«Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. »

67

67.3 М29

Мартышин О. В.

М29 Вольный Новгород. Общественно-политический строй и право феодальной республики. — М.: Российское право, 1992. — 384 с.

ISBN 5-7260-0212-1

Читателю предлагается первое монографическое историко-право-вое исследование крупнейшей русской средневековой республики. Рас­сматриваются государственный и общественный строй, суд и процесс, гражданское, семейное, наследственное и уголовное право, а также вклад Новгорода в формирование международного права XII—XV вв. В книге имеется большое историографическое введение, показываю­щее, в частности, место новгородской темы в идеологической борьбе вокруг прошлого нашей страны.

Для ученых-юристов и историков, студентов и аспирантов, а так­же всех интересующихся отечественной историей.

М

КБ-25-71-91

67.3

1203010000-028 012(01)-92

ISBN 5-7260-0212-1

йевзене 21 о&ластнйя

БИБЛИОТЕКА им. М. Ю. Лермонтова

Редактор

Н. В. СТРУННИКОВА

Художник Е. А. ЗУЕНКО Художественный редактор А. Б. БОБРОВ

Технический редактор А. А. АРСЛАНОВА

Корректоры

Л. Г. КУЗЬМИЧЕВА,

В. А. КУЛИКОВА

ОРЕСТ ВЛАДИМИРОВИЧ МАРТЫШИН

ВОЛЬНЫЙ НОВГОРОД

Общественно-политический строй и право феодальной республики

ИБ № 2174

Сдано в набор 13.05.91. Подписано в печать 27.01.92. Формат 84Х1081'3:. Бумага газетная. Гарнитура литературная. Печать высокая. Объем: усл. печ. л. 20,16; усл. кр.-отт. 20,33; учет.-изд. л. 22,12. Тираж 4500 экз.

Заказ № 2695.

Издательство «Российское право> 121069, Москва, Г-69, ул. Качалова, д. 14.

Областная типография управления печати и массовой информации Иванов­ского облисполкома, 153628, г. Иваново, ул. Типографская, 6.

© Издательство «Российское право», 1ь>-

Введение

«История Новгорода сос­тавляет любопытнейшую часть всей древней рос­сийской»1, — писал Н. М. Карамзин. Ряд обстоя­тельств определил круп­ный вклад Новгорода в отечественную историю, его особое место в ней. Новгород был одним из центров, где начиналась русская государствен­ность. Именно там проис­ ходили незаметные, но наполненные большим смыслом сдвиги и переходы от родового строя к государственно­ му. Памятник Тысячелетию России по праву украшает Новгородский кремль. Велика роль Новгорода в коло­ низации обширных районов до Урала и Белого моря, в их приобщении к русской культуре и социально-полити­ ческой жизни.

(С XIII века особое значение для русских земель при­обрела оборона западных рубежей. Успешно решая эту задачу, Новгород выполнил миссию, важную для буду­щей России. Ее право именоваться европейской держа­вой, ее право на выход к Балтийскому морю впервые было заявлено и героически отстаивалось именно Нов­городом .

Но не только силой оружия в столкновениях с Ли­вонским орденом, шведами и датчанами доказывал Нов­город свою принадлежность к Европе^7 Не меньшее зна­чение имели его постоянные и тесные'Торговые связи с городами средневековой Прибалтики, Швеции, Герма­нии, Фландрии. Это был плодотворный обмен и взаимо­выгодное сотрудничество, внесшие огромный вклад не только в развитие материальной культуры обеих сторон, но и в выработку форм, в том числе правовых, между­народных отношений на основе общности интересов и традиций, близости уровня социально-экономического, политического и правового развития. Новгород несколь­ко веков был связующим звеном между русскими зем­лями и Западной Европой, центром экономического и

1 Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. VI. СПб., ДО. С. 84.

культурного обмена1. И в эпоху, поставившую с крити­ческой остротой проблему единой Европы, нельзя не вспомнить с благодарностью вклад Новгорода, наряду с ганзейскими городами, в историческое формирование европейского сотрудничества.

Новгород — единственная русская земля, не пережив­шая татарского нашествия и почти не затронутая татар­ским игом. Болота ли, холода, усталость ли ордынски* ханов или гордость новгородцев уберегли его от покоре­ния, факт остается фактом: внутренняя жизнь Новгоро­да, за исключением избрания своим князем того, кто получал в Орде ярлык на великое княжение, и время от времени уплаты тамги, иногда под давлением того же князя, не подверглась влиянию завоевателей. Это спо­собствовало эволюции древней русской культуры, в том числе политической и правовой. Не случайно имен­но в Новгороде сохранились многие древнейшие памят­ники русского права, прежде всего Русская правда. В Новгороде же удержались и получили своеобразное раз­витие в условиях падения великокняжеской власти в Киеве и последовавшей феодальной раздробленности традиции политической жизни Киевского периода.) Мы привыкли говорить о Киевской Руси. Некоторые специ­алисты по русскому средневековью на Западе (А. Экк, М. Шефтель) говорят о Новгородско-Киевской Руси, новгородско-киевской цивилизации2. Отнюдь не отказы­ваясь от традиционного термина, четко определяющего древнейший период истории России, которому на смену пришла феодальная раздробленность, отметим, однако, рациональное зерно в таком подходе.

Уникальное место Новгорода в русской истории и исключительный интерес к нему определяются, главным образом, сложившейся там формой государства. Это бы­ла первая и самая крупная республика в истории Рос­сии. Республиканские учреждения Пскова и Вятки при всем их своеобразии в немалой мере следовали новго­родскому образцу. Новгород обогатил нашу историю го­сударства и права и в более широком смысле — нашу

1 См.: Покровский В. С. Договор Великого Новгорода с Гот­ландом и немецкими городами 1189—1195 гг. как памятник между­народного права//Правоведение. 1959. № 1. С. 90—100.

2 См.: Eck A. Le moyen age Russe. Paris, 1938. P. 1, 8; Szeftel M. Russian Institutions and Culture up to Peter the Great. London, 1975. P. IV, 375.

социальную и политическую историю развитыми, хорошо продуманными, удивительно^ стабильными институтами республиканского правления/унаследованные от родо­вого строя, от периода перехода к государственности, они приспосабливались к складывавшемуся феодализму и стали способом обеспечения гегемонии бояр. Но/при последовательно феодальном характере власти полити­ческий строй Новгорода создавал постоянные возмож­ности для непосредственного участия народа в делах уп­равления, совершенно несравнимые с тем, что наблюда­лось в княжествах, он воспитывал чувство гражданст­венности и гордости положением жителя вольного горо­да, вовлеченности в общую жизнь земли и тем самым содействовал росту общей и политической культуры.

Успехи Новгорода в торговле, строительстве, ремес­лах, распространении грамотности неотделимы от его политического строя, основанного на борьбе и сосущест­вовании различных социально-политических сил, на вы­борности и смене по желанию граждан всех должност­ных лиц, их подотчетности и подсудности народному собранию. Несмотря на бурную, кажущуюся подчас бес­порядочной политическую жизнь, эти.чпринципы прочно вошли в сознание и быт новгородцев) Видимо, именно это имел в виду А. С. Пушкин, отличавшийся порази­тельным проникновением в суть национальной истории: «Новгород на краю России и соседний ему Псков были истинные республики, а не общины (communes), удален­ные от Великокняжества и обязанные своим бытием сперва хитрой своей покорности, а потом слабости враж­дующих князей»1.

После Новгорода и пережившей его на десять с не­большим лет Вятки Россия не знала республиканского правления вплоть до Февральской революции 1917 года. Вольный Новгород пал в борьбе с самодержавной Москвой, и противоположность их политических систем придавала особую остроту и живописность конфликту, заставляя иногда забывать, что коренной причиной его были не различия в формах правления, а отношение к объединению Руси, что сталкивались не монархия и рес­публика, а центростремительные и центробежные силы, сторонники образования единого русского государства и защитники феодальной раздробленности и сепара­тизма.

1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 7. М., 1958. С. 621.

Судьба Новгорода

в русской общественной мысли

и исторической литературе

России и Запада

Мимо новгородской темы не прошел ни один крупный историк России. Более того, судьба вечевой республики волновала общественное мнение и нашла отражение в русской художественной литературе, публицистике и по­литической мысли1.

С XVIII века в русской дворянской историографии и литературе складывалась традиция интерпретации нов­городских политических институтов с воинствующе мо­нархических позиций. В. Н. Татищев считал, что абсо­лютная монархия была установлена в России Рюриком. Республиканские обычаи Новгорода изображались им как узурпация прав древнерусских князей, якобы являв­шихся «самовластными монархами»2.

Вскоре после выхода в свет «Истории Российской» В. Н. Татищева, но еще до публикации «Записок каса­тельно российской истории» Екатерины II, в Копенгаге­не на французском языке была издана небольшая книж­ка «почетного советника ее Величества императрицы всея Руси» И. Г. Лизакевича «Краткий очерк истории Новгорода»3, не замеченная позднейшими исследовате­лями. Очерк, составленный, как говорит автор, «рус­ским путем извлечений из русских источников», разви­вает монархическую традицию в русской исторической литературе применительно к Новгороду. Лизакевич свя­зывает начало новгородских вольностей с пожалованием Ярославом Мудрым «многих льгот и изъятий из общего правила» во время посещения им Новгорода в 1036 го­ду. И хотя он следует в этом вопросе за новгородски­ми источниками, ссылка на пожалования Ярослава при­обретает в рамках общей монархической концепции не­сколько иной смысл. Для новгородцев, упоминающих мифические грамоты Ярослава и в летописях и в дого-

1 В изложении новгородского вопроса в русской юридической литературе и общественно-политической мысли XVIII—XIX веков автор пользовался консультациями С. И. Штамм и П. С. Грациан­ского и любезно предоставленными ими материалами.

2 См.: Татищев В. Н. История Российская. М., 1962. Т. I. С. 365, 366.

3 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege de I'histoire de Novgorod. Copenhagues, 1771.

ворах с князьями, главное было в давности вольностей, в согласии с ними великого киевского князя. У Лизаке­вича на первый план выступает момент «пожалования», он объявляет своеобразие новгородского строя в исто­ках его производным от власти князя, которая представ­ляется ему неограниченной. Становление республики после изгнания князя Всеволода Мстиславича в 1136 году Лизакевич воспринимает как «продолжение мятежа новгородцев», воспользовавшихся уменьшением власти великих князей и «притязавших на избрание князей по своей прихоти и изгнание их под предлогом малейшего недовольства». Последующие отношения Новгорода с князьями подаются им как показатель того, что власть князя не была прочно установлена. Что же касается ве­чевой свободы, то Лизакевич считает ее «часто вредной для магистратов и приводящей к большим мятежам»1.

Императрица Екатерина II изложила свои взгляды на ранний период истории Новгорода в «Записках каса­тельно российской истории» и в драме «Историческое представление... из жизни Рюрика». Она опиралась на Иоакимовскую летопись в изложении Татищева.

«Екатерина II затушевывала хорошо известные по летописям факты, связанные с народными движения­ми,— пишет Г. Н. Моисеева. — Она пыталась замолчать о «вольностях» и древних правах новгородцев, хотя... хо­рошо знала договоры Новгорода с великими князья­ми...»2. Позиция императрицы сводится к следующему. Еще до призвания варягов в Новгороде существовала монархия. Старейшину Гостомысла, которого поздней­шие новгородские источники, не менее тенденциозные, чем сочинения монархистов, называют первым новгород­ским посадником, она объявляет князем. Варягов-де призывают по предсмертному распоряжению Гостомыс­ла, понимающего, что без князей, сами собою, славяне править не могут. Легендарный новгородец Вадим, вос­ставший против Рюрика, изображен неуравновешенным честолюбцем, не выдерживающим сопоставления с муд­рым и великодушным Рюриком, олицетворяющим мо­нархическую власть3.

1 См.: Lizakevitz J. G. Op. cit. P. 10, 12—13, 16. 66.

2 Моисеева Г. Н. Древнерусская литература в художественном сознании и исторической мысли России XVIII века. Л., 1980. С. 93.

3 См. там же. С. 96—97; Грацианский П. С. Политическая и правовая мысль России второй половины XVIII века. М., 1984. С. 239.

Мысли Екатерины II о Новгороде получили выраже­ние и в составленном ее секретарем А. В. Храповпцким «Журнале высочайшего путешествия императрицы Ека­терины II в полуденные страны России в 1787 году»1, причем пассаж об утверждении республиканских поряд­ков в Новгороде почти дословно воспроизводит соответ­ствующее место из «Очерка» Лизакевича. Возможно, Храповицкий, компилируя «Журнал», воспользовался им.

История Вадима представлена с монархических по­зиций и в поэме М. М. Хераскова «Царь, или Спасен­ный Новгород» (1800), в которой выступление против Рюрика уподобляется Великой французской революции, а также в пьесе А. А. Плавильщикова «Рюрик», пред­ставляющей Вадима вельможей, под флагом вольности защищающим только свои интересы. Мысль о том, что республиканские обычаи были выгодны одному боярст­ву, что они обеспечивали ему господство над массами, ставшая характерной чертой подхода русских монар­хистов к Новгороду, получила у Плавильщикова очень четкое выражение:

«Вельможи первенства со властию алкают, Раздора яд в сердцах народа тем питают. Вельможи рабствуют борющим их страстям. Народ порабощен строптивым сим властям, Везде славянами славянска кровь лиется — Вот иго страшное, что вольностью зовется»2.

Сходную картину новгородских вольностей в момент их падения рисовал М. М. Щербатов: «Ясно видно нам, что правление новгородское тогда в такой беспорядок впало, что всякий, не повинуяся ни законам, ни обыча­ям, делал насилием все, что мог; бедные и слабые сте­нали от нападков сильных, которые не устыжалися яв­ным образом грабить и разорять... наглость и насилие владычествовали в Нове городе». Щербатову принадле­жит идея, что простой люд, уставший от своеволия бо­яр, сам решил просить защиты у Ивана III. «Низкий народ, хотя не продолжительно, но чувствительнейший по самой своей недальновидности к благодеяниям, пер­вый предлагал, чтоб самодержавным Великого князя признать в Нове городе», бояре же не стали этому пре­пятствовать, ибо «их сопротивление могло народ к пу-

1 См.: Моисеева Г. Н. Древнерусская литература... С. 97—98.

2 Подробнее см. там же. С. 161—165.

щему роптанию привести, яко почитающему, что лишь для исполнения прежних своих наглостей они совершен­но под власть Великого князя покориться не хотят»1.

Законченное выражение монархический подход к республиканским учреждениям Новгорода нашел в «Ис­тории государства Российского» Н. М. Карамзина. «Опасность и вред народного правления», «польза само­державия»— с такими критериями подходит Карамзин к истории Новгорода. Для него так же вечевые поряд­ки — результат узурпации законных прерогатив князей (Новгород «присвоил себе власть избирать князей», «ве­че гражданское присваивало себе не только законода­тельную, но и высшую исполнительную власть»), а рес­публиканский строй в Новгороде — синоним постоян­ных смут и неустройства («несогласие в делах внутрен­него правления, основанного на определениях веча или на общей воле граждан, естественным образом рождало сии частые смуты, бывающие главным злом свободы, всегда беспокойной», «осторожная рассмотрительность не свойственна мятежному суду народному»)2.

Легкомыслие, упрямство, ветреность — вот 'Качест­ва, которые Карамзин чаще всего подчеркивает в новго­родцах. Вероятно, придворный историк, посвятивший свой труд самодержцу, не мог писать иначе. Правда, он говорил и о гордости новгородцев, хотя всегда в связи с ее унижением, и о том, что «летописи республик обык­новенно представляют нам сильное действие страстей человеческих, порывы великодушия и нередко умили­тельное торжество добродетели среди мятежей и беспо­рядка, свойственных народному правлению». Именно утрата добродетели, доблести, воинского мужества в со­четании с разлагающим влиянием успехов в торговле и обогащения привели, по мнению Карамзина, к подчине­нию Новгорода Москве3.

В повести «Марфа Посадница, или Покорение Нов­города» (1803) Карамзин устами московского воеводы князя Холмского высказывает вслед за Плавилыцико-вым мысль о том, что только бояре пользовались в Нов-

1 См.: Щербатов М. М. История Российская. Т. IV. Ч П. СПб., 1783. С. 97, 109.

2 См.: Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. I. СПб., 1833 С. 51; Т. III. СПб., 1892. С. 126; Т. VI. СПб., 1892. С. 83; Т. IV. СПб., 1982. С. 143, 183.

3 См.: Карамзин Н. М. История... Т. II. СПб., 1833. С 265, 312; Т. IV. С. 45—46, 151, 166; Т. VI. С. 85, 87.

городе благами свободы: «Вольность!., но вы тоже раб­ствуете... Бояре честолюбивые, уничтожив власть госу­дарей, сами овладели ею. Вы повинуетесь — ибо народ всегда повиноваться должен, — но только не священной крови Рюрика, а купцам богатым... Привыкшие к выго­дам торговли торгуют и благом народа». Правда, затем он опровергает эту мысль страстной апологией новгород­ской вольности, вложенной им в уста главной героини1. В раннем художественном произведении симпатии Ка­рамзина раздваиваются более явно, чем в «Истории го­сударства Российского». Образ Марфы в повести совсем не похож на то, что говорится о ней в «Истории...»2.

Параллельно монархической оценке новгородской го­сударственности и в полемике с ней в русской литерату­ре развивалась республиканская традиция. Основопо­ложниками ее были А. Н. Радищев и Я. Б. Княжнин. Интерес и симпатия противников самодержавия к вече­вым порядкам естественны.

Для А. Н. Радищева самодержавие — «наипротив-нейшее человеческому естеству состояние». В отличие от Татищева и Екатерины II он считает вечевую респуб­лику первоначальной формой политической жизни всех древних славян, которая в Новгороде получила наибо­лее яркое развитие. «Известно по летописям, — читаем в «Путешествии из Петербурга в Москву», — что Нов­город имел народное правление. Хотя у них были князья, но мало имели власти. Вся сила правления зак­лючалась в посадниках и тысяцких. Народ в собрании своем на вече был истинный государь»3. В варягах Ра­дищев видит завоевателей, лишивших народ власти и свободы. Присоединение Новгорода к Москве рассмат­ривается им примерно с тех же позиций — как победа силы над правом.

Я. Б. Княжнин закончил трагедию «Вадим Новгород­ский» за год до издания радищевского «Путешествия...», представление трагедии не состоялось, а напечатана она была спустя три года после главного произведения Ра­дищева. Историческая основа трагедии — та же, что в пьесе Екатерины II, но по духу своему они противопо­ложны. Императрица восхваляет благородного монарха,

1 См.: Библиотека всемирной литературы. Т. 63. Русская проза XVIII века. М., 1971. С. 618—627.

2 Карамзин Н. М. История... Т. VI. С. 17—18.

3 Радищев А. Н. Поли. собр. соч. Т. I. М. — Л., 1938. С. 262.

________________ 10 _______________

драматург — свободу и республиканскую добродетель. Монархия, по Княжнину, неизбежно ведет к попранию закона, превращается в тиранию. Вадим предстает в пьесе не необузданным честолюбцем, а отважным бор­цом за сохранение свободы новгородцев. Это был пря­мой вызов императрице, и она расценила публикацию трагедии как распространение произведений, опасных для ее власти, — Княжнин изобразил республиканцев «такими благородными, так самоотверженно преданны­ми идее, что они оставались опасными, даже потерпев полное поражение»1.

Идеи А. Н. Радищева и Я- Б. Княжнина были вос­приняты декабристами. В. К- Кюхельбекер свидетельст­вовал, что «Путешествие...» Радищева и «Вадим...» Княжнина с жадностью переписывались, и в них доро­жили «каждым дерзким словом»2. П. И. Пестель гово­рил, что в республиканском образе мыслей наряду с греческой и римской историей его утверждала также история Великого Новгорода3. М. С. Лунин, выступая против воспитания в народе «чувственной любви» к го­сударям, обвиняет Рюрика и его потомков не только в утверждении своей власти путем насилия и коварства, но и в том, что они ввели уделы, раздробили единый народ: «Ум юного народа затих от постоянного дейст­вия раздробленного самодержавия. Народный дух, пос­тепенно угасая, заменился равнодушием. Следы такой же гражданской жизни заметны у нас даже теперь... Только Новгород и Псков устояли против общей зара­зы. Несмотря на все усилия властителей, они сохранили право избирать и судить князей. 30 из числа избранных были отрешены и изгнаны»4. Высоко ценили республи­канский строй Новгорода Н. А. Бестужев, Н. И. Турге­нев, М. А. Фонвизин, А. Е. Розен и другие декабристы.

К- Ф. Рылеев, В. Ф. Раевский, А. И. Одоевский зало­жили в русской поэзии традицию обращения к Новгоро­ду как к символу народной вольности и борьбы с тира­нией. Эта традиция прослеживается целое столетие от

1 Плеханов Г. В. Сочинения. Т. 22. М. — Л., 1925. С. 231; о трагедии Я. Б. Княжнина см.: Моисеева Г. Н. Древнерусская ли­тература... С. 157—161; Грацианский П. С. Политическая и право­вая мысль... С. 239—242.

2 Восстание декабристов. Т. II. М. — Л., 1926. С. 167.

3 См.: Декабристы. Поэзия, драматургия, проза, публицистика, литературная критика. М. — Л., 1951. С. 504.

4 Лунин М. С. Сочинения и письма. Пг., 1923. С. 79.

__________________ 11 ___________________

лермонтовского «Новгорода» и «Последнего сына воль­ности» до есенинской «Марфы Посадницы», опублико­ванной в 1917 году. В связи с падением самодержавия не только поэты, но и политики обращались к истории Новгорода. В 1917 году московское издательство «Зем­ля и воля», принадлежавшее эсерам, опубликовало популярную брошюру Е. Эфруси «Новгородская респуб­лика (Господин Великий Новгород)». Цель этого изда­ния раскрывалась в предисловии. Автор опровергал утверждение сторонников монархии, будто «республи­канские порядки противоречат самой природе русских людей и исконным русским обычаям», и полагал, что «теперь, когда предстоят выборы в Учредительное соб­рание... особенно полезно ознакомиться с вольными по­рядками Господина Великого Новгорода»1.

Республиканскую традицию в оценке Новгорода про­должил А. И. Герцен. Вечевой строй воспринимался им как воплощение свободы и общинного духа Древней Руси и противопоставлялся княжеской власти, тяготею­щей к самодержавию. Герцен тоже не избежал исполь­зования новгородской символики в борьбе с самодержа­вием и не дал социально-исторической оценки полити­ческого строя Новгорода. Новгородская республика су­ществует у него, как и у декабристов и Радищева, не сама по себе, а лишь в соотношении с московским са­модержавием, и не столько XVI, сколько XIX века. Говоря о Новгороде, он решает не исторические, а поли­тические проблемы. Как и декабристы, в данном случае он более публицист, чем историк. Поэтому социально-экономическая база новгородской государственности ос­тается вне его внимания. Но вопрос о необходимости централизации Руси для свержения монгольского ига и спасения единства государства Герцен все же поставил.

Отдавая дань романтизму, он писал в 1850 году: «Россия могла быть спасена путем развития общинных учреждений или установлением самодержавной власти одного лица... В XV и даже в начале XVI века ход со­бытий в России отличался еще такой нерешительностью, что оставалось неясным, который из двух принципов, определяющих жизнь народную и жизнь политическую в стране, возьмет верх: князь или община, Москва или Новгород... Москва одержала верх, но у Новгорода так-

1 Эфруси Е. Новгородская республика (Господин Великий Нов­город). М., 1917. С. 3.

________ 12 ________________-

же были основания надеяться на победу, этим и объяс­няется ожесточенная борьба между обоими городами, как и зверства, совершенные Иваном Грозным в Нов­городе... События сложились в пользу самодержавия, Россия была спасена, она стала сильной, великой — но какой ценою? Это самая несчастная, самая порабощен­ная из стран земного шара. Москва спасла Россию, за­душив все, что было свободного в русской жизни»1. Гер­цена можно упрекнуть в невнимании к социальным ас­пектам и полемическом преувеличении элемента неопре­деленности в ходе формирования централизованного русского государства. Но конечный результат и этиче­ский (колорит событий схвачены им верно.

Спустя 11 лет Н. П. Огарев дал более взвешенную оценку и внутреннего строя Новгорода, и его роли в объединении Руси. В статье «По поводу проекта о при­сяжных поверенных» (1861) он писал: «Выражал ли Новгород тайную мысль целой Руси, мысль правления и суда мирского, вечевого, или, добиваясь свободы тор­гового города, он был способен создать только городс­кую олигархо-буржуазную республику, — это едва ли можно решить с достоверностью... Освободить Россию можно было только сосредоточив все силы, этого не мог сделать прибрежный торговый город. Центральная Москва сосредоточила силы на освобождении, она стала во главе государственной организации»2.

Историк-демократ А. П. Щапов пошел в своих сим­патиях еще дальше — он идеализировал не только рес­публиканские учреждения, но и социальный строй Нов­города. «Была полная демократическая свобода самовы­ражения народной жизни, — писал он в 1862 году в статье «Городские мирские сходы». — Демократизм мас­сы всецело преобладал над аристократизмом боярства. И вот почему всякий раз, как случалась в новгородском вече борьба меньших и вятших людей, черни и боярст­ва, черные люди всегда выходили торжествующими... Следовательно, нравственно-жизненные были и юные зачатки, ростки вечей. В них самих заключались могу­чие, неистощимые, свежие, здоровые силы к дальнейше­му саморазвитию и самоусовершенствованию»3.

1 Герцен. А. И. Сочинения. Т. 3. М., 1956. С. 403—405.

2 Новгород в русской литературе XVIII—XX веков. Новгород, 1959 С 149

3 См.: Щапов А. П. Собр. соч. Т. 1. СПб., 1906. С. 785—793.

_______________ 13 _______________

Идеализация Новгорода у А. И. Герцена и его пос­ледователей была связана не только с интересами поли­тической борьбы с самодержавием, но и с эволюцией их мировоззрения от западничества к вере в русскую общину. Некоторым представителям другого крыла ре­волюционной демократии в России, менее подвержен­ным общинным иллюзиям, свойственно критическое от­ношение как к социальной, так и к политической струк­туре Новгорода.

Уничтожающую характеристику древнему Новгоро­ду дал В. Г. Белинский в «Статье о народной поэзии» (1841—1842). По его мнению, там «не было на малей­шего понятия о праве личном, общественном, торговом», «не было и тени» того «духа европеизма», который «все­му определял значение», «там все были купцами слу­чайно и торговали на авось, да наудачу, по-азиатски», Новгород как средоточие роскоши, удальства и разгула «для тогдашней Руси был тем же, чем теперь Париж для всей Европы». Но наряду с явными эксцессами «за­паднической» критики отечественной истории отметим безошибочное определение врожденного порока новго­родских порядков — некоторую их застойность, слабость исторического движения при всем обилии политических конфликтов и переворотов: «Новгородская жизнь была каким-то зародышем чего-то, по-видимому, важного, но она и осталась зародышем чего-то: чуждая движения и развития, она кончилась тем же, чем и началась... Что не развивается, то не живет, а что не живет, то умира­ет: таков мировой закон всех гражданских обществ. В Новгороде не было зерна жизни, не было развития, а потому, повторяем, из него ничего не могло выйти»1. И здесь не обошлось без гиперболизации. Белинский не­дооценил энергичную борьбу новгородцев за утвержде­ние республики, их вклад в защиту рубежей Руси, в торговлю и контакты с Европой и т. п., он распростра­нил на всю новгородскую историю элементы застойнос­ти, возникшие к ее концу. Но в то же время нельзя не признать, что в XIV—XV веках Новгород действительно оставался в стороне от главного дела объединения Ру­си, что такой движущей пружины, как у Москвы (созда­ние централизованного государства), у него не было, что процесс объединения обрекал его на гибель.

1 Белинский В. Г. Собр. соч. Т. 4. М., 1979. С. 233—235.

___________________ 14 ___________________

Статья Н. В. Шелгунова «Русский романтизм», поя­вившаяся спустя 30 лет, в чем-то созвучна мыслям В. Г. Белинского, а в чем-то оставляет его позади. Ав­тор четко ставит вопрос о социальной сути республики, но решает его противоположно А. П. Щапову: «Действи­тельного народоправства в Новгороде никогда не было. Учреждения Новгорода были аристократические. Прави­ли бояре, богатые и лучшие люди, только в их руках была вся сила и власть... «Великий Новгород» был аб­солютным государем своих земель, каким был и мос­ковский князь своих владений. В сущности, одна идея лежала в основании московского единовластия и новго­родского народоправства». Столь же беспощаден Шел-гунов и в оценке значения для России связей Новгоро­да с Западом: «Новгород в своих сношениях с Европой имел, по-видимому, возможность усвоить ее гражданс­кие познания, ее дух, ее направление... Новгород не вно­сит ничего. Новгород был русским окном в Европу, и, однако, через это окно не прошло к нам ни единого лу­ча света, ни одной европейской идеи»1.

И у Н. В. Шелгунова причудливо переплетаются ин­тересные мысли, содержащие зерно истины, с тенденци­озными утверждениями. С одной стороны, здравые вы­воды о фиктивности народоправства, сосредоточении власти в руках богатых, приводящие его к констатации противоречий между аристократией и плебеями, между городом и волостью, к выявлению закрепощения смер­дов. Метко его указание на общность идеи, лежавшей в основе московского самодержавия и новгородского на­родоправства, под которой можно понимать не только совпадение отношений столицы с периферией, но и со­циальное родство новгородских бояр и московского кня­зя. С другой стороны, мало обоснованный нигилизм в оценке исторической роли Новгорода, его вклада в ис­торию русской государственности и культуры, уровня его правовых установлений и политических учреждений, преувеличение стихийности политической жизни, уверен­ность в том, что свет мог распространяться только из «Европы», неверные суждения о неравноправии торго­вых отношений с Ганзой и т. п.

В русской историографии XIX века, не относящейся к революционно-демократическому лагерю, нашли отра-

1 Шелгунов Н. В. Русский романтизм//Дело СПб. 1873 № 8. С. 96—102.

15

r\

жение обе тенденции в оценке Новгорода, нетерпимость монархистов и романтический подход к вечевому строю.

Сторонник «православия, самодержавия и народнос­ти» М. П. Погодин видел в русской средневековой рес­публике «досадную игру истории», пытался, насколько возможно, возвеличить положение князя в Новгороде, утверждая, что ему принадлежала верховная исполни­тельная власть1. В его исторической повести «Марфа» мы не найдем колебаний между симпатией к защитни­кам республики и пониманием необходимости централи­зации Руси, свойственных раннему произведению Н. М. Карамзина на тот же сюжет.

Наиболее характерный пример идеализации Новго­рода с либеральных антимонархических позиций пред­ставляют сочинения Н. И. Костомарова — двухтомник «Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада» и лекция «О значении Великого Новго­рода в истории России»2, с которой он выступил в Нов­городе в 1861 году на празднованиях в честь тысячеле­тия России.

В древней русской истории Костомаров выделяет два периода и два уклада «по развитию внутренней на­родной жизни» — удельно-вечевой и единодержавный. Отметим сразу,некоторое смешение этих понятий, кото­рые явно не совпадают полностью. Удельно-вечевой пе­риод, выделяемый по отношениям между разными зем­лями или князьями Руси, или, говоря современным язы­ком, период феодальной раздробленности3, сам вклю-

1 См.: Погодин М. П. Начертание русской истории. Изд. 2-е. М., 1837. С. 136.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. Т. I, II. СПб., 1886; Он же. Собр. соч. Кн. 1 (Т. 1—3). СПб., 1903. С. 199—214.

3 И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко видят содержание рас­пада Киевской Руси «не в развитии феодализма, а в смене родо-племенного строя общественной организацией, основанной на тер­риториальных связях и являющейся переходной ступенью от до­классового общества к классовому». См.: Фроянов И. Я., Дворни­ченко А. Ю. Города-государства "Древней Руси. Л., 1988. С. 87; см. также с. 265. Обсуждение этого вопроса выходит за рамки дан­ной работы. Отметим лишь два обстоятельства. Мысль, что феода­лизм и государственность на Руси возникли позже рубежа, уста­новленного для них в советской литературе с 30-х годов, плодо­творна. В то же время, поскольку феодальный характер отношений, складывавшихся в XII—XIII веках, не вызывает сомнений, пред­ставляется возможным по-прежнему пользоваться понятием «фео­дальная раздробленность».

16

чал в себя оба уклада, ибо с точки зрения внутренней конституции, а не отношений между отдельными земля­ми, для него княжество, тяготеющее к укреплению мо­наршей власти, более характерно, чем республика. К этой нечеткости приводит Костомарова, как и большин­ство дореволюционных русских историков, выбор крите­риев для определения периодов и укладов исключитель­но в сфере надстроечных явлений —государственных от­ношений, идеологии.

Костомаров видит идеал удельно-вечевой жизни в самостоятельности земель русского мира во внутренних делах при сохранении связи между всеми ними. Это стремление к связи он явно преувеличивает или, во вся­ком случае, переносит его из сферы идеальной в сферу государственную, характеризуя удельно-вечевой уклад как «эпоху господства федеративного строя русской об­щественной жизни» и придавая тем самым отношениям между княжествами правильный, точно установленный характер, который в разгар феодальных усобиц как раз не был им свойствен. Характер удельно-вечевого уклада, продолжает Костомаров, нигде не выразился полнее, чем в Новгороде. Мимоходом отметим нюанс, не имею­щий прямого отношения к теме нашего исследования. Среди причин политической самобытности Новгорода Костомаров первой называет этническую. Он предпола­гает, что новгородцы были южного происхождения, пе­реселились с берегов Днепра, на севере нашли уже сла­вянских поселенцев, но южная народность осталась над ними «первенствующею», отсюда «нравственная связь Новгорода с отдаленным Киевом»1. Здесь чувствуется определенное влияние национализма.

Идеализация новгородских устоев проявляется у Костомарова по-разному. Он видит в них «механизм не­зависимости и гражданской свободы» и распространяет эту свободу на всех одинаково: «В Новгороде все исхо­дило из принципа личной свободы. Общинное единство находило опору во взаимности личностей. В Новгороде никто, если сам не продал своей свободы, не был прико­ван к месту». Заметим, что в холопы в Новгороде, как и в других русских землях, обычно попадали не добро­вольно, а процесс феодализации все ощутимее приковы­вал к месту и смердов, о чем свидетельствуют новгород-

1 См • Костомаров Н. И. О значении Великого Новгорода в истории России. С. 200, 202, 203, 207.

17

ские источники. «Свобода, — продолжает Костомаров,— выдвигала бояр из массы, но тогда эгоистические побуж­дения влекли их к тому, чтобы употребить свое возвы­шение себе в пользу, в ущерб оставшихся в толпе; но та же самая свобода подвигала толпу против них, пре­пятствовала дальнейшему их усилению и наказывала за временное господство — низвергала их, чтобы дать место другим разыграть такую же историю возвышения и падения»1. И здесь — тот же односторонний, поверхно­стно-политический подход. «Свобода» могла скинуть одного боярина с поста посадника и посадить на его место другого, могла даже разграбить его двор, но от­нюдь не свобода, а происхождение и богатство возводи­ли в боярское достоинство, и власть боярства, а не пре­бывание конкретного боярина в должности, была пос­тоянной и незыблемой с момента консолидации бояр в качестве стойкой социальной группы до падения респуб­лики. Пребывая в сфере идеалов и политических отно­шений, Н. И. Костомаров не замечает изменений в со­циальной основе «севернорусского народоправства». Новгород все еще представляется ему воплощением еди­ного для всей Древней Руси общинного духа. Вытесне­ние общинного строя феодальным игнорируется. Поэто­му в конфликтах, вытекающих из противоположности бедности и богатства, ему чудятся всего лишь выступле­ния народа против зазнавшихся и обманувших его до­верие должностных лиц.

Свобода, гражданственность и общинный строй рас­пространяются Костомаровым не только на главный город, но на все поселения, на всю новгородскую во­лость: «Во всей политической деятельности Новгорода не видно домогательства централизующей власти»2. И это далеко от истины. Земля Новгородская не была фе­дерацией самоуправляющихся общин. В нее назначались кормленники, менявшиеся по воле главного города. Гнет его был достаточно тяжел, о чем говорят сохраненные источниками проявления недовольства, восстания и стремление отделиться.

И наконец, Костомаров явно переоценивает стремле­ние Новгорода к единению с Русской землей. Оно, безус­ловно, было, но диктовалось не столько идеальными со-

1 См.: Костомаров Н. И. О значении Великого Новгорода... С. 205, 211, 212.

2 Там же. С. 211.

18

ображениями, сколько экономическими, политическими и военными интересами. Необходимости объединения новгородцы не осознали, — во всяком случае, это не нашло воплощения в их политике. Новгород был погло­щен собой и думал, главным образом, о сохранении все­ми средствами своей самостоятельности.

Костомаров и сам это косвенно признает, говоря, что удельно-вечевой уклад не дошел до своего полного раз­вития, не осуществил своего идеала единства, что Нов­город не мог «идти со своею свободою по пути истори­ческого прогресса», ибо удельно-вечевой уклад в других русских землях рухнул, что, следовательно, Новгород не мог повести их за собой, а ни условий, ни средств утвердить себя в качестве отдельной державы он не имел1. Костомаров добавляет, что Новгород и не стре­мился к этому, но такое утверждение сомнительно. ^

Вывод Костомарова: хотя Новгород и был обречен на гибель вместе с удельно-вечевым укладом, принципы его важны, они не прошли бесследно для народной ис­торической жизни: «Нельзя сказать, чтобы эти начала были бесплодны по своему существу, если б продолжа­ли возрастать в целой Руси, и что, напротив, другие, их заменившие, были и выше, и благодетельнее... Государ­ственность объединила русский народ, саморазвитие на­родных сил было поглощено делом этого единства, сво­бода общины и мира приносилась ему в жертву»2. В этой оценке при всем различии либеральной и револю­ционной критики самодержавия он перекликался с Гер­ценом. Победа самодержавия привела, по Костомарову, к отделению государства от народа, апогеем чего яви­лось крепостное право (вновь характерное выведение социально-экономических условий из политических).

Свою лекцию о значении Новгорода Костомаров за­канчивает выражением надежды, что отмена крепостно­го права «есть начало новой русской истории: государ­ственность примиряется с народностью», но и призывом не обольщаться на сей счет3. Иногда видят в этом ком­промисс с теорией официальной народности. Действи­тельно, элементы национализма и православия не чуж­ды исторической концепции Костомарова, но они соче­таются у него с критикой самодержавия. Финал его речи

1 Костомаров Н. И. О значении Великого Новгорода... С. 212.

2 Там же. С. 213.

3 Там же. С. 213—214.

________________ 19 _______________-

в Новгороде можно расценить и как приспособление к духу официальных торжеств, как желание подсластить пилюлю. Пойдя на такую уступку, он смог довести до сознания слушателей и читателей остро оппозиционную мысль о том, что вся история русского самодержавия ос­нована на отрыве власти от народа, причем в отличие от классиков славянофильства Костомаров возводит этот процесс не к эпохе Петра I (реформы Петра для него лишь апогей самодержавия), а к XIV—XV векам. Это никак не вяжется с концепцией «самодержавия, пра­вославия и народности».

Н. И. Костомаров был, пожалуй, последним крупным выразителем тенденции идеализации новгородской госу­дарственности. К середине XIX века в русской литера­туре начинает укрепляться более глубокий научный, ис­торический подход к этой теме. Один из первых опытов оценки Новгорода с точки зрения представлений о все­мирном историческом процессе — «История русского на­рода» Н. А. Полевого (20—30-е годы XIX века). Попыт­ка автора применить к нашему прошлому методологию французских историков была раскритикована А. С. Пушкиным, писавшим о втором томе сочинения Полево­го: «Поймите же и то, что Россия никогда не имела об­щего с остальною Европой, что история ее требует дру­гой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, вы­веденные Гизетом из истории христианского Запада»1. Полемичность соображений Пушкина показывает, как нова и своевременна была постановка вопроса у Поле­вого. Историзм позволил ему в немалой мере избежать преувеличений и отказаться от модернизации в оценке Новгорода. Он видит в республиканских учреждениях и торговле с Западом «жизненные силы» Новгорода, пов­лиявшие на развитие всех русских земель, и в то же время признает его детищем своей эпохи, обреченным на гибель в столкновении с самодержавием. В статье «Великий Новгород» он писал, что его строй «не должно сравнивать с республиками древних, а тем менее можно относить... (к нему. — О. М.) мечтательные понятия о гражданском равенстве и мнимой свободе новейших вре­мен»2.

1 Пушкин А. С. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 1-м.

2 Полевой Н. А. Великий Новгород//Описание Российской им­перии в историческом, географическом и статистическом отношени­ях. Новгородская губерния. СПб., 1844. С. 6.

________________ 20 ________________

Элементы историзма получили некоторое развитие в 40-х годах во взглядах западников и славянофилов, что не мешало им приспосабливать новгородский материал к своим историческим концепциям. При разности мето­дологии и у тех и у других (речь не идет о революци­онном крыле западников) обнаруживается немало обще­го во взглядах на Новгород. Это результат влияния ли­берализма, который постепенно стирал грань между двумя направлениями.

Для славянофилов Новгород в первые века своего существования — олицетворение древнерусской общины с традиционным для нее единством .мира и князя. Эта посылка, подаваемая не применительно к определенно­му историческому периоду, который мы бы назвали пе­реходным от родового строя к государству, а как посто­янная и прочная основа национальной самобытности, сразу же ведет к искажению характера республиканс­ких институтов. По определению Ю. Ф. Самарина, «в Новгороде было двоевластие: идеал новгородского быта, к которому он стремился, можно определить как согла­сие князя с вечем»1. С определением идеала можно бы­ло бы согласиться, но двоевластие означает не только согласие властей, но и их известное равенство, незави­симость друг от друга. Такая ситуация складывалась крайне редко и явно не типична для зрелых форм нов­городской государственности, превративших князя в должностное лицо. Да и идеал, сформулированный Са­мариным, требует уточнения: не просто согласие, а сог­ласие «на всей воле новгородской».

По Самарину, в новгородских грамотах значение князя определяется через отрицание, т. е. они содержат только ограничения княжеской власти, тогда как поло­жительные принципы пребывают в «живом сознании всей земли» и исходят из понимания необходимости кня­зя. «А почему Новгород не возвел их в правильную го­сударственную форму, — объясняет Самарин, — тому причина простая: Новгородская земля была часть Рус­ской земли, а не вся Россия; государство же должно было явиться только как юридическое выражение един­ства всей земли». Новгород пал, как и все уделы, из-за «необходимости идее о Русской земле облечься в госу­дарственную форму»2.

1 Самарин Ю. Ф. Собр. соч. Т. I. СПб.. 1877. С. 56.

2 Там же.

21

И. Д. Беляев (второй том его «Рассказов из русской истории» посвящен истории Новгорода Великого с древ­нейших времен до падения республики) дополняет этот подход указанием на разложение основ общинной жиз­ни в Новгороде XV века, где, по его мнению, царили своеволие и неправда. Даже в утверждении на вече Судной грамоты, в естественном акте систематизации обычаев, показателем правовой культуры он видит свиде­тельство того, что в обществе «не было уважения ни к суду, ни к закону, и, чтобы восстановить это уважение, нужно было прибегнуть к искусственным принудитель­ным мерам»1. Из этого делается вывод, что Новгороду, «по его тогдашнему внутреннему состоянию, нужна бы­ла новая, крепкая и непреклонная сила для обуздания своеволия и неправды, нужно было стеснение и ограни­чение старых прав и вольностей, уже отживших свое время, а не их обеспечение и признание»2.

У западника К- Д. Кавелина встречаем мысли, во многом перекликающиеся с идеями славянофила Сама­рина. И здесь Новгород — «община в древнерусском смысле слова, какими были более или менее и все дру­гие общины, только особенные исторические условия да­ли формам ее резче обозначиться, продлили гораздо до­лее политическое существование». И здесь утверждение, будто «верховная власть находилась в одно и то же время в руках князя и веча». Преувеличивая неопреде­ленность форм вечевого правления, видя в заключении договора с каждым князем отсутствие постоянного го­сударственного устройства, Кавелин считает, что «своим долгим существованием Новгород вполне исчерпал, впо­лне развил весь исключительно национальный общин­ный быт Древней Руси» и показал, «как мало было в нем зачатков гражданственности, твердого, прочного, го­сударственного устройства»3.

Сходные соображения высказывает и С. М. Соловь­ев, в 40-х годах переходивший от славянофильских на­строений к западническим. Его магистерская диссерта­ция «Об отношениях Новгорода к великим князьям», опубликованная в 1845 году, весьма тенденциозна и" искусственно толкует новгородские грамоты как доказа-

1 Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. вторая. Изд. 2-е. М.. 1866. С. 525.

2 Там же.

3 Кавелин К. Д. Собр. соч. Т. 1. СПб., 1897. С. 32—36.

________________ 22 ________________

тельство всевластия князей1. Соловьев видит в новгород­ском строе народовластие и относится к нему отрица­тельно. Необходимость призвания князей для него — результат банкротства народовластия. Он строит новго-родско-княжеские отношения периода республики по летописной схеме призвания варягов: раз народовластие беспомощно, не может обеспечить порядка, ему остает­ся только покориться власти князей. В борьбе Ивана III с Новгородом все симпатии Соловьева на стороне Моск­вы. В торжестве Москвы он видит не только «движение русских земель к единству», но и победу государствен­ного начала над родовым.

Для большинства русских либеральных историков середины прошлого века характерны признание Новго­рода носителем общинного (родового) быта, утвержде­ние, что этот быт себя исчерпал, зашел в тупик, что Новгород обречен был на падение вместе со всеми уде­лами, преувеличение власти князя в Новгороде. Силь­ные и слабые стороны русских либеральных историков нашли здесь свое выражение. С одной стороны, элемен­ты историзма, сказавшиеся в понимании неизбежности замены удельно-вечевого быта единым государством, от­каз от схематического противопоставления двух форм правления — республики и монархии. С другой — пол­ное пренебрежение к эволюции общественно-политичес­кого строя Новгорода, если не считать рассуждений о своевольстве, беззаконии и упадке добродетелей или о том, что община изжила себя. Новгород объявляется народовластием, но не на государственной, а на общин­ной основе. Переход от общины к республике, от перво­бытно-общинного строя к государственности, с социаль­ным расколом, который этот переход обусловил, остал­ся незамеченным. Лишь революционный демократ Н. В. Шелгунов отметил внутренние конфликты между бед­ностью и богатством, между властью и бесправием, свойственные новгородской общине. " Следующий крупный шаг в изучении новгородской темы был сделан В. О. Ключевским. С его именем свя­зано обращение русской исторической науки к социаль­но-экономическим проблемам. Будучи буржуазным ли­бералом, противником как самодержавия, так и револю­ции, Ключевский дал во многом реалистическую оценку

1 Подробнее см. в разделе о князе. _________________ 23 _______________——

политической истории Новгорода, стремясь вывести ее из экономических условий. Следуя уже сложившимся в русской литературе традициям историзма, он исходил из прогрессивности и неизбежности объединения Руси, и это уберегло его, несмотря на явную антипатию к по­литическому строю России конца XIX века, от абстракт­ного противопоставления республиканского и монархи­ческого принципов. Он объясняет слабости государст­венных учреждений Новгорода глубоким антагонизмом между имущими и неимущими, столкновениями между центром и периферией, распылением власти. Для Клю­чевского Новгород не является символом народоправст­ва. За формами вечевой демократии он различает кон­туры боярского совета, скрытой пружины власти1.

Полагая, что древнерусские города «были созданы успехами внешней торговли Руси»2, Ключевский видит главным образом в торговле и основу политических уч­реждений Новгорода. Это не помешало ему отметить ус­коренные темпы закрепощения крестьян в Новгороде, но все же процессы феодализации до известной степени ото­двигались на второй план.

Интерес к социально-экономическим проблемам — характерная черта русской исторической науки конца XIX века. Следует отметить две капитальные моногра­фии профессора Варшавского университета А. И. Ни­китского, посвященные истории экономического быта и церкви в Новгороде3.

Переход к марксизму в русской историографии свя­зан с именем ученика Ключевского М. Н. Покровского. Его «Русская история с древнейших времен», написан­ная накануне первой мировой войны и неоднократно пе­реиздававшаяся при Советской власти, представляет со­бой первую попытку создания марксистского курса оте­чественной истории. Придерживаясь близких Ключевс­кому взглядов по вопросу о происхождении и характере русских городов, Покровский обогащает их марксистс­кими представлениями о классовой борьбе и общих за­кономерностях исторического процесса. Ему принадле­жит немало интересных и поучительных соображений,

1 См.: Ключевский В О. Сочинения. Т. П. М., 1957. С. 75—76, 87—92, 97—102.

2 Там же. С. 127.

3 См.: Никитский А. И. Очерк внутренней истории церкви в Новгороде. СПб., 1892; Он же. История экономического быта Вели­кого Новгорода. М., 1893.

_______________ 24 ________________

касающихся социального и политического строя Новго­рода. Он поднял важную проблему сравнительного ана­лиза Новгородской республики и вольных городов За­падной Европы. Однако увлечение торгово-капиталисти-ческой теорией не позволило ему оценить значение фео­дальных устоев, а с ними и своеобразие русской фео­дальной республики, в частности, в том, что касается эволюции государственного строя. Специально примени­тельно к Новгороду и периодизации его политической истории взгляды Покровского были подвергнуты крити­ке А. В. Арциховским1.

Советские историки стремились применить к изуче­нию средневековой Руси представления о феодальной общественно-экономической формации, о закономернос­тях и этапах ее развития. Эта методология дает ориен­тиры и для определения исторической роли Новгородс­кой республики.

Отказавшись от эксцессов теории торгового капитала, подчеркивали последовательно феодальный характер средневекового Новгорода Б. Д. Греков, С. В. Юшков, М. Н. Тихомиров, А. В. Арциховский, Б. А. Рыбаков, Л. В. Черепнин и др. Они показали, что при всем зна­чении торговли основу его хозяйства составляло земле­владение, и именно крупная земельная собственность обеспечивала господствующее положение боярства. Эта тема специально разрабатывалась в монографиях С. А. Таракановой-Белкиной, Л. В. Даниловой, В. Н. Вернад­ского, В. Л. Янина, а также в общих работах по истории Новгорода (Н. Л. Подвигина и др.)2. Ряд исследовате­лей последних лет (И. Я. Фроянов и др.) справедливо отмечают, что в нашей литературе с 30-х годов возник­ла тенденция преувеличивать зрелость феодальных отно­шений на Руси и относить к слишком далекому прош­лому момент возникновения феодальной собственности на землю, сказавшаяся и в интерпретации самых ранних

1 См.: Арциховский А. В. К истории Новгорода//Исторические записки. 1938. № 2. С. 108—109.

2 См.: Тараканова-Белкина С. А. Боярское я монастырское землевладение в новгородских пятинах в домосковское время. М., 1939; Данилова Л. В. Очерки по истории землевладения и хозяйст­ва в Новгородской земле XIV—XV веков. М. — Л. 1955; Вернад­ский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М., 1961; Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. М., 1981; см. также: Подвигина Н. Л. Очерки социально-экономической и политической истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. М., 1976.

—————————————— 25 ______________

известий, касающихся новгородской земли. Этот воп­рос ставится далее. Сейчас же речь идет не о вре­мени возникновения феодальных отношений в Новгоро­де, а о степени их развития в период республики, ины­ми словами — об экономической основе могущества боярства.

В советской литературе нет единого взгляда на сте­пень развития и характер феодализма в Новгороде. С. В. Юшков вслед за В. О. Ключевским и А. И. Ни­китским считает, что феодальные отношения в Новгоро­де были более зрелыми, чем в других землях, и отмеча­ет раннее в сравнении с Москвой прикрепление кресть­ян. Б. Д. Греков и некоторые его последователи пола­гают, что Новгород не выделялся среди своих соседей темпами процесса феодализации1. В. Н. Вернадский, признавая справедливой позицию Грекова, идет еще дальше и говорит о медленности хода обояривания зе­мель. «Расцвет Великого Новгорода в XIV веке (а зна­чит, между прочим, и особенно интересующий нас рас­цвет политических форм. —О. М.), — указывал Вернад­ский,— опирался не на высокий уровень развития феодальных отношений»2.

По нашему мнению, источники свидетельствуют о весьма раннем развитии феодализма в Новгороде, нес­мотря на отсутствие сильной княжеской власти, которая в Киеве в значительной мере стимулировала феодализа­цию и определяла ее характер. В Новгороде был дру­гой ускоритель процесса — размах товарно-денежного оборота. Новгородские грамоты поражают высокой раз­работкой института частной собственности на землю, и особенно боярской собственности. Купля-продажа, да­рение, завещание земли были очень распространенными явлениями. В результате уже в XIII веке наблюдается отмеченное А. И. Никитским «сильное движение к сос­редоточению земли в руках крупных собственников, уч­реждений и отдельных лиц». О сильной степени фео­дальной зависимости крестьянства говорят не только устанавливающие выдачу и наказание беглых смердов договоры с князьями и шведами, значение которых для суждения об уровне феодализации подвергается сомне­нию Б. Д. Грековым, но и упоминания грамот о неотхо-

1 Подробнее см. в разделе об общественном строе.

2 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля... С. 29.

______________ 26 ______________

жих местах, о повинностях к монастырям, о юрисдик­ции землевладельцев и т. п. 1

Слабое развитие отработочной ренты в Новгороде — главный аргумент В. Pi. Вернадского в пользу замед­ленного процесса феодализации — является, по нашему мнению, показателем не столько «сохранения дофеода­льных и раннефеодальных форм эксплуатации», сколь­ко своеобразия зрелого новгородского феодализма. Климатические условия делали малопроизводительным земледельческий труд. Новгороду не хватало своего хлеба, поэтому он не мог служить предметом широкой торговли. Собственные запашки крупных землевладель­цев были очень невелики (1—3 крестьянских запашки). Поэтому среди источников обогащения новгородских феодалов существенное место занимали рыболовство, охота и другие промыслы. Но они по самой своей эко­номической природе делали более выгодной, единствен­но применимой оброчную форму ренты. Мысль о том, что преобладание натурального оброка в Новгороде объясняется своеобразием экономики, а не недоразви­тостью феодализма, подтверждается и отмечаемым Вернадским на основе значительного фактического ма­териала переходом в XV веке к высшей форме феодаль­ной ренты —денежному оброку, минуя барщинную стадию.

Слабость княжеского землевладения и власти бла­годаря противодействующему влиянию торговых связей не затормозила процесса феодализации, а лишь при­дала ему особую в сравнении с Киевом форму. Перед исследователем Киевской Руси стоит труднейшая зада­ча размежевания отношений, вытекающих из осущест­вления княжеской власти и отношений, вытекающих из права собственности на землю, иными словами дани-на­лога и феодальной ренты,— настолько тесно был связан киевский феодализм с Киевским государством, настоль­ко феодальные отношения порождались из одного цент­ра за счет княжеских пожалований, настолыко иерархия феодалов совпадала с иерархией княжеских слуг. В Новгороде же мы встречаемся с экономическим процес­сом в более чистом виде. Феодализация идет посредст­вом выделения богатейших членов общины одновре-

1 В соответствующих разделах дается более подробное изложе­ние упоминаемых здесь лишь вскользь норм гражданского права и правового пэложения групп населения.

_______._.________ 27 ________________

менно из многих центров. Летописи говорят о боярах земских, новоторжских, двинских, князе копорейском и т. п., отнюдь не имея в виду новгородских бояр, владе­ющих вотчинами в соответствующих землях. Разумеет­ся, и в Новгороде имела место передача земель госу­дарством отдельным лицам для сбора дани, а позже в кормление, что содействовало установлению разных форм зависимости крестьян хотя бы вследствие сосре­доточения в руках данников и кормленников значитель­ных средств.

Другая особенность новгородского феодализма — его теснейшая связь с торговлей, своего рода симбиоз тор­говли и эксплуатации сельского населения. Интересы торговли тянули новгородских бояр к городу. Крупней­шие феодалы имели здесь свои дворы, принимали актив­нейшее участие в политической жизни. Доходы с вотчин давали средства для ведения городской жизни. Бояр­ская экономика заключалась в сбыте продуктов вотчин­ного хозяйства.

Указанными важнейшими отличительными чертами новгородского феодализма определяются в первую оче­редь и особенности его политического строя. Новгород был политическим и торговым средоточием многочис­ленных самостоятельно возникших и независимых фео­дальных центров. Общий интерес соединяет совершенно автономные и не способные поглотить друг друга эконо­мические единицы в границах одного города. Их вынуж­денному сожительству в политической сфере соответст­вует республика.

Внимание исследователей привлекала проблема ста­новления в Новгороде самобытных государственных уч­реждений. Заметным явлением в этом плане стала ста­тья Б. Д. Грекова «Революция в Новгороде Великом в XII веке»1, вышедшая в 1929 году. К сожалению, она привела к появлению упрощенных представлений, будто вечевой строй установился в 1136 году. Несколько лет спустя в докладе «Основные задачи истории Новгорода» Б. Д. Греков как бы задал тон в резко негативном от­ношении к политическим институтам Новгорода. С ве­чевым строем он связывал только отрицательные пос­ледствия, особую тяжесть эксплуатации народных масс:

1 См.: Ученые записки Института истории Российской ассоциа­ции научно-исследовательских институтов общественных наук. Т. IV. М., 1929.

28

«Наша задача — показать конкретнее своеобразие этой «республики» бояр, при которой трудящиеся были угне­тены более чем где-либо»1. Методологически правиль­ный подход к формированию республиканских учреж­дений как к процессу длительной борьбы с властью киевских князей содержит интересная работа И. М. Троцкого «Возникновение Новгородской республики»2, незаслуженно забытая многими более поздними иссле­дователями.

В 1938 году появилась статья А. В. Арциховского «К истории Новгорода», в которой давалась общая ха­рактеристика республики и в связи с критикой позиции М. Н. Покровского ставился вопрос о ее этапах.

«Не могуществом крупных торговцев надо объяс­нять политическое своеобразие Новгорода, а взаимодейс­твием двух сил, — писал Арциховский. — Одна из них — это землевладельческое и военное могущество местных бояр-крепостников, одолевших князей и корпоративно управляющих государством. Другая — развитие ремес­ленно-торгового демократического города, отвоевавшего себе у князей и бояр серьезные политические права. Первая сила неизменно преобладала, и Новгород был боярской республикой. Он погиб тогда, когда оказался препятствием для прогрессивного исторического процес­са собирания Руси»3.

В ряде вопросов на статье лежит печать времени. Как и многие историки той поры, Арциховский вынуж­ден был отождествлять феодализм с крепостничеством. Но причины новгородских вольностей определены им верно. Пожалуй, можно было бы только подчеркнуть связь между «двумя силами», указав, что бояре исполь­зовали народные выступления в борьбе с княжеской властью и часто организовывали их. Полемизируя с М. Н. Покровским, утверждавшим, что с XI по XV век в Новгороде сменялись последовательно родовая арис­тократия, демократия купцов и ремесленников (XIII век) и денежная аристократия, Арциховский про­водит мысль, что Новгород всегда оставался боярским государством и что даже в XIV — XV веках аристокра-

1 Историк-марксист. 1936. Кн. 4. С. 159.

2 Троцкий И. М. Возникновение Новгородской республики//Из-вестия АН СССР. VII серия. Отделение общественных наук Л, 1932.

3 Арциховский А. В. К истории Новгорода. С. 131.

________________ 29 ________________

тические элементы усилились не за счет демократичес­ких, продолжавших играть в политической жизни боль­шую роль («вечевая демократия, вопреки утверждению М. Н. Покровского, не была пустой формальностью»), а за счет князя. Он обратил внимание, что в XIV — XV веках князья в Новгороде практически не живут.

В той же статье отмечалось, что Новгород все еще остается практически неизученным археологически. Именно Арциховский основал и стал первым руководи­телем новгородской археологической экспедиции, кото­рая уже более 50 лет питает и стимулирует советскую историческую науку. Подлинный расцвет новгородских исследований связан с именами Б. А. Колчина, В. Ф. Андреева, М. X. Алешковского, Е. Н. Носова, Н. Л. Под-вигиной, А. Н. Казаковой, М. Г. Рабиновича, А. Л. Хо-рошкевич, И. Э. Клейненберга, И. Я. Фроянова, Я. Н. Щапова, А. С. Хорошева, А. А. Севастьянова, Б. М. Ко­накова, С. В. Завадской, В. Д. Назарова, Е. А. Рыбиной и др. Представляют интерес работы Ю. Г. Алексеева, в первую очередь его монография о Псковской судной грамоте1, содержащая анализ процесса феодализации на землях, принадлежавших бывшему пригороду Нов­города.

Крупный вклад в изучение Новгорода внес нынешний руководитель экспедиции академик В. Л. Янин. Его монография «Новгородские посадники» (1962) далеко выходит за пределы темы и представляет собой анализ всей политической истории Новгорода. Много ценных материалов для изучения истории государства и права Новгорода содержат и более поздние его работы «Я пос­лал тебе бересту» (2-е изд., 1975), «Очерки комплексно­го источниковедения. Средневековый Новгород» (1977), «Новгородская феодальная вотчина» (1981) и др. В них анализируются и трактуются подчас по-новому, ори­гинально, смело, хотя в ряде случаев спорно или недос­таточно аргументирование, важнейшие вопросы социаль­ной структуры, происхождения и периодизации респуб­лики, становления ее исполнительных и судебных орга­нов, датировки важнейших памятников права и т. п.

Большое значение для расширения новгородских ис­следований имела публикация источников. Это «Нов­городская первая летопись старшего и младшего изво-

1 См.: Алексеев Ю. Т. Псковская судная грамота >и ее время. Развитие феодальных отношений на Руси XIV—XV вв. Л., 1980.

_____________ 30 _______________-

дов» 'под редакцией А. Н. Насонова (М.— Л., 1950), «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» под редакци­ей С. Н. Валка (М. — Л., 1949), серия изданий берес­тяных грамот, начатая А. В. Арциховским1.

Исторические исследования последних двух-трех де­сятилетий значительно обогатили представления о госу­дарстве. Правда, не все выводы историков безукориз­ненны в юридическом отношении. Иногда наблюдается не совсем точное использование государственно-право­вых категорий, таких, например, как форма государст­ва или суверенитет, допускается смешение социально-политических и формально-правовых характеристик. Нужно, конечно, учитывать, что историческая литерату­ра не затрагивает целый ряд проблем, принципиально важных для историка-юриста. Если государственному праву уделяется значительное внимание, то обязатель­ственное, семейное, наследственное, уголовное, процессу­альное право остаются, как правило, вне сферы внима­ния историков. Между тем они важны не только сами по себе, но и как показатель уровня правовой культуры и как ценное дополнение социально-политических харак­теристик.

Историческая литература ценна не только расшире­нием источников наших знаний, новыми фактами и ги­потезами, но и своей методологией. В ней вновь и вновь ставятся вопросы об общих закономерностях развития общества и государства в Древней Руси. В последние годы наметилась многообещающая тенденция критичес­кого пересмотра стереотипов, сложившихся в 30—50-х годах. Яркое и обобщенное выражение эта тенденция нашла в исследованиях И. Я. Фроянова о Киевской Ру­си, непосредственно затрагивающих начальный период новгородской истории, а также в книге И. Я. Фроянова и А. Ю. Дворниченко «Города-государства Древней Руси».

1 См.: Арциховский А. В., Тихомиров М. Н. Новгородские гра­моты на бересте (из раскопок 1951 г.). М., 1953; Арциховский А. В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1952 г.). М., 1954; Арциховский А. В., Борковский В. И, Новгородские грамоты на бе­ресте (из раскопок 1955 г.). М., 1958; Они же. Новгородские гра­моты на бересте (из раскопок 1956—1957 гг.). М., 1963; Арцихов­ский А. В. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1958— 1961 гг.). М., 1963; Арциховский А. В., Янин В. Л. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1962—1976 гг.). М., 1978; Янин В. Л., Зализняк А. А. Новгородские грамоты на бересте (из раскопок 1977—1983 гг.). М., 1985.

И. Я- Фроянов отмечает, что советских исследовате­лей, в частности Б. Д. Грекова, привлекала генеральная линия развития Древней Руси — феодализация, «меж­ду тем, институты старого порядка, восходящие к пер­вобытнообщинному периоду, а также рабовладельчес­кий уклад не были им достаточно изучены»1. Можно сказать сильнее — элементами доклассового, догосудар-ственного общества пренебрегали, подгоняли их под мерки феодализма, давая им тенденциозную интерпре­тацию.

«Что касается политических институтов, — пишет Фроянов, — то они предстают насквозь пронизанными феодальным началом. Для народа в них нет или почти нет места»2. Напомнив взгляды В. Н. Татищева и Н. М. Карамзина, считавших Рюрика и его потомков самодер­жцами, М. Н. Покровского, частично согласного с ними, а также оценки советских ученых (Б. Д. Греков, С. В. Юшков, Л. В. Черепнин), по которым русский князь конца X века представлял собой раннефеодального мо­нарха, Фроянов формулирует свой вывод: «Мы не можем принять эту точку зрения. Она нам кажется неверной уже потому, что Русь X — начала XI века к феодализ­му еще не пришла»3. В это время, по мнению И. Я. Фро-янова и А. Ю. Дворниченко, происходило «завершение распада родоплеменного строя»4. Обратив внимание на то, что вече и старейшины существенно ограничивали возможности князя, И. Я. Фроянов продолжает: «Все это не укладывается в рамки раннефеодальной монар­хии, а скорее соответствует политической организации родоплеменного общества в последний период его суще­ствования, когда рушились родовые устои и старые по­литические институты, модифицируясь, приспосаблива­лись к новой обстановке»5.

В самом деле, в советской литературе 30-50-х годов наблюдалось явное стремление преувеличивать древ­ность феодализма и государственности на Руси. В этом

1 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономиче­ской истории. Л., 1974. С. 4.

2 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политиче­ской истории. Л., 1980. С. 6.

3 Там же. С. 31—32.

4 Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древ­ней Руси. С. 39.

5 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политиче­ской истории. С. 32.

32

видели своего рода признак патриотизма. Считалось, что, чем государство древнее, тем больше ему чести и тем надежнее наше будущее. Эта тенденция странным образом перекликалась с концепциями русской дворянс­кой историографии. Н. М. Карамзин, в частности, пола­гал, что «вместе с верховною княжескою властью ут­вердилась в России, кажется, и система феодальная, по­местная или удельная»1.

Отвергая упрощенные представления, Фроянов вновь ставит проблему разграничения подданства и феодализ­ма, дани, кормления и феодальной ренты, возникшую еще в дореволюционной литературе (Ф. И. Леонтович в полемике с Б. Н. Чичериным доказывал, что кормление относится не к частно-правовым, а к публично-право­вым отношениям)2. Проводимая Фрояновым дифферен­циация вполне убедительна, хотя, пожалуй, в пылу оп­ровержения концепции «окняжения земли» он несколько недооценил роль князя и дружины в процессе феодали­зации3.

Личные и даннические отношения были тесно связа­ны, а сбор дани и кормление, как и другие функции уп­равления, всегда служили одним из важнейших путей классообразования. В работе Фроянова и Дворниченко эта связь нашла отражение применительно к частному случаю из новгородской истории. «Итак, — пишут они, — передача права сбора доходов с волости Буице Юрьеву монастырю не являлась актом земельного фео­дального пожалования. Она создавала лишь возмож­ность эволюции пожалованной волости в феодальную собственность»^ (выделено мной.— О. М.).

Работы И. Я. Фроянова послужили предметом ост­рой критики со стороны ряда советских историков (Ю. А. Лимонов, В. Т. Пашуто, А. П. Пьянков, Б. А. Рыбаков, М. Б. Свердлов и др.). Однако убедительных аргументов выдвинуто не было. Установление Ольгой погостов по-прежнему рассматривалось как показатель феодальных отношений, а попытки дифференцировать дань и феодальную ренту отметались. В качестве подт-

1 Карамзин Н. М. История... Т. I. С. 117.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 8, 69.

3 См. там же. С. 9—12.

4 Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. Города-государства...

ч*. 1У4.

33

3 Заказ 2696

верждения далеко зашедшего социального неравенства вновь приводилась Русская Правда, якобы ценившая жизнь смерда в 16 раз дешевле жизни боярина1, <как будто не было интерпретации М. А. Дьяконова, пока­завшего, что в древнем источнике речь идет не о при­равнивании смерда к холопу, а о «смердьем холопе» Одним из главных аргументов, которому придавалось явно политическое значение, служило утверждение, что, по Фроянову, получается, будто «Древняя Русь задер­жалась в своем общественно-политическом развитии на целые столетия»2 (в сравнении с Западом). Оппоненты Фроянова исходили из недопустимости пересмотра нас­ледия школы Б. Д. Грекова, «который распространил ленинскую методику на сравнительно-исторический ана­лиз раннефеодального периода»3.

Однако тенденции обновления, возникшие в нашей общественной жизни и науке в середине 80-х годов, ли­шали почвы подобные методы критики. В ходе дискус­сии по проблемам исторической науки в условиях перес­тройки, проведенной журналом «Вопросы истории» в январе 1988 года, это стало вполне очевидным4. На встрече историков за «/круглым столом» говорилось о «зубодробительных рецензиях» на книги Фроянова, став­ших возможными в атмосфере администрирования в на­уке и монополизации права на истину (Е. В. Анисимов) и прозвучал призыв «привыкнуть к наличию разных взглядов и подходов на основе марксизма-ленинизма» (Ю. А. Поляков). Отмечался чуждый марксизму «лже­патриотизм» попыток «приподнимать» нашу историю до уровня передовых стран Запада (П. В. Волобуев), про­извольно отодвинуть в глубь веков становление славян­ства и Древнерусского государства (А. П. Новосель­цев). Кстати сказать, попытки искусственного выявле­ния предшественников Древнерусского государства, по мнению А. П. Новосельцева, ведут к отрицанию роли Новгорода в процессе его формирования. В этой связи критическое переосмысление трудов Б. Д. Грекова, С. В. Юшкова и других видных исследователей стано-

1 См.: Пашуто В. Т. По поводу книги И. Я- Фроянова «Киев­ская Русь. Очерки социально-политической истории»//Вопросы исто­рии. 1982. № 9. С. 176.

2 Там же. С. 186.

3 Там же. С. 177.

4 См.: Круглый стол: историческая наука в условиях перестрой-ки//Вопросы истории. 1988. № 3.

вится необходимым. Высказав уважение к «настоящим ученым», творцам утвердившейся в советской литерату­ре концепции феодализма на Руси, Н. И. Павленко за­явил, что они создавали эту концепцию на базе «Крат­кого курса» в условиях конца 30-х годов и «то, что они выдвинули, с небольшими модификациями, фактически, существует и поныне»1.

Значительный вклад в разработку проблем общест­венно-политического строя и права Новгорода внесли историки-юристы. Хотя не было написано ни одной мо­нографии, охватывающей весь комплекс государственно-правового развития республики, почти все аспекты этой проблемы рассматривались в капитальных общих работах по истории русского права. М. Ф. Владимирс-ким-Будановым, М. М. Михайловым, И. Д. Беляевым, А. Н. Филипповым, П. Н. Мрочек-Дроздовским, В. И. Сергеевичем, А. Е. Пресняковым, М. А. Дьяконовым за­ложена основа трактовки памятников права Новгорода2. Достаточно сказать, что М. Ф. Владимирский-Буданов впервые разбил дошедший до нас фрагмент Новгородс­кой судной грамоты на статьи и сделал это настолько убедительно, что предложенная им разбивка почти без изменений признавалась всеми последующими исследо­вателями. Историки-юристы восполнили существенный пробел в литературе по древнему Новгороду. Ими де­тально проанализирован правовой материал, институты права, имеющие неоценимое значение для изучения со­циально-экономических процессов. Большой интерес по сей день представляют монографические исследования дореволюционных юристов по истории отраслей права: гражданского (Ф. Морошкин, А. Кранихфельд, К. А. Неволин), семейного (О. Пергамент, О. Ф. Ланге, В.

1 Круглый стол... С. 19—20.

2 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского пра­ва. Разн. изд.; Он же. Хрестоматия по истории русского'права. Разн. изд.; Михайлов М. М. История русского права. СПб., 1871; Беля­ев И. Д. Лекции по истории русского законодательства. М., 1888; Филиппов А. М. Учебник по истории русского права. Ч. I. Юрьев, 1914; Мрочек-Дроздовский П. Н. Главнейшие памятники русского права эпохи местных законов/ДОридический вестник. М., 1884. № 5—6; Сергеевич В. И. Вече и князь. Русское государственное устройство и управление во времена князей Рюриковичей. М.. 1867; Ом же. Лекции и исследования по древней истории русского права. Изд. 3-е. СПб., 1903; Пресняков А. Е. Княжое право в Древней Ру­си. СПб., 1909; Дьяконов М. А. Очерки общественного и государст­венного строя Древней Руси. СПб., 1903.

——————————————— 35 _______________

Шульгин), судопроизводству (А. Куницын, Н. Л. Дю­вернуа, С. Пахман), широко использующие новгородс­кие материалы. Торговые отношения Новгорода с Запа­дом, включая их правовые аспекты, рассматривались в монографиях И. Андреевского, М. Бережкова.

В первые годы после Октября продолжалась деятель­ность историков права, сформировавшихся в теорети­ческом и политическом отношении в дореволюционное время. А. Е. Пресняков писал о «народоправстве» в Новгороде в связи с сильным ограничением княжеской власти, противопоставлял «княжое право» Московской Руси, связанное с землевладением как основой княжес­кой власти, и Новгорода, где князю и его приближен­ным запрещалось обзаводиться земельной собствен­ностью1.

Профессор Ярославского университета, заведующий кабинетом русского права Н. Н. Пчелин подразделял историю России до XVI века на древнейший период (с IX по XIII век) и удельный период, или феодализм (XIII—XV века). Для древнейшего периода характерно повсеместное распространение веча, в удельный период в старых городах (Новгород, Смоленск, Полоцк) вече сохраняется, а новые (Суздаль, Ростов, Москва) обхо­дятся без него. Пчелин обращал внимание на усиление организованности вечевых собраний в Новгороде, на на­меренное отчуждение князя от жизни республики. Он называл Новгород «торговой республикой», что не поме­шало ему отметить сочетание в боярском хозяйстве тор­говли и землевладения и говорить о возникновении осо­бого вида феодальных отношений — «муниципального феодализма»2.

М. А. Дьяконов в переиздании «Очерков обществен­ного и государственного строя Древней Руси» подчерки­вал, что вече представляло собой орган, через который народ проявляет свою волю в решении государственных дел3.

1 См.: Пресняков А. Е. Образование великорусского государст­ва. Пг., 1918. С. 66; Он же. Удельное владение в княжом праве Великороссии и власть московских государей//Дела и дни. Пг. 1920. Кн. I. С. 7.

2 См.: Пчелин Н. Н. История России (с древнейших времен до преемников Петра Великого). Тифлис, 1924. С. 78, 108, 112 и др.

3 См.: Дьяконов М. А. Очерки общественного и государствен­ного строя Древней Руси. С. 94.

Переход советской науки истории государства и пра­ва СССР на марксистские позиции связан с именем С. В. Юшкова1. У него есть небольшие работы, специаль­но посвященные некоторым проблемам правовой истории Новгорода и Пскова, — это статьи об уставе князя Все­волода и о положении крестьян в Пскове и Новгороде2 (этой же теме ранее была посвящена статья П. А. Аргу­нова3, ученика С. В. Юшкова). Ряд вопросов дореспуб-ликанского и раннереспубликанского периода рассмот­рен в работах С. В. Юшкова по Киевской Руси. Ему принадлежит и первый учебник по истории государства и права СССР с разделом о Новгороде4. Последующие публикации юристов на эту тему сводились в основном к главам в учебниках. Редкими исключениями являют­ся статьи М. М. Исаева об уголовном праве Новгорода и Пскова (1948), В, С. Покровского о договоре Новгоро­да с Готландом и немецкими городами 1189—1195 го­дов (1959) и И. Э. Клейненберга (историк, специально коснувшийся юридической темы) по вопросу о наличии в Новгороде X—XII веков берегового права (1960). Нов­городу уделено некоторое внимание в работах Е. А. Ко­ровина, Ф. И. Кожевникова и Д. Б. Левина по истории международного права. Назовем также работу И. Д. Мартысевича о Псковской судной грамоте (1951).

Советские юристы совместно с историками продол­жили традицию публикации источников права. Первый опыт такого рода представляет восьмитомное издание «Памятники русского права» (1952—1963). Новгородс­кие материалы содержатся во втором выпуске (под ред. С. В. Юшкова). В настоящее время заканчивается из­дание «Российского законодательства X—XX веков» в 9 томах. Новгородская судная грамота и новгородские

1 См. об этом подробно: Штамм С. И. Серафим Владимирович Юшков (1888—1952)//Правоведение. 1988. № 1. С. 57.

2 См.: Юшков С. В. Устав князя Всеволода//До зовнишноТ исторп памятники. Юб1лей»ий зб!рник на пошану акад. Д. I. Бага-Л1я. КиТв. 1927; Он же. Псковская «аграрная» революция в конце XV века//3аписки научного общества марксистов. 1928. № 3. С. 34—42.

3 См.: Аргунов П. А. Крестьянин и землевладелец в эпоху Псковской судной грамоты//Ученые записки Саратовского государ­ственного университета. 1925. Т. IV. Вып. 4. С. 22—25.

4 См.: Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. Киев, 1939; Он же. Общественно-политический строй и право Киевского государства. М., 1949; Он же. История государства и права СССР. Ч. 1. М., 1947.

_______________ 37 _______________

княжеские уставы и грамоты вошли в первый том (под ред. В. Л. Янина, 1984). Эти материалы подготовлены и прокомментированы В. М. Клеандровой, Я. Н. Щапо­вым и В. Л. Яниным. Интересный материал для срав­нения права Новгорода и других русских земель содер­жит коллективная монография «Развитие русского пра­ва XV — первой половины XVII века» (М., 1986). Обзор юридической литературы по Новгороду дается С. И. Штамм в книге «Советская историко-правовая наука. Очерки становления и развития» (М., 1978).

Все же вклад советских юристов в изучение государ­ственно-правовых институтов в Новгороде явно недоста­точен. Значительные накопления исторической науки в этой области остаются не освоенными и не оцененными с государственно-правовой точки зрения. Это относится как к фактам, так и к методологии. Развитие и пере­смотр концепций, сложившихся в этой области в 30-х — первой половине 50-х годов, происходит крайне медлен­но. Между тем в ряде принципиальных вопросов необ­ходимость его очевидна. Такой пересмотр никак не свя­зан с отрицанием заслуг наших известных историков-правоведов, в частности С. В. Юшкова. Более того, он должен сопровождаться обращением к тем их сейчас уже плохо известным работам, в которых содержалась более гибкая оценка общественно-политического строя Киевской Руси, учитывающая его переходный характер, прежде всего к идее Юшкова о дофеодальном периоде Киевской Руси, характеризующемся сочетанием трех ук­ладов— первобытнообщинного, рабовладельческого и феодального1. Заметный шаг к реалистической оценке степени феодализации, сделанный С. А. Покровским в его очерке об общественном строе Киевской Руси2, от­меченный историками как положительное явление, а также обращение ряда юристов на рубеже 50—60-х го­дов вслед за историками к идее военной демократии как важного этапа на пути превращения родового строя в государственный пока не получили должного развития со стороны историков права.

Несколько слов об освещении новгородской темы в зарубежной литературе. Интерес к русской истории на

1 Юшков С. В. К вопросу о дофеодальном («варварском») го-сударстве//Вопросы истории. 1946. № 7.

2 См.: Покровский С. А. Общественный строй Древнерусского государства//Труды ВЮЗИ. Т. 14. Ч. I. M-, 1970.

Западе стал приобретать осязаемые формы в XVIII ве­ке. Приоритет принадлежал Германии. Этому содейст­вовали и высокий уровень немецкой учености, и геогра­фическая близость, и давние связи между двумя стра­нами. Нет ничего удивительного и в том, что с давних времен немецкие историки уделяли особое внимание Новгороду как торговому партнеру немецких городов, архивы которых хранили немало ценных источников. Еще Н. М. Карамзин при описании торговли Новгорода с Западом пользовался «Историей Ганзейского союза» Сартория, хотя и относился критически к его сведениям о внутренней жизни Новгорода: «Справедливо сомне­ваясь о мнимых несметных богатствах тогдашнего Нов­города, Сарторий прибавляет, что там до 1383 года не было даже и моста через Волхов! Сей ученый историк не сказал бы того, если бы знал новгородскую лето­пись»1.

Традиция новгородских исследований в немецкой ли­тературе сохранялась. Тема немецко-русской торговли оставалась в них одной из центральных (монографии Л. К- Гетца и В. Реннкампа, между которыми пролег­ло 70 лет, статья П. Йохансена2). В последние десятиле­тия диапазон работ по Новгороду в ФРГ значительно расширился. К. Герке, К. Р. Шмидт, К. Цернак анали­зируют проблемы социальной структуры и политической организации республики3. Заметным явлением стала обобщающая книга И. Лойшнера «Новгород. Исследова­ние некоторых вопросов его конституционной и социаль­ной структуры»4. Все названные авторы пользуются пер­воисточниками, и многие их наблюдения представляют бесспорный интерес. Политико-методологических прин­ципов подхода некоторых из них к проблеме мы коснем-

1 Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 92.

2 См.: Coetz L. К- Deutsch-russische Handelsvertrage des Mitte-lalters. Hamburg, 1916; Rennkamp W. Studien zum deutsch-russischen Handel bis zum Ende des 13 Jahrhunderts. Bochum, 1977; Johan-sen P. Novgorod und die Hanse//Gedachtnisschrift fur F. Rorig. Ltibeck, 1953. S. 121 — 148.

3 См.: Goehrke C. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Nov­gorod. — Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur der mittel­alterlichen Stadte in Europa. Reichnau-Vortrage 1963—1964. Konstanz, Stuttgart. 1966. S. 357—378; Schmidt K. R. Soziale Ter-minologie in den russischen Texten des fruhen Mittelalters. Kopen-hagen, 1964; Zernack K. Die burgstadtischen Volksversammlungen bei den Ost-und Vestslaven. Wiesbaden. 1967

4 См.: Leuschner /. Novgorod. Berlin, 1981.

—————:____________ 39 —————————————————

ся далее. Естественно, Новгороду уделяется внимание и в общих работах по истории средневековой Руси. Упо­мянем одно из последних изданий такого^ рода — «Рус­ская хозяйственная и социальная история*. Киевский и Московский периоды» Клауса Хеллера1.

В англоязычной и франкоязычной литературе почти нет специальных работ по Новгороду, и тем более по правовым вопросам. В качестве исключения назовем статью известного специалиста по русскому средневе­ковью М. Шефтеля о правовом положении иностранцев в Новгородско-Киевской Руси, в которой рассматрива­ются договоры Новгорода с Западом, и предисловие ан­глийского археолога М. Томпсона к сборнику «Новгород Великий», представляющему собой обзор материалов Новгородской археологической экспедиции2. Разумеется, Новгороду уделяется некоторое внимание в работах по истории России или средневековых городов А. Экка, А. Пиренна, М. Шефтеля, Дж. Вернадского, М. Флорин-ского, В. Дмитришина и др. (как видно даже по фами­лиям, многие из них написаны выходцами из нашей страны)3. Д. Кэйзер в книге по истории права в средне­вековой Руси4 лишь вскользь упоминает о Новгородской и Псковской судных грамотах, что не уберегло его от широких обобщений.

Отметим ряд характерных черт западной литерату­ры, так или иначе связанной с Новгородом, имея в ви­ду, что эти черты свойственны не всем авторам и прояв­ляются в разной форме и мере.

Имеет хождение мысль о застойности новгородской истории, переносимая и на правовой материал и сказы­вающаяся, в частности, в нигилистическом отношении к политической и правовой культуре республиканской эпо-

1 См.: Heller, Klaus. Russische Wirtschafts—und Sozialgeschichte. Band I. Die Kiever und die Moskauer Periode (9—17 lahrhundert). Wissenschaftliche Buchgesellschaft. Darmstadt, 1987.

2 См.: Szeftel M. Russian Institutions and Culture up to Peter the Great. London, 1975, P. IV, 375—430; Novgorod the Great. Excavations at the medienal city directed by A.. V. Artsikhovsky and B. A. Kolchin. Complied and Written by M.W.Thompson. N.Y., 1967.

3 См.: Eck A. Le moyen age russe. Paris, 1933; Pirenne H. Les villes au moyen age. Brussel, 1927; Pirenne H. Medieval cities. New York, 1956; Vernadsky G. A History of Russia. N. Y., 1967; Florin-sky M. T. Russia: a short History. N. Y., 1964; Dtnytryshyn В. А History of Russia. New Jersey, 1977.

4 См.: Kaiser D. H. The Growth of the Law in Medieval Russia. Princeton, 1981.

______________ 40 _______

хи. «Средневековое общество в Новгороде, кажется, ис­пытывало страх перед нововведениями», — пишет М. То­мпсон. Если в X веке, по его мнению, различия между русским и западным средневековым обществом были, вероятно, невелики, то уже к XII веку они далеко ото­шли друг от друга, «потому что первое избегало нов­шеств, а второе приветствовало их»1. Стойкость тради­ций и сознательное стремление их увековечить — отли­чительная черта всякого древнего и средневекового об­щества, как западного, так и восточного. Достаточно вспомнить цеховые обычаи. Заключение о том, что уже к XII веку Запад якобы вырвался вперед, ни на чем не основано.

Д. Кэйзер, по существу, солидаризируется с мыслью М. Томпсона на правовой основе. «Период, отделяющий пространную редакцию Русской Правды — русский ко­декс XIII столетия от Судебника — московского кодекса конца XV столетия, был с юридической точки зрения застойным, насколько можно судить по дошедшим до нас источникам права». Он говорит о «скоплении сим­волов», сопротивлявшихся введению новых норм не по­тому, что старые были лучше, а просто потому, что ста­рые нормы были старыми»2. При этом Кэйзер отметает документы частного права, сохранившиеся, по его мне­нию, лишь с конца XIV века, и «статутное право Нов­города и Пскова», т. е. судные грамоты, ибо они, види­те ли, появились лишь в момент коллизии с Москвой. Лишь мимоходом обмолвившись о том, что грамоты со­держат следы более ранней кодификации, он вычеркива­ет таким образом из истории русского права самые важ­ные памятники, относящиеся как раз к изучаемой им эпохе и заполняющие мнимую пустоту между Русской правдой и московским Судебником. Хотя Кэйзер и на­зывает судные грамоты документами статутного права, ясно, что их источником был обычай и что такие доку­менты, благодаря тому же противодействию символов, не могли возникнуть в один день или даже год. То же следует сказать и о частных грамотах. Относясь к XIV веку, они, бесспорно, донесли до нас традиции, склады­вавшиеся длительное время. Умолчал Кэйзер, касаясь стагнации XIII—XV веков, и о нашествии Золотой Ор-

1 Novgorod the Great. P. XVI.

2 Kaiser D. H. Op. cit. P. 3, IX.

ды, также не содействовавшем расцвету правовой куль­туры коренного населения.

Своеобразной формой столь же легкомысленно пре­небрежительного отношения к государственным институ­там являются замечания М. Флоринского о политичес­ком строе Новгорода. Вече, по его мнению, было «анар­хическим учреждением, не сдерживаемым какими-либо конституционными положениями или процедурными пра­вилами». Отсюда вся история Новгорода XII—XV веков представляется ему «путаной и сбивающей с толку кар­тиной внутренних неурядиц и внешних стычек с его за­падными и восточными соседями»1. Между тем эта «путаница» просуществовала более трех веков. Будь оценка Флоринского верной, Новгород оказался бы, ве­роятно, единственным в своем роде историческим фено­меном, доказывающим принципиальную жизнеспособ­ность анархии. Но в Новгороде мы имеем не безгосудар­ственное состояние, а своеобразную форму республикан­ского устройства. И те смуты, о которых пишет Флорин-ский и которые в самом деле хорошо известны по лето­писям, представляли собой эксцессы, а не нормальный ход государственной жизни.

Ряд исследователей определяют новгородский госу­дарственный строй как демократию. По Дж. Вернадско­му, Новгород представлял собой «демократию, ограни­ченную в определенной степени интересами высших классов», Б. Дмитришин пишет, что Новгород «в дейст­вительности был демократической республикой»2.

Большинство западных исследователей отвергают классовый подход к анализу политической истории Нов­города, определившийся в советской литературе. Как отмечалось, некоторые советские историки и историки права допускали преувеличение степени феодализации древнерусского общества. На Западе до сих пор наблю­дается противоположная крайность. Дж. Вернадский, например, считает, что «между различными группами свободных людей не было непреодолимых барьеров, не было никаких наследственных классов или каст, и пе­рейти от одной группы или занятия к другим было лег­ко» (представить себе это «легкое дело», например пе­реход из «группы» свободных крестьян — смердов или небогатых ремесленников и торговцев в «группу» бояр,

1 Florinsky М. Т. Op. cit. P. 33—34.

2 См.: Vernadsky G. Op. cit. P. 51; Dmytryshyn В. Op. cit. P. 94.

„_______________ 42 _______________

очень трудно). Отсюда «только с оговорками можно го­ворить о наличии общественных классов в России того времени. Бояре и другие собственники больших земель­ных владений вместе с богатыми купцами в городах мо­гут быть названы высшим классом этого периода»1. По нашей периодизации, речь идет не только о Киевской Руси, но и о начальном этапе феодальной раздроблен­ности, т. е. времени становления и укрепления респуб­лики в Новгороде.

Дж. Вернадскому вторит И. Лойшнер. Русские бур­жуазные исследователи, отмечает он, выявили в новго­родских источниках социальное раздвоение, а советские авторы восприняли идею раздвоения и приспособили ее к классовой модели, в которой бояре и черные люди на­ходятся в антагонистическом противоречии. Примени­тельно к Новгороду XII—XIII веков такая «схема» ка­жется Лойшнеру очевидно ложной, ибо четкой социаль­ной дифференциации и иерархии в то время еще не су­ществовало2. Ясно, что в XIV—XV веках классовое рас­слоение приобрело более законченные формы. Но как можно отрицать, что корни этого процесса уходят в предшествующую эпоху?

Недооценка степени развития феодализма в Новго­роде связана с представлениями о преимущественно тор­говом характере русских городов, которые были воспри­няты западными исследователями от В. О. Ключевского и, возможно, при посредничестве русских историков-эмигрантов.

В книге «Средневековая Россия», вышедшей в Па­риже в 1933 году, А. Экк писал, что «организация Киев­ской Руси, как она определилась к началу XI века, чет­ко отмечена торговым и городским характером ее циви­лизации»3. Воспитанник Варшавского университета Экк, по характеристике М. Шефтеля, проводил в этой книге взгляды, «считавшиеся бесспорными большинством рус­ских историков накануне революции 1917 года... глав­ным образом взгляды исторической школы Соловьева — Ключевского»4. В 1921 году Экк по приглашению рек­тора Гентского университета (Бельгия) А. Пиренна воз­главил там кафедру русской истории. Книга Пиренна

Vernadsky G. Op. cit. P. 52—53.

2 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 33.

3 Eck A. Op. cit. P. 12.

4 Scheftel M. Op. cit. P. V. 261.

«Средневековый город» увидела свет в Брюсселе в 1927 году, а затем переводилась на английский язык. В ней автор проводит грань между Западной и Восточной Ев­ропой в раннем средневековье. С его точки зрения, им­перия Каролингов, отрезанная арабами от средиземно­морской торговли, превратилась в страну без городов. Главным источником богатства служила земля, и арис­тократия была земельной. Восточная же Европа, напро­тив, сохраняла возможности торговли с цивилизованным восточным Средиземноморьем и рост ее городов был вызван именно этим. Там аристократия была торговой, а земля сравнительно с Западом не имела большого значения1.

Удивительно, как долго держится на Западе эта кон­цепция! Через 40 лет после выхода книги Пиренна М. Томпсон, обобщая итоги раскопок в Новгороде по ра­ботам А. В. Арциховского, Б. А. Колчина и других, имея четкие данные об огромных земельных владениях бояр и крестьянских повинностях (почерпнутые, в част­ности, из берестяных грамот, на которые сам же он ссылается), заключает, что противопоставление Запад­ной и Восточной Европы в раннее средневековье у Пи­ренна не противоречит результатам раскопок, что пос­ледний, может быть, лишь слегка преувеличил значение южной торговли для городов и что Новгород пал не из-за того, что Орда отрезала его от арабов и греков, а из-за собственной военной слабости. В качестве вели­чайшей уступки Томпсон готов признать, что «что-то смутно напоминающее феодальные отношения сущест­вовало» в Новгороде, но при этом предостерегает: «Ког­да советские археологи употребляют слово «феодаль­ный», следует делать кое-какие оговорки относительно его применения»2.- Причем это уже говорится не о XII веке, а о всей истории независимого Новгорода.

Правда, есть в западной литературе по вопросу о фе­одализации в Новгороде и некоторые исключения. М. Флоринский пишет, что «постоянно ухудшающееся положение некогда свободного крестьянства» вело к ослаблению сопротивления Новгорода натиску как с За­пада, так и с Востока3.

Наконец, нельзя пройти мимо еще одной черты, свой-

1 См.: Pirenne H. Op. cit. P. 32—37.

2 Novgorod the Great. P. XV.

3 См.: Florinsky M. Op. cit. P. 34.

._________________ 44 _________________

ственной многим авторам, пишущим о Новгороде на За­паде, — мимо использования темы в политико-идеологи­ческих целях. Достигается это двумя путями — обвине­нием советских историков в беспринципном приспособ­лении истории к потребностям момента и навязыванием искусственных ассоциаций с современностью.

Б. Дмитришин объявляет «принципиальной характе­ристикой» советской исторической литературы «преобла­дание политических соображений»1. И. Лойшнер, серь­езный исследователь, так представляет себе эволюцию взглядов на Новгородскую республику в русской лите­ратуре за последние 100—150 лет: «С середины XIX ве­ка часть антицаристаки настроенной русской интеллиген­ции идеализировала вечевые порядки в Новгороде как демократическую форму правления. После 1917 года эти антицаристские демократические устремления не мог­ли больше в России сохраниться (?); вместо них устано­вились исторические воззрения, в соответствии с кото­рыми московская политика собирания Руси интерпрети­руется как преодоление феодальной раздробленности, как прогрессивный процесс, а поэтому специфическое автономное развитие и республиканско-демократичес-кий характер новгородской вечевой республики деваль­вируются»2. Если сопоставить это наблюдение с пред­шествующим ему фактически верным заявлением, что победа Москвы над Новгородом была одновременно и победой московского самодержавия над новгородским самоуправлением, ход мысли автора станет предельно ясным. Демократические и антимонархические традиции после Октября исчезают, республиканское самоуправле­ние в Новгороде оказывается девальвированным, зато всячески превозносится прогрессивная роль московско­го самодержавия. Политический подтекст этого заклю­чения очевиден: Москва после 1917 года, как и в XV веке, стремится к самодержавию. Методология его, мо­жет быть, не сразу бросается в глаза. Как было отме­чено в начале нашего историографического обзора, речь идет о неумении или, в данном случае, сознательном нежелании расчленить две системы понятий и, по суще­ству, два исторических конфликта, хотя они и вылились в столкновение одних и тех же лиц: объединение Ру­си— сохранение удельной системы, монархия — респуб-

Dmytryshyn В. Op. cit. P. 16. 2 Leuschner J. Op. cit. S. 12.

лика. Главный исторический конфликт заключался в борьбе центростремительных сил с центробежными. Борьба с вечевым строем была ее побочным продуктом. До вечевого Новгорода Москва поглотила не одно кня­жество со строем, вполне соответствующим московским порядкам. Но признание прогрессивным процесса объе­динения Руси вовсе не означает симпатий к самодержа­вию и девальвации республиканских традиций.

Общий обзор русской и советской литературы по Новгороду у И. Лойшнера страдает тенденциозностью. Признание исторической неизбежности и благотворнос­ти собирания Руси — вовсе не открытие советских исто­риков. Оно прочно сложилось в дореволюционной лите­ратуре всех направлений — от дворянского и либераль­но-буржуазного до революционно-демократического, хо­тя, как мы видели, бывали и исключения. У А. И. Гер­цена оно уживалось с идеализацией Новгорода, боль­шинству же русских авторов с середины XIX века такая идеализация была несвойственна. Идею, выношенную всей дореволюционной русской исторической школой, прекрасно выразил либерал В. О. Ключевский, которо­го трудно заподозрить в любви как к самодержавию, так и к революции: «К половине XV века образование великорусской народности уже завершилось, ей недос­тавало только единства политического. Эта народность должна была бороться за свое существование на восто­ке, на юге и на западе. Она искала политического цент­ра, около которого могла собрать свои силы для этой тяжелой и опасной борьбы. Мы видели, как таким цент­ром сделалась Москва, как удельные династические уст­ремления московских князей встретились с политичес­кими потребностями всего великорусского населения. Эта встреча решила участь не только Новгорода Вели­кого, но и других самостоятельных политических миров, какие еще оставались на Руси к половине XV века. Уни­чтожение особности земских частей независимо от их политической формы было жертвой, которой требовало общее благо земли, теперь становившейся строго цент­рализованным и однообразно устроенным государст­вом...»1. Не правда ли, это суждение совпадает с теми «историческими воззрениями», которые, по Лойшнеру, возникли после 1917 года? Но в нем нет ни идеализа-

1 Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 102.

__________________ 46 __________________

ции самодержавия, ни девальвации самоуправления, за­то есть сознание трагизма исторического процесса, столь ярко выраженного применительно к Новгороду еще А. И. Герценом, сознание того, что прогресс требует жертв и, как правило, не бывает так однозначен и без­укоризненно прогрессивен, как хотелось бы.

