание нет необходимости. Давайте просто перечислим важные события второй половины VII и первой декады VIII веков, чтобы понять, с какой конкуренцией столкнулись арабы.

Карта №6: противоборствующие силы Центральной Азии в конце VII века

Сначала, в 670 году, тибетцы отвоевали у Китая династии Тан остальные города-государства Таримской впадины, начиная с Хотана и нескольких районов к северу от Кашгара. Видя растущую военную угрозу со стороны Тибета, войска династии Тан постепенно отошли из остальных городов-государств Таримской впадины в Турфан, и тибетцы заполнили образовавшийся вакуум. Затем армия династии Тан окружила тибетцев, перейдя Тянь-Шань через проход из Турфана в Бешбалык, и, продолжая двигаться на запад, установила в 679 году свое военное присутствие на севере Западного Туркестана, в Суябе. Однако это было скорее исключением из общей тенденции ослабления китайской династии Тан. В 682 году тюрки Монголии подняли мятеж против правления династии Тан и основали второй Восточный Тюркский каганат, а в 684 году сама династия Тан была свергнута в результате переворота. Ее правление не было восстановлено до 705 года и не упрочилось до 713 года.

Тем временем власть арабов в Бактрии начала ослабевать. В 680 году, в начале короткого правления халифа Язида (годы правления 680 – 683), Хусейн – младший сын Али, возглавил безуспешное восстание против Омейядов и был убит в битве при Карбале, в Ираке. Этот конфликт отвлек внимание халифата от Центральной Азии. В результате к концу правления Язида Омейяды потеряли контроль над большинством бактрийских городов-государств, но сохранили свою власть в согдийской Бухаре. В последующие годы память о мученической смерти Хусейна помогла сформироваться шиитскому движению ислама, которое стало альтернативой суннитскому движению, развившемуся из движения мурджиизм династии Омейядов.

В то время император Тибета был занят внутренней борьбой за власть с конкурирующим кланом. В результате в 692 году тибетцы потеряли свою власть над государствами Таримской впадины, хотя и продолжали сохранять в них свое присутствие, особенно в государствах южной границы этого региона. Ханьские китайцы имели долгую традицию торговых отношений с этими городами-государствами из своей твердыни – Турфана. В классических китайских исторических описаниях эти торговые отношения назывались «миссиями дани». Таким образом, несмотря на то что Китай династии Тан теперь стал доминирующим иностранным государством на большей части территории Таримской впадины вне Турфана, его влияние базировалось на торговых отношениях, а не на политическом или военном господстве. Особенно это относится к южным государствам.

В 703 году тибетцы заключили союз с восточными тюрками против войск династии Тан, базирующихся в восточной части Таримской впадины, однако им не удалось преуспеть в изгнании их из Турфана. Западные тюрки также противостояли войскам династии Тан, но на западном фронте, и они успешно изгнали последних из Суяба. Затем западные тюрки утвердили тюргешей, одно из своих племен, в качестве правителей северной части Западного Туркестана. Родиной тюргешей были окрестности Суяба.

На этот раз тибетцы заключили союз с тюркскими шахами Гандхары и попытались в 705 году изгнать ослабленные к тому времени войска Омейядов из Бактрии. В то время арабы еще могли удерживать свои земли. Однако в 708 году, в период правления халифа аль-Валида I (годы правления 705 – 715), принц тюркских шахов Назактар-хан изгнал Омейядов из Бактрии и на несколько лет установил фанатичные буддийские законы. Он даже приказал обезглавить принявшего ислам бывшего настоятеля монастыря Нава Вихара.

Несмотря на потерю Бактрии, войска Омейядов продолжили сохранять свою власть над Бухарой в Согдиане. Продвигаясь с севера, тюргеши захватили власть на остальной территории Согдианы и вышли за ее пределы, захватив государства Кашгар и Куча на западе Таримской впадины. Затем восточные тюрки, другой союзник тибетцев, начали борьбу за контроль над Согдианой и, пройдя по территории Джунгарии, напали на тюргешей с севера, в конечном счете захватив родину тюргешей Суяб. Воспользовались тем, что внимание тюргешей приковано к северному фронту, войска Омейядов выступили из Бактрии и захватили Самарканд, находившийся в самой южной части владений тюргешей.

Подведение итогов

Изначально власть омейядских арабов в Бактрии не была достаточно крепкой и, как результат, их распространение в Согдиану шло очень медленно. Им недоставало сил, чтобы нападать, когда вздумается. Чтобы сколько-нибудь продвинуться на территорию Согдианы, им приходилось ждать подходящего момента, когда другие основные силы, претендующие на Согдиану, отвлечены военными действиями. Омейяды, определенно, не вели священную войну, пытаясь распространить ислам по всей Центральной Азии, а всего лишь представляли собой одну из нескольких борющихся за политическое и территориальное влияние сил. Первая в Согдиане мечеть была построена в Бухаре арабским генералом Кутайбой в 712 году. Следующая мечеть не была возведена на этой территории до 771 года, что свидетельствует о том, насколько медленно в действительности шло распространение ислама.

4. Первое вторжение мусульман на территорию полуострова Индостан

Состояние торговых путей между Востоком и Западом

Великий шелковый путь из Китая на Запад шел по суше из Восточного в Западный Туркестан и далее через Согдиану и Иран – в Византию и Европу. Альтернативный путь шел из Западного Туркестана через Бактрию, кабульскую и пенджабскую часть Гандхары, затем на кораблях вниз по течению реки Инд в Синд и далее через Аравийское и Красное моря. Кроме того, китайские и центральноазиатские товары продолжали поступать на север Индии из Гандхары.

Карта №7: Великий шелковый путь

Буддийские монастыри располагались вдоль всего Великого шелкового пути от Китая до портов Синда. Монастыри предоставляли торговцам места отдыха и денежные займы. Кроме того, в них жили мирские буддисты-ремесленники, занимавшиеся обработкой привезенных из Китая полудрагоценных камней. Исповедующие буддизм торговцы и ремесленники поддерживали монастыри, являясь их основным источником доходов. Именно поэтому торговля имела очень большое значение для благосостояния буддийского сообщества.

До захвата Ирана арабами, правившие им Сасаниды взимали высокие пошлины на любые товары, провозимые по суше через их территорию. Поэтому Византия предпочитала везти товары менее дорогостоящим морским путем, идущим через Синд в Эфиопию, и только затем – по суше. Однако в 551 году Византия познакомилась с культурой разведения тутовых шелкопрядов и потребность в китайском шелке пошла на убыль. Арабские военные кампании VII века еще больше заморозили торговлю – до тех пор, пока сухопутные пути, идущие через Иран, не станут безопасными. На рубеже VIII века паломник из ханьского Китая Йи Чинг сообщал о том, что торговля по пути, ведущему из Китая в Синд, сильно сокращена на территории Центральной Азии из-за непрерывных войн между Омейядами, Китаем династии Тан, тибетцами, западными тюрками, тюркскими шахами и тюргешами. Поэтому китайские товары и паломники путешествовали преимущественно морем через Малаккский пролив и Шри-Ланку. Таким образом, накануне вторжения Омейядов буддийские сообщества Синда переживали не лучшие времена.

Вторжение в Синд

На раннем этапе существования Омейядского халифата Омейяды несколько раз пытались вторгнуться на территорию полуострова Индостан. Несомненно, один из основных их мотивов состоял в том, чтобы получить контроль над частью торгового пути, идущего через долину реки Инд в морские порты Синда. Поскольку им так и не удалось отвоевать у тюркских шахов Гандхару, они не могли пройти по их территории, чтобы попасть на полуостров Индостан через Хайберский проход. Единственным альтернативным путем было обойти Гандхару и напасть на Синд с юга, а потом атаковать Гандхару с двух фронтов.

Карта №8: военная кампания Омейядов против Синда и Бактрии

Первые две попытки захватить Синд не увенчались успехом. Тем не менее, в 711 году, почти одновременно с захватом Самарканда, арабы наконец добились свой цели. В то время правителем самой восточной провинции империи Омейядов, включавшей территорию современных восточного Ирана, Балочистана (Белуджистана, Мукрана) и южного Афганистана, был Хаджадж ибн Юсуф Сакафи. Он решил послать своего племянника и зятя, генерала Мухаммада ибн Касима, во главе двадцатитысячного войска начать нападение на Синд с двух сторон – с суши и с моря. Первой их целью был прибрежный город Дебал, располагавшийся рядом с современным городом Карачи.

В то время население Синда было смешанным и состояло из индуистов, буддистов и джайнов. По сообщениям Сюань Цзана, на территории Синда было более четырехсот буддийских монастырей с двадцатью шестью тысячами монахов. Буддисты составляли большинство в среде городского торгового и ремесленного класса, тогда как индуисты в основном преобладали в среде сельских фермеров. Этим регионом правил Чач, индуистский брамин, выходец из сельской местности, узурпировавший государственную власть. Он покровительствовал сельскому хозяйству и не был заинтересован в поддержке торговли.

У идуистов была каста воинов, которая, включая ее политических и религиозных лидеров, сражалась с войсками Омейядов. У буддистов же не было военной традиции или касты, и, будучи недовольными политикой Чача, они желали избежать разрушений и мирно сдаться. Войска генерала ибн Касима одержали победу и, как сообщается, убили большое число местных жителей, причинив серьезный ущерб городу в наказание за оказанное им упорное сопротивление. Трудно судить о том, насколько это сообщение преувеличенно. В конце концов, арабы хотели сохранить финансовую стабильность Синда, чтобы увеличить проходящую по территории государства торговлю и получать с нее прибыль. Как бы там ни было, Омейяды разрушили до основания главный индуистский храм и возвели на его месте мечеть.

Затем войска Омейядов начали поход на Нирун, располагавшийся рядом с современным пакистанским Хидерабадом. Буддийский правитель сдал город добровольно. Однако, чтобы еще раз продемонстрировать силу, победители-мусульмане здесь также возвели мечеть на месте главного буддийского монастыря. При этом они сохранили остальную часть города.

И буддисты, и индуисты сотрудничали с арабами, хотя это в большей степени относится к буддистам. Таким образом, две трети городов Синда мирно сдались захватчикам и заключили соглашения, согласно которым они признавали арабское правление и законы. Те, кто оказывал сопротивление, были атакованы и наказаны; те же, кто сдавался мирно или сотрудничал, получали защиту и свободу вероисповедания.

Оккупация Синда

С позволения правителя Хаджаджа генерал ибн Касим проводил политику терпимости. Буддистам и индуистам даровали статус защищаемых подданных (дхимми). Пока они оставались преданными халифу Омейядов и платили подушный налог, им позволялось придерживаться своей веры и сохранять за собой свою землю и собственность. Тем не менее, многие буддийские торговцы и ремесленники добровольно приняли ислам. Из-за возникшей конкуренции с торговцами-мусульманами, они видели экономическую выгоду в смене религии и, соответственно, в уплате меньшего налога. Кроме подушного налога торговцы, пользующиеся статусом дхимми, должны были платить двойную пошлину на все товары.

С другой стороны, хотя у генерала была определенная заинтересованность в распространении ислама, это не было его главной заботой. Конечно же, он поощрял смену религии, однако основной его целью было сохранение политической власти. Ему необходимо было поднять благосостояние, насколько это возможно, чтобы возместить Хаджаджу огромные расходы на военную кампанию и все прежние военные неудачи.

Арабский генерал достиг своей цели не только благодаря подушному налогу, налогам на землю и на торговлю, но также и за счет налога на паломничество, который платили буддисты и индуисты при посещении своих священных мест. Возможно, это говорит о том, что буддийские монахи Синда, как и их коллеги на севере, в Гандхаре, создали к тому времени традицию взимания с паломников платы на содержание храмов, а Омейяды лишь отбирали эту выручку. Таким образом, на большей территории Синда мусульмане не разрушали буддийские и индуистские храмы, изображения и хранящиеся в них реликвии, поскольку те привлекали паломников и приносили доход.

Поход в Саураштру

В то время самый большой центр буддийской активности на западе Индии находился в городе Валабхи, расположенном на побережье восточной Саураштры, на территории современного индийского штата Гуджарат.  Регион, которым правила династия Майтраков (годы правления 480 – 710), отделился от первой империи Гупта в последние годы ее упадка, перед тем как территорию империи захватили белые гунны. По сообщениям Сюань Цзана, на этой территории находилось более ста монастырей в которых обучались в общей сложности  шесть тысяч монахов.

Самым значительным из этих учебных заведение был комплекс Дудда Вихара – огромный монашеский университет, в котором монахи получали обширное образование, включавшее не только буддийские религиозные предметы, но также медицину и светские науки. Многие из его выпускников поступали на государственную службу при правящей династии Майтраков. Цари династии, в свою очередь, даровали монастырям в качестве поддержки по несколько деревень. Паломник из ханьского Китая Йи Чинг посетил Валабхи в последний год правления династии Майтраков и свидетельствовал о том, что монастырь оставался величественным.

В 710 году, за год до захвата Омейядами Синда, царство Майтраков распалось, и большей его частью стала править династия Раштракутов (годы правления 710 – 775). Новые правители продолжили политику поддержки буддийских монастырей, которой следовали их предшественники. Программа обучения в Дудда Вихаре не изменилась.

Вскоре после этого генерал ибн Касим отправил войска в Саураштру, где они заключили мирные договоры с правителями династии Раштракутов, согласно которым последние обязались следовать арабским законам, платить налоги и так далее. Морские торговые пути из центральной Индии в Византию и Европу проходили через порты Саураштры. Арабам хотелось обложить налогом и этот торговый путь, особенно на случай, если индийцы попытаются направить по нему товары из Гандхары, чтобы не везти их через порты Синда.

В этот раз мусульманские солдаты не нанесли ущерба буддийским учебным заведениям в Валабхи: последние продолжали процветать и принимать находящихся в изгнании вынуждено покинувших Синд монахов. В последующие годы в Валабхи появилось много новых монастырей, построенных, чтобы принять поток беженцев.

Оценка результатов синдской кампании

Похоже, что разрушения Омейядами буддийских монастырей в Синде были редкими и имели место только на ранней стадии оккупации. Генералы приказывали разрушать монастыри, чтобы наказать или напугать оппозицию. Это не было правилом. Когда позже такие регионы, как Саураштра, сдавались мирно, войска Омейядов не трогали монастыри. Если бы арабы-мусульмане намеревались в то время уничтожить буддизм, они бы не оставили Валабхи нетронутым. Таким образом, мы можем заключить, что акты насилия против буддийских монастырей по большей части имели политические, а не религиозные мотивы. Конечно же, отдельные участники событий могли преследовать личные цели.

Проведя в Синде всего три года, генерал ибн Касим вернулся ко двору Хаджаджа, наказав своим подчиненным развивать практичную политику эксплуатации буддийской и индуистской религий. Как бы там ни было, местные индуистские правители вернули себе власть над большинством из своих территорий, оставив арабам лишь несколько главных городов Синда.

Повторный захват Омейядами Бактрии

В 715 году правитель Хаджадж, вдохновленный успехом своего племянника в Синде, послал генерала Кутайбу повторно захватить Бактрию, вторгнувшись на ее территорию из северо-восточного Ирана. Генерал преуспел в этом и нанес серьезный ущерб монастырю Нава Вихара в наказание за произошедший ранее мятеж. Многие монахи бежали на восток, в Кашмир и Хотан. Царь династии Каркота, Лалитадитья (годы правления 701 – 738), при поддержке своего бактрийского министра-буддиста построил в Кашмире много новых монастырей, чтобы принять большой поток образованных беженцев. Это очень сильно подняло уровень кашмирского буддизма.

Монастырь Нава Вихара быстро восстановился и вскоре действовал в прежнем режиме, что свидетельствует о том, что разрушения, причиненные мусульманами буддийским монастырям в Бактрии, не были движимы религиозными соображениями. Если бы это было так, мусульмане не позволили бы их восстанавливать.

После того как Омейяды одержали в Бактрии победу над тюркскими шахами и их тибетскими союзниками, тибетцы по политическим соображениям перешли на другую сторону и теперь заключили союз с арабами. Не сумев в прежнем союзе вернуть оазисные города Восточного Туркестана, власть над которыми они потеряли двадцать два года назад, тибетцы, несомненно, надеялись, что с помощью Омейядов они смогут захватить территорию, по которой проходит Великий шелковый путь, а затем совместно ей управлять. По-видимому, различия в религиозных предпочтениях не играли роли, когда дело касалось расширения власти и пополнения казны государства.

Затем, с помощью тибетцев, генерал Кутайба отвоевал у тюргешей Фергану, но погиб в битве, готовясь к следующему походу, целью которого был захват Кашгара, которым в то время также правили тюргеши. Арабам так больше и не представилась возможность распространить свое влияние на Восточный Туркестан.

Первые попытки распространения ислама

Несмотря на общую тенденцию к религиозной терпимости, которой следовали предшествовавшие Умару II (годы правления 717 – 724) омейядские халифы, последний ввел практику распространения ислама с помощью духовных учителей (араб. улама, улемы), которых он отправлял в отдаленные территории. Однако его положение было слишком слабым, и он не мог заставлять строго следовать своей политике. Например, халиф издал указ, согласно которому в Синде могли править, только те, кто принял ислам. Но из-за того что к тому времени Омейяды потеряли реальную политическую власть в Синде, этим законом в основном пренебрегали, и халиф не настаивал на его исполнении. Обращенные мусульмане жили в согласии с буддистами и индуистами Синда. Эта тенденция продолжалась даже после окончания правления Омейядов. В надписях из северной Индии, относящихся к периоду правления династии Пала (годы правления: с 750 до конца XII века), сохранились упоминания о буддийских монахах из Синда.

Кроме того, Умар II издал указ, согласно которому все союзники Омейядов должны исповедовать ислам. Поэтому тибетский императорский двор отправил посланца, чтобы пригласить в свои земли учителя, который будет проповедовать новую веру. Халиф отправил в Тибет аль-Салита ибн Абдуллаха аль-Ханафи. Отсутствие свидетельств успеха этого учителя в распространении ислама в Тибете говорит о том, что Омейяды не настаивали на собственной попытке распространения ислама. Фактически, свойственная арабам приверженность своему роду была важнее для Омейядов, чем создание многонационального исламского общества. На всех захваченных территориях Центральной Азии они развивали свою религию и культуру в первую очередь для самих себя.

Были и другие причины, по которым Тибет не был восприимчив к проповедям мусульманского учителя. Это слабо связано с доктринами самого ислама. Давайте подробнее рассмотрим политический контекст этой первой встречи ислама с буддистами Тибета.

5. Тибет накануне прибытия первого мусульманского учителя

Когда аль-Салит ибн Абдуллах аль-Ханафи прибыл в Тибет, там уже были две религиозные традиции, поддерживаемые императорским двором: так называемый «бон» и буддизм. Первая традиция была местным тибетским верованием, тогда как вторая была утверждена первым тибетским императором, Сонгценом Гампо (годы правления 617 – 649). Согласно традиционному тибетскому описанию, эти две традиции серьезно соперничали. Однако современные ученые полагают, что ситуация была гораздо сложнее.

Организованная религия бон и местная тибетская традиция

Организованной религией традиция бон стала только после XI века к тому времени у нее было много общего с буддизмом. До тех пор добуддийская местная традиция Тибета, иногда ошибочно также называемая боном, состояла главным образом из ритуалов поддержки имперского культа, таких как сложные жертвоприношения для императорских похорон и успешного заключения договоров. Эта традиция также включала в себя системы предсказаний, астрологии, исцеляющих ритуалов умиротворения вредных духов и медицины на основе лекарственных растений.

В исторической литературе организованной религии бон говорится о том, что она ведет свое начало от Шенраба (gShen-rab) – учителя из легендарной земли Олмо Лунгринг ('Ol-mo lung-ring), находившейся на восточной границе страны Тагзиг (sTag-gzig), – который давным-давно принес это учение в Шанг-Шунг (Zhang-zhung). Шанг-Шунг был древним царством со столицей в западной части Тибета, рядом со священной горой Кайлаш. Основываясь на лингвистическом анализе, некоторые современные русские ученые отождествляют Олмо Лунгринг с государством Элам в древнем западном Иране, а Тагзиг – с «Таджик», то есть с Бактрией. Соглашаясь с заявлением бона о том, что сходные с буддийскими аспекты этой традиции предшествуют по времени Сонгцену Гампо, эти ученые утверждают, что изначальный толчок развитию этой системы был дан где-то в начале I века н.э. бактрийским буддийским мастером, пришедшим в Шанг-Шунг, вероятно через Хотан или через Гилгит и Кашмир. Шанг-Шунг традиционно имел близкие экономические и культурные связи с каждым из этих соседних регионов. Признавая то, как описывает свое происхождение религия бон, эти ученые объясняют, что, прибыв в Шанг-Шунг, буддийский мастер придал местным ритуальным практикам многие черты, близкие к буддизму.

Другие ученые полагают, что предлагаемое боном описание собственного происхождения является интерполяцией XIV века, состоящей из разных текстов. В таком случае земля Олмо Лунгринг, из которой бон распространился на восток, соответствовала бы Тибету, принесшему буддизм в Монголию, а Тагзиг, буквально «земля тигров и леопардов», была бы землей воинственных монголов, а до них – киданей.

При этом «тагзиг» (произносится как «тази» или «тазиг») был тибетской транслитерацией санскритского термина tayi (тайи), использовавшегося для обозначения неиндийских захватчиков в литературе Калачакры. Санскритское tayy (тайи), в свою очередь, является фонетической транскрипцией арабского или арамейского термина taiy (тайи, множественное число: tayyayah (тайаях), tayyaye (тайайе)) или его современной пакистанской формы – тази. Тайаях были самым сильным из домусульманских арабских племен, тайидов, и поэтому слово «тайаях» использовалось в сирийском и иврите в качестве обобщенного названия арабов начиная с I века н.э. Современная персидская форма тази использовалась для обозначения арабских захватчиков Ирана, например во времена правления последнего сасанидского правителя Йездигерда III (годы правления 632 – 651), современника императора Сонгцена Гампо.

Можно возразить, что шанг-шунгская форма, тагзиг, произошла от среднеперсидского «тазиг», использовавшегося в ранний период империи Сасанидов (226 – 650 гг.), в которую входил не только Иран, но и Бактрия. В конце концов, Сасаниды были убежденными зороастрийцами, а город Балх в Бактрии был местом, где родился Зороастр (Заратустра). Более того, Сасаниды терпимо относились к буддизму в Бактрии, где он прочно установился на несколько столетий. Поскольку ранний бон имел много особенностей, напоминавших дуализм зороастризма (прим. пер.: противостояние добра и зла) и буддизм, то утверждение бона о том, что его сходные с буддийскими аспекты предшествуют по времени императору Сонгцену Гампо и происходят из Тагзига, кажется правдоподобным.

Тем не менее, странно то, что Шанг-Шунг еще до правления Сонгцена Гампо перенял слово, используемое Сасанидами для обозначения проживавших на их территории арабов. Очень маловероятно, что в Шанг-Шунге использовали название тагзиг для обозначения самих арабов, так как арабы династии Омейядов завоевали принадлежавший Сасанидам Иран только в 651 году, Бактрию – в 663 году, а Бухару в Согдиане – еще через несколько лет. Последнее произошло спустя несколько десятилетий после захвата Шанг-Шунга императором Сонгценом Гампо. То есть, если название тагзиг использовалось в Шанг-Шунге до Сонгцена Гампо и позже было позаимствовано тибетским языком, оно могло использоваться только для обозначения регионов иранской культуры, которыми позже правили арабы, или территорий, на которых тибетцы позже сражались с арабами. А это маловероятно.

Более вероятно то, что в начале VIII столетия, когда тибетцы поддерживали отношения с арабами в Бактрии и могли узнать, что их называли тагзиг, бонская фракция при тибетском дворе позаимствовала это название и использовала его при составлении истории бактрийского региона, откуда произошла их религия. Эта теория не противоречит утверждению, что религия бон имеет бактрийские корни.

[См.: «Исторический очерк о буддизме и исламе в Афганистане».]

Более того, если бы эта теория о происхождении названия тагзиг была верна, тогда заимствование этого слова тибетцами предшествовало бы по времени его использованию в переводах слова tayi (тайи) из санскритских текстов Калачакры. Первые переводы текстов Калачакры с санскрита на тибетский были сделаны только в середине XI века, в то время как первые тибетские переводы этих текстов, содержавшие термин тагзиг, появились в Тибете только в 1064 году.

Карта № 9: ранний Тибет

Связь Сонгцена Гампо с Шанг-Шунгом

Сонгцен Гампо был тридцать вторым правителем Ярлунга (Yar-klungs), маленького царства в центральном Тибете. Он завоевал Шанг-Шунг в ходе расширения своих владений и основания обширной империи, простиравшейся от границ Бактрии до границ ханьского Китая и от Непала до границ Восточного Туркестана. Согласно историческим записям Шанг-Шунга, когда-то он занимал все Тибетское нагорье. Однако к тому времени, когда Шанг-Шунг потерпел поражение, его территория включала только западный Тибет.

Давайте оставим в стороне вопросы дальнейшего расширения границ Шанг-Шунга, наличие в Шанг-Шунге на пике могущества этой империи сходных с буддизмом особенностей, а также их возможное происхождение. Благодаря свидетельствам, найденным в гробницах предшествовавших Сонгцену Гампо ярлунгских царей, мы по-прежнему можем обоснованно заключить, что по крайней мере система ритуалов, существовавшая при дворе Шанг-Шунга, была общей для обоих императорских домов региона, так же как и для территории, которую Сонгцен Гампо завоевал в западном Тибете. В отличие от буддизма, ритуалы Шанг-Шунга не были иностранной системой практик и верований, а являлись неотъемлемой частью пантибетского наследия.

Чтобы упрочить политические союзы и свою собственную власть, Сонгцен Гампо сначала женился на принцессе из Шанг-Шунга, а затем, в конце своего правления, на принцессах из Китая династии Тан и Непала. После свадьбы с принцессой Шанг-Шунга он приказал убить ее отца Лигньихью (Lig-myi-rhya) – последнего царя Шанг-Шунга. Это позволило ему сместить направленность местной ритуальной поддержки с имперского культа на себя самого и свое быстро растущее государство.

Появление буддизма

Сонгцен Гампо пытался утвердить буддизм в Тибете под влиянием своих жен из ханьского Китая и Непала. Однако в то время буддизм не укоренился и не распространился среди основного населения. Некоторые современные ученые подвергают сомнению историческую достоверность существования непальской жены, однако архитектурные свидетельства того периода указывают по крайней мере на некоторое культурное влияние Непала, имевшее место в то время.

Появление иностранного верования в Тибете в первую очередь выразилось в основании тринадцати буддийских храмов, построенных в специально выбранных для этого геомантических местах владений Сонгцена Гампо, включавших территорию Бутана. Изображая Тибет на картах в виде демоницы, лежащей на спине, Сонгцен Гампо тщательно выбрал места для постройки храмов в соответствии с правилами китайской акупунктуры, примененных к телу демоницы, надеясь обезвредить любое противодействие своему правлению со стороны местных злых духов.

Главный из тринадцати буддийских храмов был построен в восьмидесяти милях от имперской столицы, в месте, которое позже стало известно как Лхаса (Lha-sa, место богов). В то время оно называлось Расой (Ra-sa, место коз). Западные ученые полагают, что императора убедили не строить храм в столице, чтобы не гневить традиционных богов. Неясно, кто населял эти буддийские храмы, но предположительно это были иностранные монахи. Первых тибетцев стали возводить в монашеский сан почти полтора столетия спустя.

Хотя религиозные летописи изображают императора как образец буддийской веры и хотя буддийские ритуалы, несомненно, проводились на благо императора, они были не единственной формой религиозных церемоний, которым оказывал материальную поддержку императорский двор. Сонгцен Гампо держал при своем дворе жрецов местной традиции и поддерживающую их знать, а также распорядился, чтобы статуи местных божеств были помещены рядом с буддийскими в главном храме Расы. Как и его предшественники, он и его преемники были похоронены в Ярлунге, в соответствии с добуддийскими древними пантибетскими обрядами. Подобно Чингиз-хану, жившему почти шесть веков спустя, тибетский император приветствовал не только свою исконную традицию, но также и иностранные религии, которые могли предоставить ритуалы для укрепления его власти и для блага его империи, а именно буддизм.

Введение хотанской письменности

Дальнейшим свидетельством политики Сонгцена Гампо использования иностранных изобретений для усиления своей политической власти является введение письменного тибетского языка. Воспользовавшись долгой историей культурных и экономических связей Шанг-Шунга с Хотаном, Гилгитом и Кашмиром, император отправил в этот регион культурную миссию, возглавляемую Тонми Самбхотой (Thon-mi sambhota). В Кашмире Тонми Самбхота встретил хотанского мастера Ли Чина (Li Byin). Ли – тибетское слово, означающее Хотан, ясно указывает на страну, откуда он был родом. С его помощью на основе хотанской адаптации индийской вертикальной письменности гупта миссия разработала алфавит тибетского письменного языка. Тибетские исторические описания путают место составления новой письменности с местом происхождения ее модели и поэтому объясняют, что в основе письменного тибетского языка лежит кашмирский алфавит.

Современные тибетские ученые обнаружили, что еще до этого в Шанг-Шунге была письменность и что она послужила прототипом для тибетских прописных букв. Однако письменность Шанг-Шунга тоже происходила от хотанского алфавита.

Сонгцен Гампо намеренно использовал новую письменность для перевода с санскрита буддийских текстов, попавших в Ярлунг двумя столетиями ранее в качестве подарка из Индии. Однако в то время в основном занимались переводами текстов по китайской астрологии, а также китайских и индийских текстов по медицине, и даже эта работа была весьма ограниченной. В первую очередь император использовал письменность, чтобы посылать секретные военные сообщения своим полевым генералам. Это согласовывалось с традицией Шанг-Шунга использовать для подобных целей закодированные письменные сообщения (тиб. lde'u).

Так называемая оппозиционная «бонская» фракция

Одна из фракций тибетского императорского двора была настроена против того, что Сонгцен Гампо покровительствовал буддизму и доверял ему. Несомненно, эта фракция стояла за решением не строить главный буддийский храм ни в имперской столице, ни даже в долине Ярлунг. Позже тибетские историки назвали их сторонниками религии бон. На протяжении более чем столетия, включая время визита мусульманского учителя аль-Салита, они оказывали решительное сопротивление имперской политике. Неудачу мусульманского духовного лица в Тибете необходимо понимать в этом контексте. Кем были эти последователи «бона», противостоявшие буддизму и, несомненно, ответственные за холодный прием, впоследствии оказанный исламу? И каковы были причины их враждебности?

Согласно тибетским ученым слово бон означает заклинание, применявшееся для того, чтобы управлять духовными силами, и относящееся к системе из двенадцати частей, включающей предсказание, астрологию, ритуалы исцеления и медицину с использованием лекарственных растений.

До конца XI века бон не был организованной религией. Согласно некоторым ученым тибетское слово бон в то время еще не использовалось для обозначения добуддийской местной системы верований и ритуалов, которые включали четыре традиционных искусства: предсказание, астрологию, ритуалы исцеления и медицину с использованием лекарственных растений. Это название применялось только к одной из фракций императорского двора. Хотя эта «бонская» фракция включала некоторых жрецов (тиб. gshen) местной традиции и некоторых связанных с ними знатных людей, определяющей характеристикой этой группы была не религия, а ее политическая позиция. Последователи местных традиций предсказаний и прочего были как при дворе, так и вне его и включали самого императора, но их не называли «сторонниками бона». При дворе была «бонская» знать, которая не обязательно полагалась на эти четыре традиционных искусства. Даже не каждый жрец местной традиции был частью этой фракции. Например, при дворе были жрецы, совершавшие ритуалы поддержки имперского культа, и после смерти императора они могли проводить традиционные императорские погребальные обряды. Жрецы, не служившие при дворе, занимались предсказаниями или совершали ритуалы излечения, чтобы одолеть вредоносных духов. Никто из них не считался «представителем бона».

«Бонская» группа, таким образом, была ограничена антиимперской, консервативной и прежде всего ксенофобски настроенной фракцией движимых личными интересами партий двора. Это была оппозиционная фракция, борющаяся за власть. Будучи настроены против императора, они естественным образом выступали против всего, что могло укрепить императорскую власть, особенно когда это касалось иностранных изобретений. Таким образом, враждебность этой фракции к иностранным ритуалам и верованиям была не просто проявлением религиозной нетерпимости, как позже это пытались объяснить тибетские буддийские историки. Хотя эта фракция могла использовать религию, чтобы обосновать свою антибуддийскую позицию – например, говоря, что буддийское присутствие вызовет гнев традиционных богов и принесет бедствие, – это не означает, что она непременно поддерживала всю местную религиозную традицию. В конце концов, жрецы, совершавшие местные ритуалы в поддержку императора, не входили в «бонскую» фракцию.

Антибуддийское настроение так называемой «бонской» фракции также не являлось свидетельством мятежа со стороны Шанг-Шунга. Местные жрецы и поддерживающая их аристократия, составлявшие оппозицию, несомненно, были выходцами из центрального Тибета, а не из Шанг-Шунга. Последний был завоеванной территорией, а не интегрированным районом империи. Маловероятно, что лидеры этой страны могли быть заслуживающими доверия представителями императорского двора.

Коротко говоря, так называемая антибуддийская «бонская» фракция, которая позже содействовала неудаче мусульманского священнослужителя, не была ни религиозно, ни регионально определяемой группой. Она состояла из оппозиционеров императорскому правлению в Ярлунге, стремящихся к политической власти. Они противились и препятствовали любым иностранным связям, которые могли бы усилить политическую позицию тибетского императора, ослабив тем самым их собственный статус и оскорбив традиционных богов. Даже после смерти Сонгцена Гампо ксенофобские настроения этой фракции продолжали расти.

Правление следующих двух тибетских императоров

Дурное предчувствие ксенофобски настроенной фракции тибетского двора оправдалось, когда в первые годы правления следующего императора Мангсонга Мангцена (Mang-srong mang-btsan, годы правления 649 – 676) в Тибет вторглись войска Китая династии Тан. Войска ханьского Китая дошли до Расы и нанесли серьезный ущерб, пока наконец не были разбиты.

На протяжении всего периода своего правления Мангсонг Мангцен находился под влиянием могущественного министра из другой фракции, желавшего дальнейшего расширения империи. Этот министр завоевал Тогон – буддийское царство, располагавшееся к северо-востоку от Тибета, в котором следовали хотанскому стилю буддизма, и Кашгар, также находившийся под влиянием хотанской культуры. В 670 году он завоевал сам Хотан и обрел власть над остальными оазисными государствами Таримской впадины кроме Турфана. Хотанский царь бежал к императорскому двору династии Тан, где китайский император предложил ему поддержку, похвалив за сопротивление тибетцам.

Согласно хотанским хроникам во время завоевания этого оазисного государства тибетцы причинили большой ущерб, включавший разрушение буддийских монастырей и святынь. Тем не менее, вскоре они раскаялись в своих действиях и проявили значительный интерес к буддийской вере. Между тем, это ханжеское описание могло быть интерполяцией модели царя Ашоки, разрушившего много буддийских храмов и памятников до того, как он раскаялся и принял буддизм. Как бы там ни было, именно с этого момента некоторые западные ученые ведут отсчет более серьезной вовлеченности Тибета в буддизм. Если бы к тому моменту буддизм упрочился в Тибете, тибетцы бы почитали, а не разоряли хотанские монастыри.

Переняв хотанский стиль толкования буддийских технических терминов через этимологию каждого слога, тибетцы начали выборочно ввозить и переводить хотанские буддийские тексты. Культурный контакт осуществлялся в обе стороны, поскольку ученые также переводили на хотанский индийские медицинские тексты, которые ранее были переведены на тибетский с санскрита. Из-за того что императорский двор устанавливал настолько серьезные связи с иноземцами, опасения ксенофобски настроенной оппозиции в очередной раз стали расти.

Борьба за власть между следующим тибетским императором Три Дусонгом Мангдже (Khri 'Dus-srong mang-rje, годы правления 677 – 704) и кланом предыдущего министра серьезно ослабила двор Ярлунга. Тибет потерял военную и политическую власть над государствами Таримской впадины, хотя и поддерживал свое культурное присутствие в южных государствах. Однако тибетский император по-прежнему был амбициозен. В 703 году Тибет заключил союз с восточными тюрками против Китая династии Тан.

Правление императриц

В этот период китайская императрица У (годы правления 684 – 705), объявив себя Майтрейей, грядущим Буддой, возглавила переворот, результатом которого стало свержение династии Тан. Тибетская царица-мать Трима Ло (Khri-ma Lod), мать императора Три Дусонга Мангдже, происходила из могущественного клана с северо-востока Тибета, который не только симпатизировал хотанскому буддизму благодаря влиянию Тогона, но также имел близкие связи с Китаем династии Тан. Она вела переписку с императрицей У, и когда в 704 году умер ее сын – тибетский император, свергла своего собственного внука и правила в качестве вдовствующей императрицы до своей смерти в 712 году. Она условилась с императрицей У, что принцесса из ханьского Китая, Джинченг (Chinch'eng), приедет в Тибет в качестве невесты для ее великого внука Ме Агцома (Mes ag-tshoms), также известного как Три Децугтен (Khri lDe-gtsug-brtan), который в то время был еще младенцем. Принцесса Джинченг искренне следовала буддизму и привезла с собой в Тибет монаха из ханьского Китая, чтобы тот учил ее придворных дам.

Настроенная ксенофобски фракция местных жрецов и знати очень обеспокоилась таким развитием событий. Теперь их влияние на императорский двор в очередной раз, как и в дни Сонгцена Гампо, подверглось опасности из-за присутствия буддийского монаха из Китая. Однако на этот раз угроза была гораздо более серьезной, поскольку иноземцы находились в самой столице. Из-за сверхъестественных сил иноземной религии, в очередной раз приглашенной, чтобы усилить императорскую власть, они боялись возмездия собственных местных божеств, подобного тому, которое произошло шестьдесят лет назад в виде вторжения китайских войск династии Тан в центральный Тибет. Однако на этот раз «бонская» фракция могла лишь выжидать подходящего момента.

Вдовствующая императрица Трима Ло, будучи в дружеских отношениях с китайским двором, полностью изменила военные интересы и в 705 году заключила союз с тюркскими шахами Гандхары и Бактрии, на этот раз против арабов-Омейядов. Когда в 712 году вдовствующая императрица умерла, на трон взошел несовершеннолетний Ме Агцом (годы правления 712 – 755). Императрица Джинченг, как и бывшая вдовствующая императрица, оказала впоследствии большое влияние на тибетский двор.

Тибетско-Омейядский союз

Тем временем продолжалась борьба за власть в Западном Туркестане. В 715 году, после того как арабский генерал Кутайба отвоевал у тюркских шахов Бактрию, Тибет перешел на другую сторону и заключил союз с войсками Омейядов, против которых до этого сражался. Затем тибетские войска помогли арабскому генералу захватить у тюргешей Фергану и приготовились выступить против оплота тюргешей – Кашгара. Союз с тюркскими шахами, а затем с Омейядами был, несомненно, выгоден тибетцам с точки зрения поддержания устойчивого положения в Бактрии и давал надежду восстановить военное, экономическое и политическое присутствие в регионе Таримской впадины. Сильное стремление собирать налоги с прибыльной торговли по Великому шелковому пути постоянно подталкивало их к действиям.

Может возникнуть соблазн предположить, что предыдущий союз тибетцев с тюркскими шахами, целью которого был захват Бактрии у Омейядов, был заключен под влиянием так называемой «бонской» фракции, отождествлявшей Бактрию с Тагзигом – родной землей бон, и желавшей предотвратить осквернение ее главного монастыря – Нава Вихары. Однако подобный вывод не логичен, даже если допустить два ошибочных предположения, что бон в то время был организованной религией и что именно религия была определяющей характеристикой бонской фракции. Даже если некоторые из аспектов веры бона могли иметь бактрийское буддийское происхождение, последователи бона не считали эти особенности буддийскими. Более того, позже сторонники бона заявили, что буддисты Тибета списали у них многие учения.

Таким образом, бонская фракция тибетского двора не вела в Бактрии «священной войны». Ее также не вели и буддисты, о чем свидетельствует тот факт, что после потери Бактрии и опустошения Нава Вихары тибетцы не продолжили защищать буддизм в Бактрии, а вступили в другой союз, с арабами-мусульманами. Главной мотивирующей силой тибетской внешней политики были политические и экономические, а не религиозные интересы.

Анализ мусульманской миссии в Тибете

Чтобы не рассердить своих союзников Омейядов и не подвергать риску взаимоотношения с ними, по настоянию халифа Умара II тибетский двор принял в 717 году решение пригласить мусульманского учителя. Это решение имело очень мало общего с действительным интересом к учению ислама. В лучшем случае императрица Джинченг могла относиться к исламу подобно тому, как император Сонгцен Гампо изначально относился к буддизму, а именно как к еще одному источнику сверхъестественной силы, которая может укрепить ее имперскую позицию. С другой стороны, консервативно настроенные жрецы и знать тибетского двора могли быть враждебно настроены к арабскому священнослужителю. Они могли опасаться дополнительного иностранного влияния и ритуалов, которые могут еще больше укрепить императорский культ, ослабив тем самым их власть, и спровоцировать бедствие в Тибете.

Поэтому причиной холодного приема, оказанного в Тибете мусульманскому учителю, в первую очередь была общая атмосфера ксенофобии, распространяемая оппозиционной фракцией тибетского двора. Это не было свидетельством исламо-буддийского или исламо-бонского религиозного конфликта. На протяжении почти семидесяти лет эта фракция враждебно относилась к буддизму, и это продолжалось и в будущем. Чтобы понять, что их отношение к исламу было вызвано ксенофобией, давайте коротко рассмотрим последующие события в Тибете.

Хотанские монахи-беженцы в Тибете

С отречением от престола императрицы У в 705 году свою власть восстановила династия Тан. Однако ситуация не стабилизировалась вплоть до периода правления правнука императрицы Суань Цзуна (годы правления 713 – 756). Этот могущественный император продолжил антибуддийскую политику, пытаясь ослабить движение в поддержку своей бабушки. В 720 году антибуддийский сторонник императора династии Тан сверг местного буддийского царя Хотана и занял трон. Последовали серьезные религиозные гонения, и многие буддисты бежали. Поскольку за пять лет до этого, из-за разрушений, причиненных Омейядами монастырю Нава Вихара, в Хотан прибыл большой поток бактрийских монахов-беженцев, есть причины подозревать, что эти монахи были первыми, кто покинул Хотан, боясь повторения печального опыта, пережитого ими в Бактрии.

