«История сословий в России. Полный курс лекций»

В.О.Ключевский История сословий в России

В.О.Ключевский

История сословий в России:

Полный курс лекций

Лекция I

Предмет курса. — Понятие о сословии. — Что такое сословные пра­ва? — Отличие сословного права от привилегии и служебного пол­номочия. — Разделение сословных прав на политические и граждан­ские. — Сравнительное значение тех и других для сословий. — Разделение сословных обязанностей на личные и вещественные, на прямые и косвенные.

Предмет курса. Предмет предпринимаемого мною курса — краткий обзор истории сословий в России до издания сословных жалованных грамот 1785 года императрицы Екатерины. Я выби­раю эти законодательные акты Екатерины конечным пределом своего курса потому, что ими завершилось образование русских сословий, начало которого кроется в самом возникновении древ­нерусского Московского государства. Со времени издания назван­ных жалованных грамот сословный строй русского общества, ими закрепленный, в иных частях только подновлялся, а в других даже разрушался. [1] Чтобы объяснить программу и цель курса, я изло­жу несколько предварительных общих замечаний о круге и свой­стве тех исторических явлений, на которые будет обращено наше изучение.

Понятие о сословии. Сословие (ordo или status, франц. etat, нем. Stand) — термин государственного права и обозначает из­вестный ряд политических учреждений. Сословиями мы называ­ем классы, на которые делится общество по правам и обязанно­стям. Права дает либо утверждает, а обязанности возлагает государственная верховная власть, выражающая свою волю в за­конах. Итак, сословное деление — существенно юридическое. Оно устанавливается законом в отличие от других общественных делений, устанавливаемых условиями экономическими, умствен­ными и нравственными, не говоря о физических. Существенным и наиболее осязательным признаком сословного деления служит различие прав, а не обязанностей. Довольно простого анализа обоих этих понятий, чтобы видеть, что когда речь идет о сослов­ном различии обязанностей, то при этом, разумеется, собственно различие прав: обладая различными правами, классы общества могут нести одинаковые государственные обязанности. Но если на них возложены неодинаковые обязанности, то они не могут обладать равными правами. Отсутствие у одного класса прав, ко­торыми обладают другие, не увеличивает количества его обязанно­стей. И напротив, свобода одного класса от обязанности, падаю­щей на другие, дает ему лишнее, хотя и отрицательное право в сравнении с другими. Притом государственные обязанности от­личаются неодинаковой тяжестью, и если они разделены между классами, а не падают одинаково на всех, то их удельный вес дает преимущество менее обремененным классам, позволяя им в по­токе юридических отношений держаться выше других. Короче, сословным неравенством прав не обусловливается неравенство обязанностей, но неодинаковые обязанности всегда обусловливают неравенство прав. Значит, обязанность есть случайный признак сословного деления. Это объясняется юридическим свойством го­сударственной обязанности: цель государственного союза — за­щита законно приобретенных прав, государственные обязанно­сти — только средства для этой защиты.

Что такое сословное право? Это есть всякое преимущество, даваемое законом целому классу общества в постоянное облада­ние. Состав такого класса определяется кругом лиц, удовлетво­ряющих условиям, в зависимости от которых закон ставит приоб­ретение и сохранение известных преимуществ.

Отличие сословного права от привилегии. Тем признаком, что преимущество дается целому классу общим законом, сословное право отличается от преимущества, даваемого по особому пожа­лованию отдельному лицу или фамилии. Такое преимущество на­зывается привилегией. По Уложению 1649 г. из высшего купече­ства б Московском государстве выделялась фамилия солеваров Строгановых, носивших особое звание «именитых людей». По го­родовой жалованной грамоте 1785 г. звание «именитых граждан» давалось, между прочим, всем оптовым торговцам и таким капи­талистам, которые объявляли за собою не меньше 50 000 рублей капитала.

Отличие сословного права от служебного полномочия. Пре

имущества Строгановых были фамильной привилегией, преиму­щества «именитых граждан» — сословные права. Тот признак сословного преимущества, что оно дается сословию в постоянное обладание, составляет его отличие от служебного полномочия. В составе всякого государственного общества резко выделяется своим положением обыкновенно очень значительная масса лиц, служащих орудиями государственного управления и суда. Каж­дое из этих лиц по своей должности обладает известной долей вла­сти, известными правами, каких не имеют лица, не состоящие на государственной службе. Но эти должностные права существен­но отличаются от сословных. Во-первых, должностные права чрез­вычайно неравномерны: с каждою должностью связана особая степень власти, тогда как сословные права одинаковы для всех лиц сословия. Во-вторых, служебные права — это в то же время и обязанности, которое должностное лицо не может не выполнять, пока занимает должность, тогда как сословным правом можно не пользоваться, состоя в сословии. В-третьих, должностные полно­мочия даются каждому лицу особо и не могут переходить по на­следству, тогда как сословные права по существу своему суть по­томственные преимущества и даются всему сословию без различия первых приобретателей и их прямых наследников. В обществах феодальных некоторые правительственные должности составля­ли наследственную собственность известных аристократических фамилий; тогда они имели значение фамильных привилегий, но не получали характера сословных прав. В сословных государствах сверх служебных полномочий, связанных с должностями, долж­ностные лица обыкновенно получают еще права, которые не толь­ко не отнимаются у них при отставке, но и переходят к их потом­кам. Эти права или одинаковы с правами других сословий, или составляют особые преимущества; в первом случае чиновниче­ство разбивается по другим сословиям, во втором — составляет особое сословие. Так, по нашим законам чиновник, дослужившийся до чина действительного статского советника, или военный, до­служившийся до чина полковника, становится потомственным дво­рянином; а лицо, получившее на гражданской или военной служ­бе чин IX класса или обер-офицера, получает звание личного дворянина.

Итак, сословное право по общему закону, как своему источни­ку, отличается от привилегии, а по потомственности, как существен­ному свойству своего характера, от служебного полномочия. По­следнему положению, по-видимому, противоречит один класс в составе русского общества, который носит в Своде Законов сейчас упомянутое название личных дворян1: по нашим законам, личное дворянство не передается потомству. Но это противоречие заклю­чается не в самом сословном законодательстве, а только в сослов­ной терминологии. Личное дворянство — собственно не сословие, т.е. не особый разряд дворянства, потому что лишено отличитель­ных дворянских прав: личные дворяне не входят в состав местных дворянских обществ и при крепостном праве не могли владеть кре­постными людьми. Это не более как почетное пожизненное зва­ние, которому присвоен титул дворянства не по сходству прав, а по одинаковости способов приобретения того и другого звания: как лич­ное, так и потомственное дворянство приобретается пожаловани­ем, чинами по службе и получением ордена. Действительные пра­ва личных дворян одинаковы с состоянием так называемых потомственных почетных граждан; эти права суть свобода от личных податей, от рекрутской повинности, от телесных наказаний и т.д. (я говорю, руководясь старым, теперь уже по частям, отменя­емым законодательством). Поэтому дети личных дворян по праву рождения причисляются к потомственному почетному гражданству. Итак, личное дворянство есть разряд потомственного почетного гражданства, отличающийся от прочих разрядов этого сословия только способами приобретения соединенных с ним прав.

Разделение сословных прав на политические и гражданские.

Какие бывают сословные права? Их можно разделить на два разряда: на права политические и права гражданские. Пер­выми определяется участие всего сословия в государственных де­лах, вторыми — степень правоспособности каждого лица извест­ного сословия в его частных отношениях.

Права политические можно свести в такой перечень:

I. Участие в общем государственном управлении. Оно обыкновенно выражается в законодательной деятельности сослов-

1 Св. Зак. по изд. 1857 г., т. IX, ст. 52; изд. 1899 г. ст. 51.

ных собраний. Государства, где это участие предоставлено одно­му или нескольким, но не всем сословиям, принято называть арис­тократическими; а где оно распространено на все сословия, и при­том в одинаковой мере, там государственный порядок можно назвать сословно-демократическим. В этом последнем случае уча­стие в общем государственном управлении перестает быть отли­чительным сословным правом и становится достоянием всего об­щества. Чаще бывает, что влияние на государственное управление распределяется между сословиями неравномерно; тогда и при участии всех сословий в государственном управлении политиче­ский порядок не теряет аристократического характера. То разли­чие, что иные сословия принимают прямое участие в управлении, in corpore являясь на законодательное собрание, а другие присы­лают только выборных представителей, касается конституцион­ной техники, а не государственного права; это вопрос удобства или необходимости, а не вопрос сословного неравенства.

II. Участие в местном управлении. Это право обыкновенно соединяется с первым и служит ему опорой, но само может дей­ствовать и без него. Оно также принимает довольно разнообраз­ные формы. Где оно принадлежит не всему обществу, там господ­ствующее сословие заведует местными делами и остального населения. Где участие в местном управлении предоставлено всем сословиям, там оно может иметь двоякую форму: или каждое со­словие действует особняком, ведая исключительно своими мест­ными сословными делами; или эта уединенная деятельность со­словий соединяется с совокупным ведением ими дел, касающихся всех сословий. На этом последнем двойственном основании по­строено местное самоуправление в современной России, где ря­дом с местными сословными собраниями дворянства, духовенства, городских обывателей и крестьян действуют еще всесословные земские учреждения, которым предоставлено ведать известными местными делами всех сословий.

III. Вотчинное управление. Это право состоит в предостав­ляемой землевладельцам судебной и полицейской власти над обы­вателями их вотчин. Такая власть дается землевладельцам обык­новенно там, где землевладение имеет политическое значение, где с ним соединяются особые государственные права, и потому оно является преимуществом одного или нескольких сословий. Крепостное поземельное право обыкновенно соединялось с такой вла­стью, но последняя и независимо от крепостного права может быть следствием государственного поручения. Так, русские землевла­дельцы, церковные и служилые, в XV и XVI вв. имели такую власть над вольными крестьянами, снимавшими у них земли. Точ­но так же вотчинный суд и полиция не были отняты у остзейского дворянства, когда во втором десятилетии текущего века его крес­тьяне были освобождены от крепостной зависимости. Вотчинное управление надобно отличать от участия в местном управлении: это последнее может находиться в руках одного сословия, которо­му, между прочим, принадлежит и исключительное право личной земельной собственности; но участия в местном управлении не лишены и те лица господствующего сословия, у которых нет на­селенных вотчин. Это участие в местном управлении есть поли­тическое право, принадлежащее всему сословию независимо от того, пользуются ли его отдельные лица остальными правами сво­его сословия или нет. Вотчинное управление есть политическое право, принадлежащее только некоторым лицам господствующе­го сословия как следствие действительного пользования одним из сословных прав, притом не политических, а гражданских. Поэто­му вотчинное управление имеет характер смешанного права — частью политического, частью гражданского.

Гражданские сословные права в свою очередь подразделя­ются на личные и вещественные. Это разделение вытекает из самого значения гражданских сословных прав. Мы сказали, что ими определяется степень правоспособности отдельных лиц со­словия в их частных отношениях. Юридический оборот частного гражданского общежития слагается из двух порядков отношений: из обязательств, т.е. из прав одного лица влиять на действия другого, и из прав на вещи, нужные людям.

1. Отсюда следует, что личными сословными правами опре­деляется признаваемая законом за лицами разных сословий сте­пень способности входить в обязательства. Сословное неравен­ство этой способности основывается на неодинаковой оценке или неодинаковом нравственном доверии закона к разным классам общества. Эта неодинаковая сословная оценка обнаруживается в том, что закон различно наказывает людей разных сословий за одни и те же преступления, различно карает за обиды, нанесенные ли-

цам разных сословий, дает неодинаковую оценку свидетельским показаниям лиц разных сословий на суде. Из этой неодинаковой оценки сословий законом вытекает и неодинаковая их обяза­тельственная правоспособность. Так, в обществах, разделенных на свободные и несвободные классы, лица последних обыкновенно лишались свободы вступать в брак, покидать свое местожитель­ство, вообще стеснялись в праве распоряжаться своею личностью и трудом, наниматься на работы, заключать долговые сделки и т.п. 2. Из указанного состава гражданского оборота следует, что ве­щественными сословными правами определяется сословная сте­пень имущественной правоспособности: закон признает за лицами разных сословий разные права на приобретение некоторых видов собственности и признает неодинаковые права на одни и те же виды приобретенной собственности. Говоря проще, не все сословия мог­ли приобретать в собственность всякое имущество и не все сосло­вия имели одинаковое право собственности на приобретаемое иму­щество. Так, лишь высшему классу предоставлялось право на владение сельской недвижимой собственностью, а при крепостных отношениях — право на владение крепостными людьми. Крепост­ные крестьяне могли приобретать движимое имущество, но только в неполную, условную собственность. Наконец, рабы не могли иметь никакой собственности. С сословными различиями в свобо­де приобретения собственности обыкновенно соединяется и сослов­ное неравенство в свободе распоряжения ею. Одним сословиям предоставлялось полное право отчуждения собственности во всех ее видах, как и право ее передачи по завещанию жене, нисходя­щим и боковым родственникам, даже сторонним лицам. Другие классы пользовались правами отчуждения и завещания в ограни­ченных размерах: например, безусловно, могли отчуждать только движимое имущество, но не могли или были стеснены в праве отчуждения недвижимости, позволявшем завещать имущество только сыновьям, то есть. Обездоливая дочерей, или только нисхо­дящим родственникам, то есть, исключая боковых родственников.

Сравнительное значение политических и гражданских со­словных прав для сословий. По самому свойству описанных со­словных прав, политических и гражданских, можно заметить, что они действуют неодинаково и имеют различную цену для сословий. Права политические осуществляются совокупной или кор­поративной деятельностью обладающего ими сословия; права гражданские приводятся в действие волею и усилиями отдельных лиц. В связи с этим объясняется и сравнительное значение тех и других прав для сословий: сословные гражданские права прино­сят прямую, осязательную выгоду каждому члену сословия, рас­ширяя или упрочивая его личную свободу и средства материаль­ного обеспечения; права политические, доставляя всему сословию, власть и влияние на управление, имеют интерес для отдельных лиц не сами по себе, а потому, что обыкновенно служат средством расширения и обеспечения прав гражданских. Значит, граждан­ские права для сословий важнее политических; они — наиболее энергичный мотив сословного неравенства, настоящая цель, к которой стремятся высшие сословия, добираясь этого неравен­ства или отстаивая его. Вот почему сословные гражданские права могут действовать даже не соединяясь с политическими, тогда как сословные политические преимущества при гражданском равен­стве теряют свой смысл и падают или превращаются в сословные повинности. В таком случае участие сословия в управлении полу­чает для него значение обязательного безвозмездного содействия правительству.

Разделение сословных обязанностей наличные и веществен­ные, на прямые и косвенные. Что касается сословных обязан­ностей, то они, разумеется, все государственные, но их можно разделить, во-первых, на личные и вещественные, во-вторых, на прямые и косвенные. Личная государственная обязанность — это часть личного труда, обязательно отдаваемого в пользу госу­дарства. Личная государственная обязанность обыкновенно на­зывается повинностью; самая важная из повинностей — воин­ская. Вещественная обязанность — это часть имущества, обязательно выделяемая в пользу государства; [2]вещественные обязанности — налоги или подати. Те и другие обязанности мож­но разделить еще на прямые и косвенные. Прямые обязанности — это жертвы, обязательно приносимые непосредственно государ­ству; косвенные — это жертвы, обязательно приносимые лица­ми известного класса не прямо государству, а по поручению госу­дарства лицам других классов. Такими косвенными обоюдными

обязанностями были связаны при крепостном праве крепостные владельцы с крепостными людьми по нашему законодательству. Для крепостных крестьян они состояли в обязательных работах и платежах в пользу владельца. Для крепостных владельцев они со­стояли: 1) в обязанности по продовольствию и призрению кресть­ян, 2) в ответственности по взносу крестьянами государственных податей и отправлению ими денежных и натуральных повинностей, 3) в обязанности ходатайствовать за крестьян по делам гражданс­ким и уголовным, 4) в ответственности за них во всех казенных взысканиях, как-то: штрафах, пошлинах и проч.

Лекция II

Постепенное исчезновение сословных различий — общий факт евро­пейской истории. — Общественный склад, к какому стремится со­временное европейское государство. — Наследственное неравен­ство перед законом — основание для сословного деления. — Двоякое происхождение сословий — политическое и экономическое.

Постепенное исчезновение сословных различий — общий факт европейской истории. Сословное неравенство — истори­ческое явление, исчезающее почти всюду в Европе. Сословные различия все более сглаживаются в праве, оставляя неодинаково глубокие следы в народных преданиях, в привычках и нравах, в распределении собственности. [3]Но с самого возникновения но­воевропейских государств в продолжение многих веков это нера­венство было основанием политического порядка, и даже в обще­ствах, потом усвоивших вполне демократический склад, в первые периоды их политической жизни можно заметить следы сильных движений в сторону аристократического неравенства. Но с XV века на западе, гораздо позднее на востоке Европы, в умах и законода­тельствах обнаруживается стремление к постепенному уравнению сословий. Тот же самый процесс можно заметить и в государствах античной Европы, так что его можно признать общим и повсемест­ным фактом европейской истории. Если бы было доказано, что он повторялся в политических союзах и других частей света, то этот общий факт получил бы значение исторического закона, который можно было бы выразить в такой формуле: «политическое об­щежитие начинается сословным, расчленением, общества и продолжается постепенным уравнением сословий».

Общественный склад, к какому стремится современное ев­ропейское государство. Хотя этот процесс завершился далеко не везде в Европе, однако достаточно ясно успели обозначиться ос­новные черты этого нового общественного склада, какой стремятся принять западноевропейские государства. В прежних сословных обществах отдельные лица не имели непосредственного отноше­ния к государству. Перед государством являлись сословные корпорации, и значение каждого лица в государстве определялось значением сословия, к которому лицо принадлежало. Законода­тельство начало разбивать эти крупные и плотные общественные сочленения на их первичные составные частицы — отдельные лица, ставя каждое из них в непосредственные отношения с госу­дарством и признавая всех их одинаково свободными. Но призна­вая их одинаково свободными, законодательство доселе не нашло средств сделать их равноправными, потому что доселе не умеет одинаково распределить между ними обязанности. При сослов­ном неравенстве обязанности распределялись между целыми классами по их политическому значению и потому наиболее об­ременены ими были низшие классы, располагавшие наименьши­ми материальными и другими средствами. — Положив в основу государственного порядка бессословное равенство, необходимо было и разверстку обязанностей перенести на новые основания. Одним из них стало правило: «государство требует от каж­дого в меру того, что дает ему». Потребность в личной безо­пасности у всех одинакова; потому самая тяжкая личная обязан­ность — воинская повинность — возложена на всех, способных нести ее. Нельзя было так же поступить с обязанностями веще­ственными. Потребность в имущественной безопасности не у всех одинакова. Миллионер, разбросавший свои имения по всем уг­лам государства и ведущий огромные промышленные дела, го­раздо более задает работы правительственным учреждениям, обеспечивающим имущественную безопасность, чем рабочий, живущий поденным заработком. Но по этой же причине милли­онер гораздо более поденщика заинтересован в делах государства, в исправном действии его охранительных учреждений. Таким об­разом, вещественные тяготы должны падать на лица соразмерно с потребностью каждого в имущественной безопасности, а сте­пень этой потребности соответствует его имущественной состоя­тельности. Таков смысл подоходного налога, приобретающего все большее господство в финансовой системе Европы. Значит, го­сударственная обязанность из обязательной жертвы, приносимой одними классами в пользу других, превращается в плату лица го­сударству за услуги, какими первое пользуется от последнего. Но, с другой стороны, и участие в государственных делах соразмеря­ется с тяжестью государственных обязанностей, падающих на каждое лицо, и, следовательно, со степенью его интереса в этих делах. Это участие выражается в народном представительстве. Воинская повинность падает на всех граждан в возрасте, способном нести ее, потому все граждане участвуют в выборе народных представите­лей. Но они участвуют в нем неодинаково: посредством известного сочетания подоходного налога с избирательной системой платящие более имеют и более веский избирательный голос. Таким образом, политический порядок, к какому идет современное западноевропей­ское государство, строится на сложном сочетании государствен­ных прав и обязанностей, между которыми примиряющим посред­ником служит не сословный, а личный политический интерес. Этот порядок можно представить такой схемой. Первичным составным элементом его служит отдельное свободное лицо, несущее госу­дарственные тяготы, соразмерные с его потребностью в тех лич­ных и имущественных обеспечениях, какие дает государство, и уча­ствующее в управлении соразмерно с теми тяготами, какие оно несет в пользу государства. Самый порядок состоит из двух парал­лельных рядов, из которых один представляет обязанности, а дру­гой — соответствующие им права. Вот оба эти ряда: общая воин­ская повинность и общее голосование; подоходный налог и личное представительство, разверстанное по числу правоспособных лиц и по размеру уплачиваемых ими налогов. Благодаря такому сочета­нию, современные европейские государства представляют слож­ный механизм, построенный на юридической и экономической сдел­ке, соединяющий в одно целое отдельные лица и обеспечивающий им своей тяжелой деятельностью благо, носящее на языке Запад­ной Европы название политической свободы.

Наследственное неравенство перед законом — основание для сословного деления. Итак, современное бессословное государство достигает политической свободы, но оно не достигает политическо­го равенства. Однако это неравенство отличается от сословного в двух отношениях. Во-первых, сословные общества отличаются рез­ким разграничением прав и обязанностей. Наиболее чистые типы такого общества стремились сосредоточить все права в одних клас­сах, все обязанности — в других. В современном государстве все уравнены в гражданских правах и личных обязанностях, но раз­личаются политическими правами и вещественными обязанностями. Во-вторых, неравенство в современном государстве есть неравенство лиц, а не классов. В сословных государствах различа­лись перед законом целые сословия, но отдельные лица одного со­словия признавались равными между собою по правам и обязан­ностям. В современном государстве каждое лицо есть своего рода сословие. Общество разбито на мельчайшие пылинки, сравнитель­ная величина которых трудно уловима невооруженным глазом и доступна только микроскопическим наблюдениям статистики да министерства финансов, распределяющего налоги. Эта политиче­ская пульверизация общества есть следствие отмены потомствен­ной преемственности прав и обязанностей, на которой держалось сословное деление. Благодаря этому политическая группировка лиц в современном государстве поставлена в зависимость от их иму­щественного положения, т.е. предоставлена игре случая и борьбе индивидуальных сил. [4] Политическое положение лица в современ­ном государстве может представлять непрерывное кочевание по раз­ным политическим группам, смотря по его успехам или неудачам в экономической борьбе, изменяющим его имущественное положе­ние. Тогда как в сословном государстве политическое положение лица определялось его сословным происхождением, а не изменчи­вым имущественным положением, т.е. генеалогией, а не цензом. Это сопоставление нового складывающегося типа бессословного государства с исчезающим сословным приводит к заключению, что основанием сословного деления служит наследственное неравен­ство целых классов в правах и обязанностях, а не распределе­ние тех и других по изменчивым личным состояниям, как в совре­менном бессословном государстве.

Двоякое происхождение сословий: политическое и экономи­ческое. Если сословное неравенство есть временное состояние обществ, в жизни которых бывали времена, когда сословий еще не было, и наступает время, когда их уже не будет, то спрашива­ется: как и при каких условиях возникает сословное неравенство? Вследствие чего общества разбиваются на классы с неравным ' распределением между ними прав и обязанностей?

Сословное неравенство возникало двояким путем. Иногда при­чиной его бывало экономическое разделение общества в период образования государства. Тогда общество делилось на классы сообразно с разделением народного труда: классы различались меж­ду собой родом труда или родом капитала, которым распоряжал­ся каждый класс, и сравнительное значение каждого обществен­ного класса определялось ценой, которую имел тот или другой род труда, тот или другой капитал в народном хозяйстве известного времени или места.

Но бывал и другой порядок явлений. Общество подчинялось, вооруженной силе, вторгнувшейся со стороны или образовавшей­ся в нем самом, и захватившей право распоряжаться народным трудом. Такой силой бывало или чуждое пришлое племя, или осо­бый класс, сложившийся в самом обществе для его защиты от внешних врагов и завоевавший потом защищаемое им общество. В каждом случае общества следовали в своем дальнейшем раз­витии совершенно разными путями. Укажем сначала путь, каким шли общества во втором случае. Вооруженная сила, туземная или пришлая, захватив право распоряжаться народным трудом, спе­шила стать властью, чтобы мирно пользоваться завоеванными плодами. Для обеспечения постоянного пользования присвоен­ными экономическими выгодами захватчик не имел нужды забо­титься о новом устройстве народного хозяйства: он насильствен­но вторгся в сложившийся уже экономический порядок, с оружием в руках стал у готового хозяйственного механизма; ему не было нужды вновь заводить хозяйство в захваченной стране. Заполучив в свои руки господствующий капитал, он только старался обеспе­чить себе послушание рабочих рук, приставленных к готовому хо­зяйственному механизму. Но чтобы обеспечить себе спокойное обладание захваченными выгодами, захватившая власть сила спе­шила создать известный государственный порядок, с помощью ко­торого она, став его движущей пружиной, могла бы распоряжать­ся народным трудом, не прибегая постоянно к первоначальному своему средству воздействия — к оружию. Вот почему все забо­ты этой силы обращались на государственное устройство, на вы­работку системы законодательства, на приспособленную к цели организацию сословий, на соответствующее устройство прави­тельственных учреждений.

Вопросы права, государственного и гражданского, отношения к верховной власти, отношения господствующей силы к другим классам составляли главные явления жизни в таком обществе. Благодаря этому жизнь общества получала, можно сказать, бое­вой характер: борьба вооруженная сменялась борьбой политиче­ской; оружие утомлялось в своей деятельности и передавало свои функции закону. И работа обеих этих сил, оружия и закона, на­правлялась к одной цели — к упрочению обладания властью. А властью дорожили потому, что она давала обладание народным трудом. Под влиянием этой борьбы все отношения обострялись, классы и учреждения получали резкие очертания. Сообразно с тем и общество приобретало особую физиономию. Все оно складыва­лось из двух основных элементов: с одной стороны стоял победи­тель-господин, с другой — пленник-холоп. Все общество стре­милось разделиться на два резко разграниченных класса, из которых один старался присвоить себе все права, навязывая другому все обязанности. С великими усилиями складывались и пробивались промежуточные классы, которые отрывали себе частички прав выс­шего сословия, платя за них частицами обязанностей низшего. [5] Та­ков склад обществ, которые создавались завоеванием.

Иным путем следовали общества, где не вооруженная сила, за­хватив господствующий в стране капитал, становилась властью и распорядительницей народного труда, а, наоборот, господствую­щий капитал страны, овладев народным трудом, создавал из вла­дельцев этого капитала власть. Господствующий капитал, движи­мый или недвижимый, в зависимости от хозяйственных условий в стране, становился источником власти; его операции соединялись с политическими и гражданскими правами; экономические классы превращались в политические сословия. Так как в этом случае вли­яние на общество приобреталось не силой оружия, а гнетом капи­тала, который не утомляется, как оружие, а требует постоянной дея­тельности для своего сохранения и роста, то классу, владевшему капиталом, не было нужды торопиться с созданием нового государ­ственного порядка, который обеспечил бы его господство, причем не политическими средствами, не хартиями и учреждениями, а эко­номическими отношениями. В таких обществах не было нужды за­воевывать рабочих: люди сами отдавались тем, в чьих руках скап­ливался капитал, кто давал им хлеб, т.е. средство для работы. Все внимание господствующего класса обращалось на устройство на­родного хозяйства, на расширение простора для деятельности ка­питала, на приемы и средства эксплуатации естественных богатств

страны, на открытие и удержание рынков сбыта. Поэтому вопросы права и государственного устройства ставились на второй план, а юридические отношения не получали достаточной проработки и определенности. Общество и в этом случае слагалось из двух глав­ных элементов: с одной стороны стоял капиталист-заимодавец, с другой — рабочий-должник. Но так как политическое значение рас­пределялось по экономическим состояниям, которые чрезвычайно разнообразны и изменчивы, то в обществе происходило очень дроб­ное деление. И чем больше оно дробилось, тем слабее было нера­венство прав и обязанностей, которыми различались между собою его классы.

Итак, сословия имели двоякое происхождение — политическое и экономическое. Сословное деление общества начиналось либо на­сильственным порабощением его вооруженной силой, либо добро­вольным политическим подчинением его классу, достигшему хозяй­ственного господства в стране. Это порабощение или это подчинение устанавливало государственный порядок, сосредоточивало власть над обществом в одном классе. Следовательно, в обоих случаях сослов­ное деление одинаково выходило из политического акта, но источни­ки сословного неравенства в обоих случаях были разные. В первом случае права и обязанности неравномерно распределялись между властителями и подвластными по праву силы, во втором — между капиталистами и рабочими по экономическому весу. Значит, источ­ником сословного неравенства в первом случае было различие по­литических положений, созданных порабощением общества од­ним классом, во втором — различие экономических состояний, образовавшихся еще до политического подчинения общества одному классу. То и другое происхождение сословий имело неодинаковое дей­ствие на характер сословного деления: при политическом происхож­дении сословий общество стремилось распасться на немногие круп­ные части, разделенные резким неравенством прав и обязанностей, тогда как сословное деление, построенное на неравенстве экономи­ческих состояний, отличалось большей дробностью частей и мень­шей резкостью сословных различий. Этот неодинаковый процесс со­словного расчленения можно обозначить таким общим положением: чем резче сословное неравенство, тем проще сословное деле­ние; и наоборот: чем слабее сословное неравенство, тем слож­нее, т.е. дробнее, сословное деление.

Лекция III

Формула, выражающая ход уравнения сословий. — Место сословного государства в ряду преемственно сменявшихся общественных со­юзов. — Влияние сословного деления на политический порядок. — Ис­торические процессы, открывающиеся в истории сословий. — Памят­ники права как единственно надежные источники истории сословий.

Формула, выражающая ход уравнения сословий. Положение, сейчас высказанное мною об отношении сословного неравенства к дробности сословного деления, следует сопоставить с другим об­щим фактом, который мы заметили, обратившись к изучению со­словного строения общества. Этот факт состоит в том, что сослов­ное разъединение не было устойчивым состоянием общества, что им отличались вообще первые периоды политического общежития; но, достигнув известного напряжения, оно сменялось стремлени­ем к сближению и уравнению сословий. Понятно, что это стремле­ние обнаруживалось раньше и идет быстрее там, где сословия с самого своего возникновения стояли ближе друг к другу и где, вме­сте с тем, сословное деление было дробнее. То есть степень вза­имного отчуждения сословий и их дробности обусловливается их происхождением. Отсюда следует, что то или другое их происхож­дение оказывало действие не только на характер, но и на продол­жительность сословного склада общества. Известно, с каким упор­ством в государствах, образовавшихся путем завоевания, сословные различия держались не только против уравнительных идей, но и против открытых нападений низших классов на преимущества выс­ших. Из сопоставления обоих указанных положений можно вывес­ти следующее третье: уравнение сословий идет тем труднее, чем проще сословное деление и чем резче сословное неравен­ство. Иначе говоря: скорость сословного уравнения находится в прямом отношении к сложности сословного деления и в обратном отношении к степени сословного неравенства.

Этими тремя положениями и обозначается ход сословного стро­ения обществ. Политическое общежитие, повторяю, обыкновен­но начиналось установлением сословного неравенства и продолжалось уравнением сословий, а успех этого уравнения зависел от большей или меньшей дробности сословного деления и от степе­ни сословного неравенства. Теперь рассмотрим внутренние усло­вия сословного строения, чтобы видеть, какие силы управляли его ходом. Это поможет нам определить влияние сословного склада на государственный порядок.

Место сословного государства в ряду преемственно сменяв­шихся общественных союзов. Чтобы заметить эти условия и силы, надобно припомнить, какое место занимает сословное государ­ство в ряду преемственно сменявшихся общественных союзов. Политическому общежитию, основанному на целях общего бла­га, как известно, предшествовали естественные союзы, завязан­ные кровным родством. В этих союзах не было равенства, но не было и сословий. Их место занимало разделение по возрасту: старшие составляли правящий класс, младшие — управляемое общество. В современном государстве тоже нет равенства и тоже нет сословий; их место занимают изменчивые экономические состояния. Наиболее налогоспособные, т.е. наиболее состоятель­ные, прямо или косвенно руководят делами государства, а наиме­нее состоятельные волей-неволей подчиняются этому руководству. Может быть, и капитал утратит политический вес, уступив свое место другой силе — например, науке, знанию. По крайней мере, о возможности управлять обществом средствами этой силы давно мечтали многие, мечтают и теперь. В государственном механиз­ме, который будет приводиться в движение этой силой, также не будет ни равенства, ни сословий; их место займут ученые степе­ни, и в законодательных собраниях депутаты с цензом очистят ска­мьи для делегатов ученых обществ.

Каждый из этих трех политических порядков построен по типу мелкого частного союза, который, очевидно, имел или получит в общежитии господствующее значение в момент построения соот­ветствующего ему порядка. Отношения классов в кровном союзе, т.е. по возрастным критериям, сняты, очевидно, с отношений по­колений в семье, т.е. отца, сына и внуков. Прототипом современ­ного государства ценза, очевидно, служит акционерная компания: здесь политический вес лиц зависит от количества голосов, а ко­личество голосов, как в акционерной компании, определяется количеством акций. Будущее государство власти знаний и науки устроится по образцу школы с разделением на учеников и учите­лей и с подразделением последних на старших и младших.

В каждом союзе порядок наводится особой силой. В первом слу­чае такой силой служит власть родителей или старших, во втором — сила капитала, в третьем — авторитет знания. По какому типу по­строено сословное государство и какая сила руководит в нем отно­шениями? В нем легко заметить две особенности: во-первых, на­следственность сословных прав и, во-вторых, различие занятий, обусловливаемое различием наследственных прав. Наследствен­ность прав есть юридический принцип, выработанный в кровном союзе согласно с общим началом этого союза, по которому все от­ношения определяются происхождением, т.е. становятся наслед­ственными; и права, однажды приобретенные, переходят к потом­ству приобретателя. Эта идея особенно ясно сказывается в преимуществах линии старшего сына, какие замечаем в кельтских кланах. Значит, сословное государство — ближайший преемник родственного союза. Вот его исторический возраст, место в про­цессе развития людского общежития. Различие сословий по за­нятиям указывает на момент экономического развития, с которым совпадало возникновение сословного государства. Кровные есте­ственные союзы, соединяясь, складывались в искусственные госу­дарственные общества в то время, когда начиналось разделение тру­да, когда кровные союзы переставали делать сами все им нужное и начиналась специализация занятий. Легко понять, что возникшая отсюда необходимость хозяйственного обмена между кровными союзами и была причиной искусственного соединения этих союзов в государство. Итак, наследственность сословных прав указывает на генетическую связь сословного государства с родовым союзом, а сословное разделение занятой есть то новое начало, которое было причиной соединения родовых союзов в государство.

Влияние сословного деления на политический порядок. Со­гласно с этим началом, люди в государстве должны были привы­кать к связям, которых не знали прежде. В кровных союзах сооте­чественниками считались родственники. Принадлежность к союзу рассматривалась как неизменное определение судьбы, и переход в другие союзы был немыслим как физическая невозможность,

как перемена пола. С образованием государства родственный круг разбивался по месту жительства, по занятиям, по общественным состояниям, забывая своего общего предка. Этим начинался но­вый подбор людей. Своих и чужих стали различать не по генеало­гическим воспоминаниям, а по сходству занятий и состояний, а так­же прав и обязанностей по отношению не к общему предку, а к общему государю. Сходство целей, понятий, нравов, прав и обя­занностей, разнообразных житейских отношений рождало новую могущественную связь между людьми — сословный интерес, за­нявший место чувства кровного родства.

Эта новая кристаллизация общества сильно действовала на за­конодательство. Задача закона — примирять частные интересы с общими, на которых держится государственный союз. Мелкие част­ные интересы, обобщаясь путем сделок или разъединяясь взаим­ной борьбой, соединяли отдельных лиц в крупные группы или раз­бивали уже образовавшиеся общественные соединения на мелкие части. Сообразуясь с ходом этого подбора, законодательство или создавало из однородных мелких классов крупные сословия, или крупные сословия делило на мелкие классы, обобщая или дробя распределяемые между ними права и обязанности.

От этой законодательной растасовки зависело и положение государственной власти. Если общество распадалось на мелкие части, которые никак не могли сложиться в крупные, плотные сословия, власть насильственно соединяла их для совокупной деятельности во имя общих интересов. Если в обществе сильно со­знание этих интересов, его части поневоле повинуются объединя­ющей их власти, потому что не могут ни соединиться все дружно против нее по причине взаимного антагонизма, ни подчиниться од­ной из частей из-за слабости каждой из них. Таким образом, рознь и дробность общественных групп ведут к усилению государствен­ной власти, к развитию политической централизации.

Иной род отношений устанавливался, когда общество делилось на крупные классы. Государственная власть или пользовалась со­действием всех их, если они действовали согласно, или опиралась на один из них, чтобы подчинить себе другие, если они были во враж­де друг с другом. В обоих случаях государственная власть принуж­дена была делиться своими полномочиями с сословиями, но госу­дарственный порядок строился неодинаково: в первом случае, при единодушии сословий, сословные интересы становились общими интересами государства, во втором — интересы одного сословия торжествовали над общими интересами государства и делали го­сударственную власть своим орудием. В средневековой Европе три сословия, призывавшиеся к участию в государственном управле­нии, — духовенство, дворянство и буржуазия — представляли осо­бые государства, между которыми с причудливой чересполосицей поделены были государственная территория и работавшее на ней низшее население. Так что средневековое западноевропейское го­сударство можно назвать федерацией трех сословных государств, соединенных в лице короля только династической связью. Это от­ношение сословного деления к политическому порядку можно вы­разить в таком положении: верховная власть в сословном госу­дарстве тем более подчиняется сословиям, чем их менее и чем резче они разъединены. Иначе говоря: сила давления сословных интересов на общие находится в обратном отношении к дробности сословного деления.

Исторические процессы, открывающиеся в истории. Отсюда можно видеть, что дает нам, т.е. какие исторические процессы вскрывает история сословий. Из истории образования сословий мы узнаем, как борются между собой частные интересы, как в этой борьбе из частных интересов вырабатывается путем обобщения и примирения сознание общих интересов, или как последние терпят крушение, разлагаясь на частные. Другой процесс вскрывается в истории разрушения сословий. Чем плотнее и замкнутее сословие, тем сильнее сжимает оно отдельных лиц своими требованиями, понятиями и нравами, сковывая личную свободу. Чем крупнее со­словные группы и чем неравномернее распределены между ними права и обязанности, тем труднее переход из одного сословия в дру­гое, тем более стеснено лицо в выборе житейских путей, тем более оно поглощено сословными интересами и тем труднее дается ему осознание интересов общих. Поэтому уравнение сословий есть од­новременное торжество и общего государственного интереса, и личной свободы. Значит, история сословий вскрывает нам два наи­более скрытых и тесно связанных друг с другом исторических про­цесса: развитие осознания общих интересов и высвобождение лич­ности из-под сословного гнета во имя общих интересов.

Памятники права как единственно надежные источники ис­тории сословий. И только в памятниках сословного законодатель­ства можно уловить оба этих великих и глубоко скрытых истори­ческих процесса. Напрасно будем искать их верное отражение в произведениях литературы и искусства. Такие произведения — плоды индивидуального сознания, а в индивидуальном сознании явления общественной жизни, отражаясь, преломляются под из­вестным углом, и историческая критика доселе не нашла надеж­ного способа точно измерять этот угол преломления. Факты об­щественной жизни в сознании наблюдателя становятся идеями, т.е. перестают быть фактами и возвращаются в ряд последних, когда облекаются в законодательные постановления. Общество, как живое и мыслящее существо, говорит своим особым языком, не похожим на тот, каким выражается индивидуальный ум. По­следний выражает свои идеи логическими понятиями или худо­жественными образами, а первое говорит юридическими норма­ми. Поэтому вы не удивитесь методологическому правилу, которым я закончу предварительные замечания свои о цели и при­емах исторического изучения сословий и которое вместе с тем объяснит вам, почему я в истории сословий в России буду опи­раться только на ограниченный запас источников. Общество со­словное или бессословное надобно изучать не в кабинете лите­ратора и не в мастерской художника, а в законодательномховете и судебной камере. Я знаю только одно место, где встречаются и объе­диняются оба этих процесса, из которых, собственно, и слагается вся история, — и работа индивидуального ума, и движение обще­ственного сознания. Это место — университетская аудитория.

Изложив эти общие соображения, которые послужат нам ру­ководством при изучении истории сословий в России, перейдем к самому предмету изучения.

Лекция IV

Скудость литературы по истории сословий в России. — Постановка изучения нашей истории в тридцатых и сороковых годах как одна из причин этой скудости. — Перечень важнейших сочинений по исто­рии русских сословий. — Пробуждение интереса к истории русского общества в пятидесятых годах и связь его с реформами минувшего царствования. — Научный интерес к историческому изучению рус­ских сословий. — Общая характеристика сословного процесса в Рос­сии сравнительно с западноевропейским. — Изменчивость и разно­образие оснований сословного деления русского общества. — Периоды истории русских сословий.

Скудость литературы по истории сословий в России. Изуче­ние истории сословий в России я должен начать коротким очер­ком того состояния, в каком находится в нашей литературе изуче­ние этого вопроса. Литература по истории сословий в России является едва ли не самым юным отделом в составе молодой рус­ской исторической литературы. Главной причиной этой запозда­лости истории русского общества надобно считать постановку дела изучения отечественной истории. [6] После Карамзина в нашей ис­торической литературе образовались два направления, которые, как серьезно и напрасно думали сторонники того и другого, су­щественно отличались друг от друга, даже исключали одно дру­гое. Одно из этих направлений обращало преимущественное вни­мание на историю государства, другое — на историю общества. Исследователи этого второго направления, впрочем, изучали не столько процесс сословного расчленения русского общества, сколько жизнь народа вообще. Народ — вот что составляло, пред­ает исторических изысканий целого ряда умных и даровитых исследователей и что они считали единственным предметом, достойным исторического изучения.

Постановка изучения нашей истории в тридцатых и сороко­вых годах как одна из причин этой скудости. Термин «народ» покрывал собою общество, а под «народом» разумели преиму­щественно или исключительно простонародье. В литературе тридцатых и сороковых годов образовалась даже целая историческая теория, которая довольно складно построила всю историю России не столько на ее действительных процессах, сколько на диалекти­ческом развитии понятия о народе, т.е. того значения, какое прида­валось этому понятию. Люди, державшиеся этой теории, конечно, не могли не знать, что и в нашей исторической жизни действовали общественные стихии, которые никак нельзя было бы подвести под такое понятие о народе; что и у нас из так называемой массы выде­лялись и действовали на ее поверхности высшие классы. Из затруд­нения, в какое ставились исследователи этим противоречием, они старались выпутаться двояким путем. Они или утверждали, что высшие классы выделялись из народа политически и экономиче­ски, как это было в древней Руси, не отрывались от него нрав­ственно, жили одной с ним жизнью, проникались одинаковым ду­хом; или же исследователи уверяли, что высшие сословия, отрываясь от народа, как это пошло со времени Петра, станови­лись против народа, являлись отщепенцами, которые изменяли народным началам, и как изменники переставали принадлежать народу, становились чуждым фактом для его истории.

При таком взгляде на общественное расчленение, высшие классы являлись наростом на народном теле, вредным в практи­ческом отношении и бесполезным в научном. Таким образом, ис­тория общественных классов превращалась в назидательную или обличительную повесть об отношениях общественных верхов к общественным низам, о спасительном единодушии обеих обще­ственных половин или о гибельном их антагонизме, причем честь единодушия всецело падала на народ, а ответственность за анта­гонизм возлагалась на высшие классы. Соответственно такому взгляду главными источниками изучения истории общества вы­бирались не памятники права, а либо предания о массовых, гур­товых движениях народа, либо жалобы древнерусских публицис­тов на неправды высших сословий по отношению к народу. В таком взгляде, если выкинуть из него излишнее обилие общих мест и положений, останется много погрешностей и, прежде всего по­грешность физиологическая. Нарост хотя и нарост, но остается органической частью живого существа, которая принимает учас­тие в жизни организма и даже иногда более активное, чем нор­мальная часть организма. Он вытягивает соки из организма и, смотря по состоянию последнего, либо истощает его, либо осво­бождает от вредных соков. Притом в этом взгляде было много не­сообразностей. Высшие классы представлялись как изменники на­родным началам, враги народа. На их отчуждении от родного народа строили даже целый, небывалый период нашей истории, начинавшийся деятельностью Петра, и весь смысл этого периода полагали в нравственном отчуждении высших классов от народ­ной массы. Добрые люди, державшиеся этого направления, сами того не замечая, вносили даже анархическую тенденцию в свои исследования. Они, подобно царю Ивану Васильевичу Грозному, беспричинно клали опалу на все высшие классы, а о простом на­роде говорили, что на него гнева и опалы нет. Эта, если можно так выразиться, демомания, или аристофобия, доходила даже до на­рушения-лояльности, - до нанесения политической обиды высшим классам. Ведь последние не тайком прокрадывались в наше об­щество, а существовали с ведома и разрешения законной верхов­ной власти, и их законные права и положение в государстве чрез­вычайно точно определены в IX томе Свода Законов.

Перечень важнейших сочинений по истории русских сосло­вий. Серьезный интерес к историческому изучению русских со­словий был пробужден не ранее или немного ранее пятидесятых годов текущего столетия и всего более возбужден был этот инте­рес покойным Соловьевым. Его старшие ученики работали в ука­занном им направлении и развивали его мысли в целом ряде дель­ных и трудолюбивых исследований. [7] Отзвук этого нового пробудившегося интереса слышен как в пространной истории Со­ловьева, так и в его отдельных статьях. В «Истории России» Со­ловьев или исследует обстоятельно, или лишь общими чертами отмечает ход сословного расчленения русского общества всюду, где этот ход становится уловим. И, что еще важнее, этот процесс у него поставлен в связь с условиями, действовавшими не только в политической, но по временам и в экономической жизни народа. Живость, с какой пробужден был этот интерес, вы почувствуете, читая, например, «Исторические письма» — одно из наиболее свежих произведений Соловьева, появившееся в 1858 г. В свое время эти письма читались с большим интересом и не утратили своего значения доселе.

Такое недолгое прошлое имеет за собою научная обработка ис­тории русского общества. Вот почему нельзя удивляться скудос­ти литературы по этому предмету. Этой литературой, по крайней мере, всем, что в ней заслуживает чтения, можно овладеть до­вольно в короткое время. В пятидесятых годах и позднее появля­ются вслед за порядочным для своего времени сочинением Пло-шинского «Городское или среднее состояние русского народа», напечатанным в 1852 г., статьи г. Чичерина, особенно его иссле­дование «Холопы и крестьяне в России в XVI в.», потом цельная монография Беляева «Крестьяне на Руси», представляющая опыт полной истории этого сословия и особенно ценная по обилию впер­вые изданных материалов, в ней напечатанных, далее ряд очерков г. Победоносцева по истории крепостного права в России со вре­мени Уложения. В конце шестидесятых годов было напечатано сочинение Пригары «О городских состояниях в России при Пет­ре Великом», представляющее опыт истории городских состоя­ний не только в это царствование, но идо него. Наконец, в 1875 г. вышел I том сочинения г. Дитятина «Устройство и управление городов в России», представляющий очень хорошо составленный очерк истории городов в России до XVIII в. и историю их устрой­ства до жалованной городовой грамоты 1785 г. включительно. Любопытно, что доселе не встречаем дельной, полной истории двух высших сословий России — дворянства и духовенства. Есть, прав­да, два общих сочинения по истории дворянства в России, из ко­торых одно принадлежит Яблочкову, а другое Порай-Кршицу, [8] но эти сочинения заслуживают мало внимания. Серьезно и трудо­любиво составленное сочинение, но специальное, излагающее историю дворянства со времени Петра, принадлежит Романови­чу-Слав атинскому («Дворянство в России»). По истории ду­ховного сословия есть обширная и дельная монография г. Знамен­ского «Приходское духовенство в России со времени реформы Петра». К сожалению, эта монография очень мало касается по­ложения этого класса в древней России. Такой пробел в нашей исторической литературе надобно объяснять особенной трудно­стью и сложностью истории этих двух высших классов. Наконец, совсем не было сделано попытки представить связное изложение истории сословий в России в их взаимодействии. Я знаю один монографический опыт такого рода в «Истории местного управ-

ления в России» (1868) г. Градовского. Описывая устройство провинций в Московском государстве XVI и XVII вв., автор хо­тел представить положение и взаимоотношения трех основных классов русского общества: служилого, городского и земледель­ческого. К сожалению, этот опыт остановился на первом томе. [9] Вот почти все, что есть в нашей литературе крупного и ценного по истории общественных классов в России, если не упоминать о разных мелких статьях. Своим курсом я хотел бы несколько восполнить этот пробел, представив короткий и сжатый, более конспективный, очерк истории сословий в России и их взаимо­отношений до той эпохи, когда они получили свой окончатель­ный склад.