Впрочем, мысль Лойшнера об известной девальвации республиканско-демократического строя Новгорода в со­ветской литературе, вероятно, не совсем лишена основа­ний. Разумеется, нельзя усматривать девальвацию в том, что Новгород для советских историков — не наро­довластие, а феодальная республика, в которой господ­ствовало боярство. Таково общее мнение советских ис­следователей, и оно так же не является их открытием. Об этом писали и наиболее проницательные дореволю­ционные авторы. Однако некоторых советских специа­листов по Новгороду увлечение прогрессивностью фор­мирования централизованного государства привело к преувеличениям и схематизму. Считалось, что если в Новгороде восторжествовал сепаратизм, то, значит, его учреждения были плохи, что носитель прогресса Иван III не мог разрушить ничего ценного, что если респуб­лика выступила против Москвы — значит, она оконча­тельно переродилась в олигархию, и т. д. Появились ут­верждения, будто за_ сохранение вольности выступали только бояре, что присоединение к Москве явилось классовой антибоярской акцией плотников, сапожников и кузнецов, что вече стало в XV веке пережитком и т. п. Д. М. Балашова, автора исторического романа «Мар­фа-посадница», упрекали в том, что он пробуждает со­чувствие к Марфе и неприязнь к Ивану III, что у него «проступают ностальгические картины новгородской вольности»1. Должен ли советский писатель смотреть на новгородские вольности глазами носителя официальной идеологии самодержавия М. П. Погодина?

Надо сказать, что исследователи, которые отдали дань односторонним оценкам, нередко высказывали и противоположные суждения, признающие позитивное влияние республиканских учреждений. Односторонние взгляды на Новгород подвергались критике в советской исторической литературе. «Историки, готовые видеть вместо классовой борьбы одну только «централизацию

1 Государство все нам держати. М., 1985. С. 19.

_________ 47 __________________

власти» как всеобъемлющий процесс русской истории XIV—XV веков, не замечают того, что вечевые традиции Новгорода опирались на «черных людей», — писал ака­демик М. Н. Тихомиров. — «Мужи-новгородцы», свобод­ные люди, составляли основу новгородского ополчения. Это было «бюргерство» русского средневекового города, устойчивое, крепкое население, имевшее значительные права, подтвержденные официальными документами Ве­ликого Новгорода, дававшего грамоты и от имени «чер­ных людей», основной массы новгородского населения»1. Упрекая советских исследователей в пренебрежении демократическими ценностями новгородского строя, Лойшнер впадает в другую крайность. Для него глав­ное— в столкновении республики с самодержавием. Од­ну из своих целей он видит в том, чтобы проследить отношение различных социальных слоев Новгорода «к экспансионистской политике Москвы»2. Вот в чем поли­тический подтекст его интересной (с чисто научной точ­ки зрения) книги. Не образование централизованного государства, закономерный процесс, который примерно в то же время переживали многие страны Европы, а «экспансионистская политика Москвы», сокрушающая вечевую республику. Ассоциации с политическим жарго­ном XX века, возникшим или, во всяком случае, возобно­вившимся на новой основе после 1917 года и получив­шим особое распространение в определенных кругах после второй мировой войны, очевидны. То, что Лойш­нер выразил почти в подтексте солидной монографии, лингвист А. В. Исаченко изложил в откровенно публи­цистической статье, озаглавленной «Если бы в конце XV века Новгород одержал победу над Москвой». Во­зомнив себя историком, Исаченко вслед за А. И. Гер­ценом, но не ссылаясь на него, утверждает, что исход борьбы между Новгородом и Москвой не был предопре­делен. Вопреки всякой достоверности он наделяет Нов­город способностью стать «руководящей политической силой в деле объединения русских земель»,3. Победа Новгорода привела бы к тому, что он стал бы разви-

1 Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой куль-туры//Новгород. К 1100-летию города. М.. 1964. С. 27.

2 Leuschner J. Op. cit. S. 255.

3 Исаченко А. В. Еси бы в конце XV века Новгород одержал победу над MocKBoft//Wiener Slavistisches Jahrbuch. Achtzehnter Band. 1973. S. 48.

ваться, как Рига или Стокгольм, «европейский образ жизни стал бы проникать на Русь не в конце XVII, а в середине XVI века», не нужно было бы «прорубать окно в Европу». С победой Москвы Исаченко связывает толь­ко отрицательные и притом страшные последствия: уна­следовав от Византии роль блюстителя «чистоты веры», Москва вступила не только в идеологическую полемику с западным христианством, но и в «ожесточенную борь­бу с прогрессом во всех его духовных, практических и бытовых проявлениях». «Не «татарским игом», не кос­ностью и консерватизмом, а духом активного реакцио-нерства объясняется отставание Московского государст­ва на всех поприщах науки, техники, государственной и военной организации, финансового дела и правовых норм, наконец, искусства и даже богословия». Нужно ли удивляться, что это воплощение мракобесия оказалось душителем вечевой свободы? В филипииках Исаченко Москва Ивана III утрачивает временные измерения и становится символом Москвы второй половины XX ве­ка. Чтобы устранить всякие сомнения в направленности своей статьи, он называет Новгород и Псков «центрами средневековых ревизионистов»1. Вот прискорбный при­мер модернизации истории и использования прошлого в интересах идейно-политической борьбы.

Новгородская республика

и вольные города Европы

(постановка вопроса)

Заманчиво сопоставить государственный строй Новго­рода и так называемых вольных городов средневековой Западной Европы. Тема эта, конечно, требует специаль­ного сравнительного исследования. Ограничимся самыми общими замечаниями о социально-политической приро­де двух во многих отношениях близких явлений.

Известны попытки отождествления новгородских по­рядков с городским самоуправлением на западе Евро­пы. И. Лизакевич писал, что «Новгород и Псков управ­лялись, как имперские ганзейские города»2. П. А. Кро­поткин рассматривал Новгород и Псков наравне со сред­невековыми свободными городами Европы3. М. Н. Пок-

1 Исаченко А. В. Если бы в конце XV века... С. 54, -48, 53.

2 Lizakevitz Y. A. Op. cit. P. 64.

3 См.: Кропоткин П. Взаимная помощь как фактор эволюции. Пр.—М., 1922. С. 179, 182, 183, 203, 215.

49

4 Заказ 2695

N

ровский, говоря об эволюции политических институтов Новгорода от родовой аристократии происхождения че­рез демократию к аристократии торгового капитала1, также, по-видимому, брал за образец путь, пройденный многими европейскими городами. Внесли свою лепту в подобную интерпретацию вечевой республики и некото­рые советские юристы. Новгород был объявлен даже «первым из известных нам вольных городов»2.

Дореволюционный историк М. Д. Затыркевич и академик М. Н. Тихомиров полагали, что русские горо­да вели в XII веке борьбу против феодального гнета, хотя и не достигли таких результатов, как на Западе. Иными словами, речь идет о явлениях однопорядковых, но не получивших на Руси законченного выражения, в частности в сфере политических учреждений3.

Иной раз новгородские политические институты пря­мо объясняли влиянием его торговых партнеров. По М. Шефтелю, особенности государственного строя Нов­города вызваны в первую очередь многочисленностью городского населения вследствие иностранной торговли и «косвенным влиянием контактов с вольными города­ми Ганзы»4. Сходство и в самом деле немалое: городс­кое самоуправление, выборные магистраты, народное собрание. Совпадает в общих чертах и хронология. Пер­вые успехи городских вольностей и в Европе и в Нов­городе приходятся на рубеж XI и XII веков. XIII век — пора расцвета городского самоуправления и в Новгоро­де и на севере Европы (образование Ганзы). С формиро­ванием централизованных государств в XV веке насту­пает закат вольных городов.

Этот подход справедливо отвергался русскими ис­ториками начиная с Н. М. Карамзина. «Не в правлении вольных городов немецких — как думали некоторые пи­сатели — но в первобытном составе всех держав народ-

1 См.: Покровский М. Н. Русская история с древнейших вре­мен. Т. I. M., 1933. С. 67, 104, 110.

2 См.: Моджорян Л. А. Статус зольного города//Советское го­сударство и право. 1962. № 3. С. 66; Егоров Ю. А. К истории воль­ного города//Ученые записки Тартуского государственного универ­ситета. Выпуск 272. Труды по правоведению. XIII. Тарту, 1971 С. 122.

3 См.: Затыркевич М. Д. О влиянии борьбы между народами и сословиями на образование русского государства в домонгольский период. М., 1874. С. 290; Тихомиров М. Н. Древнерусские города М., 1956. С. 185—186.

4 См.: Szeftel M. Op. cit. P. JX, 624.

——————————————— 50 _______________

ных от Афин и Спарты до Унтервальдена или Глариса надлежит искать образцов новгородской политической системы, напоминающей ту глубокую древность наро­дов, когда они, избирая сановников вместе для войны и суда, оставляли себе право наблюдать за ними, свер­гать в случае неспособности, казнить в случае измены или несправедливости и решать все важное или чрезвы­чайное в общих советах»1, — писал он. «На Новгород долго смотрели как на какое-то странное исключение из жизни Древней России. Объяснить его старались иноземным влиянием, — развивал ту же, по существу, мысль К- Д. Кавелин. — Теперь, когда старая Русь сде­лалась известнее, этот исторический предрассудок ма­ло-помалу исчезает. В этом устройстве нет ни одной не­русской, неславянской черты»2.

Корни новгородского самоуправления выявлены Ка­рамзиным и Кавелиным верно. Эта своеобразная форма сохранилась при переходе от первобытнообщинного строя к государственному. Вольный город в Западной Европе возник примерно в то же время, что и Новго­родская республика, но на совсем иной социально-эко­номической основе — сложившегося феодализма. Отсю­да-^принципиальные различия не столько формально-правового (республиканские принципы всюду в чем-тп (одинаковы, и это давало поеод дореволюционным эру­дитам-историкам сравнивать новгородские учреждения |с древнеримскими), сколько социально-пол.итического характера.

Городские вольности в средневековой Европе завое­вывались в суровой борьбе с феодальными сеньорами и были результатом самоопределения торгово-промышлен­ного населения. «Ядром свободного городского населе­ния было городское купечество, стоявшее во главе ос­вободительного движения, а в некоторых городах вы­несшее борьбу целиком на себе, — писал А. К. Дживе-легов. — Оно и занялось переустройством города после того, 'как освобождение стало фактом, оно создало го­родские учреждения, и, естественно, на этих учрежде­ниях лежала классовая печать купеческих интересов... Естественно, что и руководящая роль в городах будет принадлежать купцам и ремесленникам... Город — соз­дание буржуазии. Она там стоит во главе правления,

1 Карамзин Н. М. История... Т. VI. С. 83—84.

2 Кавелин К. Д. Собр. соч. Т. I. СПб., 1897. С. 32—33.

_______________ 51 __________.————

она вырабатывает законы и заведует администрацией»1. В Новгороде этого не случилось. Мы знаем, что от на­чала до конца республики господство в ней принадле­жало практически безраздельно боярству — сословию по преимуществу феодальному, а не торгово-промыш­ленному. Как это произошло?

Дело, видимо, в том, что за вольности в северо-за-/ падной Руси боролись не только купцы и ремесленни-( ки, а все политически активное население, и речь шла \о судьбе не только города, а всего удела. Причем борь-тба шла не с местными феодалами, хозяйничающими в ^ороде, а с центральной государственной властью, с ки­евскими великими князьями, борьба не за внутреннюю автономию города, а за отделение обширной волости. Расстановка сил принципиально иная. На Западе бюр­геры воюют с сеньорами и при этом нередко пользу­ются если не прямой поддержкой, то покровительством королей. В России бояре, сами являющиеся горожанами, выступают заодно с купцами и ремесленниками, больше того — возглавляют их, и все вместе они борются с княжеской властью. Здесь речь идет не о вольном горо­де, островке самоуправления, окруженном со всех сто­рон феодальной сеньорией, а о возглавляемой самоуп­равляющимся городом республике с обширными вла­дениями. Это различие тонко уловил А. С. Пушкин. В ранней редакции уже цитировавшейся нами незавер­шенной статьи о втором томе «Истории русского наро­да» Н. А. Полевого сказано: «Освобождение городов не существовало в России»2. Современные исследователи согласны с этим. А. Я. Гуревич видит в завоевании не­зависимости и самоуправления городами Западной Ев­ропы «одно из наиболее существенных и чреватых пос­ледствиями отличий западноевропейского феодализма от византийского и вообще восточного»3. И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко подчеркивают, что в отличие от Западной Европы на Руси города были «правящими, а не самоуправляющимися»4.

Приведенное различие между городской коммуной

1 Дживелегов А. К. Вольный город в Европе. М., 1922. С. 15, 25.

2 Пушкин, А. С. Поли. собр. соч. Т. 7. С. 621.

3 Гуревич А. Я. Феодализм. Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 721.

4 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-поли­тической истории. С. 221; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Горо­да-государства Древней Руси. С. 3, 16.

________________ 52 ________________

(общиной) и республикой, т. е. государством с большой территорией, не ограниченной городскими стенами, от­носительно. Некоторые итальянские города-государст­ва были в этом смысле такими же республиками, как Новгород, хотя и не со столь обширной территорией. «Итальянские города... — отмечают американские иссле­дователи Дж. Манди и П. Ризенберг, — были столица­ми своих провинций, а слово «civitas», или город, озна­чало не только город сам по себе, но и район, располо­женный вокруг него, графство или епархию». Север Ев­ропы в этом отношении отставал от Юга. Там города также стремились распространить свою власть на ок­рестности, и иногда это им удавалось до некоторой сте­пени. Но сравняться с огромной территорией, включав­шей как деревни, так и города, находившейся в XIV ве­ке под управлением Милана, они не могли1.

Главное отличие Новгорода от вольных городов Ев­ропы заключалось не в величине подвластной террито­рии, а в характере участия феодалов в городской жиз­ни. Из этого проистекал ряд особенностей, в том числе и масштабы сельских владений. И в этом отношении го­рода Западной Европы не были едины. Городское пра-| во Севера, как правило, запрещало сельским рыцарям\ и магнатам жить в городах, а итальянские города, нап- \ ротив, часто обязывали их жить в своих стенах. Там ] на феодальную аристократию распространялась обя- / занность службы, которая, естественно, соизмерялась с / их достоинством и богатством. Это приводило к опреде-/ ленному сближению рыцарства с верхушкой горожан./ Нечто подобное происходило и в ряде старых и наибо^ лее процветающих городов Севера, особенно в тех, kotoj-рые были основаны римлянами. Более молодые, мелкие^ небогатые города .не способны были сразу выделить из\ своей среды прослойку, которая послужила бы связуюЛ щим звеном между феодальной аристократией и купе­чеством. Впоследствии это сращивание все же происхо- \ дило, но носило единичный характер. Наиболее состоя- \ тельные горожане приобретали земли и дворянские звания. Однако в целом для Севера оставался харак­терным раскол между рыцарями и бюргерами так же, как размежевание между городом и сельской мест­ностью, не входившей обычно в орбиту городского само-

1 См.: Mundy J. Н., Riesenberg P. The medieval town. N. Y., 1979. P. 44—45.

___________________ 53 ___________________

управления1. Эти различия объяснимы исторически. Го­рода Италии и Юга Франции возникли раньше и их стремление к автономии вполне вписывалось в картину феодальной раздробленности, обособления феодальных сеньоров. Северные города, в частности ганзейские, при­обретали силу, когда система феодальной раздроблен­ности, уже полностью сложившаяся, стала препятстви­ем для их торговой и экономической деятельности, отсю­да изначальная направленность их борьбы против феодальных сеньоров.

Как будто Новгород в плане участия бояр в город­ской жизни, как и в обширности своих сельских владе­ний, близок к итальянским городам и противостоит не­мецким. Но это поверхностное впечатление. Независимо от того, где жили рыцари — в городах или замках, на западе Европы их единство с бюргерами носило кратко­временный характер, обычно в самом начале борьбы за самоуправление, а затем их пути расходились. Борьба бюргеров с феодальной знатью постоянно шла не толь­ко за городскими стенами, но и в их пределах. Это от­личительная черта политической жизни средневекового западноевропейского города. Выступали ли на первых порах феодалы вместе с горожанами и даже во главе их против государей или вольности начинались борьбой с сеньорами, бюргеры и аристократия скоро оказыва­лись во враждующих лагерях.

Восставая против монархической власти, аристокра­тия нередко опиралась на поддержку бюргерства, но стоило аристократическому правлению заменить кня­жеское, как аристократия сталкивалась с горожанами, заявлявшими о своих правах на сей раз вполне самос­тоятельно. В Милане в 1037 году рыцари восстали про­тив государя-прелата. Через семь лет против них под­нялись неродовитые горожане и добились участия в архиепископском совете. Затем последовали совместные выступления рыцарей и горожан, в результате которых самоуправление Милана было утверждено. Но раскол между феодальной аристократией и простым народом уже наметился.

Аристократическое правление, как правило, стало в Западной Европе, как на Юге, так и на Севере, первой

1 См.: Mundy J. П., Riesenberg P. The medieval town. P. 45—46, 51-52.

54

формой городских вольностей. Исследователи средневе­ковых городов Европы считают, что Север несколько отставал в своем развитии от Юга, но в общем следовал тем же курсом, хотя не все политические тенденции и смены государственных форм получили там такое же законченное воплощение, как в Италии1. В XII—XIII веках аристократия постепенно превращается в олигар­хию. Привилегии патрициата становятся наследственны­ми. Проникновение в разряд первостатейных граждан все более затрудняется. Выборность органов самоуправ­ления вытесняется кооптацией.

Но эти явления вызывают протест горожан, остав­шихся, по существу, за чертой самоуправления. Они вступают в борьбу, успех которой был обеспечен их со­вершенно независимой от аристократии цеховой органи­зацией. Цехи впервые выступили с политическими требо­ваниями на рубеже XII и XIII веков. В XIII и XIV ве­ках они добиваются участия в правительстве. Первы­ми к власти приходят старшие цехи, затем их начинают теснить младшие. Такая смена цехов, приобщающая к власти все более широкий круг горожан, особенно яр­ко проявилась во Флоренции XIII — XIV веков. Куль­минацией этого процесса явилось восстание флорентий­ского предпролетариата — чьомпи в 1378 году.

Выступления средних и низших слоев городского на­селения были проникнуты сознанием цеховых интересов. Всем им свойственна явная антиаристократическая нап­равленность. Против знати принимаются специальные, в том числе законодательные, меры. Знать исключали из числа 'полноправных граждан, за покушения .на личность и собственность горожан для дворян были установле­ны особо тяжелые наказания, их связали круговой по­рукой и т. п.2

Основу этих событий представляла четкая социаль­ная дифференциация городского населения, нашедшая выражение в самоопределении торговцев и ремесленни­ков, в их цеховой организации. Всего этого не знал Нов­город. Социальные противоречия и там проявлялись не раз в острой форме, но выступления трудящихся про­тив бояр как сословия, а не против отдельных его пред­ставителей, были крайне редки, нестойки, быстротечны

1 См.: Mundy J. H., Riesenberg P. Op. cit. P. 94.

2 См.: Дживелегов А. К. Вольный город... С. 26—29.

_______________ 55 _______________

и не имели политических последствий. Как правило, борьба велась не между социальными слоями, а между улицами, концами, сторонами. Серьезных политических последствий она не имела. Народные массы шли за сво­ими боярами против чужих. Боярство надежно конт­ролировало всю общественно-политическую жизнь, хотя периодически, на непродолжительное время она и ста­новилась неуправляемой.

Эта вездесущность боярства имела важные последст­вия для политического строя. Он отличался, как спра­ведливо отмечал академик М. Н. Тихомиров, редкой стабильностью. «Государственный строй Великого Нов­города,— писал он, — настолько был устойчивым и проч­ным, что за всю свою историю Новгород не знал попы­ток создания в нем тиранического режима, восторжест­вовавшего в ряде итальянских городов»1.

Города-государства не только Италии, но и всей За­падной Европы за несколько веков своего существова­ния прошли весь цикл политических форм. Начав с ари­стократии, они перешли к демократическому правле­нию, которое сменила тирания, или правильная монар­хия.

История Новгородской республики не знала круго­ворота политических форм. Жизнестойкость ее порази­тельна. При исключительно бурной истории, очень частой смене властей государственный строй оставался в ос­новных чертах неизменным, хотя классовые противоре­чия нарастали и это побуждало боярство консолидиро­вать свою власть (возникновение боярского совета). Причина подобной стабильности заключается, вероятно, в длительном естественном ходе становления республи­ки, выросшей из переходных форм от родового строя к государственности. Республика возникала на более низ­ком уровне классовых противоречий и классовой борьбы, чем большинство самоуправляющихся европейских го­родов. Это привело к редкому сочетанию элементов мо­нархии, аристократии и демократии, которое позволяло укреплять фактическую власть бояр, не упраздняя де­мократических форм и используя их в борьбе с князья­ми. Секрет прочной власти боярства в том, что оно суме­ло монополизировать все стороны экономической, соци­альной и политической жизни, врасти в жизнь города и лишить другие слои населения политической самостоя-

1 Новгород. К 1100-летию города. С. 27. _______________ 56 ______________

тельности. Боярские междоусобицы создавали види­мость борьбы, которая, наряду с могуществом бояр и сохранением пережитков патриархальных отношений, мешала другим слоям населения осознать свои собствен­ные интересы. Конечно, есть все основания говорить о противоречиях между аристократией, богатыми торго­выми слоями и социальными низами в Новгороде, но в четкие формы они не вылились. Больше того, они тор­мозились и затушевывались повседневным совпадением бытовых интересов, поддерживаемых давними традици­ями клановости, родства и соседства.

Республика, порожденная эпохой раздробленности, была обречена на гибель в ходе образования центра­ лизованного русского государства. Но это не значит, что ее опыт прошел бесследно и был навсегда утра­ чен. Сепаратизм боярской республики вовсе не основа­ ние, чтобы недооценивать целый ряд ее позитивных мо­ ментов, унаследованных от первобытной демократии, хотя и извращенных феодализмом. Когда главным во­ просом национальной жизни стала борьба с самодер­ жавием, именно в Новгороде передовые люди России увидели символ свободы. И это тоже вклад .средневеко­ вой республики в национальную историю. /

Не впадая в идеализацию вечевого строя, напомним' еще раз, что для русской революционной интеллигенции от А. Н. Радищева до А. И. Герцена (а кое для -кого и в 1917 году) Новгород служил аргументом в пользу то­го, что не самодержавие (в различных формах), а рес­публика является для нашей страны естественной госу­дарственной формой.

Глава I

СТАНОВЛЕНИЕ

И ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ

НОВГОРОДСКОЙ

РЕСПУБЛИКИ

В ранней истории Новгорода многое остается неясным и вызывает споры. Относящаяся к XVII веку повесть «О начале Руския земли и создании Новгорода» при­писывает основание последнего мифическим князьям Словену и Русу1, правившим якобы задолго до при­звания ва|рягов, события столь же легендарного, но об­щепринятого в летописях и имеющего четкие хроноло­гические привязки. Академик М. Н. Тихомиров спра­ведливо замечает, что автор повести просто одухотво­рил и возвел в княжеский сан названия новгородской топографии2.

Археология устанавливает точные временные пре­делы Новгорода. Еще в 1956 году А. В. Арциховский заявил, что слоев VIII—IX веков в полном соответст­вии с названием города в Новгороде нет. И до сих пор, спустя тридцать лет, несмотря на настойчивость и раз­мах изысканий, отсутствие слоев IX века в Новгороде остается фактом3.

По сей день нет единодушия в вопросе о том, как возник Новгород, какое поселение ему предшествова­ло. В. Л. Янин и М. X. Алешковский полагают, что это результат соединения трех разноплеменных, поселков (словен, кривичей и мери), положивших начало буду-

1 См.: Гиляров Ф. Предания русской национальной летописи. М., 1878. С. 16.

2 См.: Тихомиров М. Н. Великий Новгород в истории мировой культуры. С. 23.

3 См.: Носов Е. Н. Новгород и новгородская округа IX—X вв. в свете новейших археологических данных (к вопросу о возникно­вении Новгорода)//Новгородский исторический сборник 2 (12). Л., 1984. С. 9.

58

щим трем древнейшим концам1. «Новгород на заре своей истории, — пишет Янин, — возник не как центр только племенного союза новгородских словен, а как столица громадной разноплеменной федерации наше­го Северо-Запада, состоящей из племен западных и восточных славян и аборигенных племен финно-угор­ского происхождения. Лишь активная и быстрая вза­имная ассимиляция, начавшаяся, несомненно, еще до возникновения Новгорода, привела к нивелировке это­го разноликого этноса на основе преобладания славян­ского элемента»2. Само по себе формирование цент­ров разных племен в такой близости друг от друга кажется сомнительным, к тому же их ассимиляция по­требовала бы довольно длительного времени, которо­го пока не отпускает нам археология.

По мнению Е. Н. Носова, археологические данные не подтверждают и этнической трехчленности Новго­рода3. Гипотезе Янина и Алешковского он противопо­ставил другую версию. Центр северной группы славян находился не на территории Новгорода, а в северо-за­падном Приильменье, так называемом Поозерье, и в верховьях Волхова. На первой от Ильменя возвышен­ности на правом берегу Волхова, в двух километрах от Новгорода находится Городище, служившее в пери­од республики главной резиденцией новгородских кня­зей. Городище, возможно, и было старым городом, как думал еще в XVIII веке Г. Ф. Миллер. Раскопки под­твердили, что поселение существовало здесь уже в се­редине IX века, а возникло, видимо, раньше. «Если в известиях о призвании варягов видеть не только леген­ду,— заключает Е. Н. Носов, — то поселением, куда в IX веке из Ладоги пришел Рюрик, могло быть только Городище»4.

При крайней скудости и предположительном харак­тере сведений о центре, существовавшем до Новгорода, вопрос этот не представляет особого интереса для ис­торика-юриста. Наиболее существенный момент не вы­зывает сомнений: к моменту мифологического призва­ния варлсв, с которого начинается сравнительно по-

1 См.: Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новго­рода (к постановке проблемы)//История СССР. 1971. № 2. С. 40.

2 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. Средне­вековый Новгород. М., 1977. С. 220.

3 См.: Носов Е. Н. Указ. соч. С. 17.

4 Там же. С. 19—23, 35.

_______ 59 _______________

следовательное изложение летописей, на территории Новгорода или в его окрестностях уже существовала племенная организация коренного населения. Нам из­вестно о существовании в IX веке двух племенных объ­единений на территории будущей Руси — с центрами в Новгороде и Киеве. Первый из них В. Т. Пашуто рассматривает как межплеменной союз, направленный против варяжской агрессии1. Именно эта организация, сложившаяся на территории будущей Новгородской республики, вступила в контакт с северными завоева­телями, что нашло отражение в сообщениях летописи сначала об изгнании варягов за море, а потом о при­глашении варяжских князей для урегулирования внут­ренних неурядиц.

Новгород стоял у истоков истории России и русской государственности. Как ни называть общественную структуру древнейшего периода новгородской исто­рии— военная демократия, союз племен, «родовое го­сударство» и т. п., — ясно, что там происходил чрезвы­чайно интересный и постепенный процесс превращения родовой организации в политическую. Скудость сведе­ний не позволяет последовательно и исторически кон­кретно проследить все его этапы и выявить их качест­венное своеобразие. Но, безусловно, значительными ве­хами на этом пути были основание династии Рюрико­вичей, ослабившее племенную структуру путем внед­рения в нее чужеродного элемента, и перенесение Оле­гом в 883 году центра княжения в Киев, приведшее, по характеристике И. Я. Фроянова, к образованию «союза союзов» всех восточнославянских племен2.

Как справедливо отметил В. Л. Янин, «популяр­ность в Новгороде легенды о призвании князей хо­рошо объясняется активным характером этой легенды, обосновывающей исконное право новгородцев «поис­кать князя там, где им любо». В списках новгород­ских посадников первым назван Гостомысл, видимо, племенной старейшина, с которым летописи связывают сведения о призвании варяжских князей. «Этот взгляд,— пишет Янин, — составляет лишь часть общей новгород­ской политической концепции, отразившейся в разных

1 См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси. М., 1968. С. 21—22.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-полити­ческой истории. С. 21.

________________ 60 __________

источниках»1. В древности, да и в средние века, не было лучшего подтверждения истинности, законности того или иного установления, чем его давность, ста­рина. С этой целью новгородцы и объявляли посадни-ческую власть старше княжеской. Они давали этим по­нять, что их вольности, т. е. формы государственного устройства, получившие полное развитие в XIII—XIV веках, существовали с самого начала новгородской ис­тории. Возводили ли новгородцы зарождение своего I политического строя к призванию варягов или к кня-; жению Ярослава Мудрого (второй и более распрост­раненный ориентир в представлениях новгородцев о времени становления республиканских порядков), они явно преувеличивали давность своей политической са­мобытности.

Вопрос о том, выделялся ли Новгород по своему \ политическому устройству среди других русских горо­дов в первые два-три века, охватываемые нашим ле­тописанием, и когда возникают его особенности или вольности, до сих пор остается спорным 'в историче­ской литературе. Он тесно связан с оценкой распрост­раненности и влияния веча в русских городах X—XII веков. Представительный свод мнений по этому поводу дает И. Я. Фроянов. По В. И. Сергеевичу, Н. И. Ко­стомарову и М. А. Дьяконову, вече было распростра­нено повсеместно, по А.. П. Градовскому — в разных городах по-разному, по С. М. Соловьеву — лишь в Юж­ной и Северо-Западной, но не в Северо-Восточной Ру­си, по Д. Я. Самоквасову, Н. И. Хлебникову, А. Лим-берту, Е. А. Белову, М. С. Грушевскому, настоящее вече имело место лишь в Новгороде, Пскове, Полоцке

и Вятке2.

Широкое распространение веча в русских городах в X—XII веках можно считать установленным фактом. Значительный вклад в изучение этого вопроса внес В. И. Сергеевич. Общее положение о вече, записанное в Лаврентьевской летописи под 1176 годом («Новго-родци бо изначала, и Смоляне, и Кыяне, и Полочане, и. вся власти якож на думу на веча сходятся, на что же старейшие сдумают, на том и пригороды стануть»3),

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 46.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-полити­ческой истории. С. 150—151.

3 ПСРЛ. Т. 1. С. 377—378.

___________ 61 ___________________

он считал полностью соответствующим действительно­сти и делал из него вывод, что вече собиралось во всех русских волостях1.

Попытки Б. Д. Грекова и С. В. Юшкова опроверг­нуть это положение оказались неудачными, что про­демонстрировал И. Я. Фроянов2, заново обобщивший летописные сведения о вече. В западной литературе распространен тот же взгляд. В 1962 году М. Шеф-тель писал: «Более 50 свидетельств XI—XIII веков (цифра, видимо, заимствована у В. И. Сергеевича.— О. М.) удостоверяют, что вече существовало во всех княжествах домонгольской Руси с самого начала их истории. После вторжения монголов вече сохранилось лишь на Северо-Западе, на территории 'Новгорода и Пскова»3.

Но само по себе признание всеобщности веча на оп­ределенном этапе русской истории не исключает само­бытности новгородской политической системы. Н. И. Костомаров, считая вече для России той поры универ­сальным явлением, в то же время возводил новгород­скую самобытность ко времени призвания варягов, це­ликом следуя в этом плане за новгородской историче­ской традицией. «Призывавшие князей народы не от­давались им безусловно, но приглашали их «княжить и володети по праву», — пишет он. — Прежняя автоно­мия народной независимости и народного самоуправле­ния, выражавшаяся понятием о земле, не уничтожи­лась от этого призыва»4.

Подходя к древнейшему периоду новгородской ис­тории с меркой, пригодной для поры окончательного отделения от Киева, Костомаров находит проявление новгородской самостоятельности в фактах, которые сви­детельствуют о тяготении к киевскому князю, о жела­нии встать под его защиту. Посольство от новгород­цев к Святославу с просьбой прислать к ним в качест­ве князя одного из его сыновей (при этом новгородцы грозились в случае отказа искать себе князя в другом месте) считается указанием на то, что «Новгород соз­навал и сохранял свою древнюю автономию и если же-

1 См.: Сергеевич В. И. Русские юридические древности. Т. 2. С. 1.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-полити­ческой истории. С. 156—157.

3 Szeftel M. Russian Institutions and Culture up to Peter the Great. London, 1975. VIII. P. 339—340.

4 Костомаров Н. И. Северорусские народоправства... Т. I. С. 29.

________________ 62 _________

лал оставаться в союзе с русскими землями, скреп­ленными единством властвующего рода, то не иначе, как удерживая за собою право располагать собою, когда найдет это нужным». Обращение новгород­цев с просьбой к младшему сыну Святослава Влади­миру прийти к ним княжить, вызванное тем, что стар­шие сыновья, располагавшие лучшими волостями, от­казались от этой чести, рассматривается как добро­вольное избрание князя1. Упомянув, что Владимир под­чинил Новгород Киеву, сделал его как бы пригородом последнего, Костомаров заявляет, что поддержка нов­городцами Ярослава в борьбе со Святополком за вели­кое княжение киевское вернула Новгороду отнятую Владимиром свободу и утвердила ее навсегда. По Со­фийскому Временнику, в 1019_году Ярослав^ дал нов­городцам «Правду», «Устав» — грамоту. Смысл этой не дошедшей до нас грамоты, полагает Костомаров, за­ключался в том, что она «давала или, лучше сказать, возвращала Новгороду старинную независимость—jipa-во самоуправления и самосуда, освобождала Новгород" 6лг'~7ШГй,""кото'рую он платил великому 'князю киевско­му, и предоставляла Новгороду с его землею собст­венную автономию». Но у Костомарова нет иных до­казательств такого содержания грамоты, кроме ссылок на нее в договорах Новгорода с князьями XIII—XV ве­ков2. Умолчание о Новгороде в ряде Ярослава, кото­рым устанавливался порядок княжения в Русской зем­ле после его смерти, свидетельствует, по мнению Н. И. Костомарова и И. Д. Беляева, о самостоятельности

Новгорода.

Возводя новгородские вольности к древнейшему пе­риоду, Костомаров отвергает традиции русской дворян­ской историографии, связывавшей установление монар­хии с призванием варягов или даже с еще более дав­ними, можно сказать незапамятными, временами. По В. Н. Татищеву, «предки наши, от грек имянуемыя об­ще скифы, в котором славяне и сарматы заключались, всегда имели самодержавных государей, как Геродот и Страбон воспоминают... варяжский Рюрик, наслед­ственно и по завещанию престол русский прияв, на­ипаче самовластие утвердил... По кончине же... Мсти­слава Петра Мономахова сына все оное через междо-

1 См.: Костомаров Н, И. Указ. соч. Т. 1. С. 33.

2 См, там же. С. 44.

—————————————— 63 ______________

усобие наследников разорилось, князи, бывший преж­де под властию, так усилелись, что великого князя за равного себе почитать стали, и ему ничто более, как титул к преимуществу остался, а силы никакой не име­ли. И тако учинилась аристократия, но беспорядоч­ная»1. По Татищеву, и легендарный племенной старей­шина Гостомысл, объявленный потом первым новго­родским посадником, — государь2. Нарушение монархи­ческого принципа связывается им с периодом распада Киевской Руси. В этой жесткой схеме нет места не только новгородской самобытности, но и древним обы­чаям самоуправления вообще.

В работе И. Лизакевича, увидевшей свет через три года после появления первого тома «Истории Россий­ской» Татищева, обнаруживается более глубокая по­зиция. Особенности новгородского строя не отрицают­ся, но связываются с монаршей волей, предстают как пожалование князя Ярослава, что соответствует дан­ным более поздних новгородских источников. В отли­чие от последующих исследователей, Лизакевич свя­зывает вольности Новгорода не с 1019 годом, когда Ярослав, по его мнению, «дал новгородцам первые гражданские законы», а с 1036 годом, когда великий князь киевский вновь посетил Новгород, посадил там своего сына Владимира и предоставил Новгороду мно­го льгот, установив очень незначительную ежегодную дань. «Именно в эту эпоху, — полагает Лизакевич, — возникают принципы большой свободы, к которым впо­следствии пришли новгородцы». Утверждение традиции смены князей по воле города он связывает с изгнани­ем Всеволода Мстиславича в 1136 году. Ослабление власти великих князей в это время «позволило новго­родцам продолжить их восстание, они утверждали, что избирают князей по своей прихоти, и изгоняли их при малейшем недовольстве, дело дошло до того, что на протяжении одного века произошло более тридцати революций»3.

Расходясь с новгородской традицией, Лизакевич свя­зывает с именем Ярослава лишь предоставление Нов­городу льгот, из коих он называет конкретно только

снижение дани. Что же касается выбора князей, то он предстает как результат восстаний.

Близок в этом вопросе к почетному советнику Ека­терины II Н. М. Карамзин. Для него «слова новгород­цев и союзных с ними народов, переданные нам лето­писцем: «хотим князя, да владеешь и правишь нами по закону», были основанием первого устава государствен-

| ного в России, то есть монархического», — это была замена народного правления, весь вред и опасность ко­торого открыли славянам междоусобие и внутренние беспорядки, самодержавным1. Правда, Карамзин не

| отрицает роли веча, которое сдерживало княжескую власть: «Сии народные собрания были давним обыкно­вением в городах российских, доказывали участие граж­дан в правлении и могли давать им смелость, неизвест­ную в державах неограниченного единовластия»2.

Н. М. Карамзин признает, что Новгород пользо­вался особыми уставами и вольностями, данными ему Ярославом Великим, не входя в их детали, но, как и Лизакевич, не связывает эти вольности с правом из­брания князя, с независимостью от Киева. Наоборот, он полагает, и вполне справедливо, что по Ярославову ряду Новгород доставался великому князю вместе со столицей и Юго-Западной Россией3.

Возникновение «вольности в князьях» Карамзин объясняет неверностью Новгорода, его буйным нравом: замыслив монархию и успокоенный княжеской властью, «он захотел опять древней вольности, сделался собст­венным законодателем и судиею» и «присвоил себе власть избирать князей»4. Карамзин относит эту пере­мену не к определенной дате, а просто к периоду с XI по XIII век, т. е. связывает ее с ослаблением власти киевского князя и раздробленностью. «Что касается собственно до правления, — пишет он, — то оно в сии времена соединяло в себе выгоды и злоупотребления двух, один другому противных, государственных уста­вов: самовластия и вольности... Между тем древний ус­тав рюриковых времен не был отменен: везде и в са­мом Новгороде князь судил, наказывал и сообщал власть свою тиунам, объявлял войну, заключал мир,

5 Заказ 2695

1 Татищев В. Н. История Российская. Т. I. С. 366.

2 См. там же. С. 372.

3 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege. P. 9, 10, 12.

64

1 См.: Карамзин Н. М. История... Т. I. С. 236, 51.

2 Там же. С. 237.

3 См. там же. Т. VI. С. 19; Т. III. С. 125.

4 См. там же. Т. VI. С. 84—85; Т. III. С. 126.

_________________ 65 _________

налагал дани. Но граждане столицы, пользуясь свобо­дою веча, нередко останавливали государя в делах важнейших; предлагали ему советы, требования, иног­да решали собственную судьбу его как вышние зако­нодатели»1. Приведенная характеристика распространя­лась Карамзиным не только на Новгород, но на все удельные столицы. Новгород мог отличаться от других земель не принципиально, а лишь соотношением «само­властия и вольности».

!• В толковании русскими историками призвания ва­рягов и положения князя в Новгороде в первые века после этого события, а у некоторых исследователей и в последующем, вплоть до падения республики, нахо­дят выражение два логически возможных и хорошо из­вестных по классическим образцам политической мыс­ли варианта договорной теории происхождения госу­дарства, которые условно можно назвать локковским и гоббсовским. Н. И. Костомаров, полный симпатии к «народоправству», к республиканским учреждениям, из добровольности призвания варяжских князей заключа­ет, что их приглашали со строго определенной целью — как третейских судей, и потому прерогативы их были крайне ограничены и всецело определялись волей при­звавшей их общины. Конструкция, напоминающая об­щественный договор Дж. Локка, заключаемый с целью лучшего обеспечения прав каждого человека, не гаран­тированных в естественном состоянии. Н. М. Карам­зин, четко проводя монархическую линию, по сущест­ву, воспроизводит аргументацию Т. Гоббса: свобода в естественном состоянии привела славян к таким неуря­дицам, что они сочли за благо полностью от нее отка­заться и искать спасения в безраздельной княжеской власти. С. М. Соловьев в своей магистерской диссер­тации придерживался того же мнения2.

Но помимо искусственных логических построений, в центре которых неизменно стояли слова летописца о том, что Рюрик, Синеус и Трувор были призваны «пра­вить и володеть» славянами, противники концепции исконной самобытности Новгорода опирались и на убе­дительный анализ исторических фактов, в частности ряда Ярослава. С. М. Соловьев перенял эту традицию

от Н. М. Карамзина, она была продолжена В. О. Клю­чевским, А. Е. Пресняковым и другими русскими исто­риками. Сопоставляя ряд Ярослава с последующими данными, изучая действительные отношения между Киевом и Новгородом при потомках Ярослава, они, как и Карамзин, пришли к выводу о подчиненном положе­нии Новгорода, который управлялся обычно младшим сыном киевского князя или присланным из Киева на­местником, и истолковали ряд в том смысле, что Нов­город принадлежал тому же князю, что и Киев, как придаток к нему, и как таковой он не упоминается Ярославом. Это повлекло и иную трактовку мифиче­ской грамоты Ярослава. По мнению С. М. Соловьева, поддержанному многими учеными, в ней содержались лишь финансовые привилегии. Что же касается прав на избрание князей, то, как говорит Соловьев, не толь­ко при Ярославе, но еще и при Мономахе новгородцы «брали князей от руки державца Киевского». «Народо­властие» возникло, по его мнению, в Новгороде после смерти Мономаха от усобиц между русскими князья­ми1.

Такого же мнения придерживался и В. О. Ключев­ский: «До второй четверти XII века в быте Новгород­ской земли незаметно никаких политических особенно­стей, которые выделяли бы ее из ряда других областей Русской земли. Но со смерти Владимира Мономаха все успешнее развиваются эти особенности, ставшие потом основанием новгородской вольности»2.

Разумеется, Н. И. Костомарову были хорошо из­вестны взгляды его предшественников и современни­ков — противников исконной самобытности Новгорода и исторические факты, которыми они пользовались. Автор «Севернорусских народоправств» мог предложить лишь следующий весьма наивный компромисс между летописными данными и концепцией «особого положе­ния Новгорода с самого начала русской державы»: пра­во избрания князей, говорит он, существовало в созна­нии и уживалось с чувством тогда еще не подорванно­го единства с Русью, отчего новгородцы считали ки-

1 Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 128.

2 См.: Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. М., 1846. С. 10.

1 См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга 1. М., 1959. С. 219—220; Ом же. Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 33.

2 Ключевский В. О. Краткое пособие по русской истории. М., 1906. С. 73.

___________________ 67 ___________________

евского князя так же и своим и безропотно принимали его сыновей и наместников1. Далее, пытаясь определить дату, когда осознанное право стало действительным, Костомаров называет 1095 год. В том году новгород­цы, воспользовавшись отлучкой князя Давида, заняв­шего стол по соглашению старших киевских князей Святополка и Владимира, посадили у себя Мстислава Владимировича, княжившего у них прежде, а Давиду сказали: не ходи к нам, сиди в Смоленске. С этих пор, утверждает Костомаров, в летописях уже постоянно видно, что Новгород избирает себе князей. Однако ему удается привести еще лишь один убедительный пример проявления новгородской самостоятельности, относя­щийся к первой четверти XII века. В 1102 году Свято-полк и Владимир решили переслать Мстислава из Нов­города во Владимир Волынский, а Новгороду дать сына Святополка. Новгородцы же хотели оставить у себя Мстислава, они отправили в Киев послов и ска­зали Святополку: посылай сына своего, если у него две головы. Мстислав остался в Новгороде2. Для оценки этого случая очень важны комментарии С. М. Соловье­ва. Он отмечает, что соглашение Святополка и Влади­мира Мономаха о замене князя в Новгороде было ус­тупкой Мономаха Святополку, не отвечавшей его ин­тересам. Поэтому новгородцы, проявляя строптивость, «вероятно, знали, что, не исполняя волю Святополка, они тем самым исполняют волю Мономахову, в против­ном случае они не могли против воли последнего удер­жать у себя его сына, не могли поссориться с двумя сильнейшими князьями Руси и сидеть в это время без князя»3. В остальном летописи, в том числе и новго­родские, умалчивают об избрании князей вплоть до 1125 года.

Таковы основные направления в русской дореволю­ционной литературе по вопросу о времени возникнове­ния новгородской республики.

Советскими историками отвергнут взгляд на искон­ную самобытность Новгорода, выводимую Костомаро­вым из сообщений летописи о том, что новгородцы при-

звали князей, тогда как другие земли были завоеваны варягами.

М. Н. Покровский отстаивал этот взгляд, исходя из представлений о повсеместном распространении вече­вого строя, о древнерусских «республиках» (кавычки Покровского). «Давно уже прошли те времена, когда вечевой строй считался специфической особенностью некоторых городских общин, которые так были и про­званы «вечевыми», — Новгорода, Пскова и Вятки. Ве­чевые общины стали представлять собой исключение из общего правила лишь тогда, когда само это правило уже вымирало: это были последние представительницы того уклада, который до XIII века был общерусским»1.

По Б. Д. Грекову, основой единообразия политиче­ского строя русских городов после образования в IX ве­ке раннефеодального Киевского государства был не ве­чевой строй, а сильная княжеская власть. И лишь с на­ступлением периода феодальной раздробленности воз­никают условия и для отстаивания независимости, и для вечевых собраний2.

Из новейших исследователей категорически отрица­ют особенности политического строя Новгорода И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко, причем не только до смерти Владимира Мономаха, с которой обычно свя­зывают окончательное торжество феодальной раздроб­ленности, но и позже, до начала XIII века, как у М. Н. Покровского. Они считают, что вече было верховным органом власти городов-государств на Руси второй по ловины XI — начала XIII века и что все городские во­лости представляли собой не княжества-монархии, а республики3.

Думается, что в безапелляционном отрицании осо­бенностей политического строя Новгорода до начала XIII или даже до середины XII века допускается неко­торое преувеличение в угоду определенной исторической концепции. Представители крайних точек зрения (од­на из которых — об исконной самостоятельности Новго­рода— в советской литературе не представлена) склон­ны абсолютизировать определенные моменты историче-

1 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. 1. С. 52—53.

2 См. там же. С. 50—51.

3 Соловьев С. М, История России с Древнейших времен. Кн. 1. С. 394.

___________________ 68 -_______________

1 Покровский М. Н. Русская история с древнейших времен. С* R7

2 См.: Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 366.

3 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-полити­ческой истории. С. 184; Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. С. 265—266.

_______________ 69 ______________—

ской действительности. Верный путь, видимо, лежит где-то посередине и состоит в синтезе двух интерпрета­ций, кажущихся непримиримыми.

Полезно вспомнить позицию исследователей (А. Д. Градовский), полагавших, что вече играло неодинако­вую роль в русских городах. Случаи созыва веча в Белгороде, Киеве, Владимире и других городах еще не говорят о степени влияния этого учреждения на жизнь общества, о его постоянном характере. Сравним опти­мистический взгляд М. Н. Покровского, И. Я. Фроя-нова и А. Ю. Дворниченко на вечевую демократию со скептическим заявлением Л. В. Черепнина: «По-моему, источники дают право говорить, что номинально (вы­делено мной. — О. М.) вече — это высший орган город­ского управления в эпоху раннего феодализма...»1. Специфика Новгорода в период полного развития рес­публиканских институтов заключается не в том, что там часто собиралось вече, а в том, что была создана система избираемых и сменяемых по воле веча долж­ностных лиц, что приглашение и изгнание князя рас­сматривалось как нормальный ход государственных дел. Именно устоявшаяся система выборных магистратов, поглотившая и княжескую власть, при всей беспоря­дочности и нередко бурном течении вечевых собраний, выглядевших иногда как восстание или схватка враж­дующих сторон, отличала новгородские вечевые поряд­ки от тех единичных в жизни ряда других русских го­родов случаев, когда вече изгоняло либо приглашало князя или решало другие важнейшие вопросы. Созы­валось ли вече в таких случаях князем или против кня­зя, речь шла о чрезвычайных обстоятельствах. Анти­княжеское вече напоминает здесь народное возмущение, восстание, каковые случались и при явно монархическом строе во всех странах мира. Монархические концепции едва ли не со времени индийских вед вовсе не исклю­чают таких случаев и даже объявляют их неизбежны­ми, если государи нарушают свой долг и забывают о благе подданных. Любопытно сопоставить оценки, да­ваемые монархистом Н. М. Карамзиным смене князей в Новгороде и киевскому вечу 1146 года, изгнавшему своего князя и предложившему его место другому. Нов-

1 Черепнин Л. В. К вопросу о характере и форме Древнерус­ского государства X — начала XIII в.//Исторические записки. 1972. Т. 89. С. 386.

________________ 70 ________________

городцы, по его мнению, узурпировали право избрания князей, а «киевляне, думая, что государь-клятвопре­ступник уже не есть государь законный, тайно предло­жили Изяславу Мстиславичу быть великим князем»1. Идея «компромисса» была не чужда Н. И. Костома­рову: «Но главное, чем можно возразить против мне­ния об исключительности Новгорода по какому-то древ­нему праву, — это то, что везде, по всей Руси, видны одни и те же начала, те же веча, то же участие наро­да в выборе князей; только разные обстоятельства в разных землях то благоприятствовали проявлениям на­родной свободы, то препятствовали ей... Федеративное или удельно-вечевое начало проникало в жизнь и дру­гих земель, только в Новгороде оно проявилось осяза­тельнее»2.

Близки к компромиссной позиции и советские ис­следователи В. Л. Янин и М. X. Алешковский, пола­гающие, что «государственный строй Новгорода сохра­нял несравнимо больше черт демократии, нежели мо­нархический строй княжеств»3. Не избежал ее пол­ностью и И. Я. Фроянов. «В Киевской волости и воло­стях Северо-Западной Руси прослеживаются демокра­тические порядки, — пишет он. — На северо-востоке во второй половине XII века обозначились монархические тенденции, пробивавшиеся сквозь вечевую демократию, а в Юго-Западной Руси — олигархические»4. Если эти тенденции стали очевидны во второй половине XII ве­ка, то не следует ли искать их истоки в более раннее время, особенно если иметь в виду постепенность поли­тического развития древних обществ, медленное накоп­ление нового качества?

В советской литературе длительное время сущест­вовала традиция датировать учреждение республикан­ских институтов 1136 годом, когда из Новгорода был изгнан князь Всеволод Мстиславич. Творцом этой тра­диции был академик Б. Д. Греков. В статье «Револю­ция в Новгороде Великом в XII в.», опубликованной в 1920 году, он писал: «Во второй половине 30-х годов

1 См.: Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 126; Т. П. С. 204.

2 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. 1. С. 46, 53.

3 Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода... С. 59.

* Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политиче­ской истории. С. 243.

_________________ 71 _________________

XII века Новгород пережил настоящую революцию, в результате которой явились новые формы государст­венного строя (республика), уцелевшие, по крайней мере внешне, до самого конца самостоятельности Нов­города, и новое положение общественных классов, при­нимавших активное участие в этом движении»1. В 30-х годах грековская концепция стала общепринятой и во­шла в учебники2. Преувеличение результатов новгород­ского восстания 1136 года, как отмечает В. Л. Янин, настолько вошло в обыкновение, что, «по-видимому, не существует ни единого литературного изложения собы­тий 1136 года, в котором не устанавливалась бы непо­средственная связь с этим восстанием таких институ­тов, как выборность республиканских властей, «воль­ность в князьях», низведение княжеской власти на роль второстепенного органа государственной власти и т. п.»3. Однако такое «литературное изложение» есть. Это ин­тересное исследование И. М. Троцкого «Возникновение Новгородской республики»4, опубликованное в 1932 го­ду,— единственная работа, специально посвященная этой теме. В. Л. Янин ссылается на нее в связи с во­просом о времени превращения посадничества в орган городского самоуправления5.

Наряду со спорными положениями фактического по­рядка исследование Троцкого содержит верный подход к проблеме. Автор рассматривает установление респуб­лики в Новгороде как постепенный процесс, обуслов­ленный глубокими, а не вдруг возникшими экономиче­скими и политическими причинами, характером поли­тической жизни Новгорода и его борьбы с князьями.

Как и все древние общества, Новгород периода ста­новления республиканских институтов не знал реформ, проводимых законодателем. Каждое его учреждение возникало в ходе общественных столкновений и при­обретало конституционный характер в результате дли­тельного функционирования при устойчивом соотноше­нии сил. В этой борьбе бывали не только победы, но

1 Греков Б. Д. Революция в Новгороде Великом в XII в.//Уче­ные записки РАНИОН. Т. IV. М., 1929. С. 21.

2 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. Л., 1983. С. 36—37.

3 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 62—63; Он же. Очер­ки комплексного источниковедения. С. 60.

4 См.: Троцкий И. М. Возникновение Новгородской республики.

5 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 62.

_________________ 72 ________________

и поражения, влекущие за собой рецидивы старых го­сударственных форм. Поэтому всякое установление уз­ких хронологических рамок появления новгородских вольностей рискованно. Мы можем говорить лишь о своего рода переходном периоде, на протяжении кото­рого республиканские порядки возникали и постепен­но, шаг за шагом утверждались.

В его границах находят себе место и объяснение все те, казалось бы, разноречивые сведения источников, которые односторонне использовались приверженцами двух крайних точек зрения в русской литературе.

В этот период явно не входит княжение Святослава. Слабая связь Новгорода с великокняжеским центром была вызвана тогда пренебрежением киевских власти­телей далеким и неплодородным уделом. По мнению И. Лизакевича, который, возможно, распространяет на раннюю историю Новгорода порядок, известный по ле­тописям применительно к более позднему времени, Олег, перенеся княжескую резиденцию в Киев, оста­вил в Новгороде правителя, наместника. Эта система действовала до 970 года, когда новгородцы обратились к Святославу с просьбой прислать им князя1. Этот князь тоже был бы своего рода посадником, наместни­ком великого князя, киевского правителя, но в княже­ском достоинстве, что означало бы повышение статуса городского управления. Но Новгород в те поры не прельщал отпрысков княжеского рода. «А пойдет ли кто к вам?» — сказал Святослав в ответ на просьбу новгородцев. Показателем пренебрежительного отно­шения Киева к Новгороду можно считать тот факт, что Святослав послал туда своего младшего сына — рож­денного от рабыни Владимира. Невмешательство кня­зей в новгородские дела должно было привести к раз­витию системы местного самоуправления, которая, ве­роятно, не упразднялась, а использовалась князьями, когда они приходили в Новгород. Сам же Новгород, еще не открывший подхлестнувших его экономическую жизнь связей с Западом, стремился в торговле и поли­тике к Киеву, средоточию русских земель на пути из варяг в греки. Впоследствии Киев и Новгород как бы поменялись местами: киевские князья вполне оценили выгоды новгородского стола, а новгородцы, нашедшие

1 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege... P. 8. _______________ 73 ____

новые торговые интересы, стремились отложиться от Киевского государства.

Первые попытки неподчинения Новгорода киевской власти связаны как раз с именами князей, прислан­ных из Киева. В основе их, видимо, не стремление от­ложиться от Киева, а борьба за киевский стол, за великое княжение. Во всякое случае, за вызовом, бро­шенным новгородским князем киевскому, сравнитель­но скоро последовал поход на Киев. В 977 году Вла­димир бежал к варягам, по всей вероятности, от стар­шего брата своего Ярополка, захватившего после смерти Святослава киевский стол. Тогда же, как со­общает «Повесть временных лет», Ярополк посадил в Новгороде своих посадников. В 980 году Владимир вернулся в Новгород, отправил назад посадников Яро­полка1, а вскоре пошел походом на Киев, убил Яро­полка и стал великим князем.

Серьезные столкновения с княжеской властью, ис­ходившие на сей раз от новгородского общества, а не от наместников, возникли при введении христианства. Крещение нигде на Руси не встречало столь упорного сопротивления, как в Новгороде. Однако в целом кня­жение Владимира было порой наибольшего подчине­ния Новгорода киевской администрации. Только к кон­цу его, в 1014 году, Ярослав отказался платить Киеву дань, регулярно вносимую прежде князьями и посад­никами новгородскими, и тем самым как бы провоз­гласил автономию. Владимир приказал «чистить путь и мосты мостить», желая пойти на непокорного сына войной, но заболел и вскоре умер, не осуществив свое­го намерения. И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко предполагают, что «к разрыву с отцом Ярослава по­буждали новгородцы, тяготившиеся обязанностью «да­вать дань» Киеву». При описании событий, последо­вавших за смертью Владимира, «Повесть временных лет» называет сына Добрыни, новгородца Коснятина посадником, хотя в городе присутствовал князь. В не­зависимости посадника от князя Фроянов и Дворни­ченко видят возникновение «предпосылок для появле­ния посадников по новгородскому усмотрению, а не по назначению из Киева»2. Приблизительно в то же

1 См.: Повесть временных лет. Ч. 1. М., 1950. С. 54.

2 См.: Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. С. 158—159.

________________ 74 ________________

время новгородцы начинают роптать не только на под­чинение Киеву, но и на самое княжескую власть. В 1016 году они перебили насильничавшую в городе варяжскую дружину Ярослава. Местная община в тот период была, вероятно, настолько сильна и самостоя­тельна, что Ярослав не мог выступить в поход на си­девшего в Киеве Святополка, не заручившись ее под­держкой. Созвонивши вече, князь объявил новгород­цам о желании пойти на Святополка и просил их о помощи. Новгородцы решили пойти вместе со своим князем. В данном случае между князем и Новгородом по поводу объявления войны князем сложились совер­шенно такие же отношения, которые, как мы увидим ниже, были обычными при аналогичных обстоятельст­вах для второй половины XIII—XIV веков, времени расцвета новгородской республиканской государствен­ности.

О грамоте Ярослава, пожалованной им новгород­цам за услуги в борьбе со""СвяТопбЖбм," уже говори­лось. Если содержание ее неясно, то влияние другого документа — Ярославова ряда — на судьбу Новгарода не вызывает сомнений. Дело не только в том, что по нему Новгород оставался связан с Киевом и принимал в качестве посадника старшего сына великого князя. Статус своего рода пригорода в условиях раздробле­ния Киевской державы лишал Новгород своего князя. В других землях после Ярослава стали складываться местные княжеские династии, в Новгороде так не слу­чилось. Западногерманский исследователь К. Цернак видит в этом корни превращения Новгорода в факти­чески самостоятельный город-государство1.

Относительно подробно осветив перипетии новго­родского княжения Ярослава, в том числе и осложне­ния отношений с Киевом, летопись в последующем, вплоть до княжения Всеволода Мстиславича, сообща­ет очень мало сведений, позволяющих судить о зачат­ках новгородского самоопределения. Правда, И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко, приводя сообщение «Повести временных лет» под 1064 годом «бежа Рос­тислав Тмутороканю» и опираясь на традицию позд­них летописей, а также В. Н. Татищева, Н. М. Карам­зина, а в советской литературе — И. М. Троцкого, по-

1 См.: Zernack К. Die burgstadtischen Volksversammlungen bei den Ost- und Westsvalen. Wiesbaden, 1967. S. 266.

________________ 75 ___________-————.

лагают, что он бежал из Новгорода и что датировать событие нужно не 1064, а 1052—1054 годами, когда, по заключению В. Л. Янина, «судьба новгородского стола остается неясной». В таком случае «речь долж­на идти об изгнании князя из города»1.

Б. А. Рыбаков отмечает, что «на протяжении XI ве­ка новгородское боярство много раз проявляло свою волю в отношении великих князей и тех князей-намест­ников, которых Киев посылал в Новгород, что «лето­пись запестрела такими фразами: «бежа князь», нов­городцы «выгнаша князя», «показаша путь князю»2.

В сообщениях новгородской летописи о бегстве из Новгорода князгй Мстислава Изяславовича и Глеба Святославича И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко ви­дят случаи изгнания. Сопоставив их с сообщением о том, как новгородцы выгнали князя Давыда Свято­славича через два года после его прихода из Киева, авторы заключают, что «изгнание князей, направляе­мых из Киева в Новгород, становится во второй по­ловине XI века привычным явлением, превращаясь как бы в стиль отношений новгородского общества с ки­евскими ставленниками3.

На рубеже XI и XII веков напряженность, возник­шая между городом и княжеской властью, породила но­вое явление. Речь идет об уже упомянутых случаях 1095 и 1102 годов, когда новгородцы, нарушая волю киевских князей, сами решали, кому княжить в Нов­городе. Напомним, что Н. И. Костомаров видел в этом реализацию ранее осознанного права выбора князей.

Советские исследователи, рассматривая события тех лет как «первые политические успехи борьбы нов­городцев за городские вольности»4, не сводили пере­мены в. политическом строе Новгорода в отмеченное время только к двум фактам изгнания князей. В. Л. Янин отмечает, что посадничество как система управ­ления городами, подчиненными Киеву, «должно было отмереть с утратой Киевом своей главенствующей ро­ли», во второй половине XI века ему была противо-

1 См.: Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. С. 159—160.

2 См.: Рыбаков Б. А. Киевская Русь и русские княжества XII—XIII вв. М., 1982. С. 539—540.

3 См.: Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. С. 160.

4 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 58.

________________ 76 __________________-

поставлена «идея независимости столов в княжеских отчинах от воли киевского князя»1. В Новгороде, ли­шенном своего княжеского гнезда, эта идея не могла пробить себе дорогу. Здесь общий кризис киевского по­садничества проявился в особых формах, на смену по­садникам, присылаемым из Киева, приходили посад­ники, представляющие Новгород. И. М. Троцкий от­носил эту перемену к концу XI — началу XII века и связывал ее с перенесением княжеской резиденции из города на Рюриково городище, что лишало князя воз­можности творить суд и расправу2. Однако, как по­лагает, опираясь на новейшие археологические данные, В. ф. Андреев, мысль о том, что в конце XI века кня­зей выселили с Ярославова двора на Рюриково горо­дище, не подтвердилась3.

Принципиально иную аргументацию возникнове­ния «посадничества нового типа» в ту же эпоху пред­ложил В. Л. Янин. Он обращает внимание на то, что в 1088 году в Новгород пришел княжить родившийся в 1076 году внук великого князя Всеволода Ярослави-ча Мстислав Владимирович, который из-за малолетст­ва не мог сам нести бремя управления. Сопоставляя этот факт с одним из вариантов летописного списка новгородских посадников, в начале которого упомяну­то несколько имен, совершенно не известных другим источникам и потому не поддающихся датировке, Янин пишет: «Признавая достоверность восьми загадочных имен списка А, мы не можем указать более подходя­щую дату возникновения посадничества нового типа, чем конец 80-х годов». Он полагает, что в 1088 году между Новгородом и Всеволодом Ярославичем было заключено соглашение. Новгородцы обещали поддер­живать Мстислава и принимать князей из потомков Всеволода, а великий князь признавал «участие самих новгородцев в государственном управлении, создание в Новгороде рядом с киевским посадничеством Мсти­слава новгородского посадничества Завида (первое из загадочных имен. — О. М.) и его преемников»4. Вер­сия о договоре 1088 года в тех же выражениях вос-

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 53.

2 См.: Троцкий И. М. Возникновение Новгородской республики. Ч. 2. С. 363.

3 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 38.

4 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 59.

__________________ 77 __________________

производится западногерманскими историками К. Цер-наком и И. Лойшнером1. Янин пытается подкрепить ее и анализом сфрагистических материалов. Он относит известную во многих экземплярах буллу протопроедра Евстафия, титулующего себя советником князя, ко вре­мени первого княжения Мстислава и отождествляет Евстафия, не менее загадочного, чем Завид, с первым посадником нового типа, т. е. с тем же Завидом2. Может быть, в реконструкции факта и содержания со­глашения 1088 года, о котором ничего не говорят ис­точники, в датировке булл Евстафия и в признании его Завидом В. Л. Янин дал слишком большую волю фантазии. Предположить другое объяснение этих со­бытий, на первый взгляд не менее логичное, нетрудно. Советники князя, помогавшие ему в управлении, мог­ли находиться в его окружении, и Евстафий вполне мог быть одним из них. Интерпретация В. Л. Янина далеко не бесспорна. Но отнесемся с уважением к ин­туиции крупного исследователя. Сама по себе мысль, что засвидетельствованное событиями 1096 и 1102 го­дов ослабление княжеской власти должно было сопро­вождаться или компенсироваться институционализаци-ей местного самоуправления, представляется вполне верной.

Начало следующего этапа на пути установления республиканских порядков Янин связывает с первыми годами княжения Всеволода Мстиславича. Здесь, по его мнению, посадничество нового типа выступает уже как постоянный институт, существовавший параллель­но с княжеской властью3.

В 1132 году Всеволод, по распоряжению Ярополка, севшего после смерти брата своего Мстислава Влади­мировича на киевский стол, пошел из Новгорода в Пе-реяславль, но был изгнан оттуда жителями и вновь вернулся в Новгород. Летописец, сообщая о походе Всеволода в Переяславль, как бы с упреком замечает: «а целовав крест к новгородцом яко хощю у вас умре-ти». Когда он вернулся в Новгород, была «встань ве-

лика», его выгнали из города, но потом, подумавши, вернули1.

Из этого сообщения В. Л. Янин делает вывод: Все­волод был изгнан за то, что нарушил клятву княжить в Новгороде пожизненно2. Новгородцы, оставшиеся без своей княжеской династии, стремились обзавестись та­ковой, как другие земли, «вскормить себе князя». Они не любили, когда князья уходили от них по своей воле, и считали, что это освобождает их от обязанностей по отношению к князю. В сущности, такой же упрек, как Всеволоду в 1132 году, они предъявили еще в 1102 году Святополку, который по. соглашению с Вла­димиром Мономахом хотел послать к ним своего сына. Святополк ранее княжил в Новгороде, но перебрался оттуда в Туров, чтобы быть ближе к Киеву. Новго­родцы считали себя ничем не связанными ни с ним, ни с его потомками: «а ты ушел от нас»3. Но В. Л. Янин полагает, что в 1117 году, когда место Мстисла­ва в Новгороде занял его сын Всеволод, между князем и новгородцами был заключен ряд о пожизненном кня­жении на новгородском столе. В этом договоре, по его мнению, должны были содержаться «особые усло­вия, касающиеся взаимоотношения княжеской власти и посадничества», а посадничество определялось как «представительный орган местного новгородского бо­ярства». «Мстислав вынужден был пойти на компро­мисс с новгородцами, согласившись ради киевского сто­ла на ограничение власти своего сына и преемника в Новгороде»4.

Новгородская летопись молчит об этом ряде и при­меняет к случаю смены князей в 1117 году традицион­ную для периода подчинения Киеву формулу: «Иде Мстислав в Киев на стол из Новагорода марта в 17; а сына посадил в Новегороде Всеволода на столе»5. Летопись здесь не совсем точна. Киевский стол с 1113 года принадлежал отцу Мстислава Владимиру Моно­маху. Как пишет С. М. Соловьев, «Мономах перезвал из Новгорода старшего сына своего Мстислава и по-

1 См.: Zernack К. Die burgstadtischen Volksversammlungen... S. 131; Leuschner J. Novgorod. S. 46.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 60—62; Он же. Очерки комплексного источниковедения. С. 32.

3 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 56; Он же. Очерки... С. 39.

__________________ 78 __________________

1 НПЛ. С. 22—23, 207.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 63.

3 См.: Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. С. 394.

4 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 63, 65, 80.

5 НПЛ. С. 20, 204.

__________________ 79 ______________-————

садил его подле себя в Белгороде: это могло заставить Ярослава (князя, соперничавшего с Мономахом. — О. М.) думать, что Мономах хочет по смерти своей \| передать старшинство сыну своему»1. Передвижения князей в Киевской Руси подчинялись определенному за­кону. Киевский стол, великое княжение притягивали каждого из них и служили нередко предметом ожесто­ченной борьбы. Переход Мстислава в Киев не зависел от воли новгородцев и никак не был связан с ограни­чением княжеской власти в Новгороде. Маловероят­но, чтобы князь, стремящийся обосноваться в Киеве, согласился |ради новгородского стола отказаться от великого княжения за своих потомков.

Подтверждение своей гипотезы В. Л. Янин вновь находит в материале сфрагистики. Ко времени княже­ ния Всеволода Мстиславича он относит серию имен­ ных печатей со спорной атрибуцией, которые Д. С. Ли­ хачев и В. Л. Янин ранее признавали княжескими. Со­ поставив имена на этих печатях со списком посадников за 1117—1137 гг. и обнаружив между ними значитель­ ные совпадения, Янин делает вывод, что печати при­ надлежали посадникам2. Вывод этот соблазнителен, но не бесспорен. Само по себе совпадение имен — не­ достаточное доказательство тождественности владель­ цев печати посадникам. К тому же в списках часто повторяются одни и те же имена. *

Едва ли тенденция усиления Киевской державы в I княжение Владимира Мономаха благоприятствовала за­ключению его сыном или внуком ряда, существенно ограничивавшего княжескую власть. Но и Мономаху приходилось бо|роться с сепаратистскими тенденциями новгородского боярства. Летопись сообщает, что в 1118 году Владимир со Мстиславом собрали в Киеве всех бояр новгородских и привели их к честному кресту, т. е., по-видимому, заставили бояр присягнуть на вер­ность Киеву и киевскому князю. Часть бояр была пос­ле этого распущена по домам, другие, обвиненные раз­гневанными князьями в разграблении имущества Дань-слава и Ноздрьчи, были заточены. Вместе с боярами был задержан и сотский Ставр3. Высказывалось пред-

1 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Кн. 1. С. 405.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 79—80.

3 НПЛ. С. 21, 204—205.

___________________ 80 ________________

ч

положение, что обвинялись как раз наиболее непокор­ные бояре,' вожди оппозиции. Поскольку сотский Ставр оказался рядом с ними, он представлял, вероятно, не княжескую, а местную выборную администрацию. Впро­чем, и. Лойшнер на основании этого случая делает противоположный вывод. По его мнению, в 1118 году великий князь, очевидно, мог еще назначать и смещать сотских в Новгороде1.

Сразу же после смерти Владимира Мономаха про­изошло решающее обострение новгородской борьбы, которое, как мы видели, не было неожиданным и под­готовлялось предшествующими событиями. Летопись отмечает его двумя характерными сообщениями: 1125 год (год смерти Мономаха)—«...посадиша на столе Всеволода новгородцы», 1126 год — «...вдаша посадни­чество Мирославу Гюрятиничу»2.

Первое сообщение встречается лишь в Новгород­ской летописи старшего извода (Синодальный список) и вызывает недоумение: новгородцы сажали князя, ко­торый и так уже у них сидел с 1117 года. Остается лишь гадать, случайна ли эта фраза или после смерти Мономаха новгородцы сочли нужным как бы переутвер­дить своего князя, заодно подчеркнув решающую роль города в занятии княжеского стола. Что касается по­садника, то, на наш взгляд, ошибочно полагать, что выборность была введена в 1126 году. Рассказав об избрании посадника в 1126 и 1128 годах (вдаша, да-ша посадничество новгородцы), летопись под 1129 го­дом сообщает: «приде ис Киева Данила посадничать Новгороду», а в ИЗО году опять: «даша посадничест­во» и впредь то же самое с единственным исключени­ем в 1171 году, когда, по словам летописи, «отъяша князь Рюрик посадничество у Жирослава и выгноша его из Новгорода». Значит, выборность посадника не была введена сразу, а постепенно и самочинно утверж­далась в борьбе с киевскими князьями, и борьба эта, надо думать, началась не в 1126 году, а значительно раньше, но не получила четкого отражения в истори­ческих памятниках. В первой четверти XII века лето­пись только один раз под 1120 годом отмечает: «при­де Борис посадничать в Новгород» (очевидно, из Ки­ева). Это сообщение летописи само по себе воспри-

1 См.: Leuschner J. Novgorod, S. 115.

2 НПЛ. С. 21, 205.

81

6 Заказ 2695

нимается как исключение. Если же учесть, что оно приводится вскоре после рассказа о суде Владимира Мономаха над новгородскими боярами в Киеве, то ста­нет вполне вероятным предположение, что посылка посадника в Новгород была одним из мероприятий Мономаха, направленных на пресечение слишком да­леко зашедших новгородских вольностей, что она на­рушала уже установившийся ранее порядок выборов посадника. Так думал еще Н. М. Карамзин. Описав гнев великого князя на новгородских бояр, он при­бавляет: «Уже несколько времени посадники новгород­ские были, кажется, избираемы из тамошних граждан: Владимир, опасаясь их мятежного духа, дал сей сан киевскому вельможе Борису»1.

Таким образом, после смерти Мономаха новгородцы ввели в действие республиканские институты управле­ния, практиковавшиеся ими прежде в отдельных слу­чаях, и занялись их укреплением и расширением.

В 1132 году новгородцы совместно с псковичами и ладожанами выгнали из города князя Всеволода Мсти-славича, но затем решили вернуть его обратно. В 1136 году они вторично, и на этот раз окончательно, про­гнали князя Всеволода. Сознание служебного значе­ния князя и его зависимости от воли города было к тому времени уже сильно в новгородцах. Речь шла о замене одного князя другим, которая диктовалась нуждами новгородской торговли. •• Начавшееся сопер­ничество из-за киевского стола двух княжеских ветвей, Ольговичей и Мономаховичей, приводило к трудностям в торговле. В Новгороде составились боярско-купече-ские партии, связавшие свои торговые интересы с Олеговичами и Мономахшичами. В 1136 году в меж­доусобной борьбе торжествовали Ольговичи, поэтому Всеволод Мстиславич, внук Мономаха, стал нежела­телен новгородцам; Ольговичи получили преобладание. Собравшись на вече, новгородцы судили князя как обыч­ное должностное лицо и припомнили ему все старые вины, в том числе, как он хотел 4 года назад княжить в Переяславле2.

Современные исследователи единодушны в том, что 1136 год не следует рассматривать как дату возникно-

1 Карамзин Н. М. История... Т. II. С 153

2 НПЛ. С. 24, 209.

82

вения новгородской республики1. Но что это был круп­ный этап в формировании самоуправления, в утверж­дении независимости от Киева, столь же несомненно. Впервые князь не приходил из Киева или не назна­чался по воле киевского правителя, а приглашался новгородцами по собственной инициативе2. После 1136 года принцип новгородской вольности в князьях утвердился на практике и вскоре, став обычным, по­лучил признание. Янин связывает с событиями 1136 го­да учреждение смесного суда князя и посадника3, важ­ного института ограничения .княжеской власти.

Следующая знаменательная веха в утверждении республиканских институтов относится к 1156 году, когда впервые горожанами был избран епископ нов­городский4, прежде назначавшийся киевским митропо­литом.

Одно из последствий событий 1136 года — утрата княжеской властью в Новгороде стабильности. По подсчетам Лизакевича, за 100 лет произошло более 30 переворотов5. В XII веке князья в Новгороде ме­нялись настолько часто, что, по словам западногерман­ского исследователя К. Герке, можно говорить лишь о «видимости княжества»6. Упадок влияния Киева и кня­жеские междоусобицы создавали простор для выбора претендентов на новгородский стол, для политического маневрирования. В 1196 году право Новгорода выби­рать себе князя было признано Всеволодом Большое Гнездо: «кде им любо, ту же собе князя поймают»7.

Однако, как отметил В. Л. Янин, частая смена кня­зей вовсе не означает, что после 1136 года князь в Нов-

1 Янин В. Л. Очерки... С. 33. Пожалуй, следы некоторого пре­увеличения значения событий 1136 года заметны еще в статье А. В. Арциховского «Новгород Великий по археологическим дан­ным», опубликованной в 1964 году. «После переворота 1136 года,— писал он,— верховной властью стало собрание граждан, вече, гла­вой правительства стал выборный посадник, но власть князя, пусть сильно ограниченная, сохранилась».— Новгород. К 1100-летию горо­да..С. 43.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 72.

3 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 34.

4 НПЛ. С. 29—30, 216.

5 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege... P. 13.

6 См.: Goehrke С. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Nov­gorod. In: Untersuchungen zur gesellschaftlichen Struktur den mit-telalterlischen Stadte in Europa. Reichenau-Vortrage. 1963/64. Kon-stanz. Stuttgart, 1966. S. 357; Leuschner f. Novgorod. S. 46.

7 НПЛ. С. 43, 236.

___________________ 83 ___________________

городе «был превращен в почти фиктивную фигуру»1,— в управлении городом и во внутригородской полити­ческой борьбе он продолжал играть видную роль. «У нас есть все основания предполагать, — пишет В. Л. Янин, — что и во второй половине XII века власть в Новгороде была сосредоточена в руках князя, посколь­ку в отличие от княжеских печатей посадничьи буллы этого времени исключительно редки»2. И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко считают даже, что «после 1136— 1137 гг. положение княжеской власти в Новгороде уп­рочилось, а роль князя возросла»3.

Но князь уже не был полным хозяином положения, ибо рядом с ним стояли контролирующие его респуб­ликанские органы, а над ним — вече4. Окончательная институционализация выборной республиканской ад­министрации, сосуществовавшей с княжеской и гото­вой взять на себя ее функции, была, видимо, харак­терной чертой политического развития Новгорода вто­рой половины XII века, логическим продолжением ан­тикняжеской акции 1136 года. Этот процесс не шел ровно. Князья все еще пытались время от времени подчинить себе городское самоуправление. Так, по со­общению летописи, в 1171 году князь Рюрик отнял посадничество у Жирослава и выгнал его из Новго­рода5. Но нарастание республиканских тенденций оче­видно. В конце 80-х годов XII века (по Янину, между 1185 и 1191 гг.6) республиканская администрация по­лучила новое мощное подкрепление: возникла выбор­ная должность тысяцкого, получившего в свои руки важ­ный инструмент управления — сотенную систему. В. Л. Янин полагает, что это был не захват Новгородом су­ществовавшей до того времени княжеской системы уп­равления, а создание новой системы, действовавшей первоначально параллельно с княжеской. Об этом сви­детельствует упоминание летописи о княжеском тысяц-ком под 1219 годом («Князь же Святослав присла свои тысяцкыи на вече»)7.

1 Янин В. Л. Очерки... С. 32.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 111.

3 Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древ­ней Руси. С. 168.

4 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 123.

5 НПЛ. С. 34, 222.

8 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. ПО.

7 См. там же. С. ИЗ.

________________ 84 ________________

Упоминание о княжеском тысяцком связано с важ­ным эпизодом в борьбе новгородцев против посяга­тельств князей на самоуправление. Князь Святослав послал своего тысяцкого на вече, чтобы заявить, что он не может быть с посадником Твердиславом и от­нимает у него посадничество. «Новгородци же ркоша: «есть ли вина его». Он же рече: «без вины». Рече же Твердислав: «тому есмь рад яко вины моея нету, а вы, братье, в посадничестве и во князех вольне есте»г новгородце же ответ даша князю: «аще вины его нету, и ты к нам крест целовал без вины мужа не лишати; тобе ся кланяем, а се есть наш посадник, и в те ся не вдадим» и отселе бысть мирно»1. Этот эпизод как бы подводит итог политическим завоеваниям новгородцев с 1136 года по начало XIII века: княжеская власть все еще значительна, но рядом с ней стоит независимая городская администрация во главе с выборным посад­ником, а над нею возвышается вече, которое, по сло­вам Твердислава, ставшим символом Новгородской' республики, вольно и в князьях и в посадниках, т. е. может менять их по своему усмотрению.

Но принцип вольности был сформулирован Тверди­славом как раз накануне ее фактического ограничения в результате новой расстановки сил в русских кня­жествах. Начиналось медленное восхождение Северо-Восточной Руси. Отношения Новгорода с князьями развивались в противоречивых формах; свобода выбо­ра (или ее отсутствие) и зависимость (независимость) от князя во внутреннем управлении сочетались пара­доксально. С 1136 года до 20-х годов XIII века наблю­далось торжество принципа «вольности в князьях» при одновременном значительном влиянии князей на го­родское управление2. Но уже в середине 20-х годов XIII века возникают новые явления. Приглашение кня­зей всегда было для Новгорода средством установле­ния отношений с другими русскими княжествами. В на­званную эпоху этими соображениями было продикто­вано предпочтение, оказываемое Новгородом князьям владимирско-суздальской династии. Столкновения с владимирско-суздальскими князьями, посягавшими на новгородскую вольность в князьях, начались еще во второй половине XII века. В 1169 году Новгород осаж-

1 НПЛ. С. 59, 260.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 368.

_____________ 85 _______________

дали войска Андрея Боголюбского. Трехдневная битва завершилась победой новгородцев, но победа далась дорогой ценой. Вот почему уже в следующем году «сду-мавше новгородцы, показаша путь князю Роману, а сами послашеся к Андрееви на мир: «на всей воле нашей и дай же нам князь»1. После установления та­тарского ига важным аргументом в пользу избрания новгородским князем стало получение ханского ярлы­ка на великое княжение.

Можно говорить о возврате к принципам, признан­ным во времена могущества Киева, но на сей раз в Новгороде уже существовала мощная местная адми­нистрация, которая не склонна была уступать князьям позиции, завоеванные длительной борьбой. Это и при­вело к тому, что сужалась не только свобода выбора князя новгородцами, но и сфера деятельности князя в Новгороде. Князь нужен был в основном для уста­новления отношений с наиболее могущественным Рус­ским государством. Возникает практика признания князя этого государства одновременно и новгородским князем. Собственно новгородский князь перестает су­ществовать. «Новая основа отношений Новгорода с князем весьма заметна уже в середине 1220-х годов,— пишет В. Л. Янин. — Приглашенный на новгородский стол Ярослав Всеволодович не порывает со своей от-чиной. Став князем в Новгороде, он остается князем и в Переяславле, посещая Новгород лишь в связи с военными операциями... По существу, Новгород в кон­це первой четверти XIII века стоит перед видимой перс­пективой полной ликвидации княжеской власти...»2.

Однако были и исключения. Александр Невский пе­ред лицом военной угрозы Новгороду и всей Руси су­мел восстановить мощь князя, новгородцам приходи­лось мириться с его своеволием. Но как только силь­ного князя не стало (Александр умер в 1263 году), в договорных грамотах с Ярославом Ярославичем нов­городцы недвусмысленно объявили практику Александ­ра противоречившей старине и пошлине: «А что был отъял брат твои Александр пожне, а то ти, княже, не надобе. А что, княже, брат твои Александр деял на­силие в Новегороде, а того ся, княже, отступи»3. Пре-

' НПЛ. С. 222.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С 135—136.

3 ГВН и П. С. 10—12.

_________________ 86 ____________

бывание новгородского князя не в Новгороде, а в сво­ей отчине, еще не стало правилом. Знал исключения и принцип лояльности новгородцев по отношению к великому князю. В 1269 году новгородцы решили вы­гнать князя Ярослава Ярославича, возмутившись тем, что он нарушал условия, определенные в договорных грамотах. Хотя князь готов был отступиться, они, стре­мясь вновь утвердить пошатнувшийся принцип воль­ности в князьях, твердо заявили, что не хотят его и поищут себе другого князя или даже обойдутся вовсе без князя. Лишь после длительных неурядиц, вмеша­тельства Орды и митрополита Ярославу удалось вер­нуться в Новгород1.

Вторая половина 60-х годов XIII века (после смер­ти Александра Невского) ознаменовалась укреплени­ем основ республиканской государственности. Именно от этого периода до нас дошли первые сохранившиеся договоры Новгорода с князьями, представлявшие со­бою весьма детализированный свод правил, регулирую­щих положение князя в Новгороде и явно рассчитан­ных на ограничение его власти и влияния. Вопрос о том, были ли эти договорные грамоты Новгорода с князьями первыми в истории или только первыми из дошедших до нас, остается открытым. Но ясно, что на­личие договоров 60-х годов обусловлено обстоятельст­вами политической жизни той поры. Грамоты, превра­щавшие князя в должностное лицо с четко определен­ными правами и обязанностями, свидетельствовали о полном расцвете республиканской государственности, делавшей князя с точки зрения внутреннего управления практически ненужным и подготовившей почву для наступления следующего этапа новгородской полити­ческой истории, когда князя представлял наместник. Этап становления республиканской системы, начавший­ся на рубеже XI и XII веков, подошел к концу. После 1136 года «лет полтораста существовал строй, лучшим выражением которого являются слова, сказанные в 1218 году посадником Твердиславом на вече: «А вы, братья, в посадниках и в князьях вольны». «Так про­должалось до рубежа XIII—XIV веков, — писал А. В. Арциховский. — С начала XIV века Новгород уже об­ходится вовсе без князей. Ни в XIV, ни в XV веке,

1 НПЛ. С. 319—321.

87

до самого падения Новгорода, князя в нем не бы­ло»1.

По мнению В. Л. Янина, в конце XIII века Новго­родская республика «трансформируется в свою клас­сическую форму»2. В это время происходят «важные преобразования новгородской государственности»3, о существе которых высказан ряд гипотез. В. Л. Янин полагает, что примерно с 1291 года была введена но­вая система избрания посадников. Прежде пребывание в должности посадника не ограничивалось определен­ным сроком, теперь же их стали менять ежегодно, при­чем выборы проходили в феврале. При новой системе, по мнению В. Л. Янина, каждый конец избирал на вече пожизненно своего представителя, а из их числа го­родское вече выбирало ежегодно посадника. Пять кон-чанских представителей составили государственный со­вет (совет господ), о котором западные историки на­чинают упоминать именно в это время (самое раннее свидетельство относится к 1292 году)4. К тому же пе­риоду Янин относит и формирование суда тысяцкого5. Все эти новшества преследовали цель консолидации власти бояр, смягчения борьбы между ними, придания политической жизни Новгорода более упорядоченного характера.

И. Лойшнер, полностью воспроизведя концепцию Янина, дополняет ее некоторыми деталями. Он пишет, что в 1291 году в Новгороде произошла «реформа кон­ституции и управления»6. Город, подразделявшийся ранее на 10 сотен, был поделен на 5 концов. Сотня как высшая единица управления исчезла. Именно с этим и были связаны, по Лойшнеру, изменения в правилах выборов посадников, о которых говорил Янин. Однако Лойшнер, в отличие от Янина, распространяет эти из­менения и на должность тысяцкого. Тогда же, по его мнению, возник и совет господ, назначение которого заключалось в том, чтобы находить законодательные и управленческие решения, приемлемые для всех кон­цов. Реформа 1291 года представляется Лойшнеру столь

1 Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 43.

2 Янин В. Л. Очерки... С. 17.

3 Там же. С. 38.

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 168—170.

5 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 38.

6 Leuschner J. Novgorod. S. 100, 103—104, 112, 128, 129.

важной вехой в развитии новгородской государствен* ности, что он дает две схемы органов управления рес­публики— до и после 1291 года1.

Приведенные суждения об изменениях в государст­венном строе Новгорода нельзя считать безусловными. Речь идет о предположениях, строящихся порой на до­статочно шатких основаниях. Степень доказанности этих предположений будет рассмотрена в связи с опи­санием институтов политического строя Новгорода. Пока же заметим, что самая идея реформы, осущест­вляемой целенаправленно, планомерно и в сжатые сро­ки, кажется противоречащей духу средневековой госу­дарственности, крепкой стариной, традицией и видоиз­меняющейся постепенно путем обогащения старых и появления новых обычаев. Все важнейшие новгород­ские политические институты — и вольность в князьях, и выборы посадников — устанавливались именно та­ким путем.

Но если попытки введения точной датировки и де­тального описания преобразований в системе управле­ния представляются спорными, то сам по себе факт полного развития республиканских институтов на ру­беже XIII и XIV веков, приведшего к значительному сужению княжеских функций и к фактической замене князя наместниками, не подлежит сомнению. И эти пе­ремены происходили не сразу. Как отмечает В. Л. Янин, князьям и в начале XIV века все еще удавалось, по-видимому, добиваться некоторого расширения сво­их прав. Последним великим князем, активно подви­завшимся в Новгороде и водившим новгородские пол­ки, был Юрий Данилович, убитый в Орде в 1325 году. С 1327 года, с великого княжения Ивана Калиты, от­ношения между князем и Новгородом приобретают окончательный вид: великий князь признается князем и в Новгороде, но во внутренние дела он практически не вмешивается2.

При характеристике последних двух веков Новго­родской республики нельзя обойти молчанием мнение крупнейшего исследователя политической истории Нов­города В. Л. Янина. Он полагает, что это была не только пора зрелости республики, полного развития всех ее институтов, но и пора качественных изменений

1 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 131—132.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 187.

89

политического строя. «В XIV и особенно в XV веке, — пишет Янин, — новгородское боярское государство дви­галось к олигархической форме правления и полити­ческому краху»1. Эта мысль развивается более подроб­но в монографии «Новгородские посадники»: «Вне вся­кого сомнения, новгородская государственность времен республики пережила закономерную эволюцию от по­казных форм феодальной демократии к откровенной олигархии. Показателем этой эволюции является отно­шение черного люда к республике. Еще в XIII и XIV веках ее защита собирала под свои знамена многочис­ленных представителей всех классов Новгорода, а в XV веке судьба республики волнует лишь новгород­ских землевладельцев»2. Этот аргумент не принимают ряд современных исследователей. В последние годы новгородской независимости, когда московский вели­кий князь последовательно наступал на новгородские вольности, среди новгородских землевладельцев, бояр­ства в первую очередь, также не было единства. Они раскололись на литовскую и московскую партии, при­чем последняя, признавая права московского князя на новгородский стол, все еще надеялась сохранить вече­вые порядки и свои традиционные привилегии. Что же касается черных людей, то они, как обычно в истории Новгорода, не осознавали своих особых интересов и следовали за боярскими партиями. Но, по наблюде­ниям В. Ф. Андреева, большая часть простых людей поддерживала противников Москвы3, т. е. судьба рес­публики ни в коей мере не была им безразлична.

Разумеется, равнодушие черных людей к вечевым устоям — не единственный довод В. Л. Янина в поль­зу перерождения «показных форм демократии» в оли­гархию. Он пытается выявить изменения в системе управления и с этой точки зрения делит историю рес­публики в XIV—XV веках на два этапа. «На первом этапе, продолжающемся до 1410-х годов, рост бояр­ской власти осуществлялся не только путем внутри-боярского сплочения, -но и за счет перехода в руки бояр той части власти, которая до того принадлежала представителям житьих и купцов. На втором этапе, когда были созданы новые формы боярского олигар-

1 Янин В. Л. Очерки... С. 236.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 4—5.

3 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 129.

________________ 90 :___________

хического правления и максимально ослаблены при­чины "боярского соперничества в борьбе за власть, дальнейшее укрепление этой власти пошло по пути создания видимых форм союзнических отношений бо­ярства и других привилегированных сословий Новго­рода. Представители житьих и купцов допускались к участию в государственном управлении, поскольку об­щий контроль над их деятельностью полностью сосре­доточился в руках боярства»1. При внешней тождест­венности порядка организации высшей боярской вла­сти во второй половине XIV и в XV веке практически, по мнению В. Л. Янина, он был другим2, а рубежом между двумя этапами служили преобразования инсти­тута посадничества, имевшие место в 1410-х годах. После этой реформы «в политической структуре новго­родской республики наблюдается принципиальное из­менение, сущность которого сводится к практической ликвидации вечевого строя. Народное собрание продол­жает существовать, но роль его сведена на нет»3.

Реформа второй половины 1410-х годов, как пола­гает В. Л. Янин, заключалась в значительном увеличе­нии числа одновременно действующих посадников и в сокращении сроков их пребывания в должности до по­лугода. Это уменьшало личную власть посадников и выдвигало на первый план совет господ. «По сущест­ву,— пишет он, — реформа 1410-х годов ликвидирует неповторимое своеобразие новгородских республикан­ских порядков периода расцвета и воссоздает новую структуру государственного управления, сходную с рес­публиканской структурой Венеции и Флоренции, где также верховным органом власти был олигархический

сенат»4.

Логическая стройность этой концепции подкупает. Дело, однако, в том, что факт реформы второй поло­вины 1410-х годов, на котором основывается изложен­ная периодизация двух последних веков истории Нов­городской республики, нельзя признать установленным. Источники о нем молчат. Это — всего лишь гипотеза» выдвигаемая В. Л. Яниным на основе подсчета числа известных по историческим документам посадников,

1 Янин, В. Л. Новгородские посадники. С. 338.

2 См. там же. С. 304.

3 Там же. С. 340.

4 Там же. С. 272.

_____________ 91 ___________________

своеобразного толкования понятия «старый посадник» и т. п. Она нуждается в дальнейшей проверке и под­тверждении. Поскольку предполагаемая реформа каса­лась прежде всего посадничества, аргументы В. Л. Яни­на и критические соображения по этому поводу будут более детально изложены в соответствующем разделе. Пока же ограничимся заключением, что версия о ре­форме 1410-х годов остается интересной, но требую­щей более надежных доказательств гипотезой. При критическом отношении к ним такие гипотезы безус­ловно полезны, и высказываемые сомнения могут спо­собствовать приданию им большей убедительности. Од­нако ставить гипотетическое событие в основу перио­дизации Новгородской республики вряд ли целесооб­разно.

Источники дают слишком мало материалов, чтобы говорить о коренных переменах в политическом строе Новгорода XV века как по форме, так и по существу. Серьезные реформы проводятся, когда они становятся необходимы. В новгородской истории XV века не за­метно кризисных явлений, которые побуждали бы к глубоким изменениям. Политическая жизнь всегда бы­ла бурной, но привилегиям боярства ничто не угро­жало, черные люди не могли сплотиться, они воевали друг с другом, следуя за богатыми боярскими семья­ми, от которых были традиционно зависимы. Конфлик­тов было много, но до серьезных столкновений на классовой основе дело не доходило, и этому способст­вовали вечевые порядки, создавшие отдушину для вы­хода избыточной энергии. Угрозы роста влияния и са­мостоятельности черных людей, возможного стимула для введения олигархических порядков, не было. Если же говорить о попытке устранить распри между бояр­скими родами, добиться боярского единства, то непо­нятно, как увеличение числа посадников и сокращение срока их службы при отсутствии четких правил чере­дования между концами или боярскими семьями мог­ло бы этому способствовать. Едва ли политическая жизнь Новгорода после предполагаемой реформы ста­ла более спокойной, а боярство более сплоченным. В критический момент столкновения с Москвой новго­родские бояре оказались столь же расколотыми, сколь и прежде.

Думается, что в стремлении установить олигархи­ческий этап Новгородской республики сказывается рас-

________________ 92 ________________

пространение на политические институты отрицатель­ного отношения к Новгороду как противнику объеди­нения русских земель. Сохранение новгдродских воль­ностей стало препятствием на пути формирования цент­рализованного Русского государства. Противодействие Новгорода этой исторически прогрессивной тенденции, его готовность пойти на союз с Литвой могли волей-неволей в глазах исследователя, познающего историче­скую необходимость преодоления феодальной раздроб­ленности, бросать тень на политическую систему Нов­города. Казалось нежелательным, чтобы возглавившая объединение Москва, ставшая носителем прогрессив­ной идеи, покончила с демократическим строем, хоть и на боярской подкладке. Если же этот строй выро­дился в олигархию, то тогда Москва не заслуживает никаких упреков. Увы, история не так прямолинейна, носители прогресса редко бывают безупречны, а исто­рически необходимые преобразования далеко не всег­да идут рука об руку с правдой и справедливостью. Московских государей — собирателей Руси не следует идеализировать, так же как и правящую верхушку Новгородской республики. Дух вечевой демократии был собирателям Руси, выступавшим под знаменем самодержавия, не менее ненавистен, чем господство группы бояр.

Разумеется, высказанные сомнения- в качественном изменении государственного строя Новгорода в XV ве­ке не исключают признания постепенного роста соци­альных противоречий по мере углубления процесса феодализации и усиления эксплуатации простого лю­да феодальной верхушкой.

* * * -V.

/

Резюмируя краткий обзор мнений об эволюции госу­дарственных институтов в Новгороде, предложим сле­дующую периодизацию его политической истории.

— До рубежа X и XI веков — Новгород в плане си­стемы управления разделяет судьбу всех русских зе­мель и городов. Лишь его географическое положение и особенности связи с Киевом, установленные рядом Ярослава и помешавшие возникновению в городе соб­ственной княжеской династии, содействовали ослабле­нию княжеской власти и развитию институтов самоуп­равления.

________________ 93 ________________

— От рубежа X—XI веков до конца XIII века — период активной борьбы за самоопределение, за сво­боду выбора и смещения князей и посадников, станов­ления системы органов республиканского самоуправ­ления.

— XIV—XV века — время полного расцвета Нов­городской республики. Лишь накануне ее падения в столкновении с Москвой в ходе образования централи­зованного Русского государства наметилось некоторое сокращение вольностей.

Второй и третий периоды относятся к эпохе рес­публики. Первый представляет собой ее предысторию. Историко-правовой материал, как правило, слишком фрагментарен, чтобы строить изложение по этапам. К тому же это привело бы к необходимости многочис­ленных повторов. Поэтому более целесообразен сквоз­ной анализ государственно-правовых институтов с по­пыткой проследить в рамках каждого из них намечен­ную выше в общих чертах эволюцию.

94

Глава II

В типичную для Руси феодальной эпохи картину об­щественного строя Новгород вписывает черты свое­образия.

Значительное развитие торговли не только стиму­лировало феодальные отношения и социальную диффе­ренциацию, но и связывало боярство с рыночными опе­рациями, а также повышало экономический и полити­ческий вес купечества.

Жизнь собственно города ни в одном другом цент­ре Русской земли не известна нам в таких подробно­стях, как в Новгороде, и, можно полагать, нигде бо­лее не была такой богатой и напряженной.

Новгородские летописи и грамоты пестрят термина­ми, обозначающими различные социальные слои. Боя­ре, огнищане, гриди, купцы, большие, вячшие, старей­шие, добрые, нарочитые, мужи, молодшие, людины, холопы, одерноватые, челядины, простая чадь, милост-ницы, смерды, половники, закладники, земцы, своезем­цы, суседы, сябры, серебряники, люди — вот непол­ный перечень понятий, в которых предстоит разо­браться.

Одни понятия непосредственно определяют место общественной группы в процессе производства и обме­на — бояре, купцы, смерды, половники, ремесленники, холопы и т. п.; другие, более обобщенные, характери­зуют роль слоев населения в политической жизни го­рода — например, вячшие, старейшие, добрые, житьи, молодшие; в основу третьих положен признак, являю­щийся непосредственно не социальным, а гражданско-

_______________ 95 _______________

правовым — суседы, сябры, земцы, своеземцы или да­же политико-бытовым — милостницы1.

Спорность отнесения понятий к той или иной кате­гории породила обширную и разноречивую литературу о составе новгородского общества2.

Наиболее неясные элементы социального строя древнего Новгорода — житьи, земцы, своеземцы, сусе­ды, сябры.

БОЯРЕ

Вершина новгородской социальной лестницы — боярст­во. Оно претерпело существенную и длительную эво­люцию, прежде чем превратилось в ярко выраженное сословие. Путь боярства отражает процесс феодализа­ции новгородского общества.