В 725 году императрица Джинченг устроила так, что буддийские монахи из Хотана и ханьского Китая получили приют в Тибете, и построила для них семь монастырей, включая монастырь в Расе. Этот шаг еще больше напугал ксенофобски настроенных министров. Когда в 739 году во время эпидемии оспы императрица умерла, они воспользовались случаем, чтобы изгнать всех иноземных монахов в Гандхару, которой в то время правили традиционные тибетские союзники – тюркские шахи. Будучи убежденными, что их божества в очередной раз были оскорблены и наслали кару, министры объявили, что причиной широкого распространения эпидемии послужило присутствие в Тибете иноземцев и их религиозных ритуалов. Гандхара была подходящим местом высылки монахов, поскольку тюркские шахи также правили Бактрией, из которой многие из монахов, несомненно, были родом. В конце концов многие из них осели в горном районе Балтистана, к северу от Уддияны – части Гандхары.

Могущество этой ксенофобски настроенной фракции достигло своей высшей точки шестнадцать лет спустя, когда в 755 году они убили императора Ме Агцома за его большую симпатию к Китаю династии Тан и буддизму. Четырьмя годами ранее, в тот самый год, когда войска династии Тан потерпели крупное поражение и были изгнаны из Западного Туркестана, император отправил тибетскую миссию в ханьский Китай, чтобы больше узнать о буддизме. Эту миссию возглавлял Ба Сангши (sBa Sang-shi), сын бывшего тибетского посла при дворе династии Тан. Когда танский император Суань Цзун был свергнут в результате восстания в 755 году, «бонская» фракция  убедилась в том, что если они не остановят причуды Ме Агцома, в том числе приглашение новых ханьских китайцев-монахов к тибетскому двору – вероятный результат отправленной миссии, то они не только потеряют власть: на страну снова неизбежно обрушатся бедствия, как это только что произошло с Китаем династии Тан. Поэтому после убийства императора они начали гонения на буддизм в Тибете, продолжавшиеся шесть лет. Таким образом, недостаток восприимчивости Тибета к исламу, несмотря на приглашение мусульманского учителя императорским двором, был еще одним эпизодом в этой истории внутренней политико-религиозной борьбы в Тибете.

6. Дальнейшее распространение Омейядов в Западный Туркестан

На протяжении последующих лет первой половины VIII века, вплоть до окончания периода правления Омейядов, происходила ошеломляюще частая смена союзов, поскольку все больше сил вступало в борьбу за власть на территории Западного Туркестана и Великого шелкового пути. Если исследовать основные события, становится очевидным, что арабы династии Омейядов не были фанатичными религиозными экстремистами, ведущими кампанию по распространению ислама в среде огромного числа «неверных», а лишь одним из многих амбициозных народов, сражавшихся ради политической и экономической выгоды. Все эти силы, включая Омейядов, неоднократно заключали и разрывали союзы, имевшие под собой не религиозную, а практичную, военную основу.

Смена союзников и власть над территориями

К середине периода правления Умара II (годы правления 717 – 724) Омейяды владели территорией Бактрии и согдианскими городами  Бухарой, Самаркандом и Ферганой. Тибетцы были их союзниками. Тюргешские тюрки сохраняли за собой остальную часть Согдианы, а именно Ташкент, а также государства Кашгар и Кучу, расположенные в западной части Таримской впадины. Войска Китая династии Тан стояли в Турфане, самой восточной части Таримской впадины, и в Бешбалыке – к северу от Турфана по ту сторону горного хребта Тянь-Шань. Восточные тюрки сохраняли за собой остальную часть Западного Туркестана к северу от Согдианы, включая Суяб, в то время как тибетцы поддерживали свое присутствие вдоль южного Таримского пути (южной ветви Великого шелкового пути). Правитель Хотана симпатизировал династии Тан. Тюркские шахи были заперты в Гандхаре. За исключением арабов династии Омейядов, все остальные государства Центральной Азии в разной степени поддерживали буддизм. Тем не менее, создается впечатление, что это не оказывало влияния на последовавшие события.

Карта №10: Центральная Азия, приблизительно 720 год н.э.

Воспользовавшись гибелью омейядского генерала Кутайбы, войска династии Тан первыми приступили к действиям. Выступив из своей твердыни, Турфана, и пройдя по территории Восточного Туркестана к северу от гор Тянь-Шань, они отвоевали у тюргешей города-государства Кучу и Кашгар, атаковав с тыла. Затем, пройдя по самому западному склону гор Тань-Шань в Западном Туркестане, они захватили у восточных тюрок Суяб, у Омейядов – Фергану, и кроме того Ташкент, снова у тюргешей.

На этом этапе тюргеши объединились под властью нового правителя. В это же время на сцене появилась новая группа тюрок – карлуки (тиб. Gar-log). Они проживали в Джунгарии и также покровительствовавали буддизму. Карлуки заместили восточных тюрок на территории северной части Западного Туркестана за пределами удерживаемого династией Тан Суяба и заключили союз с ханьскими китайцами. Тюргеши, в свою очередь, присоединились к арабо-тибетскому союзу. Затем тюргеши вернули себе свою исконную территорию – Суяб, а Омейяды – Фергану. Ташкент временно стал независимым. Войска династии Тан сохранили за собой лишь Кашгар и Кучу.

Карта №11: Центральная Азия, приблизительно 725 год н.э.

Восстановление правления Омейядов в Синде

В 724 году новый халиф Омейядов, Хишан ибн Абд аль-Малик (годы правления 724 – 743), послал генерала Джунаида на юг, чтобы восстановить власть над Синдом. Возглавляемые арабами войска добились успеха в Синде, однако попытка занять Гуджарат и Западный Пенджаб оказалась неудачной. Став наместником Синда, генерал Джунаид продолжил омейядскую политику взимания подушного налога с индуистов и буддистов, а также налога на паломничество к святым местам обеих религий.

Хотя индуистские правители Пратихары, государства в Западном Пенджабе, имели достаточно сил, чтобы изгнать войска Омейядов из Синда, они отказались от этого действия. Мусульмане угрожали уничтожить главный индуистский храм и изображения в случае, если войска Пратихары их атакуют, а последние считали, что сохранение священных мест важнее восстановления власти над своей исконной территорией. Это является еще одним свидетельством того, что арабы династии Омейядов рассматривали разрушения немусульманских святынь в первую очередь как силовые меры.

Прекращение и восстановление власти Омейядов в Согдиане

Тем временем, с возросшей уверенностью в своих силах, благодаря возвращению себе своей исконной земли – Суяба, тюргеши прекратили краткосрочный союз с Омейядами. Воспользовавшись тем, что основная часть арабских войск  вторглась в Синд, тюргеши повернулись против Омейядов, изгнав последних из Ферганы и окрестных районов Согдианы. Тибетцы последовали примеру тюргешей и тоже перешли на другую сторону. Затем новый тюргешско-тибетский союз обернулся против Омейядов, и к 729 году они изгнали последних из большинства остававшихся районов Согдианы и Бактрии. Арабы смогли сохранили за собой только Самарканд.

Затем Омейяды заключили временный союз с Китаем династии Тан, чтобы противостоять могущественному тюргешско-тибетскому союзу. В 736 году они нанесли поражение тюргешам в Суябе. Со смертью царя тюргешей два года спустя, тюргешские племена разделились и очень ослабли. Ханьские китайцы сохраняли за собой Суяб и продолжали вести войны с тибетцами, тогда как Омейяды вернули себе Бактрию и остальную часть Согдианы. Это побудило тибетцев восстановить традиционный союз с тюркскими шахами. Для этого в 739 году император Тибета посетил празднование тюркскими шахами и Хотаном свадьбы на высшем уровне в Кабуле.

Теперь двор династии Тан начал проводить политику поддержки диссидентов в занятых Омейядами городах Согдианы. В какой-то момент они даже оставили Суяб и разграбили Ташкент, занимаемый ими ранее в течение непродолжительного времени. Китайско-арабские отношения стали напряженными. Однако конфликт имел не религиозные, а исключительно политические мотивы. Давайте рассмотрим это подробнее.

Карта №12: Центральная Азия, приблизительно 740 год н.э.

Анализ нападения войск китайской династии Тан на Согдиану, находившуюся под властью Омейядов

Исследовав некоторые из политических мер Сюань Цзуна, китайского императора династии Тан того времени, мы сможем яснее понять, что поздние Омейяды не были настойчивы в обращении в ислам и что император династии Тан поддерживал настроенных против Омейядов диссидентов в Согдиане не из-за антипатии буддистов к исламу.

В основе политики императора лежали два события. Во-первых, когда бабушка Сюань Цзуна, императрица У, свергла династию Тан, опираясь на буддийский милленаризм, она освободила буддийских монахов от уплаты налогов, чтобы заручиться их поддержкой. Во-вторых, вскоре после того как император взошел на трон, многие из поселившихся в Монголии согдийцев бежали в ханьский Китай. Реакция императора на эти два обстоятельства в конечном счете проявилась в его действиях в Согдиане.

Приглашение согдийцев в Монголию и их последующее вытеснение

Хотя согдийские торговцы уже встречались вдоль всего Великого шелкового пути и в ханьском Китае на протяжении нескольких столетий, большой поток согдийских эмигрантов нахлынул в эти регионы в середине VI века. Это произошло по причине религиозных гонений, начатых иранским императором династии Сасанидов Хусрау I (годы правления 531 – 578). Во время существования первого Восточного Тюркского каганата (553 – 630 гг.) согдийцы сохраняли привилегированное положение у восточных тюрок. Многие из них были приглашены из своей общины в Турфане в Монголию и играли важную роль в переводе буддийских текстов на древнетюркский язык. Правительство использовало согдийский язык и письменность в финансовой деятельности. Однако в период второго Восточного Тюркского каганата (682 – 744 гг.) могущественный министр Тоньюкук настроил правителей этого государства против буддизма.

Тоньюкук считал, что отрицательное влияние буддизма на тюрок послужило причиной того, что первая Восточная Тюркская династия потерпела поражение от Китая династии Тан. Буддизм учил мягкости и отказу от применения насильственных методов, что лишило тюрок их воинственного духа. Он призывал к возвращению исконного пантюркского культа кочующего воина, желая использовать эту сильную идею, чтобы объединить под своим началом все тюркские племена и напасть на ханьский Китай.

На принадлежащей восточным тюркам территории находился Отукан (тюрк. Ötukän) – гора в Монголии, считавшаяся согласно добуддийским религиям, тенгрианству и шаманизму, священной для всех тюрок. Тоньюкук утверждал, что это морально обязывало правителей, которым он служил, сохранять тюркскую культуру и ценности. Связывая согдийцев с буддизмом и ханьскими китайцами, он убедил кагана Капагана (Мочжо Капаган, годы правления 692 – 716) перестать использовать согдийский язык, а вместо него для управленческих нужд пользоваться древнетюркским языком с рунической письменностью. Поскольку к согдийскому населению Монголии постепенно стали относится враждебно, в 713 году согдийцы стали массово иммигрировать в северную часть Китая, в основном селясь в Чанъане и Лояне – городах, служащих конечными пунктами Великого шелкового пути.

Карта №13: переселения согдийцев

Роль манихейства

Согдийцы Монголии не были исключительно буддистами. На самом деле большинство из них были последователями манихейства. Эта иранская эклектичная религия, основанная в Вавилоне Мани (годы жизни 217 – 276 н.э.), вобрала в себя многие черты местных верований, встречавшихся на территории ее распространения. Манихейство имело две основные формы – западную, характерную для Малой Азии, с элементами зороастризма и христианства, и более позднюю восточную, распространенную вдоль Великого шелкового пути, заимствовавшую основные буддийские элементы. Сирийский и позже парфянский были официальными языками первой формы манихейства, тогда как согдийский язык играл похожую роль в последней.

Манихейству было свойственно сильное миссионерское движение, и следовавшие его восточной форме согдийцы, оказавшись в ханьском Китае, пропагандировали свою веру, утверждая, что она является формой буддизма. В таком виде они представили ее императрице У при китайском императорском дворе в 694 году, и позже, после переселения из Монголии, они подобным же образом представили свою религию китайскому двору в 719 году. Последнее событие произошло после свержения императрицы, захватившей власть с помощью идеи буддийского милленаризма, и восстановления правящего положения династии Тан. Тем не менее, в 736 году император Сюань Цзун издал указ, запрещающий ханьским китайцам следовать манихейству и ограничивающий круг его последователей неханьскими подданными и иностранцами. Официальное объяснение состояло в том, что манихейство было поверхностной имитацией буддизма и распространялось как мошенническая вера, основанная на лжи.

При этом император династии Тан не симпатизировал буддизму и порицал манихейство не из желания защитить чистоту буддийских учений и избавить их от ереси. Многие ханьские китайцы были недовольны императорскими амбициозными кампаниями в Центральной Азии, так как им приходилось платить высокие налоги и служить в армии. Сюань Цзун, несомненно, хотел, чтобы напоминающие буддизм иностранные религии не были доступны ханьским китайцам, так как они могли способствовать сосредоточению народного недовольства и возможному мятежу.

Бабушка императора свергла династию Тан, опираясь на культ будды Майтрейи. Так как в согдийских текстах Мани часто отождествлялся с Майтрейей, а бабушка императора была благожелательно расположена к манихейству, император опасался повторения похожего милленарного мятежа против своего правления, и это, несомненно, подталкивало его к действиям, направленным против иранской религии.

Из трех религий, которым следовали согдийские торговцы в ханьском Китае, – манихейства, несторианства и буддизма – первая  пропагандировала свою веру наиболее настойчиво. Несколькими десятилетиями ранее в ханьский Китай также начали прибывать арабские и иранские торговцы-мусульмане. В основном они путешествовали по морю, а не сухопутным Великим шелковым путем, и селились в прибрежных городах юго-восточного Китая. С ними даже прибыл мусульманский учитель Саад ибн Али Вакас (год смерти: 681). Тем не менее, Сюань Цзун никогда не издавал похожего указа, запрещавшего ханьским китайцам следовать исламу. На самом деле, ни один из последующих китайских императоров, независимо от того, следовал он буддизму или иной вере, никогда не издавал подобного указа. Китайские императоры всегда руководствовались политикой религиозной терпимости по отношению к исламу. Это свидетельствует о том, что, даже если первые мусульмане в ханьском Китае и пытались распространять свою религию, они не прилагали к этому значительных усилий и их действия не воспринимались как угроза.

Высылка неханьских буддийских монахов из Китая династии Тан

Со временем у танского правительства росла потребность в средствах для финансирования все более широкомасштабных кампаний императора в Центральной Азии. Буддийские монастыри не облагались налогом со времен узурпации власти императрицей У, что серьезно ограничивало пополнение казны. Поэтому в 740 году Сюань Цзун стал еще решительнее, чем раньше, поддерживать даосизм, вновь ввел налоги для буддийских монастырей и существенно ограничил число ханьских китайцев, которым позволялось быть буддийскими монахами и монахинями в его владениях. Кроме того, он изгнал всех неханьских буддийских монахов, как излишнее финансовое бремя для республики.

При этом поддержка, оказываемая Сюань Цзуном настроенным против Омейядов диссидентам в Согдиане, была мотивирована исключительно политическими и экономическими соображениями и не имела ничего общего с исламо-буддийскими взаимоотношениями. Император даже не был буддистом, и выслав согдийских монахов из ханьского Китая, он не стремился отправить их в Согдиану, чтобы усилить антиисламское движение среди местных буддистов. Он изгнал не только монахов-согдийцев, но и неханьских монахов других национальностей. Китай династии Тан был заинтересован исключительно в расширении своей территории в Центральной Азии за счет изгнания Омейядов и в большем контроле над прибыльной торговлей по Великому шелковому пути.

Последнее событие периода Омейядов

Последнее крупное событие периода Омейядов, существенное для будущих отношений между исламом и буддизмом в Центральной Азии, произошло в 744 году. Уйгурские тюрки изначально жили в горах северо-западной Монголии, при этом некоторые из их племен кочевали на юг до подвластных тохарам районов Турфана и на северо-восток до окрестностей озера Байкал в Сибири. Традиционно они были союзниками ханьских китайцев в борьбе против восточных тюрок, чья территория – часть Монголии – пролегала между ними.

Карта №14: тюркские племена, конец периода Омейядов

В 605 году, когда китайцы вновь, после перерыва более чем в четыреста лет, начали переселяться на территорию Таримской впадины, китайский император Вэнь-ди династии Суй помог уйгурам захватить Турфан – центр древнетюркского буддизма. Уйгуры быстро переняли буддийскую веру, особенно в свете того, что Вэнь-ди объявил себя буддийским вселенским императором. В 629 году один из первых уйгурских принцев в качестве своего титула стал использовать буддийское слово «бодхисаттва», как это ранее делали религиозные правители восточных тюрок. В 630-х годах Китай династии Тан завоевал у уйгуров Турфан, однако уйгуры вскоре после этого все же помогли ханьским китайцам положить конец первой Восточной Тюркской династии.

Спустя полстолетия вторая Восточная Тюркская династия, проводившая воинственную пантюркскую политику, захватила родную землю уйгуров. При этом в 716 году, вскоре после того как согдийцы бежали из Монголии, уйгуры обрели независимость. Позднее они продолжили помогать своим союзникам, ханьским китайцам, преследовать восточных тюрок. Тогда, в 744, с помощью карлуков из Джунгарии и северной части Западного Туркестана, уйгуры напали на восточных тюрок, нанесли им поражение и основали в Монголии свою собственную Орхонскую империю.

Восточно-тюркские племена огузов, известных как тюрки в белых одеждах, переселились в это время с территории современной Внутренней Монголии в северо-восточную часть Согдианы, в окрестности Ферганы. Вскоре они стали играть важную роль в сложном развитии Согдианы в начале периода Аббасидов. Кроме того, придя к власти, уйгуры часто сражались со своими вассалами – карлуками. Уйгуры и карлуки теперь унаследовали роли соперничающих правителей восточной и западной ветвей тюркских племен. При этом уйгуры имели преимущество, поскольку на их территории находился Отукан – священная гора тюрок, расположенная в центральной части Монголии рядом со столицей орхонов – Орду-Балыком. Борьба этих двух тюркских народов также повлияла на дальнейшее развитие событий.

Таким образом, в 750 году, когда арабы потеряли и вернули Бактрию и Согдиану, эра Омейядов подошла к концу. Их положение в этом регионе оставалось неустойчивым, а отношения с буддистами, как среди их подданных, так и среди постоянно меняющихся союзников и врагов, по-прежнему основывались на политической, военной и экономической выгоде.

Часть II. Ранний период Аббасидов (750 – середина IX века н.э.)

7. Начало периода Аббасидов и упадок Китая династии Тан

Обстановка в регионе

Прежде чем обсуждать исторические события раннего периода существования халифата Аббасидов, давайте коротко рассмотрим политическую ситуацию в Центральной Азии, имевшую место непосредственно перед началом этого периода. Согдианой и Бактрией правили Омейяды, тогда как армия Китая династии Тан занимала регион к северу и западу от них, а именно Суяб, Кашгар и Кучу, угрожая вторжением. Кроме того войска танского Китая стояли в Турфане и Бешбалыке. Тюрки-огузы – тюрки в белых одеждах – только что переселились с юга Монголии на удаленные северо-восточные территории Согдианы. Остальную часть севера Западного Туркестана и Джунгарии занимали карлуки, а Монголией незадолго до этого стали править уйгуры.

Танский Китай и уйгуры были союзниками. Положение тибетцев было ослабленным, но они поддерживали свое присутствие в государствах на южной границе Таримской впадины, несмотря на то что царь Хотана отдавал предпочтение императорскому двору династии Тан. Бывшие союзники тибетцев тюргеши были практически уничтожены. Их единственные оставшиеся союзники тюркские шахи Гандхары состояли в номинальном союзе с Хотаном, в силу заключенного брака на высшем уровне между представителями этих государств.

Карта №15: Центральная Азия накануне периода Аббасидов

Основание Аббасидского халифата

Хотя два основных направления ислама, сунниты и шииты, не стали официальными течениями вплоть до XI века, давайте ради удобства пользоваться этими терминами для обозначения их предшественников. Движение мурджиизм, которому следовали Омейяды, предшествовало суннитам. Оно оказывало поддержку линии халифов, преемников зятя (мужа сестры) Пророка, Муавии, первого халифа Омейядов. Шииты сформировались из оппозиционной фракции, считавшей законным преемником двоюродного брата и зятя Пророка – Али. Поскольку большинство арабов поддерживали Омейядов и, следовательно, суннитов, большинство мусульман неарабского происхождения отдавали предпочтение шиитам.

Халифы династии Омейядов были арабами, выходцами с Аравийского полуострова. Во всех отношениях они благоприятствовали арабам в гораздо большей степени, чем мусульманам в целом. Например, они не позволяли неарабским мусульманским войскам участвовать в разделе боевых трофеев. С другой стороны, арабы, не являвшиеся мусульманами, например христиане или иудеи из Аравии, больше доверяли мусульманам-неарабам. Некоторые из этих мусульман даже были назначены наместниками в регионы халифата с неарабским населением. Такая пристрастная политика вызывала большое недовольство, особенно в среде иранских мусульман, считавших, что их культура превосходит арабскую.

Абу Муслим был бактрийцем из Балха, который, приняв ислам, стал шиитом. Он стал единомышленником Абу-ль-Аббаса, арабского потомка Аббаса, дяди Пророка, когда оба они сидели в тюрьме в Бактрии (Хорасане) за антиомейядскую деятельность. Опираясь на недовольство и отчужденность Ирана и Центральной Азии, Абу Муслим возглавил восстание, в ходе которого в 750 году Омейяды были свергнуты. После завоевания Дамаска, столицы Омейядов, он провозгласил Абу-ль-Аббаса, также известного как Ас-Саффах (годы правления 750 – 754), первым халифом линии Аббасидов. В качестве награды, Ас-Саффах назначил Абу Муслима наместником Бактрии. Аббасидский халифат просуществовал до 1258 года, но правил Бактрией и Согдианой только до середины IX века.

Так как халифы Аббасидов были арабами, выходцами из регионов иранской культуры, иранские и центральноазиатские мусульмане поначалу поддерживали захват власти. Они надеялись, что Аббасиды находятся достаточно далеко от Аравии и не будут следовать расистским предрассудкам, свойственным Омейядам, и обращаться с ними как с гражданами второго сорта.

Поражение Китайской династии Тан и восстание Лушаня

В 751 году Абу-ль-Аббас объединил свои войска с карлуками и выступил против армии танского Китая, угрожавшей им обоим. В районе реки Талас на территории современного южного Казахстана они нанесли поражение танской армии, что положило конец присутствию ханьских китайцев в Западном Туркестане. Это событие оказалось  поворотным: после него территория Восточного Туркестана, которой управляли ханьские китайцы, постепенно сокращались, пока их присутствие в Восточном Туркестане также не подошло к концу.

Поражение танского Китая и огромные затраты на все казалось бы безуспешные кампании императора Сюань Цзуна в Центральной Азии в конце концов переполнили чашу терпения китайского народа. В 755 году Ань Лушань (An Lu-shan), чей отец был согдийским солдатом, служащим в танской армии, а мать происходила из восточных тюрок, возглавил народное восстание в столице династии Тан – Чанъане. Хотя император вернул большую часть своих войск из Кашгара, Кучи, Бешбалыка и Турфана, оставив там только костяк, а также получил военную поддержку от царя Хотана, он не смог подавить восстание и был вынужден, униженный, бежать в горы провинции Сычуань. Войска династии Тан в конце концов преуспели в подавлении восстания, обратившись за помощью к уйгурам Монголии.

Сражаясь с повстанцами в Чанъане и Лояне, уйгуры разграбили и практически уничтожили оба города, включая многие буддийские храмы и монастыри. Несмотря на все это, благодаря общению с сообществом торговцев-согдийцев, Бегю-каган, император уйгуров, приобщился к манихейской вере, которой следовали большинство из согдийских торговцев. Впоследствии, в 762 году, он объявил манихейство государственной религией уйгуров. Хотя Ань Лушань был наполовину согдийцем, по-видимому, повстанцы в большинстве своем были ханьскими китайцами, а не выходцами из неханьского сообщества. Иначе Бегю-каган точно также сражался бы с согдийцами и не был бы восприимчив к их вере.

На протяжении нескольких столетий уйгуры меняли свою государственную религию, сначала с шаманизма на буддизм, затем на манихейство и потом назад на буддизм, пока в конце концов не перешли в ислам. Еще до них восточные тюрки поменяли свою религию, шаманизм, на буддизм, а затем вернулись к шаманизму. Давайте рассмотрим некоторые возможные причины того, почему эти два тюркские народа сменили религию. Это может помочь нам лучше понять механизм произошедшего позже перехода большинства тюркских народов из буддизма или шаманизма в ислам.

8. Смена религий восточными тюрками

Ранние связи с буддизмом

После падения династии Хань в 220 году н.э. влияние буддизма укрепилось в северной части Китая, раздробленной и управляемой потомками неханьского народа Китая. Из них наибольшее покровительство буддизму  оказывала династия Северная Вэй, или Тоба Вэй (386 – 535 гг.), чья территория включала Внутреннюю Монголию и север ханьского Китая.

Карта №16: ранняя Монголия

Древние тюрки, о которых письменные источники говорят как о наиболее ранней тюркоговорящей группе, появились на страницах истории как класс ремесленников, занимавшихся обработкой металлов в городах на территории владений династии Тоба. При этом по происхождению они, несомненно, были кочевым племенем из северных степей, поскольку считали священной гору Отукан в центральной части Монголии, располагавшуюся около пустыни Гоби, по другую сторону от земель династии Тоба.

Религиозная традиция древних тюрок представляла собой смесь шаманизма с течением, которое западные ученые назвали «тенгрианством», – верованием, в котором поклонялись небу (тюрк. Тенгри) как верховному божеству, а некоторые горы почитали как места силы. Тенгрианство никогда не было организованной религией. Несколько его форм встречалось в среде практически всех народов центральноазиатских степей – тюрок, монголов, а также тангутов. Тюркская разновидность этой религии поддерживала тюркский общественный строй, основанный на иерархии племен. Одно племя было старшим, и от его вождя велась наследная линия правителей всех остальных племен.

Таким образом, в тюркской форме тенгрианства любой тюркский вождь, правящий территорией, на которой находится гора Отукан, почитался как верховный вождь  (тюрк. qaghan, каган) всех тюркских племен и воплощение удачи сообщества. Если удача сообщества шла на убыль, каган нес за это ответственность и даже мог быть принесен в жертву. Тогда следующим каганом становился его сын.

Такой была система верований тюрок, когда в городах династии Тоба они впервые встретились с буддизмом, а именно с его северокитайской формой, уделявшей особое внимание почтительному отношению народа к монахам и монахиням, а также подчиненности религиозных служителей государству. Эта общественно ориентированная форма буддизма хорошо сочеталась с племенной иерархией тюркского тенгрианства.

Недовольные правлением династии Тоба, большинство тюрок переселились западнее, в Ганьсу, под власть жужаней (400 – 551 гг.). Владения жужаней включали пустыни, луга и леса региона от Кучи до границ современной Кореи, а также значительную часть Монголии. Жужани постепенно перенимали тохарийскую и хотанскую формы буддизма, встречавшиеся в принадлежавших им городах-оазисах Восточного Туркестана, и распространяли их на своих землях. Древние тюрки также столкнулись с этой разновидностью буддизма, на которую повлияла иранская культура. В зороастрийской среде Будда стал «царем царей» и «богом богов».

В 551 году Бумын-хан нанес жужаням поражение. Взяв на себя опеку над горой Отукан, он объявил себя каганом и основал Тюркский каганат. Двумя годами позже каганат распался на западную и восточную части.

Первый Восточный Тюркский каганат (553 – 630 гг.), основанный его сыном Мухан-каганом (годы правления 553 – 571), со столицей в Монголии, унаследовал тюркские духовные традиции шаманизма и тенгрианства. Поскольку эти религиозные традиции не имели организованной структуры, они не могли послужить объединяющей силой для образования новой нации. Глядя на государства жужаней и династии Тоба Вэй, каган решил, что буддизм подходит для этой цели. Поэтому, поскольку тюрки уже были знакомы с северокитайской и тохарийско-хотанской формами буддизма, каган старался установить с этой религией больше связей и утвердить ее в своем государстве, преподнеся буддизм в оболочке традиционных тюркских верований. Подобно тому как буддийские монахи молились за благополучие северокитайских буддийских государств, они могли бы молиться за благополучие Восточного Тюркского каганата. Более того, подобно тому как Будду стали считать царем всех зороастрийских богов, ставших его свитой, многочисленных тюркских богов (тенгри) также можно было сделать частью его окружения.

После распада империи Северная Вэй меньшие государства – ее приемники, продолжили оказывать поддержку северокитайской форме буддизма. Два из них, Северная Ци (550 – 577) и Северная Чжоу (557 – 581), стали государствами-данниками восточных тюрок. В знак дружбы министр Северной Ци построил буддийский храм в северокитайском стиле для шести тысяч тюрок, все еще проживающих в Чанъане. Мухан-каган охотно ответил встречным жестом, пригласив несколько ханьских китайских монахов на север, в свою монгольскую твердыню, чтобы они учили его народ.

Заимствование согдийского языка для мирских нужд

Будучи преемниками жужаней, восточные тюрки правили тохарийским оазисом – Турфаном. Многие предшествовавшие им этнические группы кочевых народов из монгольских степей или с окраин пустыни, таких как народ тоба вэй, переняли культуру ханьских китайцев (ханьцев) и впоследствии утратили свою самобытность. Зная об этом, Мухан-каган стремился уберечь от этого свой народ. Поэтому вскоре после основания Восточного Тюркского каганата он обратился к сообществу согдийских торговцев Турфана, чтобы перенять у них некитайскую письменность, с целью ее использования для административных и финансовых нужд.

Каган выбрал согдийский язык, поскольку в то время это был единственный из распространенных на территории Таримской впадины центральноазиатских письменных языков. Его применение ограничивалось мирской сферой, изначально торговой, и он встречался не только в Турфане, но также и по всему Великому шелковому пути. Местные языки, такие как тохарийский и хотанский, в то время существовали исключительно в устной форме.

Религиозные гонения в ханьском Китае и Согдиане

Между 574 и 579 годами, в период правления второго кагана Восточного Тюркского каганата, Тапара (годы правления 572 – 581), Северная Ци и Северная Чжоу – государства-данники Восточного Тюркского каганата – начали гонения на буддизм. Главным образом это произошло под влиянием даосских министров, завидовавших государственной поддержке буддийских монастырей. Много ханьских монахов и четыре приезжих гандхарских буддийских переводчика из Кабула, возглавляемые Джинагуптой (годы жизни 528 – 605), бежали из Чанъана ко двору Восточного Тюркского канагата, где они присоединились к только что вернувшимся из Индии с 260 буддийскими текстами для перевода десяти ханьским монахам, которые также получили здесь приют.

Почти одновременно с развитием событий на севере ханьского Китая император Сасанидов Хусрау I (годы правления 531 – 578) сурово преследовал манихейство и те религиозные течения Ирана и Согдианы, которые он считал еретическими зороастрийскими сектами. Это привело к новой волне переселения религиозных беженцев в оазисные государства Восточного Туркестана. Благодаря усилиям манихейского миссионера Мара Шада Охрмизда (Мар Сад Охрмизд, год смерти 600), сопровождавшего иммигрантов, согдийцы – особенно в Турфане – впервые начали переводить на родной язык манихейские тексты, которыми они пользовались на родине, с исходных персидского и сирийского языков. Скорее всего, они пошли на этот шаг, поскольку были убеждены, что их религиозному сообществу необходимо стать самодостаточным, независимым от политических перемен на родине.

Первый письменный перевод буддийских текстов на тохарийский язык

Вплоть до этого времени буддийские тексты в Восточном Туркестане писались, изучались и читались нараспев главным образом на их исконных индийских языках – санскрите и гандхарском пракрите, или иногда в китайском переводе. Нет свидетельств того, что до этого времени буддийские священные тексты когда-либо переводились на центральноазиатские языки, не говоря уже о записи переводов. Первые признаки этой деятельности появились только в середине VI века.

Самые ранние письменные тохарийские документы датируются этим периодом и представляют собой переводы буддийских текстов с санскрита на турфанский диалект. Возможно, тохарийские буддисты Турфана были вдохновлены на этот шаг согдийцами-манихеями и тоже стремились обеспечить себе независимость и сохранить культурную самобытность. Несмотря на то что тохарийские буддийские мастера, такие как Кумараджива (годы жизни 344 – 413), активно участвовали в переводе индийских текстов на китайский язык, тохарийцы продолжили поддерживать свою собственную форму буддизма, основанную на санскритских священных писаниях. Так как они считали оазисы, расположенные вдоль северной границы Таримской впадины, своей родиной и не имели связей со своими исконными европейскими корнями и поскольку их городами правили потомки иноземных династий, они, скорее всего, стремились сохранить культурную самобытность. Преследование буддизма в ханьском Китае, несомненно, добавило веса их решению записывать свой язык и переводить на него священные тексты.

Почему согдийцы в то время не перевели буддийские тексты на свой язык

Между тем, согдийское буддийское сообщество Турфана не последовало примеру согдийцев-манихеев и тохарийцев-буддистов, переводивших священные тексты своих религий на родной язык и записывавших переводы. По целому ряду возможных причин они не предпринимали этого шага еще одного столетие. Давайте перечислим некоторые из причин.

Во-первых, согдийцы Восточного Туркестана были торговцами и, в отличие от тохарийцев, возможно, не испытывали особой привязанности к городам-государствам, в которых они жили. Согдийцы никогда не относились к ним как к своей родине – родиной они считали Согдиану. Они не жили на территории Согдианы и поэтому сохранение самобытной культуры оккупированной Сасанидами родины не было для них настолько важным.

Во-вторых, согдийское иммигрантское сообщество Восточного Туркестана следовало не одной, а многим религиям. Их объединял род занятий и письменность, используемая ими в торговле. В отличие от тохарийцев, им не нужно было использовать для объединения религию. Более того, в отличие от согдийцев-манихеев, которые могли обратиться за религиозной поддержкой только лишь в Согдиану и оставшуюся часть империи Сасанидов, согдийцы-буддисты Турфана могли обратиться за поддержкой в ханьский Китай. Таким образом, создается впечатление, что они не были особенно привязаны к языку своих религиозных текстов. Похоже, им было одинаково легко как с текстами на санскрите и на гандхарском пракрите, использовавшимися на их родине, так и с китайскими переводами, в подготовке которых они также принимали участие. Несмотря на гонения на буддизм в ханьском Китае и нестабильную религиозную обстановку в Согдиане, в это время они, по-видимому, не видели никаких причин переводить свои тексты на родной язык.

Если бы согдийцы-буддисты Восточного Туркестана хотели отстраниться от религиозной нестабильности на родине, они могли бы больше использовать в своей религиозной практике китайский язык. В то же время их собратьям-манихеям, столкнувшимся с такой ситуацией, ничего не оставалось, кроме как основать свою собственную традицию на родном языке. Пользуясь для религиозных целей китайским языком, согдийцы-буддисты, вероятно, не чувствовали угрозы для своей культурной самобытности, поскольку она была основана на мирской стороне их жизни. Эта склонность согдийцев-буддистов Восточного Туркестана в большей степени полагаться в своей религиозной жизни на китайский язык и китайскую традицию, вероятнее всего, получила развитие благодаря появлению в их среде волны согдийских беженцев-манихеев. Новоприбывшие также отвергли религиозные языки своей родины (сирийский и персидский).

Перевод буддийских текстов на древнетюркский язык

Как бы там ни было, у Тапар-кагана были иные приоритеты, чем у согдийцев. Будучи правителем новой империи, он не хотел, чтобы его подданные, восточно-тюркский народ, так или иначе полагались на китайский язык. Его предшественник проводил политику использования иностранного языка в светской жизни, выбрав для этого согдийский язык и письменность. Поскольку у согдийцев не было своего собственного государства, такой шаг не представлял угрозы. Однако теперь, из-за притока в его владения беженцев-монахов их ханьского Китая, Тапар видел насущную потребность укреплять независимость его народа от ханьских китайцев и в религиозном отношении. Поэтому Тапар-каган выбрал смесь индийской, северокитайской и тохарийско-хотанской форм буддизма, также включив некоторые черты тенгрианства. Гонения, которым подвергался буддизм на севере Китая, в достаточной мере напоминали преследование манихейства в Согдиане, чтобы убедить его последовать примеру тохарийских буддистов и согдийцев-манихеев Турфана. Поэтому он основал в своей монгольской столице бюро переводов, чтобы создать особую разновидность буддизма, подходящую для этой центральноазиатской тенгрианской культуры.

Поскольку согдийский язык использовался в мирской жизни, каган хотел приспособить его также и для религиозных целей, чтобы создать для своего народа единую высокую культуру. Однако в то время буддийских текстов на согдийском языке не существовало. Сами согдийцы все больше полагались на китайские тексты. Поскольку буддийских текстов на согдийском языке не существовало, а использовать переводы на тохарийский язык было бы еще сложнее, так как тюркскому народу пришлось бы выучить еще один иностранный язык, создать единую культуру можно было только на основании буддийских текстов на древнетюркском, записанных на согдийском светском языке. Поэтому каган пригласил в Монголию больше согдийцев и попросил их приспособить для этой цели свой алфавит, а также помочь ханьским монахам-беженцам выполнить эту работу в бюро переводов.

Гандхарский мастер Джинагупта, прибывший с ханьскими китайцами и с момента основания возглавлявший бюро, сразу по достоинству оценил решение кагана, так как благодаря своему хотанскому опыту он не был сильно привязан к ханьской культуре (прим. пер.: на хотанский буддизм повлияли многие культуры, он не был в чистом виде китайской формой буддизма). Кроме того, по желанию кагана, в переводах на древнетюркский язык черты индийского, северокитайского и тохарийско-хотанского буддизма были смешаны с тенгрианством. Работа завершилась настолько успешно, что буддизм вскоре стал популярен в среде простых людей и даже солдат во владениях восточных тюрков.

Подведение итогов

Характерной чертой центральноазиатской истории было то, что основатели новых династий перенимали твердо установившиеся и хорошо организованные иностранные религии в качестве официальной государственной веры, с целью объединения своего народа. Чаще всего это происходило тогда, когда их исконные религиозные традиции совсем не имели централизованного руководства либо возглавлялись влиятельными консервативными группировками, выступавшими против новой власти. Тем не менее, иностранные державы, чьи религии перенимались, должны были быть не слишком сильными, иначе бы новые династии столкнулись с угрозой потерять свою самобытность.

Именно поэтому восточные тюрки обратились за помощью в объединении своей империи к согдийцам, а не к ханьским китайцам. Другой причиной этого выбора, несомненно, было то, что городские согдийские торговцы объяснили кочевым тюркам из степей значимость завоевания последними Великого шелкового пути. Тюркские правители быстро поняли, что сотрудничество с согдийцами принесет им большую экономическую выгоду.

Кроме того, хотя основной религией согдийцев было манихейство, восточные тюрки выбрали в качестве объединяющей религии буддизм. Возможно, это произошло потому, что, несмотря на временные сложности в ханьском Китае в семидесятых годах VI века, буддизм в то время был наиболее сильной религией в этом регионе.

Мудрость выбора религии восточными тюрками была подтверждена, когда в 589 году Вэнь-ди, основатель династии Суй, смог объединить ханьский Китай «под флагом» буддизма. Таким образом индийская религия снова продемонстрировала свою сверхъестественную силу, укрепив еще один новый династический дом. Мудрость решения тюрок практиковать эту религию на родном языке и использовать согдийскую письменность также подтвердилась тем, что они смогли остаться в стороне, когда войска династии Суй поднимали восстание в северной части ханьского Китая.

Когда более чем сто лет спустя Тоньюкук убедил кагана второго Восточного Тюркского каганата оставить буддизм и вернуться к традициям и практикам тенгрианства и к тюркской традиции шаманизма, в первую очередь это произошло потому, что буддизм показал себя слабой религией, позволив Китаю династии Тан в тридцатых годах VII века положить конец существованию первого Восточного Тюркского каганата. Судя по всему, тюркам и другим более поздним тюркским и монгольским народам религия была нужна в первую очередь как высшая сила для достижения военных и политических целей, и, выбирая, они руководствовались именно этим.

9. Смена религий уйгурами

Изначальный выбор буддизма

Заимствуя иностранную религию, уйгуры пользовались при выборе теми же самыми критериями, что и восточные тюрки. Сначала, после того как в 605 году китайские войска династии Суй помогли им завоевать Турфан, они выбрали государственной религией буддизм. Вероятно на них, как и на восточных тюрок, произвел впечатление военный успех династии Суй во время объединения ханьского Китая, которое происходило при духовной поддержке буддизма. Следуя примеру основателя династии Суй, взявшего себе титул буддийского вселенского императора (санск. чакравартин), вождь уйгуров и вождь восточных тюрок назвали себя "принцами-бодхисаттвами". При этом, как и восточные тюрки, уйгуры переняли главным образом центральноазиатскую, а не китайскую форму буддизма, стремясь не допустить того, чтобы ханьская культура поглотила их собственную. По сути, они следовали принятой в Турфане тохарийско-хотанской форме буддизма, смешанной с традиционными тюркскими и северокитайскими элементами, так же как восточные тюрки.

Правление династии Суй продолжалось всего двадцать девять лет, затем на смену ей пришла династия Тан (годы правления 618 – 906). Хотя первые императоры династии Тан восстановили конфуцианскую экзаменационную систему для правительственных служащих и покровительствовали даосизму, они также оказывали поддержку и буддизму. Период правления династии Суй и ранний период правления династии Тан были наиболее успешными с точки зрения развития и распространения большинства ханьских буддийских течений. Несмотря на то что восточные тюрки обвиняли буддизм в исчезновении их первой династии, уйгуры, судя по всему, не считали буддизм ответственным за то, что в 618 году династия Суй была повержена танским Китаем, а в тридцатых годах VII века они сами потеряли Турфан, который был захвачен войсками династии Тан. Они оставались преданными союзниками династии Тан и продолжали следовать буддизму.