Пробуждение интереса к истории русского общества в пяти­десятых годах и связь его с реформами минувшего царствова­ния. Понятно, чем пробужден был интерес к истории наших со­словий с пятидесятых годов. Толчком, который обратил внимание любознательных людей на этот предмет, служили сословные ре­формы минувшего царствования. [10]Эти реформы, особенно одна из них, крестьянская, так глубоко изменившая положение и взаи­моотношения классов русского общества, впервые заставили ис­кать указания на средства их успешного осуществления в изуче­нии того, как строилось общество, затронутое этими реформами. Историческое изучение обыкновенно цепляется за сильное дви­жение, обнаруживающееся в обществе, и стремится иллюстри­ровать то, что становится насущным интересом минуты, дать от­вет на вопрос, составляющий злобу текущего дня. Реформы минувшего царствования, особенно крестьянская реформа 19 фев­раля 1861 г., вскрыли целый ряд неожиданных явлений, которые прежде не подозревались и которые указывали на сложные про­цессы, пережитые нашим обществом. Люди, занимавшиеся ис­торией западноевропейских обществ, издавна привыкли не­сколько свысока относиться к истории русского общества. Это русское общество представлялось им слишком простым по свое­му составу, с наивными формами и недостаточно определенными отношениями, обещавшими мало научно-поучительных данных. [11]Таково было господствующее мнение. При поверхностном взгляде на развитие русского общества можно было найти некоторое оправдание этой привычке. В самом деле, что можно представить проще того склада, какой усвоило себе русское об­щество, например, в ту минуту, когда закрывал глаза великий преобразователь Петр I? Наверху этого общества стояла могу­щественная верховная власть, сосредоточенная в одном лице, а перед ней лежала огромная масса черного народа, руководимого по поручению верховной власти землевладельческим классом; и между этими двумя сословными стихиями робко жмутся незна­чительные переходные слои — духовенство, чиновничество, го­рожане, — жмутся, как будто ожидая, не придет ли кто оправдать их стесненное и игнорируемое существование. [12] Реформа 19 фев­раля вскрыла крепкие установления, чрезвычайно сложные и за­путанные отношения между разными классами; вывела на свет такие формы общежития, каких до этого времени самое сильное воображение не могло бы ни предположить, ни построить a priori. Все это заставило думать, что и наше общество пережило страш­но напряженную работу, которая только выразилась наружно в простых и немудреных формах.

Научный интерес к историческому изучению русских сосло­вий. Итак, научный интерес к истории нашего общества был воз­бужден его недавней перестройкой. Вот почему мы еще так мало знаем эту историю. Между тем, исторический склад нашего об-щества^ может быть, и сообщает всего более общенаучного инте­реса нашей истории. Этот склад очень своеобразен, и наблюде­ния над его ходом могут пригодиться при изучении какой угодно части исторической науки. Изучая эти сословия, встречаем отно­шения и формы, которые дают много материала для приложения сравнительного исторического изучения. Истинное назначение этого метода состоит не в том, чтобы искать сходство в различных явлениях, а в том, чтобы находить различие в сходных явлениях.

Общая характеристика сословного процесса в России срав­нительно с западноевропейским. При сходстве многих явлений нашего и западноевропейского обществ легко, однако, заметить еще больше особенностей, которыми отличается первое от по­следних и которые все можно свести к одной следующей: сравни­тельно более резкие сословные очертания и более сложные общественные формации на Западе достигались более быстрым и простым путем, тогда как более простые общественные форма­ции в России создавались процессом более продолжительным и сложным. У нас общественный процесс всегда сложнее, но об­щественные формы проще и сословные очертания менее резкие. Такая особенность нашего общественного развития невольно вы­зывает одно сравнение. Наше общество, кажется, шло путем, на­поминающим наши проселочные дороги: чтобы ими пройти не­значительное расстояние между двумя пунктами, надобно, благодаря извилинам пути, сделать столько шагов, сколько при более прямой дороге потребовалось бы, чтобы пройти расстоя­ние вдвое большее.

Изменчивость и разнообразие оснований сословного де­ления русского общества. Эта особенность, заметная в разви­тии разных сторон общественной жизни России, сказалась все­го резче в истории русских сословий. Сословное деление в России отличается необычайной подвижностью и изменчиво­стью. Общество несколько раз делилось и переделялось, нео­днократно меняло свою юридическую физиономию и свой состав. Следя за этими изменениями, историю русских сословий можно разделить на четыре периода, из которых в каждом было свое основание сословного деления, непохожее на то, на котором строилось сословное деление предшествующего или последую­щего периода. Первая формация русского общества, какая нам известна, обнаруживается в памятниках права XI и XII вв. По этим памятникам мы видим, что общество делилось на две резко разграниченные и неравные части, и первоначальным основа­нием для деления служило завоевание или вооруженное давле­ние. На этом основании строилось и держалось общество с IX до конца XII в. Рассматривая состав общества в удельные века (XIII, XIV и XV), встречаем другое основание, которым служил хозяйственный договор свободного лица с удельным князем. В период, когда созидалось Московское государство (в XVI и XVII вв.), основанием сословного деления служило различие го­сударственного тягла, разверстанного между классами общества по их хозяйственным положениям. Наконец, в XVIII в. сослов­ное деление перешло на новое основание, которым служило различие прав, распределенных между сословиями по их полити­ческому значению.

Периоды истории русских сословий. Таковы четыре периода в истории наших сословий и таковы основания, на которых в каж­дом из них строилось сословное деление. В первом периоде этим основанием было завоевание или вооруженное деление, во вто­ром — хозяйственный договор с князем, в третьем — разли­чие государственных повинностей, [13] в четвертом — разли­чие государственных и гражданских прав.

Лекция V

Хронологические пределы первого периода в истории русских сосло­вий. — Завоевание как первоначальное основание политического деления общества в этот период. — Военно-промышленное проис­хождение Киевского княжества. — Этнографический и экономиче­ский состав общества, объединенного киевскими князьями в IX и Х веках. — Следы сословного деления общества в Х и ХI веках.

Хронологические пределы первого периода в истории рус­ских сословий. Я обозначил границами первого периода в исто­рии русских сословий конец IX и конец XII веков. Политическое расчленение общества в этот период держалось на завоевании. Но я высказываю это положение с оговоркой. Завоевание легло в основу сословного деления общества, но в продолжение периода это первоначальное основание так осложнилось новыми влияни­ями, что к концу XII века стало трудно распознать его в глубине общественного строя русской земли. Чтобы видеть, как положено, было это основание и какие влияния изменили потом строив­шиеся на нем сословные отношения, необходимо бросить беглый взгляд на происхождение той политической формы, под которой впервые соединились разнородные части русской земли в одно политическое целое. Этой формой было Киевское княжество, воз­никшее в конце IX века.

Я так представляю себе происхождение этой формы. В VII и VIII вв. от R X. западная половина восточной русской равнины заселена была восточными славянами. Хозяйственный быт насе­ления в этой полосе направлялся большим речным потоком — Днепром. По этой речной дороге шло давнее и живое торговое движение, вызванное и поддержанное еще до Р. X. многочислен­ными греческими колониями по северному берегу Черного моря. В это торговое движение втянулись и славянские поселенцы в Днепровье. Одно внешнее обстоятельство помогло их торговым успехам. В VIII веке Днепровье с южнорусскими степями завое­вано было хазарами. Хазарское иго оказало благотворное действие на промышленные успехи днепровских славян. Хазары, утвердив­шиеся в степях между Волгой и Днепром, скоро перешли к мирным промыслам и открыли своим днепровским данникам свобод­ный проход по многочисленным степным и речным дорогам. Та­ким образом, завязались тесные торговые связи Днепровья с чер­номорскими и каспийскими рынками. Это торговое движение вызвало среди славянских поселенцев Днепровья усиленную раз­работку богатств русского леса, преимущественно добычу пуш­ного зверя. Торговые успехи развили русское мореходство, и рус­ские моряки уже в первой половине X века господствовали на Черном море. Арабский географ Масуди, писавший в это время, говорит о Руси, что она плавала по Черному морю, и никто кроме нее по нему не плавал. Следствием этих торговых успехов было появление древнейших торговых городов на Руси по главным реч­ным путям западной полосы. Около каждого из таких городов — Новгорода, Полоцка, Смоленска, Чернигова, Киева — из про­мышленных поселений образовался торговый округ, для которого город служил центральным складочным местом.

Это все факты, пережитые восточным славянством до IX века. С начала этого столетия Днепровье испытало ряд новых перево­ротов, источником которых был упадок хазарского владычества в Днепровье. Причиной этого упадка было появление в южнорус­ских степях новой орды, печенегов, которые еще в первой полови­не IX века прорвались из-за Волги сквозь хазарские жилища к Днепру. Печенеги стали грозить великой опасностью русской тор­говле. Хазары не могли более защищать русских купцов на восто­ке. Торговые города Руси сами должны были взять на себя охрану своих торговых путей и торговых оборотов. К тому времени отно­сятся укрепления торговых городов и их военно-политическое устройство, с каким они являются впоследствии в X и XI веках. Новая опасность пробудила в городах потребность в вооружен­ной силе. Эта сила постепенно стянута была в городах и состави­лась из различных элементов — как туземных, так и пришлых. Пришлым элементом вошли в состав этой силы заморские варя­ги, преимущественно скандинавы.

Завоевание как первоначальное основание политического деления общества в первый период. Появление этого вооружен­ного класса в торговых городах сопровождалось тем, что послед­ние подчиняли себе свои торговые округа. Это подчинение окрестного населения, для которого город служил торговым средоточи­ем, достигалось неодинаковым способом. В иных местах безза­щитные окрестные обыватели добровольно подчинялись большо­му городу, как укрепленному убежищу в минуту опасности. В других сами города, пользуясь своей вооруженной силой, на­сильно подчиняли окрестное население, для которого прежде слу­жили торговыми центрами.

Военно-промышленное происхождение Киевского княже­ства. Так около половины IX века на Руси обозначается ряд торгово-политических союзов, городовых областей, т.е. промыш­ленных округов, политически подчиненных главным торговым го­родам. Из всех этих городов с их округами особенное значение для всей полосы равнины, втянутой в торговый оборот, имел го­род Киев. Он возник со своим торговым округом на самом рубе­же степи. Таким образом, он служил главными воротами русской торговли, направлявшейся с севера и северо-запада на юг и юго-восток. Торговый оборот на Руси прерывался и останавливался, как скоро степные кочевники захватывали Киев в свои руки. От­сюда вышел общий экономический интерес, который привязы­вал все торговые города Руси к Киеву. Этот общий интерес со­стоял в том, чтобы Киев был всегда открыт для русского торгового движения, чтобы мимо него шел свободный путь по степным ре­кам к каспийским и черноморским рынкам, — [14] следовательно, чтобы в нем находилась сила, способная защищать этот по­граничный пункт от внешних врагов. Этот общий интерес и вызвал усиленное сосредоточие в Киеве вооруженного люда, дотоле рас­сеянного по русским городам. [15] Oколо киевского князя, вождя торговооборонительной вооруженной дружины, сосредоточива­лось более всего боевых сил, скоплявшихся в стране. С помо­щью этих сил киевский князь и подчинил себе остальные города и племена восточных славян. Действие общего интереса, создан­ного экономическим движением, ясно открывается в ходе подчи­нения русской земли киевскими князьями, совершившегося в IX и X веках.

Племена неодинаково легко принимали на себя киевское иго: одни подчинялись добровольно, другие надобно было завоевывать упорной борьбой. Рассматривая причины этой разницы, находим,

что племена или города, охотно признавшие над собой киевскую власть, —кривичи, северяне, поляне, — жили вдоль главной реч­ной торговой дороги, шедшей по Днепру с его северным водным продолжением — бассейном Ильменя. Напротив, племена, упор­но боровшиеся с Киевом, жили вдали от этой речной дороги. Зна­чит, киевскую власть охотно признавали нуждавшиеся в ней пле­мена, которые наиболее участвовали в торговом обороте. Напротив, населения, жившие вдали от этого речного пути и не разделявшие этого общего материального интереса, — племена древлян, радимичей и вятичей, — не чувствовали охоты призна­вать власть киевского князя и упорно с ней боролись. Таким об­разом, Киевское княжество имело двойное — военно-промыш­ленное — происхождение. Оно возникло при содействии общего интереса, созданного торговым оборотом, но этот интерес разде­лялся далеко не всеми частями русской земли. Эти не разделяв­шие его части нужно было подчинять силой оружия, завоевывать.

Этнографический и экономический состав общества, объ­единенного киевскими князьями в IX и X веках. Общество, объ­единенное властью киевских князей, довольно механически со­ставлено было из очень пестрых этнографических и экономических элементов. Единственный общий интерес, действовавший дале­ко не в одинаковой мере во всех этих элементах, был материаль­ный, состоявший в охране торговых путей и оборотов. Единствен­ной силой, поддерживавшей союз даже там, где слабо чувствовался этот общий интерес, был вооруженный класс, который образо­вался под рукой князя киевского из разнородного бродячего воен­но-торгового люда, скопившегося в торговых городах Руси. Этот люд был частью туземный, частью пришлый, варяжский. В свою очередь туземное население, городское и сельское, распадалось на несколько племен славянского и финского происхождения. Но с конца X века, когда почти все племена западной полосы стали уже данниками киевского князя, племенной антагонизм заметно стихает. Варяжские толпы, не переставая приливать на Русь из-за моря, мирно уживались с туземцами. Славянские племена, ра­зорванные между городовыми областями, по-видимому, начина­ли забывать свое племенное происхождение. Племенные различия и интересы уступали место провинциальным, областным.

Столь же неопределенны и экономические очертания обще­ства. Торговый капитал продолжал господствовать исключитель­но, не встречая до XI века соперника со стороны землевладения. «Руссы» — так называет арабский писатель первой половины X века Ибн-Даст верхние слои русско-славянского общества. Эти руссы, по его словам, не имели недвижимого имущества — ни деревень, ни пашен. Единственный их промысел состоял в тор­говле мехами. Военный класс, с киевским князем во главе, руко­водил торговым движением страны и принимал в нем живейшее участие, ежегодно посылая лодки с товарами в Царьград и на дру­гие черноморские и каспийские рынки. Зато и торговые города сохраняли военное устройство, какое усвоили они с начала IX века. Они образовали тысячи или городовые полки и участвовали в княжеских походах под командой выборных из городового купече­ства военно-городских старшин — тысяцких и сотских.

Следы сословного деления общества в X и XI веках. Но среди этого беспорядочного этнографического и экономического броже­ния в X и XI веках все заметнее начинает выступать наружу поли­тическое разделение общества. Завоевательные походы из Киева на непокорные туземные племена и оборонительная борьба со степ­ными врагами все более размножала вооруженный класс, предво­димый киевским князем, а служба по управлению завоеванными племенами все более обособляла его от управляемого общества, как властителя от данников. Класс этот все резче выделялся из во­оруженного купечества торговых городов, с которым он смешивал­ся до тех пор. Еще при князе Владимире Святом старцы градские, выборные военные управители торговых городов, заседали в Думе киевского князя рядом с его дружинниками-боярами. При Яросла­ве они уже не появляются в боярском совете, даже исчезают и из городской администрации: их выборные военно-административные должности замещались княжими боярами по княжему назначению. Так витязь, морской наездник, все более отчуждался от гостя, вооруженного купца, с которым он прежде шел об руку.

Политическое отчуждение начинало отражаться и на хозяй­ственном быту этих обоих родственных по происхождению клас­сов. При завоевании непокорных племен целые массы пленников становились рабами и делились между завоевателями. Ибн-Даст

в немногих словах живо описывает это явление. Руссы, говорит он, производят набеги на славян (т.е. на славян восточных); подъезжая к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен и продают. [16] Это наблюдение, очевидно, схвачено с завоеватель­ных походов первых киевских князей на славянские племена Днепровья — древлян, северян, радимичей и др. Слова Ибн-Даста подтверждает и наша Начальная летопись в рассказе о захвате Искоростеня Ольгой в 906 году. Ольга велела одних пленных го­рожан перебить, других «работе предасть, мужам своим», т.е. раз­дала в рабство своей дружине, а остальных оставила на месте пла­тить дань.

Таким образом, хозяйство военно-правительственного класса все более становилось рабовладельческим. Наполнив холопами свои городские дворы и сбывая излишек на заморских рынках, служилые люди с конца X или начала XI века нашли новое хозяй­ственное приложение холопскому труду: они начали селить своих холопов на приобретаемых земельных участках, эксплуатируя по­следние холопьими руками. Так возникло русское частное земле­владение, первые неясные следы которого в памятниках являют­ся в самом начале XI века. Землевладение еще резче обособило служилый класс от высшего городского купечества. Все это питало в военно-правительственном классе чувство политического превос­ходства над остальным обществом. Этим чувством и ассимилиро­вались разноплеменные элементы, из которых складывался этот военно-правительственный класс.

По мере усиления внешней борьбы, которую должны были вести киевские князья, в состав этого класса вытягивались бое­вые силы из разных племен, им подвластных. Владимир, после принятия христианства, начавши окружать Киев цепью укреплен­ных городков со стороны степи, вербовал в их гарнизоны лучших людей из новгородцев, кривичей, чуди, вятичей и других. Спло­ченный этим чувством политического превосходства, военно-правительственный класс усвоил себе сословное название Руси. Русь в X веке — термин не этнографический и не географиче­ский, а социальный, обозначавший господствующее сословие. До сих пор не объяснено этимологическое происхождение этого сло­ва. Под таким именем знают господствующий класс на Руси ви­зантийские и арабские писатели X века; этим именем называет его и наша древняя «Повесть Временных Лет», составляющая введение в Начальную летопись. Рассказав о том, как Олег утвер­дился в Киеве в 882 г., «Повесть» так характеризует состав его дружины: «беша у него Варязи и Словени и прочи, прозвашася Русью». Итак, Русью стали зваться по преданию Повести воору­женные разноплеменные соратники Олега, вместе с ним заняв­шие Киев.

Таковы признаки политического расчленения русского обще­ства в X и XI веках. Вы видите, что этим расчленением двигало завоевание. Но, служа рычагом общественного деления, завое­вание не было его первоначальным источником. Завоевательная роль военно-правительственного класса была подготовлена его экономическим значением, раньше создавшимся. Прежде чем стать с оружием в руках над покоренным населением страны, этот класс стянул в своих руках нити его хозяйственного оборота. Из этого сложного экономического и политического процесса и вышло довольно резкое сословное деление, какое открывается в памят­никах XII века, преимущественно в Русской Правде, окончатель­ную редакцию которой я отношу к этому столетию. Согласно с двойным происхождением Киевского княжества, военно-промыш­ленным, [17] и это сословное деление имело двойное основание.

Лекция VI

Сословия по Русской Правде: княжие мужи, люди, холопы. — Источ­ники холопства. — Политическое основание сословного деления Рус­ской Правды. — След более раннего деления, имевшего иное основа­ние. Значение огнищан. — Экономические подразделения основных политических классов: бояре, закупы, смерды и боярские тиуны. — Связь экономических различий с юридическим неравенством как ос­нование этих подразделений. — Три момента в ходе сословного об­разования русского общества в первый период.

Сословия по Русской Правде. В Русской Правде очень яв­ственно обозначены три класса, на которые распадалось русское общество ее времени: это княжие мужи, люди и холопы. Эти классы отличались неодинаковой оценкой их значения перед за­коном, выражавшейся в неодинаковой заботливости, с какою за­кон охранял личную безопасность людей этих классов. [18] Так, убийство княжего мужа наказывалось двойной уголовной пеней (вирой); убийство людина — простой, а за убийство холопа не назначалось вовсе уголовной пени, но взыскивался только граж­данский штраф (продажа) с вознаграждением господина за вред, причиненный чужому имуществу. Закон различно ценил эти клас­сы по свойству отношений, в каких они стояли к князю, т.е. к вер­ховной власти.

Княжие мужи несли личную службу князю, люди платили ему дань, наконец, холопы не несли никаких государственных по­винностей, служа частным лицам и не имея прямого отношения к князю. Впрочем, кроме этой оценки жизни, Правда, не обозначает никаких других сословных прав — ни гражданских, ни полити­ческих, которыми различались два свободных класса — княжих мужей и людей. От этого, при ясном разграничении основных со­словий, остаются, неясны юридические особенности некоторых мелких классов, обозначающихся в их составе. Так, не все сво­бодные слуги князя считались княжими мужами: к последним причислялись только высшие военно-правительственные санов­ники, а рядовые ратные люди князя и низшие дворцовые слуги, конюхи, повара, сельские приказчики по тарифу жизни уравни­вались с простыми людьми, сходясь с княжими мужами только в личной службе князю. Они объединялись с этими мужами общим сословным названием дружины, но отличались особыми звания­ми молодшей дружины, отроков или детских.

Люди. Напротив, люди — податное простонародье — отли­чались от низшей дружины своим отношением к князю: как пла­тельщики податей, они относились к князю не одинокими лица­ми, подобно служилым людям, а целыми мирами, городскими или сельскими обществами, связанными круговой порукой в уплате податей и мирской ответственностью за полицейский порядок (ди­кая вира Русской Правды).

Холопы. Холопство является в Русской Правде суровым ин­ститутом с резко очерченными границами. Холоп, ударивший сво­бодного человека, еще при Ярославе мог быть за то убит безнака­занно потерпевшим. Правда не различает видов холопства: она знает одно холопство — обельное (облое — круглое), т.е. пол­ное, вечное, потомственное и наследственное. Как зависимость холопа переходила от него на его потомство, так и право на холопа передавалось господином своим наследникам. Рабовладение успело выработать довольно разнообразные источники холопства.

Источники холопства. Их было два ряда: холопами делались или по закону, или по договору. Принудительное холопство по за­кону создавалось четырьмя случаями: 1) пленом, 2) преступле­ниями, за которые закон навсегда лишал преступника свободы — например, разбоем, поджогом, конокрадством, 3) несостоятель­ностью купца-должника по его вине, если кредиторы не соглаша­лись ждать уплаты долга, и 4) происхождением от холопа. Добро­вольное холопство по договору создавалось тремя способами: 1) продажей в холопство, 2) женитьбой на холопке без уговора с ее господином, ограждающего свободу жениха, и 3) вступлением в частную дворовую службу приказчиком или ключником без та­кого же уговора слуги с хозяином. Холопство в Русской Правде является с такими резкими чертами неволи, которые лишали хо­лопа значения лица в юридическом смысле слова, приближая его

к вещи, к домашнему скоту. Но так как закон определял положение холопов, их отношение к господам, источники и границы холопства, то, очевидно, он рассматривал это состояние как особый класс в составе русского общества, отличавшийся от других классов тем, что он не имел прямого отношения к государственной власти, а свя­зан был с нею через посредство господ, которым служили холопы.

Политическое основание сословного деления Русской Прав­ды. Так гражданское общество по Русской Правде делилось на людей свободных, лично служивших князю, на свободных, пла­тивших ему дань миром, и на несвободных, служивших частным лицам. Отношение первых к князю было личное, вторых — кол­лективное, третьих — посредственное.

След более раннего деления, имевшего иное основание. В Русской Правде уцелел неясный след, указывающий приблизи­тельно на время, когда устанавливалось такое общественное де­ление. Узнаем, что оно было не особенно давнего происхождения. В одном списке Правды сохранился ряд статей, в которых изло­жены постановления, принятые на съезде старших сыновей Яро­слава. Эти статьи составлены, вероятно, в конце XI или в начале XII века и в измененном виде вошли в окончательную редакцию Правды, составленную в конце XII века, перемешавшись в ней со статьями разновременного происхождения. Отсюда узнаем, что еще во второй половине XI века, при сыновьях Ярослава, не был окончательно определен состав привилегированного класса княжих мужей. Русская Правда причисляет к лицам, убийство коих опла­чивалось двойной уголовной пеней, и тиуна конюшего, т.е. глав­ного приказчика княжеских табунов. Одна из статей, излагающих постановления съезда, гласит, что двойную пеню за убийство ко­нюха старого у стада установил впервые старший сын Яросла­ва Изяслав судебным приговором по делу о своем конюхе, убитом жителями Дорогобужа. «Конюх старый у стада» — это, очевидно, тиун или староста конюший, о котором говорит как о привилегиро­ванном княжем муже окончательная редакция Русской Правды.

Статьи, излагающие постановления съезда, сберегли намек и на общественное деление, предшествовавшее тому, которое обо­значено в окончательной редакции Русской Правды. Эти статьи еще не знают класса княжих мужей: там, где окончательная ре­дакция упоминает об этом классе, они говорят об огнищанах. Только в одной статье, заимствованной из постановлений съезда, окончательная редакция повторила этот термин, не заменив его званием княжа мужа1. Очевидно, во второй половине XII века, когда составлялась окончательная редакция Правды, слово ог­нищанин было обветшалым термином, повторявшимся по при­вычке, но уже вытеснявшимся из ходячего юридического языка. Объяснение этого термина затруднялось неизвестностью древ­него значения термина огнище. Один памятник объясняет это значение. В XI веке на Руси было списано с болгарской рукописи несколько слов Григория Богослова, переведенных для болгар. Но в русском списке встречаются вставки и переделки, произведен­ные, очевидно, русской рукой. В одном из этих слов термином «ог­нище» переведено греческое άυδράπoδα (единств, ч. άυδράπoδoυ) — рабы, челядь. Значит, огнищанин — рабовладелец.

Значение огнищан. Если Русская Правда дает огнищанину привилегированное положение, какое в ее время занимали кня­жие мужи, то в этом надобно видеть ее воспоминание о том вре­мени, когда такое положение создавалось условием экономиче­ским, а не политическим, не службой князю, а рабовладением. Точнее говоря, когда рабовладение служило самой характерной особенностью господствующего класса. Таким временем были IX и X века, когда киевский князь со своею дружиной завоевывал не­покорные племена Руси, обращая пленных в рабство; когда, по приведенному выше замечанию Ибн-Даста, арабского писателя первой половины X века, Русь делала набеги на славян, подъез­жая к ним на кораблях, забирала их в плен и продавала. Тогда огнищанами преимущественно были те же княжие мужи, обла­датели военной добычи; но их ставила во главе общества еще не служба князю, а обладание этой добычей, — т.е. не право, а сила. Тогда привилегированным считался не правитель, а завоеватель. Так в древнейшем туземном памятнике права вскрывается перво­начальное основание общественного деления, и этим основанием является завоевание. Из того же сопоставления окончательной

1 Русская Правда, изд. Калачева, 1,32; II 72.

редакции Правды со статьями съезда Ярославичей оказывается, что XI век был временем, когда русское общество, делившееся первоначально на завоевателей и побежденных, превратилось в союз управителей и управляемых.

Экономические подразделения основных политических классов. Нои этот преобразившийся общественный состав недол­го сохранял свою первоначальную простоту. В Русской Правде, особенно в ее поздних статьях, сохранились следы дальнейшего общественного деления. В составе основных сословий стали обо­значаться новые классы, и признаки, их обособлявшие, не похо­жи на те, которыми различались основные сословия. Так, среди княжих мужей появляются бояре.

Бояре. Русская Правда едва знает это состояние и обозначает его такими бледными чертами, по которым с трудом можно рас­познать его юридический и экономический облик. Она говорит о боярских холопах, о боярском сельском или земледельческом при­казчике и наемном работнике1. Очевидно, Русская Правда придает боярину значение крупного привилегированного рабовладельца и землевладельца; такое значение сохранял этот термин и в русском гражданском праве позднейших веков. Далее, в сословии людей выделяются два особых класса — закупов и смердов. Появление тех и других, по-видимому, было связано с выделением класса бояр. По некоторым указаниям можно думать, что первоначальным ра­бочим населением боярских вотчин была челядь, руками которой землевладельцы эксплуатировали свои земли. Но чем более раз­вивалось боярское землевладение, тем больше привлекали бояре на свои земли хлебопашцев из свободного населения. Эти хлебо­пашцы получали от землевладельцев ссуду на обзаведение и зе­мельные участки в пользование, которые обрабатывали барским скотом и барскими орудиями, за что работали на землевладельца.

Закупы. Смерды. Такие работники-арендаторы и носят в Рус­ской Правде название ролейных (пахотных) закупов или наймитов. [19] Состояние закупов помогает объяснить значение класса

1 Русская Правда, изд. Калачева, II, 42 и 11.

смердов, очень неясно обозначенного в Правде. Этому термину Правда, по-видимому, придает двоякое значение: свободного про­столюдина вообще и свободного крестьянина в частности. Правда указывает на ближайшее отношение смерда к князю: князь наследо­вал имущество смерда, не оставившего после себя сыновей. Позднее в новгородской и псковской областях XIII и XIV веков смердом назы­вался вольный хлебопашец, пользовавшийся казенной землей, т.е. государственный крестьянин. По-видимому, такое же значение имел этот термин и во времена Русской Правды: так назывался вольный хлебопашец, живший на княжеской земле. Когда княжеская власть укрепилась, в состояние смердов попали все свободные сельские обыватели, жившие на землях, не принадлежавших частным владель­цам, потому что все такие земли были признаны княжескими, госу­дарственными. Этим и отличались смерды от закупов.

Боярские тиуны. Наконец, в составе холопства Русская Правда различает разряд высших холопов, отличавшихся от про­стых чернорабочих невольников тем, что им господа поручали дол­жности по управлению своими имениями. Этот класс носит в Правде название боярских тиунов (приказчиков).

Связь экономических различий с юридическим неравен­ством как основание этих подразделений. Перечисленные клас­сы по происхождению своему не были новыми сословиями, от­личными от тех, на какие делилось общество по свойству отношений лиц к князю. Это были различные экономические по­ложения, в которые становились лица тех же сословий. Бояре были те же княжие мужи или члены дружины, только приобретавшие земельную собственность. Смерды были свободные «люди», от­личавшиеся от других лиц этого сословия, свободных тяглых го­рожан, тем, что они занимались хлебопашеством, обрабатывая участки государственной земли своим инвентарем. Закупы были те же смерды, только работавшие на землях частных владельцев и не имевшие своего инвентаря или земледельческого капитала, которыми ссужали их землевладельцы. Боярские тиуны отличались от рядовых холопов тем, что управляли привилегированными боярскими хозяйствами и за то пользовались некоторыми имущественными льготами, каких не имели чернорабочие холопы.

Но эти хозяйственные состояния в Русской Правде были уже разделены юридическим неравенством — различием прав. Бояре пользовались преимуществом, в силу которого могли завещать свое движимое и недвижимое имущество дочерям, если не оставляли после себя сыновей. Напротив, имущество смерда, умиравшего бессыновным, его участок, двор и движимость, переходило к князю; только незамужние дочери, остававшиеся после смерда, получали часть его движимости. Это ставило смерда ниже других «людей » — свободных тяглых горожан, которые по Русской Правде, наравне со служилыми людьми, могли завещать свое имущество детям, а при их отсутствии родственникам, как хотели. Еще ниже смердов стояли закупы. Смерды, несмотря на ограничение права завеща­ния, оставались лично свободными людьми. Ссуда делала закупов должниками владельцев и ставила их в личную зависимость от по­следних, сообщая им характер полусвободных людей. Такой харак­тер этого состояния обнаруживался в том, что, во-первых, хозяин пользовался правом подвергать своего закупа телесному наказа­нию за вину; во-вторых, закуп мог быть свидетелем на суде только в незначительных тяжбах и при отсутствии свидетелей из свобод­ных лиц; в-третьих, закуп не отвечал сам за некоторые свои пре­ступления, например, за кражу: пеню за него в таком случае пла­тил хозяин, который за то превращал его в полного своего холопа. [19] Из этих ограничений свободы закупа видно, что, несмотря на долговое обязательство и обусловленную им обязательную ра­боту закупа на господина, первый не считался холопом последне­го" [20]. Закуп по Русской Правде мог всегда прекратить свою зави­симость от господина, заплатив ему долг, и закон ставил известные пределы судебной власти господина, как и его праву на труд заку­па. Но те же ограничения свободы последнего указывают на уси­лия владельцев сравнять закупов со своими сельскими холопами. Наконец, боярские тиуны, оставаясь холопами, пользовались не­которыми правами свободных лиц и тем приближались к состоя­нию закупов: суд принимал их свидетельские показания «по нуж­де», когда не было свободных свидетелей; за убийство тиуна, как и свободного простолюдина, закон назначал сорокагривенную уголовную пеню, а не двенадцатигривенный штраф, как за убийство простого холопа. Итак, закон придавал неодинаковое юридическое значение лицам, различавшимся хозяйственным положением.

Таким образом, новое экономическое деление общества, обо­значившееся в пределах прежнего юридического, в свою очередь стало превращаться также в юридическое. Но это новое деление не вполне совпадало с прежним, было дробнее его. Оно разбива­ло общество не на три сословия, как прежнее, а на шесть состоя­ний: это были бояре, свободные тяглые горожане, смерды — сво­бодные государственные крестьяне, закупы — полусвободные владельческие крестьяне, боярские тиуны — привилегированные холопы и, наконец, рядовые холопы. Самое основание этого ново­го деления был не то, на каком держалось прежнее. Три прежних класса различались политическими признаками — неодинаковым отношением лиц к князю и неодинаковым отношением княжеско­го закона к лицам. Неодинаковое отношение лиц к князю выра­жалось в различии государственных повинностей, падавших на людей служилых, тяглых и холопов. Неодинаковое отношение за­кона к лицам выражалось в различной пене, какую давал закон лицам разных классов по свойству их отношений к князю, неоди­наково наказывая за их убийство. Но мы видели, что с этой оцен­кой Правда не соединяла никаких других прав, которыми разли­чались бы свободные классы княжих мужей и людей. Новые, более дробные классы различались двумя другими признаками — эко­номическим и юридическим: различием имущественных состоя­ний и соединенным с ним неравенством гражданских прав. Таким образом, различие прав вырабатывалось не из отношений обще­ства к верховной власти, а из экономических отношений лиц меж­ду собою, из имущественного неравенства людей. Очевидно, это была новая, более сложная формация общества, выработавшая­ся путем дальнейшего дробления из того общественного склада, какой установился в XI веке. Отношение этой новой формации к прежнему складу можно обозначить так: русское общество, в XI веке делившееся по государственным обязанностям на три класса, в XII веке стало делиться еще по гражданским правам на шесть классов.

Три момента в ходе сословного образования русского общества в первый период. Итак, в продолжение первого периода преемственно обозначились три формации русского общества, из которых каждая следующая была осложнением предыдущей. Первоначально общество распалось на два класса — на завоевате­лей и побежденных. Потом общество разделилось на три части — на военно-правительственный класс, свободное простонародье и крепостную челядь. Наконец, эти три класса подразделились на привилегированных землевладельцев, свободных горожан, государ­ственных крестьян, владельческих крестьян и на холопов — приви­легированных и рядовых. Первая формация строилась вооруженной силой, завоеванием; вторая — законодательной властью, которая была создана этой силой; третья — работой капитала, т.е. народ­но-хозяйственным оборотом, который установлен был завоеванием, и общественные последствия которого должна была признать законодательная власть. Таким образом, завоевание послужило исходным пунктом сословного процесса, совершавшегося в пер­вый период, и направляло его во всех моментах, последовательно им пройденных.

Но несколько позднее этого процесса, вышедшего из завоева­ния, начался другой, источником которого служил другой факт и который внес глубокие перемены в общественный склад, создав­шийся под влиянием завоевания. Этим фактом было распростра­нение христианства на Руси с конца X века.

Лекция VII

Положение церкви в русском обществе в первые века христианства на Руси. — Состав церковного общества. — Сходство церковного общества с государственным по составу. — Отличие церковного общества от государственного по устройству. — Отношение цер­ковного деления общества к политическому. — Воздействие церкви на состав государственного общества. — Перемены, внесенные цер­ковью в русское рабовладельческое право: 1) обычай благотвори­тельного освобождения по завещанию, 2) случаи обязательного да­рового отпуска на волю, 3) принудительный выкуп на волю. — Следствия перемен в рабовладельческом праве для личного и имуще­ственного положения холопов. — Выводы из сказанного.

Положение церкви в русском обществе в первые века хрис­тианства на Руси. Рядом с тем делением, какое вносилось в обще­ство государством XI и XII веков, и церковь делила его по-своему. Христианская церковь явилась на Русь вполне организованным учреждением, с выработанными источниками права. Эти источни­ки были двоякие: церковные каноны и византийские император­ские законы с перебранными в них остатками римского права. Пер­вые были для церкви обязательным руководством, вторые имели только авторитет привычной традиции и юридической выработки. Применение тех и других к жизни русского общества создавало много затруднений. По отношению к русскому праву те и другие источники представляли более новизны, чем противоречий, уста­навливая такие отношения, которых не знала русская жизнь или не считала доступными юридической нормировке. Русь, например, не понимала, как может быть поводом к судебному иску брань, не при­чиняющая ни личного, ни имущественного вреда. Поэтому церкви приходилось более созидать, чем реформировать, более бороться с юридическим непониманием, чем с юридическими предрассудка­ми. Это и определило ее образ действий. Она не столько противо­действовала встреченному на Руси порядку, сколько приноравли­валась к нему; терпеливее относилась к положительным порокам, чем к отрицательным недостаткам; ее более огорчало равнодушие к новому, чем упорство в старине.

Состав церковного общества. Точно так же церковь действо­вала и в устроении общества. С принятием христианства посто­янно возникали отношения, не укладывавшиеся в рамки установ­ленного порядка. Из общественного строя выпадали лица, с которыми закон не знал что делать. Сирота, увечный, больной, вольноотпущенный набожного новокрещенного господина не зна­ли к какому пристать классу, и во имя христианского сострадания вопияли о помощи. Все такие брошенные общественные элемен­ты и вошли в состав нового класса русского общества, получив­шего название церковных или богадельных людей. Этих бога­дельных или церковных людей государство охотно предоставило исключительной заботливости церкви. Это общество было очень пестро по своему составу. Его части обыкновенно перечислялись в церковных уставах, которыми христианские князья Руси, начи­ная с первого из них — Владимира Святого, определили положе­ние церкви в своем государстве, указывали судебно-полицейские и благотворительные дела, поручаемые церковной власти, и вы­деляли ей из своих имений и доходов материальные средства, не­обходимые для ведения этих дел. По признакам, какими обуслов­ливалась принадлежность лиц к церковному обществу, в составе последнего можно различить такие разряды.

1 )Лица черного и белого духовенства с семьями последне­го. Назначение этих лиц — руководить христианами на пути ду­шевного спасения совершением таинств, пастырским словом и живым назидательным примером. То и другое духовенство состав­лялось из лиц разных классов гражданского общества, начиная с князей и кончая холопами.

2) Миряне, служившие материальным нуждам церкви. В древних церковных уставах из таких слуг обычно упоминаются просвирни и свещегас (церковный служитель при богослужении). К этому разряду можно причислить и прикладней — холопов, по­ жертвованных церкви. Она обыкновенно возвращала таким холо­ пам личную свободу и назначала на службу при церковных учреж­ дениях, которым они были пожертвованы.

3) Миряне, занятия которых подлежали ближайшему на­ блюдению духовенства по их тесной связи с ведомством церк­ ви. Таковы были повивальные бабки и врачи — «бабы вдовицы» и «лечцы», как тогда говорили. Те и другие помогали духовенству

следить, все ли новорождающиеся принимают крещение, а уми­рающие напутствуются по церковным правилам. В первую пору христианской жизни Руси, когда многие, наружно принявши но­вую веру, уклонялись от предписываемых ею обязанностей, такое наблюдение было очень важной заботой церкви. Кроме того, вра­чи были обязаны служить в больницах, которые заводила и со­держала церковь.

Миряне, вследствие болезни или увечья лишавшиеся способности работать и нуждавшиеся в благотворительной поддержке, — слепые, хромые, вообще калеки.

Миряне, из набожных побуждений добровольно становив­шиеся или чужой волей поставленные в такое положение, которое делало для них необходимой юридическую защиту или матери­альную помощь. Таковы были паломники — путешественники-богомольцы, странники, питавшиеся подаянием и для того ста­новившиеся при храмах во время богослужения; прощеники или пущеники — холопы, отпущенные на волю при жизни господина благотворительным образом, без выкупа. Затем, задушные люди — рабы, получавшие свободу по завещанию на помин души.

Наконец, 6) миряне, по собственной вине или несчастной случайности принужденные выступить из своего состоя­ния и лишиться соединенных с ним прав или средств к жиз­ни. Таковы были сыновья духовных лиц, по безграмотности ли­шавшиеся возможности вступить в духовную службу; купцы, становившиеся несостоятельными должниками и с потерей капи­тала принужденные прекратить торговлю; холопы, выкупавшие­ся на волю и остававшиеся без общественного положения и опре­деленного рода жизни. Наконец, князья, преждевременно осиротевшие и остававшиеся без княжества, выпадавшие из вла­дельческой очереди, по которой потомки Ярослава занимали кня­жеские столы в русской земле. Безграмотные сыновья духовен­ства, обанкротившиеся купцы, выкупившиеся на волю холопы и преждевременно осиротевшие князья — эти четыре разряда лиц носили в древнерусском праве XII века название изгоев. К ним можно причислить и лиц монашествующего духовенства, которые слагали с себя иночество и возвращались в мир. Этот разряд лиц в одном из списков устава Владимира Святого обозначается сло­вами: «кто порты чернеческие свержет».

Таков состав церковного общества по княжеским уставам XI и XII веков. Я намеренно подробно перечислил его составные эле­менты, чтобы нагляднее обозначить его пестроту. Наружная юри­дическая особенность, которой оно отделялось от гражданского общества, состояла в подсудности. По всем делам, по которым светские люди ведались в княжеском суде, люди церковные су­дились духовными судьями — митрополитом и епископами, либо их уполномоченными. С течением времени церковное общество стало еще сложнее. Особенно расширился разряд церковных слуг. Когда церковные учреждения стали приобретать недвижимые имущества, крестьяне, селившиеся на церковных землях, также получили характер церковных людей и подлежали полной либо ограниченной юрисдикции церковных землевладельцев по уголов­ным и гражданским делам. Для управления церковными земля­ми и благотворительными учреждениями, порученными церкви, для ведения дел сложной церковной юрисдикции, с течением вре­мени образовался многочисленный штат светских слуг церкви — таких же служилых людей, какие были орудиями княжеского, го­сударственного суда и управления, и с одинаковыми званиями бояр, стольников, дворян и т.д. Митрополичьи бояре и слуги впо­следствии даже участвовали в вооруженной защите страны вмес­те с княжескими ратными людьми, ходили в походы под командой особого митрополичьего воеводы.

Сходство церковного общества с государственным по соста­ву. Все это делало церковное общество по составу очень похожим на государственное. За исключением самого духовенства церков­ное общество состояло из таких же точно элементов, какие входили в состав государственного. У церкви были свои бояре и вольные слуги, свои крестьяне и даже горожане, потому что она владела не только селами и деревнями, но и целыми городами. Еще в начале XIII века епископ владимирский Симон в послании к киево-печерскому монаху Поликарпу писал о кафедральных церквах своей епар­хии, церкви владимирской и церкви суздальской, сколько имеют они городов и сел, и всем этим владеет «моя худость». В уставе князя Всеволода даже предполагается возможность церковных бо­гадельных князей. Таким образом, церковное общество не входило в общий строй государственного как однородное, цельное сословие, не становилось в один ряд с другими его классами, а выделя­лось из него как особое, параллельное ему общество. Духовенство, руководимое всероссийским митрополитом, стояло во главе этого общества как правящий класс, как власть, у которой были свои орга­ны управления и свои подвластные. Итак, церковное общество XI и XII веков нельзя назвать сословием.

Отличие церковного общества от государственного по устройству. Но, при сходстве в составе, церковное общество рез­ко отличалось от государственного по своему устройству. Основа­ния того и другого были совершенно различны. Положение лица в государственном обществе определялось его правами и обязан­ностями или его экономическим состоянием. Положение лиц в цер­ковном обществе определялось их нравственно-религиозным на­значением или степенью нужды в чужой помощи. Наибольшей властью в нем облекались лица, отказывавшиеся от всех благ мира — монахи-иерархи. Наиболее привилегированными, т.е. наименее обязанными, считались в нем люди наиболее беспомощ­ные — убогие и бесприютные. Если государственное общество было похоже на тогдашний большой русский дом с хозяином, при­казчиками и рабочими слугами, то общество церковное было уст­роено по образцу богадельни, в которой, по евангельскому слову, хотящий быть больше всех должен стать слугою всех. Таким обра­зом, церковь осложнила общественное деление, внесла в него но­вые мотивы, поставила общежитию неведомые задачи и, согласно с ними, заставила людей установиться в новые ряды и шеренги.

Отношение церковного деления общества к политическому.

Легко заметить, что церковь делила общество совсем не в том на­правлении, как государство: последнее резало его горизонталь­но, на политические и экономические слои, лежавшие один на другом; церковь, напротив, делила общество вертикально, сверху вниз, отрезая куски от разных общественных классов и для своих целей, расставляя их совершенно не в том порядке, в каком рас­ставлял их государственный закон.

Воздействие церкви на состав государственного общества.

Но, поставив рядом с государственным обществом свое особое общество, состоявшее из тех же элементов, но устроенное на иных основаниях, церковь оказала сильное воздействие и на состав са­мого государственного общества. Переработку последнего она вела снизу — с класса, лежавшего в самой глубине его и, следо­вательно, наиболее обремененного — с холопства. 121Юна произ­вела в русском рабовладельческом праве такой решительный пе­релом, которого одного было достаточно, чтобы дать церкви место в ряду главных сил, созидавших наше общество. Этот перелом обо­значился тремя переменами.

Перемены, внесенные церковью в русское рабовладельче­ское право.

1. Обычай благотворительного освобождения по за­вещанию. Во-первых, церковь ввела в русское общество обы­чай благотворительного освобождения рабов по завещанию. Этот обычай был принесен из византийского общества, где его источ­ником было внушаемое христианам сознание нравственной не­справедливости рабства. Это сознание успело давно проникнуть в византийское законодательство. Закон императора Константи­на Багрянородного, относящийся к половине X века, постановил посвящать Богу треть имущества, оставшегося без прямых наслед­ников. В состав этой трети отчислялись все рабы, оставшиеся пос­ле умершего, которые при этом получали свободу. Мотивируя этот закон, император признал наследственность рабства учреждени­ем богопротивным и бессовестным. Допустить, говорил закон, что и самая смерть господина не разбивает тяготеющих на рабе оков, значило бы оскорбить святость Божию, мудрость государя, самую совесть человека. [22] Действуя во имя этих понятий, духовенство путем исповеди и участия в составлении завещаний, укрепило среди рабовладельцев обычай отпускать по смерти свою челядь или часть ее, чтобы создать из отпущенных вечных богомольцев за освободителя.

2. Случаи обязательного дарового отпуска на волю. Вторая перемена состояла в установлении случаев обязатель­ного дарового отпуска холопов на волю. Церковь успела устано­вить в XI и XII веках три таких случая. 1) Раба, прижившая детей от собственного господина, по смерти его обязательно освобож­далась вместе с прижитыми детьми. 2) Свободный человек, со - вершивший насилие над чужой рабой, тем самым делал ее сво­бодной. 3) Холоп или раба, которым причинено увечье по вине'их господина, становились свободными.

Два первые случая обязательного дарового освобождения не были заимствованы прямо из греко-римского права. Они были плодом самостоятельного опыта русского духовенства в приме­нении греко-римского и церковного права к туземным нравам. В греко-римском праве очень точно была определена зависимость юридического положения детей от юридического состояния их родителей. Это определение основывалось на возможности или невозможности законного брака между лицами разных состояний, на которые делилось римское общество. Здесь действовало пра­вило: если родители были люди разных состояний, между кото­рыми закон допускал брак, то дети наследовали состояние отца; в противном случае — состояние матери. Так, закон не допускал правильного брака свободного лица с несвободным; поэтому дети свободного и рабы рождались рабами, дети свободной и холопа — свободными.