Слово «бояре» впервые появляется в летописях для обозначения именитых, выдающихся людей древнерус­ского общества под 862 годом3. Этимология его оста-

1 Соответственно нашему пониманию названных терминов мы будем говорить о суседах, земцах, своеземцах, сябрах в разделе, посвященном гражданско-правовым отношениям (точнее, институту общей собственности). а о милостницах — в связи с политическим бытом новгородского общества.

2 Поскольку предложенная система изложения общественного строя не соответствует социальной иерархии, она требует объясне­ния. Прежде всего, применяется традиционное для средневековья деление на мирян и духовных лиц. Именно поэтому о духовенстве, которое представляло собой в социальном отношении очень неодно­родную категорию, не принадлежавшую целиком к высшим слоям общества, речь идет не после бояр, а после холопов. Нарушение принципа иерархии в изложении социальной структуры мирян (жи­тьи люди после крестьян и холопов) объясняется спецификой кате­гории житьих людей и спорностью ее содержания. В отличие от бояр, купцов, ремесленников, крестьян и холопов житьи люди пред­ставляли собой как бы соста'Вную категорию, в которую входили, вероятно, состоятельные купцы и ремесленники. Выяснить их суть можно только путем дифференциации, отделения от более ясных категорий, таких как бояре, купцы, ремесленники. Старейшие и мо-лодшие — категории еще более обобщенные, чем житьи. Социаль­ная структура должна быть полностью обрисована, чтобы стало ясным ях содержание. Вот почему параграф о старейших и молод-ших предшествует общей характеристике социальных отношений в параграфе «Классовая борьба».

3 ПСРЛ. Т. 1. С. 20.

___________________ 96 _________________

ется неясной1. Н. М. Карамзин считал бесспорным, что оно происходит от «боя» и означало первоначально «воина отличной храбрости»2. Современные исследова­тели не столь категоричны. Они считают возможным выводить этот термин и из болгарского корня, озна­чающего «большой», и из тюркского слова «байяр», переводимого как «сановник», или исландского «боэр-мен».

Разные мнения высказывались в нашей литерату­ре и относительно времени появления бояр. Б. А. Ры­баков называет конец VIII века, С. В. Юшков — на­чало X века, С. В. Бахрушин — конец X—XI век и т. л.3 Если вопрос о веке, когда возникло боярство, вызывает споры и едва ли может быть убедительно решен, то ис­торическую эпоху можно определить четко. Это был переход от родового строя к государственному, время зарождения социальной дифференциации, что, естест­венно, предполагает иной тип боярина в сравнении с привычным нам образом эпохи зрелого феодализма. Эту мысль проводит И. Я. Фроянов, отвергая • пред­ставление о боярине как крупном землевладельце с самого начала, ибо боярские отчины появились лишь в XI веке. «Бояре предстают перед нами прежде всего как лидеры, управляющие обществом, т. е. выполняю­щие известные общественные функции, — пишет он.— Не исключено, что в этом амплуа они сменили родо-племенную знать, сошедшую с исторической сцены в результате падения родового строя и возникновения навой социальной организации, которую можно на­звать, пользуясь терминологией А. И. Неусыхина, об­щиной без первобытности»4.

Связь боярства по происхождению со знатью ро-доплеменного общества, с руководящими должностя­ми, которую Фроянов выдвигает в качестве гипотезы, представлялась русским дворянским историкам несом­ненной. «Народное правление славян через несколько

1 См.: Наумов Е. П. К истории феодальной сословной термино­логии Древней Руси и южнославянских стран//Исследования по истории славянских и балканских народов. Киевская Русь и ее со­седи. М., 1972. С. 223—236; Ловмяньский X. О происхождении рус­ского боярства//Восточная Европа в древности и средневековье М., 1978. С. 93—100; Leuschner J. Novgorod. S. 36.

2 Карамзин Н. М. История... Т. I. С. 75.

3 Подборку сведений по этому вопросу см.: Фроянов И. Я. Ки­евская Русь. Очерки социально-экономической истории" С 79

4 Там же. С. 80—81.

7 Заказ 2695

веков обратилось в аристократическое, — писал Н. М. Карамзин о доваряжских временах. — Вожди, избирае­мые общей доверенностью, отличные искусством и му­жеством, были .первыми властителя/ми в своем отечест­ве. Сия власть означалась у славян именами боярина, воеводы, князя, пана, жупана, короля или краля и дру­гими»1.

И. Лизакевич отождествлял боярское достоинство с выборной должностью и распространял этот принцип на всю историю республиканского Новгорода. Он по­лагал, что боярин — это титул выборных городских со­ветников, который последние принимали из тщеславия. Они пользовались большими'прерогативами и уваже­нием, чем другие горожане2. Как только срок долж­ности истекал, они переходили в разряд старых бояр (кажется, это изобретение Лизакевича, источникам из­вестен термин «старейшие», но не «старые бояре»). Лизакевич и применительно к республиканской эпохе выводил титул из должности, тогда как на деле они уже поменялись местами и не должность стала при­носить титул, а наоборот.

Из советских исследователей мнения о том, что боя­ре представляли собой первоначально должностных лиц, придерживался И. М. Троцкий3, И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко признают это «вполне вероят­ным»4.

Новгородские бояре могли происходить как из мест­ной знати славянских племен, так и из княжеской дру­жины. С утверждением княжеской власти в русских землях последнее стало считаться особо почетным. «И суть новгородстии людие до днешняго дни от рода варяжьска»5, говорится в новгородской летописи.

Наличие бояр княжеских и новгородских сравни­тельно долго прослеживается в источниках. До второй половины XIII века летописи различают, с одной сто­роны, огнищан и гридьбу, с другой — бояр.

Слову «огнищане» нет никаких оснований приписы­вать (как это сделал М. П. Погодин, отождествивший

1 Карамзин Н. М. История... Т. I. С. 74—75.

2 Lizakevitz G. J. Essai abrege .... P. 65.

3 См.- Троцкий И. М. Возникновение Новгородской республики. Ч. 2. С. 369—370.

4 Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древ­ней Руси. С. 1873—1874.

5 НПЛ. С. 106.

98

огнищан с житьими) совершенно иной смысл, нежели тот, в котором оно употребляется в Русской Правде. По Русской Правде (а ее действие, несомненно, рас­пространялось на Новгородскую землю), огнищанин — высокопоставленный княжеский слуга, выделившийся из среды младших дружинников — гридей. Специфику огнищан подметил И. М. Троцкий, указавший, что они обособились, превратились в самостоятельную знать и растворились в населении Новгорода1. Действительно, летопись говорит об огнищанах и гридьбе под 1166, 1195 и 1234 гг., т. е. когда князь уже превратился в должностное лицо, и им:нно как о представителях го­родского общества. Вот, „тля примера, интересующее нас место из летописи за 1136 год: «В то же лето на зиму приде Ростислав ис Киева на Луки и позва нов­городцев на поряд: огнищане, гридь, купцы вячьшее» (употребление терминов под 1195 и 1234 гг. анало­гично). Справедливо рассматривая огнищан как нов­городское боярство, Троцкий отказывается видеть дру­гие компоненты этой социальной категории. По его мнению, слово «боярин» означало в начале XII века только должностное лицо. Такая трактовка термина ведет к своеобразному объяснению эпизода летописи с вызовом бояр князьями Владимиром и Мстиславом в Киев и грамоты (рукописания) князя Всеволода Мсти-славича церкви св. Ивана на Опоках. В рассказе о приведении к кресту новгородских бояр князьями ки­евскими Троцкому казалось невероятным призвание в Киев всех новгородских бояр. Однако число их зна­чительно уменьшится, если понимать под боярами лишь именитых людей, выделившихся из новгородских об­щин, т. е. исключить огнищан и гридьбу. Вызов в Киев именно местных бояр вполне закономерен. К тому же, в летописи возможно преувеличение. Для демонстра­ции своей власти и готовности к решительным мерам Мономах мог ограничиться острасткой наиболее строп­тивых бояр. Предлагаемое Троцким толкование грамо­ты князя Всеволода церкви св. Ивана на Опоках как эпизода в борьбе Новгорода за независимость, привед­шего к освобождению торговли от вмешательства кня­жеских должностных лиц — бояр, также спорно. По­мимо того что, согласно современным представлениям,

1 См.: Троцкий И. М. Возникновение Новгородской республики. Ч. 2. С. 354.

——————————————— 99 _______________

7*

документ, приписываемый Всеволоду Мстиславичу, от­ражает порядок, сложившийся не ранее второй трети XIII века1, в нем запрещается вмешиваться в ивань-ские дела посаднику Мирославу, иным посадникам и «боярам новгородским». К моменту составления «ру­кописания» (будь то XII или XIII век) посадники уже назначались, как правило, горожанами, т. е. не были княжескими слугами, а следовательно, в данном кон­тексте трудно отнести к этой категории и «бояр нов­городских». В «Уставе Великого князя Всеволода о церковных судах и о людях, и о мерилах торговых», который одни исследователи (С. В. Юшков, Б. А. Ры­баков) связывают со Всеволодом Мстиславичем2, дру­гие относят к XIII (В. Л. Янин, Я. Н. Щапов) и даже к XIV веку (А. А. Зимин)3, речь, действительно, идет о княжеских («его», «моих») боярах (ст.ст. 3, 5), а не о «боярах новгородских». Это подтверждает, что одни бояре принадлежали к княжеской свите, а дру­гие— к местному населению.

Деление высшего слоя новгородского общества на огнищан, гридь и бояр носило чисто исторический ха­рактер и не было абсолютным. Потребовался век, в течение которого произошли перемены в количествен­ном соотношении местных и княжеских феодалов, пре­кратилось пополнение огнищан и гридьбы в узком смысле слова, чтобы эти понятия уступили место более общему. С 1258 года летопись говорит только о боярах,

Западногерманские исследователи (К. Герке, а вслед за ним И. Лойшнер) полагают, что боярство в (качестве правящего слоя, каким оно известно в XIV—XV веках, сложилось из различных элементов (местные крупные землевладельцы, воины и свита князя, старейшие ку­печеские роды) только во второй 'половине XIII века4.

Формирование сословия не привело к полной уни­фикации боярства. Однако деление традиционное усту-

1 См.: Российское законодательство X—XX веков. Т. 1. Законо­дательство Древней Руси. М., 1984. С. 262.

2 См.: Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. С. 217—221; История СССР с древнейших времен до наших дней. Т. 1. М., 1966. С. 636—637.

3 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 89—93; Ща­пов Я. Н. Княжеские уставы и церковь в Древней Руси XI—XIV вв. М 1972. С. 165—177; Памятники русского права. Вып. 2. М., 1952. С. 161, 166—169.

4 См.: GoehrkeC. Die Sozialstruktur des mittelalterlichen Nov­gorod. S. 361; Leuschner J. Novgorod. S. 36.

_______________ 100 _______________

пает место делению по экономическому потенциалу, по роли в политической и социальной жизни земли, опре­делявшейся в немалой степени и знатностью проис­хождения. Трудно сказать, носили ли эти деления чет­кий характер, приобрели ли они и во всех ли случаях правовое значение. При сегодняшнем состоянии источ­ников мы не можем полностью восстановить утрачен­ный смысл этих категорий и должны ограничиться си­стематизацией и комментированием беглых упомина­ний в исторических документах, служащих намеками на неоднородность боярства.

Устав Ярослава о судах святительских, сохранив­шийся в редакциях конца XIV —начала XV века и находящийся в рукописи Археографической комиссии после Комиссионного списка Новгородской первой ле­тописи, при определении наказаний за оскорбление бо­ярских жен и дочерей исходит из деления бояр на великих и меньших1. Это деление неизвестно ни Рус­ской Правде, ни Новгородской судной грамоте, ни дру­гим новгородским источникам. С. В. Юшков полагал, что оно заимствовано из болгарского права2.

Новгородская летопись не знает терминов «вели­кие» и «меньшие» бояре. Но зато в ней встречаются со второй половины XIII века понятия, которые вызы­вают ассоциацию с «великими боярами» — «лучшие», «вятшие», «добрые» бояое3. Такие определения приме­няются до середины XIV века, после чего всякие на­меки на дифференциацию в среде бояр по этому прин­ципу исчезают, и речь идет просто о боярах. Видимо, исходя из названных категооий, В. Н. Вернадский вслед за С. А. Таракановой-Белкиной говорил о «ве­ликих» боярах и просто боярах, относя к великим 22 боярские семьи, которым принадлежали огромные земельные угодья4.

Что же касается меньших бояр, то в собственно ^новгородских источниках этому понятию нет никаких аналогов. Однако, по мнению В. Л. Янина, формула грамоты отношений Новгорода с князьями «и от всех

1 НПЛ. С. 481, 483.

2 См.: Юшков С. В. Общественно-политический строй и право Киевского государства. С. 214.

3 НПЛ. С. 84, 86, 313, 317, 347, 455.

4 См.: Тараканова-Белкина С. А. Боярское и монастырское зем­левладение... С. 43; Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. С. 150—153.

__________________5101 ____________ .-—__

старейших, и от всех меньших» предполагает именно меньших бояр: «Поскольку в полном виде эта фор­мула звучит: «от всех старейших, и от всех меньших, и от всего Новгорода», в ней следует видеть именно указание на меньших бояр, а не на весь Новгород, исключая старейших»1. Трудно .с этим согласиться по соображениям как логического, так и исторического порядка. Традиционное описание новгородской сторо­ны в переговорах с князьями построено не по единому принципу и не состоит из взаимоисключающих элемен­тов. Оно составлено так, чтобы создать впечатление всеобъемлющего 'представительства, охватывающего действительно весь город. В нем комбинируются три элемента: должностной (владыка, посадник, тысяцкий, сотские), социальный (представители населения — в разных вариантах — от старейших и меньших, бояр, житьих и т. п.) и самый общий, вводимый для усиле­ния, при очевидном смысловом повторе (от всего Нов­города). Конечно, в «весь Новгород» входят и влады­ка, и городские сановники, и разные слои населения. Но формула идет на этот алогизм, чтобы подчеркнуть, что действительно весь город вступает в соглашение с князем, чтобы исключить мысль о неполноте, неавто­ритетности представительства. Поэтому «весь Новго­род» не исключает никого — ни старейших, ни мень­ших бояр, а, напротив, все охватывает.

Как справедливо отметил В. Л. Янин, приведенная им формула бытует до 70-х годов XIV века. Она повто­ряется еще в договоре с тверским великим князем Ми­хаилом Александровичем (1371)2, но уже грамота 1372 года новгородским послам с наказом об условиях заключения мира с тем же князем вводит иную фор­мулу: «от посадника, от тысяцкого, от бояр, и от жить­их людей, и от черных людей, и от всего Новгорода»3. Заметим, что слово «весь» («все») фигурирует в ней только перед Новгородом, но не перед элементами пе­речня слоев населения. Из этого можно заключить, что «все старейшие» и «все меньшие» предполагают неко­торую неоднородность, многослойность этих категорий, раскрытую в формуле 1372 года. В таком случае ран­нюю формулу договоров следует понимать как пред-

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 328.

2 ГВН и П. С. 29.

3 Там же. С. 32.

_______________ 102 _______________

ставительство от всех старейших и всех молодших — от двух категорий, на которые распадалось население и которые действительно охватывали весь Новгород. Понимание меньших не как молодших, а как меньших бояр, привело бы к неоправданному исключению из новгородского представительства всех слоев населе­ния, кроме «великих и меньших бояр».

Установив указанным образом наличие в Новгоро­де «меньших бояр», В. Л. Янин приступает к опреде­лению их социальной природы. Сопоставляя шкалу групп населения по Уставу Ярослава о судах святи­тельских (великие бояре; меньшие бояре; добрые, на­рочитые или городские мужи; простая чадь) и по Нов­городской судной грамоте (бояре, житьи, молодшие) и, соизмеряя их со шкалой наказаний, он приходит к выводу, что «главные юридические градации» в этих памятниках совпадают, причем «молодшие» Судной грамоты оказываются идентичными «меньшим боярам» Устава Ярослава, а «житьи» — новообразованным тер­мином, который .применялся к «социальной категории, стоявшей между «меньшим» и «великим» боярством, но ближе к первому. «Отождествляя меньших бояр и «молодших», — продолжает Янин, — мы тем самым при­знаем их менее привилегированным сословием, неже­ли житьи»1. Под «меньшими» он понимает «ту часть феодалов-вечников, которые были лишены права уча­стия в высшем республиканском управлении и проти­вопоставлялись «вятшим» или «великим» боярам, а в дальнейшем своем развитии выделили из себя катего­рию «житьих», «сословие землевладельцев неаристо­кратического происхождения, опиравшееся в своей борьбе на народные массы»2.

Как видим, проблема «меньших бояр» в интерпре­тации Янина тесно связана с житьимй, старейшими и молодшими, и поэтому при рассмотрении названных категорий эта интерпретация будет вновь затрагивать­ся. Пока же отметим, что признание неубедительности отождествления «всех меньших» договорных грамот с князьями с «меньшими боярами» делает излишним оп­ровержение концепции Янина ,по существу. Обратим лишь внимание на спорность сравнения социальных градаций по Уставу Ярослава о судах святительских

1 Янин. В. Л. Новгородские посадники. С. 323.

2 Там же. С. 147, 369.

___________________ 103 ______________—

и Новгородской судной грамоте. Если признать «мо-лодших» Грамоты аналогом «меньших бояр» Устава, становится неясным, почему они опустились ниже «доб­рых, нарочитых или городских людей». Не резоннее ли признать, что меньшие бояре — категория, не получив­шая развития в Новгороде, что «молодшие» Судной грамоты соответствуют не «меньшим боярам», а «про­стой чади» Устава, а «житьи» — «добрым», «нарочи­тым» или «городским» людям?

Наряду с меньшими боярами летописи знают еще одну категорию второстепенного боярства, которую мы назовем «земские бояре», полагая, что употребление этого термина новгородской летописью («бысть мятеж за Наровою велик, избиша чюдь своих бояр земских, и в Колываньскои земли и в Ругодивскои...»1 — 1344 г.) является определительным и более широким по отно­шению к боярам новоторжским, двинским и т. п. Позд­нее новгородских выделившиеся из общин, земские боя­ре, вероятно, не имели, как правило, дворов в Новго­роде, и сфера их экономической и политической дея­тельности ограничивалась рамками своей провинции. Только в исключительных случаях земские бояре вы­ступали на общеновгородской арене. Земские бояре нередко бывали недовольны своекорыстной политикой центра.

Последняя группа, выделяемая источниками из об­щей массы бояр, — дети посадников и тысяцких. Лето­пись упоминает о них, начиная с XIII века (сын по­садника— впервые в 1230 году) и, как правило, в свя­зи с выполнением ответственных военных, дипломати­ческих и административных поручений. Так, сыновья посадницкие встречаются в числе стражи, назначенной Александром Невским для охраны татар, приехавших в Новгород с требованием дать число, во главе пол­ков, отправленных новгородцами на защиту Торжка от Симеона Гордого, в качестве воеводы, в посольстве с лучшими боярами, и в частности в качестве единст­венного представителя всего Новгорода в договоре о мире с королем польским и великим князем литовским Казимиром. Еще не вступив в распоряжение родитель­скими вотчинами, сыновья посадников и тысяцких про­ходили школу государственной власти и готовились к

НПЛ. С. 357.

смене своих отцов на важнейших постах новгородско­го управления.

Вошедшие в летопись списки новгородских посад­ников и тысяцких говорят о том, что _ сыновья посад­ников и тысяцких, а также братья их очень часто ста­новились сами посадниками и тысяцкими. В уста­новлении династической преемственности, время от времени нарушаемой насильственными переворотами, ярко сказались аристократические тенденции старейше­го новгородского боярства, превратившего в свою мо­нополию важнейшие отправления государственной вла­сти. По наблюдению В. Н. Вернадского, именно по­садники, тысяцкие, их сыновья и внуки составляли привилегированную даже в боярской среде прослойку великих (больших, добрых, вячших) бояр — уже упо­минавшиеся 22 семьи1.

Летописи говорят также о детях боярских вообще (они назначались Александром Невским для охраны татар, брали вместе с посадниками черный бор с во­лостей, посылались с воеводами в походы и т. п.). По аналогии с детьми посадников и тысяцких2, полагаем, что «дети боярские» нужно понимать в буквальном смысле, а не в том, в каком знало этот термин Мос­ковское государство. Н. И. Костомаров полагает, од­нако, что на детей боярских не распространялось бо­ярское достоинство их предков: «Если бы родовое на­чало не подрывалось в народе другими, противными понятиями, то боярство сделалось бы званием наслед­ственным и оставалось бы только в известных родах. Но родовое начало не достигло в народных понятиях такого значения. Масса всего народа, в том числе и черного, имела верховную власть, значение боярства зависело от ней: боярин был боярином — пока народу было угодно; поэтому, в смысле человека влиятельно­го, боярство могло и не переходить на потомство, если народ этого не захочет; могло оно не переходить и по владению землею, то есть можно было владеть землею и не быть боярином, хотя бы предки и находились в числе бояр... Примирение родового начала с началом личной свободы и правом верховной власти за народ­ною массою произвело сословие детей боярских. Это

1 Вернадский В. Н. Новгород... С. 154—155.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 23.

104

105

уже не были только дети бояр-родителей, но и внуки и правнуки их во всех разветвлениях носили такое на­звание. Эти дети боярские были незначительные зем­левладельцы, помещики, и составляли обыкновенно новгородское военное ополчение»1. Основа этой кон­цепции, как и многих других положений Н. И. Косто­марова, — преувеличение народного верховенства. Идеа­лизация демократических устоев переносится на со­циальный строй и приводит к выводам, несовместимым с природой феодализма. О временном характере бояр­ского достоинства, о лишении его нам ничего не из­вестно из новгородских или каких-либо иных источ­ников. Смена высших должностных лиц часто была связана с неудовольствием ими, а порой и с изгнани­ем их и разграблением имущества, но ничто не гово­рит о лишении боярского звания. Напротив, возмож­ность повторного возвращения на ту же должность скорее свидетельствует о его сохранении. Признавая сословный характер «детей боярских», отрицать со­словность боярства нелогично. Сословность — универ­сальный принцип феодального общества, но историче­ски он начинает оформляться прежде всего, вероятно, в верхних слоях общества, заинтересованных в сохра­нении и увековечении своих привилегий. Исходя из этого, можно понимать «детей боярских» как возраст­ную, а не социальную категорию.

В последние полтора-два века Новгородской рес­публики в источниках упоминаются лишь дети бояр­ские и земские бояре. «Меньшие бояре», о которых говорит В. Л. Янин, даже если признать их существо­вание, по сути, боярами не являлись. Нельзя не согла­ситься с ним в том, что в «XV веке никакого деления на правовые категории внутри собственно боярства не было. Существовала категория бояр, единая в юри­дическом отношении, хотя и включавшая в свой состав лиц разного экономического положения»2. «Большие бояре и боярыни» новгородские, о которых говорили московские летописи в связи с высылкой новго­родской знати Иваном III в 80-х годах XV века3, оче­видно, отличались от других бояр лишь своим бо-

1 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 24—25.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 323.

3 ПСРЛ. Т. VI. С. 36; Т. VIII. С. 215.

__________________ 106 ___________________

гатством и авторитетом. Развитие феодальных отно­шений подвело единый экономический фундамент под сословие, восходящее корнями к эпохе разложения ро­дового строя, и содействовало известному выравнива­нию социально-правового статуса его представителей.

В дореволюционной литературе встречаются раз­ные взгляды на экономическую природу боярства. Од­ни исследователи видели в боярах «землевладельцев», «землевладельческий класс»1, другие — наиболее бога­тых купцов2. В. О. Ключевский, полагавший, что «еще до князей старшие города на Руси управлялись воен­ной старшиной, выходившей из местной промышлен­ной знати», считал, что и новгородское боярство «об­разовалось из такого же класса», и говорил, что «на верху общества лежал класс бояр, крупных капитали­стов»3. Правда, знаменитый историк дает и другое, более широкое и более близкое к действительности оп­ределение бояр как «крупных землевладельцев и ка­питалистов, принимавших двоякое участие в торгов­ле»4.

Казалось бы, применительно к Новгороду, в жизни которого торговля имела особое значение, концепция Ключевского имела больше прав на существование. Господство торгового капитала в торговом городе ло­гически возможно. Но эта концепция оказалась несо­стоятельной и была отвергнута советскими историка­ми сначала по принципиальным соображениям, а по­том и на основе фактического материала. Уже М. Н. Покровский видел в боярах феодальную знать и про­тивопоставлял им «буржуазию» — житьих людей5. Представление о боярах как феодалах, землевладель­цах, обладающих в новгородской земле громадными латифундиями, утвердилось в советской литературе еще в довоенное время6, а в начале 60-х годов было

1 См: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 19; Никитский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. М., 1893. С. 40.

2 Эта тенденция отмечена советскими исследователями. См.: Арциховский А. В. Новгород Великий... С 44; Янин В Л Очер­ки... С. 222—223.

3 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. П. С. 78, 84.

4 Там же. С. 79.

5 См.: Покровский М. Н. Русская история... Т. I. С. ПО.

6 См.: Арциховский А. В. К истории Новгорода//Исторические записки. 1938. № 2; Тараканова-Белкина С. А. Боярское и монастыр­ское землевладение...

________________ 107 ________________

подкреплено исследованием В. Н. Вернадского. Изу­чение писцовых книг, составленных московскими пис­цами в конце XV века, и их сопоставление со списком новгородских бояр 1475 года, содержащимся во вто­рой Софийской летописи, показывает, что все новго­родские бояре были крупными землевладельцами1.

Однако такое положение явилось результатом дли­тельной эволюции. Изучение берестяных грамот при­вело В. Л. Янина и А. А. Коновалова к выводу, что новгородским боярам понадобился продолжительный процесс накопления капиталов, чтобы в XIV—XV ве­ках в полной мере заняться расширением своих земель­ных владений2.

Каковы были источники боярских доходов на ран­ них этапах? Главный из них в Новгороде, как и во всей Древней Руси, — кормление3, а также сбор долж­ ностными лицами государственных доходов, который не всегда носил законный характер. Часть этих дохо­ дов наверняка оседала в руках сановников как кня­ жеских, так и республиканских. Случай с посадником Дмитром Мирошкиничем, против которого новгородцы в 1209 году «створили веч разграбили дворец Дмитра и «братии его», об этом свидетельствует. Дмит- ра обвиняли в том, что он повелел «на новгородцах серебра имати, а по волости куры брати, по купцем виру дикую, и повозы возити, и иное все зло». Иму­ щества у Дмитра и потерпевшего вместе с ним Ми- рошки оказалось так много, что грабеж и дележ его обогатили многих новгородцев4.

В основе достатка боярских фамилий лежало, та­ким образом, выполнение управленческих функций. Оно послужило мощным стимулом к классообразова-нию путем приватизации государственных доходов. Ско­лоченный благодаря должности капитал пускался в оборот на частной основе. Скупались села и начина­лась их феодальная эксплуатация. Деньги давались в рост. В упомянутых событиях 1209 года при разграб-

1 См.: Арциховский А. В. Новгород Великий по археологиче­ским данным. С. 44.

2 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. М, 1965. С. 170; Коновалов А. А. Периодизация новгородских берестяных грамот и эволюция их содержания//Сов. археология. 1966. № 22. С. 67—69.

3 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-экономи­ческой истории. С. 68.

4 НПЛ. С. 51, 248.

________________ 108 ________________

лении дворов Дмитра и Мирошки были найдены дос­ки— долговые обязательства, переданные новгородца­ми князю. Как отмечал М. Н. Тихомиров, это под­тверждает ростовщические операции боярства1.

Не совсем ясен вопрос об участии бояр в торговле. По словам крупнейшего дореволюционного знатока новгородской экономики А. И. Никитского, «торговать мог там всйкий, начиная с князя и кончая последним простолюдином». Однако применительно к боярам он замечает, что «источники не представляют прямых ука­заний на совершение ими торговых операций»2. Н. И. Костомаров, напротив, полагал, что «в кружок бояр, людей влиятельных, поступали разбогатевшие купцы, да и такие бояре, которые были по происхождению бо­гатыми землевладельцами, занимались торговлей»3. По В. О. Ключевскому, бояре участвовали в торговле двоя­ко: они поставляли на новгородский рынок товары (больше продукты промыслов, чем земледелия) из своих владений и кредитовали купцов или использо­вали их в качестве агентов в торговых сделках4. Запад­ногерманские исследователи К. Герке и И. Лойшнер пишут, что старейшие и наиболее богатые купеческие семьи послужили одним из элементов складывавшего­ся слоя бояр5. Во всяком случае, не вызывает сомне­ний, что бояре ссужали купцов капиталами и поэтому были заинтересованы в новгородской торговле не толь­ко как потребители. Еще М. Н. Покровский видел в долговых обязательствах — досках, изъятых новгород­цами в 1209 году во дворах у Дмитра и Мирощки, «век­селя новгородских купцов»6.

Концентрация богатства, получаемого из разных источников и разными методами, превращала бояр в крупнейшую экономическую силу в новгородском об­ществе. Состояния наиболее видных бояр бывали на­столько велики, что князья не считали зазорным по­родниться с ними7. Влияние 'бояр на политические дела

1 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 174.

2 Никиткий А. И. История экономического быта... С. 94.

3 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. П. С. 20.

4 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. П. С. 79.

5 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 36.

6 Покровский М. Н. Русская история... Т. I. С. 101.

7 В 1176 году князь Мстислав «оженися в Новгороде и поня-ша у Якуна у Мирославича дшерь» (НПЛ. С. 224).

________________109 ————————————————-

было таким могучим, что князья для упрочения своей власти считали не лишним задобрить их дарами1. Да и само «народоправство» в высшей степени отвечало интересам боярства. Не случайно оно выступало носи­телем сепаратистских настроений на заре движения за независимость (вспомним вызов бояр к Мономаху), и не случайно именно бояр в первую очередь переселил из Новгородской земли покоритель Вольного города Иван III, видя в них опаснейший оплот вечевого быта.

Новгородский строй, не чуждый показных проявле­ний всеобщего равноправия (декларация Судной гра­моты о равном суде как для боярина, так и для житье-го и для молодшего), рядом обычаев прочно укреплял политическое преобладание боярства. Мало того, что бояре направляли деятельность государства через бо­ярский совет, — все важнейшие и, как правило, вы­борные должности в Новгородской земле замещались почти исключительно боярами. Их мы видим неизмен­но в роли посадников, тысяцких и воевод, они вместе с житьими фигурируют в посольствах, причем обычно как представители всего Новгорода, их отправляли на отвод земель при определении границ и т. п.

Ход новгородской жизни, несмотря на отдельные «эксцессы демократии», обеспечивал соответствие меж­ду богатством и влиянием на политические дела. Рав­новесие устанавливалось с помощью многочисленной городской голытьбы, которая за плату или угощение верно служила глотками и кулаками боярству три на­родных волнениях. Этот сорт людей — содержавшиеся на княжеские или боярские .подачки наемники, выпол­нявшие политические заказы, а иногда и полезные при дворе, — назывался, по нашему мнению, милостниками, о которых под 1136 годом сообщает новгородская ле­топись: «стреляша князя милостьници Всеволжи»2. Наряду с милостниками бояре заручались поддержкой улицы, конца, стремясь найти опору в своем непосред­ственном окружении. С этой целью они устраивали пи­ры, проводили за свой счет благоустоойство и не ску-

1 Сообщение летописи за 1215 год о том, как князь Ярослав, удаляясь из Новгорода, где оставался его наместник, в Торжок, многих бояр одарил (НПЛ. С. 253).

2 НПЛ. С. 24, 209. М. Н. Тихомиров подчеркивает феодально-зависимый характер милостников, получавших, по его мнению, ми­лость от князя в виде коней, оружия, а вероятно, и землю. См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 166, 167.

_________________1110 ___________________

пились, чтобы прослыть благодетелями. Летопись со­хранила известие о единстве боярина с улицей: «Того же лета (1392.— О. М.) посадник Богдан Обакунович с своею братьею и с улицаны поставища церковь Свя­того Симеона камену на Чюдинцеве улице».

Изучение городских боярских усадеб поднялось на новую ступень благодаря расширению археологических работ в Новгороде и сопоставлению их результатов со сведениями, почерпнутыми из берестяных грамот. Это позволило определить не только социальную принад­лежность, но и имена хозяев многих раскопанных с 1951 года жилищ1. Так, топографическое изучение бе­рестяных грамот Мишиничей-Онцифоровичей привело к «открытию боярской патронимии как главной ячей­ки городской организации средневекового Новгорода»2. Поразительна устойчивость этих «боярских гнезд», больших боярских семей, состоявших из боярина с ча­дами и домочадцами и зависимых от них людей. Гра­ницы боярских усадеб оставались практически неиз­менными с X по XV век3. Это были центры обществен­ной и политической жизни, связанные между собой родственными и союзническими связями и противостоя­щие соперничающим группировкам.

Вся политическая история Новгорода обнаружива­ет прочность клановых связей, приобретавших террито­риальный характер и охватывавших не только бояр, но и всех окрестных жителей, всех уличан. Пределом распространения этих патриархальных связей были крупнейшие административные единицы города — кон­цы, а иногда и стороны, Торговая и Софийская, на ко­торые делила Новгород река Волхов. В тяготении к боярским кланам — слабость социальных низов, обес­печившая незыблемость руководства аристократических родов. В то же время постоянная борьба между ними за преобладание в городском управлении ослабляла республиканские устои и придавала политической жиз­ни бурный характер.

Особый интерес как показатель уровня феодализа­ции представляют права боярства по отношению к на-

1 См.: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина (истори-ко-генеалогическое исследование). М., 1981. С. 7—8.

2 Янин В. Л. Очерки... С. 21.

3 См. там же. С. 151; Он же. Новгородская феодальная вотчи­на... С. 8.

селению принадлежавших ему земель. В Новгороде имело место сравнительно раннее превращение феода­лов из хозяев над землей в хозяев, хотя и не всегда и не сразу полных, над работником, все более и более интенсивное по мере постепенной ликвидации права крестьянского перехода. Уже договоры с князьями XIV века, запрещавшие князю судить смерда без господа­ря, свидетельствуют о частичной юрисдикции феода­лов. Не означает ли это положение договоров, что обычно смердам давали суд владельцы земли без уча­стия князя? В подтверждение этой гипотезы можно привести и данную новгородского посадника Василия Степановича Богословскому Важскому монастырю (правда, она относится к середине XV века): «А слу­чится дело монастырскому человеку с посадницким че­ловеком, — читаем мы в этом документе, — ино судит игумен с посадницким с Васильевым прикащиком»1. Значит, в середине XV века, по крайней мере в неко­торых местах, феодалы обладали уже полной судеб­ной и административной властью над крестьянами и осуществляли ее с помощью прикащиков. В соедине­нии с запрещением перехода, которое тоже имело ме­сто в отдельных случаях2, это явление представляет собой несомненный и ранний росток крепостнических отношений.

Новгородские бояре пользовались всеми традицион­ными для феодального права привилегиями господст­вующего класса. Они не платили податей; особая охра­на жизни, чести, имущества бояр, по-видимому, имела место и в Новщродской республике, хотя наши сведе­ния о ней исчерпываются Русской Правдой, церковны­ми уставами и Псковской судной грамотой.

Признаком боярства было не только крупное зе­мельное владение, богатство, но и знатность рода. До­ступ в круг избранных, если вообще допустить его воз­можность, был крайне затруднен. Мнение Н. И. Косто­марова, что легко делались боярами военные люди, приобретавшие славу и добычу, и что «если бы чело­век безземельный достиг влияния и значения, то Ве­ликий Новгород подарил бы ему землю»3, ни на чем

1 ГВН и п. С. 281.

2 См. раздел о крестьянах.

3 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 20.

___________________ Н2 ___________________

не основано, кроме иллюзий народоправства. Наобо­рот, известны и очень богатые новгородцы, не носив­шие боярского титула. Утверждение А. В. Арциховско-го, что «все крупные землевладельцы были боярами»1, неточно. Проведенные В. Н. Вернадским исследования писцовых книг обнаружили в Новгороде на рубеже XV—XVI веков собственников огромных наделов, ни­сколько не уступавших крупнейшим боярским вотчи­нам, но эти собственники принадлежали не к боярам, а к житьим людям. Значит, к этому времени боярство приобрело замкнутый характер, т. е. стало сословием.

КУПЦЫ

Сильные своей многочисленностью и особой ролью в экономике, купцы принимали активное участие в по­литической жизни Новгорода. По мнению В. Л. Яни­на, им принадлежала особая роль в организации от­пора (Князю Всеволоду Мстиславичу (1136)2. В XII— XIII веках купцы рядом с огнищанами и гридьбок вы­ступали в качестве представителей города при пере­говорах с князьями (1166 г.; в 1225 г. в посольство вошли посадник, тысяцкий и купцов старейших 10), в составе новгородского войска, идущего с князем Ярославом «воевать низовскую землю» (1195), в опол­чении при нападении Литвы (1234). Купцы, дети ку­пецкие, купеческие старосты часто упоминаются в до­кументах, связанных с отношениями Новгорода с За­падом, на протяжении всего периода новгородской воль­ности. Умолчание о купцах в посольствах XV века к великим князьям московским и литовским едва ли было следствием ослабления их политического влия­ния. Мы полагаем, что купеческие представители про­сто охватывались понятием житьих, почти неизменных участников поздних переговоров Новгорода с князьями. По верному наблюдению В. Ф. Андреева, советские исследователи в отличие от дореволюционных считают, что политическая роль купцов была довольно скром­ной. Основанием для этого послужили положения до­говоров с князьями о закладничестве, в которых куп-

1 Арциховский А. В. Новгород Великий... С. 44.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 71.

8 Заказ 2695

цы постоянно фигурируют рядом со смердами1. Прав­да, встречаются и исключения. Так, Н. Л. Подвигина писала, что «купечество составляло весьма почитаемую в Новгороде группу населения», которая упоминается вслед за боярами и дружинниками, а позднее — за житьими людьми2.

Но все же создается впечатление известной недо­оценки политической роли новгородского купечества в советской литературе. Думается, что это был своего рода эксцесс полемики с торговой теорией происхож­дения русских городов и верного в сущности своей ут­верждения господства феодальных верхов.

Б. Д. Греков, исследуя упомянутые места из нов­городских грамот, причислял «купчину» к низшим сло­ям городского населения3. В. Н. Вернадский из часто­го отсутствия купцов в перечне новгородских предста­вителей при оформлении договоров с князьями в XV веке делал вывод о несоответствии экономического значения купечества его социально-политическому по­ложению в XV веке. Для него вообще характерно пре­уменьшение политической роли купцов и малоубеди­тельное сближение их со смердами, основанное все на том же, правда весьма распространенном, фрагменте договоров с князьями о закладниках: «А закладнеи вам, великые князи и вашим княгиням, ни вашим боя­рам не держати ни в Торжку, ни во всей волости Нов­городской; а купец придет во сто, а смерд потянет в свой потуг, как пошло, к Новугороду»4. Сделав это положение стержнем своих рассуждений о новгород­ском купечертве, Вернадский заключал, что купцы всегда ставятся новгородскими источниками рядом со смердами как потенциальные должники, или заклад-ники, что их участие в посольствах ограничено, что во внутренних делах они не представляли заметной са­мостоятельной силы5.

Рудименты преуменьшения роли купечества встре­чаются иногда и у исследователей, которым, в общем, такая позиция несвойственна. Так, В. Л. Янин пишет,

1 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 49.

2 Подвигина Н. Л. Очерки социально-экономической и полити­ческой истории Новгорода Великого в XII—XIII вв. С. 94.

3 Греков Б. Д. Крестьяне на руси. Т. II. С. 406.

4 См., например: ГВН и П. С.'48.

5 См.: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. С. 163—164.

.________________ 114 ________________

что «на протяжении всей истории республиканского Новгорода купечество ни разу не получило права вы­ступать от лица Новгорода рядом с боярами и житьи­ми»1. Не говоря о том, что житьи включали в себя наиболее состоятельных купцов (о чем речь пойдет в разделе о житьих), это утверждение фактически не­точно. Купцы как особая социальная группа, стоящая после бояр и житьих, но перед черными людьми, фи­гурируют в четырех грамотах 40—70-х годов XV века (грамота о представлении «черного бора» с новоторж-ских волостей великому князю Василию Васильевичу, договорная грамота с Казимиром IV, жалованная гра­мота Соловецкому монастырю и жалованная грамота Спасскому Верендовскому монастырю)2. И. Лойшнер по этому поводу заметил, что в строго иерархизиро-ванный перечень трех слоев новгородского общества (бояре, житьи и черные люди) во второй половине XV века «втерлись в качестве самостоятельной катего­рии купцы»3.

Эти наблюдения не помешали, однако, и Лойшнеру отдать дань концепции определенного вытеснения куп­цов из государственной жизни в период расцвета рес­публиканских учреждений. «Образовавшаяся во вто­рой половине XIII века боярская олигархия, в которую вросли и некоторые богатые купеческие семьи (здесь автор ссылается на многократно упоминавшуюся уже работу К. Герке, с. 361. — О. М.), вытесняла купечест­во из сферы политической ответственности, — пишет он. — В XIV—XV вв. купцов, в отличие от бояр, житьих и черных людей, уже не видно при принятии политиче­ских решений»4.

Загадочные «исчезновения» и «появления» купечест­ва, реального и постоянного фактора общественной жизни торгового города, в новгородских документах трудно объяснить, если не придерживаться версии, что исчезает и появляется лишь определенное словесное обозначение объекта, а не сам объект как таковой. Герке оттенил чрезвычайно важный момент дифферен­циации купечества, который у Лойшнера в данном кон­тексте, как и у всех исследователей, ставивших куп-

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 332.

2 ГВН и П. С. 38, 130, 152, 154.

3 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 41, 35.

4 Ibid. S. 40.

цов рядом со смердами, не получил должного осве­щения. По Герке, когда возникла боярская олигархия, богатейшие купцы вросли в нее. Каким путем? Может быть, они стали боярами? Тогда, действительно, может сложиться впечатление, что купцов вытеснили из по­литической жизни. Но трудно объяснить, как в городе, где влияние определялось богатством, купцы могли ока­заться в худшем положении, чем простая чадь, или молодшие люди, которых никто не лишал прав граж­данства.

Обратим внимание, что примерно в одно время с «исчезновением» купцов в новгородских источниках по­является новая категория — «житьи люди». Сопостав­ление этой категории с фактом дифференциации ку­печества приводит к выводу, что купечество в зависи­мости от достатка входило в состав как житьих, так и черных людей, и потому его особое поименование не всегда считалось обязательным. Такого взгляда при­держиваются немецкие историки К. Герке, К. Хеллер. Последний считает, что житьи люди обозначались в источниках и как гости. «Купцы, — пишет он со ссыл­кой на К. Герке, — не представляли собой в Новгороде особого социального слоя. Под ними следует понимать не столько социальную категорию, сколько торговую профессию как таковую. Купцы могли, таким образом, быть как торговцами в чужих землях (гостями), так и торговцами в своей земле (купцами), и в этом ка­честве они принадлежали к широкому городскому слою объединяемых в сотни свободных людей, которые обла­гались налогами и несли другие повинности»1. Это предположение будет подробнее аргументировано в разделе о житьих. Пока же скажем только, что любое сопоставление купцов со смердами основано на недо­оценке неоднородности купечества, среди которого были и мелкие торговцы, коробейники, которых М. Н. По­кровский уподоблял некрасовскому дедушке Якову2, и крупные дельцы, кичившиеся богатством, знатностью и властью.

Купечество, по удачному замечанию Н. И. Косто­марова, было не сословием в привычном значении это-

1 Heller К. Russische Wirtschafts und Sozialgeschichte. Band I. Darmstadt, 1987. S. 29; см. также: Ooehrke C. Die Sozialstruktur. S. 365.

2 См.: Покровский М. Н. Русская история... Т. I. С. 58.

___________________ '1(16 ___________________

го слова, т. е. с особыми гражданскими правами, а за­нятием, доступным по праву для всех1. Оно не было однородным. Источники говорят о «пошлых» купцах — тех, которые по вкладу или по отчине были членами Иванской общины. Привилегией пошлого была воз­можность быть избранным старостой Иванской сотни и, таким образом, принять самое непосредственное уча­стие в торговом управлении. «А ' не пошлым купцам старощения им не держати, ни веса им не весити иваньского», — гласит грамота Всеволода (церкви св. Ивана. Встречаются в летописи также вячыние, ста­рейшие/, добрые купцы, т. е., несомненно, наиболее крупные, богатые. Они, как подчеркивает К. Герке, принадлежали к высшему слою новгородского общест­ва2. Совпадали ли они с пошлыми, как полагал А. И. Никитский3, или это была широкая категория — не ясно.

Из купцов выделялись гости; они торговали в дру­гих землях — безразлично, в русских или нерусских. По Костомарову, именно гости и представляли собою добрых купцов4. В XII веке, согласно Уставу Влади­мира Мономаха, это была привилегированная купече­ская группа. В. Н. Вернадский предположил, что в XIV веке высший слой купечества составляли уже не гости, а купцы-землевладельцы. Купцы в самом деле приобретали земли, и по размерам владения их порой невозможно отличить от бояр. Поскольку в средние века товар нередко добывался путем грабежа и торгов­ля была из-за этого делом далеко не безопасным, куп­цы были хорошими ратниками и в случае надобности содержали небольшие дружины.

В памятниках говорится еще и о детях купеческих. Термин этот употреблялся или в буквальном смысле, как «сын посадника», «сын тысяцкого», «дети боярские», или равнозначно купцам. Оба значения находим в до­говоре с немцами 1372 года. Договор заключен от все­го купечества и от всех детей купеческих, следователь­но, в данном случае эти понятия различаются. Но да­лее в тексте читаем: «вашим детям купеческим приез-

1 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 25—26.

2 См.: Goehrke С. Die Sozialstruktur... P. 360.

3 См.: Никитский А. И. История экономического быта... С. 95.

4 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 26.

__________________ 4\17 __________________

жать к нам, а вашим к нам»1. Здесь буквальное тол­кование термина означало бы неразумное ограничение торговли, противоречащее духу соглашения. Купеческие дети, подобно боярским, участвовали в политической жизни и даже, по-видимому, содержали свои дружи­ны. Под 1398 годом летопись сообщает: «и биша че­лом посадник Тимофей Юрьевич, посадник Юрий Дмит­риевич, Василий Борисович и бояре и дети боярские и житьи люди и купецкиг дети, и все их вой: «благо­слови волостей поискать»2.

Имея в виду неоднородность новгородского купе­чества, обратимся теперь вновь к договорам с князья­ми. Прежде всего отметим, что купцы выступают в них не только в роли закладников. Договоры запрещают чинить вывод, давать грамоты и силой переимать го­стя новгородского или новоторжского в волости князя. Речь шла о переманивании новгородского населения, и особенно купцов, из новгородских земель в княже­ские. Это нужно иметь в виду и при рассмотрении во­проса о закладничестве, не поддающегося бесспорному решению из-за отсутствия данных.

По определению Н. П. Павлова-Сильванского, за-кладничество не имеет ничего общего с долговым обя­зательством и личным или имущественным залогом, оно является добровольным и в любой момент растор­жимым по желанию закладника подданством3. Заклад-ник тянул к князю, боярину податью и судом и поль­зовался их покровительством. Не следует полностью отождествлять закладничество купца и смерда. Смерд, стремившийся убежать от тягот феодальной эксплуа­тации, поступая в закладничество, особенно если он садился на землю своего покровителя, менял одного господина на другого, менее сурового. Купец, и бу­дучи закладником, не переставал быть купцом, что видно из требуемого грамотами его возвращения в сот­ню. Вступая в соглашение со своим покровителем, ма­ломощный и эксплуатируемый сотенной старейшиной новгородский купец жертвовал на вргмя правами пол-

1 ГВН и П. С. 86.

2 НПЛ. С. 391.

3 См.: Павлов-Сильванский Н. П. Феодализм в России. М„ 1988. С. 394—398, 411—417. Идея закладничества, подробно разра­ботанная Н. П. Павловым-Сильванским, впервые была высказана С. М. Соловьевым и И. Д. Беляевым и поддержана в советской литературе Б. Д. Грековым. •

___________________ П8 __________________

ностью независимого гражданина и под высокой опе­кой вел торговлю, взаимовыгодную для него и для кня­зя, но угрожавшую монополии новшродской купеческой организации.

Единственный раз поставив купца рядом со смер­дом в качестве закладника и вообще человека, пере­маниваемого князем на свою сторону, новгородские источники во всех остальных случаях проводят между ними резкую грань.

Смерд— подданный, объект эксплуатации городских жителе^"несущий по отношению к городу многочис­ленные повинности. Судьбы смердов решаются вечем, к которому они не имеют доступа, и назначенными ве­чем должностными лицами.

Купец — полноправный гражданин, щричем настоль­ко втшггельный, что, как правило, он выделяется ис­точниками из общей массы жителей Великого Новго­рода. В отличие от смерда, купец пользовался рядом привилегий в области суда и повинностей. К ним от­носятся отмеченное М. Н. Тихомировым право не пла­тить дикую виру1 и запрещение «у купцов повозы имзть опричь ратное вести», оговоренное соглашениями с князьями2.

Купечество не только участвовало в городском ве­че, но и добилось права самостоятельного решения своих внутренних дгл, закрепленного Уставной грамо­той князя Всеволода Мстиславича церкви св. великого Ивана на Опоках, называемой также Рукописанием князя Всеволода. Этот интереснейший документ нов­городской истории известен в двух весьма существ :н-но отличных друг от друга изводах — Троицком, со­хранившемся в единственном списке третьей четверти XVI века, следующем за Троицким списком Новгород­ской первой летописи, и Археографическом, известном по многим спискам, один из которых, середины XV ве­ка, следует за Комиссионным списком Новгородской первой летописи3.

Мнения исследователей относительно предпочти­тельности того или иного списка противоречивы. По-

1 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 145; НПЛ. С 51

2 ГВН и П. С. 18, 35, 40.

3 НПЛ. С. 508—509, 558—560; Российское законодательство X—XX веков. Т. I. С. 262—266.

скольку в обоих списках предполагаются искажения утерянного оригинала, следует ставить вопрос о до­стоверности каждого их положения в отдельности и искать подкрепления в других источниках. По тради­ционному мнению, вопрос об управлении торговыми операциями в Новгороде ближе к историчгской дейст­вительности изложен в Троицком списке1. В нем го­ворится, что князь Всеволод поставил св. великому Ивану старост от житьих, черных людей и от купцов, в том числе двух старост от купцов2 «ущравливати... всякие дела иванские и торговые и гостинные и суд торговый». В Комиссионном списке отсутствует торго­вый суд, а дела, подлежащие ведению старост, изло­жены так, что возможно их более ограничительное толкованиэ (только иванские дела: «управливати им всякие дела торговые иваньские и гостинные»). Вслед за этим идет общая обоим спискам формулировка: «а Мирославу посаднику в то не вступатися, ни иным по­садникам в Иваньское ни в что же, ни боярам новго­родским». Далее оба списка говорят о пожаловании святому 1твану на строение церкви «веса вощаного», т. е. права на сбор пошлин с взвешивания воска, а Тро­ицкий список прибавляет: «и язь князь великий Все­волод дал есми пошлины попом св. великого Ивана Пет.рятино Дворище с купец в Руси на память князем великим дедом моим и прадедом и мати, с купец тая старины': с тверского гостя и с новгородского и с бе-жинкого и з древского и с всего Поместья».

Таким образом, по Комиссионному списку Иван-ской общине предоставляется самоуправление, а по Троицкому — Иванская община — руководитель всего новгородского купечества, торговый судья и сборщик пошлин. Участие купеческих старост Иванской сотни в переговорах с немецкими купцами от имени всего новгородского купечества и в разбирательстве торго-

1 Иного взгляда придерживался И. М. Троцкий, полагавший, что наделение Иванской купеческой общины большими полномочия­ми по торговому управлению и суду в общеновгородском масштабе было невероятным, так как оно должно было вызвать недовольство других купеческих объединений. Он считал упоминание о торговом суде в Троицком списке поздней интерполяцией. См.: Троцкий И. М. Происхождение Новгородской республики. Ч. 2. С. 371.

2 Об общем количестве иванских старост см. в разделе о ты-сяцком. Здесь второе крупное расхождение двух вариантов гра­моты.

________________ '120 ________________

вых споров с иностранными гостями говорит в пользу Троицкого списка.

Грамота Всеволода церкви св. Ивана на Петрятином дворе интересна указанием не только на самостоятель­ное купеческое управление торговыми делами, но и на организацию купечества. При церкви св. Ивана состоя­ла, видимо, старейшая и наиболее влиятельная нов­городская купеческая община со строго определенным членством. «А кто хочет в купечество вложиться в иваньское, — читаем в грамоте, — и дасть купцам пош­лым людям вклада 50 гривен сребра, а тысяцкому сукно ипьское ...а не вложится в купечество и не дасть 50 гривен серебра, ино то не пошлый купец». Как сле­дует из дальнейшего текста, пошлое купечество приоб­реталось не только вкладом, но и отчиною, т. е. пере­давалось от отца к сыну.

По грамоте Всеволода, иванское купечество зани­мается торговлей воском — ему даруется вес вощаный и пуд вощаный, а в церкви запрещается держать что-либо, кроме свечей и темиана. Однако в действитель­ности это ограничение было снято, и иванцы торговали разным товаром, о чем говорят торговые меры, воща­ные скальвы, меровый пуд, гривенка рублевая, локоть иванский, передаваемые св. Ивану по уставу Все­волода о мерилах торговых. Коль скоро это так, сни­мается и возражение И. М. Троцкого о неразумности передачи торгового суда вощанникам. Суд передавал­ся не вощанникам, а наиболее богатым представителям всего новгородского купечества, объединившимся во­круг церкви св. Ивана.

Кроме Иванской купеческой общины существовали и другие рядовые, формировавшиеся по предмету или по месту торговли. Так, И. Лойшнер замечает, что со­общение летописи «том же лете поставиша церковь святыя Троиця шетицчничи» (1165)1 свидетельствовало о наличии еще одного объединения типа гильдии, в ко­торое входили купцы, торговавшие со Штеттином2. Из договоров с князьями нам известно, что всякий купгц состоял в сотне. В ряднице княжеостровцев с Авксен-тием Григорьевичем в качестве рядца упоминается Кузьма Тимофеевич, «староста купецкий»3. Сообщение

1 НПЛ. С. 31.

2 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 40.

3 ГВН и П. С. 138.

————————————————— 1121 _

летописи «поставиша купцы новгородские прасолы в Русе церковь камяну святые Борис и Глеб» тоже на­водит на мысль о купеческом объединении. Они созда­вались при церквах не только из-за потребности в по­кровительстве святого, но и благодаря особому удоб­ству каменных, надежных при пожарах церковных сво­дов для складских помещений.

Большой интерес представляет вопрос о характере купеческих объединений, степени их автономии. Ему уделяет внимание К. Хеллер, сравнивающий новгород­ское «иванское сто» с западноевропейскими купечески­ми гильдиями. По его мнению, представления о кня­жеской вотчине препятствовали на Руси развитию из купеческих объединений корпораций со своим собст­венным правом. Это имело место даже в Новгороде, где со второй половины XIII века иванское сто было исключено из процесса принятия политических реше­ний (за исключением участия купцов в вече). «Во вся­ком случае, — пишет Хеллер, — применительно к Нов­городу нельзя доказать, что там купеческие объедине­ния составляли один из элементов городской правя­щей корпорации». Даже Иванская сотня не стала чи­стой административно-территориальной единицей, как другие сотни, она была специальной организацией куп­цов, которой управляли старосты. «В сущности, — про­должает Хеллер, — такие купеческие сотни представ­ляли собой не что иное, как административные едини­цы княжеской или боярской власти, хотя они, в отли­чие от объединенных по чисто территориальному прин­ципу других сотен, решали особые задачи, прежде все­го в области торговли и казенных сборов». Эти специ­альные цели обеспечивали купцам безопасность, об­щественную и хозяйственную выгоду, но «они оста­лись без собственного гильдейского права, которое со временем в Западной Европе привело к формирова­нию городского права»1. Замечания Хеллера помогают уяснить различия между Новгородской республикой и вольными городами в Европе.

Организованность новгородского купечества застав­ляет предположить постепенное превращение его в со­словие. Вступление в сотню (вероятно, не только Иван-скую) сопровождалось вкладом. Мы не имеем никаких

1 См.: Heller К. Russische Wirtschafts-und Sozialgeschichte. В. I. S. 30.

данных о запрещении торговли лицам, не входившим в купеческие объединения, но развитие сотенной систе­мы, нужно думать, делало их неспособными к серьез­ной конкуренции. Источники отражают стремление купцов к монопольной торговле — заморские гости мог­ли торговать в Новгороде только оптом, князю запре­щалось торговать иначе, как «нашею братиею», т. е. через посредство новгородских купцов.

__________ 3 __________ РЕМЕСЛЕННИКИ

Мастеровые люди составляли основную массу населе­ния Новгорода. Дошедшие до нас предметы матери­альной культуры эпохи республики, число которых по­стоянно увеличивается благодаря продолжающимся раскопкам, говорят о высоком расцвете и большой спе­циализации ремесленных работ. Накануне татарского нашествия, по данным Б. А. Рыбакова, в Новгороде насчитывалось свыше 50 ремесел.

Прямых указаний на организацию ремесленников источники не содержат. Однако исследователи едино­душны во мнении, что какие-то объединения по про­изводственному принципу существовали. В самом деле, сообщение летописи «поставиша лубянци церковь ка­мяну св. Георгия», по аналогии с купцами, позволяет сделать подобное предположение. Расселение по про­мыслам, имевшее место в Новгороде (Гончарский ко­нец, Плотницкий конец), было зачатком ремесленной организации. Большие градостроительные работы тре­бовали бригадных объединений. У крупнейшего «за­стройщика» — владыки были дружины каменщиков и плотников. Подобные дружины выполняли, вероятно, и частные заказы. Обслуживание немецких купцов в Новгороде (лоцманы, носильщики, лодочники) велось исключительно дружинами во главе со старостами. По мнению М. Н. Тихомирова (на наш взгляд, недостаточ­но аргументированному), сотни, о .которых сравнитель­но часто и очень неясно упоминают новгородские ис­точники,— не что иное, как корпорации ремесленни­ков1.

Если наличие ремесленных объединений в Новгоро­де может быть констатировано с достаточной уверен-

1 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 161—163.

_______________ 123 _______________

ностью, то об их форме и характере приходится толь­ко догадываться. М. Н. Тихомиров отмечает, что, в какие бы формы ни вылилась новгородская ремеслен­ная организация, она носила зачаточный характер и не доросла до цеховой системы1. По А. И. Никитскому, новгородские ремесленные корпорации не только не доросли до цехов, но и не имели с ними ничего обще­го, были явлениями принципиально иного |рода. В Нов­городе, писал он, «не было никакого помина о западно­европейских цехах, которые бы обнимали всех масте­ров, занимающихся известным ремеслом»2.

Ремесленные объединения, по Никитскому, носили артельный характер и состояли из старосты или ма­стера и рядовых рабочих, или дружины, наподобие бо­ярских и купеческих. Псковская судная грамота (ст. 102) говорит о мастере и ученике, т. е. о делении ремес­ленников, соответствующем, хотя бы по названию, це­ховой системе Европы. Но о характере отношений между ними, за исключением того, что за обучение вносилась плата (учебное), судить трудно. Приводимые Никитским сведения о том, что лодочники обыкновен­но запрашивали с немцев такие цены, чтобы не только самим не остаться внакладе, >но и дать отступное сво­им товарищам, которые из-за конкуренции не смогли подработать3, говорят о взаимозависимости ремеслен­ников одной профессии и о своеобразном отчислении доходов в общий фонд.

Наконец, пребывание представителей одного ремес­ла в одной административной единице, вероятно, на­деляло сотни, улицы, концы наряду с качествами ад­министративного деления элементами экономической организации.

Тем не менее гипотеза о наличии цеховой органи­зации ремесленников в Новгороде, высказанная Б. А. Рыбаковым в 1948 году4, не поддерживается современ­ными исследователями5. Н. Л. Подвигина полагает, что формированию ремесленных корпораций, для чего по­степенно складывались экономические предпосылки, препятствовала внутренняя структура Новгорода как

1 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. С. 156—160.

2 Никитский А. И. История экономического быта... С. 84.

3 См. там же. С. 147.

4 См.: Рыбаков Б. А. Ремесло Древней Руси. М., 1948.

5 См.: Подвигина Н. Л. Очерки... С. 90—91.

_______________ 124 _______________

федерации концов. Уличанско-кончанская администра­тивно-политическая организация концентрировалась во­круг боярских гнезд и втягивала ремесленный люд в борьбу боярских кланов, лишая их возможности занять самостоятельную позицию, отвечающую «цеховым» ин­тересам1. Этому, добавим, содействовало и то, что мно­гие ремесленники, как показали раскопки, жили на тер­ритории боярских усадеб и, видимо, находились от них в какой-то экономической зависимости. Иными слова­ми, полное господство бояр в социально-политической жизни Новгорода, контрастирующее с куда более скром­ной ролью феодалов в городах Западной Европы, тор­мозило самоопределение ремесленного люда.

Новгородские ремесленники не были однородной группой. Источники ни разу не употребляют родово-вого понятия; им известны лишь кожевники, сребрени­ки, мастера2, кузнецы, плотники и т. п.

Верхушка ремесленников, вероятно, тяготела к бо­гатым кругам в Новгороде, в то время как основная их масса представляла собой угнетаемое большинство населения. Трудно определить критерии такого деле­ния. Возможно, привилегированную группу составляли мастера, старосты, владельцы мастерских. Не исклю­чено также, что имело место деление по профессии, как в новгородском городе Яме, где горожане дели­лись на средних (купцы и ремесленники высокой ква­лификации) и молодших (остальные ремесленники (большинство), скоморохи, пастухи)3.

КРЕСТЬЯНЕ

Земледельческое население, не имевшее дворов в го­роде, объединяется названиями «смерды», «сироты», «крестьяне», «селяне», «миряне». Интересный пример различных способов обозначения сельского населения дает Жалованная грамота новгородского веча сиро-

1 Подвигина Н. Л. К вопросу о существовании цехов в Новго­роде конца XII — начала XIII в.//Новое в археологии. Сборник статей, посвященный семидесятилетию А. В. Арциховского. М., 1972. С. 239; Она же. Очерки... С. 92—93.

2 «Мастер Кузьма» выступает в качестве послуха в купчей на земли в Заозерском селе. См.: ГВН и П. С. 204.

3 См.: Вернадский В. Н. Новгород « Новгородская земля в XV веке. С. 128.

там Терпилова погоста (около 1411 г.), устанавливаю­щая размер поралья и потуг1. Одни и те же люди на­званы в этой грамоте сиротами, крестьянами и миря­нами.

Наиболее распространенным определением данной социальной категории служило слово «смерды». Одна­ко в новейшей советской литературе такое понимание термина «смерд» подвергается сомнению. И. Я. Фроянов считает отождествление смердов с крестьянами непра­вильным и в связи с этим критикует статью С. А. По­кровского «Общественный строй Древнерусского госу­дарства», в которой смерды рассматриваются как сво­бодные крестьяне Древней Руси2. Надо сказать, что крестьянами смердов считал не только Покровский. Это традиционная для исторической и историко-пра-вовой литературы точка зрения. Новелла Покровского заключается в том, что он считал смердов свободными в отличие от С. В. Юшкова, Б. Д. Грекова и многих других, которые видели в смерде Русской Правды фео­дально-зависимого земледельца, чье положение было настолько низким, что он почти приравнивался :к холо­пу. Сторонники ранней феодализации и даже закрепо­щения на Руси исходили, главным образом, из статьи Русской Правды «А в смерде и в холопе 5 гривен», прочтенной ими по Академическому списку Краткой редакции (ст. 26), тогда как в Археографическом спис­ке и в большинстве списков Пространной редакции читается: «А в смердьи в холопе...»3. С. А. Покровский восстановил прочтение названной статьи Русской Прав­ды, предложенное еще академиком М.Дьяконовым и .под­держанное крупнейшим знатоком древнерусского язы­ка академиком С. П. Обнорским4, и тем самым 'вос­кресил преданное забвению многими юристами и исто-рикаш! представление о крестьянине времен Русской Правды как юридически свободном человеке, которо-

1 ГВН и П. С. 146. Иную датировку этой грамоты (около 1423 г.) дает В. Л. Янин. См.: Янин, В. Л. Новгородская феодаль­ная вотчина. С. 275.

2 См.: Покровский С. А, Общественный строй Древнерусского государства//Труды ВЮЗИ. Т. 14. Ч. 1. М., 1970. С. 117.

3 История государства и права СССР. Ч. 1. М., 1972. С. 67—68.

4 См.: Дьяконов М. Очерки общественного и государственного строя Древней Руси. М.—Л., 1926. С. 76—77; Обнорский С. П. Очерки по истории русского литературного языка. М.— Л., 1946. С. 10.

426

го придерживались также академик Ю. В. Готье, в некоторых работах академик М. Н. Тихомиров и И. И. Смирнов1, хотя два последних автора и не считали, что в ст. 26 Краткой редакции Русской Правды речь шла о холопах, принадлежащих смердам2.

С. А. Покровский полемизировал с пониманием смердов как одной из разновидностей холопов, выдви­нутым Б. А. Романовым, А. А. Зиминым, И. Я. Фроя-новым3. Последний полагает, что смерды представля­ли собой отдельную группу древнерусского общества, не исчерпывающую все сельское население, и выделяет («условно говоря») две категории, именовавшиеся, по его мнению, одинаково — внешних и внутренних смер­дов4. К первым относились покоренные и обложенные данью неславянские племена. Это — «свободный люд, объединяющийся в общины». Они фигурируют в источ­никах с XI века. В качестве примера Фроянов приво­дит сообщения новгородской летописи о походах нов­городских воевод за Волок и в Югру в 1169 и 1193 гг. для сбора дани. В первом случае новгородцы столк­нулись с полками суздальского князя, также хотевши­ми взять дань с Заволочья, но новгородцы взяли всю дань, «а на суждальских смердах другую». В 1193 го­ду жители Югры оказали сопротивление и затворились в городе, а чтобы усыпить бдительность воеводы, вы­слали послов со льстивыми словами: «копим сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своих смерд и своей дани»5. Из этих отрывков, несомненно, следует, что смерды платили дань, но было бы слишком смело ут­верждать, что даннические отношения распространя­лись только на неславянское население, «внешних смер­дов», объект сравнительно поздней колонизации. Нет никаких аргументов в пользу того, что данники обо­значены в приведенных случаях по их этническому принципу. Какие основания полагать, что славянские племена были свободны от дани? Ведь Новгород в период первых князей был обязан данью Киеву.

1 См.: Тихомиров М. Н. Пособие для изучения Русской Прав­ды. М., 1953. С. 88; Смирнов И. И. Очерки социально-экономичес­ких отношений Руси XII—XIII вв. М.—Л., 1963.

2 См.: История государства и права СССР. Ч. 1. М., 1972. С 70.

3 История государства и права СССР. Ч. 1. С. 68.

4 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 120—126.

5 НПЛ. С. 33, 40, 221, 232.

——————————————————— 127 ___________________

Что касается «внутренних смердов», то, по мнению Фроянова, они представляли собой зависимое населе­ние, но не местное, — это бывшие пленники, челядь, посаженная на землю. Это государственные рабы, ко­торых князья как представители государства со вре­менем стали передавать боярам, монастырям (грамо­та Изяслава Мстиславича Пантелеймонову монасты­рю). «Если государственных смердов, весьма сходных с |рабами фиска Западной Европы, нельзя относить к феодально зависимому люду, то некоторую часть вла­дельческих можно рассматривать как один из первых отрядов крепостных на Руси». Во всяком случае, эво­люция государственных смердов шла по линии их слия­ния со свободным крестьянством, а эволюция частно­владельческих смердов вела, безусловно, в феодаль­ную неволю. В подтверждение гипотезы, что смерды («внутренние») — это бывшие пленники, Фроянов ссыла­ется на дореволюционных исследователей В. Лешкова и Н. И. Костомарова1.

Н. И. Костомаров занимал особую позицию. Он по­лагал, что в Новгороде все земледельческое население называлось селянами. Среди них были владельцы собственных участков земли, своеземцы. «Не имеющие собственной земли носили общее название — смерды». Они могли жить «на землях Великого Новгорода, пла­тя поземельную дань Новгороду или его кормленни-кам», или на владычных, церковных, боярских и иных частных землях. Это были свободные люди, имевшие право перехода к другим землевладельцам, но в XV веке их состояние стало более зависимым. В одних местах (например, в псковских волостях) они называ­лись изорниками, в других — половниками2. Различия с подходом Фроянова очевидны: у Костомарова смер­ды — не холопы, а свободные, если они сидели на го­сударственных землях, то платили Новгороду дань, т. е. в этом отношении походили на «внешних смердов» Фроянова.

Прежде чем оценивать основательность понимания смердов Фрояновым, попытаемся определить мотивы его построений. Так же как и С. А. Покровский, он

1 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 123—126.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 28—29.

___________________Ш ___________________

выступает против преувеличения уровня феодализации Древней Руси. Поскольку главным аргументом в поль­зу утраты крестьянами прав на землю были (и оста­ются) жалованные грамоты монастырям, в частности новгородская грамота Изяслава Мстиславича Панте­леймонову монастырю, Фроянову казалось важным до­казать, что села, передаваемые монастырям, были за­селены не вольными общинниками, а своеобразно по­нимаемыми им смердами, т. е., по существу, холопами, хотя, может быть, и чуть более высокого ранга. Но ведь возможны и другие варианты опровержения той же концепции раннего установления феодальной зави­симости. Села могли передаваться монастырям на тех же основаниях, как и в кормление, т. е. для извлечения дохода. Это было распределение средств, поступающих в казну. Но кормленники получали территорию на вре­мя несения службы, а монастыри — навсегда. Со вре­менем это вело к установлению феодальной зависи­мости. Самая нерасторжимость связи с монастырем, где для крестьянина были сосредоточены и управле­ние, и суд, способствовала и позволяла монастырю уве­личивать повинности земледельцев, что, кстати сказать, делали и временные светские кормленники, о чем сви­детельствует упомянутая грамота сиротам Терпилова погоста, жаловавшимся на то, что поралье посадника и тысяцкого с них стали собирать не по старине. Но первоначально для крестьян ничего не менялось кро­ме непосредственного хозяина или управляющего. Они просто начинали «тянуть» теми же повинностями не к Новгороду, а к монастырю. Такая интерпретация жа­лованных грамот монастырям раскрывает постепен­ность становления феодализма, его незаметность, ка­жущееся отсутствие противоречий со «стариной» и с интересами крестьянства. Она делает ненужным деле­ние смердо'в на две категории, для которого источни­ки не дают достаточных оснований.

Концепция И. Я. Фроянова вызывает много вопро­сов. Где намеки в исторических документах на двойст­венное понимание «смердов»? Если принять это толко­вание, то где же в Русской Правде и в новгородских памятниках свободный крестьянин-общинник, как он обозначался? Как увязать такое понимание смерда с первым употреблением этого слова в Новгородской ле­тописи под 1016 годом, где рассказывается, как после разгрома Святополка с помощью новгородцев Ярослав _______________429 _______________

9 Заказ 2695

i

«нача вое свое делйтй: старостам по 10 гривен, а смер­дам по гривне, а новгородцам по 10 всем; и отпусти я домов вся»1. Здесь смерды составляют часть Яросла-вова войска, собранного в Новгороде, и ни «внутрен­ние», ни «внешние» смерды к этой категории не под­ходят. Вряд ли князь вооружил бы пленных и взял с собой в поход. Столь же маловероятно, чтобы вои­ны набирались в отдаленных волостях, а не в ближай­ших окрестностях города. Идея смердов — государст­венных рабов предполагает «государственный сектор», распределение пленных холопов, управление ими. Обо всем этом ничего не известно.

Традиционное понимание смердов как синонима крестьян, подавляющего большинства населения всей Древней Руси и Новгорода, нельзя считать серьезно поколебленным. Всю эту массу жителей новгородской волости мы застаем в процессе постепенного превра­щения из состояния свободных землепашцев в фео­дально-зависимое крестьянство. Обилием путей, веду­щих к этой цели, обусловлена значительная дифферен­циация сельского населения, которую наряду с общим, ускоряющимся с течением времени развитием к кре­постному праву необходимо учитывать при рассмотре­нии положения новгородского крестьянства.

Однако заметим сразу, что и к моменту падения Новгородской республики до повсеместного превраще­ния крестьянина в крепостного было еще далеко. Этот факт, выводимый и из частноправовых актов Новго­родской земли, опубликованных в систематизирован­ной форме в 1949 году, нашел новое подтверждение в берестяных грамотах. А. В. Арциховский привлек вни­мание к грамоте, адресованной посаднику Андрею Юрьевичу и свидетельствующей о свободе перехода от одного феодала к другому, а также к протесту кресть­ян перед посадником Михаилом Юрьевичем (XV в.) против передачи их владельцу, которого они не хотят. Комментируя эти документы, первый руководитель нов­городской археологической экспедиции пришел к вы­воду, что даже в XIV—XV вв. не все новгородские крестьяне потеряли свободу2.

1 НПЛ. С. 15, 175.

2 См.: Арциховский А. В. Новгород Великий в XI—XV веках// Вопросы истории. 1960. № 9. С. 30—31; Он же. Новгород Великий по археологическим данным. С. 46.

——————————————————— il'30 ———————————————————

Остается нерешенным вопрос о том, кому принад­лежало право собственности на землю, не входившую в феодальные вотчины1. В. Д. Назаров, В. Т. Пашуто, Л. В. Ящеднин, А. Д. Горский и другие полагают, что верховным собственником земель, находившихся во владении крестьян, было государство, осуществлявшее феодальную эксплуатацию крестьянства2. В. Л. Янин пишет, что «фонд черных земель и в XIV—XV вв., и в XII—XIII вв. находился в распоряжении государства, представляя собой корпоративную собственность веча»3.

Ю. Г. Алексеев, А. И. Копанев, Н. Е. Носов счи­тают, что собственниками земли были крестьяне, а их повинности к государству вытекали из публично-пра­вовых отношений, представляя собою форму налога, а не из отношений собственности4.

Д. И. Раскин, И. Я. Фроянов, А. Л. Шапиро исхо­дят из неоднородности собственности на черносошные земли. Собственниками, по их мнению, являлись и го­сударство, и община, и отдельные крестьяне, причем наблюдалась тенденция упразднения крестьянских прав на землю5.

Эта позиция, видимо, ближе всего к исторической действительности, она соответствует новгородским ма­териалам и демонстрирует многоплановость процесса постепенной феодализации крестьянства. В самом де­ле, с одной стороны, известны жалованные грамоты Новгорода, передающие целые села в руки духовных феодалов, а, с другой стороны, известны случаи, когда крестьяне .возражали против передачи земель опреде­ленному владельцу или когда проходило размежева­ние земель общины и частного владельца, причем в

1 См.: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 273— 282.

2 См.: Назаров В. Д., Пашуто В. Т., Черепнин Л. В. Новое в исследовании истории нашей Родины. М., 1970. С. 33—36; Горс­кий А. Д. Очерки экономического положения крестьян Северо-Вос­точной Руси XIV—XV вв. М., 1960.

3 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 276. • 4 См.: Алексеев Ю. Г., Копанев А. И., Носов' Н. Е. Мелко­крестьянская собственность при развитом феодализме//Место и роль крестьянства в социально-экономическом развитии общества. XVII сессия Симпозиума по изучению- проблем аграрной истории. Тезисы докладов. М., 1978.

5 См.: Раскин Д. И., Фроянов И. Я., Шапиро А. Л. О формах черного крестьянского землевладения XIV—XVII вв.//Проблемы крестьянского землевладения и внутренней политики России. Л., 1972.

-^____________ 131 ________________

качестве субъектов права собственности выступали как мир, так и отдельные лица.

Было бы явно ошибочным считать всех смердов Новгорода лишенными земельной собственности, как делали А. И. Никитский и Н. И. Костомаров1. Миро­вая Вымоченского погоста, шунгских смердов, толвуян и кузарандцев с челмужским боярином Григорием Се­меновичем и его детьми о размежевании земель в Чел-мужском погосте2 и купчая Михаила и Игнатия Вар-фоломеевичей у «великих смердов» на два жеребья реки Малой Юры с угодьями3 свидетельствуют о нали­чии крестьянской собственности на землю, первая — в конце XIV века (1375 г.) в Обонежье, вторая — в се­редине XV века на Двине.

Относительно формы землевладения новгородских крестьян-собственников в историко-юридической лите­ратуре высказывались прямо противоположные мне­ния. Не признававший крестьянского права собствен­ности на землю А. Н. Никитский, констатируя недо­статок сведений, предполагал, что общинное земле­пользование, как правило, отсутствовало, а в тех слу­чаях, когда оно имело место, не распространялось на пашни, а ограничивалось лесами, лугами и т. п. Б. Д. Греков, используя псковскую частную грамоту, описывающую, как смердьг-рожичане во главе со старо­стой отстаивали свои земельные владения, делает вы­вод об организации смердов в общины. Отметим, что в грековской грамоте речь шла не о всякой земле, не о пахотной земле, а всего лишь о топях. Объединение крестьян в общины не вызывает 'сомнений. Являясь ор­ганом крестьянского самоуправления, община была как бы низшим звеном новгородской администрации. Она избирала старосту, вероятно, руководившего общим схо­дом. Последний, судя по частым упоминаниям в гра­мотах всех слобожан, всех толвуян и кузарандцев

1 По Костомарову, единственной категорией земледельческого населения, обладающей правом собственности, были земцы, свое­земцы. См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 29.

Проводя различие между правом собственности и самостоятель­ным землевладением, Никитский считает: «Неправильно было бы предположить, что крестьянское землевладение не имело места». (См.: Никитский А. И. История экономического быта Великого Нов­города. С. 41, 44, 47.)

2 ГВН и П. С. 285.

3 Там же. С. 227—228.

132

и т. п., принимал самое непосредственное участие в де­лах. Важнейшей обязанностью общины был разруб повинностей. Однако признание существования общи­ны не освобождает от обязанности определения ее ха­рактера, обойденной Грековым, который отождествил новгородскую общину XIII века и более позднюю с киевской времен создания Русской Правды и, следо­вательно, поставил вне обсуждения, как само собой разумеющееся, всеобщее распространение среди смер­дов, живущих на своей земле, общинного землевладе­ния1. Тем не менее новгородские источники позволяют утверждать, что общинное землевладение по меньшей мере не было уже общим правилом. Купчая Михаила и Игнатия Варфоломеевичей у «великих смердов... Филкы, Родьки и Онашки Григорьевичей на два же­ребья реки Малой Юры, в которой треть принадлежит Паустовичам, с сенными паволоками и бобровыми ло-вищами, с полешими лесами и с путиками» неоспоримо свидетельствует о частной крестьянской собственности и о разложении общинного землевладения. В этой лю­бопытнейшей грамоте ни слова не говорится о каком-либо разрешении на продажу земли не только со сто­роны общины, из которой великие смерды — Григорье­вичи, очевидно, выделились, но и со стороны совладель­цев земли Паустовичей. Можно предположить, что это не единственный случай продажи крестьянами земли даже из тех, которые сохранены для нас грамотами. Не исключено, что в тех грамотах, где не определено социальное положение лиц, продающих небольшие зе­мельные участки, мы имеем дело иногда и со смердами. Получившая в Новгороде большое распространение, в частности среди крестьянства, общая собственность2 также, возможно, возникала иногда и как пережиток общинного землепользования.

Указанные соображения, разумеется, не говорят о полном исчезновении общинного землепользования. В той или иной форме оно продолжало существовать, но в последние столетия новгородской вольности его основательно подрывали феодализация и рост денеж­ного оборота.

Смерды, сидевшие на своей земле, считались нов-

1 См.: Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Т. I. С. 396, 397.

2 Общая собственность освещается в разделе о гражданском праве.

_______________ 133 _______________

городскими и тянули повинностями к Новгороду, не имея над собой других хозяев. На наш взгляд, не сле­дует считать всех таких смердов «еще не попавшими в феодальную зависимость»1. Полагавший так Б. Д. Греков исходил из отождествления феодальной зави­симости и крепостного права. Он считал, что феода­лизм немыслим без «неполной собственности на работ­ника производства — крепостного, которого феодал... может продать, купить»2. Эта официальная в свое вре­мя точка зрения давно отвергнута советской истори­ческой наукой.

Вряд ли можно с полной убедительностью разгра­ничить повинности государственных или черносошных крестьян к Новгороду на две категории, из которых одна строго вытекала бы из отношений государствен­ных, налоговых, а другая — из рентных, феодальных, из отношений собственности. Сомнительно, чтобы не­обходимость и самый принцип такого различения мог­ли быть осознаны не только крестьянами, но и государ­ственными мужами Новгорода. Попытки провести та­кого рода дифференциацию, предпринятые В. Л. Яни­ным3, нуждаются в дальнейшем обосновании и уточ­нении. Но, кажется, можно с определенной долей ве­роятности утверждать, что повинности черносошных крестьян к Новгороду мало чем отличались от повин­ностей их собратьев к монастырям и другим крупным землевладельцам. Имея до поры до времени право рас­поряжения землей, они вместе с тем признавали выс­шее право Новгорода распоряжаться их землей и их судьбами. Достаточно было дарственной новгородско­го князя, чтобы мнимо свободные крестьяне преврати­лись в феодально-зависимых4. Такая метаморфоза мог­ла произойти безболезненно (без крестьянских волне­ний) только при относительном равенстве положения крестьян городских, монастырских и частновладельче­ских. Поскольку государство представляло собою кол­лективного феодала, речь шла о своего рода феодаль­ной зависимости. Проблема разграничения феодальной ренты и дани-налога, чрезвычайно важная для эпохи

1 Греков Б. Д. Крестьяне на Руеи. Т. 1. С. 396.

2 Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1953. С. 225.

3 См.: Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 275—

276.

4 ГВН и П. С. 139—146.

134

перехода от родовых отношений к государственным, с полным развитием феодальной государственности до некоторой степени утрачивает остроту, коль скоро ус­ловия эксплуатации сельского населения на вотчинных и черных землях оказываются примерно одинаковыми. И здесь и там бремя повинностей возрастало, и, как свидетельствуют исторические документы, предприни­мались попытки их сбора «не по старине».

Обязанности смердов к городу, как можно заклю­чить из новгородских грамот, состояли из даней со скотоводства и земледелия (скотницкие куны и пора-леское), подвод, т. е. безвозмездной перевозки в поль­зу города, — повинность, от которой освобождались купцы, кормов — содержания присылаемых из города властей, стана (?) и протора, т. е. судебных пошлин1. Крестьяне новгородские использовались при градострои­тельстве (может быть, эта повинность и называлась станом?). Под 1430 годом, летопись сообщает: «при­гон был крестьянам к Новгороду город ставити...».

Массовое бегство крестьян, вынудившее новгород­ские власти даже отменить в 1229 году на пять лет уплату дани беглецами2, говорит о тяжести повинно­стей. Число государственных смердов постоянно шло на убыль вследствие пожалования их вместе с зем­лями монастырям и частным лицам, захвата или об­нищания и последующего «добровольного» обращений в зависимое состояние. Показательно, что в обоих слу­чаях, когда новгородские частные грамоты прямо го­ворят о имеющих собственную землю смердах, послед­ние или обороняют свои рубежи от покушений феода­лов, или продают землю.

За счет государственных смердов пополнялись ряды крестьян, зависимых от владыки, монастырей, бояр и т. п. Одни крестьяне новгородские попадали в бояр-ско-монастырскую кабалу целыми общинами (при по­жаловании, захвате), другие, подвергавшиеся тяжелей­шим формам эксплуатации, — семьями и в одиночку.

Организации крестьянского самоуправления — об­щины не прекращали своего существования при пере­ходе земли к боярину или монастырю. Как видно из рядной крестьян Робичинской волости с Юрьевым мо-

1 ГВН и П. С. 143, 226.

2 НПЛ. С. 68, 274.

135

настырем1, они даже участвовали в согласовании раз­мера повинностей. Но над общинами разрастался штат вотчинного управления — волостелей, посельских, при­казчиков и т. п., венчаемый собственником.

Мы уже высказывали мимоходом предположение, что принципиально и по своей тяжести владычная, боярская, монастырская и новгородская эксплуатация смерда была примерно одинакова. Различия назван­ных категорий крестьянства носили, главным образом, не экономический, а политический характер и заключа­лись в том, что частнособственнические и монастыр­ские крестьяне скорее теряли права свободных поддан­ных. До XV века это равновесие поддерживалось воз­можностью крестьянского перехода. Поэтому мы вос­пользуемся сведениями о повинностях крестьян по от­ношению к монастырю для характеристики феодальной ренты всей этой категории зависимого населения. По рядной крестьян Робичинской волости с Юрьевским монастырем, повинности состояли из оброка зерном, подвоза оброчного хлеба, «поселья песельникам по ста­рине», т. е. второго, уменьшенного оброка в пользу монастырских управляющих, кормления и даров ар­химандриту и его штату в случае подъезда, т. е. посе­щения своей волости.

Лежала ли на крестьянах сверх ренты феодалу еще и дань Великому Новгороду? Б. Д. Греков отвечает утвердительно (правда, применительно к Пскову, но едва ли следует ожидать в эксплуатации крестьян в Новгороде и Пскове столь существенных различий): «Они обязаны были повинностями не только своим гос­подам, но и государству»2. Того же .мнения придержи­вается В. Л. Янин: «Иммунитет вотчинника не распро­страняется здесь на все виды крестьянских повинно­стей, часть которых принадлежит государству. Более чем вероятно видеть вотчинника и сборщиком поралья в пользу государства, но никак не получателем этой части ренты»3.

Главным аргументом в пользу этой гипотезы слу­жит место из договоров Новгорода с Казимиром (1440—1447 и 1470—1471), в которых говорится, что князю идет «на Лопастичах и на Буицах у чорнокун-

1 гвн и П. С. 174.

2 Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Т. I. С. 470.

3 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 275.

__________________ 136 ___________________

цов по две куницы, да по две беле, а слугам трем по беле» (ГВН и П. С. 116, 131). Речь здесь идет, как отмечает Янин, о той же волости Буице, которая в ИЗО году была передана великим князем Мстиславом Владимировичем и сыном его Всеволодом новгородско­му Юрьеву монастырю со всеми данями, вирами и про­дажами (ГВН и П. С. 140). И тем не менее, по мне­нию Янина, и в XV веке с этой волости шла повинность в пользу князя, «и сами вотчинные крестьяне в глазах государства в каком-то ракурсе остаются чернокун-

цами»1.

Место это из договоров с Казимиром не так ясно. Если речь идет о том же самом селе, то кто знает, что произошло в нем за три века. Во всяком случае, при­мечательно, что в этих договорах к волостям Буице и Лопастичи применен особый принцип определения по­винностей. Во всех других случаях установлены абсо­лютные размеры подати: «на Березовичи взяти мне, князю великому, полтора рубля, да тридцать куниц, на стержи тридцать куниц, да шестьдесят бел, да пет-ровщицы рубль» и т. п., а здесь определено, сколько следует получить с каждого чернокунца. Это наводит на мысль, что не все крестьяне в Буице были черно-кунцами, что за время, истекшее с жалованной гра­моты Юрьеву монастырю, в Буицах появились каким-то путем черносошные крестьяне, тянувшиеся не к мо­настырю, а к городу.

Помимо данной великого князя Мстислава Влади­мировича и сына- его Всеволода на село Буицы, из ко­торой следует, что князья отказывались от даней, вир и продаж с этого села в пользу Юрьева монастыря, имеются и другие документы аналогичного содержания. Жалованная князя Ивана Даниловича Юрьеву мона­стырю2 указывает, что людям, сидящим на землях это­го монастыря, «дается воля» и им не нужно тянуть к городу «ни в которую дань, ни в подвозы, ни в кормы, ни в стан, ни в который протор»3. Рядная Кириллы Юрьевича с Емецкою слободою оговаривает, что по-

1 nt color="Black">Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 276.

2 Этот документ в издании «Грамоты Великого Новгорода и Пскова» ошибочно назван грамотой на землю на Волоке. Речь в нем идет не о пожаловании земли, а об освобождении поселенцев на монастырской земле от повинностей к городу.

3 ГВН и П. С. 143.

___:___137__________

ловники1, сидящие в селе, переданном Кириллой Юрье­вичем Богородицкому монастырю, не включаются в во­лостной разруб2. По купчей XV века на участок Па-рандоев вместе с землей переходило и право «празгу имати»3. Этим сведениям не противостоит ни одно без­условное указание источников на обязанности мона­стырских или частновладельческих смердов по отноше­нию к городу. Поэтому едва ли следует считать, что во всех перечисленных случаях мы имеем дело с еди­ничными явлениями. Скорее, в них нашел вьфажение обычный для феодального права эпохи раздробленно­сти принцип объединения в одном лице государя и собственника земли, принцип самостоятельности фео­дальных вотчин-государств во внутренних делах управ­ления и суда.

Превращение собственника земли в государя над лицами, населяющими его владения, имевшее место в период укрепления и развития феодальных отношений, отмечено новгородскими источниками. Оно знаменует новый этап в истории крестьянской зависимости, еще один шаг к закрепощению. Крестьянин становился не только экономическим, но и политическим тяглецом к феодалу, теряя права свободного жителя Новгород­ской республики.

Духовные феодалы с древних времен были и упра­вителями, и судьями (за редкими исключениями, ого­воренными в законах) для своих крестьян, в силу не столько зрелости феодализма, сколько особых приви­легий, дарованных великими князьями в церковных ус­тавах и некоторых грамотах4. Но с XIV 'века мы на­блюдаем постепенное возникновение тех же привиле­гий у частных землевладельцев. Первоначально они по­являются не в полном объеме. При изложении право-, вого положения боярства речь уже шла о его частич­ной юрисдикции над феодально-зависимыми людьми, зафиксированной, к примеру, в договоре с Михаилом Ярославичем Тверским (1304—1305): «А холопа и по­ловника не судити твоим судиям без господаря; судить князю в Новгороде, тако пошло».

1 О половниках см. далее в этом же разделе.

2 ГВН и П. С. 140, 141.

3 Там же. С. 308.

4 См., например, грамоту великого князя Мстислава Владими­ровича и сына его Всеволода новгородскому Юрьеву монастырю на село Буйцы, полюдье и серебряное блюдо'(ГВН и П. С. 140).

С течением времени не только земля, но и сами крестьяне становились владением феодала. «Брат мой Григорей в мое место ездит по моим селам и людьми моими володеет; а хлеб и куны и дар, а то идет матери моей и сыну моему Федору», — читаем в духовной Оста-фия Ананьевича (конец XIV в.). Под «людьми» здесь подразумеваются, вероятно, не холопы, поскольку, во-первых, в этом же завещании холопы обозначаются тер­мином «челядь дерноватая», а, во-вторых, «володение» ими связывается с разъездом по селам и сбором обро­ка. Значит, «люди мои» — это смерды, уже превратив­шиеся, по крайней мере в сознании завещателя, в его собственность. Подобным образом и в духовной Федора Остафьевича (1435) речь идет о «людях моих пошлых».

К середине XV века феодальная юрисдикция была уже полной, как показывает данная новгородского пэ-садника Василия Степановича на село Богословскому Важскому монастырю (1451—1452 гг.). В ней говорит-ср: «А случится дело монастырскому человеку с посад-ницким человеком с Васильевым ино судит игумен с посадницким с Васильевым прикащиком»1. На месте крестьянина — свободного подданного, подлежащего суду посадника и князя, находим «посадницкого чело­века», судимого посадницким приказчиком. Боярин ока­зался полностью приравненным в своих судных правах к монастырю, и не только боярин, а всякий крупный землевладелец, как видно из ст. 36 Новгородской суд­ной грамоты, подтверждающей вместе с тем, что факт, сообщаемый данной посадника Василия, не являлся исключительным. Указанная статья устанавливает, что при обвинении владычных, боярских, житейских, купец­ких, монастырских, кончанских и улицких (здесь конец и улица выступают в качестве коллективного феодала, кончанские и улицкие крестьяне — род новгородских, государственных крестьян) людей в татьбе, разбое, гра­беже, поджоге, половщине и холопстве перечисленные землевладельцы (вместо владыки — волостель или по-сельник, боярин, житий и т. п.) в определенный срок должны ставить своих людей у суда. Согласно ст. 36 Новгородской судной грамоты, феодалы выполняют по отношению к крестьянам только полицейские функции. Но в этой статье речь идет о тягчайших преступлениях, которые исключались из вотчинной и даже церковной

1 ГВН и П. С. 171.

138

юрисдикции. Например, по грамоте великого князя Ивана Даниловича Юрьеву монастырю, новгородские власти судят монастырских людей в случае татьбы, раз­боя и душегубства1.

Ограничительный перечень преступлений ст. 36 пред­полагает, что в остальных случаях суд был или смес-ный, когда обе стороны по делу не принадлежали одно­му феодалу, или сугубо вотчинный.

Остается прибавить к «боярскому человеку» запре­щение перехода, и мы получим полную картину кре­постного состояния. Прежде чем затронуть вопрос о свободе или несвободе крестьянского перехода, вопрос, касающийся новгородского крестьянства в целом, оста­новимся на упомянутой выше категории смердов, попа­давших в зависимость от землевладельцев семьями или по одиночке. Их объединяла неспособность вести хозяй­ство своими средствами, часто отсутствие земли, вслед­ствие чего они, по определению А. И. Никитского, жили за чужим тяглом. Известны закладники, половники, за­хребетники, подворники2. Мы ограничимся рассмотре­нием одного представителя данной категории — новго­родского половника, который полнее других обрисован источниками и, можно полагать, носил некоторые чер­ты, присущие всей группе.

Половники сидели на владельческих землях, кото­рые сдавались им в аренду, — таково мнение большин­ства исследователей, находящее подкрепление в источ­никах. О держании феодалами участков земли, обраба­тываемых пришлыми людьми (наемниками), говорят нередко встречающиеся ib частных новгородских грамо­тах определения земельных участков, подобные следую­щим: «где Парфенко и Першица живут», «Васильеве седенье», «Елизарово седенье», «где Онанья сидел»3. По­лагаем, что Парфенко с Першицей, Василий, Елизар, Онанья — это и есть половники. Сам термин произошел от определения оброка долей производимого продукта в отличие от твердо установленных величин оброка крестьян-общинников. Доля эта, по А. И. Никитскому, не обязательно равнялась половине, могла быть и третью, и четвертью, и т. п.

1 гвн и п. С. 143.

2 Захребетники и подворники, как отмечено А. И, Никитским, часто жили за имевшими большие дворы крестьянами. См.: Никит­ский А. И. История экономического быта Великого Новгорода. С. 66.

3 ГВН и П. С. 300, 313.

140

Правовая связь между половником и землевладель­цем арендными отношениями не исчерпывалась. Как правило, к ним примешивались и долговые обязатель­ства. Крестьянин, лишившийся земли, не имел обычно ни зерна, ни сохи, ни лошади. В хозяйственном обзаве­дении ему помогал владелец земли, наделявший его ссудой. «А что в моем селе у половника у моего у Есипъ-ка 40 пузов житных семян, .а тых семян дал есъм 20 пу-зов святей Богородице, а другую 20 пузов жита да 10 пу­зов ржи, а то приказываю матери своей...», — читаем в духовной XV века1. Именно состояние должника привя­зывало половника в первую очередь к владельцу земли и обусловливало особо тяжелые формы его зависимости.

Выше говорилось, что начиная с XIV века половни­ка, как и холопа, запрещается судить без господаря. С того же времени, половник приравнивается к рабу и в отношении возврата беглых в Новгород. «А холоп или половник забежит в Тферскую волость, а тех, княже, выдавати. Которые встворит суд собе, судити его в Нов­городе»,— читаем в договоре с великим князем Тверс­ким Михаилом Ярославичем (1304—1305). Половника можно было передать вместе с землей другому хозяину2. Наконец, при не известных нам обстоятельствах, полов­ник терял всякую надежду распроститься со своим хо­зяином, даже если бы он смог рассчитаться с ним по долгу, и становился «неотхожим человеком», т. е. пол­ностью крепостным.

В данной новгородского посадника Василия Степа­новича Богословскому Важ<скому монастырю находим следующее место: «А игумену половников посадницких неотхожих людей не приимати». Как справедливо заме­чают комментаторы этого положения, в частности Б. Д. Греков3, возможно двоякое его толкование., Под неотхожими людьми в настоящей грамоте следует пони­мать или всех половников, или только какую-то (неиз­вестно какую) часть их. С несомненностью можно кон­статировать только, что половники были наиболее близ­кой к крепостным категорией новгородского крестьян­ства.

1 ГВН и П. С. 266.

2 См. данную Марфы Борецкой и сына ее Федора Соловецкому монастырю (ГВН и П, С. 300) и рядную Кирилла Юрьевича с Емецкою слободою о невзимавии податей с половников, живущих в селе, данном ими Богородецкому монастырю (ГВН и П. С. 226).

3 См.: Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Т. I. С. 414.

141

Ограничения права перехода касались, однако, не только половников. Утечка в податях из-за бегства тяглецов занимала новгородские власти еще в первой трети XIII века. В 1229 году князь Михаил, желая вер­нуть крестьян, сбежавших на чужую землю, освободил их на пять лет от уплаты дани. С начала XIV века Нов­город прибегает к менее разорительным способам возв­рата беглых: соглашения с (князьями и международные договоры предусматривают обязанности сторон выда­вать холопов и половников. К середине XV века в спи­сок лиц, подлежащих возврату в случае бегства, попа­дает всякий смерд (Договор Новгорода с Казимиром Ягеллоновичем 1440 г.). Многих исследователей судьбы новгородского крестьянства (например, В. О. Ключевс­кого, из советских историков — С. В. Юшкова)' это привело к догадке о раннем запрещении перехода в Новгородской земле. Их вывод оспаривается, и, на наш взгляд, весьма неудачно, Б. Д. Грековым2.

Методологически ошибочно не видеть и не искать специфики новгородского общественного строя не толь­ко в соглашениях с князьями, но и в документах, являю­щихся в полном смысле актами международного права. Изучение этих памятников в хронологической последо­вательности и в сопоставлении с данными чисто внут­ренней истории дополняет ценнейшими штрихами кар­тину социальной эволюции Новгородской земли. Греков же ставит во главу угла неверное шоложение, будто бы «Новгород точно так же, как и Польша, и Литва, и Тверь, и Суздаль, и Москва, прекрасно справлялся со своими внутренними делами и не нуждался в междуна­родных соглашениях для усиления своего внутриполи­тического суверенитета»3.

