«Том 5»

АКАДЕМИК

АКАДЕМИК.

Евгений Викторович

Тарле

сочине КИЯ

в

ДВЕНАДЦАТИ ТОМАХ

1958

ТА ЗДАТЕЛЬСТБ О АКАДЕМИИ НАуК СССР МОСКВА

АК АДЕ М И К

Евгений Викторович

Тарле

СОЧИНЕНИЯ том

V

1958

"И ЗДАТЕЛЬСТВ О АКАДЕМИИ НАук СССР МОСКВА

РЕДАКЦИОННАЯ КОЛЛЕГИЯ:

А. С. Ерусалимский (главный редактор), З. М. Дружинин, А. 3. Манфред, М. И. Михайлов, М. В. Нечкина, Б. Ф. Поршнев, Ф. В. Потемкин, В. М. Хвостов, О. Д. Форш

РЕДАКТОР ТОМА

В. М. Хвостов

С ОДЕРЖАН И Е

От редактора .......................5

ВОЕННАЯ РЕВОЛЮЦИЯ НА ЗАПАДЕ ЕВРОПЫ И ДЕКАБРИСТЫ . . . ЕВРОПА В ЭПОХУ ИМПЕРИАЛИЗМА. 1871—І9І9 гг............7

Предисловие ко второму изданию.............21

Предисловие к первому изданию..............24

Глава I. Характерные черты исторического периода 1871—1914 гг…….27

Глава II. Общий характер внутреннего развития Франции в 1871— 1914 гг.

1. Утверждение республики во Франции. Характер конституции. 2. Главные моменты политической борьбы в эпоху республики.....40

Глава III. Внешняя полигика Французской республики до обра­зования Антанты

1. Колониальная'политика. 2. Франко-русский союз. 3. Настроения после Фашоды .........................49

Глава IV. Англия в последние десятилетия XIX века

1. Приобретение Египта. Вражда с Францией. Фашода. 2. Отношения о Германией. Начало антагонизма. 3. Ирландские дела. Отношении с Россией. Бурская война. 4. Чемберлен и его иопытки заключить союз с Германией ............................56

Глава V. Внутренняя политика Британской империи перед началом Антанты и в эпоху создания Антанты

1. Политика уступок и «умиротворения». Дарование конституции бу­рам. Аграрная реформа в Ирландии. 2. Ллойд-Джордж. Эра социаль­ных реформ. 3. «Революционный бюджет» 1909 г. 4. Реформа пала­ты лордов ............................69

.Глава VI. Осповпые черты социально-экономического и политиче­ского развития Германии от объединения империи до обостре­ния англо-гермапского соперничества. 1871—1904 гг.

і. Рост германского капитализма в первые десятилетия существования империи. 2. Германские партии. Эволюция социал-демократии. 3. Германская правительственная машина. Руководящие деятели. Князь Бисмарк. «Социальное законодательство». Закон против социалистов. Перелом в истории тарифного законодательства Германии. 4. Начало правления Вильгельма Л. Отставка Бисмарка. Борьба Вильгельма II с социал-демократией. Торговые договоры. Гражданское уложение. Общий характер первых 15 лет царствования. 5. Внешняя политика германской империи в описываемый период. Колонии. Политика пос-лебис.чарковской эпохи. Телеграмма Крюгеру. Напало ухудшения отношений с Англией. Захват Циндао. Идея экономической экс­пансии р Малой Алии. Концессия па багдадскую железную доро­гу. Китайские дела.....................81.

Глава VII. Создание Антанты. 1904—1907 гг.

1. Проекты Джозефа Чемберлена относительно сближения с Германи­ей. Торговый р военный флоі Гермапии. Неудача попытки Чсмберлена- 2. Поворот английской политики. План Эдуарда VП. 3. Договор Англии с Францией 8 апрели 1904 г. Политика Делькассе. Начало завоевании Марокко французами. 4. Выступление, германской дип­ломатии. Путешествие Вильгельма II в Танжер. Отставка Дель­кассе. 5. Свидание Вильгельма II с Николаем II в Бьорке. Бьоркский договор. Уничтожение Бьоркского договора, 0. Англо-русское соглаше­ние З1 августа 1907 г. и окончательное образование Антанты . . .140

Глава VIII. Попытки разрушения Антанты. 1908 г.

1. Аннексия Поении и Герцоговины. 2. Дело о дезертирах в КасаС-ланне. .............................168

Глава IX. Германия н Антанта от аннексии Боснии и Герцоговины до агадирского предприятия. 1908—1911 гг

. Движение в Германии против Вильгельма II в ноябре 1908 г. 2. Воп­рос об ограничении морских вооружений.Неудача пере говоров.Послед­ствия неудачи переговоров. Захваіішческая политика французов в Марокко. Агадир. Последняя попытка разрушить Антанту ....181

Глава X. Ближневосточный вопрос после младотл'редкой револю­ции. 1908—1913 гг.

1. Историческое значение, младотурецкой революции. 2. Война Италии с Турцией. 3. Война балканских государств с Турцией и война Сер­бии, Греции, Румынии и Черногории против Болгарии. 4. Последствия балканских событий для: 1) Гермапии н Австрии, 2) Италии, 3) дер­жав Антанты..........................198

Глава XI. Тройственный союз и Антанта. 1912—1913 гг.

I. Германия и Австрия от агадирского инцидента до конца балканских войн. Позиция Италии. 2. Франция п Россия в начале эры Пуанкаре. Франко-русские, отношения в свете новейшей документации. Минис­терство Пуанкаре. Избрание. Пуанкаре президентом Французской республики. 3. Англия. Неудача переговоров с Германией об ограни­чении морских вооружений. Внутреннее положение в Англии. Рабо­чее движение в 1910—1913 гг. Ирландские, дела........214

Глава XII. Европа накануне мировой войны. 1913—1914 гг.

1. Лихорадочное вооружение Европы. Экстренный миллиардный кре­дит на военные нужды в Германии. Восстановление трехлетней воен­ной службы во Франции. 2. Миссия генерала Лимана фон Сандерса.

3. Настроения в русских дипломатических кругах. Вопрос о Констан­тинополе и проливах. 4. Напряженное состояние в Европе в пер­вые месяцы 1914 г.........................246

Глава XIII. Начало мировой войны

1. Убийство эрцгерцога Франца-Фердинанда и австрийский ультима­тум Сербии. 2. Русская политика и активное выступление Германии. Позиция Англии и Франции. Начало военных действий Австрии про­тив Сербии. 3. Русская политика от начала австро-сербской войны до объявления обшей мобилизации в России. 4. Последствия рус­ской мобилизации. Мнения Тирпица и Каутского. 5. Объявление Германией войны Франции. Ультиматум Бельгии. Угрожающая по­зиция Грея. Вторжение германских войск в Бельгию. Заседание рей­хстага 4 августа 1914 г. Предъявление английского ультиматума гер­манскому правительству. 6. Непосредственные последствия вступле­ния Англии в войну. Выступление Японии. Позиция Италии . . .274

Гласа XIV. Мировая война до германского мирного предложения

12 декабря 1910 г.

1. Победоносное наступление германских армий. Первая Марна. 2. Вой­на на восточном фронте Германии и Австрии. Русские успехи в Га­лиции. Поражение, и отступление русской армии из Восточной Пруссии. 3. Выступление, Турции. 4. Отступление русской армии из Галиции,

прикарпатских округов и Польши. 5. Выступление Италии. Гер­манские успехи летом 1915 г. Выступление Болгарии. 6. «Голодная блокада». Продовольственная нужда в Германии. Начало недовольства и раздражения в рабочем классе. Отделение независимых социал-демократов от шейдемановцев. Цнммервальд. Кинталь. 7. Верденс-кие и соммекие Сои. Наступление Брусилова. Присоединение Румы-пии к Антанте. Разгром Румынии................ 318

Глава XV. Беспощадная подводная война р разрыв сношений между Соединенными Штатами и Германией

1. Англия и ее значение в воине. 2. Восстание в Ирлапдии. .4. Наст-оепие в Гермапии в 1916 г. Мирное предложение 12 декабрн1916 г. . Объявление беспощадной подводной войны. Предшествующая исто­рия подводной войны и противодействие Соединенных Штатов. Реше­ние германского правительства. Выступление Вильсона. Іазрыв дип- , ,. ломатическііх сношений между Соединенными Штатами и Германией ………….344

Глава XVI. Вступление Соединенных Штатов в войну

1. Американский капитализм после окончания междоусобной войны 1860—1865 гг. Индустриализация страны. Протекционизм. Тресты. Новейшие явления в жизни американского финансового напитала.