Сомнения в отношении буддизма в свете событий в танском Китае и Тибете

В Китае после окончания правления императрицы У (684 – 705), свергнувшей династию Тан, танская армия, хотя и была успешной во многих отношениях, во время правления императора Сюань Цзуна находилась в ослабленном состоянии из-за его неспособности призвать буддийских монахов на военную службу или обложить монастыри налогами, чтобы улучшить финансирование своих кампаний. В 740 году император ограничил число ханьских монахов, выслав из страны всех иностранных монахов, а также отменил особый статус монастырей, освобождавший их от уплаты налогов. Несмотря на это, в 751 году войска династии Тан потерпели поражение в сражении на реке Талас в Восточном Туркестане, а в 755 году Сюань Цзун был свергнут восстанием Ань Лушаня.

Правитель уйгуров Бегю-каган, в 744 году разгромивший восточных тюрок, унаследовал роль защитника тюркской священной горы – Отукана. Следовательно, его положение заметно отличалось от положения предшествовавших ему уйгурских вождей. Будучи теперь морально ответственным за все тюркские племена, каган, несомненно, знал о том, что Тоньюкук осуждал буддизм как религию, ведущую к неизбежной потере пантюркских военных ценностей. Справедливость такого его критичного отношения к буддизму была дважды подтверждена унизительным поражением Сюань Цзуна в Восточном Туркестане, а затем в его собственной столице, Чанъане. По-мнению тюрок, император династии Тан, очевидно, предпринял недостаточные шаги по уничтожению буддизма – буддийских источникаов своей военной слабости.

К тому же, за несколько месяцев до восстания Ань Лушаня, император Тибета Ме Агцом был убит за то, что покровительствовал буддизму и монастырям. В Тибете, одной из самых влиятельных стран региона, преследование буддизма в это время было в самом разгаре. Таким образом, выбирая религию, чтобы объединить свой народ, Бегю-каган никак не мог выбрать буддизм и сохранить при этом авторитет как вождь всех тюрок. С другой стороны, он также не мог выбрать смесь тенгрианства и тюркского шаманизма: это была вера восточных тюрок, которых он разгромил, чтобы добиться своего текущего положения. Традиционная религия, очевидно, не обладала достаточным влиянием, чтобы поддерживать народ с сильной армией.

Причина выбора манихейства – желание сохранить дружеские отношения с танским Китаем

На протяжении полутора столетий уйгуры в большей или меньшей степени оставались союзниками танского Китая. Они показали свое военное превосходство над войсками династии Тан, сумев подавить, в отличие от них, восстание Ань Лушаня. Как бы там ни было, уйгурские каганы в то время все еще хотели поддерживать с танским Китаем дружеские отношения. Несмотря на то, что уйгуры разграбили Чанъань и Лоян, двор династии Тан стремился к тому же.

В 713 году влиятельный министр восточных тюрок Тоньюкук, пытаясь восстановить в империи шаманские и тенгрианские традиции, убедил кагана Капагана (годы правления 692 – 716) выдворить сообщество согдийцев из Монголии. Согдийское сообщество состояло как из буддистов, так и из манихеев, и двор династии Тан позволил им присоединиться к согдийцам, уже поселившимся в Чанъане и Лояне. Однако в 732 году Сюань Цзун запретил всем ханьским китайцам следовать манихейству и ограничил круг тех, кто мог придерживаться этой веры, только иностранцами. Восемь лет спустя он выслал из страны всех иностранных буддийских монахов, оставаясь при этом терпимым к находящимся в танском Китае иностранцам, исповедующим манихейство. Переняв манихейство, уйгуры смогли бы поддерживать дружеские отношения с танским Китаем, не бросая вызов его религиозной политике. Существовали и другие причины этого решения.

Экономическая выгода и геополитика

Уйгуры стремились к дальнейшему расширению своей территории, особенно за счет региона Таримской впадины, где они могли бы контролировать прибыльную торговлю по Великому шелковому пути. Танский Китай сохранял лишь слабое присутствие в Турфане, Бешбалыке и вдоль северного рукава Великого шелкового пути – в Куче и Кашгаре. Присутствие Тибетцев в этой области, вдоль южного рукава Великого шелкового пути, также было незначительным. При этом согдийские торговцы встречались во всех оазисных городах-государствах, главным образом в Турфане.

Подавив восстание Ань Лушаня, когда император династии Тан был вынужден в унижении бежать, уйгуры стали «героями дня». Правительство династии Тан не только потеряло лицо: его положение еще более ослабло, и оно больше не могло эффективно управлять Турфаном или другими территориями Таримской впадины. Несмотря на то что в 713 году танский Китай предоставил согдийцам политическое убежище, выслав буддийских монахов-согдийцев, он, несомненно, потерял доверие согдийского сообщества. Если бы уйгуры переняли основную религию согдийцев, они охотно были бы приняты в качестве покровителей и правителей согдийцев Турфана. В результате уйгуры обрели бы опору на территории Таримской впадины для усиления своего военного и политического влияния на этой территории и, возможно, контроля над Великим шелковым путем.

Переход в манихейство

Несомненно, именно с таким намерением в 762 году Бегю-каган объявил манихейство государственной религией уйгуров, поскольку буддизм в то время не был приемлемой альтернативой. К тому же, так как в манихействе особо подчеркивалась победа сил света над силами тьмы, эта религия казалась более подходящей для воинственного народа. Следуя урокам, полученным из опыта первой и второй Восточных Тюркских империй, каган позаимствовал не согдийский язык, а лишь согдийский алфавит,  приспособив его для записи уйгурского языка. Он использовал его как для административных, так и для религиозных целей, обратившись к согдийцам, чтобы они помогли перевести манихейские тексты на уйгурский язык.

Имея опыт перевода буддийских книг на древнетюркский язык, согдийцы начали переводить буддийские священные тексты на свой родной язык в промежутке между первой и второй Восточными Тюркскими империями (630 – 682 гг.). В это время не только Монголия и Турфан, но также и вся территория Таримской впадины находилась во власти танского Китая. Согдийские переводчики в основном использовали хорошо знакомые им ханьские источники, традиции и язык. Так как политическое превосходство танской династии росло, согдийские буддисты, вероятно, в какой-то момент почувствовали угрозу своей самобытности и постарались таким образом защититься от возможного поглощения ханьской культурой. Поскольку буддийские тексты продолжали переводиться в то время, когда уйгуры поручили подготовить манихейские писания на уйгурском языке согдийским переводчикам, и последние уже имели опыт перевода на древнетюркский язык, родственный уйгурскому, согдийцы естественным образом позаимствовали многие буддийские термины для своей новой задачи.

Народное сопротивление переходу в манихейство

Благодаря уйгурскому правлению в Турфане с 605 года по тридцатые годы VI века, многие уйгуры, в особенности воины и простой народ, уже успели перенять восточно-тюркскую форму буддизма. Несмотря на это, после подавления уйгурами восстания Ань Лушаня Бегю-каган повелел своим войскам, разграблявшим Чанъан и Лоян, уничтожить все буддийские монастыри и храмы. Затем он повелел разрушить буддийские монастыри и в других частях своих владений, вплоть до Семиречья в Западном Туркестане. Таким образом он, несомненно, пытался вновь утвердить пантюркскую военную традицию и обосновать свой выбор манихейства, продолжая демонстрировать слабость буддизма.

При этом многие уйгурские солдаты, разумеется, продолжали следовать смеси буддизма, тенгрианства и тюркского шаманизма. Об этом свидетельствует то, что Бегю-кагану приходилось заставлять своих людей принимать манихейство. Он разделил их на группы по десять человек, назначив в каждой группе ответственного за соблюдение религиозных правил. Однако эта главным образом согдийская религия никогда не стала широко распространенной среди уйгуров. Ее распространение ограничивалось в основном средой аристократической знати, которых она привлекала тем, что делала упор на этичную и чистоплотную религиозную элиту, морально превосходящую так называемые «грязные массы». Буддизм, несомненно, продолжал оставаться религией «грязных масс» на протяжении всего периода правления уйгуров в Монголии.

Более того, сама уйгурская знать не была исключительно предана манихейству. Через двадцать лет после официального обращения в манихейство Алп Кутлуг (годы правления 780 – 790) убил Бегю-кагана за его расточительность в поддержке этой новой религии. Взяв титул кагана, он обратился с просьбой к несторианскому патриарху Тимофею (годы патриаршества 780 – 819) основать в его владениях несторианскую митрополию. Однако эта форма христианства, как и манихейство, также была согдийской верой. Покровительство этой вере соответствовало общей стратегии уйгуров, стремившихся завоевать преданность народа Таримской впадины, поскольку согдийские торговцы играли важную роль в экономике этого региона.

Обзор центральноазиатской модели смены религии

Смена религии восточными тюрками и уйгурами иллюстрирует, как этот процесс происходил у центральноазиатских тюркских народов. Когда эти реформы проводились правителями сознательно, обычно это было не духовное решение, а часть продуманной политической стратегии по усилению своей власти и поддержки.

При этом не следует быть слишком циничными, полагая, что эти реформы были исключительно беспринципными, и полностью отвергать какие-либо религиозные соображения. Если бы в перенимаемой религии не было элементов, соответствующих местной культуре, эту веру никто бы не понял. Однако также не следует идеалистически полагать, что центральноазиатские правители с сильными военными традициями принимали подобные решения просто на основе понимания превосходства сложных метафизических тонкостей одной религии над другой. Их больше впечатляла религия, способная предоставить сверхъестественную силу, ведущую к военным победам, и они поменяли национальную религию, потому что искали поддержку в расширении своих территорий.

Это было справедливо не только в отношении восточных тюрок и уйгуров, это также было справедливо и в отношении интереса тибетского императора Сонгцена Гампо к буддизму в середине VII столетия. Кроме того это объясняет почему тибетский двор, окружавший молодого императора Ме Агцома, был открыт к исламу в начале IX века, когда это могло помочь им расширить территорию используя их союз с Аббасидами и почему, когда такой возможности не представилось, они полностью потеряли интерес к мусульманской вере.

10. Исламские религиозные споры и объявления джихада

Исламские внутренние религиозные разногласия в начале периода Аббасидов

Аббасиды преуспели в изгнании войск танского Китая из Западного Туркестана, а восстание Ань Лушаня в ханьском Китае серьезно ослабило танскую власть в Кашгаре, Куче, Турфане и Бешбалыке. Однако их военной слабостью воспользовались не арабы, а карлуки и тибетцы. Карлуки выдвинулись на юг, заняв Суяб и Фергану, а со временем и Кашгар. Тибетцы же укрепили свою власть в городах-государствах южной части Таримской впадины, особенно в Хотане, господство над которым они восстановили в 790 году. Тибетцы оборвали все связи хотанского царского дома с двором династии Тан. Тем не менее, династия Тан сохранила небольшой форпост в Куче и вела затяжную войну с тибетцами и уйгурами за Турфан и Бешбалык.

Карта №17: Центральная Азия, конец VIII столетия

Аббасидам так и не удалось распространить свое влияние на территории в Западном Туркестане, ранее находившиеся под властью династии Тан, поскольку арабские халифы сразу оказались втянутыми во внутриисламскую религиозную борьбу в Согдиане. Как только второй халиф аль-Мансур (годы правления 754 – 775) взошел на трон, он приказал убить Абу Муслима – бактрийца-шиита, который помог Аббасидам основать династию. Хотя во время правления предыдущего халифа Абу-ль-Аббаса сохранялась надежда на возможное беспристрастное отношение Аббасидов ко всем подданным-неарабам во владениях халифата, аль-Мансур восстановил привилегии этнических арабов и суннитского движения ислама, как это было при Омейядах. Позже согдийские противники Аббасидов посмертно объявили Абу Муслима защитником их иранской культуры от арабского господства. Подняв восстание под предлогом мести за его мученическую смерть, они в конечном счете даже провозгласили Абу Муслима пророком.

Изначально Абу Муслим в качестве знамени использовал черный флаг, символизировавший род Али. Аббасиды последовали этому примеру и использовали черный цвет как для своего знамени, так и для одежд. В знак протеста повстанцы – последователи Абу Муслима выбрали для своих знамен и одежд белый цвет, который также оказался священным цветом манихеев, носивших белые одежды. Так, сирийский эпитет для манихеев был «носящие белые одежды».

Существовало много форм манихейства, смешанных с зороастризмом, христианством и буддизмом, взывавших к людям разных культур. При дворе Аббасидов продвинутые идеи этой религии привлекали многих образованных чиновников, которые создали исламские течения, объединив манихейство с шиизмом. Правительство Аббасидов, блюститель правоверности, вскоре усмотрело угрозу в манихейском шиизме. Объявив это течение ересью, оно подозревало его последователей в антиаббасидских симпатиях, сходных с теми, что были у согдийских повстанцев, последователей Абу Муслима, – и преследовало их. Хотя манихейское течение шиизма не сохранилось как отдельная ветвь ислама, многие его сторонники позже вошли в ряды исмаилитской ветви шиизма, которая затем также стала объектом преследования со стороны Аббасидов.

В период правления следующего халифа аль-Махди (775 – 785 гг.) большая часть Согдианы оказалась во власти носящих белые одежды повстанцев, возглавляемых аль-Муканной, «пророком, закрытым покрывалом» (прим. пер.: аль-Муканна закрывал лицо покрывалом), единомышленником Абу Муслима. Тюрки-огузы, тоже носившие белые одежды, оказали повстанцам военную поддержку, хотя никогда не исповедовали ислам. В то время согдийские повстанцы следовали новому исламскому течению – мусалемийя, подразумевавшему отказ от многих традиционных практик, например от совершения молитв пять раз в день. Таким образом, кампании Аббасидов были направлены не только на подавление согдийских повстанцев и их союзников тюрков-огузов, но и на сохранение чистоты ислама.

В 780 году войска Аббасидов подавили мятеж в Бухаре, но восстания продолжали вспыхивать. Аббасиды были поглощены подавлением этих мятежей и сохранением чистоты ислама от движений мусалемийя и  манихейского шиизма. Возможно, они предприняли столь безотлагательные и суровые меры в отношении содержащих элементы манихейства ересей под влиянием бывших зороастрийских священнослужителей, которые приняли ислам и советовали правительству следовать примеру Сасанидов, авторитарных в религиозных вопросах.

Разрушение Валабхи Аббасидами

В начале восьмидесятых годов VIII века аббасидские правители Синда напали на Саураштру и разрушили большой комплекс буддийских монастырей в Валабхи. В 775 году после падения династии Раштракутов эти религиозные учреждения лишились царской поддержки и стали очень уязвимы. Тем не менее, причиненные арабами разрушения следует рассматривать, принимая во внимание восстания в Согдиане и преследование мусалемийи и манихейского шиизма.

Валабхи был не только центром буддийского образования, но и одним из самых священных мест джайнийского течения шветамбара. В Валабхи  находились не только буддийские храмы, но и множество джайнийских. Cолдаты Аббасидов также разрушили их. На самом деле, скорее всего джайнийские храмы были основной целью этой военной кампании. «Шветамбара» означает «одетые в белое», так как монахи этой традиции носили одеяния белого цвета. Несомненно, лидеры арабов Синда ошибочно принимали монахов этого джайнийского течения за союзников носящей белые одежды фракции повстанцев – последователей Абу Муслима и течения мусалемийя, их сторонников тюрков-огузов и последователей манихейского течения шиизма. Из-за этого арабские правители естественным образом воспринимали этих монахов как угрозу и могли полагать, что их следует уничтожить. Оказавшись в Валабхи, они не отличили джайнийские храмы от буддийских монастырей и потому разрушили все.

Так как в популярной истории часто ссылаются на разрушение Валабхи как на пример исламской религиозной нетерпимости, давайте рассмотрим религиозную политику Аббасидов в целом, чтобы объективнее оценить мнение историков.

Различие в политике по отношению к манихейству и другим немусульманским религиям

Несмотря на священные войны против последователей течения мусалемийя и манихейского шиизма, а в Саураштре – против джайнов и буддистов, которых Аббасиды скорее всего ошибочно принимали за сторонников исламских сект, халифы раннего периода Аббасидов продолжили политику Омейядов терпимого отношения к немусульманским религиям. Они даровали статус защищаемых лиц – дхимми – всем своим подданным буддистам, зороастрийцам, несторианам и иудеям. Единственными немусульманами, подвергавшимися преследованию в их владениях, были манихеи.

Непреднамеренно арабы продолжили антиманихейскую политику своих предшественников в Согдиане – иранских Сасанидов, а также танских китайцев, но по иной причине. Во-первых, арабы, бесспорно, отождествлялии манихеев с последователями манихейского течения шиизма. Во-вторых, благодаря сильному миссионерскому движению и призыву преодолеть тьму и грязь этого мира, манихейство соперничало с ортодоксальным исламом в среде мусульман при дворе Аббасидов, высокообразованных и открытых к новым идеям других культур. Поэтому любой мусульманин, проявлявший духовный интерес к манихейству, объявлялся последователем манихейского течения шиизма, другими словами антиаббасидским повстанцем.

Большой интерес Аббасидов к индийской культуре

Аббасиды не только раздавали немусульманам, не исповедующим манихейство, статус защищаемых подданных в своих владениях, но и проявляли большой интерес к иноземной культуре, особенно к индийской. Хотя крепкие экономические и культурные связи между арабами и индийцами существовали с доисламских времен благодаря торговцам и переселенцам каждого из народов, селившихся на территории другого, захват Омейядами Синда и его последующая оккупация укрепили их отношения. Например, в 762 году халиф аль-Мансур (годы правления 754 – 775) завершил строительство Багдада – новой столицы Аббасидов. Индийские архитекторы и инженеры не только построили город, но и дали ему название, происходящее от санскритского Бхага-дада – «божий дар».

В 771 году дипломатическая миссия из Синда привезла в Багдад индийские тексты по астрономии, тем самым разбудив интерес арабов к этой теме. Халиф Аббасидов понял важность более точных астрономических и географических расчетов для религиозных нужд, так как с их помощью можно точно определять направление на Мекку и время начала нового лунного месяца. Он также отдавал должное тому, что индийская цивилизация обладала наиболее развитой наукой в этом регионе не только в области астрономии и географии, но и в математике и медицине. Тот факт, что эти науки развились в немусульманской среде, совершенно не препятствовал открытости арабов к ним.

Следующий халиф, аль-Махди (годы правления 775 – 785), чьи войска разрушили Валабхи, основал бюро переводов (араб. Байтул Хикма), где ученые всех культур и религий этого региона занимались переводом, особенно текстов на научную тематику. Многие из этих текстов имели индийское происхождение, и не все переводчики-синдхи были мусульманами. Среди них было немало индуистов и буддистов. Аббасиды были исключительно прагматичны и заинтересованы в получении знаний. По большому счету, они не противостояли индийской или другим немусульманским религиям. Создается впечатление, что халифы серьезно относились к хадису Пророка «ищите знание, даже если оно находится в Китае».

Такая открытая к новому, беспристрастная политика поиска знаний не была преходящим увлечением. Ее продолжил и даже расширил следующий халиф Харун аль-Рашид (годы правления 786 –  809). К примеру, его министр Яхья ибн Бармак был мусульманином, внуком одного из буддийских глав администрации (санскр. прамукха) монастыря Нава Вихара. Под влиянием этого министра халиф пригласил в Багдад новых ученых и мастеров из Индии, особенно буддистов. В Багдаде буддийские ученые, несомненно, осознали, что интеллектуалы двора Аббасидов имели склонность к манихейскому шиизму, а власти видели в этом угрозу.

Хотя ранее переводчики бюро специализировались на научных текстах, теперь они начали переводить и религиозные труды. Например, в это время появилось арабское изложение прошлых жизней Будды «Китаб ал-Будд», основанное на двух санскритских текстах: «Джатакамале» и труде Ашвагхоши «Буддхачарита». Часть этого изложения вошла в эпическую поэму «Китаб Белавар ва Будхасаф» Абана аль-Лахики (годы жизни 750 – 815) – поэта из Багдада. Хотя его текст до нас не дошел, впоследствии появилось множество его переводов на разные языки. Самый ранний из сохранившихся арабских переводов принадлежит перу Ибн Бабуйи (год смерти 991) из города Кум. В этом труде, перешедшем из исламских источников в христианскую и иудейскую литературу как легенда о Варлааме и Иосафате (Джосафате), все еще содержатся многие буддийские учения. Еще один пример открытости Аббасидов к буддизму – «Китаб ал-фихрист», подготовленный в то время каталог как мусульманских, так и немусульманских текстов, включавший список буддийских работ.

Распространение ислама в среде немусульман в Западном Туркестане

Харун аль-Рашид был величайшим и наиболее просвещенным из аббасидских халифов. При нем процветали арабская поэзия, литература, философия, наука, медицина и искусство. В годы его правления высокая исламская культура находилась на пике привлекательности для неарабской немусульманской аристократии,  землевладельцев и городских жителей Западного Туркестана, чей образ мышления полностью отличался от кочевых воинов степей. Поэтому все больше этих людей переходило в мусульманскую веру. Защищаемые немусульманские религии, такие как буддизм, оставались сильными среди бедных провинциальных крестьян, которые теперь следовали своей вере в еще более строгой форме, чем раньше, так как становились этническим и религиозным меньшинством. Для религиозной практики они главным образом собирались вокруг святынь.

Оценка разрушения Валабхи

Итак, разрушение Аббасидами буддийских монастырей в Валабхи необходимо рассматривать в более широком контексте. Ислам в то время завоевывал последователей в Согдиане и Бактрии не мечем, а высокой культурой и ученостью. Конечно, нельзя сказать, что буддизму недоставало всестороннего образования и культуры. Однако чтобы приобщится к этому, необходимо было поступить в монастырь. Хотя монастырь Нава Вихара в тот период по-прежнему действовал, его известность убывала, и он оставался единственным буддийским учебным заведением. В Центральной Азии и соседних областях было много буддистов. Но величайшие буддийские университеты того времени, такие как Наланда, находились далеко, в центральной части северной Индии. Поэтому чем сильнее и легкодоступнее в Центральной Азии становились высокая исламская культура и образование, тем больше они затмевали буддизм в среде высшего класса образованных горожан. Следует отметить, что это происходило мирным путем.

Таким образом, разрушение в Валабхи было исключением из общих религиозных тенденций и официальной политики раннего периода Аббасидов. Тому есть два правдоподобных объяснения. Либо это была работа фанатичных генералов, поступающих по-своему усмотрению, либо ошибочные действия, начатые из-за того, что арабы приняли местных последователей джайнизма, «одетых в белое», за сторонников Абу Муслима, а потом не отличили буддистов от джайнов. Это не было частью джихада, направленного непосредственно против буддизма.

Арабское слово джихад буквально означает «приложение усилий», а именно приложение усилий в служении Аллаху. Это не священная война, цель которой – насильственное обращение варваров в единственную истинную веру. Скорее, это военные действия для защиты братьев-мусульман, подвергшихся нападению из-за того, что они практикуют чистый ислам, или которым каким-либо образом мешают вести духовную жизнь. Буддисты Валабхи не угрожали исламу и потому не могли быть целью оправданного джихада.

Захват Гандхары Аббасидами

Хотя в 751 году карлуки и Аббасиды нанесли поражение танскому Китаю на реке Талас, карлуки, заняв Суяб, Фергану и Кашгар, вскоре разорвали союз с арабами и объединились с тибетцами и их вассалами – тюркскими шахами Кабула. Одетые в белое огузы, поддержавшие повстанцев – последователей Абу Муслима, также присоединились к ним, стремясь получить власть над аббасидскими Согдианой и Бактрией. Союз, таким образом, продолжил поддерживать направленные против Аббасидов восстания в духе последователей Абу Муслима, такие как восстание в Самарканде, длившееся с 806 по 808 год и возглавляемое Рафи ибн Лайсом. Их объединенные силы даже осадили Самарканд, пытаясь помочь повстанцам.

В 808 году, направляясь в Самарканд, чтобы подавить это восстание, халиф аль-Рашид умер. После этого, согласно его завещанию, империя была разделена между двумя сыновьями. Однако они заключили временное перемирие с тибетцами и их союзниками, чтобы сразится в гражданской войне за власть над всем наследием отца. Победил и стал следующим халифом Аль-Мамун (годы правления 813 – 833). Безусловно, он обвинял союз тибетцев, тюркских шахов, карлуков и огузов в смерти своего отца и подозревал, что их альянс стоял за восстаниями согдийских повстанцев – последователей Абу Муслима и течения мусалемийя, – и объявил священную войну, отправив генерала аль-Фадла ибн Сахла начать решительное наступление на государство тюркских шахов, Гандхару.

К 815 году Аббасиды одержали победу и правитель тюркских шахов, известный как Кабул Шах, был вынужден лично предстать перед халифом в Мерве и принять чистый ислам. В знак подчиненности своей страны он отослал в Мекку золотую статую Будды, где ее два года держали в святилище Кааба. Она была выставлена на всеобщее обозрение с надписью, гласившей, что Аллах привел царя Тибета к исламу. Арабы путали царя Тибета с его вассалом, тюркским шахом Кабула. В 817 году арабы расплавили эту статую Будды, чтобы отчеканить монеты.

После победы над тюркскими шахами Аббасиды напали на Гилгит, находившийся во власти Тибета, и в короткое время захватили его. Они унизили захваченного тибетского военачальника, отправив его назад в Багдад. Несмотря на успешную кампанию против тибетцев и захват Ферганы у карлуков, арабские генералы не стремились добиться дальнейшего успеха на востоке или на севере. Причина этого была в том, что Аббасиды быстро теряли хватку в Западном Туркестане и восточном Иране, так как наместниками в этих регионах теперь становились местные военачальники, которые правили этими территориями как независимыми исламскими государствами.

Первым регионом, объявившим о своей независимости, стала Бактрия, где генерал Тахир основал династию Тахиридов (годы правления 819 – 873). По мере того как Аббасиды уходили из Кабула и Гилгита, вынужденные решать более важные внутренние дела, тибетцы и тюркские шахи возвращали свои владения. Несмотря на обращение силой правителей этих земель в ислам, Аббасиды не преследовали буддизм. На самом деле арабы сохраняли торговые отношения с тибетцами на протяжении всего этого периода, главным образом импортируя мускус. Кроме того мусульмане и буддисты установили друг с другом культурные связи. К примеру, в этот период Фазл Улла перевел на тибетский язык персидскую классику – «Гулистан» и «Бостан».

Итог успешной кампании Аббасидов

Халиф аль-Мамун объявил свою кампанию против союза тибетцев, тюркских шахов, карлуков и огузов джихадом – священной войной. Он защищал своих исламских подданных от фанатиков-еретиков, с помощью террора и мятежа препятствовавших практике чистой веры. Именно поэтому, одержав победу, он настоял не только на обращении Кабул Шаха в ортодоксальный ислам, но также и на отправке статуи Будды назад в Мекку, чтобы выставить ее на всеобщее обозрение в Каабе в качестве доказательства победы ислама.

Если вспомнить наиболее вероятную причину разрушения Валабхи Аббасидами, создается впечатление, что аль-Мамун мог ошибочно принять своих поверженных врагов за последователей течения мусалемийя и манихейского шиизма. Джихад против них, возможно, был просто продолжением внутренних кампаний его отца. Но, хотя члены этого иноземного союза поддерживали повстанцев – последователей Абу Муслима, они ни в коей мере не следовали их вере или манихейскому течению шиизма. Иначе на протяжении этого периода война тибетцев и карлуков с уйгурами –  защитниками согдийского манихейского мира – не имела бы смысла.

Тибетцы, несомненно, не были осведомлены об исламском подтексте согдийских восстаний. Более того, их попытка ослабить правление Аббасидов в Согдиане – подобно схожим усилиям танских китайцев за шестьдесят лет до этого – не была частью плана по завоеванию новых сторонников буддизма. Это были исключительно политические и экономические шаги с целью приобретения власти и территорий, а также сбора налогов от торговли по Великому шелкового пути. Тибетские религиозные лидеры того времени были заняты укреплением буддизма в своих собственных владениях, предотвращением упадка монастырей и защитой от влияния светской власти. Хотя эти духовные лидеры входили в состав правительства, они не влияли на военные вопросы. Их участие во внешних делах было ограничено исключительно культурными связями с индийской империей Пала и танским Китаем и касалось будущего буддизма в Тибете.

Аббасиды, в свою очередь, безусловно, не были осведомлены о религиозных верованиях тюркских шахов и тибетцев. Они сталкивались только с иноземными силами, поддерживающими культ религиозных фанатиков-повстанцев, которые не только вмешивались в практику ислама их подданных, но – что, возможно, гораздо важнее – также пытались лишить их политической власти. Этот джихад был на самом деле направлен на политику тюркских шахов и тибетцев, а не на их буддийскую религию.

Аль-Мамун ни в коем случае не был закоснелым религиозным фанатиком. Как и его отец Харун аль-Рашид, он обладал широкими культурными взглядами и продолжал поддерживать переводчиков индийских текстов. При нем наука достигла новых вершин, а положительные сведения об индийской цивилизации становились все более доступными для арабов и их подданных-мусульман. К примеру, в том же 815 году, когда халиф нанес поражение Кабул Шаху, аль-Джахиз (годы жизни 776 – 868) опубликовал в Багдаде труд «Факир ас-Судан ала л-Бидан» («Превосходство черного над белым»), в котором прославлялись великие культурные достижения Индии. Таким образом, среди Аббасидов того времени бытовало хорошее мнение об Индии, и это, несомненно, распространялось на индийцев всех религий, включая буддизм.

Если джихад аль-Мамуна был направлен именно против буддизма, он должен был коснуться не только союза тибетцев, тюркских шахов, карлуков и огузов, но также территории полуострова Индостан, где буддизм был гораздо более распространен и лучше развит. Тем не менее, после победы в Кабуле войска халифа напали на Гилгит и Фергану, а не на Уддияну. То есть они преследовали другие цели.

Чтобы лучше понять сложившуюся ситуацию, давайте рассмотрим историю Тибета непосредственно перед победой аль-Мамуна в Гарндхаре и Гилгите. Это также может помочь нам понять, почему смирение Кабул Шаха и тибетского военачальника практически не оказало воздействия на распространение ислама в Тибете и его вассальных государствах.

11. Политические и религиозные маневры Тибета в конце VIII столетия

Отношения Тибета с Китаем

Тибет и Китай впервые установили дипломатические отношения в 608 году, когда отец императора Сонгцена Гампо – Намри Лонцен (gNam-ri slon-mtshan) отправил первую тибетскую миссию в Китай ко двору династии Суй. В 634 году Сонгцен Гампо в свою очередь отправил миссию ко двору династии Тан, а в 641 году женился на ханьской принцессе Вен Ченг. Четыре года спустя он оплатил строительство первого тибетского храма на священной для китайских буддистов горе Утайшань (Wu-t'ai shan, тиб. Ri-bo rtse-lnga), расположенной к юго-западу от Пекина. С тех пор, несмотря на частые войны между двумя империями, Тибет продолжал периодически направлять послов ко двору династии Тан.

Столетие спустя император Ме Агцом интересовался именно ханьским буддизмом. Несомненно, на него повлияла его следовавшая ханьскому буддизму жена – императрица Джин Ченг. В 751 году, несмотря на ослабленное положение буддизма в танском Китае из-за ограничений, введенных в 740 году императором Сюань Цзуном, Ме Агцом отправил в Китай миссию, чтобы больше узнать об этой религии. Возможно, Ме Агцома также вдохновил интерес к буддизму его юного сына, будущего императора Тибета Три Сонгдецена (Khri Srong-lde-btsan, Трисонг Децен, годы жизни 742 – 797) . Миссию возглавил Ба Сангши (sBa Sang-shi) – сын предыдущего тибетского посла в танском Китае.

В 755 году ксенофобски настроенные оппозиционные министры убили императора Ме Агцома. Они входили во фракцию, которая шестнадцатью годами ранее изгнала из Тибета ханьских и хотанских монахов, приглашенных  императрицей Джин Ченг – этнической ханькой. Убийство произошло в год восстания Ань Лушаня и, возможно, как и ранее, министры опасались, что интерес императора к буддизму и танскому Китаю принесет в Тибет бедствия. Вероятно, на столь смелый шаг их воодушевили свержение Аббасидами Омейядского халифата в 750 году и восстание Ань Лушаня. Продолжавшиеся шесть лет гонения на буддизм в Тибете, начатые ксенофобски настроенными министрами, напоминают меры Ань Лушаня против ханьского буддизма. Между тем, основной целью этих гонений, скорее всего, была протанская фракция тибетского двора, а не сама религия.

Приглашение в Тибет Шантаракшиты

Возглавленная Ба Сангши делегация в Китай вернулась в Тибет в 756 году, принеся с собой буддийские тексты. Из-за антибуддийских настроений того времени Ба Сангши временно спрятал привезенные тексты, но поддерживал интерес Три Сонгдецена, бывшего в то время еще подростком, к буддизму.

В 761 году Три Сонгдецен достиг совершеннолетия и, взойдя на престол, официально объявил себя буддистом. Затем он отправил миссию в недавно основанную империю Пала (750 г. – конец XII века), располагавшуюся на севере Индии. Он поручил этой миссии, возглавленной Селнангом (gSal-nang), впервые пригласить в Тибет буддийского мастера Шантаракшиту – настоятеля монастыря Наланда.

Вскоре после прибытия индийского настоятеля в Тибете разразилась эпидемия оспы. Ксенофобски настроенная фракция тибетского двора обвинила в эпидемии иностранного монаха и выслала его из страны, как она ранее поступила с ханьскими и хотанскими монахами, когда в 739 году в Тибете случилась похожая эпидемия.

Несмотря на это проиcшествие Три Сонгдецен продолжал стремиться укрепить положение буддизма в Тибете. Он был очень могущественным и притязательным правителем и проводил захватническую политику по расширению территории Тибета. Воспользовавшись слабостью династии Тан после восстания Ань Лушаня, Три Сонгдецен восстановил свою власть над значительной частью северо-восточного Тибета, ранее захваченной танским Китаем. Кроме того в 763 году, спустя год после обращения в манихейство уйгурского Бегю-кагана, он на короткое время занял танскую столицу Чанъан.

Карта №18: Тибет в начале IX столетия.

Затем Три Сондецен направился в коридор Ганьсу (Ганьсуский проход), перекрыв танскому Китаю прямой доступ к Великому шелковому пути, главная северная ветвь которого пролегала между танскими форпостами в Турфане и Куче. Это вынудило китайских торговцев обходить занятые тибетцами территории севернее, через земли уйгуров во Внутренней Монголии. Затем тибетцы вступили в затяжную войну с уйгурами и танским Китаем за господство над Турфаном и Бешбалыком, где танское правительство сохраняло лишь номинальную власть. Чтобы добраться до главной северной ветви Великого шелкового пути, китайские торговцы, шедшие в обход через Внутреннюю Монголию, были вынуждены проходить через эти два города.

После военных побед власть Три Сонгдецена укрепилась, а его уверенность в себе возросла, и он еще раз отправил Селнанга в Индию, чтобы повторно пригласить в Тибет Шантаракшиту. На этот раз индийский настоятель прибыл вместе с Падмасамбхавой (Гуру Ринпоче), чтобы последний укротил местных вредных духов и демонов Тибета, враждебно настроенных к утверждению буддизма.

Строительство монастыря Самье

Великие индийские буддийские монастыри-университеты Бихара, такие как Наланда – родное учебное заведение Шантаракшиты, на протяжении нескольких столетий пользовались непрерывной государственной поддержкой, даже несмотря на смену правящих династий. Император Харша (годы правления 606 – 647) предшествовавшей династии Гупта содержал при своем дворе тысячу монахов из монастыря Наланда и даже, в знак почтения, коснулся стопы ханьского монаха Сюань Цзана.

Правившая во времена Три Сонгдецена династия Пала оказывала еще большую поддержку буддизму. Ее первый император Гопала (годы правления 750 – 770) основал буддийский монашеский университет Одантапури, а второй император Дхармапала (годы правления 770 – 810) учредил Викрамашилу и Сомапуру. Хотя Дхармапала расширил свою империю на запад до границ Гандхары и на восток до Бенгалии, он никогда не втягивал буддийских монахов в политические или военные перемены в государстве. Кроме того, он не пытался их контролировать. Монастыри северной Индии могли свободно обучать религии.

В 766 году Три Сонгдецен, вдохновленный примером индийского императора Гопалы, повелел основать монастырь Самье и построить его по образцу Одантапури. Самье должен был стать первым в стране монастырем, предназначенным главным образом для тибетцев. Во время возведения Самье монашество приняли первые семь коренных тибетцев, а ко времени окончания строительства в 775 году к ним присоединились более трехсот соотечественников. До этого в Тибете были только буддийские храмы и несколько небольших монастырских построек для иностранных монахов, например для хотанских и ханьских беженцев 720 года.

Хотя тибетцы принимали монашество в соответствии с индийской традицией, Три Сонгдецен настойчиво проводил политику объединения культур. Однако его мотивом могла быть политическая выгода. Ему необходимо было уравновесить требования трех соперничающих фракций двора: коренных тибетцев, проиндийской и прокитайской фракций. Поэтому главный храм монастыря Самье был построен в три яруса, выполненных в архитектурных стилях трех разных культур: тибетской, северо-индийской и ханьской. Это напоминает об основателе его династии – Сонгцене Гампо, который стремился достичь похожего равновесия, по политическим соображениям женившись на принцессах из Шанг-Шунга, Непала и танского Китая.

Культурные связи с Китаем

Хотя Три Сонгдецен сражался с Китаем за власть над западной частью Великого шелкового пути, создается впечатление, что у него не было культурных предрассудков в отношении ханьцев, особенно в отношении ханьского буддизма. В своих военных действиях он руководствовался в первую очередь политическими и экономическими соображениями.

После подавления восстания Ань Лушаня и восстановления имперского правления, последующие танские императоры не только отменили установленные императором Сюань Цзуном ограничения в отношении буддизма, но и покровительствовали этой религии. Однако, в отличие от ситуации в индийской империи Пала, ханьские буддисты в свою очередь поддерживали государство. Неясно, происходило ли это по воле самих буддистов или государство использовало популярность буддизма, чтобы усилить народную поддержку своей власти. Последнее выглядит более вероятным, учитывая, что основатель династии Суй называл себя императором-чакравартином, а танская императрица Ву провозгласила себя буддой Майтрейей.

В 766 году император Дай Цзун (годы правления 763 – 780) заложил на горе Утайшань новый монастырь, названный «Золотой храм-павильон, охраняющий от демонических сил и защищающий народ». Новый ханьский буддийский текст «Сутра о царе-бодхисаттве, защищающем народ» стал широко известен среди монахов и монахинь. В 768 и 771 годах танский император возобновлял преследование манихеев, чтобы защитить «чистоту» буддизма от ложных имитаций этой религии.

Такое развитие событий соответствовало модели северо-китайского буддизма эпохи Шести династий (280 – 589 гг.), когда неханьские правители северного Китая строго контролировали буддийские монастыри и оказывали им финансовую поддержку, чтобы те совершали ритуалы для военного успеха. Монахи, которым в свою очередь требовалась имперская защита, чтобы выжить в опасные времена, были обязаны считать своих правителей буддами, служить государственной власти и жертвовать чистотой буддийских учений, одобряя даже самые жестокие решения правителей.

Так как Три Сонгдецен, проводил политику культурного объединения тибетской, индийской и китайской традиций, его интересовали недавние события в Китае. Поэтому в конце шестидесятых годов VIII века он снарядил вторую миссию в танский Китай, отправив не только Ба Сангши, но также и Селнанга. Когда они вернулись, император построил буддийский храм Нанг Лхакханг (Nang Lha-khang) в Драгмаре (Brag-dmar, Дагмар). Место для возведения храма было выбрано недалеко от императорского двора, рядом с монастырем Самье, строительство которого к тому времени еще не было завершено. Нанг Лхакханг строился по образцу «Золотого храма-павильона, охраняющего от демонических сил и защищающего народ». Подразумевалось, что буддизм в Тибете, как и в Китае, не будет независимым, а будет обязан служить интересам все возрастающей тибетской императорской власти.

Завершение строительства монастыря Самье

Строительство монастыря Самье завершилось в 775 году, и император назначил Шантаракшиту его первым настоятелем. Падмасамбхава покинул Тибет незадолго до завершения строительства. Он считал, что тибетцы пока еще не готовы для самых глубоких буддийских учений – в особенности это касалось учения дзогчен (rdzogs-chen, великая завершенность). Поэтому он скрывал тексты на эту тему в стенах и колоннах монастыря, чтобы позже, в подходящее время, их извлечь.

В этот период в Самье были приглашены учителя как с севера Индии, так и из ханьского Китая, чтобы помогать переводить буддийские тексты и обучать по ним тибетцев. Однако изначально монастырь Самье не был предназначен исключительно для буддизма. Его деятельность охватывала широкий культурный спектр. В монастыре были мастера исконной пантибетской традиции, переводившие тексты с языка Шанг-Шунга на тибетский. Происходящее в Самье также отражало императорскую политику объединения культур.

В 779 году император объявил буддизм государственной религией Тибета. Он освободил несколько богатых семей от уплаты налогов и поручил им вместо этого финансировать быстрорастущую монашескую общину. Двести семей предоставляли средства для подношений в главном храме Лхасы; кроме того за каждым монахом были закреплены по три семьи, обеспечивавшие его продовольствием.

Возможно, на этот шаг Три Сонгдецена вдохновил пример непальского царя Шивадевы II (годы правления 704 – 750) династии Личчави. Хотя он и не объявлял буддизм государственной религией, в 749 году Шивадева назначил целую деревню поддерживать свой личный монастырь – Шивадева Вихара. Несмотря на то что в Саураштре цари династий Майтраков и Раштракутов следовали похожей политике поддержки монастырей Валабхи, маловероятно, что Три Сонгдецен знал об этом.

Мир с Китаем и учреждение тибетского религиозного совета

В 781 году, все еще стремясь к объединению культур, тибетский император обратился к танскому императору Дэ Цзуну, (годы правления 780 – 805) с просьбой каждые два года отправлять в монастырь Самье двух монахов из танского Китая, чтобы они учили тибетцев. Спустя два года, в 783 году, после десятилетий войны за Турфан и Бешбалык танский Китай и Тибет заключили мирное соглашение, согласно которому контроль над этими двумя городами в Восточном Туркестане оставался за танскими войсками.