Далее, Греков, игнорируя в данном случае общест­венное развитие, формально сопоставляет аналогичные места о возврате беглых в договорах Великого Новго­рода с 1296 по 1471 год и считает возможным распрост­ранить свою слабо аргументированную гипотезу о со­держании договора со Швецией о мире 1323 года на интересующее нас место в договоре 1440 года. Век нап­ряженной классовой борьбы и крупных социальных

1 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 81—82; Юш-ков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Руси. М. — Л., 1939. С. 101—102.

2 См.: Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Т. I. С. 400—404.

3 Там же. С. 402.

142 _________

сдвигов, век быстрого укрепления и развития феодаль­ных порядков проходит бесследно у Грекова. В договоре со Швецией говорится: «А должник и поручник и холоп или хто лихо учинит, а побегнет или к вам, или к нам, выдати его по исправе»1. «Последнюю фразу («хто лихо учинит».— О. М.),— рассуждает Греков,— вполне можно понимать как обобщение конкретного перечня катего­рий подлежащих выдаче лиц»2. Речь якобы идет исклю­чительно о взаимной выдаче правонарушителей, отсюда под смердом и в договорах с Казимиром 1440 и 1481 гг. понимался якобы не всякий смерд, а только смерд-пра­вонарушитель, а упоминался он особо потому, что чаще других совершал преступления — не платил долги, бе­жал от государства по «политическим соображениям» и т. п. Искусственность этого построения, подразуме­вающего, кстати сказать, весьма низкий уровень юри­дической культуры договоров с князьями, очевидна. Прямая экономическая выгода сбора податей толкала Новгород на возвращение беглых государственных смер­дов, радение о частных интересах состоятельного насе­ления, державшего в своих руках бразды правления, приравняло к государственным крестьянам боярских, , монастырских и прочих.

Договоры с Казимиром, разумеется, не могут слу­жить исчерпывающим доказательством крестьянского закрепощения. Было бы слишком вольной аналогией выводить из возврата в пределы государства бежавших за границу смердов запрещение перехода от одного хо­зяина к другому в Новгородской земле. Хотя, несомнен­но, межгосударственные отношения были использованы в данном случае для частичного ограничения крестьян­ских прав, свидетельствующего о вполне определенных тенденциях новгородского законодательства3. В сово­купности с другими данными договоры с князьями гово­рят о раннем прикреплении крестьян в Новгороде. Еще в первой половине XIV века мы встречаемся с отдель­ными случаями ограничения перехода4. Так, грамота

1 ГВН и П. С. 68.

2 Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Т. 1. С. 402.

3 См.: Никитский А. И. История экономического быта...

С. 193—194.

4 А. И. Никитский находил, что формой ограничения сферы свободного перехода крестьян являлись частные соглашения земле­владельцев не принимать крестьян друг у друга. Ценность этого указания снижена тем, что единственная грамота, приводимая в

_________ 143 ________________

великого князя Ивана Даниловича Юрьеву монастырю указывала: «архимандриту тяглых людей волоцких не приимати; тако же и из отчины князя великого из Моск­вы людей не приимати»1.

Любопытные данные о переходе государственных крестьян содержат частные новгородские грамоты. Жа­лованная новгородского веча сиротам Терпилова погос­та (около 1411 г.) разрешает свободный переход из Терпилова погоста в Двинскую слободу и наоборот (и тот и другая тянули к Новгороду): «А хто крестьянин Терпилова погоста в Двинскую слободу войдет, ино ему

МИрЯНИНу ТЯНутИ В ДВИНСКУЮ СЛОбоду. А КОТОРЫЙ Д'ВИНЯ­НИН слободчанин почнет жити на земле Терпилова по­госта, а той потягнет потугам в Терпилов погост»2. Одна­ко правая грамота посадников Якова Федоровича и Иева Тимофеевича и сотского Ивана о включении Власа Ту-пицына в волостной разруб княжеостровцев (первая четверть XV века) придерживается совсем иного прин­ципа. Влас Тупицын завел тяжбу с княжеостровцами: «кладете на меня разруб, а язъ у вас не живу». На су­де Власа спросили, жил ли он на Княжеострове, давал ли с княжеостровцами разруб. Тупицын отвечал утвер­дительно: «И посадники, обыскав судом... княжеостров­цев оправиша, а Уласка обиниша и даша... всем княже-островцам грамоту судную правую: потянет Уласке с княжеостровцы в старину как отец его тянул...»3 Влас Тупицын, в сознании своей правоты отстаивавший вы­ход из княжеостровской общины плательщиков дани, проглядел, как старый порядок, действительно предо­ставлявший ему право выхода, сменился новым, навеки прикрепившим Власа и его потомство к той податной единице, с которой тянул его отец. Сличение двух ра­зобранных выше грамот дает основание предположить, что эта перемена в правовом положении новгородских государственных смердов происходила в первой четвер­ти XV века.

качестве примера, прочтена неправильно. «И егумену половников посадницких Васильевых ни отхожих людей не приимати», — читает Никитский, тогда как следует: «...половников посадницких Василье­вых неотхожих людей» (ГВН и П. С. 281), т. е. на самом деле по грамоте один феодал напоминал другому, что половники его — не­отхожие люди и потому их принимать не следует.

1 ГВН и П. С. 143.

2 Там же. С. 146.

3 Там же. С. 149.

144

Хотя прямые указания на прикрепление владычных, монастырских и частновладельческих крестьян очень редки, трудно предположить, чтобы они находились в лучших условиях. И среди них появляются несвобод­ные. Так, к первой половине XV века относится купчая Якова Дмитриевича у Юрьевых детей Василия и Ила-рия, да у Семена Онаньина на «место неотхожее на Уг-

" ш на смердьих местах»1.

Ко времени падения республики закрепощение

(крестьян в Новгородской земле шло уже лолным хо­дом.

Институт холопства в Новгороде представляет интерес как дальнейшее развитие тенденций, заключенных еще в Пространной редакции Русской Правды. Сравнитель­но хорошее состояние новгородских памятников права позволяет установить некоторые черты, типичные для холопства вообще. Так, ярчайшая характеристика пра­вового положения холопа — безнаказанность убившего его господина («А кто осподарь огрешится, ударит своего холопа или робу, а случится смерть, в том на­местницы не судят, ни вины не емлют»2) содержится в Двинской уставной грамоте — памятнике права погра­ничной Новгородской земли, в которой соперничали московские и новгородские влияния.

Степень распространения холопства в Древней Руси, в том числе и в Новгороде, долгое время преуменьша­лась в советской литературе. Таков был один из пла­чевных результатов стремления доказать чистоту фео­дального строя в Киевской Руси. С этой целью часть холопов переводилась в категорию феодально-зависи­мых. Так, по Б. Д. Грекову, челядь Русской. Правды— не холопы, а «работающее на господина население». Не подтвердилось и мнение о том, что плен в качестве ис­точника рабства в XII веке обнаруживал тенденцию к сокращению3.

1 ГВН и П. С. 196. Это «место неотхожее» упоминается так­же в данной Якова Дмитриевича Михайловскому Архангельскому монастырю (ГВН и П. С. 198).

2 Там же. С. 145.

3 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 100—103, 108.

145

10 Заказ 2695

Холопы, называемые также одерноватой челядью1, в отличие от неодерноватых — закладников и т. п., пре­обладали в древнерусской вотчине2. Незначительные в Новгородской земле господские запашки обрабатыва­лись их; трудом. Оседая на земле, они постепенно сбли­жались с другими слоями эксплуатируемого сельского населения. Холопы обслуживали домашнее хозяйство, а иногда работали на рынок в качестве ремесленников. Наиболее распространенными способами возникно­вения холопства в первые века республики были плен и продажа. В случае военных успехов, как в 1169 году, пленных было так много, что их 'прода;вали по две нога­ты за голову. Во время голода 1231 года, сообщает ле­топись, «даяху отцы и матери дети свои одерень ис хле­ба госьтм»3, На другие пути .к рабству в новгородских источниках (за исключением Русской Правды) нет ука­заний, что свидетельствует о постепенном изживании этого института. Призванное множить ряды холопов положение Русской Правды «по робе холоп, по холопе роба» в XIV веке уже не действовало4. Поставленный отменой этого правила вопрос о судьбе детей от сме­шанных браков между холопами и свободными решал­ся так: дети одного пола со свободным были свободны, дети одного пола с холопом становились рабами5. К середине XV века иссякает еще один источник холопст­ва— плен. Устанавливается практика взаимообмена пленными, отпуска без откупа, в связи с чем запрещает­ся торговля пленными не только внешняя, но и внутрен­няя. В Московской грамоте о мире в Яжелбицах запи­сано: «А полон с обе половины без окупа; а хто будет продавать полон в княженьи в великом, а тому серебру погреб с обе стороны; а хто будет продал полоняника своему, тому ся изведати самому, а полоняник пойдет прочь»6.

Немалое распространение получил отпуск на волю. Из духовной Остафия Ананьевича узнаем, что ему при-

1 Попытки И. Я. Фроянова провести грань между холопами и челядином по происхождению (первый — результат внутренней со­циальной дифференциации, второй — пленный) новгородскими ма­териалами не подтверждаются.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 157.

3 НПЛ. С. 71.

4 См. духовную Остафия Ананьевяча 1393 г. (ГВН и П. С. 168).

5 Там же.

6 ГВН и П. С. 42.

__________________ 146 ________

надлежало 19 холопских семейств, из которых 2 были отпущены им на волю. Показательно, что отпускные давались целым семьям. По договорной грамоте Новго­рода с Готским берегом и немецкими городами (1189— 1199), раба становилась свободной в случае изнасило­вания1.

Власть господина и бесправие холопа jie были уже столь полными, как по Русской Правде. Появляющееся в начале XIV века в договорах с князьями .положение «а холопа и половника не судити твоим (т. е. княже­ским.— О. М.) судиям без господаря» — намек на не­полную юрисдикцию владельцев холопов.

Вероятно, в случае совершения преступления, значе­ние которого выходило за рамки господского двора, хо­лоп представал перед княжеским судом, хотя и при обязательном присутствии своего хозяина. Налагаемое на князя договорами обязательство «веры не яти», ког­да холоп или раба «почнут вадити на господу», не исключает теоретически княжеского вмешательства в отношения между холопами и господами и предполагает определенные обычаи содержания холопов, обуздываю­щие господское неистовство и алчность, нарушать кото­рые не было принято.

Статьей 22 Новгородской судной грамоты холоп до­пускается к послушеству на холопа. Снова мы сталки­ваемся с элементами правоспособности, с определенной юридической формой публичного суда над рабами. Хотя указанная статья запрещает послушество одерноватых в делах свободных граждан, правило это соблюдалось не всегда. Сказывалось общее для всей истории холоп­ства на Руси несоответствие между юридическим бес­правием холопа и действительным положением дел, не­приятие русским обществом житейского взгляда на хо­лопа как на вещь. Под 1317 годом Новгородская летопись сообщает: «Тогда же и Данилко Писцов убиен бысть на рай от своего холопа: обадил бо его бяше к горожанам, тако рекши: «посылал мя с грамотами к Михаилу князю»2.

Суровость закона и обычая по отношению к холопам неуклонно смягчалась вследствие неэффективности рабского труда. Не случайно с XIV века холопы неред­ко приравниваются к половникам.

1 ГВН и П. С. 56.

2 НПЛ. С. 337.

147

10'

житьи

Житъи люди — одна из неразрешенных загадок новго­родской истории. Специфическая новгородско-псковская социальная категория нигде не определена источника­ми. Тем самым исследователям предоставлено широчай­шее поле для гипотез.

Первоначально точкой опоры при толковании непо­нятного термина служила этимология. Лизакевич опре­делял житьих как «граждан, обладавших значительным имуществом», из числа .которых выбирали бояр1. Н. М. Карамзин почти слово в слово воспроизвел взгляд Лизакевича. Определив при первом упоминании житьих людей как именитых2, он затем отождествляет их с огнищанами и дает следующее пояснение: «домовитые или владельцы, они же и первые воины, как естествен­ные защитники отечества, из них выходили бояре или граждане, знаменитые заслугами»3.

Таковы были первые опыты интерпретации понятия «житьих», они охватывали, безусловно, часть истины (состоятельность житьих, их следование за боярами в социальной иерархии), но страдали очень серьезным недостатком. Житьи рассматривались как социальная категория, существовавшая едва ли не с самого начала Новгорода. Показательно в этом отношении приравни­вание их к огнищанам. Между тем житьи появляются в новгородских источниках, когда огнищане из. них уже исчезли.

Буржуазная русская историческая наука дала более глубокую проработку проблемы. Согласно Плошинско-му, житьи люди представляли собой второстепенную аристократию. Беляев полагал, что .житьи — это лучшие купцы, старейшие зажиточные дома. «Житьи были, по-видимому, люди среднего состояния, средние жилецкие по московской социальной терминологии, стоявшие меж­ду боярством и молодшими или черными людьми, — пи­сал В. О. Ключевский. — Они принимали более прямое участие в торговле и их вместе с черными людьми пред­ставлял в совете купеческого общества тысяцкий. Капи-

1 Lizakevitz I. G. Essai abrege... P. 65.

2 См.: Карамзин Н. М. История... Т. V. С. 57.

3 Там же. Т. VI. С. 84.

148

талисты средней руки и постоянные городские обывате­ли, домовладельцы, это были и землевладельцы, иногда очень крупные... Личное землевладение сближало их с новгородским боярством, но они не принадлежали к тому рано замкнувшемуся кругу знатных фамилий, из которого вече привыкло выбирать высших сановников

города...»1.

В основу приведенных трактовок положено обычное для договоров с князьями, договоров с Западом и лето­писей упоминание житьих при перечислении всего нов­городского населения между боярами и купцами: «до-кончаша с владыкой и посадником, и тысяцким, и з бояры, и с житьими, и с купцы, и со всем великим Нов­городом...» «Промежуточное состояние», способное в лучшем случае охарактеризовать политическую роль житьих, сделалось осью многих определений социаль­ного смысла этого термина.

Исследователи занимались вариациями на ошибочно заданную тему: какая экономическая группа могла быть между боярами и купцами? Открываемые ими социальные категории, нигде больше не получившие официального сословного оформления, — второстепен­ная аристократия, виднейшие купцы, землевладельцы, тесно связанные с торговлей, и т. п., неизменно отлича­лись некоторой искусственностью.

Придание решающего значения месту термина «жи­тий» в перечне населения требует иного определения для псковских житьих, стоящих в псковских источниках после купцов. При этом остается невыясненной причина существенного различия правового положения одно­именной категории населения в столь родственных об­ластях Русской земли.

Ряд исследователей, отказавшись от поисков особой экономической сути житьих, понимали этот термин как обобщение, комбинацию всем хорошо известных, обыч­ных элементов городского населения. Они разделяли традиционное понимание житьих как зажиточных лю­дей. При этом конкретный состав группы определялся по-разному. Так, Н. И. Костомаров считал житьими лю­дей, имеющих городскую оседлость, двор в Новгороде, и оставлял открытым вопрос, входили ли в эту катего­рию бояре и купцы, имевшие дворы в Новгороде. В по­литических делах, говорит Костомаров, житьи выступа-

1 Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 79—80.

___________ 149 __________________

ли отдельно от бояр и купцов1. По мнению В. И. Сер­геевича, выработанному, по его словам, «на основе употребления этого слова в летописях» (этим исчерпы­вается аргументация), житьи — это купцы и бояре вместе2. Выводы всех дореволюционных историков о житьих людях страдают декларативностью. Ни один из них не раскрыл процесса формирования своего взгляда на житьих и, таким образом, лишил читателя возмож­ности без непосредственного ознакомления с первоис­точниками судить о серьезности своих построений.

Очень интересны замечания о житьих М. Н. Пок­ровского. Он полагал, что усиленное развитие торговли в XV веке привело к изменениям в социальной структу­ре Новгорода по сравнению с XIII веком. Социальная верхушка новгородского общества состояла теперь «не из одного «боярства», не из одной феодальной знати, а из боярства и буржуазии, житьих людей»3. Модерниза­ция здесь очевидна, житьи люди также были феодала­ми (что видно из писцовых книг), хотя и непосредствен­но участвующими в торговле. Но факт появления нового влиятельного слоя, оказывавшего давление на боярство и порожденного процветанием торговли, вложением капиталов в землю и в известном смысле противостоя­щего родовой аристократии, подмечен верно. Покровс­кий был, кажется, первым исследователем, который подошел к категории житьих исторически и связал ее с социально-экономическими процессами в Новгороде в последний период республики.

Развитие традиции историзма применительно к житьим стало важным завоеванием советских ученых, которые провели тщательный источниковедческий ана­лиз этой категории, определили, что она возникает в XIV веке, и установили анахронизм употребления тер­мина «житья» в Рукописании князя Всеволода, содер­жащем устав Иванской купеческой сотни. Это сделано в трудах А. А. Зимина, М. Н. Тихомирова, С. В. Юшко-ва, В. Л. Янина и др.

Среди советских историков принят взгляд на жить-его как на землевладельца, иногда очень крупного, и не боярина. «Из числа свободных ремесленников и тор-

1 См.-.Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 26—27. — 2 См.: Сергеевич В. И. Вече и князь. М., 1967. С. 38.

3 Покровский М. Н. Русская история... Т. I. С. 110.

________________ 150 ________________

говцев на протяжении всей истории Новгорода форми­ровались не только закабаляемая феодальная беднота,, но и целое сословие феодалов неаристократическога происхождения, получивших наименование «житьи лю­ди». Из этой же среды вырастало крупное купечест­во»1,— пишет В. Л. Янин. Как показали подсчеты С. А. Таракановой-Белкиной и В. Н. Вернадского, зе­мельные владения житьих подчас не уступали по раз­мерам боярским. Поэтому московские летописи и со­ставленные москвичами писцовые книги, по наблюде­нию Вернадского, с трудом различают бояр и житьих. Это было известно еще В. О. Ключевскому: «По личному землевладению, как наиболее характерной черте в об­щественном положении житьих людей, Москва, пересе­ляя их тысячами в свои области после падения Новго­рода, верстала их не в городское посадское население, как купцов, а в служилые люди с поместным наделом»2. Интересные соображения высказаны в работе В. Н. Вернадского «Новгород и Новгородская земля в XV веке», в которой к решению вопроса привлечены ра­нее не использованные с этой стороны писцовые книги. Основные выводы Вернадского о житьих сводятся к

следующему.

Житьи люди — социальное новообразование XIV — XV вв. В это время термин приобретает официальное

значение.

В отличие от купцов, которые тянут в свое «сто», житьи связаны с концами. Все житьи люди — владель­цы земли. Купец, приобретавший землю, приближался к житьим. Разница между ними стиралась. Отличие бояр от житьих — в сфере правовой, а не экономической: житьи не занимали высших должностей посадника и

тысяцкого3.

Не все убедительно в этой теории. В ней, прежде всего, нет четкого размежевания житьих, бояр и купцов, необходимого для ее законченности, хотя оно явно вхо­дило в намерения автора. Купец, приобретший землю, приближался к житьему, утверждает Вернадский. Раз­ница между ними стиралась. Но много ли было в Hop-городе купцов, не приобретших земли, когда она име­лась в общей собственности у самых скромных уличан?

1 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 227.

2 Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 80.

3 См.: Вернадский В. Н. Новгород « Новгородская земля в XV веке. С. 166—177.

________ 131 ____________

А в этой связи много ли значит вывод из рассмотрения писцовых книг о том, что житьи почти всегда были зем­левладельцами? А, став житьим, переставал ли купец быть купцом?

Как видим, категории житьих и купцов сливаются. Житий не избирался посадником и тысяцким и в этом его отличие от боярина, утверждает Вернадский. Но он же и подчеркивает, что посадниками и тысяцкими мог­ли быть только великие бояре, по его подсчетам, из 22 семей. Значит, житьи, которых мы тщательно пыта­лись отделить от купцов, сливаются у Вернадского и с рядовым новгородским боярством.

Противопоставление купеческой сотни концу также не выдерживает критики. Конец — политическая орга­низация, административная единица Великого Новгоро­да; купеческое сто — организация торговая и лишь по­путно административная (вероятно, в сборе податей). Обычное купеческое сто (положение Иванской общины было особым), если оно и играло политическую роль, то только в качестве первичного объединения, погло­щаемого концом. Тяготение купца к своему сту отнюдь не исключает его участия в делах конца и права пред­ставительствовать от имени конца, может быть, под «маской» житьего.

В разделе о боярах уже приводилось мнение В. Л. Янина о том, что житьи люди выделились из мень­ших бояр, понимаемых как та часть феодалов-вечников, которая была лишена права участия в высшем респуб­ликанском управлении, что житьи представляли собой социальную категорию, стоявшую между «меншим» и «великим» боярством, но ближе к «меншему», хотя по­следнее было менее привилегированным сословием, чем житьи1.

Завершим наш неполный обзор взглядов на житьих людей изложением позиции западногерманских иссле­дователей. Оригинальны соображения одного из приз­нанных знатоков социально-экономической историк Новгорода П. Йохансена. Он не признавал житьих са­мостоятельной социальной категорией, исходил из деле­ния .новгородского общества на три слоя (бояр, купцов и черных людей) и отождествлял житьих с купцами2.

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 147, 323.

2 См.: Johansen P. Novgorod und die Hanse. In: Gedachtnisschrift fur F. Rorig. Lubeck. 1953. S. 124.

_______________ 152 _______________

В чем-то перекликается с Йохансеном К. Герке. По его мнению, этот слой состоял из мелких феодалов, вла­деющих землей купцов и из ремесленников1. И. Лойшнер, считающий позицию Йохансена ошибочной, хотя и признает тесное переплетение между купцами и житьи-ми, переводит термин «житьи» на немецкий как «бога­тые», «зажиточные» (Wohlhabende Leute)2. Он опирает­ся на труды советских историков, в частности на моно­графию В. Н. Вернадского, и делает ряд интересных наблюдений над источниками.

В противоположность Йохансену К. Хеллер считает возможным не выделять купцов в качестве самостоя­тельной категории. «Во второй половине XIV века,— пишет он, — новгородское население делилось на три слоя: высший слой бояр, средний слой житьих людей (в отличие от И. Лойшнера Хеллер переводит этот термин как «Beguterten Leute».— О. М.) и масса свободных го­рожан, составляющая черных людей. Иногда в грамотах второй половины XV века в качестве самостоятельного слоя между житьими и черными людьми упоминаются также купцы»3.

Западногерманские исследователи несколько расхо­дятся с советскими историками по вопросу о первом упоминании житьих в новгородских документах.

Термин «житьи люди» нечасто встречается в источ­никах. Он фигурирует в -Рукописании Всеволода, кото­рое принадлежит, если верить дошедшим до нас спис­кам, князю Всеволоду Мстиславичу, правившему в Новгороде с 1117 по 1136 год. Однако именно наличие слова «житьи» в Рукописании послужило для А. А. Зи­мина одним из главных аргументов в пользу того, что до нас дошли не подлинные документы, а гораздо более поздние подделки4. Другие исследователи разошлись с Зиминым в определении времени составления дошед­ших до нас списков Рукописания Всеволода и в том, насколько верно эти списки передают реалии новгород­ской жизни поры княжения Всеволода Мстиславича, но

1 См.: Goehrke К. Die Sozialstruktur... S. 364.

2 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 37.

3 Heller K. Russische Wirtschafts-und Sozialgeschichte. B. I.

S. 104.

4 См.: Зимин А. А. Уставная грамота князя Всеволода Мстис-лавича//Академику Б. Д. Грекову ко дню семидесятилетия. М., 1952. С. 123—131.

453

что термин «житьи» для XII века является анахрониз­мом, ни у кого не вызывало сомнения.

Если не считать Рукописания, то это слово, как по­лагали А. А. Зимин и В. Л. Янин1, впервые появляется :в актах Новгорода в 1372 году2, а в Новгородской лето­писи дважды в 1398 году и затем всего лишь один раз, в 1441 году3. Немецкие исследователи внесли поправку в датировку первого появления «житьих» в летописи. Под 1380 годом Новгородская первая летопись упоми­нает о «житьих мужах»4. Герке считает, что это и есть житьи люди5. Лойшнер полагает, что употребление тер­мина «житьи люди» в официальной вечевой грамоге 1372 года свидетельствует в пользу такого понимания6. Думается, что это верное наблюдение. Хотя нередко «мужи» означали представителей высших сословий, а «люди» — «простую чадь», новгородские источники не знали четкого разграничения этих понятий, они часто заменяют друг друга. Кстати сказать, в понятии «житьи люди» речь идет в этом смысле как раз о мужах, ибо они, очевидно, не принадлежали к простой чади. Совпа­дение контекста летописи от 1380 года со ставшими •впоследствии традиционными обстоятельствами, в кото­рых появляются житьи люди, дает основание присоеди­ниться к мнению Герке.

Подведем некоторые итоги рассмотренных суждений о житьих людях. При всей разноголосице в них есть не­мало общего. Кажется, все исследователи сходятся в том, что житьи — это состоятельные, зажиточные люди, землевладельцы, и порой крупные, что они были близки к торговле или занимались ею и, находясь в новгородс­кой социальной иерархии ниже бояр, все же принадле­жали к привилегированным слоям, уступая лишь боя­рам в богатстве, почестях и политической роли.

Расходятся же исследователи в том, как разграни­чить житьих людей со «смежными» категориями — боя­рами и купцами. Пожалуй, с боярами дело обстоит проще. За исключением Лизакевича, Карамзина, Косто­марова, считавших, что бояр выбирали из житьих или они «выходили» из житьих — одним словом, что боярст-

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 85.

2 ГВН и П. С. 32.

3 НПЛ. С. 391, 393, 421.

4 Там же. С. 376.

5 Goehrke С. Die Sozialstruktur... P. 364. 8 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 38.

_______________154 ——————————————.

во не было замкнутым сословием, и Сергеевича, пола­гавшего, что житьи — это купцы и бояре вместе, иссле­дователи единодушны в том, что принадлежность к родовой аристократии отгораживала бояр от житьих. Значительно труднее размежевать житьих и купцов. Неудача многих попыток сделать это наводит на мысль, а было ли такое размежевание на деле, правильно ли ставится задача? И в этом отношении опыт предшест­вующих интерпретаций весьма поучителен. В них про­слеживаются два подхода. Одни исследователи полага­ли, что житьи — это совершенно особый слой населения, со своими экономическими занятиями, ясно выделяю­щими их среди всех других категорий (Ключевский, Вернадский, Янин, Лойшнер). Другие видели в житьих своеобразную комбинацию из известных социально-эко­номических слоев, объединяемых определенным уров­нем состоятельности, традиций и вытекающей из них ролью в общественно-политической жизни (Костомаров, Сергеевич, Йохансен, Герке).

Считая второй подход более соответствующим дей­ствительности, попытаемся определить на основе источ­ников, какие слои новгородского населения объединя­лись этим названием1.

Как уже говорилось, термин «житьи» впервые пояз-ляется в Новгородской летописи под 1380 годом, где рассказывается о том, как новгородцы били челом вла­дыке Алексею, чтобы он поехал к великому князю Дмитрию Ивановичу: «И владыка прия челобитье детей своих всего Новгорода, поиха на низ на неделю до цветной неделе; а с ним поиха Юрьи Онцифорович, Иван Федорович и иных бояр много и житьих муж (выделено мной. — О. М.)»2. Всего пятью годами ранее произошло добровольное схождение владыки Алексея со владыче­ства и вторичное введение его в дом святой Софии, о чем также повествует летопись: «И новгородцы сташа вецем на Ярославле дворе и послаша с челобитьем ко владыце на Деревяницю с веца наместника князя вели­кого Ивана Прокшинича, посадника Юрья и тысяцкого Олисея и иных многих бояр и добрых муж (выделено

1 Следующее ниже понимание «житьих людей» было изложено автором в неопубликованной рукописи, представленной в Институт государства и права АН СССР в 1961 г., до ознакомления с тру­дами немецких исследователей.

2 НПЛ. С. 376.

мной. — О. М.)\ и владыка прия челобитье, възведоша владыку Алексея в дом святыя София...»1

Расхождение двух текстов в описании состава по­сольств к князю и к владыке только в том, что в сооб­щении 1375 года фигурируют добрые мужи, а под 1380 годом — житьи мужи. Одинаковое положение этих терминов среди прочих участников посольств и хронолэ-гическая близость двух сообщений летописи дают осно­вания предположить, что добрые тождественны житьим, что добрые и житьи — разные обозначения одной и той же категории новгородского населения. Но добрые из­вестны нам по довольно многочисленным и гораздо бо­лее ранним источникам. Следовательно, житьи — не социальное (В. Н. Вернадский), а лингвистическое но­вообразование XIV века.

Кто же такие добрые люди? Обратимся за разъяс­нениями к церковному Уставу Ярослава, который со­держит одно из древнейших упоминаний этого понятия.

Устав Ярослава о судах святительских в статье об умыкании и изнасиловании девки устанавливает раз­личные наказания в зависимости от того, чьей до­черью— боярской ли, или меньших бояр, или добрых людей — была потерпевшая. Пролить свет на содержа­ние «добрых» помогает сопоставление этой статьи с другими. В статье о пошибании речь идет о боярской дщери или жене, а также женах и дочерях меньших бояр, нарочитых мужей, простой чади, а в статье эб оскорблении фигурируют жены великих бояр, меньших бояр, городских людей и сельская жена.

Социальный состав населения, охватываемый тремя статьями, в основном один и тот же, а отсюда вытека­ет, что термины «добрые», «нарочитые» и «городские» мужи, неизменно следующие за меньшими боярами в Уставе Ярослава и противопоставляемые простой чади и селянам, тождественны и каждый из них своеобразно характеризует интересующий нас предмет. Суммируя эти характеристики, получаем, что доб'рые — это состоя­тельное городское население, стоящее ниже боярства, т. е., по-видимому, купцы и верхушка ремесленников.

Применительно к купцам и ремесленникам термин «добрые» употребляется не только в Уставе Ярослава. Рукописание Всеволода называет добрыми людьми «пошлых» купцов. В летописи рассказано под 1341 го-

1 НПЛ. С. 373.

156

дом, как привели из Москвы слить колокол мастера, человека добра именем Бориса1.

Житьи, как и добрые, не представляли социальной категории sui generis, а были лишь общим названием зажиточных торгово-ремесленных слоев. Об этом сви­детельствует отсутствие в ряде важных документов новгородской истории при перечислении всего городско­го населения купцов. Так, грамота Новгорода послам Юрию и Якиму с наказом об условиях заключения мир­ного договора с великим князем тверским Михаилом Александровичем 1372 года написана от посадника, от тысяцкого, от бояр и от житьих людей, и от черных людей, и от всего Великого Новгорода без особого вы­деления купцов.

К^улпцы ни разу не упоминаются источниками, когда речь идет об уголовном суде. В договоре Новгорода с Казимиром (1470—'Г471) читаем: «А наместнику твоему судити с посадником во владычне дворе, на пошлом месте как боярина, так и житьего, так и молодшего, так и селянина»2. А где же купцы? Вряд ли на них не распространялось равенство перед судом, которым поль­зовались даже селяне. В новгородской судной грамоте при тщательной разработке шкалы наказаний в зави­симости от классового положения лица, совершившего преступление, есть боярин, и житий, и молодший, но нет иупца. Трудно допустить, чтобы купечество почему-либо считалось неспособным к совершению преступле­ний или чтобы при уголовном суде над купцами поль­зовались какими-то особыми, не общеновгородскими правилами. Этому, казалось бы, неполном/у гражданст­ву купцов может быть дано только одно удовлетвори­тельное объяснение: в качестве субъекта уголовного преступления купцы поглощались житьими и молодши-ми. К таким выводам из наблюдений над употреблени­ем терминов «житьи», «купцы» и «молодшие» в нов­городских источниках пришел К. Герке3. Той же пози­ции придерживается К. Хеллер4. Купцы выделялись как опаянная единством особых экономических интере­сов группа постоянно в делах торговых и лишь иногда в делах политических, не связанных непосредственно с

1 ГВН и П. С. 32.

2 Там же. С. 130.

3 См.: Goehrke С. Die Sozialstruktur... P. 365.

^ См.- Heller К. Russische Wirtschafts-und Sozialgeschichte. В. I.

i S. 104—105.

^ ______ 157 ________________

торговлей. Специальное оговаривание участия купцов во многих политических договорах обусловлено скорее не столько их особой (отличной от житьих) политичес­кой ролью, сколько желанием перечислить все прослой­ки городского населения, хотя бы и по разным призна­кам и с сознательным допущением частичного повторе­ния для придания большей авторитетности документу. Не с тем же ли самым явлением сталкиваемся мы в стереотипной новгородской формуле: «и посадники, и тысящкие, и бояре, и дети боярские, и житьи, и купцы, и весь Великий Новгород?» Не включает ли в себя «весь Великий Новгород» и посадников, и тысяцких, и бояр, и т. д.?

Во всех общественных отношениях, безразличных к роду экономической деятельности граждан, и в пер­вую очередь в уголовных делах, купцы выступают в со­ставе житьих или молодших людей. Купцов роднит с другими житьими политическая борьба с новгородским боярством. Они хотят получить свою долю власти, со­ответствующую их богатству. Купцы блокируются с верхушкой ремесленников и стараются занять место ря­дом с боярами, в посольствах, при отводе земель и т. п. В 70-х годах XIV века они добиваются в этом отноше­нии успехов. Именно тогда «житьи люди» появляются в новгородских грамотах. Житьи участвовали в суде в разбирательстве гражданских дел как своего рода за­седатели, они занимали должности старост улиц (такие случаи выявил И. Лойшнер1). Но высшие должности — посадников и тысяцких — так и остались для них недо­ступными. Правда, В. Н. Вернадский находил два ис­ключения из этого травила, относящиеся к XV веку2, но даже если признать их полностью убедительными, о»и лишь показывают, как трудно было поколебать ис­торически сложившуюся монополию боярства на поли­тическое лидерство.

Как правильно отмечает применительно к XV веку В. Н. Вернадский, в посольствах к великим князьям обычно нет специальных представителей от купечества, но это не означает, что в них не было купцов под име­нем житьих. В летописи за 1477 год при описании со­става новгородского посольства на переговоры с Ива-

1 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 123, 222—223.

2 См.: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. С. 175.

___________________ 158 ___________________

ном Ш так и сказано: «А от Житьих Александр Кле-ментьевич, Ефимий Медведников, Григорей Киприянов,. Арзубьев, Филип Конской, Яков Царевищев, купец»1. Другой пример принадлежности одних >и тех же семей как к купцам, так и к житьим выявил И. Лойшнер: 25 ноября 1475 г. перед Иваном III предстал с жало­бой Панфил Селифонтович, принадлежавший к житьим и бывший старостой улицы. В 1478 году Иван III по­велел арестовать Марка Панфиловича, сына Панфила Селифонтовича. Марк Панфилович был купеческим старостой2. Эти случаи подтверждают предположение К- Герке, что «одно и то же лицо по случаю обознача­ется в грамотах то как «житий», то как «гость»3.

Термин «житий» не является правопреемником тер­мина «добрый» в полном объеме. Житии—понятие бо­лее узкое, более определенное, появившееся в период более дробной и четкой классовой дифференциации.

«Добрый муж» употребляется новгородскими источ­никами в разных значениях. Наряду со строго право­вым смыслом термина в церковном Уставе Ярослава (верхи городского общества, исключая боярство) те же слова встречаются и в более политико-бытовом значе­нии доброго человека, разумеется, неотделимом от изве­стной степени его состоятельности. В этом смысле в число добрых наряду с купцами и частью ремесленни­ков входили и бояре. Например, летопись сообшает: «убиша мшто добрых муж и бояр новгородских и куп­цов добрых много», а в мировой грамоте Ивана Коче-рина и Ганса Вроде (перевод с немецкого) 14111 года два новгородских боярина прямо названы добрыми людьми. В таком употреблении «добрые люди» совер­шенно тождественны старейшим, о которых речь пойдет

ниже.

Житий заменил доброго человека Устава Ярослава и провел резкую грань между стремившейся замкнуться в сословную организацию землевладельческой аристо­кратией и состоятельным торгово-промышленным насе­лением, грань, стиравшуюся ранее двусмысленностью термина «добрый». С появлением «житьих» «добрые» употребляются исключительно в значении старейшие.

1 См.: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. С. 163; ПСРЛ. Т. V. С. 209.

2 ПСРЛ. Г. XII. С. 163, 188 и ел.; Leuschner J. Novgorod. S. 37.

3 Goehrke C. Die Sozialstruktur... S. 364.

Мы .определили житьих в самых общих чертах как торгово-промышленную верхушку городского населения. Более детальное рассмотрение ее состава при современ­ном состоянии источников может быть построено лишь на рассуждениях весьма общего порядка.

Все ли купцы входили в житьих или только наибо­лее богатые?

В грамоте Всеволода церкви св. Ивана на Опоках добрыми людьми названы старосты иванские—/пошлые купцы. В летописи под 1316 годом говорится об убий­стве многих добрых купцов во время городской междо­усобицы. Эти данные как будто предполагают наличие купцов, не являвшихся добрыми людьми. К. Герке по­лагал, что в состав купцов входили как житьи люди, к которым он относил 'Гостей, т. е. купцов, торговавших с другими землями, так и черные люди ;в лице других городских жителей, ведущих торговлю (мелкие торгов­цы и ремесленники)1. К. Хсллер придерживается того же мнения2».

Неясны 'и основания включения некоторых ремес­ленников в разряд житьих. В разделе о ремесленниках мы говорили, что критерием деления ремесленников на две группы, из которых одна тяготела к состоятельному населению, а другая — к городским низам, могла быть или собственность на мастерскую, старейшинство в бри­гаде, или 'принадлежность к наиболее квалифицирован­ным ремеслам. Возможно и соединение этих призна­ков.

___________ 7 _______

ДУХОВЕНСТВО

Духовенство играло важную роль в общественно-шли-тической жизни Новгорода.

По мнению академика М. П. Тихомирова, монашест­вующее духовенство, сосредоточившее в своих руках обширные земельные владения, представляло крупней­шую феодальную систему, тогда как интересы белого духовенства вращались, главным образом, в сфере тор­говли и ремесла. Монастыри, хотя и не достигли еще в стяжательстве уровня XVI века, принимали живейшее

1 Goehrke С. Die Sozialstruktur. S. 365.

Sozialgeschichte.

2 Heller K. Russische Wirtschafts-und S. 104—105.

участие в мене, купле-продаже, залоге земли. Большие наделы попадали к ним также по дарственным и заве­щаниям. Князья жаловали монастыри землей с правом суда и сбора податей, что превращало их в крупные хозяйства, эксплуатирующие крестьян, с целой сетью управляющих различных рангов. Во второй половине XV века, к концу Новгородской республики, по подсче­там Н. А. Казаковой и Я. С. Лурье, духовенству при­надлежало 21,7% всей пахотной земли, из них 31% владел архиепископ, а всем остальным—137 монасты­рей и многочисленные церкви1.

Монастырское общество, как и мирское, не отлича­лось внутренней гармонией. Существовали серьезные противоречия между верхушкой духовенства, монополи­зировавшей управление, а заодно и львиную долю вы­годы, и рядовой братией. Равенство монахов и выбор­ность должностных лиц, установленные монастырски­ми уставами, как правило, не шли дальше деклараций. Вот почему Антоний Римлянин, основатель А|нтониева монастыря, в духовной своей настаивает на избрании игумена из монастырской братии и проклинает мона­хов, которые «почтут хотети игуменства или мздою, или насилием», и епископа, который «по мзде начнет кого ставити». Антоний Римлянин допускает и попытку со стороны князя поставить игумена силой или подкупом2, что говорит о теснейшей связи духовных и светских феодалов.

Внутренняя организация монастырей, равно как и церквей, не входит в круг нашего рассмотрения, ибо слишком вторгается в особую и специфическую область церковной истории и права. В белом духовенстве мы также попытаемся отметить черты, характеризующие не столько его внутреннюю структуру, сколько участие в делах города. А оно было многообразно и, по наблю­дению М. Н. Тихомирова, более глубоко и постоянно, чем у монахов.

Новгородская церковь была тесно связана с торгов­лей. Мы упоминали уже, что каменные церковные зда­ния использовались под складские помещения, купечес­кие сотни формировались вокруг церквей. По Уставу

1 См.: Казакова Н. А., Лурье Я. С. Антифеодальные еретиче­ские движения на Руси XIV — начала XVI века. М. — Л., 1955. С. 16.

2 ГВН и П. С. 160.

161

160

11 Заказ 2695

князя Всеволода о церковных судах, и о людях, и о мерилах торговых и по уставной грамоте/- церкви св. Ивана на Опоках, меры и весы торговые поручались в Новгороде св. Софии и св. великому Ивану, за что служители Иванской церкви брали определенный кня­зем Всеволодом оброк с торговых пошлин, а св. София получала дар от Иванской общины наряду с князем.

Церковь окружала себя так называемыми церков­ными людьми, полностью находившимися под ее управ­лением и юрисдикцией. К церковным людям вместе со всевозможной церковной прислугой относились ^веч­ные, нищие, задушные, прощенники.

Новгородское население в целом было подчинено церковной юрисдикции в самостоятельной и обширной области дел, причем не только непосредственно рели­гиозных, но и семейных и наследственных1. Ряд дейст­вий государственного и судебного порядка совершался в церкви или около церкви—вече, присяга, напри­мер.

Наконец, через главу новгородской церкви — влады­ку, являвшегося фактически влиятельнейшим должност­ным лицом, всенародно избираемым на вече, духовенст­во, черное и «белое, оказывало влияние на политику и управление.

__________ 8 __________

СТАРЕЙШИЕ И МОЛОДШИЕ

На протяжении всего республиканского периода насе­ление Новгорода делилось на две категории — старей­ших и молодших. Это деление примерно соответствова­ло делению «эксплуататоры — эксплуатируемые». Встречаются и другие наименования тех же групп: на­ряду со старейшими — «вячшие», «добрые», «передние», «нарочитые», «большие», «лучшие», а вместо молод­ших — «простая чадь», «черные», «меньшие». Предста­вители первой группы обычно обозначались словами «муж», «мужи», представители второй — «люди», «лю-дин», «человек некий». Однако употребление этих по­нятий не было жестко фиксированным, как полагает западногерманский исследователь К. Р. Шмидт2. Его

1 Подробнее см. в разделе о суде.

2 Schtnidt /С. R. Soziale Terminologie in den russischen Texten des friihen Mittelalters. Kopenhagen, 1964. S. 215 ff.

1612

убедительно опровергает К. Герке1. Слово «люди» не всегда свидетельствовало о принадлежности к низшим слоям. Об этом нало'минает и устойчивое словосочета­ние «житьи люди».

В XII—XIII веках новгородцы обходились в основ­ном делением населения на низший и высший слой, что не исключало более точных и частных характеристик, таких, как «бояре», «огнищане», «гридьба», «купцы». Употребление в летописи вместо «молодших» понятия «простая чадь», вероятно, не несло большой смысловой нагрузки. «Чадь» происходит от «чада», «дети», т. е. это те же самые молодшие, меньшие, только с ясным указанием на принадлежность их к простому народу. Слова эти употребляются при описании бедствий (новго­родской голытьбы при неурожае или ее самостоятель­ных «крамольных» выступлений «по наущению дьяво­ла» против чинов церковной иерархии в XIII и в XIV веках2.

Усложнение 'социальной структуры, усиление клас­совой дифференциации привело к тому, что параллель­но с делением на старейших и молодших появляется трехчленное деление на бояр, жить-их и черных людей, иногда в этот перечень включаются и купцы. Наряду с большей дробностью деления, свидетельствующей о консолидации социально-экономических rpjynn среди «старейших», обращает и а себя внимание и новая ха­рактеристика низшего слоя — черные люди.

И. Лойшнер, проследивший употребление этого по­нятия в Новгородской летописи, отмечает, что впервые «чернь» возникает под 1204 годом при описании собы­тий, имевших место в Византии. В 1259 году «чернь» применяется к новгородцам, которые не хотели «дать число татарам», причем из последующего повествования о раздорах между «добрым-и» и «вячшими» и «меньши­ми» становился ясно, что под чернью имеются в виду именно меньшие. Наконец, в 1269 году, летопись вво­дит в обиход термин «черные люди»3. Это новое обо­значение, видимо, отражало изменившуюся социаль­ную ситуацию, определенное снижение статуса мо­лодших, их более контрастное противопоставление высшему слою. Можно было бы подумать, что речь идет

1 Goehrke С. Die Sozialstruktur... S. 357.

2 НПЛ. С. 67, 70, 100, 347 и др.

3 НПЛ. С. 47, 82, 86, 310.

_______________163 ———————————————

11*

всего лишь об отношении летописца ,к социальным ни­зам, но в последней трети XIV века, как подчеркивает тот же Лойшнер, этот термин получает официальное ут­верждение в новгородских договорных грамотах1.

Введение в конце XIV века более дробного деления новгородского общества при 'сохранении двух первона­чальных категорий (старейших >и молодших) ставит проблему отнесения отдельных социальных групп к той или иной категории. В литера-дуре по этому поводу есть некоторые разногласия. Большинство исследователей относит к старейшим бояр, житьих, купцов, т. е. все со­циальные слои, постоянно 'выделяемые летописями и договорными грамотами из общей массы населения. По мнению В. Н. Вернадского, К. Герке, И. Лойшнера и др., крщы могли быть как старейшими, так и молод-шими в зависимости от их состояния. Купцы, выделя­емые в источниках как старейшие, вячшие, добрые, при­надлежали к высшему слою2. Изложенное выше пони­мание «житьих людей» позволяет определить состав старейших как бояр и житьих, но это означает, что в высший слой новгородского общества в качестве жить­их 'входили наиболее состоятельные купцы и ремеслен­ники. Белое духовенство тоже относилось к старейшим, как явствует из следующего сообщения Новгородской летописи под 1194 годом: «и иде в город воевода, пои-мя с собою попа Иванка и инехъ вячших»3.

Оригинальной позиции придерживается В. Л. Янин: старейшие — это только бояр;ство, а меньшие — все ос­тальные свободные городские жители. К такому выво­ду его привело сравнение традиционных формул новго­родских грамот: «от всех старейших и всех меньших, от всего Новгорода» и «от посадника и от тысяцкого, и от всего Новгорода». Янин полагает, что эти две фор­мулы составлены по единому принципу и их можно на­ложить одну на другую: весь Новгород присутствует в обеих формулах, посадник второй формулы соответст­вует старейшим первой, тысяцкий — меньшим. Посколь­ку по Рукописанию Всеволода тысяцкий — представи­тель житьих и черных людей, значит они и есть мень­шие4.

1 ГВН и П. С. 31, 32, 35, 38, 130, 152, 154.

з Goehrke С. Die Sozialstruktur... S. 360; Leuschner J, Novgo­rod. S. 34.

3 НПЛ. C. 41.

4 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 145—146.

____________________ 164 ___________________

Однако исходный пункт этого рассуждения уязвим. Формулы доставлены по разным принципам: первая — от населения, вторая — от должностных лиц. Их терми­нология не повторяет, не исключает, а дополняет одна другую. Именно поэтому не менее часто употребляется и сводная формула «от владыки, от посадника и от тысяцшго, от всех старейших и всех меньших, от всего Великого Новгорода» или более детальная, с включе­нием старых посадников и тысяцких, иногда и сотских, а в социальном плане с заменой старейших и молодших боярами, житьими и черными людьми, а иногда и куп­цами1.

И. Лойшнер находит, что под 1259 годом Новгород­ская летопись употребляет термины «бояре» и «вятщие» как синонимы2. Речь идет об уже упоминавшемся слу­чае требования дани Золотой Ордой, когда чернь и вер­хушка общества раскололись. Добрые (или вятшие) ве­лели меньшим «дать число». Летописец комментирует это событие так: «творяху бо бояре собе легко, а мень­шим зло»3. Но новгородские источники той поры еще не знали понятия «житьи». С другой стороны, нельзя признать употребление слов «вятшие» и «бояре» пол­ностью идентичным. Конечно, бояре принадлежали к вятшим и составляли их наиболее авторитетную часть. Поэтому, когда все вятшие выступали заодно, бояре были их вожаками и представителями.

О тождестве бояр старейшим можно 1было бы гово­рить, если бы трехчленное деление новгородского обще­ства (бояре, житьи, черные) вытеснило бы двухчлен­ное (старейшие и молодшие). Но этого не произошло. Старая и новая формула хронологически соседствуют. Договорная грамота с тверским великим князем Миха­илом Александровичем (4371) написана «от посадника, и от тысяцкого, и от всех старейших, "и от всех мень­ших, и от всего Новгорода», а грамота послам Юрию и Якиму с наказом об условиях заключения мирного до­говора с тем же князем (1372) написана «от посадни­ка, от тьюяцкого, от 'бояр и от житьих, от черных людей, и от всего Новгорода»4. В дальнейшем употребляется вторая формула, более подробная.

1 См., например: ГВН и П. С. 38.

2 Leuschner J. Novgorod. S. 36.

3 НПЛ. С. 82.

4 ГВН и П. С. 29, 32.

————————i__________ 165 _____________-... ___

Сосуществование двух формул социального состава обязывает определить их соотношение. Проблема в ос­нов/ном юводится к месту житьих в двухчленной форму­ле. В. Л. Янин полагает, что «меньшим» соответствует совокупность житьих и черных людей в более диффе­ренцированном представительстве»1. Однако с этим не вяжутся социальные градации Новгородской судной гра­моты (Статья о наводке) и договора Новгорода с Кази­миром 1471 года, где речь идет о боярине, житьем, мо-лодшем, а в договоре с Казимиром еще и о селянине («а наместниму твоему судити на пошлом месте, как боярина, так и житьего, так и молодшего, так и селя­нина»)2. Правда, это противоречие возникает только в том случае, если считать «молодших» и «меньших» си­нонимами. Традиция именно такова. Но Я^нин ей не следует. Его взгляд на меньших XIII века как на про­екцию «меньших бояр» Устава Ярослава о судах святи-телыских, как на низший слой феодалов, выделивший затем из себя категорию житьих, вставшую над ними, но не сливавшийся с простой чадью или черным людом, уже приводился: «молодшие» Судной грамоты оказы­ваются идентичными «меньшим боярам» Устава Ярос­лава»3. Итак, «молодшие» Судной грамоты — это «меньшие бояре», а «меньшие» договора с Михаилом Александровичем — это житьи и черные люди, и, надо думать, молодшие — бывшие меньшие бояре, поскольку они стоят где-то между житьими и черными.

Конструкция очень сложная и довольно искусствен­ная, вводящая новую категорию в социальную струк­туру Новгорода (молодшие как правопреемники мень­ших 'бояр в отличие от просто меньших). Логических противоречий ,в этой конструкции нет, «о есть серьезные неувязки с источниками, не позволяющие ее принять. Если «молодшие» Судной грамоты и договора с Кази­миром — это всего лишь узкая прослойка бывших мень­ших бояр Устава Ярослава, то где же тогда черные лю­ди как субъекты уголовного права и судопроизводства? Отсутствие купцов в перечне этих субъектов мы объяс­нили тем, что эта группа оказалась поделенной между житьими и молодшими. Как объяснить исчезновение

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 86; Российское зако­нодательство X—XX вв. Т. 1.С. 273. -

2 ГВН и П. С. 130.

3 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 147, 323.

___________________ 166 ____—————————————

черных людей, когда даже селянам, редко упомина­емым в документах новгородской истории, нашлось мес­то. Пока не будет дано удовлетворительного объясне­ния этой «пропаже», трудно принять предложенное Яниным понимание «молодших» и соотношение «жить­их», «черных» и «меньших» людей. Представляется, что такое понимание разрывает органическую связь между эксплуататорами, в первую очередь между феодальны­ми землевладельцами, которая объединяла их несмотря на острые противоречия между отдельными семьями и между родовитыми (бояре) и неродовитыми (житьи люди) представителями привилегированных слоев.

Эш довольно разнородные социальные единицы объединялись общим интересом охраны своего эконо­мического благосостояния и соответствующим этому ин­тересу политическим .поведением. Единство старейших проявлялось при всяком обострении классовой борьбы. В руках старейших концентрировалось все управление делами государства.

Простая чадь состояла из небогатых купцов, мелких и неквалифицированных ремесленников, наемных ра­ботников, скоморохов, гудошников, многочисленной го­родской голытьбы. Никогда не выходя из нужды, прос­тая чадь нередко становилась перед выбором закабале­ния или голодной смерти. Новгородское холопство пополнялось за счет простой чади, продававшей своих де­тей. Летопись воссоздает страшную картину жизни ни­зов новгородского общества: при голоде, довольно час­то обрушивавшемся на Новгородскую землю, «инии простая чадь резаху люди живые и ядаху, инии мърт-вая мяса и трупие обрезающе ядяху, а друзпи конину, псину, кошкы...»1.

Конституционная политическая активность простой чади ограничивалась присутствием на вече, где черные люди, как правило, плясали под дудку одной из бояр-ско-купеческих партий. Выборные должности были им недоступны. В исключительных и очень редких случаях черным людям удавалось включить своих представите­лей в новгородское посольство. Так было при заключе­нии договора с великим князем Дмитрием Ивановичем о взаимной помощи (1371 — 1S72) и договора о мире с великим князем Василием Васильевичем (1435)2.

1 НПЛ. С. 70.

2 ГВН и П. С. 31, 35.

Судная грамота и договор с Казимиром деклари­ровали равенство всех свободных новгородцев перед судом. Но участие в судебных коллегиях (по граждан­ским делам) было уделом лишь бояр и житьих.

Деление на старейших и молодших не затрагивало сельского населения Новгородской земли.

__________ 9 __________

КЛАССОВАЯ БОРЬБА

Значительному развитию феодальных отношений и тор­говли, многоплановости социальной структуры соответ­ствовал сложный комплекс классовых противоречий, ко­торые в условиях вечевой демократии чаюто выливались в вооруженные столкновения. Ни одно другое древне­русское государство не дает такой 'насыщенной карти­ны классовой борьбы. Новгород прошел большой путь от разложения родового строя и перехода к государст­венности в условиях зарождающегося феодализма до зрелого феодального строя. Как отметил В. Л. Янин, процессы усложнения социальной структуры и обостре­ния социальных и политических противоречий совпали во второй четверти XV века .со стабилизацией отноше­ний между Новгородом и московскими великими кня­зьями, что привело .к концентрации сил, поглощенных ранее антикняжеской борьбой, на сугубо внутренних конфликтах1. Наряду с бурным и постоянным характе­ром социальных столкновений для Новгорода показа­тельна непоследовательность и за редкими исключения­ми несамостоятельность «простой чади», обманутой ве­чевыми порядками и расколотой групповыми интере­сами.

Предпочтительное внимание летописца к событиям городской жизни лишило нас эпизодов противодействия крестьянства закрепощению. На заре феодальных отно­шений в Новгородской земле крестьянский бунт против обогащения выделившейся из общины и противопоста­вившей себя общине верхушки сливался с упорной и незаконной после крещения приверженностью к язычес­кой вере. Волхвы, которых с охотой укрывали и защи­щали от властей крестьянские массы, были первыми вы­разителями народного протеста. Так, знаменитые два

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 187. ________________ 168 ________________

волхва, с которыми столкнулся в 1071 году на Белозере княжеский сборщик дани Ян Вышатич, во главе 300 че­ловек избивали лучших жен, укрывавших «обилье»1.

Позднее мы не встречаем в Новгородской летописи прямых указаний на крестьянские восстания, за исклю­чением очень яркого сообщения о мятеже за Наровою 1344 года: «бысть мятеж за Наровою велик: избиша Чюдь своих бояр земьских, и въ Колыванской земли и в Руго-дивьской волости, 300 их, потом сташа на них велневи-це с юрьевци и избиша Чюди 14 000, а избыток убежа в Островьскую землю, их же не взяша, но сами биты отьидоша»2. Вероятно, преувеличенные данные об изби­той при восстании чюди (14 000) дают все же представ­ление о масштабах события. В остальном нам приходит­ся довольствоваться намеками источников на выступ­ления сельского населения. Исследователями отмечено, что изгнание князя Всеволода в 1136 году было связано с крестьянскими волнениями («смердов не блюдешь» — таково было одно из предъявленных новгородцами Все­володу обвинений). Постоянная забота новгородских властей о возвращении беглых смердов показывает, ка­кой массовый характер носила эта первоначальная фор­ма сопротивления закрепощению.

Крестьянское движение не пользовалось поддержкой городских низов. Номинальное полноправие черных лю­дей, фиктивных собственников государственных земель мешало им избавиться от взгляда на крестьянина как на своего данника и как на своего лиходея в случае неис­правного исполнения повинности, бегства или восста­ния. Крестьяне и подавно не доросли до выделения сре­ди горожан, своего коллективного феодала, своего по­тенциального союзника — городских низов3.

Внутригородские противоречия, отличавшиеся разно­образием, гораздо подробнее освещены летописью. Ре­шающими среди них были противоречия между старей­шими и молодшими, однако они нередко затушевыва­лись и усложнялись разногласиями внутри старейших,

1 НПЛ. С. 192.

2 НПЛ. С. 357.

3 Мысль о том, что смерды были главной силой в городских восстаниях, проводимая А. А. Строковым в статье «Борьба смердов и черных люден в Новгороде Великом», тенденциозна и не вяжет­ся с иеточниками//Новгородский исторический сборник. Вып. 2. Л., 1937. С. 25, 26.

________:_______169 ________________

которые служили надежным отводом энергии трудящих­ся.

Конкуренция житьих и бояр свидетельствовала о стремлении эксплуататоров неаристократического проис­хождения к равноправию с боярами в политических де­лах. Купцы добились крупного успеха в деле изоляции боярства от торгового управления, зафиксированного грамотой Всеволода Мстиславича церкви св. Ивана на Опоках. Вмешательство боярства в торговлю ограничи­валось, по этой грамоте, участием тысяцкого, который в данном случае объявлялся представителем житьих и черных людей. Однако общий итог длительной борьбы житьих с боярами за политическое влияние, по справед­ливому замечанию В. Л. Янина, был явно в пользу бо­ярства1. Мнение, высказанное полвека назад С. В. Юшковым о том, что в городах древней Руси «основной политической силой были феодалы разных видов, а не торгово-промышленная демократия»2, новгородскими ма­териалами подтверждается.

Столкновения из-за участия в управлении не мешали объединению житьих и бояр в группировки, тяготевшие в экономическом отношении к той или иной области Рус­ской земли, а следовательно, и к той или иной ветви княжеского племени. Наличие своего рода боярско-ку-печеских партий, соперничавших друг с другом на поли­тической арене и подготавливавших политические пере­вороты,— ольговичей и мономаховичей в XII, XIII ве­ках, сторонников Литвы и сторонников Москвы в XV ве­ке—отмечено еще С. М. Соловьевым. М. Н. Тихомиров внес поправку в эту характеристику. Он применил к нов­городской истории замечание К- Маркса по поводу со­перничества гвельфов и гибеллинов во Флоренции3. Маркс писал, что это были «в сущности, только споры враждебных друг другу родов, а не борьба политических партий»4. В самом деле, и в Новгороде шли бесконечные распри из-за влияния в городе, из-за прибыльных долж­ностей между крупнейшими боярскими кланами, опирав­шимися на поддержку своих улиц и концов.

Внутрибоярская борьба, как пишет Янин, «замедля-

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 331—332.

2 Юшков С. В. Очерки по истории феодализма в Киевской Ру­си. С. 172.

3 См.: Тихомиров М. Н. Крестьянские и городские восстания па Руси XI—XIII вв. М., 1955. С. 239.

* Архив Маркса и Энгельса. Т. V. С. 269.

ла не только процесс консолидации самого боярства, но и процесс консолидации противостоящих ему классовых сил»1. Политические конфликты 'часто выливались в стол­кновения улиц, концов, сторон, причем и с Софийской и с Торговой стороны стояли и бояре, и житьи, и черные люди. В этих обыденных для новгородской истории кон­фликтах черные люди сталкивались лбами и нещадно тузили друг друга во имя боярско-купеческих интере­сов. Но за политической борьбой городской верхушки скрывалась незрелая классовая борьба низов, которая не всегда поглощалась боярско-купеческой политикой.^

Затеваемые боярами смуты сопровождались стихий­ным социальным протестом масс, заставлявшим вячших мужей свертывать политическую борьбу и идти на сог­лашение между собой. Бывали случаи, когда простая чадь поднималась на старейшину новгородскую и без всякого толчка в виде политического подстрекательства со стороны последней. В такие моменты социальные антагонизмы выступали особенно рельефно, деление ад­министративное полностью уступало место классовому, борющимися партиями становились не стороны с оди­наковым составом населения, а враждебные блоки фео­дальной аристократии и житьих, с одной стороны, и го­родской голытьбы, с другой. Летописец называет само­стоятельные выступления простой чади «мятежами», а их участников — «коромольниками»2. Одно из наиболее ярких событий такого рода —так называемое восстание Степанка 1418 года, когда толпа, возмущенная само­вольной расправой боярина над Степанком, в течение нескольких дней грабила богатые дворы. Новгородской черни не удавалось подняться до систематического ле­гального использования вечевых форм в своих интере­сах. Как правило, она оставалась игрушкой боярской политики, хотя и не всегда послушной.

Какова была позиция церкви в классовой борьбе? По этому вопросу имеются сочинения церковных иссле­дователей, пытавшихся доказать внеклассовую природу новгородского духовенства. Например, Родников пред­ставляет новгородское духовенство как беспристрастного

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 367.

2 Подробный перечень народных выступлений содержит назван­ная статья А. А. Строкова. Но в ней допущено явное преувеличение классового характера массовых движений в Новгороде. Автор призывал не увлекаться внутрибоярскими противоречиями и всюду видел восстание народа против правящего класса.

________________ 171 ___________—————

арбитра и примирителя борющихся классов, который, стоя над партийными интересами, обеспечивал социаль­ное спокойствие в интересах всего Новгорода1. Таково тенденциозное освещение верных по существу фактов. В самом деле, владыка не раз выходил с крестом к бушующему Новгороду и водворял в нем мир. Но это неизменно делалось для охраны жизни и собственности добрых людей, когда простая чадь выходила из повино­вения и готова была громить боярские и купеческие до­ма без разбору, независимо от клановой принадлежнос­ти их хозяев. Не случайно свергнутый с посадничества Семен укрывался от народного гнева у владыки, не слу­чайно, как отмечает Строков, боярско-купеческое вече, противопоставляемое плебейскому, собиралось за камен­ными стенами Софийского детинца, под покровитель­ством духовенства.

Миротворческая деятельность владыки оберегала бо-ярско-купеческие привилегии в минуты опасностей. И это время от времени осознавал черный народ, не раз поднимавшийся на владыку. Так, в 1228 году, по сооб­щению летописи, «простая чадь воздвигнулась на вла­дыку» и разграбила двор владычнего стольника, в 1337 году «наущением диаволим сташа простая чадь на архи­мандрита Есифа». Наиболее ярко возмущение народных масс защитой боярско-купеческих интересов деятелями церкви сказалось при обострении классовой борьбы в 1418 году. В ответ на призыв владычнего попа к миру молодшие новгородцы разъярились еще пуще, продол­жали грабить и жечь боярские дома и даже «монастырь святого Николы на поле разграбиша, ркуще: «зде жит­ницы боярьскыи»2.

Напряженная классовая борьба не затихала и за нов­городскими стенами и не ограничивалась крестьянским антифеодальным движением. Постоянно ощущалось про­тиворечие между центром Новгородской земли и приго­родами, а также огромными покоренными областями» которые вскармливали сепаратистские настроения и по­рой не прочь были сменить новгородское руководство на княжеское. И это относится не к одному только Пскову, в конце концов сумевшему отложиться. В 1339 году в Новом Торге чернь не захотела вооруженной защиты от

1 См.: Родников В. П. Духовенство и политические партии в Древнем Новгороде. Киев, 1907. С. 15.

2 НПЛ. С. 409.

___________________ 172 _________________

посягательств Симеона Гордого и восстала на местных бояр, призвавших новгородцев на помощь.

Столкновения мест с метрополией усугублялись борь­бой национальной. Покоренные племена доставляли нов­городцам немало хлопот. Нам известен бунт в Кореле 1337 года, когда туземное население перебило купцов из Руссы и Ладоги и бежало к немцам. Особенно часто складывали голову новгородские сборщики дани. В 1187 году были убиты югрские данники, причем «паде голов о сте къметьства». В 1329 году новгородцы, пошедшие на Югру, были избиты устюжскими князьями.

В такой напряженной обстановке функционировали республиканские институты.

173

Ч/С

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ

НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

1

Вече

имволом государственной самобытности Новгородской земли и ее основой было вече. Происхождение самого слова не вполне ясно. В. И. Даль со знаком вопроса дает два варианта — «вещать» и «завет». С характер­ным непониманием сталкиваемся в работе И. Лизакеви-ча. «Вечный колокол» он производит от «вечности»1. Западные исследователи склонны выводить «вече» от глагола «вещать». Так, по М. Шефтелю, «вече» (от «ве­щать», parler) буквально означает «парламент»2. Эта любопытная историческая аналогия придает версии оп­ределенную убедительность.

Достаточно сравнить компетенцию веча в Новгороде и в других русских городах, чтобы почувствовать полно­кровную жизнь республиканского народного собрания. По исследованию В. И. Сергеевича, деятельность древ­нерусского веча обычно ограничивалась призванием князя, законодательством (главным образом в связи с призванием князя), объявлением войны и заключением мира3. С ним солидарен в основном и новейший иссле­дователь И. Я. Фроянов. Он пишет, что в XI веке вече на Руси «ведало вопросами войны и мира, санкциони­ровало сборы средств для военных предприятий, меняло князей». Менее убедительны замечания Фроянова о рас-

1 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege.. P. 65.

2 См.: Szeftel M. Russian Institutions... P. VIII, 339.

3 См.: Сергеевич В. И. Русские юридические древности. Т. II. Вече и князь. СПб., 1900. С. 73—97.

_________________ 174 _________________

ширении сферы деятельности веча в XII веке. Распоря­жение государственными финансами и земельным фон­дом не кажется ему присущим только новгородскому вечу. В качестве доказательства приводится эпизод, ког­да смоленский князь Ростислав, «сдумав с людьми своими», жалует епископию десятиной от даней1. В этом «сдумав с людьми своими» Фроянов видит, как и в вы­ражениях летописи типа «сдумаша кияне», обозначение веча. Последняя формула и сама по себе вряд ли во всех случаях служит гарантией, что речь идет о вече. Но ведь в сообщении о князе Ростиславе употреблена даже не эта формула. Князь «сдумал» не со «смольня-нами», а со «своими людьми», под которыми вполне можно понимать его приближенных, дружину, двор. Ес­ли же «людьми князя» именуются жители земли, это симптом монархических порядков, неблагоприятных для веча. Новгородцы никогда так не именовались. Хресто­матийный случай жалования великим князем Изясла-вом Мстиславичем земель новгородскому Пантелеймо-нову монастырю описан в дошедшей до нас грамоте совсем не так: «Се езъ князь великыи Изяславъ Мсти-славичь, по благословению епискупа Нифонта, испрошав есми у Новагорода святому Пантелеймону землю...»2

Функции веча в Новгороде не могут быть перечисле-ы с исчерпывающей полнотой, так как они определя­лись конкретными решениями самого веча и всесторон­не охватывали жизнь новгородской земли. Вот наиболее важные и часто встречающиеся в источниках полномо­чия веча:

заключение и расторжение договора с князем;

избрание и смещение посадников, тысяцких, владык;

назначение новгородских воевод, посадников и вое­вод в провинции;

контроль за деятельностью князя, посадников, ты­сяцких, владыки и других должностных лиц;

законодательство, примером которого служит Новго­родская судная грамота;

внешние сношения, решение вопросов войны и мира, торговые соглашения с Западом;

распоряжение земельной собственностью Новгорода

1 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-поли­тической истории. С. 166.

2 ГВН и П. С. 141.

_______________175 _______________

в хозяйственном и юридическом отношении, пожалова­ние земель;

установление торговых правил и льгот;

установление повинностей населения, контроль за лх отбыванием;

контроль за судебными сроками и исполнением ра-шений; в случаях, волновавших весь город, непосредст­венное разбирательство дел; предоставление судебных льгот.

Приведенный перечень составлен на основе материа­лов всего республиканского периода. Сравнивать его с предметами ведения веча в других русских городах XI—XII веков было бы неправильно. В Новгороде рас­цвели те формы политической жизни, которые в боль­шинстве городских центров Руси, если и не были повсе­местно ликвидированы сразу, то, во всяком случае, резко пошли на убыль с татарским нашествием. Но, как уже отмечалось, и независимо от татарского ига на ру­беже XI—XII веков государственный строй в Новгороде приобрел особенности, выделившие его среди других земель и непосредственно связанные с вечем. Стала формироваться выборная местная администрация — ор­ган самоуправления, противопоставляемый княжеской власти. Это поднимало вечевой порядок на новую сту­пень, принципиально меняло отношение народного соб­рания к делам управления и суда, ибо оно избирало, контролировало и смещало важнейших должностных лиц, повседневно занятых этой деятельностью, и посте­пенно превратило и князя в должностное лицо. Здесь-то и начал нарушаться тот традиционный для других горо­дов порядок, который В. И. Сергеевич определил сле­дующим образом: «Вече является, однако, с преобла­дающим характером народной думы, а не обыкновенного органа для текущего суда и управления. Для этой по­следней цели призывается князь. Но такое разграниче­ние есть дело удобства, а не принципа. Нельзя же вечу находиться в постоянном сборе для решения текущих вопросов суда и наряда. Но как скоро народ находил нужным, он вмешивался в княжеский суд и управление и даже управлял и судил сам непосредственно»1. Неспо­собность веча постоянно находиться в сборе вела к сосредоточению важнейших функций в руках князя, к превращению веча в сравнительно редкое, если не ис-

1 Сергеевич В. И. Вече и князь. С. 93. —————————————176 ________________

ключительное, явление. Новгород нашел противоядие от этого незаметного, но последовательного перераспре­деления власти, введя выборные органы. Это не могло не повлиять и на частоту созыва веча. Оно не работало регулярно, но собиралось часто, было повседневным явлением новгородской общественной жизни. Без его санкции важнейшие вопросы не решались.

«Летописные данные, относящиеся к XI веку, ри­суют вече как верховный демократический орган влас­ти, развивавшийся наряду с княжеской властью»1, — пи­шет И. Я. Фроянов. Это своего рода двоевластие, сосу­ществование двух антагонистических принципов — демократического и монархического, В. И. Сергеевич вынес в заглавие своего знаменитого труда: «Вече и князь». Длительное равновесие между ними было не­мыслимо. Конфликт должен был разрешиться в пользу одного из принципов. В большинстве земель восторже­ствовала княжеская власть, в Новгороде — вече, которое превратилось в единственный, а потому и подлинный п несомненный верховный орган законодательства, управ­ления и суда, от которого принимают полномочия и ко­торому подотчетны главные носители власти — князь, владыка, посадник и тысяцкий.

\/ Вече собиралось по звону колокола или по кличу биричей. Большинство исследователей полагают, что обычным его местом была площадь перед сохранившим­ся по сей день Никольским собором на Ярославовом дворе, на Торговой стороне. Здесь, вероятно, находилась вечевая канцелярия и выдавались вечевые грамоты. В . 1939 году археологическая экспедиция, руководимая А. В. Арциховским, обнаружила у южного входа в Ни­кольский собор кирпичную кладку, которая, может быть, служила основой вечевой ступени2 — возвышения, с ко­торого должностные лица обращались к народу. Однако, как отмечает В. Ф. Андреев, бесспорных следов сущест­вования княжеского двора многолетние археологические раскопки пока не выявили3, поэтому вопрос о рас­положении веча нельзя считать полностью решенным. В. Л. Янин и М. X. Алешковский полагают, что до XV ве­ка обычным местом вечевых сходок служила площадь

1 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политиче­ской истории. С. 166.

2 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 52.

3 См.: Андреев В. Ф. Княжеский двор в Древнем Новгороде// Новгородский исторический сборник 2 (12). Л., 1984. С. 121.

177

12 Заказ 2695

перед Софийским собором, а на Ярославовом дворе они созывались лишь в экстраординарных случаях1.

Созывали вече князь, посадник, тысяцкий, владыка или рядовые горожане по своей инициативе. Последние случаи бывали не особенно часты и не совсем обычны, они — показатель тревожной обстановки в городе, не­довольства правящей верхушкой. Никакой проверки права на присутствие не существовало. О процедуре об­суждения вопросов и принятия решений трудно судить с определенностью. По существу, все авторы, касавшие­ся этих вопросов, исходили из своих представлений о вечевых обычаях. И. Лизакевич, например, пишет, что каждому было дозволено высказывать свое мнение и что часто это мешало должностным лицам и вызывало большие волнения2. Принцип принятия решений, види­мо, сводится к тому, чтобы прийти к единодушию или, когда это невозможно, к выявлению позиции достаточно авторитетной, чтобы ее противники не считали более це­лесообразным отстаивать свою точку зрения. Счета го­лосов не вели, большинство давало себя знать громкими криками. В случае раскола дело решалось дракой, если ни одна из сторон не оказывалась в очевидном мен >-шинстве, лишавшем ее шансов на победу. Такой ход событий не представлялся новгородцам незаконным. Напротив, в вечевых столкновениях они видели вполне юридическое решение спорных вопросов — это был суд божий, поле в городском масштабе. Можно 'согласиться с западногерманскими исследователями К. Цернаком и К. Герке в том, что твердого, раз и навсегда установ­ленного порядка вечевых собраний не существовало, чго многое зависело от конкретных обстоятельств3. Но об­щие контуры системы должны были определяться обы­чаем с достаточной ясностью, что обеспечивало ее ста­бильность.

В исторической литературе встречаются преувеличе­ния беспорядочности новгородского веча. Так, С. М. Со­ловьев считал, что всякая толпа была вечем и могла

1 См.: Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новго­рода. С. 38, 56, 57.

2 См.: Lizakevitz J. G. Essai abrege... P. 66.

3 См.: Zernack К. Die burgstadtischen Volksversammlungen... S. 183; Goehrke C. Grofi-Novgorod und Pskov/Pleskau. In: Handbuch der Geschichte RuSlands. Bd. 1: Von der Kiever Reichsbildung bis zum Moskauer Zartum. Lief 6. Stuttgart, 1980. S. 461.

_________________ 178 ________________

расправляться с гражданами по своему усмотрению1. Согласно такому взгляду, судьбами Новгорода вершили случайные сборища и вече было не верховным органом государства, а воплощением анархического произвола.

Другие исследователи не признавали анархическую природу веча и полагали, что его деятельность облека­лась в четкие формы, не сохраненные нам источниками. И. Д. Беляев в «Рассказах из русской истории» рисует стройную вечевую систему, состоящую из представите­лей административных единиц города, приходящих з собрание во главе со своими выборными начальниками и занимавших заранее отведенные им места. Порядок, поддерживаемый на вече старостами, сотскими и посад­никами, обеспечивал, по Беляеву, спокойное и серьез­ное обсуждение дел2. С. Ф. Платонов в лекции, произ­несенной в Новгородском обществе любителей древнос­ти, предполагает высокую организованность веча и верно подмечает, что каждая улица, каждый конец дей­ствовали на вече как единое целое3. По мнению М. Н. Тихомирова, еще в XII веке существовали прото­кольные записи вечевых решений4. Это утверждение противоречит В. И. Сергеевичу: «О вечевых совещаниях никаких протоколов не велось. Но когда дело того тре­бовало, (вечевое решение заносилось на грамоту»5.

Спокойное, нормальное течение веча вполне могло в какой-то мере соответствовать предположениям Беляе­ва и Платонова. И тем не менее очевидно, что бурные вечевые собрания, о которых повествует нередко лето­пись, сметали начатки организованности, хотя это и не лишало их политической власти.

Гораздо важнее попыток восстановления внешней стороны организации вечевых собраний, для которых источники дают слишком мало материала, определение юридических признаков полномочного народного собра­ния, отличающих его от неконституционных народных сходок.

1 См.: Соловьев С. М. 00 отношениях Новгорода с князьями. М., 1846. С. 2, 6.

2 См.: Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. вторая. Изд. 2-е. М., 1866. С. 150—152.

3 См.: Платонов С. Ф. Вече на Великом Новгороде (Конспект). Новгород, 1916. С. 5—8.

4 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. Изд. 2-е М., 1956. С. 224.

5 Сергеевич В. И. Вече и князь. С. 69.

179

12*

Эта проблема была поставлена К. А. Неволиным, который, кажется, первым разделил народные собрания в Древней Руси на законные и незаконные, самоволь­ные. Законными, по Неволину, были лишь те веча, ко­торые созывались князем и посадником и непременно на Ярославовом дворе1. И. Д. Беляев к «неправильным, или чрезвычайным» вечам относил те, которые проис­ходили в момент острой борьбы партий. Они созывались колокольным звоном, тогда как о правильных вечах оповещали будто бы биричи и подвойские. Место веча и Беляеву казалось важным для определения его пра­вильности. Чрезвычайные веча, отмечает он, не имели определенного места2,

Н. И. Костомаров полагал, что словом «вече» обозна­чалось всякое «народное сходбище» и что «по старым русским понятиям вече в обширном значении не было чем-нибудь определенным, юридическим», отчего могло быть одновременно и два веча. «Но лри неопределеннос­ти общего значения слова «вече», — пишет он, — сущест­вовало, однако, в Новгороде, отдельно от всякого веча, большое вече, т. е. полное законное собрание, и оно-то юридически составляло верх законной власти и лра:вле-ния Великого Новгорода»3. Однако скудость источников не дает, по мнению Костомарова, возможности выявить правовые характеристики полного, законного веча. Сходную позицию занял и М. Ф. Владимирский-Буда-нов. Отличая вече как власть политическую от других понятий, которые иногда выражаются тем же термином, он «не предрешает» вопроса о различии законных и не­законных народных собраний, так как летописные фак­ты, по его мнению, не дают оснований установить такие различия4.

В. И. Сергеевич в принципе отвергает попытки вы­явления признаков законного веча: «Деление вечевых собраний на законные и незаконные есть продукт на­шего времени. Оно совершенно чуждо сознанию древней эпохи и несогласно с существом дела». При этом он опровергает признаки законного веча, выдвинутые Не-

1 См.: Неволин К. А. Поли. собр. соч. СПб., 1859. Т. 6. С. 112.

2 См.: Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. вторая. С. 148.

3 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 32—34.

4 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Изд. 7-е. Пг., Киев, 1915. С. 52.

___________________180 _________________—•

волиным и Беляевым1. Методологически подход Сер­геевича не выдерживает критики. Идея законности от­нюдь не была чужда Древней Руси, как и древним обществам вообще, но она понималась и обозначалась, конечно, не так, как в Новое время. Законность заменя­ли представления о правде (название свода правовых норм Древней Руси в этом смысле символично), спра­ведливости, которые отождествлялись со стариной и пошлиной, с воспринятыми от предков обычаями. Эги обычаи пронизывали всю общественную жизнь древних государств, и Новгорода в том числе, все их политичес­кие институты. Действия не по старине, не по пошлине всегда вызывали отрицательную оценку. И нет никаких оснований думать, что вече, столь важный институт об­щественного быта, было неподвластно этим оценкам.

Снимать вопрос о законных и незаконных вечах нет никаких оснований. Но, видимо, следует признать его недостаточно изученным. Категорическим и в чем-то перекликающимся выводам Соловьева и Сергеевича противостоят робкие и мимоходом сделанные замеча­ния Костомарова и Владимирского-Буданова или за­мечания Неволина и Беляева, относящиеся к внешней, в лучшем случае процедурной, стороне вечевых собра­ний. Правовые характеристики веча как высшего ор­гана государственной власти не нашли сколько-нибудь полного освещения в литературе, хотя источники по­зволяют сделать определенные шаги в этом направ­лении.

Прежде всего, фрагмент летописи за 1418 год (описание событий, связанных с именем Степанка) опровергает мысль С. М. Соловьева о том, что всякая толпа была вечем. По Соловьеву, толпа хватала пре­ступника и судила его на месте; по летописи, «люди», т. е. толпа, которую Соловьев объявляет уже вечем, видя, как Степанко, схвативши боярина Данилу Божи-на, кричит: «Пособите мне на злодея сего, влечахут (боярина. — О. М.) акы злодея к народу (т. е. дейст­вительному вечу. — О. М.), казнят его ранами близко смерти и, сведше с веца, сринуша и с мосту»1.

В этом отрывке вече как судебный орган не отож­дествляется с любой толпой. Как свидетельствуют ле­топись и грамоты новгородские, вече отличалось от тол­пы не только размерами, но и рядом юридических при-

1 Цит. по: Сергеевич В. И. Вече -и князь. С. 98—101. ___________________ 181 ___________________

,1!

знаков. Новгородцы выработали вполне стабильную формулу для определения законного вечевого собра­ния, часто повторяющуюся на страницах летописей и грамот с теми или иными сокращениями. Приведем ее наиболее полный текст (опуская имена) по жалован­ной грамоте Великого Новгорода Соловецкому мона­стырю: «И по благословению господина преосвященного архиепископа Великого Новгорода и Пскова владыки... господин посадник Великого Новгорода степенный... и старые посадники, и господин тысяцкий Вели­кого Новгорода степенный и старые тысяцкие, и боя­ре, и житьи люди, и купцы и черные люди, и весь гос­подин государь Великий Новгород, все пять концов, на веце на Ярославле дворе пожаловаша»1.

Согласно этой формул^вече было полномочно при­нимать решения именем Великого Новгорода, когда на нем присутствовали:

1) высшие должностные лица Новгорода — посад­ники и тысяцкие. Знаком их присутствия служили пе­чати, подвешенные к вечевым грамотам, без которых последние были недействительны. Владыка, как под­черкивает И. Д. Беляев, никогда не присутствовал на вече, но его согласие (благословение) при решении важнейших вопросов, видимо, было обязательным2. Случалось, что новгородцы посылали с веча депута­ции для испрошения владычнего благословения. Ряд вечевых грамот скреплен и печатью владыки;

2) представители всех пяти концов Новщрода. На хорошо сохранившихся вечевых грамотах рядом с пе­чатями владыки, посадников и тысяцких имеются пе­чати пяти концов новгородских. В 1359 году один ко­нец— Славенский сместил не угодившего ему посад­ника. Летописец считает действия Славенского конца противозаконными: «бысть мятеж силен в Новегороде; отъяша посадничество у Вондреяна Захарьиница, не весь город, токмо славеньскои конец, и даща посадни­чество Селивестру Лентиеву (выделено мной. — О. М.)»А.

3) представители всех социальных групп. Вече, состо­явшее из одних только черных людей, не признавалось правомочным. Под 1337 годом Новгородская летопись

1 ГВН и П. С. 152.

2 Беляев И. Д. Рассказы из русской истории. Кн. вторая. С. 150—151.

3 НПЛ. С. 366.

сообщает: «наважением диаволим сташа простая чадь на анхимандрита Есифа, и ство!риша вече, запроша Еси-фа в церкви святого Николы и седоша около церкви нощь и день коромольницы, стрегуще его»1. Здесь ле-тописэц явно отличает мятеж («коромольницы») от законного веча. Что-то подобное произошло и в 1332 го­ду: «всташа крамольницы в Новегороде и отъяша по­садничество у Федора у Ахмыла и дата Захарью Ми­хайловичу и пограбиша двор Смена Судокова а брата его Сенофонта села пограбиша». Последствия самоуп­равных действий простой чади быстро ликвидирова­лись. «Того же лета, — продолжает летопись, — отъяша посадничество у Заха^рья (на этот раз уже не «коро-мольннцы». — О. М.) и дата Матфею»2.

При разногласиях между концами, или сторонами, Новгорода спор решался, как уже говорилось, дракой. Но даже этот, казалось бы, наиболее анархический элемент веча был подчинен определенным правилам, подобным правилам судебного поединка — поля. Пред­ставляющиеся летописцу мятежом события 1359 года, когда Славенский конец на короткое время сумел на­вязать свою волю всему городу, заменив одного посад­ника другим, стали возможны потому, что славляне нарушили обычай вечевого поединка. Жители Славен­ского конца пришли на вече в доспехах, отчего и су­мели быстро разогнать безоружных заречан3, тогда как правила требовали равных условий для противни­ков.

Таковы, на наш взгляд, некоторые отличительные при­знаки полномочного, или законного, вечевого собрания. Оно строилось по принципу полного должностного, ад­министративно-территориального (концы) и социально­го представительства и равных возможностей для уча­стников отстаивать свои взгляды.

Больше привлекал исследователей вопрос о том, кто мог участвовать в вече. Традиционный взгляд, приня­тый во всей дореволюционной литературе, разделяе­мый современными западными4 и большинством совет-

1 НПЛ. С. 100, 347.

2 Там же. С. 99.

3 Там же. С. 366.

4 См.: Zernack К. Die burgstadtischen Volksversammlunjjen... S. 81 ff.; Leuschner J. Novgorod. S. 53.

183

ских исследователей1, сводится к тому, что в вече могли участвовать все свободные жители города. «При­нимавшие участие на вече обыкновенно обозначаются самыми общими терминами, обнимающими все свобод­ное население: это люди без всяких ограничений, — пишет В. И. Сергеевич. — На тех же людей в широком смысле указывает обозначение участников по имени города: новгородцы, владимирцы, рязанцы, кияне и проч... Иногда названию по городу предшествует определение количества словом все»2. «Вече в Новго­роде— не узкосословная группа могущественных фео­далов, а народное собрание, в котором принимают уча­стие все новгородцы от «мала до велика»3, — подчер­кивают И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко.

На противоположной точке зрения стоят В. Л. Янин и М. X. Алешковский. Янин полагает, что в вече участ­вовали только усадьбовладельцы, т. е. феодалы, в пер­вую очередь бояре. Отсюда его выражение «феодалы-вечники». Янин относит именно к вечу упоминание не­мецкого источника о «300 золотых поясах», которые вершили всеми делами в Новгороде. Он пишет, что раскопки на Ярославовом шродище не обнаружили участка, на котором могли бы разместиться более 500 человек. Алешковский прибавляет, что в XIII веке к вечу приобщилось какое-то количество наиболее бога­тых купцов, что не противоречит взгляду Янина, так как богатейшие купцы также были феодалами4.

Думается, что отсутствие большой площади на Яро­славовом дворище — недостаточный аргумент в пользу исключительно боярского, или феодального, состава ве­ча, тем более что автор этой версии, как отмечалось выше, считал, что до XV века вече обычно собиралось перед Софийским собором. Даже если площадь не могла вместить более 500 человек, то почему же это

1 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 50.

2 Сергеевич В. И. Вече и князь. С. 52.

3 Фроянов И. Я-, Дворниченко А. Ю. Города-государства Древ­ней Руси. С. 172.

4 "См.: Янин В. Л. Проблемы социальной организации Новго­родской республики//История СССР. 1970. № 1. С. 50; Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода (к постановке проб­лемы)//История СССР. 1971. № 2. С. 58—59; Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV веков//Советская археология. 1974. № 3. С. 105, 107; Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 279; Он же. Открытие Древ­него Новгорода //Правда. 1983. 24 янв.

_______________ 184 _______________

должны были быть феодалы-усадьбовладельцы? Обще­доступность веча вовсе не предполагает, что все жи­тели непременно должны были в нем участвовать. К тому же вече, начавшись в одном месте, затем в случае обострения обстановки переносилось на улицы города и иногда завершалось столкновением на боль­шом Волховском мосту.

Если признать вече боярским органом или органом бояр и житьих, то чем же объяснить упоминание мо-лодших, купцов, черных людей в вечевых грамотах? Древние документы в таких вопросах не знали лице­мерия и были очень конкретны. Наконец, источники многократно говорят о прямом участии простого на­рода в вече. Вспомним хотя бы события 1418 года: «Слышав же народ, яко изиманъ бысть Степанко, на-чаша звонити на Ярославли дворе вече, и сбирахуся людии множество, кричаху, вопиюще по многы дни: «пойдем на оного боярина и дом его расхытим»1 и т. п. Можно возразить, что речь идет об одном из случаев незаконного веча, в котором участвовала только про­стая чадь. Но в данном случае это едва ли так, ибо дело закончилось столкновением Софийской и Торго­вой стороны, т. е. конфликты классовые и администра­тивно-территориальные (между улицами, концами и сторонами) переплетались. Но даже если признать это вече незаконным, а не вышедшим, как часто бывало, за рамки нормальной процедуры, самый факт, что про­стая чадь могла собираться, звонить в колокола и это воспринималось как эксцесс городской жизни, а не как бунт, свидетельствует о том, что молодшие, или чер­ные, люди привыкли участвовать в законных вечах и, как им казалось, распоряжаться там. Сергеевич видел доказательство участия голытьбы в вече в сообщениях московского летописца о бесчинствах партии Борецких в 1471 году, когда они подкупали «безименитых мужи­ков» и те «приходяху на вече, бияху в колоколы, и кри­чаху и лаяху яко пси, нелепаа глаголюще: «за короля хотим»2.

Представления о сугубо феодальном составе веча не вяжутся с его генеалогией, восходящей, как это при­знавал еще Н. М. Карамзин, к периоду родовых, до-государственных отношений. «Республиканская систе-

1 НПЛ. С. 409.

2 См.: Сергеевич В. И. Вече и князь. С. 62.

185

ма, которую мы называли вечевым строем, обнаружи­вает ярко выраженную преемственность тех форм уп­равления, которые существовали в последний период родоплеменного строя, — говорит В. Л. Янин в одном из публицистических выступлений. — Вече — прямое продолжение народного собрания»1.

Как происходило превращение народного собрания в совещание «феодалов-вечников»? Ни одна другая русская земля не дает примеров такой эволюции. Вез­де вече попросту постепенно исчезало под нажимом Золотой Орды и роста могущества князей. Могли ли такие перемены произойти в Новгороде, где развитие политических институтов пошло в противоположном направлении — расцвета вечевых обычаев и ослабления княжеской власти? Когда это случилось? По мнению Янина, вече «после реформы 1410-х годов не могло не приобрести фиктивный характер»2, а государственная реформа после мощных народных выступлений в 1418 году ликвидирует вечевой строй и о каких-либо про­явлениях демократии в XV веке говорить не прихо­дится3. Это уже несколько иная постановка вопроса, нежели утверждение, что вече всегда носило по со­ставу • своему феодальный характер. Мы коснемся ар­гументов в пользу государственной реформы пе|рвой четверти XV века ниже. Пока ограничимся лишь за­мечанием, что каких-либо указаний на изменение со­става веча или порядка его деятельности источники этого времени не дают.

В оценке веча нужно четко различать юридические и социально-политические характеристики. Усиление влияния феодальной верхушки по мере роста ее богат­ства, опора высшего слоя на зависимые от них и пау-перизщюванные слои, становившаяся все более необ­ходимой по мере обострения социальных противоречий, использование во все более широких масштабах пред­варительной организации, сговора и подкупа стали, ви­димо, закономерностью развития феодальной респуб­лики. Но именно эти обстоятельства делали совершен­но излишним формальное изменение политической структуры.

1 Беседы о нашей истории — слово В. Л. Янину//Советская Россия. 1984. 18 ноября.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 338.

3 См.: Советская Россия. 1984. 18 ноября.

——————————————— 186 ________________

Вопрос об участниках веча не сводится к его соци­альному составу. Он имеет и другие аспекты.

Основываясь на сообщениях летописи типа «реши­ли кияне пойдем на ольговичей и со детьми», В. И. Сергеевич предположил, что на вече отцы всегда ре­шали за детей, т. е. что там были представлены только главы семейств1. Но мы знаем, что в Новгороде бояр­ские и купеческие дети являлись активной политиче­ской силой и, следовательно, не могли быть устранены от вечевых собраний. Даже если допустить принцип семейного представительства, сама обстановка новго­родского веча исключает его реализацию, так как ни­какой проверки «мандатов» не велось, а предвкушение драки на Волховском мосту делало выгодным для кончанского руководства выставление максимального числа бойцов. Каждый свободный житель Новгорода мог участвовать в вече, за исключением женщин, чье присутствие было несовместимо с кулачным характе­ром вечевого обсуждения.

Об участии в вече крестьянства мы не имеем ни­каких данных, кроме сообщения московского летопис­ца о том, что па|ртия Борецких в 1471 году наняла смердов для поддержки своей политики союза с Лит­вой. Вопреки мнению В. И. Сергеевича2, жители при­городов и волостей появлялись на вече лишь в исклю­чительных случаях-. В 1132 и 1136 гг. новгородцы «сду-маша с псковичами и ладожанами», как им изгнать князя Всеволода. В 1384 году приезжали на вече пос­лы из Орехова и Корелы жаловаться на посаженного у них новгородцами князя Патрикия. Однако, как по­лагают исследователи, пригорожане, и присутствуя на вече, были обычно не полноправными его членами, а всего лишь советчиками, жалобщиками, заинтересован­ной стороной3. A ib этом качестве на вече присутство­вали даже купцы из немецкого двора.

Фактически нерегулярность, частый, а порой и не­ожиданный созыв вечевых собраний, колокольный спо­соб оповещения, отсутствие какой бы то ни было пред­ставительной системы делали невозможным участие крестьян и пригорожан. Речь может идти лишь о пра­ве, но и его, по-видимому, не было. Важнейшее вече-

1 См.: Сергеевич В. И. Вече и князь. С. 53.

2 См. там же. С. 54.

3 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 68.

__________________ 187 __________________-

вое собрание 1156 года, впервые в новгородской исто­рии избравшее епископа, определяется летописью сло­вами «събрася все град людии», т. е. все горожане, жи­тели непосредственно Новгорода. В ливонском экземп­ляре договора Новгорода с Ливонским орденом о союзе 1323 года говорится: «Мы с владыкой... и с посадни­ком... и с тысяцким... и со всеми новгородцами и со всеми их подданными (выделено мной.— О. М.) заклю­чили вечный союз»1. Очевидно, все население Новго­родской земли, за исключением жителей старшего го­рода, считалось подданными в отличие от граждан и служило лишь объектом вечевых решений.

Но и в пределах городских стен вече, будучи по форме институтом непосредственной демократии, слу­жило специфическим средством проведения боярской политики. Верхушка новгородского общества обраща­лась к бурным вечевым сходам всякий раз, когда кня­жеская власть угрожала ее привилегиям. Прав И. Я. Фроянов, подчеркивая роль меньших людей в вечах 1136 и 1141 гг.2 Новгородские свободы были завоева­ны решительными выступлениями народа на вечах. Nj Примерно к середине XIII века отношения с князья­ми приобретают стабильный характер, вече утрачивает значение в качестве символа сплочения всего города против посягательств на его традиционные вольности. На рубеже XIII—XIV веков социальная стратифика­ция в Новгороде приобретает более законченные фор­мы. Вместе с притуплением остроты антпкняжеской борьбы, объединявшей всех граждан, это нз могло не привести к усилению конфликтов в обществе. Однако обострение социальных конфликтов не подорвало ве­чевые устои. Благодаря продуманной системе боярско­го контроля вэче оказалось гибкой политической фор­мой, обеспечивавшей реальное веоховенство высших социальных групп. Как писал Б* Д. Греков, «вечевые собрания живут долго на северо-западе (Новгород, Псков, Полоцк) как результат определенного соотно­шения классовых сил, при котором феодальная знать, захватившая в свои руки власть и ограничившая в сво­их интересах власть князей, не была в силах уничто­жить народное собрание, но была достаточно сильна,

1 ГВН и П. С. 65.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-поли­тической истории. С. 180—181.

___________________ 188 ___________________

чтобы превратить его в орудие своих интересов»1. История Новгорода знает немало эксцессов вечевого быта, когда народные массы расправлялись с неугод­ными им сановниками и грабили боярские дома, но экономические и политические основы боярского гос­подства оставались незыблемыми. Этому содействовал раскол городских низов на уличанские и кончанские группы, ориентировавшиеся на своих бояр, преоблада­ние столкновений сторон, концов и улиц над классо­выми конфликтами, а также ряд обычно-правовых мер, оберегавших боярское верховенство, в том числе обычаи, связанные с вечем.

Пользуясь вечевыми традициями для поддержания среди черных людей гордости вольными учреждениями и готовности противостоять княжескому вмешательст­ву, старейшие обезопасили себя от возможности при­менения простой чадью законных форм в своих инте­ресах. Вечевые порядки исключали возможность серь­езного обсуждения вопроса, роль рядовых горожан сво­дилась лишь к подаче своего голоса за или против, особо важная, имеющая решающее значение при та­ких обстоятельствах подготовительная работа лежала на посадниках и тысяцких, от них же зависела оформ­ляющая решения вечевая канцелярия, богатыми людь­ми широко практиковались подкупы, посулы, наем кри­кунов и кулачных бойцов. Новгородский обычай шел еще дальше, он требовал благословения владыки, обя­зательного присутствия посадников и тысяцких, веду­щих представителей кончанского управления, обладав­ших кончанскими печатями, и, наконец, представитель­ства всех слоев населения.

Соблюдение всех этих правил ставило черный на­род в зависимость от городской верхушки, которая могла не явиться на вече по зову низов, бойкотируя решение выдвинутого вопроса. Несоблюдение хотя бы одного из перечисленных правил превращало вече, да­же если оно собрало подавляющее большинство насе­ления, из верховного государственного органа в сбо­рище «коромольников». Новгородская республика, как и соседние с ней княжества, оставляла народным мас­сам одно надежное средство защиты своих интересов — восстание. Правда, благодаря публичному характеру общественной жизни, начать восстание в Новгороде

1 Греков Б. Д. Киевская Русь. М., 1949. С. 364. ________________ 189 ________________

\

было легче, отчего они и случались здесь гораздо ча­ще. Как отметил В. Н. Вернадский, вечевые сходы, по существу, нередко перерастали в восстания, но народ­ное движение как бы облекалось в законные формы1. И все же вече не было просто ширмой боярского всевластия. Демократическая форма вынуждала бояр заигрывать с народом, искать его поддержки. Это от­носилось и к простой чади, и к состоятельным кругам, которые не раз пользовались вечем для отстаивания своих интересов. Можно согласиться с К. Хеллером, который пишет: «Хотя даже в Новгороде и Пскове не возникло самоуправляющихся общин, в которых доми­нировали купцы или ремесленники, все же сосущест­вование боярской и вечевой власти давало им поли­тическое влияние, соответствующее их экономическому положению»2.