[23]Эти определения имели целью оградить интересы, связан­ные с правами римского гражданства, от слишком обильного при­лива чуждых элементов в состав гражданства. Византийское за­конодательство усвоило себе эти римские постановления и, переработав их, вносило в византийские кодексы, например в Эклогу, кодекс VIII века, и в Прохирон, кодекс IX века. Христи­анская церковь была равнодушна к языческим институтам, кото­рые ограждались этими определениями. Но она старалась усво­ить и охотно принимала лишь те из них, под защиту которых можно было поставить более дорогие ей интересы. Так, не отвергая пря­мо неравных браков, т.е. брачных союзов лиц различных состоя­ний, между которыми римское право не допускало законных бра­ков, церковь, в интересах чистоты семейных нравов, провела в упомянутые кодексы постановление, в силу которого конфиско­валась по закону раба, ставшая наложницей женатого господина: местный правитель обязан был продать такую соперницу домохо­зяйки в пользу казны за границу области.

Далее под влиянием духовенства получил более широкое дей­ствие в греко-римском праве особый способ отпуска рабов на волю, носивший название молчаливого освобождения — σωπηρά έλενθερία , tacita libertas. Такое освобождение имело ме­сто в том, например, случае, когда господин вступал в связь, как с женой, с выкупленной им пленницей. Пленница получала сво­боду в силу презумпции, т.е. юридического предположения, что господин, вступая с ней в связь, тем самым прощал ей стоимость выкупа и, следовательно, возвращал ей свободу. В древнерус­ском обществе долго и по принятии христианства господствова­ли чрезвычайно неопрятные отношения к холопкам. [24] Духовенство не имело прямых средств бороться с этим обычаем. Оно подступило к нему осторожно, со стороны. Щадя местные при­вычки и не покидая принесенных из Византии понятий о значе­нии общественных состояний в брачных отношениях, церковь не принуждала неженатого господина закреплять свою связь с ра­бой женитьбой на ней и не разрывала насильственно связи с ней женатого господина. Она оставляла рабу-наложницу при том и другом до его смерти. Но, применяя к таким связям римскую презумпцию молчаливого освобождения, она требовала, чтобы раба, прижившая детей со своим господином, по смерти его по­лучала свободу, право на которую она приобрела самой связью с ним. Это право переходило от матери и на прижитых ею де­тей.

Последовательно развивая ту же презумпцию, русское духо­венство прилагало ее и к случаям насилия, совершенного сво­бодным человеком над чужой рабой: такая раба получала свобо­ду независимо от того, сопровождалось ли насилие известным положением или нет, т.е. учинивший насилие должен был выку­пить ее у господина. Так сложилась в нашем праве норма, выра­женная в известной статье Русской Правды, которая гласит, что дети рабы, прижитые от господина, не участвуют в разделе остав­шегося после него наследства наравне с законными наследника­ми, но получают свободу вместе с матерью. Впрочем, Русская Правда недосказала всего: духовенство добилось большего. В Ви­зантийском законодательстве было точно определено, какую часть отцовского имущества и в каких случаях получали его незакон­ные дети. Применяя эти византийские постановления, и русское духовенство провело в законодательство «урочную прелюбодей­ную часть», которая обязательно выдавалась детям рабы из иму­щества прижившего их господина матери. Эта урочная прелю- бодейная часть является как обязательное постановление в цер­ковном новгородском уставе Всеволода Мстиславича 1130-х го­дов.

Я изложил историческое происхождение двух случаев обяза­тельного дарового отпуска холопов на волю, чтобы показать, как русское духовенство применяло греко-римское и церковное право к местным общественным условиям.

3. Принудительный выкуп холопов на волю. Третья пе­ремена, внесенная церковью в русское рабовладельческое пра­во, состояла в установлении принудительного выкупа холопа. [25] Греко-римское право в иных случаях обязывало господина от­чуждать своего холопа, получая за него вознаграждение или вы­куп. Таких случаев было два: жестокое обращение с холопом и выкуп пленника. В первом случае господина принуждали продать холопа в другие руки, во втором — сам холоп мог выкупиться без согласия господина. Как известно, по греко-римскому праву сво­бодный человек, попавший в плен к неприятелю, считался рабом и в своем отечестве. Тогда все права, которыми он пользовался дома, приостанавливались до его возвращения. Если соотече­ственник выкупал такого пленника, последний ставился в личную временную зависимость от него, которую мог прекратить по сво­ей воле, уплативши ему условленную сумму. Если он не был в состоянии уплатить ее, он оставался у выкупившего как бы наем­ным работником, и тогда судебным порядком определялось, по скольку зачитывать пленнику в счет выкупной суммы каждый год его работы.

К русскому рабовладению X—XII веков удобно применялось это греко-римское постановление о выкупе пленных. Огромное количество русских рабов получалось из туземного населения. Князья и их дружины, завоевывая непокорные племена или враж­дуя между собою, массами обращали туземцев в рабство, прода­вая их туземным же купцам. Применяя к этим пленным туземцам греко-римское постановление, церковь и дала широкое действие обязательному выкупу самими холопами своей свободы. Свобод­ный человек, продавшийся в рабство, мог возвратить себе свобо­ду, уплатив хозяину сумму, за которую тот купил его. Действие этого права мы открываем в памятниках XII и XIII веков. Легко видеть, как изменилось юридическое значение продажи свободного лица в рабство: эта продажа обратилась в долговое обяза­тельство, создававшее временно-обязанное состояние, которое хо­лоп мог прекратить уплатой долга. [26] Из этой перемены с течени­ем времени и развились сложные сделки о срочной или бессрочной зависимости, обеспеченной личным закладом и образовавшей в удельные века особое полусвободное состояние закладней.

С появлением мысли об условной зависимости из холопства изъяты были некоторые виды неволи. Русская Правда, указывая основные источники холопства, обозначает три вида личной зави­симости, которые она не признает холопством: это, во-первых, отдача детей родителями в работу, во-вторых, вступление свобод­ного человека в личное услужение за один прокорм, в-третьих, вступление в такое услужение за прокорм с придатком, т.е. с платой, выдаваемой вперед в виде ссуды. Эти виды зависимости Русская Правда характеризует одной общей чертой: дослужив до условленного срока, такие слуги могли отходить от хозяев, ничего не платя им. Но они могли уйти и до срока, только уплатив ссуду или вознаградив хозяина за прокорм по условию. Прежнее рус­ское рабовладельческое право не признавало таких видов услов­ной зависимости.

Следствия перемен в рабовладельческом праве для лично­го и имущественного положения холопов. Вот главные переме­ны, внесенные церковью в русское рабовладельческое право. Она существенно изменила юридический характер русского холопства. Прежде это холопство отличалось цельностью, однообразием и безусловностью. К нему была вполне приложима встречаемая в Прохироне характеристика греко-римского рабства: «рабство не­делимо». Состояние рабов не допускает никаких различений. Про раба нельзя сказать, что он раб больше или меньше. Теперь в рус­ское холопство внесены были различия и условность: рядом с пол­ным холопством появляется зависимость ограниченная. Эти пе­ремены и сделали возможным появление описанных выше двух переходных состояний закупов и привилегированных холопов, т.е. боярских тиунов, из которых первые не делались холопами, не­смотря на свою личную зависимость от хозяев, а вторые пользо­вались некоторыми правами свободных людей, несмотря на свое холопство.

Всем этим было положено начало разложению древнерусско­го холопства. Вместе с этим разложением росло и юридическое значение личности холопа. Дети Ярослава запретили дозволен­ное прежде законом убийство холопа за удар, нанесенный им сво­бодному человеку. В Смоленском Договоре с немцами 1229 г. на­значена даже денежная пеня за удар, нанесенный холопу свободным человеком. Вместе с юридическим значением лично­сти холопа укреплялось и его имущественное положение. Перво­начально холоп не мог иметь ничего своего. Все, что он приобре­тал, принадлежало его господину. Но с течением времени имущество холопа (отарица Русской Правды, римское peculium) стало считаться его собственностью, хотя и ограниченной, непол­ной. В упомянутом Смоленском Договоре есть статья, из которой видно, что долг холопа, княжеского или боярского, свободному человеку обязан платить тот, к кому переходило по наследству имущество должника. Значит, имущество, по крайней мере, не­которых привилегированных холопов переходило по наследству одинаковым порядком с имуществом свободных людей.

Выводы из сказанного. Таково было действие церкви на со­став общества. Оно было двоякое: 1) церковь усложнила обще­ственное деление, поставив рядом с государственным обществом другое, церковное; 2) она начала подкапывать самое основание государственного общества, изменяя положение холопства. Она изменяла его в двух отношениях: во-первых, она стесняла преде­лы холопства, выделяя из него некоторые виды зависимости; во-вторых, она размыкала холопство, открывая выход из него в сво­бодные состояния.

Лекция VIII

Удельный период истории русских сословий

Основные источники для изучения этого периода. — Новая сослов­ная терминология удельного времени. — Видимое сходство сослов­ного деления удельных обществ с прежним. — Перемена в характере верховной власти. — Исчезновение мысли о политическом поддан­стве. — Гражданский договор и личное подданство как основание политического порядка в удельных княжествах. — Отношение к князьям бояр и слуг вольных.

Основные источники для изучения этого периода. [27] Обращаемся к изучению второго, так называемого удельного, периода ис­тории русских сословий. Выше обозначены хронологическими гра­ницами этого периода начало XIII и первая половина XV веков. Удельный период — это не только особое хронологическое, но и осо­бое географическое пространство. Общественные отношения, уста­новившиеся в удельные века, выросли не из той исторической по­чвы, которая была родиной изученных нами общественных отношений предшествующего периода. Старые коренные области Киевской Руси в продолжение удельного времени сперва сохраня­ли общественный склад, установившийся в XI и XII веках, а потом стали изменять его под действием чуждых влияний. Эти влияния были приносимы в общество юго-западной Руси с конца XIII века ее подчинением Литве, а с конца XIV века — династическим со­единением Литвы с Польшей. Общественные отношения, создан­ные туземными условиями и бывшие плодом самородного разви­тия, действовали не в старой Днепровской, а в новой Верхневолжской Руси, которая еще в начале XII века была полуфинской северо-вос­точной окраиной русской земли и стала новой Русью благодаря усиленному притоку колонизации из старых днепровских областей. Кто слушал изложение общего курса отечественной истории, тот при­помнит, как и когда совершилось это обрусение финского Поволжья.

Основными источниками для изучения русских сословий в удель­ные века служат духовные и договорные грамоты удельных князей, преимущественно московских. Это очень обильные источники. Мы имеем шестнадцать духовных грамот, начиная с грамоты великого князя Ивана Калиты, составленной около 1328 г., и кончая двумя духовными великого князя Василия Темного, писанными около 1462 года. Кроме этих духовных грамот сохранился ряд договорных, числом пятьдесят одна, начиная с договора сыновей Калиты 1341 го­да и кончая договором Василия Темного с боровским князем Васи­лием Ярославичем около 1456 г. К этим духовным и договорным гра­мотам можно присоединить еще и ряд таких же грамот времени великого князя Ивана III, потому что и они изображают еще вполне удельные отношения.

Эти источники обильны не только по количеству актов, но и по качеству исторических данных. В последнем отношении духовные и договорные грамоты не уступают Русской Правде и церковным уста­вам князей XI и XII веков. Только они изображают общественные отношения несколько с иной стороны. Русская Правда и церковные уставы — цельные уложения, не лишенные некоторой системы. Они дают нам общеобязательные положения, постоянные юридические нормы, но не показывают ни их казуального применения, ни практи­ческих последствий. Напротив, в духовных и договорных грамотах мы находим или хозяйственные распоряжения завещателей, или времен­ные соглашения, которыми устанавливались изменчивые отноше­ния князей и которые часто сами вызывались случайными обстоя­тельствами или минутными расчетами договаривавшихся сторон. Эти акты указывают казуальное приложение общих норм, практическое действие существовавшего общественного порядка, но не формули­руют самих норм, не вскрывают оснований этого порядка. То и дру­гое надобно выводить путем заключений от практических случаев к общим правилам, от последствий к основаниям. Потому духовные и договорные грамоты задают более сложную и трудную работу тому, кто по ним изучает общество. Зато они глубже вводят изучающего в состав общества, дают ему яснее видеть и нагляднее представить действовавшие в нем отношения. По ним мы наблюдаем не сухой остов общества, не социальную схему времени, а живую общественную организацию, цельную картину сословных отношений.

Новая сословная терминология удельного времени. В этих гра­мотах изображается исключительно государственное общество удель­ных веков. Общество церковное претерпело в это время мало изменений. Изучая состав государственного общества по духовным и договорным грамотам, прежде всего, встречаем новую сословную тер­минологию. Название «княжих мужей» для высшего класса обще­ства теперь исчезает, заменяясь званием бояр, которое, сохраняя прежнее экономическое значение привилегированных землевладель­цев, получает новое значение юридическое: это — высший класс слу­жилого сословия. Точно так же и младшая дружина, носившая преж­де название «детских» или «отроков», теперь обозначается термином детей боярских и слуг вольных, слуг дворовых или дворян. По-видимому, класс детей боярских был только составною частью клас­са слуг вольных, вьщелявшейся из него своим происхождением. Это члены младшей дружины, но происходившие из боярских фамилий, принадлежавших к старшей дружине. Они назывались детьми бо­ярскими, пока не успевали получить звание своих отцов.

Точно так же и неслужилое население носит в актах удельного времени новые звания. В Киевской Руси XII века это население называлось просто «людьми» и распадалось на два класса — на горожан и на смердов, т.е. сельских обывателей. Теперь городские и сельские тяглые люди носят одинаковое название людей черных или земских. Закон не различал горожан и сельчан. В договорных грамотах князья повторяют условие, которым они взаимно обязы­вались не покупать у черных людей ни дворов в городе, ни земли в селе. Даже холопы являются с новым названием. Русская Правда, как мы знаем, не различала видов холопства, зная только одно хо­лопство — обельное. Теперь полные холопы называются челядью дерноватой. Это те же полные холопы. А новое название произо­шло от «дерна», который при покупке холопа служил символиче­ским знаком, указывавшим на то, что лицо или вещь приобрета­лись в полную собственность. В удельное время является и новый вид укрепления холопства: это письменная крепость, носившая на­звание грамоты дерноватой.

Видимое сходство сословного деления удельных обществ с прежним. Несмотря на новую сословную терминологию, можно подумать, что общественное деление в удельные века оставалось прежним. В самом деле, под новыми сословными названиями можно распознать три знакомых нам по Русской Правде разряда лиц. Общество удельного времени, по-видимому, также делилось на прежние три класса: на людей служилых, которые лично слу­жили князю; на людей тяглых, которые миром платили князю; наконец, на холопов, служивших частным лицам. Но, рассматри­вая ближе отношения этих трех разрядов или классов к удельным князьям, замечаем существенную перемену, какая в них совер­шилась. Перемена эта стоит в тесной связи с политическим ха­рактером удельного князя. Удельные князья верхневолжской Руси ХШ и XIV веков были дальнейшими потомками того же княже­ского рода, который владел русской землей в XI и XII веках.

Перемена в характере верховной власти. Но по своему поли­тическому характеру эти потомки далеко не были похожи на своих предков XII века. В XII в. русской землей владел целый княжеский род. Отдельные члены рода имели политическое значение не сами по себе, не как отдельные лица, а как звенья, входившие в состав одной родственной цепи князей. Следовательно, [28] верховная власть в то время была не единоличной, а собирательной. Управляемое общество было связано с нею отношениями политического поддан­ства, т.е. отношениями обязательного подчинения по закону, кото­рые не зависели от частных сделок или личных соглашений.

Совсем иной характер получила верховная власть, когда ее но­сителями стали удельные князья. Это были одинокие самостоятель­ные владельцы, никакими постоянными политическими отношени­ями не связанные друг с другом. По мере этого политического уединения падало и правительственное значение удельного князя: в границах своего удела он был собственно не политический пра­витель, а частный владелец. Его княжество было для него не обще­ством, а хозяйством; он им не управлял, а эксплуатировал его. Он считал себя собственником всей территории удела, но только тер­ритории с принадлежащими ей угодьями. Люди, свободные лица, юридически не входили в состав этой собственности.

Исчезновение мысли о политическом подданстве. Свободный человек приходил в удельное княжество, работал и уходил из него, был для него политической случайностью. Князь не видел в нем под­данного в нашем смысле слова, потому что и себя не считал госуда­рем. [29] Oh пользовался известными верховными правами в своем уделе, законодательствовал, судил, вообще правил. Но свободные

люди подчинялись этим верховным правам князя, пока оставались в его княжестве, в силу договора с ним, который всегда мог быть ра­зорван той и другой стороной. Следовательно, политические права князя вытекали из его гражданских сделок со свободным населени­ем удела. Слово «государь» на языке того времени обозначало лич­ную власть свободного человека над несвободным, над холопом. Удельный князь, подобно всякому землевладельцу, имел таких холо­пов; они одни и были его личными подданными. Благодаря всему этому, удельное владение по своему юридическому характеру при­близилось к простому частному землевладению.

Итак, существенная перемена, которая произошла в характере верховной власти, состояла в исчезновении политического поддан­ства и в замене его временной зависимостью, основанной на частной гражданской сделке. Удельные князья были больше гражданскими владельцами своих удельных территорий, чем политическими упра­вителями удельных обществ.

Гражданский договор и личное подданство как основания по­литического порядка в удельных княжествах. Эта перемена и из­менила характер отношений к князю всех свободных классов удель­ного общества. Теперь свободные обыватели удела были связаны с князем не отношениями обязательного подданства, а временными обя­зательствами, вытекавшими из договора с ним. Эти обязательства по юридическому существу своему были одинаковы с теми, какими свя­зывались частные свободные лица между собою. Точно так же и лич­ные подданные князя, его холопы, принадлежали ему совершенно на том же праве, по какому владели холопами частные свободные лица. Итак, гражданский договор и личное подданство — вот два основа­ния политического порядка в удельном княжестве. Достаточно сделать беглый обзор отношений к князю свободного и несвободного насе­ления удельного княжества, чтобы заметить оба эти основания. Нач­нем с классов, отношения которых к князю определялись договором.

Отношение к князьям бояр и слуг вольных. Во главе общества стояли служилые люди, распадавшиеся на два класса — бояр и слуг вольных или дворян. Духовные и договорные грамоты очень точно обозначают отношение этих классов к князю. В их определениях про­ведено, прежде всего, строгое разграничение двух порядков отношений. Бояре и слуги вольные имели в удельных княжествах двоякое значение — служебное и экономическое. Они были орудиями кня­жеского управления и составляли его боевую силу, с другой сторо­ны, они составляли класс личных землевладельцев. Духовные и до­говорные грамоты строго отделяют служебные отношения от имущественных, поземельных. Служебные обязанности носили чи­сто личный характер и не падали на землевладение служилых лю­дей. Точно так же и землевладение бояр и слуг, вольных не стояло ни в какой зависимости от их служебных отношений. Такое строгое раз­граничение основывалось на праве вольной службы, которым пользо­вались бояре и вольные слуги. Это право состояло в том, что воль­ный слуга мог свободно выбирать себе место службы среди удельных княжеских дворов. Оно сложилось еще в предшествующий период. Его источником было сосредоточение верховной власти в целом кня­жеском роде, составлявшее особенность политического порядка в тот период. Так как власть принадлежала всему роду, сообща владевше­му русской землей, то не было препятствий для служилых людей пе­реходить от одного князя-родича к другому. [30]!Когда верховная власть разделилась между удельными князьями, старый обычай удержал­ся при помощи воспоминания об их родственном происхождении и выражался в договорных грамотах как право служилых людей. Фор­мулу этого права встречаем в договоре 1341 г. сыновей Калиты. Здесь младшие братья говорят старшему, великому князю Семену. «А боярам и слугам вольным — воля: кто поедет от нас к тобе и к великому князю или от тобе к нам, нелюбья ны не держати» (враж­да за прием отъехавших слуг нам друг к другу не иметь). Переезжая на службу к другому князю, вольный слуга не лишался вотчины, при­обретенной им в покинутом княжестве. Отсюда и вышло то обычное явление, что многие вольные слуги служили в одном княжестве, а владели землями в другом. Это явление и побуждало точно отделять служебные отношения вольных слуг от поземельных. Договорные и духовные грамоты довольно подробно определяют тот и другой поря­док отношений бояр и вольных слуг.

1)Как землевладелец, вольный слуга нес связанные с тогдаш­ним землевладением повинности в пользу того князя, в уделе кото­рого находилась его вотчина. Это отношение к князю по месту зем­левладения выражалось в формуле: «Судом и данью тянуть по земле и по воде». Это значило, что суд по поземельным делам служилого человека, как и право, облагать данью его вотчину принадлежали тому князю, в уделе которого находилась эта вотчина. 2) Как служилый человек, вольный слуга нес известные повинности в пользу того кня­зя, которому служил. В походах бояре и вольные слуги становились под знаменами этого князя, а не того, в чьем уделе владели землей. Значит, их служба носила чисто личный характер, падала на слу­жилое лицо, а не на его поземельную собственность. Впрочем, была одна военная повинность, которая падала на служилое лицо по зем­ле, привязывая его не к тому князю, которому он служил, а к тому, в уделе которого владел землей. Если город подвергался неприятель­скому нападению, осаде, защищать его обязаны были все земле­владельцы его уезда; даже те, которые служили в уделе другого кня­зя. Эта повинность называлась городной осадой. Она так выражена в договоре 1405 года великого князя Василия Дмитриевича с брать­ями: «А кто, которому князю служит, где бы ни был, полезти ему (идти в поход) с тем князем, которому служит; а городная осада, где кто живет, тому туто сести». Последние слова значат, что в случае осады города в нем должны собраться для его защиты все земле­владельцы его уезда, не разбирая, какому князю кто из них служит. Так определялись служебные и поземельные отношения бояр удельного времени. Легко заметить общее основание, на котором строились все эти определения: таким основанием служил договор слуги с князем, а не общий закон. В служебных отношениях это основание, очевидно, само собою. Указание на него мы встречаем в од­ном рассказе летописи. В 1378 году, по причине смут в Литве, к ве­ликому Московскому князю приехал на службу князь Трубчевский Дмитрий Ольгердович. Он, по словам летописи, «урядился у вели­кого князя Московского и взял крепость и ряд». Великий князь с че­стью принял знатного слугу и дал ему «крепость и ряд». Таким обра­зом, служебное положение слуги при княжеском дворе закреплялось «рядом» — личным договором. Но то же основание можно заме­тить и в поземельных отношениях вольных слуг к князю. Вольные слуги приобретали землю в уделе с разрешения его князя и владели ею на условиях, которые определялись их взаимным соглашением. Вот почему эти условия в удельное время были чрезвычайно разно­образны. Князья давали служилым землевладельцам большую или меньшую служебную власть в их вотчинах и освобождали последних от тех или других поземельных даней и повинностей.

Лекция IX

Отношения черных или земских людей к удельному князю. — Слуги «под дворским» как переходный класс между служилыми и черными людьми. — Характер сословных отношений к князю, вытекавших из договора. — Действие договора на личное подданство. — Холо­пы и их хозяйственные разряды. — Закладни как переходный класс между свободными людьми и холопами. — Отношение обществен­ного деления в удельные века к предшествующим.

Отношения черных или земских людей к удельному князю. Изучая положение бояр и вольных слуг в удельных княжествах, мы видели, что их отношения к князю определялись гражданским договором с последним. Отношения черных или тяглых людей в удельных княжествах устанавливались на том же основании; толь­ко черный человек не договаривался с князем прямо, как догова­ривался боярин или слуга вольный. Это различие объясняется отношением князя к различным разрядам земель в его уделе. Все земли в удельном княжестве можно разделить на два разряда: одни находились в непосредственном владении князя, другие он усту­пал в собственность частным владельцам — лицам и учрежде­ниям, сохраняя над ними только права верховного вотчинника, т.е. право суда и дан; или даже уступая и эти права, целиком или по частям, частным собственникам вместе с другими правами вла­дения. Земли первого разряда князь большей частью отдавал в пользование на известных условиях черным людям, городским или сельским, но не каждому лицу порознь, а целым обществам, свя­зывая их круговой порукой в исполнении условий пользования. Земли владельческие раздавались в пользование тем же черным людям самими владельцами на условиях, ими назначаемых. Но в число этих условий входили дани и повинности, которых требовал удельный князь со всех черных людей, работавших в его княже­стве. Черный человек договаривался или с обществом, в которое он вступал, или с землевладельцем, в вотчине которого селился. Но соглашение с тем и другим было косвенным договором с са­мим князем, в уделе которого он селился, потому что требования­ми князя определялись исключительно или преимущественно те условия, на которых предлагали черному человеку землю тяглое общество или землевладелец. Если черный человек не соглашал­ся на эти условия, он мог перейти в другое княжество.

Это право перехода всюду признавалось за черными людьми наравне с боярами и слугами вольными. В жалованных грамотах князья предоставляли частным землевладельцам право призывать на свои земли тяглых людей и из чужих княжеств, не считая пере­ход по такому призыву незаконным побегом. В договорной грамо­те рязанских князей 1496 года крестьяне в праве перехода из од­ного княжества в другое прямо уравнены с людьми высших классов. «А боярам, говорят договаривающиеся князья-братья, и детям боярским, и слугам, и христианом меж нас вольным воля». При такой свободе перехода крестьяне, жившие на землях част­ных владельцев, в удельные века сделали важное юридическое приобретение. Во времена Русской Правды ролейный закуп, вла­дельческий крестьянин-должник, становился холопом своего вла­дельца, если уходил от него, не возвратив полученной ссуды. В XV веке такого крестьянина иногда возвращали к покинутому владельцу до уплаты ссуды, а иногда только обязывали уплатить ссуду в два года, притом без процентов, но ни в каком случае не лишали личной свободы. Поступок крестьянина, за который в XII веке Русская Правда карала как за тяжкое преступление, в XV веке закон считал простым гражданским правонарушением.

Слуги «поддворским» как переходный класс между служи­лыми и черными людьми. Класс черных людей связывался с клас­сом слуг вольных одним переходным состоянием. То был класс, носивший название слуг «под дворским», или слуг дворцовых. Кроме слуг вольных, которые несли ратную службу князю, при дворе последнего находились еще слуги, несшие различные хо­зяйственные службы по дворцовому ведомству. То были: дьяки, подьячие, псари, конюхи, садовники, бортники (дворцовые пче­ловоды) и другие ремесленные и чернорабочие люди. Юридиче­ски они распадались на два слоя: одни из них были крепостные холопы князя, другие — лично свободные люди. Эти последние за свои услуги князю получали от него участки земли в пользова­ние. В отличие от холопов, которые несли те же хозяйственные службы, эти свободные дворцовые слуги и назывались «слугами,

что под дворским». Такое название произошло оттого, что глав­ным их управителем был княжеский дворецкий или «дворский». Эти слуги пользовались полученными от князя участками земли, пока состояли на службе. Но они, как и вольные люди, могли по­кинуть ее и перейти на службу к другому князю; только вместе с тем они лишались и своих земельных участков. Их отношение к князю всего точнее определяется в одном месте духовной грамо­ты удельного серпуховского князя Владимира Андреевича 1410 года. Говоря о дворцовых слугах — псарях, конюхах, садов­никах, бобровниках, пользовавшихся участками княжеской зем­ли, — завещатель замечает: «А кто из них не захочет жить на тех землях, ин земли лишен, поди прочь, а сами сыну моему князю Ивану не надобны, на которых грамоты полной не будет, а земли их сыну моему князю Ивану». Смысл этого места таков: дворцо­вые слуги лично свободные, а не холопы полные, если не захотят служить детям завещателя, могут уйти от него, но земли их у них отнимаются и переходят к наследникам завещателя.,

Итак, дворцовые слуги получали от князя земельные участки не в собственность, а только во временное пользование. По-ви­димому, они даже лишены были права приобретать какую-либо землю в собственность; так можно заключить из другого места той же духовной грамоты. В числе дворцовых слуг находились и княжеские ключники, которыми были как свободные лица, так и холопы. О ключниках свободных завещатель замечает: «А что мои ключники некупленные (т.е. свободные), а покупали деревни за моим ключом — сами ключники детем моим не надобны, а де­ревни их детем моим, в чьем будут уделе». Итак, даже свободные ключники, которые, занимая эту должность, покупали себе дерев­ни в уделе, покидая службу князю, лишались и этих купленных де­ревень. [31]Купля — акт, которым приобреталась вещь в собствен­ность. Значит, свободные ключники могли куплей приобретать деревни только в условную собственность, обусловленную служ­бой местному князю, чем они отличались от бояр и слуг вольных.

Все это сообщало дворцовым слугам характер переходного класса, стоявшего между вольными слугами и черными людьми и совмещавшего в себе некоторые особенности тех и других. По­добно слугам вольным, они несли личную службу князю, но эта служба была не боевая, а хозяйственная, приносившая князю прямую имущественную пользу, какую приносили ему и черные люди. И князь извлекал эту пользу из дворцовых слуг так же, как и из черных людей, в виде работы на дворец или в виде платежа в двор­цовую казну с той земли, которой они пользовались. Только и пла­тежи, и работы падали на дворцовых слуг по личному назначению князя, как падала ратная служба на вольных слуг, а не по мирской разверстке, как падало тягло на черных людей. Наконец, подобно последним, дворцовые слуги могли лишь пользоваться княжеской землей, но не могли приобретать ничьей земли в княжестве на праве собственности, как приобретали ее бояре и вольные слуги. Зна­чит, одной стороной своего положения дворцовые слуги соприка­сались со слугами вольными, а другой — с черными людьми.

Характер сословных отношений к князю, вытекавших из договора. Таким образом, отношения всех свободных классов удельного общества к князю вытекали из гражданского догово­ра. Такой источник сообщал им характер сделок, основанных на обоюдном соглашении интересов — на обмене услуг и выгод. Князь покупал труд свободного человека, платя ему за это какой-либо статьей его хозяйства. Свойство этой статьи соответствова­ло роду труда, какой покупал князь у свободных людей, и той цене, какую он придавал покупаемому труду. Этот обмен очень явствен­но обозначен в княжеских грамотах удельного времени и по ним легко усмотреть сословные особенности, которыми различались классы удельного общества. Служилые люди не составляли од­нородного плотного сословия: они распадались на два класса, со­ответствовавших старшей и младшей дружине XII века — на бояр и вольных слуг. Бояре служили князю правительственным сове­том, составляли его Думу, занимали высшие должности по управ­лению военному и гражданскому, центральному, как и областно­му, были ближайшими сотрудниками князя и руководящими органами удельного управления и суда. За эти услуги князь пла­тил им кормлениями — так называлось пользование доходами, какие соединены были с высшими должностями по центральному и по областному управлению. В княжеских грамотах иногда обо­значался самый размер этих кормлений. Так великий князь Се­мен в духовной своей, отказывая свой удел жене, замечает о своих боярах: «Кто из моих бояр станет служить моей княгине и займет какую-либо должность, тот будет отдавать моей княгине полови­ну получаемого от этой должности дохода»1. Значит, доход выби­рал из управляемого общества сам управитель-кормильщик, де­лясь им с княгиней пополам. Слуги вольные несли рядовую ратную службу князю, составляли его боевую силу и за это князь платил им доводом — так назывались второстепенные низшие должности по удельному управлению с административно-судеб­ными доходами, какие были с ними соединены. Кормление — доход от должности по высшему управлению, довод — от долж­ности по управлению низшему. Этим различием вознаграждения за службу объясняется одно условие в договоре 1341 года сыно­вей Калиты. Договаривающиеся князья-братья подтверждают пра­во всех вольных слуг — высших и низших, бояр и дворян — вы­бирать род и место службы: «А вольным слугам воля, кто в кормлении бывал и в доводе при отце нашем и при нас».

Был и другой способ вознаграждения за службу служилых людей высших и низших — землевладение. Князья позволяли им покупать земли в своих уделах, даже сами жаловали им земель­ные имущества на праве собственности, и как жалованные, так и купленные имения наделяли различными судебными и податны­ми льготами. Мы видели, что это служилое землевладение в удельные века не было связано со служебными отношениями зем­левладельцев. Трудно сказать, в какой мере был распространен в удельных княжествах и даже действовал ли где-нибудь третий способ вознаграждения за вольную службу — денежное жалова-е, которое тем отличалось от административно-судебного кормления, что выдавалось служилому человеку из княжеской каз­ны, а не выбиралось из управляемого населения прямо самим кормильщиком. Но об этом жаловании, уроке, как говорили в ста­рину, вспоминает один летописец удельного времени как о спосо­бе вознаграждения за службу, когда-то употреблявшемся на Руси при «древних князьях». Те князья, замечает летописец, бросая косвенный упрек своему времени, не копили много имения, не обременяли людей вымышленными вирами и продажами (судеб-

1 [32]«А кто моих бояр иметь служите у моеё княгини, а волости имут ведати, дают княгине моей прибытка половину». Собр. Гос. Гр. и Догов. Т. I, №24.

ными пошлинами), но собирали только правые виры и раздавали их дружине на оружие, а дружина кормилась этим и воевала чу­жие страны, ободряя себя боевым кликом: «Потрудимся, братья, для своего князя и для русской земли!» Дворцовые слуги несли хозяйственную службу князю, платили ему хозяйственным лич­ным трудом за пользование земельными участками, которые от него получали. Черные люди, городские и сельские, снимали у князей земли городские, торгово-промысловые, или сельские, пахотные, и за это тянули тягло — работали на князя либо плати­ли ему. Таков был обмен услуг и выгод, которым определялись отношения всех свободных классов удельного общества к князю.

Действие договора на личное подданство. Что такое все эти сословные различия в юридическом смысле? Суть ли они сослов­ные права и обязанности в политическом значении этих слов? Общественные классы, которые различались указанными отно­шениями, можно ли назвать сословиями в настоящем смысле этого слова? Эти классы различались своими отношениями к князю так же, как различались классы русского общества XI и XII веков. Но теперь эти отношения были не обязательные, а добровольные, вытекали не из общего закона, а из частного договора с князем. Условия этого договора различались по роду услуг, какие обязы­вались делать в пользу князя люди разных классов, и по свойству выгод, какие они получали в вознаграждение за эти услуги. Бояре и слуги вольные, городские и сельские обыватели, слуги дворцо­вые были не подданные князя, а либо его служилые наемники, либо арендаторы его земли, либо то и другое вместе. Поэтому повинности, какие несли они в пользу князя, были не столько го­сударственные обязанности, сколько личные хозяйственные обя­зательства. Согласно с этим и преимущества, которыми они пользовались, были не столько политическими или граждански­ми правами, сколько хозяйственными выгодами, которыми князь вознаграждал их за оказываемые ему услуги.

Права и обязанности в политическом смысле слова вытекают из общего постоянного закона и имеют целью общее благо. Пре­имущества и обязательства, которыми различались классы удель­ного общества, вытекали из гражданского договора с князем и имели целью частные выгоды, частные интересы договаривавшихся сторон. Из такого характера отношений различных классов удельного общества к князю вытекала необходимо подвижность общественных состояний. Если положение в обществе определя­лось соглашением с князем, то это положение не могло быть на­следственным и должно было часто меняться. Удельное общество отличалось подвижностью и изменчивостью состояний. Слуги дворцовые легко переходили как в разряд слуг вольных, так и в класс людей черных. Даже черные люди становились слугами дворцовыми и могли переходить в разряд слуг вольных. Князья, правда, старались сдерживать это колебание общественных со­стояний: в их договорных грамотах заметно стремление замкнуть отдельные классы, преимущественно высшие — бояр и слуг воль­ных, — закрывая доступ в эти состояния людям неслужилым. Так, в упомянутой уже мною духовной Владимира Серпуховского мы встречаем совет его наследникам: «А боярам и слугам, которые не поддворским — вольным воля. А кто будет поддворским слуг, тех дети мои меж собой на службу не принимают». Князь-заве­щатель советует наследникам не принимать на ратную службу дворцовых слуг. Такое же условие встречаем в договорной грамо­те великого князя Дмитрия Донского с упомянутым удельным сер­пуховским князем: «Которые слуги тянут к дворскому, а черные люди к сотнику, тех нам в службу не принимать, а смотреть нам за ними сообща». Но самое появление этого условия в договор­ной грамоте показывает, что оно шло вразрез с установившимся порядком. Князья старались прекратить постоянное передвиже­ние лиц из одного состояния в другое, вводя это как новую меру, которая была посягательством князей на действующее право во имя порядка и правительственного удобства.

Холопы и их хозяйственные разряды. Так устроены были в удельных княжествах свободные общественные классы. Но кро­ме свободных состояний внизу удельного общества лежал еще класс несвободный. Люди этого класса находились в личном под­данстве у князя или у лиц высших состояний. Личное подданство основывалось на частной сделке, а не на общем законе; такими зависимыми лично людьми были холопы. Их юридическое состо­яние не изменилось в удельные века, но зато изменилось их со­стояние экономическое. Действие основного принципа удельного устройства, который делил общество на классы более по эконо­мическим, чем юридическим признакам, отразилось на холопстве чрезвычайной дробностью деления его на хозяйственные разря­ды. В удельном княжестве — и, прежде всего при дворе удель­ного князя — многочисленные холопы делились на два главных разряда: на холопов больших и меньших. Большие холопы раз­делялись в свою очередь на два слоя — на людей служилых и на людей приказных. Служилые люди были походными спутниками князя или вольных слуг; приказные люди служили по хозяйствен­ному управлению князя или его бояр, были их приказчиками, ключниками, дьяками и т.п. От больших холопов отличались мень­шие, носившие общее название делюев или деловых людей. Это чернорабочая челядь. «Деловые» люди в свою очередь разделя­лись на два разряда: на людей дворовых, исправлявших низшие дворовые службы, и на людей страдных — холопов, посажен­ных на земле и обрабатывавших либо участки дворовой земли, либо участки, данные им в пользование за оброк. Юридически несвободные люди всех этих хозяйственных разрядов были холо­пы полные. Таким образом, оставаясь в прежнем юридическом положении, холопство распалось на множество экономических разрядов.

Закладни как переходный класс между свободными людь­ми и холопами. [33] С другой стороны, тот же хозяйственный дого­вор создал особый промежуточный класс, лежавший между холо­пами и вольными людьми. Мы видели, что в первые века христианской жизни Руси церковь настояла на праве свободного человека, продавшегося в рабство, прекратить зависимость по своей воле возвратом заплаченной за него суммы. В удельное вре­мя князья и бояре начали принимать на свою дворовую службу вольных людей, давая им ссуду на известных условиях и не лишая их права покинуть эту службу, возвратив ссуду. Такие зависимые лица получили в удельные века название закладней. Они отли­чались от холопов условностью службы и правом прекратить ее по своей воле. Их отношения к князю или боярам основывались на хозяйственной сделке: то были договоры свободных рабочих, бравших у своих хозяев ссуду и обязывавшихся за то работать на них до возврата последней.

Если теперь мы еще раз бросим общий взгляд на состав удель­ного общества, оно представится нам разбитым на следующие разряды. То были: 1) бояре, 2) вольные слуги, 3) слуги дворцо­вые, 4) черные люди — городские и сельские, 5) закладни и, на­конец, 6) холопы. Основанием такого деления, источником, из ко­торого вытекали различные отношения к князю этих шести разрядов, служил хозяйственный гражданский договор.

Изучая состав русского общества в XI и XII веках, мы замети­ли в нем двойное деление — политическое и экономическое. По­литическое деление держалось на отношениях лиц к верховной власти; более позднее, экономическое — на различии имуще­ственных состояний, соединенном с неравенством прав. Теперь, в удельные века, общество разделилось также по отношениям лиц к князю, только не обязательным, а добровольным. Сущность этих отношений заключалась в договорном обмене вещей и услуг: в обмене службы или податного тягла, с одной стороны, на пользо­вание какой-либо статьей княжеского хозяйства, с другой. Разли­чием вещей и услуг определялось и деление общества на классы.

Итак, удельное общество делилось не по обязательным отно­шениям к князю и не по имущественным состояниям, а по усло­виям гражданского договора с князем. Следовательно, деление удельного общества было не политическое и не экономическое, а хозяйственно-юридическое. Таким термином можно отличить это деление от двух предшествующих. Такой характер общественного состава вполне соответствовал и характеру удельного князя, ко­торый, как мы видели, был не государем в политическом смысле этого слова, а хозяином в смысле хозяйственно-юридическом.

Отношение общественного деления в удельные века к пред­шествующим. [34]Такое деление удельного общества имело тесную историческую связь с делениями предшествующими. Первона­чальное деление по обязательным отношениям к князю дробило общество на людей служилых и неслужилых. Но из этого полити­ческого деления вытекали экономические различия между обо­ими классами, соединявшиеся с неодинаковыми гражданскими правами, а из этих имущественных и юридических различий скла­дывались различные общественные состояния. Служилые лица становились преимущественно землевладельцами. Лица неслужилые работали торгово-промышленным капиталом или земле­дельческим трудом. А по землевладению и торгово-промышлен­ному капиталу служилые и торговые люди пользовались права­ми, каких лишены были земледельцы, работавшие на чужой земле — казенной или частной. Различие имущественных состо­яний, сложившихся в XI и XII веках, можно заметить и в основа­нии удельного деления общества. Это деление определялось усло­виями гражданского договора, какой заключали с князем свободные лица, родом хозяйственных услуг и выгод, какими обменивались обе стороны. Но, очевидно, условия договора свободных лиц с князем определялись их имущественным состоянием или обще­ственным положением. Землевладельцы вступали в личную пра­вительственную или ратную службу к князю; лица, обладавшие торгово-промышленным капиталом или земледельческим инвен­тарем, снимали у князя торгово-промышленные городские места или пахотные сельские участки.

Так вскрывается историческая связь между общественными делениями, преемственно сменявшимися. Каждое следующее деление основывалось на экономических последствиях, вытекав­ших из предшествующего. Прошу вас заметить эту связь, потому что она объяснит нам происхождение и сущность дальнейших яв­лений, какие мы будем изучать.

Лекция Х[93]

Третий период в истории русских сословий

Классификация чинов в Московском государстве. — Чины служилые: чины думные, чины московские, чины служилые по прибору. — Чины тяглые: посадские и уездные. — Посадское население Москвы. — Гости, сотни гостиная и суконная. — Черные сотни и черные слободы.

Классификация чинов в Московском государстве. Теперь, изучив состав удельного общества, обращаемся к третьему периоду истории наших сословий. Довольно трудно обозначить его хронологические границы. Третий период в истории русских сословий — это общественная формация, сложившаяся в Московском государстве XV, XVI и XVII веков. Завязку этой формации. южно заметить около половины XV века; ее изменение и переход »дальнейший новый склад становится заметным во второй половине XVII века. Поэтому я обозначу хронологическими пределами этого периода половину XV и половину XVII вв. Изучение об­щественного состава в Московском государстве в эти века представляет большие трудности; главная причина их — чрезвы­чайная дробность общественного деления. Общество распадает­ся на множество иерархических разрядов, которых так много, что трудно составить полный и точный их перечень.

Затруднение увеличивается еще тем, что эта социальная диф­ференциация не останавливается в продолжение всего периода, — напротив, идет усиленным ходом. Общество дробится на все более мелкие разряды на глазах наблюдателя. Мозаический подбор мел­ких слоев не остается неподвижным, постоянно меняется. Рядом с основными классами, которые обозначаются в первое время, ста­новятся классы переходные, которые, постепенно твердея, присо­единяются к основным и выделяют из себя новые переходные слои. Благодаря этому все усиливающемуся дроблению, общество в Мос­ковском государстве XVI и XVII веков производит на изучающего впечатление постоянно движущегося калейдоскопа. Чтобы разо­браться в этом беспорядочном, по-видимому, дроблении, необхо­димо помнить главное основание общественного деления того вре­мени. Я уже указал на это основание: им служило деление классов по роду государственных повинностей, разверстываемых по иму­щественному состоянию лиц. Таким образом, каждый класс отли­чался от другого двумя признаками — политическим и экономи­ческим. Политическим признаком служила известная специальная повинность, падавшая на этот класс; экономическим — имуще­ственное состояние лиц этого класса. По двум этим признакам мож­но различить отдельные мелкие разряды друг от друга и свести их в крупные классы, установить некоторый порядок в их классифи­кации. Впрочем, я не скрою страха пред этой классификацией: об­щество делилось так дробно, что я боюсь обременить вашу память одним перечнем этих классов. А между тем этот перечень необхо­дим для того, чтобы составить себе понятие об общественном строе и его основах. Я пока займу ваше внимание сухим перечнем клас­сов московского общества в иерархическом их порядке.

Изучение причин и хода этого дробления я начну прямо с его результатов — перечня тех мелких разрядов, на какие разбилось общество в Московском государстве. Для этого мы возьмем мос­ковское общество в том составе, какой оно получило приблизи­тельно к середине XVII века, и пересчитаем его слои в вертикаль­ном его разрезе — сверху вниз. Как ни обременителен для памяти такой перечень, но, не заучив его, трудно понять самый ход обще­ственного дробления.

Все мелкие иерархические разряды, на которые делилось об­щество в Московском государстве, на политическом языке тех ве­ков носили название чинов. Чином в Московском государстве на­зывался общественный слой, который нес свою специальную государственную повинность, соответствовавшую его экономиче­скому состоянию. [35] Все чины по их хозяйственному и государ­ственному положению можно распределить на три отдела. То были: 1)чины служилые, 2) тяглые и 3) нетяглые.

Чины служилые. Чины служилые разделялись на две груп­пы: на чины служилые по отечеству и на -чины служилые по прибору. К чинам служилым по отечеству (т.е. по отчеству) при­надлежали лица, которые несли на себе государственную службу по своему происхождению, как наследственную повинность. Эти чины в свою очередь распадались на два разряда: I) на чины дум­ные, 2) на чины служилые собственно.

Чины думные. Служилые люди низших чинов XVI века го­ворили, отличая себя от чинов высших: «Мы люди служилые, а не думные». Думных чинов было три: бояре, окольничие и дум­ные дворяне. [36] Думные чины состояли из лиц правительствен­ных, занимавших должности по высшему управлению и места в государственном совете — в Государевой Думе.

Чины московские. Чины «служилые собственно» разделяв лись также на два разряда — чины московские и чины городо­вые. Московские, т.е. столичные, чины в нисходящем порядке были: стольники, стряпчие, дворяне московские (столичные) и жильцы (дворцовые). По самым этим званиям можно заметить, что чины московские первоначально различались родом придвор­ной службы. Но впоследствии люди московских чинов составля­ли высший слой боевой московской силы. Из столичных стряпчих и других московских чинов составлялся «государев полк», соот­ветствующий нынешней гвардии. Люди московских чинов назна­чались также головами или даже воеводами, т.е. офицерами или полковниками в армейские полки, а также служили органами низ­шей администрации.

Чинов городовых было три: дворяне выборные или выбор, дети боярские дворовые и дети боярские городовые собственно. Об этих чинах в списках провинциального дворянства обык­новенно писалось, что одни из них служат «из выбору», другие по дворовому списку, а третьи служат городовую или осадную служ­бу. Чтобы понять различие повинностей, падавших на эти городо­вые чины, надобно знать устройство главной рати в Московском государстве. Масса этой рати состояла из дворянства, рассеян­ного по уездам. Но по имущественному состоянию это дворянство делилось на слои, каждый из которых нес ратную повинность не в одинаковой мере. Одни провинциальные дворяне ходили в даль-ние походы, т.е. к границам, отдаленным от тех уездов, в которых они владели землей. Другие могли ходить только в близкие похо­ды для обороны границ, вблизи которых имели земли. Наконец, третьи не могли совсем ходить в походы, потому что не имели ло­шадей и надлежащего походного вооружения; они обыкновенно составляли пешие гарнизоны своих уездных городов. Эти различные роды службы и обозначались на московском служилом языке словами: «служба государева дальняя, служба ближняя и служ­ба городовая или осадная». Дворяне выборные и дети боярские дворовые несли дальнюю службу. Кроме того, выборные дворяне по известной очереди посылались для отправления разных обя­занностей при дворе и в столице [37], [38],

Чины служилые по прибору. «Чины служилые по прибо­ру» были также многочисленны. К ним относились ратные слу­жилые люди низших разрядов, каковыми были стрельцы (посто­янная пехота, возникшая в начале XVI века), пушкари и затинщики (т.е. служители при затинных пищалях — крепост­ных орудиях), вообще артиллерийская прислуга, пограничные казаки, рейтары, солдаты и драгуны, полки которых возникли при новой династии в XVII веке. [39] Эти приборные чины вербова­лись правительством из охотников, людей разных классов; пре­имущественно из людей, свободных от государственного тягла. Первоначально люди этих чинов зачислялись на службу временно только на известный поход и распускались по окончании его. Но в XVII столетии и приборные люди становились постоянными рат­никами, служившими до своей смерти, до старости или до болез­ни. Эти приборные чины отличались от служилых по отечеству тем, что не составляли служебной иерархии, а считались равными меж­ду собою; отличались родом службы, а не достоинством звания. Потому в них не было иерархического движения. Переход казака в рейтары или стрельцы был переменой рода службы, а не служеб­ным повышением, каким был, например, переход выборного дво­рянина в жильцы или жильца в чин дворянина московского.