2. Начало погони за внешними рынками. Ориентация внешней полити­ки Соединенных Штатов от Мак-Кішлея до Вильсона. Доктрина Мон­ро, дополненная доктриной Джона Ген. «Открытые двери» в Китае.

3. Позиция Соединенных Штатов с начала мировой войны. Статистика американского сбыта воюющим странам в 1914— 1918 гг. Задолжен­ность европейских держав Соединенным Штатам. Значение разрыва с Германией. 4. Перехваченное письмо Циммермана. Влияние опублн-новация этого документа. Объявление Вильсоном войны Германии …………..364

Глава XVII. Мирная резолюция рейхстага и Брест-Литовский мир

1. Влияние русской революции.Утомление в Германии н Австрии.Сек­ретный доклад графа Черница. Апрельская забастовка на берлинских заводах (1917). 2. Подготовка и проведение мирной резолюции в рейхстаге. Отставка Бетман-Гольвега. Неудача Стокгольмской кон­ференции. Неудача предложения папы Бенедикта XV. 3. Брест-Ли­товский мир и его значение в истории мировой войны………….377

Гласа XV111. Последнее германское-наступление и перелом в ми­ровой войне

1. Французский фронт в 1917 г. Поражения французской армии. Воен­ные бунты во Франции. 2. Англичане на турецком театре войны и во Франции. Французские внутренние дела. Кабинет Клемансо. 3. Турция и армяне. 4. Германские наступления весной н летом 1918 г. Вторая Марна. 5. Поражение германской армии между Анкром и Авром 8 августа и перелом в мировой войне..............,394

Глава XIX. Переход Антапты в общее наступление и капитуляция

Болгарии

1. Последствия поражения германских войск 8августа. Начало'отступ-ления гермапских войск из Франции и Бельгии. Растерянность на верхах германского правительства. Речь Вильгельма к эссенским ра­бочим- Нота графа Буриана ко всем воюющим державам. Отказ Ан­танты от каких бы то ни было переговоров. 2- Переход Франше д'Эспре в наступление на салоннкском фронте и капитуляция Болгарии. Паника в германской главной квартире. Назначение Макса Баденс­кого канцлером Германской империи. Нашим со стороны армии Антанты. Решение просить Антанту о перемирии. Телеграмма Макса Баденского президенту Соединенных Штатов...........416

I лава XX. Сдача на капитуляцию Германии, Австрии, Венгрии и Турции. Революция и гибель монархии в Германии

і. Первая нота Вильсона. Вторая нота Вильсона. Вопрос об импера­торе Вильгельме II. 2. Третья нота Вильсона. Капитуляция Турции. Капитуляция Австрии и Венгрии. 3. Восстание в германском флоте. Начало германской революции. 4. Бегство императора Вильгельма в Голландию. Бегство кронпринца . 5. Перемирие в Компьенском лесу. Капитуляция Германии ..................... 421

Глава XXI. Версальский мир

1. Парижская конференция. Совет четырех. Вожди. Клемапсо. Ллойд-Джордж. Вильсон. Причины преобладания Клемансо. 2. Выработка трактата. Разногласия победителей. Приглашение германских деле­гатов в Версаль. 3. Первые месяцы германской революции. Борьба спартаковцев против социал-демократов большинства. Карл Либкнехт и Роза Люксембург. Созыв Национального собрания. Его пар­тийный состав. Восстание спартаковцев. Второе восстание спартаковцев в Берлине. Убийство Карла Либкнехта и Розы Люксембург. 4. Рево­люция в Баварии. Убийство Курта Эйснера. Наяало и конец Советской республики в Мюнхене. Начало заседаний Националь­ного собрания. Избрание Эберта президентом республики. Кабинет Шейдемана. 5. Вручение графу Брокдорф-Ранцау полного текста Версальского трактата. 6. Содержание трактата. Впечатление в Гер­мании. Вопрос о подписании трактата. Отставка Брокдорф-Ранцау и кабинета Шейдемана. Подписание Версальского мира 28 июня 1919 г. 7. Сен-Жерменский мир победителей с Австрией. Трианон-скнй мир с Венгрией. Мир в Нейи с Болгарией. Севрский мир с

Турцией ,............................ 449

Глава XXI)'. Ближайшие итоги мировой войны

1. Человеческие жертвы мировой войныиоОшие военные расходы вое­вавших держав. 2. Американский и европейский капитализм после войпы.................................... 488

Библиография

I. Новейший империализм и общий обзор истории Европы. 1871—і 914гг.

II. Франция в 1871—1914 гг. III. Великобритания. IV. Германия и Австрия в 1871 — 1914 гг. V. Мировая война. VI. Германская ре­' волюция (1918—1919 гг ). VII. Соединенные Штаты ........ 498

ГРАФ С. Ю. ВИТТЕ. ОПЫТ ХАРАКТЕРИСТИКИ ВНЕШНЕЙ, ПОЛИТИКИ 509

Комментарии............................. 567

Указатель имен ....................... 581

Перечень иллюстраций...................... 592

ОТ РЕДАКТОРА

Гй·· .іольшую часть настоящего тома Сочинений Е. В. Тарле

Бзанимает широко изпостпьтй его труд «Европа в эпоху империализма» ]. Этот труд воспроизводится пиже по второму изданию, вышедшему в свет в 1928 г., с учетом

'-'поправок, сделанных самим автором, подготовлявшим

третье издание этой работы.

Заглавие книги Е. В. Тарле шире ее содержания. Это не из­ложение общей истории Европы з эпоху империализма, а пре­имущественно история внешней политики этого времени, лапи-санпая па широком историческом фоне.

В годы, непосредственно следовавшие за первой- мировой войной, причины войны, ее течение и характер волновали обще­ственность всех стран, потрясенную чудовищной бойней, для тех времен совершенно беспрецедентной по своим масштабам и по опустошительности. Огромный поток мемуаров и докумепталь-пых публикаций по животрепещущему для той поры вопросу о происхождении мировой войны, горячие политические споры в разных странах по вопросу о ее виновниках привлекли внимание Е. В. Тарле, всегда живо откликавшегося на зло­бу дігя. Его книга представляет попытку историка обобщить колоссальный материал источников по предыстории и истории войны, появившийся в течение первого десятилетия после ее окончания.

Читатель без труда увидит, что автор не стоял на позициях ленинской теории империализма, хотя определенное влияние, и притом немалое, эта теория на него оказала. Само собой разу­меется также, что в наше время, через тридцать лет после ее выхода в свет, книга Е. В. Тарле не могла не устареть. Но в мо­мент своего появления она вызвала большой интерес и при­ковала к себе внимание.

Впервые опубликовпп в 1927 г.

5

Книга тотчас же после своего выхода в свет вызвала ост­рую полемику в советской исторической пауке. Главным оппо­нентом Е. В. Тарле выступил М. II. Покровский, упрекавший автора в оправдании политики Антанты. Е. В. Тарле возражал против этого обвинения. Возражать было тем легче, что его про­тивник со своей стороны стоял на ошибочных мотодологических позициях.

Справедливость требует признания того факта, что при об­личении политики правительства империалистических держав и их дипломатии в предвоенное десятилетие острое перо Е. В. Тарле с особой страстностью разило имеппо германских империалистов. Е. В. Тарле подчеркивал в своей книге, что он причисляет правительства Антанты к виновникам войны. Но пристрастие к разоблачению вины имеппо немецкой стороны в книге безусловно имеется. В этом известная ее слабость и одно­сторонность как исторического труда.

Но как раз в этом же и ее сила. Книга и сейчас сохраняет ценность именно как страстный, полный искренней ненависти, художественно выполненный памфлет против германского им­периализма, справедливо бичующий преступления кайзеровской Гермапии. Более того: книга сохраняет политическую акту­альность, которую давно потеряли выступления многих оппо­нентов Е. В. Тарле. И она будет эту актуальность сохранять и в будущем — по крайпей мере до тех пор, пока человечество но избавится от угрозы германского империализма и милита­ризма, от опасности возобновления германской агрессии.

Кроме труда «Европа в эпоху империализма», в IV том Со­чинений вошли две небольшие работы: «Военная революция на западе Европы и декабристы», написанная к столетнему юби­лею восстания декабристов и первоначально опубликованная в журнале «Каторга и ссылка» 2. Она представляет опыт истори­ческой параллели между движением декабристов в России и ре­волюцией 1820 г. в Испании.

Наконец, в четвертый том вошел еще очерк «Граф С. Ю. Витте» 3, в котором дается характеристика внешней политики Витте и вместо с тем увлекательно написанный порт­рет этого последнего крупного деятеля царской России.

В. М. Хвостов

2 Военная революция па западе Европы и декабристы. «Каторга и ссылка». М., 1925, № 8 (21), стр. 113—124.