ПОСАДНИКИ И ТЫСЯЦКИЕ

J Посадники были главными республиканскими магист­ратами. С превращения посадничества из княжеской службы (наместничества) в выборный орган начина­лось утверждение городских вольностей. И новгород­цы, и иностранцы видели в посаднике первого предста­вителя городского самоуправления. В новгородских летописях и грамотах эпохи расцвета республики по­садники упоминаются на первом месте среди носите­лей светской власти, иноземные купцы и путешествен­ники именовали его бургграфом или бургомистром3. К последнему термину прибег и И. Лизакевич4.

Посаднику как центральной фигуре новгородской политической системы посвящена монография В. Л. Янина, наиболее тщательное и всестороннее исследо­вание вопроса. Янин впервые попытался выявить исто­рическую эволюцию института посадничества после его превращения в выборный орган. Можно принимать,

1 См.: Вернадский В. Я. Новгород и Новгородская земля в XV веке. С. 190—191.

2 Heller К. Russische Wirtschafts-und Sozialgeschichte. В. I. S. 105.

3 См.: Oeuvres de Gilbert de Lannoy. Louvain. 1878. P. 34; Leuschner J. Novgorod. S. 126.

4 См.: Lisakevitz I. G. Essai abrege... P. 64.

190

или не принимать, или принимать не в полной мере его заключения, но нельзя ныне излагать государст­венный строй Новгорода, не обращаясь к этой книге. Помимо массы интересных наблюдений над политиче­ской жизнью Новгорода, главным вкладом Янина в изучение посадничества явилась оригинальная попытка установления своего рода периодизации в истории это­го института по способам избрания и количеству по­садников. Рассмотрим эту периодизацию, уже получив­шую некоторое признание в советской и западной ли­тературе.

Первой вехой служит конец XIII века, а более точ­но—1291 год, когда, по мнению Янина, посадников стали избирать на годовой срок. Ранее они избирались на неопределенное время и пребывали в должности, пока этого хотели новгородцы. Применительно к пред­шествующему периоду посадничества Янин придержи­вается в основном традиционных взглядов. Правда, еще в прошлом веке автор специального исследования о посадниках К- Калайдович полагал, что в спокойное время посадники избирались в начале или в конце каждого года, исходя из того, что летопись нередко начинает или заканчивает рассказ о событиях за год сообщением об избрании посадника, но при этом не называет никаких особенных к тому причин1. Но это мнение не нашло поддержки. «В древности посадники избирались на неопределенное время; смена посадни­ка была, некоторым образом, наказание»2,—писал Н. И. Костомаров.

Прослеживая в хронологическом порядке смену по­садников, В. Л. Янин делает меткие наблюдения, ка­сающиеся политической борьбы между посадниками и князьями. Юридически не совсем точно его замечание о «наследственности посадничества, которая определи­лась еще в XII веке и была провозглашена в начале XIII века»3. Речь идет о том, что посадниками часто становились представители одних и тех же боярских фамилий, но эти фамилии соперничали друг с другом и чередовались у власти. Значит, говорить о провоз­глашении принципа наследственности нет оснований.

1 Калайдович К. Исторический и хронологический опыт о по­садниках новгородских. М., 1821. С. 41—42.

2 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т II. С. 40.

3 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 328.

______________191 ______________

Трудно признать убедительным вывод В. Л. Янина из сообщения летописи за 1211 год «съступися Твьр-дислав посадничьства по своей воле старейшю себе»1, что возник новый порядок замещения должности по­садника, основанный на признании прав тех лиц, чьи предки раньше других занимали должность посадни­ков. Подкрепление этой версии Янин видит в том, что , Дмитр Якунич, которому Твердислав уступил посадни­чество, был сыном Якуна, служившего посадником раньше Михалко, отца Твердислава. Введение нового порядка свидетельствовало будто 'бы о сплочении бояр­ства, обеспокоенного целеустремленностью народного движения2. Если признать введение в 1211 году «прин­ципа старшинства», становится непонятным, как тот же Твердислав в 1214 году вновь стал посадником, в 1215 году уступил посадничество Юрию Ивановичу, в 1216 сменил Юрия Ивановича, но ненадолго. В том же году был избран новый посадник Семен Борисович, за кото­рым, /как признает Янин, право старшинства оризнать нельзя, ибо среди посадников предшествующей поры нет ни одного под именем Борис.

Это не единственная неувязка концепции. Если пре­имущество старшинства было на стороне Юрия Ива­новича, то почему же он не стал посадником в 1214 го­ду и как при живом Юрии Ивановиче Твердислав су­мел вернуть себе пост в 1216 году. К тому же принцип старшинства противоречит вольности в посадниках, провозглашенной Твердиславом в 1219 году. Скорее всего, добровольная (а вернее, без конфликта) уступ­ка посадничества в 1211 году означала признание Твердиславом авторитета Дмитра Якунича, расстанов­ка сил сложилась в его пользу.

«Коренное изменение в избрании посадников про­изошло в 1291 году»3, — пишет И. Лойшнер, полностью разделяющий позицию Янина.

В 1294 году посадника Семена Климовича сменил его брат Андрей. Поскольку должность оставалась в том же боярском роде, в данном случае речь не могла идти о политической борьбе. Янин делает вывод, что летопись зафиксировала «обновление должности, по-

1 НПЛ. Т. 52, 249.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 124—125.

3 Leuschner J. Novgorod. S. 74.

_____________ 192 _________

лучившее регулярный характер, связанное с истечени­ем срока посадничества», и связывает это сообщение с известным фрагментом заметок посетившего Новгород в 1413 году Жильбера де Ланнуа, повествующим о том, что у новгородцев «есть два должностных лица, тысяцкий и посадник, являющихся правителями этого города, эти правители меняются из года в год (d'an en an)»1.

Свидетельство Ланнуа привлекало внимание еще дореволюционных исследователей. Н. И. Костомаров, считавший, что в древности посадники избирались на неопределенное время, писал: «Впоследствии стали ча­сто сменять; посадников, так что, по свидетельству Ланнуа, каждый год происходил выбор»2. Осторож­ную позицию занял В. О. Ключевский: «Оба сановни­ка получали свои правительственные полномочия на неопределенное время: одни правили год, другие мень­ше, иные по нескольку лет. Кажется, не раньше XV века установился постоянный срок для занятия этих должностей. По крайней мере, один фламандский пу­тешественник Guilbert de Lannoy... говорит о посадни­ке и тысяцком, что эти сановники сменялись ежегод­но»3. В. Л. Янин, а вслед за ним и И. Лойшнер тол­куют сообщение Ланнуа' как подтверждение того, что посадники избирались на один год. Лойшнер так и (Комментирует Ланнуа: посадник и тысяцкий избира­лись не из года в год, а ежегодно (jahrlich gewahlt wurden)4. Между тем ежегодная фактическая смена сановников (а иногда и не один раз в год) и установ­ление твердого срока пребывания в должности — не одно и то же.

Трудно сказать, насколько серьезно ознакомился Ланнуа с новгородскими порядками. Сомнения в точно­сти его замечаний небеспочвенны. Почему, например, должностное лицо, переводимое как «тысяцкий» (в ори­гинале due), представлялось ему более важным, чем бургграф — «посадник», или, во всяком случае, вопре­ки новгородской традиции ставится им на первое ме­сто? Но и исходя из текста Ланнуа отнюдь нельзя ут­верждать, что посадники избирались на определенный

1 Oeuvresde Guilbert de Lannoy. P. 34.

2 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 40.

3 Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 70.

4 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 104.

——————————————— 193 _______________

13 Заказ 2695

срок или хотя бы что они избирались ежегодно, «d'an en an» означает именно «из. года в год», а не «ежегодно»1. Из года в год, т. е. часто, может быть, и дважды в год, но вовсе не обязательно каждый год. Как раз такой смысл имеют выражения! «изо дня в день», «из месяца в месяц» и т. п.

Обратимся к доказательствам, приводимым В. Л. Яниным в подтверждение своего тезиса. Регулярная смена посадников началась, по его мнению, около 1291 года. Янин иллюстрирует это списком посадни­ков с 1292 по 1305 год2. Но здесь не обходится без на­тяжек, подрывающих концепцию. С 1292 по 1294 год правил Семен Климович. Янин пишет его имя дваж­ды (он признает право повторных переизбраний). С 1295 по 1300 год есть сведения только об одном по­саднике— Андрее Климовиче. Автор делает пропуски в списке, предполагая пробелы в источниках. С тем же основанием можно предположить, что Андрей Кли­мович правил все эти годы, так же как Семен Климо­вич мог править с 1292 по 1294 год не потому, что дважды переизбирался, а потому, что новгородцы до 1294 года не видели оснований для его смещения. Вывод о том, что мирный переход власти в 1294 году от Семена к его брату Андрею мог произойти только в силу истечения срока, явно надуман. Могло быть много других причин, например болезнь, какие-то се­мейные интересы и соглашения. Летописи известна добровольная уступка посадничества, не связанная со сроками. В 1354 году, «отступися посадничьства Он-цифоръ Лукинъ по своей воле и даша посадничество Обакуну Твердиславличу»3.

Из частого чередования в списках посадников од­них и тех же имен делается вывод, что кончанские ве­ча с конца XIII века стали избирать на пожизненный срок кончанских посадников (всего 5), составивших го­сударственный совет (самое раннее упоминание о нем в немецких источниках относится к 1292 году), а за­тем городское вече из числа этих пяти кончанских по­садников выбирало на год одного новгородского. Та­ким образом, посадничество вращалось в замкнутом

1 Именно так переводит В. И. Моряков. См.: Государство все

нам держати. С. 443.

2 См.: Янин В. Л, Новгородские посадники. С. 168.

3 НПЛ. С. 363—364.

_________194 _______________

кругу. При этом констатируется, что «регулярной оче­редности представителей концов в получении посадни-'чества не существовало»1.

Отметим слабости концепции Янина помимо уже упомянутых хронологических неувязок. Тот факт, что практически каждый год посадники менялись, может говорить не q регулярности, а о чехарде. Подобная чехарда наблюдалась и в начале XIII века во времена того же Твердислава, неоднократно терявшего посад­ничество и приобретавшего его снова. Повторение од­них и тех же имен вовсе не обязательно свидетельст­вует о создании государственного совета. Оно обус­ловлено теми же принципами, что и появление посад­ничьих династий задолго до 1291 года — стойким влия­нием одних и тех же боярских фамилий. Это влияние базировалось не на избрании в пожизненные кончан­ские посадники, а на экономическом и социальном весе в конце и во всем городе.

Создание коллегии из пяти посадников и установ­ление принципа ротации концов при выборах город­ского сановника объясняется стремлением боярства ослабить накал страстей при выборах, приводивший к бунтарским, выступлениям низов. Но эта цель могла бы быть достигнута только при регулярном чередова­нии концов, а его-то и не было, что подтверждает Янин, выявивший кончанскую принадлежность боль­шинства новгородских посадников. Тогда в чем же смысл .предполагаемого сужения числа претендентов до пяти? От соперничества концов и сторон оно не могло избавить, более спокойного перехода власти оно не га­рантировало. Под 1345 годом летопись сообщает: «Отъяша посадничество от Остафья Дворянинца и да­ша посадничество Матфею Вольфромеевичу, божиею благодатью не бысть между ими лиха»2. Создается впе­чатление, что спокойная смена посадников кажется ле­тописцу чем-то необычным. Значит, смена посадников нередко выливалась в суд над ними и была связана с заговором, расколом в городе и сопровождалась столк­новениями и грабежами. Такой ход событий не вя­жется с представлениями о строго определенных сроках.

Все эти соображения не позволяют принять как пол-

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 170, 176.

2 НПЛ. С. 358.

195

13*

ностью достоверную мысль В. Л. Янина о введении в 1291 году новых принципов выбора посадников.

Следующее изменение в системе посадничества, по Янину, произошло в 1354 году. Основанием для этого заключения послужила грамота с наказом послам Юрию и Якиму 1372 г., на которой сохранились 11 пе­чатей и след от прикрепления двенадцатой. На части сохранившихся печатей указана их принадлежность посадникам и тысяцким, на других названы лишь име­на их владельцев. В конце грамоты сказано: «А пове-леша лечати приложити изо всехъ пяти кончевъ к сей грамоте»1. Это и привело Янина к выводу, что 12 печа­тей распределялись следующим образом — 2 принадле­жали степенным (новгородским) посаднику и тысяц-кому, а остальные посадникам и тысяцким, представ­лявшим концы, — по 2 от каждого.

Сопоставляя этот вывод с сообщениями летописи о волнениях в 1350 году, которые привели к избранию посадником Онцифора Лукича, и с его деятельностью, Янин счел возможным отнести эту перемену в системе посадничества к 1354 году, когда Онцифор Лукич сло­жил свои полномочия2. «В середине XIV века, — пишет В. Л. Янин, — в Новгороде одновременно правят шесть посадников — по одному от каждого конца и еще один главный, степенный»3. Появление шестого посадника нарушало принцип равенства концов в «государствен­ном совете». Шестое место, как объясняет Янин, до­сталось Славенскому концу, что было «обосновано ис­торически и определяло равновесие Славно и Прусской улицы, добившейся создания на Софийской стороне фиктивного Загородского конца»4.

Во втором десятилетии XV века, по мнению Янина, произошло последнее в истории республики крупное преобразование института посаднической власти. От­метив увеличение в это время числа посадничьих имен в новгородских источниках, исследователь приходит к выводу, что это могло быть только результатом серь­езной реформы, по которой число посадников, избирае­мых каждым концом, возросло, но общее соотношение между концами, явившееся результатом исторически сложившейся расстановки сил, оставалось неизменным.

1 ГВН и П. С. 32—33.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 196—197. 199.

3 Янин В. Л. Очерки... С. 234.

4 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 246.

_______________ 196 _______________

Число посадников возросло до 24 человек во второй четверти XV века, а в рассказе о встрече Ивана III фигурируют, по подсчетам Янина, 34 посадника, но так как число посадников должно было быть кратным шести, то в действительности оно равнялось 36.

В 1421 году летопись упоминает двух степенных по­садников. В начале года это был Михаил Иванович, но уже 1 сентября при выборах нового владыки фигу­рирует посадник Тимофей Васильевич. Этот факт ве­дет к заключению, что посадники избирались уже не ежегодно, как при Ланнуа, а дважды в год, в феврале и в августе. Исследователь готов допустить мысль, что Михаил Иванович умер в 1421 году, но ее приходится отвергнуть, так как от его имени исходит более позд­нее докончание с великим князем Василием Васильеви­чем1. Почему-то не учитываются другие возможности — смещение посадника в результате недовольства сто деятельностью или добровольная отставка. Казалось бы, одного случая недостаточно для заключения о но­вых сроках полномочий степенного посадника. К тому же, эпизод 1421 года не единственный и не первый в новгородской истории, когда в один год посадник ме­нялся дважды. Мы уже говорили о 1332 годе, когда «коромольницы» отняли посадничество у Федора Ахмы-ла и дали его Захарью Михайловичу, а затем отняли его и у Захарья и передали Матвею2.

По мнению В. Л. Янина, расширение списка посад­ников и сокращение срока степенного посадничества ве­ло к умалению личного авторитета посадника, «под­рывало автократическое начало республиканской бояр­ской власти и выдвигало на первое место авторитет общебоярского органа — совета господ», что привело к угасанию интереса летописцев к посадникам3. И это не бесспорно. Обилие посадников, избираемых концами, могло снизить их авторитет, дробило их влияние в кон­цах, но зато возвышало посадника степенного. В кол­легии из шести человек каждый мог считать себя поч­ти равным первому сановнику. Иное дело, когда посадничий корпус разросся до 36 человек и, как отме­чает Янин, должности степенного посадника могли до­стигнуть уже не все кончанские посадники, а лишь те

1 См.: Янин, В. Л. Новгородские посадники. С. 246—251, 310—313.

2 НПЛ. С. 99.

3 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 270.

—______________ 197 ________________

из них, которые принадлежали к наиболее влиятель­ным родам. Таким образом, возникло как бы три слоя посадников: степенные, лидеры концов, из которых степенные посадники выходили, и все остальные. Эти лидеры, числом шесть, по-прежнему осуществляли кон-чанское представительство и назывались, по мнению Янина, кончанскими старостами1.

Исходя из такой классификации, Янин выдвигает совершенно оригинальное толкование термина «старый посадник», который до него понимался исследователя­ми как «бывший степенной посадник»2. По его предпо­ложению, «старые посадники», появившиеся в источни­ках впервые в 1423 году, — это не бывшие, а старей­шие, большие, т. е. главенствующие коичанские пред­ставители, или кончанские старосты, это группа из ше­сти посадников, представляющих весь Новгород и нов­городские концы3.

Лучший аргумент в пользу концепции Янина — «до­статочно большое число лиц, носивших в XV веке титул посадника, но так и не ставших степенными»4. Но вряд ли это можно утверждать с полной определенностью, учитывая 'пробелы источников и нечеткость критериев разграничения посадников.

Оригинальная система, предложенная Яниным, по­лучила поддержку ряда исследователей в нашей стра­не и за рубежом5. Но она вызывает и ряд сомнений. Выборы посадников с 1291 года оказываются двухсту­пенчатыми, а с десятых годов XV века — трехступен­чатыми. Сначала на кончанских вечах избираются кон­чанские посадники, затем (с XV в.), видимо, там же — старые посадники и, наконец, на городском вече — сте­пенный посадник.

Идея избрания новгородцами не одного, а сразу нескольких посадников высказывалась еще К. Калай­довичем, изучавшим проблему в начале прошлого ве­ка. Он полагал, что, за исключением раннего перио-

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 305.

2 См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. Изд. 4-е. М., 1909. С. 192; Он же. Сочинения. Т. II. С. 70; Рожков Н. А. Политические партии в Великом Новгороде XII—XV вв.//Из рус­ской истории. Очерки и статьи. Пг., 1923. С. 283 и др.

3 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 305.

4 Там же. С. 297.

5 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 76; Российское законодатель­ство X—XX вв. Т. I. С. 302.

_______________198 ———————————————

да, на городском вече одновременно выбирали с 1282 года двух, примерно с 1386 года — трех, а, потом — пять посадников (по числу концов). Он даже пытался распределить обязанности между посадниками. Так, он полагал, что при наличии пяти посадников каждый уп­равлял одним концом города1. Янин переносит эти вы­боры в концы. Беда в том, что ни разу источники не говорят о выборах кончанских посадников, не только нескольких, но и одного. Между тем, если кончанские посадники избирались пожизненно, а из их среды вы­ходили посадники городские, то это было немаловаж­ное событие в жизни города, которое могло бы при­влечь внимание летописца.

Выборов как фикции, формальности Новгород не знал. Выборы посадников нередко сопровождались конфликтами, и эти конфликты наверняка разгорались бы в рамках концов, если бы выборы действительно имели там место. Выделение одного старого посадника из шести обычных могло бы послужить для конфликта серьезным поводом, если бы вопрос решался на вече. Но нам ничего не известно о конфликтах и междоусо­бицах в пределах концов. Сталкиваются всегда концы и стороны. Это не случайно: концы, как подчеркивает и Янин, представляли собой не только административ­ные единицы, но и исторически сложившиеся общно­сти, тесно спаянные социально-экономическими связя­ми и группировавшиеся вокруг знатнейших боярских фамилий. Их авторитет обеспечивался не выбором, а богатством, влиянием, лидерством. Они представляли конец как его старейшины. Выборы становились необ­ходимы, когда нужно было договориться между конца­ми, определить лидерство в масштабах Новгорода. Вы­боры уличанских и даже кончанских старост не проти­воречат такому взгляду.

Речь идет об исполнителях, о лицах, наделенных полицейскими функциями, они были начальниками над простыми людьми. Едва ли следует думать, что старо­ста улицы был выше боярина. Скорее всего, он нахо­дился под его влиянием, хотя и представлял самоуп­равляющуюся в известных пределах административную единицу. Можно предположить, что, когда грамоты го­ворят о «посадниках великого конца Славенского», имеются в виду не должностные лица, выбранные этим

1 См.: Калайдович И. Ф. Указ. соч. С. 31—35. •———-——————————— 199 _______________концом для внутреннего управления, а новгородские посадники, вышедшие из этого; конца и, естественно, являющиеся его лидерами, поднявшимися над обычны­ми боярами.

Грамота Славенского конца Саввино-Вишерскому монастырю с подтверждением прежнего пожалования землею на реке Вишере не подтверждает представле­ний Янина о старых и обычных посадниках в концах и вообще о кончанских посадниках. «Покончаша проме-жу собя посадники великого конца Славенского, и боя­ре, и житьи люди, и весь великий конец Славенский, и пожаловаша игумена Алексея и старцов святаго Воз­несения что дали посадники Федор Тимофеевич и Иван Александрович, и старшие посадники, и тысяцкии зем­лю кончанскую Саве старцу»1. Если названных посад­ников считать кончанскими, а не городскими, совер­шенно непонятно, почему же «старшие посадники» приводятся после обычных и без имен. Но Федор Тимо­феевич и Иван Александрович были посадниками степен­ными, и речь в грамоте идет о подтверждении пожало­ваний, сделанных в свое время ими и более ранними, т. е. более старыми — старшими посадниками, вышед­шими из Славенского конца и потому делавшими по­жертвования от имени своей общины.

Изложенные сомнения побуждают придерживаться не новаторского, выдвинутого В. Л. Яниным, а тради­ционного понимания степенных и старых посадников. Появление термина «старый посадник» лишь в XV ве­ке вполне может объясняться участившейся сменой по­садников, увеличением числа носителей этого титула и необходимостью выделить среди них первого новгород­ского сановника. Как ни понимать определение «ста­рый» (бывший или главный), нет сомнений в том, что оно употреблялось источниками далеко не всегда, ча­сто они говорят просто о посадниках. Применение нов­городскими источниками титула «посадник» к лицам, уже не являющимся степенными посадниками, до по­явления термина «старый посадник» было доказано еще Н. И. Костомаровым, приводившим случай 1257 го­да2, когда летопись говорит о смерти «посадника Онанья», между тем как пошел уже третий год с того

1 ГВН и П. С. 148.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 40; НПЛ. С. 82.

_______________ 200 _______________

времени, как он оставил должность степенного посад-|ника.

Переходя из степенных в разряд старых, посадники (сохраняли положение крупных сановников и участвова­ли в управлении, о чем свидетельствуют грамоты, скреп-венные печатями нескольких посадников. Замечание Костомарова, что грамоты всегда писались от имени одного посадника и тысяцкого, неверно1. Цитировав­шаяся грамота Славенского конца служит тому иллю­страцией. Позиции руководителей в концах, видимо, за ними сохранялись, хотя и здесь первенство, конечно, принадлежало степенным посадникам.

Тысяцкии был вторым после посадника представителем светской власти в Новгороде. История этого института, как и посадничества, уходит в дореспубликанский пе­риод, и ее первые этапы не обнаруживают черт, выде­ляющих Новгород среди других русских земель. Сло­во «тысяцкии» связано с древней десятичной военной системой. Впервые термин «тысяча» употреблен в ле­тописи под 1089 годом для обозначения войска, но во главе тысячи стоял воевода Ян. Титул «тысяцкии» стал применяться к главе тысячи, по наблюдению западно­германского исследователя К. Р. Шмидта, с начала XII века2, причем он встречается во всех княжествах Киевской Руси3. Тысяцкие известны источникам и как представители княжеской администрации, и как орган местного самоуправления. И. Я. Фроянов приводит пример киевского тысяцкого Лазаря, «которого лето­писец определенно отличает от княжеского тысяцкого»4. В связи с Новгородом тысяцкии впервые упомина­ется в летописях под 1138 годом5. Но это был еще кня­жеский тысяцкии. Договорная грамота Новгорода с Готским берегом и немецкими городами о мире, о по-

1 См • Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. И. С. 41.

2 См.: Stnidt К. R. Soziale Terminologie. S. 107; Leuschner J. Novgorod. S. 87.

3 См.: Воронцов-Вельяминов В. А. К истории ростово-суздаль-ских и московских тысяцких//История и генеалогия. М, 1977. С. 124—139.

4 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политиче­ской истории. С. 210—211; ПСРЛ. Т. II. С. 347—349.

5 ПСРЛ. Т. I. С. 304.

-______________ 201 _______________

сельских и торговых отношениях и о суде, датируемая 1189—1199 гг., свидетельствует о появлении тысяцкого в качестве представителя Новгорода наряду с посад­ником1.

В дореволюционной литературе был весьма рас­пространен взгляд на тысяцкого как на защитника и выразителя интересов народа. И. Лизакевич полагал, что тысяцкий смотрел, чтобы посадник не посягал на публичную свободу и права народа. В самом названии должности он видел указание на то, что тысяцкий дол­жен был иметь дело со «многими тысячами людей», и прямо называет его: «тысяцкий или народный трибун»2. Характеристику Лизакевича воспроизвел и М. Коча-нович. «По некоторым чертам... можно судить, что он (тысяцкий. — О. М.) имел специальное назначение за­ведовать преимущественно простым, черным наро­дом»3,—.писал Н. И. Костомаров. Произвольно рас­ширяя юрисдикцию тысяцкого, Костомаров утверждал, что он судил черный народ, и притом беспошлинно, от­чего в суд тысяцкого и не мешался наместник князя, которого интересовали доходы4. Подобные взгляды оказались весьма живучими. В. Ф. Андреев в популяр­ном издании по истории Новгорода пишет, что в доку­ментах XII—XIII вв. тысяцкий «выступает как предста­витель черных людей»5.

Между тем подобные суждения основаны только на буквальном понимании фрагмента одного из списков грамоты князя Всеволода церкви св. Ивана на Опоках о старостах. Этот документ дошел до нас в двух су­щественно различных редакциях.

Вариант, следующий

за Троицким списком

Новгородской

1-й летописи

И язь князь великий Всеволод поставил есьм святому Ивану три ста­росты от житьих людей,

Вариант, следующий

за Комиссионным списком

Новгородской

1-й летописи

А язь князь великыи Всеволод поставил есьм святому Ивану три ста­росты от житьих людей

1 ГВН и П. С. 55.

2 Lizakevitz J. G. Essai abrege... P. 64, 75.

3 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 47.

4 См. там же.

5 Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 56.

_______________ 202 _______________

|и от черных тысяцкого, и от черных тысяцкого, а а от купьцев 2 старосты, от купцов 2 старосты уп- управливати им всякая равливати им всякие де- дела торговые иваньские ла иванская и торговая и гостинные, а Миросла- и гостинная и суд торго- ву посаднику в то не выи. вступатися, ни иным по­ садникам в иваньское ни во что же, ни боярам новгородским.

Запятая после «житьих людей» в Троицком спис­ке принципиально изменяет или уточняет текст Ко­миссионного списка. Получается (и именно так тол­кует грамоту Н. И. Костомаров), что князь Всеволод назначил Иванской сотне шестерых старост: двух от купцов, трех от житьих и одного, тысяцкого, от чер­ных людей. Из современных исследователей такого взгляда придерживается К. Расмуссен1.

Вариант Комиссионного списка дает возможность иного толкования. Если предположить, что в нем про­пущен знак препинания после «три старосты», текст приобретает совершенно другой смысл, чем в Троиц­ком списке. Князь поставил св. Ивану трех старост: тысяцкого от житьих и черных людей и двух старост от купцов. Таким образом, тысяцкий перестает быть попечителем только черных людей.

Запятой Троицкого списка не следует придавать ре­шающего значения, так как грамота Всеволода, слу­жащая в нем своеобразным приложением к летописи, писана в 60-х годах XVI века, тогда как в приложении к Комиссионному списку — не позднее середины XV ве­ка. Составитель Троицкого списка, заметив пробел в грамоте, порождающий неясность, решил устранить его и сделал это по собственному усмотрению, так как структура Иванской сотни стала уже достоянием ис­тории.

Но дело не в 'одном только синтаксисе. Предлагае­мое толкование грамоты по Комиссионному списку согласуется и с дальнейшим содержанием грамоты, и с другими сведениями об управлении Иванской сотней.

1 См.: Расмуссен К. «300 золотых поясов» Древнего Новгоро-Да/'/Scando-slavica. Т. 25. Copenhagen, 1979. Р. 93—103; Российское законодательство X—XX веков Т. 1.

—_______________ 203 ________________

1.

Староста не от купцов назначался в Иванскую сотню для контроля со стороны республики за- торговыми сделками, а для этой цели достаточно было и одного человека — тысяцкого. Не случайно поэтому в грамоте Всеволода, за исключением разобранного сомнительно­го места, нигде не упоминается о трех старостах от житьих. Старосты купеческие, по грамоте Всеволода, «вес весят», старосты купеческие и тысяцкий получают вступительные взносы, первые — 50 гривен серебра, по­следний — «сукно ипьское», а об обязанностях, правах, о деятельности старост от житьих умалчивается. Ста­росты от житьих людей неизвестны и договорам Нов­города с Западом, тогда как двое купеческих старост и тысяцкий упоминаются в них в качестве представи­телей города неоднократно1.

Указанные умолчания источников подтверждают, что в Иванской сотне было всего 3 старосты. Такого мнения придерживались В. О. Ключевский, М. Н. Ти­хомиров, в наши дни его отстаивает В. Л. Янин2. Но это означает, что, по рукописанию Всеволода, тысяц­кий представлял в торговом управлении как житьих, так и черных людей. Что касается версии Н. И. Ко­стомарова о беспошлинном суде над черными людьми, выводимой из их мнимого представительства в Иван­ской сотне, то она не только методологически неосно­вательна (беспошлинный суд в феодальном государ­стве), но и документально опровергается Новгородской судной грамотой, установившей размер пошлин в суде тысяцкого (ст. 8). Еще А. И. Никитский пришел к вы­воду, что тысяцкий представлял житьих и черных лю­дей в торговой общине не по выбору, а, так сказать, ex officio3. За ширмой «народного представителя» осу­ществлялось боярское вмешательство в дела торговли, от которых бояре вместе с посадниками декларативно отстранялись грамотой Всеволода.

Однако взгляд на тысяцкого как на народного три­буна все еще дает о себе знать. Отголоском его яви­лось утверждение, что первые выборные новгородские тысяцкие (XII — начало XIV века) не были боярами4. «Если еще в XIII веке тысяцкий почти всегда избирал-

1 ГВН и П. С. 74, 76, 120, 128.

2 См.: Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 227; Российское законодательство X—XX веков. Т. I. С. 272.

3 См.: Никитский А. И. История экономического быта... С. 20.

4 См.: Российское законодательство X—XX вв. Т. I. С. 302.

__________________ 204 ___________

ся из среды непривилегированного населения, то уже в XIV веке на этот пост выбирали только боярина»1,— пишет В. Л. Янин. Единственным доказательством этой версии является то, что никто из первых тысяцких (до Остафья Дворянинца — 30-е годы XIV века) не стал посадником, не числится в списках посадников, а на­чиная с Остафья Дворянинца должность тысяцкого не­редко становилась ступенькой к посадничеству2. Аргу­мент далеко не бесспорный: не все бояре становились посадниками. Могли быть и другие, оставшиеся нам неизвестными мотивы и традиции, по которым до 30-х годов XIV века тысяцкие не становились посадниками. Мысль, что тысяцкий избирался не из бояр, а из широких слоев населения, высказывалась неоднократ­но и в русской (например, С. Ф. Платонов), и в запад­ной литературе3. К. Герке полагает, что до конца XIII века тысяцкие избирались из низших слоев населения и только в XIV веке бояре завладели этой должностью, чтобы подчинить своему контролю торговый суд4 (по­зиция, близкая В. Л. Янину).

И. Лойшнер, напротив, полагает, что тысяцкие и в XIII веке принадлежали к высшему социальному слою земельных собственников, т. е. к боярам. Его доказа­тельства неубедительны. В наличии большого богатст­ва (позволившего тысяцкому Милонегу заложить ка­менную церковь), или двора, в упоминании тысяцкого по имени и отчеству он видит признаки принадлежно­сти к боярству. Более убедителен приводимый Лойшне-ром фрагмент летописи за 1269 год, где перечисляются погибшие и пропавшие без вести новгородцы. Пере­чень убитых начинается с посадника, затем идут не­сколько имен и слова: «и много добрых бояр, а иных черных людии бещисла». Список щюпавших открывает тысяцкий Кондрат, далее еще всего два имени (с от­чествами) и почти те же слова «а иных много»5. По аналогии с погибшими, Лойшнер заключает весьма ре­зонно, что удостоились упоминания лишь бояре, а ты­сяцкий оказался первым среди них6.

1 Янин В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 227.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадиики. С. 329; Андре­ев В. Ф. Северный страж Руси. С. 57.

3 См.: Eck A. Le moyen age russe. P. 12.

4 См.: Goehrke С. Die Sozialstruktur... S. 362.

5 НПЛ. C. 86.

6 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 89, 91—93.

________________ 205 ________________Хотя не все аргументы Лойшнера одинаково убе­дительны (дворы имели не только бояре, а посадники нередко упоминаются в летописях только по имени), думается, что догадки его правильны. Трудно предпо­ложить, чтобы в городе, где занятие должностей всег­да соизмерялось с богатством и общественным весом, второй по значению пост, тем более тесно связанный поначалу с ратным делом, сословным занятием бояр­ства, мог принадлежать выходцам из низших слоев населения, да еще в первый период республиканской истории, когда противоречия между старейшими и мо-лодшими еще не достигли остроты и явно не осозна­вались простым народом.

П. Йохансен высказал мнение, что тысяцкий изби­рался Ивановской купеческой сотней1. Оно ни на чем не основано и противоречит общепринятому взгляду на избрание тысяцких вечевым решением. Формулы «даша и отъяша тысяцкое», применяемые летописцем, под­тверждают этот взгляд. Видимо, тысяцкого избирали из числа 10 сотских. Во всяком случае, известно, что иногда сотские становились тысяцкими2.

С neipBoft половины XIV века появляются сведения о наличии нескольких тысяцких. При встрече Ивана III в 1475 году их фигурирует семь. Среди тысяцких, как и среди посадников, были степенные и старые. Вопрос о том, выросло ли число тысяцких за счет их частой смены, т. е. «скопления» старых тысяцких, или за счет одновременного избрания нескольких тыся-цких, оста­ется открытым. Исследователи склоняются к тому, что­бы решать его по аналогии с посадниками. «До спе­циального исследования об организации института ты­сяцких нам неизвестна в точности система этой орга­низации,— пишет В. Л. Янин.— Однако вряд ли мож­но сомневаться в том, что она основывалась на тех же принципах кончанского представительства, которые учитывались при формировании посадничества»3. Это мнение поддерживает и И. Лойшнер, но в менее кате­горической форме. Он считает возможным (хотя и не утверждает этого с полной определенностью), что так

1 См.: Johansen P. Novgorod und die Hanse//Gedachtnisschrift fur F. Rorig. Lubeck, 1953. S. 126.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 152; Leu-schner J. Novgorod. S. 92.

3 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 316.

_______________ 206 _______________

л^пмя 1291 года повела к аналогичным называемая РеФ°Р^* *^[^ тысяцкого, т. е. ты- изменениям в способеыйи3^е11 а затем один из них сяцких избирал кажд^с^е^че степенным*, провозглашался ^ ^P№«o- »™ ^ избирались

В. Л. Янин считает что' * опровергает- ежегодно*. По мнению И Локера фонологическим ся свидетельством Ж. де Лойшнер составил по тому . списком тысяцких, к^Ы^еЛ^уНщееРниями, что список же принципу и с je^ ^е До ущиз степенных

посадников у Янина . и «кеим тысяцких вновь тысяцких и возможности для старых евич4> взойти на степень еще^в XVIH *™£ заключил, Следуя аналогии с поса^наИКЛИ' ка степенных тысяц- что со второго Десятилетия XV века се r в м_

ких стали избирать Дважды в год в ФЛЯЛРИСЬ по ТОМу густе, и между ^^садники^З^ неимением иных же принципу, что и пос^н"^зать что сомнения, вы-доказательств можно ^/казать,^ ^^^ ре.

сказанные по ^J^™ и пРОНимания «старых по-

других землях1. Лойшнер полагает, что как руководи­тель «тысячи», военной организации города, тысяцкий с самого начала выполнял и значительные полицейские функции. Расширение их, в особенности в связи с рас­цветом внешней торговли, привело в XIII веке к ос­вобождению тысяцкого от многих обязанностей по во­енной части. Поэтому с конца XIII века тысяцкий ут­рачивает значение первого воеводы и даже во главе кончанского ополчения появляется редко2.

Летописи и грамоты новгородские свидетельствуют о том, что как в гражданской, так и в военной обла­сти управлением занимались и посадники и тысяцкие. Тех и других находим мы при переговорах с князьями и иностранными державами. Посадники выступают в роли воевод, а тысяцкие в качестве военачальников вместе с воеводами и наместниками князя ходят в по­ходы. Посадник с тысяцкнм вводят вновь избранного владыку в его палаты. Посадники и тысяцкие распо­ряжаются земельными владениями Новгорода3, строят города и т. п.

Наряду с общими предметами ведения, охватываю­щими почти все новгородское управление, и посадники и тысяцкие имели особые области управления, свобод­ные от взаимного вмешательства. Особой сферой дея­тельности посадника были совместный с князем суд и совместное с князем назначение должностных лиц в волости. Особая область тысяцкого — торговое управ­ление и торговый суд. Грамота князя Всеволода церк­ви св. Ивана на Опоках, устанавливающая эти обязан­ности тысяцкого, специально оговаривает невмешатель­ство посадника и бояр новгородских. Тысяцкий был одним из старост, ведавших делами Иванской купече­ской сотни. На дворе церкви св. Ивана на Опоках он вершил в совете с другими купеческими старостами споры между новгородскими купцами и между новго­родцами и иноземными купцами. Проект договорной грамоты с Любеком и Готским берегом (1269 г.) ус­танавливал: «А будет у зимних и у летних гостей дело до суда, то кончить это дело перед тысяцким, старостами и новгородцами». В случае спора с лоц­манами купцы также должны были идти с ними на

1 См. Leuschner J. Novgorod. S. 89

2 См. Ibid. S. 106—107.

3 См. ГВН и П. С. 148.

суд перед тысяцким и пгред новгородцами на двор св. Ивана. Когда же случалась «ссора» между немца­ми и новгородцами, судебная коллегия пополнялась посадником1.

В. Л. Янин полагает, что тысяцкпе ведали сотнями, население которых составляли исключительно житьи, купцы и черные люди, и что до конца XII вэка сотни принадлежали к княжескому управлению. В отличие от сотен, по этой версии, концы и улицы были засе­лены боярами и боярскими людьми, они раньше до­бились автономии и относились к ведомству посадни­ков2. Трудно допустить нормальное функционирование городской администрации и течение городской жизни при такой чересполосице. Если бы сотни представля­ли собой независимую от концов административно-территориальную систему, следовало бы ожидать их представительства на вече. Но об этом ничего не из­вестно. Если бы в сотнях жили !кулцы и черные люди, а в концах — бояре, трудно было бы избежать столк­новений между концами и сотнями. Но и об этом нет сведений. И. Я. Фроянов и А. Ю. Дворниченко спра­ведливо заключают, что «источники позволяют взгля­нуть на вопрос и несколько иначе»3.

Посадники и тысяцкие располагали штатом, позво­лявшим осуществлять их многообразные полномочия и выполнявшим, вероятно, полицейские функции. Летопи­си известны, например, «паробцы посадничьи». На со­держание штата и на вознаграждение высших санов­ников шли повинности со специально для этой цели отведенных земель. Поралье посадника и тысяцкого от обычных феодальных повинностей крестьян отличалось только особым назначением и взыскивалось с больши­ми злоупотреблениями. Жалобы крестьян на неправо­мерные поборы рассматривались вечем4. Поралье не

1 ГВН и П. С. 59—60. Участие посадника в разбирательстве «ссор» новгородцев с немецкими купцами дает основание предпо­ложить, что под ссорами понимались судебные дела, не имевшие связи с торговлей, видимо, уголовные.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 113; Он же. Очерки... С. 228.

3 Фроянов И. Я., Дворниченко А. Ю. Города-государства Древней Руси. С. 182.

4 Сохранилось решение веча начала XV века по жалобе сирот Терпилова погоста на неправильности во взыскании поралья посад­ника и тысяцкого, подтверждающее, что повинности должны соби­раться по старине, и уточняющее их состав. См.: ГВН и П. С. 147.

________________ 209 ________________

14 Заказ 2695

было единственной выгодой, извлекаемой посадниками и тысяцкими из должности даже легально, не говоря уже о поборах. Вероятно, посадники и тысяцкие име­ли какую-то долю в судебных пошлинах и в конфиско­ванных по их постановлениям имуществах. На такую мысль наводит любопытное место в данной посадника Терентия Богородицкой церкви на землю на Княже-острове. Желая подтвердить свое право на жалуемую землю, принадлежавшую некогда Роспопину Михаилу, посадник пишет: «А пришло мне то в тадбы»1. Отсюда мы заключаем, что присвоение судьей части имущест­ва, изымаемого у лица, осужденного за татьбу, счита­лось вполне законным.

При отсутствии четкого разделения полномочий тесное взаимодействие между посадниками и тысяцки­ми было настоятельной необходимостью. Поэтому не­редко посадник и тысяцкий назначались и смещались вместе. Они могли успешно действовать лишь будучи единодушны. Когда княжеская власть еще несла обя­занность по городскому управлению, требовалось так­же единство с князем. Отсюда отмеченное В. Л. Яни­ным частое совпадение смены посадников в XII—XIII веках с приглашением или изгнанием князей. С появ­лением старых посадников и тысяцких сложность и дробность новгородского управления еще более воз­росли. Это побуждало к оформлению координирующе­го и направляющего центра в виде боярско>го совета.

ВЛАДЫКА

Роль церкви в Древней Руси далеко выходила за пре­делы удовлетворения религиозных потребностей, а в Новгороде была особенно велика из-за слабости кня­жеского управления. По определению В. Ф. Андреева, государственная машина срослась там с церковной ор­ганизацией2. Церковь была могучей экономической и политической силой, без сотрудничества с которой ни одна власть не могла чувствовать себя прочной.

Вольный Новгород, руководимый выборными уч­реждениями, меняющий по своему усмотрению князей, и владыка, глава новгородской церкви, назначаемый

1 ГВН и П. С. 264.

2 Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 80.

_______________210 _______________

киевским митрополитом не без учета желаний киевско­го князя, были несовместимы. Вот почему параллель­но с утверждением вольности в князьях и посадниках велась борьба за церковную самостоятельность (авто­кефалию).

Попытки в этом направлении, возможно, предпри­нимались уже в 30-х годах XI века. В 1030 году умер первый новгородский владыка Иоаким Корсунянин, пребывавший на епископской кафедре 42 года. Лето­пись говорит, что, умирая, он благословил ученика своего Ефрема, «сей поучив люди 5 лет святительст-ва же не сподобился»1. Эту скудную информацию мож­но истолковать как стремление новщродской церкви решить вопрос о преемственности владыки собствен­ными силами, без вмешательства Киева. Но Ефрем не был рукоположен (хиротонисан) высшей церковной иерархией, и через 5 лет на смену ему прибыл киев­лянин Лука Жидята. «Новгород, не обладавший к то­му времени достаточной политической силой, не мог поддержать ученика Иоакима»2, — полагает современ­ный исследователь новгородской церкви республикан­ской эпохи А. С. Хорошев.

В 20—30-х годах XII века в деятельности епископа Иоанна Попьяна, отлученного от должности киевским митрополитом и константинопольским патриархом, по мнению Янина и Хорошева, вновь отмечаются автоке­фальные тенденции3. Увенчались же успехом они лишь в 1156 году, когда новгородцы впервые на вече («сьбра-ся всь град людии, изволиша собе епископь постави-ти») избрали владыкой Аркадия с условием, что, ког­да придет митрополит в Русь, владыка пойдет к нему «ставиться»4. Выборностью владыки, отмечает В. Ф. Андреев, Новгород отличался от всех других епархий Русской православной церкви5. Иного мнения придер­живается И. Я. Фроянов, следующий в этом отноше­нии за Н. М. Карамзиным, который считал, что князь и народ повсеместно избирали епископов и в случае

1 ПСРЛ. Т. III. С. 210.

2 Хорошев А. С. Церковь в социально-политической системе Новгородской феодальной республики. М., 1980. С. 17.

3 См.: Янин В. Л. Печать новгородского епископа Иоа«яа По-пьяна//Вспомогательные исторические дисциплины. Т. IX, Л., 1978. С. 47—56; Хорошев А. С. Церковь... С. 26.

4 НПЛ. С. 29—30.

5 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 81.

211

14*

неудовольствия могли их изгонять1. Однако случаи из владимирской, суздальской, ростовской истории XII ве­ка, приводимые Фрояновым для подтверждения этой мысли, носят характер исключительный, конфликтный2 и не могут быть поставлены в один ряд с нормальной, «конституционной» практикой Новгорода.

Победа новгородцев в 1156 году не была полной, «пожалование архиепископского сана из рук митропо­лита, безусловно, ограничивало автокефалию новгород­ской епархии и приводило к постоянной борьбе новго­родских святителей за расширение границ независимо­сти»3. Зависимость новгородской церкви от митрополи­та не ограничивалась поставлением владыки. Митропо­лит, посвятивший новгородского избранника, призна­вался новгородцами главой общерусской церкви и как таковой имел право на управление духовными делами и на апелляционный суд. Право это само собой отмер­ло во время татарского ига, покончившего с религиоз­ным верховенством Киева. Но это не означало, что свобода новгородской церкви стала полной. На смену угасавшему Киеву шла восходящая Москва, ставшая в XIV веке центром русского православия.

Московские митрополиты во второй половине XIV века стали часто посещать Новгород, отягощая влады­ку и монастыри кормлениями и дарами, требовали апелляционных судов. При этом они опирались на цер­ковные обычаи, но новгородцы относились к попыткам их возрождения враждебно. Наступление Москвы в церковной области шло рука об руку с политическим, даже несколько предшествовало ему.

Шефство московского митрополита над новгород­ской церковью укрепляло позиции великого князя в Новгороде. Новгородцы чувствовали это и пытались противиться. С середины XIV века отношения между духовными властями Новгорода и Москвы становятся напряженными, что тесно связано с растущей потенци­альной угрозой для республики со стороны расширяю­щей свое влияние власти московского великого князя. Попытки положить предел усилению Москвы предпри­нимались новгородцами как в светской, так и в цер-

1 См.: Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 129.

2 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-поли­тической истории. С. 135—137.

3 Хорошев А. С. Церковь... С. 37.

_________________ 212 __________

ковной сфере. В 1353 году они отправляют посла в Орду, прося великого княжения суздальскому князю Константину, но ордынский хан пожаловал ярлык мос­ковскому князю — Ивану Ивановичу. Тогда же новго­родский архиепископ отправляет послов в Царьград «к цесарю и к патриарху, прося от них благословения и исправления о неподобных вещах, приходящих с на­силием от митрополита». Эти послы, по рассказу нов­городского летописца, вернулись на следующий год и привезли «грамоты с великим пожалованием от цесаря и от патриарха»1.

В 1385 году вече принимает решение не ходить на суд к московскому митрополиту. Конфликт из-за пра­ва митрополита месяц судить в Новгороде продолжал­ся почти два десятилетия и послужил предлогом для военных столкновений и вмешательства великого кня­зя. Новгородцы твердо стояли на своем. Лишь необ­ходимость улучшить отношения с Новгородом в связи с обострением московско-литовских противоречий по­будила митрополита в 1404 году отказаться от «меся­чины»2. В 1434 году владыка Евфимий, развивая тен­денцию обособления от Москвы, отправился в Смо­ленск, чтобы принять поставление на архиепископию (новгородский епископ стал архиепископом ib 1165 г.3) от митрополита киевского (литовского) Герасима, пы­тавшегося, по словам Н. М. Карамзина, «подчинить себе епископов России, но без успеха»4.

Продолжение той же линии находим в договорной грамоте Новгорода с королем польским и великим кня­зем литовским Казимиром IV (1470—1471). Это был акт отчаяния. Накануне падения республики новгород­цы провозглашают самостоятельность новгородской церкви, отстаивая право по своему усмотрению опре­делять место посвящения владыки: «а где будет нам, Великому Новгороду любо в своем православном

1 НПЛ. С. 363—364.

2 Подробнее см.: Хорошев А. С. Церковь... С. 78—83.

3 В. Л. Янин, опираясь на анализ владычных булл, подвергает сомнению это утверждение, основанное всего лишь на первом упо­минании летописи о новгородском архиепископе. Он считает, что «пожалования титула архиепископа на протяжении всей второй половины XII века носили личный, эпизодический характер». См.: Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X—XV веков Т 1 М., 1970. С. 56.

4 Карамзин М. Н. История... Т. V. С. 170.

_________________213 _________________

хрестьянстве, ту мы владыку поставим по своей воле»1. Этому правилу не суждено было осуществиться. Быст­рая реакция Ивана III пресекла стремления новгород­ской церковной иерархии к полной автокефалии. В до­говоре о мире с великим князем Иваном Васильевичем (август 1471 г.) новгородцы покорно склоняют головы перед московским митрополитом: «А на владычество нам собе по своей старине, а ставитися нашему влады-це... на Москве у вас, у великих князей и вашего отца у митрополита... а инде нам владыки, опроче москов­ского митрополита нигде не ставити. А пошлины вам, великим князем и вашему отьцу митрополиту от та-дыки имати по старине»2.

Выборы первых владык происходили на вече тем же порядком, что и светских должностных лиц, но в атмосфере единодушия. Однако в 1193 году возник­ли разногласия из-за кандидатур. Разрешить их путем конфликтов или соглашений было сочтено несоответ­ствующим сану главы новгородской церкви. Тогда была найдена оригинальная форма, позволившая со­единить принципы всенародного вечевого избрания с некоей видимостью проявления воли божьей. На тра­пезу Софийского собора положили три жребия и по совершении службы послали с веча слепца, чтобы он вынес один жребий, «которого бог даст»3. Поименован--ное в нем лицо стало владыкой.

Такой способ .применялся в случае выдвижения не­скольких кандидатур и позже. Как отмечает И. Лойш-нер, он обеспечивал высшей церковной должности ста­бильность и известную независимость от постоянного соперничества между кланами кончанских бояр4. Вла­дыка как бы символически поднимался над склоками, несовместимыми со статусом церкви. Борьба партий ограничивалась лишь выдвижением кандидатов. Но полностью уберечь сан владыки от мирских склок, а заодно и завуалировать связь главы церкви с враж­дующими группировками не удалось. В 1228 году (это было время, когда князья, стремившиеся закрепиться на новгородском столе, активно выдвигали на архи­епископский пост своих ставленников5) новгородцы

» ГВН и П. С. 132.

2 ГВН и П. С. 46.

3 НПЛ. С. 232.

4 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 125.

5 См.: Хорошев А. С. Церковь... С. 47.

________________214 _________

изгнали архиепископа Арсения, обвинив его в том, что он занял этот пост, «дав мзду князю»1.

Разбирая 'Вопрос о том, что было важнее для уп­равления духовными делами в Новгороде — избрание или поставление, Н. И. Костомаров решительно отда­вал предпочтение первому и указывал, что для посвя­щения не было установлено определенного срока, что между избранием и посвящением протекало иногда длительное время и что владыку тотчас же после из­брания вводили в должность и палаты2. В 1198 году новгородцы, избрав архиепископа, не велели ему идти на поставление, пока не позовет митрополит. Тем не менее поставление повышало авторитет владыки. В весь­ма редких случаях смещения новгородцами владык (обычно их деятельность прекращалась смертью либо уходом в монастырь) изгонялись непоставленные вла­дыки3.

Обычно владыками становились настоятели наибо­лее влиятельных монастырей, но известны случаи из­брания лиц, принадлежащих к белому духовенству, и даже без сана священника.

\у По церковным уставам русских князей, церковные и монастырские дела составляли особую область уп­равления, свободную от вмешательства светской вла­сти. Владыка был руководителем всего этого обшир­ного «хозяйства», состоящего из черного и белого ду­ховенства, из монастырей и церквей.

В. Л. Янин, развивая мысль, идущую еще от А. И. Никитского4, о связи монастырей с концами и кончан-ским управлением, пришел к выводу о значительной самостоятельности монастырей по отношению к влады­ке, начиная с XIII века. Он считает, что монастыри, основанные боярами одного конца, подчинялись глав­ному кончанскому монастырю, возглавлявшемуся кон-чанским игуменом, а всех кончанских игуменов объеди­нял новгородский архимандрит, глава черного духовен­ства. Он избирался на общегородском вече, т. е. был новгородским магистратом, как посадники и тысяцкие,

1 НПЛ. С. 66—67, 272.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 264—265.

3 См. там же. С. 268.

4 Никитский А. И. Очерк внутренней истории церкви в Новгороде. М.. 1860. С. 98 и ел.

________________ 215 ________________

и «становился подотчетным вечу, боярству, но не епис­копу»1.

Самый факт выборности на вече, выводимый в ос­новном из частоты смены архимандритов, нельзя счи­тать полностью установленным. Еще более зыбко за­ключение, что «выборность новгородского архимандри­та является свидетельством независимости от новгород­ского владыки»2. Внутренняя автономия монастырей, выборы настоятелей — дело обычное, но это не осво­бождало от контроля церковной иерархии. Сам выбор­ный новгородский владыка не был полностью свобо­ден от митрополита. Предположение Янина не полу­чило широкой поддержки. И. Лойшнер считает, что монастыри подчинялись архиепископу, не отрицая при этом, что с XV века они превращались в центры кон-чанского управления3. В. Ф. Андреев объявляет гипо­тезу о неподчинении монастырей владыке искусствен­ной4.

Солидарный в этом вопросе с В. Л. Яниным А. С. Хорошев5 идет еще дальше, распространяя идею не­зависимости или противостояния и на белое духовен­ство. Обычаи избрания притча прихожанами, отличав­ший Новгород, как и избрание владыки, от других русских земель, рассматривается им как «доказатель­ство своеобразного стремления боярства противопоста­вить авторитету новгородского владыки организацию белого духовенства, тесно связанную с боярством сво­их приходов, улиц, концов». Суммируя это наблюде­ние с мыслями Янина об управлении монастырями, Хо­рошев заключает: «Эти системы новгородской церкви противостоят власти архиепископа, добившегося в пе­риод расцвета Новгородской республики значительных позиций в светском государственном управлении»6.

Если глава церкви остался без хозяйства, если и белое и черное духовенство ему «противостояли», то совершенно непонятно, на чем основывалось его влия­ние. Представление об антагонизме .между кончански-ми боярами и владыкой, о «противодействии новгород-

1 См.: Янин, В. Л. Очерки комплексного источниковедения. С. 143—146, 236.

2 Там же. С. 146.

3 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 128.

4 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 86.

5 См.: Хорошев А. С. Церковь... С. 119/167—168.

6 Хорошев А. С. Церковь... С. 117, 121.

_______________216 _______________

ского боярства все более усиливавшемуся аппетиту их архипастыря», приводящее Хорошева к рассмотрению боярских вкладов в церкви и монастыри в качестве «методов боярской «экономической блокады» владыки», сомнительно. Интерес кончанских бояр состоял не в том, чтобы блокировать владыку, а в том, чтобы на­ходить взаимопонимание и быть с ним в дружбе как с одним из виднейших представителей республики. Можно провести аналогию с посадничеством: кончан-ские бояре не изолировали посадников, а стремились посадить на этот пост своих людей. Если бы антаго­низм с кончанскими боярами, монастырями и церква­ми, т. е., по существу, со всем Новгородом, действи­тельно имел место, он мог бы подтолкнуть владыку к союзу с князем. Но этого не было и не могло быть, потому что владыка избирался «всем Новгородом», а следовательно, контролировался боярскими кругами, успевшими подчинить сгбе сложный механизм респуб­ликанского управления.

Помимо духовного и политического значения, о чем речь пойдет далее, кафедра архиепископа представля­ла огромную экономическую силу. Мы уже приводили данные о том, что к концу республики духовенству при­надлежало в Новгороде более пятой части всех пахот­ных земель, а из них почти треть находилась во вла­дении архиепископа. По подсчетам А. С. Хорошева, обобщившего данные писцовых книг, софийский зг-мельный домен насчитывал 7108 крестьянских дворов, 8937 человек, 8464 обжи, и это ставило главу церкви в положение первого новгородского землевладельца1. Доходы его не сводились к исступлениям от земель. Устав князя Святослава Ольговича определил отчис­ление в пользу святой Софии судебной десятины и де­сятины от даней. К этому следует прибавить собст­венные служебные доходы владыки, плату за совер­шение святительских обрядов, многочисленные дары, сборы с церквей и монастырей и т. п.

В руках главы церкви скопились огромные богат-ства, позволявшие ему активно участвовать в хозяй­ственной и политической жизни, строительстве, оборо­не и т. д. Эти средства расходовались не только на церковные, но и на общегосударственные нужды. О размахе владычного хозяйства и управления говорит

1 См.: Хорошев А. С. Церковь... С. 156.

217

огромный штат служащих — софийских бояр и детей боярских, стольников, ключников, волостелей, собор­ных протопопов и других лиц, наличие ремесленных бригад, например плотницкой, собственного отряда конных воинов и т. п.

Исследователей давно занимает вопрос о соотноше­нии новгородской и владычной казны. Еще в 1875 году Е. Прилежаев отмечал, что государственная и владыч­ная казна объединились, что избытки государственных доходов передавались вечем на хранение в Дом. св. Со­фии, в финансовые дела которого республика не вме­шивалась, лишь сохраняя за собой право воспользо­ваться этой казной в случае -крайней необходимости1.

Иного мнения придерживался А. И. Никитский2. Предположение Е. Прилежаева поддерживал Б. Д. Греков, а затем и М. Г. Рабинович3. Оба названных исследователя подвергли критике лишь мысль Приле­жаева о бесконтрольном распоряжении владыки госу­дарственным фондом. К ним присоединяется А. С. Хо­рошев, подчеркивающий, что сращивание государст­венных и владычных казны и домена вовсз не исклю­чало «наличие собственной архиепископской казны и земель»4.

Новгородцы считали казну св. Софии своим до­стоянием, что видно из вечевого осуждения в 1471 го­ду владычнего ключника за растрату. Средства вла­дыки не раз обращались на общегородские нужды. В 1338 году по его повелению и его людьми был вы­строен новый городской мост. В 1387 году владыка благословил свою паству общими силами ставить го­род каменный Порхов.

Соединение экономического могущества с автори­тетом главы церкви создавало исключительно благо­приятные возможности для активнейшего участия вла­дыки во всех делах, волновавших Новгород, и превра­щало его в важнейшее должностное лицо республики.

1 См.: Прилежаев Е. Новгородская софийская казна//ЖМНП. 1875. Июль. С. 98.

2 См.: Никитский А. И. Очерк... С. 51—52.

3 Греков Б. Д. Новгородский Дом святой Софии//Избранные труды. Т. IV. М., I960. С. 141; Рабинович М. Г. Софийская казна и оборона Новгородской земли//Проблемы общественно-политиче­ской истории России и славянских стран. Сборник статей к 70-ле­тию академика М. Н. Тихомирова. М., 1963. С. 138—141.

4 Хорошев А. С. Церковь... С. 151.

218

Летописи и грамоты рисуют многостороннюю госу­дарственную деятельность владыки. Хотя, как правило, не он присутствовал на вечевых собраниях, там нахо­дился его представитель. Слово владыки имело такой вес, что вечевые решения принимались от имени вла­дыки и всего Новгорода. Так, в 1342 году «владыко и Новгород» определили порядок (подготовки дела по обвинению в подговоре к убийству, всполошившему весь Новгород, и когда властям не удалось избежать беспорядков, в которых стихийно проявился социаль­ный протест низов, владыка, -как всегда в интересах состоятельных горожан, выступил миротворцем. Если владыка не бывал на вече, новгородцы испрашивали его благословения, что дает основание предположить обязательность санкции владыки для признания вече­вого решения законным. Ключевые позиции в области управления давало ему и председательское кресло в

совете господ.

• Участие владыки во внешних сношениях было обыч­ным явлением. Так, договор о мире с Норвегией 1326 года скреплен печатью владыки, в 1339 году его пред­ставитель входил в состав посольства к ко|ролю швед­скому. Особенно часто владыку отправляли в посоль­ства к князьям для переговоров о приглашении их в Новгород и для улаживания взаимных неудовольствий. Так, архиепископ Илья принимал активнейшег участие в отстаивании свободы города от Андрея Боголюбско-го, а после славной победы новгородского оружия от­правился к князю для нормализации отношений. Про­явив большую дальновидность и запретив своему кон­ному полку сражаться с войском Ивана II! во время Шелонской битвы (в чем многие новгородцы видели причину поражения), владыка Феофил возглавил за­тем новгородское посольство к Ивану и подписал мир­ный договор. Открытие военных действий Новгородом также требовало одобрения владыки. Летопись расска­зывает, как в 1398 году посадники, и бояре, и дети боярские, и житьи, и купцы со всеми своими воинами били челом владыке: «благослови волостей поискать». Вероятно, в данном случай речь шла не только о бла­гословении, но и о материальной поддержке.

Особое значение имело для Новгорода сдерживаю­щее влияние, оказываемое владыкой на тенденцию пригородов и волостей к отделению. Новгородское ру­ководство было для провинций настолько обремени-_______219 _______________*

тельным, что многие из них стремились выйти из со­става государства. Глава церкви цементировал нестой­кое единство Новгородской земли и зорко следил за всем, что ему угрожало. В 1398 году, например, вла­дычный волостель сообщает новгородскому войску об измене двинских воевод. После образования независи­мого Псковского государства владыка, сохраняя 1ю отношению к младшему брату Великого Новгорода пол­номочия главы церкви, способствовал удержанию Пско­ва в новгородской орбите и перекачивал часть дохо­дов псковской церкви в казну св. Софии. Между псков­ской и новго;родской церквами сложились такие же отношения, как между новгородской и московской.

Способом укрепления власти Новгорода в пригоро­дах и отдаленных районах могла служить передача их под управление владычных наместников. Предположе­ние об этой форме прямого владычного управления светскими делами высказал В. Л. Янин на основе изу­чения группы булл. По его наблюдениям, наместники владыки с конца XIII вэка посылались в территории, находившиеся под угрозой отделения или завоевания,— в разное время в Ладогу, Торжок, Заволочье, причем одновременно в управлении таких наместников нахо­дилось не более одной-двух территорий1.

Помимо руководства духовным ведомством влады­ке принадлежал суд над церковными и монастырски­ми людьми во всех делах2, а также суд над всеми жи­телями Новгородской земли в делах, связанных с ве­рой, которые, по тогдашним понятиям, охватывали весь круг семейных и наследственных отношений, г. е.

1 См.: Янин В. Л. Актовые печати... Т. 2. С. 61—87.

2 С XIV века некоторые монастыри получили право самостоя­тельного суда над своими людьми (см., например, грамоту великого князя Ивана Даниловича Юрьеву монастырю//ГВН и П. С. 143). Владыке в таких случаях предоставлялся апелляционный суд и возможность личного разбора дел при «подъездах», т. е. посещени­ях монастырей. При смесном суде (когда одной из заинтересован­ных сторон был новгородец, а другой — монастырский человек) дела, однако, решались новгородскими властями не с представителями монастырей, а с владыкой или его наместниками во владычных палатах. С владыкой Новгороду было удобнее иметь дело и пото­му, вероятно, он не признавал делегирования судебных полномочий монастырям. Вызов монастырских людей в смесный суд произво­дился только через владыку (см., например, жалованную грамоту новгородского архиепископа Ефимия Спасскому Верендовскому мо-настырю//ГВН и П. С. 94).

________________ 220 _____________

обширную и немаловажную сферу гражданско-право­вых споров.

Устав князя Всеволода наделяет владыку еще од­ной важной функцией — контролем за торговлей. Еже­годно он должен был проверять точность торговых мер и сурово наказывать лиц, виновных в их порче. За по­печение о торговле владыка получал дар с Иванской

сотни.

\ i Экономическая мощь и политическое влияние церк­ви, обширность полномочий владыки, почтение, кото­рым он был окружен, сказавшееся, в частности, в том, что в перечне представителей Новгорода он всегда упоминался первым, с давних времен располагали исследователей к тому, чтобы видеть в нем главу госу­дарства. Приоритет в этом вопросе принадлежит де Ланнуа, назвавшему владыку «сеньором города». Оцен­ка де Ланнуа бытует до сих пор. Г. Е. Кочин, коммен­тируя ее в сборнике документов по истории Новгорода и Пскова, подчеркивает наблюдательность «приезжего иностранца»1. В. Ф. Андреев полагает, что владыка возглавлял не только церковь, но и Новгородское госу­дарство2. Немецкий исследователь PL Раба дал своей статье о новгородском архиепископе Евфимии II под­заголовок «Князь церкви как руководитель светской

республики»3.

Подобные определения подчеркивают реальное от­личие статуса новгородского владыки от статуса архи­епископов и митрополитов других русских земель, явившееся результатом ослабления княжеской власти и установления республиканского самоуправления. Но юридически они неточны. Как заметил А. С. Хорошев, признание владыки главой государства равнозначно провозглашению Новгорода теократической республи­кой4. Правы те исследователи5, которые видят во вла­дыке лишь одно из высших должностных лиц госу­дарства. Его особый авторитет был связан с прести­жем церкви, но власть не распространялась на все об-

1 См.: Памятники истории Великого Новгорода и Пскова

М.—Л., 1935. С. 18.

2 См.: Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 81.

3 Raba I. Evfimij II, Erzbischof von Grofi Novgorod und Pskov. Ein Kirchenfurst als Leiter einer weltlichen Republic//Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas, Neue Folge. 2. 1977. S. 161—173.

4 См.: Хорошев А. С. Церковь... С. 4.

5 См. там же. С. 197; Leuschner J. Novgorod. S. 128.

______ 221 _______________

ласти управления, говорить о подчиненности ему по­садника или тысяцкого нет никаких оснований. Как и другие новгородские магистраты, владыка избирался и контролировался вечем, т. е. в конечном счете зави­сел от подлинных хозяев республики — крупнейших боярских фамилий.

\1 4

емократическое вече служило лицево стороно нов­городского государственного строя, изнанкой же был аристократический боярский совет. Его прообраз — ду­ма при князе. В процессе формирования Новгородской республики она изменялась вместе с княжеской властью и в конце концов превратилась из совещатель­ного органа княжеского управления в собрание влия­тельнейших представителей вольного города, в кото­ром князь мог быть выслушан, но не имел решающего голоса. Внешним образом эта перемена сказалась в перенесении места заседаний совета из княжеской ре­зиденции на городище в палаты владыки, взявшего на себя председательство.

Боярский совет, видимо, был не вполне официальным учреждением. Во всяком случае, новгородские па­мятники права никогда не упоминают о нем прямо. Зато он хорошо известен немецким источникам. За­морских торговых гостей действительное состояние новгородского управления интересовало гораздо боль­ше его показной стороны, а потому они прекрасно зна­ли, что такое боярский совет, часто имели с ним дело и испытывали на себе его власть1.

Заслуга открытия важнейшего закулисного органа новгородского управления в русской исторической ли­тературе принадлежит, видимо, А. И. Никитскому. В «Очерках из жизни Великого Новгорода» он впервые высказал поддержанную впоследствии всеми исследо­вателями новгородской истории мысль о том, что в

1 А. Н. Никитский приводит случай столкновения князя с бояр­ским советом по делу немецких купцов. Совет вынес неблагоприят­ное для немцев решение. Князь считал их требования справедливы­ми, но был не в силах изменить состоявшееся постановление. См.: Никитский А. И. Очерки из жизни Великого Новгорода//ЖМНП. СПб., 1869. № 10. Ч. СХ У (145). С. 306.

_______________ 222 _______________..

Новгороде существовало учреждение, соответствующее псковской господе, назвал его правительственным со­ветом, или новгородским сенатом, и определил его главные функции1.

Первое упоминание о совете господ (Herren Rat) в немецких источниках встречается в 1292 году2.

Поскольку сведения о боярском совете крайне фрагментарны, нужно иметь в виду, что все суждения о нем носят характер предположений, попыток реконст­рукции утраченных материалов при наличии весьма скромных возможностей.

В. Л. Янин связывает учреждение совета со своей гипотезой о реформе 1291 года. Почти полное совпаде­ние этой даты со временем появления совета господ в немецких источниках он рассматривает как признак ее достоверности3. Версия Янина получила поддержку К. Цернака и И. Лойшнера4. Однако возникновение совета в столь четко определенный момент, как и пред­ставления о реформе 1291 года, повторим это еще раз, кажутся противоречащими логике общественно-полити­ческой жизни древних и средневековых государств. Ви­димо, ближе к истине дореволюционные историки, в частности В. О. Ключевский5, которые говорили о про­цессе постепенного превращения княжеской думы в бо­ярский совет.

Весьма противоречивы и столь же предположитель­ны мнения о составе совета.

Упоминание о «300 золотых поясах» в донесении Немецкого двора рижскому магистрату от 1331 года воспринималось нередко как определение численного состава господы6. Так понимал боярский совет М. Ф. Владимирский-Буданов7. В круг 300 советников, конечно, должны были войти в этом случае все знат­нейшие жители города.

1 См.: Никитский А. И. Очерки из жизии Великого Новгорода// ЖМНП. СПб., 1869. № 10. Ч. СХ У (145). С. 306.

2 См.: Liv-, Est-und Kurlandisches Urkundenbuch nebst Regesten (LUB) 1 (1093—1300). Revel, Riga, Moskau, 1853. № DXLVI.

S. 682.

3 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 170.

4 См.: Zernack К. Die bugrstadtischen Volksversammlungen... S. 174; Leuschner J. Novgorod. S. 128.

5 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 72.

истории русского

6 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 327.

7 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор исто1 права. Изд. 7-е Киев, 1915. С. 67.

________ 223 ___

Более распространен взгляд, что боярский совет со­ставляли владыка, в палатах которого он собирался, на правах председателя, княжеский наместник, посад­ник, тысяцкий, кончанские старосты, сотские, а также старые посадники и тысяцкие1. По мнению В. О. Клю­чевского, к концу новгородской вольности в него вхо­дило более 50 человек2.

Большинство сторонников гипотезы Янина считают, что совет основывался на равном представительстве от концов, а число его членов было- равно числу избирае­мых концами посадников, т.-е. в конце XIII века сво­дилось к пяти, и именно из состава этого, совета изби­рался городской посадник. В XV веке посадников из­биралось уже несколько десятков, соответственно раз­росся и боярский .совет3. И. Лойшнер, полностью раз­деляющий эти идеи, считает, что в господе не могло быть сотских и кончанских старост, так как указан­ные должности были упразднены реформой 1291 года. Оставались посадники и тысяцкие от концов, число ко­торых вместе с владыкой и наместником князя при­ближалось к 50. Лойшнер поддерживает наблюдение Янина4, что именно такова была вместимость Гранови­той палаты, предназначенной для господы, и приводит выдержки из ганзейских источников, подтверждающие предположение, что именно во дворе владыки и про­ходили заседания совета5.

\/По отношению к посадникам и тысяцким, а также иНю отношению к князю (в эру расцвета новгород­ских вольностей) и владыке совет фактически осущест­влял распорядительные функции и в случае невыпол­нения его указаний апеллировал к вечу. \j По отношению к вечу назначение боярского совета было двояким: во-первых, он определял и подготавли­вал вопросы, подлежащие вынесению на вече, во-вто­рых, члены совета проводили агитацию и вербовали сторонников своей позиции. Предварительная работа совета, как правило, определяла не только повестку

1 См., например: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля. С. 148 и ел.

2 См.: Ключевский В. О. Боярская дума Древней Руси. Изд. 3. М., 1902. С. 195—193; Он же. Сочинения. Т. II. С. 72—73.

3 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 234; Он же. Новгородские по­садники. С. 170.

4 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 327.

5 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 129.

224

дня, но и решения веча. Пользуясь огромным влиянием на вече, боярский совет мог через него смещать неуго­дивших ему князей, владык, посадников, тысяцких и, таким образом, направлять деятельность всех высших властей в Новгороде.

Справедливо замечание В. Л. Янина о том, что уве­личение числа посадников, т. е. своего рода дробление их функций, повышало авторитет господы, но трудно согласиться, что это «по существу, делало излишним традиционные вечевые порядки»1. Подчеркивая роль боярского совета, нельзя забывать, что его воля обле­калась в форму постановлений народного собрания и избранных им должностных лиц, что на пути к дости­жению целей в важнейших вопросах стояло завоева­ние любыми средствами вечевого большинства.

князь

После утверждения за вечем к середине XII века пра­ва на изгнание князей, их положение подчас бывало столь незавидным, что они, не дожидаясь вечевого приговора, по своей воле уходили из города, а охотни­ков занять освободившееся место иногда и не находи­лось. В таких случаях новгородцы, вместо того чтобы наслаждаться плодами завоеванной свободы, стреми­лись как можно скорее добыть себе нового князя. От­сюда следует, что княжеская власть была необходи­мостью для Новгорода. Новгородцы настаивали не на упразднении ее, а на свободном избрании и изгнании князя, на превращении его в должностное лицо.

Князь, прежде всего, был нужен Новгороду как во­еначальник. Частые угрозы нападения со стороны Швеции, Литвы, Польши, Ливонского ордена, усобицы в русских землях, захватнические войны на севере и северо-востоке требовали от Новгорода постоянной бо­евой готовности.

Князь — традиционный военачальник, и он в .этой роли обладал важными преимуществами. Во время Ъойн обострялись внутригородские классовые противо­речия, и князь как лицо «постороннее», символизи­рующее беспристрастность по отношению к старейшим

1 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 270. _______________,. 225 _______________

15 Заказ 2695

и молодшйм, способствовал умиротворению. Спесивые родовитые бояре не терпели подчинения равному. По­этому в войске, состоявшем из полков, принадлежав­ших владыке, находившихся под командованием по­садников, тысяцких, воевод, добиться единоначалия легче всего было князю — с его знатностью никто не мог равняться. Наконец, занятому торговлей и ремес­лом городу удобно было иметь в своем распоряжении профессиональных воинов — княжескую дружину.

Как глава вооруженных сил князь не только обо­ронял рубежи, но и ставил крепости1, и расширял ко­лониальные владения Новгорода, причем добыча де-лилась между городом и дружиной. Так, в 1214 году после удачного похода в Чудскую землю князь Мсти­слав взял на Чуди дань «и да новгородцам две части > дани, а третью часть дворянам»2.

С конца XIII — начала XIV века отмечается отход князя от управления войском: в это время на новго­родском столе прочно обосновались великие князья, которые сами редко пребывали в Новгороде, а их на­местники, часто боярского достоинства, не имели осо­бого влияния и пользовались у новгородцев меньшим доверием, чем собственные посадники и тысяцкие. По­степенно, как говорит Н. И. Костомаров, Новгород при­вык обходиться без князя и стал по отношению к нему как бы «полузавоеванной страной». Но надобность в князе не отпала, правда, надобность не в деятельности князя, а в его формальном присутствии на новгород­ском столе и в вытекающих из этого факта двусторон­них обязательствах.

Новгородское княжение, сулившее большие доходы и увеличивавшее политическое влияние избранника на русские дела, было предметом вожделений многих кня­зей. Чтобы определить выбор новгородцев, князья не только ходили на Вольный город походами, но и чини­ли ему другие неприятности. Наиболее эффективными ;были прекращение подвоза хлеба и задержка новго­родских купцов. Если учесть, что своего хлеба Новго­роду не хватало, а торговля пронизывала всю его эко-

1 См. сообщения летописи; под 1116 годом — «Мстислав зало­жил Новгород более первого», под 1211 годом — «посла князь Мстиславль Дмитра посадника с новгородцы на Лукы город стави­те» (НПЛ. С. 204, 209).

2 НПЛ. С. 251.

_______ 226 _______________

номику, станет ясно значение этих мер. Приглашение князя служило выходом из затруднений, средством установления нормальных политических и торговых от­ношений с Русью.

Новгородско-княжеские договоры регулировали вопрос о границах, содержали взаимные обязательства выдавать должников, закладников, поручников, чинить правый суд по искам новгородцев в княжеской земле, по искам княжеских людей в Новгороде, запрещали князю производить переселение (вывод) жителей из новгородской волости в свои земли. Особо оговарива­лись условия, благоприятные для торговли и снабже­ния города продовольствие?,:1.

При соперничестве князей только призвание силь­нейшего из них действовало безотказно в качестве средства нормализации отношений с Русью. Такова была первая заповедь княжеского избрания, свято соблюдавшаяся на протяжении всей истории Новгород­ской республики. О поворотах в борьбе Мономаховичей и Ольговичей за княжение в Киеве можно судить по новгородским избраниям. Обыкновенно, кто из враж­дующих ветвей торжествовал в Киеве, тот получал и Новгород. Во времена татарского ига новгородцы из­бирали князей, получивших от хана ярлык на великое княжение2, а «предвыборная кампания» сводилась к посольствам в Орду с просьбой дать ярлык угодному новгородцам кандидату3. Стабилизация могущества какого-нибудь одного княжества приводила к фактиче­скому ограничению права выбора, которое превраща-

1 В договоре 1271 года с великим тверским князем Ярославом Ярославичем записано: «А гостю нашему гостити по Суждальской земли без рубежа по цезареве грамоте» (см.: ГВН и П. С. 13). Договор с Михаилом Ярославичем Тверским, который, настаивая на своем избрании, прекратил подвоз хлеба и долго морил новгород­цев голодом, предусматривает обязанность князя «ворота отворити и хлеб пустити и всякий гость пустити в Новгород, а силою гостя в Тферь не переимати» (ГВН и П. С. 26).

2 В договорной грамоте 1371 года с великим князем тверским Михаилом Александровичем говорится: «А вынесуть тебе из Орды княжение великое, нам еси князь великыи; или как не вынесуть тобе княжения великого из Орды, пойти твоим наместникам из Нов­города проць и «з новгородских пригородов, а в том Новугороду измены нету» (ГВН и П. С. 30).

3 Под 1353 годом летопись рассказывает: «Послаша новгород­цы свои посол Семена Судокова ко кесарю в Орду, прося великого княжения Костянтину князю Суздальскому; и не послуша их цезарь и дашеть Ивану князю Ивановичу великое княжение...»

227

лось в фикцию и служило всего лишь юридическим ос­нованием для торга об условиях сделки, о границах княжеского вмешательства. С Ивана Калиты москов­ские князья сделались и выборными, новгородскими, а Василий II и Иван III называли Новгород своей от-

чиной.

Приглашение князя на новгородский стол было не только выгодно боярско-купеческой верхушке, но и чре­вато немалыми опасностями. Князь представлял по­стоянную угрозу республиканским учреждениям, в борьбе с которыми он мог опереться на недовольство социальных низов. Поэтому призвание князя обставля­лось условиями, которые, при их соблюдении, должны были сделать его безопасным для правящей верхушки и направить его деятельность исключительно по нужно­му, руслу.

v-/ Условия, определявшие пределы деятельности и прав князя, формулировались в договорной грамоте — уставе своеобразных отношений, сложившихся между Новго­родом и князьями, и составляли их главное содержа­ние.

Первая дошедшая до нас грамота относится к

1264 году. Н. И. Костомаров предполагал, что до сере­дины XIII века, когда усилились притязания ростово-суздальских князей на самовластие в Новгороде, че было надобности оформлять ряды с князьями докумен­тами: в разгар феодальных усобиц проще было прог­нать неугодного князя и позвать более уступчивого1. Но грамота 1264 года, по-видимому, записала устоявшиеся обычаи: трудно предположить, чтобы формулы этой грамоты, неизменно повторяющиеся и в более поздних, были выработаны при ее составлении, тем более что некоторые из них встречаются в летописи, хронологиче­ски предшествующей грамотам2.

Грамоты составлены по одной 'схеме и в одних выра-

1 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. 1.

С. 144.

2 В 1219 году новгородцы заявляют князю на вече: «Ты к нам крест целовал без вины мужа не лишити» (НПЛ. С. 260). В 1225 году князь Михаил, уходя в Чернигов, договорился с новгородцами: «Вы ко мне гость пускайте, а яко земля моя, якоже земля ваша, а ваша земля якоже земля моя» (НПЛ. С. 268). В 1229 году новго­родцы ставили условия князю Ярославу: «Пойди к нам, забожничье отложи, а судии ти по волости не слати и на всей воле нашей и на всех грамотах Ярославлих ты наш князь или того не хочешь, ты собе, а мы собе» (НПЛ. С. 273).

______ 22R ._________________

жениях с частыми ссылками на старинный обычай («так пошло», «так не пошло») и на грамоты Ярослава в подтверждение прав вольного города. Исследователи единодушно связывали упоминание о грамотах Яросла-вовых с именем Ярослава Мудрого. Л. В. Черепнин предположил, что имеется в виду не Ярослав Мудрый, а правнук Мономаха Ярослав Владимирович (годы кня­жения в Новгороде 1182—1199). Грамоты же Ярослава Мудрого, яо Черепнину — Русская Правда, носили ха­рактер судебного устава1.

Советские исследователи считают, что грамоты об отношениях с князьями 60-х годов XIII века в действи­тельности не были первыми. Л. В. Черепнин относит складывание формуляра грамот к рубежу XII—XIII вг-ков. В. Л. Янин полагает, что новгородцы заключали ряды с князьями еще в 1117 и даже в 1088 году2. Неко­торые грамоты дошли до нас в двух вариантах — нов­городском и княжеском. По замечанию Черепнина, это были политические программы, с которыми князь и Новгород приступали к переговорам. Варианты обнару­живают существенные и тенденциозные расхождения. Признаком утверждения грамот обеими сторонами слу­жило наличие княжеских и новгородских печатей3.

Новгородско-княжеские договоры заключались бес­срочно и расторгались волеизъявлением одной из сто­рон. Князь покидал Новгород, будучи недоволен огра­ничениями своей власти, или когда усобицы призывали его в другие земли. Поводами для разрыва соглашения со стороны новгородцев служили плохое несение воен­ной службы, неспособность к управлению (в 1264 году прогнали князя «зане князь их еще мал бяше»), во вре­мена господства Золотой Орды — невыдача ярлыка на великое княжение, а чаще всего — нарушение договор­ных условий, определявших правовое положение князя. Эти условия призваны были строжайше ограничить деятельность князя, поставить ее под контроль боярско-купеческих учреждений и не дать князю пустить корни в Новгородской земле в экономическом и политическом отношениях.

Принятый в Новгороде, князь не становился его вер-

1 См.: Черепнин Л. В. Русские феодальные архивы XIV—XV веков. Т. I. M, 1949. С. 252.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 59, 63, 65, 80.

3 См.: Черепнин Л. В. Происхождение собрания договорных грамот Новгорода с князьями//Исторические записки. 1946. Т. 19.

___________._____ 229 ________

ховным правителем, не возглавлял новгородскую адми­нистрацию. Он правил по собственному усмотрению лишь в немногих волостях, данных ему в кормление (грамоты содержат их перечень). Эти волости князь раздавал своим людям. В других волостях, главным об­разом пограничных, ему принадлежала и управлялась княжеской администрацией лишь часть территории, а другую часть, как и большинство земель вольного горо­да, он обязан был «держать мужами новгородскими». Назначение управителей князь производил только с со­гласия посадника и не мог лишить мужа волости «без вины». Запрещалось также раздавать волости новго­родцам «на низу», т. е. в вотчине князя.

Князь не мог отменить грамоты с пожалованием прав и выдавать новые грамоты без посадника и веча. В то же время вече (и в этом сказывается его верховен­ство над княжеской властью) давало грамоты без вся­кого участия князя. Только московский вариант догово­ра о мире в Яжелбицах (1456) выдвигает требование: «А печати быти князей великих. А вечным грамотам не быти»1.

Неравенство князя и веча ярко сказывалось и в сфе­ре внешних сношений, в решении вопросов войны и ми­ра. Князь должен был безоговорочно служить Новгоро­ду в случае нападения на него или решения веча открыть военные действия. Но князь не имел права объявлять войну от имени Новгорода. В договоре 1371 года с великим князем тверским Михаилом Алек­сандровичем говорится: «А без новгородского ти слова, княже, войны не замышляти». Во власти князя было лишь представить вопрос о войне на усмотрение новго­родцев и подчиниться их решению. Характерны выра­жения, употребляемые летописью в тех случаях, когда князья выступали инициаторами военных действий: «позва Всеволод Новгородцев на Чернигов» (1195), «прииде князь Ярослав с полкы своими в Новгород, хо­тя идти на Плесков на князя Домонта и новгородцы же взбраниша ему» (1266)2. Войны, которые вел князь своими силами и ;в своих землях, ни к чему не обязыва­ли жителей вольного города. Князю предоставлено до­говариваться с республикой о взаимопомощи в каж-

1 ГВН и П. С. 42.

2 НПЛ. С. 234, 315.

230

дом конкретном случае как с совершенно посторонней державой1.

Не меньшее ограничение прерогатив князя находим и в области суда. Княжеская судная власть не охваты­вала всех дел и не была верховной и апелляционной. От нее совершенно особняком стояли суды владыки, ты-сяцкого, монастырей («А во владычень суд и в тысяц-кого, а в то ся тебе не вступати, ни в монастырский суд, по старине», — записано в договоре с Казимиром IV2), а также третейский суд, посредством которого могло быть улажено любое гражданское дело и маловажное уголовное («А ряду вольного ти княже не посужати»). Грамоты запрещают князю судить новгородцев на низу, отменять вынесенные до него решения, устанавливают время (Петров день), когда князь может итосылать в волости (не во все, а только «куда пошло») своих су­дебных чиновников.

Но самое значительное ограничение судебных полно­мочий князя заключалось в том, что он не был само­стоятелен в решении дел. Как и в области управления, он был связан деятельностью посадника. Князь не мог судить без посадника и делил с ним поровну судебные пошлины. В капитальном исследовании Н. И. Костома­рова высказано мнение, что обязанности князя в суде с посадником исчерпывались исполнением приговора, а разбирательство и решение дела производилось посад­ником. Ряд положений летописей и грамот говорят в пользу такого предположения. Статья 2 Новгородской судной грамоты, гласящая «а без наместника великого князя посаднику суда не кончати», как будто предпола­гает лишь формальное участие княжеского представите­ля в процессе. В этой же мысли утверждает двинская рядная Леонтия Зацепина с княжеостровцами по спору об убытках «за муку и грабеж» Леонтия Семеном Но-чиным, описывающая порядок судопроизводства. Доку­мент написан от имени двух двинских посадников и княжеского наместника, а следствие (распрос сторон), как явствует из грамоты, проводили только посадники3.

1 «Будет мне с братьями тягота от Андрея или татар, а вы со мною потягните, не отступите», — оговаривает условия великий князь Михаил Ярославович в договоре с новгородцами о помощи (1296—1301). ГВН и П. С. 15.

2 ГВН и П. С. 130.

3 Там же. С. 188.

________________ 231 ________________

Последние договоры с великими князьями московс­кими установили «смесный суд» для разбора дел между людьми княжескими и новгородскими. В таких делах в Новгороде суд вершили посадник и наместник князя, в пограничных областях—бояре, по одному человеку от князя и от Новгорода. В этих судах приговор выносился единогласно. Когда бояре не могли прийти к соглашению, дело переносилось в высшую княжеско-посадницкую инстанцию. Спрашивается, зачем нужно было для дел, непосредственно затрагивающих интересы соотечествен­ников князя, создавать особое судебное присутствие, по составу своему тождественное суду князя и посадника, если бы обычай не свел участие князя и его наместника в последнем лишь к получению судебной пошлины?

О том, что суд интересовал князя главным образом как доходная статья, говорят случаи отдачи суда на от­куп. Повторяемое многими новгородско-княжескими до­говорами правило присылать княжеских судей «о Пет­рове дне» делало практически невозможным их участие в разбирательстве дел (ведь судопроизводство не стояло целый год)', но вполне пригодно для получения доли су­дебных прибылей. В провинции, как и в Новгороде, кня­жеский судья должен был, по закону, действовать в единении с местными представителями власти: «А твоим судьям по волости самосуда не замышляти на людях по Новгородской волости». Но на деле, вследствие ред­ких наездов княжеских судей, их обязанности взяли на себя органы новгородского самоуправления. Поэтому, когда с наступлением на новгородские вольности мос­ковские князья решили воспользоваться всеми формаль­но предоставляемыми им правами, в грамоты было вве­дено положение: «А сотскому и рядовичам без князей великих наместника и без посадника не судити нигде»1. Сказанное не исключает, конечно, что в отдельных слу­чаях князь и его представители могли активно вмешать­ся в посадницкое судопроизводство. Именно к таким случаям относится замечание грамот: «А судом не мсти-ти, ни чим же». Но по общему правилу, в эпоху расцве­та республиканских обычаев судебные права были, вероятно, одной из доходных статей, предоставлявшихся князю за службу Новгороду. Вот почему их скрупулез­ная регламентация составляет существенную часть до­говорных грамот.

232

К важнейшим доходам князя наряду с судебными пошлинами следует отнести кормы в размере, установ­ленном обычаем, в волостях, управляемых княжескими мужами, дар со всей Новгородской земли, отчисления с торговых пошлин, доля военной добычи, а также дар «по постояниям» всякий раз, когда князь навещал Нов­городскую землю. Пользуясь привилегией получения даров на каждом привале по пути в Новгород, князья любили выбирать окольные дороги. Недовольные этой стяжательской повадкой, новгородцы установили для князя в 1456 году (в договоре о мире в Яжелбицах) правило не делать «крюк» чаще, чем раз в три года.

В конце XIV века князья ввели обычай чрезвычай­ных налоговых обложений, связанных с особыми нуж­дами княжеской казны или провинностями новгород­цев, — черных боров. Черный бор всегда навязывался силой, хотя на него и бралось формальное разрешение Новгорода. Первоначально он взыскивался один раз п княжение. Но в скором времени князья стали требовать черного бора по мере надобности. В поздних договорах с великими князьями московскими Василием Василье­вичем и Иваном Васильевичем записано: «А коли при­дется взять князем великим черный бор и нам дать черный бор по старине».

*•<• Князьям запрещалось собирать в Новгородской зем­ле пошлину за поимку преступника («вязчее») и за­ставлять купцов перевозить княжескую кладь («имати по селам у купцов повозы»).

Князю отводились охотничьи и рыболовные угодья. Их эксплуатация строго лимитировалась. О порядке княжеской охоты составлялись специальные грамоты, на которые ссылаются новгородско-княжеские догово­ры. В 1269 году князя Ярослава судили и изгнали из города, между прочим, и за то, что он злоупотреблял охотой, держал много ястребов, соколов, собак. Мелоч­ная регламентация княжеских промыслов лишний раз подчеркивала служебное положение князя. Таким огра­ничениям мог подвергаться не властелин земли, а на­емник, приглашенный с определенной целью и за опре­деленное вознаграждение.

Ряд положений договорных грамот был призван га­рантировать Новгород от опасности превращения князя из временного наемника в лицо, способное определять новгородскую политику. Личные права князя и его дво­ра были ограничены, им не давали возможности хозяй-

.________________ 233 ________________

ственно укрепиться в Новгороде, стать крупными земле­владельцами, торговцами, подвести экономическую базу под свою власть. Князя намеренно изолировали эконо­мически и политически от новгородской жизни, намерен­но содержали так, чтобы в любую минуту его можно было выгнать и заменить новым.

Князю, его княгине, боярам, дворянам запрещалось иметь земельную собственность в Новгородской волос­ти, держать села и слободы, а также ставить их, поку­пать, принимать в качестве дара, выводить людей в свои земли, принимать закладников. Многие грамоты пред­лагали князьям безвозмездно вернуть Новгороду села и слободы, купленные ими и их предками, отпустить закладников. Иного мнения относительно княжеских прав на землю придерживается В. Л. Янин. Он проти­вопоставляет положениям договоров Новгорода с князч-ями, запрещающим князю приобретать землю, другую формулу из тех же докончаний: «А пожни, княже, что пошло тебе и твоим мужем, то твое». Из этой фразы де­лается вывод, что «наличие ... княжеской собственности докончаниями не отрицается, а, напротив, утверждает­ся» и что «под княжескими земельными владениями в Новгороде подразумевается древний княжеский домен, пределы которого были фиксированы»1. Создается впе­чатление, что это утверждение основано на смешении понятий владения и собственности. Купленная земля становится собственностью, но покупка земли князю и его двору запрещалась. Что же касается пожен, то кто же сказал, что они передавались на правах собствен­ности, а не были средством обеспечения князя и его бояр, способом вознаграждения, своего рода кормления? О какой княжеской собственности может идти речь, когда князья менялись и теряли всякую связь с Новгородом и всякие права на землю, и при этом о выкупе земли у князя речь никогда не возникала? С юридической точки зрения неубедительно утверждение Янина, что «княжес­кий домен — та же вотчина, но не наследственная в семье, а выделенная в целях кормления целого инсти­тута государственной власти, который существует на основе ряда с Новгородом»2. Под вотчиной всегда пони­малась, в том числе в Новгороде, именно перешедшая

1 Янин В. Л. Княжеский домен в Новгородской земле//Феода-лизм в России. М., 1987. С. 120.

2 Там же. С. 129.

__________________ 234 ___________________

от отца земельная собственность. Называть вотчиной владения князя в республиканском Новгороде столь же неправильно, как в современных условиях называть го­сударственную дачу собственностью проживающего на ней должностного лица.

Торговые связи Новгорода с Готландом и Ганзою складывались без участия князя, и он обязывался в них не вмешиваться, торговые дворы не затворять, своих приставов не приставлять, не отменять и не изменять новгородские торговые соглашения. В немецком дворе князь мог торговать только через новгородскую братию.

Усиливавшаяся эксплуатация городских низов со стороны боярско-купеческой верхушки делала вполне реальным обращение черных людей за защитой к кня­зю. Договорные грамоты предусмотрительно лишают князя возможности во имя своего политического интере­са благосклонно отнестись к жалобам угнетенного на­рода. Князю запрещалось судить холопов и половников без господаря, он обязывался возвращать из своих зе­мель беглых холопов, половников, поручников. Догово­ры с князьями устанавливали и такое правило: «А хо­лоп или раба почнет вадити (жаловаться, доносить.— О. М.) на господу, тому ти веры не яти», «а холоп, или раба или смерд почнет на осподу вадити, и тому ти, честны король, веры не няти»1. Князю запрещалось при­нимать жалобы на старейших от смердов и холопов. То же правило встречается и в более широкой формули­ровке: «А кто почнет водити к тебе, тому ти веры не яти»2. А в договор с великим князем тверским Михаилом Ярославичем (1304—1305) та же норма уточняется: «Аже взъидет к тобе, княже, на мужа обада, тому ти ве­ры не яти, дати тому неправа»3. Толкование термина «неправа» (расправа) словарем церковно-славянского и русского языка позволяет предположить, что жалобщи­ков на бояр, купцов и зажиточных ремесленников ожи­дало у князя наказание.

Для договорных грамот, определяющих правовое положение князя в Новгороде, характерно значитель­ное ограничение его возможностей как правителя, судьи, частного лица. В них постоянно и враждебно сталки­ваются две силы — княжеская и Вольного города, кото-

1 ГВН и П. С. 12, 131.

2 Там же. С. 12.

3 Там же. С. 18.

——————————___ 235

рый, видя в князе угрозу своему авторитету, стремится не уступить своих исторически сложившихся привиле­гий, изолировать князя, помешать ему укрепиться в Новгороде.

В русской литературе встречалась, однако, и принци­пиально иная оценка новгородско-княжеских отношений. С. М. Соловьев считал договорные грамоты не резуль­татом борьбы бояр и князя, а результатом доброволь­ной и полной уступки власти со стороны бояр, вызван­ной тем, что город не мог обходиться без князя и пото­му приглашал его «править и володеть». Новгородско-княжеские соглашения как бы повторяют легендарную ситуацию призвания варягов1. Соответственно те места из грамот, которые принято считать урезывающими кня­жескую власть, толкуются как боярская помощь князю, боярский совет для лучшего управления или как ликви­дация механических затруднений, связанных с частой сменой князей. Так, по Соловьеву, князь судит в при­сутствии посадника только потому, что он как чужак не знает новгородских законов; князь раздает волости и назначает чиновников с посадником потому, что он как чужак не знает достойных; князю запрещено лишать мужа волости без вины и назначать своих соотечествен­ников в ряд волостей только для того, чтобы создать большую устойчивость управления и не менять его це­ликом с приходом нового князя, и т. п.2 Соловьев объяв­ляет новгородского князя верховным правителем и вер­ховным судьей над всеми мирянами и по всем важней­шим делам.

Идея о независимой и всеобъемлющей власти князя порождена норманнской теорией происхождения государ­ственности на Руси и призвана служить важным аргу­ментом в пользу этой теории. По Соловьеву, князь при­зывался как посторонний, беспристрастный арбитр для усмирения враждующих родов и партий в Новгороде, для установления «внутреннего наряда», призывался «править и володеть», подобно Рюрику, Синеусу и Тру-вору. «Если князь призывался как посредник, на кото­рого все стороны должны были полагаться, — рассуж­дал он, — то очевидно, что над судом князя не могло быть никакого другого верховного суда... Князя могли

1 См.: Соловьев С. М, Об отношениях Новгорода к великим князьям. М., 1846. С. 9.

2 См. там же. С. 27—28.

________________ 236 ________________

изгнать, но не могли подчинить его суд суду выс­шему»1.

Соловьевская концепция княжеской власти в Новго­роде искусственна и противоречит фактам. Известно, что в XIV и XV веках князья редко бывали в Новгоро­де, и Новгород обходился без их вмешательства в дела управления и суда, тем самым демонстрируя способ­ность республиканских учреждений собственными сила­ми устанавливать «внутренний наряд». Известно также, что и в бытность князей в Новгороде черным людям запрещено было обращаться к ним с жалобами на ста­рейших, а политические столкновения между боярско-купеческими партиями, как и между молодшими и ста­рейшими, решались вечем без участия князя. Значит, князь не был арбитром «и между старейшими и молод­шими, ни между соперничавшими партиями бояр и куп­цов.

Полнота и безапелляционность власти, которыми наделяет князя Соловьев, не вяжутся со случаями суда над князем, изгнания князя, заключения его под стра­жу, призвания нового князя для борьбы со старым и т. п. Идеальное сочетание независимости князя в де­лах управления и суда и его сменяемости в любое время по желанию населения возможно только в теории. Князь приглашался не «править и володеть» Новгоро­дом, а нести службу на строго определенных условиях.

Точка зрения Соловьева не получила поддержки в литературе, но какое-то ее влияние, может быть, сохра­нилось в признании суверенитета князей над Новгоро­дом, которое без присущей Соловьеву в данном вопросе тенденциозной интерпретации фактов становится бес­почвенным.