Чины тяглые: посадские и уездные. Второй отдел составля­ли чины тяглые или земские. Тяглые люди подразделялись в свою очередь на людей посадских и уездных. Первые были тяглые го­родские обыватели, вторые — тяглые обыватели сельские. Не предполагайте резкого экономического различия между посад­скими и уездными людьми, не думайте, что первые были торгов­цы и промышленники, а вторые — хлебопашцы: такого различия между теми и другими не существовало. Как среди посадских людей очень многие занимались хлебопашеством, так и среди людей уездных существовало очень много промышленников, ремес­ленников и торговцев. Тот и другой разряд различались между собой политически — свойством обществ, в которые они соеди­нялись. Посадские люди входили в состав городских обществ, люди уездные — в состав обществ сельских. [40] Общества сель­ские отличались от городских родом специальных повинностей, падавших на те и другие, и способом разверстки общего тягла между отдельными лицами. Государственная подать в городских обществах развёрстывалась по дворам, в обществах сельских — по размеру сельских участков.

Посадское население Москвы. Посадские люди были неоди­наково устроены в столице и в провинциальных городах. Устрой­ство посадского населения Москвы отличалось особенной слож­ностью. Это население распадалось на следующие классы: 1) гости, 2) гостиная сотня, 3) суконная сотня, 4) черные сотни и слободы. Первые три разряда составляли высшее купе­чество, выделявшееся из торгово-промышленного населения сто­лицы.

[41] Гости — это крупные оптовые торговцы, которые вели дела с другими городами или даже с чужими землями. Они отлича­лись от торговых людей гостиной и суконной сотен размером ка­питала. Подьячий второй половины XVII века Котошихин гово­рит, что гости имели оборотного капитала от 20 до 100 тысяч рублей. Так как московский рубль его времени, т.е. времени царя Алексея, равнялся семнадцати нынешним, то 20 тысяч рублей зна­чили то же, что теперь 300 тысяч с лишком рублей, а 100 тысяч рублей — около двух миллионов.

Сотни гостиная и суконная. К сотням гостиной и су­конной принадлежали купцы, обладавшие меньшими капитала­ми. Если гостей можно сравнить с нынешними коммерции совет­никами, то сотни гостиная и суконная соответствовали нынешним первой и второй гильдиям. Торговые люди трех названных разря­дов, соответственно размерам капиталов, несли неодинаковые государственные повинности. Сверх общего городского тягла, падавшего на все посадское население, они исполняли еще фи нансовые поручения по эксплуатации разных казенных монопо­лий и доходных статей. Таковы были: продажа соболиной казны государевой, т.е. мехов, которыми торговала казна; продажа пи-тей, составлявших монополию казны; сбор таможенных пошлин на внутренних рынках и т.п. Эти казенные операции велись по очереди гостями и людьми обеих высших сотен не только безвоз­мездно, но и под их имущественной ответственностью. Такая от­ветственная служба в отличие от ратной называлась верной или целовальной, т.е. присяжной. На гостей падали более тяжелые и ответственные поручения, чем на людей гостиной и суконной со­тен.

Черные сотни и черные слободы. Люди черных сотен и Черных слобод составляли массу торгово-промышленного насе­ления столицы, соответствовавшую позднейшему мещанству. Сот­ни и слободы различались между собой родом промышленных занятий; потому их можно сравнить с позднейшими цехами. Сло­боды отличались от сотен тем, что состояли из торговцев и ремес­ленников, приписанных к дворцу и поставлявших во дворец раз­личные припасы или работавших на него. Так, были слободы дворцовых садовников, кузнецов, хамовников (ткачей столового белья на дворец), кадашей (ткачей полотен на белье для госуда­рева семейства) и т.п. Каждая черная сотня и слобода составляли особое общество, управлявшееся выборным старостой или сот­ником.

Теперь остается описать состав посадского населения в про­винциальных городах, состав сельского населения и, наконец, промежуточные слои, лежавшие между основными чинами. Из изложенного мною очерка уже можно видеть, как труден для па­мяти и скучен самый перечень мелких чинов, из которых сложи­лось общество в Московском государстве. Но изучение этого со­става необходимо, чтобы понять основные начала, на каких строилось это причудливое общество.

Лекция XI

Продолжение предыдущего

Мы начали изучать состав общества в Московском государ­стве XV, XVI и XVII веков. Я начал это изучение перечнем клас­сов, на которые оно разделялось. Оно делилось на три главных отдела: на людей служилых, людей тяглых и людей нетяглых. Каждый отдел подразделялся на разряды или чины. Я перечис­лил чины первого отдела и начал перечень чинов второго. Второй отдел — люди тяглые — разделялся на два разряда: на людей посадских и уездных, т.е. городских и сельских. Люди посадские подразделялись на чины столичные и городовые или провинци­альные. Чины посадские столичные были: гости, люди гостиной сотни, люди суконной сотни, люди московских черных сотен и дворцовых слобод. На этом и остановился мой перечень. Продол­жаю перечень тяглых чинов.

За чинами посадскими московскими следовали чины посадские провинциальные или посадские люди городовые. По торговой состоятельности или размерам оборотного капитала они так­же разделялись на разряды, соответствовавшие нашим гильдиям и носившие название людей лучших, середних и молодших. Каж­дый из этих экономических разрядов составлял особый чин, поли­тически отличавшийся от других размером общего посадского тяг­ла, на него падавшего, и тяжестью служб или казенных поручений, на него возлагавшихся. Со двора «лучшего» посадского человека шло тягло вдвое тяжелее, чем со двора «середнего», а с послед­него вдвое тяжелее, чем со двора «молодшого» человека. «Луч­ший» или «середний» человек обыкновенно служил по выбору либо верным головой на кружечном дворе в селе своего уезда, либо в таможне своего города; но не верным головой, а только целовальником, т.е. присяжным помощником верного таможен­ного головы. Так распределялись между городовыми посадскими чинами и тяжесть тягла, и степень ответственности по исполне­нию казенных поручений.

Теперь перехожу к перечню чинов второго разряда тяглых лю­дей — людей тяглых уездных (сельских).

Люди тяглые уездные. В их среде существовало двоякое де­ление — по юридическому положению обрабатываемых ими зе­мель и по размерам их рабочих сельскохозяйственных сил или средств. По юридическому положению земель различались: 1) крестьяне черные и дворцовые, жившие на казенной госуда­ревой земле, прикрепленные к своим участкам или, точнее, к своим сельским обществам, но лично свободные; 2) крестьяне крепост­ные, поселившиеся на землях частных владельцев обыкновенно со ссудой на сельскохозяйственное обзаведение и состоявшие в личной крепостной зависимости от них, но не прикрепленные ни к своим земельным участкам, ни к сельским обществам.

Крестьяне черные и дворцовые. Крестьяне крепостные.

По рабочим средствам тяглые сельские обыватели также дели­лись на два разряда. То были: 1) крестьяне собственно, обраба­тывавшие полные или нормальные наделы, какие были приняты в известной местности по качеству почвы и по густоте населения, и платившие с них полные оклады поземельного тягла; 2) бобыли (маломочные крестьяне), подразделявшиеся также на два разря­да: одни обрабатывали участки меньшего размера сравнительно с крестьянскими, другие совсем не имели средств пахать, владе­ли только дворовыми усадьбами и жили сельскими промыслами или ремесленным трудом. Соответственно тому и крестьянское тягло падало на них в уменьшенном размере.

Теперь обратимся к перечню разрядов третьего отдела в со­ставе общества Московского государства.

Люди нетяглые. Этот отдел составляли люди нетяглые. Они отличались от других классов тем, что не несли ни государевой службы, ни податного тягла. Они разделялись на два класса — на людей вольных и на холопей, как говорили в старину, или на холопов, как говорим мы.

Люди вольные. Вольные или гулящие люди составляли класс чрезвычайно пестрый по своему экономическому составу. Одни из них жили за чужим тяглом. То были люди, не имевшие своих хозяйств и вступавшие в товарищества с тяглыми людьми. Они обыкновенно помогали последним в их работах, но не принимали на себя податного тягла. То были или сторонние, чужие для хозя­ев лица, или их родственники — отцы, потерявшие способность к работе, дети, еще не севшие на отдельные участки, и т.п. Те и дру­гие — и чужие лица и родственники — носили название захре­бетников, соседей или подсоседников. Другие вольные люди не имели определенных занятий и постоянного местожительства, промышляли подвижными перехожими занятиями, «кормились, походя» по старинному выражению. Наконец, третьи совсем не работали, а жили Христовым именем, просили милостыню. Воль­ные люди жили в городах и селах, но не приписывались ни к го­родским, ни к сельским обществам.

Холопы. В положении холопства XVI и XVII веков встречаем явление, противоположное тому, какое мы видели в холопстве удельного времени. В то время холопство, составляя однородный в юридическом отношении класс холопов полных, дробилось на мелкие хозяйственные разряды. Теперь, напротив, холопство, со­храняя установившиеся в удельные времена экономические со­стояния, чрезвычайно мелко дробилось на различные юридиче­ские разряды. Все эти разряды различались между собою степенью и условиями личной неволи, которая и составляла осо­бенность всего этого класса, отличавшую его от людей служилых, тяглых и вольных. Я перечисляю эти разряды, начиная с наибо­лее тяжелых видов неволи и кончая наиболее легкими.

I)Холопство полное. До XVII века оно возникало из тех же источников, которые действовали во времена Русской Правды и в удельные века. Холопство полное было, во-первых, безусловным и бессрочным; во-вторых, потомственным и наследственным. Как неволя переходила от холопа на его потомство, так и право на не­вольника передавалось господином его наследнику. Письменная крепость, которою укреплялось холопство полное, носила назва­ние полной грамоты.

2)Холопство докладное. Источник, из которого оно возни­кало, был один из тех, которым создавалось холопство полное — продажа лица в рабство. Но эта продажа устанавливала зависимость условную и временную. Условность этой зависимости вы­ражалась в том, что докладной холоп отдавался не на всякую рабо­ту, а только на службу в должности сельского ключника. В сделках это выражалось формулой, которая гласила, что холоп «отдавал­ся» за столько-то рублей «на ключ в село, а по ключу и в холопы». Временный характер неволн выражался в том, что «докладной» холоп холопил господину только до смерти последнего, после ко­торой по закону выходил на волю, не платя долга. Это холопство получило свое название от юридической формальности — до­клада, которым оно укреплялось. Письменная крепость, заклю­чавшая в себе сделку, докладывалась наместнику, который про­верял ее допросом холопа и скреплял ее своей печатью. Поэтому и эта письменная крепость, укреплявшая докладное холопство, носила название докладной грамоты.

3) Холопство кабальное. В разные времена оно возникало из разных источников. В XVI веке таким источником служил заем, обеспеченный личным закладом должника и соединенный с обяза­тельством последнего «за рост служити», т.е. работать на заимо­давца в его доме вместо уплаты процентов. В XVII веке источником кабального холопства был простой уговор холопа служить во дворе господина без всякого займа и без выговоренного ясно вознаграж­дения за эту службу. Холопство кабальное, подобно докладному, было временным: оно продолжалось только до смерти господина, после которой кабальный холоп по закону выходил на волю. Пись­менный акт, которым укреплялось холопство кабальное, носил на­звание служилой кабалы, которую надобно отличать от «кабалы заемной» — простой долговой расписки, не создававшей личной зависимости и не соединенной с обязательной работой.

4)Холопство жилое. Оно развилось из кабального с тех пор, как последнее перестало возникать из займа, соединенного с обя­зательной работой. Холопство жилое отличалось от кабального разнообразием источников и условий неволи. Оно возникало из займа, соединенного с обязательной работой за рост, из найма, соединенного с условной платой по окончании работы, и, нако­нец, из прокорма, т.е. из обязательства со стороны хозяина оде­вать и кормить работника. Холопство жилое было не только временным, но и срочным. Смотря по соглашению, оно продолжа­лось определенное в крепости число лет («урочные лета») или до смерти господина, или до смерти его детей; [42] обыкновенно это значило — до смерти холопа. Оно отличалось от кабального еще тем, что неволя возникала не только из свободного договора лица, отдавшегося в неволю, с господином, но также и из договора ро­дителей и старших родственников невольника или мужа неволь­ницы. В такую неволю отдавали родители своих детей, дяди — племянников, старшие братья — младших, мужья — своих жен. Выражение Минина: «Заложим своих жен!» не было ораторской фразой, а самой деловой юридической формулой, выражавшей простые, ежедневные сделки. Акт, которым укреплялось это хо­лопство, носил название жилой или житейский записи.

Я кончил утомительный перечень чинов, на которые распалось московское общество в XVI и XVII веках. Я описал состав этого общества, как оно сложилось приблизительно к половине XVII века, ко времени Уложения. Я перечислил составные его части в вертикальном разрезе. Мы видели, что общество дели­лось на три главных отдела: на людей служилых, на людей тяглых и нетяглых. Каждый отдел разделялся на несколько разрядов, под­разделявшихся в свою очередь на несколько мелких слоев или чинов. Эти чины имели неодинаковое значение и взаимные отно­шения. В иных отделах чины составляли иерархическую лестни­цу, ступени которой различались между собою тяжестью и важ­ностью государственных обязанностей, падавших на каждый чин. Потому здесь существовало иерархическое движение лиц, пере­ход их по службе или по средствам из низших чинов в высшие. Таковы чины, на которые распадался отдел служилых людей или отдел людей тяглых посадских. В других отделах чины не имели значения ступеней лестницы, расположенных в вертикальном направлении. То были разряды, параллельные друг другу в на­правлении горизонтальном. Они различались между собою не степенью тяжести, не важностью государственного служения, а только родом специальных обязанностей, которые все имели для государства одинаковое значение. Таковы были чины, на которые распадались служилые люди по прибору: стрельцы, казаки, пуш­кари, затинщики, и т.д. Поэтому здесь не было иерархического движения лиц. Служилый человек за службу или по его средствам не повышался из пушкарей в казаки, из казаков в стрельцы, ибо и стрельцы, и казаки, и пушкари несли различные, но в политичес­ком смысле равноценные службы. [43] Для того чтобы прочнее за­печатлеть в памяти чиновное дробление общества в Московском государстве, я сведу изложенный перечень в следующую табли­цу, которая представит наглядную графическую схему обществен­ного деления.

Таблица чиновного деления в Московском государстве А. Служилые люди Б. Тяглые люди

I. Тяглые люди посадские

а) Чины посадские московские:

гости,

гостиная сотня,

суконная сотня,

4. черные сотни и слободы московские.

б) Чины посадские городовые:

лучшие люди,

середние,

молодшие.

II. Тяглые люди уездные

а) Крестьяне черные и дворцовые:

крестьяне собственно,

бобыли.

б) Крестьяне крепостные:

крестьяне собственно,

бобыли.

I. Служилые люди по отечеству

а) Чины думные:

бояре,

окольничие,

думные дворяне.

б) Чины служилые московские:

стольники,

стряпчие,

дворяне московские,

жильцы.

в) Чины служилые городовые:

выбор,

дети боярские дворовые,

3. дети боярские городовые. II. Служилые люди по прибору

стрельцы,

казаки,

пушкари и т.д.

В. Люди нетяглые

I. Люди вольные

II. Холопы

кабальные,

жилые.

полные,

докладные,

Лекция XII

Происхождение и ход общественного деления в Московском государстве

Политические основания этого деления. — Перемена в значении вер­ховной власти. — Отличие власти московского государя от двух ей предшествовавших русских типов верховной власти. — Перемены в характере отношений государя к обществу: 1) возникновение идеи политического подданства, 2) исчезновение личного гражданского подданства; новое политическое значение звания «государевыххо­лопов», 3) превращение договорных сословных обязательств в го­сударственные обязанности. — Общее основание сословной развер­стки государственных обязанностей. — Выводы.

Политические основания общественного деления в Мос­ковском государстве. Из какого источника вышло столь дроб­ное общественное деление, как оно началось и совершалось? Это деление вышло из очень сложного исторического процесса, на­чавшегося в жизни древней Руси с тех пор, как разбитая на уделы северо-восточная Русь соединилась под властью московского го­сударя. Этот процесс не принадлежит к порядку крупных всемир­но-исторических явлений, но он очень своеобразен. В нем вскры­лись не только черты народного характера, но и общие мотивы исторического движения, пружины механики общежития, и если вы, подобно мне, придаете научный интерес явлениям такого рода, то терпеливо последуете за мной в микроскопических наблюде­ниях, в которые я хочу вас ввести. Прежде всего, я изложу общие политические основания этого деления, которые попытаюсь вы­вести из подробностей всего склада Московского государства, указывая на самые эти подробности только мимоходом.

Политическое объединение северо-восточной Руси решитель­но изменило характер отношений, установившихся в удельные века между князем и всеми классами удельного общества. Мы видели, что в удельные века эти отношения держались на част­ном гражданском договоре или на крепостном личном подданстве и состояли в обмене материальных услуг и выгод между обеими сторонами. Такой характер отношений вполне отвечал юридиче­скому значению удельного князя, который был владельцем-хозя­ином удела, а не государем-правителем [44] удельного общества. Территориальное рассеяние власти по уделам и еще сохранявше­еся воспоминание о родственном происхождении князей, между которыми она была разделена, давали свободным лицам возмож­ность разрывать договор с одним князем и заключать его с дру­гим. Таким образом, состав удельного общества, возникновение и прекращение его отношений с князем, зависели от чисто слу­чайного условия — от воли самого князя и свободных частных лиц, с ним договаривавшихся. Самое пространство территориальной вла­сти князя определялось волей его предшественника: каждый удель­ный князь обыкновенно владел лишь тем, что ему доставалось по духовному завещанию отца, брата или дальнего родственника.

Перемена в значении верховной власти. Сосредоточение рас­сеянной по уделам власти в лице московского государя изменило его положение в государстве с двух сторон, но в одном направле­нии.

1) Пространство и содержание его власти перестали зависеть от такого случайного условия, как воля отдельных лиц. Они опре­делялись государственным требованием, политической необхо­димостью. Когда северо-восточная Русь соединилась под властью московского государя, последний очутился властителем всей Великороссии, т.е. целой великорусской народности. Мало того, он укрепил за собою титул «государя всея Руси», в котором громко звучало притязание и на другие части русской земли, еще не на­ходившиеся в его обладании. Таким образом, московский князь становился в положение творца национального единства и блюс­тителя национальных интересов. Русское население, обитавшее в пределах Московского государства, подчинялось ему не в силу договора с ним, а в силу своей принадлежности к русскому наро­ду и общности народных интересов. Владелец территории теперь стал и правителем общества. Пространство и характер его влас­ти, как и состав управляемого им общества, теперь определялись уже не условиями и количеством гражданских сделок и не пред­смертной волей его предшественника, а границами народности и целями народного блага.

2) Возникшая из столь повелительных условий зависимость подданных от московского государя не могла быть, и прекращае­ма с прежней легкостью старым удельным способом — уходом, выселением. В XVI веке, после того как Ярославль, Ростов, Нов­город, Тверь, Псков, Рязань и княжества Черниговской линии во­шли в состав Московского государства, рядом с ним на всем про­странстве русской равнины не оказалось другой территории, которая принадлежала бы владельцу самостоятельному и род­ственному по крови и по вере московскому государю. Теперь из Московского государства стало некуда уйти, не совершая неза­конного побега. Выселение, которое признавалось удельными князьями как право всех свободных обывателей русских княжеств, теперь получило характер политического преступления и нацио­нально-религиозной измены. Так власть, которой свободные лица подчинялись прежде условно и временно, стала для них, безусловно, обязательной.

Отличие власти московского государя от двух ей предшество­вавших русских типов верховной власти. Получивши такой ха­рактер, московский государь явился в истории нашего государ­ственного права новым типом верховной власти, отличным от типов, господствовавших в обоих предыдущих периодах. В XI и XII веках верховная власть на Руси принадлежала целому кня­жескому роду, который сообща владел всей русской территорией и правил жившим на ней разноплеменным населением. В XIII и XIV веках этот владетельный род распался на множество родствен­ных и независимых друг от друга владельцев, которые были на­следственными собственниками своих удельных территорий, но не считались политическими правителями удельных обществ. Составные единицы этих обществ — свободные лица — были не подданными его, а лишь контрагентами, вольными служилыми на­емниками или вольными съемщиками земли в его уделе. Москов­ский государь совмещал в себе некоторые признаки обоих этих ти­пов: он был и наследственным владельцем всей государственной территории, и политическим правителем жившего на ней населе­ния. Но к этим двум признакам, территориальному и политическо­му, в содержание власти московского государя присоединился еще третий — национальный. Власть княжеского рода XI и XII веков

не имела такого национального значения: она вытекала не из чув­ства народного единства, а из факта завоевания. Идея русской народности, едва начавшая зарождаться в умах, еще не была прове­дена в государственное право, в политический порядок. Такого значения не имели и удельные князья XIV века, потому что каж­дый из них владел лишь частью русской территории, и самая мысль о политическом единстве народа погибла среди удельного раздробления русской земли. Напротив, в лице московского го­сударя эта национальная идея является не только основанием его действительной политической власти, но и оправданием его политических притязаний. Ставши блюстителем общих интере­сов великорусского племени, главной части русского народа, он стремился сделаться и творцом политического единства всего это­го народа и поставил себе задачу распространить свою власть на все его ветви и на все области, когда-либо бывшие в обладании русского народа. Эти притязания и были заявлены в принятом московским великим князем титуле «царя и великого князя всея Руси». Таким образом, власть московского государя отличалась от власти княжеского рода XII века тем, что была единоличной, а не коллективной; от власти удельного князя — тем, что была не только территориальной, но и политической; наконец, от той и другой — тем, что была национальной.

Перемены в характере отношений государя к обществу. Та­кие перемены в значении верховной власти решительно измени­ли характер ее отношения и ко всему обществу, и к отдельным его классам. Я перечислю эти перемены, которые представляют ряд следствий, тесно между собою связанных и вытекающих из одно­го источника — из национального значения верховной власти.

I) Возникновение идеи политического подданства. Это но­вое значение верховной власти превратило вольных контрагентов удельного князя в политических подданных московского государя. Так воскресла мысль о политическом подданстве, слабо и на корот­кое время блеснувшая в нашем праве XI и XII веков и скоро погас­шая среди разрыва княжеского рода на враждебные линии и среди одновременного распадения русской земли на обособленные об­ласти. Но эта мысль о политическом подданстве теперь вышла из другого источника — не из того, из которого она вышла в первом периоде. Тогда ее источником было завоевание и подданными счи­тались покоренные. Теперь эта мысль вышла из чувства националь­ного единства и сознания внешних опасностей, угрожавших народ­ной свободе. Теперь подданным стал считаться русский, т.е. частный человек одного племени и веры с московским государем.

2) Исчезновение личного гражданского подданства. В свя­зи с этой переменой стояла и другая. Личное подданство холо­па удельного князя превратилось в подданство государ­ственное. [45] В этом состояла одна из самых характерных особенностей московского государственного права: у московско­го государя не было частных, лично крепостных холопов, какие были у удельного князя, как и у князей XII века. В XV и XVI веках такие холопы слились со свободными подданными московского государя. Но здесь следует объяснить одно явление, которое мо­жет помешать установлению правильного взгляда на строение об­щества в Московском государстве и которое часто этому мешает. Новое политическое значение звания «государевыххолопов». Лично крепостные холопы государя, сливаясь с его свободными подданными, сообщили последним свое юридическое звание: сво­бодные лица, преимущественно служилые люди, в удельное вре­мя отличавшиеся от холопов званием слуг вольных, обращаясь к московскому государю XVI и XVII веков, называли себя «его го­сударевыми холопами». Не следует придавать этому того обо­стренного, шокирующего смысла, какой подсказывается нашим современным, несколько щекотливым политическим чувством. Не следует думать, что все свободные лица в Московском государ­стве стали такими же личными крепостными московского госуда­ря, какими были холопы удельных князей или какими и в XVI веке оставались холопы частных рабовладельцев. Такие холопы могли быть у князей XI и XII веков потому, что ни один из них не был носителем политической верховной власти. Верховная власть была сосредоточена в целом роде, а отдельные члены его были лишь местными представителями этой власти [46]. Поэтому они мог­ли вступать в частные крепостные отношения с отдельными ли­цами. Такие холопы могли быть и у удельного князя, который счи­тался не властителем удельного общества по закону, а только одной из сторон по договору. Московский государь XVI века не мог иметь таких холопов: последние были орудиями частного лич­ного интереса, а московский государь, начав сознавать себя на­циональным властителем, был связан со своими подданными не личными интересами, а целями народного блага. Рассматривае­мое явление относится более к политической терминологии, чем к государственному праву. Но не следует пренебрегать и терми­нологией: история политических терминов есть история если не политических форм, то политических представлений. Мысль о го­сударственном подданстве, возникшая из политического объеди­нения великорусской народности, была новой идеей, незнакомой русскому обществу прежних веков, разбитому на множество не­зависимых политических союзов. В удельное время подданного знали только в юридическом образе холопа, укреплявшегося за своим господином средствами гражданского права. Когда возник­ла идея государственного подданства, новому политическому от­ношению присвоен был привычный термин гражданского права. Итак, звание государевых холопов, которым стали величаться в Московском государстве прежние бояре и слуги вольные, зна­чило, что и они из временных вольных наемников государя пре­вратились в его вечно обязанных подданных, и более ничего не значило это звание. Когда в умах рождаются новые представле­ния, люди, силясь их выразить, роются в старом заученном лек­сиконе и хватаются за первое подходящее по смыслу слово, им подвертывающееся. Повторю: когда в Московском государстве возникла зависимость во имя общего народного блага, а не част­ного интереса, тогдашний язык стал обозначать новые политичес­кие отношения старыми терминами гражданского права. Но пер­вые не следует отождествлять с последними. Этот вывод, извлеченный из истории одного сословного термина, надобно твердо запомнить, [47] чтобы не ошибиться в понимании явлений, по которым мы будем следить за строением нашего общества в XV и XVI веках. Значит, и превращение лично крепостных госу­даря в государевых подданных было тесно связано как последствие с национальным значением государевой власти.

3) Превращение договорных сословных обязательств в го­сударственные обязанности. Изменился источник отношений разных классов общества к государю. В материальном, хозяй­ственном смысле эти отношения остались прежними, но они вы­текали теперь не из частного договора, а из общего закона. Слу­жилые люди по преимуществу служили государю мечом или правительственным советом и получали от него доходные долж­ности, кормление. Но они теперь обязаны были служить, хотя бы и не получали кормления, и если продолжали получать его, то только как средство, помогавшее им исправно служить. Прежде государь кормил их за то, что они служили; теперь он кормил их для того, чтобы они были в состоянии служить. Точно так же тяг­лый человек платил удельному князю тягло, если и пока пользо­вался в его уделе городским промысловым местом или пахотным участком; теперь он обязан был пользоваться таким «местом или участком потому, что без того не мог платить тягло.

Значит, виды условий и выгод, которыми обменивались го­сударь и свободные обыватели государства, не изменились, но изменился характер обмена, связь между условиями и выгода­ми. Прежде эта связь была юридическая, устанавливалась обо­юдным добровольным соглашением, т.е. актом гражданского права; теперь она стала политической, принудительной, уста­навливалась односторонним требованием власти. Поэтому и договорные выгоды свободных лиц, бывшие прежде юридиче­ским условием или юридическим последствием их договорных услуг князю, теперь стали лишь экономическими средствами для исправного несения государственных повинностей. Эти переме­ны в юридической связи условий и выгод, т.е. в источнике отно­шений государя к обществу, можно выразить такими словами: договорные обязательства со стороны свободных лиц пре­вратились в государственные обязанности, а договорные выгоды со стороны князя — в казенное пособие для исправ­ного исполнения этих обязанностей.

Общее основание сословной разверстки государственных обязанностей. Такое превращение в истории русского государ­ственного права было коренным фактом, которым надолго опре­делилось политическое положение русского общества. Этот факт сообщил всему строю Московского государства своеобразный ха­рактер. [49] В других странах мы знаем государственные порядки, основанные на сочетании сословных прав с сословными обязан­ностями или на сосредоточении прав в одних сословиях и обязан­ностей в других. Политический порядок в Московском государ­стве основан был на разверстке между всеми классами только обязанностей, не соединенных с правами. Правда, обязанности соединены были с неодинаковыми выгодами, но эти выгоды не были сословными правами, а только экономическими пособиями для несения обязанностей. Отношение обязанностей к этим вы­годам в Московском государстве было обратное тому, какое су­ществовало в других государствах между политическими обязан­ностями и правами: там первые вытекали из последних как их следствия; здесь, напротив, выгоды были политическими послед­ствиями государственных обязанностей.

Это различие отношения выражалось в том, что там сослов­ные обязанности слагались с лица, отказавшегося от сословных прав; здесь, напротив, не позволено было слагать с себя обязан­ности даже подусловием отказа от выгод, и часто обязанность оста­валась на лице, не пользовавшемся соответствующими выгода­ми. Так, обязательная ратная служба в Московском государстве соединена была с поместным владением, но иному служилому человеку не давали поместья, если он и без того имел средство служить, владел достаточной вотчиной. Такой своеобразный склад государственного порядка объясняется господствующим интере­сом, его создавшим. Этим интересом было ограждение внешней безопасности народа, во имя которой политически раздробленные прежде части его соединились под одною властью. Великороссия объединилась под властью московского государя не вследствие завоевания, а под давлением внешних опасностей, грозивших су­ществованию великорусского народа.

Московские государи расширяли свою территорию и воору­женной борьбой; но то была борьба с местными правителями, а не с местными обществами. Поразив правителей княжеств или аристократию вольных городов, московские государи не встреча­ли отпора со стороны местных обществ, которые большей частью добровольно и раньше своих правителей тянулись к Москве.

Выводы. Итак, политическое объединение Великороссии вы­звано было необходимостью борьбы за национальное существование. Эта необходимость мешала установиться самому понятию о сословном праве. В первом периоде нашей истории, когда госу­дарственный порядок развился из завоевания, такое понятие уста­новилось легко. Победители старались присвоить себе возможно больше прав, возложив на побежденных возможно больше обя­занностей. В Московском государстве, все силы которого направ­лены были на внешнюю борьбу, усилия законодательства долж­ны были сосредоточиться на том, какое участие принимать в этой борьбе разным классам общества, а не на том, какими правами будет пользоваться каждый класс. Предметом законодательной разработки и стала разверстка тяжестей национальной борьбы, которые налагала эта борьба, а не сословных прав, которые не

вели к цели.

Из сказанного видно, что все три перемены в характере от­ношений государя к обществу вытекли из национального зна­чения, какое получила верховная власть в Московском госу­дарстве. Под влиянием этих перемен изменилось отношение экономического деления общества к политическому. В удельное время экономическое положение свободных лиц в уделе опреде­лялось родом обязательств, в которые они входили со своим кня­зем. Служилый человек обыкновенно становился землевладель­цем потому, что право приобретения земельной собственности было непременным условием его договора с князем, и потому что землевладение при тогдашнем состоянии народного хозяй­ства было единственным удобным средством материального обеспечения служилого человека. Подобно тому и черный че­ловек становился либо городским промышленником, либо хле­бопашцем, потому что непременным условием его договора с князем было пользование либо городским промысловым мес­том, либо пахотным участком. Теперь отношение экономического деления к политическому совершенно изменилось, стало обрат­ным: так как государственные повинности стали обязательны сами по себе, а хозяйственные состояния служили только сред­ством для их исполнения, то теперь экономическим положени­ем класса должен был определяться род государственных по­винностей, на него падавших. Московская политика теперь должна была согласовать сословную раскладку государствен­ных обязанностей с теми экономическими состояниями, в которых она застала выходившие из удельного порядка обществен­ные классы.

Этой переменой в отношении экономического деления к по­литическому указано было и общее основание разверстки повин­ностей между подданными. В устройстве общественных классов эта перемена связала неразрывно экономическое положение каж­дого из них с родом государственного его служения. Отсюда сло­жилось правило, которое и легло в основание общественного де­ления в Московском государстве разверстать государственные обязанности между классами общества по хозяйственному состо­янию каждого из них.

На этом основании московская политика и строила государ­ственное положение всех классов общества. [49] Из этого основа­ния она выработала и специальные приемы разверстки, которы­ми руководилась при раскладке государственных повинностей между отдельными классами.

Лекция XIII

Практические приемы разверстки государственных повинностей между отдельными классами общества. — Приемы разверстки меж­ду служилыми людьми по чинам. — Состав и характер московского боярства в удельное время. — Три генеалогических слоя в составе московского боярства XVI века.

Практические приемы разверстки государственных повин­ностей между классами общества. [50]Напомню содержание пред­шествующего чтения. Я пытался вывести и формулировать поли­тические основания общественного деления в Московском государстве. Эти основания положены были коренной переменой, происшедшей в характере верховной власти под влиянием поли­тического объединения Великороссии. Эта'власть из договорной и территориальной превратилась в обязательную и нацио­нальную. Национальное значение ее было источником важных перемен, происшедших в ее отношениях к великорусскому насе­лению. Так как эти отношения держались на общих народных ин­тересах, то все население государства из контрагентов преврати­лось в подданных государя. Так как основным интересом, служившим основанием отношений государя к подданным, было ограждение внешней безопасности государства, то тяжесть внеш­ней обороны разделена была на специальные обязательные по­винности, которыми и заменились прежние договорные обязатель­ства населения перед князем. Таким образом, государственная повинность стала основанием общественного деления, существен­ным признаком сословия или класса. Из этих политических осно­ваний общественного деления вышло само собой главное прави­ло разверстки государственных обязанностей между классами. В удельное время договорными обязательствами разных частей населения определялись их экономические состояния. Когда до­говорные обязательства превратились в государственные обязан­ности, их разверстка между классами приспособилась к разли­чию экономического положения каждого из них. Так, общим правилом разверстки обязанностей было принято распределение • их между классами по экономическим состояниям последних.

Руководствуясь формулированным в конце прошлого чтения правилом сословной разверстки государственных повинностей, московская политика и создала в XVI и XVII веках новое обще­ственное устройство, которое постепенно установилось на место удельного среди внешней борьбы. Это устройство — целая по­литическая система, которой нельзя отказать ни в стройности и последовательности, ни в практической пригодности. Пригодность системы доказали ее результаты: она помогла государству в про­должение двух веков с лишком, с половины XV и до второй чет­верти XVIII века, выдержать трехстороннюю борьбу — на запа­де, юге и юго-востоке, с которой по тяжести ни в какое сравнение не могут идти внешние затруднения, испытанные в те века госу­дарствами Западной Европы. Что касается стройности и после­довательности системы, это, надеюсь, обнаружится из самого ее изложения. Нам необходимо внимательно рассмотреть эту сис­тему: тогда не будет никакого труда объяснить происхождение и значение того сословного устройства, которое установилось в на­шем государстве XVIII века.

Строя общество на указанных политических основаниях, мос­ковская политика крепко держалась за общественный порядок, унаследованный ею от удельного времени. В удельное время, как мы видели, общество распадалось на две главные части, разли­чавшиеся между собою отношением к князю и хозяйственным по­ложением. Служилые люди несли личную службу князю, адми­нистративную и ратную, и в их же руках сосредоточивалась частная земельная собственность. Люди тяглые пользовались чужой землей, княжеской или частной, и за то несли мирские пла­тежи и работы. Московская политика начала перестройку удель­ного общества тем, что этот порядок, создавшийся посредством соглашения частных интересов, закрепила во имя интересов го­сударственных, сообщив им обязательность. Так, например, если в удельное время личными земельными собственниками обыкно­венно были служилые люди, то теперь было установлено, что лич­ные земельные собственники непременно должны становиться служилыми людьми. В удельные века кто служил, тот обыкно­венно становился личным земельным собственником; теперь — кто был личным земельным собственником, тот обязан был слу­жить. Но у московского правительства не было особого правительственного персонала, который бы заведовал делами службы служилых и тяглых людей. В удельное время орудиями админи­страции были те же служилые люди, и только неважные местные дела земских тяглых обществ, городских и сельских, предостав­лены были выборным земским властям — старостам и сотским. Московское правительство XVI века увеличило число дьяков и подьячих, которые в удельное время вели несложное канцелярское делопроизводство. Однако при этом оно не только не отказалось от удельного правительственного порядка, но еще усложнило и раз­вило его в том же направлении, расширив круг деятельности низ­ших местных органов администрации — земских учреждений, которые оставались едва заметными в удельное время. Теперь московское правительство попыталось этим земским учреждени­ям передать все местное управление.

Таким образом, все государственное управление в Московском государстве распалось на две сферы: в одной сосредоточены были дела, касавшиеся внешней обороны страны и устройства ее бое­вых сил, в другой — дела внутренней безопасности и государ­ственного хозяйства, т.е. устройство тех экономических источни­ков, из которых должны были получать питание боевые силы. В Первой сфере, военно-административной, правительственными рудиями остались те же служилые люди, положение и организа-ия которых состоялись в этой сфере. Дела полицейские и фи-ансовые, которые составляли вторую сферу, возложены были на йестные земские общества, безопасность которых ограждалась >тим порядком учреждений и которые доставляли материальные средства для содержания боевых сил страны. В первой сфере пра­вительственные органы действовали по непосредственному по->учению или приказу государя, и потому она называлась при­казной; во второй органами управления служили ответственные ыборные власти земских обществ, которые только действовали под руководством и контролем центральных приказных учрежде­ний, и потому эту сферу управления можно назвать земской.

Так обозначались и практические приемы разверстки государ­ственных обязанностей между отдельными классами общества. Эти приемы выработаны были посредством применения общего основания разверстки к тем экономическим состояниям, какие установились в удельные века. Таких состояний было два: одни свободные люди владели землей на праве собственности, экс­плуатируя ее руками вольных съемщиков или крепостных рабо­чих, холопов; другие пользовались чужой землей, казенной или частной, эксплуатируя ее непосредственно собственным трудом. Сообразно с тем приемы разверстки государственных обязанно­стей, выработанные путем такого применения, можно выразить в следующих трех правилах:

кто владеет своей землей, тот должен нести госу­дарственную ратную службу;

кто непосредственно пользуется чужой землей, част­ной или казенной, тот несет государственное податное тягло;

управление, как службой, так и тяглом, ведется по­средством самих служилых и тяглых людей с тою разницей, что первые получают свои правительственные полномо­чия по назначению государя, вторые — по мирскому выбору; поэтому деятельность первых соединена с властью, деятельность вторых — только с ответственностью.

Запомнив эти три правила, мы без труда разберемся в том сложном общественном складе, какой установился в Московском государстве в XVI и XVII веках. [51] Напротив, непризнание этих правил повергает наблюдателя в полное недоумение при виде это­го беспорядочного склада.

Приемы разверстки между служилыми людьми по чинам.

Теперь рассмотрим, как развёрстывались государственные обя­занности в каждом отдельном классе по чинам. Прежде всего, применяя указанные приемы разверстки государственных обязан­ностей к устройству служилых людей по отечеству, московская политика разделила этот многочисленный класс на длинный рад иерархических слоев. На этот класс, как мы знаем, падали две повинности — ратная и приказная. Но каждая из них была раз­дроблена на мельчайшие доли или специальные функции, соот­ветственно которым и вся служилая масса раскололась на несколь­ко чинов. Это дробление облегчалось составом многочисленного служилого люда, собравшегося под рукой московского государя. Независимо от разверстки государственных повинностей и даже раньше ее этот класс слагался из очень пестрых элементов, различавшихся происхождением и экономическим положением. Двор московского великого князя, в удельное время делившийся на бояр, слуг вольных и дворовых, со второй половины XV в. вобрал в себя дворы других великих и удельных князей, делившиеся на те же самые разряды. Но бояре и слуги других княжеств не слились с боярами и слугами московскими, стали ниже их в порядке по­литического значения своих княжеств, образуя рад новых ступе­ней служилой московской иерархии. Наконец, выше всех этих разрядов, и туземных и пришлых, стали бывшие владетельные князья с их потомками, превратившиеся из самостоятельных го­сударей в слуг московского государя. А в самом низу густым пластом легли новые служилые люди, навербованные для усиления внешней обороны страны из неслужилых классов — из семей духовенства, из горожан, из степных казаков, даже из крестьян и попов. С происхождением в то время было связано и хозяйствен­ное положение столь непохожих друг на друга классов. Новобран­цы из неслужилых состояний были люди безземельные. Потомки удельных бояр и слуг, вольных в большинстве были крупные или мелкие землевладельцы. Наконец, большинство потомков владе­тельных князей не только владело крупной земельной собственно­стью, но и сохраняло в своих вотчинах значительную долю прави­тельственных полномочий, какими пользовались их владетельные предки в удельные времена. Происхождением и экономическим положением обусловливалась служебная годность служилого лица.

При тогдашнем положении народного и государственного хо­зяйства землевладение было необходимым условием исправного отбывания ратной службы, как она была тогда устроена. Для за­нятия высших должностей по службе приказной нужны были на­вык и авторитет, которые приобретались практикой власти и осо­бенно «породой», отечеством, происхождением из родовитой фамилии, членов которой общество привыкло видеть облеченны­ми властью и которым потому привыкло повиноваться. С этими средствами и условиями московская политика и должна была со­гласовать устройство служилого класса. Легко видеть, как она должна была действовать в этом устройстве. Сделав ратную службу пожизненной и потомственной обязанностью всех служилых людей, надобно было разверстать ее по размерам служилого землевладения и с этой целью, прежде всего, наделить худородных безземельных служилых людей казенной землей в размерах, ко­торые обеспечивали бы исправное исполнение обязанностей ря­довой ратной службы. Далее, на людей средней породы и состоя­тельности сверх ратной повинности надобно было возложить исполнительные дела приказной службы, людям знатнейших фа­милий и вместе крупным землевладельцам дать руководящее зна­чение в военном и гражданском управлении, и посредством таких разнообразных сочетаний породы, землевладельческой состоя­тельности и службы разместить весь пестрый служилый люд по степеням чиновной лестницы.

Приемы, которые московская политика прилагала к устрой­ству этого люда, разверстывая ратную и административную по­винность по чинам, можно для памяти обозначить такой короткой формулой: приказная служба — по отечеству, ратная — по земле, земельный надел — по службе, чины — по отечеству и по службе. [52] Из разверстки приказной службы по отечеству постепенно развились высшие думные чины, с которых по приня­тому в перечне чинов порядку мы и начнем изучение процесса чиновного деления в Московском государстве.

Состав и характер московского боярства в удельное время.

Еще в удельное время при московском дворе собралось боярство, которое и численностью, и политическим характером заметно от­личалось от боярства, служившего при других княжеских дворах северной Руси. При господстве боярского права служить князю по временному личному уговору, часто меняя место службы, боярство нигде, ни при одном дворе не могло составить плотного обществен­ного класса. В каждом княжестве это был не общественный класс, плотный и солидарный по своему положению и интересам, а ско­рее изменчивый круг одиноких лиц, случайно встретившихся друг с другом при одном княжеском дворе. Но в Москве обстоятельства рано начали сбивать таких одиноких служилых лиц в плотный об­щественный класс. Служба при московском дворе уже в XIV веке доставляла служилому человеку выгоды, каких он не мог найти ни при каком другом дворе. Это было причиной усиленного прилива служилых людей в Москву и сравнительно меньшей наклонности московских бояр переезжать к другим князьям. Благодаря этому усиленному приливу, к половине XV века в Москве собралось бо­ярство, элементы которого представляли собою почти всю тогдаш­нюю Русскую землю. Родоначальники московских боярских фами­лий сошлись в Москву чуть не изо всех углов Русской земли, даже из таких, где в те века еще очень мало пахло Русью. Достаточно простого перечня главных фамилий, чтобы видеть этот сборный состав московского боярства. Около половины XV века при дворе московского государя видная деятельность принадлежала членам фамилий: Волынских, пришедших с Волыни, Квашниных из Киева, Плещеевых и Фоминых из Чернигова, Фоминских и Всеволожских из Смоленска, Апферьевых и Безниных из Твери, Овцыных из Му­рома, князей Патрикеевых-Гедиминовичей из Литвы, Сабуровых и Годуновых из Орды, Ховриных-Головиных из Крыма, Кошкиных, Захарьиных и Колычевых из Пруссии. Кроме того, среди этих фа­милий стояли с видным значением, но неизвестного происхожде­ния, боярские роды Морозовых, Поплевиных, Бутурлиных, Челядни-ных и многие другие. Несмотря на различие происхождения, в этом боярстве заметна большая устойчивость положений и отношений. [53] Выгоды московской службы увеличивались с политически­ми успехами Москвы. Вот почему московское боярство в продол­жение полутора веков усердно работало в полном согласии и об руку с московскими государями. Благодаря этим выгодам и вид­ной деятельности, какая открылась московскому боярству с уси­лением Московского княжества, здешние бояре привыкали к дружному действию в одном направлении, воспитывая в себе твер­дые политические привычки и крепкое политическое предание. Все это сообщало московскому боярству больше сословной спло­ченности и выправки сравнительно с его братией других княжеств. Бояре московские переставали быть случайными товарищами по службе и равнодушными наемниками своего князя. В начале XV столетия на Руси ни при одном княжеском дворе не было бо­ярства более дисциплинированного и более преданного своему князю. В этом боярстве и стала совершаться глубокая перемена с половины XV века под влиянием политических событий, которые превратили московский удел в великорусское государство.

Три генеалогических слоя в составе московского боярства XVI века. Политическое объединение северо-восточной Руси принесло в Москву густой слой знатного удельного княжья, све­денного или добровольно сошедшего с наследственных столов. Этот слой стал выше старого нетитулованного московского бо­ярства. Московский государь должен был признать за первым служебное превосходство перед последним, давая служилым кня­зьям первые места в управлении. Это предпочтение вынужда­лось самим ходом политического объединения Руси. Едва ли не большая часть удельных князей добровольно подчинилась мос­ковскому государю со своими уделами. Таковы были многочис­ленные князья Ярославские, Пронские, Микулинские, Воротын­ские, Одоевские, Вяземские и многие другие. Принимая их важные политические услуги, московский государь обыкновен­но оставлял их владельцами или, по крайней мере, наместника­ми-правителями их прежних уделов со значительной долей их владетельных прав. В первое время своей московской службы это были не столько подданные московского государя, сколько союзные с ним государи, его державные вассалы. Многие из них, например, князья Одоевские, Белевские, долго сохраняли при себе особые удельные войска, которыми сами командовали в московских походах независимо от воевод московских полков. При таком положении знатное удельное княжье не могло скоро слить­ся в плотный класс со старым нетитулованным боярством Моск­вы. Оно легло поверх его густым и надменным слоем, помня, что у него самого еще недавно были на службе точно такие же бояре, каких оно встретило при московском дворе. С другой стороны, бо­яре этих служилых князей, с переходом последних на московскую службу, разрывали свои служебные связи с прежними хозяевами и вступали в непосредственную зависимость от московского го­сударя. Но и они не слились со старым московским боярством, не вошли в его плотно сомкнутые ряды, а стали в социальном распорядке ниже его, как бывшие слуги младших князей срав­нительно с московским государем. К этому новому слою примк­нули и удельные князья, владевшие мелкими уделами или утра­тившие удельную самостоятельность еще до перехода на московскую службу. Так старое московское боярство обложилось сверху и снизу двумя пришлыми классами, из которых один да­вил его книзу, погружая его в рядовую служилую массу, а другой подпирал его кверху, отрезая его от этой массы.