3 Граф С. 10. Витте. Опыт характеристики внешней политики. Л., 1927, 96 стр.

Военная революция на западе Европы и декабристы

Ad Л екабрьскоѳ восстание по своему формальному, внеш­нему типу гораздо более похоже на испанское пронун-сиамепто, как заметил первый нокойпый Д. К. Пет-_ ров, чем на любой из русских государственных

переворотов XVIII в., и поведение части петербург­ской гвардии в декабре 1825 г. нисколько не объясняется (даже и в самой малой доле) воспоминаниями о роли, которую гвар­дия играла в XVIII столетии. Это явление психологически и политически иного порядка, и все попытки связать его как-ни­будь с традициями XVIII в. всегда будут искусственны и голо-словпы. Именпо декабрьские события и показали, как далеко зашла европеизация России и насколько аналогичные условия порождают всюду, от Гвадалквивира до Невы, аналогичные явления. Герцен, очевидно, имел в виду именно подчеркнуть европейский характер и смысл движения, когда усматривал символическое значение в пулях, попавших 14 декабря в па­мятник Петра Великого. Рассматриваемое в рамках общеевро­пейской истории, восстание декабристов продолжило собой (и заключило) серию военных переворотов и попыток перево­ротов, которая началась в 1820 г. в Испапии, продолжалась мимолетными вспышками в Пьемонте и в Неаполе и произвола необычайно сильное впечатление на русское передовое офицер­ство и вообще на русские передовые круги в последпие пять лет царствования Александра I. Нужно заметить, что не только в России революционное движение на Пиренейсколг и Апеннин­ском полуостровах в 1820 г. произвело такой могучий эффект. И во Франции, и в Германии, и даже в Англии и далекой Ирландии действие, произведенное испанскими и (в несрав­ненно меньшей степени, впрочем) итальянскими событиями, было потрясающим. Это объясняется тем, что впервые тут пос­ле долгих десятилетий с начала торжества железной деспотии наполеоновской империи, а потом ограниченной в своем круго­зоре и, казалось, всесильной реакции Священного союза, разра­зилась революционная гроза самым неожиданным образом, без всякой, казалось, подготовки. Впервые после давпо отошедшей в историю Великой французской революции послышались забы­тые речи о естественном нраве, правах гражданина и человека, нраве на восстание, низвержение деспотизма и т. д. Еще с итальянскими волнениями Священный союз сравнительно быстро справился; но испанская революция длилась с января 1820 г. до средины 1823 г., и притом революционерам удалось почти все это время так или ипаче владеть правительствен­ной властью и всем государственным механизмом. «За Пире­неями уж правила свобода»,— писал об этих годах - молодой Пушкин.

Успех испанской революции, ее относительная длитель­ность, наконец, тот факт, что сломлена была власть револю­ционеров исключительно иностранным (французским) военным вмешательством,— все это нанесло страшный удар всей идео­логии Священного союза и теоретиков церковно-политической реакции. Впервые обнаруживалось с непререкаемой ясностью, что идеи Великой французской революции нисколько не убиты и не похоронены, а, напротив, обнаруживают удивительную живучесть; впервые с самого конца французской революции демонстрировалось, как, в сущности, шатки троны и алтари, как мало уверепы в себе их защитники, как пеустойчив создан­ный Священным союзом порядок вещей.

Испания могла привлечь особепное внимапие революционно или даже только оппозиционно настроенных элементов и имен­но тех европейских стран, которые были (или считались) от­сталыми в экономическом, культурпом, политическом отноше­ниях.

В самом деле. Казалось бы, испанская революция реши­тельно противоречит тому канону, который в те годы считался неоспоримым и который может быть формулирован так: рево­люция имеет шансы на успех лишь там, где есть крепкая р мно­гочисленная буржуазия (тогда говорили: «сроднее сословие»). Конечно, это было выведено из изучения французской револю­ции 1789 г. Но в Испапии крепкой буржуазии не было и в поми­не: разорение и запустение, продолжавшиеся больше двухсот лот, свели промышленность и торговлю в Испании к весьма незначительной величине.

«Средний класс», правда, существовал в Испапии, но поли­тической роли пе играл. Существовала уже в последние годы XVIII и начале XIX в. и интеллигенция; иптереспо отметить,

10

что для обозначения этого понятия в Испании уже тогда суще­ствовало особое слово: inteleclualidad *. Эта интеллигенция вербовалась несравненно меньше из купечества и мануфакту­ристов, чем из ^дворянства как провинциального, так и высшего. И именно молодое офицерство больше всего пополняло собой этот немногочисленный слой общества, очень чуждый как неве­жественной, фанатической крестьянской массе, так и правя­щим кругам, окружавшим престол испанской линии Бурбонов.

Далее. Разобщенность высшего и низшего сословий в Испа­пии была огромна; может быть, из всех стран Европы только Россия превосходила ее в этом отношении. Высший класс отча­сти являлся владельцем земельных богатств, отчасти же кор­мился придворной, гражданской, военной службой, и очен г, значительные ого слои были прямо заинтересованы в существо­вании безответственного режима, фактически сводившегося к кормлению на государственный счет всей почти знати и немалой части среднего и мелкого дворяпства. Что касается крестьянства и низшего городского населения (рабочий класс, как таковой, был ничтожен количественно), то эти круги народа несли па себе почти целиком всю тяготу обложения, все беды и злоклю­чения от полного бесправия, совершенного отсутствия чувства законности и даже отсутствия сколько-нибудь обеспеченного порядка и спокойствия в стране; по эти слои были почти сплошь безграмотны и находились под сильнейшим воздействием очень активного, очень организованного, очепь могущественного духо­венства. Духовенство же поддерживало абсолютизм не за страх, а за совесть.

Кучка передовой воепной молодежи составляла в Испании в первые годы после освобояедения ее от Наполеона ничтож­ную количественно величину сравнительно со всей массой кад­рового офицерства, либо вполне преданного абсолютизму, либо {в большинстве случаев) совершенно безразличного в полити­ческом отношепии. Характерно, между прочим, что эта кучка передовой военной молодежи в Испапии (так же, как декабри­сты в России) была настроена в общем весьма патриотически и очень гордилась тем, что Испания была одпой из двух конти­нентальных стран, не подчинившихся Наполеону; второй стра­ной была Россия, и мне приходилось неоднократно встречать в тогдашней испанской литературе восторя{енные упомипания о «пожаре Москвы, спасшем Европу».

Чем меньше ждали революции именно в Испании, тем боль­шее впечатление она произвела. Движение в Неаполе, тоже-военное и тоже увенчавшееся сначала некоторым успехом, не

* Ср. Mendoz BejaranoM. Historia politics de los afrance-**dos con alcunas cartas у documentos ineditos. Madrid, 1912, p. 69.

могло даже отдаленно идти в сравнение с испанской револю­цией. Во-первых, оно разразилось позже, чем в Испании,, во-вторых, оно с самых первых дней отличалось гораздо мень­шей решимостью, в-третьих, оно было быстро задавлепо,. в-четвертых, о нем вообще Еврона очень мало знала, так как даже в короткие месяцы конституционного правления неапо­литанская пресса ничего почти не сделала для освещения собы­тий в глазах европейского общественного мнения, тогда как испанская революция получила сразу же могущественную со­юзницу в лице французской либеральной печати. Не только географическая близость Испапии к Франции, но и идейпое-содержание испанского движения роднило новых мадридских правителей с французскими последователями конституциона­листа Бенжамепа Констана, с почитателями памфлетиста По­ля Луи Курье и народного поэта Беранже и др. А когда Священный союз на Веронском конгрессе 1822 г. выдвинул окончательно мысль об усмирении испанской революции фран­цузскими вооруженными силами, когда Шатобриап стал реши­тельно агитировать в пользу интервенции, когда все реакцион­ные силы при французском дворе сделали интервенцию своим очередным и самым важным делом, тогда французская оппо­зиционная пресса еще усилила свой и до того живой интерес к Испании,— и в Европе в 1823—1825 гг., со слов француз­ских газет, не переставали узнавать и повторять об ужасах наступившей (после фрапцузской интервенции) испапской реакции.

Таким образом, смело можно утверждать, что в то пятиле­тие, 1820—1825 гг., когда созревало революционное движение-в России, разразившееся 14 декабря, именно Испания стояла в центре внимания будущих декабристов, поскольку они вооб­ще интересовались Западной Европой.

Напомним в нескольких словах, что именно произошло в Испапии.