Вскоре после этого, в 783 году, умер Шантаракшита – индийский настоятель монастыря Самье. Перед смертью он предупредил Три Сонгдецена о грядущем ослаблении буддийских учений в Тибете под влиянием ханьцев. Он посоветовал императору, когда наступит это время, пригласить из Индии своего ученика Камалашилу, чтобы тот решил эту проблему.

После Шантаракшиты Три Сонгдецен назначил настоятелем Селнанга, ставшего таким образом первым тибетским настоятелем монастыря Самье. В том же 783 году император учредил религиозный совет, возглавленный настоятелем монастыря Самье, для решения религиозных вопросов. Так началось формирование тибетской формы правительства, в состав которого со временем вошли как мирские министры, так и имеющие духовный сан. Понимание эволюции правительства с учетом политических событий того времени может помочь нам понять, почему ислам не получил распространения в Тибете и его вассальных государствах, после того как тридцать лет спустя Кабул Шах и тибетский военачальник сдались Аббасидам.

Анализ политики тибетского религиозного совета

В то время при тибетском дворе было три основных фракции – проиндийская фракция, фракция, поддерживавшая танский Китай, и ксенофобски настроенная фракция, – за каждой из которых стоял определенный клан. Селнанг был членом клана, поддерживавшего проиндийскую фракцию. Возглавив императорские миссии в индийскую империю Пала и танский Китай, он знал, насколько более выгодным было положение буддизма в империи Пала по сравнению с танским Китаем. В индийской империи Пала монастыри получали государственную поддержку и были полностью независимыми, не имея каких-либо обязательств по отношению к государству. Монастыри не вмешивались в государственные дела, тогда как государство не вмешивалось в дела монастырей. Кроме того, после визита Селнанга император династии Пала стал отсылать тибетскому двору «дань», хотя это определение вполне могло быть эвфемизмом для торговых делегаций империи Пала. Как бы там ни было, тибетцы могли надеяться на то, что империя Пала станет поддерживать и тибетские буддийские учреждения. В танском Китае, с другой стороны, буддийские монастыри получали государственную поддержку только ценой правительственного контроля.

Буддизм в ханьском Китае зачастую одновременно получал государственную поддержку и находился под контролем правительства, особенно это было характерно для северной части страны. Однако, поскольку правящие дома часто воевали и свергали друг друга, положение религии зачастую было неустойчивым. Например, династия Северная Вэй, или Тоба Вэй, (годы правления 386 – 535) управляла буддийскими монастырями в своих владениях посредством особого правительственного бюро; кроме того, главный монах выбирался императором. Это бюро было наделено властью изгонять из монастырей недостойных монахов, пренебрегших монашеской дисциплиной и злоупотребивших своим положением. В своей регулирующей деятельности бюро зачастую следовало светскому закону. Тем не менее, когда правительство оказалось под контролем министров, завидовавших государственной поддержке буддийских монастырей, бюро распустили и буддистов начали всестороннее преследовать, как, например, это было в 446 году.

Возможно, учреждая религиозный совет, Три Сонгдецен следовал ханьской модели, однако он добавил в нее некоторые индийские и тибетские элементы. В соответствии с индийско-непальской моделью, государство поддерживало бы монастыри, освобождая определенные семьи от уплаты налогов и назначая их вместо этого обеспечивать монастыри и монахов продовольствием. Как и в ханьском Китае, монастыри, в свою очередь, совершали бы ритуалы ради благополучия государства – это соответствовало давней тибетской традиции, когда при императорском дворе находились священнослужители исконной тибетской добуддийской традиции, которые совершали ритуалы. Как в ханьской модели, бюро регулировало бы внутренние буддийские дела, но, как в индийской модели, оно не управлялось бы государством.

Селнанг, будучи членом главного проиндийского клана при тибетском дворе и главой религиозного совета, естественным образом способствовал укреплению отношений с Индией и ослаблению связей с танским Китаем. Более того, он всячески старался избежать правительственного контроля в ханьском стиле или преследования буддизма. Однако Три Сонгдецен только что проиграл танскому Китаю на политическом фронте, что усилило положение прокитайской фракции тибетского двора. Прокитайская фракция получила возможность оказывать давление на императора, с целью воплотить политику правительственного контроля над монастырями в ханьском стиле. Кроме того, это было на руку ксенофобски настроенной фракции двора, которая выступила против усилившейся связи с танским Китаем и противодействовала иностранному влиянию, включая влияние со стороны буддизма.

Селнанг и религиозный совет вынуждены были действовать быстро и решительно. Решением могло стать усиление положения совета настолько, чтобы он не только был независим, но и имел сильное влияние на само правительство. Поэтому Селнанг убедил Три Сонгдецена позволить членам религиозного совета присутствовать на встречах всех министров и наделить их властью отклонять решения министров. Изначально руководимый тибетским настоятелем, религиозный совет вскоре стал могущественнее императорского совета министров.

Избавление от ксенофобски настроенной фракции

В качестве первого шага в 784 году религиозный совет начал избавляться от консервативно и ксенафобски настроенной фракции, отправляя ее лидеров в изгнание в Гилгит и Наньчжао (Nan-chao) – в наши дни это северо-запад провинции Юньнань в Китайской Народной Республике. Поскольку за двадцать девять лет до этого эта фракция убила отца императора и спровоцировала продолжавшиеся шесть лет преследования буддизма, несомненно, она представляла угрозу.

Исторические хроники тибетского буддизма XII века описывают это событие как гонения на бонских священнослужителей, оппозиционно настроенных по отношению к буддизму. Хотя в это время некоторые последователи организованной традиции бон действительно жили в Гилгите и Наньчжао, и это говорит о том, что многие из отправленных в изгнание придерживались добуддийской тибетской традиции, упомянутая чистка преимущественно была политической. Она не была основана на различиях в религиозных доктринах. Как-никак, в конце XI века традиция бон еще не была организованной религией, и термином бон называли оппозиционную, ксенофобски настроенную фракцию императорского двора.

Вплоть до этого момента мастера буддизма и исконной тибетской традиции работали бок о бок в монастыре Самье над переводом текстов своих религий. Однако, в силу того что политическая ситуация того времени была нестабильна, Дренпа Намкха (Dran-pa nam-mkha') – главный духовный лидер исконной традиции в Самье – спрятал для сохранности копии большинства текстов своей школы в щелях стен монастыря. Позже тибетские историки традиции бон, поддерживавшие мнение о религиозном преследовании, заявили, что он притворился, будто принимает буддизм, чтобы остаться в монастыре Самье и охранять эти тексты. Тем не менее, безотносительно к его мотивам, ясно то, что этот мастер исконной традиции остался в монастыре. После гонений он давал учения, которые представляли собой смесь его бонской школы и буддизма, таким знаменитым тибетским мастерам, как переводчик Вайрочана.

Религиозная история тибетской традиции бон и тибетского буддизма часто описывают это событие с точки зрения их политических намерений. Тем ни менее, ни один тибетский источник не утверждает того, что Дренпа Намкху или кого-либо из его собратьев, практикующих исконную традицию, заставили отказаться от их обычаев и веры и принять буддизм. Гораздо более вероятно, что тибетская исконная традиция и буддизм перемешались друг с другом по крайней мере со времен императора Сонгцена Гампо. Первый тибетский император распорядился проводить ритуалы обоих традиций, а Дренпа Намкха просто продолжил эту тенденцию и, возможно, даже способствовал ей. В любом случае каждая из этих религиозных систем влияла на другую, и это взаимное влияние усилилось благодаря тому, что в монастыре Самье жили духовные мастера обоих традиций.

Большинство, если не все члены ксенофобски настроенной фракции, изгнанной из императорского двора, вероятно, следовали исконной тибетской традиции. Тем не менее, это вовсе не обязательно означает, что все, кто совершал ритуалы этой системы, были изгнаны из Тибета или что запрещались бонские практики, как нас пытается в том убедить религиозная история. В 821 году подписание второго мирного договора с танским Китаем завершилось совершением полных ритуалов исконной тибетской традиции, включавших жертвоприношение животных. Основатели организованной религии бон и эклектичные мастера бона и буддизма в начале XI века извлекли тексты, сокрытые Дренпой Намкхой. Эти два факта ясно указывают на то, что тибетский религиозный совет не вел политику насильственного обращения в буддизм. Они также говорят о том, что исконная вера была по-прежнему дозволена в центральном Тибете даже после гонений 784 года.

Если это было справедливо по отношению к местной тибетской вере и к самим коренным тибетцам, мы можем с уверенностью заключить, что религиозный совет не оказывал давления на тибетское правительство в последующие десятилетия и не требовал поддерживать восстания в Согдиане, чтобы преследовать иноземную религию, то есть ислам, и обратить нетибетцев в буддизм.

Подавление прокитайской фракции

После гонений 784 года в тибетском правительстве осталось две оппозиционные фракции. Некоторые министры были выходцами из могущественного клана с северо-востока Тибета, поддерживавшего танский Китай. Из этого клана происходила вдовствующая императрица Трима Ло. Другая фракция, к которой относился Селнанг, происходила из центрально-тибетского клана, соперничавшего с первым. Этот клан недоверчиво относился к танскому двору, выступал за продолжение войны с танским Китаем, добивался близких связей с индийской империей Пала, а также сильного  религиозного совета.

В 786 году закончился продолжавшийся три года мир с танским Китаем. Уйгуры поддержали восстание (783 – 784 гг.), возглавленное Джуку, против танского правящего дома, а тибетцы помогли танским войскам подавить это восстание. В качестве благодарности за помощь танский двор обещал передать тибетцам Турфан и Бешбалык. Но танский император пренебрег этим соглашением, и тибетцы напали на Китай.

В следующие пять лет тибетцы отвоевали у танского Китая Дуньхуан, добились того, что танские войска перестали соперничать с уйгурами за Турфан и Бешбалык и подтвердили свое прочное положение в южных государствах Таримской впадины, особенно в Хотане. Воспользовались сложившейся ситуацией уйгуры: выведя своих номинальных вассалов карлуков из Джунгарии и с севера Западного Туркестана, они также отвоевали у танского Китая Кучу. Тем не менее, танские войска продолжили притязать на находящийся во власти тибетцев коридор Ганьсу.

Таковы были китайско-тибетские отношения, когда тибетский император Три Сонгдецен созвал знаменитые дебаты в Самье (792 – 794 гг.), на которых представители буддизма северной Индии нанесли поражение ханьским буддийским монахам. Это раз и навсегда определило то, что основной формой буддизма, практикуемого в Тибете, станет северо-индийская, а не ханьская. С таким же итогом закончились подобные дебаты относительно того, какую медицинскую систему примет Тибет. Однако эти события были также и политическим триумфом настроенной против танского Китая фракции, поскольку ее члены были последователями принципов индийской буддийской философии и медицинской практики. Религиозный совет, несомненно, поддерживал проиндийскую фракцию в борьбе с прокитайской. Более того, поскольку большую часть дебатов переводил Селнанг, он мог повлиять на их исход.

Краткий итог тибетской политики в Согдиане

Император Три Сонгдецен умер в 797 году, и на трон взошел его сын Муне Ценпо (Mu-ne btsan-po, годы правления 797 – 800). Ему, в свою очередь, наследовал Три Десонгцен (Khri lDe-srong-btsan, годы правления 800 – 815) также известный как Сеналег (Sad-na-legs, Садналег). В конце периода своего правления халиф аль-Мамун совершенно оправданно считал Тибет могущественной державой, представляющей угрозу, особенно когда Тибет и его союзники угрожали Согдиане и поддерживали мятеж. Тем не менее, его оценка мотивов Тибета и последующее объявление конфликта священной войной были ошибочными.

Восстановив позиции в Восточном Туркестане, Тибет, конечно, стремился расширить свою территорию за счет Западного Туркестана и поэтому, несомненно, пытался ослабить власть своих противников. При этом Тибет не стремился подорвать религию своих врагов. Религиозный совет монахов был одержим получением неоспоримой внутренней власти в самом Тибете, чтобы обеспечить развитие буддизма в стране. После искоренения правительственных фракций, которые могли препятствовать религиозному совету или пытаться его контролировать, совет главным образом был занят составлением словаря для стандартизации переводов с санскрита на тибетский язык, а также принимал решения о том, какие из текстов переводить, чтобы буддизм был понятнее и оставался чистым. Совет не интересовали другие религии или распространение буддизма как в пределах, так и за пределами Тибета.

Более того, поддерживая восстания согдийских последователей исламских течений мусалемийя и манихейского шиизма против Аббасидов, Тибет ни в коем случае не выказывал поддержку этим религиозным течениям. Указы императора Три Сонгдецена о выборе индийского буддизма в качестве основы для тибетского однозначно отвергают и манихейство. Они повторяют критический отзыв танского императора Сюань Цзуна о том, что манихейство – это лишь поверхностное подражание буддизму, основанное на лжи.

Император Три Релпачен

Несомненно, смерть Три Десонгцена в 815 году была одной из основных причин того, что в этом году Аббасиды нанесли поражение тибетскому вассалу Кабул Шаху, а в последующие годы вторглись в занятый тибетцами Гилгит. Следующий император Тибета – его сын Три Релпачен (Khri Ral-pa-can, Три Ралпачан, годы правления 815 – 836) – взошел на трон маленьким ребенком, и в Тибете того времени не было сильного лидера. Однако повзрослев, Три Релпачен стал очень могущественным и еще больше укрепил положение буддизма.

Аббасиды оставили Кабул и Гилгит в 819 году, когда было основано государство Тахиридов. В 821 году Тибет подписал второе мирное соглашение с танским Китаем, а на следующий год – такое же соглашение с уйгурами. За тибетцами остались коридор Ганьсу и Дуньхуан, а также Турфан и Бешбалык. На протяжении предшествующих трех десятилетий власть в Турфане и Бешбалыке несколько раз переходила от тибетцев к уйгурам и обратно.

Воодушевленный военными победами, император Три Релпачен построил множество новых буддийских храмов в ознаменование мира, а также перенес столицу из долины Ярлунг в Лхасу, где располагался главный буддийский храм Тибета. Кроме того, согласно тибетской религиозной истории, Три Релпачен основал бюро переводов, чтобы составить санскритско-тибетский словарь и стандартизировать терминологию и стиль перевода тибетских текстов. На самом деле эта работа началась еще при жизни его отца Три Десонгцена. Тем не менее, религиозная история приписывает эту заслугу сыну, чтобы поддержать отождествление Сонгцена Гампо, Три Сонгдецена и Три Релпачена – трех основных императоров-покровителей буддизма того времени – c воплощениями будд Авалокитешвары, Манджушри и Ваджрапани. Это соответствует описаниям этих трех будд как покровителей, соответственно, Тибета, Китая с Маньчжурией и Монголии, а основателя традиции гелуг Цонкапы (Tsong-kha-pa, годы жизни 1357 – 1416) как воплощения всех трех.

Подобно свирепому Ваджрапани, император Три Релпачен стал немного фанатичен в своем религиозном рвении. Он не только увеличил количество семей, назначенных поддерживать каждого монаха, с трех до семи, тем самым подвергнув серьезному риску государственную экономику, но и издал указ, по которому каждому, кто, ругая монаха, укажет на него пальцем, этот палец отрубят. Так как положение буддизма было сильным, а Аббасиды были заняты своими делами, обращение в ислам Кабул Шаха лишь незначительно отразилось на распространении ислама в Тибете и его вассальных государствах – Кабуле и Гилгите.

12. Основание уйгурами буддийских царств

Завоевание киргизами Монголии

Киргизы имеют монгольские корни. Изначально киргизы жили в горных лесах современного юга Сибири – на Алтае и в Тыве, расположенных к северу от Джунгарии. Некоторые из их племен жили в западной части горного хребта Тянь-Шань, к югу от Джунгарии. Исторические киргизские земли на Алтае входили в состав Восточного Тюркского каганата, и уйгуры, завоевав каганат, опустошили их в 758 году. С тех пор киргизы и уйгуры враждовали. Многие киргизы переселились в западную часть Тянь-Шаня, где вступили в союз с карлуками, тибетцами и Аббасидами против уйгуров и танского Китая.

Начиная со второй половины VIII века торговля между тибетцами и арабами шла из западной части Тибета через Ваханский коридор в западную часть Бактрии и далее в Согдиану. Второй торговый путь шел из северо-восточной части Тибета через находившийся во власти тибетцев коридор Ганьсу в важные области – Турфан и Бешбалык, оспаривавшиеся тибетцами, уйгурами и танским Китаем вплоть до 821 года, когда оба города-государства отошли к Тибету. Далее путь пересекал юг Джунгарии, шел через западный отрог гор Тянь-Шань на север Западного Туркестана – по территориям, до девяностых годов VIII века принадлежавшим карлукам, а затем уйгурам, – и наконец в занятую арабами Согдиану. Уйгурские разбойники доставляли много неприятностей на части пути, проходящей через горы Тянь-Шань. Киргизы играли важную роль в борьбе с этими разбойниками и сохранении торговых маршрутов открытыми и безопасными.

Карта №19: тибетско-арабские торговые пути

Путешествовавшие по этому пути тибетские торговцы были буддистами, что подтверждается буддийскими мантрами (священными слогами), вырезанными ими тибетской письменностью на камнях, найденных в окрестностях озера Иссык-Куль в западной части современной Киргизии. Эти торговцы не были объектами религиозного преследования и им не запрещалось находиться в мусульманских землях в западной части центральноазиатского Великого шелкового пути, иначе бы они не стали предпринимать столь рискованное путешествие. Это еще раз свидетельствует о том, что джихад, объявленный в 815 году халифом аль-Мамуном против союза тибетцев, тюркских шахов, карлуков и огузов, имел политические цели и не был массовым, насильственным обращением в ислам людей, считавшихся неверными.

После подписания в 821 году мирного договора с тибетцами и танским Китаем, уйгуры постепенно ослабели из-за внутренней розни и сложностей, возникших в силу того, что теперь между их территориями в Монголии и Джунгарии находились тибетские владения. В 840 году, после особенно суровой зимы с сильными снегопадами, во время которой погиб весь уйгурский скот, киргизы свергли Орхонскую империю в Монголии, Джунгарии и в восточной части севера Западного Туркестана. С тех пор киргизы правили этой территорией из своей твердыни в Алтайских горах, пока в 924 году их самих не сместили кидани.

Переселение уйгуров в Туркестан и коридор Ганьсу

Когда киргизы захватили Орхонскую империю, большая часть населения этого государства переселилась южнее. Многие отправились в Турфан (Кочо), Бешбалык и Кучу. Их естественным пунктом назначения были города-государства с тохарийской культурой и с большими общинами согдийцев и ханьцев, расположенные недалеко от границы Таримской впадины или на севере от нее.

Уйгуры поддерживали свое незначительное присутствие в Турфане по крайней мере начиная с IV столетия нашей эры. Кроме того, в период между 605 годом и тридцатыми годами VII века они недолго правили Турфаном. Периодически, в промежутке между девяностыми годами VIII века и 821 годом, в их власти находились как Турфан, так и Бешбалык. Затем они заключили мирное соглашение с тибетцами, правившими в то время этими городами. Более того, уйгуры поддерживали свое присутствие в Куче начиная с девяностых годов VIII века, после того как отвоевали этот город-государство у танского Китая.

На Кучу также претендовали карлуки из Кашгара и тибетцы из Турфана, и неясно, кто на самом деле правил этим государством на тот момент. Однако даже если это были карлуки, они по-прежнему номинально оставались вассалами уйгуров, несмотря на непрекращающиеся бои между ними на протяжении последнего столетия. Карлуки не стали бы изгонять уйгуров и не закрыли бы для них город. Таким образом, уйгурские беженцы были знакомы с оседлой городской культурой этих оазисных государств много лет, и им было нетрудно переселиться сюда и отказаться от жизни степных кочевников.

Помимо этого были три другие, меньшие группы орхонских уйгуров, не осевших в северных городах-государствах Таримской впадины. Самая большая из них перебралась в города-государства коридора Ганьсу, которыми в то время правили тибетцы, и позже стала известна как желтые уйгуры. Что касается двух других, одна отправилась на запад из занятой уйгурами восточной части севера Западного Туркестана и осела среди карлуков в долине реки Чу на севере современной Киргизии. Другая поселилась среди карлуков Кашгара. Еще одна маленькая группа отправилась на восток, в Маньчжурию, быстро ассимилировалась и больше не упоминалась в истории.

Карта №20: переселение орхонских уйгуров из Монголии и Джунгарии

После переселения все четыре группы уйгуров приняли буддизм. Поселившиеся на северной границе Таримской впадины приняли тохарийско-согдийско-ханьскую форму, распространенную в Турфане и Куче, те же, кто переселился в долину реки Чу – западно-тюркско-согдийскую форму, тогда как осевшие в Кашгаре – кашгарскую форму. Столетия спустя все ветви уйгуров, за исключением желтых уйгуров, в конечном счете приняли ислам. Чтобы лучше понять динамику обращения тюрок в ислам, давайте еще раз исследуем причины смены уйгурами религии, на этот раз их перехода из манихейства в буддизм. Мы будем рассматривать две самые большие группы: уйгуров Кочо и желтых уйгуров.

Прежнее знакомство уйгуров с буддизмом

Уйгуры приняли буддизм до обращения знати орхонских уйгуров в манихейство, когда в начале VII столетия правили Турфаном. Уйгурские воины и простой народ сохранили некоторую приверженность буддизму на протяжении существования Орхонской империи. Об этом свидетельствуют антибуддийская риторика нескольких последних уйгурских каганов. Как бы там ни было, из-за культурного наследия согдийских переводчиков уйгурские манихейские тексты того периода содержали явные буддийские элементы. Более того, не вся уйгурская аристократия состояла из манихеев. Многие следовали несторианской вере. Некоторые даже приняли буддизм, как о том свидетельствует тибетский император Три Релпачен, поручивший перевести несколько буддийских текстов с тибетского на уйгурский язык вскоре после заключения мирного договора 821 года. Тем не менее, помимо знакомства с религией существовали и другие причины, несомненно, повлиявшие на смену уйгурами религий.

Распад Тибетской империи

В 836 году, за четыре года до захвата киргизами владений орхонских уйгуров, тибетский император Релпачен был убит своим братом Лангдармой (gLang-dar-ma, годы правления 836 – 842). Заняв трон, новый император начал жестокое преследование буддизма по всему Тибету. Его целью было прекращение вмешательства религиозного совета в политику и предотвращение истощения экономики, вызванное политикой Три Релпачена, законодательно закрепившего еще большую государственную поддержку монастырей. Лангдарма закрыл все монастыри и заставил монахов снять монашеские одежды. Тем не менее, он не стал физически разрушать монастырские комплексы или библиотеки. Даже без доступа к духовной литературе многие не имевшие духовного сана тибетцы продолжали практиковать буддизм.

В 842 году Лангдарма был убит монахом, который, по словам одного ученого, был свергнутым главой религиозного совета и настоятелем монастыря Самье. Вспыхнула гражданская война за наследование престола, закончившаяся распадом Тибетской империи. На протяжении последующих двух десятилетий Тибет постепенно отказался от своих владений в Ганьсу и Западном Туркестане. Некоторые из бывших тибетских владений стали самостоятельными политическими единицами – сначала Дуньхуан, который стал известен как государство Гуйиджун (Kuei i-chün, 848 – девяностые года IX века), управляемое местным ханьским кланом, а затем Хотан (851 – 1006), во главе которого стояла своя собственная непрерывная линия царей. Начиная с 851 года в других бывших тибетских владениях, например в Турфане, власть изначально захватили местные ханьцы, но присутствие и роль ханьского правительства и военных были незначительными. Тем не менее, к 866 году уйгурское иммигрантское сообщество в этих бывших тибетских владениях стало достаточно могущественным, чтобы учредить свое собственное правительство.

Последующее политическое разделение Восточного Туркестана и Ганьсу

Царство уйгуров Кочо (866 – 1209 гг.) сначала включало в себя территорию между Турфаном и Бешбалыком. Со временем в его состав вошла северная граница Таримской впадины вплоть до Кучи. Землями от восточной части южной границы Таримской впадины до территории Хотана, где жили несколько тибетских племен, никто не управлял. Торговля на этой территории между ханьским Китаем, Хотаном и далее на запад прекратилась. Кашгар оставался в руках карлуков.

Карта №21: Центральная Азия в середине IX века

Царство желтых уйгуров (866 – 1028 гг.) занимало коридор Ганьсу. Гуйиджун помог уйгурам-переселенцам основать это государство, оказав военную поддержку в изгнании остатков тибетского правления. Многие тибетцы бежали на юг, откуда большинство из них изначально пришли – в район озера Коконор (Кукунор), где со временем возникло царство Цонка (Tsong-kha). Вскоре желтые уйгуры повернулись против союзников в Гуйиджуне и в девяностых годах IX века завоевали это государство.

Скоро одной из главных сил исторического развития стал еще один народ из этой области – тангуты. Этот народ был родственен тибетцам, и его территория в восточной части Ганьсу отделяла желтых уйгуров от ханьцев Чанъана. В середине VII века, из-за непрекращающихся нападений из центрального Тибета, тангуты покинули свои дома, бежали в район озера Коконор и нашли приют в восточном Ганьсу под защитой империи Тан. Здесь они впервые встретились с буддизмом. Спустя столетие их ряды пополнились за счет тангутов-беженцев, спасавшихся от активности тибетских военных в этом регионе после восстания Аня Лушаня.

Все эти области Ганьсу и Восточного Туркестана, в которые распространилась тибетская культура, избежали учиненных Лангдармой гонений на буддизм. На самом деле многие тибетские буддисты-беженцы искали здесь приют и благодаря им буддизм уже процветал в этом регионе, когда там появились орхонские уйгуры. При этом ханьская форма буддизма была основной, но с сильным тибетским влиянием, а в Турфане – со значительным количеством согдийских и тохарийских элементов.

Преследование буддизма в ханьском Китае

Тем временем в ханьском Китае буддизм подвергался еще большим гонениям, чем в Тибете. На протяжении столетия после реформ танского императора Сюань Цзуна, целью которых было уменьшение влияния буддистов, ханьские буддийские монастыри снова получили статус, освобождавший их от уплаты налогов. Им принадлежала несоразмерная часть национальных богатств, в частности драгоценные металлы, используемые для изображений в храмах, а на их обширных владениях работало много мирян. Наложницы и евнухи императорского гарема были очень религиозны и почитали монахов и монахинь. Они оказывали влияние на императоров, чтобы те позволяли подобные излишества.

Когда император У Цзун (годы правления 841 – 847) взошел на трон, придворные чиновники, следующие даосизму, убедили его отказаться от политики предыдущего императора в отношении буддийских монастырей. Подталкиваемый завистливыми чиновниками, обеспокоенными влиянием императорского гарема на политику и состоянием государственной экономики, У Цзун начал принимать меры. В 841 году он приказал всем монахам, у которых есть женщины и кто эксплуатирует религиозные предрассудки народа снять с себя монашеские одежды. Кроме того, он приказал изъять у монастырей весь излишек денег и недвижимости. При этом он исполнял традиционную роль северных ханьских императоров как защитник чистоты буддийского учения.

Тем не менее, шаги, предпринятые императором, не удовлетворили даосских министров. Они просили освободить ханьский Китай от всего иностранного влияния и вернуться к традиционным ценностям и этике. Считая иностранными религиями не только манихейство и несторианство, но и буддизм, они сначала выступили против первых двух, так как эти религии были не очень распространены в Китае. В 843 году они убедили императора наложить полный запрет на манихейство и несторианство по всей империи и изгнать все духовенство этих религий. Это повлияло не только на сообщество согдийских торговцев, но также и на знатных уйгуров, которые, вероятно, искали приют в ханьском Китае. В 845 году даосская фракция убедила императора разрушить все буддийские храмы и монастыри, за некоторым исключением, изъять и расплавить выполненные из драгоценных металлов изображения, вернуть всех монахов и монахинь к мирской жизни, освободить всех мирян от обязанности работать на землях монастырей и конфисковать всю принадлежащую монастырям собственность.

Оценка гонений

Заслуживает упоминания то, что преследования и запрет иностранных религий никогда не распространялись на ислам. Сообщество мусульманских торговцев было сосредоточено в прибрежных городах на юго-востоке страны. Они стали пользоваться Великим шелковым путем столетия спустя. Торговлю по Великому шелковому пути вели согдийцы, ханьцы и тибетцы, участвовать в ней стремились и уйгуры. Соперничество было ожесточенным, и тот факт, что жесткие меры даосских министров были направлены не только на буддистов, но и на манихеев и несториан, свидетельствует о том, что они в первую очередь преследовали экономические цели.

В Тибете шла гражданская война и было ясно, что Тибет вот-вот потеряет власть над Ганьсу и территориями в Восточном Туркестане. После ухода тибетцев единственными оставшимися соперниками на территории вдоль Великого шелкового пути оставались уйгуры и согдийцы. Преследования в Китае были направлены только на религии, характерные для согдийцев, ханьцев, тибетцев и уйгуров, а не для арабов или персов, и это подтверждает, что целью политики танских министров были Великий шелковый путь и Центральная Азия, а не южные моря. Преследования религий в Центральной Азии имели не политические, а экономические мотивы, и едва ли когда-либо имели духовные или доктринальные причины.

Последствия

После смерти У Цзуна в 847 году новый император Сюань Цзун (годы правления 847 – 860) казнил даосских лидеров и вскоре разрешил восстановить буддизм. Однако большинство ханьских буддийских течений не пережило этих гонений. Восстановились только чен (япон. дзен) и буддизм чистой земли: первое – благодаря его распространенности в более отдаленных горных областях западной части ханьского Китая и отсутствию у него зависимости от монастырских библиотек, а последнее – из-за его массовости и отсутствия научной основы.

Поскольку власть династии Тан слабела, пока она не прекратила свое существование в 907 году, и ханьский Китай раскололся в период правления Пяти династий (907 – 960 гг.), ханьцы потеряли все свое влияние в Центральной Азии. Стратегия даосских министров, направленная на уничтожение соперников в борьбе за Великий шелковый путь и получение экономических выгод для танского Китая, завершилась неудачей.

Влияние этих событий на обращение уйгуров в буддизм

Таким образом сложилась политическая и экономическая ситуация, в которой орхонские уйгуры сменили религию с манихейства на буддизм. Как и в случае с восточными тюрками, сменившими шаманизм на буддизм и обратно, а также с более ранним переходом уйгуров из шаманизма в буддизм, а затем в манихейство, на смену и выбор религии повлияли три фактора. Первый – это необходимость унифицировать силы для объединения народа под властью новой династии. Второй – поиск сверхъестественной силы для поддержки новой власти, в основе которого лежала оценка успеха различных религий в помощи другим иностранным режимам. И третий, самый главный, – получение экономической выгоды благодаря контролю торговли по Великому шелковому пути.

Уйгуры Кочо и желтые уйгуры начали не только новые династии, но также и новый стиль жизни – жизнь оседлых горожан государств-оазисов. Манихейство доказало свою несостоятельность в качестве государственной религии, способной предоставить сверхъестественную силу для сохранения их предыдущей Орхонской империи. Им была необходима новая религия, вокруг которой можно было бы объединить народ и которая предоставила бы им дополнительную светскую поддержку, необходимую для того, чтобы эти перемены прошли успешно.

Тибетская империя только что распалась, а танский Китай находился на грани распада. Раньше уйгуры воевали с обеими империями и знали их сильные и слабые стороны. С точки зрения кочевого, исповедующего шаманизм народа, неудача обоих империй могла быть приписана только их недавним гонениям на буддизм. И тибетцы, и танский Китай обидели буддийских божеств и лишились их поддержки. То есть сверхъестественная сила буддизма была ясно доказана. За столетие до этого уйгуры решили, что поражение, нанесенное Аббасидами и восстанием Аня Лушаня императору династии Тан, произошло в силу слабости буддизма и потому сами отказались от этой веры в пользу манихейства. Тем не менее, ход событий показал, что они ошиблись в свое оценке.

Более того, и Тибет, и танский Китай теперь были отрезаны от Великого шелкового пути, по-прежнему остающегося по большей части в руках согдийцев. Многие беженцы-буддисты из центрального Тибета и ханьского Китая, спасавшиеся от преследований на родине, поселились на территориях, через которые проходила восточная часть Великого шелкового пути, а именно в Турфане, Гуйиджуне, коридоре Ганьсу, в районе озера Коконор – на северо-востоке Тибета – и во владениях тангутов. Это произошло потому, что, не имея препятствий со стороны правительства, буддизм продолжал здесь процветать. Следовательно, в восточной части Великого шелкового пути буддизм, несомненно, был сильнее манихейства и несторианства. К тому же, поскольку и Тибет, и танский Китай только что прекратили гонения на буддизм, последователи этой веры на территории Великого шелкового пути остались без сильной императорской поддержки. Монашество и миряне одинаково обрадовались бы религиозному правителю, который бы взял на себя эту роль.

Поскольку буддизм так хорошо утвердился и был столь стабилен в Восточном Туркестане и Ганьсу не только среди согдийцев, но и среди других центральноазиатских народов этого региона, и поскольку многие уйгуры, особенно проживавшие в этих областях, уже были знакомы с этой верой, – буддизм был логичным выбором религии как для принца уйгуров Кочо, так и для принца желтых уйгуров. Если бы они стали приверженцами буддизма, это обеспечило бы им достаточно сильное положение, и их стали бы считать повелителями и защитниками на территории Великого шелкового пути. Поэтому правители обоих государств взяли себе титул «принцев-бодхисаттв», подобно тому как за полтора столетия до этого поступили предыдущие уйгурские правители, формально правившие Турфаном.

С помощью владеющих многими языками согдийцев уйгуры теперь начали переводить буддийские тексты на свой родной язык, но не с сойдийских источников, а используя ханьские и тохарийские тексты. При этом они заимствовали некоторые элементы из более ранних переводов на древнетюркский язык. Возможно, согдийцы не стали переводить свои тексты, поскольку им хотелось сохранить собственную культурную самобытность и не затеряться в буддийской культуре уйгуров, где все следовали одним и тем же священным текстам.

Положение ислама в конце раннего периода Аббасидов

В середине IX века, когда халифат Аббасидов начал терять свои непосредственные владения в Центральной Азии, распространенность ислама по-прежнему ограничивалась Согдианой и встречалась среди потомков арабов, а также среди местного населения, принявшего эту веру не по принуждению, но в основном из-за привлекательности исламской высокой культуры. Когда Аббасиды начали джихад против Саураштры и Кабула, несмотря на то что их противники были буддистами, целью их священных войн не было уничтожение буддизма как такового. В обоих случаях мусульманские лидеры ошибочно приняли последователей буддизма за противников Аббасидов – повстанцев-последователей мусалеймийи и манихейского шиизма. В большинстве своем Аббасиды были терпимы к буддизму и поддерживали торговые и культурные связи с буддийскими странами.

В последующие десятилетия с приходом к власти различных тюркских народов в Центральной Азии произошел значительный сдвиг. Некоторые из тюркских государств приняли ислам, поскольку их лидеры были рабами-военачальниками при Аббасидах, получившими свою свободу взамен на принятие ислама. Тем не менее, одно из них, Караханидское государство, добровольно приняло ислам по многим из тех причин, по которым предыдущие тюркские народы, такие как восточные тюрки и уйгуры, ранее меняли религии, переходя в буддизм, шаманизм или манихейство. Более того, тюркских правителей также интересовали вопросы сверхъестественной силы для поддержки их государств и геополитических стратегий, целью которых было получение контроля над торговлей по Великому шелковому пути. Дальнейшее распространение ислама в Центральной Азии и Индии и его взаимодействие с буддизмом в обоих этих регионах в этом контексте становится более понятным.

Часть III. Распространение ислама среди тюрок и самими тюрками (840 – 1206 гг. н.э.)

13. Основание новых империй в Центральной Азии

Основание империи Караханидов

В 840 году н.э. киргизы вытеснили орхонских уйгуров из Монголии. В результате последние потеряли власть над священным божеством земли – горой Отукан, рядом с которой располагалась их бывшая столица Орду-балык. Согласно добуддийским и доманихейским тенгрианским верованиям древних тюрок, тот, кто владеет этой горой, правит всем тюркским миром. Только он и его потомки имеют духовное право называться каганами. Кроме того, только выходцы из этого племени могут быть политическими лидерами других тюркских племен. В этой горе заключена духовная сила (кут), символизирующая удачу тюрок. Эта сила может воплотиться в кагане в качестве его собственной жизненной силы либо в качестве харизматической власти, ответственной за его успех или неудачу.

Правители двух самых больших царств, основанных беженцами-уйгурами – уйгурами Кочо на севере Таримской впадины и желтыми уйгурами в коридоре Ганьсу, – не соответствовали политико-религиозному званию кагана, поскольку Монголия не входила в состав их владений. Не соответствовал этому званию и киргизский правитель Монголии, поскольку киргизы были монгольским народом и изначально не говорили на тюркском языке. Они пришли из лесов Сибири, а не из степей, и не считали гору Отукан священной.

Однако была еще одна священная гора – Баласагун, в районе реки Чу на севере Киргизии, недалеко от озера Иссык-Куль. Раньше она входила в состав владений западных тюрок, построивших на ее склонах несколько буддийских монастырей. Так как теперь этой горой владели карлуки, их правитель Бильге Кюль Кадыр провозгласил себя в 840 году каганом – законным вождем и защитником всех тюркских племен. Кроме того, он изменил название своего царства, назвав его Караханидским царством, а династию – Караханидами.

Вскоре после своего основания империя Караханидов распалась на две части. Западная часть со столицей Тараз, расположенной на реке Талас, включала город-государство Кашгар на юго-востоке, тянулась через горы Тянь-Шань до самого западного конца Таримской впадины. Восточная часть пересекала Киргизский горный хребет, сосредоточившись вокруг священной горы Баласагун на реке Чу.

Карта №22: север Центральной Азии, приблизительно 850 г. н.э.

Отношения между Караханидами и уйгурами

В период своего правления (840 – 1137 гг.) Караханиды не вели военных кампаний против своих бывших правителей – уйгуров, хотя раньше, как и карлуки, часто воевали с ними. Два из четырех сообществ беженцев орхонских уйгуров были очень маленькими. Они переселились в империю Караханидов: в Кашгар и в долину реки Чу. Неясно, до какой степени они ассимилировались и оставались ли иноземным меньшинством. Тем не менее, Караханиды продолжали культурное соперничество с двумя другими, гораздо большими группами – уйгурами Кочо и желтыми уйгурами. Караханиды могли пытаться использовать иные, не военные средства, чтобы обрести господство над уйгурами Кочо и желтыми уйгурами.

Уйгуры Кочо переняли городской образ жизни в северных оазисах Таримской впадины. Оставив свои прежние военные традиции степной жизни и приняв буддизм, они по большей части жили в мире с соседними царствами. Желтые уйгуры также переняли городской образ жизни в городах-государствах коридора Ганьсу, тоже стали буддистами, но почти постоянно воевали со своими восточными соседями – постоянно угрожавшими им тангутами. Обе ветви уйгуров поддерживали дружеские отношения с ханьским Китаем, поскольку местные поселенцы-ханьцы помогли им свергнуть бывших тибетских правителей этой территории и основать собственные царства.

Вместе эти два уйгурских народа составляли единственную тюркскую группу, имевшую в то время письменный язык и высокую культуру, обретенные ими благодаря проживавшим в их владениях согдийским торговцам и монахам. Караханидам недоставало этих качеств, хотя они и владели Кашгаром, в котором также проживали согдийцы. Однако с захватом Баласагуна у Караханидов появился серьезный довод к тому, чтобы возглавить тюркский народ.

Ранние связи Караханидов с Тибетом

Караханиды продолжили обычай карлуков поддерживать смесь буддизма, тюркского шаманизма и тенгрианства, как и предшествовавшие им западные тюрки. Они также сохранили традиционно дружеские отношения со своим бывшим многолетним военным союзником – Тибетом. Тибет, хотя и был политически слаб, по-прежнему оказывал значительное культурное влияние на области, граничащие на востоке с Караханидами. На протяжении более чем столетия после убийства в 842 году тибетского царя Лангдармы, тибетский язык оставался языком международного общения торговцев и дипломатов на территории от Хотана до Ганьсу. Из-за длительной оккупации этой территории тибетцами, их язык был единственным общим языком региона. Многие буддийские тексты ханьцев и уйгуров были переписаны с использованием тибетской письменности для более широкого применения. Некоторые тексты переписывались при поддержке киргизской царской семьи.

Еще одним свидетельством тесной связи Караханидов и тибетцев является то, что после начала гонений на буддийскую монашескую традицию царем Лангдармой три монаха из центрального Тибета бежали от преследований через западный Тибет и нашли временное прибежище на территории Караханидов, в Кашгаре. Караханиды проявили сочувствие к их положению, а буддизм в этом районе был достаточно устойчив, и монахи почувствовали себя в безопасности. Отправившись дальше на восток, скорее всего, вдоль южной границы Таримской впадины и обучая многих своих соотечественников в Ганьсу, они в конце концов поселились в районе озера Коконор к северу от Тибета, где вскоре было основано царство Цонка. Благодаря им сохранилась мужская линия принятия монашества, возродившаяся полтора столетия спустя в Тибете, куда она пришла из царства Цонка.

Царство Саффаридов

После того как генерал Тахир основал в 819 году в Бактрии государство Тахиридов, о своей независимости от Аббасидов объявил еще один местный исламский вождь – Якуб ибн аль-Саффар, основавший династию Саффаридов (годы правления 861 – 910 гг.) из своей твердыни в Систане, расположенном на юго-востоке Ирана. Он был очень амбициозным военным правителем, и в 867 году начал завоевание Ирана. В 870 году Саффариды захватили Кабул. Под угрозой неминуемого поражения, последний буддийский правитель тюркских шахов был свергнут своим министром-брахманом Калларом, оставившим Кабул Саффаридом и основавшим династию индуистских Шахов (годы правления 870 – 1015) в Гандхаре и Уддияне.

Карта №23: юг Центральной Азии, конец IX века.

Вождь Саффаридов разграбил монастыри Кабульской долины и отослал статуи Будды из этих монастырей халифу Аббасидов в Багдад в качестве военных трофеев. Эта военная оккупация Кабула мусульманами была первым серьезным ударом по буддизму. Предыдущие поражения и обращения в ислам Кабул Шаха в 815 году имели лишь незначительное влияние на общее состояние буддизма в регионе.