Лекция XIV

Происхождение думных чинов. — Обособление чина окольничего от на боярина. —Генеалогическое значение обоих этих чинов. —Происхождение и значение чина думного дворянина. — Устройство московских чинов. —Двор московского государя в XVI веке. —Набор детей боярских для столичной службы по закону 3 октября 1550 г. Двойной генеалогический состав московского дворянства. — Двоякие специальные поручения — административные и военные, падавшие на московских дворян сверх общей ратной повинности. — От­ношение московских чинов к думным.

Происхождение думных чинов. Мы обозначили три генеало­гических слоя в новом составе московского боярства. Эти новые наслоения в его составе и усложнили высшую чиновную иерар­хию. Прежде всего, они внесли чиновное деление в однообраз­ный дотоле состав государевой Думы — государственного сове­та. В удельное время все члены этого совета носили одинаковое звание бояр. С начала XVI века рядом с этим званием появляется звание окольничего со значением второго думного чина.

Обособление чина окольничего от чина боярина. В удельное время окольничество было дворцовой должностью, ведомство ко­торой, впрочем, недостаточно известно. По смыслу самого зва­ния, окольничий был ближайшим человеком в свите князя, нахо­дившимся постоянно около него. Он распоряжался всем во дворце

во время приема послов, ездил перед князем в поездках послед­него, приготовляя все нужное в пути. С начала XVI века особая должность окольничего исчезает при московском дворе. Вместе с тем государева Дума составляется из членов двух разрядов: одни зовутся просто боярами, другие «боярами окольничими», и по­следние ставятся ниже первых. [54] По-видимому, отношение бояр окольничих к боярам было такое же, какое теперь существует меж­ду тайными советниками и действительными тайными. Наконец, еще в первой половине XVI века окольничество совершенно отде­лилось от боярства и получило значение второго думного чина. Генеалогическое значение обоих чинов. Но это были не про­сто служилые чины: они представляли собою и особые генеало­гические слои боярства. До нас дошли списки бояр и окольничих с начала великокняжения Ивана III до конца царствования Федо­ра Алексеевича; значит, эти списки обнимают два с лишком века. Рассматривая эти списки, находим, что званием бояр облекались преимущественно люди знатнейших титулованных фамилий. Некоторые из них вступали в Думу со званием окольничих и потом становились боярами, но другие прямо получали чин боярина. К это­му последнему разряду принадлежали по спискам наиболее гром­кие имена потомков удельных князей — князья Ростовские, князья Пенковы, Ярославские, Воротынские, Мстиславские [55], Шуйские и другие. Считая фамилии бояр за время с 1505 года по 1593 год включительно, находим, что через государеву Думу в это время прошло около двухсот бояр, из них 130 принадлежали к знатнейшим титулованным фамилиям и только 70 к нетитулованному бо­ярству. Значит, титулованная знать в это время выслала в Думу около 65 % бояр, тогда как нетитулованная всего около 35 %. Итак, удельное княжье численностью преобладало в звании бояр в продолжение всего XVI столетия.

Совсем другой служилый мир открывается перед нами, когда мы просматриваем списки окольничих за те же 89 лет. За это время в звании окольничих перебывало в Думе до 140 человек, из них 30 с небольшим человек, т.е. менее 23%, принадлежали к 1 знатному титулованному боярству, к потомкам удельного княжья. Все остальные окольничие вышли из нетитулованных боярских фамилий. [56] Справляясь о происхождении этих фамилий по родо­словной книге XVI века, находим, что это все потомки старинного | московского боярства, родоначальники которых начали служить j в Москве еще в XIV веке или даже несколько раньше. Чаще всего в списке окольничих являются немногие коренные фамилии ста­рого московского боярства с фамильными ветвями — Морозовы с Поплевиными, Салтыковыми, Тучковыми и Шейными; Кошкины с Захарьиными, Яковлями, Шереметевыми; Сабуровы с Годуновыми; Давыдовы с Бутурлиными и Челядниными; Плещеевы и прочие. Таким образом, в списках московских окольничих XVI века вскрывается старое боярское гнездо [57], которое свилось в Москве еще в XIV столетии. Это боярство было придавлено наплывом но- вых титулованных слуг с половины XV века. Но оно не погибло среди этого наплыва, успело удержать свое положение и отстоять в государственном совете второй думный чин.

Происхождение и значение чина думного дворянина. С поло­вины XVI века в списках членов Думы появляется третий чин — думных дворян. Чин этот имел еще более сложное происхождение. Если пересчитать по упомянутым спискам фамилии, из которых выходили бояре и окольничие в княжение Ивана III, его сына и внука, то насчитаем около ста таких фамилий. Но до нас дошла родослов­ная московского боярства, составленная в конце XVI века. Пере­считав по этой книге все боярские фамилии, которые служили в Московском государстве того века, найдем их не менее двухсот.

Итак, целая половина всего московского боярства в его новом составе в продолжение XVI века не имела своих представителей в Думе и на деле лишена была того политического преимущества, которое одно давало боярским фамилиям значение боярства. Так образовался в составе боярства особый слой, оставшийся за дум­ным штатом. По происхождению, «по отечеству», он принадлежал к боярству, но начал отделяться от него по службе, не попадая в Думу, в звание бояр и окольничих. Люди этого слоя обыкновенно носили название детей боярских, т.е. кандидатов на боярство. Хотя эти люди оставались за дверьми Думы, но им нашли видную дея­тельность в новом административном строе Московского государ­ства. Чем более расширялись его границы, тем более усложнялся его административный механизм. Появился ряд новых учреждений, непохожих на прежние. Эти учреждения ведали не военными, а фи­нансовыми и полицейскими делами. К этим делам непривычна была первостепенная военно-придворная знать. Для них потребовались новые дельцы, обладавшие деловой опытностью, какой не давала ратная служба, и умением вести канцелярские дела. Люди этого слоя, составившегося из упавших московских боярских фамилий и из боярских родов, которые пришли из уделов, теперь и понадоби­лись для этих новых административных задач. Начиная службу снизу, хорошо знакомые с подробностями административного делопроиз­водства, они иногда высоко поднимались по службе и получали в заведование важные дела, с которыми постоянно должна была справляться боярская Дума. Таким образом, этих гражданских административных дельцов правительство должно было ввести в со­став Думы. Но они были слишком худородны, чтобы их можно было вводить в Думу прямо со званием бояр или окольничих. Они принад­лежали, говоря старым московским языком [58] , к «таким статьям ро­дов, которые в боярах не бывают». Таковы были Зюзины, Адашевы, Алферьевы, Черемисины, Сукины и другие. Для них и создан был третий думный чин. В княжение Василия, отца Грозного, в торже­ственных случаях упоминаются по актам вслед за боярами и окольни­чими дети боярские, что в Думе живут, т.е. бывают, имеют в ней место или приглашаются на ее заседания. С половины XVI века эти дети боярские, в Думе живущие, получают звание думных дворян.

Так произошло разделение личного состава Думы на три чина. В списках людей, которые облекались этими чинами, мы встре­чаем три особых слоя в составе московского боярства. Думные чины в то время не были неподвижными, замкнутыми политиче­скими состояниями. Члены одной фамилии одновременно носи­ли разные думные чины. Думных дворян за службу возводили в окольничие, окольничие дослуживались до боярства, но в то вре­мя эти звания еще не превратились в простые служебные ранги, а сохраняли некоторое социальное различие: за каждым из них стоял особый генеалогический слой. [59] Бояре выходили преиму­щественно из знатнейших княжеских фамилий, к которым присо­единились немногие роды старого московского боярства. Околь­ничество принадлежало преимущественно тем фамилиям этого последнего, которые успели спасти свое положение при наплыве новых титулованных слуг в Москву. Наконец, думное дворянство было политическим приютом для выслужившихся дельцов того смешанного класса, который состоял из упавших фамилий старо­го московского боярства и из массы пришлых бояр удельных.

Таким образом, чиновный состав Думы в XVI веке отражал в себе генеалогический склад московского боярства того времени. [60] Между слоями, из которых состояло это боярство, и разверста­ны были соответственно их генеалогическому значению различ­ные функции высшей приказной службы. Деятельность думных людей не ограничивалась законодательными работами в Думе. Они занимали и другие высшие должности, управляли москов­скими приказами и областями, командовали полками: словом, ру­ководили всем управлением, но не с одинаковым авторитетом.

Важнейшие должности по военному и гражданскому управлению поручались боярам, второстепенные — окольничим; на думных дворян возлагались преимущественно второстепенные должно­сти по гражданской администрации, финансовой и полицейской.

Устройство московских чинов. За думными чинами в служилой иерархии следовали чины московские. Происхождение их тесно было связано с чиновным делением Думы. В Думу, при ее нешироком чис­ленном составе, попадали не многие члены боярских фамилий. При­том они получали места в ней После долгих лет службы вне ее. По­этому боярами и окольничими становились уже пожилые служаки.

Двор московского государя в XVI веке. Огромное большин­ство лиц, принадлежавших к боярскому классу, всю жизнь оста­валось в звании детей боярских, дожидаясь места в Думе. Эти не попавшие в Думу члены боярских фамилий, или дети боярские, и составляли собственно двор московского государя. Во второй по­ловине XVI в. эти дворовые дети боярские получили общее на­звание московских дворян. До половины XVI в. двор этот не имел правильного устройства. Дети боярские или дворяне московские расписаны были по разным уездам, где находились их недвижи­мые имущества. Но в 1550 году дворяне, обязанные службой в столице, были сосредоточены в один класс и крепче привязаны к столице, получили правильную организацию-и более определен­ное служебное назначение.

Набор детей боярских для столичной службы по закону 3 ок­тября 1550 г. 3 октября 1550 г. государь приговорил с боярами набрать по разным уездам тысячу человек детей боярских, луч­ших слуг, и раздать им поместья в Московском и ближайших уез­дах не далее 70 верст от столицы. Эти новобранцы должны были всегда быть наготове в столице для исполнения различных пра­вительственных поручений. Их разделили на три «статьи» или разряда по размерам поместных окладов. К этим детям боярским присоединили несколько бояр и окольничих, которые не имели ни вотчин, ни поместий вблизи Москвы. Боярам, окольничим и дворянам первой статьи назначили поместный оклад в 200 четей (четь — 1'/2 десятины) пахотной земли, не считая сенокосной; де- тям боярским второй статьи — по 150 четей, третьей статьи — по 100. Всего было испомещено 28 бояр и окольничих и 1 050 детей боярских; им было роздано 138 200 четей, т.е. 207 000 десятин па­хотной земли. До нас дошел полный список этой тысячи. В первой статье, очень немногочисленной, встречаем все титулованные или знатные нетитулованные имена: здесь обозначен и князь Андрей Михайлович Курбский, и Никита Романович Юрьев — родной брат царицы. Напротив, во второй статье являются люди неодинакового происхождения: рядом со знатью обозначены члены очень скром­ных служилых фамилий. Наконец, в третьей статье очень мало ро­довитых имен; господствует рядовое дворянство.

Таким образом, статьи, на которые разделены были дети бояр­ские, испомещенные вокруг столицы, представляли собою особые чины, различавшиеся степенью знатности. К концу XVI века деле­ние на статьи заменилось делением на чины стольников, стряп­чих, дворян московских и жильцов. Названия этих чинов прежде значили придворные должности, подобно званию окольничего; те­перь они получили значение простых чинов. Этим набором попол­нены были ряды дворянства, привязанного службой к столице.

Двойной генеалогический состав московского дворянства.

Оно получило двойственный состав: рядом с людьми знатных фа­милий стали люди, набранные по различным уездам государства из низшего провинциального дворянства. Служба «по московско­му списку» была началом служебной карьеры для людей знатных фамилий и завершением ее для людей среднего и низшего дворян­ства. Молодой сын боярина, достигнув боевого возраста, обыкно­венно начинал служить дворянином московским или стольником и потом, смотря по знатности, получал место в Думе со званием околь­ничего или прямо боярина. Напротив, дворянин провинциальный, долго прослужив по «выбору», потом возвышался в чин жильца, в редких случаях дворянина московского и еще реже стольника. Этот двойственный состав московского списка легко различить, просмат­ривая боярскую книгу 1627 г. Здесь обозначены имена бояр, oкольничих и всех чинов московского списка: поименовано 236 стольни­ков, 94 стряпчих и 826 дворян московских; жильцов несколько позднее, в середине века, было около 2 000. Любопытно остано­виться на длинном списке дворян московских. Первые два-три десятка имен в нем принадлежат к знатнейшим титулованным или нетитулованным фамилиям. Это князья Голицыны, Хованские, Ростовские, Прозоровские — дети бояр Шереметевых, Салтыковых, Бутурлиных. Чем ниже спускаемся мы по этому списку, тем реже мелькают знатные имена. Напротив, все чаще попадаются фамилии, члены которых никогда не появлялись в списках думных чинов: Биркины, Боборыкины, Загряжские, Наумовы и тд., [61] с отметками при именах некоторых из них, что прежде они служили выборными дворянами по такому-то городу. Значит, «московский список» был служебным поприщем, на котором встречались друг другом обе половины служилого класса — знатная и рядовая.

Двоякие специальные поручения — административные и военные, падавшие на московских дворян сверх общей рат­ной повинности. Согласно с этим двойственным составом, на московское дворянство падали, сверх их общей ратной повинно­сти, и двоякие служебные поручения — административные и военные. [62]Стольники и дворяне московские в мирное время были вечно на посылках. Их назначали управителями второстепенных московских приказов, воеводами во второстепенные города, в сви­ту к послам, отправляемым к иностранным дворам. Их посылали и для производства следствий по важным уголовным делам в различ­ные части государства. Словом, на них возлагались все особые ад­министративные и дипломатические поручения. Это были испол­нительные орудия гражданского управления. Рядом с этим они занимали совершенно особое положение в военном строе. Стольни­ки стряпчие, дворяне московские и жильцы составляли значитель­ный и наилучше вооруженный корпус, называвшийся Царевым полком и обыкновенно сопровождавший царя в военных походах; их бывало иногда более 6 000 человек.

Но они редко ходили в походы всей массой: они имели еще значе­ние офицерского запаса для провинциальных служилых людей. Часть их рассылалась в военное время по армейским полкам, состоявшим из провинциального дворянства. В этих полках они служили полков­никами и головами, т.е. батальонными и ротными командирами, а также составляли свиту полковых воевод, т.е. корпусных команди­ров. Таким образом, одну часть московского дворянства, составляв­шую Царев полк, можно назвать московской гвардией; а другая, руко- водившая полками городового дворянства, имела значение мос­ковского генерального штаба. Но не думайте, что и в Царевом полку люди московского списка служили рядовыми: они были большею частью крупные землевладельцы, которые выходили в поход со значительным числом вооруженных холопов. Мы уви­дим после, как разверстана была эта ратная служба по размерам землевладения. Каждый московский дворянин выступал в походе десятками или сотнями вооруженных холопов и ими командовал.

[63]Таким образом, люди московских чинов, служа командирами частей в городовых полках, вместе с тем и в своем Царевом полку имели значение командиров вотчинных холопьих отрядов. Чтобы нагляднее видеть это двойственное значение московского дворян­ства, достаточно просмотреть роспись 1681 года. Всего стольников и других московских чиновных людей по этой росписи считалось 6 385 человек. Из них 3 761 человек рассеяны были по полкам про­винциального дворянства в офицерских должностях; 2 624 входили в состав московского гвардейского корпуса, «Царева полка», но они приводили с собою в этот полк 21 000 с лишком вооруженных холопов, так что весь московский корпус состоял почти из 25 000 с небольшим; на каждого дворянина в нем приходилось круглым чис­лом почти по десяти холопов.

Отношение московских чинов к думным. Перечисленные мос­ковские чины различались между собою свойством административ­ных и военных поручений, какие возлагались на людей каждого из них: стольник назначался в более важную «посылку», чем дворя­нин московский, и т.д. Вместе с тем в среде этих чинов существова­ло такое же иерархическое движение, как и в думных чинах: жилец повышался в дворяне московские, дворянин — в стряпчие или в стольники. Но это движение несколько отличалось от того, какое происходило в думной службе. Думные чины давались преимуще­ственно по отечеству или по породе. То же отечество служило основанием чиновного возвышения и для знатных людей, служив­ших по «московскому списку», но значительное большинство сто­личного дворянства поднималось на чиновной лестнице по служ­бе, т.е. по заслугам, а не по породе. Таким образом, двойственный генеалогический состав «московского списка» отражался и в слу­жебном движении людей, по нему служивших.

Лекция XV

Происхождение служилых чинов городовых. — Разверстка службы по земле. — Превращение удельных дворов в местные общества служи­лых вотчинников. — Разверстка земли по службе и образование но­вых обществ служилых помещиков. — Поземельное устройство но­вобранцев на опасных границах государства. — Следствия разверстки службы по земле и земли по службе. 1) Разрушение первоначальных местных обществ служилых вотчинников. 2) Происхождение двой­ственного характера и состава столичного дворянства. 3) Уста­новление нормы поземельной службы.

Происхождение служилых чинов городовых. Изучая проис­хождение высших служилых чинов, думных и столичных, мы ви­дели, что они имели генеалогический источник и правительствен­ное значение. Они соответствовали слоям, из которых составилась московская служилая знать к XVI веку, и различались важностью правительственных поручений, какие возлагались на людей того или другого чина. Чиновное деление низшего провинциального дворянства имело другое основание: здесь чиновные различия воз­никли из распорядка поголовной ратной службы, т.е. общей по­винности, падавшей на всех служилых людей — как столичных, так и городовых. Если высшие чины отражали различные степени правительственного доверия или авторитета, которым облекались лица, их носившие, то чины городовые показывали различные сте­пени боевой годности. В тогдашнем военном строе боевая годность служилого человека определялась не столько строевой выучкой или личной храбростью, сколько количеством вооруженных дво­ровых людей, с которыми он выступал в поход, и качеством своего и их вооружения. Такой боевой годностью иной молодой знатный стольник, унаследовавший от отца обширную вотчину, намного превосходил иного старого боярина, выводя в поле несравненно большее количество хорошо вооруженных ратников. Тем не ме­нее, в военном и гражданском управлении стольник становился гораздо ниже боярина, пока сам не дослуживался «до Дум», т.е. до думного чина.

Разверстка службы по земле. Напротив, положение провин­циального дворянина в городовой чиновной иерархии определя­лось исключительно его боевыми средствами. Эта разница про­исходила оттого, что обязанности правительственной службы распределялись между служилыми людьми по их отечеству, по­роде, а тягости службы ратной развёрстывались по земле, т.е. по землевладельческой состоятельности.

Превращение удельных дворов в местные общества служи­лых вотчинников. Первоначально, т.е. в первую пору образования Московского государства, «дворы» терявших самостоятельность князей оставались на местах, образуя местные землевладельческие общества. С них снимался только верхний слой — знатнейшее удельное боярство, которое вслед за своими князьями переселя­лось в Москву для столичной службы. Но и в столице эти при­шлые элементы московского двора некоторое время не смешива­лись со старыми московскими служилыми людьми, образуя особые родословные или удельные группы. Так, знатные придвор­ные люди, присутствовавшие во дворце при торжественном при­еме польских послов в 1542 г., были расписаны на такие группы: «князи Оболенские, князи Ростовские, тяж Ярославские, кня­зи Стародубские, двор Тверской, Москва». В последней группе поименованы члены двух старинных московских фамилий — Мо­розовых и Шейных, да один Ласкирев — сын выехавшего в Мос­кву в конце XV века знатного грека из фамилий Ласкарисов. Люди, принадлежавшие и этим местным группам, — князья Оболен­ские, Ростовские и двор Тверской, Москва — владели вотчинами в тех княжествах, имена которых носили. Так ратные люди в Мос­ковском государстве первоначально складывались в местные слу­жилые общества по земле, т.е. по месту землевладения.

Разверстка земли по службе и образование новых обществ служилых помещиков. Но рядом с этими местными общества­ми, основанными на удельном распорядке служилых людей, воз­никали другие, вызванные новыми стратегическими условиями внешней обороны. По мере расширения Московского государ­ства, в состав его территории входили местности, в которых было мало или вовсе не было служилых землевладельцев, но которые нуждались во внешней защите. Для ограждения таких местно­стей от внешних нападений они заселялись безземельным лю­дом, состоявшим из низших слуг прежних удельных дворов, из тяглых людей и даже из привычных к оружию холопов, которых правительство брало из боярских дворов и ставило в ряды про­винциального дворянства. Подьячий второй половины XVII века Котошихин, вспоминая об этой усиленной военной вербовке, в своем описании Московского государства говорит, что в прошлые давние годы, когда у Московского государства были войны с окрестными государствами, ратных людей набирали из всяких чинов и многие из них «за службу и полонное терпение» (т.е. за страдания в плену) освобождались от холопства и крестьян­ства и получали в награду за свою службу небольшие поместья и вотчины.

Поземельное устройство новобранцев на опасных границах государства. Средством для поземельного устройства этих ново­бранцев был новый вид землевладения, выработавшийся в Мос­ковском государстве и получивший название поместного. Я не буду говорить ни о происхождении этого землевладения, ни о тех юридических отношениях, которые входили в состав поместной системы. Одни из вас, может быть, слушали об этом в общем курсе русской истории, другие услышат в общем курсе истории русско­го права. Для нас теперь важны практические последствия этой системы, которые показывают, как устраивалось военно-служи­лое и поземельное положение провинциального дворянства при помощи законодательства о поместном владении. Напомню толь­ко, что в Московском государстве поместьем, в отличие от вотчи­ны — наследственной поземельной собственности, назывался участок казенной земли, данный служилому человеку во времен­ное, обыкновенно пожизненное владение под условием службы и как средство для службы. Этот вид землевладения возник еще в удельные века. Его черты носили на себе те участки, которыми князья наделяли за службу — и только на время службы — не боевых, а дворцово-хозяйственных своих слуг, знакомых уже нам под названием слуг «под дворским». Только в XV и XVI веках это землевладение было распространено на всех служилых людей и приведено было законодательством в стройную систему.

Эта поместная система была выражением другого правила, которое положено было в основу военно-поземельного устройства служилых людей и было тесно связано с первым, проводившимся через вотчинное землевладение. Мы видели, что когда ратная служба стала обязательной повинностью целого класса, ее тяго­сти были разложены между служилыми людьми по земле, т.е. по размерам вотчины каждого. Но если все люди, владевшие зем­лей, должны были нести ратную службу в меру земельного вла­дения, то, естественно, все, кто нес постоянную ратную службу, должны были владеть землей соразмерно со служебными тяго­стями. Так, правило служить по земле привело к другому, об­ратному — владеть землей по службе.

Согласно с этим новым правилом и наделялись поместьями безвотчинные или маловотчинные служилые люди. Это испомещение не только ввело новых землевладельцев в ряды старых мест­ных вотчинных обществ, но и созидало в продолжение XVI и XVII веков одно за другим новые уездные землевладельческие об­щества, на которые падала обязанность защищать ближайшие к ним границы государства. Наиболее угрожаемые западные, юж­ные и восточные границы были обсажены более или менее гус­тыми рядами помещиков, которыми, как живой изгородью, с трех сторон был защищен государственный центр. Мы можем судить о ходе этих оборонительных работ по нескольким сохранившимся в памятниках данным. В 1488 году, несколько лет спустя по заво­евании Новгорода, здесь был открыт заговор, вследствие которо­го более 8 000 бояр, знатных горожан и купцов переселены были из Новгорода в Московскую землю. Эти бояре и знатные горожа­не были в большинстве крупные землевладельцы.

Личные землевладельцы должны были служить по правилу московской политики. Но туземные землевладельцы на своих нов­городских вотчинах были опасны для московского правительства. Поэтому 8 000 переселенцев были рассыпаны по уездам Влади­мирскому, Нижегородскому, Муромскому, Переяславскому, Юрьевскому, Ростовскому и Костромскому и наделены поместь­ями. [64] На их опустевшие места посланы были сотни московских служилых людей, которым раздали в поместья конфискованные вотчины переселенцев. При этом, чтобы добыть требуемое коли­чество московских служилых заместителей, велено было распустить более пятидесяти семей походных холопов, служивших во дво­рах московских бояр Тучковых, Шереметевых, Ряполовских, Травиных и других. Все эти невольно отпущенные получили поме­стья в Вотьской пятине, пограничной со шведскими и ливонскими владениями. До нас дошла окладная книга этой самой пятины, со­ставленная в 1500 г. В 14-ти погостах двух уездов этой пятины, Ладожского и Ореховского (уездный город Орешек), мы встреча­ем по окладной книге 106 московских помещиков и между ними много бывших холопов московских бояр. В имениях всех этих по­мещиков значилось около 45 000 десятин пахотной земли, на ко­торой работало более 4 000 крестьян и помещьичих дворовых людей. Такое служилое гнездо свито было Москвой в погранич­ном со шведскими владениями уголке Новгородской земли менее чем за два десятилетия. Еще раньше и гуще заселены были вос­точные и северо-восточные уезды. В 1499 г. совершен был под командой кн. Семена Курского поход за Урал на вогулов, напа­давших на русские владения. Под начальством князя было посла­но, между прочим, 1 304 служилых человека Устюжского уезда и более 2 000 служилых людей уездов Вятского, Важского и Пинежского.

Еще заботливее огораживались самые опасные южные гра­ницы. Барон Герберштейн, посетивший дважды Московию в на­чале XVI в. и хорошо ее изучивший, говорит, что даже в мирное время по рекам Оке и Дону ставили ежегодно до двадцати тысяч ратных людей для предупреждения татарских нападений. По уста­новившемуся порядку мобилизации, большинство этих стороже­вых отрядов состояло из служилых людей южных пограничных уездов. Можно даже уловить по книгам XVI в. географическое распределение провинциального дворянства. В центральных уез­дах, особенно в Московском, было очень мало городовых дворян. Здесь решительно преобладали землевладельцы высших чинов, думных и московских, обыкновенно крупные вотчинники и с круп­ными поместными окладами. [65] Поместья самих городовых дво­рян, рассеянные между крупными имениями людей высших чи­нов, в этих уездах были также довольно значительны. Чем дальше от Московского уезда на восток и юг, тем реже становились поме­стья и вотчины высших чинов, тем больше являлось провинци­альных помещиков и тем мельче были их поместные оклады.

Размеры помещичьего и вотчинного землевладения шли в реде­ющем порядке от центра к южным, западным и восточным окраи­нам. Возьмем список 1577 г. служилых людей Коломенского уезда с их поместными окладами. По этому списку значилось 295 помещи­ков, за которыми по окладам числилось 804 000 десятин пахотной земли, не считая лесной, луговой и неудобной. Следовательно, на каждого помещика приходилось по 285 десятин. Возьмем список служилых людей Рижского уезда 1597 г. Ряжский уезд в конце XVI в. принадлежал к числу юго-восточных пограничных. По списку в нем было 770 поместий, в которых по окладам значилось 127 860 деся­тин; следовательно, среднее поместье имело 166 десятин. Такова разница от среднего поместья Коломенского уезда, заключавшего в себе 285 десятин. В этом Ряжском и в смежных или еще более юж­ных уездах — Епифанском, Ефремовском, Козловском, Лебедян­ском, Елецком, Ливенском, Воронежском — в конце XVI и начале XVII веков садились служилые люди «вновь на диких полях». Там было чрезвычайно мало, а в иных местах даже совсем не было крес­тьян. Служилые люди были здесь первыми русскими поселенцами со своими дворовыми людьми. Они рассаживались не одинокими помещичьими усадьбами, а огромными сплошными и притом укреп­ленными селениями и почти все жили «однодворкою», т.е. имели только свои собственные дворы, не имея дворов крестьянских.

Следствия разверстки службы по земле и земли по службе.

Совместным действием обоих правил, которые легли в основание устройства служилых провинциальных людей, и вызван был ряд важных для этого класса следствий.

1) Разрушение первоначальных местных обществ слу­жилых вотчинников. [66] Разбились старинные общества служи­лых вотчинников, которые образовались еще вудельное время. Ма­лоземельные слуги удельных князей, жившие кормлениями, теперь рассеялись по поместьям в разных уездах, отдаленных от места службы их отцов. То же самое случилось и с потомками самих уд еьных князей: князья Оболенские стали помещиками в Новгородской земле; князя Дулова, из линии Ярославских, встречаем мелким по­мещиком в Ряжском уезде, а князя Засекина, из той же линии, — в Каширском.

2) Происхождение двойственного характера и соста­ва столичного дворянства. В половине XVI века, как только становились новые уездные служилые общества, состоявшие из вотчинников и помещиков, с них опять был снят верхний слой для службы столичной, как было сделано еще прежде в XV веке. Этим слоем и была та тысяча, о которой я упоминал в прошлый раз, набранная из детей боярских разных уездов и получившая поместья около Москвы. В нее попали, по выражению указа 1550 г., “лучшие слуги», т.е. наиболее состоятельные и годные к ратной службе. То были или знатные люди, владевшие хорошими наследственными вотчинами (каков был, например, князь Мезецкий, у которого в вотчине оказалось более 2 000 десятин пахотной земли), или потомки служилых людей очень простого происхожде­ния, но успевшие удачно устроиться на пожалованных им поместьях. Между ними встречались далее потомки бывших боярских холопов, распущенных при великом князе Иване III и получивших поместья в Новгородской земле. Получивши подмосковные поместья, люди этой тысячи не потеряли своих вотчин и поместий в уездах, из которых они были взяты. Но, вошедши в состав сто­личного дворянства, они вышли из дворянских уездных обществ, к которым прежде принадлежали. Отсюда и произошел двойствен­ный генеалогический и служебный характер этого дворянства. В нем встречались люди отечества, породы с людьми службы, выслуги. Это были и лучшие боевые ратники («Царев полк»), и исполнительные орудия управления. Таким образом, одной сто­роной своей деятельности и вершиной своего состава московское дворянство было обращено к боярству, а другой стороной своей деятельности и нижней частью состава — к провинциальному дворянству.

3) Установление нормы поземельной службы. [67] Если государственное положение боярства держалось на отечестве, а положение столичного дворянства — и на отечестве и на приказ­ной службе, то положение городового дворянства строилось един­ственно на ратной службе. Применяя оба правила, в половине XVI века законодательство установило норму поземельной служ­бы. В летописи среди узаконений 1556 г. мы встречаем плохую парафразу закона, не дошедшего до нас в подлиннике и гласив шие приблизительно следующее: «Государь рассмотрел, что иные вельможи и воины многими землями завладели, а службой оску­дели. Не соразмерна их служба с государевым жалованьем (по­местьями) и с их вотчинами. Потому государь указал измерить их земли и уравнять их поместьями, наделив каждого, кто чего за­служивает; а лишнее отобрать и разделить между неимущими. И тогда установлена была точно определенная служба с вотчин и поместий: со ста четвертей доброй угожей земли человек на коне и в полном доспехе, а в дальний поход с другим конем запасным. И кто послужит по земле, того государь пожалует кормлением и на людей походных даст денежное жалованье. Кто же землей вла­деет, а службы с нее не платит, с того самого взыщут деньги за походных людей. И все устроял государь так, чтобы служба его государская была безо лжи и без греха, а по правде».1

Чтобы понять этот важный закон, надобно припомнить значе­ние земельной чети или четверти в XVII в. Четь — пространство пахотной земли, засеянное четвертью ржи; а тогда обыкновенно сеяли так, что пространство земли, засеянное двумя четвертями, равнялось нынешней десятине. Итак, четь как земельная мера рав­нялась половине десятины; в трех полях, следовательно, — 1' /2 де­сятинам. Таким образом, нормой поземельной службы был уста­новлен один вооруженный конный ратник с каждых 150 десятин пахотной земли. [68] Поэтому владелец трехсот десятин пашни дол­жен был выступать в поход сам-друг с вооруженным холопом и т.д. Но эта норма имела двухстороннее применение согласно двум указанным правилам, из которых была выведена. [69] Если с каж­дых 150 десятин пахотной земли по закону ставился в поход один вооруженный конный ратник, то, с другой стороны, каждый слу­жилый человек, являвшийся в поход вполне вооруженным кон­ным ратником, должен был иметь поместье не менее 150 десятин пахотной земли. Применяя так служебную норму, московское пра­вительство и разверстало между провинциальным дворянством тягости ратной службы, разделив этой разверсткой провинциаль­ное дворянство на три чина, которые следовали снизу вверх в та­ком порядке: дети боярские городовые, дети боярские дворовые и дворяне выборные.

1 Лет по Никонов, списку, VII, 261.

Лекция XVI

Дети боярские городовые. Происхождение этого звания. — Разверстка службы между городовыми чинами по десятням в XVI и XVII веках. — Отношение поместного землевладения к вотчинному. — Помест­ные оклады и поместные дачи. — Отличие городового чиновного де­ления от московского и думного. — Влияние военного устройства Московского государства на сословно-географическое размещение русского общества.

Дети боярские городовые. Происхождение этого звания. Тер­мина дети боярские не понимали уже в XVII веке, когда его не умел объяснить и Котошихин. Но происхождение его объясняет­ся довольно просто. В удельных княжествах образовалось очень много боярских фамилий, т.е. служилых родов, члены которых бывали в звании бояр. Но звание боярина обыкновенно жалова­лось служилым людям уже в зрелых летах, притом не всем чле­нам боярских фамилий. Члены боярского рода, еще не получив­шие звания бояр, в удельное время назывались детьми боярскими, которые стояли выше простых вольных слуг или дво­рян. С исчезновением уделов только знатнейшее удельное бояр­ство перешло в Москву. Члены боярских родов, не носившие это­го звания, остались на местах, нося звание детей боярских, как бы кандидатов на боярство.

Но мы видели, что большая часть боярских фамилий, запи­санных в боярскую родословную книгу XVI века, не провели [70] в продолжение всего этого столетия ни одного члена в Думу. Таким образом, большая часть старых боярских фамилий удельного вре­мени перестала принадлежать к действительному боярству. Чле­ны этих, так сказать, заштатных боярских фамилий рождались и умирали в продолжение целого века с лишком в звании детей бо­ярских. Таким образом, сын боярский становился синонимом про­винциального служилого человека. Некоторых из этих городовых детей боярских брали в столицу «во двор», т.е. для дворцовой службы. С половины XVI века или раньше эти дети боярские по­лучили название дворовых или дворян. Так дворянин, прежде означавший слугу вольного небоярского происхождения и потому

стоявший ниже сына боярского, теперь превратился в придвор­ное звание, в которое возводились только некоторые городовые дети боярские. Благодаря тому, звание детей боярских стало низ­шим провинциальным чином. Высшие чины провинциального дворянства стали зваться детьми боярскими дворовыми и выбор­ными дворянами. Некоторые из них дослуживались до столично­го дворянства и в чине московских дворян назывались дворовы­ми дворянами или дворянами большими.

Разверстка службы между городовыми чинами по десятням в XVI и XVII веках. Теперь посмотрим, как развёрстывалась служ­ба между служилыми людьми и как они верстались поместными окладами. Для того и другого назначались смотры или разборы. Смотр служилым людям уезда производился полковыми воевода­ми на походе, или особо назначаемыми ревизорами, разборщи­ками, которые в мирное время приезжали в уезды и созывали на съезд все уездное дворянство. Разбор и верстанье служилых лю­дей производились посредством допроса выборных их представи­телей, которые назывались окладчиками. Их выбирали, смотря по надобности, в числе четырех, пяти и даже более десяти чело­век. При вступлении в должность они приносили присягу. В каж­дом уезде это была как бы коллегия уездных предводителей дво­рянства. Они обязаны были сообщать о дворянах своего уезда все сведения, какие были нужны присланному из столицы разборщи­ку. Руководствуясь их показаниями, разборщик назначал каждому дворянину род службы, назначал беспоместным дворянам поме­стные оклады, составлял список всех служилых людей уезда, раз­деляя их на чины и чины на статьи, подробно обозначая как оклад, так и род службы каждого человека. Эти списки носили название десятень. Несколько их дошло до нас еще от XVI века. XVII сто­летие оставило их нам сотни. Ни один из них не издан1.

[71] Изучение этих списков открывает приемы разверстки служ­бы и окладов между служилыми людьми. Согласно обоим основ-

1 Это утверждение относится к 1886 г. С1890 г. Московский архив мини­стерства юстиции, в котором хранятся десятни, издал несколько археологи­ческих работ о десятнях. Некоторое количество их, в выдержках и полностью, напечатано также в изданиях местных архивных комиссий.

ным правилам разверстки, поместные оклады назначались по ка­честву службы или боевой годности, и наоборот — качество служ­бы и степень боевой годности определялись прежде назначенны­ми окладами. Боевая годность определялась четырьмя способами.

Разборщик спрашивал окладчиков про служилого челове­ка, каков он собою? Если ему говорили, что он собою молод или «молодец», ему назначали хороший оклад; если говорили, что он собою худ, т.е. стар или слаб, его писали в низший разряд. Так встречаем выражения окладчиков: «Собою молод и окладу того стоит».

Разборщик спрашивал, каков служилый человек своею го­ловою? Если окладчики говорили, что он своею головою добр или середний, это значило, что он имеет хорошие материальные сред­ства и хорошо ведет свое земельное хозяйство, имеет хорошее во­оружение, коней, боевых холопов; словом, хорошее походное об­ заведение и способен нести добрую походную службу.

Разборщик спрашивал, каков служилый человек отече­ством? Если ему говорили, что он отечеством добр, это значило, что отец его служил в хорошем чине, например, выборным дворя­нином, и, следовательно, мог передать сыну боевой навык и бое­вые средства.

Разборщик спрашивал, каков служилый человек своею службой, т.е. бывал ли он прежде в походах, приобрел ли боевую опытность или только что выступает на служебное поприще?

[72] Руководясь этой оценкой, разборщик писал одних в низший чин детей боярских городовых, назначая им служить службу «осад­ную» либо «ближнюю», состоявшую в защите ближней границы. Других писал в чин детей боярских дворовых, назначая им служ­бу «дальнюю», состоявшую в далеких походах, которые требова­ли хорошего походного прибора и больших расходов. Наконец, тре­тьих зачислял в чин дворян выборных, которые кроме дальних походов очередными партиями призывались в Москву для исправ­ления разных придворных обязанностей.

Служилый человек, признанный добрым и собою, и по отече­ству, и даже по службе, иногда возражал разборщику, желавше­му записать его в высший разряд, говоря: «На службе быть мне не с чего: бобылишки и крестьянишки мои худы, а сам я беден», и просил записать его в низший чин. Для примера приведем из Ко- ломенской десятни 1577 г. описание службы одного дворового сына боярского второй статьи: «Поместный оклад 350 четей; быти ему на службе на коне в панцире, в шеломе, в саадаке (с луком и стрелами), в сабле да три человека (боевые холопы) на конех в пан-сырех, в шапках железных, в саадакех, в саблех с копьи да три кони простые, да человек о дву меринех в кошу (в обозе с запасами)».

Сообразно с прежней службой и степенью боевой годности на­значались служилым людям разных чинов различные размеры по­местных окладов. Впрочем, в разных уездах и общие нормы чи­новных окладов были не одинаковы: это зависело от густоты служилого населения. В Московском уезде оклады вообще были мельче, чем в Ряжском, потому что первый уезд был гуще засе­лен служилым людом, чем последний. В каждом уезде оклады различались по чинам. Но так как к поместным окладам в подспо­рье назначались еще и оклады денежного жалованья, которое выдавалось обыкновенно перед походом, то, благодаря различным комбинациям поместных и денежных окладов, каждый чин распа­дался на несколько статей. Возьмем упомянутую десятню Коло­менского уезда 1577 г. В Коломенском уезде не было «выбора»: служили только дворовые и городовые дети боярские. Поместные оклады дворовых людей были от 400 до 200 четей, т.е. от 600 до 300 десятин; денежные — от 14 до 8 рублей (от 840 до 480 руб­лей в ценах XIX века). По размерам этих окладов дворовые люди распадались на 14 статей. [73] Городовым людям назначались окла­ды от 300 до 100 четей; денежный оклад — от 14 до 6 рублей. Всего было более 20 статей.

[74] Городовые дети боярские служили либо на конях, либо пе­шие. В первом случае они ходили лишь в ближние походы для за­щиты ближайших границ, во втором — не ходили в походы, а со­ставляли гарнизон. Дети боярские дворовые служили везде на конях. Они либо также ходили в ближние походы, либо, смотря по состоятельности, назначались и в дальние. Наконец, выборные дворяне, высший разряд провинциального дворянства, не только исполняли все службы низших чинов, но и отправлялись в ред­кие, особенно тяжелые и отдаленные походы, например, через всю степь против Крыма. В такие походы изо всех уездов выбирались только отборные служилые люди, составлявшие выбор. Так, в 1533 г. царь приговорил послать на крымские улусы боярина Шереметева с детьми боярскими московских городов выбором, из смоленских выбрать лучших слуг, а из северских городов, бли­жайших к месту назначения, всех поголовно.

Отношение поместного землевладения к вотчинному. Итак, поместные оклады назначались по чинам, как чины назначались по службе, т.е. по боевой годности и по заслугам. Но количество четвертей, назначенное в оклад, не всегда бывало действитель­ным поместным владением служилого человека. От оклада на­добно отличать поместную дачу. Оклады назначались по чинам, но размеры дач соображались с тем, имел ли служилый человек вотчину или нет. Если он не имел вотчины, ему давали во владе­ние полный оклад; если он имел вотчину, то ему давали в дачу только часть оклада. Вотчина служила подспорьем к поместью.

Поместные оклады и поместные дачи. Можно найти указание и на отношение дач к поместным окладам. Возьмем десятню Елецкого уезда 1622 г., в которой при поместных окладах обозначены и дей­ствительные дачи. Сосчитав те и другие, найдем, что средний помест­ный оклад дворовых детей боярских (выборных там не было) был 240 четвертей, городовых — 93, новиков, т.е. только что поступивших на службу и вновь верставшихся поместьями, — 79 четвертей. Все­го назначено было в оклады 878 служилым людям уезда 123 230 чет­вертей. Но так как у многих из них были более или менее значитель­ные вотчины, то в действительное владение этим служилым людям было отведено всего 53 570 четвертей. Итак, оклад относился к даче как 2,3 к 1. Отсюда можно обозначить такой формулой отношение оклада к даче: оклад по чину, дача по вотчине. Оклад находился в прямом пропорциональном отношении кчину, дача — в обратно про­порциональном к вотчине. Чем выше чин, тем выше оклад; чем больше вотчина, тем меньше дача.

Отличие городового чиновного деления от московского и думного. Так обозначилось служебное и поземельное различие между чинами провинциального дворянства. Легко заметить ос­нование этого деления, отличное от того, на котором держалась иерархия думных и московских чинов. Отношение чинов городо­вых к думным и московским можно выразить такой формулой:

чины думные — по отечеству, чины московские — по отечеству и службе, чины городовые — только по службе.

Теперь предстояло бы решить нам вопрос: как описанное устройство столичного и провинциального дворянства подейство­вало на склад общества, на его местное географическое размеще­ние. Нет достаточно данных, чтобы сказать, какое количество зем­ли роздано было в поместное владение в XV, XVI и XVII веках, где это поместное владение было распространено шире, где меньше.

Влияние военного устройства Московского государства на сословно-географическое размещение русского общества.

[75] Мы не можем представить себе живо весь склад, какой полу­чило общество, когда поместная система вместе с военным стро­ем достигла полного развития. Мы можем только почувствовать, изучая этот строй, что все Московское государство (может быть, за исключением немногих местностей) покрылось более или ме­нее густым слоем служилых вотчинников и помещиков, вооружен­ных и всегда готовых подняться в поход. Почти вся территория Московского государства устроена была, как обширный лагерь, который был обращен фронтом в три стороны — на запад, юг и восток. Но есть один способ по данным позднейшего времени представить себе, какое действие оказал описанный военный склад служилого класса на географическое размещение русского общества. Я попытаюсь изложить вам эти данные и указать на то, о чем говорят они.

Мы имеем подробные списки крепостных крестьян по ведо­мостям IV ревизии, которая была произведена в 1782 г. Крепост­ное население распределено было по губерниям не с одинаковой густотой и составляло неодинаково высокий процент всего сель­ского населения губернии. Если выписать губернии в каком-ни­будь порядке с обозначением этого процента, то, при первом взгля­де, колебания его, по-видимому, ничего не говорят. В самом деле, что можно извлечь, например, из того, что в Московской губер­нии крепостное население во время IV ревизии составляло 66% всего населения губернии, Вятской — всего 2%, Пермской — 33%? Что крепостное население не везде было одинаково густо, это известно и понятно. Но в каком порядке оно разместилось и какие исторические условия действовали на это размещение?

Ответ на этот вопрос не дается при первом взгляде на цифры. Но расположим губернии, начиная с Московской, по группам, в по­рядке их близости к последней, обозначая процент крепостного населения в каждой группе.

I. Московская — 66%, Владимирская — 67%.

II. Смоленская, Калужская, Тульская, Рязанская, Нижегород­ ская, Костромская, Ярославская и Псковская — 83—69%, Твер­ ская — 64%.

III. Орловская, Саратовская, Тамбовская, Пензенская, Сим­ бирская, Новгородская — 68—45%, Вологодская — 34%.

IV. Курская, Воронежская, Казанская, Пермская, Уфимская — -47—18%.

В этом перечне нет юго-западных и западных губерний: они не были территорией Московского государства, и строение обще­ства находилось там под действием других условий. Обозначен­ные губернии определяют территорию Московского государства.

Что значат эти цифры? Очень густой процент крепостного на­селения в двух губерниях первой группы; это самый центр Мос­ковского государства, где помещались его главный штаб и посто­янная квартира его верховного вождя. Здесь крепостной процент очень густ, но есть местности, где он еще гуще. Легко заметить, что такое губернии второй группы — они поясом окаймляют две центральные. В них процент значительно гуще, чем в последних. Это первая боевая линия, окружавшая штаб, первая оборони­тельная цепь и потому самая густая. Над укреплением ее всего более работали. Когда эта цепь разрывалась, Московское госу­дарство становилось неспособным защищаться. Как скоро тата­ры прорывались сквозь эту линию, Москва погибала. Припом­ним географическое отношение губерний третьей группы ко второй. Заметим, что они составляют также кольцо, оцепляющее первый пояс. Здесь процент крепостного населения ниже второй группы и приближается к тому, какой мы видели в центральных губерниях. Это вторая боевая линия, об укреплении ее менее заботились и оставляли для него меньше боевых сил.

[76] Надобно обратить внимание на то, что как в первом, так и во втором поясе, окружавшем московско-владимирский центр, встречается по одной губернии, где процент крепостного населе­ния гораздо ниже, чем в других губерниях одного с ней пояса. Та ковы в первом поясе Тверская, во втором — Вологодская. Обе эти губернии северные. Таким образом, обе боевые цепи, окру­жавшие центр, заметно редели, потому что здесь меньше было нужды в обороне. Процент крепостного населения от Москвы к северу вообще быстро падал: в Московской — 66%, в Тверской — 64%, в Новгородской — 55%, в Олонецкой — 6%, в Архангель­ской почти не было крепостных. Наконец, четвертая группа со­ставляла третью цепь, которая окаймляла вторую. Эта цепь не сплошная. Вы видите, что ряд этих губерний не соединяется в не­прерывное территориальное пространство. Эта цепь, на укреп­ление которой оставалось всего менее боевых сил, была передо­вой оборонительной линией и состояла из отдельных, разорванных звеньев, которые обращены были против разбросанных восточ­ных, юго-восточных и южных инородцев — татар крымских, ногаев, башкир и др. — и защищали отдельные окраины, наименее угрожаемые. Вот почему в этой последней разорванной цепи и крепостной процент падает до низкой степени — до 18.