Вернувшийся в Испанию в 1814 г. после прекращения напо­леоновского владычества король Фердинанд VII оказался же­стоким и тупым деспотом, при котором все давнишние пороки давно уже гнившего абсолютизма с особой силой, в особенно потерпимом виде выступили наружу. Дикий произвол власти, фапатизм инквизиции, общая продажность, нищета народа — все это казалось особенно вопиющим после только что геройскп перенесенной борьбы против Наполеона. Несколько раз пробо­вали революционно настроенные офицеры поднять армию про­тив Фердинанда VII, по это не удавалось. То в собственной среде находились предатели, то выдавали уптер-офицеры, кото­рым за предательство обещано было иначе для них недоступ­ное производство в офицерский чин, то солдаты, покорно слу­

12

шая все, что им говорил офицер, чуть дело доходило до особы короли, оказывались решительно несогласными ни в чем, что могло бы хоть отчасти показаться восстанием против самого ■Фердинанда. И все-таки мысль о военном перевороте не поки­дала офицеров.

Нужно было ждать счастливого случая,— как падали этого случая и будущие декабристы, которые подумали, будто до­ждались его в декабре 1825 г. Но испанские революционно на--строенные офицеры дождались такого случая, который в самом деле способен был привести в их ряды серую солдатскую массу: юпи воспользовались естественным нежеланием солдат отправ­ляться в далекую, опасную, непопятную им войну против юж­ноамериканских колонистов. Следует заметить, что восстание в южноамериканских колониях Испании, начавшееся еще в годы Наполеона, оказывалось явственно сильпее испанского правительства. Малочисленные усмирительные испанские от­ряды, разбросанные по необъятпым пространствам, погибали под пулями и кинжалами инсургентов и вымирали от тропи­ческого, непривычного климата; прятаться приходилось в ле-*ах, чащах, пустынях, очепь мало известных самим инсурген­там и уж вовсе не известных приезжим испанским войскам. Борьба была вполне безнадежна. А тут еще само испанское правительство с отличавшим его легкомыслием и непонима­нием истинного значения своих поступков принялось распро­странять в армии известия о неслыханпых мучениях, которым •будто бы восставшие колонисты подвергают попадающих в их руки испанских солдат. Эта пропаганда имела целью возбудить воинственный пыл усмирительных отрядов, а на самом деле солдаты, предназначаемые для экспедиции, совсем пали духом: отныне они знали, что им грозит не простая смерть, а квалифи­цированная, с неслыхаппыми предварительными мучениями. Новая большая отправка подкреплений в Южную Америку предвиделась в начале 1820 г. Среди солдат уже в 1819 г. заме­чалось брожоиие. Пропаганда революционно настроенного офи­церства на этот раз, паконец, упала на благодарную почву. Войска, стоявшие в Кадисе и предназначенные к отправке в экспедицию, громко ронтали. Между ними стала к тому же -свирепствовать желтая лихорадка, занесенная больными, эва­куированными из Америки обратпо в Испанию. Пришлось часть кадисского лагеря перенести в Севилью и дальше к севе­ру. И настроение кадисских войск понемногу распространя­лось все дальше и шире и охватывало значительную часть испанской армии. Жалованье солдатам задерживалось, пропи­тание отпускалось скудное (да и то разворовывалось комисса­риатом снабжения), и эти условия тоже непрестанно раздра­жали и волновали солдат.

13

Нужно сказать, что даже среди монархически настроенного офицерства и чиновничества в этот нериод (до революции 1820 г.) замечалось некоторое раздражение против правитель­ства и наклонность к либерализму. Например, арестованные по политическим делам и сидевшие в 1819 г. в военных тюрьмах офицеры пользовались, в сущности, почти полной свободой, принимали кого хотели, писали кому хотели, иногда тайком выпускались дном из тюрьмы, и тюремное начальство знало об этом, но смотрело сквозь пальцы. Арестованные в течение всего 1819 г. продолжали деятельно готовить восстание и были в непрерывных сношениях с оставшимися на свободе товари­щами. Дон Аігтопио Кирога, полковник, сидевший под аре­стом еще с лета 1819 г. в доминиканском монастыре в Алкала-де-лос-Газулес, был даже избран заговорщиками в начальники и руководители восстания. Другим руководителем назначен был офицер генерального штаба, командир батальона, стояв­шего в Кабесас-де-сан-Хуан на полпути по главному шоссе, соединяющему Кадис с Севильей, дон Рафаэль дель-Риэго.

Дон Риэго был едва ли не самой яркой волевой личностью испанской революции. Начав блестяще свою ка*рьеру в гене­ральном штабе в столице, он был переведен, вследствие подо­зрений в либерализме, в астурийскую глушь батальонным ко­мандиром. Риэго имел влияние и авторитет как в революцион­ном офицерстве, так и среди масонских лож (продолжавших нелегально существовать в Испании). Он-то и склонил оконча­тельно еще колебавшихся заговорщиков к необходимости начать восстаиие, не откладывая дальше. В декабре 1819 г. решение было принято окончательно. 1 января 1820 г. Риэго собрал в 8 часов утра свой батальон, провозгласил пред солдатами вос­становление конституции 1812 г., передал власть над деревней Кабесас новым властям и выступил на условленное соединепие с Кирогой. Явившись в Аркос, он арестовал генерала графа Кальдерона и его штаб. Затем подошел и опоздавший несколь­ко (из-за проливных дождей) Кирога. Дальнейшие шаги ип-сургентов были сплошь удачны по своим результатам; королев­ская армия была в состоянии полного разложения, и дисциплина была налицо только в тех частях, которые тут же сформировались из заранее известных преданных революции солдат различных батальопов. Город Сап-Фернандо (бывш. Isla do Leon) был занят без всякой борьбы. Риэго присоединял к двшкению батальон за батальоном. Овладев кассой военного округа (около 27 тысяч пезет) в Борпосе, оп пошел на Херес-де-ла-Фронтера. Вступив в город 5 января, Риэго встретил в лштолях полную покорность, по и совершенную апатию. Глав­нокомандующим генералом восставших войск был провозгла­шен Кирога. Но верных батальонов у революционеров было

14

всего семь. В Кадисе королевские войска цротив ожидания не сразу перешли на сторопу революции. Прошло несколько очень тревожных для Кироги и Риэго дней, ожидаемых известий о быстром, самостоятельно возгорающемся пожаре революции ниоткуда не поступало. Гражданское население молча подчи­нялось то королевским командирам, то революционным, смотря по тому, кто в данный момент в данном городе находился. Кадис не сдавался,— об осаде его и взятии силой нельзя было, конечно, и думать, располагая всего 7 батальонами без артил­лерии и без кавалерии.

Общее положение в течепио первых недель восстания было очень мало обнадеживающим для революции: революционные войска (все те же несколько батальонов) держались в трех-четырех захваченных пунктах и выжидали событий. И даже прибывший в Сан-Фернапдо вождь крайних либералов («эк­зальтированных», osaltados) Алкала Джулиано, которому Риэ­го поручил составить манифест к испанскому народу, составил этот документ в очень скорбных и подавленных тонах, причем обпаружил крайне малую степень уверенности в победе. Но песмотря на долгие неудачи, па много недель скитаний, на полную амнистию, обещанную королем Фердинандом восстав­шим солдатам (но но офицерам), солдаты восставших батальо­нов оставались верны своим вождям Кироге и Риэго. Правда, королевские войска хотя и не примыкали к восстанию, но со­блюдали нечто похожее па нейтралитет. Кое-где они сража­лись, а кое-где офицеры и генералы не решались противопостав­лять их инсургентам. В большой город Кордову, например, Риэго свободно вошел, имея при себе всего 285 человек. Но, правда, и держаться там он долго не мог. Жители прята­лись по домам и проявляли полнейшую пассивность.

При сколько-нибудь обдуманных и решительных действиях правительство Фердинанда могло бы и на этот раз еще спра­виться с революцией. Но ни ума, ни решимости, ни уверенно­сти в своей правоте, ни сколько-нибудь убежденных и верных сторонников Фердипад VII не имел. Это был человек, способ­ный на любое злодеяние в тех случаях, когда оно было для него лично не сопряжено ни с какой опасностью, но совершен­но лишенный даже и тени мужества. Силы революции он без­мерно преувеличивал; об общем, хоть и пассивном, недоволь­стве населения он знал; и в первые дни после того, как получил известие о восстании па юге, он колебался между системой уступок и тактикой репрессий, не доводя до сколько-нибудь последовательных шагов ни ту, ни другую. Кирога и Риэго держались в отчаянных условиях,— но они решили выиграть время. И они не ошиблись. 20 февраля вне района их почти вовсе растаявших уже батальонов восстал город Корупья, и как

15

войска, так и население примкнули к лозунгу восстановления конституции 1812 г. За Коруньей последовали Ферроль, Виго и ряд других городов.