«Великий князь для Новгорода был верховный гла­ва, установитель ряда; он долженствовал им быть для всей Земли Русской, — писал Н. И. Костомаров. — Как при Изяславе Ярославиче новгородцы сознавали эту верховность в киевском князе, так впоследствии — во владимирских и, наконец, в московских князьях»2. Эта традиция перешла и в советскую литературу. «Новго­род признавал своим верховным феодальным сюзереном великого князя, сначала тверского, потом в течение

1 Соловьев С. М. Об отношениях Новгорода к великим князьям. С. 10.

2 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. 1. С. 53.

________________ 237 _______________

полутораста лет московского»1, — утверждал А. В. Ар-циховский. Мысль о суверенитете князей над Новгоро­дом последовательно проводит В. Л. Янин: «На наш взгляд именно в 1220-х годах впервые отчетливо воз­никла та форма ограничения княжеской власти, кото­рая сыграла решающую роль в развитии позднейшей республиканской государственности. Такой формой является признание суверенитета суздальской княже­ской династии, возникновение таких союзнических от­ношений, при которых существование особого новгород­ского князя перестает быть обязательным условием го­сударственного устройства»2.

Фактически здесь все верно, но с логической и юри­дической точек зрения не понятно, как ограничение власти может стать формой признания суверенитета. Но автор настаивает на столь противоречивом сочетании урезанности полномочий князя и его суверенитета над Новгородом: «Его (князя. — О. М.) власть в Новгороде решительно ограничена, а суверенитет оказывается лишь формой союза, не затрагивающей внутренних по­рядков республики»3. Если мы вспомним, что и внеш­няя политика Новгорода в годы зрелости республики определялась отнюдь не князем, станет вовсе не понят­ным, в чем же заключался его суверенитет. Зато изгна­ние князя в 1269 году Янин определяет как «отрицание великокняжеского суверенитета над Новгородом»4. Между тем, в этом событии не было ничего необычного для государственного строя республики. Новгород ме­нял свое отношение не к княжеской власти, а к конк­ретному князю.

Если бы Новгород признавал княжеский суверени­тет, он не был бы республикой и ему не нужно было бы заключать договоры с каждым новым князем. Если бы суверенитет Москвы признавался, было бы бессмыс­ленно интриговать против московских князей в Золотой Орде. Ряды с московскими князьями были средством установления союза с могущественным соседом. Это была необходимость, весьма опасная для - будуще­го республики, и с XIV века в Новгороде начали это сознавать. Новгород рад бы был изменить порядок, и

1 Арциховский А. В. Новгород Великий по археологическим данным. С. 44.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 135.

3 Там же. С. 141.

4 Там же. С. 156.

___________________ 238 __________________

в договоре с Казимиром попытался это сделать, но со­отношение сил лишило его такой возможности. Именно из-за суверенитета шел спор между республикой и Иваном III, и когда вече казнило двух новгородцев, назвавших московского великого князя своим госуда­рем, оно выразило свое отношение к его суверенитету. Суверенитет в Новгороде принадлежал вечу, а призна­ние городом суверенитета московского царя означало конец республики.

Правовое положение князя, очерченное нами по до­говорным грамотам, выражало новгородскую идею кня­жеской власти, но не всегда соответствовало действи­тельности. Отношения между Новгородом и князьями развивались в обстановке ожесточенной политической, а нередко и вооруженной борьбы. Шла, как говорил Н. М. Карамзин, «вечная пря его вольности со властию княжескою»1. Исход борьбы определяется соотношени­ем сил, а потому могучим князьям не раз удавалось навязать Новгороду не толькое свое избрание, но и свою политику. Князь, располагавший хорошей дружи­ной, особенно когда благоприятная внешняя или внут­ренняя обстановка делала его присутствие чрезвычайно необходимым, не всегда считался с договорами, грамо­тами или еще не записанными традициями, хотя никог­да не декларировал публично своего несогласия с нов­городской пошлиной.

Наиболее ярко это проявилось в княжение Алек­сандра Невского. Победа над ливонскими рыцарями, влияние в Золотой Орде, выдающиеся качества полко-водца и государственного деятеля позволяли ему пре­небрегать новгородскими обычаями и распоряжаться вольным городом, как своей вотчиной. Даже став в 1252 году великим князем владимирским и покинув Новго­род— поведение, необычное для новгородского князя XIII века, — Александр продолжал управлять Новго­родской землей. Он назначал в Новгород своих сыновей не как самостоятельных князей, а как своих наместни­ков, сам приезжал в Новгород, судил, водил новгород­цев в походы и даже приказывал им выступать на войну как своим подданным. Первые договоры с великим кня­зем тверским Ярославом Ярославичем полны воспо­минаний о самовластном княжении его брата Александ­ра Невского: «А что твой брат отъял был пожне, от

1 Карамзин И. М. История... Т. IV. С. 151. ________________ 239 ________________

того ти, княже, отступитеся», «А что, княже, брат твой Александр деял насилие в Новгороде, от того ся, кня­же, отступи»1.

Попытки князей укрепить свою власть в Новгороде, несмотря на временные удачи, неизменно сводились на нет новгородским боярством. Только в XV веке москов­ские князья развернули решительное наступление на республиканские порядки. Историческая закономер­ность создания централизованного русского государст­ва обрекла на гибель новгородские боярские вольности вместе с ликвидацией феодальной раздробленности Рус­ской земли. В это время московские князья обнаружили стремление подвести легальную базу под узурпацию прав Вольного города.

Хронологическое сопоставление договорных грамот показывает, как московские князья шаг за шагом при­ближались к захвату всей полноты власти в Новгороде. Начиная с договора о мире в Яжелбицах (1456), нов­городцы целуют крест не только великому князю, но и его сыну, тем самым подчеркивая и признавая на­следственный характер власти московских князей в Нов­городе; они обязываются не принимать у себя враждеб­ных Москве князей и их потомков, отказываются от вечевых грамот, от новгородской печати, дают согласие на взыскание черного бора по мере надобности. В гра­моте о мире с Иваном Васильевичем (1471) Великий Новгород покорно именует себя отчиной московских князей, клянется держать их княжение честно и грозно и «быти от великих князей неотступным ни к кому».

Источникам известны также княжеские наместники. Первоначально они назначались на время отъездов кня­зя из Новгорода. Когда же на новгородском столе обосновались великие князья, наместники стали их по­стоянными представителями, выполнявшими все их пол­номочия, но пользовавшимися меньшим авторитетом. Наместники назначались не только в Новгород, но и в волости и пригороды, управлявшиеся целиком или на­половину княжескими мужами. В случае недовольства наместником новгородцы прогоняли его со службы. При этом, как показывает грамота с жалобой на Федора Михайловича и Бориса Константиновича2, они не спра-

1 ГВН и П. С. Ю, П.

2 Там же. С. 18—19.

240

шивали разрешения князя, а лишь информировали его в своих действиях, обещая при наезде князя в Новго­род стать перед ним на суд.

Помимо великого князя, с которым заключался до­говор, Новгород приглашал к себе и других князей для несения военной службы. Нередко этой формой пользо­вались для ослабления влияния великого князя. Так, при обострении отношений с Москвой новгородцы приг­лашали к себе литовских князей. Враг московского кня­зя Шемяка также нашел прибежище в Новгороде. Слу­живым князьям давались в кормление волости.

____ 6

ТЕРРИТОРИАЛЬНОЕ УСТРОЙСТВО

Фрагментарность источников делает отношения между местными и центральными властями в Новгородском государстве одним из наиболее спорных вопросов. Ясно только, что эти отношения были неоднородны и скла­дывались исторически в зависимости от способов и вре­мени присоединения разных земель к государству. По степени пользования правом на самостоятельное внут­реннее управление новгородские территории распада­ются на три разряда — административные единицы глав­ного города, пользующиеся значительной долей авто­номии, пригороды и близлежащие волости с сильно уре­занным самоуправлением и отдаленные, завоеванные земли, колонии, полностью лишенные права голоса в общегосударственных делах и управляемые присылае­мыми из центра должностными лицами.

административное деление главного города республики

В эпоху расцвета республиканских учреждений Новго­род состоял из пяти крупных административных еди­ниц, или концов. Деление на концы не было особен­ностью Новгорода и его пригородов (Псков, Ладога, Старая Русса), — оно известно Киеву, Ростову, Смолен­ску и другим древним русским городам. Одним из первых обратил внимание на этот факт А. И. Никит-

_______________ _241 ______________ _

16 Заказ 2695

ский1. Работы советских историков подтверждают его вывод2. Подобная система (городские четверти) суще­ствовала и во всей средневековой Европе3.

Как и повсеместно, новгородские концы были не произвольно установленными административными еди­ницами, а исторически сложившимися общинами, вы­росшими из древних поселений и крепко спаянными местными интересами. Б. Д. Греков предположил, что происхождение концов уходило корнями в седую ста­рину, еще до образования Новгорода4. Того же мнения придерживался А. В. Арциховский. В. Л. Янин, М. X. Алешковский и Б. А. Колчин полагают, что кон-• цы, по-видимому, возникли как объединение нескольких боярских поселков, сохранивших свою зависимость от боярских семей вплоть до последнего этапа существо­вания боярства, что историческую основу их представ­ляли родовые поселения5.

Концы возникли не одновременно, древнейшие из них, относящиеся к доновгородскому периоду, — Сла-венский, Неревский и Людин. Плотницкий и Загород-ский концы возникли в XII—XIII веках. И. Лойшнер отмечает, что до конца XII века слово «конец» исполь­зуется новгородскими источниками не в административ­ном, а в пространственном смысле, для указания места, где произошло то или иное событие, и только в 1218 го­ду конец впервые выступает в летописи как единое це­лое во внутригородской политической борьбе6.

Во внутренних делах каждый конец являл собою самоуправляющийся организм, в котором .функциони­ровали кончанское вече и выборные власти. Компетен-

1 См.: Никитский А. И. Очерк внутренней истории Пскова.

СПб., 1873. С. 60, 87, 161.

2 См., например: Арциховский А. В. Городские концы в Древ­ней РусиЩсторические записки. 1945. № 16. С. 11—12; Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новгорода. С. 56; Фаде­ев Л. А. Происхождение и роль системы городских концов в разви­тии древнейших русских городов//Русский город. М., 1976. С. 19.

3 Leuschner J. Novgorod. S. 109.

4 Греков Б. Д. Новгородский Дом святой Софии. СПб., 1914.

С. 291.

5 См.: Янин В. Л., Алешковский М. X. Происхождение Новго­рода. С. 56; Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 9; Янин В. Л., Колчин Б. А. Итоги и перспективы новгородской археологии//Архео-логическое изучение Новгорода. М., 1978. С. 45; Янин В. Л. Очзр-

ки... С. 181.

6 См.: Leuschner J. Novgorod, S. 110—111.

ция их, не очень широкая, включала благоустройство, соблюдение порядка, разбор споров между гражданами конца, выполнение кончанских и общегородских по­винностей. Концы выставляли в случае надобности каж­дый свое ополчение во главе с воеводой. Эти ополчения входили в новгородское войско1. В XIV — XV веках в важных переговорах участвуют представители концов (как правило, — житьи, в исключительных случаях — черные люди). Новгородская судная грамота вводит по одному боярину и по одному житьему от конца в судеб­ную коллегию докладчиков. Таким образом, концы вы­полняли ряд административных, судебных, дипломати­ческих и военных функций. Все это требовало средств. Предполагают, что каждый конец располагал своей казной. От XV века дошли образцы кончанских печа­тей. Начиная с А. И. Никитского, исследователи отме­чают тесную связь монастырей с управлением концами2. Существует мнение, что близлежащие новгородские волости, названные после падения республики пятина­ми, закреплялись в собственность и управление за кон­цами — за каждым по одной пятине. Мнение это осно­вано на следующем не вполне ясном высказывании не­мецкого посла в Москве XV века С. Герберштейна: «Некогда во время цветущего состояния этого города, когда он был независимым, обширнейшая область его делилась на пять частей. Каждая из них не только до­кладывала все общественные и частные дела надлежа­щему и полномочному в своей области начальству, но могла исключительно в своей части города заключать какие угодно сделки и удобно вершить дела с другими своими согражданами, и никому не было позволено в каком бы то деле жаловаться какому-нибудь иному на­чальству того же города»3. Одни исследователи (К. А. Неволин) считали, что Герберштейн говорил о концах новгородских, другие (А. И. Никитский, А. В. Ар­циховский, В. Л. Янин и др.) под «обширнейшей об­ластью» понимали пятины и делали вывод о зависимо-

1 См.: Рабинович М. Г. Военная организация городских концов в Новгороде Великом в XII — XV вв.//Краткие сообщения о докла­дах и полевых изысканиях Института истории материальной куль­туры. 1949. № 30. С. 55—56.

2 См.: Никитский А. И. Очерки внутренней истории церкви в Великом Новгороде. СПб., 1897. С. 98; Арциховский А. В. Городс­кие концы... С. 7; Янин В. Л. Актовые печати... Т. II. С. 136.

3 Герберштейн С. Записки. СПб., 1908. С. 116—117.

243

16*

сти пятин от концов, на каковую мысль наводило так­же совпадение числа концов и пятин1.

На наш взгляд, независимо от толкования слов Гер-берштейна, чье свидетельство об обычаях Новгорода, основанное на рассказах, может быть и недостоверным, прав К- А. Неволин, не признававший административ­ных' связей концов с пятинами и привлекший к изуче­нию вопроса большой летописный и актовый материал. Он справедливо указал, что в республиканскую эпоху, во-первых, земли, охваченные впоследствии пятинным делением, в смысле их управления не представляли единого целого, а дробились на более мелкие районы, тяготевшие к городским центрам, и, во-вторых, управ­лением всех этих земель ведало общегородское вече и избираемые им должностные лица, что видно и из договоров с князьями, и из случаев назначения в буду­щие пятины посадников, князей-кормленщиков, и из случая жалоб населения волостей новгородскому вечу на присланных им управителей, и т. п.2.

Вместе с тем не вызывает сомнений, что концы (впрочем, так же, как и улицы) распоряжались неко­торыми территориями, лежащими за пределами города. Об этом свидетельствуют грамота Славенского конца Саввино-Вишерскому монастырю с подтверждением прежнего пожалования «кончанской» землею на реке Вишере и докончальная Славенского конца с Иваном Губаревым о размежевании земли 'Ивана Губарева и Саввино-Вишерского монастыря3. Но в этом случае (обе грамоты говорят об одной и той же земле) рас­поряжение конца частью новгородской территории, по-видимому, базировалось не на государственном, а на частном праве. Земля могла быть куплена концом для совместной эксплуатации сельского населения, подаре­на, завещана концу и т. п.

Вопрос о должностных лицах конца не так ясен. Часто говорят о кончаноких старостах4. Однако нов-

городским источникам такая должность не известна. Лишь в немецком документе 1401 года говорится, что в совете господ вместе с архиепископом, посадником и тысяцким заседали «пять старост от пяти концов». Пя-тиконецкие старосты, являвшиеся, по мнению И. Д. Бе­ляева, выборными кончанскими руководителями, появ­ляются в источниках лишь в XVI—XVII веках и послу­жили, вероятно, заменой неприятного для московского уха и связанного с воспоминаниями о древних новго­родских вольностях института посадников и тысяцких.

В. Л. Янин, а вслед за ним И. Лойшнер справедливо полагают, что кончанский староста немецких источни­ков и кончанский посадник — понятия тождественные1. Три новгородские грамоты (две XV века и одна конца XII века, причем подлинность ее сомнительна) говорят о кончанских посадниках и тысяцких2. Но поскольку летописи ни разу не сообщают об избрании посадников или тысяцких на кончанских вечах, а сличение имен, перечисленных в упомянутых грамотах, со описками новгородских посадников убеждает, что кончанские и городские посадники — одни и те же лица, можно пред­положить, что новгородские посадники и тысяцкие, сте­пенные и старые, считались в то же время посадниками и тысяцкими того конца, в котором они жили, и несли обязанности по его управлению. Это тем более естест­венно, что в концах господствовали стойкие боярские группировки с определившимися вождями. Данными о конфликтах между боярами одного конца мы не рас­полагаем. Значит, вопрос о том, кому представлять конец в городе или кто были в конце «передние люди», не вызывал разногласий. Он определялся социально-экономическим статусом, престижем боярских вожаков.

Невозможно установить, какие функции исполня­лись посадниками и тысяцкими в качестве представи­телей центральной власти и какие — в качестве пред­ставителей местной власти.

1 См.: Никитский А. И. Очерки внутренней истории Пскова. С. 162. См. также разбор мнений по этому вопросу в статье А. В. Арциховского «Городские концы в Древней Руси»//Историче-кие записки. АН СССР, Вып. 16. 1945. С. 6, 7; Янин В. Л Новго­родские посадники. С. 371.

2 См.: Неволин К. А. О пятинах и погостах новгородских в XVI веке. СПб., 1853. С. 51.

3 ГВН и П. С. 48, 172.

4 См.: Ключевский В, О. Сочинения. Т. II. С. 67.

244

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 327; Leusck-ner J. Novgorod. S. 111.

2 В одной из упомянутых выше грамот о землях Саввино-Ви­шерского монастыря сказано: «покончаша промежу себя посадники великого Славенского» и дальше: «что дали посадники Федор Ти­мофеевич и Иван Александрович и старшие посадники и тысяцкие землю кончанскую» (ГВН и П. С. 148), во второй от имени Сла­венского конца выступают восемь посадников (ГВН и П. С. 172). Посадник Славенского конца фигурирует также во вкладной на землю Муремскому монастырю (ГВН и П. С. 284).

________________ 245 ________________

На общегородском вече конец выступает как единое целое, что едва ли было бы возможно без предвари-. тельного кончанского решения вопросов в форме веча или какого-либо сговора.

Устройство Древнего Новгорода определяется ря­дом ученых как федеративное. Н. И. Костомаров писал о «федеративном духе», который «отпечатлелся резкими чертами на составе Великого Новгорода»1. Как расши­ряющийся круг объединившихся друг с другом общин рисовал республиканскую структуру В. О. Ключевский: «Союз концов и составлял общину Великого Новгоро­да. Таким образом, Новгород представлял многочислен­ное соединение мелких и крупных местных миров, из которых большие составлялись сложением меньших»2.

Сочетание общегородских властей и внутренней ав­тономии административных единиц признается всеми исследователями3 и не вызывает сомнений. Но, на наш взгляд, не следует, применяя к Новгороду понятие фе­дерации, употреблять его в строго юридическом смысле, в противовес автономии. Дореволюционные историки проявляли в этом отношении большую осторожность. В. О. Ключевский не воспользовался ни тем, ни другим словом. Н. И. Костомаров говорил о «федеративном духе», о том, что «федеративное или удельно-вечевое начало проникало в жизнь и других земель, только в Новгороде оно проявилось осязательнее»4.

Ряд моментов говорит в пользу признания Новгоро­да федерацией концов. Это обязательность участия всех концов для признания городского веча законным, кон-чанское представительство в посольствах, ополчении. В то же время наличие особых кончанских посадников, четкое разграничение сфер деятельности между центром и субъектами федерации вызывает сомнения. Кончан-ские представители в посольствах появляются поздно и всегда лишь дополняют городских магистратов и бояр, выступающих от имени всего города. Если Новгород и был федерацией в строгом смысле слова, то, во всяком

1 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 7.

2 Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 67.

3 См., например: Янин В. Л. Очерки... С. 151; Андреев В. Ф. Северный страж Руси. С. 52; Vernadsky G. Russia at the Dawn of the Modern Age. L., 1957. P. 37; Mladenovic M. War and Society in Medieval Novgorod/line New Review. № 2—3. 1965. P. 38—62; Goehrke C. Gross-Novgorod und Pskov — Pleskau. S. 465.

4 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. I. С. 53.

________________ 246 _______________

случае, неразвитой. Принципиальный для федерации во­прос о соотношении власти центра и мест, об особой компетенции города и конца четко решен не был, при­чем не потому, что республика не располагала для этого достаточным арсеналом обычно-правовых средств, а по­тому, что он не представлялся новгородцам актуальным.

Для внутриновгородского политического быта харак­терны не столкновения центральной власти с местной, кончанской, а столкновения концов между собою, что явилось результатом своеобразия исторически сложив­шегося административного деления. В концах процве­тала взаимная поддержка и выручка в столкновениях с чужими. Влиятельные жители концов отличались щед­рыми пожертвованиями на нужды общины, помощью со­гражданам, без чего в новгородских условиях полити­ческое и хозяйственное благополучие не могло быть устойчивым. При решении государственных дел на нов­городском вече, в особенности при выборах должност­ных лиц, разгоралась конкуренция между концами. Избрание своих представителей на общегородские долж­ности сулило кончанам большие выцоды.

Общинный характер концов, очень развитый мест­нический интерес, соперничество и взаимное недоверие между концами вызвали ряд приобретших правовую форму обычаев, регулировавших разногласия между концами, устанавливавших их равное участие в ряде общегосударственных дел. Эти обычаи (участие пред­ставителей концов в посольствах и суде докладчиков), по нашему мнению, определяли не отношение частей государства к целому, мест — к центру, что позволило бы говорить о федерации, а отношения частей государ­ства между собой, определяли равенство частей в конк­ретных случаях управления и суда. Эти обычаи приз­ваны были смягчить взаимное недовольство и подозре­ния, вспышками которых богата новгородская история, совершенно не знакомая с выступлениями концов про­тив центральной власти как таковой, едва ли возмож­ными при функционировании веча.

Конфликты концов часто перерастали в столкнове­ния между сторонами, на которые делила Новгород река Волхов. Три конца — Неревский, Людин (Гончар­ный) и Загородский лежали на левом берегу Волхова, на Софийской стороне, два — Славенский и Плотниц­кий— на правом берегу, на Торговой стороне. Деление на стороны административного значения не имело, но

________________ 247 ________________

в политической жизни оно было важным. Противобор­ствующие группировки концентрировались обычно на разных сторонах, естественная граница позволяла со­браться с силами для решающей схватки. Обилие лето­писных сведений о соперничестве и борьбе сторон давно наводило исследователей на мысль об их неодинаковом социальном составе. Еще Н. М. Карамзин считал, что на стороне Софийской «обитали граждане знатней­шие»1, а следовательно, на Торговой, в соответствии с ее названием — купцы и ремесленники. Такого же мне­ния придерживались В. В. Пасек, М. Н. Покровский и др. Н. А. Рожков, наоборот, считал Софийскую сто­рону демократической, а Торговую —аристократиче­ской. Приобщение к этому спору писцовых книг, издан­ных в конце XIX —начале XX века А. Г. Ильинским, В. В. Майковым и А. М. Гневушевым, показало необос­нованность такого рода «социальной географии», а архе­ологические раскопки еще раз подтвердили, что все со­циальные слои города были представлены, и довольно равномерно, на обоих берегах реки2. Это один из не­многих вопросов социально-политической истории Нов­города, которые можно считать окончательно решен­ными.

Концы состояли из улиц. Видимо, они тоже пользо­вались самоуправлением во внутренних делах и, воз­можно, созывали в случае необходимости свои веча. Подобно концам, улицы были собственниками участков земли за городской чертой, совместно приобретенных или пожалованных улице. По отношению к такой зем­ле улица пользовалась всеми правами феодала. Для управления сельскими жителями назначались посельни-ки, на обязанности которых, в частности, лежала достав­ка уличанских людей на суд в случае совершения ими тяжких преступлений3.

Во внешних делах улица полностью поглощалась концом и не имела своих представителей ни в суде, ни в посольствах. Правда, в 1475 году Ивана III встре­чали по два старосты от двух улиц4, а в 1477 году ста­росту Данславской улицы посылают бить челом к ве-

1 Карамзин Н. М. История... Т. V. С. 131.

2 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 5—6; Подвиги-на Н. Л. Очерки... С. 26.

3 См. ст. ст. 36, 38 Новгородской судной грамоты.

4 ПСРЛ. Т. XII. С. 160—161.

__________________ 248 ___________________

ликим князьям1, но это была, видимо, жалоба, а не дипломатическая миссия.

В управлении улицей велика была роль местных старейших людей. Формально улица возглавлялась ста­ростами, на заботе которых кроме благоустройства и надзора за порядком лежал, видимо, учет жителей-собственников, разрешение и регистрация сделок на земельные владения, дворы и дома. Так, по купчей сере­дины XV века, приобретение Никольским Островским монастырем у Карла Васильева двора с хоромами и огородами на улице Рогатице состоялось по докладу старейшим людям и старостам улицким и «великой улице Рогатице»2.

Из переписки ганзейских гостиных дворов в Новго­роде видно, что именно старосты улиц бдительно сле­дили за тем, чтобы дворы не расширяли своей терри­тории3.

Обычно источники говорят о двух старостах улицы. И. Лойшнер пытался выявить по источникам социальное положение упоминаемых в них уличанских старост. В случае, когда это ему удалось, старостой оказался житий человек4.

Известен случай, когда улица не лежала целиком на территории одного конца. Это боярская Прусская улица. Но раздвоение произошло с выделением в XIII веке Загородского конца, к которому перешла часть Прусской улицы. Раньше вся улица была центром Лю-дина конца5.

Наряду с концами и улицами Новгород знал и деле­ние на сотни. Их соотношение и характер сотни пред­ставляют, пожалуй, самый неясный вопрос админист-ративно-тзрриториальной структуры города.

Подразделение населения и земель на основе деся­тинной системы с целью налогообложения, суда и фор­мирования ополчения встречается у большинства древ­них европейских и азиатских народов — китайцев, тибет­цев, монголов, персов, евреев, индийцев, турок, герман-

1 ПСРЛ. Т. XII. С. 171.

2 ГВН и П. С. 175.

3 См.: Клейненберг И. Э., Севастьянова А. А. Уличане на стра­же своей территории (по материалам ганзейской переписки XV в.)// Новгородский исторический сборник. 2 (12). С. 157—163.

4 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 37, 123, 222.

5 См.. Янин В. Л. Очерки... С. 128.

—————————————————__ 249 ___________________

цев и славян1. На славянском материале его рассмат­ривал Ю. В. Бромлейг. Применительно к Киевской Руси и эпохе феодальной раздробленности его касалось боль­шинство историков. Следует выделить Т. Ефименко, по­святившего этой теме специальную статью3. «Можно быть уверенным, что в Киевской Руси сотни — явление повсеместное, уходящее своими корнями к первобытно­общинному строю»4, — считает И. Я. Фроянов. С другой стороны, В. Л. Янин вслед за С. В. Юшковым говорит о «достаточно серьезных аргументах в пользу исконной связи сотенной и десятичной системы управления с организацией княжеской власти»5. Впрочем, одно не противоречит другому. Сотенная система могла достать­ся княжеской власти в наследство от родовых обычаев. В. Л. Янин связывает сотенное деление с социальной структурой и историко-тополрафическими аспектами формирования Новгорода. Исходя из того, что сотни возглавлялись тысяцким, который, по уже известному нам варианту прочтения грамоты князя Всеволода, представлял купцов, житьих и черных людей, он делает вывод, что именно эти слои и жили в сотнях: «Можно полагать, что сотенное население города наряду с боя­рами осваивало те городские территории, которые находились вне первоначальных родовых боярских по­селков, на тех местах, которые поначалу были пусто­порожними... Боярские «концы» и небоярские «сотни» располагались в Новгороде черешолосно»6. М. X. Алеш-ковский7 и В. Л. Янин выдвигают гипотезу, согласно которой в ответ на поддержку новгородцев в борьбе за киевский стол Ярослав Мудрый предоставил им важные льготы: «Боярство было провозглашено непод­судным князю, была признана власть бояр над концами города. Князь же оставался судьей над прочими кате-

1 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 55.

2 См.: Бромлей Ю. В. К вопросу о сотне как общественной ячейке у восточных и южных славян в средние века//История, фольклор, искусство славянских народов. V Международный съезд славистов. М., 1963. С. 73—90.

3 См.: Ефименко Т. К вопросу о русской «сотне» княжеского периода//ЖМНП. Новая серия. 27. СПб., июнь 1910. С. 298—317.

4 Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-политичес­кой истории. С. 206.

5 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 113.

6 Янин В. Л. Очерки... С. 228.

7 См.: Алешковский М. X. Социальные основы формирования территории Новгорода IX—XV вв.//Советская археология. 1974. № 3.

_______________ 250 _______________

гориями свободных горожан, объединенных в сотни»1. Версия эта держится только на предположениях, кото­рые, к слову сказать, противоречат принятым в нашей литературе представлениям о времени возникновения новгородских свобод.

Эта гипотеза с точки зрения социального состава жителей, охватываемых сотенной системой, перекликает­ся в известной мере с позицией М. Н. Тихомирова, ко­торый видел в сотнях не административно-территори­альную единицу, а профессиональную организацию ремесленников наподобие купеческой Иванской сотни2. Мнение это выводится, главным образом, из неясности расположения сотен, перечисленных в Уставе Ярослава о мостах. Но профессиональное объединение едва ли противоречит территориальному принципу расселения. В средневековье они обычно совпадали. Именно поэто­му в старых городах были целые кварталы и улицы ремесленников и торговцев. Другой аргумент Тихоми­рова в пользу цехового характера сотен звучит еще менее убедительно: «Видеть... в сотнях Великого Нов­города территориальные организации совершенно невоз­можно, так как они упоминаются рядом с концами и улицами»3.

По В. Л. Янину, «до конца XII века аппарат сотен­ной администрации подчинен князю и является в его руках орудием антибоярской борьбы», а избрание пер­вого тысяцкого новгородцами в конце XII века свиде­тельствует о том, что республиканская реформа рас­пространилась и на сотни4.

Летопись впервые говорит о сотских (и десятских) в Киеве под 996 годом в рассказе о пирах князя Вла­димира, куда приходили и бояре, и гриди, и сотские, и десятские, и нарочитые мужи5. Применительно iK Нов­городу сотский упоминается под 1118 годом в уже из­вестном нам эпизоде, когда Владимир Мономах вызвал в Киев всех бояр новгородских и, приведя их к кресту, часть из них отпустил, а на других и на сотского Став-ра разгневался за то, что они грабили Даньслава и

1 Янин В. Л. Очерки... С. 231.'

2 См.: Тихомиров М. Н. Древнерусские города. Изд. 2-е. М., 1956. С. 131 — 134.

3 Там же. С. 133.

4 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 113.

5 НПЛ. С. 167.

Ноздрьчу, и всех их заточил1. Отсутствие сотских в изложении новгородских событий X—XI веков, как от­мечает И. Лойшнер, можно объяснить или упущением летописца, или тем, что термин «сотский» для обозна­чения руководителя административно-территориальной единицы еще не утвердился2. Большинство исследова­телей полагают, что в X—XI веках сотенная система уже существовала в Новгороде3. А. Е. Пресняков и Т. Ефименко отмечали, что длительное время для обоз­начения этой должности употреблялись понятие «ста­роста» или «старейшина»4.

После Ставра сотские появляются в Новгородской летописи в 1187 году. Посольство к князю Ярославу состояло, если верить летописи, из одних сотских: «Идоша из Новагорода передний мужи сътьскии и поя-ша Ярослава съ всею правьдою и чьстью». В 1195 году фигурирует сотский Микифор, участвовавший в посоль­стве знатных новгородцев к князю Всеволоду Большое Гнездо, в 1216 году сотского Лариона посылают к кня­зю Юрию Всеволодовичу5. Это последнее упоминание о сотских в Новгородской летописи, сотни встречаются под 1230 годом, когда добыток посадника и его братии, дворы которых были разграблены, был разделен по сотням6. В грамотах и уставах оба термина употребля­ются и позже, но и в них, как отмечает Лойшнер, пос­ле 1264 года городские сотские отсутствуют7.

Наиболее полные сведения по интересующему нас вопросу содержит Устав князя Ярослава о мостах (XIII в.), называющий 19 сотен, из них 10 городских и 9 волостных8. Высказывалось предположение, что городские сотни в административном плане до конца XIII века были связаны с волостными9.

Роль городских сотен в управлении в последние два века республики толкуется по-разному. И. Лойшнер по-

1 НПЛ. С. 21.

2 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 114.

3 См., например: Троцкий И. М. Происхождение... С. 350; Ры­баков Б, А. Деление Новгородской земли на сотни в XVII в.//Исто-рические записки. 2. 1938. С. 135.

4 См.: Пресняков А. Княжное право на Руси. СПб., 1909. С. 177; Ефименко Т. К вопросу о русской «сотне». С. 312.

5 НПЛ. С. 43, 54, 56.

6 НПЛ. С. 70.

7 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 118.

s НПЛ. С. 507—508.

9 См.: Leuschner /. Novgorod. S. 255.

__.___________ 252 ____ —- - -————

лагает, что в Новгородской судной грамоте «сотня» и «ряд» употребляются, в значении не административной единицы, а объединения купцов и ремесленников, так как они упоминаются после конца и улицы1. Но этот аргумент убеждает только в том случае, если признать предположение того же Лойшнера, что до 1291 года мельчайшей административной единицей была улица, а сотня состояла из двух или нескольких улиц2. Сельские сотни, видимо, сохраняли большую стабильность. Б. А. Рыбаков выявил их географическое расположение и показал, что они лежали в основе полупятин, о кото­рых говорят писцовые книги XVI века3. Сельские сот­ские выступают в качестве составителей грамот или свидетелей при договорах мены и купли-продажи. Бе­рестяная грамота № 155, видимо, свидетельствует о том, что сотский на своей территории помогал посаднику разбирать уголовные дела4. В пределах своей админи­стративной единицы сотский был главным носителем власти. И. Лойшнер видит признак снижения статуса сотского и в волости в том, что в одной из грамот5, где сотский участвует в качестве свидетеля при оформлении сделки, он упомянут после кузнеца6. Это и заставляет его усомниться в боярском происхождении сотского, тогда как по ранним сведениям сотские, выступавшие как представители старейших с военными и дипломати­ческими миссиями, были боярами. Однако по договору Новгорода с Казимиром (1470—1471) жизнь сотского в селе охранялась более высокой вирой (полтина вмес­то 4 гривен за несотского)7.

Фрагментарность источников не позволяет делать о сотнях категорические заключения. Попытаемся лишь, обобщая мнения исследователей, определить круг проб­лем, требующих уточнения, и наметить возможные ре­шения.

Исследователи полагают, что самой мелкой админи­стративной частью города была улица, несколько улиц

1 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 118—119.

2 Ibid. S. 64.

3 См.: Рыбаков Б. А, Деление Новгородской земли на сотни . С. 132—152.

4 См.: Арциховский А. В., Боровский В. И. Новгородские гра­моты на бересте. Из раскопок 1955 г. Т IV С 33

5 ГВН и П. С. 235.

6 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 119.

7 ГВН и П. С. 131.

—'-——- -_________ 253 ________________

объединялись в сотню, а две сотни составляли конец1. Однако строгое деление сотен между концами (по две на каждый) не вяжется с фактами. Ведь концы возник­ли в разное время, первоначально их было три. Плот­ницкий и Загородский конец появились соответственно в XII и XIII веке. Следовательно, десять сотен должны были делиться между тремя, а потом четырьмя конца­ми. Попытку такого деления предпринял В. Реннкамп2, однако И. Лойшнер считает ее неубедительной3.

Трудности в решении этого вопроса естественны и едва ли преодолимы. Они связаны с различиями как в понимании сотни, так и в определении хронологических рамок существования сотенной системы. Было ли сотен­ное деление административным или гильдейским, цехо­вым? Как уже отмечалось, сочетание двух названных принципов вполне возможно и естественно. В таком случае нельзя исключать, что сотни охватывали не всю территорию и не все население, а лишь его часть, как и полагает В. Л. Янин. Оригинальные соображения высказывал о сотнях Н. М. Карамзин. По его мнению, «город разделялся на части, или концы, а жители — на сотни, означаемые именем их старейшин»4.

Соотношение сотен и концов рассматривается и в хронологическом аспекте. Еще А. Е. Пресняков относил расцвет сотенной системы к XI веку и полагал, что с развитием новгородских вольностей в XII и XIII ве­ках она вытеснялась и отодвигалась на второй план. По мнению И. Д. Беляева, в то время сотенная орга­низация как слишком дробная и лишенная общего ру­ководства была неудобна в столкновениях с князьями, требовавших городского единства. Поэтому над сот­скими вырастают посадники и тысяцкие, доверенные всего города. Вместе с падением влияния сотских и представляемая ими единица уступает первенство в общегородских делах более крупным. В. Л. Янин гово­рит о быстро прогрессировавшем в XIV и XV веках процессе поглощения сотен боярскими концами, имея в виду постоянно возраставшую роль боярства в мест­ном самоуправлении. Но он же подчеркивает, что «в

1 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 67.

2 См.: RennkampfW. Studien zum deutsch-russischen Handel bis zum Ende des 13. Jahrhunderts//Bochumer historische Studien. Mit-telalterische Geschichte. Bd. 2 Bodhum, 1977. S. 99.

3 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 113.

4 Карамзин Н. М. История... Т. II. С. 63.

_________________254 __________.„..

Новгороде рядом с кончанской администрацией на всем протяжении его истории существовала другая админи­стративная система — сотенная»1. И. Лойшнер полагает, что как административные единицы сотни и концы от­носятся в основном к разным периодам. По его мнению, до 1291 года самой крупной гражданской и военной административной единицей были не концы, а сотни, а с названного года концы заняли место сотен. Это со­бытие он связывает с «реформой управления 1291 го-

2)

административное устройство Новгородской волости

Обширные владения, лежавшие за пределами главного города и называвшиеся все вместе Новгородской во­лостью или волостями, управлялись различно вследст­вие неодинакового уровня их колонизации. Одни земли, давно присоединенные к Новгороду, полностью вклю­чились в его экономическую жизнь, были густо заселе­ны новгородцами и хозяйственно освоены ими, другие были поверхностно связаны с центром победами новго­родского оружия. Характер административной зависи­мости подвластных территорий от метрополии обуслов­ливался в известной мере их географической удален­ностью от Новгорода и близостью к другим государст­вам, усиливавшей децентралистские тенденции. Эти два фактора создавали вокруг Новгорода политические пояса, отличавшиеся различной степенью зависимости от новгородских властей.

Ближайшие к Новгороду территории, ранее других и более активно подвергавшиеся его экономическому и политическому влиянию, не считались колониями и полностью восприняли политический быт Вольного го­рода. Городские центры этих земель были отстроены и заселены выходцами из Новгорода, воспроизведшими и его государственный строй с теми только видоизмене­ниями, которые диктовались обязанностями по отноше­нию к центральной власти. После падения республики эти земли известны под названием пятин новгородских: Вятская, Шелонская, Обонежская, Деревская и Бежец-

1 Янин В. Л. Очерки... С. 228.

2 См.: Leuschner J. Novgorod. S. 100, ИЗ, 118.

______________ 255 _______

кая. В источниках эпохи Вольного города пятинам соответствуют земли, сотни или ряды тех же и иных наименований1. Сотен было почти вдвое больше, чем пятин. Как отмечалось, Б. А. Рыбаков идентифицировал их с половинами, на которые пятины делились в писцо­вых книгах XV—XVI веков. Впоследствии Москва пере­именовала полупятины в уезды.

Пятины (в республиканскую эпоху — сотни) были всего лишь географическим или историческим понятием, не связанным непосредственно с системой управления. Пятинные земли в административном отношении разде­лялись на так называемые волости (называвшиеся в московское время присудами или уездами), т. е. обла­сти, расположенные вокруг местных городов, управляе­мые ими и тянувшие к ним повинностями. Никаких указаний на наличие властей, постоянно объединяющих присуды, расположенные на территории будущих пятин, мы не имеем. Видимо, Новгород был единственным по­стоянным административно-связующим звеном между присудами и комбинировал их (при отдаче в кормление, например) в зависимости от обстоятельств.

Центрами, вокруг которых формировались волости, были провинциальные городки, носившие название при­городов. Их было около тридцати по всей земле, и внут­реннее управление каждого было сколком с новгород­ского. Пригороды также делились на концы, собирали веча и пользовались во внутренних делах урезанной автономией, по-видимому, распространявшейся только на те дела, которые уступал в их ведение Новгород. Пригороды управлялись посадниками, но последние не избирались пригородским вечем, а назначались из Нов­города, причем не из местного населения, а из новго­родских бояр, о чем свидетельствуют случаи назначения пригородскими посадниками лиц, лишенных новгород­ского посадничества, и наоборот, избрания пригород-оких посадников новгородскими2. В исключительных

1 Доказательства того, что вольный Новгород не знал пятин-ного деления, с разбором упоминаний о пятинах и соответствую­щих им землях в исторических источниках, а также литературных, мнений, см.: Неволин К. А. О пятинах и погостах новгородских..

С. 25—49.

2 Так, на печати новгородского посадника Василия Николаеви­ча указан титул «русский посадник» — свидетельство того, что он посадничал и в Старой Руссе. См.: Янин В. Л. Новгородские по­садники. С. 270.

.256

случаях пригороды отказывались принимать прислан­ных из Новгорода посадников1. Но, как лравило, для вступления посадника в должность не требовалось ни­какого выражения согласия со стороны пригорода. Так же обстояло дело и с князьями, которых Новгород в качестве кормленников посылал в пригороды с целью обороны. Пригороды не могли прогонять неугодных князей и при недовольстве ими лишь жаловались Нов­городу2.

Зависимость пригородов от центра не ограничива­лась назначением князей и посадников. Для них были обязательны все решения новгородского веча, в том числе и такие, затрагивающие интересы всей земли, как объявление войны, заключение мира, призвание князя, торговые соглашения. Обороной также ведал Новгород и поставленные им воеводы. На пригороды возлагались финансовые повинности в пользу главного города, глав­ный город был местом верховного суда для всех приго­родов, кроме Пскова3. Наконец, пригороды несли обя­занности по отношению не только к светским, но и ду­ховным властям центра. Зависимость пригородов от центра была настолько обременительной, что постоянно порождала недовольство и стремление отложиться от Новгорода, проявлявшиеся не только во Пскове, сумев­шем добиться независимости, но и в Ладоге, Вологде,

- Торжке и т. д.

Территории, приписанные к пригороду, пригородские волости, делились на более мелкие административные единицы — погосты, состоявшие из нескольких селений. Под погостом понимают как административную единицу в целом, так и центр ее управления. Установление по­гостов в Новгородской земле связывается летописями с именем княгини Ольги (947 год: «Иде Ольга в Новго­род и устави погосты и дань»). Глубокая древность сель­ского-административного деления была обусловлена нуж­дами казны, ибо погосты — в первую очередь организа­ция податная, главнейшая обязанность которой заклю­чалась в раскладке и выполнении повинностей. Для

1 Так поступили в 1229 году новоторжцы (НПЛ. С. 274).

2 Такой случай сообщает летопись под 1384 годом (НПЛ.

С. 379).

3 Об отношениях пригородов к центру см.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 54—58; Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 74—75; Корф С. Л. История русской государ­ственности. СПб., 1908. Т. 1. С. 231—232.

257

17 Заказ 2695

населения округа погост был ближайшим местом управ­ления и суда. Во главе погостов стояли старосты, для решения важнейших дел собирали вече.

Земли, не вошедшие в конце XV века в пятинное деление, находились на несколько особом положении. Чем дальше от Новгорода на северо-восток или чем ближе к соседним могущественным государствам, тем слабее становились связи с Новгородом. В разделе о владыке приводилось высказанное советскими исследо­вателями предположение, что некоторые из этих земель ставились иногда под прямое управление главы новго­родской церкви.

Пограничные области — Торжок, Бежицы, Волок Дамский, Ржев, Великие Луки — находились в совме­стном владении Новгорода и соседних княжеств, что позволяло им не всегда считаться с новгородской волей. В Торжке особенно часты были антиновгородские вы­ступления и 'попытка променять новгородское поддан­ство на великокняжеское.

Обширная Двинокая земля (Заволочье), лежавшая за Обонежской и Бежицкой пятинами, формально име­ла такое же управление, как и ближайшие новгород­ские земли, так же делилась на пригородские волости и погосты, управлялась присылаемыми из Новгорода посадниками и воеводами, причем деятель­ность последних не исчерпывалась военным управлени­ем — на воеводах лежали и функции гражданской адми­нистрации, например сбор пошлин1. Распоряжения центральных властей считались обязательными для дви-нян, как показывает, в частности, грамота Великого Новгорода посаднику на Колмогоры и боярам двин­ским о поручении Печерской стороны в ведение некоего Михаила для рыбного промысла с запрещением двин­ским боярам вмешиваться в его дела2. Новгород любил взваливать свои финансовые тяготы на плечи колоний. Так, в 1386 году великий князь «взял гнев на Новгород» за разбойничьи походы ушкуйников по Волге и потре­бовал штраф в 8000 рублей. «В том же лете, — расска­зывает летопись, — ездиша за Волок посадники новго­родские и дети боярские брати 5000 рублев, что возло­жил Новгород на Заволочскую землю, занеже заволо-чане были же на Волге».

Однако фактически Двинская земля была гораздо более самостоятельной и частенько проявляла своево­лие. Это объяснялось, наряду с географическим поло­жением земли, тем, что двинская колонизация носила частичный характер и осуществлялась на свой страх и риск боярскими дружинами, быстро терявшими связи с центром.

Двинские бояре не раз изменяли Новгороду и всту­пали в сговор с московскими князьями, которые, исполь­зуя местные настроения, без особого труда захватывали новгородские земли. Особенно известно .присоединение Двинской земли к Москве в 1397 году, приведшее к по­жалованию великим князем московским Василием Дмитриевичем уставной грамоты.

Начиная с Двинской земли, и чем дальше на северо-восток, тем в большей мере, новгородские поселения были редкими островками — крепостями или торговыми центрами — среди племен финского происхождения. На­циональная рознь усложняла удержание этих террито­рий за Новгородом. Здесь чаще, чем в собственно нов­городских землях, вспыхивали мятежи.

Принципиально особую категорию новгородских колоний составляли земли на крайнем севере и востоке государства — Пермская земля, Югра, Печора и Тер­ский берег. Новгородская колонизация этих районов не зашла дальше торговли и сбора дани. Появлявшиеся здесь колонии отделялись от Новгорода и существовали самостоятельно, как Вятка — единственное на Руси го­сударственное образование, полностью обходившееся без княжеской власти, или присоединялись к соседним княжествам.

Внутреннее управление, местные обычаи финских племен остались нетронутыми. Новгородцы не имели в этих землях постоянной администрации. Дань взыски­валась вооруженными отрядами данников, отряжаемых особо для каждой экспедиции. Поход за данью сулил воеводам большие выгоды,, но в то же время был очень опасен. Нередко приходилось вновь завоевывать однаж­ды обложенные данью земли. Не раз новгородские удальцы-кмети, не знавшие меры в поборах, складывали голову в далеких краях1.

1 НПЛ. С. 229.

1 ГВН и П. С. 156.

г ГВН и П. С. 142—143.

259

17*

7

ФИНАНСЫ

Доходы новгородской светской казны состояли из нало­гов и повинностей, торговых и судебных пошлин, вир и экстренных сборов1. Государство обеспечивало и обя­занности по отношению к князьям (черный бор с XIV века) и Золотой Орде (число).

Правила распределения финансовых тягот во мно­гом не ясны. Равномерности в этом деле не было.

Богатые новгородцы несли немалые расходы по бла­гоустройству, церковному строительству и т. п., но, ви­димо, не на податной основе. Купцы пользовались важ­ными привилегиями, не обязаны были подвозами, не платили дикой виры.

Плательщиками налогов в натуральном выражении были смерды, считавшиеся принадлежностью Новгорода в целом. Пригороды отчисляли часть из своих сборов по волости в пользу Новгорода.

Население собственно Новгорода было, оо-видимому, свободно от налогов. Попытка «имати на новгородцах серебро», предпринятая в 1210 году посадником Дмит-ром, окончилась свержением ^посадника и разграблением его двора2. О принципах обложения позволяет судить грамота Новгорода великому князю Василию Василье­вичу на черный бор3 с новоторжских волостей, интерес­ная указанием на податную единицу соху — замельный участок, который 'можно обработать тремя лошадьми4. Грамота устанавливает налог с сохи в 2 новых гривны и мордку княжьему писцу и затем .приравнивает к сохе более редкие единицы обложения — невод, лавку, куз­ницу, четырех пешцев (землевладельцев, не имеющих лошади), за две сохи — плуг, ладью, црен (орудие соле­варения). Половник засчитывается за половину сохи, с одерноватого, «емлющего месячину», не взыскивалось ничего. Освобождались от черного бора старосты и нов-

1 В разделе о владыке отмечалось, что новгородцы нередко пользовались казной св. Софии, и указывались пути ее пополнения,

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства...

Т. II. С. 77.

3 См.: НПЛ. С. 248.

4 «А в соху два коня, да третье в припряжь». См.: ГВН и П.

С. 39.

________ 260 _________________

городцы, заехавшие в новоторжские земли ладьею или торгующие там лавками.

При сборе повинностей в пользу Золотой Орды нов­городцы не представляли исключения, что видно из рассказа летописи о том, как старейшие повелели мо-лодшим на вече в Новгороде «яти себя по число».

О повинностях сельского населения уже говорилось1. Напомним, что помимо натурального налога крестьяне были обязаны подвозом, градоставлением и, по новго­родской раскладке, выставлением экипированных рат­ников. Отмечалось также, что крестьяне владычные, монастырские, кончанские, улицкие, частновладельче­ские тянули данями и судом к землевладельцам, а не к Новгороду.

Сбор дани поручался данникам. Вероятно, они за­нимались этой деятельностью, связанной с немалым риском, особенно в отдаленных владениях, постоянно. Дань взыскивалась нередко натурой в зависимости от того, чем богат был край, например мехами. Берестяная Грамота № 130 показывает, что в Карелии дань брали и тканями2. Можно предположить, что данники нередко стремились собрать податей больше, чем следовало. Население противилось этому.

Берестяные грамоты свидетельствуют, что сбор дани был процессом упорядоченным, он оформлялся запися­ми, которые в соответствии с традицией во всем сле­довать «старине и пошлине» превращались в своего рода документ, определяющий повинности. Так, грамо­та № 286 (середина XIV в.) рекомендует даннику Дмит-ру взять с собою «присловия» — записи о взыскании дани в предшествующем году3. В грамоте № 99 речь идет о смердах, которые не хотят платить «без руба», т. е. без установленной разверстки 'повинностей4.

На долю городских жителей также приходились не­малые тяготы. Они обязаны были строительством, мо­щением улиц и прочим благоустройством, а также военной службой.

Торговые пошлины были велики и разнообразны, причем ими облагались не только торговые операции/ но и предметы купли-продажи и ряд естественно или

1 См. раздел о крестьянах.

2 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 71.

3 См. там же. С. 66.

4 См. там же. С. 106—107.

261

по обычаю необходимых действий, предшествовавших и сопутствовавших торговой сделке.

Представление о многочисленности торговых пошлин дает жалованная грамота Великого Новгорода Троице-Сергиеву монастырю на беспошлинный провоз товаров по Двине1, которая, судя по времени ее написания (1448—1456), была венцом изобретательности новго­родских властей в извлечении доходов из торговой дея­тельности. Грамота упоминает о подоральном (пошлина с плуга, видимо, за провоз или продажу продуктов зем­лепашества), подзорном (пошлина за заготовку сена, соломы), писчем и явке (пошлина за разные виды реги­страции, за предоставление товара на осмотр чиновни­ков), подъездном [пошлина за въезд в селение или проезд по дорогам), побережном (пошлина за причали­вание судов к берегу и связанные с этим порубки и потравы), померном (пошлина за измерение товаров). Размер судебных пошлин в зависимости от подсуд­ности и характера дел определен Новгородской судной грамотой. Виры и уголовные штрафы устанавливались по делам разных категорий наряду с Судной грамотой церковными уставами, Двинской уставной грамотой.

Помимо постоянных поступлений в казну (налогов, торговых и судебных пошлин) Новгород в случае осо­бой надобности как по требованию князя (черный бор), так и по своему усмотрению собирал с волостей опре­деленные суммы.

Расходовалась новгородская казна на строительство оборонительных стен, крепостей, храмов, на содержание должностных лиц и благоустройство.

Поборы бывали порой настолько неумеренными и незаконными, что новгородский летописец под 1445 го­дом отзывается о них с возмущением: «и бе по волости изъежа велика и боры частые, криць и рыдание и вопль и клятва всеми людьми на старейшины наша и на град наш, зане не бе в нас милости и суда права»2.

8

АРМИЯ

Как и везде в Древней Руси, новгородское войско со­стояло из дружины и ополчения. Но особенности госу-

гвн и П. С. 151. НПЛ. С. 425.

262

дарственного строя привели к тому, что своего постоян­ного и обученного войска, которое в княжествах состав­ляла княжеская дружина, Новгород не имел. Дружина, как и князь, в республиканский период была пришлым элементом, а в XIV—XV веках, когда московские великие князья прочно утвердились на новгородском столе, но перестали жить в Новгороде, исчезает в качестве постоянного элемента новгородской жизни и княжеская дружина. При совместных военных действиях князья присылали войско. Такие случаи известны еще в XIII веке. Под 1256 годом летописец рассказывает, как при нападение шведов новгородцы «послаша в Низъ ко князю по полкы, а сами разошлаша по своеи волости такоже копяще полкы»1. Вооруженные силы Новгорода собирались по мере надобности и носили смешанный характер, что отрицательно оказывалось на их боеспо­собности.

Основу новгородского войска составляли люди, вер­станные на службу по постановлению веча в городе и по волостям. В волости набор производился с сохи, в городе вече обязывало каждый конец поставить опре­деленное число ратников. Набор производился иногда не по всем волостям. Обычно вставали за Новгород по вечевому решению лишь жители ближайших земель, отличаемых от колоний и охваченных в конце XV века пятинным делением. В районах более отдаленных, не связанных с Новгородом так тесно и менее верных ему, например в Торжке, новгородцам приходилось за­ключать соглашения с населением о совместном вы­ступлении в поход. При разногласиях с пригородами сбор войска был непростым делом.

Давно обсуждается вопрос о социальном составе ополчения в Древнерусском государстве, и в частности в Новгороде. Н. М. Карамзин полагал, что простые граждане и сельские жители вооружались только в чрезвычайных случаях, но последние обязаны были давать лошадей для конницы2. Примерно того же мнения по отношению к сельским жителям придерживается исследователь военной организации Новгорода М. Г. Рабинович: смерды, считает он, воевали только в самых крайних случаях, когда в страну вторгались крупные

1 НПЛ. С. 309.

2 См.: Карамзин Н. М. История... Т. III. С. 130.

263

силы неприятеля1. По Т. Василевскому, войско формировалось только из высшего слоя населения2. И. Я. Фроянов, наоборот, полагает, что в состав ополчения входили свободные горожане и земледельцы-общинники3. Надо сказать, что этот взгляд вполне примирим с мнением Карамзина и Рабиновича. Обязанность обороны лежала прежде всего на городе и, следовательно, на знатных людях как его руководителях. Масштабы привлечения простых людей, и особенно кпестьян, определялись потребностями, размахом военных действий. В состав новгородского войска не входили несвободные и лица духовного звания.

Ополчение — форма военной организации, характер­ная для родового строя, военной демократии, первых этапов государственности. Вооруженные силы еще не выделились из общества, не противопоставили себя ему в качестве аппарата принуждения. В Новгороде эта форма сохранилась в большой степени и в более чистой форме, чем в княжествах, где постоянно возрастала роль княжеской дружины, послужившей зародышем особых воинских формирований.

Другую категорию войска представляли дружины крупных феодалов и купцов. Свой полк имел также владыка. В походах принимали участие и добровольцы, прельщаемые добычей, — охочие люди и, наконец, кня­жеская дружина — единственный регулярный элемент новгородских вооруженных сил.

Разношерстность новгородских полков — одна из причин их плохой выучки и экипировки, забота о кото­рой лежала исключительно на единицах, поставлявших воинов, — сохе, конце, боярине, и т. п.

Формирование ополчения проводилось по админист­ративно-территориальному принципу. В городе, во вся­ком случае с конца XIII века, оно сосредоточилось в концах. Каждый конец создавал свое ополчение и, воз­можно, выдвигал своего воеводу. В рамках кончанского ополчения жители каждой улицы держались вместе.

1 См.: Рабинович М. Г. О социальном составе новгородского войска X—XV вв.//Научные доклады высшей школы. Исторические науки. 1960. № 3. С. 88, 91.

2 См.: Василевский Т. Организация городской дружины и ее роль в формировании славянских государств/установление ранне-славянских государств. Киев, 1972. С. 106—108.

3 См.: Фроянов И. Я- Киевская Русь. Очерки социально-поли­тической истории. С. 205—207.

__________________264 __________________

Кончанскими воеводами были обычно посадники, про­живавшие в конце, реже тысяцкие или просто бояре1. Разнородным войском было очень трудно управлять. Полки бояр и владыки подчинялись своим хозяевам и нередко действовали по-своему, в ущерб интересам це­лого. Уже упоминался случай, когда владыка отправил свой полк на войну, но дал ему указание уклоняться от битвы2. При отсутствии единоначалия на войне раз­горалась вражда между старейшими и молодшими. Бы­вало, что ни те, ни другие не хотели начинать сра­жения.

Главой новгородского войска до середины XIV века был князь. В его отсутствие (а в более позднее время отсутствие князя в Новгороде, как мы уже знаем, стало обычным явлением) войском командовали степенные посадники, тысяцкие или воеводы. И. Лойшнер отме­чает, что тысяцкий к концу XIII века утратил функцию военачальника и что даже в качестве предводителя кон­чанского ополчения он встречается редко.

Оборона государства находилась в ведении централь­ных властей. Волости привлекались к строительству оборонных сооружений в Новгороде, но и Новгород на свои средства строил крепости-пригороды по всей земле на подступах к центру. Защита пригородов была обязан­ностью Новгорода. Жители пригородов в случае нападе­ния, приготовившись к осаде, посылали за князем и нов­городцами. Однако Новгород не всегда выполнял свои обязательства. Случалось, что он не хотел вмешиваться в крупную войну из-за пригородов, предоставляя им действовать самостоятельно. Так не раз бывало с Пско­вом.

При указанных пороках армии, порожденных госу­дарственным строем, Новгород в течение нескольким веков мог отстаивать свою независимость от частых по­сягательств лишь 'благодаря таланту таких полковод­цев, как Александр Невский, и отваге рядовых новгород-

1 См.: Рабинович М. Г. Военная организация городских концов в Новгороде Великом в XII—XV вв.//Краткие. сообщения о докла­дах и полевых изысканиях Института истории материальной куль­туры. 1949. № 30. С. 55—61; Он же. Новгородское войско (тезисы диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук)//Краткие сообщения... 1947. № 16. С. 180—182.

2 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. I. С. 178.

265

цев, обессмертивших свои имена при защите республики. Походы Василия Темного и Ивана III продемонстриро­вали слабость новгородского войска.

_____ 9 __________

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ

Государственный строй Новгородской республики — клубок противоречивых начал. Власть князя и власть народного собрания, влияние черных людей, составляв­ших большинство на вече, и привилегии боярства, само­управление центра и урезанные права провинций пере­плелись в Новгороде и составляют его неотъемлемые черты. При характеристике каждой из этих черт важно соблюсти меру и избежать преувеличения роли отдель­ных сторон новгородской государственности, не упустить из виду их взаимосвязи.

Так, называя Новгород республикой, мы должны помнить об ограниченном характере ее гражданства и учитывать, что в государственных делах не принимали даже формального участия жители всех волостей и при­городов. Таким образом, республиканское, применитель­но к главному городу и отчасти к пригородам, Новго­родское государство было вполне самодержавным по от­ношению не только к колониям, но и к землям, считав­шимся исконно новгородскими. И это соответствовало феодальному характеру государства, его главному анта­гонизму— между живущими в городах землевладельца­ми и эксплуатируемым крестьянством. Предоставив улицам и концам значительную самостоятельность и право выбора администрации, что позволяет говорить о началах самоуправления, Новгород выступает по отно­шению к пригородам и волостям как строго централизо­ванное государство, управлявшее провинциями через должностных лиц, назначаемых центром. В этом сказал­ся колониальный характер республики, послуживший одной из причин ее внутренней слабости.

Определить форму государства в Новгороде не так просто. До сих пор нет полной ясности в понимании ви­дов республиканского правления, но главная слож­ность — в приложении теоретических представлений к реальным явлениям, которым чужда стройность абст­рактных схем. Прежде чем предпринять попытку реше-

________________ 266 ________________

ния этой проблемы, обратимся к уже накопленному опыту.

Для дореволюционной русской литературы типичен взгляд на вечевые республики как форму демократии. В названии монографии Н. И. Костомарова «Северно-русские народоправства» он нашел полное выражение. Большой юридической строгости в подобных определе­ниях, характерных не только для буржуазно-либераль­ной, но и для дворянской историографии, обычно не было. Приведем оценку Н. М. Карамзина: «Так Новго­род покорился Иоанну, более шести веков слывя в Рос­сии и в Европе державою народною или республикою и действительно имея образ демократии; ибо вече граж­данское присваивало себе не только законодательную, но и высшую исполнительную власть; избирало, сменяло не только посадников, тысяцких, но и князей, ссылаясь на жалованную грамоту Ярослава Великого; давало им власть, но подчиняло ее своей верховной...»1 Что такое «народная держава», судить трудно, но что республика и демократия — не одно и то же, совершенно очевидно. Определение Новгорода как демократии у Карамзина тем более странно, что он считал вероятным, что «не все граждане могли судить на вечах, а только старейшие или нарочитые, бояре, воины, купцы»2. Заподозрить Ка­рамзина в незнании Платона, Аристотеля или Монтескье никак невозможно. Дело в известной условности, растя­жимости понятий, а главное, в том, что из самодержав­ного Санкт-Петербурга любая республика казалась де­мократией. И этой аберрации не избежало большинство дореволюционных историков и литераторов.

М. Н. Покровский вносит элементы историзма в оценку древнерусской государственности: «Древнерус­ские «республики» начали аристократией происхож­дения, а кончили аристократией капитала. Но в /про­межутке они прошли стадию, которую можно назвать демократической...» Период демократии он относит, видимо, к XII—XIII, а «аристократию капитала» — к XIV—XV вв.3. Он против одномерного определения политического строя Новгорода на протяжении пяти веков: «Спаивая рядом незаметных переходов патриар-

1 Карамзин Н. М. История ... Т. IV. СПб 1892 С 83

2 Там же. Т. III. С. 128.

3 См.: Покоовский М. Н. Русская история ... Т. I M., 1933. С. 67, 113.

-________________ 267 ________________

хальную аристократию X—XI веков, скрывающихся от нас в туманной дали «старцев градских», с «господой» крупных капиталистов и средних землевладельцев, пра­вившей Новгородом и Псковом накануне падения их независимости, получают ровную и однообразную кар­тину олигархического режима, при котором народ на вече играл роль не то «голосующей скотины», не то те­атральных статистов»1.

«Что демократия мелких торговцев и мелких само­стоятельных производителей, при грандиозном для сво­его времени развитии торгового капитализма, может быть лишь переходной ступенью, что, мало того, «чер­ные люди» должны послужить лишь тараном, при по­мощи которого буржуазия торгового капитала сокруша­ла родовую знать, все это нетрудно предугадать, зная, благодаря чему Новгород пережил «матерь городов рус­ских» и всех других своих сверстников, — продолжает Покровский. — Ремесленники могли остаться хозяевами в промышленном центре— какова была, например, Фло­ренция XIII—XIV вв., но каким Новгород никогда не был»2.

Исходя из правильных представлений об обуслов­ленности политических форм классовой борьбы, он слишком преувеличил самостоятельность различных слоев новгородского населения и, противопоставляя Нов­город Флоренции, все же несколько увлекся, распростра­нив на Новгород закономерности социально-политиче­ской жизни, свойственные европейским городам. Нов­город не знал столь четкого политического размежева­ния, открытой и осознанной борьбы между аристокра­тией, купеческой и цеховой верхушкой и простым на­родом, которые характерны для многих крупнейших торгово-промышленных центров Европы. Отсюда не знал он и смены социальных групп у власти. Бояр ни­кто не вытеснил. Они возглавляли республику и в XII веке, и в конце XV. Если житьи, в которых Покровский видел представителей торгового капитала, и сумели добиться большего участия в управлении (на этот счет, как мы видели, высказываются разные соображения), то не путем замены или полного вытеснения бояр, а лишь путем их легкого потеснения. Если житьи и рас­ширили свое политическое представительство, то рядом

1 Покровский М. Н. Русская история... Т. I. С. 104.

2 Там же. С. ПО.

_______________ 268 __________

с боярами они так никогда и не встали. Замены не произошло, таран оказался слишком слабым.

Предложенная Покровским схема не работает, и ее методологическая несостоятельность полностью распро­страняется и на среднее звено в цепи эволюции — «де­мократию мелких торговцев и мелких самостоятельных производителей». В истории Новгорода не было и та­кой фазы. Влияние бояр ни на житьих, ни на черных людей никогда в истории Новгородской республики не было серьезно поколеблено и могло лишь временно ослабляться при стихийных народных бунтах.

Советские исследователи подчеркивали в первую оче­редь эксплуататорскую, феодальную природу Новгород­ской республики. «Народоправство» как социально-по­литическая характеристика оказалось для них совер­шенно неприемлемо. Но в рамках феодального типа государства находила и находит приверженцев, особен­но применительно к XI — XII векам, оценка вечевой фор­мы (не только в Новгороде) как демократической. Как орган «своеобразной феодальной демократии» рассмат­ривает вече В. В. Мавродин. Проявлением «феодальной демократии» считают вечевые порядки В. Т. Пашуто, П. Т. Толочко и др. Очень удачна формула, предложен­ная В. Л. Яниным в «Новгородских посадниках»: «Нов­городский вечевой строй является образцом феодальной демократии в ее русском боярском варианте» (правда, далее речь идет о перерождении демократии в олигар­хию)1.

Немалое распространение получила и оценка Новго­рода как аристократической республики. М. Н. Тихоми­ров видит в новгородском устройстве «типичные черты средневековой аристократической республики с преоб­ладанием власти бояр-землевладельцев и верхушки ку­печества». А. В. Арциховский полагает, что Новгород был аристократической республикой, ибо вече, несмот­ря на свой демократический 'состав, избирало на долж­ности посадников и тысяцких представителей немного­численных боярских семей. «Философский энциклопеди-

1 См.: Мавродин В. В. Образование Древнерусского государст­ва и формирование древнерусской народности. М., 1971. С. 103; Пашуто В. Т. Черты политического строя Древней Руси//Древне-русское государство и его международное значение. М., 1965. С. 34; Толочко П. П. Вече и народные движения в Киеве — «Исследова­ния по истории славянских и балканских народов». М., 1972. С. 142; Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 4.

—— ____________ 269 _______________

ческий словарь» приводит Новгород как пример аристо­кратической республики1.

Интересны соображения В. Л. Янина о том, что «нов­городская государственность времен республики пережи­ла закономерную эволюцию от показных форм феодаль­ной демократии к откровенной олигархии»2. Постановка вопроса чем-то напоминает позицию М. Н. Покровско­го, с той только разницей, что последний не считал нов­городскую демократию фиктивной. «В XIV веке и осо­бенно в XV веке новгородское боярское государство быстро двигалось к олигархической форме правления и политическому краху,-—пишет Янин. — Узурпация сотенной системы, приобщение к власти всего сословия бояр, последовательное внедрение в церковную и мона­стырскую систему — все это разные проявления одного процесса практической ликвидации древних вечевых по­рядков, которые (особенно в низших звеньях вечевой системы) создавали поначалу хотя бы видимость пред­ставительного участия других сословий в политической жизни государства»3. Под узурпацией сотенной системы понимается монополизация боярами должности тысяц-кого, которая, по мнению Янина, до XIV века замеща­лась житьими людьми, под приобщением к власти все­го боярства — расширение числа посадников, т. е. ре­форма второго десятилетия XV века, о вероятности ко­торой речь шла выше.

Эта реформа, полагает Янин, была важнейшим эта­пом на пути утверждения олигархической формы прав­ления: после нее вечевое собрание «не могло не приоб­рести фиктивный характер», вечевой строй практически ликвидируется. Важнейшими признаками олигархиче­ской власти Янин считает ее кастовость и приобщение к власти касты в целом, которое и было достигнуто рез'ким расширением числа посадников в результате реформы 1410-х годов4. Эту 'концепцию разделяет А. С. Хорошев, который говорит об эпохе расцвета оли­гархической феодальной государственности, начавшей­ся с 30-х годов XIV века, и о «моральной смерти рес­публиканской государственности» в результате реформ первой четверти XV века5.

1 См.: Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С.33.

2 Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 4.

3 Янин В. Л. Очерки... С. 236—237.

4 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 338, 340 и др.

5 См.: Хорошев А. С. Церковь... С. 56, 87.

__________________ 270 ___________________

Отметим, что подчеркивание олигархических тенден­ций не мешает Янину признавать, что политический строй Новгорода создавал значительно лучшие условия для участия масс в государственной жизни, чем само­державный режим в княжествах. В книге «Я послал тебе бересту...» он вообще дает более позитивную оцен­ку новгородской государственности в последние два ве­ка ее существования: «Именно к концу XIII — первой половине XV века относится эпоха расцвета «великой русской республики средневековья». Вечевой строй, ко­торый использовался боярами как орудие их власти над остальным населением, все же больше способствовал активности народных масс в политической и культурной жизни, чем княжеское самовластие в других средневеко­вых русских центрах. И не случайно расцвет культуры в Новгороде совпадает с эпохой расцвета республикан­ского строя»1.

О возникновении боярской олигархии, в которую врастали наиболее богатые купеческие семьи, пишут и западногерманские исследователи, причем они относят начало этого процесса ко второй половине XIII века и не подчеркивают, что речь идет о форме правления2. Б. Дмитришин считает Новгород демократической рес­публикой3. Дж. Вернадский отмечал, что эта демокра­тия была в определенной степени ограничена интереса­ми высших классов4. М. Шефтель подчеркивал, что благодаря сосредоточению правительственной деятель­ности в совете господ, хотя теоретически он и являлся орудием веча, «в последние два века своей независи­мости... Новгородское государство стало олигархией не­скольких патрицианских семей, прикрывающейся фик­тивными формами демократической республики»5.

Это важный нюанс. Что по мере развития феодализ- | ма, роста богатства землевладельцев возрастало и их I влияние на политический строй, что по мере укрепле- / ния республиканских устоев боярство отдалялось от/ простой чади, с которой оно выступало заодно в борьбе с княжеской властью, становилось более спесивым1 и властным и стремилось решать все важные вопросы в

1 Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 43.

2 См., например: Goehrke С. Die Sozialstruktur... S. 361; Leusch-ner J. Novgorod. S. 40.

3 Dmytryshin B. A History... P. 94.

4 Vernadsky G. A History... P. 51.

5 Szeftel M. Russian institutions... P. IX. 626.

________________ 271 ________________

своей среде, что это нашло выражение в формировании «господы», в монополизации всех ключевых должностей, не подлежит никакому сомнению. Процессы эти быстро нарастали. Незыблемость власти бояр обеспечивалась богатством, влиянием в улицах, концах, близостью к церкви, а также массой обычаев и многими формами зависимости простого населения от «отцов города». Го­ворить о боярской олигархии в социально-политиче­ском смысле есть все основания, хотя заметим, что с самого основания республики и даже раньше никогда во главе города не стояли выходцы из молодших людей.

Но решение вопроса о форме государства требует юридических, а не социально-политических критериев. Олигархия буквально означает «господство немногих». Что имеется в виду.— фактическое или формальное, юридическое положение? Когда речь идет о форме прав­ления, учитываются именно правовые моменты органи­зации власти, а не ее классовый смысл, не то, в чьих руках она реально находится. Конечно, форма связана с содержанием, но связь эта не так прямолинейна. «Сво­боды ради дым стоит столбом, а попросту дерется раб с рабом», — говорится в «Фаусте» Гёте об античной де­мократии.

Олигархия понималась античными мыслителями (и Платоном, и Аристотелем, и Полибием) как извращен­ная форма аристократии. При аристократии власть при­надлежит лучшим, достойным и служит общему благу, при олигархическом .правлении богатство вытесняет достоинство. Но и в том и в другом случае квалифици­рующим признаком служит весьма существенное нера­венство в правах, существенное сужение круга полно­правных граждан. Характерно, что незначительное ограничение политической правоспособности, введение невысокого имущественного ценза для занятия долж­ностей Аристотель не считал отрицанием демократии, для него это был один из видов демократического прав­ления1.

Все исторические примеры олигархии свидетельст­вуют о юридическом, а не только фактическом, непол­ноправии. В Афинах олигархический переворот 411 го­да ограничил число граждан, обладавших активным и пассивным избирательным правом до 5000 человек,

1 См. об этом: Нерсесянц В. С. Политические учения Древней Греции. М., 1979. С. 201.

_____________ 272 ________________

уменьшилось количество оплачиваемых должностей, вы­теснялась из политической жизни жеребьевка. В Венеции в 1297 году был затруднен, а в 1315 гопу вообще закрыт доступ в Большой совет представителям неаристокра­тических семей. Глава исполнительной власти в Вене­ции и Генуе избирался пожизненно. В крупных англий­ских городах времен Елизаветы простые граждане уст­ранялись от участия в тесных советах, пополнявших свой состав путем кооптации.

Ничего подобного не знала история Новгорода. Если признать, вслед за М. X. Алешковским и^В. Л. Яниным, что в вече участвовали только феодалы, то можно гово­рить об олигархии. Но эта версия не подтверждается, к тому же авторы не связывали ее с XIV—XV веками, а распространяли на весь республиканский период. Если допустить, что после расширения посадничества степен­ный посадник избирался не на вече, а в коллегии посад­ников, как заметил где-то Янин, то можно было бы говорить о возникновении олигархии. Но, кажется, и сам Янин на этом не настаивает, и источники не содер­жат никаких намеков на столь серьезную перемену в политическом строе. Если бы совет господ провозгласил себя! верховной властью и его постановления не нуж­дались бы больше в одобрении веча, следовало бы го­ворить об олигархическом перевороте. Но этого не произошло, и в последние годы вольности вопрос, об отношениях с Москвой и Литвой, т. е. судьба республи­ки, решался не главами боярских родов в палатах вла­дыки, а всем народом на вече.

При определении формы государства в Новгороде никак не обойтись без четкого разграничения между формально-юридической и фактической, или более ши­рокой социальной постановкой вопроса.

К сожалению, это не всегда делалось. Уже упомина­лось, что Б. Д. Греков в 30-х годах называл Новгород республикой в кавычках1. Тот же взгляд проводился в «Истории СССР» 1938 года. В своем первом учебнике истории государства и права СССР С. В. Юшков вооб­ще не определяет политический строй Новгорода как республиканский, за что его критиковал С. А. Покров­ский2. В последующих изданиях Юшков учел эти заме-

1 См.: Историк-марксист. 1936. Кн. 4. С. 159.

2 Советское государство и право. 1941. № 7; см. также: Совет­ская историко-правовая наука. М., 1978. С. 90.

273

18 Заказ 2695

чания и подчеркивал, что формально высши-м органом власти в республике было вече1. «Юридически главным органом власти считалось вече, — писал он в предисло­вии к «Памятникам русского права», —фактически же все нити внутренней и внешней политики находились в руках боярского совета»2. Аналогично оценивал госу­дарственный строй Пскова И. Д. Мартысевич3. Другой исследователь Псковской судной грамоты Ю. Г. Алек­сеев справедливо распространяет подобную характери­стику и на последний этап новгородской вольности: «К XV веку новгородское вече, формально сохраняя свое значение, превращается на деле в орган власти бояр­ской олигархии»4.

Если И. И. Полосин подчеркивал (применительно к Пскову) «относительно значительный демократизм (ко­нечно, феодального типа)»5, то М. Н. Тихомиров, М. М. Исаев, Б. Б. Кафенгауз считали вечевые респуб­лики аристократическими6. Этой же традиции следуют О. И. Чистяков и В. М. Клеандрова в издании «Россий­ское законодательство X—XX веков». По их мнению, в Новгороде и Пскове «сложились феодальные респуб­лики в их аристократическом боярском варианте», хотя при этом со ссылкой на Ю. Г. Алексеева отмечается и «большая сила веча в управлении государством»7. По­литический строй Новгорода и Пскова определяется как «феодальная (боярская, аристократическая) республи­ка»8. Между тем, феодальная и аристократическая рес­публика—не одно и то же, а боярской республикой можно было бы назвать Новгород, и признавая ее фор­мально демократической. Думается, что грань между юридическим и фактическим, намеченная в публикациях

1 См.: Юшков С. В. История государства и права СССР. Ч. I.

2 Памятники русского права. Вып. II. М., 1953. С. 13.

3 См.: Мартысевич И. Д. Псковская судная грамота. М., 1951.

С 59

4 Российское законодательство X—XX веков. Т. I. С. 322—323.

5 Псковская судная грамота//Ученые записки МГПИ. Т. 65. 1952. Вып. 3. С. 4—6.

6 См • Тихомиров М. Н. Древнерусские города//Ученые записки МГУ 1946 Вып. 99. С. 51; Исаев М. М. Уголовное право Новгоро­да и Пскова XIII—ХУвв.//Труды научной сессии ВИЮН. 1—6 июля 1946 г М., 1948. С. 127; Кафенгауз Б. Б. Посадники и Боярский совет в Древнем Пскове//Исторические записки. 1950. № 33. С. 195; Тихомиров М. Н. Древнерусские города. Изд. 2-е. М., 1956. С. 134.

7 Российское законодательство X—XX веков. Т. I. С. 17. s Там же. С. 301.

J____________ 274 ___—————————————

Юшкова 50-х годов, в значительной мере стирается по­добными определениями.

В учебнике «История государства и права СССР» 1972 года, подготовленном ВЮЗИ, противоречие между формой и содержанием республиканских политических учреждений выявляется более тонко. Автор раздела о Новгороде Г. К. Амелин считает, что «вынужденное постоянно обращаться за поддержкой к торгово-ремес-ленным низам городского населения, новгородское бояр­ство установило такие формы политического строя, ко­торые обладали в определенные моменты чертами фео­дальной демократии при сохранении ключевых позиций аристократических кругов»1. Конечно, эти формы уста­новило не новгородское боярство, а они сложились исторически в ходе политической и классовой борьбы.

История Новгорода лишний раз доказывает, сколь редки «чистые» политические формы. Мы имеем дело со смешанной формой правления, которую большинство мыслителей древности и средневековья считали наилуч­шей. В ней представлены все три элемента — демокра­тический, аристократический и даже в какой-то степени монархический в лице приглашаемого со стороны князя с весьма ограниченными полномочиями. Правовой фик­сации аристократического принципа новгородские ис­точники не дают. Фактические политические привиле­гии бояр были результатом их экономического могуще­ства и общественного влияния.

Формальный демократизм Новгородской республики нашел выражение в равном участии всех свободных жителей главного города в верховном органе власти — вече. Нельзя забывать, что вечем играли бояре, что по­стоянное управление государством было сосредоточено в руках посадников, тысяцких, владык, боярского сове­та. Но нельзя забывать также, что все эти органы чер­пали полномочия в вечевом решении, обращались к ве­чу за утверждением важнейших дел и в любой момент могли быть отстранены от власти волей веча.

Укрепление боярской олигархии в Новгороде XIV— XV веков не вызывает сомнений, но, хотя, как отмечал М. Н. Покровский, оно и не привело к восстанию черных людей наподобие флорентийского «бунта оборванцев», сопротивление ему оказывалось, и противоположные тенденции все же время от времени пробивались. Ведь

1 История государства и права СССР. Ч. I. M., 1972. С. 109.

_________________ 275 _________________

именно в последние два века новгородской вольности черные люди в исключительных случаях добивались на­значения в посольства, а житьи стали в них нередкими участниками и, кроме того, вместе с боярами получали право на участие в суде.

Как ни была приспособлена новгородская государ­ственная форма к нуждам боярства, она же служила иногда препятствием при осуществлении боярской по­литики. В этом смысле характерны последние выборы владыки, на которые возлагали надежды сторонники московской и литовской ориентации. Каждая группи­ровка, согласно установившемуся обычаю, могла лишь назначить своего кандидата, выбор же производил сле­пец, выносивший жребьи с алтаря Софийского собора. Свято соблюдаемая традиция связала руки литовской партии Борецких, которая при иной форме выбора могла рассчитывать на победу.

Противоречия новгородского государственного строя были вызваны классовыми противоречиями и в свою очередь создавали благоприятные условия для их сво­бодного и бурного проявления. Наряду с сильной раз­дробленностью центральной власти, усиливавшей поли­тическую конкуренцию, и сепаратистскими стремления­ми окраин это способствовало ослаблению республики и обрекло ее на поражение в борьбе с более жизнеспо­собным самодержавным Московским государством — носителем исторически прогрессивной тенденции объе­динения Руси.

276

Глава IV

УГОЛОВНОЕ ПРАВО

1

ПОНЯТИЕ И СОСТАВ ПРЕСТУПЛЕНИЯ

М. Ф. Владимирский-Буданов и советский криминалист М. М. Исаев полагали, что новгородское- уголовное пра­во как непосредственное продолжение традиций Рус­ской Правды более тяготеет к предшествующему киев­скому, чем к последующему московскому периоду1. Столь решительно поставленный акцент может привести к недооценке тех новых для русского права явлений, ко­торые были связаны с укреплением государственных начал и роднили Новгород с Москвой, хотя и возникали на принципиально иной, республиканской, основе.

Как и во времена Киевской Руси, новгородское пра­во вплоть до падения республики не знало формально­го понимания преступления как нарушения закона. Мог­ло караться всякое деяние, причинившее вред, ущерб в широком смысле. Общее определение посягательства на чьи-либо интересы, соответствующее/ «обиде» Рус­ской Правды, в новгородских источниках не встречает­ся. Иногда наказывались как преступления поступки сами по себе безобидные, но повлекшие тяжелые по­следствия, как увидим из разбираемых далее случаев, сообщаемых летописью под 1346 и 1470 гг.

Отдельные стороны состава преступления получили в Новгороде значительное развитие.

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. Изд. 7-е. С. 332—335; Исаев М. М. Уголовное право... С. 130.

-_________________ 277 __________________

Для Новгорода характерны новые в сравнении с Русской Правдой объекты преступления, порожденные сложной политической системой республики, — государ­ственное спокойствие, государственная служба, отправ­ление правосудия" На>помним,\что Русская Правда знала

— личные и имущест-

венные права, -а

В представлении о субъекте примечателен диффе­ренцированный, в отличие от Русской Правды, подход к соучастию. Летопись рассказывает, как в 1342 году некий Онцифор обвинял Федора и Ондрешка в том, что они подослали убить его отца1. Следовательно, новго­родцы различали непосредственных исполнителей и под­стрекателей или организаторов.

Относительно стадий совершения преступления нов­городские источники прямо не говорят, но, исходя из только что приведенного обвинения в засылке убийц, можно предположить, что и покушение наказывалось.

Спорен вопрос о вине как основании уголовной от­ветственности. М. М. Исаев склоняется к выводу о су­щественном значении субъективного момента для уго­ловной кары. В подтверждение этой мысли приводится ст. 98 Псковской судной грамоты2, а из непосредствен­но новгородских источников уже известный нам случай с посадником Твердиславом и положения договоров с князьями «а без вины, ти мужа волости не лишати». Указание на борьбу князя с посадником и на договоры с князьями неудачно, поскольку, во-первых, речь идет об отношениях государственно-правовых, а не уголов-но-правовых, а во-вторых, нельзя думать, что современ­ное научное понимание вины тождественно тому, кото­рое вкладывали в это слово новгородцы. На наш взгляд, под виной договорных грамот с князьями следует понимать проступок как таковой, упущение по службе, а не его субъективную сторону. Что же касается ст. 98 Судной грамоты, то она является продуктом сравни-

1 НПЛ. С. 356.

2 Статья 98 гласит: «А который человек с приставом приедет на двор татя имать и татьбы искать или должника имать, а жонка в то время дитя вывержет, да пристава начнет головщиной оклада-ти, или исца, ино в том головщины нет». «Несомненно, — коммен­тирует М. М. Исаев, — выкидыш ставился в связь с приездом прис­тава, и тем не менее вина пристава отсутствует, и поэтому голов-щина не должна взыскиваться». См.: Исаев М. М. Уголовное пра­во... С. 133.

__________________ 278 __________________

тельно позднего юридического творчества Псковской земли, свидетельствует о зачаточном состоянии институ­та вины и не представляет надежной основы для выво­дов о праве Новгорода в целом.

Летописные известия, относящиеся непосредственно к Новгороду, противоречат слишком общему правилу, выведенному М. М. Исаевым из ст. 98 Псковской судной грамоты. В 1346 году на вече судили бывшего посадни­ка Остафия Дворянинца. Когда-то, возможно, еще бу­дучи степенным посадником, он оскорбил литовского князя Ольгерда. Ольгерд воспользовался этим случаем как поводом к войне («лаял ми посадник ваш, назвал мя псом») и стал захватывать новгородские земли. На вече Остафий Дворянинец был обвинен не в оскорбле­нии (именно такого обвинения следовало ожидать от суда, знакомого с категорией вины), а в том, что из-за него литовцы завоевали новгородскую волость («яко в тобе волость нашу взяша»), т. е. в событии, которое явно не зависело от воли Остафия Дворянинца, не вхо­дило в его намерения и даже едва ли могло быть им предвидено.

В 1470 году два случайных челобитчика из Новго­рода, Василий и Захар, титуловали Ивана III своим государем. Их обмолвка, не вязавшаяся со статусом вольного города, послужила Ивану III предлогом для пересмотра отношений между московским царем и Нов­городской республикой, для очередного наступления на новгородские свободы. Василий и Захар были забиты на вече камнями.

Как видим, деяние, совершенное сознательно, само по себе не обязательно должно было быть преступным, чтобы при наступлении уже вне всякой зависимости от воли совершившего деяние лица вредных последствий это лицо несло бы за них тягчайшую ответственность. Другими словами, в Новгороде действовало правило «conditio sine qua поп», т. е. имело место объективное вменение.

Отметим, что оба рассмотренных случая относятся к области государственных преступлений, поэтому наш вывод вполне убедителен лишь применительно к этой узкой области, которая вследствие своей особой опас­ности могла подчиняться некоторым исключительным правилам, а вследствие своей новизны была наименее юридически разработана.

________________ 279 ________________

ВИДЫ ПРЕСТУПЛЕНИЙ

В Новгороде впервые в истории русского уголовного права появляется категория государственных преступ­лений, что знаменует новый шаг в развитии феодальной государственности, свидетельствующий об осознании государством своей самостоятельности, своего верхо­венства над населением и недопустимости протестов со стороны последнего, характеризуемых отныне как пре­ступные посягательства. Как отмечает С. И. Штамм, по­нятие измены сложилось в Новгороде и Пскове раньше, чем в других землях1.

Государственные преступления не получили в Новго­роде детальной юридической разработки. Составы их очень неконкретны и растяжимы, благодаря чему они позволяли охватить широкий круг деяний.

Определение всей рассматриваемой ниже группы преступлений как государственных условно. Оно под­черкивает их принципиальную новизну для русского уголовного права как преступлений, посягающих на интересы государства. По более частному объекту по­сягательства государственные преступления распада­ются на три подгруппы: преступления, направленные против порядка управления, т. е. в более точном и узком смысле государственные, должностные преступления и преступления против осуществления судебных функций греударства.

I Среди государственных преступлений в узком смысле центральное место занимали широкие составы «переве-та» и «крамолы».

«Перевет»? насколько он поддается определению на основе частных случаев, сообщаемых летописью, ^озна­чал измену и мог заключаться в сношениях с врагами государства, переходе на сторону врага, деятельности в пользу враждебных Новгороду сил. В условиях час­тых конфликтов с Литвой, Польшей, Швецией, русски­ми князьями, колониальными территориями перевет по­лучил немалое распространение. Летописи называют переветниками посадника Якуна, бежавшего в 1141 го­ду вместе с изгнанным князем Святославом, посадника

Захарью и бирича Несду, имевших связи с враждебным Новгороду князем Святославом (1167); Сбышку Воло-совича, Завида Волосовича и других, предавших в 1194 году мятежной Югре новгородских данников; корелов, которые в 1314 году избили городчан в корельском го­родке Русе и ввели к себе немцев; Данилу Пишова, по­славшего в 1317 году своего холопа с грамотой князю Михаилу, еще не целовавшему крест Новгороду; двин­ских воевод, взявших в 1397 году сторону великого князя московского, отложившихся от Новгорода и поде­ливших между собой новгородские земли, и т. п.1

Под 1216 годом летопись говорит о деяниях, сход­ных с переветом, но называет виновных «преступника­ми кресту»: они убежали с женами и детьми к князю Ярославу, хотя вместе со всем Новгородом целовали крест на верность Мстиславу2. Скорее всего, мы имеем здесь дело с частным случаем перевета, а особое назва­ние преступников вызвано религиозно-нравственной, а не юридической, оценкой их действий летописцем. Воз­можно также, что нарушение крестоцелования в госу­дарственных (не процессуальных) делах, вследствие свойственной древнему праву казуистики, выделилось в особый состав, очень близкий к перевету.

Крамола означала мятеж, восстание, смуту. Как мы знаем, вся новгородская общественная жизнь протека­ла в формах, с внешней стороны весьма беспорядочных, но акты, признававшиеся крамольными, выделялись из общей массы вполне определенными признаками. Они были неконституционными выступлениями против влас­тей новгородских и против богатых горожан, выступле­ниями, не санкционированными вечем, не связанными теми правилами, при соблюдении которых боярско-ку-печеская верхушка могла считать свой классовый инте­рес гарантированным (присутствие владыки, посадни­ков, тысяцких, сотских и т. п.)3.

От перевета крамолу отличает отсутствие связи с внешними силами, враждебными государству. Как и пе­ревет, крамола могла выразиться частично в грабежах и насилиях, но исчерпывалась ими только когда грабе­жи благодаря своему масштабу приобретали антигосу­дарственный характер. О таком случае летопись рас-

1 См.: Развитие русского XVII века. М., 1986. С. 165.

права в XV — первой половине

280

1 НПЛ. С. 26, 220, 234, 335, 337, 392—393.

2 Там же. С. 55.

3 См. раздел о вече.

_______:______281 ____

сказывает под 1291 годом: «грабиша торг коромольни-ки», новгородцы, собравшись на вече, судили их и двоих сбросили с Волховского моста1.

В литературе по истории уголовного права имеет место недооценка развития института крамолы в Нов­городе. Так, М. Ф. Владимирский-Буданов полагал, что «составление мятежных скопищ было обычным явлени­ем при вечевом складе общества» и что, следовательно, «трудно было причислить подобные явления к обыкно­венным преступлениям»2.

М. М. Исаев, приведя некоторые («е все) случаи крамолы из летописи, указывает, что «хотя новгород­ская летопись порой и называет ту часть новгородцев, которая свергала посадников и тысяцких, убивала их, предавала разграблению их дома и села, «коромольни-ками»... понятие крамолы как во/сстания против закон­ных властей выработалось не в Новгороде и Пскове, а в МосковскО'М великом княжестве, когда московские правящие круга стали смотреть вообще на вечевые со­брания как на заговоры и восстания, а на новгород­цев—>как на вечников-крамольников»3.

Владимирский-Буданов и Исаев допускают идеали­зацию вечевого быта, преувеличивают возможности, предоставляемые им народу. Владимирский-Буданов, беря весь вечевой период русской истории в целом, ста­вит на одну доску вече раннекиевского периода и нов­городское вече вплоть до конца XV века и тем самым игнорирует внутреннее развитие веча, его вгсе большее превращение при сохранении старой видимости в свое­образный инструмент боярского управления. Превраще­ние это сопровождалось выработкой вечевых травил, призванных обеспечить соответствие вечевых решений воле господствующего класса и служивших критерием для различения легальных и мятежных волнений. На­рушение этих правил, как о том неоднократно (говорят летописи, могло превратить вече из законного собра­ния в мятежное сборище4. Вечевой строй отнюдь не предполагал возможность народных восстаний как нор­мального элемента политического быта, он всего лишь

1 НПЛ. С. 327.

2 Владимирский-Буданов М. Ф. Образ истории русского права. С. 323.

3 Исаев М. М. Уголовнее право... С. 141.

4 См. раздел о вече.

______________282 ________________

создавал для них несколько более благоприятную ат­мосферу сравнителыно (с княжеским строем.

" Переветом и крамолой не исчерпываются государст­венные преступления, известные Новгородской респуб­лике. Однако остальные посягательства на государст­венный порядок не получили юридического определе­ния. При отсутствии общего правового .понятия и переч­ня «государственных преступлений вопрос об уголовной ответственности за то или иное палубное для респуб­лики деяние решался вечем, создававшим иногда пре­цеденты, которые трудно уложить в рамки того или иного состава преступления. Как видно из осуждения посадника Остафия в Г346 году и двух челобитчиков к Ивану III в 1470 году, любой проступок, приводящий к тяжелым для новгородской земли последствиям, рас­сматривался и карался как государственное преступ­ление.

Пожалуй, можно выделить еще один состав, подни­мающийся до уровня государственного преступления, хотя источники -не дают ему никакого 'наименования. Это покушение на православную веру, связанное с 'На­рушением общественного спокойствия. Борьба с языч­никами и еретиками была суровой. Считалось, что оби подрывают основы государственности. Об этом свиде­тельствует тот факт, что ведал такие дела (впрочем, до­вольно редкие) -не церковный суд, а вечевой. Новгород не знал правил инквизиции, по которым церковный суд передавал еретика в руки светской власти для вынесе­ния и исполнения наказания. Здесь с самого начала де­ло .приобретало государственный, политический харак­тер. Под 1227 годом летопись сообщает о сожжении че­тырех волхвов на Ярославовом дворе, в 1375 году — о свержении с моста трех стригольников, еретиков нестя­жательского толка1.

Должностные преступления в Новгороде — прямое следствие республиканских обычаев, контроля веча над деятельностью штата управления и частых взаимных разоблачений, представляющих характерную черту по­литической борьбы боярско-купеческих группировок. До типизации должностных преступлений, до выработ­ки юридических формул, составов, определяющих ха­рактер правонарушения, новгородское право не дорос-

1 НПЛ. С. 65, 270; ПСРЛ. Т. IV. С. 72. См. также: Хорошев А. С. Церковь... С. 74.

________________ 283 ________________

ло. Считалась (преступным всякое значительное нару­шение обычаев, устанавливавших права и обязанности должностных лиц.

Характерно, что за должностные преступления кара­лись высшие новгородские сановники. Известны вечевые суды над князем -Всеволодом в Г136 году, вина которо­го заключалась в том, что он не «блюдет смердов, ду­мал променять новгородский стол на великокняжеский и не был храбр в бою»; над князем Ярославом в 1270 году, злоупотреблявшим охотничьим промыслом, выво­дившим иностранцев из Новгородской земли и незакон­но отнявшим двор у новгородца; над посадником Дмит-ром в 1210 году, который вопреки обычаям повелел на новгородцах «серебро имати, а по волости куры брати, по купцам виру дикую и повозы возити»; в 1471 году был осужден за растрату владычный ключник и т. п.1.

Суд над князем обладал важными особенностями. По форме своей порой мало отличаяюь от суда над по­садниками, он рознился от него по существу тем, что новгородцы устанавливали любые вины князя, но не могли наказать его иначе как лишением новгородского стола. Это было расторжение государственного догово­ра, протекавшее в судебных формах. Личность князя была неприкосновенной. Вот почему князья отделыва­лись позорным изгнанием и лишь иногда заточением вместе с семьями до прибытия нового избранника, тог­да как должностные лица Новгорода подвергались су­ровым уголовным наказаниям, распространяемым и на личность, и на имущество.

Конкретный состав должностного преступления — недосмотр со стороны лиц, обязанных наблюдать за правильностью торговых мер,—предусмотрен Уставом йнязя Всеволода о церковных судах и о людях и о ме­рилах торговых. Весьма распространенным должност­ным преступлением было неправильное взыскание го­сударственных повинностей. Так, нарушение льготных грамот, выдаваемых Новгородом, каралось пенями2. Наряду с понятием должностных преступлений имелось неразвитое еще представление о должностных проступ­ках. Критериями их разграничения, вероятно, служили серьезность нарушения Обычая и тяжесть последствий. Случалось, конечно, что деяния одного порядка в одних

1 НПЛ. С. 74. 88, 51.

2 ГВН и П. С. 150.

284

случаях рассматривались как проступок, а в других как преступление, в зависимости от настроений новгород­цев, — вечевой суд не знал юридических тонкостей. По­садники и тысяцкие в одних случаях подвергались каз­ни и конфискации имущества, а в других — всего лишь отрешались от должности или получали менее важное назначение. Видимо, смещение с должности без после­дующей судебной расправы и понижение по должнос­ти (летопись знает случаи, когда лиц, смещенных с нов­городского посадничества, отправляли посадничать в пригороды) служили наказанием за административные проступки.

Последняя категория преступлений, связанных с деятельностью Новгородского государства, — посяга­тельства на правильное отправление правосудия (на­водка, ябедничество, самосуд). О наводке на истца или на судей от конца, улицы или сотни говорит ст. 6 Нов­городской судной грамоты. По характеристике М. М. Исаева, наводка, т. е. массовое нападение, пред­принималась с целью терроризировать истцов и судей и тем самым повлиять на исход дела1. А. А. Зимин тол­ковал наводку как клевету, дискредитацию2. Но дума­ется, что одинаковое наказание, назначаемое за навод­ку, грабеж и наезд (см. далее), говорит о разбойном характере всех этих деяний, различаемых лишь по сво­им целям.

Ябедничество — ложный донос, провоцирование су­дебных дел. Летопись умалчивает о наказуемости это­го деяния. Рассказывается только, как в 12Ц8 году бе­жал из Новгорода Матвей Душилович, связав Моисеи­ча, бирича, ябедника, а под 1445 годом при описании несправедливостей новгородского правления упомина­ется: «всташа ябедницы, изнарядиша четы и обеты и целоваша неправду». Однако тон летописи позволяет предположить, что ябедничество подвергалось не одно­му только моральному осуждению.

Самосуд определяется Двинской уставной грамотой казуистично: «а самосуд то: кто изымав татя с полич­ным, да отпустит, а себе посул возьмет, а наместники доведаются на заповеди, ино то самосуд, а опричь того самосуда нет»3. Ограничение самосуда взысканием по-

1 Исаев М. М. Уголовное право... С. 142.