Саффариды продолжили завоевания и разрушения в рамках своей военной кампании на север, захватили Бактрию и изгнали Тахиридов в 873 году. Тем не менее, их триумф не был долгим. В 879 году индуистские Шахи вернули себе власть над Кабульским регионом. Они покровительствовали как индуизму, так и буддизму среди своего народа, и буддизм на этой территории возродился.

Буддийские монастыри Кабула вскоре восстановили свое былое богатство и великолепие. Асади Туси в своей поэме «Гершасп-наме», написанной в 1048 году, описал монастырь Субахара (Су Вихара), обнаруженный Газневидами, которые отвоевали Кабул у индуистских Шахов приблизительно пятьюдесятью годами ранее. Стены одного из храмов были мраморными, двери покрыты золотом, пол серебряный, а в центре на троне – статуя Будды, выполненная из золота. Стены храма были украшены символами планет и двенадцати знаков зодиака, схожими по стилю с зурванистскими мотивами, найденными столетие ранее в тронном зале в иранском дворце Сасанидов – Такдисе.

Царства Саманидов и Буидов

Тем временем персидский правитель Бухары и Самарканда также объявил о своей независимости от Аббасидов и основал династию Саманидов (годы правления 874 – 999). В 892 году основатель династии Саманидов Исмаил ибн Ахмад (годы правления 874 – 907) захватил столицу Западных Караханидов – Тараз, вынудив их правителя Огулчака перенести столицу в Кашгар. Затем Исмаил ибн Ахмад отвоевал в 903 году у Саффаридов Бактрию, тем самым заcтавив их суровых правителей отступить в центральную часть Ирана.

Саманиды способствовали возвращению традиционной иранской культуры, но оставались политически преданными арабам. Они первыми стали записывать персидский язык с помощью арабской письменности и многое сделали для развития персидской литературы. На пике их правления, при Насре II (годы правления 913 – 942), в Согдиане и Бактрии возобладал мир и высокий уровень культуры.

Саманиды были суннитами, однако Наср II оказывал поддержку шиистскому и исмаилистскому движениям. Кроме того, он был терпим к буддизму, о чем свидетельствует то, что в этот период в столице Саманидов Бухаре по-прежнему изготавливались и продавались резные изображения Будды. Саманиды даже проявляли сочувствие ко всюду преследуемым манихеям, многие из которых нашли приют в Самарканде во время правления Саманидов.

Единственной нежелательной религиозной группой были зороастрийцы, последователи религии, которой придерживался основатель династии Саманидов до перехода в ислам. Большое их сообщество переселилось в Индию, прибыв в Гуджарат морем в 936 году. Здесь они стали известны как парсы. Вскоре после этого преемник Насра II Нух бин Наср (годы правления 943 – 954) стал сурово преследовать последователей исмаилитского течения ислама.

Тем временем халифы Аббасидов в Багдаде становились все слабее. Вскоре после падения Саффаридов в 910 году свою династию основали Буиды, которые стали править большей частью Ирана (годы правления 932 – 1062). Буиды были шиитами и в период своего правления по сути контролировали багдадских халифов. Однако при этом они продолжили поддерживать интерес Аббасидов к иноземным знаниям, особенно к науке. В 970 году группа багдадских ученых, известная как «Братья чистоты» (Ikhwanu's-Safa), опубликовала энциклопедию в пятидесяти томах охватывавшую все области современного знания, включая переводы греческих, персидских и индийских источников.

Империя киданей

Между тем, на юго-западе Маньчжурии возникла еще одна важная империя, впоследствии повлиявшая на расстановку сил в Центральной Азии. Это была империя киданей. Их предводителем был Абаоцзи (годы правления 872 – 926), который объединил различные племена киданей Маньчжурии и в 907 году, спустя год после падения китайской династии Тан, объявил себя «ханом». Кидани следовали смеси ханьской и корейской буддийских традиций с их исконной формой шаманизма. Еще в 902 году Абаоцзы построил киданьский буддийский храм, а в 917 году он объявил буддизм государственной религией.

Карта №24: Центральная Азия, начало X века.

Кидани были первой известной группой людей, говорившей на монгольском языке. Они имели высокоразвитую цивилизацию и особенно были искусны в изготовлении изделий из металла. Желая сохранить самобытность своего народа, Абаоцзы ввел в 920 году письменность для языка киданей, созданную по образу ханьского алфавита, но гораздо более сложную. В последующие столетия она стала основой для письменности чжурчжэней и тангутов.

В 924 году хан Абаоцзы нанес поражение киргизам и завоевал Монголию. Однако он был человеком широких взглядов и терпимо относился к манихеям и несторианам, оставшимся на территории Монголии после ухода орхонских уйгуров. Кроме того, он распространил свою власть на территорию коридора Ганьсу и на север Таримской впадины – желтые уйгуры и уйгуры Кочо сдались мирно и стали вассальными государствами. В 925 году он принял уйгурскую письменность в качестве второй, упрощенной формы записи киданьского языка. Он даже пригласил обе группы уйгуров (уйгуров Кочо и желтых уйгуров) вернуться в их степи. Однако переняв оседлый городской образ жизни и, возможно, также опасаясь, что во время их отсутствия кидани полностью захватят Великий шелковый путь, уйгуры Кочо и юйгу (желтые уйгуры) отказались от предложения.

Империя киданей быстро разрасталась во многих направлениях. Вскоре в ее составе оказалась вся территория Маньчжурии, часть севера Кореи и значительная часть северо-восточного и северного ханьского Китая. Приемник Абаоцзы назвал династию киданей династией Ляо (годы правления 947 – 1125). Династия Ляо стала постоянным соперником и врагом китайской династии Северная Сун (годы правления 960 – 1126). Последняя преуспела в воссоединении остальной части ханьского Китая после полутора столетий раздробленности.

Хотя знать киданей, поселившаяся на территории ханьцев, в значительной степени китаизировалась, кидани, жившие вне ханьского Китая, сохранили свои традиции и культурную самобытность. Правители киданей всегда держали свой императорский двор и сосредоточение военной силы на юго-западе Маньчжурии. Они только на словах следовали конфуцианским ритуалам, вместо этого уделяя особое внимание буддийским ритуалам, направленным на обретение силы, которые они смешали со своими исконными шаманскими верованиями. Постепенно буддийские ценности стали преобладать. Последняя запись о человеческих жертвоприношений во время императорских похорон киданей была сделана в 983 году. Император киданей, Син Цзун принял буддийские обеты (пять обетов мирянина) в 1039 году и в 1043 году запретил жертвоприношения лошадей и волов во время похорон.

Поскольку кидани были знакомы с буддизмом ханьцев на протяжении столетий до основания своей династии и так как наиболее распространенная буддийская литература была доступна на китайском языке, цивилизация ханьцев вскоре затмила собой уйгурскую как основной источник иностранного влияния на общество киданей. Уйгуры Кочо и желтые уйгуры стали чувствовать себя все более отчужденно. Впоследствии, поддерживая дипломатические и торговые связи со своими повелителями – киданями, они стали следовать более независимым курсом. Однако они никогда не поднимали восстаний: скорее всего, у этого был целый ряд причин. Кидани превосходили их в военном плане. Уйгуры и юйгу (желтые уйгуры) не только были неспособны победить их: напротив, они смогли бы извлечь выгоду из того, что кидани их защищали. Более того, обе группы уйгуров, хотя и приняли буддизм, несомненно, продолжали смотреть в сторону священной горы Отукан в Монголии, находившейся под властью киданей, и не желали терять с ней связи. Буддизм уйгуров, как и их предшественников, древних тюрок, и похожей киданьской формы, существовавшей в тот же исторический период, вобрал в себя элементы тенгрианства и шаманизма.

14. Основание первых двух тюркских исламских государств

Обращение Караханидов в ислам

В тридцатых годах X века Наср ибн Мансур, видный представитель царской семьи Саманидов, перешел на сторону Западных Караханидов и был назначен наместником Артуча – небольшого района к северу от Кашгара. Несомненно, он пытался проникнуть на территорию Караханидов, чтобы содействовать дальнейшему расширению империи Саманидов. Саманиды, будучи искренними мусульманами, приказали построить в Артуче первую в окрестностях Таримской впадины мечеть. Сатук – племянник Огхулчака, правителя Западных Караханидов, – посетив этот регион, заинтересовался новой религией и перешел в ислам.

Согласно исламским историческим описаниям, когда Сатук попытался убедить своего дядю сменить религию, последний отказался, что привело к длительному конфликту между ними. В конце концов племянник сверг своего дядю и взял титул Сатук Богра-хан. Он объявил суннитский ислам государственной религией, и Западные Караханиды Кашгара стали первым тюркским народом, официально принявшим мусульманскую веру. Это произошло в конце тридцатых годов X века.

Оценка мотивов этой смены религии

Хотя действия Сатука могли быть мотивированы религиозным рвением, несомненно, у него была и другая причина – стремление к власти. Чтобы стать правителем Караханидов, он заключил союз с лазутчиком Саманидов, преследовавшим похожие цели. Чтобы добиться его доверия, Сатуку необходимо было бы выработать некую стратегию.

Иранские Саманиды следовали арабской традиции обращения тюрок в рабов и мобилизации их на военную службу в свою армию. Хотя Саманиды были очень терпимы к другим религиям, они стали предлагать условную свободу своим рабам только в случае их добровольного перехода в иcлам. Больше тысячи Караханидов, живших во владениях Саманидов, сменили религию именно таким образом. Если бы Сатук и его последователи добровольно приняли ислам, ему было бы несложно завоевать доверие Саманидов и заключить военный союз.

Более того, если Сатук стремился вернуть Западным Караханидам потерянные ими земли и установить власть тюрок в регионе, ему помогло бы объединение его народа вокруг новой религии. Это была проверенная временем схема успеха, которой ранее воспользовались тибетцы, восточные тюрки и уйгуры. Смесь буддизма с шаманизмом оказалась несостоятельной в предоставлении сверхъестественной поддержки его дяде для сохранения власти над территорией, лежащей за горами Тянь-Шань; тогда как пользуясь поддержкой ислама, Саманиды смогли одержать победу. Выбор новой религии был очевиден.

Уйгуры Кочо в то время процветали, будучи приверженцами буддизма и правителями северной ветви Великого шелкового пути, огибавшей Таримскую впадину. Их этнические братья – желтые уйгуры, тоже убежденные буддисты, владели коридором Ганьсу, где Великий шелковый путь, после того как его северная и южная ветви сливались в Дуньхуане, шел в ханьский Китай. Чтобы сплотить тюркские племена вокруг себя и отвратить их от уйгуров, Сатуку нужна было религия, которая будет не только отличаться от буддизма, но и позволит ему вернуть к жизни альтернативную южную ветвь Великого шелкового пути и сместить центр торговли и контроль над ней с восточных в западные участки торгового пути.

Поскольку западная часть Великого шелкового пути в Согдиане находилась во власти последователей ислама, складывается впечатление, что Сатук планировал захватить Согдиану. Затем, двигаясь на запад от Кашгара, он смог бы использовать ислам, чтобы постепенно добиться культурного единства вдоль южной ветви торгового пути и далее через коридор Ганьсу; при этом сам он стал бы защитником мусульман и властелином. Подобно тому как под флагом буддизма уйгуры одержали победу и укрепили свою власть вдоль северной таримской ветви Великого шелкового пути, Сатук, несомненно, надеялся добиться того же для Караханидов вдоль южной ветви под флагом ислама. Однако сначала, чтобы повести за собой тюркские народы, ему нужна была священная тюркская гора, чтобы заручиться сверхъестественной поддержкой.

Укрепление исламского государства Караханидов

В 942 году Сатук Богра-хан, при поддержке союзников – Саманидов, попытался завоевать Восточных Караханидов и получить власть над горой Баласагун. Не добившись успеха, он восстал против Саманидов, помогая местным оппозиционно настроенным группам подорвать власть Саманидов в Содиане. Это еще одно свидетельство того, что его политические амбиции перевешивали любые чувства религиозного братства, которые он мог питать к своим братьям-мусульманам.

На протяжении последующих десятилетий преемники Сатука не только завоевали Баласагун и объединили Караханидов, но и отвоевали у Саманидов Самарканд и Бухару. Как правители и защитники священной тюркской горы к концу столетия они приняли титул каганов. Теперь они могли заняться главным – завоеванием южной таримской ветви Великого шелкового пути.

Подъем Газневидов и упадок Саманидов

В 962 году Алп-тегин, плененный Саманидами тюркский военачальник, получивший условную свободу в обмен на обращение в суннитское течение ислама, вытеснил своих владык из Газны – района на юго-востоке современного Афганистана. Его зять Себук-тегин (годы правления 976 – 997) основал здесь независимую от Саманидов династию Газневидов (976 – 1186 гг.), находившуюся в подданстве лишь у Аббасидов. Его государство стало вторым в Центральной Азии исламским государством тюрок. Он отвоевал у правителя индуистских Шахов Джайяпалы (годы правления 964 – 1001) Кабульскую долину, оттеснив индуистских Шахов назад в Гандхару и Уддияну, и распространил свою власть до северо-восточного Ирана. Он также вторгся на территорию Синда, принадлежавшего Мукрану (Балочистану) и аннексировал некоторые из его западных территорий.

Власть персидских Саманидов в дальнейшем слабела, и в конце концов в 999 году они были свергнуты. Тюркские рабы-солдаты, состоявшие у них на службе, предпочли свой собственный этнический образ жизни и помогли Газневидам и Караханидам сместить Саманидов. Сын Себук-тегина и его преемник Махмуд Газневи (годы правления 998 – 1030) поделил с каганом Караханидов оставшиеся земли в Cогдиане и Бактерии, ранее принадлежавшие Саманидам. Кроме того, он занял Хорезм – регион, соответствующий современной северо-западной Туркмении и западному Узбекистану – и большую часть Ирана.

Карта №25: ранние империи Караханидов и Газневидов, середина X века

Хотя Махмуд был тюрком, он прославлял империю иранских Сасанидов и покровительствовал их культурным традициям, как и Саманиды до него. Он призвал в Газну персидских ученых и писателей из Хорезма. Например, он пригласил к себе на службу в качестве дворцового астролога Абу Райхан Мухаммада ибн Ахмада аль-Бируни (годы жизни 973 – 1048). Он поощрял использование персидского языка на завоеванных им территориях и, несомненно, оценил бы по достоинству изображения планет и знаков зодиака, выполненные в иранском стиле Сасанидов на стенах монастыря Субахар, который был найден в Кабуле его отцом.

Итак, хотя исламские царства тюрок теперь впервые в истории владели Согдианой и Бактерией, они имели характерные отличия. Караханиды были сторонниками тюркских традиций, тогда как Газневиды отдавали предпочтение иранской культуре. Правители первых добровольно перешли в ислам, главным образом преследуя экономические и политические цели, тогда как правители вторых приняли ислам, чтобы получить условную свободу, будучи рабами-военачальниками, служащими иноземному мусульманскому правителю. И те и другие распространили ислам за пределы Западного Туркестана, когда расширяли свои империи военным путем: Караханиды принесли ислам на территорию Восточного Туркестана, тогда как Газневиды – на север Индии. Давайте подробнее исследуем их мотивы, чтобы понять, действительно ли их усилия были частью священной войны против других религий или же их действия только формально были джихадом, фактически же являясь скорее политическими и экономическими по своей природе.

15. Кампания Караханидов против Хотана

Миссии Караханидов в ханьском Китае

Хотан, располагавшийся восточнее Кашгара – твердыни Караханидов, был богатым буддийским государством. Его шахты служили основным источником нефрита для всех государств на территории Великого шелкового пути, особенно для ханьского Китая. Временами хотанские цари даже посещали ханьский Китай, например в 755 году, чтобы предложить военную помощь в подавлении восстания Аня Лушаня. Тем не менее, после того как Тибет восстановил свою власть над Хотаном в 790 году, все связи между царскими дворами Хотана и ханьского Китая были прекращены. Хотанцы не пытались восстановить эти связи, даже когда в 851 году вернули свою независимость. Торговый путь вдоль южной границы Таримской впадины не использовался на протяжении почти полутора столетий, и тибетские племена, поселившиеся на этой территории, часто нападали на Хотан.

Однако в 938 году, вскоре после того как Сатук Богра-хан узурпировал трон Караханидов, царь Хотана послал дань и торговую миссию в ханьский Китай именно по южному Таримскому пути. Несмотря на слабость ханьского Китая из-за его раздробленности на семь царств в период правления Пяти династий (907 – 960 гг.), Хотан испытывал насущную потребность восстановить отношения. Несомненно, царь предпринял этот шаг, поскольку опасался политической нестабильности на западе, в Кашгаре.

Карта №26: Центральная Азия во времена захвата Хотана Караханидами, приблизительно 1000 г. н.э.

Хотя на протяжении предыдущих полутора столетий Хотан напрямую не торговал с ханьским Китаем, он по-прежнему активно вел торговлю с другими регионами. При этом все торговые пути из Хотана шли либо через Кашгар и далее в Западный Туркестан или Таримскую впадину, либо через Яркенд, лежащий на пути в Кашгар, через горы Каракорум в Кашмир и далее на равнины Индии. Если бы Кашгар или его окрестности были политически нестабильны и небезопасны для торговых перевозок, Хотану было бы трудно выжить экономически. Это, несомненно, было одной из первых и основных причин восстановления южной таримской ветви Великого шелкового пути в ханьский Китай, чтобы восстановить альтернативный рынок для хотанского нефрита и других товаров.

Кроме того, поскольку Караханиды продолжали следовать политике экспансии, хотанцы, безусловно, чувствовали угрозу своей территории. Поэтому дополнительной причиной восстановления отношений с ханьским Китаем была надежда на возобновление военного союза между двумя странами, как это часто было в прошлом.

С момента возобновления торговли по южному Таримскому пути и до 971 года хотанцы отправили множество миссий с дарами нефрита ко двору ханьского Китая, так как искали защиты своей территориальной целостности. Однако непохоже, чтобы кроме торговой выгоды они когда-либо получили какую-либо военную помощь от своих бывших союзников, даже после объединения ханьского Китая в 960 году и образования династии Северная Сун.

Войска Северной Сун почти постоянно воевали со своими западными соседями – тангутами. Хотя, путешествуя из ханьского Китая в Центральную Азию, можно было обойти этот конфликт, пройдя через юго-восточную часть царства Цонгка и далее на север в коридор Ганьсу, Северная Сун была слишком слаба, чтобы отвлечься от конфликта с тангутами и предпринять прямое военное вторжение в Восточный Туркестан. Хотанцам пришлось бы противостоять любому возможному вторжению без помощи ханьцев.

Положение буддизма в Хотане

Как правило, миссии хотанцев в ханьский Китай, и с данью и торговые, сопровождали буддийские монахи. Это было обычным для буддийских стран, поскольку монахи зачастую были наиболее высокообразованными и грамотными представителями общества. Государства часто вовлекали их в миссии в качестве дипломатов.

В целом, в то время буддисты были очень активны в Хотане. Царь Хотана Виша Шура (годы правления 967 – 977) финансировал перевод множества санскритских буддийских текстов на хотанский язык и отправил много буддийских учителей к уйгурам Кочо. Хотя хотанцы начали переводить буддийские тексты на свой язык к середине VI столетия, почти одновременно с тохарийцами, наибольшие усилия в этой работе предпринимались именно в это время.

Объявление священной войны

Согласно исламским историческим описаниям, местные жители Кашгара, не принадлежавшие к тюркскому народу, отказывались переходить в ислам под началом Караханидов. Их поддерживали их союзники – буддисты Хотана, которые помогли им на время свергнуть правление тюрок-мусульман в 971 году, когда военные силы Караханидов были заняты кампанией в Согдиане против Саманидов.

Позже четыре имама отправили Юсуфа Кадыр-хана, брата кагана Караханидов, на священную войну, с целью вернуть Кашгар. Хан не только преуспел в этом, но и продвинулся дальше на восток, присоединив к империи Караханидов Яркенд и обратив его жителей в ислам. Затем он осадил Хотан на двадцать четыре года. Несмотря на помощь, полученную хотанцами от своих бывших правителей и братьев-буддистов – тибетцев, в 1006 году город-государство пал.

Вскоре после этого хотанцы подняли восстание против ислама и четыре имама были убиты. Но Юсуф Кадыр-хан вернулся из сражения с Газневидами и подавил восстание. После чего Хотан стал частью владений Караханидов, а его жители раз и навсегда были обращены в исламскую веру.

Оценка кашгарского восстания

Такое описание сразу же поднимает важный вопрос. Если буддийское население Кашгара противилось обращению в ислам от рук Караханидов, поскольку они не были тюркским народом, не означает ли это, что причиной их противодействия была не их буддийская религия, а их этническое индо-иранское происхождение? Это описание косвенно говорит о том, что Караханиды-тюрки Кашгара, следовавшие буддийской вере, не противились переходу в ислам. Местные кашгарцы пытались свергнуть правление Караханидов, а не исламскую религию их иноземных захватчиков как таковую.

Даже если мы допустим, что восстание кашгарцев до определенной степени имело религиозные причины и что религиозная принадлежность была влияющим фактором в кампаниях хотанцев и Караханидов в Восточном Туркестане, геополитика и экономика, несомненно, тоже играли важную роль. Основной заботой, всегда имевшей значительный вес в политических решениях почти всех среднеазиатских правителей, было стремление владеть Великим шелковым путем или хотя бы получать выгоду от прибыльной торговли. Восстание хотанцев против кашгарцев и ответный шаг Караханидов необходимо рассматривать в этом контексте.

Оценка использования модели священной войны для описания действий хотанцев в Кашгаре

Религиозные исламские исторические источники описывают эти события так, будто бы Хотан начал буддийский эквивалент джихада – священную войну против мусульман Кашгара, – чтобы защитить в Кашгаре чистую практику буддийской веры. Караханиды, столкнувшись с подавлением буддистами ислама, законно ответили своим собственным джихадом, против Хотана. Однако такое объяснение не только однобоко в том, что не принимает в расчет какие-либо мотивы этих событий, кроме религиозных, но также, похоже, проецирует понятия, относящиеся к исламской культуре, на буддизм, для которого они не свойственны.

Единственный буддийский священный текст, говорящий о религиозной войне, – это «Тантра Калачакры». В своей милленарной версии будущего этот текст пророчит апокалипсическую битву в XXV веке н.э., когда неиндийские захватчики попытаются уничтожить какие бы то ни было возможности духовной практики. Победа над ними возвестит начало нового золотого века, в том числе для буддизма. Хотя этот текст также рассматривают как призыв к личной духовной битве каждого человеке против внутренних сил тьмы и невежества, он никогда не воспринимался как призыв к внешней битве, когда бы буддийское сообщество ни находилось под угрозой.

Даже если кто-то воспринимал «Тантру Калачакры» таким образом, под неиндийскими силами, возглавляемыми Махди, не имеются в виду мусульмане в целом. Хотя приводимое в тексте описание обычаев этих сил указывает на принадлежность к исламу, например халяльный (разрешенный) забой скота и обрезание, список их пророков включает восемь учителей. Семь составляют традиционный исмаилитский шиитский список, а дополнительная фигура Мани указывает, возможно, на связь с манихеями и манихейскими шиитами, перешедшими в исмаилитский шиизм. Другие шиитские, а также суннитские течения говорят о двадцати пяти пророках, и их список не включает Махди, входящего в исмаилитский список.

С точки зрения западной науки исторические ссылки и по крайней мере несколько моментов в «Тантре Калачакты», скорее всего, были составлены в Кабульском регионе восточного Афганистана и в Уддияне во второй половине X века. Обе территории изначально находились во власти индуистских Шахов, а затем, в 976 году, Кабул был захвачен Газневидами. На то, что тексты «Тантры Калачакры» (прим. пер.: сама тантра и основные комментарии к ней) возникли в Кабульском регионе, указывает факт, что символическая вселенная (мандала), изображаемая в «Тантре Калачакры» повторяет мотивы, характерные для империи Сасанидов, найденные на фресках в одном из храмов в монастыре Субахар, заново отстроенном в Кабуле, после того как в 879 году Саффариды нанесли поражение индуистским Шахам. На всех трех есть круг, представляющий планеты и знаки зодиака, окружающие центральную царскую фигуру, считающуюся, например как во дворце Сасанидов – Такдисе, «Властителем пространства и времени (замин у заман)». «Калачакра» буквально значит «круг времени», где «круг» иногда объясняется как пространство вселенной.

В 968 году исмаилитское царство Мултан (северный Синд) стало вассальным государством исмаилитской империи Фатимидов (годы правления 910 – 1171 н.э.), основанной в Северной Африке. В 969 году Фатимиды захватили Египет и вскоре из своей новой столицы Каира расширили империю вплоть до западного Ирана. Мессианские исмаилиты Фатимиды угрожали захватить исламский мир до ожидавшегося в начале XII века – спустя пятьсот лет после Пророка – апокалипсиса и конца света. Вассальные государства Аббасидов, включая окрестности Кабула, где правили Газневиды, опасались вторжения Фатимидов и их союзников.

Манихеи, манихейские шииты и манихеи, перешедшие в исмаилитский шиизм, после того как они были объявлены еретиками и угрозой правлению Аббасидов, бежали из империи Аббасидов. Разумно предположить, что многие искали приют в Мултане. Поскольку первое время переход в исмаилитский шиизм позволял синкретизм, новообращенным разрешили бы добавить Мани к списку исмаилитских пророков. Таким образом, предупреждение Калачакры о вторжении, скорее всего, относится к исмаилитам Мултана, ставшим еретиками и еще более опасными из-за того, что они включили элементы манихейства в свою веру. Афганские буддийские ученые, несомненно, могли встречаться с манихейскими шиитами Аббасидского двора, когда работали в Багдаде в конце VIII века. Как наследие того времени, буддисты могли путать всех исмаилитов с манихейскими шиитскими, перешедшими в исмаилитский шиизм.

В любом случае, «Тантра Калачакры» изображает захватчиков как врагов всей духовной практики – не только чистой практики буддизма или индуизма, но также и ислама, поскольку этот текст призывает последователей всех религий оставить различия и объединиться, чтобы противостоять угрозе. Во время правления индуистских Шахов население Кабульской долины состояло из буддистов, индуистов и мусульман обоих течений, сунны и шии.

Даже если кто-либо воспринимал «Тантру Калачакры» как призыв к внешней борьбе против всех мусульман, а не с фанатичными мессианскими течениями, было бы ошибкой утверждать, что Хотанцы были вдохновлены этими учениями на объявление буддийского джихада против Караханидов Кашгара. Самые ранние упоминания о присутствии учений Калачакры на полуострове Индостан говорят, что они появились в Кашмире в конце X – начале XI столетия. Индуистская критика медитативной системы Калачакры в XVI главе кашмирского шиваистского тантрического текста «Освещение тантр» (санскр. Тантралока), написана кашмирским пандитом Абхинавагуптой. Согласно некоторым ученым, Абхинавагупта написал этот текст между 990 и 1014 годами, а умер в 1025 году. Однако нет свидетельств того, что полная система Калачакры, включая учение о вторжении, была доступны в Кашмире в то время или ранее, в 971 году, когда Хотан оказал военную поддержку кашгарскому восстанию. Даже если этот аспект учения Калачакры был доступен в Кашмире в то время, ничто не указывает на то, что «Тантра Калачакры» когда-либо достигла Хотана, несмотря на географическую близость Кашмира и Хотана и значительный культурный и экономический обмен между странами.

Поэтому, поскольку в буддизме нет обычаев или традиций ведения священных войн в том смысле, как это понимается в исламе, вероятнее всего, Хотан использовал кашгарское восстание как удобный повод, чтобы начать наступление с целью свержения Караханидов. Это было сделано, чтобы обеспечить более стабильное политическое пространство для торговли в западной части Великого шелкового пути. Поскольку у хотанцев не было проблем с их товарами на исламском рынке в Западном Туркестане, маловероятно, чтобы они чувствовали религиозную угрозу со стороны Сатука Богра-хана, объявившего ислам государственной религией Кашгара.

Могли ли действия Караханидов быть священной войной

Что касается Караханидов, четыре имама, определенно, были историческими фигурами: гробницы этих мучеников почитались в Хотане даже в XX веке. Более того, они могли провозгласить джихад, восприняв помощь хотанцев кашгарскому восстанию как буддийскую священную войну. Тем не менее, маловероятно, что четыре исламских священнослужителя имели власть самостоятельно начинать военные миссии, имеющие исключительно религиозные причины.

Каганы и генералы Караханидов сами были могущественными военными лидерами и, имея сильное стремление расширить империю за счет мусульманских и немусульманских государств, они лично разрабатывали кампании своих войск и руководили ими. Они начали священную войну не против всех своих буддийских соседей, например против уйгуров Кочо, а только против Хотана. Давайте исследуем обстановку в соседних царствах, чтобы понять геополитические условия, которые могли влиять на военные решения кагана.

16. Анализ осады Хотана

Политическая и религиозная обстановка в среде тангутов

После того как в 947 году кидани основали в Монголии, Маньчжурии и северной части ханьского Китая династию Ляо, а Северная Сун в 960 году объединила оставшуюся часть ханьского Китая, тангуты оказались под давлением с севера и с востока. В южных Ганьcу, Нинся (Ning-hsia) и в западной Шэньси (Shan-hsi) они оккупировали стратегическую область, лежащую на прямом пути из Центральной Азии в Чанъан – восточный конечный пункт Великого шелкового пути, находившийся во власти Северной Сун. Хотя торговые караваны с запада могли обойти тангутов, пройдя из коридора Ганьсу через царство Цонгка, самая прямая дорога шла через земли тангутов, и многие стремились захватить эту территорию. Однако тангуты выдерживали все атаки. После длительных войн с киданями и Северной Сун правитель тангутов Цзицянь (Chi-ch'ian) (годы правления 982 – 1004) объявил себя в 982 году первым императором независимой династии тангутов (годы правления 982 – 1226), известной в Китае как Си Ся (Hsi-hsia), а в Тибете как Миньяг (Mi-nyag).

На протяжении последующих пятидесяти лет тангуты, желая расширить свою империю на запад и контролировать Великий шелковый путь на большей его протяженности, вели непрерывные войны против союза своих непосредственных соседей – желтых уйгуров и тибетцев царства Цонгка. Двор Северной Сун был дружественно настроен и к тем и к другим, пытаясь привлечь обоих на свою сторону, добиваясь, чтобы они не попали в сферу влияния киданей. Соответственно, тангуты продолжали враждебно относиться как к ханьцам, так и к постоянно угрожавшим им с севера киданям.

Изначально буддизм пришел к тангутам в VII веке из танского Китая. Три тибетских монаха, бежавших от начатого императором Лангдармой (годы правления 836 – 842) преследования буддизма в Тибете, прибыв в царство Цонгка, дали одному из местных буддистов религиозные наставления и духовное имя Гевасанг (dGe-ba gsang). Для дальнейшего обучения он отправился в земли тангутов, и это говорит о том, что буддизм к тому времени стал достаточно распространен среди тангутов, по крайней мере среди аристократии.

Традиционно религией тангутов была смесь неконфуцианского типа поклонения предкам с формами шаманизма и тенгрианства, которым следовало большинство связанных с монгольскими степями народов Центральной Азии. Как и у тюрок, у тангутов был культ священных гор: тангуты верили, что горы были местами силы их правителей. Хотя император тангутов Цзицянь, заняв императорский трон, почтил родную традицию: он построил храм предков, что было с восторгом поддержано народом, – он также уважительно относился и к буддизму. К примеру, по его распоряжению его сын, будущий император Деминг (Te-ming) (годы правления 1004 – 1031), ребенком изучал буддийские тексты.

Ситуация в Тибетском регионе

Тем временем центральный Тибет медленно восстанавливался после гражданской войны, последовавшей за убийством Лангдармы в 842 году. В 929 году, после нескольких недель правления приемного сына и наследника последнего императора, Тибет распался на два царства. Первое – политически слабый наследник центрального Тибета, а второе – династия Нгари (mNga'-ris), основанная на западе, на исконной территории царства Шанг-Шунг. Вскоре оба царства стали проявлять интерес к возрождению буддийской монашеской традиции при поддержке монахов царства Цонгка.

Буддизм в царстве Цонгка не был затронут преследованиями Лангдармы и продолжал процветать. В 930 году тибетцы из царства Цонгка начали помогать переводить буддийские тексты со своего языка на уйгурский. К тому времени прошло пять лет с тех пор, как кидани переняли уйгурскую письменность в качестве второй письменной системы, и, следовательно, в это время влияние уйгурской культуры на киданей достигло своего пика. Неясно, было ли данное религиозное сотрудничество тибетцев царства Цонгка с уйгурами исключительно сотрудничеством с их непосредственными соседями на севере – желтыми уйгурами или они также сотрудничали с уйгурами Кочо, чья территория располагалась дальше на запад. Эти две тюркские группы имели общий язык и культуру.

Во второй половине X века, особенно в то время, когда тибетцы и желтые уйгуры были союзниками в войне против тангутов, укрепилась религиозная связь между тибетцами и уйгурами и было переведено больше текстов. Паломник из ханьского Китая Ванг Янде (Wang Yen-te), посетивший столицу желтых уйгуров в 982 году, в год основания империи тангутов, свидетельствовал о более чем пятидесяти монастырях.

Усилия царя Еше О по возрождению буддизма в западном Тибете

Буддийская монашеская традиция принятия монашеского сана была восстановлена в центральном Тибете в середине X века благодаря трем монахам из центрального Тибета, перебравшимся из царства Цонгка в Кхам. Впоследствии нгарийские цари из западного Тибета приложили значительные усилия для восстановления буддизма до его прежнего уровня и дальнейшего его развития. В 971 году царь Еше О (Ye-shes 'od) отправил Рингчена Зангпо (Rin-chen bzang-po, годы жизни 958 – 1055) с двадцатью одним подростком в Кашмир за наставлениями по религии и иностранным языкам. Они также посетили монашеский университет Викрамашилу в центральной части северной Индии.

В то время правление династии Утпала (годы правления 856 – 1003), управлявшей Кашмиром после династии Каркота, близилось к завершению. В годы правления династии Утпала Кашмир стал жертвой гражданских войн и насилия. Некоторые аспекты буддизма смешались с шиваитской формой индуизма. Тем не менее к началу X века изучение буддийской логики в монашеских университетах севера Индии возродилось, и благодаря этому начался новый этап развития кашмирского буддизма. Короткий спад пришелся на период правления царя Кшемагупты (период правления 950 – 958 гг.), когда этот ревностный индуистский правитель разрушил много монастырей. Однако ко времени визита Рингчена Зангпо буддизм начал постепенно восстанавливаться.

Хотя незадолго до этого в Хотане, который на протяжении столетий поддерживал тесные связи с западным Тибетом, буддизм достиг своего пика, в год, когда Рингчен Зангпо покинул западный Тибет, между Хотаном и Караханидами началась вооруженная борьба в Кашгаре. Хотан перестал быть безопасным местом для изучения буддизма. Кроме того, тибетцы хотели изучать санскрит у носителей языка на полуострове Индостан и самостоятельно переводить тексты с языка первоисточников. Перевод хотанцами буддийских санскритских текстов зачастую был пересказом, тогда как тибетцы, обеспокоенные заблуждением относительно буддийских доктрин, хотели большей точности. Поэтому, хотя буддизм в Кашгаре также переживал трудные времена, это было единственное относительно безопасное и сравнительно недалеко расположенное место, где тибетцы могли получить заслуживающие доверия наставления.

Только Рингчен Зангпо и Легпе Шераб (Legs-pa'i shes-rab) остались живы и вернулись после обучения в Кашмире и на Индо-Гангской равнине. Ко времени возвращения Рингчена Зангпо в западный Тибет в 988 году Еше О уже успел основать несколько переводческих центров, где работали кашмирские и индийские ученые-монахи, которых Рингчен Зангпо отправил назад в Тибет с многочисленными текстами. Монахи, приглашенные из Викрамашилы, начали вторую линию передачи монашеских обетов.

В последние годы X столетия Рингчен Зангпо построил в западном Тибете несколько монастырей. В то время территория западного Тибета включала части Ладакха и Спити, в наши дни составляющие часть трансгималайской Индии. Кроме того, он дважды посетил Кашмир, чтобы пригласить мастеров украсить эти монастыри и вызвать тем самым благоговение простых тибетцев. В то время в Кашмире сменилась правящая династия: была основана первая династия Лохара (годы правления 1003 – 1101). Смена династий произошла мирным путем и не повлияла на положение буддизма в Кашмире.

Караханиды осадили Хотан в 982 году, за шесть лет до возвращения Рингчена Зангпо. По его прибытии многие буддисты уже перебрались в западный Тибет в качестве беженцев, что, несомненно, тоже помогло в возрождении здесь буддизма. Вероятно, они пришли из Кашгара и областей между западным Тибетом и Хотаном, лежащих вдоль пути подвоза, которым пользовались Караханиды. Хотя большинство беженцев на своем пути в Тибет должны были пройти через Ладакх, они не повернули на запад и не осели в соседнем Кашмире, что было бы гораздо менее сложным и менее длительным путешествием. Возможно, это произошло потому, что царство Нгари, которым правил сильный правитель и покровитель буддизма Еше О казалось политически и религиозно более стабильным. Другой причиной могли быть давние культурные связи между этим регионом и Тибетом. В 821 году, спасаясь от преследования, хотанские монахи также бежали в западный Тибет.

Военная помощь тибетцев Хотану

Западному тибетскому царству Нгари было всего несколько лет, когда в тридцатых годах X века Караханиды Кашгара приняли ислам. Возникнув как отдельная от центрального Тибета политическая единица из-за проблем с наследованием престола в 929 году, у царства Нгари первое время не было сильной армии. Вряд ли оно рискнуло бы враждовать с Караханидами из-за религиозных различий. Чтобы выжить, ему необходимо было поддерживать дружеские отношения со своими соседями.

Тем не менее, согласно поздним тибетским буддийским историческим описаниям, приблизительно в начале XI века царь Еше О оказал помощь осажденному Хотану. Несомненно, причиной тому было серьезное опасение, что Караханиды продолжат расширять свое политическое влияние, а не забота о защите буддизма. Хотя тибетцы и карлуки-Карханиды были союзниками на протяжении столетий, они никогда не угрожали территории друг друга. Более того, Тибет всегда считал Хотан своей законной сферой влияния. Поэтому, так как Караханиды преступили границы этой сферы, отношения между двумя народами изменились.

Согласно традиционной буддийской истории, царь Еше О был взят Караханидами (тиб. Gar-log, тюрк. карлук) в плен, однако не позволил своим подданным заплатить за себя выкуп. Он посоветовал им дать ему умереть в тюрьме, а средства потратить на то, чтобы пригласить с севера Индии новых буддийских учителей, а именно Атишу из Викрамашилы. В начале XI века западный Тибет посетило много кашмирских мастеров, и некоторые распространяли здесь ошибочное понимание буддийской практики. Поскольку ситуация в Тибете усугублялась уже довольно низким уровнем понимания буддизма из-за разрушения во времена правления Лангдармы центров обучения монахов, Еше О хотел рассеять эти заблуждения.

В этом религиозном описании самопожертвования Еше О содержится много исторических несоответствий. Осада Хотана завершилась в 1006 году, тогда как Еше О издал последний указ, регулировавший переводы буддийских текстов, в 1027 году, находясь в своем дворце. Следовательно, он не умер в тюрьме во время войны. Согласно биографии Рингчена Зангпо, царь умер от болезни в собственной столице.

Как бы там ни было, это апокрифичное свидетельство косвенно указывает на то, что западные тибетцы в то время не обладали сильной военной мощью. Они не смогли помочь Хотану разбить осаду Караханидов и не представляли серьезной угрозы дальнейшему распространению тюркской династии вдоль южной Таримской ветви Великого шелкового пути. Они не были бы способны защитить живших там тибетских кочевников.

Вероятная военная стратегия Караханидов

Уйгуры Кочо контролировали северную ветвь Великого шелкового пути. Хотя эти соперники тюркского народа не были особенно воинственны, они были вассалами киданей, имевших в то время значительную военную мощь. Если бы, к примеру, Караханиды напали на земли Кочо вблизи Кучи, кидани, несомненно, оказались бы втянуты в войну. В то же время Хотан, где также не было военных традиций, был гораздо более уязвим. Хотя он и посылал миссии к нескольким царским дворам ханьского Китая, пытаясь заручиться поддержкой, в основном он был изолирован. Царство Нгари вряд ли могло предоставить эффективную защиту.

После того как южная ветвь Великого шелкового пути не использовалась почти полтора столетия, в 938 году она была заново открыта хотанцами и снова торговые караваны с нефритом пошли по ней в ханьский Китай. Однако по большей части эта дорога была безлюдна, за исключением небольшого числа тибетских кочевников, и слабо защищена. Захват северной ветви пути потребовал бы нескольких сражений, необходимых, чтобы завоевать каждый из оазисов уйгуров Кочо, от Кучи до Турфана, тогда как южную дорогу можно было захватить, выиграв всего лишь одну битву – с Хотаном.

Если бы Караханиды смогли захватить Хотан и присоединить его к своей империи, простиравшейся на запад от Хотана через Кашгар и далее до главных городов Согдианы, они бы стали править всей южной частью центральноазиатского шелкового пути вплоть до Дуньхуана, в котором сливались северная и южная ветви пути. Тогда бы они контролировали торговый путь, альтернативный тому, который шел по северу Таримской впадины и находился во власти уйгуров Кочо, что было бы невероятно прибыльно и престижно. Им не надо было бы начинать военную кампанию, чтобы превзойти уйгуров Кочо: они могли занять их место, добившись экономического превосходства – вытеснив их из торговли по Великому шелковому пути. Тем не менее, решающее значение при разработке Караханидами военной стратегии по захвату южной ветви Великого шелкового пути были предполагаемые ответные действия восточных государств.

Связь с тангутами

Желтые уйгуры правили Дуньхуаном – восточным конечным пунктом южной ветви Таримского пути, где он сливался с северной ветвью, – с девяностых годов IX века, когда они захватили независимое государство Гуйиджун. Территория желтых уйгуров, находившаяся под сюзеренитетом киданей с тридцатых годов X века, простиралась на юг до коридора Ганьсу, по которому шел Великий шелковый путь. Затем торговый путь шел через занятый тангутами южный Ганьсу, прежде чем войти в ханьский Китай или повернуть на юг, в регион Коконор – конечную цель арабо-тибетской торговли, находившийся в то время во власти тибетского царства Цонгка.