Объятый страхом Фердипапд, очень мало доверявший мад­ридскому гарнизопу, сразу же пошел теперь на уступки. Он учредил комиссию специальпо для изыскапия причин неудовольствия населения. Одновременно были освобождены из тюрем инквизиции томившиеся там заключенные,— правда, далеко пе все. Манифестом, появившимся 3 марта, обещаны были реформы и уничтожение злоупотреблений. Но было поздно. Именно эти уступки показали, что правительство еще слабее, чем восставшие. И это соображение побудило генерала Абисбала, человека весьма подозрительпого по своим нравст­венным качествам, пекогда участвовавшего в военном заговоре и предавшего самым пизким образом своих товарищей, снова совершить предательство, по на этот раз против короля и в пользу восставших, чтобы этим заслужить себе прощение в случае окончательной победы революции. Измена Абисбала окончательно сломила дух правительства. Непосредственно он увлек за собой, правда, немного войск, но гвардия, стоявшая в Мадриде, после перехода Абисбала на сторону революции, серьезно заволновалась, и тогда король, вне себя от страха, по­спешил подписать 6 марта 1820 г. манифест о созыве кортесов.

Манифест появился рано утром 7 марта в официальной га­зете, и тотчас же начались в Мадриде колоссальные манифеста­ции с требованиями установления конституции, полной полити­ческой амнистии, пемедленного созыва обещанных кортесов. Вечером того же 7 марта, узпав от гепералов гвардии, что с минуты па минуту гвардия поднимет знамя восстания, ко­роль объявил о немедленном созыве кортесов и восстановлении конституции 1812 г. Революция победила в столице, и тотчас же провинция примкнула к движению. Во главе революции стала хунта (junta), как бы временное революционное прави­тельство, которое, правда, не сместило короля, но объявило, что пе доверяет ему и что будет зорко следить за выполнением королевских обещапий. Кирога и Риэго но только были спа-сепы этим крутым поворотом дел, по и сделались сразу нацио­нальными героями. Они узнали о происшедшем, когда вдруг к ним из Кадиса явилась делегация с известием, что Кадис (получивший вести из Мадрида) нримкнул к движению. Когда уполномоченные Кироги прибыли в Кадис, их встретили с ликованием, по тут произошел эпизод, необычайно повысив­ший революционное настроение в стране. На мирную толпу напали войска,— еще пе сразу сообразившие, что произошло, и подстрекаемые реакционно настроенным офицерством,— и учинили резню. Конечно, эта резня 10 марта 1820 г. в Кадисе

16

не только не помогла, но крайне повредила королю. Революцио­неры решили действовать беспощадно относительно побежден­ных сторонников и слуг реакции.

Но реакция сопротивляться уже не думала: резня в Кадисо перепугала ее самое страшно. Король Фердинанд окончательно покинул мысль о сопротивлении, и революция победила окон­чательно. Королю был, в сущности, оставлен только титул. Вся власть была отдана но вновь введенной конституции 1812 г. (с дополнениями) кортесам — народному представительству.

С лета 1820 г. до самого 1823 г. Испания была конституци­онной страной. Но пи на один момепт ни король Фердинанд не мирился искренно с новым порядком вещей, пи Священный союз во главе с Александром А и Меттернихом не желали при­знать испанских революционеров окончательными победителя­ми. После долгих приготовлений и тайных переговоров в прин­ципе была решена вооруженная интервенция, и собравшийся осенью 1822 г. конгресс в Вороне поручил усмирение Испании французскому королю Людовику ХѴШ. Весной 1823 г. фран­цузская армия, под предводительством племянника короля, герцога Ангулемского, перешла через Пирепеи и пошла па Мадрид.

В точение нескольких месяцев все было кончено. Испанская революционная армия отчасти была разбита, отчасти растаяла при отступлении. Французы вошли в столицу, и вскоре туда явился Фердинанд VII; революционеры пе покопчили с ним, полагая, что вследствие этого месть победителей несколько смягчится. Самодержавие короля было восстановлено в полной мере, и начались казни и преследования всех, сколько-нибудь активно действовавших с начала 1820 г. Одпим из первых погиб инициатор революции — Риэго. 17 августа 1823 г. Риэго явился в Малагу, в казармы расположенного там корпуса генерала Зайя, и пытался побудить офицеров и солдат к возобновлению борьбы. Видя, что убеждения пе действуют, он удалился с небольшой кучкой последователей в горы, где около месяца вел упорнейшую партизанскую войну с французами. Узнанный и преданный французам свипопасами в Сиерра-Морепских горах (15 сентября), он чуть не был растерзан фанатической толпой по дороге в тюрьму. Когда в Мадрид пришло известие о его поимке, то король Фердинапд был вне себя от радости так же, Kaii двор, духовенство и высшее чиновничество. Фран­цузы перевезли в Мадрид арестованного, которого по дороге били, мучили, осыпали камнями подстрекаемые духовенством крестьяне. Как только его доставили в Мадрид, тотчас же «фискалу» (обвинителю) поручено было составить обвинитель­ный акт. Этот акт изобиловал неслыханной руганью, что вовсе не было в обычаях испапской юстиции, и настолько поразил

2 Е. В. Тарле, т. V

умы, что в некоторых французских и английских газетах это обстоятельство было с укоризной отмечено. Риэго был назван подлецом, гнуспым изменником, чудовищем и т. д. Риэго был повешен 12 октября 1823 г.

Таковы были события в Испании. Как могли повлиять, на будущих декабристов эти трагические перипетии начала и кон­ца испанского революционного движения?

Известие об иснанских событиях было получено в Петербур­ге 23 марта 1820 г. Передовые люди — II. Тургенев, Чаадаев — встретили эту весть с восторгом. «Слава тебе, славная армия испанская»,— писал Тургенев, приравнивавший освобождение от самодержавия Фердинанда к освобождению от ига Наполео­на: «Во второй раз Гишнания доказывает, что значит дух народный, что значит любовь к отечеству». Чаадаев называл испанскую революцию величайшей, всемирной новостью и на­ходил, что в испанских делах кое-что близко касается России. Он пе развивал этой мысли в письме к брату, прямо мотивируя свою несловоохотливость в данном случае боязнью перлюстра­ции. Декабристы и лица их убеждений и их круга были прямо потрясены испанскими событиями,— восторгам пе было конца. Сходство мея?ду Россией и Испанией в некоторых отношениях, решающая роль восстания войск — все это особенно поражало воображение. Рылеев превозносил Риэго в стихах, Пушкин отомстил за его память «придворному льстецу», который осме­лился в присутствии Александра I порочить казненного рево­люционного вождя. Ни революционное движение в Неаполе, пи вспышки в Пьемонте не играли даже в отдаленпой степени той роли в идеологии и настроениях декабристов, как испанское восстание. Даже греческое восстание не имело в данном отно­шении того значения: греческая война была национальной войной одного народа против другого, греков против турок, и она затрагивала такие сложные и запутанные интересы, что ни в каком случае не могла без оговорок быть сопричисленной к революционным взрывам, вроде потрясших Пиренейский полуостров. Грекам сочувствовали Пушкин и декабристы, но им же если не сочувствовал, то больше всех фактически помог освободиться не какой-либо революционный энтузиаст, а Ни­колай I, ненавидевший самую идею греческого восстания. И до Николая I в недрах русского двора р правительства гре­кам сочувствовали, например, но религиозным мотивам («крест против полумесяца») очень многие из тех, которые впоследст­вии судили декабристов и затравили Пушкина.

Можно сказать, что с 1821 г., когда были окончательно и бесповоротно задавлены все революциошше попытки в Неапо­ле и Пьемонте, когда (кстати заметим) во Франции взяло на

18

несколько лет верх реакционное течение, Иснания оставалась единственным светочем, указывавшим, что в Евроне револю­ционный дух еще но повсеместно искоренен. И вот пришли новые, печальные для передовой России известия: французская армия, исполняя поручение Священного союза, перешла в 1823 г. Пиренеи и, разгромив революционную испанскую армию, восстановила самодержавный трон Фердинанда ѴП. Риэго был повешен одним из нервых, и о его казни я уже сказал. Нужно добавить, что Фердинанд VII после победы, одер­жанной над революционерами при помощи французских шты­ков, предался оргии мести. Он мстил казнями, пытками, пре­следованиями, восстановлением инквизиции, удушением последних признаков свободной мысли, мстил за свою вынуж­денную уступчивость, за трехлетнее притворство р подчинение. Именно то, что Фердинанд творил в Испапии с осени 1823 г., а особенно в 1824 и 1825 гг., и заставило многих декабристов, например, Каховского, по его собственным словам, поставить одной из целей будущего воеппого восстапия в Петербурге уничтоя?ение всей императорской семьи.