[77] Итак, что такое эти три кольца, окаймлявшие московско-владимирский центр? Это три боевые цепи, густота которых уменьшалась по мере удаления от центра. Следовательно, они представляют собою три степени напряжения боевых сил для за­щиты государственного центра. Еще в XVI и XVII веках государ­ство защищалось не столько укреплениями, сколько людьми, дво­рянской поместной милицией. Крепостное население своей густотой должно указывать, где эти боевые силы дворянской ми­лиции сосредоточены были наиболее. Боевая крепость уезда опре­делялась не количеством дворян, а количеством ратных сил, на­ходившихся в уезде. В ином уезде было не много дворян, но каждый был способен вывести в поход по несколько сот и даже тысячи. Курбский говорит, что князья Одоевские и другие водили со своих вотчин и поместий тысячи вооруженных слуг. Итак, уезд, в котором был десяток таких крупных землевладельцев-дворян, выводивших в поле целый корпус, в боевом отношении был силь­нее уезда, в котором была тысяча мелких дворян, из коих каждый являлся в поход с одним холопом или даже одиноким. Но количе­ство выводимых людей определялось количеством пахотной зем­ли: с каждых 150 десятин шел вооруженный конный ратник. Ко­личество пахотной земли зависело от количества крестьян, на ней работавших. Следовательно, где гуще было крепостное население, там сильнее были сосредоточены боевые силы. Вот почему эту гу­стоту крепостного населения и можно принять за мерило напряже­ния боевых сил для защиты той или другой земли Московского го­сударства.

Ревизские сказки 1782 г. — это поздняя, но верная летопись, рассказывающая о том, как устраивалась оборона Московского государства в XVI и XVII веках, т.е. как географически размеща­лось общество для этой обороны. [78] Размещение крепостного на­селения по означенным четырем группам губерний показывает, что сильно защищен был самый центр государства, где находился штаб, руководивший его обороной. Но еще сильнее защищена была первая линия, которая кольцом огибала главный штаб. Эта линия только на севере, в Тверской губернии, представляла мень­ше крепости (64%). Третья линия представляла другое кольцо, огибавшее первое, но уже с меньшей крепостью. Наконец, чет­вертая линия представляла не сплошную цепь, а ряд разорван­ных звеньев, которые окружали вторую цепь. Это размещение кре­постного населения концентрическими кругами вокруг Москвы в русской империи XVIII века, очевидно, вполне было следствием того устройства военных сил, какое установлено было московс­кой политикой XVI и XVII веков, и следствием того расселения боевых землевладельцев, какое было установлено поместной си­стемой. Эта политика размещала классы общества по соображе­ниям стратегии, по требованиям Московского разряда, генераль­ного штаба, окружая центр тройным оборонительным поясом, постепенно редевшим и, наконец, разрывавшимся по мере уда­ления от Москвы на юг, юго-запад и юго-восток. [79] Так в поздней­ших ревизскихданных XVIII века мы находим довольно яркий след, указывающий на то, какое влияние военный строй, установивший­ся в Московском государстве, оказал на сословно-географическое размещение русского общества.

Лекция XVII

Положение приборных служилых людей между городовым дворянством и тяглым населением. — Сходство приемов в устройстве служилых и тяглых классов. — Казенные поручения и ответственность за их ис­полнение. — Главные обеспечения ответственности: вера, доверие, круговая порука. — Основное правило присяжной земской службы и основание чиновного деления высшего столичного купечества.

Положение приборных служилых людей между городовым дворянством и тяглым населением. Обращаюсь теперь к изуче­нию устройства многочисленного тяглого населения в Московском государстве. Но по порядку изложенной мною чиновной таблицы я предварительно сделаю короткое замечание о служилых людях по прибору. Этот класс был соединительным звеном между служи­лыми людьми по отечеству и тяглым населением. Первоначально он в двух отношениях отличался от служилых людей по отечеству. Во-первых, служба приборных людей была временная и личная, а не наследственная, как служба служилых людей по отечеству. Стрельцы, казаки, пушкари вербовались из разных классов обще­ства — из беднейших городовых детей боярских, из тяглых и воль­ных людей. Они составляли по городам гарнизоны и полицейские команды, селились особенно по границам как пограничные сторо­жевые отряды. Во-вторых, приборные люди содержались не помест­ными дачами, которые отводились в личное владение каждому, а либо денежным жалованьем, либо землевладением, но на особом праве, которое совмещало в себе черты поместного и крестьянско­го землевладения. Казенная земля отводилась целым обществам таких пограничных военных поселенцев, как и крестьянам, но она отводилась на условиях поместного владения, в пожизненное пользование- и с обязательством ратной сторожевой службы.

Это совмещение двух землевладельческих прав впоследствии перешло на класс однодворцев, которые, с одной стороны, плати­ли подушную подать подобно крестьянам, а с другой — имели право владеть крепостными душами подобно дворянам. Но с те­чением времени то и другое из указанных отличий постепенно исчезало: значительная часть приборных людей передавала свои служебные обязанности детям и внукам, которые получали уже ха­рактер служилых людей по отечеству. Не раз упомянутый мною московский подьячий половины XVII века Котошихин замечает о стрельцах своего времени: « И бывают в стрельцах вечно, и по них дети и внучата и племянники; стрелецкие ж дети бывают вечно ж». Между тем в начале XVI века, когда возникла стрелецкая пехота, она вербовалась по прибору из вольных людей, принимавших на себя лишь временную службу. С другой стороны, многие казаки и другие сторожевые люди за свои заслуги получали земельные дачи на поместном праве в личное владение и зачислялись по этим да­чам в низшие чины городового дворянства.

Таким образом, приборная служба имела значение канала, по­средством которого происходил постоянный обмен сил между го­родовым дворянством и неслужилыми классами. С одной стороны, в приборные чины падали все отброски этого дворянства, с дру­гой — через эти чины проникали в состав дворянства лучшие бое­вые силы, поднимавшиеся из глубины неслужилых классов.

Сходство приемов в устройстве служилых и тяглых классов.

К устройству тяглого населения московская политика применяла приемы, очень похожие на те правила, по которым распределя­лись служилые чины. Поэтому и организация тяглых чинов мно­гими чертами напоминает чиновное деление служилых людей.

На тяглое население падали две главные обязанности: земская казенная служба и государственное податное тягло. Но обе эти обя­занности, подобно ратной и приказной службе служилых людей, были раздроблены на мельчайшие доли, которые развёрстывались между различными разрядами тяглого населения. Как в служилой иерар­хии высшие чины возникали из разверстки приказной службы меж­ду служилыми людьми по генеалогическому отечеству, точно так же и высшие тяглые чины были созданы раскладкой тяжестей ка­зенной службы между тяглыми людьми по экономической состо­ятельности. Таким образом, генеалогическому отечеству служи­лых людей соответствовало экономическое состояние людей тяглых.

Казенные поручения и ответственность за их исполнение.

Земская казенная служба состояла в том, что тяглые общества сами обязаны были ставить казне агентов для исполнения казенных поручений, для которых она не имела своих специальных ис­полнительных органов. Несмотря на чрезвычайное разнообразие этих казенных поручений, их можно свести в три разряда.

Сбор даней и пошлин, т.е. прямых и косвенных налогов.

Надзор за исполнением натуральных казенных повинностей, каковыми были: ямская гоньба, постройка и ремонт городских укреплений, эксплуатация казенных угодий по наряду — напри­мер, рыбной ловли, казенных лугов и т.п.

Ведение казенных торгово-промышленных предприятий. Например, продажа нитей, составлявшая казенную монополию; казенное добывание и продажа соли; казенная разработка рудни­ков в XVII веке; продажа дорогих мехов, поступавших в казну вме­сто подати с населения, занимавшегося звероловством; казенная закупка хлеба и т.д. до бесконечности.

Все эти казенные поручения были, как вы видите, или мест­ные повинности, или казенные промышленные операции. По этому двойственному характеру они и носили название либо государе­ва дела, либо дела земского. Центральным и областным корон­ным учреждениям — приказам, наместникам XVI в. и воеводам XVII — принадлежал только высший надзор и руководство все­ми этими финансовыми операциями. Но непосредственное веде­ние дела, вся черная работа падала на агентов, которых обязаны были ставить из своей среды тяглые миры. Эта казенная земская служба отличалась от службы приказной одной существенной чертой. Приказное управление требовало от управляемых пови­новения, и потому главным условием его успеха был личный ав­торитет управителя. Напротив, казенная служба направлена была к получению наибольшей прибыли для казны, и потому глав­ным условием ее успешности должна была служить строгая иму­щественная ответственность со стороны агентов.

Главные обеспечения ответственности. Так как эта служба была безвозмездная, то казна требовала двоякого обеспечения ответ­ственности земского агента — нравственного и материального.

Вера. Нравственным обеспечением служила вера, присяга, которой земский агент обязывался, умело и добросовестно вести казенное поручение. Поэтому агенты и их помощники, на которых под присягой возлагались сборы косвенных налогов и ведение торгово-промышленных операций казны, носили название вер­ных голов и целовальников. Голова — главный агент, целоваль­ники — его подчиненные помощники.

Доверие. Материальной гарантией ответственности служило доверие казны земскому агенту, как опытному и состоятельному торговцу, либо промышленнику, который доказал свою коммер­ческую опытность хорошим ведением собственных дел и состоя­ние которого при необходимости могло бы вознаградить казну за причиненный ей агентом ущерб. Поэтому правительство требо­вало, чтобы тяглые миры выбирали по казенному поручению «лю­дей добрых, которые были бы душою прямы и животом прожиточ­ны и которым в сборе государевой казны можно было бы верить».

Круговая порука. Если мир не выбирал такого надежного человека, имущественная ответственность за казенные убытки переносилась на самих избирателей, которые в таком случае были обязываемы круговой порукой за своего выборного. Так вырабо­талось основное правило присяжной или целовальной службы по казенным поручениям, которое можно выразить такой формулой: земская присяжная служба по личному доверию или по мир­ской поруке. Прошу вас различать обе эти гарантии, которыми казна старалась обеспечить успешность и исправность мирской службы — личное доверие и мирскую поруку.

Основное правило присяжной земской службы и основание чиновнего деления высшего столичного купечества. Выборная ка­зенная служба по личному доверию, но не по мирской поруке, и была источником высших чинов тяглой иерархии. На богатейших и на­дежнейших купцов в звании голов казна возлагала самые трудные и ценные, следовательно, наиболее ответственные поручения. Напри­мер, сбор таможенной пошлины на больших ярмарках в Архангель­ске или Астрахани, продажу дорогих казенных мехов. Эти богатей­шие купцы получали чин гостей. Купцы менее значительные и надежные, которым поручались менее важные дела или которые на­значались целовальниками, помощниками к гостям, возводились в звание торговых людей гостиной либо суконной сотен.

Следы такого разделения высшего купечества становятся за­метны в Москве еще в конце удельного времени и мы уже в XIV ве­ке рядом с гостями встречаем суконников в составе московского купечества со значением одного из высших разрядов. Степень ка­зенного доверия, какой удостаивались более или менее важные поручения, соразмерялась с оборотным капиталом уполномочи­ваемого агента. О размере этого капитала можно судить по сви­детельству Котошихина о гостях его времени. Это были торговцы, ежегодный оборот которых простирался от 20 до 100 тысяч тог­дашних московских рублей1. А так как рубль середины XVII века равнялся 17-и нынешним, то этот оборот можно оценить суммой от 340 000 до 1 700 000 рублей на наши деньги. Но чин гостя или торговца высшей сотни, гостиной или суконной, приобретался не размером ежегодного оборота, а самой службой по казенному по­ручению, успешным исполнением последней. Как бы ни был ве­лик торговый оборот купца, он не получал звания гостя, если еще не отправил ни одной службы. Котошихин замечает о тех же гос­тях: «А бывают они гостиным именем пожалованы, как бывают у царских дел в верных головах и в целовальниках, у соболиные каз­ны и в таможнях, и на кружечных дворех(т.е. в казенных кабаках)».

Гости, торговцы гостиной и суконной сотен в тяглой финансо­вой иерархии были то же самое, что столичные служилые чины — стольники, стряпчие, дворяне московские и жильцы — в иерар­хии военно-правительственной. Как те, так и другие были припи­саны к столице и обязаны были в Москве иметь постоянное мес­тожительство, где бы ни находились поместья и вотчины одних, торговые и промышленные предприятия других. Как московские дворяне рассылались из столицы по областям «для всяких дел» — править городами, командовать полками и их частями в звании воевод и голов, руководить провинциальным дворянством — так точно и московских гостей и торговцев гостиной и суконной сотен рассылали из столицы по областным городам в звании голов и целовальников направлять казенные операции.

Московское купечество высших чинов вообще служило бли­жайшим орудием правительства в управлении провинциальным торгово-промышленным населением и стояло к последнему в от-

1 Имеется в виду конец ХIХ века.

ношении полномочного руководителя. Так, московских гостей по­сылали в областные города верстать местных посадских людей податными окладами. Им иногда поручали назначать торговых лю­дей провинциальных городов на должности местных кабацких и таможенных голов — знак, что казна верила им больше, чем по­садским провинциальным обществам. Это был, если можно так выразиться, финансовый штаб московского государя. Наконец, са­мый состав этих чинов близко напоминал список столичных слу­жилых людей. Гостей и торговцев обеих высших сотен никогда не бывало много. При царе Федоре Ивановиче гостей и людей гос­тиной сотни числилось 350, в суконной сотне — всего 250. Смут­ное время и сопровождавший его упадок торговли и промышлен­ности страшно опустошили ряды высшего столичного купечества. В 1649 г. гостей оставалось только 13 человек. В гостиной сотне считалось 158, но надежных и годных к службе было так мало, что им приходилось получать казенные поручения через год. В сукон­ной сотне из 116 человек только 42 были в состоянии служить, а так как из них ежегодно назначалось на службу по 18 человек, то некоторым приходилось по очереди ходить в службу также через год. Службы были годовые. Это вызывало потребность в частом пополнении состава высших тяглых чинов. И как ряды москов­ской боярской молодежи постоянно пополнялись лучшими слу­жилыми силами, поднимавшимися из глубины провинциального дворянства, так в сжимавшийся круг высшего московского купе­чества постоянно приливали лучшие промышленные дельцы из столичных черных сотен, из дворцовых и даже церковных слобод и из областного посадского купечества. «Гости, гостиная и сукон­ная сотни полнятся всеми городами и слободами лучшими людь­ми». Так говорили в XVII в.

В одном документе 1649 г. приведена подробная ведомость пополнения высших купеческих разрядов за первую половину XVII в. Может быть, вы найдете нелишним рассмотреть эту ведо­мость. Я передам ее в такой форме. В 1621 г. в гостиную сотню по наряду дано из черных московских сотен и слобод 12 человек, в суконную — 50. В 1625 г. в гостиную из областных городов — 34. В 1630 г. — в ту же сотню из других областных городов — 34, в суконную из областных городов — 19. В 1635 г. в гостиную сот­ню из патриарших и монастырских богатых крестьян — 44, в су- конную из того же класса — 11. В 1642 г. в гостиную из дворцо­вых слобод — 12, в суконную оттуда же — 9. В 1644 г. в гости­ную из богатой московской дворцовой слободы Кадашей (т.е. по­ставщиков полотен столового белья во дворец) — 24. В 1646 г. в суконную из разных слобод — 36. В 1647 г. в гостиную сотню из московских черных сотен и слобод — 104, в суконную из тех же сотен и слобод — 81.

Эта таблица укажет вам размеры потребности в постоянном пополнении высших служилых разрядов купечества. Это были на­стоящие рекрутские наборы купечества в казенную службу, наи­более тяжелую и ответственную. Новобранцы из низшего купе­чества назначались в высшие торгово-служилые чины по казенному наряду против их воли, единственно по расчету на их хозяйственную или личную благонадежность, на прибыль, какую они могли доставить казне своей опытностью, или, по крайней мере, на зажиточность, которая давала казне возможность воз­наградить себя за убыток, ими причиненный.

Итак, основанием чиновного деления высшего столичного ку­печества была присяжная казенная служба по личному доверию. Источником чиновного расчленения областного тяглого населе­ния служила другая государственная обязанность, на него падав­шая — государственное податное тягло.

Лекция XVIII

Основное правило разверстки тягла и основание чиновного деления провинциального черного населения. — Состав общества в Москов­ском государстве второй половины ХVI века. —Дальнейшее расчле­нение общества в низших составных слоях. — Отражение принципа обязательности государственных повинностей в области граждан­ского права. — Происхождение холопства докладного и кабально­го. — Выделение видов жилой зависимости от кабального холоп­ства.

Основное правило разверстки тягла и основание чиновного деления провинциального черного населения. [80] Источником чиновного расчленения областного тяглого населения служила другая государственная обязанность, на него падавшая, — госу­дарственное податное тягло. Под тяглом разумелась совокуп­ность прямых казенных платежей и натуральных повинностей, какие несли на себе люди Московского государства. Всего труднее вырабатывалось в московском государственном праве именно это основание. Причиной того был характер города в Московском го­сударстве. В южной Киевской Руси города были торгово-промыш­ленными центрами. Такой характер сообщала им живая внешняя торговля. В Северной Руси, которая была объединена Москвой, город, при подавляющем преобладании земледельческого насе­ления, получил значение преимущественно укрепленного пунк­та. Под его стенами на посаде жалось такое же точно земледель­ческое население, какое было рассеяно по деревням и селам. Благодаря отсутствию резкого экономического различия между городским посадским и сельским населением, с трудом выраба­тывалось и различие политическое, т.е. сословное их обособле­ние. Впрочем, это обособление постепенно обозначалось и ста­новилось заметнее под действием московской таможенной политики. Внутренние народно-хозяйственные обороты были об­ложены казенной пошлиной. С этой целью установлены были внутренние заставы и таможни. Для того чтобы не оставить ника­кого народно-хозяйственного оборота без обложения, эти оборо­ты правительство старалось сосредоточить в известных пунктах

обмена, запрещая торговлю в других местах, где не было тамо­женных смотрителей.

Таким образом, промышленность и торговля постепенно стя­гивались в установленные правительством пункты обмена, каки­ми служили преимущественно города. Это само собой отделяло сельское земледельческое население от городского в экономиче­ском отношении. К экономическому различию скоро присоедини­лось и политическое. То было различие систем прямого обложе­ния, какие прилагались к населению городскому и сельскому. Предметом прямого налога, падавшего на сельское население, был крестьянский труд, прилагавшийся к хлебопашеству. Напротив, предметом прямого налога, падавшего на городское население, служил торгово-промышленный капитал, пущенный в оборот.

Это различие выражалось на финансовом языке древней Руси формулой: «обложить по пашне» или «обложить по животам и по промыслам». Промысловое обложение, разумеется, с течением времени резко отделило торгово-промышленное население от зем­ледельческого. А так как торгово-промышленное население со­средоточивалось преимущественно в посадах, а земледельче­ское — в селах и деревнях, то это обложение по роду занятий явилось политической гранью, отделявшей город от села. Круго­вая порука в сборе прямых податей и их общественная разверстка закрепляли это обособление. Разумеется, ответственность за исправный сбор городского тягла была тяжелее сравнительно с от­ветственностью за сбор прямой поземельной подати: [81] сбop по­следней был легче, чем сбор первой, потому что и разверстка тягла по земле была проще, чем разверстка по менее уловимым и более изменчивым промыслам. Вот почему в круговой поруке за торго­во-промышленных людей не выгодно было участвовать пахотным крестьянам, и последние, даже живя на посадах, старались выде­литься из посадского населения, образуя отдельные общества.

Таким образом, выработалось основное правило для развер­стки государственного податного тягла: тягло по промыслу либо по пашне. Это различие промыслового и пахотного обложения с особенной ясностью выражено в уставной грамоте, какую дал игу­мен Соловецкого монастыря Филипп монастырским крестьянам в 1564 г. Филипп разделил временные налоги на военные нужды, какие падали на все без различия классы сельского населения, от

постоянной прямой подати, падавшей на землю. Временные во­енные налоги развёрстывались и в сельском населении, как в го­родском, по животам и по промыслам. Но поземельная подать, по выражению игумена, должна быть разверстываема по обжам, т.е. по земельным тяглым участкам, а не по животам и не по промыс­лам. Но как скоро произошло такое разделение города и села, интересы казны требовали, чтобы тяглые люди, взявшие на себя городское тягло, постоянно в нем оставались; а тяглые хлебопаш­цы, занявшие известные тяглые участки, не покидали бы их и не переходили в другие состояния, менее доходные для казны.

Из приведенного правила разверстки тягла вышло другое, об­ратное, которое требовало, чтобы тяглый человек того или друго­го разряда постоянно оставался в своем тягле. [82] Правило это мож­но выразить формулой: если тягло по промыслу или по пашне, то, с другой стороны, и промысел, как и пашня, по месту тягла. Следы такого прикрепления тяглых людей к избранному однаж­ды тяглу мы замечаем уже в XVI столетии. В XVII оно сделалось главным основанием устройства тяглого населения. В судебнике царя Ивана мы читаем статью, которая запрещает городовым тяг­лым людям селиться на монастырских землях, приказывая им жить безвыходно на землях городских: «Кто из городовых людей посе­лится на монастырских землях, того должно вывести на прежнее место в городи подвергнуть его суду». [83] Разверстка тягла по ука­занному правилу и стала источником деления городовых посад­ских людей на статьи лучших, середних и моловших, а уездных тяглых хлебопашцев — на класс крестьян и на бобылей. Стать­ями городового населения были своего рода провинциальные ку­печеские гильдии, так же как звание крестьян и бобылей носили различные имущественные состояния в составе земледельческо­го населения.

Так расчленилось тяглое население, городское и сельское, в Московском государстве к половине XVI века. Основание этого деления было выведено из двух указанных правил разверстки при­сяжной казенной службы и тягла. Если присяжная служба раз­вёрстывалась по личному доверию, а тягло — по промыслам и пашне, то чины различались по службе и по тяглу. Именно выс­шие чины московского купечества — по службе, низшие чины об­ластного, посадского и сельского населения — по тяглу. Подобное двойственное основание чиновного деления мы видели в устройстве и служилых людей московских и городовых.

Если мы представим себе это расчленение, нам будет ясен первоначальный план общественного строения, какой пыталась соорудить московская политика. Припомнив, как были устроены люди служилые и тяглые, мы легко заметим основание и взаим­ное отношение устройства тех и других. Что такое весь служилый люд, как он был устроен к половине XVI века? Это был рассеян­ный по всей территории государства вооруженный лагерь с гене­ральным штабом в Москве, который руководил его оборонитель­ной борьбой. Что такое было описанное сейчас устройство тяглого населения? Это было интендантство под руководством высшего московского купечества. Вся масса тяглого населения служила обширным источником, из которого эти высшие интендантские руководители извлекали материальные средства, необходимые для содержания вооруженного лагеря с его генеральным москов­ским штабом.

Состав общества в Московском государстве второй поло­вины XVI века. Сопоставив два этих социальных мира — служи­лых людей и тяглое население — мы можем представить себе и тот состав, какой усвоило себе общество в Московском государ­стве во второй половине XVI в., вскоре после земских реформ царя Ивана. На поверхности этого общества мы видим две параллель­ные, но неравные, не одинаково высокие вершины, чрезвычайно мелко расчлененные, из которых одна состояла из высших слоев служилого населения, а другая из высших разрядов населения тяглого. Обе эти вершины, дробно расчлененные, покоились на однородной тяглой массе, состоявшей из городских и сельских обывателей, плативших либо промысловое тягло, либо поземель­ную подать. Эта масса была очень мало расчленена. Статьи горо­дового населения во второй половине XVI века еще едва обозна­чались; в составе сельского населения низший тяглый класс, бобыли, до конца XVI века составлял ничтожный процент.

Дальнейшее расчленение общества в низших составных сло­ях. Но общество не остановилось на этом делении. С половины XVI века в нем стало обнаруживаться стремление к дальнейшему расчленению. Источником этого расчленения было осложнение гражданских отношений, которое повело к дальнейшему дробле­нию именно низших классов населения, до того слабо расчленен­ных. Это расчленение вызвано было политическим принципом обя­зательности специальных государственных повинностей. Мы видели, что этот принцип в приложении к внешней обороне вы­звал дробное деление служилого класса. Тот же принцип в при­ложении к внутреннему порядку, перейдя в сферу гражданских отношений, повел к более дробному делению низших тяглых клас­сов. Как скоро в государственном праве установилось правило, что все сословные обязанности, которые в удельные века уста­навливались договором, становятся обязательными и наслед­ственными, это правило сильно подействовало и на обязательства, вытекавшие из частных гражданских сделок. Сюда это правило внесло новое положение: личные обязательства, вытекающие из гражданских сделок, не прекращаемы до истечения срока, на ко­торый они заключены.

С первого взгляда вам покажется непонятной эта перемена: такого принципа не существует в современном праве и он даже строго запрещен последним. Принимая частные обязательства, мы всегда выговариваем себе право нарушить его до истечения срока, только вознаградив неустойкой потерпевшую сторону. Каж­дое свободное лицо вправе всегда нарушить всякое свое граждан­ское обязательство, только вознаградив за ущерб, какой причи­няет этим другому лицу. Такое начало господствовало и в удельном праве. В Московском государстве, под действием обязательно­сти государственных повинностей, и в частных отношениях уста­новилось правило, что гражданские обязательства, принимаемые на известный срок, не прекращаются по воле обязанного лица даже путем уплаты неустойки, т.е. вознаграждения стороны, потерпев­шей от произвольного прекращения обязательства. Как скоро лич­ные гражданские обязательства получили такой характер, они ста­ли крепостными обязанностями.

Отражение принципа обязательности государственных по­винностей в области гражданского права. Эта перемена в граж­данском праве и отразилась на юридическом состоянии холопства. До XVI века в нашем праве, как мы видели, существовало только

одно холопство — полное. [84] Ho рядом с ним существовала лич­ная зависимость, которая не причислялась к холопству, — долго­вое закладничество. Закладничество было личной зависимостью, возникавшей от займа с обязательством условной временной службы за рост и с правом слуги всегда прекратить свою службу возвратом долга. Этой условностью службы и этим правом пре­кращать ее закладничество отличалось от холопства: последнее было крепостной зависимостью, которая не могла быть прекра­щена ни под каким условием по личному усмотрению холопа без согласия господина.

[85] Таким образом, долговое закладничество не было крепост­ным состоянием, видом холопства. До XVI века оно не носило на себе никаких признаков холопьей крепостной зависимости. Но с конца XV века в нашем гражданском праве утверждается мысль, что личная и условная служба за долг делает слугу холопом, как скоро слуга временно или навсегда лишается права или возмож­ности прекратить свою зависимость. [86] Только эта служба — лич­ная. Она прикрепляет только самого слугу и только к его госпо­дину, не прикрепляя ни детей слуги к господину по смерти отца, ни самого слугу к детям господина по смерти последнего. Из этой мысли вышли два последствия, которые создали два новых вида холопства.

Происхождение холопства докладного и кабального. 1) Среди полных холопов со времен Русской Правды существовали слуги, которые отдавались в холопство с условием служить в должности сельских ключников. Прежде и это холопство было полным, на­следственным, но оно было условным, обязывавшим слугу слу­жить только в известной должности. Теперь, согласно с общим правилом, что условная служба создает только личную крепост­ную зависимость, и сельское ключничество образовало особый вид холопства, получившего название докладного. У него был оди­наковый источник с холопством полным — продажа, но оно отли­чалось от последнего тем, что прекращалось со смертью господи­на, которому продавался докладной холоп.

2) Под влиянием этой мысли закладничество с начала XVI века постепенно превратилось в холопство, получившее название ка­бального, т.е. возникавшего из заемной кабалы, соединенной с

обязательством служить за рост. Под давлением общего принци­па непрекращаемости частных личных обязательств закладники, первоначально занимавшие деньги на один год, давали обязатель­ство вместо роста служить заимодавцам все это время без права прекращать службу до срока. Но вследствие экономического рас­стройства, какое стало обнаруживаться в Московском государ­стве в XVI веке, огромное большинство таких годовых крепост­ных должников по истечении срока не имело возможности выйти на волю, уплатив долг. Тогда заимодавцы начали применять к ним основные правила древнерусского закладного права, по которому просроченный долг превращался в продажу. Закладник, по исте­чении года не заплативший долг, считался как бы продавшим себя в полное холопство.

Эти притязания господ вызвали множество разнообразных за­труднений и беспорядков. Одни закладники уходили от господ, не расплатившись. Другие, утратив надежду расплатиться, сами от­давались господам в полное холопство,. Наконец, третьи еще до истечения годового срока прекращали свою службу, прося при­нять от них деньги в уплату долга. Чтобы прекратить все эти бес­порядки, был издан закон 25 апреля 1597 г. По этому закону, в случае споров, возникавших из служилой кабалы, если кабаль­ный человек уходил от господина без его согласия, не расплатив­шись, такого кабального человека, как докладного холопа, велено было возвращать в службу господину до смерти последнего, а де­нег с него по заемной кабале не брать даже тогда, когда сам холоп будет предлагать их. Точно так же дети кабального холопа, зака­баленные вместе с отцом или родившиеся в холопстве, подобно докладным людям, служат отцову господину только до смерти по­следнего, а после него жене и детям его не служат и денег по от­цовой кабале им не платят. Таков был закон 1597 г., сообщивший окончательную юридическую физиономию кабальному холопству.

Вы видите, что кабальный заем был сравнен с продажей в хо­лопство, но не в полное, а лишь в условное и временное. Холоп лишался права прекратить свою неволю уплатой долга без согла­сия господина, зато и господин лишался права взыскать долг без согласия холопа; а смерть первого погашала и долговое обяза­тельство последнего. Благодаря тому, условная служба вольных закладников за рост с обязательством уплаты долга по уговору теперь превратилась в обязательную службу за самый долг с пога­шением его до смерти господина по закону. Значит, закладничество превратилось в кабальное холопство посредством сочетания условной службы вольного должника с непрекращаемостью куп­ленного холопства по воле холопа.

Выделение вида жилой зависимости от кабального холопства,

[87] В XVII в. кабальное холопство несколько изменилось: источни­ком его стал не самый долг, соединенный со службой за рост, а просто уговор о личной дворовой службе до смерти господина; долг получил лишь фиктивное значение. Холоп писал, что получил сум­му, за которую обязывается работать на господина по его живот, но он не занимал этой суммы, а просто договаривался с ним о пожиз­ненной обязательной службе. [88] Согласно с этим, Уложение поста­новило обозначать в служилых кабалах одинаковый заем в три руб­ля, ни больше ни меньше, прямо придавая этим условный фиктивный смысл кабальному долгу. Как скоро кабальное холоп­ство утратило характер заемного служилого обязательства, для та­ких обязательств выработаны были новые крепости, которые полу­чили название жилых или житейских записей и которыми укреплялся новый вид личной зависимости — жилая неволя.

Главное отличие этой неволи от кабального холопства заклю­чалось в разнообразии условий. Служилая кабала прикрепляла холопа к хозяину всегда только до смерти последнего, не прекра­щаясь по закону раньше и не продолжаясь дольше. [89] Жилая не­воля возникала из займа с обязательством работать за рост извест­ное количество лет или до смерти господина, не погашая долга, т.е. из займа с условием его погашения работой; или из найма с усло­вием обязательной срочной работы, вознаграждаемой по истече­нии срока.

Разнообразием этих условий объясняется и разнообразие на­званий, какие в XVII веке носили крепости, установившие жилую неволю. Главные из них были: 1) заемные заживные, которыми заемщики обязывались работать на хозяев до их смерти или извест­ное количество лет «в зажив», погашая долг работой; 2) жилые ссудные, называвшиеся так в отличие от заемных потому, что осно­ванием зависимости по ним служил не денежный заем, а ссуда ве­щами — платьем, скотом, хлебом; 3) наемные отживные, отли- чавшиеся от заемных тем, что работник получал плату не вперед в виде займа, а по истечении условленного срока, — «на отживе, как годы отживал»; 4) закладные, состоявшие в том, что свободный человек не сам отдавался в зависимость, а закладывал за долг на известное число лет своих детей, младших родственников или жену. Таким образом, древнерусское холопство, прежде однообраз­ное, полное, осложнилось, разветвившись с конца XV века на до­кладное, кабальное и жилое. В XVII столетии эти позднейшие виды холопства получили даже преобладание над древней полной не­волей: законодательство XVII века запретило продажу в полное потомственное холопство, и свободные лица могли отдаваться только в личную зависимость на срок или до смерти господина.

Легко заметить связь этих позднейших видов холопства с обя­зательностью государственных повинностей, разложенных на сво­бодные классы. Все эти виды развились из древнего закладничества. Оно не было крепостным состоянием, холопством, потому что могло быть прекращено по воле закладника уплатой долга. В этом отношении личная зависимость, им устанавливаемая, была похожа на отношения свободных обывателей удела с его князем, возникавшие из договора и прекращавшиеся по воле одной из до­говаривавшихся сторон. Но как скоро эти договорные обязатель­ства свободных обывателей в Московском государстве преврати­лись в обязательные государственные повинности, зависимость закладников получила крепостной характер. Отдававшийся в не­волю по договору терял право прекратить ее по своей воле, как и свободный человек — служилый или тяглый — потерял право слагать с себя государственную службу или тягло. Услугами за­кладников, теперь ставших холопами кабальными или жилыми, пользовались преимущественно высшие служилые и тяглые клас­сы, на которых с наибольшей тяжестью падали обязательные го­сударственные повинности. Превращение обязательств, возникав­ших из закладничества, в крепостную службу, не прекращаемую по воле слуги до срока или до смерти господина, было для этих классов как бы вознаграждением за превращение их прежних до­говорных обязательств перед князем в пожизненные, и даже по­томственные государственные повинности.

Начала кабального холопства, развившись в разнообразные условия жилой неволи, коснулись и положения владельческих крестьян. Привившись к их поземельным отношениям, они со­здали новый вид крепостного состояния — крепостных крестьян. Происхождение этого состояния — один из самых важных, но и самых запутанных вопросов в истории нашего общества. Для того чтобы лучше уяснить происхождение этого факта в истории на­шего права, я напомню вам содержание последних двух чтений. Я указал происхождение чинов, на которые делилось промышлен­ное посадское население в Московском государстве. Две обязан­ности, которые падали на это население, были распределены меж­ду его частями по правилу, очень похожему на то, которое служило основанием разверстки повинностей, падавших на служилое на­селение. Правило, по которому совершалась разверстка повин­ностей между посадскими людьми, можно выразить так: служба казенная присяжная — по личному доверию или по мирской по­руке, тягло — по промыслу и по пашне. Из соединения этих двух правил вышло третье, служившее основанием чиновного деления посадских людей: если казенная присяжная служба развёрсты­валась по личному доверию и по мирской поруке, а тягло — по промыслу или по пашне, то посадские чины делились по службе и по тяглу; а именно: чины высшего столичного купечества — по службе, чины торгово-промышленного провинциального населе­ния — по тяглу.

Мы видели, что почти так же распределена была приказная и ратная служба между служилыми людьми столичными и городо­выми. Все описанное чиновное деление служилых и посадских людей завершилось уже к концу XVI столетия. Все общество в Московском государстве к этому времени представляло такой вид: на низшей массе, довольно однородной и однообразной, слабо расчлененной, покоились две вершины, разделенные с чрезвы­чайной дробностью, — служилые люди и высшее столичное ку­печество. Но со второй половины XVI века начинается дробное деление и в низших классах. Оно началось с самого низа — с хо­лопства. Источником этого деления, видели мы, было отражение принципа, усвоенного государственным правом, в праве граждан­ском, обязательственном. Принципом государственного права была обязательная разверстка государственных повинностей меж­ду классами общества. Этот принцип, отразившись в граждан­ском праве, изменил характер существовавших в нем обязательств личной условной зависимости. Здесь, подобно праву государствен­ному, установилось новое начало: обязательство, устанавливаю­щее личную и условную зависимость пожизненно или срочно, не прекращаемое до истечения срока или до конца жизни.

Эта непрекращаемость обязательственных отношений холопов была установлением, параллельным вечно обязательной службе и вечно обязательному тяглу, падавшим на служилых и тяглых людей, и возникшим под прямым действием обязательной служ­бы и обязательного тягла. Мысль, что личная зависимость, уста­новленная обязательством до смерти господина или на известный срок, не может быть прекращена до этих терминов, послужила источником кабального холопства, которое получило окончатель­ную юридическую выработку к началу XVII века. А из кабального холопства в продолжение XVII столетия постепенно развивались многообразные виды жилой неволи.

Таким образом, временно-обязательные отношения, какие устанавливались прежде в обязательственном праве и могли быть прекращаемы по воле одной стороны под условием вознагражде­ния другой за причиняемый тем ущерб, теперь исчезают и пре­вращаются в крепостные отношения, не прекращаемые по воле зависимой стороны. В этой перемене, происшедшей в обязатель­ственном праве, и заключается самый скрытый источник крепост­ного права на крестьян, которое вслед за холопством осложнило юридический состав и этого класса.

Лекция XIX

Действие кабального холопства на крестьянскую ссудную запись. — Происхождение крестьянской крепости. — Превращение обязатель­ства по договору в крепость по писцовой записи. — Влияние кресть­янской крепости на состав крестьянского населения. — Образова­ние тяглого крепостного состояния. — Замена казенных служб личной зависимостью как новой повинностью крепостных кресть­ян. — Дробление крепостного крестьянства. —Происхождение затяглых крепостных крестьян. — Итоги.

Действие кабального холопства на крестьянскую ссудную запись. Исстари крестьяне в России, селившиеся на владельче­ских землях, вели свои хозяйства в большинстве с подмогой от своих владельцев. Эта подмога давалась им в различных видах: владелец ссужал своих крестьян готовыми усадьбами с надвор­ными строениями, рабочим скотом, семенами и т.п. За эту ссуду крестьяне облагались особыми накладными повинностями, кото­рые падали на них сверх общего поземельного налога за снимае­мые у владельца земли. Все эти повинности владельцы излагали в крестьянских поземельных договорах, носивших название по­рядных грамот или ссудных записей. Вся совокупность этих до­бавочных повинностей, источником которых была ссуда, носила название крестьянского изделия или боярского дела (барщи­на). Но эти повинности были простыми долговыми обязательства­ми, которые не уничтожали личной свободы крестьян, выражав­шейся в праве выхода, т.е. перехода с одного участка земли на другой либо от одного владельца к другому. Крестьянин, задол­жавший владельцу и по этому долгу вступивший в зависимость от него, мог ежеминутно прекратить эту зависимость, заплатив вла­дельцу долг. Если он заключал договор на известный срок, это не лишало его права разорвать свою связь с землевладельцем до истечения срока, только заплатив условленную в договоре неус­тойку — крестьянский заряд, как говорили в XVI и XVII веках.

Таковы были отношения между крестьянами и землевладель­цами приблизительно до половины XVI века. Но с этого времени в Московском государстве стало усиленно развиваться частное землевладение вотчинное и преимущественно поместное. Вмес­те с развитием этого землевладения усилился спрос на крестьян­ский труд. Обширные пространства незаселенной земли, посту­павшие в руки помещиков, последние старались обрабатывать, добывая всеми возможными средствами рабочие крестьянские руки. Вследствие этого масса бедного бездомного люда была пре­вращена в хлебопашцев при помощи землевладельческих ссуд. Все это усилило задолженность крестьян своим владельцам. В по­рядных грамотах второй половины XVI века ссуда становится об­щим условием крестьянских договоров. Необыкновенно трудно встретить крестьянина, который садился бы на земельный учас­ток без подмоги от владельца. Вследствие этой задолженности право выхода хотя и сохранялось за крестьянином, на практике теряло свое действие, становилось неприменимым. Редкий крес­тьянин мог расплатиться со своим владельцем. Напротив, он дол­жал все более по мере того, как заживался на его участке. Благо­даря этому право выхода к концу XVI века выродилось в две формы. Из них одна возвращала крестьянину свободу, но была запреще­на законом. А другая не только не восстанавливала его свободы, но еще усиливала его долговую зависимость от владельца: крес­тьянин мог или насильственно разорвать свою связь с землевла­дельцем, убежав от него; или законным порядком отойти от него, нашедши другого владельца, который расплатился бы за него с прежним и перевел на свой участок. В первом случае беглый кре­стьянин, отысканный землевладельцем, должен был платить долг и пеню; во втором он менял одну долговую зависимость на другую с приращением.

Благодаря этой утрате права перехода в действительности сре­ди землевладельцев уже к концу XVI века стал утверждаться взгляд на крепостных крестьян, как на неоплатных должников, не имев­ших возможности разорвать свою зависимость от владельца. Один иностранец, Шиль, описывая положение крестьян при Борисе Го­дунове, замечает, что еще при прежних государях московских зем­левладельцы привыкли смотреть на своих крестьян как на крепостных. Легко понять происхождение такого взгляда, не имев­шего прямого основания в действовавшем законодательстве: этот взгляд, очевидно, сложился посредством приложения начал древ­нерусского долгового права к положению владельческих крестьян.

Мы видели, что долг становился источником крепостной зави­симости, когда должник не только обязывался служить или рабо­тать за рост, но и терял право уплатить самый капитал, т.е. пре­кратить зависимость по своей воле. Это последнее начало было прямо выражено в апрельском указе 1597 года, запретившем при­нимать от кабальных холопов челобитные об уплате долга по слу­жилым кабалам. Благодаря этому начала кабального холопства стали прилагаться землевладельцами к положению задолжавших крестьян еще прежде, чем такое приложение было дозволено за­коном. Возникновение и развитие кабального холопства родило среди землевладельцев мысль, что «крестьянское изделие» за «подмогу» создает точно такую же личную крепостную зависи­мость крестьянина от владельца, в какую ставила кабального хо­лопа дворовая служба за рост. В самом деле, различие между обя­зательством работы крестьянина на владельца за «подмогу» и обязательством дворовой службы кабального холопа за рост было очень незначительно.

Под влиянием этой мысли и без всякого участия законодатель­ства, приблизительно со второй четверти XVII века, в крестьян­ские договоры стали вносить новое условие, которого не заметно было в порядных грамотахХ\Л века. Прежде крестьянин, снимавший землю даже на определенный срок, иногда давал обязательство не поки­дать своего участка раньше срока. Но это обязательство было скорее обещание, чем юридическое условие. Крестьянин мог и до срока покинуть участок, лишь заплатив полученную ссуду и условлен­ную неустойку. Но в третьем десятилетии XVII столетия появля­ются порядные грамоты, в которых крестьяне дают обязательство никогда и ни в каком случае не покидать владельцев даже при условии уплаты неустойки. Самый ранний договор с таким усло­вием, мне встретившийся, относится к 1628 г. В этом договоре вольный человек, снимая участок с подмогой от владельца, обя­зывается «за государем своим жить во крестьянех по свой живот безвыходно». В одной ссудной записи 1630 г. крестьяне, снимая землю Тихвинского монастыря и обязуясь в случае ухода запла­тить монастырю за подмогу и льготу, которыми от него пользова­лись, прибавляют: «И впредь мы Тихвина монастыря крестьяне», т.е. в случае ухода они не только должны заплатить подмогу и воз­награждение за льготу, но и возвратиться на снятый участок. Значит, крестьяне сами навсегда отказались от права выхода и неус­тойку превращали в пеню за побег, не возвращавшую им этого права и не уничтожавшую самого договора.

Скоро это обязательство стало общим условием в ссудных кре­стьянских записях, принимая чрезвычайно разнообразные фор­мы выражения. Иногда крестьянин к своему обязательству за­платить неустойку за побег прибавлял условие: «А впредь-таки я государю своему по сей записи крепок безвыходно». Наиболее употребительная и стереотипная формула, в которой выражалось это обязательство, гласила: «А крестьянство и впредь в кресть­янство», т.е. хотя крестьянин и убежит, но он этим нисколько не разорвет своей крестьянской зависимости от владельца.

Происхождение крестьянской крепости. Так в крестьянские договоры с владельцами внесено было условие, по которому кре­стьянин, нанимая землю с подмогой владельца, закреплял свои долговые и поземельные обязательства отказом навсегда от свое­го права прекращать основанную на этих обязательствах зависи­мость. Это условие и сообщило крестьянскому поземельному до­говору значение личной крепости.

До сороковых годов XVII столетия не заметно вмешательства законодательной власти в крестьянские договоры с владельцами. Новое условие проникало и распространялось, не встречая со сто­роны правительства никаких возражений. Легко, однако, заме­тить важный интерес, который должен был очень скоро вовлечь законодательство в эти отношения, чтобы регулировать их. Если на крестьянские долговые отношения к владельцам падало основ­ное условие личной кабалы, то возникала опасность, что задол­жавший крестьянин из тяглого человека превратится в кабально­го холопа, который не был обязан государственным тяглом.

С начала сороковых годов законодательство начинает все с большим вниманием вмешиваться в отношения между крестья­нами и владельцами. Еще в конце XVI века был установлен зако­ном 24 ноября 1597 г. срок давности для сыска беглых крестьян. Этот срок давности, назначенный первоначально в пять лет, имел целью исключительно судебные удобства: бесконечные тяжбы о крестьянах, давно бежавших без расплаты, заваливали судебные учреждения. Иск о побеге, начатый слишком поздно, лишал суд

возможности основательно разобрать дело. Поэтому законом 1597 г. был назначен пятилетний срок давности для таких исков. Если крестьянин бежал за шесть или более лет до начала иска, владелец терял право искать его судом. В XVII столетии пятилет­ний срок был увеличен до десяти лет. Землевладельцы провин­циальные, дворяне и дети боярские, чрезвычайно тяготились эти­ми сроками, благодаря которым беглые крестьяне, укрываясь в отдаленных вотчинах крупных владельцев, с истечением срока пропадали для них без возврата долга.

Превращение обязательства по договору в крепость по пис­цовой записи. Удовлетворяя этим неоднократным ходатайствам, правительство в 1646 г. приняло решительную меру: предприня­та была всеобщая перепись тяглых людей — городских и сель­ских. Для писцов, разосланных по всем уездам, составлены были подробные наказы, инструкции. Здесь писцам указано было запи­сывать всех тяглых людей поименно с живущими при них нетяглы­ми сыновьями и родственниками на тех местах, за теми владель­цами или обществами, где их заставала перепись. А беглых записывать на покинутых местах на основании действовавшего в то время срока давности: лишь в том случае, если они бежали не далее десяти лет до переписи; убежавшие раньше записывались там, где их заставала перепись. Удовлетворяя неоднократным хо­датайствам служилых людей об отмене срока давности, правитель­ство обещало, что впредь тяглые люди с детьми и родственника­ми будут крепки по переписным книгам и без «урочных лет»; т.е. землевладельцы и сельские общества получат право искать бес­срочно и возвращать беглых, записанных за ними в этих книгах.

Влияние крестьянской крепости на состав крестьянского на­селения. Эти писцовые наказы 1646 г. значительно изменили ха­рактер крестьянской крепости, установленной ссудными записями.

1) Явился новый способ укрепления, который не отменял прежнего договорного, но скорее закреплял его — это запись по переписным книгам. Крестьяне, записанные за владельцем, ста­новились крепки ему даже и без ссудной записи. 2) Крепостной крестьянин закреплялся за владельцем без всякого срока и не только лично, но и со своим потомством и даже с родней, жившей

в его доме. Дети и родственники, которых писцы заставали в его доме, становились точно так же крепостными того владельца, за которым был укреплен их отец или старший родственник, домо­хозяин.

Таким образом, крепостная крестьянская зависимость, перво­начально личная и пожизненная, вследствие закона 1646 г. пре­вращена была в вечную и потомственную. Состояние крепостных крестьян стало безвыходным, непрекращаемым. Эта безвыход­ность и получила на языке XVII века название вечности кресть­янской. Но, признавая за владельцами крепостное право на кре­стьян, законодательство ограничило их известными условиями.

Образование тяглого крепостного состояния. Землевладе­лец отвечал за податную исправность своих крепостных крестьян перед казной; далее, имея право на детей и младших родственни­ков своих крепостных крестьян, владелец только тогда мог пользо­ваться этим правом, когда устроял хозяйственное положение этих детей и родственников, делавшее их способными тянуть барское и казенное тягло, т.е. давал им земельные участки и ссуду на об­заведение. Эти и другие условия, которыми законодательство огра­ничило крепостную власть владельцев на личность крестьян, сво­дились требованию, чтобы тяглый крестьянин, став крепостным, не переставал быть тяглым и способным к тяглу. Благодаря этим условиям крестьянская крепость, развившись из крепости кабаль­ной, не сделалась холопьей.

Замена казенных служб личной зависимостью как новой повинностью крепостных крестьян. Она отличалась от послед­ней, во-первых, тем, что давала владельцу право только на часть крестьянского труда, другая часть которого обязательно шла в пользу казны в виде поземельного тягла; во-вторых, тем, что все владельческие права на крепостных были обусловлены соответ­ствующими государственными обязанностями владельцев.