2 См.: Памятники русского права. Вып второй М. 1953. С. 219, 232.

3 ГВН и П. С. 145.

_______________ 285 _______________

сула с татя, пойманного с поличным, вероятно, связано с тем, что таков был наиболее распространенный ва­риант .преступления: Татьба с поличным считалась пре­ступлением наиболее очевидным, не требующим иных доказательств, кроме поличного. Видимо, поэтому Двин­ская уставная грамота вводит для этого случая исключение из общего в новгородской земле правила: не судить новгородцев на низу; тать-новгородец, пой­манный с поличным в княжеских землях, мог быть по­ставлен на суд перед великим князем. Сознавая неиз­бежность наказания (тогда как при совершении других преступлений можно было состязаться с истцом на су­де), тать стремился войтм в соглашение с потерпевшим. Это и обходилось дешевле, чем государственная кара, и избавляло от клеймения. Мы полагаем, таким обра­зом, что, несмотря на категоричность формулы, Двин­ская уставная грамота дает лишь наиболее распрост­раненный частный случай самосуда. Законодателя (ве­ликого князя московского) интересует убыток казне, а не самочинная расправа над преступником. Однако едва ли следует думать, что ограничения произволь­ной расправы над преступниками, введенные еще Рус­ской Правдой, были забыты новгородцами. Видимо, и расправа входила в состав самосуда.

Некоторые новшества внесены Новгородом и в об­ласть покушений на личность. Наряду с убийством1, на­несением увечий, ран, побоев, оскорблением действием («а попъхнеть кто кого»), известными и Русской Прав­де, наказывалось и оскорбление словом2, и связание мужа без вины — преступление, характерное для нов­городского республика некого строя, считавшегося с до­стоинством граждан. В случае связания мужа без ви­ны «за сором» взыскивалось 12 гривен.

Из посягательств на земельную собственность нов-

1 В юридической литературе вызывает разногласия статья Двинской уставной грамоты об убийстве холопа: «А кто осподарь огрешится ударит свого холопа или рабу и случится смерть, в том наместницы не судят, ни вины не емлют». По мнению М. Ф. Влади-мирского-Буданова, уставная грамота говорит о неумышленном убийстве, а намеренное убийство холопа каралось. Противополож­ный взгляд удачно аргументировал М. М. Исаев ссылкой на статью из «Правосудия митрополичьего»: «аще ли убьет господарь челядина полного несть ему душегубства, но вина ему есть от бога».

2 Двинская уставная грамота установила: «а кто кого излает боярина... и наместницы судят ему по отечеству, тако же и слузе» (ГВН и П. С. 144).

_______________ 286 _______________

городские источники наряду с обычным для Русской Правды простым нарушением межи, упомянутым Двин­ской уставной грамотой, отметили наезд. По статьям 7 и 10 Новгородской судной грамоты, наезд — воору­женное нападение с целью самовольного утверждения мнимого или даже действительного права. Состав этот перекликается с преступлениями, которые мы опреде­лили как связанные с деятельностью государства, и яв­ляется, по существу, самоуправством в земельных делах.

Защита остальных видов имущества традиционна. Каралась татьба с поличным и без поличного, квали­фицированными преступлениями считались татьба во второй и третий раз, разбой и грабеж. Последний со­став, не известный Русской Правде, невозможно раз­граничить с разбоем. Новгородские летописи свидетель­ствуют, что грабежи были обычным явлением в городе при пожарах и беспорядках.

В категорию преступлений против веры и нравствен­ности (компетенция судов святительских) Новгород не внес ничего принципиально нового. Они определялись церковными уставами, созданными в основном в пред­шествующий период.

ПРИНЦИПЫ НАКАЗАНИЯ

М. Ф. Владимирский-Буданов определяет новгородскую систему наказаний как смешанную, соединившую иму­щественные кары, характерные для Русской Правды, с уголовными, полностью восторжествовавшими в Мос­ковском государстве1. Цель наказания уже не исчерпы­валась возмещением убытка, которое при'государствен­ных преступлениях, как правило, вообще было невоз­можно, но включала в себя и кару и известную долю назидания.

1 Смертная казнь, чуждая Русской Правде, стала в Новгороде довольно обычным явлением, роднившим новгородское пенитенциарное право с московским. Но, в отличие от Московского государства2, новгородское

1 Владимирский-Буданов М. Ф. Образ истории русского права. С. 332—333.

2 См.: Развитие русского права в XV — первой половине XVII в. С. 191—192.

287

не знало устрашающих и членовредительских наказа­ний. Охрана порядка и государственного интереса в Новгороде при вере трудящихся масс в демократичес­кие формы правления была гарантирована и без этих мер.

Членовредительские наказания в Новгороде связа­ны или с церковными уставами, или с самовластной деятельностью князей, нарушавших новгородские обы­чаи (Александр Невский в 1257 году урезал носы и вы­жигал глаза). Неизвестные Русской Правде наказания присуждались, главным образом, ^за престулления, свя-j3,a«Hbie с деятельностьюгосударства.^

Для новгородского обычая весьма характерна неоп­ределенность наказания за многие, в первую очередь новые, -преступления. Правда, статьи Новгородской судной и Двинской уставной грамот четко устанавли­вают меру наказаеия за наводку, наезд, татьбу, оскорб­ление, нарушение межи и т. п., но в ряде случаев не только мера, но и характер наказания полностью под­лежали усмотрению суда. В первую очередь это отно­сится к вечевому суду, который явно не был связан в выборе способа 'наказания преступника.

Так, в 1398 году при разборе дела двинян-перевет-ников один из них, Иван Микитин, был сброшен с мос­та, а два других, Герасим и Родивон, «с плачем доби-ша челом своей господе Великому Новгороду и Нов­город даша им живот»1. В 1195 году трое переветни-ков, повинных в избиении Югорских данников, были убиты, а остальные «кунами ся ожупиша»2. Наиболее любопытно в этом смысле наказание посадника Якуна в 1141 году. Якун бежал из Новгорода с князем Свя­тославом и был пойман вместе со своим братом. Их, обнаживши, били «малы не до смерти» и затем сбро­сили с Волховского моста. Но Якуну с братом удалось выбраться на берег. Больше новгородцы их не били, но взяли у Яку/на 1000 гривен, а у брата его 100, и, око­вавши, заточили их в чудь. Впоследствии Якуна привел к себе князь Юрий и держал у себя в ми­лости.

Случайное спасение Якуна с братом от гибели в Волхове привело к отказу от первоначального вечевого приговора к смертной казни, казнь была заменена

1 НПЛ. С. 393.

2 Там же. С. 41.

288

денежным взысканием, размер которого установлен со­вершенно произвольно, и ссылкой, причем неизвестно, была ли ссылка пожизненной или на какой-нибудь срок. По-видимому, новгородцы и не ставили себе та­кого вопроса, — они ссылали до тех пор, пока их гнев не сменялся на 'Милость, так же как, остыв от первой ярости, заменяли смертную казнь, не осуществившуюся по счастливой случайности, ссылкой и денежной пеней. На определение наказания очень большое влияние ока­зывали вечевые настроения и поведение преступника, чему способствовала неурегулированность вопроса в праве и обычаях.

В меньшей мере свобода усмотрения при опреде­лении наказания применялась не только в вечевом су­де. Размеры штрафов не всегда устанавливались зако­ном. Таково правило Двинской уставной грамоты о воз­мещении за оскорбление словом: «а наместники судят ему по отечеству бесчестье». О произволе в назначе­нии денежных пеней говорит и следующее положение Двинской уставной грамоты, «а над кем (наместники князя) учинят продажу сильно, а ударят ли на них че­лом, и мне, князю великому велети наместнику встать перед собой на срок»1.

Наказания комбинировались. За одню преступление лицо могло быть подвергнуто нескольким наказаниям, к примеру: избито, сброшено в Волхов и лишено иму­щества. В последнем случае наказание нередко распро­странялось на всю семью потерпевшего, что по мнению М. Ф. Владимирского-Буданова, вызывалось подозрени­ем родственников в соучастии.

Наиболее интересный момент новгородской системы наказаний — несоблюдение социального принципа в обычночм для русского феодального права виде. По Рус­ской Правде преступление каралось тем суровее, чем выше было социальное положение потерпевшего. Нов­городское право отвергло этот принцип. Многоступенча­тая новгородская социальная лестница не находит от­ражения в наказаниях, абсолютно безразличных к по­терпевшему. Взамен бояр, житьих, купцов, черных лю­дей в новгородских нормах уголовного права фигуриру­ют мужи и жены2. Новгородские источники выделяют ^

1 ГВН и П. С. 145.

2 См., например: ГВН и П. С. 55 (договор Новгорода с немца­ми 1189-- 1199 гг.).

289

19 Заказ 2695

иногда из всего состава населения, в смысле повышен­ной охраны от посягательств, лиц, облеченных государ­ственными полномочиями. Договоры с Готским бере­гом и немецкими городами устанавливают плату за го­лову посла и попа в 20 гривен, а за голову купца — 10; по договору с Казимиром (1470—1471), в случае убийства сотского в селе князь брал полтину, а несот­ского— всего четыре гривны1. Совершенно безотноси­тельно к достоинству потерпевших говорит об убийст­ве и имущественных преступлениях Псковская судная грамота. Новгородская судная грамота применяетприн-цип, совершенно противоположный закрепленному Рус­ской Правдой. Она устанавливает градацию наказаний в зависимости не от объекта, а от субъекта посягатель­ства: чем он богаче, чем он знатнее, тем тяжелее его ответственность, д Так, за наводку, грабеж и наезд по статьям 6 и 10 судной грамоты взыскивалось: с боя­рина— 60 рублей, с житьего— 20, а с молодшего — 10 рублей.

Несмотря на очевидную новизну классового подхо­да к наказаниям в Новгородской и Псковской судных грамотах, М. М. Исаевым была сделана попытка отож­дествить новгородную систему наказаний в интересую­щем нас вопросе с киевской.

«Трудно допустить, — пишет он, — чтобы классовые различия, игравшие в уголовном праве Киевской Руси периода Русской Правды, в том числе и на территории Новгорода, такую роль, потеряли впоследствии в том же Новгороде свое значение»2. Эта посылка застави­ла Исаева отнестись к самобытным формулам судных грамот как к нехарактерным и обратиться взамен их к церковному Уставу Ярослава, с его статьями о поши-бании, изнасиловании и оскорблении жен и дочерей, дающим классическую схему феодального социально­го строя, к Правосудию митрополичью и к Двинской уставной грамоте. В последней есть две статьи, близ­кие по духу в вопросе о принципах наказания Русской Правде и церковным памятникам. Это статьи об ос­корблении словом, караемом в зависимости от отечест­ва оскорбленного, и о нарушении межи — за перепахи­вание княжьей межи продажа назначалась значитель-

* ГВН и П. С. 131.

2 Исаев М. М. Уголовное право... С. 132—133.

_____________ 290 ——————

но больше, чем если нарушалось крестьянское владе­ние.

Однако источники, «а которые опирается, обосновы­вая свою позицию, Исаев, не типичны для вольного Новгорода и являются или не отмершими окончатель­но памятниками Киевской Руси, или результатом их влияния, особенно сильного в церковной сфере, где Новгород так и не сумел полностью освободиться от об­щерусского руководства, или продуктом законодатель­ного творчества московского великого князя, который не мог полностью отказаться от московской традиции, хотя и стремился учитывать обычаи пограничной нов­городской колонии, Двинской земли, не вполне воспри­нявшей новгородские порядки и всегда проявлявшей тяготение к Москве.

Отсутствие привычных по Русской Правде социаль­ных градаций в новгородском уголовном праве отнюдь не означает"исчезновение классовой подоплеки уголов­ного права. Наоборот, оно было вызвано серьезными социальными сдвигами в Новгородской земле, своеоб­разием ее политического строя и классовой борьбы. Отказ от повышенной законодательной охраны жизни и собственности привилегированных групп населения -— закономерное следствие вечевого быта, формального гражданского равноправия боярина и молодшего, дек­ларированного не только уголовным, но и государствен­ным и процессуальным правом Новгорода.

Более суровое наказание для бояр и житьих в срав­нении с молодшими за некоторые виды особо опасных преступлений, связанных с крупными общественными беспорядками (например, наезд, наводка), могло быть вызвано двумя соображениями. Во-первых, обращение знатного горожанина к преступной деятельности каза­лось особо непростительным; во-вторых, для соблюде­ния равной тяжести наказания для различных слоев населения следовало соизмерять денежное взыскание с состоянием преступника. Тем не менее нетрудно заме­тить, что Новгородская судная грамота делает это чис­то символически, так как богатство житьих и бояр не в два раза и не в пять раз превышало нищету молод-ших.

Льстившее толпе «равенство» наказаний в новгород­ских условиях лучше обеспечивало интересы бояр и купцов, чем примитивная прямота Русской Правды.

-_____________ 291 _______________

ВИДЫ НАКАЗАНИЙ

Как 'подчеркивает М. Ф. Владимирский-Буданов, все виды уголовных кар в древнерусском праве развились из потока и разграбления — наиболее тяжелого нака­зания ло Русской Правде, обращаемого на личность и •на имущество преступника1^

Во времена Новгородской республики 'сознания единства всех этих наказаний, прежде выражавшегося общим названием, уже не существовало, а отдельные элементы потока и разграбления претерпели весьма су­щественные изменения. Тем ,не менее, несмотря на рас­падение древней кары на составные части, наказания применялись комбинированно и потому в совокупности, при известно'М разнообразии комбинаций, составляли какое-то ее подобие. Этим наказаниям подвергались, главным образом, лица, совершившие государственные преступления. Наказания, выросшие из потока и раз­грабления, составляют новую группу наказаний по нов­городскому уголовному праву в сравнении с Русской Правдой.

На личность преступника обращались следующие кары:

1. Смертная казнь в разных видах. / Наибольшее распространение получил^ утс'пление (свержение с моста) — пережиток ордалии. Однако новгородцы смотрели на свержение с дшста не как на испытание вины, а как на казнь, поскольку оно следо­вало за приговором, и в случае избавления от смерти в Волхове преступник «е оправдывался.;,Так, Якун, су­мевший 'после свержения в Волхов выбраться на берег, был подвергнут ссылке. В 1418 гаду, когда «некто лю-дин Личков сын» взял сброшенного в Волхов боярина Данилу Божина в свой челн и тем спас ему жизнь, нов­городцы разграбили дворы и людина, и боярина. Свер­гали с 'моста государственных преступников — крамоль­ников, переветчиков, посадников и тысяцких, злоупот­реблявших своей властью, еретиков.

Очень редко практиковалось сожжение. В 1227 го­ду были сожжены четверо волхвов — единственная в

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 330—331.

___________________ 292 ___________________

Новгородской республике аналогия западноевропейским расправам над еретиками. В 1442 году при пожаре по­бросали в огонь мнимых поджигалыциков, правда, это было 'не вечевое решение, а действия разъяренной толпы.

В колониях к переветникам применялось повешение.!. Это была форма устрашения местного населения. Так, в 1241 году при нападении немцев 'были повешены пе-реветники — важане и чудь.

Убийство каменьями на вече и убийство'без указания его форм, вероятно, в результате избиения, сравни­тельно часто упоминаемое летописью (например, 1346, 1348, 1471 гг.), по-видимому, было не особым видом смертной казни, а результатом чрезмерно усердного ис­полнения другого, самостоятельного наказания — «из­биения мало iHe до смерти».

2. Избиение «чуть ли не до смерти» (или «казнь близко смерти») обычно предшествовало свержению в Волхов и иногда производилось в .позорящих фор­мах— над обнаженным человеком, как в случае с Якуном в Г141 году.

По Уставу князя Всеволода это 'наказание без по­следующего утопления полагалось за «недосмотр ответ­ственных лиц за сохранностью торговых мер.

3. Ссылка или заточение, соответствующие изгнанию из общины древнейшего потока. Упоминается в летопи­сях под 1140 годом (заточили в Киев ко Всеволоду Кон­стантина Микулинича и с ним еще шестерых мужей), и под 1141 годом (сослали Якуна с братом в Чудь). В обоих случаях сосланные были окованы для преду­преждения бегства. О сроках ссылки летописи умалчи­вают.

В дополнение к наказаниям, обращенным на лич­ность, государственный преступник и его семья теря­ли права на имущество, оно подвергалось «разграбле­нию»— своеобразной,1 форме конфискации, которая иногда проводилась в более или менее организованных формах, а чаще всего действительно напоминала гра­беж, но тем не менее была вполне легальна.

Конфискованное 'Имущество должно было поступить в распоряжение Новгорода или отдельных его единиц. Так, по Уставу князя Всеволода 7з живота, принадле­жавшего лицам, виновным в допущении к пользованию искривленных весов и мер, шла святой Софии, '/з — святому великому Ивану и !/з—сотским и Новго-

—______________ 293 ______________—

роду. Правило дележа имущества, установленное Уста­вом Всеволода, .не распространялось на все случаи кон­фискации. В 1230 году имущество Смена и Водовика было поделено по сотням. В 1209 году новгородцы раз­грабили дворы Мирошки и Дмитра, распродали их се­ла и челядь, но при этом обогатились, главным об­разом, участники разграбления, тайно присвоившие се­бе имущество, — по всему городу разделили лишь «из­быток» «по зубу, по 3 гривны», долговые обязательст­ва преступников были переданы князю1.

Иногда ^новгородцы ограничивались лишь наложе­нием крупного штрафа на государственного преступ­ника.

Вторую группу наказаний составляли денежные вы­платы в пользу потерпевших и властей. Они принци­пиально не отличались от вир, продаж, головщины и уроков Русской Правды., По новгородским источникам часто не "удается установить, в какой пропорции находи­лись взыскания в пользу государства и потерпевшего и всегда ли применялись оба вида взысканий2. .

1 НПЛ. С. 70, 51.

2 В соответствии с текстом Двинской уставной грамоты, за оскорбление словом с преступника взыскивалось только вознаграж­дение потерпевшему. Договор с Готским берегом и немецкими го­родами не говорит о взыскании в пользу государства виры-прода­жи в случаях убийства, побоев, оскорбления женщины, что проти­воречит положениям других источников (об убийстве ср. договор с Казимиром) и вызвано или спецификой международных отноше­ний, или неточностью редакции. При самосуде, по Двинской устав­ной грамоте, взыскание шло только князю. Правда, в этом преступ­лении, как его определяет грамота, в лице князя сочетались и по­терпевший, и государство.

Глава V

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО

Особенности новгородской экономики (раннее становле­ние феодальных отношений, расцвет торговли jm ремес­ла) создавали почву для ускоренного развития граж­данского права. Новгород в этом отношении далеко обогнал Москву1, и ряд правовых институтов, возник­ших в Новгородской республике, были позднее воспри­няты, детализированы и усовершенствованы общерус­ским московским правом.

Наиболее полный и системэтический источник граж­данского права Северной Руси интересующего нас пе­риода — Псковская судная грамота, несомненно, донес­шая до нас некоторые правила и принципы, бытовав­шие по всей Новгородской земле. Однако усиленное из­учение этого богатейшего памятника привело к одно­му досадному последствию — пренебрежению новгород­скими источниками меньшего масштаба, но все же очень содержательными и пополняющими Судную гра­моту ценнейшими указаниями.

Мы рассмотрим новгородское право на основе нов­городских источников, главным образом частных гра­мот, прибегая к Псковской судной грамоте, если потре­буется, лишь для сравнения и уточнения непонятных мест. Воссозданная по такому принципу картина граж­данского права Новгородской республики страдает не­полнотой, легко устранимой сопоставлением с псковс-

1 См.: Морошкин Ф. О владении по началам Российского зако­нодательства. М., 1837. С. 92. Применительно к Псковской судной грамоте это явление отмечает и новейший советский исследователь И. А. Исаев (Развитие русского права... С. 121).

295

294

кйм материалом, но обладает достоинством непосредст­венности и потому представляет самостоятельный ин­терес.

________ 1 ________

ЗЕМЕЛЬНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

Земля рано стала в Новгороде объектом частной соб­ственности и была втянута в оборот. Первое свидетель­ство о купле земли в Русском государстве содержит данная Антония Римлянина, датируемая не позднее 1147 года. Подлинность этого документа вызвала споры в исторической литературе. Они связаны 'с вопросом о времени возникновения частного акта на Руси. По мне­нию С. Н. Валка, частный 'правовой акт появился не ранее середины XIV века, в данной же Антония, дошед­шей до нас в списке XVI века, имеются положения, противоречащие реалиям XII века, в частности, упот­реблен термин «посадничьи дети», встречающийся в других источниках только в XIV веке1. М. Н. Тихоми­ров, отстаивавший древнее происхождение частных гра­мот, считал духовную Антония подлинным документом XII века, а «посадничьих детей» понимал 'просто как определение степени родства2. Кстати сказать, термин «посадничьи дети» и в более поздних источниках следу­ет понимать именно и только в этом смысле, доказа­тельством чему служит и берестяная грамота № 301 (первая половина XV в.), адресованная «господину Ми­хаилу Юрьевичу, сыну посадничьему», который по розысканиям В. Л. Янина, действительно -был сыном посадника Юрия Онцифоровича. Янин также считает данную Антония Римлянина памятником XII века3.

Но как бы ни относиться к датировке грамоты в целом, самое интересное в ней с точки зрения истории права—сообщение о покупке новгородским чудотвор­цем Антонием земли «у Смехна да у Прохна у Ивано­вых детей у посадничьих» — можно считать вполне до-

1 См.: Валк С. Н. Начальная история древнерусского частного акта//Вспомогательные исторические дисциплины. Сборник статей. М.—Л., 1937. С. 295—300.

2 Тихомиров М. Н. О частных актах в Древней Руси//Истори-ческие записки. Т. 17. М., 1945. С. 233—241.

3 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 93; Он же. Очерки комплексного источниковедения. С. 48—51.

296

стоверным. Наличие частного землевладения в Новго­роде XI—XII веков не подвергается сомнению новей­шими исследователями1, а следовательно, приобретение и отчуждение земли становятся закономерным.

О превращении земли в товар во времена Антония говорит не только его данная. Показательна в этом от­ношении вкладная посадника Славенского конца Ивана Фомина на остров Мурем и озеро Муремское 1181— 118Й гг., которую С. Н. Валк также (считал неподлин-ной2. В подтверждение своих прав на землю посадник ссылается на купчую грамоту своего деда. Отправляясь от даты вклада в монастырь, примерно определяем время дедовской сделки, случившейся двумя поколения­ми (годами сорока) раньше, т. е. в первой половине XII века, что находится в полном соответствии с данной Антония Римлянина.

При длительных традициях земельной собственнос­ти, при сравнительной частоте сделок, объектом кото­рых служила земля, и порождаемых ими конфликтах неудивительна основательная разработка ряда вопро­сов права.

Частные грамоты Новгородской земли, в основном относящиеся к XIV и XV векам, последовательно про­водят различия между движимостью и недвижимостью, обозначая первую словом «живот», а вторую более кон­кретно — «дворы», «земли», «воды». Причем это деле­ние, в отличие от московского права того же времени, где оно не приобрело еще практического значения и не основывалось на специальных постановлениях закона3, в Новгороде носило вполне юридический характер и было практически важно, так как собственность на дворы, воды и земли требовала по новгородскому обы­чаю, что будет показано ниже, особенно тщательного и строго определенного правового закрепления.

В формировании самого понятия собственности, как и в отношении различия движимости и недвижимости, новгородское право было передовым на Руси. Остава­лись традиционные словесные выражения собственности (мое, свое) или наименования, происходящие от спо-

1 См.: Фроянов И. Я. Киевская Русь. Очерки социально-эконо­мической истории. С. 87.

2 ГВН и П. С. 284; См.: Валк С. Н. Начальная история... С. 301—303.

3 См.: Кранихфельд А. Начертание Российского гражданского права в историческом его развитии. СПб., 1843. С. 53—54.

-____________ 297 _________

соба приобретения (жребий, отчина, добыто'к, купля та­кого-то) или земли, воды, села такого-то1. Но абстракт­ный термин был последним штрихом, которого недоста­вало для завершенности, по существу, вполне уже соз­ревшего понятия права собственности.

Понятие земельной собственности вырабатывалось посредством отделения от более древнего понятия вла­дения, посредством непризнания полноты прав на зем­лю за целым рядом владельцев.

Исследователь владения по русскому законодатель­ству Ф. Морошкин отметил, что до Соборного уложе­ния 1649 года в Московском государстве термин «вла­дение» всегда означал владение по праву собственности или по другому законному предлогу, а когда нужно было отличить его от права собственности, употреблял­ся термин, выражающий внутренний порок владения,— «сильно владеют», «сильно сидят» и т. п.2.

Таким образом, как правило, владение признавалось собственностью или, во всяком случае, считалось при­знаком собственности. Практикой решались не споры о собственности, а дела о нарушениях владения, при этом учитывались в первую очередь фактические отно­шения, культивация земли, приложение к ней труда. Такое понимание собственности было данью традиции и уходило корнями во времена Русской Правды, когда феодальная система землевладения только еще скла­дывалась и держатели земли были далеки от притяза­ний на участки, которые они <не могли обработать, опи­раясь на неширокий еще круг зависимых людей. \

Новгород, как указал тот же Ф. Морошкин, являлся в этом смысле исключением3, хотя и употреблял иногда по старинке слово «владение» в значении «собствен­ность»4.

Законным владением наряду с владением собствен­ника признавалось владение, установленное по воле собственника, иногда при передаче права собственнос­ти, в каковом случае воля прежнего собственника была обязательна для правопреемников. Владение, произ-

1 См.: Неволин К. Л. История российских гражданских зако­нов. СПб., 1851. Т. 2. С. 116.

* См.: Морошкин Ф. О владении по началам российского зако­нодательства. М., 1827. С. 80.

3 Там же. С. 92.

4 ГВН и П. С. 219: «се купи Дементеи у Ильичных детей у Онашке и Матфейка село в Кехте отца их володенье» (сер. XV в.).

_________________ 298 _________________

водное от чужого права собственности, уважалось толь­ко в границах, определенных субъектом права собствен­ности. Так, при вкладе земли в монастырь новгородцы нередко оговаривали пожизненное владение для самих себя или своих родственников. Владение без права собственности возникало «на определенный срок и оп­ределенных условиях также в некоторых случаях закла­да земли.

Владение, возникшее независимо от воли (собствен­ника, считалось недействительным, за исключением так называемого «старого володенья» (см. далее), за кото­рым признавалась юридическая сила при отсутствии

•притязаний на его предмет.

Однако всякое владение охранялось от самоуправ­ных посягательств, в том числе и со стороны собствен­ника земли1 и могло быть прекращено либо по согласо­ванию сторон, либо по решению судебных органов. Статьи 6 и 10 Новгородской судной грамоты установи­ли ответственность за наезд и правило раздельного рас­смотрения разбойного нападения и спора о земле, свидетельствующие о стремлении Новгородского госу­дарства внедрить уважение ко всякому земельному вла­дению и сосредоточить исключительно в своих руках решение земельных конфликтов в соответствии с но­вым уровнем юридических представлений.

Согласно этим воззрениям, древний принцип опре­деления прав' на землю по приложению к ней труда объявлялся ничтожным. В полном соответствии с фео­дальными производственными отношениями и феодаль­ной идеологией Новгородское государство твердо дер­жалось правила, согласно которому не труд дает право на землю :и ее плоды, а земельная собственность дает право на присвоение плодов труда любого человека: «А чья земля, того и хлеб». Отсюда широкое распрост­ранение сдачи земли в аренду на условиях половни­чества, появление таких форм землепользования, как, например, «Васильеве сиденье», участок, «где Парфен-ко и Першица живут»2, само название которых говорит об их временном и зависимом характере.

1 К. Неволин пишет: «Для прочих (кроме Новгорода.— О. М.) частей древней России не имеем никаких известий, которые бы по­казывали, что и здесь владение землей было защищено отдельно от права собственности» (История российских гражданских законов. 1. 2. С. 112—113).

2 ГВН и П. С. 300.

———____________ 299 ________________

Фактическому обладанию и использованию противо­поставлялось в качестве правовой основы охраняемых государством прав на землю «законное укрепление в частную собственность», пользуясь определением Свода законов Российской империи, выразившим с совершен­ным владением юридической техникой понятие, кото­рое было не под силу новгородцам.

По новгородским документам мы прослеживаем три рода законного укрепления земли в частную собствен­ность: завладение никому не принадлежащим имуще­ством, завладение имуществом в связи с осуществле­нием государственных функций и «переход права на землю от первого приобретателя через последующие за­конные (передачи и укрепления». Последнее основание права собственности на землю было самым распростра­ненным и потому мы в первую очередь приступим к его рассмотрению.

Законная (передача земли удостоверялась посредст­вом грамот, оформлявших сделки— купчих, меновых, данных, выкуйных, раздельных, духовных, рукописа­нии, рядных, докончальных, приговорных, вытягальных, ободных, вкладных и т. п. Чем больше было таких гра­мот, чем глубже в прошлое прослеживалась правомер­ная передача собственности от одного лица к другому, тем крепче было право. С переходом собственности на землю подтверждавшие ее грамоты должны были быть приспособлены для защиты нового права. Это достига­лось тремя путями.

Так называемые старые грамоты могли передавать­ся новому собственнику вместе с землей. «Се купи лос­кут земли и со старыми грамоты», — говорится в одной новгородской купчей1. За текстом данной (дарственной) грамоты находим приписку: «А тому следуют старые купчие на харатьях писаны за свинцовыми печатями»2. Старые грамоты могли остаться у прежнего собствен­ника, но в грамоте, оформляющей последнюю сделку, оговаривалось, что их должен использовать для доказа­тельства своего права новый собственник или что ста­рый собственник не может использовать их в интере­сах, противных интересам нового. Так, некий Констан­тин, продавая землю посаднику Ивану Лукиничу, ука­зывает в купчей, что посадник будет владеть своим при-

1 ГВН и П. С. 252.

2 Там же. С. 255.

300

обретением по купчей Константина и еще «по Нескольким грамотам (все они перечисляются поименно), зафикси­ровавшим предшествующую принадлежность участка. Эти грамоты не передавались посаднику1. В рядной XV века, наоборот, запрещается одной из сторон ис­пользовать грамоту в определенном направлении: «А сей рядный грамоте Матфею на помощь своей братии не положить Кузме и Григорию»2.

Грамоты, противоречившие возникшему новому пра­ву, могли быть по соглашению сторон аннулированы. «Старые грамоты подраша» — это положение нередко встречается в документах, удостоверяющих новгород­ские сделки по поводу недвижимости. Оно свидетельст­вует о боязни претензий со стороны бывших собствен­ников, располагавших арсеналом старых грамот.

Наряду со старыми грамотами подтверждением пра­ва собственности служили также ссылки на предыду­щие сделки в новых грамотах, свидетельские показания, применявшиеся также в подтверждение грамот. Нако­нец, некоторую гарантию для правопреемника составля­ли оформленное заверение правопредшественяика в том, что его земля «чиста» и его же обязательство — «очищивати» землю, если кто начнет «наступать», т. е. юридически оборонять землю от посягательств, всеми возможными средствами доказывая полноту и проч­ность своего бывшего права3.

Право земельной собственности возникало не толь­ко при сделках. Оно было родом вознаграждения за го­сударственную службу и устанавливалось не только пу­тем пожалования. Вероятно, при обращении имущества в собственность государства некоторая его доля посту­пала лицам, осуществляющим государственные полно­мочия. Известен случай, когда посадник Терентий по­дарил Богородицкому княжеостровкжому монастырю земли, пришедшие ему «в тадбы», т. е., по всей види­мости, изъятые у татя и ставшие собственностью судьи4.

При отсутствии грамот и других доказательств за­конной преемственности права собственности принима­лось во внимание «старое владенье». «А владел Онаньи

1 гвн и п. с. 173.

2 Там же. С. 181.

3 Там же. С. 217.

4 ГВН и П. С. 253.

301

1 ГВН и П. С. 219.

2 Кранихфельд А. права... С. 55.

тими землями и пожнями по старому владенью», — чи­таем в Новгородской судной грамоте1. Нам неизвестно, какова должна была быть давность владения, чтобы оно признавалось старым и тем самым подтверждающим право собственности. Новгородские материалы не до­несли до нас сроков владения, дающих основание для признания его законным, наподобие тех, что были вве­дены Псковской судной грамотой (4—5 лет) или ве­ликим князем Василием Дмитриевичем (15 лет)2. При­знаком «старого владенья» наряду с длительностью должно было быть отсутствие законных притязаний.

В определении объема права собственности наряду с моментами, известными предшествующему периоду (истребование своего имущества из незаконного владе­ния, всевозможное использование предмета собствен­ности), привлекает внимание ряд новых положений, сви­детельствующих о самостоятельном \разозитии институ­та земельной собственности, 'находившегося в зачаточ­ном состоянии во времена Русской Правды и потому не выделявшегося ею.

Собственник земли, как явствует из грамоты Важиц-кого монастыря ключнику Якиму и монастырским кре­стьянам, мог запретить всякие промыслы в своих вла­дениях ((сенокошение, рубку леса, охоту, рыбную лов­лю, сбор ягод) и даже по собственному усмотрению оп­ределить штраф за нарушение своих привилегий3. В связи с занятием 'солеварением понятие собственнос­ти обогатилось использованием недр земли.

Наряду с общим расширением содержания права собственности на землю в новгородских памятниках встречается в отдельных случаях и его сужение, своеоб­разное установление меры эксплуатации богат/сив, не утративших экономической общности от разделения на обособленные друг от друга владения. Новгородская купчая XV века на участки в реках и в лесу оговарива­ет условие: «полесовати четырем человекам, ловить че­тырем человекам»4, в котором нельзя не видеть пережи­ток общей собственности на лесные и водные угодья в институте частной собственности.

Новый этап в развитии права земельной собственное-

* ГВН и П. С. 263.

2 Развитие русского права... С. 122.

3 ГВН и П. С. 316.

4 Там же. С. 322.

_________________ 302 _________________

ти характеризует и иное, чем в Киевский период, опре­деление границ. В новгородских грамотах распоряжения землей наряду с традиционной формулой «куда топор ходил, куда соха, коса ходила» все чаще появляется и численно преобладает детальнейшее определение гра­ниц по приметам на местности, что говорит о разделе вюей или почти всей земли во многих областях новго­родской республики.

Новеллой новгородского права является также юри­дическое различие недвижимых имуществ по способам их приобретения, установление особого правового поло­жения для отчин и для купленных и данных земель.

Отчиной называлась недвижимая собственность, по­лученная от отца, как прямо говорит новгородская куп­чая: «купи половину огчины его, чем владел отец его»1. Значит, купля отца при переходе к (сыну превращалась для последнего в отчину2. Особенности правового ста­туса отчины заключались в том, что она считалась в некотором смысле достоянием всего рода, отчуждение отчины из рода было затруднено, а для ее возвращения создавались благоприятные условия.

Новгородские /оггчины—-переходное давление, свое­образное сочетание противоречивых начал патриар­хально-родовой и зрелой феодальной собственности. С одной стороны, под отчиной, в 'отличие от последую­щего московского права, понимается не только заго­родное имение феодала, но двор, причем вне всякой зависимости от размерюв и характера эксплуатации (отчинниками могли быть представители всех 1слоев на­селения— от бояр до свободных крестьян). Но, с дру­гой стороны, отчинный принцип с его патриархальной оболочкой культивировался не в интересах обезземели­вающегося крестьянства, а в интересах приобретающих землю классов, обогащающихся за счет феодальной эксплуатации, в первую очередь в интересах феодаль­ной родовой знати. Не случайно поэтому в юридичес­кой практике новгородской республики получили пер­воначальную разработку основы правового положения вотчины, закрепленные и развитые на более высоком уровне феодализма Соборным уложением 1649 года. Отчины и куп л и-при куп ли раздельно упоминаются

Начертание российского гражданского

303

почти :во всех дошедших до нас новгородских духовных, причем в распоряжении жми наблюдается нечасто на­рушаемая закономерность: отчины передаются потом­ству, а купли не только передаются потомству, но и жертвуются монастырям. По купчим грамотам про­слеживаем: отчины значительно реже купленных земель служили предметом продажи.

В случае продажи огчина могла быть выкуплена род­ственниками продавшего. Круг лиц, обладавших правом выкупа отчины, довольно широк—,по духовной схимни­ка Григория Ивановича, «кто буде моего роду или пле­мени, или братья, или зятья, или дочери, или внуча­та»1. Право выкупа еще не ограничивалось сроком. Вхо­дило в традицию оповещение родственников о продаже отчины. Выкупная цена указывалась, как правило, в договоре купли-продажи и была равна покупной2.

При 'безвозмездном отчуждении отчин посредством дарения, завещательного отказа, особенно частых в поль­зу монастырей, вопрос о правах родственников решал­ся, по-видимо1му, распоряжением собственника, содер­жащимся в грамоте, оформляющей отчуждение. Так, по данным чернеца Алексея Николаевскому-Чухченемеко-му монастырю середины XV века, отчина брата Алек­сеева Василья передается «св. Николаю во век», но под условием: «а приедут Васильевы дети на свою от-чину жить, а они сами володеют своею отчиной»3. За­то во вкладной посадника Славенского конца Ивана Фомина Муромскому монастырю ('1181 —118.2 гг.) и в данной Василия Патрикеева Соловецкому монастырю (XV в.) оговорена невозвратность имения родственни­кам: «а детям моим не вступаться»4, «ино до тое пож­ни нету дела никому, ни моим детям, ни моему роду, ни племени»5.

Наряду со сложившимися юридическими понятиями собственности, движимости и недвижимости, расшире­нием и уточнением содержания собственности, различи­ем правового режима огчин и купленных земель в Нов­городской республике впервые на Руси сложилось на

1 ГВН и П. С. 202.

2 Там же. С. 295; «и дасть Кирила... на той земле отчине Ма-карьине Выможецкой, девять рублев, а кто выйдет отчинник той земли, и он дасть 9 рублев, а отчиной володеет».

3 ГВН и П. С. 290.

4 Там же. С. 284.

5 Там же. С. 313.

__________________ 304 __________________

основе обычаев правовое регулирование общей земель­ной собственности.

Источники свидетельствуют об огромном распрост­ранении по новгородской волости общего землепользо­вания, обладавшего всеми признаками частной коллек­тивной земельной собственности, по существу, и отда­ленно не напоминавшего общинную собственность, пе­режитком и перерождением которой оно явилось.

В завещаниях, как правило, недвижимость переда­ется детям в равных долях, но не делится между ними. В частных грамотах постоянно в качестве контраген­тов выступают несколько человек — совместных приоб­ретателей или отчуждателей, которые нередко находят­ся между собой в родственных связях1. В селе, в зем­лях, в пожнях продаются, завещаются, закладываются и т. п. «свои две, три части»2, продаются и покупаются «лоскут земли, полоска в «опцихе», в «опцем поле»3. Все это следы отошедшего в прошлое общинного быта и еще не полиостью утраченного некоторого хозяйственного единства больших семей. Братья и сестры не только земли покупали и владели ими сообща, но и долги де­лали вместе4. Совместное семейное приобретение земли было настолько в порядке вещей, что при индивидуаль­ной покупке не лишне было во избежание претензий родственников подчеркнуть самостоятельность приоб­ретения. «А тую землю купил Миня на женки куны, опришьно отца и братьи своей», — записано в купчей Мини, Васильева сына (1472 г.)5.

Совместных владельцев земли было в Новгороде так много, что они получили специальные названия — «земцы», «сябры», до сего времени не истолкованные в исторической литературе вполне удовлетворительно. Земцы и сябры представляли разношерствую в социаль­ном отношении массу, объединяемую отнюдь не по классовому, а по гражданско-правовому принципу. Упущение этого момента или недостаточно четкое осо­знание его приводило исследователей к ошибочным за­ключениям о природе новгородского земства и сябрен-ничества. Так, Н. Костомаров считал земцами (своезем-

1 ГВН и П. С. 163, 178, 199, 219, 223, 225, 227, 228, 232, 244, 308 и др.

2 Там же. С. 108, 181, 198, 224, 225, 274 и др.

3 Там же. С. 208—209.

4 Там же. С. 168.

5 Там же. С. 243.

305

20 Заказ 2Ъ95

цами) земледельческое население, которое имело соб­ственные участки, в отличие от крестьян, занимавших новгородские, владычные и частновладельческие земли1. По А. Никитскому, земцы — мелкие собственники земли из горожан, главным образом из молодших, жившие в своих волостных 'Владениях, но державшие в городе дворы, в мирное время сдаваемые внаем, а в военное — используемые самими хозяевами для укрытия2, а сяб-ры — члены товариществ, сообща добывавшие соль3. Определение сябров у А. Никитского верно своей граж­данско-правовой направленностью, но страдает казу-истичностью.

Даже исследователи, исходившие при рассмотрении земства и сябренничества из совместного владения, стремились присоединить к нему социальную подопле­ку и представить земцев и сябров в качестве своего ро­да общественного класса.

В. Ключевский, подчеркивая родство земцев и сяб­ров, считал их мелкими землевладельцами, небогатыми выходцами из города, которые, объединяясь в товари­щества, в земледельческие компании, приобретали зем­лю для сельскохозяйственной и промысловой эксплуа­тации: «Такие землевладельческие товарищества носи­ли в Новгородской и Псковской земле специальные юридические названия сябров (>суседей) и складников. К типу такого землевладения в складчину принадлежа­ло и земецкое и этим коллективным способом приобре­тения и владения отличалось от личного боярского и житьего. Значит, городской промышленный капитал, главный рычаг народного хозяйства в Новгородской земле, создал здесь и особый (своеобразный класс зе­мельных собственников, какого не встречается в кня­жеской Руси»4. Таким образом, по В. Ключевскому, сябры, земцы, суседи — мелкие совместные собствен­ники земли из торгово-промышленных слоев.

В. Вернадский, изучивший положение сябров и су-седей по писцовым книгам Русы, Ямы, Ладоги, говорит

1 См.: Костомаров Н И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 28—29.

2 См.: Никитский А. И. История экономического быта... С. 40— 41, 50—51.

3 См. там же. С. 79.

4 Ключевский В. О. Курс русской истории. М., 1957. Т 2 С. 83—84.

_______________ 306 _______________

об их экономической зависимости от некоего основного собственника, за какового принимается совладелец, на­зываемый в стереотипных формулах писцовых книг по имени, например «Григорий и все сябры его», «Петр и все суседи его». Заметив в этух формулах, что у «сябров Григория» в свою очередь могут быть еще су­седи, он делает вывод о неодинаковой степени эконо­мической зависимости сябров и суседей. Совладение, по Вернадскому, связано с эксплуатацией «основным вла­дельцем» своих компаньонов. Для суседей характерна полная общность хозяйства с основным владельцем. В отличие от суседей сябры имеют свое хозяйство, хо­тя и связанное с основным владельцем, отчего их зави­симость несколько меньше1. Что касается земцев, то Вернадский ограничивается историческим анализом происхождения ямских земцев, связывая его с наделе­нием землей выходцев из Новгорода—строителей и жи­телей города Ямы, что не предрешает вопроса о сущ­ности новгородского земства.

В. Л. Янин отмечает, что еще в XIV веке термина «своеземцы» не существовало и что с середины XIV ве­ка наряду с концентрацией земли в руках крупнейших вотчинников шло «измельчание менее крепких в эконо­мическом отношении владений, влекущее за собой и формирование нового сословия (выделено мной.— О. М.) своеземцев»2.

Весьма распространен взгляд на сябров как на кре­стьян-общинников3.

По нашему мнению, определение земцев и сябров как субъектов общей собственности .на землю является исчерпывающе полным, а все имевшие место попытки его уточнения и раскрытия его классовых корней оши­бочны и искажают существо этого института.

Для определения сябренничества большой интерес представляет псковская грамота XV века: «се поряди-ся Тимофей игумен и чернцы св. Спаса с Семеном с Жаворонком, и с Кузьмою, и с Якуном, и с Матвеем, и с Домахою, и с Селиловою, и с Колядою, и с Ва-сильем, и со всеми сябры их, кому часть у подграмьи

1 См.: Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в. С. 120—132.

2 Янин В. Л. Новгородская феодальная вотчина. С. 60, 273.

3 См., например: Греков Б. Д. Крестьяне на Руси. Кн. 1. С. 461—463.

(выделено мной. — О. М.) про землю Подграмскую»1. В выделенных словах, на наш взгляд, дается определе­ние сябренничества. Сябрами названы люди, имевшие право на часть в общем земельном участке, т. е. совме­стные владельцы земли. Нет ни малейших оснований выделять одного из сябров, например поименованного первым Семена Жаворонка, в качестве главного вла­дельца, хотя дальше в той же грамоте говорится о Жа­воронке и сябрах его, о Жаворонке с сябрами, .как и в писцовых книгах, которые положил в основу своих выводов В. Вернадский. Очевидно, сокращение делалось для экономии места и времени. Писец поименовал спер-ва восемь сябров, не став перечислять остальных, а по­том для краткости только одного, из чего не следует, что опущенные писцом сябры пользовались меньшими пра­вами или находились в какой-то зависимости от поиме­нованных, к которым они как будто приписываются как к основным владельцам в 'качестве «сябров их», как полагал Вернадский. Очевидно, что Жаворонок, Кузьма, Якун и др. были такими же сябрами, как и не попавшие в перечень. В лучшем случае при наличии хозяйства, требующего совместных усилий, сябры, поименованные первыми, могли осуществлять руководство и 'представи­тельство, но не иначе как по доверию остальных.

Относительно земцев принципиально то же говорит купчая Дмитрия Алферьевича у земцев Давида и Евсея Сидоровых и у их племянников на часть тони Лопшен-ги на Летней стороне2. Давид и Евсей с племянниками объединены названием земцев по принципу общего вла­дения землей.

Нет данных, позволяющих судить о каком бы то ни было различии между земцами и сябрами. Напротив, можно предположить, что оба термина обозначали од­но понятие, как бывало в те времена, например, с кре­стьянами, и что ряд лиц, не называемых новгородскими источниками ни сябрами, -ни земцами,—«се субъекты общей собственности — на самом деле относились к этой категории.

Нет оснований представлять сябров и земцев как особую социальную группу. Источники говорят, что

* ГВН и П. С. 130.

2 ГВН и П. С. 224—225.

308

субъектами общей собственности были представители всех слоев населения — и городского, и сельского. Так, среди спинских сябров, поименованных в грамоте 1384— 1415 годов, находим Григория посадника, Кирила Анд-ревича, сына по^саднича1, т. с. бояр. Среди земцев горо­да Ямы, как определил В. Н. Вернадский, была про­слойка лучших, 'Старейших2. В. О. Ключевский указал на принадлежность некоторых земцев к купеческим житейским кругам, к поповичам3. Встречаются среди совладельцев и игуменовы дети, и великие смерды, и мастера, и т. д.

Способами возникновения общей собственности бы­ли наследование, сделка с одним из субъектов общей собственности, касающаяся его доли, и объединение в товарищество.

В большинстве случаев, когда источники дают пере­чень сябров, земцев, своеземцев, мы имеем дело с родственниками, находящимися в родстве разных сте­пеней. Например, в купчей середины XV века в каче­стве сябров выступают дети и внуки одного лица4, в другой купчей совладельцы (братья и их племянники) названы земцами5. В первоначально родственном кол­лективе земцев — сябров происходили замены путем распоряжения отдельных совладельцев своими участ­ками земли. Части общего владения обменивают, про­дают, дарят, вкладывают в монастырь по душе, и это нарушает родственное единство коллектива. Случалось, что и приобретателями прав на землю в «опцихе» бы­ли группы, связанные кровными узами. В одной куп­чей в качестве совладельцев выступают два брата и три сестры, не связанные родством между собой6. О слу­чае объединения посторонних лиц для покупки земли сообщает, например, грамота середины XV века, офор­мившая совместное приобретение Василием Филимо­новым и Евсеем Ананьиным «села земли»7.

Частные грамоты Новгородской земли позволяют отметить некоторые элементы правового режима общей собственности. Каждому из совладельцев принадлежала

1 ГВН и П. С. 164.

2 Вернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV в.

3 Ключевский В. О. Курс русской истории. Т. 2. С. 83.

4 ГВН и П. С. 231.

5 Там же. С. 224—225.

6 Там же. С. 225.

7 Там же. С. 232.

_____________ 309 ________________———

определенная доля общей недвижимости, не выделяемая в натуре. «А что юрмольские земли, а то у меня с Кю-шем по половинам не в разделе, а та моя половина зем­ли чиста в дом святому Спасу в Соловки», — читаем в духовной XV века1. Идеальность долей общей собствен­ности не исключает ее фактического разграничения между совладельцами, не имеющего, однако, оконча­тельного юридического значения. В случаях промыс­ловой или добывающей эксплуатации, сдачи общей зем­ли в аренду, сбора повинностей с населяющих землю зависимых крестьян или при обработке земли одним хозяйством, что, как правило, могло иметь место у род­ственников, фактического разграничения земли могло и не быть. Однако и при наличии такового земля оста­валась недельной впредь до надлежащего оформления соглашения о разделе, которое могло ,и не посчитаться с фактическим разграничением.

Практика вырабатывала правило, запрещающее отчуждать долю в общей собственности мимо совла­дельцев, когда последние желали ее приобрести. Пра­вило это утвердилось в республике не сразу и не впол­не. В ряде грамот, повествующих об отчуждении долей общего владения, приобретателями являются не сов­ладельцы и нет никаких упоминаний о согласии послед­них на сделку. Таковы купчая у великих смердов Григорьевичей2, духовная в пользу Спасского монасты­ря в Соловках3 и т. д. Зато купчая Василия Филимо­нова и Евсея Ананьина оговаривает: «А будет Евсею не до земли и его детем, ино им мимо Василья Филимо­нова и его детей земли не продавать никому же» и да­же устанавливает покупную цену, видимо, равную рас­ходам приобретателя4. Купчая Тируна содержит анало­гичную формулу: «А будет Тируну не до земли, ино мимо земца не продати»5. Возможность приобретения земли совладельца была преимуществом, которое нов­городцы стремились сохранить и после прекращения общей собственности. Василий Федорович и братан его Василий Степанович, разделивши свои общие земли, уговорились: а сведется смерть одному из них и не бу-

1 ГВН с П. С. 274.

2 Там же. С. 227—228.

3 Там же. С. 274.

4 Там же. С. 237.

5 Там же. С. 258.

______________ 310

дет «ют рода» или будет не до земли, ино мимо друго­го землю не менять, не продавать, не приказывать1.

Совместное владение прекращалось разделом, кото­рый оформлялся дельной грамотой. Раздел осуществ­ляли сами владельцы и, если не могли урядиться по любви, прибегали к жребию.

9

НЕКОТОРЫЕ ЧЕРТЫ ОБЯЗАТЕЛЬСТВЕННОГО ПРАВА

Известные нам новгородские грамоты не позволяют обрисовать обязательственное право во всей его полно­те, так как число их невелико и они хранят следы толь­ко тех договоров, которые заключались >в письменной форме. Ряд гражданско-правовых сделок, характерных для экономики и быта Новгородской земли, в грамотах лишь упомянуты, другие (договоры ссуды, шжлажи, имущественного найма, личного найма), наличие кото­рых в Новгородской земле засвидетельствовала Псков­ская судная грамота, вообще не нашли в них никакого отражения. Но в гражданско-правовые отношения, предметом которых служила земля, частные грамоты благодаря своей подробности вносят много нового в сравнении с известным нам законодательным материа­лом.

Купля-продажа земли, общие правила оформления обязательств. Новгородские купчие на землю обнаружи­вают тщательную юридическую разработку существа и формы распространенной сделки.

Определение предмета сделки, как отмечалось, ха­рактерно постепенным отказом от дедовской формулы «куда ходили коса и секира» и заменой ее точным ука­занием границ.

Содержание договора, заключавшееся в передаче права собственности на землю, в отличие от других обязательств, связанных с переходом земли на время, для определенной цели, с особыми условиями, выража­лось специфической терминологией, не знакомой еще со словом «собственность», двояким путем. С одной сто­роны, подчеркивалась полнота, безусловность и неогра-

ГВН и П. С. 278.

311

ниченность во времени прав приобретателя: «купил се­бе и детям своим в пек», «купил одерень»; -с другой стороны, указывалось на абсолютную потерю прав ли­цом, отчуждающим собственность: отчуждается все вла­денье «без вывета», бывшему собственнику запреща­ется в проданные земли «вступатися».

Грамоты фиксировали покупную цену, причем наря­ду с основным денежным вознаграждением в большин­стве случаев указывалось и дополнительное, «пополо-нок» натурой — шуба, овца, жито и т. п., пережиточ­ная форма дара.

Большое внимание грамоты уделяли гарантиям вновь возникающего права собственности. Устойчивость владения приобретателя зависела от полноты прав прежнего собственника на отчуждаемый участок. Если отчуждающий землю не 'был ее собственником, приоб­ретатель лишался своей купли и нес убытки. Чтобы это­го не случилось, в купчих подробно перечислялись старые грамоты, свидетельствующие о правах продав­ца, устанавливалась обязанность продавца «очищива-ти землю, аще кто почне наступати», выкупать землю, если она оказывалась заложенной или запроданной.

Особенностью договора купли-продажи земли по новгородскому праву является ограничение субъектов. Землю в Новгороде могли приобрести только граждане и подданные республики. Новгородцы, сменившие рес­публиканское подданство на княжеское, лишались зе­мельных владений в Новгороде. Так в гражданско-пра­вовом институте отразилась политическая история Нов­городской республики, оберегавшей свою самостоятель­ность, в частности, путем недопущения экономического проникновения своих противников.

Формальная сторона договора купли-продажи пред­ставляет значительный интерес, поскольку она наибо­лее полно отражает выработанные новгородским обы­чаем общие внешние правила заключения сделок, пред­метом которых была недвижимость.

Все обстоятельства, связанные с землей, фиксирова­лись в грамотах. Но записью условий договора далеко не исчерпывалось его юридическое укрепление. Требо­валось присутствие свидетелей—послухов, сторонних людей1. Число их варьировалось. Указывалось, кто пи-

1 Слова «люди сторонние», употребляемые иногда грамотами вместо «послухов», по-видимому, говорят о сознании желательности

._______________312 ____________

сал грамоты (часто дьяк), тем самым писавшее грамо­ту лицо как бы призывалось в свидетели состоявшей­ся сделки. Показателем согласия сторон .служило при­ложение ими своих печатей к грамоте. Если у сторон не было печатей, грамота скреплялась печатями послу­хов или писцов, причем в тексте отмечалось, что обе стороны или одна из них «стояли у печати»1. Символом передачи права собственности на землю считался «за­вод» земли, т. е., вероятно, обход земли старым и но­вым владельцами с послухами, своеобразный ввод во владение.

Наконец, наиболее показательная черта оформления купли-продажи земли, ярко свидетельствующая о юри­дической природе деления собственности на движимую и недвижимую, — официальное государственное удосто­верение сделки, зарождение, элементы которого просле­живаются по новгородским грамотам.

Печати, привешиваемые к грамотам, не всегда но­сили характер государственного укрепления. В боль­шинстве тех немногих случаев, когда грамоты говорят о принадлежности печатей, их владельцами оказыва­ются стороны и послухи. Печати играли роль свидетель­ских показаний, как о том прямо сказано в данной Он-цифера Соловецкому монастырю: «А на то послух пе­чать дому божий святой Софии и архиепископа влады­ки Феофила»2. Правда, в указанной грамоте положение владыки, высшей власти по отношению к монастырю, двойственно; его послушество подкреплялось авторите­том главы церкви.

То же следует сказать и о всех случаях, когда ксви-детельствованию привлекаются должностные лица — посадники, сотские и т. п., в которых нельзя не отме­тить обращения сторон к авторитету государства. Но и помимо официальных печатей и послушества долж­ностных лиц некоторые грамоты XV века прямо указы­вают на обычай извещения властей о сделках на недви-

привлечения к свидетельству лиц, не состоящих в родственных, имущественных, хозяйственных, служебных и иных отношениях, допускающих заинтересованность в сделке. Но правило это не все­гда соблюдалось, как видно из меновой владыки Ефимья, в кото­рой послухами выступают «владычен ключник» и «владычен стольник».

1 Чаще «у печати стояли» не обе стороны, а только продавец. Символическое подтверждение его согласия как лица, теряющего право собственности, считалось особенно важным.

2 ГВН и П. С. 307.

—______________313 _______________

жимость, своего рода административной регистрации таких сделок. Купчая первой половины XV века на двор Терентия Иванова заканчивается словами: «А при

•старощении Максима Семенова и Офрема Маркова»1. Купчая Никольского Островского монастыря и Назара Васильева на двор с хоромами и огородом на улице Рогатице констатирует, что сделка была совершена «доложа старейших людей и старост улицких»2. Куп­чая Мины Васильева на землю в Лялине погосте рас­сказывает, как о сделке было доложено княжескому тиуну и как тиун расспрашивал продавца, продал ли еси то-то ,и то-то, взял ли столько-то. Вводившаяся в XV веке административная регистрация земельных сде­лок говорит о раннем возникновении в Новгороде осо­бого правового положения недвижимой собственности, отмечаемого в московском праве лишь в XVI—XVII

•веках3.

Запродажа. Об этой сделке упоминает только куп­чая Спасского Ковалева монастыря у Прокуя с сыно­вьями и братано'М на к:ело на реке Тихвице: «Аже где будет запродале Прокуй с своими детьми и с своим братаном с Павлом землю, или пожню, или острова, а то ему выкупати своим серебром, святому Спасу зем­ля чиста»4. По договору запродажи одна сторона обя­зывалась продать другой имущество за определенную сумму и в определенное время.

Мена земли. Меновые грамоты и упоминания о мене в других грамотах не дают материала для суждения ни о каких-либо специфических правовых моментах этой сделки в Новгороде, ни о новых, не прослеживаемых по купле-продаже и иным договорам, элементах, присущих обязательственному праву в целом.

Дарение. Дарение земли оформлялось в присутст­вии дарителя и послухов данной грамотой, снабжаемой печатью, приложением руки, указанием писавшего ли­ца. В некоторых случаях совершался завод земли. Рас­пространенными были два вида дарения земли — по­жертвование в пользу монастырей и дар дочерям и зя­тьям, которые не получали доли по наследству. Как указывалось, при дарении отчин от воли дарителя зави-

* ГВН и П. С. 290.

2 Там же. С. 175.

3 См.: Неволин К. А. История российских гражданских зако­нов. Т. 3. С. 45.

* ГВН и П. С. 178, 179.

___________________ 314 ___________________

село допущение или недопущение их выкупа родствен­никами.

Раздел. Вследствие широкого распространения об­щей собственности раздел недвижимых имуществ встре­чался очень часто. Он производился совладельцами без обращения к властям или по доброму согласию, или, когда такового не было, по жребию. При этом писалась дельная грамота, присутствовали послухи и могли быть применены все иные способы правового оформления. В раздельной грамоте XV века, как и в ряде купчих, сообщается о докладе тиуну о состоявшейся сделке1.

Заем. Новгородские постановления о заеме, которые заменяли бы статьи Устава Владимира Мономаха о дозволенных процентах и порядке обеспечения кредито­ров или соответствовали бы положениям Псковской судной грамоты об оформлении заема, до нас не до­шли. Некоторые моменты существа и формальной сто­роны этого договора, а также его последствия очерче­ны в летописи и грамотах.

Как и в Пскове, заемные обязательства оформля­лись записями и досками2, но какого размера долга ук­реплялись каждым из этих способов, нам не известно.

При неуплате долга взыскание обращалось на иму­щество. Известна грамота, рассказывающая о продаже земли за долги3. В случае несостоятельности должника обращали в холопство, как свидетельствует договор Новгорода с немцами 1269 года4 и берестяная грамота № 471 (1407—!14'16), сообщающая о том, что некий Митрофан требовал передать ему в полные холопы Он-кифа за то, что он пятый год не может рассчитаться с долгами («5 коробъ ржи, коробья пшениць»)5. Упо­мянутый договор, а также договор Пскова с Ливонским орденом говорят об обычае сажать должников в по­греб (долговую яму)6. Беглые должники и поручители, по договорам Новгорода с князьями и иностранными державами, подлежали возврату.

Способами обеспечения займа была личная зависи-

1 ГВН и П. С. 268.

2 О записи см. рядную, датируемую не позднее 1478 года (ГВН и, П. С. 245), о досках сообщает летопись под 1209 годом в эпизоде разрабления двора посадника Дмитра.

3 ГВН и П. С. 275.

4 Там же. С. 61.

5 Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 208—209

6 ГВН и П. С. 60, 333.

-—————————————————— 315 ___________________

мость, порука и заклад (залог). Личная зависимость как результат долгового обязательства чаще всего про­являлась в форме закладничества и половничества, которые наряду с несением повинностей в пользу кре­дитора влекли гражданское неполноправие1. Лицам, по­павшим в долговую зависимость, ,редко удавалось из­бавиться от нее. Как правило, они становились ка'баль-ными холопами или крепостными, «неотхожими» кре­стьянами.

В. Л. Янин видит в берестяных грамотах № 92, 258, 280, перечисляющих должников боярина Сидора (при­чем долг исчисляется, как правило, определенным ко­личеством лососей или другой дорогой рыбы), любопыт­ный случай осуды. Сидор, по его мнению, выступал в качестве ростовщика: «Он ссужает .рыбаков — или пе­рекупщиков рыбы — значительными денежными сумма­ми, ставя перед ними обязательное условие выплачи­вать ему .проценты отборной рыбой, которую он переда­вал затем купцам для продажи»2.

Порука. В новгородских грамотах нет материала, подобного интересным статьям Псковской «судной гра­моты, .регулирующим коллизии, возникающие между кредитором, должником и поручителем. Основываясь на непосредственно новгородских данных, можно сказать, что поручителями могли выступать родственники и чле­ны семьи должника3 (момент гораздо более интерес­ный ic точки зрения семейного права, чем обязатель­ственного) и что поручитель для обеспечения своих ин­тересов брал в заклад имущество должника. Когда при ^поручительстве закладывалось. недвижимое иму­щество, договор обязательно облекался в письменную форму4. Для должника поручительство сводилось <к за­мене одного кредитора другим. Кредитор в случае не­уплаты долга обращал взыскание на поручителя. Об этом свидетельствуют берестяные грамоты. Одна из них (№ 260) представляет собой наказ Сидора Остафию получить целый ряд долгов по списку. В списке фигу-

1 См. в разделе «Общественный строй».

2 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 138—139.

3 В договоре с немцами 1268 года говорится: «А поручится жена за своего мужа и идти ей в холопство за долг вместе со своим мужем» (ГВН и П. С. 61). В духовной Остафия Апаньевича, в перечне должников завещателя указано: «... у Максимцова пасын­ка полтина, а Максимке в поруке» (там же. С. 161).

* ГВН и П. С. 299.

___________________316 ___________________

рирует поп Михаил, которому предстоит уплатить не свой долг, а поруку за Иванка, действительного долж­ника Сидора1. Более сложный казус донесла до нас грамота № 510. В. Л. Янин расшифровывает его сле­дующим образом: «Домажир купил у Вячеслава село, как мы сейчас бы сказали, в кредит. Был обусловлен срок выплаты денег за село, а до той поры за Домажи-ра поручился Кузьма. Домажир раньше этого срока и не уплатив денег убежал из Новгорода, а его сын (До-мажирович) продал фактически не принадлежащее ему село Здыле, который вывел из него челядь, скот и зер­но... в другие свои владения. Естественно, Вячеслав должен был заявить претензии Домажиру, а за его от­сутствием Кузьме, а последний, в свою очередь, обязан был удовлетворить эти претензии. Кузьма поэтому об­ращается в -смесной суд... <с требованием избавить его от платежа, возложив ответственность на действитель­ных нарушителей законопорядка—Домажировича и Здылу»2.

Заклад. Закладывались ценные вещи, грамоты3 и недвижимость. Источники позволяют рассмотреть под­робно лишь залог земли.

Залог принимался на <срок (по дошедшим грамотам, обычно — 5, в одном случае — '13 лет) или бессрочно и прекращался в первом случае по истечении срока, во втором — уплатой долга. Заложенная земля, по всем известным нам новгородским закладным, поступала во владение кредитора, обрабатывалась им и использова­лась иными путями. Отсюда залог преследовал наряду с обеспечением обязательства еще и цель при­были и был своеобразным ;заменителем ростовщического процента, довольно точно определяемого средними до­ходами, приносимыми землей за определенное число лет. Что эти доходы были 'существенным элементом сделки, а не побочным ее продуктом, показывает за­кладная О'бросима и Лаврентия Васильевых детей Фе­дору Макарову на село на Лодме. В этой грамоте выд­винуто особое условие договора. Обе стороны должны были расчистить и оборудовать колодец, находивший-, ся на закладываемом участке, и попытаться варить соль. Если бы оказался «в расоли прок, а имет быти, дасть

1 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 137.

2 Там же. С. 233.

3 ГВН и П. С. 167.

—______:_____317 ___________

бог, соль, ино Федору у Обросима и у Лаврентия и до сроку своих кун взять половина... а земли половины ступитыся... без брани... а половиною земли по записи владети Федору другою до срока 10 лет»1. Как явст­вует из приведенного отрывка, не будь поставлено в договоре особое условие, Федор Макаров мог бы отка­заться от принятия долга до истечения срока договора, т. е. срок действия залога, когда иное не было преду­смотрено, не подлежал не только продлению, но и сок­ращению, и именно вследствие заинтересованности кре­дитора в сельскохозяйственной и промышленной экс­плуатации заложенной земли. Заклад земли служил га­рантией получения не только своего, но и наживы.

Когда 'Срок заклада истекал, а долг не был погашен, земля из временного владения кредитора превращалась в его собственность. Это была заманчивая перспектива для кредитора, и он вводил в договор заклада усло­вия, призванные сделать ее более вероятной. Условия эти заключались в запрещении должнику перезаклады­вать землю и выкупать ее заемными, а не лично нажи­тыми деньгами: «а у людей куны це. имати, а выкупа-ти... та земля своими кунами», «А у людей Уласью кун не имати на ту землю»2.

При потере права собственности на землю залогода­тель, когда это было обусловлено договором, мог полу­чить некоторую доплату3.

При передаче земли в залог кредитору передавались также старые грамоты для охраны его владения и воз­можной будущей собственности.

Оформление договора было Обычным.

СЕМЕЙНОЕ ПРАВО

Как и в Киевской Руси, в Новгородской республике семейный быт регулировался церковными уставами; как и в Киевской Руси, велась борьба канонического права с языческими обычаями, все еще преобладавшими в массе населения. Жалобы духовенства свидетельствуют о том, что до самого падения республики, да и после

1 ГВН и П. С. 229, 230.

2 Там же. С. 200.

3 Там же. С. 229.

_________________318

него, новгородцы вступали в брак без венчания и раз­водились, не считаясь с церковными ограничениями.

Особого рассмотрения заслуживает положение жен­щины, отличавшееся в Новгороде некоторым своеобра­зием, причем, главным образом, не в семейной жизни, а в гражданской, и имущественные отношения членов семьи, поскольку новгородские грамоты дают для это­го сравнительно богатый материал.

Историки-юристы отмечали расширение правоспо­собности женщин по 'новгородскому законодательству в сравнении с Русской Правдой. При этом допускалось некоторое преувеличение женских свобод — результат идеализации новгородского политического строя. Так, Н. И. Костомаров утверждал, что женщина пользова­лась юридическим равенством с мужчиной. По М. Ф. Владимирскому-Буданову, в Пскове и Новгороде имущественные права мужа и жены вполне уравнива­лись1.

Еще во времена Русской Правды интересы феодаль­ ных фамилий, выделившихся из .родов и стремившихся передать свое достояние по нисходящей линии в ущерб боковым родственникам, потребовали наделения жен­ щин гражданской правоспособностью. Мы имеем в виду право вдовы на имущество и признание боярских до­ черей наследницами при отсутствии сыновей вопреки общему, сформулированному применительно к смер­ дам, правилу, согласно которому после смерти лица, не оставившего сыновей, его собственность переходила к князю. . .

В Новгороде, где феодальное землевладение, а вслед " за ним и родовые имения возникли 'сравнительно рано, где земля уже к середине XII века стала предметом оборота, женщина, ставши субъектом права земельной собственности, втягивается в сферу гражданских сде­лок2, получает возможность отстаивать свои права от покушений (вдова)3 и иным образом расширяет свою правоспособность.

/Если Русская Правда оберегает личность женщины только одной статьей об убийстве, да еще с установле^ нием половинной виры в случае виновности жертвы^'то

1 Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 151; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского пра­ва. С. 377.

2 ГВН и П. С. 193, 225, 260.

3 Ст. 16 Новгородской судной грамоты.

-———————————————319 _______________

новгородский договор с немцами конца XII века карает и «пошибанье» женщины, и сбрасывание с головы ее по­воя. Новгородские женщины не полностью исключа­лись из общественной жизни. Некоторые из них, как Марфа Борецкая, играли виднейшую роль в политике республики. О признании прав гражданства за женщи­нами свидетельствует приведение их ко кресту Ива­ном III. В отдельных случаях женщины выходили на вече, и если это не сделалось правилом, то, скорее, вследствие кулачного характера вечевых сходок, неже­ли гражданского неполноправия.

Названные особенности положения женщины — ре­зультат действия республиканских порядков в сочета­нии с высоким уровнем экономики феодального торго­вого центра. Тем не менее, наделяя женщину элемента­ми правоспособности, Новгородская республика была далека от признания равноправия полов и своими уза­конениями ставила женщину под опеку мужчины, ког­да от этого не страдали ее законные интересы. Юриди­ческой самостоятельностью пользовались лишь женщи­ны, вышедшие из-под опеки родителей, и вдовы. Ха­рактерны в этом смысле статьи Новгородской судной грамоты, обязывающие мужа отстаивать на суде как свои земли, так и женины1, и допускающие вдову к присяге лишь при отказе ее сына присягнуть в пользу матери. Эти лравила установлены, по-видимому, в поль­зу женщин и, подобно естественному устранению жен­щин от вечевых собраний, были вызваны не столько их подчиненным состоянием, сколько взглядом на женщин как на слабый пол, не способный отстоять свои инте­ресы. В самом деле, за присягой мог последовать пое­динок, в котором женщина не могла равняться с муж­чиной.

Однако ограничения правоспособности, хотя и про­диктованные, казалось бы, заботой об интересах жен­щины, скрывали возможность злоупотреблений и подав­ления ее самостоятельности мужчинами — членами семьи. Практика расширяла эти ограничения, и подчас женская правоспособность сводилась к фикции, к со­блюдению формальностей. Любопытна с этой точки зре-

1 К. А. Неволин расширяет содержание этой статьи: «Право и обязанность мужа защищать свою жену естественно вытекает из существа союза супружеского и из власти мужа над женою». См.: Неволин К. А. История российских гражданских законов. Т. 1. С. 85.

_______________ 320 ———————————————

ния купчая новгородского посадника Дмитрия Василье­вича у Ховры Васильевой на отчину ее и дедину, из ко­торой узнаем, что «у печати стоял и деньги взял в Хов-рино место муж ее Давид Тойвут»1. По всей вероят­ности, право замужней женщины Ховры распоряжаться своей отчиной и дединой было номинальным, почему сделку санкционировал и воспользовался ее плодами муж Ховры Давид Тойвут. Видимо, и посадник не счи­тал приобретение прочным, не заручившись ясно выра­женным одобрением сделки со стороны мужа, хотя фор­мально Ховра распоряжалась своими имениями.

Купчая посадника Дмитрия Васильевича у Ховры Васильевой обращает нас к имущественным отношени­ям супругов. Вопрос этот, разбираемый не применитель­но к Новгороду, а в масштабах крупных периодов об­щерусской истории, но в интересующем нас отрезке вре­мени неизбежно с привлечением новгородского мате­риала как наиболее богатого по-разному трактовался в русской литературе. М. Ф. Владимирский-Буданов полагал, что в новгородский период на смену подчине­ния имущества жены праву мужа, имевшему место в древнерусском праве, являлась общность имущества. Общность эта ярче (Проявилась в обязательственном праве, чем в вещном. Того же взгляда придерживался О. Пергамент, с оговорками, констатирующими, со ссылкой на В. И. Сергеевича, наличие в XIV—XV веках некоторых исключений из общего правила, приписы­ваемых влиянию греческого церковного законодатель­ства2.

Другая точка зрения представлена более ранними сочинениями К. А. Неволина и О. Ф. Ланге3. Раздель­ность имущества супругов | прослеживается издревле,'в частности по Русской Правде и Вопрошанию Кирико-ву. Она являлась незыблемым принципом древнерусско­го права и распространялась на движимость и недвижи­мость. \Из дошедших до нас источников, исторических или юридических, не видно, чтобы закон допускал од-

1 ГВН и П. С. 291.

2 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 452—453, 456; Пергамент О. К вопросу об имуществен­ных отношениях супругов по древнейшему русскому праву//ЖМНП. Ч. ССХСУ1. 1894, ноябрь.

3 См.: Неволин /С А. История российских гражданских зако­нов. Т. 1. С. 93 и ел.; Ланге О. Ф. О правах собственности супругов по древнерусскому праву. СПб., 1886. С. V, 2, 4, 5. 10, 11 и др.

321

ного из супругов к 'Самостоятельному распоряжению имуществом другого, чтобы право пользования и рас­поряжения собственностью одного из супругов было ограничено законом1.

На наш взгляд, обе точки зрения страдают односто­ронностью и тенденциозным .подходом к источникам. Однако позиция Неволина и Ланге ближе к духу нов­городского црава. В ней не учтено только по -существу неравное положение 'Супругов, которое не могло не сказаться в имущественной Области.

Ссылка Неволина на договор Новгорода с немца­ми 1269 года лишает убедительности мысль Владимир-ского-Буданова о том, что общность имуществ супру­гов была особенно явной в обязательственном праве. В дошворе говорится: «А поручится жена за своего мужа, и итти ей в холопство за долг вместе со своим мужем, если они не могут заплатить, а не поручится жена за своего мужа, и она свободна от того долга»2. Сравнивая принятый сторонами текст договора 1269 года с его немецким проектом, Неволин отмечает, что эта статья, свидетельствующая о строго личном харак­тере обязательственных отношений •супругов, была при­нята по настоянию новгородцев, отвергших немецкий вариант, основанный на противоположных началах3.

О раздельности имуществ супругов свидетельствуют упоминаемая Неволиным и Ланге купчая Филиппа Се­меновича у своей жены Ульяны, ее зятя и его жены4, приведенная выше купчая посадника Дмитрия Василье­вича у Ховры Васильевой, жены Давида Сойвута, на отчины ее и дедины, упоминание Новгородской судной грамоты и ряда частных грамот о землях мужчиных и жениных; договорная грамота Новгорода с великим князем тверским Михаилом Ярославичем, различающая села княжеские и княгинины, и т. д.

Но наряду с этими данными 'существуют и другие— в пользу общей собственности супругов. М. Ф. Влади-мщхжий-Буданов использовал как основу для широких обобщений грамоты, по которым собственник дарил землю своей дочери и зятю5. Отсюда делался вывод о

1 См.: Ланге О. Ф. О правах собственности... С. 6.

2 ГВН и П. С. 61.

3 См.: Неволин /С А. История российских гражданских законов. Т. 1. С. 102.

* ГВН и П. С. 261.

5 Подобную грамоту см.: ГВН и П. С. 203.

________________ 322 ________________

единстве и общности супружеского имущества. Можно было бы привести даже из новгородского собрания более разнообразные документы, говорящие об общей собственности супругов, — рядные, купчие, данные. Од­нако и все они вместе взятые не подкрепляют вывод Владимирского-Буданова, ибо в них ,речь идет не о 'вся­ком имуществе супругов, а лишь об особой его части.

Все случаи, позволяющие говорить об общности супружеского имущества цо частным новгородским гра­мотам, сводятся к двум категориям. В одних грамотах Объектом совместного распоряжения мужа и жены яв­ляются земли, принадлежащие жене, полученные ею в качестве триданого, подарка, купленные ею и т. п.; в других — земли, первоначальной принадлежности ко­торых мы определить не можем, жертвуются монасты­рям, 'при этом в качестве дарителей упоминаются не только супруги, но и дети как мужского, так и женско­го пола.

Семейные имущества не находились в общей собст­венности родителей и детей (см. далее). По-види­мому, во вкладных грамотах в монастыри мы не имеем дело и с общей собственностью супругов. Пожертвова­ния монастырям делались с целью спасения души. При­нявший дар монастырь воссылал всевышнему молитвы за вкладчика. Иногда такое обязательство с регламен­том положенных церковных служб прямо устанавлива­лось в дарственных грамотах. Включением в грамоту жены и детей собственник земли, обойдясь теми же рас­ходами, обеспечивал благосостояние в загробном мире не только себе, но и своим близким. Формула «се да Мосии Федорович и жена его Наталия, и дети его >в дом святого Спасу и святого Николы свои участок...» озна­чает не то, что жена и дети были такими! же собственни­ками земли, как муж, а то, что муж дарил свое имуще­ство не только от своего имени, но и от имени жены и детей, и тем самым обязывал монастырь отслуживать за них молебны. Возможно, включение жены и детей во вкладную грамоту имело также смысл одобрения ими отчуждения имущества и лишало права выкупа.

Таким образом, действительной сферой общности супружеского имущества были лишь имения жены. Не случайно в подавляющем большинстве новгородских частных грамот распоряжения землей в качестве субъ­екта права собственности выступает исключительно гла­ва семьи. Как полноправный и исключительный собст-

венник он распоряжается всем семейным имуществом, за исключением жениного, в завещании и по своему усмотрению выделяет часть из него жене.

Общность имущества супругов, распространявшую­ся на часть, принадлежавшую жене, нельзя считать установившимся принципом новгородского права. Ско­рее, она была результатом практического неравноправия супругов, узурпации мужем прав жены-собственницы, но эта узурпация уже приобрела вполне обычный ха­рактер. Собственником имущества продолжала считать­ся жена (почему Новгородская судная грамота говорит о землях жениных, а договор с Михаилом Ярослави-чем 1305 года — о селах князя и княгини), но чисто формально, так как распоряжаться имуществом она могла только с согласия мужа. Муж также не мог рас­поряжаться имуществом жены без ее согласия.

Выведенному правилу общности прав супругов на не­движимое имущество, приобретаемое женой, как будто противоречат две новгородские грамоты — купчая нов­городского посадника Дмитрия Васильевича у Ховры Васильевой и купчая Филиппа у своей жены Ульяны, ее зятя и его жены. Но это кажущееся противоречие. Как уже было отмечено, первая из названных грамот свиде­тельствует о формальном характере права Ховры на свои отчины и дедины. Юридически стороной в сделке была Ховра, фактически — ее муж, который не только у печати стоял, т. е. дал свое согласие на продажу земли, но и взял серебро. Вторая грамота не опровергает общ­ности прав супругов на имущество жены, так как смысл ее, очевидно, сводится к приобретению частей имущест­ва, принадлежавших зятю и дочери Ульяны вместе с нею на праве общей собственности, причем Ульяна упо­минается грамотой в качестве участницы соглашения лишь для юридической ясности сделки и для подчинения приобретаемого Филиппом участка единому праву соб­ственности.

Следует отметить, что имущественные отношения между супругами в Новгороде существенно отличались от Москвы, где, как пишет И. А. Исаев, до конца XVII века царил принцип общности, в том числе и в сфере обязательственного права1.

По вопросу об имущественных отношениях родителей и детей в литературе существуют те же точки зрения,

1 См.: Развитие русского права... С, 154—155. _________________ Я94 ____________

что и по вопросу об имущественных отношениях суп­ругов.

М. Ф. Владимирский-Буданов, отстаивая общность имущественных прав, указывал в качестве доказатель­ства на распространенный в грамотах оборот «А купи себе одерень и своим детям» и реже встречающиеся обороты типа «а срядися Василии Федорове и его де­ти»1. Однако еще до появления его «Обзора истории русского права» К. А. Неволин показал, что выражения «купил с детьми», «продал с детьми» означают полноту, окончательность, наследственность приобретаемого или отчуждаемого права и равноценны формулам соот­ветственно «купил себе одерень» и «а детям моим в то не вступатися», что связано с правом выкупа. Отсюда, дети не могли распоряжаться семейным имуществом, обременять его обязательствами, требовать от родите­лей выкупа в случае несостоятельности2.

Общность имущества родителей и детей не совмести­ма также с произвольным распоряжением землей гла­вой семьи, продажей, дарением, вкладом, с разделом всей земли по завещанию опять-таки без изъявления со­гласия детей.

В обязательственном праве, вопреки мнению Влади-мирского-Буданова, полагавшего, что в нем общность имущества проявлялась ярче, чем в вещном3, царили начала раздельности. В 1269 году новгородцы отказа­лись включить в договор с немцами предложенную ими статью об обращении должника в рабство вместе с деть­ми4. Из духовной Остафия Ананьевича явствует, что и отцы не отвечали по обязательствам детей. В перечне должников завещателя читаем: «у Семенца, у Максим-цове пасынка полтина, а Максимке в поруке»5, т. е. что­бы обеспечить долг Семенца, Остафий Ананьевич дол­жен был заключить договор поручительства с его отчи­мом, который без такого договора был бы свободен от выполнения обязательств своего несостоятельного па­сынка.

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 465—466.

2 См.: Неволин К. А. История российских гражданских зако­нов. С. 345—349.

3 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 466.

4 См.: Неволин К. А. История российских гражданских законов. Т. 3. С. 349.

5 ГВН и П. С. 168.

-——— ___________ .....___ 325 _________ ...

Общность имуществ возможна была только между матерью и детьми и наступала, когда отец по завеща­нию передавал свое имение вдове и детям, не выделяя каждому конкретную долю. Эта общность прекращалась разделом.

О личных отношениях между родителями и детьми может быть сказано немного. Родительская, в первую очередь отцовская, власть была широка и оканчивалась или смертью отца, или выделом. Мать приобретала об­ширные права над детьми, только становясь вдовой и лишь до тех пор, пока единство семейного имущества не нарушалось разделом. О пределах родительских прав высказывались различные мнения в связи с рассказом новгородской летописи о продаже детей в рабство во время голода. По К. А. Неволину, А. Кранихфельду, М. Ф. Владимирскому-Буданову, этот факт указывает на право родителей распоряжаться свободою детей1, по В. Шульгину — он был следствием голода, и его нельзя возводить в обычай2. У нас нет никаких данных дли решения этого вопроса.

4 __

НАСЛЕДСТВЕННОЕ ПРАВО

В отличие от эпохи-Русской Правды, для которой ха­рактерно устное выражение воли завещателя! Новгород и в области наследственных распоряжений, как и во всех сделках, касающихся недвижимости, решительно при­держивался письменной формы.

Завещание (оно носило название духовной или руко­писания) составлялось дьяком, указывавшим в грамоте свое имя, в присутствии послухов, среди которых обычно находился духовный отец завещателя, и скреплялось печатью. Обычно указывалось, что собственник состав­ляет завещание «при своем животе, своим целым умом». Эта оговорка была вызвана нередкими, видимо, случая­ми оспаривания заинтересованными лицами завещаний как якобы написанных в беспамятстве, не в здравом уме или под воздействием принуждения. При всяком

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 463.

2 См.: Шульгин В. О состоянии женщин в России до Петра Великого. Киев, 1850. С. 43.

______._____________ 326

опорочивании завещания на его защиту должны были встать послухи.

Обычай выработал свидетельствующую о большой предусмотрительности и юридической тщательности схе­му духовной грамоты1, соблюдаемую с незначительными отклонениями во всех дошедших до нас образцах. Пер­вую и важнейшую ее часть составляет распоряжение основной массой недвижимого имущества с подробным перечнем документов и фактов, подтверждающих права завещателя. Попутно завещатель подтверждает ранее произведенные им отчуждения земель и обязывает на­следников не претендовать на владение такими земля­ми. Затем следует раздел «а где мне что дати или взя-ти», по которому наследникам передаются права и обя­занности завещателя по договорам. Далее устанавлива­ются выделы, чаще всего в пользу жены, церкви. Встре­чаются в завещаниях такие элементы, как назначение опекуна над малолетними детьми, поручение исполнения завещания, а также защиты детей и матери, определе­ние судьбы холопов (нередко освобождение холопов), субституты, условия, возложение обязательств на на­следников и т. п.

Для новгородских завещаний характерно расширение круга наследников2, вызванное укрепившимся сознани­ем личного характера права собственности и его незави­симости от общества и власти.; По Русской Правде, на­следовали лишь дети завещателя,|ТГо новгородским гра­мотам— также родители и, в случае отсутствия детей, боковые родственики по выбору завещателя. 1Как и по Русской Правде, дочери не наследовали при наличии сыновей. Имущество делилось завещателем между сы­новьями в натуре или передавалось им неделенное, в по­следнем случае каждому принадлежала равная доля. На сыновей по завещанию ложилась обязанность выда­чи сестер замуж «по силе». Мать завещателя наследова­ла вместе со всеми своими внуками или с одним из них, если имущество делилось.

Если завещатель не имел детей, он передавал иму­щество в род либо жертвовал его церкви или монасты­рю. В первом случае нисходящие родственники не обла-

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 489—492.

2 См.: Неволин К. А. История российских гражданских зако­нов. Т. 3. С. 356; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории рус­ского права. С. 494.

•——-_____________ 327 _____________——

дали преимуществами перед боковыми и никто из них не имел права на безусловное обеспечение. Очевидно, родители исключали своих детей в качестве воспреем-ников имущественных прав. Обычными наследниками из боковых родственников были братья, если братьев не было в живых — их сыновья. Известна духовная, по ко­торой завещатель передает землю сыну своего брата в обход собственных внуков и других племянников1. Не­редко часть земли шла на помин души в монастырь, а другая — братьям. При этом в монастырь, как правило, отдавались купли.

Жена, по новгородскому праву, не являлась наслед­ницей имущества мужа, она получала лишь «наде­лок» — обеспечение на остаток дней. В качестве наделка встречаются двор, села, деньги, отчисления в виде неко­торой доли ренты с сёл, передаваемых монастырям. Же­не возвращалось все то, что она принесла в дом покой­ного мужа в качестве приданого. Жена могла сохра­нить имущество мужа в своем владении, если она не вступала в новый бра,к и оставалась попечительницей сыновей-наследников. Под условием пребывания во вдовстве во главе семьи завещатель признавал жену «господарыней животу своему». В этом случае имуще­ство или все целиком передавалось жене и детям, или жене доставалась конкретная часть имущества вместе с одним из сыновей, как правило — младшим.

Если супруги не имели детей, муж ставил в завеща­нии обеспечение жены в зависимость от ее пострижения. По духовной Климента (1270), его жена, в случае если бы она ушла в монастырь, получила бы !Д доходов с сел, передаваемых Климентом монастырю, в противном случае, монастырь должен был дать ей «нечто мень­шее»2. В том, что пострижение бездетной вдовы переста­ло быть обязательным, исследователи (М. Ф. Влади-мирский-Буданов) видели рост прав женщин. Однако пребывание бездетных вдов в миру, не будучи абсолют­но запретным, продолжало считаться нежелательным и, как показывает духовная Климента, сопровождалось имущественными санкциями.

Как говорилось, дочери при наличии сыновей были лишены участия в наследстве. Однако практика выра­ботала иные способы наделения дочерей землей. В поль-

1 ГВН и П. С. 226.

2 Там же. С. 133—135.

зу дочери и зятя особенно часто делались дарения, кото­рые завещаниями ограждались от вмешательства сыно­вей1. Дочери наряду с сыновьями, затьями и внуками имели право выкупа родового имения2.

Новгородские грамоты не дают материала для суж­дения о завещательных распоряжениях женщин, о по­рядке наделения имуществом дочерей при, отсутствии сыновей. Равным образом, мы не располагаем новгород­ским материалом для характеристики наследования по закону, в связи с чем особый интерес приобретает упо­минание этого института в ст. ст. 15 и 55 Псковской суд­ной грамоты.

1 ГВН и П. С. 171.

2 Там же. С. 202.

329

,328

Глава VI

СУД И ПРОЦЕСС

1

СУДОУСТРОЙСТВО

Судебная власть в Новгороде была неразрывно свя­зана с государственной. Дробность последней, раз­делявшейся между владыкой, князем, вечем и его должностными лицами, порождала запутанную систему подсудностей. Сложность судоустройства, однако,— следствие не только своеобразия государственного строя и тяги всех властей к судебным пошлинам, но и форми­рования феодальных отношений. С укреплением и обо­соблением феодального хозяйства возникает вотчинная юрисдикция, проявлявшая себя как во внутренней сфере, так и в делах, разбиравшихся государственными органами, когда в качестве одной из сторон выступал подданный вотчинника. Развитие вотчинной юрисдик­ции широко вводит в систему подсудности наряду с принципом категории дел, по которому в основном раз­делялись судебные полномочия между государственными органами, принцип подданства, или личной подсудности, применение которого выходило за пределы церковного суда, где он возник значительно раньше. Строгое следо­вание принципу личной подсудности вызывает к дейст­вию категорию так называемых омесных судов — для рассмотрения дел, в .которых сталкивались интересы лиц, неоднородных в отношении подчиненности той или иной власти.

Специфической чертой новгородского судоустройства является также обилие остаточных форм первобытной демократии, отнюдь не противоречивших феодальному

________________ 330 ______________—-

характеру суда. Сохранению первобытных порядков способствовал политический строй республики, подчерк­нуто верной старинному обычаю. Но как в политическом строе древняя пошлина служила оболочкой феодального содержания, так в судоустройстве обычаи общинного времени допускались лишь постольку, поскольку они уживались с господством боярско-купеческой старей­шины.

В Новгороде имели огромное распространение тре­тейские суды и обычаи полюбовного улаживания споров заинтересованными сторонами, облекаемого в форму договора. При разборе дел в судах государственных при­сутствовали представители сторон. Но в древнем суде доверенных лиц общества, куда, согласно традиции, пе­реносились на решение более сложные дела, в качестве выборных от города выступали уже только бояре ч жи-тьи.

Названные обстоятельства привели к довольно слож­ной системе, состоявшей из третейских (к ним примыка­ет особая процедура заключения мировых сделок), госу­дарственных, духовного (владычного), вотчинных и смесных судов.

1)

третейский суд,

мировая, докончальная

Как замечает Н. Л. Дювернуа, «в течение всей эпохи господства обычного права наиболее распространенной формой суда была форма третейская и другие родствен­ные ей формы договорного разрешения споров»1. Это положение в полной мере применимо к Новгороду. По­пулярности договорных методов способствовали их об­щедоступность, быстрота производства, доверие к судь­ям, избираемым по собственной воле, и, главное, осво­бождение от судебных пошлин. Не случайно большинст­во известных нам по грамотам споров улаживалось до­говорным путем и очень многие — по дороге на суд («идя на суд срядишася»).

Существовали два метода договорного регулирования

1 Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в Древней Руси. <~>пыты по истории русского гражданского права. М.. 1869. С. 332.

-————___________331 ________________

конфликтов — непосредственное соглашение сторон, ос­нованное на взаимных уступках (оно называлось обычно мировой, или докончальной), и обращение к услугам третьих лиц — ряд. В последнем случае новгородцы не вверяли дела безапелляционно одному лицу, усмотрение которого могло решить спор за счет чьих-либо интере­сов, но выдвигали рядцев (число их было неопределен­ным) с каждой стороны. Рядцы должны были прийти к соглашению между собой и, видимо, склонить к своему решению доверителей. Таким образом, рядцы играли роль не третейских судей, а примирителей, посредников-, помогающих сторонам при заключении мировой, или докончальной, сделки, которая, следовательно, по суще­ству мало чем отличалась от ряда и вместе с ним пред­ставляла особый способ регулирования конфликтов, представлявший наибольшие возможности инициативе и сотрудничеству сторон даже в сравнении с третейским судом.

Ряды, мировые, докончальные договоры фиксирова­лись в грамотах, оформлявшихся обычным порядком, т. е. с указанием рядцев, послухов, .писца, в присутствии сторон и с приложением печати.

Отличительная черта новгородского судоустройст­ва — государственное признание договорного решения споров, придание ему юридической силы, равной вполне официальному судебному решению. В договорах с кнч-зьями новгородцы записывали: «А ряду вольного ти, княже, не посужати», и в самих рядных грамотах пре­дусматривалась ответственность за нарушение догово­ра — крупный штраф в пользу властей (владыки, княже­ского наместника посадника, иных судей)!. Неруши­мость ряда обеспечивалась государственным авторите­том.

Накануне падения республики Москва начала на­ступление и на суд рядовичей. Московский вариант до­говора Новгорода с Иваном Васильевичем 1471 года за­прещал им судить без наместника великого князя и по­садника2.

Договорному регулированию подлежали по желанию сторон, вероятно, все дела, которые мы назвали бы гражданскими, а из уголовных — те, борьбу с которыми государство не сделало своей монополией, не признавая

1 ГВН и П. С. 181, 187, 188, 199, 277 и др.

2 Там же. С. 51.

___________________ 332 _________________

за ними особой опасности1. Договорным путем, по всей видимости, не могли быть улажены разбой, грабеж, головщина, даже татьба. Статья Двинской уставной грамоты о самосуде, запрещавшая сделку между татем и пострадавшим — свидетельство наступления государст­ва на лишавший его доходов старый порядок решения споров. Однако в случаях, когда акт преступления су­дился государством, возмещение убытков могло послу­жить предметом ряда2.

Тот же круг дел подлежал и рассмотрению третей­ского суда, который ограничивал сферу соглашения сто­рон назначением судьи, всецело подчиняя исход конф­ликта его самостоятельному решению.

2) суды государственные3

а) вечевой суд. Вече 1было единственным судилищем для ряда государственных дел, как-то: перевет, кра­мола, должностные преступления, судебная волокита. Ошибочно относить к судебной компетенции веча от­ступления от правильной веры, как делает А. Куницын на основании одного только случая сожжения четырех волхвов в 1227 году по вечевому приговору, и в то же время полностью исключать вечевое рассмотрение граж­данских исков4. Преступления против веры, по общему правилу, составляли монополию церковного суда и вы­носились на вече только в случаях, когда они счита­лись особо серьезными, массовыми, нарушающими го­сударственное спокойствие. По таким же соображени-

1 Различие между гражданскими и уголовными делами, граж­данским и уголовным судопроизводством не было вполне уяснено новгородским правом. Оно очевидно лишь в выделении составов государственных преступлений и в особенностях процесса по делам этого рода (см. далее).

2 См. рядную Леонтия Зацепина с княжеостровцами по спору об убытках за «муку и -грабеж» Леонтия Семеном Ночиным (ГВН и П. С. 188).

3 В этом разделе нам придется частично повторить, собрав воедино, то, чего мы касались при изложении общей компетенции носителей власти в Новгороде.

4 См.: Куницын А. Историческое .изображение древнего судо­производства в России. СПб., 1843. С. 13. Это заблуждение А. Ку-ницына подметил П. Чеглоков в статье «Об органах судебной вла­сти в России от основания государства до вступления на престол Алексея Михайловича». См.: Юридический сборник Д. Мейера. Казань, 1855. С. 21.

-——________________ 333 ____________——————

ям вече могло заняться и другими, мы полагаем—лю­быми, делами, и уголовными и гражданскими, если они вызывали .интерес или волнение всего города. Так, в 1342 году на вече было вынесено дело о подстрекатель­стве к убийству1. Можно было бы согласиться с куни-цынским определением судебной компетенции веча (разбирательство дел о преступлениях публичных), ес­ли бы считать критерием публичности не формальный состав, а общественный резонанс и учитывать отсутст­вие четкой грани между преступлением и гражданским правонарушением, а также вообще любым актом, при­чинившим ущерб Новгороду.

б) суд князя и посадника. Как видно из положения договоров Новгорода с князьями «А без посадника ти, княже, суда не судити», князь и посадник составляли одно судебное присутствие. То же правило утверждает и Новгородская судная грамота: «А посаднику судити суд свой с наместником великого князя, по старине...» (ст. 2). Судная власть князя и посадника осуществля­лась ими лично в Новгороде и при объезде волости (так называемые проезжие суды) или чаще через тиу­нов (князь — через наместников и тиунов, посадник — через низших должностных лиц). Княжеский и посад-ницкий тиуны также должны были вершить дела сов­местно.

Таково было правило договоров Новгорода с князьями. Но на практике единство княжеско-посад-ницкой судебной власти не всегда соблюдалось. При­чиной тому и стремление Вольного города обходиться без княжеского вмешательства во внутренние дела, и интерес княжеской власти, главным образом, к доход­ной стороне суда, и трудности координации. «Княжес­кие наместники, — пишет А. Куницын, — мало прини­мали участия в самом судопроизводстве. Везде при разбирательстве дел и исков видим одних посадни­ков»2. Нередко участие наместника в разборе дел было номинальным. Например, грамота по спору Левонтия Зацепина с княжеостровцами об убытках за муку и гра­беж написана от имени посадников и княжеского на­местника, но из текста грамоты ясно, что разбиратель­ство велось одними посадниками3. В. О. Ключевский

1 НПЛ. С. 356.

2 Куницын А. Историческое изображение... С. 22. Пример см : ГВН и П. С. 148.

3 ГВН и П. С. 188.

полагал, что на практике совместная юрисдикция кня­зя и посадника заключалась в том, что уполномочен­ные тиуны одного и другого, каждый отдельно, разби­рали положенные дела в своих одринах (камерах), но не решали дел окончательно, а переносили их в выс­шую инстанцию — на доклад для составления оконча­тельного решения или на ревизию для пересмотра де­ла и утверждения положенного тиуном решения1.

Гипотеза Ключевского грешит стремлением во что бы то ни стало найти в практике соответствие закону вопреки ясным свидетельствам исторических источни­ков о вошедшем в обычай нарушении статьи закона о княжеско-посадницком суде. К примеру, московский вариант договора Новгорода с Иваном Васильевичем 1471 года, запрещая сотским и рядовичам судить без посадника и наместника2, говорит о распространеннос­ти передачи посадниками своих судных прав низшим должностным лицам в обход княжеских прерогатив. Московские князья, стремясь использовать лишь фор­мально предоставленные им судные полномочия в це­лях общего наступления на вольности Новгорода, до­бивались включения в договоры и Новгородскую суд­ную грамоту положения «а без наместников великого князя посаднику суда не кончати». Однако и данное положение свидетельствует о противоположном на­правлении практики.

Судебные доходы делились поровну между новго­родскими и княжескими властями. В подтверждение этого положения, обычно высказываемого в гипотети­ческой форме, А. Куницын приводит следующее место из договоров с Казимиром и Иваном Васильевичем от 1471 года: «а пересуд имати по новгородской грамоте по крестной противу посадника (по толкованию Куни-цына, половину. — О. М.), а опричъ пересуда посула не взяти»3.