Вплоть до самых декабрьских событий в передовых кругах России не тускпела память о только что отошедших в историю испанских событиях и их героях.

В Петербурге, во время «междуцарствия» 1825 г., в одпом книжном магазине красовались портреты Риэго и Кироги. Беляев и другие морские офицеры во время плавания у испан­ских берегов в 1824 г. говорили о Риэго и провозглашали тосты в честь его памяти. Скажем еще в заключение, что некоторые декабристы (Рылеев), при всем своем восторге пред испанской революцией, полагали, что русская революция пе может быть покончена интервенцией, как была нокоичепа революция в Испании (не говоря уже о Пьемонте и Неаполе). Что имеппо при этом имелось в виду — географические или иные усло­вия,— выяснить трудно.

Не подлежит сомнению только одно: русские революционе­ры были сильно ободрены начальным и длительным по тому времени успехом испанской революции. Что Испания 1820 г. и по своей социальной структуре, и по полігому невежеству народных масс, и по сило религиозных чувств, и по крутости и жестокой решительности методов управления, и по целому РЯДУ других признаков гораздо более походит на Россию, чем, например, Франция 1789 г.,— это слишком бросалось в глаза, и после всего сказанного выше на этом можно больше пе оста­навливаться. Роль испанской армии — не главная, а решаю­щая, единственная — тоже, конечно, не могла пе поразить "УДУЩих декабристов, с жадностью следивших, во французской лередаче, за испанскими событиями.

2*

19

Обо аграрные страны на западном и восточном концах Европы не имели в 1820—1825 гг. сколько-нибудь сильного среднего класса,— и так продолжалось и в Испании, и в России еще 100 лет, и за эти 100 лет Испания и Россия выработали лишь очень слабую и политически довольно беспомощную бур­жуазию; в обеих странах в течение всего этого столетия армия » решающие моменты оказывалась всегда самым могучим фак­тором движения; в Испании при этом не только самым могу­чим, но и единственным. Социологически параллельное изуче­ние новейшей истории Испании и России могло бы дать очень ценные и неожиданные результаты. Но наша задача в этой краткой заметке, на писанной к столетнему юбилею декабрь­ского восстания, заключалась только в том, чтобы отчасти воскресить ту духовную атмосферу, в которой жили будущие декабристы, напомнить о некоторых событиях, которые могли произвести па них (и действительно произвели) сильное впе­чатление.

Реакция, наступившая в Испании в 1823 г. и обострившаяся в России после 14 декабря 1825 г., старалась всячески в обеих странах уничтожить самое воспоминание о военных восстани­ях, происшедших в Испании в 1820 г., а в России в 1825 г. Но если в России интерес к декабристам никогда пе замирал окон­чательно и пробуждался всякий раз, когда по цензурпым усло­виям становилось возможным о них говорить и писать, то нельзя, к сожалению, сказать этого об Испании: испанская историография, начиная от времен Фердинанда ѴП и до ны­нешней эпохи генерала ГІримо де Ривера, довольно небрежно и безучастно относилась и относится по сей день к событиям 1820 и следующих годов. Но, однако, уже по тому, что пока опубликовано, можно судить, что не только во многом сущест­венном, но и в целом ряде бытовых мелочей и обстановочных детален испанские инсургенты и русские декабристы и до, и после событий, с которыми те и другие связали свое имя, имели между собой немало общего. Когда будет написана пол­ная история революционного движения в России (а это только начато) н такая же полная история революционного движения в Испании (что еще вовсе пе начато),— тогда отмеченная здесс-аналогия окажется и не единственной, и не случайной. Тут мы могли ее именно только бегло отметить, потому что инте­ресовались пе всем этим вопросом в его полноте, но лишь пси­хологическим влиянием, которое могли иметь испанские собы­тия на декабристов.

1925 г.

Европа

в эпоху и м п К ри али зма 187i-1919rr.

"Ф

ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОМУ ИЗДАНИЮ

Г, ,- не показалось необходимым ввести в мою книгу

Мі целый ряд дополнений, документальных иллюстра­ций, даже отдельных параграфов, а также уточ­нить и развить некоторые мысли, высказанные в -' первой, вводной, главе. Дополнил и пояснил я неко­торые пункты и в главе о начало войны. Именно эти главы и вызвали больше всего критики, правда, основанной очень часто на педоразумениях или на невнимательном чтении. Во всяком случае долг автора был пояснить и развить подробнее то, что могло показаться неясным. В общем, все эти дополнения заняли больше места, чем я первопачально рассчитывал, но (если это пе самообольщение автора) книга выиграла в полно­те, которая, впрочем, в таких общих курсах может быть лишь относительной.

НРЕДНСЛОВИЕ К ПЕРВОМУ ИЗДАНИЮ

й еносредственной целью актора этой книги было дать

Него слушателям в университете сжатое пособие, кото­рое позволило бы им приступить к слушанию универ­ситетского курса с известной подготовкой. У нас есть

1-' книги на русском языке, либо посвященные общему

изложению всей истории XIX—XX вв., либо больших отделов ее, либо отдельных капитальных вопросов; некоторые из них я указываю в своем месте. Что касается моей книги, то она в первых главах имеет целью дать общий, очень сжатый ввод­ный очерк, который позволил бы начинающему читателю, инте­ресующемуся историей последних десятилетий, ориентировать­ся в сложпом и пестром лабиринте событий, раньше чем приступить к более детальному ознакомлению с ними, либо по только что упомянутой русской литературе, либо -- кто знает языки — по литературе иностранной (тоже мной в самых глав­ных чертах отмечаемой). Эти главы представляют собой очень сжатый обзор содержания того курса, который несравненно де­тальнее излагается мной с университетской кафедры. Мне при­ходилось и приходится выслушивать настойчивые просьбы о таком общем введении к курсу со стороны самых разнообраз­ных категорий моих слушателей. И студент, пришедший из рабочего факультета, и окончивший школу второй ступени (где история часто преподается в высшей степени небрежно и неудовлетворительно), и люди, уже побывавшие в высших учебных заведениях, при всей неодинаковости своей подготов­ки, одинаково указывали и указывают на полную необходи­мость иметь такое пособие по истории последнего полустолетия, которое облегчало бы им возможность разобраться в сложней­шем материале, предлагаемом им с кафедры, а также излагае­

24

мом в общих и монографических работах но истории XIX -XX вв. Но им лужен вовсе но конспект, не фактическая памятка, им нужен общий обзор, нужны руководящие лилии, нервые просеки, по которым можно было бы начать углублять­ся в дремучий лес фактов. В этой книге я нопытался ответить, насколько ото было в моих силах, на этот трудный, но закон­ный запрос тех, которые нереступили или собираются пере­ступить порог университетской аудитории. Но в последних главах моей книги эта задача — и без того нелегкая — значи­тельно осложнилась еще тем, что для периода 1914—1919 гг. я не мог ограничиться установлением этих общих линий исто­рической эволюции, поскольку они для меня самого выясняются на основании изучепия фактического материала, постепепно делающегося известным. Мне нужно было считаться с тем, что этот фактический материал у нас несравненно менее известеп, чем материал, хотя бы, например, предшествующего периода. Мпе приходилось быть очепь разборчивым в фактах и скупым на слова, потому что иначе вместо сжатого пособия получилось бы несколько огромных фолиантов, но все же я принужден был сильно изменить масштаб и отводить рассказу о конкретных фактах гораздо больше места, чем я делал это в первых гла­вах '. Но этим основная задача моей книги не изменялась, а лишь осложнялась; в главном же она оставалась одной и той же с первой строки книги до последней: дать целесообразные и мотивированные первые подступы к изучепиго громады фак­тов, с которыми моему читателю придется встретиться в даль­нейшей работе в аудитории и при знакомстве с литературой.

Первоначально в мой план входило дать в этой книге также историю 1919—1928 гг. Но занятия в «Библиотеке великой вой­ны» в Вспсенском замке (близ Парижа), где уже собрана и постоянно пополняется огромная литература источников по истории войны и послевоенного времени, убедили мопя в необ­ходимости посвятить послевоенному периоду особую книгу, которая явится непосредственным продолжением, второй ча­стью этой ныне предлагаемой работы. Историю 1919—1928 гг. нужно не только пояснять, по и подробно рассказывать, изла­гать факты, которые сплошь и рядом очень мало у нас извест­ны. Самый масштаб второй части моей работы, посвященной 1919—1928 гг., будет совсем иной, чем тот, которого я старался держаться в предполагаемой первой части. Отчасти мне при­шлось изменить, как сказано, масштаб изложения уже в по­следних главах первой части (там, где я говорю о подготовке к войне, о самой войне 1914—1918 гг. и о капитуляции Герма­нии). История 1919—1928 гг. будет мной изложена подробнее, потому что, во-первых, самая эпоха полна сложнейших и круп­нейших событий и явлений, во-вторых, для целого ряда вопросов

25

нет научной литературы на русском языке, а для некоторых вопросов нет пичего и на иностранных языках, и мне невоз­можно потому никуда отсылать читателя, который хотел бы глубже вникнуть в какую-либо из рассматриваемых проблем.