Так представляю я происхождение и законодательное измене­ние крепостного права на крестьян. Оно возникло в начале дея­тельности новой династии помимо законодательства, путем част­ных сделок — средствами обязательственного права. Но потом законодательство, регулируя эту зависимость, в интересах госу- дарства подчинило созданную сделками крепостную власть на крестьян известными государственными требованиями. Легко, од­нако же, понять, что распространение крестьянской крепости зна­чительно усложнило юридический состав сельского населения.

Дробление крепостного крестьянства. Из общей массы тяг­лого земледельческого населения выделились теперь владельче­ские крепостные крестьяне. [90] Это было совершенно новое состо­яние тяглых крепостных людей. Прежде тяглые крестьяне не были крепостными, крепостными считались только холопы, ко­торые не были тяглыми. Эти крепостные крестьяне отличались от крестьян казенных и дворцовых тем, что, лишившись подобно им права выхода из своего состояния, они все же не несли казен­ных служб, падавших на черных и дворцовых крестьян. Эти казен­ные службы заменены были работой на землевладельцев, которая возлагалась на крепостных крестьян как новая государственная по­винность.

Происхождение затяглых крепостных крестьян. В самом кре­постном населении обособились два разряда: земледельцы-домохозяева, платившие тягло с участков, которыми были наде­лены, и крепостные люди, жившие за этими крепостными домохозяевами — их дети и младшие родственники, которые со­ставляли совершенно особый класс затяглых крепостных.

Итоги. Крестьянская крепость завершила собою то дробление низшего тяглого и крепостного населения, какое началось с кон­ца XVI столетия. Окончательная юридическая выработка дана была крестьянской крепости около половины XVII века. Но лишь только вошло в право это новое явление, во всем чиновном деле­нии общества Московского государства начинается важная пере­мена, которая ему сообщила новую организацию и новый вид. Этой переменой обозначается наступление нового, четвертого периода в истории русских сословий.

Лекция XX

Четвертый период истории русских сословий

Понятие о сословном праве. — Отсутствие понятия в о сословном праве Московском государстве в XVи XVI веках. — Начальный зако­нодательный момент IV периода. — Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Московском государстве в XVII веке. — Сослов­ное право как средство удерживать классы в кругу их обязаннос­тей. — Превращение чиновных выгод в сословные права по состоя­нию. — Обособление трех сословий по правам.

Обозначая во введении в курс периоды, на которые можно раз­делить историю русских сословий, я сказал, что в четвертом пери­оде основанием общественного деления у нас служило различие прав, распределявшихся между сословиями по их политическому значению. Итак, сословное право есть отличительная черта IV периода. Это тот признак, которым строй, усвоенный нашим обществом в этот период, отличался от склада, который ему пред­шествовал и основывался на различии государственных обязан­ностей, разверстанных между общественными классами по их хо­зяйственным состояниям.

Понятие о сословном праве. Прошу припомнить, как мы опре­делили сословное право во введении в курс. Я сказал, что это есть всякое преимущество, предоставляемое законом целому классу общества в постоянное обладание. Разумеется, юридическое отли­чие известного класса только тогда можно назвать его преимуще­ством, когда оно обращается в его пользу, т.е. дает ему средства обеспечить свои интересы, создает ему выгодное положение в го­сударстве или помогает сохранять и укреплять это положение.

Отсутствие понятия о сословном праве в Московском госу­дарстве в XV и XVI веках. В московском государственном праве в XV и XVI веках, когда складывалось государство, мы не нахо­дим твердо выраженного понятия о таком сословном преимуще­стве. Законодательство знало хозяйственные выгоды, которыми пользовались разные классы и которые служили не интересам этих классов, а целям государства. Законы были средством ис­правного исполнения государственных обязанностей, возложен­ных на общественные чины, а не средством обеспечения интере­сов этих чинов. Выгоды достигались собственными усилиями отдельных лиц или получались лицами от государства, например, поместья. В том и другом случае государство налагало на лица соответствующие этим выгодам тягости: на землевладельцев, при­обретавших землю собственными средствами или получавших ее от казны, оно налагало службу приказную и ратную; на торгово-промышленных капиталистов — службу казенную и промысло­вое тягло; на хлебопашцев, снимавших земли казенные или част­ные, — тягло поземельное.

Первый вопрос, возникающий при изучении нового периода, состоит в том: когда, откуда и каким образом возникла в Москов­ском государстве идея о сословном праве как о таком юридиче­ском преимуществе, которое служило не столько средством для отбывания государственных повинностей, сколько средством для ограждения и проведения сословных интересов? Происхождение этой идеи было довольно сложно и заслуживает некоторого вни­мания, тем более что этот вопрос почему-то обыкновенно остав­ляется в тени нашей историко-юридической литературой.

Начальный законодательный момент IV периода. Москов­ское законодательство начинает довольно твердо формулировать такие преимущества и согласно с ними перестраивать прежнюю чиновную иерархию общества с половины XVII века, с Уложения 1649 г. Постепенно вырабатываясь и укрепляясь, основанный на различии сословных прав новый склад нашего общества достига­ет если не полного и окончательного, то довольно определенного выражения в сословных жалованных грамотах 1785 г. Поэтому Уложение можно принять за начальный законодательный момент IV периода истории русских сословий, а жалованные грамоты мы избрали было конечным пределом нашего изучения. Однако мысль о сословном праве, как мы его определили, возникла ра­нее издания Уложения, и условия, из которых она родилась, ста­новятся заметны еще в XVI веке.

Двоякое происхождение мысли о сословном праве в Мос­ковском государстве. Сословные права возникали и развивались в нашем государственном порядке двумя путями: все они явля­лись последствиями чиновного деления, но различались свойством побуждений, их вызывавших, или тех интересов, которые ими ограждались. Одни из них создавались самим законодательством и направлены были к тому, чтобы поддерживать и укреплять чи­новное деление общества, удерживая классы в кругу назначен­ных им чиновных обязанностей. Другие сами собой рождались из материальных выгод, связанных с чиновными обязанностями, и служили выражением и средством поддержания того государ­ственного значения или веса, какой приобретали чины исполне­нием своих обязанностей. С первого взгляда эта разница в проис­хождении сословных прав покажется неясной, но вы увидите из дальнейшего изложения, в чем она состояла.

Сословное право как средство удерживать классы в кругу их обязанностей. Сословные права как средства удержания клас­сов в кругу их государственных обязанностей постепенно развива­лись путем перерождений, каким подвергались эти обязанности в своем практическом применении. Мы видели, что первоначально эти обязанности развёрстывались по хозяйственным состояниям лиц: кто владел землей, тот должен был служить ратную службу; кто пахал землю, тот обязан был тянуть поземельное тягло. Эти повинности падали на состояния или занятия даже независимо от лиц, которые владели этими состояниями или вели эти занятия. Если землевладелец, служивший ратную службу со своей земли, часть этой земли пахал на себя своими холопами или вольнона­емными рабочими, не сдавал ее тяглым людям — крестьянам, то в XVI веке он сверх ратной службы платил еще поземельное тяг­ло с этой части наравне с тяглыми хлебопашцами. Таким обра­зом, по земле землевладелец служил, а по пашне платил. Потом, когда посредством такой разверстки лица рассортировались на классы, по мере того как общественное деление, кристаллизуясь, застывало и твердело, повинности с помощью наследственной их передачи постепенно переносились с хозяйственных состояний на самые лица и только отбывались лицами по хозяйственным со­стояниям.

Иногда они даже ложились на лица независимо от их состоя­ний. Сын служилого человека нес ратную службу, даже не имея земли. Напротив, неслужилый человек, ставший землевладель­цем, — например, холоп, получивший от господина часть его вот­чины в награду за верную службу, что нередко бывало в XVI веке, — такой землевладелец не был обязан ратной службой государству. Если служилый человек должен был служить, хотя бы и не владел- землей, то, наоборот, служилый землевладелец не обязан был платить поземельное тягло, хотя бы часть своей земли и обрабатывал на себя. Вот почему в царствование Михаи­ла Федоровича дворовые пашни служилых землевладельцев по писцовым книгам являются уже свободными от поземельного на­лога. Эта перемена была, очевидно, перенесением государствен­ных повинностей с хозяйственного состояния на самое лицо, им владевшее. Отсюда установилось правило, по которому податное тягло освобождало от ратной службы, а ратная служба — от по­датного тягла.

Естественно, однако же, что повинность, переставши быть ве­щественной и сделавшись личной, не могла исправно отбывать­ся, если теряла свое вещественное, т.е. хозяйственное, основа­ние. Отсюда еще в XVI в. становится заметным в московском законодательстве стремление поставить лица в экономические со­стояния, соответствующие несомым ими повинностям, и удержать их в этих состояниях. Самым решительным выражением этого стремления была система поместных наделов, превратившая ты­сячи безземельных ратников в мелких землевладельцев. Но и вот­чинное землевладение испытало на себе действие того же стрем­ления. Здесь оно, прежде всего, повело к стеснению прав вотчинного землевладения в интересе поддержания служебной годности слу­жилых фамилий. Чтобы предохранить их от упадка и предупре­дить переход вотчинных земель от служилых владельцев в неслу­жилые или неспособные к службе руки, ограничено было право отчуждения и право завещания родовых наследственных вотчин. В ст. 85 Судебника 1550 г. и в дополнительном законе 1557 г. был точно определен порядок выкупа таких вотчин, отчужденных вла­дельцами в чужой род. Нисходящие потомки вотчинника, продав­шего родовую вотчину, — дети и внуки — по Судебнику и закону 1557 г. не могли выкупать ее. Это право сохраняли только боковые родственники — братья, сестры и племянники — и только в том случае, если они не подписались на купчей продавца свиде­телями, т.е. не давали молчаливого согласия на продажу вотчи­ны. Право выкупа отчужденной вотчины сохранялось за родича­ми в продолжение сорока лет. Причем родич, выкупивший родовую вотчину, лишался права ее дальнейшего отчуждения в род: он мог продать или заложить ее только члену своего рода, не подписав­шемуся свидетелем на купчей первого продавца.

В одном списке Судебника является еще более важное стес­нение права отчуждать родовые вотчины: здесь к изложенной ста­тье Судебника приписан закон царя Ивана, неизвестно в каком году изданный. По этому закону бездетный вотчинник мог про­дать, заложить или отказать в монастырь по душе только полови­ну своей родовой вотчины без согласия родичей. Все, что он от­чуждал сверх этой половины без их согласия, отдавалось им по их челобитью без выкупа, а покупатель лишался своих денег. Зако­нами 1562 и 1572 гг. право отчуждения и завещания родовых вот­чин было еще более стеснено в пользу казны, точнее говоря — в интересах службы, для предупреждения перехода вотчин в неслу­жилые руки. По этим законам крупным землевладельцам, князь­ям и боярам, вообще запрещено было отчуждать, т.е. продавать, менять или закладывать свои родовые вотчины, а также отдавать их в приданое. Они могли ввиду бездетной смерти завещать эти вотчины боковым родственникам, но только ближайшим — бра­тьям, их детям и детям этих племянников, не далее. Сверх того, запрещено было завещать вотчины вдовам, женам и дочерям и отдавать их в монастыри по душе без доклада государю. Во всех случаях, когда по закону вотчинник терял право располагать вот­чиной по своему усмотрению, она по смерти его бралась в казну и обращалась на поместные дачи. Все эти стеснения были объяс­нены в законе 1572 г. одним главным побуждением: «Чтобы служ­бе убытка не было и земля бы из службы не выходила».

Все изложенные узаконения направлены были косвенно к удер­жанию служилых фамилий в раз занятом однажды ими положе­нии по службе, которое чаще всего терялось вследствие потери вотчин, наследственных состояний. Такие распоряжения касались только высших слоев служилого класса, княжеских и боярских фа­милий, т.е. крупнейших землевладельцев, наиболее важных для службы. Но в XVII столетии мы встречаем, и прямые законода­тельные меры с целью затруднить и даже запереть выход из всех состояний — как служилых, так и тяглых. Легко понять, что не­возможно было превратить каждый служебный чин в замкнутое состояние. Среди чинов господствовало постоянное движение: личная заслуга или личная удача в хозяйственных предприятиях постоянно изменяла чиновное положение лица, переводя его из одного чина в другой. Бедный городовой сын боярский, по состо­янию своему способный служить только городовую осадную служ­бу, постепенно богатея, запасался конем и вооружением и, таким образом получая возможность нести более тяжелую повин­ность — ходить в дальние походы, переходил в разряд городовых дворян или даже в выбор. Но вся иерархия чинов не представляла непрерывной лестницы ступеней, которую одно и то же лицо мог­ло бы пройти снизу до самой вершины. В московском чиновном делении не было того, что потом бывало по табели о рангах, когда чиновник, начавший с низу, с низшего чина, личными качествами или с помощью служебной удачи, пробегал всю лестницу чинов и кончал свою государственную службу в высшем чине. Таких при­меров не было в московской службе в XVI—XVII веках. Вся лест­ница московских чинов распадалась на несколько отделов, и иерархическое движение было возможно для лица известного про­исхождения только на пространстве ступеней известного отдела. У каждого «отечества» были свои доступные ему чины. Провин­циальный дворянин, начавший службу городовым сыном бояр­ским, мог дослужиться до выборного дворянства, в исключитель­ных случаях попадал даже в Московский список, но редко шел выше дворянства московского. Точно так же тяглый посадский че­ловек, начавший свою деятельность в звании молодшего, мог, бо­гатея, стать «лучшим» посадским человеком, мог даже попасть в высшее столичное купечество, стать торговым человеком гости­ной или суконной сотни, даже гостем. Но мы знаем очень немно­го случаев еще более успешного возвышения. Некоторые гости за свою усердную службу казне награждались дьячеством, полу­чали поместья, и даже известны два-три человека в XVII веке, ко­торые из гостей через дьячество попали в Думу в звании думных дворян. Но не было ни одного купца, который дослужился бы до боярства. Так у каждого общественного слоя была своя чиновная карьера, свой ряд доступных ему чинов. Следовательно, отделы чинов были менее подвижными состояниями, чем самые чины.

Чины каждого отдела отличались неодинаковыми, но однород­ными обязанностями, и соответственно тому лица, их получавшие, должны были иметь неодинаковые, но однородные хозяйственные состояния. Так, посредством естественной группировки мелких чинов сами собой обозначались очертания более крупных клас­сов, которые законодательство и обратило в сословия, сперва зам­кнув выход из них, а потом обособив их друг от друга специальны­ми правами. В одной статье Судебника 1550 г. мы читаем: «Адетей боярских служивых и их детей, которые не служивали, в холопи не приимати никому опричь тех, кого государь от службы отста­вит». Точно так же Судебник запретил заимодавцам брать к себе в дворовую службу тех должников, которые занимали деньги в рост, а не под условием служить за рост.

В XVII веке запрещение выходить из служилых и тяглых состо­яний становится общим и настойчивым стремлением московского законодательства. Так, закон 9 марта 1642 г. безусловно запретил вступать в холопство дворянам и детям боярским. Точно так же еще до Уложения принимались меры против закладничества, т.е. про­тив вступления в личную зависимость с правом всегда ее прекра­тить или без этого права. Уложение окончательно запретило тяг­лым посадским людям и крестьянам отдаваться в зависимость по служилым кабалам к церковным властям или светским землевла­дельцам. Детей или младших родственников своих тяглые люди могли отдавать только в жилую неволю и притом не более как на пять лет. Так отменена была 88 статья Судебника 1550 г., которая давала крестьянину право продаваться с пашни в полное холопство. В XVII веке люди православного исповедания в Московском госу­дарстве вообще не могли продаваться в полное холопство. Если мы припомним установленную наказом 1646 г. вечность крестьянскую, то все почти общество в Московском государстве, все служилые и тяглые чины его представятся нам сосредоточенными в три груп­пы: служилую, посадскую и крестьянскую, которые были замкну­ты с одной стороны — со стороны выхода из них.

Превращение чиновных выгод в сословные права по состо­янию. Но если специальные повинности целых чиновных групп стали безусловно обязательными и неизменными, даже наслед­ственными, то являлась необходимость и обеспечивавшие их ис­полнение хозяйственные выгоды сделать исключительным досто­янием классов, которые несли на себе эти повинности. Если служилый человек по закону нес вечно потомственную ратную службу, а посадский тяглец вечно и потомственно платил тягло по городскому промыслу, то было необходимо, чтобы никто, кро­ме служилых людей, и не владел землей, чтобы никто, кроме по­садских тяглецов, и не имел права промышлять в городе.

Так хозяйственные состояния и занятия из экономических средств исправного отбывания государственных повинностей превратились в исключительные юридические преимущества от­дельных классов, направленные к удержанию лиц в кругу их на­следственных обязанностей. Иначе говоря — превратились в со­словные права. [91], [92] Отсюда возникло новое явление в Московском государственном порядке — приобретение права на известное хо­зяйственное состояние или занятие. Прежде хозяйственные состо­яния приобретались усилиями отдельных лиц, средствами граж­данского права. Каждое занятие было всем доступно, возникало из свободного приложения труда, руководимого частными интере­сами трудящегося лица. Теперь лицо, прежде чем войти в извест­ное состояние, должно было приобрести право на это; прежде чем принималось за известные занятия, обязано было вступить в тот общественный класс, которому это занятие было присвоено зако­ном как его сословное преимущество.

Обособление трех сословий по правам. Из указанного пра­вила само собою вытекало и обратное требование: если только служилые люди имеют право владеть землей, только посадские люди могут заниматься городским промыслом и торгом, то все владеющие землей должны войти в состав служилого класса, все занимающиеся городским промыслом и торгом обязаны примк­нуть к классу посадских людей. Так право землевладения и право городского промысла и торга объединяли мелкие чины, разделен­ные до тех пор дробными различиями в тяжести ратных служилых и тяглых посадских повинностей. Такое обоюдостороннее прило­жение правила и сомкнуло прежние чины в несколько крупных классов или сословий, придав им посредством принудительной сословной приписки более плотный и постоянный состав и обособив, их друг от друга.

Меры, направленные к сосредоточению и округлению раздроб­ленных прежде общественных классов, были проведены на зем­ском соборе 1648 и 1649 гг. по инициативе правительства или по ходатайству самих земских чинов и сведены в Уложение.

Личное землевладение стало исключительным правом слу­жилых людей и тех из земских, которые несли казенную службу по выборам. Боярские холопы и находившиеся в сходном с ними юридическом положении монастырские служки не могли поку­пать и принимать в заклад вотчины. Если кто из служилых людей находил такую вотчину и бил о ней челом государю, она отбира­лась у холопа или служки и отдавалась челобитчику в поместье, как конфискованная земля (Улож., XVII, 41). Им не давали и по­местий из государевых казенных земель.

Право торговать и промышлять в городе присвоено было исключительно посадским людям, а не принадлежавшие к посад­скому обществу городские торговцы и промышленники обязаны были либо отказаться от своих торгов и промыслов, либо припи­саться к городскому обществу. Холопы и крестьяне, владевшие в городах тяглыми дворами и промышленными заведениями — лав­ками, амбарами, погребами, — обязаны были продать их тяглым посадским людям. Впредь запрещалось кому-либо приобретать такие дворы и заведения в городах, кроме посадских людей, под угрозой конфискации приобретенного имущества и торговой каз­ни для приобретателей из крестьян и холопов. Крестьяне могли привозить в города свои товары и продавать их на гостином дворе с возов и судов, но не могли покупать и нанимать для того лавок в торговых рядах.

С другой стороны, слободы в городах, населенные нетяглыми промышленниками и торговцами, заложившимися за служилых людей или духовных сановников, приписывались к посадским об­ществам со всем своим населением и землями. Даже дети духо­венства и другие вольные люди, жившие по городам на церков­ных землях и занимавшиеся торгами и промыслами, зачислялись в городское тягло. Не только люди вольные, не принадлежавшие к какому-либо определенному состоянию, но и состоявшие на го­сударственной ратной службе по прибору и за то получавшие ка зенное жалованье, занимаясь в городе торговлей и промыслами, должны были тянуть городское тягло. По Уложению такие при­борные служилые люди, оставаясь в своих служилых чинах и про­должая нести ратную службу, вместе с тем по своим торгам и про­мыслам обязаны были записаться в городское тягло и платить всякие подати наравне с тяглыми посадскими людьми. Исключе­ние сделано было только для некоторых разрядов служилых при­борных людей. Например, для стрельцов, которые со своих го­родских торгов и торговых заведений платили таможенные пошлины и годовые оброки по окладу городского общества, но не были обязаны нести тягло и земские службы наравне с посадски­ми людьми (Улож., XIX, 15, 17, 7, 3, 4, 11, 12). Таким образом, одно и то же лицо могло принадлежать к служилому и тяглому состоянию, чем для низших служилых людей отменялось устано­вившееся в начале XVII века правило, что ратная служба осво­бождает от тягла, и обратно — тягло от службы.

3. Наконец, и земледельческий труд, став сословным правом, начал объединять сельское население, дотоле разбитое на раз­личные юридические состояния. В состав этого населения входи­ли тяглые крестьяне и бобыли, жившие на казенной или частной владельческой земле, безземельные гулящие люди, занимавши­еся сельскими промыслами или наемной работой, и пахотные хо­лопы, получавшие от господ земельные участки в пользование с усадьбами и земледельческим инвентарем и за то работавшие на господ или платившие им оброк, подобно крестьянам. Такие па­хотные холопы назывались деловыми, и задворными людьми.

Уложение ясно отличает крестьян и бобылей, черных и двор­цовых, от крепостных владельческих, а тех и других от холопов. Первых оно признает прикрепленными к земле, или, точнее, к сельским обществам. Вторых и третьих — прикрепленными к ли­цам, т.е. к землевладельцам, различая их друг от друга тем, что крепостные крестьяне и бобыли были люди тяглые, а деловые и задворные холопы — нетяглые. Но в самих признаках, которыми различались указанные три состояния, заключались условия их взаимного юридического сближения. Прикрепляя одних хлебо­пашцев к сельским обществам, других к землевладельцам, Уло­жение окончательно утверждало то правило, что сельские обще­ства казенных крестьян отвечают за податную исправность последних, а землевладельцы — за исправность своих крепостных крестьян. Неизбежным последствием этого правила была принудительная разверстка тягла. Сельские общества и землевладельцы получали право отводить отдельным крестьянам большие ни меньшие пахотные участки соразмерно с их рабочими сила­ми и налагать на них подати соразмерно с отведенными участками. Эта принудительная разверстка вносила важные перемены в юридический состав сельского населения. С одной стороны, она уничтожала юридическое различие между крестьянами и бобылями: принадлежность к тому или другому из этих состояний опре­делялась не выбором самого тяглого хлебопашца, а хозяйственным усмотрением общества или землевладельца, которые разверстывали тягло. С другой стороны, эта разверстка уничтожала на деле юридическое различие между крестьянами и пахот­ными холопами. Сумма податей, падавшая на имения, определя­лась количеством тяглых крестьянских и бобыльских дворов, значившихся в нем по переписной книге. Но податные платежи предоставлено было разверстывать ответственному за них вла­дельцу между всеми крепостными его хлебопашцами, как он хо­тел, и недоимки взыскивались сборщиками, как с тяглых кресть­ян, так и с нетяглых пахотных холопов. Поэтому в переписных книгах 1646 и 1678 гг., когда произведены были общие переписи тяглых людей, обозначались и дворы деловых и задворных холо­пов наряду с крестьянскими и бобыльскими, хотя этих холопов закон еще не признавал прямо тяглыми людьми. Так подготовля­лось слияние бобылей и пахотных холопов с крестьянами в один класс, завершенное введением подушной подати при Петре. На­конец, юридический состав сельского населения упрощался еще тем, что Уложение, прикрепляя казенных крестьян к сельским об­ществам, а владельческих — к владельцам, распространило это прикрепление и на детей и родственников крестьянина, которые жили в его доме, не имея своих участков, и считались до тех пор вольными людьми.

Таковы были три крупные группы, на которые с половины XVII века стало распадаться по сословным правам гражданское общество в Московском государстве.

Лекция XXI

Честь чинов как источник сословных прав. Первоначальное значение чиновной чести в московском праве. — Дальнейшее юридическое услож­нение значения чиновной чести. — Новая форма сословного законода­тельства в XVII веке — жалованная сословная грамота. — Отноше­ние нового сословного деления общества к прежнему чиновному.

Честь чинов как источник сословных прав. Первоначальное значение чиновной чести в московском праве. Другим источ­ником сословных прав в Московском государстве XVII века была честь чинов. Это был своеобразный, довольно сложный юриди­ческий институт, выработанный древнерусским правом. Первона­чально под этим термином разумелось значение, какое придавал закон известному чину и в котором выражалась государственная оценка сравнительной пользы, приносимой государству разными общественными чинами. Наиболее осязательной формой, в кото­рой выражалась эта оценка чиновной чести, служило наказание за бесчестье, т.е. за оскорбление лица действием и преимуще­ственно «непригожим словом». Наказания за бесчестье разли­чались по чинам как оскорбленной, так и оскорбившей стороны, и были очень разнообразны. За бесчестье подвергали денежным пеням, тюремному заключению, телесным наказаниям и позор­ному обряду отсылки виновного головою к потерпевшему. Котошихин описывает обряд отсылки головою за боярское бесчес­тье. Приставы вели под руки обидчика на двор к обиженному боярину и ставили его внизу крыльца, на которое вызывали из дома и обиженного. Дьяк произносил последнему речь, говоря, что государь указал и бояре приговорили за его боярское бесчес­тье отвесть обидчика к нему головою. Обиженный благодарил за царскую милость, а обидчика позволял отпустить домой. На пути к обиженному, как и стоя на дворе у него, обидчик пользовался правом безнаказанно «лаять и бесчестить всякою бранью обижен­ного», который «за те злые лайчивые слова» ничего не смел, сде­лать с обидчиком под опасением усиленной кары.

Уже в Судебнике 1550 г. встречаем сложный тариф денежных штрафов за бесчестье людей разных чинов. Этот Судебник был еще более развит Уложением 1649 г. Он, между прочим, назна­чал 5 рублей пени за бесчестье «доброго боярского человека», т.е. лучшего служилого холопа, ходившего в походы с господином. В то же время бесчестье свободного крестьянина оплачивалось впятеро дешевле. На лестнице чинов холоп стоял очень низко и не пользовался правами свободного лица, как и не нес никаких прямых государственных обязанностей. Но государство ценило пользу, приносимую им как вооруженным спутником служилого ратника, и за эту пользу ставило его выше тяглого крестьянина. Значит, чиновная честь лица определялась собственно не поло­жением его чина на чиновной лестнице, а приносимой им госу­дарственной пользой — прямой или косвенной.

Но если в различии наказаний за бесчестье по чинам оскорб­ленных выражалась оценка не столько достоинства самого чина, сколько государственной полезности чиновного лица, то в разли­чии наказаний за бесчестье по чинам обидчиков, наоборот, выра­жалась оценка не столько этой полезности, сколько значения чина, чем бы он ни приобретался — заслугой или породой. По Уложе­нию думные люда за оскорбление патриарха отсылались к нему головою, служилые по отечеству наказывались батогами, а тяг­лые и служилые по прибору — кнутом на площади и сверх того месячным заключением в тюрьме (Улож., X, 27—31).

Род государственного служения сообщал лицу известное до­стоинство, которым определялся и род наказания за известные пре­ступления и проступки. Для людей высших чинов, руководивших управлением, это достоинство служило средством успешного ис­полнения их правительственных обязанностей. Они должны были иметь авторитет, необходимый для поддержания в управляемых ими людях чувства порядка и повиновения. Поэтому закон под­вергал их за одни и те же проступки неодинаковым наказаниям с людьми низших чинов. Вот почему в прежней Руси думные люди и высшее духовенство были свободны от телесных наказаний. Та­ким образом, чиновная честь была первоначально личным пре­имуществом, которое либо прямо связывалось с чином, либо при­обреталось службой государству независимо от чина. Походный холоп был одного чина с простым, но честь первого ценилась впя­теро дороже чести последнего.

Дальнейшее юридическое усложнение значения чиновной чести. С течением времени юридический состав чиновной чести усложнился: к личным преимуществам присоединились матери­альные выгоды, которые также вытекали из чиновных обязанно­стей, но не служили обеспечением их исправного исполнения. Так, согласно с правилом, что владеть землей может только тот, кто несет службу ратную, приказную или земскую, право землевла­дения вотчинного и поместного в Московском государстве дано было и высшему столичному купечеству, несшему наиболее тя­желые казенные службы, и посадским людям, которых выбирали в земские старосты. Но землевладение для этих людей не соеди­нялось с воинской повинностью, падавшей на служилых земле­владельцев, и, таким образом, становилось чистым сословным их правом. Точно такое же значение получило признанное законом в XVII веке право служилых землевладельцев на крепостной труд их крестьян: ратная повинность этих землевладельцев обуслов­ливалась вотчинным и поместным землевладением, а не этим правом, хотя последнее было тесно связано с первым. Таким об­разом, землевладение гостей и земских старост и владение кре­постными крестьянскими руками получили характер сословных прав, не соединенных с соответствующими обязанностями; стали наградой за службу, а не средством или условием службы. Этот новый род сословных прав, возникших из юридического развития чиновной чести, усилил обособление чиновных групп, разделен­ных правами, которые, как мы видели, возникли из превращения экономических состояний или занятий в исключительные преиму­щества известных классов.

Новая форма сословного законодательства в XVII веке — жалованная сословная грамота. Таково было происхождение сословных прав в Московском государстве. Этим новым юриди­ческим явлением вызван был и новый род законодательства. До XVII века московское законодательство, рассматривая обществен­ные классы, определяло преимущественно их государственные обязанности. В XVII веке встречаем законодательный памятник, который говорит о сословных правах. Это жалованная грамота го­стям и гостиной сотне, данная 26 августа 1648 года. В этом акте воспроизведена грамота, пожалованная высшему столичному купечеству еще в 1613 г., вскоре по воцарении Михаила. Гостям и гостиной сотне присваивались этой грамотой очень важные пре­имущества: между прочим, их дворы освобождались от тягла и постоя; они сами, их дети и приказчики в поездках по торговым делам не подлежали суду местных областных управителей; иски на них принимал только Московский казенный приказ. Эта гра­мота о правах высшего купечества была предвестницей жалован­ных сословных грамот Екатерины II.

Отношение нового сословного деления общества к прежне­му чиновному. Новая группировка общественных классов, начав­шая обозначаться с половины XVII века, не устраняла прямо пре­жнего чиновного деления общества, а только прикрывала его на первое время. Но она по самим своим основаниям отличалась от этого деления. Чины, во-первых, были дробные и изменчивые хо­зяйственно-служебные состояния, принадлежность к которым в значительной степени зависела от воли самих лиц. Новые, более крупные общественные группы представляли более устойчивые классы, которые закон даже стремился сделать замкнутыми и принадлежность, к которым определялась преимущественно про­исхождением лиц, независимо от их экономического положения. С другой стороны, чиновное деление основывалось на различии государственных обязанностей, а новые крупные классы разли­чались между собою еще и правами. Этот последний признак и сообщал новым классам характер сословий в настоящем смысле этого слова, потому что, как было замечено во вступлении к кур­су, существенным и наиболее осязательным признаком сослов­ного деления служит различие прав, а не обязанностей.

Но, не устраняя прямо прежнего чиновного деления, новая сословная группировка общества косвенно содействовала разру­шению старой лестницы чинов, подготовленному рядом других условий.

Лекция XXII

Разрушение чиновного склада русского общества. Троякий процесс этого разрушения. — /) Перемены в приказной службе. Смешение генеалогических слоев высшего служилого класса в Московском госу­дарстве и закон 12 января 1682 г. Табель о рангах. — 2) Преобразо­вание земского управления при Петре I. Указы 30 января 1699 г. Вве­дение дворянства в порядок земского управления: дворянские советы при воеводах, ландраты и земские комиссары. —3) Превращение спе­циальных чиновных повинностей в общесословные. Распростране­ние воинской повинности на тяглых людей, на детей духовенства и на холопов. Распространение податного тягла на гулящих людей, холопов и косвенно на землевладельцев. — Сословный состав рус­ского общества после первой ревизии.

Разрушение чиновного склада русского общества. Троякий процесс этого разрушения. Ход начавшегося приблизительно с половины XVII века разрушения чиновного склада русского обще­ства обозначился тремя процессами соответственно трем основа­ниям, на которых построены были различные части старой лестни­цы чинов. Верхние ступени этой лестницы, как мы видели, держались на разверстке приказной службы между служилыми людьми по отечеству, средние — на распределении казенных по­ручений между земскими людьми по личному доверию, наконец, низшие — на раскладке ратной службы и тягла между служилыми и земскими людьми по их хозяйственным состояниям. Каждое из этих оснований и начало колебаться с половины XVII века, частью под влиянием условий, вызвавших новое сословное деление обще­ства.

1) Перемены в приказной службе. Первый процесс разру­шения чиновного склада общества обозначился постепенным из­менением характера приказной службы, обязанности которой раз­вёрстывались между служилыми людьми по отечеству. Эта разверстка была тесно связана с теми генеалогическими слоями, из которых составился высший служилый класс в Московском го­сударстве XV и XVI веков. Правительственные полномочия, требовавшие большего или меньшего авторитета со стороны упол­номоченных лиц, распределялись по отечеству или происхожде­нию, которым обусловливалось в древней Руси общественное зна­чение лица.

Смешение генеалогических слоев высшего служилого класса в Московском государстве и закон 12 января 1682 г. Но с нача­ла XVII века генеалогические слои высшего служилого класса, прежде резко различавшиеся между собою, стали заметно сме­шиваться. Старые родовитые фамилии, княжеские и боярские, вымирали или тускнели и опускались. Новые, незнатные люди личной заслугой или случайной удачей выносились наверх, до­стигали влиятельного положения в управлении, богатели и ста­новились родоначальниками новой аристократии. Таким образом, высшие чины постепенно теряли свое старое основание, переста­вали быть выражением породы и становились отличиями по лич­ной заслуге или выслуге. Эта перемена в составе высшего слу­жилого общества уже в XVII веке повела к отмене местничества, на котором держались старые высшие чины. Комиссия, состав­ленная в 1681 г. из выборных служилых людей под председательством князя В.В. Голицына для выработки плана нового военного устройства, составив проект новой организации военных частей, предложила назначать их командиров из всех служилых фамилий «без мест и без подбора», т.е. не по отечеству, как прежде, а по личной годности или заслуге. Это предложение было принято го­сударем и Думой, приговорившими 12 января 1682 г. отменить «богоненавистное и враждотворное местничество».

С того времени совершенно изменилось отношение сословно­го положения служилого лица к служебному чину. Прежде этот чин определялся принадлежностью лица к известному генеало­гическому слою служилого класса. Теперь, наоборот, приобрете­ние известного служилого чина вводило это лицо в состав высше­го служилого класса, какого бы оно ни было происхождения. Эта перемена выражена, между прочим, в лаконическом указе Петра 16 января 1721 года. Указ этот гласил: «Все обер-офицеры, кото­рые произошли не из дворянства, оные и их дети, и их потомки суть дворяне, и надлежит им дать патенты на дворянство». Петр не раз и настойчиво выражал мысль, что дворянское происхождение само по себе, без известного чина, приобретенного службой, не дает никаких прав. Этим совершенно разрушалось основание старой лестницы служилых чинов и вызывалась необходимость нового чиновного распорядка служилого люда.

Табель о рангах. Этот распорядок был установлен утверж­денной 24 января 1722 г. табелью о рангах всех чинов. В этой табели все должности распределены на три параллельных ряда должностей воинских, статских и придворных, и каждый ряд раз­делен на четырнадцать рангов или классов. Лестница воинских должностей начинается генерал-фельдмаршалом и оканчивается фендриком. Во главе иерархии статских рангов поставлены, во-первых, канцлер, во-вторых, действительные тайные советники, а внизу — провинциальные секретари и коллежские регистрато­ры (классы 13-й и 14-й). Надобно заметить, что эти четырнад­цать классов не были простыми чинами или служебными отличи­ями, не соединенными с определенными должностями, как теперь. К каждому классу отнесена была одна должность или целая груп­па равностепенных должностей. Так, в четырнадцатом статском классе числились кроме регистраторов при коллегиях еще комис­сары при коллегиях, фискалы при надворных судах, земские ко­миссары, губернские почтмейстеры и прочие. В пунктах, которы­ми сопровождалась табель о рангах, выражено было основание нового чиновного деления. Так, в одном пункте сказано, что все слу­жащие первых восьми рангов (не ниже майора и коллежского асес­сора) с потомством своим причисляются к лучшему старшему дво­рянству «во всяких достоинствах и авантажах, хотя б они и низкой породы были». А в другом читаем, что хотя сыновьям российского знатнейшепУдворянства и открывается для знатной их породы сво­бодный доступ ко двору и желательно, «чтоб они от других во вся­ких случаях по достоинству отличались, однако, за это одно никому из них никакого ранга не дается, пока они государю и отечеству ус­луг не покажут и за оные характера (чести и чина) не получат». Введением этой табели завершена была перестройка высшего слу­жилого класса, которую можно выразить такими словами: чинов­ные обязанности приказной службы, постепенно теряя связь с генеалогическим составом высшего служилого класса, пре­вратились в простые должностные полномочия.

2) Преобразование земского управления при Петре I. По­добная перемена произошла при Петре и в порядке отправления земской службы. Мы знаем, что самым тяжелым видом ее была служба верная, на раскладке которой основывалось чиновное деление высшего купечества. Безмездное и ответственное испол­нение казенных поручений по сбору таможенных, питейных и дру­гих доходов благонадежными торговыми людьми вызывалось не­достатком у казны собственных органов, пригодных для этого дела. При Петре возникла мысль сложить обязанности верного управ­ления с городских обывателей и отдать все косвенные налоги на откуп или поручить их сбор отставным офицерам и солдатам. Ука­зами 13 апреля и 11 мая 1722 г. предписано было все казенные доходы, собираемые на вере, постепенно отдать на откуп, а пока посадских людей к таким сборам не выбирать, заменяя их отстав­ными офицерами, дворянами и рядовыми. В помощь им велено было выбирать, со значением подчиненных целовальников, рас­кольников и «бородачей», на которых эта повинность была поло­жена как наказание за их упорную привязанность к старообряд­ству и бороде. Попытка отменить верное управление получает тем большее значение, что была предпринята преждевременно, без достаточной подготовки. Из указа 9 декабря 1723 г. узнаем, что во всех губерниях к казенным сборам прислано из Военной колле­гии только 475 человек отставных, тогда как требовалось всех около 7 000 сборщиков. Пришлось обращаться опять к выборным сбор­щикам из купечества и посадских людей там, где недоставало от­ставных военных. Значит, потребность снять повинность верной службы с городского населения явилась раньше, чем успела каз­на найти удобные орудия, которыми можно было бы заменить вер­ных голов и целовальников. Понятно, что, по мере того как купе­чество освобождалось от этих повинностей, исчезало и основанное на их разверстке старое чиновное деление этого класса. В то вре­мя как падал прежний строй земской службы по личному дове­рию, служившему основанием верного управления, земская служ­ба по мирской поруке развивалась и в дальнейшем развитии своем получила новый характер. В царствование Грозного земские миры, городские и сельские, получили право управляться выборными земскими старостами и целовальниками, которые творили среди них суд и собирали с них казенные подати. Миры, избиравшие этих старост и целовальников, отвечали перед правительством за их деятельность. Эти земские выборные заменяли коронных об­ластных управителей — наместников и волостелей, которые ока­зались непригодными к делу. В XVII веке, когда во главе каждого уезда ставился воевода, коронный управитель с широкими воен­но-гражданскими полномочиями, земские старосты и целоваль­ники очутились в положении орудий этих управителей и делали для них всю черную работу управления, утратив всякую самостоя­тельность. В царствование Алексея правительство начало помыш­лять о восстановлении придавленного воеводами земского само­управления. Петр наследовал и осуществил эти помыслы.

Указы 30 января 1699 года. Двумя указами 30 января 1699 г. предоставлено было торгово-промышленному населению столицы и других городов, а также и крестьянам государевых сельских во­лостей, «буде они похотят», управляться своими выборными бур­мистрами, которые чинили бы между ними суд и собирали госу­дарственные налоги. За освобождение от воевод и приказных людей города должны были только платить удвоенные оклады казенных податей. Возникшие по этим указам Московская бурмистрская па­лата и городовые ратуши были потом, в конце царствования Петра, преобразованы в магистраты. Этими учреждениями не только восстанавливалось, но и расширялось городское самоуправление. Городские выборные управители, прежде служившие ответствен­ными заместителями коронных областных чиновников, теперь по­лучили значение блюстителей сословных интересов выбиравших их городских обществ. Законодательство Петра не обязывало го­родских избирателей строгой порукой за избираемых управителей.

Введение дворянства в порядок земского управления. Таким образом, выборное земское управление, имевшее прежде харак­тер земской служебной повинности, теперь получило в городах зна­чение сословного права. Вскоре по учреждении бурмистров это пра­во было распространено и на областное дворянство. В XVII веке дворянство в составе областных миров стояло довольно уединенно. Сомкнувшись в уездные корпорации, оно имело очень мало связи с другими классами и оказывало слабое действие на ход местного

управления, выбирая из своей среды людей лишь на некоторые вто­ростепенные должности уездной администрации. Губные старосты, избиравшиеся из среды уездных служилых людей всеми классами местного общества, были отменены незадолго до царствования Петра. Взамен этого учреждения Петр открыл дворянству более широкое и прямое участие в местной администрации и этим орга­нически ввел сословие в систему местного земского управления.

Дворянские советы при воеводах. Указом 10 марта 1702 г. при уездных воеводах учреждены были дворянские советы по вы­бору уездных дворянских обществ. Эти выборные дворяне-совет­ники должны были вести всякие дела с воеводами, «а одному во­еводе без них, дворян, никаких дел не делать». После того как в 1708 г. введено было новое деление России на губернии, уездные дворянские советы заменены были ландратскими советами при губернаторах.

Ландраты. Указом 24 апреля 1713 г. предписано было дворян­ству каждой губернии, смотря по величине ее, выбрать восемь, де­сять или двенадцать ландратов, которые «должны были все дела с губернатором делать и подписывать, и губернатор у них не яко влас­титель, но яко президент», отличавшийся от них только тем преиму­ществом, что ему при голосовании вопроса принадлежало два голо­са. Эти ландраты не только составляли совет при губернаторе, но и принимали непосредственное участие в управлении губернией. Вся губерния разделялась на несколько округов и во главе каждого из них становился ландрат. С 1719 г. ландраты исчезают, но участие дворянства в местном управлении не прекращается.

Земские комиссары. Указом 26 ноября 1718 г., предписав­шим произвести первую ревизию и расквартировать полки по уез­дам для содержания их новым подушным сбором, велено было дворянам каждого уезда выбирать ежегодно земского комиссара для сбора этой подати. Сверх этого сбора январской инструкцией 1719 г. на земских комиссаров возложены были разнообразные полицейские обязанности. Они должны были наблюдать над мест­ными откупщиками казенных доходных статей, смотреть за пра­вильным отбыванием рекрутской повинности, за устройством и безопасностью путей сообщения, за нравственностью и поведе­нием обывателей уезда, также содействовать отправлению пра­восудия и т.п. Земский комиссар по окончании годичного срока своей службы отдавал отчет в своей деятельности уездному дво­рянскому обществу, которое за неисправности и злоупотребле­ния могло предавать его суду и подвергать наказанию.

Таким образом, земское самоуправление при Петре было не только восстановлено в городах, но и распространено на сельское землевладельческое население. Как дворянское, так и городское самоуправление теперь облечено было полномочиями, существен­но изменившими значение центральных органов местного управ­ления: областной коронный управитель, прежде полновластно распоряжавшийся как городским, так и сельским населением — землевладельческим и земледельческим, — теперь сохранил только право надзора за городским выборным управлением и пре­вратился в простого председателя коллегии выборных дворян-советников. Благодаря этой перемене, обязанности прежней земской службы по личному доверию и мирской поруке, рас­пространившись из городов и на местные дворянские обще­ства, при Петре соединились с такими условиями, которые сообщили им характер сословно-политических прав.

3) Превращение специальных чиновных повинностей в об­щесословные. Чиновное деление древнерусского общества, как мы видели, держалось на том, что на каждый класс падала особая государственная повинность. Повинностей общих, всечиновных или всесословных, не существовало. Со времени Петра эти спе­циальные повинности стали обобщаться, распространяясь с од­ного класса или группы чинов на другие. Это обобщение нача­лось с низов общества.

Распространение воинской повинности на тяглых людей, на детей духовенства и на холопов. Воинская повинность, прежде падавшая прямо только на служилых людей по отечеству или по прибору, теперь стала распространяться и на низшие классы. Го­товясь к Северной войне, Петр произвел рекрутский набор и с тяг­лого населения — посадских людей и крестьян. Потом такие набо­ры повторялись периодически в продолжение всего царствования. Мало того, Петр решил положить воинскую повинность и на клас­сы, прежде свободные от всяких прямых государственных обязан­ностей, — на холопов и вольных гулящих людей. По указам 1 фев­раля и 31 марта 1700 г. все вольноотпущенные, годные в службу, должны были записаться в солдаты, а холопы могли вступать в во­енную службу без отпуска и позволения своих господ. Первона­чально Петр думал привлечь к военной службе только дворовую челядь, к которой принадлежали походные спутники господ. Начав войну с Турцией в 1711 г., он указом 1 марта потребовал у господ каждого третьего из их дворовых людей в солдаты. Вместе с этим и податное тягло распространялось как на холопов, так и на гулящих людей. Зачисляя в солдаты способную к службе дворовую челядь, Петр еще до ревизии решительно и прямо положил подать на холо­пов пахотных, живших особыми дворами и называвшихся деловы­ми и задворными людьми. Наконец, первая ревизия сгладила и это различие между холопами дворовыми и пахотными.

Распространение податного тягла на гулящих людей и кос­венно на землевладельцев. Рядом указов 1719-го и следующих го­дов подушная подать распространена была на все разряды, как гу­лящих людей, так и холопов. Большая часть гулящих людей записана была в ревизские сказки за землевладельцами, на землях которых заставала их ревизия, и таким образом попала к ним в крепостную зависимость. Вместе с этим и рекрутские наборы стали произво­диться с гулящих людей и с холопов совершенно на одинаковых ос­нованиях с крестьянами: по одному рекруту с известного количе­ства душ. Таким образом, исчезли оба этих класса, слившись с крепостными крестьянами в, одно состояние крепостных людей. Сохранялось различие между дворовыми людьми и крестьянами, но оно было хозяйственное, а не юридическое, какое существовало прежде между крепостными крестьянами и холопами, как между людьми тяглыми и нетяглыми.

Податная повинность косвенно падала и на самих владельцев крепостных душ. Лично они не подлежали подушной подати. Но указы о первой ревизии окончательно закрепили за ними ответствен­ность за казенные платежи их крепостных людей. Недоимки в этих платежах казна взыскивала с самих владельцев. Так специальные повинности ратной службы и податного тягла, распространяясь на большее количество классов, постепенно пре­вращались во всесословные государственные обязанности. Этим обобщением повинностей завершалось юридическое сме­шение прежних чинов, т.е. разрушение чиновного склада русско­го общества.

Сословный состав русского общества после первой ревизии.

Посредством изложенных трех процессов, разрушавших основание иерархии чинов, чиновное деление, прежде прикрывавшееся со­словным, ко второй четверти XVIII века растворилось в последнем. По мере того как государственные повинности, обобщаясь, пере­ставали дробить общество на мелкие части, развивались сослов­ные права, не связанные с повинностями. Эта перемена служила переходом государственного порядка со старых оснований на но­вые. Московское государство брало в свое распоряжение во имя общего блага все силы и средства общества, не оставляя простора частным интересам отдельных лиц и классов. Это поглощение част­ных интересов государственными и выразилось в чиновной развер­стке специальных государственных обязанностей.

Петр завершил эту разверстку, распространив некоторые спе­циальные повинности отдельных чинов на целые их группы или даже на все общество. Но после его смерти началось обратное движение. Некоторые сословия постепенно освобождались от сво­их прежних обязанностей и при этом не только сохраняли свои прежние права, но и приобретали новые. Этими правами, как част­ными, так и политическими, определялся все более расширяв­шийся простор, какой государство предоставляло свободной дея­тельности некоторых сословий. Движение это началось с дворянства и слабее захватило городское торгово-промышленное население. Условия, вызвавшие это движение, его ход и послед­ствия для русского общества, частью известны из общего курса Русской истории. Права, которые приобрели в продолжение XVIII века дворянство и городское население, выражены были в Жалованных грамотах 1785 года этим сословиям, которые вслед­ствие того вместе с духовенством получили значение привилеги­рованных состояний. Законодательство XIX века постепенно рас­пространяло и распространяет эти права и на другие, прежде обделенные сословия, уравнивая пред законом все состояния.