Поскольку тангуты в то время были очень враждебны к Северной Сун, они задерживали все торговые караваны, шедшие по их территории в ханьский Китай, и сами стали основными покупателями товаров. В результате торговый путь в Чанъан был повернут южнее, в обход тангутов: с территории желтых уйгуров в царство Цонгка, а затем в ханьский Китай. Таким образом в 982 году, основав свою династию, император тангутов Цзицянь сразу же начал военным путем расширять свою территорию, чтобы захватить земли желтых уйгуров и царства Цонгка и перекрыть доступ Северной Сун на запад, в Центральную Азию.

Следуя классической стратегии «враг моего врага – мой друг», Караханиды быстро установили дружеские отношения с тангутами. То, что последние отдавали предпочтение буддизму, похоже, не мешало дипломатическим переговорам. Когда на карту была поставлена экономическая выгода, геополитические соображения, судя по всему, оказывались важнее религиозных.

Возможные военные соглашения с тангутами

Хотя нет явных тому свидетельств, кажется разумным предположить, что Караханиды и тангуты заключили соглашение, так как Караханиды начали осаду Хотана также в 982 году. Одно из возможных соглашений могло заключаться в том, что тангуты не препятствуют Караханидам в захвате Хотана и южного Тарима, а Караханиды в свою очередь не мешают вторжению тангутов в оставшуюся часть Ганьсу и регион Коконор. Если кидани попытаются защитить желтых уйгуров, тангуты будут в гораздо более выгодном положении, чем Караханиды, чтобы дать им отпор. Если бы Караханиды напали на желтых уйгуров и одновременно сражались бы с киданями, им бы потребовалось подвозить продовольствие и оружие через южную часть Таримской пустыни.

Если бы и Караханиды, и тангуты преуспели в своих военных операциях, они получили бы полную власть над южной ветвью Великого шелкового пути от северо-восточного Тибета и границ с ханьским Китаем до Самарканда, фактически лишив Северную Сун и уйгуров Кочо какой-либо доли в торговле по Великому шелковому пути. Хотя хотанцы-буддисты вполне могли оказать поддержку кашгарцам в сопротивлении исламу, несомненно, это лишь послужило бы Караханидам оправданием для начала осады. Однако в те времена народам не нужны были предлоги для военного наступления.

Кроме того, можно объяснить ход событий, не пользуясь предположением о пакте ненападения между Караханидами и тангутами, касающемся Хотана и коридора Ганьсу. Хотя этим двум народам необходимо было поделить власть над Великим шелковым путем, каган Караханидов, как вождь всех тюркских племен, несомненно, также хотел включить желтых уйгуров в свою сферу влияния. Если прямое военное противостояние с уйгурами Кочо и с желтыми уйгурами было слишком рискованным из-за возможного вмешательства киданей, существовали другие способы добиться преданности этих народов.

Если бы, к примеру, каган Караханидов добился великого военного или экономического успеха, завоевав южную ветвь Таримского торгового пути и соединив его со своими территориями в Западном Туркестане, две уйгурские группы убедились бы в его высшей духовной власти (куте). Увидев в победе кагана наглядную демонстрацию его законной власти над всеми тюрками в качестве защитника священной горы Баласагун, они могли отказаться от всех своих надежд на то, чтобы вернуть находящуюся во власти киданей гору Отукан, и вместо этого повернулись бы к своему законному вождю. Видя, что каган верно выбрал религию, приняв ислам и при помощи его сверхъестественной силы завоевав Баласагун и южный Тарим, они бы тоже легко перешли из буддизма в ислам – в знак повиновения не Аллаху, а кагану Караханидов.

Таким образом, безусловно, главной целью кампании в южном Тариме было не распространение ислама по причине праведности кагана или его желания отомстить за мучеников. В ближайшей перспективе он стремился, скорее всего, получить экономическую и территориальную выгоду, а в долгосрочной – добиться религиозного обращения тюрок. Последнее было средством получения их объединенной политической поддержки благодаря сплоченности вокруг иноземной веры. Такой вывод следует из исторического сравнения с предыдущими тюркскими правителями, которые вели свой народ к обращению в буддизм, шаманизм и манихейство. Однако, безотносительно к мотивам кагана, многие тюрки были, несомненно, искренни в своем переходе в ислам.

Исчезновение буддизма в Хотане

Свидетельства об оккупации Караханидами Хотана, произошедшей после осады и последовавшего восстания, ничего не говорят о местном населении. Спустя год после подавления восстания хотанцы отправили в ханьский Китай торговую миссию, которая также везла дань. Она, состояла только из тюрок-мусульман. Тюркский язык Караханидов заменил хотанский, государство стало полностью исламским, и буддизм здесь исчез.

Тибетцы утратили связь со своими бывшими владениями настолько, что тибетское название Хотана, Ли, потеряло свое первоначальное значение и стало означать долину Катманду в Непале в качестве акронима ее бывшей правящей династии – Личчави (годы правления 386 – 750). Все буддийские мифы о Хотане также были перенесены на Катманду, например миф о том, что Катманду основал Маньчжушри, который осушил озеро, расколов своим мечем горы. Тибетцы забыли, что когда-то этот миф относился к Хотану. Таким образом, тибетские буддийские исторические свидетельства о самопожертвовании царя Еше О, плененного «гарлогами», то есть Караханидами-карлуками, странным образом происходят в Непале. Несмотря на то что в период между 1039 и 1045 годами в Непале была гражданская война, вряд ли в то время там были какие-либо тюркские племена, не говоря уже о карлуках.

Из этих свидетельств, добавленных к нашему предыдущему исследованию, складывается впечатление, что исчезновение буддизма в среде хотанцев было следствием истребления населения на протяжении двадцати четырех лет осады и последующего подавления восстания выживших, а не обращение буддистов в ислам силой. Когда Караханиды, как хранители священной горы Баласагун, прилагали усилия по объединению всех тюркских племен под своим началом, в первую очередь Караханидов интересовали тюрки, а не другие находившиеся в их власти народы. К примеру, в 1043 году они провели массовое обращение в ислам десяти тысяч тюрок. Оно сопровождалось жертвоприношением двадцати тысяч голов крупного рогатого скота, что указывает на обращение к шаманским традициям и, соответственно, на этническую значимость этого события.

Караханиды следовали примеру Омейядов, Аббасидов и Саманидов, предоставляя статус защищаемых подданных нетюркам, исповедовавшим другие религии. В случае с христианами-несторианами это хорошо документировано. В Самарканде в период правления Караханидов по-прежнему была несторианская митрополия. Более того, после свержения империи Караханидов в 1137 году, в Кашгаре также появилась митрополия, что свидетельствует о присутствии там несториан и терпимом к ним отношении в период правления Караханидов. Можно предположить, что это было справедливо и в отношении буддизма на их территории, особенно с началом правления следующего правителя Кашгара, покровительствовавшего буддизму. В период его правления в Кашгаре появилось несколько политических деятелей-буддистов.

То, что до осады в Хотане было небольшое сообщество несториан и две церкви, не упоминавшиеся после осады, несмотря на терпимое отношение Караханидов к христианству, добавляет веса к выводу, что большая часть местного населения Хотана – христиане и буддисты – погибла во время военной оккупации. В противном случае хотанцы-несториане, несомненно, упоминались бы в исторических свидетельствах, как в случае с их собратьями в Кашгаре.

17. Тангуты, Тибет и китайская династия Северная Сун в XI веке

Тангуты препятствуют планам Караханидов по дальнейшему расширению территории

После падения Хотана Караханиды не могли продолжать кампанию по завоеванию оставшейся части южного Тарима на востоке. С юга на них напал Махмуд Газневи, и между двумя тюркскими народами началась война, тянувшаяся с 1006 по 1008 год. Юсуф Кадыр-хан оставил Хотан, чтобы сразиться в этой войне, и успешно отразил Газневидов. Потом он вернулся в Хотан и подавил восстание. Сразу после этого, в 1009 году, он возобновил миссии, торговые и с данью, ко двору Северной Сун. Это ясно свидетельствует о том, что контроль над торговлей по Великому шелковому пути имел для него большое значение.

В последовавшие годы Караханиды были заняты внутренней борьбой за престол, в результате которой в 1024 году Юсуф стал каганом. Хотя у Караханидов не было возможности на протяжении этого периода захватить южный Тарим, находившийся к востоку от Хотана, торговля между Китаем и Хотаном, которую вели тюрки-мусульмане, не прекращалась.

Карта № 27: Расцвет империй Караханидов, Газневидов и тангутов в первой половине XI века

Тем временем тангуты начали разрабатывать собственные военные планы по расширению империи. В 1006 году, спустя два года после падения Хотана, второй император тангутов Деминг (годы правления 1004 – 1031) заключил мир с китайской династией Северной Сун. С тех пор двор тангутов следовал конфуцианским ритуалам и церемониям двора Северной Сун, что льстило последним, так как подчеркивало высокий уровень развития их цивилизации, и значительно повысило эффективность работы двора тангутов.

До этого Северная Сун находилась в дружеских отношениях с желтыми уйгурами и с царством Цонгка. Тем не менее, мирная инициатива тангутов быстро положила конец этой дружбе. Больше не беспокоясь за свой восточный фланг и не опасаясь вмешательства Северной Сун в свои военные планы, тангуты, начав свою кампанию в 1028 году, напали на царство желтых уйгуров и захватили его. Жившие там тибетцы бежали в царство Цонгка, также подвергшееся нападению тангутов.

К этому времени тангуты стали настолько сильными, что у Караханидов не было возможности продолжать экспансию на востоке Таримской впадины. В период правления великого царя тангутов Юаньхао (Yüan-hao) (годы правления 1031 – 1048), тангуты не только завершили завоевание желтых уйгуров, но и захватили территорию от Дуньхуана до границы Караханидов – Хотана. Однако они так и не смогли отвоевать у местных тибетцев царство Цонгка.

Несмотря на мир с двором Северной Сун, тангуты облагали большими налогами торговые караваны, направлявшиеся в ханьский Китай, и запрещали им проходить по своей только что завоеванной территории. Царство Цонгка вскоре стало вместо Центральной Азии основным торговым партнером китайской Северной Сун, поставляя по большей части не только свой основной продукт – чай, – но также и лошадей, высоко ценившихся в военном деле.

Кроме того, ряд вторжений Ганзевидов в Гандхару и северо-восточную Индию в 1001 – 1021 годах и завоевание этих территорий, которые сопровождались разграблением и уничтожением богатых индуистских храмов и буддийских монастырей, фактически положили конец религиозным путешествиям по Великому шелковому пути в Индию и из Индии. На протяжении столетий паломники отправлялись из Центральной Азии и ханьского Китая в монастыри Индии, чтобы пригласить буддийских учителей и привезти назад религиозные тексты и реликвии. Последние такие путешествия, записи о которых есть в исторических источниках Северной Сун, были совершены Дхармашри и Суманасом, прибывшими в ханьский Китай в 1027 и 1036 годах соответственно. С тех пор совершать религиозные путешествия в Индию и из Индии стало невозможно.

Тангуты получают ханьский буддийский канон

Буддийский канон ханьцев впервые был напечатан между 972 и 983 годами под патронажем первых двух императоров династии Северной Сун. До этого канон существовал только в виде рукописных текстов. В 1029 году, спустя год после начала завоевания тангутами желтых уйгуров, император тангутов Деминг, изучавший в детстве буддизм, отправил делегацию ко двору Северной Сун с подношением семидесяти лошадей, прося копию этого канона. Возможности получить этот текст в Индии не было. Император Северной Сун Жэнь Цзун (годы правления 1023 – 1064) удовлетворил его просьбу, действуя в духе мирного договора, заключенного его предшественником, который вел переговоры с правителем тангутов.

С тех пор императоры тангутов отправляли неоднократные миссии в ханьский Китай за другими буддийскими текстами. Это было вызвано не только тем, что наиболее полное собрание буддийской литературы существовало на китайском языке, но так же и тем, что тангуты вели войну с желтыми уйгурами и царством Цонгка, являвшимися теперь основными альтернативными источниками священных текстов: возможности путешествовать в Индию больше не было. Хотя императоры Северной Сун могли продолжать удовлетворять просьбы тангутов по религиозным причинам, они, несомненно, также ценили возможность иметь новый источник поставки столь необходимых лошадей. Также они, безусловно, надеялись, что тангуты ослабят ограничения в торговых отношениях с Центральной Азией.

Помощь уйгуров и юйгу в утверждении тангутского буддизма

Влияние на тангутов культуры юйгу (желтых уйгуров) и уйгуров начало расти после того, как в 1034 году Юаньхао завершил завоевание желтых уйгуров. Во время правления тангутов буддийские монастыри желтых уйгуров продолжали процветать. Образованные монахи – юйгу и уйгуры – путешествовали по всей территории тангутов, и вера в буддизм среди простого народа значительно возросла. Некоторые тангуты поселились в землях уйгуров Кочо. Хотя время от времени между тангутами и уйгурами Кочо возникали политические конфликты, отношения между двумя народами в основном были мирными. Уйгуры занимали в этих отношениях подчиненное положение, как и ранее – с киданями в Монголии.

Хотя тангуты и позаимствовали многие прагматичные стороны культуры ханьских китайцев, они не хотели полностью ассимилироваться. Они стремились поддерживать самобытность, как и многие другие неханьцы, правившие частями северного Китая до них. Подобно древним тюркам, уйгурам и киданям, они хотели обособиться с помощью своей письменности и переводов на родной язык. Поэтому в 1036 году для записи родного языка тангуты переняли иероглифическую письменность. Созданная на основе иероглифов киданей, эта письменная система была наиболее сложной из когда-либо созданных в Азии.

Пользуясь этой письменностью, юйгу и уйгуры, уже имевшие подобный опыт с киданями, помогли тангутам перевести на их язык не только буддийские тексты ханьцев, но и полезные для управления государством конфуцианские тексты. Поскольку этот письменный язык был трудным для изучения, первое время тангуты транслитерировали свои буддийские тексты с помощью тибетского алфавита, как это уже было ранее с уйгурскими и ханьскими версиями, использовавшимися на этой территории. Таким образом, тибетская культура также еще присутствовала в этом регионе.

В 1038 году император Юаньхао объявил буддизм государственной религией тангутов. Поскольку семья тангутских императоров считала себя потомками правителей северо-китайской Тоба Вэй (годы правления 386 – 534), это было очень важным шагом для восстановления политики государственного регулирования буддизма, которая проводилась династией Тоба. Поэтому в 1047 году император принял закон, обязывающий чиновников и население совершать буддийские ритуалы и молитвы. Таким образом, государство сыграло значительную роль в распространении буддизма среди тангутов. Однако строгий государственный контроль позволил постоянно поддерживать в тангутских монастырях строгие и высокие учебные и литературные стандарты.

Дальнейшие китайско-тибетские политические и религиозные отношения

Четырехлетняя война между империей тангутов и китайской Северной Сун разразилась в конце правления Юаньхао, в 1040 – 1044 годах. Двор Северной Сун, несомненно, стремился расширить торговлю с народами Великого шелкового пути, но повлиять на тангутов было сложно. В 1048 году Юаньхао был убит своим сыном, которого он ранее наказал за изучение ханьского даосизма вместо родного тангутского буддизма. Затем последовала череда слабых императоров. Они занимали тангутский трон на протяжении половины столетия, при этом зачастую бразды правления держали матери императоров. Военная мощь тангутов могла до определенной степени ослабнуть, и торговля Центральной Азии с ханьским Китаем продолжалась с меньшими ограничениями.

На протяжении этого периода тангуты, кидани и китайсткая Северная Сун часто нападали друг на друга. Северной Сун никогда не удавалось превзойти остальных и, будучи самым слабым из трех государств, она согласилась в 1082 году платить ежегодную дань тангутам и киданям для сохранения мира. Тем не менее тангуты отправляли миссии в ханьский Китай за буддийскими текстами как до, так и после этого соглашения. Некоторые из тангутских императоров и матерей императоров даже участвовали в их переводе. Юйгу и уйгуры продолжали помогать в религиозных делах, переводя на тангутский дополнительные буддийские тексты – с санскрита и тибетского и лишь иногда с уйгурского.

Положение буддизма во владениях уйгуров Кочо по-прежнему было устойчивым. В 1096 году, к примеру, правитель уйгуров Кочо подарил императору Северной Сун нефритового Будду. Тем не менее, религия здесь никогда официально не навязывалась населению и не находилась под строгим контролем государства, как это было в государстве тангутов. В то время буддизм также процветал и в царстве Цонгка. Миссии двора царства Цонгка ко двору Северной Сун возглавляли буддийские монахи.

Возрождение буддизма в центральном Тибете

На протяжении XI века тибетцы непрерывным потоком направлялись в Кашмир и на север Индии, чтобы изучать буддизм. Многие возвращались назад вместе с учителями из этих регионов, чтобы те помогли возродить буддизм в нововозведенных монастырях. Хотя первые шаги в этом направлении предпринимались западно-тибетским царством Нгари, вскоре их примеру последовали и в центральной части страны, где в 1040 году был основан монастырь Шалу (Zha-lu).

Каждый из прибывших в Тибет индийских учителей или вернувшихся тибетцев-учеников приносил с собой линию передачи определенного направления буддийской практики. Многие из них построили монастыри, ставшие центрами не только религиозных, но и светских сообществ. Только в XIII веке группы этих линий передачи учений объединились и образовали различные течения так называемых школ тибетского буддизма нового периода – кадам (dKa'-gdams), сакья (Sa-skya) и несколько линий кагью (bKa'-rgyud).

Другие буддийские мастера XI века начали открывать тексты, которые для сохранности были сокрыты в центральном Тибете и Бутане в беспокойные годы конца VIII – начала IX веков. Найденные буддийские тексты стали основой школы старого периода, или ньингма (rNying-ma), тогда как те, что относились к исконной тибетской традиции, открытые немного ранее, образовали основу организованной религии бон. Некоторые мастера обнаруживали тексты обоих типов, которые зачастую были очень похожими. На самом деле организованная религия бон имеет много общих черт как со школой новых, так и со школой старых переводов буддийских текстов, причем последующие учителя каждой из традиций обвиняли другие традиции в плагиате.

Царская семья династии Нгари продолжала играть важную роль в финансировании не только переводов буддийских текстов, только что привезенных из Кашмира и с севера Индии, но и в пересмотре прежних переводов и разъяснении заблуждений относительно некоторых тонких моментов. Совет Тхолинга (Tho-ling), созванный царем Цеде (rTse-lde) в 1076 году в монастыре Тхолинге, собрал переводчиков из западных, центральных и восточных регионов Тибета, а также несколько кашмирских мастеров и мастеров с севера Индии, и имел большое значение для координации работы. В 1092 году указ принца Шива О (Zhi-ba 'od) установил стандарты для определения заслуживающих доверия текстов.

Взаимоотношения Караханидов с буддистами после падения Хотана

На протяжении этого периода Караханиды отправляли торговцев-мусульман из Хотана в столицу Северной Сун по южному Таримскому пути, находившемуся во власти тангутов. Между 1068 и 1077 годами было отправлено так много миссий – по меньшей мере две в год, – что Северная Сун была вынуждена установить ограничения на их размер и частоту. Эта торговля продолжалась до падения Караханидов в 1137 году.

Складывается впечатление, что твердая буддийская вера тангутов, тибетцев, уйгуров Кочо и ханьцев никоим образом не сдерживала рвение Караханидов в получении экономической выгоды. Если бы целью их международных отношений было исключительно обращение неверных в ислам, они бы, несомненно, бойкотировали торговлю с буддистами и напали бы на тангутов, уйгуров и тибетцев царства Нгари, когда те были ослаблены. Однако, как это часто происходило в истории отношений мусульман и буддистов Центральной Азии и полуострова Индостан, завоевание мусульманами территории отмечалось быстрым разрушением институтов местных религий, тогда как последующая оккупация сопровождалась экономической эксплуатацией. Именно экономическая эксплуатация, которая всегда требовала от мусульман некоторой степени религиозной терпимости, после оккупации играла решающую роль в определении политического курса.

18. Газневиды и Сельджуки

Кампания Газневидов в Гандхаре и на северо-западе Индии

После того как в 1008 году было отбито нападение Махмуда Газневи на располагавшуюся севернее империю Караханидов, он привлек на военную службу тюрок-сельджуков из южной Согдианы и Харезма, чтобы защитить свое царство от возмездия Караханидов. Сельджуки были порабощенным тюркским племенем, которое Саманиды использовали для защиты государства. В девяностых годах X века сельджуки были обращены в ислам. Обеспечив защиту своих владений, Махмуд снова обратил внимание на полуостров Индостан.

Несколькими десятилетиями ранее, в 969 году, Фатимиды (годы правления 910 – 1171) захватили Египет и сделали его центром своей быстро растущей империи. Готовясь к приходу исмаилитского мессии, апокалиптической войне и концу света – все это, согласно предсказаниям, должно было произойти в XII веке, – они стремились объединить весь мусульманский мир под знаменем своего исмаилитского течения. Их крупнейшая морская держава, владения которой простирались от северной Африки до восточного Ирана, отправляла дипломатов в дальние страны, чтобы распространять свое влияние и веру. Они были основными соперниками следовавшим суннитской вере Аббасидам в борьбе за лидерство в исламском мире.

Остатки мусульманского правления в Синде после завоевания его Омейядами были крайне слабы. Правители-сунниты номинально подчинялись халифу Аббасидов, тогда как фактически делили власть с местными правителями-индуистами. Ислам мирно сосуществовал c буддизмом, индуизмом и джайнизмом. Тем не менее, миссионеры-исмаилиты нашли здесь восприимчивую аудиторию среди тех суннитов и индуистов, которые были не удовлетворены текущим положением вещей. К 959 году правитель Мултана, расположенного на севере Синда, перешел в исмаилитский шиизм, а в 968 году Мултан был объявлен независимым от Аббасидов вассальным государством исмаилитов-Фитимидов. К этому времени Аббасиды, к которым присоединились их вассалы Газневиды, были окружены с востока и запада своими соперниками Фатимидами и опасались неминуемого вторжения с двух фронтов. Чтобы напасть на Газневидов, исмаилитам Мултана понадобилось бы всего лишь пройти по территории врагов Газневидов – индуистских Шахов.

Хотя отец Махмуда Газневи отдавал предпочтение шиитской форме ислама, сам Махмуд следовал cуннитской – преобладавшей вере не только среди Аббасидов, но также среди Караханидов и Саманидов. Он пользовался дурной славой за нетерпимость к другим формам ислама. После восхождения на трон в 998 году и закрепления своей власти в Афганистане, в 1001 он году напал на индуистских Шахов в Гандхаре и Уддияне и нанес поражение врагу своего отца – Джайяпале (Джаяпале), которого он также считал потенциальной угрозой. Хотя Уддияна по-прежнему оставалась главным центром буддийской тантры – именно оттуда еще до правления индуистских Шахов были призваны царь Индрабхути и Падмасабхава, – здесь не было процветающих буддийских монастырей. С другой стороны, индуистские храмы Уддияны изобиловали богатством. И поэтому Махмуд разграбил и уничтожил их.

Тогда преемник Джайяпалы Анандапала (годы правления 1001 – 1011) заключил союз с Мултаном. Однако к 1005 году Махмуд разбил их объединенные силы и захватил Мултан, устранив тем самым опасность вторжения Фатимидов-исмаилитов, угрожавших суннитскому миру Аббасидов с востока. Махмуд называл свои войска «гази» – воинами за веру, а свои кампании – «джихадом», целью которых была защита традиций правоверных суннитов от ереси исмаилитского шиизма. Хотя частично его мотивацией могло быть религиозное рвение, в гораздо большей степени, несомненно, Махмуд стремился доказать, что он защищает Аббасидов – вождей исламского мира. Такая роль узаконила бы его собственное правление как вассала Аббасидов, а награбленное помогло бы ему финансировать кампании Аббасидов против Фатимидов в других регионах. К примеру, по общему мнению, древний индуистский храм солнца Сураж Мандир в Мултане был самым богатым храмом полуострова Индостан. Его сокровища только увеличили жажду Махмуда к еще большему богатству, расположенному дальше на востоке.

После неудачной кампании Махмуда против Караханидов он вернулся на полуостров Индостан и в 1008 году нанес поражение союзу Анандапалы и правителей-раджпутов, которые владели территориями современных индийских штатов Пенджаб и Химачал-Прадеш. Он изъял огромное количество драгоценностей индуистских Шахов в Нагаркоте (современный город Кангра) и на протяжении последующих лет разграбил и уничтожил богатые индуистские храмы и буддийские монастыри этого региона, в том числе буддийские монастыри в Матхуре, к югу от современного Дели.

В 1010 году Махмуд подавил восстание в Мултане и либо в 1015, либо в 1021 году (в зависимости от исторического источника) напал на следующего правителя индуистских Шахов Трилочанапалу (годы правления 1011 – 1021), собравшего свои войска в форте Лохара в западных предгорьях на пути к Кашмиру. Однако Махмуд так и не смог ни взять этот форт, ни вторгнуться в Кашмир. Неясно, какой была роль индуистского основателя первой кашмирской династии Лохара (годы правления 1003 – 1101) раджи Самграмы (годы правления 1003 – 1028) в поражении Махмуда. Согласно традиционным буддийским историческим источникам, правитель Газневидов был остановлен буддийскими мантрами, читаемыми учеником Наропы Пражняракшитой.

Ущерб, причиненный войсками Махмуда буддийским монастырям в индийском Пенджабе и Химачал-Прадеше, был столь велик, что многие буддисты искали убежище в других странах. Однако, поскольку атаки войск Газневидов велись в направлении Кашмира, большинство беженцев не считали его безопасным. Вместо этого они пересекали Гималаи через Кангру в Нгари (западный Тибет). Беженцев было так много, что в двадцатых годах XI века царь Нгари издал указ, запрещавший иноземцам оставаться в стране дольше трех лет.

Итак, джихад Газневидов на полуострове Индостан изначально был направлен против исмаилитов, а не против буддистов, индуистов или джайнов. Тем не менее, как только Махмуд достиг своих политических и религиозных целей, победа побудила его к захвату большего числа территорий и особенно к добыче трофеев из богатых индуистских храмов и буддийских монастырей. Как и в случае кампаний Омейядов тремя столетиями ранее, захватывая территории, тюркские войска грабили, а потом разрушали храмы и монастыри, однако при этом они не стремились обратить в ислам всех своих новых подданных. Махмуд был прагматичен и использовал не обращенные в ислам индуистские войска и даже индуистских генералов против мусульман-шиитов, оказывавших ему сопротивление в Иране Буидов. Его главной целью оставались шииты и исмаилиты.

Отношение Газневидов к буддизму вне Индии

Аль-Бируни – персидский историк, присутствовавший при вторжении Махмуда на полуостров Индостан, хорошо отзывался о буддизме и писал, что индийцы называют Будду «Пророком». Возможно, это свидетельствует о его знакомстве со среднеперсидским термином бурксан, что значит «пророк», – который использовался для обозначения всех пророков и в Согдианских, и в уйгурских буддийских текстах, а ранее – в манихейских текстах. Однако это также может указывать и на то, что буддистов – вместе с индуистами и джайнами – признавали «людьми Книги» и предоставляли им статус защищаемых подданных дхимми, после причиненных во время вторжения разрушений.

Дополнительным свидетельством в поддержку второго вывода является то, что Газневиды не преследовали буддизм в ранее завоеванных ими землях: Согдиане, Бактрии и Кабуле. В 982 году буддийские фрески все еще можно было видеть в монастыре Нава Вихара, а гигантские статуи Будды, вырезанные в скалах в Бамиане, по-прежнему были неповрежденными. Аль-Бируни сообщил о многих все еще действующих на рубеже тысячелетий буддийских монастырях на южных границах Согдианы.

Подобно предшествовавшим им Саманидам, Газневиды поддерживали персидскую культуру. С IX по XII век персидская и арабская литература изобиловали ссылками на красоту буддийских памятников, и это говорит о том, что монастыри и мечети мирно сосуществовали рядом друг с другом. К примеру, Асади Туси описал в своем труде 1048 года «Гершасп-наме» великолепие монастыря Субахар в Кабуле. В персидской поэзии часто встречается сравнение, используемое для мест: они были прекрасны, как «Навбахар» (Нава Вихара).

Будды, в особенности грядущий будда Майтрейя, изображались в Нава Вихаре и Бамиане с лунным диском позади головы. Благодаря этому появился поэтический эпитет для чистой красоты – «лицо будды, подобное луне». Поэтому в персидских поэмах XI века, таких как «Варка и Голшах» автора Айюки, пехлеванское слово бот, происходящее от раннесогдийского термина пурт, использовалось в его положительном смысле – «будда», а не во втором, уничижительном смысле – «идол». Оно означает не ассоциирующийся с сексуальностью идеал красоты, применимый одинаково и к мужчинам, и к женщинам.

Остается неясным, произошло ли арабское слово аль-будд от персидского или оно появилось непосредственно во время завоевания Омейядами Синда. Изначально Омейяды использовали этот термин для обозначения и буддийских, и индуистских изображений, а также храмов с такими изображениями. Иногда они использовали этот термин и для обозначения любых немусульманских храмов, включая храмы зороастрийцев, христиан и иудеев. Однако позже этот термин обрел как положительный, так и отрицательный смысл, подобно слову бот, которое означало «будда» и «идол».

Все эти ссылки указывают либо на то, что буддийские монастыри и изображения присутствовали в регионах иранской культуры в XIII веке в начале монгольского периода, либо, по меньшей мере, на прочное буддийское наследие, остававшееся на протяжении столетий в среде буддистов, которые приняли здесь ислам. Если Газневиды были терпимы к буддизму в своих неиндийских землях и даже покровительствовали литературным произведениям, восхвалявшим буддийское искусство, представляется маловероятным, что их долгосрочной политикой на полуострове Индостан было насильственное обращение в ислам. Как и Омейяды, Газневиды грабили и разрушали монастыри при завоевании новых земель, но вели себя совершенно иначе, когда речь шла об управлении захваченными территориями.

Упадок Газневидов и расцвет Сельджуков

Несмотря на военный успех на полуострове Индостан, Газневиды были неспособны контролировать подвластных им сельджуков, и в 1040 году последние восстали. Сельджуки отвоевали у Газневидов Харезм, Согдиану и Бактрию, а в 1055 году захватили Багдад, в котором располагался трон халифов Аббасидов.

Карта № 28: империя Сельджуков во второй половине XI века

Как и Газневиды, Сельджуки были суннитами и непреклонными противниками шиитов и исмаилитов. Они стремились прекратить влияние шиитов-Буидов Ирана на халифов. В 1062 году они наконец завоевали царство Буидов, а на следующий год провозгласили собственную империю. Остатки империи Сельджуков просуществовали до их подчинения монголам в 1243 году.

Видя неотвратимость поражения в войне с Сельджуками, Газневиды отступили к востоку от гор Гиндукуш. Под их властью остались лишь Газна, Кабул и Пенджаб. Они поддерживали численность своих войск, принимая в армию различные тюрко-мусульманские горные племена, проживавшие в их владениях, а также, чтобы финансировать свое государство, обложили налогами богатых немусульман полуострова Индостан. Политика Газневидов в связях с Кашмиром ясно иллюстрирует их отношение к другим религиям.

Политическая и религиозная обстановка в Кашмире

Начиная с 1028 года и до окончания в 1101 году правления первой династии Лохара в Кашмире происходило неуклонное снижение экономического благосостояния. Из-за этого буддийские монастыри были вынуждены довольствоваться лишь минимальной финансовой поддержкой. Более того, так как Газневиды перекрыли легкий доступ к великим буддийским монашеским университетам центральной части северной Индии, уровень образования в Кашмирских монастырях постепенно снизился. Последний царь династии Лохара Харша (годы правления 1089 – 1101) начал очередное религиозное преследование, на этот раз как против индуистских храмов, так и против буддийских монастырей.

В период правления второй династии Лохара (годы правления 1101 – 1171) и особенно во время царствования Джайясимхи (Джаясимхе, годы правления 1128 – 1149) обе религии благодаря поддержке правителей снова возродились. Однако экономическая ситуация в царстве в целом стала еще хуже, и она продолжила ухудшаться во время правления их преемников (годы правления 1171 – 1320), которые были индуистами. Несмотря на обеднение монастырей, буддийская деятельность процветала по крайней мере до XIV века, а учителя и переводчики время от времени посещали Тибет. Все же, несмотря на слабость Кашмира на протяжении более чем трех столетий, ни Газневиды, ни их мусульманские преемники в Индии не стремились завоевать его до 1337 года. Это еще одно свидетельство того, что исламские правители были больше заинтересованы в изъятии богатств из буддийских монастырей, чем в их обращении в ислам. Бедные монастыри их не интересовали.

Расширение империи Сельджуков и их религиозная политика

Тем временем Сельджуки расширили свою империю на запад, завоевав в 1071 году Византию. Султан Сельджуков Мелик-шах (годы правления 1072 – 1092) распространил свое господство на бывшие земли Караханидов в Фергане, на севере Западного Туркестана, Кашгаре и Хотане. Под влиянием его министра Низама аль-Мулька Сельджуки построили религиозные школы (медресе) в Багдаде и по всей Центральной Азии. Хотя медресе, впервые появившиеся в IX веке в северо-восточном Иране, предоставляли исключительно теологическое образование, новые медресе были направлены на подготовку хорошо разбирающихся в исламе гражданских чиновников для Сельджуков. Подход Сельджуков к религии был весьма прагматическим.

Начав заселять полуостров Анатолию (Малую Азию), сельджуки отправились в поход на Палестину. В 1096 году византийцы обратились к Папе Римскому Урбану II, объявившему первый крестовый поход, чтобы заново объединить Западную и Восточную Римские империи и отвоевать назад Святую землю у «неверных». Однако Сельджуки отнюдь не были противниками христианства. Они, к примеру, не искореняли несторианское христианство в Центральной Азии.

Тем более Сельджуки не были настроены против буддизма. В противном случае они должны были бы либо вести священную войну, либо поддерживать своих вассалов Караханидов в их священной войне против тангутов, уйгуров Кочо и тибетцев царства Нгари – убежденных буддистов, слабых в военном отношении. Наоборот, во время своего правления в Багдаде Сельджуки позволили аль-Шахрастану (годы жизни 1076 – 1153) опубликовать здесь свой труд «Китаб ал-милал ва нихал» («Книга о религиях и школах») – философский текст на арабском языке, который включал буддийские учения и, подобно аль-Бируни, называл Будду Пророком.

Низарийский Орден ассасинов

Крайне отрицательный для европейских и византийских христиан образ Сельджуков и ислама в целом сложился частично из-за ошибочного отождествления всего ислама с низарийской ветвью исмаилитского течения, известного крестоносцам как «Орден ассасинов». Начиная приблизительно с 1090 года низариты возглавили террористическое восстание на территории Ирана, Ирака и Сирии, когда молодежь, опьяненную гашишем, отправляли убивать военных и политических лидеров. Ассасины хотели подготовить мир к приходу их предводителя Низара, который должен был стать не только халифом и имамом, но и Махди – последним пророком, который возглавит исламский мир в милленарной войне против сил зла.

На протяжении последующих десятилетий Сельджуки и Фатимиды вели священные войны против низаритов, во время которых многие из них были перебиты. Движение низаритов в итоге потеряло поддержку населения. Священные войны оказали разрушительное влияние и на Сельджуков: в 1118 году империя Сельджуков раскололась на несколько независимых частей.

Тем временем власть Газневидов продолжала слабеть. Им недоставало людей, чтобы управлять царством, даже несмотря на то, что оно уменьшилось. Власть Караханидов также ослабла. Из-за этого Газневиды и Караханиды были вынуждены стать государствами-данниками автономной провинции Сельджуков в Согдиане и северо-восточном Иране.

19. Развитие Центральной Азии в XII веке

Основание империи чжурчжэней

Чжурчжэни были тунгусо-маньчжурским народом, чья родина находилась в северной Маньчжурии и граничащей с ней юго-восточной Сибири, лежащей за рекой Амур. Они были жителями леса и практиковали ритуальную охоту, поэтому кидани призывали их на военную службу. На чжурчжэней оказывал влияние буддизм Северной Сун и корейского государства Коре (годы существования 918 – 1392). В 1019 году они попросили у императора Северной Сун копию только что напечатанного буддийского канона, а к 1105 году ханьские китайские монахи проводили буддийские церемонии при дворе чжурчжэней. Однако основное влияние на них оказывал буддизм киданей.

В 1115 году чжурчжэни основали династию Цзинь (годы правления 1115 – 1234) и продолжили расширять свои владения, создавая империю. В 1125 году они разгромили киданей, а в следующем году захватили остальную часть ханьского Китая. Столица ханьцев была перенесена южнее. Таким образом, правление династии Северной Сун подошло к концу и началось правление династии Южной Сун (годы правления 1126 – 1279). Чжурчжэни правили Маньчжурией, юго-восточной Сибирью, северным и центральным ханьским Китаем и Внутренней Монголией. Тангуты располагались на северо-западе, а Монголия распалась на много мелких племенных областей.

Карта № 29: Расцвет империй каракитаев и чжурчжэней во второй половине XII века

Форма буддизма, которой следовали кидани, по-прежнему была распространена в захваченной чжурчжэнями Внутренней Монголии. В более поздний период правления династии Цзинь больше распространилась ханьская форма буддизма. Это соответствует развитию чжурчжэньской письменности. Сначала чжурчжэни переняли и изменили иероглифическую письменность киданей, однако позже стали также использовать и ханьские иероглифы.

Первые императоры чжурчжэней оказывали буддизму большую поддержку. Они построили множество храмов в своих владениях, в том числе в столице – Пекине. К середине XII века в империи Цзинь было более тридцати тысяч монахов, причем монахи занимали более высокое положение, чем придворные чиновники. Теперь тангуты стали обращаться с прошениями прислать им новые ханьские буддийские тексты не к Северной Сун, а ко двору чжурчжэней.

Политическая и религиозная обстановка в тибетском регионе

Отношения между царством Цонгка и их прежним торговым партнером – китайской Северной Сун – иcпортились после произошедшей на рубеже XII века короткой гражданской войны в царстве Цонгка. Войска Северной Сун напали, воспользовались неспокойной обстановкой. Начиная с 1102 года они несколько раз захватывали, теряли, а затем снова захватывали царство Цонгка. Это заставило бывших врагами – царство Цонгка и тангутов – не только заключить мир, но и создать в 1104 году военный альянс против китайской Северной Сун. Война продолжалась до тех пор, пока в 1126 году чжурчжэни не свергли Северную Сун. Войска ханьцев полностью покинули царство Цонгка, снова ставшее независимым вплоть до в 1183 года, когда оно было завоевано чжурчжэнями. Тангуты заключили союз с чжурчжэнями и продолжали воевать против Южной Сун, которая теперь платила ежегодную дань тангутам, чурчжэням и преемникам киданей – каракитаям.

Между тем в других регионах тибетской культуры к концу XI века, когда оборвалась линия нгарийских царей, буддийская активность в основном сместилась из западного в центральный Тибет. На протяжении первой половины XII века в царстве Нгари правил нетибетский кочевой народ – кхасы – значительно менее приверженный буддизму. В середине столетия царь кхасов Нагадева потерял власть над этой территорией, но, завоевав западный Непал, восстановил там свое правление. Впоследствии западный Тибет распался на несколько царств, причем все они продолжали возрождать и поддерживать буддизм, но в гораздо меньшей степени, чем это было в предыдущем столетии.

В то время центральный Тибет также был разделен на множество маленьких независимых регионов. Зачастую их центрами были новые буддийские монастыри, большинство из которых были построены как крепости. Единая власть пришла в этот регион только в 1247 году, когда центральный Тибет был реорганизован под сюзеренитетом монголов. Тем не менее, несмотря на политическую разобщенность в XII веке буддизм в Тибете достиг новых вершин. Тибетцы не только продолжали переводческие работы, в основном с санскрита, но также начали составлять большое собрание комментариев. Каждый из монастырей имел собственную специализацию и отличительные особенности.

Рост влияния тибетской культуры на тангутов

Из-за того что теперь союзником тангутов стало царство Цонгка, а не Северная Сун, основное влияние на буддизм тангутов в XII веке оказывал не ханьский Китай, а Тибет. Тангуты переводили все больше текстов с тибетского языка и начали писать собственную буддийскую литературу, строго следуя модели тибетских комментариев. Многие тангутские монахи отправлялись учиться в центральный Тибет. Одним из них был Миньяг Гомринг (Mi-nyag sGom-ring), ставший учеником Пхагмо Друпы (Phag-mo gru-pa, годы жизни 1110 – 1170), который считается основателем многих школ кагью. В 1157 году тангутский монах основал монастырь Дрикунг Тхил ('Bri-gung mthil), который позже стал центром традиции дрикунг-кагью ('Bri-gung bKa'-rgyud).

Другой тангут – мастер перевода Цами Лоцава (rTsa-mi Lo-tsa-ba) также в середине XII века отправился на север Индии, стал там настоятелем монастыря Ваджрасаны (Бодхгайя) и принес назад в Кашмир одну из линий передачи «Тантры Калачакры». Учителя из Кашмира и Тибета были приглашены к тангутам, где они стали наставниками императора. Сотрудничество этих государств в религиозной сфере продолжало процветать.

Несмотря на непрерывные сражения с китайской Северной Сун, тангуты продолжали перенимать некоторые особенности ханьского сообщества. Например, в 1146 году они переняли образовательную систему подготовки чиновников в конфуцианском стиле. Несмотря на усилия тангутов по сохранению культурной целостности, китаизация продолжалась. Этот процесс шел под влиянием матери императора Жэнь Сяо (годы правления 1139 – 1193) – этнической китаянки.

В конце концов тангуты стали одним из наиболее высококультурных народов Центральной Азии. К примеру, в 1170 году император Жэнь Сяо издал обширный свод законов, охватывавший гражданскую и религиозную сферы. Он выделил в тангутских буддийских монастырях этнические группы: тангутские, тибетские, ханьские и смешанные тангутско-ханьские – по происхождению монахов. Монахи уйгуры и желтые уйгуры не упоминались, возможно, из-за того, что в 1124 году уйгуры Кочо подчинились каракитаям. Все монахи, независимо от их происхождения, были обязаны изучать санскрит, тангутский, тибетский и ханьский языки и литературу. Чтобы занять монашескую административную должность, необходимо было сдать экзамен на мастерство в нескольких буддийских текстах, переведенных на тибетский. Это соответствовало гражданскому праву, перенятому из ханьского Китая, которое требовало от кандидатов на пост чиновника в правительстве сдать строгий экзамен по конфуцианской классике.