Для истории 1871—1919 гг. дело обстоит лучше, особенно Для периода до образования Антанты; оттого я и старался быть как можпо более кратким, излагая события этого периода. Кроме того, некоторые вопросы (например, все, что относится к истории социалистических партий, особенно к истории со­циал-демократии в Германии) я имел основание считать более или менее освещенными в литературе, имеющейся на русском языке, и более известными читателю, и поэтому посвящаю им лишь общие указания и самые краткие характеристики, избе­гая деталей. Истории рабочего движения во время войны 1914—1918 гг. я посвящу отдельную монографию. Если моя книга поможет студенту подготовиться к слушанию подробного университетского курса или натолкнет его па чтение специаль­ной литературы по тем или иным затрагиваемым мной вопро­сам, цель моя будет достигнута.

В своих библиографических указаниях, приложенных к этой книге, я обращаю внимание своих читателей но только на рус­скую, но и на иностранную литературу. Опыт университетско­го преподавания и ведения семинариев в последпие годы убе­дил меня в том, что опасения относительно полного будто бы незнания ипостранных языков нашими студентами сильно пре­увеличены. Сплошь и рядом мои слушатели и участники семинариев отказывались, например, довольствоваться часто сокращенными, а иногда и неудовлетворительными переводами мемуарной литературы последпих лет и прибегали к подлин­никам. Они настоятельно просили меня, когда я писал эту книгу, отнюдь не довольствоваться указанием имеющейся (очень скудной количественно) русской литературы по исто­рии Западной Европы и Америки 1871--1919 гг., но непре­менно указать и литературу ипостраппую. Разумеется, нелепо было бы даже и ставить себе тут задачу достигнуть исчерпы­вающей полноты. Я старался перечислить лишь немногое, с чего, на мой взгляд, удобнее начать самостоятельное углубле­ние в затронутые моей книгой вопросы. При этом я старался при равенство прочих условий давать предпочтение (в своих указаниях) тем книгам, которые мои слушатели могут найти в Публичной библиотеке, а московские студепты — в богатей­шем Институте Маркса и Эпгельса, созданном Рязановым, доступ куда широко открыт всем желающим работать. Лите­ратура и источники по истории 1919—1928 гг. будут мной ука­заны во второй части работы, которая будет посвящена этой эпохе.

Глава I

ХАРАКТЕРНЫЕ ЧЕРТЫ ИСТОРИЧЕСКОГО ПЕРИОДА 1871—1914 гг.

Г, ііериод 1871—1914 гг. во всемирной истории отмечен

Рнекоторыми признаками, которые придают ему особый характер, резко отличающий его во многих отношени­ях как от предшествующей, так и от последующей

--'эпохи. Попытаемся в немногих словах отметить эти

признаки.

1. Никогда еще за всю историю новейшего капитализма такие огромные свободные капиталы не были предоставлены в распоряжение промышленности, торговли, биржи, сельского хозяйства, транспорта, как в озпачепный период. И никогда не обнаруживалось такого быстрого увеличепия значения вывоза капитала из экономически сильных страп в более экономи­чески слабые, как имонпо к концу этого периода. Как образова­лись в предшествующую эпоху эти капиталы — вопрос особый, который не входит в хронологические рамки этой книги. Для нас важно тут больше всего то, что эти капиталы — ив Соеди­ненных Штатах, и в Англии, и во Франции, а с конца 90-х го­дов и в Германии — росли так быстро, что даже параллельно шедшего усиления промышленности не хватало сплошь и рядом Для помещения капиталов, и вопрос об эмиграции финансового капитала о рынках для помещения свободной наличности сделался (перед войной 1914 г.) одним из злободневных, из бое­вых вопросов экономической политики великих держав (кроме России и Японии).

Эта свободная денежная наличность, естественно, избирала себе помещение там, где процент или прибыль были выше. Этому естественному стремлению отчасти мешали могущественные си­лы тоже экономического происхождения. Называть эти помехи «искусственными» — неосновательпо, потому что в сложном жи­

27

вом комплексе явлений можно, только играя словами, одни фак­торы называть естественными, а другие искусственными. 13 Ниа­гаре одинаково естественны вода и мешающие ей камни. Поме­той для свободной миграции капиталов из одних стран в дру­гие была, но, правда, в редких случаях, прежде всего политика, обусловленная интересами «национальной» промышленности. Еще Наполеон 1 говорил, что промышленность более «нацио­нальна», чем «торговля». Капитал, уже вложенный в промыш­ленность, оказывается в большинстве случаев политически силь­нее и влиятельнее капитала еще «свободного». Поэтому, напри­мер, французские промышленные круги воспротивились уча­стию французского капитала в постройке Багдадской железной дороги; поэтому единственный оставшийся до сих лор «германо­фобским» слой североамериканских капиталистов - - промыш­ленники — противится изо всех сил помещению американских капиталов в Германии (да и вообще в Средней Европе) после войны. Промышленники не потому только ставили иногда (прав­да, очень редко) препятствия к свободной миграции капи­талов, что иді самим был нужен дешевый капитал, но и нотому, что они боялись усиления чужой промышленности. Важно было другое препятствие: конкуренция финансового капитала других капиталистических держав. Этим положением вещей поронзда-лись два результата. Во-первых, свободный капитал (там, где он был в больших количествах) с каждым десятилетием все на­стойчивее искал себе выхода и выгодного помещения; вопрос о завоевании новых рынков в Африке и в Азии именно для по­мещения свободных капиталов начал все неотступнее занимать умы заинтересованных. Второй результат заключался в том, что сначала доступность и дешевизна кредита дали могущественный толчок технической революции, как поистине должно назвать гигантский технический прогресс последних десятилетий, и соз­дали возможность неслыханно быстрого распространения новых и новых изобретений. Времена, когда между изобретением, на­пример, Уатта, и широким его распространением, полным его использованием проходили годы и годы, эти времена миновали. Самые смелые опыты, самые дорогие и внезапные преобразова­ния всего фабричного снаряжения — все это стало так доступно, как никогда не было. Дешевизной и обилием кредита не только неслыханно поощрялся и распространялся технический про­гресс, но и представлялись вообще громадные возможности ко­личественного роста промышленных предприятий. Все же, хоть и можно указать па исключения, чаще всего капитал устремляется за границу, лишь удовлетворив, насытив спрос промышленников у себя дома. Но с каждым десятилетием вопрос о вывозе и по­мещении капитала за границей становился все настоятельнее для капиталистических держав. А чем более монололизирова­

28

лась самая организация финансового капитала, вывозимого в колонии и, шире говоря, в экономически более слабые страны, тем более падал интерес к техническому прогрессу в производ­стве, и это явление стало местами (например, в Англии) прямо бросаться в глаза уже с последних лет XIX в.

2. Этот второй результат появления и роста гигантских ка­питалов подводит к рассмотрению следующего характерного признака периода 1871 — 1914 гг. Мы говорили о преобладающей и руководящей роли именно финансового капитала, вложен­ного в торговлю и промышленность, в экономической и поли­тической жизни передовых капиталистических держав. В тече­ние всей средины и всего конца XIX в. капитал, вложенный в торговлю и промышленность, шел от победы к победе. Эти победы при необычайном разнообразии внешних форм и про­явлений (иногда до неузнаваемости скрытых и отличных во всем) вели к одному и тому же результату, как бы предначертан­ному всей мировой экономической эволюцией: к политическому торжеству представителей капитала, вложенного в торговлю и промышленность, над представителями землевладельческого хо­зяйства. С этой точки зрения, например, дни 27, 28 и 29 июля 1830 г., когда нала монархия Бурбонов во Франции, или день 7 июля 1832 г., когда английская реформа стала законом, день 19 февраля 1861 г. в России, или день 26 апреля 1865 г. в Со­единенных Штатах, когда Джонсон сдался генералу Шерману и: кровопролитное пятилетпее меяадоусобие менаду промышлен­ным Севером и плантаторским Югом закончилось бесповорот­ным поражением рабовладельцев,— все это разные этапы и фор­мы одного и того же исторического процесса.