К !княжеско-посадничьей юрисдикции относились все дела4, гражданские и уголовные, за исключением тех, которые подлежали судам, разбираемым далее.

1 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 71.

2 ГВН и П. С. 51.

3 См.: Куницын А. Историческое изображение... С. 133.

4 Проводимое М. Ф. Владимирским-Будановым разграничение подсудностей между князем (преимущественно уголовные дела) и посадником (преимущественно тяжебные дела о поземельной собст­венности, поводом к чему послужила ст. 28 Новгородской судной

-—______________ 335 ________________

В. Л. Янин на основе сфрагистического материала делает предположение, что установление княжеско-по-садничьего суда, «одной из важнейших конституцион­ных основ новгородской боярской республики», было одним из мероприятий 1136 года. Первоначально, по его -мнению, этот суд, как наследник княжеского и как самое давнее учреждение республиканской судебной системы, ведал все дела. С организацией других судов его юрисдикция сужалась1.

в) суд тысяцкого. В исторической литературе были высказаны два взгляда на судебные полномочия тысяц­кого. По Куницыну, Чеглокову, Дювернуа, Костомаро­ву, Кочановичу, тысяцкий ведал те же дела, что и по­садник, но лишь применительно к купцам и черным лю­дям. По Владимирскому-Буданову, к суду тысяцкого относились «преимущественно иски, вытекающие из до­говоров между лицами торговыми». Близок к нему Ни­китский, полнее определяющий компетенцию тысяцко­го в судебной области: «как уголовные, так и граждан­ские дела иноземцев с Новгородом, равно как и все торговые сделки»2.

Последнюю точку зрения следует признать пра­вильной. Попытка объявить тысяцкого судьей над куп­цами и молодшими людьми несостоятельна, так как в конечном счете вытекает у всех ее приверженцев из доверия к искаженному тексту грамоты князя Всево­лода, объявившему, при буквальном его прочтении, ты­сяцкого представителем черных людей3.

Сторонники непризнания за тысяцким особой по ро­ду дел юрисдикции совершенно игнорируют как грамоту князя Всеволода церкви св. Ивана на Опоках в той ее части, где она предоставляет тысяцкому в числе дру­гих старост (независимо от того, было ли их шестеро или всего трое) суд торговый, так и договор с немца­ми 1269 года, устанавливающий: «А будет у зимних и

грамоты) неосновательно, так как пренебрегает единством княже-ско-посадничьего суда. См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 613.

1 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 34—39.

2 См., например: Куницын-А. Историческое изображение... С. 40; Юридический сборник Д. Мейера. С. 30—31; Владимирский-Буда­нов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 613; Никитский А. И, История экономического быта... С. 22.

3 См. об этом в разделе «Тысяцкий» главы «Государственный строй».

у летних гостей дело до суда, то кончать им это дело перед тысяцким, старостами и новгородцами»1. К тому же, отождествление судебных полномочий тысяцкого и посадника по роду дел и разграничение их только по роду лиц противоречит провозглашенному Новгородом равенству суда для всех свободных. Из договора с Ка­зимиром узнаем, что князь судил как бояр, так и жить-их, и молодших, и селян. Но раз князь судил молод-ших и житьих по уголовным и гражданским делам, значит, и посадник, составлявший с ним одну судеб­ную коллегию, делал то же, а тысяцкий не был специ­альным судьей для купцов и молодших. Неудача в оп­ределении судной власти тысяцкого лишний раз подры­вает и концепцию тысяцкого — народного трибуна.

К правильному, в общем, определению Никитского можно прибавить лишь одно уточнение: не все споры иностранцев с новгородцами ведались исключительно иванскими старостами во главе с тысяцким, хотя во всех они имели голос.

Договор с немцами 1269 года содержит три статьи о подсудности немецких гостей в Новгороде. Общее правило о том, что гостям суд давался у тысяцкого, старост и новгородцев на дворе святого Ивана, только что приводилось. Такой же порядок установлен догово­ром для споров гостей с новгородскими лоцманами. Но в случае «ссоры», ее положено было кончать опять-таки на дворе святого Ивана, но уже перед посадни­ком, тысяцким и купцами2. Введение в состав суда по­садника— лица, не связанного непосредственно с тор­говым управлением, продиктовано, очевидно, стремле­нием полнее обеспечить интересы новгородцев в серьез­ных столкновениях с немцами, названных ссорами. Скорее всего, мы имеем здесь дело с уголовными пра­вонарушениями.

Суд тысяцкого, или торговый суд, упоминается впер­вые в немецком (1268) и русском (1269) проектах до­говорной грамоты Новгорода с Любеком и Готским берегом о торговле и суде3. Следует ли считать, что данное учреждение возникло во второй половине XIII века? Вопрос этот связан с датировкой «Рукопи­сания князя Всеволода». В. Л. Янин в «Новгородских

1 ГВН и П. С. 60.

2 ГВН и П. С. 59, 60.

3 ГВН и П. С. 59—60.

.337

336

22 Заказ 2695

посадниках» приходит к выводу, что названный доку­мент имеет отношение не к Всеволоду-Гавриилу, а к Всеволоду-Петру Мстиславичу, и что, следовательно, торговый суд был учрежден в конце первой четверти XIII века1. В «Очерках комплексного источниковеде­ния», опираясь на сфрагистические материалы, Янин относит возникновение его к концу XIII века. Основа­нием для этого послужило обнаружение группы тиун-ских печатей, самые ранние из которых датируются по­следней четвертью XIII века.

Янин отождествляет новгородских тиунов с купе­ческими старостами и видит в появлении их булл сви­детельство активности торгового суда2. Такая трактов­ка «тиуна» сомнительна. Термин этот со времен Рус­ской правды получил широкое распространение и озна­чал административное лицо невысокого ранга, рабо­тающее под чьим-либо началом, тиуны встречались не только в торговом суде.

В русском и немецком проектах договора 1269 года имеются существенные расхождения относительно со­става торгового суда. По немецкому проекту, он со­стоял из тысяцкого, старост немецкого и готского дво­ров и новгородцев. В «новгородцах» немецкие иссле­дователи видят купеческих старост3, что вполне спра­ведливо и соответствует другим источникам.

В чем, однако, старые немецкие и современные за­падногерманские историки совершенно не правы, так это в попытках толковать русский проект договора, ис­ходя из немецкого текста. «Русский контрпроект, в отличие от немецкой редакции, называет в качестве членов торгового суда посадника, тысяцкого и купцов, в которых Гетц видит начальников немецкого и готско­го дворов, — пишет И. Лойшнер. — Торговый суд со­стоял, таким образом, из немецких и русских купече­ских старост»4.

Русский проект устанавливал не одно, а два судеб­ных присутствия на дворе святого Ивана: тысяцкий и новгородцы — для решения споров между русскими лоцманами и немецкими гостями; посадник, тысяцкий и купцы — в случае ссоры между немцами и новгород-

1 См.: Янин В. Л. Новгородские посадники. С. 93.

2 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 37—38.

3 См.: Goetz L. /С. Deutsch-russische Handelsvertrage... S. 122. * Leuschner J. Novgorod. S. 108.

338

цами. Гетц и Лойшнер вслед за ним исходят лишь из второго варианта. Между тем, ясно, что толковать их нужно в совокупности и что разница в составе суда, не в словесном выражении, а по существу, состоит лишь в привлечении посадников к рассмотрению «ссор». Но из этого следует, что «купцы» во втором случае являются синонимом «новгородцев» в первом. Торго­вый суд был не смесным, международным, а сугубо новгородским учреждением.

Текст договора конца 60-х годов XIII века, утверж­денный обеими сторонами, до нас не дошел. Однако исследователи, в том числе иностранные, полагают, что одобрен был именно русский контрпроект 1269 года, а не немецкий документ 1268 года1.

В. Реннкамп видит во введении посадника в торго­вый суд неустоявшийся характер этого нового во вто­рой половине XIII века учреждения. Ближе к истине был исследователь начала века А. К- Гетц, полагав­ший, что юрисдикция посадника и тысяцкого в торго­вом суде различалась по роду и степени важности

дел2;

г) суды сотских и старост. Сотские и старосты не­редко участвовали в суде посадника по делам своих сотен и погостов и самостоятельно решали мелкие конфликты. Практика эта, лишавшая княжескую каз­ну доли судебных доходов, была запрещена договором Новгорода с Иваном Васильевичем 1471 года, по ко­торому сотские могли судить только вместе с посад­никами и наместниками князя3;

д) суд докладчиков. Новгородское судопроизводст­во знало особую необязательную стадию — доклад. В некоторых случаях государственные судьи не счита­ли возможным или не были вправе, рассмотрев дело, вынести по нему решение4. Тогда они передавали дело докладчикам, а последние давали указания, по кото­рым судья должен был закончить дело.

Правила работы докладчиков, относящиеся к судо­устройству, излагает ст. 26 Новгородской судной гра-

1 См.: Szeftel M. Russian institutions... P. IV, 396.

2 См.: Rennkamp W. Studien zum deutsch-russischen Handel... S. 159; Goetz L. K. Deutsch-russische Handelsvertrage... S. 122.

3 См.: Куницын А. Историческое изображение... С. 74—75.

4 Подробнее о функциях докладчиков и о случаях переноса дела на доклад см. в разделе «Процесс».

339

22*

моты: «А докладу быти во владычне комнате, а у док­ладу быть из конца по боярину да по житьему, да кои люди в суде сидели, да и приставом, а иному нико­му же у доклада не быть. А докладчикам садиться на неделю по трижды, в понедельник, в среду и в пяток. А кои докладчик не сядет на тот день, ино взять на боярине два рубля, а на житьем рубль. А докладши-ком от доклада посула не взять, а у доклада не дру­жить никоею хитростью по крестному целованию. А ко­му сести на докладе, ино ему крест целовать на сей на крестной грамоте однова».

Коллегия докладчиков привлекала внимание иссле­дователей новгородской истории. О ее структуре и объ­еме работ был высказан ряд мнений, с которыми мы не можем согласиться.

По почину А. Куницына докладчиков стали назы­вать «судом одриным». Между тем, это наименование, приведшее к ряду ошибочных выводов относительно ор­ганизации и характера деятельности суда, базируется только на сомнительном толковании приведенной статьи, на произвольном соединении ее с предшествую­щей статьей (25), которая гласит: «А в тиуне одрине быть по приставу со стороны людям добрым, да су-дити им лра'вду, крест 'поцеловав на сей на .крестной грамоте». Рассматривая обе статьи как единое целое (хотя, на наш взгляд, их объединяет только упомина­ние о приставах), Куницын заключает, что «суд одрин» состоял из 12 человек с правом голоса—10 заседате­лей и 2 приставов от сторон, и княжеского тиуна — организатора, регистратора воли заседателей и при­ставов1.

Так возникло особое присутствие, которое нужно было наделить и особой компетенцией. «Посадники и наместники князя, — выходит из затруднительного, ес­ли учесть обилие разных подсудностей в Новгороде, положения Куницын, — занимались, главным образом, сохранением общей тишины и походами во время вой­ны. Оттого судебная власть находилась на попечении и ответственности их тиунов... Следовательно, обыкно­венным судилищем в Новгороде был суд одрин. Ему подлежали те же дела, что и посаднику. Можно было бы предположить, что суд одрин составлял нижнюю, а

1 См.: Куницын А. Историческое изображение... С. 34. ________________ 340 ________________

посадник верхнюю и окончательную инстанцию, но суд одрин зависел от воли веча и всякие дела решал окон­чательно»1.

Построение Куницына, воздвигнутое на шатком ос­новании слияния двух самостоятельных статей Судной грамоты, неудачно также потому, что оно приводит к недопустимому взаимному дублированию между кня-жеско-посадничьим судом и одриным. Отождествляя суд докладчиков с судом одриным, Куницын в значи­тельной мере лишил оригинальности интереснейший институт новгородской судебной системы.

Точку зрения Куницына воспринял Чеглоков, с той лишь разницей, что он более категорично уподобил до­кладчиков присяжным заседателям и лишил права ре­шающего голоса приставов, предположив, что они, ско­рее, были защитниками подсудимых от избранных су­дей и председателя. Одного м-нения с Куницыным и Чеглоковым по вопросу о составе суда докладчиков и М. Ф. Владимирский-Буданов2.

По иному пути пошли в определении состава и дея­тельности докладчиков Н. И. Костомаров и В. О. Клю­чевский. Они считали докладчиков не особым по роду дел судом, а высшей инстанцией: Ключевский — для суда княжеско-посадницкого, осуществляемого их тиу­нами, Костомаров — для всех вообще судов. При этом Костомаров свел деятельность всех судей, т. е. намест­ника с посадником, тысяцкого, их тиунов и т. д., лишь к исполнению приговора докладчиков, указавши, что слово «судить» значило исполнять решение суда3, а Ключевский ограничил функции княжеских тиунов и судебного штата посадника исследованием дел, пола­гая, что на решение дела поступали к докладчикам4. По нашему мнению, ст.ст. 25 и 26, суммируя кото­рые Куницын получил суд одрин, говорят о двух су­дебных присутствиях. Статья 25 — о суде тиуна. В ней, очевидно, установлено правило, чтобы тиун в случае обращения к нему за судом действовал в контакте с

1 Куницын А. Историческое изображение... С. 34.

2 См.: Юридический сборник Д. Мейера. С. 27; Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 613—614.

3 См.: Костомаров Н. И. Севернорусские народоправства... Т. II. С. 87—88. Толкование это не подтверждается «Материалами» Срезневского. См.: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. Т. 3. СПб., 1903. С. 597—599, 603—607.

4 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. П. С. 71.

341

двумя приставами новгородскими или под их присмот­ром. Приставы должны были обеспечить соответствие делопроизводства новгородским правилам и его чест­ность. Надо думать, что, несмотря на избрание сторо­нами, приставы ст. 25 не лишены были и традиционно­го административного значения, поскольку представи­тели сторон, которых грамота велит сажать в суды по двое, нигде приставами не называются. Возможно, что в ведомстве веча или посадника находился штат при­ставов, из которых каждой стороне предлагалось при­гласить одного .в одрину (палату) тиуна для участия в ведении их дела.

Статья 26 говорит о суде докладчиков, в котором сидели по одному боярину и житьему от концов (они-то и назывались докладчиками), «люди, которые в су­де сидели» (судьи, которыми могли быть, как правиль­но отметил Н. И. Костомаров, посадник, наместник, тысяцкий и их тиуны), и приставы, которые и здесь, как и в суде тиуна, следили за порядком или свиде­тельствовали правильность производства у перечислен­ных выше судей. Таким образом, княжеский тиун от­нюдь не был обязательным участником суда доклад­чиков, он являлся лишь одним из судей, которые могли обратиться для решения дела к докладчикам как к высшей инстанции. При разбирательстве дела доклад­чиками тиун, как и всякий другой судья, мог только высказать свое мнение.

Ошибка Н. И. Костомарова заключается только в том, что он приписал докладчикам решение всех дел, тогда как к ним поступали лишь некоторые, и мы име­ем свидетельства о вынесении окончательного решения князем, посадником, наместником, тысяцким, без об­ращения к докладчикам. Ошибка В. О. Ключевского заключается в неправильном определении состава до­кладчиков (включение посадника и наместника князя), в отождествлении суда докладчиков с судом посадника и наместника, осуществляемым ими лично, в сужении сферы деятельности докладчиков как высшей инстан­ции, в отрицании самостоятельности суда тиунов;

е) судебное управление волостями. «Судебное уп­равление в областях новгородских, — удачно определя­ет Чеглоков, — было различно: в иные области назна­чались посадники, были области, в которых суд и рас­праву чинили посадники и тиуны, как княжеские, так и новгородские, нередко целые области отдавались в

________________ 342 ________________

кормление князьям и боярам, которые в этих областях были главными судьями и имели подчиненных судей, наконец, некоторые области покупали себе (на опре­деленный срок. — О. М.) право независимого самостоя­тельного суда»1. Факты продажи судебных прав сохра­нили источники. В договоре Новгорода с великим кня­зем тверским Ярославом Ярославичем (1266) говорится: «А суд, княже, отдал Дмитрии с новгородци бежи-чяном и обонижаном на 3 лета, судье не слати»2. Очень интересна в этом отношении откупная грамота Якима Гуреева и Матвея Петрова у наместника Григория Васильевича на суд в Обонежье (1434) с точным ука­занием географических границ, в которых эта сделка действительна3. Судебные доходы прельщали многих и часто приводили к злоупотреблениям. Берестяная гра­мота № 307 содержит жалобу на самозванных или действительных «позовников», т. е. судебных приста­вов, которые, пользуясь печатью и какими-то грамота­ми, обирали крестьян4;

ж) общий для всех государственных судов прин­цип представительства сторон. В новгородских госу­дарственных судах строго соблюдалось правило защи­ты интересов сторон с помощью их представителей, ко­торые присутствовали на суде, выступали перед судья­ми с разъяснениями по делу, активно участвовали в следствии и, вероятно, высказывали свое мнение по су­ществу. Этот институт впервые на Руси был зафикси­рован Новгородской судной Грамотой5.

Сведения источников о количестве представителей с каждой стороны в разных судах противоречивы. Нов­городская судная грамота установила общее правило: «А сажати в суду по 2 человека»6. Раз посаженный

1 Юридический сборник Д. Мейера. С. 36; см. также: Куни-цын А. Историческое изображение... С. 71—74.

2 ГВН и П. С. 11.

3 Там же. С. 149.

4 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. ИЗ.

5 См. об этом: Развитие русского права... С. 226.

6 А. Куницын придерживался мнения, что каждая сторона на­значала четырех посредников, причем в судах владыки и наместни­ка с посадником — непременно по два боярина и по два житьих, а в суде между новгородцами и немцами — без этого условия. В под­тверждение своей мысли он приводит выдержки из Никоновской и Ростовской летописей и из договора Новгорода с Ганзой (см.: Куницын А. Историческое изображение... С. 22, 25, 26. 29, 31, 46. 48). П. Чеглоков считает правило судной грамоты более достовер­ным, так как оно содержится в юридическом документе, а также

____________ 343 ______________,—

представитель не подлежал замене: «А кто кого суду посадит, ино тот с тем и ведается» (ст. 3).

3)

суд владыки

Юрисдикция главы новгородской церкви была той же, что в Киевский период и в современных республике со­седних русских землях, и определялась теми же источ­никами — княжескими церковными уставами. Владыка судил всех христиан-новгородцев по делам духовным и цер'Ковных людей, а также население принадлежащих владыке земель по всем делам1. В Новгородской рес­публике из владычного суда делались изъятия в пользу вотчинных судов отдельных монастырей.

В. Л. Янин видит в скреплении владычными булла­ми в XIV—XV веках купчих, данных и духовных гра­мот свидетельство того, что «на каком-то этапе своего развития владычный суд кроме вопросов, связанных с преступлениями против церкви и морали, включил в сферу своего действия многообразные имущественные отношения новгородцев, изъяв эти дела из-под юрис­дикции смесного суда князя и посадника и оставив на долю последнего, по-видимому, только уголовное судо­производство». Экспансия началась, по Янину, с уч­реждения должности владычного наместника в конце XIII века и первоначально касалась лишь мест, пере­даваемых в управление владыки, на Новгород это пе­рераспределение юрисдикции распространилось в се­редине XIV века2. Того же мнения А. С. Хорошев: «Архиепископский суд, которому была передана в се­редине XIV века вся громадная сумма дел, связанная с 'поземельными отношениями, сделался местам контро­ля экономической основы Новгородской республики — землевладения»3. Трудно признать эту версию обосно-

вследствие того, чтэ приведенное Куницыным место из Никонов­ской летописи вызывает сомнение Чеглокова употреблением слова «тяжущийся», которое, по его мнению, возникло гораздо позднее датировки фрагмента летописи. Возможно, судная грамота унифи­цировала ранее неодинаковое в разных судах ч:тсло представите­лей. Вопрос этот не представляет принципиального интереса.

1 Из новой литературы см.: Щапов Я. Н. Церковь в системе государственной власти Древней Руси//Древнерусское государство и его международное значение. М.. 1965. С. 279—287; Он же. Кня­жеские уставы и церковь в Древней Руси. М., 1972; Хоро­шев А. С. Церковь... С. 121—133.

2 См.: Янин В. Л. Очерки... С. 38—39.

3 Хорошев А. С. Церковь... С. 131.

___________________344________________..

ванной. Завещание (духовная) всегда считалось в древности делом, связанным с церковью, данные не­редко оформлялись в пользу церквей и монастырей. Скрепление печатью владыки придавало такому доку­менту (даже если он не касался церкви непосредст­венно) особый авторитет. Оформление, своего рода ре­гистрация, земельных сделок— слишком зыбкое осно­вание для заключения о судебных правах в этой сфере.

4)

суды вотчинные

Первыми субъектами вотчинной юрисдикции в русской истории были монастыри. Наделение новгородских мо­настырей судными правами 'над населением принадле­жащих им земель началось еще в первой половине XII века1. Монастырским властям передавался суд по всем делам, где сторонами были монастырские люди, за исключением особо опасных преступлений, как то, судя по грамоте великого князя Ивана Даниловича Юрьеву монастырю (1337—1339): татьба, разбой, душегубство.

В то же время закладывались основы юрисдикции частных лиц над феодально-зависимым населением. Ее косвенным подтверждением является известное поло­жение договоров Новгорода с князьями «А холопа и по­ловника без госпадаря не судить». Здесь речь идет о суде вне феодальной вотчины. Естественно, напраши­вается предположение, что феодально-зависимых лю­дей из одной вотчины судил их господарь, подтверж­даемое частными грамотами XV века2.

В делах, по которым истец не был феодально-зави­симым, вотчинная юрисдикция проявлялась не только в правиле не судить холопа и половника без господа­ря, но и в обязанности господаря поставить феодально-зависимого ответчика на суд, когда истец подтвердил свое требование присягой на Судной грамоте3.

5)

смесные суды

Уже отмечалось, что в новгородской системе подсуд-ностей было допущено смешение двух принципов —

1 ГВН и П. С. 140.

2 ГВН и П. С. 143. Подробнее о вотчинной юрисдикции см. разделы «Бояре» и «Крестьяне» в главе «Общественный строй».

3 Статьи 36. 38. Новгородской судной грамоты.

-_________________ 345 ___________________

личной подсудности и подсудности по роду дел. Сво­бодные новгородцы в центре и в волостях, а также го­сударственные смерды составляли контингент жителей, чья подсудность определялась в зависимости от рода дел. Подсудность остальных слоев новгородского насе­ления— княжеской дружины и двора, большинства феодально-зависимого населения, церковных людей — определялась личным подданством.

При строгом соблюдении правил личной подсудно­сти, когда в одном деле сталкивались лица, подлежав­шие разным судебным ведомствам, возникала необхо­димость в создании особых судебных учреждений — смесных судов.

Смесные суды были разнообразны. Споры ^между феодально-зависимыми людьми — подданны/ми разных владельцев разбирались смесным судом двух феодалов или их «прикащиков».

Своеобразная форма смесного суда — привлечение господаря к государственному суду, когда одной из сторон является зависимый от господаря человек. Кон­фликты новгородских граждан с церковными людьми решались смесным судом представителей духовной и светской власти на дворе владыки1.

Споры между новгородцами и людьми великого князя ведались созданным в 1456 году по договору о мире в Яжелбицах смесным судом, состоящим из боя­рина от князя и боярина от Новгорода. Если бояре не могли прийти к соглашению, дело передавалось посад­нику и князю или его братьям при приезде в Нов­город2.

Смесный суд на Городище предназначался лишь для тех подданных князя, которые находились в Нов­городе, — княжеской дружины, слуг, тиунов и т. п., чья обычная резиденция была на Городище. Предполо­жение о том, что городищенский суд ведал споры меж­ду новгородцами и всеми жителями великого княжест­ва, сделанное Чеглоковым3, неприемлемо потому, что ставит в неравное положение население великого кня­жества, заставляя его в поисках суда над новгородца­ми ехать на Городище, не устанавливая такого же пра-

1 ГВН и П. С. 149.

2 Там же. С. 41.

3 См.: Юридический сборник Д. Мейера. С. 31—32.

_________________ 346 ____________

вила для новгородцев, задумавших предъявить иск жителям княжеских земель. Ни один великий князь не пошел бы на предоставление такой привилегии новго­родцам, и тем более Иван Васильевич, последователь­но проводивший политику подчинения Новгорода Москве.

Правила подсудности по делам между новгородцами и жителями великого княжества не были затронуты постановлением 1456 года и сводились к тому, что суд должен был состояться по месту жительства ответчика, за исключением немногих опасных преступлений, в частности татьбы с поличным1. Такой порядок обеспе­чивал новгородцу во всех случаях суд по республи­канским обычаям, а жителю княжества;—по обычаям своей земли, но на практике он приводил ко многим затруднениям и делал судебное лреследование поддан­ного другого государства труднодоступным и слишком разорительным. Чтобы обеспечить нормальное функ­ционирование 'Правосудия в пограничных областях, где конфликты между подданными разных государств бы­ли особенно частыми, вопреки правилу подсудности по подданству ответчика, как уступка княжеской власти, в которой новгородцы раскаивались2, был создан еще •один смесный суд — порубежный. Первое упоминание об этом суде: «А обидному на рубеже суд»3 относится к 1318—1319 годам. Суд состоял из 'боярина от князя и боярина от Новгорода, которые съезжались на рубеж через год и судили пограничное население по всем де­лам, в частности в случаях татьбы и грабежа4.

1 ГВН и П. С. 37, 145. Чеглоков в данном случае допустил фактическую ошибку. Приняв исключение — татьба с поличным (ср. грамоту Великого Новгорода великому князю Тверскому Бо­рису Александровичу с предложением договора, на которую опи­рался Чеглоков, с Двинской уставной грамотой)—за общее пра­вило, он сделал вывод, что суд по уголовным делам происходил но месту совершения преступления и лишь по гражданским — по ме­сту жительства ответчика. В договоре с Казимиром 1471 года древнее правило, запрещавшее судить новгородцев в других землях, было отменено. Новгородец, по этому договору, мог быть судим в Литве литовским судом, а подданный Казимира — в Новгороде новгородским. Однако положения этого договора не были реализо­ваны.

2 См.: Куницын А. Историческое изображение... С. 43—45.

3 ГВН и П. С. 26.

4 Там же. С. 37.

347

ПРОЦЕСС

Новгородская судная грамота (ст. 6) упоминает о трех последовательных стадиях процесса — суде, докладе и поле. Одним из главных предметов дошедшего до нас фрагмента Судной грамоты являются досудебные дей­ствия, имевшие большое процессуальное значение1. С них мы и начинаем изложение новгородского судо­производства.

II

обращение в суд, целование креста

Судебное дело начиналось в подавляющем большинст­ве случаев с обращения истца к надлежащей судебной власти с просьбой рассмотреть в судебном порядке его претензии к кому-либо. Чтобы сократить число неосно­вательных заявлений, при обращении в суд с иском вводилось целование креста на Судной грамоте, сим­волизирующее добросовестность заявителя. Противная сторона, вступая в дело, также присягала на грамоте, демонстрируя уверенность в своей правоте. Отказав­шийся целовать крест ответчик признавался винов­ным2.

Несмотря на, казалось бы, категорическую формулу ст. 14 Новгородской судной грамоты, целование креста при подаче иска не было обязательным. Однако оно не только оказывало моральное воздействие на суд, но и связывалось с определенными правовыми последствия­ми. Человек, не присягнувший на грамоте, располагал меньшей поддержкой государства в отстаивании свое­го права, чем присягнувший. Так, истец, возбуждаю­щий дело против человека, феодально-зависимого от бояр, монастырей, житьих, купцов, концов, улиц, поце­ловавши крест, был вправе ожидать в строго опре­деленный срок доставки ответчика на суд его фео-

1 См.: Дювернуа Н. Л. Источники права... С. 375—376.

2 Статья 14 Новгородской судной грамоты: «А кто на ком какого дела поищет, а креста не целовав на сей грамоте, ино крест поцеловав одинова да искать, а кому будет отвечивать, а креста не целовав на сей грамоте, ино ему крест поцеловав, да отвечать, а не поцелует крест, тем его и обвинить».

__________________ 348 _____...._____________

дальным хозяином. Но если истец не подтвердил на кресте своего требования к феодально-зависимому че­ловеку, привлекаемому им к ответу, он должен был сам с ним «уведаться» и доставить на суд «по своей испра-ве опричь господаря»1.

2)

вызов на суд

Новгородские формы вызова ответчиков ярко свиде­тельствуют о государственном характере судопроиз­водства и опровергают точку зрения крупнейшего ис­следователя вопроса Н. Л. Дювернуа, основанную на преувеличении договорного начала и идеализации фео­дального суда путем сближения его с родовыми обы­чаями. По его мнению, «каждый шаг сторон оттенялся договорным началом», «не только отношения сторон меж­ду собой, но и отношение их к суду тоже существенным образом договорное»2. Распространив эти тенденциоз­ные посылки на досудебную деятельность сторон, Дю­вернуа пришел к парадоксальным выводам, полностью противоречащим сведениям источников: «В основе гражданского процесса лежит желание обеих сторон судиться», «Суда не может быть, когда его не хотят обе стороны»3.

В дореволюционной литературе специфику и новиз­ну досудебных отношений в новгородском процессе правильно подметил М. Ф. Владимирский-Буданов: «Договорные отношения сторон до суда сменяются ад­министративными»4.

Новгородская судная грамота устанавливает два способа вызова на суд — вызов позовкою и вызов дво­рянином. Позовка, очевидно, представляла собой ка­кое-то подобие повестки, предлагавшей стороне в оп­ределенный срок явиться на суд. Иногда она называ­лась также отсылкой.

Дворянин лично уведомлял сторону о вызове на суд.

Выбор того или иного способа, видимо, зависел от стороны, начавшей дело, и суда. Берестяная грамота

1 См. ст. ст. 36 и 38 Новгородской судной грамоты.

2 Дювернуа Н. Л. Источники права... С. 335—336.

3 См. там же. С. 383, 335.

4 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 618.

-.....______________ 349 ________________

№ 471 донесла до нас живой пример начала процесса: Онкиф задолжал Митрофану зерно и не возвращает его пятый год. Митрофан требует обратить его в пол­ное холопство. Онкифу направляют отсылку, упомина­ется в связи с розыском Онкифа и вызовом его на суд и бирич1.

Для вызова в суд устанавливались сроки в зависи­мости от места жительства вызываемой стороны из расчета — 2 недели на сто верст.

По постановлению Двинской уставной грамоты, не­явка на суд по вызову повесткой или дворянином влек­ла выдачу истцу-заявителю правой бессудной грамоты. Берестяная грамота № 366 (середина XIV в.) содер­жит упоминание о таком документе. На основании бес­судной грамоты ответчик был обязан прийти к согла­шению об удовлетворении требований истца2.

Вызов в суд наряду с дворянами осуществляли под-войские, биричи, изветники, позовники. Так как эти должности приносили немалые доходы, князья стреми­лись иметь в Новгороде своих подвойских и позовников. Добились они этого лишь накануне падения республи­ки. По договору Новгорода с великим князем Иваном Васильевичем 1471 года к каждому делу отряжали по одному позовнику или подвойскому от князя и от Нов­города.

Из изложенного общего порядка вызова на суд имелись исключения. Феодально-зависимое население доставлялось на "суд собственниками земли. Владыка освобождал некоторые монастыри от обязанности при­сылать своих людей на суд по новгородским повесткам: «а кому будет до них дело, и он их зовет моей позов-•кой»3.

Имела место и явка к суду по взаимному согласию сторон, а также по договоренности с судом. Но дого­воренность сторон не была не только всеобщим, как утверждает Дювернуа, но даже наиболее распростра­ненным способом обеспечения явки на суд. Во многих из дошедших до нас судебных документов речь идет именно о вызове4. Вопреки мнению Дювернуа, согла­сие сторон даже при его наличии не являлось необхо-

1 См.: Янин В. Л. Я послал тебе бересту. С. 208—209.

2 См. там же. С. 159—160.

3 ГВН и П. С. 149.

4 Там же. С. 145, 148, 149, 192 и др.

_________________ 350 _______________

димым условием судопроизводства. Одна из сторон, уговорившись встать на суд, могла впоследствии пере­думать, но это не освобождало ее от обеспеченной го­сударственными мерами обязанности явиться на суд.

Сходный случай рассмотрен в несколько казуистич­ной ст. 39 Новгородской судной грамоты: «А кто обе-чается к суду к коему дни, ино после обета отсылки к нему не слать; а не сядет судья того дни, ино коли судья сядет, ино тогда к нему отсылка; а не видит от­сылки и почнет хорониться, ино слать к нему отсылка в двор трижды, да и биричем кликать, а не станет к суду, ино дать на него грамоты обетная, а обет больше трех денег не быти». Как видим, намерение одной из сторон нарушить соглашение о явке на суд, ^воспользовавшись отсутствием судьи в ^назначенный день, т. е. отказ от соглашения, приводил не к отказу от судебного разбирательства, а к использованию обычных административных мер вызова в суд. Разница лишь в том, что при неисполнении сторонами договор­ных условий (предполагалась их добросовестность) эти меры применялись в смягченном виде. Вместо пра­вила Двинской уставной грамоты о выдаче правой бессудной грамоты истцу при неявке противной сторо­ны по первому вызову позовкой или дворянином вво­дилась троекратная отсылка повестки, клич бирича, обетная, т. е. штрафная грамота, и, видимо, только в случае неявки по обетной грамоте заявителю выдава­лась грамота правая бессудная.

Стороны могли ходатайствовать перед судом об от­срочке разбора дела. Удовлетворяя просьбу, суд выда­вал облагаемую пошлиной «срочную грамоту». Неявка одной из сторон или ее представителя к новому сроку грозила бессудным удовлетворением интересов против­ника1.

3)

меры пресечения

Когда подозревалось стремление ответчика скрыться от суда, прибегали к мерам пресечения — поруке и со­держанию под стражей (наложение оков). Характер­но, однако, ограниченное применение этих средств

1 Статьи 24, 30, 31, 32 Новгородской судной грамоты.

_______________ 351 _______________

(особенно ареста), свидетельствующее об уважений к личности и слабом развитии следственного процесса. По Двинской уставной грамоте, оковать можно только человека, за которого не находилось поручителя. Нов­городская судная грамота охраняет от посягательств до суда личность даже феодально-зависимого ответчи­ка (ст. 36): «А до суда над ним силы не деять, а кто силу доспеет, ино тым его и обвинить».

4)

судебные сроки, документы, пошлины, внешние формы

новгородского процесса

Когда стороны в назначенный час являлись или достав­лялись к суду, начиналось разбирательство дела. Нов­городский обычай обставил его рядом правил, не изве­стных процессу времен Русской Правды и свидетельст­вующих об укреплении государственного характера пра­восудия, о появлении 'пороков типичных для государст­венных судов (дороговизна, взяточничество, волокита и т. п.), и о принятии первых мер для их ограничения — мер, которые сделал возможными республиканский

строй Новгорода.

Новгородская судная грамота устанавливала точ­ный размер многочисленных судебных пошлин, делав­ших разорительным отстаивание своих прав на суде. Пошлина взыскивалась не только с решения по делу, но и с каждого акта сторон, имеющего юридическое значение, — присяги, поля, отсрочки, разбирательства, вызова послуха и т. п. Размер пошлины с решения дела, наиболее крупной, зависел от рода суда, характе­ра судебных действий и рода дел. Наиболее дорогим был суд владыки, его наместника, ключника и тиунов. Все остальные суды в размере пошлин приравнива­лись друг к другу.

Каждое дело могло быть решено или в результате разбирательства, или в результате формального обви­нения одной из сторон вследствие ее неявки к суду. В первом случае выигравшей дело стороне выдавалась грамота правая судная, во втором — грамота бессуд­ная. Судная грамота облагалась большей пошлиной.

Размер пошлины зависел и от рода дел. За особо опасные уголовные дела (татьба с поличным, разбой, грабеж, головщина и др.) пошлина назначалась в

352 _______________

твердой сумме — 4 гривны с судной грамоты, 2 грив­ны— с бессудной. В других делах пошлина исчисля­лась с присуждаемой истцу суммы по норме,, установ­ленной для «судного и бессудного рубля» (для влады­ки соответственно гривна и три деньги, для других судей — семь денег и три деньги). От пошлины с ре­шения дела освобождались земельные иски1.

Предполагают, что пошлины платила сторона, при­знанная неправой2.

Частые увещания Судной грамоты и договоров с князьями «посулов не имать» и брать пошлины «по старине» дают представление о размахе лихоимства в новгородском суде.

Еще одна новелла новгородского права наряду с обилием и тщательной регламентацией пошлин — вве­дение судебных документов. Дошедшие до нас немно­гочисленные судные (частные) грамоты составлены с учетом многих требований, которые и по сей день предъявляются к актам правосудия, — с указанием су­дей, сторон, изложением существа претензий, предпри­нятых судом следственных действий, показаний сто­рон, решения и последствий судебного разбирательст­ва. Но венчающие дело судные и бессудные грамоты были отнюдь не единственными документами делопро­изводства. Мы упоминали уже о позовках, отсылках, срочных грамотах, имевших немаловажное значение для исхода дела. Сверх того, все существенные обстоя­тельства по делу со слов рассказчиков заносились дьяком, находившимся при каждом суде, в особую грамоту и подтверждались печатями рассказчиков3. Эта судебная запись была основным документом при докладе.

Деятельность судей ставилась законом и обычаем в определенные рамки не только в области взимания пошлин. Судьям (с полной уверенностью это можно сказать лишь о докладчиках — ст. 26 Новгородской судной грамоты) устанавливались присутственные дни, за неявку к должности в эти дни они карались значи­тельными штрафами. Судьям запрещалось уклонять­ся от своих обязанностей и отъезжать куда-либо, не закончив начатых дел.

1 Статья 12 Новгородской судной грамоты.

2 Куницын А. Историческое изображение... С. 84.

353

3 См. ст. 21 Новгородской судной грамоты.

23 Заказ 2695

Упорядочению судебных дел способствовало уста­новление сроков: два месяца — для споров о земле (в случае отправки межника по земному делу для выяс­нения обстоятельств на месте течение двухмесячного срока начиналось с момента возвращения межника), один месяц для решения всех других дел. Если дело не оканчивалось в указанные сроки, стороны брали приставов у веча, и те вынуждали судей решать дело

в их присутствии1.

Столь значительные сроки устанавливались не для назначения дела к слушанию и текли не со дня по­ступления в суд иска, так как на доставку 'стороны мог­ло потребоваться и 'большее время. Одним и двумя ме­сяцами определялись сроки непосредственно судебного разбирательства. Исходным пунктом считалась явка обеих сторон к суду. А это говорит о своеобразном те­чении новгородского процесса, который не был непре­рывным. Судьи не были поглощены одним делом, по­ка не доводили его до конца, они вели сразу много -опоров, что становится вполне понятным, если учесть, что при отсутствии предварительного, досудебного рас­следования им приходилось нести и судебные и следст­венные обязанности.

В следствии активно участвовали и сами стороны, и у них в ходе дела возникала потребность в действи­ях, осуществление которых требовало времени. Чтобы предпринять некоторые действия и обдумать в связи с ними свое поведение, сторонам предоставлялись сро­ки (на сей раз беспошлинные). Пассивность сторон по их истечении рассматривалась как отказ от возможного действия. Сроки эти вводили естественные перерывы в судебное разбирательство.

Весь процесс распадался, по-видимому, на выпол­нение отдельных доказательственных действий или их комплексов, отделенных друг от друга периодами об­думывания и подготовки. Доказательства приводились перед судьями, записывались дьяками и доводились до сведения заинтересованной стороны в случае ее от­сутствия.

О расчлененном характере процесса свидетельству­ет, на наш взгляд, ст. 35 Новгородской судной грамо­ты: «А кого опослушествует послух, ино с ним уведа-

О сроках и последствиях их несоблюдения см. ст. ст. 28, 29 Новгородской судной грамоты.

ется в две недели, а в две недели не дастся послух позвати, иио позвати истца, а послух истец хоронится, ино то послушество не в послушество, а другого истца тем и оправить. А кто не почнет позывать в те две недели послуха или истца, ино дать на него грамота судная по тому послушеству». Как видим, после вступ­ления в дело послуха опослушествованному истцу да­ется двухнедельный срок для размышлений, вызывать ли послуха на поединок. От поведения послуха и сто­рон в эти две недели зависит исход дела. Таким обра­зом, разбирательство дел в суде было ступенчатым, и доказательства представлялись суду по мере их по­лучения.

В подобных обстоятельствах важнейшее,1 >зиачение< для правильного рассмотрения споров имело единство и незаменимость состава суда. Новгородский обычай строго придерживался правила, согласно ,которому участвующие в суде лица (судьи, рассказчики, доклад­чики), раз начав дело, должны его кончить1.

5) стороны,

представители сторон, третьи лица

Дифференциация сторон судебного процесса в Новго­роде находилась в стадии становления. Хотя стороны по-прежнему назывались истцами2, хотя считалось, что оба истца отстаивают свое заподозренное право3, Нов­городской судной грамоте известно понятие «отве­чать», «отвечивать». Правда, оно еще не созрело до строгого проведения принципиальной грани между истцом и ответчиком и не нашло отражения ни в со­здании особого правового положения для сторон, ни в порядке представления доказательств и объяснений. Однако доверие к истцу и подозрение к ответчику, ха­рактерные для более позднего московского процесса, возникают и в Новгороде и наделяют истца (в совре­менном смысле слова) некоторыми, слабо еще разви-

1 Статьи 20, 28, 29 Новгородской судной грамоты.

2 «Ответчиком» Новгородская судная грамота называет не сто­рону, а представителя стороны.

3 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 635.

тыми, преимуществами. Так, сопоставляя статьи 14, 15 и 38 Новгородской судной грамоты, приходим к выво­ду, что непринесение присяги на грамоте в начале про­цесса влекло для ответчика обвинение, а для истца не безусловный проигрыш дела, а лишь необходимость доставить ответчика на суд собственными средствами. Широкое распространение получил институт судеб­ного представительства, не знавший в Новгороде огра­ничений, зафиксированных Псковской судной грамо­той. Представителя, называвшегося ответчиком, мог иметь каждый. Представителями по закону были муж и сын за жену и мать, они полностью заменяли в про­цессе истиц, будучи облечены всеми их правами (ст.ст. 16—19 Новгородской судной грамоты).

Правоспособность представителей по договору не вполне соответствовала правоспособности их довери­телей. Приносить присягу в начале процесса мог толь­ко сам истец, и его доверенное лицо, если оно не яв­лялось представителем по закону, допускалось к про­цессу лишь после этой церемонии.

Помимо ответчиков стороны выставляли на суд еще одну категорию представителей, неизменных участни­ков суда, не призванных, однако, как ответчики, под­менять их в процессе. Эти представители назывались рассказчиками. Роль их сводилась, по-видимому, к да­че некоторых разъяснений от имени сторон, к надзору за правильностью производства1. Со слов рассказчиков дьяками писались протоколы, к которым рассказчики прикладывали свои печати, подтверждая идентичность их содержания тому, что происходило на суде.

О высоком юридическом уровне новгородского про­цесса говорит участие в нем третьих лиц, также назы­ваемых истцами, и законодательная регламентация их привлечения к делу. Вступление в процесс третьих лиц без самостоятельных исковых требований предусматри­валось в договорах о купле-продаже земли по форму­ле «а кто почнет на купленные земли наступати, ино продавцу очищивати». Третьи лица' привлекались в случаях, когда решение суда могло привести к возник: новению у одной из сторон права регрессного иска*. Правилом привлечения третьего лица была тождест-

1 Л. В. Черепнин полагает, что рассказчики и докладчики — одни и те же лица, а разные наименования вызваны тем, что статьи грамоты, в которых о них идет речь, писались не в одно время.

вснность иска первоначального ответчика к третьему лицу иску основного истца к первоначальному ответ­чику. Это правило установила ст. 13 Новгородской судной грамоты: «А в котором деле позовет истец ист­ца, а поищет своего дела, а будет тому истцу до свое­го истца дело, ино ему позвати своего истца, а поискать ему одного же дела, а иных позвов на него не класти в ином деле»1. Статья 13 показывает также, что основ­ной и регрессный иск. рассматривались в одном произ­водстве.

6)

соединимость дел в одном производстве

По общему правилу, судебные дела, связанные един­ством сторон и взаимозависимостью предметов спора, разбирались порознь. Так, если «кто на ком поищет на­езда или грабежа в земном деле, ино судити наперед наезд и грабеж, а о земле после суд»2. Но по требова­нию истца оба дела могли быть соединены в одном производстве: «А кои истец похочет искать наезда и грабежа и земли вдруг, ино другому истцу ему отве­чать, а утяжет в земле и в наеаде и в грабеже и судьи дати на него грамоту в земле и в наезде и в грабеже»3.

7) виды доказательств

Доказательствами по новгородскому праву служили: показания сторон, показания свидетелей, поличное, внешние признаки, присяга, послушество, грамоты и суды божьи. Среди показаний сторон бесспорное до­казательственное значение имело личное признание. Как указывает Н. Л. Дювернуа, оно обыкновенно, ес­ли простиралось на весь иск, исключало необходимость суда4.

Послушество и свидетельские показания принадле­жат к числу спорных проблем древнерусского права, выходящих за рамки новгородской темы. Наиболее

1 Статья 13 Новгородской судной грамоты.

2 Ст. 10 Новгородской судной грамоты.

3 Ст. 11 Новгородской судной грамоты.

4 См.: Дювернуа Н. Л, Источники права... С. 391.

-— -.. ..._.___ 357 _________

убедительное, на наш взгляд, ее решение предложено Дювернуа. По Дювернуа, послух — фигура принципи­ально отличная от свидетеля, это лицо, готорое по ссылке истца и своему желанию отстаивает в процес­се интересы истца совершенно независимо от того, видел ли и слышал ли он какие-либо доказательст­венные факты. Послух участвует в деле на правах сто­роны1 и в этом смысле приближается к ответчику (представителю). Не случайно Судная грамота в ст. 19 объединяет послуха и ответчика, предлагая им «на учане» крест целовать. Задача послуха заключалась в повторении слово в слово за истцом его версии и в от­стаивании взамен истца своих слов всеми дозволенны­ми средствами вплоть до судов божьих. Роль послуха была решающей2.

К позиции Дювернуа, вскрывающей яркую специ­фику древнего института послушества в применении ее к новгородскому процессу республиканской эпохи, бо­лее точно — эпохи Судной грамоты, следует сделать только одну поправку, допускаемую им в отношении Московского государства. «В московском законе, — пи­сал Дювернуа, — первоначальный смысл послушества утратился». То же частично наблюдается и в Новго­родской судной грамоте. Послушеством называет она как разобранный Дювернуа древний институт — свое­образное поручительство, так и обычное свидетельство. Если в статьях, обязывающих послуха с ответчиком целовать крест в начале дела, а сторону, против кото­рой вызван послух, уведаться с ним или с истцом в течение двух недель, мы видим послуха в том смысле, как его понимал Дювернуа, то ст. 23, допускающая возможность ссылки двух истцов на одного и того же послуха3, — явление совершенно невероятное, с точки зрения Дювернуа, мы имеем дело со свидетелем, ссыл­кой обеих сторон на одного свидетеля, известной и московскому праву в качестве решающего доказатель­ства. Послухи, неизменно упоминаемые в частных нов-

1 Статья 35 Новгородской судной грамоты обязывает опослу-шествованную послухом сторону уведаться в двухнедельный срок с послухом или с истцом.

2 О послушестве у Н. Л. Дювернуа см. его; Источники права и суд в Древней Руси. С. 391—398.

3 «А кой истец скажет послуха далее ста верст, а почнет и другой истец слаться на того послуха, ино слаться на него».

_____ 358 ________. .._.. ____

городских грамотах в количестве нескольких человек1, также являются свидетелями сделки.

Надо думать, что одинаковое наименование двух разных процессуальных категорий было не результа­том юридической небрежности или неумелости, а след­ствием постепенного стирания граней между послу-шеством и свидетельством, которое отразил современ­ный Новгородской грамоте московский документ — Судебник великого князя Ивана Васильевича, поста­новивший (ст. 67): «а послуху, не видев, не послушест-вовать». Мы полагаем, что при этой перемене специ­фика древнего послушества не была уничтожена сра­зу; послух все еще оставался послухом в трактовке Дювернуа, но он приобрел новое качество — он стал и свидетелем.

Древний обычай, требовавший доверия к любому, кто под присягой вставал на защиту истца, в услови­ях феодального общества уже продемонстрировал свою несостоятельность. Теперь к замене истца в процессе допускался только очевидец спорного дела. Таким об­разом, послухи стали свидетелями, почему на послед­них и распространилось название послухов, отличие же их от обычных свидетелей, в котором сохранилась древняя природа послушества, заключалось в том, что они не ограничивались свидетельскими показаниями, но и активно участвовали в процессе, отстаивая инте­ресы истца.

Всякий свидетель (послух в новом широком смыс­ле слова) мог стать послухом (в древнем понимании термина, в понимании Н. Л. Дювернуа), если на него сослался истец и если он хотел защищать правоту своих слов на поединке.

Послушество было более сильным доказательством, чем простое свидетельство.

Новгородская судная грамота устанавливает сле­дующие правила послушества (кроме упомянутых вы­ше ст.ст. 19 и 35): «А послуху на послуха не быть. А псковитину не послуховать ни одерноватому холопу. А холоп на холопа послух» (ст. 22).

1 Этому факту противоречит утверждение М. Ф. Владимирско-го-Буданова о том, что послух всегда выступал один, а свидетелей могло быть много. См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор исто­рии русского права. С. 621—622.

-________________ 359 ________________

Акты — новый вид судебных ; доказательств, полу­чивших большое распространение-в; гражданских делах в связи с обычаем письменного оформления сделок1. Письменные доказательства не имели преимуществ над устными. Наиболее распространенный вид письменно­го доказательства — частные грамоты. Они не были бесспорны, и оформление грамот свидетельствует о по­пытке укрепить содержащиеся в них условия и сде­лать грамоту как можно более веским доказательст­вом с помощью таких средств, как подписи, печати, наличие послухов, иногда подобие официальной реги­страции. Однако и при наличии всех этих атрибутов грамоты оспаривались,— свидетели могли отказаться от подтверждения текста,; могла быть поставлена под сомнение подлинность грамоты. К тому же, как мы ви­дели2, новгородцы заключали между собой сделки, ог­раничивавшие применение грамот, обязывавшие «ста­рые грамоты лодрати» и т.п. Для новгородского про­цесса характерно критическое отношение к письмен­ным доказательствам и оценка их в совокупности.

Присяга. Новгородское судопроизводство знает вступительную присягу, которая являлась не доказа­тельственным, а церемониальным действием, символи­зирующим добросовестность сторон безотносительно к предмету спора. Такую присягу — обязательство доб­ропорядочного, честного поведения на суде — приноси­ли не только тяжущиеся, их представители (ответчи­ки), послухи, но и состав суда. Непринесение вступи­тельной присяги истцом-заявителем влекло для него невыгодное последствие —обязанность доставки, на суд истца-ответчика своими средствами (формулируя это правило, Грамота говорит лишь о феодально-зависи­мом ответчике). Нежелание истца-ответчика поцело­вать крест в начале дела вело к его обвинению.

За исключением правил вступительной присяги и указания на обложение присяги пошлиной, известный нам фрагмент Новгородской судной грамоты не содер­жит иных постановлений на этот счет.

1 По мнению Н. Л. Дювернуа, акты начинают функционировать как судебные доказательства с XIV века. См.: Дювернуа Н. Л. Источники права... С. 400. :

2 См. раздел, «Земельная собственность» главы «Гражданское право».

По аналогии с Русской Правдой и Псковской суд­ной грамотой можно предположить, что в Новгороде иногда допускалось вторичное целование креста, имев­шее большую доказательственную силу. Невозможно установить, кому предоставлялось право принести при­сягу— обеим сторонам или только одной из них и ка­кой именно. Попытка М. Ф. Владимирского-Буданова решить этот вопрос неудачна. По его мнению, в эпоху Псковской и Новгородской судных грамот присягали уже не обе стороны вместе и выбор между ними ре­шался не жребием, а следующим общим правилом: ответчику предоставлялось право или самому принести присягу, или предоставить присягу истцу1.

Правило это, которое за отсутствием материала не могло быть выведено из Новгородской судной грамо­ты, не соблюдается и Псковской судной грамотой, не­редко руководствующейся не процессуальным, а со­циальным положением сторон. Чтобы убедиться в этом, сравним несколько статей Псковской судной гра­моты.

По ст. 42, если наймит-плотник, не закончив рабо­ты, уйдет от хозяина, а денег с него потребует за всю работу, как будто он ее выполнил, причем записи у них не будет, хозяину предоставляется право или присягнуть самому, или дать возможность присягнуть плотнику. Здесь правило Владимирского-Буданова соблюдено, оно охраняет интересы хозяина. Но ст. 102 гласит: «А который мастер иметь сочить на ученике учебного, а ученик запрется, ино воля государева: хо­чет сам поцелует на своёем учебном или ученику ве­рить». Правило Владимирского-Буданова нарушено в интересах «государя» — мастера: применение присяги той или иной стороной зависит от усмотрения истца. Так же и в ст. 28. Отсутствие строгой дифференциации сторон, неопределенность специфики их процессуально­го положения, соединившись с казуистикой закона, со­здавали благоприятные возможности для решения воп­роса о присяге в зависимости от социального положе­ния сторон. Поскольку те же факторы действовали в Новгороде, не исключено наличие в нем и тех же по­следствий.

Жребий. О жребии как судебном доказательстве го-

1 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 625.

361

ворит договор с немцами 1269 года: «А случится так, что придется давать показания двоим, немцу и новго­родцу, и они сойдутся на одном и том же, то бро­сить им жребий и чей жребий вынется, тот прав в сво­ем показании»1. В данном случае жребий служил заме­нителем присяги ввиду различия вероисповеданий спо­рящих сторон.

Суды божьи. Поле. Из древних ордалий новгород­ские памятники упоминают только о поединке-поле. При возможности сторон отдать предпочтение любому божьему суду поединок, дающий наибольший простор личным качествам и предприимчивости сторон, вытес­нил другие виды ордалий2 и процветал несмотря на противодействие церкви, впрочем, как и в отношении присяги, довольно нерешительное. Вместо сторон на поединке могли предстать ответчики (представители), послухи, наймиты3. Смертельные исходы поединков, видимо, не допускались приставами, чье присутствие было необходимо. Признаком правоты служило пре­имущество в битве. Поле облагалось пошлиной.

Обращение к ордалиям имело доказательственный характер, но выделялось Новгородской судной грамо­той в особую стадию процесса, так как означало пере­ход от судов человеческих к суду божьему.

8) соотношение доказательств

Доказательства, употреблявшиеся в новгородском про­цессе, распадаются на две группы — божьи суды и «че­ловеческие», т. е. доказательства, определенные рели­гиозными представлениями, идущими из глуби веков, и рациональные доказательства. Первые все более уступают место последним, среди которых появляются новые, многообещающие формы, как, например, акты. К первой категории относятся послушество, прися­га, жребий, судебный поединок, ко второй — показа­ния сторон, свидетелей, акты, внешние признаки, из­вестные еще Русской Правде, поличное.

1 ГВН и П. С. 61.

2 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 627.

3 Псковская судная грамота не всем дает право выставить най­мита. Ограничения такого рода в Новгороде нам не известны

._______________ 362 ______________

Соотношение между двумя группами доказательств было. таково, что, когда достаточными были средства рациональные, божественные не допускались.

Рациональные доказательства рассматривались в первую очередь, причем во всей совокупности и без придания какому-либо из них (как типу) решающего значения. Система доказательств этого рода не знала наделения отдельных видов особой юридической силой, установления преимуществ одних доказательств над другими. Все доказательства принимались к сведению и все могли быть оспорены. Даже письменные акты, скрепленные печатями и подписями, могли опровергать­ся устными свидетельствами. Исключение в этом отно­шении представляет только признание стороны, кото­рое считалось исчерпывающим доказательством. Нуж­но сказать, что при отсутствии пытки, при нормальном ходе новгородского процесса, признание в подавляю­щем большинстве случаев действительно соответствова­ло истине.

Доказательства второй категории («божьи») допу­скались, когда рациональные доказательства призна­вались недостаточными, противоречивыми и не давали судьям материала для решения дела.

Применение доказательств этой группы, совершен­но противоположных по своей природе рациональному судебному следствию, подчинялось особым правилам. Достаточно было одного из божественных подтверж­дений для выигрыша дела, но терпящая поражение сторона была вправе обращаться к более серьезным испытаниям, и противник не мог от них отказаться под страхом признания его неправоты. Все доказательства этой группы имели разную юридическую силу. Каждое последующее безусловно и по чисто формальному при­знаку побивало предыдущее. В порядке возрастания юридической силы эта группа доказательств представ­ляется в следующем виде: присяга — послушество — поединок.

Противоположный взгляд на соотношение доказа­тельств находим у исследователя середины прошлого века С. Пахмана. По его ^мнению, доказательства «сов-местничали между собой не по юридической силе, по­тому что одно доказательство не противопоставля­лось другому, а по применяемости в делах и случаях известного рода или в исках известной ценности и по употреблению одних вместо других при совершенном

________________ 363 ________________

отсутствии или недостаточности последних»1. Пахман, как представляется, ошибочно объединил общим рас­смотрением две разные системы доказательств. Что касается доказательств рациональных, то их противо­поставление, соперничество и признание за ними в каждом конкретном случае разной юридической силы вполне доказывается частными новгородскими грамо­тами, судебными, рядными и др.

Возможность же перехода от одного «божьего» до­казательства к другому и, следовательно, признание за ними неодинаковой юридической силы подтверждается, по нашему мнению, ст. 35 Новгородской судной гра­моты, которая устанавливает, что сторона, опослушест-вованная послухом противника, должна в двухнедель­ный срок увидаться с послухом или истцом, по распро­страненной трактовке2, для вызова к полю. Если это не делается по вине опослушествованной стороны, на нее дается грамота судная по тому послушеству. Если же послух и истец «хоронятся», то «послушество не в послушество».

В отдельных случаях могло иметь место и отмечен­ное Пахманом недопущение тех или иных доказа­тельств (мы ведем речь не о рациональных доказа­тельствах). Такой случай отразила Псковская судная грамота, запрещающая в ст. 28 прибегать к полю в де­лах о взыскании ссудного серебра, при наличии закла­да. Но ст. 28 Псковской судной грамоты, по существу, устанавливает условия (заклад и доски), при которых рациональные доказательства истца признаются впол­не достаточными и неопровержимыми контрдаказатель-ствами ответчика. Оберегая интересы истца, Судная грамота в данном случае запрещает суду сомнения и попытку рассеять их обращением к чреватому опаснос­тями для личности истца доказательству — поединку. Именно по причине тяжелых своих последствий поеди­нок мог быть признан не совместимым с некоторыми делами небольшой важности, с исками на мелкие суммы.

1 Пахман С. О судебных доказательствах по древнему русскому праву, преимущественно гражданскому, в историческом их разви­тии. М., 1859. С. 121.

2 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 623.

364

9) доклад

Доклад был необязательной стадией процесса. Ряд до­шедших до нас частных судных грамот свидетельству­ет о том, что посадники и наместники князя само­стоятельно и окончательно решали дела. Функция до­кладчиков сводилась к тому, чтобы указать решение первоначальным судьям, которые должны были в со­ответствии с указом докладчиков оформить решение, уточнить его детали и выдать сторонам документы1.

Материалом для суда докладчиков служила запись первоначального суда. Ради проверки, уточнения и разъяснения допускалось обращение к судьям, сторо­нам, представителям сторон.

Доклад нельзя назвать кассационной инстанцией, поскольку к докладчикам переходили дела, еще не ре­шенные судьями. Поводы такого переноса дел за от­сутствием данных могут быть определены лишь пред­положительно. М. Ф. Владимирский-Буданов считал основаниями обращения к докладчикам «неясность за­кона или факта», Н. Л. Дювернуа — «ограниченную юрисдикцию того судьи, который производил суд, или несогласие двух судей на смесном суде, или, наконец, желание судьи узнать мнение высшей власти в данном деле»2.

10) пересуд

Существовала ли в Новгороде кассационная судебная инстанция? К этому вопросу обращались многие ис­следователи и находили для него прямо противополож­ные решения, основывавшиеся в значительной мере на толковании слова «пересуд».

Наиболее решительно наличие кассации в Новгоро­де утверждал М. Ф. Владимирский-Буданов: «Пересуд или новое рассмотрение дела в высшей инстанции при­надлежит органам княжеского суда»3. В подтвержде-

1 Статья 29 Новгородской судной грамоты: «...а докладшиком указати суд и тое дело перед тыми приставы, а судье кончати истцу то дело перед тыми приставы».

2 См.: Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 613—614; Дювернуа Н. Л. Источники права... С. 408—409.

3 Владимирский-Буданов М. Ф. Обзор истории русского права. С. 613.

_______________ 365 ...———————————

ние этого положения он ссылался на ст. 2 Новгород­ской судной грамоты, запрещающую посаднику кон­чать суд без наместника, и ст. 3, гласящую: «А намест­никам великого князя и тиунам пересуд свой ведать по старине». Такова же позиция издателя Новгород­ской судной грамоты Гинцбурга, толкующего пересуд как решение дела по апелляции. В. О. Ключевский по­лагал, что пересмотру и утверждению подлежали ре­шения тиунов посадника и князя1.

П. Чеглоков, основываясь на той же статье о пере­суде, заключил, что «князь или его наместник прини­мали жалобы на решение судей, подвластных князю, как то тиунов, проезжих судей и др., но ни в коем слу­чае не судей собственно новгородских — одрина, тысяц-кого, еще менее веча»2. Чеглоков умолчал об отноше­нии «верховных» судебных прав князя к княжеско-по-садницкому суду. А между тем это наиболее важный вопрос. Если понять Чеглокова так, что княжеско-посадницкий суд подлежал княжескому пересуду, по­скольку в его состав входили и судьи, подвластные князю, то его позиция окажется близкой позиции Вла-димирского-Буданова, Гинцбурга, Ключевского. 'Если исключить княжеско-посадницкий суд из сферы вер­ховного княжеского надзора, то позиция Чеглокова сведется к констатации права князя на пересмотр дел в областях, управляемых исключительно мужами кня­жескими, где суд всецело был предоставлен князю, в каковом виде она представляется бесспорной.

Н. Л. Дювернуа видел черты судебного производст­ва по жалобам в постановлении Судной грамоты о казни всем Великим Новгородом судьи, который взду­мал бы скрываться от сторон, имевших до него дело. Но это явное недоразумение. Речь идет не о кассации, а о наказании судьи за уклонение от своих обязаннос­тей. Вместе с тем Дювернуа отметил безапелляцион­ность постановлений третейского суда3.

Как «повторное рассмотрение дел в высшей судеб­ной инстанции» толкуется пересуд и в «Российском законодательстве X—XX веков»4.

Все названные историки предали забвению взгля-

1 См.: Ключевский В. О. Сочинения. Т. II. С. 71.

2 Юридический сборник Д. Мейера. Казань, 1855. С. 22.

3 См.: Дювернуа Н. Л. Иточники права... С. 342—343, 413. 1 Российское законодательство X—XX веков. Т. 1. С. 310.

366

ды автора первого иссле:1,ования о древнерусском су­допроизводстве А. Куницына. «Хотя в Новгороде, — пи­сал он, — существовали многие верхние суды, но ка­жется, что право уничтожать решения нижних судов принадлежало только вечу по делам мирским и архие­пископу по делам духовного ведомства»1. Куницын дал верное объяснение слову «пересуд», введшему в заблуждение стольких толкователей после него. Пере­суд, по Куницыну, — «пошлина с цены иска за рас­смотрение и решение оного», что явствует из текста договора новгородцев с Казимиром: «а пересуд ему (наместнику князя. —О. М.) имати по Новгородской грамоте по крестной противу посадника (т. е. поровну с посадником, как поясняет А. Куницын. — О. М.), а опричь пересуда посула ему не взяти»2, где пересуд, несомненно, выступает в качестве дохода, извлекаемо­го князем из отправления правосудия.

Очевидно, что ст. 3 Новгородской судной грамоты («А наместникам великого князя и тиунам пересуд свой ведати по старине») иными словами и для нас ме­нее ясно выражает мысль договора с Казимиром: «а пересуд имать по Новгородской грамоте по крестной, а опричь пересуда посула не взять». Всякое иное тол­кование, полностью последовательное, как у Влади-мирского-Буданова, или с оговорками, как у Чеглоко­ва, всякое толкование, наделяющее князя, его намест­ников и тиунов полномочиями по пересмотру судебных дел, приводит к неразрешимому противоречию с хоро­шо известным правилом «а без посадника князю не судити». Княжеский наместник или тиун объявляется правомочным пересматривать дела, которые сам же он разрешил с участием посадника или подконтрольных ему лиц.

Дело, однако, не в одной этой несуразице. Наделе­ние князя верховными судными правами не вяжется с общим положением его в Новгороде, далеком от верховенства в какой бы то ни было области, и, на­конец, опровергается некоторыми положениями источ­ников. Так, в договорах Новгорода с князьями прямо ставилось условие «грамот не посужать», а в частных судных грамотах указывалось на недопустимость про-

1 Куницын А. Историческое изображение... С. 124.

2 Там же С. 75.

___________________367 -——————————————

должения тяжбы после вынесения судом решения: «а потом тяжа не надобе»1.

1 Не спасает положение и попытка рассматривать тиуна, упоминаемого в ст. 3 Новгородской судной гра­моты, как «специальное должностное лицо новгород­ской администрации»2. Такая интерпретация соответ­ствует правилу, запрещающему князю или его намест­нику судить без посадника. Но остается неясным, как тиун (лицо, несомненно, второстепенное) ;может пере­сматривать дела, решение по которым принималось с участием высшего представителя новгородской админи­страции — посадника.

По-видимому, правильное решение дел в основном обеспечивалось широким участием сторон и их пред­ставителей, надзором приставов, возможностью для сторон переходить при известных обстоятельствах по собственному желанию к более авторитетным доказа­тельствам религиозного характера и докладам. Новго­родцы в данном сучае действовали по правилу «семь раз отмерь, один раз отрежь».

Отмеченный А. Куницыным пересмотр решенных дел вечем и владыкой, по существу, носил характер не решения дел в кассационной инстанции, а применения исключительных прав, которыми вече и владыка поль­зовались как верховная светская и духовная власть.

и)

исполнение решений

В исполнении постановлений судов, как и в вопросах явки к суду, новгородское право предоставляло сторо­нам возможность личной договоренности или догово­ренности с судом. Однако для этих целей назначался месячный срок. Если обязанный исполнением решения истец не вступил в течение месяца в переговоры с дру­гим истцом или судьей, заинтересованная сторона бра­ла на него приставов с веча, которые обеспечивали исполнение приговора. Если же истец хоронился от приставов, его казнили всем Великим Новгородом, т. е. предавали «потоку и разграблению»3.

1 ГВН и П. С. 148.

2 Российское законодательство X—XX веков. Т. 1. С. 310.

3 Статья 34 Новгородской судной грамоты.

368

Новгородское судопроизводство отмечено дальнейшим развитием государственного начала в сравнении с Рус­ской Правдой. Сказалось оно уже не только в назна­чении взысканий в пользу государства за совершение преступлений, но и в установлении и быстром размно­жении судебных пошлин, и, главное, в принудительной доставке на суд и принудительном исполнении реше­ний по гражданским делам. Республика, очевидно, счи­тала любое нарушение права не совсем частным делом.

Наряду с расширением государственного вмеша­тельства в урегулирование конфликтов между граж­данами обращает на себя внимание, казалось бы, про­тивоположная тенденция — широкое участие сторон и представителей общества в процессе, некоторые гаран­тии от произвола, уважение к правам личности. Но и это течение явилось результатом того же кардиналь­ного явления — укрепления феодальной государствен­ности. Оно было вызвано развитием своеобразной рес­публиканской формы правления. Новгород дает нам республиканский вариант феодального судопроизвод­ства. Его особенности — выборность судей, участие в суде представителей сторон, декларативное равенство свободных граждан перед судом, отсутствие пыток, редкое употребление оков, гласность процесса, ограни­чение судебного произвола и мздоимства не только по­средством восклицаний типа «судом не мстити, не дру-жити, посулов не имати, дел не волочити», но и путем создания определенных правил судейского поведения и некоторой возможности надзора.

Важная черта новгородского процесса-г-состяза­тельность, соблюдаемая и в гражданских и в уголов­ных делах, наличие у сторон больших возможностей по отстаиванию своих интересов.

Все это мешало новгородскому суду сохранять ярко выраженный феодальный характер, проявлявший­ся и в классовом составе суда, и в наличии вотчинной юрисдикции, и в фактическом классовом неравенстве сторон перед судом в отношении уплаты штрафов, по­шлин, найма бойцов и т. д. Республика отказывалась от демократических начал процесса как раз там, где, по ви­димости, они должны были бы проявиться в наибольшей мере — в вечевом суде. «Процессы» над государственны­ми преступниками не давали обвиняемым никаких га­рантий. ________________ 369 ________________

24 Заказ 2695

Глава VII

ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ

УЧАСТИЯ

НОВГОРОДА

В МЕЖДУНАРОДНОМ

ОБЩЕНИИ1

Среди государств феодально-раздробленной Руси Нов­город выделялся постоянными и разнообразными свя­зями с зарубежными странами, особенно во времена татарского ига, когда сохранившая независимость се­верная республика оказалась чуть ли не единственной представительницей всей Русской земли в традицион­ном общении с Западом. Активность этого взаимодей­ствия была вызвана не только географической бли­зостью, но и имела крепкие экономические корни. С глубокой древности Новгородская земля благодаря чрезвычайно удачному расположению и схождению торговых путей стала центром оживленной торговли, в которой приняли участие славяне местные и прибал­тийские, булгары, норманны. Именно эти места были северным пределом арабской торговли VI—VIII веков, связующим звеном между арабским торговым миром, охватывающим весь Восток, и Западной Европой.

С падением арабской торговли роль посредника в товарообмене между Востоком и Западом частично бы­ла воспринята новгородским купечеством, являвшимся в то же время поставщиком на европейский рынок русской продукции.

Первые контрагенты новгородцев на северо-запа­де— литовцы и варяги. Немцы вступают в операции с

1 В настоящем разделе речь пойдет об отношениях Новгорода с европейскими странами. Его связям с русскими землями, т. е. глав­ным образом с землей князя, посаженного на новгородском столе, которые, на наш взгляд, нельзя считать вполне международно-пра­вовыми по причине связанности сторон властью единого князя, было уделено внимание в главе о государственном строе.

____________ 370 _______________

новгородским купечеством с XI века, но торговля с ними не была тогда ни обширной, ни организованной вследствие политической слабости немецких торговых городов, частых нападений на них воинственных сосе­дей и разгула пиратов в Балтийском море. В XII веке, с некоторой стабилизацией в отношениях между го­родами и государствами Балтийского побережья, с заключением союза между немцами и готами, возни­кает крупный торговый центр в городе Висби на остро­ве Готланд. Объединенное на Готланде северно-евро­пейское купечество уже в середине XII века имело з Новгороде свою контору — готский двор и вело с нов­городцами регулярный торговый обмен. Конкуренция немецких купцов с готскими, разгоревшаяся первона­чально в рамках купеческого союза в Висби, привела к обособлению организации (ганзы) немецких горо­дов под гегемонией Любека, открывшей свой немецкий двор в Новгороде, куда вскоре переместился центр русской торговли с Западом. В середине XIV века гот­ский двор был сдан внаем немецкому да так уже и не вернулся к самостоятельному функционированию.

В лице Ганзейского союза Новгород столкнулся с торговым партнером, сильным своей организован­ностью, монолитностью во внешних сношениях, уме­нием отстаивать общие интересы, единым руководст­вом, избалованным большими привилегиями в ряде ев­ропейских стран. Общение с таким партнером требо­вало бдительной охраны интересов республики, проду­манной законодательной разработки взаимных связей.

Сношения Новгорода с Западной Европой не исчер­пывались торгово-ремесленным обменом с ганзейскими городами. Они были омрачены территориальными при­тязаниями Швеции, Норвегии, Дании, рижского архи­епископа и ордена меченосцев на издавна колонизо­ванные новгородцами земли. Защита северных рубежей стонавшей под татарским ярмом Руси — историческая заслуга Новгородской республики перед русским наро­дом. Битвами с немецкими и шведскими захватчиками новгородцы вписали славные страницы в летопись по­бед русского оружия. Частые вооруженные конфликты не могли не сменяться периодами установления более или менее нормальных отношений между соседними державами. При этом новгородцы постоянно стреми­лись обеспечить .стабильное соблюдение договоров со своими воинственными соседями.

371

24"

Враждебность лифляндских немцев и шведов вно­сила осложнения и в новгородскую торговлю, которая не раз прекращалась или существенно ограничивалась по призывам католического духовенства и требованиям шведских королей, чтобы не усиливать их противника.

Не удивительно, что, находясь в столь сложных и многообразных сношениях с европейским миром и предпочитая отстаивать свои интересы не силой ору­жия, Новгород сыграл немалую роль в выработке норм средневекового международного права.

Европейская торговля новгородцев регулировалась двусторонними договорами между Ганзейским союзом и Новгородской республикой. Заключение торговых со­глашений от имени республики призвано было повы­сить авторитет новгородского купечества в делах с мно­гоопытным ганзейским блоком и предоставляло ган-зейцам необходимые гарантии безопасности.

Первые дошедшие до нас договоры Новгорода с Ганзой относятся к 1189—1199 годам1 (договор содер­жит упоминание о более раннем соглашении), к 1262— 1263 годам и к 1269 году и являются наиболее богаты­ми новгородскими источниками норм международного права. Они выходят за рамки торговых отношений. По­следующие договоры носили более частный характер.

Для всех новгородско-ганзейских документов ха­рактерно строгое соблюдение равноправия сторон. Нов­городцы не признавали начал, противоположных прин­ципам русского права, которые иногда стремились провести ганзейцы2.

1 Е. А. Рыбина считает наиболее вероятной датой заключения этого договора 1191—1192 гг.//Новгородский исторический сборник 3(13). Ленинград, 1989. С. 48. Хронологию договоров (вопрос, в ряде случаев спорный) мы приводим по изданию «Грамоты Вели­кого Новгорода и Пскова», не входя в обсуждение предпринимав­шихся до и после этого издания попыток более точного установле­ния дат, не имеющих большого значения для наших целей.

2 См.: Андреевский И. О договоре Новгорода с немецкими го­родами и Готландом. СПб., 1855. С. 13—15. В капитальной работе Н. А. Казаковой по отношениям Новгорода с Ливонией и Ганзой проводится мысль о неравноправных условиях торговли, которые были навязаны Новгороду северогерманскими партнерами, вос­пользовавшимися некоторым отставанием его экономического раз­вития в XII—XIII вв. Отсутствие морского торгового флота у Новгорода ставило ганзейЦев в более выгодное положение, но ни­какими юридическими привилегиями они не пользовались. Между тем дело подавалось так, будто с присоединением Новгорода к Москве началась борьба за изменение условий торговли, до того

________________ 372 ________________

Принцип охраны жизни и чести чужеземца наравне с коренными жителями, установленный в договорах с немцами, не был для Новгорода новинкой. Он зафикси­рован еще в Краткой редакции Русской Правды (ст.ст. 10, И)1. В то же время, как отметил В. С. По­кровский, новгородско-ганзейские договоры отнюдь не противоречили и нормам, принятым в немецких и шведских городах, например «Доброставию» — древне­му Судебнику Готланда. Нормы договоров не были буквальным воспроизведением русского или немецкого права. Они — результат взаимного приспособления, со­гласования, компромисса, которые облагались взаим­ным стремлением к сотрудничеству и примерно одина­ковым уровнем социальной жизни и правосознания в Новгороде, шведских и немецких городах2.

Главные условия договоров, касающиеся непосред­ственно торговой деятельности, заключались ibo взаим­ном открытии торговых путей, обеспечении их безопас­ности, определении пошлин и характера торговли3.

Купцам обеих сторон «ходить в миру без пакости» обоюдно, не будучи обижаемыми никем, — такова при­мерно была формула, обозначавшая в договорах сво­бодный торговый обмен. Для осуществления его в Нов­городе устанавливались торговые пути, находившиеся под государственной охраной, сначала — один, по Не­ве, а по договору 1301 года — три пути «горных» и один «в речках». Немецкие и готские гости делились на два поезда—летний и зимний. Безопасность летних купцов в дороге обеспечивалась безусловно. Если они

выгодных лишь контрагентам Новгорода (Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения: конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. С. 113; Хорошкевич А. Л. История Великого Нов­города в трудах Н. А. Казаковой//Новгородский исторический сбор­ник 3(13). Л., 1989. С. 230). Как известно, эта борьба привела не к расцвету новгородской торговли, а к ее свертыванию и закрытию Немецкого двора. Вероятно, к выводам о неравноправии привела характерная для определенной эпохи идеализация централизаторской миссии Москвы и слишком однозначная оценка всех ее акций в соперничестве с Новгородом.

1 См.: Покровский В. С. Договор Великого Новгорода с Гот­ландом и немецкими городами 1189—1195 гг. С. 92.

2 См.: Покровский В. С. Договор... С. 98—100.

3 Статусу иностранных купцов в Новгороде посвящен раздел в статье М. Шефтеля «Правовое положение иностранцев в Новго-родско-Киевской Руси», опубликованной впервые в 1958 году. См.: Szeftel M. Russian Institutions and Culture up to Peter the Great. London, 1975. IV. P. 378—413.

несли какой-нибудь урон от татьбы или разбоя, за to отвечали князь и Новгород. Зимние же гости могли вчинить Новгороду иск о возмещении убытков от по­тери в дороге только в том случае, когда они брали се­бе в провожатые новгородских купцов и приставов, которых, вероятно, обязаны были содержать. Если же зимние гости отказывались брать провож*атых, то, что бы с ними ни приключилось в пути, Новгороду до то­го дела не было.

Обслуживание купеческих поездов (проведение су­дов порожистыми речными системами, переправа то­вара в лодках, доставка его извозом на немецкий двор) новгородцы брали на себя, за что с гостей взыскива­лась твердо установленная договором плата и харч в пользу лоцманов, лодочников, извозчиков. Если в пути возникала потребность в дереве или мачте, гостям раз­решалось рубить лес по берегам рек.

Немецкие купцы называли новгородскую торговлю беспошлинной. Однако, как отметил М. Бережков, это означало не свободу от пошлин, а незначительность их, ибо новгородские договоры знают налоговое обло­жение немецких товаров1. Так, по проекту договора 1269 года, немцы по приезде в Гостинояолье уплачива­ли проездную пошлину — мыту, а по договору 1262— 1263 годов немцы платили по две куны от капи и от «всякого веского товара, что кладут на весы, продавая и покупая». Существовал также обычай взыскания с немецкого двора княжеской подати и подъездного, но он не получил договорного закрепления, и в XIV—XV веках немцы отказывались его соблюдать2. Малая об­ременительность пошлины на ганзейскую торговлю была обычной привилегией, предоставлявшейся Ганзе не только в Новгороде, но и в ряде других европей­ских центров3.

Договоры показывают, как Новгород, и в первую очередь новгородское купечество, обеспечивал свои ин­тересы в сношениях с Ганзой. Любопытно в этом от­ношении создание доходных статей из обслуживания немецких гостей новгородскими лоцманами, лодочни-

t См.: Бережков М. О торговле Руси с Ганзой до конца XV века. СПб., 1879. С. 157.

2 См.: там же. С. 232—233.

3 См.: Андреевский И. О договоре Новгорода с немецкими го­родами и Готландом. С. 3.

.374

ками, извозчиками. Подобные правила давали прира­боток части черного люда и были совершенно обяза­тельны для гостей, даже если они не нуждались в ус­лугах новгородцев. Но особо существенна охрана пре­рогатив новгородского купечества во внутренней тор­говле.

При решительном преобладании немецких купцов в мореходстве, вызванном отсутствием у Новгорода тор­гового и государственного флота, при вытекающей от­сюда невозможности конкурировать с немцами на их собственных рынках усилия новгородского купечества, естественно, сводились к монополизации внутреннего, русского рынка, к изоляции немецкого гостя от рус­ского потребителя, к прибыльному посредничеству между ними. Этим целям служили ограничение немец­кой торговли по Новгородской волости и почти полное запрещение розничных сделок с немцами.

Стремлением обеспечить себе монополию торговли с ганзейскими купцами продиктованы и положения договоров Новгорода с князьями, направленные на то, чтобы не допустить купцов из других земель к сдел­кам с немцами. Даже в договоре 1471 года с великим князем Иваном Васильевичем, когда уже явно ощу­щалось приближение конца вечевой республики, нов­городцы сумели оговорить себе право на исключитель­ную торговлю с Ганзой1.

Что касается немецкой торговли в провинциях нов­городского государства, то она допускалась законами. Договоры 1269 и 1372 годов устанавливают, что гость может беспрепятственно ездить водою и сухим путем так далеко, как простирается господство новгородцев2. Но безопасность таких путешествий (кроме как по уста­новленным торговым путям) не гарантировалась госу­дарством, потери, понесенные от татей и грабежчиков, не возмещались, а этого было достаточно, чтобы сде­лать заезд гостя в волость явлением крайне редким. Тот же договор 1269 года определяет: если немец или готландец отправится по торговым делам в Карелию и с ним что-нибудь приключится, то Новгороду до того дела нет.

1 См.: Goetz L. К. Deutsch-russlsche Handelsvertrage des Mittelalters, Hamburg, 1916. S. 50—52, 127—130, 140—142; Heller /0 Russische Wirtschaft und Sozialgeschichte. S. 179.

2 ГВН и П. С. 77.

_______________375_______________

В правовой литературе последних десятилетий по отношениЯ'М Новгорода с Западом особое внимание уделено вопросу о наличии в' Новгороде «берегового права». По этому обычаю, сложившемуся еще в дого-сударственные времена и унаследованному феодализ­мом, товары, оказавшиеся на берегу в результате ко­раблекрушения, становились собственностью владельца земли. «Береговое право» не содействовало расцвету торговли и с ее развитием стало отменяться. В. С. По­кровский полагает, что в Новгороде оно было упразд­нено договором с Готландом и немецкими городами 1189—1195 годов1. По мнению крупного знатока отно­шений Новгорода с Западом И. Э. Клейненберга, уже договоры Киевской Руси с Византией не знали этого права и после этого возникнуть в Новгороде оно не могло, ибо противоречило интересам торговли. Свой вывод Клейненберг подкрепляет ссылками на совет­ских (Ф. И. Кожевников) и зарубежных (М. Шеф-тель) исследователей2. Такого же мнения придержива­лись дореволюционные исследователи И. Ф. Эверс, И. Андреевский, Н. Иванов, советский юрист-междуна­родник Е. А. Коровин, историк Н. А. Казакова и др. Ныне его можно считать общепринятым3.

Основные товары немецкого ввоза могли продавать­ся ганзейскими купцами только оптом4. Строгим соблю­дением этого правила новгородцы обеспечили себе вы­годы посреднической торговли.

Положение ганзейских купцов в Новгороде во мно­гом типично для средневековой Европы. С древних времен иностранцы не пользовались покровительством туземных общин и жили среди них по своим законам. Руководствуясь этими общепризнанными правилами, Ганзейский союз выговаривал для своих контор совер­шенно самостоятельное внутреннее управление, пре­вращавшее их в государство в государстве, и освобож­дал своих купцов от подданнических обязанностей по

1 См.: Покровский В. С. Договор... С. 97.

2 См.: Клейненберг И. Э. К вопросу о существовании в Новго­роде Великом X—XII вв. берегового права//Правоведение. 1960. № 2. С. 158—164.

3 См., например: Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения: конец XIV — начало XVI в. Л., 1957. С. 328; Развитие русского права. С. 286.

4 См.: Бережков М. О торговле Руси с Ганзой... С. 168.

__________________ 376 _________________.

месту их пребывания за границей1. Этот принцип дей­ствовал и в Новгороде, но не в полной мере. Изоляция иностранцев от местных жителей была не столь пол­ной, самостоятельность иноземческих общин несколько урезана, иногда против их воли, но всегда в интересах более широкого и плодотворного международного об­щения.

Внутренняя жизнь немецкого двора определялась любецким законом, принимавшимся на съездах немец­кого купечества, — окрой, дошедшей в семи описках. Скра давала подробный регламент пребывания, рассе­ления купцов, управления, охраны двора, наказаний его обитателей за преступления и проступки. Все поло­жения скры касаются исключительно взаимоотноше­ний между приезжими купцами за исключением не­скольких статей, опять-таки обращенных только к ган-зейцам, призывающих их во избежание конфликтов с русскими не давать им и не брать у них взаймы, не вступать с ними в товарищества, не обязываться пере­возкой и т. п.

Но территория дворов, хотя и считалась немецкой собственностью, не была изъята из-под новгородской власти до такой степени, чтобы все, что на ней проис­ходило, направлялось немецким законом, как того хо­тел Любек. Преступления, совершенные новгородцами на немецком дворе, судились не дворовыми альдерма-нами по любецкому праву, а новгородскими властями по новгородскому. Договор 1269 года утверждает «суд по пошлине» над новгородцем, ворвавшимся в немец­кий двор с мечом, над ломающим ограду и т. п. вопре­ки отстаиваемой немцами в проекте договора собствен­норучной расправе. Немцам было отказано также в праве не выдавать скрывшихся в их дворе преступни­ков, не пускать на двор приставов и биричей новгород­ских2.

Ганзейцы в Новгороде не были полностью освобож­дены и от подданнических обязанностей. Устав Яросла­ва о мостах приравнивает .немцев к новгородцам в от­ношении мостовой повинности. Из проекта договора 1371 года узнаем, что немцы за улицу «серебро дава­ли», т. е., видимо, принимали участие в расходах по

1 См.: Циммерман М. История международного права. Прага, 1924. С. 134—136.

2 См.: Андреевдкий И. О договоре Новгорода... С. 28 (прим. 91).

___________________ 377 ———————————————————

содержанию улицы. Отмеченные М. Бережковым слу­чаи уплаты иноземными купцами дани князю и подъ­ездного тоже следует рассматривать как возложение на них доли в общегородском тягле.

Во всех конфликтах с новгородцами на новгород­ской территории немецкие купцы и двор в целом бы­ли подведомственны и подсудны новгородским влас­тям: тысяцкому и иванским старостам — в большинст­ве дел, посаднику, тысяцкому и иванским старостам — в столкновениях наиболее серьезных. В регулировании споров Новгорода с двором велика была роль боярско­го совета, как о том свидетельствуют многие немец­кие документы, относящиеся к торговле с Новгоро­дом1.

Немцы были судимы в Новгороде новгородскими властями не по немецким законам, но и не по новгород­ским, а по специально выработанным на этот случай, имеющим двустороннюю силу международным нормам, в которых, однако, новгородцы не допустили ничего чуждого своим традициям. Показательна в этом отно­шении редакция статьи об ответственности жены за долги мужа в русском проекте договора 1269 года и в немецком варианте 1268 года. По русскому проекту, жена отвечает за долг мужа, только если она высту­пала поручительницей, по немецкому, решительно отверг­нутому в этой части Новгородом, — должник лишал­ся свободы вместе с женой и детьми и, не будучи вы­куплен на торгу, увозился в немецкие земли2.

Новгородско-ганзейские договоры содержат ряд по­становлений, смягчающих принятый средневековьем в международных отношениях обычай репрессалии, со­гласно которому местный житель, понесший какой-либо ущерб от иностранца, мог силой добиваться удовлет­ворения у любого соотечественника лица, причинивше­го ему ущерб. Первоначально репрессалии носили частный характер, что делало положение иностранцев весьма рискованным и неустойчивым и служило серь­езным препятствием регулярной торговле, ставя ее в зависимость от личного произвола.

С XIV века в европейских странах постепенно ут­верждается отказ от частных репрессалий. Исполнение притязаний за счет соотечественников ответчика стало

1 См.: Бережков М. О торговле Руси с Ганзой...

2 См.: Андреевский И. О договоре Новгорода... С. 32—33.

___________________ 378 ———————————————————

допускаться только по постановлению органов власти после неисполнения их требования, адресованного к | -иностранным властям, обеспечить удовлетворение со стороны ответчика.

Примечательно, что Новгородская республика, видя один из немаловажных источников своего благосостоя­ния в торговле с Западом и стремясь создать для нее наиболее благоприятные условия, раньше многих го­родов и государств Европы отвергла частные репрес­салии1. Первый из известных нам договоров с немцами (.1Г-89—1199,) устанавливает: «Оже родится тяжа в немцах новгородцу, либо немчину Новгороде, то рубе­жа не творити, на другое лето жаловати, оже не пра­вят, то, князю явя и людям, взять свое у гости...»2 Между тем в англо-французском договоре 1235 года отстаивалось право частных репрессалий3. Проект до­говора 1269 года содержит другое ограничение репрес­салий: летнему гостю не отвечать по ссорам, затеян­ным зимними, и наоборот. Самая решительная и пол­ная отмена репрессалий содержится в проекте догово­ра 1371 года: «А учинится что, драка или убийство, немецкому купцу до того дела нет, так же и новгород­цам дела до того нет; а истцу ведаться с истцом и ис-праву дать по крестному целованию»4.

Однако на практике эти разумные правила далеко не всегда удавалось соблюдать. Международный ме­ханизм удовлетворения претензий купцов разных стран друг к другу работал плохо и нередко не обеспечивал торжества справедливое'™ и возмещения убытков. В таких сучаях, несмотря на запреты в договорах, нов­городцы сами обращали взыскание на имущество не­мецких купцов. Ряд казусов, относящихся к XV в. и почерпнутых из ливонских грамот, приводит И. Э. Клей-ненберг. Он называет их «частными войнами» новго­родцев с Ганзой и Ливонией5.

Договоры ганзейцев с Новгородом содержат для купцов-иностранцев ряд льгот на взаимных началах,

1 См.: Коровин Е. А. История международного права. Вып. 1. М., 1946.J С. 38.

2 ГВН и П. С. 56. r 14fi

3 См.: Циммерман М. История международного права. ^. ио.

5 Клейненберг И.' Э. «Частные войны» отдельных купцов с Ганзой и Ливонией//Новгородский исторический ник 3(13): Л.. 1989. С. 68—74.

как-то: запрещение сажать их за долги в погреб, пра­вило о первоочередном удовлетворении их требований по обязательствам, двухгодичная отсрочка наложения ареста на имущество должника с ежегодным предуп­реждением об аресте.

Международно-правовая практика Новгородской республики не исчерпывалась торговыми соглашения­ми. Ей известны многочисленные политические догово­ры со Швецией, Данией, Норвегией, Ливонским орде­ном, свидетельствующие о зрелости межгосударствен­ных отношений.

В договорах Новгорода с соседними державами да­валось точное определение государственных границ, имевшее первостепенное значение при постоянных при­тязаниях на русские территории. Ореховский договор о вечном мире 1323 года, установивший границы меж­ду Новгородом и Швецией, был одним из наиболее значительных международно-правовых актов Северной Европы, на который долгое время опиралось Москов­ское государство — правопреемник Новгородской рес­публики, оберегая свои северные рубежи1. Отношения между сторонами, как они рисуются по Ореховскому договору, заключались во взаимной обязанности не пе­рехватывать купцов, возвращать беглых преступников, холопов, должников и поручителей, не дозволять сво­им подданным приобретать земли, подвластные со­седнему государству, не пособлять крамольникам, да­вать исправу по частным конфликтам, не нарушая ми­ра2. Договор с Норвегией-о мире 1326 года содержит двусторонний отказ от силой прибретенных земель за традиционной границей и наделяет оба государства правом сурового наказания лиц, нарушивших границу с целью «зло учинить»3.

Договоры о мире заключались бессрочно («вечный мир») или на определенное время. Однако для пре-'кр'ащецля действия срочного договора недостаточно было истечения срока, требовалась еще и отсылка мир­ных грамот. Для предупреждения нападения врасплох устанавливались льготные сроки со дня отсылки мир-

ных грамот, в течение которых нельзя !было открывать военные действия. Новгородские договоры обычно на­значают месячный льготный срок1. Исключавшая ве­роломное нападение отсылки грамот служила формой объявления войны, которое было признано обязатель­ным, в чем нельзя не видеть влияния взгляда на вой­ну как на рыцарский поединок.

Известны были Новгороду и союзные отношения, но не общего, а конкретного порядка. Четким определе­нием союзнического долга интересен договор Новгоро­да с Ливонским орденом 1323 года, по которому сто­роны обязуются совместно воевать с Литвой и Пско­вом и ручаются не заключать сепаратного мира без со­гласия союзника. Любопытен дипломатический доку­мент, свидетельствующий о попытке новгородцев за­ключить тайный союз с Колыванью в войне со шведа­ми 1410—1411 гг.: «А вы, наши суседе, — пишут нов­городцы, — к ним бы есьте не приставале, а по них не пособляле, а к нам бы есьте вести слале, а тым бы есь­те нам издружиле»2.

Международно-правовые акты Новгорода дают раз­вернутую систему гарантий, использующую все юриди­ческие средства, имевшиеся в арсенале европейских го­сударств, а иногда прибегающую и к оригинальным.

Самая распространенная и общеобязательная фор­ма обеспечения договора — религизоная клятва. Встре­чается заложничество: договор с немцами 1189— 1199 гг. назначает виру в 20 гривен за голову заложни­ка-татя. Редкую для того времени гарантию содержат Ореховский договор 1323 года с Норвегией. Он пре­дусматривает демилитаризацию пограничного района, запрещая там строительство крепостей: «По сему миру городов не ставити по Корельской земле ни вам ни нам»3.

С большой тщательностью стороны отоваривают случаи, часто приводящие к нарушению договорных обязательств, декларируя, что они не являются пово­дами к прекращению действия соглашения. К приме­ру, в договоре с немецкими городами 1269 года гово-

1 См.: Тельпуховский Б. Древнейшие договоры русских князей с норвежскими и шведскими королями//Военно-исторический жур­нал. 1940. № 3. С. 129—131.

2 ГВН и П. С. 68.

3 Там же. С. 69—70,

____..______________ 380 ____.. _ __ ..... _______

1 ГВН и П. С. 133. Псков иногда устанавливал срок в 4 месяца (Там же. С. 336).

2 Там же. С. 88.

3 Там же. С. 68; см. также: Коровин Е. А. История междуна­родного права. С. 35.

_..„.__._. ...^________ 381 _——————————————

рится, что война Новгорода с соседними странами не должна служить преградой для свободного передвиже­ния купцов, что купцов не следует задерживать из-за судебных тяжб, но, разобравши дело, дать им возмож­ность вернуться в свое отечество. Частные столкнове­ния, неудовлетворение частных обид в чужой земле постоянно осложняли международные отношения. До­говоры вполне последовательно отделяют частные де­ла от 'государственных, однако они были бессильны обес­печить стабильность международных отношений вслед­ствие отставания практики от юридической мысли. Распространенной санкцией за нарушение соглашений была задержка купцов. Новгород не раз прибегал к этой мере в ответ на действия своих партнеров, проти­воречившие договорам.

Способами мирного улаживания конфликтов были смешанные комиссии — съезды, посредничество и по­сольства. Частые съезды для переговоров с немцами имели место в 80—90-х годах XIV века. В 1448 году Новгород заключил соглашение с Ливонским орденом о пятилетнем перемирии и о съезде для разбора жа­лоб1. Случалось, что Новгород брал на себя посредни­чество в отношениях немецких купцов с Псковом2.

Посольские обычаи Новгорода целиком еще отно­сятся к периоду временного представительства, но по­следнее пректиковалось часто и потому выработало оп­ределенные формы. В посольства отправлялись знатные новгородцы с дружиной, снабженные верительной гра­мотой, подтверждающей их официальное положение. Одна из таких грамот дошла до нас3. Жизнь послов охранялась повышенными вирами, в которых не сле­дует, однако, видеть зародыш дипломатического имму­нитета, ибо принцип усиленной охраны личности посла был признан еще различными системами варварского права, тогда как дипломатический иммунитет получает признание лишь с XVI века4. К тому же по договорам с Ганзой двадцатью серебряными гривнами оценива­лась голова не только посла, но и попа и альдермана, которые как постоянные жители торгового двора под-

чинялись общему правилу о подсудности новгородским учреждениям, не совместимому с дипломатическим им­мунитетом.

В заключение отметим важный принцип внешних сношений Великого Новгорода, введение которого в международное право должно быть отнесено к его за­слуге,— принцип государственного правопреемства1, противоположный общепринятой тогда персонификации договоров. В то время как договоры европейских мо­нархов и московских великих князей заключались лич­но от их имени и со смертью заключившего их утрачи­вали силу (из чего московские великие князья находи­ли выход, вписывая в договоры в качестве стороны и своих сыновей), республиканский Новгород не связы­вал устойчивости договора с пребыванием у власти тех или иных лиц. Нельзя не видеть в этом характер­ного для республики разграничения между государст­вом — Вольным Новгородом и выполняющими его функции высшими должностными лицами.

Принцип государственного правопреемства зафик­сирован договором с немцами 1189—1199 гг.: «А кого бог поставит князя, и с тем мира подтвердить, любо ли земле без мира стоять»2.

1 См.: Коровин Е. А. История международного права. С. 37; Кожевников Ф. И. Русское государство и международное право. М.,: 1947. С. 99.

2 ГВН и П. С. 56.

1 ГВН и П. С. 117.

2 См.: Бережков М. О торговле Руси с Ганзой.. С. 87.

3 ГВН и П. С. 64.

4 См.: Циммерман М. История международного права. С. 145; Коровин Е. А. История международного права. С. 18.

Оглавление

Введение 3

Глава I

СТАНОВЛЕНИЕ И ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ

НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

58

Глава II

ОБЩЕСТВЕННЫЙ СТРОЙ

НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

95

Глава III

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СТРОЙ

НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

174

Г л а в а IV

УГОЛОВНОЕ ПРАВО 277

Глава V

ГРАЖДАНСКОЕ ПРАВО 295

Глава VI

СУД И ПРОЦЕСС 330

Глава VII

ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ

УЧАСТИЯ НОВГОРОДСКОЙ РЕСПУБЛИКИ

В МЕЖДУНАРОДНОМ ОБЩЕНИИ

370

384

Реклама на сайте