Покорение каракитаями уйгуров Кочо и Караханидов

В 1124 году, когда чжурчжэни напали с юга, правитель киданей Елюй Даши потерял власть над Монголией и бежал со своими войсками в летнюю столицу уйгуров Кочо – Бешбалык. Мирные уйгуры, традиционные вассалы киданей, приняли его хорошо, устроив праздничный прием. Видя стремление Елюя Даши выкроить для себя новую территорию, уйгуры добровольно подчинились могущественному правителю киданьских беженцев. Он провозгласил свою династию каракитаев, или Западного Ляо (годы правления 1124 – 1203), и присвоил власть над Джунгарией. Возможно, уйгуры Кочо подчинились с такой готовностью, поскольку боялись нового союза чжурчжэней и тангутов, угрожавшего им с востока, и, как и прежде, искали защиты у киданей.

В 1137 году Елюй Даши завоевал Караханидов, присоединив к своей империи их земли – Кашгар, Хотан, Фергану и северные части Западного Туркестана. В 1141 году он нанес поражение сельджукам в Самарканде и расширил свои владения за счет Согдианы, Бактрии и Харезма. Государство сельджуков в Иране рухнуло из-за внутреннего восстания, после которого Иран распался на несколько маленьких государств, власть в которых перешла ко множеству непродолжительных династий, пока эту территорию не завоевали в 1220 году монголы. Главной цитаделью сельджуков стала Анатолия.

Елюй Даши следовал традиционной для киданей смеси буддизма, даоcизма, конфуцианства, тенгрианства и шаманизма. Он был очень терпим ко всем релегиям в своих владениях, включая ислам, и защищал их. Христианское несторианство процветало и имело митрополии в Самарканде и Кашгаре, что свидетельствует о том, что различные религии в Центральной Азии до этого сосуществовали в основном мирно.

Распространение ислама суфийскими учителями среди тюрок Центральной Азии

Суфийское движение ислама, уделяющее особое внимание личному познанию божественной реальности, возникло во второй половине IX века из учений Абуль-Касима аль-Джунайда (годы жизни 830 – 910) в Ираке и Абу Язида Тайфура аль-Бистами (ум. 874) на северо-востоке Ирана, в Хорасане. Странствующие учителя стали распространять их по Центральной Азии начиная с XI века, в период правления Караханидов, Газневидов и Сельджуков. Их суфийские учения отвечали здешним духовным потребностям, которые возросли из-за подавления течений шиитов и исмаилитов, особенно после завоевания в 1055 году сельджуками Багдада.

Ключевой фигурой, благодаря которой суфизм стал известен тюркским кочевым племенам, был Ахмед ибн Ибрагим ибн Али аль-Ясави (ум. 1166). Орден Ясавия, основателем которого считается аль-Ясави, пользовался популярностью благодаря включению в ислам традиционных тюркских культурных и особенно шаманских элементов. Аль-Ясави носил тюркское одеяние, позволял использовать тюркские языки в религиозных целях – во всех случаях, кроме чтения молитв, а также прибегал к жертвоприношениям крупного скота в определенных ритуалах. Кроме того, он разрешал женщинам участвовать в практиках, направленных на достижение духовного экстаза. Тюркской кочевой традиции была близка по духу суфийская традиция строить вблизи проживания религиозных учителей духовные гостиницы (ханаки), открытые для всех путешественников. Не только отдельные духовные искатели кочевали из одного такого дома в другой: все сообщество ханака, включая учителя, отправлялось в совместные духовные путешествия, которые длились по нескольку месяцев.

Благодаря всему этому популярность ислама среди тюркских народов неизменно росла. Таким образом, в то время ислам быстро распространялся в Центральной Азии не из-за обращения мечем, а благодаря тому, что несколько великих учителей искусно адаптировали религию к тюркской культуре. Распространение ислама произошло не за счет буддизма и не встретило враждебной реакции с его стороны. На самом деле в основном оно проходило во время буддийского правления каракитаев и получило их поддержку.

20. Кампании Гуридов на полуострове Индостан

Первые военные вторжения на территорию северной Индии

В 1148 году Ала уд-дин (Алауддин), выходец из кочевых тюрок-гузов c гор Афганистана завоевал регион Гур в восточном Иране, в честь которого и была названа его империя Гуридов (годы правления 1148 – 1215). Далее он захватил у каракитаев Бактрию, а в 1161 году – Газну и Кабул у Газневидов, вынудив последних перенести свою столицу в пенджабский город Лахор, большую часть населения которого в то время по-прежнему составляли индуисты. В 1173 году основатель династии Гуридов назначил своего брата Муиз-уд-дина Мухаммада (Мухаммад Гури, годы правления 1173 – 1206) наместником Газны и поощрял его набеги на полуостров Индостан.

Карта № 30: полуостров Индостан во времена завоевания Гуридами, конец XII века

Как и его предшественник Махмуд Газневи, Мухаммад Гури начал с захвата в 1178 году располагавшегося на севере Синда исмаилитского царства Мултан, которое к тому времени восстановило свою независимость от Газневидов. Исмаилитов всегда подозревали в укрывательстве низариев и других подобных милленарных террористических движений. Затем, в союзе с местным индуистским правителем, вождь Гуридов сверг династию Газневидов, захватив в 1186 году Лахор. Получив власть над всем Пенджабом, он не остановился и в 1193 году занял Дели. После этого Гуриды распространились по всей Индо-Гангской равнине северной Индии. Сам Мухаммад захватил земли вплоть до покоренного в 1194 году Бенареса. Он отправил одного из своих капитанов, Бахтияра Халджи, вместе с Ихтияром уд-дином Мухаммадом продолжать завоевывать земли на востоке.

Таким образом, кампания Гуридов на полуострове Индостан не была священной войной с целью обратить в ислам неверных: в основном это было просто завоевание территорий, как мусульманских, так и немусульманских. Хотя первоначальная военная цель – захват царства исмаилитов в Мултане – могла называться джихадом, и Гуриды могли использовать идею священной войны, чтобы сплотить свои войска, энтузиазм мусульманских лидеров, скорее всего, подпитывался перспективами добычи и власти, а не обращением неверных.

Захват Бихара и Бенгалии

Династия Пала в Бихаре и Бенгалии, во время правления которой на севере Индии было построено большинство великих буддийских монашеских университетов, была мирно свергнута. Династия Карната (годы правления 1097 – 1324) первой образовалась в Митхиле, территория которой включала Бихар севернее реки Ганг и область Тераи южного Непала. К концу XII века в Бенгалии и Магадхе – части Бихара южнее реки Ганг – появилась династия Сена. Хотя правители Митхилы были шиваитами, они продолжили традицию династии Пала поддерживать буддизм и оказывали серьезное сопротивление Гуридам. В 1206 году, к примеру, они остановили попытку вторжения Гуридов в Тибет. Династия Сена была слабее Карнаты в военном плане и более приверженной индуизму.

Продвигаясь на восток, Гуриды обошли стороной Митхилу и напали на Магадху и Бенгалию. Царь династии Сена разместил в монастырях Одантапури и Викрамашиле защитные гарнизоны, которые возводили обнесенные стеной цитадели непосредственно на пути наступления Гуридов. Считая их военными крепостями, Гуриды полностью сравняли эти постройки с землей между 1199 и 1200 годами. Более того, поскольку монастырь Одантапури занимал хорошее стратегическое положение, на его месте, рядом с современным Бихар Шарифом, военные наместники Гуридов разместили свои административные штаб-квартиры, откуда управляли регионом.

Оккупация севера Индии

В 1206 году Мухаммад Гури был убит, что положило конец нападениям Гуридов на полуостров Индостан. Поскольку у Мухаммада Гури не было явного преемника, его военачальники сражались между собой за власть над завоеванными ими провинциями. В конце концов один из них одержал победу и стал султаном Лахора, но вскоре, в 1210 году, он умер. Его освобожденный раб Илтутмыш (годы правления 1210 – 1237) взял на себя правление и перенес столицу в Дели, положив начало государству, которое впоследствии стало известно как султанат династии рабов (годы существования 1210 – 1325).

Гуридам удалось захватить север Индии не только из-за превосходства в силе и тактике, но и благодаря постоянному соперничеству между многочисленными местными индуистскими правителями-раджпутами. Хотя последние не могли выступить единым фронтом и предотвратить захват власти Гуридами, им хватило сил на то, чтобы позже, после того как иностранные войска двинулись дальше, восстановить свое правление, вернувшись из джунглей и гор. Позже Гуриды и их преемники смогли сохранить за собой лишь незначительные административные посты, и то лишь в крупных городах, где их основной задачей был сбор налогов. Тем не менее, их правление было стабильным, так как сопровождалось процветанием экономики.

Оценка разрушений, причиненных Гуридами буддизму

Хотя Гуриды полностью разграбили и разрушили монастыри Одантапури и Викрамашилу, они не уничтожили все буддийские институты в своих владениях. Так, монашеский университет Наланда – самый крупный на севере Индии, – хотя и находился в Магадхе, не лежал на пути наступления Гуридов. Тибетский переводчик Чаг Лоцава Дхармасвамин (Chag Lo-tsa-ba, 1197 – 1264 гг.), посетивший в 1235 году северную Индию, обнаружил, что монастырь был поврежден, разграблен и практически заброшен, но по-прежнему существовал и действовал: в нем училось семнадцать человек. Чтобы полностью разрушить этот университет, Гуридам потребовалась бы еще одна экспедиция, но это явно не было их основной целью.

Тибетец также обнаружил, что в шри-ланкийском монастыре Махабодхи, недалеко от Наланды, в Ваджрасане (современной Бодхгайе), все еще находились триста монахов из Шри-Ланки. Здесь Будда достиг просветления, поэтому это самое священное место для буддийских паломников. Более того, неясно, пустовал ли в то время Сомапура – самый большой монашеский университет в Бенгалии, располагавшийся на севере современной Бангладеш. Тем не менее, тибетский переводчик свидетельствовал о том, что Джагаддала на севере Западной Бенгалии все еще процветал и был полон монахов.

Таким образом, Гуриды разрушали буддийские монастыри, лежавшие на пути их наступления, а также те, которые были укреплены на манер крепостей. Кроме того, Гуриды назначали своих военных командиров наместниками завоеванных ими областей и, предоставив им значительную автономию, использовали принятую Аббасидами систему вознаграждения икта. Иными словами, султан Гуридов вместо финансовой поддержки со стороны государства оставлял военным наместникам все доходы, какие они могли собрать со своих земель. Поэтому уничтожать все, что им досталось, противоречило бы личным интересам военачальников. Военная тактика Гуридов напоминала действия Омейядов, Аббасидов и Газневидов: они грабили и причиняли серьезные разрушения главным религиозным сооружениям, когда захватывали территории, но затем, оказавшись у власти, даровали защищаемый статус своим немусульманским подданным и собирали с них подушный налог.

Влияние на развитие буддизма в соседних государствах

Несмотря на возможность получить статус защищаемых подданных, многие буддийские монахи бежали в Бихар и в некоторые северные регионы Бенгалии, ища убежище в монашеских университетах и центрах на территориях современных Ориссы, южной Бангладеш, Аракана на западном побережье Бирмы, а также южной Бирмы и северного Тайланда. Тем не менее, большинство из них, включая многих буддистов-мирян, направлялось в непальскую долину Катманду, взяв с собой множество манускриптов из обширных монастырских библиотек, которые были разрушены.

В то время положение буддизма в Катманду было прочным. Индуистский царь из династии Тхакури (годы правления 750 – 1200) поддерживал буддийские монастыри. Кроме того, в Катманду было несколько монашеских университетов. С конца X века многочисленные тибетские переводчики посещали их по пути в Индию, а непальские мастера из этих университетов сыграли решающую роль в возрождении буддизма в центральном и западном Тибете. Ранние индуистские правители династии Малла (годы правления 1200 – 1768) продолжили политику своих предшественников – династии Тхакури.

Более того, буддизм распространялся в другие регионы современного Непала. В середине XII века Нагадева – вождь нетибетского племени, правивший западным Тибетом, – утратил власть над этой территорией и завоевал западный Непал. Здесь он основал царство Кхаса, также известное как Западная Малла, следовавшее тибетской форме буддизма.

Анализ упадка буддизма на полуострове Индостан

Хотя индуизм и джайнизм пережили вторжение Гуридов на север Индии, буддизм так никогда полностью и не восстановился. Он стал постепенно исчезать. Предполагая, что его исчезновение было сложным явлением, давайте исследуем некоторые факторы, которые могли бы его объяснить.

У индуистов и джайнов не было университетов и больших монастырей. Их монахи жили уединенно или маленькими группами в удаленных районах, обучаясь и медитируя отдельно от других, не проводя общинных ритуалов. Поскольку они не представляли никакой угрозы, захватчики не считали, что стоит тратить время и силы на их уничтожение. Ущерб был причинен только обнаруженным в крупных городах индуистским и джайнитским храмам, которые посещали миряне. В то же время у буддистов были большие, величественные монашеские университеты, окруженные высокими стенами; об их укреплении заботились местные цари. Очевидно, эти университеты были разрушены с военными целями.

Хотя Гуриды и называли свои кампании священной войной, они на самом деле не стремились обращать неверных в ислам: в частности, повреждения были нанесены только буддийским институтам, и в основном только тем, которые лежали на пути наступления войск. В противном случае они бы в одинаковой степени преследовали религиозные общины индуистов, джайнов и буддистов, безотносительно к размеру этих общин или месту их нахождения.

Для мирян в Индии буддизм был в основном религией поклонения, сосредоточенной вокруг больших монастырей. Хотя существовала лесная традиция усиленной медитации, те, кто хотел изучать буддизм глубже, становились монахами или монахинями, принявшими обет безбрачия. Домовладельцы подносили монахам еду и оказывали финансовую поддержку. Они дважды в месяц посещали монастыри – в дни соблюдения обетов этической дисциплины, когда давались наставления, основанные на священных текстах. Тем не менее, они не считали себя группой, отдельной от индуистского большинства. При проведении церемоний, сопровождающих изменения в их жизни – рождение, бракосочетание и смерть, они полагались на индуистские ритуалы.

Когда индуизм объявил Будду проявлением своего верховного бога Вишну, буддисты не возражали. На самом деле, на территории северной Индии, Кашмира и Непала буддизм уже был смешан со многими элементами религиозного индуизма. Поэтому, когда были разрушены главные монастыри, большинство буддистов легко приняли индуизм. Они могли считаться хорошими индуистами, продолжая почитать Будду. Индуизм и джайнизм, в свою очередь, были больше направлены на домашнюю религиозную практику мирян и не требовали монашеских институтов. Когда индуистские теологи признали перерождением Вишну и Джину Ришабху, одну из главных фигур в джайнизме, джайны выразили протест.

Кроме того, индуисты и джайны были полезны мусульманским завоевателям. У индуистов была каста воинов, которую можно было призвать на военную службу, тогда как большинство местных торговцев, плативших налоги, были джайнами. Буддисты же как народ в целом не имели характерного рода занятий или службы. Они больше не играли никакой роли в межрегиональной торговле, как несколько столетий назад, когда буддийские монастыри располагались вдоль Великого шелкового пути. Поэтому именно их и обращали в ислам.

Кроме того, в индийском обществе большинство буддистов считались принадлежащими к низшим кастам, и при индуистском правлении к ним относились с предубеждением. Многих из тех, кто принял ислам, несомненно, привлекло обещание равного к ним отношения и братства со всеми, принявшими эту веру. В то же время, индуистов, перешедших в ислам, другие индуисты считали отверженными, независимо от их касты по происхождению. Поскольку буддистов и так считали отверженными, при смене веры они не страдали от изменения социального статуса в сообществе, где преобладали индуисты.

Итак, хотя большая часть населения севера Индии оставалась индуистами, а местами преобладали джайны, все больше людей в Пенджабе и Восточной Бенгалии принимали ислам, так что в конечном счете эти регионы стали мусульманскими. Больше всего связей между буддистами и мусульманами было в Пенджабе, в основном благодаря исламским мастерам из Ирана и Среднего Востока, искавшим там спасение от вторжения монголов, начавшегося в начале XIII века. Кроме того, в Восточной Бенгалии всегда было много бедных крестьян, которые, вероятно, были готовы перейти в ислам из-за предлагаемого им равенства.

Библиография

[В библиографии также перечислены источники, которые содержат сведения о монгольском и постмонгольском периодах.]