Новые социальные слои, связанные с торгово-промышленным капиталом, победили везде без исключения, где только они стал­кивались с представителями землевладения плантаторского, фео­дального или крепостнического типа. Среди этих победивших социальных слоев представители промышленного производства к концу XIX в. часто играли в Англии, Германии, Соединен­ных Штатах первенствующую роль. Колоссальное экономиче­ское значение промышленного производства (возраставшее с ростом народонаселения) объясняется, между прочим, еще и тем, что, как уже было выше замечено, громадный и все расту­щий общественный класс — рабочий — теснейшими узами свя­зан именно с промышленным капиталом и со всеми его судьба­ми. Противоположность интересов рабочих и работодателей, делающая, по известному выражению, рабочий класс «могиль­щиком» капиталистического строя, сказывается и больше всего может сказаться при экономической или — в решающие момен­ты — при революционно-политической борьбе рабочих против хозяев и защищающего хозяев государства. Но пока эта регааю­

29

щая минута но наступала, и в тех случаях, когда представители промышленного капитала боролись против других разновидно­стей капиталистического класса, рабочий класс оказывался всегда солидарен именно с представителями промышленного капитала (либо весь рабочий класс, либо его большинство). Так было в Англии в 1817—1832 гг. при борьбе за избирательную реформу, так было во Франции в дни июльской революции 1830 г., так бывало в моменты борьбы в германском рейхстаге при Вильгельме I, и особенно при Вильгельме II при обсужде­нии таможенной политики (и прежде всего при обсуждении торговых договоров с Россией).

Это невольное, стихийное, так сказать, «сотрудничество» обоих непримиримо враждебных классов, связанных с промыш­ленностью, в тех случаях, когда шла борьба промышленного капитала с землевладением, или в тех редких случаях, когда промышленный класс противился свободе банковских и бирже­вых действий, эта общая заинтересованность в подобных обстоя­тельствах и предпринимателей и рабочих делали всегда про­мышленный капитал могучей движущей силой в течение всего-периода 1871—1914 гг.

Но вместо с тем нужно помнить, что банковский капитал возрастал в передовых капиталистических державах в такой огромной прогрессии, что никакие препятствия, конечно, пе мог­ли ему помешать постоянно мигрировать в экономически более слабые страны. Да и препятствия эти становились совершенно ненужными при гигантском росте капитала, и именно это по­всеместное распространение европейского и американского ка­питалов больше любой другой экономической силы способство­вало интернационализации всей хозяйственной жизни земного, шара, созданию мирового хозяйства, тесной связанности, зави­симости и взаимодействию разнообразнейших хозяйственных феноменов, происходящих на самых далеких пунктах земли. Колебание бумаг на мировых фондовых биржах, тенденция к уравнению цен на товары на самых разнородных и удаленных друг от друга рынках сбыта — это только два ярких признака и последствия появления «мирового хозяйства».

Однако появление этого «мирового хозяйства» отнюдь не со­здало той идиллии «мирного соревнования», о которой грезили еще в середине XIX в. такие ученые и политические мечтате­ли, как Бокль или Кобден. Напротив, если, в частности, про­мышленники сплошь и рядом толкали свое государство к воен­ным выступлениям во имя захвата новых рынков сырья и рын­ков сбыта, то и вообще финансисты, руководители банков л фондовых бирж тоже требовали (больше всего в самые послед­ние годы перед войной 1914 г.) деятельной воешю-дипломати­ческой поддержки всюду, где только они стремились поместить

30

свободную наличность. Крупп, фирма «Вулкан», братья Мапнес--маны влияли на германское правительство в том же направле­нии, в каком главари парижской биржи влияли на правитель­ство французское. Экспортеры свободных капиталов стали в, последние 10—15 лет нсред мировой войной еще гораздо более энергично толкать Европу к катастрофе, чем это делали экспор­теры товаров.

Прибавим к этому, что в России не промышленный, а именно торговый капитал мог толкать правительственный организм к экспансии, мог поощрять завоевательные тенденции еще тогда, когда русская промышленность была слабо развита. Промыш­ленники стали оказывать влияние в этом же (завоевательном) направлении лишь в последние 10 лет перед войной, а торговый капитал был стародавней политической силой на Руси, хотя до сих пор еще с этой точки зрения сравнительно мало изученной. Дело было пе только в связи между интересами хлебного экспор­та и вопросам о Константинополе и проливах. Когда окончатель­но будет разрушена легенда об экономической всегдашней «от­сталости» России, может быть, вся история внешней политики императорского периода будет пересмотрена коренным обра-, зом2. Тут, в этой кпиге, ни старая, ни новая история России нас сами по себе не касаются; достаточно лишь отметить, что и в вопросе о проливах, и в вопросе о русско-германских догово­рах, и в вонросе о Персии или Китае русский торговый капитал и мотивы непосредственной территориальной экспансии горазда раньше и гораздо активнее, чем капитал промышленный, содей­ствовали росту империалистских тенденций в русской внеш­ней политике последних десятилетий перед мировой войной. Оставляя историю России совершенно вне рамок этой книги, мы именно потому и должпы были сделать это специальное ука­зание: слишком существенным фактором европейской истории оказалась русская внешняя политика перед войной.

3. Третий признак разбираемого периода, подобно, впрочем, и двум предыдущим, характеризуется явлениями, назревавши­ми уже задолго до наступления этого периода, но только в рас­сматриваемую эпоху — в последнюю треть XIX и в начале XX в.— достигшими особой степени яркости и очевидности. Определить совокупность этих явлений можно так: необычайная (и общая для всех великих капиталистических держав) готов­ность к разрешению основных проблем международной эконо­мической конкуренции непосредственной «пробой сил», другими словами, непосредственной сначала дипломатической, потом военной борьбой.

Этот признак — руководящая агрессивная роль имеппо фи­нансового капитала — и является характерным для последнего Довоенного периода.

3*

Первое явление — легкость на подъем и эластичность госу­дарственной машины -- объясняется также последствиями раз­вития финансового капитала: громадными успехами техники, организацией транспорта, возможностью почти мгновенной мо­билизации, появлением колоссальной специальной промышлен­ности, обслуживающей армию и флот, усовершенствованием службы связи в самом широком смысле слова и т. п., а прежде всего тем, что самое государство, как оно организовалось в Евро­пе к концу XJX в., было теснейшими узами связано с экономи­чески господствующим классом — представителями финансового капитала, сознавало себя его орудием и даже видело в этом сознании главный смысл своего существования; и при этом там, где оно было по традиции связано с представителями землевла­дения (как в Германии), оно все-таки во всех решительных слу­чаях без колебаний становилось на сторону банков н промыш­ленности. Что же касается второго явления — постоянной мысли о «пробе сил» в тех кругах, которые являлись руководящими во всей экономической жизни своей страны,— то здесь играли роль разнообразные мотивы, которые в главном могут быть сведены к следующим. В Германии бурный, несдыхапно быстрый про­цесс роста промышленности (и к концу процесс роста свободных капиталов) вызвал настойчивое стремление к овладению коло­ниями не только как рынками сбыта, но и как рынками сырья, а потом и как местами помещения свободных капиталов. Мысль пацифистов о свободе торговли в английских колониях, о воз­можности мирным путем экономически овладеть чужими коло­ниями, не покушаясь на отнятие их военным путем, эта мысль не пользовалась в указанных кругах успехом. Большинство (я говорю о большинстве среди руководителей германской про­мышленности) отвечало, что не сегодня-завтра идея Джозефа Чемберлена снова появится на политической арене, и Англия закроет границы ў части земного шара, которая находится под скипетром английского короля; меч, и только меч, должен дать Германии ее «место под солнцем», и ждать нельзя. В последние годы пред войной прибавилось еще стремление к вывозу сво­бодных капиталов. Чисто экономическими средствами борьбы ничего тут поделать нельзя. Таково было укрепившееся мнение. В Англии среди многих промышленников и финансистов господ­ствовало убеждение, во-первых, что время работает для Герма­нии и против Англии, и если вовремя не решиться разрушить эту могущественную машину, созданную Бисмарком, то даже и чисто экономическая конкуренция с ней станет для Британ­ской империи непосильной. Во-вторых, в Англии указывалось, что если Вильгельм II говорил: «Будущее Германии на воде»,— то это именно означает стремление силой отнять у Англии ко­лонии, и это же стремление изобличается гигантским ростом

32

Академик £". В. ТАРЛЕ

ЕВРОПА В ЭПОХУ ИМПЕРИАЛИЗМА 1871 — 1919 гг.

ИЗДАНИЕ 8ГОРС1Е ПОПОЛНЕННОЙ

Реклама на сайте