Обзор прочитанного и главный вывод

Теперь бросим взгляд на все изученные нами явления. Мы ви­дели, как и на каких основаниях делилось и переделялось русское общество до второй четверти XVIII века. Эти переделы были до­вольно часты и разнообразны. Чтобы лучше запомнить их истори­ческую преемственность, мы изложим их еще раз в общих чертах.

Первоначально, во времена, предшествовавшие древнейшим памятникам нашего права, общество распалось на завоевателей и завоеванных, из которых первые старались присвоить себе все права, оставляя последним только обязанности. Но в древнейших памятниках права это деление отразилось едва заметно. По этим памятникам мы застаем русское общество в X—XII веках разде­ленным уже не по праву материальной силы, а по отношениям лиц к верховной власти, т.е. по закону: завоеватели превратились в кня­жих мужей, в управителей, в орудия княжеской власти; завоеван­ные — в людей, в управляемых, данников князя. Но кроме этого различия в отношениях того и другого класса к князю они различа­лись между собою еще одним признаком — неодинаковым отно­шением закона к лицам. Жизнь органов княжеской власти, и при­том лишь высших, ценилась по закону дороже, т.е. ограждалась государством заботливее, чем жизнь лиц других классов.

Но уже в XII веке становится заметно более дробное деление общества по правам — на бояр, смердов, закупов и проч. По про­исхождению своему это деление было экономическое: классы раз­личались по хозяйственным состояниям. Но так как закон призна­вал юридические последствия этого хозяйственного неравенства и связывал с ним различие прав, то эти состояния получали значе­ние сословий. Легко заметить историческую связь этого нового сословного деления с более ранним — с распадением общества по отношениям лиц к князю на управителей и управляемых: боя­рами-землевладельцами становились обыкновенно княжие мужи; смерды были люди, жившие на княжей земле; закупы — люди, жившие на земле или в домах частных лиц. Таким образом, новое сословное деление основалось на экономических послед­ствиях, вышедших из предшествующего деления.

В удельное время общество делилось на классы, различавши­еся родом договорных услуг или служб в пользу князя и родом выгод, какими они пользовались за эти услуги. И это деление по­строилось на последствиях предшествующего. Различными хозяй­ственно-юридическими состояниями, образовавшимися в пред­шествующий период, обусловливалась неодинаковая служебная годность лиц, т.е. их способность вступать в те, а не в другие обяза­тельства с князем. Только привилегированный землевладелец мог нести административную или ратную службу, смерд-хлебопашец мог принимать на себя только поземельное тягло, и так далее.

В Московском государстве общество раздробилось на чины по роду государственных повинностей. Эти повинности были те же самые службы, которыми различались классы населения в удель­ное время; только из договорных они превратились в обязатель­ные. Они развёрстывались по хозяйственным состояниям, образо­вавшимся в удельное время под влиянием договорных отношений к князю; следовательно, чиновное государственное деление об­щества основалось на экономических последствиях предшеству­ющего договорного.

С половины XVII века дробные чины стали соединяться в круп­ные сословные группы, различавшиеся правами. Эти права об­разовались двояким путем. Одни вышли из превращения хозяй­ственных выгод, служивших средствами исправного отбывания государственных повинностей, в исключительное достояние чи­нов, которые несли соответствующие повинности. Другие были выражением чести чинов, т.е. степени государственной пользы, приносимой службой каждого из них. Значит, те и другие сослов­ные права были последствиями чиновных обязанностей, служили либо средством обеспечения исправного их исполнения, либо выражением того государственного значения, какое придавалось обязанностям известных чинов.

Так, рассматривая историческую преемственность обществен­ных делений, мы открываем и внутреннюю причинную связь между ними. Эту связь можно обозначить такой формулой: основанием каждого последующего деления становились последствия, вытекавшие из деления предшествовавшего.

Первоначальное политическое деление на управителей и управляемых повело к экономическому неравенству — к различию лиц по хозяйственным состояниям. Различием лиц по хозяй­ственным состояниям обусловливалось различие договорных от­ношений, в какие вступали лица к князю удельных веков. Разли­чием состояний, созданных этими договорными отношениями, определилась раскладка государственных повинностей, какие по­ложены были на лица в Московском государстве.

Из неодинаковой оценки государственного значения этих по­винностей развилось различие прав, послужившее основанием де­ления общества на сословия, образовавшиеся из соединения пре­жних однородных чинов. Т.е. каждое последующее деление цеплялось за последствия предыдущего. Таков основной вывод, вытекающий из истории наших сословий.

Примечания

Сопоставление текста с изложенным в устных лекциях, пере­делки и вставки.

[1] В устной лекции было сказано:

Чтобы объяснить программу и цель курса, я изложу несколь­ко предварительных общих замечаний. Замечания эти суть обоб­щения фактов современной и минувшей истории. Я прошу вас не поскучать их изложением, хотя многим из вас они покажутся эле­ментарными. Их цель не пополнить ваши исторические сведения, а обозначить точнее круг и свойство тех исторических явлений, на которые будет обращено ваше изучение.

[2] Устно было сказано:

...Вещественные обязанности носят название прямых пода­тей. Налоги косвенные, падающие не на имущество, а на иму­щественный оборот или на потребление, разумеется, не могут иметь сословный характер.

[3] Было вставлено:

Но с самого возникновения новоевропейских государств в про­должение новых веков это неравенство было основанием полити­ческого порядка в первом периоде политической жизни даже и тех обществ, которые потом приняли вполне демократический склад. Например, в Швейцарии можно заметить следы сильного движе­ния в сторону аристократического неравенства. Но с XV века...

[4] Вся эта страница с кафедры изложена была значительно иначе, причем со слов «Если сословное неравенство...» до конца изложение для печати профессором целиком было продиктовано взамен соответствующего места в устном изложении:

Политическое положение лица в современном государстве может представлять постепенное, непрерывное кочевание по раз­ным политическим группам, смотря по его успехам или неудачам в экономической борьбе, тогда как в сословном государстве Дон Кихот, обладавший одним убогим конем и принадлежавший к клас­су рыцарей, не перестал бы принадлежать к этому классу, если бы даже завоевал всю Америку. Это сопоставление современного или, точнее, будущего европейского государства, только что нарастающего, с исчезающим сословным показывает, что основа­нием сословного деления служило наследственное неравенство классов в правах и обязанностях, тогда как основанием современ­ного порядка служит изменчивость состояний.

Как возникло это сословное неравенство? Отвечая на этот во­прос, необходимо собирать темные явления, мало изученные про­цессы, какими завязывается человеческое общежитие. Собирая эти явления, можно заметить, что сословное неравенство возни­кало двояким путем. При переходе из естественных союзов в по­литическое общежитие общества обыкновенно делились, расчле­нялись сообразно с разделением народного труда. Общества делились на классы, смотря по роду труда и по роду капитала, которым работал каждый класс. И сравнительное значение клас­сов определялось той ценой, какую имел известный капитал в дан­ное время в данном месте. Но бывал и другой порядок явлений. В страну вторгалась со стороны или образовывалась в ней воору­женная сила, которая завоевывала общество и брала в свое рас­поряжение народный труд. Такой силой является или чуждое пришлое племя, или особый класс, сложившийся в самом обще­стве для его защиты от внешних врагов и потом завоевавший за­щищаемое общество, пользуясь превосходством своих сил. Об­щества, отправляясь от того или другого исходного факта, следовали в своем дальнейшем развитии...

[5] С этого места с кафедры лекция изложена была таким об­разом:

...Таков склад, который усваивают себе общества, созданные завоеванием, т.е. политическим фактом.

Иным путем следуют общества, которые отправляются от экономического различия классов. Господствующий капитал, движимый или недвижимый, смотря по хозяйственным услови­ям страны, становится источником власти. Его операции соеди­няются с политическими и гражданскими правами; владельцы его образуют правительство. Но эта власть приобретается не силой оружия, а гнетом капитала. Оружие утомляется и пере­стает действовать, капитал же действует постоянно, ибо посто­янно действует естественная необходимость его существования. Поэтому классу, который владеет капиталом, нет нужды торо­питься с созданием нового государственного порядка, который обеспечил бы его господство. Господство его обеспечивается не политическими средствами, не хартиями и учреждениями, а эко­номическими отношениями. Зато все внимание такого класса обращено на устройство народного хозяйства, на открытие про­стора для деятельности капитала, на расширение и поддержа­ние рыночного сбыта. В таких обществах нет нужды завоевывать рабочих: люди сами отдаются в руки того, в чьих руках капитал, кто дает им хлеб, т.е. средство для работы. Но это господство, не обеспеченное законом, необходимо требует деятельности капи­тала. Поэтому в области права совершается медленная работа. Общество получает неопределенную физиономию. Оно также слагается из двух главных сил: с одной стороны стоит капита­лист-заимодавец, с другой — рабочий-должник. Но экономи­ческие отношения допускают чрезвычайное разнообразие сте­пеней в распределении прaв и обязанностей между обеими этими силами. Общество расчленяется на несколько мелких экономи­ческих разрядов, между которыми проходит чрезвычайно слабое юридическое отличие. В самом праве разрабатываются только некоторые части, преимущественно право обязательственное.

Такова разница в ходе жизни, отправляющейся от исходного факта — расчленения общества по роду занятий и по роду капи­тала. Вы видите, что тот и другой порядок развития различаются между собой характером исходных фактов. В первом из описан­ных процессов все дальнейшие явления жизни исходят из поли­тического факта — из появления во главе общества новой вла­ствующей силы; во втором — из факта экономического, из появления во главе общества класса, владеющего господствую­щим капиталом. Поэтому первый процесс расчленения общества можно назвать политическим, второй — экономическим. След­ствием первого является политическое различие, следствием вто­рого — различие экономическое.

Из сопоставления этих обоих процессов можно извлечь дру­гой закон политического развития, именно: «Чем резче сослов­ное неравенство, тем проще сословное деление»; и обратно: «Чем слабее сословное неравенство, тем сложнее, дробнее сословное деление».

Обращаясь к изучению сословий в России, мы должны поста­вить себе прежде всего вопрос: каким путем следовало образование нашего общества — политическим или экономическим? От какого исходного пункта оно отправилось — от завоевания обще­ства вооруженной силой или от экономического его подчинения господствующим капиталом? Ответом на этот вопрос и должна служить история русских сословий. Но, обращаясь к изучению этого вопроса, мы предварительно должны узнать, для чего нам нужен ответ на него. Что мы узнаем из истории народа, увидя, как образовывалось в нем политическое общежитие и каким спосо­бом расчленилось в нем общество — политическим или эконо­мическим? К ответу на этот предварительный вопрос — о науч­ном интересе изучения истории русских сословий — мы теперь и обратимся.

(На этом собственно окончилась II лекция. Дальнейшее изло­жение имело место уже в пределах III чтения, но отнесено авто­ром ко II лекции, как отвечающее еще заголовку, объявленному в последней.)

Сделав определение сословия как политического учреждения, я перечислил главные сословные права и обязанности, т.е. эле­менты, из различных сочетаний которых складываются условия как политические учреждения. Потом я указал, что сословное де­ление есть не постоянное основание, а временное состояние по­литического общежития. При этом я сопоставил с исчезающим сословным порядком складывающееся в Европе бессословное государство. Это сопоставление показало нам, что основанием сословного деления служит наследственное неравенство перед законом целых классов, а не отдельных лиц, которые и в бессо­словных государствах не пользуются полным политическим ра­венством. Если сословное неравенство есть временное состояние обществ, в жизни которых бывали времена, когда сословий не было, и наступают времена, когда их не бывает, то спрашивается: как и при каких условиях возникает сословное неравенство? Вслед­ствие чего общества разбиваются на классы с неравным распреде­лением между ними прав и обязанностей? Говоря о том, как возни­кали сословия, я указал двоякое их происхождение — политическое и экономическое. Сословное деление общества начиналось...

[6] Первоначально было сказано:

После Карамзина в нашей исторической литературе образо­вались два направления, которые, по серьезному и напрасному мнению сторонников их обоих, считались существенно различны­ми, даже противоположными друг другу.

[7] Прочитано:

...Вы можете найти проведение этого нового интереса в рус­ское историческое исследование как в пространной истории Со­ловьева...

[8] B устной лекции было добавлено:

... но эти сочинения заслуживают мало внимания. И если я о них упомянул, то более для предостережения тех из вас, которые не располагают достаточным досугом. Их заглавия нужно знать, чтобы как-нибудь неосторожно не прочитать самих книг. По ис­тории духовенства есть обширная...

(Заметка о труде Романовича-Славатинского продиктована автором уже для литографии, в устной же лекции была пропу­щена).

[9] Слова: «Вот почти все, что есть... о разных мелких статьях» вставлены уже в письменной редакции.

[10] B устной лекции:

Эти реформы... впервые заставили искать условия для их успешного применения в социальном прошлом России.

[11] B устной лекции:

Таково было господствующее мнение. Эти простые формы и неопределенные отношения не обещали достаточно поучительного материала исследователю. При поверхностном взгляде...

[12] Первоначальное устное изложение:

Реформа 19 февраля вскрыла общественные взгляды и креп­ко установившиеся сложные и запутанные отношения между разными классами, обнаружила такие формы общежития, ка­кие самому смелому воображению не представлялись прежде и не могли быть построены a priori. Все это заставило думать, что и наше общество пережило страшно напряженную работу, которая только выразилась наружно в простых и немудреных формах.

История русских сословий, может быть, и сообщает наибо­лее научного сравнительного интереса нашей истории. Явле­ния, которыми она ознаменовалась, столь своеобразны, что мо­гут пригодиться при изучении какой угодно части исторической науки.

[13] B устном изложении:

...и в четвертом — различие сословных прав, распределен­ных между классами по их сравнительному политическому значению. Переходим к изучению первого периода.

[14] Слова: ...«чтобы мимо него шел... черноморским рынкам» вставлены профессором уже в рукописи.

[15] B устной лекции:

Около киевского конунга варяжского происхождения сосре­доточивалась наиболее сильная дружина. С помощью этой дру­жины киевский князь и подчинил себе остальные города и племе­на восточных славян.

[16] Первоначально было сказано:

Это наблюдение, очевидно, схвачено с походов Олега, Игоря и Святослава, если только Ибн-Даст дожил до времени этих кня­зей. Слова Ибн-Даста подтверждает...

[17] Конец устной лекции был таков:

...это сословное деление имело двойное основание. Мы сей­час рассмотрим это основание, разбирая классы, на какие дели­лось русское общество по Русской Правде.

[18] Вся VI лекция для литографии продиктована профессором вновь, взамен прочитанной, и он даже не велел составлять послед­нюю по записям. Но сохранилась следующая часть начала этой лекции:

...за убийство, называемое в Правде вирой; за убийство холо­па виры нет, а платился только уменьшенный штраф в пользу вла­дельца, господина. Что такое княжие мужи? Это люди, состояв­шие в наличной службе у князя. Их отличие от «людей» состояло в том, что последние не служили князю лично, а только платили ему дань, соединяясь по этому платежу в общие союзы, в «миры», т.е. в городские или сельские общества. Повинность, падавшая на княжих мужей, — личная; повинность, падавшая на «лю­дей», — мирская, т.е. отправлявшаяся всем миром. Таким обра­зом, оба класса отличались своим отношением к князю. Это отно­шение к князю вызывало различное отношение княжеского закона к лицам обоих классов. Закон неодинаково ценил лиц того и дру­гого класса, потому что неодинаковую цену придавал несомым ими повинностям. Холопство является по Русской Правде строго опре­деленным и суровым институтом. Она не знает видов холопства:

холопство по Русской Правде лишь полное, которое она называет обельным, круглым по-нашему.

[19] После слов «закупов или наймитов» первоначально про­диктовано было место, помещенное затем профессором ниже.

[20] После слов «не считался холопом последнего» сперва сле­довала фраза, потом исключенная:

Может быть, в этом надобно видеть следствие церковного вли­яния, благодаря которому долговая зависимость, соединенная с обязательной работой на кредитора, перестала считаться источ­ником холопства, о чем будет речь впереди.

[21] B устной лекции было сказано:

Она внесла в русское рабовладельческое право столь реши­тельные перемены, что они одни давали ей значение одной из глав­ных сил, созидавших наше общество. Этих перемен можно обо­значить три.

[22] В устной лекции:

Действуя во имя этих понятий, духовенство рано, путем испо­веди и участия в составлении завещаний, укрепило в русском об­ществе обычай отпускать по смерти свою челядь или часть ее, что­бы создать из нее готовых вечных богомольцев.

[23] Устно это место было изложено так:

Эти определения имели целью оградить важнейшие права римского гражданства от слишком обильного прилива сторонних лиц в состав граждан. Византийское законодательство, перера­ботав, усвоило себе эти римские постановления, которые и во­шли в старые византийские кодексы, а именно: в Эклогу, кодекс XIII века, и в Прохирон, кодекс IX века. Христианская церковь была равнодушна к языческим институтам, которые ограждались этими определениями. Но она также усвоила их, с тем чтобы по­ставить под их защиту более близкие ей интересы. Так, она усво­ила мысль о неравенстве брачных союзов, но, ограждая чистоту семейных нравов, она провела постановление, в силу которого конфисковалась по закону раба, ставшая наложницей женатого господина: местный правитель обязан был продать такую сопер­ницу домохозяйки в пользу казны за границу области. Это поста­новление вошло в оба упомянутые мною византийских кодекса. Далее, под влиянием духовенства, получил более широкое дей­ствие в римском праве особый способ освобождения рабов, который обозначался названием молчаливого освобождения σωπηρά έλενθερία. Это молчаливое освобождение...

[24] B устной лекции:

Духовенство не имело прямых средств бороться с этим обыча­ем; оно подступило к нему осторожно, со стороны. Наследовав принесенные из Византии понятия о неравенстве брачных союзов, т.е. о значении юридического состояния при их заключении, цер­ковь не разрывала насильно связи господ со своими холопками и оставляла последних при первых до их смерти. Но применяя к этой связи римскую презумпцию...

[25] Устная редакция этого места:

Греко-римское право в иных случаях обязывало господина про­дать своего холопа в чужие руки. Таких случаев было два: жесто­кое обращение с холопом и выкуп пленника. Как известно, рим­ский гражданин, попавший в плен к неприятелю, считался и на родине невольником: так, все права, которыми он пользовался дома, приостанавливались до его возвращения (известное jus postliminii). Если соотечественник...

[26] Эта часть лекции изложена была словесно значительно иначе:

Из этой перемены с течением времени и развились сложные сделки о срочной и бессрочной зависимости, которые обеспечива­лись личным закладом и в удельные века повели к образованию осо­бого полусвободного класса закладней. Вместе с тем, с появлени­ем мысли об условной зависимости, из круга холопства изъяты были некоторые виды неволи. Русская Правда, указывая основные источ­ники холопства, обозначает три вида личной зависимости, которые она не считает холопством. Это именно: отдача детей родителями в работу и вступление свободного человека в личное услужение за один прокорм, или за прокорм с придатком, т.е. с платой, получа­емой вперед в виде ссуды. Только в позднейших статьях Русской Правды появляется этот новый вид зависимости, который памятник характеризует одной общей чертой: такие зависимые люди, отрабо­тав до окончания срока, уходили от хозяина, не платя ему ничего; но они могли уйти и до срока, только уплатив ссуду и вознаградив хозяина за прокорм по условию. Прежнее русское землевладель­ческое право не признавало таких видов условной зависимости.

Вот главные перемены, внесенные церковью в рабовладель­ческое право. Она существенно изменила его юридический ха рактер. Прежде это право отличалось цельностью, однообразием и безусловностью. К нему можно было приложить встречаемое в Прохироне определение римского рабства: «рабство недели­мо» — άτομος έοτί ή δουλεία. Состояние рабов не допускало ни­каких разрядов. Про раба нельзя сказать...

[27] Лекция эта начиналась так:

Изучив удельное общество, мы сопоставим его с изученным обществом XI и XII веков и тогда выведем существенные особен­ности того и другого. Я обозначил границами удельного периода в истории русских сословий начало XIII века и половину XV века. Сдельный период — это не только особое...

[28] B устной лекции было сказано:

...верховная власть в то время была не единоличной, а соби­рательной. Она была связана с управляемым населением отно­шениями подданства, т.е. обязательными отношениями, которые не зависели от личной воли. Совсем иной характер получила вер­ховная власть в лице удельных князей. Это были одинокие само­стоятельные владельцы, никакими постоянными политическими отношениями не связанные со своими родичами. По мере этого политического уединения падал и правительственный характер удельного князя.

[29] Было:

Он практиковал известные верховные права в своем уделе; законодательствовал, судил, вообще правил. Но все эти верхов­ные права действовали на свободное население удела, пока по­следнее жило в нем. Это свободное население входило в частные гражданские договоры с князем и, пока действовали эти догово­ры, подчинялось княжеской власти. Следовательно, политические права князя вытекали из его гражданских сделок со свободным населением удела. Слово «государь» на языке того времени обо­значало личную власть свободного человека над несвободными — над холопами. Удельный князь, подобно всякому землевладель­цу, мог иметь также холопов, которые и составляли исключитель­но его личных подданных. Значит, удельное владение по своему юридическому характеру приблизилось к простому частному зем­левладению. Итак, существенная перемена, которая произошла в характере верховной власти, состояла в исчезновении полити­ческого подданства и в замене его подданством личным, гражданским Удельные князья были гражданскими владельцами своих удельных территорий, но не были политическими управителями удельных обществ.

Эта перемена и изменила характер отношений к князю всех классов удельного общества. Теперь основанием этих отношений стали не обязательные отношения подданных к государю, а вре­менные обязательства, вытекавшие из гражданского договора или из сделки, какою создавалось личное подданство, холопья нево­ля. Достаточно сделать короткий обзор отношений к князю отдель­ных частей удельного общества, чтобы видеть это их основание. Во главе общества стояли...

[30] C этого места до конца лекция была продиктована взамен сказанного с кафедры, запись же устной части этой лекции не со­хранилась.

[31] B устной лекции было сказано:

Купля — признак приобретения вещи в собственность. Од­нако свободные ключники могли покупать деревни только в пользо­вание на время службы князю.

[32] Выноска внизу. Подлинная цитата из Сборника госуд. гра­мот и договоров приведена была уже для издания, в устной же лекции место это цитировано лишь в переводе.

[33] С этого места в устном изложении началась X лекция.

[34] Эти строки в устной лекции имели такое изложение: Этот характер общественного деления в удельные века и по­могает найти историческую его связь с делениями предшествую­щими. Деления эти в своей преемственной смене, очевидно, были тесно связаны между собою. Каждое последующее деление выхо­дило из предыдущего. Первоначальное деление по обязательным отношениям к князю дробило общество на людей служилых и не­служилых. Рядом с этим делением стало другое, дробившее об­щество по имущественным состояниям, с которыми связано было неравенство прав. Очевидно, различие этих имущественных со­стояний образовалось при содействии политического деления об­щества на служилых и неслужилых. Различие отношений к князю помогало лицам разных классов приобретать неодинаковый ка­питал: служилые лица становились преимущественно землевла­дельцами, лица неслужилые работали торгово-промышленным капиталом или земледельческим трудом. Различие имущественных состояний, обнаруживавшееся в XI и XII веках, легло в основа­ние и удельного деления общества. В удельное время лица разли­чались по роду княжеского капитала, арендуемого лицами разных классов, и по свойству услуг или службы, которыми они платили князю за пользование его собственностью. Но очевидно, что разли­чие родов княжеского капитала, поступавшего в пользование лиц разных классов, соответствовало различию их имущественных со­стояний и общественного положения. Землевладельцы несли лич­ную правительственную или ратную службу князю, тогда как люди, работавшие торгово-промышленным капиталом или жившие только личным трудом, снимали у князя его землю — городскую промыш­ленную или сельскую пахотную. Так вскрывается...

[35] Первоначально, в словесном изложении, вместо слов: «Все чины... и 3) нетяглые» было помещено:

Чины были основные и переходные. Основные чины можно разделить на две крупные группы: то были чины служилые и чины земские. Эти две группы чинов соответствовали боярам и слугам вольным, с одной стороны, и, с другой, черным людям, какие су­ществовали в удельные века.

[36] Устно была вставлена фраза:

Я пока только кратко обозначу их особенности, чтобы впослед­ствии объяснить их происхождение.

[37] Устно было добавлено:

... родом придворной службы: одни прислуживали при столе государя, другие несли иные дворцовые службы.

[38] С кафедры это место было изложено пространнее: Дворяне выборные и дети боярские дворовые несли дальнюю службу. Кроме того, выборные дворяне назначались по очереди для отправления дежурной службы в столице при дворе, подобно тому, как теперь отбывают очередную службу в Петербурге каза­ки. Дети боярские городовые несли только ближнюю службу или же отправляли лишь службу гарнизонную, осадную. Служба всех перечисленных служилых чинов по отечеству была вечно обяза­тельной и наследственной. Главное средство для этой службы по­черпалось служилыми людьми в личном землевладении — вот­чинном или поместном. Только как вспомогательное средство для службы введено было с половины XVI века денежное жалованье, которое выдавалось служилым людям перед походами.

[39] B устной лекции место это изложено было таким образом:

Все эти служилые чины вербовались правительством из людей разных классов; преимущественно из людей, свободных от госу­дарственного тягла, которые назывались вольными или гулящими. Первоначально эти чины набирались из охотников. В XVII сто­летии их стали брать как обязательных рекрутов по числу тяглых дворов, каким владел землевладелец светский или духовный. В первое время люди этих чинов записывались на службу вре­менно, для известного похода, и распускались по окончании его. Но в XVII столетии и приборные люди, поступавшие на службу, отбывали ее уже до своей смерти или до физической невозмож­ности служить. «Служилые чины по прибору» содержались главным образом с помощью денежного жалованья. Только как вспомогательное средство им служило землевладение. Но их зем­левладение отличалось от земельных имуществ «служилых людей по отечеству» тем, что оно было не личное, а мирское, подобно крестьянскому. «Служилых людей по прибору» правительство со­единяло в целые общества, которым и раздавало земли на праве общинного владения на границе государства. После из этих «при­борных» землевладельцев образовалась главная масса сословия, получившего название однодворцев.

Теперь перехожу к перечислению чинов земских. Люди этих чинов назывались на московском языке жилецкими людьми. Они разделялись на тяглых и нетяглых людей. Тяглые люди под­разделялись...

[40] В устной лекции:

Общества сельские отличались от городских родом государ­ственных повинностей, точнее говоря — свойством разверстки государственной подати. Государственная подать...

[41] Это место до конца лекции в устном изложении передано было значительно иначе, чем переработано впоследствии для ли­тографии:

Гости — это крупные оптовые торговцы, которые вели дела с другими городами или даже с чужими землями. Они отличались от торговых людей гостиной и суконной сотен размером капита­ла. Впрочем, неизвестны размеры капитала, какие нужно было иметь, чтобы принадлежать к сотням гостиной и суконной. Об этих размерах можно только приблизительно судить по величине капиталов, какие имели «гости». Приказный человек второй поло­вины XVII века Котошихин говорит, что «гости» имели оборотно­го капитала от 20 до 100 тысяч. Так как московский рубль его вре­мени, т.е. времени царя Алексея, равнялся семнадцати нынешним, то 20 тысяч значили то же, что теперь тысяч 300 с лишком, 100 ты­сяч — около двух миллионов.

Торговые люди трех названных разрядов, различаясь величи­ной капиталов, несли неодинаковые государственные повинности. Кроме общего городского тягла, падавшего на все посадское на­селение, они несли еще казенные финансовые поручения. Что­бы понять тяжесть этих поручений, надобно припомнить, что каз­на в Московском государстве владела некоторыми монополиями. Ей принадлежала продажа питей, соли. Сверх того она собирала пошлины с продажи товаров, и она лишь одна торговала меховым товаром — «соболиной государевой казной», как тогда говорили.

Это все были доходные казенные статьи. Но казна эксплуати­ровала их не своими чиновниками, а выборными людьми из го­родского общества. Городские общества обязаны были выбирать для эксплуатации каждой из этих статей «верных голов», т.е. при­сяжных ответственных руководителей с их присяжными помощ­никами «целовальниками». Верный голова выбирал доход из из­вестной казенной статьи под своей личной имущественной ответственностью. Если он недобирал согласно составленной сме­те, он уплачивал недобор из своего имущества. В случае несосто­ятельности за него платил выбравший его городской мир. Гости несли самые тяжелые казенные повинности, производили торгов­лю наиболее дорогим казенным товаром и отвечали за неудачу торговли. Люди гостиной и суконной сотен выбирались в помощ­ники гостям и в самостоятельные головы в города, где не велик был казенный оборот. Эта служба по казенному поручению была самой тяжелой повинностью, падавшей на высшее купечество сто­лицы. Люди черных сотен и черных слобод составляли массу тор­гово-промышленного населения столицы. Легко заметить, что «гости» соответствуют нынешним коммерции советникам, люди «гостиной» и «суконной» сотен — нынешним мещанам. Так как сотни и слободы различались между собой родом промышленных занятий, то они похожи были на позднейшие цехи. Таков в крат­ком перечне состав торгово-промышленного населения столицы.

Теперь остается описать состав посадского населения в про­винциальных городах, состав сельского населения и, наконец, промежуточные слои, лежавшие между основными чинами. Из изложенного мною очерка уже можно видеть, как труден для па­мяти и скучен самый перечень мелких чинов, из которых сложи­лось общество в Московском государстве. Но изучение этого со­става необходимо, чтобы понять основные начала, на каких строилось это причудливое общество.

[42] B устной лекции было сказано:

...в действительности это значило до смерти холопа. Оно от­личалось от кабального еще тем, что неволя возникала не из сво­бодного договора самого невольника с господином, а из договора его родителей, или родственников, или мужа с последним. В жи­лое холопство отдавались жены и дети. Выражение Минина и Пожарского: «Заложим своих жен!» было не риторической фра­зой, а простым точным юридическим выражением.

[43] Устно лекция закончена была словами:

Для того чтобы не оставалась неясной эта дробность деления московского общества, я представляю таблицу чинов Московско­го государства.

[44] Вместо «государем-правителем» было сказано: «полити­ческим правителем».

[45] Устно:

Это характерное явление московского государственного пра­ва: исчезновение частных государевых холопов, какие были у удельного князя, как и у князей XII века. В Московском государ­стве в XV и XVI веках личные крепостные дворовые холопы сли­лись с его свободными подданными.

[46] Вместо слов: «местными представителями этой власти» в лекции было сказано: «носителями отдельных искр этой власти».

[47] В устной лекции:

...чтобы не ошибиться в понимании явлений, следовавших за устройством нашего общества в XV и XVI веках. Итак, превраще­ние лично крепостных государя в государевых подданных было тес­но связано...

[48] Устное изложение этого места значительно разнилось от того, которое, с продиктованными профессором вставками, пред­почтено было им для помещения в литографированном курсе:

В других странах мы знаем государственные порядки, осно­ванные на сочетании сословных прав с сословными обязанностя­ми, или основанные на сословных правах, не соединенных с обя­занностями. Но и в первом случае сословные обязанности являются лишь политическими последствиями сословных прав. Такое отношение их выражалось в возможности отказаться от прав, слагая с себя при этом и обязанности. Политический порядок в Московском государстве основан был на сословной разверстке одних обязанностей, не соединенных с правами. Правда, обязан­ности соединены были с неодинаковыми выгодами, но эти выгоды не были сословными правами, а только экономическими пособи­ями к несению обязанностей. Таким образом, отношение обязан­ностей к выгодам в Московском государстве было совершенно об­ратно: выгоды здесь, напротив, были политическим последствием государственных обязанностей. Такое отношение выражалось в том, что подданный не мог отказаться и от предоставленных ему выгод потому, что этот отказ делал его неспособным нести обя­занности. Служилый человек получал от государя в пользование землю — поместье. С этим пользованием соединено было несе­ние ратной повинности. Он не мог отказаться от этой повинности, но не мог отказаться и от владения поместьем. Многие помещики бросали свои поместья и бежали в степи. Их возвращали и водво­ряли в поместьях, заставляя пользоваться своим правом.

Такой своеобразный склад государственного порядка объясня­ется источником, из которого вытек последний. Этим источником было политическое объединение народа во имя внешней безопас­ности. Великороссия объединилась под властью Московского го­сударя не в силу завоевания, а в силу народных опасностей, гро­зивших извне. Московские государи расширяли свою территорию и вооруженной борьбой; но то была борьба с местными правите­лями, а не с местными обществами. Поразив правителей княжеств или вечевую аристократию, московские государи не встречали отпора со стороны местных обществ, которые большей частью доб­ровольно и раньше своих правителей тянули к Москве.

Итак, политическое объединение Великороссии имело своим ис­точником потребность борьбы для внешней обороны. Предметом за­конодательной разработки и стала разверстка тяжестей, которые на­лагала эта борьба, а не сословных прав, которые не вели к цели.

Основание такого тяжелого политического склада прежде всего изменило отношение экономического деления общества к поли­тическому — это другое общее основание, на котором стал сози­даться московский политический порядок. В следующее время...

[49] Вместо этих строк в устном изложении лекция заканчива­лась таким образом:

Таковы были общие основания сословного устройства в Мос­ковском государстве, вытекавшие из перемены значения власти московского государя. Этих общих оснований мы вывели два: 1) превращение договорных обязательств удельного времени в государственные обязанности, 2) разверстка государственных обя­занностей между классами по хозяйственному состоянию каж­дого из них. Это последнее правило московская политика и при­лагала к устройству каждого отдельного общественного класса. Из этих применений она выработала специальные приемы раз­верстки, которыми руководилась при раскладке государственных повинностей между лицами каждого отдельного класса. Эти спе­циальные приемы разверстки я и покажу, переходя к изучению устройства каждого отдельного класса.

[50] Начало XIII лекции до слов: «Руководясь формулирован­ным...», как составляющее резюме предыдущей лекции, было профессором исключено для литографированного издания.

[51] Фраза: «Напротив, непризнание... при виде этого беспоря­дочного склада» была исключена профессором для литографии.

[52] До слов: «Из разверстки...» в устном изложении стояла фраза, выпущенная для литографии:

Объясняя разверстку обязанностей ратной и служебной по чинам, я начну со второго положения сейчас изложенной фор­мулы.

[53] С этого места началась XIV лекция, но по логической связи оно присоединено профессором к предьщущей лекции.

[54] В устной лекции:

По-видимому, отношение бояр окольничих к боярам было та­кое же, какое теперь существует между генерал-лейтенантом и полным генералом.

[55] В перечне княжеских фамилий, происходящих от удельных князей, после «Мстиславских» профессором названы были еще «Одоевские», но затем эту фамилию он велел вычеркнуть.

[56] Первоначальная устная редакция:

Справляясь о происхождении этих фамилий по родословным XVI века, находим, что это все потомки старинного московского боярства, родоначальники которого начали служить в Москве еще с конца XIII века. Чаще всего в списке окольничих являются ко­ренные фамилии старого московского боярства с их отраслями: Морозовы с Поплевиными, Салтыковы и Шеины, Кошкины с За­харьиными, Юрьевы с родичами Колычевыми, Сабуровы с Году­новыми, Давыдовы с Бутурлиными, Челяднины и прочие.

[57] Вместо «старое боярское гнездо» было «коренное боярское гнездо».

[58] Вместо «говоря старым московским языком» было «по ста­рому канцелярскому московскому выражению». Следующий за­тем перечень добавлен лишь в литографии.

[59] B устной лекции:

Бояре выходили преимущественно из знатнейших княжеских фамилий, служивших в Московском государстве, к которым присоединились немногие роды старого московского боярства. Окольничество принадлежало преимущественно старому нетиту­лованному боярству Москвы, которое успело спасти свое поло­жение при наплыве новых знатных слуг в Москву.

[60] Устно было сказано:

Между слоями, из которых состояло это боярство, и развер­станы были различные функции приказной службы. Люди всех трех чинов были руководителями московской администрации, но они руководили ею не с одинаковым авторитетом. Важнейшие должности по военному управлению поручались боярам, военные должности второстепенные — окольничим; должности по граж­данской администрации, финансовой и полицейской, возлагались преимущественно на думных дворян. Так разверстана была при­казная служба по отечеству.

Несколько иначе устроены были московские служилые чины или служба по московскому списку. В Думу, при ее нешироком численном составе...

[61] Слова «с отметками при именах некоторых из них... по та­кому-то городу» добавлены уже в рукописи, а в устной лекции не были помещены.

[62] С кафедры это место произнесено было таким образом:

Стольники и дворяне, московские в мирное время вечно на по­сылках. Их назначают воеводами во второстепенные города, в свиту к послам, их посылают производить следствия по важным уголов­ным делам в различные части государства, на них возлагаются все особые административные поручения. Это были исполнитель­ные орудия гражданского управления. Рядом с этим они занима­ли совершенно особое положение в военном строе: они все со­ставляли значительный корпус стольников, стряпчих и других людей Московского списка, в котором бывало иногда более шес­ти тысяч человек. Но они редко ходили массой в походы. Они за­нимали в армии значение офицеров. Часть их рассылалась во вре­мя похода по армейским полкам, состоявшим из провинциального дворянства. В этих полках они служили полковниками и голова­ми, т.е. батальонными и ротными командирами. Другая часть со­ставляла собственно Московский или «Царев полк» — это гвар­дия. Но не думайте...

[63] Это место до конца лекции устно было изложено таким об­разом:

Таким образом, московское дворянство составляло то, что мы называем генеральным штабом и гвардией. В полках провинци­ального дворянства — это батальонные и полковые командиры; в Московском «Царевом полку» — это вотчинники-командиры хо­лопов. Чтобы видеть это двойственное значение московского дво­рянства, достаточно просмотреть некоторые цифровые списки 1681 года. Всего стольников и других людей московских чинов по спискам считалось 6 385, из них 3 761 человек рассеяны были по полкам провинциального дворянства в должностях полковников или батальонных командиров; 2 624 составляли московский гвар­дейский корпус, «Царев полк». Но они здесь командовали воору­женными холопами, которых было 21 тысяча с лишком, так что весь московский корпус состоял из двадцати четырех тысяч с не­большим. В составе этого почти двадцатипятитысячного корпуса люди московских чинов составляли незначительную долю, т.е. офицерский штаб. Так была разверстана приказная служба по слоям, на которые делилось московское дворянство. Совсем иная разверстка ратной повинности установилась чиновным делением в среде провинциального дворянства, к устройству которого мы теперь перейдем.

[64] B устной лекции:

На их опустелых вотчинах, конфискованных московским пра­вительством, поселено было несколько служилых людей москов­ских, которым и розданы были те вотчины в поместья.

[65] B устном изложении:

Поместья городовых дворян Московского уезда, рассеянные между этими крупными имениями, были довольно значительны. То же было и в соседних уездах. Чем дальше...

[66] Устно:

1) Разбились старинные служилые общества, которые обра­зовались еще в удельное время и из которых составлялись мест­ные общества служилых вотчинников с образованием Московского государства. Безземельные слуги удельных князей...

[67] Перед изложением третьего следствия разверстки службы по земле было добавлено: «Всего важнее третье следствие».

[68] Слова «Поэтому владелец трехсот и т.д.» вставлены про­фессором для литографии.

[69] Место это устно было изложено таким образом:

Если каждый, владевший 150 десятинами земли, должен был ставить в поход одного вполне вооруженного конного ратника, то, с другой стороны, всякий служилый человек, ставивший в поход вполне вооруженного конного ратника, должен был иметь поме­стье в 150 десятин пахотной земли. Руководясь этой двойствен­ной нормой, московское правительство и разверстало между про­винциальным дворянством тягости ратной службы, и эта разверстка разделила провинциальных служилых людей на три чина, которые следовали в таком порядке: дети боярские городо­вые, дети боярские дворовые и дворяне выборные. Я сейчас объяс­ню, прежде всего, происхождение самих этих чиновных званий, а потом происхождение самих чинов.

[70] Вместо «не провели» первоначально было сказано «не вы­слали».

[71]Устно:

Изучение этих списков необыкновенно трудно благодаря кап­ризной их системе, но приводит к любопытным выводам: из этого изучения можно познать приемы, какие применялись при развер­стке службы и окладов между служилыми людьми.

[72] В устной лекции было сказано:

Такова была сложная оценка боевой годности. Она и вырабо­тала формулы, которые постоянно встречаем в десятнях. Так, оклад­чики говорили про служилого человека: «Собою добр, может слу­жить дальнюю службу» (ходить в дальние походы); «Отечеством добр — отец его служил по дворовому списку»; а будет ли он в состоянии служить дальнюю службу, это зависело от того, каков он «своею головою», т.е. в каком состоянии его поместье или вот­чина. Служилый человек, признанный добрым и «собою», и «по отечеству», и даже «по службе», иногда возражал разборщику, желавшему записать его в высший разряд, говоря: «На службе быть мне не с чего: бобылишки и крестьянишки мои худы, а сам я беден», и просил записать его в низший чин.

Последняя фраза («Служилый человек... в низший чин») была профессором исключена в рукописи. [73]Первоначально было сказано:

Городовым людям назначались оклады от 300 до 100 четей. По комбинациям поместного оклада и жалованья они разделялись более чем на двадцать статей.

[74] Это место представляет собою устное изложение, и в ли­тографированном издании курса профессор его исключил.

[75] Эта фраза вставлена уже в литографии, в устной лекции ее

не было.

[76] С кафедры это место изложено было профессором таким

образом:

Надобно обратить внимание и на то, что губернии второй ли­нии окаймляли центр не со всех сторон: это — цепь, но разогну­тая к северу. В ряду этих губерний нет северных — ни Олонец­кой, ни Новгородской; только Псковская примыкала к этой же линии. Но Псковская губерния с конца XVI века — со времени борьбы с Швецией — стала передовым постом самой напряжен­ной борьбы на северо-западе. Губернии третьей линии, окайм­лявшей вторую, — это вторая боевая цепь; в ряду ее звеньев есть только Новгородская губерния, но нет ни Олонецкой, ни Воло­годской. Значит, цепь опять к северу не сходится. Это потому, что с севера не от кого было обороняться. Наконец, четвертая

группа...

Перерабатывая затем это место для литографированного из­дания, профессор первоначально привел его в такой вид:

Надобно обратить внимание также и на то, что губернии, как первой, так и второй группы, не представляют вполне замкнутых колец: то и другое кольцо размыкалось на севере. Во второй группе нет Новгородской губернии, смежной с Тверской, как в третьей нет Вологодской, смежной с губерниями второй группы — Кост­ромской и Ярославской. Только Псковская губерния, несмотря на свою отдаленность от Москвы, входила в первый пояс, ее окру­жавший. Это объясняется тем, что Псковская земля с половины XVI века становилась местом напряженной борьбы на северо-за­паде со Швецией. Оба кольца разгибались на севере потому, что там не от кого было обороняться.

Наконец, профессором был предпочтен более сокращенный текст, который помещен в литографии и в настоящем издании.

[77] Устно:

Итак, что такое эти четыре линии? Эти четыре линии пред­ставляют нам степень напряжения боевых сил для защиты гра­ниц государства.

[78] Здесь вставлен был вопрос: «Что представляют эти четыре ряда? Они говорят, что сильно защищен был...»

[79] Эти строки вставлены уже в рукописи, в лекции не были произнесены.

[80] Первая фраза лекции вставлена в литографии.

[81] Устно:

...сбор последней был проще, чем сбор первой. Вот почему в круговой поруке за горожан уезда невыгодно было участвовать уездным крестьянам, и они, первоначально соединенные со свои­ми городами в одно тяглое общество, в XVII веке стараются обра­зовать свои особые миры.

[82] B устной лекции в этом месте была вставлена следующая фраза:

Во второй половине XVII века, после издания Уложения, со­ставлен был закон 1657 г., назначавший смертную казнь даже за самовольный переход тяглого посадского человека из своего по­сада в другой.

[83] Указанные строки добавлены уже для литографии.

[84] Это место в устной лекции было изложено иначе:

...но рядом с ним были два вида личной зависимости, которые не причислялись к холопству: вольное ключничество и долговое закладничество. Свободные лица нанимались к землевладельцам на службу в должности сельских ключников на неопределенный срок, обыкновенно до смерти господина. Этот наем ставил слугу в личную зависимость от господина, но зависимость не холопью: вольные ключники всегда могли прекратить свою службу с со­блюдением известных условий. Точно так же закладничество было...

[85] В устной лекции было:

Таким образом, вольное ключничество и долговое закладни­чество не были крепостными состояниями, видами холопства. До XVI века они и не носили на себе никаких признаков холопьей крепостной зависимости, но с XVI века появляются эти признаки. Вольное ключничество исчезает, заменяясь ключничеством по продаже: вольное лицо продавалось в ключники и служило гос­подину до смерти последнего. Таким образом, ключничество из свободно прекращаемого обязательства превратилось в личную пожизненную крепость, продолжавшуюся до смерти господина. Этот новый вид холопства, как мы уже знаем, и получил название докладного. С другой стороны, с конца XV века является в нашем гражданском праве мысль, что личная временная служба за долг получала характер личной крепости, как скоро слуга временно...

[86] Со слов «только эта служба — личная» следующие строки вставлены уже в рукописи.

[87] Устно первоначально было сказано:

В XVII веке источником кабального холопства, соединенным с погашением долга, стал не самый долг, а просто уговор о служ­бе; долг получает лишь фиктивное значение.

[88] Строки «Согласно... кабальному долгу» и «служилая ка­бала... продолжалась дольше» вставлены в рукописи.

[89] Это место было значительно иначе передано в первоначаль­ном устном изложении:

Жилую неволю создавали следующие записи: запись с обяза­тельством служить за рост и, по истечении известного срока или бессрочно, уплатив долг, выходить на волю. Далее: заживные за­писи, которые состояли в обязательстве известное число лет ра­ботать на заимодавца, заживая взятый долг — жилую ссуду, ко­торая соединялась со ссудою скотом, семенами и с обязательством работать на господина на его земле; наемные отживные — с обязательством работать известное число лет на хозяина и по ис­течении срока получить от него условленную плату; записи за­кладные, состоявшие в том, что либо свободное лицо закладыва­лось в работу на известное число лет, либо закладывало своего сына, дочь, младших братьев, даже жену; наконец, жилые уче­нические записи, состоявшие в обязательстве человека, отдав­шегося на выучку мастеру, известное число лет работать на него. Все эти виды жилой неволи развивались в XVII веке из основного принципа кабального холопства — вступать в неволю, назначае­мую по уговору или условию. Это юридическое расчленение хо­лопства, которое становится заметным с начала XVI века, и ока­зало могущественное действие на поземельные отношения крестьян к землевладельцам. Под влиянием кабального холоп­ства свободные прежде крестьяне, жившие на владельческих зем­лях, со второй четверти XVII века постепенно вступают в крепост­ную зависимость от землевладельцев.

[90] Слова «это было совершенно новое состояние... которые не были тяглыми» вставлены уже в рукописи.

[91] До слов «Отсюда возникло...» в устной лекции была фраза, коей заключились чтения по Истории сословий и которая выпу­щена была в рукописи:

Таково было одно происхождение сословных прав в Москов­ском государстве. Мы увидим, как изменились взаимные отно­шения чинов под действием этих сословных прав, и потом рас­смотрим другой их источник — чиновную честь.

[92] На этом месте окончилось устное изложение курса и все последующее было продиктовано профессором у себя на дому издателю литографированного курса.

[93] В дополнение к X и последующим лекциям, характеризую­щим сословное устройство общества в Московском государстве XVI и XVII веков, см. исследование В.О. Ключевского «Боярская Дума древней Руси», где подробно обосновываются многие дан­ные, схематически представленные в настоящем курсе.

Содержание

Лекция I

Лекция II

Лекция III

Лекция IV

Лекция V

Лекция VI

Лекция VII

Лекция VIII

Лекция IX

Лекция X

Лекция XI

Лекция XII

Лекция XIII

Лекция XIV

Лекция XV

Лекция XVI

Лекция XVII

Лекция XVIII

Лекция XIX

Лекция XX

Лекция XXI

Лекция XXII

Обзор прочитанного и главный вывод

Примечания

Реклама на сайте