Aalto, Pentti. "On the Role of Central Asia in the Spread of Indian Cultural Influence" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 249-262.Ahmad, Aziz. "Conversions to Islam in the Valley of Kashmir," Central Asiatic Journal, vol. 23 (1979), 5-10.al-Beruni, Abu Raihan. Al Beruni’s India, E. Sachau (transl.). Delhi: S. Chand & Co., 1964; 1st edition: London, 1888.Allsen, Thomas T. "The Yüan Dynasty and the Uighurs of Turfan in the 13th Century" in China Among Equals: The Middle Kingdom and Its Neighbors, 10th - 14th Centuries, Morris Rossabi (ed.). Berkeley: University of California Press, 1983, 243-280.Alptekin, Erkin. "The Uighurs," Common Voice: Journal of the Allied Committee of the Peoples of Eastern Turkestan, Mongolia, Manchuria and Tibet presently under China, vol. 2 (1992), 9-18.Aris, Michael. Bhutan, The Early History of a Himalayan Kingdom. Ghaziabad: Vikas Publishing House, 1980.Asmussen, Jes Peter. Manichaean Literature: Representative Texts Chiefly from Middle Persian and Parthian Writings. (Persian Heritage Series, no. 22). Delmar, New York: Scholars’ Facsimiles and Reprints, 1975._______. "The Sogdian and Uighur-Turkish Christian Literature in Central Asia before the Real Rise of Islam" in Indological and Buddhist Studies, Volume in Honour of Professor J. W. de Jong on His Sixtieth Birthday, L. A. Hercus, et. al. (ed.). (Bibliotheca Indo-Buddhica, no. 27). Canberra: Australian National University Press, 1982, 11-29._______. Xuastvanift: Studies in Manichaeism. (Acta Theologica Danica, no. 7). Copenhagen: Prostant Afud Munksgaard, 1965.Bailey, Harold Walter. The Culture of the Sakas in Ancient Iranian Khotan. (Columbia Lectures on Iranian Studies, no. 1). Delmar, New York: Caravan Books, 1982._______. "The Word ‘But’ in Iranian," Bulletin of the School of Oriental and African Studies, vol. 6, part 2 (1931), 279-283.Barthold, W. (Vasilii Vladimirovic). "Der iranische Buddhismus und sein Verhältnis zum Islam" in Oriental Studies in Honour of Curetji Erachji Pavry, Jal Dastur Curetji Pavry (ed.). London: Oxford University Press, 1933, 29-31._______. Zur Geschichte des Christentums in Mittelasien bis zur mongolischen Eroberung. Tübingen & Leipzig: J. C. B. Mohr, 1901.Бартольд В. В. Туркестан в эпоху монгольского нашествия. // Сочинения. Т. 1. М., 1963.Barua, Dipak Kumar. Viharas in Ancient India: A Survey of Buddhist Monasteries. Calcutta: Indian Publications, 1969.Bausani, A. "Religion under the Mongols" in The Cambridge History of Iran, vol. 5: The Seljuk and Mongol Periods, J. A. Boyle (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1958, 538-549.Beal, Samuel (transl.). Si-yu-ki, Buddhist Records of the Western World, translated from the Chinese of Hiuen Tsiang (A.D. 629). Delhi: Motilal Banarsidass, 1981; 1st edition: London, 1884.Beckwith, Christopher I. "The Revolt of 755 in Tibet," in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Velm-Vienna, Austria, 13-19 September 1981, Ernst Steinkellner and Helmut Tauscher (ed.). vol. 1. Wien: Arbeitkreis für Tibetische und Buddhistische Studien, Universität Wien, 1983, 1-16._______. The Tibetan Empire in Central Asia: A History of the Struggle for Great Power among Tibetans, Turks, Arabs and Chinese during the Early Middle Ages. Princeton: Princeton University Press, 1987._______. "The Tibetan Empire in the West," in Tibetan Studies in Honour of Hugh Richardson, Proceedings of the International Seminar on Tibetan Studies, Oxford 1979, Michael Aris and Aung San Suu Kyi (ed.). Warminster: Aris & Phillips, 1980, 30-38._______. "The Tibetans in the Ordos and North China: Consideration on the Role of the Tibetan Empire in World History" in Silver on Lapis: Tibetan Literary Culture and History, Christopher I. Beckwith (ed.). Bloomington: University of Indiana Press, 1987, 3-11.Bell, W. "Two Aspects of Iranian Buddhism," Bulletin of the Asia Institute of Pahlavi University, Shiraz, vol. 1, nos. 1-4 (1976), 103-163.Bellow, Henry Walter. "History of Kashgar" in Report on a Mission to Yarkand in 1873 under Command of Sir T. D. Forsyth, with Historical and Geographic Information regarding the Possessions of the Ameer of Yarkand, Thomas Douglas Forsyth. Calcutta, 1875, 106-213.Bhattacarya, N. N. "India’s Contribution to Islamic Thought and Culture" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 573-578.Bongard-Levin, G. M. "India and Central Asia: Historical Cultural Contacts in Ancient Times," in Central Asia, Movement of Peoples and Ideas from Times Prehistoric to Modern, Amalendu Guha (ed.). Delhi: Indian Council for Cultural Relations, 1970, 97-109.Boyce, M. A History of Zoroastrianism, vol. 1. Leiden: E. J. Brill, 1975._______. Zoroastrians: Their Religious Beliefs and Practice. London: Routledge & Kegan Paul, 1979.Boyle, J. A. "Dynastic and Political History of the Il-Khans" in The Cambridge History of Iran, vol. 5: The Seljuk and Mongol Periods, J. A. Boyle (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1958, 340-355.Brough, John. "Comments on Third Century Shanshan and the History of Buddhism," Bulletin of the School of African and Oriental Studies, vol. 28 (1965), 582-612._______. "Legends of Khotan and Nepal," Bulletin of the School of African and Oriental Studies, vol. 12 (1948), 333-339.Broughton, Jeffrey. "Early Ch’an Schools in Tibet" in Studies in Ch’an and Hua-yen, R. M. Gimello and P. N. Gregory (eds.). (Studies in East Asian Buddhism, no. 1). Honolulu: University of Hawaii Press, 1983, 1-68.Бураев Д.И. К истории изучения религии бон // Источниковедение и историография истории буддизма: Страны Центральной Азии. Под ред. Р. Е. Пубаева. Новосибирск: Наука, 1986, с. 45-58.Butt, Masood. "Muslims of Tibet," Tibetan Bulletin, (January-February 1994), 8-9, 16.Chaudhary, R. The University of Vikramasila. Patna: Bihar Research Society, 1975.Chaudhury, Binayendra Nath. Buddhist Centres in Ancient India. (Calcutta Sanskrit College Research Series, no. 70). Calcutta: Sanskrit College, 1982.Ch’en, Kenneth K. S. "On Some Factors Responsible for the Anti-Buddhist Persecution under the Pei-Ch’ao," Harvard Journal of Asiatic Studies, vol. 17, nos. 1-2 (June 1954), 261-273.Cleary, Thomas. "Buddhism and Islam," Transactions of the International Conference of Orientalists in Japan, vol. 27 (1982), 31-38.Cowell, Edward B. (ed.). The Jataka or Stories of the Buddha’s Former Births, Translated from the Pali by Various Hands, 6 vols., vol. 3. New Delhi: Cosmo, 1979; 1st edition: 1901.Cutler, Nathan S. "The Early Rulers of Tibet: Their Lineage and Burial Rites," Tibet Journal, vol. 16, no. 3 (Autumn 1991), 28-51.Czegledy, K. "The Foundation of the Turfan Uighur Kingdom" in Tibetan and Buddhist Studies Commemorating the 200th Anniversary of the Birth of Alexander Csoma de Körös, Louis Ligeti (ed.), vol. 1. (Bibliotheca Orientalis Hungarica, vol. 28). Budapest: Akademiai Kiadö, 1984, 159-163.Dargyay, Eva K. "Sangha and State in Imperial Tibet" in Tibetan History and Language: Studies Dedicated to Uray Géza on His Seventieth Birthday, Ernst Steinkellner (ed.). (Wiener Studien zur Tibetologie und Buddhismuskunde, vol. 26). Wien: Arbeitkreis für tibetische und buddhistische Studien, Universität Wien, 1991, 111-127.Darian, Steven. "Buddhism in Bihar from the Eighth to the Twelfth Century with Special Reference to Nalanda," Asiatische Studien, vol. 25 (1971), 335-352.de Hartog, Leo. Genghis Khan: Conqueror of the World. London: I. B. Tauris & Co., 1989.Demiéville, Paul. Le concile de Lhasa, Une controverse sur la quiétisme entre bouddhistes de l’Inde et de la Chine au VIIIe siècle de l’ère chrétienne. (Bibliotheque de l’Institut des Hautes Études Chinoises, no. 7). Paris: Imprimerie Nationale de France, 1952._______. "Récents Travaux sur Touen-Houang," T’oung-pao, vol. 56, nos. 1-3 (1970), 1-95.de Rachewiltz, Igor. "Turks in China under the Mongols: A Preliminary Investigation of Turco-Mongol Relations in the 13th and 14th Centuries" in China among Equals: The Middle Kingdom and Its Neighbors, 10th - 14th Centuries, Morris Rossabi (ed.). Berekeley: University of California Press, 1983, 281-310.Dev, Arjun. "India in the Eyes of Early Muslim Scholars" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 589-596.Dikshit, K. N. "Buddhist Centres in Afghanistan" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 229-238.Dollfus, Pascale. "The History of Muslim Ladakh." Tibet Journal, vol. 20, no. 3 (Autumn 1995), 35-58.Dunnell, Ruth W. "Who Are the Tanguts? Remarks on Tangut Ethnogenesis and the Ethnonym Tangut," Journal of Asian History, vol. 18, no. 2 (1984), 78-89.Dutt, Nalinaksha. "Buddhism in Nepal." Bulletin of Tibetology, vol. 3, no. 2 (July 1966), 27-45._______. Gilgit Manuscripts, vol. 1. (Bibliotheca Indo-Buddhica, no. 14). Delhi: Sri Satguru, 1984; 1st edition: Shrinagar, 1939.Dutt, Sukumar. Buddhist Monks and Monasteries in India: Their History and Their Contribution to Indian Culture. London: George Allen & Unwin, 1962.Ecsedy, Ildiko. "A Contribution to the History of Karluks in the T’ang Period," Acta Orientalia, vol. 34 (1980), 23-37._______. "Uigurs and Tibetans in Pei-t’ing (790 - 791 A.D.)," Acta Orientalia, vol. 17, part 1 (1964), 83-104.Eimer, Helmut. "Eine frühe Quelle zur literarischen Tradition über die ‘Debatte von bSam yas’" in Tibetan History and Language: Studies Dedicated to Uray Géza on His Seventieth Birthday, Ernst Steinkellner (ed.). (Wiener Studien zur Tibetologie und Buddhismuskunde, vol. 26). Wien: Arbeitkreis für tibetische und buddhistische Studien, Universität Wien, 1991, 163-172.Eimer, Helmut. "Die Gar log-Episode bei Padma dkar po und ihre Quellen," Orientalia Suecana, vol. 23-24 (1974-1975), 182-199.Eliot, Sir Charles. Hinduism and Buddhism, An Historical Sketch, vol. 3. London: Routledge & Kegan Paul, 1921.Enoki, K. "The Origins of the White Huns or Hephthalites," East and West, vol. 6, no. 3 (October 1955), 231-237.Emmerick, R. E. "Buddhism in Central Asia" in The Encyclopedia of Religion, Mircea Eliade (ed.), vol. 2. New York: Macmillan, 1987, 400-404._______. "Buddhism among Iranian Peoples" in The Cambridge History of Iran, vol. 3.2: The Seleucid, Parthian and Sasanian Periods, Ehsan Yarshater (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1983, 949-964._______. A Guide to the Literature of Khotan. (Studia Philologica Buddhica Occasional Paper Series, no. 3). Tokyo: The Reiyukai Library, 1979._______. The Khotanese Suragamasamadhisutra. (London Oriental Series, no. 23). London: Oxford University Press, 1970._______. "Some Remarks on Translation Techniques of the Khotanese" in Sprachen des Buddhismus in Zentralasien: Vorträge des Hamburger Symposiums von 2. Juli bis 5 Juli 1981, Klaus Röhrborn and Wolfgang Veenker (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 16). Wiesbaden: Otto Harrassawitz, 1983, 17-26._______. "Tibetan Loanwords in Khotanese and Khotanese Loanwords in Tibetan" in Orientalia Iosephi Tucci Memoriae Dicata, G. Gnoli and L. Lanciotti, (ed.), vol. 1. (Serie Orientale Roma, vol. 56, part 1). Rome: Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente, 1985, 301-317._______. Tibetan Texts Concerning Khotan. (London Oriental Series, vol. 19). London: Oxford University Press, 1967.Fang, Jiangchang. "Research on the Huis and their Mosques in Tibet – and the Spread and Influence of Islam in Tibet," Tibet Studies, vol. 2 (1989), 202-222.Fletcher, Joseph F. "China and Central Asia, 1368-1884" in The Chinese World Order, John F. Fairbank (ed.). Cambridge: Harvard University Press, 1968, 207-224._______. "Confrontation between Muslim Missionaries and Nomad Unbelievers in the Late Sixteenth Century" in Tractata Altaica: Denis Sino sexagenario optime de rebus altaicus merito dedicata, Walther Heissig et alia (eds.). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1976, 167-174._______. "The Mongols: Ecological and Social Perspectives," Harvard Journal of Asiatic Studies, vol. 46, no. 1 (June 1986), 11-50.Franke, Herbert. "Chinese Texts on the Jurchen: A Translation of the Jurchen Monograph in the San-ch’ao Pei-meng Hui-pien," Zentralasiatische Studien, vol. 9 (1975), 119-186._______. "The Forest Peoples of Manchuria: Kitans and Jurchens" in The Cambridge History of Early Inner Asia, Denis Sinor (ed.). New York: Cambridge University Press, 1990, 400-423._______. "Some Remarks on the Interpretation of Chinese Dynastic Histories," Oriens, vol. 3, no. 1 (1950), 113-122.Ganhar, J. N. and Ganhar, P. N. Buddhism in Kashmir and Ladakh. New Delhi: Shri Prem Nath Ganhar, 1956.Ghafur, Muhammad Abdul. "Two Lost Inscriptions Relating to the Arab Conquest of Kabul and the North West Region of West Pakistan," Ancient Pakistan, vol. 2 (1965-1966), 4-12.Gibb, H. A. R. The Arab Conquest Asia. London: Royal Asiatic Society, 1923.Gimaret, Daniel. "Bouddha et les bouddhists dans la tradition musulman," Journal Asiatique, vol. 257, nos. 3 & 4 (1969), 273-316.Gladney, Dru. Muslim Chinese: Ethnic Nationalism in the Peoples’ Republic. Cambridge: Harvard University Press, 1991.Gokhale, Balkrishna Govind. "Early Buddhism and the Brahmanas" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 67-80.Golden, Peter. "The Karakhanids and Early Islam" in The Cambridge History of Early Inner Asia, Denis Sinor (ed.). New York: Cambridge University Press, 1990, 343-370.Горячена В. Д. Город золотого верблюда (Краснореченское городище). Фрунзе: Институт истории Академии наук Киргизской ССР, издательство Илим, 1988.Grist, Nicola. "Muslims of Western Ladakh," Tibet Journal, vol. 20, no. 3 (Autumn 1995), 59-70.Haloun, W. and Henning, W. (transl.). "The Compendium of the Doctrines and Styles of the Teachings of Mani, the Buddha of Light," Asia Major, vol. 3 (1952), 184-212.Hambli, Gavin et alia. Central Asia. (The Weidenfeld and Nicolson Universal History, no. 16). London: George Weidenfeld & Nicolson, 1969.Hamilton, J. R. "Les regnes khotanais entre 851 et 1001" in Contributions aux études sur Touen-houang, Michel Soymié (ed.). Genève-Paris: Droz, 1979, 49-54.Hinüber, Oskar. "Sanskrit und Gandhari in Zentralasien" in Sprachen des Buddhismus in Zentralasien: Vorträge des Hamburger Symposions von 2. Juli bis 5 Juli 1981, Klaus Röhrborn and Wolfgang Veenker (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 16). Wiesbaden: Otto Harrassawitz, 1983, 27-34.Hirakawa, Akira. A History of Indian Buddhism, from Sakyamuni to Early Mahayana. (Asian Studies at Hawaii, no. 36). Honolulu: University of Hawaii Press, 1990.Hodgson, Marshall G. S. The Venture of Islam: Conscience and History in a World Civilization, 3 vols. (vol 1: The Classical Age of Islam; vol. 2: The Expansion of Islam in the Middle Periods). Chicago: University of Chicago Press, 1974.Hoernle, A. F. Rudolf. Manuscript Remains of Buddhist Literature Found in Eastern Turkestan, vol. 1. Oxford: Clarendon Press, 1916.Hoffmann, Helmut. "An Account of the Bon Religion in Gilgit," Central Asiatic Journal, vol. 13, no. 2 (1969), 137-145._______. "Kalacakra Studies I: Manichaeism, Christianity and Islam in the Kalacakra Tantra," Central Asiatic Journal, vol. 13, no. 1 (1969), 52-73. "Kalacakra Studies I: Addenda et Corrigenda," Central Asiatic Journal, vol. 15, no. 4 (1972), 298-301._______. "Manichaeism and Islam in the Buddhist Kalacakra System," in Proceedings of the IXth International Congress of the History of Religions 1958. Tokyo: 1960, 96-99._______. "Die Qarluq in der tibetischen Literatur," Oriens, vol. 3 (1950), 190-208._______. "Tibetan Historiography and the Approach of the Tibetans to History," Journal of Asian History, vol. 4, no. 2 (1970), 169-177.Hookham, Hilda. Tamburlaine the Conqueror. London: Hodder & Stoughton, 1962.Horrie, Chris and Chippendale, Peter. What is Islam? London: Virgin Books, 1990.Houston, Gary W. "An Overview of Nestorians in Inner Asia," Central Asiatic Journal, vol. 24, nos 1-2 (1980), 60-68._______. "The Bsam Yas Debate According to the Rgyal Rabs Gsal Ba’i Me Long," Central Asiatic Journal, vol. 18, no. 4 (1974), 210-216._______. Sources for a History of the bSam yas Debate. (Monumenta Tibetica Historica, Ab. 1, Bd. 2). Sankt Augustin: VGH Wissenschaftsverlag, 1980.Isenbike, Togan-Aricanli. "Differences in Ideology and Practice: The Case of the Black and White Mountain Factions" in The Legacy of Islam in China: An International Symposium in Memory of Joseph F. Fletcher, April 14-16, 1989. Unpublished manuscript, John King Fairbank Center, Harvard University, 642-672._______. "Islam in a Changing Society: The Khojas of Eastern Turkestan" in Muslims in Central Asia, Jo-Ann Gross (ed.). Durham: Duke University Press, 1992, 134-148.Ishaq Khan, Muhammad. Kashmir’s Transition to Islam: The Role of the Muslim Rishis. New Delhi: Manohar, 1994.Israeli, Raphael. Islam in China: A Critical Bibliography. (Bibliographies and Indexes in Religious Studies, no. 29). Westport, Connecticut: Greenwood Press, 1994.I-tsing. A Record of the Buddhist Religion as Practiced in India and the Malay Archipelago, A.D. 671-695, J. Takakusu (transl.). Oxford: Clarendon Press, 1968.Imaeda, Yoshiro. "Documents tibétain de Touen-Houang concernant le concile du Tibet," Journal Asiatique, vol. 263, parts 1-2 (1975), 125-146.Jagchid, Sechin. "Buddhism in Mongolia after the Collapse of the Yüan Dynasty," Bulletin of the Institute of China Border Area Studies, vol. 2 (July 1971), 44-60._______. "The Mongol Khans and Chinese Buddhism and Taoism," Journal of the International Association of Buddhist Studies, vol. 2, no. 1 (1979), 7-28._______. "Objectives of Warfare in Inner Asia," Bulletin of the Institute of China Border Area Studies, vol. 4 (July 1973), 11-23._______. "Why the Mongolian Khans Adopted Tibetan Buddhism as Their Faith" in Proceedings of the Third East Asian Altaistic Conference, August 17-24, 1969, Taipei, Ch’en Chieh-hsien and Sechin Jagchid (ed.). Tainan: Department of History, Ch’engkung University, 1970, 108-128.Jagchid, Sechin and Symons, Van Jay. Peace, War and Trade Along the Great Wall: Nomadic-Chinese Interaction through Two Millennia. Bloomington: Indiana University Press, 1989.Jahn, K. "Kamalashri-Rasid-al-Din’s ‘Life and Teaching of Buddha’, A Source for the Buddhism of the Mongol Period," Central Asiatic Journal, vol. 2, no. 2 (1956), 81-128.Jaini, Padmanabh S. "The Disappearance of Buddhism and the Survival of Jainism: A Study in Contrast" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 81-91._______. "Jina Rsabha as an Avatara of Visnu," Bulletin of the School of Oriental and African Studies, vol. 40, no. 2 (1977), 321-337.Kara, György, "L’ancien ouigour dans le lexique mongol," Journal Asiatique, vol. 269 (1981), 317-324._______. "Sino-uigurische Worterklärungen" in Sprachen des Buddhismus in Zentralasien: Vorträge des Hamburger Symposions von 2. Juli bis 5 Juli 1981, Klaus Röhrborn and Wolfgang Veenker (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 16). Wiesbaden: Otto Harrassawitz, 1983, 44-52._______. "Uighuro-Tibetica," in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Matrafüred, Hungary, 1976, Louis Ligeti (ed.). Budapest: Akademiai Kiado, 1978, 161-167.Kara, György and Zieme, Peter. Fragmente tantrischer Werke in uighurischer Übersetzung. (Schriften zur Geschichte und Kultur des Alten Orients Berliner Turfantexte, vol. 7). Berlin, Akademie-Verlag, 1976.Karmay, Samten Gyaltsen. A General Introduction to the History and Doctrine of Bon. (Memoirs of the Research Department of the Toyo Bunko, no. 33). Tokyo: Toyo Bunko, 1975._______. "Gesar: The Epic Tradition of the Tibetan People," Bulletin of the Department of Sanskrit and Indian Studies, Harvard University, vol. 2, no. 3 (1992), 25-30._______. The Great Perfection (rDzogs-chen), A Philosophical and Meditative Teaching in Tibetan Buddhism. Leiden: E .J. Brill, 1988._______. "An Open Letter by Zhi-ba-’od to the Buddhists of Tibet," Tibet Journal, vol. 5, no. 3 (Autumn 1980), 3-28._______. "The Ordinance of Lha Bla-ma Ye-shes-’od" in Tibetan Studies in Honour of Hugh Richardson, Proceedings of the International Seminar on Tibetan Studies, Oxford 1979, Michael Aris and Aung San Suu Kyi (eds.). Warminster: Aris & Phillips, 1980, 150-162._______. "Political Aspects of the Snga-dar, the First Diffusion of Buddhism in Tibet," Bulletin of the Department of Sanskrit and Indian Studies, Harvard University, vol. 2, no. 3 (1992), 3-10.Khoshelenko, G. "The Beginning of Buddhism in Margiana," Acta Antiqua, vol. 14, parts 1-2 (1966), 175-183.Khosla, Sarla. History of Buddhism in Kashmir. New Delhi: Sagar Publications, 1972.Kim, Ho-dong. "Nomads and Saints in 14th-16th Century Chinese Turkestan" in The Legacy of Islam in China: An International Symposium in Memory of Joseph F. Fletcher, April 14-16, 1989. Unpublished manuscript, John King Fairbank Center, Harvard University, 673-732.Klimkeit, Hans-Joachim. "Buddhistische Übernahmen im iranischen und türkischen Manichäismus" in Synkretismus in den Religionen Zentralasiens, Walther Heissig and Hans-Joachim Klimkeit (eds.). (Studies in Oriental Religions, vol. 13). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1987, 58-75._______. "Das manichäische Königtum in Zentralasien" in Documenta Barbarorum: Festschrift für Walther Heissig zum 70. Geburtstag, Klaus Sagaster and Michael Weiers (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 18). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1983, 225-244._______. "Manichäische und buddhistische Berichtformeln aus Turfan," Zeitschrift für Religions- und Geistesgeschichte, vol. 29, no. 3 (1977), 193-228._______. "Vairocana und das Lichtkreuz, Manichäische Elemente in der Kunst von Alchi (West Tibet)," Zentralasiatische Studien, vol. 13 (1979), 357-399.Kljatormyj, Sergej G. and Livic, Vladimir A. "The Sogdian Inscription of Bugut Revised," Acta Orientalia, vol. 26, fasc. 1 (1972), 69-102.Kulke, Hermann. "Geschichtsschreibung und Geschichtsbild im hinduistischen Mittelalter," Saeculum, vol. 30 (1979), 100-112.Kuwayama, Shoshin. "The Turki Sahis and Relevant Brahmanical Sculptures in Afghanistan," East and West, vol. 26, nos. 3-4 (September - December 1976), 375-408.Kuznetsov, B.I. "The Highest Deities of the Tibetan Bon Religion," Tibet Journal, vol. 6, no. 2 (Summer 1981), 47-53._______. "Influence of the Pamirs on Tibetan Culture," Tibet Journal, vol. 3, no. 3 (Autumn 1978), 35-37.Кузнецов Б. И. и Зелинский А. Н. О некоторых буддийских памятниках Киргизии. // Материалы по истории и филологии Центральной Азии, вып. 3. Улан-Удэ: Наука, 1968, 118-131.Kvaerne, Per. "Aspects of the Origin of the Buddhist Tradition in Tibet," Numen, vol. 19 (1972), 22-40._______. "The Canon of the Tibetan Bonpos," Indo-Iranian Journal, vol. 16 (1974), 18-56, 96-144._______. "Dualism in Tibetan Cosmogonic Myths and the Question of Iranian Influence" in Silver on Lapis: Tibetan Literary Culture and History, Christopher I. Beckwith (ed.). Bloomington: University of Indiana Press, 1987, 163-174._______. "Mongols and Khitans in a 14th-Century Tibetan Bonpo Text, Acta Orientalia, vol. 34, nos. 1-3 (1980), 85-104.Kwanten, Luc. A History of Central Asia, 500-1500. Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 1979._______. Tibetan-Mongol Relations during the Yüan Dynasty, 1207-1368. Unpublished Ph.D. Dissertation, University of South Carolina, 1972.Kycanov, Evgeniy I. "Buddhism and State in Hsi Hsia from Juridical Aspect," Acta Orientalia, vol. 34, fasc. 1-3 (1980), 105-111.Kychanov, Evgeniy I. "From the History of the Tangut Translation of the Buddhist Canon" in Tibetan and Buddhist Studies Commemorating the 200th Anniversary of the Birth of Alexander Csoma de Körös, Louis Ligeti (ed.), vol. 1. (Bibliotheca Orientalis Hungarica, vol. 28). Budapest: Akademiai Kiadö, 1984, 377-387.Кычанов Е. И. Очерк истории тангутского государства. М.: Наука, 1968._______. "Tibetans and Tibetan Culture in the Tangut State Hsi Hsia (982-1227)," in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Matrafüred, Hungary, 1976, Louis Ligeti (ed.). Budapest: Akademiai Kiado, 1978, 205-212.Kytschanow, Ewgenij I. "Der tangutische Staat Gross-Xia (982-1227)" in Die schwartze Stadt an der Seidenstrasse: Buddhistische Kunst aus Khara Khoto (10.-13. Jahrhundert), Michael Pjotrowskij (ed.). Milan: Electa, 1993, 49-59.Lal, K.S. "The Advent of Islam in Sind" in Studies in Religion and Change, Madhu Sen (ed.). New Delhi: Books & Books, 1983, 117-128.Lamotte, Étienne. History of Indian Buddhism. (Publications de L’Institut Orientaliste de Louvain no. 36). Louvain: Institut Orientaliste, 1988.Laut, Jens Peter. Der frühe türkische Buddhismus und seine literarischen Denkmäler. (Veröffentlichungen der Societas Uralo-Altaica, vol. 21). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1986.Lee, Don Y. The History of Early Relations between China and Tibet: From Chiu T’ang-shu, a Documentary Survey. Bloomington: Eastern Press, 1981.Lieu, S. The Religion of Light: An Introduction to the History of Manichaeism in China. Hong Kong: Centre of Asian Studies, University of Hong Kong, 1979.Litvinsky, B. A. "India and Soviet Central Asia" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 263-274.Liu, Mau-tsai. Kutscha und seine Beziehungen zu China von 2. Jh. V. Bis zum 6. Jh.n. Chr., 2 vols. (Asiatische Forschungen, vol. 27). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1969.Lo Bue, Erberto. "The Princes of Gyantse and Their Role as Builders and Patrons of Arts" in Tibetan Studies, Proceedings of the 5th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Narita 1989, Shoren Ihara and ZuihoYamaguchi (eds.), vol. 2. (Monograph Series of the Naritasan Institute for Buddhist Studies, Occasional Papers, no. 2). Narita: Naritasan Shinshoji, 1992, 559-573.Macdonald, Alexander W. "Religion in Tibet at the time of Srong-btsan Sgam-po" in Tibetan and Buddhist Studies Commemorating the 200th Anniversary of the Birth of Alexander Csoma de Körös, Louis Ligeti (ed.), vol. 2. (Bibliotheca Orientalis Hungarica, vol. 28). Budapest: Akademiai Kiadö, 1984, 129-140.Mackerras, Colin. The Uighur Empire, According to T’ang Dynastic Histories. Canberra: Australian National University Press, 1972._______. "The Uighurs" in The Cambridge History of Early Inner Asia, Denis Sinor (ed.). New York: Cambridge University Press, 1990, 317-342.Maclean, Derryl N. Religion and Society in Arab Sind. Leiden: E. J. Brill, 1989.Mair, Victor H. "Three Brief Essays Concerning Chinese Tocharistan, no. B: Early Iranian Influences on Buddhism in Central Asia," Sino-Platonic Papers, no. 16 (March 1990), 131-134.Majumdar, R. C. (ed.). The History and Culture of the Indian People, vol. 3: The Classical Age. Bombay: Bharatiya Vidya Bhavan, 1954.Manz, Beatrice Forbes. "The Ulus Chagatay before and after Temür’s Rise to Power: The Transformation from Tribal Confederation to Army of Conquest," Central Asiatic Journal, vol. 27, nos. 1-2 (1983), 79-100.Marks, Thomas A. "History and Religion in the Ladakhi Kingdom," Tibet Journal, vol. 2, no. 2 (Summer 1977), 38-56.Maue, D. and Röhrborn, K. "Ein ‘buddhistischer Katechismus’ in alttürkischer Sprache und tibetischer Schrift," Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft, vol. 134, part 2 (1984), 286-313; vol. 135, part 1 (1985), 68-91.Melikian-Chirvani, Assadullah Souren. "The Buddhist Ritual in the Literature of Early Islamic Iran" in South Asian Archeology 1981, Proceedings of the Sixth International Conference of South Asian Archeologists in Westen Europe: held in Cambridge University, 5-10 July 1981, Bridget Allchin (ed.). Cambridge: Cambridge University Press, 1984, 272-279._______. "L’évocation litéraire du Bouddhisme dans l’Iran musulman," in Le Monde Iranien et l’Islam: Sociétés et Cultures, vol. 2. (Hautes Études Isamique et Orientales d’Histoire Comparée, vol. 6). Geneva: Librairie Droz, 1974, 1-72.Menjani, Nikmet. "The Spread of Islam among the Kazakh People" in The Legacy of Islam in China: An International Symposium in Memory of Joseph F. Fletcher, April 14-16, 1989. Unpublished manuscript, John King Fairbank Center, Harvard University, 733-757.Mitra, R.C. The Decline of Buddhism in India. (Visva-Bharati Studies, no. 20). Shantiniketan: Visvabharati, 1954.Moevus, Claude. "The Chinese Hui Muslims’ Trade in Tibetan Areas," Tibet Journal, vol. 20, no. 3 (Autumn 1995), 115-123.Molé, Gabriella. The T’u-yü-hun from the Northern Wei to the Time of the Five Dynasties. (Serie Orientale Roma, vol. 41). Rome: Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente, 1970.Moses, Larry Williams. The Political Role of Mongol Buddhism. (Indiana University Ural Altaic Series, vol. 133). Bloomington: Asian Studies Research Institute, 1977.Мустафина Раушан М. Представления, культы и обряды у казахов (в контексте бытового ислама в Южном Казахстане в конце XIX – XX вв. Алма-Ата: Казахский университет, 1992Muti’i, Ibrahim. "The Islamic Madrassah in the Early Period of Uigur Conversion to Islam" in The Legacy of Islam in China: An International Symposium in Memory of Joseph F. Fletcher, April 14-16, 1989. Unpublished manuscript, John King Fairbank Center, Harvard University, 597-618.Narain, A.K. "Indo-Europeans in Inner Asia" in The Cambridge History of Early Inner Asia, Denis Sinor (ed.). New York: Cambridge University Press, 1990, 151-176.Naudou, Jean. Buddhists of Kashmir (transl. from the French). Delhi: Agam Kala Prakashan, 1980.Newman, John. "A Brief History of the Kalachakra," in The Wheel of Time, The Kalachakra in Context, Geshe Lhundub Sopa (ed.). Madison, Wisconsin: Deer Park Books, 1985, 51-84._______. "The Paramadibuddha (the Kalacakra Mulatantra) and Its Relation to the Early Kalacakra Literature," Indo-Iranian Journal, vol. 30 (1987), 93-102.Norbu, Namkhai. The Necklace of Gzi. Dharamsala: Information Office of H. H. the Dalai Lama, 1981.Olbrecht, Peter. "Die Tanguten und ihre Geschichte bis zur Gründung von Si Hia," Central Asiatic Journal, vol. 2, no. 2 (1956), 142-154.Petech, Luciano. "The ‘Bri-gung-pa Sect in Western Tibet and Ladakh" in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Matrafüred, Hungary, 1976, Louis Ligeti (ed.). Budapest: Akademiai Kiado, 1978, 313-325._______. The Kingdom of Ladakh c. 950-1842 A.D. (Serie Orientale Roma, vol. 51). Rome: Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente, 1977._______. Mediaeval History of Nepal (c. 750-1480). 2nd revised ed. (Serie Orientale Roma, vol. 54). Rome: Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente, 1984._______. "The Tibetan-Ladakhi-Moghul War 1681-1683," Indian Historical Quarterly, vol. 23 (1947), 169-199._______. "Tibetan Relations with Sung China and with the Mongols" in China among Equals: The Middle Kingdom and Its Neighbors, 10th - 14th Centuries, Morris Rossabi (ed.). Berkeley: University of California Press, 1983, 173-203._______. "Ya-ts’e, Gu-ge, Pu-ran: A New Study," Central Asiatic Journal, vol. 24 (1980), 85-111.Pinks, E. Die Uiguren von Kan-chou in der frühen Sung-Zeit (960-1028). (Asiatische Forschungen, no. 24). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1968.Pritsak, Omeljan. "Von den Karluk zu den Karachaniden," Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft, vol. 101, n. f. (1951), 270-300.Przyluski, J. "La croyance au messie dans l’Inde et l’Iran," Revue de l’Histoire des Religions, vol. 100 (1929), 1-12.Ptchelina, E. G. and Stavisky, B. J. "Kara-Tepe - Remains of a Buddhist Monastery of the Kushan Period in Old Termez" in Indo-Asian Studies, part 1, Raghu Vira (ed.). (Shata Pitaka Series, Indo-Asian Literatures, vol. 31). Delhi: International Academy of Indian Culture, 1963, 193-202.Pulleyblank, Edwin G. The Background of the Rebellion of An Lu-shan. (London Oriental Series, no. 4). London: Oxford University Press, 1955._______. "A Sogdian Colony in Inner Mongolia," T’oung Pao, vol. 41, parts 4-5 (1952), 317-356.Puri, B. N. Buddhism in Central Asia. Delhi: Motilal Banarsidass, 1987._______. "Religion – A Challenging Force in Indian History between the 8th - 10th Century A.D." in Studies in Religion and Change, Madhu Sen (ed.). New Delhi: Books & Books, 1983, 111-116.Ram, Rajendra. A History of Buddhism in Nepal A.D. 704-1396. Delhi: Motilal Banarsidass, 1978.Riccardi Jr., Theodore. "Buddhism in Ancient and Early Medieval Nepal" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 265-281.Richard, Jean. "La conversion de Berke et les débuts de l’Islamisation de la horde d’or," Revue des Études Islamiques, vol. 35 (1967), 173-184.Richardson, Hugh E. "The Cult of Vairocana in Early Tibet" in Indo-Tibetan Studies: Papers in Honour of Professor D. L. Snellgrove, Tadeusz Skorupski (ed.). (Buddhica Britannica Series Continua, vol. 2). Tring, U. K.: The Institute of Buddhist Studies, 1990, 271-274._______. "‘The Dharma that Came Down from Heaven’: a Tun-huang Fragment" in Buddhist Thought and Asian Civilization: Essays in Honor of Herbert V. Guenther on His Sixtieth Birthday, Leslie S. Kawamura and Keith Scott (eds.). Emeryville, California: Dharma Publishing, 1977, 219-229._______. "Ministers of the Tibetan Kingdom," Tibet Journal, vol. 2, no. 1 (Spring 1977), 10-27._______. "Political Aspects of the Snga-dar, the First Diffusion of Buddhism in Tibet," Bulletin of the Department of Sanskrit and Indian Studies, Harvard University, vol. 2, no. 3 (1992), 3-10._______. "Who Was Yum-brtan?" in Études tibétaines dédicées à memoire de Marcelle Lalou. Paris: Librarie d’Amérique et d’Orient, 1971, 433-439.Ries, Julien. "Bouddhisme et Manichéisme: Les étapes d’une recherche" in Indianisme et Bouddhisme, Mélanges offerts à Mgr. Étienne Lamotte. (Publications de l’institut orientaliste de Louvain, no. 23). Louvain: Institut Orientaliste, 1980, 281-295.Rizvi, S. A. A. "Islam in Medieval India" in A Cultural History of India, A. L. Basham (ed.). Oxford: Oxford University Press, 1975, 281-293._______. "The Muslim Ruling Dynasties," op. cit., 245-265.Robinson, Richard H. and Johnson, Willard L. The Buddhist Religion, 3rd ed. Belmont, California: Wadsworth Publishing Co., 1982.Ю.Н. Рерих. Биография Дхармасвамина. // Избранные труды. М.: Наука, 1967, 453-571._______. The Blue Annals, 2 vols. Calcutta: Asiatic Society of Bengal, 1949, 1953.Róna-Tas, András. An Introduction to Turkology. Szeged: József Attila Tudományegyetem Bölcsészettudományi Kar, 1991._______. "Materialien zur alten Religion der Türken" in Synkretismus in den Religionen Zentralasiens, Walther Heissig and Hans-Joachim Klimkeit (eds.). (Studies in Oriental Religions, vol. 13). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1987, 33-45._______. "Some Notes on the Terminology of Mongolian Writing," Acta Orientalia, vol. 18, fasc. 1-2 (1965), 119-147.Rossabi, Morris. China and Inner Asia: From 1368 to the Present Day. London: Thames & Hudson, 1975._______. "Ming China and Turfan, 1406-1517," Central Asiatic Journal, vol. 16, no. 3 (1972), 206-225._______. "Muslims and Central Asian Revolts" in From Ming to Ch’ing: Conquest, Region and Continuity in Seventeenth Century China, Jonathan D. Spence and John F. Wills, Jr. (eds.). New Haven: Yale University Press, 1979, 169-199._______. "The Muslims in the Early Yüan Dynasty" in China under Mongol Rule, John D. Langlois, Jr. (ed.). Princeton: Princeton University Press, 1981, 257-295.Roux, J.P. "La religion des turcs de l’Orkhon des VIIe et VIIIe siècles," Revue de l’Histoire des Religions, vol. 161, no. 1 (January-March 1962), 1-24; vol. 161, no. 2 (April-June 1962), 199-231.Ruegg, David Seigfort. "On the Tibetan Historiography and Doxography of the ‘Great Debate of bSam yas,’" in Tibetan Studies, Proceedings of the 5th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Narita 1989, Shoren Ihara and Zuiho Yamaguchi (eds.), vol. 1. (Monograph Series of the Naritasan Institute for Buddhist Studies, Occasional Papers, no. 2). Narita: Naritasan Shinshoji, 1992, 237-244._______. "Problems in the Transmission of Vajrayana Buddhism in the Western Himalaya about the Year 1000," Acta Indologica, vol. 6 (1984), 369-381.Sagaster, Klaus. "Ein Dokument des Tschinggis-Khan-Kult in der Khalkha-Mongolei" in Collectanae Mongolica, Festschrift für Professor Dr. Rintchen zum 60. Geburtstag, Walther Heissig (ed.). (Asiatische Forschungen, vol. 17). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1966, 193-234._______. "Kesar, der islamische Antichrist" in Documenta Barbarorum: Festschrift für Walther Heissig zum 70. Geburtstag, Klaus Sagaster and Michael Weiers (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 18). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1983, 341-348._______. "Die Verehrung Cinggis Khan bei den Mongolen" in Deutscher Orientalistentag vom 26. bis 30. September 1988 im Köln, Ausgewählte Vorträge. (Zeitschrift der Deutschen Morgenländischen Gesellschaft, Supplement, no. 8). Stuttgart: Franz Steiner Verlag, 1990, 365-371.Samolin, William. East Turkistan to the Twelfth Century: A Brief Political Survey. (Central Asiatic Studies, no. 9). The Hague: Mouton & Co., 1964.Samosyuk, Kira F. "Buddhistische Kunst im Reich der Tanguten" in Die schwartze Stadt an der Seidenstrasse: Buddhistische Kunst aus Khara Khoto (10.-13. Jahrhundert), Michael Pjotrowskij (ed.). Milan: Electa, 1993, 60-88.Sankalia, H. The University of Nalanda, 2nd ed. Delhi: Oriental Publishers, 1972.Schaeder, Hans Heinrich. "Der iranische Zeitgott und sein Mythos," Zeitschrift der Deutsche Morgenländischen Gesellschaft, vol. 95, part 2 (1941), 268-299.Schafer, Edward H. The Golden Peaches of Samarkand. Berkeley: University of California Press, 1963.Scharlipp, Wolfgang. "Kurzer Überblick über die buddhistische Literatur der Türken," Materialia Turcica, vol. 6 (1980), 37-53.Schwartz, Henry G. "The Khwajas of Eastern Turkestan," Central Asiatic Journal, vol. 20 (1976), 266-296._______. The Minorities of Northern China: A Survey. (Studies on East Asia, vol. 17). Bellingham, Washington: Center for East Asian Studies, Western Washington University, 1984.Schwartz, P. "Bemerkungen zu den arabischen Nachrichten über Balkh" in Oriental Studies in Honour of Curetji Erachji Pavry, Jal Dastur Curetji Pavry (ed.). London: Oxford University Press, 1933, 434-443.Scott, David Alan. "Buddhism and Islam: Past to Present Encounters and Interfaith Lessons," Numen International Review for the History of Religions, vl. 42, no. 2 (May 1995), 141-155._______. "The Iranian Face of Buddhism," East and West, vol. 41, nos. 1-4 (December 1991), 43-78._______. "Manichaean Views of Buddhism," History of Religions, vol. 25, no. 2 (November 1985), 99-115.Shakabpa, W. D. Tibet: A Political History. New Haven: Yale University Press, 1967.Shakspo, Nawang Tsering. A History of Buddhism in Ladakh. Delhi: Ladakh Buddhist Vihara, 1988.Sheikh, Abdul Ghani. "Tibetan Muslims," Tibet Journal, vol. 16, no. 4 (Winter 1991), 86-89.Shi Jinbo. Xixia Fojiao Shilüe. Yinchuan: Ningxia Renmin Chuban She, 1988.Shushud, Hasan. Masters of Wisdom of Central Asia. Muhtar Holland, transl. Ellingstring, U. K.: Coombe Springs Press, 1983.Siddiqi, W. H. "India’s Contribution to Arab Civilization" in India’s Contribution to World Thought and Culture, Lokesh Chandra, et al. (eds.). Madras: Vivekananda Rock Memorial Committee, 1970, 579-588.Siddiqui, Ataullah. "Muslims of Tibet," Tibet Journal, vol. 16, no. 4 (Winter 1991), 71-85.Sims-Williams, Nicholas. "Indian Elements in Parthian and Sogdian" in Sprachen des Buddhismus in Zentralasien: Vorträge des Hamburger Symposions von 2. Juli bis 5 Juli 1981, Klaus Röhrborn and Wolfgang Veenker (eds.). (Veröffentlichen der Societas Uralo-Altaica, vol. 16). Wiesbaden: Otto Harrassawitz, 1983, 132-141._______. "The Sogdian Sound-System and the Origins of the Uyghur Script," Journal Asiatique, vol. 268 (1981), 347-360.Singh, Mian Goverdhan. History of Himachal Pradesh. Delhi: Yugbodh Publishing, 1982.Sinor, Denis. "The Establishment and Dissolution of the Türk Empire" in The Cambridge History of Early Inner Asia, Denis Sinor (ed.). New York: Cambridge University Press, 1990, 285-316._______. Inner Asia, History, Civilization, Languages - A Syllabus. (Ural and Altaic Series, vol. 96). Bloomington: Indiana University Publications, 2nd ed., 1971.Skorupski, Tadeusz. "Tibetan g-Yung-drung Bon Monastery in India," Tibet Journal, vol. 11, no. 2 (Summer 1986), 36-49.Snellgrove, David. Indo-Tibetan Buddhism: Indian Buddhists and Their Tibetan Successors, 2 vols. Boston: Shambhala Press, 1987.Sofronov, M. V. "Tibetan Transcription of Tangut Script: The Problem of Prefixes" in Tibetan Studies, Proceedings of the 5th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Narita 1989, Shoren Ihara and Zuiho Yamaguchi (eds.), vol. 2. (Monograph Series of the Naritasan Institute for Buddhist Studies, Occasional Papers, no. 2). Narita: Naritasan Shinshoji, 1992, 735-740.Somlai, Gyorgy. "A Doha-Interpretation According to Jo-nan-pa Kun-dga’ sñin-po," Acta Orientalia, vol. 44, fasc. 1 (1990), 139-145.Sperling, Eliot. "Hülegü and Tibet," Acta Orientalia, vol. 44, fasc. 1 (1990), 145-158._______. "‘Lama to the King of Hsia,’"Journal of the Tibet Society, vol. 7 (1987), 31-50._______. "Rtsa-mi Lo-tsa-ba Sangs-rgyas grags-pa and the Tangut Background to Early Mongol-Tibetan Relations" in Tibetan Studies: Proceedings of the 6th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Fagernes 1992, Per Kvaerne (ed.), vol 2. Oslo: The Institute for Comparative Research in Human Culture, 1994, 801-824.Spuler, Berthold. "Central Asia from the Sixteenth Century to the Russian Conquest" in The Cambridge History of Islam, vol. 1, P. M. Holt, Ann K. S. Lambton and B. Lewis (eds.). London: Cambridge University Press, 1970, 468-494.  _______. Iran in Früh-Islamischer Zeit: Politik, Verwaltung und öffentliches Leben zwischen der arabischer und seldschukischen Eroberung 633 bis 1055. (Akademie der Wissenschaften und der Liteatur, Veröffentlichungen der orientalischen Kommission, vol. 2). Wiesbaden: Franz Steiner Verlag, 1952._______. Die Mongolen in Iran: Poltik, Verwaltung und Kultur der Ilchanzeit 1220-1350. Berlin: Akademie Verlag, 1968._______. "‘Buddha-Mazda’ from Kara-tepe in Old Termez (Uzbekistan): A Preliminary Communication," Journal of the International Association of Buddhist Studies, vol. 3, no. 2 (1980), 89-94.Stein, Sir Marc Aurel. Ancient Khotan: Detailed Report of Archaeological Explorations in Chinese Turkestan, 3 vols. New Delhi: Cosmo Publications, 1981; 1st edition: 1906._______. "A Contribution to the History of the Sahis of Kabul," East and West, vol. 23, no. 1-2 (March-June 1973), 13-20.Stein, R.A. Une chronique ancienne de bSam-yas: sBa-bzhed. (Publications de l’Institut des Hautes Études Chinoises, Textes et Documents, vol. 1). Paris: Institut des Hautes Études Chinoises, 1961._______. "Une mention de Manichéisme dans le choix de Bouddhisme comme religion d’état par la roi tibétains Khri-sron lde-bcan" in Indianisme et Bouddhisme, Mélanges offerts à Mgr. Étienne Lamotte. (Publications de l’institut orientaliste de Louvain, no. 23). Louvain: Institut Orientaliste, 1980, 329-337._______. "Nouveaux documents tibétains sur le Mi-Ñag /Si-Hia" in Mélanges de Sinologie offerts à Monsieur Paul Demiéville, vol. 1. (Bibliothèque de l’Institut des hautes études chinoises, vol. 20.). Paris: Presses Universitée de France, 1966, 281-294._______. "Tibetica Antiqua V: La religion indigène et les bon-po dans les manuscrits de TouenHouang," Bulletin de l’École Français d’Extreme Orient, vol. 77 (1988), 27-56.Сушанло Фатима Мухамедовна. Буддизм в истории народов средневековой Киргизии. Новосибирск: Бурятский институт общественных наук, 1983._______. Древняя Крораина (комплекс этнокультурных проблем). Бишкек: Академия наук Республики Киргизстан, Институт политико-экономического зарубежного опыта. Илим, 1993.Szerb, Janos. "A Note on the Tibetan-Uighur Treaty of 822/823 A.D.," in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Velm-Vienna, Austria, 13-19 September 1981, Ernst Steinkellner and Helmut Tauscher (ed.). vol. 1. Wien: Arbeitkreis für Tibetische und Buddhistische Studien, Universität Wien, 1983, 375-387.Takla, P. T. "The Origins of Relations between Tibet and Other Central Asian Countries," Common Voice: Journal of the Allied Committee of the Peoples of Eastern Turkestan, Mongolia, Manchuria and Tibet presently under China, vol. 2 (1992), 19-28.Tao Jing-shen. The Jurchen in Twelfth Century China: A Study of Sinicization. (Publications on Asia of the Institute for Comparative and Foreign Area Studies, no. 29) Seattle: University of Washington Press, 1976._______. Two Sons of Heaven: Studies in Sung-Liao Relations. Tucson: University of Arizona Press, 1988.Tatz, Mark. "T’ang Dynasty Influences on the Early Spread of Buddhism in Tibet," Tibet Journal, vol. 3, no. 2 (Summer 1978), 3-32.Thomas, Frederick William. "Buddhism in Khotan: Its Decline according to Two Tibetan Accounts" in Sir Asutosh Mookerjee Silver Jubilee Volume, vol. 3, part 3. Calcutta, 1927, 30-52._______. Tibetan Literary Texts and Documents Concerning Chinese Turkestan, 4 vols. (Oriental Translation Fund Series, new series, vols. 32, 37, 40, 41). London: Royal Asiatic Society, 1935, 1951, 1953, 1963.Thomas, Frederick William and Clauson, G. L. M. "A Chinese Buddhist Text in Tibetan Characters," Journal of the Royal Asiatic Society (April 1927), 282-283._______. "A Second Chinese Buddhist Text in Tibetan Characters," Journal of the Royal Asiatic Society (October 1927), 281-306.Tibbati, Abu Bakr Amiru’d-Din, Tibbat aur Tibbati Musalman. Lucknow: Nadwatu’l-’ulama, 1979; English version: Tibet and Tibetan Muslims. Unpublished manuscript held at the Library of Tibetan Works & Archives, Dharamsala, India.Trimingham, John Spencer. The Sufi Orders in Islam. Oxford: Clarendon Press, 1971.Tucci, Guiseppe. "Iran et Tibet," Acta Iranica, vol. 1 (1974), 299-306._______. "New Areas of Research for Archaeologists and Buddhologists," Journal of the International Association of Buddhist Studies, vol. 1, no. 1 (1978), 71-74._______. "On Swat, the Dards and Connected Problems," East and West n. s., vol. 27 (1977), 9-104._______. Preliminary Report on Two Scientific Expeditions in Nepal. (Serie Orientale Roma, vol. 10, no. 1). Rome: Istituto Italiano per il Medio ed Estremo Oriente, 1956._______. Rin-chen-bzang-po and the Renaissance of Buddhism in Tibet around the Millenium. (Indo-Tibetica, vol. 2). Rome: Reale Accademia d’Italia, 1932._______. "The Secret Character of the Kings of Ancient Tibet," East and West, vol. 6, no. 3 (October 1955), 197-205._______. "The Validity of Tibetan Historical Tradition" in India Antiqua, a Volume of Oriental Studies Presented by His Friends and Pupils to Jean Philippe Vogel. Leiden: E. J. Brill, 1947, 309-322._______. "The Wives of Srong-btsan-sgam-po," Oriens Extremus, vol. 9 (1962), 121-126.Тургунов В. А. Раскопки второго буддийского храма на Дальверзинтепе. Античные и раннесредневековые древности Южного Узбекистана. Ташкент, 1989, 81-95.Uebach, Helga. "dByar-mo-than and Gon-bu ma-ru. Tibetan Historiographical Tradition on the Treaty of 821/823" in Tibetan History and Language: Studies Dedicated to Uray Géza on His Seventieth Birthday, Ernst Steinkellner (ed.). (Wiener Studien zur Tibetologie und Buddhismuskunde, vol. 26). Wien: Arbeitkreis für tibetische und buddhistische Studien, Universität Wien, 1991, 497-526.Upasak, C.S. History of Buddhism in Afghanistan. (Miscellaneous Series, no. 2). Sarnath: Central Institute of Higher Tibetan Studies, 1990.Uray, Géza. "Contribution to the Date of the Vyutpatti-Treatises," Acta Orientalia, vol. 43, fasc. 1 (1989), 3-21._______. "L’emploi du tibétain dans les chancelleries des États du Kan-sou et de Khotan postérieurs à la domination tibétaine," Journal Asiatique, vol. 269 (1981), 81-90._______. "New Contributions to Tibetan Documents from the post-Tibetan Tun-huang," in Tibetan Studies, Proceedings of the 4th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Schloss Hohenkammer-Munich 1985, Helge Uebach and Jampa L. Panglung (ed.). (Studia Tibetica, Bd. 2). München: Kommission für Zentralasiatische Studien Bayerische Akademie der Wissenschaften, 1988, 515-529._______. "Tibet’s Connections with Nestorianism and Manichaeism in the 8th - 10th Centuries," in Proceedings of the Csoma de Körös Memorial Symposium, Held at Velm-Vienna, Austria, 13-19 September 1981, Ernst Steinkellner and Helmut Tauscher (ed.). vol. 1. Wien: Arbeitkreis für Tibetische und Buddhistische Studien, Universität Wien, 1983, 399-429.Utz, David A. A Survey of Buddhist Sogdian Studies. (Bibliographia Philologica Buddhica, Series Minor, no. 3). Tokyo: The Reiyukai Library, 1978.van der Kuijp, Leonard W. J. "Jayananda. A Twelfth Century Guoshi from Kashmir among the Tangut," Central Asiatic Journal, vol. 37 (1993)._______. "Miscellanea to a Recent Contribution on/to the bSam-yas Debate," Kailash, vol. 11, nos. 3 & 4 (1984), 149-184.von Gabain, Annemarie. Der Buddhismus in Zentralasien. (Handbuch der Orientalistik, series 1, vol. 8, no. 2). Leiden/Köln: E. J. Brill, 1961._______. "Buddhistische Türkenmissionen" in Asiatica, Festschrift Friedrich Waller zum 65 Geburtstag, J. Schubert (ed.). Leipzig: Otto Harrassowitz, 1954, 161-173._______. "Die Frühgeschichte der Uiguren, 607-745," Nachrichten, Gesellschaft für Natur und Völkerkunde Ostasiens, vol.. 72 (1952), 18-32._______. "Iranische Elemente in Zentral- und Ostasiatischen Volksglauben," Studia Orientalia, vol. 47 (1974), 57-70._______. Das Leben im uigurischen Königreich von Qoco (850-1250). Textband. (Veröffentlichungen der Societas Uralo-Altaica, vol. 6). Wiesbaden: Otto Harrassowitz, 1973._______. "Die Qoco-Uiguren und die nationalen Minderheiten" in Sprache, Geschichte und Kultur der altaischen Völker, Protokollband der XII. Tagung der Permanent International Altaistic Conference 1969 in Berlin, Peter Zeime (ed.). Berlin: Akademie Verlag, 1974, 241-249._______. "Steppe und Stadt im Leben der ältesten Türken," Der Islam, vol. 29, part 1 (1949), 30-62._______. Das uigurische Königreich von Chotscho (850-1250). (Sitzungsberichte der Deutschen Akademie der Wissenschaften. Klasse für Sprachen, Literatur und Kunst. Jhg 1961, no. 5). Berlin: Akademie Verlag, 1961.von Tongerloo, Alois. "Notes on the Iranian Elements in the Old Uighur Manichaean Texts" in Manichaean Studies: Proceedings of the First International Conference on Manichaeism, Peter Bryder (ed.). (Lund Studies in African and Asian Religions, no. 1). Lund, Sweden: Plus Ultra, 1988, 213-219.Воробьев М. В. Культура чжурчжэней и государства Цзинь. М.: Наука, 1983.Warikov, Kulbhushan. "Ladakh’s Trade Relations with Tibet under the Dogras" in Tibetan Studies, Proceedings of the 5th Seminar of the International Association for Tibetan Studies, Narita 1989, Shoren Ihara and Zuiho Yamaguchi (eds.), vol. 2. (Monograph Series of the Naritasan Institute for Buddhist Studies, Occasional Papers, no. 2). Narita: Naritasan Shinshoji, 1992, 853-861.Wayman, Alex. "Observations on the History and Influence of the Buddhist Tantra in Tibet and India" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 359-363.Webb, Russell. "The Early Spread and Influence of Buddhism in Western Asia," Buddhist Studies Review, vol. 10, no. 1 (1993), 57-82.Weiers, Michael. "Das Khanat Tschaghatai" in Die Mongolen, Michael Weiers (ed.). Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1986, 290-299._______. "Die Mongolen in Iran," op. cit., 300-344.Widengren, Geo. Mani and Manichaeism. London: Weidenfeld and Nicolson, 1965.Wilson, Horace Hayman (transl.). The Vishnu Purana, 5 vols. New York: Garland Publishing, 1981; 1st edition: London: Trübner & Co., 1864Wittfogel, Karl A. and Feng Chia-sheng. History of a Chinese Society: Liao (907-1125). (Transactions of the American Philosophical Society, n.s. vol. 36, 1946). Philadelphia: The American Philosophical Society, 1949.Wylie, Turrell V. "Some Political Factors in the Early History of Tibetan Buddhism" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 365-372.Yampolsky, Philip. "New Japanese Studies in Early Ch’an History," in Early Ch’an in China and Tibet, Whalen Lai and Lewis Lancaster (eds.). (Berkeley Buddhist Studies Series, no. 5). Berkeley: University of California Buddhist Studies Group, 1983, 1-11.Zaehner, R. C. Hindu and Muslim Mysticism. (School of Oriental and African Studies, University of London, Jordan Lectures in Comparative Religion, no. 5). London: University of London Athlone Press, 1960._______. Zurvan: A Zoroastrian Dilemma. Oxford: Clarendon Press, 1955.Zarcone, Thierry. "Sufism from Central Asia among the Tibetans in the 16-17th Centuries," Tibet Journal, vol. 20, no. 3 (Autumn 1995), 96-114.Zelinsky, A. N. and Kuznetsov, B. I. "Tibetan Inscriptions near the Issuk-Kul," Christopher I. Beckwith (transl.), The Tibet Society Bulletin, vol. 6 (1973), 35-37.Zieme, Peter. Religion und Gesellschaft im Uigurischen Königreich von Qoco: Kolophone und Stifter des alttürkischen buddhistischen Schrifttums aus Zentralasien. (Abhandlungen der Rheinisch-Westfälischen Akademie der Wissenschaften, vol. 88). Opladen: Westdeutscher, 1992.Zürcher, E. "Buddhism in a Pre-Modern Bureaucratic Empire: The Chinese Experience" in Studies in the History of Buddhism, Papers Presented at the International Conference on the History of Buddhism at the University of Wisconsin, Madison, WIS, USA, August 19-21, 1976, A. K. Narain (ed.). Delhi: B. R. Publishing, 1980, 401-411._______. The Buddhist Conquest of China, The Spread and Adoption of Buddhism in Early Medieval China. Leiden: E. J. Brill, 1959.

Оглавление

Историческое взаимодействие буддийской и исламской культур до возникновения Монгольской империи

Введение: историографическое предубеждение

Часть I. Омейядский халифат (661 – 750 гг. н.э.)

  1. Распространение буддизма в Центральной Азии и прилегающих регионах до прихода арабов

  География

  Восточный и Западный Туркестан

  Ханьский Китай

  Западный и Восточный Тюркские каганаты

  Положение буддизма в Западном Туркестане с приходом западных тюрок

  Упадок западных тюрок

  Тибет

  Индо-Гангская равнина в Индии

  Кашмир и Непал

  Подведение итогов

  2. Согдиана и Бактрия накануне Омейядского периода

  Отношение зороастрийцев к буддизму

  Зурванизм

  Правление белых гуннов и его последствия для Согдианы

  Бактрия

  Гандхара

  Подведение итогов

  3. Первая встреча мусульман с буддистами Азии

    Доисламское присутствие буддизма на севере Африки и в Западной Азии

    Основание Омейядского халифата

    Вторжение Омейядов в Бактрию

    Предыдущий опыт взаимоотношений Омейядов с немусульманами в Иране

    Медленное продвижение Омейядов на юг Согдианы

    Подведение итогов

  4. Первое вторжение мусульман на территорию полуострова Индостан

    Состояние торговых путей между Востоком и Западом

    Вторжение в Синд

    Оккупация Синда

    Поход в Саураштру

    Повторный захват Омейядами Бактрии

    Первые попытки распространения ислама

  5. Тибет накануне прибытия первого мусульманского учителя

  Организованная религия бон и местная тибетская традиция

  Связь Сонгцена Гампо с Шанг-Шунгом

  Появление буддизма

  Введение хотанской письменности

  Так называемая оппозиционная «бонская» фракция

  Правление следующих двух тибетских императоров

  Правление императриц

  Тибетско-Омейядский союз

  Анализ мусульманской миссии в Тибете

  Хотанские монахи-беженцы в Тибете

  6. Дальнейшее распространение Омейядов в Западный Туркестан

  Смена союзников и власть над территориями

  Восстановление правления Омейядов в Синде

  Прекращение и восстановление власти Омейядов в Согдиане

  Анализ нападения войск китайской династии Тан на Согдиану, находившуюся под властью Омейядов

  Приглашение согдийцев в Монголию и их последующее вытеснение

  Роль манихейства

  Высылка неханьских буддийских монахов из Китая династии Тан

  Последнее событие периода Омейядов

Часть II. Ранний период Аббасидов (750 – середина IX века н.э.)

  7. Начало периода Аббасидов и упадок Китая династии Тан

    Обстановка в регионе

    Основание Аббасидского халифата

    Поражение Китайской династии Тан и восстание Лушаня

  8. Смена религий восточными тюрками

    Ранние связи с буддизмом

    Заимствование согдийского языка для мирских нужд

    Религиозные гонения в ханьском Китае и Согдиане

    Первый письменный перевод буддийских текстов на тохарийский язык

    Почему согдийцы в то время не перевели буддийские тексты на свой язык

    Перевод буддийских текстов на древнетюркский язык

    Подведение итогов

  9. Смена религий уйгурами

    Изначальный выбор буддизма

    Сомнения в отношении буддизма в свете событий в танском Китае и Тибете

    Причина выбора манихейства – желание сохранить дружеские отношения с танским Китаем

    Экономическая выгода и геополитика

    Переход в манихейство

    Народное сопротивление переходу в манихейство

    Обзор центральноазиатской модели смены религии

  10. Исламские религиозные споры и объявления джихада

    Исламские внутренние религиозные разногласия в начале периода Аббасидов

    Разрушение Валабхи Аббасидами

    Различие в политике по отношению к манихейству и другим немусульманским религиям

    Большой интерес Аббасидов к индийской культуре

    Распространение ислама в среде немусульман в Западном Туркестане

    Оценка разрушения Валабхи

    Захват Гандхары Аббасидами

    Итог успешной кампании Аббасидов

  11. Политические и религиозные маневры Тибета в конце VIII столетия

    Отношения Тибета с Китаем

    Приглашение в Тибет Шантаракшиты

    Строительство монастыря Самье

    Культурные связи с Китаем

    Завершение строительства монастыря Самье

    Мир с Китаем и учреждение тибетского религиозного совета

    Анализ политики тибетского религиозного совета

    Избавление от ксенофобски настроенной фракции

    Подавление прокитайской фракции

    Краткий итог тибетской политики в Согдиане

    Император Три Релпачен

  12. Основание уйгурами буддийских царств

    Завоевание киргизами Монголии

    Переселение уйгуров в Туркестан и коридор Ганьсу

    Прежнее знакомство уйгуров с буддизмом

    Распад Тибетской империи

    Последующее политическое разделение Восточного Туркестана и Ганьсу

    Преследование буддизма в ханьском Китае

    Оценка гонений

    Последствия

    Влияние этих событий на обращение уйгуров в буддизм

    Положение ислама в конце раннего периода Аббасидов

Часть III. Распространение ислама среди тюрок и самими тюрками (840 – 1206 гг. н.э.)

  13. Основание новых империй в Центральной Азии

    Основание империи Караханидов

    Отношения между Караханидами и уйгурами

    Ранние связи Караханидов с Тибетом

    Царство Саффаридов

    Царства Саманидов и Буидов

    Империя киданей

  14. Основание первых двух тюркских исламских государств

    Обращение Караханидов в ислам

    Оценка мотивов этой смены религии

    Укрепление исламского государства Караханидов

    Подъем Газневидов и упадок Саманидов

  15. Кампания Караханидов против Хотана

    Миссии Караханидов в ханьском Китае

    Положение буддизма в Хотане

    Объявление священной войны

    Оценка кашгарского восстания

    Оценка использования модели священной войны для описания действий хотанцев в Кашгаре

    Могли ли действия Караханидов быть священной войной

  16. Анализ осады Хотана

    Политическая и религиозная обстановка в среде тангутов

    Ситуация в Тибетском регионе

    Усилия царя Еше О по возрождению буддизма в западном Тибете

    Военная помощь тибетцев Хотану

    Вероятная военная стратегия Караханидов

    Связь с тангутами

    Возможные военные соглашения с тангутами

    Исчезновение буддизма в Хотане

  17. Тангуты, Тибет и китайская династия Северная Сун в XI веке

    Тангуты препятствуют планам Караханидов по дальнейшему расширению территории

    Тангуты получают ханьский буддийский канон

    Помощь уйгуров и юйгу в утверждении тангутского буддизма

    Дальнейшие китайско-тибетские политические и религиозные отношения

    Возрождение буддизма в центральном Тибете

    Взаимоотношения Караханидов с буддистами после падения Хотана

  18. Газневиды и Сельджуки

    Кампания Газневидов в Гандхаре и на северо-западе Индии

    Отношение Газневидов к буддизму вне Индии

    Упадок Газневидов и расцвет Сельджуков

    Политическая и религиозная обстановка в Кашмире

    Расширение империи Сельджуков и их религиозная политика

    Низарийский Орден ассасинов

  19. Развитие Центральной Азии в XII веке

    Основание империи чжурчжэней

    Политическая и религиозная обстановка в тибетском регионе

    Рост влияния тибетской культуры на тангутов

    Покорение каракитаями уйгуров Кочо и Караханидов

    Распространение ислама суфийскими учителями среди тюрок Центральной Азии

  20. Кампании Гуридов на полуострове Индостан

    Первые военные вторжения на территорию северной Индии

    Захват Бихара и Бенгалии

    Оккупация севера Индии

    Оценка разрушений, причиненных Гуридами буддизму

    Влияние на развитие буддизма в соседних государствах

    Анализ упадка буддизма на полуострове Индостан

Библиография

Реклама на сайте